Вера в демонов в Древней Церкви и борьба с ними

Одной из характерных и поражающих своей особенностью сторон того эллинского миросозерцания, среди которого вращалось первоначальное христианство, является вера в демонов, в вездеприсутствие их, в постоянное воздействие их на мир, историю и человека. Вера в демонов, конечно, свойственна всему человечеству на известной стадии его развития, но то, что особенно поражает изучающего религиозное состояние человечества во 2-м и 3-м веках, – это не только необыкновенная распространенность ее, но главным образом то наблюдение, что из низших, темных слоев общества, она проникла в высшие, интеллигентные круги его, стала обсуждаться с такою же серьезностью, как и все другие научные вопросы, и в неоплатонических системах сделалась даже предметом философского исследования. Причину этого явления отгадать не трудно: ее нужно искать в тех исторических особенностях, в какие поставлена была индивидуальная жизнь в эпоху императоров. Доверие к прежним религиям исчезло, старые устои жизни падали и на смену их не появлялось ничего нового. «Личность стала чувствовать себя свободной и независимой и вместе с тем ответственной за свое существования. Не обуздываемая никаким определенным авторитетом, она блуждала среди безжизненных обломков разорванных на куски преданий охваченного упадком мира, хватаясь то за одно, то за другое, пока, наконец, не находила себе успокоения в области самого абсурдного или не заболевала им»¹.

Древние христиане не только вполне разделяли эту веру в демонов, но обосновали ее на Св. Писании и выработали, можно сказать, целую теорию демонологии, при чем, – замечательный факт! – творцами и защитниками этой теории явились такие высоко-культурные люди того времени, усвоившие себе всю современную науку, как Иустин Философ, Тациан и Тертуллиан. Наиболее подробное и обстоятельное изложение учения о демонах, их природе и действиях дает последний из названных писателей Тертуллиан. «Мы христиане, – говорит он², – утверждаем существование известных духов. Также и имя их не ново. Философы знают демонов, так как и сам Сократ совещался со своим демоном. И естественно! – ведь демон сопутствовал ему с детства, отвлекая конечно от доброго духа. Все поэты признают их, а также и необразованный народ часто произносит имена их при клятве, призывая при этом и сатану, князя этого порочного общества. Душе же знание о них прирождено; бытия ангелов не отрицает и сам Платон... Но только из Св. Писаний можно узнать действительное происхождение их, – как от ангелов, развращенных собственной виной, возник еще более развращенный род демонов, осужденных Богом вместе с виновником, которого выше мы назвали князем. Здесь достаточно указать их действия, которые единственною своею целию имеют развращение людей. С самого начала злоба этих духов господствовала над погибелью человека. В них заключается причина болезней и несчастных случаев всякого рода, и в особенности внезапных и чрезвычайных потрясений, сильно ослабляющих душу. При этих нападениях на душу и тело нужно отметить их тонкость и легкость. Будучи невидимы и недоступны наблюдению, эти духи дают себя знать, правда, не в самом действии, но в последствиях его, когда напр. необъяснимое, лежащее в воздухе зло повреждает древесные и полевые растения в самом их цвете, уничтожает их в зародыше и губит во время созревания, или когда испорченный по неизвестной причине воздух извергает приносящее заразу испарение. С такой же таинственностью заразы дыхание демонов и ангелов производит различные болезни духа посредством умоисступления, сумасшествия, позорных и ужасных пожеланий и различных заблуждений, из которых самое главное то, что душам, одержимым ими, они внушили считать их за богов... И какое другое более приятное удовольствие могло бы существовать для них, как не то, чтобы посредством ложных обманов отвратить людей от мысли и познания Бога? Каким образом возможны эти обманы я сейчас покажу. Каждый дух крылат, а также следовательно ангелы и демоны³, и потому во мгновении ока они могут быть везде. Весь мир для них одно место. Что и где случилось, они об этом узнают так же быстро, как и разглашают. Быстрота их принимается за признак их божественности, так как (обыкновенные люди) существа их не знают. Чтобы сделать себя нужными, они часто выдают себя виновниками, того, о чем только что разгласили. В отношении к дурному они и на самом деле являются виновниками его; что же касается до доброго, то они иногда умеют проникнуть даже в намерения Божии, – для древнего времени посредством речей пророков, для новаго из чтений священных писаний. Из этих источников они узнают многое касающееся будущего и подражают Божеству, хотя только крадут дар прозревать будущее. Как они выполняют свою двусмысленную роль при оракулах, о том расскажут Крез и Пирр. Так как они живут в воздухе в соседстве звезд, и стоят в связи с облаками, то они могут тотчас же узнать, что там готовится, так что они получают возможность обещать урожай, который они уже предчувствуют. Благодетельны они – и в правду! – бывают они в своих заботах о здоровьи (человека). Они сначала повреждают, потом предписывают лекарство, непригодное или даже противоположное и так маскируют чудо; потом перестают вредить и держат себя, как благодетели. Что еще я должен сказать о других проделках этого обманчивого мира духов? Должен ли я говорить о призраках Кастора, о корабле, движимом на поясе, о бороде, вдруг делающейся рыжей – все это имеется на сцене, чтобы считали камни за богов и не искали истинного Бога». – Некоторые поправки в это теоретическое учение, изложенное Тертуллианом, вносит Тациан. «Демоны, – утверждает он, – не имеют никакой плоти, но у них духовный состав на подобии огня или воздуха; как лишенные плоти, они не могут умирать, хотя (нравственно) умирают всякий раз, когда научают греху своих последователей; они суть сияние вещества и зла и природа их не дает места покаянию. Только те, которые укреплены Духом Божиим (пневматики), могут видеть тела демонов, всем же другим они недоступны. Впрочем, и душевные (психики) могут видеть демонов, когда последние являются к людям, чтобы уверить их в своем существовании... Они наделены такой силой, что могли бы разрушить и самое небо, если бы это было дозволено им»⁴. – Такова в общих чертах теория демонологии, созданная апологетами 2-го века; она разделяется не только Тертуллианом, Тацианом и Минуцием Феликсом, но Иустином Философом, Феофилом и др.

Но это не была одна только теория, а самое жизненное ощущение. Весь языческий мир рисовался в сознании христианина полным всевозможных таинственных сил, всюду присутствующих, все знающих, везде вмешивающихся и все направляющих к погибели. Небо и земля и окружающий ее воздух находятся в их власти; все формы жизни запятнаны присутствием их; они восседают на троне, окружают колыбель младенца и сопровождают человека до самой смерти, стараясь в каждый удобный момент нанести ему болезни и разного рода несчастия и отвратить его от истинного пути. «Мир стоит под господством мрачного (посл. Варнавы)» «лежит во зле» – вот общее моральное ощущение древнего христианина. Земля есть ад, хотя она и остается творением Божиим. Было бы несправедливо называть это явление реакционным, но в нем, несомненно, заключалось нечто анормальное в моральном отношении... Такое, так сказать, чисто-физическое ощущение вездеприсутствия демонов должно было поднимать нравственную энергию христиан на высшую точку напряжения. Христианин должен чутко относиться к каждому своему шагу, с нервным беспокойством следить за всяким своим действием, чтобы не запятнать себя соприкосновением с демоном и не подпасть его влиянию. Известно, что древние христиане полагали знамя креста повсюду, на порогах, на дверях дома, на одежды, на постель и на сосуды, из которых они пили и ели. Здесь сказывалось не одно только благочестие...

