Памяти святителя Филарета, митрополита Московского: К истории редакции русского перевода Священного Писания

Ноября 19 дня текущего года исполняется двадцать пять лет со времени кончины святителя Филарета, митрополита Московского. Личность и деятельность сего святителя так велика и многозначительна, что, несмотря на многое, писанное о нём и при жизни и особенно по смерти его, доселе ещё остаются не вполне оценёнными. Даже и издано из написанного им самим ещё далеко не всё. Но бесспорно и то, что доселе изданное из написанного самим святителем Филаретом и написанное о нём проливает гораздо более света на эту великую личность и на эту неутомимую, многообъемлющую деятельность, нежели как то было двадцать пять лет тому назад, когда, под впечатлением великости утраты, понесённой в почившем, эта утрата воспринималась более чувством, нежели умом, а, следовательно, и строгой оценки этой личности и деятельности не могло быть. Однако не напрасно уже и тогда лучшие умы постигали значение святителя и его деятельности, притом не только для своего времени, но и для последующих времён.

«Угас светильник, от которого свет истинного Боговедения и высокой доблести духовной, – говорил, например, один церковный вития над гробом в Бозе почившего иерарха, – распространялся до отдалённейших пределов церкви восточной и даже достиг иноверных, ищущих православия. Умолкли уста, из которых каждое слово было правилом веры и законом для жизни и деятельного служения Богу и человечеству во всяком его виде.

Но что̀ же угасло? Угасло горевшее вещество, а самый свет, который озарил пред миром глубину истин веры и высоту жизни христианской, он не может угаснуть, от него остались немерцающие лучи, – общее драгоценное достояние всех родов и времён. Сомкнулись уста: а слово, исшедшее из них, облетело весь мир христианский, сделалось символом православия, воплощением духовной мудрости, ключом для разрешения недоумений, печатью истины, неистощимым назиданием для паствы, неизменным руководством для пастырей»¹. И не церковный вития, но также глубокий мыслитель-публицист, покойный M.Н. Катков, за то же время писал о святителе Филарете: «Отныне он становится неистощимым предметом изучения, которое не преминет внести новые силы в наше сознание, в наше просвещение. Прошедшая жизнь великого ума, следившего за всем, на всё отзывавшегося и во всём принимавшего участие, снова вступит в действие для созерцающей мысли и разумения»². Подлинно так. В значительной мере это доказало уже истекшее двадцатипятилетие со дня кончины святителя Филарета. Богатое наследие оставил после себя великий святитель и в своей многолетней и многодеятельной жизни, и в своих многочисленных и многоразличных писаниях. На настоящий раз из этого наследия мы берём для рассмотрения и «разумения» лишь одну частную сторону его деятельности, по-видимому, мало значительную, но, на самом деле, весьма важную и по существу своему и по значению, как в жизни и деятельности почившего иерарха, так и для Церкви русской его и нашего времени. Имеем в виду участие святителя Филарета в редакции русского перевода Священного Писания.

Дело перевода Священного Писания на русский язык было, можно сказать, делом едва не всей жизни святителя Филарета, составляло предмет самых заветных его помыслов, желаний и забот в течение более нежели полустолетия, было причиной и великих скорбей для него, по временам, и великой славы. Ещё в начале 1813 года, когда только что сделало почин своих действий в Петербурге незадолго пред тем открытое Библейское общество, и когда Филарет, 30-летний архимандрит и ректор С.-Петербургской Духовной Академии, уже заявивший себя как талантливый проповедник, замечательный учёный и администратор, известный и уважаемый не только в тесном академическом кружке и в кругу лиц духовного ведомства, но и при Высочайшем дворе, был также приглашён к участию в этом обществе, он из первого заседания сего Общества вынес впечатление, которое в письме к родителю от 18 февраля означенного года изобразил в следующих словах: «не нравилось мне то, что занимаются исключительно иноверцами³, тогда как свои находятся в такой же нужде, как и те, и обязанные пещись о сем не хотят или не могут пещися. Посему, вышед из первого общего собрания, был я в недоумении, оставить ли своё имя в списке членов. Но прежде нежели успел я объясниться с президентом общества K. A. H. Г.⁴, принесён был ко мне для подписки журнал собрания, в котором поставлены были имена П. митрополита⁵, П. Серафима⁶, о. Духовника⁷ и один из них уже подписался. Быв вместе в собрании, я увидел, что уже поздно отделяться в журнале, и также подписался. Впрочем, я сообщил после свои мысли⁸, и получил обещание, что, получив достаточную сумму, Общество представит её Св. Синоду⁹ для напечатания славянской Библии, на правилах Общества. Да не отъимется хлеб чадом!¹⁰. Эта глубоко патриотическая мысль о даровании духовной пищи слова Божия чадам Российской Церкви с тех пор становится одним из сильнейших побуждений к возвышеннейшим порывам деятельности Филарета, особенно с того времени, как, по его настояниям, в начале 1816 года, Российское Библейское Общество предприняло, наконец, после неоднократных изданий Славянской Библии, и русский перевод священного Писания, причём Филарет же был и главным деятелем и главным руководителем дела¹¹. Совершив значительную долю этого доброго дела, – доставления православному народу способа читать священное Писание на отечественном языке для домашнего назидания¹², с удобнейшим по возможности разумением оного, – именно, издав в Русском переводе все священные книги Нового Завета и из ветхозаветных – Псалтирь, Законоположительные (Пятикнижие Моисеево: Бытия, Исход, Левит, Числ и Второзакония) и часть исторических книг (Иисуса Навина, Судей, Руфь), Российское Библейское Общество в 1824–1825 годах, по не зависящим от него обстоятельствам, должно было прекратить свою деятельность. Прекратилось и дело перевода Библии на русский язык. «Думаю, известно, – писал святитель Московский Филарет в 1857 году к обер-прокурору Св. Синода графу А.П. Толстому, – что в 1824 году восстание против министра духовных дел и против Библейского Общества и перевода священных книг образовали люди, водимые личными видами, которые, чтобы увлечь за собою других, благонамеренных, употребляли не только изысканные и преувеличенные подозрения, но и выдумки и клеветы»¹³. Такие-то люди причинили много скорбей и ревностному борцу за дело перевода священных книг на русский язык, – святителю Московскому Филарету¹⁴. В неблагоприятном движению положении дело это находилось и во весь 30-летний период царствования Императора Николая Павловича, и опять или по недоразумениям, или в силу намеренного противодействия ему со стороны лиц, подобных сейчас упомянутыми людям 1824 года, – лиц главным образом светских, а отчасти и духовных, тогда как другие духовные лица, которые должны были, конечно, лучше понимать это дело, нежели светские, боясь опалы, не отверзали уст своих для раскрытия истины дела. Сильно болела душа святителя Московского от такого безотрадного положения дел. «Прискорбна душа моя, преосвященнейший, – писал он в конце марта 1829 года из Петербурга викарию своему епископу Дмитровскому Иннокентию¹⁵. – Мне кажется, что суд, начинающийся от дома Божия, более и более открывается. Сегодня вновь и достовернее получил я известие, что г. Демидов¹⁶ предписал директорам подчинённых ему заведений строго запретить воспитанникам чтение Библии, – и прибавил своею рукою, – равно и трагедий и проч. Причина та, что два кадета лишились ума. Но достоверно известно, что они не были охотники читать Библию, что один лишился ума от отчаяния, потому что отец и мачеха его бросили, а другой от раздражённого честолюбия, потому что его обнадёживали произвести в офицеры, а вместо того высекли розгами. Но вот что не менее печально: старшие законоучители, в том числе и пресловутый, уважаемый г. Демидовым Кочетов¹⁷, при личном от г. Демидова объявлении сего распоряжения, не отверзали уст своих для представления истины. Вслед за тем в некоторых заведениях не пускают кадетов в праздники к всенощной службе, хотя некоторые из них добровольно желают сего. А люди, не заботясь о том, что воздвигается гонение на слово Божие и на молитву, боятся, чтобы религия не пострадала от того, что Турчанинова¹⁸ лечит больных глазами! Как густо идёт дым из студенца бездны (Откр.9:2) и как высоко поднимается! Дым ест глаза; а они говорят: так едок солнечный свет! Задыхаются от дыма, и с трудом выговаривают: как вредна вода из источника жизни! Блажен, кто может не только возводить очи свои в горы, но и вовсе бежать туда на чистый воздух, к живой воде! Но прекратим речи, за которые и меня, может быть, лишили бы Библии, есть ли бы на то власть была¹⁹. Равным образом и в 1842 году, когда, по делу о литографированных переводах св. Писания, святителю Филарету также пришлось испытать много скорбей и даже потерпеть безвозвратное удаление на епархию из Петербурга, за то будто бы, что он противодействует (своими заботами о доставлении православному народу способа читать священное Писание с удобнейшим по возможности разумением) господствующему в правительственных кругах воззрению на употребление Библии, он писал духовному отцу своему, наместнику Лавры Сергиевой архимандриту Антонию: «записку о пособиях к разумению священного Писания, которую вы от меня имеете²⁰, насильно выманили у меня²¹ под тем предлогом, чтобы лучше понять мысль, поданную в начале не мною²²; это было приватно. Я думал, что если найдут это возможным, то будут рассуждать о сем в Св. Синоде; вместо того записка ещё не утвердительная представлена в виде моего личного мнения, без объявления мне, что есть противное мнение; написано опровержение в преувеличенных выражениях, которыми всякое толкование Св. Писания признано излишним и опасным; сие подписано владыкою Новгородским²³ и его мнение Высочайше утверждено. Сие совершилось 7 марта; 9-го был я в Синоде, не зная сего, и в сей день не объявлено; 10-го приехал я в Св. Синод, также не зная, что мне готовится: но в половине заседания почувствовав себя нездоровым, отправился домой, и приготовленное мне²⁴ внезапно объявление, которое в состоянии нездоровья особенно было бы трудно выслушать, последовало без меня, не без удивления других, что я так внезапно удалился пред самым объявлением. Помолитесь, чтобы Господь вразумил меня, что я должен делать, и скажите мне благое слово совета. Забота не о том, что случилось лично со мною, а о том, могу ли я сколько-нибудь быть полезен службе. Не указуется ли мне время устраниться, чтобы оплакивать грехи мои, и вне мятежа дел молиться о благосостоянии святой Церкви»²⁵.

Иначе сказать, святителю мудрому, многоопытному, ревностному о благе Церкви и отечества приходилось склоняться к мысли об удалении на покой, когда этот святитель особенно нужен был для Церкви русской. Но Господь хранил его для Церкви и отечества, в то время как люди, «водимые личными видами» так же, как люди 1824 года, желали, быть может, его удаления от дел служения. Мало того, святитель Московский, подобно скале всегда твёрдо стоявший в защиту истины и правды, несмотря на неблагоприятное положение дела перевода Библии на русский язык в то время, решил и нарочито послужить истине и правде в сем деле более пространным и основательным, нежели в помянутой «записке», изложением своих мыслей по тому же, в сущности, предмету. В виду того, что люди, «водимые» более «личными видами», нежели требованиями истины, правды и общественной пользы, даже официальным путём проводили мысль не только о том, чтобы не делать русского перевода Св. Писания, но и о том, чтобы, с одной стороны греческий, перевод LXX толковников, с которого преимущественно сделан был славянский перевод Библии почитать исключительно верным и самодовлеющим выражением истинного слова Божия, а с другой – славянский текст Библии объявить в России столь же самодостоверным и самодовлеющим текстом, сколько таковым текстом в Римской Церкви служит латинский текст вульгаты, святитель Московский Филарет составил и в 1845 году представил в Св. Синод известную записку, или лучше, целое исследование «О догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого LXX толковников и славянского переводов Священного Писания»²⁶. В этой записке святитель, указывая на важность перевода LXX и славянского, тем не менее, с одной стороны доказывает необходимость, для разъяснения подлинного смысла некоторых мест Св. Писания, обращаться и к еврейскому подлиннику в отношении к книгам Ветхого Завета, как обращаемся мы, с тою же целью, к греческому подлиннику в отношении к книгам Нового Завета, а с другой, – выставляет на вид настоятельную потребность в русском переводе Св. Писания, как наилучшем способе читать Св. Писание, для домашнего назидания, с удобнейшим по возможности разумением. Само собой разумеется, что при тогдашнем противодействии ему и его сим мыслям, записка его не имела успеха; и уже только в благословенное царствование государя императора Александра Николаевича заветная мысль святителя Московского получила осуществление. Тогда же только нашёл он возможным и напечатать эту записку²⁷. Мысли, в ней изложенные, должны были лечь и легли в основание действий трудившихся в переводе Св. Писания при возобновления сего дела в 1858 году. Начатое, или лучше, возобновлённое в нём (1858) году дело перевода Священного Писания на русский язык, постепенно, но неуклонно и безостановочно ведённое, совершилось в отношении ко всем священным книгам Ветхого и Нового Завета уже после кончины святителя Московского Филарета, именно в 1875 году, но ещё при его жизни вышли в свет священные книги Нового Завета в русском переводе, изданном по благословению Св. Синода. При нём же началось и в значительной степени подвинулось вперёд дело перевода св. книг и Ветхого Завета (Псалтирь и Законоположительные книги). И как в переводе Библейского Общества святитель Филарет принимал живейшее и деятельнейшее участие, так и теперь, при возобновлении дела перевода, он принял в нём живейшее и деятельнейшее, несмотря на преклонность лет, участие. И если в 1816–1825 годах, он имел более или менее подчинённое положение и далеко не первостепенное, в виду участия старейших иерархов в деле перевода Библии, значение, то теперь, в 1858–1867 годах, он имел, можно сказать прямо, решающее значение в отношении к редакции перевода. Совершаемый по частям в переводных комитетах, учреждённых при четырёх духовных академиях С.-Петербургской, Киевской, Московской и Казанской, перевод священных книг, быв пересмотрен в переводном комитете, учреждённом при Св. Синоде и состоявшем, под руководством самого первенствующего члена Св. Синода, митрополита Новгородского и С.-Петербургского, между прочим из членов Св. Синода, затем пересылаем был на просмотр и проверку святителя Московского Филарета, который, кроме пересмотра, проверки и высшего редактирования перевода, порученного подведомой ему (Московской) Академии, внимательно пересматривал и весь перевод, присылаемый ему по частям из Св. Синода, делал на него замечания, подавал советы к исправлению тех или других его мест, к изменениям в нём, и под.²⁸ Влияние святителя Московского Филарета на это дело было весьма сильное. Когда в 1859 году профессор Московской Духовной Академии A.В. Горский вернулся с юбилея С.-Петербургской Духовной Академии, то из Петербурга, по словам другого профессора Московской же Академии П.С. Казанского, «привёз убеждение, что двигатель и душа Синода есть Московский митрополит. То делают, что он скажет; о том рассуждают, о чем он внушит»²⁹. Так было при жизни первенствующего члена Синода, давнего друга и ученика митрополита Московского Филарета, митрополита Новгородского и Санкт-Петербургского Григория (Постникова). Но совершенно так же было и после кончины митрополита Григория (в 1860 году), когда первенствующим сделался недавно почивший митрополит Исидор, как это можно видеть из случая, недавно нами впервые обнародованного³⁰. О степени же участия святителя Филарета в деле перевода, по возобновлении его, могут служить свидетельством следующие сообщения современника дела, помянутого профессора П.С. Казанского, в письме от 15 декабря 1860 года: «Александр Васильевич (Горский) возвратился из Москвы. Изумляет рассказами о митрополите (Филарете), который субботу, воскресенье и понедельник сидел с ним непрерывно часов по 12 за переводом»³¹, и в письме от 7 декабря 1861 года: «приехал Александр Васильевич в воскресенье, пришёл после обедни, которую служил владыка, и прямо с 12 часов сел с ним за перевод св. Писания и просидел с ним до 9 часов. Александр Васильевич едва выносит это сидение»³². Так совершалось и совершилось дело перевода священного Писания на русский язык.

