Азбука веры Православная библиотека иеромонах Арсений (Троепольский) Очерк жизни старца Илариона, иеромонаха и духовника московского общежительного Симонова монастыря

Очерк жизни старца Илариона, иеромонаха и духовника московского общежительного Симонова монастыря

Источник

Не имамы зде пребывающаго града, но грядущаго взыскуем. Евр.13.14.

Московской общежительной Симоновской обители благоговейный старец и духовник, иеромонах Иларион Ремезов родился около 1784 года, Владимирской губернии, в Борисоглебском погосте, от смиренного церковнослужителя Димитрия, и наречен Иоанном. Родители и знакомые, с младенческих лет его, замечали в нем нрав тихий и стыдливый и склонность к уединению.

Поступив вo владимирскую духовную семинарию, он был прилежен, и оказывал особенные успехи в чистописании, поэзии и латинском языке. По прошествии некоторого времени, он сильно ранил себя в голову сорвавшимся с топорища топором, – и это имело решительное влияние на его здоровье и на всю последующую жизнь. От полученной им раны произошла глухота и часто повторялась головная боль. Этим непредвиденным случаем перст Божий, конечно, указывал ему на необходимость оставить поприще школы, и приготовляться к монашеской жизни. Юный Иоанн, действительно, оставил семинарию, но, в угождение родителям и против своей склонности, принял приглашение секретаря одного присутственного места, – поступить к нему на службу. – Как отличный писец, знающий притом правила изложения мыслей, исполнял он это новое свое дело с успехом, и жил в доме вышеупомянутого секретаря (Диева).

Скоро Иоанн увидел изблизи всю суету и все искушения мирской жизни, и, чрез несколько времени, решился распроститься с нею навсегда. Испросив благословение родителей, он вступил в близкий к своей родине Благовещенский вязниковский монастырь, и начал желанный им путь иночества в смирении и кротости, стал поучаться в слове Божием и творениях святых отцев, неся в то же время послушание в братской поварне. Видя наконец некоторое расстройство в сей малой обители, принял он намерение постранствовать по святым местам, для назидания себя советами и примерами богомудрых старцев, славившихся в то время святою жизнию. Проходя чрез Москву, он остановился у дяди своего, священника при одной московской церкви, который немедленно рассказал ему о примерном общежительном Симонове монастыре, в коем подвизались тогда знаменитые и благоговейные старцы – схииеромонахи Алексий и Иона, и другие им подобные. Пришедши туда, юный Иоанн, в 1806 году принят был в число собратий того монастыря, и начал проходить в нем возлагаемые на него послушания. Ревность к благочестивой жизни и смиренный характер, раскрыли в нем сильное желание – вверить себя, на духовном пути, в совершенное руководство старцу схииеромонаху Алексию, при коем он и начал жить. Сей богоугодный муж, своею учительностию известный России, открыл Иоанну спасительный путь жизни, обучая его молитве, смирению, трудолюбию и терпению. Такие старческие наставления Иоанн соблюдал тщательно, удалялся от праздных бесед, и более всего прилежал к чтению душеполезных отеческих книг; прекрасно писал по уставу целые книги; также, со слов старца своего Алексия, излагал назидательные духовные письма к разным, искавшим спасения, особам1, а между тем, с усердием упражнялся в келейной молитве и церковном богослужении, к чему особенно руководствовал его пример старца Алексия, который непрестанно молился, не только в здравом состоянии, нo и при болезненном изнеможении, творя по четкам молитву Иисусову. Иоанн, смотря на это с особенным вниманием, спросил старца, и узнал от него о самодействующей силе сей молитвы. Беседы старца как о собственных душеспасительных его опытах, так и о делах многих благочестивых подвижников, которые известны были ему или сожительствовали с ним в пустынных брянских лесах, возгревали душу Иоанна и располагали его к подвигам благочестия и чистоты сердечной; так что при частом посещении старца Алексия сторонними людьми, искавшими спасительных советов и наставлений, и при разнообразных удобствах к развлечению, юный Иоанн, по молитвам своего старца, как извещал он о себе впоследствии, не имел даже и помыслов суетных. Старец, видя кроткую его жизнь и добрые плоды искреннего послушания, особенно любил его, и оказывал ему отеческое свое внимание: Это произвело зависть в некоторых, сожительствовавших ему, братиях, и было поводом к клеветам; а притом и начальствующие, видя способности и тихий нрав Иоанна, вознамерились взять его от старца и употребить на келейное служение самим себе. Помощник настоятеля призвал Иоанна к себе, и велел ему быть собственным его келейным. Как ни прискорбно было расстаться Иоанну с своим старцем; но он должен был последовать указанию власти и выполнить назначенное послушание. Находясь некоторое время в должности келейника, и видя не только примеры рассеяния, но и жалкие соблазны, он чистосердечно открыл свою душу старцу Алексию и, приняв от него благословение отказаться от келейнической должности, объявил о том настоятелю. Это навлекло на Иоанна не только укоры, но и угрозы, что его выгонят из обители, как ослушника и ленивца. Обливаясь горькими слезами, пришел он к своему старцу Алексию, и просил его наставления, как поступить в

