Глава 1. Жизненный путь преподобного старца Феодора

Древний род Ушаковых, давший России двоих прославленных святых мужей, ведет свое начало от великого князя «Косожския Орды» Редеги¹¹, которого сразил в поединке храбрый и воинственный тмутараканский князь Мстислав († 1036) – сын святого равноапостольного Киевского князя Владимира Святославича († 1015, память 15/28 июля).

Сыновей поверженного им Редеги Мстислав взял к себе, крестил их и нарек христианскими именами: старшего Юрием, а младшего – Романом. Роман стал мужем дочери Мстислава Владимировича и имел от нее сына Василия. Родоначальник фамилии Ушаковых – Ушак (Павел) был потомком Василия Романовича в шестом колене.

Многие из рода Ушаковых служили впоследствии всероссийскому престолу в разных чинах и жалованы были от государей вотчинами. Немир Юрьевич Ушаков в 1577 году назначен был воеводой в немецкий город Болзун, а его родной брат Никон в 1578 году был наместником в Алисте, а затем в Ленаварде. Правнук Немира Юрьевича – Дмитрий Калиныч Ушаков был написан по Разряду в дворянских списках, и за ним значились поместья в Романовском уезде в сельце Бурнакове с деревнями¹².

Во второй половине XVII века Бурнаково по наследству досталось Василию Дмитриевичу Ушакову, а после него – его сыну Игнатию, определенному по высочайшему повелению к соляным сборам в Ярославской провинции. Несмотря на важность своей должности, «владельцем он был не слишком богатым, хотя жил в полном достатке. Дом в его имении стоял на возвышенности, на добротном каменном фундаменте. … Со всех сторон Бурнаково окружал великолепный хвойный лес с разбросанными в нем островками полей и лугов»¹³.

Родословная таблица Игнатия Васильевича Ушакова¹⁴.

В 1718 году¹⁵ в сельце Бурнаково Романовского уезда Ярославской провинции¹⁶ в семье потомственных дворян города Романова¹⁷ Игнатия Васильевича (1670–1751) и Ирины Васильевны (?– 4.03.1724)¹⁸ Ушаковых родился младенец, нареченный в святом крещении Иоанном. В шестилетнем возрасте он лишился матери, умершей следом за своей новорожденной дочерью Анной (24.01.1724–4.02.1724). Вскоре после этого, 6.09.1724 года Игнатий Васильевич вступил во второй брак с вдовой помещика Кузьмичева Параскевой Ивановной (1695–1758)¹⁹ , которая и взяла на себя труды по воспитанию будущего старца Феодора. Теплые воспоминания о ней преподобного стали причиной того, что Параскева Ивановна в рукописном Жизнеописании старца и следом за ним во всех дореволюционных изданиях называется его родной матерью²⁰.

Фрагмент рукописного Жизнеописания старца Феодора²¹ с неточным указанием имени его матери и года рождения.

Никаких сведений о детстве будущего старца Феодора рукописи его жития и поучений, а, следовательно, и публикации о нем не дают. Но из более подробного Жития его родного племянника – святого праведного воина Феодора (адмирала Российского флота Ф.Ф. Ушакова) – следует, что большое «семейство Ушаковых состояло в приходе храма Богоявления–на–острову, находившегося в трех верстах от Бурнаково на левом берегу Волги»²² в одноименном селе Богоявленском (ныне деревня Хопылево).

Фотографии храма Богоявления–на–Острову 1913 и 1988 годов.

Церковь непосредственно относилась к мужскому Островскому Богоявленскому монастырю. В архиве местного помещика А.Н. Меркурова из близлежащего сельца Алексеевского в середине XIX века были найдены документы, среди которых значилась грамота царя Василия Шуйского, выданная обители 16 июня 1606 года²³.

В этом храме с шатровой колокольней, возведенном искусными ярославскими мастерами в 1701 году, было два колокола, один из которых в 1672 году специально для Островского монастыря отлил известный ярославский мастер Федор Дмитриевич Маторин, сын и внук которого, Иван и Михаил, в 1735 году отлили в Москве знаменитый Царь–колокол²⁴.

Церковь Богоявления–на–Острову. Фото 1989 года.

Вид на колокольню и церковь Богоявления–на–Острову. Фото 2000 года.

Здесь в Богоявленской церкви и крестили новорожденных Ушаковых, здесь же неподалеку покоились на погосте их предки.

Еще в 1714 году Петром I повелено было «во всех губерниях при архиерейских домах и знатных монастырях создать школы для дворянских, приказного чина дьячих и подьячих детей от 10 до 15 лет», а генерал–адмиралу Ф.М. Апраксину поручалось в «каждую губернию к тем школам направить по два человека, разумеющих географию и геометрию»²⁵. Особое внимание уделялось созданию таких школ в Москве, Ярославле, Костроме, Пскове и Новгороде. Была школа для дворянских детей и при мужском Островском Богоявленском монастыре, в храме которого, как уже было сказано, молились Ушаковы. Здесь они и обучались грамоте и счету. Влияние обители, несомненно, положительно сказывалось на детях, тем более что и сами Ушаковы традиционно «почитали главным условием воспитания детей развитие высоких религиозных чувств и строгой нравственности»²⁶.

12 января 1722 года вместо ранее существовавшего для ведения всех дворянских дел Разряда Указом Петра Великого была образована Герольдия. Возглавившему ее первым герольдмейстеру Колычеву вменялось в обязанность «ведать дворянство всего государства, высших и низших, прежних и вновь установленных военных, гражданских и придворных чинов». Были составлены списки трех родов: 1) генеральные, именные и порознь по чинам; 2) кто из дворян к делам годится, кто в какой должности находится; 3) сколько у кого детей и каких лет.

«По этим спискам герольдмейстер обязан был следить за тем, чтобы дворяне не укрывались от службы под страхом лишения имений и живота»²⁷. Поэтому все дворянские недоросли по достижении определенного возраста должны были являться в герольдмейстерские конторы Сената для смотра, о чем в Указе Петра I от 7 марта 1723 года значилось: «Записавшихся в герольдмейстерской конторе всяких чинов шляхетства недорослей, которые в службу годны, тех отсылать в военную коллегию, а которые малолетние и в службу еще не поспели, тех отсылать в домы… по указу»²⁸.

Таким образом, выбор жизненного пути дворянских детей определялся государственной необходимостью. Юношей из мелкопоместных дворянских семей обыкновенно определяли на военную государеву службу в различные полки. И, конечно же, наиболее почетной для них была служба в гвардии, в которую по Указу Петра I от 7 марта 1721 года определяли лишь «недорослей знатного шляхетства»²⁹. Сыновья Игнатия Васильевича Ушакова шли служить в отборную Преображенскую гвардию.

Первым поступил в гвардию его старший сын – Сила, зачисленный в 1724 году в царствование Петра Великого († 28.01.1725 года) солдатом в 8–ю роту и продолжавший служить при сменивших его на престоле Екатерине I Алексеевне Скавронской († 6.05.1727 года) и Петре II († 19.01.1730 года). С первого же месяца правления последнего начал службу в придворной гвардии второй из братьев – Федор. 27 июня 1727 года он был определен в 9–ю роту мушкетером. К этому времени Сила Игнатьевич имел чин прапорщика. Уже при Анне, царствовавшей со дня смерти Петра II до своей кончины, последовавшей 17.10.1740 года, к своим старшим братьям присоединился Иоанн, который был принят 15 июня 1735 года в бомбардирскую роту лейб–гвардии Преображенского полка³⁰. А на следующий год в полк прибыл старший сын Силы Игнатьевича – Алексей.

Через два года, 27 апреля 1737 года, старший из преображенцев Ушаковых был пожалован чином подпоручика³¹.

Сыновья и старший внук Игнатия Васильевича Ушакова (Фрагмент родословной 1758 года)³².

Тогда Россия переживала далеко не лучшие свои времена. Царствование Анны Иоанновны было отмечено засильем иностранцев. При дворе практически неограниченной властью обладал фаворит императирицы Э.И. Бирон. Сама же она оказалась совершенно не готовой к роли правительницы гигантской страны и более предавалась праздным развлечениям с устроением всевозможных экзотических маскарадов.

Для борьбы с явными и мнимыми противниками Анна Иоанновна в 1731 году восстановила Тайную розыскных дел канцелярию и вверила ее небезызвестному Андрею Ивановичу Ушакову³³, приходившемуся дальним родственником гвардейцам Ушаковым³⁴.

А.И. Ушаков. Неизв. худ. ГТГ.

Императрица Анна Иоанновна. 1730. Худ. Каравак Луи. ГТГ.

Не доверяя старой петровской гвардии, находившейся под властью природных российских дворян, пытавшихся ограничить власть императрицы, Анна Иоанновна в 1730 году учредила Измайловский полк, укомплектованный в основном единоверцами с Юга и иностранными офицерами. Это, в свою очередь, вызвало ропот среди гвардейцев Преображенского и Семеновского полков. Недовольство военного сословия вызывала также продолжительная, практически пожизненная военная служба, приведшая к упадку дворянских хозяйств. Это вынудило Анну Иоанновну в последний день 1736 года подписать высочайший указ о сокращении срока службы до 25 лет. Желающих воспользоваться новой привилегией и поскорее уехать из столицы в свои имения оказалось более чем достаточно. В 1738 году решили побывать дома и братья Ушаковы, для чего каждый из них написал соответствующее прошение на отпуск. При прошении Иван Игнатьевич указал, что за отцом его в Московской губернии в Романовском уезде состоит в подушном окладе «50 душ, а за ним ничего не имеется»³⁵. Однако, ввиду продолжавшейся войны с Турцией (1736–1740), поездку в отпуск им не разрешили.

Возможность побывать дома представилась им лишь через два года. В сентябре 1740 года первым подал прошение Сила Игнатьевич, объясняя свое желание побывать дома собственной болезнью, а также болезнью отца и расстроенным хозяйством в имении. Однако императрица решила отправить его к марциальным водам, подписав 15 октября соответствующий указ. Через пять дней она скончалась, но ее решение осталось в силе, и Сила Игнатьевич отправился на лечение. Оставшиеся в полку Федор и Иван Ушаковы участвовали в церемонии погребения Анны Иоанновны, после чего, в январе 1741 года, были отпущены в годовой отпуск³⁶.

Вскоре братья добрались до отчего дома. А на Пасху в Бурнаково приехал и Сила Игнатьевич. Впервые за много лет все большое семейство Ушаковых собралось вместе. Вместе пошли и на пасхальное богослужение в церковь Богоявления–на–Острову³⁷.

В Исповедальных ведомостях этой церкви за 1741 год осталась следующая запись:

Из этого следует: у Иоанна Ушакова были не только старшие братья, но и намного младшие его сестра и тезоименитый ему брат. То, что два родных по отцу брата были названы одним и тем же именем красноречиво свидетельствует о том, что у Ушаковых имя новорожденному давалось по святцам, и никто из искренне верующих православных не смущался тогда таким тезоименитством.

Отметим и то, что двадцатитрехлетний Иоанн имел счастливую возможность в течение целого года посещать родную для себя Богоявленскую обитель. Эти впечатления не могли не оставить глубокий и свежий отпечаток в его душе.

В том же году братья–гвардейцы возвратились в Преображенский полк. За это время в столице произошли большие перемены. Со дня кончины Анны Иоанновны († 17.10.1740 года) царский престол номинально принадлежал младенцу–императору Иоанну VI, родившемуся 2 августа 1740 года. Фактической же правительницей России была его мать Анна Леопольдовна.

28 июня 1741 года Швеция объявила войну России, формально выступив защитницей прав на всероссийский престол цесаревны Елисаветы и голштинского герцога Петра, а на самом деле, желая взять реванш за свое поражение в Северной войне 1700–1722 годов.

24 ноября по указу правительницы Анны Леопольдовны гвардия должна была выступить к Выборгу. Это обстоятельство побудило Елисавету, решившую начать борьбу за престол, к решительным действиям. В ночь с 24 на 25 ноября она при помощи гренадеров Преображенского полка арестовала правительницу и провозгласила себя императрицей.

Правительница Анна Леопольдовна.

Императрица Елисавета Петровна. Худ. Л. Токе. ГТГ.

«Гвардейцы, томившиеся под гнетом иноземщины, с приходом к власти истинно русской царицы надеялись на возрождение петровских времен. За неоценимую услугу, оказанную Елисавете, гренадерская рота Преображенского полка получила название «лейб–кампании». Все остальные офицеры и солдаты гвардии были повышены в чинах и получили иные награждения и привилегии»³⁹. Иван Игнатьевич Ушаков был пожалован чином сержанта.

При новой императрице воинская служба стала приобретать высокий патриотический смысл, а отношение Елисаветы Петровны к гвардейским полкам стало особенно милостивым.

Сержант Преображенского полка. 1730–е годы.

При всем при том составитель жизнеописания отца Феодора замечает, что жизнь «в таком именитом городе, в кругу сверстников, при обыкновенных у них увеселениях, была не без вреда для души его; тлят бо обычаи благи беседы злы (1Кор. 15, 13). … Но человеколюбивый Бог, не хотяй смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему, особенным промыслом Своим устроил и сему юному Иоанну уклониться от развращенного пути…»⁴⁰. На одной из многочисленных вечеринок один из его товарищей, только что весело игравший на гуслях, на глазах у Ушакова внезапно упал и умер. Это событие потрясло всех присутствующих. Среди гвардейцев водворилась скорбь о потере друга. Но глубже всех пережил это Иоанн. Он почувствовал отвращение к миру и тому, что в мире (1Ин. 2, 14–17) и, не имея надежды на скорую отставку, решился тайно бежать в пустыню.

Здесь уместно задуматься над тем, почему Иоанн пожелал именно пустыннического жития. Может быть, разгадка этого таится в особенностях подвига тезоименитого ему святого? В честь кого был крещен Ушаков нам неизвестно. Чтение чьего именно жития заложило в нем основу подражания пустыннической жизни – тоже. Естественно предположить, что в связи с Богоявленским посвящением первого для Иоанна храма, он достаточно много слышал и знал о Предтече. Известно также, что он особо ценил писания Златоуста и Лествичника. Все они подвизались в пустыне. Эта загадка вряд ли будет разрешена. И правильней всего отнести необыкновенный поступок молодого гвардейца на счет таинственного внушения ему свыше. Тем более что подвиг отшельничества, как и подвиги учительства и юродства, требуют особого призвания, иначе они не только безуспешны, но и гибельны для души. Иоанном же всю его оставшуюся жизнь надежно руководили горячее покаянное чувство и память смертная. По письменному свидетельству ученика его в Санаксаре, уволенного от начальствования Строителя Иоанникия от 17 января 1795–го года «Пред скончанием … при двух дворянских высокородных лицах, и при своих учениках, (старец Феодор) долго и горько поплакал и порыдал пред Богом неутешно близ четверти часа говоря тако: много, много от юности согрешил»⁴¹.

Он тщательно подготовился к бегству из мира. Так что начало многоскорбного подвижнического пути будущий старец Феодор положил не впопыхах, а с трезвым расчетом. Иоанн запасся нищенской одеждой и по–видимому в теплое время 1743 года⁴² выехал в законном порядке на побывку домой. Его экипажем управлял ничего не подозревающий верный служитель. Через несколько верст после выезда из Петербурга Иоанн Ушаков отпустил своего слугу с лошадьми и всем скарбом обратно, а сам направился в Архангельские пределы, рассчитывая уединиться в поморских лесах⁴³.

О том, что жизнь юного подвижника теперь в корне переменилась напомнило ему следующее знаменательное обстоятельство. «Когда … шел он путем близ града Ярославля, во одежде убогой и черной, встретил дядю своего роднаго, со слугами; и не хотя быть^* узнан по причине худаго одеяния; однакож, посмотря на дядю своего, сильно возмутился душою, приведши себе во уме свое прежнее житие, которое проводил в довольстве и покое. Но возженный в сердце его огнь любви Божественной превозмог в нем тот помысл и неуклонно повлек к снисканию пустыннаго пребывания»⁴⁴ – читаем мы в его жизнеописании.

Иоанн благополучно добрался до берегов Северной Двины, нашел себе в поморских лесах пустующую келью и поселился в ней, «один работая единому Богу»⁴⁵. Близ живущие поморы приносили подвижнику то малое, что предохраняло его от смерти. И целых три года он голодал, холодал и терпел различные злоключения от поселян, когда сам приходил к ним из леса в случае крайней нужды или необходимости. В один из таких вынужденных выходов в жилой поселок отшельник был схвачен, обруган, связан, избит и направлен в Архангельск для сдачи в острог. Помимо бесовских козней, происшествие это было вызвано требованиями сыскных команд задерживать и передавать под арест населявших окрестные леса беглых раскольников и пустынников, к которым в те времена также относились с большим недоверием. Подвижник упрашивал своих мучителей отпустить его с миром, обещал покинуть свое пристанище и уйти из поморских пределов, но его все равно продолжали влачить под арест. Лишь особое небесное заступничество освободило молодого пустынника от нависшей над ним беды. Его гонители внезапно ослабели до такой степени, что вынуждены были, оставить свою жертву на дороге и разойтись по своим домам⁴⁶.

