Глава 1

Этот вопрос корнями своими уходит в христианскую антропологию. Что такое человек? Чем отличается он от других существ? Здесь, на земле, мы встречаем многообразные формы и проявления жизни, но между человеком и любым иным существом – неизмеримая пропасть. Что за тайна – человек? Мы видим, что по своему телесному составу человек похож на другие существа, и в то же время он – великая тайна. Человек принадлежит не только земле, он принадлежит и вечности. И эту тайну он осознает сам. С одной стороны, человек является предметом этого мира, обусловленным его законами. С другой – человек чувствует себя свободным существом, самоопределяющейся личностью.

Священное Писание открывает нам эту тайну. Господь творит человека из земли и в то же время вдыхает в него нечто иное, Божественное, неземное, что называется в Библии «дыханием жизни». Это – душа человека. В душе отпечатлевается образ Божий. Он – как бы тень Божества на земле. В самом создании человека, который стоит на грани двух миров – вещественного и духовного, в самой душе человека, являющегося отражением и образом Божества, заключается тайна его внутренней свободы.

Почему люди по-разному реагируют на призыв Божественной благодати? Почему одни готовы посвятить всю свою жизнь Богу, другие равнодушны к религии, а третьи относятся к ней с презрением и даже с ненавистью? Почему многие из атеистов не просто отвергают религию как неприемлемую для них философскую систему, но и ненавидят Христа как своего личного врага? Это тоже тайна, тайна человеческого сердца.

Все, что делает и о чем думает человек, все его желания, внутренние стремления и порывы, все его дела и слова никогда не проходят без следа. Есть такой духовный закон: «Ничто не проходит бесследно». У нас есть две памяти: память ума и память сердца. Человеческий ум, память рассудка не может удержать той информации, внутренней и внешней, которую получает человек. Поэтому у рассудочной памяти есть спасительная способность – забывать. Если бы человек не умел забывать, он бы попросту не смог существовать, был бы подавлен потоком информации. Но у него есть другая память. Это – память сердца, которая в закодированном виде содержит всю его жизнь – и внешнюю, и внутреннюю. Все отпечатлевается там. Любые образы, ощущения, желания, намерения, поступки, – все это в зашифрованном, закодированном виде остается в глубинах человеческого сердца.

Сердце у святых Отцов называется «книгой совести». На Страшном Суде человек увидит всю свою жизнь именно потому, что книга его сердечной памяти будет раскрыта и расшифрована. Он увидит всю свою жизнь, всего себя от рождения до смерти, во всей своей наготе – духовной наготе. Сердце является той точкой, где суммируется все, что успел сделать, сказать, помыслить или только почувствовать человек в этой жизни. Оно может стать тем таинственным полем, где человек встречается с Богом, и в то же время человеческое сердце может внутренним своим голосом сказать Божеству: «Нет, я не хочу Тебя знать». Христос в «Апокалипсисе» сравнивает Себя со странником, стоящим перед закрытой дверью. Странник стучит в эту дверь. Хозяин может открыть ее или не открывать – в ответ на этот таинственный стук Божества. Христос говорит: Если кто услышит голос Мой и отворит дверь, войду к нему, то есть «Я войду в его душу Своею благодатью». Буду вечерять с ним, и он со Мною (Откр. 3:20), то есть «Я разделю с ним радость». Какая это радость? Это – встреча и соединение человека со Христом, это насыщение человека Духом Святым. У каждого из нас есть право сказать Богу: «хочу» или «не хочу». Господь дал человеку свободную волю. Она есть великий и страшный дар, величие человека и вместе с тем огромная ответственность, которой большинство людей не осознает.

Мы недоумеваем: почему человеческие души по-разному отвечают Богу? – Потому, что у человеческого сердца бывает разное содержание. Самое главное препятствие к тому, чтобы услышать голос Христа и последовать за Ним, – это духовная гордыня. Духовная гордыня страшнее, чем все человеческие страсти. Духовная гордыня – это всецелая надежда лишь на самого себя, на свои внутренние силы. Духовная гордыня – это отвержение помощи Божией. Человек как бы говорит: «Я не нуждаюсь ни в ком, я сам – источник своих собственных сил, своего спасения». Поэтому духовная гордыня заставляет человека видеть себя центром своего собственного бытия: Бог ему не нужен. И если даже гордый человек исповедует какую-нибудь религию, то она всегда остается для него только лишь внешней формой. А на самом деле у него другая религия – эгоизм; то есть он стал богом сам для себя.

