Библиотеке требуются волонтёры

Бетания – дом бедности

Источник

Содержание

Предисловие Бетания – «дом бедности» Из истории монастыря Архитектура и роспись храма Бетания в XX веке Современное возрождение обители  

 

ПРЕДИСЛОВИЕ

Архимандрит Лазарь (Абашидзе) известен российскому православному читателю как автор книг «Грех и покаяние последних времен», «О тайных недугах души», «О монашестве», книг, удивительно своевременно вышедших в свет, по-настоящему необходимых едва ли не каждому современному христианину. Содержащие в себе важнейшие моменты святоотеческого учения о спасении, о внутреннем подвиге всякого желающего «жить благочестиво о Христе Иисусе», написанные языком простым и доступным, они предназначены для человека, родившегося и выросшего в нашем, двадцатом веке, – расслабленного, зачастую буквально парализованного грехом, совершенно далекого от жизни действительно духовной.

Новая книга о. Лазаря – «Бетания – Дом бедности» посвящена, на первый взгляд, совсем другой теме – более «узкой» и «специальной», и написана в ином ключе. В центре ее – рассказ о древнем грузинском монастыре Бетания (или Вифания), от времен святой царицы Тамары до наших дней. Однако на деле эта работа – продолжение предыдущих. В изложении о. архимандрита в истории обители перед нами раскрывается как бы в миниатюре история всего православного грузинского народа. Он повествует об уже почивших насельниках монастыря – замечательных подвижниках нашего столетия и рассказывает о современном возрождении Бетании. Но самое главное в книге – поиски того пути, по которому человек возвращается к Богу. Ведь мы – и грузины, и русские – слишком далеко успели уйти не только от своего Создателя, но и от своих предков, от их простой и по-детски непосредственной веры в Бога. Мы приходим в разоренные обители и храмы, где они жили, подвизались или куда просто приходили помолиться. Со временем стены восстанавливаются, соборы и монастыри обретают былое величие, но «восстанавливаются» ли также и наши души, которые перед Богом драгоценнее всех самых великолепных зданий и построек? Этот вопрос – пожалуй, основной в книге о. Лазаря. Впрочем, автор сам и отвечает на него – своим отношением к «доставшемуся» ему монастырю, к его истории, к жизни в нем. Быть едиными по духу с теми, кто уже окончил земное поприще, соблюдя веру непорочной, кто исповедовал, кто хранил ее в своем сердце, для кого Божественное Евангелие и заповеди Христовы были важнее всего, что мог бы сказать или предложить им все более и более отступающий от Бога мир.

Приходит на ум по прочтении книги и другая, не менее, вероятно, важная мысль – о том, как едины по духу, как сходны между собой православные люди, будь то русские или грузины, греки или представители любого другого народа. Конечно, каждая нация имеет свое лицо, по-разному звучат на разных языках песнопения и молитвы под сводами по-разному построенных храмов. Но главное, то, что неизмеримо выше всех внешних форм выражения религиозных или просто человеческих чувств – вера в Бога, любовь к Нему, самая жизнь во Христе – делает нас, православных христиан, на самом деле удивительно похожими друг на друга по слову Апостола: нет ни Еллина, ни Иудея, ни обрезания, ни необрезания, варвара, Скифа, раба, свободного, но все и во всем – Христос (Кол. 3:11). И поэтому вряд ли стоит удивляться, если кто-то, читая о бетанских старцах, неожиданно увидит в них что-то «свое».

Ярче всего раскрывает внутреннее единство Церкви время гонений, время ее притеснения и скорби. Когда в нашем уже веке на территории, составлявшей прежде Российскую империю, повсюду были закрыты храмы, монастыри разорены, насельники их перебиты или просто рассеяны, то вряд ли кому-то могла прийти в голову мысль, что Церковь гонима по национальному признаку. Нет, просто безбожный мир вновь восставал на Господа и на Христа Его (Пс. 2:2) и на Невесту Его – Церковь, стремясь совершенно уничтожить ее, стереть с лица земли. Такую задачу, казалось, поставил этот мир перед собой. А перед Церковью Христовой стояла другая задача: во что бы то ни стало выжить, сохраниться, хотя бы и в числе совсем немногих овец и без того малого стада. И она действительно выжила и сохранилась, и новые овцы вошли в ее ограду... Незримо совершилось это чудо Божией силой, видимо и явно – благодаря тем малым «островкам», на которых во время самой лютой стужи теплилась христианская жизнь, сохранялось истинное благочестие. Таким «островкам», какими были в России Троице-Сергиева Лавра и Печоры, Почаев и Глинская Пустынь на Украине, Пюхтицы в Эстонии, а в Грузии – Бетания с ее старцами-архимандритами – Иоанном и Георгием.

Сейчас время другое – менее, как кажется на первый взгляд, страшное для Церкви, более благополучное. Но это лишь на первый взгляд. Симон, Симон! се, сатана просил, чтобы сеять вас как пшеницу (Лк. 22:31), – говорил Спаситель Своим ученикам. «Сеять» – то есть рассеивать в разные стороны, разобщать, посевать в христианах не заповеданную Господом любовь, а ненависть друг ко другу. Как? Любым способом, любой ценой. Вот и с архимандритом Лазарем мы живем сегодня уже в разных странах, и «Дом бедности», «Бетания» – святыня, находящаяся на территории уже чужого для нас государства. Возникают сложности во взаимоотношениях Поместных Церквей, внутри самой Грузинской Церкви произошел раскол, подобно пшенице рассеивается, расточается в разные стороны церковное богатство – люди, призванные к совершеннейшему и высочайшему единству – во Христе. Как важно именно сегодня – не увлечься злобой дня, не преткнуться о видимые различия и расхождения между нами, чадами Православной Церкви, но помнить: объединяющее нас несравненно больше всего, что могло бы нас разъединять. Потому что объединяющее нас – Сам Бог и наша общая вера в Него.

...Но что поделать, позади у нас – годы забвения о Боге, о Церкви, годы забвения самих себя. И потому сегодня нам приходится вновь знакомиться, вновь узнавать друг друга. Каким образом? В чем-то – из нынешней жизни, во многом – из когда-то общей истории. Так и составляется образ народа-собрата по вере – понемногу, по малым «частицам», попадающим в поле нашего зрения. По таким «частицам», как книга о. Лазаря «Бетания – «Дом бедности»...

БЕТАНИЯ – «ДОМ БЕДНОСТИ»

Примерно в двадцати километрах к юго-западу от Тбилиси, в ущелье реки Верэ, в отрогах хребта, на уступе огромной горы прячется от шума и суеты суматошного ХХ века маленькая древняя обитель Рождества Божией Матери, носящая благозвучное и хорошо знакомое сердцу каждого христианина название – Бетания (то есть Вифания). Монастырь расположен необыкновенно уютно и живописно: под сенью высоких ясеней и грецких орехов, окруженный покрытыми зеленью горами, удобными для отдыха и уединения полянами, пустынными ущельями, заброшенными дорогами и тропами в чаще лесов. Чуть ниже, у подножия скал, сходятся два горных потока: один носит название Верэ, другой – Бетани или Самадло. Любитель уединения может, сколько душе угодно, бродить по горным тропам, взбираться на красивейшие скалы, спускаться к хрустальному ручью, упиваться тишиной и прохладой в глубине ущелья, – никто не помешает здесь его общению с девственной природой, его уединенной беседе с Богом в этом нерукотворном храме.

Если идти к монастырю с Манглисской трассы от села Самадло, то, спускаясь по тропе, вьющейся по острию хребта, паломник выходит, наконец, к вершине, где стоит большой дубовый Крест. Он обязательно подойдет к нему поклониться, и здесь внезапно откроется путнику незабываемая картина: внизу огромная темно-изумрудная чаша крутых, покрытых девственным лесом гор, на дне ее, как перламутровая розовая жемчужина, монастырь – древний храм и рядом два небольших дома – жилища монахов. В чаще – покой, тишина, журчание ручьев, пение птиц, тихий, мерный ритм жизни, негромкая речь иноков. Иногда, в будний день, слышится строгая воинственная дробь била, в праздник – радостный перезвон колоколов, молитвенное пение доносится из храма, и опять – тишина и пение птиц. За краями чаши – один за другим, все выше и выше, как гигантские волны океана, застыли горные валы, на горизонте они превращаются в сплошную белую зубчатую стену: это покрытый вечными снегами хребет Дид-гори. Невозможно не прийти в волнение от этой картины. Затем паломнику предстоит спуск по круто сбегающей на дно чаши узкой тропинке. Если ты даже и не в первый раз погружаешься в нее, все-таки каждый раз опять какое-то непостижимое волнение сердца повторяется, как будто окунаешься в другой мир, как бы опускаешься на дно таинственного моря – там иное царство, иные законы, там иные жизненные ценности, там можно обрести великолепные жемчужины.

Эта чаша невидимо, но надежно охраняется! Это – уголок Божией Матери. Она Сама хранит этот островок счастья. XX век еще не посмел спуститься на дно чаши и завладеть ею, хотя и подступил довольно близко. На возвышенной стороне горы совсем недавно появились дачи горожан, а всего лишь в двух километрах от обители мир устроил для своих всегда развлекающихся и всегда безнадежно скучающих чад турбазу (она, впрочем, до сих пор не обрела постоянных владельцев и по большей части, как и дачи, пустует). Уже не так стал приятен вид гор, не так умиротворяюща долгая дорога к монастырю, проходящая теперь мимо строящихся дач. А ведь еще недавно здесь на протяжении восьмикилометрового пути встречался только один крестьянский домишко! Но покой обители все еще не нарушен – в этот святой оазис дерзкий и распущенный мир спускается довольно робко, сам, часто не зная, что привело его сюда, не понимая природы своей мучительной жажды, он все же стремится хоть немного утолить ее прохладой, тишиной и еще чем-то таинственным, что присутствует здесь, разлито, кажется, даже в воздухе.

Святое место! Да, каждое место, каждый дом, двор, город, каждая вещь, все имеет свой «дух», свое «излучение», подобно тому, как каждый предмет имеет свой запах, цвет. Душа человеческая безошибочно и мгновенно узнает это «духовное содержание» – освященность или оскверненность места, только не всегда умеет объяснить – что именно так подействовало на нее. Так, на том месте, где совершался грех, где преступались законы Божии, где бесчинствовали страсти, христианской душе бывает томительно, тяжко, душно, что-то гнетет ее, тревожит, гонит. Место же, освященное молитвой, Богу посвященным трудом, христианской любовью, братской во Христе жизнью, привлекает к себе Милость и Благодать Божию: здесь душа находит какой-то особый мир и покой, что-то в ней согревается, оттаивает, расцветает. Злая душа не может здесь долго оставаться.

Чудесное место! Как будто оно отделено во времени и пространстве от века сего. Здесь все еще нет телефона, нет водопровода: все остается таким же, как и столетие назад, а в чем-то стало даже проще. Вместо раковины – та же бадья, выдолбленная из каменной глыбы, когда еще только устраивался монастырь; так же прямо из-под горы бьет ключ, и на протяжении тысячи лет над этим камнем, под этой ледяной струей уже которое поколение иноков омывает свои лица в глубокий ночной час, прогоняя сон, спеша на подвиг молитвенного бдения, на бой с невидимыми, недремлющими врагами человеческого рода. Сегодняшние насельники обители замечают, что вся современная техника, попадая на дно их чудесного мира (который – «не от мира сего»), категорически отказывается работать: даже самые новые и исправные машины здесь делаются неисправными и негодными... Может быть, здесь все еще не ХХ век?

Великие бури пронеслись над этим Божиим островком: в семидесятилетний период жесточайших гонений на веру монастыри в первую очередь подверглись преследованиям, большинство монахов было расстреляно, оставшиеся в живых, вынуждены были терпеть тяжкие лишения и надругательства. Замерли, затаились христианские души, почти нигде нельзя было услышать громкой молитвы, живой открытой христианской проповеди: люди боялись зайти в храм, боялись принимать Святое Крещение, исповедоваться, причащаться, венчаться. А Бетания в то время жила богатой духовной жизнью, как бы огражденная каким-то невидимым, неприступным для богоборческих сил покровом. Ярко горела здесь молитвенная лампада: два мудрых духовных старца-архимандрита непрестанно возносили горячие молитвы за род христианский, за оскверненную грехом и отступившуюся от Бога родную Грузию, совершали Божественную литургию, крестили, венчали, исповедовали, причащали народ, проповедовали Слово Божие. Это был тихий островок веры в бушующем океане безбожия. Скольких несчастных, потерявших надежду душ извлек он из бездны, доставил в мирную пристань, – этот маленький спасительный кораблик! И сегодня: сколько важных, добрых перемен в жизни многих наших отчаявшихся, изнемогших современников произошло и происходит на наших глазах в этой святой обители Матери Божией.