Измученный Иоанн отправился в «страны Киевские»⁴⁷ и пришел в Площанскую пустынь Орловской губернии⁴⁸. С 1741 по 1746 годы начальствовал в ней иеромонах Иоасаф⁴⁹.

Он был учеником и преемником возобновителя пустыни иеромонаха Тихона и по его просьбе возвратился сюда из Брянских лесов, чтобы по прежнему разделять с ним скорби и помогать ему в трудах⁵⁰. Чтобы полней представить себе ту подвижническую среду, в которую влился теперь Иоанн Ушаков, подробней остановимся на личности принявшего в его судьбе участие Площанского настоятеля.

Отец Иоасаф родился в Кашире в 1693 или 1694–м году (исходя из того расчета, что он скончался в 1766 году на 74–м году своей жизни)⁵¹ и тоже принадлежал к дворянскому званию. К 1746–му году, на который приходится его знакомство с Ушаковым, отцу Иоасафу было немногим более пятидесяти лет. Так же как Иоанн, он был высокого роста, сухощав, нос имел прямой, глаза серые, волосы на голове и бороде небольшие, светло–русые с проседью⁵².

Начало подвижнической жизни он полагал в Одрином монастыре, где и был пострижен в монашество в возрасте 23 или 24 лет⁵³. Будучи учеником отца Тихона, он последовал за ним в Борщевскую пустынь и здесь был рукоположен в иеромонаха. Когда же эту пустынь соединили с Площанской, и отец Тихон сделался строителем последней, отец Иоасаф перешел сюда следом за ним. Став после отца Тихона строителем, он деятельно занялся построением новой каменной церкви в честь Казанской иконы Божией Матери с приделом Святителя Николая, по правую сторону; церковь была окончена и освящена при нем в 1746 году. В то же время заложил новую церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Вместо деревянного трапезного корпуса, он выстроил новый каменный, более пространный, и поместил в нем, кроме трапезы, поварню, хлебню и несколько братских келий; обнес монастырь деревянной стеной. Не оставил отец Иоасаф без внимания и ризницу: прибавил в нее риз и все необходимое к священнодействию. А библиотеку пополнил разными служебными и назидательными книгами.

Заботясь о внешнем обустройстве пустыни, он не оставлял и духовных подвигов, в которых упражнялся с юных лет, и был примером для братии в воздержании, трудах и молитве, любил уединение, был хорошим наставником духовной жизни. «Благочестивыя упражнения его, сказывал о нем ученик его отец Серапион, не только в сей пустыни, хотящим ради Бога жить, были сведомы, но и другим правым сердцам служили прямо на спасение души»⁵⁴.

Слава о его богоугодной жизни, распространившаяся далеко по окрестностям, и частые посещения приходящих к нему за советами, стали тяжки для его смиренной и любившей уединение души; а потому, окончив построение церкви в честь Казанской иконы Божией Матери, трапезы и других начатых им зданий, и избрав себе в преемники отца Пафнутия, иеромонах Иоасаф отказался от начальства, пробыв строителем только шесть лет, и удалился в любимые им Брянские леса.

Итак, именно на последний год его настоятельства в обители и на первый год настоятельства иеромонаха Пафнутия пришлись приход Иоана Ушакова из поморских лесов и его поселение в лесной отшельнической келье неподалеку от Площанской общежительной пустыни. Обстоятельства этого излагаются биографом старца Феодора так.

Иоанн «просил Настоятеля той обители с крайним смирением о принятии его в оную, сказываясь церковническим сыном. Настоятель, за неимением у него паспорта, долго не принимал его, но уступя великой просьбе, принял наконец, и приказал нести псаломническое послушание. При сем из чтения Настоятель усмотрел, что он не церковник, а какой нибудь господской человек, или господской сын; почему опасаясь, чтоб в силу Указных повелений, не было от Начальства обители какого истязания, когда откроется, что он господской человек, или сын помещичий, велел ему иметь пребывание близ обители в лесу, где были келлии, сделанныя прежде жившими там Бога ради пустынниками. Взяв благословение от сего Отца, он пошел для житья в те келлии и начал жить»⁵⁵.

Недолгим было пребывание Ушакова в Площанской пустыни⁵⁶, но как разительно будут напоминать его собственные труды в Санаксаре то, что видел он в деятельности Площанского строителя Иоасафа! И верится, что схожесть эта не случайна, так же как не случайно приходил сюда Иоанн издалече.

Не напрасны были опасения Иоасафа насчет беспаспортного Ушакова, но и лесная пустыня не была тогда надежным прибежищем для монахов, ибо «вскоре потом, в силу Государственных Указных повелений, послана сыскная команда для истребления таковых тайных жилищ, и забрания живущих в них. В сие время и Иоанн взят был, как человек, неимеющий письменнаго вида; и как в присутствии при допросе показал, что он Сержант Гвардии тайно ушедший; то представлен был блаженныя памяти Государыне Императрице Елисавете Петровне»⁵⁷ – повествуется в его жизнеописании.

Фрагмент седьмой страницы рукописного Жизнеописания.

Весть о прибытии необыкновенного беглеца–гвардейца, ставшего отшельником, быстро облетела Петербург. Так что, пока Иван Игнатьевич ожидал под царским крыльцом встречи с императрицей, многие из преображенцев приходили посмотреть на своего бывшего однополчанина. «И подлинно умиленное было зрелище ибо от великаго воздержания он был сух, лицем бледен, во власяной одежде и ремнем подпоясан»⁵⁸.

То, что случилось дальше, могло стать возможным лишь в царствование набожной Елисаветы. Передадим это словами автора жизнеописания подвижника.

«Когда, по требованию Императрицы, он введен был в комнаты к Ней самой; Она изволила его спросить: за чем ты ушел из моего полку? Он ответствовал: для спасения души моей, Ваше Величество. Она изволила сказать: прощаю тебе побег, и жалую прежним чином. На сие Иоанн сказал: я, в начатой для Бога и спасения души моей жизни, до конца пребыть желаю, Ваше Величество, а прежней жизни и чина не желаю.

Императрица Елисавета Петровна. 1760. Худ. К. Ванлоо.

Императрица ему сказала: для чего ты уходом ушел? Когда у тебя было желание к такому благому делу, мог бы ты отпущен быть и от нас? На сие ответствовал Иоанн: еслиб о сем тогда утруждать Ваше Величество, мне – молодому человеку; то неимоверно–б было, – могу ли понести сие иго. Ныне же я искусился в духовной жизни, потому и утруждаю Ваше Величество благоволить мне пребыть в оной по смерть мою. Императрица изволила сказать: пусть так: позволяю тебе вступить в сие звание, только останься здесь в Александро–Невском монастыре»⁵⁹.

Когда Иоанн Ушаков стал Феодором? Известны две различных даты его пострига и три разнящихся между собой указания на тогдашний его возраст.

В изложении издателя Оптиной пустыни м(онаха) П(орфирия) Гр(игоро)ва Иоанн был пострижен по именному повелению вскоре после вступления в обитель в возрасте «28–лет в присутствии самой Императрицы, месяца Сентября в 19–й день 1747–го года на память Святых Мучеников: Трофима, Савватия и Доримедонта, и Благовернаго Великаго Князя Феодора с чады, Ярославских Чудотворцов, и наречен при пострижении Феодором, по приказанию начальствовавшаго тогда в обители Преосвященнаго Феодосия Архиепископа, во имя празднуемаго в тот день благовернаго Князя Феодора, Ярославскаго Чудотворца»⁶⁰.

Ближайший и благоговейнейший ученик старца Феодора бывший Коневецкий строитель Иоанникий, ведший записи бесед старца и проверявший их достоверность у него самого, не указывая конкретной даты, уточняет: «Пострижен нарочито, по изустному Царскому Указу, со испытанием и разсмотрением персонально Царским, Архиерейскими руками во Александроневском монастыре»⁶¹.

Е. Поселянин дает в жизнеописании старца иеромонаха Феодора следующую информацию: «19 сентября 1747 г., – 29–летний Иван Ушаков, по Высочайшему повелению, пострижен в присутствии императрицы в монахи с именем Феодора»⁶².

Эту же дату и трехлетний послушнический искус упоминает, рассказывая о предтечах преподобного Серафима, мордовский историк и краевед В.А. Юрченков⁶³.

Составитель Жития преподобного Феодора Санаксарский иеромонах Венедикт (Кулешов) указывает другую дату и сообщает о том, что «согласно повелению Императрицы, после трехлетнего послушнического искуса в Александро–Невской обители, 13 августа 1748 года тридцатилетний Иоанн Ушаков был пострижен в монахи. Постриг в присутствии Императрицы Елисаветы Петровны, совершил начальствовавший тогда в обители Высокопреосвященнейший Феодосий (Яновский, рукоположен 10.03.1745 с титулом архиепископа, † 22.04.1750)⁶⁴, нарекший нового монаха именем Феодор, тезоименно святому благоверному князю Феодору, Ярославскому чудотворцу (память 19 сентября)»⁶⁵.

В конце концов, важны не дата и возраст пострижения, а сам факт присоединения Феодора к честному иноческому чину и то, что он стал преподобным.

«И так новопостриженный монах Феодор в той обители иметь начал пребывание неисходное, внимая своему спасению, упражняяся в посте и молитве, любя безмолвие» – повествует о начале подвигов святого в столичной обители его первое жизнеописание⁶⁶.

Отметим предпринимаемые Елисаветой Петровной и наследником престола Петром Феодоровичем попытки оказать свое высокое покровительство преподобному. Видя и зная истинно подвижническую жизнь Феодора, государыня, бывая в обители, спрашивала: нет ли ему от кого обиды? На что он неизменно отвечал, что ни от кого, никаких обид не имеет. А будущий император Петр Феодорович, «уважая его благоговение, постный и отменный от прочих вид, скромную и добродетельную жизнь»⁶⁷, часто приводил живущего в Невском монастыре «необыкновенного монаха Ушакова» в пример другим.

Петр Феодорович.

В связи с достаточной духовной зрелостью отца Феодора и для избавления его от возможного при таком внимательном отношении царственных особ высокоумия, Господь вверг Своего мужественного подвижника в череду испытаний и сначала попустил ему изведать лютую плотскую брань. Это искушение явилось неожиданным для целомудренного инока и подвигло его к усугублению и без того строгого поста и молитвы, которыми по слову Спасителя укрощается беснующаяся плоть. Результат растворенного смирением и отвращением к нечистоте подвига не замедлил сказаться, и всеваемое от врага спасения разжение плоти угасло.

Придя, таким образом, в меру совершенного целомудрия, монах Феодор был призван к подвигу учительства.

Аскетический облик и опыт святого обратили на себя внимание многих из Петербургских жителей, которые, желая богоугодно жить в миру, начали приходить к отцу Феодору и усердно просить его наставлений. Не чувствуя в себе силы удовлетворить их духовные запросы, будущий великий старец смиренно отказывался от этого и указывал им на живущих в обители ученых мужей, могущих научить. Однако усиленные просьбы приходивших и их искреннее к нему доверие заставляли его говорить. Прежде, чем решиться давать советы вопрошающим, преподобный начал прилежно молить Господа, чтобы Он Сам просветил его ум разуметь Писание и, если Его Святой воле угодно, чтобы приходящие назидались через него, недостойного, то Сам вразумил бы его, что отвечать вопрошающим. И Господь внушил ему благую мысль черпать силы и знания из чтения творений святителя Иоанна Златоуста, что преподобный и делал.

Число приходящих к нему людей стало стремительно умножаться. Жившим в обители ученым монахам показалось обидным, что люди, пренебрегая ими, ходят для душевной пользы и решения недоуменных вопросов к простому старцу, а потому начали жаловаться преосвященному архиепископу Сильвестру (Кулябке)⁶⁸, что простой монах, привлекая к себе народ, беспокоит обитель и делает соблазн. «Преосвященный, слыша довольно доносов, и, видя то сам, приказал эконому запрещать вход в монастырь тем, кои будут говорить, что идут к монаху Феодору, чем усердствующим к нему, и любовию духовною привязанным великая причиняема была скорбь»⁶⁹. Успевший проникнуться духом ревности Златоуста отец Феодор, пришел к эконому обители и «с обычною себе скромностию, сказал ему: прошу ваше преподобие изъяснить мне, для чего запрещен вход в монастырь желающим ходить ко мне для пользы душевной? Эконом ответствовал: для того, что не годится тебе входить в дело учительства, и привлекая к себе народ толпами, безпокоить обитель. Отец Феодор сказал: если в моем учении Его Преосвященству кажется что незаконным; то пусть меня спросит, а без причины желающим душевной пользы скорбь наводить грешно. Сии слова донесены были Преосвященному. Преосвященный хотя и гневался, однако людей, желающих видеть Отца Феодора, приказал допускать»⁷⁰. И его ученики, получая от своего старца душеполезные наставления, с радостью исполняли все, что он им советовал и жили между собой в согласии и братской любви. Всем было дано наставление: оберегаться греховных страстей, с радостью и благодарением терпеть приходящие ради Бога скорби; умеренно употреблять пищу и питие и не роскошествовать. В праздничные дни все должны были сходиться для душеспасительной беседы и чтения святоотеческих книг, а для решения недоумений – приходить в обитель к отцу. Кроме того, каждый из них имел ежедневное молитвенное правило.

Ненавидящий добро враг стал восстанавливать против благочестивых учеников святого Феодора злых и нечестивых людей, которые всячески досаждали им, называли святошами и даже раскольниками. Стремительно росла зависть ненавистников и к самому их учителю. Прошло десять лет, прежде чем старец решился переселиться из Невского монастыря в Саровскую пустынь. Услышав об этом его желании, враждующие на отца Феодора велели подать ему письменное прошение и, получив оное, сами исходатайствовали ему увольнение.

В 1757 году преподобный в радостном состоянии духа выехал из Петербурга, взяв с собой некоторых из наиболее преданных своих учеников и учениц, которые запаслись отпусками от местного начальства и последовали за ним из столицы в провинцию. Прибыв в город Арзамас, старец поместил небольшое число своих учениц в девичьем Николаевском Арзамасском монастыре. Сам же поселился с учениками в шестидесяти верстах отсюда в Саровскую пустынь, где настоятельствовал тогда ее пятый строитель Исаакий. Он был сыном священника Прокопия и еще в отрочестве поступил вместе с отцом в Саров, где оба они, «ревнуя великим образцам подвижничества, явили себя достойными быть примером для других»⁷¹. В связи с чем вторым Саровским строителем иеромонахом Дорофеем (в схиме Димитрием) благочестивые отец с сыном были пострижены в монашество. А Исаакий со временем был рукоположен в иеромонахи. После передачи Успенской пустыни в состав Суздальской епархии под начало епископа Порфирия (Крайского)⁷², Исаакий становится экономом архиерейского дома, а после ареста четвертого строителя Маркелла назначается Саровским настоятелем и возвращается в родную обитель.

При нем были достроены и освящены 13.09.1752 года церковь во имя Рождества святого Иоанна Предтечи на источнике, заложенная еще третьим строителем Филаретом, а 18.08.1754 года – теплая соборная церковь Живоносного Источника в центре внутреннего монастырского двора, начатая трудами иеромонаха Маркелла.

Особо отметим и то, что во время настоятельства иеромонаха Исаакия, в марте 1753 года Синод передал в ведение Саровской Успенской обители разоренную Богородице–Владимирскую Сретенскую пустынь⁷³, расположенную в четырех верстах от города Темникова, на противоположном от него берегу реки Мокши близ озера Санаксар.

Уже при старце Феодоре в 1758 году строитель Исаакий возвел в Саровской пустыни каменные стены, две мощные угловые башни и святые врата с церковью Николая Чудотворца.

В том же 1758 году, с восстановлением Тамбовской епархии, начались злоключения пятого Саровского настоятеля. Епископ Тамбовский и Пензенский Пахомий (Симанский)⁷⁴, «отличавшийся сварливым и вспыльчивым характером, затеял перетасовку кадров»⁷⁵. Сначала он взял иеромонаха Исаакия, пробывшего Саровским строителем семь лет, к себе в штат в Тамбов, но вскоре назначил игуменом в захудалую Краснослободскую Спасскую пустынь, затем перевел архимандритом в Козловский Троицкий монастырь, оттуда – в Нижнеломовский Казанский. Изнемогший в трудах и переселениях архимандрит Исаакий попросился на покой в Сканскую пустынь, где вскоре умер и там же был погребен.