При всей внимательности, при всей осмотрительности и осторожности, с какой ведено было дело перевода священного писания на русский язык, занимавшее, как видели, столько почтенных лиц и сильных умов, в нём, как в деле всё же человеческом, не могли не оказаться некоторые несовершенства, даже прямо недостатки, происходившие частью от корректурных недосмотров³³, частью же от редакционных недоглядов, недоразумений и проч. Эти недостатки, несовершенства отчасти открылись уже и для современников выхода в свет священных книг в русском переводе, издававшемся по благословению Св. Синода, как ещё более таких недостатков было в переводе, изданном, под смотрением членов Св. Синода, иждивением Российского Библейского Общества, и положенном в основание и руководство при возобновлении дела перевода в 1858 и дальнейших годах. Св. Синод, для которого было не только весьма важно и дорого, но и составляло предмет самого заботливого попечения – довести перевод до возможной степени совершенства, с достодолжным вниманием относился ко всем, от кого бы то ни было исходившим, замечаниям, указывавшим недостатки и несовершенства перевода и в последующих его изданиях исправлял их. На этой-то стороне дела перевода св. Писания, поскольку в ней обнаружилось участие блаженной памяти святителя Московского Филарета, мы и хотим в настоящее время остановить своё внимание, имея в виду указать некоторые отдельные случаи, подобные тому, какой мы недавно обнародовали из сношений святителя Филарета с митрополитом Исидором³⁴. Предмет сей, без сомнения, заслуживает полного внимания сам по себе, безотносительно к какому бы то ни было времени, ибо касается не обыкновенных, а священных книг, для всякого христианина дорогих; заслуживает внимания и по отношению к потребностям нынешних именно обстоятельств. Разумеем предпринятое нынешним Г. обер-прокурором Св. Синода К.П. Победоносцевым поистине святое дело исправления русского перевода священного писания³⁵, в каковом деле призываются и уже призваны участвовать многие мужи науки и другие люди, дорожащие сим делом, могущие и умеющие взяться за него и способствовать его движению. Ибо, как заявляется г. Синодальным обер-прокурором, несмотря на прежние исправления, «значительное количество неточностей осталось³⁶ в русском переводе, изданном по благословению Св. Синода, – этом лучшем из всех других русских переводов, исполненных частными лицами или даже группами лиц»³⁷.

В отношении к редакции перевода Св. Писания на русский язык нужно было прежде всего установить основные положения и правила, которыми следовало руководствоваться в этом деле. С этой стороны мы укажем, между прочим, на следующие случаи сношений святителя Филарета с некоторыми лицами.

В 1858 году, когда только что началось производством возобновлённое дело перевода священных книг и когда только что напечатана была вышеупомянутая записка святителя Московского Филарета о переводах LХХ и славянском, святитель Филарет, препровождая экземпляр её, в числе других членов Св. Синода³⁸, тогдашнему митрополиту Киевскому, а после Новгородскому и Санкт-Петербургскому (недавно почившему) Исидору, от 30 сентября писал ему: «Высокопреосвященнейший владыко, милостивый архипастырь! Известно, что в разных рукописях и изданиях Священного Писания, а также и при сличении переводов с оригинальными текстами, встречаются, по местам, разнословия, большею частью не изменяющие смысла речи, а частью и такие, которые значительно изменяют оный.

Посему, при предпринятом предложении священных книг на Русское наречие, необходимо встречаются вопросы: до́лжно ли держаться предпочтительно славянского текста, или греческого, а по Ветхому Завету – греческого или еврейского? Или до́лжно принимать в соображение те и другие тексты? И как сие соображение охранить от произвола?

Например: в предписанном от Святейшего Синода предложении Евангелия от Марка, главы четвёртой, стих 11 представляет следующее разнословие и вопрос. В славянском тексте: вам есть дано ведати тайны царствия Божия. А по тексту греческому: вам есть дано ведати тайну (τὸ μυστήριον) царствия Божия. Которому чтению должен следовать перевод? Такое положение дела побудило меня согласиться, чтобы напечатано было написанное мною ещё в 1845 году исследование о догматическом достоинстве и охранительном употреблении греческого семидесяти толковников и славянского переводов Священного Писания. Представляю оное вашему высокопреосвященству, как мою долю участия в разрешении выше предложенных вопросов, которые требуют разрешения, чтобы дело перевода не подверглось действию произвола и случайных воззрений трудящихся в оном»³⁹.

В согласии с этим святитель Филарет от 10 января следующего 1859 года, когда подведомая ему Московская Духовная Академия, которой и поручен был перевод Евангелия от Марка, уже значительное число глав перевода сего Евангелия окончила, писал наместнику Сергиевой Лавры (в стенах которой помещается Московская Академия) архимандриту Антонию: «Весьма благодарю вас, отец наместник, за мысли о переводе священных книг. Выписываю слова ректора⁴⁰ вами прописанные: «Греческий текст верен славянскому; а иные выражения не соответствуют мысли Евангельской». Первая половина сих слов не вполне справедлива; а другой не понимаю. Припоминаю пример: в греческом тексте сказано: вам дано разуметь тайну царствия Божия. В славянском: вам дано разуметь тайны царствия Божия. Я предложил следовать здесь славянскому; и сотрудники⁴¹ приняли сие. Славянское чтение предпочтено, между прочим, потому, что у Евангелиста Луки⁴² поставлено в том же изречении: тайны⁴³.

Что за выражения не соответствующие мысли Евангельской? Как могут быть такие выражения в Евангелии? Откуда же мы можем знать мысль Евангельскую, если не из выражений Евангельских?

Не понимаю, и потому не могу ничего отвечать.

Спрашиваете, отчего в новом переводе есть отступления от славянского?

Не помню, есть ли в главах св. Марка, доныне переведённых. Если бы указали места: то дал бы я ответ. Но не прежде ли исправления читали вы перевод? Например, комитет поставил было: начинается Евангелие⁴⁴. Я предположил не отступать от греческого и славянского и поставить: начало Евангелия. Так и сделано⁴⁵.

Спрашиваете, почему есть отступления от прежнего русского перевода?⁴⁶Ответствую: потому, что прежний перевод, при пересмотре которого духовные члены комитета были в борьбе со светскими⁴⁷ в некоторых местах не довольно близок к подлиннику и к славянскому: нынешний перевод ближе и точнее.

Желал бы я видеть указанными места перевода, которые сделали на вас тяжкое впечатление, чтобы ещё их исследовать.

Некоторые думают, что светские хотят проволочь дело перевода⁴⁸: сии не признаются в том: Господь ведает истину.

Если бы поручить Московской Академии перевод всего Евангелия, и можно было бы ожидать твёрдости сего дела: то конечно хорошо было бы составить для сего совет не только из людей знания, но из людей благочестивого чувства: но теперь, когда делается опыт, который может быть поставлен вверх дном, неудобно было сделать более того, что сделано.

Что кажется до меня, я ни одного слова в переводе не поставил по своему решению, а предлагал мои мнения комитету⁴⁹, и неоднократно внушал, что отдаю их на свободное рассуждение»⁵⁰.

Таковы были первые шаги мудрого, многоопытного святителя по его участию в ходе дела редакции возобновлённого производством перевода священных книг, и уже так тверды были эти шаги, так плодотворно, сильно и влиятельно было его участие в сем деле.

В 1859 году отдельные части русского перевода священных книг Нового Завета, по исполнении оного православными духовными академиями, начали поступать уже на просмотр и высшую редакцию переводного комитета, учреждённого при Святейшем Синоде. К участию в этом пересмотре и редакции, кроме постоянно присутствовавших в Петербурге членов Св. Синода, под наблюдением первенствующего члена (в то время митрополита Григория), были приглашены и некоторые временно вызываемые для присутствования в Св. Синоде епархиальные архиереи. Таковым в ту пору был между прочими архиепископ Харьковский (впоследствии Черниговский) Филарет (Гумилевский), питомец Московской Духовной Академии (выпуска 1830 года) и духовной школы святителя Филарета, митрополита Московского, известный учёный богослов и церковный историк († 1866). На дело возобновления русского перевода он имел свой особый взгляд. Ещё от 28 октября 1858 года из Петербурга писал он A.В. Горскому: «Признаюсь искренно, что делать новый перевод русский для меня кажется диким. Высказывал я это убеждение митрополиту здешнему⁵¹ и, не получив никакого ни да, ни нет, я оставался в убеждении, что ту же простую мысль держат и другие»⁵². Иначе сказать, он считал в рассматриваемое время совершенно достаточным лишь исправить русский перевод, изданный Российским Библейским Обществом. Поэтому, встретившись со значительными разностями нового перевода в сравнении с прежним при рассмотрении оного в Св. Синоде, архиепископ Филарет, по свойственной ему горячности, не мог выдержать, чтобы не высказаться относительно их. Свои недоумения и замечания на перевод Евангелия (от Матфея, исполненный Санкт-Петербургской Духовной Академией) преосвященный Харьковский изложил в письме к святителю Московскому Филарету, который от 9 марта 1859 года на это письмо ответствовал ему следующее: «Преосвященнейший владыко, возлюбленный о Господе брат! Вы приглашаете меня к занимательной беседе о переводе Нового Завета. Но и при сем не скоро достигаю того, чтобы войти в сию беседу. В выражении: Авраам родил Исаака⁵³ нет ничего соблазнительного, а есть небольшая странность или необычайность. Много лет читали сие выражение в русском переводе⁵⁴: и мне не случилось слышать против него возражения. И есть ли ныне взято правило, как можно ближе к славянскому вести новый перевод: то вот новая причина сохранит прежнее выражение⁵⁵. Но если желают выражения более обыкновенного: не будет далёким отступлением от подлинника сказать: от Авраама родился Исаак.

Вы говорите, что в изречении едва сей есть Христос, Сын Давидов⁵⁶, слова: Христос нет ни в одном греческом списке. Не правда. В издании Грисбаха⁵⁷ указано несколько рукописей, в которых слово: Христос есть; и также указан и Славянский текст. Видите, его уважают и иностранные критики.

Вы говорите, что слово Христос здесь не нужно. Но такой догадке нельзя исключать слова из текста. Напротив, мне кажется, что слово: Христос, здесь нужно: без него не довольно определено выражение: Сын Давидов. Речь идёт, без сомнения, о Христе.

При том, есть ли и сомнительно, принадлежит ли слово: Христос, к первоначальному тексту: лучше иметь текст более полный. Если вы оставили в тексте прибавочное слово: беды нет. А если бы исключили слово, которое может быть действительно принадлежит к первоначальному тексту: вы сделали бы грех.

В словах помилуй ны Иисусе Сыне Давидов⁵⁸, слова, Иисусе, подлинного нет в Греческих списках; а есть в некоторых: Κύριε – Господи. Но и здесь советовал бы я сохранить слово: Иисусе, согласно со Славянским, только оградить вместительными в знак того, что его нет в греческих списках.