«Бетания» – так называется этот монастырь в память той чудной веси близ Иерусалима, где часто останавливался Господь наш Иисус Христос, где жило преданное Ему семейство Лазаря и сестер его Марфы и Марии. Господь очень любил это место, здесь Он воскресил умершего друга Своего и этим чудом прообразовал будущее Воскресение всех праведников, отсюда Господь совершил свой последний вход в Иерусалим. Много, очень много дорогих, светлых переживаний связано у христиан с дивной Вифанией. «Вифания»... Слово это в переводе с еврейского означает «Дом бедности». Конечно, это название не случайно, есть над чем задуматься, сравнивая столь скромное наименование с неизмеримым богатством Милости Божией, впервые явленной всему человечеству именно здесь, в этом «Доме бедности». Но и наша Бетания и вчера, и сегодня, каждый день и уже много веков видит на себе проявление величайшей милости Божией, которая ее воскрешает, вдыхает в нее жизнь, хранит, питает, и всех, кто приходит сюда со скорбным и разбитым сердцем, исцеляет, согревает каким-то неземным теплом, утешает нездешней радостью, возвращает отчаявшимся душам потерянную надежду. Милость Божия незримо присутствует здесь: у всех, кто когда-либо побывал в Бетании, в сердце навсегда уже остается раз затеплившийся светлый и радостный огонек. Может быть, когда-то здесь жили великие праведники, и они горячими молитвами своими вымолили у Господа эту обитель на все века, может быть, они усердно молились за тех, кто будет жить здесь в последние времена, когда мир будет подобен аду из-за безмерно усилившихся пороков и бесчисленных демонских козней, и уже с трудом будет обретаться место, где могла бы успокоиться христианская душа.

История монастыря покрыта тайной, неизвестны имена отцов, подвизавшихся тут на протяжении многих веков. А сколько, должно быть, святых подвижников видел этот древнейший храм, эта земля, эти горы, скалы, эти ущелья и источники, эти поляны и овраги; сколько слышали потаенных молитвенных вздохов, прошений, славословий; сколько горечи покаянных слез впитали в себя эти ручьи... Говорят, что когда-то здесь была лавра: еще и теперь на склонах горы, среди леса нередко можно заметить небольшие ямы с грудой камней внутри – то, что осталось от монашеских келий. На краю поляны в земле можно обнаружить огромный кувшин для вина, внизу у реки – остатки мельницы, в лесу зарастают и превращаются в едва заметные тропы старые дороги: когда-то тут кипела жизнь. Где ни начнешь копать землю внутри обители – всюду встречаются человеческие кости: сколько удивительных судеб, неведомых, скрытых от нас, ведомых Одному Богу жизней пламенело здесь, горело, как горят стройные свечи пред святыми иконами, светилось, внимая божественным песнопениям, и истаяло, переродилось в свет, вознеслось к Господу своему в Его небесные обители. Теперь они молятся там об этом святом месте, просят Господа защитить и спасти тех, кто с верою, смирением, страхом Божиим придет сюда и потрудится во славу Божию.

ИЗ ИСТОРИИ МОНАСТЫРЯ

В XI веке обитель уже существовала как специально построенная усыпальница крупного феодального рода Орбели, владевшего обширными территориями в Квемо Картли: представители этой фамилии занимали тогда в государстве наиболее почетные должности. Предположительно бетанский храм был построен в конце XII – в первые годы XIII века, в царствование святой благоверной царицы Тамары, на месте другого – более древнего, меньшего по размерам, кирпичного, относящегося к X или XI веку и, вероятно, в свое время весьма почитавшегося. К этой ранней церкви, включенной в новую постройку, как предполагают исследователи древней архитектуры, принадлежала вся современная алтарная часть, а возможно, что и часть фресок алтаря, и сложенный из кирпича западный притвор, под которым находится склеп (в 1986 году) в этом притворе устроена церковь во имя св. царицы Тамары).

Время царствования св. Тамары принято называть золотым веком грузинской истории. Царица отличалась высоким благочестием и, продолжая начинания своего прадеда, св. благоверного царя Давида IV Строителя, способствовала широкому распространению веры Христовой во всей Грузии, строительству храмов и монастырей. Она оставила по себе прекрасную память в народе, который во многих сказаниях прославил ее кротость, мудрость, религиозность и красоту. Она созвала церковный Собор, который устранил неурядицы, сместил недостойных иерархов; заботилась о бедном народе, о вдовах, сиротах, содействовала духовному развитию Грузии. В последние годы жизни царица часто проживала в пещерном монастыре Вардзия, где имела келию, сообщавшуюся с храмом, из которого она всегда могла возносить молитвы к Богу во время богослужений. Скончалась мирно 17 января 1213 г. и причислена к лику Святых. Говорят, что в Бетанию царица часто приезжала летом на отдых, для уединения и молитвы. На северной стене храма сохранилось весьма значительных размеров изображение царских лиц: первым здесь представлен «Царь царей», великий Георг III. За ним – его дочь «Царица цариц», Тамара. Далее следует изображение юного царевича, сына Тамары – Лаши-Георгия, при венце и сабле, т.е. уже коронованного (коронация совершилась в 1207 году – исходя из настоящей детали и портрет датируют тем же временем). Эта древняя фреска была несколько раз переписана в позднее время, но реставраторам удалось с помощью фотосъемки ультрафиолетовым и рентгеновским способом воспроизвести на фотографии лик Царицы таким, каким он был изображен вначале. Под красивым, восточного типа лицом сокрыт созданный древним мастером образ удивительной глубины и силы. Просматриваются вполне портретные черты лица Царицы необыкновенной красоты: большие миндалевидные глаза (видимо, фамильная особенность), «стрелообразные» брови, прямой нос, мягкий овал подбородка. На южной стене храма имеется другой, тоже внушительных размеров, портрет ктитора в монашеской одежде с моделью храма в руках: надпись над ним гласит: «Диди сумбат мандатуртухуцеси да амирспасалари» – «Великий Сумбат, мандатуртухуцеси и амирспасалар»; рядом другая фигура с молитвенно воздетыми руками. Это – известные деятели из феодального рода Орбели при Георгии III и царице Тамаре: один из главных вазиров царя – Сумбат Орбели и сын его Липарит, который носил тогда титул Эристава Картли. Но вот любопытная деталь: надпись над портретом перечисляет светские титулы и обязанности великого феодала, в то время как он изображен в монашеской рясе. Видимо, вначале Великий Сумбат был изображен в светском одеянии, но затем, после его пострига в монашество, одежды были переписаны (это подтверждается при внимательном изучении фрески). Значит, первоначально портрет был написан до 1177–1179 годов, когда он принял постриг. Сумбат и Липарит принимали участие в заговоре против Георга III, возглавляемом военным министром Иоанном Орбели, желавшим свергнуть царя и возвести на престол его племянника – царевича Демна. Заговор был подавлен, царевич Демна ослеплен и оскоплен, после чего вскоре скончался, Иоанна Орбели также ослепили, еще несколько членов рода Орбели были казнены. Липарит, активный член заговора, бежал в Иран. Его отец, Сумбат, был смещен и пострижен в монахи (с именем Симеона) в своей родовой усыпальнице – в Бетании, где и окончил свои дни. Говорят, последние годы жизни бывший вельможа, а теперь – смиренный монах Симеон, подвизался в затворе в склепе усыпальницы. В каменном полу этого помещения находились могилы его предков, а под – полом очень темный, тесный, низкий и сырой подвал с кирпичными сводами: здесь и провел в глубоком покаянии и молитвах последние свои годы, здесь и окончил жизнь вазир Царя царей.

Много, много говорят о тех славных и драматических временах сильно поврежденные, но все еще живые фрески, резные камни, стройная архитектура храма. Видно, что когда-то он был украшен необыкновенно богато и, наверное, славился изяществом и красотой убранства. По многим шрамам на стенах, не раз латанных, видно, что монастырь не раз оказывался на грани полного забвения и исчезновения. Долгое время он был совершенно заброшен: провалились почти все своды, купол, все заросло кустарником, деревья росли даже на крыше храма, роспись была значительно повреждена. Только в середине XIX века стало известно об этой «забытой» святыне – после того, как художник Г. Гагарин, найдя храм, расчистил каменный завал и обнаружил портрет царицы Тамары. Сохранилась фотография тех лет – вид храма, каким он был найден тогда. По ней видно, что к тому времени обитель уже кто-то восстанавливал своими силами, закладывал провалы стен кирпичом и другими подручными материалами, которые нашел здесь же, но после этого вновь наступил период забвения и опустошения. Кто бы мог тогда, видя эти жалкие развалины, думать, что обитель возродится уже в ХХ веке, в самые, кажется, апокалиптические времена, что здесь опять будет журчать, как ручеек, монашеская жизнь, опять будут раздаваться под сводами храма древние грузинские церковные напевы, в его Святилище вновь будет воздевать руки горе игумен, и иеродиакон произносить перед Царскими вратами прошение за всех строителей и ктиторов обители, за всех почивших ее отец и братий.

Монахи пришли сюда вновь в самом конце XIX века и стали восстанавливать разрушенное. Не хватало средств, ставили на дороге ящик для денег с надписью – «помогите монастырю», – и так все отстроили, покрыли крышу, покрасили, снабдили всем необходимым, и обитель стала возрождаться. Когда строили жилье, в земле недалеко от ворот обнаружили большое захоронение, общую могилу. Множество костей и черепов лежало вместе, в одной яме, большая часть их была совершенно чиста и бела, что, видимо, свидетельствует о святости жизни людей, которым они принадлежали. Кто были они? – Братия обители, убитые при нашествии каких-нибудь варваров? – Святые мученики, посеченные за веру? Мы не знаем этого, но уверены, что не простая судьба, не житейская случайность собрала эти останки в одну общую могилу во дворе древней обители. Теперь эти мощи лежат в том самом склепе, где когда-то жил, или, вернее, – готовился к вечной жизни бывший вельможа. Как раз над ними находится Святой Престол во имя св. благоверной царицы Тамары. Возможно, где-то рядом лежит прах некогда непокорного царице слуги, затем смиренного инока Симеона. Теперь они, конечно, примирены: их общая любовь ко Христу уничтожила все земные раздоры и распри.

Вот, собственно, и вся известная нам история обители. Рассказывают еще одно предание о том, почему храм был построен именно здесь, на этом подножии горы. Говорят, первоначально ктиторы собирались строить монастырь в ином месте, по другую сторону пещеры Самадло, на плоской вершине высокой горы. То место, действительно, очень красиво: оно, как гигантский трамплин, нависающий над глубокой и широкой чашей гор, с него открывается прекрасный вид на окрестности; и сам храм, если бы его там построили, царствовал бы над всем окружающим пространством, замечательно просматриваясь со всех сторон. Но не так судил Промысел Божий! Согласно преданию, строители уже начали свозить на эту вершину камни, но поутру в недоумении обнаружили, что строительные материалы исчезли, стали искать и, к великому удивлению своему, обнаружили их глубоко внизу, на дне ущелья, сложенными на небольшой поляне на уступе горы. Воздав славу Богу, они решили построить монастырь на новом, чудесным образом указанном месте. Может быть, промысел Божий определил это место для святой обители, имея ввиду и то обстоятельство, что скромное положение монастыря, сокрытого в глуши глубокого ущелья, делает его таким удобным для ищущих спасение именно в наши дни, когда монахам столь необходимо скрываться как можно дальше от суеты и соблазнов обуреваемого страстями мира.

АРХИТЕКТУРА И РОСПИСЬ ХРАМА

О Бетании почти не упоминают историки, молчат о ней летописи, но говорят о ее прошлом древние фрески храма, орнаменты и надписи, высеченные в камне, строгие формы архитектуры и повсюду встречающиеся в земле останки древних ее насельников. Когда-то обширная территория монастыря была окружена массивной стеной, остатки ее еще лежат среди леса – глыбы из скрепленных известковым раствором камней. Но теперь от древней обители сохранились только большая украшенная росписью крестово-купольная церковь с притвором, посвященная Богоматери, крошечная зальная церковь св. великомученика Георгия, построенная в 1196 г., и широкий арочный проезд, – видимо, нижний этаж несохранившейся башни или звонницы.