Шестым Саровским строителем стал иеромонах Ефрем (Короткой)⁷⁶, примечательный «своею строгою монашескою жизнию, терпением и твердостию во искушениях, и незыблемою надеждою на Промысл Божий»⁷⁷ и отличавший особенно милостивым отношением к старцу Феодору.

Отец Ефрем был уроженцем города Тулы и происходил из купеческого звания. Оставив в девятнадцатилетнем возрасте из любви к Богу мирскую жизнь, 30.11.1712 года он принимает в Марчуговской пустыни Московской губернии⁷⁸ монашеский постриг. А 16.03.1716 года по благословению блюстителя Патриаршего престола, преосвященного Стефана (Яворского), митрополита Рязанского⁷⁹, рукополагается в Москве Астраханским епископом Иоакимом⁸⁰ в иеромонаха и назначается в Гороховский Знаменский монастырь на Красной Гриве.

По собственному горячему желанию и по прошению Саровского первоначальника иеросхимонаха Иоанна (Феодорова) 16.01.1727 года иеромонах Ефрем переводится указом Темниковской духовной дикастерии в эту пустынь. Исполняя богослужебные послушания и всегда находясь при церковных службах, он имел наблюдение о чинном и неспешном чтении и пении⁸¹. Все свободное время, остающееся от храмового богослужения и келейного молитвенного правила, старец Ефрем уединенно упражнялся в чтении душеполезных книг, писал нотные ирмологии, обиходы и праздничные стихиры столпового пения, канонники, псалтирь с канонами и келейное правило. Да и сам он «был точно живое правило и устав для братствующих»⁸².

И этот–то праведный муж вместе с почтенным Саровским первоначальником иеросхимонахом Иоанном и иеродиаконом Феодоритом в 1733 году по ложному доносу был заподозрен в государственной измене, в непочитании ее величества Анны Иоанновны, недоношении о «крамольных» бреднях лжемонаха Георгия (Зворыкина), в следовании еретическим правилам архимандрита Маркелла (Радышевского) о монашестве, несоответствующим Духовному регламенту, и преступных связях с раскольниками⁸³, а в октябре 1734 года закован в кандалы и доставлен в Тайную бироновскую канцелярию, а затем лишен сана, бит кнутом и в 1738 году⁸⁴, после кончины старца Иоанна († 4.07.1737 года)⁸⁵ и Феодорита⁸⁶, сослан в тяжкое заточение в Орскую крепость⁸⁷ Оренбургского края⁸⁸, где пробыл, исполняя за еду обязанности пономаря крепостного храма, без ропота на свою участь, в терпении и благодарной преданности Промыслу Всевышнего почти 17 лет! Со временем его оправдали и 5.06.1755 года указом Святейшего Синода безвинный страдалец Ефрем был освобожден, восстановлен в сане и возвращен в Саров.

В 1758 году иеромонах Ефрем с общего согласия братства, а значит и при непосредственном участии святого Феодора, был избран в строители Саровской пустыни и утвержден в этой должности Тамбовским епископом Пахомием.

Что мог почерпнуть от отца Ефрема преподобный Феодор? Прежде всего, тихое и миролюбивое обращение со всеми, заставлявшее уважать и любить этого Саровского настоятеля. Затем образец деятельной сострадательности к бедным, которым он всегда помогал в нуждах. Умилительным было его усердие славословить Пресвятое имя Господа сил: благоговение к храму, обязательное посещение всех церковных служб и строгое отношение к тому, чтобы чтение и пение при этом отправлялось благочинно. Так же как и старец Феодор, отец Ефрем соблюдал крайнее нестяжание и смиренномудрие, опытным взором проникал все духовные нужды братии и всегда был готов «подать добрый совет всем требовавшим духовной помощи. Как строгий подвижник, в себе самом представлявший примеры добродетелей, мудрыми советами и убеждениями, с глубокими вздохами назидал братию и побуждал крепко блюсти чистоту душевную и телесную, прилежать неослабно к посту и молитве». Так что не только святой Феодор, которому исполнилось тогда сорок лет, но и старцы, «многолетними сединами цветущие, к нему были привязаны духом любви по Бозе, как к смиренномудрому наставнику»⁸⁹, предложения которого «с радостию и усердием тщились исполнить…, с любовию были преданы подвигам благочестия»⁹⁰.

Шестой Саровский строитель иеромонах Ефрем.

В 1759 году отец Феодор, уже имевший горький опыт ревности монашеской братии в Невском монастыре, стал опасаться недоразумений, могущих возникнуть в связи с тем, что он, будучи подначальным монахом, руководит в Сарове и в Арзамасе умножающимся количеством своих учеников и учениц, просил отца Ефрема и старшую братию, доверить ему приписанную к Саровской обители при строителе Исаакие, разоренную Санаксарскую пустынь. Пустыннолюбивый дух святого, пленившись красотой ее местоположения и совершенным уединением, наиболее отвечающим идеалу монашеской жизни, возлюбил эту обитель. И старец Феодор возымел твердое намерение ее возобновить.

«Отец Ефрем не боялся соперничества ярких личностей, он любил даровитых людей и стремился поставить их на службу делу»⁹¹. Уважая пустынную жизнь, он и братию всегда поучал быть ревностными ценителями пустынного безмолвия. Не даром все братские кельи устроены были в его обители отдельно одна от другой и с удобством к уединению и духовному упражнению⁹². Саровский строитель одобрил благие устремления преподобного «и благословил на пустынничество в Санаксаре; когда (же и) часть иноков и чернецов изъявили желание разделить со старцем Феодором его труды – Ефрем и в этом случае не возражал, хотя знал, что Феодор Ушаков в духовном деле очень серьезный конкурент Сарова»⁹³ – так несколько прямолинейно, но в целом справедливо пишет мордовский историк и краевед С.Б. Бахмустов.

В том же 1759 году святой Феодор вместе с шестью своими верными учениками⁹⁴ поселяется в Сретенской обители, чтобы сформировать здесь «такую киновию, какую он считал наиболее приемлемой для монашеского делания»⁹⁵. Преподобный застает здесь картину полного упадка. Церковь в ней оставалась только одна, зимняя Предтеченская, бедная и ветхая. Второй храм, летний, рухнул; ограда по периметру местами упала; опустевшие кельи требовали переделки, потому что крыши на нескольких корпусах сгнили и обвалились⁹⁶. Но он нашел то, что «искал – уединенную трудную жизнь, неленостное подвижничество, соратничество с теми, кто готов был ради спасения души разделить с ним тяжелый труд и бытовые лишения»⁹⁷.

Оставаясь в официальной зависимости от Сарова, отец Феодор, как командированный строитель, начал возобновлять тесом кровли и вновь построил деревянные ограду и несколько келий. В этом деле ему много помогали своими средствами благотворители, знавшие и почитавшие святого за добродетельную жизнь в Санкт– Петербургской Невской обители⁹⁸. В связи с тем, что крепостные акты на принадлежащие пустыни дачи – лесные угодья, сенные покосы и рыбные ловли, находились в разных руках, старец приложил старание снова закрепить их за Санаксарской пустынью.

Видя успешные начинания преподобного Феодора, преосвященный епископ Тамбовский и Пензенский Пахомий призвал его к себе и благословил принять священство и стать настоятелем в Санаксаре. Старец, «по смирению, много отрицался от рукоположения», но 13 декабря 1762 года, после 24 лет суровой подвижнической жизни⁹⁹ был хиротонисан в иеромонаха¹⁰⁰ и утвержден Санаксарским строителем.

Глубоко проникнутый сознанием высоты и святости принятого им сана священства отец Феодор, возвратившись в свою пустынь, начал служить Господу Богу с чистой совестью. И когда «(л)итургисаше, зряшеся на нем удивления достойн(ое) знамение, сияше бо лице его особливою некоею на обеих щеках необычною кругловидною розовою румяностию даже и весь день той, и исполняшеся на нем Божественное писание: сердцу веселящуся лице цветет» – свидетельствует рукописное Жизнеописание преподобного, хранившееся в библиотеке Свято–Введенской Оптиной пустыни¹⁰¹.

И святой, по словам монастырской летописи «наблюдая сей высокосвященный сан, правлением пустыни и всей в ней находящейся братии достойно соответствовал должности Начальника: наставлял истинной вере и благочестию всех приходящих к нему, желающих препровождать жизнь богоугодную; ибо как он чрез многие лета монашествовал добропорядочно и в благочестии, то отменными был украшен дарованиями: – нарочитое имел в наставлениях искусство, в рассуждениях был остр и пространен, и прочие касательно благоустройства жизни человеческой, имел превосходные качества; отнюдь не склонял желание свое к стяжанию славы и богатства мира сего, но любил паче уединение и поучение словес божественных, жизнь свою посвящал трудам и попечению о спасении душ человеческих»¹⁰².

Вскоре в Санаксаре собралось до двадцати человек братии. Двенадцать из них были отставными гвардейскими служащими, уволенными по именному повелению государыни императрицы Екатерины II и постриженными в монашество по ее указу от 17 июня 1763 года. «И в Сарове инокам жилось тяжело, но как несравнимо труднее было … входить в общежитие Санаксара! Но ни один из двенадцати екатерининских постриженников по своей воле не покинул»¹⁰³ обитель. Скудость быта и тяжесть послушаний компенсировались настроем на деятельное духовное возрастание. И ради этого благородным инокам приходилось терпеть и смиряться.

В 1764 году, по именному повелению императрицы Екатерины II, было определено штатное число монастырей и их насельников, а сверхштатные повелено было закрыть. В первом секуляризационном списке Табовской епархии 20 монастырей, предназначенных к закрытию, Санаксар не значился, о нем просто забыли (или посчитали, что как приписанный к Саровскому монастырю, выведенному за штат, он автоматически подпадал под сокращение). Затем, при окончательном уточнении реестра, Санаксарская пустынь вошла в число упраздненных обителей, и в 1764 году она, как официально узаконенное братство, уже не существовала¹⁰⁴. Таким образом, всего лишь через полтора года после того, как преосвященный Пахомий уговорил старца Феодора принять рукоположение и должность строителя Сретенской пустыни, он же «нетрепетной рукой внес Санаксар в списки братств, предполагаемых к ликвидации. Но преподобный с таким решением архиерея не согласился»¹⁰⁵. По ходатайству старца перед его бывшими сослуживцами–гвардейцами Алексеем и Григорием Орловыми, ставшими всесильными фаворитами государыни Екатерины II, Санаксар именным ее повелением был оставлен в числе штатных пустыней Тамбовской епархии, самому отцу Феодору высочайшим указом от 16 октября 1764 года повелено быть ее начальником, а в следующем 1765 году другим высочайшим указом от 7 марта велено Санаксару именоваться не пустынью, а монастырем.

Став в 1764 году самостоятельным Санаксарским строителем¹⁰⁶, преподобный Феодор ввел здесь Студийский общежительный устав по общему церковному чину Саровской пустыни, но ввел некоторые особенности относительно исполняемого у него монашеского молитвенного правила¹⁰⁷.

В 1764 году под сокращение попал и Арзамасский Алексеевский женский монастырь, возникший в 1632 году по указу царя Михаила Феодоровича в благодарность Богу за благополучное рождения сына Алексея. До начала XVIII века обитель процветала, а затем, как и большинство других, стала жертвой секуляризационной политики Петра Великого, Анны Иоанновны и Екатерины II, так что после упразднения в ней едва насчитывалось несколько старых насельниц. Преподобный Феодор, поместивший в 1757 году своих духовных дочерей в Арзамасском Николаевском монастыре, который получил теперь статус третьего класса и штат в 17 человек¹⁰⁸. Он повелел им перебраться в переставшую быть монастырем Алексеевскую обитель, взял их на свое иждивение и поставил над ними старшей сестру Авдотью Ивановну, происходившую из дворянского рода (ее отец был сержантом гвардии) и принадлежавшую к числу учениц старца, последовавших за ним в провинцию из Петербурга. Она свято руководила сестрами на протяжении последующих 18 лет¹⁰⁹.

Для собранной им в бывшем Алексеевском монастыре общины белиц преподобный также установил собственный устав, строго требовавший от всех сестер, чтобы они не выходили за ограду приютившего их монастыря. Лица же мужского пола не допускались на его территорию. Свидания сестер с родственниками разрешались только в гостиной комнате, в присутствии пожилых сестер. Старец установил пожизненное испытание для своих духовных дочерей, и даже настоятельницы обители не имели права постригаться в монахини. Он оставлял за ними право постоянного добровольного выбора. Каждая сестра, приходившая в обитель, должна была сама отдавать себе отчет в том, к чему она стремится и что должна совершить. Перед теми же, кто не находил в себе силы идти по выбранному пути, ворота в мир не закрывались и жизнь ошибавшихся не превращалась в трагедию. И в Алексеевской общине произошло то же, что и в Санаксаре – строгости не отпугнули, а привлекли жаждавших спасения¹¹⁰.

И старец никогда не оставлял их без своего внимания. «Когда случалось, в принадлежащих ко обители (Санаксарской) рыбных ловлях ловить рыбу; то из пойманной всегда почти половинную часть Отец отлагал, говоря: – сие бедным моим нищим, разумея, – состоящее в его управлении, – в Арзамасском Алексеевском упраздненном монастыре, из белиц, – вдов и дев – общество, кои поручили ему свои души. – Об их спокойствии и спасении Отец имел неусыпное попечение; и от Епархиальных Преосвященных благословлено было ему посещать сию обитель. Для сей цели и имел он выезды в город Арзамас в год раза два, а иногда и три. Приезжая в Арзамас, он обыкновенно останавливался на своем монастырском Санаксарском подворье; а оттуда уже ездил и в тот девичий Алексеевский монастырь, в пристойное по дням время. Там, при всяком приезде, он встречаем был сестрами как родными детьми, – с видом, исполненным духовной радости; потом входил обычно в их большую общую келлию, и, по принятии с ними вещественной пищи, источал источник невещественной к ним о Господе беседы, и на предлагаемыя от них все душевныя нужды неоскудно подавал каждой успокоительное решение, беседуя иногда даже до вечерни, после коей опять уезжал ночевать в свое подворье. При долгих беседах случался у него иногда кашель, происходивший от внутренней болезни, которая приключилась ему от безмернаго в пустынях поста и воздержания: от чего по вечерам почти и не ужинывал. Пробывал–же Отец для сих спасительных занятий в Арзамасе недели по две, и опять возвращался в свою обитель» – повествует его первое жизнеописание¹¹¹.

Таким образом, преподобный устроил сразу же две школы монашеской жизни, испытанные вскорости на право одновременного руководства одним и тем же отцом перед лицом известной Киевской затворницы Досифеи, монаха–девицы, славящейся своей рассудительностью и прозорливостью. Подвижница не понаслышке знала жизнь не только женских, но и мужских монастырей, так как в 1736 году¹¹² также, как святой Феодор, бежала из мира в Троице–Сергиеву лавру, в 1739 году вынуждена была покинуть обитель и после долгого странствования¹¹³ много лет подвизалась в земляной пещере Кивской Китаевской пустыни, приписанной к Успенскому Печерскому монастырю. С 25 августа по 12 сентября 1744 года в Киеве находилась императрица Елисавета Петровна с наследником престола Петром Феодоровичем и его невестой Екатериной Алексеевной¹¹⁴. И также как и в случае с отцом Феодором, царица приняла самое живое участие в судьбе подвижницы Досифеи. Именно она распорядилась облечь «Досифея» в рясофор и присутствовала на обряде пострижения¹¹⁵. Было это за четыре года до пострига старца Феодора в Александро–Невской обители северной Российской столицы. До второй половины 1750–х годов Досифея подвизалась в недрах Китаевской горы, затем по просьбе старшей лаврской братии, не желавшей нарушать царский указ о том, чтобы «отшельникам не быть нигде»¹¹⁶, переселилась в Дальние пещеры, где подвизалась в затворе до 1775 года, когда по собственной горячей просьбе возвратилась в дорогую для себя Китаевскую пустынь и там 25 сентября 1776 года скончалась¹¹⁷.

Преподобный старец Досифей, Киево–Печерский затворник (1721–1776; память 25 сентября/8 октября).