1) Очерченная сейчас, довольно ненормальная нравственная атмосфера, в какой вращались христиане второго и третьего века, весьма важна для понимания различных сторон христианской жизни за этот период. Она, прежде всего, обостряла их отношение к государственной, национальной религии. Переходивший за порог христианской церкви, язычник не просто оставлял свою прежнюю религию: он удерживал свое прежнее убеждение в существовании богов, но только начинал почитать их за злых демонов, обитавших в идолах⁵, и, таким образом, из благожелателя их обращался в противника. В его глазах боги были реальными врагами⁶, с которыми нужно было вести упорную и ожесточенную борьбу, борьбу на жизнь и на смерть. Акты мученические полны рассказов о том, как тот или другой христианин является в капище идола и, вполне разделяя языческое убеждение в существовании богов, при помощи заклинаний, изгоняет обитающего в нем бога. Так Панкратий изгоняет демона из идола Фалько, почитаемого в одном сицилийском городке Тавромении, обращаясь к нему с такими словами: «Фалько, глухое, слепое и немое животное! Кто ты и что здесь делаешь? Сколько времени ты здесь живешь, обольщая создания моего Бога и принимая от них жертвы?.. Демон отвечает ему: «260 лет я живу здесь и получаю жертвы и приношения от города Тавромении, каждый год по три невинных ребенка, семьдесят три жирных и прекрасных быков, свиней и несколько ягненков». «Заклинаю вас, злые демоны, продолжает Панкратий, – именем распятого нашего Мессии и Господа, соберитесь сюда отовсюду, возьмите из храма идола Фалько, бросьте его в море на расстоянии 30 стадий от берега и сами вместе с ним низвергнитесь в глубину бездны». В конце 3-го века Евгений изгоняет бесов из идола Трапезунтского, причем на этот раз изгнанию подверглись никто иные, сами Дия, Артемида и Аполлон, которых Евгений удалил на необитаемые горы Кавказа⁷. Но изгонять демонов из идолов было все-таки делом трудным и продолжительным; поэтому некоторые христиане избирают более простой и легкий способ – для пресечения действий языческого бога и без всяких обращений к нему просто разбивают его статую на куски. К нему стали обращаться те христиане, которые путем искусственного и намеренного раздражения уже потухавшего к тому времени языческого фанатизма хотели скорее и вернее снискать себе мученический венец. Сама церковная власть восстала против таких неразумных ревнителей идольского сокрушения, и собор, составившийся в Эльвире (Испания) около 303 года, издал против них довольно грозное постановление: «если кто, – узаконил он, – разобьет идолов и там же будет убит, то не надлежит такового принимать в число мучеников, потому что ни в Евангелии этого не заповедано, ни апостолами не было делаемо»⁸. Так далеко зашла борьба христиан с демонами...

Но господство демонов в язычестве проявлялось не в одной только идололатрии: оно налагало нравственную нечистоту и на все формы общественной жизни и заставляло христиан сторониться от всякого соприкосновения с ними. Отчужденность христиан от общества, – та ненависть к человеческому роду, в какой обвиняли их язычники, – имело свою основу в этой рассматриваемой нами черте их миросозерцания. По суждению, напр. Тертуллиана, не только все формы проявления общественного чувства, но и все способы человеческого заработка неразрывно связаны с идолопоклонством, и потому непозволительны христианину. И, прежде всего театры и всякого рода зрелища. Известно, какое значение имели они в античной жизни; можно сказать, что для бесчисленной группы людей они составляли другую половину жизни рядом с тяжелой работой дня: «хлеба и зрелищ!» – вот обычный крик, раздававшийся на городских площадях. Но тесная связь их с идолопоклонством и низменное развращающее содержание их, у лучших людей христианства могло вызывать только моральное отвращение. Борьба против зрелищ началась очень рано: Тациан первый открыл против них борьбу, подвергши их саркастическому осмеянию в своей «Речи к эллинам»⁹; за ним последовали Тертуллиан¹⁰ и псевдо-Киприан, написавшие целые трактаты о зрелищах, и рассуждения Лактанция. Членам христианских общин запрещалось состоять гладиаторами и актерами, учить театральному искусству и вообще участвовать в публичных торжествах¹¹. Запрещения далеко не всегда достигали своей цели; страсть была непобедима и сам Тертуллиан в одном месте жалобно восклицает, обращаясь к своим карфагенским согражданам: «должны светить наши дела, а теперь блестят светом наши ставни и двери! Даже у язычников встречается более неосвещенных и неукрашенных венками дверей»¹². Но бесплодной эта энергичная борьба против зрелищ, во всяком случае, не оказалась; известно, что одной из первых законодательных мер императора Константина в пользу христианства было ограничение зрелищ.

Отвращение лучших христиан от языческих театров и зрелищ оправдывалось уже самым внутренним их содержанием, но демонократия, господствовавшая, по вере христиан, в языческом мире, ставила на очередь гораздо более важный для большинства членов церкви вопрос: может ли христианин вообще иметь какое-либо занятие в этом мире, чтобы не запятнать себя связью с идолопоклонством и через него с демонами? Такие последовательные ригористы, как Тертуллиан, и в этой области были непреклонны, и на откровенный вопрос большинства христиан: чем же нам жить? – с неподобающей христианину жестокостью отвечали; «христианин не должен бояться голода»¹³. Ни общественные должности, ни служба в войске не позволительны для христианина. «Допустимо ли, чтобы кто-нибудь занимающий почетное место в государстве довольствовался только одним титулом, соединенным с ним, не одобрял бы своим присутствием жертв, не заботился бы о доставке жертвенных животных, не осуждал бы никого и не давал бы никаких обвинительных приговоров, никого бы не бичевал, не садил бы в темницы, не подвергал бы пытке?.. Отвергнув прелести сатаны, знай, что, прикоснувшись их, ты делаешься опять идолопоклонником»¹⁴. Служение в войске еще менее позволительно христианину: «давать клятву Богу и людям, стоять под знаменем Христа и диавола, жить в лагере света и лагере тьмы, – это трудно согласимо; одна и та же душа не может служить двум господам – Христу и диаволу»¹⁵. И действительно надо сознаться, что положение последовательного христианина в этом мире, наполненном повсюду злыми духами, было действительно трагично: ни одно занятие, ни один случай, встречавшийся в ежедневном обиходе, не гарантировал его от такой или иной связи с идолопоклонством, т. е. со служением сатане и демонам его. До какой щепетильности доходили в этом отношении ригористы, видно из того, что запрещались такие невинные сами по себе занятия, как торговля и преподавание в школах. «Торговля, – утверждает тот же Тертуллиан, – возникает из корыстолюбия и тесно связана с идолопоклонством; она создает средства для богослужения идолам»¹⁶ – и этого довольно. Преподавание в языческой школе и языческих наук также стоит в близком соприкосновении с идолопоклонством, а потому тоже недозволительно христианину. Занимая место школьного учителя, христианин должен будет распространять познания о языческих богах, излагать их имена, мифы, соблюдать праздник и торжества в честь их, потому что они (учителя) в это время получают свой гонорар. Первые деньги, уплаченные учеником, учитель посвящает Минерве. Лишь в одном пункте Тертуллиан делает уступку требованиям времени, и этот пункт замечательный: он дозволяет христианам заниматься языческими науками, потому что без них не могут существовать религиозные ¹⁷ . Можно ли христианину лечиться у языческого врача? «Но медицина, – отвечает Тациан, – и все соприкосновенное с ней есть коварство демонов. Если кто врачуется веществом, имея веру в него, тем более уврачуется он, если прибегнет к Богу... Почему же не обратишься к всемогущему Богу и предпочитаешь лечить себя, как собака лечится травою, олень ехидною, свинья раками речными, лев обезьянами»¹⁸. И при всем том, ежедневный обиход жизни доставлял христианину целый ряд соблазнительных случаев, где он должен был вести себя с особой осторожностью. Не позволялись вообще такие обычные на разговорном языке выражения, как «me Hercule» («свидетельствуюсь Геркулесом») и вообще все обороты речи, где встречается имя языческого бога. «Я знаю одного христианина, – говорит Тертуллиан, – который, когда в споре на улице язычник сказал: гнев Юпитера да поразит тебя, ответил: и тебя также». Здесь, по Тертуллиану, непозволительно не только проклятие, но заключающееся в нем признание Юпитера. Если клятвенная присяга, сопровождавшаяся призыванием языческих богов, произносилась в присутствии христианина, он должен был протестовать, а не молчать из боязни, что сочтут его христианином. Даже подпись под заемным документом, оцениваемая с этой точки зрения, есть отвержение христианства, хотя бы христианин и не произносил при этом никаких слов¹⁹.

