Глава V. Религиозно-нравственное состояние паствы в Литовской Епархии
Воссоединение с православною церковью униатов и присоединения римско-католиков, Нетвердость в православии воссоединенных и присоединенных и разные причины того, а именно: самый способ воссоединении униатов и присоединения католиков, враждебное отношение к православной церкви со стороны римско-католического духовенства, поляков-помещиков и простого римско-католического населения и не всегда надлежащее отношение к его интересам и правам со стороны местной гражданской власти. Присоединения к православной церкви, на правах единоверия, раскольников и обращения из иудейства.
Как известно, воссоединение униатов в 1839 году состоялось помимо всякого участия в нем народа. По плану пр. Иосифа Семашки, простой народ был оставлен совершенно в стороне в деле такой величайшей важности, как перемена исповедания веры, на основании того соображения, что он, с одной стороны, не понимал исторического и догматического разногласия между православною и римско-католической церковью, а с другой, что он должен был последовать за своими пастырями и также сделаться православным, как и они. Посему, не признавая нужным и удобным действовать отдельно на воссоединение прихожан,367 пр. Иосиф считал бытие их у исповеди и св. причастия у воссоединенных священников достаточным доказательством принадлежности прихожан к православной церкви.
Неумеренные панегиристы митрополита Иосифа находят, что указанная система воссоединения униатов, выработанная сим иерархом и состоявшая, между прочим, в оставлении народа в стороне и даже скрывании от него некоторое время самого факта присоединения, из боязни возмущения, увенчалась блестящим успехом.
К сожалению, действительность далеко не оправдала тех надежд, которые митрополит Иосиф возлагал на свою систему воссоединения. Если само духовенство униатское далеко не все добровольно дало подписку в своей готовности присоединиться к православной церкви, а после присоединения продолжало тяготеть,368 особенно в лице членов женского пола к своей семье, к оставленной официально унии, то тем труднее можно было ожидать, что простой народ возгорит в скором времени любовью к оставленной его предками православной вере и забудет унию. Даже более того, по справедливому замечанию г. Владимирова, воссоединение сделало то, чего напрасно добивались папы от унии столько лет: народ в огромном количестве перешел в католичество. А оставшиеся при воссоединенных церквах числились по бумагам православными, а на самом деле были тайными католиками. Здесь сбывалась поговорка: «лошадь можно подвести к воде, но заставить пить ее нельзя».369
Впрочем, иначе и быть не могло, коль скоро при воссоединении не было обращено должного внимания на тот психологический факт, что для простого человека религия есть все и что переведение его в другую религию, помимо его сознательного участия в сем важнейшем акте его духовной жизни, создает из него в наилучшем случае не более, как внешнего исповедника этой веры и в тоже время тайного защитника своей прежней веры. Посему ни сколько неудивительно, что в то время, как в прибалтийском крае, несмотря на всевозможные препятствия, народ во многих местах стремился к принятию православия, в северо-западном крае воссоединенные, кроме тайного уклонения от православия,370 бегли от церкви и не только отдельными лицами, но и целыми массами.
Правда, по официальным отчетам, составленным, главным образом, на основании донесений благочинных епархии, значилось, что дело православия и русской народности делало все больший и больший успех.371 Точно также ревизоры, посланные пр. Иосифом в 1840 году, следовательно, всего через год после воссоединения, для обозрения Литовской епархии, в большинстве своем доносили, что народ настолько преуспел в православии, что по многим приходам читал повседневные молитвы на славянском языке. И только протоиерей Гомолицкий не скрыл правды, указав, что в Слонимском благочинии прихожане, не только не знали молитв, но даже не умели креститься. Из последующих ревизоров пр. Игнатий, епископ Брестский, почти во всех своих отчетах показывал религиозно-нравственное состояние духовенства и прихожан в удовлетворительном виде. А в своем отчете по ревизии церквей Сокольского, Бельского и Белостокского уездов в 1850 году пр. Игнатий даже писал, что он «с душевным удовольствием увидел искреннее благочестие и усердие, народа ко храму Божию». Пр. Евсевий, при обозрении церквей Ошмянского уезда в 1849 году, принял за доказательство увеличения благочестия в народе то обстоятельство, что в тех церквах, где знали о его проезде, бывало очень много народа, причем многие встречали его на коленах и со сложенными на груди руками.372
На основании подобного же отзыва преосвященных викариев и кафедр. протоиерея Гомолицкого о состоянии осмотренных ими в 1850 году церквей, пр. Иосиф доносил св. Синоду, что «обнаруженные ревизорами недостатки имели свое основание в прежнем положении и обстоятельствах воссоединенного народа и духовенства и что они улучшаются против прежнего времени». «Что касается существенных условий единения с православною церковью, воспринятого так недавно в Литовской епархии, то, писал пр. Иосиф373 обозревавшие церкви доставили самые утешительные сведения. Они нашли вообще самые лучшие отношения между воссоединившимся народом и пастырями, нигде не заметили наклонности к отступничеству, нашли, напротив, все паствы умножающимися из иноверцев, воспринимающих православие, или вступающих в брачный союз с лицами православного исповедания. Самое благоговение и усердие к вере и её делам не только не ослабевало в народе, но, заметно, против прежнего усиливалось».374
Касательно того, что отношения между пастырями и пасомыми в Литовской епархии далеко не были так близки и хороши, как указывал пр. Иосиф, мы уже говорили в своем месте, причем привели отзыв митрополита Московского Филарета об этом и притом совершению противоположный отзыву Литовского архиепископа.
Со своей стороны, как на доказательство ненадлежащих отношений между пастырями и пасомыми и холодности последних к православной церкви, можем указать на жалобу в одном случае протоиерея Рыболовской церкви Маркевича в 1853 году консистории на дурное поведение своих прихожан, вызвавшую справедливое замечание митрополита Иосифа, что сему протоиерею, вместо жалобы по начальству, следовало бы самому более заботиться об исправлении недостатков своих прихожан, пастырем которых он состоял уже несколько десятков лет, а в другом – жалобу Дрогичиненого благочинного и священника Брянской церкви на своих прихожан за непосещение ими церкви, причем Литовская консистория сделала было постановление о побуждении прихожан к посещению церкви полицейскими мерами, и только митрополит Иосиф остановил приведение сей меры побуждения в исполнение, предписав жаловавшимся на холодность прихожан к посещению церкви склонять их к тому посредством духовных увещаний.
Из этой же последней жалобы нельзя не вывести и того заключения, что, если в Бельском уезде, находившемся в более благоприятных условиях относительно влияния на прихожан со стороны римско-католицизма, замечалось такое уклонение их от церкви, то тем более оно существовало в других местах епархии, где влияние католицизма было несравненно сильнее, чем в Бельском уезде; и М. Н. Муравьев, вступив в управление северо-западным краем, не мог не заметить этого.
В своем отношении к митрополиту Иосифу от 24 июля 1864 года Муравьев обращал его внимание на то, что в некоторых местах прихожане, вместо церквей, посещали костелы. Принимая же в соображение то, что уклонение от церкви поддерживалось усилиями ксендзов, при недостаточном наблюдении за сим гражданского начальства, а также слабом внушении некоторых священников приходских, Муравьев поручил губернаторам, по сношении с местным православным епархиальным начальством, принять зависящие меры к устранению указанного уклонения от церкви, а тех из совратителей, которые будут обличены в распространении между народом польских молитвенников или внушении оному посещать для молитвы костелы, подвергать штрафу в 25–50 руб., удваивая оный во второй раз, а за третьим обличением – доносить начальнику края для дальнейших распоряжений.
И митрополит Иосиф, со своей стороны, подтверждая факт посещения православными прихожанами не церквей, а костелов, сочувственно отнесся к этому распоряжению Муравьева, находя, что указанное в отношении генерал губернатора содействие гражданского начальства может способствовать к окончательному устранению оставшейся между некоторыми (?) из воссоединенного народа давней привычки и обыкновения ходить иногда в костелы и употреблять польские молитвенники, в тоже время вменил вновь в обязанность всем священникам Литовской епархии, у которых между прихожанами сохранялись еще указанные привычки, усугубить меры увещания, наставления и предостережения к отклонению таковых прихожан от посещения костелов и употребления молитвенников на польском языке, а уклоняющихся предоставлять действию гражданских властей.
Но самым наглядным доказательством нетвердости воссоединенной паствы в отношении православной веры служили, не говоря уже о тайных,375 явные совращения в католичество и притом не отдельных только лиц, но целых масс, а также возмущения прихожан против священников из-за введения тех или других православных обычаев и обрядов при богослужении, причем во всех почти подобных случаях дело усмирения прихожан не обходилось без помощи гражданской власти. Таковы были, например, совращения в 1844 году 2 тысяч прихожан села Леонполя, Дисненского уезда,376 и в 1859 году – 300 из Клещельского прихода.377 Случаи возмущения прихожан против священников были, например, в 1862 году в Опольском приходе, где многие из прихожан на третий день пасхи отказались идти за священником, распорядившимся совершить крестный ход, по православному обряду, и в Старокорненском, в котором прихожане, недовольные тем, что, при проезде пр. Игнатия, колокольный звон производился не в размах, как в костелах, а языком, спустя три дня, после его отъезда, ворвались на колокольню и, перевязав языки, стали звонить по прежнему, а пономаря, который останавливал их, сбросили с колокольни.
Правда, прихожане, как Опольского, так и Старокорненского прихода, дали обещание впредь слушаться своих священников и не вмешиваться в дела, относящиеся до церкви, но, тем не менее, факт тяготения их к унии остается на лицо. В последние годы жизни митрополита Иосифа, по-видимому, дело православия подвинулось вперед, так как число присоединенных из католицизма значительно увеличилось.378 Но, к сожалению, эти новоприсоединенные оказались очень нетвердыми в православии и доставили много хлопот Литовскому епархиальному начальству уже одною только перепиской, которую пришлось ему вести с разными лицами и учреждениями, по поводу их уклонения от церкви и даже совращения в католичество.
Крайне тяжелое и грустное впечатление вынес, например, пр. Иосиф, епископ Ковенский, в 1871 году от своей встречи с такими новоприсоединенными в Виленской губернии. По его замечанию, ново-присоединившиеся тяготели к латинству, между прочим, вследствие оскорблений и притеснений со стороны соседей католиков, которые не допускали скот православных на воду и пастбища, причем православные женихи не находили себе невест, а православных невест не брали в католические дома. В Быстрицком, Островецком и Шумском приходах не желавшие оставаться в православии обступили пр. Иосифа толпами, иные со слезами, ломая пальцы на руках, иные с неистовством, требуя увольнения их в латинство. Возбужденные против православия священников не слушали, не впускали в свой дом, пугали ими своих детей, называя священника «медведем», «злою бородастою чучелой». И дети, при виде священника, или прятались, или убегали с криком ужаса. Из дела, возбужденного в 1868 году Жоснянским священником Дорошевским, видно, что упорство некоторых новообращенных из его прихода доходило до того, что они не только не хотели исполнять обрядов православной церкви, но даже отвергали нужду крещения своих детей, остававшихся около года искрещенными. В Порозовском приходе в 1872 явно уклонились в латинство 491 из новоприсоединенных и значительное число прихожан сего прихода и по настоящее время упорствует и обращается часто за исполнением своих духовных треб к ксендзам.379
И хотя в отчете архиепископа Александра о состоянии Литовской епархии за 1879 год говорилось, что уклонение от православия заметно было только в новоприсоединенных приходах Виленской губернии, однако, в таковом же отчете пр. Алексия за 1889 год находим указание на явное упорство обращенных в шестидесятых годах и в Гродненской губернии, а именно, в Слонимском уезде, в Переволокском приходе, в деревне Селявичах, откуда один из агитаторов, возмущавший крестьян сей деревни против православия в течение десяти лет, был выслан в сем году в другую губернию. Насколько восприимчива оказалась почва, на которой сеялись плевелы сего агитатора, видно из сообщения г. обер-прокурора св. Синода во всеподданнейшем отчете за 1891 год об отпадении от православной церкви 180 душ прихожан из деревни Селявич, которые оказались настолько враждебными ко всему русскому и православному, что совершенно отрешились от сложившегося веками строя русской жизни и устроили свою жизнь на польских началах и католическом вероучении. Мало того: они не давали покоя своим православным соседям, притесняя их и даже угрожая их жизни, так что последние вынуждены были просить защиты у Гродненского губернатора, который назначил в Селявичи урядника для защиты их от насилий со стороны совратившихся в латинство. Отщепенцы эти, собираясь друг у друга, читали на польском языке книги и брошюры пасквильного содержания, написанные против православия и русского правительства, и запрещали своим детям посещать школу, вследствие чего в 1890–1891 годах из их семейств ходили в местную школу только 5 мальчиков, которые также вступали в постоянный спор с учителем, по поводу своего нежелания учиться церковному пению, молитвам и прочее. Сами родители их просили учителя не учить их детей молитвам и пению, а только читать и писать, да и то по-польски. Подавали они прошение и преосвященному Литовскому с просьбою закрыть имеющуюся в Селявичах школу и разрешить учить их детей тому лицу, которое они сами выберут из своей среды. Хозяину же дома, нанимаемого под школу, отщепенцы предлагали получаемые им деньги, только бы он не отдавал помещение под школу.
Враждебное отношение их к духовенству православному выразилось в том, что они не пустили ни в один дом приходившего к ним с рождественской молитвою священника, наговорив ему много дерзостей. Когда же священник собрал отщепенцев для беседы об истинах веры, совратившиеся на все его доводы отвечали: худо ли, хорошо ли учить римская церковь, нам все равно. Мы хотим быть католиками: пусть православное духовенство поклонится папе, тогда мы пойдем в церковь, убирайте ваши книги (новый завет), а одна женщина кричала: «если бы ангел с неба сошел, то мы и тогда поверили бы только тому, чему учит каплан». Но, помимо религиозной ненависти, отщепенцы оказались пропитанными в не меньшей степени и политической ненавистью. Так, многие из них, выражая сожаление о неудаче бывшего восстания, с прискорбием восклицали: не во время тогда паны бунт сделали. Ах, если бы теперь случилось то, о чем мы теперь думаем, тогда мы все пошли бы воевать». Этот последний случай совращения со всею очевидностью показывает, насколько непрочно было присоединение католиков к православной церкви в шестидесятых годах.
Кроме явных совращений, стремление к возвращению в католичество со стороны новоприсоединенных к православию выразилось во множестве прошений о дозволении исповедовать римско-католическую религию, подаваемых с 1868 года и до последнего времени не только епархиальному начальству, но и в св. Синод и даже на Высочайшее имя. Особенно много таких прошений было при архиепископе Макарии, следовательно, в первые годы, после присоединения к православию.380 Некоторые из сих прошений были уважены Литовским епархиальным начальством, как, например, просьба в 1871 году семи крестьян деревни Горлов, Гродненской губернии и уезда, которые раньше жаловались гродненскому губернатору на насильственное обращение их в православие. Дело их окончилось в 1872 году тем, что, согласно резолюции архиепископа Макария, Литовская духовная консистория освободила этих крестьян от обязанности исповедовать православную веру на том основании, что в переписке о них не имелось ясных доказательств принадлежности их к православной церкви и так как они, несмотря на все увещания местного священника, не пожелали оставить католичество.381
Но значительное большинство подобного рода прошений, из которых многие были вызваны подстрекательством со стороны ксендзов и вообще сторонников латино-польской партии, были отклонены. Так, например, было оставлено без удовлетворения в 1876 году прошение на Высочайшее имя крестьян Виленской губернии, местечка Рубаниса, на том основании, что они значились по исповедным записям исповедовавшимися у православного священника.382 На том же основании получили отказ в 1886 году в своей просьбе о перечислении в католичество 130 крестьян местечка Илии, Виленской губернии, которые первоначально подали жалобу на насильственное обращение их в православие, хотя без достаточно сильных доказательств, генерал-губернатору Виленскому в 1868 году и, затем, в св. Синод и два раза на Высочайшее имя.383 Равным образом, была отклонена св. Синодом просьба крестьянки Волковысского уезда, деревни Ятовт, Заводской, поданная первоначально еще в 1871 году384 Литовскому епархиальному начальству, о дозволении её дочерям исповедовать католическую религию, так как из доставленных Литовской духовной консисторией сведений оказалось, что в 1866 году, когда отец их дал подписку в присоединении к православию, они были малолетны и потому должны были следовать вероисповеданию отца и тем более, что католическая консистория, на требование Литовской консистории, сделала распоряжение об исключении их из списков и запретила ксендзам преподавать им духовные требы.385
Впрочем, помимо явных уклонений в латинство, недостаточность проникновения живым духом православия воссоединенного и присоединенного населения северо-западного края сказывается в самой его жизни, в его религиозно-нравственном состоянии. Фактические данные в подтверждение сказанного находим, как в официальных отчетах преосвященных ревизоров, так и в частных сообщениях, появлявшихся нередко в разных повременных журналах и газетах.
Так, из отчетов по ревизии церквей некоторых уездов пр. Иосифа, епископа Ковенского, и пр. Евгении, епископа Брестского, за 1871 год узнаем, что воссоединенные еще находились под сильным влиянием унии, так как лишь весьма немногие из прихожан имели правильные понятия о догматах веры и сознательно разумели православное богослужение, немногие правильно осеняли себя крестным знамением и правильно произносили молитвы, а некоторые читали их на польском языке, продолжали поститься в субботу и уважать католические праздники,386 (зачатие св. Анны, Антония Падуанского), не понимали важности многодневного приготовления к исповеди и св. причащения, а равно не понимали значения молитв пред св. причащением и после оного. Женщины продолжали носить шкаплеры,387 великий пост начинали вместе с католиками в среду, не имели понятия о том, что входить в алтарь и прикасаться ко св. престолу не всем можно. В некоторых приходах ново присоединившиеся к православию тайно исповедовались и причащались у ксендзов, многие, года по два и более, не крестили своих детей у православных священников. Были даже такие места, где православные охотно шли в костел, а в своих церквах чувствовали себя как бы посторонними и не имели доверия к священникам.
В отчете пр. Евгения за сей же год, как бы в пояснение указанной холодности народа к церкви, между прочим, отмечалось еще то, что «прихожане вообще были очень недоверчивы ко внушениям и требованиям своих причтов», за что, по мнению сего преосвященного, скорее должно было обвинять тех, «кои привыкли действовать на прихожан более властью, чем влиянием нравственным, более внешним принуждением через начальство светское, чем убеждением и рассуждением». При сем, в подтверждение своего замечания, пр. Евгений указал на то, что в Сокольском уезде духовенство и теперь, т.е. в 1871 году, жаловалось на не деятельность правительства относительно удержания в православии прихожан, которые так или иначе попали в списки подлежащих к возврату в православие.
Отчет пр. Владимира по обозрению им церквей в 1876 году Бельского и Слонимского уездов, нужно заметить, наиболее отличающихся любовью к церкви, сравнительно с другими уездами, отмечает добрые стороны в жизни народа, как-то; глубокое религиозное чувство и понимание многими прихожанами Бельского уезда церковной службы и даже знакомство с техникой церковного пения, охотное посещение церкви, частое приступание к таинству исповеди и св. причащения, хождение во множестве по соседним церквам в храмовые праздники, частый заказ обеден по усопшим сродникам, охотное жертвование на нужды церкви. Однако же, и он указал на то, что было и в этих уездах немало приходов, прихожане которых, будучи разбросаны небольшими деревнями по лесам, оказались мало развитыми в религиозном отношении, мало сочувствующими нуждам церкви, не знавшими молитв или знавшими их только на польском языке.
Хуже было в Виленской губернии, где пр. Евгений, при обозрении церквей Виленского, Вилейского и Трокского уездов в том же 1876 году, нашел, что, как древле-православные, так и особенно новообращенные, оказались мало сведущими в знании истин православной веры, хотя вообще были религиозны, любили часто приступать к исповеди и св. причастию, посещать храмовые праздники и собрании в честь уважаемых икон. «Но старина, замечал пр. ревизор, оставшаяся от отцов и дедов, уважается здесь более, нежели следует, так как сохранились некоторые отжившие и не сообразные с православным учением понятия и обычаи,388 причем сами священники сих уездов отзывались о своих прихожанах, как о народе, крайне грубом, невежественном и неусердном, потому что мало жертвует и не заботится о поддержании церквей и причтовых домов, так что-де образованному и порядочному человеку с таким народом нельзя иметь дела».
При обозрении церквей Лидского и Ошмянского уездов в 1878 году, пр. Владимир к недостаткам паствы отнес существование почти во всех приходах униатского, или даже римско-католического обычая чтения молитв на польском языке. Из отчета пр. Авраамия о состоянии церквей Белостокского уезда за 1883 год узнаем, что сами священники в некоторых приходах делали ему заявление относительно недостатков своих прихожан, которые, между прочим, состояли в том, что являющиеся на исповедь большею частью не сознавали своих грехов, упрямствовали в обнаружении своих пороков и греховных наклонностей. В числе других недостатков, по замечанию пр. Авраамия, было и то, что в воскресные дни и табельные бывало мало народа в церкви; старики, за малыми исключениями, знали молитвы только по-польски, были мало усердны к церкви, чаще посещали костелы, а иногда вместе с латинянами отправлялись на богомолье в царство польское. Кроме того, народ был весьма расположен в разных случаях своей жизни обращаться к знахарям, минуя священников. Сей же преосвященный заметил в некоторых приходах Гродненской губернии такие суеверные обычаи в народе, как закапывание во время бедствий заставы, взятой от плотины, посреди улицы или при входе в деревню, и на хлебных полях костей мяс, освященных на пасху, держание, при крещении незаконнорожденного ребенка мужского пола, кумом при себе спрятанной в кармане конской узды, а при крещении такого же ребенка женского пола, немного льну в кармане, и, кроме того, пред отправлением из дома для крещения младенца, обхождение кумовьями с ним три раза во круг стола с хлебом. Во многих местах преосвященный заметил еще то предосудительное явление, что кумовья, после совершения крещения, а женщины, после сорокового дня, спешили в корчму, где напивались до безобразия.389
Но, при всей наблюдательности некоторых преосвященных викариев Литовской епархии над жизнью народа, нельзя, однако, же, не заметить того, что, во время проезда их по обзору церквей, им представлялась по большей части лишь одна внешняя сторона этой жизни, дававшая им повод, например, вследствие множества народа, собравшегося для их встречи в известной церкви, заключать о глубокой религиозности его. Между тем, внутренняя сторона жизни народа делалась известною пр. викарию, особенно в первое время его служения в Литовской епархии, лишь по тем сведениям, какие ему доставлялись местными благочинными и священниками, в интересах которых не всегда бывало открытие настоящего положения дела. Посему, для составления более ясного представления о религиозно-нравственном состоянии народа, мы должны воспользоваться еще и теми сообщениями, и наблюдениями, которые делались разными лицами, имевшими возможность познакомиться с этою жизнью, в разнообразных её выражениях и проявлениях, более или менее самостоятельно и обстоятельно. К сожалению, в большей части этих сообщений отмечается вообще религиозная безразличность народа воссоединенного, так сказать, его тепло-хладность по отношению к делу православия и русской народности.