Поводом к тому, что преподобная Досифея высказала свое положительное суждение о деятельности старца Феодора послужило то, что в «Санаксаре два некия из братии трудника, недавно пришедши жить, соблазнишася о()сем, яко отец содержит две обители: мужскую и()женскую, слагаяся с помыслами, что никак у()дву обителей одному пастырю быть не можно; О()чем отцу открышася. Отец их толкованиями много вразумлял, но они в его их мнениях утвердившись, просились у()отца чтоб сходить им для решения к Схимонаху отцу Досифею, в то время славному в добродетелях, и обитающему в (К)иево(–П)ечерской Лавре, к чему от отца и дано благословение. (П)ришедши же они в (К)иев к отцу Досифею, и открышася в сумнениях своих. (О)н()же, распросив о()порядках, рече к ним: чада, разумная глава может не токмо двумя, но()и тремя править обителями и прочее им на пользу сказав, велел к отцу возвратитися. Они()же, к отцу пришедши, решились в своем сомнении»¹¹⁸.

«И()как (еще) во()обители Санаксарской братии умножилось, но … в монашеский чин не пострижены; то нужда была о()пострижении старат(ь)ся. О чем чрез Графа Алексея Григорьевича Орлова и предложено было Государыне Императрице Екатерине Алексеевне. Она благоволила имянным указом повелеть, сколько имеет отец Феодор братии, постричь»¹¹⁹.

Видя умножение братии, желающей проходить духовную иноческую жизнь под его руководством, добродетельный старец Феодор, как искренний радетель не только о своем спасении, но и о благе всех к нему приходящих, положил намерение вместо обветшалой деревянной церкви построить каменную двухэтажную: в нижнем этаже теплую, в память Усекновение главы святого Предтечи, а в верхнем – холодную, в честь сретения Владимирской иконы Божией Матери.

На построение нового храма, по ходатайству придворных лиц, лично знавших старца Феодора, особенно графа Алексея Григорьевича Орлова, по именному повелению государыни императрицы Екатерины II, была отпущена из ее кабинетной суммы тысяча рублей серебром, а 15 сентября 1765 года дана благословенная грамота, от преосвященного Павла, епископа Владимирского и Муромского¹²⁰.

Благословенная грамота епископа Павла. МРОКМ.

Заготовив необходимые материалы, и получив от своих благотворителей и почитателей из Санкт–Петербурга денежное пожертвование, святой Феодор, по сделанному архитектором плану, приступил к постройке каменного храма¹²¹.

Следует подчеркнуть, что «при своих связях с богатыми гражданами Петербурга, (преподобный Феодор) легко мог изыскать средства к лучшему устройству и украшению возстановленной им обители; но, при своем строгом взгляде на монашество, он находил полезным для братии не изменять прежний, убогий вид монастыря»¹²². И в первой трети 1770–х, когда в Санаксар поступил послушником Феодор Соколов (будущий келейник Санкт–Петербургского и Новгородского митрополита Гавриила (Петрова) и архимандрит возобновленной им древней Кирилло–Новоезерской обители Феофан), монастырь был обнесен деревянным забором. В нем была одна деревянная церковь с волоковыми окнами и со стенами, необтесанными даже внутри. Из–за недостатка свечей служба отправлялась с лучиной. Таким же убогим было и содержание братии. Все ходили в лаптях и балахонах, единственный кафтан назначался тому, кому по монастырским нуждам приходилось покидать стены обители. Такая же совершенная нестяжательность требовалась и в келейной жизни, так что никто из братии не мог иметь какой–либо собственности.

Церковные службы по–прежнему отправлялись со строжайшим соблюдением устава. Все послушания были распределены между братьями и исполнялись со всей строгостью. Каждый из насельников обязан был в свою очередь проводить ночь на страже, разделяя время между обходами вокруг монастыря, поклонами и молитвами.

Строитель Феодор бдительно следил за духовной жизнью братии. Он был строгого и сурового характера и проводил истинно подвижническую жизнь. Строгий к себе, он и от подчиненных требовал неукоснительного исполнения всех правил монашеской жизни и не оставлял без взыскания ни одного поступка, в котором примечал что–либо противное духу этой жизни, основным правилом которой он поставил совершенное отсечение братией своей воли. По свидетельству послушника Соколова, святой не терпел слов: «я не желаю, я не хочу», даже не мог их слышать и всячески изгонял из монастырского обихода.

Такие условия жизни в Санаксарском монастыре, полной всякого рода лишений, представляли лучшую школу для воспитания в братии полного самоотвержения. И опытный старец внимательно следил за малейшим проявлением чувств, противных этому первому условию иноческой жизни. Например, убогая обувь, употреблявшаяся в Санаксаре, была двух сортов: одни ступни были сплетены крупнее, другие – мельче, – и святой обыкновенно позволял выбирать, какие кому угодно, но не оставлял без обличения тех, кто выбирал себе обувь более красивую и легкую. Также, в ком замечал он недостаток самоотречения, тем нарочно давал иногда самые убогие балахоны, или сшитые не по росту. Подобными мерами старец Феодор нередко вызывал  недовольство братии и жалобы на то, что и в таких ничтожных вещах, как ступни или балахон, он не сделает им утешения. А преподобный в таких случаях призывал недовольных одуматься, говоря: «Зачем пришли в монастырь? Есть ли в вас разум, что занимаетесь тряпками? Надобно заниматься тем, чтобы душу свою очистить, чтобы ни к чему временному не пристраститься». Тех же, кто не мог сносить имевшихся в Санаксаре лишений и его строгих взысканий, старец не удерживал в обители. Он говорил: «У меня ворота отворены для всех, кто хочет выходить». Зато остававшиеся в монастыре, проходя под его руководством трудную науку беспрекословного послушания и самоотречения, составляли общество, напоминавшее лучшие времена православного иночества.

И сам настоятель обыкновенно разделял с братией все трудные послушания. После продолжительных церковных служб он исправлял разные монастырские работы: рубил дрова, топил печи, готовил на кухне пищу для братии, пек хлебы, чистил посуду, мел полы¹²³. Под личным наблюдением преподобного с 1765 года производилась и постройка единственного в обители пятиглавого двухэтажного каменного храма. Как указывает историк С.Б. Бахмустов, участие Темникова в обновлении обители оказалось минимальным. Осилить каменное зодчество местные благотворители не могли – у них таких денег никогда не водилось. Собственные городские каменные церкви – и то поднимались с большим трудом и очень долго. Основными жертвователями на все время строительства оставались петербуржцы, особенно военные, считавшие Санаксар своим монастырем. Еще в 1763 году именным указом Екатерины II двенадцати гвардейским офицерам было разрешено принять монашеский постриг у отца Феодора; с того момента началось увеличение штата обители в основном за счет отставных военных, составлявших костяк Санаксарской братии. Разумеется, за спиной каждого постриженника оставались многочисленные друзья и родственники в столицах. По этим каналам и поступали в монастырь средства.

При сознательно сохраняемом нищенском быте собственно Санаксарской братии преподобный вовсе не был скуп к тем, кто действительно нуждался в средствах. Так, когда ему доложили, что рабочие, производившие строительство храма, взяли за это лишнюю плату и едва ли ее вернут, святой ответил: «Они народ бедный. Пусть этот излишек будет им вместо милостыни»¹²⁴.

При старце Феодоре жилая часть обители развивалась мало; он больше прилагал усилия к тому, чтобы созидать церковные строения для молитвенного собрания всего иноческого общежития и приезжающих в монастырь его мирских духовных чад. Строительство заложенного поздней осенью 1765 года собора было закончено девять лет спустя. Он был воздвигнут на возвышенном берегу Санаксарского озера и как в зеркале отражался в воде. В основу храма была заложена трехчастная композиция: сам двухэтажный храм ставился как квадратная в сечении башня, с востока к ней примыкала прямоугольная апсида, с запада – тоже прямоугольный пристрой, из которого вела широкая лестница на второй этаж, в летнюю церковь¹²⁵. Своими размерами он значительно превосходил приходские храмы.

Монастырская летопись зафиксировала, что «оная церковь снаружи длиною на 14, шириною на 8, а вышиною на 24 саженях¹²⁶ с пятью главами, а во внутренности с четырьмя вверху и внизу столбами, полы внизу чугунные, а вверху штучные хорошего искусства дубовые»¹²⁷. То есть к лету 1774 года храм был вполне устроен.

Двухэтажная Санаксарская соборная церковь. Фото 1993 года.

Колокольни по монастырскому обыкновению храм не имел, но в процессе работ настоятель Феодор заложил по оси храма, с западной стороны, еще одну церковь, надвратную, во имя Преображения Господня, сложенную к 1774 году. 10 июня этого же года благотворителем обители Дмитровским купцом Павлом Ивановичем Толченовым для будущей звонницы был пожертвован колокол весом в 107 пудов¹²⁸.

Преображенская церковь была освящена 28 августа 1776 года (после завершения ее росписи и установки иконостаса), а к концу осени строители завершили кладку звонной башни. Колокольня всего на несколько метров превышала высоту собора, так что пространство, возникшее между двумя главными зданиями монастыря, на многие десятилетия вперед определило характер застройки и размеры периметра Санаксарской обители. Судя по всему, над планировкой обители поработал очень толковый архитектор, скорее всего петербургский, потому что связи отца Феодора с северной столицей всегда были прочными и продуктивными. Да и храмы монастыря были спроектированы в стиле барокко с оглядкой не на московский, а на петербургский его вариант¹²⁹. Сам святой строитель успел вывести собор под кресты и поставить надвратную церковь, остальное довелось доводить до конца его ученикам. За два месяца до знаменательного события освящения зимнего храма Усекновения главы Иоанна Предтечи, в июне–июле 1774 года ему пришло время следом за Господом Иисусом взойти на собственную Голгофу и вознестись на крест, с которого не сходят до самой смерти. И пострадать Феодору пришлось не за что иное, как за свое старческое служение.

Роль предателя своего святого учителя в данном случае сыграл Темниковский воевода Неелов. За несколько лет перед тем он упросил старца Феодора стать его духовным отцом, на что последний согласился с тем условием, чтобы воевода, став его духовным сыном, повиновался бы ему во всем, что касается спасения души. Сначала он действительно был послушен своему старцу, но потом стал нарушать посты, делать притеснения городским жителям и при каждом удобном случае брать с них поборы. Все увещания и обличения святого Феодора были тщетны. Наконец одно обстоятельство до крайности огорчило старца: в самую горячую пору полевых работ воевода заставил крестьян строить ему покои. Крестьяне пришли к отцу Феодору с просьбой заступиться за них перед воеводой, выпросить им позволение убрать поля, чтобы не погибнуть с голода. Тронутый их бедствием, 24 октября 1773 года старец поехал в Темников¹³⁰ и хотел поговорить с Нееловым прямо на месте затеянного им строительства¹³¹, но тот уже отбыл в свой дом. Старец не поленился отправиться следом за ним. Тогда воевода, давно наскучившийся его наставлениями и упреками, велел позвать преподобного в канцелярию. А когда святой вошел «воевода спросил его начальнически, какую он имеет до него нужду? По праву духовного отца (старец) Феодор небоязненно, по совести пересказал своему духовному сыну … все его неправды и убеждал прекратить утеснения бедных. Изобличенная злоба вместо обращения к раскаянию обратила всю свою ненависть на обличителя. Имея в другой комнате призванных свидетелей–чиновников, воевода вызвал их в присутствие и одному из них велел записать в протокол, что настоятель Санаксарской пустыни называл его, воеводу, при зерцале (при исполнении служебных обязанностей) грабителем; составленный обвинительный протокол представил воронежскому губернатору. Губернатор донес о сем императрице Екатерине II, а от нее в Синод дано повеление исследовать это дело»¹³². Обратим внимание на то, что обвинение старца Феодора «в непочтительности к власти и чуть ли не в подстрекательстве к бунту»¹³³ было выдвинуто в самый разгар связанных с Пугачевым событий, из–за которых безвинно пострадали многие настоятели монастырей, оказавшихся на занятой самозванным царем территории.

Но сделанным Неелов не ограничился. В ноябре 1773 года из темниковской воеводской канцелярии было донесено во владимирскую консисторию, что 24 октября Феодор явился в канцелярию в судейскую камеру в присутствии воеводы и говорил воеводе, что он разоритель и грабитель народа. На требование консистории Феодор объяснил свой поступок тем, что до него дошли многие жалобы на грабительство воеводы¹³⁴. Губернатор вызвал старца в Воронеж для расследования, и он отправился туда вместе со своим послушником и учеником Феодором Соколовым. Преподобный подал объяснительную записку и немедленно был отпущен обратно.

Фрагмент рукописи Жизнеописания старца Феодора о посещении им святителя Тихона¹³⁵.

На обратном пути он специально посетил Задонскую обитель, чтобы принять благословение находящегося там на покое владыки Тихона¹³⁶ и был им очень тепло принят. Три дня и три ночи провели святые подвижники в совместной беседе и молитве. О чем они говорили? Как отнесся епископ к тому, что тревожило тогда иеромонаха? Косвенным ответом на эти вопросы в какой–то мере могут быть приведенные ниже факты из биографии святого владыки.

Воспитавшись в великой нужде и бедности, святитель Тихон до конца жизни относился с особой любовью и участием к нищете и бедности русского народа¹³⁷. Материальная нужда сопутствовала юному Тимофею (так звали святого до пострига) не только в детстве, но и во время учебы в Новгородской духовной школе. Так, что ему приходилось трудиться не только умственно, но и физически. В свободное от учения время, летом, он копал гряды огородникам ради своего пропитания. И в семинарии, несмотря на казенное содержание, будущий святитель по его собственному замечанию «терпел великую нужду»¹³⁸. Святой закончил учебу, когда ему исполнилось тридцать лет. Испытывая все это время различные трудности, он утвердился в добродетелях смирения, терпения и страха Божия. «Это был муж лишений, скорбей и трудов, муж, устремлявший свой испытующий взор внутрь самого себя, к самопознанию»¹³⁹.

После окончания семинарии будущий святитель был оставлен в ней для преподавания греческого языка, риторики, философии и богословия. Как только его материальное положение улучшилось, он вызвал из Короцка в Новгород свою старшую сестру, которая в это время добывала себе пропитание тем, что «у богатых людей в хоромах полы мывала»¹⁴⁰. С этого времени Тимофей содержал ее на своем иждивении.

Несмотря на уговоры родных, святой решительно отверг мысль о женитьбе и получении прихода. Он стремился к подвижничеству и еще не облеченный в монашеское одеяние, уже проводил иноческую жизнь. 16 апреля 1858 года¹⁴¹ будущий святитель становится монахом Тихоном, иеродиаконом и иеромонахом, а с 1759 года – префектом семинарии и учителем богословия. Но не прошло и года, как «Провидение … позвало его к высшим и важнейшим трудам»¹⁴².

Тверской епископ Афанасий (Вольховский)¹⁴³ «испросил его у архиепископа Димитрия (Сеченова)¹⁴⁴ в свою епархию для определения «к лучшему пред сим, в коем он находился, звания послушанию»¹⁴⁵. По прибытии в Тверь иеромонах Тихон сразу же был произведен в архимандриты и назначен настоятелем Желтикова, а затем Отроча монастыря, ректором Тверской семинарии, учителем богословия и присутствующим в духовной консистории.

Несмотря на это он постоянно размышляет об уединении и желает удалиться куда–нибудь в пустынный монастырь, чтобы наряду с братией, проводить подвижническую жизнь. Он облюбовал место в лесу монастырской вотчины и хотел построить себе келью, чтобы временами удаляться в нее для безмолвия, молитв и душеспасительных размышлений. Но Господь уже предуготовил ему святительский сан.

В самый День Святой Пасхи 1761 года Новгородский архиепископ Димитрий вместе со своим бывшим викарием, ставшим Смоленским епископом Парфением (Сопковским)¹⁴⁶, избирал себе нового помощника и из восьми кандидатов жребий трижды выпал на Тверского архимандрита Тихона. Владыка Димитрий думал до этого назначить его архимандритом Троице–Сергиевой Лавры, но внял столь явному указанию свыше, сказав: «Ну, знать Богу так угодно – быть ему епископом»¹⁴⁷. Примечательно и то, что в этот самый день Тверской епископ Афанасий во время праздничной Литургии неожиданно для себя также назвал архимандрита Тихона епископом и, заметив свою ошибку, улыбнулся и сказал: «Дай Бог вам быть епископом».

13 мая 1761 года святой был посвящен в Петербурге в епископы городов Кексгольма и Ладоги с тем, чтобы, управляя Хутынским монастырем, быть викарием Новгородского митрополита. Так смиренный и добродетельный инок Тихон на тридцать седьмом году своей жизни получил высокий сан епископа Русской Церкви.

