Русское духовенство в Галиции (из наблюдений путешественника)

Осень и начало зимы 1901 года я провел в Галиции. Главною целию моего путешествия и пребывания в Галиции были научные занятия – именно: розыскание и собирание в Галицких архивах, библиотеках и вообще древнохранилищах материалов для предпринятого мною церковно-исторического исследования. Но проведя в Галиции около 4 месяцев, посетив разные местности ее, я имел возможность сделать наблюдения над этим родным, близким и дорогим для нас, русских, краем, и в других некоторых отношениях, кроме научного. Свои наблюдения над Галицкой Русью я делал не из архивов только и не путем только литературы, но также и посредством устных бесед с некоторыми представителями галицко-русского духовенства и интеллигенции. Небольшою частию этих наблюдений, касающихся только галицко-русской униатской церкви и особенно белого духовенства ее, я и решаюсь поделиться с читателями в предлагаемом очерке. Сознаю, что мои наблюдения – неполны, а иногда, быть может, и не совсем верны, но прошу читателей иметь в виду и помнить, что это только наблюдения путешественника, а не исследование.

Киев.

1903 года 8 мая.

(Политическое положение современной Галиции. Краткая история Галиции и отношений ее к России. Введение и современное состояние унии в Галиции. Нарождение нового («русинского») языка в Галиции. Интерес ознакомления с Галицкой Русью).

Галиция, составляющая ныне особую провинцию (наместничество) Австро-Венгерского соединенного государства, есть край, во многих отношениях близкий, родной и дорогой для нашей России. Со времен глубокой исторической древности нынешняя Галиция, составлявшая тогда особое удельное русское княжество, находилась в самом тесном взаимообщении с русским государством, с которым она была связана узами политического единства, племенного происхождения, а также единством веры и языка.

Из этих, как видим, самых крепких и важных духовных нитей, соединявших Галицию с Россиею, прервалась, прежде всего, политическая связь. Еще в XIV в. Галиция, или Червонная Русь, была оторвана от русского государства и сделалась достоянием Польши, которая в то время могущественно усилилась и возобладала над Россиею, сильно ослабленною татарским нашествием и владычеством. С того времени Галиции не суждено уже было воссоединиться с единоплеменною ей Россиею. До самого конца существования Польши Галиция составляла одну из самых обширных, плодородных и доходных для казны провинций ее. С падением польско-литовского государства, после разделения его меледу тремя соседними монархиями, в последней четверти ХVШ в., Галиция вошла в состав Габсбургской империи, которой и доселе принадлежит.

За прекращением политической связи меледу Россиею и Галициею, последовало, хотя и не так скоро, и религиозное разъединение между ними, которое наступило в самом конце XVII и в начале ХVIII в.в., когда в Галиции была введена уния.

Уния, введенная в Западной России в самом конце XVI в., очень долго совершенно не прививалась в Галиции. Это тем более замечательно, что были условия, которые, по-видимому, должны были, как нельзя более, содействовать и скорому введению здесь унии, после ее происхождения, и успешному распространению ее впоследствии. Разумеем сравнительную отдаленность Галиции от владений России, покровительство которой православным жителям Польши было в XVII – ХVIII вв. одним из самых могущественных препятствий к распространению унии в пределах нынешней Западной России, и принадлежность Галиции с давнего времени к составу самой Полыни, так называемой Короны Польской. Благодаря этому последнему обстоятельству, православно-русское население Галиции должно было в гораздо большей степени, нежели православно-русское население других областей (напр. Литвы, Белоруссии и др.) польско-литовского государства, испытывать на себе всю тяжесть польских ограничительных и стеснительных законов, которые больше всего располагали и побуждали православных русских подданных Польши к переходу в унию.

Таким образом, если уния так долго почти совершенно не прививалась в Галиции, то это зависело больше всего от той любви и той преданности к отеческой православной вере, которые воодушевляли русское духовенство (преимущественно низшее) и простой русский народ в Галиции в его борьбе с врагами веры православной и народности русской.

Поэтому, уния была введена в Галиции сравнительно весьма поздно и некоторым особенным образом. Так как православные русские галичане, руководимые своим доблестным Львовским братством, решительно не желали добровольно принимать ненавистной им унии, то польское правительство решило прибегнуть к особенным мерам хитрости для того, чтобы постепенно и незаметно ввести унию в Галиции.

С этою целию на сторону затеи правительства разными приманками были привлечены епископы двух православных епархий, существовавших в пределах нынешней Галиции: Львовской, в состав которой входила и Подолия, и Перемышльской. Это совершилось в последней четверти XVII века.

Но епископы – Галицко-Львовский Иосиф Шумлянский и Перемышльский Иннокентий Винницкий, хотя сами, по своим личным расчетам и выгодам, и желали принять унию, однако же боялись сделать это открыто, так как знали все нерасположение, какое имел русский православный народ к унии. Поэтому, в течение некоторого времени они вынуждены были оставаться тайными униатами, стараясь скрыть свой переход в унию от своей православной паствы и разными тайными мерами подготовить ее к переходу в унию. Только в 1696 году Перемышльский епископ Иннокентий Винницкий и в 1700 году Галицко-Львовский и Подольский епископ Иосиф Шумлянский открыто перешли в унию, вслед за чем польское правительство объявило и все вообще епархии – Перемышльскую и Галицко-Львовскую – униатскими, т. е. принявшими унию с Римом, хотя на самом деле ни духовенство низшее, ни простой русский народ, населявший эти епархии, и слышать не хотели об унии.

Таким образом, первоначальный переход русских галичан в унию был совершенно номинальным. Таким же он оставался и впоследствии в течение более или менее продолжительного промежутка времени, когда низшее духовенство и простой народ продолжали считать себя православными, какими они и были па самом деле по духу, по вере и даже в отношении соблюдения церковных обрядов. Все дальнейшие меры, которые принимались в течение XVIII века (издание правил Замойского униатского собора, порча богослужебных книг, употреблявшихся в униатской церкви и т. и.) для того, чтобы по возможности окатоличить униатов и как можно более отдалить унию от православия, оказывались малодействительными в отношении русско-галицийских униатов. Насколько мало древле-православная вера и церковная обрядность были повреждены к концу ХVIII в. у галицийских униатов, об этом можно заключать на основании следующей аналогии. Стоило только в это время Подолию и Волынь присоединить от Полыни к России, как все бывшие униаты из русских жителей этих областей сразу и без всяких побуждений сделались православными. А между тем уния Галицийская, как со стороны своего происхождения, так и по своей дальнейшей исторической судьбе в течение всего ХVIII в. была совершенно подобна унии Волынской и Подольской.

Со времени же присоединения Галиции к Австро-Венгрии, когда польско-католическое население первой совершенно наравне с русско-униатским населением ее подпало под власть немцев, надолго прекратились в Галиции всякие вообще религиозные ограничения и стеснения, направленные к окатоличению русских униатов.

Благодаря всем этим историческим условиям, уния, не смотря на свое 200-летнее существование в Галиции, не успела пустить особенно крепких корней здесь, не завоевала себе среди русского населения ее особенной симпатии и тем более любви, вообще оказала сравнительно ничтожное влияние на религиозное миросозерцание русских галичан, у которых древле-православная церковность и обрядность сохранились до последнего времени в сравнительно неповрежденном виде. Даже мало того: у них доселе остается сильною внутренняя любовь к православной вере, которая имеет нечто сродное, близкое, дорогое русскому сердцу. Поэтому, среди старейшего поколения галицко-русских униатов и доселе еще живы симпатии к православной России, равно как в жизни и быте галицко-русских униатов и доселе еще нередко во всей свежести и чистоте сохранились старинные русские православные религиозно-церковные обряды. С этой стороны наблюдение над жизнию и бытом галицко-русского духовенства и народа представляет несомненный интерес и для нас, православных. Не интересно ли и не поучительно ли, в самом деле, для нас, православных священников, познакомиться с жизнию, деятельностию и пастырскою практикою таких галицко-русских священников, как приснопамятный страдалец за веру и народность галицкий патриот Иоанн Наумович? Наши наблюдения привели нас к твердому убеждению в том, что дух Наумовича не умер и доселе среди русского духовенства в Галиции. Но, с другой стороны, те же наблюдения привели нас и к тому заключению, что в последнее время наступили для Галиции такие тяжкие – и внешние и внутренние – условия, которые угрожают серьезною опасностию той сравнительной целости и неповрежденности древле-православной церковности и той внутренней симпатии к православию, какие доселе сохранялись среди русских галичан.

Об этих тяжких условиях жизни русского духовенства и народа в Галиции мы скажем несколько позже, а теперь продолжим прежнюю речь.

Со времени введения унии в Галиции, т. е. с начала ХVIII в., остались только две нити, связывавшие Галицию с православною Россиею, – это: единство языка и единство происхождения.

До самого последнего времени литературным языком в Галиции среди русского населения ее, желавшего писать не по-польски, а по-русски, был наш общерусский литературный язык, с самыми незначительными отступлениями и изменениями, явившимися под влиянием общенародной разговорной русской речи, употребляемой в Галиции (весьма сходной с нашею малорусскою речью). Тот же самый общелитературный русский язык служил до последнего времени и разговорным языком для образованных галичан, так что всякий русский образованный человек мог совершенно легко и свободно понимать речь и поддерживать разговор с образованным галичанином. Но в последнее время в Галиции с этой именно стороны произошла довольно значительная перемена. В Галиции, с некоторого времени, образовалась патриотическо-народная партия, стремящаяся к возрождению русской народности в. Галиции. Ближайшая и главнейшая цель деятельности этих «народников» Галицких состоит в том, чтобы дать русскому народу в Галиции образование, поднять его национальное самосознание и затем уже уравнять его во всех правах с другими народностями, населяющими Галицию, напр., польскою. Одним из важнейших средств к возрождению русской народности избран язык. Народническая, т. н. младо-русская партия стремится создать для русского народа в Галиции особый самостоятельный галицко-русский язык, так чтобы русским галичанам не было нужды пользоваться услугами не только польского, но даже и русского общелитературного языка. В основу при создании особого самостоятельного литературного языка младо-русская партия взяла народную разговорную речь. Но так как в этой речи иногда недостает слов для выражения и обозначения некоторых понятий, то в таких случаях галицкие народники создают новые слова, при некотором пособии то польского, то русского языка. Так создается ныне в Галиции новый язык, который в отличие от русского называется иногда русинским.

Само собою разумеется, что пока создание нового, т. н. русинского языка понимается как средство для культурного развития русской народности в Галиции вообще и, в частности, для освобождения ее от зависимости со стороны поляков, в чем бы то ни было (как, напр., в данном случае в отношении языка), то деятельность галицийских народников может вызывать одно только сочувствие у всякого образованного человека вообще, и у нас, русских, в частности. Но вся беда в том, что создание самостоятельного языка для русских галичан понимается некоторыми из младорусской партии, как средство для обособления русского народа в Галиции, между прочим, и от России. С этой стороны, нарождение нового литературного русского языка в Галиции может и должно вызывать у всех русских людей, разумеется, одно только сожаление, ибо несомненно, что общий литературный язык служил и всегда будет служить одним из самых могущественных средств для поддержания и укрепления духовного единения между русским пародом, живущим в великой России и в Галиции. Это прекрасно сознают и сами Галичане, среди которых существует целая партия, т. и. старо-русская, которая всеми мерами стремится поддержать духовное (а не политическое, в чем её напрасно подозревают и обвиняют) взаимообщение и единение между Россиею и Галициею, совершенно справедливо полагая, что одной из важнейших мер в этом отношении может служит общерусский литературный язык. В Галиции, кроме того, существуют особые институты («Народный Дом»), общества («Качковского») и литературные союзы («Галицко-Руская Матица»), которые в числе других целей преследуют, – между прочим, и поддержание этой могущественной связи между их родиною и нашею Россиею. Все это имеет важное значение для пашей последующей речи, так как и русское духовенство в Галиции теперь подразделилось меледу двумя вышеназванными партиями: старо-русскою и младо-русскою.

Мы, русские, с своей стороны, никогда не должны забывать близкого и родного нам русского народа, живущего в Галиции, хотя бы он теперь и не был связан с нами такими тесными и многоразличными узами, какими он был соединен с нашими отдаленными предками. Нам не должно забывать, что этот народ и в происхождении своем и во всей прошлой судьбе своей связан с нами узами самого близкого родства. Народ этот в массе своей еще и теперь всем сердцем своим любит православную Россию. Недалеко еще ушло от пас то время, когда русские галичане, не смотря на свою формальную принадлежность к греко-униатской церкви, целыми массами посещали Киев и Почаев. Народ этот, наконец, имеет весьма много общего с нашим русским православным пародом в вере, обрядах, жизни и быте, – словом, во всем своем религиозном и умственном миросозерцании.

Имея все это в виду, мы и намерены познакомить читателей с своими наблюдениями, между прочим, над жизнию, деятельностию и пастырскою практикою русского духовенства в Галиции, сделанными нами во время 3-х месячного пребывания в Галиции. В частности, мы имеем в виду обратить внимание на следующие стороны в жизни галицко-русского духовенства: а) приготовление кандидатов священства; б) определение священников на места и отношение их к своему начальству, патронам и пастве; в) особенности пастырской деятельности галицко-русского духовенства; г) положение дьяков в Галиции и д) состояние высшей иерархии и монашества в галицко-русской церкви.

(Низшее, среднее и высшее образование, получаемое кандидатами священства в Галиции. Львовская генеральная семинария и ее устройство. Богословский факультет Львовского университета. Сецессия русских богословов из Львовского университета и временное закрытие Львовской духовной семинарии. Отношение м. Андрея Шептицкого к семинарии, замеченные им недостатки в устройстве и жизни Львовской духовной семинарии, предполагаемая реформа ее).

Кандидаты греко-католического галицко-русского духовенства получают образование в особо предназначенных для того учебно-воспитательных заведениях. Таких заведений во всей галицко-русской митрополии существует три: греко-католическая генеральная духовная семинария во Львове, резиденции галицкого греко-католического митрополита, и епархиальные семинарии в Перемышле и Станиславове. Перемышльский и Станиславовский лицеи, учрежденные сравнительно не так давно, представляют собою закрытые духовно-учебные заведения. До некоторой степени они напоминают наши духовные семинарии, или правильнее училища. Они удовлетворяют потребностям собственно местных епархий. Кроме того, они не дают законченного образования, необходимого для греко-католического священника, так что окончившие курс в них поступают затем для довершения своего образования в греко-католическую семинарию, находящуюся во Львове. Более подробных и точных сведений о Перемышльской и Станиславовской семинариях не можем сообщить, так как мы сами лично не видели их и не имели возможности ближайшим образом наблюдать их.

С греко-католическою русскою семинариею во Львове мы успели довольно близко познакомиться как путем личных непосредственных наблюдений, потому что долго жили рядом с этим заведением, посещали нередко его и церковь его, так и путем бесед с лицами, стоящими во главе семинарии, или же близко знающими жизнь и строй семинарии. К тому же греко-католическая Львовская семинария невольно обращала на себя внимание наше, так как одно время она сделалась главным центром происходившего осенью 1901 года волнения русских студентов Львовского университета, во главе которого стояли именно студенты-богословы, питомцы греко-католической семинарии.

Греко-католическая семинария во Львове представляет тип учебно-воспитательного заведения, необыкновенного для нас и не встречающегося у нас в России. В частности, семинария эта, по своему строю и жизни, не имеет ничего общего с нашими православными духовными семинариями.

Особенности в строи и жизни греко-католической галицкой духовной семинарии явились результатом двойственного влияния на нее: римско-католического и обще-государственного австрийского порядков в учебно-воспитательном деле.

Должно сказать, что в Австрии существует один тип средне-образовательной государственной школы, общей для всех жителей Габсбургской монархии, желающих дать своим детям-мальчикам образование. Это – гимназия классическая, или же реальная. Гимназия, в которую поступают дети из народной школы или семьи после домашнего воспитания, и дает образование среднее и вместе приготовляет кандидатов для высших учебных заведений: университета, или же технической школы.

Этому же порядку воспитания детей, в силу необходимости, подчинено и галицко-русское греко-католическое духовенство, которое, за исключением Перемышльской и в последнее время Станиславовской епархий, не имеет специальных низших духовно-учебных заведений.

Таким образом, дети галицко-русского греко-католического духовенства и вообще кандидаты священства в Галиции получают низшее и среднее общее образование в народной школе и гимназии наряду со всеми вообще детьми, подготовляемыми к самым разнообразным профессиям.

Из окончивших курс и получивших аттестат зрелости гимназистов и набираются воспитанники русской греко-католической духовной семинарии во Львове таким образом.

Те из окончивших курс гимназистов, которые, по собственному расположению и влечению, желали бы посвятить себя служению церкви в сане священника, заявляют об этом начальству семинарии, которое и принимает их в семинарию. Тогда они получают звание русских богословов, или чаще принятое в обыденном словоупотреблении русских академиков.

Но поступив в семинарию, русские богословы не получают здесь образования, не учатся, а только живут и отчасти воспитываются в семинарии. Русская греко-католическая духовная семинария во Львове, подобно и римско-католической семинарии, находящейся там же, не представляет учебного заведения в полном смысле этого слова, а скорее пансион, в котором живут богословы-академики.

Греко-католическая духовная семинария во Львове находится на улице Коперника, напротив библиотеки Оссолинских, на месте закрытого в 1784 г. монастыря доминиканок. Она представляет очень обширное 3-х этажное каменное здание довольно красивой архитектуры, построенное в 1890 г. Рядом с зданием семинарии находится св.– духов- ская церковь, обращенная из старой церкви доминиканского монастыря, построенной в 1729 году,

Эта церковь служит храмом семинарским, в который вместе с тем по воскресным и праздничным дням собираются для слушания богослужения и все русские гимназисты греко-католического вероисповедания, ио крайней мере, ближайших к семинарской церкви гимназий.

В семинарской церкви совершается богослужение ежедневно собственно для академиков, которые обязаны посещать богослужение и прислуживать при нем ежедневно. По словам самого о. ректора семинарии, в последнее время довольно обычны отступления от этого порядка, требуемого самым уставом. И об этом, разумеется, немало сожалеют лица, заинтересованные в подготовлении кандидатов греко-католического русского духовенства в Галиции, потому что присутствие ежедневное при совершении богослужения составляет, по существу дела, один из предметов учебно-практического образования, которое имеет в виду семинария главным образом, почти исключительно.

Греко-католическая духовная семинария во Львове доставляет своим питомцам полное содержание: квартиру, или помещение, одежду и пищу, отчасти также и учебные пособия. Образование же русские академики получают на богословском факультете Львовского университета.

Впрочем, и в семинарии преподаются, или, как принято там выражаться, объясняются некоторые практические предметы, которые не входят в состав курса богословского факультета во Львовском университете. Таковы именно: объяснение церковного устава и изучение литургики. Преподавание этих предметов особо назначенными для того профессорами семинарии происходит в часы, свободные от посещения семинаристами лекций богословского факультета в университете. Есть основание думать, что эти предметы, не смотря на всю свою важность, занимают совершенно второстепенное место в общем курсе образования русских академиков в Галиции и преподаются далеко несоответственно своему действительному значению.

На богословском факультете Львовского университета русские академики слушают весь курс богословия наравне с римско-католическими академиками. А так как Львовский университет доселе находится всецело в ведении поляков-католиков, то само собою разумеется, что курс богословского факультета – исключительно католический, специально приспособленный для богословов римско-католического вероисповедания. При известной довольно значительной разности действительной унии от римско-католичества не только в обрядовом, но и в догматическом отношении (действительная уния есть соединение русских с римско-католическою церковью, основанное па признании главенства папы), такой порядок вещей нельзя не признать в высшей степени странным и ненормальным. Русское греко-католическое духовенство в Галиции, очевидно, только в силу необходимости мирится с таким положением вещей, как с неизбежным злом.

Таким образом, низшее и среднее образование кандидаты греко-католического священства в Галиции получают в начальных школах и гимназиях, находящихся в ведении поляков-католиков, наравне с католическими воспитанниками, а высшее свое образование они получают на богословском факультете Львовского университета, находящемся в полном распоряжении католиков, вместе с римско-католическими семинаристами. Законоучителями кандидатов греко-католического священства в Галиции во время обучения их в гимназиях и профессорами богословских предметов в университете (за немногими исключениями в тех и другом) являются римско-католические ксендзы, которые в Австрии более фанатичны, чем где-либо в другом месте.

Как относится само униатское духовенство к такому порядку подготовления будущих служителей их церкви? В этом отношении, как и во многих других, подмечается большая разница между молодым и старым поколениями греко-католического галицко-русского духовенства. Молодые священники склонны видеть более благоприятные, светлые стороны в представленном нами выше порядке образования их. Общее образование, получаемое в гимназиях наряду со всеми образованными людьми в государстве, вполне подготовляет, говорят, будущего священника к его пастырскому служению. Это образование, завершаемое вполне научным изучением богословия в университете, делает священника греко-униатского вполне образованным человеком, ни в чем решительно не уступающим нормально образованному человеку в государстве. Благодаря этому, греко-униатский священник, говорят, может вполне удовлетворить всем запросам своей паствы, не только простого народа, но и образованных людей. С другой стороны, вышеуказанный порядок подготовления и образования будущих священников предотвращает возможность обособления духовенства от других сословий общества, устраняет развитие кастичности в греко-униатском духовенстве. Этому немало способствует еще и то, что в последнее время кандидаты галицко-русского греко-католического духовенства выходят из среды не одного только духовного, но и других сословий. В прежнее время места священников занимали преимущественно их сыновья, которые самым рождением и домашним воспитанием приготовлялись к своему будущему служению – пастырскому. Теперь же наблюдается стремление детей греко-католического духовенства в Галиции к поступлению на другие какие-либо должности, только не на священническую,

Наконец, в вышеуказанном способе подготовления кандидатов греко-католического духовенства в Галиции некоторые видят еще ту выгоду, что во время совместного обучения с детьми всех сословий, званий и состояний будущие священники имеют возможность знакомиться со всеми сторонами общественной жизни, что, будто бы, содействует расширению их умственного кругозора и вообще благоприятно отражается на их последующей пастырской деятельности.

Но все эти и другие выгоды, из коих значительная часть имеет мнимое, или сомнительное значение, являются ничтожными в сравнении с тем страшным злом, которое провидят в вышеуказанном способе подготовления кандидатов русского греко-католического духовенства в Галиции старые священники. Эти последние если и мирятся с ним, то только как с неизбежным злом.

Дело в том, что существующий способ подготовления кандидатов священства посредством образования их в католических гимназиях и на богословском католическом факультете Львовского университета неизбежно ведет к обезличению, обезразличению греко-католического духовенства в Галиции. В самом деле, при таком способе образования священников, какой существует ныне в Галиции, чем галицко-русский греко-католический священник отличается в духовном отношении от галицко-польского римско-католического ксендза? Вся сумма этого отличия сводится к изучению двух-трех церковно-практических предметов, которое (изучение), разумеется, обогащает запас чисто практического ведения и слишком мало отношения имеет к общему духовно-умственному и религиозно-нравственному развитию человека. И нельзя не согласиться с теми галицко-русскими патриотами, которые говорят, что еще следует удивляться, как, при таких весьма неблагоприятных условиях, галицко-русское греко-католическое духовенство в лице своих молодых членов остается твердым, верным и преданным своей родной русской, т. е. греко-униатской вере. Только дух нетерпимости, с какою относятся в Галиции ко всему русскому, и тот антагонизм, который существует между русскими и поляками везде в Галиции вообще и, в частности, в учебных заведениях, препятствуют полному обезличению кандидатов греко-католического духовенства, могущественно обособляют их от римско-католических духовных воспитанников.

Этот антагонизм со всею рельефностию выразился во время волнений русских студентов во Львове, в которых принимали главнейшее участие греко-католические академики и которые происходили в конце 1901 года. Эти волнения бросают настолько яркий свет на всю систему образования кандидатов греко-католического духовенства в Галиции и будут иметь, по всей вероятности, настолько важное значение в дальнейшей истории образования галицко-русского греко-католического духовенства, что мы позволяем себе остановить на них внимание читателей.

Движение студенческое в Галиции, весьма серьезное в самом своем существе и потому не имеющее решительно ничего общего с печальными явлениями, имевшими место в последнее время в жизни наших учебных заведений, возникло и разрешилось на почве борьбы за право русского языка в Галиции.

Львовский университет – единственный для всей восточной половины Галиции, где население почти поровну делится между двумя национальностями: польскою и русскою. Так как государственным языком в Австрии признается немецкий язык, то, как и вся вообще общественная жизнь в Галиции, так, в частности, и вся жизнь Львовского университета должна была бы выражаться в трех, так сказать, формах, па трех языках: немецком, как государственном, польском и русском, как языках преобладающей массы населения восточной Галиции. Так и было в начале присоединения Галиции к Австрии. Но с течением времени, когда начал ослабевать строго-немецкий режим в государственной и общественной жизни многосоставной Австрии, польский элемент начал брать перевес в Галиции «решительно над всем и во всех сферах жизни. Тогда и Львовский университет сделался чисто польским высшим учебным заведением. Благодаря слабости немецкого элемента в восточной Галиции, благодаря также тому, что русское население в Галиции было совершенно подавлено и народное самосознание его едва только начинало зарождаться, польский язык фактически сделался господствующим во внутренней жизни Львовского университета, языком преподавания.

Так дело продолжало обстоять до тех пор, пока Галицкая Русь, особенно с 1860-х годов, начала сознавать свои силы и права. С пробуждением национального самосознания среди русских галичан, начинаются их усиленные стремления к тому, чтобы приобрести для русского языка одинаковые права с польским языком в жизни Львовского университета. История эта, занявшая, разумеется, не один десяток лет, представляется не вполне ясною даже для лиц, знающих и близко стоящих к делу. Несомненно, одно только то, что домогательства русских в одно прекрасное время увенчались блестящим успехом. Состоялось правительственное распоряжение (4 июля 1871 г.) о том, чтобы, в виду почти равного количества польских и русских студентов, во Львовском университете наука преподавалась и все внутреннее делопроизводство, вся внутренняя жизнь университета совершалась па польском и русском языках.

Но распоряжение, имеющее силу закона, – одно, а практика – другое. Не смотря на то, что, на основании вышеприведенного распоряжения, при всех кафедрах университета должны бы быть два профессора: один – польский и один – русский, на самом деле русские с величайшим трудом добились того, что имеют теперь во Львовском университете только трех русских профессоров, читающих лекции для русских студентов на русском (малорусском) языке. Все прочие русские кафедры считаются свободными и на все усилия русских заместить их своими профессорами поляки отвечают, что русские сами виноваты в своем неуспехе, так как из среды их не является правоспособных и достойных кандидатов. На самом же деле условия легимитации (конкурса па занятие профессорских кафедр) настолько тяжелы, что все наличные русские профессора Львовского университета легимитовались вне его, при других университетах.

Что сказано о языке преподавания, то же самое имеет значение и силу и в отношении ко всем другим сторонам внутренней жизни Львовского университета. Как все дело – производство, так и все сношения профессоров и начальства университета со студентами должны бы, по закону, совершаться на польском языке – с польскими и на русском – с русскими. На самом же деле, до последнего времени (особенно со времени издания министерского распоряжения 27 апреля 1869 г.) во Львовском университете все совершалось и совершается только на польском языке.

Еще прежде русские студенты скромно пытались заявить о своем праве говорить и вообще иметь официальные сношения с администрацией университетской на своем родном языке. Но все такие попытки оставлялись без всякого внимания со стороны польского начальства университета. Пытались было и некоторые русские профессора заговаривать во время заседаний университетских конгрегаций на русском языке, но их голос замирал в сильном протесте громадного польского большинства.