Без сомнения все это с точки зрения христианской идеологии было последовательно и неизбежно, но жизнь управляется не одними идеалами, но социальными и экономическими потребностями. Ригористы хотели построить несокрушимую стену между христианскою церковью и современным ей миром и отнять у нее всю историческую будущность, лишив ее всякой возможности воздействовать на тесно связанное с ней языческое общество. К счастью для христианства ригористы, подобные Тертуллиану, видевшие во всяком соприкосновении с язычеством идолопоклонство и служение демонам, представляли собой явление исключительное. Огромное большинство церковных людей не разделяли этих воззрений. Св. Писание давало и им авторитетные примеры для защиты права на участие во всех сферах общественной деятельности. Иосиф и Даниил, – разве не состояли на государственных должностях, – и все-таки не запятнали себя идолослужением²⁰; Моисей и Иисус Навин, – разве не были военачальниками? – и все же угодили Богу²¹. И о посещении зрелищ и театров: где написано, что они запрещены? – разве пророк Илия не был возницей, и сам Давид не скакал пред ковчегом, составив хор в струнных псалтырях, в медных тимпанах, свирелях и гуслях (в подлиннике стихи: náblo cynáras aéra tympána cibios citháras chóros legimus). Также и ап. Павел, развивая образ нашей борьбы против духовного лукавства, предполагает зрелище (certamen), и когда он берет пример с ристалища, награду сопоставляет короне; почему же человеку христианской веры нельзя смотреть на то, что можно описывать божественными словами²²? И сам Тертуллиан, защищая в апологетике христиан, против упреков в оторванности от общественной жизни, хвалится уже совсем другими качествами: «мы с вами плаваем на морях, несем высшую службу, занимаемся земледелием и торговлей». С триумфом он заявляет, что христиане находятся везде, – на всех государственных должностях, в войске и даже сенате; «мы оставляем вам только ваши храмы»²³. Несмотря на все запрещения ригористов, церковь пошла по своему историческому пути к исполнению предназначенной ей задачи. Тертуллиан скончался в самом начале 3-го века, а к концу этого столетия двор, государственное управление и войска были наполнены христианами.

2) Но демонология не только являлась причиной различных столкновений христиан с языческим обществом, его верованиями и обычаями, – она служила в тоже время неисчерпаемым источником для объяснения всех загадочных и ненормальных явлений в природе и истории человечества. Как физические нестроения в природе, как-то порча растений и пр. и болезни в человеке вызывались гибельным воздействием демонов, так и вся прошлая религиозная история человечества сложилась под влиянием демонов. В этом отношении на первом месте должна быть отмечена философия религиозной истории человечества, развитая апологетами 2-го века. Она проста и несложна: вся религиозно-нравственная жизнь греко-римского человечества, как своим происхождением, так и всем своим содержанием, обязана демонам. «Еще в древности, – говорит Иустин Философ, – злые демоны являлись открыто людям, оскверняли женщин и отроков, наводили на людей поразительные ужасы, так что те, которые не рассуждали разумно о действиях их, будучи объяты страхом и не зная, что это демоны, назвали их богами и давали им такое имя, какое каждый из демонов выбирал сам себе»²⁴. В этом своем утверждении апологеты основывались на Божественном откровении. «Бог, – рассуждает тот же философ в другом месте, – сотворивший весь мир, покорив земное царство человеку и устроив небесныя светила для произращения плодов и для произведения перемен времен, постановив им божественный закон»..., сам как бы отказался от управления миром. «Он вверил попечение о людях и поднебесном поставленным на это ангелам. Но ангелы преступили это назначение; они вошли в соединение с женами²⁵ и родили сынов, так называемых демонов и затем, наконец, поработили себе род человеческий частию посредством волшебных писаний, частию посредством страхов и мучений, наносимых ими, а частию чрез научение жертвоприношениям, курениям и возлияниям, в которых они сами возымели нужду»²⁶. Поэты и мифологи все, что делали ангелы с мужчинами и женщинами, с городами и народами, приписали это самому Богу и сынам родившимся, как от семени его, так и от так называемых братьев Его, Посидона и Плутона, а равно и от детей их, и при этом каждого они назвали тем именем, какое кто из ангелов дал себе и своим сынам»²⁷. Так возникло учение о языческих богах и вся мифология, рассказываемая поэтами. Демоны же научили людей и ставить им изображения или идолы, причем эти изображения не только носят их имена, но и имеют тот самый вид, в каком они являлись людям и служат местом их жительства²⁸. Таким образом, и по Иустину, как и другим апологетам²⁹, боги языческие и культ, оказываемый им, хотя и ведут позорное происхождение от демонов, но имеют реальное значение, действительно существуют и обладают значительной степенью могущества и силы. Это мы сейчас и увидим из дальнейшего изложения апологетической теологии о демонах.