С любовью и почестями, при торжественном перезвоне колоколов и большом стечении народа, святитель был встречен в родном для себя Новгороде. На следующий же день он послал за своей сестрой. Приехав к нему, она не смела переступить порога его кельи и залилась слезами. На вопрос святого, о чем она плачет, сестра ответила, что видела его на торжественной вчерашней встрече и, вспоминая про свое тяжелое детство и всю трудную жизнь, плачет от радости. Утешив сестру, святитель Тихон велел ей как можно чаще навещать его и всегда выказывал ей свою любовь и почтение. Через месяц она скончалась, и святой сам отпевал ее, проливая «горчайшие слезы от великой жалости» к ней за ее трудную и исполненную скорбей жизнь.

3 февраля 1763 года, после кончины епископа Воронежского и Елецкого Иоанникия (Павлуцкого) ¹⁴⁸, по указанию Святейшего Синода и личному выбору императрицы Екатерины святой Тихон становится самостоятельным епархиальным епископом и отправляется на эту вдовствующую кафедру.

Тягостным было впечатление святителя, вошедшего в довольно ветхий, крайне запущенный собор, при звоне одних малых колоколов (большие были разбиты во время пожара, бывшего в Воронеже). В еще большей неисправности были архиерейский дом, семинарское и консисторское здания. Оставшиеся от его предшественника 6000 рублей, несмотря на неоднократные просьбы святителя Тихона, Коллегия экономии использовать для ремонта не разрешила.

Святой обратился к верным чадам своей епархии за добровольным сбором необходимых для строительства нового теплого собора средств. На пожертвованные деньги он за 1765–1766 годы отстроил собор во имя Архистратига Божия Михаила и прочих бесплотных сил. А кафедральный собор так и остался без ремонта.

Широкий простор для его пастырской деятельности открылся в окормлении крайне запущенной в административном и, особенно, духовном отношении паствы. Обратим особое внимание на то, что в высших слоях воронежского общества, среди помещиков и служилых лиц было заметно увлечение проникавшим сюда из столицы вольнодумством и неверием. Среди начальства имело место массовое деспотическое отношение к подчиненным и роскошное препровождение жизни. Богатые помещики, угнетая и жестоко наказывая народ за малейшие проступки, не стеснялись и в жестоком обращении с духовенством.

Считая, что «все блаженство христианского общества от разумных и добрых пастырей … зависит»¹⁴⁹, святитель постарался вывести священнослужителей из униженного положения, воодушевить их духом ревности о спасении паствы и улучшить их положение в обществе.

Что требовал святой владыка от вверенных его руководству пастырей? Он заботился как об упорядочении их внешней деятельности, так и об их внутреннем перевоспитании в духе Евангелия. Святитель, сам знавший наизусть почти весь Новый Завет, указом от 9 августа 1763 года приказал «всем обретающимся в епархии монастырским властям и их братии», а также «духовным управителям… и священно–церковнослужителям иметь у себя Новые Заветы и читать их с благоговением и прилежанием, дабы и сами знали волю Божию и могли, по возможности, исполнять, и других научали и в том неослабно смотрели». Иначе за «нерадение должности своея» каждый из них как «перед страшным судом Божиим», так «и здесь наказан будет» (Указ от 1 июля 1765 г.)¹⁵⁰. А 14 июля 1763 года святой Воронежский епископ предписывал всем священникам своей епархии в воскресные и праздничные дни по заамвонной молитве ввести в практику чтение толкового Евангелия и других духовных книг¹⁵¹. Святитель тщательно наблюдал за исполнением этого своего распоряжения во все время служения на Воронежской кафедре, строго наказывая нерадивых священников и ослушников.

В «своих отношениях к пастырям–священникам (он) ничуть не пользовался превосходством своего иерархического положения, не требовал от них ни униженного раболепия, ни угодничества, ни похвал; не метал в них с высоты занимаемого им положения стрел своего архипастырского гнева; не был слишком требователен и придирчив; он сам старался быть и действительно был всеобщим слугою ради Христа и ради человеческого спасения»¹⁵². Все наставления святителя были проникнуты искренним отеческим попечительством и братской любовью к пастырям¹⁵³.

Многих трудов стоило святому Тихону и упорядочение истинно монашеской жизни в монастырях своей епархии. Зная по собственному опыту большие трудности и множество искушений монахам, святитель не спешил разрешать пострижение мирян, говоря, что «черная риза не спасет» (Указ от 23 ноября 1763 г.)¹⁵⁴. Живущим же в монастырях он заповедует «трудиться, читать полезные книги и молиться»¹⁵⁵.

В конце своей архипастырской деятельности в Воронежской епархии святой пишет «в пользу духовную для простого народа» большое сочинение, названное им «Плоть и дух»¹⁵⁶. В нем святитель Тихон прилагает к текстам из Священного Писания и творений святителя Иоанна Златоустого свои собственные глубокие рассуждения о должности и поведении каждого христианина.

Он вел переписку с друзьями, иноками монастырей своей епархии и славной Саровской обители и с первого же года своего пребывания на Воронежской кафедре не оставлял надежды на скорую уединенную жизнь в монастыре. Святой просил Святейший Синод уволить его на покой в Троице–Сергиеву Лавру из–за болезни, но ему лишь советовали лечиться. После почти пятилетних неустанных архипастырских трудов, крайне расстроивших его здоровье, 23 августа 1767 года святитель Тихон, готовясь к смерти, обращается с прошением на имя императрицы. Екатерина II изъявила свое согласие на увольнение святого на покой и предписала ему выбрать для жительства один из монастырей Воронежской епархии. 3 января 1768 года он получил указ Синода, а 8 января сдал все дела и вещи архиерейского дома своему преемнику¹⁵⁷.

Святитель избрал уединенный Спасо–Преображенский Толшевский монастырь, находившийся в сорока километрах от Воронежа в дремучем лесу на берегу реки Усмани¹⁵⁸. Здесь он, по замечанию келейника, «располагался навсегда жить и кончить жизнь свою»¹⁵⁹. Но, к великому сожалению бывшего Воронежского владыки, ни сырой климат, ни управлявший монастырем грубый и бесцеремонный игумен, зараженный к тому же расколом, не позволили ему тут подвизаться. В Великий пост 1769 года святой переселяется в Задонский Богородицкий монастырь, в котором и проводит около тринадцати последних лет своей жизни.

Здесь святитель Тихон разместился в небольшой келье, находившейся у колокольни при выходе из монастыря. Здоровый воздух и телесные труды в монастырском саду в первую весну и лето поправили его расстроенное здоровье. Но вместе с укреплением здоровья нарушилось его душевное спокойствие. Целый год томился святитель от нахлынувших на него мыслей о безвременном уходе на покой и ничем не оправдываемой теперь бездеятельности. Он страдал от «уныния и скуки»¹⁶⁰ и буквально «не знал, куда себя девать»¹⁶¹. О столь грустном душевном состоянии святой неоднократно говорил приезжавшим к нему знакомым и даже писал в Святейший Синод митрополиту Гавриилу (Петрову). Последний сочувственно отнесся к его душевному настроению и «звал его в свою Новгородскую епархию, обещая дать под управление святителя Тихона Иверский монастырь близ Валдая»¹⁶².

Святой уже решился на переезд, но старец Аарон, которого он почитал за благочестивую и многоподвижническую жизнь, в разговоре с келейником Тихона решительно запретил ему даже думать об этом, так как Матерь Божия не велит ему выезжать отсюда¹⁶³. Эти слова, буквально переданные святителю, остановили его решение. «Ну, так я же не поеду отсюда», – ответил на это святой. Но и после этого он целый год провел в нерешительности, на что употребить свои силы.

Однажды святитель сказал вслух в присутствии своих келейников: «Хоть умру, но не пойду» отсюда. И с этого времени «в спокойствии духа стал препровождать житие свое, духовною радостию напаяемый»¹⁶⁴. После в письме к одному «другу и брату во Христе» святой Тихон признавался, что «задумал было уклониться от сего места, но рассудя, остался и положился на Божий Промысл, признавая, что лучше мне сие, чтобы себе познать»¹⁶⁵. С подвигами уединения, молитвы и писания богословских сочинений он соединил теперь еще и подвиг ревностного служения ближним в их духовных и материальных нуждах.

Решившись на это, святитель совершенно отрекается от мира и его пристрастий. Он продает все лишнее, и даже самые необходимые вещи, для раздачи вырученных денег бедным и нищим. «В келлии его никакого убранства и украшения не было», – замечает келейник епископа. Святой имел при себе «только самое нужное и необходимое»¹⁶⁶. Уже сама обстановка его кельи и личные вещи свидетельствовали о подвижническом устремлении ее обитателя. Иконы, картина крестных страданий Спасителя, картина с изображением старца–монаха, лежащего в гробу, деревянный аналой с книгами, набитый соломой коврик на кровати вместо перины, овчинная шуба вместо одеяла – вот все убранство тесной кельи великого подвижника. Суконная ряса, единственная уцелевшая от раздачи личных вещей для бедных, ременный пояс, кожаные «коты», лапти, простые ременные четки, ветхая кожаная «киса» вместо чемодана – «вот весь наряд и украшение» прославленного Божьего угодника¹⁶⁷.

После принятого решения оставаться в Задонске святой Тихон оставил свое уединение и стал придерживаться строго определенного порядка повседневного времяпрепровождения. Спал он «не более четырех часов, а нередко и целые сутки вовсе без сна проводил»¹⁶⁸, иногда же «ложился (лишь) на рассвете»¹⁶⁹. Ночь святитель проводил в молитве с поклонами. И «не хладныя его молитвы были, но самыя горячия, от сокрушеннаго сердца происходили…, от великаго внутренняго жара и любви к Богу»¹⁷⁰. Иногда он выходил из спальной кельи в переднюю комнату, и тогда келейникам становилось слышно, что владыка «тихо и умиленно» поет псалмы.

Утро заставало святителя Тихона на келейной иноческой молитве, которую он не оставлял во всю свою жизнь со дня пострижения в монашество, несмотря ни на какие труды и заботы. После молитвы он «писал душеспасительныя книги»¹⁷¹, а после ежедневно бывал в церкви за богослужением. В это время святой «столь углублялся в размышление о любви Божией к роду человеческому и искуплении онаго», что приходил в умиление, плакал и даже «рыдал»¹⁷².

Во время обеда, самого обыкновенного и простого, он обыкновенно слушал читаемое келейником Священное Писание Ветхого Завета, преимущественно, пророка Исаии. При этом бывало, что святитель прерывал чтение и предавался умилительному плачу. Каждый раз, садясь за стол, он благодарил Бога за пищу и молитвенно воздыхал о бедных и неимущих.

После краткого послеобеденного отдыха святитель Тихон занимался чтением Житий святых и других святоотеческих книг, преимущественно творений святителя Иоанна Златоуста. Летом иногда ходил по монастырскому саду и лесу. При этом он всегда брал с собой карманного формата Псалтирь, которую постоянно читал, а иногда и пел по ней некоторые псалмы. Святитель предавался столь глубокому богомыслию и горячей молитве, что нередко забывал об окружающей его обстановке.

Какую–то часть времени святой посвящал тяжелому физическому труду. А в вечерние часы заставлял келейника читать книги Нового Завета и объяснял ему сокровенный смысл Священного Писания.

В самом начале своего проживания в Задонской обители, в результате слезных молитв к «Богу о ниспослании Вседействующаго» Святого Духа и постоянных письменных трудов на протяжении 1770–1771 годов святитель Тихон пишет свое бессмертное сочинение «О истинном христианстве». В это время Господь укрепил Своего угодника Своим явлением. Когда святой в глубоком богомыслии сидел перед картиной Распятия Христова, тогда вдруг «как бы вне себя будучи, увидел с той картины, аки с горы Голгофы, с самаго креста идуща к нему Христа». Бросившись обнимать окровавленные ноги Спасителя, святой Тихон громко воскликнул: и Ты ли, Спасителю мой, ко мне идеши?»¹⁷³ В этот же период времени святитель неоднократно слышал у себя в комнате ангельское пение.

Предаваясь богомыслию, богословским занятиям и неустанному физическому труду, святой жаждет тишины и уединения. Он завидовал греческим епископам, которые могли, оставляя епархии, жить «по монастырям в уединении». По их примеру святитель Тихон также желал «сан с себя сложить, и не токмо сан, но и клобук и рясу снять … и сказать бы о себе, что он простой мужик и пошел бы себе в самый пустынный монастырь и употребил бы себе в работу: дрова рубить, воду носить, муку сеять, хлебы печь…»¹⁷⁴. Но живя в монастыре, расположенном в многолюдном городе Задонске, он не мог найти себе вожделенного уединения. Вместо этого душа святого стала стремиться к вечному покою в собственной совести и в сердце.

Само положение его убогой кельи у ворот монастыря как будто свидетельствовало о том, что Божественный Промысл поставил его на путь самоотверженного пастырского служения миру.

В богомольцах, проходивших монастырскими вратами, чтобы излить свои нужды и скорби перед Богом, святитель видел бедность, несчастья и слезы. Крепостничество, ложившееся тяжелым бременем изнурительных работ и оброков, вконец разоряло и «отнимало … потребная к пропитанию и содержанию» у простого трудящегося народа. «Бедный крестьянин лето целое трудился и потел, – пишет святой епископ, – но кормиться и одеваться с домашними нечем. Един господин все пожирает!»¹⁷⁵ Как в Воронеже, так и в Задонске святитель Тихон с особенной ревностью и строгостью обличает господ, показывавших свое мнимое благочестие «в созидании высоких стен» храмов, а «крестьян полунагих, без пищи, соли» и всяких «потребных средств оставлявших»¹⁷⁶.

В простой одежде послушника святой выходил из кельи и заговаривал с крестьянами «о состоянии их жизни». Узнав их нужды, он каждому подавал потребное. Бедные получали от святителя хлеб, деньги, одежду и обувь. Иным он покупал хижины, иным – лошадей и коров. Вдов и сирот Задонска в годы неурожая он содержал «на своем коште … и за них подушныя и прочия казенныя подати платил, хлебом кормил и одеждами одевал их, словом, во всех нуждах помогал им»¹⁷⁷.

Слух о благотворительности святого Тихона собирал к его келье толпы бедного русского народа и владыка всегда «с охотою внимал гласу вопиющих к нему: питал сирот и беспомощных, милосерд был к нищете и убожеству»¹⁷⁸.

Зная, что люди в истинной нужде не всегда простирают руки для получения подаяния, а по большей части молча терпят нужду, святитель в одежде послушника выходил на городскую ярмарку и здесь выведывал нужды у крестьян, привозивших последний хлеб и имущество для продажи, чтобы уплатить налоги. В таких случаях святой давал крестьянину задаток или всю цену за его товар и скрывался в народе. Напрасно прождав покупателя, тайно одаренный полученной милостыней бедняк возвращался домой, прославляя за это Бога и неизвестного щедродавца.

Особенно любил святитель Тихон посещать тюрьмы в Ельце и Задонске. Утешая заключенных, он оделял их милостыней, а сидящим в тюрьме за долги, «давал выкупныя деньги». С такой же милостыней святой обходил богадельни¹⁷⁹.

К владыке Тихону люди прибегали не только за милостыней. Часто его просили о заступничестве перед помещиками и начальством. И он своим предстательством и силой своей кротости, смирения и мудрого слова, успевал склонять иных жестоких помещиков к доброму обращению с крестьянами.

С именем святителя связаны также восстановление сгоревшего и временно упраздненного в 1769 году Елецкого женского монастыря и возникновение женской общины в станице Сиротинской в Донской Украине¹⁸⁰. Под руководством епископа Тихона и на его средства была также построена деревянная богадельня при церкви святого Георгия в Ливнах для призрения увечных и престарелых¹⁸¹.

На такую широчайшую благотворительность святителя шла вся его пятисотрублевая пенсия и немалое количество денег, которые присылали ему старшины донских казаков, благородные купцы Воронежа и Острогожска и многие окрестные помещики. Когда не хватало и этих средств, святой посылал своих келейников занимать деньги у Елецких купцов. Иногда ему приходилось раздавать свои личные вещи¹⁸².

И эта материальная помощь святого «избавляла от греховных искушений и падений, часто неразлучных с нищетою. Но еще большее число людей спасал он от вечной гибели словом вразумления и назидания. И в этом случае его деятельность была весьма обширна и разнообразна»¹⁸³. Унывающих святитель утешал и ободрял; роптавших на начальство – уговаривал или стыдил; злоречивых – обличал; малодушных – располагал к терпению.