сем случае.... Старец любезно принял его, отечески утешал, и советовал не выходить из Симоновой обители; a благодушно терпеть и смиряться, ибо «напрасное гонение», говорил он, «для вступившего на спасительный путь есть добрый признак. Терпи», поучал старец, «и живи здесь, под кровом Божией Матери; Она – Заступница, и никто без вины не может изгнать тебя отсюда; потерпи еще немного: «все перемелется, все мука будет!».. И тех, кто тебя изгоняет, здесь не будет; а ты все здесь будешь – до конца своей жизни.» Укрепленный сим советом, Иоанн решился терпеть, начал с благодушием и смирением сносить неприятности и проходить душеспасительные подвиги, снова под кровом возлюбленного своего старца Алексия. Чрез недолгое время, старцевы предсказания совершенно исполнились: гонение умолкло; настоятель переведен в другой монастырь; помощник его также вышел из Симоновой обители; а из прочих одни выбыли в другие места, другие отошли в вечность; Иоанн же, действительно, до самой своей кончины, до 70-ти лет, неисходно прожил в сей обители.

Наконец, в марте 1812 года, наступила кончина богоугодного старца схииеромонаха Алексия. За полгода до нашествия на Москву Наполеона, старец прозрительно втайне предсказал Иоанну: «Чадо! великий огнь грядет...» Со слезами и молитвою похоронив своего старца, смиренный Иоанн, знавший опасность жизни на своей воле, вверил себя в послушание и руководство схииеромонаху Ионе, другу и собеседнику умершего старца Алексия, с которым, и начал сожительствовать, назидаясь его примерным простосердечием и смиренномудрием. Они вместе написали пространное житие усопшего старца Алексия, ибо старец Иона, живший вместе с ним во все продолжение иноческой своей жизни, был самовидцем душеспасительных его подвигов, и слушал всегда из уст его назидательные наставления. Наконец приблизилось время пострижения Иоанна в мантию. Готовясь к сему обету, он несколько раз сподоблялся ощутительного влияния покойного своего старца, который явственным голосом иногда пробуждал его к утрени. В 1814 году, Иоанн облечен в иноческий чин, имея ровно 30 лет от рождения, и переименован Иларионом; а воспреемником его при пострижении был вышеупомянутый старец – схииеромонах Иона. С восприятием монашества, Иларион усугубил ревность к подвигам воздержания, молитве и смирению; а потому начальство, видя его смиренную, трезвенную и способную к послушаниям жизнь, вскоре удостоило его иеродиаконского и священнического сана, в котором он начал проходить служение с особенным благоговением, страхом и любовию ко Господу. Вскоре после сего, около 1820 года, постриг он в монашество престарелую свою родительницу, и наименовал Анастасиею; а родителя своего склонил вступить в монастырь и потом, лет чрез 15, сам же постриг в монахи, и нарек Зосимою. Обоим своим родителям сообщил он учение святых отцев о непрестанной, внутренней Иисусовой молитве, как необходимом и главном упражнении каждого, принесшего Богу иноческие обеты, и столь сильно развил в душах их усердие к ней, что они не оставляли ее до самой смерти. Прежде скончалась мать его и погребена им на родине; а потом, чрез несколько лет, и отец, живший при его келлии, и погребен им же в Симонове монастыре. Когда восприемник Илариона, старец схииеромонах Иона, бывший духовником всего братства, от старости и подвижнических трудов пришел в изнеможение; то, по его указанию, надлежало избрать ему помощника и преемника должности духовнической. Старец назначил в эту должность своего келейного иеромонаха Илариона, как известного ему по добросовестности и чистой жизни; и вот он утвержден был в звании братского духовника. Вступив в сию должность, должен был Иларион в первый раз исповедать семь лет болевшего схимонаха Павла, – молдавского постриженца, весьма многим известного своею благочестивою и поучительною жизнию.... С каким смирением и мудрым самосознанием всегда приступал он к отправлению духовнической своей обязанности! Все братия чрезвычайно уважали его и любили за кротость, снисхождение, благоразумные и убедительные наставления и любвеобильное, смиренномудрое обхождение. Все готовившися к пострижению избирали его себе восприемным отцем и наставником. Сколько ни тяготился он этим по смирению, почитая себя к сему не способным; однако ж выполнял это дело тщательно, ради заповеди послушания, – до времени.

