Часть вторая. Западнорусская митрополия, её епархии и сибирская церковь в XVI–XVII вв.

I. Западнорусские епархии после отделения Московской митрополии; их состояние и положение иерархии. Судьба Галицкой и Черниговской епархий. Учреждение Львовской, точнее, восстановление Галицкой епархии (1539 г.). Полоцкая епархия. Её разделение на две (1563–1580 г.): на Полоцкую и Великолуцкую – под властью Москвы, и Полоцкую, Витебскую и Мстиславскую – под властью Польши. Объединение их под властью Польши после 1580 г.

Право поданья или подаванья архиерейских кафедр и внутреннее расстройство епархиального управления в Западно-русской митрополии, вносимое недостойными владыками, занимавшими столицы (кафедры). Приезд Иеремии п. константинопольского. Упорядочение им церковных дел в Киевской митрополии и неожиданные результаты. Униатские движения среди высшей иерархии, разрешившиеся Брестским собором (1596 г.), принявшим унию; верными православию и патриарху остались лишь два владыки галице-львовский Гедеон Балобан и премышльский Михаил Копыстенский. Краткий обзор территории Галице-Львовской (с прикрытой Червенской), Перемышельской епархий и митрополичьей области с краткой заметкой об остальных епархиях.

II. Тяжелое положение православия после Брестского собора. Деятельность униатского митрополита Ипатия Поцея и борьба его с патриаршим экзархом Гедеоном Балобаном, архиеписк. львовским, управлявшим вместе с Михаилом Копыстенским всей православной зап. русской церковью. Смерть Гедеона (1607 г.) и назначение Иеремии Тиссаровского, к огорчению униатов, оказавшегося ревнителем православия. Назначение униата Иосифа Вельямина Рутского митрополичьим викарием в сане епископа галицкого. Смерть Михаила Копыстенского (1610) и переход Перемышльской епархии во власть епископу униату. Рутский делается митрополитом после Поцея († 1613). Его сотрудник Иоасафат Кунцевич, архиеписк. полоцкий. Состояние епархий в их время, когда у православных остался лишь один владыка львовский.

Восстановление западно-рус. иерархии Феофаном п. иерусалимским (1620 г.). Угнетенное положение и печальная судьба восстановленной иерархии. Казаки – защитники её и православия. Варшавский избирательный сейм (1632 г.). Утверждение прав православной западнорусской иерархии и признание законным существование Киевской митрополии, а также епархий: Львовской, Перемышльской и Луцкой. Открытие Мстиславской и Могилевской (Белорусской) епархии.

I. Состояние Западнорусской или Литовской митрополии, после отделения от неё русской северо-восточной половины, слишком мало походило на состояние Московской митрополии. Униатские движения в Зап. России после Флорентийского собора не прекращались и православие в Польско-Литовском государстве, даже в коренных русских, искони православных областях, обнимавших пространство девяти нынешних западных и южных губерний: Смоленской, Витебской, Минской, Гродненской, Могилевской, Черниговской, Киевской, Подольской и потерянной для России Червонной Руси (Галиции), не всегда признавалось терпимым. Бывали времена, когда право существования юго-западного православия приобреталось путем долгой и упорной борьбы. Православная иерархия и епархии Литовской митрополии разделяли общую участь с греческой верой. Положение иерархии, становившейся в неодинаковые отношения к государственной власти, было далеко не одинаково. Её права и содержание то увеличивались, то сокращались. Судьба православных епископий оказывалась слишком изменчивой. Оне то прикрывались, то восстановлялись и число кафедр никогда не превосходило девяти, отделившихся к Литовско-Киевской митрополии, напротив иногда сокращалось до двух, даже одной.

Долгая борьба латинства с православием, заметно, но далеко не в пользу православия, отражалась на всех отправлениях церковной жизни Западной России. Церковная Уния, явившаяся печальным результатом этой борьбы, сослужила службу папе, но не патриарху и утвердила не мир, а раздор между православием и латинством. Политические и религиозные осложнения запутывали церковные дела западнорусских областей, в частности, они запутали историю епархиального управления тамошней церкви и внесли в нее какую-то тройственность. Рядом и в одной области иногда существовало три епархиальных архиерея: православный, униатский и латинский. Разумеется, все они жили далеко не друзьями.

Латинские епархии в пределах Литовского и Польского государств более с целью пропаганды, чем по многочисленности паствы, стали учреждаться очень давно. Одна за другой явились епархии: в Киеве (ок. 1350 г.), Перемышле (1390 г.), на Жмуди (1417 г.), в Луцке (1428 г.) и др.⁸⁷². После 1596 года явились униатские епархии. Но история первых и последних епархий не входит в планы предлагаемого исследования. Напротив, обзор тяжелой судьбы православных западнорусских епархий, после разделения митрополий, необходим в виду сохранения последовательности и уяснения позднейшей истории епархиального устройства Западнорусской церкви до полного соединения её с Москвой.

В 1458 году Литовскую митрополию образовали десять, без митрополичьей, девять епархий – Смоленская, Полоцкая, Брянская (Черниговская), Туровская, Луцкая, Владимиро-Волынская, Холмская, Перемышльская и Галицкая без епископа⁸⁷³. Во главе всей западнорусской православной церкви, по-прежнему, стал константинопольский патриарх. Но деятельность его первоначально ограничивалась лишь поставлением, вернее, благословением литовско-русского митрополита. Польский король Казимир даже попытался не принять митрополита, назначенного патриархом⁸⁷⁴. Он предоставил митрополичьи права смоленскому епископу Мисаилу, избранному на митрополию, но не утвержденному патриархом. Мисаил, управляя Литовской митрополией (1475–1480), после Григория Болгара, входил в сношения с папой Сикстом IV. Эти сношения могли расположить к нему Казимира, напротив оттолкнули константинопольского патриарха. В 1480 году король уступил православным; он дозволил новому митрополиту Симеону, избранному по его воле, просить благословения и утверждения не у папы, но у цареградского патриарха Максима (1480–1487 г.). С этого времени патриарх всегда утверждал православных литовских митрополитов и стал заметнее проявлять свою власть в западнорусской церкви⁸⁷⁵. Впрочем, власть его в Польско-Литовском государстве всегда была очень ограниченной и положительно затемнялась властью короля. Она сама требовала королевской санкции. В 1589 году Сигизмунд III особой окружной грамотой дозволил константинопольскому патриарху Иеремии исправлять все духовные дела в литовско-русских областях, чинить суд и расправу над всем православным духовенством по представленной ему на то верховной власти. Другой грамотой запрещалось препятствовать патриарху в его деятельности⁸⁷⁶. Патриарх утверждал митрополитом лишь того, кого соглашался принять король-католик⁸⁷⁷.

Иеремия первый из константинопольских патриархов посетил русскую церковь, хотя под властью их она находилась ровно шесть столетий⁸⁷⁸. Понятно, что вселенские патриархи, тяжелые на подъем, давно утратившие свои права в сев.-восточной Руси, стали нуждаться в королевском позволении проявить свою верховную власть и в оставшейся под их ведением западной Руси. Они не удержали за собой даже исключительного права следить за открытием и закрытием епархий и правильностью назначения иерархов. Канонический порядок избрания святителей в западной Руси уступил место «королевскому подаванию». Отсюда при поставлении владык королевский произвол стал выше всего⁸⁷⁹. Ненормальный порядок замещения архиерейских кафедр довел до того, что на святительских престолах являлись не святители, а «сквернители». К числу таких сквернителей можно отнести даже некоторых митрополитов – патриарших ставленников, отличавшихся или порочной жизнью, или тяготением к латинству. Достаточно назвать Иосифа Болгариновича, начавшего открыто действовать (ок. 1498–1499 г.) в пользу унии⁸⁸⁰, Онисифора Девочку, не упоминая о Кирилле Терлецком, Ипатие Поцее, о нареченных епископах Иване Борзобогатом Красненском, Марке Жаровницком, управлявших Луцкой епархией без принятия сана, Андрее Русине Беростецком, управлявшем Пинской и Туровской епархией⁸⁸¹ и некот. других.

Митрополит тоже находился не в особенно выгодном положении. Его часто совсем не было слышно, и король холодно относился к замещению митрополичьей кафедры сторонником православия. Православным князьям пришлось со слезами вымаливать у Казимира позволения по смерти Симеона (1488 г.) выбрать нового кандидата на кафедру, вдовствовавшую около четырех лет. Выбор пал на Иону Глезну⁸⁸². После Ионы († ок. 1494 г.) митрополия досталась Макарию Чорту, быть может, тому самому, который вместе с нареченным митрополитом епископом смоленским Мисаилом в 1476 г. писал п. Сиксту IV⁸⁸³. Заметно, что королю хотелось видеть на митрополии расположенных к латинству. По крайней мере, Макарию по воле короля Александра наследовал (1498 г.) явный сторонник латинства смоленский епископ Иосиф Болгаринович. За ним была оставлена и Смоленская епископия⁸⁸⁴.

Православные митрополиты при короле католике стояли не высоко и не имели влияния на государственные дела, как это было в сев.-вост. Руси, хотя иногда приглашались на сеймы⁸⁸⁵. Они сами постоянно просили привилегий и подтверждения собственных прав⁸⁸⁶. Местожительство удаляло их от центра государственной деятельности. Они жили не в Вильне, столице государства, но в скромном и довольно далеком от столицы Новогрудке. В Вильне главным духовным лицом являлся латинский арцибискуп. Митрополиты, имея в польско-литовской столице кафедральный собор, заезжали туда очень редко, большей частью однажды в год или по особым случаям и требованиям. Жили они еще в Минске, где у них был свой замок и наместник из соборных протопопов⁸⁸⁷.

Епископы-владыки в начале разделения митрополий жили в своих епархиях среди своей православной паствы; они пока свободно содержали и исповедовали родное православие⁸⁸⁸, удерживая за собой прежние кафедры.

Но так было не долго. Латинство, поддерживаемое королем и папой, ослабляло православие при бездеятельности патриарха и духовенства, уступивших свои права орденам и бискупам. Правда, существование православных кафедр не прекращалось совсем, зато отличалось каким-то непостоянством. На литовско-русских епархиях Смоленской, Черниговской и Полоцкой, пограничных с Московскими владениями скоро отразилось непостоянство политической зависимости их областей; на польских – особенно Галицкой – сказался католицизм польских воевод, старост и панов, завладевших землями православных помещиков. Отсутствие владык в Галиче, вошедшем в состав обширной митрополичьей области, ухудшало положение дела.

Галичская епархия давно не имела самостоятельного архиерея, хотя и не теряла своей территориальной обособленности. После первого разделения митрополии при Григорие Цамблаке там было учреждено наместничество и поручено особым викариям, не имевшим епископского сана⁸⁸⁹. Киевский митрополит для управления делами бывшей митрополии в разных её поветах имел несколько наместников, из которых один заведывал округом Галича или Галичским и митрополичим домом – монастырем, называвшимся «Крылосом». Галичских наместников в начале ХVI в. избирали и ставили городские старосты, по воле короля, быть может, только с согласия митрополита. В 1509 году 15 апр. Сигизмунд, к прискорбию православного митрополита, представил львовскому архиепископу Вернарду право назначить наместников киевского митрополита в Крылосе, Львове и других местах Львовской латинской епархии в тех видах, чтобы с большим удобством привлекать галицких схизматов к истинной т. е. латинской вере⁸⁹⁰.

О Перемышльской епархии за целое полустолетие почти ничего не известно. Несомненно, она существовала. Её епископ присутствовал в числе других владык на Виленском соборе 1509 г. «О церковных вещах и о исправлении дел духовных». Этот пятнадцатиглавый собор, очень похожий на позднейший Московский Стоглавый, в самый первый день Рождества Христова собрал всех духовных охранителей и представителей православия западнорусской церкви. На собор приехали утвежденный несколько месяцев тому назад архиепископ, митрополит киевский и всея Руси Иосиф (Салтан) и семь епископов: Вассиан владимирский и берестейский, Варсанофий смоленский, Кирилл луцкий и острожский, Евфимий полоцкий и витебский⁸⁹¹, Арсений туровский и пинский, Антоний перемышльский (и самборский) и Филарет холмский, шесть архимандритов, восемь игуменов и семь протопопов. Были и священники⁸⁹².

Епископы всех епархий, отделившихся в Литовскую митрополию, присутствовали на соборе. Не видно лишь – черниговского и галицкого. Но галицкого епископа не существовало уже сто лет, Черниговская епархия совсем недавно прикрыта. 4 апреля 1499 года Александр литовский дал грамоту Ионе нареченному епископу черниговскому и брянскому⁸⁹³. Иона не долго был черниговским епископом. Его, как известно, пленили при взятии Брянска, а Чернигов в числе других городов после войны Ивана III с Александром по договору (1501–1503 гг.) остался за Москвой⁸⁹⁴. Через пятнадцать лет участь Ионы постигла Варсонофия смоленского. Он сослан на Кубенское озеро, избежав позорной смерти на смоленских стенах с королевскими подарками за изменническую переписку с Сигизмундом (1514 г.). Смоленск более столетия оставался за Москвой, и Смоленская епархия вошла в состав Московской митрополии. её епископы, назначаемые из Москвы, стали именоваться смоленскими и брянскими⁸⁹⁵. Таким образом две епархии Литовской митрополии – Смоленская и Чернигово-Брянская в самом начале XVI в. соединились в одну под властью Москвы. В ведении литовского митрополита осталось лишь шесть епархий. В половине XVI в. к ним прибавилась седьмая – Львовская, учрежденная, точнее, восстановленная, в территории бывшей Галицкой епархии или в области митрополичьего наместничества.

Положение православия в Галиции ухудшалось, особенно во Львове, кафедральном городе латинского архиепископа, получившего право вмешиваться в управление галицким наместничеством. Но случайно и совсем не намеренно сам король помог тамошнему православию. По совету ли всеми уважаемого защитника православия князя К. И. Острожского († 1530 г.)⁸⁹⁶ или кого другого, Сигизмунд в 1522 году с согласия львовского арцибискупа назначил в Галицию вместо нескольких одного наместника дворянина Яцка (Иакинфа) Гдашицкого) поручив ему надзор над попами и «синагогами русского обряда» в округах Львовском, Галичском, Коломыйском, Каменецком и Снятинском. Через пять месяцев Иакинф, в монашестве Исаакий, вместе с саном архимандрита получил шестой Жидачевский округ. Архимандриту – наместнику были предоставлены права, какими некогда в этих округах пользовался владыка или митрополит галицкий. Иакинф оказался убежденным православным и, не смотря на жалобы своего патрона арцибискупа львовского, повернул от него, подчинившись киевскому митрополиту⁸⁹⁷. М. Иосиф Салтан, гневавшийся на латинского поставленника, теперь сменил гнев на милость и окружной грамотой от 9 февр. 1526 года объявил всей Галиции, что он простил Исаакия и утвердил его своим наместником в поветах: Галицком, Львовском, Каменецком, Межибужском, Коломыйском и Жидачевском⁸⁹⁸. Утверждение Исаакия в звании наместника православного митрополита было шагом вперед в истории епархиально-административного устройства галицкого наместничества. Дальнейшие шаги были несколько задержаны происками львовского арцибискупа. Король по его жалобам удалил Исаакия; арцибискуп поспешил на его место назначить ярого латинянина Яцка (Иакинфа) Сикору. Но против этого восстали православные жители и, после безуспешных жалоб королю, обратились к м. Макарию с просьбой передать их в опеку и под надзор перемышльского владыки Лаврентия⁸⁹⁹. М. Макарий, видимо, не согласился и послал своего наместника Иосифа⁹⁰⁰. Его не признали в Галиции. Все духовные, шляхта, мещане и все поспольство земли русской и подольской греческого закона выбрали своего кандидата львовского мещанина Макария Тучапского и 6 июля 1535 года просили м. Макария назначить его галицким наместником⁹⁰¹. М. Макарий согласился, а король 1 августа 1535 года утвердил выбор. Народный избранник введен через четыре дня в должность наместника на место архим. Яцка Сикоры королевской грамотой, данной Лаврентию перемышльскому и дворянину Андрею Рогозинскому⁹⁰². Арцибискуп Бернард и бискупы, не без участия Сикоры, ополчились против Макария. Католический арцибискуп говорил в горячах: «А того не престану, поки я м жив, або вем суть Русь у моей моци: король того без мене не мог дать». Но волы вывезли Макария. Он раздал королю, королеве Боне и панам 300 волов и удержался наместником. Король, получивший волов, стал хитрить. Он посоветовал православным скорее ехать к своему митрополиту и просить его посвятить Макария в епископа. «Когда наместник приедет в Галич владыкой, тогда ни арцибискуп, ни бискупы ничего не могут сделать», говорил король. Православные так и поступили. Митрополит согласился и посвятил Макария в епископа, а король 23 октября 1539 года утвердил его в полных правах епископа. Умалчивая о волах, король выставил побуждения, заставившие его поступить так, а не иначе. По его словам назначение особого епископа в Львове, вызвано исключительно нежеланием, чтоб православные галичане по важным делам – за поставлением, по вопросам о расторжении браков, освящении церквей и т. п. ездили к сторонним архиереям в Молдавию и другие места. Новому владыке поручалось управление в землях Галиции и Подолии в округах: Галицком, Львовском, Каменецком, Снятинском и Трембовльском. Помимо кафедральной львовской Георгиевской церкви, православных церквей или синагог и монастырей в шести округах, Макарию отдавались галицкая митрополитанская церковь, так называемая, «Крылос» и Успенский Униевский монастырь, а также предоставлено право, подобно другим владыкам, собирать с подведомых священников ежегодно по шести флоринов (злотых) куничной подати (12 руб. 31¹/₂ коп. сер.)⁹⁰³. Кафедральным городом православной епископии сделался Львов и Макарий официально стал писаться «епископ митрополии Галицкой, владыка львовский и Каменца Подольского». Утвердившись на львовской кафедре, он созвал собор во Львове из местных священников, восстановил на нем Крылос при церкви св. Георгия и справу⁹⁰⁴ и тем самым упорядочил епархиальное управление, а затем поехал в Новгородок. Он там дал присягу на подчинение киевскому митрополиту перед всеми западнорусскими владыками, собравшимися на соборе 1540 г.⁹⁰⁵.

Поляки очень беспокоились по случаю открытия Львовской кафедры. В 1542 г. на Петроковском соборе польское духовенство постановило просить короля, чтобы он уничтожил Галице-Львовское епископство, запретил русским строить новые церкви, совершать крестные ходы и т. п.⁹⁰⁶. Но хлопоты были пока напрасны. Напрасно также новый львовский арцибискуп Петр Старжеховский, по смерти Макария Тучапского († 1548), напоминал королю Сигизмунду Августу о своем праве назначать наместников киевского митрополита в Галиции. Сигизмунд I († 1548 г.) раньше успел дать привилегию на Галице-Львовскую епархию Львовскому дворянину Марку Балобану. Но Марк, посвященный киевским митрополитом в сан епископа с именем Арсения, не забывал панских стремлений. Митрополичий викарий стал самовольничать, присваивать себе монастырское имущество и наделал много неприятностей самому митрополиту⁹⁰⁷. Через 20 лет митрополит Иона Протасевич стал даже просить короля, «абы архиепископство Галицкое, по старовечному обычаю отдано было ему в руки и справу». Король отложил дело и советовал подать просьбу на полный сейм⁹⁰⁸. Подавалась ли вторая просьба – неизвестно. Известно только, что Галице-Львовская епархия осталась существовать со своими влыдыками, имевшими важное значение среди западнорусской иерархии. Они сделались вполне самостоятельными и перестали именоваться митрополичьими наместниками – викариями⁹⁰⁹.

Полоцкая епархия, точнее, Полоцк после взятия его Грозным (1563 г.) поступил в ведение московского митрополита, но ненадолго. На место владыки Арсения, взятого в плен и отправленного в Москву, потом на Кубенское озеро, из Москвы назначили москвича Трифона с титулом архиепископа полоцкого. Трифон скончался в 1566 году и его место занял Афанасий. Преемником Афанасия был Антоний, подписавшийся в числе других архиереев к соборной, разрешительной грамоте на четвертый брак Ивану Грозному и тогда же (1572 г.) получивший московскую митрополичью кафедру. Последний московский поставленник Киприан пленен Баторием (1579 г.). Все они назывались полоцкими и великолуцкими⁹¹⁰. Однако постоянные войны мешали установиться политической зависимости Полоцка. При политической неопределенности вышла путаница и в отношении церковной подчиненности Полоцкой епархии. Польские короли, как и московские князья, понимали, что церковная зависимость областей скрепляет их государственное единство. В то время, как Грозный и московский митрополит поспешили назначить в завоеванный край своего архиерея на место плененного владыки Арсения, литовцы, когда Полоцк еще оставался за Москвой, поставили своего избранника Варсанофия Волоха, удержав за ним титул архиепископа полоцкого, витебского и мстиславского. По смерти Варсанофия, чтобы в архиепископии – владычестве Полоцком, Витебском и Мстиславском и всех тамошних церквах, «хвала Божия не уставала» и шла своим порядком «по звычаю закона греческаго» архиепископство со всеми монастырями и церквами отдано марковскому протопопу Феофану Богдану Рпинскому из ошмянского повета. Литовский избранник, получивший сан архиепископа от киевского митрополита, подчинился ему и польской Короне. За полоцким архиепископом остались все прежние кафедральные имения, села, фальварки и люди. 15 декабря 1576 г. Стефан Баторий дал свой подтвердительный лист архиепископу Феофану владыке полацкому, витебскому и мстиславскому. Таким образом Полоцкая епархия разделилась на две половины – московскую и литовскую. Московские поставленники жили в Полоцке, литовские, вероятно, в Могилеве или Мстиславле⁹¹¹.

В 1579 году Стефан Баторий взял Полоцк, пленил архиепископа Киприана и двойственность епархии прекратилась. Прежняя Полоцкая архиепископия полностью поступила в ведение Феофана, управлявшего ею до самой смерти, последовавшей в 1588 году. В последние годы он очень редко бывал в Могилеве⁹¹². В самом Полоцке под властью Польши усилились иезуиты, которым Баторий тотчас по взятии города отдал 8 православных полоцких церквей и 7 монастырей. Несмотря на то, что все жители Полоцка были православные, король оставил им лишь одну церковь – кафедральную софийскую, а имения утвердил только за одним владыкой – архиепископом⁹¹³.

Потеря Полоцка на этот раз была потерей для Московской митрополии и только отчасти для западнорусского православия. Но близилось время, когда православию в западном крае грозила опасность совершенного уничтожения под гнетом латинства. Внутреннее состояние и епархиальное управление западнорусской церкви с каждым годом все более и более ухудшалось и расстраивалось, и тем самым помогало латинству. Право подавания архиерейских кафедр разрушало всякий иерархический строй. Иногда король представлял двум лицам в одно и тоже время право на одну и ту же епархию. В этих случаях вражда соуправителей, точнее совладетелей, не ограничивалась письменными жалобами и просьбами к королю, но обращалась в настоящую войну, сопровождаясь штурмом епископских замков и соборных церквей⁹¹⁴. Впрочем, можно было торговать епархиями, как собственностью, пожалованной королем⁹¹⁵ или королевой. Дело в том, что и королева получила право подаванья. Бонна в 1552 году называла своим подаванием Пинское и Туровское владычество и отдала его «за ласки» лещинскому архимандриту Макарию⁹¹⁶. Понятно, что при таком порядке на архиерейских кафедрах могли являться не святители, а сквернители. Не достоинство избираемого, но деньги, военные и гражданския заслуги, подкупы стояли на первом месте при замещении свободной кафедры. И епископы – герои, вместо того чтобы управлять своей паствой, воевали. Высшая иерархия, переполненная шляхтичами иногда знатных фамилий, не забывала старых привычек к разгульной и буйной жизни. Кирилл Терлецкий, епископ луцкий, нападал на соседей с вооруженными слугами. Королевским поставленникам не страшна была власть митрополита, равно их власть не страшна была подчиненным священникам. Народ, забытый и забитый своими пастырями, не имел поддержки в своих верованиях и нравственной жизни. Владыки, враждовавшие между собой и разорявшие монастыри, могли только отталкивать православных от православия. Не призванные святители или сквернители выпрашивая себе «духовный хлеб», т. е. епархию, хлопотали больше о материальном хлебе, и православная паства в их епархиях переживала тяжелые времена. Епархиальное управление разрушалось в конец. Когда особенно нужны были радетели православия, западнорусские епархии находились в руках недостойных людей. Владимирской епархией тогда владел пресловутый Феодосий Лозовский, Луцкой епархией – знаменитый Иона Борзобогатый-Красенский, которому наследовал Кирилл Терлецкий, Пинская кафедра отдана женатому Леонтию Зиновьевич-Пельчицкому за «добрые, верные и цнотливые заслуги королю». Перемышльскую епархию взял в свою власть пан староста и распоряжался её церковными имениями, как угодно, отдав владычество негодному нареченному епископу тиуну Стефану Брылинскому. В 1585 году галице-русские православные дворяне писали м. Онисифору, тоже незаконно занимавшему митрополию, чтобы он не спешил производить негодного кандидата в епископа. Просьба оказалась напрасной – Брылинский посвящен в епископа и оставил епархию в самом жалком состоянии⁹¹⁷. Дворяне в своей челобитной коротко, но ясно обрисовали состояние и церковное управление в Киевской митрополии. «Досыт всего злого в законе нашем осталося», писали челобитчики м. Онисифору. «Церкви запечатываются, звонить запрещают, попов хватают, как преступников. А ты еще сам даешь открытые листы против церкви Божией на помощь жидам, к их потехе и на поругание нашего закона к нашему прискорбию.... Церкви обращаются в иезуитские костелы, имения расхищаются. В монастырях, вместо игуменов и братии, живут игумены с женами и детьми; грабители церкви из поданного в церковь строят себе пояса, ложки, сосуды для прихотей и т. п., из риз строят саяны, из епитрахилей – пояса... А что особенно огорчительно, ваша милость сам один поставляет епископов без свидетелей и без нас братии своей, чего и правила нам возбраняют.... При таком порядке замещения архиерейских кафедр в епископский сан поставляются негодные люди, которые к поруганию святаго закона продолжают жить с женами и плодить детей. И иных, и иных, и иных великих бед и нестроений множество, о чем к сожалению писать не можем"…, взывали дворяне. «Наставилось епископов много, на одну столицу (кафедру) по два: оттого и порядок сгиб и архиепископия Киевская (киевософийск. собор) отдана некоему еретику жолнеру; ему же обещана Уневская архимандрия»⁹¹⁸.

Если из всех владык, управлявших западно-русскими епархиями до половины XVI в., по словам преосвящ. историка Макария, нельзя указать двух-трех, которые действительно заботились об интересах веры и церкви⁹¹⁹, то не больше найдется радетелей – владык во второй половине XVI в.

При странном расстройстве епархиального управления начинали усиливаться униатские движения, к которым постепенно примкнули почти все западнорусские архиереи. Явившийся в 1588–1589 году п. Иеремия пытался улучшить иерархический строй в Киевской митрополии, но успел слишком мало; подавить униатских движений он не мог и, кажется, не намеренно помог унии. Приезд на Русь главы православной церкви имел совсем неожиданный результат. Иеремия запретил м. Онисифора Девочку и на его место поставил королевского избранника Михаила Рогозу. Но экзархом своим, и как бы контролером над самим митрополитом и другими епископами, он назначил Кирилла Терлецкого епископа луцкого и острожского⁹²⁰. Заметно, что патриарх сам не знал положения зап.-русской церкви и иерархии и нередко был очень не тактичен в своих поступках; напр. освобождение Львовского братства из под власти местного епископа возбудило против него львовского епископа Гедеона. У других архиереев были другие основания быть недовольными Иеремией. Иезуиты, деятельность которых усиленно началась проявляться со времени политической Люблинской унии (1569 г.), ускорившей церковную унию, умели пользоваться обстоятельствами. Не без их участия дело обставилось так, что тотчас по отъезде представителя и отдаленного охранителя православия началось усиленное движение в пользу унии среди православных иерархов, во главе которых стал патриарший экзарх Кирилл Терлецкий.

Под его контролем иерархия нисколько не улучшилась, если не ухудшилась⁹²¹. Она только сплотилась, но не в интересах православия, хотя на первых порах, видимо, старалась защитить его от притеснений иезуитов и сохранить в прежней чистоте. В 1591 г. четыре епископа – луцкий Кирилл Терлецкий, львовский Гедеон Балобан, пинский Леонтий Пельчицкий и холмский Дионисий Збируйский подписали и подали грамоту королю Сигизмунду III, ярому католику и иезуитскому воспитаннику. Все выражали желание подчиниться папе, но с сохранением православных обрядов и своих иерархических прав. Эта грамота была началом унии⁹²². В 1593 г. к ним присоединился четвертый епископ владимирский Ипатий Поцей⁹²³, сделавшийся вместе с Кириллом Терлецким главным сторонником унии, сблизив ее с чистым латинством. Дело унии пошло быстрее.

2 декабря 1594 г. почти все западнорусские православные епископы вместе с м. Михаилом Рогозой изъявили желание, вместо патриарха, подчиниться папе⁹²⁴. К грамоте не подписались лишь Гедеон львовский и Михаил Копыстенский еписк. перемышльский и самборский, но они подписались к договорным статьям об условиях унии. Очевидно, полного согласия не было⁹²⁵. В 1595 г. ходатаи Поцей и Терлецкий отправились в Рим, и после ласкового приема у папы Климента VIII, возвратились убежденными и присяжными униатами. Но православные приняли их далеко не с распростертыми объятиями. Земские послы и депутаты, избранные на провинциальных сеймиках в воеводствах – Киевском, Волынском, Минском, Новогрудском, Полоцком и др. на Варшавском генеральном сейме (1595 г.) от имени своих избирателей просили короля лишить сана непрошеных ходоков⁹²⁶. Все было напрасно.

Напрасны были протесты князя К. К. Острожского, новогрудского воеводы Скумина, Виленского Троицкого братства во главе с дидаскалом Стефаном Зизанием⁹²⁷.

