Общие характерные особенности четвертого Евангелия со стороны содержания
Общие характерные особенности четвертого Евангелия со стороны содержания
Уже в глубокой древности, почти с половины II-века Евангелие от Иоанна обращало на себя внимание многими своими особенностями сравнительно с тремя первыми Евангелиями. Позднейшие изследователи четвертого Евангелия, сверх историографических отличительных черт его, склонны в речах и беседах Иисуса Христа усматривать как бы новый мир, новые понятия; здесь, по их мнению, выступают как бы другие лица, господствует иной язык с характерными свойствами изложения. Не обращааясь к доказательствам того, в какой лишь условной или относительной мере может быть правильно мыслима своеобразность представления и изложения в четвертом Евангелии, мы предварительно заметим только о том, что особенности его не должны немало приводить нас в смущение, если принять в соображение, что каждый из св. евангелистов изображал жизнь и учение Господа Иисуса соответственно известным неодинаковым историческим условиям первенствующей церкви и особенным целям своего свящ. писания, определившими его характер по содержанию и изложению, не без влияния индивидуальных свойств евангелиста–писателя. Отсюда естественно должно было в евангельских писаниях произойти несколько отличительное изображение по основной идее и раскрытию ее в частностях, хотя в существенном представлении и общем изложении обнаруживается несомненное сходство и согласие. Христос четвертого Евангелия и Христос первых трех Евангелий – один и тот же, в изображении как деяний Иисуса Христа, так и речей Его – один и тот же глубокий дух у Иоанна и у синоптиков, и различие между ними относится только к форме и способу изображения. Во всей широте представить даже конспективно характеристические черты четвертого Евангелия со стороны содержания и языка и чрез то начертать полную и точную физиономию писателя Евангелия ап. Иоанна потребовалось бы довольно продолжительное время и в необходимой сейчас краткой речи невозможно. Поэтому, позвольте, достопочтенное собрание, остановить Ваше благосклонное и просвещенное внимание на общих особенностях четвертого Евангелия лишь со стороны содержания.
Три первые так называемые синоптические Евангелия обнаруживают в большей степени зависимость от установившейся апостольской традиции с элемейтарною простотою изложения и при известных некоторых своих особенностях по главной идее и раскрытию ее имеют один общий характер. Они при единстве основной своей идеи отличаются летописным характером, предетавляютъ собою более или менее отрывочные сказания без строгой внутренней связи и упорядоченности отдельных частей, являются сборником событий из жизни Иисуса Христа, преимущественно внешне упорядоченных между собой. Между тем Евангелие Иоанна представляет отличительную по содержанию и изложению историографию нашего Спасителя. В нем не усматривается столь свойственной синоптикам общей зависимости от апостольской традиции Евангелия и открыто выступает парочитый, отличный от синоптиков, выбор священнаго писателя в отношении как событий из жизни Иисуса Христа, так и бесед и речей Его. Соответственно, современному тяжелому внешнему положению христианской церкви в Ефесе и вообще в малоазийских городах среди усилившихся и ежечасно стремившихся вторгнуться в нее разнообразных лжеучений еретиков (Керинфы, евиониты, докеты и др.), евангелист Иоанн главным предметом своего повествования избрал изображение Лица Господа Иисуса, познание Его Божества, как Оно открывается в отличительных чудесах и преимущественно в речах Его. Из Иоаннова Евангелия видно, что писатель его в выборе предметов повествования и группировке их руководился теологическими соображениями – представить в событиях учение Спасителя о важнейших истинах христианства, которые тогда подвергались отрицанию или превратным толкованиям. При своем преимущественно теологическом характере Иоанново Евангелие с историографической стороны имеет более единства в сравнении даже с Евангелием Матфея, отличается планосообразностию, обнаруживающеюся в строго определенном известною целью распорядке повествовательного материала, и вместе всюду в нем виден прагматизм, состоящий в последовательном и стройном изложении событий из жизни Иисуса Христа по внутренней связи и с выяснением их смысла и значения. При внутреннем единстве всех частностей для изображения главного предмета Евангелия, при строгой целостности своей повествование Иоанново однако же носит несомненно фрагментарный характер. Из всего неописуемого богатства евангельской истории возлюбленный ученик Христов сообщает лишь то, что служит к раскрытию основной идеи – божественного достоинства Иисуса Христа. Отсюда происходит то, что в четвертом Евангелии явственно выступают опущения некоторых событий из жизни Спасителя и хронологические пробелы в повествовании. Но они нередко с очевидностью предполагают достаточную для писателя и читателей известность синоптических Евангелий, в которых содержатся не повествуемые Иоанном события, почему он избегал повторять о них, помещая в Евангелии по особым целям избранные лишь немногие события и речи Господа Иисуса.