Мф.7:29. Вы говорите, что слов: и Фарисее⁵⁹, в греческих списках нет. Опять неправда. Есть в некоторых, и во многих древних переводах. Почему говорите вы, что даже не рассудительно прибавлено: и Фарисее, не понимаю. Напротив, мне кажется это не только прилично, но почти нужно. Потому что если надлежало представить владычественную силу слова Христова: то надобно было возвысить её не только над книжниками, но и над фарисеями, которые выше и сильнее книжников были в народе.

Вы говорите, что внести такие прибавления в Русский текст, значило бы переводить со Славянского, а не с Греческого. Но, во-первых, не доказано, что это прибавления. Во-вторых, из того, что в главу Русского перевода внесено из Славянского одно слово: Иисус, которое не делает ни малейшей перемены в смысле, отнюдь не следует, что эта глава переведена не с Греческого.

Вы говорите, что не надобно примешивать к переводу толкования. Но в вышеприведённых примерах представляются не толкования, а разнословия текста, и притом такие, которые, может быть, даже принадлежат к первоначальному тексту.

Мф.10:12. Глаголюще: мир дому сему. Сии слова и в Греческих списках есть; и с вероятностью могут быть отнесены к первоначальному тексту. Можно сказать: целуйте человека, и ничего не прибавить, потому что все знают, как приветствуют человека. Но: целуйте дом, непонятно, есть ли не прибавить, как приветствовать его.

До́лжно признаться, что тяжело слышится, когда говорится к лицу Божией Матери: что тебе до меня⁶⁰.

Вопрос: что мне и тебе? может иметь правильный смысл русский, не противный и греческому: – «что мне до того нужды? Что и тебе до того нужды? Не надобно ещё и просить чуда, и являть оное, потому что ещё не пришёл час Мой».

Но это не препятствует в другом месте поставить: что тебе до нас?⁶¹

Мы с некоторыми из трудящихся⁶² окончили пересмотр последних глав евангелиста Марка, и они вскоре будут представлены.

Помолимся Богу Слову, да благословит слово Русское быть верным слову Божественному⁶³. В виду немаловажности этого письма по его содержанию, святитель московский Филарет велел снять копию с него и эту копию, по просмотре и собственноручном исправлении её, послал на имя ректора МДА архимандрита Сергия⁶⁴, при следующем письме к нему от 11 марта того же 1859 года: «Посылаю Вам, отец Ректор, список с письма моего к преосвященному Харьковскому, в котором я спорю с ним о некоторых местах перевода Евангелия. Может быть не излишне будет Вам и переводному Комитету знать, что думают там, и что думается мне»⁶⁵.

Заметим, что Св. Синод, в своём издании русского перевода Евангелия, во всех местах, о которых шла речь в письмах Филарета архиепископа Харьковского и Филарета митрополита Московского, поставил всё так, как предлагал святитель Московский, находя его соображения по поводу редакции перевода этих мест вполне основательными. И доселе мы читаем эти места именно так, как предлагал святитель Московский, причём даже и Мф.1:2 оставлено в таком виде: Авраам родил Исаака. Ибо действительно, как со стороны логической, так и со стороны документальной, то есть справок по спискам подлинника и переводам, его основания гораздо твёрже, нежели основания преосвященного Филарета Харьковского, как это всякий может проверить на деле».

В 1859 году святитель Московский Филарет, по делу окончательной редакции текста русского перевода Четвероевангелия вступил в переписку с первенствующим членом Св. Синода митрополитом Новгородским и Санкт-Петербургским Григорием (Постниковым). Эта переписка, частью уже известная в печати, а частью доселе ещё не изданная, продолжалась и в 1860 году, когда вышло из печати изданное по благословению Св. Синода Четвероевангелие в русском переводе и когда, вскоре по выходе в свет сего Четвероевангелия, скончался митрополит Григорий († 17 июня 1860 г.). Начало переписки, касающейся собственно редакции текста русского перевода Четвероевангелия, восходит к июлю 1859 года. От 11 июля 1859 года митрополит Григорий писал святителю Филарету, своему бывшему (в 1810–1819 годах) наставнику и начальнику (в Санкт-Петербургской Духовной Академии): «Высокопреосвященнейший владыко, милостивейший архипастырь, отец и благодетель! Мы прочитали два евангелия и все убедительнейше просим ваше высокопреосвященство просмотреть приложенные при сем двадцать глав евангелиста Матфея. Замечания вашего высокопреосвященства для нас очень полезны будут при дальнейшем труде. Замечания, прежде присланные ко мне вашим высокопреосвященством, мы не опускали из виду. Слова и целые изречения, одинаково находящиеся у св. евангелистов, и мы старались сохранить одинаково. О точности перевода старались мы неопустительно: отступление местами допускали только для отвращения плеоназма, на русском языке как-то дикого. Впрочем, и это только в местах одного рода. Именно вместо слов: и рече им, глаголя, мы поставили только: и сказал им. На сии места просим обратить внимание и сказать нам, не поправить ли и их.

Как начатое дело очень важно, то при сем убедительнейше просим ваше высокопреосвященство принять на себя, ежели состояние вашего здоровья позволит, труд просмотреть пересмотр и других евангелистов, и о сем уведомить нас.

Теперь посылаю только двадцать глав потому, что только переписано. Остальные главы пришлю через несколько дней.

Испрашивая мне благословения и молитв вашего высокопреосвященства с истинным высокопочитанием и совершенною преданностью честь имею быть» и проч.⁶⁶

Так началось для святителя Московского Филарета, по просьбе первенствующего члена Св. Синода, дело, стоившее ему великого труда и имевшее плодом своим его мудрые и остроумные замечания на русский перевод не только Четвероевангелия, но и всего Нового Завета, последовательно и постепенно, по частям пересылавшийся к нему из Св. Синода в течении 1859–1862 годов, в своей совокупности составляющие рукопись такого объёма, что при напечатании она образовала бы целую книгу. К сожалению, эти, весьма важные для истории редакции текста русского перевода Св. Писания, замечания, поправки и изменения, предложенные святителем Филаретом и в самой большей своей части принятые Св. Синодом в своё издание русского перевода Нового Завета, только в кратких извлечениях незначительного объёма доселе напечатаны⁶⁷; а между тем, как произведение великого ума и глубокой опытности такого святителя, каким был митрополит Филарет, без сомнения, заслуживали бы напечатания полностью в наставление нашему и грядущим поколениям, особенно теперь, при начатии дела исправления текста русского перевода Св. Писания.

Мы, в настоящих своих кратких очерках, не имеем в виду их напечатания полностью по самой задаче этих очерков. Мы будем делать из них только извлечение в нужных случаях⁶⁸. Важность замечаний святителя Филарета увеличивается именно тем, что они представляли собой плод «просмотра пересмотра» перевода, как выразился митрополит Григорий, т. е. проверку работы многих умов и даже членов Св. Синода.

Сознавая важность дела, предложенного первенствующим членом Св. Синода, и сам чувствуя к нему любовь, как к делу святому и издавна близкому его сердцу, неутомимо деятельный святитель Московский тогда же принялся за это дело, и в последней половине августа успел покончить просмотр пересмотра перевода Евангелия от Матфея, несмотря на множество и других, не только епархиальных, но и общецерковных и государственных дел (между прочим дел по отношению к православному востоку). «Утомляет меня пересмотр перевода Евангелия от Матфея и стеснён другими делами», писал обременённый множеством дел святитель Московский от 3 августа означенного 1859 года к наместнику Троице-Сергиевой Лавры архимандриту Антонию⁶⁹. Несмотря, однако же, на это, повторяем, святитель Филарет, у которого к тому же, в отношении к Евангелию от Матфея, не было такого предварительного опыта, как в отношении к евангелию от Марка, переводом которого, под его высшим наблюдением и руководством, занималась незадолго пред тем подведомая ему Московская Духовная Академия, или в отношении к евангелию от Иоанна, переводом которого он сам занимался во времена деятельности Российского Библейского Общества, тщательно и основательно просмотрел пересмотр перевода означенного Евангелия, сличил его с прежним переводом (издания Российского Библейского Общества) и с подлинником греческим и свои замечания, поправки и изменения к новому переводу изложил письменно, дав им скромное заглавие: Предположение некоторых изменений в новом Русском переводе Евангелия от Матфея. К этому Предположению в начале святитель Филарет присоединил ещё краткое «Предварение», в котором твёрдо обосновывает ту, положенную в основание его замечаний, поправок и изменений, мысль, которую ещё в 1856 году, при самом начале возобновления дела перевода, он проводил официально, по поручению и от имени Св. Синода, именно, чтобы слова и выражения (в прежнем русском переводе, подлежавшем пересмотру при возобновлении дела перевода) вразумительные не были без нужды заменяемы простонародными. «Сие последнее выражение, – говорит в «Предварении» мудрый святитель Московский, – не должно быть оставлено без внимания, во-первых, по тому самому, что это определено Святейшим Синодом; во-вторых, потому что достоинству священной книги должно по возможности соответствовать достоинство языка, в-третьих, потому что сим может быть оказано благодеяние русскому языку, который в настоящее время у многих писателей получил направление к Лаодикийскому и демагогическому словоупотреблению и словосочинению⁷⁰ людей грубых, необразованных и безграмотных, и от того теряет чистоту и правильность. Если Бог благословит дело перевода Священного Писания на русское чистое и правильное наречие, и он войдёт в домашнее употребление народа: то он может споспешествовать установлению языка и удержанию его от падения, каковое действие перевода Священного Писания и у других народов замечено.

Порча языка началась странным явлением, что русские писатели и неписатели подчинились голосу поляка Сенковского, который вздумал проклятием насмешки преследовать всем понятное, чистое и необходимое в языке слово: сей⁷¹. Какой безграмотный не понимает, когда священник произносит в алтаре: сие есть тело Μοе? Кто захочет переиначить изречение: сей есть истинный Бог⁷², и сказать: этот есть истинный Бог?

Сие, добавляет святитель Филарет, предлагается предварительно, чтобы не нужно было повторять сего несколько раз, для оправдания предлагаемых в переводе изменений. Впрочем, заключает своё «Предварение» святитель, на некоторые изменения оправдания представляются на каждое особо⁷³. И затем самые: «изменения», предлагаемые святителем Московским, представляются в его собственноручной рукописи в таком виде, для примера, по Евангелию от Матфея:

Эти и дальнейшие, им подобные, замечания и предположения изменений в переводе Евангелия от Матфея святитель Московский Филарет отослал к митрополиту Григорию в последней половине августа 1859 года. Получив их, ознакомившись с ними сам и ознакомив с ними других своих сочленов по редакции перевода в Св. Синоде, митрополит Григорий поспешил известить о том святителя Московского, со своими соображениями и замечаниями по поводу его замечаний и предположений, причём любопытна разность в воззрениях обоих святителей на некоторые частности дела, не препятствовавшая однако же мирному отношению их друг к другу и к столь же мирному решению вопросов, касавшихся существа и подробностей дела. Вместе с тем митрополит Григорий посылал святителю Филарету и продолжение перевода Четвероевангелия для такового же просмотра. «Почтительнейше препровождаю к вашему высокопреосвященству, – писал он к митрополиту Московскому от 31 августа означенного 1859 года, – Евангелие от св. Марка, и покорнейше прошу извинения, что посылаю вчерне. Белый написал было мой письмоводитель, но наделал так много ошибок, что я решился препроводить чёрный.

Все замечания на Евангелие св. Матфея мы приняли с полною благодарностью.

С словом сей мы не во вражде, но в ином месте употреблять его очень дико.

Слово плеву мы оставили, но слово солому Мф.3:12 поставить не решаемся, потому что греческое слово, по изъяснению лексикографов, более значит мякину, то вещество, которое при веянии, когда зерно падает вниз, отлетает вдаль.

Слово реченный чисто славянское, и нам никому употребить его не хочется.

Впрочем, ежели ваше высокопреосвященство изволите признать приличнейшим употребить оба эти последние слова – реченный и солому: то удержим их, как изволите сказать»⁷⁴.

Здесь дело касается, кроме употребления местоимения сей, о котором сказано в общих чертах, как и в «Предварении» у митрополита Филарета, ещё, очевидно, Мф.3:12, как и указано в письме митрополита Григория, и таких мест, как Мф.1:22; 2:17 и подобных, где употребляется слово: реченный, которое митрополит Филарет предлагал в своих замечаниях и предположениях изменений оставить по-славянски, с русским лишь окончанием. Именно, в этих своих замечаниях и предположениях святитель Московский, например, в Мф.1:22, где в новом, присланном к нему от митрополита Григория, русском переводе было поставлено: «сказанное» («да сбудется сказанное Господом чрез пророка, который говорит»), предложил заменить это слово словом: «реченное» (по гречески τὸ ῥηδὲν) и в основание такого предложения заметил: «тут же поставлено: нарекут; почему же не поставить: реченное Господом? Это меньше тождесловит со следующим: говорит⁷⁵». На том же, конечно, основании, хотя и без указания сего последнего, он и в Мф.2:17 предложил заменить слово: «сказанное», – словом: «реченное». Что же касается до Мф.3:12, где в новом русском переводе было поставлено: «лопата в руке у него, и Он очистит гумно своё, и соберёт пшеницу свою в житницу, а плевы сожжёт огнём неугасимым»: то святитель Филарет предлагал, вместо слов: «Лопата в руке у него», поставить просто: «Лопата в руке его», причём заметил: «предлог не нужен; и без него тон речи выше»; а вместо слова: «плевы» поставить: «солому» и по этому поводу заметил: «это верно с подлинником и с натурою вещей. Плевы на русском ничего не значит. Плева значит перепонка"⁷⁶. И в согласии с тем, на письмо митрополита Григория от 31 августа, нами сейчас приведённое, отвечал ему письмом от 9 сентября того же 1859 года следующее: «Евангелие от Марка⁷⁷ получил я, но ещё не успел читать. Не одолеваю всего, что требует работы.