Подчинив себе все человечество и убедив его признать себя за богов, демоны держат его в постоянном страхе и рабстве посредством сновидений и магических очарований³⁰. Они скрываются в статуях и идолах, вдохновляют прорицателей, обитают в капищах, действуют на внутренности животных, руководят полетом птиц, управляют жребиями и произносят смешанные с ложью прорицания³¹. Они же являются и единственной причиной всех нестроений, несчастий, обманов и пороков в истории и жизни человека³². Их главная цель, для которой они собственно и посланы в мир, состоит ни в чем другом, как в делании зла³³. Они показали людям порядок и расположение звезд и ввели судьбу. Самое распределение зодиака есть дело демонов...; они удостоили небесной почести животных, которыми жили по низвержении с неба, пресмыкающихся, плавающих в водах, четвероногих, живущих на горах, поместили их на небе и убедили людей, что жизнь на земле, чуждая разуму, согласна с разумом, так что гневлив ли кто или терпелив, воздержен или невоздержен, богат или беден, таким бывает не по собственной воле, а по назначению от тех, которые располагают рождением³⁴. Они, – демоны, – посеяли между людьми убийства, войны, любодеяние, распутства³⁵, дурные законы также обязаны им своим происхождением³⁶. Они являются главными виновниками всех тех несчастий и невзгод, какие выпадают на долю людей, ведущих добродетельную жизнь. По наущению их Сократ был осужден на смерть³⁷, и Христос распят на кресте³⁸. Под влиянием демонов все, старавшиеся жить согласно с Логосом и удаляться от зла, были ненавидимы³⁹. Но никому так много зла не нанесли демоны, как христианам: они воздвигли на них гонения и преследования, рассеяв против них ложные и безбожные обвинения⁴⁰. Умертвивши некоторых из них по ложным обвинениям, они влекли на пытки слуг, детей и женщин их и ужасными мучениями вынуждали говорить про них баснословные действия⁴¹.

Главным объектом, на который направлена преимущественная злоба демонов, является человек⁴². Они подстерегают его на каждом шагу, ждут удобного момента, чтобы напасть на него и овладеть им. «Неистовствуя по своей злобе над людьми, они обольщают поникшия долу души разнообразными и коварными ухищрениями и препятствуют им возвыситься к жизни небесной»⁴³. Их самое приятное удовольствие и состоит в том, чтобы посредством ложных обманов отвратить людей от мысли и познания истинного Бога⁴⁴. Болезни и нестроения, случающиеся в человеческом организме, доставляют им наиболее легкое средство, чтобы поработить себе человека. Лишь только они заметят, что человека постигла болезнь, они нападают на него и бурей своей злобы потрясают весь состав его тела. Они пользуются при этом следующей проделкой. «Как начертания букв и составленные из них слова не могут сами по себе показать содержащейся в них мысли, но люди установили для себя знаки своей мысли и из известного сочетания их узнают то, для означения чего установлен и самый порядок букв; так точно ни различные (лечебные) корни, ни употребление нервов и костей сами по себе ничего не производят, но служат средством для лукавства демонов, которые определили, для чего каждое из них годно»⁴⁵. И если человек на минуту поддастся им, они тотчас же овладевают им и порабощают себе⁴⁶. «Достойный всякаго удивления Иустин, – сообщает Тациан, – сказал, что демоны подобны разбойникам: как последние берут живыми некоторых людей, а потом за выкуп возвращают их родным, так и они, – демоны, – которых почитают за богов, вселясь в тело каких-либо людей и потом посредством сновидений внушивши мысль о своем присутствии, велят таким людям выйти на народ и, насытившись мирскими веществами в виду всех, отлетают от больных и возвращают им прежнее здоровье, уничтожив болезнь, которую они сами произвели»⁴⁷.

Ереси, волновавшие собой первоначальную жизнь христианства, также ведут свое происхождение от демонов. «По вознесении Христа на небо, – пишет Иустин, – демоны выставили некоторых людей, которые называли себя богами, и они не только не были гонимы вами (язычниками), но и удостаивались почестей». Таков был Симон самарянин..., он силою демонов, действовавших чрез посредство его, совершил во время кесаря Клавдия ряд волшебных чудес и, как Бог, почтен у римлян статуей. Эта статуя воздвигнута на реке Тибре между двумя мостами с надписью на римском языке: Симону, богу святому⁴⁸. Таков же и Менандр: он также находился под влиянием демонов, и в бытность свою в Антиохии многих увлек за собой своим волшебным искусством, обещая последователям, что они даже не умрут. Таков же, наконец, и Маркион; при содействии демонов он многих из всякого народа заставил говорить богохульно⁴⁹.

Уже христиан 2-го века поражало сходство между религиозными обрядами язычества и христианства, и здесь на помощь к уяснению вопроса пришла демонология. Это – демоны подсмотрели христианские обряды и ввели их в языческий культ, чтобы отвратить эллинов от вступления в христианскую церковь. «Демоны, – рассуждает тот же Иустин, – услышав об омовении возвещенном пророком (Исаией) сделали то, что входящие в храм их для совершения возлияний и курений окропляют себя и даже совершенно омываются, чтобы войти в храмы, посвященные им. Да и то, что жрецы входящим в храм и желающим совершать свои моления повелевают скидать обувь, демоны сделали из подражания Моисею (ср. 3Исх. 5)»⁵⁰. Описав обряд христианской евхаристии Иустин замечает: «тоже самое злые демоны из подражания научили делать и в таинствах Митры; здесь, как вы знаете, при посвящении вступающаго в таинство предлагается хлеб и чаша с водой»⁵¹.

Итак, везде демоны и демоны! Как просто объяснялись с этой точки зрения все загадочные и ненормальные явления в природе, в религиозно-нравственной истории человечества, в фактическом быте его и наличном состоянии самого христианства. Для современного исследователя могло бы составить одну из труднейших психологических проблем решение того вопроса, каким образом эта наивность в объяснении важнейших сторон человеческого бытия соединялась в апологетах с философски-развитым научным миросозерцанием? Очевидно, каждый человек, даже и высшего научного уровня, платит необходимую дань своему времени.

3) Все сказанное доселе о вере в демонов в древней церкви затрагивает лишь одну, хотя и интересную сторону дела. Вопрос стоял гораздо шире и глубже. Непоколебимая уверенность в вездеприсутствии демонов, постоянная тревога совести, как бы не подпасть влиянию их, живое и никогда непрекращающееся ощущение их непосредственной близости возбуждающим образом действовало на расшатанные нервы и тревожную мысль тогдашнего человека и сделалось источником бесчисленного ряда болезней, известных под именем бесноватости или одержимости. Давно уже признано, что формы проявления, в каких выражается сумасшествие, всегда стоят в связи с известным состоянием культуры и развития данного общества. Там, где религиозная жизнь возбуждена и при этом царит крепкая вера в таинственную деятельность злых духов, там и в настоящее время, как напр. среди нашего простонародья, особенно между женщинами, встречаются случаи бесноватости. При этом наблюдаются странные, до сих пор не поддающиеся психологическому анализу явления. Сознание больного, его воля и область действий раздваиваются. С полнейшей субъективной уверенностью больной различает себя и, кроме того, другое существо, принуждающее и господствующее над ним. Он чувствует, думает и поступает то от собственного лица, то от лица другого существа, овладевшего им, и, будучи убежден в двойственности своей личности, своими безрассудными, хотя и вытекающими из внутренней необходимости поступками, укрепляет себя и других в этом убеждении. Принудительное самообольщение, пронырливая активность и безнадежнейшая пассивность соединяются здесь таинственным образом и в своем результате дают род душевной болезни, которая отличается необыкновенной восприимчивостью к внушению, но в то же время смеется над всяким научным анализом, предоставляя каждому испробовать здесь таинственные силы. Даже более: есть болезни, свойственные сверх-человекам, в которых они почерпают новую, неведомую дотоле жизнь и энергию, низвергающую все препятствия и сообщающую им ревность пророков и апостолов⁵². Но когда болезнь наблюдается у людей обычного опыта, диагноз ее и лечение очень просты. – То, что особенно поражает при изучении языческой и христианской литературы 2 и 3-го века – это эпидемический характер болезни. Уже рассказы евангелий дают понять, что бесноватые могли попадаться при всякой случайной встрече. Языческие писатели, Лукиан и Цельс, также полны указаний на эту болезнь, и христианские апологеты в явлениях сумасшествия видят главную деятельность демонов. Мы уже слышали слова Тертуллиана об умоисступлениях, позорных и ужасных пожеланиях, вызываемых демонами в захваченных ими в свою власть душах. 0 том же говорит и Тациан, уверяя, что и бурею своей злобы демоны потрясают весь «состав человеческого тела» и сравнения их с разбойниками, приведенное им из Иустина, основывается именно на этих фактах. Минуций Феликс также свидетельствует, что, вселяясь в тела людей, демоны производят болезни, наводят страх на умы и искривляют члены; «они то и суть те неистовствующие, которых вы видите на улицах, те прорицатели, которые вне храма так часто кружатся на земле, так волнуются, так безумствуют»⁵³.