Ревность к богоугодной жизни и жажда духовного просвещения побудили старца Илариона, в 1823 году, предпринять дальнее путешествие для посещении св. мест, лежащих по пути от Москвы до Киева, и для назидания себя в общении с богомудрыми мужами, жившими тогда в разных пустынях и обителях. Около полугода странствовал он по пустыням и обителям, везде старался отыскивать духовных наставников, много в семь путешествии приобрел редких отеческих книг, на все смотрел внимательным оком, все замечательное и душеполезное живо сохранял, в острой своей памяти, все прилагал к запасу своих опытов, и впоследствии весьма увлекательно рассказывал подробности своего путешествия, на пользу и в поучение других. – Вместе с возвратом его к своему месту, открылась в Симонове монастыре вакансия ризничего. Так как драгоценная монастырская ризница, имевшая много дорогих древних царских вкладов и стоившая весьма большой суммы, требовала благонадежного и добросовестного человека, то настоятель и братия признали способным к сему и избрали духовника-иеромонаха Илариона. Хотя он всемерно отказывался от этой должности, однако ж, повинуясь власти начальства, должен был принять ее.

Вскоре после того, в братство сей обители поступил и пишущий эти строки. Увидевши Илариона, стоявшего в церкви, я не мог не остановить на нем особенного внимания: смиренная, благоговейная наружность, невыразимое спокойствие в чертах лица, разумное погружение в себя, благообразие во всем печатлелись на самый его внешности.... С самой первой беседы с ним я ощутил к нему глубокое уважение и душевную преданность. Его добросердечие, смиренное любвеобилие к ближним, начитанность и богатство опытов из области внутренней жизни, почерпнутые большею частию из наставлений отеческих, делали его как бы светильником на свещнице сей обители. Он имел хорошую библиотеку, занимался в то время переводом «Великого зерцала» и редких отеческих книг. – Вверив себя его руководству на новом поприще жизни, сколько услышал я от него светлых и глубоких истин относительно монашества! Как много раскрыл он мне познаний о внутренней молитве и сердечном делании, – познаний для меня новых и изумительных! Впоследствии удостоился я иметь его восприемным отцом при пострижении, и много лет пользовался его наставлениями: каждодневно открывал ему слабую мою совесть и получал от него мудрые решения моих недоумений, нередко целые ночи, до самой утрени слушая увлекательные его беседы и поучения. Он любил говорить о величии и покровительстве Божией Матери, которую чествуя от всей души, собрал и описал более тысячи Ее чудотворений. Часто также беседовал он и о богоугодных старцах, у которых жил, и с которыми был в духовной переписке; – и о многих молитвенниках, с коими имел сношения. Нередко мы вместе и молились, и, во время сей молитвы, весьма ощутителен бывал перелив молитвенной его силы в леностную мою душу.... Даже самое молчание его было поучительно: стоило только посмотреть на предстояние его во храме Божием; пламенная его душа как бы сквозила чрез внешний вид его! Притом смиренным и опытным своим словом он имел дар утешать и облегчать скорби и искушения. Посему не только из мирян многие, жаждущие спасения, прибегали к нему за наставлением и помощию; но и странники, и монашествующие других обителей и стран: все находили у него радушный прием, любовь, совет и успокоение, и на предлагаемые вопросы получали удовлетворительные и мудрые ответы. Некогда, например, спросили его: «как быть, если и по исповедании грехов человек впадает в прежние грехи? Не излишнею ли будет частая исповедь?» – Он прекрасно объяснял это следующим подобием: «Душа», говорил он, – «как бы таблица, на которую беспрестанно ложится пыль; а исповедь – как бы опахало, или крыло, которым сметается она, чтобы таблица была чиста. Приставник, сметающий пыль, то есть внимательный ум, конечно не станет считать, сколько раз он сметал ее, если к вечернему приходу Господина хочет представить таблицу чистою, а будет стараться только о ее чистоте, и заслужит похвалу от Хозяина дома.... Это самое подтверждается и словом Божиим, которое говорит: Елико падеши, толико востани, и спасешися. И сам Господь глаголет: в чем тя застану; в том и сужду ти.» – При сем он прекрасно рассуждал о различии грехов мысленных от чувственных: «первые», говорил, «легко и скоро могут изглаждаться немедленным самовразумлением и отвращением от неподобных помыслов, укорением себя и зазрением; ибо мысленный недуг мысленно и врачуется; а последние, (т. е. чувственные грехи) требуют большего труда и борения, чтобы обуздать поползновение к ним». Случалось, что иные открывали ему сомнение и скорбь касательно своего недостоинства приступить к принятию св. таин, касательно и бессилия достойно приготовиться к этому; тогда, утешая их, он говорил: «Должно часто приобщаться, и приступать к св. Христовым тайнам – не с усматриванием своего достоинства, а со смирением и страхом, как болящему к врачевству, или как бессильному и расслабленному, для получения духовной силы, – уповая на любовь и милосердие Божие».