Как вы не враждуете против слова: сей, так и я не враждую против слова: этот. Только мне кажется, что лучше первое употреблять там, где указывается на предмет важный, или где тон речи сам собою приближается к славянскому.

Против слова: плевы не перестаю возражать.

1) По-русски ни мякину, ни солому не называют словом плевы. Следственно, слово: плевы, не объясняет, а затемняет; а перевод, конечно, делается не для затемнения, а для объяснения.

2) Мякину, по вашему названию плевы, не жгут, а жгут солому. Следственно против сего перевода восстаёт самая природа вещей. Не знаю, какой лексикограф решительно стоит за мякину. Новейших лексикографов необузданное критическое направление нередко сбивает с пути. Но вот Шетгений⁷⁸: ἄχυρον⁷⁹, palea vel potius stramen⁸⁰. Вот Розенмюллер⁸¹: ἄχυρον non est palea, sed totus calamus frumenti, a radice ad spicam, hebr. teben Exod. V, 7. tribulo comminutum⁸². Он ещё замечает, что palea, quae vento abigi solet, dicitur ἄχνη.

Что касается до слова: реченный, при слове: пророк, оно, мне кажется, у места. И если годно у вас слово: предреченный⁸³, почему не годно: реченный? Впрочем, не смею думать, что моё мнение лучше, и тем менее усиливаться против вашего суждения⁸⁴. Несмотря на такое смиренное заключение письма владыки Московского, его мнение относительно всего, что он предлагал по части редакции текста перевода, было вполне принято Св. Синодом и введено в Синодальное издание Четвероевангелия в русском переводе (и доселе в нём читается, та именно редакция Мф.1:22; 2:17 (и др.) и 3:12, какая предложена была митрополитом Филаретом. И митрополит Григорий, по получении сейчас приведённого письма митрополита Филарета с его замечаниями на перевод от 22 сентября того же 1859 года писал ему: «Замечания вашего высокопреосвященства касательно св. Евангелий, все примем. Все преосвященные⁸⁵, скоро согласились, несколько упирались к бороздили Бажанов⁸⁶ и Кутневич⁸⁷. Новейших лексиконов и я не люблю. У меня лексикон Геснеров, выхода 1562 года⁸⁸, в котором стоит ἄΧυρον – palea, acus⁸⁹. Все лексиконы сего издателя считались лучшими. Очень жалею, что предписано было делать перевод Евангелий, а не пересмотр только. От сего работа вышла пустая, а для нас более затруднительная: ибо там (где)⁹⁰ нужно было нам помочь, не помогают, а там, где не нужно было трогать прежнего перевода, переиначивают. Хотим, поспешить, чтобы к новому году напечатать все св. Евангелия со славянским»⁹¹. Однако, как мы замечали выше, не к новому (1860) году напечатаны были и вышли в свет все св. Евангелия в русском (новом) переводе со славянским текстом (и без славянского текста), а лишь к Пасхе этого (1860) года.

В апреле 1860 года вышел в свет русский перевод Четвероевангелия, изданный по благословению св. Синода, а 17 июня того же года, как мы замечали раньше, скончался первенствующий член Св. Синода, митрополит Новгородский и Санкт-Петербургский Григорий. На его место, Высочайшим указом от 1 июля того же 1860 года, был назначен из Киева митрополит Исидор, скончавшийся 7 сентября 1892 г. Уже до назначения своего в первенствующие члены Св. Синода, митрополит Исидор живо интересовался делом перевода Священного Писания на русский язык, хотя поначалу и несколько вдали был от этого дела. Ещё будучи студентом Санкт-Петербургской Духовной Академии в 1821–1825 годах, он душой переживал всё то, что переживало само это дело во времена существования Российского Библейского Общества, закрытого, как известно, в 1826 году, когда совершенно прекращено было и одно из действий этого Общества, – перевод Библии на русский язык⁹². Скорбя душой о прекращении этого многополезного дела за всё дальнейшее время царствования Императора Николая Павловича и в этом отношении искренно соскорбя святителю Московскому Филарету, своему рукоположителю и духовному наставнику, митрополит Исидор сердечно возрадовался ве́сти о возобновлении сего дела в благословенное царствование Государя Императора Александра Николаевича. Но как человек практический и осторожный во всём, к тому же как человек, хорошо знавший все счастливые и несчастные обстоятельства этого дела, он с обычной ему осторожностью отнёсся и к этому делу. Ещё в бытность свою митрополитом – экзархом Грузии, он из Тифлиса от 23 февраля 1857 года писал A.Н. Муравьеву: «Выпуск нового перевода Н. Завета требует большой осторожности. Очень многие будут этому рады, но такие люди обыкновенно молчат; а найдётся много и таких, которые любят кричать и осуждать, хотя едва ли любят читать Новый Завет. Мне кажется, напрасно обобрали прежний перевод и запретили продажу, выпустив его прежде десятки тысяч. Этим как бы подтвердили, что перевод ошибочен и достоин запрещения. Ежели такая судьба перевода, опробованного Св. Синодом, какой же авторитет поручится за исправность нового перевода? Ведь, немного мест в прежнем переводе подверглось пререканию. Не лучше ли было бы, без всякой огласки, исправить такие места, и, вынув из прежних экземпляров листы, перепечатать и вплести на место прежних, и потом разослать по консисториям для продажи, не делая и намёка на то, что некоторые места исправлены? Так делалось исправление некоторых выражений в Евангелии при новых изданиях, и никто не заметил сего исправления. На первый раз можно бы разрешить Синодальной типографии продажу перевода Псалтири, против коего, кажется, никто не восставал. Впрочем, я, может быть, и ошибаюсь»⁹³. И когда A.Н. Муравьев, в ответном письме к экзарху, выразил сомнение в истинности некоторых его сведений относительно русского перевода Библии в издании Российского Библейского Общества, то высокопреосвященный митрополит – экзарх от 12 апреля того же 1857 года писал ему: «Едва ли правда, что перевод св. Писания не запрещали продавать? Нам было предписано, все остальные от продажи экземпляры Нового Завета на славянском и русском языках представить в Св. Синод, – и я представил. После просил Св. Синод о высылке ко мне 13 экземпляров для молокан⁹⁴, подающих надежду к обращению, которые о том просили, – и мне выслали только 5 экзем. Писал Бороздину⁹⁵ о высылке перевода псалтири, и получил ответ, что запрещено продавать»⁹⁶. Искренно сочувствуя делу перевода Библии, митрополит Исидор очень скорбел о возникших в 1857 году пререканиях по вопросу о сем переводе между митрополитами Киевским Филаретом и Московским Филаретом же, как о препятствии к свободному движению дела о переводе, уже возбуждённого вновь в 1856 году. В предотвращение пререканий, могущих от сего спора между двумя досточтимыми иерархами возникнуть и среди общества, к каковым пререканиям, по мнению митрополита Исидора, и «муж совета» (то есть митрополит Московский Филарет) едва ли согласится подать повод, высокопреосвященный Исидор, в письме к тому же A.Н. Муравьеву от 2 мая 1857 года, предлагал, для примера, такую меру: «разделить по епархиям труд, чтобы по одной книге Нового Завета объяснили текст кратким толкованием, вроде scholia, в которые вошёл бы весь перевод текста на русский язык, и таковые толкования напечатать отдельно. При них и славянский текст был бы удовлетворителен, и никто не вправе был бы сказать, что восстановляют библейское общество. На две книги уже есть такие scholia – Скворцева на послание к Ефесеям⁹⁷ и Агафангела на послание к Галатам⁹⁸; есть толкование и на послание к евреям покойного Кирилла Каменец-Подольского, рукописное⁹⁹. Могли бы и академии объяснить по одной книге: там есть особый класс для сего, и все пособия под руками. Как жаль, – заключает слова свои владыка Исидор, – что дело первейшей важности встречает столько затруднений»¹⁰⁰! Дело, однако, как известно, благодарение Богу, с начала же следующего 1858 года, то есть вскоре после кончины митрополита Киевского Филарета, пошло быстро к своему осуществлению, и владыке Исидору, по принятии им звания первенствующего члена Св. Синода в 1860 году, судил Господь много в долго служить ему. При этом он наблюдал в ведении дела ту же осторожность, о которой говорил ещё в 1857 году, и в случаях более важных затруднений при высшей редакции текста перевода, выработанного академиями и переводным комитетом при Св. Синоде, обращался за советом к «мужу совета» по его же собственному выражению, то есть к святителю Московскому Филарету, доколе жив был этот святитель. Такой случай представился ему, например, в 1861 году, когда в Св. Синоде пересматриваем был уже перевод соборных посланий, исполненный Киевскою духовной академией, и когда замечания святителя Московского Филарета на этот перевод в том его виде, какой придан был ему учреждённым при Св. Синоде переводным комитетом, также были получены в Св. Синоде. Внимательно следивший за делом редакции перевода в Св. Синоде, первенствующий член его, высокопреосвященный митрополит Исидор, имея в виду поправку, сделанную в этих замечаниях относительно Иак.5:11 ¹⁰¹, писал святителю Филарету: «Благоволите ещё взглянуть на текст Иак.5:11. Терпение Иовле слышасте; и кончину Господню видесте. Один здесь пример или два? то есть страдание Иова и страдание Господа. Ежели один: то странен состав речи: τὸ τέλος κυρίου εἴδετε. Позвольте откровенно высказать мою мысль. Мне кажется, что здесь два особых примера, утешительных для страждущих. Вы слышали (слово указывает на давнишнее событие) о терпении Иова. Его испытал Бог тяжкими страданиями, но за безропотное терпение ущедрил милостью. Вы видели (слово указывает на близкое событие, коего очевидцами могли быть некоторые из христиан, к коим пишет апостол) кончину Господню или Господа. Ему надлежало пострадать и умереть, чтобы войти в славу свою. За терпением страданий всегда следует воздаяние, ибо Господь весьма милосерд и благ. Если эта мысль не чужда текста, то не лучше ли перевести согласно со славянским: кончину Господню? Впрочем, если мысль моя неосновательна, оставьте её без внимания, и не трудитесь писать о сем. Мы уже поправили в переводе по замечанию вашему: видели конец онаго от Господа. Я только не хотел скрыть от вас своего недоумения». На это святитель Московский, в письме от 16 января означенного 1861 года, отвечал: «Вот моё воззрение на дело Се блажим терпящие. Положим, что за сим представляются два примера. Не странно ли, что Христос Спаситель поставляется в пример терпения рядом с Иовом, и после Иова?

Терпение Иовле слышасте, – яко многомилостив Господь и щедр. Не связно: не в страдании Иова явилась милость Господня, а после.

Терпение Иовле слышасте, и крестную кончину Господню видесте: яко многомилостив Господь и щедр. Опять последняя часть речи не соответствует первой. И неужели как Иов избавлен от бедствия по милости Божией, так и Христос воскрес по милости Божией, а не по всемощной силе Божества?

Се блажим терпящия, (например, мучеников, которых, по множеству, и исчислить нельзя; но вот особый пример) терпение Иовле слышасте, и конец оного от Господа видесте (то есть даде Господь Иову сугубо), яко многомилостив и щедр Господь. Здесь связь всех мыслей очевидна». Получив этот краткий и прямой ответ в разъяснение своего недоумения, высокопреосвященный Исидор счёл нужным, и в дополнении к своим соображениям относительно перевода Иак.5:11, и в виду новых потребностей дела перевода, опять написать, владыке Московскому следующее: «Ещё несколько слов о тексте Иак.5:11, которые смиреннейше прошу выслушать не как возражение, а как выражение желания, устранить всякое недоумение.

В послании к евреям в XI главе, апостол, указав на многих ветхозаветных страдальцев, в XII главе говорит: Темже мы, толик имуще обдержащ нас облак свидетелей, терпением да течем на предлежащий нам подвиг, взирающе на Начальника веры и Совершителя Иисуса, иже вместо предлежащия ему радости, претерпе крест, о срамоте нерадив, одесную же престола Божия седе. Ст. 3. Помыслите убо таковое пострадавшего от грешник на Себе прекословие, да не стужаете душами своими ослабляеми.

Здесь Спаситель также поставляется в пример терпения, после ветхозаветных мучеников.

Если после слов: кончину Господню видесте, можно подразумевать мысль, у ап. Иакова опущенную, а у св. Павла в 3 стихе выраженную: то слова: яко многомилостив есть Господь и щедр, можно относить не к Иову и Спасителю, а к христианам, коим апостол указывает примеры терпения.

Воззрение ваше, конечно, ближе и яснее указывает связь речи св. Иакова. Оно и будет принято в руководство.

Сотрудники мои¹⁰² также затруднялись в переводе слов апостола и решались, тёмное оставить тёмным, чтобы в перевод не вносить толкования, и удержать выражение словенского перевода: кончину Господню. Потом все согласились на исправленный вами перевод.

