Ученая литература

Ученая литература в начале нового периода была не богата³³². Новое образование распространялось медленно и с большими затруднениями; не говоря о высших, средних и ​низших​ образовательных заведений было весьма мало. Чтобы ускорит ​распространие​ образования, Петр В. положил, кроме перевода книг с иностранных языков, еще составить па русском языке учебники и руководства по всем предметам знания; но эта воля Петра плохо исполнялась при его преемниках. «Недостаток на российском языке до наук ​касающих​ книг, говорил в 1760 г. академик ​Румовский​, должно почитать за великое препятствие распространению ​оных​ в России. Вместо того, чтобы с молодых лет упражняться в науках и острить разум, наперед принуждены бываем самое лучшее время употреблять, на изучение какого-нибудь языка, к чему ничего кроме памяти, не требуется, а силы разума ​коснеют​ и в полном возрасте к наукам и разным ​употреблениям​, где долговременное требуется рассуждение, бывают неспособными»³³³. При занятиях науками нужно было «добывать из чужих краев все ​выходящие​ новые книги и ​периодические​ издания, чтобы следить ​за​ открытиями, изобретениями и новостями, а все это доходило до Петербурга весьма поздно, по причине прежней медленности в сообщениях с центрами европейской образованности, а иногда вовсе оставалось неизвестным в России по недостатку сношений³³⁴. Возможные или доступные в то время сред​ства​ к просвещению заключались в Академии Наук и Московском университете; в них главным образом сосредоточивалась и ученая деятельность. В Академии Наук были ученые иностранцы по всем наукам, которые своими трудами были известны во всей Европе, но, согласно с направлением того времени, всего более в ней процветало, как уже замечено выше, отделение естественных и физико-математических наук. К этому отделению принадлежали: братья Бернулли, Герман, Эйлер, Николай ​Делиль​, Бюльфингер, Иоанн ​Гмелин​³³⁵. Под их руководством воспиталось и несколько русских ученых, каковы были, кроме Ломоносова, бывшего профессором химии: ​Красильников​, который сделал первый ​астрономические​ наблюдения в Камчатке, Петропавловском порте, на острове ​Даго​, на мысе Дагеррот; Крашенинников, первый ​из​ русских ботаник и зоолог, составивший замечательное описание Камчатки; ​Адоду​ров, бывший ​адьюнктом​ Академии по математике, и ​Котельников​, ординарный профессор-академик, написавший несколько сочинений по математике и переведший с латинского Первые основания математики ​Вольфа​³³⁶. Труды академиков, как иностранных, так и русских, печатались, как увидим, в «Комментариях​ Академии» на латинском языке; для ознакомления же с ними русской публики предположено было делать извлечение из них или сокращение некоторых статей в русском переводе, под названием: «Краткое описание комментариев Академии наук». К сожалению, это последнее издание вышло только в одной части в 1728 г.; встретивши, как и следовало ожидать на первых порах, мало читателей между русскими, еще не подготовленными к чтению ученых сочинений, оно тотчас же прекратилось и было возобновлено уже только в 1748 г. Труды академиков, таким обраэом, оставались неизвестными или недоступными для большинства русского общества; а это, естественно, вскоре должно было повести к тем жалобам на Академию наук, которые мы часто встречаем. Имея в виду между прочим, эти жалобы Ломоносов в 1761 году предлагал Академии «все диссертации переводить на российский язык и на оном печатать. Чрез сие избежим, говорил он, ​роптаний​, и общество российское не останется без пользы. И сверх того, студенты, коих я на то назначу, будут привыкать к переводам и сочинениям диссертаций с профессорских примеров»³³⁷. «Нельзя не пожалеть искренно, замечает по этому случаю Пекарский в своей истории Академии наук, что эта полезная мера Ломоносова осталась только на бумаге; с осуществлением её русская научная литература обогатилась бы множеством замечательных произведений по разным наукам, и они, сделавшись доступными для большего круга читателей, несомненно распространяли бы мало по ​малу​ знания и любовь к ним в России. Сама Академия наук, как справедливо ожидал этого Ломоносов, выиграла бы от того в мнении русского общества, которое считает деятельность её чуждою России именно потому, что большая часть и притом важнейших из произведений её членов является в свет не на родном языке»³³⁸.

Сочинения ио русской географии и истории. В обзоре русской ученой литературы прежде всего должны быть указаны те ученые труды, которые касаются непосредственно России – труды по русской географии и истории. Во время реформы Петра В. Европа захотела ближе познакомиться с Россией; между тем сама Россия в это время еще не имела ни географии своей, ни истории. Поэтому ученые, чтобы удовлетворить желанию Европы и насущным потребностям России, должны были обратиться к изучению России в географическом, этнографическом и историческом отношении. Выше указано, что первый географ и историк русский, ​Татищев​, составил обширный ​проект​ ​географического и исторического описания России; но сам он успел выполнить только начало этого ​проекта​. Так как до сих пор не было еще ни одной удовлетворительной карты России, то прежде всего нужно было озаботиться составлением подобной карты. По указу Петра, с 1719 г. были разосланы по всей России геодезисты, для снятия со всех провинций ​ландкарт​ с описаниями, и приказано было немедленно присылать их в Сенат. Этими ​ландкартами​ и описаниями вздумал воспользоваться и составить из них подробный русский Атлас тогдашний обер-секретарь Сената И. К. ​Кирилов​, по словам ​Миллера​, великий патриот и любитель географических и статистических сведений. Занявшись этим делом, он до 1734 г. успел издать 14 карт специальных и одну генеральную карту России. В тоже время и на основании тех же работ геодезистов, по убеждению ​Кирилова​, занимался составлением карт академик Николай ​Делиль​; в 1746 г. от Академии был издан первый ученый атлас России, состоящий из 19 специальных карт и одной карты генеральной. В 1733 г. была снаряжена ученая ​экспедиция​ в Сибирь и Камчатку, под начальством академиков ​Миллера​, ​Гмелина​ и Людовика де-ла-Кройера​, с двумя русскими, данными в пособие им, студентами, Красильниковым и Крашенинниковым. В течение 10 лет ​Миллер​ и ​Гмелин​, путешествуя по России, от Новгорода до Якутска, собирали материалы для географии и истории, описывая разные города и местности, срисовывая древние памятники, изучая племена разных инородцев, их язык, религию, нравы и обычаи, описывая животных, растения и ​минералогические​ богатства России. Плодами этой Сибирской экспедиции были «Сибирская флора» и «Описание путешествия» ​Гмелина​ и «Сибирская история» и «Сборник ​российской истории» ​Миллера​. В одно время с Сибирской экспедицией в 1734 г., под начальством упомянутого ​Кирилова​, была учреждена Оренбургская ​коммиссия​. В числе членов этой ​коммиссии​ был П. И. ​Рычков​, такой же любитель географии и статистики, как ​Кирилов​; он с особенным старанием занимался географическим и этнографическим описанием Оренбургского и Астраханского края и составил: 1) Оренбургскую топографию, ​напечат​. в 1762 г. ​Спб​. и 2) Астраханскую топографию, ​напеч​. в 1774 г. Москва³³⁹.

Начало в русской исторической науке двух противоположных теорий происхождения Русн. Что касается истории, то ​Татищев​, как указано выше, успел сделать только свод русских летописей. В след затем начали заниматься собиранием разного рода исторических материалов, построением истории вообще и в частности исследованиями по разным историческим вопросам. Первым из таких вопросов был ​самый естественный вопрос о начале русского государства и о происхождении первых русских князей. Вопрос этот решался с одной стороны под влиянием существовавшего тогда и уже указанного выше взгляда на историю, как на собрание примеров для прославления предков и назидания потомков, а с другой-под влиянием происходившей тогда борьбы между русской и немецкой партиями. Естественным следствием этого было появление с самого же начала в русской исторической науке двух противоположных исторических теорий. Немецкие ученые начало русского государства и первых князей производили от Скандинавских Норманнов; русские ученые-от древнего славянского рода. Творцом скандинавской теории происхождения Руси был академик ​Байер​ (Феофил Зигфрид род. 1691, ум. 1738 г.), профессор истории и древностей, греческих и римских³⁴⁰, написавший на латинском языке несколько сочинений, объясняющих древнюю русскую историю, каковы: 1) о происхождении и первоначальном местопребывании Скифов; 2) о местоположении Скифов во времена ​Геродота​; 3) о кавказской стене; 4) о Варягах; 5) география российская и соседних с Россиею областей около 948 г. из Константина Порфирогенита; 6) география российская и соседних с нею областей около 948 года из книг северных писателей выбранная; 7) о первом походе россиян под Константинополь; 8) древности ​русские​; 9) ​древние​ известия об Азове и Крыме. ​Байер​ первый высказал мнение, что ​Варяги​ были ​норманского​ происхождения. Это мнение подробно было развито ​Миллером​ в указанной выше речи «О происхождении имени и народа русского». Опровергая ​прежние​ мнения о происхождении русских от ​Мосоха​, сына ​Иафето​ва​, или от ​Росса​, упоминаемого у пророка Иезекииля, или от ​роксолан​, скифов и сарматов, ​Миллер​ старался доказать, что варяги и скандинавы были один и ​тот​ же ​народ​, что они сначала владели русскою землею, потом изгнаны были из неё и наконец снова призваны туда самими ​новгородцами​, что след. от варягов или скандинавов Русские получили свое название и первых князей. Против такого мнения восстали Ломоносов и Тредьяковский и старались доказать, что ​варего​-​руссы​ были не ​норманского​, а славянского рода. Выше приведен разбор речи ​Миллера​, сделанный Ломоносовым; в дополнение к нему приведем здесь мнение Ломоносова о древности славянского народа, высказанное им в «Древней российской истории». «Имя славянское, говорит Ломоносов, ​поздно​ достигло слуха внешних писателей: ​однакоже​ сам народ простирается в глубокую древность. Народы от имен не начинаются; но имена народам даются. Иные от самих себя и от ​соседов​ единым называются. Иные ​разумеются​ у других под названием, самому народу необыкновенным, или еще и неизвестным. Не редко новым пропменованием старинное ​помрачается​, или старинное, ​перешед​ домашние пределы, за новое почитается у чужестранных. Посему имя ​славенское​, по вероятности, много давнее у самих народов употреблялось, нежели в Грецию, или Рим достигло и вошло в обычай. О древности довольное и почти очевидное уверение имеем в величестве и могуществе ​славенского​ имени, которое больше ​полуторых​ тысяч лет стоит почти на одной мере; и для того помыслить ​невозможно​, чтобы оное в первом после Христа столетии вдруг расплодилось до толь великого многолюдства, что естественному бытия человеческого течению и примерам ​возращения​ великих народов противно.... Правда, что славяне, от ​полунощной​ страны ​перешед​ за Дунай, в ​Далмации​ и в ​Иллирике​ поселились в начале шестого века; но следует ли из того, чтоб они, или их единоплеменные там прежде никогда не обитали?... Не могло ли быть, чтобы римскою силою утесненные ​иллирические​ славяне, во время войны, уклонились за Дунай к ​полунощным​ странам; потом, приметив римлян ​ослабение​, старались возвратиться на ​прежния​ свои жилища,.. Нестор утверждает, что в ​Иллирике​, когда учил апостол Павел, жительствовали славяне, и что обитавшие около Дуная, убегая насильного владения нашедших и поселившихся между ними римлян, перешли к северу.... Городы многие издревле показывают славенской голос, с делом согласный, и возводят вероятность на высочайший степень»³⁴¹.

Тредьяковский, мы видели, не нашел в речи ​Миллера​ «никакого ​предосуждения​ России »; ​однакож​ он не принимал теории ​Байера​ о ​норманском​ отечестве варягов, доказывал её неверность и старался утвердить вместо неё свою теорию о славянском происхождении Руси. Эту теорию он ​развил​ «в трех рассуждениях о трех главнейших древностях российских: 1) о первенстве славянского языка пред ​тевтоническим​; 2) о ​первоначалии​ ​россов​ и 3) о Варягах-Руссах​ ​славенского​ звания, рода и языка. В первом рассуждении, указав на то, что славянский язык называется двояко: «словенским» от слова или словесности, и «славенским» от славы, по славному военными действиями народу, употреблявшему оный, он говорит, что словенский язык есть первенствующий между всеми языками, происшедшими от племени ​Иафетова​, а ​славенский​ есть первородный словенского языка». Одного корня с словенским и язык ​тевтонический​, но он моложе словенского. В ​древния​ времена первоначально язык словенский известен был под именем скифского. ​Байер​ отвергает древность скифского народа, замечая, что он является известным за 1514 лет до Р. X., но все писатели называют его древнейшим народом. А что ​Скифы и ​Цельты​ были народ словенский, это доказывают самые первые имена Скифов и ​Цельтов​. «​Знаю​, замечает он, что произведение имен такой довод, который опасно и благоразумно приводить должно; ибо оно сходственным звоном, в самом чуждом языке изобретаемым, способно и прельстить и обольстить может. Но ежели такое произведение законам своим правильно следует; то ​едва ль​ сего доказательства, в сем случае, ​возможет​ быть другое вероятнее». Но, дав обещание ​сле​​довать​ в словопроизводстве правильным законам, Тредьяковский не исполняет его и вдается в самые произвольные и смешные толкования имен. «​Чтож​ знаменует ​Скитф​? ​Скитф есть «Скит»; и след. ​Скитфы​ суть «Скиты» от скитания т. е. от свободного ​прехождения​ с места ​на место​; а слова «скитание» и «скитаться» суть точные ​словенския​. ​Цельт​ по ​словенски​ «Желт», ​Цельты​ (кельты) ​следственно​ желты т. е. народ ​светлорусый​. Скифы назывались разными именами и все ​скифския​ имена объясняются из словенского языка. ​Гелон​ есть ​Челон​ т. е. ​Челистый​. ​Агатирс​-Окодырж т. е. ​Окодерж​, от надсмотра, или надзора. ​Геты​ суть Четы т. е. станицы или общества; ​Мессаге​ты-Месточеты​ т. е. общества, ​преходящия​ по местам; ​Исседоны​- ​Ищедомы​; Сарматы-Зараматы​ (от ​Ра​, Волга, народ, живущий за Волгой) были также Скифы и по ​словенски​ говорили. Имена Цельтических народов также ​словенския​. ​Гамериты​ от ​Гамера​, сына ​Иафетова​; ​Иберы​-​Цельты​, живущие за ​пиринейскими​ горами; ​Гиспания​ есть ​Выспания​ (​Выс​па-остров); ​Луситания​, ныне ​Португаллия​-​Лишедания​, или ​Лешедения​, по лишению дня, как страна самая последняя на Западе; Галлия-Цельтия​-Желтая; Гельвеция, или правее Гелветиа, ныне Швейцария, есть ​Голветия​, или ​Головетия​, от малого земли сея ​плодоносия​; Британия есть Братания, от того,что Британские Цельты одного рода с Галлическими, от их братства, или Пристания, так названная первыми, приставшими к ней, приехавшими с моря поселенцами. Германию германцы производят от земли, населенной военными людьми: «​Гверре​ и ​Ман​»; но нам мнится, что ей должно происходить от словенского языка: она есть или от холмов «​Холмания​» или «​Ярмания​» от ярма, означающего трудолюбивых земледельцев, или « ​Кормания​», по обилию корма и паствы. Излишне и упоминать о ​Поруссии​ и о ​Померании​, ибо издревле словенское имеют имя: ​Порусь​ и ​Поморие​. Дания или ​Дения​ от дня; Швеция – ​Светия​, от света, светлая; Норвегия – ​Наверхия​ т. е. страна, лежащая наверх к северу; Скандинавия-Шкодынавея т. е. от вреда веющего в ней с близкого севера ветра; Италия, ​всеконечно​, от словенского ​Удалия​ т. е. страна, удаленная от севера; Сицилия-​Сечелия​, отсеченная от Италии». Читая все эти объяснения в настоящее время, можно подумать, что они составлены не для серьезной цели, а для шутки; до такой степени они смешны и наивны. Между тем сам Тредьяковский придавал им чрезвычайно важное значение, и оканчивая их, он говорит: «Все сии произведения имен не токмо не восхищение за пределы умеренности, но и не сомнительное и единственное показание или самое историческое доказательство​, что древнейший всего Запада и Севера европейского язык был один словенский, отец по прямой черте славенскому​, славенороссийскому, польскому, чешскому, далматскому, сербскому, болгарскому, хорватскому, расцианскому и многим прочим, а вотчим, или лучше отец же, но только с косвенные стороны, всем ​тевтоническим​ и ​цимбрическим​»³⁴². Впрочем, в то время подобные объяснения, действительно, не считались «восхищением за пределы умеренности»; они встречаются и у других, не только русских, но и немецких ученых историков. Академик ​Байер​ производил Москву от ​Моского​ т. е. мужского монастыря; Псков от псов, город псовый; в имени Святослава видел скандинавский корень «​свен​»; во Владимире – Вольдемара, в Всеволоде – Визавалидура³⁴³. ​Миллер​, по замечанию Ломоносова, имя города ​Холмогор​ производил от Голмгардии, которым его ​скандинавцы​ называют. «Ежели бы я хотел, прибавляет при этом Ломоносов, по примеру ​Байеро​-Миллеровскому​ перебрасывать литеры, как верна, то бы я право сказал ​шведам​, что они столицу неправедно Стокгольмом называют, но должно им называть оную «​Стиокольной​», для того, что она так слывет у русских»³⁴⁴. Во втором рассуждении «О ​первоначалии​ ​Россов​» Тредьяковский доказывает, что народ «​Русс​, или Росс был издревле сей самый, который ныне собственно именуется российским, и говорил он сперва словенским языком, а потом ​славонским​ и славфнороссийским по ныне ​Праотцем​ ​Россов​ и ​Мослов​, говорит он, был Росс-​Мосох​, ​седмой​ сын ​Иафета​, упоминаемый у пророка Иезекииля³⁴⁵. ​Россы​ и ​Мосхи​ один народ, но разные поколения. Он принимает мнение Синопсиса, что от ​Мосоха​, ​славено​-российского праотца, произошла не только Москва, но и вся Русь или Россия, ​Россияне​. Россияне имеют разные наименования: по первородству они Скифы и сарматы; по праотцу Россы: от сего и Россаны, и Россоланы, и Ругии и Рушии, и Рассы, и Руссианы, и Русаны, и Рутены, и Рутсени, и Руцции, и напоследок Россияне»³⁴⁶. В третьем рассуждении «О Варягах-Руссах славенского звания, рода и языка» Тредьяковский опровергает мнение Байера, что варяго-русские князья прибыли в Россию из Скандинавии, из Швеции, Дании или Норвегии, что Варяги были Шведы или Датчане или Норвежцы, доказывая, что Варяги были славянского рода и племени. «Варяг, говорит он, есть имя глагольное, происходящее от славянскаго глагола «варяю», значащаго «предваряю», «Варяги т. е. ​предварители​». Но такие ​предварители​ в восток, север, запад и юг, были не из одних Датчан, Шведов, Норвежцев и Скандинавов, но из всех поколений как цельтических, так и славянских... у Нестора Варягами называются все без изъятия европейские поселенцы, первенствующие обитатели всей Европы т. е. ​предварители​. «И так Варяги- ​Руссы​, от которых призваны великие князья в Новгород, суть не что иное как только ​предварители​ на те места, на коих они обитали. Хотя в таком смысле Варягами предварителями​ ​разумеются​ все первейшие пришельцы в Азии, предварившие других в европейском востоке, севере, западе и ​полудни​, но у нас в ​позднейшие​ времена Варягами ​предварителями​ назывались те, которые обитали по берегам ​Балтического​ моря и по рекам, в него ​впадающим​».... Указав далее на то, что в шестом веке, в царство кесаря Маврикия, славяне вошли в ​Далматию​, ​Иллирию​ и в ​ближние​ области, ​назвавши​ их ​Славонией​), а пребывали они тогда в ​Померании​, в России, в Польше, в ​Силезии​, в ​Моравии​ и в Богемии, словом во всей нынешней ​поперек​ немецкой земле, от ​Балтического​ моря до Средиземного, Тредьяковский говорит: «но в ​Померании​, вместе с прочими словенскими народами обитали так называемые ​Ру​​гии​, по немецкому латинских букв произношению, а по римскому истинному ​Руджии​ и ​Ружии​, след. и ​Рушии​ и ​Руссии​, и потому ​Руссы​. Сии точно суть Варяги, от которых призваны великие князья государствовать в Новгородскую державу, прибывшие в ​полунощную​ Россию 862 г. т. е. во второй половине девятого века, по Христовом Рождестве».... «​Рурик​ есть ​Ругрик​ т. е. муж ​Ругския​ (​Русския​) речи.... ​Тривор​ и ​Трибор​ есть ​стиратель​ воров, и трех ​поборающий​. ​Синав​ есть сын ​Нав​ т. е. сын новый: а буде он ​Сенеус​ или ​Сенаус​, то значит сановный ус.... пишется сие имя ​инде​ и ​Синеус​, слово само по себе ясное, от ​синеты​ и уса, по примеру белоуса и ​черноуса​».... Подобным же образом далее из славянского языка объясняются имена Игоря, Святослава, Владимира, ​Оскольда​ и ​Дира​, Рогвольда и ​Рогнеды​, названия днепровских порогов и опровергаются те объяснения их, ​какие​ сделаны ​Байером​³⁴⁷. Таким образом, опровергая теорию ​Байера​ и ​Миллера​ о скандинавском происхождении Руси, Тредьяковский устанавливает новую теорию славянскую, которая с тех пор начала развиваться другими писателями и во многих пунктах держится еще до сих пор. Особенное значение в ней имеет мнение о происхождении Руси от померанских ​Ружан​ и что ​Рюрик​, ​Синеус​ и ​Трувор​ были ​Ругенские​ князья. Это мнение и в на-стоящее время поддерживается поборниками славянского происхождения Варягов-Руси.