Так, в Церковно-Общественном вестнике390 указывалось на то, что религиозно-нравственное состояние белорусов Литовской епархии, за малыми исключениями, было в печальном виде, так как твердых, отчетливых религиозных убеждений, в большинстве случаев, не было видно. Были такие приходы, которые, если не «de jure», то «de facto» находились в состоянии унии. Священниками в них были или еще старички, из униатов, или же люди, хотя и новейшей формации, но понимавшие обязанности своего пастырского служения слишком просто и узко, только в совершении в известные дни богослужения и треб. Учительство, забота о религиозно-нравственном просвещении паствы, по их мнению, дело не их. Больно и обидно становится православному человеку, зашедшему в церковь такого прихода на богослужение: все присутствующие в церкви крестятся, по обычаю латинской церкви, всею рукою, кругом раздается сильный шёпот польских молитв. Некоторые женщины, по обычаю римской церкви, распростираются внутри храма на полу «кжижем». Если спросить у крестьянина такого прихода о различии православия от латинства, он скажет, что Бог, как в костеле, так и в церкви, один и тот же, и где бы ни молиться, совершенно безразлично, но в костеле ему приятнее, потому что там есть орган».
Известный профессор М. О. Коялович, сам уроженец Литовской епархии, которого уже ни в каком случае нельзя подозревать в намеренном сгущении темных красок при изображении религиозного быта народа в сей епархии, после своей поездки в оную в 1886 году,391 вынес из неё то убеждение, что дело православия и русской народности еще мало подвинулось вперед. Это он прежде всего заметил из отсутствия народа простого в православных храмах г. Вильны. «В Вильне, писал он, и в эти большие Троицкие праздники, и в следующие дни за ними чувствовалась на каждом шагу, особенно в храмах, великая обида русской земли. Мы – русские сильны в западном крае России простым народом, а слабы интеллигентными силами. Простой народ выносил на своих плечах все исторические невзгоды, оставался русским и в важнейшие моменты всегда поворачивался на восток к России. Интеллигенция страны, напротив, падала пред польской силою и сливалась с нею. Между тем, теперь в православных храмах Вильны, да и в других городах западной полосы страны, представляется обратная картина: в православных храмах почти не видно простого народа, а видна лишь русская служебная интеллигенция, а костелы переполнены простым народом, закрывающим своею массою панов и паней. Православный храм, в котором так просто, так много и сильно говорит душе верующего служба Божия, чужд тамошнему русскому народу, а костелы, где так много искусственного и не понятно все, что канонически положено, переполнен русским народом, да еще этот русский народ распевает за одно с панами по-польски добавочные части латинского богослужения».
Указав, затем, на то, что молодое поколение белорусов в церквах совсем иначе держит себя, чем старое, выросшее под влиянием остатков унии, так как стоит прямо, а не на коленах, как старики и старухи, крестится правильно, ставит привычными руками свечи и не читает про себя польских молитв, внимательно и напряжению вслушивается в церковное пение и чтение, он, тем не менее, на основании большего количества преступлений, совершаемых в настоящее время белорусами, вывел то заключение, что вся совокупность нравственного влияния на народ недостаточно сильна.
Успехи дела русской народности в северо-западном крае, по замечанию М. Осиповича, были также слабы. Как на доказательство сего, он указывал на то замеченное им в явлениях белорусской жизни обстоятельство, что христиане мещане, говорившие прежде в западной части Белоруссии по-белорусски, теперь говорят то и дело по-польски. Тоже явление М. О. заметил и в молодых крестьянах. «Вообще, говорит он, где только слабо русское влияние, там крестьяне латинского закона, а иногда и православные, выдвинувшиеся вперед своим благосостоянием, особенно купившие значительное имение, сейчас же заводят порядки жизни по образу польских панов и воспринимают речь польскую».
Но всей западной полосе Белоруссии Коялович заметил быстрое изучение народом польского языка в тайных школах, которые следовали по пятам русских православных учителей, даже в церковно-приходских школах, где иногда бывало как бы две смены учения – русская и, затем, польская, причем самое внимательное наблюдение и самые строгие взыскания не могли остановить этого зла, потому что ксендз не принимал на исповедь того, кто не знал молитв на польском языке и дурно смотрел, если кто из грамотных не читал и не пел по польским духовным книжкам, каковые и вообще народные польские книжки везде можно было достать по дешевой цене и спрос на них был такой большой, что даже русские книгоноши из внутренней России занимались продажей польских книжек.392
Не меньшего доверия заслуживает также сообщение относительно недостатков воссоединенного народа г. Мелиоранского, как стоявшего близко к народу по своей должности инспектора народных училищ в Гродненской губернии. «Известно, писал он в № 8 Литовских епархиальных ведомостей за 1887 год, что насколько вообще Гродненская губерния может быть названа лучшею представительницею в Литовской епархии православного и искони русского населения, настолько сама Гродна по составу, характеру и духу своего постоянного населения, совершенно не может быть названа представительницею своей губернии. Живя на польской границе (от Гродны лишь одна верста от Сувалкской губернии), среди поляков и евреев, местное русское население Гродны и его окрестностей не могло не воспринять на себя многого чуждого и несвойственного духу своей национальности и в религиозном отношении даже уклонилась от истинного источника русского православия и носит на себе еще живую печать недавней унии или олатинения. Все это довело сельское население прихода до состояния религиозно-национальной безличности, как это с определенностью констатировано было членами совета Гродненского братства в заседании 30 марта прошлого года». «И в самом деле, замечает, г. Мелиоранский, достаточно указать здесь на тот часто наблюдаемый факт в нашем народе, что в воскресные и праздничные дни здешние крестьяне посещают костел, молясь, исповедуясь и причащаясь в нем. С тем же усердием, по временам, особенно весною, посещают и наш православный собор или, наоборот, из собора идут в костел». «Вообще, заключает он свое сообщение, местное русское население, при всех усилиях правительства, духовенства и отдельных русских деятелей в течение последнего двадцати-пятилетия, еще пока не довоспиталось, как ни много сделано в этом направлении, до сознания своей самобытности».
В № 18 Церковного Вестника за 1892 года также была помещена правдивая статья «Следы латинства и унии в православном населении западного края», в которой указывалось на то, что, несмотря на прошедшие 50 лет со времени воссоединения униатов, в западнорусских церквах еще и до сих пор сохранились следы унии и латинства, между тем как следовало ожидать, что раз католические обычаи и воззрения прививались всегда почти против воли православного населения, очищение оных должно идти вполне добровольно. К таким следам и остаткам латинства и унии автор сообщения относил католические иконы не только в домах прихожан и священников, но даже в церквах, католические кресты и медальоны, носимые на груди почти всеми крестьянами и более всего крестьянками, особенно шкаплеры, чтение молитв католических и на польском языке, чтение символа веры со словами «и от Сына», привязанность к униатским праздникам (в некоторых приходах и доселе праздновали 16 сентября – Юзефату), к «отпустам» и к религиозным обычаям, связанным с теми или другими церковными днями. Особенно он восстает в указанной статье против вредного по своему значению и по своей живучести почти повседневного в западном крае обычая совершать таинство крещения через обливание, каковое обстоятельство, по справедливому замечанию его, давало повод не только русскому крестьянину, но часто и «интеллигенту» относиться с подозрением к «обливанцам», считать их людьми, лишенными благодати, чуть не еретиками, и, в лучшем случае, людьми, олатинившимся и ополячившимся. «В существе дела, говорит он, в губерниях Виленской и Ковенской нельзя даже провести резкую грань между православными и католиками. Православное, вернее, quasi православное население, хотя формально и порвало несколько десятков лет тому назад вековую связь с Римом, однако, колеблется еще в своих религиозных убеждениях, и, нужно сказать правду, симпатии его, хотя и невольные, более на стороне костела и католичества, чем православия и церкви, и, вероятно, кроме этих двух губерний, на обширном пространстве западно-русского края найдется еще не мало уголков с подобным же составом населения и с подобным же настроением».393
Но особенно неблагоприятными чертами характеризуется даже местным духовенством религиозно-нравственное состояние тех православных прихожан, которые находятся в услужении у поляков-помещиков и евреев.394 Так, прослужившие достаточно времени у панов делаются настолько неузнаваемыми, что от них остается только одно православное наименование. Во внешнем костюме они всеми силами стараются отличиться от крестьян; по примеру своих панов, они сами признают «хлопом и быдлом» тех, с коими они связаны самыми тесными узами родства и происхождения. Чтобы самое имя и фамилия не обличали принадлежности их к крестьянскому званию, они считают своим непременным долгом исковеркать их. Посему, Корнелий превращается в Каспара, Парфений во Франца, Иван в Янка. При крещении они просят священника нарекать детей их излюбленными панскими именами, в роде Кароля, Людвига, Эдмунда, Генриха, и очень обижаются, когда при крещении услышат имя «Николай», «Трофим», и очень нередко переделывают данное имя на свой излюбленный лад. Особенно стараются изменять свои фамилии, так что «Дубина» зовется «Дембинским», «Заруба» – «Зарембским».
Посему, при выдаче им метрических записей, встречается существенное противоречие на счет фамилий с их показаниями, и они стараются подкупить священника изменить природную фамилию в документах непременно на панский лад. В церковь они являются весьма редко и обязательно только раз в году, к исповеди, и здесь видимо стесняются. Установлений православной церкви они не соблюдают, в большинстве не знают молитв православных и, взамен их, говорят польские, крестятся по-католически и держат пост в субботу. В отношении трезвости «дворяки» и «дворячки» стоят выше крестьян, но, за то, они отличаются легкостью поведения, особенно дворячки. В политическом отношении – этот элемент также очень неблагонадежен, так как о России от него часто выходят известия смутные, непокойные.395 Далеко также неблагоприятно для православных прихожан нахождение их в услужении у евреев. Правда, по замечанию того же священника, который засвидетельствовал неблагоприятное влияние на прихожан, состоящих на службе у панов со стороны последних, евреям-землевладельцам и арендаторам все равно, как служащие у них дворяки молятся, на каком наречии говорят, каковы их религиозные и политические убеждения, так как на своего дворяка еврей смотрит только, как на рабочую силу, от которой требует одного важнейшего условия – крепкой мускульной силы, дабы он был возможно производительнее. Но зато, зная цену рабочего времени, которое для еврея те же деньги, он ни за что не согласится даже на пасху и храмовой праздник отпустить дворяка в церковь и даже вдвойне считает время, употребленное двориком для великопостного богослужения. Результат получается тот, что, хотя еврейские дворяки нисколько не удаляются от народа, но, за то, они крайне невежественны в религиозном отношении. Прослужив долго у еврея, крестьянин почти забывает молиться Богу.
Отчет обер-прокурора св. Синода за 1891 год396 также указывает на очень вредное влияние евреев на православную среду в западном крае. «Евреи, читаем мы в сем отчете, в черте постоянной еврейской оседлости составляющие преобладающее большинство в городах и местечках, забрав в свои руки почти всю торговлю» в населяемых ими местностях, производят оную, главным образом, по воскресным и праздничным дням, в ущерб религиозно-нравственной жизни православных христиан. Обыкновенно пустующие в будние дни базары оживляются и переполняются народом в воскресные и праздничные дни. А в храмах в эти дни пусто. Перенесению же базаров и ярмарок с воскресных и праздничных дней евреи всячески противодействуют. Так, Виленский губернатор несколько раз предлагал городской управе в местечке Радошковичах перенести базары с праздничных на будние дни, но евреи делали сговор: все, привезенное крестьянами в воскресные дни – раскупать, а привезенное в будние дни – не покупать, и этим заставили крестьян, оставляя воскресное богослужение, приезжать в местечко для купли и продажи. Но, помимо базаров, в руках евреев имеется постоянное и весьма действенное средство для своих целей, это патентная и беспатентная продажа спиртных напитков, через которую совершенно спаивают и разоряют народ, причем крестьяне перенимают от шинкарей-евреев разные дурные пороки и привычки. Мало того: евреи вмешиваются в общественную и семейную жизнь крестьян и стараются возбуждать у них неудовольствие против священнослужителей. Влияние евреев проявляется самым заметным образом по отношению к православным, проживающим у них в домашнем услужении. Малолетние, прожив у евреев несколько лет, совсем забывают православную веру, расшатываются верования и взрослой прислуги. По субботам и воскресным дням она лишена возможности посещать православные храмы, потому что в субботу вынуждена торговать или сидеть в шинке, так как сами евреи строго соблюдают свои праздники. По воскресеньям же и праздничным дням евреи, по случаю базаров, особенно нуждаются в прислуге, почему она и не отпускается для молитв, под страхом штрафов и отказа от места. Таким образом, православные, попав в еврейскую среду, не посещают храмов Божиих, отвыкают видеть св. иконы, наблюдать христианские праздники и другие установления церкви. Работающих же на еврейских фабриках и заводах они развращают разными способами, заставляя их, между прочим, работать и по праздникам. Евреи же раскинули около фабрик и заводов сети кабаков и пивных лавок и сманивают туда фабричный народ, который увлекается в самую разгульную жизнь, пропивает евреям все заработанные деньги и, теряя здоровье, выходит оттуда искалеченным и нравственно и физически, часто неспособным к труду и не на ничто непригодным, после работы у евреев».
Несмотря на введенную недавно в крае монополию, евреи продолжают, однако, действовать развращающим образом на народ, устраивая против казенной лавки с вином, свою лавку с красным и бакалейным товаром и втихомолку торгуя пивом и водкой.397
Можно было бы привести еще более доказательств того, что дело православия и русской народности в Литовской епархии далеко не стоит на той высоте, на которой желательно было бы его видеть, но думаем, что и сказанного достаточно, чтобы убедиться в этой грустной правде.
Что касается причин такого положения дела, то их не мало. Первою и главнейшею причиною был, как мы уже раньше отчасти говорили, самый способ присоединения к православной церкви в 1839 году униатов, а в 1864 году – 66 римско-католиков чисто формальным образом, помимо собственного убеждения присоединяемых в правоте православия пред унией и католицизмом. Но, если такая мера присоединения униатов в 1839 году, хотя и не принесшая желательных плодов, могла бы быть оправдана отчасти с политической точки зрения, так как правительство видело в этом воссоединении униатов вернейшее средство к восстановлению в них почти совсем утраченного ими русского облика,398 то дальнейшее применение этой меры обращения уже по отношению к римско-католикам, как со стороны гражданской власти, так и некоторых лиц из местного духовенства, было положительно вредно. Православное духовенство, подражая ксендзам и заботясь только о формальном увеличении своей паствы, как бы совсем забыло заветы пастырей древней православной церкви, которая не придавала никакой цены такому, чисто внешнему присоединению иноверцев. Принебрежены были слова св. Киприана, епископа Карфагенского, который, в звании примаса североафриканской церкви, давал такое наставление другим епископам: «мы, епископы, долженствующие дать отчет Господу, тщательно взвешиваем и осторожно испытываем, кого следует принять и допустить в церковь. Не следует собирать в церковь такую гнилость, которая бы заразила все здоровое и цельное, и тот пастырь не будет искусным, который допускает в стадо зараженных овец». «Ты, пишет он к Корнелию, не смотри на число их».399
И в то время, как высшая духовная власть в России, в лице св. Синода держалась всегда сей мудрой заповеди св. Киприана, что и доказала, например, предписанием духовенству западных губерний в 1840 году присоединять к православию иноверцев не иначе, как после обучения их истинам веры православной, местное духовенство более заботилось о числе своих прихожан, нежели о достоинстве их. По нашему мнению, немаловажною причиною стремления духовенства Литовской епархии часто к без разборчивому увеличению числа присоединившихся к православной церкви послужило то распоряжение пр. Иосифа, по которому священникам вменялось в обязанность вносить в свои формулярные списки число присоединенных ими с тою целью, чтобы можно было по сему судить об их пастырской ревности.
Особенно проявилось это нежелательное в интересах церкви православной явление в 1864–1866 годах. Как известно, вступив в управление северо-западным краем, М. Н. Муравьев пришел к тому убеждению,400 что пока будет оставаться в крае воюющее польское католичество и польско-католический костел будет стоять рядом с православною церковью, дотоле костел будет подавлять церковь. В силу этого убеждения, у него явилась мысль об очищении края от католичества, и мысль эта, по-видимому, стала осуществляться, так как последовали обращения католиков массами, целыми приходами. М. О. Коялович считал основным началом сего движения то обстоятельство, что между муравьевскими чиновниками и народом образовалось тесное единение, которое принесло богатые плоды. «Устройство крестьянского дела, улучшение положения и значения православного духовенства подняло, писал он, высоко русское знамя, русскую православную силу, а паны и ксендзы, опозоренные изменою и смутой, страшно пали даже в глазах народа латинской веры. Считавшие себя поляками стали называть себя русскими латинского закона и те из среды его, которые обладали цельностью и решительностью характера, стали признавать неестественным, неудовлетворительным такое свое положение, и устремились в православие. Вообще народ в это время целыми деревнями просил записать его на православие».
По нашему мнению, здесь находится противоречие в словах г. Кояловича. Сам он признает, что в православие устремились только те лица, которые обладали цельностью и решительностью характера, и в тоже время констатирует факт обращения в православие народа «целыми деревнями», в которых, конечно, было не мало лиц, не обладавших этими свойствами характера.401 Но этого мало. Если бы М. О. не писал серьезно, то можно было бы принять за иронию его следующие слова, по поводу того же движения народа в православие: «даже жиды в это время с новою силою стали прославлять православие, поддакивали, что русская вера лучше польской, потому что во время этого движения народ массами собирался то у церкви, то у волостного правления, естественно, посещал корчмы и давал жиду больше доходов».402 Этим последним замечанием М. О. сам подтверждает незаметно для себя тот факт, что движение в православие по местам, где, например, находились еврейские корчмы, и где евреи превозносили православие пред католичеством, было искусственное и потому неустойчивое, как увидим после. Киприанович объясняет указанное движение к православию более всего необыкновенным подъемом духа среди местного православного духовенства, хорошо понимавшего, что тогдашние обстоятельства особенно благоприятствовали возвращению в православие католиков–простолюдинов, насильно загнанных в польское католичество во времена владычества Польши. Под этим благоприятным обстоятельством он, наверное, понимает, главным образом, ту ревность, с какой муравьевские чиновники обращали народ в православие. Но ревность эта далеко не всегда была по разуму.
Нужно заметить, что сам Муравьев держался правильного взгляда на круг обязанностей гражданской власти и духовной в деле охранения православия от католицизма в крае. В известном отношении к митрополиту Иосифу касательно замеченного им посещения православным народом костела, вместо церкви, и употребления польских молитвенников он ясно указывал на то, что в сем деле указания и увещания приходскими священниками неповинующихся и непокорных должны предшествовать обличениям гражданских чиновников, так как пастырям, конечно, недуги паствы и хромающие на обе ноги лучше и вернее известны, нежели кому-либо из гражданских чиновников. Вообще, но мнению М. Н. Муравьева, деятельность приходского духовенства должна была проявляться раньше действий чиновников, которым всего было приличнее принять вид содействия и внешнего ограждения православной церкви.
Но низшие чиновники муравьевского времени не могли возвыситься до такого взгляда своего главного начальника, не говоря уже об обещаниях темному крестьянину таких очевидных пред ним выгод, как вещественных, в смысле улучшения его материального положения, в случае согласия его дать подписку403 на желание его присоединиться, эти чиновники не задумывались даже над тем, чтобы иногда чисто полицейскими мерами заставлять католиков присоединяться к православной церкви. Так, из жалобы 130 крестьян м. Ильи узнаем, что за нежелание в 1866 году некоторых католиков сего местечка выдать подписки священникам на согласие присоединиться к православной церкви они были передаваемы последними полицейским, которые отправляли их в погреба или чуланы, где их стегали нагайками. И во многих других прошениях новоприсоединенных указывалось на такое же обращение их в православие. Если даже отвергнуть правдоподобность сей жалобы Ильских крестьян, однако, приходится считаться с сообщением одного военного о. протоиерея, квартировавшего в 1864 году в г. Ново-Александровске, Ковенской губернии, относительно насильственного обращения в православие римско-католиков с помощью розог,404 например, Тройским исправником-магометанином по вероисповеданию.
Между тем, и духовенство православное в лице некоторых своих членов, и далеко немалочисленных, оказалось причастным такому присоединению католиков к православию. К этому времени окончательно создался под влиянием внешних благоприятных обстоятельств далеко не симпатичный тип так называемого боевого священника, направляющего всю свою деятельность на борьбу с католическим духовенством, тайные происки коего, по его мнению, были единственною причиною выказываемого униатами, и католиками упорства. По справедливому изображению о. И. Фуделя, эти «боевые священники» представляют из себя довольно точную копию ксендзов. По крайней мере, действия их всецело исходят из положения «цель оправдывает средства». Высокомерное отношение к своим прихожанам, подчинение их себе посредством тонко выработанной дисциплины, разжигание в них политической ненависти к своим противникам – достаточно характеризуют их».405 Борьба явная и тайная с ксендзами всеми возможными средствами, постоянные розыски лиц, отклоняющихся от православия, воздействие на них через посредство чинов полиции, постоянное хождение по судам и возбуждение дел о «совращении» занимает у этих «пастырей» все их свободное время, и результаты такой деятельности не особенно благоприятны для православия.406 К числу таких боевых священников принадлежали, судя по жалобе Ильских прихожан, местный благочинный и несколько соседних священников, которые не желавших принять православие передавали полицейским, а последние, если только верно показание сих прихожан, насильно завели их в церковь и здесь без разбора, кто пьян или выпивши, заставляли их исповедаться и св. тайн приобщаться.
К числу таких боевых пастырей, конечно, должно отнести священника Чайковского, которого в 1870 году за то, что показал принадлежащим к православной церкви одного крестьянина-католика и доставил о том подписку, без согласия и в отсутствие сего крестьянина, в чем и сам сознался, епархиальное начальство послало на один месяц в Гродненский монастырь на эпитимию, а крестьянина положило считать не принадлежащим к православной церкви. К этой же категории священников нужно отнести и священника С. прихода Г., который в 1866 году причислил к православию крестьянина М., помимо его желания. В жалобе, поданной сим крестьянином сперва в Гродненскую палату уголовного суда, а потом в сенат, указывалось еще на 20 человек, от которых были отобраны подписки против их желания, с употреблением насилий и даже побоев.407 Крестьянин сей уже только в 1880 году получил удовлетворение своей просьбы об освобождении его от исповедания православия.
И нам думается, что М. О. Коялович, защищавший печатно священника Г., действовал так в силу своего недоверия к возможности подобного поступка со стороны православного священника, тем более, что до своей поездки в северо-западный край в 1886 году он представлял положение здесь дела православия и русской народности в преувеличенно светлом виде.