Главный храм представляет собой так называемый «вписанный крест» с многооконным куполом, опирающимся на два свободно стоящих столба с запада и выступы стен алтаря. Высота купола – 27 метров. Роспись храма наполовину погибла, совершенно исчезла верхняя часть, но внизу местами фрески сохранились неплохо. Схема росписи довольно необычна для грузинских храмов XII-XIII вв. В «эпоху Тамары» в конхе алтаря Богородичных храмов чаще всего изображали «Величие Богоматери», но в Бетании был изображен Спас на престоле (сохранилась только его нижняя часть). Ниже Спасителя – ряд пророков, что также необычно для того времени. Исследователи предполагают, что первоначальная роспись апсиды – более древняя, чем другие фрески храма и, возможно, принадлежит к ранней церкви, которую при царице Тамаре перестроили, оставив алтарную часть и западный притвор нетронутыми. Похоже, что первоначальное здание не было крестово-купольным и могло относиться к Х веку. Возможно, что сначала храм Бетании посвящался Спасу или какому-либо Господскому празднику. Но это только догадки историков, на деле же, так и остается тайной: когда был впервые основан монастырь, когда и кем был построен и расписан первоначально, когда затем был перестроен при Сумбате, при каких обстоятельствах дорасписывался при св. Тамаре, сколько поколений потрудилось при создании этого прекрасного творения.

Когда-то роспись Бетании выглядела необыкновенно нарядно, богато, – все краски фресок очень дорогие, цвета живые и глубокие: ярко-алая киноварь, много на редкость яркого, красивого и чистого оттенка лазурита (им заполнены фоны почти всех фресок на восточной половине храма), аурипигмент, богатый набор охр, на царских портретах – золото; в общем, очень обширная палитра насыщенных, благородных по тону красок. Когда-то здесь были представлены не только двунадесятые праздники, но и подробно изображены Страстной и Богородичный циклы.

На южной стороне сохранились изображения пророков с предуказанными ими прообразами, символизирующими Богоматерь. Цикл этот, состоящий на сегодняшний день из девяти изображений, – наиболее ранний по своей развернутости, так как в других храмах он появляется только со второй половины XIII века. Замечательно и уникально в своем роде изображение танцующего Давида в ярко-киноварном одеянии рядом с ковчегом завета и сосудом с манной небесной. Хорошо сохранилось изображение «Иезекииль пред вратами заключенными», просматриваются «Гедеон и чаша с руном», «Моисей и неопалимая купина», «Лествица Иакова», «Аарон с процветшим посохом», «Даниил перед горой», «Три отрока в пещи вавилонской».

Поразительны для того периода по силе выражения и редки по иконографии изображения на северной стене в окнах: «Иуда, получающий тридцать сребреников», «Тайная вечеря» со Христом во главе стола, передающим Иуде кусок хлеба, разделенное на две части «Омовение ног». Написаны эти фрески необычайно крупно, масштабно, свободно, но строго и красиво (в северном рукаве с ровным и холодным освещением, заставляющем внимательнее вглядываться изображения, краски – более яркие). Рядом – редкая по красоте сцена «Моление о чаше», крайне насыщенная изобразительно и динамически сцена «Предательство Иуды», «Страждущий Петр» со служанками, греющимися у огня, «Пилат, умывающий руки».

Цикл Распятия: росписи обогащены историческими подробностями, кажется, не упущена ни одна, даже мельчайшая деталь, как-то: сосуд для оцта, рассевшиеся скалы, раздравшаяся завеса храма. У человека маленького роста, забивающего в подножие Креста деревянные клинья, фигура как-то странно вывернута, что, однако, не сразу заметно – руки переставлены местами, левая имеет вид правой и наоборот, – это как бы наглядно показывает, какое страшное беззаконие совершают изображенные здесь люди. Далее – «Снятие со Креста», «Оплакивание» – по настроению, музыкальности решения и красоте не имеющее себе равных во всей росписи храма.

На западной стене в проемах окон сохранились сцены чудес Спасителя: «Исцеление бесноватых», «Исцеление слепого», ниже – композиция «Рай», с юга – «Лоно Авраама». Напротив, с севера – «Престол уготованный» и идущие к нему вереницы праведников, Ангелы, взвешивающие грехи людские, животные, извергающие мертвых, Ангелы, ввергающие грешников в ад; видна высунувшаяся из огненной реки голова Магомета в белой чалме. Еще прослеживается сцена «Пир Ирода» с танцем Саломеи, сохранилось уникальное «Причащение Марии Египетской».

В алтаре, под несохранившимся Деисусом, ряд пророков, это самая древняя в храме роспись (может быть, Х века). Ниже идет ряд Апостолов и ряд святителей. Эти два ряда переписаны в XIV или XV веке, но, видимо, все контуры повторяют рисунок первой росписи. Удивительны по красоте и изяществу орнаменты алтарной части. Вот неразрывной цепью возносится аркой вязь из чудесных цветов, невиданных в земном мире райских соцветий; каждый лист, каждый бутон их тончайше прописан; и те цветы, что находятся на вершине свода и почти не просматриваются глазом, выписаны ничуть не с меньшей тщательностью. Как видно, иконописец писал прежде всего для Господа своего, а не для угождения людям. Так и в оконных проемах алтаря, в таких местах, куда редко кто мог бы заглянуть, скрывается дивное чудо: великолепное кружево из голубых и вишнево-красных соцветий, с тончайшими белыми прожилками, на сине-черном, бирюзовом и киноварном фоне.

Кое-где, среди плетений орнаментов или на поземе композиций остались автографы древних мастеров – но не для памяти потомков они запечатлели свои имена! Святые иконописцы-монахи оставили нам свои молитвенные воздыхания, глубокие религиозные чувства и переживания, которыми были переполнены их души, ибо от избытка сердца говорят уста (Мф. 12:34). Где мелким шрифтом вписана короткая молитовка, где стих из псалма. Художник писал святые изображения, молился, иногда останавливался и погружался в духовные переживания, тогда в задумчивости он той же краской, что была на кисти, оставлял на стене едва заметный рисунок или надпись, отголосок своих сокровенных раздумий и настроений. Эти автографы донесли до нас два имени иконописцев, расписывавших в XII веке бетанский храм, – но не только имена: они донесли до нас гораздо большее, они открывают нам удивительную духовную глубину и великое христианское смирение этих блаженных душ. В середине орнаментального цветка, украшающего горнее место, почти бисерными буквами белой краской исполнена надпись: «Христе, шеицкале Деметре» («Христе, помилуй Деметре»). Рядом, в орнаментальной полосе, видимо, его же необычная молитва: «ар марто вар, шавпири чешмаритад. Мсаджуло коветлао, ну марто мкмен ковелта Христианета цмидата Шентаган» («не одинок я, черноликий, воистину. Судия всех, не отлучи меня от всех святых твоих христиан»).

Второй художник оставил надпись на восточном откосе западного окна южного рукава в нижней части изображения Аарона, среди цветущих трав позема: «Упало, ну шеундоб Софроме» («Господи, не помилуй Софрома»). Рядом же черной краской изображена маленькая фигурка художника в монашеской рясе, приникшая к ноге пророка. Это один из лучших художников, расписывавших храм, автор пророков и «Тайной вечери». Он же оставил еще более странный автограф: в том же проеме окна, на западном откосе, у ног пророка Даниила красной краской скоро набросана фигурка быстро идущего монаха с распятием в левой руке, направляющегося к Кресту, стоящему на постаменте. Между Крестом и фигуркой изображение Распятого, данное лишь с помощью нимба и капелек крови, сочащихся из ран Христа.

«Не помилуй Софрома»!.. – какое непостижимое смирение! Отцы говорили: «Осуди себя сам, и Бог тебя оправдает». Да! В наше гордое время не встретишь таких надписей. Древние святые художники, творя свои непревзойденные шедевры, и не думали увековечить свои имена: как резко отличает их эго от наших современников!

В наши дни стало обыкновенным – гвоздем или осколком кирпича нацарапать на древней стене или поверх какой-нибудь древнейшей фрески в заброшенном храме свое имя огромными буквами. Любым способом запечатлеть, «увековечить», навязать свое «я» другим, желание громко крикнуть: «Я есть, я – такой-то, я тоже был здесь,» – какая нелепость! Какая страшная болезнь времени! Сколько таких несчастных душ, страдающих от неудовлетворенного самолюбия, снедаемых тщеславием, жаждущих хоть как-то запомниться, отметиться в этом скоропреходящем мире, в бурлящем, быстро утекающем потоке жизни.

Только Христианство освобождает человека от такой болезненной потребности, уводя сыновей своих из этого непостоянного, почти что иллюзорного мира в мир непреходящей радости, в вечное, нетленное и нескончаемое бытие. Каждый христианин ощущает себя на земле странником. Даже вся эта глубоко содержательная, утонченная, неземная красота христианских храмов – только слабый отголосок, легкое прикосновение, отблеск, отзвук вечной жизни, благовестие о грядущем Царстве Славы Божией. Появляются на земле эти благовестия с Неба и тают во времени, будто бы чудесные вспышки неземного света. Так прошла и растаяла, унеслась опять на небеса великолепная красота Бетанского монастыря. Мы застали только последний, уже угасающий, отблеск этого яркого чуда, но и он еще так много может сказать душе, ищущей горней красоты.

Когда стоишь сегодня на Богослужении в полупустом храме, смотришь на выцветшие фрески, воображение невольно рисует былое их великолепие, все богатое убранство, сонм отцов, благоговейно внимающих древним напевам службы, почтенного игумена с иеромонахами в алтаре, где-то подле северной колонны стоящих царских особ: когда-то и сама царица Тамара стояла здесь... и вдруг каким убогим, жалким, пустым покажется сегодняшнее наше время! Как ослабела и обесцветилась наша вера! Все сегодня в нашей христианской жизни стало каким-то поверхностным, поспешным, все делается напоказ, не ради Богоугождения, вяло, безжизненно. Никто уже не напишет таких глубоких, таких духовно содержательных святых изображений, никто не станет уже так кропотливо вырисовывать каждую прожилку на бесчисленных райских цветах и не найдет терпения и времени, чтобы покрыть тонким кружевом камни стен. Интересы и вкусы людей сильно изменились, немного находится сегодня людей, действительно ревнующих о благоукрашении храма Божиего. А древние фрески все больше стареют: краски блекнут, исчезают. Черные контуры осыпались и превратились в белые: белые зрачки глаз, белые брови, разрез губ, белые «тени» на ликах, как будто изображения Святых стали негативными. Может быть, это от того, что и мир наш стал негативным по отношению к святости: черное зовется теперь белым и белое черным? Святые фигуры на фресках как будто скрываются в толщу стен от все более развращающегося человечества.

Мы, современные христиане, похожи на нищих, которых позвали в трапезную по окончании великого пира собирать крохи и объедки со стола. Все званные на праздник гости, навеселившись и получив подарки, с почестями разъехались по домам. На нас стол не был рассчитан, но по милостивому снисхождению Владыки дома нам позволили «добрать» то, что осталось от обеда, и мы лишь по этим остаткам блюд и по некоторым удивительным предметам некогда пышной обстановки можем догадываться, какие чудесные события здесь происходили. Но и за это великое благо мы должны искренне благодарить Домовладыку, благодарить за оказанную нам, недостойным, милость, за то, что хоть и не роскошна трапеза наша, но все же мы сыты, и не умираем от голода.1

Слава Богу за все!

БЕТАНИЯ В XX ВЕКЕ

К концу XIX века положение монашества в Грузии было весьма плачевным: еще в начале века Грузинская Церковь потеряла автокефалию, был установлен экзархат, Грузия находилась в положении провинции Российской империи. В народе царило сильное охлаждение к церковной жизни. Монастыри еще существовали, и монахов-грузин было не так уж мало, однако в обителях царили нищета и неустройство. Еще жили грузины на Святой Горе – в Ивероне. Около сорока монахов-грузин находилось в афонском скиту Иоанна Богослова. В самой Грузии еще можно было найти высокой жизни подвижников и духовных старцев. Но тем не менее, антихристианский дух все более захватывал власть над душами, пока богоотступнический ХХ век не расправился жестоко со всеми последними представителями монашеского племени, так что в конце тридцатых годов уже едва возможно было найти в Грузии действующую обитель.