Такого же воззрения на происхождение Руси держался и Сумароков. В статье «О происхождении российского народа» он говорит: «Сердце России ​называлося​ древним обиталищем ​Ипер​​борейцов​; имена ​Словенска​ и на том же месте ​Новаграда​ известны стали после, а прежде были тут жилища диких сарматов. Мы и почти все, по нынешнему времени, знатнейшие европейцы суть ​цельты​, а язык ​цельтской​ есть язык ​славенской​, который от древнего, почти единою долготою времени ​отме​нен​.... ​Цельты​, сей древнейший народ, современный ​Коптам​ и Скифам, ​вышед​ из Азии в малолюдную тогда Европу, жителей её ​частию​ выгнав на север, ​частию​ покорив, присвоили себе почта всю Европу. ​Фракия​, ​Македония​, ​Иллирик​ и ​прочия​ известные нам ныне под именем ​славенских​ провинций земли, населилися ​Цельтами​. ​Цельты​ проникли в Германию, Галлию и чрез ​Пиринейския​ горы в ​Гесперию​, чрез пролив морской в Британию.... ​Гальские​ ​Цельты​ и ​славенские​ более всех ​протчих​ ​прославилися​, ​усиливься​ изгнанием прежних жителей, и нареклися​ первые «Галлами» от ​цельтского​ слова «гуляю», т. е. «гуляками», или странниками, а ​славенские​ ​цельты​ нареклися славянами ​знаменуйся​ «славными», как «Вандалы» от того, что вышли «вон ​дале​», нареклися «​Вондалями​», а из этого Вандалами от других наречены народов.... А от имени Вандала произошли ​немецкия​ слова «вандерер» странник, «​вандерн​» странствовать; а от глагола ​вандерн​ немцы дали имя ​Венды​ т. е. странники.... ​Британы​ назвались от «бритых» голов.... Португальцы от пристани ​гальской». Языки всех этих цель​тических​ народов изменялись от смешения с разными народами; только одни славяне остались при своем прежнем т. е. при ​цельтском​ языке, который ​ныне​ под именем словенского в разных наречиях пребывает. Для доказательства ​цельтиче​​ского​ происхождения славянского и европейских языков, ​Сумароков​ сравнивает несколько слов русских, латинских и немецких; молитву ​Господню​ приводить «по ​карийски​, по ​лузати​чески, по чешски, по польски, по ​словенски​, по ​кроатски​, по ​далматски​, по болгарски, по сербски, по ​вандальски​»³⁴⁸. Приведенные выше места показывают, что ​Сумароков​ объяснял слова или названия стран, языков и народов также смешно и произвольно, как и Тредьяковский. В другой статье: «​Приступление​ к истории Петра В.», он говорит: «Река Волхов называется​ сим именем от того, что будто некогда был в ​Новегороде​ волхв, который превращался в зверя, бегал по водам сим»... «Москва имеет имя от худых мостков, которые на сем месте по болотам положены были, и ​называлося​ тогда от проезжих: ехать к сему месту ехать к мосткам, от чего по создании города не называли ехать в Москву, как напр. в Новгород, в Казань и проч., но к Москве, как то и ​ныне​ прямою московскою речью говорится». ​Сумароков​ понимал значение филологии для истории: «язык, говорит он, есть ко ​снисканию​ исторической истины вернейший ​руководец​»; но он ошибался, думая, что подобные объяснения, основанные на произвольном сопоставлении и созвучии слов, могут быть признаны наукою филологическими и могут иметь значение в настоящей истории. Но ни Тредьяковский, ни Ломоносов, ни ​Сумароков​ не были собственно историками, а писали указанные ​исторические​ сочинения по случаю; настоящими историками этого времени были ​Миллер​ и ​Шлецер​.

Исторические труды Миллера³⁴⁹. Миллер (Герард-Фридрих, русские звали его Федор Иванович, род. в 1705, ум. в 1783 г.) родом из Вестфалии, воспитанник Лейпцигского университета, был вызван в Россию в 1725 г. при самом почти основании Академии наук и служил в ней в продолжение 58 лет. Сначала он был определен ​адьюнктом​ по историческому и географическому департаменту; потом в 1728 году сделан был вице-секретарем Академии, и, состоя в этой должности вел переписку с иностранными учеными, издавал «Академические комментарии» на латинском языке и «Сокращение Академических комментариев» на русском языке; с 1728 по 1730 г. издавал ​Петербургские​ Ведомости и Примечания к ним. Б 1730 г. ​Миллер​ сделан был профессором истории и начал издавать «Сборник статей, относящихся к русской истории (Sammlung Russischer Geschichte). Этот сборник, в котором помещались выдержки из русских летописей, предназначался для ознакомления с историей русской европейских ученых. В 1733 г. ​Миллер​ был назначен в Сибирскую экспедицию и находился в ней 10 лет. По возвращении из этой экспедиции он начал издавать на основании собранных материалов «Сибирскую историю». В 1747 г. был сделан ректором академического университета и российским историографом. С 1755 г. начал издавать учено-литературный журнал «Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению ​служащие​». В тоже время он продолжал ​издавать​ до 1765 г. Сборник российской истории и издал 10 частей. При Екатерине II, в 1765 г. ​Миллер​ был назначен главным надзирателем Воспитательного дома в Москве, но так как эта должность мешала его ученым занятиям, то он был переведен оттуда в инспекторы московского Архива иностранной коллегии. Состоя в этой должности, он в тоже время составлял планы для учреждения училищ в России; в качестве депутата от Академии наук, участвовал в ​Комиссии​ для составления нового Уложения; приготовлял к изданию собрание договоров России с иностранными державами. Эта разнообразная и изумительно трудолюбивая деятельность ​Миллера​ показывает, что он ​далеко возвышался над всеми современными немецкими учеными, служившими в России. Тогда как другие занимались науками большею ​частью​ отвлеченно от России, и живя в России, не считали ​обязанностью​ выучиться русскому языку, ​Миллер​ прежде всего ​поваботился​ познакомиться с славянским и русским языком и потом старался изучить Россию не для Европы только, но и для самой России. Существенная заслуга ​Миллера​ состоит именно в том, что он познакомил Россию с её историей и Европу с Россией. Почти все ​исторические​ сочинения ​Миллера​ помещены в Сборнике российской истории, в Академических Комментариях и в Ежемесячных сочинениях. Главные и более важные из них: 1) Описание Сибирского царства (на немецком языке в Сборнике российской истории, в русском переводе в Ежемесячных сочинениях); 2)О начале имени и народа Руссов (1745 г. на латинском и русском языках); 3) О происхождении казаков (в Ежем. сочинениях); 4) Описание трех языческих народов, в Казанской губернии обитающих (чуваш, черемис и вотяков, напеч. в Сборнике российской истории и в Ежемесячных сочинениях); 5) ​Рассу​​ждение​ о первейшем русском историописателе, Несторе (​напеч​. там же в 1755 г.); 6) О первых путешествиях россиян в Китай (там же); 7) О начале Новгорода и новгородских князьях (​напеч​. в 1761 г. в ​Ежем​. соч); 8) Два рассуждения о древних могилах в Сибири и Новороссийской губернии (в ​Ежем​. соч. 1764 г.); 9) Повествование о обстоятельствах воз-ведения на престол царя Михаила ​Федоровича​ (1767 г. напечатано в Магазине ​Бюшинга​); 10) О короновании в. к. Иоанна Алексеевича и Петра Алексеевича; 11) О бракосочетаниях царя Иоанна Васильевича; 12) Рассуждение о народах, которые в древности Россию населяли. Кроме своих, ​Миллер​ издал много сочинений других писателей. К ним относятся: 1) Описание Камчатки Крашенинникова в 1755 г.; 2) Собрание некоторых проповедей Гавриила Бужипского в 1768 г.; 3) ​Судебник​ в. к. Иоанна Васильевича и некоторые его указы, собранные Татищевым, ​напеч​. в 1768 г.; 4) Ядро российской истории А. ​Ман​​кеева​ в 1771 г.; 5) История Российская Татищева 4 части, напечат​. в 1771–1774 г.; 7) Географический лексикон российского государства, составленный ​Полуниным​, ​напечат​. 1773 г.; 8) Письма Петра В. к графу Б. П Шереметеву, ​напечат​. в 1774 г. В течение своей продолжительной ученой службы ​Миллер​ собрал множество материалов, которыми пользовались Другие писатели. Так, некоторые из его материалов вошли в Труды Вольного российского собрания, издававшиеся при Московской. университете в 1774 г., в Древнюю российскую ​Библиотеку ​Новикова​; в Деяния Петра В. ​Голикова​. ​Щербатов​ в Предисловии к своей истории замечает, что при составлении её он пользовался советами и наставлениями ​Миллера​.³⁵⁰

Исторические труды Шлецера³⁵¹. Шлецер​ (Август-Людовик род. 1735, ум. 1809 г.), воспитанник Виртембергского и Геттингенского университетов, был вызван в Россию ​Миллером​ в 1762 г. Сначала он был определен адъюнктом Академии, а потом в 1765 был сделан профессором русской истории и начал собирать списки русских летописей и сличать их самым тщательным образом и с величайшим терпением. Результатом этих .трудов был его знаменитый «Свод русских летописей», сделанный по 10 древним спискам. Составлением этого Свода он занимался посреди равных других занятий, до конца своей жизни в течение 40 лет. В первый раз образец этого Свода он напечатал на латинском и славянском языках уже по выезде из России в 1769 г. в Геттингене, под названием: Annales russici slavonice et la- tine cum varietate lectionis ex codicibus X usque ad annum 879. Полное издание Свода началось только с 1802 г., когда были напечатаны 1 и 2 части его; в 1805 г. напечатаны и 3 и 4 части, а 5 часть, содержавшая историю княгини Ольги, князей Святослава и Ярослава, в 1809 г. ​Шлецер​ предполагал довести свой Свод до 1054 г. и след. объяснить княжение Владимира,Святополка и Ярослава; но не успел этого сделать. Кроме этого главного труда, известны и другие труды ​Шлецера​ по русской истории. Еще в 1764 г., в следствие запроса Академии, каким образом можно составить древнюю русскую историю, он представил план для её составления, а потом еще подробнее развил его в Предисловии к ​Несторову летописцу, изданному в 1767 г. по Кенигсбергскому списку ​Таубертом​ и ​Барковым​. В 1768 он издал на немецком языке «Опыт русских летописей»; потом он издал «Русскую Правду»; вместе с ​Башиловым​ Никоновский список летописи и ​Судебник​ царя Иоанна Васильевича. В 1769 г. он издал на французском​ языке руководство для женских учебных заведений, под названием: «Картина российской истории» (переведенное дважды на русский язык) и потом в том же году одну часть русской истории до 1147 года. В 1769 г. ​Шлецер​ перешел в Геттингенский университет. Здесь он издавал «Всеобщую северную историю», а в 1773 напечатал статью «Об ​Аскольде​ и ​Дире​». Но и по оставлении России, он не прерывал сношений с нею. В Геттингенских ученых известиях он несколько времени помещал рецензии на ​русские​ книги; в Геттингенский университет Академия наук посылала к нему русских студентов изучать историческую науку; по предложению ​Шлецера​, в 1804 г. было открыто при Московском университете ​знаменитое​ «Общество истории и древностей российских».

В тесной связи с ​деятельностью​ ​Шлецера​ находятся некоторые труды по истории Штриттера (Иоанн Готтлиб род. 1740, ум. 1801 г.). По поручению ​Шлецера​, Штриттер составил на латинском языке извлечение из Византийских писателей, под заглавием: «Записки о народах, ​древле​ при Дунае, Черном и Азовском море, кавказских горах, Каспийском море и далее к северу обитавших, выбранные и в порядок приведенные ив византийских писателей». Из этого обширного сочинения он сделал сокращение на немецком языке, относящееся преимущественно к русской истории, перевод которого был сделан Световым и напечатан в 1774 г. под заглавием: «Известия византийских историков, ​объясняющие​ историю российскую древних времен я переселения народов». Кроме того, Штриттер, по поручению ​Комиссии​ училищ, составил также ​на​ немецком ​языке​, «Историю российскую», доведенную до 1594 г. и состоящую из 8 частей; на русский язык были переведены и напечатаны только 3 части³⁵². Адъюнкт Академии ​Фишер​ (Иоанн Эбергард род. 1607 г.), участвовавший в Сибирской экспедиции, будучи недоволен Сибирской историей ​Миллера​, написал свою Сибирскую историю, или Описание Сибирского царства на немецком языке (1768 г.), которое в некоторых пунктах, действительно, может служить дополнением к Миллеровой истории³⁵³. Выше указано, что член Оренбургской ​комиссии​, ​Рычков​ занимался изучением оренбургского и астраханского края; кроме упомянутых сочинений по географии, он составил несколько исторических сочинений, каковы: «​Исто​​рия​ Оренбургская», «Опыт ​Казанской​ истории древних и средних времен» (​напеч​. в 1767 г.); «Краткое известие о татарах и о нынешнем состоянии тех народов, которые в Европе под именем татар ​разумеются​».

Сочинения по философии и другим наукам. Не так успешно шла разработка других наук. Науки в это время еще не были ​специализованы​, как ныне; да и людей ученых было так мало, что одно лице не могло посвящать все свои силы одной какой-либо науке, а должно было заниматься несколькими науками. Представители европейской науки в первой половине XVIII в. немецкие философы, Лейбниц и ​Вольф​, как выше указано, были учеными энциклопедистами, были философами, математиками, историками и лингвистами; еще более, разумеется, представлялось необходимости быть энциклопедистами для русских ученых. Ученая и литературная деятельность ученика ​Вольфа​, Ломоносова, была чрезвычайно разнообразна. Магистр философии, Поповский, преподававший философию в Московском университете, переводил в тоже время стихотворения Анакреона, Горация и Попа. А. Барсов, занимавшийся с любовью математикой и оказавший в вей «​непостыдные​ успехи», был сначала профессором математики, а потом переведен был на кафедру словесности. Профессор астрономии Никита Попов переводил древнюю историю ​Иустина​; математик ​Адодуров​ писал русскую грамматику, правила русской орфографии и вообще занимался​ грамматическими вопросами. Не смотря, ​однакож​, на существовавшее тогда смешение равных областей знания, можно указать на некоторые более ​выдающиеся​ в них явления. Первыми профессорами философии в Академии наук были Мартини (Христиан род. 1699 г.) и Бюльфингер (Георг Бернгард род. 1693, ум. 1750 г.), ученики ​Вольфа​, которой и рекомендовал их Академии; но в России они оставались не долго. Первыми преподавателями философии в Московском университете из русских были Поповский, ​Аничков​ и ​Брянцев​.

Николай Никитич Поповский (род. 1730, ум. 1760 г.) сначала воспитывался в духовных училищах, а потом слушал лекции Тредьяковского и Ломоносова в академическом университете. Первыми опытами его литературной деятельности были: эклога в стихах «Зима» и перевод с французского «Опыта о человеке» Попе, сделанный им в 1754 г. В 1755 г. Поповский был определен профессором философии в Московском университете и начал свои лекции вступительной речью «О пользе и важности теоретической философии». В этой речи он представляет философию, как науку наук, в виде велико» лепного храма вселенной. «От неё зависят, говорит он, все познания; она мать всех наук и художеств. Хотя она в частные и подробные всех вещей рассуждения не вступает, однако ​главнейшие​ и самые ​общие​ правила, правильное и ​необманчивое​ познание натуры, строгое доказательство каждой истины, разделение правды от неё одной зависит. Подобно как архитектор, не вмешиваясь в подробное сложение каждой части здания, однако каждому художнику предписывает правила, порядок, меру, сходство частей и положение всего строения, так что без одного его самые искуснейшие художники успеть не могут». Определив отношение философии к другим наукам, он указывает потом на нравственное её значение для человека, поставляя её главною ​обязанностью​ действовать на людей, отступивших от Бога, и приводить их к ​Богопозпанию​ путем исследования самих законов и явлений природы. В следствие классического направления во всей науке того времени, философия преподавалась тогда на'латинском языке. Поповский сильно восстает против этого обычая и доказывает, что она должна и удобно может быт преподаваема у каждого народа на народном языке, а в России на русском языке. «Кто хочет научиться философии, говорит он, тот должен искать старого Рима, или яснее сказать, должен пять, или больше лет употребить на изучение латинского языка. Какой тяжелой доступ. Но напрасно мы думаем, будто ей столь много латинский язык понравился. Я чаю, что ей умерших и в прах обратившихся уже римлян разговор довольно наскучил.... Дети её, арифметика, геометрия, механика, астрономия и ​прочия​ с народами разных языков разговаривают, а мать, ​странствовавши​ чрез ​толикое​ множество лет по толь многим странам, ни ​одного​ языка не научилась! Наука, которая рассуждает о всем, что ни есть в свете, может ли довольствоваться одним римским языком, который, может быть, и десятой части её разумения не вмещает? Коль далеко простирается^ её понятие, в коль многих странах обретаются те вещи, которые ​подверже​ны​ рассуждениям, толь многие языки ей приличны.... Век философии не кончился с Римом; она со всеми народами последующих веков на их языке разговаривать не отречется; мы причиняем ей великой стыд и обиду, когда думаем, будто она своих мыслей ни на каком языке истолковать, кроме латинского, не может. Прежде она говорила с греками, из Греции переманили ее римляне; она римской язык переняла весьма в короткое время и (с) несметною красотой рассуждала ​по римски​, как незадолго прежде ​по гречески​. Не можем ли и мы ожидать подобного успеха в философии, какой получили римляне?... Что- ж касается до ​изобилия​ российского языка, в том пред нами римляне похвалиться не могут. Нет такой мысли, ​кою​ бы по-российски изъяснить было невозможно. Что ж до особливых, надлежащих к философии, слов, называемых терминами, в тех нам нечего сомневаться. Римляне по своей силе слова ​греческие​, у коих взяли философию, переводили ​по римски​, а коих не могли, те просто оставляли. По примеру их ​тож​ и мы учинить можем... Итак, с ​Божиим​ ​споспешествованием​ начнем философию не так, чтобы разумел только один изо всей России, или несколько человек, но так, чтобы каждый, российской язык разумеющий, мог удобно ею пользоваться»³⁵⁴. В этом взгляде Поповского на значение философии и в стремлении преподавать ее на русском языке, ясно сказывается ученик Ломоносова, вполне усвоивший и научные и ​патриотические​ его убеждения. В 1756 г., на торжественном акте университета, он говорил речь о значении Московского университета, на которую мы уже указали выше, и написал благодарственную оду ​импер​. ​Елизавете​. В том же году, подражая посланию Ломоносова «О пользе стекла», написал стихами послание к Шувалову «О пользе наук ​по​ воспитании во оных юношества», в котором, доказывая необходимость для современного человека научного образования, говорит:

«Пропив те времена, пропив златые веки,

Как разумом простым водимы человеки,

Не ведая наук, незлобие блюли,

И от неправд себя, как яда, берегли».

Ученые занятия тогда смешивались с литературными. Преподавая философию, Поповский в тоже время и преимущественно занимался переводами и перевел несколько од Горация и его эпистолу De arte pofitica, несколько од Анакреона, книгу ​Локка​ «0 воспитании», и большую половину «Истории ​Тита​ Ливия» (’). Наконец в последние годы жизни он преподавал словесность. Д. С. ​Аничков​ (ум. 1788 г.) был профессором логики, метафизики и чистой математики. Для приобретения степени профессора он написал на латинском языке «​Рассужде​ние​ о происхождении религии у разных народов». На латинском же языке он напечатал «Дополнения к логике и метафизике Баумейстера». На русском языке в разные времена произнес несколько речей в торжественных собраниях университета, о разных предметах философского характера, каковы: «О мудром изречении греческого философа: рассматривай всякое дело с рассуждением»; «о том, что мир сей есть явным доказательством премудрости Божией и что в нем ничего не бывает по случаю»; «о свойствах познания человеческого и средствах, предохраняющих ум смертного от различных заблуждений»; «о разных причинах, немалое препятствие причиняющих в продолжении человеческого ​познания​»; «о невещественности души я из оной происходящем её бессмертии*; «о превратных понятиях человеческих, происходящих от излишнего упования, возлагаемого на чувства», «о разных способах, теснейший союз души с телом объясняющих». А. М. Брянцев​ был профессором логики и метафизики. Для получения степени магистра он написал на латинском языке сочинение «О критерии истины». Потом он перевел «Начальные основания нравственной философии Адама Фергюссона» и произнес в торжественных собраниях университета две речи: «о связи вещей во вселенной» и «о законах природы»³⁵⁵. Мы считаем необходимым указать на все эти речи Поповского, ​Аничкова​ и ​Брянцева​ потому, что они представляют самые первые попытки в области русской философской науки в первой и начале второй половины XVIII века. По ним мы можем судить, какое направление имели тогда ​философские​ исследования, какие вопросы интересовали ученых, занимавшихся философией. До ​XVIII​ в. главным руководством при преподавании философии в Киевской и Московской академиях была схоластическая философия, построенная на ложно понятых началах философии Аристотеля; но с начала ​XVIII в. стали руководствоваться уже системами новой философия ​Бэкона​, ​Декарта​, Лейбница и ​Вольфа​. Тредьяковский перевел с французского языка жизнь ​Бэкона​ и присоединил к ней сокращение ​Бэконовой​ философии. ​Ломо​носов, переведя с латинского сокращение экспериментальной физики ​Вольфа​, в предисловии к этому переводу хвалит ​Декарта​ особенно за то, что он открыл новую дорогу для ​сво​бодного исследования природы и указал твердое основание для физики в опыте. «Славный и первый из новых философов ​Картезий​, говорит он, осмелился ​Аристотелеву​ философию отвергнуть и учить по своему мнению и вымыслу. Мы, кроме других его заслуг, за то благодарим, что он тем ученых людей ободрил против Аристотеля, против себя самого и против прочих философов в правде спорить, и тем самым открыл дорогу к вольному философствованию и к ​вящему​ наук приращению.... В ​новейшие​ времена науки столько воз​расли, что не только за тысячу, но и за сто лет жившие едва могли того надеяться. Сие больше от того происходит, что ныне ученые люди, а особливо испытатели натуральных вещей, мало взирают на родившиеся в одной голове вымыслы и пустые речи, но больше утверждаются на достоверном искусстве. Главнейшая часть натуральной науки, физика, ныне уже только на одном оном свое основание имеет. Мысленные рассуждения произведены бывают из надежных и много раз повторенных опытов». При переводе физики, замечает Пекарский, Ломоносов оказал большую услугу научной терминологии. Здесь в иных случаях он был ​творцом​ и почти всегда преобразователем³⁵⁶. Философия ​Вольфа​ употреблялась как в Московском университете, так особенно в духовных академиях в переделке или в системе ученика ​Вольфова​, Баумейстера. Мы выше заметили, что профессор ​Аничков​ сделал дополнения к логике и метафизике Баумейстера. Вся философия Баумейстера была издана в Москве в 1777 г. ​Бантыш​-​Каменским​. (​Ваu- meisteri Elementa philosophiae recentioris). В философских системах префектов Московской академии, Иоанна ​Козловича​ и Владимира Каллиграфа, преподававших в академии в половине XVIII века, говорит автор истории Московской академии, видно влияние новой философии ​Бэкона​, ​Декарта​, Лейбница и ​Вольфа​. ​Козлович​ хорошо знал философию Лейбница и часто ссылался на нее. Его система представляет уже признаки перехода от схоластики к ясному учению Вольфианской философии, вскоре после того принятой в школы, в лице Баумейстера³⁵⁷. Были попытки и популяризовать ​философские​ знания вне учебных заведений​ для образованного общества. ​Адьюнкт​ Академии наук, Г. Н. ​Теплов​ издал книгу, под заглавием: «Знания, до философии вообще ​касающиеся​ », о которой Ломоносов дал такой отзыв: «​философские​ учения в ней предлагаются понятным образом для всякого и весьма полезны будут российским читателям, которые, не зная других ​языков, хотят иметь понятие ​или​ знание о философии вообще на всех её частях (sic), и для того за ​благо​ рассуждаю, чтоб она была напечатана»³⁵⁸. Надобно​ заметить, впрочем, что слова философия и философ понимались тогда в смысле более обширном, чем ныне. Все филологическое отделение, заключавшее в себе, кроме философия, словесность, историю, Я8ыко8нание, называлось тогда философским, и звание магистра и доктора философии давалось долго и в последствии не только философам, но и словесникам, историкам и даже математикам. Да и к философии в частности в XVIII веке относились не одни исследования о сущности бытия и знания, но и рассуждения о разных нравственных предметах, составлявших содержание так называемой нравственной философии, которая тогда была в большой моде. Поэтому философами назывались как все моралисты, рассуждавшие о разных добродетелях и пороках, так и литераторы, писавшие в нравоучительном направлении, сатирики и юмористы. Философских сочинений в ​зтом​ смысле, как оригинальных, так особенно переводных, весьма много помещалось, как указано будет ниже, во всех ученых и литературных журналах ​XVIII​ в., начиная с «Ежемесячных сочинений » ​Миллера​ и «Трудолюбивой Пчелы» Сумарокова.