В самом начале минувшего 190¹/₂ учебного академического года дело неожиданно приняло слишком острый и решительный оборот. Повод и самое начало дела трудно с желательною точностию установить, так как в поднявшейся полемике по этому вопросу между польскою и русскою печатью истина сильно была затемнена. Дело происходило, кажется, так. С давнего уже времени, приблизительно с начала 80-х годов XIX в. русские студенты патриотического настроения писали свои index’ы и recepta попиипа (заявления о желании вступить в студенты университета Львовского) на русском языке. Начало этому обыкновению было положено в самом конце 70-х годов XIX в. обществом русских студентов под названием «Академический кружок», которое требовало от всех своих членов, чтобы они писали index’ы и др. отношения официального характера при поступлении в университет и во время нахождения в нем только по-русски. Хотя во Львовском университете уже тогда официальным языком считался польский, однако же против такого незначительного допущения русского языка, какое ввели русские студенты, не протестовали пи сенат, ни деканы, ни профессора университета. Но в последние годы как вообще во всей Галиции, так, в частности, и в Львовском университете повеяло иным духом.

Когда пред началом 190½ академического года русские богословы, воспитывающиеся в духовной семинарии и посещающие богословский факультет в университете, представили декану факультета свои index’ы, писанные по-русски, то декан, каковым был тогда ксендз Фиалек, поляк и римско-католик, отказался принять их, так как он, будто бы, не знает русского языка. Тем не менее студенты академики оставили у декана свои заявления. Декан доложил об этом ректору университета, также поляку и римско-католику, который обратился с официальною бумагою к ректору семинарии о. Туркевичу, с указанием на незаконность действий русских академиков. Последние однако же решительно высказались за традиционное и вполне законное право писать свои index’ы по-русски и безусловно отказались представить их на польском языке. Тогда ректор семинарии обратился с просьбою к своему митрополиту о решении возбужденного вопроса.

Это было в самом конце сентября 1901 г. Происшествие это весьма скоро сделалось известным во всей Галиции и вызвало сильное патриотическое движение среди русских кружков. Русским богословам сочувствовала вся Галицкая Русь. Выразительницею этого сочувствия явилась, между прочим, «Русская громада в Решове», которая прислала русским академикам следующий адрес, показывающий, как русское общество в Галиции смотрит на духовную семинарию в Львове.

«Смелым и решительным выступлением на защиту прав родного языка во Львовском университете вы, дорогие братья, подали всем русским славный пример и побуждение к защите прав и чести своего народа», говорилось здесь. «Великая вам за то честь и благодарение. От ваших дедов, питомцев русской духовной семинарии, вышел некогда призыв пробуждать русский народ от векового сна к новой духовной жизни. Они, которые так искренно трудились и заботились о приобретении законных прав родному языку, почивают уже в могиле, но их имена записаны золотыми буквами в благодарной памяти нашего народа. Вы – истинные (?) внуки их, сохранившие дух (?) своих дедов. Но деды ваши были более счастливы, нежели вы, ибо им светила заря свободы и правды, а для вас она померкла; их голоса, голоса тирольцев востока, слушали, им обещали сей университет, как русский; а у вас в том же университете хотят отобрать и ту частицу прав нашего языка, какую вы имели до сих пор. Честь вам за то, что вы выступили против сей неправды, как следует выступать будущим пастырям стада Христова и будущим проповедникам слова Божия и правды Христовой. Честь вам за то, что защищаете права родного языка, сего дара Божия... Итак, боритесь, поборете, вам Бог помогает: за вас воля, за вас сила и правда святая».

Естественно, что такое сочувствие всего русского населения делу русских студентов и сильное движение, вызванное им во всей Галицкой Руси, с одной стороны, ободрило русских академиков, а, с другой стороны, побудило университетский сенат пойти, по крайней мере, на некоторые уступки законным требованиям русских студентов.

Благодаря настояниям русских профессоров богословского (клирошан Комарницкого и Бартошевского) и других факультетов, ксендз Фиалек согласился принять от русских академиков их index’ы и recepta nomina, писанные по-русски. Но тут возник другой вопрос и вызванное им недоразумение. По правилам университета, ответы на всякие прошения, писанные на местном языке, университетская администрация должна давать на том же языке. Между тем 16 октября 1901 г. декан философского факультета выдал на прошения русских студентов об освобождении их от платы за нравоучение (чесного) ответы, писанные по-польски. Студенты не пожелали их принять, обратились с жалобою к ректору, который отослал их к тому же декану, по пожелавшему выслушать студентов, не смотря на многие попытки последних к тому.

Тогда русские студенты, на основании университетских правил, просили о разрешении им устроить 6 ноября в 12 ч. д. в одной из зал университетских совещание по вопросу, между прочим, об открытии самостоятельного русского университета в Галиции, или же, но крайней мере, об утраквизации существующего Львовского университета. Ректор университета разрешил собраться русским студентам, но только не в 12 ч. д., а в 7 ч. в., и, кроме того, сократил программу совещания. Студентов особенно обидела перемена времени для совещания, так как она была сделана ректором преднамеренно для того, чтобы в совещании не могли принять участие русские богословы, которые, по дисциплинарным правилам, не могут отлучаться из семинарии по вечерам. В виду этого, студенты русские решили собраться в 12 ч. д., как они думали сначала. Так они и поступили. Ректор университета, в сопровождении нескольких профессоров, самых непримиримых поляков, желал войти в залу и прекратить совещание. Студенты встретили их криками: «pereat» и свистом, а одного профессора, который старался взойти на кафедру, оттолкнули силою. Вскоре после того ректор снова возвратился и, недопущенный в залу, объявил собрание студентов незаконным. Русские студенты на своем совещании решили требовать открытия самостоятельного русского университета в Галиции, или же, в крайнем случае, утраквизации Львовского университета и, кроме того, выразили негодование университетскому сенату и. в особенности, некоторым профессорам, противившимся достижению русскими студентами справедливых и законных прав. После совещания русские студенты разошлись при пении русских патриотических песен, имея во главе студентов богословского факультета, русских академиков, с торжеством возвратившихся в свою духовную семинарию.

На следующий день чтение лекций в Львовском университете прекратилось и началось следствие о демонстрации, произведенной русскими студентами.

Суд, веденный под сильным влиянием польской прессы, которая со всем фанатизмом обрушилась на русских студентов, особенно богословов, за их «дикость» и «невероятное зверство», видя в грубых действиях молодежи, «цвета русского народа, будущих католических (?) священников», только естественные проявления русской культуры, – закончился приговором, резко порицавшим действия всей вообще русской молодежи, а некоторых, кроме того, осуждавшим на исключение из университета – окончательное, или же только временное. Замечательно при этом, что часть, хотя меньшая, польских студентов выразила свою солидарность с русскими товарищами касательно желания последних слушать лекции в университете на своем родном языке.

В ответ на такой приговор русские студенты подали заявление о том, что они решаются оставить Львовский университет до тех пор, пока университетские власти не удовлетворят справедливому требованию русского студенчества, или пока не последует перемена отношений в Львовском университете. К этому заявлению присоединились и все почти академики русские.

Достойно внимания отношение семинарской администрации к студенческому движению и к участию в нем своих питомцев. Даже по отзыву русской умеренной печати, семинарское начальство во все время университетских волнений вело себя неопределенно, далее двусмысленно, и ничего не предпринимало для того, чтобы как нибудь уладить дело со своими питомцами. По другим же сведениям, семинарское начальство прямо сочувствовало домогательству русских студентов, в частности, богословов установления полной равноправности русского и польского языков во Львовском университете.

Это сочувствие свое студентам семинарская администрация отчасти обнаружила и при самом окончании университетских волнений. Как только студенты-академики заявили о своем выходе из университета, семинария была закрыта и вся администрация ее подала в отставку. Главный начальник семинарии, галицкий греко-католический митрополит Андрей Шептицкий в течение всего этого времени, когда в университете и в семинарии происходили вышеописанные волнения, отсутствовал из Львова. Он был сначала в Вене, где участвовал в заседаниях державной думы и соборе епископов, а потом в Риме. Когда митрополиту было сообщено телеграммою о сецессии русских студентов из университета и закрытии духовной семинарии, то он телеграммою же просил ректора семинарии не предпринимать окончательного решения до его приезда, который он обещал ускорить. 28 ноября 1901 г. митрополит, действительно, возвратился во Львов и немедленно же занялся делами духовной семинарии. Однако же, несмотря на некоторую попытку митрополита успокоить и умиротворить русских богословов, последние остались верными своему первоначальному решению. Тогда 1 декабря 1901 г. митрополит объявил семинарской администрации свое следующее решение: «с завтрашнего дня семинария закрывается. Об этом следует сообщить властям».

Как все вообще русские студенты Львовского университета, так, в частности, и русские богословы разъехались по другим университетам. Слышно было, что русские богословы, пред окончательным оставлением Львова и семинарии, дали взаимное обещание не поступать ни в какую другую семинарию духовную (очевидно, Перемышльскую), равно как не возвращаться и в свою семинарию, если бы только та была реформирована, с обращением ее в закрытое заведение. Это последнее решение русских богословов во Львове имеет свое особенное значение, в виду ходивших еще раньше слухов о том, что митрополит Андрей Шеп- тицкий, крайне недовольный настоящим положением дел в семинарии, желает, будто бы, реформировать ее, при чем русское греко-католическое духовенство серьезно опасается, как бы Львовская семинария не была отдана под надзор и опеку о.о. иезуитов, которые уже давно управляют русскими греко-католическими монастырями в Галиции.

Итак, с закрытием Львовской духовной семинарии, галицкая греко-католическая церковь и духовенство ее остались без высшего специального заведения, в котором кандидаты духовенства могли бы получать необходимое образование. Пока русские богословы разошлись, как сказано, по другим университетам австрийским.

Самым удобным и подходящим для русско-галицких алюмнов был бы, по-видимому Черновецкий университет в Буковине, так как в этом университете имеется богословский факультет (православный), па котором преподавание ведется по-русски. Но замечательно, что из всех австрийских университетов именно один Черновецкий наотрез отказался открыть свои двери для русских студентов, вышедших из Университета Львовского и, в частности, для галицко-русских богословов. Вероятно, австрийское правительство убоялось усиления русского элемента в Черновцах и потому приняло меры к тому, чтобы не допустить поступления русских галицких студентов в Черновецкий университет. После неудачи в Черновцах, русские богословы разъехались и поступили в Венский, Краковский и отчасти Пражский университеты.

Итак, теперь кандидаты священства греко-католической церкви в Галиции стали слушать богословские лекции в таких университетах, где богословие преподается или чисто католическими, или же чисто протестантскими профессорами. Во Львове русские богословы имели хотя двух-трех своих профессоров, а теперь они нашлись вынужденными изучать только или католическое, или же протестантское богословие. Какое влияние па кандидатов священства галицко-русской греко-католической церкви может иметь это последнее обстоятельство, не трудно предвидеть. По истине, над ними исполнились слова евангелия: «и будут последняя горше первых».

Но очевидно, что в таком положении дело не может оставаться долго. Критическое положение, в каком оказалась греко-католическая галицко-русская митрополия, может и должно быть только временным. Жаль и очень жаль будет, если только этот кризис будет роковым для галицко-русской униатской церкви и разрешится мерами, которые поведут еще к большему окатоличению ее, о чем только и мечтают, только и заботятся ее теперешние опекуны – иезуиты.

Такой или иной выход из критического положения, в какое попали кандидаты униатского священства в Галиции, будет зависеть главным образом от митрополита Андрея Шептицкого. Галицкий униатский митрополит Андрей граф Шептицкий, о котором у нас будет впереди особая речь, представляет из себя в высшей степени загадочную личность. В настоящее время он пользуется большими симпатиями и авторитетом среди русского и еще более среди польского общества. в Галиции. При своем влиянии, он может вывести свою церковь из критического положения, в какое она впала, путем, каким пожелает. Весь вопрос в том только: какой путь изберет митрополит?

Русское общество во Львове с напряженнейшим нетерпением ожидало возвращения своего митрополита из Рима в самом конце ноября 1901 г. Почитатели митрополита из среды русских были уверены, что он, наконец, выйдет из того загадочного, неопределенного положения, в каком он продолжал оставаться с самого вступления своего на митрополию. Думали, что митрополит примет сторону своей русской паствы в вопросе о равноправности русского языка с польским во Львовском университете. Для этого ему нужно было только категорически заявить высшей администрации Галиции и Львовского университета, что он не может оставаться без богословского факультета, или, что то же, без кандидатов для замещения священнических вакансий. Такое заявление митрополита, без сомнения, сразу сломило бы упорство непримиримых, поляков и способствовало бы, если не полному уравнению русского языка с польским, то, по крайней мере, значительному расширению прав русского языка во Львовском университете и вообще в Галиции.

Но другие из среды русского общества сильно сомневались в возможности такого решения со стороны митрополита, справедливо рассуждая, что бывший ученик и ставленник иезуитов не может так поступить, а скорее, наоборот, он воспользуется благоприятным стечением обстоятельств для того, чтобы осуществить свои давние намерения касательно преобразования Львовской греко-католической духовной семинарии в католическо-иезуитском духе.

Это последнее опасение, к сожалению, и сбылось. Семинария временно закрылась и, вероятно, будет преобразована, разумеется, так, как только может это сделать воспитанник иезуитов. Скоро эго должно совершенно определиться, но уже и теперь можно предвидеть, что из этого получится. В каких бы неблагоприятных условиях (о которых было выше сказано нами) ни находились русские богословы, вынужденные слушать лекции у католических ксендзов на богословском факультете Львовского университета, но все таки это гораздо лучше, чем если они будут отданы под опеку о.о. иезуитов. А это неизбежно должно совершиться, если только греко-католическая семинария во Львове будет совершенно изолирована от всякого общения с университетом и будет превращена в закрытое заведение.

Так думать заставляет, с одной стороны, послание митрополита Андрея Шептицкого, с которым он обратился к настоятелям (администрации) и воспитанникам семинарии как раз накануне вышеописанных нами студенческих волнений и в котором отчасти дает понять, в каком духе он желал бы преобразовать Львовскую греко- католическую семинарию, а с другой стороны, те перемены в администрации семинарской, которые произведены митрополитом до настоящего времени.

Послание митрополита Шептицкого еще в большей степени, чем описанные волнения богословов, раскрывает пред нами картину внутренней жизни семинарии: ее положительные и отрицательные стороны, а равно и те виды, какие митрополит соединяет с задуманною им реформою семинарии.

В послании митрополита констатируются следующие недостатки, подмеченные им в жизни семинарии.

Указав на общее ненормальное настроение воспитанников духовной семинарии, по которому они стремятся получить от заведении, в котором воспитываются, только содержание: квартиру, пищу и платье, и в замен того сами не желают ничего давать, не заботятся о приобретении познаний и качеств, какие безусловно необходимы для их будущего священнического служения, митрополит переходит затем к частным порокам, укоренившимся и свирепствующим, по его выражению, среди кандидатов священства.

На первом месте среди этих пороков оп поставляет игру в карты, которую подвергает беспощадной критике. Весь интерес сей игры, по словам митрополичьего послания, основывается на желании приобрести деньги посредством случайного выигрыша, а желание приобретения без труда есть явление ненормальное. Такое желание получить деньги, вообще что-либо без труда наблюдается среди людей только трех категорий: нищих, мошенников и картежников. У всех трех – один и тот же принцип заработка. Игра эта не может быть невинным развлечением, хотя бы даже происходила на орехи, так как раз при игре возникает и закрепляется любовь к незаработанному приобретению, жажда приобретения без труда, то игра является опасною, на что бы она ни происходила. У воспитанника духовного такая жажда может явиться зародышем настоящего зла и в то же время она служит верным признаком неспособности его к будущему служению.

Осуждается, далее, леность среди воспитанников, выражающаяся, между прочим, в том, что кандидаты священства желают получить как можно лучшее содержание и в то же время ничего не делают для приобретения знаний, соответствующих их будущему званию и служению. Большая часть товарищей студентов богословского факультета, получающих даровое содержание в семинарии, вынуждены бывают посредством тяжелого труда зарабатывать для себя средства к жизни, преимущественно путем уроков. Все свободные минуты, остающиеся от таких занятий, светские студенты стараются употреблять на обогащение себя познаниями для того, чтобы добиться со временем известного места и положения. Поэтому, и духовные воспитанники должны бы с своей стороны давать что-либо такое, что бы было хотя некоторым вознаграждением за получаемое ими даровое содержание и образование. «Давая воспитаннику пищу и содержание», говорит митрополит, «не можем не требовать от него усиленного 4-летнего труда. Не можем на второй год принимать в семинарию того воспитанника, который в течение первого года показал себя лентяем».

С особенною силою осуждает митрополит леность в духовных воспитанниках, требуя от начальства и инспекции семинарской обращения в своих квалификациях (отзывах о поведении воспитанников) внимания на образ понимания этими последними труда жизни и их отношения к нему. «Тип легкомысленного студента, желающего и ищущего в жизни только развлечения, серьезно не думающего о труде, должен непременно исчезнуть из среды духовных воспитанников, по словам митрополита Шептицкого. Необходимо начальству и наставникам употреблять самые энергичные средства к тому, чтобы всех воспитанников семинарии приучить и принудить к серьезному труду. Такого именно труда от будущих священников требуют церковь и народ, от степени усердия в сем труде всецело зависит будущность той и другого. Поэтому, такого труда необходимо безусловно требовать от воспитанников семинарии, хотя бы даже пришлось лишиться большего процента кандидатов. «Лентяев и дармоедов никогда не будем жалеть», заключает митрополит Шептицкий свою филиппику против порока лености в среде воспитанников греко-католической духовной семинарии во Львове.

Любви к серьезному и настойчивому труду нет среди духовных воспитанников потому, что они, видимо, не сознают важности этого труда, не чувствуют в себе достаточных побуждений к сему труду, а иные руководятся совершенно неправильными мотивами. Единственным побуждением к труду у духовного воспитанника, кандидата священства, должна быть вера, забота о спасении души. Потому не будет еще хорошим священником даже усердно трудящийся воспитанник, если труд его не будет одушевлен усердием о спасении души. Весь успех деятельности священника основывается на этом усердии и всецело зависит от него.

Не менее энергично вооружается митрополит Шептицкий против существующего среди воспитанников семинарии стремления к роскоши, претензий иметь возможно лучшую пищу и одежду, и обусловленного этим традиционного обычая делать иногда большие долги во время обучения в семинарии. Претензии на получение изысканного стола, по словам митрополичьего послания, являются ежегодно поводом для столкновения между начальством и богословами. Среди воспитанников бывают такие, которые имеют смешную и глупую наклонность к роскоши, к чему-то, похожему на социально-экономическую язву, именуемую жизнию не по средствам. Такие воспитанники легкомысленно делают долги, продают одежду, выдаваемую им, по правилам семинарии, и меняют ее на более роскошную, усиленно играют в карты затем, чтобы выигрышем покрыть сделанные долги, но на самом деле попадают еще в большие долги, а выходя из семинарии с большими долгами, высматривают себе невест с большим приданым.

Как на весьма важный недостаток, указывает митрополит на отсутствие среди воспитанников духовной семинарии усердия к богослужению, благоговейного настроения во время совершения богослужения. В основании, как этого последнего, так и многих других недостатков в жизни воспитанников семинарии, кандидатов священства, лежит сильное развитие, особенно в последнее время, светского направления среди богословов. Отправляясь в университет для слушания богословских лекций, они часто не посещают их, а стремятся в аудитории других факультетов, особенно философского. Кроме того, по окончании семинарского образования, богословы избегают окончательного экзамена, поступают на философский факультет и потом совершенно отказываются принимать священный сан, становясь учителями гимназий.

Как на один из самых прискорбных недостатков в жизни воспитанников греко-католической семинарии во Львове, должно указать па крайнее развитие среди них духа партийности. Воспитанники семинарии делятся на несколько групп, принадлежащих к разным социально-политическим партиям, существующим в Галиции. Это явление давнее, традиционное. И прежде эти группы и эта партийность существовали в семинарии. Явление это существенно обусловливается особенными обстоятельствами Галицкого края, положением русского парода и русской (греко-католической) веры в Галиции. Это положение, в полном смысле слова боевое, требует необходимо, чтобы всякий русский стоял на страже самобытности своей веры и своего народа.

Но в последнее время и с этой стороны произошли в семинарии существенно важные перемены. Теперь традиционная партийность принимает особенно сильный и резкий дух нетерпимости. С другой стороны, теперь произошла весьма существенная перемена и в самой группировке партий. Самыми главными партиями как среди всего галицко- русского населения, так и в среде семинаристов, являются две: старо-русская (иначе москале-фильская) и младо-русская (иначе украино-фильская). Прежде (лет 20 – 25 тому назад) эти партии в пределах семинарии находились приблизительно в таком количественном отношении: ⁹/₁₀ общего числа семинаристов принадлежали к старо-русской партии и только ¹/₁₀ – к младо-русской; теперь это отношение изменилось совершенно в противоположную сторону, так что из общего числа до 200 (приблизительно) воспитанников семинарии принадлежащих к старо-русской партии насчитывается не более 15 – 20 чел., а остальные – члены, или сторонники младо-русской, украино-фильской партии.

Руководителями партий и виновниками поддержания духа партийности в семинарии, по словам митрополичьего послания, являются люди, вовсе не отличающиеся чем-либо особенным, напр., превосходством ума, или знаний, но крикуны, обладающие сильным голосом, решительностию характера, дерзостию обращения. «Есть между вами», говорит митрополит Шептицкий, обращаясь к самим воспитанникам семинарии, «много хороших элементов и доброго материала для подготовления ревностных и хороших священников, есть много идеалов и искренний теплый патриотизм, так что могу говорить к вам, как к гражданам, понимающим и заботящимся о благе церкви и народа. Однако, есть между вами много и зла, есть глупые детские традиции, которыми многие из вас дорожат, есть много легкомыслия, нерадения и лени. Но всего хуже то, что предводительство между вами держат в своих руках часто такие товарищи, которые не имеют никаких прав и оснований для этого. В то время как люди серьезные, мирные и трудолюбивые большею частию стоят в стороне от внутренней жизни семинарии и ее интересов, хотя они, и при том одни они, составляют настоящее ядро и средоточие всей, вам свойственной, жизни, – люди, чуждые богословского духа и серьезной духовной жизни, новички для семинарии, завладевают руководством своих товарищей и придают всему заведению в глазах многих, к стыду вашему и моему, характер неблаговоспитанности и легкомыслия».

С особенною энергиею и остротою митрополит Шептицкий осуждает и порицает сильно развившийся дух партийной нетерпимости среди воспитанников Львовской семинарии, кандидатов священства. «Существует среди вас еще одно зло: партийная нетерпимость», говорит он в своем послании. «Имея в будущем посвятить всю свою жизнь и все труды одной и той же цели – всеми силами трудиться в продолжение всей жизни над спасением людей и распространением царства Божия на земле, вы должны уже теперь сознавать необходимость солидарности, которая составляет наибольшую силу церкви. И общечеловеческий взгляд, требующий от каждого разумного человека с уважением относиться к чужому убеждению, и, в особенности, духовное звание, к которому вы предназначаетесь, должны предохранять вас от всякой нетерпимости. Эта нетерпимость будет постоянно отталкивать людей от священника и будет служить великим препятствием в труде, цель которого – приобретать людей для Бога и его царства. Задача ваша в том состоять будет, чтобы быть посредниками между Богом и людьми. Всякая нить, которая может связывать вас с людьми, должна служить для вас средствам и орудием вашего труда. Потому должно старательно избегать всего, что может сделаться недоразумением и недостатком единения и стараться всегда лишь только о том, что соединяет нас с людьми и что может помочь нам привлечь их к Богу. Даже людей, чуждых нам в самых существенных принципах веры, мы не можем отталкивать от себя; наоборот, мы должны отыскивать всякие сопредельные точки, завязывать всякие нити, которые могут соединить их с нами, а чрез пас с церковью и со Христом, для Которого живем и трудимся».

Но, рекомендуя солидарность, как противовес крайней партийной нетерпимости, митрополит Шептицкий безусловно осуждает и порицает солидарность, направленную па что- либо дурное, напоминающую стачки, которые, видимо, не чужды греко-католическим богословам. «Между вами должна непременно быть солидарность, но только в добром. Коллегиальность, поддерживающая лишь зло, не может быть терпима в семинарии».

В заключение нашей речи о кандидатах священства в греко-католической галицко-русской церкви и, в частности, о Львовской духовной семинарии, как институте, где эти кандидаты подготовляются, скажем несколько слов о внешнем поведении их и внешних порядках семинарии, которые мы могли наблюдать.

Первое наше замечание будет об одежде воспитанников семинарии, или так называемых алюмнов. Алюмны носят одежду, присвоенную в греко-католической церкви лицам духовного звания: длинный, немного не доходящий до земли, кафтан (наш подрясник) и верхнюю, более короткую рясу с несколько расширенными рукавами и перелинками (плащи); шляпа – цилиндр и толстая палка составляют необходимую принадлежность каждого алюмпа. И замечательно, что алюмны, видимо, не стесняются и не тяготятся такою одеждою, которая не может не бросаться в глаза обществу Львова, вполне культурного западно-европейского города, – обществу, одевающемуся по требованию новейшей моды, законодательницею которой служит столица государства – Вена. Любопытно, с другой стороны, и то, что воспитанники Львовской семинарии умудряются делать и эту скромную одежду роскошною, требующею затраты больших денег, ради добывания которых они вынуждены бывают делать значительные долги, за что их и осуждает митрополит Шептицкий. Последний только на один год (прошедший) дозволил алюмнам приобретать и носить одежду не такую, какая дается им от семинарии, и входить по этому поводу в непосредственное сношение с портными.

Другое замечание наше касается богослужения в семинарской церкви и отношения богословов к нему. Должно упомянуть предварительно, что семинарская церковь во Львове выделяется из ряда других униатских церквей того же города. Она представляет довольно обширный продолговатый четырехугольник и непосредственно примыкает к семинарскому зданию. Алтарь от среднего храма отделяется сплошною высокою стеною – иконостасом. Благодаря этому, храм очень напоминает нашу православную домовую церковь. Богослужение совершается ректором и профессорами. Для воспитанников гимназий богослужение совершается их катихитами (законоучителями). При совершении греческой мессы, поют все богословы, или гимназисты. Пение, несмотря на присутствие в среде ноющих прекрасных голосов, не отличается стройностию и потому не производит благоприятного впечатления. Богословы, а также и гимназисты ведут себя во время богослужения весьма непринужденно: сидят небрежно, разговаривают и смеются. Все это вполне объясняет смысл следующих слов митрополита Шептицкого в его послании по поводу реформы семинарии: «воспитанника, уклоняющегося от богослужения, делающего поклон во время прохождения мимо св. даров без почтения, молящегося в часовне без благоговения и, вообще, всем своим поведением обнаруживающего в себе светский дух, следовало бы причислять к людям, неспособным к духовному званию».