29 мая 1596 г. Сигизмунд III издал манифест о назначении собора в Бресте для окончательного решения вопроса о соединении православной церкви с католической⁹²⁸. Собор состоялся не тотчас. Прошло более четырех месяцев и по зову м. Михаила Рогозы от 21 августа 1596 г. в самом начале ⁶/₉ октября открылся собор. На нем образовались две партии латино-униатская и православная. Тут только определилось, кто желает унии, и кто нет⁹²⁹. При обсуждении вопроса не только не было соглашения, напротив вышли крупные размолвки, разрешившиеся тем, что партия православным с Гедеоном львовским и Михаилом перемышльским не согласилась на унию. Этого мало, – противные партии стали запрещать друг друга. Шесть владык, принявшие унию: Михаил м. киевский, галицкий и архиепископ всея Русии, Ипатий владимирский и берестейский, Кирилл Терлецкий, экзарх, епископ луцкий и острожский, Герман архиепископ полоцкий, Дионисий Збируйский епископ холмский и бельзский и Иона Гоголь епископ пинский окружной соборной грамотой низлагали двух владык с их сторонниками, не принявшими унии. Эти последние в свою очередь делали то же, проклиная униатов. Произошел полный разрыв. Патриарший протосинкелл и экзарх Никифор от лица патриарха разрешил православных священников, запрещенных униатами; он велел епископам неуниатам принимать их, а вместо митрополита и архиереев-униатов поминать вселенского патриарха Герасима. Король защищал униатов и своей грамотой подтверждал постановления их, убеждая православных не слушаться низложенных и проклятых владык⁹³⁰.

Таков был результат печально сложившейся судьбы полуторавековой жизни западнорусской церкви и митрополии, после отделения от неё неподкупно верной православию Москвы. Она разделилась сама в себе. И замечательно, что вполне православной осталась та часть её, которая больше страдала под гнетом польского католичества. Она находилась в пределах Польши и некогда составляла отдельную Галицкую митрополию, обнимавшую преимущественно две – Галицкую и Перемышльскую епархии, а с прибавлением малоизвестной Червенской – три епархии⁹³¹.

Как мог и насколько успел измениться территориальный состав Галицкой и Перемышльской епархий к началу унии обстоятельных данных не встречается. Несомненно, что область старинной Червенской епархии с г. Червоноградом близ Каменца по титулу галицко-львовского епископа вошла в его епархию, составленную, как известно, из округов Галицкого, Львовского, Каменецкого, Снятинского и Трембовльского⁹³². Обширная Перемышльская епархия лежала к западу от земель в верхних бассейнах рр. Сана и Днестра⁹³³. Такие соображения подтверждаются заметкой Д. И. Зубрицкого, что «с 1414 года до 1539 г. Галицкая Русь оставалась без верховного пастыря душ. От истоков Днестра и гор Карпатских, в земле Галицкой, Львовской, Жидячевской, Бужской, Трембовльской, на Покутье, в воеводствах Подольском и Брацлавском до самых границ Киевского княжества не было епископа, ибо власть перемышльского епископа простиралась только на земли, Саноцкую, часть Любачевской и Русь Завислоцкую до Кракова, а митрополиты киевские, скитавшиеся по Литве, посещая то Киев, то Вильну, то Смоленск, то Новгородок, нужно прибавить, то Минск, хотя и пользовались титулом галицкого и всея России, но не имели возможности заниматься русской паствой, присоединенной к Польше»⁹³⁴.

Этим скитальцам по Литовско-Польскому и Русскому государству, подчинившимся в конце концов папе, при обширности собственной чрезполосной епархии было не до Галиции, где они имели наместников, больше подчиненных латинскому арцибискупу. Митрополитам принадлежали очень отдаленные друг от друга города Киев и Вильна. Другие города и местечки митрополичей епархии стояли ближе к Вильне и кафедральному городу Новгородку, таковы – Слуцк, Гродна, Минск, Слоним, Троки, Жировицы, недалеко от Слонима, Соломеречье, Сурдеги, ныне Ковенской губерн., и др.⁹³⁵.

Остальные западнорусские епархии были меньше. Напр., древняя Холмская епархия, выделенная в самом начале XIII в. из обширнейшей Владимиро-Волынской епархии, совпадала с границами древней холмско-белзьской земли. В состав её входила Холмщина, т. е. нынешняя Люблинская губерния, а также часть нынешней Волынской губернии – именно: Ратненский и Любомльский округа и часть Галичины. Подляшье – нынешняя Седлецкая губерния – издревле принадлежало к Владимиро-Брестской епархии и до конца прошлого столетия входило в состав её⁹³⁶.

Величине каждой епархии соответствовало и количество церквей. В митрополичьей епархии их насчитывалось гораздо больше, чем в других. В одном лишь Новогрудском воеводстве было более 650 православных церквей. Перед введением унии в Литве, по свидетельству тогдашних членов Львовского братства, во всей Литовской православной митрополии при восьми архиереях числилось «попов русских 11 000»; церквей, разумеется, было меньше. Средним числом на каждую епархию могло приходиться от 500–1000 или немного больше. Во владениях одного князя К. К. Острожского латинские писатели насчитывали более 600 церквей. Известно количество церквей только по некоторым городам. Конечно, больше всего было в Киеве, но и в Вильне, коренном литовском городе, число православных церквей доходило до 18, если не до 20; во всяком случае их было больше, чем костелов; в Пинске насчитывалось 12 церквей, во Львове – 9, в Овруче – 8, в Полоцке – 7 (в 1579 г. – 9), кроме семи монастырских, в Городне – 6 ц. К концу XVI в. число церквей по этим городам мало изменилось. Напр., в Вильне можно прибавить одну, в Новгородке существовало 10 и осталось столько же; в Луцке и Владимире было по 8 церквей; полоцкие церкви отданы иезуитам. Количество монастырей ко второй половине XVI к. дошло до 50⁹³⁷.

II. Православные после Брестского собора вошли в непосредственные сношения с константинопольским патриархом Мелетием. Мелетий в одном из своих писем на имя Гедеона львовского и всех православных в Малороссии от 4 августа 1597 г. приказывал соборно избрать нового митрополита и епископов на место принявших унию, учредить при каждой епархиальной кафедре «академии, сиречь, училища», особенно во Львове. Пока не будут поставлены митрополит и епископы, патриарх Мелетий назначил своими экзархами: львовского епископа Гедеона, Кирилла Лукариса и князя К. К. Острожского, чтобы этот последний в качестве экзарха «в случае надобности, имел благословный повод защищать отеческие предания». При Сигизмунде III – решительном противнике православия – предложения Мелетия остались предложениями; свобода веры, хлопоты о которой патриарх возлагал на своих экзархов, не имела места⁹³⁸. Православных стали теснить и лишать церквей. Их упорная борьба с униатами и латинянами оказывалась неравной⁹³⁹. Рядом с королем и митрополитом в интересах унии, только с большей жестокостью, действовали униатские архиереи в своих епархиях. Герман полоцкий составлял как бы исключение⁹⁴⁰.

Представителем и охранителем православия оставался патриарший экзарх Гедеон львовский. Он и Михаил Копыстенский освящали православные церкви, выдавали антиминсы, посвящали православных священников. Конечно, по жалобам униатов, со ссылкой на каноны, тому и другому запрещалось вторгаться в чужие пределы⁹⁴¹.

Православные, стесненные католиками и униатами, во главе с кн. К. К. Острожским, но, кажется, больше для ограждения своих аристократических привилегий, побратались с протестантами (евангеликами) для взаимной обороны веры. Задуманная политическая и религиозная уния с протестантами не привела ни к чему. Виленский сейм 1599 г., на который собрались инициаторы новой унии, только обнаружил невозможность объединения несоединимого⁹⁴². Между тем, униаты не без успеха продолжали свое дело. Во главе высшей униатской иерархии, по смерти вялого, уклончивого, нерешительного, не отличавшегося ревностью и горячностью борца за унию Михаила Рогозы (1599), стал убежденный и почти олатинившийся униат Ипатий Поцей, утвержденный папой⁹⁴³. Поцей удержал за собой вместе с митрополией Владимирскую и Брянскую епархию, называясь архиепископом митрополитом киевским, галицким и всея России, владыкой владимирским и берестейским, архимандритом печерским и слуцким⁹⁴⁴. Ревностному униату мало было двух епархий. Именуясь «галицким», он задумал возвратить себе Галич со всей Галицкой епархией. Усилия оказались бесплодными; обращение к папе (1601 г.) не помогло. Галич остался за патриаршим экзархом Гедеоном, примирившимся с Львовским братством⁹⁴⁵. Поцей не остановился от такой неудачи. Его политика вводить унию, опираясь на высшую иерархию, дала делу иной оборот. Поцей понял, что нельзя было отнять у Гедеона Галицкой епархии; вместо этого он решился подчинить своей власти самого львовского православного владыку. Он жаловался Сигизмунду на непокорного Гедеона. Ссылаясь на присяжную грамоту Макария Тучапского, митрополит винил Гедеона в том, что он, несмотря на проклятие и низвержение, присвоил себе необычное звание экзарха и продолжает действовать в чужих епархиях – Владимирской, Луцкой, Холмской, Пинской: поставляет в них архимандритов, игуменов, попов, дьяконов, освящяет церкви. Особенно неприятно митрополиту было то, что Гедеон проклинал его и всех архиереев, принявших унию. Так сделал он при освящении церкви в селе Пашеве Луцкой диоцезии. Король, по жалобе Поцея, особой грамотой (17 ноября 1605 г.) запретил Гедеону Балобану вмешиваться в чужие епархии (диоцезии), угрожая штрафом в 5 тысяч золотых⁹⁴⁶. Не известно, чем сопровождался королевский запрет. Только скоро горе православных увеличилось. 10 февраля 1607 года скончался Гедеон и владыкой у них остался один Михаил Копыстенский. Тяжелое горе сменилось было радостью. На Варшавском сейме 18 июня по жалобе послов земель Львовской, Волынской и Брацлавской от имени всех жителей с просьбой уничтожить унию и восстановить православие, лишить власти униатских митрополита и епископов, дозволить дворянам избрать новых православных иерархов, король особым универсалом обещался дать им духовных архипастырей – митрополита, владык, архимандритов, игуменов и т. п.⁹⁴⁷. Неожиданные уступки со стороны короля католика вызваны в минуты опасности боязнью лишиться престола. Сигизмунд победил недовольных его несправедливостью и постарался ослабить обещанное православным, на которых думал опереться в трудную минуту⁹⁴⁸.

При избрании и назначении преемника Гедеону король прямо стал на сторону униатов; он взял присягу на унию с нового кандидата православного шляхтича Евфимия, в монашестве Иеремии Тиссаровского. К счастью православных, Иеремия отрекся от насильственного обязательства и навсегда остался православным. Ему отдано в управление владычество Львовское, Галицкое и Каменец-Подольское со всеми церквами, монастырями и имениями, принадлежавшими владычеству, но с тем, чтоб он правил только в своей парафии – епархии по обычаю закона греко-русского⁹⁴⁹. На этом и закончился многобещавший королевский универсал. Униатския епархии остались по-прежнему в руках униатов и без православных епископов. 13 февр. 1608 г. над западнорусским православием разразился новый удар. Скончался защитник православия восьмидесятидвухлетний старец князь К. К. Острожский и положение православия изменилось к худшему. Неугомонный Поцей задумал сблизить унию с латинством и завел новыя интриги. Он нашел себе незаменимаго помощника в лице своего избранника и поставленника, наместника иеромонаха Иосифа Вельямина Рутского, настоятеля Виленского Троицкаго монастыря, отбитаго у Виленского православного братства⁹⁵⁰.

Поцей начал придираться к новому львовскому владыке Иеремии Тиссаровскому, звал его к себе на суд за то, что он без ведома и согласия митрополита – униата выпросил себе у короля епархию, будто-бы, всегда принадлежавшую киевским и галицким митрополитам, и которой долго управляли их наместники, а затем викарии. Поцей старался исторически оправдать свои притязания. Он писал, что первый львовский и галицкий епископ Макарий Тучапский поставлен наместником «владыкою дворным» лишь за дальностью от Литвы и за невозможностью митрополиту лично поставлять туда священников, дьяконов, освящать церкви, давать антиминсы и т. п.; верховной митрополичей власти в Галиции ему, Макарию, не давалось. Макарий обещался всегда быть под властью и в послушании у митрополита киевского и галицкого «яко пана и пастыря своего». А «ты, Тиссаровский», упрекал Поцей в позывной грамоте от 27 авг. 1608 г., «упросивши себе тое владычество у его королевской милости, без позволения нашего тую столицу (кафедру) нашу осел еси и себе ее привлащил, не взявши от нас, пастыря своего, посвящения, водлуг (вопреки) порядку чинов церковных» и поставился где-то за границей «выехавши из панства Коруны Польской». Пан-пастырь грозил Иеремии «клятвой неразрешимой», если он не явится на суд⁹⁵¹. Иеремия не поехал и остался самостоятельно управлять православной Львовской, Галицкой и Каменец-Подольской епархией. Около 1614 г. он получил звание патриаршего экзарха, возлагавшее на него известные обязанности и по отношению ко всей западнорусской церкви⁹⁵².

Поцей был не таков, чтобы останавливаться перед неудачами. Он придумал новую, но, к слову, заметить, недействительную меру ослабить власть и значение непокорного владыки. Ссылаясь на старость и немощи, он выпросил себе у Сигизмунда другого наместника и коадъютора. Наместником Поцей избрал и, по королевской грамоте от 16 ноября 1611 года, посвятил никого иного, как своего любимца и ревностного униата, архимандрита Иосифа Вельямина Рутского. Униат-наместник, поклявшийся во всем повиноваться митрополиту, получил титул епископа галицкого⁹⁵³. Таким образом, Галич стал входить в титул трех западнорусских владык, но действительным галицким епископом оставался православный Иеремия Тиссаровский. Иосиф Рутский, хотя и назывался галицким, но удерживал за собой, кажется, только номинально власть над Львовской и Галицкой епархией и жил в Вильне. В отсутствие митрополита, обыкновенно проживавшего и умершего (1613 г.) в своем прежнем кафедральном городе Владимире Волынском, он управлял митрополичьей епархией⁹⁵⁴.

Ошибка католиков при избрании заместителя Гедеону Болобану и твердость характера Иеремии удержали за православными Львовскую и Галицкую епархию. Не то вышло с другой православной перемышльской кафедрой. Она по смерти Михаила Копыстенского (1610 г.) досталась униату и на этот раз Поцей не прозевал. Он в свою бытность в Варшаве, как только узнал о смерти Копыстенского, тотчас поскакал к влиятельному перемышльскому старосте пану Калинскому с просьбой внимательнее следить за новым назначением, чтобы, каясь за львовского владыку, не допустить на перемышльскую кафедру схизматика. Поцей предложил было своих кандидатов – Рутского, тогда еще архимандрита, и Мохровского, своего бывшего секретаря. Но избран и в июне 1610 года посвящен пан Александр Крунецкий, в монашестве Афанасий, с условием держаться унии. Православные были крайне недовольны назначением униата. Тем не менее все протесты со стороны их, даже вкупе с католиками, были напрасны⁹⁵⁵. Крупецкий удержался на своем месте, так что у православных остался только один епископ львовский.

Перемышльская епархия, доставшаяся униату, считалась обширнейшей из всех епархий западнорусской митрополии. Православие в ней вполне сохранилось, благодаря ревности Михаила Копыстенского. Крупецкий не нашел там ни одного униата, когда прибыл на свою кафедру.

В то время, как для всей православной западнорусской церкви остался один владыка, на небосклоне униатской церкви взошли новые звезды. Поцею († 1613 г. 18 июля) наследовал его наперсник Иосиф Рутский, занявший только митрополию. Владимиро-волынская кафедра досталась другому ученику и сотруднику Поцея Иоакиму Мохровскому. Через четыре года в 1617 г. выступил молодой ревнитель унии друг Рутского и воспитанник Поцея Иоасафат Кунцевич, назначенный первоначально коадъютором старцу, архиепископу полоцкому Гедеону Брольницкому, разочаровавшемуся в унии. Добрый по отношению к православным старец сразу уступил место приехавшему коадъютору, отойдя в вечность, и Кунцевич сделался самостоятельным⁹⁵⁶. Рутский оказался способным организатором епархиального управления униатской церкви. Основатель базилианского ордена, которому вверялось управление всеми униатскими монастырями и вновь учрежденными школами, возвысил умственный уровень униатской иерархии – она явилась с богословским образованием. Внутреннее устройство униатской церкви особенно занимало Рутского. Несомненно, все это направлялось к ослаблению все еще сильной православной церкви. По свидетельству Рутского в его время в русских епархиях под властью польского короля числилось до 8000 приходских храмов, кроме соборов и монастырей, и число христиан греческого обряда равнялось числу христиан римского обряда во всем польском государстве. Рутский не говорит, сколько христиан греческого обряда приняло унию и сколько из этих 8000 приходских храмов сделалось униатскими; он лишь не без удовольствия объявляет, что мы (униаты) имеем семь епископов, которые занимают кафедры почти всех русских епархий, тогда как у схизматиков остался только один епископ львовский. Почти 30 городов приняли унию: Вильна, Новгородок, Луцк, Владимир и пр. Но и при таких успехах унии, по замечанию преосвящ. Макария, православие в западнорусском крае в то время было сильнее унии⁹⁵⁷.

Конечно, единственного владыки было слишком недостаточно для защиты интересов и поддержки заметно слабевшего православия. Звание патриаршего экзарха, данное Иеремии Тиссаровскому, мало помогало делу. Нужны были другие православные епископы, и они скоро явились. В половине великого поста 1620 г., по пути из Москвы, заехал в Киев иерусалимский патриарх Феофан. Православные необыкновенно радушно встретили гостя. Запасшись полномочиями всех восточных патриархов священнодействовать распоряжаться в попутных западнорусских епархиях, подведомых вселенскому патриарху, Феофан, под покровительством православных, начал открыто распоряжаться в пределах Киевской митрополии и долго задержался в Киеве⁹⁵⁸. К Успению (15 авг.) на храмовой праздник Киево-печерской Лавры в Киев собралось множество православных из Литвы и Польши. Собравшиеся единогласно просили патриарха Феофана поставить для них митрополита и епископов. Не без колебания, под опекой благочестивого войска (казаков) и гетмана Петра Сагайдачнаго Феофан согласился на их просьбу. По его совету просители сами избрали и представили патриарху своих кандидатов. Феофан решился посвятить в епископы представленных кандидатов, но с возможной осторожностью и тайной, даже при закрытых дверях и окнах, так как это делалось без королевского разрешения. Первым на перемышльскую кафедру 6 октября посвящен межигорский архимандрит Исаия Копинский; 9 октября игумен Златоверхого Михайловского монастыря Иов Борецкий посвящен на Киевскую и Галицкую и всея России митрополию⁹⁵⁹. Архимандрит виленского свято-духовского монастыря Леонтий Карпович, нареченный (номинант) на владимирскую и брестскую кафедру, не успел посвятиться и умер номинантом. Его похоронил 2 ноября Мелетий Смотрицкий, бывший его послушник, теперь посвященный в архиепископа полоцкого, витебского и мстиславского, електа архимандрита виленского.

Полоцкий владыка по приезде в Вильну, поселившись в Спасо-Духовском монастыре, стал будто-бы служить по митрополичьи – в саккосе, начал ставить попов и дьяконов не только для своей Полоцкой, но и Виленской, т. е. митрополичьей епархии, считавшейся под властью униатского митрополита. Все это происходило во время политических затруднений в Польше, вызванных турецкой войной, когда униатские представители Рутский и Кунцевич были вызваны на сейм в Варшаву и по всей Литве с Белоруссией в интересах православия распространялись самые сенсационные слухи. Но возвратились Рутский и Кунцевич, и тайны раскрылись. Они немедленно донесли обо всем королю⁹⁶⁰. П. Феофан едва ли не поэтому поспешил выехать из Юго-Зап. России, убеждая православных и запорожских казаков во главе с гетманом Сагайдачным быть твердыми в вере и помогать королю в войне с турками в надежде, что, быть может, за их услугу король согласится признать и утвердить восстановленную иерархию. Под прикрытием трехтысячного войска казаков под командой Сагайдачного, в сопровождении святителей, множества дворян и духовенства, п. Феофан по пути восвояси продолжал посвящать православных епископов вместо уклонившихся в унию. В Трехтемирове 7 января 1620 г. он посвятил тамошнего архимандрита Иезекииля (Иосифа) Курцевича на Владимирское и Брестское епископство, через четыре дня, остановившись в городе Белой Церкви, поставил чернчинского игумена Исаакия Борисковича епископом луцким и острожским. Сильные зимние морозы заставили Феофана прогостить три дня в г. Животове, имении православного князя Стефана Четвертинского, куда патриарх заехал из Белой Церкви. Здесь он поставил игумена мелецкого Паисия Ипполитовича епископом холмским. На Пинское епископство Феофан не поставил нового архиерея, назначив туда грека Авраамия епископа Стагонского. Из Животова через пограничный город Буш дорогой гость отбыл в Валахию в г. Яссы. Расставание было самое трогательное – святители, гетман и все войско плакали. На прощании патриарх еще раз обратился со словом увещания к сопровождавшим его стоять за православие и произнес анафему на живых и умерших архиереев-униатов и мирян. Он убеждал православных почитать и слушаться вновь поставленных владык; самим владыкам в случае смерти митрополита, по трудности сношений с вселенским патриархом, дал право поставлять нового законно избранного митрополита. Патриаршии ставропигии переданы епархиальным архиереям⁹⁶¹.

Необыкновенно быстрое восстановление православной иерархии встревожило униатов. Рутский и его сторонники не без успеха повели интриги, убеждая короля, что п. Феофан самозванец, обманщик, шпион султана; поставленные им епископы тоже самозванцы и возмутители народа. В феврале 1621 года король дал грамоты и универсалы схватить этих самозванцев, изменников и бунтовщиков. Советы канцлера Льва Сапеги ненадолго остановили приведение в исполнение королевского распоряжения⁹⁶². 22 Марта был обнародован универсал хватать самозванцев и возмутителей. При таком обороте дела православным владыкам, возвратившимся с проводов патриарха, небезопасно было ехать занимать свои кафедры, и они не ехали, а ждали королевской милости. Одни, напр., Исаия Копинский, заехал в Волынь, но тотчас возвратился в Киев и пристроился на подворье своего Межигорского монастыря, другие, вероятно, остались в своих прежних монастырях⁹⁶³, или скрылись в безопасные места, по преимуществу в казачьих областях⁹⁶⁴. Впрочем, м. Иов Борецкий остался жить в своем Михайловском Златоверхом монастыре и действовал очень смело: он рассылал грамоты православным с убеждениями не прельщаться унией, но твердо стоять за православие, приглашал православных на соборы и т. п.⁹⁶⁵. Казаки, ни на шаг не оставлявшие п. Феофана, явились главными защитниками православной иерархии. После Хотинской битвы (1621 г. 8 окт.) поляков с турками, в которой участвовали запорожцы и был ранен Сагайдачный, киевские казаки – обыватели подали просьбу возвратившемуся гетману и всему Запорожскому войску. Они писали: «змилуйтесь о свободе зневольных братий наших и церквей православных в Львове, в Перемышле, в Берестье, в Вильне, в Могилеве и во всем польском королевстве.... Старайтесь о митрополите православном и о церкви св. Софии, абы под благословением патриаршим быти»⁹⁶⁶. Запорожцы действительно старались. Но король, хотя ценил заслуги казаков, держался очень уклончиво и сейм 1621 года прошел для православных бесследно. Сами иерархи, при поддержке казаков, собрались под председательством м. Иова Борецкого и совещались, что делать, чтобы впредь у православных митрополиты и епископы не прекращались⁹⁶⁷. Но совещания остались совещаниями. Новый сейм 1623 года, которого особенно опасались униаты, не много сделал в пользу православных. Он не посадил православных митрополита и епископов на их кафедрах. Король, по множеству дел Речи Посполитой, вернее, по письму папы к Вельямину Рутскому, отложил церковные дела до предбудущего сейма. Православным оставалось жить надеждой, но убийство униатского епископа полоцкого Кунцевича (1623 г.) и последовавшая в 1627 году измена православию Мелетия Смотрицкого помешали всему. Надежды православных почти рассеялись.

Не надеясь на защиту короля, западнорусские иерархи стали входить в сношения с Москвой. Они то переписывались с ней (м. Иов Борецкий), то посылали старцев с жалобами на притеснения и за милостыней (Исаия Копинский). В 1624 году м. Иов отправил три письма с луцким епископом Исаакием Борисовичем⁹⁶⁸, ехавшим в Москву за милостыней. Одно было к царю, другое к патриарху, третье к думному дьяку Грамотину. Исаакий в свою бытность в Москве сказывал, что ему поручено бить челом великому государю, чтоб он принял Малороссию под свою высокую руку и защитил ее от поляков. Приехавшему за милостыней вестовщику и греческому воспитаннику⁹⁶⁹ не особенно поверили и ответили: «из твоих речей видно, что мысль эта в вас самих еще не утвердилась и не окрепла между вами». Тем не менее в Москве обещались поддержать теснимое православие.

В 1625 году посылал за милостыней Исаия Копинский; в октябре приехал в Москву и остался в ней навсегда владимирский епископ Иосиф Курцевич. И Иеремия Тиссаровский обращался за милостыней в Москву.

Западнорусская иерархия, поддерживаемая Москвой, все еще не получала королевского утверждения. Комиссия, сократившая права казаков после победы над ними польского гетмана Станислава Конецпольского 26 окт. 1625 г. и избрания нового гетмана Михаила Дорошенки, в числе обвинений казаков, между прочим, выставляла то, что они принимали к себе из Турции духовных и разных обманщиков, каков был п. Феофан и вопреки королевской власти посадили себе новых владык и митрополита при жизни старых. Казаки продолжали отстаивать своих избранников – владык, и ссылаясь на то, что король знает про их существование, просили утверждения православной иерархии. Но сеймы 1626, 1627 и 1631 г. отговаривались недостатком времени заниматься делами греческой веры. Иерархи, поставленные п. Феофаном, теперь, как и прежде, по выражению Исаии Копинского, «теснились в маленьком куту на Украине в земле Киевской». В аполлии (погибель) апологии М. Смотрицкого, составленной на соборе 1628 г., писалось, что православные архиереи за непринятие унии живут вдали от своих епархий (парафий) и кафедр, не пользуются своими церковными имениями и только для спасения людей носят титулы без всяких доходов. Общие действия их не могли быть открытыми. Напр., по делу Мелетия Смотрицкого в 1628 г. киево-печерский архимандрит Петр (Могила) устроил съезд или собор архиереев не в Киеве, а в Городске, одном из лаврских имений на Волыни. Впрочем, по делу Мелетия соборы бывали и в Киеве, но на них дело направлялось к обращению православных в унию⁹⁷⁰.

Иерархия, восстановленная п. Феофаном, но не утвержденная королем, жившая и теснившаяся в маленьком куту, вдали от своих кафедр, не могла иметь того влияния и значения для православной паствы, какое имели епископы униаты для униатов. Поэтому восстановленные православные кафедры и епархии в действительности оставались в прежнем безотрадном состоянии. Мелетий Смотрицкий бывал в своей епархии, но он доставлял одно горе православию; владимирский епископ Иосиф Курцевич уехал в Москву; Исаакий луцкий хлопотал о постройке своего монастырька; Исаия Копинский с перемененным титулом (вм. перемышльского – архиепископ смоленский и черниговский) после 1632 г. вел упорную борьбу с м. Петрорм Могилой и ему некогда было управлять двумя, даже тремя старыми епархиями⁹⁷¹. Только м. Иов Борецкий и Иеремия Тиссаровский, находясь при своих кафедрах, действовали с пользой для юго-западного православия. Об остальных владыках известно слишком мало.

Через год одна за другой последовали две смерти. Одну из них православные оплакивали, другой могли порадоваться. 2 марта 1631 года скончался м. Иов Борецкий, 30 апр. 1632 г. умер Сигизмунд III. Первый 12 лет ратовал за православие, второй, царствовавший 45 лет, 45 лет угнетал греческую веру для унии⁹⁷². На место Борецкого единогласно избран Исаия Копинский, архиепископ смоленский и черниговский⁹⁷³, принявший титул митрополита киевского, галицкого и всея Русии, архиепископа всего Сивера⁹⁷⁴. Новый митрополит объединил своим титулом митрополичью епархию с порученным ему чернигово-северским краем. Имел ли какое-нибудь значение при нем прежний блюститель митрополии Исаакий Борискович епископ луцкий, не известно. Едва ли не его содействию обязано право существования луцкой првославной кафедры после сейма 1632 года, хотя Исаакий не занял её.

Сейм 1632 года, на котором польским королем избран шведский королевич Владислав, не прошел безследно для православных, в частности для западнорусских епархий и иерархов. Православные не упустили случая воспользоваться смертью Сигизмунда и при избрании нового короля постарались отстоять свои права. За эти права хлопотали все и духовенство, и дворяне. Дворянским послам, отправлявшимся на избирательный сейм, наказано прежде всего стараться, чтобы православному митрополиту и владыкам, которые находятся под властью константинопольского патриарха, возвращены были епархии (диецезии) и церковные владения (бенефиции и фундуши), по разным воеводствам, отнятые униатами, и чтобы православная церковь была вполне удовлетворена во всех своих правах, без того не приступать к самому избранию короля. Русские послы так и сделали. Ссылаясь на данные им инструкции, они заявили свои требования, как только открылся сейм (в июне 1632 г.)⁹⁷⁵. Конечно, униаты поразились и готовы были вместе с Рутским вступить в споры. Решено составить комиссию по такому серьезному вопросу. Комиссия составилась под председательством самого королевича Владислава. На пяти её заседаниях много говорилось, как униатами, так и православными⁹⁷⁶, но в результате получилось далеко не то, чего желали последние. Комиссия составила проект соглашения униатов с православными, в котором, между прочим, предполагалось: киевскую кафедральную церковь с имениями и Выдубецким монастырем оставить за униатским митрополитом, а в прочих церквах киевских, брацлавских, галицких, львовских и жидичинских позволить свободное богослужение; владельца Михаило-Архангельского монастыря (т. е. м. Исаию Копинского) оставить в покое; в Могилеве утвердить за пеуниатами четыре церкви, в Орше – две, и дозволить им окончить постройку каменной церкви Св. Духа (в Вильне); Львовское епископство с Уневскою архимандриею оставить за православными; за ними же оставались архимандрии Киево-Печерская и Жидичинская.