С особой любовью он принимал тех, кто искал у него «душеспасительного пользования»¹⁸⁴. К подвижнику–епископу ездили за советами и благословением люди различного «пола и звания»: богатые купцы, помещики, генералы, старшины донских казаков, священники, причетники и прочие знатные и не знатные люди. От постоянного чтения и изучения Священного Писания, творений святых отцов и Житий святых, речь святителя Тихона имела большую убедительность, живость и действенность на сердца слушателей. Он начинал разговор с посетителями с «беседы о вечности…, о вечной муке и о вечном блаженстве, также вообще о пороках и о христианских добродетелях»¹⁸⁵. «С молодыми он говорил о силе и гибельности страстей и светских развлечений; со старыми – о совершенном отречении от мира и упражнении в богомыслии; с отцами семейств – о богобоязненном воспитании детей; с детьми – о почитании родителей; с купцами – о добросовестной торговле; с начальниками и господами – о кротком и человеколюбивом обхождении с подчиненными или крепостными, словом, каждому посетителю давал соответственные наставления»¹⁸⁶.

Некоторые знакомые святого, поучаясь его мудрыми наставлениями, с такой ревностью предавались добродетельной христианской жизни, что, даже будучи семейными, желали бросить мирскую жизнь и идти в монахи. Святитель, как мудрый руководитель человеческих душ ко спасению, не только не благословлял таких устремлений, но и всеми средствами удерживал от подобных намерений, как «Богу противных»¹⁸⁷.

Святой Тихон был не высокого мнения о монашестве своего времени. «Видишь, ныне и монастыри хуже светских домов стали, – пишет он послушнице одного монастыря. – Берегись, чтобы тамо не погибнуть, где надеешься спасения (улучить)…». Лучше «к матери итить и с нею жить, – советует он ей, – чем соблазняться в монастыре, видя недостойную жизнь его обитателей»¹⁸⁸. Но если он видел истинное стремление человека к монашеству, то всеми силами и средствами старался помочь такому поступить в монастырь.

Так он поступил с сыном знакомого ему помещика Бехтеева – Никандром Алексеевичем. Посещая их дом, он полюбил этого скромного юношу, руководствовал его в благочестивой жизни во время военной службы в Петербурге и, наконец, вопреки воле отца, помог ему поступить в Задонский монастырь под руководство своего духовного друга старца Митрофана, вместе с которым прозорливо встретил Никандра Бехтеева, тайно бежавшего темной ночью из родительского дома на лодке, на берегу реки близ Задонска. Этим чудесным фактом святитель не только словом, но и делом укрепил духовную ревность молодого подвижника.

Несмотря на все выше сказанное, суровая подвижническая жизнь и широкая пастырская душепопечительность епископа Тихона о спасении людей проходила в Задонском монастыре в весьма неблагоприятных условиях. «Ни настоятели, ни братия монастыря, в своем подавляющем большинстве, не могли понять ни высоты нравственного облика пребывавшей среди них святой личности, ни высоких нравственных задач его святой оригинально–подвижнической жизни»¹⁸⁹.

В Задонске, как и в Толшевском монастыре, владыка встретил немало скрытых и явных препятствий и унижений. Игумен Самуил распускал про святого клеветнические слухи и даже однажды ударил его по щеке. Братия монастыря, видя такое отношение своего начальства, также часто его оскорбляли¹⁹⁰. Даже монастырская прислуга ругала святителя за обличения их беспорядочной жизни.

Святому приходилось терпеть неблагодарность от близких знакомых и даже со стороны облагодатствованных им нищих! Чтобы не подавать повода к клевете на себя за поездки к знакомым, он решил впредь «без крайней нужды» никуда из монастыря не выезжать¹⁹¹. На пощечину от настоятеля святитель Тихон ответил истинно евангельским поклоном в ноги; досаждавших ему монахов он навещал и утешал при их болезни; оскорблявшей «прислуге» он помогал хлебом и деньгами¹⁹². За обман и аферу одного капитана из бехтеевской родни, епископ хотя и не допустил его к себе, но простил ему грех и передал наставление о благочестивой жизни¹⁹³. За брань и недовольство нищих малым подаянием он по–отечески утешал их и подавал им еще¹⁹⁴.

Терпя поношения и озлобления отовсюду, святой с кротостью говорил: «Богу так угодно, … да я же и достоин сего за грехи мои, но еще и мало сего»¹⁹⁵. Когда «его ругали, поносили и клеветали, он только горько плакивал о таковых; сожалея об них, он виновником всего поставлял врага Божия и христианского – диавола»¹⁹⁶.

Поэтому не удивительно, что именно к святителю направил свой путь гонимый старец Феодор. Что он мог услышать из его уст относительно тревожащих преподобного событий мы не знаем. Но определенные ориентиры того, о чем они говорили можно наметить из отдельных опубликованных мыслей святого Тихона о призвании, долге и искушениях настоящего пастыря.

В христианстве, поскольку оно составляет не только духовное, но и видимое общество людей, некоторые христиане имеют у себя в подчинении других христиан, например, «отец детей своих», «епископы и пресвитеры» – «порученных в руки их» членов христианского общества. Все христиане, имеющие у себя в подчинении меньшую братию, являются по выражению святителя «пастырями». «Однако же … епископы наипаче и пресвитеры нарицаются пастыри»¹⁹⁷. Они избираются как «лучшие, разумнейшие и совершеннейшие» из христиан и оставляются «пасти стадо Христово, кровию Его стяжанное»¹⁹⁸. Пастыри начальствуют среди паствы и обладают духовной властью, которая «назирает тое, что касается до внутреннего, душевнаго состояния. … Бесчиния и соблазны подвластных (она) пресекает (и) исправляет … словом Божиим, страхом и судом Божиим и отлучением временным от христианскаго общества»¹⁹⁹. Всякий духовный «властелин должен быть своим подчиненным, как отец своим детям». Подобно тому, как «благоразумный отец детей своих в страхе содержит и милует их», так и пастырь не должен давать подчиненным своим «по своей воле жить, согрешающих наказывать, страхом обуздывать и к добронравию приводить … (, но) мучительства над ними не делать»²⁰⁰. Пастыри должны быть «как разумом, так и житием добрыми и совершеннейшими паче прочих христиан»²⁰¹.

Подобно тому, как больному телом человеку нужен врач, для врачевания греховных болезней душ человеческих нужен пастырь. Грех «лютая есть болезнь и требует жестокаго лекарства ради изгнания» его из души. Поэтому пастырю необходимо всеми доступными ему средствами «тщаться душу бессмертную исцелить», что «дражайше, паче телесной болезни»²⁰². Пастырство необходимо и для порядка в христианском обществе, так как благоустраивает его жизнь и спасение.

Благоговея перед высотой и величием пастырского служения, святитель Тихон подчеркивает и его необыкновенную трудность. «Многи скорби» (Пс. 33, 20) бывают христианам и каждому христианину, «живущему в уединении и низости, надобно нести крест свой и последовать Христу, … но в чести (у власти, в сане) находящемуся следует больший и тяжелейший крест нести. И чем высшая честь христианина, тем тяжчайшее бремя ея»²⁰³. Церковь поставляет пастыря в пример пасомым. И он, как «высокое дерево, посреде леса стоящее, … от всех … издалека виден»²⁰⁴. Его пасомые жаждут увидеть в нем олицетворение христианской совести, воплощение той добродетели, к какой они должны стремиться, и те дела и веру, к которым он их призывает по своей пастырской обязанности.

Но «всякое зло и бедствие сретает тех, которые к Богу и царствию Его стремятся»²⁰⁵. «Диавол с темным своим полчищем, демонами и служителями своими»²⁰⁶ «наипаче тщится, как бы пастырей … низложить, дабы так удобнее мог и прочих христиан пленить и погубить»²⁰⁷. Диавол поднимает на брань и саму плоть пастыря со всеми ее «страстьми и похотьми». А если ему не удается низложить пастыря и ввести его в грех, тогда лукавый «восставляет на него людей, которые волю его творят, дабы слух зол о нем пронесли. Отсюда то бывает, что пастыри … много клеветы, злословия, гонения и изгнания претерпевают»²⁰⁸. Сатана поднимает на пастыря весь «мир прелестный и ослепленный, (который) как Христа истины не любил, так и истинных христиан ненавидит». Так на пастырях часто исполняются слова Христовы: «будете ненавидими всеми имени Моего ради» (Мф. 10, 22) и апостола Павла: «вси же хотящии благочестно жити о Христе Иисусе, гоними будут» (2Тим. 3, 12)²⁰⁹.

Если же пастырю не удается уклониться «от губительных рук … враждующих» на него²¹⁰, то не следует забывать, что «Бог попущает скорби на благочестивых … столько, сколько могут понести, и попущает на великую пользу их, (и) не оставляет их, яко Своих, без утешения»²¹¹. Подвиг «сей и победа без помощи Христовой не бывает: зде сила человеческая ничего не может. … Сего ради должно непрестанно молиться и воздыхать ко Христу Подвигоположнику, да поможет и укрепит. (А так как) на пастырей … более враги наши устремляются, то всем христианам более о них должно молитися, да поможет им Господь»²¹².

Пастырь, научая своих пасомых «вере, закону Божию и добродетельному житию»²¹³, по должности своей должен обличать их грехи и заблуждения, чем приводит некоторых из них в негодование против себя. Такие грешники разносят про пастыря–обличителя «клеветы и поношения», однако пастырь не должен «льстить (или) услаждать слух (грешникам, а) учить и научать»²¹⁴.

Всех пастырей «в день судный» ждет нелицеприятный «страшный Судия», перед Которым они «имеют отдать ответ» за то, как они «по своей должности (пасли) порученных (им) от Пастыреначальника Иисуса Христа (овец) кровию Его искупленных»²¹⁵. Тогда «взыщет Он всех Своих овец, когда сядет на престоле славы Своея уже не яко Пастырь, но яко Господь и Судия»²¹⁶. Все «христиане истязаны будут в день суда», а пастыри «наипаче: ибо не токмо о себе, но и подначальных своих воздадят ответ. Писано же есть тако: «суд жесточайший преимущим бывает. Ибо малый достоин есть милости: сильнии же (пастыри и начальники) сильно истязани будут» (Прем. 6, 5–6)»²¹⁷. Если же «пастырь всяким образом тщится обратить людей к покаянию, увещевает их к тому, но они о том не брегут и не обращаются, и не каются; тогда сами своей погибели виновны бывают, а от пастыря тое уже не взыщется»²¹⁸.

Пастырь и паства должны составлять одно неразрывно целое общество, проникнутое взаимной любовью. Следствием и выражением любви истинного пастыря к Богу и пастве является его готовность пожертвовать собой ради них.

Обличая мир по долгу своего звания, пастырь тем самым навлекает на себя «ненависть и злословие»²¹⁹. И ему всегда «надобно к терпению приуготовлятися и всегда, яко кораблю на море, бури и бедствия находящаго ожидать, и нашедшу, терпеливым сердцем нести (по примеру) Пастыреначальника Иисуса Христа, Апостолов и Святителей Христовых, прежде бывших»²²⁰.

Пастырь должен «готов быти на все противное, что не приключится ему, то есть на всякое злострадание, даже и до самой смерти, ежели тое нужно будет ради чести имене Божия»²²¹. Ибо к пастырям относится сказанное в Божественном Откровении: «Буди верен даже до смерти, и дам ти венец живота» (Откр. 2, 10)²²².

Что из сказанного здесь о святителе Тихоне Задонском и им же самим написанного можно опустить в данной работе ради большей краткости? Не поднимается рука пренебречь ни одним из приведенных свидетельств его добродетелей и подвигов и ни одним из его изречений. Зато и вывод о том, почему святитель рад был приезду находящегося под судом Санаксарского строителя старца Феодора, как никакому другому посетителю, теперь напрашивается сам собой. Встретились духовно родственные и святые души. И святитель, и преподобный следом за святым апостолом Павлом могли бы воскликнуть, навсегда расставаясь после трех дней самого тесного духовного общения: «Кто отлучит нас от любви Божией: скорбь, или теснота, или гонение, или голод, или нагота, или опасность, или меч? как написано: за Тебя умерщвляют нас всякий день, считают нас за овец, обреченных на заклание. Но все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас. Ибо я уверен, что ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее, ни высота, ни глубина, ни другая какая тварь не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем» (Рим. 8, 35–39).

Преподобному предстояло лишение сана и девятилетнее заключение в Соловках, святителю – продолжение его подвигов и строгий затвор. А эпизод их встречи нашел свое отражение в одиннадцатом кондаке Акафиста старцу Феодору Санаксарскому:

В январе 1774 года воронежский губернатор сообщил в Синод, что Санаксарский строитель обратился к нему с жалобами на воеводу, но по губернаторскому рассмотрению обвинения его оказались несправедливыми²²³.

Не удержался от того, чтобы подлить масла в огонь и Владимирский преосвященный Иероним, который донес Синоду, что настоятель Санаксарского монастыря иеромонах Феодор оказался виновен во многих непорядочных и противозаконных поступках. В 1768 году он без ведома архиерея лишил священнослужения и братской трапезы иеромонаха того монастыря Венедикта и иеродиакона Пармена за то, что они просили уволить их по слабости здоровья от установленной Феодором в церкви продолжительной службы. Когда названные монахи для жалобы отлучились самовольно во Владимир и Москву, Владимирский епископ Павел за самовольную отлучку послал их на год во Флорищеву пустынь на работы и в чередное служение с тем, чтобы по прошествии года они снова вернулись в Санаксарскую обитель. Но Феодор остался недоволен таким решением и требовал, чтобы виновные были возвращены в его монастырь для несения положенной епитимьи. Когда же архиерейским указом дано было ему знать, что по 39–му правилу Апостол один архиерей имеет право запрещать в священнослужении, то Феодор в рапорте своем, не признавая себя виновным, толковал Правила и указы с досаждением и поношением для своего архиерея, что де апостольское слово и гражданские указы приказывают покоряться таким пастырям, которые хранят Божии законы и порученных им содержат законно, а не таким, которые идут против законов Божьих и судят неправедно. Епитимья виновным монахам, по мнению Феодора, была наложена архиереем неправильно и потакала их самовольству, а если бы они были присланы к нему, то епитимья им была бы чувствительнее. Феодор требовал переноса дела на суд Синода, но за смертью епископа Павла († 9.08.1769) об этом дерзновении его никакого представления сделано не было²²⁴.

Первенствующий член Святейшего Синода Архиепископ Гавриил (Петров). Худ. А.Н. Антропов. 1774.

Опираясь на все эти сведения, Синод, в который тогда входили преосвященные архиепископы Санкт–Петербургский и Ревельский Гавриил (Петров)²²⁵, Псковский и Рижский Иннокентий (Нечаев)²²⁶, Тверской и Кашинский Платон (Левшин)²²⁷, а обязанности обер–прокурора после снятия П.П. Чебышева с 12 мая 1774 года исправлял С.В. Акчурин²²⁸, на своем заседании 24 мая 1774 года нашел Феодора заслуживающим за все указанные дерзновения лишения настоятельства и священства²²⁹.

Узнав о готовящейся над ним расправе, святой писал в Арзамасский Алексеевский монастырь своим, как он их называл, бедным нищим²³⁰:

«Милость Божия да будет с вами! Ныне от вас следует мое отлучение, но вы о том, конечно, не печальтесь, понеже все не без воли Божией совершилось, а мы не можем оной сопротивляться и не постигаем Божий о нас промысл; а более всего должно нам знать, что Божественные судьбы ведут нас к совершенному терпению, без коего нет нам спасения. Итак, не печальтесь, а радуйтесь, что до такой скорби благость Божия нас доводит, тем более что она пришла совершенно безвинно, а за одно обличение человеческого нечестия и вопиющей на Небо несправедливости, что мы, по обязанности нашей, всегда о том говорить должны, и не токмо страдать, но умирать готовы. Хотя мы и страдаем, но за все благодарим вышнюю благость Господню и вас всех в сохранение Создателю поручаем. О содержании вашем братству приказано.

Иеромонах Феодор. Июня 12 дня 1774 года»²³¹.

Сенат добивался для преподобного более строгого наказания в виде лишения его монашества и предания светскому суду. И так как старец был из дворян, то дело было представлено на утверждение государыни, которая 16 июня 1774 года повелела «онаго Феодора, лиша настоятельскаго и иеромонашескаго звания, отослать яко человека безпокойнаго простым монахом в Соловецкий монастырь, препоручив начальнику онаго монастыря неослабное за ним смотрение»²³². В виде снисхождения к виновному приказано было отпустить с ним в сундуках и его имение, сделав ему предварительно опись²³³.

Думается, что сохранением монашеского звания преподобный был обязан тому обстоятельству, что он был пострижен по именному повелению дочери Петра Великого Елисаветы. И императрица Екатерина просто не решилась отнять у святого то, что не она сама ему дала.