2Пет.2:6. πόλεις Σοδόμων καὶ Γομόῤῥας, в латинском – civitates Sodomorum et Gomorrhae, в словенском: грады Содомские и Гоморрские, – нужно ли переводить: города Содом и Гоморр?¹⁰³ Не лучше ли удержать словенский перевод: города содомские и гоморские? Aп. Иуда в ст. 7 говорит: Содом и Гоморр и окрестные грады. По слову Прем.10:6, их было пять. Во Второзаконии (Втор.29:23) наименованы четыре. В Евангелии упоминаются два – Содом и Гоморр, вероятно, как города областные, а о прочих, менее значительных, умалчивается»¹⁰⁴. На это последнее замечание владыки Исидора касательно 2Пет.2:6 не последовало ответа со стороны митрополита Московского, что владыкой Исидором принято было за выражение согласия на его замечание, и посему, между тем как Иак.5:11 в Синодском издании русского перевода Нового Завета в том же 1861 году поставлено было и доселе читается совершенно точно так, как предлагал святитель Филарет, в 2Пет.2:6 мы видим ту редакцию перевода, какую предложил владыка Исидор. Так два архипастыря, с достоподражаемым смирением уступая друг другу, своей глубокой опытностью и обширною начитанностью в слове Божием мудро содействовали правильности движения важного дела перевода Писания на русский язык.

К 1861 году относится начало довольно сложного и доселе почти ещё неизвестного в печати дела, по редакции русского перевода Нового Завета, которое возбуждено было отставным статским советником Георгием Васильевым Виноградским, Саратовским помещиком, проживавшим в Санкт-Петербурге. Виноградский, возбудив это дело, привлёк к участию в нём и святителя Московского Филарета. От 26 июля 1861 года он написал святителю письмо, в котором, уведомляя его о том, что 25 июля он представил св. Синоду просьбу и рукопись о недостатках современных изданий перевода святого Евангелия на русское наречие, просит святителя Московского обратить своё внимание на это дело и при сем представляет ему копии с означенных просьбы и рукописи, самим автором удостоверенные. Рукопись, весьма значительная по объёму и чётко переписанная, озаглавливается так: «Некоторые заметки православного мирянина при чтении святого Евангелия на русском наречии изданий 1860 года». Из копий видно, что просьба и рукопись представляемы были г. Виноградским и на Высочайшее имя. Св. Синод, через 1-й департамент Санкт-Петербургской Управы благочиния, указом от 31 августа 1861 года № 3369 сообщил Виноградскому, что его прошение и рукопись «препровождены в учреждённый для перевода священных книг комитет, для соображения его при новых изданиях русского перевода святого Евангелия». Но г. Виноградский на этом не успокоился и опасаясь вероятно, как бы его труды не пропали даром, от 12 декабря того же 1861 года подал на Высочайшее имя (по-прежнему, «к поданию в св. Правительствующий Синод») новое прошение, в котором ещё подробнее раскрывает свои сомнения в верности перевода Евангелия и особенно близости его к славянскому тексту, заявляя при том опасения на счёт возможности волнении в народе, тратящем трудовую копейку на покупку книг с таким дурным переводом¹⁰⁵. При этом к своим прежним «заметкам» он сделал некоторые «поправки». Копии с этого прошения и поправок Виноградский также препроводил, при письме от 17 января 1862 года, к митрополиту Филарету, прося его внимания к предмету прошения и ссылаясь на его (Филарета) участие в переводных трудах Российского Библейского общества.

Несмотря на то, что «Заметки православного мирянина» (г. Виноградского) на недостатки русского перевода Евангелия, в самом громадном большинстве своём, были последствием недоразумений автора, как можно будет видеть из нижеизлагаемого, святитель Филарет, в виду бесспорной важности предмета возбуждённого им дела, внимательно отнёсся ко всему, написанному досужим пером многоглаголивого автора, и кроме того, что при чтении всего этого делал свои замечания на писанное автором, он поручил профессору МДА протоиерею A.В. Горскому сличить и проверить по подлиннику и переводам все места Четвероевангелия, бывшие предметом нападений г. Виноградского. Так, ещё на копии с первого прошения Виноградского мы встречаем следующие замечания владыки Московского:

1. изображая радость народа по случаю появления нового русского перевода Евангелия, притом дёшево продаваемого, Виноградский добавляет в своём прошении: «но радость эта охлаждалась, когда, покупаемое дешёвою ценою, русское Евангелие оказалось во многом несогласно с Евангелием славянским, столь уважаемым и православною церковью и православным народом». Святитель Филарет, подчеркнув эти слова¹⁰⁶, заметил: «чем докажете?» (т. е. что русское Евангелие не согласно со славянским).

2) Говоря о выносках слов древнеславянского текста Евангелия на полях богослужебных евангелий новых изданий, Виноградский пишет: «Эти выноски в новом издании русского Евангелия 1860 года переведены на русское наречие, как бы уже включённые в самый текст славянского перевода, чего на деле нет». Митрополит Филарет на это заметил: «Оне были включены на основании подлинника».

3) Продолжая речь об этих выносках, Виноградский говорит, что это обстоятельство, без сопровождения его какими-либо оговорками и объяснениями производит будто бы «разноречие», дающее «переводу русскому вид Евангелия, во многом несогласного с тем переводом Евангелия славянским, который напечатан в одной с ним книге»¹⁰⁷. Митрополит Филарет на подчёркнутое слово заметил: «в словах, а не в сущности».

4) Виноградский: «встречаются прибавки и пропуски слов и целых фраз, происшедшие от поспешной, по-видимому, работы», Митрополит Филарет: «Это ничего не доказывает. Докажите».

5) Виноградский: «многие слова не только в разных Евангелистах изданий 1860 года, но в Евангелисте одном и том же, выражая одно и то же понятие, переведены на русское наречие не одинаково со славянским, или заменены словами частью славянского текста, частью еврейскими и греческими, православному народу неизвестными и тоже нигде не объяснёнными». Митрополит Филарет на первое из подчёркнутых слов заметил: «Это могло быть иногда по необходимости», а против остальных подчёркнутых слов поставил знак вопроса (?).

6) Указывая на изданный Академией Наук словарь церковно-славянского и русского языка, как появившийся ещё в 1847 году и изданный «в пособие к уразумению и изучению не только языка, но и истин православной веры», Виноградский говорит: «Казалось бы, при переводе Евангелия на русское наречие, необходимо было соображаться уже с тем значением, которое усвоено им (то есть местам и словам, употреблённым в Евангелии) в Академическом словаре, так как для мирян, несмотря на важные недостатки этого словаря, он и до сего времени остаётся единственным руководителем к уразумению святого Евангелия на славянском наречии»; но при сличении употреблённых и в Евангелии, и в словаре слов и мест оказывается будто бы, что на Академический словарь переводчики вовсе не обращали внимания, от чего «в русский текст Св. Евангелия вошло много таких слов церковно-славянского наречия, которые с пользой могли быть заменены равносильными словами русскими, предлагаемыми Академическим словарём». Митрополит Филарет, по поводу подчёркнутых им выражений, делает следующие замечания: «Мнение одного или нескольких членов Академии¹⁰⁸ не закон. Новый словарь не лучше того, который поправляли»¹⁰⁹. По поводу мысли, будто этот словарь остаётся «единственным руководителем к уразумению Св. Евангелия», митрополит Филарет заметил: «Не правда», и по поводу последних подчёркнутых слов написал: «Слова понятные для чего заменять словами нередко производными?»

7) Виноградский писал: «Не только первые два современные издания русского Евангелия 1860 года, одно со славянским текстом в одной книге, а другое без славянского текста, не согласны между собою во многих словах и целых выражениях»... но и «даже экземпляры одного и того же издания оказываются разноречивыми между собою. Последнее произошло от позднейшего в некоторых экземплярах перепечатывания одного листа из евангелиста Луки; но причина прочих разноречий между собою современных изданий остаётся не разрешённою. А этот весьма важный недостаток новых изданий св. Евангелия послужит для старообрядцев фактивным (sic) доказательством того равнодушия и как бы неуважения к букве книг Священного Писания, в котором они искони тщатся обвинить наше православное духовенство в глазах простодушного народа». Святитель Филарет против первых из подчёркнутых им слов написал: Могли быть исправления, но не многие»; против слов: «даже экземпляры одного и того же издания» и проч. поставил только знак вопроса (?); а относительно выставленного г. Виноградским объяснения причины разноречия в Евангелии от Луки заметил: «Что же пересуживать, если лист с ошибкой перепечатан, а переплётчик в иных экземплярах забыл переменить?»¹¹⁰ и, наконец, относительно замечания о старообрядцах написал: «Напрасно».

8) Виноградский, непомерно усиливая значение своих соображений и доводов, в заключение своих обвинений писал, что будто бы это «разноречие и явное в некоторых местах несогласие (русского перевода Евангелия со славянским) не только ослабляют и частью уничтожают некоторые нравственные начала и благочестивые верования народа, усвоенные из славянского перевода и перенесённые на святые иконы; но даже изменяют те божественные слова Христа Спасителя, которым, на славянском наречии, православный народ привык с глубоким благоговением внимать при совершении пастырями церкви Таинства Евхаристии». Митрополит Филарет, против слов, «не только ослабляют» и проч. заметил на поле: «не докажете», а против дальнейших слов, будто народ в русском Евангелии читает не то, что слышит на славянском языке в храмах при богослужении, написал: «неправда».

После изложения всех этих обвинений против русского перевода Евангелия, которые, быв в прошении г. Виноградского лишь сгруппированы, нередко, по поводу того или другого из обвиняемых им мест означенного перевода, к тому же с ещё большим многоглаголанием, повторяются и в его «Заметках», он предлагает и меры к исправлению представленного им в таком ужасающем виде якобы «зла». Первая и главная из указываемых им мер состоит в том, чтобы «тщательно сличить новые издания русского перевода Святого Евангелия с подлинными текстами и привести их, сколько возможно, в большее согласие с переводом славянским»; а в тех местах, где такое согласие не может быть достигнуто, снабдить русский перевод «объяснительными примечаниями, которые бы, не ослабляя уважения к переводу славянскому, указывали причину разноречия текстов, объясняли слова многоизвестные и вполне оправдывали необходимость, так сказать, обновления в некоторых местах тех выражений древнего перевода, которые или получили новое значение в устах народа, или, с изменением языка, сделались менее верны в отношении к выражениям внутреннего смысла подлинника. Выноски же при славянском богослужебном тексте оставить выносками и при тексте славянском, напечатанном в одной книге с переводом русским». В образец подобного рода издания Виноградский указывает на Книгу Премудрости Иисуса Сына Сирахова с кратким объяснением, – труд преосвященного Агафангела, – изданную в 1859 году. Второй мерой Виноградский предлагает безденежное распространение в народе исправленных таким образом экземпляров Евангелия как бы в возмещение издержек народа на купленные им раньше ошибочные экземпляры. Святитель Филарет при этом указании мер сделал лишь одно замечание по поводу упомянутого труда преосв. Агафангела: «Это не есть образцовый».

Так как «Заметки православного мирянина» (г. Виноградского) и второе его прошение на Высочайшее Имя представляли собой лишь более пространное, с представлением примеров, хотя по большей части и неосновательных, из Евангелия, изложение тех же мыслей, какие мы видели изложенными и в первом его прошении, то святитель Филарет не счёл нужным подвергать их новым замечаниям, хотя из встречающихся и на них кратких заметках, знаках вопроса и подобных на полях или подчеркиваний в тексте видно, что он и эти бумаги просматривал внимательно. Поэтому же, не столько в видах опровержения обвинений г. Виноградского, сколько в видах раскрытия истины самого дела, бесспорно, повторяем, важного, святитель Филарет поручил уже занимавшемуся с 1858 года переводом Св. Писания Нового Завета профессору A.В. Горскому сличить и проверить как замеченные Виноградским места, так и вообще места, могущие вызвать недоумения, подобные выставленным у г. Виноградского. A.В. Горский с обычною тщательностью исполнил поручение и плодом этой его кропотливой работы вышла обстоятельная записка, содержащая в себе

А) указание на

а) «Места, требующие исправления в русском переводе Евангелия, по изданию 1860 г. со славянским текстом, по причине опущения некоторых слов»,

б) «Места, требующие поправления по неточности или неединообразию перевода»;

в) «Разности между изданиями русского перевода Евангелия 1860 года без славянского текста и со славянским текстом» и