К числу подобных боевых пастырей справедливо отнести и Волковысского благочинного Куцевича, который в своем рапорте в 1869 году архиепископу Макарию довольно откровенно высказал свой взгляд на обращение католиков в шестидесятых годах. Здесь он прежде всего констатировал тот бесспорный факт, что эти присоединенные уклонялись от исповеди и св. причастия, причину чего он справедливо усматривал в том, что присоединение их совершалось по мысли и настояниям местных чиновников и, «как кажется, не без ведома и участия высших властей в крае». Что же касается до той роли, какую духовенство играло в этом деле, то Куцевич, выгораживая оное, утверждал, что эта роль была чисто пассивная. «Духовенство, писал он, не руководимое никакими особенными по сему делу инструкциями, и по важности самого дела, и под опасением ответственности в тогдашнее строгое военное время, должно было принять участие в присоединении подлежавших возврату латинян к православной церкви».
Тем не менее, Куцевич одобряет такое обращение латинян в православие муравьевскими чиновниками в силу той морали, которая говорит, что «цель оправдывает средства». «И хотя, замечает Куцевич, сие присоединение обошлось не без некоторых печальных увлечений, так как присоединение велось быстро и без предварительной строго обдуманной системы, однако же, оно было правильно, ибо было слабым возмездием ксендзам и полякам за бесчисленные вековые кровавые их обиды и преследования нашего исповедания в прошедшем, и, при том, результаты были достигнуты чрезвычайно важные, так как общее число православных, в течение двух только лет, по одному Волковысскому благочинию увеличилось до 11 тысяч». Но этого мало, Куцевич, вероятно, с целью склонить пр. Макария к сочувствию насильственному присоединению католиков имел смелость в своем рапорте указать своему архипастырю на невероятное явление, будто бы им замеченное, это на то, что иноверное население, живущее по деревням, вообще склонно к принятию православия, но считает бесчестием принять оное добровольно и нуждается только во внешнем побуждении к тому.408
Другой благочинный, священник Ш. в своем рапорте на имя архиепископа Макария в том же 1869 году, печалясь на то, что, «при всесторонних расходах к цели общительности и приложения воссоединенных, довольство духовенства очень незавидно, так что материальное обеспечение священников не соответствует их миссионерским постам, так как оно бедно и скудно и в глазах иноверных смешно и даже поносно»,409 находил для духовенства утешение в том, «что полиция приняла участие в делах о принявших православие, так как через это, с одной стороны, духовенство получило более возможности предложить слово назидания совратившимся, а с другой, и потому, что считающие себя уже свободными от обязательств присоединения, видели себя в нужде вспоминать о своих обязанностях. Впрочем, с грустью замечал сей пастырь, сторонник полицейских воздействий на религиозные убеждения иноверцев, невозвратно то время, когда расстроились приходы, вследствие совершенного безучастия полиции, безучастия, последовавшего со второй половины 1867 года, после всевозможных (!) стараний и усилий оной в пользу православия в 1865 и 1866 годах».
Таким образом, из сказанного нами ясным становится, что духовенство Литовской епархии, в лице некоторых своих членов, далеко не было безучастно в том нежелательном способе обращения католиков в православие, какой иногда в указанное время практиковался со стороны гражданских властей.
Впрочем, как и следовало ожидать, архиепископы Литовские Макарий, Александр и Алексий не сочувственно относились к таковому способу увеличения числа членов православной церкви. Так, преосв. Александр, еще будучи викарием Литовской кафедры, в своем отчете по ревизии в 1866 году церквей уездов Виленского и Ошмянского заметил, что, при общем движении народа к православию, присоединение делалось поспешно, без должного приготовления и сознательного усвоения истин православной веры со стороны присоединяемых, почему, с переменою обстоятельств, благоприятствовавших быстрому движению в народе к воссоединению с православною церковью, когда шляхетско-ксендзовская пропаганда стала действовать с особенною силою и дерзостно, употребляя все противозаконные средства к возвращению в латинство присоединенных, народ темный, неразвитой, бессознательно поддавался обману и лжи, ибо привычка к прежним обрядам слишком была сильна, чтобы вдруг ее оставить».
И уже будучи архиепископом Литовским, пр. Александр в 1879 году, указывая в своем отчете св. Синоду о состоянии епархии на то, что особых попечений требовали присоединенные в 1865–1966 годах из католичества, так как некоторые из них обнаруживали стремление к возвращению в католичество, главною причиною сего явления также полагал самый способ присоединения их, без должного приготовлении и сознательного усвоения ими истин православной веры.
Что касается пр. Макария, то он в своей вступительной на Литовскую кафедру речи ясно указал, каким путем должно совершаться распространение православия в крае. «Православие, говорил он пастырям, есть чистейший свет и отнюдь не должно распространяться путями тьмы; употребляйте для итого одни только оружия света: наставление, вразумление, убеждение, кротость, любовь, собственный пример благочестивой жизни».410
Между тем, эти слова архипастыря не понравились не только тем из местного духовенства лицам, которые держались того мнения, что римско-католическому духовенству следует воздавать тем же оружием, каким оно в свое время действовало, при обращении православных в унию и католичество, но даже М. О. Кояловичу,411 который находил в сих словах пр. Макария намек на то, что, следовательно, дело обращения до него велось неправильно.412
При таком, далеко не всегда согласном с духом православной церкви, способе присоединения к оной, нисколько не может представляться удивительным то обстоятельство, что воссоединенные из унии и присоединенные из католичества, под сильным влиянием ксендзов, совращались из православия. При этом, ксендзы употребляли всякого рода средства для того, чтобы простереть свое влияние и на лиц, не подлежавших их попечению и пастырской заботливости.
Так, в интересах латино-польской пропаганды, ксендзы с особенным успехом пользовались отправлением богослужения в дни костельных празднеств, когда совершаемые при этом «отпусты» своею торжественностью привлекали к костелу богомольцев, как католиков, так и православных. В это время ксендзы искусно пользовались таким стечением богомольцев и, действуя на их совесть через исповедь, часто успевали увеличивать свою паству новыми членами, отторгая их от православной церкви.
Особенно ясно это открылось в деле совращения прихожан Клещельской церкви. С целью сильнее подействовать на народную массу, в видах поддержания в ней приверженности к католицизму и полонизму, почти уже накануне польского восстания, ксендзы устроили в 1859 году торжественное перенесение мощей св. Виктора из Варшавы в м. Яново. Насколько необычайна была по своей торжественности эта процессия, можно судить уже потому, что на всем расстоянии от Варшавы до Янова ее встречали повсюду крестные ходы, сменявшиеся на известном пункте и, при приближении к Янову, участвовало до 100 ксендзов, при нескольких сотнях хоругвей. Еще за несколько недель до этой процессии, ксендзы предупреждали по соседним уездам Царства Польского и Гродненской губернии народ об этой процессии и обещали дать разрешение грехов каждому, пришедшему в Яново. И старания ксендзов увенчались блестящим успехом. В назначенное время собралось столько народа, что и двадцатая часть не вмещалась в костел, так что епископ разрешил поставить 12 престолов и 12 кафедр для проповедников в недалеком расстоянии от костела, и с раннего утра до полудня совершались две службы и произносились проповеди. Столь великолепная обстановка, а также проповеди ксендзов имели тем большее влияние на народную массу,413 что одна толпа сменялась другою и возвратившиеся домой своими рассказами побуждали других спешить туда же, так что каждый день там перебывало до 5 тысяч человек.414 В совращении порозовских прихожан так же оказался замешанным ксендз Порозовелого костела, который совершением торжественного богослужения в костеле, особенно во дни, посвященные св. Антонию Падуанскому, привлекал, по словам местного православного священника, и воссоединившихся из унии и здесь без разбора принимал на исповедь.
Иногда ксендзы заводили с целью пропаганды у себя праздники в костеле, которых не было в католической церкви, как это видно из жалобы Литовского епархиального начальства Тельшевскому католическому епископу на ксендза Трамбовского, который в день, установленный для празднования воссоединения униатов в 1839 году, завел в своем приходе празднование в честь будто бы присланного из Рима креста и, кроме того, тайным образом перенес в свой костел образ св. Параскевы из Новолоцкой церкви и учредил в оном бывший в церкви праздник. Литовское епархиальное начальство в сем поступке, не без основания, видело намерение ксендза соблазнять православных прихожан, тем более, что он выдавал один крест, якобы за чудесный, присланный от папы со св. мощами, между тем как ничего не говорил о дарственной на сей крест папской грамоте, которую следовало бы предполагать, коль скоро сей крест, действительно, был бы прислан папою и заключал в себе мощи.
Подобного же рода жалоба была принесена в 1869 году священником Олькеникской церкви Макаревским, по поводу выдавания ксендзом Олькеникского костела за действительные мощи св. Бонифация находящихся в сем костеле. Тройский благочинный, представляя эту жалобу священника М., указывал, со своей стороны, на то, что в католической церкви не считается предосудительным, для удержания и утверждения народа в католичестве, деревянные статуи и восковые фигуры выдавать пред оным за действительные мощи, каковые и были в Олькеникском костеле, представляя из себя восковую фигуру, помещавшуюся в деревянной раке, опоясанной опекунской печатью.415
Из жалобы пр. Иосифа Семашки графу Протасову видно, что, после перенесения Литовского епархиального управления из Жировиц в Вильну, католическое духовенство, во главе с своим епископом Цивинским, так сказать, на глазах самого генерал-губернатора, употребляло все меры к тому, чтобы, как можно сильнее, фанатизировать народ. Для этой цели оно более всего пользовалось известною святынею, Остробрамскою иконою Божией Матери. Сам епископ Цивиинский часто служил здесь, и служение его сопровождалось музыкой и двусмысленными проповедями.
Признавая весь вред от такой политики католического духовенства для православия, пр. Иосиф, для устранения подобного рода публичных служений, в письме своем к графу Протасову советовал перенести эту икону в Свентоянский костел, воспользовавшись тем удобным предлогом, что, во время богослужения, у Острых ворот становятся рогатки и прекращается всякое сообщение, тогда как здесь бывает самая усиленная езда. Впрочем, этот совет пр. Иосифа и доселе не приведен в исполнение, и часовня эта и по настоящее время служит, так сказать, центральным пунктом для молитвы латинян не только г. Вильны, но и всего северо-западного края.416
Что ксендзы пользовались проповедью в костелах, как одним из враждебных православию средств, это, например, видим из жалобы в 1851 году пр. Игнатия Гродненскому губернатору на ксендза Ружанского костела, который во время проповеди в великий пост позволял себе оскорбительные выражения относительно православной церкви. И хотя следствие, произведенное по сему поводу чиновником губернского правления, показало только то, что ксендз старался лишь доказать превосходство католичества пред православною верою и другими религиями, и то, косвенным образом, однако, вследствие жалобы пр. Игнатия католическому епископу, в которой он просил сделать внушение сему ксендзу никогда не употреблять в проповедях выражений, оскорбительных для православного исповедания и произносить свои проповеди не иначе, как после предварительного рассмотрения и одобрения своего начальства, католический епископ сделал строгий выговор, как местному декану, так и самому ксендзу, первому за то, что дозволил, без своего рассмотрения, говорить проповедь, а последнему – за укорительные выражения, и внушил ему, чтобы на будущее время строго соблюдал сделанное им по сему предмету распоряжение, под опасением немедленного удаления от должности, и признания впредь неспособным, и о таковом распоряжении вновь подтвердил всему духовенству Виленской епархии, дабы оно не смело выходить из круга чисто христианского нравоучения, а тем более рассуждать о предметах, касающихся других исповеданий, под опасением взыскания.
Несколько раньше сего случая, сам пр. Иосиф, вследствие жалобы Пружанского благочинного на Шерешевского ксендза Л. за то, что он не только при частных встречах с прихожанами, но и во время проповеди отзывается враждебно о православии и, притом, не слушается своего декана, не позволяющего говорить ему проповеди, без его одобрения и, кроме того, поселяет явное несогласие и со всею неуместною ревностью заставляет простолюдинов из православных отчаиваться в вечном спасении, обратил внимание на сего ксендза епископа Цивинского417 и последний, еще до получении от него официального уведомления о сем, по одним только частным сведениям о неуместном поведении Л., перевел его к другому приходу, поручив декану иметь за ним строгое наблюдение.
К другим противозаконным действиям ксендзов по отношению к православию следует отнести, как проживание их, без надлежащего разрешения, при домашних костелах у помещиков, причем, через посредство последних, они оказывали вредное влияние на народ,418 так и особенно то, что они ставили разного рода препятствия католикам, желавшим вступать в брак с православными. Так, в 1856 году возникло дело по поводу того, что Кобринское римско-католические духовенство препятствовало лицам католического исповедания вступать в брак с православными, не выдавая им предбрачных свидетельств, по запрещению будто бы самого епископа Жилинского, вследствие чего православное духовенство повенчало несколько лиц без надлежащих документов. Дело окончилось тем, что Жилинский, отказавшись от обвинения, возведенного на него ксендзами, предложил своей консистории сделать строжайший выговор декану и викарному ксендзу Кобринского костела со внушением, что, впредь, за подобного рода неуместные толкования, они не только будут устранены от занимаемых ими должностей, но и преданы суду, причем Жилинским было также вменено в обязанность ксендзам, при выдаче предбрачных свидетельств, с большею вежливостью излагать в оных обстоятельства, препятствующие заключению брака, и вообще стараться жить с православным духовенством миролюбиво, не наводи на себя никаких подозрений.
К сожалению, это вразумление мало подействовало на ксендзов, и они, в большинстве своем, продолжали делать препятствия прихожанам, намеревавшимся вступать в смешанный брак, так что в 1858 году пр. Иосиф вынужден был просить посредства св. Синода пред главным римско-католическим управлением, по поводу противозаконных действий в отношении православия со стороны Рудоминского ксендза Паца, который всячески старался препятствовать бракам православных с католиками, не принимая от последних лиц оглашений и угрожая, что не допустит, после брака, к исповеди и св. причастью и даже в костел, и говоря, что лучше жениться на лютеранке и даже еврейке, чем на русской, и что дети, родившиеся от этого брака, будут волчата. Этот же ксендз убеждал своих прихожан воспитывать детей от смешанных браков в католической, а не в православной вере, указывая на то, что это будто бы дозволяется по закону.419
Как на наиболее резкую выходку католического духовенства по отношению к православному следует, по-видимому, указать на поступок ксендза Скрабовского, который в 1845 году остриг заехавшего к нему в гости запрещенного священника Гречиху так, что, по выражению Лидского благочинного Бренна, он походил на арестанта. По этому поводу возникло целое дело. И в то время, как Лидский земский суд, после следствия, признал, что это оскорбление представляет дело не уголовное, а только личную обиду, Литовская духовная консистория не согласилась с этим мнением, находя в сем деле оскорбление обычаев православной церкви, и перенесла дело в Виленскую уголовную палату и просила рассмотреть это дело при депутате с духовной стороны, назначив для того протоиерея Гомолицкого. Но палата также решила дело в пользу ксендзов, признав их невиновными в оскорблении Гречихи, так как последний сам признался, что один из ксендзов остриг ему волосы, по его же просьбе. По нашему мнению, консистория Литовская напрасно преувеличила дело, видя в нем намеренное желание оскорбить обычаи православной церкви. Гораздо правильнее понимал это дело пр. Иосиф, полагая, что Гречиха был пьян, так как и раньше того был за это отрешен от должности и помещен в монастырь, были пьяны и ксендзы. Поэтому, нам думается, показание Гречихи, что он сам просил об острижении его, как бы в знак сочувствия к латинству, заслуживает доверии.
Особенною враждебностью к православию и России ксендзы, как известно, зарекомендовали себя во время польского восстания 1863 года, когда большинство их были уличены в прямом или косвенном участии в мятеже, причем несколько ксендзов были казнены, по распоряжению Муравьева, за чтение возмутительных манифестов в костелах и подговаривание крестьян к восстанию. Но сего мало: некоторые ксендзы сами составляли шайки повстанцев и становились во главе их. Сам Виленский католический епископ Красинский, как один из наиболее усердных деятелей мятежа, был выслан Муравьевым на жительство в Вятку. Посему, нисколько неудивительно, что в такое строгое военное время, как при Муравьеве и Кауфмане, ксендзы, заботясь о своем самосохранении, притихли и боялись вести пропаганду между православными. Между тем, с прекращением военного положения и при новом генерал-губернаторе Потапове, державшемся полонофильской политики, ксендзы снова зашевелились и подняли свою голову. Так, например, ксендз Бояржинский открыто крестил младенцев, рожденных от православных родителей, принадлежавших к Юрьево-Гейшишской церкви, посещал дома православных и внушал им не повиноваться православной церкви.420 В отношении пр. Макария к Потапову421 в 1869 году также указывалось на несколько случаев совершения ксендзами у православных прихожан таких треб, как крещение, погребение и принятие на исповедь, причем виновными в том оказались даже ксендзы Виленских костелов св. Яна и Всех Святых.422 В отчетах некоторых преосвященных викариев, по поводу состояния осмотренных ими в семидесятых и даже восьмидесятых годах церквей также указывалось на то, что ксендзы, являясь по своим обязанностям в смешанные семьи, простирали свои поучения и к тем из сих лиц, которые исповедовали православие. Особенное противодействие католическое духовенство оказывало, как и прежде, при вступлении его прихожан в брак с православными и, для предотвращения таких браков, употребляло всевозможные средства, преимущественно же запугивало страшными угрозами гнева Божия и вечными муками, которые должны постигнуть всякого, кто вступит в брак с схизматиками. Когда же ни угрозы, ни запугивания не действовали, тогда ксендзы затягивали и нередко отказывались выслать священнику необходимые предбрачные документы.
Наибольшую пользу получают ксендзы для своей пропаганды от костельных братств, члены которых, составляя как бы тайную полицию ксендзов, сообщают им все, что делается в каждом православном семействе и через то дают им возможность сообразовать свои действия по отношению к ним. Мало того: костельные братчики всеми средствами стараются совращать православных в католичество, как-то: лестью, запугиванием и прямым насилием, и преследуют православных, особенно вновь присоединившихся, насмешками, поруганиями, побоями, клеветою, поджогами и потравами их полей, и лугов и дерзким поношением православия. Так, принявшие православие в 1865 и 1866 годах в Юшковской и Шимковской волостях Гродненской губернии в следующем 1867 году возвратились было в католичество, а присланному для разъяснения сего обстоятельства чиновнику открыто заявили, что их побуждали к отступлению от «Московской веры» костельные братчики всякими средствами. Те же братчики Порозовского костела заставляли насильно отрекаться от православной веры новоприсоединенных именно, связавши им назад руки, водили их по местечку с боем в костельный барабан и в конце улицы нанося им удары палкой. Наконец, братчики же иногда брали на себя роль ксендзов в исполнении треб для православных, тайно совратившихся в католичество. Ставя на головах православных распятия и осеняя их знамением креста, они разрешали людей от исповедания православной веры, а также крестили детей православных родителей и хоронили умерших, собирали православный народ и совершали дли него богослужение, конечно, по-польски, и, освящая воду на подобие ксендзов, окропляли ею народ.423
Об отношениях ксендзов к православной церкви за последнее время обстоятельные сведения дают отчет архиепископа Алексия о состоянии Литовской епархии за 1889 год и всеподаннейший отчет г. обер-прокурора св. Синода за 1890 год.
В первом отчете указывалось на то, духовенство жаловалось, по местам, на холодные и подчас враждебные отношения к нему ксендзов. «Но, естественно, замечал по сему поводу Владыка, духовенство и само не может отвечать ксендзам иными отношениями. Разница лишь в форме выражения этих отношений, в ксендзах они, вообще говоря, скрытнее и сдержаннее, хотя и напряженнее, по положению их, как духовенства, с одной стороны, политиканствующего вместе с панами-католиками, а с другой не господствующей церкви и даже якобы, по их преувеличенному представлению, гонимой. За то, всякое благоприятное обстоятельство, в особенности такое, как предстоящее назначение, католического епископа,424 сильно поднимает их служебную энергию. Посему, участились съезды ксендзов на фесты для более торжественных отправлений их, или скорее, под сим предлогом, для взаимных совещаний о мерах, относящихся до охраны католической паствы от переходов в православие, или от вступления в состав православных семейств через браки, а также на счет пропаганды латинства особенно между колеблющимися или упорствующими в мысли возвращения в латинство из присоединенных в 60-х годах, а, если окажется возможным, то и в смешанных семьях католиков с православными, что через матерей католичек и не трудно. И в этом отношении замечается духовенством большая, сравнительно с прежними годами, настойчивость ксендзов, которые стали чаше посещать своих прихожан в смешанных семьях и хотят, видимо, при содействии панов побогаче и вообще прихожан, к приезду епископа показать свою ревность к устройству новых костелов или колоколен при них, или ремонта существующих в местах, иногда в них не нуждающихся, но, за то, боевых, так что Литовскому епархиальному начальству не раз приходилось отклонять ходатайства сего рода, присланные ему гражданским начальством на заключение».
В отчете г. обер-прокурора св. Синода, по поводу совращения прихожан деревни Селявич, указывалось, между прочим, как на виновников сего совращения, на ксендзов, которые в последнее время с особенною энергией стали возбуждать и поддерживать в местном населении настроение, враждебное России и православной церкви. При всяком удобном случае, они превозносят римско-католическую веру, указывая на её мнимое превосходство пред православием, и порицают православие, как веру «хлопскую». Под влиянием ксендзов, распространился в Гродненской губернии нелепый слух о том, что будто бы правительство, признав превосходство римского католичества пред православием, будет всех обращать в католичество, что в Петербурге уже многие, обратились в латинство и раньше других правительственные особы и что православными останутся только «попы да хлопы». «Подобные нелепости, замечает г. обер-прокурор, смущают народ и повергают его в недоумение. Посещая же чаще и чаще своих прихожан, ксендзы убеждают их чуждаться православных и не входить с ними ни в какие отношения, как с схизматиками, обреченными на вечную гибель».