Ясно, как мало делалось для православия по главному пункту о православной иерархии и утверждении кафедр. Признавалось законным лишь существование Львовской епархии. Понятно, что такие проекты не входили в планы православных и они запротестовали. Архимандрит Киево-Печерского монастыря Петр (Могила) из Варшавы разослал письма во все воеводства, убеждая не принимать такие условия и всех звал на избирательный сейм, назначенный на 27 сентября. Его голосу вняли дворяне и казаки. Папа, которому отослан проект соглашения, тоже остался недоволен им и не утвердил согласительных статей.

Сейм 27 сентября открылся положительно бунтом православных. Новая комиссия при разногласии членов оказалась бессильной. Пришлось передать спорный вопрос личному усмотрению королевича и избранного им совета с преобладающим числом членов из православных и протестантов. Советом постановлено: I. Уравнять церковные и гражданские права униатов и православных, предоставив тем и другим свободу веры и богослужения. II. Киевскую Софийскую церковь с крестьянами вокруг неё оставить за православным митрополитом, посвященным от константинопольского патриарха. Избирать его должны православные русские дворяне, духовенство и обыватели; сам митрополит должен получать от короля привилегию (утвердительную грамоту). Пустынный монастырь под Гродною со всеми его имениями передавался православным, чтобы в нем могла быть резиденция или самого киевского митрополита, или его коадъютора для управления неуниатскими церквами и духовенством в великом княжестве Литовском. III. За православными оставались четыре архиерейские кафедры: Львовская, Луцкая, Перемышльская и вновь открываемая Мстиславская. Перемышльская и Львовская епископии со всеми имениями навсегда должны принадлежать неуниатам. Имения Перемышльской епархии могли быть утверждены лишь по смерти или после перемещения тамошнего униатского епископа Афанасия Крупецкого; для резиденции православного епископа теперь же отдавались три монастыря: Спасский, св. Онуфрия и, так называемый, Смольница. Луцкое епископство с кафедрой и со всеми имениями, луцким униатским епископом Почаповским должно быть передано владыке неуниту, избранному волынскими обывателями. Почаповский все-таки сохранял титул, но переселялся в Жидичинский монастырь; его преемник униат уже терял титул луцкого и должен называться острожским. В вел. княжестве Литовском должен быть епископ мстиславский и называться мстиславским, оршанским и могилевским, а кафедру иметь в Могилеве в Спасском монастыре. Имения, принадлежавшие владычеству Полоцкому и Мстиславскому, которыми владел униатский архиепископ Селява, оставались за полоцкими униатскими владыками; православному мстиславскому епископу назначалось жалованье в 2000 злотых из смоленских имений. Указать, какие монастыри и церкви во всей Литве и Польше должны быть отданы униатам и православным, не представлялось возможности. Для этого нужна была точная ведомость о числе униатов и неуниатов в каждом населенном пункте. А такой ведомости не оказалось. Поэтому на имеющем быть коронационном сейме проектировалось назначить комиссию из двух католиков и двух православных, которые объехали бы все города, местечки и села и, соображаясь с количеством униатов и неуниатов, в каждом месте распределили между ними церкви. Пока решено, чтобы Печерская архимандрия со всеми имениями, Златоверхо-Михайловский и все другие киевские монастыри, и церкви, относящияся к Киеву, кроме Выдубецкого монастыря, непременно оставались за православными. Виленскому братству, находившемуся при церкви св. Духа и названному Свято-Троицким, позволено окончить постройку каменной церкви, но не в виде крепости. Взамен церкви Св. Троицы, оставленной за Виленским униатским братством, ему отдавались три церкви: Воскресенская, Св. Иоанна и Св. Юрия в предместье. В других главных городаx православным для отправления богослужения назначались: в Мстиславле две церкви – Св. Троицы и св. Спаса, в Могилеве, кроме кафедрального Спасского монастыря, отдано четыре церкви: успенская, троицкая, воскресенская и вознесенская; в Орше – две: ильинская и воскресенская; в Дисне одна – новопостроенная воскресенская в Полоцке тоже одна, но ее должны были указать члены комиссии.

Что касается свободы веры, то на совете всем предоставлено полное право переходить из унии в православие, из униатской епархии в неуниатскую и наоборот, напр., из Мстиславской епархии к полоцкому униатскому архиепископу, а из Полоцкой епархии к мстиславскому православному владыке. Обе стороны должны жить в мире и покое, не наступая одна на другую.

Послышались протесты. Но королевич, не взирая на них, к крайнему прискорбию католиков и униатов, 1 ноября 1632 года утвердил советский проект соглашения.

13 ноября Владислав был избран королем Польши и поклялся выполнить все статьи и тем самым успокоить людей греческой веры, разрозненных между собой. Так совершился государственный акт величайшей важности для православных в Литве и Польше. Этим актом возвращены им те права, какими они пользовались до унии, хотя возвращены не во всей обширности; православным дана полная свобода вероисповедания и восстановлена православная западнорусская митрополия⁹⁷⁷.

Настойчивость православных на избирательном сейме все-таки не доставила православию полного торжества. Поляки остались верными себе и не признали законной существующей иерархии, восстановленной п. Феофаном. Никто из поставленников Феофана не занял ни одной архиерейской кафедры. Сами православные, по предложению польского правительства, избрали в митрополиты Петра Могилу, когда еще был жив Исаия Копинский⁹⁷⁸. Кандидатами на другие кафедры в Варшаве избраны: на луцкую князь Александр Пузина, на вновь открываемую мстиславскую старший (игумен) виленского Свято-Духова монастыря и ректор училища при монастыре Иосиф Бобрикович; на перемышльскую кафедру ко времени коронации не успели избрать кандидата.

После коронации (6 февр. 1633 г.) Владислав особой грамотой 12 марта отдал Петру Могиле митрополию Киевскую и Галицкую над всей Русью в Короне и вел. княжестве Литовском с кафедрой при киевской софийской церкви. Король предоставил Могиле полную власть и права над православными, какие имел Рутский над униатами. В апреле того же 1633 г. состоялось посвящение митрополита только не в Киеве, а во Львове⁹⁷⁹.

14 марта король дал такую же грамоту Иосифу Бобриковичу, избранному на Мстиславскую, Оршанскую и Могилевскую епископию. Королевской грамотой Бобрикович подчинялся православному киевскому митрополиту, ему предоставлялась власть над всеми неуниатами, живущими в епархии полоцкого униатского архиепископа, с правом свободных объездов своей епархии и поездок в Полоцк, Витебск, Мстиславль и другие города и местечки, где были православные монастыри и церкви. Александр Пузина остался пока номинатом Луцкой и Острожской епархии с правом владеть кафедральными имениями, но вскоре был посвящен с именем Афанасия. На перемышльскую кафедру все еще не избирали кандидата. Все, что король не успел сделать во время коронационных сеймов, обещано сделать на следующем сейме⁹⁸⁰.

Непризнанные поставленники п. Феофана м. Исаия Копинский, епископы луцкий Исаакий Борискович, холмский Паисий Ипполитович и пинский или туровский Авраамий Стагонский совсем устранялись от епархиальных дел и им ничего не оставалось делать, как жить на покое в каких-либо монастырях. Напр., Холмский владыка жил в Яблочинском монастыре⁹⁸¹. Из всех прежних епископов только один Иеремия Тиссаровский, остался на своей кафедре. Впрочем, Исаия Копинский, не уступавший митрополии Петру Могиле, долго именовался архиепископом сиверским (северским). Удаленный из Киевского Михайловского монастыря, он поселился где-то в Полесье. Но и после этого отставной митрополит не прерывал сношений со своими прежними монастырями: лубенским, мгарским и двумя прилуцкими – густынским и ладинским, где монашествующие признавали его своим общим отцом и пастырем и называли «епископом лубенским». Епископ лубенский много вредил м. Петру Могиле, распуская слухи, что киевский митрополит отпал от христианской веры, благословлен римским папой в патриархи с клятвенным обещанием ввести латинство, превратить христианские церкви во всех польских и литовских городах в ляцкие костелы и уничтожить все русские книги. Как управлял Исаия чернигово-северских краем, где все еще не было своей епископии и где смоленский униатский архиепископ клялся привести всех к унии, не известно. 5 октября 1640 г. он скончался, но где и при каких обстоятельствах, тоже не известно⁹⁸².

О территориальном составе православных епархий, восстановленных и открытых на Варшавском избирательном сейме, можно сделать только несколько самых общих замечаний. Митрополичья область была, по-прежнему, очень обширной и крайне разбросанной. Все прежние её города, где уцелели православные храмы, остались за Петром (Могилой) , простиравшим свою власть и туда, где не было православных епископов. Чернигово-северский край по праву должен был принадлежать митрополичьей епархии, хотя тамошнее епархиальное устройство и управление отличались неопределенностью и находились в самом плачевном состоянии. Тут, как только что замечено, проявляли свою власть Исаия Копинский и архиепископ-униат Андрей Золотой Квашнин, носивший титул архиепископа смоленского, архимандрита черниговского, стародубского и черейского (?)⁹⁸³. Впрочем, тамошние православные монастыри законным порядком переданы были Петру Могиле⁹⁸⁴. Сами митрополиты со времени Иова Борецкого жили в Киеве.

Галицко-Львовская епархия, несомненно, была и осталась в прежнем объеме, то же нужно заметить о восстановленной Перемышльской⁹⁸⁵. Луцкая и Острожская епархия, конечно, заняла места по бассейну рр. Стыря, Горыни и части Случа. По догадке преосв. Макария к ней причислены были бывшие епархии: Пинская, Владимирская и Холмская⁹⁸⁶. Мстиславская епархия, учрежденная для вел. княжества Литовского, нужно полагать, обнимала только Белоруссию. Впрочем, при спутанности областей православных, униатских и католических епископов и праве перехода из одной епархии в другую, едва ли можно сказать что-нибудь определенное о территориальном составе западнорусских православных епархий. Еще меньше можно говорить о количестве церквей в каждой из них.

***

I. Православные западнорусские епархии и иерархия после избирательного и коронационного сеймов (1632–1633 г.). Король Владислав не точно выполняет свои обещания. Его неосуществившийся проект учреждения патриаршества в зап.-русской церкви. Тяжелое положение православия в православных епархиях: Мстиславской (в Белоруссии), Львовской, Луцкой и Перемышльской, в униатских: Пинской, Владимирской, Холмской, Смоленской и на Днепровской Украине. Казачьи волнения. Восстание и война Богдана Хмельницкого за веру и свободу. Победы и Зборовский договор (9 авг. 1649 г.). Диплом короля Яна Казимира (12 янв. 1650 г.) о правах православных; к прежним православным епархиям присоединяется Холмская. Невыполнение всех условий Зборовского договора: митрополиту не дано место в сенате и не уничтожена уния. Восстановление Черниговской кафедры (ок. 1649 г.). Иерархическое устройство западнорусской церкви при деятельном участии м. Сильвестра Коссова. Недовольство казаков невыполнением статей Зборовского договора. Новая неудачная война и невыгодный для казаков Белоцерковский договор (1651 г. 17 сент.). Холмская кафедра (1652 г.) отдана униатам.

II. Сношения Богдана Хмельницкого и казаков с Москвой. Принятие Малороссии в подданство Москвы (1654 г.). Уклончивое поведение высшей киевской иерархии (м. Сильвестр Коссов, Зосима Прокопович и киево-печерский архимандрит Иосиф Тризна) в деле присоединения Малороссии по церковному управлению к Московскому патриархату. Замешательства по этому случаю. Счастливые походы Алексея Михайловича (1654–1655 гг.). Церковное устройство Белоруссии. Епархия Витебская и Полоцкая под властью московского патриарха (1657–1661 г.). Московский патриарх только назывался патриархом Малыя России, но долго совсем не проявлял своей власти в Малороссии. Смерть м. Сильвестра Коссова и Хмельницкого (1657 г.). Политические и церковные замешательства в Малороссии, разделившейся на две половины, восточную (по Днепр) и западную (за Днепром). Московское правительство учреждает блюстительство Киевской митрополии (1661 г.) и отдает его епископу Мефодию, посвященному с саном епископа мстиславского и оршанского. Смерть преемника Коссова м. Дионисия Балобана (1663 г.). Два и ни одного митрополита на правой польской стороне Украины. Новые смуты. Ссылка Мефодия (1668 г.). Глуховская рада (1669 г.) и проект открытия Восточно-малороссийской митрополии. Избрание гетмана Самойловича (1672 г.) и признание его гетманом обеих сторон (1674 г.). Смерть Тукальского (1675 г.). Искательства Киевской митрополии и униатские движения, возбужденные Иосифом Шумлянским, епископом львовским. Избрание киевского митрополита. Киевский съезд (1685 г.) и протест против подчинения киевского митрополита московскому патриарху. М. Гедеон, кн. Святополк Четвертинский. Сношения с Константинополем о подчинении Киевской митрополии. Вечный мир с Польшей (1686 г.). Территории Киевской митрополии и Черниговской архиепископии. Попытка Шумлянского восстановить Галицкую митрополию. Львовско-Галицкая, Перемышльская и Луцкая епископии делаются униатскими. Открытие Переяславского коадъюторства (1701 г.). Епархиальное управление и устройство западнорусской и малороссийской церкви в самом конце XVII и нач. XVIII в.в.

I. Православные после коронации Владислава (1633 г.) ждали ближайшего сейма, на котором должен был окончательно решиться вопрос о положении их церкви. Сейм открылся в феврале 1635 года. На нем права униатов и неуниатов уравнивались⁹⁸⁷. Но когда дело дошло до выдачи грамот, король заговорил несколько иначе, чем говорил на сеймах. Он откровенно признался, что уступки, сделанные неуниатам, вызваны стеснительными обстоятельствами. Поэтому в новых грамотах права униатов расширялись, права неуниатов, напротив, сокращались. Грамотой от 14 марта 1635 года за униатами оставлены архиепископство Полоцкое, епископства: Владимирское, Пинское, Холмское и Смоленское с монастырями, церквами и имениями, принадлежащими им; за ними же оставались виленский Св.-Троицкий монастырь с братством и церковью св. Пятницы и с принадлежащими ей фундациями, монастыри: гродненский (прежде он назначался православному митрополиту), жидичинский, могилевский, минский, новогрудский, онуфриевский, мстиславский, плытинский, полоцкий, брацлавский и др., находившиеся во владении униатов. В Витебске, Полоцке и Новогородке неуниатам запрещалось иметь церкви (совсем не то, что говорилось раньше о пропорциональном распределении церквей⁹⁸⁸.

18 марта дана грамота православным. По королевской привилегии Луцкое епископство не тотчас отдавалось епископу Афанасию Пузине, но по смерти униатство епископа, и, следовательно, дело оттягивалось. Сделана очень невыгодная для православных прибавка и по отношению к Перемышльской епископии. По прежним статьям она передавалась исключительно православному епископу, теперь же, по смерти униатского епископа Крупецкого, в Перемышльской епархии должны оставаться униатские епископы. Им передавались спасская и николаевская церкви, находившиеся в предместье Перемышля. Могилевский Спасский монастырь, где предполагалась православная кафедра, оставался за униатами; вместо него православному епископу отдавались крестовоздвиженская церковь и в Минске, так называемая, блаженная (Beata). Вместо гродненского монастыря митрополиту передавалась Выдубецкая архимандрия.

Было бы напрасно ждать прочного мира и согласия униатов с неуниатами при таком непостоянстве короля, за которым дейстововала сильная партия католиков и униатов, запугивавших самого Владислава и не соглашавшихся принять статьи примирения без папского утверждения. Король остановился на мысли, что нужны другие меры, которые упрочили бы искуственное соглашение сторон, соглашение, вызванное не тем, что он и Польша одобряют учение православных и считают законным восстановление их прав, но необходимостью, т. е. желанием успокоить взволнованный народ и личным интересом – сесть на королевском престоле.

Основным пунктом, на котором расходились обе стороны, было подчинение верховному главе церкви: униаты подчинялись папе, православные константинопольскому патриарху. Владислав расчитывал в этом пункте найти точку опоры более прочного соглашения. Он предложил несогласным сторонам, по примеру Москвы и других стран, учредить у себя патриаршество. Оригинального в королевском предложении было мало. Мысль об учреждении патриаршества в западнорусской церкви, открыто высказанная им, не нова. Униаты предлагали ее еще в 1624 году, но не без задней мысли, имея в виду избрать патриархом сторонника унии. И теперь дело обставлялось не иначе. Еще до затеи короля папа пытался свести на нет сеймовые и королевскияе статьи о правах западнорусского православия. Он прислал грамоту (10 июля 1636 г.) волынскому воеводе, в которой восхвалял его за старание привести к унии киевского митрополита Петра Могилу и луцкого епископа Афанасия Пузину. Папа даже обещался прислать ему надежного человека для верного успеха. Все было напрасно. Старания волынского воеводы и проект учреждения патриаршества, занимавший самого Петра Могилу, которому, быть может, обещали и патриаршество, окончились ничем⁹⁸⁹. Иначе, впрочем, не могло быть. Во всем, что ни предлагал Владислав, была очень заметна неискренность короля, только обещавшего свободу веры и защиту православию. Но раз обманутые прекрасно понимали его планы и не могли согласиться на замамчивые предложения.

Православный народ, в частности иерархи, всюду чувствовали себя не так свободно, как мечтали, выслушивая сладкие речи королевича. Особенно их стали теснить в Мстиславской епархии. Как известно, еще в половине марта 1635 г. православным не позволено иметь свои церкви в Витебске, Полоцке и Новгородке. На этом униаты не остановились. Через три недели 9 апр. в Вильне скончался мстиславский епископ Иосиф Бобрикович⁹⁹⁰. На место его в том же году назначен и посвящен Сильвестр Коссов, префект Киевской Академии. При нем положение православия в Белоруссии изменилось, но к худшему. Сам епископ не был избавлен от насилий или, как выразился игумен Орест, «он во время епископствования своего в Могилеве был в великом озлоблении от униатов и от него отняты церкви православного исповедания, состоящие в Могилевском округе»⁹⁹¹. 1 мая 1636 года Владислав, поверив жалобе униата Антония Селявы архиепископа полоцкого и мстиславского, строго-настрого запретил Сильвестру Коссову не только распоряжаться, даже въезжать в Полоцк и Витебск⁹⁹². Православные все-таки не переводились в Витебске. Они, за неимением храмов, строили на русском посаде шалаши, в них совершали богослужение, за что, конечно, богомольцев тянули в королевский суд. Так было в 1639 г. В 1642 г. игумен полоцкого богоявленского монастыря с братией жаловался на обиды и угрозы архиепископа Селявы, получившего униатскуо митрополию. В следующем году запрещено жителям Полоцка строить православную церковь (вне монастыря), совершать в ней богослужение и отпадать от унии. Достаточно этих случаев, чтобы понять, что обещания Владислава о свободе веры были простым звуком и надежды белорусских неуниатов рассеивались под давлением католического иезуитизма, усвоенного и униатами. Но были и отрадные факты возвращения из унии, напр., в 1636 г. в Могилев приехали радомские священники Тимофей Борзилевич и Никифор Свита; оба, оставив унию, признали Сильвестра Коссова своим законным пастырем. 8 марта Сильвестр писал о них городскому мстиславскому писарю Сурину и просил взять их под защиту и покровительство⁹⁹³. Впрочем, это случилось еще до грозного наказа Владислава, запрещавшего Сильвестру ездить в Полоцк и Витебск и вербовать униатов. После 1642 года, когда Антоний Селява занял униатскую митрополичью кафедру, удержав за собой и Полоцкую архиепископию, положение православия в Витебске, Полоцке и Друе заметно ухудшилось. Лишь дворяне, не смотря на иезуитские выходки Селявы, насколько могли и умели, старались отстаивать и защищать православие там, где оно еще не уступило места унии⁹⁹⁴. Впрочем, и православные владыки не унижались до того, чтобы потерять всякое значение. В 1644 году, если не прежде, Сильвестру Коссову даже дан был коадъютор, игумен Киево-Михайловского монастыря Иосиф Горбацкий. Называясь «епископом белорусским», он только носил титул епископа, но не имел и после не получил епископского сана, подобно тому, – как у Афанасия луцкого был коадъютор и тоже без сана⁹⁹⁵. Кстати заметить, – коадъюторство без сана в западнорусской церкви сделалось обычным явлением. На деле оно оказывалось ни более, ни менее, как выжиданием архиерейской кафедры.

Львовская епархия переживала тоже не совсем счастливые времена. 1 марта 1641 г. скончался её епископ Иеремия Тиссаровский. На его место избран и в половине ноября посвящен новый епископ шляхтич Андрей Желиборский, в монашестве Арсений. Посвящение его совершено в Луцке митрополитом Петром (Могилой) с епископами: луцким Афанасием Пузиной, перемышльским Сильвестром Гулевичем-Ваютинским и мстиславским Сильвестром Коссовым. В ведении нового епископа, по-прежнему, остались земли Львовская, Галицкая и Каменца Подольского, где по разным городам и местечкам львовские владыки имели своих наместников. Такие наместники были в Галиче, Каменце Подольском, Бережане, Рогатине и др. Арсению сразу пришлось стать в открытую борьбу с униатами. Униатские священники силой нападали на православные церкви и отнимали их, вовлекая тамошних священников с церковными братствами в разорительные судебные процессы. Арсений лично ездил в Варшаву искать защиты угнетенным.

Луцкая епископия после скоро последовавшей смерти Почаповского (5 окт. 1636 г.) поступила в ведение Афанасия Пузины и униатская кафедра совсем прикрыта. Униатами стал заведовать жидичинский архимандрит, бывший обыкновенно епископом номинатом. Тамошние униаты значительно ослабели. Во всей обширной Луцкой епархии за ними осталось до 100 церквей с семью монастырями в имениях латинских и униатских панов. Все прочие церкви и монастыри перешли во власть православных. Афанасий Пузина под конец управления епархией выпросил себе коадъютора в лице о. Иосифа Чаплица, архимандрита милецкого, который сделался ему преемником. По-видимому, судьба Луцкой епархии была счастливее других.

Первые годы существования восстановленной Перемышльской епархии – несчастливые годы. Они прошли в борьбе униатского епископа с православным за право жить и действовать в Перемышле.

Православные не сразу выбрали кандидата на перемшльскую кафедру. Только через четыре года после избирательного сейма ее занял волынский дворянин, луцкий земский писарь Симеон Гулевич Ваютинский, в монашестве Сильвестр. Получив привилегию от короля, он приступом завладел Спасским перемышльским монастырем и выгнал оттуда Крупецкого. Война и разбирательство дела продолжались до 1645 года; оправданным вышел победитель Гулевич. Но положение тамошнего православного епископа определилось только чрез 5 лет. Количественное превосходство православных в Перемышльской епархии несомненно помогло Гулевичу одержать верх. Крупецкий, занявший кафедру после Михаила Копыстенского, из 3000 православных перемышльских церквей в продолжение своего сорокатрехлетняго владычества успел совратить в унию только до 600 церквей, т. е. одну пятую, а четыре пятых – 2400 церквей обширнейшей епархии оставались православными. Неуниаты положительно ненавидели Крупецкого и подчас были жестоки к нему.

Православные, жившие в униатских епархиях: Пинской, Владимирской и Холмской, как замечено и как догадывается преосв. Макарий, причислены были к Луцкой епархии и поручены ведению Афанасия Пузины, хотя и сам митрополит Петр Могила в качестве патриаршего экзарха управлял тамошними церквами. В 1634 году он поручил Илариону Денисовичу настоятелю купятицкого монастыря, стоявшего в одной мили от Пинска, наблюдать за двумя пинскими церквами и монастырем. В 1637 году ему же подчинен монастырь при Воскресенской церкви г. Каменца Литовского (Владимирской епархии), который, т. е. монастырь, митрополит принял в свое ведение, ссылаясь на свои права в качестве патриаршего экзарха управлять церквами во всех епархиях своего округа, особенно там, где нет православного епископа. Иларион Денисович является как-бы владимирским епархиальным наместником. Он назначил Афанасия Филиповича настоятелем монастыря при Рождество-Богородичной церкви в г. Бресте (Владимирской епархии), принадлежавшем епископу Пузине. Афанасию Пузине комисары передали так же две церкви в городе Бельске (Владим. епархии); он, вероятно, ведал православные церкви и в г. Дрогичине той же епархии.

Положение неуниатов во всех бывших православных епархиях, оставшихся без архиереев, с каждым днем становилось плачевнее. Униаты оставались верными протестам, заявленным на сейме 1635 г., и не уступали православных церквей. Особенно тяжело стало положение их в Холмской епархии. Тамошний униатский епископ Мефодий Терлецкий не позволял им иметь в Холме ни одной церкви и всякая настойчивость православных в попытках иметь свой храм объяснялась бунтом и строго каралась, или же мнимые бунтовщики в наказание вынуждались отрекаться от православия и принимать унию. То же творилось в местечках Красноставе, Парчове, Острове, Тышове, Грубешовке, Сокале, Люблине, Буске. Комиссары с трудом, но только некоторые церкви передавали неуниатам, даже при несомненном количественном превосходстве православных. В Бельзе в 1636 г. они нашли только пятнадцать униатов и огромное число православных, но присудили последним только три церкви: пятницкую, николаевскую и свято-духовскую, и передали их под юрисдикцию Афанасия Пузины, епископа луцкого.

Не лучше, даже хуже было положение православия в смоленской и чернигово-северской областях, где свирепствовал Андрей Золотый Квашнин⁹⁹⁶. На сеймах постоянно слышались жалобы на притеснения униатов и ходатайства за права православия в Польско-Литовском княжестве. Волынское дворянство в инструкциях своим послам на сеймы (1638–1646 г.г.) всякий раз твердило, чтобы они требовали точного выполнения условий соглашения, составленных на избирательном и коронационном сеймах: чтобы права униатов и неуниатов сохранялись и последние не терпели насилий (сеймы 1638, 1645–1646), – чтобы им возвращены были церкви и чтобы холмский униатский епископ не теснил православного духовенства и народа (сейм 1639 г.), чтобы возвращены были церковные имения перемышльской кафедре, отданные униатскому епископу, а также возвращены были православному духовенству церкви, отнятые униатами, в Люблине, Красном Ставе, Бельске и Сокале (сейм 1641 г.). Понятно, что все эти заявления не имели полных успехов. При всяких невыгодных сеймовых постановлениях униаты вносили свои протесты в польский сенат, недоступный православным, брали там верх и жалобы о притеснениях греческой веры безуспешно продолжались⁹⁹⁷.

Не лучше было на Днепровской Украине, где жили казаки. Угнетенные не только протестовали, но и бунтовали. Однако эти бунты пока только ухудшали положение дела. Ответом на них были жестокие казни и новые притеснения православию. Особенно известны два бунта Павлюка (1637 г.) и Остряницы (1638 г.). После бунта Остряницы на варшавской площади казаков колесовали, пробивали насквозь спицами и поднимали на сваи; казацких детей жгли перед глазами отцов; у казачек отрезали груди и били ими мужей по лицу. По городам Украины происходили подобные же явления. Церкви обращались в костелы или пустели в жидовской аренде. Пьяным шляхтичам ничего не стоило напасть на православную церковь, побить попов, взять сосуды или оклады с икон и пропить в шинке у жида⁹⁹⁸. Наконец украинцы, выведенные из терпения, под предводительством славного гетмана Богдана Хмельницкого, в 1648 году объявили полякам войну за личную свободу и свободу веры. Украина восстала поголовно.

Казачьи волнения, войны и внутренние смуты второй половины XVII в. наложили особый отпечаток на страницы истории тогдашней православной юго-западной митрополии. На этих страницах рядом с отрадными явлениями не меньше стоит печальных. Движения среди казачества, разрешившиеся присоединением Малороссии к Великороссии, отличались каким-то непостоянством. Непостоянство сказывалось одинаково на государственных и церковных интересах не только юго-западной, но и северо-восточной России, у которой блеснула надежда снова объединить две половины русского государства и русской церкви. Если и где, то именно здесь, особенно ярко сказались обоюдные интересы московского государства и патриаршества. Победа, хотя не полная и не сразу, оказалась на стороне Москвы, но обошлась недешево, так как одни тянули к ней, другие оттягивали.

Казаки под предводительством Богдана Хмельницкого одним годом одержали несколько блестящих побед при Желтых Водах, Корсуни и др. Торжествующий гетман в ряду первых условий мира поставил, чтобы – 1) имени, памяти и следа унии не было; 2) митрополит киевский в сенате должен иметь первое место по примасе польском; 3) воеводы и кастеляне на Руси должны быть православные русские... Дальше шли условия о гражданской свободе казаков. В объяснении с польскими комиссарами Хмельницкий требовал, чтобы коронные и литовские войска не входили в Киевское воеводство. Граница между ними Горынь и Припеть, а от Брацлавского и Подольского воеводства по Каменец. Соглашения между гетманом и поляками не состоялось. Хмельницкий это чуял и начал уже сноситься с Москвой, прося помощи в войне с Польшей. Алексей Михайлович, не желая войны, пока только разрешил малороссам селиться в русских степях с крымской стороны. Бессемейным разрешалось идти на Дон, так как царь считал опасным и для себя, и для выходцев селить черкас с литовской стороны.

Но король после сильного поражения под Зборовым (5 авг. 1649 г.), боясь новых битв с союзными войсками Хмельницкого и крымского хана, поторопился заключить мир. 9 августа состоялся Зборовский договор, по которому дела об унии, церквах и церковных имениях откладывались до сейма. Король только позволял киевскому митрополиту заседать в сенате и обещался раздавать все должности и чины в воеводствах Киевском, Черниговском и Брацлавском исключительно тамошней шляхте греческой веры; иезуиты не могли находиться к Киеве и в других городах, где были русские школы⁹⁹⁹.