Б) «Разбор некоторых замечаний Православного мирянина (г. Виноградского) на русский перевод Евангелия». Эту записку, в свою очередь, внимательно просмотрел и собственноручно исправил, по местам сократив, а по местам дополнив её, святитель Московский Филарет. Так в отношении к 1-й группе мест русского перевода Евангелия (означенных выше под буквою а), которых A.В. Горский нашёл, по строгом исследовании и сличении переводов с подлинником, только три (Мф.15:30; 20:33 и Ин.20:25), и затем к сему добавил: «Вероятно, к опечаткам должно отнести и следующее чтение» (причём указывается ещё Ин.6:32), митрополит Филарет, зачеркнул это добавление, зато в оглавлении группы к последним словам A.В. Горского прибавил: «и по другим опечаткам» и кроме Ин.6:32 указал ещё на Лк.21:21. Равно также заключительные слова A.В. Горского в этой группе: «Сверх того, примечания, следующие к русскому переводу и неправильно напечатанные под славянским текстом Мф.16:18; 17:24, 27; 21:9; 23:5; 25:15 нужно переместить под русский текст, для единообразия с прочими», митрополит Филарет дополнил следующими: «и на случай печатания русского текста без славянского»; и т. д. Некоторые из замеченных г. Виноградским разностей, по проверке их со стороны A.В. Горского оказались довольно значительными и потому в записке последнего вошли в ту или другую из помянутых групп. Так в первой группе в Мф.15:30 по русскому переводу издания 1860 года оказалось пропущенным имеющееся и в подлиннике греческом и в славянском переводе слово: «немых»; в Мф.20:33 – слово: «Господи!»; в Ин.20:25 – целое предложение: «и не вложу перста моего в раны от гвоздей», и т. д.; в Лк.21:21 вместо: «выходи из него», напечатано было: «не выходи из него»¹¹¹; в Ин.6:32 вместо: «Не Моисей дал вам хлеб с неба», было напечатано: «Моисей не дал вам хлеб с неба», и подобное Другие, замеченные г. Виноградским, разности были менее значительны и потому вошли в последующие две группы в записке A.В. Горского с филологическими их объяснениями последнего и с самостоятельным, независимым от неосновательных часто указаний г. Виноградского, указанием того, как должно было бы быть напечатано вместо напечатанного в изданиях 1860 года. Так, например, в Мф.5:26 вместо: «полушки» A.В. Горский предлагает: «копейки»¹¹², причём делает такое объяснение: «на греч. κοδράντην. Вместо: кодрант, для ясности, употреблено слово: полушка в значении монеты самой малой. Но из Ев. Мк.12:42 видно, что эта монета была не самая малая, потому что делилась ещё на лепты. В этом смысле ближе будет к греческому название: копейка. Оно выражает и малозначительность суммы, и допускает возможность деления», к чему митрополит Филарет своеручно добавил: «При том, полушка уже не существует». Или в Мф.10:13, сообразно со славянским, по мнению A.В. Горского, в русском переводе издания 1860 года было напечатано: придет (мир ваш) и возвратится, тогда как, по точному переводу с греческого, должно было бы вместо этого поставить: «да придет» и «да возвратится»; в Мф.11:26 вместо напечатанного: «благоволение», A.В. Горский предлагал напечатать, согласно переводу Библ. Общества: «благоизволение», и т. д. В разностях же изданий русского перевода без славянского текста и со славянским текстом A.В. Горский, хотя и много признал их, однако всё это такие разности, которые касаются лишь почти исключительно одних отдельных слов в их падежных окончаниях или в их синонимах, а не касаются существа дела, как, например, в Мф.28:2: «с небеси» (ἐξ οὐρανοῦ) и «с небес»; Лк.15:7: «на небеси» (ἐν τῷ οὐρανῷ) и «на небесах» и мн. др. или Мф.2:23: «назовётся» и «наречётся»; Мф.17:9: «пока» и «доколе»; Мк.4:24: «смотрите» и «замечайте», и подобное. Наконец, вот для образца выдержки из составленного A.В. Горским «разбора» заметок православного мирянина (г. Виноградского):

«Мф.1:20. Се, Ангел Господень явися ему во сне.

Вместо славянского се, г. Виноградский предлагает поставить: то, и, упрекая русский перевод Евангелия «в разнообразном и, при одинаковых условиях, неодинаковом» употреблении частицы се, приводит много других мест из этого перевода, где она удержана, – где заменяется русским вот, или то, или где вовсе опускается.

Но что касается до употребления частицы се в русском переводе, то она удержана только там, где важность описываемого события даёт речи более возвышенный тон, или где приводятся слова Божии. Например, кроме указанного места, там же ст. 23. Се, Дева во чреве приимет; 3:16. Се, отверзлись Ему небеса; ст. 17. И се, глас с небес; 4:11. Се, Ангелы приступили; 12:18. Се, отрок Мой, и т. п. В других случаях она обыкновенно заменяется русским: вот.

В приведённом месте Мф.1:20 нельзя поставить вместо се частицу то и по самому составу периода¹¹³

Мф.5:40. Кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду (τῷ ϑέλοντι τόν χιτῶνά σου λαβεῖν, ἄφες αὐτῷ καὶ τὸ ἱμάτιον).

Γ. Виноградский сравнивает с этим слав. перевод: хотящему ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу, – и место из Ев. Лк.6:29: от взимающего от тебе ризу, и срачицу не возбрани; а в русском переводе: отнимающему у тебя верхнюю одежду (ἱμάτιον), не препятствуй взять и рубашку χιτῶνα). Указывая на несогласие двух текстов, сглаженное в славянском переводе, г. Виноградский думает видеть в этом вину русских переводчиков. Но, как видно из сопоставления слов греческих с русскими, русский перевод в точности следует греческому тексту.

Вообще все замечания г. Виноградского страждут тем недостатком, что основываются на доверенности только к славянскому переводу. Если иногда и приводится у него свой перевод с греческого, то не даётся греческому тексту, как оригинальному, преимущества пред всяким переводом, и не с ним собственно поверяет он исправленный русский перевод.

Мф.5:47. Если вы приветствуете только братьев ваших... В слав. други вашя. Но это несогласно с общепринятым чтением греческого текста: τοὺς ἀδελφούς.

Мф.9:38. Молите Господина жатвы, чтобы он выслал делателей на жатву свою.

Г. Виноградский замечает, что славянское слово: делатель иногда оставляется без перевода, как здесь и Лк.10:2, иногда же переводится словами: работник Мф.20:1, 2, виноградарь 21:33; и что тем же словом: виноградарь переводится славянское: тяжатель Мк.12:1. Слово делатель буквально соответствует греческому ἐργάτης, и в указанных местах Мф.9:38. Лк.10:2 означает земледельцев, нужных для жатвы. В Мф.20:1, 2 разумеются работники, которых хозяин нанимал для работы в его винограднике. В притче же 21:33. словом: делатель в славянском переводится греческое γεωργός, которое здесь означает людей, снимавших у хозяина виноградник, и потому в русском переведено: виноградарь. То же слово: виноградарь удержано и в параллельном месте Евангелия Мк.12:1, тогда как в славянском явилось новое слово: тяжатель. Итак, русский перевод употребляет те или другие слова не без основания».

К этим словам A.В. Горского в настоящем месте митрополит Филарет прибавил от себя: «но по приспособлению названия к предметам». Из остальных мест «разбора» A.В. Горского мы выберем ещё лишь три места, так как остальные места, со стороны характера доказывания у г. Виноградского и силы опровержения у A.В. Горского и митрополита Филарета, уже не представляют в себе ничего особенного по сравнению с приведёнными и этими тремя местами. Вот эти три места:

"Мф.26:28. Сие есть кровь Моя. Г. Виноградский восстаёт против сего перевода, и хочет удержать славянский: сия есть кровь Моя. Но напрасно принимает он за правильный перевод то, что произошло от смешения.

Мк.7:8. Держитесь предания человеческого, омовения кружек и чаш (ξεστῶν καὶ ποτηρίων). Так как на слав. стоит здесь: чваном и стклянницам, то г. Виноградский приискивает в Мф.26:7 место, где славянское: сткляница, передано в русском переводе словами: сосуд алавастровый, и осуждает переводчиков за неверность и славянскому тексту, и самим себе. Но греческое ποτήριον не означает собственно стеклянного сосуда; а в Мф.26:7 на греческом стоит не ποτήριον, а ἀλάβαστρον, которое также не означает стеклянного сосуда.

Ин.6:71. Ибо сей после предал Его (ᾔμελλεν παραδιδόναι). Г. Виноградский, не понимая значения славянского хотяше, когда оно соответствует греческому μέλλω, видит разноречие в этих двух переводах. Но в действительности его нет: потому что ἢμελλεν стоит здесь в смысле будущего времени. Также несправедливы его нападения и на другие подобные места перевода, где встречается глагол μέλλω 11:51; 12:33 и др. У сотника раб зле боля хотяше умрети: это не значит, что он желал умереть, но что близок был к смерти».

А чтобы составить себе ясное представление о характере доказывания у самого г. Виноградского, мы приведём два-три примера из его многочисленных (до 350-ти числом по его собственному счёту) «Заметок».

«Мф.2:23. Яко назорей наречется Π. Р. Б. О. Что Он назореем назовётся. Греч. как по слав. (В русском переводе 1860 года). Что Он назореем наречется¹¹⁴. В первом же издании русского перевода 1860 года, отдельно без славянского текста, напечатано так: Назореем назовётся. Это первое из тех многочисленных, хотя, исключая двух или трёх мест, неважных разноречий, которые встречаются при сличении первого издания русского перевода 1860 года, без славянского текста напечатанного, со всеми прочими его изданиями. Причины подобных разноречий, обнаруживающих, что перевод 1860 года имел две разные редакции¹¹⁵, по справедливости не должны бы были оставаться без удовлетворительного объяснения».

Ещё пример.

«Лк.5:18. И се мужие носяще на одре человека. Π. Р. Б. О. Принесли некоторые на одре человека. Греч. ложе. У Марка и Иоанна: постель (во всех стих.) Греч. ложе. (В русском переводе 1860 г.). Вот, принесли некоторые на постели человека. Слово одр выражается здесь и у евангелиста Иоанна, глава 5 в стихах 8, 9 и 10, словом постеля, когда оно у евангелиста Марка, главы 2 в стихе 11 и в других местах принимается и в русский текст без перевода; главы же 7 в стихе 4 евангелиста Марка заменено словом скамья. По Академическому словарю оно означает кровать, ложе и носилки. Подобное разноречие со славянским переводом должно быть объяснено, если оно не произвольно»¹¹⁶.

Наконец вот ещё один из многих примеров: «Луки гл. 21, ст. 21. Тогда сущии во Иудеи да бегают (sic) в горы: и иже посреде его да исходят и иже во странах, да не входят в онь.

Π. Р. Б. О. Тогда кто будет в Иудее, беги в горы; и кто в городе, выходи вон; и кто в окрестностях, не входи в него.

Греч. Да выходят. (Перевод 1860 года): Тогда, которые в Иудее, да бегут в горы, – и которые в городе, да выходят из него; и которые в окрестностях, да не входят в него.

Перевода 1860 года, в первом издании со славянским, и втором издании без славянского перевода: Ст. 21. Тогда, кто будет в Иудее, тот беги в горы; и кто в городе, не выходи из него; и кто в окрестностях, не входи в него. Встретив столь явное противоречие, православный мирянин мог бы предположить, что оно произошло от типографской ошибки, состоящей в том, что в первом современном издании со славянским текстом в приведённом стихе пред словами: выходи из него поставлена излишняя частица не, так как этой частицы нет в современном же первом издании русского перевода без славянского текста; но как из приведённых выше сего заметок видно, что это первое издание русского перевода 1860 года без славянского текста не согласно во многих других выражениях с русским переводом, в то же время изданным в одной книге со славянским текстом, и обнаруживает существование двух редакций, а из них выбрана для напечатания в параллель со славянским и потом вторым изданием в многотысячном числе экземпляров, та, которая противоречит славянскому, то подобное предпочтение действительно могло навести православный народ именно на ту мысль, которая выражается от него в присвоенном русскому переводу 1860 года наименовании: новое Евангелие. Потому что издание двух переводов на разных наречиях, но одного и того же текста, в одной книге, без всяких приуготовительных предисловий или замечаний, уже само по себе представлялось в глазах православных мирян ручательством в тождественности этих переводов, и выражало ту благотворную цель издания, чтобы подобным соединением в одной книге переводов древнего и нового наречий облегчить для современников понимание первого из них; а когда обнаружились между этими двумя переводами те несогласия, разноречия, и как в приведённом стихе, самые противоречия, которых только часть излагается в настоящих заметках: то эта неожиданность не могла не сделать на православных мирян прискорбного впечатления, которое теперь, по-видимому, ограничивается только убеждением, что после совершившихся так легко и неожиданно важных преобразований (разумеются реформы прошлого царствования), новое Евангелие столь же легко и столь же неожиданно вытеснит из Божиих храмов Евангелие славянское. Что подобное убеждение существует, что молва об этом, как секрет, уже передаётся от одного старовера к другому, как ещё недавно передавалась молва о свободе крестьян, то в этом нетрудно удостовериться в наших южных губерниях; а рано или поздно это безмолвное убеждение выразится в охлаждении массы народа к православию и в распространении раскола старообрядства. И потому легче и благоразумнее предупреждать зло, нежели истреблять его, когда оно уже осуществится. Полумеры не уменьшат зла. После обнаружившегося противоречия в переводе настоящего стиха, хотя вскоре явились в продаже такие экземпляры святого Евангелия, в которых перепечатан тот лист, на котором находится настоящий стих главы 21 евангелиста Луки, но подобная полумера ещё более увеличила разноречие изданий перевода святого Евангелия на русском наречии 1860 года, так что теперь не только экземпляры двух изданий, но даже издания одного и того же окажутся в руках народа разноречивыми между собою. Для отвращения столь важного неудобства необходимо бы было, в своё время, огласить причину подобного перепечатывания¹¹⁷, на тот конец, чтобы владельцы прочих неверных экземпляров имели возможность сами исправить вкравшуюся ошибку, но и этого, к сожалению, не сделано¹¹⁸.

Всякий может видеть, как много здесь преувеличения, неосновательных соображений, выводов, слабых сторон в доказывании и прочего, хотя, конечно, нельзя не одобрить трудолюбия г. Виноградского в собирании мест русского перевода, требующих исправления, в сличении их со славянским переводом и отчасти с греческим подлинником (в знании которого, впрочем, г. Виноградский, по всему видно, не силён) и т. д. Поэтому святитель Московский Филарет, имея в виду составленную, по поводу замечаний г. Виноградского, A.В. Горским и вышеупомянутую нами записку, от 30 января 1862 года писал в Петербург, в св. Синод, следующее:

«Тогда как перевод Апостольских посланий приближается к концу и, следственно, приближается время полного издания Нового Завета на русском наречии, благовременно обратить внимание на точность перевода Евангелия, и на верность издания его.