Обыкновенно бывает так, что то же самое общество, которое страдает эпидемическими болезнями, находит достаточные средства и для исцеления их. Уже языческий мир обладал заклинателями бесов и прочно выработанными формулами заклинаний. Как поставлено было это дело в язычестве, о том любопытные указания дает Лукиан самосатский, писатель второй половины второго века в своем рассказе «Philopseudes» или любитель лжи. Сцена представляет собой богатого больного, лежащего на постели и его друзей, старающимся превзойти друг друга своими советами о разных симпатических и мистических способах для излечения от болезни. Когда, по-видимому, уже исчерпаны были все средства, встает один из друзей и говорит: «я имею большое желание спросить тебя о том, что ты думаешь относительно тех, которые обладают даром освобождать бесноватых от ужасающих их образов, на виду у всех изгоняя духов из них посредством заклинательных формул. Но не будет напрасно тратить много слов об этом! Кто не знает сирийца из Палестины величайшаго мастера этого искусства? и кому неизвестно, сколь много падавших ниц при первом появлении луны с выпученными глазами и пеной у рта, этот муж поставит на ноги и возвратит их домой здоровыми, изгнавши из них духов за хорошую плату. Когда они в таком виде лежали пред ним на земле и он спрашивал демона, откуда он пришел, то больной молчал, демон же отвечал по-гречески или на каком-нибудь варварском языке, кто он, как и откуда пришел, и потом экзорцист изгонял его чрез заклинания, а если они не помогали, то чрез устрашения. Я сам, – заключает рассказчик, – видел такого диавола, совершенно черного, вышедшего как дым из человека»⁵⁴. Свидетельство Лукиана очень важно; оно показывает, что в языческом мире существовала целая профессия заклинателей, обладавшая знанием заклинательных формул, и этим путем зарабатывавшая себе пропитание. Любопытен и сам способ заклинания: экзорцист не довольствуется одним фактом изгнания, он еще допрашивает демона, кто он и откуда пришел, и демон удовлетворяет его требованиям. Мы уже видели и увидим ниже, что и христианские экзорцисты часто поступали также.

Но этого мало; существовала целая наука магия, главным содержанием которой служило учение о духах и способах воздействия на них. 0 магии, имеющей силу воздействия на демонов и ангелов, говорит Тертуллиан. Минуций Феликс основателя магической науки указывает в лице Сосфена⁵⁵, «перваго мага по делам и словам своим», который с подобающим благоговением говорил об истинном Боге, признавал ангелов, служителей и вестников истинного Бога и представлял их присутствующими пред Его престолом в таком страхе, что они трепещут от мановения, взгляда Господня: он же учил о демонах земных, блуждающих туда и сюда и враждебных человечеству» ⁵⁶. Но самые ценные сведения о магии сообщает Ориген. Веру в магию и ее воздействие на демонов вполне разделяет и этот образованнейший человек своего времени, и о магах замечает, что они находятся в непосредственном сношении с духами⁵⁷. Он даже берет на себя обязанность доказать, что магия не во всех отношениях представляет собой пустое занятие, как думают о ней последователи Эпикура и Аристотеля, что она, напротив, по свидетельству знатоков этого дела есть точное и положительное искусство, покоящееся на известных основах и правилах, которые доступны только очень не многим посвященным людям. Опираясь на данные магии, он утверждает, что такие имена, как Адонаи, Саваоф и другие, которые еврейский народ хранит с большим уважением, имеют в своем основании неслучайные и тварные вещи, а некоторое таинственное богословие, возводящее дух человека к творцу вселенной. «Вот почему, замечает он, – эти имена, если они произносятся в надлежащем и свойственном им порядке и последовательности, имеют особую силу». Такое заявление Оригена о мистическом значении еврейских имен не случайно; по словам его уже современные ему языческие экзорцисты вплетали в свои заклинания имена Авраама, Исаака, Израиля⁵⁸. Ориген напоминает Цельсу, что – это имена еврейские и что они в тоже время в значительной степени распространены и в таинственных учениях египтян, приписывающих им некоторую особую силу. Мало того: по учению Оригена, не все заклинательные имена оказывают одинаковое действие. «Одни имена, если произносятся по-египетски, имеют воздействие только на известных демонов, сила которых простирается только на одни эти определенные предметы; иные имена, если они изрекаются на персидском языке, имеют силу уже над совершенно другими духами, так что оказывается, что демонам, обитающим на земле и получившим в свой удел различные места усвояются имена, соответственные местным и племенным наречиям. При этом важно наблюдать, чтобы заклинательная формула произносилась непременно на отечественном языке, так как только в таком случае она производит то, что обещает; переведенная же на другой язык она уже не производит такого действия и оказывается совершенно бессильной. «Значит, – справедливо заключает Ориген, – та внутренняя сила, которая производит то или другое действие, заключается не в самих предметах, обозначаемых именами, а в свойствах и особенностях звуков». Магическое значение имен выступает здесь со всею ясностью. Любопытно, что уже гностики воспользовались во всей полноте этим учением о магическом значении имен. Так напр. Маркосиане, действовавшие в южной Галлии, при крещении произносили следующую фразу: «васема хамосси ваэанора мистадиа руада куста вавофор калахфи» – для того, как замечает Ириней, чтобы поразить не посвященных⁵⁹. Очевидно, однако что они преследовали не одну только эту цель; согласно магической науке своего времени, они знали, что заклинания имеют силу лишь тогда, когда они произносятся на отечественном языке. И сам Ориген основывается лишь на общих положениях магической науки, когда он к числу имен, сила которых заключается в звуках, относит и «имя нашего Иисуса», – то имя, которое было очевидным орудием изгнания многих демонов из душ и тел⁶⁰.