В том же отчете пр. Алексия за 1889 год указывалось на то, что, и за последнее время, ксендзы пользовались теми же средствами, какими и раньше, в интересах латино-польской пропаганды, как, например, торжественным отправлением богослужений во дни костельных праздников, причем собиралось в костелы множество народа, как католиков, так и православных. Ксендзы же искусно пользовались таким стечением богомольцев и часто успевали в такое время увеличить свою паству новыми членами, отторгнутыми ими от православной церкви. Вообще же, по замечанию отчета, влияние ксендзов наиболее было заметно в тех местностях, которые населены сплошными массами католиков и где живут поляки помещики.425
Но, говоря вообще о враждебных отношениях ксендзов к православной церкви, нельзя не упомянуть и о том, что некоторые из них приняли православие. Это явление наиболее было, заметно в первое время после воссоединения униатов, когда воссоединенные почти ничем не отличались от католиков. Несколько поданных прошений ксендзами о принятии их на лоно православной церкви в 1841 году подали было пр. Иосифу повод к объяснению этого явления в благоприятном для православия смысле, как общего стремления ксендзов к принятию православной веры. «Я давно уверен, писал пр. Иосиф в сем году Протасову, что, по крайней мере, половина белого римского духовенства подобного образа мыслей; одно несчастие, что у нас в России начальствующее римское духовенство избирается как бы иностранным правительством в духе римского двора и польской партии».426
К сожалению, действительность не оправдала этой уверенности пр. Иосифа. Большинство ксендзов искали присоединения по чисто житейским расчетам и, притом, иногда довольно низкого свойства, как, например, чтобы избавиться от того наказания, которому они подлежали за свои порочные действия, как от своего духовного начальства, так и иногда – от гражданского. Это, например, должно сказать о присоединившемся в 1841 году ксендзе Павле Турчинском, о разрешении принять которого на службу в консисторию просил427 пр. Иосиф графа Протасова, и который за растрату денег, принадлежавших Минскому епископу, за побег из монастыря католического и укрывательство под чужим именем, сенатским указом был лишен духовного сана и от дальнейшего наказания освобожден только на основании манифеста от 16 апреля 1841 года. Таким образом, из сказанного о Турчинском видно, что он далеко не составлял ценного приобретения для православной церкви по своим нравственным чертам.
В 1842 году присоединился к православию ксендз Абрамович, который, давши при присоединении подписку в том, что не будет просить о дозволении ему остаться в священном сане, после присоединения, стал просить о том, хотя и безуспешно. В 1844 году присоединился иеромонах доминиканского ордена Гаспр Кныстовст, который также хотел остаться в священном сане, но не получил удовлетворения своего желания, как, по донесению архимандрита Пожайского монастыря Антония, часто отлучавшийся из монастыря и склонный к горячим напиткам.
Бывали случаи, когда ксендзы, подавши прошение о присоединении их к православию, в скором же времени подавали новое, с выражением своего нежелания присоединяться. Таков был, например, ксендз Куновский, который в 1857 году подал прошение о присоединении его, причем в прошении излагал, что будто бы еще с малолетства хотел присоединиться к православию, но только родители его сему воспрепятствовали: после же, присоединения, он намеревался ехать учиться в медико-хирургическую академию. Куновского, до присоединения, подвергли испытанию, причем протоиерей Немцевич донес было, что ксендз этот вполне искренно желает присоединения. Однако, в самом непродолжительном, после сего донесения, времени, Куновский подал новое прошение, в котором писал, между прочим, что «призрак наружной жизни соблазнил его и он позавидовал многим ближним, стоявшим гораздо выше его, отчего в нем зародилась страсть к почестям и власти, вследствие которой он, позабыв на этот раз свою совесть и забыв слова Спасителя, что никто двум господам не может служить, решился ложно и против внутреннего убеждения подать прошение о присоединении его». В заключение, он просил оставить его прежнее прошение без последствий, что. конечно, и было исполнено.
После сего неудивительно, что наученный горьким опытом, митрополит Иосиф впоследствии подозрительно стал смотреть на ксендзов, выражавших намерение принять православие. По замечанию его, единственно удачный пример присоединения (разумеется время до 1860 года) из латинских ксендзов представлял ксендз Антоний Петкевич, которого он уговорил в 1844 году остаться в священном сане и, продержав несколько времени при себе в Жировицах, назначил к Ковенскому собору, а после к Виленскому кафедральному собору. «Прочие же ксендзы, говорит он, присоединенные другими преосвященными и мною самим, почти без исключения выйдя в светское звание, стали укором для церкви православной. так что я впоследствии отклонял и затруднял присоединение ксендзов».428
Случаи боле чем единичного присоединения ксендзов встречаем уже после 1863 года, когда, по словам митрополита Иосифа, многие из католиков и даже некоторые ксендзы усомнились в собственном законе и спрашивали себя: может ли быть святая и истинная вера та, которая поощряет измену, клятвопреступление и которой пастыри позволяют себе призывать свои паствы к мятежу, или даже сами ведут их на грабеж и убийство и проливают человеческую кровь собственными руками, обыкновенно приносящими бескровную жертву Всевышнему. Таких ксендзов, присоединившихся к православной церкви, было четверо,429 из коих ксендз Подберезского костела Иоанн Стрелецкий своим примером содействовал обращению в православие 1500 человек своих бывших прихожан, которые, впрочем, и доселе еще недостаточно тверды в православии, равно как и прихожане Яловского прихода, который образовался после присоединения ксендза с 2500 прихожанами, из которых в последнее время до 250 человек совершенно уклонились от православной церкви. Ксендз Стрелецкий был принят в число членов Литовской епархии, с оставлением в сане священника, и долгое время состоял настоятелем Касутской церкви в Вилейском уезде, а пр. Алексием дли пользы службы перемещен в Гродненскую губернию.
Если не ошибаемся, последний случай присоединения к православной церкви ксендза и, притом, с оставлением в священном сане, был уже в 1869 году, при архиепископе Макарии, когда присоединился ксендз Владислав Циолковский. Он был назначен на священническое место в м. Креве, Виленской губернии, Ошмянского уезда, с тем, чтобы здесь был под руководством священника Планового, который обязывался чрев полгода донести, насколько он успел в отношении отправления православного богослужения.430
Но, говоря о противозаконных поступках ксендзов против православия, не находим справедливым умолчать и о том, что само православное духовенство не всегда правильно держало себя по отношению к католическому. По нашему мнению, поступок священника Сморгонского прихода Гинтовта, на которого пожаловался епископ Жилинский пр. Иосифу в 1851 году за то, что он в день празднования католиками праздника «Тела Господня» пришел с своим крестным ходом431 к трём устроенным ксендзом алтарям для католического крестного хода и там служил молебен, вследствие чего возник ропот в народе, заслуживал более строгого наказания, чем какому подвергло его епархиальное начальство, ограничившись одним только выговором ему.
Не мало было случаев, когда священники писали жалобы своему начальству на ксендзов, придавая их поступкам преувеличенное значение и требуя строгого наказания им. Так, например, в 1868 году Тельшевский священник Зосимович возбудил дело относительно ксендза Ретовского за то, что он не снял шапки в то время, когда он провожал тело умершего, в преднесении креста. И Литовская духовная консистория, в свою очередь, поддержала эту маловажную жалобу, отнесшись в Тельшевскую католическую консисторию с требованием наказания ксендза. Но последняя не нашла ксендза виновным, указав на то, что, по церковным правилам католической церкви снятие, шапок в похоронных процессиях не положено и оставлено на волю сопровождающих процессию. Бывали и такие случаи, когда священники, возводя жалобы на ксендзов за их противозаконные поступки против православной церкви, оказывались сами виновными.
Так, это было в 1848 году, когда возникло дело о не дозволении ксендзом Яновского костела похоронить умершего православного крестьянина на католическом кладбище и о вмешательстве его в пределы православного прихода, причем, впоследствии, оказался виновным сам священник Кочановский, который, вопреки всякому праву, дозволил себе освятить католическое кладбище и самовольно хоронить на нем своих прихожан. Дело это окончилось уже в 1854 году и сошло вполне благополучно для сего священника, за поступлением его в монахи. Косвенным доказательством того, что воссоединенные священники, жалуясь на вмешательство ксендзов в православные приходы, сами дозволяли себе иногда подобные действия по отношению к католическому населению, может служить тот факт, что еще в 1842 году Литовская духовная консистория, по поводу указа св. Синода о возвращении в православие бывших униатов, совращенных в латинство, сочла необходимым обязать священников подпиской в том, что они не будут подавать повода ксендзам жаловаться на них за принуждение отрекаться от католичества таких лиц, которые никогда не были в церкви, с угрозами и даже насильственным образом, при содействии гражданской власти, а также за возвращение из латинства людей потому только, что они однофамильцы бывших униатов, и, наконец, за насильственное венчание униатов с католиками и, после того, причисление сих последних также к своей пастве. Но самым ясным доказательством вмешательства воссоединенных священников в дела католических приходов должно служить поспешное обращение ими католиков в православие в шестидесятых годах, имевшее, между прочим, своею целью, как откровенно сознавался священник Куцевич, мщение ксендзам и полякам за их угнетение православной веры в прежнее время.
После католического духовенства дело православия и русской народности встречало наиболее сильных врагов в лице помещиков-поляков. При своей фанатической привязанности к католицизму и под сильнейшим влиянием ксендзов, помещики, после воссоединения униатов, старались всевозможными средствами выразить свое нерасположение к православию и нанести вред ему. До самой отмены крепостного права помещики католики, можно сказать, были самыми ревностными миссионерами католицизма. Давая льготы крестьянам одного с ними вероисповедания, они теснили и в работах, и в оброках православных, вследствие чего из этих последних далеко не многие вынесли притеснения, а большая часть народа, уже сама по себе тяготевшая к костелу, тем более старалась открыто высказывать свои симпатии к нему, что надеялась через это снять с себя панские притеснения и приобрести те же льготы, которыми пользовались «официальные» католики.
И во многих отчетах, ревизовавших церкви Литовской епархии, находим указание на то, что помещики и их управляющие препятствовали посещению православными прихожанами церквей в праздники, заставляя их в это время работать, и даже не пускали прихожан для говения в церкви.432 Следующие два факта могут служить наглядным доказательством того, что помещики позволяли себе иногда и насильственные поступки по отношению к православным своим крепостным. Так, в 1854 году митрополит Иосиф жаловался генерал-губернатору Бибикову на управителя имения Городца Волковского, который, после венчания одно вотчинных крепостных людей помещика Вредта, на основании повеления Государя, без дозволения его, расторгнул сей брак и, взяв мужа во двор и наказав 30 ударами розог, жену отправил в деревню и при сем поносил, осмеивал и ругал православную веру, угрожал погубить священника Саковича, и, наконец, отобрал у него всех служителей, которые были даны ему. Пр. Иосиф просил Бибикова, как о допущении к сожительству сих лиц и о вознаграждении их за перенесенные побои и притеснения, и об ограждении их на будущее время от таковых притеснений, так и об удовлетворении священника за обиду и о возвращении отнятых служителей и, наконец, о строгом взыскании с эконома за его своевольство и насильственные поступки, чтобы это взыскание могло быть примером и для других. В данном случае, некоторым оправданием эконома Солковского может служить отчасти лишь то обстоятельство, что повеление Государя относительно венчания браков крепостных у одно вотчинников, без их позволения, было объявлено духовенству Литовской епархии секретно.
Другой, еще более возмутительный поступок помещика в отношении к принявшему православие крепостному крестьянину, говорим, особенно возмутительный потому, что в нем принял косвенное участие православный священник и даже благочинный, имел место в 1844 году и состоял в преследовании помещиком Олдановским крестьянина Савиневича за присоединение его к православию и за несение им должности церковного старосты. Когда благочинному протоиерею Маркевичу, вследствие жалобы Савиневича, поданной митр. Иосифу, было предписано епархиальным начальством произвести дознание, то последний, допуская явную ложь, донес, что Савиневич вовсе не принимал православия, никогда в церкви не бывает и на должность церковного старосты никогда избираем не был. Относительно же притеснений Савиневича Олдановским Маркевич уклончиво ответил, что ему о том ничего неизвестно, хотя, с другой стороны, дал о сем помещике хорошую аттестацию, заметив, что он его знает давно с наилучшей стороны и потому едва ли он мог гнать Савиневича за принятие православия. Но сего мало, Маркевич, желая еще больше очернить Савиневича в глазах епархиального начальства, донес, что Савиневичу хочется быть церковным старостою для того только, чтобы выйти из-под власти помещика, и что к церковной службе он неспособен. Консистория, на основании такого донесения благочинного, оставила жалобу Савиневича без последствий.
Но последний вторично подал просьбу пр. Иосифу по тому же поводу, причем указывал время и свидетелей своего присоединения к православию, с пояснением, что его подписка была отослана местным священником Савицким благочинному Маркевичу, и что должность церковного старосты он исполнял со времени присоединения, с согласия священника и прихожан. В виду противоречия между жалобой Савиневича и рапортом благочинного Маркевича, пр. Иосиф велел расследовать это дело протоиерею Лопушинскому, который подтвердил, как действительность присоединения Савиневича к православию, так и правдивость его показания относительно того, что помещик наказал его розгами около тысячи ударами и отобрал у него скот. Вместе с сим Лопушинский подтвердил и тот факт, что Савиневич к исполнению должности церковного старосты был допущен, как честный человек, и эту должность исполнял до последнего времени. Основываясь на сем донесении Лопушинского, консистория представила Гродненскому губернатору от имени архиепископа отзыв о присоединении Савиневича и просила его содействия к тому, чтобы помещик Олдановский его за веру не преследовал, и чтобы отобранный у него скот возвратил, а, в противном случае, поступить с ним по закону. В отношении же к благочинному Маркевичу епархиальное начальство поступило очень снисходительно, объявив ему за ложный донос только строгий выговор, с предупреждением, что, если впредь допустит подобные действия, то подвергнется законному взысканию.
С тою целью, чтобы успешнее бороться с делом православия и русской народности в крае, помещики-поляки иногда устраивали у себя школы, в которых обучение велось, конечно, во враждебном духе. Так поступила, например, помещица Пилецкая, которая открыла частное училище в деревне Счечицах, населенной православными жителями, и держала учителем в сем училище католика, не знавшего по-русски, но учившего 16 православных детей польскому чтению, пению польских гимнов и римско-католическому катехизису по польским букварям и таким же молитвенникам. В виду слухов о существовании подобных училищ и по многим другим местам, пр. Иосиф в 1858 году просил генерал-губернатора о закрытии всех подобных училищ и о возложении на обязанность местных гражданских властей строгого наблюдения за тем, чтобы впредь не учреждались подобные училища, без дозволения гражданской власти и без ведома православного духовного начальства, если открывается училище среди православного населения.
Мятежные действия помещиков-поляков во время польского восстания достаточно известны. В это время они всеми мерами старались совратить с пути истины и православных людей, смущая их ложными известиями и наущениями, распространяя мятежные воззвания, стращая верных своему долгу священников местью поляков, а простому народу обещая восстановление унии, свободу и всякие блага от восстановления Польши, и, наконец, вербуя мятежные банды и предводительствуя ими. За все это многие помещики и шляхтичи поплатились как жизнью, так и имуществом, в роде, например, сбора известного процента с него, отмененного только в 1897 году волею Государя Императора. Между тем, этот мятеж, столь опозоривший панов, и освобождение крестьян от крепостной зависимости, конечно, в значительной степени должны были послужить к освобождению крестьян и от религиозной так сказать, зависимости от помещиков, в смысле получения полной свободы в исповедании православия.
Тем не менее, неблагоприятное воздействие помещиков-поляков на православных, находящихся у них в услужении, как мы уже говорили раньше, довольно сильно и в настоящее время, и, при всяком удобном случае, помещики поляки, находясь в тесной дружбе с ксендзами, всегда готовы нанести тот или другой вред делу православия и русской народности, на что указывается и в отчете г. обер-прокурора св. Синода за 1891 год, по поводу уклонения от православия Селявичских прихожан.433
Впрочем, при общем враждебном отношении поляков-помещиков к православию и русской народности были между ними, да и теперь есть лица, расположенные к православной церкви и даже обратившиеся в православие в 1865 году – 66, каковы были князья Радзивилл, Друцкой-Любецкий и Огинский. Последний даже претерпел не мало огорчений и обид от своей матери за свое присоединение к православию, так как она достигла того, что князь Эдмунд Огинский, якобы за оскорбление её, в 1869 году был посажен в тюрьму и уже оттуда обратился к епархиальному начальству с просьбою о защите его от преследований матери. Справедливость его жалобы на мать подтвердил и уездный предводитель дворянства, который сообщил, что, до присоединения Огинского к православию, мать одинаково обращалась с ним, как и с другими детьми, но, после сего присоединения, он стал терпеть материальные лишения и, наконец, мать довела его до 4-х месячного тюремного заключения, якобы за оскорбление её. Тем не менее, от Литовского епархиального начальства Эдмунд Огинский не получил ожидаемой им помощи, так как духовная консистория, в ответ на его просьбу о том, уведомила его, что, если высшее гражданское начальство касательно защиты его – Огинского от стеснительных действий его матери предоставило ему ведаться формою суда, то, тем более, епархиальное начальство в сем случае ни в чем не может ему пособить.
В отчете пр. Алексия о состоянии Литовской епархии за 1889 год, как на характерный случай доброжелательного отношения к православной церкви со стороны помещиков-поляков, указывается на пожертвование помещиком-дворянином Волковысского уезда Войчанским в Волнянскую православную церковь иконы Владимирской Божией Матери в память чудесного события 17 октября 1888 года.
Что касается до отношения простого народа римско-католического исповедания к православию, то его можно считать вообще неблагоприятным. Правда, по местам, заметно безразличное отношение католического населения к православной церкви, выражающееся, например, в посещении им православных храмов. В отчете г. обер-прокурора св. Синода за 1891 год указывается даже на такое сочувственное отношение римско-католиков к православию, как на оказываемое ими уважение к православным пастырям, принятие от них благословения, приглашение их к себе для освящения полей, построек и прочее, жертвование материалом и деньгами на церковные нужды, преимущественно на ремонт и постройку церквей и, наконец, на помещение своих детей в школе, с просьбою, чтобы их обучали пению и допускали до принятия участия в чтении и пении церковном. Но, как и следовало полагать, указанный отчет отмечает такое благоприятное отношение римско-католиков к православию только в тех местностях, в которых крестьяне-католики живут далеко от ксендзов и костелов. А так как таких мест сравнительно немного, то настроение большей части католического населения в Литовской епархии по отношению к православию скорее можно назвать не сочувственным.434
Мы уже раньше говорили о том, какое преследование терпели присоединенные в 1864–1866 годах из католичества от своих соседей-католиков, которые наносили им укоризны, оскорбления и притеснения даже в волостных правлениях, где большинство членов были католики. Сам пр. Макарий в своем отношении к генерал-губернатору Потапову в 1869 году указывал на то, что те из обратившихся в православие, которые оставались твердыми в своем однажды принятом решении, быть православными, или которые пока колебались и смущались, весьма часто подвергались от окружающих их латинян оскорблениям и насмешкам. В 1871 году встречаем случай, конечно, не единичный, открытого возмущения против православной церкви со стороны католиков, возникшего из-за того, что, за неимением кладбища для православных, священник, испросивши, хотя и с трудом, согласие ксендза, хотел было совершить погребение на Л-м римско-католическом кладбище тела своей прихожанки. Между тем, толпа народа, когда могила была уже вырыта и тело умершей было перенесено к ограде, ворвалась на кладбище, избила копавших могилу и зарыла ее, и, вооружившись кольями и каменьями, не пускала на кладбище, отказываясь при этом говорить с священником по-русски и даже признавать законы в государстве и угрожая, что если тело умершей похоронят здесь, то выбросят его из могилы. И только после ареста 5 зачинщиков приставом и разгона толпы, тело было погребено. По мнению священника, зачинщиком в сем возмущении был ксендз, который, по распоряжению Ковенского губернатора, и был удален от места. Но католическая консистория в своем отношении к губернатору настаивала на невиновности ксендза и просила о возвращении его к прежнему месту, а также и о том, чтобы православное духовенство озаботилось скорейшим устройством кладбища на отведенном ему правительством месте, в видах избежания на будущее время повторения подобных беспорядков. Когда же дело о сем возмущении крестьян римско-католиков поступило на рассмотрение палаты уголовного суда, то ксендз был совершенно оправдан, а наказаны были только несколько крестьян, кто заключением в тюрьму на четыре месяца, кто арестом на две недели. При сем волостной старшина и писарь, католики, были также обвинены в бездействии.435 Другой подобный же случай был уже в 1889 году в м. Рукле, Виленской губернии, по поводу похорон на католическом кладбище православного солдатика, когда понадобилась помощь исправника для вразумления католиков, не желавших и не позволявших хоронить его.
Обстоятельные сведения о современном отношении католического населения к православному в Литовской епархии дает отчет пр. Алексия о состоянии оной за 1889 год, в котором с несомненною твердостью устанавливается тот, указанный нами, факт, что латинское население в своем отношении к православному духовенству и народу руководится постоянно советами и внушениями ксендзов, хотя и не везде одинаково. Так, чаще встречается враждебность к православию в городах,436 нежели в деревнях, и из последних там, где католики живут сплошнее и где более политиканствующих вместе с ксендзами Панов и шляхты, все еще не теряющих мечты на восстановление католической Польши. Оттого и еще от большей темноты и невежества, усердно поддерживаемого вместе с отчуждением от русской школы, между жмудинами в Ковенской губернии латинское население фанатичнее, чем в Виленской, а в этой, сравнительно более фанатично, чем в Гродненской, где и латинян сравнительно с православными меньше, и русской грамотности больше.437
Справедливость указания пр. Алексия на Ковенскую губернию, как населенную более фанатичными католиками, подтвердилась, например, в 1893 году, когда в м. Кроже жмудины, собравшиеся огромною толпою, оказали сопротивление закрытию монастырского костела. А в другом селении они ночью увезли весь камень, приготовленный для фундамента ново строимой православной церкви.438 Указание же на то, что население местечек и помещичьих имений, или фольварков, отличается особенною фанатичностью по отношению к православию, находим, как в рапорте благочинного Волковысского Куцевича пр. Макарию относительно состояния вверенного ему благочиния за первую половину 1869 году, так и во всеподданнейшем отчете г. обер-прокурора св. Синода за 1891 год. Куцевич констатировал тот факт, что население местечек видит в римско-католицизме привилегированное исповедание господ и вообще высших сословий, а на православие смотрит, как на религию крестьян, а г. обер-прокурор св. Синода заметил в своем отчете, что прислуга помещиков, поляков и вообще шляхты, чем невежественнее, тем озлобленнее и фанатичнее.
Таким образом, из всего сказанного нами об отношении римско-католического населения к православию в Литовской епархии необходимо прийти к тому заключению, что население это составляет еще лишний фактор, неблагоприятно отражающийся на успехах дела православия и русской народности в крае.
Наконец, к числу причин, не благоприятствовавших преуспеянию сего дела, должно присоединить по большей части пассивное, а иногда и прямо не сочувственное отношение к оному, со стороны гражданской власти в северо-западном крае, особенно в до муравьевские времена когда, по свидетельству митрополита Иосифа, ни один из четырех генерал-губернаторов Виленских, бывших до Муравьева, не стоял на высоте своего положения по отношению к защите и охранению прав и преимуществ господствующей религии и русской народности.