Основную отличительную идею евангельской истории Иоанна составляет Логос, Богочеловек Иисус, в лице которого совершается победа веры над неверием, света над тьмою, добра над злом. Этот Логос, вопреки представлениям отрицательной критики, имеет за собой столь же действительную историю в Иоанновом изложении, как и в представлении синоптиков. Как оказывается из внимательнаго разсмотрения четвертого Евангелия, изображаемый Логос Иисус вполне соответствует условиям человеческой природы, – так в этом Евангелии имеются прямые указания на плотское его происхождение (2:1; 19:25; 1:45; 7:35) и косвенное на крещение (1:29–34; 3:26). Он испытывает чувства возбуждения, и возмущения, сострадания, пережитой пред страданиями внутренней борьбы и скорбей на кресте (12:27; 11:33–35; 18:11), – как представлено и в повествовании синоптиков. Что касается намеренных в четвертом Евангелии опущений событий искушения Его в пустыне, смертельной Его тоски в Геосиманском саду, как бы недостойных Логоса, равно умолчание об установлении таинства св. Евхаристии (из антииудейской тенденции), то, с одной стороны, имеются прозрачные указания на все эти события (14:30; 17:1; 6:53), а с другой, эти опущения обязаны ясному сознанию писателя относительно совершенной известности означенных событий из синоптиков и отсюда они не могут служить основанием к заподозрению исторической истинности повествования евангелиста Иоанна. Во всяком случае признанное общее согласие четвертого Евангелия с остальными тремя Евангелиями показывает ложность того воззрения, будто в Иоанновом Евангелии под воздействием идеи Логоса представлен иной образ исторического Христа сравнительно с синоптиками.
Важная затем отличительная черта в повествовании Иоаннова Евангелия усматривается в обозначении времени и места общественного служения Господа Иисуса, в связи с чем находится особенный распорядок повествования о деятельности Его (по праздникам). По сказанию синоптиков представляется, что Спаситель, по крещении Своем возвратившись из Иудеи в Галилею, в последней затем всецело совершал общественное служение, иногда посещая и соседние с ней местности и никто из синоптиков не дает опредленных показаний о том, что Иисус Христос посещал столицу иудейства – Иерусалим впредь до той самой Пасхи, в которую явился сюда для крестных страданий и смерти (Мф. 4:12–18,25; Мк. 1:14; 10:1; Лк. 4:14; 9:51–52). Между тем евангелист Иоанн дает определенные указания на то, что Спаситель наш по крещении Своем (1:31–34) удалился· одиноко в Галилею (1:43; 2:12), но отсюда совершил пять путешествий в Иерусалим. Таковы – первое на первый праздник Пасхи (2:13,23), когда Он властво изгнал из храма торговцев и менял и явил Себя великим пророком анонимным; второе путешествие Спасителя – на праздник Пятидесятницы (5:1), когда он при купели Вифезда совершил исцеление разслабленного; – это было уже после второй (неупомянутой лишь) Пасхи в период служения Иисуса Христа (на третью же Пасху, (названную в 6:4), Он в виду злодейских замыслов иудеев (7:11) не приходил в Иерусалим, а проповедывал только в Галилее (3–4), не бывав в Иудее и Иерусалиме около 1½ лет); третье путешествие в Иерусалим – на праздник Кущей (7:14,2); четвертое – на праздник обновления храма (10:22); пятое – на последнюю Пасху (12), с каковым путешествием можно соединить скорое шествие Спасителя в Вифанию (11:1,17–18). Не вступая здесь в обследование вопроса об усматриваемом критиками противоречии между четвертым Евангелием и синоптиками, мы не можем не сказать лишь о том, что Господь Иисус, как Мессия, не мог все годы служения посвятить только отдаленным провинциям Палестины, вопреки предписанию Моисеева закона, не посетивши ни однажды теократическую столицу даже во время великих еврейских праздников. Притом, в переданных синоптиками событиях и изречениях Иисуса Христа имеется немало прозрачных, хотя без хронологического обозначения, указаний на пребывание Его в Иудее и Иерусалиме (Ин. 11:1, Мф. 26:6–7; Ин. 19:38; Мф. 27:57–60; Мф. 23:37; Лк. 13:34). Справедливо полагать, что в повествовании синоптиков отдельные путешествия Спасителя в Иерусалим представлены безраздельно, слитно в одном большом или важном по трагическому исходу путешествия туда на Пасхальный праздник, и оно, как общее целое, видимо противополагается различным проявлениям галилейской проповеднической Его деятельности, одинаково объединенной в нераздельном пребывании. В виду такого у синоптиков обобщенного представления евангельской истории писатель четвертого Евангелия, полный непосредственных живых воспоминаний о божественном Учителе, представил проявления деятельности Его с раздельностью, как они имели свое место в самой действительности.