Кто роптал на беспорядки и соблазны в монастырском управлении; тому старец делал следующее наставление: «не должно вмешиваться ни в какие слабости ближнего, не бывши начальником, или не имея на то права. Судить высших не наше дело, – они творят, они и узрят. Нам только надобно уклоняться от подражания худому.... Здесь благомощная и высшая всех Начальница – Матерь Божия: и если что попускает Она, то нам ли исправить? Когда же Ей будет угодно, все вскоре изменится.» – Нередко так и случалось, как предрекал старец!... Видя несчастного, или сам перенося какую-либо скорбь, он так рассуждал: «Надо терпеть. Все пройдет! Мы, по гордости и по грехам нашим, сами причиною своих скорбей. – Поделом мне, окаянному! да еще и мало этого за грехи мои....» Так он весьма часто смирялся и укорял себя пред всеми. – К нищим Иларион всегда был милосерд и сострадателен: помогал им в нуждах, кормил их остатками скудной своей трапезы; и не только кормил нищих, но любил насыщать даже и животных, особенно голубей. – Был он невещелюбив и нестяжателен; а потому лишние вещи охотно раздавал требующим, и впоследствии довольствовался только скудным больничным содержанием2. – Никогда нельзя было найти его совершенно праздным: каждое свободное время он употреблял на чтение отцев; писал жития российских святых, которых нет в печати, или которые не помещены в четьих-минеях; изложил также историю монашеских обществ, и составил описание Симонова монастыря; делал свод (симфонию) текстов священного писания, и мнений учителей Церкви, – на разные душеспасительные предметы. Никто не заставал его без занятия, но находил непременно или пишущим и обложенным книгами и тетрадями, или сидящим среди кельи, с четками в руках и предавшимся внутренней – Иисусовой молитве, которой, по наставлению аввы Дорофея, поучал и других. Касательно сей молитвы он говаривал обыкновенно так: «Я не искусен и мало опытен во внутренней молитве; но если усердно желаешь научиться, то святые отцы учат сему следующим образом: Старайся, как можно более, или даже непрестанно, при всех занятиях, творить Иисусову молитву, произнося тихо: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! – Когда же утомятся уста, – произноси ее умом, и старайся отгонять помыслы, и внимать тому, что ты произносишь. По времени, Бог поможет тебе достигнуть и того, что само сердце твое будет творить молитву самодейственно, – по писанию: «аз сплю, а сердце мое бдит...» И как было плодоносно это простосердечное его учение!! Если же требовалось от него, по сему предмету, систематического и обстоятельного обсуждения, то он всегда основывался на книге «Добротолюбие».