Императрица Екатерина II.

Вскоре в Санаксар был прислан нарочный с уже указанным именным повелением. А для описания «личного имения» преподобного исповедника прибыл игумен Арзамасского Спасского монастыря Иоасаф. Узнав об этом, нестяжательный старец Феодор выложил перед ним все, что имел: войлок коровьей шерсти, обшитый толстой холстиной, небольшую жесткую подушку, набитую такой же шерстью, шубу овчинную, мантию, рясу и сказал: «Описывайте».

В связи с удалением своего старца Санаксарская братия понесла невосполнимую утрату. Прекрасно понимая это и думая о том, что навсегда прощается со своими послушными учениками, старец благословил их и сказал: «Кто желает жить в этой обители, пусть остается в ней; кто же не желает – пусть выходит, кто куда хочет»²³⁴.

14 июля 1774 года²³⁵ святой в сопровождении конвоя из двух солдат отправился в дальний путь на Соловки. При отправлении его из Санаксара – ученики, а из Арзамаса – ученицы, провожали его с неописуемой скорбью и жалостью²³⁶.

19 июля 1774 года преподобный пишет Алексеевским сестрам следующее письмо:

«Милость Божия да будет со всеми вами! Ныне вам объявляю, что конечное мое от вас отлучение в обитель Соловецкую совершается. Но вы, прошу вас, о том не печальтесь, но совершенно полагайтесь на волю Господню, понеже что случается, то, конечно, не без воли Божией совершается. Я же не только тем не огорчаюсь, но паче радуюсь, что от многих печалей получил свободу и совершенное духу моему спокойство. Вас же всех поручаю хранению Божию. Монах Феодор».

Увидев в конце своего письма вынужденное изменение собственной подписи, святой дописал еще: «Божие благословение да будет со всеми вами!» Затем поставил дату. И еще дописал слова, ставшие как бы печатью всего его исповеднического подвига: «Священство взяли, но милости Божией не отняли!»²³⁷.

«Тамбовские Епархиальные Ведомости» с тем местом жизнеописания старца Феодора, где повествуется о его злостраданиях в Соловках.

В связи с тем, что Алексеевская настоятельница Авдотья Ивановна по своей сильной привязанности к преподобному собралась, было, поехать вслед за своим наставником на Соловецкий остров, чтобы жить вблизи его узилища и просила на это его письменное благословение, отец Феодор ответил ей следующее:

«Милость Божия да будет с тобою! Письмо твое получил, в котором слышу единственно вопль твоей печали о моем отлучении. Ты токмо чрез сие более прогневляешь Господа Бога; а я всегда тебе о том толковал, чтобы во всем была покорна Его Святой воле. А и как же ты воспротивишься Его определению? Много погрешишь унынием и неуместною печалию. Пишешь, что постараешься взять свидетельство о твоем дворянстве, для свободного проживания: то впредь хотя и можно, однако ныне еще в том нужды не следует, меня еще в ссылку (в Сибирь) не послали; да и тебе, друг, далече бродить за мною не след. Всем нам готовится вечная дорога; даруй, Боже, чтоб ту нам прейти безбедно, да там быть вместе вечно, о том проси благодать Господню, а так много не крушись; может быть, по времени и все пройдет. Божие благословение да будет с тобой!»²³⁸.

Восставший на старца Феодора воевода Неелов кончил плохо. Через несколько дней после увоза святого в Соловки он получил известия о злодействах приближающихся к Темникову пугачевцев. Неелов отправил в Шацк и Тамбов доношения о «повешении двух человек татарином деревни Адельщины Рамазаном Муслитовым обще с пугачевскими казаками»²³⁹. Отправив донесение, струсивший воевода бросил Темников на произвол судьбы, прихватил казну и бежал в Шацк. Еще через несколько дней (всего лишь через неделю после отъезда преподобного Феодора) в Темников пришла команда Пугачева и разграбила город²⁴⁰. Санаксарская обитель ими потревожена не была²⁴¹. После подавления бунта он был отдан под следствие генералом Паниным, обвинившим воеводу в бездействии, в том, что он не сделал даже малейшей попытки «призвать дворян темниковских с их людьми и крестьянами для охранения города, денежной казны и граждан, когда сделалось известным о злодейских партиях»²⁴². Перед побегом в Шацк воевода побывал в Санаксарской обители и винился перед монахами за свое коварство по отношению к старцу Феодору. А в самом Шацке он навел такую панику на обывателей, что его наказали штрафом. Еще до суда, не вынеся позора, Неелов умер от «нервического припадка»²⁴³.

Хотя в Соловки преподобный Феодор был отправлен не в качестве заключенного, а как поднадзорный монах, положение его оказалось очень сложным. Историк С.Б. Бахмустов отмечает в своей книге: «все источники крайне скупо освещали обстоятельства ссылки, потому что сам отец Феодор никогда не рассказывал о пережитом, а свидетели или молчали, или ограничивались фиксацией отдельных эпизодов»²⁴⁴. Тем не менее, они настолько красноречивы, что позволяют восстановить общую картину тяжелых последствий вынесенного святому несправедливого приговора.

Суровые Соловки.

С исповедником правды Божией и обличителем неправды людской поступили как с самым закоренелым преступником²⁴⁵. Немедленно по приезде в обитель святой был взят в самое строгое заключение, где нуждался во всем необходимом²⁴⁶. Ссыльного монаха поместили в холодную келью – настоящий каменный мешок. Старец сильно страдал от холода и угара. От первого, потому что в корпусе, где он безвыходно находился, печи топили всего лишь один–два раза в неделю, а от второго – так как печи закрывали рано. Святой не раз угорал почти до смерти, тогда его выносили из кельи и оттирали снегом. Холод и угары сильно подорвали его здоровье. И преподобный до конца своей жизни страдал мучительными приступами удушающего кашля²⁴⁷.

Имея перед собой примеры многолетнего безвинного страдальчества Саровского первоначальника иеросхимонаха Иоанна и его ученика строителя Ефрема, старец Феодор принял незаслуженное наказание как искус, и в этом он черпал ту силу, которая помогала ему с честью переносить страдания. Снятие сана нисколько не умалило авторитет старца в глазах его почитателей и учеников. Никто не мог лишить его права молиться келейно, а заточение давало ему возможность как бы вернуться в пустыню, закалившую его душу в молодости²⁴⁸.

Каждый год из любви к своему многострадальному старцу в Соловки ездили по два Санаксарских брата, чтобы по возможности помогать ему в нуждах. Ученики из монашествующих и послушников допускались к отцу Феодору лишь по одному и размещались в отдаленной от него келии. Так что он не раз мог угореть и умереть во время их вынужденного отсутствия. Но никто и ничто не могли разлучить духовного наставника с его учениками. Посылала к нему своих сестер с письмами и просьбами наставлений и настоятельница Арзамасской Алексеевской общины Авдотья Ивановна. И «он, по отеческой своей к ним любви, всегда отписывал в наставление, во утоление душевной печали, в поощрение к душевному терпению всяких скорбей, какия обыкновенно приключаются шествующим по пути спасения. Также и порознь отписывал к ученикам, когда кто из них требовал решения своей совести. Так один брат требовал от отца решения (по поводу того), что Настоятель его принуждает принять священный чин, а он почитает себя недостойным. Отец Феодор не велел ему противиться, и привел примеры многих Святых, кои, быв прежде грешниками, когда уцеломудрились, принимали Священство» – читаем мы в его первом печатном жизнеописании²⁴⁹. Поэтому не будет преувеличением сказать, что и Санаксарская, и Алексеевская Арзамасская обители продолжали окормлялись у своего изнемогающего телом, но не сломленного духом святого отца.

В Соловецком монастыре старец Феодор провел в скорбях и болезнях долгих девять лет и жил бы там до смерти, если бы Промысл Божий не устроил ему возвратиться оттуда в родную Санаксарскую обитель. Случилось так, что один из учеников отца Феодора – иеродиакон Феофан, бывший при нем в Санаксаре послушником Феодором Соколовым, стал в 1783 году келейником и доверенным помощником Санкт–Петербургского и Новгородского митрополита Гавриила, и как только представилась ему такая возможность, попросил владыку защитить своего безвинно страждущего старца и освободить его из Соловецкого заточения.

Ни один из источников не упоминает того обстоятельства, что с именем преосвященного Гавриила (Петрова) связаны не только оправдание, но и осуждение старца Феодора. Так, что из их чтения может создаться ошибочное впечатление имевшего место снисходительного заступничества всесильного митрополита в ответ на просьбу своего келейника без каких–либо личных чувств и мотивов с его собственной стороны. Но Господь все устроил так, чтобы судьбу преподобного Феодора теперь решали непосредственные участники тех давних событий: бывший Санаксарский послушник иеродиакон Феофан (Соколов) – достойный ученик святого, знавший всю правду о его исповедническом подвиге, сопровождавший своего старца в Воронеж для дачи показаний губернатору и даже писавший тогда объяснительную записку под диктовку преподобного²⁵⁰; митрополит Гавриил (Петров), бывший с 1770 года архиепископом Санкт–Петербургским и Ревельским и первенствующим членом Святейшего Синода²⁵¹, в 1774 году осудившего оклеветанного старца; и лично знавшая Санаксарского строителя Феодора императрица Екатерина II, при всей своей проницательности не разобравшаяся в сфабрикованном против преподобного деле, собственноручно одобрившая предложение Синода лишить его настоятельства и священного сана и отправить как «беспокойного человека» простым поднадзорным монахом на заточение в Соловки²⁵².

Отец Феофан оказался в Петербурге «вопреки своим желаниям и ожиданиям. После неудачных попыток отклонить от себя назначение в Александроневскую лавру, (он) принял это назначение, как высшее распоряжение самого Промысла, и с обычным усердием проходил в лавре» возлагаемые на него послушания канонарха и ключника. «Его усердие и добросовестность в отправлении обязанностей, еще более, его постоянная кротость и всегдашняя спокойная рассудительность обратили на него особенное внимание преосвященнейшего митрополита Гавриила: он взял к себе отца Феофана в келейники»²⁵³.

Владыка Гавриил, по достоинству оценил высокие «нравственные качества» иеродиакона Феофана, снискавшие этому ученику преподобного Феодора «полное доверие святителя, который (стал обращаться) к нему за советом во многих важных делах»²⁵⁴. Видя добродетели ученика, владыка мог теперь представить себе истинный духовный облик его учителя. Известно, что Феофан много рассказывал Гавриилу о своих странствиях и монастырской жизни. Поэтому не удивительно, что рано или поздно они должны были коснуться былых подвигов и нынешних злостраданий святого Санаксарского старца.

Прошло девять лет, много дел было рассмотрено владыкой в Синоде, но митрополит Гавриил, несомненно, должен был вспомнить о нетипичных обстоятельствах осуждения этого подвижника. Только теперь Бог устроил так, что он узнал правду из уст достойного и доверенного человека. В поведанной Феофаном истории не было прямых укоров царице или Синоду, речь шла о «правде и кривде». Но ясно было и то, что старца они осудили незаслуженно, по клевете и, кроме нравственных страданий, это губительно отразилось на его здоровье. Теперь надо было спешить. И митрополит Гавриил целиком и полностью искупил свою невольную былую ошибку.

В Великий Четверток 1783 года, совершая чин умовения ног в дворцовой церкви, он объяснил после службы дело отца Феодора Екатерине, и уверил ее, что старец страдает напрасно. Дело о нем было решено в превратном виде, совсем противно его благочестивому, ревностному по Боге духу. Между тем невинный страдалец, находясь уже девятый год в Соловецком заточении, от холодного климата и разных лишений совершенно изнемог. Государыня без труда вспомнила наказанного ею Феодора Ушакова и поинтересовалась, сколько ему теперь лет? Преосвященный сказал, что должно быть семьдесят. Государыня же в задумчивости возразила: «столько лет ему, кажется, не будет; Я его знаю»²⁵⁵. И она не стала медлить с исправлением собственного несправедливого решения. На другой день – 18 апреля – к преосвященному было прислано ее высочайшее повеление о возвращении монаха Феодора из Соловецкого монастыря в Санаксарскую обитель в прежнем сане иеромонаха. Владыка тут же отвез его в Синод и принял к исполнению.

Сознавая за собой старую вину, святитель Гавриил написал отцу Феодору письмо, прося, чтобы тот по пути из Соловков заехал к нему в Петербург для встречи. Но старец, по крайней своей немощи, сразу же направился в свой родной монастырь, и, миновав Вологду, Ярославль и Владимир, 9 октября 1783 года прибыл в Арзамас²⁵⁶ и к общей радости своих учениц остановился на созданном им в свое время подворье Санаксарской обители. Здесь во время Утрени его и встретили два Санаксарских иеромонаха, сюда же пришли и сестры созданной его молитвами и трудами Алексеевской общины. И только что восстановленный в сане старец преподал им всем свое отеческое благословение. Вместо отдыха он в течение целой недели ежедневно посещал Алексеевскую обитель, «как истинный пастырь и отец, поучая и утверждая души своих учениц»²⁵⁷.

В Алексеевский Арзамасский монастырь и городское Санаксарское подворье пошло «неисчислимое множество людей – настоятелей окрестных Арзамасских монастырей, монахов, священников, горожан, купцов, дворян²⁵⁸» – все искали возможности благословиться у преподобного и услышать хотя бы несколько его слов. «Многие арзамасцы просили старца Феодора посетить их дома, а потом в этих семьях из поколения в поколение передавались предания о великом человеке, оказавшем честь их гостеприимству»²⁵⁹.

По прошествии недели преподобный отправился в свою родную обитель. Братия устроила ему торжественную и теплую встречу. За три версты до монастыря старца–исповедника встречал почтенный Санаксарский казначей иеромонах Вениамин (Андреев)²⁶⁰, а на перевозе через Мокшу – все монастырское братство, выросшее теперь до ста человек²⁶¹, во главе с третьим после преподобного Санаксарским настоятелем иеромонахом Венедиктом, одним из двенадцати гвардейцев²⁶², постриженных святым Феодором по указу императрицы Екатерины 17 июня 1763 года²⁶³ – двадцать с небольшим лет тому назад. Приняв благословение своего первоначальника, они отправились вместе с ним в обитель. Войдя в церковь и приложившись к святым иконам, по обычном поклонении друг другу отец Феодор, радуясь духовно, благодарил всю братию за их любовь к нему в изгнании и оказываемую теперь, а также за видимое благоустройство обители.

Многое здесь изменилось за прошедшие девять лет. Обе церкви – двухэтажная соборная с престолами в честь Рождества Богородицы (освященная 16.08.1780) и Усекновения главы святого Иоанна Предтечи (освященная еще в 1774 году через два месяца после удаления старца Феодора на Соловки), а также больничная в память сретения Владимирской иконы Божией Матери (освященная 6.06.1782) – были совершенно устроены и украшены. А в святых вратах над небольшой благолепной церковью Преображения Господня (освященной 28.08. 1776) высилась колокольня (оконченная кладкой в том же году). Было построено и несколько жилых каменных братских корпусов. В одном из них, воздвигнутом под присмотром казначея иеромонаха Вениамина в 1779 году на восточной стороне обители у озера Санаксар, в торцевой келье на втором этаже и поселился теперь преподобный. С тех пор этот корпус получил наименование Феодоровского.

Триумфальным и трогательным было его возвращение в Санаксарскую обитель, но не прошло и недели, как вновь начались для старца Феодора скорби, гонения и клеветы, и, что самое горькое, со стороны близких ему учеников.

29 октября 1783 года, буквально через несколько дней после прибытия преподобного в монастырь, против него перед всей братией воздвиг клевету иеродиакон Иларион, бывший одно время с отцом Феодором в Соловках. Иларион назвал старца «противником Церкви, еретиком и атеистом». Дело было отправлено в Синод и по тщательном рассмотрении разрешилось тем, что Иларион был признан клеветником и наказан со всей строгостью, причем просил прощения у отца Феодора перед всей братией²⁶⁴.

Строгая жизнь и пастырские дарования святого вновь начали привлекать к нему многих монашествующих и мирских людей. И вместе с тем подали повод сначала к ревности, а затем и к зависти к преподобному со стороны другого его ученика и постриженника, ставшего в 1778 году по выбору всей братии Санаксарским настоятелем иеромонаха Венедикта²⁶⁵.