С таковым Иоанновым изображением места преимущественного служения Иисуса Христа состоит в тесной, связи вопрос о продолжительности этого служения, определению κоторой много способствует самое отличительное для четвертого Евангелия сравнительно с синоптиками нарочитое расположение повествования по путешествиям Господа Иисуса в Иерусалим на иудейские праздники, притом в хронологическом порядке. По представлению синоптиков без хронологических данных, – все события со времени выступления Господа Иисуса на проповедь до Его страданий крестных совершились, повидимому, в течении одного года, как бы только год продолжалось все общественное служение Его, притом лишь в Галилее. Между тем в четвертом Евангелии имеется хронологическое расположение событий, при чем в Иоанновом Евангелии, как уже указано, определенно говорится о трех Пасхах, на одну же (вторую) Пасху, прямо не названную, делается лишь намек. Отсюда по справедливости следует заключить, согласно общецерковному воззрению, что общественное служение Спасителя нашего продолжалось три года, с прибавлением же времени около трех месяцев от крещения Его до первой Пасхи, – три с лишним года или по общепринятому круглому считу, З½ года. Такое по Иоаннову Евангелию хронологическое представление находит для себя подтверждение и в том простом соображении, что самое преобразование в ближайших Его последователях всех ранее сложившихся понятий, всей веры, целого иудейского мировоззрения могло произойти в течении лишь продолжительного обращения с Божественным Наставником. Такому условию преобразования учеников путём постепенного внутреннего возрастания и преуспеяния их вполне соответствует представление в четвертом Евангелии общественного служения Иисуса Христа, которое, как видели, по указанным в нем путешествиям Его в Иерусалим на иудейские праздники легко определяется свыше трех лет. Отсюда в отношении времяобозначения и места точным типом изображения общественной деятельности Иисуса Христа является для безпристрастного историка только тот, который представлен в Иоанновом Евангелии, и за ними должно быть признано превосходство пред синоптическими Евангелиями, с чем вместе ярко и безспорно выступает подлинно исторический характер Иоаннова повествования.
Таковой же характер и превосходство пред синоптиками Иоанново Евавгелие имеет и в прочих отличительных пунктах, в которых представителями отрицательной критики усматривается также непримиримая будто бы разность между четвертым и первыми тремя Евангелиями. Из этой обширной области достаточно было ограничиться сравнительным разсмотрением Иоаннова повествования о призвании первых учеников Иисуса, указанием важности хронологического дополнения в Ин. 3:24, где евангелист Иоанн присоединяет около года к началу общественной деятельности Спасителя сравнительно с представлением синоптиков, и особенно обсуждением показания в Иоанновом Евангелии дня совершения Спасителем пасхальной вечери и дня Его крестной смерти. Результатом безпристрастного в этой области изследования является одинаково признание той истины, что писатель четвертого Евангелия хорошо знаетъ синоптические Евангелия, несомненно и видимо предполагает их достаточно известными своим читателям (Гильгенфельд, Гольцман, Рейсс) и точным своим обозначением дней событий в 13:1 и 19:13,31,42 сделал необходимые исправления, подобно тому, как в других местах некоторые неточности и неопределенные у синоптиков указания устранил своим более отчетливым изображением. Таким образом Иоанн в своем повествовании высоко стоит сравнительно со сказаниями первых трех евангелистов.