Сочинения по словесности и языкознанию. Выше указано, что с господствующей в то время теорией словесности и вообще с состоянием словесных наук в Европе, первые познакомили Россию Тредьяковский и Ломоносов. Переводные и оригинальные сочинения Тредьяковского и ​риторика​ Ломоносова долго были главными руководствами при изучении и преподавании словесности в школах. Тредьяковский же и Ломоносов воспитали и первых преподавателей словесности в Московском ​уни​​верситете​, Поповского и ​Барсова​. Впрочем Поповский преподавал словесность не долго, и ​эанимаясь​ преимущественно переводами литературных сочинений, не оставил ни одного своего сочинения по науке словесности. Деятельность же ​Барсова​ была весьма замечательна и оставила важный след в тогдашней русской науке³⁵⁹.

Антон Алексеевич Барсов. Сын бывшего при Петре В. директора московской типографии, Барсов (1780–1791) воспитывался при Академии наук. Как ревностно занимавшийся математикой, он при открытии Московского университета был назначен профессором математики и преподавал ее до 1761 г., а поток после смерти Поповского, был переведен на кафедру словесности. Свои чтения по словесности он открыл речью 31 января 1761г. «о употреблении красноречия в российской империи». Словесность тогда состояла из риторики и ​пиитики​. ​Ритро​рику​ Барсов читал по руководству лейпцигского профессора ​Эрнести​ (1707–1781), написавшего Initia rhetorica, которые ​на​ русский язык были переведены ​Ивашковским​; при преподавании ​пиитики​ он следовал ​пиитике​ французского гуманиста, иезуита Жуванси (1643–1719), известного несколькими сочинениями по словесности (Ratio discendi et docendi; Appendix de diis et heroibus poсticis и Institutiones rhetoricae et pofiticae). Но Барсов не ограничивался одною теорией словесности, а присоединял к ней разбор и объяснение писателей. Всего чаще он останавливался на произведениях древних, преимущественно римских писателей, ​Цицерона​, Виргиния, Горация. Перлами русской литературы он считал произведения Ломоносова и подробно разбирал его похвальные слова и некоторые оды. Разборы эти он считал весьма важными и полезными. Самую теорию словесности он ценил только потому, что она представляет или должна представлять вывод из разбора разнообразных произведений литературы. «​Риторика​, говорит он, есть собрание правил, примеров и долговременных от начала века наблюдений о равным способах, приемах и оборотах речи, посредством которых оратор всего успешнее действует на ум и волю слушателей; опыты и наблюдения сводятся к общим началам, оправдываются путем умозрения и становятся правилами, значение которых определяется уже тем, что ​они​ основаны на данных опыта и на естественном ходе и связи вещей»³⁶⁰. Из собственных литературных произведений ​Барсова​ интересны ученые ​ораторские​ речи, которые он говорил в торжественных собраниях Московского университета по разным случаям. В одной из таких речей, ​говоренной​ 6 сентября 1760 г., он решает вопрос о том «с каким мы намерением наукам обучаться долженствуем»³⁶¹. Прямой и короткий ответ на этот вопрос, говорит он, заключается в том, что «мы учимся наукам для наук, то есть, чтоб разум нам исполнить потребными​ в жизни знаниями», но нельзя осуждать и тел, которые ищут в науках практической пользы, «если кто по бедности желает, чтоб чрез учение дети его наконец пропитание себе получить могли, ибо бедные, как во многих других, так и в сем случае, такое право имеют, как покойные, что об них или в добрую сторону рассуждать надлежит, или ничего говорить не ​должно. Указывая​ затем на значение наук, он говорит: «учение ​раждает​ в нас справедливые мысли и рассуждения; учение показывает преимущество тех действий, которые с порядком и размером делаются; учение подает нам в предводители премудрейших из древности людей, в писаниях которых мы почерпаем ​премногия​ ​высокия​ истины, ​питающия​ наш ум и дух ​укрепляющия​, с которыми мы, когда благородным ​ревнованием​ побуждаясь, сравняться стараемся, то хотя не получаем равного им совершенства, ​однакож​ тем самым некоторым образом выше себя возносимся, распространяем свой разум, и больше знаний и понятий ​получам​; а ​чрез​ все то напоследок способнейшими становимся к исправлению порученных нам по знанию нашему дел и положений»!... Это рассуждение о благодетельных результатах науки оканчивается следующими словами: «Все ж оные пользы могут в один род включены быть и одним именем назваться, а ​имянно​ ​знанием​. Итак то справедливо, что знание принадлежит к концу и к намерению учения, и что мы для ​снискания​ его должны обучаться.... То только примечать надлежит, что знание подобно оружию, по изволению употребляющего, и праведно защищающему и неправедно убивающему, или огню согревающему и ​сожигающему​, т. е. что оно может и вредить и ​пользовать​, поскольку в добру или ко злу обращено и употреблено будет. Итак ​потребно​ к оному еще некое управление, которого нам в сердце нашем искать должно... добродетель, без которой самое ​пространнейшее​ и глубочайшее знание не только должно быть бесплодно и бесполезно, но еще и вредно. Но сколько добродетель сия ни почтенна, пи изящна, однако на ней не можно нам остановиться в сем шествии к ​концу​ учения, ибо находится еще высшее нечто и божественнейшее, а именно закон и благочестие христианское, без которого ​никое​ знание истинно ​полеэно​, ​никая​ добродетель совершенна быть не может. Чего ради все учение им начинать, им оканчивать и с ним всегда соединять надлежит». Мы привели эти места из речи ​Барсова​ ​как для​ характеристики тогдашних ученых речей, так и потому, что выраженная здесь мысль о ​необходи​мости и даже преимуществе при учении нравственного воспитания и христианского закона и благочестия, была одною из главных идей педагогических систем, особенно во второй половине XVIII в. – Барсов занимался исследованием о русском языке и составил азбуку, церковную и гражданскую, издан, в 1768 г. с краткими примечаниями о правописании. В этих примечаниях он, между прочим, считает излишними букву о, как ничем не отличающуюся в выговоре от ф, и букву , после ​согла​сных​. «Во всех известных языках, говорит он, бесчисленное множество слов, оканчивающихся на согласные, а знака г нет». Впрочем, против буквы еще ранее восставал академик ​Адодуров​, написавший «Краткую русскую грамматику» (1731) и «Правила российской орфографии»³⁶². В 1771 г. Барсов составил «Правила русской грамматики, а потом, по поручению Коммиссии училищ, «Грамматику российскую». Сначала ​Комиссия​ поручила составить грамматику переводчику В. П. ​Светову​ (1744–1783), который уже был известен своими грамматическими исследованиями, каковы были «Опыт о правописании» (1773) и «​Краткие​ правила к изучению российского языка»; но ​Светов​, по поручению ​Комиссии​, успел составить только «Таблицы о познании букв, о складах, о чтении и о правописании» (1783) и вскоре умер. Продолжением его труда и была грамматика ​Барсова​. Как ​Светов​ так и Барсов были последователями Ломоносова и руководствовались его грамматикой; при всех недостатках, их грамматические опыты для нас важны уже потому, что представляют весьма 'много данных для истории русского языка в XVIII в.³⁶³ Кроме того, Барсов был издателем Московских Ведомостей и цензором книг, печатавшихся в университетской типографии. Наконец, он первый сделал «собрание пословиц», в количестве 4291.

В 1735 г. при Академии наук было учреждено «Российское собрание для особых занятий языком и словесностью». При открытии этого собрания, Тредьяковский, как выше замечено, предложил заняться составлением грамматики и лексикона российского языка. «Знаю, говорил он относительно лексикона, что трудно будет начало; но своя честь есть и ​начатию​. Ведаю, что скучно будет продолжение; но с тем громкая сопряжена слава. А из полезного окончания ​коликая​ похвала, ​коликия​ благодарения и ​коликия​ ​прославления​ произойти могут?... Не противлюсь вам, великое и трудное дело есть лексикон, и лексикон такой, какому быть ему надлежит, а именно полному и совершенному. Однако, не сие есть свойство лексикона, как ​повествуется​ об истинном, или ложном лучше фениксе, чтоб единожды в пять сот лет был созерцаем; ​тысящи​ есть издавна разных лексиконов, и на многих языках. Сие самое ​доказы​вает​ ​непреоборимо​, что и лексикон не выше сил человеческих, и сего ​здесь​ и довольно.... Труд, господа, труд прилежный все препобеждает» (*). Но людей, способных заняться этим делом, было мало, и словарь или лексикон российского языка начал составляться не ранее, как уже при Екатерине II, когда открыта была Российская Академия, для которой это дело назначено было главным делом. Необходимость изучать европейские языки вызвала несколько руководств по языкам. ​Миллер​ в 1731 г. издал немецко-латинский лексикон ​Вейсмана​ с русским переводом и присовокуплением начальных правил русского языка на немецком и русском языках. Это был первый лексикон, изданный в России с переводом, и служил первым руководством для русских в немецком, а для иностранцев в русском языке. Переводчик и секретарь Академии наук С. Волчков издал в 1755 г. подробный французский лексикон с немецким, латинским и русским переводом. Барсов в 1762 г. перевел с немецкого латинскую грамматику ​Целлярия​. Михаил Пермский, состоя причетником при русской посольской церкви в Лондоне, изучил английский язык, и по возвращении в Россию, для воспитанников кадетского корпуса, где он был учителем английского языка, написал первую на русском языке грамматику английского языка. Академический библиотекарь, Андрей Богданов (род. 1707 г.), родившийся в Сибири от отца японской нации, составил японскую грамматику на русском языке.

Первые опыты по истории русской литературы. Укажем на те сочинения, которые были первыми началами в разработке истории русской литературы. Академик Коль (Иоганн – Петр ​Kohl​ ум. 1778 г.), профессор красноречия и церковной истории первый обратил внимание на рукописи московской патриаршей библиотеки и подавал в Академию записки о начале русского языка, о составлении славянского лексикона. По удалении из России, он издал в 1799 г. на латинском языке «Введение в историю и литературу славянскую, преимущественно церковную (Introductio in historiam etrem litterariam slavorum, imprimis sacram)³⁶⁴. В нем описаны первые ведения Библии в Остроге (1581 г.) и Москве (1663), доказывается, что переводили свящ. Писание на славянский язык не ​Иероним​, а Кирилл и Мефодий и помещено их жизнеописание. Другой академик Штелин (Яков ​Штелин​ род. 1709 г.), профессор ​поэзии​ и красноречия, составил на немецком языке «Записку» (краткую) о современных ему русских писателях³⁶⁵ и две статьи о русском театре и музыке, которые в русском переводе были напечатаны в С.-Петерб. Вестнике 1779 г. под заглавием: «Краткое известие о театральных в России представлениях, от начала их до 1768 г.» и «Сокращенные известия о русских танцах и театральных в России балетах»³⁶⁶. Специальным занятием ​Штелина​ было составлять ​аллегорические​ картины и надписи для иллюминаций и фейерверков и писать стихи на торжественные случаи. Русским читателям, впрочем, он всего более был известен своими «Анекдотами о Петре В.», которые сначала были напечатаны на немецком языке в Лейпциге в 1785 г., а потом переведены ​на​ русский язык. Известны также «Анекдоты» и «Известия» ​Штелина​ о Ломоносове, которые потом вошли в биографию Ломоносова³⁶⁷. Датчанин Адам Сел​лий​, перешедший в православие и в монашестве принявший имя Никодима (ум. 1746 г.), составил на латинском языке «Каталог писателей, сочинениями своими объяснивших гражданскую и церковную историю (Schediasma litterarium de scriptoribus, qui historiam politico-ecclesiasticam Rossiae scriptis illustrarunt. 1736). В этом сочинении перечислены по алфавиту 164 писателя, писавших что-нибудь о России. Знаменитый актер Ив. ​Аф​. ​Дмитревский​ составил «Известие о некоторых русских писателях.» Оно было напечатано сначала на немецком языке в «Лейпцигской Библиотеке» ​Христ​. Ф. ​Вейсе​ в 1768 г. В 1771 г. было переведено на французский в ​Ливорно​, под заглавием «Опыт о русской литературе», заключающий перечень замечательных русских писателей, с царствования Петра В.³⁶⁸ «Известие» ​Дмитревского​ можно назвать первым опытом по истории русской литературы; оно послужило основой для исторического словаря о российских писателях ​Новикова​, который взял из него значительную долю сведений о писателях. Директор Академии наук, С. Г. ​Домашнев​ в 1762 г. напечатал в «Полезном увеселении» статью «О ​стихотворстве». Это​ был первый опыт по истории поэзии на русском языке, хотя сам автор не придавал ему такого значения. Изложив происхождение и значение поэзии, ​Домашнев​ делает здесь «описание сего ​искусства​ у всех народов», и прежде всего описывает «греческое стихотворство», где говорит о ​Гомере​ и его поэмах, о ​Гезиоде​ и его ​Феогонии​, о ​Фесписе​, как основателе греческой трагедии, и главных греческих трагиках, ​Есхиле​, ​Софокле​ и ​Еврипиде​, о ​Пиндаре​, об ​Аристофане​ и других комиках; потом «описывает латинское стихотворство», где указывает на ​римские​ комедии и трагедии, поэмы и сатиры и перечисляет глазных поэтов во всех этих формах, ​Виргилия​, Горация, ​Овидия​, ​Федра​, ​Сенеку​, Персия, ​Ювенала​ и др. За греческим и римским «описывается» стихотворство итальянское, французское, испанское, португальское, ​английское​, немецкое, российское. При этом также помещается перечень главных поэтов и образцовых произведений. Начало русской поэзии производится от ​Симеона​ Полоцкого; потом кратко говорится о заслугах русской поэзии ​Кантемира​, ​Тредья​​ковского​, Ломоносова, Сумарокова и ​Хераскова​. Наконец, в нескольких строках, упоминается о стихотворстве армянском, индейском, арабском, китайском. В заключение своего обзора ​Домашнев​ говорит: Я старался дать некоторое понятие о ​стихо​​творстве​ почти всех народов; а если что ни есть пропустил, то оправдаться могу тем, что не писал истории о сем искус​стве​, да и намерение мое к тому не клонилось. Я изъяснил то, что мог почерпнуть из чтения, присовокупи к тому свои рассуждения»³⁶⁹. Наконец, ​Сумароков​ написал небольшую статью «О российском духовном красноречии», в которой характеризует современных проповедников. «Во проповедниках, говорит он, вижу ​собратий​ моих по единому их риторству, а ​не​ по священству. Итак имею право говорите о них ​толико​ же, ​колико​ и они о мне, сколько рассмотрение до них, яко до почитателей словесности, принадлежит». Указав, на каком основании и с какой стороны он может рассматривать проповедников, ​Сумароков​ прежде всего перечисляет образцовых французских , проповедников, ​Боссюета​, ​Бурдалу​, ​Флешье​ и Массильона, и потом говорят, что и Россия имеет у себя подобных проповедников, каковы Феофан ​Прокопович​, ​Гедеон​ ​Криновский​, Гавриил ​Петров​, митр. Петербургский, Платон, ​архиеп​. ​Тверской​ (в последствии митр. Московский) и Амвросий, префект Московской академии (в последствии ​архиеп​. Московский). Сделав несколько кратких замечаний о проповедниках вообще, он наконец характеризует каждого из указанных русских проповедников. Феофана ​Прокоповича​ он называет российским ​Цицероном​, ​Гедеона​ российским ​Флешье​, Платона российским ​Бурдалу​. «Вспомни, прибавляет он в заключение своей характеристики, некоторые уподобления ​Софокла​, ​Еврипида​ и ​Есхилла​ с водными потоками, я скажу то, уподобляя сих великих мужей. Феофан подобен гордо и быстро текущей реке, разливающейся по лугам и орошающей горы и дубровы, отрывающей камни с крутых берегов, шумящей во своих пределах и журчащей иногда, под ​тению​ ​соплетенных​ ​древес​, наводняя ​гладкие​ во время ​разлияния​ долины. ​Гедеон​ подобен потокам, всегда журчащим и извивающимся по прекрасным ​паствам​, протекающей по приличным лугам (реке) и питающейся благовонными цветами, но иногда по ​неплодным​ проходящей местам, уменьшающей изобилие вод и едва дно покрывающей. Гавриил подобен реке, ​без​ шума наполняющей ​брега​ свои и порядочным течением не выходящей никогда из границ своих. Платон подобен реке быстро текущей и все, что ей ни встретится, влеку-щей с собою в морскую пучину, преходящей прекрасные долины, орошающей тучные рощи и бегущей по чистому песчаному дну, окропляя ​мягкия​ муравы»³⁷⁰.

Выше замечено, что в 1735 г. было открыто при Академии наук «Российское Собрание», целью которого, между прочим, было также издание переводов иностранных писателей древних и новых времен. Общество это существовало не долго и место его заступил «Переводческий Департамент» при Академии, скоро, впрочем, также расстроившийся и потом возобновленный уже по указу Екатерины II, в 1790 г. Впрочем, независимо от этого, при Академии наук всегда были переводчики. Они были необходимы здесь для того, чтобы переводить на русский язык, когда окажется нужным, сочинения иностранных академиков, не знавших русского языка. Эту обязанность сначала исполняли даже русские профессора и адъюнкты Академии: ​Адо​дуров​, Тредьяковский и Ломоносов. Другою ​обязанностью​ академических переводчиков было переводить все оперы, комедии и интермедии, которые представлялись при дворе, все латинские и немецкие стихи, какие иностранные академики писали по случаю придворных торжеств. Кроме упомянутых ​Адо​дурова​ и Тредьяковского, между академическими переводчиками всего более известны ​Ильинский​, Поповский, Волчков, ​Кондратович​, Барков, ​Козицкий​, ​Мотонис​, ​Полетика​, ​Светов​, Нартов и др. Резче всех из них выдавалась деятельность Тредьяковского, который был и секретарем первого «Российского Собрания® и не только много книг переводил, но и старался объяснить, как должно переводить. В предисловии к переводу повести ​Тальмана​: «Voyage de File d Amour» он объясняет, что ​светския​ книги надобно переводить не славянским, а рус​ским​ языком, выставляя причины, почему он поступил так при переводе упомянутой книги. «Сие я учинил, говорит он, следующих ради причин: первая: язык славянский у нас есть язык церковный, а сия книга мирская. Другая: язык славянский в нынешнем веке у нас есть очень темен и многие его наши, читая, не разумеют; а сия книга есть ​сладкие​ любви, того ради всем должна быть вразумительна. ​Третья​: которая вам покажется может быть, самая легкая, но которая, у меня идет за самую важную, т. е. что язык словенский ныне жесток моим ушам слышится, хотя.прежде сего не только я им ​писывал​, но и разговаривал со всеми; нога то у всех я ​прошу​ прощения, при которых я с глупословием моим славянским особым ​речеточцем​ хотел себя показывать»³⁷¹. В предисловии к переводу послания Горация «De arte poetica» и поэмы ​Буало​ «L’art poetique», доказывая возможность стихотворных и прозаических переводов с одного языка на другой, Тредьяковский указывает правила, каким должны следовать переводчики, и перечисляет качества хороших переводов: «Я ​запотребно​ рассуждаю приложить здесь, говорит он, главнейшие критерии, т. е. не ложный знаки доброго перевода стихами со стихов. И во первых надобно, чтобы переводчик изобразил весь разум, содержащийся в каждом стихе, чтобы не опустил силы, ​находящиеся​ в каждом же, чтобы тоже самое дал движение переводному своему, какое и в подлинном, чтобы сочинил оное в полной ясности и способности; чтобы слова были свойственны мыслям; чтобы они не были ​барбаризмом​ опорочены; чтобы грамматическое сочинение было исправнее без ​соллецизмов​, и как между идеями, так и между словами без ​прекословий, чтобы, наконец, состав стиха во всем был правилен, так называемых затычек, или пустых бы добавок не было»³⁷². Между прочим, здесь приведено странное мнение о переводах, бывшее тогда в ходу у европейских ученых и писателей, будто перевод может быть лучше и совершеннее самого подлинника. «А перевел он ​Вожлас​ (Vaugelas, член французской Академии наук, один из главных ​издате​лей французского академического словаря) ​на​ свой язык ​Квия​та ​Курция​ о делах, ​сделанных​ Александром Великим. Но как? так что и до ​днесь​ в сомнении находится дело между искусными людьми, ​лучше ль​ ​Курций​ латинский ​француского​ ​Вож​​ласова​, или ​Вожласов​ французский лучше ​Курция​ латинского, т. е. не могут прямо определить, подлинник ли совершеннее перевода, или перевод подлинника»³⁷³. Такое странное мнение объясняется с одной стороны тем, что главным достоинством в литературных произведениях в это время считалось качество языка и слога, а с другой тем, что признавалось нужным вычищать ​классические​ произведения, сообразно с требованиями современного вкуса. Сам Тредьяковский, впрочем, считал необходимым строго держаться подлинника. Главное достоинство его переводов именно в том и состоит, что он старался верно и точно передать в них смысл подлинника. На этом основании его переводы считались лучшими в то время. «По отбытии профессора Тредьяковского, писали в 1745 г. в сенат академики, если ​какие​ книги о науках с иностранных европейских языков переводить надобно будет, то трудно сыскать, чтоб кто имел довольную способность оные без погрешности перевести и так, чтобы их без дальнего свидетельства печать выдать»³⁷⁴ После Тредьяковского, как переводчик славился Поповский, который, как указано выше, переводил Горация, Попе и Лежка. Его переводы обращали на себя внимание современников ​ясностью​, чистотою и ​правильностью​ языка. ​Новиков​ в своем словаре сделал о нем, как переводчике, такой отзыв: «Опыт о человеке славного в ученом свете ​Попия​ перевел он с французского языка на российский с таким ​искуством​, что по мнению знающих людей, гораздо ближе подошел к подлиннику, и не ​знав​ ​английского​ языка, что доказывает как его ученост, так и проницание в мысли авторские. Содержание сей книги столь важно, что и прозою исправно перевести ее трудно; но он перевел с французского, перевел в стихи и перевел с совершенным искуством, как философ и стихотворец... Также перевел прозою книгу о воспитании детей, состоящую в двух частях, славного Локка: сей перевод, по мнению знающих людей, едва не превосходит ли и подлиннике»³⁷⁵.