Но удивительно то, что Бетания, которая до самого конца XIX века представляла собой только заросшие кустарником вековые развалины, всеми забытая, вдруг, как раз накануне ужасной атеистической бури, начинает воскресать из руин, как из гроба, становится действующим монастырем и на протяжении всей ночи лихолетья светит ярким светом Христовой веры.

Первым восстановителем монастыря был иеромонах Спиридон Кетиладзе, родом из Западной Грузии, из Кутаиси. Он пришел сюда один и почти все время своего пребывания в обители оставался без надежных помощников, пользуясь поддержкой лишь немногих верующих, приходивших в Бетанию потрудиться во славу Божию. Для ремонта храма он нанимал рабочих, хотя находить средства и было очень нелегко. Но как бы там ни было, в 1894–96 гг. отцу Спиридону удалось обустроить обитель настолько, что она сделалась пригодной для жизни небольшого иноческого братства.

В ту же пору приходил сюда помогать на стройке один 12-летний мальчик из крестьянской семьи – Василий Майсурадзе, родом из Самачабло, деревни Эредви (Южная Осетия). Он, не жалея сил, трудился с наемными рабочими, работал так, что кровь сочилась из пальцев. Но рабочие его не жалели, только требовали: то принеси, это подай. В своей деревне он пас скот, больше о ранних годах его жизни мы ничего не знаем. Но в 1903 году таинственными судьбами Божиими Василий был привезен на Святую Афонскую Гору, в скит св. Апостола Иоанна Богослова, где прожил до 1920 г. Смута, возникшая на Святой Горе злоухищрениями извечного врага рода человеческого, вынудила большинство монахов-грузин покинуть Афон. Лишившись возможности в тиши иноческих келий молиться за свою многострадальную родину, они возвратились в Грузию, одержимую жестокой лихорадкой богоотступничества. Здесь их ожидали неописуемые скорби, какие-то изощренные, жесточайшие мытарства. Часть возвратившихся из Греции монахов поселилась в монастыре Армази, возле Мцхеты, был среди них и Василий Майсурадзе, теперь уже иеромонах Иоанн. Но обстоятельства были таковы, что в 1921 году в обители оставалось всего лишь двое иноков – отец Иоанн и другой брат. Однажды в монастырь пришли два вооруженных чекиста и объявили монахам, что их немедленно вызывают в город. Велели отцам идти вперед, сами шли немного позади. Отойдя недалеко от монастыря, коммунисты открыли по инокам огонь... Затем, думая, что они уже мертвы, сбросили их с дороги и удалились. Однако оба монаха по милости Божией остались в живых. Отцу Иоанну выстрел разорвал правую сторону груди, второму брату пуля попала в голову, но не убила его, только задела череп, так что он скоро пришел в себя и даже смог добраться до Мцхеты. Когда добрые люди узнали, что произошло, пошли искать отца Иоанна и нашли его также еще живым. В!ыходили отца Иоанна монахини – сестры монастыря Самтавро. Рана долго не заживала, гноилась. Поправившись, он уже не вернулся в Армази, но поселился в Бетании. Здесь в ту пору все еще жил о. Спиридон. В скором времени он сдал монастырь иеромонаху Илие, о котором мы ничего не знаем, а сам, неизвестно по какой причине, возвратился в Западную Грузию. Но отец Илия, видимо, недолго был игуменом обители и передал настоятельство отцу Иоанну.

В 1924 году пришел в монастырь монах Георгий (Мхеидзе). Он родился в 1887 году в Нижней Рачи, в деревне Нижняя Крихи, в очень почтенной, но бедной и многодетной семье, принадлежавшей к княжескому роду. Отец его, Мефодий Мхеидзе, и мать – Дафне Джапаридзе, были уважаемыми людьми. Отец – советник, состоял в народной милиции, участвовал в битвах и имел награды, в том числе Георгиевский крест за пленение Шамиля. У Георгия было семь братьев и три сестры. Маленьким мальчиком он начал свое образование в Челиагельском училище, затем его отправили в Тбилиси к дяде Иванэ Мхеидзе, человеку богатому и известному. Здесь он продолжил учебу и даже некоторое время работал секретарем писателя Илии Чавчавадзе. Тогда уже он очень любил читать книги, но не имел средств их покупать. Затем его отправили в Петербург в военное училище. Там он так понравился бездетной семье одного генерала, что они буквально «усыновили» Георгия и просили родителей мальчика не забирать его, но оставить у них на все время обучения в училище. Однако вскоре Георгий вернулся в деревню. К тому времени дома произошли непонятные для членов семьи изменения со старшим братом – Полиактором. Он постригся в монахи, отрекся от всего мирского, постоянно уединялся и молился. У него были какие-то таинственные небесные видения, и он очень скоро скончался. Умирая, Полиактор говорил своей матери: «Мама, вот стоит Пресвятая Богородица, и я иду к Ней», а мать со слезами отвечала: «Попроси, сынок, Богородицу, чтобы Она вернула тебя мне». Полиактор возразил: «Как это можно, беспокоить Матерь Божию, чтоб Она оставила меня здесь!» Он зажег свечи, созвал всех, кто был в доме, молился, а когда свечи уже догорали, произнес: «Господи, Пресвятая Богородице, приимите мою душу», – и как только свечи потухли, скончался.

Когда в 1909 году, уже после смерти брата, юный Георгий приехал домой, ему в руки попали записи усопшего, он прочел их и сразу же сильно изменился, стал совершенно другим человеком, так что близкие стали даже опасаться за его душевное состояние. Вскоре отец и мать вынуждены были послать весть сыновьям в Тбилиси: «Брат ваш сошел с ума, приезжайте скорее, поговорите с ним». Приехали братья, пытались говорить с ним, но Георгий на все отвечал: «Нет, кончено, я жертвую себя Богу. Я слышал голос с Неба, который сказал мне, что это мой путь». Так ничего не добившись от него, братья вернулись в город, а Георгий уединился где-то в пещере. Дома теперь он появлялся редко и опять надолго пропадал. Однажды вернулся такой оборванный и исхудавший, что мать его не узнала и, приняв за чужого ребенка, только заметила с удивлением: «Как глаза похожи на моего мальчика». А через два дня он снова исчез. Если Георгий встречал где-нибудь на дороге нищего, то снимал с себя одежду и отдавал ему. Люди говорили: «Ты же голый останешься!» – но он отвечал: «Господь оденет», – надевал на себя мешковину и так ходил. Затем он ушел куда-то в Менгрелию, и близкие долго ничего не знали о нем. Известно только, что до своего прихода в Бетанию, Георгий был уже монахом и жил в Хирском монастыре, а постриг его митрополит Назарий. Хирский монастырь коммунисты разогнали в 1924 году, ночью явились туда вооруженные люди и стали издеваться над монахами. Отца Георгия связали и остригли ему одну половину бороды. Он после этого перевязал лицо и так ходил, пока борода не отросла вновь.

Такую же обиду нанесли ему однажды родные братья. Двое из них были коммунистами, брат Петр – заместителем Берии, вторым человеком после него. Презирая Георгия за его веру (так что Петр даже отчество поменял, чтоб не считаться братом монаха), они как-то ночью, когда он спал, остригли ему бороду и усы. Когда он проснулся, то сказал лишь: «Господь спросит с вас за это». В другой раз братья, желая отвратить юного монаха от целомудренной жизни, пытались соблазнить Георгия, ввели в комнату, где его поджидала распутная женщина, и закрыли дверь. Однако вскоре женщина вышла в гневе и сказала: «Он сумасшедший!» Георгий стоял в углу комнаты лицом к стене и молился... Оба брата в 38-м году погибли: младший брат Иван покончил жизнь самоубийством – застрелился, так как попал в немилость у властей (тогда это было обычно: кто еще вчера имел неограниченную власть и наводил на всех страх, на следующий день мог стать гонимой жертвой) и ему угрожали пытки и страшная смерть, а Петра вместе с женой расстреляли. Надо, впрочем, сказать, что обрушились все эти беды на них вовсе не из-за того, что брат их был монах, напротив – о. Георгия уважали даже многие представители власти. Сын Петра Гиви был впоследствии близок к нему и даже ухаживал за ним во время его болезни.

Замечателен один случай из жизни о. Георгия, произошедший еще прежде его ухода в монастырь. Как-то он пришел в деревню, где жила его сестра, и на одну ночь остался у нее в доме. Дети отвели его в виноградник, где на границе с соседским участком росла черешня. Племянники угостили своего дядю спелыми плодами, он ел, но когда узнал, что дерево не их, а соседское, стал сильно скорбеть и каяться: «Почему вы мне не сказали раньше? Вот я согрешил, украл черешню». Дети успокаивали его тем, что, им не запрещают рвать ягоды с этого дерева. Ночью, когда все уже легли спать, Георгий тихо встал с постели и до рассвета молился перед иконой, всю ночь слышалось: «Прости, прости, я вор». Потом, в полдень, он отправился к родителям, жившим в соседней деревне. Но по дороге задержался на два дня и две ночи у храма св. великомученик Георгия и там, в пещере молился. Уж не за «ворованную» ли черешню? (Не напоминает ли этот случай пример из «Отечника», когда один святой Отец строго наказал себя за то, что с вожделением посмотрел на спелый плод в чужом огороде? Или то, как Макарий Великий всю жизнь со слезами вспоминал, как в детстве поднял и съел украденную мальчишками смокву, которую они обронили?)

В Бетании отец Иоанн и отец Георгий прожили вдвоем почти до самой своей кончины. Здесь им приходилось много трудиться, жильем им служил поначалу маленький сарайчик, но затем они сумели построить двухэтажный четырехкомнатный дом. Еще отец Спиридон оставил им большой сад, теперь они сами устроили огород, виноградник. В основном, всю тяжелую работу выполнял о. Иоанн. Отец Георгий был очень болезненный, так что о. Иоанн очень боялся за его здоровье и часто приговаривал: «Как бы не умер мой Георгий, не умер бы», и ходил в город за лекарствами. Но о. Георгий пережил своего духовного брата на пять лет. Вначале они жили в страшной нищете, приходилось ходить в деревню и жать хлеб у крестьян, за это им давали немного зерна. Так удалось продержаться первое время. Только впоследствии смогли они наладить хозяйство. Сами сеяли пшеницу, кукурузу, завели коров, пчел, у ручья устроили мельницу, впервые ее торжественно запустили в 36 году. Отец Иоанн своими руками выкопал канал для воды, а поставить мельницу помогли ему крестьяне. Тогда отец Иоанн был уже архимандрит, отец Георгий – игумен (в игумены его рукоположил патриарх Мелхиседек). Отец Георгий выполнял работы полегче: доил коров, делал сыр, ухаживал за пчелами. Отец Иоанн выгонял скот на пастбище, косил сено, ухаживал за огородом, ходил молоть зерно на мельницу. Распахивать поле под пшеницу нанимали крестьян из деревни.

Официально монастырь не считался действующим, а просто – «ценный памятник архитектуры» и при нем живут сторожа. Сохранилась «домовая книга», отцы были в ней законно прописаны. Общество Охраны памятников даже платило им как хранителям «памятника» зарплату (всего – 300 рублей). Но на самом деле здесь все было как в действующем монастыре: в храме – иконы, лампады, свечи, служба, монашеские одежды, в праздники приходил народ, устраивались крестные ходы, здесь крестили и венчали2, исповедовали и причащали верующих, – и все это власти как-то терпели, так и не посмели безбожники пресечь этот живой источник, разорить эту, чуть ли не последнюю в Грузии монашескую общинку. Во время войны, когда кругом царил голод, у отцов был и хлеб свой, и сыр, и мед, так что они всех, кто бы ни приходил к ним, кормили и с собой часто давали продукты, и деньгами нередко помогали. Тогда посещало Бетанию немало туристов, паломников, просто праздной молодежи, конечно, они нарушали покой и тишину затерянной обители, но отцы наши в каждом госте видели не случайного прохожего, а родного, близкого, Богом посланного сюда человека. В ту пору глада духовного, когда слова Божия почти нигде не было слышно, перед монастырем и обитателями его стояла необыкновенно важная задача. Ведь это было почти единственное место в Грузии, где еще громко раздавалось благовестие живых истин христианства, здесь раздавалась самая сильная и действенная проповедь веры, проповедь не красными словами, но самой святой, деятельной жизнью этих монахов. Ко всем посетителям старцы выходили вдвоем, со всеми обходились очень внимательно, так что ни один из побывавших здесь людей, не ушел, не унеся в сердце глубокого, теплого чувства к этому святому месту, к этим странным «сторожам» в длинных черных «рубахах». Надо заметить, что подрясники отцы носили короткие – до колен, так было удобнее работать, да и не так бросалось в глаза, в городе, (правда, о. Иоанна всегда видели в рясе, что тогда сильно обращало на себя внимание и было небезопасно).