Что касается реформы греко-католической духовной семинарии во Львове, которую (реформу) задумал было митрополит Шептицкий, то она, насколько можно приметить из тех мест его послания, какие касаются этого предмета, имеет своим идеалом иезуитское образование. Очень заметно желание митрополита сделать семинарию заведением как можно более закрытым. Отпуски воспитанников семинарии предполагается как можно более сократить. На лекции университетские богословы должны ходить не иначе, как в сопровождении префекта. Так называемые лиценции (т. е. дозволения на выход из семинарии) предполагается давать не больше, как на два часа и при том не иначе, как только двум богословам вместе. «Воспитанники, выходящие из здания семинарии вдвоем, должны держаться вместе. Если бы воспитанник был замечен идущим один без товарища, то конференция должна решить, кого из двух товарищей должно исключить. Должен быть исключен тот, у которого будет худшая квалификация; а если оба будут иметь плохую квалификацию, то оба должны быть и исключены».

Все эти и многие другие правила взяты как будто из устава иезуитского коллегиума и мало доброго обещают для предположенной реформы греко-католической семинарии во Львове. О том же самом, по-видимому, говорят и перемены, происшедшие до настоящего времени в судьбе греко-католической Львовской духовной семинарии и, в частности, в ее администрации.

Мы видели, что митрополит Шептицкий совершенно не оправдал надежд, возлагавшихся на него русским обществом Галиции в деле сецессии русских студентов и, в частности, богословов из Львовского университета. Он ничего не сделал для того, чтобы побудить, или расположить польскую университетскую администрацию сделать хотя некоторые уступки законным и справедливым требованиям русских студентов. Уступки эти были сделаны университетским сенатом только под влиянием распоряжения министра просвещения от 5 апреля 1902 года. С другой стороны, не было употреблено, по-видимому, никаких серьезных мер (кроме запугивания разными способами) к тому, чтобы и богословов побудить к возвращению в свою родную семинарию. Богословы сами, кажется, поняли всю опасность, какой могла подвергнуться их alma mater, в случае их продолжительного отсутствия из нее. Больше всего они боялись, как и теперь боятся, отдачи своей семинарии под управление базилианских монахов, в свою очередь, находящихся под опекою о.о. иезуитов. Поэтому, наиболее спокойные и здравомыслящие из среды богословов (старо-русской партии) еще во второй половине минувшего учебного года возвратились из чужих университетов в свою семинарию; а еще большая часть их изъявила желание продолжать образование в своей семинарии в следующем, т. е. в настоящем году. И замечательно, что митрополит Шептицкий не только не скорбел об этом, но даже, наоборот, изданием строгих мер против сецессионистов, как будто желал отбить охоту к возвращению даже у тех богословов, которые стремились к этому.

Между тем в течение всех летних каникул во Львове и вообще во всей Галиции циркулировали настойчивые слухи о том, что митрополит Шептицкий намерен передать духовную семинарию в руки базилианских монахов.Называли даже имена нескольких базилиан, которых митрополит намечал па должность ректора семинарии. Действительно, в августе с. г., накануне нового учебного года бывший ректор семинарии, митрат (митрофорный протоиерей) Туркевич подал прошение об увольнении от должности. Прошение его было принято и вскоре после того, посреди самых напряженных и боязливых ожиданий в среде русских, был назначен новым ректором не базилианин, а бывший приходский протоиерей в г. Коломне, столице Покутья, о. Гр. Хомишин. Чему обязаны русские таким сравнительно счастливым для них и неожиданным назначением, неизвестно. Очень может быть, что здесь имела значение и смерть кардинала Ледоховского, бывшего председателем конгрегации пропаганды, в ведении которой находится и вся галицко-русская церковь... Впрочем, вполне радоваться и совершенно быть спокойными на счет своей духовной семинарии во Львове и, следовательно, образования кандидатов своего священства русским галичанам еще очень рано. Следует подождать, каких помощников новому ректору изберет и назначит митрополит Шептицкий.

Вслед за нитратом Туркевичем выйдет в отставку, без сомнения, и весь так называемый ректорат, т. е. правление семинарии. Префектов и наставников семинарии побуждает к выходу в отставку, между прочим, и то, что митрополит Шептицкий запрещает им иметь занятия вне семинарии, под тем предлогом, чтобы они всецело отдались службе в семинарии. Очень возможно, что места префектов и наставников в семинарии и будут предоставлены базилианам, которые, разумеется, даже и при ректоре не базилианине, сумеют сделать свое дело, а чего сами не сумеют, тому научать их опекуны и руководители их – о.о. иезуиты. Если это, действительно, совершится, то окончательное окатоличение галицко-русской униатской церкви сделается вопросом близкого будущего.

(Определение священников на места и право патроната. Отношения галицко-русского духовенства к прихожанам и материальное обеспечение галицко-русского духовенства. Униатское богослужение и церковное пение. Униатская проповедь. Партийность, господствующая среди галицко-русского духовенства. Церковные братства в Галиции и другие меры для оживления пастырской деятельности галицко-русского духовенства. Приниженное положение греко-католического обряда в Галиции, ненормальная постановка религиозно-нравственного воспитания русской молодежи в школах и малочисленность униатских священников в Галиции, как неблагоприятные условия пастырской деятельности галицко-русского духовенства. Галицко-русские храмы и замечательнейшие из них; общество «Ризница».

Мы уже знаем, как подготовляются в Галиции кандидаты священства. Несмотря на некоторые недостатки в средствах и способах этого подготовления, обусловленных преимущественно ненормальным положением греко-католической церкви в Галиции, мы должны, однако же, сознаться, что галицко-русские кандидаты священства, прошедши весь курс богословского образования, являются в громадном большинстве своем вполне правоспособными для прохождения пастырского служения, особенно со стороны своего умственного развития.

Но на самом деле для греко-католического богослова далеко еще недостаточно одного надлежащего образования для получения священнического места. Ему недостает еще самого главного, без чего он, будь хоть самый образованный и достойный кандидат, никогда и пи за что не получит священнического места в Галиции.

Дело в том, что, хотя на священнические места в Галиции кандидаты определяются епархиальными епископами, по представлению консистории, но не иначе, как по сношению и соглашению с приходскими патронами, от которых кандидат, ищущий известного места, должен получить предварительно согласие, или т. п. презенту. Патронат и презентация представляют страшное зло в жизни греко-католической галицко-русской церкви; они являются одним из важнейших средств, которыми пользуются враги униатской церкви в Галиции для ее совершенной дезорганизации и деморализации и вместе с тем одним из сильнейших тормозов благотворной пастырской деятельности греко-католических священников, – словом, тягчайшим игом, под бременем которого положительно стонет нее галицко-русское греко-католическое духовенство.

Кто знаком с древней историею западнорусской церкви, тот хорошо знает, что такое патронат и презентация, и какими последствиями они сопровождались для западнорусского края, когда он находился под властию Польши.

Патронат, как наследие феодального права владельцев распоряжаться своими имениями и состоявшими в них учреждениями, восходит, по своему происхождению, к очень древнему времени. Сначала он был делом усердия благочестивых ревнителей западнорусской православной церкви, которые, строя на собственной своей земле храмы и монастыри, снабжали их всем необходимым для их содержания и обеспечения, заботились о приискании и поставлении игуменов для монастырей и священников для приходских церквей, и в то же самое время пользовались правом высшего управления в патронатских монастырях и церквах как по имущественным, так и по судебным делам.

Таким образом, патронат частнее выражался в формах: 1) общего покровительства (jus patronatus); 2) права подавания, или отдачи монастырей и церквей известным лицам (jus donandi); 3) права презентации, или рекомендации известных лиц на должности монастырских настоятелей и приходских священников (jus praesentationis) и 4) права управления и суда в определенных границах по отношению к общей подсудности церквей и монастырей государству и духовной власти.

Разумеется, что когда таким широким патронатским правом пользовались ревнители православия, то это было весьма полезно для православной церкви. Но когда с течением времени наследники древних православных патронов ополячились и окатоличились и когда, таким образом, патронатские учреждения перешли во владение иноверцев, смотревших па них с ненавистию, или, в лучшем случае, с жаждою наживы, как на доходные статьи своих имений, то патронат принял такие формы, при которых это учреждение обезобразилось страшными злоупотреблениями и сделалось источником величайших бедствий для западно-русской православной церкви.

Такие же бедствия причиняет и теперь греко-католической церкви в Галиции сохранившийся здесь патроната. Правда, нынешний патронат значительно сузился сравнительно с древним, так что из всех тех нрав, какие принадлежали древним патронам и выше указаны нами, современные патроны сохранили одно только право презентации. Но и оно, как увидим сейчас, приносит величайший вред унии и русской народности в Галиции.

Право патроната в Галиции теперь принадлежит всем вообще владельцам имений, в черте которых находятся униатские церкви, начиная с императора Австрийского и оканчивая евреем-землевладельцем; в городах иногда право патроната принадлежит городским магистратам, а в селах – «громадам»; в монастырских имениях правом патроната владеют римско-католические монастыри; довольно много приходских греко-униатских церквей находятся под патронатством римско-католических епископов и их кафедральных капитул; очень часто в «шематизмах» греко-католических галицко-русских епархий, под рубрикою: «патрон» можно читать следующую отметку: «властитель израилит».

Мы сказали, что патронат причиняет величайший вред и неисчислимые бедствия для греко-католической галицко-русской церкви. На первом месте здесь должно поставить величайшее унижение, какое терпит, благодаря патронатскому нраву, галицко-русское духовенство и вся вообще греко-католическая церковь в Галиции. Представьте себе, в самом деле, каким унижениям и оскорблениям может подвергнуться греко-католический священник, вынужденный просить о презенте римско-католического епископа, или польского магната.

Вот как рассказывает один галицко-русский греко-католический священник о тех унизительных мытарствах, с которыми неизбежно бывает связано получение презенты.

«По истечении одного года сотрудничества, был я заведующим маленького прихода, древней капеллании, не далеко от Милятинского костела. Туда являлся я от поры до времени, как и многие другие священники – русские и латинские, просто для «хапатни» от пробоща, а главное – для приобретения знакомств среди шляхты с целию получения в будущем презенты. Умалчиваю об испытаниях, каким подвергали меня в костеле для того, чтобы убедиться, что я не схизматик, или – что еще хуже – не москаль. А чего я насмотрелся и каких соблазнительных речей наслушался в доме пробоща от шляхтичей-подпанков, а больше всего от «мучеников», бежавших из Холмщины униатских священников, которых тогда была тьма в Милянщине, – того и на воловьей коже не исписал бы! Не раз я кусал себе язык, стискивал зубы, слезы застилали мне глаза и я готов был рыдать от сознания, что я не могу ничего ответить клеветникам, так как знал, что дома жена и двое детей дожидают «хлеба» от презенты...

Не будучи уверен, что в другом случае с таким же терпением могу удержать свой язык за зубами, сознавая, с другой стороны, и то, что ни консистория, пи владыка за меня не вступятся, я однажды пал в церкви пред иконою св. Николая и начал молиться так: «прости мне, св. отче Николаю, мои прегрешения, благодаря которым я получу презенту; но... потом я вдесятеро им всем отплачу». Через три года священства, по ходатайству польских шляхтичей, латинских ксендзов и даже иезуитов, один шляхтич сам прислал ко мне депутацию поселян с заявлением, что никому другому, по только мне, истинному русину- католику, подпишет презенту на освободившийся приход. Только уже сделавшись священником, я показал самыми действиями своими, каков я на самом деле русин и священник, поступал во всем честно, совестно и справедливо. Тогда среди польской братии возник спор, поднялись крики во всем повете, при чем один шляхтич на другого сваливал вину за проведение такого полякоеда и замаскированного москаля, каким был я, на что я сам спокойно отвечал: «так как вы, папы и ксендзы, поступаете нечестно, то и нам нужно отплачивать вам тем же».

На десятом году моего пребывания на приходе, я однажды пошутил, в присутствии шляхты, говоря: «вижу, панове, я вам не нравлюсь. Милости вашей я не ищу и не приму; хоти приход мой мал, но для меня достаточен. Но, впрочем, если вы хочете освободиться от меня, то дайте мне приход, какой я сам выберу, и тогда вы освободитесь от «враждебного элемента». Один шляхтич тотчас же протянул мне руку и при всех заявил, что постарается доставить мне приход, какой я выберу. В том же самом году освободился мой нынешний приход. Узнавши по шематизму ближайшие подробности о приходе, я, даже не осведомляясь о том, кто состоит коллятором (патроном) прихода, заявляю шляхте, что желал бы получить этот приход. Через несколько времени я представился коллятору, человеку честному и симпатичному, который мне заявил: «дело решено; подписываю для вас презенту, такт, как на меня оказывают давление сильные, которым я должен подчиниться; десяти правоспособным кандидатам я уже отказал, а подпишу презенту вам, хотя вас не знаю». Вот каким способом выпроводили меня поляки из повета (уезда), и такими-то вот путями, правда, не компрометирующими меня, получил я две презенты. Но есть в этом деле и другие дороги, чаще всего настолько соблазнительные и унизительные, что сами священники, прошедшие ими, стыдятся потом до смерти вспоминать о них».

«Замещение приходов по нынешнему способу», т. е. на основании и в зависимости от презентации, «есть чистый скандал, позорящий высокое достоинство Христовой Церкви», справедливо говорит другой из греко-католических галицко-русских священников. «Священник, выдержавший экзамен зрелости, имеющий диплом всеучилища (т. е. университета), лицо высокообразованное, ставится в зависимость от людей, окончивших иногда, и то еще с плохим успехом, сельскую школу! Служитель Христовой Церкви третируется надменными аристократами, не имеющими никакого соприкосновения с церковью и часто прямо враждебно настроенными к русскому обряду. А весьма часто бывает и гак, что колляторы публично ведут безнравственную жизнь, самым ужасным образом издеваясь над предписаниями Церкви. В одном, напр., приходе живет ясновельможный женатый граф, держащий ко всеобщему соблазну при себе сожительницу, с которою незаконно живет на глазах всех. Сей граф – образец чревоугодника – управление своими имениями передал своей конкубине. Представь себе, читатель, положение священника, который, когда освободится этот приход, вынужден будет искать презенты. Он должен будет, прежде всего, поклониться, и, может быть, даже и поцеловать ручку развратнице, после чего он удостоится чести быть допущенным пред лицо ясновельможного графа, такого же развратника. Какой позор для служителя Христовой Церкви! А те многие, многие случаи, когда священники через посредство панских лакеев получают презенту, не свидетельствуют ли о том, что презентаций ное право отжило свой век, принадлежит к разряду тех антиков, которым место только в музеях древностей?

Выло время, когда зельмапы (т. е. евреи) имели ключи от церквей: нечто подобное представляет и ныне презентацийное право».

Кроме величайшего унижения для священников и всей вообще греко-католической церкви в Галиции, патронатское право необходимо сопровождается и другими весьма печальными и пагубными последствиями. Патронатское право дает возможность имеющим его римско-католикам проводить на места священнические людей малоспособных, или совершению неспособных, а иногда даже и прямо недостойных. Патронатское право дает возможность владельцам его держать священнические места праздными иногда по несколько лет, когда соседние ксендзы занимаются открытою пропагандою среди русских галичан, совращая их в католичество. Пользуясь патропатским правом, польские паны требуют от русских священников иногда самых тяжких национальных жертв, берут с них взятки, развивают среди них искательство и т. п.

«Исторические зельманы» (т. е. евреи-арендаторы патронов), справедливо замечает один из галицко-русских греко-католических священников, «требовали грошовых оплат за презенты: нынешние же патроны требуют от ищущих презенты на приход национальных жертв. Три года тому назад освободился приход в имениях графа Казимира Бадеви. Искавший презенты священник поехал в Буск, чтобы представиться коллятору. Первые слова сего врага всего русского в нашем крае, обращенные к священнику, были следующие: «ксендз-москаль?» Не правда ли, читатель, лестное поздравление? Об искательстве священников с целию получения прихода, особенно если еще последний имеет славу «толстого», – и способах сего искательства, безусловно компрометирующих священническое звание, излишне и говорить. Лета служения Богу, образование, патриотизм, канонические требования и правила, при замещении приходов, не принимаются колляторами в расчет. Удивительно ли после этого, что теперь священники, старшие возрастом, испытанные патриоты, по нескольку лет сидящие на «голодовках», даже и не пробуют искать лучших приходов, наперед зная, что труд их будет совершенно напрасным»?

Вследствие всех этих злоупотреблений, тесно связанных с патронатским правом, среди галицкого униатского духовенства в последнее время возникло сильное движение в польку уничтожения, или же, по крайней мере, коренной реформы презентацийного права. Вопрос этот живо обсуждался в минувшем (1901) году на страницах галицко-русских газет. При этом выяснилась еще более вся ненормальность такого анахронизма, как патронатское право. Была заявлена священниками масса поразительных злоупотреблений, вызываемых этою аномалиею. Вопрос об уничтожении презентацийного права обсуждался также и на деканальных (по нашему: благочиннических) соборниках духовенства, происходивших осенью 1901 г.

Путем такого обсуждения для всех выяснилась безусловная необходимость уничтожения, или же, по крайней мере, коренной реформы патронатского института. Когда в 1901 г. митрополит Шептицкий предложил греко-католическому духовенству, чтобы оно вносило свои петиции в державную думу (государственный совет) Габсбургской монархии об увеличении жалованья, то духовенство поголовно заявило тогда свое горячее желание также и о том, чтобы был устранен патронат. «То прямо аномалия», говорилось в тех петициях, «чтобы один человек назначал, так сказать, чиновника, с которым не имеет ничего общего, которому ничего не платит и который совершенно независим от него».

В настоящее время, по поводу устрояемого паломничества в Рим для поздравления папы с 25-летпим юбилеем его служения, галицко-русское греко-католическое духовенство в числе многих других желаний намерено возбудить чрез своего митрополита также ходатайство и об уничтожении патронатского права. Неизвестно и трудно предвидеть, чем может закончиться все это движение, направленное к отмене патронатского права.

Любопытно при этом отметить, что само духовенство галицко-русское доселе еще не согласилось между собою в решении вопроса о том, чем лучше всего заменить право патроната, в случае его уничтожения, и кому должно быть предоставлено тогда право решающего голоса в выборе священника для того или другого прихода.

Казалось бы, что естественнее всего эго право следовало бы передать самим прихожанам, «громадам», так как они наиболее заинтересованы в этом деле и им ближе и дороже, чем кому-либо другому, интересы приходской церкви и жизни. Однако же, духовенство галицко-русское, по-видимому, единодушно не желает, чтобы право выбора священников было предоставлено «громадам», боясь, что эти последние будут слепым орудием в руках представителей польской администрации в крае, или что в этом случае могут возникнуть такие злоупотребления, как подкупы «громад» водкою и т. п.

«Чтобы селяне – громадяне давали священнику презенту на приход», говорит один из галицко-русских греко-католических священников, «о том не может быть и речи. Они еще не доросли до достоинства колляторов; тогда, наверное, выдача презенты происходила бы в корчме. Тогда при каждой смене священника возобновлялись бы торги за церковные требы, при чем дошло бы до того, что мы видим теперь с церковными дьяками, которые при каждой смене сбавляют цену, и там, где лет 30 – 40 тому назад дьяк получал в год по четверти ржи с каждого хозяина в селе, там он теперь, благодаря конкуренции, соглашается служить за 10 кр. в год».

«Известно», замечает другой галицко-русский священник по тому же предмету, «что наши «громады», особенно старшина – слепое орудие в руках не только старост, но даже и Громадских писарей». Таким образом, передача права патроната в руки «громад» сельских, вообще прихожан, была бы равносильна передаче его правительству.

Но против этой последней передачи галицко-русское греко-католическое духовенство решительно и совершенно справедливо возражает, что это было бы равносильно совершенному порабощению Церкви Христовой светскому иноверному и иноплеменному правительству, враждебно настроенному ко всему русскому.

Остается тогда еще двоякий выход из ненормального положения, обусловленного существованием в галицко-русской церкви патронатского нрава: передача этого последнего в распоряжение духовных консисторий, или же епископов. Было высказано даже и в печати желание, чтобы патронатское право было передано духовным консисториям, впрочем, без серьезной мотивировки этого проекта, за исключением того полу-иронического замечания, что, священнику лучше исполнить рабское: «приидите, поклонимся» деятелям в вертограде Христовом, нежели мирским людям».

Другие же не желали бы передачи патронатского права в распоряжение духовных консисторий па том основании, что галицко-русское греко-католическое духовенство, как заявляет о том печатию один священник, «не имеет никакого доверия к своим консисториям. В случае презентования приходов консисториями, необходимо бы оставить по меньшей мере по 10 самых лучших приходов для каждого референта (члена) консистории, чтобы он мог поделить ими своих сыновей, зятьев, шуринов до четвертой степени, а для владыки также следовало бы оставить, по крайней мере, до 20 лучших приходов в его распоряжение с тою же целию. Если теперь крылошанин (член «крылоса», капитулы), или консисторский референт старается для своего молоденького сына об одном из лучших приходов, то это еще простительно, ибо priina charitas ab ego, дело идет здесь о насущном хлебе; но чтобы крылошанин в дополнение к лучшему приходу старался выхлопотать для своего сына, едва шестилетнего священника, крылошанское отличие, это – больно, соблазнительно, даже смешно».

Таким образом, остается один только выход из ненормального положения, именно: передача права презентации приходов архиереям. В пользу такого решения склоняется, кажется, большинство галицко-русского духовенства. Один из священников в таком виде представляет своим собратьям дело будущего распределения приходов владыкою. Консистория, по его мнению, должна иметь самые точные сведения о нравственном состоянии каждого отдельного прихода, о характере прихожан, о направлении их поведения, о добрых и дурных качествах. Она должна также иметь точные сведения о способностях, характере и поведении каждого священника, па основании истинных и справедливых, а не ложных донесений. Особенно архиерею следовало бы как можно ближе узнавать каждого священника в отдельности, путем непосредственного наблюдения и личной беседы убеждаться, что то за человек, каков его характер, способности и на месте ли он? Священник, в свою очередь, должен был бы вести точный список своих прихожан, с отметками о том, какого каждый из них духа и характера. Такую хронику прихода священник должен был бы представлять через каждые пять лет в консисторию, а эта последняя, по смерти того пли другого священника, должна бы представлять такой список с хроникою архиерею. В таком случае, архиерей мог бы знать, в каком священнике нуждается известный приход. Священники – также люди и с хорошими и с плохими характерами и качествами, так что священник, который, как нельзя более, может подходить и годиться для одного прихода, для другого прихода, имеющего совсем иные нужды, может оказаться совершенно неподходящим.

С своей стороны, можем сказать, что на основании сделанных нами наблюдений, проектируемая и желательная для многих членов греко-католического галицко-русского духовенства передача патронатского права в распоряжение владык может оказаться совершенно пагубною для униатской, галицко-русской церкви, особенно если на архиерейских местах позасядут базилиане, руководимые иезуитами и движимые в своей деятельности одною только мыслию об окатоличении галицко-русского народа. Что это наше опасение не безосновательно, можно видеть из следующего. Тот же самый священник, который стоит за передачу права презентации в распоряжение владык и мнение которого по сему предмету мы привели выше, делает, между прочим, следующее характерное замечание. «Если владыка», говорит он, «будет презентовать священников на приходы, то будет больше надежды у нас на более справедливое распределение приходов, ибо от одного человека скорее можно ожидать справедливости, чем от 16 членов консистории, имеющих близких и дальних родственников до четвертой степени. Только сохрани нас, Боже, от повторения яры несчастного кардинала (т. е. Сильвестра, Сембратовича, митрополита галицко -русского, греко-католического. получившего кардинальскую шапку за то. что он содействовал окато- личению русских галичан), который больше всего и самого себя и, все духовенство наше унижал»...

Да, к сожалению, это так и было. И если бывший митрополит Сильвестр Сембратович, даже не располагая презентацийным правом, успеть сделать столько зла галицко-русской церкви, то не трудно себе представить, что бы он сделал, если бы еще имел и это право в своем распоряжении! И что может сделать такой архиерей, как Платонид Филяс, базилианин, которого все прочат теперь на Станиславовскую архиерейскую кафедру и который преисполнен глубочайшей ненависти ко всему русскому и, в частности, к русскому белому духовенству, если только он будет иметь в своих руках право презентации священников на приходы?

В заключение нашей речи о способах определения кандидатов па священнические места в Галиции мы считаем необходимым сделать еще следующее замечание. В последнее время среди галицко-русского духовенства укрепляется мысль о необходимости распределения приходов между священниками соответственно их заслугам и, в частности, соответственно количеству лет их службы, разумеется, полезной для церкви. Такое предложение было внесено в Станиславовскую консисторию несколько лет тому назад членом ее крылошанином Литвиновичем. Предложение это было принято консисторией и им руководились при определении кандидатов на священнические места в Станиславовской епархии во время управления ею нынешнего галицко-русского митрополита Шептицкого. Теперь духовенство галицко-русское желает, чтобы тот же самый порядок, насколько он, разумеется, совместим с патронатским правом, был введен и во всех вообще трех епархиях галицко-русской греко-католической церкви.

В своей речи о возможных выходах из того ненормального положения, в какое поставлена галицко-русская греко-католическая церковь, благодаря патронатскому праву, мы указали, что галицко-русское духовенство решительно не сочувствует мысли о передаче права патроната прихожанам, городским магистратам и сельским громадам. Особенно оно не может никак примириться с мыслию о том, чтобы право выбора священников было предоставлено сельским громадам. Какими побуждениями может руководиться галицко-русское духовенство в этом отношении?

Открыто были высказаны два соображения против передачи презентацийного права сельским «громадам»: а) сельские «громады», будто бы, еще не созрели до того, чтобы могли воспользоваться этим правом, и б) духовенство боится в этом случае неизбежного возбуждения больного вопроса о плате за требоисправления.

Но первое из этих соображений не заслуживает никакого серьезного внимания. Дело в том, что сельские «громады», при выборе себе священника, будут руководиться оценкою не ума его, а практической деятельности его. И это тем более может сделать приход, что в Галиции существует известная постепенность при определении кандидатов на священнические места. Там окончивший курс богословского факультета и выдержавший окончательный экзамен пред особою комиссиею не может, как это практикуется иногда у нас, в России, сразу получить место приходского священника. Нет, сначала он должен еще прослужить в течение нескольких лет в качестве помощника приходского священника. Такие помощники приходских священников называются в Галиции обыкновенно «заступниками», или же «сотрудниками». После более или менее продолжительной службы в должности «заступника», или «сотрудника», он назначается так называемым «заведывателем» прихода, свободного почему-либо (напр., вследствие продолжительной болезни священника и т. п.), при чем ему предоставляется возможность испробовать свои силы и практическую опытность на поприще самостоятельной деятельности. Только уже после того он может искать презенты на место приходского священника, который в Галиции называется «приходником».

При таком порядке подготовления кандидатов на должности «приходников», сельские «громады», разумеется, имеют полную возможность присмотреться к деятельности этих кандидатов в то время, когда они еще исполняют обязанности «заступников» и «заведывателей». А для того, чтобы не было злоупотреблений, чтобы на места «приходников» не проходили лица недостойные, церковная власть может, разумеется, определить ясно и точно требования со стороны образовательного ценза и нравственных качеств, каким должны удовлетворять кандидаты, желающие получить от «громады» презенту на место «приходиика».

Более серьезного внимания заслуживает то соображение, что сельские «громады» легко могут сделаться слепым орудием в руках представителей польской администрации в крае, или же самих русских, принадлежащих к так называемой радикальной партии, враждебно относящейся ко всему религиозному, церковному. Но если бы даже и так было, то все таки это было бы несравненно лучше нынешнего порядка, ибо со стороны русской «громады», насчитывающей в себе 500 – 1000 человек, скорее можно ожидать и справедливого и – главное – внимательного отношения к интересам своей родной церкви, нежели от какого-либо польского шляхтича, пропитанного до мозга костей ненавистию ко всему русскому.