К 22 ноября в Варшаве собрался чрезвычайный сейм, на который от имени Хмельницкого явились м. Сильвестр Коссов, занявший митрополичью кафедру по смерти Могилы (1647 г.), львовской епископ Арсений Желиборский, печерский архимандрит Иосиф Тризна и другие светские и духовные представители. На последнем заседании (12 янв. 1650 г.) король Ян Казимир издал особый диплом, касающийся собственно дел веры. Дипломом православным дозволялись свобода веры и церковный суд. Православные братства даже там, где они были запрещены, напр. в Смоленске и Бельске, равно школы и типографии оставлялись в распоряжении митрополита и епархиальных епископов, духовенство отдавалось на суд церковной власти; православным отдавались епископства Луцкое, Холмское и Витебское (Мстиславское), конечно помимо самой митрополии с Львовско-Галицкой и Перемышльсой епархиями. В Перемышльской епархии, где шла война Ваютинского с Крупецким, монастыри: Спасский, Онуфриевский и Смольницкий, все еще принадлежавшие униату, отдавались православному епископу, а по смерти Крупецкого вся епархия и со всеми имениями отдавались неуниату. Половина поместий полоцкого униатского архиепископа отдавалась на содержание православного витебского и мстиславского епископа. Церкви, названные в статьях Владислава, отдавались православным, которым теперь предавались некоторые церкви в Витебске, Полоцке, Новогрудке; им разрешалось строить новые деревянные и каменные церкви, но на тех местах, где раньше стояли православные храмы¹⁰⁰⁰.

При всем этом королевский диплом не обнимал всех условий Зборовского договора. Киевскому митрополиту не дали места в сенате и не уничтожили унии. Но важна новая прибавка: православным отдано епископство Холмское, где неудержимо свирепствовал униатский епископ Мефодий Терлецкий.

Область ведения мстиславского владыки расширена. Назначенный в 1650 г. на могилевскую кафедру Иосиф Конокович Горбатский получил в свое ведение православные церкви в Витебске и Полоцке и стал называться епископом витебским, мстиславским, оршанским, могилевским и игуменом михайловским¹⁰⁰¹.

Немного раньше восстановлена древнейшая Черниговская кафедра, но по какому акту и при каких обстоятельствах, неизвестно¹⁰⁰². Вернее всего, пока в качестве киевского коадъюторства и не без участия Хмельницкого.

Сильверст Коссов, которому католическое и униатское духовенство решительно отказалось дать место среди себя, по пути из Варшавы занялся устройством своих епархий. Он был в Люблине, где приглашал православных собраться 17 февр. (1650 г.) в троицкой пригородной церкви и избрать кандидата на Перемышльскую епископию. Из Люблина Коссов проехал в Красностав, а затем в Холм, где восстанавливалась православная кафедра. Вероятно, в это время он дал свои универсалы об избрании кандидатом на холмскую и луцкую кафедры. Чрез три-четыре месяца в Киеве состоялся собор, на котором присутствовали епископы: луцкий, холмский и перемышльский. Перемышльский епископ Антоний Виницкий теперь (27 июня) только рукоположен. Его рукополагали Сильвестр Коссов митрополит киевский и галицкий экзарх константинопольского престола, Иосиф Чаплиц – епископ луцкий и острожский, архимандрит милецкий, Арсений Желиборский – епископ львовский и Каменца подольского, Иосиф Горбацкий епископ витебский, мстиславский и оршанский, игумен михайловский, Зосима Прокопович епископ черниговский. В постановлении участвовали почти все тогдашние православные западнорусские владыки, нет только холмского. Но Дионисий Балобан епископ холмский, немного спустя – около половины июля, в числе других архиереев в Киеве собственноручной подпиской обязывается вносить определенную сумму на содержание киево-братского монастыря¹⁰⁰³.

Невыполнение двух главнейших условий – киевскому митрополиту не дано место в сенате и не уничтожена уния – не обещало ничего хорошего. Казаки стали настаивать на своем и требовали полного уничтожения унии не только на Украине, но и в Литве с Польшей; они требовали, чтобы греческое духовенство имело права и почести одинаковые с римским духовенством. Поляки не соглашались. Возгорелась новая война. Война оказалась не так удачна, как прежняя. Хмельницкий был разбит на голову при Берестечке на р. Стыри. Литовский гетман Радзивилл начал опустошать Украину и пощадил Киев только по просьбе м. Сильвестра Коссова. Любители пограбить и нажиться все-таки жгли Киев; они сожгли до 2000 домов, несколько церквей и монастырей. 17 сентября 1651 г. под Белою Церковью сошлись два гетмана и заключили договор совсем невыгодный для казаков. Войска казачьего оставлялось всего 20 000, которое должно было находиться в королевских имениях в Киевском воеводстве, не касаясь воеводств Брацлавского и Черниговского. Паны – владельцы в воеводствах Киевском, Брацлавском и Черниговском вступали в управление своими имениями и крестьянами; следовательно положение загнанных крестьян нисколько не изменилось сравнительно с прежним. Жиды оставались обывателями и арендаторами в королевских и шляхетских имениях. Чигирин оставался за гетманом, подчиненным коронному гетману. Относительно веры постановлено, чтобы религия греческая, которую исповедует Войско Запорожское, также соборы, церкви, монастыри и киевский коллегиум оставались при прежних правах, согласно с давними привилегиями, т. е. должны оставаться в том самом положении, в котором находились до Зборовского договора. В начале следующего 1652 года Ян Казимир подтвердил грамоту Владислава (от 14 марта 1635 г.) очень выгодную для униатов и от Зборовского договора не осталось ничего. Яков Суша, бывший униатский администратор Холмской епархии, вновь занял тамошнюю кафедру со всеми её имениями и передал почти все церкви и приходы униатским священникам. То же должно было произойти и в других местах¹⁰⁰⁴.

II. Белоцерковский договор разрушил надежды казаков и окончательно подорвал их уверенность в своих силах. Гетман обратился к Москве и стал просить подданства. Сдержанное московское правительство, вызывавшее даже недовольство своей сдержанностью¹⁰⁰⁵, не решилось сразу покончить с таким серьезным вопросом. Оно не объявило войны полякам, однако вошло в положение единоверныx. Царь на этот раз, 22 марта 1652 г., как и прежде, объявил гетманским послам, что для православной веры он жалует казаков... Идти им к басурману крымскому хану непригоже. «Если вам от поляков будет утеснение, прибавляли московские дьяки, то гетман и черкасы шли бы в сторону царского величества; а у царского величества в Московском государстве земли Великие, пространные, поселиться им есть где; удобно им поселиться по рр. Донцу, Медведице и другим угожим и пространным местам. Селиться им в порубежных городах не удобно, будет постоянная ссора с литовцами; выдавать выходцев полякам не будут»¹⁰⁰⁶. Начались массовые переселения черкас в южные степи Московского государства. Малороссы бросали свои насиженные места, забирали свои пожитки, жгли хаты, ехали, даже бежали на московскую сторону. Переселенцы, как уже известно, очень быстро заселили придонецкую Украину, устроившись в основанных ими городах Острогожске, Сумах, Ахтырке, Лебедине, Харькове и др.

Поляки, не ценившие русской дружбы, сами заставили Москву не дорожить миром с ними, особенно когда в России заметили, что казаки начали ссылаться с бусурманским ханом. Единоверие победило все. Начались более решительные сношения Хмельницкого с Алексеем Михайловичем. 12 ноября 1652 года снова пришли гетманские послы во главе с Самуилом Богдановичем и просили царя для православной веры умилосердиться над ними – принять под свою высокую руку и помочь против поляков¹⁰⁰⁷. В Москве серьезнее отнеслись к делу. 22 февраля и 14 марта следующего года царь сидел в думе и думал, как быть с малороссами¹⁰⁰⁸. Царь и бояре долго думали; пошли переговоры с гетманом и напрасные увещания поляков выполнить статьи Зборовского договора. Наконец 1 октября после собора, на котором были царь, патриарх Никон, м. крутицкий Сильвестр и др. духовные и светские представители, решено: принять Малороссию в подданство Москве и объявить войну Польше. Хмельницкий, пока в Москве думали, метался, не зная к кому пристать – к русским или туркам и успокоился только по приходе московских послов¹⁰⁰⁹.

Торжественное принятие казаков в подданство России состоялось в Переяславе 8–9 января 1654 года. Гетман, писарь Иван Выговский – приятель Никона, все полковники, сотники, эсаулы и народ присягнули Москве в присутствии боярина Бутурлина. Хмельницкий приведен к присяге в Переяславском соборе Прохором архимандритом Преображенского (в Казани) монастыря. Киевского митрополита не было¹⁰¹⁰.

11 января послы отписали в Москву, что они – Бутурлин с товарищами – едут из Переяслава в Киев, Чернигов и Нежин приводить к вере (присяге) начальников, казаков и мещан, а в другие города пошлют стольников, стряпчих и дворян с подъячими¹⁰¹¹.

По-видимому дело пришло к развязке и вместе с политическим объединением родных народов, вызванным и основанным на единоверии, должно наступить объединение двух половин русской церкви – Московского патриархата и Киевской митрополии, если не всей, то по крайней мере малорусской части с центром епархиального управления г. Киевом. Но вышло не так. Встретились новые узлы, которые не легко было распутать. При распутывании их рвались даже те, которыми Малороссия привязывалась к Великороссии. Не было самого прочного узла – церковного объединения, без которого политическое единение оказывалось слишком слабым. Прочный церковно-иерархический узел завязался не сразу.

В то время как народные массы с низшим духовенством тянули к Москве и «волили под власть восточнаго православного царя», киевская высшая иерархия шляхетского происхождения, поддерживаемая высшими классами православной Руси в польско-литовском государстве¹⁰¹², не думала подчиняться московскому патриарху. Ей больше нравилась прежняя номинальная церковная зависимость от отдаленного и слабого константинопольского патриарха, чем фактическая от московского патриарха, которым тогда был Никон, умевший не только управлять, но и владеть подчиненными. Никон не любил давать воли и свободы никому, тем более подчиненным.

С интересами церковной независимости переплетались интересы политической зависимости. Иерарxии, желавшей быть самостоятельной в церковном отношении, интереснее была политическая зависимость от польского правительства, от которого она при содействии православных дворян получала богатые бенефиции и фундуши. С подчинением Москве пришлось бы лишиться всего этого. Высшая западнорусская иерархия из шляхтичей и у Москвы просила всегда только милостыни, а не подданства¹⁰¹³; она умела только за подарки выказывать видимое расположение к русскому царю и молиться за весь царский дом, и то не всегда. При этом издавна сложившийся особый, более светский характер высшей западнорусской иерархии, тяготевшей к западу, имел слишком мало общего с самобытной и сравнительно необразованной великорусской иерархией. Все это и многие другие причины не соединяли киевской иерархии с московской, а скорее удаляли их друг от друга. Киевский м. Сильвестр Коссов даже тормозил ход политического закрепления Малороссии за Великороссией. Он, видимо, старался держаться в стороне и ни разу не отозвался на дело Хмельницкого, тогда как мог содействовать ему. Личная свобода и желание сохранить веками нажитой строй высшей западнорусской иерархии закрывали перед ним интересы православия. Черниговский епископ Зосима Прокопович, особенно киево-печерский архимандрит Иосиф Тризна, независимо управлявший монастырем и владевший огромными имениями, деятельно сочувствовали митрополиту; прочие иерархи молчали. Серьезное дело, кажется, мало интересовало владык, остававшихся под властью Польши.

М. Сильвестр лицемерил, хотя был почтительно вежлив к московским послам, возвратившимся из Переяслава в Киев; он встретил их, растрогал своей речью, отслужил молебен, на котором дьякон «прокликал» многолетие московскому царю. Неискренность его, впрочем, понимали. Бутурлин после молебна вдруг спросил митрополита: «Почему в то время, когда Богдан Хмельницкий и все Запорожское войско много раз били челом великому государю принять их под свою высокую руку, ты никогда о том не бил челом, не писывал и не искал себе милости царской»? Сильвестр отвечал, что он ничего об этом не знал, а теперь «за государево многолетнее здоровье и за государыню царицу и за благоверных царевен он должен Бога молить». Такого уклончиваго ответа оказалось достаточно, и послы жаловали царским жалованьем митрополита, черниговского епископа, печерского архимандрита и соборное духовенство¹⁰¹⁴.

17 января послы привели к присяге киевских сотников, эсаулов, атаманов, казаков и мещан. Послали к митрополиту, чтобы он и печерский архимандрит прислали к присяге шляхту, слуг, всех своих дворовых детей и мещан. Митрополит обещался переговорить с архимандритом и дать ответ. На следующий день Бутурлин напомнил Сильвестру, чтобы он, служа великому государю, склонял своих подвластных к присяге. Но митрополит упорно сказал: «которые шляхта, слуги и дворовые люди у него есть, и за теми в софийском дому маетностей никаких, а служат они все ему митрополиту с того, что он им дает от себя, и царскому величеству присягать им не годитца». Посланный к Сильвестру подъячий Иван Плакидин называл такие речи недостойными, указывал на пример гетмана, напоминал о царских милостях, за которые митрополиту следовало бы первому прислать к присяге софийских людей. Голос подьячего был слаб. Приехал думный дьяк Ларион Лопухин и стал грозить царской и гетманской опалой за упрямство. Коссов упорно повторил прежнее, что «шляхта у него и дворовые люди вольные и к вере их не пошлет» и тут же объяснил почему. «Под паствой моей, оправдывался Сильвестр, многие епископы и всякое духовенство во многих городах. Как уведает литовский король, что я шляхту и своих дворовых посылал к присяге и тех епископов и духовенство велит порубить и тех души Бог взыщет на нем». Дьяк заметил, что это одни отговорки. Когда Коссов наотрез отказался, прибавив, что ему и с большим боярином (Бутурлиным) видеться не для чего и говорить не о чем, Лопухин уехал, «выговоря с большим вычетом» и без благословения. На другой день митрополит одумался и прислал своих людей к присяге¹⁰¹⁵. Но и теперь он действовал далеко не искренно, как это обнаружилось при новых столкновениях с московскими воеводами.

25 февраля Коссов имел еще случай с подобающей честью встретить первых воевод, прибывших защищать Киев от поляков, но не уступил им единственно удобного места для постройки крепости близ Софийского храма. «Если хотите черкас оберегать, то оберегайте их верст за 20 и больше, а город ставить на том месте он не дает», говорил владелец Софийской земли, в противном случае будет биться. Воеводы укоряли митрополита, почему он раньше не сказал, что держится не одинаковых мыслей с Хмельницким. Сильвестр разгорячился и съоткровенничал, высказав все, о чем так хлопотал и в чем было дело. «Гетман посылал бить челом государю и поддался со всем Запорожским войском под государеву руку, а он де митрополит со всем собором бить челом государю не посылал и живет он с духовными людьми о себе ни под чьей властью», при чем митрополит угрожающе прибавил: «не ждите начала, но ждите конца». Воеводы жаловались киевскому полковнику и властям; эти сходили к Сильвестру и возвратились, объявив оскорбленным, что митрополит наговорил много в горячах и теперь раскаивается¹⁰¹⁶. Каково было раскаяние, не известно. Сохранилось известие далеко не в пользу Сильвестра. В 1654 году великим постом он и все киевское духовенство, будто бы, посылали двух чернецов к королю на сейм сказать, что им с московскими людьми в соединении быть невозможно и они этого не хотели и что Москва хочет их перекрещивать. Посланные просили у поляков войска освободить их из-под власти Москвы. Король разослал листы с объявлением, что малорусское духовенство хочет по-прежнему быть под его рукой, даже сам митрополит прислал просить об этом¹⁰¹⁷.

Алексей Михайлович при посредстве Богдана Хмельницкого примирился с Коссовым по экономическому вопросу. Он обещался дать ему новых земель вместо отнятых под крепость¹⁰¹⁸. Разрешение правового вопроса оказалось труднее. Митрополит и его ближайшим сторонникам нравилось быть «ни под чьей властью». Благословение московского патриарха, которого добивались в Великороссии, связывало киевскую иерархию с Москвой и при Никоне не могло не ограничивать малорусского духовенства. Но пункт, по которому киевский митрополит, а с ним все духовенство поступали под благословение московского патриарха, без права вступаться в духовные дела малороссийской церкви, остался неразрешенным, даже тогда, когда Коссов и киево-печерский архимандрит смиренно преклонились под «крепкую руку царского величества», а политическое соединение Великороссии с Малороссией было фактом.

С начала весны 1654 года шла счастливая полурелигиозная война русских с поляками. Русское войско, вышедшее в поход с мая 1654 г., к 20 июня с бою и без боя взяло польские белорусские города: Дорогобуж, Невель, Белый, Полоцк, Рославль и Мстиславль. Могилевский шляхтич Поклонный выехал на государево имя и пожалован в полковники¹⁰¹⁹. Польские войска, истощенные войнами Хмельницкого, не могли остановить движения русских полков. Православный народ рад был видеть у себя русского царя и просил его покровительства. Сначала архиереи, бывшие в походе с царем, затем сам Никон, стали распоряжаться в завоеванном крае. Сильвестр не устоял против общего течения. В конце июля 1654 года к царю под Смоленск явилось духовное посольство во главе с никольским игуменом Иннокентием Гизелем. Гизель привез от Сильвестра грамоту, в которой митрополит высказывает свою радость по поводу успокоения гонимых сынов православия, приклоняется под царскую руку, просит извинения за отказ строить крепость на церковной земле, объясняет, почему он раньше не слал послов к царскому величеству и т. п. Это произошло не от нерадения или презрения пресветлой державы; митрополит хотел слать послов, но гетман, будто бы, удержал его делать это прежде, чем гетманские посланники возвратятся от царского величества. Вместе с митрополитом прислали свои грамоты Зосима еписк. черниговский и печерский архимандрит. Хмельницкий, являясь примирителем, в обоюдных интересах поддерживал митрополита и просил царя не верить наговорам¹⁰²⁰.

Гизель подал статьи, утверждения которых просило малороссийское духовенство. Важнейшие из них: 1) чтобы малороссийское духовенство осталось под властью константинопольского патриарха, 2) чтобы наличные духовные власти удержали свои должности до смерти, а преемников им вольно будут избирать духовенство и миряне, и чтобы государь не посылал москвичей в малую Россию на духовные места, 3) чтобы в духовных судах виноватых не отсылать в великую Россию, 4) чтобы православные, живущие за пределами Малороссии в Литве и Волыни, оставались в ведении киевского митрополита, 5) чтобы духовенству вместо имений, отошедших к Литве и Волыни, даны были другие близ Киева. Посольство просило о всех этих правах, но особенно оно хлопотало о первой вольности, которая, по словам челобитчиков, была всем вольностям и правам корень – именно – остаться под послушанием константинопольского патриарха. «На этом основании, говорилось в челобитной, все наши вольности изданы; если царь не даст этой вольности, то митрополит со всем духовенством начнут сильно скорбить и унывать, и другие духовные, которые еще не под рукой царской, а только усердно желают этого, видя нашу скорбь, начнут малодушествовать»¹⁰²¹.

Царь не имел времени в походе заниматься сложными церковными вопросами и отложил их до возвращения в Москву. Он только утвердил за киевской иерархией маетности, какие она имела, умолчав совсем о том, что называлось корнем и основанием всех прав и вольностей. Но это молчание было далеко не подчинением Киевской митрополии Московскому патриарху. Кажется, московское правительство не хотело резко ставить этого вопроса, думая, что он разрешится сам собой в пользу Москвы. Никон даже стал именоваться патриархом «Белыя и Малыя России»¹⁰²². «И Белыя России» он с полным правом мог внести в свой титул, а «Малыя России», только в подражание царю и в надежде на церковное единение Великороссии с Малороссией¹⁰²³.

Киевская митрополия, как известно, обнимала все Польско-Литовское государство с Белоруссией, частью Смоленской области, Подолией, Волынью, Галицией и Малороссией. Походы Алексея Михайловича отняли у Польши почти все русско-литовские города. Церковное объединение их с Москвой шло вместе с политическим. При вступлении Алексея Михайловича в Могилев могилевские бурмистры, райцы и мещане просили, чтобы их епископы впредь поставлялись в Москве и были под благословением московских патриархов. Царь согласился и 15 сентября следующего года пожаловал свою грамоту¹⁰²⁴. Никон не сразу назначил епископа в Могилев. В 1655 году он ограничился посылкой в Вязьму, Дорогобуж, Смоленск, Оршу, Копыс, Шклов, Могилев и Мстиславль наместника своей Иверской Святогорской обители Филофея с братом Серапионом «для ради всякаго церковнаго исправления монастырей»; 6 декабря патриарх писал в Могилев воеводе Бутурлину по поводу монастырских нестроений. Об этом сказано при обзоре устройства территории Смоленской епархии, теперь уместно повторить и пополнить.

В 1656 г. 13 марта Никон официально назначил своим наместником игумена Витебского Марковского монастыря Каллиста, только не в Могилев, а в Полоцк и Витебск. Наместнику, обязавшемуся подчиняться патриарху, поручались все церкви и монастыри, бывшие в ведении прежних полоцких епископов; жить он мог в Полоцке при Софийской церкви, где жили архиереи и в Богоявленском братском монастыре, а в Витебске при Успенской церкви и в Алексеевском монастыре¹⁰²⁵. Каллист скоро был вызван в Москву и посвящен в епископа с титулом полоцкого и витебского. В июне 1657 г. он возвратился в Полоцк на свою епископию. Все, отданное в его наместническое управление, осталось за полоцкой православной кафедрой, кроме братского Богоявленского монастыря. Этот монастырь патриарх сделал своей ставропигией¹⁰²⁶. Кажется, Каллист управлял Полоцкой и Витебской епархией, восстановленной под властью Москвы, не далее 1662 года¹⁰²⁷, когда порученные ему города снова стали отходить к Польше¹⁰²⁸.

Московское правительство до уступки завоеванных областей ревностно и самостоятельно занялось устройством тамошних церковных дел. Оно всячески старалось извести униатов. Царь в 1657 году посылал грамоту виленским воеводам, чтобы они не позволяли униатам совершать там богослужение и отовсюду выгоняли их¹⁰²⁹. Униатские епископы холмский Яков Зуша и полоцкий Гавриил Календа встревожились и просили короля Яна Казимира заступиться за них, ссылаясь на то, что московское правительство не беспокоит католиков, а только их¹⁰³⁰. Беспокойство было напрасно. Церковно-государственное влияние Москвы в польских областях скоро стало слабеть. После Андрусовского перемирия (1667 г.) униаты так усилились в Полоцке, что стали теснить православных¹⁰³¹. Власть Москвы в северо-восточной части Киевской митрополии ограничилась лишь Смоленской областью; там успели восстановить (1657 г.) епархию. Православная полоцкая кафедра после 1661 года прикрыта, а заменившая ее могилевская или белорусская, куда 3-го августа 1661 года поставлен Иосиф Нелюбович Тукальский, поступила в ведение киевского митрополита, все еще остававшегося под послушанием константинопольского патриарха.

Влияние московского патриарха в Малороссии, где шли движения шаткого малороссийского народа, было несравненно слабее, чем в Белоруссии. Каллист полоцкий, хотя не долго, но всецело подчинялся Никону. М. Сильвестр и его сторонники только высказывали покорность царю. Они стреляли из монастырских пушек, служили молебны и звонили в колокола, торжествуя победы русских в Белоруссии. Но от всего этого еще далеко было до подчинения московскому патриарху. Победоносное шествие московского войска заставило киевскую иерархию сделать полурешительный шаг. Но как только счастье стало изменять Москве, стали изменять и те, кто бил челом, напр., хваленый гетманом Феодосий Васильевич, архимандрит слуцкий, игумен Киевского Михайловского Златоверхого монастыря. Он являлся в литовский стан и убеждал могилевцев сдаться польскому войску, писал горячие письма, именуя себя наместником митрополии Корупной, т. е. той части митрополии, которая все еще оставалась под властью Польши¹⁰³².

Никон понимал настроение киевской иерархии и в своих сношениях с м. Сильвестром не решался называть его своим сыном, а себя пастырем и не употреблял выражений, которые могли бы говорить о подчинении м. Сильвестра и о преимущественной власти Никона. Он не принимал никакого участия в избрании и поставлении игумена Киевского Михайловского Златоверхого монастыря (1655 г.). Избрание второго черниговского епископа Лазаря Барановича обошлось без Никона. За болезнью м. Силвестра его поставил (8 марта 1657 года) сочавский митрополит Гавриил в Яссах¹⁰³³, хотя естественнее всего это нужно было сделать в Москве и п. Никону. Словом, соединение Малороссии с Великороссией при Хмельницком и Коссове только что начиналось и скоро чуть было не разрушилось. Потребовалось еще 30 лет, чтоб состоялось более или менее полное соединение восточной Украины с Москвой. Эти 30 лет были временем тяжелых испытаний для малороссийской церкви и иерархии на киевской митрополичьей кафедре.

По смерти м. Сильвестра (13 апр. 1657 г.) гетман поручил митрополичью кафедру Лазарю Барановичу и звал православных западнорусских владык: львовского, перемышльского и луцкого, на «обрание митрополита». Но Хмельницкий не успел избрать митрополита; он умер 27 июля. Начались политические смуты, подогреваемые церковным неустройством. Избрание затянулось и состоялось без участия Москвы. Польский король Ян Казимир просил православных епископов, ехавшиx на выбор, убеждать народ снова покориться ему. Выговский, заправлявший малороссийскими делами и выбранный в гетманы (26 авг.) за малолетством сына Богдана Хмельницкого Юрия, вел коварную политику. Он думал о соединении не с Москвой, а с Польшей. Московский посол Бутурлин склонял духовенство во главе с Лазарем Барановичем покориться Москве. Эти согласились. Выговский согласился только известить московское правительство о выборах¹⁰³⁴.

Избрание кандидата на митрополию вышло случайным и далеко не единогласным. 18 окт. на пятый день после похорон сестры Выговского, на которые, собственно, приехал гетман, без участия владык, живших в Польше, наметили трех кандидатов из коронного духовенства: луцкого епископа Дионисия Балобана, виленского архимандрита Иосифа Тукальского и львовского епископа Андрея Желиборского. Слух ходил про четвертого кандидата Иосифа Мещеринова, только что приехавшего из Львова и поставленного черниговским архимандритом, родственника Выговского¹⁰³⁵. Избранным оказался Дионисий Балобан¹⁰³⁶.

Когда Дионисию московский боярин Хитрово наедине заметил: «почему он по избрании не бил челом государю и не просил благословения у п. Никона», митрополит спокойно ответил: «этого не было с самаго крещения Руси и он без разрешения константинопольскаго патриарха не смеет принять благословения и ставиться на Киевскую митрополию от Никона патриарха». При этом Дионисий высказывал свою покорность московскому государю, хотя, с другой стороны, подавал большие надежды полякам помочь Выговскому присоединить Малороссию к Польше¹⁰³⁷. Заметно, оба – и гетман, и митрополит хитрили, а в Москве в них сильно ошибались. Дружба Выговского с Никоном была лицемерием. Это поняли после 12 июля 1658 года, когда гетман и митрополит перестали двоедушничать, когда киевские воеводы известили, что оба они съехали в Чигирин и затевают недоброе. Действительно вышло недоброе.

Выговский, соединившись с поляками и татарами, осадил Киев. 6–8 сентября 1658 г. под Гадячем от имени Запорожского войска заключен договор и постановлены те условия, на которых оно опять поддавалось Польше: 1) Вера древняя греческая в своих правах уравнивалась с римскою везде, как в Короне Польской, так и в великом княжестве Литовском; 2) митрополит киевский и владыки: львовский, луцкий, перемышльский и холмский (видимо кафедра номинально существовала) будут заседать в сенате с тем же значением, какое имеют католические прелаты; место киевского митрополита будет после львовского римского архиепископа, остальные владыки будут сидеть после католических бискупов своих поветов; 3) по смерти митрополита или владыки король будет утверждать одного из четырех избранных кандидатов; 4) отнятые имения возвратятся; 3) обе украины будут находиться только под гетманским управлением, податей брать не будут, Чигирин с поветами оставался при гетманской булаве, в воеводстве Киевском все уряды и чины сенаторские будут раздаваться единственно шляхте греческой веры, а в воеводстве Брацлавском и Черниговском попеременно с католиками. Об уничтожении унии речи нет. После договора Выговский, его войско и духовные станы присягнули в том, чтобы всей Украйне обопольных народов Днепра и всему Запорожскому войску, опричь королевского величества, ни у которого великого христианского князя в подданстве не быть, а приятелем своим иметь соседа хана крымского¹⁰³⁸.

Западнорусские иерархии, завидовавшие латинским арцибискупам и бискупам, желали посидеть с ними рядом на сейме. Теперь они добились этого, забыв все милости и щедроты единоверной Москвы. В следующем 1659 году изменник митрополит, владыки, архимандрит Тукальский, игумен Василевич и протопопы поехали в Варшаву на сейм, или, как писал 23 марта 1659 г. московский приятель нежинский протопоп Максим Филимонович, «на нечестивое сборище». В Киеве остались печерский архимандрит Гизель и больной Лазарь Баранович¹⁰³⁹. Но шаткие малороссы и казаки не выдержали. Через год после Гадячского договора они оставили Выговского и перешли к Юрию Хмельницкому. В начале октября 1659 года в Переяславе произошло новое соглашение между Малороссией и Великороссией. Полковник Дорошенко от лица Юрия и войска представил 14 новых статей соглашения, каких не было в статьях Богдана Хмельницкого. В 12 статье говорилось: «чтоб митрополиту киевскому и малорусскому духовенству остаться под властью константинопольского патриарха». Эта важнейшая статья отвергнута московским правительством и вместо неё прочитана прежняя (?), «чтоб киевскому митрополиту, также иным духовным в Малороссии быть под благословением московского патриарха, всея Великие, Малыя и Белыя России. А в духовныя права патриарх вступаться не будет». Рада 17 октября, избравшая Юрия гетманом, согласились и присягнула. Опять послали послов приводить к вере. Послы поехали в заднепровские полки: Чигиринский, Черкасский, Каневский, Корсунский, Белоцерковский, Уманский, Паволоцкий, Бряславский, Кальницкий и в запорожский Новгород-Северский¹⁰⁴⁰. Митрополит, конечно, не мог уступить вольности, служившей основанием всех вольностей, и не поехал в Киев; он остался жить в Слуцком монастыре. Князь Трубецкой, приводивший к присяге малороссов, до царского указа назначил блюстителем митрополии Лазаря Барановича, который прежде всего позаботился выпросить у московского государя подтвердительную грамоту на Черниговскую и Новгородсеверскую епископию. Грамота дана 28 февраля 1660 г.¹⁰⁴¹ и тем самым Черниговская епархия сама собой подчинилась Москве, но без всякой рады.