Сохранились записи посетителей монастыря за тот период: у входа в храм всегда лежала тетрадь с надписью «Книга впечатлений», как это обычно принято в музеях. Сколько любопытных заметок можно в них найти! Это было поколение самое несчастное: люди, глубоко обманутые всюду насильно насаждаемым ложным, коварным, пагубным и демонически-хитросплетенным мировоззрением, поколение, не знающее ничего о духовном мире, целиком потонувшее в веществе, погруженное всем своим сознанием в понятия и проблемы только сугубо материальные. В Бетании у многих происходила серьезная переоценка ценностей «этого» мира, они встречали здесь нечто совершенно иное, совершенно отличное от всего, что было им знакомо в окружающем обществе и что-то очень близкое душе, хотя и непонятное. Все, прикоснувшиеся к жизни монастыря, проникались необъяснимой симпатией к этим монахам с изможденными трудом и постом лицами, нищенски одетыми, но какими-то светящимися изнутри, иным людям – не от мира сего. И по сей день все, кто побывал в Бетании и застал здесь этих старцев, вспоминают о них с восторгом: «О, какие это были люди! Теперь таких уже не найдешь!», «О, это были Святые Ангелы, а не люди!» Удивительно, что это выражение – «это были святые», «они были как Ангелы» – повторяют очень многие из тех, кто их знал, даже неверующие.

Перед нами толстая кипа старых обветшалых тетрадей, «штабечдилебис цигнеби» («книги впечатлений»): годы – 1934, 35, 36, 37... 41... 58, – записи, даты, имена подписи, иногда на всю страницу целое лирическое излияние какой-нибудь растрогавшейся души, иногда стихи и рисунки. Каждая заметка – это беглый, но очень живой отпечаток чьей-то бесценной души, которая только что встретила новое и неожиданное для нее откровение. С этой точки зрения записи исключительно интересны. Что в них особенно обращает внимание: нет ни одного отзыва, где не упоминалось бы с нежностью об отцах, на каждой странице – благодарность за теплый, чуткий, внимательный прием. «Отмечаем исключительное отношение, внимание и чуткость, которая всегда останется у нас в памяти»... «к нам здесь отнеслись с большим вниманием»... «спасибо за приветливость и гостеприимство хранителям монастыря»... «приняли нас монахи очень хорошо, подробно все объяснили, мы остались очень довольны»... «очень понравился монастырь, местность и то, как живут монахи» – вот несколько отрывков из записей 34–36 годов, а их тысячи. Тот, кто пережил эти годы, хорошо помнит, какое страшное тогда свирепствовало гонение на веру, особенно в 37 году. А вот запись: «Август, 1937 год. Бетанский монастырь посетила группа красноармейцев и комсомольцев, которая ознакомилась с историей монастыря и отдыхала в лесу. Очень остались довольны приемом обслуживающего персонала». В то время на расстоянии 5–6 километров от обители действовал дом отдыха, где отдыхали приезжие из разных концов страны, все они друг от друга узнавали о замечательном монастыре поблизости и непременно целыми группами отправлялись сюда на экскурсию, и, конечно, уносили с собой незабываемое впечатление в далекие края. Так Бетания несла свое миссионерское служение, и хотя бетанские монахи не ходили с проповедью по городам и селам, не писали посланий, но они громко проповедовали всему миру христианские истины уже тем, что в мрачном царстве полного забвения Бога они смиренно и непоколебимо несли молча свой огненный монашеский крест и горели, как яркая лампада, как одинокий маяк над темной бушующей бездной, указывали народу спасительную пристань.

Много, много умилительных чувств испытываешь, перелистывая эти тетради: сколько утешения, сколько неземного мира излилось здесь от Господа на эти бедные обмирщенные, уставшие души!

А вот еще интересная запись, уже другого рода: очень мелким, бисерным почерком пишет... игумен Киево-Печерской Лавры «грешный Георгий», (июнь 1937 г.): «Святая обитель! Впервые сегодня я посетил твои священные пределы, посетил твой древний храм, твои высокие горы, лес и скалы, посетил твои тихие реки – Верэ и Бетани... О святая Обитель, я не нахожу слов, чтобы излить, выразить на этой мертвой бумаге те высокие, живые, священнейшие чувства великой, неземной радости и печали, которые ты вызвала, родила во мне от созерцания твоих тихих рек, древнего, восстановленного из вековых развалин священного храма и от Божественного в нем служения. Боже Вечный и Всемогущий! Ты – Альфа и Омега! Начало и Конец всякого бытия! Услышь мою грешную молитву на многие, многие грядущие века и времена. Ты, о Непостижимый Боже, сохрани в целости и невредимости этот Твой священный храм, сохрани на многие, многие дни, годы, в молитвенной благодатной силе и Своих верных служителях – моих дорогих духовных собратий – смиренных иноков Иоанна и Георгия».

В образе жизни бетанских отцов мы видим поучительный пример того, как можно сочетать истинно монашескую, внимательную молитвенную жизнь с миссионерством, с делом проповеди христианства и спасения ближних. Несмотря на столь частое общение с людьми, старцы проводили высокоподвижническую жизнь, но при этом всячески скрывали свои подвиги. Осталась тайной внутренняя духовная жизнь отцов, лишь по немногим свидетельствам тех, кто знал их, можно догадываться о характере этой их жизни. Между двумя этими дивными монахами была необычная в наше время духовная любовь, они жили необыкновенно дружно, трогательно заботились друг о друге, что редко встречается и среди родных братьев. Вот лишь один эпизод из их жизни: когда о. Иоанн лег в больницу, где ему должны были сделать какую-то несложную операцию, то о. Георгий очень беспокоился и писал письма главному врачу, горячо просил, чтобы сделали все возможное для дорогого ему человека, в то время как сам о. Иоанн во все время своей болезни высказывал беспокойство об о. Георгии – «как он там один» – и из-за этого стремился как можно скорее вернуться в монастырь. Несмотря на такую близость, отцы были очень разные, у каждого из них были очень своеобразные черты, свои особенности, так что во многих моментах жизни они проявляли себя различно, но это не мешало им жить в совершенном мире и братолюбии. О. Георгий вел жизнь совершенно подвижническую, хотя и имел слабое здоровье: спал на доске, не топил в комнате даже зимой, по ночам много молился, был очень воздержан в пище. Когда он бывал в городе, то всегда строго наблюдал, чтоб ему не подали мясное блюдо3. А о. Иоанн все больше работал, так что уже с раннего утра видели его то в коровнике, то в огороде, и совершенно неизвестно, когда он вставал ночью на молитву. Он, бывая в городе в гостях, ел все, что бы ему ни подали, хотя бы и мясное, но, конечно, не по пренебрежению к воздержанию, а чтобы не смутить кого-нибудь. О. Георгий много читал, интересовался и историей, и тем, что происходило в данное время, считал, что священник должен знать все, что происходит в мире. Он прекрасно знал Святых Отцов, аскетику. В монастыре отцами была собрана довольно обширная по тем временам библиотека святоотеческих писаний. На страницах многих книг встречаются пометки, сделанные рукою о. Георгия, по ним видно, что он изучал Святых Отцов очень вдумчиво, основательно. Его весьма почитали за образованность, даже власти относились к нему с уважением. Известен случай, когда обширной пасеке о. Георгия грозила гибель из-за недостатка корма. Необходим был сахар, денег у отцов для этого не было, и о. Георгий решил обратиться за помощью к первому секретарю ЦК – Чарквиани. Это был довольно смелый поступок по тем временам, но вот удивительное дело – ему дали необходимое количество сахара, и пчелы были спасены. О. Георгий всегда был очень самоотвержен и старался всем помочь, чем только было возможно, поделиться с ближними, даже – собственным куском хлеба. Так однажды он вынес гостям последние запасы пищи, и тогда о. Иоанн тихо сказал ему: «Отче Георгий, нам ведь и завтра прокормиться надо, и завтра». А тот ответил, как обычно: «Завтра Бог даст, отче, Бог даст».

Иногда о. Георгий приезжал в город для лечения: то глаза у него болели, то зубы, то делал операцию по поводу простатита. Всегда, когда он бывал в городе в доме у родственников, к нему собирались верующие, в основном женщины – грузинки и русские: молились, исповедовались, беседовали, часто пели духовные песни. Они очень благоговейно относились к старцу, нередко их можно было видеть во время бесед на коленях перед ним. Здесь же о. Георгий покрестил многих детей. Учил он детей и молиться краткой молитовкой «Господи помилуй» – приучал их навыкать, чтобы она все время текла в сердце. Еще раньше замечали, что все предсказания о. Георгия сбывались: так, он говорил близким про брата Григория: «Сын семейства будет Гриша» – и, действительно, так произошло. Про другого брата: «Вано в деле денег будет», и он был потом директором хозяйства и большие деньги имел. Однажды пришел в монастырь один молодой человек, и вдруг о. Георгий назвал его по имени, хотя видел впервые. «Откуда вы знаете мое имя?» – спросил удивленный гость. – «Когда тебя крестили в детстве в такой-то церкви, я присутствовал там,» – ответил Отец. Но дело в том, что крестили этого человека, когда ему было всего два месяца, и с тех пор прошло более трех десятков лет. Из рассказов очевидцев известно, что были случаи исцелений от разных болезней по молитвам отцов. Одного человека монахи исцелили от глухоты, помолившись над ним в храме.

Племянник о. Георгия был болен воспалением мозга, находился в тяжелом, практически безнадежном состоянии. Никто уже не надеялся на его выздоровление. Но отцы взяли его в монастырь, и через месяц родители получили своего сына здоровым. К тому же в монастыре он успел научиться пчеловодству, полюбил это занятие и продолжает им заниматься по сей день. Тогда же отцы подарили ему несколько пчелиных семей, чтобы он мог начать это дело. С его слов, в тот месяц, что он прожил с монахами, он видел их постоянно молящимися в своих кельях, так что удивлялся – когда они ели, спали и когда успевали еще работать. Не об исцелении ли этого юноши так много молились отцы?

Известен один трогательный случай. Как-то в Тбилиси приехали две сестры о. Георгия – Ксения и Надия, которые не виделись со своим братом-монахом 48 лет! Племянник повез их в монастырь. Прибыли, он вошел сначала без женщин: «Вот, отче Георгий, а я тебе девочек привез», говорит со смехом дяде. Но о. Георгий в ту же минуту узнал, о ком идет речь: «Ксению и Надию, знаю, кого привел!» Но когда подошли сестры, он их не мог узнать, которая Ксения, которая Надия, все они уже были глубокими старицами. Отец очень растрогался, обнимал сестер, так они и провели, обнимая друг друга и плача, с полчаса и не помнили самих себя от нахлынувших чувств, нельзя было равнодушно смотреть на эту картину. Было это перед Пасхой. Отец Георгий попросил накрыть стол, вынести, что было лучшего из еды. Кто-то сказал ему: «Отец, Пасха еще не наступила». Но старец отвечал: «Если б вы знали, какая радость у меня, сегодня у меня Пасха!» и опять обнял своих сестер.

Последние годы, когда о. Георгий уже сильно болел, за ним ездили ухаживать в обитель все те же его духовные дети из города, они очень его любили. Женщины, когда готовили пищу, всегда первую тарелку откладывали для старца, а потом уже ели сами. Несмотря на слабое здоровье и преклонный возраст, он продолжал заботиться о других, принимал гостей, старался всех утешить. Как-то пришла одна молодая девушка, лет двадцати, у нее часто болела голова, и ей посоветовали пойти в Бетанию полечиться водой из источника. Она жила здесь одну неделю и хотела вернуться домой, но о. Георгий никак не позволял ей идти одной, боялся, чтоб по дороге ее кто-нибудь не обидел, и пошел провожать ее вплоть до трассы, а это около восьми километров пути, и все в гору.