При Петре В., который стремился познакомить Россию с результатами​ тогдашней науки и промышленности в видах практических, и сам заправлял переводом книг, переводились книги преимущественно научного характера, по разным отделам ​знания​ и промышленности; при ​Елизавете​ практически- деловое направление сменилось литературным и художественным, и потому при ней стали переводиться книги преимущественно литературные. В 1748 г. граф Разумовский объявил Академии ​именной​ указ императрицы: «стараться при Академии переводить и печатать на русском языке книги ​гражданские​ различного содержания, в которых бы польза и забава соединены были с пристойным к светскому житию нравоучением». В следствие этого указа академическая канцелярия объявила, чтобы «ежели кто пожелает какую книгу ​перевесть​ с латинского, французского, немецкого, итальянского, английского, или с других каких языков, те б явились в канцелярию Академии наук»³⁷⁶. Переводились главным образом книги, ​назначавшиеся​ для легкого чтения, как то романы, повести и сказки, а не ученого содержания. Число подобных книг так умножилось в последствии​, что при Академии наук заведена была отдельная типография, называвшаяся «новой», в отличие от первоначальной, из которой выходил преимущественно книги ученого содержания. Любовь ​Елизаветы​ к театральным представлениям, учреждение особого русского театра были причиною того, что всего более переводилось драматических произведений. Переводами произведений такого рода занимались преимущественно ​Дмитревский​, Ель- ​чанинов​, ​Елагин​ и Олсуфьев. При Петре В. и Анне ​Иоанновне​ господствовало немецкое направление; при ​Елизавете​ немецкое влияние сменилось французским: французские нравы, французский язык и французская литература пользовались особенным уважением, и потому переводились преимущественно ​французские​ сочинения. Даже произведения других ​литератур​, греческой, латинской, немецкой и английской, часто переводились не с подлинников, а с французских переводов: больше было людей, знающих французский язык, чем другие языки. – Переводов из греческой литературы было немного; только ​Кантемир​ и Поповский переводили оды Анакреона, ​Кондратович​ поэмы ​Гомера​, ​Илиаду​ и Одиссею, ​Нартов​ историю ​Геродота​. Из римской литературы были переведены: записки Юлия Цезаря (​Волковым​ с франц.); история ​Тита​ Ливия и несколько од Горация (Поповским); избранные речи ​Цицерона​ (​Кондратовичем​); биографии знаменитых полководцев ​Корнелия​ ​Непота​ (​Кантемиром​); превращения ​Овидия​ (​Козицким​); сатиры Горация и басни ​Федра​ (​Барковым​); Послание Горация de arte pofitica (Тредьяковским и Поповским). С произведениями французских драматических писателей, ​Корнеля​ ​Расина​, ​Мольера​ и ​Вольтера​, старался познакомить русскую публику ​Сумароков​, который переделывал их произведения. Кроме того, были переведены комедии ​Мольера​: «Скупой», «Школа мужей» и «Школа жен» (​Кропотовым​) и «Мизантроп» (​Елагиным​); комедии ​Дидро​: «Чадолюбивый отец» и «Побочный сын» (​Ельчани​новым); «Евгения» ​Бомарше​ (​Пушниковым​); «Опыты» ​Монтаня​ (​Волчковым​); «​Персидския​ письма» и «О духе законов» ​Монтескье​ (А .​Мятлевым​); «Разговоры о множестве миров» Фонтенеля; «Микро​​мегас​», «​Задиг​», «Вавилонская принцесса» ​Вольтера​ (​Полуниным​); «История Манон Леско» аббатаПрево (​Елагиным​); «Нравоучительные повести» Мармонтеля (​Домашневым​); оперы: «​Евдоксия​ венчанная», «Селевк», «Митридат» и «Беллерофонт» (Олсуфьевым). Из итальянской литературы: «​Титово​ милосердие» ​Метастазио​ (​Волковым​); «Влюбленный ​Орланд​» ​Ариосто​ (Булгаковым). Из английской литературы: «​Книга​ о воспитании» ​Локка​ и «Опыт о человеке» Попа (с французского Поповским); «Георг Барнвелль» Лилло​ (​Нартовым​); «Потерянный рай» ​Мильтона​ (​архиеп​. Амвросием Серебренниковым). Из немецкой литературы: комедии ​Гольберга: «Генрих и ​Пернилла​», «Превращенный крестьянин» и ​Лессинга​: «Молодой ученый» (​Нартовым​).

В древнем периоде, при преобладании религиозно-церковных интересов, развивалась духовная литература, а литературы светской, вакотдельной и самостоятельной отрасли, и не существовало; в новом периоде, напротив, при преобладании во всем строе русской жизни гражданских и государственных интересов, развитие светской, ученой и художественной, литературы должно было отодвинуть духовную литературу на задний план. В Петровскую эпоху, мы видели, ​лучшие​ образованные силы из духовенства были вызваны служить делу реформы. Когда же реформа утвердилась, новое образование и новый центр государственной жизни, естественно, должны были привлекать к себе людей ​из​ всех сословий и в том числе из духовного сословия. Как при Петре В., так и долго после него, в течение всего XVIII в , лучшие воспитанники ​из​ духовных учебных заведений постоянно вызывались правительством для разных потребностей нового образования, для отправления за границу, в Петербургскую Академию наук, в Московский университет и т. п. А с другой стороны, выгодное положение служащих на всех местах государственной службы располагало духовных воспитанников и добровольно уходить в ​светские​ учебные заведения и потом оставлять духовное ​звание​ и службу в духовном сословии. Таким образом, духовная наука и литература должны были постоянно лишаться многих деятелей. Но, при этих лишениях, они получали от нового образования новые средства, каких не имели прежде. Новое европейское образование оживило старое схоластическое образование и сообщило ему новые силы. В систему духовного образования в семинариях вошли ​такие​ науки, ​какие​ там прежде не преподавались; между начальниками и наставниками​ этих семинарий стали появляться ​такие​ лица, которые получали образование или в Московском университете, или за границей, обладали многостороннею ученостью и отличались разнообразными сведениями не только по духовным, но и светским наукам. ​Архиеп​. псковский, ​Симон​ ​Тодорский​ (ум. 1754 г.) для своего образования десять лет провел в университетах за границей, был замечательным филологом-ориенталистом; епископ смоленский ​Гедеон​ ​Вишневский​ (ум. 1761 г.), бывший воспитанник Киевской академии, докончил свое образование также ​за​ границей и получил здесь диплом доктора философии; нижегородский епископ ​Дамаскин​ Семенов – ​Руднев​ (1737–1795), бывший членом российской Академии, учился в Геттингенском университете и написал сочинение по истории литера-туры: «библиотека российская, до годам расположенная, от начала типографии в России по ​нынешние​ времена»; ​архиеп​. ​ека​теринославский, Амвросий ​Серебренников​ (ум. 1792) составил руководство по оратории или ​риторике​, и перевел поэму Миль* тона «Потерянный рай»; ​архиеп​. архангельский ​Аполлос​ Байбаков (1745–1801) составил «​Пиитику​» и написал несколько назидательных повестей в аллегорической форме. Кроме того, славились образованием и ученостью: ​архиеп​. московский Платон ​Малиновский​ (ум. 1754), ​еп​. ​крутицкий​, ​Иларион​ ​Григорович​ (ум. 1760 г.); ​архиеп​. петерб. Сильвестр ​Кулябка​ (ум. 1761 г.); ​архиеп​. ​новгор​. Амвросий ​Юшкевич​ (ум. 1745 г.); ​архиеп​. ​новг​. Дмитрий ​Сеченов​ (1767 г.); ​архиеп​. московский, Амвросий ​Зер​тис-​Каменский​, занимавшийся переводом разных духовных сочинений; ректор Московской академии ​Варлаам​ Лящевский (ум. 1774), замечательный филолог, написавший «греческую грамматику», которая долго была руководством в духовных ​семина​​риях​. Некоторые из упомянутых лиц сделались известными уже при Екатерине II, но начало их деятельности и особенно образование принадлежит царствованию ​Елизаветы​. В царствование ​Елизаветы​ вообще в духовенстве образовалось много таких людей, которые явились замечательными деятелями при Екатерине II. Когда открыта была Екатериною Российская академия, то четвертая часть её членов с самого же начала составилась из духовных–11 монашествующих и 8 лиц белого духовенства, а первенствующим членом и вместе вице-президентом академии был назначен митр, новгородский, Гавриил ​Петров​ (1730–1801). Гавриил славился таким глубоким умом и ​мно​​госторонним​ образованием, что Екатерина в знак уважения к нему посвятила ему перевод ​Велисария​ Мармонтеля. Он был назначен после Дмитрия ​Сеченова​ депутатом от Синода и духовенства в ​Комиссию​ для составления нового Уложения.

Проповедь в Елизаветинскую эпоху. Главною формою в духовной литературе была проповедь. Царствование ​Елизаветы​, которая отличалась набожностью, часто посещала церкви и любила слушать поучения, было самым благоприятным временем для её развития. При дворе были особенные и лучшие проповедники, которые постоянно говорили проповеди³⁷⁷. «Прошло уже, ​слышателие​, говорил митр, новгородский Дмитрий ​Сеченов​, в слове 8 июля 1742 г., ​тое​ железное время, в нем же неправда царствовала, а правда ​за​ караулом сидела, и слово ​Бо​​жие​ вязал оса.... ​пастырие​ молчали, ​проповедницы​ ​боялися​. А ныне златые времена, времена Константина В., времена Феодосия благочестивого, времена Пульхерии и Ирины цариц, защищающих благочестивую веру. Царствует над нами благочестивейшая, самодержавнейшая, великая государыня ​Елизавета​ Петровна.... Только прииде​ к нам, и с нею ​приидоша​ вся благая; ​прииде​ к нам, ​абие​ устраши развратников веры православные, утверди благочестие, ​отверзе​ слово Божие – уже теперь не вяжется, ​отверзе​ дверь проповеди – всюду истинна ​глаголется, всюду правда не ​молчится​. Кто ныне возгордится и обленится ​слышати​ слово Божие и правду его, ​аще​ сама всепресветлейшая ​монархиня​, хотя правлением ​всецелого​ государства утруждена, всегда слово Божие ​слышати​ желает и слушая не скучает». Другой современный проповедник, ​Гедеон​ ​Криновский​, в своем слове в неделю жен мироносиц, обращается к современным пастырям и проповедникам си. следующим воззванием: «​Почто​ о вере святой и непорочной умолчим, когда ворона у нас императорская не так камней ​драгих​ блеском украшается, как лучами православия во свете блистает?... А особливо вы, Божия слова слуги, ведаете, что такую у вас имеете ​монархиню​, которая не единожды иногда в один день беседам вашим присутствует; и в такие ль благополучные дни ​уныете​? Ведаете, что имеете ​монархиню​, которая о расширении слова Божия и в самих язычниках, наипаче под державою её сущих, ​матерьски​ печется: и тут ли чего опасаться вам? Ведаете наконец, что имеете ​монархиню​, которая сама в пример всякой, ​проповедуемой​ вами, добродетели быть может: и ​здесь​ ли страх добродетели насаждать, а пороки истреблять?»³⁷⁸ Проповедь при Петре В., мы видели, служила делу реформы, прославляла дела Петра и имела политический характер; политический же характер должно было сообщить и проповеди Елизаветин​ской​ эпохи то счастливое время, какое с воцарением ​Елизаветы​ настало для русских после предыдущих ​царствований​. Господство немецкой партии при дворе во время ​Бирона​, тяжелое вообще для всей России, особенно тяжело было для церкви и духовенства. С воцарением ​Елизаветы​ бедствия кончились и настали благоприятные времена. При ​Елизавете​ было издано множество указов, показывающих особенную заботливость правительства о церкви и духовенстве, о распространении ​православ​ной веры среди иноверцев, на востоке России и в Сибири; таковы указы: об обращении в православие калмыков, татар, мордвы, чуваш и ​черемис​, находившихся в полках; об освобождении от постоя дворов тех священнослужителей, которые находились на службе при церквах; о том, чтобы судебные места не брали под арест духовных лиц ни по каким делам, кроме государственных преступлений, без сношения с епархиальными властями; об учреждении школ в Казанской губернии для ​новокрещенных​ иноверческих детей; об облегчении участи духовных лиц, неправильно сказавших за собою слово и дело государево. Поэтому церковные проповеди в первые годы царствования ​Елизаветы​ наполнены похвалами ​Елизавете​ и порицаниями немецкого владычества в ​предыдущие​ царствования. Они весьма интересны и имеют историческое ​значение​. Но не лишены интереса и значения и проповеди последующаго времени. Они вообще отличаются характером современности. Проповедники внимательно следили за религиозным и нравственным состоянием тогдашняго русского общества и в своих проповедях изображали неверие, вольнодумство и распущенность нравов, которые начали тогда в нем распространяться. Поэтому во всех проповедях Елизаветинской эпохи мы находим весьма много таких черт, которые хорошо характеризуют тогдашнюю жизнь. Что касается художественнаго значения и в частности проповедническаго стиля, то в этом отношении проповедь Елисаветинской эпохи не представляет ничего новаго и особеннаго. В ней продолжал еще господствовать прежний юго-западный стиль, ярким представителем котораго в Петровскую эпоху был Стефан Яворский. Проповеди Яворскаго и Прокоповича и были главными образцами для проповедников Елисаветинской эпохи. Некоторые проповедники подражали еще поучениям знаменитаго тогда греческаго богослова и проповедника Илии Миниата, или Минятия (1669–1714). Его поучения во святую и великую четыредесятницу были переведены переводчиком коллегии иностранных дел, Стефаном Писаревымъ. Самыми замечательными проповедниками в Елисаветинскую эпоху были: Амвросий Юшкевич, Кирилл Флоринский, Димитрий Сеченов и Гедеон Криновский.

Проповеди Амвросия Юшкевича и Кирилла Флоринского. Амвросий ​Юшкевич​, воспитанник и учитель Киевской академии, с 1736 г. епископ Вологодский, в 1740 г. занял новгородскую епископскую кафедру, которая после смерти Феофана ​Прокоповича​ оставалась свободною. Подобно ​Проконовичу​, прославлявшему дела Петра В., ​Юшкевич​ сделался первым хвалителем​ его дочери, ​Елизаветы​. В день воспоминания её рождения, 18 декабря 1741 г., спустя три недели по восшествии её на престол, он говорил проповедь, в которой, рассказав историю воцарения ​Елизаветы​, яркими красками изобразил положение России под немецким владычеством в ​предыдущие​ царствования. «​Преславная победительница, говорил он, избавила Россию от врагов внутренних и сокровенных. Сие и самый последний ведать может, что как болезнь внутренняя есть тягчайшая и опаснейшая, так и враг внутренний и сокровенный есть страшнейший. Но такие-то все были враги наши, которые, под видом будто бы верности, отечество наше ​разоряли​, и смотри, какую дьявол дал им придумать хитрость. Во первых, на благочестие и веру нашу православную наступили; но таким образом и ​претекстом​, будто они не веру, но непотребное и весьма ​вредительное​ христианству суеверие искореняют. О коль многое множество под таким притвором людей духовных, а наипаче ученых истребили, монахов порасстригли и ​перемучили​! ​Спросишь​ ​за​ что? Больше ответа не услышишь, кроме сего: ​суевер​, ханжа, лицемер, ни к чему не годный. Сие же все делали такою хитростью и умыслом, чтоб вовсе в России истребить священство православное, и ​завесть​ свою ​новомышленную​ ​беспоповщину​.... Был ли кто из русских искусный, напр. художник, инженер, ​архитект​, или солдат старый, а наипаче, ежели он был ученик Петра В., тут они тысячу способов придумывали, как бы его уловить, к делу какому-нибудь привязать, под интерес ​подвесть​, и таким образом, или голову ему отсечь, или послать в такое место, где надобно необходимо и самому умереть от ​глада​, зa то одно, что он инженер, что он ​архитект​, что он ученик Петра В. Под образом будто бы хранения чести, здравия и интереса государства, о, коль бесчисленное множество, коль многие тысячи людей благочестивых, верных, добросовестных, невинных, Бога и государство весьма любящих, в тайную похищали, в смрадных узилищах и темницах заключали, ​гладом​ морили, пытали, мучили, кровь невинную потоками проливали!.. Кратко сказать: всех людей добрых, простосердечных, государству доброжелательных и отечеству весьма нужных и потребных, под разными ​претекстами​ губили, ​разоряли​ и вовсе искореняли, а равных себе безбожников, бессовестных грабителей, казны государственной похитителей, весьма любили, ублажали, почитали, в ранги великие производили, ​отчинами​ и денег многими тысячами жаловали и награждали. Было то во истину, что и говорить ​стыдно​, ​однако​ то сущая правда: приедет какой-нибудь человек иностранной и ​незнаемой​ (не говорю о честных персонах, которые по заслугам своим в России ​всякие​ чести достойны, но о тех, которые в России еще никогда не бывали и никаких заслуг ей не показали), такова, я говорю, нового гостя, ежели они усмотрят, что он к их совести угоден будет, то хотя бы и не знал ничего, хотя​ б не умел трех перечесть, но за то одно, что он иноземец, а наипаче, что он их совести ​нравен​, минув достой​ных​ и заслуженных людей российских, надобно ​произвесть​ в президенты, в советники, в штабы, и жалованья определить ​многие​ тысячи... Многократно заслуги свои представляли, ​похва​​ляя​ свою к России верность и доброжелательство, но лгали бессовестно на свою душу: ибо ежели бы они были прямые отечеству доброхоты, так ли бы нарочно людей наших на явную смерть посылали, так ли бы только тенью, только телом здесь, а сердцем и душею вне России, пребывали? Такими они сами оказали себя, когда все свои сокровища, все богатства, в России неправдою нажитые, вон из России за море высылали и там иные в банки, иные на проценты многие миллионы полагали»³⁷⁹. Из других проповедей Амвросия³⁸⁰ замечательна еще проповедь в день коронации ​Елизаветы​ 28 февраля .1742 г. В этой проповеди, сказанной в московском успенском соборе, между другими заслугами ​Елизаветы​, Амвросий указывает на то, что она «книгу, Камень веры, во тьме неведения заключенную, повелела на свет ​произвесть​ и освободить», которая также необходима была для духовного чина, «как например всякому искусному мастеру инструменты, воину оружие, плавающему ​корабленику​ на море кормило», а до тех пор «не токмо учителей, но и учения и книги их вязали, ковали и в темницы затворяли... готовые во тьме заключили, а ​другие​ сочинять под смертною ​казнию​ запретили»³⁸¹.

Еще резче были проповеди другаго проповедника, Кирилла Флоринского, который был с 1741 г. ректором Московской академии, а с 1768 по 1778 Севским епископом и умер в 1795 г. Амвросий в своих проповедях представил общую картину тяжелого положения России и русского духовенства, во время владычества немецкой партии при дворе; Кирилл Флоринский указывает прямо на лица, притеснявшие и угнетавшие русских людей, преимущественно на Миниха и Остермана, называя их «человекоядными птицами, эмиссариями диавольскимии» т. п. Такова его проповедь в день рождения Елисаветы 18 декабря 1741 г. Положив в основу этой проповеди слова: сильно на ​земли​ будет семя его, и, применив их к Петру В., он представляет в ней Петра сеятелем, а Россию почвою, принявшею брошенные им семена: «​Егда​ вопросите ​мя​, говорит он, да скажу вам не притчу, но свежую историю о ​насеянных​ плевелах в России, ​тако​ ​отвещаю​: ​сеявый​ в нас доброе семя есть сам Петр В., село есть Россия, доброе семя ​сынове​ российского отечества, ​вернии​, паче же всех по превосходству и по преимуществу дщерь ​царска​ и ​императорска​, ​Елизавет​, наследница престола ​Петрова​; а плевелы – под видом токмо сынов отечества, ​вещию​ же порождения ​ехиднина, изгрызающия​ утробу матери ​своея​ России, да чужестранцы ​пришлецы​, Петром ​насеянных​ в России расхитители, правоверия ругатели, благочестия, вкорененного в России от ​многосотных​ лет, растлители и ​истлители​, под ухищренною политикою всего ​счастия​ российского губители.... а ​жатели​, плевелы и плевелосеятелей врагов собирающие, сынов же верных без повреждения, яко пшеницу в житницах в отечестве хранящие–лейб-гвардия и вся воя». Семя ​Петрово​ ​возрасло​, наконец, в великое древо, которое начали терзать иностранцы. «Древо сие не всяко плотоядные, ​но​ ​че​ловекояды птицы, ​Остерман​ и ​Миних​ с своим ​стадищем​ начали, было, чрез двонадесятолетие ​обеспокоивавшие​, ​сещи​ и ​терзати​; ​обаче​ мы ​дремлюще​ не ​видехом​, ниже ​чувствовахом​, до​селе​ же само сие сильное семя нас не пригласи спящих: доколе дремлете? доколе ​страждати​ ​имате​?... Доселе ​дремахом​, а ныне ​увидехом​, что ​Остерман​ и ​Миних​ с своим ​сонмищем​ влезли в Россию, яко ​эмиссарии​ ​диавольские​, им же попустив​шу​ Богу, богатства, слава и честь желанная ​приключишася​, сия ​бо​ им ​обетова​ сатана, да под видом министерства и верного услужения государству российскому, еже первейшее и дражайшее всего в России правоверие и благочестие не ​точию​ превратят, но и искорени истребят»³⁸².