Юрий Хмельницкий оказался ненадежным союзником. Молодой гетман сошелся с Дионисием и скоро изменил. Русские войска стали всюду терпеть поражения. Лазарь Баранович с Гизелем просили позволения избрать нового митрополита, соглашаясь одинаково принять поставленника московского патриарха или константинопольского¹⁰⁴². В Москве за удалением Никона произошли замешательства. Как-то все складывалось весьма невыгодно для Москвы. Но отступаться от того, на что было потрачено много энергии и из-за чего пролито много крови, было бы слишком необдуманно, при этом не все было потеряно. Юрий изменил, с ним изменила западная правобережная Украйна; восточная левобережная осталась за Моской, хотя и в ней шла борьба за гетманство.

Малороссия разделилась, с ней разделилась на две неравные части Киевская митрополия. Митрополит Дионисий Балобан управлял польской половиной, в русской остался Лазарь Баранович. Москва всячески старалась удержать за собой левую сторону и при посредстве её влиять на правую, чтобы снова возвратить ее. Церковно-иерархическое влияние могло быть важным средством для правительственных целей. Придумали и способ такого влияния. Назначать особого митрополита в московскую половину Украины значило окончательно разделить Малороссию. Решено учредить московское местоблюстительство Киевской митрополии. Учредили. Местоблюстителем назначили не больного старика Лазаря Барановича, а давнишнего московского знакомца и приятеля – нежинского протопопа Максима Филимоновича, прекрасно знавшего ход церковных и политических дел в Малороссии¹⁰⁴³. 4 мая 1661 г. Максим посвящен в Москве в епископа с именем Мефодия и номинальным титулом, «мстиславского и оршанского». Видимо, московское правительство наместничеством и таким титулом наместника формально пыталось удерживать за собой не одну Малороссию, но и Белоруссию. 16 июля Мефодий уже был в Киеве. Он тотчас принял от Барановича наместническое управление митрополией и стал называться епископом мстиславским, оршанским, блюстителем митрополии Киевской.

Лазарь Баранович уехал в Черниговскую епархию. Не имея в Чернигове, где главы подклонити, он выехал в Новгород–Северский и поселился в тамошнем Спасском монастыре и тотчас послал в Москву просить милостыни для устройства епископского престола в Чернигове при церкви Бориса и Глеба. При непостоянстве своей судьбы и судьбы своей кафедры он просил дать ему на всякий случай грамоту, с которой он мог бы найти приют в Путивле, Севске или Брянске, а если можно, и в самой Москве. Царь сделал все¹⁰⁴⁴.

Мефодий, сделавшись блюстителем, плохо блюл интересы Москвы. Он запутался в интригах искателей гетманства левобережной стороны и вместо того, чтобы жить в Киеве, переходил из города в город. Сначала он пристроился в своем старом городе около полковника Золотаренка, потом склонился на сторону киевского наказного гетмана Самко, но скоро разошелся и с ним. Самко после 4 июня 1662 г. писал в Москву, что «место митрополитское киевское за нерадением епископа без пастыря стоит два месяца». Доносчик просил назначить нового блюстителя или Иннокентия Гизеля, или Лазаря Барановича, или кого изберет дуxовенство, потому что Мефодий «смуту учинил и войско его не любит». Но и после этого Мефодий не живет в Киеве; он действует с кошевым Брюховецким и живет в Гадяче, куда переехал из Зенькова. Царь велел блюстителю возвратиться в Киев. Мефодий, ссылаясь на подозрительное поведение Самко, просился в Гадяч – город своей епископии. Самко всячески обвинял Мефодия и сделался его заклятым врагом¹⁰⁴⁵.

А тут еще м. Дионисий Балобан жаловался константинопольскому патриарху на Мефодия, что он похитил митрополичий престол посредством мирской власти. Патриарх послал проклятие Мефодию. О проклятии узнали в Киеве и заволновались¹⁰⁴⁶.

Смерть м. Дионисия Балобана (10 мая 1663 г. в Корсуне), посвятившего Иосифа Нелюбовича Тукальского на мстиславскую и оршанскую кафедру, проклятие константинопольского патриарха и анафема п. Никона на Питирима крутицкого, коснувшаяся блюстителя, посвященного им с титулом кафедры, бывшей в чужой области, послужили началом новых иерархических замешательств на западной и восточной сторонах Малороссии.

Представители киевского духовенства во главе с Иннокентием Гизелем не хотели признавать блюстителем митрополии проклятого Мефодия, явившегося, будто бы, вместо блюстителя губителем. Они просили назначить Барановича. Баранович не без укора и укола отвечал, что он уже дважды недостойно отправлял обязанности блюстителя, земетив при этом, что на его бедной кафедре нет никакой возможности на своем кошту держать местоблюстительство. Митрополичьи имения были по ту сторону Днепра, следовательно, пользоваться ими нельзя. Лазарь предлагал просить царя скорее назначить настоящего митрополита¹⁰⁴⁷. Вышло не так, как хотелось киевскому духовенству и Барановичу. Мефодий остался блюстителем; гетманом 17–18 июня 1663 г. на Нежинской раде избрали Брюховецкаго. Самко и Золотаренко казнены¹⁰⁴⁸.

Западная польская сторона, не признававшая Мефодия, сама по себе занялась избранием митрополита. В ноябре 1663 г. 9 и 16 числа собирались два собрания. На второе явились Гедеон Четвертинский епископ луцкий, Антоний Винницкий епископ перемышльский и Афанасий Желиборский епископ львовский, поставленный на место брата Арсения, умершего 18 сент. 1662 г. Прибыл и сам гетман правой стороны Павел Тетеря, получивший гетманство после Юраски Хмельницкого, принявшего монашество с именем Гедеона. Как на первом, так и на втором собрании не было согласного выбора. Одни выбрали Антония Винницкого, другие Иосифа Нелюбовича Тукальского епископа мстиславского и оршанского. Обе стороны представили своих кандидатов королю. Король утвердил того и другого; гетман утвердил Тукальского. Новый митрополит, удержав за собой прежнюю епархию¹⁰⁴⁹, стал жить в Чигирине, где жил гетман; впрочем, он бывал и в Корсуне, где умер его предместник. Таким образом, на правой стороне сразу стало два митрополита, а с блюстителем Мефодием, который после избрания Брюховецкого возвратился в Киев и примирился с киевским духовенством, – три. Но Тукальскому на митрополии сразу не посчастливилось. Его вместе с Выговским завинили в подстрекательстве казаков в пользу Москвы и сношениях с Юраской – Гедеоном против Тетери. Поляки расстреляли Выговского, а Тукальского с Хмельницким взяли в Варшаву и держали в плену 2 года. Антоний Винницкий за это время не вступал в управление митрополией и жил в Перемышле в постоянной ссоре с местным униатским епископом. Аднимистратором Киевской митрополии назывался Афанасий Желиборский епископ львовский. При такой путанице нельзя даже сказать, кому принадлежала киевская митрополичья кафедра.

В 1665 году гетман Тетеря напрасно просил у короля дозволения Антонию Винницкому вступить в управление митрополией. Преемник Тетери гетман Дорошенко в следующем году хотел принять Антония, но без общего согласия не мог. Согласия и не потребовалось. Иосиф Тукальский возвратился из плена, занял митрополию и стал управлять ею, сколько ни домогался Антоний Винницкий¹⁰⁵⁰. Впрочем, он получил блгословение от константинопольского патриарха Дионисия и писался митрополитом киевским, экзархом константинопольским. Но преемник Дионисия п. Мефодий 6-го марта 1668 года утвердил на митрополичьей кафедре Тукальского¹⁰⁵¹.

На московской стороне дела шли не лучше, если не хуже. Левобережный гетман Брюховецкий разошелся с блюстителем Мефодием и стал поговаривать про него недоброе. Недобрые вести об измене стали доходить до Москвы. Гетман в 1665 г. послал в Москву полковника Лазаря Горленка с поручением просить русской власти на Киевскую митрополию, «чтоб киевский духовный чин не шатался к ляцким митрополитам» и не двоедушничал, и чтобы Малая Русь утвердилась за Москвой. В сентябре небывалый гость – гетман запорожский приехал сам и просил о том же, ссылаясь на прежние очень спорные статьи о подчинении киевского митрополита московскому патриарху¹⁰⁵². В Москве не посмели сделать этого без сношений с Константинополем. Все-таки слух о просьбе гетмана дошел до Киева, и когда Брюховецкий показал лист, по которому в Киеве должен быть московский митрополит, то блюститель митрополии и московских интересов со всем духовенством по-старому заговорил о своих правах и вольностях. «Мы под благословением константинопольского патриарха, а не московского, когда будет у нас московский митрополит, то права наши будут нарушены. Если, по изволению государя у нас будет московский митрополит, а не нами выбранный, горячилось духовенство, то пусть государь скорее всех нас казнит, нежели мы на то согласимся. Как только приедет в Киев московский митрополит, мы запремся в монастырях и разве за шею и за ноги выволокут нас оттуда…. В Смоленске нынешний архиепископ Филарет отнял все права у духовенства, всех называет иноверцами, а они православные христиане. Также будет называть и московский митрополит в Киеве всех жителей Киева и Малороссии. Лучше нам принять смерть, нежели быть у нас в Киеве московскому митрополиту». Разгорячившихся успокаивали, говоря, что без благословения константинопольского патриарха этого не будет. Духовенство, видимо, уступало, но лишь под тем условием, чтобы избрание киевского митрополита принадлежало ему и стародавние права не нарушались. Мефодий после извинялся в своей запальчивости, но не мог простить злодею и недоброхоту гетману Брюховецкому того, что он просил в Москве киевского митрополита. Гизель вторил Мефодию и жаловался на гетмана, что он позволяет своим казакам разорять местности Печерского монастыря. Московское правительство не рассчитывало на мир своих сторонников. У гетмана с Мефодием шла ссора великая; боялись, как бы в ссору не втянулись мещане всех городов и оттого не учинилась поруха делу государеву¹⁰⁵³.

Поруха вышла. К общим неурядицам в Малороссии присоединилось недовольство обеих сторон Андрусовским перемирием, про которое распространялись разные кривотолки. Говорили, будто бы, Великороссия, уступая Киев Польше, согласилась уничтожить казаков и тамошнее православие. «Я со всем своим войском головы положим, а Киева полякам не отдадим», говорил правобережный гетман Дорошенко¹⁰⁵⁴.

Дорошенко и Тукальский готовы были воевать с Москвой и соглашались помириться с ней под единственным условием: первому быть гетманом обеих сторон, второму митрополитом, и чтоб московских воевод не было в Малороссии. Но понимая невозможность затеваемого дела, они стали подговаривать против Москвы Брюховецкого. Блюститель Мефодий помог московским противникам. Он только что возвратился с большого московского собора 1666–1667 г., где за свои деяния был принят совсем не ласково. Сердитый владыка, привыкший возвращаться из Москвы с червонцами и соболями, помирился с Брюховецким, выдал свою дочь за гетманского племянника и говорил свату, что Москва готовит недоброе Малороссии¹⁰⁵⁵. «Для Бога не оплошай. Как вижу дело идет не о ремешке, а о целой коже нашей. Нащокин ведет дело к тому, чтобы Вас с нами, взяв за шею, выдать ляхам. Лучше смерть, нежели зол живот»¹⁰⁵⁶.

Мефодий подливал масла в огонь. У Брюховецкого, втянутого Дорошенком и Мефодием в интригу против Москвы и коварно обнадеженного обещанием гетманства на обеих сторонах¹⁰⁵⁷, и без того кипело на сердце. Недовольство Андрусовским миром и коварство против Москвы объединило всех. В январе 1668 г. в Чигирин собрались на раду Дорошенко, митрополит Тукальский, Гедеон Хмельницкий, готовый снять рясу и воевать за отчизну, монахи от Мефодия и послы Брюховецкого. Брюховецкий не поехал, но он резко разошелся с московскими послами и твердил всем, что Москва и Польша «присягнули милую его отчизну истребить», при этом всячески бранил московское правительство и упрекал за сверженного Никона¹⁰⁵⁸. И восточная сторона готова была отложиться. Брюховецкий слал воззвания на Дон, в Новгород-Северск, Колонтаев и др. В Москве узнали про измену, стали писать Мефодию, Лазарю Барановичу и Гизелю, чтобы они не сходились с отступником, вероизменником, вторым Иудой и посылали почаще к народу, чтобы и народ сторонился Брюховецкого¹⁰⁵⁹.

Брюховецкий обманулся. Ему сулили, но не дали двойного гетманства, а когда гетман заупрямился и не уступал Дорошенко булаву, его схватили и убили (1668 г. июнь). Дорошенко объявил себя гетманом обеих сторон, оставив черниговского полковника Демьяна Многогрешного своим доверенным на левой стороне. Но лишь только коварный победитель ушел на западную сторону, восточная сторона во главе с Многогрешным опять потянула к Москве. Завязались новые сношения, в которых деятельнейшее участие принимал нежинсюй протопоп Семен Адамович. Баранович, также принимавший самое деятельное участие в примирении Москвы с Малороссией, просил, чтобы московские войска и воеводы уходили от них. Протопоп Адамович подслушивал все и передавал Москве, напр., речи Барановича о том, чтобы московской ноги не было в Малороссии. Он, кажется, хотел заменить Мефодия, которому виделся скорый конец.

Сват Брюховецкого – Мефодий, если не умер от руки Тукальского, действовавшего заодно с Дорошенком, то все-таки много страдал. Митрополит держал его в Чигирине в монастыре, отобрав архиерейскую мантию и панагию. «Недостоин ты быть в епископах, потому что принял рукоположение от московского патриарха», велел сказать Иосиф¹⁰⁶⁰. Переведенный в Уманьский монастырь, Мефодий в конце 1668 г. подкупом бежал в Киев; тут явился к Шереметьеву и стал винить всех. Боярин счел за лучшее отправить его в Москву¹⁰⁶¹. По пути, в Чаусах, Мефодий бранил провожатого сотника Мещеринова говоря: «Бог до вас добр, что вы на Могилев не поехали, увидали бы, чтобы там с вами сделалось». В Москве он оправдывался незнанием измены Брюховецкого¹⁰⁶², около которого, видимо, хотел получить Киевскую митрополию. Шаткого блюстителя, выросшего и действовавшего среди шаткого малороссийского народа, отправили в московский Новоспасский монастырь, где он и скончался¹⁰⁶³. Ссылкой Мефодия далеко не все закончилось. Мутная вода плохо устаивалась, а когда начинала прочищаться, ее снова мутили гетманские измены и честолюбие московских духовных агентов и заправил малороссийского народа, действовавших ради мирских выгод, какие доставляла им доходная, хотя и ответственная, агентура по политическим и церковным делам в Малороссии.

Малороссийские представители поголовно восставали против московских воевод, обременявших народ. Правда, Киев не приставал к Брюховецкому и Дорошенке, но после ссылки Мефодия хотел видеть на митрополии Тукальского. Оскорблялся один печерский архимандрит Гизель, которого некогда прочили в блюстители¹⁰⁶⁴. Начались новые смуты. Московскому правительству, разочаровавшемуся в своих агентах, предстояла трудная задача разобрать сложные дела. Нужно было назначить гетмана на восточную сторону, заместить блюстительство, успокоить народные умы, смущенные кривотолками об Андрусовском перемирии и отстоять право иметь в Малороссии своих воевод. Москва и восточная Малороссия согласились решить дела на раде.

В начале марта 1669 года состоялась Глуховская рада, избравшая гетманом левой стороны Демьяна Многогрешного. На ней занялись делами церкви и говорили: если нельзя удержать Киева, то необходимо позаботиться, чтобы поляки не теснили православия на московской стороне. С этой целью на раде проектировалось учредить митрополию в восточной Малороссии – в Переяславле. «Нет, возразил Баранович, митрополию надо учредить в Чернигове. Чернигов старше Переяславля и княжение древнее». Но так как учреждение такой митрополии не входило в планы Москвы, то об ней только поговорили. Московскому правительству пока нужнее были гетман и свои воеводы в Киеве, Переяславле, Нежине, Чернигове и Остре. Этого оно добилось, а Лазарь остался архиепископом¹⁰⁶⁵.

Пока не заглохли разговоры об открытии восточной Малорусской митрополии Иосиф Тукальский явился со своими услугами занять киевскую митрополичью кафедру и стал заискивать перед Москвой. Но не желание служить Москве, а обстоятельства заставили его первым сделать напрасное предложение.

После Андрусовского перемирия Белоруссия осталась за Польшей. Тамошние униаты и католики подняли головы, а православие стало стесняться и положение Тукальского, все еще удерживавшего за собой Могилевскую епархию, изменилось к худшему. В то самое время, когда Киев укреплялся за Москвой (1669 г.), на могилевскую (белорусскую) кафедру поставили польского сторонника и самозванного наместника митрополии Корунной луцкого архимандрита Феодосия Василевича¹⁰⁶⁶. Кафедральные имения перешли к новому владыке. Тукальский был ни при чем; у него не осталось ни Киева, ни Белоруссии. Польша не могла сочувствовать митрополиту – приятелю Дорошенки, повернувшего к крымскому хану. Сам гетман, обманутый ханом, тоже не прочь был соединиться с Москвой¹⁰⁶⁷.

При таких-то обстоятельствах 20 марта 1669 года Тукалский завязал сношения с царем. Сану его надобное прекормление уменьшилось, от престола своего – епископии Белорусской, несмотря на королевскую привилегию, он был отторгаем, православные церкви без вины и насильно брались в унию и римскую веру. Самому без вины виноватому митрополиту страшно грозили. Где искать помощи? Понятно, в Москве. Иосиф так и сделал. Он стал просить у царя поддержки себе и православию, обещаясь жить в Киеве. Гизель изменился и ходатайствовал за Тукальского, указывая на его затруднительное положение и на то, что митрополит имеет грамоту от константинопольского патриарха Мефодия. Сам Иосиф, обещаясь быть верным и готовым служить московскому царю, заискивающе называл его «православнаго царства скипетр держащим над всем православным народом, его же долгота от Путивля за Перемышль и Самбор, аж до Санока, широта от Днестра до Двины и за Двину простреся». Тукальский сравнивал Алексея Михайловича с равноапостольным Владимиром и просил не отринуть от себя в бедах и нуждах припадающих и не верить прежним говорам¹⁰⁶⁸. Митрополит не забывал и своего старого приятеля и хлопотал о соединении обеих сторон Украины под властью Дорошенки «для ограждения православия», потому что и сам гетман «под единым православным монархом, яко под единым Богом, пребывати хочет», прибавлял Тукальский. Митрополит желал возможно скорейшего осуществления этого¹⁰⁶⁹. Москва, наученная горьким опытом льстивого непостоянства малороссов, ответила Тукальскому короче: «Ныне в Киев за некоторыми меры ехать и быть на митрополии тебе не возможно», потому что дело о Киеве между Россией и Польшей еще не решено. По церковным делам должен быть общий съезд, а какое решение последует на общем съезде, митрополиту будут царские указы¹⁰⁷⁰. Указов так и не было. Для Москвы обстоятельства изменялись к лучшему, хотя не сразу.

На правой стороне начались новые смуты. Гедеон снял рясу и пристал к Ханенку, сопернику Дорошенки. Последний просил помощи у Многогрешного, а Многогрешному из Москвы писали, чтобы он не вступался в усобицы на западной стороне. Дорошенко победил и принялся за уклонившегося Многогрешного, которого недолюбливали казаки. Тукальский, желавший быть киевским митрополитом, не меньше своего приятеля Дорошенки, враждовал к восточному гетману, так как политическое разделение Малороссии на две части под двумя гетманами мешало церковному единении. Лазарь Баранович, напротив, поддерживал Многогрешного. Он писал в Москву, что Тукальский добивается от Многогрешного, чтобы восточная половина была под его, Тукальского, властью; митрополит даже добился у п. константинопольского Досифея проклятия гетмана, но здешнее духовенство и мирские люди, прибавлял Лазарь, желают быть под моей властью, так как им трудно переезжать к митрополиту на другую, королевскую сторону. Помимо того, от передачи восточной стороны могло недоброе возрасти... Баранович представил и другие основания, почему не следует отдавать московской половины киевскому митрополиту, напр., то, что черниговские и переяславские священники в старину имели своих архипастырей, которым подчинялись. Но Москва и без Барановича не сделала бы этого. Все-таки царь поторопился отдать киевскую область и Малороссию в паству Барановичу (1670 г.). Про Демьяна Многогрешного пошли слухи, что он сносится с Дорошенком. Слухи оправдались. Гетман был недоволен, что в 1671 г. граница между Малороссией и Литвой по р. Соже не определена. «Если царь изволил отдать наши земли королю, то пусть всех нас отдаст, король будет рад», говорил Демьян. Когда Баранович советовал своему приятелю разорвать сношения с Дорошенком, Многогрешный бросил грамоту и сказал: «знал бы архиепископ свой клобук». Пошли толки о смене Демьяна и Демьян запил. 13 марта 1672 г. его схватили, отправили в Москву, назвали сыном боярским, а потом послали в Сибирь на войну с китайцами. Четвертая гетманская измена и четвертая малороссийская смута придвинули дело к концу. Все это надоело даже самим малороссам¹⁰⁷¹.

17 июня 1672 года на раде в Казачьей Дуброве в присутствии Барановича гетманом выбрали генерального судью Ивана Самойловича¹⁰⁷². Новый гетман, верный Москве, заодно с ней открыл свои действия против Дорошенки, все еще желавшего двойного гетманства, но с которым в Москве прекратились бесполезные переговоры о подданстве. Впрочем, разделение гетманства не нравилось и Самойловичу. Скоро неуспехи Дорошенки открыли Самойловичу путь к двойному гетманству. 17 марта 1674 г. в Переяславле собрались измученные распрей полковники: восточной стороны – киевский, переяславский, нежинский, стародубский, черниговский, прилуцкий, лубенский, западной – каневский, корсунский, белоцерковский, уманьский, торговицкий, браславский, поволоцкий. Собравшиеся в присутствии князя Ромодановского выбрали Самойловича гетманом обеих сторон. Жить ему определено в Чигирине или Каневе, а если нельзя на западной стороне, то в Переяславле; им всем быть в подданстве у великого царя¹⁰⁷³. Между тем союзные войска продолжали наступление против Дорошенки, связавшегося с татарами¹⁰⁷⁴. В Чигирине они разбили дом Тукальского, ушедшего в верхний город и заболевшего со страха. Про него и Дорошенка говорили, что у них была рада. На раде митрополит с грустью поведал приятелю: «нас никто не любит и жить нам тут нельзя, пойдем к султану и будем бить челом, чтобы дал нам место; тебя пусть сделает господарем волошским, и я буду там же». Оба готовы были сделать, что думали, но не сделали¹⁰⁷⁵.

26 июля 1675 г. Тукальский скончался в Троицком чигиринском монастыре и погребен в г. Лубнах, проживши митрополитом в Чигирине около 10 лет¹⁰⁷⁶.

Дорошенко остался одинок, но по-прежнему непостоянен. Он поздравлял Самойловича с избранием в гетманы обеих сторон и высказывал, впрочем, только на словах, желание поддаться царю. Постоянные его сношения с турками доставили много беспокойства Москве. Самойлович, воевавший с союзными войсками против Дорошенки и турок, просил не верить новым коварным предложениям о подданстве отставного гетмана и советовал действовать оружием. Наконец в октябре 1676 г. неугомонный гетман покорился пред русской силой. В 1677 г. он был уже в Москве, куда доставили ему и жену¹⁰⁷⁷. В 1679 г. Дорошенку думали назначить воеводой в Устюг Великий, но он отказался, а потом выбрал воеводство Вятское¹⁰⁷⁸. Только теперь немного прояснилось в темной истории Киевской митрополии и малороссийского гетманства. Митрополичья кафедра осталась свободной и обе стороны объединились под одной булавой. Но не тут еще конец искательствам занять Киевскую митрополию.

По смерти м. Иосифа Тукальского, когда обе стороны Малороссии упрочились за Самойловичем, и когда, видимо, настало более или менее удобное время для подчинения Киевской митрополии московскому патриарху, старый номинальный митрополит Антоний Винницкий через своего секретаря в г. Львове начал тайком просить совета у русского варшавского резидента Тяпкина, как бы получить от великого государя Киевскую митрополию, потому что Тукальский умер, а он Антоний имеет на нее привилегию от двух королей. «Получит, если заслужил», ответил Тяпкин. В своем письме Антонию резидент подробнее выразил свое удивление, что епископ только теперь припомнил милость великого государя, за которую не известно заплатил ли хотя одной молитвой или одной бескровной жертвой и слишком поздно заявляет желание служить московскому царю¹⁰⁷⁹. Антоний после такого ответа едва ли еще осмеливался просить о митрополии. Его сосед львовский владыка Иосиф Шумлянский¹⁰⁸⁰ также не прочь был занять митрополичью кафедру и добился большего, чем перемышлский владыка. Он еще в 1673 г. получил в администрацию Киевскую митрополию при Львовской епископии, а в 1677 г. – некоторые митрополичьи имения.

Шумлянский, будучи сторонником польского короля, действовал всецело в интересах Польши. Он и кандидат на перемышльскую кафедру Иннокентий Винницкий вошли даже в тайные сношения с польским правительством, изъявив готовность принять унию. Материальные интересы в проекте соединения стояли на первом плане. Шумлянский требовал, чтобы средства Львовской епископии и Киевской митрополии были соединены и, конечно, отданы ему. В 1680 г. состоялся Люблинский сейм по вопросу о соединении православия с унией. На собор явился Шумлянский, хотя на этот раз ничего не вышло. Но искатель митрополичьей чести и богатства не остановился перед неудачей. Он и Винницкий, жаждавший перемышльской кафедры, в 1681 г. поспешили в Варшаву. Оба искателя тут же перед папскими нунциями приняли унию. Новые сановитые прозелиты настойчиво предлагали созвать новый съезд и составили план соединения. Все это оказалось преждевременным. Шумлянский и Винницкий сами должны были скрывать свое униатство.

Московское правительство и казаки неуклонно действовали в интересах защиты православия и его прав в польско-литовских областях. По вечному миру с Польшей (1686 г.) львовская и перемышлская кафедры остались за православными. Обоим изменникам, конечно, пришлось бы лишиться своих мест, поэтому они считали выгодным казаться православными¹⁰⁸¹. Но по всему было заметно, что православные львовская и перемышльская кафедры отживали последние годы.

Епархиальное устройство великорусской церкви на соборе 1681–1682 года, московские придворные смуты по смерти Феодора Алексееевича, польские интриги в Малороссии и замещение польского королевского престола задержали назначение митрополита на Киевскую митрополию. Кафедра давно стояла не замещенной и вопрос о подчинении её московскому патриарху оставался не разрешенным. Помимо вреда для западнорусского православия, это обстоятельство могло быть неприятным гетману Самойловичу. Прошло почти десять лет после принятия Самойловичем гетманской булавы обеих сторон, как с особой силой поднялся вопрос о замещении киевской митрополичьей кафедры и старый вопрос о подчинении её московскому патриарху. Начал сам гетман, лучше других понимавший пользу подчинения малороссийской церкви Москве. В 1683 г. он просил п. Иоакима дать благословение на избрание преемника киево-печерскому архимандриту Гизелю. Патриарх дал и благодарил Самойловича за явный знак уважения к московскому престолу¹⁰⁸². Тогда же началась переписка между гетманом и патриархом относительно поставления митрополита в Киев. Иоаким 4 сент. 1683 г. в своем письме к Самойловичу очень жалел, что по дошедшим до него слухам Киевская митрополия, оставаясь без начального пастыря, лишилась всякого благочиния и поддержать его некому. Иерархия совсем пала. В древнейшей митрополии вместо настоящих архиереев бродили и действовали архиереи – проходимцы из греческих и иных земель, выгнанные патриархами. Единственный малорусский архиерей глубокий старец Лазарь Баранович по своей немощи и по необходимости посвящал по 10–15 ставленников за одной литургией. Во избежание беспорядков Иоакиму хотелось возможно скорее назначить начального архиерея в Киев¹⁰⁸³. Униатские движения, к которым пристали Иннокентий Винницкий, нареченный епископ перемышльский, игумен Лисинского монастыря Иоанн Молоховский, особенно Шумлянский, заставили п. Иоакима вторично (1684 г. 31 окт.) писать Самойловичу и особенно настаивать на поставлении киевского митрополита.

Шумлянский, называясь администратором Киевской митрополии и Киево-Печерской лавры¹⁰⁸⁴, занялся недостойной политикой настраивать малоруссов против Москвы в пользу Польши. Он надеялся быть настоящим митрополитом, когда польская Малороссия отойдет от Москвы. Два его агента – монаха внушали духовенству польской стороны, что в Киеве лучше иметь своего главу, как его имеет Москва. Киев имеет на это даже преимущественное право. Раньше киевские митрополиты ставили московских и Св. София несколькими столетиями старше московской соборной церкви, а главное, лучше видеть духовную и мирскую власть в Киеве, чем раболепно искать ее в Москве. Если понадобится помощь, то пусть казаки знают, что польские войска на конях¹⁰⁸⁵, заключали агенты.

Администратор Киевской митрополии, тайно принявший унию, не жаловал всех, кто противился его планам. Первые протесты против люблинского униатского съезда послышались от Луцкого православного братства¹⁰⁸⁶. Поэтому оно и тамошний епископ Гедеон, князь Святополк Четвертинский раньше других испытали гнет польской политико-религиозной нетерпимости и корыстолюбия честолюбивого Шумлянского. Львовский владыка радел не о себе только, но и о присных. Он выжил ненавистного Четвертинского, завладел его имениями и на освободившуюся кафедру пристроил своего брата Афанасия¹⁰⁸⁷.

Гедеон Четвертинский, выгнанный из своей епископии за нежелание принять унию, пришел в Малороссию к гетману, поселился в Батурине в Крупецком монастаре и как раз в то время, когда был поднят вопрос об избрании митрополита в Киев. Родовитый и достойный владыка, знакомый самому Самоеловичу, угодный Москве оказался первым кандидатом на митрополию¹⁰⁸⁸. По словам Самойловича, только Барановичу было «не любо», что епископ луцкий приехал в Малороссию. «Разве его митрополитом киевским сделать, а то другого места ему нет», говорил Лазарь. «А епископ человек добрый и смирный, никакой власти не желает», замечал гетман¹⁰⁸⁹.