Так, о князе Долгоруком (управлял краем 23.03.1831–18.03.1840), с которым ему пришлось иметь дело почти во все время, как совершалось преобразование по униатской церкви, пр. Иосиф отзывался, что он, при своем влиянии на латино-польскую партию, хотя и много мог сделать добра для православия, но не сделал его, потому что совершенно был безразличен к религии, что, не стесняясь, высказывал и публично. Так, на завтраке у архимандрита Платона, настоятеля Виленского Св. Духовского монастыря, когда заспорили о латинянах и православных, князь Долгоруков сказал: я не знаю, чья вера лучше, но кухня их лучше вашей.439
О генерал-губернаторе Мирковиче (1.04.1840–28.02.1850) митрополит Иосиф отзывался так, что это был человек честных правил, рассудительный, но довольно боязливый и не имевший сильной поддержки свыше, и опасавшийся, с одной стороны, поляков и латинян, а с другой – не угодить и делу православия.440 Эта боязнь латино-польской партии была причиною и его более чем холодного отношения к перенесению в Вильну епархиального управления из Жировиц и высказалась открыто в том, что он ни сам не присутствовал в кафедральном соборе на молебствии по сему случаю, ни чиновникам не позволил быть там в мундирах. При нем же, несмотря на Высочайшее повеление о передаче зданий упраздненного Кармелитского монастыря под помещение Виленского духовного училища, гражданское начальство долгое время не хотело передавать его, ссылаясь на присутствие в нем латинского духовенства, причем генерал жандармский Буксгевден внушал католическому духовенству, чтобы оно не отдавало монастыря.
Преемник Марковича Бибиков 2-й (15.03.1850–10.12.1855) находился с митрополитом Иосифом в натянутых отношениях. По свидетельству его, Бибиков также поддавался влиянию латино-польской партии и был окружен лицами, действовавшими в её пользу. В среде местного чиноначалия при нем преобладающим элементом были поляки. В одном из своих писем к графу Протасову, приходившемуся родственником Бибикову, митрополит Иосиф, жалуясь на то, что Бибиков допустил замещение некоторых должностей даже в своей канцелярии поляками, враждебно относившимся к православию, заметил, что, на основании подобных действий генерал-губернатора, он пришел к убеждению, что Бибиков не может действовать на пользу православия и по принятой им системе, и по среде, его окружающей, и по самым его убеждениям, и потому он будет, необходимо, вольным или невольным орудием недоброжелателей православной церкви, которые называют его своим благодетелем и возлагают на него большие надежды.441 В своем месте мы уже указали жалобу пр. Иосифа, принесенную им в письме к тому же Протасову в 1855 году, где он указывал на преобладающее в крае число чиновников из поляков и на необходимость замены их православными, так как такое положение дела сильно отражалось на интересах православного духовенства и населения и угрожало политическому положению самого государства.442
О назначением на место Бибикова – Назимова (10.12.1855–1.05.1863), получившего от Государя Императора Александра Николаевича инструкцию действовать по отношению к полякам в примирительном духе,443 латино-польская партия стала еще более усиливаться, так что дело скоро дошло уже до открытого мятежа. Для доказательства того, какую силу имела при Назимове латино-польская партия, достаточно указать на то, что она имела возможность устроить ту чрезвычайно торжественную, можно сказать исключительную, по своей обстановке, религиозную процессию с мощами св. Виктора из Царства Польского в Гродненскую губернию, которая имела своим последствием совращение клещельских прихожан.
Совершенно одинакового мнения с митрополитом Иосифом о действиях предшествовавших ему Виленских генерал губернаторов по отношению к делу православия и русской народности был доблестный М. Н. Муравьев, укротитель польского мятежа (17.05.1863–17.04.1865), который в своих записках говорит об этом так: «В продолжение тридцати лет не только не принимались меры в уничтожению в крае польской пропаганды, но, напротив, там давались все средства к развитию польского элемента в крае и уничтожались русские начала. Я не стану в подробности упоминать о действиях тех лиц, которые с 1831 года были главными на месте распорядителями, о их бессмысленности и неразумении положения края и польских тенденциях, о незнании ими истории сей искони-русской страны и постоянном увлечении их призраками польского высшего общества, пресмыкавшегося пред ними и выказывавшего преданность правительству, но, не только тайно, а и явно обнаруживавшего свои тенденции к уничтожению всего русского. Но все это привлекало на их сторону генерал-губернаторов, а в особенности привлекал женский пол, жертвовавший честью и целомудрием для достижения сказанных целей».444
Из губернаторов пр. Иосиф отзывался с похвалою только о М. Н. Муравьеве, раньше бывшем Гродненским губернатором, и Виленском Л. В. Семенове. Что касается до попечителей Виленского учебного округа, каковыми были Врангель и Грубер, с которыми у пр. Иосифа было немало столкновений ко школьным делам, и которые действовали «по течению», то едва ли может быть сомнения в том, что они были не на своем месте.
Непривлекательную, но совершенно справедливую характеристику низшего чиноначалия северо-западного края находим в записках генерала А. С. Павлова, хорошо осведомленного о том, и который писал: «комическое и жалкое зрелище представляла в то время русская государственная власть в западных губерниях: два-три ассесора (становые пристава) на уезд, с капитан-исправником во главе, а в уездном городе городничий, составляли весь персонал охранительной и исполнительной полицейской власти, комплектовавшейся преимущественно из офицеров отставных или неспособных к фронтовой службе, большею частью из местных уроженцев польского происхождения и всегда нищих духом и средствами, вечно нуждающихся и бегающих за подачками. В губернском же городе губернатор, чаще всего из военных, жандармский штаб-офицер, да два-три русских чиновника, стоящих во главе отдельных управлений. Таков был состав рати, поставленной на страже русских интересов в крае, находившемся несколько столетий под давлением польского начала и католицизма; все же остальное, от убогой хижины мужика до палаца вельможного пана, от сермяги мещанина до богатого купца или модного фрака городского щеголя, и от земли до воды, составляло достояние могущественного и цивилизованного шляхетства, возбуждавшего к себе зависть и подобострастие в поставленных над ним властях. «Великое будование», по плану князя Чарторыйского, продолжало развиваться, школа продолжала служить исключительно интересам и целям шляхетства, юрисдикция и администрация края оставались обставленными такими же малоспособными и неблагонадежными деятелями, какие встречались в крае до мятежа» (1831).445
Такие чиновники, конечно, не могли служить при Муравьеве. Первым его делом, по прибытии в Вильну в 1863 году, было устранить от должности большую часть мировых посредников и предводителей дворянства, а также некоторых чиновников, служивших в разных ведомствах, с преданием некоторых из них военному суду.446 В то же время он упразднил во всем северо-западном крае мировые учреждения, поручив ограждение крестьян от притеснения помещиков военным начальникам и уездной полиции, которую постепенно пополнял русскими чиновниками, в весьма большом количестве вызванными из внутренних губерний. Для улучшения же положения крестьян, Муравьев образовал особую поверочную комиссию, предоставив ей право переделывать так называемые уставные грамоты, которые польскими помещиками были сильно изменены. Это последнее распоряжение Муравьева так благотворно подействовало на крестьян, что они сотнями стали присылать ему благодарственные адресы, с выражением в них безграничной любви и преданности Государю.447 Почувствовав свою независимость от мятежных панов, крестьяне во многих местах, по словам самого Муравьева, принимали участие в ловле и обнаружении мятежных шаек поляков, причем не редко, поймав мятежника, сначала сами совершали над ним экзекуцию, а потом уже вручали начальству. Больше всего, конечно, доставалось тем из мятежников, которые принадлежали к панам-владельцам и им были знакомы. Крестьяне этими экзекуциями хотели, очевидно, отомстить панам за те мучения, какие они вытерпели у них, будучи их крепостными.448
Русское крупное землевладение впервые получило при Муравьеве же свое начало в северо-западном крае.449 Загнанный русский язык свободно и властно зазвучал в крае. Православная вера русского народа повсюду избавлялась от ига латинян.
В виду того вредного влияния, какое оказывали польские паны в католическое духовенство на народ, Муравьев поручил это последнее строгому наблюдению местных властей. Глубоко верующий сам, М. Н. Муравьев считал отрадным долгом способствовать восстановлению православных храмов в крае. «Один ряд новых православных храмов, появившихся в западнорусских городах и селениях, говорит близко знакомый с северо-западным краем профессор Санкт-Петербургской Духовной Академии П. Н. Жукович, был видом непрерывных, красноречивых памятников о Муравьеве, о великой заботливости его об утверждении в западном крае православно-русских начал жизни. Если, увидевши среди деревянных церквей северо-западного края красивый каменный храм, поинтересуетесь узнать, когда и как он построен, почти все услышите имя Муравьева. Он или приказал, или наметил его постройку, или на изысканные им средства потом произведены постройки. Он же весьма благоприятствовал наделению православных причтов землей, сверх узаконенной нормы, и некоторые церкви наделил целыми фермами и разного рода оброчными статьями. Кроме того, он выдал из контрибуционных сумм денежное пособие многим православным священникам, пострадавшим во время мятежа, он исходатайствовал общее увеличение жалования всему западнорусскому духовенству. Дело народного образования, под ближайшим руководством лучшего сотрудника Муравьева, И. И. Корнилова, также поставлено было прочно и твердо, на началах полной солидарности в этом деле учебного ведомства и православного духовенства. Вообще Муравьев и Кауфман очень много заботились о материальном обеспечении явившихся на их зов пионеров русской народной школы в западном крае. И дальше того, что сделано в их время в заботе о народных учителях в северо-западном крае, кажется, уже и не шли».450
К сожалению, на этом светлом фоне картины, изображающей положение дела православия и русской народности в крае при Муравьеве и Кауфмане, темным пятном остается взятая на себя некоторыми чиновниками роль миссионеров, состоявшая, как мы уже говорили прежде, в присоединении католиков к православию не только без надлежащего духовного приготовления их, но иногда и мерами принудительными. Впрочем, суждения, встречающиеся в печати по поводу принятия сими чиновниками на себя роли миссионеров, не одинаковы. И в то время, как «Русский Вестник» в октябрьской книге за 1893 год, осуждая за это чиновников, замечает, что происходившее в то время в северо-западном крае свидетельствовало о разладе между тамошнею нашею национальной политикой и духом веры, исповедуемой русским народом, и, потому, находит, что государственной власти не следовало вторгаться в чуждую ей область, смешивая Божие с кесаревым, и поручать чиновникам распространение православия,451 другие, и в числе их, к нашему удивлению, г. Владимиров, лицо, столь хорошо осведомленное о положении православия в северо-западном крае, одобряют действия муравьевских чиновников по обращению католиков в православие, как чисто государственную меру. Мало того, г. Владимиров, защищая чиновников муравьевских, «как единственных факторов» в этом деле, даже отрицает случаи насильственного присоединения католиков и говорит по сему поводу следующее: «и средства этого обращения католиков в православие не были насильственные, а основывались на убеждении,452 или, если хотите, на зазывании, на которое зазываемые шли добровольно. Муравьевские люди только пользовались благоприятствовавшими им обстоятельствами мятежа панов и шляхты и освобождения крестьян. Сущность проповеди их к белорусам может быть кратко выражена в следующих словах: Крестьяне! Вы недавно были рабами панов, которые считали вас своим скотом, быдлом. Русский царь освободил вас от панского рабства, сделал вас опять людьми, наделил вас в вечное владение землей. Будете ли вы после этого оставаться в панской вере? Переходите в царскую веру, в веру вашего освободителя и благодетеля. И крестьяне целыми приходами переходили в царскую веру».453
Но приведенный нами случай убеждения Трокским исправником-магометанином католиков присоединиться к православию посредством розог доказывает, что нельзя отрицать действительности насильственных обращений католиков со стороны муравьевских чиновников. Если даже согласиться с г. Владимировым, что со стороны чиновников было только зазывание католиков в православие, то, и в этом случае, нельзя было ожидать со стороны присоединяемых твердости в исповедании православия, так как самое присоединение их делалось без надлежащего удостоверения в твердости их желания присоединиться.
Кроме того, мы находим у г. Владимирова по вопросу о присоединении католиков при Муравьеве не мало противоречий себе. Так он сам говорит, что воссоединение униатов в 1839 году, состоявшееся помимо сознательного в нем участия народа, имело своим последствием лишь то, что народ в огромном количестве перешел в католичество, а оставшиеся при воссоединенных церквах только числились по бумагам православными, а на самом деле были тайными католиками.454 Такое положение дела православия, конечно, должно было показать г. Владимирову, что интересы политики далеко не всегда благоприятствуют интересам церкви православной.455 Между тем, говоря о действиях муравьевских чиновников по обращению католиков целыми приходами в православие, при помощи «зазываний», г. Владимиров находит оправдание сему образу действий чиновников в характере действия противников православии, ксендзов, которые являлись политическими агитаторами, даже предводителями мятежных банд, и для которых костел служил гнездом агитации и мятежа, вследствие чего-де и русские деятели должны были смотреть на обращение крестьян из католичества в православие прежде всего, как на политическую меру освободить народ из-под влияния опасных агитаторов. Кроме того, он умалчивает о последствии такого обращения католиков к православию, которое состояло в том, что они, в скором же времени, после своего присоединения, целыми массами устремились из православия обратно в католичество. И сам г. Владимиров находит, что результаты успехов православной церкви в Прибалтийском крае и северо-западном значительно между собою разнятся в смысле превосходства успехов в первом крае пред успехами в последнем. И это неудивительно. Из записок бывшего священника в Прибалтийском крае о. Поспелова мы узнаем, что там присоединение к православию из лютеран стоило желавшим того многих трудов и испытаний, иногда более чем полугодовых.456 И за то присоединившиеся были, в значительном своем большинстве, «искушени якоже сребро» в отношении искренности и твердости своих убеждений.
Как известно, в скором же времени, после отбытия из края генерал-губернатора К. П. Кауфмана (17.04.1865–9.10.1866) и со вступлением в управление краем Э. Т. Баранова (9.10.1866–2.03.1868) и особенно А. Л. Потапова (2.03.1868–22.07.1874), не сочувственно отнесшегося к чиновническому способу обращения католиков и, по словам самого г. Владимирова, публично и в глаза обругавшего православное духовенство за насильственное обращение католиков в православие,457 это массовое обращение последних не только прекратилось, по началось движение возвратной волны, последовало обратное возвращение их в католичество.458 Между тем, это последнее обстоятельство повело к тому, что между духовным и гражданским начальством в Литве произошло пререкание относительно того, кто из сих властей и каким образом должен действовать, чтобы остановить это обратное возвращение присоединенных в католичество. Дело началось с того, что Потапов в скором же времени, после вступления своего в должность генерал губернатора, обратил внимание митрополита Иосифа на то, что многие из вновь присоединившихся из католичества в православие крестьян отказались исповедоваться и причаститься св. тайн у православных священников, а некоторые даже не крестили детей в надежде, что им опять дозволено будет возвратиться в католичество, и потому просил его воспользоваться последними днями великого поста и командировать благочинных или священников для убеждения упорствующих к принятию таинства св. причастия, по обряду православной церкви. Таким образом, выходило, что гражданская власть ставила на вид духовному начальству не заботливость его относительно укрепления в православии новоприсоединенных, совершенно умалчивая о том участии, какое принимали в обращении сих католиков чиновники.
В ответ на это отношение генерал губернатора епархиальное начальство, как бы сознавая свою вину, предписало благочинным Виленского, Вилейского и Ошмянского уездов сделать распоряжение, чтобы подведомственные им священники усугубили внушения и наставления в духе христианской кротости, благоразумия и долготерпения, к обращению на путь истины колеблющихся в воспринятой ими вере, при содействии в сем и гражданских начальников, коим, в силу состоявшегося распоряжения главного начальника края, вменено в обязанность разъяснять сим прихожанам лживость злонамеренных разглашений о возможности возвращения их в католичество.459
Со вступлением на Литовскую кафедру архиепископа Макария, вопрос о том, кто и как должен бороться с упорствующими, ставится уже открыто, причем духовная власть всю вину обратного движения из православия возлагала на чиновников Потаповского времени, которые-де не хотели действовать в духе чиновников Муравьевских. Так, известный нам уже благочинный Куцевич в своем рапорте к пр. Макарию, указывая на то, что с 1868 года «произошла внезапная перемена в судьбах края, так как все чиновники, ревновавшие, быть может иногда и излишне, об успехах православия, должны были оставить край», жалуется в тоже время на заменивших их новых чиновников, оказавшихся, по его выражению, «антагонистами своих предшественников и на словах и на деле и не постыдившихся посягнуть на разрушение трудов своих же братий, трудов, поднятых на пользу церкви и отечества». В доказательство сего он указал, между прочим, на судебного следователя Ш., который, при осмотре Дятловичской и Гудевичской церквей, будто бы принимал деньги от подлежавших возврату в православие, обещая оставить их в латинстве. «При таких обстоятельствах, замечает Куцевич, естественно, умножились тайные происки и искушения ксендзов и необходимым следствием сего было значительное число уклоняющихся от исповеди и св. причастия, и тем более, что на все свои просьбы о помощи и содействии в разъяснении народу существующих по сему предмету узаконений правительственных, священники слышали от начальников народа только фразы: «я не миссионер», «я не пропагандист».
Пр. Макарий, как мы уже знаем, стоял в отношении к вопросу о способах обращения в православие на той надлежащей точке зрения, которая присуща всей православной церкви и резко отличает ее от католической, а именно, что нужно действовать на иноверцев только силою слова и собственным примером для того, чтобы обращение в православие стало не внешним фактом в духовной жизни человека, а внутренним, и вызывалось бы не материальными расчетами, а побуждениями духовными, так как только при этих условиях могли быть прочны обращения эти и не имели бы места отпадения. Он, конечно, сам хорошо сознавал, что чиновнический способ присоединения католиков во времена Муравьева и Кауфмана не соответствовал идеальному воззрению православной церкви на это дело, но в тоже время он был вынужден считаться уже с совершившимся фактом подобного обращения. С одной стороны, выяснившееся со всей очевидностью тяжелое положение присоединенных в 1864–1866 годах, которые в церковь не шли, а ксендзы отказывались исполнять для них требы, а с другой, жалобы духовенства на то, что оно своими средствами не может удержать в православии этих лиц и само терпит от чиновников потаповского времени различные несправедливости, все это вызвало замечательную переписку между пр. Макарием и генерал-губернатором Потаповым в 1869 году, из которой узнаем, между прочим, взгляды представителей духовной и гражданской власти на меру участия той и другой в деле возвращения в православие уклоняющихся от него.
В своем отношения к Потапову пр. Макарий, указав на то, что он, при обозрении церквей в 1869 году по Виленской и Гродненской губернии, нашел большую часть приходов с недавно присоединившимися к православной церкви в положении весьма неутешительном, и что причиною такого безотрадного явления, более и более усиливающегося, служило, по объяснениям благочинных и приходских священников, далеко не сочувственное, по-видимому, отношение к делу поддержания в означенных приходах ближайших к народу властей, сильно действующее на умы ново присоединившихся, подкрепил в то же время свою жалобу на гражданскую власть несколькими вескими доказательствами. Так, он указал прежде всего на небрежное обращение чиновников с священниками и на отсутствие у них усердия и энергии к удовлетворению просьб духовенства о починках церквей, оград вокруг них и т.д.
«При таком положении, писал владыка, когда течет сквозь крыши в домах православных священников и в самых церквах, когда отказывают в содействии даже устройству ограды вокруг православной церкви, неудивительно, если простой народ охотно и легко верит всяким слухам, как бы они ни были нелепы, в роде таких, например, что будто костелы, обращенные в церкви, возвратятся к католикам; все перевороты, т.е. присоединившиеся к православию, со стыдом должны будут возвратиться в католичество, будто не только священники, но и власти гражданские ничего не сделают с возвращающимися опять в католичество и что даже это разрешено теперь высшим начальством и т.п.». Что касается до ближайших к народу властей, то они, по замечанию архиепископа, вместо того, чтобы опровергать все подобные слухи, только молчали и самым молчанием своим как будто подтверждали, по крайней мере, по мнению народа, справедливость этих слухов. Вследствие сего, те из обратившихся к православию, которые оставались твердыми в своем, однажды принятом решении быть православными, или которые пока еще колебались и смущались, весьма часто подвергались от окружающих их латинян оскорблениям и насмешкам, будто они-де, т.е. обратившиеся в православие, обманулись в своих расчетах на покровительство со стороны гражданских властей, видя доказательство сего отчасти в том, что, при назначениях, например, в сельские должности, православным не только не оказывалось никакого предпочтения пред католиками, но даже как будто бы они нарочно устранялись в этом случае.
Между тем, подобное отношение чиновников к делу православия, как жаловался пр. Макарий, имело своим результатом еще то нежелательное явление, что латинское духовенство и смущаемый им народ не видели, по медлительности гражданских властей и безразличному отношению их к поддержанию православия, никаких законных последствий того, что первое незаконно вмешивалось в исправление духовных треб для присоединившихся к православной церкви крестьян. Когда же священники приносили на вмешательство ксендзов жалобы и просили чиновников хотя бы, например, о доставлении к ним для беседы и увещания уклоняющихся от церкви, то чиновники отвечали отказом, под благовидным предлогом невмешательства, в чуждую будто бы для них, «духовную область». «Безнаказанность же и видимая поблажка, замечал владыка, в настоящем случае – плохая поддержка для усилий православного духовенства удерживать в исполнении долга тайно волнуемый простой народ».
В заключение своего отношения к Потапову, пр. Макарий, указав на то, что, как самое присоединение ныне уклонявшихся от православной церкви было совершено не одним православным духовенством силой его проповеди, а преимущественно при содействии гражданской власти, так и удержание их в православии, по крайней мере, до полного утверждения их в нем, может и должно совершаться духовенством, только при содействии гражданской власти, он просил Потапова сделать начальственное распоряжение:
1) чтобы все гражданские власти поддерживали и ограждали подобающее уважение к православному духовенству со стороны латинского населения;
2) усерднее и энергичнее действовали в вопросах и хлопотах духовенства об устройстве и украшении церквей;
3) чтобы, при всяком удобном случае, разъясняли народу всю нелепость слухов о каком-то повороте правительства в пользу латинства, в пользу свободного или произвольного перехода из православной церкви в латинскую, имея в виду, что одному православному духовенству, как стороне, заинтересованной в деле, простой народ, еще не утвердившийся в православии, в этом деле доверять не может;
4) чтобы строго преследовали насмешки и ругательства над ново присоединившимися к православию со стороны преобладающего латинского населения, и чтобы им оказывалась, по крайней мере, справедливость, если не предпочтение, при назначении на общественные должности, в разных льготах и прочее; и наконец,
5) чтобы быстро, энергично и, конечно, беспристрастно исследовались, кем должно, случаи совращения в латинство и требоисправлений латинским духовенством в семействах православных крестьян и немедленно применялись к этим случаям во всей точности требования законов».