Проповеди Степана Калиновского и Димитрия Сеченова. Такой же взгляд на ​Елизавету​ и на предшествовавшее её воцарению немецкое владычество выражается в проповедях ​Стефана​ ​Калиновского​, Димитрия ​Сеченова​ и Сильвестра ​Кулябки​. ​Стефан​ ​Калиновский​, из воспитанников Киевской академии, был ректором Московской академии, а потом епископом псков​ским​ и новгородским (ум. 1753 г.). В проповеди 1 января 1742 г. он называет ​импер​. ​Елизавету​ русской ​Иудифью​, ​Есфирью​ и Пульхерией и с особенною силою изображает те притеснения, каким она подвергалась при Анне ​Иоанновне​ и Анне Леопольдовне. «Еще тогда, говорит он, как блаженные и вечно достойные​ памяти родители её от временного сего на вечное царство ​переселилися​, ​многовидные​, несказанные, нестерпимые от недобросовестных подданных своих пакости мужественно терпела; еще тогда от ​всезлобных​ людей в монастырь ​побуждаема​ была; что ест, что ​пьет​, что делает, куда ездит, с кем беседует, приставленными неусыпными шпионами ​назираема​, не унывала, не изнемогала, не малодушествовала»³⁸³. Димитрий ​Сеченов​, сначала архимандрит ​Свияжского​ монастыря и первый член ​комиссии​ об обращении в христианство магометанских и языческих народов в Нижегородской и Казанской губерниях, был потом архиепископом новгородским (ум. 1767 г.). Он отличался необыкновенною смелостию в обличении современных пороков. 25 марта 1742 г. он говорил проповедь в присутствии императрицы на текст: ​Благовествуй​, земле, радость ​велию​! Назвав время предыдущих ​царствований​ лютой зимой ​нечестия​, после которого воссияло ведро благочестия, он так характеризует прежнее бедственное время: «Со ​смертию​ Петра и Екатерины I наступили частые и ​вредительные​ перемены: и видя то противницы наши добрую дорогу, добрый ко утеснению нас сыскали способ, показывали себе, аки бы они верные государству слуги, аки бы ​сберегатели​ здравия государей своих, аки бы они все в пользе и исправлению России промышляют; а как при-брали все отечество наше в руки, ​коликий​ яд злобы на верных чад российских отрыгнули; ​коликое​ гонение на церковь Христову и на благочестивую веру ​восставили​, их была година и область темная: что хотели, то и делали.... И что ​бедственнее​: догматы христианские, на которых вечное спасение зависит, в басни и ни во что поставляли; ​ходатаицу​ спасения нашего, неусыпную христианскую помощницу, покров и прибежище, на помощь не призывали и заступления её не требовали; святых угодников ​Божиих​ не почитали; иконам святых не кланялись; знамением креста Христова, его же беси трепещут, ​гнушалися​... А которые таких ​прелестников​ не слушали, ​коликия​ им ​ругания​, поношения ​врази​ благочестия чинили, мужиками, грубиянами ​нарицали​. Кто посты хранит, называли ханжа. Кто молитвою с Богом беседует, ​пустосвят​. Кто язык от суесловия воздерживает – глуп, говорить не умеет. Кто милостыню ​неоскудно​ подает – прост, не умеет, ​куды​ имения своего употребить, не к рукам ​досталося​. Кто в церковь часто ходит, в том- де пути не будет. А наипаче ​коликое​ гонение на самих благочестия ​защитителей​, на самих священных тайн служителей, чин духовный: архиереев, священников, монахов мучили, казнили, ​расстригали​; непрестанные почты и водою и сухим путем–​куды​, зачем? монахов, священников, людей благочестивых в ​дальные​ сибирские ​городы​, в Охотск, в Камчатку, Оренбург отвозят; и тем так устрашили, что уже и самые пастыри слова Божия молчали и уст не смели о благочестии ​отверзсти​.... Насилия развратили слабых; поносим праотца нашего, что за яблоко душу продал, а мы за чарку вина, за ​ласкательство​, за ​честишку​, за малую ​славицу​, в суде за гостинец, в торгу за копейку, в пост святой за курочку душу нашу промениваем. Поднеси чарку винца, поласкай, ​пошепчи​ в ухо: я тебя не оставлю; возьми и душу, готов и правду потерять, готов и веры отступить, готов и благочестие отвергнуть»³⁸⁴. ​Архиеп​. петербургский Сильвестр ​Кулябка​ (ум. 1761 г.) в проповеди 26 ноября 1750 г., характеризуя правление Анны Леопольдовны, говорит: «Вместо императорства, правительство государствовало, взошло на российский престол ​безгласно​, а за нужду тую ​иноверство​ ​царствовати​ стало, хваталось за скипетр российской младенчество, еще рук своих от персей отнять не могущее; ​толико​ великою, ​толико​ славною управлять империею рука младенческая покусилась, и к своему ​послужению​ недовольная; писал законы, посылал указы, раздавал чины возраст, самого себе рассудить, самого ​себе​ распознать не умевший; в светлости императорской введен тот, который сам едва что вчера солнечную лучу увидел, а православие в России ​кутов​ искало.... руки крепких в железах ломились, препоясуемая бедра сильных в ​плинеах​ томились»³⁸⁵.Во всех указанных проповедях господствуют две темы: жалоба на притеснения и угнетения от иностранцев и прославление импер. Елизаветы, которая спасла Россию от этих угнетений. С прославлением Елизаветы постоянно соединяется прославление Петра В., продолжательницею дел которого была ​Елизавета​. Эти же темы, мы видели, служили главными темами и торжественных од и ораторских похвальных речей Ломоносова. Поэтому, совершенно справедливо церковную проповедь Елизаветинской эпохи сближают с похвальною одой и ораторской речью этой эпохи; различие между ними заключается только в том, что проповедники прославляют ​Елизавету​ преимущественно за её благочестие, за её покровительство церкви и духовенству, а Ломоносов прославляет ее за любовь к науке и просвещению и покровительство русским ученым. В похвальных одах и речах Ломоносова замечают преувеличения; нельзя не видеть также преувеличений и в приведенных проповедях. Представленные в них картины угнетения русских людей иностранцами нарисованы слитком густыми красками и потому вышли резки и преувеличенны; в них много выражений грубых и даже неприличных церковной кафедре; но эти картины не были вымыслом фантазии; в основе их лежали действительные притеснения, на которые, кроме проповедников, жаловались, и другие люди, жившие во время господства иностранцев. Силою этих притеснений и объясняются указанные резкость картин и ​гру​бость​ выражений; в них невольно высказались долго сдерживаемые и ​накипевшие​ раздражение и негодование людей глубоко оскорбленных и долго страдавших.

Из политических событий проповедники обращали внимание в своих проповедях на войну и мир с Швецией, на льготы, данные ​Малороссии​, переселение в южную Россию сербов и хорватов. При ​Елизавете​, мы заметили, стали распространяться в русском обществе вольнодумство и распущенность нравов. Проповедники восставали в своих проповедях против безбожия атеистов, еретиков, отступников, раскольников, армян, против «нрава и ума ​эпикурейского​ ифреймассонского». Превосходную картину современной роскоши и распущенности нравов мы находим в слове Димитрия ​Сеченова​, сказанном 8 июля 1742 года. «Осмотримся же, говорит он в этом слове, как любим Христа. Люблю Христа словом: у меня в различных селах каменные палаты, прекрасные покои, бани, ​поварни​ изрядно устроены; а церкви Христовы в тех же селах без покрова погнили. Люблю Христа: у ​меня​ запонки, пряжки, табакерки золотые, чайники и рукомойники серебряные; а в церкви Христовой свинцовые сосуды. Люблю Христа: у меня ​златотканные​ завесы, одеяла; а страшные Христовы Тайны ​крашенинным​ покрываются покровом. Люблю Христа: сам ​шампанские​ и ​венгерские​ вина вместо квасу употребляю, а в церковь никогда и ​волошского​ ​галенка​ не посылал³⁸⁶. Люблю Христа: чести искать, богатства собирать, пиршествовать, ​суесловить​, хвастать, веселить​ся​, ​забавляться​ день и ​нощь​–легко, не скучно; а Христу в молитвах ​поблагодарствовать​, в церкви со умилением и страхом ​Божиим​ постоять–право в ​суетах​ и помолиться некогда.... Люблю Христа: свои ​именины​ как ​без​ торжества пропустить? Три дни и нощи веселюся; а прийдет праздник Христова Рождества или Воскресения, главныя спасения нашего вины, за уборами, за развозами по разным домам ласкательных поклонов, поздравлений, и в церкви не был.... А о любви ближнего и спрашивать нечего. Вся наша любовь в коварной политике, как ласково встретить, довольно угостить, учтиво проводить, приятные письма ​гладкие​ словца, ​низкие​ поклоны, частые стаканы, непрестанные репетиции: здравствуй, здравствуй, а сердцем хотя бы и на свете не было... Люблю ближнего: а кому честь или правительство вручится, не рассуждает сего, что власти от Бога учинены не на иной конец, токмо благотворить ближнего, помощи бедным, ​заступити​ ​обидимым​, защитить правду; сего и не мыслить и ​говорити​ с бедным не ​хощет​, но аки фараон гордится, ​честию​ тешится, славою веселится, радуется, что все его почитают, кланяются, боятся, крутит, вертит. Правосудие ли там присмотрится? в передней избе часов пять постой, да зaутра приди, больше не жди. Милости ли сыскать? с ног до головы обдерут, не ​срачицу​, но и кожу готовы снять, а когда станешь больше правды искать, то и в сибирских странах места не ​сыщешь​³⁸⁷. При чтении этой проповеди живо представляется воображению быт тогдашних богатых и знатных ​вель​мож​, которые в обстановке своей жизни старались подражать роскоши и блеску жизни придворной, быт тогдашних помещиков, которые в своих селах ​устраивали​ дома на подобие дворцов с театрами, хорами певцов и музыкантов, и из своих имений вообще стремились делать подобие маленьких государств, в которых они жили и вели себя как ​настоящие​ владетельные, или царственные особы, окружив себя, как при-дворным штатом, толпою многочисленных слуг; поведение богатых и властных господ, которые, добившись высокого положения или важной должности, гордо, презрительно и жестоко обходились с бедными, ​низшими​ и подчиненными: «аки фараон гордится, ​честью​ тешится, славою веселится, крутит, ​вертит​»...

Проповеди Гедеона Криновского. Гедеон​ ​Криновский​ родился в Казани (1726 г. ум. 1763) и воспитывался в казанской семинарии, а потом в московской академии. Обратив на себя внимание своими проповедями, он был определен придворным проповедником в Петербурге и в этой должности оставался до 1761 г., когда был посвящен в ​епископа​ псковского. ​Гедеон​ считался образцовым проповедником в ​Елиза​ветинскую​ эпоху и занимал такое же место между современными проповедниками, какое Феофан ​Прокопович​ в Петровскую эпоху. Вот как отзывается о нем ​современ​ник его, ​Сумароков​: «​Гедеон​ есть российский ​Флешиер​; цветности он имеет еще более, нежели Феофан (​Прокопович​); сожалетельпо то, что мало в нем было силы и огня, и что он, по недостатку пылкости, часто наполнял проповеди свои историями и баснями, сим бедным запасом истинного красноречия. Приятность, нежность, тонкость были ему свойственны, и после Феофана опустошенной российской ​Парнас​, или Церковь, лишенная ​риторские​ сладости ​смертью​ великого архиепископа, обрадовала Россию сим ​Гедеоном, мужем великого во красноречии достоинства»..., «Критики упрекали ​Гедеона​, говорит митр. Евгений, в том, что у него много приводов из истории языческой и языческих писателей; но в сем прежде надобно винить ​Илию​ ​Минятия​, которого ​Гедеон​ избрал себе для подражания почти единственным образцом. Впрочем, приметно, что, подражая образцу своему, он в изобретении доводов, в оборотах изъяснения и в изображении движений сердца, везде с ним равнялся своим дарованием, так что можно справедливо его наименовать российским ​Минятием​. Проповеди его ​име​ют то преимущество, что они не затемнены никакими бесполезными ​умозрениями​ и всегда могут занимать вместе и просвещенных слушателей и простой народ ясными и разительными изображениями, а в даре сказывать долго после его никто не мог с ним сравниться, и он доселе еще почитается первым и превосходнейшим российским проповедником». Некоторые слова ​Гедеона​, как известно, вошли в сборник слов и поучений, составленный по распоряжению синода, в царствование Екатерины.

Гедеон​ внимательно следил за религиозным и нравственным состоянием ​тогдашняего образованного общества и изображал его в своих проповедях, указывая в религиозном отношении на следы неверия и вольнодумства, а в нравственном- на распущенность ​жизни​. Так, в слове во 2-ю неделю великого поста, упрекая пастырей, не учащих народ, он говорит: «Столько народа с нами едва имя Христово знающих; столько грешников, о спасении своем ни мало не ​радящих​; столько натуралистов, фармазонов и ожесточенных безбожников со дня на день прозябает, а мы спим и не чувствуем, как сие ​вражие​ семя, как плевелы сатанинские в земли ​корени​ свои ​раепущают​, а пшеница, тернием толь ​многоименных​ ​ересей​ ​подавляема, мало по ​малу​ ​истребляема​ бывает»³⁸⁸. Все слово в неделю пятидесятницы направлено против тех, которые «не хотят ничего допустить, разве что б разумом своим постигнуть им было можно. Для того подлинно, как прежде было, так и ныне есть еще многобожие во многих местах вселенной: для того имя святые Троицы магометанам всем ​тяжестно​; оттуда и натуралисты, ​афеисты​ и ​другие​ ​богомерзкие​ и душам благочестивых людей нестерпимые имена произошли в свете и происходят. ​Оттуду​, говорю, то есть, что иной хочет, чтоб показал ему кто-нибудь Бога очевидно; иной думает, что одному Богу всю вселенную ​управить​ нельзя; иной говорит, как можно не имеющему жены родить сына; иной иные, сим подобные воображает в голове своей непристойные мысли». В слове доказывается необходимость тайн в вере: «Ежели б вместил наш ум Бога, то бы не был Он и Бог; понеже имел бы в уме нашем пределы, что естеству Божию противно. А понеже, что есть в Бозе, то оно есть сам Бог; так уже следует, что ни силы, ни премудрости, ни разума его постигнуть никакой твари вовсе невозможно. И сего ради заключить ​надоб​но, что разум наш и вся века сего премудрость в познании тайн царствия Божия есть ничто»³⁸⁹. В 1-м слове в неделю 15-ю по Пятидесятнице, объясняя слова: крепка, яко смерть, любы, ​Гедеон​ говорит: «Где ныне такой найти любви, когда уже многие все натуре и случаю некоему начинают приписывать, царствие Божие за ​вымысл​, геенну за намалеванный огонь почитают, и что всего ​тяжестнее​ слышать, иные самое воплощение Сына Божия, вольное его страдание, лютая оная мучения, крест и ​поносную​ смерть, ради спасения человеческого ​восприятую​, за ненужную ставят и ​всеконечно​ отвергают»³⁹⁰.–Во 2-м слове в неделю 22-ю по Пятидесятнице, по поводу кощунства, которое обнаруживается особенно во время веселых пиров, он говорит: «Мы хотя и не касаемся на наших пирах сосудов ​Божиих​ (как это сделал Валтасар во время своего пира), ​однакож​ напротив того уже не щадим рабов ​Божиих​. Боже наш! Сколько мы за одним столом людей словами нашими перекусаем! Да пусть уже то: часто при том достается у нас и самому Богу, наипаче как на ту пору ​прилучится​ какой разумный человек, которой хотя несколько может доказывать, будто Бога нет, или смотрения его в мире». В 3-м слове в неделю 22-ю по Пятидесятнице, рассуждая о вечных муках в будущей жизни, он говорит: «Но ​сумнюсь​ при сем, нет ли между нами таких, которые, хотя Епикуровыми учениками не зовутся, ​однакож​ с ними едино мудрствуя, как блаженной жизни святым, так и вечной муки грешником, по смерти быть не чают. И затем, любопытствуя, вопрошают, где имеется ад, и каким образом в нем вещественный ​огнь​ невещественный дух палить может, и где столько дров на всегдашнее под жжение огня того ​возмется​? Чего ради, хотя б не были достойны ответа ​такие​ бездельные в делах куриозностг, ​однакож​ я, следуя увещанию премудрого Соломона, чтоб не похвалились таковые ​воспросители​ в суемыслии своем, ​отвещать​ на все те вопросы хочу теперь порядком»³⁹¹. В 1755 г. случилось страшное Лиссабонское землетрясение, которое поразило всех ужасом и вызвало множество рассуждений в литературе и поучений с церковной кафедры. Вольтер написал дидактическую поэму «Разрушение Лиссабона», в которой представил это событие, как сильнейшее опровержение оптимизма. Французские энциклопедисты утверждали, что это событие, как и все явления в природе и жизни человеческой, имеет источником причины естественные, а не что-либо другое. ​Гедеон​, по поводу землетрясения в Лиссабоне и других местах, сказал слово, в котором доказывал, что вместе с естественными причинами таких событий необходимо признать волю божественного Промысла, допускающего эти события. «Пусть так будет, говорил он; я сему не противлюсь: не надобно и естественных совсем опровергать сил, или их испытателей порочить. Но для ​чегож​, вопрошаю, не прежде, но в сие самое время, ни в иных, но в сих самых частях земли произвела такое действие натура? Не скажет ли кто, что все то сделалось случаем? Случаем один город уцелел, другой развалился; случаем те люди спаслись, другие погибли... Но где ж будет девать оное слово Христово, что ни ​влас​ главы нашей без воли Отца Небесного не погибает (Мф. 10:30; Лк. 12:7), ежели случаем столько душ пропало? Нет, ​слышатели, не естество, но естества Творец, ​творяй​ в нас добро и ​зиждяй​ зло по писанию (Ис. 45:7), главною всем сим неприятным событиям есть причиною. Он естество содержит в своем послушании и полагает, какие хочет, ему пределы; Он и сделал ныне, чтоб оно, ​оставя​ прежний свой порядок на сие время, новый и ужасный ​вид​ на себя приняло; Он, говорю, то есть, Который призирает на ​землю​ и творить ​стрястись​, по ​Псаломнику​ (Пс. 103:32), В Которого море и ветры послушают, по Евангелию (Мф. 8:20), привел в такое смущение обе сии стихии». Но Бог ничего не допускает без причины. Где же причина настоящих бедствий? «Грехи наши, говорит ​Гедеон​, подали причину, чтоб ​такие​ зла Бог навел на землю», и для доказательства этого указывает, что грехи людей вызвали всеобщий потоп при ​Ное​, грехи погубили Содом и ​Гоморру​, за грехи пожрала земля Даѳава и Авирона, за грехи иудеев разрушен был Иерусалим. Но, наказывая людей sa грехи, Бог хочет в тоже время подобными бедствиями обратить их на путь покаяния и указать в этих бедствиях звамеиие или предвестие будущей кончины мира и последнего суда.

Но с особенною силою ​Гедеон Криновский нападал на современную распущенность нравов. Подобно ​Кантемиру​ (сатира VII о воспитании), корень этой распущенности он находил в совершенной небрежности о правильном воспитании детей. «Многие ныне родители, говорит он в слове в 4-ю неделю великого поста, не только детей своих от праздности, дающей повод ко грехам, также и от непотребных забав всяких не отвращают, но еще и советуют им то, чтобы цвет юности их от трудов не увядал. А другие хотя и в науки отдают их, да в ​какия​? в ​такия​, что стыдно в сем святом месте и поминать о них! А в познанию Бога истинного и к достойному Того-ж почтению надлежащего ​искусства​ ​завесть​ в них ​отнюд​ не стараются, и не только не стараются, но еще противное сему ​вкореняют​, когда не Евангелие Христово, не закон Божий, но амурные ​некия​ книжицы в руки их с самого младенчества втирают: не правде и благочестию, во ​ябедам и обманам учат и всяких пороков в себе самих подают образ! И чего ж из таких ожидать детей, кроме что волков хищных, ​пардов​ лютых, исков невоздержных, либо других каких скотов и зверей бесчеловечных? Удивляемся мы, когда того ненасытного ​сребролюбца​, того безмерного ​тще​​славца​, того ​плотиугодника​ великого видим, а не помышляем, что нельзя им такими и не быть, понеже родители их таковы были; да какие сами были, таких и детей учить старались»³⁹². В слове в неделю 21-ю по Пятидесятнице, ​Гедеон​, объяснив недействительность слова Божия ​леностью​ и ​невнимательностью​ слушателей, говорит: «Как семя, на пути поверженное, легко ногами ​мимоходящих​ бывает ​попираемо​, так и ленивый ​слышатель​ ничего столько, сколько слово Божие, не презирает. Охотнее ему читать ​Аргениду​ или ​Телемака​, нежели Христово Евангелие; приятнее всегда он слушает, где о псовых ​ловлях​, о конных заводах и подобных вещах разговор имеют, нежели где христианскому житию наставляют, по подобию ​безум​ных​ оных Демосфеновых слушателей. И приведя далее анекдот о Димосфене, пристыдившем своих невнимательных слушателей рассказом о тени ослиной: «какие вы люди! о тени ослиной слушать желаете, а о спасении ​всея​ Греции не слушаете», ​Гедеон​ прибавляет: «таким же, говорю я, образом, и ленивые христиане, когда комедия, хотя чрез целую продолжается ночь, ни мало не скучают; а когда проповедь, хотя через час один, или часа менее предлагается, описать нельзя какая им скука. ​Переминают​ ногами, потирают руками, повертываются на все стороны, друг на друга взглядывают и друг с другом ​перешептывают​... Пристали к сим ленивым и ​празднолюбивым​ слушателям и те, которые будто и со вниманием стоят во время проповеди, но ничего более притом, ​раэве​ слог проповеднический примечают; ​наприм​. вы​борны​ ли его слова, красно ли сочинение, не отстает ли от материи, наблюдает ли ​риторические​ правила и подобная; а не рассуждают того, что пришли они не в Демосфенову или ​Цице​ронову​ школу, но в Христову, где не учат словам, а делам »³⁹³. В слове в неделю 3-ю великого поста, обличая слушателей в беззаботности о спасенbи души, Гедеон говорит: «Есть ли у нас дом, огораживаем, покрываем и всевозможными образы от воздушных защищаем напастей. Суть ли хорошие сосуды, перемываем, перетираем и чистим их почти ежедневно. Суть ли в саду красные и плодовитые деревья, поливаем их, обрезываем и еще сторожей приставляем, чтоб не поломали птицы ветвей их. Что много; мы и о статуях, которые у нас при палатах, или в садах, не забываем, чтоб их мороз не повредил, сукнами, или чем иным, обертываем их, чтоб ​ветр​ не поломал, различные укрепления железные ​отвне​ делаем, чтоб от древности вида своего они не могли изменить, на всякой год их ​починиваем​, ​покраши​​ваем​, ​позлащаем​, не жалея ​никакова​ на то иждивения. А о души ни малейшего попечения нет в нас: цела ли она, или повреждена, одета или нага, сыта или голодна, спросить никогда и на ум не придет»³⁹⁴.