Что же касается боязни возбуждения вопроса о плате за требоисправления, в случае передачи презентацийного права в руки прихожан, то, хотя это опасение и справедливо, но едва ли его можно выдвигать на первый план в таком важном деле, как защита и спасение галицко-русской церкви от страшно вредного для нее патроната. А между тем галицко-русское греко-католическое духовенство, как нам кажется, потому именно и противится передаче презентацийного права в руки прихожан, что оно серьезно боится коренной перемены во взаимных отношениях между священниками и прихожанами, установившихся (отношениях) в Галиции. К речи об этих взаимных отношениях между галицко-русским духовенством и прихожанами мы и переходим.

Галицко-русское духовенство составляет передовое, интеллигентное сословие в русском населении Галиции. Бесспорно образованное, независимое от прихода ни в деле определения на приход, ни даже в деле обеспечения, такт, как оно получает казенное жалованье, духовенство занимает руководящее, господствующее положение в среде русского населения в Галиции. Такое положение русского духовенства в Галиции весьма заметно отражается и на характере чисто пастырских отношений его к прихожанам. Отношения русского священника в Галиции к своим прихожанам напоминают до известной степени отношения пана-помещика к своим крестьянам. Панский дух галицко-русского духовенства, проникающий пастырское служение его, несомненно, поддерживается и питается в нем примером отношений римско-католических ксендзов к своим прихожанам и вообще господствующим в Галиции, напоминающей в миниатюре древнюю Польшу, духом аристократизма, пренебрежительного отношения правящего меньшинства к подчиненному большинству. Панский дух галицко-русского духовенства выражается преимущественно в легкомысленном отношении его к исполнению своих пастырских обязанностей, в открытой роскошной жизни, отчуждении от народа, стремлении к сближению с мелкою шляхтою и т. п. Митрополит Шеп- тицкий, хотя сам поляк по происхождению и аристократ по родственным связям, сильно и решительно порицает этот панский дух галицко-русского духовенства в своих посланиях к семинарии и всей вообще пастве своей. «Воспитанник семинарии», говорит он в одном из своих посланий, «который не дает себе ясного отчета относительно своего будущего назначения, у которого остался бы хотя один атом того убеждения, что его обязаны содержать, который бы, вообще, привык есть хлеб даром, мог бы со временем, будучи священником, также точно рассуждать, что вверенный ему народ существует для него, чтобы его кормить и на него работать. Такой священник умел бы доить и стричь овец, но не умел бы их пасти. Он был бы непременно священником жадным на деньги, а такой не может не быть наемником, будет не священником, а только ремесленником. «Всечестные отцы», обращается затем митрополит к ректору, префектам и профессорам семинарии, «знают лучше, нежели я, какой вид представляет село и как бедный народ страдает, имея подобного пастыря. Он не дает людям подступиться к нему! Он обходится с людьми, как со скотом, ибо в глубине души своей он, действительно, считает их настоящим скотом. В основных понятиях, на которых зиждется пастырство, он до такой степени далек от идеала христианского священника, что и народ не может смотреть на него, как на своего отца, и он сам не в состоянии по-христиански исполнить ни одного пастырского действия».

В другом послании, направляя свою речь, очевидно, против того же самого ненормального отношения священников к народу, митрополит, обращаясь к духовенству, говорит, между прочим, следующее: «Мы, всечестные отцы, должны во всем сблизиться с народом, должны любовию, снисходительностию и самоотвержением уничтожить ту пропасть, которая, по причине различия в социальном положении, могла бы отделять священника от верных. Сближаясь с народом, мы должны, как граждане, а тем более, как пастыри, поддерживать всякое культурно-экономическое стремление, к которому наши люди рвутся»

Во время так называемых «каноничных визитаций», т. е. ревизии приходских церквей, митрополит Шептицкий старается поближе познакомиться с жизнию, бытом, материальным состоянием и пастырскою деятельностию галицко-русского духовенства. Особенное внимание он обращает при этом на отношения священников к своей пастве, с большим тактом осуждая и порицая всякое стремление духовенства к роскоши, к жизни выше своих средств, хотя бы это стремление вызывалось даже таким исключительным событием, как, напр., посещение села и дома священника митрополитом. Замечательна в этом отношении речь, с которою обратился митрополит Шептицкий к священникам, при посещении им Бережанского деканата в марте – апреле 1901 года. «Старайтесь жить», говорил он, «скромно, ибо нам нужны гроши. Мы должны уменьшить свои издержки ad minimum и всякий сбереженный грош наш мог бы пойти на различные благотворительные учреждения. Мне то неприятно бывает, если священник принимает меня в своем доме с большими издержками. Я того не желаю; напротив, я предпочитаю 2 – 3-х часовое время обеда употребить на то, чтобы поговорить в семейном кругу священника и подробно узнать его обыденную жизнь. Тот воз, на котором сами ездите, вышлите и за мною; те блюда, которые кушаете сами, подавайте и мне, и я тем буду несказанно доволен... А если вы, исполняя это мое желание, вызовете упрек с какой-либо стороны, то скажите в свое оправдание, что митрополит – чудак, и вы вынуждены применяться к его чудачествам».

Еще более неприятную черту, нежели панский дух и стремление к роскоши, составляет в галицко-русском духовенстве, разумеется, в некоторой части его, заискиванье пред польскою мелкою шляхтою, а равно и пред римско-католическими ксендзами, и основанное на этом заимствование у польской шляхты некоторых привычек, перенесение их в свою домашнюю жизнь. Это последнее стремление особенно заметно у молодых священников, воспитанников «новой эры», как их называют в Галиции, ставленников митрополита Сильвестра Сембратовича. Впрочем, следует заметить, что в настоящее время, время чрезвычайного оживления национального самосознания среди русских галичан, как память покойного кардинала, так и эти его ставленники, полякующие священники, пользуются глубочайшим презрением в Галиции и какого-нибудь особенного влияния на общую жизнь галицко-русской церкви не могут иметь.

Что касается материального молочения галицко-русского духовенства, то, хотя оно и не может быть названо бедственным, как, по-видимому, стараются представить его сами галицко-русские священники, но в то же время не может быть признано оно и вполне достаточным. Источниками содержания галицко-русского духовенства служат: а) жалованье, получаемое от правительства из так называемого «религийного фонда», т. е. фонда, какой образовался вследствие продажи конфискованных правительством Австрии церковных имений еще в конце XVIII в., б) земельные наделы, которые существуют почти при каждой галицко-русской греко-католической церкви, и в) плата за требоисправления.

Основным источником содержания русского духовенства в Галиции считается собственно земельный надел. В зависимости от дохода, какой приносит церковное поле, определяется и количество жалованья из «религийного» фонда, которое составляет, таким образом, дополнение, «додаток» к доходам от земли. Бывают такие приходы, где земля приносит настолько значительный доход, что священник должен бывает даже уплачивать в кассу религийного фонда разность между земельным доходом и нормальным содержанием священника. Но сознанию самих галицко-русских священников, земельный доход является самым надежным и лучшим источником материального обеспечения их. Земля в Галиции весьма плодородна, цепы на нее весьма высоки, между тем как земледельческие орудия сравнительно очень недороги, а потому обработка земли, как своими средствами, так и путем отдачи в аренду доставляет более или менее значительный доход. Приходы, имеющие большие земельные наделы, считаются в Галиции лучшими приходами. Кроме пахотной земли, церкви владеют также сенокосами, лесными дачами, доставляющими священникам дрова, огородами и мельницами. Количество церковной земли различно и колеблется между 10 – 300 моргами; среднее количество земельного надела может быть определено приблизительно около 100 моргов. Кроме того, почти при каждой приходской церкви имеются общественные дома, или же наемные квартиры для священников.

Правительственное жалованье из так называемого «религийного» фонда, как сказано, находится в прямой зависимости от количества и доходности земельного церковного надела. В приходах, совсем не имеющих, или имеющих малый земельный надел, правительственное жалованье для священника равняется приблизительно 1200–1400 коронам (корона австрийская равняется приблизительно нашим 40 коп.). Среди галицко-русского духовенства раздаются совершенно справедливые жалобы на недостаточность такого казенного жалованья. Галицко-русское духовенство, как на основание своего домогательства увеличения казенного жалованья, указывает, прежде всего, на то, что «религийный» фонд, незаконно присвоенный правительством, дает возможность значительно увеличить казенную прибавку духовенству к тому доходу, какой получается им от пользования земельными наделами. Кроме того, «религийный» фонд незаконно эксплуатируется правительством совершенно для других целей, не имеющих ничего общего с греко-католическою галицко-русскою церковью.

Ссылается, далее, галицко-русское духовенство на крайнее несоответствие получаемого им казенного жалованья с жалованьем, какое получают в Австрии светские чиновники. В то время, как чиновники самой низшей категории, напр., 11-го ранга, от которых не требуется даже среднего образования, получают в Австрии до 1600 кор., а учители средних школ – до 2800 кор., при чем как те, так и другие имеют еще прибавки за каждое пятилетие по 400 и 600 кор., священники, от которых требуется университетское образование, должны довольствоваться 1200–1400 кор., без всяких прибавок в течение последующей службы.

Наконец, в своем домогательстве увеличения правительственного содержания себе галицко-русское духовенство совершенно резонно ссылается на то, что оно исполняет бесплатно многие такие функции, которые не входят в сферу его прямых обязанностей, но которые безусловно необходимы и важны для государства, края, поветов, сельских громад, суда и т. п. В особенности духовенство указывает на свою умелую и образцовую деятельность по ведению метрик. Метрики ведутся духовенством бесплатно, а между тем если бы правительство содержало особых чиновников даже самого низшего ранга для ведения метрик, то оно вынуждено было бы тратить на них несравненно больше, чем сколько оно теперь уплачивает из «религийного» фонда всему вообще греко-католическому галицко-русскому духовенству.

На основании всех этих соображений, галицко-русское духовенство в самое последнее время возбудило чрез своего митрополита ходатайство пред австрийским правительством, чтобы это последнее на счет сумм «религийного» фонда установило для священников, по крайней мере, пятилетние прибавки (квинквенции) в 400 кор.

Одним из источников доходности галицко-русского священника служит плата за требоисправлепия. Эта плата за требоисправления составляет вместе с тем и весьма больное место в пастырской практике и материальном обеспечении галицко-русского духовенства. Юридически этот вопрос поставлен в Галиции таким образом. Еще 1 июля 1785 г. издан был императором Иосифом закон, устанавливавший размер платы за требы, совершаемые галицко-русским духовенством. Даже для того времени весьма низ кие цены, назначенные этим законом, с течением времени сделались положительно несообразными с условиями жизни. Законом 7 мая 1874 г. австрийское правительство обещало издать новое распоряжение касательно платы галицко-русскому духовенству за требоисправления; но и доселе не исполнило своего обещания. Таким образом, галицко-русское духовенство de jure и теперь должно было бы придерживаться Иосифовского патента 1785 г. Но на практике, разумеется, допускаются постоянные отступления от установленной законом нормы, что и служит причиною всегдашних недоразумений между духовенством и прихожанами. В свою очередь, и старосты, в случае разногласия с священником, указывают ему на пресловутый «патент». Поэтому галицко-русское духовенство, вынужденное, в силу необходимости, прибегать в своей пастырской практике к плате за требоисправления, в последнее время усиленно домогается пересмотра закона о таксе за требы. Как и в назначении жалованья, так и здесь галицко-русское духовенство ищет для себя уравнения со всеми другими правительственными чиновниками. В Австрии существует особенный- законный тариф на вознаграждение правительственным чиновникам за действия их. совершаемые вне места их службы, напр., суда, а также для лиц свободных профессий, напр., врачей, адвокатов, нотариусов и др. Духовенство галицко-русское желает, чтобы правительство, по соглашению с епархиальною властию, установило подобный же тариф и для него на вознаграждение за совершаемые им требы своим прихожанам.

Но так думает далеко не все галицко-русское духовенство, а преимущественно молодое поколение его. Старое же галицко-русское духовенство, входящее в критическое экономическое положение, какое переживает теперь русское крестьянство в Галиции, стоит за полную отмену всякой платы за требоисправления и за увеличение правительственного жалованья духовенству из сумм «религийного» фонда. Замечательно, что статья нашего «Церковного Вестника» за 1901 г. по вопросу о назначении нашему православному духовенству жалованья, с отменою унизительных сборов с прихожан за требоисправления, встретила редкое сочувствие в среде галицко-русского духовенства, была перепечатана и обсуждалась на страницах многих галицко-русских газет.

Из сказанного нами по вопросу о материальном обеспечении галицко-русского духовенства видно, что главными, наиболее прочными и устойчивыми источниками сего обеспечения служить все таки доход от церковной земли и плата за требоисправлепия. А так как в последние годы Галиции переживала весьма тяжелый экономический, в частности, земледельческий кризис, то духовенство галицко-русское, живущее главным образом доходами от земли и прихожан-землевладельцев, сильно обеднело. Теперь галицко-русское духовенство живет гораздо беднее, нежели 20 – 30 лет тому назад.

Не можем не отметить здесь одного курьезного, по нашему мнению, факта. В числе многих других причин своего обеднения галицко-русское духовенство указывает, между прочим, и следующую. Воспитанники духовной семинарии во Львове, в годы своего обучения в этой последней, вынуждены бывают делать довольно значительные долги на покрытие таких расходов, которые не предусмотрены уставом семинарским. Эти долги бывают настолько значительны, что на покрытие их иногда недостает, будто бы, приданого, которое кандидаты священства в Галиции получают за своими невестами и которого они, поэтому, усиленно ищут, гак что галицко-русские священники иногда в течение многих лет службы вынуждены бывают расплачиваться за сделанные ими в семинарии долги. Долги же эти, без сомнения, весьма значительны, если галицко-русское духовенство ссылается на них, как на одну из причин своего обеднения и говорит о них даже в тех случаях, когда ищет у правительства увеличения своего казенного жалованья. Теперь понятно, почему и митрополит Шептицкий так сильно нападает в своем послании на долги, которые делают богословы во время своего обучения в семинарии. Само духовенство галицко-русское настолько озабочено этим печальным явлением в своей жизни, что придумывает разные способы к тому, чтобы совершенно уничтожить его в самом корне. Некоторые советуют для этого учредить в семинарии кассу, из которой воспитанники могли бы брать деньги для покрытия своих экстра-ординарных расходов, с уплатою даже % по 5–6 вместо 100–200%, какие они теперь платят своим частным кредиторам. Основной расходный капитал для этой кассы советуют инициаторы учреждения ее позаимствовать из фонда вдов и сирот духовенства, который существует во всех трех епархиях галицко-русской греко-католической церкви.

Галицко-русское духовенство имеет некоторые специальные общества, или учреждения, назначенные для облегчения тяжелого материального положения его и возникшие благодаря заботам самого же духовенства преимущественно в самое последнее время.

Так, в августе 1901 года учреждено в Галиции, во Львове, «Краевое кредитное общество чиновников и священников». В этом обществе священники участвуют наравне со всеми вообще русскими чиновниками. Цель общества состоит в том, чтобы дать возможность своим членам хранить свои сбережения в верном месте, выдавать ссуды за небольшие проценты и вообще оказывать материальную помощь в хозяйственных нуждах и затруднениях своих членов.

Вопрос о пенсии галицко-русскому духовенству находится пока в неопределенном положении. На основании закона 3 июля 1898 года, разрешается просить, в виде милости, у правительства пенсии для вдов священнических до 400 кор., а для сирот, не достигших 24 лет, добавления в размере до 200 кор. на воспитание их, для неспособных же к труду сирот дозволялось ходатайствовать о пенсии наравне с сиротами всех вообще государственных чиновников. Но этот закон осуществлялся до последнего времени с большими затруднениями и придирками со стороны разных представителей местной польской администрации. Вследствие разных проволочек со стороны наместничества и старост, часто бывало так, что вдовы и сироты галицко-русского духовенства получали пенсию только через два, даже через 4 года после смерти мужа или отца. В 1901 году галицко-русские послы державной думы входили с соответствующим представлением по этому поводу к министру исповеданий и просвещения, который исходатайствовал у императора на этот счет особое распоряжение. Согласно сему распоряжению, если вдовы, или сироты галицко-русского духовенства подадут прошение о пенсии в течение трех месяцев после смерти мужа, или отца своего, то пенсия им будет назначена со дня смерти мужа или отца, а если после трех месяцев, то – со дня подачи прошения.

В виду незначительности пенсии, полагающейся вдовам и сиротам галицко-русского духовенства, это последнее само принимает некоторые меры к облегчению тяжкой доли своих сирот и вдов. Для этой цели в каждой из трех епархий галицко-русской церкви существует особый «фонд вдов и сирот», которым управляет особая комиссия, состоящая под председательством во Львовской епархии – митрополита, в других епархиях – одного из крылошан. Фонд вдов и сирот Перемышльской епархии в 1900 г. равнялся 245.827 кор. 57 гел.; в 1901 г.=355.920 кор. и в 1902 г.=367.479 кор. 87 гел.; в Станиславовской епархии такой же фонд в 1900 г. равнялся 365.219 кор. 76 гел.; в 1902 г. немного более 251.000 кор. Наличность фонда вдов и сирот духовенства Львовской архиепархии неизвестна в точности. Известно только, что сборы с духовенства в этот фонд поступают весьма неисправно, напр., в 1899 г. поступило 15.598 кор., в 1900 г. 16.928 кор., в 1901 г. 16.252 кор., а в 1902 г. только 12.026 кор. Поэтому, Львовская консистория нашлась вынужденною обратиться к о.о. деканам с воззванием о более исправном представлении сборов с духовенства в кассу фонда; а несколько раньше о том же самом просил духовенство и митрополит Шептицкий.

Каких-либо благотворительных учреждений, в роде богаделен, приютов и т. п. для бедных и нуждающихся галицко-русское духовенство, кажется, не имеет. Можно упомянуть, впрочем, о так называемых «пресвитерских домах», которые существуют во всех трех епархиях галицко-русской митрополии и в которых имеют пребывание кандидаты священства, ищущие, или уже получившие места, но ожидающие т. н. канонической институции, т. е. рукоположения в священный сан.

Совершение хиротонии священнической в галицко-русской греко-католической Церкви представляет одну существенно-важную особенность, обычную, впрочем, в униатской Церкви. Архиерей рукополагает во пресвитера одновременно и на одной и той же литургии несколько человек, до 15 – 20. В декабре 1901 г. нам пришлось присутствовать при рукоположении митрополитом Шептицким в Св.– Юрской (св. Георгиевской) кафедральной церкви во Львове нескольких ставленников Львовской и Станислнвовской епархий. Благодаря множеству ставленников и неизбежной при этом сумятице, чин хиротонии произвел на нас крайне неблагоприятное впечатление. Невольно при этом, как и во многих других случаях, мысль наша перенеслась на родину, припомнился наш величественный, торжественный и глубоко трогательный чип пресвитерской хиротонии, и сердце болезненно сжалось при виде того, как человеческое легкомыслие, страсти и политика испортили нынешнее униатское богослужение.

Переходим к речи об этом богослужении. Во время более или менее продолжительного пребывания в Галиции нам приходилось присутствовать при совершении униатского богослужении в разных храмах. Мы были в униатских храмах при совершении богослужения в различное время: и в простые дни, и в воскресные дни и, наконец, в большие праздники. Присутствуя при богослужении, мы старались забыть, что находимся в униатских храмах, заглушить в себе всякую попытку критического, а тем более пристрастного отношения к униатскому богослужению, которое мы к тому же видели в первый раз в жизни. Но всегда и везде получалось одинаково неблагоприятное впечатление. Да, нисколько не впадая в преувеличение, а тем более в сознательное осуждение не своего, мы должны сказать, что униатское богослужение – не торжественное, не величественное, не могущее возбуждать молитвенного благоговейного настроения. Отчасти, быть может, это происходит и от того, что в галицко-русской униатской церкви почти совершенно отсутствуют диаконы. Священник сам один совершает всю службу, напр., литургию, утреню, вечерню и др. Произносимые им в алтаре эктении, призывающие верных к общей, мирной, усердной молитве, бывают едва слышны в храме.

Тому же самому, т. е. неблагоприятному впечатлению униатского богослужения, несомненно, содействует также и общая манера греко-католических священников произносить молитвы и возгласы спешно, невнятно, то очень крикливо, то совершенно тихо, как бы для самого себя. Тоже самое должно сказать и о чтении Евангелия в униатских храмах: весьма не благоговейное, не церковное чтение.

Но что в особенности портит впечатление, какое производит богослужение на молящегося в униатском храме – это, без сомнения, пение. Пение, употребляющееся в галицко-русских униатских храмах, крайне неблагообразное: крикливое, неровное, беспокойное, способное скорее расстроить душу молящегося, нежели успокоить и умиротворить ее. Мы присутствовали при богослужении в самых главных церквах Львова: Св.– Юрской и Успенской, где поют лучшие хоры; очень часто бывали мы в семинарской церкви; во всех этих церквах поют самые лучшие хоры, особенно в семинарской. И везде мы получали одно и то же впечатление, именно то, что униатское пение – неблагообразное, необработанное, резкое и грубое, неспособное, по крайней мере, в том виде, в каком оно теперь находится, трогать, умилять, восторгать душу молящегося русского христианина.

Более благоприятное впечатление производило на нас общее хоровое пение, в котором участвовали все присутствовавшие при богослужении. Крикливость и резкость здесь значительно умерялась и сглаживалась общим воодушевлением и могучестью звуков. Чувствовалось, что здесь, хотя, пели и неправильно, нестройно, но могучие звуки выливались, по крайней мере, у некоторых, прямо из глубины души, шли из самого сердца. Какое, действительно, важное значение имеет общенародное хоровое пение! Как оно возбуждает дух молящихся, трогает, умиляет и возвышает христианскую душу! Видно, что галицко-русское духовенство не обращает никакого внимания на обработку, улучшение и вообще организацию общенародного пения при богослужении. А между тем как это важно! Если даже в своем первобытном, неотделанном виде общенародное пение производит такое сильное и доброе впечатление, то что же получилось бы в том случае, если бы его организовать как следует! Нам кажется, что общенародное пение должно составлять необходимую принадлежность каждого приходского храма. В общенародном пении конкретно выражается, осязательно чувствуется соборность Христовой Церкви, как Тела Христова, когда каждый молящийся деятельно, активно участвует в общей, соборной молитве к Богу, Творцу и Промыслителю вселенной, Спасителю всего мира человеческого. Ничем так реально не выражается эта идея, как именно общенародным пением. А галицко-русскому духовенству это было бы удобнее всего сделать, так как галицко-русский народ, видимо, любит пение вообще и, в частности, церковное пение.

Должно заметить, что церковное пение, употребляющееся теперь в галицко-русских храмах, совершенно не удовлетворяет и самих галичан. Не можем здесь не привести следующего отзыва одного из галичан, отзыва, который, с одной стороны, заключает в себе много прекрасных мыслей о значении общенародного церковного пения, а с другой стороны, вполне подтверждает наши вышеизложенные наблюдения, тем самым освобождая нас от возможного упрека в пристрастном отношении к униатскому церковному пению.

«С давних времен», говорится здесь, «пение причислялось к существенным частям богослужения. В Ветхом Завете царь Давид под аккомпанемент гуслей величал Господа самыми нежными напевами, и пение было одним из способов его богопочитания в течение всей его жизни, как он сам говорит о том в своем чудном 103-м псалме: »воспою Господеви в животе моем, пою Богу моему, дóндеже есмь» (ст. 34). В Новом Завете Сам Христос благоволил употреблять пение, как выражение молитвенного настроения, ибо читаем в Евангелии от Матфея гл. 26 ст. 30, что Он, по тайной вечери, со Своими учениками, «воспевше, изыдоша на гору Елеонскую». Также у первых христиан пение занимало большую часть времени при священнодействиях. Богослужение и наш великолепный (?) обряд прямо немыслимы без пения. Русский народ от самой природы «спеволюбив», и пение является неразлучным спутником его во все минуты жизни его, особенно же при богослужении. Соответственно нашему пленительному (?) обряду с течением времени образовались простые, но воодушевляющие, благоговейные церковные напевы, которые умилительно действуют на душу и сердце верующих. Эти напевы, особенно «киевские», освящены веками и, хотя начало их относится к минувшим столетиям, но и теперь они не потеряли своей прелести и свежести. Но tempora mutantur et nos mutamur in illis. Прогресс человечества наложил свою печать и на церковное пение, которое постепенно было преобразовано. Место природного, естественного, свободного и непринужденного пения заняло пение искусственное, хоральное. На церковно-певческом поле являются выдающиеся композиторы с недосягаемым и неподражаемым Димитрием Бортнянским во главе, которые составлением оригинальных церковных концертов оказали церковному пению громадные услуги. Древний народный русский институт «Ставропигийская бурса», а в последнее время и бурса «Народного Дома» ввели у себя хоральное пение, которому правильно обучаются воспитанники. В львовских церквах св. Георгия, Успенской, в духовной семинарии, в кафедральном храме св. Иоанна Предтечи в Перемышле теперь неслышно по воскресным дням и праздникам древних прекрасных напевов, место которых заняли искусственные произведения, исполняемые с большим или меньшим успехом. По примеру городов пошли теперь городки и селения. Не нужно, однако, быть особенным знатоком музыки, чтобы о новомодных произведениях во время литургии, особенно по селам, высказаться совершенно отрицательно. Как бывший воспитанник Ставропигийской бурсы, участвовавший в бурсацком хоре 8 лет, я могу смело утверждать, что села ко введению нотного пения еще неподготовлены надлежащим образом. Хоральные произведения, хотя бы то самые знаменитые, требуют безупречного исполнения. Но возможно ли это на селе, где управитель хора, дьяк, имеет едва элементарные понятия о нотной системе и где участники хора берут все только «на ухо»? Теперь у нас водится обыкновенно так, что как только где-нибудь получит место дьяк, кончивший с достаточным успехом дьяковский курс в Перемышле, сейчас вводит нотное пение, хотя бы даже он понимал столько же в деле управления хором, сколько слепой в красках и живописи. Неудивительно, поэтому, если такое хоральное пение может только выводить из терпения. Мне случилось раз присутствовать в одном селе на храмовом празднике. Когда на литургии хор начал петь: «Отче наш» по нотам, то пел так мастерски, что вся церковь хохотала, а священнодействующий должен был громогласным возгласом прекратить ошеломляющий вой. Известно также, что церковные произведения новейших композиторов содержат в себе много несходного с духом нашего обряда, ибо авторы их, вероятно, руководились тем соображением, что их композиции будут исполняться исключительно по городским церквам, куда в воскресные дни и праздники спешат некоторые из интеллигенции больше ради развлечения пением, нежели привлекаемые истинною набожностию. Наш русский крестьянский народ, который с радостию и охотно спешит в церковь, чтобы там пролияти моление свое и печаль свою пред Богом возвестити, негодует за то, что он во время литургии не может принимать живого участия в богослужении и петь вместе с дьяком: «Господи, помилуй», ибо пение по нотам устраняет всякое постороннее участие в пении. Для того, чтобы хоральное пение понравилось слушателям, от них требуется известное развитие вкуса, которого напрасно будем искать у простолюдина. Когда я однажды спросил почтенного крестьянина, понравилось ли ему нотное пение, слышанное им на «отпусте» (т. е. престольном празднике), то он ответил чистосердечно, что новое пение похоже на «коломыйки», для которых место в театре, а не в церкви. Того же мнения, без сомнения, и все крестьяне, в селениях которых «хор» обезображивает прекрасное церковное пение до смешного и неузнаваемого и потому они так неохотно, только под сильным давлением священника, вводят у себя нотное пение. Где существует организованный хор, там он должен только в большие праздники исполнять и притом только такие композиции, которые, действительно, умиляют и возвышают душу молящегося к горнему, а не содействуют смеху и рассеянности. В воскресные же дни должны употребляться обыкновенные напевы, в которых может участвовать весь народ, ибо в случае, если бы нотное пение было введено всюду, то слова священника, произносимые на литургии: «и даждь нам едиными усты и единым сердцем славити и воспевании пречестное и великолепное имя Твое» потеряют всякое значение и всякий смысл.