В своем ответе на это отношение к нему пр. Макария, Потапов указывал, с одной стороны, на то, что им сделано соответственное распоряжение относительно воздавания православному духовенству подобающего уважения и внимания со стороны чиновников, а с другой, что до настоящего случая он не получал ни от кого заявлений с жалобами по селу поводу. Что же касается до обвинения гражданской власти в недостатке усердия и энергии в отношении удовлетворения просьб духовенства о починке церквей, устройстве помещений для причтов, отводе земель и угодий им. то Потапов, не отвергая, очевидно, всей справедливости сего обвинения, ссылался в оправдание себя, между прочим, на отсутствие в его распоряжении тех средств, которые были предоставлены генерал-губернатору три года тому назад, по причине затруднений правительства в финансовом отношении, вследствие чего последнее озабочено отысканием местных средств для образования постоянного фонда на содержание приходских церквей, Устройство же причтовых помещений составляло, по мнению Потапова, обязанность прихожан, и к местным административным властям относилось лишь побуждение к исполнению законных требований духовенства по сему предмету, причем, но его мнению, лучшим рычагом для побуждения крестьян к заботливости о материальном благосостоянии своих пастырей могло служить нравственное влияние на них со стороны последних, приобретенное их доверием и уважением к себе. Что же касается до обеспечения нуждающихся православных причтов дополнительными земельными наделами и угодьями, то Потапов, указав на длинную процедуру, при которой совершается удовлетворение просьб духовенства по сему предмету, так как дело о сем сперва рассматривается губернским присутствием по обеспечению быта православного духовенства, а затем, с заключением генерал-губернатора переносится на окончательное утверждение к министру Государственных Имуществ, заметил также и то, что само духовенство часто бывает виновно в медленности по удовлетворению его ходатайств о сем, так как не всегда с своими просьбами обращается в установленном порядке, через свое ближайшее духовное начальство.
Мы не будем вдаваться в разбор того, насколько был удовлетворителен ответ генерал-губернатора пр. Макарию по указанным пунктам его жалобы, а заметим только, что архиепископ должен был вторично отнестись к нему с разъяснением того, что он разумеет под содействием местных властей хлопотам духовенства об устройстве и починке церквей и причтовых помещений и наделении его разными оброчными статьями.
Для нас представляет наибольшую важность в ответе Потапова та точка зрения, которую он устанавливает на меру содействия гражданской власти в охранения православной церкви в крае. И нам кажется, что точка зрения светской власти была поставлена правильнее, чем та точка зрения, которой держалась духовная власть в лице пр. Макария и которая была установлена им в это время, конечно, под сильным влиянием взгляда на означенный предмет местного духовенства еще со времени воссоединения униатов, когда даже высшая духовная власть в крае, в лице митрополита Иосифа иногда находила полезным и даже благодетельным «некоторое принуждение» со стороны гражданской власти по отношению к тем из униатов, которые не хотели дать официальной подписки на свое согласие присоединиться к православию. Известно, например, представление пр. Иосифа графу Протасову относительно награждения орденом чиновника Мельникова, который один своими мерами достиг того, что несколько тысяч упорствовавших в унии по Дисненскому уезду согласились присоединиться к православию. Он же выразил сожаление по поводу того, что генерал-губернатор Назимов, недовольный действиями гражданских властей при увещании совратившихся прихожан Порозовского костела, выразившимися, между прочим, в том, что Волковысский окружной начальник Новицкий допустил телесные наказания но отношению к совратившимся за их дерзость и непочтительность ко властям,460 перевел сего последнего в другую губернию на ту же должность, а местному гражданскому начальству внушил иметь строжайшее наблюдение за тем, чтобы гражданские власти отнюдь не принимали на себя в подобных делах мер судебно-полицейской расправы, содействуя духовенству лишь в тех случаях, когда последнее обратится с требованием о доставлении отшатнувшихся от церкви к исполнению христианских обязанностей.
Между тем, митрополит Иосиф выражал свое недовольство указанными распоряжениями генерал губернатора на основании того неправильного предположения, что этими распоряжениями якобы будут только подтверждаться газетные толки о том, что будто действия в духе латинства безнаказанны, а действия, охраняющие православие, преследуются самим правительством, и что закон, обязывающий всех местных властей всеми зависящими от них средствами предупреждать и пресекать всякие действия, клонящиеся к нарушению должного уважения к вере, означенным распоряжением Назимова будет сочтен за отмену законов, охраняющих православие, и послужит только во вред православной церкви. Таким образом, выходило вообще нечто удивительное – светская власть находила противным духу православия употребление других мер, кроме увещания, для возвращения совратившихся из православия, а духовная власть, видимо, стояла за употребление других, более осязательных мер внушения, ссылаясь в своих возражениях на политическую программу.461
Нечто подобное мы видим и в переписке пр. Макария с Потаповым. Сам лично не сочувствуя тому способу присоединения католиков, который практиковался чиновниками при Муравьеве и Кауфмане и иногда совместно с духовенством, и который имел своим печальным результатом совращение сих присоединенных в католичество, пр. Макарий, под влиянием местного духовенства, в немалой своей части состоявшего из «боевых пастырей», прямо потребовал от Потапова, чтобы гражданская власть доставляла к православным священникам для наставления и убеждения тех из совратившихся, которые, в большинстве своем, принадлежали к числу тайно упорствующих, причем называл отказ чиновников от вторжения в духовную область благовидным предлогом к уклонению от своей обязанности.
Между тем, из ответа Потапова на это требование архиепископа узнаем, что он считал обязанностью гражданской власти «прекращение распространения слухов, будто бы костелы, обращенные в церкви, будут возвращены католикам, а присоединившиеся к православию должны будут возвратиться в католичество, и что это даже разрешено начальством». Равным образом он считал обязанностью светской власти устранение и преследование насмешек и ругательств над ново присоединившимися, почему, писал Потапов, им было предложено губернаторам, чтобы, «независимо от строжайшего преследования распространителей ложных толков, при всяком удобном случае, мировые посредники и полицейские власти разъясняли народу всю нелепость слухов о каком-то будто бы повороте правительства в пользу латинства», а также, чтобы приняли все зависящие от них меры коп. тому, чтобы насмешки и ругательства со стороны римско-католиков над ново присоединившимися строго преследовались и чтобы новообращенные и вообще православные, соответствующие требуемым законом условиям, не были устраняемы от избрания на общественные должности, и чтобы на вмешательство ксендзов в совершение треб для православных также было обращено строгое внимание и полицейским властям было внушено строжайше преследовать подобные действия во всех их видоизменениях. «Что же касается, писал Потапов, доставления к священникам для беседы и увещания лиц, только не отличающихся особенным усердием к делу веры, то это не разрешается законом и жалобы священников по подобным предметам должны быть удовлетворены, по моему мнению, только в тех случаях, когда это относится к явному уклонению от общения с церковью, или, когда это уклонение рассматривается, как преступление и преследуется законом».
Таким образом, из этой переписки между архиепископом и генерал губернатором видно, что духовная власть требовала вторжения власти светской в область духовно-идейную, а гражданская власть справедливо отказывалась от этого, считая совершенно невозможным вести через полицию несколько тысяч человек, так поспешно присоединенных к православию, к священникам для увещания и наставления. И, надо думать, что пр. Макарий, по своим личным убеждениям, согласился со справедливостью точки зрения Потапова на указанный предмет, потому что в последующих отношениях к генерал губернатору он не упоминает уже о необходимости привлечения упорствующих через полицию к священникам для увещания. Подтверждением нашего мнения о перемене взгляда пр. Макария может служить одно из распоряжений Литовской духовной консистории за 1873 год, в котором она, находя затруднительным привлечение, (конечно, недобровольно) лиц, подлежащих увещанию и наставлению к священникам, пришла к тому убеждению, что только на месте жительства этих лиц можно было бы достигнуть требующихся результатов, вследствие чего и предписала, чтобы священники, независимо от поучений в церкви в воскресные и праздничные дни, поочередно и попеременно посещали наиболее населенные деревни своего прихода, и там, «не прибегая к каким-либо насильственным мерам, а только ласковым обращением и указанием пользы» привлекали прихожан к слушанию поучений и бесед, содержащих объяснение учения православной церкви.
Что касается до Потапова, то, при всей его полонофильской политике в управлении краем, находим случаи, когда он, действительно, строго поступал с явно уклонившимися от православия и соблазнявшими к тому же отступлению и других. Так, например, по распоряжению его, в 1868 году некоторые крестьяне Шимковской, Тарковской и Юшковской волостей за отпадение от православия и возмущение других православных прихожан Яловской церкви были сосланы в Томскую губернию на поселение на казенных землях. Вообще же, об отношениях чиновников Потаповского времени к делу православия приходится сказать, что, хотя это отношение было далеко не так сочувственное, как чиновников муравьёвского времени, но и не было уже так враждебно, как обыкновенно думают о том и, главным образом, на основании того, что чиновники потаповские не продолжали деятельности своих предшественников в отношении увеличения, по большей части только номинального, числа лиц, принадлежащих к православной церкви.
Что же касается до определения отношения чиновников в северо-западном крае к делу православия, то нужно всегда иметь в виду то обстоятельство, что тесная связь интересов религиозных и политических, настолько спутавшая оружие союзников, т.е. чиновников в западном крае и пастырей церкви,462 что чиновник распространяющий православие хотя бы и не теми способами, какие признает православная церковь, есть обычное явление в крае, равно как и священник – боевой463 в политическом смысле этого слова и думающий через посредство полиции успешно воздействовать на уклоняющихся от православия, служила и доселе служит причиною, по которой часто является затруднение беспристрастно решить вопрос о правильности или неправильности действия чиновников в том или другом случае по отношению к делу православия.
Между тем, вопрос относительно новоприсоединенных муравьевскими чиновниками сделался больным местом для Литовского епархиального начальства в последующее время, служа поводом к частой переписке между духовною и гражданской властью в крае относительно средств к воздействию на уклоняющихся от православия. Так, по свидетельству г. Владимирова, преемник Потапова по управлению северо-западным краем, Альбединский (22.07.1874–18.05.1880) также обращался к пр. Макарию с просьбою изыскать средства к удержанию в православии новообращенных, на что пр. Макарий464 якобы ответил отказом, ссылаясь на то, что изысканием сих средств должны заняться чиновники, которые были так причастны этому делу присоединения римско-католиков к православной церкви при м. Иосифе. Владимиров называет этот ответ архиепископа ответом «недоброго пастыря и негосударственного человека», но согласиться с таким отзывом нельзя. Владимирову не нравится то, что пр. Макарий с неодобрением, наконец, отнесся к тому делу, которое сам он считает хорошим, так как де «возвращали православной церкви её древнее достояние, а главное, это дело (якобы) было безотлагательно нужное, чтобы скорее положить конец польским махинациям в крае, через посредство костела».465 И как пастырь и как государственный человек, пр. Макарий едва ли имел основание к тому, чтобы одобрять тот образ действий, при помощи которого совершилось это присоединение к православию католиков в 1864–1866 годах. Как пастырь, пр. Макарий не мог не знать той истины, что принятие новой веры бывает прочно только тогда, когда оно совершено сознательно, а главное дело, не по принуждению, а добровольно, пример этого он видел в своей пастве, состоявшей из воссоединенных в 1839 году, большая часть которых далеко еще не была тверда в православии и требовала о себе весьма большой попечительности со стороны епархиального начальства.
Да и как государственный человек, пр. Макарий не мог не сознавать того, что принудительная система обращения римско-католиков в православие, как посягательство на то, что дороже всего человеку – его веру, не могла не подавать справедливого повода к недоверию со стороны народа к правительству, или, по крайней мере, значительно ослабить то расположение к нему, которое было завоевано великим актом 19 февраля 1861 года. Вообще, никогда не надо забывать той истины, что делать из религии орудие политики вредно и даже пагубно. Посему, для церкви православной нежелательны такие миссионеры чиновники, какие были в 1864–1866 годах в северо-западном крае. Достаточно того, чтобы они охраняли интересы православной церкви против покушения на них со стороны иноверия, а главное, своею жизнью, своим живым отношением к православной вере и её обрядам подавали назидательный пример народу и тем, хотя постепенно, приводили его к сознательному убеждению в превосходстве православной веры пред другими.
К сожалению, многие чиновники, как Потаповского, так последующего времени в указанном отношении далеко не всегда стояли на высоте своего призвания.466 Справедливую, хотя и наводящую на грустные размышления характеристику чиновников после муравьевского времени и вообще русской интеллигенции в северо-западном крае в отношении их к делу православия и русской народности дал М. О. Коялович, который, после своего путешествия но сему краю в 1886 году, писал: «Вглядываясь побольше и поближе в жизнь русских людей, я встретил печальное явление. Многочисленны там русские люди, это правда, и велика в них сила, сравнительно с тем, что было 20 лет тому назад. Я видел очень много и талантливых, и высокообразованных и много знающих русских людей. Но в них далеко нет того оживления, того возбуждения к выяснению и разрешению существеннейших задач западнорусской жизни, какое было 20 лет тому назад. Точно, какая-то буря пронеслась над русскими людьми западной России и ужасы её глубоко залегли в душе оставшихся там и передаются вновь прибывающим. Нас заела, говорят они, потаповщина, которая, как система, существовала гораздо дольше несчастного Потапова и продолжала работать и при Альбединском и Тотлебене. Порваны нити прекрасных многих начинаний, рассеяны хранители лучших преданий, русское гражданское чувство стало как бы преступным и жестоко убито. Мы отдаемся лишь обыденной служебной работе и, за тем, стяжанию и, как бы отраде нашей жизни, картам... В уездных городах, в клубах все уездное веселие, а в православных церквах пустынно и уныло. Клуб собирает чуть не все наличные русские силы, а уездное церковное попечительство слабее и без жизненнее сельских. В собрании русских людей предполагается возбуждение русской мысли, а в уездном городе, ни одной книжной лавки. В русском клубе все чаще и чаще раздается польская речь и польские газеты; русский служащий женится на польке467 и тогда ксендз – домашний человек в русском доме. Вся система Муравьева и последующие заботы правительства создать в крае русскую служебную силу, русскую интеллигенцию подрываются в корне, а что касается до церкви, то довольно указать на одно, русские дети от семейных браков, приведенные в церковь без матерей, чувствуют себя уныло... Там жид сидит в более крупном имении, считающемся владением русского человека. Это заметим, от себя, достаточно наглядно характеризует местную интеллигенцию в смысле её добросовестности в отношении исполнения лежащей на ней миссии, обрусения края и утверждения православия. Тут русский помещик удалил от церкви народное училище, оказавшееся на его земле, там, у его собрата, проселочная дорога оказалась каким-то образом коммуникационною. Тут чуть ли не последние колонисты великороссы, изнемогшие в одиночной борьбе с враждебными влияниями, распродают все и уходят на восток, а на их место благополучно устраиваются крестьяне латинского исповедания, получившие подмогу от польских панов и ксендзов, и заживают уже чисто по-польски, сами говорят и детей учат говорить по-польски».468
Таким образом, из всего сказанного нами об отношениях гражданской власти в крае к делу православия, вообще нельзя не прийти к тому заключению, что это отношение далеко не всегда было благоприятствующее успехам православной церкви и дела русской народности.
Доселе мы говорили о пастве Литовской епархии, состоящей из воссоединенных униатов и присоединенных из латинства. Теперь следует сказать и о других элементах, вошедших в состав сей паствы, каковыми были обратившиеся, на правах единоверия, к православию из раскола и евреи. Что касается раскольников, то они, принадлежа к поморской секте, еще издавна поселились частью в нынешней Ковенской губернии, а частью в смежных с Витебской губернией нынешних уездах Виленской губернии – Вилейском и Дисненском. Число раскольников в 1843 году по Виленской губернии простиралось до 13429 человек. Впрочем, нужно думать, что эта цифра была только предположительная, так как митрополит Иосиф уже в 1853 году, следовательно, через 14 лет после воссоединения униатов, на требование св. Синода сообщить сведения о числе раскольников Литовской епархии за время с 1845 по 1853 год дал ответ, что, хотя он и поручил консистории собрать указанные сведения, но не может ручаться за удовлетворительность их. В объяснение сего он указал на то, что Литовская епархия, состоящая почти из одних воссоединенных, только недавно вошла в соприкосновение с раскольниками, кои, притом, обитали почти исключительно среди католического народонаселения. где православного народа и духовенства было весьма мало, а потому последнему весьма было трудно иметь о раскольниках точные сведения, и тем более, что гражданские чиновники, через которых можно было бы собрать эти сведения, были преимущественно католики.469 По собранным сведениям, однако, оказалось, что в 1853 году число раскольников в Литовской епархии было 11369 человек, кроме, впрочем, Ковенского уезда, коего земский суд, несмотря на неоднократные просьбы Литовского епархиального начальства, не доставил сведений о числе раскольников. В отчете пр. Алексия о состоянии епархии за 1885 год число раскольников по Виленской и Ковенской губерний показано 47 тысяч.
Что касается до религиозно-нравственного состояния раскольников, то, почти до самых шестидесятых годов, они отличались крайним упорством в своих заблуждениях, чему, конечно, много способствовало отсутствие твердой православной почвы около них, так как они не признавали за православных воссоединившихся из унии, не без основания считая их скорее за католиков, нежели за православных. Между тем, отсутствие церквей вблизи поселков, где отчасти жили и древле-православные, содействовало тому, что раскольничьи наставники пели свою пропаганду между этими, лишенными возможности пользоваться пастырскими наставлениями своего священника, древле-православными. Так, в 1839 году священник Щеглов донес пр. Исидору,470 что в Завилейском уезде совратилось в раскол 247 лиц православных, причем ему удалось с большими препятствиями возвратить в православие только 57 человек. А в следующем году тот же священник доносил, что все, кого он увещевал, остались упорны в своем заблуждении, что объяснялось, между прочим, зависимостью малолетних от матерей-раскольниц и ближайшим непосредственным влиянием ересенаставников на возрастных. При сем донесении Щеглова был приложен еще список тех лиц, которые, значась находящимися в супружестве, жили блудно, без совершения над ними таинства брака. В сем же году священник Лукьянов жаловался пр. Исидору на Динабургского раскольника Акиндинова за то, что он, не довольствуясь сеянием раскола в Двинском уезде, где развращает и утверждает народ в расколе, возбраняя при сем, под угрозою проклятия, принимать оному православие, тоже делал в Курляндской и Виленской губернии, в коей, особенно по Ново-Александровскому уезду, разъезжал и исправлял требы.471 Священник Суханов также донес епархиальному начальству, что 67 лиц из его Вилкомирских прихожан совратились в раскол. Таким успехам раскола, конечно, способствовало, при почти полном отсутствии, как мы уже говорили, церквей по тем местам, где жили обратившиеся из раскола, большое количество допущенных противозаконно раскольнических молелен.
Вообще раскольники, жившие в Литовской епархии, чувствовали себя свободно в отношении открытого исповедания своей веры и, конечно, не мало злоупотребляли этою свободою. Литовское епархиальное начальство тем менее обращало внимание на раскольников, будучи само поглощено борьбой с католицизмом и полонизмом и заботою об укреплении в православии воссоединенных, что руководилось по отношению к раскольникам секретным указом св. Синода от 5 апреля 1845 года, которым предписывалось сему начальству «ни под каким видом не вмешиваться в раскольничьи требы, ниже в какие-либо полицейские распоряжения о противозаконных действиях, преследование которых не есть дело духовенства, и чтобы последнее ни в каком случае не выходило из круга чисто духовных действий и входило в сношение с гражданским начальством только в обстоятельствах действительной важности и в отдельных случаях совращения из православия в раскол».472 От такого образа действий по отношению к раскольникам Литовское епархиальное начальство473 не думало отступать и тогда, когда в 1852 году Виленский генерал-губернатор Бибиков потребовал усиления наблюдения со стороны духовенства за всеми раскольническими, сектами в Литовской епархии, в виду полученных им от Витебского генерал-губернатора князя Голицына и Рижского военного губернатора князя Суворова сведений о том, что тамошние раскольники, ссылаясь на предоставленную им в Виленской и Ковенской губернии полную свободу в отправлении церковных обрядов и утверждая, что якобы здешнее духовное начальство не обращает внимания на их присоединение, вследствие сего, для совершения разных запрещенных там духовных обрядов отправляются в Виленскую и Ковенскую губернии.
Между тем, не желая принимать на себя ответственность за подобные действия раскольников, Бибиков хотел сложить всю заботу по наблюдению за ними на одно православное духовенство. Посему, указав на то, что местные чиновники, отвлекаемые разными другими делами, не в состоянии следить за всеми действиями раскольников-беспоповцев по исполнению ими духовных треб и разных обрядов, касающихся открытого оказания ереси, преследование чего лежит на обязанности православного начальства, Бибиков выразил требование, чтобы от Литовского епархиального начальства всем благочинным по Виленской и Ковенской губернии было предписано усилить свои действия по наблюдению за всеми раскольническими: сектами, вразумлению упорствующих в заблуждении раскольников и присоединению их к православию, и чтобы о каждом, замеченном ими отступлении от правил о раскольниках доносили, для принятия соответственных мер к строгому наказанию виновных и искоренению в настоящем деле дальнейшего потворства.
Как и следовало ожидать, митрополит Иосиф не нашел возможным согласиться с этим требованием генерал-губернатора, справедливо, с одной стороны, указав на то, что в распоряжении гражданского начальства находится гораздо более средств для наблюдения за раскольниками через многих полицейских чиновников, а также через палату Государственных Имуществ, в ведении которой раскольники большею частью находились, тогда как на каждый уезд, где преимущественно проживали раскольники по Ковенской и Виленской губернии, имелось только по одному, 2–3 церковных причта, а с другой, что, вообще, не в духе русского законодательства, чтобы духовная власть возмещала полицейскую. Митрополит считал обязанностью духовенства только приводить, по возможности, раскольников на путь истины и уведомлять гражданскую власть, в случаях усмотрении действий раскольников, клонящихся ко вреду православной церкви.474 В письме же своем к оберпрокурору св. Синода относительно раскольников пр. Иосиф прямо заявил, что он находит действия против них в западном крае совершенно неуместными и что он желает, чтобы православное духовенство по отношению к раскольникам поступало так, чтобы они священников православных среди римско-католического населения считали друзьями, а не чуждыми врагами. Но этого мало, он считал подобного рода образ действий по отношению к раскольникам полезным и в политическом отношении. «Еще не зажили, писал он, раны мятежа, которым кипели иноверные и инородные Ковенская и Виленская губернии в 1831 году. В этих губерниях только 30 тысяч раскольников обоего пола, тогда как здесь для правительства и для церкви есть слишком много элементов для борьбы, чтобы развлекать силы и внимание его горстью населения, все же русского и, наверно, России более сродного, нежели прочее иноверное и инородное население».475 И благодаря пр. Иосифу, раскольники и после указанной переписки между ним и генерал-губернатором Бибиковым, продолжали жить и Виленской и Ковенской губернии так привольно, как нигде, и возбуждали к себе зависть со стороны раскольников, живших в других местностях России и даже в соседнем Прибалтийском крае.476
По, при всем том благоприятном положении, в котором находились раскольники в Литовской епархии в отношении даже открытого исповедания своей веры, лучшие, из них не могли не сознавать своего духовного убожества и потому имели желание вступить в православную церковь, на правах единоверия. Это обнаружилось уже в 1841 году, когда пожелали присоединиться к православной церкви раскольники Ново-Александровского уезда с тем условием, чтобы:
1) их Дегуцкая молельня была переименована в православную церковь;
2) чтобы им было предоставлено право избирать себе для сей церкви священников; и
3) чтобы было дозволено совершать богослужение по старопечатным книгам.