Такой нравоописательный характер имеет большая часть проповедей ​Гедеона​ ​Криновского​. В атом отношении его проповеди весьма сходны с произведениями тогдашней нравоописательной дидактической литературы. Объясняя заповеди ​Божии​, ​Гедеон​ не столько учит тому, как ту или другую заповедь можно исполнить на деле всякому христианину в той обстановке жизни, в какой он поставлен, сколько изображает отступления от этой заповеди в современной жизни, рисует картины современных нравов, разных недостатков и пороков. Отсюда его проповеди, как и проповеди некоторых других современных проповедников, часто получают сатирическое направление и, изображая типы разных порочных людей, напоминают собою нравоописательные сатиры ​Кантемира​ и Сумарокова. Так, в слове в неделю 15-ю по Пятидесятнице, представляя, как в современном обществе исполняется заповедь о любви к ближним, оп рисует типы современных любителей ближних: «Многие суть, которые на словах золотые своему ближнему обещают горы, а на деле и глиняных не дают. Когда попросит их кто о чем, тотчас ответствуют: слуга вам, слуга покорный, ​счисляйте​ меня за работника вашего; ​вещию​ же самою никакой никому милости не делают.... Есть еще другой в мире род любителей, называемых лицемеров. У них обычай такой: на всяк день друг друга посещают, а посещая ничего более не делают, только, чтоб поймать кого в чем, ​проискивают​. Когда с тобою говорят, кажутся все твои, когда ​отыдут​ от тебя, с минуту спустя, явятся ко всем враги: ​устнами​ чтут, сердцами ​кленут​, ​наяве​ лобызают, а ​отай​ продают. Нельзя отнюдь тут бедному человеку рассмотреть, его ли кто, или от супостат его? Полипы тут, да хамелеоны, во все виды ​пременяющиися​.... Есть еще третий род любителей, называемый ласкательный. Они правда, что ​всякия​ услуги и верности показывают человеку, но по то только время, покамест ему ​счастие​ служит, и надеются нечто себе от его исполнения почерпнуть.... Они с другими поступают, как мы с мешками. Покамест мешок денег полон, любим и храним мы его; когда же ​исто​​щаваются​ деньги, то и мешок нам бывает неприятен»³⁹⁵. Такой нравоописательный характер сообщает проповедям ​Гедеона​ особенную простоту, естественность и наглядность, так что они, по справедливому замечанию ​митр​. Евгения, «всегда могут занимать вместе и просвещенных слушателей и простой народ». Надобно заметить, впрочем, что, гоняясь за простотою и ​наглядностью​ изображений, ​Гедеон​ впадает часто в вульгарность, рисует такие смешные или тривиальные картины, которые неуместны на церковной кафедре и не согласны с ​высоким​ её предметом и серьезным тоном, ей свойственным. Так напр., приведя в слове в неделю 2-ю по Пятидесятнице изречение Спасителя: царствие небесное ​нудится​, и ​нуждницы​ восхищают ё (Мф. 2:12), он говорит: «Ах се уже неприятно нам; се уже очень не по нраву нашему! Мы думали, что к такому прекрасному граду пространный лежит путь, чтобы и цугом проехать можно было; ан, вопреки, тесен. Мы думали, что цветами и мягкою травою он порос, чтоб иногда, караваном ​седше​, водочкою или другим чем ​подве​селиться могли; ан прискорбен есть. Мы думали, что врата у царствия небесного ​широкие​ и ​высокие​; ан, столько ко вхождению недовольные, что нуждою продираются в него: ​нуждницы​ восхищают его. И затем сам ​паки​ Христос ​иглиным​ на другом месте уподобляет ушам.... ​Сицевой​ ​убо​ ради трудности пути, ​слышатели​, многие из нас, уже переменив прежнее намерение, мыслят прочее оставить Христа и покушаются идти в след ​диавола​, который ​пространаым​ и всяких роскошей исполненным ведет всякого до ада путем.... Правда, путь его сей столько широк, что ​берлином​, или коляской захочет кто поехать, удобно по нем проедет. Сим путем проехал Марк ​Аврелий​, на слоновой колеснице ​седящ​; сим путем ​Антоний​ пролетел, ​еленями​ ​везом​; сим путем и Со​сестр​ египетский, ​запрягши​ четырех побежденных царей под коляску, торжественный свой изволил отправлять марш»³⁹⁶. В другом слове (5-м в неделю великого поста), рассуждая о суде Пилата, осудившего Спасителя, ​Гедеон​ говорит: «Но Пилат, вижу, и от своих язычников правдою далеко от-стал. Однако не ​тужи​, Пилат! найдутся тебе товарищи, когда не язычники, то христиане, которые, ревнуя твоему суду, почитать станут свою пользу паче правды, паче закона Божия и паче самого Христа.... Они, как предатели ​удов​ Христовых, в твое ж ​несумненно​ ​притти​ имеют место. А там, как вам уже угодно будет, последнюю вашу корысть, ​огнь​ ​геенский​, между собою разделять станете»³⁹⁷. В слове в неделю 4-ю по Пятидесятнице, рассказав анекдот об Александре В., который, обходя ряды своего войска и увидев воина, который назывался его именем, но был ленив и небрежен в службе, сказал ему, чтоб он или ​имя​ изменил, или сам ​изме​нился, говорит: «Что, когда бы и Христос, небесный наш царе, ​восхотел​ нас, воинов своих, при крещении в гвардию его записавшихся, чувствительно ​экзаминовать​, и увидел бы многих, которые от имени его Христиане зовутся, а путем его, показанным в Евангелии, отнюдь не ходят: не такой ли же бы ​репремант​ от него всякому таковому был? По истине бы сказал ему Христос: или имя, беззаконник, отложи, или нравы, а не порочь доброго моего имени злым житием твоим»³⁹⁸. Другой недостаток, в котором, как выше замечено, упрекали ​Гедеона​ критики, составляет постоянное употребление примеров из истории, преимущественно греческой и римской, разных исторических анекдотов, басней, ​апологов​ и притчей. Они встречаются у него постоянно, в каждом Слове, почти на каждой странице. Блага мира, по словам ​Гедеона​, ​диавол​ прикрашивает также искусно и привлекательно, как искусно Зевксис нарисовал виноградную ветвь, которую птицы принимали за настоящую, природную ветвь. Вред, происходящий от человеческого злословия, он сравнивает с пожаром Герострата, от которого сгорел храм Дианы в ​Ефесе​. Доказывая, что врага всего легче примирить ​любовию​ и милостию, он приводит древний аполог о ветре и солнце. Обличая тех, которые, будучи недовольны своим состоянием, гоняются за большими, иногда мнимыми благами, он говорит, что такие люди «не лучше ​Езопова​ пса, который, как ​идучи​ по воде, нес некоторую ​снедную​ часть и увидав тень её на верху воды, то бросил истинную часть и ухватился за мнимую, которую чаял большую быть паче ​тоя​». Говоря о том, что молитва нечестивого человека может быть оскорбительна и неприятна для Бога, он рассказывает анекдот о греческом философе ​Виасе​, который, когда все находившиеся на корабле, во время бури на море, начали призывать богов на помощь, закричал: молчите, молчите, да не ​како​ услышат боги, что вы беззаконники здесь плаваете, и погрузят корабль наш»³⁹⁹. Доказывая, что слава и ​счастье​ мира кратковременны, он обращается к слушателям с такими вопросами: «Где теперь пространным путем шествовавший: где Александр, вселенные победитель? где Сципион, страх африканский? где Навуходоносор, древо ​сеннолиственное​, ​корения​ своя во всю землю распростершее? где Крез, богатством равного себе во свете не ​чаявый​?»⁴⁰⁰. Очень часто, рядом с словами Свящ. Писания, ставится изречение греческого философа или какого-нибудь мифического и ​леген​дарного​ героя древности; рядом с библейским событием, какой-нибудь анекдот или рассказ из мифологии или какой-нибудь басни. «Идти по Христе, говорит он в одном слове, есть жить по образу жития его. Ибо как некоторый философ, отходя от мира сего, вопрошающим другом: что им в поминок он оставляет? ​отвещал​: образ жития моего; так и Христос, ​возносяся​ от нас на небо, так сказал: образ ​дах​ вам, да, яко же аз сотворил, и вы творите. (Ин. 13:15)»⁴⁰¹. В языке ​Гедеона​ точно также часто попадаются выражения, взятые из области, чуждой духовной жизни, и не совсем свойственные церковной кафедре. Пророка Моисея он называет «преисполненным веры генералом» , христиан «воинами царя небесного, при крещении записанными в его гвардию»; день последнего страшного суда «генеральным для всех человек экзаменом»; приговор Спасителя осужденным на мучения грешникам называет «сентенцией»: «сентенция оная у ​судии​ праведного ​приуготована​ на тех, которые алчных не кормят, нагих не одевают».... Для изгнания ​укоренившагося​ в человеке греха нужна «экстраординарная благодать» и т. п. Все это, конечно, сообщало проповеди больше разнообразия и занимательности, но в тоже время лишало ее свойственной ей важности и серьезности, отвлекало внимание слушателей от высоких предметов проповеди к мелким анекдотическим подробностям и вместо назидания доставляло приятное, но бесплодное для духовной жизни развлечение. Такое направление в проповеди ​Гедеона​ митр. Евгений, как замечено выше, объяснял тем, что ​Гедеон​ подражал проповедям греческого ​проповедника​, ​Илии​ ​Минятия​; но это направление было общим и господствующим во всей католической проповеди на западе, откуда оно перешло чрез польских проповедников и к нам, сначала в ​юго-западную​ Русь, а потом вместе с ​юго-западными​ учеными и проповедниками и в Москву и вообще в Россию. На западе же это направление образовалось под влиянием господствовавшего тогда классического направления во всей науке и литературе и в частности под влиянием классической теории литературы, основным положением которой, как мы указали выше, было – «учить или наставлять, забавляя». Omne tulit punctum, говорил Гораций, qui miscuit utile dulci, lectorem delectando, pariterque monendo⁴⁰².

Разные богословские сочинения, оригинальные и переводные. После проповедей, между всеми замечательными трудами духовных ученых этого времени прежде всего должно быть упомянуто издание так называемой ​Елизаветинской​ Библии (1751 г.). Исправление этой Библии было начато еще при Петре В. Феофилактом ​Лопатинским​, и потом продолжалось разными лицами и, между прочим, ​Варлаамом​ Лящевским и ​иером​. ​Иаковом​ ​Блонницким​. В истории литературы ​Елизаветинская​ Библия имеет особенное значение потому, что она, как замечает г. Сухомлинов, «представляет последнюю редакцию славянского перевода библейских книг, в которой церковно-славянский язык является в самом позднем его периоде, когда всего ярче обозначилось влияние на него языка русского. Взаимным отношением двух начал – славянского и русского определяется характер книжного русского языка, и потому внимательное изучение славянского перевода Библии было бы весьма хорошею школою для знакомства со многими особенностями языка и слога, общепринятого тогда в нашей ​литературе⁴⁰³. В​ 1744 г. было сделано новое издание «Камня веры» ​Яворского​; вскоре потом было издано опровержение упомянутого «Молотка на Камень веры», написанного Арсением ​Мацеевичем​. В 1756–57 г. были пересмотрены, исправлены и потом изданы ​Четьи​- ​Минеи​ св. Димитрия Ростовского. В 1759 г. было сделано ​исправленное​ издание «​Печерского​ ​Патерика​». Адам ​Селлий​ написал сочинение о церковной российской иерархии в 5 книгах, которое впоследствии вошло ​частью​ в месяцеслов ​Рубана​ на 1776 г., в статью о киевских митрополитах, а главным образом в «Историю российской иерархии» Амвросия. Смоленский епископ, ​Гедеон​ ​Вишневский​ (ум. 1761 г.) сочинил «историческое описание города Смоленска». Андрей Богданов (ум. 1752 г.) составил симфонию на послания апостолов и Апокалипсис. Ректор Киевской академии, Манассия Максимович написал трактат на латинском языке «О различии между греческой и латинской церковью», изданный в Бреславле в 1754 г.

Путешествие Василия Грвгоровича Барского. В древнем периоде, при религиозном направлении русской жизни, очень видное в литературе место занимали путешествия по святым местам. В новом периоде, как мы видели, стали появляться описания путешествий по Европе с политическими, учеными и промышленными целями. Впрочем, в первой половине XVIII в. мы встречаем и два путешествия по святым местам: « Путешествие в Иерусалим и Царь-град» московского священника покровской церкви, Иоанна ​Лукьянова​ (в 1711 г.)⁴⁰⁴ и «​Путе​шествие по святым местам в Европе, Азии и Африке» Василия ​Григоровича​ – Барского – ​Плаки​ – ​Альбова​⁴⁰⁵. Из них особенно замечательно путешествие ​Григоровича​-Барского. Василий ​Григорович​ (род. 1702, ум. 1747 г.) был киевлянин; Барским он называется потому, что предки его происходили ​из​ Волынского города, Бара, ​Плакою​ (по- гречески) и ​Альбовым​ (по ​ла​тыне) от фамилии ​Беляев​. Он учился сначала в киевской, а потом в львовской академии. Из Львова он в 1724 г. отправился в путешествие по святым местам и провел в атом путешествии 24 года. Прежде всего он посетил Италию, был в Риме, Неаполе, Флоренции и Венеции. Отсюда отправился в Грецию, Палестину, Египет. Два раза ходил в Иерусалим, на ​Синай​ и на Афонскую гору. В 1734 г. был в Дамаске и здесь антиохийским патриархом, Сильвестром, был пострижен в монашество. Шесть лет прожил на острове ​Патмосе​, посетил ​знатнейшие​ ​греческие​ области-​Эпир​, Крит и ​Лива​дию​; два раза был в ​Царьграде​, откуда возвратился в Киев в 1747 г. и в этом же году скончался. Записки ​Григоровича, ​заключающие​ подробное описание этого путешествия, были ​изданы​ в первый раз ​Рубаном​ в 1778 г. на средства князя ​Потемкина​. «Тридцать лет уже прошло, сказано в предисловии к этому их изданию, как сию книгу, двадцать четыре года ​пеше​ходного​ путешествия содержащую, по кончине сочинителя её, с превеликою ​жадностью​ списывают все те, до коих о ней хотя малейшее дошло сведение. В Малой России и в окружающих оную губерниях нет ни одного места и дома, где бы не было её списка. Почти во всех российских семинариях, для епархиальных архиереев, по ​нескольку​ раз ее переписывали, благочестивые же люди ив духовных и мирских состояний за ​великия​ деньги доставали оную». К особенным достоинствам путешествия ​Григоровича​ издатель относит то, что оно «написано россиянином, без всякого пристрастия, так, что он и ​собственные свои слабости без закрытия везде открывает и добродетели чужестранцев хвалит, без ​малейшия​ зависти, и чудес не опровергает, и суеверием не помрачает своей повести, и изъявляет образ гостеприимства, по всем землям, пройденным от него в виде убогого странника, с подробным собственных приключений и виденных им вещей описанием». Действительно, Записки ​Григоровича​ отличаются ​точностью​ в описаниях, беспристрастием в суждениях, ​занимательностью​ в изложении и повсюду проникнуты искренним благочестивым чувством. ​Григорович​ был глубоко-религиозный и вполне православный человек и в тоже время великий патриот; но ни православие, ни патриотизм не препятствовали ему внимательно и беспристрастно рассматривать и описывать все, что встречалось ему важного​ и интересного в разных странах равных вероисповеданий и национальностей. Его Записки наполнены самыми разнообразными сведениями по географии, истории и археологии. Особенно чрезвычайно подробно и обстоятельно описана в них Афонская гора, где ​Григорович​ был два раза, тщательно изучил жизнь афонских монастырей, осмотрел их библиотеки, перечитал большую часть находящихся в них книг и рукописей. Очень понятно, что в Записках ​Григоровича​ находили интерес и лица духовные, для которых было дорого состояние христианского просвещения и православной веры на Востоке, и лица государственные, которые особенно были заняты восточным вопросом, сделавшимся со времен Петра В. основным в русской политике. Неудивительно поэтому, что ​Потемкин​, увлекавшийся этим вопросом до страсти, первый обратил внимание на Записки и побудил ​Рубана​ издать их. ​Григорович​ в них с искренним сочувствием относится к бедствиям восточных христиан и яркими красками изображает их страдания под игом мусульман. Наконец, в них находили и до сих пор находят для себя обильную пищу и все любители благочестивого и назидательного чтения. Бедность оригинальных сочинений в духовной литературе восполнялась несколько переводами. Амвросий ​Зертис​-​Каменский​, бывший архиепископ московский (1768–1771) перевел: Послания Игнатия ​Богоносца​. М. 1772; ​Огласительные​ поучения Кирилла Иерусалимского. М. 1772; Изложение веры, или Богословие Иоанна ​Дамаскина​. М. 1765 г. Иеромонах ​Иаков​ ​Блонницкий​, учитель греческого языка в Московской академии (ум. 1771 г.) перевел: сочинения ​Дионисия​ ​Ареопагита​ о небесной и церковной иерархии; книгу Златоуста о священстве; Енхиридион ​Епиктета​ и составил греческую и славянскую грамматику и два лексикона: ​еллино​-славянский и ​славяно​-​еллино​-латинский (они остались неизданными). ​Симоном​ ​Тодорским​, при Анне ​Иоанновне​, была переведена с немецкого языка известная книга ​Арндта​ «Об истинном христианстве»; но при ​Елизавете​ она подверглась запрещению. Переводчик и обер-секретарь синода, С. И. ​Писарев​ (ум. 1773 г.) перевел: Беседы Златоуста на Псалмы. М. 17.73 и книгу о священстве. ​Спб​. 1776; О воспитании детей ​Плутарха​. ​Спб​. 1771; Поучения ​Илии Минятия​ ​в Зч. Спб​. 1765, и его же Камень соблазна. М. 1783 г. Впрочем, Камень соблазна еще прежде был переведен ​Козицким​ и ​Мотонисом​ и напечатан в ​Бреславле​ в 1752 г. Это сочинение имело очень важное значение. В греческой богословской литературе оно было тем же, чем в русской Камень веры ​Яворского​. В Камне соблазна были подробно изложены главные различия между восточной церковью и западной и выяснены причины их разделения.

Духовные драматические пьесы. Выше замечено, что в духовных училищах еще продолжался обычай писать силлабические стихотворения и представлять разного рода духовные драмы. Особенно это надобно сказать о Киевской академии, где подобные произведения являлись довольно часто в форме трагедо-комедий и интерлюдий, которые к ним присоединялись⁴⁰⁶. Образцам для трагедокомедий служила трагедокомедия Феофана Прокоповича​ «Владимир», а для интерлюдий-два его диалога: «Разглагольствие тектона, си есть ​древодела​ с ​купцем​» и «Разговор гражданина с селянином да с певцем​, или дьячком церковным». По времени, в которое представлялись эти пьесы​, они назывались рождественскими, пасхальными и рекреационными. Как и прежде, при изображении духовных предметов, ​вставлялись​ в них шуточная сцены из современной действительной ​жизни​, и иногда делались указания политического характера. Написаны все эти ​пьесы​ силлабическими стихами. В царствованию Петра II и Анны ​Иоанновны​ относятся ​пьесы​: « Милость Божия, Украину от ​неудобь​ носимых обид ​лядских​ чрез Богдана Зиновия Хмельницкого ​свободившая​ ... репрезентованная​ в школах киевских 1728 лета»⁴⁰⁷; ​трагедо​-комедия с таким же названием «Милость Божия» учителя ​пиитики​ киевской академии иеромонаха Сильвестра Ляскоронского (1729); две ​пьесы​ также учителя ​пиитики​ ​иером​. Митрофана Довгалевского: «Комическое действие на Рождество Христово» с пятью интерлюдиями (1736 г.) и пасхальная ​пьеса​: «Властотворный образ человеколюбия Божия» (1737 г.); «Брань ​честних​ ​седми​ добродетелей с ​седми​ грехами ​смертними​» ​иером​. ​Иоасафа​ ​Горленка​ и «Образ страстей мира сего» (1739 г.).

Трагедокомедия Ляскоронского «Милость Божия»⁴⁰⁸ состоит из трех действий: в первом излагается история искушения человека в раю, падения и изгнания его оттуда; во втором выведены пророки Моисей и Иона, как прообразы Спасителя; в третьем представлены страдания, смерть, погребение и воскресение Спасителя и освобождение человеческого рода. Можно думать, что ​пьеса​ была написана на день тезоименитства Петра II (29 июня 1729 года) и, как показывают некоторые стихи в 8м явлении 3-го действия, имела в виду прославить Петра и Верховный Совет.– «Комическое действие на Рождество Христово» Довгалевского⁴⁰⁹ состоит из пролога, в котором выведен Валаам, предсказывающий о пришествии Спасителя, и 5-ти явлений, в которых изображаются: поклонение родившемуся Спасителю восточных царей, внуков Валаама, гнев и страх Ирода и его повеление избить детей в Вифлееме, человеколюбие Божие, возвещающее о спасении рода человеческого. Вся ​пьеса​ заключается пением ангелов, поющих благодарственный кант. К пяти явлениям присоединены пять интерлюдий, в которых выведены на сцену поляки, мужики, литвины, цыгане, ​козаки​, москали, жиды и проч. Каждый из них говорит своим наречием и на разные лады коверкает ​русские​ слова, в чем, главным образом, и заключается комизм этих сцен. Пасхальная трагедокомедия «Властотворный образ человеколюбия Божия»⁴¹⁰ разделяется на пять явлений или действий, в которым присоединено столько же комических интерлюдий. В первом действии Совет Божий, Правосудие и Милость Божия намереваются сотворить человека; во втором Милость Божия вводит человека в рай и дает ему первую заповедь, но прелесть склонила его нарушить эту заповедь; в третьем – Правосудие Божие отдает преступного человека «в работу и плен смерти и ​диаволу​»; в четвертом-торжество ​диавола​ и смерти над родом человеческим; в пятом – Милость Божия выводит человека из ада и возвращает его к первобытной свободе. В аллегорической ​пьесе​ «Брань ​че​стних​ ​седми​ добродетелей с ​седми​ грехами ​смертними​» представляется​, как человек, уязвленный грехами, призвал па помощь семь добродетелей–смирение, благоутробие, целомудрие, любовь, пост, кротость и благочестие, которые и вступили в борьбу с противоположными грехами–гордостью, лакомством, блудом, завистью, обжорством, гневом и леностью.

К царствованию ​импер​. ​Елизаветы​ относятся: Трагедокомедия​ учителя ​пиитики​ ​Варлаама​ Лящевского «О награждении дел в будущей жизни вечной» (1742 г.); «Панегирик ​импер​. ​Елизавете​», «Благоутробие Марка ​Аврелия​» префекта Киевской академии Михаила ​Козачинского​ и «Диалог двух студентов пред ​Елизаветою​, по случаю посещения ею Киева в 1744 г.; ​трагедо​- комедия Григория ​Савича​ Сковороды; трагедокомедия «Воскресение мертвых» Георгия ​Конисского​ (1746) и трагедокомедия «​Фотий​» Георгия ​Щербацкого​ (1749 г.). В трагедокомедия Лящевского «О награждении дел в будущей жизни»⁴¹¹ с одной стороны доказывается бессмертие человека и необходимость возмездия за дела в будущей жизни, а с другой-​обличается​ распущенность современных нравов, подобно тому, как это мы видели в проповедях Димитрия ​Сеченова​ и ​Гедеона​ ​Криновского​. В первом явлении Церковь, жалуясь на испытанные ею прежде бедствия, говорит:

«Слава Спасу моему, яко в щит мя нын

Благоверной российской вручи монархин!

И отец ея, Петр, бысть в щит мне непостидний,

И внук его тож будет по ней Петр наследний.

Абы за благоверной токмо их держави

В благочестии обще пожили все праве.

Но то беда, что ныне множайший бывше

От числа Христианов мене оставивше:

Oв на куплю, oв в село, oв же за женою-

Вси пошли в след мира, вси за суетою!

Инных в след себе злато, инных водят сласти,

Инных неутолимо желание власти,

Инных ума своего мнение высоко,

Инны гордость и леность и лукаво око».

В 1744 г. импер. Елизавета была в Киеве для поклонения киевским святыням. По этому случаю префект Киевской академии, иеромонах Михаил Козачинский сочинил панегирик и пьесу «Благоутробие Марка Аврелия», а студенты произнесли пред императрицей диалог. В панегирике силлабическими стихами описывается тяжелое состояние России после Петра В. и благоденствие по восшествии на престол Елизаветы. В пьесе «Благоутробие Марка Аврелия» в прологе представлен спор Гнева с Благоутробием, где олицетворяются также прежние тяжелые времена России. Благоутробие одолевает; являются пять добродетелей ее величества: «Милость и Истина сретаются», потом «Правда и Мир облобызаются», наконец Мужество приходит и обращается к ним с следующей речью, в которой изображается восшествие на престол Елизаветы и характер ее царствования:

«Почто аки смятени? Что вси суть унылы,

Ами бы потеряли чувства и вся силы?