Посему представляю при сем показание мест Евангелия, в которых требуется исправление, частью для большей точности перевода, частью по причине ошибок издания.

За исключением мест, указанных в прилагаемом показании¹¹⁹, издание, преимуществующее пред другими, есть то, в котором с русским соединён славянский текст.

Есть ещё неточности, не внесённые в прилагаемую при сем записку, потому что они маловажны, а при том едва ли можно избежать их. Например: ἐξ οὐρανοῦ, ἐν οὐρανῷ (един. число) много раз переведено: с небес, на небесах (множ. число). Сын Человеческий, сущий на небесах. Если сказать: на небеси: это покажется славянским. Если сказать: сущий на небе: выражение будет не стройно. Следственно, должно остаться множественное: на небесах. Оно же и благоприятствует мысли о вездесущии»¹²⁰.

Затем, когда A.В. Горский приготовил и свой «разбор» замечаний г. Виноградского, а между тем сам святитель Филарет закончил своим просмотром и перевод последней книги Нового Завета, – Апокалипсиса св. Иоанна Богослова, святитель Филарет, имея и то в виду, что имя Виноградского и его замечания известны были в св. Синоде, препровождая в св. Синод свои замечания на перевод Апокалипсиса и помянутый «разбор», от 15 марта того же 1862 года писал туда: «Возвращаю перевод Апокалипсиса, и присовокупляю о некоторых словах перевода моё мнение, в особой записке¹²¹.

При сем не излишним почитаю представить особую записку в защищение некоторых мест русского перевода против нападений г. Виноградского, сколько усиленных, столько же несправедливых»¹²².

Так кончилось дело, возбуждённое г. Виноградским. Его усиленные нападения на русский перевод Евангелия, с преувеличениями и недостатков этого перевода и возможных последствий от них, были оценены и в св. Синоде по достоинству, как это оказалось в последующих Синодских изданиях сего перевода¹²³; а его опасения, к счастью, не сбылись. Домашнее употребление русского перевода Св. Писания, как пособия к уразумению сего последнего, не препятствует церковно-богослужебному употреблению славянского перевода, и наоборот, значение славянского перевода нисколько не терпит ущерба от некоторых, замеченных г. Виноградским и признанных действительными, недостатков русского перевода, и доверие народа к Церкви выставленными у г. Виноградского разночтениями перевода не нарушено.

При указании мер к возможному соглашению русского перевода Евангелия со славянском с помощью сличения его с подлинными текстами Г.В. Виноградский между прочим говорил, как мы видели выше, что в тех местах, где такое согласие не может быть достигнуто, лучше было бы снабдить русский перевод «объяснительными примечаниями» и в образец такого перевода с примечаниями указывал на труд преосвященного Ревельского (с 1860 г. Вятского, а с 1866 г. Волынского) Агафангела, касавшийся книги Премудрости Иисуса сына Сирахова. Подробное заглавие того труда следующее: Книга премудрости Иисуса сына Сирахова в русском переводе с кратким объяснением. СПб., 1859. Изд. 2. СПб., 1860. Преосвященный Агафангел вообще небезызвестен своими трудами по св. Писанию, так же, как и прикосновенностью к делу перевода Библии на русский язык. Магистр Московский Духовной Академии выпуска 1836 года и бакалавр той же Академии по кафедре истолкования Св. Писания е 1836 года по 1842 год, он ещё в то время заявил себя доносом на известный перевод Павского, наделавшим столько шума в Петербурге и во всех академиях и имевшим много печальных последствий¹²⁴. Со стороны занятий по св. Писанию преосвященный Агафангел заявил себя, кроме упомянутого труда по объяснению и переводу книги Премудрости Иисуса сына Сирахова, ещё следующими: Объяснение на послание апостола Павла к Галатам. СПб., 1854 и Книга Иова в русском переводе с кратким объяснением. Вятка, 1861. В бытность свою епископом Ревельским, викарием Санкт-Петербургской митрополии (с 1857 года по 9 февраля 1860 года), преосвященный Агафангел не оставался безучастен и к возобновлённому тогда делу перевода св. Писания на русский язык, как послужил этому делу и упомянутыми трудами. По напечатании своей Книги премудрости Иисуса сына Сирахова в русском переводе с кратким объяснением, он препроводил экземпляр её и к своему бывшему некогда (в 1836–1842 г.) начальнику, высокопреосвященнейшему митрополиту Московскому Филарету, с почтительным письмом на его имя. Митрополит Филарет, в памяти которого никогда не исчезало представление о преосвященным Агафангеле, как человеке умном и учёном, но довольно беспокойном и склонном к доносам¹²⁵, с свойственною ему осторожностью и в то же время искренностью, отвечал ему по этому случаю следующим письмом от 18 декабря 1859 года: «Преосвященнейший Владыко, Достопочтенный о Господе Брат! С благодарностью получил я письмо ваше и перевод с истолкованием книги сына Сирахова. Между тем, как попечением и деятельностью С. Синода совершается перевод Нового Завета на русское наречие, вы личным трудом подвигаете сие дело далее вперёд. До́лжно желать, чтобы вы имели последователей на открытом вами пути.

Мне не дожить до того времени, когда русский перевод сына Сирахова должен будет войти в состав Библии: но вы можете дожить. Посему вы позволите моей ревности, может быть, не по разуму, представить вам мысль остережения. Ваш перевод волен. Библия потребует более близкого к подлиннику.

В объяснениях, которые называете краткими, мне кажется, вы иногда более щедры, нежели нужно. Например, в том самом месте, где сказано: не засматривайся на девицу¹²⁶, нужно ли было на двух страницах, как будто в искушение читателю, распростереть изображение бесстыдства восточных певиц, открытого до наготы?

Простите меня. Чем же могу благодарить вас, если не словом искренним, хотя, может быть, и не в мудрости глаголю. Вы властны принять или отвергнуть: только да будет сие без гнева.

Прекратив минутную дерзость слова, остаюсь постоянно с истинным почтением»¹²⁷ и проч.

Слова святителя Московского о себе и о преосв. Агафангеле в отношении ко времени появления русского перевода книги сына Сирахова в составе русской Библии оказались пророческими. Изданные по благословению Святейшего Правительствующего Синода учительные книги Священного Писания в русском переводе, в состав коих вошла и означенная книга, впервые появились в свет в 1872 году. В это время уже пять лет прошло, как навеки почил мудрый святитель Московский, но преосвященный Агафангел, в сане архиепископа Волынского, ещё здравствовал. Он скончался уже в 1876 году, когда не только учительные, то есть 3-я часть Библии, но и последние, пророческие, с относящимися к ним не каноническими, книги (то есть 4-я часть Библии) в русском переводе вышли в свет и таким образом появилась в обращение, на общее пользование, вся русская Библия.

Почили оба архипастыри, но и переводный труд одного из них и мнение другого о сем труде остаются и доселе среди нас. И не должны ли мы отнестись, по силе этого мнения, с осторожностью к предложению г. Виноградского – принять безусловно за образец «объяснительных примечаний» к русскому переводу Евангелия перевод книги сына Сирахова с кратким объяснением, им указанный? Чрез это, впрочем, отнюдь не унижаются собственные и несомненные достоинства этого труда.

Не новостью для внимательных читателей слова Божия, но спокойнее, нежели г. Виноградский, взиравших на дело перевода, были и те недостатки последнего, на которые он указывал, как на нечто ужасное, преступное и опасное по своим последствиям. Из истории дела перевода Св. Писания на русский язык за 1858–1874 годы, мы хорошо знаем, с какой внимательностью все призванные к участию в этом великом деле относились к нему и с какою святою ревностью трудились в нём. Все они, начиная с первенствующих членов Св. Синода и кончая последним из их сотрудников, без сомнения, всемерно старались избежать в нём каких бы то ни было недостатков и довести перевод и его издание до возможной степени совершенства¹²⁸. И плод их добрых стараний вышел подлинно добрый. Но всё же это был плод труда человеческого, который, как всякий труд человеческий, не исключал возможности и недостатков, как по существу дела, в отношении к точности, ясности и чистоте перевода, так и по внешности издания его, со стороны корректуры, нечаянностей при окончательном выходе листов перевода из печатного станка и пр. Но следует ли отсюда, что из-за этого нужно было поднимать бурю, какую поднимал г. Виноградский? Отнюдь нет. С любовью, духом кротости, общими усилиями должны мы все, православные христиане русские, служить делу исправления недостатков перевода и способствовать к тому, чтоб он был возможно более совершенным во всех отношениях, не на Высочайшее имя подавая о сем прошения, а направляя свои советы, мысли и соображения к ближайшим органам духовного управления и ведомства, которых ближе всего и касается это дело. Так поступали более спокойные, повторяем, и более благоразумные, добавим, люди. Примером и в этом случае может служить опять мудрый святитель Филарет, митрополит Московский. Ещё гораздо ранее того, как написал ему упомянутое раньше письмо Виноградский¹²⁹, именно осенью 1860 года святитель Филарет писал о некоторых из этих, требовавших исправления, недостатках в Петербург и когда получил от исправлявшего должность обер-прокурора Святейшего Синода, князя C.Н. Урусова запрос относительно одного из мест с такими недостатками, в некоторых изданиях уже исправленного, то в резолюции своей (от 20 октября 1860 года) по поводу сего запроса писал: «Ответствовать, что опущение в XIII главе Евангелия от Луки, в стихе 15, слова: в субботу, было мною указано не во втором издании Евангелия на одном русском наречии, которого до сих пор я не имел ввиду, а в издании Евангелия на славянском и русском наречии, в котором пропуск сей остаётся не исправленным¹³⁰. А дабы показать, что моё участие в попечении об исправлении изданий Евангелия не есть напрасное нападение, указываю ещё погрешность во всех трёх изданиях. В Евангелии от Иоанна, гл. III, в стихе 20 напечатано: они, и в 21-м: они. А до́лжно в обоих стихах напечатать: оне (дела). Сие должен был указать корректору закон грамматики, хотя бы и погрешительна была рукопись¹³¹. Так тихо, незаметно и без шума могли бы и должны быть исправляемы недостатки издания.

Предварительно считаем необходимым заметить, что в то время, о котором идёт речь, ещё жив был тот, кого сам, чрезвычайно осторожный в слове, святитель Московский Филарет называл «любителем обличений»¹³² за его большую охоту всюду находить недостатки и громко, во всеуслышание, обличать их. Это известный церковный писатель Андрей Николаевич Муравьев, который, если оставить в стороне его любовь к обличениям, своими писаниями принёс и приносит великую пользу православию и Церкви. Он издавна находился в живых, личных и письменных, сношениях со святителем Московским Филаретом. И вот этот-то A.Н. Муравьев, прочитав Евангелие в русском переводе, ещё в 1860 году не утерпел, чтобы не сделать на него замечаний в своём письме к митрополиту Филарету, вследствие чего святитель Филарет от 30 апреля 1860 года писал наместнику Сергиевой Лавры архимандриту Антонию: «Андрей Николаевич подлинно немилостиво восстаёт против перевода Евангелия, частью потому, что не берёт в соображение подлинника, частью по требованию такой чистоты языка, до которой едва ли какой белильник может убелить слово. Иные замечания его трудно и понять. Слово: тот, он находит в некоторых местах неприличным и грязным. Впрочем, некоторые места перевода, может быть, глаже были бы, если бы не так затруднён был пересмотр. Кроме того, что требовали поспешности, трудно было объясняться издалека; и мне трудно было поднимать много спора против того, что одобрено в собрании членов Св. Синода. Я замечал, что особенно нужно. Впрочем, перевод лучше прежнего, и по языку, и по близости к подлиннику: и – слава Богу. Благодарю Бога, что и моя малая лепта не отринута»¹³³. Из этого, между прочим, видна и степень участия святителя Филарета к возобновлённому с 1858 года делу перевода. Поэтому-то оно ещё более близко было сердцу святителя. Поэтому же, естественно, когда кто слишком «немилостиво» восставал против совершившегося, при его участии, в деле перевода, он считал долгом своим защищать это дело, в чём нужно было. Так было в отношении к г. Виноградскому. Так мы видели сейчас и в отношении к A.Н. Муравьеву в 1860 году. Подобное было в отношении к тому же A.Н. Муравьеву и в 1862 году, когда вышел уже весь Новый Завет в русском переводе. Дело касалось перевода Деян.16:16, где A.Н. Муравьева возмутило переводное выражение: дух прорицания, поставленное в соответствие греческому: πνεῦμα πύϑωνος (по слав. дух пытлив). Святитель Филарет тотчас же дал ответ осуждавшему это переводное выражение A.Н. Муравьеву, в письме к нему от 7 сентября означенного 1862 года, следующего содержания: «Милостивый государь, Андрей Николаевич! Вот ещё голос, от которого трудно не пробудиться. В полученном сейчас письме вы пишете, что соблазнились в книге Деяний Апостольских переводным выражением: дух прорицания. Посмотрим, не прекратит ли соблазна книга пророка Иеремии. Там написано: Господь даде тя жерца вместо Иодаа жерца быти приставнику в дому Господни, всякому человеку прорицающу¹³⁴, и всякому человеку неистовующу, и вдаси его в затвор, и в кладу (Иер.29:26). Прорицающий, которого Бог повелевает чрез пророка посадить в затвор и в кладу, без сомнения, есть ложный прорицатель. Такова и Филиппийская девица, одержимая духом прорицания.