Едва ли нужно прибавлять что-либо к этим прекрасным и совершенно верным рассуждениям о важности общенародного пения в храмах при богослужении и о неуместности здесь, особенно в сельских храмах, нового искусственного пения по нотам.

В галицко-русских униатских храмах, по примеру католической церкви, существует обыкновение совершать т. н. тихие обедни, а равно и другие службы, даже некоторые требы; так, напр., в ноябре 1901 г. нам пришлось в Св.– Юрской кафедральной церкви во Львове присутствовать при совершении «тихого» бракосочетания. Совершение тихих служб, в особенности тихих обеден в галицко-русских греко-католических церквах производило на нас всегда самое неблагоприятное впечатление. Особенно неприятно поражает при этом полнейшее разъединение между священнослужащим и верующими, с одной стороны, и между самими верующими, с другой стороны. Такое разъединение мыслимо еще в римско-католических костелах, вообще в римско-католической церкви, где иерархия стремится отгородить себя от мирян «китайскою» стеною; но оно немыслимо, поражает ужасною не естественностию в русских униатских храмах.

Всегда, когда мы присутствовали в галицко-русских униатских храмах при совершении тихих обеден, нам невольно вспоминались прекрасные, идеально метко и верно характеризующие особенность нашего православно-русского богослужения, следующие слова автора «Московского Сборника»: «Православная Церковь красна народом. Как войдешь в нее, так почувствуешь, что в ней все едино, все народом осмыслено и народом держится. Войдите в католический храм: как в нем все кажется пусто, холодно, искусственно православному собранию. Священник служит и читает сам по себе, как бы поверх народа и отлученный от народа. Он сам по себе молится по своей книжке: народ молится по своим, приходит и уходит, совершив свои моления и дождавшись того или другого церковного действия. На алтаре совершается священнодействие; народ лишь присутствует при нем, но как будто не содействует ему общею молитвою. Обряд не говорит нашему чувству, и мы чувствуем, что красота, какая может быть в нем, не наша красота, а чужая. Все движения обряда, механически расположенные, кажутся нам странными, холодными, невыразительными; очертания, образы, одежды – неблагообразными, звуки церковного речитатива – нестройными и бездушными; пение на чужом языке, в котором не распознаешь слов, – не гимном народного собрания, не воплем, льющимся из души, но концертом, искусственно устроенным, который покрывает собою богослужение, но не сливается с ним. Душа наша тоскует здесь по своей церкви, как тоскует между чужими по родине. То ли дело у нас: вот красота неописанная, красота, понятная русскому человеку, красота, за которую он душу готов положить, так он ее любит. Русское церковное пение, как народная песнь, льется широкою, вольной струею из народной груди, и чем оно вольнее, тем полнее говорит сердцу. Напевы у нас одинаковые с греками, но русский народ иначе поет их, потому что положил в них свою русскую душу. Кто хочет послушать, как эта душа сказывается, тому надобно идти не туда, где орудуют голосами знаменитые хоры и капеллы, где исполняется музыка новых композиторов и справляется обиход по новым официальным переложениям. Ему надо слушать пение в благоустроенном монастыре, или в одной из тех приходских церквей, где сложилось добрым порядком хоровое пение; там услышит он, каким широким, вольным потоком выливается праздничный ирмос из русской груди, какою торжественною поэмой выпевается догматик, слагается стихира с канонархом, каким одушевлением радости проникнут канон Пасхи или Рождества Христова... Богослужение стройное, истовое – действительно праздник русскому человеку и вне церкви душа хранит глубокое ощущение, которое отражается в ней, даже при воспоминании о том или другом моменте»...

Решительно нельзя сказать этого о галицко-русском униатском богослужении и особенно о т. н. тихом богослужении, без пения и даже без чтения молитв вслух. И зачем и для кого назначено такое богослужение? Вопрос этот весьма часто возникал сам собою в нашей голове, когда нам приходилось присутствовать в униатских храмах при совершении тихого богослужения. Положим, вначале тихие обедни были введены в униатской церкви, вопреки желанию народа и даже духовенства (особенно пившего), но видам политическим, чтобы унию, возможно, более сблизить с католичеством. С течением времени русский народ привык и сжился с таким богослужением, как может человек сжиться со всем. Но какой же смысл в тихом богослужении? Что испытывают сами униаты, присутствуя при совершении этого богослужения? Какая польза народу от присутствия при тихом чтении молитв и песнопений, которых не слышишь и которых часто не знаешь? Как относится к этому само галицко-русское духовенство?

Все эти вопросы были предложены нами одному галицко-русскому священнику во Львове, человеку весьма умному, искреннему, несочувствующему происходящему теперь в Галиции окатоличению униатской церкви, трезво смотрящему и на самую унию. Для характеристики убеждений его в этом последнем отношении достаточно будет заметить, что во время приготовлений к возможно более торжественному празднованию трехсотлетнего юбилея Брестской унии (в 1896 г.) он открыто заявил, что галичанам решительно не следует праздновать сего юбилея, так как уния причинила много великого зла галицко-русскому народу. И вот от этого священника, искренне убежденного патриота, мы ждали ответа на вопросы о смысле и значении т. п. тихого богослужения, принятого в галицко-русской униатской церкви. Он старался оправдать употребление тихой обедни чисто практическими соображениями, тем, чтобы дать возможность и священнику совершать в один день две обедни (что также практикуется в галицко-русской униатской церкви, но примеру римско-католической церкви) и народу, особенно людям, занятым службою и не располагающим свободным временем, дать возможность прослушать краткую обедню. «Идет», – говорил он, – «кухарка с базара, купив провизии; у не нет столько свободного времени, чтобы прослушать » спеваную обедню», тогда она заходит в церковь и в течение нескольких минут прослушает всю тихую обедню и уходит»... Но неискренность и не убежденность слышались в таких объяснениях нашего почтенного собеседника.

И, действительно, неужели только ради того, чтобы дать возможность людям мало-свободным, занятым службою или своими спешными делами, простоят совершенно бессознательно и механически в церкви, ничего не слыша, не зная, что делается, – неужели только для этого потребовалось такое искажение торжественной и величественной службы, как Божественная литургия? Ведь, помолиться Богу в храме всякий может и в то время, когда там не совершается богослужения? К тому же мы указали своему собеседнику факты, прямо противоречащие его домыслу. Нам приходилось неоднократно присутствовать при совершении «тихой обедни» в Св.-Духовской семинарской церкви, которая совершалась специально для русских воспитанников гимназий. Неужели и эти молодые люди-не располагают свободным временем, какими-нибудь 1¹/₂ часами для того, чтобы прослушать и помолиться в храме за литургией? Неужели и здесь нужно _сокращать время совершения обедни до ¹/₄ часа? Еще менее правдоподобным и хоть сколько-нибудь основательным может быть признано такое объяснение в отношении к частным требам, напр., крещению, браку и т. п.

Лучшим украшением униатского богослужения, слышанного нами в галицко-русских храмах во Львове и Перемышле, служит, без сомнения, проповедь. Не знаем как в сельских храмах, но в городских проповедь составляет в Галиции необходимую принадлежность не только литургии, но даже и других церковных служб, напр., вечерни, особенно в воскресные и праздничные дни. Видимо, что галицко-русское духовенство с большим вниманием и усердием относится к своему долгу проповедования слова Божия. Видно, что и в школе, именно в духовной семинарии греко-католической, обращается серьезное внимание на обучение кандидатов священства хорошему проповедничеству. Заметно, что и сам народ галицко-русский и любит слушать хорошие проповеди и высоко ценит усердных проповедников.

Как и в римско-католической церкви, в галицко-русских храмах проповедь произносится непосредственно после прочтения Евангелия. Проповедь произносится с возвышенной, особо устроенной, кафедры. Предметом проповеди, по крайней мере, сколько нам приходилось слышать, бывает преимущественно евангельское рядовое чтение, а на вечернем богослужении – или событие праздника, или жизнь святого дня, или просто современная жизнь общества в религиозно-нравственном отношении. Галицко-русское духовенство проповедует всегда живою речью. Ни одного раза и нигде нам не приходилось слушать проповедника галицко-русского, читающего свою проповедь народу по тетрадке. Проповедники держат себя на церковной кафедре свободно и непринужденно, всем своим поведением и образом действий ясно показывая, что они совершают привычное, хорошо знакомое им дело. Каких-либо особенно экспрессивных действий, бьющих на эффект, а тем более действий резких, какие иногда дозволяют себе римско-католические ксендзы, нами нигде в галицко-русских храмах во время произнесения священниками проповедей не замечено. Все слышанные нами проповеди произносились на обыкновенном разговорном малороссийском языке. Только в двух случаях, в Св.-Юрской кафедральной и Успенской при Ставропигийском институте церквях было заметно стремление проповедников говорить на новом, т. н. русинском языке, с употреблением слов, видимо, искусственно придуманных и потому непонятных для слушателей.

Скажем еще несколько слов о содержании проповедей, на основании собственных наших наблюдений, и приемах проповеднических.

Всякая проповедь начиналась и оканчивалась произнесением слов: «во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь».

За произнесением этих слов, следовало обыкновенно чтение Евангелия, положенного на литургии.

Тема для проповеди бралась из прочитанного Евангелия и развивалась таким образом: объяснение, или истолкование события, или учения евангельского, приложение его к современной жизни и, наконец, правоучение.

При изображении евангельских событий, или же при разъяснении евангельского учения заметно стремление представить то и другое слушателям как можно яснее, реальнее; отсюда подробные описания, изображение палестинских местностей, быта, обычаев народных во время земной жизни Спасителя и т. п.

В речах проповедников касательно применения евангельских событий и учения заметна особенная любовь к употреблению образов и примеров, выхваченных, так сказать, из текущей жизни, из привычной и хорошо знакомой слушателям житейской обстановки. Один проповедник, напр., слышанный нами, в пример того, как грех может укореняться в душе человека, указывал своим слушателям на «лопух», при чем он изложил историю сего растения, его особенности, остановившись больше всего на необыкновенной плодовитости его.

Другой проповедник, заговорив о том, как грех бывает заразителен и какие средства употребляет диавол для того, чтобы соблазнить христианина, перешел к речи о порочных женщинах, которых, по словам проповедника, так много во Львове и которых он изобразил с такою реальностию, что в иных местах его речи слушатели и особенно слушательницы чувствовали себя, видимо, смущенными.

В нравоучительной части заметно у галицко-русских проповедников стремление к обличительному тону. Есть основание думать, что страстию обличать своих пасомых в особенности отличаются молодые сельские галицко-русские священники. Так заставляет думать и митрополит Шептицкий, который в своем окружном послании к духовенству, по поводу вступления его на митрополичью кафедру, нашел нужным предостеречь духовенство от употребления резких обличений в проповеди.

«Избегая проповедей обличающих и не затрагивая в них никаких личностей», говорит митрополит Шептицкий, «будем стараться, чтобы, по крайней мере, в каждые два года раз проходить в своих проповедях катихизис от первой и до последней страницы».

Указание митрополита на катихизическое учение, как на главный предмет желательных для него проповедей духовенства дает некоторый повод предполагать, что галицко-русское духовенство уклоняется от этого рода проповедей. Наши наблюдения, правда, ограниченные, до некоторой степени подтверждают вероятность данного предположения. У галицко-русских проповедников подмечается особенность, склонность обсуждать в своих проповедях предметы современной жизни, не исключая, и политической. О чем бы ни заговорил проповедник, он старается как можно скорее покончить с догматическими и катихизическими сюжетами и перейти к современной жизни. Самые примеры, которые галицко-русские проповедники так любят употреблять в своих проповедях для пояснения своих мыслей, они, видимо, стараются брать не из библии и даже не из священной и церковной истории, но преимущественно из окружающей действительной жизни, или из гражданской истории. Особенно памятна нам в этом отношении одна проповедь, слышанная нами в церкви св. Николая на Жолкевской улице во Львове. Проповеднику, который обращался со своим словом к слушателям, состоявшим почти исключительно из простолюдинов, нужно было пояснить ту мысль, что в царстве небесном – много обителей, которые раздает Спаситель верующим в Него, сообразно с их заслугами. Лучшего примера для этого проповедник не нашел, кроме факта раздачи Александром Македонским своего царства своим военачальникам-диадохам. Казалось нам, что слушатели совершенно не поняли проповедника.

Несмотря на такие недочеты в проповедничестве галицко-русского духовенства, проповеди и слышанные и читанные нами в галицко-русских периодических духовных изданиях производили на нас всегда общее самое благоприятное впечатление. Что особенно хорошо у галицко-русских проповедников, так это, без сомнения, хороший навык произносить проповедь живою, свободною, разговорной речью. Быть может, этим именно объясняется и то, что нам никогда не приходилось наблюдать в галицко-русских храмах массового выхода из храма богомольцев пред и во время произнесения проповеди.

Одну из отличительных особенностей проповедничества галицко-русского духовенства составляет публицистический характер его. Это – не случайное явление. Оно обусловливается самым положением греко-католического духовенства в Галиции. Галицко-русское духовенство представляет передовой, руководящий и притом единственный интеллигентный класс русского населения Галиции. По последним статистическим сведениям, русское население Галиции равняется 3.103.410 чел. (за 1900 год ¹). Преимущественное, подавляющее большинство в среде русского населения Галиции составляет именно крестьянство, простой народ, живущий по селам; незначительный процент его приходится па долю мещанства и вообще мелко-торгового населения, проживающего в городах; наконец, еще меньший, сравнительно с общим числом всего русского населения Галиции ничтожный процент, составляет интеллигенция, образованный класс к которому принадлежат: духовенство, мелкое чиновничество и учители гимназий. Так как чиновники и учители гимназий живут в городах, где русское население сравнительно немногочисленно, то, следов., главными образованными представителями русского народа в Галиции, руководителями его в религиозной, умственной, нравственной и социально-экономической жизни являются священники. Таким образом, самое положение священников, как единственно образованных представителей русского (преимущественно) сельского населения Галиции, призывает их к широкой общественной деятельности.

Кроме того, положение русского населения в Галиции было и есть боевое в буквальном смысле этого слова. С одной стороны, польская администрация и польское панство, а с другой стороны, жидовство силятся завладеть галицко-русским крестьянином, поработить его себе умственно и в экономическом отношении, убить в нем все русское, родное...

И у крестьян галицко-русских нет решительно ни кого, кроме духовенства, кто бы мог поддержать, ободрить, утешить и поруководить их в этой неравной, исключительной культурной борьбе.

И должно правду сказать, что галицко-русское духовенство до последнего времени сознавало всю важность и величайшую ответственность положения, какое указано ему самим Провидением в многострадальной истории родного народа. В большинстве случаев галицко-русские священники всегда стояли на высоте своего призвания пастырей русского населения Галиции в самом широком смысле этого слова. Как искренние, убежденные патриоты, галицко-русские священники всегда были и духовными руководителями-пастырями и вместе с тем советниками, учителями своей паствы в социально- экономической жизни ее. Типичнейшим представителем галицко-русского священника этого рода может служить хорошо известный у нас, в России галицко-русский патриот протоиерей Иоанн Наумович, сложивший кости свои в Киеве, на Аскольдовой могиле, вдали от родины, которую он вынужден был оставить именно потому, что был истинным отцом, другом, советником и руководителем своих пасомых. Дух протоиерея И. Наумовича, к счастию, и доселе еще не умер в среде галицко-русского духовенства. Встречаются и теперь среди этого последнего священники, которые в своей деятельности далеко не ограничиваются исполнением чисто пастырских обязанностей. Так, напр., о нынешнем приходнике Венской греко-католической церкви во имя св. великом. Варвары Николае Семенове известно, что он будучи «сотрудником» в одном из приходов Станиславовской епархии в Галиции устроил два общественных дома, основал две читальни народных, завел два общественных магазина для ссыпки хлеба на случай неурожая и т. п., наконец, расширил и украсил приходский храм. В бытность же свою «приходником» в одном из селений той же епархии, он организовал мужское и основал женское церковно-приходское братство и учредил кассу для бедных прихода под именем «Самарянин».

К сожалению, не на основании уже своих личных наблюдений, а на основании слов самих же галицко-русских наших знакомых, мы должны сказать, что ряды таких галицко-русских священников, добрых пастырей, ревностных и убежденных патриотов, неустрашимых борцов за дело своей церкви и своего народа все более и более редеют. Вместо них нарождается новое поколение священников, зараженных духом панства, легкомысленного отношения к своим пастырским обязанностям, с пренебрежением отвращающих лицо свое от родной паствы в сторону польской шляхты и даже римско-католической церкви... Тип этого нарождающегося галицко-русского священника превосходно и мастерски изображен нынешним галицко-русским митрополитом Шептицким в его пастырских посланиях, с которыми мы уже знакомы. Молодые галицко-русские священники очень часто сквозь пальцы смотрят на то, как римско-католические ксендзы воруют из их стада овец. Молодые священники равнодушно относятся к обыкновению своих прихожан ходить па польские «отпусты», во время которых они не только участвуют в латинском богослужении, но иные даже исповедуются и причащаются у римско-католических ксендзов. А находятся и такие между молодыми галицко-русскими священниками, которые спешат на польские «отпусты» даже впереди своих прихожан...

Другое зло и зло страшное, парализующее доброе пастырское влияние галицко-русских священников па своих прихожан, есть партийность, царящая между галицко-русским духовенством. К сожалению, партийность, как мы выше видели, составляет отличительную особенность общественной жизни всего русского населения Галиции. Русский галичанин, по условиям этой общественной жизни, решительно не может существовать без того, чтобы не принадлежать к какой либо политической партии: старо-русской, младо-русской, народно-русской, украинофильской, радикальной и т. п. Разумеется, в этом господстве партийности среди русских галичан и вообще в боевом положении русского населения Галиции заключается некоторая доля и оправдания для духовенства, которое волею неволею должно считаться с разделением народа на партии. Но беда в том, что есть и очень много среди галицко-русских священников таких, которые уже чрезмерно увлекаются партийностию, которые интересы политических партий ставят выше интересов пастырских, которые партийную страстность вносят в чисто духовные, пастырские отношения свои к прихожанам. Такая именно партийность составляет великое зло церковно-общественной деятельности галицко-русского духовенства, так как весьма сильно подрывает авторитет священника в глазах народа, доверие последнего к слову, пастырскому наставлению и увещанию первого. Такую же именно партийность среди галицко-русского духовенства осуждает и порицает и митрополит Шептицкий, говоря: «там, где верные делятся на партии, пастырь не может становиться на стороне одних для борьбы с другими. Поступая таким образом, он создал бы между собою и частию своего стада стену, которая разделяла бы его от людей, с которыми он должен быть неразрывно связан для высших интересов и целей. Разногласие убеждений во многих делах останется между вами всегда: но не должно быть между вами ярких контрастов и тем более страстной партийности. И уже никаким образом не может быть меледу вами той безумной нетерпимости, которой столько между нами, русинами, и которая начинается с ожесточенного бросания грязи в своего противника. У нас водится так, что нет, кажется, замечательнейшего русина, которого бы кто-либо из русинов же не забросал грязью, не обвинял публично в измене и бесчестии. Исчерпавши весь запас эпитетов брани и презрения к противникам, по поводу самого факта разногласия в убеждениях, мы не имеем уже критерия для оценки того, что называется доброю деятельностию человека. Называя своего противника изменником, человеком бесчестным потому только, что он наш политический противник, мы чрез то самое бываем недалеки и от того, чтобы признать его даже злодеем. А между тем для нас, пастырей, «кто не против нас, есть с нами»; единственными нашими противниками должны быть противники Господа и Спасителя нашего Христа, да и тех мы должны побеждать любовию, чтобы приобрести их для Христа и для церкви. Даже непринадлежащих к нашему стаду привлекайте любовию: пусть они познают в нас служителей Христовых, отцов, пастырей духовных, пусть приходят к нам с доверием и мы, наверно, не откажем им пи в отеческой любви, ни в труде».

А вот что пришлось одному священнику, радикалу, украинофилу, произнесшему пред собранием замечательную речь, в которой он забросал грязью своих противников, называя их «кацапами», «москвофилами», выслушать, от одного из этих последних: ваша речь, изобиловавшая фразами: «кацапы», «москвофилы», «кацапская ложь» и т. д., произвела на нас удручающее впечатление. Вы увлеклись риторическим рвением и забыли о собственном достоинстве и о своем звании. Вы ругали публично своих собратьев о Христе! Народ остолбенел от ужаса. Он никогда еще ни на каких собраниях не слышал таких слов из уст священника. Он, читая газеты, осведомлялся о нашей русской жизни и о партийной борьбе, но об этой борьбе он читал доселе на столбцах газет, предполагая, что полемические статьи пишутся мирскими людьми. А тут он услышал речь из уст священника, сердце которого преисполнено жаждою мести и ненавистию к «кацапам». Прилично ли вам говорить так: «враги наши – поляки, враги – немцы, враги – правительство, но наибольшие наши враги – «кацапы», «москвофилы». Значит, они ниже и хуже жидов, которые, по вашему мнению, суть друзья нашего народа... Ваша бестактность вызвала постройку латинской каплицы в вашем приходе, а духовно-религиозная жизнь прихожан значительно упала, ибо ваш взор обращен не на церковь, а на Украину»...

Борьба партий в Галиции неблагоприятно отражается на пастырской деятельности галицко-русского духовенства и в другом отношении. Ожесточенно борющиеся между собою галицко-русские партии стремятся овладеть простым русским населением в Галиции, подчинить его себе в умственном и нравственном отношении. Одним из самых главных средств к достижению сей цели избирается учреждение разных правительственных обществ, назначенных специально для распространения в народе полезных сведений. Такие просветительные общества имеются как у старо-русской, или народно-русской партии, так и у младо русской, или украинофильской партии. Из просветительных учреждений первой заслуживают упоминания в особенности институт, известный под именем «Народного Дома», существующий во Львове и владеющий богатейшею русскою библиотекою и русским же музеем, и Общество имени М. Качковского, раскинувшее свою просветительную деятельность на все пространство восточной Галиции под видом народных домов и народных читален, существующих теперь едва ли не во всяком более или менее значительном русском поселении.

Из просветительных учреждений младо-русской партии нам известно общество «Просвет», существующее во Львове и проявляющее свою энергичную, можно сказать, даже лихорадочную деятельность преимущественно в издании и в распространении всевозможных популярных брошюр.

Сами мы не имели возможности ближайшим образом наблюдать просветительную деятельность двух главных партий в Галиции, в частности, влияние этой их деятельности на простой народ. Сами мы, при встрече и сношениях с представителями украинофильской партии, не получали от них ничего, кроме самого доброго впечатления. Но справедливость требует в то же самое время сказать, что все то, что нам приходилось слышать и читать о просветительной деятельности двух главных галицко-русских народных партий, говорит не в пользу украинофильской партии.

Не говорим уже о том, какое чисто политическое влияние на русский народ в Галиции может иметь партия, стремящаяся всеми возможными средствами к отделению, к обособлению Галицкой Руси от нашей России. Нашему «Русскому», путешествовавшему недавно среди «Зарубежной Руси», представители старо-русской партии так изображали это влияние украинофильской партии на народ. «Не уния религиозная страшна для нас», говорили они. «Эта уния утратила в настоящее время всякий смысл, да и сами поляки махнули на неё рукой, ибо убедились, что она не дает им того, чего они искали. Галицкая Русь осталась Русью и останется ею навсегда и именно благодаря этой самой униатской вере, которая является хранительницею русской народности. Но у нас – новое историческое несчастие, которое будет похуже религиозной унии. Это – политическое украинофильство, действующее в союзе с поляками, которые видят в украинофилах разновидность поляка. Украинофильство с его фонетикой, а, может быть, со временем и с латиницей, – вот то страшное зло, которое, в случае успеха, погубит Галичину, отторгнет эту ветвь русского дерева от его ствола и привьет к польскому дереву... Нет русских: свет знает только Москву и Польшу. Вот новая польская программа: на сцене появляется союз русских с поляками. Средством к осуществлению этого адского плана служит украинофильство, которое поляки всеми мерами постарались поставить во враждебные отношения к русской исторической партии, – постарались, как говорят сами поляки, «пустить русина на русина»².

Хотя в этой характеристике украинофильства есть доля преувеличения, внушенного ожесточенною партийною борьбою, какая теперь происходит в Галиции и какую, как мы видели, так сильно порицает митрополит Шептицкий, но есть здесь и своя доля правды. Несомненно, что младо-русская партия, или, по крайней мере, некоторые представители ее сильно нерасположены к России, а газеты этой партии преисполнены такой вражды и такой брани в отношении ко всему русскому, что мы, просматривая их сначала, с течением времени не имели возможности читать их...

Но для нас важна не столько политическая, сколько именно просветительная сторона деятельности галицко-русских партий. С этой стороны между двумя главными галицко-русскими партиями существует глубокое и радикальное различие. Старо-русская партия, как консервативная, в своей народно-просветительной деятельности идет рука об руку с церковью и с духовенством, стремится распространять в народе просвещение в духе христианской религии, в согласии с преданиями родной, отеческой, греко-католической церкви. Наоборот, украинофильская партия, как либеральная, несет в народ просвещение в новом современном духе, часто совершенно несогласном и далее противном не только традициям родной церкви, но и учению христианской религии.

Приходилось нам слышать и читать, что «народники» из т. н. украинофилов проповедуют среди простого галицко-русского населения крайне отрицательные, антихристианские идеи, в роде того, напр., что ему «не нужен який там Бог», не нужна церковь, не нужны и «попы». Но прискорбнее всего то, что и само духовенство галицко-русское, особенно молодое, принадлежащее к младо-русской партии, равнодушно, сквозь пальцы смотрит на такую «просветительную» деятельность таких «просвитникив», как их называют в Галиции, не препятствует им развращать простой, верующий народ, не заботится о принятии решительных мер, которыми можно было бы парализовать вредное влияние непризванных просветителей народа.

Как иллюстрация такого именно печального настроения известной части галицко-русского духовенства, любопытна следующая приветственная речь, с которою обратились 6-го февраля 1901 года члены «Селянской Рады» г. Брод к митрополиту Андрею Шептицкому. «Ваше высокопреосвященство, милостивый архипастырь», говорила делегация, состоявшая из 3 священников, 3 мещан и 3 крестьян. «С сыновнею преданностию и доверием приходим мы, депутаты «Селянской Рады», представляющие национальные интересы русского населения в Бродском повете, чтобы от имени того же населения приветствовать вас на Галицком митрополичьем престоле. Но мы имеем также и просьбу, к которой просим вас милостиво отнестись. Просим именно, чтобы вы, наш архипастырь, силою своего высокого и авторитетного положения повлияли на духовенство, дабы оно держалось возможно ближе к народу и заботилось о нем. Наш русский народ – набожный, верующий, преданный своей святой греко-католической церкви, обряд которой неразрывна связан с русскою народностию. Против сей церкви восстают ныне чужие враги и свои отступники, а одна часть нашего духовенства, вместо того, чтобы защищать народ от пропаганды неверия, нередко соединяется с этими врагами нашего народа, подрывает авторитет духовенства и сама расчищает путь к упадку веры в народе. Просим также взять под свою защиту тех наших священников, которые, честно исполняя свои пастырские обязанности и не служа противонародным планам, не пользуются милостию влиятельных сфер и за свою верную службу церкви и пароду терпят преследования и не могут получить лучшего прихода».