Многие внешне весьма честные и порядочные люди, не лишенные при том, как кажется, и иных добродетелей, оказываются неверующими. И мы снова задаем себе вопрос: почему? Если бы эти люди жили грубыми чувственными страстями, то религия мешала бы им удовлетворять их низменные желания. Но мы иногда видим людей как будто бы нравственных и в то же время безразличных к религии. Как это объяснить? Дело в том, что у них в душе нет самого главного – реального видения себя, своей тварной ограниченности и своего внутреннего падения. У них нет потребности в другой, высшей силе, способной их преобразить, воссоздать и спасти, они просто не чувствуют, не видят своей болезни. И оттого для этих людей Бог совершенно чужд. Некоторые из них несколько расширяют сферу своего эгоцентризма, как бы включая в нее общество других людей. Они говорят: «Для нас религия – это любовь к человечеству, для нас бог – это само человечество». Выразителем такой странной религии был Фейербах, которого широко использовал Маркс (хотя он и бранил Фейербаха). Но что это такое – «человечество»? Человечество представляет из себя, в конце концов, сумму таких же несовершенных созданий, как и один человек. Сумма несовершенного не может быть совершенна. Сумма ограниченного не может быть безгранична. Поэтому «религия человечества», на самом деле, есть та же религия эгоцентризма…

Итак, первым препятствием, мешающим человеку услышать голос Божий, является духовная гордость, которая стоит, как огромная стена, между душой и Божеством. Однако нередко эту стену разбивают страдания и потрясения. В период трагедий и катастроф у многих людей пробуждается религиозное чувство. Падают и разбиваются те идолы, которых они создали сами и которыми хотели заменить Бога. Впрочем, это происходит далеко не всегда и не со всеми. Некоторых страдания и потрясения, наоборот, озлобляют и ожесточают.

Второе препятствие, которое стоит между душой и Богом, – это погруженность в мирскую жизнь, ее абсолютизирование, то есть всецелая, без остатка, отдача себя мирской культуре, погружение во все ее сложнейшие проблемы. У человека как бы не хватает времени взглянуть на небо, он или похож на вечно суетящегося муравья, или вполне удовлетворяется теми видами душевных наслаждений, которые ему могут обеспечить искусство, наука и т. п. Иными словами, человек всецело обращен к душевным ценностям этого мира и не подозревает о существовании других – духовных.

В сущности говоря, человеческое искусство, литература и поэзия – это в значительной своей части стихия человеческих страстей, только очень утонченных, где зло проявляется под видом добра, а грубые пороки опоэтизированы и носят привлекательный вид. Поэтому редко кто из писателей и поэтов был действительно религиозным человеком. Увлечение мирским искусством, полная включенность в мирскую проблематику отрывает, отсекает человека от вечности. В шуме земли он уже не слышит тихого голоса духа. Затем, само по себе, искусство возбуждает и развивает человеческое воображение и фантазию. А воображение и фантазия плотной пеленой закрывают от нас наше сердце. Человек, пребывающий в плену своих грез и мечтаний, живет в ложном, созданном им самим мире, в котором присутствуют демонические силы. Ему кажется, что он живет духовной жизнью, а на самом деле это жизнь внешняя; сердце его остается неочищенным, невозрожденным.

Бог – Он открывается человеку как доселе неведомая, внутренняя духовная жизнь. Чистая душа ощущает Бога не как силу, идущую извне, и не как силу, которая потенциально существовала в ней самой, а как включение в совершенно иное, новое бытие. У людей с несвободным сердцем, ставших пленниками этого мира, постепенно заглушается, как бы атрофируется способность воспринимать волны, идущие из вечности. В Библии есть слова: Упразднитеся и разумейте, яко Аз есмь Бог (Пс. 45:11). Это значит, что человек должен уметь отключаться от всего мирского, подниматься мыслью над земным, искать другого бытия за пределами материального и душевного мира. Он должен упраздниться от его образов и страстей для того, чтоб почувствовать дыхание Божества. У человека, погруженного в чувственность, Божий призыв иногда вызывает озлобление. Ему кажется, что религия хочет лишить его тех радостей, которые дает само здешнее бытие, что религия взамен реальных ощущений и наслаждений (как бы они ни были кратковременны и обманчивы) ничего не даст, кроме несбыточных обещаний. И поэтому те миролюбцы, те люди, которые всем сердцем своим привязаны к миру, обычно относятся к религии или с холодным равнодушием, или же с затаенной в сердце ненавистью.