В этот мир, болящий бесноватостью и жаждущий исцеления, вошло Евангелие. «Острословили, – правильно замечает А. Гарнак, – что оно сначала создало болезнь, но потом заявило, что исцеляет ее; но насмешка, в отдельных случаях справедливая, падает в главном и общем на голову насмешников. Евангелие содействовало созреванию болезни, но для того, чтобы исцелить его. Оно нашло ее готовой и усилило своей проповедью. Но оно же и исцелило ее, и самая свежая фантазия едва ли может себе представить то, что сделалось бы из древнего мира без церкви. Профессора, как Ливаний и его коллеги остались бы бессмертными, но народы живут не от крох, падающих со стола профессоров. Древний Рим при исходе IV века имел одного Симмаха, Восток только Синезия, но и тот был христианином»⁶¹.

Для надлежащей оценки того значения, какое имели для древнейшего христианства заклинания, нужно помнить, что, по вере христиан⁶², Сам Сын Божий явился в мир для того, чтобы победить сатану и его царство. Евангелисты, в особенности Лука, всю жизнь Христа, начиная с искушений, описывают, как непрерывную борьбу с сатаной. В евангелии Марка повествуется, что приводили к Нему многих бесноватых, и Он исцелил их, изгнавши многих бесов, причем запрещал им говорить, что Он – Христос (1Марк. 34). 0 Марии Магдалине известно, что из нее вышло семь бесов (Лк. 8:2; Мр. 16:9); среди тех знамений, какие обещаны были верующим, изгнание бесов поставлено на первое место, и, наконец, из всех сил, какие дарованы были ученикам, посланным на проповедь, изгнание бесов оставило в них наибольшее впечатление. «Ученики, рассказывает cв. Лука, с радостью возвратились и говорили: Господи и бесы повинуются нам о имени Твоем (Лк. 10:17)». Любопытно, что еще при жизни Христа, находились люди, изгонявшие именем Его бесов, не имея на то полномочий. «Иоанн сказал по этому поводу Иисусу: учитель, мы видели человека, который именем Твоим изгоняет бесов..., и запретили ему, потому что он не ходит за нами. Иисус сказал: «не запрещайте ему, потому что никто, сотворивший чудо именем Моим, не может вскоре злословить Меня; кто не против нас, тот за нас», – и это явление повторялось в последующей истории. Книга Деяний рассказывает об иудейских заклинаниях, которые стали изгонять демонов из бесноватых именем Иисуса, говоря: заклинаем вас Иисусом, которого проповедует Павел (Дн. 19:13), и псевдо-Киприан упоминает, что и не-христиане много раз исцеляли бесноватых именем Христа⁶³.

Как заклинатели бесов, христиане вступили в языческий мир, и заклинание было важнейшим средством не только для распространения христианства, но для укрепления христиан в их собственной вере. При той уверенности в вездеприсутствие демонов и их всеобъемлющем влиянии на мир, историю и жизнь человечества, какая одинаково разделялась язычниками и христианами во 2-м и 3-м веках, дар изгнания бесов должен был иметь весьма важное значение для распространения христианства. Для громадной массы обыкновенного язычества с его грубыми суевериями он являлся наиболее очевиднейшим доказательством сверхъестественного могущества проповедуемого христианами Иисуса Христа, одно имя которого приводило в трепет бесов и освобождало от них одержимых ими. Но и в самих христианах, в деле укрепления их веры и религиозного самосознания, этот дар должен был оставлять сильное впечатление. Великая мысль, что в обладании каждого христианина находится часть победы Христа над князем мира сего, воспитывало в них непоколебимую уверенность в правоте своих убеждений и укрепляло надежду на окончательное торжество над язычеством. Каждый факт экзорцизма, рассматриваемый отдельно, носил на себе печать драматизма и сообщал экзорцисту нечто импонирующее, производившее сильное впечатление не только в исцеляемом, но и в окружающих зрителях. Неудивительно, поэтому, что такие явления, как свидетельствует Тертуллиан, в большинстве случаев сопровождались обращением к христианству.

Древнейшие апологетические сочинения полны свидетельств об этой силе духа, проявляемой христианами над бесноватыми. Иустин Философ с восторгом обращается к язычникам со следующими словами: «Сын Божий сделался человеком для уничтожения демонов; вы можете убедиться в этом, наблюдая за тем, что происходит на ваших глазах, потому что многие из христиан исцелили большое число одержимых во всем мире и в вашем городе (Риме) чрез заклятие именем Иисуса Христа, тогда как их не могли исцелить все другие заклинатели, чародеи и врачи; они продолжают исцелять их и теперь, уничтожая и изгоняя демонов из одержимых ими людей»⁶⁴. В диалоге с иудеем Трифоном тот же Иустин пишет: «всякий демон, заклинаемый именем Сына Божия..., побеждается и преодолевается. Если вы сделаете заклинание всеми царями, праведными, пророками и патриархами, какие были у вас, то и тогда демон не подчинится вам»⁶⁵. Тациан свидетельствует, что иногда демоны бурею своей злобы потрясают весь состав тела нашего, но поражаемые словом силы Божией со страхом удаляются и больной исцеляется»⁶⁶. Такого рода явления, действительно и должны были сопровождать христианскую проповедь, особенно в самых начальных моментах ее. Там, где греховная или праздная жизнь, почти уже подпавшая смерти, внезапно возбуждалась под влиянием проповеди миссионера и ужас пред силой зла часто переходил в состояние одержимости, там благовестие о милости Божией, явленной в Иисусе Христе, снова подавало мир охваченной мраком душе и освобождало ее от уз зла.

Но у христиан, современников рассматриваемых событий, дар изгнания бесов оценивался не с этой объективно-исторической точки зрения⁶⁷; они главным образом воспользовались им, как наглядным доказательством того положения, что языческие боги действительно суть демоны и что они сами признают себя таковыми. «Обратимся к фактам, – предлагает Тертуллиан язычникам, – и мы докажем, что боги и демоны имеют одно и то же достоинство; приведите на судилище кого-либо из ваших, о котором хорошо известно, что он одержим духом и прикажите говорить любому христианину, – дух тотчас же сознается, что он демон и что иногда обманчиво выдает себя за бога. Приведите также кого-либо из таких, которые считаются у вас богодухновенными, которые, вдыхая воздух над алтарями, вместе с жертвенным дымом будто бы воспринимают в себя божество и чрез вдыхание дыма в прерывистых словах происходят предсказания. Или пусть придут небесная дева, богиня дождя, даже сам Эскулап, учитель лечения, возвративший будто бы жизнь Сокордию, Танатию и Асклефиодоту, предназначенным лишиться ее в другой раз – если они, не смея лгать пред христианином, не признают себя демонами, то пусть прольется пред трибуналом кровь этого бесстыднейшаго христианина. Что же еще может быть представлено решительнее этих опытов? что достовернее этого свидетельства? Истина выступает здесь со всею ясностью, опираясь на свою собственную силу... Поймите, что существуют только демоны, и ваши боги суть ничто иное; исследуйте богов и они откроются вам, как демоны». Но это еще не все. Демоны, опрашиваемые христианами, не только признают себя за демонов, но и христианского Бога исповедуют, как истинного. «Так как они боятся Христа в Боге и Бога во Христе, то подчиняются служителям Бога и Христа. Когда мы прикасаемся или дуем на них, то, в ужасе пред уготованным им вечным огнем, они приходят в трепет и по нашему приказанию против воли, с горечью и полные стыда, оставляют тела. Верьте им, когда они говорят о себе истину, и не верьте, когда лгут; никто не лжет к своему собственному стыду... Такия свидетельства ваших богов обычным следствием своим имеют – обращения к христианству»⁶⁸. На естественное возражение со стороны язычников: если демоны действительно повинуются христианам, то почему христиане оказываются беспомощными в гонениях, воздвигнутых ими против них, Тертуллиан отвечает, что демоны без сомнения во власти Христа, но, как негодные рабы, от страха переходят к упрямству и радуются, что могут низлагать тех, которых боятся... Издали они бьют нас, вблизи убегают. Они поступают подобно возмутившимся рабам или беглым колодникам; восставая против нас, во власти которых находятся, ничем не вредят нам, а только себе готовят бóльшую гибель»⁶⁹.