Но пр. Иосиф, надо думать, по малому знакомству с расколом, не пожелал присоединения раскольников на таких условиях. В письме своем к графу Протасову он говорил: «вообще я не желал бы допускать в здешнем крае, среди иноверцев, подобных исключений. Они здесь не много бы принесли пользы, а хлопот и вредных, толков было бы довольно. С другой стороны, много Дегуцких раскольников приняли уже православие прежде сего безусловно и просили меня об обращении в церковь Дегуцкой молельни, и справедливость требует скорее их удовлетворить просьбу, нежели остающихся еще в расколе». Посему, пр. Иосиф поручил архимандриту Виленского Св. Духовского монастыря Платону лично сообщить эти его мысли управляющему Виленской палатою Государственных Имуществ Калкатину и, принявши от него предписание местному чиновнику ведомства Государственных Имуществ о нужном содействии, отправиться лично в Дегуцы и здесь стараться увещаниями и другими благоразумными средствами склонить подавших прошение к безусловному принятию православия и, в случае их согласия, присоединить их к православной церкви, отслужить в Дегуцкой молельне, по надлежащем её освящении, молебен и исповедать и приобщить св. тайн присоединившихся. Вместе с тем, им было поручено архимандриту Платону навести справки:
1) относительно того, как далеко от Дегуцкой молельни и где именно проживают прописанные в прошении раскольники;
2) сколько именно в окрестностях Дегуц присоединилось прежде к православию из раскола и стоит ли для них одних открывать православное богослужение в Дегуцкой молельне;
3) все ли нужное находится в ней, на случай открытия богослужения, с преобразованием её в православную церковь; и, наконец,
4) какие средства представляют Дегуцкие раскольники на содержание испрашиваемого ими священника.
Что же касается до кандидата на ату должность, то пр. Иосиф, хотя и соглашался определить того, на кого укажут раскольники, имевшие присоединиться, но только в том случае, если этот кандидат оказался бы достойным и, если бы это определение не ставилось одним из условий, на которых хотели присоединиться раскольники.477 Впрочем, дело это затянулось до самого 1850 года, когда пр. Иосиф, согласно представлению пр. Евсевия, епископа Ковенского, принял Дегуцкую молельню в православное ведомство, с устройством в ней иконостаса и с открытием в ней богослужения. Самая церковь была приписана к Антолентской, причем священник сей последней церкви был обязан через два раза – в третий служить в Дегуцкой церкви, перенося сюда облачении и утварь из приходской церкви, впредь, до обзаведения приписной своими принадлежностями.478
Особенно сильное влияние на движение среди раскольников Литовской епархии к единению с православною церковью имело присоединение к ней недавно почившего о. архимандрита Павла Прусского. Пока о. Павел находился в расколе, живя вблизи от раскольников Виленской и Ковенской губернии, за прусской границей, он имел под своим духовным руководством почти всех беспоповцев поморского толка, живших в означенных двух губерниях. Он и сам лично приезжал к ним для наставления, особенно же старался действовать через посредство их ближайших наставников. Посему, присоединение его к православной церкви не могло не остаться без сильного влияния на здешних раскольников, особенно тех из них, которые били ревностными проповедниками учения о. Павла о законности браков, каковыми были ближайшие к нему и наиболее влиятельные наставники: Мартемиан Тихомиров и Василий Дорендов. Несмотря на все усилия ревнителей безбрачия,479 учение о законности браков для людей, живущих в мире, было принято и быстро распространилось между раскольниками Литовской епархии.
Указанные два ученика о. Павла, убедившись в Москве через рассмотрение тех памятников древности, которыми свидетельствуется правильность внесения в старопечатные книги исправлений, способствовали тому, что, когда еще над Павлом и его учениками не был совершен обряд присоединения, 200 старообрядцев, по убеждению Перелазовского наставника Тихомирова, и столько же старообрядцев, по убеждению Каролишского наставника Дорендова, приняли православие. Между тем, просьба последнего, заявленная Литовскому епархиальному начальству, о дозволении желающим присоединиться и составить единоверческий приход, и освятить для него церковь, которую предлагал устроить из принадлежащего ему молитвенного дома, снабженного для богослужения нужными принадлежностями, не была удовлетворена, так как митрополит Иосиф и теперь, как и в 1841 году, находил неудобным открыть единоверческий приход среди католического населения и предложил Каролишским старообрядцам устроить православную церковь и открыть православный приход. Старообрядцы на это предложение митрополита Иосифа не согласились. Неудивительно, что неудача, испытанная Каролишскими просителями, произвела вообще довольно тяжелое впечатление на старообрядцев, расположенных принять единоверие, и тем более, что ревнители раскола старались придать этой неудаче особенную важность, объясняя её в самом неблагоприятном для них смысле. Впрочем, несмотря на это, начавшееся среди раскольников движение в пользу единения с церковью не прекращалось, и преданные о. Павлу наставники всеми силами старались его поддерживать.
Между тем, когда во главе управления Литовской епархии стал пр. Макарий, отнесшийся к указанному движению среди раскольников к единению с церковью вполне сочувственно, число желающих оставить раскол по разным местам епархии стало уже так значительно, что Дорендов вместе с двумя другими наставниками решился возобновить дело об открытии единоверческих приходов в заселенных раскольниками местностях. О желании известного числа старообрядцев присоединиться к церкви они предварительно заявили, с их согласия, главному начальнику края, а, потом, в апреле месяце от имени всех ищущих присоединения отправилась депутация в Санкт-Петербург к пр. Макарию для подачи прошения об открытии у них единоверческих приходов и церквей. Этими же депутатами от имени всех уполномочивших их старообрядцев было возбуждено ходатайство о том, чтобы, для совершения над ними обряда присоединения и для большего утверждения в предпринимаемом великом деле, дозволено было прибыть о. Павлу, в это время уже настоятелю Никольского единоверческого монастыря в Москве. Пр. Макарий, приняв во внимание, что число старообрядцев, изъявивших желание присоединиться к церкви было значительно, а, со временем, должно было увеличиться еще более, не нашел препятствий к открытию единоверческих приходов в Виленской и Ковенской губернии и озаботился приисканием нужных к тому способов и средств.
Между тем, прибывший в г. Ново-Александровск о. Павел целых три недели занимался беседами с ново обратившимися из раскола и старообрядцами и, затем, целый месяц употребил на странствование по разным старообрядческим селениям и местечкам, везде открывая собеседования о вере. Число желавших присоединиться все увеличивалось, и он над всеми, изъявившими твердое желание на то, совершал обряд присоединения, причем в некоторых местах служил литургии на антиминсе, данном из Чудова монастыря митрополитом Иннокентием. Миссионерские труды о. Павла увенчались настолько успехом, что он мог донести пр. Макарию о возможности найти среди ново обратившихся таких людей, которые могли показать старообрядцам истину православия. Вместе с тем, он указывал на необходимость для успехов единоверия в раскольничьем населении северо-западного края учреждения единоверческих приходов и церквей на первое время, по крайней мере, в главных центральных местностях, населенных раскольниками. А что это дело было первостепенной важности, в том убеждали о. Павла и его собственные наблюдения, показавшие, какое сильное действие производило на старообрядцев совершение им священнослужения, а равно свидетельства самих старообрядцев, из которых многие положительно заявили о своей готовности присоединиться к церкви на правах единоверия.
В виду такого движения к единению с православною церковью среди раскольников, св. Синодом было разрешено открыть в 1869 году три единоверческих прихода в Ковне, Ново-Александровске и Каролишках и ассигновано было 520 руб. на содержание каждого причта, состоявшего из священника и псаломщика, и единовременно 5 тыс. руб. на устройство двух церквей – в Ковне и Каролишках с причтовыми помещениями. Особенно важное значение имело устройство церкви единоверческой в д. Каролишках, о чем хлопотал настоятель и устроитель Каролишской часовни Дорендов, так как деревня Каролишки занимала центральное положение в местности, особенно густо населенной раскольниками, и, при том, для раскольников беспоповцев имела весьма важное значение, потому что в ней с давних пор, лет 100, по крайней мере, существовала беспоповская часовня и при ней кладбище, на котором, по особенному уважению к этой часовне, погребались раскольники даже из далеких мест. Понятно, что остававшимся еще здесь вождям раскола очень не нравилось учреждение единоверческого прихода, и они стали косвенными путями ходатайствовать, чтобы для церкви в Каролишках было назначено какое-либо иное место, причем препятствием к освящению Каролишской часовни поставляли то, что она будто бы составляет общественную собственность, хотя, в действительности, была построена Дорендовым, но на общие их средства. У строителя, к счастью, сохранилась записная книга, в которую вносились все пожертвования, собранные им на построение часовни, причем, по справке, оказалось, что на долю старообрядцев, предъявивших свои права на часовню, приходилось не более 15 руб. Убедившись в неосновательности их притязаний на владение часовнею, пр. Иосиф, епископ Ковенский, принял деятельные меры к устранению этого затруднения, результатом чего и было устройство единоверческой церкви в Каролишках. Что же касается до устройства третьей – единоверческой церкви в г. Ново-Александровске, то правительством было дано для того в городе весьма удобное место, а самое построение церкви изъявили готовность принять на свой счет Санкт-Петербургские единоверцы. Кроме того, для предполагаемых церквей были пожалованы древнего письма иконы, парчевые и бархатные ризы с прочими принадлежностями и священные сосуды из числа пожертвованных для северо-западного края церковных вещей.
Этими пожертвованиями единоверцы были обязаны особенному вниманию к их нуждам жены начальника края Е. В. Потаповой,480 которая, приняв лично о. Павла, предоставила ему самому сделать выбор нужных единоверческих икон и вообще с большим сочувствием отнеслась к делу об учреждении единоверия среди раскольнических селений северо-западного края. К трем вышеозначенным единоверческим церквам, по указанию о. Павла, во священники были поставлены самые главные деятели по учреждению единоверия в северо-западном крае, старообрядческие наставники,481 для Каролишской – Василий Семенов Дорендов; Перелазовской – Мартимиан Афанасьев Тихомиров и Ново-Александровской – Артемий Сухорукин.482
Движение к единению с православною церковью было и между раскольниками, жившими в Виленской губернии. Сам о. Павел в письме своем к профессору Н. И. Субботину из Северо-западного края указывал, между прочим, на то, что старообрядцы деревни Страшун, Трокского уезда, почти все желали присоединиться к православной церкви и также ожидали поставления к ним священника. Впрочем, желание их иметь у себя церковь с отдельным причтом осуществилось только в 1894 году, когда была построена в Страшунах церковь. По желанию Свенцянских старообрядцев, хотевших присоединиться к православной церкви, о. Павел в марте месяце 1872 года приезжал в Свенцяны для их наставления.483 В самой Вильне в 1869 году присоединившиеся из раскола возбудили ходатайство об открытии для них особого прихода при Пятницкой церкви, в видах присоединения соотечественников-раскольников. Но, когда Литовская духовная консистория потребовала именных списков, желавших присоединиться, дело об открытии прихода единоверческого в Вильне дальше не подвинулось вперед. Из более значительных движений среди раскольников к единению с св. Церковью в Литовской епархии за последнее время должно указать на присоединение на правах единоверия Лазарцевских раскольников в 1888 году, для которых была устроена церковь, освященная лично архиепископом Алексием, и открыт отдельный приход, с назначением к нему во священники их наставника. Прихожан при сей церкви значилось в 1891 году муж. пола 47 и женского 32.484
Что касается до отношения раскольников к православной церкви за последнее время, то пр. Алексий находил его более дружелюбным, чем враждебным. Так, в отчете о состоянии Литовской епархии за 1889 год485 пр. Алексий, как на основании донесений благочинных, так и своих личных наблюдений, указывал на то, что православное духовенство епархии вообще редко входило в общение с раскольниками с целью воздействия486 на них и вразумления уже по тому одному, что большинство их живет вдали от православных церквей, но принимало их детей, где только возможно, в школы и вообще относилось к ним участливо, как к русским людям. Раскольники отвечали тем же, хотя и не старались входить в религиозные рассуждения, особенно старики. Неблагоприятными условиями для более успешного взаимного сближения была со стороны раскольников их религиозная одичалость и нравственная распущенность. На них часто местные жители и духовенство, в том числе, смотрели, как на небезопасных соседей – буйных и не уважающих прав собственности.
Причиною таких отношений между духовенством православным и раскольниками, по мнению пр. Алексии, было непонимание духовенством раскола и даже то обстоятельство, что оно не древле-православное, а, как думали и говорили о нем раскольники, «обливанцы». «Но в этих взаимных взглядах, говорил архипастырь, есть недоразумение и преувеличение. Добровольные переселенцы в здешний край, старообрядцы, не знавшие панской неволи и совсем не похожие по своему характеру на забитое местное население, «падающее до ног», и вынужденные в чуждой им по вере и духу разно-племенной и разно-верной среде стать к ней в оборонительном и при том смелом и самоуверенном положении, кажутся какой-то вольницею; их боятся даже евреи, с которыми они расправляются под час короткой своеручною расправою». «Конечно, замечал владыка, лучше было бы, если бы они, оставив заблуждение раскола, вошли в общение с православною церковью, что для них здесь менее фанатичных, чем где-либо, сделать не так трудно, как это высказалось, между прочим, по случаю собеседований с ними протоиерея Крючкова в Вильне, в церкви св. Троицкого монастыря 9 июня, в присутствии воспитанников старших классов Литовской духовной семинарии, причем впечатление от собеседований оказалось настолько сильно, что старообрядцы сами и особенно женщины просили, чтобы собеседования повторялись и не один раз и не в одной Вильне, а несколько раз и во всех центрах раскола в Виленской и Ковенской губернии. Сплоченные в тесные, изолированные общины раскольники, за исключением теряющих влияние и положение вожаков их, охотнее присоединились бы огульно, целыми общинами, вот что выразилось в этой просьбе, а некоторые старики и прямо высказали опасение, что присоединить-то их охотно присоединят, а, потом, и оставят на произвол судьбы, т.е. без ближайшего участия со стороны духовенства к их религиозным потребностям, как это замечается, к сожалению, особенно в больших городах, где малое число духовенства слишком обременено разными занятиями, чтобы входить в какие-либо нужды прихожан подгороди их из простонародия. А основывать все новые и новые единоверческие приходы с небольшим числом прихожан – дело трудное». В заключение своего суждения о раскольниках, пр. Алексий высказал предположение, которое уже и осуществилось в 1898 году, о необходимости устройства на Виленском предместье «Новый Свет» храма преимущественно для старообрядцев.487
Что касается евреев, принимавших христианство в Литовской епархии, то о большей части из них должно сказать, что они это делали по корыстным расчетам, причем иные, крестившись, в скором же времени снова отпадали в еврейство. Со всею очевидностью доказала это печальная судьба миссии, учрежденной в 1892 года в Вильне, по мысли пр. Доната, для обращения в православие евреев, миссионером в которой был назначен обратившийся из раввинов Дрейзен. Заведены были правильные публичные собеседования с евреями и нарочито подготовленные и расположенные, по известному плану, чтения. В учрежденном, для обращающихся евреев, приюте в 1892 году перебывало до 40 евреев, из коих 24 крестились. Между тем, на публичных собеседованиях евреи позволяли себе богохульство, оскорблявшее христиан, а крещенные евреи оказались, в большинстве случаев, пожелавшими принять крещение, только ради получения на обзаведение и на путевые расходы, так как почти все были приезжие из разных местностей северо-западного края, и в скором же времени, по выходе своем из миссионерского приюта и оттуда на родину, возвращались в еврейство. Вследствие сего, миссия эта была в 1895 году закрыта. Для научения же истинам веры желавших креститься евреев, в 1896 году в Вильне, Ковне и Гродне были учреждены должности катехизаторов из духовных лиц.
Были присоединения к православию и из других вероисповеданий, как-то лютеранского и магометанского, но эти случаи были настолько единичны, что говорить о сих присоединившихся, как о составных элементах православной паствы Литовской епархии, не приходится.
* * *
Примечания
Он прямо отклонил, например, предложение Подольского архиепископа действовать отдельно на воссоединение униатов, каковым путем были присоединены последние в некоторых областях западного края в конце 18 столетия. Записки митрополита Иосифа, т. 3, 138. Несомненно, что пр. Иосиф предпочел свой способ воссоединения униатов, в видах скорейшего окончания сего дела.
Винить его за то не приходится, потому что слишком трудно человеку, особенно пожилому, отказаться от того, о чем свыкся с детства.
Владимиров. «О положении православия в северо-западном крае». 1893 год, стр. 48.
Протоиерей Бобровский, во время ревизии церквей, открыл не мало лиц, секретно державшихся унии и перешедших из унии в католицизм. Дело Литовской духовной консистории, 1840 год, № 63.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 299–301.
В настоящее время, во многих местах, в Гродненской губернии, при проезде православного архиерея по известной деревне, народ встречает его таким образом: почти у каждого дома стоит стол, покрытый белою скатертью и с хлебом солью на нем, а также и св. иконою, а за столом стоят домохозяева с семейством и многие на коленах, набожно крестясь, а в церкви, обычно всюду, церковный староста с хлебом солью, братчики со возженными свечами и девочки с цветами. Даже деревни с чисто католическим населением, при проезде православного архиерея, по местам, встречают его с хлебом-солью и с поклонами, крестясь до своему.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 966.
Между тем, епископ Рижский (в последствии архиепископ Черниговский) Филарет, бывший в Вильне на хиротонии пр. Платова, епископа Ковенского, 8 сентября 1843 года в своем письме к Московскому митрополиту Филарету отметил отсутствие духа истинного православия в недавно воссоединенных униатах. «Довелось мне быть, писал он, в самом их (т.е. воссоединенных униатов Литовской епархии) священном месте – в Жировицком монастыре. Есть нечто, близкое к душе – чудотворный образ Божией матери. Но это не Москва, даже и не Ростов, даже не Ярославль или Владимир. Нет, что-то есть чужое, не русское во всем, на что ни довелось смотреть. Стараются вводить русское православие, и относительно внешности во многом успели. Но... недостает самого важного – духа благочестия русского. Папство так испортило дух русский, так исказило русскую душу, то смешными обрядами, то скрытою холодностью к вере, что много еще нужно времени, много нужно ревности к русскому благочестью, чтобы внешний русский край был русским не по одному имени». Христианское чтение, 1898 год, август, стр. 272.
Сколько оставалось тайных католицизма приверженцев из воссоединённых из унии и присоединенных из латинства, этого, пожалуй, не откроет и самая тщательно составленная статистика.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 331–334.
После сего, едва ли можно согласиться со справедливостью того замечании митрополита Иосифа, что, при последнем воссоединении униатов в 1839 года, и 2 тыс. из них не совратилось в латинство. Записки митрополита Иосифа, т. 1, 51.
В одном только 1866 году общее число лиц, оставивших латинство, доходило до 25 тысяч.
Комиссия, назначенная для разбора сего дела, нашла, что все эти прихожане должны по букве закона считаться православными, ибо все они в 1866 году выдали подписки на присоединение к православию и все были на исповеди и у св. причастия в 1866–1867 годах, как то было видно из исповедных росписей Порозовской церкви, и почти каждое из сих семейств совершило по нескольку духовных треб в Порозовской церкви и в каждом году но нескольку душ были у исповеди и св. причастия в великий пост. Тем по менее, приняв во внимание, что из 491 упорствующих 27 человек, хотя и показывали себя приверженными к католицизму, но, при необходимости совершить духовную требу, возвращались в православие, без всяких пререканий и сожалений, положила остальных 464 упорствующих оставить в том же состоянии, в каком они находились, не объявляя, впрочем, им о том официально. «Время-де сделает свое, стерев с них фанатизм и недоверие к православному духовенству; если им они и останутся в латинстве, (так рассуждала комиссия) то этот факт, оставшийся без огласки, не будет служить соблазном для нетвердых в убеждениях». Местного же священника комиссия обязала вести списки и этим упорствующим и иметь за ними тщательное наблюдение. И консистория согласилась с этим мнением комиссии. (Дело Литовской духовной консистории. 1872 год, № 524).
На это указывал и пр. Макарий в своем отчете о состоянии Литовской епархии за 1869 год.
Дело Литовской духовной консистории. 1872 год, № 271.
Архив св. Синода 1876 год. Дело № 211.
Архив св. Синода 1885 год. Дело № 706.
Дело Литовской духовной консистории. 1871 год, № 236.
Из отчета г. обер-прокурора св. Синода за 1880 видно, что число лиц, открыто заявивших себя католиками в Литовской епархии, доходило до нескольких сот, причем, по мнению архиепископа Александра, причиною сего было, кроме поспешности в присоединении некоторых лиц в шестидесятых годах, без должной подготовки их, еще и то обстоятельство, что в то время вместе с взрослыми в большом числе были присоединены и малолетние и несовершеннолетние, которые, пришедши в возраст, главным образом, и искали возврата в католичество, конечно, под влиянием латино-польской пропаганды.
Эти же недостатки замечены по некоторым приходам Гродненской губернии ревизией в 1895 году, причем еще было указано на то, что Хорошевский костел с 6 тысячами прихожан оказывает настолько сильное влияние на православное население, что последнее празднует католические праздники, а в свои православные работает.
Так называются суконные квадратные лоскутики с изображениями Креста, святых и с вышитыми словами молитв, которым усвояют значение и силу каких-то амулетов.
Ревизией церквей в 1895 году отмечены с худой стороны прихожане А. церкви Слонимского уезда, которые, не смотря на свою многолюдность, 2500 душ и тесноту своей церкви, отказались еще в 1888 году от складчины на постройку новой церкви, несмотря на увещания пр. Анастасия. Но отзыву местного священника, прихожане его очень редко посещают церковь, склонны к разгулу, пьянству и даже к поджогам, за что в 1893 году 10 человек были сосланы в северные губернии и до 10 посажены в тюрьму. Отрадное исключение в этом приходе представляли, как в религиозном, так и нравственном отношении, колонии великороссов, работавших на стеклянном заводе, в пределах прихода.
В отчете пр. Иосифа отмечается, как хороший обычай в Лашанском приходе что брачующиеся, пред отбытием в церковь на венчание, ходят по селению и испрашивают благословения у всех, земно кланяясь всякому встречному и целуя при сём руки. Между тем, во многих приходах, вместо выезда жениха и невесты из дома родителей к венчанию с иконами, как благословением родителей, бывал выезд с музыкою, а после венчания, новобрачные отправлялись в кабак, где, вместо отца и матери, их встречала еврейка, осыпавшая их зернами ржи и подносившая в рюмках водку.
1883 год, № 31.
Церковный Вестник, 1886 год, № 49.