И, наконец, третье. Это – страсти, от которых человек не хочет освободиться. Религия требует от него аскетизма, религия требует изменения. Тот, кто стал пленником своих собственных страстей, должен психологически уверить себя, что нет ни вечной жизни, ни ответственности за совершаемые дела, ни будущего воздаяния. Поэтому человек, погруженный в чувственные страсти, постоянно внутренне убеждает себя, что вечности не существует: она его просто не устраивает; он убеждает себя в этом, чтобы спокойно предаваться своим страстям. Это третья причина, по которой человеческое сердце отвергает Бога.

Бывает отвержение волевое, но бывает отвержение из-за незнания, когда у человека искусственно создали определенные атеистические комплексы. Тогда он имеет дело не с религией, а со своим карикатурным представлением о ней и, значит, отвергает не Бога, а ту карикатуру, которую ему с детства показывают как модель религии. Этот вид неверия легче всего разрушается при серьезном ознакомлении с христианской религией как с мировоззрением и с верой как с метафизическим феноменом.

И все-таки опять возникает вопрос: что такое вера и почему человек верит? Верит человек потому, что он – образ и подобие Божие. Между Первообразом и образом существует связь. Эта связь называется симпатической. Уже в самом человеке вера потенциально заложена как возможность, так что она присуща нам; однако, это – не та способность, которую человек может развить сам по себе. Вера оживает только при воздействии Божественной благодати. Поэтому она есть синергия, то есть соединение двух воль – Божественной и человеческой. Вера является подвигом человеческого духа и проявлением его способности верить и не верить, развить или заглушить это чувство. Но, с другой стороны, вера всегда является для человека Божиим даром, потому что без благодати Божией она остается только лишь потенцией человеческой души. Почему человек верит и не верит? Верит – когда его воля подчиняется Божественной благодати, верит, когда ищет Бога (может быть, даже подсознательно), и в глубинах человеческого сердца происходит эта дивная встреча. Не верит – когда сердце его замыкается перед благодатью. Есть такие растения, которые закрываются листьями от самого легкого прикосновения. Так и сердце неверующего человека закрывается, когда чувствует прикосновение благодати. Оно не хочет ее, благодать ему чужда.

Почему нам необходимо покаяние? Почему покаяние должно сопровождать христианина от начала его сознательного возраста, от вступления на путь духовной жизни до самой смерти?

Воскресный день перед святой Четыредесятницей называется «Воспоминание Адамова изгнания». Остановимся на этом ключевом, важнейшем библейском событии, на катастрофическом падении всего человечества в лице Адама.

В первом стихе первой книги Библии написано: В начале сотворил Бог небо и землю (Быт. 1:1). Небо, ангельский мир, было создано мгновенно; вещественно-материальный мир был сотворен в несколько периодов. Святые Отцы видят в порядке создания мира идею восхождения от низшего, несовершенного к более совершенному. На шестой день творения космоса Господь создал человека – венец видимого мира. Человек является представителем, по выражению преподобного Максима Исповедника, ипостасью двух миров – духовного и материального, невидимого и видимого, в нем заключаются небо и земля. Господь сотворил тело человека из земли (все элементы, присущие космосу, находятся в теле человека), а затем вдохнул в него душу, сделал его ангелоподобным. И потому человек – это прежде всего дух, облеченный в плоть. На человеке лежала задача огромной ответственности. Он был сотворен для величайшей миссии, для интеграции всего видимого мира и соединения его с миром невидимым, то есть через человека должно было происходить одухотворение и преображение всего космоса.