Ту же тему и почти в тех же словах обсуждает и Минуций Феликс в своем «Октавии»: «Сатурн, Серапис и Юпитер и прочие обожаемые вами демоны, удручаемые скорбью, высказывают, кто они такие, даже в присутствии некоторых из вас, и не осмеливаются солгать для прикрытия своего бесславия. Поверьте этим свидетелям, которые истину говорят вам о себе; заклинаемые именем единого истинного Бога, они приходят в сильный трепет и или тотчас оставляют тела одержимых ими или постепенно удаляются, смотря по вере страждущего и по желанию исцеляющего. Они страшатся приближения христиан, хотя издали нападают на них посредством ваших собраний»⁷⁰. Апологет Феофил заявляет: «греческие поэты говорили, будучи вдохновляемы нечистыми и заблуждающимися духами. Это ясно из того, что одержимые, будучи заклинаемы во имя истинного Бога, много раз прежде и даже в настоящее время признают себя лживыми духами – демонами, и притом демонами, которые ранее действовали в поэтах. Так несомненно, что при экзорцизмах несколько раз произносились имена Аполлона и муз»⁷¹. Даже около 250-го года Киприан Карфагенский в своем письме к Димитрию еще раз говорит о христианских исцелениях бесноватых: «если ты желаешь слышать демонов и видеть их в тот момент, когда мы, терзая их духовными бичами, заклинаем и мучительными словами изгоняем из одержимых ими тел; когда, рыдая и стеная человеческим голосом и ощущая бичи и удары божественного могущества, они исповедуют имеющий прийти суд. Приди, узнай истину наших слов. Если ты так почитаешь богов, как говоришь, то поверь тем самым, кого чтишь... Ты увидишь, как нас будут умолять те, кому ты молишься, будут бояться те, которых ты боишься, – увидишь, что под нашей рукой стонут, как связанные, и задрожат, как пленные те, пред кем ты благоговеешь и кого почитаешь, как владык»⁷².

Тертуллиан высоко ценил эти факты. Наряду с доказательствами из идеи древности священных писаний, он указывал на них, как на яснейшее свидетельство в защиту истинности христианства. «Мы изложили вам, – говорит Тертуллиан в заключение своего апологетика, – все наше положение, а в том числе достоверность и древность божественных писаний, и, во-вторых, господство над демонскою властью» ⁷³ . Без сомнения, на грубую и суеверную массу этого рода явления производили глубокое впечатление, но образованный класс языческого населения едва ли придавал какое-либо значение этим экспериментам над бесноватыми, психологическое объяснение которых очень просто. Лучшим свидетелем за это является Цельс: «чародеи, – говорит он, – обещают еще более чудные вещи, а те, которые получили образование в египетской школе и производят подобное; это люди, которые за несколько оболов⁷⁴ показывают чудеса свои на рынках, изгоняют демонов из бесноватых, исцеляют болезни, вызывают души героев, предлагают богатые обеды, пирожное и сласти, несуществующие в действительности, и приводят в движение безжизненные вещи, как бы они были живыми. Неужели по этой причине всех тех, кто производит подобные действия, мы должны считать сынами Божиими?.. не должны ли мы скорее говорить, что подобного рода занятия свойственны только людям дурным, имеющим общение с демонами»⁷⁵.

4) Христианский экзорцизм имел свою историю. Многочисленные данные древности показывают, что дар изгнания бесов первоначально принадлежал каждому христианину, какого бы церковного положения, общественного состояния и пола он ни был. Иустин Философ в своей беседе с иудеем Трифоном без всяких ограничений заявляет: «мы верующие в распятого при Понтии Пилате Иисуса Господа нашего, заклинаем всех демонов и злых духов и держим их в нашей власти»⁷⁶. Ириней всем истинным христианам приписывает силу давать слепым зрение, глухим слух и изгонять демонов, укоряя еретические общества в отсутствии у них таких даров⁷⁷. Наиболее подробные сведения дает Тертуллиан; мы уже видели, что он предлагает язычникам призвать какого угодно христианина, чтобы произвести эксперимент над бесноватым, и к Скапуле пишет: «мы каждый день побеждаем и преодолеваем демонов, изгоняя их из людей, как это известно очень многим»⁷⁸; из других его выражений видно, что демонов изгоняли все христиане, кто бы они ни были по званию: ремесленники, купцы или воины⁷⁹. Также и женщины обладали даром изгнания духов⁸⁰. Все эти свидетельства относятся к Западу, но то же было и на Востоке. Ориген утверждает, что немалое число даже простых христиан изгоняет демонов, причем имя Иисуса производит действие над демонами, даже когда оно произносится порочными людьми⁸¹. Имена некоторых восточных экзорцистов сохранились и в истории: так Евсевий Кесарийский знает мученика Романа, который одновременно соединял в себе обязанности диакона и экзорциста⁸²; акты мученические также упоминают двух восточных заклинателей – чтеца и герменевта Прокопия в Скифополисе и мирянина Агафона в Александрии⁸³. Но самые интересные сведения о восточных экзорцистах передает Афанасий Александрийский: «не должно хвалиться, – говорит он в жизни Антония⁸⁴, – силою изгонять бесов... и уничижать того, кто не изгоняет; пусть каждый поучается подвижничеству другого; пусть или подражает или соревнует ему или исправляет его; творить знамения не от нас зависит, а есть дело Спасителя». Приведенные слова Афанасия дают возможность представить положение восточных экзорцистов в начале IV века в следующем виде. Определенных правил для изгнания демонов не существовало; каждый экзорцист имел свой άδχηδις – приемы. Христианам советуется следовать тому методу, который представляется наиболее успешным, подражать приемам других экзорцистов и, если нужно, улучшать их. Очевидно, в начале IV века дело изгнания демонов принадлежало еще личной инициативе. Оно было высшим дарованием доступным каждому христианину. Кто чувствовал его в себе, тот и называл себя экзорцистом и действовал, как экзорцист.