Милость ускаржается, истина рыдает,

Будьте их с предел росских неправда сгоняет.

Правда такожде скорбит, а мир печалует,

Аки бы он с протчими того и не чует,

Что по часе толь лютом, по часе пребедном,

Россия на престоли сидящу наследном,

Имеет Елизавет. О российска Мати!

Кий язык, кое слово сильно показати,

Елизавет Петровна, ты в деле и слове

И во всем подобишея первому Петрове.

Он бо Киев посещал, ты тоже твориши,

Несть раба, подданна, в ком не благоволити.

С тобою милость, правда, с тобою мир златый,

В сердцы Бог почивает в милости богатый?

Аще убо Бог с нами, то кто уже на ни?

Елизавет страх творит и над агаряни».

Затем следуют три действия, представляющие историю Марка Аврелия, в применении ее к импер. Елизавете.

«Во правду Аврелий толь монарх был велий,

Что равна нету на целом свету.

Только ему точна едина восточиа

Императрица, росска денница,

Ей неложно.

Елисавет мати, свет России злати

С природной доброты

Ко всем благосердна, ко всем милосердна,

Всем своя щедроты

Обильно являет.

Был Риму дар велий Титус и Аврелий,

Август в покою, Тивериуш в бою

И до днесь славятся; но с ними сравняться

Может Елизавет, злат России свет, Беспримерно».

Те же самые мысли выражены и в диалоге, произнесенном студентами пред императрицей, на торжественном акт академии, на котором она присутствовала.

Георгий Конисский в трагедокомедии «Воскресение мертых» порицает неверующих в воскресение мертвых, называя их «стократ безумными» и обличает бессовестных богачей, силой и неправдой отнимающих чужие имения и не думающих о суде Божием. В прологе к пьесе сказано:

«Многим до злых дел тое подает причину,

Что не хотят помышлять на свою кончину

Паче же, что по смерти имущи согнити

Сумнятся, как то может гной на суд ожити.

А комеков свойственна должность сицевая,

Еже учить, в обществе нравы представляя.

Тем в предлежащем деле хочем изъявити

Воскресение мертвых, имущее быти

Всем убо безъизъятно, однак не всем равно:

Единым погибельно, а другым преславно».

Самая пьеса начинается тем, что земледелец, возвращаясь с поля, куда он ходил смотреть, как взошла засеянная им нива, встречается с священником, и припомнив его поучение в церкви, говорит:

«Слово твое я спомнел, ходя около нивы:

Что, як зерно согнивши, и мы встанем живы.

Но скажи, честный отче, что послежди буде,

Чи, як един человек, встанут так вси люде?»

Священник ему отвечает, что все несомненно воскреснут в будущей жизни, но участь воскресших будет неодинакова:

«Зде в мире зело живут и вмирают зело.

И на сух убо Божий встанут неоднаво.

Иний ад, как Бог велел, живот свой проводитъ.

Другий противно тому в след похотей бродитъ.

Людие, живущий в сем свете сугубо,

Сугубо и встать имут на суд тот всемирний-

Ин как пшеница, ин как плевел бездельний.»

Потом, в пяти действиях, изображается участь добрых людей в будущей жизни в лице Гипомена, и участь злых притеснителей-в лице Диовтита. В эпилоге пьесы о них сказано:

«Два лица жива по смерти в действии явленны,

По примеру тому весь мир будет оживлеиний:

Един Диоктит злобний принял муки люты.

Но, примером тем, всем злым мук не избегнути.

Един Гипомен дойшол блажениия славы,

Но, примером тем, дойдут блаженства вси правы».

К пяти действиям трагекомедии присоединено пять комических интерлюдий, написанных или самим Конисским, или известным в то время стихотворцем Танским⁴¹².

В трагедомедии Георгия Щербацкого « Фотий » изображено отступление западной церкви от восточной⁴¹³. При постоянной борьбе православных с католиками и униатами, этот предмет на юге России был самым близким и можно сказать национальным предметом, и потому пьеса принята была, конечно, с полным сочувствием; Особенный интерес в зрителях должно было возбуждать пятое ее действие, в котором патриарх Фотий говорит, что на место отпадших от церкви римлян «Бог изыщет люди», и указывает на первопрестольный город русской эемли, Киев:

«Повествуют, что негде есть град над рекою

Бористеном, той славен вещию такою

Быт чтем: Апостол святый Андрей возвещая

Тамо евангелие, и духом предзная

Будущая, верх холма коегось большаго

Водрузил знамение Христа всесвятго

Крест с пророческими такими словами:

Воссияет благодат над сими горами

Божия. Ктоже весть? може, тот награду

Вместо римлян готует Бог своему стаду».

При этих словах, является «Предувидение Божие» и говорит:

«Угадал ты, Фотие! тамо Бог избранны

Готует себ люди; там жатвы пространны

Благочестию будут; там от Михаила

Владимир крещается и его всецела

Фамилия и Русь вся».

И затем после Владимира перечисляются князья, цари и императоры русские до импер. Елизаветы и некоторые знаменитые пастыри русской церкви. О Елизавете сказано:

«Таже правительствует там Елизавета,

Елизавета славна, имя чудна света,

Одным естеством жена, а муж в слов, в деле,

Одна что Ромул в брани, Нума в мире были».

Таким образом, и в драматических пьесах Елизаветинской эпохи мы встречаем такие же постоянные похвалы Елизавете, какими наполнены торжественные оды поэтов и проповеди проповедников.

Духовные драмы представлялись не только в Киеве, но распространены​ были воспитанниками киевской академии повсюду, где только им приводилось служить в ​епархиях​ и семинариях, даже в отдаленных местах Сибири. ​Щукин​, рассказывая о вертепе в Иркутске в прошлом столетии, замечает: «Безошибочно можно полагать, что он занесен из ​Малороссии​. Первые иркутские архиереи были малороссияне. С ними приехали певчие, служители и вероятно они первые завезли вертеп в Иркутск. Наследниками их были семинаристы, а от них перешел вертеп и в народ. Иногда бывали и постоянные вертепы. Какой-нибудь мещанин нанимал в большом доме, среди города, квартиру, сооружал вертеп, набирал певчих и пускал зрителей по пяти, по десяти копеек за вход; над воротами дома горел фонарь. Иногда после вертепа разыгрывалась комедия, сколько могу припомнить, из малороссийского или польского быта⁴¹⁴. Введение театральных школьных представлений в Тобольске приписывается митр. ​Филофею​ ​Лещинскому​ (1702–1727), воспитаннику киевской академии. В рукописной сибирской летописи сохранилось о нем такое свидетельство: «​Филофей​ был охотник до театральных представлений; славные и богатые комедии делал, и когда должно на комедию зрителям ​собиратца​, тогда он, владыка, в соборные колокола на сбор благовест производил; а театры были между соборною и ​Сергиевскою​ церквами к ​взвову​, куда народ собирался Приводя это свидетельство, ​Сулоцкий​, в своей статье о старом тобольском театре, замечает: «Посеянное митр. ​Филофеем​ не заглохло.... При преемнике его, воспитаннике, как и он, киевской академии, митр. ​Антонии​ ​Стаховском​, с его дозволения, ученики и учители тобольской архиерейской школы в святки представляли ​пьесы​ духовного содержания по домам, получали за то вознаграждение, и собранные деньги шли ​частью​ на содержание учившихся, ​частью​ на жалованье учивших»⁴¹⁵.

В московском архиве коллегии иностранных дел от 1621 г. сохранились так называемые « Столбцы » заключающие в себе переводы и выписки из современных европейских ведомостей «О разных в Европе военных действиях и мирных постановлениях». Это самая первая форма русских ведомостей, известная под именем «Курантов». Куранты составлялись в Посольском приказе из донесений русских агентов и посланников, живших в чужих краях, и из печатных иностранных ведомостей, когда они стали появляться в России; они назначались для чтения царю и ближайшим к нему лицам, но в публику не пускались. Первыми ведомостями, назначавшимися для всей русской публики, были «Ведомости о военных и иных делах, достойных ​внимания​ и памяти, случившихся в московском государстве и во иных окрестных странах», которые начали издаваться с 1703 г. Мысль об издании этих первых русских ведомостей принадлежит самому Петру В.; его даже можно назвать первым их редактором. Читая ​голландские​ газеты, он сам отмечал в них ​карандашом​ места для перевода и помещения в русских ведомостях, сам иногда занимался их корректурой. В синодальной библиотеке хранится несколько номеров русских ведомостей с корректурными заметками самого Петра. Как ​русские​ ведомости возникли из иностранных ведомостей, так и русские журналы начали издаваться по образцу иностранных журналов.

Все ведомости и журналы в течение первой половины ​XVIII​ века издавались при разных правительственных учреждениях. ​Петербургские​ Ведомости, которые в 1728 г. сменили первые ​русские​ Ведомости, издавались при Академии наук; при Академии же наук издавались Ученые Комментарии Академии и Ежемесячные сочинения; ​Московские​ Ведомости начали издаваться с 1766 г. при Московском университете, вскоре после его открытия; при Московском же университете издавалось в 1760 г. «Полезное увеселение»; при шляхетском корпусе в 1759 г. издавалось «Праздное время, в пользу употребленное» – первый опыт чисто литературного журнала. Единственное исключение из этого, как журнал, издававшийся по инициативе и на средства частного лица, составляет «Трудолюбивая Пчела» Сумарокова (1759 г.).

Редакторами газет и журналов были лица, ​принадлежавшие​ к тем учреждениям, от которых издавались журналы. ​Петербургские​ Ведомости с Примечаниями к ним и Ежемесячные сочинения издавались академиком ​Миллером​; первыми редакторами Московских Ведомостей были профессора Московского университета, Поповский и Барсов; редактором «Полезного увеселения» был профессор и потом куратор Московского университета, ​Херасков​. Сотрудниками были и ​посторонние​ лица. Платить журнальным сотрудникам за статьи не было обыкновения. Большим почетом в те времена писатели считали для себя уже одно то, чтобы видеть в печати свои сочинения. Впрочем посторонним сотрудникам журналов выдавалось в вознаграждение по ​нескольку​ экземпляров их сочинений. Так ​Миллер​ 7 марта 1757 г. доносил в ​академеческую​ канцелярию, что за доставленное для журнала сочинение г. ​Полетика​ требует.... «обыкновенное вознаграждение сто экземпляров, которые напечатать особливо.... А по моему мнению, прибавляет при этом ​Миллер​, надобно тем ​наиболыше​ удовлетворить г. сочинителя, что на то почти больше не ​потребно​, как только бумаги, ​и оное​ может служить другим для возбуждения»⁴¹⁷. Другого, денежного вознаграждения сотрудникам и взять было не откуда: запрос на газеты и журналы был еще не большой; плата за них была незначительная. Первые Русские Ведомости печатались сначала в числе 1000 экземпляров; Примечания к Петербургским Ведомостям выходили в числе 2000 экземпляров; Ежемесячные сочинения расходились в первый год от 600 до 700 экз., ​Московские​ Ведомости в числе не более 600 экз., Трудолюбивая Пчела в 1200 экз. За ​Петербургские​ Ведомости подписчики платили 2 р. 50 к., а за Примечания по 2 р.; за ​Московские​ Ведомости 4 р. в год; за Праздное время на белой бумаге 2 р. 50 к., а на серой 2 р.; за Трудолюбивую Пчелу 2 р. 50 к. (*). Отдельной цензуры, в настоящем виде, сначала не было; наблюдение над изданием журналов и рассмотрение сочинений поручалось тем учреждениям, при которых они издавались. В Предуведомлении к изданию Ежемесячных сочинений было сказано: «Все сочинения, сюда вносимые, должны прежде напечатания ​рассматриваемы​ быть особливым собранием. Мы справедливо надеемся, что никто не потребует, чтобы выключен он был от такого рассмотрения. Ибо сие собрание рассматривать будет не слова и не слог, хотя бы и нашлось что требующее поправления, но только самое дело т. е. чтоб ничего закону, государству и благонравию противного.... не входило в наши сочинения. Впрочем, всякому сочинителю оставляется самому ответствовать в том, что иногда читателям ​сумнительно​, или не довольно доказано показаться может»⁴¹⁸. ​Сумароков​, собираясь издавать «Трудолюбивую Пчелу» обратился с ​прошением​ в Академическую канцелярию, в котором, между прочим, писал: «​Чтож​ касается до рассмотрения изданий, нет-ли чего в оных противного, сие могут просматривать, ежели ​благоволено​ будет, те люди, которые просматривают ​академическия​ журнальные издания, моих изданий слогу не касаяся»⁴¹⁹. Высший надзор за академическими изданиями был ​пре​доставлен президенту Академии, который в важных случаях или случаях «​сомнительства​» разрешал сам ​возникавшие​ недоразумения, или поручал рассматривать дело академической канцелярии. Так в 1756 г. Синод подал доклад и прошение ​импер​. ​Елизавете​ о том, чтобы во первых запретить во всей России писать и печатать о множестве миров, а во вторых конфисковать как Ежемесячные сочинения (где была издана ода Сумарокова, в которой говорилось о множестве миров), так и перевод князя ​Кантемира​ сочинения Фонтенеля «О множестве миров»; но доклад этот, по представлению и ходатайству президента Академии, Разумовского, был оставлен без последствий. В другой раз, по приказанию Разумовского, в следствие жалобы Ломоносова, академическая канцелярия рассматривала статью Григория ​Полетики​, печатавшуюся в Ежемесячных сочинениях «О начале, возобновлении и распространении учения и училищ в России и о нынешнем оных состоянии». Статья была признана наполненною «многими непристойностями» и от академической канцелярии было сделано распоряжение, чтобы ​Миллер​ представлял ей заблаговременно список авторов и статей, которые предназначались для каждой вновь выходившей книжки Ежемесячных сочинений. Но так как ​Миллер​, затрудняясь выполнить это распоряжение, доставлял требуемые сведения уже по выходе книжки журнала, то академическая канцелярия сделала ему за это выговор в ордере 2 июня 1757 г. В февральской книжке Ежемесячных сочинений 1759 г. были напечатаны стихи в честь актрисы итальянского театра, ​Сакко​, которые весьма не понравились при дворе. По этому случаю ​академиче​ская​ канцелярия составила следующее определение: «Понеже ​В​ Академических сочинениях, февраля месяца сего 1759 года внесены некоторые стихи.неприличные, почему и лист тот перепечатан, того ради приказали: прежде отдачи в станы, какая бы о чем материя ни была, первые листы, или последние корректуры, для ведения гг. присутствующих, вносить в канцелярию»⁴²⁰.

Образцом при издании журналов служили иностранные журналы. Господствующим направлением в европейской журналистике XVIII в. было направление дидактическое. Возникнув в самом начале этого века в Англии, оно быстро распространилось во всех литературах. Основателями журналов с таким направлением были знаменитые английские писатели, Ричард Стиль (1679–1729) и Джозеф Адиссон (1672–1719), издававшие так называемые нравственные еженедельные журналы, под названиями: «Болтун» (Tatler 1709). «Зритель» (Spectator, 1711), и «Опекун» (Guardian, 1713). Главною целью их было действовать на улучшение нравов, осмеивая пороки и смешные стороны жизни современного общества. Картины света и людей, обычаев, глупостей и предрассудков, добродетелей и пороков были преимущественными предметами всех статей, рассказов и повестей, помещавшихся в этих журналах. Таким образом, орудием дидактики, средством к научению была сатира, и потому основной тон в журналах был сатирический. Благодаря полезному, нравственному направлению, разнообразию и занимательности в содержании, журналы Стиля и Адиссона приобрели такую популярность, что сделались известными во всех европейских литературах и вызвали множество подражаний, особенно в немецкой и французской литературе. По примеру их явились в немецкой литературе: «Живописец нравов» (Der Maier der Sitten), «Патриот», «Разумные обличительницы», «Честный человек»; во французской литературе разные «Обозрения», «Новый Ментор» «Мизантроп» и др. Этим журналам, английским, немецким и французским, подражали и все русские литературные журналы XVIII в. и во главе их Ежемесячные сочинения Миллера​, Трудолюбивая Пчела Сумарокова, Полезное увеселение Хераскова; из этих журналов они заимствовали не только направление, основные приемы и формы, но часто и самые статьи переводили из них, или переделывали. Ученые журналы составлялись по образцу иностранных ученых журналов, каковы​ были ​Лейпцигские​ ученые Известия, Гамбургский магазин. Немецкая библиотека и др. Для характеристики же вообще тогдашних воззрений на значение и основные принципы журнальной деятельности, весьма важна и интересна статья Ломоносова: «О должности журналистов в изложении ими сочинений, назначенных для поддержания свободы рассуждения». Статья эта была написана Ломоносовым по поводу возражений против его диссертаций о физических предметах, сделанных в некоторых немецких журналах⁴²¹. Оскорбленный несправедливостью и резкостью этих возражений, Ломоносов написал на них на латинском языке антикритику, в которой изложил обязанности журналистов, и послал ее к Эйлеру, а Эйлер передал берлинскому академику, ​Формею​,который и напечатал ее во французском переводе в Немецкой библиотеке»⁴²². «Всякий знает, говорит здесь Ломоносов, как стали значительны и быстры успехи наук с тех пор, как было сброшено иго рабства и место его заступила свобода суждения. Но нельзя не знать также, что злоупотребление этой свободы было причиною весьма ​ощутительных​ зол, число которых ​однакож​ далеко не было бы так велико, ​если бы​ большая часть пишущих не смотрела на свое авторство, как на ремесло и на средство к пропитанию, вместо того, чтобы иметь в виду точное и основательное исследование истины. От того-то происходит столько нелишне смелых выводов, столько странных систем, столько противоречивых мнений, столько заблуждений и нелепостей, что науки были бы давно подавлены грудою хлама, если бы ученые общества не старались соединенными силами противодействовать такому бедствию». Указав затем на значение в этом случае ученых обществ, издающих журналы, он объясняет истинную цель ученых журналов и обязанности журналистов. «Что касается до журналов, то они обязаны представлять самые точные и верные сокращения появляющихся сочинений с присоединением к ним иногда справедливого суждения либо о самом содержании, либо о каких-нибудь обстоятельствах, относящихся к выполнению. Цель и польза таких извлечений состоит в том, чтобы быстрее распространить в ученом мире знакомство с новыми книгами... Журналы также могли бы много способствовать к приращению человеческих знаний, если бы издатели были в состоянии точно выполнить задачу, которую на себя приняли, и оставались в настоящих пределах, предписываемых им этой задачей... Дело дошло до того, что нет столь дурного сочинения, которого бы не расхвалил и не превознес какой-нибудь журнал, и наоборот, как бы превосходен ни был труд, его непременно очернит и растерзает какой-нибудь ничего не знающий, или несправедливый критик.... Журналист сведущий, проницательный, справедливый и скромный сделался чем-то в роде феникса». Выставив потом несправедливые суждения журнальных критиков о его сочинениях, он говорит: «Отдавая таким образом отчет о сочинениях ученых, критик не только вредит их репутации, на которую он не имеет никакого права, но и уничтожает истину, предлагая читателям мысли, не ​имеющие​ с нею ничего общего: поэтому естественно противодействовать всеми силами столь несправедливым проделкам. Продолжая так поступать с теми, которые стараются быть полезными ученому миру, можно бы лишить их всякой охоты к труду, и успехи в науках потерпели бы от того значительный ущерб. Это в особенности погубило бы свободу рассуждения**. Изложив назначение журналов и обязанности журналистов вообще, он предписывает им в частности ​следующие​ правила, при разборе ученых сочинений. 1) «Кто берется сообщить публике содержание новых сочинений, должен наперед взвесить свои силы, ибо он предпринимает труд тяжелый и весьма сложный, которого цель не в том, чтобы передавать вещи известные и истины общие, но чтобы уметь схватить новое и существенное в сочинениях, принадлежащих иногда людям самым гениальным... 2) Чтобы быть в состоянии произнести приговор искренний и справедливый, надобно освободить свой ум от всякого предрассудка, от всякого предубеждения и не требовать, чтобы авторы, которых мы беремся судить, рабски подчинялись идеям, господствующим над нами, считая и без того этих писателей нашими истинными врагами, с которыми мы ​призваны​ вести открытую войну.... 3) Нет такого сочинения, которое бы не требовало соблюдения естественных законов справедливости и приличия. Нельзя ​однакож​ не согласиться, что нужно вдвое больше осторожности, когда дело идет о сочинениях, уже носящих на себе печать уважительного одобрения.... 4) Журналист не должен торопиться порицать ​гипотезы​. Они позволительны в предметах философских, и это даже единственный путь, которым ​величайшие​ люди успели открыть истины самые важные. Это как бы порывы, доставляющие им возможность достигнуть знаний, до которых умы низкие и пресмыкающиеся в пыли никогда добраться не могут. 5) Особенно же журналист пусть запомнит, что всего бесчестнее для него красть у кого-либо из своих ​собратий​ высказываемые им мысли и суждения и ​присвои​​вать​ их себе, как будто бы он сам придумал их, тогда как ему едва известны заглавия книг, которые он ​уничтожа​ет​... 6) Журналисту позволяется опровергать то, что, по его мнению, заслуживает того в новых сочинениях, хотя это вовсе не настоящее его дело и не прямое его призвание. Но кто уже раз берется за то, должен вполне ознакомиться с мыслями автора, разобрать все его доказательства и противопоставит им действительные возражения и основательные доводы, прежде нежели он присвоит себе право осуждать другого. Одни сомнения и произвольные вопросы не дают этого права, ибо нет такого невежды, который не мог бы предложить гораздо более вопросов, нежели сколько самый сведущий человек в состоянии разрешить. 7) Наконец, он никогда не должен иметь слишком высокого мнения о своем превосходстве, о своем авторитете и достоинстве своих суждений. Выполняемое им дело само по себе уже неприятно для самолюбия тех, кого он ​затрагивает​: было бы с его стороны очень неблагоразумно оскорблять их намеренно и вынуждать к обнаружению его бессилия».

В течение первой и в начале второй половины XVIII в. издавались следующие газеты и журналы.

Ведомости о военных и иных делах, достойных знания и памяти, случившихся в Московском государстве и в иных окрестных странах (1703–1727). Эти первые ​Русские​ Ведомости начали издаваться в 1703 г. в Москве, ​цер​ковным​ шрифтом, и выходили сначала в неопределенные сроки от 2-х до 7 листов в числе 1000 экземпляров. В начале Ведомостей помещались сведения, ​касающиеся​ России, и известия из равных русских городов, напр.: «На Москве вновь пушек медных и гаубиц и ​мортиров​ вылито 400»; «повелением Его Величества ​московския​ школы умножаются, и 45 человек слушают философию, и уже диалектику окончили»; «в ​ма​тематической штурманской школе больше 300 человек учатся и добре науку приемлют»; «из Казани пишут: на реке Соку нашли много нефти и медной руды»; «из Сибири пишут: в Китайском государстве ​езуитов​ ​вельми​ не стали любить за их лукавство, а иные из них и смертию казнены». После русских известий следуют выписки из голландских и других иностранных газет⁴²³. В 1710 г. явился номер Ведомостей, напечатанный весь гражданским шрифтом, потом выходили номера то гражданским, то церковным шрифтом, а с 1717 уже исключительно одним ​гражданским​ шрифтом. С 11 мая 1711 года номера Ведомостей стали выходить иногда в Москве, иногда в Петербурге; но выходившие в Петербурге перепечатывались в Москве. В 1727 г. издание этих первоначальных Ведомостей прекратилось. Редакция их поступила в ​заведование​ Академии наук, которая с 1728 г. стала издавать Петербургские​ Ведомости; издание же особых Ведомостей в Москве началось только с 1756 г.