В книге пророка Иеремии слова: прорицать, прорицающий, более десяти раз употреблены в значении ложного прорицания. Итак, если можно не соблазняться выражением пророка Иеремии, то также можно не соблазняться выражением перевода книги Деяний Апостольских. Притом обратите внимание на состав выражения: одержимая духом прорицания. Слово одержимый не употребляется в добрую сторону, а в худую. Не говорят: одержимый духом пророчества, а говорят: одержимый духом злобы, одержимый неистовством. Итак, по моему мнению, перевод достаточно охранён от понимания ложного и соблазнительного.

Предлагаемые вами переводы: дух волхвования, дух гадания, были бы не точны. Равдомандия, некромандия¹³⁵, –вот виды и способы волхвования. Не то видно в девице Филиппийской. Гадают на картах, на бобах, по полёту птиц, и проч. Опять не это в девице Филиппийской. Когда говорится об истинном даровании, тогда перевод не говорит дух прорицания, но: дух пророчества. Откр.19:10.

Итак, позвольте мне не признать справедливым вашего обвинения, будто сбиты все понятия.

Тем не менее остаюсь с уважением к вашей ревности», и проч.¹³⁶

С этого письма, в виду важности содержания его, святитель Филарет приказал снять копию и посылая последнюю к о. ректору МДА архимандриту (ныне архиепископу Тверскому) Савве, от 17 сентября того же 1862 года писал сему последнему: «Посылаю вам копию с письма моего к Андрею Николаевичу, для приложения к бумагам о переводе Нового Завета. Я защищаю от строгого осуждения Андреем Николаевичем выражение: дух прорицания»¹³⁷.

Подлинно гораздо легче обвинять, осуждать, указывать недостатки, нежели самому трудиться над тем, чтобы перевод во всех отношениях вышел возможно более совершенный. «Составить достойный текст русского перевода – великое дело, и дело рук не одного лишь учёного филолога, но и великого мастера русской речи», – сказал в недавнее время высокопочтенный деятель, призванный к служению Церкви и Отечеству и принявший на себя исполнение высокой задачи – произвести исправление русского перевода Св. Писания Нового Завета согласно заявлению, сделанному в № 33 Церковных Ведомостей за 1892 год, издаваемых при Св. Синоде¹³⁸. Есть доля справедливости и в сделанном немного лет тому назад замечании, что исполненный у нас, под смотрением Св. Синода, русский перевод Библии не удовлетворителен «в литературном отношении», что во многих случаях он есть «слабый вялый пересказ» и этим «отличается от перевода на другие европейские языки – там этому посвящали своя силы выдающиеся литературные таланты»¹³⁹. Но в этом замечании, притом даже с теми ограничениями, с какими мы привели его, есть только «доля справедливости», как мы сказали. Что «составить достойный текст русского перевода» есть «великое дело и дело рук не одного лишь учёного филолога, но и великого мастера русской речи», – с этим мы вполне согласны и признаём это святою истиною, как признаём и обратную сторону того же дела, – воздействие хорошего, достойного, возможно более совершенного перевода Библии на удержание языка от упадка. Скорбя о начавшемся с 1830-х годов настоящего столетия, под влиянием таких писателей, как Сенковский и другие, упадке русского книжного языка до простонародного, святитель Филарет, митрополит Московский в 1859 году писал: «Если Бог благословит дело перевода Священного Писания на Русское чистое и правильное наречие, и он войдёт в домашнее употребление народа, то он может споспешествовать установлению языка, и удержанию его от падения, каковое действие перевода Священного Писания и в других народов замечено. Порча языка началась странным явлением, что Русские писатели и не писатели подчинились голосу поляка Сенковского, который вздумал проклятием насмешки преследовать всем понятное, чистое и необходимое в языке слово своё: сей. Какой безграмотный не понимает, когда священник произносит в алтаре: сие есть слово мое? Кто захочет переиначит изречение: сей есть истинный Бог, и сказать: этот есть истинный Бог?»¹⁴⁰. Из этих слов видно, что далеко не всякий литературный талант есть в то же время и «великий мастер русской речи», так же, как и с другой стороны, великим мастером русской речи может быть человек, не стоящий в ряду «выдающихся литературных талантов», лишь бы он, мастерски владея русской речью, хорошо знал и понимал историческое движение и законы строения русской речи. Таков, между прочим, и был сам святитель Московский Филарет, многие произведения которого не напрасно издавна ставятся в числе наилучших образцов словесного искусства, который, по словам знатоков дела, владел «Русским словом с силою, крепостью, значительностью»¹⁴¹, которого даже устная, живая речь всегда была такова, что «в ней нельзя было заметить ни одной погрешности, ни в мысли, ни в языке, так что её можно было тотчас предавать печати»¹⁴² и вместе с тем для которого перевод Библии на русский язык был, можно сказать, делом почти всей его жизни, как мы и говорили раньше. Об одном из сотрудников его в этом деле за время 1858–1867 годов, не раз упомянутом A.В. Горском, также известно не только как о выдающемся филологе, имя которого и за границей пользовалось почётом среди учёных, но и как о замечательном стилисте русской речи. «О характере изложения в сочинениях Горского, – говорит о нём, например, один компетентный судия, – до́лжно заметить, что он писал языком необыкновенно выработанным и чистым, не допускал в речи терминов иностранных, избегал неопределённых и обоюдных выражений, выбирал слова и выражения точные и веские, наблюдал крайнюю осторожность в постановке фразы и при всём учёном характере исследований не впадал в сухость изложения»¹⁴³. А отчего это? Оттого, что кроме основательного филологического и строго классического образования, которое получили такие люди, как митрополит Филарет или A.В. Горский, и которое чрезвычайно способствует выработке чистой русской речи, они обладали ещё одним незаменимым в настоящем случае достоинством, которое мы назовём церковностью в их воспитании и образовании и которое делало для них живой и жизненной историческую связь русского языка с церковно-славянским. Степень проникновения сознанием этой связи имеет особенно важное значение в переводчике Библии на русский язык. Русский народ в течение веков духовно жил и питался содержанием Библии, и при том на церковно-славянском языке её, учился грамоте по церковно-славянским, почти исключительно Божественного содержания, книгам, в богослужении, совершаемом на церковно-славянском языке, подкрепляя, освежая свой дух и своё религиозное чувство, в свою очередь его поддерживавшее и одушевлявшее в жизни государственной, чрез что и сама государственная жизнь получала единство и крепость. Церковно-славянский язык Библии, в свою очередь, не оставался, поэтому, неподвижен, изменяясь и совершенствуясь в своих слововыражениях и формах сообразно требованиям исторической жизни народа и применительно к особенностям собственно русского, господствующего, наречия. Этим объясняются разночтения, поправки, дополнения и пояснительные выражения в разновременных рукописях и печатных изданиях библейского текста в самом тексте или на полях («на брезе»). Самая литература древнерусская получала своё питание главным образом из того же священного источника. И только с недавнего сравнительно времени, приблизительно с конца прошлого и даже со второй четверти текущего столетия некоторая, строго говоря, весьма малая часть русского общества и некоторые писатели начали отрешаться мало-помалу от старинных преданий языка книжного, от церковности, чрез что начали было ослабевать и религиозно-нравственные связи, дотоле скреплявшие Русь. Под влиянием этого отрешения от церковных преданий начали было появляться и русские переводы Библии вроде переводов Вадима¹⁴⁴, которые подлинно могут быть названы не иначе, как только уродливыми явлениями в русской богословской литературе. Но кто же скажет, чтобы над такими переводами работали выдающиеся литературные таланты? Да и вообще литературные таланты в деле перевода Библии могут привнести нечто разве лишь как мастера русской речи, согласно раньше сказанному, но только как истинные, подлинно «великие мастера». Ибо перевод – не сочинение; и даже вольностей в переводе лучше понимавшие дело люди, каковы митрополиты Московский Филарет, Новгородский Исидор и другие, не допускали, как мы видели выше. Не без основания они ставили в этом отношении, как необходимые требования и неизменные правила, на первом месте точность, верность подлиннику, на втором ясность, вразумительность и на третьем уже месте чистоту, правильность речи. Не без основания также они всячески оберегали язык перевода Библии от простонародности и от разрыва связи с церковно-славянским библейским языком. «Перевод Нового Завета на русское наречие¹⁴⁵, – выписывал в 1859 году святитель Московский Филарет Синодальное определение, – как первый в сем роде опыт, от которого нельзя было и требовать полного совершенства, тщательно пересмотреть, причём принять за правило, чтобы он был всевозможно точен, и чтобы слова и выражения вразумительные не были без нужды заменяемы простонародными¹⁴⁶. Сие последнее выражение не должно быть оставлено без внимания, во-первых, по тому самому, что это определено Св. Синодом; во-вторых, потому, что достоинству священной книги должно по возможности соответствовать достоинство языка; в-третьих, потому, что сим может быть оказано благодеяние русскому языку, который в настоящее время у многих писателей получил направление к лаодикийскому и демагогическому словоупотреблению и словосочинению людей грубых, необразованных и безграмотных, и от того теряет чистоту и правильность»¹⁴⁷. И так как, согласно вышесказанному, чистоте и правильности перевода нельзя жертвовать ясностью и вразумительностью, а ясности и вразумительности – точностью и верностью подлиннику, но скорее должно быть, в случае необходимости, наоборот: то иногда неизбежно оказывалось в русском переводе Библии, изданном по благословению Св. Синода, то, в чём его иногда не вполне справедливо упрекают, то называя его «вялым пересказом», то обращаясь к нему с требованием такой чистоты, «до которой, по словам святителя Филарета, едва ли какой белильник может убелить слово» и подобное. Равным образом, иногда на русском языке даже совершенно нельзя найти наиболее подходящего слова для передачи того или другого слова подлинника, как, например, это доказал A.В. Горский Г.В. Виноградскому относительно перевода словом: снова, греческого ἄνωϑεν в Ин.3:3, 7, где Виноградский предлагал, соответственно славянскому, поставить: свыше. «Слово ἄνωϑεν, – говорит A.В. Горский, – имеет то и другое значение: свыше и снова. Но здесь дано предпочтение последнему значению по связи с последующим. Никодим понял слова Господни не в смысле рождения свыше, а о рождении снова и потому предложил вопрос: неужели человек может в другой раз войти в утробу матери своей и родиться? Под новым рождением и разумеется именно рождение свыше. Выражение: снова, хорошо указывает на то, что начало его не в недрах повреждённой природы человеческой. Найти такое счастливое выражение, которое совмещало бы в себе значение, и свыше, и снова, на русском языке нельзя»¹⁴⁸.

Итак, для составления достойного текста русского перевода Библии переводчику до́лжно быть и хорошим мастером русской речи, и человеком истинной церковности, искреннего благочестия, и в то же время учёным филологом и, наконец, знатоком Библии в полном её составе и во всей широте и глубине смысла её, то есть толкователем её, почему и самый перевод Библии издавна носил название ἑρμηνεὶα, interpretatio – истолкование, а переводчики называлась ἑρμηνευταί, interpretes (например, так называемые 70 толковников, переведшие ветхозаветную Библию с еврейского языка на греческий). Не таков ли и был великий святитель Филарет, митрополит Московский? Не совмещал ли он в себе одном все эти качества? И дай Бог, чтобы для нового дела исправления русского перевода Библии, к которому призваны теперь мужи науки и благочестивого чувства, оказалось у нас побольше таких деятелей, которые хотя сколько-нибудь подобны были в этом отношении сему святителю! У него есть чему поучиться. И его стиль речи русского перевода Библии, особенно в последней редакции 1858–1867 годов, может быть назван поистине образцовым, как наилучшее мерило для суждения по вопросу о том, какие выражения русские в известных случаях нужно подбирать для тех или других выражений подлинника, чтобы таковые выражения представляли собой настоящую посредствующую ступень между выражениями прекрасного славянского текста Св. Писания и недостойными сего последнего выражениями простонародными и тем самым доставляли русскому народу, при современном состоянии его языка, наилучший способ к удобнейшему разумению Св. Писания в домашнем его употреблении, а вместе с тем и точно соответствовали как словам и выражениям подлинника, так и подлинному смыслу Св. Писания.

Покойный M.Н. Катков говорил, что «новые русские переводчики Священного Писания, казалось, стояли с обухом у двери и как только показывалось в неё славянское слово, они тут же его и ухлопывали»¹⁴⁹. Из вышеизложенного мы могли видеть, что если о ком другом из новых переводчиков это можно было бы сказать, то, во всяком случае, не о святителе Московском Филарете, который, наоборот, защищал, где можно и нужно, славянизмы в речи русского перевода и который, например, в своих, не раз упомянутых, замечаниях на новый перевод, когда встретил в переводе Евангелия Мк.5:34 русское: дочь, то, поправив его на славянское: дщерь, заметил: «Воззвание: дочь, так же дико на русском, как воззвание: дщерь, напоминает древний обычай, и потому не представляется диким. Гг. Лабзин и Попов¹⁵⁰, как ни спорили за просторечие при пересмотре первого перевода, – и они допустили: дщерь!¹⁵¹ У святителя Филарета и в этом отношении, как во всём, есть чему поучиться, скажем опять. И изучение его трудов в этом отношении также «не преминет внести, – повторим слова M.Н. Каткова, – новые силы в наше сознание, в наше просвещение».