Смирный владыка, по приезде в Малороссию, не представлялся московскому патриарху, но только письменно уведомил его о причинах своего бегства из Польши. Гедеон слал смиренный поклон русскому иерарху, изъявлял полную покорность русским царям, отдавал себя их монаршей милости и хотел быть вечным царским богомольцем. Патриарх был ласков к изгнаннику и прислал ему 10 руб. Письменный обмен происходил в конце 1684 года¹⁰⁹⁰. Москве нельзя было желать лучшего кандидата на Киевскую митрополию. Она воспользовалась обстоятельствами и через своего малороссийского посла Украинцева быстро двинула дело вперед. Самойлович, давно хлопотавший, чтобы на киевском престоле был пастырь, конечно, только радовался этому. Под его влиянием Баранович при наличности кандидата – волей-неволей вместе с киево-печерским архимандритом и игуменами других монастырей благословил мысль московских государей дать пастыря первейшей русской митрополии. Посланы послы в Москву¹⁰⁹¹. Московское правительство в апреле 1685 г. дало ответ с окольничим Неплюевым. «Во первых,– об избрании советоваться с духовенством всех малороссийских городов и представителями светской власти и выбирать мужа в Божественном Писании искуснаго, тихаго и разумнаго из тамошних природных обывателей, а не из приезжих (т. е. греческих, сербских и других, которые шатались по Малороссии); во вторых,– о всяких церковных делах писать к св. патриарху Московскому, а к константинопольскому патриарху ни о чем не писать и не посылать, причитания никакого к нему не имет, под послушанием у него не быть и из под его паствы, за разстоянием дальняго пути, совершенно отстать, потому что прежнее отлучение и благословенство константинопольское нанесено было завистью и рвением неприятельским, особенно в нынешние времена от богоотступника униата епископа львовского Иосифа Шумлянского и других, подобных ему, на развращение церкви Божией, отчего выросли многие расколы и падение церкви в Руси Красной, и на Волыни, и в других местах; в третьих,– киевскому митрополиту иметь у себя в области духовных всех малороссийских городов; по степени Киевской митрополии быть первою между российскими митрополиями. О всем этом написать статьи со всякою крепостью и осторожностью, подписать их митрополиту и всему освященному собору, также гетману, старшине, полковникам и т. п., укрепить печатями и новоизбранного архиерея для рукоположения в митрополиты отпустить в Москву»¹⁰⁹².

Гетман был уверен, что духовенство не будет противиться подчинению Киевской митрополии московскому патриарху, но немного ошибся. Съезд для избрания митрополита состоялся в Киеве в июне 1685 г. Представителей духовенства явилось на него меньше всего, виной чему, кажется, был Баранович. Сам Баранович, бывший фактическим администратором Киевской митрополии, отказался по болезни и не послал никого в качестве своего представителя. Гедеона Четвертинского тоже не было¹⁰⁹³. Почти без участия духовенства митрополитом избран Гедеон, епископ луцкий и острожский. Четвертинский согласился и, опытно сведав слабость и медленность восточных патриархов в защищении православия, заявил желание принять архипастырский жезл не от кого другого, как от московского патриарха¹⁰⁹⁴.

Избрание митрополита не встретило особыx затруднений. Не то вышло по вопросу о подчинении его московскому патриарху. Представители киевского духовенства, бывшие на съезде, собрались на новый совет и старый вопрос решали по-старому – в отрицательном смысле. Они составили протест и подали его гетману. В протесте указывалось на незаконность решения съезда о подчинении Киевской митрополии московскому патриарху без главных представителей духовенства и выставлялись те невыгодные последствия, которые могут произойти от этого подчинения.

Два листа протеста, вероятно, распространяемого всюду, попали соседу черниговского архиепископа, Авраамию м. белгородскому. Авраамий списал с них копию и 8 августа 1685 г. послал п. Иоакиму. В протесте по статьям говорилось, что собор без главных представителей духовенства не имеет права подчинять Киевскую митрополию Москве. Решение важного вопроса зависит от константинопольского патриарха, поэтому нужно подождать его слова. Детям не прилично отрываться от исконного отца. Если константинопольский патриарх согласится на уступку Киевской митрополии, тогда можно подчиниться. От подчинения западнорусской церкви московскому патриарху малорусское духовенство ждало вредных последствий для православия в польских областях. Оно не без оснований полагало, что польское правительство едва ли спокойно взглянет на церковное объединение своиx областей с Москвой, за каковым объединением могло последовать политическое, и что произвол малороссийского духовенства скорее всего даст вредный пример польскому духовенству. Поляки не преминут указать православным: «если митрополия Киевская самовольно отреклась от своего исконного патриарха и подчинилась московскому, то почему вы не можете отступить и присоединиться к нашим духовным, т. е. латинянам или униатам» (статьи I–IV)? За этими статьями следовали статьи практического характера. Протестующие опасались, что под новой властью малороссийская церковь лишится своих преимущественныx прав. Киевский митрополит, сравнявшись с великорусскими митрополитами, которых, кстати припомнить, в то время было 12, должен будет лишиться ему лично присвоенных привилегий: а) предношения креста во время путешествий по епархии, б) креста на митре, в) вольного избрания, так как митрополиты будут присылаться из Москвы и т. д.¹⁰⁹⁵.

На другом листе в 18 статьях говорилось о том, каких вольностей могут лишиться епарxиальное духовенство и православный народ Киевской митрополии, подчинившись Москве. Указывалось, между прочим, на пример соседней Белгородской митрополии, часть которой саставляли места и жители, прежде подчинявшиеся Киевской митрополии. По городам и селам, удержавшим малороссийское устройство, духовенство и прихожане некоторое время жили не так, как жили забитое московское тягловое духовенство и приходы. С духовенства и мирских людей не было непомерной «драчи». Под властью Москвы все изменилось¹⁰⁹⁶.

Ни гетман, ни митрополит не могли оставить без внимания вопроса, встретившего очень сильные возражения. Оба они в июле 1685 г. писали в Москву к патриарху и царям о соборе, бывшем по случаю избрания митрополита, причем просили послать к патриарху в Константинополь «с посылкой» и просьбой, чтобы он согласился на уступку Киевской митрополии. Вместе с этим Самойлович просил московских государей «оградить и укрепить прежние права и вольности киевского духовного чина» – те самые, о которых говорилось в протесте и за которые опасалось киевское духовенство. Только вместо привилегии, чтобы киевскому митрополиту называться «и всея России», гетман просил дозволения именоваться ему «экзархом константинопольского трона». Митрополиту с таким титулом, по мнению Самойловича, будут повиноваться все православные жители не только в Малороссии, но и в Литве, и в Польше, даже в Прибалтийском крае. В гетманской инструкции, данной войсковому писарю Савве Прокоповичу, отправленному в Москву вместе с другими депутатами после собора, писалось: «понеже попежники, услышав, что митрополия Киевская под послушанием святейшаго московского патриарха будет, начнут ругаться над ревнителями православия, или будут пуще принуждать их к унии, а не то доведут до того, что тамошние православные выберут себе особого митрополита и назовут его киевским, а ставленную грамоту пошлют в Царьград. А грекороссийского благочестия исповедников в Польской державе, не токмо в Польской короне, т. е. Красной Руси – около Львова, Перемышля, Галича, Люблина, также на Волыни, на Подляшии и в Полесье, но и в великом княжестве Литовском – в Слуцке, в Могилеве и в иных не токмо многих, но и во всех местах зело много обретается. Даже в местах у Балтийского моря можно встретить таких, которые принадлежали Киевской митрополии. Не только из ближайших мест – от Слуцка и Вильны, но и от самаго лифляндскаго рубежа приходили к киевскому митрополиту ставиться в иерейский чин; у него же ставились все архиереи тамошних епархий. Все они будут подчиняться киевскому митрополиту, когда он станет называться экзархом».

Гетман просил лично от себя, чтобы все епископии, архимандрии и братства, бывшие в ведении киевского митрополита, официально остались за ним, и чтобы ему были отданы на прокормление села по близости к Киеву на киевской стороне Днепра, где находились старые митрополичьи маетности, которые заезжал Шумлянский епископ луцкий¹⁰⁹⁷.

Гедеон Четвертинский, покоряясь воле избирателей, письмами в Москву изъявлял готовность отдать свою судьбу в полное распоряжение патриарха и царей¹⁰⁹⁸.

В Москве занялись обсуждением вопроса. П. Иоаким был рад сравнительно успешному ходу дела. Однако пришлось поспорить по поводу гетмансих статей¹⁰⁹⁹. Явилось затруднение, как приступить к последнему акту долгой и тяжелой истории – поставлению киевского митрополита в Москве, не сносясь с константинопольским патриархом, до которого было далеко и от которого можно было получить не совсем благоприятный ответ¹¹⁰⁰. Выход найден. Выпиской из летописцев сумели доказать, что первые московские митрополиты собственно киевские. Они перекочевали в Москву из Киева через Владимир. Митрополиты, жившие в Москве, назывались киевскими и владели самым Киевом, имея там своих наместников. Позднееший киевский митрополит избран не на основании канонов, а по приказанию Витовта литовского¹¹⁰¹.

Кажется, справки успокоили всех. Иоаким, изъявив удовольствие по поводу избрания Гедеона, соглашался поставить его в Москве. Московские цари давно жалели, что Киевская митрополия много лет остается без пастыря и отступники св. церкви, пребывающие при римском костеле, не перестают писаться блюстителями Киевской митрополии. Теперь, по совету с патриархом, они соглашались признать Гедеона киевским митрополитом с тем, чтобы Киевская митрополия находилась под послушанием и благословением Иоакима патриарха московского и всея России, а не константинопольского. Великие государи своей грамотой в сентябре 1685 года подтвердили все привилегии, о которых просил гетман и беспокоилось духовенство. Не прошла только одна статья, – чтобы киевскому митрополиту называться экзархом константинопольскога патриарха. Цари по этому пункту и об «отпустительном благословении Киевской митрополии» послали в Константинополь¹¹⁰².

Отпустительное благословение еще не пришло, а Гедеон Четвертинский уже приехал в Москву. 8 ноября в Успенском соборе состоялось торжественное поставление его в митрополиты. Митрополит присягнул во всем повиноваться московскому патриарху¹¹⁰³. Перед отъездом в Киев Четвертинскому даны две настольные грамоты – от царя и патриарха. Царской грамотой ему подчинялись все православные епархии в Польско-Литовском государстве. В московских областях ему подчинялись черниговский архиепископ Лазарь Баранович с киево-печерским архимандритом Варлаамом Ясинским и архимандритами черниговских новгород-северского и елецкого монастырей. В патриаршей грамоте Гедеону велено именоваться: «Малыя России митрополитом киевским и галицким»¹¹⁰⁴.

14 декабря 1685 года Гедеон отправился домой. Теперь, можно сказать, подчинение Киевской митрополии московскому патриарху было совершившимся фактом. Не пришло лишь отпустительное благословение из Константинополя. Оно было необходимо в виду того, что Четвертинский при поставлении в луцкие владыки присягал константинопольскому патриарху¹¹⁰⁵. Самойлович, принимая митрополита, поставленного в Москве без согласия константинопольского патриарха, мог опасаться проклятия. И московское правительство всегда сознавало каноническую необходимость сношения по этому вопросу с вселенским патриархом. Без его благословения нельзя было расчитывать на прочность церковного единения Малороссии с Великороссией. В данное время прочность церковного объединения была особенно необходима. Готовился, так называемый, вечный мир с Польшей и к церковным интересам присоединялись политические. Все по опыту знали, что без прочного церковного единства трудно сохранить политическое единство, даже родных народов. Все это заставляло обратиться не к кому другому, как к вселенскому патриарху. Александрийский патриарх, с которым после Андрусовского перемирия заводили речь о подчинении малороссийского духовенства московскому патриарху, без сношений с константинопольским патриархом отказался высказаться об этом в утвердительном или отрицательном смысле¹¹⁰⁶.

В ноябре 1685 г., следовательно, когда Гедеон еще не выехал из Москвы, в Константинополь послали дьяка Никиту Алексеева с грамотами и особой инструкцией. Постоянные войны и тяжелые обстоятельства, вследствие которых константинопольский патриарх не имеет возможности управлять Киевской митрополией, выставлялись главным побуждением просить о подчинении её Москве. В царских грамотах и инструкции, с приложением соболей и золотых, на основании известной исторической справки, замечено и о правах московского патриарха на Киевскую митрополию. Московские власти просили прислать несколько грамот: одну московскому патриарху, другую Четвертинскому, утверждающую его в звании митрополита с подчинением московскому престолу, третью всем живущим в малой России и Польше, чтоб они повиновались настоящему киевскому митрополиту и всем, кто после него будет посвящен в Москве¹¹⁰⁷. Алексеев по пути в Константинополь заехал к Самойловичу. Гетман послал с ним своего человека Ивана Лисицу и грамоту, в которой просил подчинить Киевскую митрополию московскому патриарху. Причина и основания те же, что и в московских грамотах¹¹⁰⁸.

Послы встретили в Адрианополе иерусалимского патриарха Досифея, человека ученого и практичного. Досифей затормозил было дело и намеревался не советовать констант. патриарху отказываться от Киевской митрополии. Алексеев посулил ему царское жалование, после чего патриарх стал снисходительнее. По крайней мере, он обещался не вмешиваться в эту историю. Тем не менее, Досифей лично отказался дать свое согласие на подчинение Киевской митрополии Москве. «Я и за большую плату того бы не сделал», говорил патриарх, опасаясь, что вместо объединения получится раздвоение, потому что польская половина изберет своего митрополита. Намерения Иоакима он называл делом славолюбия и выставлял на вид, что московское правительство действует недостойно, пуская в ход подкуп. Вместо подчинения Досифей советовал московскому патриарху принять только титул наместника константинопольского патриарха¹¹⁰⁹.

Дионисий константинопольский, с которым Алексеев сносился из Адрианополя, оказался сговорчивее. Он присылал к Алексееву святогорского архимандрита просить денег, «а после да даст ему грамоты». Посланник ответил: «яко прежде да даст ему грамоты, а потом да возьмет деньги от него»¹¹¹⁰.

Пока шли переговоры и торговля с патриархами, Алексеев, по совету грека Тафлары, не без соболей и золота обратился к визирю, жившему в Адрианополе. Визирь, не желавший враждовать с Россией, когда у турок шла война с тремя державами: Польшей, Венецией и Австрией, сразу двинул дело, и Досифей изменился. Последний даже приискал правило, что всякому архиерею вольно отпускать из своей епархии к другому архиерею и лично согласился на подчинение Киевской митрополии москвоскому патриарху. Этого мало, он стал уговаривать патриарха Дионисия, лично писал к царям, а потом слал грамоты в Польшу с увещанием признавать Гедеона настоящим митрополитом. Алексеев дал ему 200 золотых¹¹¹¹.

Визирь оказал заметное влияние на константинопольского патриарха Дионисия, приехавшаго в Адрианополь за дозволением вторично занять патриаршество. Патриарх безпрекословно дал требуемые грамоты – две к царям, по одной патриарху и Гедеону. Принимая во внимание трудные обстоятельства, он соборне с 19 иерархами вполне согласился с доводами московских властей и осознал необходимость уступить Киевскую митрополию. Патриарх писал: «нет возможности, по причине пачемернаго разстояния места и ради посреди двух величайших царствий случившейся войны, от вселенскаго патриарха хиротонисатися искреннему митрополиту киевскому». Поэтому, боясь, как бы «дьявол чрез лютая орудия пастырству сему куколи премногия всея, не подавил пшеницу», согласился уступить Киевскую митрополию. В грамоте Гедеону Дионисий называл его экзархом всея России и велел повиноваться московскому патриарху. Преемникам Гедеона разрешалось ставиться в Москве. Вселенский иерарх требовал лишь одного, чтобы его и имена других восточных патриархов на Руси при богослужении поминали прежде московского патриарха. Гетману и всем членам южнорусской церкви патриарх в июле 1686 г. объявил, что он уступает Киевскую митрополию московскому патриарху с тем, чтобы они впредь всегда посылали своих избранников в Москву для поставления¹¹¹². Дионисию за давно желанные грамоты дано 200 золотых и три сорока соболей. Патриарх, получив вознаграждение, просил отблагодарить и других иерархов, подписавших отпустительные грамоты¹¹¹³.

Все было кончено. Москва достигла того, к чему так долго и так упорно стремилась. Слышались только отголоски старых несогласий. Дионисий, лишенный патриаршества, будто бы за сношения с Россией и согласие уступить Киевскую митрополию, в 1688 г. жаловался п. Иоакиму, что Москва забыла его и не отплатила достойно. Иоаким отвечал, но совсем не заискивающе. Он даже порицал Дионисия за то, что тот в приветствии называл московского патриарха своим экзархом. Просьба о дополнительных милостях оставлена, причем дано понять, что уступка Киевской митрополии – дело совсем маловажное и не стоит особой благодарности¹¹¹⁴. П. Иоаким теперь мог смело отвечать не только удаленному, но и настоящему константинопольскому патриарху.

Одновременно с подчинением Киевской митрополии Киев политически навсегда уступлен Москве, и Москва взяла под свою защиту западнорусское правительство. В 1686 г. 16 апр. – 6 мая вечным миром с поляками прекращены долгие споры о территориальных границах между Польшей и Россией. По этому миру статьи Андрусовского перемирия окончательно утверждены и довольно точно определено, что должно принадлежать России и что Польше. Трактатом о вечном мире и об уступке в российскую сторону Смоленска, Рославля, Малыя России, Киева и пр.¹¹¹⁵ определено: I) всем городам и землям, завоеванным в прошлую войну – Смоленску с городами и уездами, которые от сего краю от Витебского, Полоцкого и от Лютинского уездов к Смоленску належат,– Дорогобужу, Белой, Красному с уездами, а с другого краю Рославлю и где находятся северские города,– Чернигову, Новгороду-Северскому, Почепу и иным, а также всей Малороссии левой стороны Днепра,– городам Нежину, Переяславлю, Батурину, Полтаве, Переволочне и всем того малороссийского краю городам... принадлежать России.

II) По правую сторону Днепра России должны принадлежать: «около Киева все земли, находящияся между речками Ирпенем и Стугною или Стульмою, даже по Васильков и по местечку Василькову вверх от берега р. Стугны в поле на полмили выше Василькова; оттуда полем прямо к берегу р. Ирпеня». Тут отошли к России, кроме Киева и Василькова, Стайки и Триполь с округами. III) Вопрос о городах от местечка Стаек вниз по правую сторону Днепра по р. Тясьмину, каковы Ржищев, Черкасы, Трехтемиров, Канев, Люшны, Сокольск, Боровица, Бужин, Воронов, Крылов и Чигирин, остался не решенным. Они были разоренны и уступлены Турции по последнему миру. Их положено пока не восстановлять. IV) Города: Полоцк, Витебск, Динабург, Невель, Себеж, Велиж, Лютин, Резица (Режица), Марнаус со всеми лифляндскими полуденными (городами), воеводствами и поветами должны принадлежать Польше. V) Уговорили церквам Божиим и епископам Луцкой, Перемышльской, Львовской и Галицкой, Белорусской (Могилевской) и архимандриям Виленской, Минской, Полоцкой и Оршанской религиозного утеснения не делать. Высшее духовенство должно принимать посвящение от киевского митрополита.

Гедеону Четвертинскому досталась несколько уменьшенная область сравнительно с тем, какую получили Петр Могила и его преемники Сильвестр Коссов и Дионисий Болабан. Около 1649 года от неё отделилась Черниговская епархия. Но и после этого она осталась очень значительной. Митрополичья область – епархия занимала места по левую (московскую) и по правую (польскую) сторону Днепра. В пределах русской территории ей принадлежали места от Козелеца, Нежина, Батурина и Глухова по всем малороссийским полкам до самой Запорожской Сечи включительно. Юго-восточная граница её совпадала с границей Белгородской епархии, образовавшейся частью из мест и земель, принадлежавших киевским митрополитам. На правой стороне за ней по-прежнему должны остаться земли от пределов Белорусской епархии до пределов православных Луцкой и Львовской епархий со всей правобережной Малороссией, юго-западными областями старого Литовско-русского государства и северо-восточными провинциями польско-русских земель.

Пока нет данных точно указать область влияния и управления киевского митрополита в качестве епархиального архиерея. Несомненно, что в митрополичьей епархии на польской стороне пытался распоряжаться Шумлянский, носивший звание администратора Киевской митрополии, но с другой стороны преемник Гедеона Варлаам Ясинский в 1693 г. посылал игумена Николаевского пустынного монастыря Иосифа Краковского в Литву – в г. Вильну и вдовствующую Белорусскую епархию. Варлааму велено впредь ставить священников в Литву и Белую Русь. До избрания киевского митрополита тамошние священники часто ставились в Смоленске¹¹¹⁶.

Гетман Самойлович, как известно, расширял епархиальную власть киевского митрополита до берегов Балтийского моря.

Северо-восточные малороссийские полки, отделившись от Киевской митрополии, составили Черниговскую епископию, переименованную в 1667 г. в архиепископию¹¹¹⁷. Почти через десять лет после восстановления Черниговской епархии м. Дионисий Болабан особой грамотой от 20 ноября 1658 года предписал, чтобы семь протопопий, издавна принадлежавших митрополичьей кафедре – Черниговская, Менская, Борзненская, Глуховская, Конотопская, Новгородская и Стародубская от сего часу подчинялись отцу епископу черниговскому, как своему пастырю. Куничные или столовые доходы, по древнему обычаю, отдавались в черниговскую кафедральную казну; дьяки всех семи протопопий должны были рукополагаться в иерейство у его милости епископа черниговского и во всем быть ему послушными¹¹¹⁸. Таким образом, с 1658 т. Черниговская епархия делается вполне самостоятельной. Она является с определенной территорией, обнимающей земли по нижнему течению р. Сейма и между рр. Сожем и Десной. Следовательно территория её, помимо Киевской митрополии, касалась пределов только что восстановленной Смоленской епархии, патриаршей области и выделившейся из неё Белгородской епархии.

Черниговский и новгород-северский архиепископ и епископы польских областей царскими грамотами, а также условиями вечного мира подчинялись киевскому митрополиту. Но подчинение это не было добровольным. Его не с большой охотой принял Лазарь Баранович, еще с меньшей Шумлянский. Поэтому тот и другой постарались освободиться из-под власти киевского митрополита. Обстоятельства сложились не к выгоде Четвертинского. Неудачную войну Голицына с турками приписали измене гетмана Самойловича. Пошли доносы. Гетмана – приятеля Четвертинского арестовали и назначили Мазепу. По смерти Самойловича никто не хотел слушаться Гедеона. У Лазаря Барановича с самого перваго года вышли неприятности с митрополитом. Подчиненный владыка, по приезде своего начальника, попросил его подкрепить грамоту Дионисия Болабана на протопопии и пожелал посмотреть у него самого царскую грамоту, которой черниговский архиепископ подчинялся киевскому митрополиту. Гедеон не только не показал грамоты, но, улучив время, постарался отмстить маловерному и старому недоброжелателю. Он прежде всего отнял у Барановича титул архиепископа, потом отнял и три протопопии: Глуховскую, Конотопскую и Борзненскую. Этого мало, – Гедеон Четвертинский в укорительном письме к воронежскому священнику Глуховской протопопии называл Лазаря пастушком и похитителем некоторых приходов, будто бы принадлежавших митрополиту. Баранович воспользовался падением Самойловича и поспешил выйти из-под власти митрополита. 7 марта 1688 г. он писал Иоакиму, чтобы патриарх принял его со всею паствою под свое благословение наравне с прочими великороссийскими архиереями¹¹¹⁹.

30 марта Баранович написал грамоту царям, в которой изложил все обиды митрополита ему старцу, прослужившему на кафедре тридцать лет, и просил милостивого разрешения быть под непосредственной властью московского патриарха так, чтобы и преемники его поставлялись в Москве, а не в Киеве. Мазепа поддерживал Барановича. О том же оба писали кн. В. В. Голицыну и сыну его Алексею¹¹²⁰. Все прошения и желания их были исполнены. Великие государи 24 июня 1688 г. своей грамотой возвратили Барановичу титул архиепископа и отнятые протопопии, подчинив его непосредственно московскому патриарху. Патриарх тоже согласился и 15 июня уведомил Барановича¹¹²¹. Тогда же (9 июля 1688 г.) п. Иоаким сделал своей ставропигией Киево-печерскую лавру¹¹²². Ослабляя власть киевского митрополита, московское правительство сильнее подчиняло его Москве. Право владеть южнорусскими епарxиями и главнейшими монастырями было важнейшей привилегией киевского митрополита; оно напоминало об его прежней самостоятельности. Не бесцельно еще раньше, в январе 1688 г., Гедеону было запрещено подписываться митрополитом всея России¹¹²³.

Преемник Гедеона м. Варлаам Ясинский (1690–1707) при своем назначении митрополитом склонил п. Адриана возвратить и утвердить за ним три спорные протопопии, отданные Барановичу «малости ради епарxии» и утвержденные за ним и его преемниками царской грамотой. Баранович в октябре 1691 г. жаловался п. Адриану, прося снова приписать их к Черниговской кафедре «да не во печали скончаюся», плакался Лазарь. Рядом с такой просьбой Баранович очень колко дает понять, что он знает о неблагосклонности к нему патриарха и о благосклонности к другим, в частности к Варлааму Ясинскому. Адриан, конечно, не посочувствовал просьбе черниговского архиепископа, хотя и не замедлил ответом. В ноябре 1691 г. он писал: «о протопопиях, про которые говоришь ты, что оне прежде были в твоей епархии, и просишь возвратить их от м. Варлаама, у нас нет сведений, о каких протопопиях ты просишь и к какой епархии оне прежде принадлежали. Нам известно, что Киевская митрополия имела прежде определенное разграничение владений с Черниговской епархией. Поэтому нужны точныя и ясныя сведения, чтоб определить спорные границы». Между тем Адриан писал Ясинскому и просил не беспокоиться, если услышит, что Баранович оспаривает у него протопопии. Патриарх извещал, что, не смотря на прошение Лазаря государям и ему патриарху, спорные протопопии остались за Киевской митрополией. Ясинский благодарил Адриана¹¹²⁴.

Шумлянский епископ львовский, галицкий и Каменца Подольского отказался не только от подчинения киевскому митрополиту, но и от православия. Давно опасались, как бы не вышло разделения Киевской митрополии. За это опасался Иоаким, о том же говорил п. Досифей иерусалимский. Опасения оказались не напрасными. Львовский владыка, скрывавший свое униатство, стал жаловаться на Гедеона, что он, сделавшись митрополитом, бесчестит его Шумлянского и других епископов, находящихся в польских областях. Митрополит, будто бы, в письмах называл их еретиками и униатами, притеснял православных мирян, ходивших на поклонение киевским святыням. Этим самым, писал Шумлянский, Гедеон отгонял овечек наших от греческого благочестия. Лицемер, оскорбленный больше всех, от себя и от лица западнорусских епископов луцкого, перемышльского и будущего белорусского¹¹²⁵ просил патриарха уволить их «от послушания князю и митрополиту, но самому их благословить и руку помощи подать на всяк час; понеже, объяснял Шумлянский, имеешь власть от святейшаго константинопольскаго трона ведать нас». Заискивая перед московским патриархом, польский администратор Киевской митрополии просил его открыть особую митрополию в Галиции. «Митрополия Галицкая давняя есть, писал он, и фундациею есть великих князей российских, чему же бы святительство твое, отче святейший, не имел и в наших странах поставити митрополита галицкого? Понеже бывали иные митрополиты киевские, а иные галицкие. Король даст согласие вольно выбрать митрополита галицкого, а ты, святейший отче, будешь благословлять избранного. Даст Бог галицкого митрополита, ты дашь ему саккос из своей святительской руки»¹¹²⁶. Но то, что входило в планы Шумлянского, не входило в планы Москвы. Поэтому Иоаким 22 окт. 1689 г. отвечал, что Гедеон Четвертинский поставлен законно и ему дано право начальствовать над подчиненными. Патриарх уговаривал Шумлянского, ради любви Божией, приезжать в город Киев и советоваться обо всем с митрополитом. Учреждение Галицкой митрополии он находил нарушением древних правил, потому что киевский митрополит издревле назывался «и галицким». Вместо открытия Галицкой митрополии патриарх предлагал, с согласия Речи Посполитой и благочестивейших государей, открыть архиепископию или митрополию во Львове или каком-либо другом западнорусском городе, но с тем, чтобы тамошний владыка не был самостоятельным, каким некогда был галицкий митрополит, а подчинялся всероссийскому патриарху¹¹²⁷. Шумлянскому, кажется, хотелось, чтобы новый западнорусский митрополит только ставился в Москве, не подчиняясь тамошнему патриарху, как подчинялись ему все великорусские митрополиты.

Переписка была напрасной. Политические обстоятельства изменились не в пользу православия и Шумлянский стал совсем независим от московского патриарха. Поляки не сдержали условий вечного мира с Россией, ослабленной неудачными турецкими походами. Они дали простор униатам. Униаты начали теснить православных и Шумлянский объявился тем, кем был в действительности. Он вместе с братом Афанасием луцким стал отбирать киевские антиминсы и святое миро, вместо них раздавать свое, запрещал в заграничных церквах и монастырях молиться за киевского митрополита, проклинал сторонников киевской иерархии, отнимал митрополичьи маетности и продолжал именоваться блюстителем Киевской митрополии и архимандритом киево-печерским, при этом произвольно пользовался правами особого галицкого митрополита. При таком поведении представителей западнорусского православия казаки польской Украины много терпели от католиков и униатов. Об этом писал 28 марта 1691 года м. Варлаам Ясинский в жалобе московским царям. Расходившиеся униаты завладели и его митрополичьими заграничными деревнями. Еще при Гедеоне за митрополитом осталось в Киевском округе всего лишь две деревни – Погребки и Зазимье, из которых последнюю оспаривала Лавра. Постоянные войны мешали России помогать православным в польских областях¹¹²⁸. Строгость мер Петра по отношению к униатам не в состоянии была поднять православия. Православные епископии вместе со своими архиереями одна за другой стали переходить в унию. Львовский и перемышльский владыки давно были униатами и только скрывались под именем православных. Афанасий луцкий, хотя не присягал на унию, но действовал не лучше брата. Его преемник Дионисий Жабокржицкий в 1702 г. принял унию. Луцкое братство жаловалось Петру I. Жабокржицкий был схвачен и заточен в Москву¹¹²⁹. Но и Луцкая православная епископия просуществовавшая дольше других западнорусских епархий, перешла в унию вместе с переходом западной Украины по указу Петра (1711 г.) под власть Польши. Её епископ Кирилл Шумлянский, желавший остаться православным, вслед за выселенцами переселился (1712 г.) на восточную сторону Днепра в Киев, затем утвердился в Переяславле (южном); оттуда он и его преемники управляли церковными делами в западной Малоросссии в качестве коадъюторов (викариев) киевского митополита¹¹³⁰.