Но в таком свободном положении экзорцитет оставался недолго. С одной стороны по мере возрастания числа верующих и постепенного понижения религиозного рвения о нравственности самые харизматические дарования начали исчезать и число экзорцистов уменьшаться, – с другой и злоупотребления, вкравшиеся в институт экзорцистов, о которых речь пойдет ниже, – все это создавало благоприятные условия для того, чтобы епископская власть протянула все более захватывающую свою руку и на эту область свободного суждения мирянина. Процесс этого подчинения экзорцистов епископской власти происходил медленно и постепенно. Сначала, по-видимому, экзорцисты составили собой более или менее отграниченный от прочих мирян кружок, стоявший близко к клиру, т. е. группе людей, выделенных от прочих мирян и находившийся в особых отношениях к епископу, но еще не входившим в состав его. Иустин Философ, признававший в своем разговоре с Трифоном дар изгнания духов принадлежащим всем христианам, в Апологии говорит только о многих верующих, практиковавших заклинание бесов⁸⁵. Псевдо-Климент приписывает христианам власть над демонами лишь постольку, поскольку они чисты от грехов⁸⁶. Более определенные сведения о положении экзорцистов в западной церкви дает послание папы Корнилия к антиохийскому епископу Фабию о схизме Новата, падающее на половину 3-го века, где заклинатели упомянуты после 42 прислужников в ряду чтецов и привратников (всего 52⁸⁷). Так как ни привратники, ни прислужники не принадлежали собственно к клиру, то ясно, что заклинатели в половине 3-го века еще не составляли определенной церковной должности, но являлись тесно замкнутой коллегией, входящей в состав церковных людей, подчиненных епископу. Впрочем, окончательное зачисление их в клир здесь произошло очень быстро. Уже римский исповедник Лукиан в письме к Киприану Кареагенскому причисляет экзорциста к клиру⁸⁸. В надписях, открытых де-Росси и относящихся к 3-му столетию они значатся, как особый разряд клира рядом с пресвитерами, а на соборе в Арле 314 года экзорцисты выступают уже, как особый клировой чин, и в подписях занимают последнее место вслед за чтецами. Та же судьба постигла экзорцистов и на Востоке, хотя и несколько позднее. В начале IV века, как мы видели, дар изгнания демонов принадлежал каждому христианину, чувствовавшему в себе внутреннее призвание к тому. Апостольские постановления говорят уже об ограниченном кружке заклинателей: «нет надобности, – значится здесь, – чтобы каждый верующий изгонял бесов..., но только тот, кто сподобился этого дарования»⁸⁹. В качестве членов клира восточные экзорцисты в первый раз выступают в правилах Лаодикийского собора. 25-е правило этого собора запрещает совершать заклинание в церквах и частных домах людям, «не произведенным (μη πςοαχθεντας) от епископа». Личная инициатива была, таким образом, запрещена, и в 29-м правиле того же собора экзорцисты значатся наряду с прочими членами клира после чтецов и певцов. К половине IV века они все, по-видимому, вошли в состав клира. 10-е правило Антиохийского собора дает повод думать, что заклинатели считались необходимыми членами клира не только городских епископий, но и сельских (хорепископий), причем они продолжали занимать тоже низшее место после чтецов и иподьяконов⁹⁰. Униженное положение, которое заняли в клире экзорцисты, – эти бывшие свободные харизматики, – уже само по себе показывает излишество и как бы ненадобность этого звания и соединенных с ним действий при новых порядках, наставших в церкви со времени обращения императора Константина в христианство, и исчезновение экзорцистов даже из клира пошло быстрыми шагами. Вновь открытый памятник «Завет Господа нашего Иисуса Христа», относящийся к концу IV или началу V века, уже не знает ни экзорцистов, как особой группы людей, ни самого дарования⁹¹. Заклинание здесь производит сам епископ в великую субботу пред началом крещения. Явления бесноватости еще наблюдались в этот момент. «Если, – говорится здесь, – когда епископ произносит заклинание, кто-нибудь, придя в возбужденное состояние, вдруг поднявшись заплачет или закричит или станет испускать пену и скрежетать зубами, или, выйдя из себя, захваченный быстрым натиском убежит, то дьяконы пусть скрывают это в тайне, чтобы не произвести общаго беспорядка»⁹². В настоящее время – роль экзорциста, как известно, исполняет каждый священник перед крещением, и так как заклинание произносится над бессмысленным ребенком, то понятно, что никаких пароксических явлений при этом не бывает.

Изменялся и самый способ заклинания. В древнее время, в век харизматиков исцеляла не формула, но дух, не заклинание, но заклинатель. Нужна была твердая и святая воля, чтобы дать мир душе, одержимой ужасом перед демоном и объятой властью тьмы. Как это можно видеть из многих намеков древних писателей, первоначальные экзорцисты в своих формулах довольствовались лишь упоминанием имени Иисуса или имени Божия, и этого одного достаточно было, чтобы получить вполне удовлетворительный результат. Сила духа, какой они в совершенстве обладали, предоставляла в распоряжение их могущественное средство против одержимости, и одно их приказание, произнесенное со властью, восстанавливало нормальное состояние больного. Но уже с половины второго века, когда харизматические дарования стали убывать в христианском обществе, наблюдаются новые признаки показывающие, что святая воля и твердое приказание в деле экзорцизма стали уступать назад и на место их выдвигаться более сложные формулы. Иустин Философ, говоря о современных ему экзорцистах, выражается так: «всякий демон, заклинаемый именем Сына Божия, рожденного от Девы, ставшего подобострастным человеком и распятого при Понтии Пилате и умершего, и воставшего из мертвых» ⁹³ . Полагают, что в приведенных словах Иустина вкратце содержится именно та формула, какою пользовались заклинатели его времени при изгнании демонов, и это предположение подтверждается прямым свидетельством Оригена при котором дело еще более осложнилось: «сила экзорцизма, – говорит он, – заключается в призвании имени Иисуса Христа с чтением евангельских рассказов о Нем»⁹⁴. Насколько можно судить из отрывочных известий древности, дальнейшее развитие христианского экзорцитета пошло в этой области по двум различным линиям: одни, продолжая по-прежнему только пользоваться именем Иисуса, придавали ему уже чисто магический характер, так что оно производило действие даже тогда, когда произносилось порочными людьми. Другие же экзорцисты, напротив, подражая языческим заклинателям, стали обращаться к больным «в блестящих и длинных речах, хорошо обработанных и выученных» ⁹⁵, «сочиняли отвне заимствованные красивые речи»⁹⁶. Церковные писатели горячо восстали против этой последней крайности, но делу экзорцитета не помогли. Уже выделение экзорцистов в особую часть клира, последовавшее на Западе и на Востоке, показывает, что исцеление бесноватых из харизматического дарования, некогда свойственного всем христианам, постепенно обращалось в профессиональное занятие, к которому способны были только немногие. Борьба с демонами становилась все труднее и труднее, и советы церковных писателей по адресу экзорцистов позднейшего времени дают ясное свидетельство о том, к каким сложным мерам требовалось прибегать для того, чтобы достигнуть сколько-нибудь удовлетворительного результата. Старец Афанасия предлагает экзорцистам читать уже все Св. Писание⁹⁷, а псевдо-Климент пишет: «пусть исцеляют больных постом, молитвою и постоянным бодрствованием⁹⁸. За дело экзорцизма взялась, наконец, церковная иерархия, сначала епископы, а потом пресвитеры, но вместе с тем и самый экзорцитет обратился в простой обряд и формальность, не лишенную, правда, своей доли мистицизма и драматизма, но потерявшую тот великий смысл и значение, какое он имел в древнейшее время христианства. Дар изгнания демонов, впрочем, не исчез окончательно из церкви, но он сделался спорадическим явлением и обратился в исключительную привилегию отшельников, пустынников и прочих чудотворцев.