Печальным положением галицко-русской церкви сильно смущены добрые пастыри из среды галицко-русского духовенства, равно как и некоторые из мирян, искренно желающие блага своему и без того злосчастному народу. Указывают, между прочим, на церковные братства, которые, при хорошем устройстве и умелом ведении дела, могли бы принести величайшую пользу делу истинного просвещения народа.

Должно сказать, что в Галиции доселе сохранился и пользуется широким распространением этот древне-русский церковный институт. В Галиции и теперь существуют почти при каждой не только «матерней» (т. е. приходской, самостоятельной), но и «дочерней» (т.е. приписной) церкви братства. Цель этих братств – преимущественно, почти исключительно религиозно-просветительная. Для осуществления этой высокой цели они могли бы иметь достаточные средства в виде существующих также при всякой церкви братских касс («скарбек»), которыми особо заведуют избранные братчики, т. н. провизоры, соответствующие нашим церковным старостам. Средства этих церковных касс собираются во 1) из обязательных сборов, производимых с прихожан за освещение храма при браковенчании, погребении, крещении и проч., священнодействиях, и во 2) из добровольных пожертвований набожных прихожан.

К сожалению только, в последнее время галицко-русское духовенство обращало весьма мало внимания и на церковные братства и на церковно-приходские кассы, почему первые в последнее время почти совершенно бездействуют, а вторые или совершенно опустели, или же находятся в бесконтрольном распоряжении т. н. провизоров, которые решительно не желают допускать священников не только до распоряжения, но далее и до ревизии церковно-приходских касс. Недавно был такой случай. Один священник, поступив на приход, пожелал посмотреть церковно-приходскую кассу и попросил провизора открыть ее. Но провизор дерзко ответил ему на это следующее: «его милость может заниматься престолом, а я – деньгами». Впоследствии оказалось, что предшественник этого священника не обращал никакого внимания на церковно-приходскую кассу и не заботился о том, чтобы проверять от времени до времени деятельность поставленных им провизоров: он вверил им ключи, передал им всецело распоряжение церковным имуществом и церковно-приходскими суммами и больше ни во что не вмешивался. Такие же порядки существуют и во всех галицко-русских приходах. Оттого галицко-русские церкви в последнее время не имеют средств для покрытия самых необходимых расходов. Оттого же галицко-русские церковные братства теперь все «спят», как о них выражаются сами ревнители «русской веры» в Галиции.

В самое последнее время было высказано следующее предложение касательно пробуждения галицко-русских церковных братств от «спячки» и оживления их религиозно-просветительной деятельности. Предполагается основать во Львове всеобщее церковное братство во имя св. ап. Андрея Первозванного. Это, так сказать, архибратство должно состоять под покровительством галицко-русского митрополита. В состав членов сего архибратства должны войти все галицко-русские церковные братства, находящиеся во всех трех галицко-русских униатских епархиях, – Львовской, Перемышльской и Станиславовской. Целию всеобщего Андреевского церковного братства должно служить, с одной стороны, оживление религиозно-просветительной деятельности всех вообще «спящих» теперь галицко-русских церковных братств, а с другой стороны, и ближайшим образом, издание и возможно более широкое распространение среди галицко-русского народа дешевых популярных брошюр религиозно-нравственного содержания. В этих брошюрах должны кратко и общедоступно излагаться важнейшие истины христианской веры, изъясняться главнейшие вопросы христианской этики и описываться религиозно-церковные обычаи русского народа. Цель этих листков должна быть преимущественно полемическая, или, точнее, пропедевтическая, чтобы, как выражаются сами инициаторы сего симпатичного дела, «парализовать дьявольскую работу безыдейных просьвитныкив». Печатное слово больше побуждает к размышлению, чем слово живое. Поэтому, в нынешние времена победителем оказывается тот, кто свои воззрения и убеждения распространяет посредством письма. Авторитетный писатель Альбан Штольц говорит, что «в наше время на бумаге и буквами сражаются между собою небо и ад» Поэтому, и нам, говорят ревнители галицко-русской греко-католической церкви, следует взять в руки то же оружие и победа будет несомненно за нами по всей линии?

Нынешний галицко-русский митрополит Андрей Шептицкий имеет в виду еще другой способ для оживления и даже для радикального преобразования существующих галицко-русских церковных братств, равно как и вообще для искоренения серьезных недостатков и беспорядков, вкравшихся в церковно-приходскую жизнь галицко-русской униатской церкви. Он предполагает завести по всем приходам галицко-русской церкви особые братства любви. Такое свое предположение он высказал в послании, с которым обратился к своей пастве в начале 1901 года, при прощании с Станиславовскою епархиею, пред вступлением на митрополичью кафедру. В этом своем послании он, между прочим, в таком виде изображает задачи и цели деятельности проектируемых им братств любви. «По селам», говорит он, «имеется уже множество различных братств. Существует братство трезвости, братство св. тайн. Оба прекрасны и приносят свою пользу. Однако их цель, будет ли то трезвость, будет ли то чествование Иисуса Христа, не обнимает всей общественной жизни прихода. Есть при каждой церкви и братство, называемое обыкновенно «свечевым», так как цель сего братства часто не иная, как только та, чтобы держать свечу. Я же хотел бы учредить у вас братство любви, которое помогло бы ввести вам всякие порядки в вашей приходской жизни... Тот приход будет в мире и в силе, в котором будет больше любви. При христианской любви, легко устроится и общественная лавка, и общественный погреб, и приходская читальня, общественное имущество не будет напрасно тратиться, легко учредите у себя и общественную кассу, и церковь, когда явится нужда, построите себе и украсите без особенных затруднений, избавитесь от тяжелых процентов по долгам, пробудитесь от пьянства и самая корчма преобразуется в полезнейшее для прихода заведение, люди просветятся, а что самое главное – не будет в таком приходе никаких судебных процессов и сосед не будет обижать своего соседа, но каждый будет заботиться о благе всех, потому что все будут заботиться о блате его: один будет стоять за всех, а все за одного, и, действительно, такая громада будет одним великим человеком. И во всем вообще тогда для вас будет лучше, однако, только посредством христианской любви. Если же не будет между вами любви, то не помогут вам и самые лучшие учреждения, не поможет вам ничто».

С именем митрополита Андрея Шептицкого, проявляющего, при расположении и сочувствии к белому галицко-русскому духовенству, широкую и кипучую церковно-общественную деятельность, галицко-русское духовенство соединяет надежду на осуществление еще одной своей заветной мечты. Дело в том, что одну из важных отрицательных сторон в жизни и деятельности галицко-русского духовенства составляет отсутствие живого общения между духовенством галицко-русским. Правда, в галицко-русской церкви существует обыкновение собираться священникам ежегодно на т. н. соборики. Эти соборики составляются по деканатам (нашим благочиниям) и в них участвуют только священники, принадлежащие к тому или другому деканату, почему и называются деканальными собориками. Деятельность этих деканальных собориков – чисто юридическая, формальная, весьма много напоминающая наши благочиннические собрания духовенства. На деканальных собориках галицко-русского духовенства обсуждаются вопросы преимущественно административного, или же экономического характера.

Между тем в среде галицко-русского духовенства, особенно лучшей части его, сознающей серьезность положения своей церкви и ответственность своего служения, живо чувствуется потребность возможно большего чисто интеллектуального и нравственного общения друг с другом. Галицко-русское духовенство сознает всю необходимость и пользу таких собраний, в которых бы принимали участие священники (если не все, то, по крайней мере, в лице своих избранных представителей) всех трех епархий галицко-русской церкви и на которых бы могли обсуждаться, вопросы касательно положения русского духовенства в Галиции, условий его пастырского служения, быта и т. п. Такие собрания галицко-русских священников всех трех епархий тем более, казалось бы, естественны и возможны, что подобные явления существуют в Галиции и вообще в Австрии уже давно. Так, напр., католическое духовенство Австрии от времени до времени устраивает общие «конгрессы», в которых участвуют все желающие из среды католических ксендзов и на которых обсуждаются и решаются вопросы, подобные именно тем, какие выше обозначены.

К сожалению, практиковавшиеся доселе попытки устроить собрания галицко-русских священников не удавались, потому что встречали сильное противодействие со стороны высшей иерархии. В 1895, или 1896 г. два священника Львовской епархии пригласили желающих собратьев из всех трех епархий на «вече священническое». «Вече» собралось, поставлены были на обсуждение животрепещущие вопросы, распре делены были и рефераты.., но бывший митрополит галицко-русский Сильвестр Сембратович, положивший начало происходящему теперь постепенному окатоличению галицко-русской церкви, наложил свое veto на собрание священническое, которое так и не состоялось. В 1899 году снова была сделана попытка, по инициативе одного священника, устроить «вече» священников галицко-русской церкви, но тоговременный митрополит Юлиан Куиловский своим нерасположением воспрепятствовал развитию дела.

В самое последнее время среди галицко-русского духовенства оживились надежды на осуществление заветной идеи. Дело в том, что нынешний митрополит Андрей Шептицкий – сам сторонник возможно большего общения между священниками. В бытность свою Станиславовским епископом, он не только охотно разрешил в 1896 году вече местных священников, но и сам даже обещал прибыть на вече, и, если не исполнил своего обещания, то по не зависевшим от него обстоятельствам. Сделавшись митрополитом, он начал и словом и делом покровительствовать развитию общения и солидарности среди галицко-русского духовенства. Во время т. н. каноничных визитаций церквей, он обыкновенно собирает в известные пункты окрестное духовенство и старается, по возможности, объединить его, держит пред ним пространные красноречивые речи о задачах современного пастырства, входить в положение духовенства, ближайшим образом знакомится с интересами, его занимающими и т. п. Кроме того, у себя в архиепископском дворце во Львове он каждую неделю но вторникам устраивает «вечеринки», или «конференции». Они начинаются в 6 ч. в. и оканчиваются в 9¹/₂ ч. в. На них собирается только духовенство г. Львова и окрестных селений. На этих собраниях, под руководством гостеприимного хозяина, ведутся оживленные и непринужденные беседы о предметах церковных вообще и, в частности, о приходских, пастырских и т. п. «Вечеринки» обыкновенно заканчиваются скромным угощением присутствующих. Духовенство относится весьма сочувственно к заведенным митрополитом Андреем Шептицким конференциям.

Митрополит Андрей Шептицкий видимо желал бы идею солидарности, живого общения друг с другом провести в сознание и всего вообще галицко-русского духовенства, именно как противовес той партийности, какая господствует особенно в последнее время среди него. В изданном недавно пастырском послании под заглавием: «О каноничной визитации», по поводу последней ревизии церквей, митрополит Андрей Шептицкий с особенною силою настаивает на необходимости возможно большей солидарности и товарищески-соседской жизни между духовенством. «Товарищеская жизнь среди духовенства»,-говорит он, «имеет, несомненно, гораздо большее значение, чем это кажется. Она состоит не только в добрых соседских отношениях, но утверждается на основе любви к Богу, любви к ближним и на груде над их спасением, которые соединяют нас неразрывно в одну семью. Эта солидарность должна выражаться в сердечных ежедневных сношениях между нами, людьми, которые посвятили себя одному и тому же делу. Партийные политические раздоры, составляющие несчастье в нашем обществе, никогда не найдут доступа в такое солидарное общество, разве только в том случае, если священники отступят от духа Христова... Нет ничего удивительного в том, что светские люди, которые различаются между собою в общественных и политических убеждениях, вечно спорят между собою, хотя и можно было бы удивляться такому спору их; но было бы совсем непонятно, если бы различие во взглядах на светские дела до такой степени разделяло священников, чтобы утрачивалась сердечность отношений между ними. Отголосок светских дел и споров легко может проникнуть и к нам, но, кажется, и он не может стереть духовного, клерикального признака с жизни и взаимных отношений нашего клира».

Кроме сильного распространения в народе неверия, или же индифферентизма в вере и партийности в среде самого духовенства, к числу неблагоприятных условий пастырской деятельности галицко-русского духовенства должны быть отнесены: угнетенное, или, в крайнем случае, приниженное положение греко-католического обряда в Галиции, неправильная постановка религиозно-нравственного воспитания русской молодежи в школе и малочисленность священников, сравнительно с общим русским населением Галиции и, в частности, с количеством греко-католической паствы отдельных приходов.

Угнетенное, или, в крайнем случае, приниженное положение греко-католического обряда в Галиции с особенною рельефностию выражается в пренебрежительном отношении местной власти и даже низшей администрации, каковая в Галиции преимущественно польская, к русским праздникам и церковным торжествам. В Галиции весьма нередко практикуется и теперь такое же отношение к русской греко-католической церкви и ее обряду, какое существовало в давно прошедшее время в Польше. Чаще всего бывает так, что представители местной администрации, разумеется, поляки, назначают разные собрания крестьян русских в селах и мещан в городах, или же вызывают их в судебные учреждения для допросов, или же производят сборы повинностей в самые большие праздники русские, и притом именно в часы, назначенные для совершения богослужения. В последнее время, под влиянием общего усиления польского господства в Галиции, случаи подобного пренебрежительного отношения к русским праздникам и вообще к религиозно-нравственным потребностям и запросам русского населения сделались особенно частыми.

Вот несколько примеров подобного отношения. В городе Любачеве, населенном почти исключительно русскими, Громадский секретарь Козеровский, поляк, вызвал всех русских мещан к себе в канцелярию на 10 час. утра 11 сентябри 1901 г., в праздник Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня. 6 августа 1902 г. в г. Тоусте явился экзекутор уездного суда в Грималове, Вильчинский, для сбора налога на собак. Несмотря па то, что жители этого города, почти исключительно русского обряда, указывали на всю неуместность и даже незаконность такого сбора в великий русский праздник, чиновник-поляк произвел экзекуцию сбора налога на собак как раз в то время, когда в храме совершалась Божественная литургия.

Такие факты являются странными и обидными для галицко-русского населения особенно потому, что существуют прямы и решительные распоряжения высшей власти о том, чтобы ни суды, никакие вообще правительственные учреждения и лица не отвлекали русских жителей Галиции от дома в дни русских праздников. Впрочем, это самое обычное правило польского права: высшая власть издает самые строгие распоряжения касательно непритеснения русских, а низшая администрация всячески теснит и давит их, а когда русские начнут жаловаться, то высшая власть наивно указывает им на свои гуманные и либеральные распоряжения касательно их.

Но прискорбнее всего то, что в пренебрежительном отношении к русским праздникам и вообще к религиозным и церковным обычаям галицко-русского народа повинно далее само духовенство русское, особенно молодое и именно украинофильского направления. В повременной печати нам приходилось читать жалобы самих же русских на то, что духовенство украинофильской партии пренебрежительно относится к церковным праздникам и уставам, назначая, напр., прогулки и вечера с танцами во время поста, или же накануне праздников.

Еще больше доброе пастырское влияние русского духовенства на своих прихожан и в особенности на молодое поколение парализует в высшей степени ненормальное положение дела с религиозно-нравственным воспитанием русской молодежи в школе Положение это до такой степени печально, что едва ли где-либо в другой стране и с другим народом что нибудь подобное практикуется.

Прежде всего, далеко не во всякой низшей школе, часто состоящей преимущественно из русских детей, имеется русский священник-законоучитель, так называемый катихит. Польская администрация пользуется всяким случаем для того, чтобы законоучителем в школе был латинский ксендз, которому поручается обучать закону Божию и русских детей. Таким образом, русские греко-католики уже с детских лет отдаляются от своего пастыря и постепенно привыкают к латинскому ксендзу.

Управлением низших народных школ заведует особый училищный совет («школьная рада»), председателем и влиятельными членами, которого обыкновенно бывают поляки. Совет и пользуется всяким случаем для того, чтобы возможно более парализовать доброе пастырское влияние русских священников на детей своего народа. С этою же целью совет старается, где только возможно, унижать русских греко-католических священников пред латинскими ксендзами. Так, напр., в непитательные комиссии на экзамены в народных школах делегатами-экзаменаторами по Закону Божию назначаются преимущественно латинские ксендзы и притом именно в такие школы, в которых учатся преимущественно, почти исключительно русские дети. Несмотря на самые сильные протесты со стороны русских, этот порядок практикуется и доселе и, очевидно, будет практиковаться до тех пор, пока училищные советы не будут состоять из двух филий (отделений) – польской и русской, чего желают и сами русские.

Дело с религиозно-нравственным воспитанием русских детей в средних школах – гимназиях еще хуже того обстоит. И здесь, как и в низших школах, бывает нередко, что русские гимназисты остаются без своего катихита и слушают уроки Закона Божия вместе с католическими товарищами у латинского ксендза. Но даже и там, где есть русский катихит, дело часто стоит весьма неправильно, что зависит частию от общей постановки преподавания закона Божия в средней школе, частию же и, главным образом, от приниженного положения русских катихитов в этой школе.

«Хотя», – говорит один из видных публицистов галицийских, – «в гимназиях наших наука религии есть обязательный предмет и занимает в школьных свидетельствах даже первое место, однако, этого еще далеко недостаточно, чтобы правила Христовой науки перешли в плоть и кровь ученика и стали руководством его будущей жизни. Не подлежит никакому сомнению то, что ныне многие абитуриенты, оставляющие раз навсегда гимназию, не обладают из христианского учения даже таким запасом сведений, какой имеют порядочно воспитанные сельские дети, окончившие лишь сельскую школу. Теперь самое обыкновенное явление, что многие абитуриенты, желающие поступит в семинарию, только перед т. н. элекциею наскоро изучают шесть правд (истин) веры, семь главных грехов, десять заповедей Божиих и пр. О том же, чтобы такой ^зрелый» юноша имел страх Господень, чтобы его жизнь была проникнута христианскою этикою, терпимостию и т. п., нет и речи. Неудивительно, поэтому, что первым подвигом таких «зрелых» граждан является исповедание изречения царя Давида: «рече безумен в сердце своем: несть Бог». Соответственно этому же принципу развивается и дальнейшая пылкая юношеская жизнь таких «зрелых» граждан, изобилующая подвигами дикости...

Мы далеки от того, чтобы считать катихитов гимназий главными и тем более единственными виновниками упадка религиозной морали среди учащейся молодежи. Положение законоучителей бывает часто прямо невыносимым. Находясь среди элементов, равнодушно относящихся ко всему, что касается религии, катихит, естественно, не пользуется среди учеников авторитетом, какой он должен был бы иметь. Если законоучитель внушает ученикам любовь и уважение к ближним, кто бы он ни был, следовательно, ко всем людям без исключения, а светский учитель своим поведением прямо парализует учение катихита и похваляет глупые выходки юнцов, то ясно, что самые усердные старания законоучителей останутся без всякого успеха. Для того, чтобы сколько нибудь усилить влияние катихитов на их учеников и чтобы последние оставляли гимназию проникнутыми духом Христова учения, необходимо, по крайней мере, ввести экзамен зрелости и по науке религии. Теперь ученик должен выдержать экзамен зрелости по языкам: латинскому, греческому, немецкому, польскому, по истории и математике, а религия, которая служит венцом науки, упущена из вида... Ученик, зная наперед о том, что по предмету религии ему не нужно держать экзамена зрелости, трактует этот предмет, как самый маловажный, относится к нему равнодушно и, благодаря этому, в течение гимназического курса забывает из закона Божия то, что он вынес из своего родительского дома.

Нельзя сказать, однако, чтобы и сами русские катихиты были совершенно неповинны в печальном положении религиозно-нравственного воспитания русской молодежи. В периодической галицко-русской печати отмечались примеры таких русских катихитов, которые, как, напр., Феодор Костишин, катихит в школе св. Антония во Львове, учит закону Божию русских детей по-польски. Есть, несомненно, и такие катихиты, которые более или менее равнодушно относятся к исполнению своих законоучительских обязанностей.

Нынешний митрополит Андрей Шептицкий, по-видимому, намерен обратить самое серьезное внимание на преподавание закона Божия русским детям в низших и средних школах. В своем послании, по поводу вступления на митрополию, он обращается ко всем вообще катихитам народных школ с такими словами: «буду домогаться хорошей катихизации детей. Не будет в моих глазах хорошим священником тот, в селе которого дети не будут знать катихизиса. Катихизация есть первая и самая важная обязанность пастыря. Кто не исполняет ее, того вполне справедливо можно упрекнуть в совершенно бессовестном отношении к своему пастырскому долгу. Наоборот, кто заботится о школьной молодежи и воспитывает из нее хороших христиан, тот заслуживает глубокой признательности. В виду этого, при визитациях буду обращать особенное внимание па катихизацию и, помимо каноничного обозрения, не буду упускать случая, чтобы убедиться, насколько школьная молодежь обучена истинам христианской веры».

В том же самом споем пастырском послании митрополит просит и обязывает всех катихитов средних школ доставлять ему самые подробные и точные отчеты о состоянии учащейся русской молодежи и обращать особенное внимание на тех молодых людей, которые изъявляют желание поступить в духовную семинарию.

Наконец, одно из самых неблагоприятных условий пастырской деятельности галицко-русского духовенства составляет, как сказано, малочисленность галицко-русского духовенства сравнительно с общим числом русского греко-католического населения Галиции. При 3.103.410 чел. всего галицко-русского населения, в трех епархиях галицко-русской митрополии насчитывается всех священников только 2,423 (967 во Львовской, 900 в Перемышльской и 556 в Станиславовской епархиях), притом вместе с монахами-базилианами.

В виду особенного, исключительного положения духовенства в среде галицко-русского народа, где священник является не только пастырем, по и учителем, советником и руководителем своего народа, опекуном вдов и сирот его, посредником между властию и народом русским, это количество русских священников в Галиции является безусловно недостаточным.

Галицко-русское духовенство само сознает это и настоятельно, хотя и безуспешно, домогается увеличения числа русских священников в Галиции. Вопрос об этом предполагалось возбудить и на конгрессе всего католического духовенства Австрии, к которому желало примкнуть и русское духовенство в Галиции и который предполагалось созвать в 1901 году. Один из инициаторов этого дела так мотивировал необходимость увеличения числа русских священников в Галиции. «В то время, как, напр., в других провинциях (Каринтии, Стирии, Крайне, Верхней Австрии и пр.), говорит он, «на одного пастыря приходится приблизительно по 444 – 938 душ, наш, т. е. галицко-русский пастырь должен иметь попечение приблизительно о 1131 – 1702 душах. Сколько у нас священников, вдвое столько церквей, а школ еще больше! Где же физические (другие оставляю в стороне) силы для удовлетворения таким великим и сложным обязанностям? То не штука – быть канонически поставленным настоятелем прихода в 2000 душ: но кто из нас в силах на самом деле пасти этих 2000 Христовою кровию искупленных людей, как учил и велел пасти Христос? Из этого следует, что мы должны всеми силами домогаться, чтобы в приходах с населением свыше 1200 душ назначались на счет «религийного фонда» сотрудники священникам и, кроме того, на счет того же фонда поставлены были при школах особые катихиты. Ибо требовать от пастыря, которому вверяются 2000 наших крестьян, или мещан, чтобы он исполнял среди них, как следует, апостольское и культурно- просветительное служение, положительно немыслимо».

Затруднительное положение галицко-русских священников, в виду крайней малочисленности их сравнительно с обширностию приходов и общим числом русского населения в Галиции, увеличивается еще значительно в виду особенного положения галицко-русских приходов, в состав которых иногда входит несколько храмов.

Все русские церкви в Галиции разделяются па два разряда: 1) церкви матерные, т. е. самостоятельные, приходские и 2) церкви дочерные, т. е. приписные к самостоятельным. Количество дочерних церквей довольно значительно. Так, напр., во Львовской епархии в 1900 году матерных церквей числилось 751 и дочерных 496; в Перемышльской епархии к началу 1902 г. матерных церквей было 712 и дочерних 572 (относительно Станиславовской епархии точных сведений у нас не имеется; по можно думать, что и там отношение дочерних церквей к матерным такое же, как и в остальных двух епархиях). Кроме дочерних церквей, при некоторых матерных, церквах имеются каплицы; напр., во Львовской епархии в 1900 г. таковых каплиц было 28. Еще характернее в данном случае сведения об отношении матерных и дочерних церквей в отдельных приходах. Есть, напр., приходы, которые имеют в себе, при одной матерней, по две и даже по три дочерних церкви, причем не всегда настоятели таких приходов имеют у себя сотрудников. Понятно теперь, как неблагоприятно все это должно отзываться на пастырской деятельности русских священников в Галиции. Несомненно, что, вследствие многочисленности паствы, множества церквей и школ в приходе, русские священники в Галиции физически не могут быть вполне исправными не только в деле пастырства и катихизации, но даже и в отношении священнослужения. Сами галицко-русские священники, как мы видели, желают облегчить свое положение чрез увеличение т. н. систематизированных (т. е. штатных) сотрудников. Но едва ли эта мера может быть признана действительною и радикальною. Сотрудник, как несамостоятельный и временный деятель, не может заменить настоящего пастыря, деятеля самостоятельного и ответственного. Поэтому, гораздо полезнее для дела было бы образование самостоятельных «приходов» при каждой церкви т. н. дочерней, разумеется, при том непременном условии, чтобы правительство на счет т. н. «религийного фонда» вознаградило теперешних галицко-русских священников, материальные интересы которых, при такой реформе, обязательно должны пострадать, и обеспечило материальное положение новых «приходников».

Что касается церквей галицко-русских, то со стороны своего внешнего благоустройства они весьма разнообразны. В этом отношении существует большое различие, прежде всего, между городскими и сельскими церквями. Городские церкви в Галиции – преимущественно каменные, просторные, светлые и довольно красивой архитектуры, представляющей оригинальное смешение византийского с западно-европейским стилем.

Самые лучшие церкви находятся несомненно во Львове, главном городе Гаииции. Есть между ними и весьма дорогие, по своей судьбе, для всякого православно-русского человека. Первое место в этом отношении должно быть, бесспорно, отведено церкви Успения Пресвятые Богородицы, находящейся на улице Русской, рядом с зданием Ставропигийского института, и известной под именем Волошской. Называется она так потому, что построена на средства Волошских (Молдавских) господарей. Построена эта церковь в XVI в. на месте прежней церкви, существовавшей с начала XVI в. и сгоревшей в 1527 г. В XVII в. она была значительно расширена на средства Молдавских господарей из рода Могил и освящена в 1631 г. Рядом с церковью находится высокая, 6 – 7 ярусная колокольня, имеющая форму башни и устроенная в 1570 – 1580 гг. Константином. Корниактом. Церковь и колокольня построены из тесаного камня, в стиле renaissance, изобилуют пилястрами и арками с дорическим карнизом и скульптурными украшениями. Великолепный храм увенчивается 3 куполами. Церковь сравнительно невелика, но светла и уютна. Они представляет продолговатый 4-угольник, заканчивающийся полукруглым абсидом. 4 тосканские колонны делят храм по длине его на три части, из коих первую и третью покрывают крестообразно пересекающиеся своды, а над среднею, оканчивающеюся стрельчатыми аркадами, возвышается купол, украшенный гербами московских великих князей, польских королей и молдавских господарей. Другой купол находится над хорами, при входе в храм, а третий над алтарною частию. Иконостас – XVII в., невысокий, в стиле гососсо. С левой стороны церкви, во дворе, находится часовня, построенная в 1672 г., украшенная снаружи и внутри оригинальными барельефами и вообще представляющая драгоценный архитектурный памятник в византийском стиле.