Были у о. Георгия и духовные видения. Мы знаем только три случая. Однажды, когда старец сильно страдал от боли, ему явилась Матерь Божия и прикосновением Своим исцелила его. Другой раз, когда старец сидел, погрузившись в молитву у стены храма, ему явилась мученица Фекла и подала гроздь винограда. Уже незадолго до кончины старец, по причине болезни (ему сделали операцию простатита), находился в городе у брата. И вот ему явился Святой Ангел и сказал: «Георгий, почему ты здесь, что тебе здесь нужно? Твое место в монастыре!» «Господи, ты видишь – как я болен,» – ответил отец. «Нет, Георгий, ты должен быть в монастыре!» Отец Георгий срочно собрался и, тяжело больной, несмотря на настойчивые возражения родственников, отправился в монастырь. Через несколько дней он скончался.

В отце Георгии были заметны некоторая монашеская строгость, образованность и аскетизм. Отец же Иоанн казался гораздо мягче и проще, в нем всегда скорее видели не строгого аскета, а добрейшего, чистейшего Ангела. И теперь, кто бы ни вспоминал этих старцев, отца Георгия хвалят многими возвышенными словами, а про о. Иоанна ничего другого сказать не могут как только: «Ну, а тот старец был просто Ангел Божий». Но, конечно, его молитвенность и подвижничество, глубокая духовная мудрость и опытность – были совершенно скрыты от взоров людей под внешней простотой и приветливостью (что является характерной чертой афонской монашеской школы). Вообще, видимо, многие традиции Бетании были принесены о. Иоанном с Афонской Горы. Так, это их гостеприимство, теплая приветливость, внимание к приходящим людям были совершенно в духе Святой Горы. Отцы, хотя сами всегда строго постились, угощали почти всех гостей чем-либо вкусным, особенно потчевали своим медом. Когда приходили целые группы подростков из детского приюта, старцы выносили столы на поляну перед храмом и кормили детей грецкими орехами, медом и вкуснейшим свежеиспеченным хлебом. Многие из тех детей – теперь уже преклонных лет люди – и сегодня вспоминают вкус того угощения с таким живым восторгом, будто только час назад утешили их отцы своей любовью.

Бетанию так полюбили верующие тбилисцы, что стали на большие праздники приходить сюда целыми приходами, пастыри со своими духовными чадами, и здесь, уже не боясь преследований, от всей души изливали свои христианские чувства: устраивали крестные ходы, громко пели духовные песни, служили Всенощную, ходили окунуться в древней крещальне, в источнике, который почитается благодатным и зовется «Иордан». Спали тогда прямо на улице, вокруг храма, кто на лежанках, кто на досках. В таких случаях служили и исповедовали народ, видимо, приходившие священники, старцы же только причащались или служили раннюю Литургию в малой церкви. Когда приходил кто-нибудь из верующих, то обычно, спускаясь с горного хребта, останавливались сначала на вершине горы, которая огромной пирамидой возвышается перед обителью с востока, и оттуда кричали старцам: «Мамао Иоаннэ, мамао Георги, гвакуртхут!» (Благословите!) – а отцы «благословляли» их перезвоном колоколов. С неописуемой радостью, как в Рай, спускались наши братья и сестры под гору к святой и такой родной обители. Здесь монахи принимали их в теплые отеческие объятия и сразу же сажали за уже ожидающую гостей дивную трапезу. Что это был за стол! Все, что лежало здесь, было выращено, собрано, приготовлено руками этих святых старцев, их тяжелым трудом, особенно утомительным для физически уже слабых отцов. Все здесь было «заквашено» и «просолено» их святой верой и молитвой и имело, конечно, необыкновенный, незабываемый вкус и аромат.

Вот отрывки из воспоминаний одного верующего, который еще молодым человеком часто приходил к нашим отцам:

«...Пока мы спускались с горы под приветственный благословляющий нас звон колоколов, монахи уже привязали собаку, успели согреть пищу, накрыть на стол. Мы вошли в обитель. Я не умел еще правильно подойти к старцам, и меня подвела к о. Иоанну на благословение одна наша верующая женщина. Он очень внимательно смотрел на меня. На нем был совсем простой подрясник – латка на латке, халатик, подпоясан веревочкой, на голове самая простая суконная камилавка: все очень ветхое, полинялое. Благословил меня. Повел нас в дом, там у них была одна комната побольше – это приемная, там же и трапезная: пол – просто земля, печка, наверху – спальня для гостей. Рядом с домом, чуть сбоку – коровник, тогда там была одна корова и пять беленьких овечек. Отец Иоанн их стриг, из шерсти вязал носки и раздавал бедным гостям. Когда к празднику приходило много верующего народа, то спали в храме, а если было тепло, то и прямо во дворе, но чаще – вовсе не спали, а всю ночь молились, все пели. Собиралось много народа из города, приходили и из селений, что поблизости. Я утром, как встал, не мог нарадоваться службе. Тогда приходили и многие священники: служили, пели на двух языках – по-грузински и по-русски. После службы – праздничная трапеза прямо во дворе. Отец Георгий тогда болел, и мы ходили к нему для благословения в келью. Мы умели хорошо петь разные духовные песни, все знали наизусть. И вот одна верующая предложила спеть «Гора Афон» – это такая старинная песня, я ее очень любил петь. Запели, я от усердия пел все выше, пою и вижу – а о. Иоанн рядом сидит, и слезы у него из глаз так и катятся, как роса. Когда кончили, говорит: «Серго, дай Бог тебе здоровья! Я там жил. Ты мне многое напомнил». И потом всегда, когда я приходил в Бетанию, о. Иоанн просил петь «Гора Афон», – и как плакал, как плакал всегда!».

...После я часто ходил к этим святым людям. У них всегда особенно трудно было с керосином. Как-то раз я нес им керосин в баллоне на спине, пробка была плохо закрыта, и я не заметил, как керосин пролился мне на спину, да еще растер его вещмешком, спина мокрая, думаю – вспотел. Пришли, снимаю мешок, отдаю ценный груз о. Иоанну. Он заметил, что спина у меня в керосине: «Э, брат Серго, снимай куртку». Снял, а всю спину уже разъело, старец осмотрел мою рану, потом осенил крестом: ничего, говорит, завтра утром встанешь – все хорошо будет. И действительно, утром спина была цела, и никакого ожога не осталось. Я – к отцу Иоанну: «Вот, отче, все прошло!» Он улыбнулся: «Это Матерь Божия тебя исцелила!»

...Ночью ходили в келью к о. Георгию молиться, он всю службу сам читал. Закончит он молитву, а отец Иоанн уже приготовил стол и сразу нас кормит. После трапезы опять всегда просил петь про Афон, и мы пели медленно, распевом – в четыре голоса, а старец плакал. Однажды я стоял на молитве утром и все думал: «Скорее бы о. Георгий кончил, а то я опоздаю на работу». Но он все продолжает, отец Иоанн уже где-то трудится во дворе. Вдруг дверь открывается, и о. Иоанн обращается к о. Георгию: «Гиорги, цота чкара, амат эчкаребат» (Георгий, немного поторопись, они спешат). Я даже вздрогнул, прямо он мои мысли провидел, ведь я не говорил никому, что спешу. Нас опять, как обычно, накормили и отпустили. Стоило только выйти на дорогу, как тут и машина какая-то сама остановилась: «Из Бетани? Как там отец Иоанн? В Тбилиси? Садитесь!» – А я всю дорогу сидел в машине, как ошпаренный, – значит – старец мои мысли прочитал, ах! – вот какие это были отцы!

...Я бедно тогда жил, имел жену, ребенка, отец Иоанн мне тайком от других гостей накладывал в сумку продукты: мед, молоко, сыр, мацони – такое все вкусное, ароматное было; носки шерстяные, те, что он вязал: «Только никому не говори». Потом о. Иоанн заболел водянкой, сердце у него сдало, и последний год перед смертью уже не мог работать, все молился.

В пятидесятых годах наши верующие женщины ездили в Россию к схиигумену Кукше, это был высокой жизни отец, он читал даже мысли приходивших к нему людей. «Поедем, говорили, – святого человека посмотрим», – человек семь их было. Пришли, еще рта не раскрыли, а схиигумен им говорит: «Вы куда это приехали, тбилисские женщины! Приехали Кукшу грешного смотреть?! А у вас у самих неподалеку в горах два светильника сияют, идите и от них духовную силу наберите!» Только имен не сказал. Видимо, он духовно был связан с нашими отцами. Да и каким же светильникам быть неподалеку, как ни этим старцам, тогда-то во всей Грузии больше монастыря действующего не было.

...А вот еще что было: когда уже о. Иоанн скончался, верующие женщины, среди них и моя супруга, сразу после Пасхи пошли в Бетанию. Пришли, поздравили о. Георгия с праздником, а он говорит им: «Ой, девочки, осиротел я, ушел о. Иоанн, меня оставил одного». Женщины взяли благословение сходить на могилку о. Иоанна и пропеть там пасхальные тропари, стихиры. Пропели, вернулись. Отец их спрашивает: «Ну как, спели о. Иоанну, не ответил он вам?» – «Нет». «А мне ответил! Когда я в Пасхальную ночь пошел к нему, пропел ирмосы, говорю: мамао Иоанэ, кристэ ахсдга! (Христос Воскрес), – а он ответил, – чешмаритад ахсдга! (воистину воскрес)».

Потом еще до смерти о. Георгия мы опять как-то пришли в Бетанию, а он мне говорит: «Серго, я слепну, уже совсем не вижу и читать не могу». А я смотрю, у него очки совсем мутные от того, что он их всегда пальцами брал за стекла. Я и говорю: «Сейчас я вас, отче Георгий, вылечу». «Как?!» Взял я его очки, вымыл с мылом под краном, протер, отдаю ему: «Ну, как теперь?» – «Ох, теперь все вижу, а я думал – слепну».

В 1954 году по благословению своего духовного отца (архимандрит Константина из Теклатского монастыря) пришел в Бетанию один молодой человек – Валико Пирцхелава и остался здесь жить с отцами до самой своей кончины. Родился он в 1923 году в селе Мухури Чхороцкуйского района. По образованию был педагог, родители его жили в Цхакая. Они были очень недовольны тем жизненным путем, который избрал сын, мать часто ходила в Бетанию, с горькими упреками уговаривала Валико оставить монашество. В гневе она грозилась: «Если не вернешься домой, пойду на вас жаловаться к Чарквиани» (Секретарю ЦК). Но тот отвечал: «Иди хоть к Сталину, я здесь останусь!» Так и жил он в Бетании, вскоре принял монашество с именем Василия и был рукоположен в иеромонахи. Отец Василий оказался большим подвижником, много постился, любил молиться, много читал, прекрасно проповедовал. В келье у него на видном месте лежал человеческий череп с костями – для постоянного напоминания о кратковременности нашего земного жития. Осталась тетрадь с выписанными им из разных церковных служб тропарями и стихирами, которые особенно затронули его сердце во время молитв. Отец Василий продолжал поддерживать письменную связь со своим первым духовником о. Константином. Так что в тот момент в Бетании собралась уже серьезная духовная сила – значительная по тому времени: архимандрит, игумен и иеромонах, все трое очень ревностные подвижники, духовно одаренные, основательно знающие христианскую и монашескую науку. Но недолго продолжался этот расцвет обители: в 1957 году от болезни сердца скончался о. Иоанн, в 60-м от туберкулеза на 37-м году жизни ушел вслед за о. Иоанном в мир иной и о. Василий, ушел еще совсем, можно сказать, молодым человеком.

А обстоятельства, повлекшие за собой столь скорую его кончину, были таковы. Хотя власти наших отцов особенно не беспокоили, но враг Божий, ненавидящий праведных, не дремал и находил разные коварные способы досаждать бетанским подвижникам. Время было лихое, и злобно настроенных людей хватало. Многие смотрели на монахов с безотчетной ненавистью, иные подозревали, что у них водятся большие деньги. Несколько раз приходили грабить, воровали коров. Был случай, отвели о. Иоанна за храм, стреляли в землю под его ногами, угрожали убить, требовали какое-то золото. Потом снова пытались ограбить, но при этом разбойники случайно убили своего же товарища. Другой раз отнимали муку, унесли швейную машинку. Но всегда затем находились добрые люди, которые помогали отцам восполнить ущерб, нанесенный разбойниками. Интересен такой случай: когда о. Иоанн уже незадолго перед кончиной был болен и лежал в больнице, то с ним в одной палате оказался начальник милиции, который как-то расследовал пропажу коров из Бетании и покрыл тогда воров. И вот здесь, близко познакомившись со старцем, увидев перед собой человека поистине святого, уразумев в таком стечении обстоятельств Божий Помысел, дарующий ему удобный случай для покаяния, милиционер исповедал пред всеми старцу свою вину и получил от него прощение...