В речи об общих особенностях Иоаннова Евангелия по содержанию нельзя не отметить отдел о чудесах, Иисуса Христа в том отношении, что если в этом отделе сопоставить, повествования Иоанна и синоптиков, то прежде всего, усматривается, что кроме чудес насыщения народа хлебами в пустыне, укрощение морской бури и хождение Иисуса Христа по водам (6:16–20; Мф. 14:13–27; Мк. 6:30–50) в Евангелии Иоанна нет более ни одного чуда, на которое дали бы нам указание ранние евангелисты. Отличительную же собственность Иоаннова повествования составляют следующие чудеса: претворение воды в вино в Кане (2:1–12); исцеление сына Капернаумского царедворца (4:46–54); исцеление разслабленного при Вифезде (5:1–16); исцеление слепорожденного (9:1–38) и воскрешение Лазаря (11:1–45). Повествование об этих пяти чудесах лишь в четвертом Евангелии находит для себя удовлетворительное объяснение в самом восполнительном характере этого Евангелия. С другой стороны, не можем игнорировать протеста критиков против кажущегося им поразительного по силе, безмерного характера чудес Иисуса Христа, изображаемых в Иоанновом Евангелии, как будто они представлены сравнительно с изложением синоптиков в преувеличенном, следовательно, неисторическом виде. Между тем в действительности не дается права подозревать историческую истинность чудес или считать их преувеличенными или вымышленными, даже если признать в иерусалимских чудесах Спасителя проявление особенной или преимущественной силы по сравнению с чудесами Его по показаниям синоптиков. Мы не можем не сказать, что столь изумителые обнаружение чудодейственной силы, как исцеление 38-летнего разслабленного, слепого от рождения, воскрешение четверодневного Лазаря не было случайным, но стояло в тесной связи с нарочитой целию этих чудес – гораздо сильнее воздействовать на отличавшихся великим неверием и ожесточением иерусалимских иудеев. Отмечаемая особенность в характере повествуемых в четвертом Евангелии чудес отличительных служит лишь к более ясному показанию действительной обстановки или особенных условий деятельности Господа Иисуса в Иудее, что различные по Иоаннову изображению как бы усиливающиеся или возвышающие чудо обстоятельства были нужны единственно для того, чтобы скорее обратить сильнейшее внимание на величайшего чудотворца. Кажущияся для критиков подозрительными особенности в этих чудесах зависели таким образом от самых характера и обстановки деятельности Иисуса Хрисьа в г. Иерусалиме и во всяком случае не заключают в себе оснований к тому, чтобы заподозревать историческую истинность Иоанном повествуемых чудес.
Наконец, в ряду отличительных черт Иоаннова Евангелия обращаютъ на себя внимание речи Спасителя уже с той стороны, что они составляют значительную и главнейшую часть в Евангелии сравнительно с повествовательным элементом. Исторические повествования у Иоанна большею частью служат только приготовлением к речамъ Господа Иисуса, которые представляют главный предмет для евангелиста, при чем речи эти находятся в тесной существенной связи с повествуемыми событиями, являются настолько необходимы, что без них ход изображаемой борьбы веры и неверия делается непонятным. Но особенно речи Иисуса Христа в Иоанновом изложении издавна обращали на себя внимание со стороны своего отличного содержания и характера сравнительно с изложением синоптиков, так что критики склонны считать речи произведением или измышлением самого писателя, или отрицать историческую их реальность. В Иоанновом Евангелии речи Господа Иисуса отличаются возвышенным духом, характером умозрительности, за который древние св. отцы и учители церкви называли это Евангелие «духовным». Действительно, писатель его Иоанн всегда восходит от внешнего обнаружения к духу, к невидимому принципу; почти все повествования Иоанна обращены более к внутреннему, к существу, так что внешние излагаемые происшествия он включил в свое Евангелие ради их более глубокого смысла, – поскольку для созерцательной его души они суть чаще типы символы высших истин, божественных предметов и отношений. Не без основания и церковная символика изображает ап. Иоанна с орлом, каким символом образно представляет острый, проницательный ум его, парящий высоко над землею, в небесных сферах и вместе указывает на пророческую дальновидность. Возвышенный, выспренний характер Евангелия от Иоанна обнаруживается, сверх знаменитого по богословию пролога, в самосвидетельствах Господа Иисуса, которые заключают возвышеннейшее учение о достоинстве и славе Его как Сына Божия, об отношении Его к Богу Отцу в предвечном бытии и в состоянии воплощения, также учение о Духе Святом, о характере таинственного единения со Христом истинно-верующих и другие глубокие тайны, открывающие просвещенному читателю все великое богатство догматических и нравственных идей. В противоположность господствующему в Иоанновом Евангелии богословско-догматическому или мистическому характеру речей Спасителя с возвышенной христологией указывают на отличный у синоптиков более популярный и нравственно-практический характер речей Его, предметом коих были преимущественно царство Божие на земле, человеческая жизнь с различными ее обязанностями, идеальная мораль, напр. в нагорной проповеди, и т. под. Но отмечаемое различие в тех и других речах Господа Иисуса лишь относительное, так как в Евангелии Иоанна можно указать 27–28 изречений таких, которые почти в том же виде находятся у синоптиков. Этот двойственный по тону характер речей Спасителя находит для себя внолне удовлетворительное объяснение в неодинаковых душевных состояниях Его с одной стороны, как преимущественно у синоптиков, – в обычном душенастроении и, с другой, как у Иоанна, в особливых моментах возвышенного состояния духа Христова, и только указывает на двоякий характер или метод учения Спасителя и способ выражения применительно к неодинаковому духовному состоянию слушателей, каковыми были в Иудее и Иерусалиме ученые священники, книжники и фарисеи (возвышенные беседы), в Галилее же – малообразованные простецы из народа. Самое же помещение в четвертом Евангелии преимущественно возвышенных бесед и речей Спасителя обусловливалось восполнительной и преимущественно богословско-полемической целями Евангелия, как они указаны уже древними христианскими экзегетами.