Переяславское коадъюторство Киевской митрополии учреждено при старце м. Варлааме Ясинском. Очень обширная Киевская епархия требовала усиленной деятельности епархиального архиерея, а Варлаам совсем ослабел. Помимо униатских движений одним из зол малороссийского епархиального управления были бродячие греческие архиереи, наводнившие Украину. Они посвящали духовных лиц, часто «в праздность», т. е. без места. П. Адриан удивлялся этому и советовал Варлааму следить за действиями пришлых архиереев. О том же он писал гетману Мазепе¹¹³¹. Варлаам в своем ответном письме (от 7 февраля 1695 г.) Адриану о странствующих греческих архиереях сообщал, что они иногда бывали необходимы и указывал, между прочим, на покойного Лазаря Барановича, «по немощи и престарелости ради, державшаго себе в помощь греческих архиереев, ущедряя их своей милостыней». Впрочем, митрополит лично считал не полезным иметь помощниками иностранцев. Нуждаясь в викарии, немощный семидесятилетний старец, неспособный часто служить для рукоположения ставленников, просил себе коадъютора, но русского. Достойным кандидатом он называл иеромонаха Иоасафа Красовского игумена Пустынно-Николаевского монастыря, ректора киево-братского училища и думал лично посвятить его с титулом древнейшей и ближайшей к Киеву пераяславской кафедры. О том же ходатайствовал Мазепа¹¹³². Патриарх почти согласился, послав грамоты – одну Варлааму, другую гетману. В грамотах он, между прочим, писал, что нельзя одному архиерею поставить епископа, так как по канонам требуется самое меньшее три архиерея, и просил обсудить, во-первых, где жить новому архиерею и на что содержаться. Если жить в Николаевском монастыре, то не будут-ли жаловаться монастырские жители? Во-вторых – если викария назвать только по городу Переяславлю, но не дать прав владеть им, то согласится ли кто быть на правах лишь титулярного епископа? Обсудивши эти вопросы, митрополиту и гетману позволялось прислать избранного кандидата ставиться в Москву, где всегда имеются архиереи. Чтобы викарий был послушным и постоянным помощником, патриарх обещался ставленной грамотой не выделять ему ничего из Киевской митрополии¹¹³³. Открытия Переяславского викариатства на этот раз не последовало. Краковский, кажется, счел более выгодным быть архимандритом Киево-Печерской Лавры, откуда по смерти Ясинского попал (в 1708 г.) прямо в митрополиты¹¹³⁴.

Однако Варлаам не переставал ходатайствовать о назначении викария, но с тем, чтобы поставление его состоялось в Киеве. В 1698 г. Петр Великий милостивым словом указал Ясинскому избрать достойного кандидата. В ноябре 1701 года митрополит уже извещал, что во исполнение царской грамоты, с благословения п. Адриана, он поставил епископом в Переяславль «на прежде бывший многосотными леты епископский запустелый престол» игумена Свято-Михайловского Златоверхого монастыря 3ахария Корниловича. 4 марта 1702 года Петр I дал ему настольную грамоту. Грамотой указано и впредь митрополичьим викариям епископам переяславским ставиться в Киеве и быть под послушанием митрополитов. Все-таки в непосредственное распоряжение на правах епархиального архиерея Корниловичу дан весь Переяславский полк, о чем бил челом сам викарий. Царь дал вотчины новой епископской кафедре, а равно и тамошним запустелым Каневскому и Трехтемировскому монастырям. В государственных правах новая епископия сравнена с Черниговской архиепископией¹¹³⁵.

Переяславский полк, данный в полное распоряжение Захария Корниловича, занимал левый берег р. Днепра и правый берег р. Десны до г. Остра, в нынешних уездах: Переяславском (Полтав губ.), Остерском (Чернигов. губ.) и Южной половине Козелецкого (Чернигов. губ.). Всех сотен в нем было 18 – в числе их г. Остер¹¹³⁶. С учреждением викариатства киевскому митрополиту возвращен Межигорский монастырь¹¹³⁷.

Так, наконец, организовалось епархиальное устройство Киевской митрополии под властью Москвы. Черниговский архиепископ Лазарь Баранович еще при жизни в 1691 г. выпросил себе помощника игумена Выдубецкого монастыря, Феодосия Углицкого, возведенного по этому случаю в архимандрита черниговского Елецкого монастыря¹¹³⁸. В следующем 1692 г. Баранович писал: «сия нощь преспевает мне и страх смерти нападает на мя, оставляет мя сила моя. Убо да имею в безсилии моем и трудах моих способствующа ми». Поэтому он просил патриарха Адриана поставить архимандрита Феодосия сослужителем себе с тем, чтобы после оставить его своим преемником. Гетман обращался с более определенной просьбой. Он просил посвятить Феодосия в епископа Черниговской епархии, потому что «в малороссийской стране Черниговския архиепископии епархия нынешнего времени зело требует в чинах церковных и во всех своих делах духовных должнаго ей управления». В Москве сначала усомнились ставить Феодосия на занятую кафедру. Называть его черниговским, пока Баранович не оставил кафедру, было не пристойно, а без названия именем города нельзя было и ставить епископа. Кроме того боялись, что новому епископу без вражды и смущения при старом жить невозможно. Решили списатья с Барановичем. Между тем Баранович сам уже просил поставить Феодосия прямо архиепископом. Вернее всего, старец архиепископ обещался оставить кафедру. Дело пошло быстро. 13 ноября 1692 г. известили гетмана и Барановича, что Феодосий, давно прибывший в Москву, поставлен в архиепископа черниговского. 12 марта 1693 г. Баранович благодарил п. Адриана за данного ему помощника. При этом на своем письме он по-прежнему подписался архиепископом черниговским и новгород-северским¹¹³⁹. Патриарх любезно ответил Барановичу. Феодосию Углицкому, называя его архиепископом черниговским и новгород-северским Адриан написал, что при жизни старого владыки ему нельзя дать утвердительной грамоты на звание черниговского архиепископа и только похвалил за послушную помощь старцу. Об утвердительной грамоте просил было гетман, но получил ответ от 26 мая, что «прошение о грамоте не у время исполнити». В сентябре 1693 г. Баранович «усне о Господе вечно». В январе следующего 1694 г. Феодосию дана утвердительная грамота, в которой Черниговская архиепископия поставлялась первой по степени среди русских архиепископий. Будущие черниговские владыки обязывались ставиться в Москве. О грамоте известили Феодосия и гетмана¹¹⁴⁰. Таким образом на черниговской кафедре почти год было два архиепископа с одним и тем же титулом. Феодосию Углицкому в 1697 году наследовал Иоанн Максимович, также игумен черниговского Елецкого монастыря¹¹⁴¹.

Митр. Варлаам Ясинский (1690–1707), его викарий Захарий Корнилович (1701–1715) и Иоанн Максимович (1697–1712 г.) управляли малороссийской и западнорусской церковью находясь в полном подчинении московскому патриарху. К ним нужно прибавить владыку белорусского епархия которого, благодаря близости к Киеву и Смоленску, осталась православной, тогда как Львовская, Перемышльская и Луцкая, дожив до XVIII в., сделались униатскими. Но любопытен титул Серапиона Полховского, поставленного в 1697 г. и управлявшего Белорусской или Могилевской епархией до февраля 1704 г. Он именовался епископом могилевским, наместником митрополии Киевской и экзаршеской святейшего трона константинопольского. Такой титул, кажется, не имел практического значения. Могилевские владыки, жившие и действовавшие в польских белорусских областях, стояли в самых ближайших отношениях не только к Киеву, но и к Москве. Преемник Полховского поставлен был в Киеве; Арсений Берло в 1731 г. сносился с Москвой, жалуясь Св. Синоду на обиды и притеснения униатов православным людям грековосточного исповедания. Не получив привилегии от польских королей, он перешел в Переяславль, где и умер. Его преемник Иосиф IV Волчанский (с 1734 г.) несколько раз жаловался Св. Синоду на притеснения униатов. Подобные жалобы были обычным явлением. Дело в том, что положение белорусских православных архиереев и народа, живших рядом с фанатичными полоцкими униатскими арxиепископами, занимавшими обыкновенно униатскую митрополичью кафедру, с каждым годом ухудшалось¹¹⁴². Тамошние православные легче вздохнули при Екатерине II.

Итак, на всей территории Литовско-Киевской митрополии, в половине XV в. отделившейся от Московской, через два с половиной века тяжелой и смутной истории западнорусской и малороссийской церкви из 9 православных епархий встретили XVIII в., только Киевская и Черниговская, не считая Смоленской. Но ни одна из них не имела непрерывного ряда иерархов. Переяславская, закрытая при нашествии татар, с XVIII в. может считать дни своей новой жизни под властью Москвы; черниговская кафедра, остававшаяся без архиерея полтораста лет, в начале XVIII в. могла насчитать только 50 лет своего вторичного существования. Могилевская или Белорусская епископия заменила собой Полоцкую. Она успела прожить около 80 лет. Но жизнь её была тяжела, а иерархия непостоянна.

***

I. Знакомство русских с Сибирью до Ермака Тимофеевича. Завоевание её Ермаком (1584 г.). Расширение русских владений в Сибири и русская колонизация; основание городов и колонизационное распространение христианства в Сибири с постройкой церквей и монастырей до 1620 г. Епархиальная подведомственность Сибирской церкви до учреждения особой епархии. Учреждение епархии (1620 г.) и архиепископ Киприан. Его управление. Территория епархии.

II. Колонизация Сибири после учреждения епархии; постройка церквей и пределы Сибирской епархии к концу XVII в. Религиозно-нравственное состояние членов Сибирской церкви. Правительственные заботы об улучшении церковной жизни. Проекты об открытии новых епархий в Сибири на соборах 1667 и 1681–1682 годов. Сибирская епархия после 1682 г. Православие в Китае и начало пекинской миссии. Недостатки епархиального управления. Трудность одному архиерею заведывать всей Сибирью и Сибирской епархией, раскинувшейся на 300 000 кв. миль.

I. Русские давно знали Сибирь. Летописи сохранили известия от 1096 г. о посольствах новгородцев за данью через Печору в Югру и Самояд, находившиеся в полунощных странах¹¹⁴³. Впоследствии новгородцы, знакомые с р. Камой, еще не раз брали дань с югорцев¹¹⁴⁴. Но выбирание дани с западносибирских инородцев было явлением случайным и обязано смелым ушкуйническим набегам предприимчивых торгашей. С падением новгородской вольности (1478 г.) и возвышением Москвы по следам новгородцев московские люди пошли в Сибирь. Они были там в 1499 и 1501 г. В последний поход кн. Петр Феодорович Ушатый перешел югорский камень и через неделю был у городка Лянина (ныне местечко в Березовском уезде при р. Сигве). Городок был взят, с ним взято до 33 других остяцких городков, расположенных по нижнему бассейну р. Оби в Обдорском крае. Счастливые победители, торжествующе, с тысячей пленников возвратились в Москву¹¹⁴⁵.

Успехи кн. Ушатого внесли в титул московского царя земли обдорскую и кондийскую. Вместе с этим они могли увеличить северо-восточную русскую государственную территорию до низовьев р. Оби и р. Конды, впадающей в Иртыш¹¹⁴⁶. Расширением московских владений за Камень готовилось прочное господство Москвы в обширной Сибири. Впрочем, в этой подготовке прошло почти сто лет. Царь Грозный носил титул «обдорского, кондийского и всех сибирских земель, повелителя северной страны», или «государя всех северных берегов», даже «всея Сибири». Сибирский хан Едигер в 1557–1558 г.г., хотя не с охотой, заплатил ему дань¹¹⁴⁷.

Власть Москвы над Сибирью, как и давнишнее владычество Новгорода, в первые годы царствования Грозного ограничивалась выборкой дани соболями. О религиозном, культурном и политическом влиянии Москвы в Сибири не было речи. Более или менее заметное просветительное, точнее, государственное влияние русского человека в полунощной тьме полунощной страны начинается после окончательного закрепления Сибири за Русью. Это закрепление соединено с именем славного казака Ермака Тимофеевича. Храбрый атаман, омывший грехи своей вольности в водах Иртыша, покорил Сибирь, а сам покорился русскому царю. Волны Иртыша скрыли храбреца с оружием в руках, но преждевременная гибель казацкого атамана (1584 г.) открыла русским торную дорогу вглубь Сибири. В 1585 и 1586 г.г. туда отправились московские воеводы Мансуров, Сукин и Чулков. Их походами началось ощутительное влияние русских в обширной стране. Походный путь завоевателей был вместе и путем русской сибирской колонизации, сопровождавшейся постройкой московских городов. Как везде, так и в Сибири, первые города строились с стратегической целью в виде крепостей. В конце 1585 г. или начале 1586 г. воеводы Сукин и Мясной заложили первый русский город Тюмень при р. Туре и Тюменке, где прежде стоял город Чимги или Чингий. В следующем 1587 г. воевода Чулков при устье р. Тобола в Иртыш основал другой город Тобольск. Новый город, построенный близ старой сибирской столицы – г. Сибири, сделался русской сибирской столицей¹¹⁴⁸. Из Тюмени и Тобольска русская колонизация пошла по ближайшим рекам, служившим удобными путями сообщения. Русские двинулись и расселились по бассейнам р.р. Туры, Пышмы, Исети, Тавды, Тобола, Иртыша с их притоками. Тогда же или через год (1588 г.) на главном водном тракте из Европейской России в Азию построили город-пристань Лозву на р. Лозве¹¹⁴⁹. На месте старого города Табор на Тавде возник новый русский город с тем же именем¹¹⁵⁰. В 1593 г. воевода кн. Петр Горчаков построил Пелымский городок на устье р. Пелым, населив его ссыльными угличанами, завиненными в убийстве царевича Димитрия Иоанновича¹¹⁵¹. При Борисе Годунове шла оживленная колонизация сев.-запад. Сибири и довольно быстрая постройка городов. Русские двигались по Иртышу. К 1593 г. они дошли до Оби. Обская колонизация распространялась по течению реки в двух направлениях – вверх и вниз, т. е. на юго-восток и север. Вверх по течению в 1593 г. основан г. Сургут, на 300 верст выше устья Иртыша, около устья р. Агана, в нижнем течении Березов на далеком севере в 1065 в. от Тобольска, недалеко от устья Сосвы на р. Вогулке, лев. притоке Сосвы¹¹⁵². В следующие годы южная и северная колонизация по течению Иртыша и Оби продолжается почти безостановочно. В 1594 г. воевода кн. Андрей Елецкий с служилыми людьми из сибирских городов и присланными с ним из Европейской России казанцами, пермичами и вятчанами построил на Иртыше при устье р. Тары г. Тару. В 1595 г. на притоке Оби р. Полуе в 6 верстах от Оби и на 290 вер. севернее Березова, вместо остяцкого городка, построен русский город Обдорск (ныне село Тобол. губ. Берез. уезда известное с именем Нозовы или Нозового городка). В верхнем бассейне Оби выстроены Нарымский и Кетский остроги. Последний поставлен на р. Кети, правом притоке Оби, берущем свое начало недалеко от р. Енисея. Этим путем русские скоро добрались до среднего течения самого Енисея¹¹⁵³.

Собственно енисейская колонизация началась с севера. Из Обдорска русские направились к морю и, двинувшись к востоку, дошли до берегов Енисея. В 1598 г. воевода Феодор Дьяков с целовальниками и торговыми людьми по царскому указу отправился в мангазейские земли и на Енисей проведать, кто там проживает и собрать ясак. Посланные исполнили поручение; в 1600 г. они привезли в Москву первую дань. Тогда же велено в Мангазее поставить острог, чтобы удобнее было собирать ясак с тунгузов, самоядцев и остяков¹¹⁵⁴. Так явился город Мангазея на р. Таз по пути к берегам Енисея. Самого Енисея русские достигли в 1607 г., поставив на устье левого его притока – р. Турухана Туруханское зимовье¹¹⁵⁵. Одновременно с енисейской колонизацией продолжалась обская колонизация.

В 1604 г. покорный сибирский князь Тоян из племени еуштов просил царя Бориса Феодоровича Годунова построить русский город в его волости. Годунов согласился. Послан указ тюменскому голове Безобразову, чтобы тот выслал из Сургута казацкого голову Гаврила Писемского и боярского сына Василия Тыркова ставить город в Сургутском уезде в Томской волости на р. Томи. Дело не замедлилось. В 1604 г. стоял уже Томский острог на одном из верхних правых притоков р. Оби¹¹⁵⁶. Но тут русская колонизация остановилась. Ее ненадолго задержало смутное время самозванщины. Поэтому верховья Томи заняты были лишь в 1617 году, когда сын боярский Астафий Харламов с присланными к нему на помощь татарским головой Осипом Кокаревым и казачьим Молчаном Лавровым построили Кузнецкий острог при устье р. Кондомы¹¹⁵⁷. В следующем 1618 г. русские заняли среднее течение Енисея. Первыми туда присланы из Тобольска пелымский боярский сын Петр Албычев с тобольским стрелецким сотником черкасом Рукиным. Им велено, приеxав на Енисей, поставить новый острог, собирать с тамошних людей ясак и до указа быть приказными. Разумеется, приказание было исполнено¹¹⁵⁸. Явился таким образом на юге податной город Енисейск, подобно северному Мангазее. В 1619 г. по дороге от Кетского острога и Томска на Енисейск построены еще три острожка – на Кети Маковский, на р. Чулыме Мелецкий и Бельский¹¹⁵⁹.

Московское правительство при поступательном движении в глубь Сибири не оставляло без внимания и давно занятых земель. Оно задалось мыслью найти сухопутную и кратчайшую дорогу в новую страну. В 1597 г. сибирский дорожный вож Артемка Бабинов указал такую дорогу. Она шла от Соли Камской к верховьям р. Туры. Старый водный путь был оставлен. По новому пути стали строить города. В верховьях Туры выстроен (1598 г.) город Верхотурье, на старом чудском или вогульском городище Неромкара (Нером-кура). В 1601 г. здесь выстроен острог, гостинный двор и таможня для сбора пошлин с привозимых товаров¹¹⁶⁰.

С заменой речного тракта сухопутным, город-пристань Лозва оказался без надобности. Тамошний воевода и люди переведены в новый город-станцию Туринск, основанный (1600 г.) в среднем течении р. Туры. Город построен, собственно, для ямщиков. Но сюда собрались и простые обыватели, съехавшиеся из разных уездов: Холмогорского, Важского, Устюжского, Сольвычегодского и других соседних мест. Вследствие переполнения острога ямщикам разрешено селиться за городом, где жил татарский князь Епанча. Ямщики образовали особую пригородную слободу¹¹⁶¹. К Верхотурью и Туринску приписаны вновь составленные уезды¹¹⁶². В 1613 г. образовались слободы Тагильская и Мугальская, в 1618 г. – слобода Табаринская на р. Тавде при устье р. Ченги, в 1619 г. – Невьянская, при р. Нейве¹¹⁶³. К 1620 году русская колонизация в Сибири обняла громадное пространство. Московские владения от берегов северного океана по направлению к югу дошли до устья Верхней Тунгузки, правого притока Енисея, и верховьев р. Томи в верхнем бассейне Оби – это с восточной стороны, с юго-западной они остановились в среднем течении р. Иртыша и низовых его притока Тобола. Река Енисей по устье В. Тунгузки была восточной границей русских сибирских владений.

Русские владения росли необыкновенно быстро; одновременно с ними росла территория русской церкви. Но о качественном и количественном распространении христианства в Сибири нельзя говорить многого. Несомненно, лишь одно, что там, где не было и понятия о христианстве, там, где жили инородцы язычники и иноверцы с приходом русских людей явились монастыри, христианские храмы, а если не храмы, то часовни и кресты. Общим правилом русских поселенцев в Сибири, говорит Словцов, было: где зимовье ясачное, там и крест или впоследствии часовня, где водворение крепостное, там церковь и пушка, где город, там правление воеводское, снаряд огнестрельный и монастырь, кроме церкви¹¹⁶⁴. Старинный русский человек мог не признавать правил христианской нравственности и жить распущенно; мог пьянствовать, сквернословить, блудить, быть жестоким деспотом в семье и для подчиненных, воровать из казенного сундука и снимать последний рваный кафтан с захудалого тяглеца, но не мог жить без храма; он не мог опустить праздничного христианского богослужения. Храм для русского был так же необходим, как жилище для обывателя. Поэтому во всех городах и острогах с самым незначительным количеством военного гарнизона или сведенцев – обывателей, при основании города строилась церковь, иногда не одна. В Тюмени в самое короткое время построены четыре церкви: Спасская (1586 г.), Богородицкая (1600 г.), Борисоглебская (1601 г.) и Феодоровская (1610 г.), в Тобольске также четыре: Троицкая и Спасская (1587 г.), Вознесенская (1601 г.) и Никольская (1602 г.), в Верхотурье – две: Троицкая (1598 г.), в 1607 г. построена другая церковь, в Пелыме (в Таборах) Христорождественская с приделом св. Николая (1592 г.); скоро построена была другая Михайловская с приделом св. пр. Илии, в Туринске с Епанчинской слободой – Борисоглебская (1600 г.). Были построены храмы в Мангазее, Березове и Троицкий с приделом святителя Николая в вотчине крещеных князей Олачевых¹¹⁶⁵. Монастыри известны: Знаменский (1578 г.), Зосимосаватьевский (1601 г.) и Успенский (1610 г.) – в Тобольске, Покровский, Туринский, и Никольский, основанный в 1604 г. монахом Ионой из Пошехонья, в Верхотурье, Рождественский в Тагиле, Верхотурского уезда, Введенский на Нейве и Преображенский в Тюмени, основанный в 1616 г. монахом Нифонтом из Казани¹¹⁶⁶.

Постройка храмов и монастырей была единственным средством христианского просвещения инородцев – магометан и язычников. Но это очень важное средство оказывалось слабым в стране, не имевшей настоящего церковного иерархического устройства и самостоятельного епархиального управления; там даже монастырские храмы стояли без пения. Христианство, занесенное сюда русскими колонизаторами «служилыми людьми», добровольными выходцами и «гулящими», должно было возрастать как-то само по себе, и росло, конечно, медленно и не так как следует. Московское правительство, наблюдая чисто финансовые интересы, первее всего заботилось о гражданском устройстве края и внушении покоренным верноподданнических чувств. Культурно-просветительные задачи и церковное устройство юной сибирской церкви отступали на второе место. Во всех городах и острогах сидели прославленные сибирские воеводы¹¹⁶⁷, совмещавшие в себе светскую и церковную власть. Они доносили в Москву о положении страны не только в гражданском, но и церковном отношении. Впрочем, в последнем случае воеводы являлись не епархиальными администраторами, а лишь посредниками между членами сибирской церкви и высшей церковно-правительственной властью. По их донесениям, или самостотельно из Москвы делались распоряжения ближайшим архиереям относительно церковных дел далекой Сибири. Соxранилось единственное, но важное свидетельство заботливости московской власти о сибирской церкви. По указу Ивана IV Грозного Варлаам епископ вологодский и великопермский (1578–1584 г.) послал в Сибирь десять священников с семьями для христианского богослужения¹¹⁶⁸. В 1611 г. сами сибирские воеводы писали Сильвестру архиепископу вологодскому, что в Тобольске и во всех сибирских городах у многих приходских церквей нет попов. Они просили прислать антиминсов и священников, хоть 5–6¹¹⁶⁹.

Архиереи, ближайшие к Сибири, могли слать антиминсы и священников за Урал. Но следить за развитием церкви и укреплением христианства в самих русских, только носивших имена христиан, ни вологодские, ни ростовские, ни казанские архиереи, при обширности своих епархий, не имели никакой возможности¹¹⁷⁰. Нечего говорить о бедняках, новокрещеных инородцах и прозелитах предоставленных произволу воевод и русских некультурных культуртрегеров¹¹⁷¹.

Пока русская колонизация, а с ней пределы церкви не переходили р. Оби и Иртыша, в Москве пытались обойтись при помощи соседних архиереев, без учреждения особой архиерейской кафедры в Сибири. Но по мере того, как русские владения стали уходить все дальше и дальше вглубь Сибири, когда ощущался крайний недостаток в священниках и сибирская церковь внешне росла, а внутренне малилась, учреждение самостоятельной сибирской кафедры становилось неизбежным и прямо необходимым. Помимо того, неудачные войны с Польшей и Швецией, отодвинувшие московскую Русь от Запада, заставили ее обратить серьезное внимание на новую страну. Тут-то русское правительство особенно ясно поняло, что для полных успехов русской государственности в Сибири необходимо поднять религиозно-нравственный уровень тамошних насельников. Выполнение столь высокой задачи было не по силам воеводам, злоупотреблявшим доверием к ним. Их самих нельзя было оставить без контроля. К государственным интересам присоединялись, конечно, и чисто религиозные задачи – просветить инородцев истиной христианства и укрепить в них нравственные начала жизни. Все это взятое вместе побудило патриарха Филарета Никитича с царем Михаилом Феодоровичем избрать и поставить пастыря и учителя в Сибирское царство в лице архиепископа. Выбор пал на архимандрита новгородского хутынского монастыря Киприана (Старорусенскова), лично известного самому царю. Он вызван был в Москву и 8 сентября 1620 г. посвящен в сан архиепископа сибирского и тобольского. При поставлении и вручении жезла патриарх заповедал Киприану достойно пасти словесное стадо, заботиться о чистоте нравов завоевателей и русских пришельцев, обращать ко Христу идолопоклонников и магометан, «да проповедь слова Божия ростет и множится».

В начале 1621 г. Киприан отправился в Сибирь с целым штатом. Архиепископ, выехавший около 10 января, торжественно, но не без труда и приключений, 19 июня доехал до своего кафедрального города Тобольска. По приезде на место служения он устроил соборную церковь во имя Софии Премудрости Божией, архиерейский дом и завел правильное хозяйство на пожалованных ему землях.

Епарxиальная деятельность Киприана началась еще до приезда в Тобольск. По пути в Тобольск ему пришлось пробыть более двух месяцев в первом сибирском городе Верхотурье. Лишь только Киприан вступил в границы своей епархии, как к нему посыпались разные челобитные от городов и сел: одни жаловались на отсутствие храма; у других храм был, не было священника и церковь стояла «без пения» года два или три; третьи жаловались, что у них нет ладана, церковного вина, мира, свечей и всякого другого «церковного строения», и что младенцы умирают без крещения, большие без покаяния и причащения; хоронить и венчать некому. Из Березова, Тары, Сургута, Томска, Кетского острога, Мангазеи и Нарыма били челом, что желающим не у кого и негде «посхимиться»; нет у них ни черных попов, ни монастырей. Невьянские и тагильские крестьяне просили о присылке белых попов. Киприан, насколько мог, старался удовлетворить просьбам. Труднее всего было назначить священников. Годных в Сибири не имелось, а у самого владыки запас был небольшой – всего три белых священника. Киприан писал царю и патриарху, прося выслать ему священников из Руси. Охотников, конечно, находилось мало. Незавидное положение церковников в стране, не имевшей духовного представителя, страшило всех. Духовенство жаловалось на воевод, что они насильно брали попов «для письма и выдела государева пятиннаго хлеба», когда приходское духовенство занято было уборкой своего хлеба. Впоследствии сами архиереи жаловались, что воеводы бьют белых попов батогами, сажают в тюрьмы, даже «отставливают от церквей Божиих».

Сибирские монастыри, построенные людьми неизвестными, не могли заменить приходских храмов и были плохими рассадниками христианства в полузабытой стране. Они сами доставили много хлопот новой епархиальной власти. Верхотурский Николаевский монастырь, где жило вместе несколько монахов и монахинь, не имел ни игумена, ни строителя. Храм за неимением священника стоял «без пения». Киприан назначил туда игумена и священника, построил за острогом новый Покровский храм с монастырем, куда вывел монахинь из Николаевского монастыря. Из Верхотурья же архиепископ послал на р. Невью соловецкого старца Серапиона с черным попом Христофором, поручив им построить там храм Преображения Господня с монастырем. Так возник (1622–1624 г.) новый сибирский Невьянский Богоявленский монастырь, названный Богоявленским потому, что храм, строившийся во имя Преображения, освящен во имя Богоявления. В Рождественский тагильский монастырь Киприан послал игумена и строителя, то же сделал по отношению к тюменскому Преображенскому монастырю; в тобольский Никольский или Успенский монастырь он послал архимандрита и строителя, в Березов – в старый восстановленный Воскресенский монастырь послал игумена, в старый Введенский монастырь, находившийся в Верхотурском уез. при р. Нейве, послал строителя и черного попа. Все эти распоряжения и назначения делались пока из Верхотурья. По приезде во второй сибирский город Туринск, Киприан поставил игумена в тамошний Покровский монастырь. Царь Михаил Феодорович по его просьбе, насколько возможно, конечно не богато, обеспечил сибирские монастыри. Киприан по приезде в Тобольск нашел страшные беспорядки в Успенском, монастыре, где монахи и монахини жили вместе и соблазнительно. Он основал в нижней части города под горой новый монастырь во имя Знамения Пресв. Богородицы, куда перевел старцев из Успенского монастыря. В Мангазее Киприану не удалось построить монастыря, хотя туда послан был архимандрит Мефодий со всяким церковным строением.

Ясно, что в Сибири хотя и были монастыри, но не походили на настоящие монастыри. Уставное устройство их обязано первому архиепископу, который не замедлил также разослать по городам своих боярских детей в качестве десятильников с правом творить суд и расправу по духовным делам, как над городским, так и над сельским духовенством. Но, кстати заметить, светские представители архиерейской власти постоянно сталкивались и судились с воеводами, привыкшими превышать свои права, так что при новых порядках на каждом шагу возникали и новые беспорядки. Тем не менее Киприану принадлежит первоначальное епархиальное устройство сибирской церкви¹¹⁷².