Из-за всех этих опасностей приходилось держать в монастыре собаку и даже иметь ружье, чтобы иной раз отпугнуть воров, да и волки часто приходили к монастырю. Однажды пришли злые люди воровать у монахов коров, а о. Василий жил тогда над воротами, там у него была устроена крошечная келейка. Он проснулся, а может быть и не спал еще, и, услышав неладное, выстрелил из ружья в воздух. Воры были вынуждены бежать, но заметили того, кто их отогнал, крикнули, скрываясь в темноте: «Ничего, подожди еще, мы тебя проучим!» И действительно – сдержали свое злое обещание: как-то подкараулили четыре человека о. Василия на лесной дороге, когда он возвращался из города, и страшно его избили, так что ему едва удалось доползти до монастыря, с трудом дыша и харкая кровью. С тех пор о. Василий постоянно кашлял и задыхался. Просил его племянник о. Георгия – врач: «Пойдем со мной, отче, я тебя в больницу положу, вылечу». Но о. Василий не согласился, остался в монастыре. Отец Георгий очень беспокоился за него, договорился с врачом, чтобы тот ходил за плату в Бетанию делать уколы больному, но лечение не принесло пользы, и вскоре о. Василий скончался. Он не раз просил, чтобы тело его никому не отдавали: «Здесь меня похороните с о. Иоанном», и хотя и старался о. Георгий это исполнить, даже приготовил с верующими могилу, но пришли родственники о. Василия с какими-то людьми и силой забрали тело монаха, и похоронили в своих краях, в Цхакая, в Теклатском монастыре.

Так о. Георгий остался совсем один – больной и беспомощный. В это последнее время он много молился и уже редко выходил из кельи. Иногда приходили близкие ему верующие люди из города, приносили пищу, стирали одежду, делали, что было необходимо по монастырю. Ходил тогда к о. Георгию иеромонах Гавриил, который часто бывал здесь и раньше, временами жил в обители и, вообще, был свой монастырю человек. Видимо, о. Георгий надеялся, что сможет передать ему монастырь: в те годы одиночества отца очень печалила мысль, что не на кого оставить обитель, неужели должен угаснуть навсегда и этот «единственный» в Грузии светильник, неужели кончилось монашество? В последнем действующем грузинском монастыре готовился уйти в мир иной последний в этой обители монах, какая боль должна была пронизывать сердце каждого верующего, видевшего это! Скорее всего, в ту пору о. Георгий молился больше всего о том, чтобы монашеская жизнь в Грузии не пресеклась, чтобы Бетания жила, жила и не умирала, чтоб находили и себе здесь приют ищущие спасения, отрекшиеся от гибельного мира, души, пели бы Богу в этих стенах, молились в этих кельях, освященных столькими слезами, столькими молитвенными воздыханиями старцев. Но, к сожалению, не нашлось в те дни последователей у нашего отца: монастырю суждено было 15 лет оставаться без обитателей. Может быть, старец все это провидел и вручал опустевшую обитель Самой Божией Матери, как некогда Серафим Саровский, не находя себе замены, вручил дивеевских «сироток» Самой Царице Небесной?

В последний путь провожал его уже упомянутый иеромонах Гавриил. Находясь в городе, он неожиданно почувствовал: ему необходимо быть в Бетании. И так, словно влекомый какою-то неведомой силой, он оказался здесь рядом с о. Георгием. Как только о. Гавриил вошел к старцу, тот облегченно вздохнул и произнес: «Слава Богу! Услышала меня Матерь Божья!» Он вообще вел себя как-то необычно, весь был прибранный, оделся в лучшее, что у него было, как будто приготовился к какому-то торжеству, и говорил при этом странные слова. О. Гавриил не мог понять, о чем идет речь. А старец все повторял: «Я скоро пойду уже», давал различные указания, как распорядиться в монастыре, просил не оставлять Бетанию, давал духовные наставления. Отец Гавриил недоумевал, – куда тот собирается идти, будучи болен и стар, когда уже столько лет никуда почти не выходил. Видя старца еще довольно бодрым, он никак не думал, что тот настолько близок к исходу из мира сего. Отец Георгий утешал его: «Хоть я телом и ухожу, но душой я всегда буду здесь, с вами, я Бетанию не оставлю». Все это странно было слышать. Наконец, он попросил отслужить Литургию и причастить его. Отец Гавриил все исполнил, старец причастился, вкусил просфору и сидел на кровати, сосредоточенно перебирая четки, очень спокойный и торжественный. «Ну вот, спаси тебя Господь! Теперь иди отдохни». Но о. Гавриил посчитал неуместным оставить больного старца, да и, кроме того, начинал чувствовать, что надвигается что-то тревожное: «Ничего, я не устал, побуду еще с тобой, может что понадобится,» – ответил он. Тот еще раз повторил: «Пойди отдохни». Но иеромонах все же предпочел остаться рядом со старцем, сказал: «Вот, почитаю здесь», и стал читать какую-то книгу, сидя за столом. Но неожиданно на мгновение задремал, а когда очнулся, святая душа старца уже отошла в вечность.

За пять лет до своей кончины, в тот год, когда скончался о. Иоанн, о. Георгий принял великую схиму с именем Иоанн (скорее всего – в честь св. Апостола и Евангелиста Иоанна). Постриг его о. Василий с благословения патриарха Мелхиседека. Возможно, что и архимандрит Иоанн тайно был великосхимником, ведь он прожил на Афоне 17 лет, а там нередко постригают монаха сразу в великую схиму, или, по крайней мере, вскоре после пострига в малую, дают и великую. Вполне вероятно, что схимник Иоанн, находясь при кончине своей святой жизни, благословляя о. Георгия, завещал ему и великую схиму, и настоятельство, и имя даже, которое носил, так что в этом еще раз прослеживается глубочайшая взаимная любовь и духовная близость этих отцов; действительно «душа в душу» жили два этих святых человека. И похоронены они оба рядом, с восточной стороны храма: оба архимандриты, оба Иоанны, оба (вероятнее всего) великосхимники, оба, безусловно, райские жители, исповедники, труженики, молитвенники. Скончались оба в одном и том же возрасте – в 75 лет.

Мы верим, что и ныне ярко и радостно горят пред Богом две эти неугасимые лампады, чувствуем, как тепло и свет от них всегда изливается на нашу обитель. Вечная вам память, святые отцы!

Молите Бога о нас!

СОВРЕМЕННОЕ ВОЗРОЖДЕНИЕ ОБИТЕЛИ

Хотя с отшествием старцев Бетания на время опустела, как бы лишилась теплившейся в ней жизни, осиротела, но не умерла совсем, она просто опять уснула зимним сном: умолкли духовные песни и молитвенные возгласы под сводами храма, покрылись пылью иконостас, аналои, подсвечники, стала зарастать кустарником и крапивой расчищенная под огороды и сады земля, стали ржаветь крыши, и по древним фрескам побежали струйки дождевой воды. Сторожил здания живущий в двух километрах от обители престарелый крестьянин: он снес все иконы и книги в одну из комнат дома, сложил там же и церковную утварь и закрыл все на замок. По-прежнему приходили туристы, однако теперь – только для того, чтобы осмотреть заброшенный, но «любопытный памятник архитектуры». Затем пришли и вскоре сделались тут «хозяевами» реставраторы и искусствоведы. Началась исследовательская работа над фресками, была проведена некоторая реставрация каменной обшивки стен, перестроена крыша храма, подремонтирован дом, где жили когда-то монахи, а теперь поселились художники и рабочие. Престол был сдвинут в угол храма и завален разным хламом; иконостас, иконы вынесены, и вся внутренность застроена лесами из необструганных сосновых бревен. Интерьер храма стал напоминать темную и сырую пещеру. Это пришлось по вкусу лесным птицам и животным. В храме поселились филины и летучие мыши, жуткие их крики, усиливаемые акустикой, неслись по ночам из дверей и окон церкви, те, кому случалось в те годы зайти внутрь, попадали как будто в страшный густой лес, наполненный таинственными животными. Вход в древнюю святыню теперь зиял пугающим черным пятном, обдавая проходящего мимо могильным холодом и каким-то давящим чувством скорби. Да в храм почти и не заходили – там было крайне неуютно и ничего нельзя было рассмотреть из-за темноты. Так и складывалось невольно на языке: «Мерзость запустения, стоящая где не должно».

Так прошло 15 лет... В 1978 году Святейшему и Блаженнейшему Патриарху Илие II буквально чудом удалось послать в Бетанию двух монахов. Все еще атеистические власти опять-таки каким-то чудом согласились на это, хотя в то время, казалось, и речи не могло быть, чтоб открыть в Грузии какой-либо еще монастырь. Но Бетания и на этот раз оказалась исключением и стала первым мужским монастырем, открывшимся после долгой духовной зимы, первая она вернулась к жизни и пустила весенние почки, как предвестница грядущей оттепели. Только к концу 80-х годов – через десять лет после открытия Бетании наметились значительные перемены в государственном строе и обществе, изменилось отношение властей к Церкви, стали возрождаться храмы и монастыри. Но до той поры в Грузии Бетания оставалась местом по-своему единственным и исключительным, радостным и утешительным прибежищем для многих и многих верующих.

Надо заметить, что к этому времени на арену жизни выступило новое поколение людей, значительно отличающихся от своих родителей, дедушек и бабушек. Это – поколение людей, выросших в некотором материальном довольстве и неге, избалованных вседозволенностью, воспитанных в условиях абсолютного духовного вакуума, не знающих и не желающих знать таких понятий как долг, нравственность, стыд и совесть, семейных, общественных обязанностей; поколение, которое известный христианский мыслитель XX века американский священноинок Серафим Роуз называет поколением «мне!», то есть людей беспредельно эгоистичных, душевно расслабленных и крайне сладострастных. Это поколение людей, потерявших всякие ориентиры, во всех направлениях и на всех уровнях жизни, потерявшее с ранних, буквально с младенческих лет детскую непосредственность, простоту и целомудрие, вкус к жизни, к добру, к какой бы то ни было упорядоченной деятельности, живущее лишь самыми яркими, самыми «щекочущими» ощущениями и переживаниями, которые только может предложить окружающий мир. Если их родители еще тешили себя какими-то ложными идеями, стремились к высоким целям, то они, громко осмеяв их наивность, сами ничего стоящего в этой жизни найти не сумели. Страшнейшая пустота и бесцельность, злое насмешничество и не знающая пределов распущенность нрава стали основными чертами, характеризующими современную молодежь.

И именно этой молодежи оказывается необходима Бетания. Именно таких, духовно истощенных, потерянных, изнемогших от насилующего их греха, подбирает теперь этот «святой кораблик», невидимо управляемый и поддерживаемый небесными ходатаями – теми блаженными молитвенниками, которые столько скорбели и молились здесь именно за это заблудшее поколение, за этих несчастных детей, родившихся в полном мраке неведения Бога, никогда не видевших Свет Истины. Когда, бывало, при жизни старцев кто-либо из гостей заводил разговор об ужасном состоянии душ молодых, об их безобразной жизни, о пороках и страстях, царящих в среде молодежи, то о. Георгий запрещал осуждать их, но говорил: «Не судите молодых, они не такие плохие, как вы говорите, в них очень много еще добра. Надо учитывать ту бездуховную атмосферу, в которой они родились». А когда Святейший Патриарх Илия II, будучи тогда еще семинаристом, посетил старцев, то о. Иоанн, узнав, что юноша верующий и учится в духовной школе, так растрогался, что начал плакать. Как, значит, старцы эти болели душами за нас, за тех, кто шел им на смену! Безусловно, они усиленно молятся за всех нас и таинственно подкрепляют духовными силами каждую уставшую душу, притекающую в их обитель.