Не менее замечательна и церковь св. Георгия, или, как во Львове принято выражаться, св. Юра, кафедральный храм, при котором находится резиденция галицко-русского митрополита. Храм этот построен в половине XVIII в. львовскими униатскими епископами – Афанасием и Леонтием Шептицкими для монахов-базилиан, на месте принадлежавшей последним древней деревянной церкви. В 1817 г. базилиане были переведены к церкви св. Онуфрия, а монастырь их был превращен в кафедральную капитулу, при чем храм св. Юра сделался митрополичьею церковью. Особенно замечательно местоположение храма. Он находится на высокой горе, господствующей над Львовом. Величественный храм имеет форму греческого креста, устроен в стиле гососсо, здание увенчивается красивыми широкими куполами, фасад украшен конною статуею св. великомуч. Георгия Победоносца, а все колонны и пилястры – красивыми вазами. Внутри храм св. Юра, в отличие от Волошской церкви, более похож на католический костел, чем па униатскую церковь. Алтарь находится в западной стороне, иконостаса почти нет, иконы очень малы, почти незаметны и развешаны па колоннах, стены храма, вместо икон, украшены портретами митрополитов львовских, а в правом углу церкви возвышается громадная фигура папы Пия IX, по сторонам храма – несколько открытых престолов и между ними конфессионалы (исповедальни).

Из других церквей Львова замечательны или своею древностию, или оригинальною архитектурою, или же сравнительным благоустройством еще следующие русские церкви: св. Онуфрия при базилианском монастыре, св. Параскевы с 5-ти ярусным, совершенно православным, богато раззолоченным иконостасом, св. Николая на Жолкевской улице, св. Духа при семинарии и еще только строящаяся новая кафедральная церковь.

В Перемышле замечателен кафедральный храм св. Иоанна Предтечи, в Галиче церковь Богородичная и в Кракове единственная униатская (этим и ограничивается ее знаменитость) церковь во имя св. Бенедикта.

Сельские церкви нам не пришлось видеть вблизи. Сколько молено заключить по наблюдениям, сделанным из вагона железной дороги, которая, пересекая Галицию поперек, дает путешественнику возможность сравнительно широкого наблюдения, сельские церкви в Галиции – преимущественно деревянные, незатейливой архитектуры. В глаза ярко бросается мизерность и бедность униатских церквей по сравнению с возвышающимися гордо рядом с ними римско-католическими костелами. Сразу видно, что если в таких центрах Галицкой Руси, как Перемышль и особенно Львов, уния стоит еще более или менее прочно, то в селах она уже совершенно подавлена католичеством.

Судя по печатным известиям, внутреннее устройство и украшение большинства униатских церквей в Галиции, особенно же сельских, отличается поразительною бедностию, крайним убожеством. Объясняется это тем, что русское население Галиции, состоящее, как мы выше видели, преимущественно из крестьян и мелких мещан, очень бедно, а в последние годы особенно обеднело.

Для воспособления приходам, которые от времени до времени решаются строить новые, или же ремонтировать старые церкви, в Галиции существует особый «фонд построения новых и обновления старых» униатских церквей. По львовской епархии в 1901 г. этот фонд равнялся 8.766 кор. 95 гел.

Кроме того, в галицко-русской церкви существует особое общество под именем «Ризницы». Ближайшая цель этого симпатичного общества заключается в снабжении галицко-русских церквей различными предметами церковной утвари.

В Галиции вся торговля сосредоточена в руках евреев. Эти последние были прежде поставщиками и всех предметов церковной утвари для галицко-русских церквей. Религиозное чувство ревнителей галицко-русской церкви давно возмущалось этим ненормальным явлением. К тому же еврейские фирмы, по обыкновению своему, страшно эксплуатировали галицко-русские церкви и духовенство. Тогда и возникла среди некоторой части галицко-русского духовенства мысль об освобождении церквей от еврейской зависимости и эксплуатации путем учреждения общества под именем «Ризницы». Основной капитал общества образовался из членских взносов преимущественно от самих же церквей и священников. «Ризница» выделывает и торгует всем, что необходимо для церквей: сосудами, крестами, иконами, облачениями и т. п. Ближайшая цель учреждения «Ризницы» – освобождение галицко-русских церквей от зависимости со стороны еврейских эксплуататоров – была скоро и весьма успешно достигнута. Еврейские фирмы, богатевшие торговлею церковными вещами, прекратили свое существование, а христианские фирмы, однородные с обществом «Ризницей», значительно понизили цены на все предметы церковно-богослужебного обихода. Но задача «Ризницы» – далеко не исключительно торгово-промышленная. Общество это есть церковное и в высокой степени гуманно-благотворительное. «Ризница» дает 40% чистого своего дохода в пользу фонда вдов и сирот галицко-русского духовенства, 10% отлагает в капитал, собираемый для учреждения приюта-богадельни для совершенно неимущих вдов и сирот священнических, дает места крайне бедным вдовам и сиротам священников в своих магазинах и швейных, в течение последних лет ссужает в долг церкви и братства церковными вещами и, сверх всего этого, раздала до 1000 кор. нуждающимся церквам и бурсам (низшим русским училищам). В самое последнее время среди галицко-русского духовенства и ближайшим образом среди управителей «Ризницы» возникла мысль об учреждении на собранный «Ризницею» капитал, вместо проектированного приюта для вдов и сирот, которые с 1896 г. пользуются пенсией, училища для девочек – дочерей галицко-русского духовенства. Вопрос об этом возбужден на одном из последних собрании «Ризницы» и, к сожалению, вызвал сильный раскол среди галицко-русского духовенства, дотоле согласно участвовавшего в деятельности и сочувствовавшего интересам «Ризницы».

Причина происшедшего раскола, впрочем, заключается не в самой деятельности «Ризницы». Эта причина коренится в господствующей среди галицко-русского духовенства партийной борьбе.

Дело в том, что заведывание делами «Ризницы» до последнего времени находилось в руках духовенства, при надлежащего к старорусской, или народно-русской партии. В то же самое время единственное во всей Галиции женское учебное заведение, в котором доселе могли получать образование, – сколько-нибудь удовлетворительное и соответственное интересам русского народа вообще и, в частности, русской церкви и духовенства в Галиции, – именно женский институт в Перемышле перешел недавно в руки сторонников младо-русской, или украинофильской партии, крайних сепаратистов, которые стремятся всячески оттереть от института не только духовенство народно-русской партии, но и вообще белое духовенство. В виду этого среди членов и деятелей «Ризницы» возникла симпатичная мысль основать свой женский институт, в котором могли бы воспитываться дочери духовенства. Но против этого проекта со всею решительностию выступили члены «Ризницы», принадлежащие к украино-фильской партии, и в своем ожесточении против своих же собратьев дошли до того, что объявили даже бойкотирование «Ризницы»... Печальная картина этого бойкотирования, чрезвычайно ярко характеризующая нравы галицко-русского духовенства и особенно известной части его, и ныне продолжает смущать всех преданных и благоразумных членов галицко-русской церкви.

(Бесправное и приниженное положение дьяков в Галиции. Общественное служение их. «Дьяковский глас» и «Дьяковские общества»)

Клир галицко-русской греко-католической церкви, но подобию римско-католической церкви, состоит из епископов и пресвитеров. Диаконов в ней нет. Только при архиерейской капитуле имеется должность архидиакона, но и то почетная, которую занимает обыкновенно один из самых видных крылошан – протоиереев. Во Львове, напр., должность эту занимает бывший ректор духовной семинарии, митрофорный протоиерей Л. Туркевич.

Причт каждой отдельной церкви, таким образом, состоит из священника, или же, в больших приходах, из нескольких священников. Помощниками священников, преимущественно в деле совершения богослужения и требоисправления, являются т. и. дьяки. Дьяки в Галиции до недавнего еще времени сохраняли тип древнего русского дьяка, долее всего существовавший у нас в малороссийских епархиях. Галицко-русский дьяк еще в недавнее сравнительно время был столько же церковным чтецом и певцом, сколько и насадителем и распространителем элементарной грамоты среди русского населения Галиции. Дьяк галицко-русский был преимущественно вольнонаемным служителем церкви. На обязанности его лежало читать и петь во время богослужения и при требоисправлениях, а также следить за чистотою и порядком в церкви. Очень часто дьяк церковный бывал служителем священника, от которого главным образом зависело и определение, служение и увольнение его от должности. Высшая церковная власть не обращала почти никакого внимания па дьяковское сословие, которое, поэтому, было бесправным, бедным и униженным.

В среде этого сословия господствовали недостатки, которые бывают неизбежным следствием бедности, забитости и бесправия. Прежде всего, галицко-русские дьяки до самого недавнего времени были почти поголовно невежественны. Это объясняется просто тем, что они не получали обыкновенно никакого школьного образования. Да тогда не существовало в Галиции и таких школ, где бы кандидаты дьяковства могли получить хоть какое-либо образование.

Другим недостатком дьяковского сословия, сильно распространенным среди него и теперь, служит пьянство. Пьянство до такой степени обычно для галицко-русского дьяка, что составляло до недавнего времени едва ли не самую характеристическую черту его. На этот недостаток указывает и галицко-русская пословица: «что ни дьяк, то пияк».

Впрочем, справедливость требует сказать, что как теперь, так и прежде существовали среди дьяковского сословия в Галиции добрые, симпатичные типы. Встречались в Галиции и даже не так уж редко дьяки, которые были не только хорошими чтецами и певцами в церкви, но и вместе с тем добрыми и усердными распространителями грамотности среди русского парода в Галиции. В настоящее время подобные личности встречаются еще чаще.

Кроме того, в последнее время, так же как и прежде, дьяки, помимо прямых своих обязанностей, исполняют и другие должности, являясь весьма полезными деятелями общественной русской жизни в Галиции. Благодаря тому, что дьяки выходят из среды самого же народа и очень часто являются в селах единственно грамотными людьми, галицко-русские дьяки очень часто исполняют в селах обязанности сельских господарей, громадских писарей, заведующих общественными лавками, нередко даже начальниками сельских громад. Благодаря всему этому, дьяки галицко-русские находятся в ближайшей и теснейшей связи с народом, знают его нужды, потребности, недостатки, прекрасно понимают дух и настроение народной массы. Таким образом, дьяки, при умелом и хорошем руководстве ими, могли бы являться и быть весьма полезными помощниками галицко-русских священников в их пастырской и общественной деятельности.

К сожалению, этого нет в действительности. Зависит это, кажется, больше всего от неправильных отношений, существующих между священниками и дьяками. Галицко-русские священники, сколько позволяют нам судить о том наши наблюдения, и теперь относятся к дьякам очень пренебрежительно, глядя па них не столько как па своих помощников, при совершении богослужения и требоисправлений, сколько как па церковных и своих служителей. Галицко-русский дьяк и теперь, как прежде, является не штатным, постоянным членом церковного причта, а вольнонаемным церковником.

Впрочем, в последнее время в Галиции обращено серьезное внимание па прискорбное положение дьяков. Прежде всего, принимаются меры к тому, чтобы хоть сколько-нибудь возвысить умственный уровень дьяковского сословия. С этого целию во Львове, Перемышле и Станиславове устроены специальные дьяковские школы. В этих школах обращается особенное внимание на обучение кандидатов дьяковства церковному чтению и пению и знанию церковного устава. Сколько можно судить по печатным сведениям о том, нынешние дьяковские школы в Галиции имеют много существенных недостатков в своей организации. Па это теперь обращено внимание и заявляются настойчивын требования открытия новых дьяковских школ, или же, по крайней мере, радикального реформирования ныне существующих.

В последнее время во всех трех епархиях галицко-русской церкви при консисториях образованы особые комиссии, которые в установленные сроки производят испытания всем кандидатам, ищущим дьяковского звания. Мера эта, недавно еще введенная, оказала самое благодетельное влияние на дьяковское сословие в Галиции.

С тою же самою целию – внести хотя какой-либо умственный свет в массу дьяковского сословия – основан особый печатный орган для дьяков под заглавием: «Дьяковский глас».

Не менее серьезные и деятельные меры принимаются и к тому, чтобы облегчить и улучшить тяжкое и крайне бедственное материальное положение галицко-русских дьяков.

С этою целию вот уже несколько лет во всех трех епархиях галицко-русской церкви функционируют особые дьяковские общества. Главная задача деятельности этих обществ, состоящих под покровительством высшей епархиальной власти, заключается в изыскании и собирании средств для помощи нуждающимся дьякам.

С особенною энергиею дьяковские общества стремятся добиться у правительств – центрального и местного – назначения определенного содержания галицко-русским дьякам. С этою целию дьяковские общества ежегодно высылают свои петиции и особые депутации на сейм.

И хотя доселе просимое содержание дьякам еще не назначено, но нельзя сказать, чтобы деятельность дьяковских обществ в этом направлении оставалась совершенно безрезультатною. Вопрос о назначении содержания дьякам и об установлении определенной платы им за исполняемые ими обязанности не сходит с очереди неотложных вопросов сеймового обсуждения с 1889 года.

Главным мотивом домогательства дьяковских обществ и всех вообще лиц, стремящихся хоть сколько-нибудь облегчить материальное положение дьяковского сословия, служит то совершенно резонное соображение, что большинство галицко-русских дьяков, как мы видели, кроме исполнения прямых своих служебных обязанностей, исполняет много и других важных функций общественно-народной деятельности.

Не меньшую энергию обнаруживают дьяковские общества и в изыскании и собирании материальных средств другими путями и способами. Так, напр., общества эти в последнее время, по инициативе священника Тапякевича, одного из ревностнейших деятелей по улучшению материального быта галицко-русских дьяков, устраивают специальные дьяковские лотереи. Доход с этих лотерей поступает в капитал, с процентов которого выдаются пособия беднейшим дьякам, а также их вдовам и сиротам.

(Зависимость галицко-русской униатской церкви от папы. Отношение к конгрегации propagandae de fide. Галицко-русский митрополит, его права и положение. Сведения о жизни и деятельности нынешнего митрополита Андрея Шептицкого. Вопрос о замещении Станиславовской епархии и патриаршестве в Галиции. Перемышльский епископ. Епархиальная церковная администрация в Галиции).

Галицко-русская греко-католическая церковь, по своему управлению и устройству, принадлежит к типу т. и. митрополий, но с существенными отличиями от митрополитальной формы устройства и управления, какая существует в православной церкви.

Эта существенная особенность галицко-русской греко-католической митрополии от наших митрополий-церквей заключается в том, что первая не есть автокефальная церковь. Галицко-русская митрополия не только признает римского папу своим главою, что имеет более догматическое, нежели каноническое значение, но и находится в подчинении ему.

Римский папа, однако же, управляет галицко-русскою греко-католическою церковью не сам непосредственно, а через посредство особой конгрегации propagandae de fide. Через посредство этой последней конгрегации папа разрешает для галицко-русской церкви редкие, недоуменные или же вообще в каком-либо отношении трудно разрешимые случаи супружеских дел, вопросы о переходах из римско-католического в греко-католический обряд, и наоборот, прошения об «отпустах» для отдельных церквей, наконец, некоторые дела обрядового и чисто литургийного, или дисциплинарного характера. Впрочем, в последние годы, когда галицко-русская церковь, в лице, но крайней мере, базилиан-монахов, поставлена под контроль и опеку о. о. иезуитов, дела литургийного свойства разрешаются преимущественно провинциальным синодом; вопросы о переходе из одного обряда в другой восходят, через посредство пропаганды de fide, на суд папы в тех только случаях, когда римско-католическая и греко-католическая консистории неодинаково выскажутся по этим вопросам.

Помимо и без посредничества пропаганды de fide, римский папа только преконизует, т. е. утверждает галицко-русского митрополита в его звании. В случае освобождения места митрополита галицко-русской церкви, министерство исповеданий входит в соглашение с римскою нунциатурою в Австрии и государственным секретариатом, а затем государственный секретариат чрез консисторскую конгрегацию представляет избранного кандидата на утверждение папе.

В последнее время в Галиции возник сильный протест против такого отношения галицко-русской церкви к апостольскому престолу, именно: против подчинения ее конгрегации propagandae de fide. Галицко-русские ревнители веры и патриоты справедливо видят в подчинении конгрегации propagandae de fide унижение своей церкви. Конгрегация propagandae de fide учреждена и существует при папском престоле собственно для распространения католической веры между язычниками и для обращения еретиков. Таким образом, подчинение галицко-русской церкви этой конгрегации implicite заключает в себе предположение, что между галицко-русскими униатами необходимо еще распространение католической веры и что, следовательно, они еще недостаточно правоверные католики, подобно язычникам и еретикам. В виду этого нынешнему галицко-русскому митрополиту Андрею Шептицкому предъявлена была русскими галичанами просьба о том, чтобы он, во время прошлогоднего своего путешествия в Рим, ходатайствовал там об установлении непосредственного подчинения галицко-русской церкви святейшему отцу, с устранением конгрегации propagandae de fide. Ближайшим поводом к возбуждению галичанами этого вопроса послужило несомненно также еще и то обстоятельство, что во главе конгрегации propagandae de fide в последнее время стоял известный ненавистник русского парода, недавно умерший (22 июля 1902 г.) кардинал Ледоховский. Неизвестно, как ходатайствовал в Риме галицко-русский митрополит и даже ходатайствовал ли он вообще об этом. Знаем только, что 7/20 августа 1902 года он издал свое обширное пастырское послание по делу конгрегации propagandae de fide и русско американского церковного раскола. Первая часть сего послания специально посвящена доказательству той мысли, что в подчинении галицко-русской церковной провинции конгрегации propagandae de fide нет ничего ни оскорбительного и унизительного для галицко-русской церкви, ни исключительного, потому что папа управляет и всеми другими церковными провинциями не сам непосредственно, а чрез посредство различных конгрегаций, или же отдельных чиновников, а с другой стороны, подчинение галицко-русской церкви другой какой-либо конгрегации, кроме propagandae de fide, принесло бы вместо пользы только один вред. Неизвестно, какое впечатление на русских галичан произвело это послание митрополита. Думается нам, что галицко-русскую церковь успокоит не столько это послание митрополита, страдающее отсутствием искренности и прямоты, сколько смерть председателя конгрегации propagandae de fide, «руссоеда», как его называли в Галиции, кардинала Ледоховского. За исключением вышеуказанных случаев, галицко-русская церковь во внутренней своей жизни и управлении пользуется, по крайней мере, de jure правом известного самоуправления.

Представителем всей галицко-русской церкви является галицко-русский митрополит, имеющий такой официальный титул: «Божиею милостию и святого апостольского престола благословением митрополит галицкий, архиепископ львовский, епископ каменецкий, член палаты вельмож Австрийской державной думы (верховного совета), член и вице-маршалок сейма королевства Галичины и Володимирии с великим княжеством Краковским».

Митрополит «преконизует» епископов: Перемышльского и Станиславовского. Он же, в случаях нужды, созывает их на собор, или т. н. провинциальный синод. Митрополит состоит председателем суда церковного, который служит инстанциальным судом для епархий: Перемышльской и Станиславовской.

В настоящее время высокий и влиятельный пост галицко-русского митрополита занимает «высокопреосвященный и всесветлейший кир Андрей Александр граф на Шептицях Шептицкий».

Митрополит Андрей Шептицкий, о котором мы уже неоднократно упоминали в своих предыдущих речах о галицко-русском духовенстве, представляет личность во многих отношениях замечательную, любопытную и даже загадочную.

Митрополит Андрей Шептицкий сравнительно еще очень молодой архиерей. Он-сын польского графа Яна Шептицкого, сеймового посла, председателя уездного совета в Яворове, помещика в Прилбичах, и его жены Софии, дочери известного польского драматурга гр. Александра Фредры. Он родился в родовом имении отца Прилбичах 29 июля 1865 г. и в мире назывался Александром. Родители митрополита Андрея Шептицкого доселе живы и принадлежат к одной из самых знатных и богатых фамилий польских в крае. Но род графов Шептицких, сравнительно недавно ополяченный, принадлежит к числу известных старинных русских родов. Как видно из речи покойного д-ра Исидора Шараневича, сказанной на другой день после интронизации митрополита, при представлении новому митрополиту различных русских обществ и учреждений, род Шептицких есть старорусский боярский род, корнем своим восходящий до галицко-русского князя Льва, знаменитого основателя города Львова. Члены рода Шептицких были всегда ревностными поборниками русской (т. е. православной до 1700 г) веры и русского обряда, при чем в течение многих веков из

одни из них прославились рыцарскими подвигами, а другие своими заслугами в области церковной и гражданской жизни, или же просто содействовали распространению просвещения в своем народе; так, напр., родоначальниками нынешнего митрополита были основаны в свое время славяно-русские типографии в Угерцах, Уневе и Почаеве. Были в роде Шептицких, как и в других благочестивых старорусских фамилиях, и монахи, которые меняли рыцарские доспехи и славу военную на скромные монашеские келлии и одежду и все силы свои посвящали на служение родной церкви. Три из них, именно: Варлаам, Афанасий и Лев занимали епископскую кафедру Львова в XVIII в., при чем Афанасий и Лев были вместе и митрополитами галицко-русскими и киевскими, как они назывались тогда. В последнее время, впрочем, род Шептицкий, главным образом вследствие брачных связей с различными польскими фамилиями (напр., Яблоновских, Фредров и др.), совершенно ополячился и – что самое важное – окатоличился. Нынешний митрополит Андрей Шептицкий – также католик по рождению и по воспитанию.

Первоначальное образование гр. Александр Шептицкий, как именовался в мире нынешний галицко-русский митрополит, получил в краковской гимназии, а высшее – в Краковском университете на юридическом факультете, от которого, по выдержании экзамена, получил степень доктора прав. По окончании университетского образования, молодой граф в течение одного года отбывал военную службу в качестве добровольца и получил звание резервного офицера. По сведениям периодической печати, появившимся во время уже назначения Шептицкого па должность митрополита, он в военной службе тяжко заболел и тогда дал, будто бы, обет, что если выздоровеет, то возвратится к вере своих предков и пострижется в монахи. С большим трудом ему, будто бы, удалось сдержать этот свой обет и получить разрешение от римской курии на переход из римско-католического обряда в греко-католический. Тотчас же после перехода в греко-католичество, молодой (26-летний) граф Александр Шептицкий припал монашество и имя Андрея. Это случилось как раз в то время, когда, с согласия и при содействии печальной памяти галицко-русского митрополита – кардинала Сильвестра Сембратовича, базилианские монастыри галицко-русской церкви были реформированы и отданы под руководство и в опеку о.о. иезуитам. Таким образом, новый монах-базилианин, с первых же шагов своей иноческой жизни и деятельности, стал учеником о.о. иезуитов. Приходилось нам слышать, что и самый переход молодого графа в греко-католичество из римско-католичества и вся последующая карьера его служебная была устроена теми же почтенными о.о. иезуитами.

В качестве монаха чина св. Василия Великого будущий митрополит заявил себя строгим аскетом и самоотверженным миссионером. Впоследствии он был magistr’ом novitiorum в Добромышльском монастыре, игуменом базилианского монастыря св. Онуфрия во Львове и в 1898 году профессором богословия в Христипопольском монастыре. В 1899 году он сделался епископом Станиславовским, имея от роду только 34 года.

В качестве епископа Станиславовского, Андрей Шептицкий приобрел себе широкую симпатию среди русского духовенства и общества своею энергичною деятельностию, общительностию, глубокою образованностию и решительною защитою интересов русской церкви и русского народа. Приобретение этой популярности давалось ему, однако же, с великим трудом. Зависело это, главным образом, от того, что, сделавшись епископом Станиславовским, он вступил в сферу, с которою был совершенно незнаком и для деятельности, в которой он был решительно неподготовлен всею своею предшествующею жизнию: воспитанием, образованием и службою.

Но то, чего ему недоставало, образованный и талантливый епископ старался восполнить, не щадя ни сил, ни труда для этого, препобеждая на этом пути самые, казалось бы, непреодолимые препятствия. Он часто заезжал и заходил к приходским священникам частным образом и знакомился с их жизнию, бытом и условиями их пастырской деятельности. Иногда он появлялся даже среди массы простого русского парода и непринужденно беседовал с ним о его нуждах. При канонической визитации приходов Станиславовской епархии, он входил во все стороны церковно-приходской жизни, с редким усердием говорил т. п. реколекции (т. е. пастырские наставления) и экзгортации (увещания) духовенству и проповеди народу, посещал гимназии и народные школы, где усердно испытывал русских учеников в знании ими религии. В то же самое время он принимал меры к охранению чистоты греко-католического церковного обряда и всех памятников русской церковной старины. С этою целию он издавал распоряжения о том, чтобы русское духовенство ни под каким видом не уничтожало и не продавало из церквей старинных вещей, напр., богослужебных книг, облачений, священных сосудов и т. п., учредил в Станиславове музей и, по назначении на должность митрополита, подарил Станиславовской капитуле свою богатую библиотеку, изобилующую весьма редкими и ценными русскими изданиями. В бытность свою Станиславовским епископом, он решительно и смело восставал против факта подчинения галицко-русской церкви конгрегации propagandae de fide, существующей специально для распространения католичества. Между язычниками и обращения еретиков, т. е. против того, что он, как мы видели, теперь защищает.

Все это доставило Станиславовскому епископу Андрею Шептицкому популярность и любовь среди галицко-русского духовенства и народа, и, вместе с родовитостью и широкими связями в высшем аристократическом обществе, без сомнении, проложило скорый и легкий путь к занятию настоящего высокого и влиятельного положения.

21 апреля 1900 года скончался галицко-русский митрополит Юлиан Куиловский. Общественное мнение в Галиции тогда же наметило молодого Станиславовского епископа, как самого вероятного и желательного кандидата па пост митрополита. Единственное чисто формальное препятствие заключалось только в том, что Андрей Шептицкий был базилианин; между тем как со времен австрийского владычества в Галиции, следовательно, в течение 100 лет не было примера, чтобы митрополичий престол занимал базилианин. До того времени в Галиции епископы и митрополиты избирались обязательно из монахов базилианского ордена. Но австрийское правительство отменило правило Замойского собора: nemo episcopus, nisi monachus, и основанный па нем порядок избрания епископов и митрополитов. Впрочем, это препятствие значительно ослаблялось уже тем, что Андрей Шептицкий был готовым епископом, тем более, что австрийское правительство и римская курия были на стороне его кандидатуры, а галицко-русское общество нисколько не противилось ей.

Назначение Андрея Шептицкого митрополитом замедлилось несколько единственно только благодаря тому, что он не соглашался па требование правительства выдавать из средств митрополичьей кафедры 12,000 гульденов бывшему галицко-русскому митрополиту, доблестному русскому патриоту Иосифу Сембратовичу, который был незаконно удален с кафедры и заточен в Рим за то, что противился окатоличению своей церкви, и которому правительство обязалось платить 12,000-ную ежегодную пенсию. Андрей Шептицкий не соглашался принять на себя уплату сей пенсии, совершенно справедливо считая это симонией. Только, по улажении этого затруднения, 31 сентября Андрей Шептицкий был номинован правительством и 17 декабря 1900 г. преконизован папою в звании галицко-русского митрополита.