При таком глубоко-духовном настроении его жизни, должность ризничего была для него тягостна, и он очень часто говаривал, что желает отказаться от ней и проводить жизнь в тихом безмолвии. Непременным правилом его было хранение совести и правды: но, видя много злоупотреблений, он боялся быть общником в чужих грехах; поэтому, чрез 10 лет, т. е. в 1833 году, решительно отказался от должностей ризничего и духовника, равно как от чреды служения, и, начав уединенно жить на больничной вакансии, по глубочайшему благоговению к Божией Матери, отправлял только молебны при чудотворной Ее иконе. – Не изменял он никогда своей добросовестности, и, стараясь о прямоте и бескорыстии своих действий, встречал много неприятностей и обид со стороны старших; но, имея бодрый и неустрашимый дух, терпел это безропотно и в благодушном смирении. Жизнь его теперь сделалась вполне безмолвною: церковь и келлия были единственным его пребыванием. Никогда не выходил он даже прогуляться, хотя бы то в самую прекрасную погоду, но всегда сиживал в уединенной и сырой своей келлии. Если же кто входил к нему для посещения, он прежде всего вставал, и вместе с посетителем молился Богу, с особенным, трогательным благоговением; что делал также пред начатием каждого дела, и всякой духовной беседы или чтения.

Приближаясь к семидесятилетнему возрасту, Иларион начал чувствовать изнеможение сил и слабость в ногах; но сносил это с бодростию и терпением; не жаловался, не охал, но – всегда находился в обыкновенном своем самодовольном и спокойном расположении духа. Все предоставлял он воле Божией, и когда кто-либо из братии скончавался, обыкновенно говаривал: «за кем-то теперь очередь? не за мной ли? – Бог сие весть!» Готовясь к смерти, раздавал он сам некоторые свои вещи, как-то иконы, книги и пр. – Ровно за полгода до его кончины, пришлось мне выезжать в херсонскую епархию на должность, и быть у него, для принятия последнего его благословения. С трудом провожая меня до крыльца, и любезно-отечески прощаясь со мною, он преподал мне следующее наставление: «смотри! всегда поступай по совести.» Наконец, изнемогая все заметнее, он стал гаснуть, как бы догорающая свеча; однако ж, хотя и слабо, но до самой кончины был на ногах, и лежал мало, а более сидел, погрузившись в молитву. Кончина его произошла в начале апреля 1852 года, на Фоминой седмице; он мирно предал дух свой Господу, которому усердно служил от юности, и погребен в Симоновской обители, близь могилы отца своего – монаха Зосимы.

* * *

1

Вот, наприм., одно из таковых писем, сохранившееся в подлиннике: «Г. И. X. Б. н. 2. н.

«Милост. благотвор.!

«Истинно желаю вам сколько телесного здравия, а паче душевного спасения. Оно всего дражае! He унывайте, и не скорбите много среди скорбей, вас постигающих. Молитесь и просите помощи Божией. Уповайте на Hero; Он сверх силы ничего не попускает. Употребляйте почаще «ваш сухарик» *. Им подкрепитесь во спасение, и, забыв все земное, возрадуетесь о Господе.... Ваш» и пр.

*Особа, к коей было адресовано это письмо, имела обыкновение называть «своим сухариком» книгу Исаака Сирина, которую всегда имела при себе, написанную на молдавском языке, в 16 долю листа.

2

Доказательство, как далек он был от сребролюбия, можно видеть и в том, что по смерти его, на полке, за иконою, найдены кинутыми и забытыми несколько ассигнаций старого типа, рублей на сто. Конечно, кто-нибудь по усердию пожертвовал ему эти деньги, а он не только не переменял их на новые, но даже и забыл о существовании их!


Источник: Арсений Троепольский. Очерк жизни старца Илариона, иеромонаха и духовника московского общежительного Симонова монастыря // Странник. 1863. Т. II. Апрель. C. 5–16.

Комментарии для сайта Cackle