Было время, когда можно было думать, что безбожие, бездуховность, беспросветный материализм навсегда воцарились в обществе, и уже невозможно никакое возвращение к истинной жизни, к Христианству. Но вот происходит чудо! Эти, казалось бы совершенно удалившиеся от Бога, уже с самого рождения своего оказавшиеся в безвыходном нравственном и духовном тупике люди, вдруг неведомыми судьбами Божиими, не под чьим-либо внешним воздействием, но по влечению, по искреннему чувству их истосковавшихся по Истине сердец, непостижимой силой Божией пробужденные, начинают искать, призывать Истинного Бога. Уже многие, многие молодые люди не удовлетворяются теми жалкими земными утешениями и преходящими лжеценностями, которыми пытается обольстить их богоотступнический мир. Их души все сильнее ощущают жажду истинного, вечного, нетленного и непреходящего. Начинается некоторое духовное возрождение: с искренним чувством раскаяния в соделанных грехах, с чувством омерзения к своей прошлой полуживотной жизни, с горячим желанием обрести свободу от этих оков греха и воскреснуть для истинной, полноценной жизни, надеясь обрести истинный смысл, цель своего существования, и к этой цели устремиться, отдать для достижения ее все свои силы, – с таким настроением все чаще стали приходить в монастырь молодые люди. Но нелегко отрешиться закоренелому грешнику от прежних навыков, не одним только желанием и усилием воли меняется человек. Необходимо приобщение к жизни Церкви, необходимы многие сопутствующие, поддерживающие, воодушевляющие благодатные силы, подаваемые в ее таинствах. Трудно, не меняя места жительства и привычного круга общения, вдруг отказаться от укоренившихся греховных привычек, связей, злых наклонностей. Не всегда бывает возможно в приходском храме подробно обсудить свои проблемы со священником, поделиться с кем-либо своими переживаниями, уединиться, отвлечься, перестроиться, начать все сначала, заново родиться через таинство покаяния, стать опять младенцем. Обитель же на редкость удобное место для того, кто желает пересмотреть свою прежнюю жизнь и сделать первый шаг в жизнь новую: здесь совсем иной мир, другие законы, ритм жизни, здесь все проповедует иные ценности, возвышает, открывает значительность того, что человек не замечал и о существовании чего даже не подозревал, и, наоборот, – разрушает лживых идолов, обманчивые прикрасы, изобличает пустоту и бессодержательность, нелепость и уродство тех вещей, которым человек поклонялся всю жизнь как бы неким великим святыням. Монастырь срывает одну за другой маски с этого вечно кривляющегося злого шута – мира, и обнаруживает, какие коварные орудия зла скрываются под его блестящим покровом. Многие люди за один день пребывания в святой обители менялись, и уходя, уносили в сердце новую закваску, которая со временем совершенно преобразила их. Таким образом Бетания сделалась первым в Грузии своего рода «горящим очагом», возле которого начали отогреваться после долгой лютой зимы призванные к духовному возрождению души.

За последние годы очень многое изменилось: атеизм сдал свои позиции, коммунизм признан несостоятельным, общество ищет новые идеи и новые стимулы. Христиане же тем временем получили возможность открыто служить Господу, проповедовать свою веру, открывать храмы и монастыри, строить новые церкви. Выросла в считанные годы целая армия священников и монахов. И очень многие из сегодняшних настоятелей храмов, монастырей, архимандритов и даже епископов в Грузии начинали когда-то свой путь здесь, в Бетании. Они хорошо помнят эту дорогую для них обитель Рождества Божией Матери, говорят о ней с самыми теплыми чувствами. Отсюда, как от некоей чудесной лампады, Матерь Божия разослала огонек, от которого должны были возгореться другие древние светильники земли грузинской. Одна за другой возжигались свечи и расходились во все стороны. И по всей Грузии стали возрождаться из руин заброшенные монастыри и храмы, потянулся в них просыпающийся от тяжкого болезненного сна грузинский народ.

Но такова была только первоначальная миссия монастыря – служить местом прибежища, духовного отдыха и утешения для взыскавших Бога душ, школой познания начальных истин и законов христианской жизни. Однако духовная жизнь не может стоять на месте, она должна постоянно развиваться и углубляться. Первое время в обители жили только настоятель и двое послушников, остальные были лишь гостями – приходящими и уходящими, хотя некоторые из них и задерживались иногда в монастыре надолго. Но затем стали приходить сюда более серьезно и самоотверженно настроенные христиане, уже не желающие возвращаться в лежащий во зле мир. Однако жить в обители лишь наружно благочестивой христианской жизнью, как показало время, – недостаточно. Монах, остановившийся только на внешнем благочестии, не стремящийся к совершенству, то есть к глубокому сердечному очищению, к убелению ризы самой души своей, но предъявляющий к себе те же требования, что и христианин, живущий в миру, – такой монах очень скоро духовно изживает себя, успокаивается на достигнутом, становится теплохладным, самодовольным и безжизненным, он духовно умирает и уподобляется тем фарисеям, которых обличает Господь в Святом Евангелии. Монастырь сам начинает настойчиво требовать от своих насельников жизни, соответствующей духу этого святого места, то есть жизни действительно монашеской. Но это оказывается для нашего времени задачей крайне сложной. Между нами – современными молодыми людьми ХХ века – и прежними поколениями верующих обнаруживается огромное различие. Тем более дух монашества – даже прошлого столетия, даже первой половины этого, необыкновенно далек и непостижим для иноков наших дней. Да и тем отцам трудно было бы, наверное, понять нас. Физически, психически, нравственно, умственно – мы вскормлены, выращены, воспитаны совершенно на ином мировосприятии, на иных понятиях, вкусах, ценностях. Общественная жизнь даже 30–40-летней давности воспринимается нами как какая-то глубокая история: так сильно и быстро стал меняться мир. При том надо учесть, что все эти грандиозные превращения, все эти новшества, открытия, весь этот «прогресс» – есть не что иное, как пышно обставленный парад новых маскирующих костюмов, новых фальшивых ценностей, свежевылепленных и ярко раскрашенных новых идолов. Если мы хотим вернуться к истокам здоровой духовной жизни, мы должны отречься от всего этого нагромождения новейшей привлекательной лжи. Но беда в том, что фальшь эта не только вне нас, она проникла в самые глубины наших сердец, оплела густой паутиной наш ум, подобно наркотику, отравила самое сознание и все там вывернула наизнанку. Именно поэтому монашество, как самая трезвая, как самая беспрелестная, самая истинная жизнь, сегодня есть и самое сложное, самое тонкое и самое самоотверженное дело, какое только дано человеку, и вместе с чем – самое полезное, самое достойное, самое необходимое именно теперь, как никогда, в эту эпоху обольстившей весь мир коварной демонической лжи...

...Но вот мы пришли сегодня в стены пустых монастырей, в полуразрушенные храмы, в оскверненные безбожниками иноческие кельи с такими же опустошенными, разбитыми душами, сбросив с себя у порога тяжкую ношу грехов. Устраивать обители заново, восстанавливать разрушенные стены, очищать их от грязи и скверны, придавать всему благообразный вид – оказалось не так трудно. Но восставлять внутренние развалины, изгонять уродливое и безобразное из своих сердец, очищать и украшать внутреннюю клеть души – гораздо, неизмеримо труднее. Все внешние дела враг позволяет нам совершать без особого противления, так как при всем внешнем благолепии религиозной жизни он может наплести еще немало своих паутин и погубить в них множество душ, предать их еще более лютой смерти, подвергнуть еще большему осуждению. Но этот едва заметный паучок превращается в огнедышащего дракона, когда христианин приступает к очищению внутреннего своего храма – здесь враг восстает на душу со всеми своими жестокими орудиями, и только благодать Божия может охранить ее и укрепить в начатом святом подвиге. Поэтому-то главное в монашеской жизни не книжное знание, не тонкоумствование и не наружное благочестие, а те навыки, которые приобретаются в непосредственном опыте внутренней работы, таинственный опыт души, рождающийся в общении с Богом и в борьбе с дияволом. Но такое опытное познание невозможно передать на словах, о нем трудно рассуждать на языке наших привычных понятий. Вот почему монашеству всегда обучались, непосредственно соприкасаясь с жизнью уже приобретших этот внутренний таинственный опыт монахов, учились больше не со слов, не по внешним правилам и манере жизни (хотя и это очень важно), но черпали знание из того, что скрывалось под всем этим внешним и только просвечивало через наружнее: из глубокого, непостижимого умом, сокровенного рассудка, живого источника веры, который на духовном уровне видела и из которого черпала силы душа новоначального.

Но около нас, к сожалению, почти нет таких учителей, трудно найти теперь старцев, которые передали бы нам с рук на руки этот опыт внутреннего делания, научили бы примером, а не словом, всем тонкостям киновиальной жизни, вручили бы нам монастырский устав, родившийся из жизненного опыта, а не из теоретических измышлений. У нас есть книги, но все, что написано в них о монашестве, требует основательного переосмысления самой жизнью. Наше необычайное время, положение, внутреннее состояние не позволяют слепо копировать жизнь прежних монахов, но заставляют искать доступные именно нам формы монашества, требуют решения новых проблем и вопросов, очень тонких и труднопонимаемых, но крайне важных для нас вопросов, на которые нелегко найти ответ в книгах, написанных в далекие, давно прошедшие времена.

Надо помнить и о том, что монастырь всегда устраивался не внешней мудростью, не одной только доброй волей его основателей, но молитвами, подвигами, многими скорбями, через долгую упорную борьбу с врагом, чрез претерпевание мучительных искушений – внутренних и внешних. Каждая пядь земли, каждый камень стенной кладки, каждое посаженное здесь дерево должны быть политы потом и слезами, освящены верой и молитвой, чтоб обитель стояла прочно и была крепким прибежищем для спасающихся. Тогда монастырь бывает подобен разогретому на огне медному котлу: ни одна вредная мошка не может прикоснуться к его содержимому. Какое еще место на земле может быть так ненавистно, так враждебно миродержцу дияволу в ХХ веке, как православный монастырь? Что может быть еще столь невыносимо для него в то время, как весь мир совершенно послушен ему, когда почти все человечество порабощено тьмой греха и беззакония, а сама земля напоминает грандиозную танцплощадку, где все безостановочно пляшет под лихую дудку хохочущего злодея?

И потому можно представить, какие трудности возникают сегодня в только-только что возрождающемся монастыре, какие сложные задачи встанут перед настоятелем современной обители, который попытается направить вверенное ему братстсво по пути истинно монашескому. Но невозможная у человек, возможна суть у Бога (Лк. 18:27). Мы верим, что и сегодня, в век отчаянного массового беснования, возможна самая серьезная, воздержанная, молитвенная и внутренне уединенная жизнь. Время идет, меняются люди, их нравы, мировосприятие, вкусы, взаимоотношения, но Иисус Христос вчера и днесь тойже, и во веки (Евр. 13:8), заповеди Христовы остаются те же, те же – смысл, цель и назначение жизни человека, та же впереди смерть неминуемо ждет каждого из нас, те же придирчивые мытарства, те же блаженства или муки, та же ненависть и лютая вражда диявола, те же и даже более сгущенные и тонкосплетенные его сети и ловушки, а потому: те же необходимы подвиги, те же посты, молитвы, бдения, покаянные слезы, то же внимание к себе, то же внутреннее делание, может быть, еще большая ревность и горение веры, чем у прежних христиан. Все это нам потребно еще более, ведь тем настойчивее нужно стремиться к Небу, чем больше старается нас пригнуть к земле дух злобы, князь мира сего. Мы верим, что и в этом непростом начинании здесь, в Бетании изольется на нас неиссякаемая Милость Божия, всегда так обильно являвшаяся здесь, и под Покровом Матери Божией, по молитвам святых старцев, тут почивающих, Благодатью Духа Святого еще возродится в этой обители, хотя бы и на малое время, истинно монашеская жизнь. Ведь идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать (Рим. 5:20).

Аминь.

Настоятель Бетанского монастыря

архимандрит ЛАЗАРЬ

29 октября по ст. ст. 1994 г.

* * *

1

См.: Свт. Игнатий (Брянчанинов). Приношение современному монашеству. Т. V, Заключение.

2

Обычно иероманахи не совершают Таинство Брака, но наши отцы вынуждены были сделать некоторое отступление от правил: это было время, когда многие христиане не могли свободно прибегать к Таинствам в храмах города ввиду преследований со стороны властей, потому шли в монастырь и тут уже отказывать им было нельзя.

3

По древнейшему святоотечественному преданию монахи всегда совершенно воздерживаются от мясной пищи.


Источник: Бетания - "Дом бедности" / Архим. Лазарь (Абашидзе). - Москва : Изд-во Моск. подворья Св.-Троицкой Сергиевой Лавры, 1998. - 109 с.

Комментарии для сайта Cackle