Назначение Станиславовского епископа Андрея митрополитом было встречено общею радостию во всех кругах и корпорациях русского общества в Галиции. Когда новоназначенный митрополит ехал из Рима в Галицию чрез Инсбрук, то в этом последнем городе он посетил известного патриота галицийского, Нестора галицко-русского, А. И. Добрянского, который расплакался и, провожая митрополита, сказал: «теперь я уже смело могу сказать: «ныне отпущаеши раба Твоего.., яко видеста очи мои, что далее галицко-русское дворянство, отпавшее от веры отцов, начинает возвращаться в лоно русской церкви». С не меньшим восторгом собралась приветствовать в то же время нового своего митрополита и венская галицко-русская молодежь, которая семь лет пред тем встречала криком и тухлыми яйцами бывшего митрополита Сильвестра Сембратовича, возвращавшегося из Рима в новом кардинальском звании, которое он купил ценою измены своей церкви и своему народу. Выразительницею симпатий как этой молодежи, так и всего вообще галицко-русского народа явилась венская галицко-русская колония, представитель которой, приветствуя митрополита, между прочим, сказал: «Само Провидение Божие посылает Галицкой Руси такого крепкого, умного и образованного деятеля, в лице митрополита, который сумеет отстоять права ее и пред Римским и пред Венским престолом, постарается смыть те пятна, которыми очернили галицко-русскую церковь ея враги», и при этом выразил надежду на то, что митрополит и па новом месте своего служения даст те же доказательства своей любви и привязанности ко всему русскому, которыми он заслужил себе всеобщую любовь в Станиславове.

Знаменателен и ответ митрополита приветствовавшей его депутации. «Мне чрезвычайно приятно»,-сказал он,-"что от имени вашего приветствует меня муж, поседевший в борьбе за права русского народа. Даю вам свое обещание, что всеми силами буду стараться и в будущем заслужит себе любовь русского народа. Но для этого мне необходима поддержка со стороны всех без различия политических корпораций, всех верующих в нашу святую церковь и в спасительные ее дела».

4 января 1901 года в кафедральной св. Георгиевской церкви г. Львова совершилась торжественная интронизации нового митрополита. Торжество это, однако же, омрачилось двумя весьма прискорбными инцидентами (по крайней мере, два сделались известными нам, по их, говорят, было гораздо больше), красноречиво показавшими всем, с одной стороны, те ожидания, какие римско-католическая церковь соединяет с новым галицко-русским митрополитом, а с другой стороны, и то, что и в самом русском обществе далеко не все с полным доверием относятся к деятельности нового митрополита, ополяченного католика по рождению и родственным связям и воспитанника иезуитов.

Разумеем следующие факты. Львовский армянский арцибискуп Исакович, вручая, по распоряжению папы, pallium митрополиту Андрею Шептицкому, обратился с следующею краткою, но выразительною речью к нему: «приведи себе на память, как мы оба, когда ты был еще молоденьким монахом, были у кардинала Ледоховского Риме. Тогда я вещим духом предсказал тебе твою настоящую карьеру. Сегодня же выражаю желание, чтобы ты после самой долгой жизни не оставил в сем краг ни одного русина, который бы высматривал чужих богов, ни одного русина, который бы питал ненависть к братскому племени».

Как бы в унисон этой приветственной речи, проникнутой самыми прискорбными для галицко-русского народа ожиданиями от будущей деятельности митрополита Андрея Шептицкого, хор воспитанников Львовской духовной семинарии во время самой интронизации митрополита пел покаянный псалом: «вскую прискорбна ecu, душа моя».

Пение этого покаянного концерта вполне естественно, так как оно превосходно выражает настроение известной части галицко-русского общества. Несмотря на предшествующую безукоризненную (с русской точки зрения) деятельность митрополита Андрея Шептицкого, несмотря на его постоянные уверения в том, что он любит русский народ и русское духовенство, преисполнен желания сделать тому и другому добро, часть галицко-русского общества никак не может освободиться от разных страхов и опасений насчет своего митрополита.

Галицко-русский митрополит занимает особенное, исключительное положение. Он есть не только начальник галицко-русской церкви, но и вместе с .тем влиятельный представитель своего народа пред высшим гражданским правительством. От его деятельности существенно зависит положение и благополучие галицко-русского народа в крае и в государстве.

Нельзя не согласиться с теми галицко-русскими патриотами, которые находили и находят положение нового митрополита крайне неопределенным, двусмысленным и рискованным. С одной стороны, он – поляк, католик, иезуитский питомец, базилианин; а с другой стороны, он – униатский митрополит и, как таковой, должен постоянно, каждую минуту стоять па страже интересов русской церкви и русского парода, к которым крайне враждебно настроены как поляки, так и о.о. иезуиты.

Двойственность положения нового митрополита весьма ярко отображается и па всей его деятельности, в качестве начальника русской церкви и представителя русского народа в Галиции. С одной стороны, он пишет послания, в которых намечает целый ряд мер, имеющих целию благо русского народа и его церкви; а с другой стороны, он не принимает никаких мер к пресечению весьма вредной деятельности базилианских монахов, искажающих униатское богослужение, колонизующих русских детей в содержимых ими школах, вводящих раскол своим вмешательством в сферу пастырской деятельности приходских священников, портящих церковно-богослужебные книги и т. п. С одной стороны, он при всяком случае показывает себя защитником чистоты восточного греко-католического обряда, возможно большей автономии галицко-русской церкви, а, с другой стороны, он пишет обширное и красноречивое послание в защиту сохранения status quo в деле подчинения галицко-русской церкви конгрегации ргораgandae de fide, против чего восставал он, в бытность свою Станиславовским епископом. С одной стороны, он усердно ревизует приходы и церкви Львовской епархии, «самоотверженно» поучает духовенство и народ своими красноречивыми речами, сближается с священниками и народом, обещает отстаивать их интересы, а, с другой стороны, он молчаливо и безучастно созерцает отвратительную картину происходящей ныне в Галиции польской экзекуции над крестьянами, взбунтовавшимися весною и летом минувшего года, вследствие решительной невозможности терпеть ненавистный гнет страшных податей и еврейской эксплуатации...

Но ни в чем так рельефно не выразилась двойственность и ни определенность положения митрополита Андрея Шептицкого, как в его отношении к вопросам о сецессии русских богословов из университета и задуманной реформе семинарии, о замещении Стапиславовской епархии и об участии галицко-русской церкви в праздновании 25-летнего юбилея папы и соединенных с этим последним событием желаниях галицко-русского народа.

История первого вопроса нам уже известна, а потому переходим к речи о двух других.

Митрополит Андрей Шептицкий, при самом прощании своем с Станиславовскою епархиею и вступлении па митрополичью Львовскую кафедру, издал пастырское послание к духовенству и верным Станиславовской епархии и в этом послании обещал им скоро дать епископа, по их желанию и нуждам епархии. «Последний мой совет, последнее мое прошение к вам»,– говорит он здесь,-"заключается в следующем. Держитесь своих духовных отцов, повинуйтесь им, любите их и не давайте никогда прельстить себя людям, которые желают оторвать вас от св. церкви, чтобы затем удалить вас и от Бога. Не забывайте, что тот, кто не считает церкви своею матерью, нс имеет и Бога за отца. Будьте, поэтому, всегда верными детьми святой церкви. Сохраните до смерти верность св. отцу, папе римскому, будьте верными и слушайтесь того, кого я дам вам во епископы. Кто бы им ни был, будьте уверены, что выберу его вам пастырем, имея в виду только ваше благо, Примите его с любовию и доверием, как бы вы встретили Христа Спасителя, Которого он есть слуга».

Но скоро само дело показало, что это были только красивые слова красноречивого оратора и больше ничего. И духовенство и миряне Станиславовской епархии и все вообще галицко-русское духовенство и общество открыто высказали свое желание, чтобы преемником митрополита на Станиславовской архиерейской кафедре был кто либо или из заслуженных крылошан, членов капитулы Львовской, или Станиславовской или же кто-либо из заслуженных вдовых приходских священников. При этом назывались в печати самые почтенные и популярные имена, в роде Белецкого, председателя Львовской капитулы и консистории, Комарницкого, профессора богословия в Львовском университете и др. Но никого из них митрополит не избрал. А между тем с первых, можно сказать, дней, по освобождении Станиславовской архиерейской кафедры, кандидатом митрополита на эту последнюю стали все называть монаха-базилианина П. Филяса. Сколько можно судить по отзывам галицко-русской печати всех направлений, этот П. Филяс – самая непопулярная, несимпатичная личность, человек, исполненный чрезмерной угодливости пред о.о. иезуитами и величайшей ненависти ко всему русскому народу и, в особенности, к русскому духовенству. Неудивительно, поэтому, если русское общество сразу восстало против его кандидатуры, о которой и доселе не может спокойно слышать. Вот один из многочисленных отзывов о личности П. Филяса, который до последнего времени оставался единственным кандидатом митрополита на Станиславовскую архиерейскую кафедру. «О. Платонид – то реформованный молоденький монах-игумен. Вот и все... Не имея сил, кажется, преодолеть трудностей в гимназии, он из VI класса перешел прямо в монастырь и там, под руководством одних патеров иезуитов, приобрел всю мудрость (т. н. хитрость), знание света и людей, их нужд и потребностей... Силен ли он в науках богословских, того никто не знает; зато знают все, кому случалось иметь с ним дело, что его мировоззрение весьма скудно, что вместо монашеской скромности и кротости у него ничем не оправдываемая надменность, что он в обращении с священниками и их семьями (sit venia verbo) настоящий «брус». Таким же «брусом» является он и на проповеднической кафедре, с которой, во время последней миссии, под его руководством, сыпались на тему VI заповеди Божией такие слова, каких ни русский мужик, ни русская интеллигенция никогда ни от кого не слышали. Просто соблазн: мужики скалили зубы и хохотали, интеллигенция, краснея от стыда, уходила как можно скорее из церкви. Таков ли нам нужен архиерей? Успеет ли он достойно и с честию представлять высокий архиерейский сан? Найдет ли он у клира и народа подобающее архиерейскому сану уважение? Сумеет ли он отстоять, где и когда следует, права свои и права русской церкви»?

Другие выражали еще более решительные протесты против проведения митрополитом П. Филяса на Станиславовский архиерейский престол и предлагали самые решительные меры к недопущению этого. «Если теперь будет замещен Станиславовский епископский престол, как все громко говорят, игуменом Львовского монастыря о. Филясом», читаем, напр., в одной статье, посвященной вопросу о замещении Станиславовской кафедры, «то это будет служить знаком того, что наши друзья (разумеются иезуиты) не отступили от своего заветного стремления, т. е. латинизации русской церкви и ополячения русского народа. Для избежания таких злых последствий у нас, нет другого исхода, как только, по замещении архиерейского престола не по нашему желанию, созвать во всех поветах Галиции народные веча и, наглядно представивши народу грозящую нашей церкви опасность, избрать уполномоченных из среды независимых и любящих свой обряд мирских людей, чтобы они отправились прямо к папе в Рим и, указавши на всякие злоупотребления, просили о покровительстве и защите русской церкви в Галиции».

Такие и подобные им решительные протесты, по-видимому, возымели надлежащее действие на кого следует. По полученным нами в самое последнее время сведениям из Галиции, сам Платонид Филяс, который сначала настойчиво домогался архиерейства, был уверен в получении епископского сана и даже принимал поздравления с этим, теперь решительно отказался от мысли об архиерействе и далее совсем оставил Галицию, выехав за океан, в далекую Канаду с целию миссионерскою. Этим самым он, несомненно, и с плеч митрополита Андрея Шептицкого снял нелегкое бремя.

В последнее время для митрополита Андрея Шептицкого явилась новая забота, возникшая по поводу 25-летнего юбилея римского папы, исполнившегося (юбилея) в октябре 1902 года. Здесь опять во всей силе сказалось двусмысленное положение митрополита Андрея Шептицкого. Он первый предложил духовенству и всем верным галицко-русской церкви принять участие в папском юбилее. 8 августа 1902 года было первое заседание особого комитета, под председательством митрополита, причем было решено, с одной стороны, устроить паломничество галицко-русских верных во главе с митрополитом в Рим ко дню юбилея (20 октября 1902 г. н. с. выехать из Львова, 23 октября быть в Риме и 26 октября представиться папе) и, с другой стороны, чрез депутацию, имевшую принять участие в этом паломничестве, представить папе мемориал, с изложением в нем нужд галицко-русской церкви. Для обсуждения содержания этого мемориала, равно как и подробностей самого юбилейного паломничества в Рим был созван 8 сентября 1902 года более многочисленный комитет, с участием в нем и мирян. В комитете приняли участие около 150 лиц духовного и светского звания. Собрание, между прочим, постановило устроить возможно многочисленнейшее паломничество в Рим и чрез паломников вручить папе адрес, с выражением верности и преданности, и вместе с адресом – мемориал о трудном и критическом положении униатской церкви в Галиции и Америке, с просьбою об устранении всех затруднений, препятствующих развитию униатского вероисповедания. В мемориале, который галицко-русские паломники имели вручить пане и кардиналам, на первом плане были поставлены следующие просьбы: 1) чтобы Львовский митрополит имел титул, права и отличия патриарха, 2) чтобы в состав римской коллегии кардиналов входил всегда один русский униатский епископ; 3) чтобы каждый священник, который нарушит конкордию, т. е. переманит униата в латинство, тотчас же был подвергаем суспенсии.

Во время заседания комитета один из членов его, избранный и в состав паломнической депутации, священник Стефанович в самых ярких красках представил собранию нынешнее безотрадное положение униатской церкви и прямо заявил, что если положение галицко-русской церкви не изменится к лучшему, то она не может иметь никакой будущности и в таком случае нельзя будет и думать о том, чтобы посредством и при помощи такой церкви папа мог рассчитывать на соединение Востока с католическою церковью, так как нынешнее положение греко-униатской церкви в Галичине и Америке может только оттолкнуть восточных христиан от соединения с Римом.

Не знаем, как выполнил это желание галицко-русского народа и духовенства представитель галицко-русской юбилейной паломнической комиссии, т. е. митрополит Андрей Шептицкий: но, несомненно, только то, что положение его и в этом деле весьма двусмысленное, так как он должен обязательно считаться, с одной стороны, с прежними своими отношениями к папе и конгрегации propagandae de fide, а, с другой стороны, и с любовию к нему русского народа и духовенства, желающего видеть его даже своим патриархом.

Вообще сказать что-либо определенное относительно направления и характера будущей деятельности митрополита Андрея Шептицкого нельзя пока. Но прежняя его деятельность говорит, безусловно, в его пользу и вполне оправдывает и достаточно объясняет широкую популярность, какою он, несомненно, пользуется в среде галицко-русского духовенства и далее всего народа.

Насколько энергична деятельность митрополита Андрея Шептицкого, видно из следующего.

Вскоре после своей торжественной интронизации, 11-го февраля 1901 г. митрополит после полудня посетил духовную семинарию, с которой начал свою каноничную визитацию своей епархии, как он выразился. С того дня он стал ежедневно бывать в семинарии, расспрашивал ректора, префектов, профессоров и даже каждого из учеников о их положении, нуждах и желаниях. Последствием этих посещений семинарии явилось уже известное нам послание митрополита по адресу семинарий, обнаруживающее в авторе весьма близкое и всестороннее звание внутренней жизни семинарии.

Не менее энергии показывает митрополит Андрей Шептицкий и в деле ревизии церквей своей епархии, о чем мы имели уже повод упоминать выше.

Наконец, в пользу митрополита Андрея Шептицкого весьма много говорит и то обстоятельство, что он, сохранял вообще нейтральное положение в отношении к различным борющимся в Галиции русским партиям, видимо, не желает поддаваться давлению, оказываемому па него со стороны украино-фильской партии и больше склоняется на сторону народно-русской партии. В своем последнем послании, изданном по поводу визитации церквей в 1902 году, митрополит решительно осудил политику украино-фильствующих священников, за что он сам и его послание подверглись резкому осуждению со стороны печатных органов украинофильской партии: «Дила» и «Руслана». В этих органах суждения митрополита по некоторым вопросам признаны «весьма односторонними и совершенно несправедливыми», а самому митрополиту было поставлено на вид, между прочим, то, что он, как член ополяченной и окатоличенной русской фамилии, недостаточно знаком с положением дела.

Кроме митрополита Львовского, за отсутствием Стани- славовского епископа, в галицко-русской церкви имеется на лицо еще только один епископ – Перемышльский, каковым в настоящее время состоит «преосвященный и всесветлейший кир Константин Чехович, Божиею милостию и святого апостольского престола благословением, епископ Перемышльский, Самборский и Саноцкий, прелат домовый и ассиссент папского престола, рыцарь большего креста ордена св. Гроба во Иерусалиме и ордена железной короны п. кл, граф римский, член общества римских адвокатов св. Петра и член сейма королевств Галиции и Володимерии с великим княжеством Краковским». Он – из вдовых приходских священников (род. в 1847 г.) и в должности епископа состоит с 1897 г. Епископ Перемышльский так же, как и митрополит Андрей Шептицкий, пользуется популярностию среди своей паствы. Он отличается особенною доступностию и простотою отношений к духовенству. В противоположность митрополиту, он сочувствует украинофильской партии, которая захватила в свои руки и хозяйничает в женском пансионе, находящемся в Перемышле и до последнего времени служившем почти единственным учебным заведением, где воспитывались преимущественно дочери галицко-русского духовенства.

При Львовском митрополите и Перемышльском епископе должны бы быть викарные епископы в звании суффраганов. Но их в действительности нет. Австрийское правительство, по соглашению с римскою куриею, очевидно, оставляет эти должности незамещенными, причем светское правительство, вероятно, не желает тратиться на содержание суффраганов, а римская курия, вероятно, никак не может отрешиться от традиционного пренебрежительного отношения к галицко-русской униатской церкви, на которую она смотрит, как на падчерицу, и которую ни за что не хочет сравнять во всем с римско-католическою церковью (известно, что и Львовский арцибискуп и Перемышльский бискуп римско-католические имеют своих суффраганов).

При каждом епархиальном архиерее в галицко-русской церкви существуют капитулы, прототипом которых служат древнерусские «крылосы» и наше древнерусское кафедральное духовенство. Члены кафедральных капитул помогают своему архиерею своим соучастием с ним в богослужении и в управлении епархиею, ибо почти всегда бывает так, что члены капитулы состоят и «референтами» (членами) епархиальных консисторий. Кроме консисторий, в каждой епархии, при архиерее состоят еще следующие епархиальные учреждения: суд церковный (по делам брачным особо и по делам спорным и о наказаниях особый), комиссия по управлению фондом вдов и сирот священнических (председателем суда и комиссии состоит обыкновенно епархиальный архиерей); экзаменационная и цензурная комиссии, состоящие обыкновенно под председательством почетных крылошан.

Кроме того, в качестве других вспомогательных органов епархиального управления являются деканы и вицедеканы. Львовская епархия разделяется на 30 деканатов, Перемышльская – на 40 и Станиславовская епархия – на 21 декан.

Церквей и священников числится: 1) во Львовской епархии, при населении (греко-католическом) в 1.081.327 душ, церквей матерных – 751, дочерних – 496, каплиц – 28, приходов с сотрудничествами – 859, с душпастырствами – 753 (по шематизму на 1900 г.): 2) в Перемышльской епархии, при населении (греко-католическом) в 1,014,587 душ, церквей матерных – 712, дочерних – 572, священников, на действительной службе состоящих, 864 (из них женатых 654, вдовых 200 и безженных – 37); приходов 687, сотрудничеств самостоятельных – 25, сотрудничеств т.н. систематизированных 51 и платных из сумм «рели- гийного» фонда – 48 (по шематизму 1902 года); и 3) в Станиславовской епархии, при населении (греко-католическом) в 867.010 душ, 763 церкви (из них 35 часовен), 534 священника, 433 прихода (по шематизму на 1901 г.).

(Число базилианских монастырей в Галиции. Прежнее и нынешнее положение базилиан в Галиции. Краткие сведения о галицко-русских «реформованных» базилианских монастырях. Новейшее оживление и стремление базилиан к усилению своего значения).

В заключение скажем несколько слов о монашествующем духовенстве в Галиции.

Всех монастырей в галицко-русской церкви теперь числится всего 25, из коих во Львовской епархии 7 (5 муж. и 2 жен.), в Перемышльской 8 (7 муле, и 1 жен.) и в Станиславовской епархии 10 (5 муж. и 5 жен.). Число иноков в монастырях очень невелико; так, в 5 монастырях Львовской епархии находится 20 иеромонахов и 7 монахов; в 2 женских монастырях той же епархии находится 12 инокинь, 9 новициаток, 5 сестер и 21 служебница Пресв. Девы Марии; во всех монастырях Перемышльской епархии числится 34 иеромонаха и 12 инокинь; в монастырях Станиславовской епархии – 27 иеромонахов и 21 инокиня.

Галицко-русские монахи, называемые обыкновенно в просторечии базилианами (т. е. монахами чина св. Василия Великого), в прежнее время имели в Галиции важное значение и принимали деятельное участие в управлении и вообще в жизни галицко-русской церкви. В течение всего ХVIII в. они составляли особый орден «Базилианский», который был независим от власти епархиальных архиереев и в то же самое время пользовался привилегиею выставлять из своей среды кандидатов на архиерейские и вообще высшие иерархические места. С переходом Галиции под власть Австрии, положение галицко-русского монашествующего духовенства существенно изменилось к худшему. Австрийское правительство отменило порядок, по которому архиерейские места в галицко-русской церкви занимались только базилианами. Вслед за тем началась знаменитая борьба между черным и белым духовенством в Галиции, окончившаяся полною победою этого последнего, на стороне которого стояло правительство. С того времени русское монашество в Галиции сильно упало и галицко-русские монастыри стали еле влачить свое жалкое существование. В галицко-русских монастырях водворилась тогда полная дезорганизация в администрации, распущенность в нравственном отношении, беспорядочность в ведении хозяйства и крайняя бедность. Так дело с галицко-русскими монастырями продолжалось до 80-х годов XIX в.

С началом 80-х годов XIX в. открылась в истории Галицкой Руси вообще и, в частности, в истории галицко-русских монастырей новая «эра». Вот как об этом рассказывает непосредственный свидетель и очевидец события. «В начале 1882 года»,-говорит он,-"произошел во Львове следующий факт. Тогдашний наместник Галиции Альфред Потоцкий, возвратившись из Вены, немедленно отправился па Святоюрскую гору к тогдашнему митрополиту Иосифу Сембратовпчу, предложил ему пригласить архидиакона Михаила Малиновского и дрожащим от волнения голосом – граф А. Потоцкий нелицемерно сочувствовал русскому народу в Галиции – передал им следующее. Он, гр. А. Потоцкий, был вызван в Вену. Там стали его упрекать за то, что он допускает распространение схизмы в Галиции. На замечание гр. А. Потоцкого, что в Галиции – все спокойно, ему возразили, что он не знает, что происходит в крае, а затем категорически потребовали от него, чтобы он старался все русское население в Галиции перевести в латинство. Замечание гр. А. Потоцкого о том, что русское население Галиции сильно привязано к своей церкви и обряду ее и что всякие меры, направленные к отделению русского парода от его церкви и обряда, могли бы вызвать среди него нежелательное для державы брожение, было принято с явным неудовольствием. Свой рассказ гр. А. Потоцкий заключил следующим обращением к митрополиту Иосифу и архидиакону М. Малиновскому: «спасайте вашу церковь и ваш народ». Что потом последовало – известно. Митрополит Иосиф Сембратович был насильственно удален в Рим, где и скончался в 1900 г.; архидиакон М. Малиновский вышел в принудительную отставку, вскоре после того ушел со сцены и сам гр. А. Потоцкий, и как в кафедре св. Георгия во Львове, так и во всей Галиции повеяло латинским духом.

Одним из первых и важных действий политики, направленной к окатоличению галицко-русской церкви, было издание в 1882 году папской буллы, которою все галицко-русские униатские монастыри передавались в управление и под опеку о.о. иезуитов, с изъятием их из-под власти епархиальных архиереев. Иезуиты начали немедленно реформировать униатские галицко-русские монастыри в латинском, разумеется, духе. С этого времени деятельность галицко-русских монастырей значительно оживилась. В настоящее время они составляют очень важную боевую силу католицизма и полонизма, устремившегося в последние годы со всем фанатизмом на бедный галицко-русский народ. Иезуиты являются полными хозяевами в галицко-русских монастырях. В последнее время, по сообщениям галицко-русской периодической печати, иезуиты начали усиленно распродавать все недвижимые имения галицко-русских монастырей, под тем предлогом, что эти имения, будто бы, не приносят соответствующих доходов, а па самом деле затем, как думают, чтобы, лишив базилиан имений, совершенно поработить их себе. В то же самое время иезуиты стараются постепенно уничтожить порядок и самый дух русского богослужения в базилианских монастырях. Под влиянием иезуитов, реформованные монахи стали постепенно сокращать богослужение и в своих монастырях теперь совершенно не служат повечерия, полунощниц, сокращают наполовину утреню, вечерню и всенощное бдение, а вместо того вводят в своих монастырях чисто латинские службы, как-то: литании, корунки, набоженства в честь сердца Иисусова, майские службы и пр. Как некоторые думают, реформованные базилиане, руководимые о.о. иезуитами, скоро из всего русского богослужения намерены оставить одну только службу, именно литургию, да и то, по всей вероятности, шептанную, а все прочее заменить латинским.

Нынешние базилиане в Галиции, особенно молодые, являются достойными последователями своих учителей – иезуитов. Они все заражены и всецело проникнуты страшною ненавистию к белому русскому духовенству. Базилиане часто устраивают миссии, вторгаются в сферу деятельности приходского духовенства и производят смуту, даже сектантство. При многих монастырях базилиане открыли училища, в которых совершенно католичат и колонизуют русских детей. Базилиане захватили в свое распоряжение издание шематизмов (адрес-календарей епархиальных), которые печатают фонетикою и всячески искажают их содержание в латинском духе. Базилиане обыкновенно везде находятся в дружбе и союзе с радикальною украино-фильскою партиею, с которою вместе действуют против духовенства народно-русской партии. Одним из важных успехов, достигнутых базилианами, руководимыми о.о. иезуитами, было проведение на архиерейскую Станиславовскую и затем даже на митрополичью кафедру своего базилианина. Ободряемые этим последним, действительно, великим и важным успехом, базилиане в последнее время усиленно стремятся к тому, чтобы захватить в свои руки и другие архиерейские кафедры, а также и Львовскую духовную семинарию. Если это совершится, – что очень вероятно, – то окончательное окатоличение галицко-русской церкви сделается вопросом близкого будущего...

У автора (Киев. Андреевский спуск, д. № 21) и

в редакциях «Трудов Киевской Духовной Академии»

и «Киевских Епархиальных Ведомостей» можно

получать сочинения:

1) Феоктист Мочульский, архиепископ Курский. Киев. 1894 г. Ц. 60 к.

2) Макарий Булгаков, митрополит Московский и Коломенский т. I. К. 1895 г. Ц. 3 р. т. II К. 1903 г. Ц- 2 р.

3) Духовные школы Курско-Белгородской епархии. Вып.

I и II. К. 1895 г. Ц. 3 р. вып. III. К. 1896 г. Ц. 3 руб.

4) О современном состоянии русского сектантства К. 1898 г. Ц. 30 к.

5) О православии и о значении православной веры в истории русского народа К. 1900 г. Ц. 20 к.

II Критико-библиографический обзор новейших трудов по истории русской церкви. Вып. I К. 1901 г. Ц. 20 к Вып. К. 1902 г. Ц. 20 к.

6) Кирилл Наумов, епископ Мелитопольский, бывший начальник русской миссии в Иерусалиме (Очерк из истории сношений России с православным Востоком). К. 1903 г. Ц. 2 р.

ИИ