Этот по отзыву монастырской летописи «благочестивый муж» и «теплый любитель добродетелей», «в должности своей рачительный, к церковной службе усердный», будучи по природе «простосердечен и милостив»²⁶⁶, а потому «по примеру древних обителей палестинских и русских (установивший) приезжающих и приходящих богомольцев всякого звания принимать и по возможности успокаивать во всем: в помещении, пище и в духовных нуждах»²⁶⁷, не смог пережить того, что внимание и любовь братии, гостей и прихожан были обращены теперь к одному только старцу Феодору, к нему же самому стали обращаться лишь как к администратору. Тем более не смог понести он строгостей своего учителя и тех замечаний, которые он стал делать ему ради его и общей духовной пользы, например, укоряя настоятеля за имевшее место в обители пьянство, а также неприличную монашескому званию кичливость как в нем самом, так и в некоторых братьях, вместо прежней простоты и воздержания.

Все обличенные восстали на святого и стали жаловаться епархиальному начальству²⁶⁸, будто отец Феодор смущает обитель. Ученики ходят к нему безвременно толпами, братия расстраивается его неблагоразумными советами, чуждаясь законного настоятеля и желая его сместить. Велено было и по этому поводу провести расследование. В связи с тем, что общение старца со всеми его посетителями состояло в одних лишь духовных беседах, и в этом нельзя было найти ничего предосудительного, никого не допрашивали. А вследствие разбора дела, пристрастно поданного настоятелем Венедиктом, вход к преподобному названным его сообщниками ученикам, даже с духовными нуждами, был воспрещен²⁶⁹.

Феодоровский корпус Санаксарского монастыря. Фото 1993 года.

Чтобы отклонить эти притеснения, иеродиакон Феофан (Соколов) просил преосвященного митрополита Гавриила написать письмо к Феодору. Преосвященный Гавриил с готовностью откликнулся на просьбу келейника и писал в защиту гонимого старца:

«Честный отец Феодор, мне любезный во Христе брате, прошу вспомоществовать вашими молитвами в моей жизни и в делах должностей моих. Я же пребываю к вам всегда благосклонным.

Гавриил, митрополит Новгородский и Санкт–Петербургский»²⁷⁰.

Письмо, конечно же, возымело действие, освободив на некоторое время старца от притеснений ожесточившегося против него Санаксарского настоятеля.

В 1785 году святой Феодор благословил первой настоятельнице Алексеевской общины Авдотье Ивановне по старости лет и по слабости ее сил уйти на покой, и поручил сестричество Марие Петровне Протасьевой, своей преданной ученице, которой только лишь исполнилось двадцать пять лет. Она вступила в эту обитель в 1782 году по личному благословению старца²⁷¹, о котором услышала от двоих Санаксарских монахов, едущих к нему в Соловки. От них и узнала дочь Ростовского воеводы бригадира Петра Григорьевича Протасьева²⁷² о жизни старца, его мудрости, о суровом быте восстановленных им обителей, о его страдании за правду. И ей захотелось познакомиться с отцом Феодором. Она не поленилась отправиться к преподобному, добилась с ним встречи и стала посещать его в заточении.

Выбор старца поначалу вызвал ропот части сестер и неприязненное отношение к новой настоятельнице. Но прошло время и своими дарованиями, терпением и кротостью она прибрела общую любовь и почтение²⁷³.

Спустя некоторое время, иеромонах Венедикт опять стал посылать доносы на преподобного. И опять святой стал жить взаперти: никому не дозволялось – ни из мирян, ни из братии – входить к старцу и говорить о духовных нуждах. А Алексеевские его ученицы получали разрешение недоумений совести и утешение в скорбях лишь через получаемые от святого Феодора.

В одном из них он разъясняет настоятельнице общины сказанные им раньше слова о недостойном Причащении и пишет по этому поводу следующее:

«Мария Петровна! Милость Божия да будет с тобою! Ты просишь объяснения на мои слова, я тебе писал о причастии Святых Тайн в таком намерении и о таких людях, которые в небрежности всю жизнь провождают даже до самой смерти и Тайн Святых приобщаются, а грехов своих не объявляют и нисколько в них не раскаяваются; на таковых подлинно следует слово апостольское: «иже аще яст Хлеб сей или пиет Чашу Господню недостойне, повинен будет Телу и Крови Господни... Ядый бо и пияй недостойне, суд себе яст и пиет... Сего ради в вас мнози немощни и недужливи и спят довольни», то есть помрачаются паче, а не просвещаются (1Кор. 11, 27–30). Аще же таковые в небрежности своей и при конце жизни Тайн Святых приобщаются, но грехов своих не освобождаются, понеже даже и до конца в беззакониях проводили житие свое, Святых Тайн приобщение таковых может быть печатию христианства, и потому поминовением церковным бывает им от Бога некоторое прощение и свобода, о них то мое слово к тебе было, а не о всех равномерно, которые и весьма стараются о своей жизни. Сии аще в чем и погрешают, то паки покаянием и Святых Тайн приобщением от того освобождаются, а впредь всячески себя от такового падения сохраняют, и тем Святых Тайн приобщением паче вразумляются и укрепляются.

Слышу еще твое рассуждение, будто что собрала в келий, то ныне, будучи начальницей, потеряла, и в том, друг, конечно, обманулась. Не собрала в келий, а сидела токмо на одном месте; а ныне стоишь на войне, так ныне врага побеждай, а не за печкой сидя хвались безмолвием; а сия война и мнимый мятеж много лучше твоего безмолвия; посему и сама себя рассмотри, что келия твоя принесла тебе доброго? Поистине ничего! Ныне же, когда вышла на войну, так надлежит тебе не скучать, но всему военному делу обучаться, то есть послушанию, смирению и терпению. Злополучием душевным должно считать токмо один грех, а мое от вас отлучение не может и не должно быть вам злополучием, поскольку учитель вам вначале Господь, а потом Божественный закон. От незнания боишься погрешить; но кто в неведении согрешает, на того Господь не гневается, а берегись паче всего своей небрежности и лености.

Иеромонах Феодор»²⁷⁴.

В другом утешает свою духовную дочь и всех сестер перед лицом возможной ее смерти:

«Мария Петровна! Милость Божия да будет с тобою и со всеми вами! Пишешь о своей болезни и что ожидаешь смерти. Так если по воле Божией она придет, отпущаю, иди с миром и надежду имей к получению милосердия Господня, по твоему к нам послушанию и открытой совести; а ежели когда в чем и пороптала и поленилась, оное тебе прощаю, и Господь того на тебе не взыщет. Думаешь, поскольку болезнь тебе приключилась от печали, то и будет тебе безполезна, это твое мнение не годится; от чего бы болезнь ни случилась, если переносишь ее терпеливо и при том уверена, что она тебе от Бога послана, тогда она будет в совершенную пользу. А я хочу тебя отпущать с радостию к Отцу премилосердному и Господу. Знаю твою душу, и того ради с надеждою тебя отпущаю к получению милости Божией. И сестрам скажи, чтоб о смерти твоей не печалились, а паче бы согласились с волею Господнею, да о своих душах старались, и не временно только, а вечно видеть тебя желали и о том бы просили благость Господню. Впрочем, мой друг, поручаю тебя в волю Божию. Божие благословение да будет с тобою и со всеми вами!

Иеромонах Феодор»²⁷⁵.

В третьем говорит о тех, кто, не перенеся сложностей жизни в общине, покинули ее и огорчили этим настоятельницу, ругающую себя теперь за излишнюю строгость:

«Мария Петровна! Милость Божия да будет с тобою! Писала ты мне о своих согрешениях, в чем подлинно много согрешила, и просишь за то от меня наказания. Так я вот что скажу: накажи ты сама себя страхом Божиим и верь, что за все содеянное гнев Божий на тебя следует, и если ты впредь себя не определишь ныне же к исправлению, а жизнь прекратится, то какой ответ дашь пред Богом? Ныне тебе все оное прощаю, а впредь если сохранять себя от того не будешь, то уже Господа Бога много прогневаешь. Пишешь, что две сестры вышли, а третья едва удержалась, и винишь себя, якобы от твоей строгости вышли. Такое твое рассуждение происходит от крайнего неразумия. Многие развращенные от самого Христа отлучались, да Христос ли тому виною? Также и святых Божиих многие отвращались, да святые ли виноваты? Пустое, друг, рассуждаешь! Я тебе говорю, что не только бы две или три вышли, хоть бы и несколько их было, так нам пустой печали о нерадивых не будет. А приказываю тебе, чтоб им вольности не было. Что мне за радость множество содержать непокорных и не желающих угодить Богу? Должно приучить их к полному послушанию и отсечению собственной воли. Письмо сие обще всем сестрам прочитай, чтоб знали, что тебе приказано, так и исполняй непременно. Иеромонах Феодор»²⁷⁶.

В четвертом – учит Марию Петровну, что отвечать архиерею на донос одной из строптивых и ленивых сестер:

«Мария Петровна! Писала ты ко мне, что К. хочет представлять архиерею, что–де не велишь Богу молиться; так пусть ее представляет. Тогда ты можешь дать ответ: если нам не трудиться, а всегда Богу молиться [то есть ходить в церковь], то уже нечем будет и кормиться: жалованья не дают, делать некогда будет, то уже и голодать будем. Но мы не запрещаем молиться, только при том велим и трудиться: молиться определено нам от Бога в воскресные и праздничные дни, а прочие простые дни непременно приказано от Бога трудиться, как для своего пропитания, так и для прочих требующих [помощи] бедных. Иеромонах Феодор»²⁷⁷.

А в пятом письме укоряет ее за отступления от введенного им для общины устава:

«Мария Петровна! Милость Божия буди с тобою и со всеми вами! Смотри, чтобы стадо твое [духовное] не повредилось. Слышу о некоторых твоих послаблениях, по видимому добрых, но в сущности негодных; ты только разобрать их не можешь. Во время приношения образа [Оранской Божией Матери], слышу, что весьма безпамятно [нечинно] молодые к образу бросались, в тесноте совершенной, при чем и мужеска полу [посетителей–богомольцев] было довольно; также и при встречании и провожании многое [было] не хорошее; а другие молодые, слышу, и по другим церквам за образом ходили; это и того еще хуже, они совершенные зеваки, а ты того не разумеешь. Ныне тебе это прощаю, а впредь берегись. Я всегда тебе приказываю над ними [послушницами] смотреть, чтоб они не были зеваками, а паче бы в своем месте сидели, да помнили Господа Бога. Богородица очень не хочет [видеть] их шатаний, а паче того хочет, чтоб они сидели в своем месте. Так ты о сем весьма старайся и не давай им воли.  Иеромонах Феодор»²⁷⁸.

Можно предположить, что митрополит Гавриил (Петров) оказывал преподобному не только моральную, но и более значимую деятельную поддержку. Ведь при его непосредственном участии незадолго до кончины возненавидевшего святого Феодора настоятеля иеромонаха Венедикта, последовавшей 27.12.1788 года, Санаксарская обитель была переподчинена Тамбовской епархии. С 22.09.1788 года преследовавший старца епископ Виктор (Онисимов), стал именоваться не Владимирским и Муромским, а Суздальским и Юрьевским²⁷⁹. Епархиальным же архиереем для монастыря стал Тамбовский и Пензенский епископ Феофил (Раев)²⁸⁰, бывший викарий Новгородской епархии покровительствующего преподобному Феодору митрополита Гавриила. Указом Тамбовской духовной консистории от 14 февраля 1789 года в должности Санаксарского настоятеля был утвержден выбранный с общего согласия братии иеромонах Вениамин, бывший до этого казначеем монастыря, один из преданных учеников и первых постриженников старца Феодора²⁸¹.

Этот по «отзыву летописи монастырской: муж кроткий и почтенный, исполненный добродетели и благочестия, ревностный рачитель монастырского благоустройства и общежития» на 23 году пришел в Саровскую пустынь, в которой познакомился с благочестивым старцем Феодором, сделался присным его учеником; с ним же переселился из Саровской в Санаксарскую пустынь. В 1762 году пострижен в монашество с именем Вениамина. По времени взят был преосвященным Пахомием Тамбовским в архиерейский дом, где рукоположен в иеродиакона и иеромонаха; проходил должности ризничего и казначея. Потом перемещен во Флорищеву пустынь Владимирской епархии, в которой восемь лет был строителем.

Горя непрестанной любовью к своей Санаксарской обители, где принял иноческое пострижение и в которой обещался жить до самой смерти, отец Вениамин, испросив себе увольнение от должности строителя, возвратился в Санаксар, десять лет проходил здесь послушание казначея и потом избран в настоятели.

При нем преподобный Феодор получил полную свободу и разрешение на выезды и в оставшиеся два года своей жизни несколько раз «ездил в Арзамас к своим духовным детям, чтобы лично побеседовать с ними и разрешить их духовные нужды»²⁸².

Предупреждая о своем последнем приезде, старец наставляет Марию Петровну Протасьеву следующим образом:

«Мария Петровна! Милость Божия буди с тобою и со всеми вами! Писала ты ко мне о своей печали, что долговременно меня не видишь? И в том, друг, совершенное твое малодушие; надобно бы тебе о том не скучать, а полагаться в волю Господню, понеже болезнь твоя в том тебе препятствует. А что ты писала о Анне Яковлевне, что смущается в своих помыслах, так надлежало б тебе ей потолковать, что сумнения ее совершенно пустые, а она их, видно, принимает за совершенное дело; а надлежало бы ей оные проклинать и отгонять, и за дело их не принимать; она же им верит и за дело все принимает, то кто уже может ее исправить? Понеже сама себя повреждает. Татьяну Ивановну, если Орлова [графиня] видеть пожелает, то, конечно, ее не скрывай; пусть она смотрит, а за тем как воля Господня будет. А плащаницу в свою церковь шить, конечно, изволь отложить; надцерковная крыша у вас сгнила, то нужду исправить надобно, а плащаница у вас в церкви есть, отложите пустые прихоти; а что которые изволили подать на плащаницу, оные деньги годятся на другую церковную нужду, или деньги им отдать обратно, а плащаницу шить вам не приказываю. Старик Арсений [из братии Санаксарских] скончался; вели по нем читать псалтирь шесть недель; настоятель [Санаксарский] толковал мне о вашей теплой церкви, и то дело еще дальное, тысячи уже денег на то надобно, так их от Санаксарской обители не пожалует.

Иеромонах Феодор. Божие благословение да будет с тобою и со всеми вами. Декабря 20 дня 1790 года. А о приезде моем дожидайте показанного времени»²⁸³.

Старец прибыл в Арзамас через полтора месяца, в феврале 1791 года, и, беседуя с настоятельницей и сестрами Алексеевской общины, с особенным умилением и слезами толковал им 136–й псалом, говоря: «Когда сыны Израиля, лишась Иерусалима, отечества своего, и не видя себе ниоткуда нимало отрады в земле чужой, как странники при реках Вавилонских сидели и плакали, то этим плачем они прообразовали состояние всех в бедах и скорбях живущих на земле. Должно и нам в мыслях содержать, что и мы в бедственной этой жизни, как странники, всегда напастьми от врагов наших гонимые и томимые, тогда только отраду себе находим, внегда помянути нам горний Сион: помянух Бога и возвеселихся». Во время этой оказавшейся прощальной беседы все его чада плакали.

Потом преподобный начал торопиться с возвращением в Санаксарскую обитель и, преподав всем благословение и прощение, выехал из Арзамаса. По пути домой святой Феодор заезжал в Саровскую пустынь и любезно прощался там со всеми старцами.

19 февраля, в среду сырной седмицы после полудня, собрались к святому в келью его ученики, и он, со всеми немного побеседовав, отпустил их. Остались было у него для решения некоторых духовных недоумений два ученика из дворян, живших в монастыре, но он начал изменяться в лице и велел им уйти, сказав, что очень изнемог. После Соловков он нередко страдал от подобной болезни, но теперь все предчувствовали, что это было не обычное изнеможение, и с горем в сердце оставили его одного.

Вскоре пришел келейный монах, служивший отцу Феодору, трижды сотворил молитву, и, не слыша ответа, вошел к нему без благословения. Старец умно молился, лежа на своем одре. Это было настолько непохоже на его всегдашний подвижнический образ молитвы, что келейник тотчас побежал и оповестил об этом братию. Все сошлись к своему отходящему отцу. Старец уже ничего не говорил. В таком молчании прошло около пяти часов, и в десятом часу пополудни душа преподобного Феодора мирно отошла в небесную обитель. Тело же преподобного, хотя и лежало до погребения в теплой келье, не издавало запаха тления.

Погребен был святой у северной стены построенного им соборного храма, а на могиле его была положена каменная плита аспидного цвета со следующей надписью: «Здесь погребен 73–летний старец иеромонах Феодор, по фамилии Ушаков, возобновитель Санаксарского монастыря, который пострижен в Александро–Невской лавре, продолжал монашеское житие 45 лет; со всеми видами истинного христианина и доброго монаха 19 февраля 1791 года скончался»²⁸⁴.