Церковный Вестник, 1886 год, № 50.
В 1886 году было сообщение в Литовских епархиальных ведомостях из села Порплища, Вилейского уезда, относительно того, что этот приход, хотя и считается вполне православным, но что почти все прихожане молятся по-польски, по польским молитвенникам, усопших хоронят без участия священника, при пении «здравась Марие» и чтении литаний и стихов на польском языке.
Литовские епархиальные ведомости, 1881 № 51.
Во всеподданейшем отчете г. обер-прокурора св. Синода за 1891 и 1896 годы также указывалось на то, что в религиозно-нравственном быту православного населения западных епархий немало причиняют вреда католические помещики и шляхтичи. Православные крестьяне, прожив несколько лета сряду у помещиков в услужении и слыша от них нередко отзывы, неблагоприятные о православии, заимствуют от своих хозяев привычки, противные духу православия, нарушают установленные церковью посты и праздники (помещики ревниво штрафуют тех, кто не станет на работу в праздничные дни) и становятся менее привязанными к своей церкви и духовенству. По возвращении же домой, своим образом жизни вредно влияют на домашних, особенно молодых, еще не утвердившихся в преданности православию. Церковные ведомости, 1898 год, № 32, стр. 315.
Нужно заметить, что Литовское епархиальное начальство еще при архиепископе Макарии обращалось к генерал-губернатору Альбединскому, а и 1884 году к генерал-губернатору Коханову относительно обязания евреев, у которых находятся в услужении лица православного исповедания не препятствовать последним исполнять обряды их религии, а за исполнением евреями сего обязательства иметь неослабное наблюдение местным полицейским властям, и генерал-губернатор Коханов сделал надлежащее распоряжение по всему краю. Литовские епархиальные ведомости, 1884 № 33.
Странник. 1898 год, август, стр. 547.
Конечно, несомненна те истина, что единство веры в народе ведет к его слиянию и объединению в смысле государственном, но несомненно и то, что присоединения бывают, прочны только тогда, когда они совершаются путем убеждения и влиянием на сердце, а не по принуждению.
Письмо к Корнелию о Фортунате. Творения св. Киприана в рус. переводе т. 1; 266. изд. 2.
Владимиров, «О положении православия», стр. 51.
На это указывает, между прочим, Киприанович, который, говоря об обратном движении присоединенных в католичество замечает, что всего труднее было удержать в православии бывших грамотных католиков, которые при массовом воссоединении присоединялись как-то неохотно, говоря: «коли все, то и мы будем православными». По мнению его, это происходило от того, что они не могли забыть своих излюбленных кантычек (песни духовного содержания, прим. ред.) и своих рожанцев (чётки, прим. ред.); их, по-прежнему, тянуло в костел, где они, важно восседая на скамьях рядом с сурдутовою шляхтою, громогласно распевали разные польские гимны под звучание костельного органа. Киприанович, «Жизнь Иосифа Семашки, 1893 год, стр. 364.
Церковный Вестник, 1881 год, № 12.
Киприанович, признавая естественным движение католического народонаселения в православие, вследствие тогдашнего положения дел в северо-западном крае, не скрывает и сам, однако, того важного фактора в этом движении, это – системы правительственных поощрений, в виде наделения безземельных крестьян землею и денежных пособий нуждающимся. «Жизнь Иосифа Семашки», стр. 357.
Церковно-Общественный вестник, 1880 год, № 148.
Нужно заметить, что еще в 1841 году архимандрит Порфирий Успенский, будучи в Вильне, по поводу замечания пр. Иосифа относительно духовных особ католического исповедания, отсутствовавших у него за завтраком, что им же будет хуже, удивлялся обоюдному злорадству. «Книга моего бытия», т. 1, стр. 5.
«Наше дело в северо-западном крае», стр. 7. При сем о. И. Фудель заявляет, что он знает одного священника, на весь уезд славившегося своею боевою деятельностью и восстановившего против себя даже действительно православных прихожан и никогда из дома не выходящего без револьвера.
В 1870 году, после следствия по сему делу, священник Г. был, по требованию Потапова, лишен прихода и некоторое время оставался без места, а после получил лучшее место в Слонимском уезде.
Полагаясь на сообщения местного духовенства, М. О. Коялович в 1881 году писал нечто, подобное сему, а именно, что люди, боявшиеся мести панов и ксендзов за принятие православия, доходили даже до того в это время, что тайком обращались к русским властям с просьбой высечь их за упорство, чтобы потом говорить своим сильным врагам, что они приняли православие насильно.
Это выражение св. Ш. было подчеркнуто пр. Иосифом, епископом Ковенским, причем на полях было им поставлены знаки?! И №. На столько оно показалось ему странным и непонятным.
В своей речи, сказанной 12 января 1869 года в церкви Виленского Св. Троицкого монастыря, при вступлении на Литовскую кафедру, пр. Макарий, разъясняя то, что должно разуметь под православием, между прочим, говорил: «что такое православие? Это совершеннейшая правда в христианстве, как прямое следствие чистейшей истины и совершеннейшей любви. Истина всегда указывает и может указывать нам одну правду, а любовь никогда не допустит нас совершить никакой неправды. Уважать права других, не обижать никого ни словом, ли делом, воздавать всем должное – этого требует от нас и закон природы, и законы гражданские и, наконец, божественный закон Евангелия, заповедующий нам: «держися правды, веры, любви» (2Тим.2:22); «вся, елика аще хощете, да творят вам человецы, тако и вы творите им». (Мф.7:12). Правда – главное основание для порядка во всех человеческих обществах, какого бы рода они ни были, и главное условие для их существования, благоденствия и процветании. Строгою правдою мы должны отличаться и в делах земных, житейских, при всяком сношении с ближними, а тем более в делах высшего порядка, нравственных, религиозных, касающихся совести ваших ближних и их священнейших убеждений. Мы называем нечестным человека, который, для достижения своих личных выгод, употребляет ложь, обман, хитрость, коварство, насилия, не можем назвать честным и благородным гражданина и общественного деятеля, когда он, увлекаемый честолюбием или другими страстями, приносит в жертву себе право ближних и заставляет их терпеть разные притеснения. Как же назовем христианина, будет ли он простой мирянин, или пастырь церкви, если он, ревнуя, по-видимому, о славе Божией и успехах своего исповедания, не устыдится действовать обманом, обольщением, насилием и вообще неправдою? Эта неправда может унизить не только действователя, но и самое дело, для которого ею пользуются. Ревнуйте о славе Божией, об истинной вере Христовой, о спасении ближних, но помните, что православие есть чистейший свет и отнюдь не должно распространяться путем тьмы. Употребляйте для этого одни только оружия света (Рим.13:12): наставление, вразумление, убеждение, кротость, любовь, собственный пример благочестивой жизни. Если другие христиане держались иногда или и доселе держатся правила, даже в делах веры, будто цель освящает средства, такие христиане для вас не пример, напротив, мы, как православные, как носители чистой истины Христовой, должны служить примером для других. Аще не избудет правда ваша, сказано истинным последователям Христовым, паче книжник, и фарисей, не внидете в царствие небесное. (Мф.5:20)». Слова и речи Макария, бывшего архиепископа Литовского и Виленского, 1880 год, Петербург, стр. 7–9.
Сказав об удалении, по требованию Потапова, от места нескольких священников, Коялович замечал: «к вящшему злополучию и с церковной кафедры раздалось властное слово (арх. Макария), которое было понято так, что в западной России до того времени не так, как следует, понимали православие и что нужно жить со всеми мирно». Церковный Вестник, 1882 год, № 42.
Сознательное, конечно, обращение в православие со стороны присоединенных в 1864–1866 годах из католичества предполагал и Император Александр II, который, в бытность свою в Вильне в 1867 году, сказал крестьянам Виленской губернии, допущенным для поднесения ему хлеба-соли, и из которых некоторые были принявшие православие: «Очень рад видеть вас православными; я уверен, что вы перешли в древнюю веру с убеждением и искренно. Знайте, что раз принявшим православие я ни под каким видом не позволю и не допущу возвратиться в католичество. Знайте это и скажите это от меня всем своим. Слышите ли? Повторяю, рад вас видеть православными». Речь эта Государя, по напечатании её, была разослана по всем волостным правлениям. Текст её был, между прочим, сообщен в 1896 году, в июле месяце, в редакцию Московских ведомостей Минским губернатором, князем Трубецким, «по случаю, как он выражается, особенно обострившегося за последнее время в печати вопроса о жителях северо-западного края, принявших православие в шестидесятых годах».
Это торжество имело своим следствием совращение из православия 300 прихожан Клещельской церкви.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 685.
Впрочем, жалоба Макаревского осталась без удовлетворения, потому что, хотя архиепископ Макарий обратился, с своей стороны, к Виленскому губернатору с просьбою о прекращении соблазна от указанных вымышленных мощей и о взыскании с виновных, но генерал-губернатор Потапов, усмотрев из представленного ему дела, что находящиеся в Олькеникском костеле мощи признаны действительными папою Пием VII и приняв во внимание также и то соображение, что, по давности укоренившегося в католическом населении убеждения в действительности сих мощей, прикосновение к этой, хотя может быть и мнимой святыне католиков, не принеся пользы православным, могло бы привести в раздражение католическое население и послужить к большему возбуждению религиозного фанатизма, признал нужным оставить это дело без последствий.
Православному духовенству, проходящему чрев Острые ворота, во время католического богослужения в часовне, приходится нередко подвергаться со стороны фанатичной массы глумлениям, состоящим в насмешках и даже оплеваниях.
Нужно заметить, что сам пр. Иосиф находился с этим епископом в хороших отношениях и отзывался о нем пред графом Протасовым с одобрительной стороны.
В 1847 пр. Иосиф жаловался на это проживание ксендзов по докам помещиков самому генерал-губернатору и просил его вытребовать от управлявшего епархией католического прелата Жилинского список приписных и дворовых каплиц, при которых положено состоять особым священникам, и список этот передать в уездные земские полиции для наблюдения. Записки митрополита Иосифа, т. 3, 413–414.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 646–649.
Наша брошюра. «Некоторые черты деятельности митрополита Макария по управлению Литовской епархией», стр. 17.
Далее архиепископу Алексию пришлось жаловаться гражданскому начальству на ксендза Машкевича за венчание им в костеле с католиком девицы, которой было отказано в её просьбе исповедовать латинство, и при том еще без надлежащих документов.
Г. Владимиров. «О положении православия», стр. 62–63. Муравьев и Кауфман, осознавая вес вред, приносимый сими братствами, поднимали было вопрос об уничтожении их, но они сами были скоро отозваны, а братства эти остаются и доселе.
Пример Виленского епископа Гриневецкого, открыто и упорно отказывавшегося исполнять законное требование правительства и, за то, сосланного в Ярославль, вызвал не мало себе подражателей в лице ксендзов.
В этом отношении на первом месте должна быть поставлена Ковенская губерния, а за тем Виленская, и, наконец, уже Гродненская.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 164.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 724.
Записки митрополита Иосифа, т. 1, 175.
В 1865 году, по поводу присоединении ксендза священником, без ведома епархиального начальства, было воспрещено это на будущее время.
Насколько вообще ксендзы в это время были неискренны в мотивах своих побуждений к присоединению к православию, видно, например, из обращения ксендза Бернацкого, который, если верить сообщению священника Свислочской церкви, присоединился к православию потому, что был замешан в польском мятеже, а после, сделавшись становым приставом, никогда со всею семьей не посещал церкви.
Этот крестный ход был установлен св. Синодом в 1840 году, по представлению Полоцкого епископа Василия Лужинского, в воспоминание воссоединения униатов в 1839 году, причем самое празднование сего события было отнесено на первый четверток в Петровском посту. Из боязни, что воссоединенные скорее увлекутся крестным ходом из костелов, по случаю римско-католического праздника в сей день «Тела Христова», пр. Иосиф сперва разрешил совершать крестный ход, кроме Виленского Св.-Духовского монастыря, еще в Жировицком соборе, Бытенском и Борунском монастырях, в соборных церквах г. Бельска, Кобрина и Каменецка и приходских церквах Пружанской и Клещельской. При сем консистории было предоставлено право входить к архиепископу с ходатайством о разрешении крестного хода в сей день и в других местах, в случае желания на то прихожан. Записки митрополита Иосифа, т. 3, 572.
Впрочем, обвинение помещиков в сем отношении со стороны православных священников не всегда было основательно, вследствие неодинакового взгляда их самим, на важность того или другого праздника православной церкви. Это обстоятельство, но мнению Свенцянского благочинного, изложенного в рапорте консистории в 1844 году, с одной стороны, вселяло недоверие к духовенству в самих прихожанах, а с другой, давало справедливый повод иноверцам-помещикам и арендаторам и даже экономам не обращать должного внимания на справедливые требования священников и служить причиною холодности по отношению к ним. Литовская духовная консистория, получив разъяснение от сего благочинного относительно того, что разномыслие между священниками происходило из-за праздников 30 ноября, 8 мая, 24 июня, 24 июля, 6 августа, 29 и 30 августа, 26 сентября, 22 октября и 21 ноября, предложила сему благочинному руководствоваться в сем случае ясным указанием закона.
Что касается польской интеллигенции, говорится в этом отчете, то она, находясь большею частью вод влиянием ксендзов, удаляется от общения с православным духовенством и держится по отношению к православным высокомерно и заносчиво.
Во всеподаннейшем отчете обер-прокурора св. Синода за 1894–1895 годы замечено, что под влиянием Латинского духовенства, помещиков и шлихты, в некоторых местностях, с наиболее преобладающим католическим населением, усматриваются проявления фанатической вражды католиков к православию и всему русскому, причем усилению этой вражды в последние годы весьма много способствуют тайно распространяемые из заграницы брошюры, в которых поносится русское правительство, хулится воспитание в церковных школах и рекомендуется, в случае ожидаемых врагами России политических осложнений, прежде всего священников заключать в тюрьму, а церкви запечатывать и обращать в костелы. В Волынской и Литовской епархии было несколько случаев публичного порицания православной веры со стороны католиков. Церковные ведомости, 1898 год, № 32, стр. 314–315.
Дело Литовской духовной консистории. 1871 год, № 346.
В 1841 был сослан в Сибирь на поселение мещанин г. Соколки Фляк, занимавшийся истреблением бродячих собак, за то, что повесил на собаку, вместо звонка, икону св. Николая.
В доказательство того, какими инсинуациями, клеветали или баснями иногда поддерживается враждебность латинян к православию, пр. Алексий привел следующий факт. Один из уклоняющихся от православной церкви, служащий в войсках в Туркестане, между прочим, с полнейшим убеждением высказал увещевавшему его полковому священнику, что папа в кармане своем носит ключа от царствия Божия и ежедневно утром под подушкой у себя находит письмо от Самого Господа Бога. Один экземпляр такого рукописного на русском языке «листа или письма», посланного на землю от «Самого Господа» папе Льву ХIII, с обещанием за чтение его (общего характера) ежедневного отпущения грехов, был представлен Коссовским благочинным, а ему был поднесен учениками его школы в классе, с просьбою объяснения его.
Русское Обозрение. 1896 № 5, стр. 238.
Записки митрополита Иосифа, т. 1, 262.
Записки митрополита Иосифа, т. 1, 262.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 534–536.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 544.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 263.
Русская старина. Ноябрь 1882 года.
Киприанович, «Жизнь Иосифа Семашки», 211.
Преданы были сему суду те лица, которые были замешаны в мятеже и которые в своей просьбе об увольнении их от должности, между прочим, говорили, что будто бы само русское правительство возбуждает крестьян против помещиков и подготовляет, галицкую резню, почему-де они признают не приличным служить такому правительству, как русское.
Брянцев. «История Литовского государства», 1889 год, Вильна, стр. 647–648.
Московские Ведомости, 1897 год, № 269.
Это произошло, между прочим, вследствие водворения в крае русского элемента, через поселение здесь крестьян и продажу имений русским всех сословий.
Церковный Вестник, 1892 год, № 10.
«Русское 0бозрение», 1896 год, июнь, стр. 568.
Киприанович также находит, что приемы, употреблявшиеся для убеждения крестьян-католиков, отличались кротостью и простотой, как со стороны священников, так и чиновников, хотя в другом месте, говоря об обратном движении в католичество, причинами того поставляет, между прочим, самый способ присоединения, состоявший, по местам, в уклонениях от строгой чистоты в действиях, что, в свою очередь, объясняет отсутствием единства убеждений в ревнителях присоединения и руководящего направления. «Жизнь Иосифа Семашки», 356, 363.
«Русское 0бозрение», 1896 год, июнь, стр. 570.
Г. Владимиров. «О положении православия в северо-западном крае», стр. 88.
Для примера, достаточно указать на конкордаты, заключавшиеся русским правительством с папами.
Для присоединения лютеран к православию в Прибалтийском крае в 1845 году был установлен, но Высочайшему повелению, 6-ти месячный срок, отмененный только в 1865 году, причем о. Поспелов, во избежание малейшей тени подозрения, что ведет пропаганду между лютеранами, желавшими присоединения, говорил последним, что они через это не получат никакой земной выгоды. «Богословские Вести», 1893 год, октябрь, стр. 125 и 1894 год, июль, стр. 121.
Г. Владимиров. «О положении православия в северо-западном крае», стр. 51.
Начало этого движения последовало еще раньше вступления Потапова, в управление краем, а между тем, вся вина в этом слагается на него, конечно, без сомнения, потому, что он открыто осуждал обращение латинян в православие и даже, если верить М. О. Кояловичу, сказал членам Минской духовной консистории: не зачем обращать их в православие, они (т.е. латиняне), пожалуй, лучше вас». Литовские епархиальные ведомости, 1881 год, № 14.
Дело Литовской духовной консистории. 1868 год, № 49.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 603.
В своем отношении, по поводу сего дела, к Назимову м. Иосиф положительно выражал свои недовольство тем взглядом его, по которому содействие гражданской власти по делам отступничества от православия должно было ограничиваться одним доставлением отступников к духовенству через полицию для увещания. Записки митрополита Иосифа, т. 2, 655.
О. Фудель: «Наше дело в северо-западном крае», 1893 год, стр. 7.
Некоторые из таковых пастырей находили повод к обвинению даже архиепископа Алексия в том, что он будто бы не всегда твердо отстаивал интересы православной церкви, отклоняя иногда ходатайство православного духовенства о закрытии костела в известном месте, как, например, ходатайство о сем причта Кузнецкой церкви, когда пр. Алексий не только не согласился на закрытие костела в сем приходе, но и сделал еще внушение причту Кузнецкой церкви «чаще и с полным благоговением совершать богослужение и в образе жизни являть пример истинно православного клира, назидающего свою паству своим поведением». Этою своею резолюцией архипастырь выразил тот совершенно правильный взгляд на дело, что для устранения неблагоприятного влияния иноверия на православие, далеко не всегда бывают успешны одни такие чисто внешние меры, как закрытие костела, и напротив, более полезною мерою должно считаться надлежащее исполнение православным духовенством своих пастырских обязанностей и благоповедение.
Полагаемся в данном случае на Владимирова, свидетельствующего, что он видел автограф этого письма в канцелярии Виленского генерал-губернаторского управления Г. Владимиров. «О положении православия в северо-западном крае», стр. 87.
«О положении православия в северо-западном крае», стр. 88.
Так, из времен управления краем Альбединского, разделявшего, подобно Потапову, полонофильские воззрения на задачи правительственной деятельности в крае, нельзя не отметить весьма характерного случая препирательства между Литовским епархиальным начальством и Ковенской палатою уголовного суда, отказавшеюся ведать дело о явно отступившем от православия отставном рядовом Розенберге, который предварительно находился на увещании у православного духовенства, и предоставившею ведение дела о сем отступнике духовной консистории. Дело окончилось, впрочем, не к чести палаты, потому что Правительствующий Сенат, куда последовала жалоба из Св. Синода на отказ её, нашел неправильным действие последней.
При Муравьеве это было строго воспрещено.
Церковный Вестник, 1886 год, № 46.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 1156.
Впоследствии митрополит Санкт-Петербургский, умер 8 сентября, 1892 года.
Дело Литовской духовной консистории. 1839 год, № 534.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 580.
По поводу, самовольного присоединении к православию в 1853 году Друйским протоиереем Стукаличем одного единоверца и принуждения к тому же и его семейства, митр. Иосиф сделал Стукаличу строгий выговор и объявил всему духовенству, чтобы оно самовольно не осмеливалось ни склонять, ни принимать в свои паствы лиц, присоединившихся из раскола. Записки митрополита Иосифа, т. 3, 1112.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 577–579.
Записки митрополита Иосифа, т. 2, 579.
Конечно, это обстоятельство не мало должно было способствовать успеху раскольничьей пропаганды среди древле-православных, живших вместе с раскольниками.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 594.
Записки митрополита Иосифа, т. 3, 955–956.
В 1873 году один из Ковенских раскольников беспоповской секты Скоробогатов употреблял всевозможные сродства к развращению старообрядцев своими грубыми наставлениями, не допуская присоединиться к православию, хотя многие того желали. Дело Литовской духовной консистории. 1873 год, № 36.
Сам Государь Император пожертвовал для сих церквей 3 иконы.
Из статьи профессора Н. И. Субботина, напечатанной в «Современной летописи» в перепечатанной в Литовских Епархиальных Ведомостях, 1870 год, № 14 и 16.
19 марта 1877 было утверждено мнение Государственного Совета о расходе на содержание и разъезды единоверческих священников в Литовской епархии.
Дело Литовской духовной консистории. 1872 год, № 844.
Церковь эта находится в Виленском уезде.
Архив св. Синода. Дело с отчетами о состоянии епархий за 1880 год.
От 30 марта 1892 года состоялось Высочайше утвержденное определение Государственного Совета относительно расхода на содержание и разъезды миссионера по обращению раскольников в Литовской епархии.
Конечно, пр. Алексий, проводя такой свой взгляд на раскольников, живших в пределах Литовской епархии, имел в виду общее отношение их к православной церкви, не отрицая возможности и случаев, доказывающих и исключение из оного, на что указывает отчет епархиального миссионера по Литовской епархии за 1895 год, сообщающий, что раскольники Дисненского уезда, сравнительно с другими местностями Виленской губернии, отличаются особенною враждебностью к православной церкви. Этот же миссионер жаловался и на ближайших блюстителей закона, т.е. разных чиновников, которые, вследствие положительного незнании жизни раскольников, но только не обращали на них должного внимания, но даже не советовали прибегать к миссионерству но отношению к ним, находя, что они безвредны для церкви и государства, и сами придут в живое общение с православною церковью, причем, как на факт, доказывающий слишком большое доверие со стороны гражданской власти к раскольникам, этот же миссионер указывает на то, что в некоторых местностях, населенных преимущественно раскольниками, полицейскими урядниками были заядлые раскольники, не признававшие, но своему вероучению, ни святости присяги, ни обязательности молиться за Царя и властей. Литовские епархиальные ведомости, 1896 № 32.