При преобладающем догматико-богословском характере представления, причем исторический элемент, как служащий к раскрытию и подтверждению основной идеи, имеет второстепенное, служебное значение, в четвертом Евангелии не можем не заметить субъективного элемента. Общепризнано, что синоптические Евангелия, при внешнелетописной историчности, отличаются более объективностью авторской, которая легко объясняется тем, что писатели их, особенно ап. Марк и Лука, находятся в зависимости от общеапостольской палестинской традиции о Спасителе, Его жизни и учения и имели целью представить преимущественно внешне-историческое изложение (у Луки с большею подробностью) событий из жизни Его. Писатель Евангелия Иоанна не излагает всех событий из жизни Божественного своего Учителя, ни тем более – частных обстоятельств из периода личного своего обращения с Ним, но он с ясностью очевидца воспроизводит в своем Евангелии тот субъективно-психологический процесс, какой с момента засияния в его душе луча света веры при первом видении Агнца Божия на берегах Иордана пережил во время обращения с Господом Иисусом Христом, затем в какой мере он самолично принимал участие в изображаемой борьбе веры с неверием, света с тьмой, и как в нем постепенно под действием учения и чудес Спасителя развивалась и укреплялась вера до высокой степени созерцания в Нем воплощенного Бога Слова – Сына Божия. Отсюда четвертый евангелист в свое изображение и изложение как бы невольно вносит субъективно-идеальный элемент, так что Иоанново Евангелие не без оснований называют не только произведением историка очевидца, но даже в некоторм роде автобиографией. При таком характере повествования и изложения неудивительно, что четвертое Евангелие сравнительно с синоптиками отличается преимущественно духом индивидуальности, носит на себе отпечаток личности своего писателя. Соответственно любвеобильному характеру и всему духовному складу ап. Иоанна, все его Евангелие дышет естественным языком нежного, доброго сердца, звучит тоном искреннего чувства. Внутренно, всем сердцем принимая участие в изображаемых событиях, евангелист при изложении их и речей Господа Иисуса, для читателей является как бы руководителем в своих кратких пояснительных замечаниях и по природной доброте и теплоте чувства не может холодно, равнодушно передавать особенно трогающие его душу события и речи Спасителя: вследствие этого изложение Евангелия сильно действует на чувство читателя или слушателя. Между тем синоптики, изображая события евангельской истории и учение Иисуса Христа, ничем не дают знать о себе, и при летописном своем пересказе событий иногда делают замечания лишь в том виде, что для читателей отмечают исполнение ветхозаветных пророчеств.
В связи с субъективным характером четвертого Евангелия, свидетельствующим о писателе-самоучастнике изображаемой истории, в самом образе повествования обращают на себя внимание встречаемые в этом Евангелии особенные подробности изображения обрядовой жизни, воззрений и обычаев евреев, отличительная точность и обстоятельность сообщений о местностях Палестины, хронологические и числовые показания и другие подробности изложения. При отсутствии определенного обозначения имени писателя четвертого Евангелия, эти разнообразные так называемые внутренние свидетельства достаточно удостоверяют, что писателем его был только природный иудей, притом палестинец и самоочевидец повествуемых событий, в чем, между прочим, убеждает и филологическое разсмотрение 1:14; 19:35 и 21:24–25 четвертого Евангелия. Даже более того, – таким писателем был несомненно апостол из двенадцати, один· из трех довереннейших учеников Спасителя Иисуса Христа, возлюбленный ученик Его, именно Иоанн Зеведеев, которому и христианская церковь уже издревле (с половины II века) приписывает написание четвертого Евангелия.