Санктпетербургские Ведомости (1728–1774) и примечания к ним (1728–1742). Петербургские​ Ведомости издавались при Академии наук, под редакцией академика ​Миллера​. Они выходили два раза в неделю и содержали разные придворные известия и выписки из иностранных газет. Для большего разнообразия и интереса к политическим известиям в ​Ведо​​мостях​ ​Миллер​ вздумал присоединять прибавления учено-литературного​ характера. Сначала в 1728 г. они выходили однажды ​в месяц и потому назывались «Месячные ​исторические​, ​генеалогические​ и ​географические​ примечания в Ведомостях». В следующем 1729 г. они стали прилагаться при каждом нумере Петербургских Ведомостей, два раза в неделю, по листу из 4-х, а иногда и более страниц, и назывались «​Исторические, генеалогические​ и ​географические​ Примечания в Ведомостях». В издании их, кроме ​Миллера​, принимали участие некоторые другие академики – Эйлер, ​Гмелин​, Бекенштейн; статьи их на русский язык переводили ​Адодуров​ и Тредьяковский. Так как Примечания составляли прибавление к Ведомостям, то в них прежде всего помещались ​такие​ статьи, которые могли служить объяснением известий, сообщенных в Ведомостях. Так, по случаю известия о найденных в Сибири мамонтовых костях, была помещена статья о происхождении таких остатков естественных древностей, по тогдашнему состоянию науки. По тому случаю, что один купец приобрел египетскую мумию, была напечатана статья о мумиях древнего Египта и египетских иероглифах. Под 1-м января 1730 г. было помещено описание обычаев разных ​народов​, как и с которого числа у оных новый год начинался. Под 1-м апреля 1729 г. ​поме​​щена​ статья «О карневальных​ увеселениях в Венеции или о венецианских ​карневалах​». Всего более статей напечатано по географии и истории разных стран и народов; эти статьи должны были служить для объяснения тех событий в разных странах, о которых сообщалось в Ведомостях. Наконец в Примечаниях помещались иногда ​легкие​ ​беллетристические​ статьи и стихотворения⁴²⁴.

Краткое описание Комментариев Академии наук на 1726 год. В 1727 г. Академия наук начала издавать на латинском языке свои Мемуары, под заглавием: «Commentarii Academiae scientiarum imperialis Petropolitanae», ​состоящие​ из трудов академиков: Германа, Бюльфингера, братьев Бернулли, ​Мейера​, ​Байера​, Дел​иля​ и др. Для русской публики в тоже время вздумали сделать сокращение или извлечение из этих Комментариев в русском переводе, под заглавием: «Краткое описание Комментариев Академии наук», которое было издано в 1728 г. в одной части. Вполне переводились на русский язык только ​исторические​ сочинения ​Байера​: «О ​начатке​ и древних обиталищах скифов»; «О местоположении ​Скифии​ во времена ​Геродота​»; «О стене кавказской»; математические же мемуары и по естественным наукам сообщались в извлечениях, которые составляли сами академики и снабжали особыми введениями, или пояснениями Переводом их на русский язык занимались ​Адо​​дуров​, ​Сатаров​, ​Горлицкий​, ​Ильинский​ и ​Коровин​. В начале «Описания» было помещено предисловие, объясняющее происхождение и цель издания: «Доброхотному российскому читателю ​радоватися​! ​Зде​ предлагается тебе книга, в ней же все то содержится, в чем ​профессоры​ ​здешния​ Академии ​потрудилися​ 1726 года». Далее говорится, что академики, кроме повседневных часов, к наставлению назначенных, два раза в неделю имеют особливое собрание, в котором предлагают на общее рассуждение «то, что всяк в доме испытывал». Из этих рассуждений составилась недавно изданная на латинском языке книга Комментариев, из которой и сокращено предлагаемое «Описание». После этого объяснения присоединено обещание «в будущий год, аще Бог и Всемилостивейший наш Император на сие благоволит, изготовить 2 части Комментариев»; но этого не последовало. «Книгу, говорит ​Миллер, никто не хотел похвалить, не умели понять, что читали, и свое ​неуменье называли темнотою изложения и неверностью перевода: в следствие чего издание не продолжалось. Нельзя​ не пожалеть, что эта холодность, совершенно объясняющаяся ​неподготовленностью​ тогдашней русской публики в чтению таких книг, заставила Академию наук тотчас же прекратить издание; нет сомнения, что публика скоро оценила бы его, когда бы больше познакомилась с ним⁴²⁵.

Содержание ученых рассуждений импер. Академии наук (четыре тома 1748–1764 г.). Это издание явилось в следствие нового регламента, данного Академии в 1747 г., в котором (параграф 32) было сказано: «в конце ноября месяца конференц-севретарь должен публиковать с переводом русским содержание всех диссертаций, которые в целый год учинены, и притом прикладывать свои ученые о всем помянутом рассуждения. Содержание ученых рассуждений служило, таким образом, продолжением «Краткого описания Комментариев^".

Ежемесячные сочинения, к пользе и увеселению служащие. Это был первый учено-литературный журнал в России, издававшийся в течение десяти лет от 1755 по 1764 г. академиком ​Миллером​. Название его, вероятно, взято с тогдашних немецких журналов, каковы были: «​Бременские​ сочинения, к увеселению разума ​служащие​»; «​Гамбургские​ сочинения, к пользе и увеселению ​служащие​» и др. Впрочем, под указанным заглавием он издавался только в течение трех лет, с 1755 по 1768; с 1758 по 1763 г. он издавался под заглавием: «Сочинения и переводы, к пользе и увеселению ​служащие​»; в течение последних двух лет под заглавием: «Ежемесячные сочинения и известия о ученых делах». Но, не смотря на эти перемены названия, программа журнала существенно не изменялась. Статьи помещались в журнале одна подле другой без системы и порядка и не разделялись правильно на отделы, как в настоящих журналах; но всt они, согласно с названием и назначением журнала, могут быть разделены, главным образом, на два разряда: 1) статьи, которые должны были служить «к пользе» читателей- ученый отдел журнала, и 2) статьи, ​назначавшиеся​ к «увеселению» читателей-отдел литературный. Статьи первого разряда, по намерению издателя, должны были составлять существенную часть журнала. Эти статьи ​Миллер​ старался сделать, по возможности, доступными для всех читателей, общезанимательными по содержанию, популярными по изложению.

Особенное внимание было обращено на русскую историю, географию и статистику. Здесь помещены ​многие​ главы ​из​ Сибирской истории и ​другие​ ​исторические​ сочинения ​Миллера​; оренбургская история и оренбургская топография ​Рычкова​; описания Сибирского края (Сибирь-золотое дно) Соймонова. По астрономии, философии и естественным наукам помещались только статьи популярные, которые могли быть понятны без специальных опытов и математических выкладок. Больше всего в ученом отделе встречается разного рода рассуждений философского, или лучше сказать, дидактического характера, напр. «учения семи мудрецов, до исправления нравов человеческих ​касающиеся​»; рассуждения «о самопознании, о благополучии, о зависти, нравоучительные рассуждения из ​Гольберга​. К чисто философским статьям из этого отдела можно отнести не ​многие​, напр. Обстоятельное объяснение знаний человеческих из Даламбера; Письмо о Бытии ​Божием​ (​перев​. с немецкого); О преимуществе христианского нравоучения над теориями древних стоиков и ​эпикурейцев​ (из французского журнала «Зритель»); О пользе теоретической философии в обществе; О важности и пользе философии-речь Поповского. Литературный отдел или разряд статей литературного характера в Ежемесячных сочинениях состоял из стихотворений и разного рода статей беллетристического свойства. «​Стихотворческие​ сочинения, сказано было в «Предуведомлении» к изданию журнала, принимаем мы наипаче для того,, что в них многое весьма сильнее и приятнее изображается, нежели простым слогом; к тому ж мы за ​долж​ность​ свою ​признаваем​ писать не только для пользы, но и для увеселения читателей. Такие стихотворцы, каких ныне Россия имеет, достойны, чтоб потомкам в пример представлены были; а особливо не должны мы умалчивать 6 тех сочинениях, в которых содержатся достодолжные похвалы величайшей в свете ​монархине​ и всемилостивейшей наук ​питательнице​ и покровительнице». Под этими стихотворцами ​разумелись​ преимущественно Ломоносов, ​Сумароков​ и ​Херасков​; их сочинения, действительно, и помещались в первые четыре года издания Ежемесячных сочинений. Стихотворения в то время ценились весьма высоко; по новости самого дела и по необработанности языка стихотворного, стихотворство действительно было весьма трудное дело, и потому естественно имело больше важности и значения, чем в настоящее время. Отдел так называемой изящной прозы составляли повести и рассказы. Чисто литературных повестей встречается, впрочем, немного и то переводные, каковы напр. повести ​Вольтера​: Микромегас и ​Задиг​. Преимущественно же этот отдел состоял из разных нравоучи-тельных притчей и рассказов в аллегорической форме. Аллегорическая форма была самою употребительною формою в дидактической литературе XVIII в. В форме разговоров в царстве мертвых, между богами и героями древности, в форме снов и видений излагались нравственно-философские идеи и размышления о самых разнообразных предметах. В Ежемесячных сочинениях были напечатаны: «Разговоры по подобию Лукиановых (с немецкого): Юпитер, ​Мом​; 2) Меркурий, солдат, философ ​Клиний​, молодой афинянин; 3) ​Епафродит​, ​Епиктет​; 4) ​Тимов​; Алкивиад; 5) Александр, ​Диоген​.... Некоторые разговоры богов из сочинений ​Раймунда​ ​Сен​-​Марда​ (| 1754); разговор в царстве мертвых Фонтенеля: ​Артемизий​ и ​Раймунд​ ​Луллий​. Все подобные сочинения заимствовались из иностранных журналов: из Грейсфвальдских известий, Гамбургского Магазина, Гамбургского патриота, Английского зрителя, Английского магазина. Встречаются, впрочем, и русские разговоры. Так, знаменитый ​Суворов​ поместил в Ежемесячных сочинениях два разговора. В первом из них выведены ​Кортец​ и Монтезума. Монтезума доказывает ​Кортецу​, что «благость и милосердие ​потребны​ героям®. Второй разговор происходит между Александром В. и Геростратом. Автор разговора уподобляет военные подвиги Александра варварскому поступку Герострата и старается показать, какое великое различие находится между истинною любовью к славе и простою жаждою известности. Из статей в форме «снов» помещены: сон о роскоши (​перев​. с франц.); сон о пороках и жалобах человеческих (​перев​. с английского); сон о правосудии (с английского); сон – храм натуры и ​счастья​; храм земного увеселения, во сне виденный. Некоторые статьи подобного рода прямо называются аллегориями, как напр. ​Гигия​, аллегорическая повесть; аллегория о противоречиях любви (​Елагина​); аллегория Гордость.

Для характеристики аллегорических сочинений вообще предлагаем, с некоторыми сокращениями, содержание аллегории «Гордость»⁴²⁶. «Пред несколькими днями,-так начинается аллегория,-получена ​здесь​ ведомость, что Гордость нечаянно умерла опухолью. Честным людям сие известие было приятно; напротив того, другие пришли в превеликую печаль, увидев мнимую свою богиню мертвую. Они тужили, что не велели давно написать её портрета. Побуждаемый их желанием, говорит автор, я учинил описание Гордости, при помощи одного из моих приятелей, которому Гордость с молодых лет была знакома – «Гордость родилась от Упрямства и ​Презорства​; от такого супружества, конечно, иного и ожидать не надлежало, кроме детей злонравных. Ненависть и Зависть были дед и бабка с ​отцовской​, а Безумие и Самолюбие с материной стороны.... Вскоре, по рождении, Гордость была отдана для воспитания в дом к бабке её, Самолюбию... Лишь только она из пеленок выползла, то нарядили ее в драгоценное платье... Пока ходить способно еще не умела, то приказано было носить ее на руках няньке, ​Ласкательству​... С умножающимися летами ​возросло​ желание её к суетному Щегольству, так велико, что не возможно было выдумать столько мод и ​манеров​ в убранстве, сколько ей иметь хотелось Надзирательницей к гордости было приставлено Тщеславие. Вместо того, чтобы по полезным книгам давать ей наставления, эта надзирательница ​всегда​ приводила молодую Гордость к зеркалам, коих в дому было великое множество. На всякий час осматривала Гордость в них на себе убор, перелеплива​ла​ на день двадцать раз на лице своем с места на место мушки. ​Выросши​, Гордость ничего так не желала, как того, чтобы иметь пребывание при дворе и весьма была рада, как от родителей своих получила позволение ехать туда. Лишь только приехала она туда в великолепных ​убранствах​, с ​приставницей​ своей, Тщеславием, то нашла бесчисленное множество себе прислужников, но пристала она только к ​высокоумнейшим​... Тогда при дворе были два брата, Смирение и Слава, из коих первый, будучи еще очень молод и, ослепившись прелестной её красотой, ​тщался​ войти в любовь у ней своей ​искренностью​; но он услышал отказ с презрением, и Гордость еще рассердившись и ​согласясь​ с подругою своей Клеветою, и с братом её, Честолюбием, дело довели до того, что Смирение само с братом своим, Славою, принуждены были от двора сего удалиться. Но Честолюбие снискало у Гордости более сиисходнтельства... Гордость склонилась на желание честолюбивого своего любителя, чтоб выйти за него замуж. Свадьба их совершилась с ​преславным​ великолепием, но радость продолжалась не долго. У Честолюбия по ​несчастью​ отец был Гнев, а мать Сребролюбие. Они велели сыну своему и с женою ​из​ дворца выехать и жить в их деревне. Коль великую печаль нанес такой нечаянный отъезд новобрачной Гордости! Коль дико ей казалось уединенное житие в ​деревне​, где не было для ней никакого случая удивлять других убранною своею красотою и тем смешною ​радостью​ наслаждаться!.. Но ​неисцельная​ болезнь переселила родителей Честолюбия почти в одно время в царство мертвых. Как рада была сему Гордость! Лишь только отправила она похороны, то ​поехала​ опять во дворец с своим мужем». При дворе Гордость жила так безумно роскошно, что скоро растратила все свое состояние; муж её умер. «Итак Гордость овдовела... Друзья их еще прежде этого, увидев истощившееся у них имение, а от того и оскудение богатого их стола, ходить к ним перестали. Но всего было болезненнее для Гордости слышать, что называли ее нищею Спесью. Она ходила к своим родителям, но напрасно–Своенравие и ​Презорство​ уже позабыли, что она дочь их.... Она должна была у Нищеты наняться в служанки. В сем состоянии от малодушия она желала себе смерти и хотела лучше десятью умереть, нежели покориться Смирению, которое обещало ей сыскать лучшее ​счастие​ .. Последующее по сем рвение с скрежетанием зубов причиною было, что ​желчь​ из места своего выступила И в малое время тело её пожелтело с чернью и надулось так, что пригожей Гордости во всем уже не стало. ​Милосердое​ Смирение хотело еще и при сем случае подать ей помощь; но только лишь взглянула Гордость на столь любезное и приятное лице, то вдруг ушиб ее обморок, а после сего тотчас и смерть последовала».

Ежемесячные сочинения совершенно удовлетворяли вкусу и потребностям тогдашнего русского общества и потому пользовались большою популярностью. « Вся Россия, говорит митр. Евгений, с жадностью и удовольствием читала сей первый русский Ежемесячник, в котором много помещено иностранных переводных, а большая половина русских любопытнейших статей исторических, географических, коммерческих, ученых и других»⁴²⁷. «Успех Ежемесячных ​сочипений​, прибавляет к этому Милютин, побудил и многих других писателей приняться также за издание журналов, число которых с 1759 г. стало увеличиваться заметно и постоянно. Таким образом Ежемесячные сочинения не только приохотили к чтению русскую публику, не только распространили в ней множество полезных сведений.... но и положили прочное начало русской журналистике»⁴²⁸.

Московские ведомости. После того, как издание первых русских Ведомостей в 1728 г. было перенесено в Петербург, Москва оставалась без своей газеты до 1750 г. Вскоре после открытия университета, положено было издавать при нем Московские Ведомости. Первыми редакторами были профессора университета, Поповский и Барсов. Сначала Московские Ведомости имели чисто официальный характер. В состав их входили высочайшие приказы, придворные известия и разные объявления; литературных статей в первые годы почти не было. Ведомости получили более обширный объем и более разнообразный и интересный характер по содержанию с того времени, как, по предложению куратора университета, ​Хераскова​, в 1779 г. их взял в аренду па 10 лет, вместе с университетской типографией, знаменитый Н. И. ​Новиков​. ​Новиков​ стал прилагать к Ведомостям разные прибавления, каковы были: «Экономический магазин» (1780–1789), «Городская и деревенская библиотека» (1782–1786), «Прибавления к Московским Ведомостям», ​содержащие​ в себе статьи ​исторические​, ​физические​ и нравоучительные (1783–1784), «Детское чтение» (1785–1789), «Магазин натуральной истории» (1788–1790).

Праздное время, в пользу употребленное (1759–1760). Оно издавалось при шляхетском кадетском корпусе еженедельно по листу из 16 страниц. Журнал этот имел характер чисто литературный и составлялся по образцу литературного отдела Ежемесячных сочинений ​Миллера​. В нем помещались также стихотворения и разные статьи или рассуждения в форме посланий, разговоров, снов и проч. Напр. Разговоры богов: 1) каким образом побеждать сердца; 2) о премудрости; 3) сравнение любви со ​скупостью​; 4) о красноречии. Разговоры Лукиановы (​перев​. с немецкого): 1) ​Менипп​, цинический философ и Меркурий; 2) Плутон, подземный бог, ​Прозерпина​, его супруга, и Протезилай умерший; 3) ​Минос​ адский судья и Сострят разбойник​. Епиктетовы ​краткие​ рассуждения о нравах. Письма из царства мертвых: 1) отца к беспутному своему сыну; 2) сына к своей матери; 3) слуги к своему господину (​перев​. с немецкого). Рассуждения о душевном спокойствии и о безумных людских желаниях; о действиях доброго и худого ​воспитания​; о двух путях, по которым человек в сей временной жизни следует (​перев​. с французского); о ​счастии​ и несчастий и т. п. Журнал издавался только два года.

Трудолюбивая Пчела 1759 г. изд. А. П. Сумарокова. Это был первый журнал, издававшийся по инициативе частного лица и на собственные средства. Приступая к его изданию, ​Сумароков​ обратился в канцелярию Академии наук с следующим прошением: «Вознамерился я издавать помесячно журнал, для услуги народной; того ради покорно прошу, чтобы ​повелено​ было в академической типографии оный мой журнал без остановки на чистой бумаге в ​осьмуху​ печатать, по двенадцати сот экземпляров, а деньги с меня по прошествии всякой трети взыскивать... Только ​нижайше​ прошу, чтобы канцелярия благоволила меня избавить от помешательства и затруднений в печатании». Сотрудниками Сумарокова были: Тредьяковский, ​Дмитревский​, ​Козицкий​, ​Мотонис​, ​Полетика​, ​Нартов​, и др. которые помещали в нем ​мелкие​ стихотворения и ​беллетристические​ статьи дидактического характера, заимствованные из указанных выше иностранных журналов; но большая часть сочинений, вошедших в Трудолюбивую Пчелу, принадлежала самому Сумарокову. Здесь печатались его сатиры, эпистолы, элегии, притчи и басни и некоторые статьи по языкознанию и истории. Вот, для примера, содержание первой ​январской​ книжки: «Государыне Вел. княг. Екатерине Алексеевне» (стихи) А. Сумарокова. I) О пользе мифологии, ​Козицкого​. II) Рассуждение о двух главных добродетелях, которые писателю истории иметь необходимо должно, т. е. об искренности и ​несуеверном​ ​богопочитании​, Николая ​Мотописа​. III) О ​первоначалии​ о созидании Москвы. А. Сумарокова. IV) О истреблении чужих слов из русского языка. А. Сумарокова. V) О стихотворстве камчадалов. А. Сумарокова. В других книжках из переводных статей были помещены: Десмдерия ​Ерасма​ ​Ротердамского​ разговор (​перев​. ​Мотониса​; ​Лукиана​ разговоры мертвых (​перев​. ​Козицкого​); О разумении ​че​ловеческом​, по мнению ​Локка​; Пришествие на нашу землю и пребывание на ней Микромегаса ив сочинений г. ​Вольтера​ (​перев​. Сумарокова); О естестве, пользе и необходимой потребности войны и ссор, из книги ​Свифта​ (​перев​. ​Козицкого​). К сожалению, Трудолюбивая Пчела издавалась только один год. Недостаток денежных средств у Сумарокова, в следствие чего у него постоянно происходили неудовольствия с академической типографией, и частые столкновения с академической канцелярией, рассматривавшей его статьи, заставили его прекратить издание журнала. Прекращая его, он выразил свою скорбь и негодование в следующем стихотворении, под заглавием: Расставание с Музами:

«Для множества причин,

Противно имя мне писателя и чин.

С Парнаса нисхожу, схожу противу воли,

Во время пущаго я жара моево,

И не взойду, по смерть, я больше на нево:

Судьба моей то доли. Прощайте, музы, навсегда!

Я более писать ие буду никогда».

Трудолюбивая Пчела пользовалась большим расположением читателей, так что, по смерти Сумарокова, Академия наук издала ее во второй раз.

Полезное увеселение 1760–1762 г. Подобно Трудолюбивой Пчеле, оно имело также чисто литературный характер и состояло из стихотворений и статей беллетристических. Издателем этого журнала был М. М. Херасков, бывший в то время асессором конференции при Московском университете; участие в издании принимала и жена его, Елизавета Васильевна; но главными вкладчиками статей в журнале были студенты Московского университета; под статьями встречаются, между прочим, фамилии Фон-Визина, Домашнева, Нартова, Ипполита Богдановича и В. Рубана.

Собрание лучших сочинений, к распространению знания И К произведению УДОВОЛЬСТВИЯ, или смешанная библиотека о разных физических, экономических, також до мануфактур и до коммерции принадлежащих вещах. 1762 г. Это был сборник разных статей из иностранных сочинений; издателем его был профессор Московского университета Рейхель, а переводчиками также студенты университета. Издавался сборник с тою целию, чтобы доставить полезное чтение тем людям, которые сами не имеют времени ни для чтения больших книг, ни для выбора из них того, что в этих книгах есть лучшего и полезного.