Киприан не затруднился дать внешнее устройство сибирским монастырям: нужны были только люди и средства; еще проще было разослать приказных десятильников. Но очень мудрено и на первых порах прямо невозможно было поднять низкий нравственный уровень сибирских христиан – безразлично – воевод, монахов, белого духовенства и простолюдинов староверов и новокрещенов.

Картина нравственного упадка тогдашних сибирских насельников ужасна. Она ярко раскрыта в послании патриарха Филарета Киприану. Народ пьянствовал, русские и новокрещены жили с некрещеными татарками, как с женами. Попраны были самые священные человеческие права: неистовые и ослепленные страстями женились на своих матерях, дочерях и сестрах, чего не было у инородцев, не знавших Бога. Казаки отнимали у некрещеных жен и девок, жили с ними блудно: ни их, ни детей не крестили. Служилые люди часто закладывали своих жен за деньги своей же братии на время для блудной жизни, а бедных вдов и девиц брали себе, отнимали жен у работных людей. При сборе ясака сборщики лихоимствовали и распутствовали. Воеводы из личной корысти не только потворствовали насильственным бракам, но приказывали попам насильно совершать незаконные браки. Впрочем, последние и сами не старались удерживать от таких браков. Многие мужья и жены в болезни постригались, но, «оздоровев», опять уходили в мир и жили блудно. В монастырях жили зазорно. «Воистину», удивленно писал п. Филарет, видевший и в Европейской Руси много дурного, «не точию христиане, но и человеки чуже им нарицатися: душа убо их яко во гробе затворена и увы страшно слышание таковая деющих. Горе воистину слышащим таковая, паче же зрящим и не истязующим таковых сквернения». В последних словах слышится упрек Киприану, которого п. Филарет действительно укорял в некоторой невнимательности к пресечению ужасающих безобразий и в умалчивании¹¹⁷³. Но Киприан едва ли намеренно молчал. Он был занят внешним устройством епархии, кафедрального собора, своего дома и борьбой с главным воеводой Годуновым и своим штатом. К счастью, архиепископ задержался в Верхотурье и успел привести в порядок монастыри до серьезных столкновений с Годуновым. Могло и этого не быть.

Почти через 300 лет и по отрывочным данным мудрено судить о справедливости упрека Киприану¹¹⁷⁴. Несомненно одно – сибирскому архиерею предстояла трудная задача. При открытии епархии на него возлагались заботы о колонизаторском распространении христианства среди иноверцев, упорядочение управления краем и нравственное улучшение своей в корне испорченной паствы. Обширность новой епархии увеличивала трудность дела.

Сибирская архиепископия, поставленная в ряду первостепенных русских епархий, как видно из распоряжений Киприана, обняла все русские сибирские владения от Урала до Енисея и от Ледовитаго океана почти до Алтая. Немногочисленные сибирские монастыри и церкви¹¹⁷⁵ разбрасывались на целые сотни верст и находились в тех местах, где сидели самовольные воеводы и головы, не знавшие греха. Понятно, не может быть речи о возможности архиерею лично следить за развитием церковной жизни в такой епархии. Между тем русские владения необыкновенно быстро шли в глубь Сибири, с ними вместе, вследствие колонизаторского распространения христианства, расширялись пределы его области.

II. После учреждения епархии колонизация пошла за Енисей и распространялась по течениям рек. К концу столетия она достигла берегов Камчатки. От восточных берегов Енисея русские двинулись на р. Лену и пошли двумя путями. Первый (северный) путь шел от Туруханска по Нижней Тунгузке на р. Чан, затем р. Чаном на р. Вилюй и Вилюем к среднему бассейну Лены. Второй (южный) путь шел от Енисейска по Верхней Тунгузке к верховьям Лены. В движении первым путем заняты в 1625 г. земли Тунгусов; к 1630 году северные колонизаторы достигли устья Вилюя, где скоро появляется Вилюйское зимовье, нынешний Вилюйск. Двигаясь по Нижней Тунгузке, южные колонизаторы построили остроги Рыбинский (1628 г.) и Илимский (1630 г.), а затем Кутским волоком перешли на Лену и основали Кутский острог. На устье Киренги они построили Никольский острог, переименованный в 1655 г. в Киренский. На Лене сошлась северная и южная колонизация. Между колонизаторами произошли споры и раздоры за право собирать ясак. Для прекращения споров и колонизации края основан Якутский острог (1632 г.), верст на 13 ниже теперешнего. Через 10 лет он перенесен на настоящее место. До 1638 г. Якутск зависел от Енисейска, с 1638 г. сделался самостоятельным. Одновременно с постройкой Якутска русские занимают течения рек Олекмы, Алдана и Амги. На устье Олекмы в Лену является Олекминский острог (1635 г.). Продолжая движение по Лене и дойдя до её устья, русские направились к р. Яне, Чандану и Индигирке. В 1638–1639 гг. на Яне основан Верхоянск, на Чандане зимовье. В это же самое время казаки, обитавшие в верховьях Андана, по рр. Юдоме и Мае достигают Охотского моря. К 1642 г. наложен ясак на юкагиров, живших по рр. Яне и Индигирке, в 1644 г. основано Нижне-Колымское Зимовье, а к 1645 г. занято все течение рек Колыма и Пагича; в 1648 году устроено зимовье на устье Охоты, переименованное в следующем году в Косой острожек, а впоследствии – в Охотск. Таким образом в половине XVII в. к востоку русские добрались до Камчатки и утвердились на Охотском море.

Одновременно с северо-восточной колонизацией совершалось занятие земель по южной границе. В 1628 г. основаны Красный Яр (Красноярск) при устье р. Мана в Енисей и Канское Зимовье на р. Кане. С 1641 г. русские владения начинают придвигаться к озеру Байкалу и р. Амуру. В самых верховьях Лены, выше Тутурского острога (осн. 1632 г.), выстроен Верхоленский острог (1641 г.), а в 1642 г. совершена первая экспедиция по Амуру. Но честь занятия Амура (1649–1650 гг.) принадлежит казацкому атаману Ерофею Хабарову¹¹⁷⁶, и совершилось уже тогда, когда русские укрепились на восточной стороне Байкала, построив остроги – Ангарский (1647 г.), Баргузинский (1648 г.), Верхне-Удинский (1649 г.); в 1654 г. построен Нерченский, чрез 10 лет в 1665 г. Селенгинский. Первый острог на Амуре (Албазинский) построен только в 1651 г. На западной стороне Байкала в 1648 г. на р. Уде основан Покровский городок, переименованный (1649 г.) в Удинский острожек, а с 1664 г. назван острогом. В верховьях Ангары на Дьячем острове близ устья Иркута в 1652 г. основано Иркутское городище для сбора ясака с бурят, кочевавших по р. Иркуту; в следующем 1653 г. явился Балаганский острог. Продолжалась и колонизация Амура. В 70 годах там населено много слобод, а на Зее, притоке Амура, построены остроги Верхо-Зейский, Селимбаевский и Дадонский.

В пограничных юго-западных областях Сибири – в пределах нынешней Тобольской и Пермской губерний русские владения несколько подвинулись к югу. Там на р. Псети в 1650 г. основан Исетский острог, в 1662 г., Шадринск, на Ишиме в 1663 г. – слобода Царево Городище (с 1782 г. город Курган), на Иртыше Черпнолуцкий острог. В южных пределах нынешней Томской губернии в 1651 г. при слиянии рек Бии и Катуни построен Бийский острог¹¹⁷⁷.

Число сибирских церквей увеличивалось соответственно увеличению населенных пунктов. Как прежде, так и теперь, где становился острог там строилась и церковь, реже монастырь. При Киприане (1621–1623 г.) построены церкви в Мангазее, Устьиницкой слободе и в новых монастырях, вероятно, в Березове, Сургуте, Нарыме, Кетске и Таре¹¹⁷⁸. Второго сибирского архиепископа Макария (1625–1635 гг.) называют усердным строителем церквей. С достоверностью известно, что при нем построены, так называемая, сенная в Тобольске и церковь в Якутске. В его время были отправлены священнослужители в село Каменное, Чубаровскую слободу, Красноярский острог и др.; следовательно, там были церкви. При архиеписк. Нектарие (1636–1640) построены церкви в с. Абалокском, Якутском остроге и основана Красноярская Каченская пустынь. В архиепископство Герасима (1640–1650 г.), прилагавшего особое старание к сооружению новых церквей и монастырей, они являются в Енисейске, в Верхоленском остроге, на р. Исити, в Красноярске, Кузнецке и др. При Симеоне (1651–1664 гг.) строятся церкви в Иркутске, Слободе Служной, Туруханске, Ялумдровске, Верхоленске, Якутске и монастыри: Междугорский Ивановский с церковью, Кондинский Троицкий, Томский Алексеевский, Киренский Троицкий с двумя церквами и Якутский Спасский. При митрополите Корнилие (1664–1677 гг.) основаны монастыри: в Иркутске Вознесенский с церковью и Знаменский женский, два монастыря на Амуре (на брусяном камне и на р. Кумаре) и церкви в острогах: Масленском, Устьмиясском, Красногорском, в слободах: Бешкильской, Терсютской, Ингалинской и в селе Воскресенском. В последней четверти XVII в. стали строиться монастыри и церкви в Даурских острогах, за Байкалом, на Амуре, словом, везде, куда проникла русская колонизация¹¹⁷⁹. По богаделенным ведомостям 1683 года в Сибирской и Тобольской епархии числится 150 церквей¹¹⁸⁰. С монастырскими их несомненно было больше.

Сибирская епархия за полстолетие своего существования успела раздвинуться от Ледовитого океана до Киргизских степей, Алтая, Байкала и Амура и от Урала до Великого Океана. По своему пространству она превосходила все когда-либо существовавшие русские епархии. Из 263 828 квадрат. миль русской территории, оставленной царем Алексеем Михайловичем († 1675 г.) на долю Сибири приходилось приблизительмно 185 000 кв. м.¹¹⁸¹. На этом громадном пространстве разбрасывалось до 20 главнейших воеводских городов и острогов – именно: Тобольск, Верхотурье, Туринск, Тюмень, Пелым, Тара, Березов, Сургут, Мангазея с Туруханском, Томск, Енисейск, Красноярск, Кузнецк, Нарым, Кетск, на Лене Якутск, Илимск, в Даурах Нерчинский острог¹¹⁸².

Лишне говорить об удобствах и трудности управления необыкновенно обширной Сибирской епархией. Управление ею требовало от сибирских архипастырей нечеловеческих усилий. То, что по гражданскому ведомству поручалось целым десяткам воевод, по церковному возлагалось на одного человека. Между тем наказы и инструкции для деятельности сибирских архиереев постоянно внушали важность и ответственность епископского служения. Возлагая на сибирского архиепископа дело миссии, они требовали необыкновенной личной внимательности и осмотрительности при обращении и крещении инородцев. Требовалось приводить инородцев и крестить с любовью. Но прежде необходимо было расположить их к христианству. Для этого рекомендовалось приглашать их к архиепископскому двору, беседовать с ними, угощать, давать платье и защищать от произвола воевод¹¹⁸³. Приглашать, примерно из Якутска в Тобольск, и следить что делает с инородцами новокрещенами, наприм., нерчинский воевода! Оттуда могли доноситься только слухи. Ответом на слухи были лишь послания сибирских владык. Послания эти можно было читать, но не выполнять, не видевши ни разу самого писавшего. В 1653 г. архиеписк. Симеон писал на Лену в Якутский острог: «слух до нас дошел, что живут у вас на Лене, забыв страх Божий и час смертный, не помня страшнаго трепетнаго и Грозного суда Христова... творят пагубное и беззаконное, скверное и нечистое блужение и таково блужение, яко ниже в неверных языцех именуется: морят и мечут от себя прочь прижитых незаконных детей». Много позже в 1683 г. м. Павел писал на Селенгу: «даурские многие люди живут не христиански, с некрещенными иноземками блудно беззаконно робят приживают и, прижив с ними, тех иноземок продают и себе для блуднаго дела иных некрещеных иноземок покупаютъ»¹¹⁸⁴. Картина тождественная с картиной, нарисованной в грамоте п. Филарета Киприану 60 лет тому назад. И она общая.

Духовенство падало необыкновенно низко с высоты своего призвания. Монашество позабывало свои обеты. Среди мирян, начиная с воевод и кончая «всякаго чина людьми», господствовали страсти и пороки – от брани, драки, пьянства и воровства до насилий над женщиной и противоестественного разврата с пребеззаконным содомским житием¹¹⁸⁵.

Внутренняя нравственная испорченность – старая болезнь Сибири. Во второй половине XVII в. новая болезнь охватила сибирское население – это раскол. Ярый представитель расколоучителей протопоп Аввакум, сосланный в Сибирь (1656 г.), добровольно и во время долгих переездов в качестве этапного ссыльного в продолжение почти десяти лет успел побывать почти во всех концах Сибири до Даурии включительно и насадить там семена раскола. Аввакум, по собственному его выражению, во всех городах и селах, где ему приходилось остановиться, с дерзновением кричал, уча народ и обличая ересь Никонианскую¹¹⁸⁶. Ученики Аввакума с успехом распространяли раскол. Они привили его к народу так сильно, что увлеченные, воображая наступившее царствование антихриста, начали массами предаваться сожжению¹¹⁸⁷. Нужна была необыкновенная внимательность по отношению к раскольническим движениям и усиленная деятельность церковной иерархии в обширной и почти дикой стране.

Правительство не упускало из внимания Сибирской церкви и епархии. Епархия не оставалась вдовстующей по смерти или после перевода сибирского архиерея, потому что из Москвы тотчас назначали нового. Но московское назначение и действительное епархиальное управление сибирского архиерея далеко не совпадали. Иногда проходили годы в столичных задержках и переездах, пока новый владыка приедет в Тобольск и вступит в управление епархией. До его приезда епархия оставалась без архиерея. Известно напр., что архиеписк. Макарий умер 24 июня 1635 г., а погребен 31 мая 1636 г. (через 10 месяцев), так как его преемник прибыл в Тобольск только 1 апр. Другой сибирский архиепископ Герасим скончался 16 июня 1650 г., а погребен почти через два года 13 мая 1652 г. преемником Симеоном, вероятно, только что приехавшим¹¹⁸⁸.

Приезжал архиерей, но он не мог знать всего и удовлетворить духовные нужды своей епархии. Стоило большого труда подыскать кандидатов и заместить окраинные свободные священнические места. Из Тобольска не ехали на край света, а с Байкала, Даурии, берегов Охотского моря и Ледовитого океана не ехали за посвящением в Тобольск. Поэтому попы – бродяги, вроде Андроника, встречали радушный прием. Доверенные, через которых архиереи действовали в отдаленных частях своей епархии, не могли помочь горю. Дело миссии так же страдало. Правительство понимало положение сибирского архиерея и прибегало к посредничеству воевод. В наказах воеводам прописывалось: «кто из ясачных людей захочет креститься своею волею, тех велеть крестить, сыскав про них допряма, своею ли волею хотят креститца»¹¹⁸⁹.

Сибирская епархия существовала уже давно, но лишь одна, на десятки тысяч кв. миль; поэтому воеводы по старине являлись не только в звании миссионеров, но и с обязанностями блюстителей нравственности и церковного порядка. В 1649 г. верхотурский воевода послал память приказчику Ирбитской слободы (осн. 1663 г.) Григорию Барыбину строго наблюдать, чтобы служилые люди и крестьяне в воскресные и праздничные дни ходили в церковь, удерживались от чародейства и пьянства, не заводили непристойных игрищ¹¹⁹⁰. Тобольский воевода боярин Петр Шереметьев в 1677 г. послал отряд войска захватить раскольничьего вожака монаха Даниила с братией, но воеводские миссионеры вместо пустыни на р. Березовке, Тоб. уез., где жили раскольники, нашли только кучи пепла. Даниил с единомышленниками ночью сожглись в избах. Голос приказчика Мехонской слободы, пытавшегося уговорить раскольников, был слаб, сравнительно с голосом раскольничьего дьячка распопа Ивана Феодорова. Изуверы тоже сожглись¹¹⁹¹. Ясно, что миссионерство и поддержка церковных порядков были неподходящим делом для воевод. Это, впрочем, сознала правительственная власть, хотя сравнительно поздно. До Большого Московского собора 1666–1667 г. не заговаривали об открытии новых епархий в Сибири.

На соборе 1667 г. помимо общего умственного и нравственного упадка не только среди паствы, но и среди пастырей, резко отметили слабость, по местам полное отсутствие миссионерской деятельности среди язычников и инородцев, остатки язычества среди самих русских и необыкновенно быстрое распространение раскола. Все это было особенно приложимо к Сибири и, конечно, послужило побуждением поговорить об открытии в ней двух новых епархий: в Томске и на Лене. В Томске предполагалось даже архиепископство, на Лене епископство с переименованием Сибирской архиепископии в митрополию¹¹⁹². Последнее выполнено, но открытия новых епархий в Сибири не последовало. По этому вопросу снова заговорили на соборе 1681–1682 гг. Читатель помнит, что писал царь Феодор Алексеевич в своих предположениях собору. Он писал: в сибирской стране от столичного города той епархии до Даурских, Нерчинских и Албазинских острогов и до иных им подобных мест с трудом доходят в один, в полтора и два года. Между тем в тех дальных местах христианская вера не расширяется, а развратники святой церкви умножаются… за неимением себе возбрания за расстоянием дальним. Там творятся такие безобразия, о которых потонку писать невозможно. Поэтому необходимо (пристойно) в обширнейшую Сибирскую епархию для искоренения непотребств прибавить архиереев. Царское слово, как известно, сопровождалось необыкновенно обширным проектом епархиального переустройства русской церкви, в частности Сибири. В целях скорейшего искоренения непотребств в Сибири, задумали ее разделить так, чтобы епархия владения своего больше двух сот верст не имела, иными словами, учредить архиерейские кафедры не только в городах и острогах, но и во всех сибирских слободах. Проект неосуществимый. Впрочем, этот пункт вычеркнули еще в черновом предложении¹¹⁹³ и вместо того указали определенные места, где считалось необходимым учредить архиерейския кафедры. Первоначально предполагалось открыть епископии в Верхотурье, на Тюмени, в Томске, в Енисейске, на Лене и в Даурах¹¹⁹⁴. Во втором сокращенном предложении от 27 ноября 1681 г. число сибирских епископий уменьшено до 3. Оставлены лишь в Томске, Енисейске и на Лене, затем еще уменьшено и оставлены две в Томске и на Лене или в Томске и Енисейске; наконец только в Енисейске с городами пригородами и острожками. Отцы собора, рассматривавшие царские предложения, в часности по отношению к Сибири, первоначально соглашались открыть в ней лишь две новых епархии в Томске и Енисейске, а в дальние города на Лену и в Дауры из новых епархий послать архимандритов, игуменов, добрых учительных священников учить закону Божию и просвещать неверных. Епископам с особыми епархиями там быть неудобно «малолюдства ради христианского народа», к слову прибавить, обязанного содержать своего архиерея. Состоятельных монастырей там не было, а городов слишком мало и те очень бедны. Челобитчики вполне справедливо заметили о малолюдстве христианского народа в Сибири, с которым действительно «всякаго довольства архиерейского чина исполнити» было не можно. Но это малолюдство и должно было являться главным побуждением к открытию сибирских епархий; довольство, т. е. содержание, царь мог пожаловать из своей государевой казны, как писалось во втором предложении. Но лишних денег на это великое дело в казне, к сожалению, не оказалось. Более чем скромный результат проектов об открытии новых епархий на соборе 1681–1682 гг. уже известен¹¹⁹⁵. В Сибири не открыли ни одной епархии. С миссионерской целью в Даурах основан (1682 г.) один Троицкий монастырь в Селенгинске¹¹⁹⁶. Тамошнему игумену в 1687 г. передана в управление вся десятина, состоящая из даурских острогов. До этого времени ею заведывал боярский сын Алексей Беляев. Беляев злоупотреблял архиерейским доверием и не высылал никаких сборных денег в софийскую казну с 1682 по 1686 год.

Заказчику духовных дел игумену Феодосию поручено ведать церковные догматы и духовные дела в даурских острогах; Селенгинске, Иркутске, Арбузинском (Баргузинском?), Нерчинском, Албазинском, Теленбинском, Удинском (Верхнеудинске), Илимском, Братцком и в Николаевской заимке с уездами. Помимо охранения догматов Феодосию давались очень широкие права духовного суда над черным и белым духовенством и всяким чином мирских людей, разбирать всякие челобитья и по вине смирять, кто чего достоин. В сомнительных случаях он должен был писать в Тобольск. Сбор судных пошлин и архиерейской дани, ведение приходных книг, наблюдение за нравственностью духовенства, воспитанием детей духовных, право облагать церкви данью и т. п. возлагались также на Феодосия. Канцелярия его составлялась из причетников и рассыльного деньщика¹¹⁹⁷. Через год в 1689 г. Верхоленский острог и село Бирюльское с уездами по близости приписаны из Якутской десятины в Даурскую и переданы в управление Феодосию. Братский острог и Спасский монастырь с уездами по близости к Илимскому острогу из Даурской десятины поступили в Якутскую и отданы в управление якутскому десятильнику боярскому сыну Ивану Захарову, заведывавшему Ленской областью¹¹⁹⁸. Так было не долго. Тут вышла ошибка при распределении городов по десятинам. 20 ноября 1695 г. особой грамотой или наказом м. Игнатия Якутскую десятину ошибочно составили из острогов: Якутска, Илимска, на Киренге, Братского, Верхоленского и села Бирюльского, поручив блюсти церковные догматы и тамошние духовные дела архиерейскому боярскому сыну Василию Аврамову. О перечислении городов успели дать знать селенгинскому заказчику троицкому игумену; ему велено передать денежные книги и нерешенные дела по Верхоленскому острогу и селу Бирюльскому якутскому десятильнику, когда тот приедет в Иркутскую десятину¹¹⁹⁹. Ошибка, оказывается, заключалась в том, что Брацкий и Верхоленский острог с селом Бирюльским одновременно были отданы двум десятильникам якутскому и иркутскому Ивану Толстоухову¹²⁰⁰. Странная ошибка повторилась в наказе новому якутскому десятильнику Ивану Маслову, назначенному на место Аврамьева. 15 октября 1697 г. ошибку заметили и отписали Маслову, чтобы он не ведал Брацкого и Верхоленского острогов с селом Бирюльским, а ведал их иркутский десятильник Толстоухов¹²⁰¹. Из приведенных фактов можно заключать, что вместо епархий в Даурах и на Лене образовались две десятины с несколькими заказами.

В 1698 г. Илимск и Киренск с уездами выделены из Якутской десятины. Они отданы особому заказчику духовных дел иеромонаxу Киренского Троицкого монастыря Григорию Тушину с правом ведать церковные догматы и иметь духовный суд вместе с выборным поповским старостой. Они же обязывались собирать софийские казенные деньги, вместо нерадивого якутского десятильника Ивана Маслова¹²⁰².

Отдаленные юго-западные области в верховьях Лены отошли от Якутской десятины. Но к ней, вероятно, присоединены новые самые северо-восточные области, занятые русскими в последнюю четверть XVII в. до Камчатки включительно.

Пятидесятник Атласов и казак Морозко с 60 казаками и 60 юкагирами в 1697 г. из Анадыра отправились по направлению к Камчатке. Там они взяли 3 острожка или деревни, а затем, разделившись на две половины, одни пошли по восточной другие по западной стороне полуострова. В верховьях р. Камчатки обе половины сошлись и основали Верхокамчатское ясачное зимовье (ныне заштатный город Приморской области¹²⁰³.

В то время, как русские завладели северо-восточными берегами Великого океана и двигались к Курильским островам, им пришлось уступить приамурские земли. Китайцам не нравилось, что казаки подходили к их границам и селились на Амуре, построив Албазинский острог. Обитатели небесной империи сначала предупреждали албазинского воеводу Алексея Талбузина, чтобы он уходил в Нерчинск. Воевода не послушался. В 1685 году 12 июля явились китайские войска. Началась война неудачная для русских. После долгих переговоров о границах, по Нерчинскому договору 1689 г., китайско-руской границей назначены р. Горбица, впадающая в Шилку и река Аргунь, приток Амура. Правая сторона осталась за Россией, левая за Китаем. Восточнее граница шла по горам мимо верховьев притоков р. Зеи-Гилюя и Брянда и самой Зеи а затем поворачивала южнее и, обойдя верховья Уда, направлялась к Шартомским островам. Бассейн Зеи и её притоков остался за Китаем, бассейн Уда за Русью. Албазинскую крепость срыли¹²⁰⁴.

Но война и Нерчинский договор с определением русско-китайской границы не только не сократили, напротив расширили территорию сибирской церкви. Китайцы пленили из Албазина православного священника Максима Леонтьева. Пленник явился первым миссионером в Пекине. Русские торговцы, завязавшие сношения с Китаем поддержали православие. В 1694 г. приказчик купцов Филатьевых Василий Лобанов с товарищами всего каравана бил челом сибирскому м. Игнатию, чтобы он позволил священнику Леонтьеву освятить храм, полученный русскими от самого Богдыхана, а также прислал антиминс и миро с необходимыми церковными богослужебными принадлежностями, так чтобы в китайском храме совершалось православное богослужение. Игнатий в следующем же году исполнил просьбу, снесшись предварительно с московскими царями и п. Адрианом¹²⁰⁵.

Виниус, которому поручен был Сибирский приказ, в 1698 г. писал Петру за границу, что в Пекине построена русская церковь и что многие китайцы крестились. Петр отвечал: «то дело зело изрядно. Только для Бога поступайте в том опасно и нешибко, дабы китайских начальников не привесть в злобу, а также езувитов, которые там от многих времен гнездо свое имеют. Кчему там надобны попы не так ученые, как разумные и подкладные, дабы через некоторое кичение оное святое дело не произошло в злейшее падение, како учинилось в Епании (Японии)». Очевидно, православие к концу века проникало даже в Японию. Виниус распорядился, чтобы у русских китайских торгашей в Нерчинске узнавать все о состоянии православия в Пекине, о самой церкви-часовне, об отношении китайцев к православию, каковы попы и в каком искусстве живут. Кажется, хотелось узнать покладисты ли они. Спрашивали о количестве русских в Китае и есть ли крещеные китайцы¹²⁰⁶.

Нельзя не видеть, что влияние сибирского архиерея в Китае оказывалось слишком слабым, если совсем не уничтожалось распоряжениями Сибирского Приказа во главе с немцем Виниусом. Миссионерское дело, порученное покладистым попам, поддерживалось доносами. Впрочем, у единственного сибирского митрополита находилось много дела в своей епархии. Он по-прежнему затруднялся назначать священников к сибирским церквам и задерживал постройку последних. Жители Якутска, когда их соборная Троицкая церковь, стоявшая в 5 саженях от реки, почти развалилась, решились построить новую. Стали писать в Тобольск м. Павлу. Писали четыре года (1680–1683 гг.), но ответа не было. Докладчики стали жаловаться царям Ивану и Петру Алексеевичам. В 1684 г. жители Амгинской волости тоже жаловались царям на м. Павла, неприсылавшего им священника. Давнишние русские поселенцы на Амге вместе с новокрещенами якутами построили церковь во имя Спаса, но она стояла без священника и без пения, так что ревность и труды амгинцев оказались напрасными. Требуя священника, челобитчики в своей жалобе обычно припевали, что умершие лежат у них при часовне без погребения, роженицы остаютсяя без молитв, младенцы без крещения, взрослые без покаяния и причащения¹²⁰⁷. Очень возможно.

Надежных помощников по епархиальному управлению у сибирских митрополитов не было. Боярские дети, которым вверялось охранение догматов и всякие духовные дела с софийской казной, были сплошные воры и безобразники. Достаточно прочитать царскую грамоту стольнику воеводе Глебову в Енисейск 1697 года, чтобы понять, что это были за люди. Архиерейские боярские дети – в должности десятильников чинили разорение и обиды, заставляли девиц и вдов кляузничать и наговаривать на добрых людей блудное воровство, раздевали девиц до нага и давили у них до крови груди и чинили всякое ругательство, принуждая несчастных выходить замуж за негодяев, и за свою недостойную комиссию брали деньги¹²⁰⁸. Такая же грамота в 1698 г. пришла верхотурскому воеводе Протасьеву¹²⁰⁹. Обоим воеводам, быть может нелучшим десятильников, предписывается следить за архиерейскими боярскими детьми. Одновременно м. Игнатию послана грамота назначать десятильниками людей духовного чина. Но царь и патриарх не уверены были, что духовные лица будут достойными помощниками сибирского архиерея¹²¹⁰. Такие сомнения высказывались относительно енисейского духовенства, жившего сравнительно близко к Тобольску. Нечего говорить об окраинах, куда мудрено было подыскать мало-мальски годного приходского священника. Сибирский владыка оставался одинок. Между тем его епархия разрослась до необычайнейших размеров. Она к началу XVIII в. занимала пространство ок. 300 000 квадр. миль¹²¹¹, где разбросано было 160 церквей¹²¹². М. Игнатию (1692–1700 г.) с вершины Урала приходилось смотреть на берега Ледовитого и Великого океанов, окидывая своим взором и вершины Алтая. Он смотрел и, конечно, ничего не мог разглядеть. Этот образованный и ревностный архипастырь своего времени в Сибири надорвал свои последние силы. Вызванный в Москву в 1700 г. он сошел с ума «от безсонницы великой». «Яко-ли мало сна приемлет и пищу едва яст, или от чего иного, повредился в уме», доносил патриарх Адриан царю Петру 16 марта 1700 г.¹²¹³. Несомненно, что ревнитель православия и впечатлительный иерарх еще в Сибири на своей непосильной службе потерял сон, аппетит и голову, чувствуя, что на пространстве 300 000 кв. м. вверенной ему епархии кипит сплошное зло. Нужны были лучшие люди помогать ослабевшему в борьбе со злом, но их не было. Слались в Сибирь не люди, а лишь наказы, чтобы все было хорошо, и придумывались странные меры для православной миссии в Китае. При таких условияx нравственно тяжелой службы сибирского архиерея мудрено было не сойти с ума!

Конец первого тома.