Что писателем его был еврей палестинец, это также подтверждается самыми свойствами языка и изложения Евангелия. Я крайне утомил бы ваше просвещенное внимание даже кратким обозрением представленных в моем изследовании особенностей языка как грамматических, так и лексических. Из обширной области стилистических особенностей, которые в общем представляют ближайшее подражание арамейскому изложению, не могу не указать на безискусственность построения фразы, преобладание кратких предложений, обилие различных фигур еврейской словесности, построение речи и выражение мыслей не периодическое, а чисто еврейское, афористическое, преимущественно без союзов, также отличительные для еврейского стиля способы соединения предложений и самаго развития мыслей и т. под. Вся такая еврейская конструкция речи и стиль признаются совершенно невозможными для природного грека притом II столетия, какому критика склонна усвоять написание четвертого Евангелия, и выразительно свидетельствуют, что писателем его был неоспоримо природный еврей-палестинец, притом лишь I (а не половины II) века. Такое представление о лице и времени писателя Евангелия совершенно соответствует древне-церковному об этом воззрению, – которое притом основательно подтверждается неоспоримым влиянием четвертого Евангелия на язык и изложение различных произведений II века: а) литературы церковной и б) внецерковной.
В самых указанных отличительных особенностях четвертого Евангелия мною даны достаточные основания к положительному решению касающихся достоверности и подлинности этого Евангелия вопросов о национальности писателя и о времени происхождения его Евангелия, – преимущественно в виду отрицательного отношения некоторых критиков к церковной традиции относительно происхождения четвертого Евангелия. При разрешении многосложных вопросов, относящихся к означенным, в русской экзегетической литературе слабо затронутым, задачам встретились для изследователя большие затруднения, которые обусловливались отчасти самою оригинальностью постановки характеристики Евангелия и особенно со стороны филологической, отчасти же – скудостию руководств и пособий в последней области. Правда, нельзя не сознаться, количество ученых изследований вообще о Евангелии от Иоанна безмерно велико на ученом Западе, – в нашей же литературе – лишь наперечет, – однако, отнюдь нельзя говорить о богатстве филологических этюдов относительно этого Евангелия; в иностранных комментариях на него далеко не во всех встречаются в исагогической части отдельные, не говорю, обстоятельные главы о языке и стиле его. За недостатком специальных филологических монографий автор подлежащаго вашему обсуждению изследования вынуждался пользоваться общими пособиями в виде разновременных исагогик четвертого Евангелия и преимущественно грамматик новозаветного греческого языка. Заметная неравномерность в моей разработке некоторых вопросов обусловливается положением их в самой исагогико-экзегетической литературе иностранной. Отсюда же при всемъ желании автора придать своему многолетнему труду истинно научный и возможно целостный характер, этот опыт, во всяком случа в русской исагогической литературе первый sui generis, не может не иметь некоторые недочеты и несовершенства по содержанию и с архитектонической стороны.
В заключение не могу здесь не признаться, что недостаток соответственных материалов для создания вполне обстоятельного изследования, при том в провинциальном городе – в обстановке преподавателя духовной семинарии был значительно устраняем при просвещенном посредничестве досточтимого профессора С.-Петербургской Духовной Академии H.Н.Глубоковского. В разнообразных личных собеседованиях со мной в Петербурге и в письмах своих он не только ободрял меня, поддерживал мою энергию в завершении труда, предпринятого уже не в молодом возрасте, но и давал тон моему изследованию указаниями особенно позднейшей иностранной литературы трактуемого предмета, при чем сам лично или по почте снабжал меня потребными и нередко ценными пособиями. Это обстоятельство нравственно обязывает меня при настоящем достопочтенном собрании открыто выразить глубокую благодарность нашему знаменитому представителю богословской лихературы. Не могу не засвидетельствовать своей признательности и высокочтимым рецензентам моей диссертации М.И.Богословскому и Π.А.Юнгерову за те замечания, какие ими даны в оффициальном отзыве о ней, особенно же на самой рукописи. Сделанные замечания и указания приняты мною в соображение при окончательной редакции сочинения, – но насколько умело я воспользовался авторитетными для меня советами и замечаниями, равно с успехом раскрыл предмет своего изследования по существу – соответственно специфическим его задачам, суждение об этом принадлежит вам, гг. высокопросвещенные оппоненты мои.
Ив. Баженов