Затем Господь творит Еву, творит из ребра Адама. Этот акт творения, эта величайшая тайна стала мишенью для едких насмешек и шуток со стороны людей, лишенных религиозного чувства и глубины мистического мышления. Однако, если мы вдумаемся в акт творения женщины, то увидим здесь проявление великой Божественной мудрости. Если бы Ева была сотворена, как Ангел, из ничего или, как Адам, из земли, то человечество имело бы два начала: оно было бы не единством, а сложением, соединением; у человека не было бы одного начала, одного представителя. А теперь началом человечества является Адам, как некий источник, в котором потенциально заключаются все люди, которые будут жить на земле до скончания мира, источник, изливающий неиссякающую струю воды – поколение за поколением. Поэтому благословение, данное Адаму, распространяется на весь человеческий род. Но и то страшное потрясение, то греховное падение, та духовная деформация, которые испытала личность Адама, также переходят как некая болезнь на все человечество.

Некоторые из Отцов видят в творении Евы определенный нравственный смысл. Это – близость мужчины и женщины, близость через чувство любви. Как ребро близко к сердцу человека, так мужчина и женщина в мистическом плане близки друг другу.

Господь дает Адаму во владение всю землю. В Библии под словом «земля» часто подразумевается не только наша планета, но и весь вещественный и видимый мир. Святитель Иоанн Златоуст говорит, что заповедание «владейте землей» (Быт. 1:28) является свидетельством одного из свойств Богоподобия человека. Свойства Божественного образа – бессмертие, духовность, разумность, чувство любви и т. д. Подобие – это свободная воля, возможность выбора мотивов, внутренняя автономия. Это то, что делает личность человека неразложимой духовной монадой. В самом творении человека по библейскому повествованию мы видим глубокое отличие библейского учения от учений пантеистических. Человек – образ Божий. Основной догмат пантеизма в том, что человек – это существо, единосущное с Богом. Отсюда другое направление пантеистической мистики, аскетики, пантеистического мироощущения. Для пантеистов человек – это Бог, забывший о своей божественности. Для христианина человек – это образ и подобие Божие, это явление вечности и бесконечная потенциальная возможность образа восходить к своему Первообразу, к своему Творцу.

Библия говорит о двух древах в раю – древе жизни и древе познания добра и зла. Питаясь плодами древа жизни, человек получал бессмертие. Древо познания добра и зла являлось древом, через которое должно было определиться отношение Адама к Богу: или гармония человеческой воли с Божественной через послушание, или отпадение человека от Бога через непослушание. Святитель Иоанн Златоуст пишет: «Некоторые говорят: “Почему Господь дал такую заповедь – не вкушать плода от древа, разве он не мог дать другую, более высокую?” А какую? Не прелюбодействуй? Но с кем мог прелюбодействовать Адам? Не убей? Но кого он мог убивать? Не кради? Но все было его». И поэтому Господь дал заповедь не только как пробный камень любви Адама к Нему, но и как возможность совершенствоваться в послушании воле Божией.

Некоторые Отцы, в том числе святитель Григорий Назианзин, приоткрывают нам некую тайну. Библейское слово имеет, кроме буквального, символический, духовный смысл. Он не входит в противоречия, не отрицает буквального смысла, но углубляет, дает новые емкости библейскому повествованию, открывает перед нами новые горизонты. И вот Григорий Назианзин пишет: «По моему мнению, древо познания добра и зла было древом высшего созерцания». Человек должен был подходить к созерцанию и к Боговидению постепенно, через Богообщение. Древо жизни и было древом Богообщения. Ибо истинная жизнь людей заключалась в общении с Богом, являлась непрерывным преодолением тварной ограниченности через приобщение к жизни абсолютной и Божественной. Богообщение давало истинное Боговидение, но для созерцания нужен был беспрерывный путь духовного совершенствования. Адам же был сотворен чистым, невинным, но – несовершенным, ему предстоял путь духовного восхождения. Однако он, по мысли Григория Богослова, дерзко пожелал взойти на степень созерцания, как бы силой похитить тайны Боговидения для того, чтобы стать богом, богом без Бога, свободным властителем своего бытия без Того, Кто дал ему это бытие.

Библейское повествование о нарушении Адамом воли Божией является повествованием о повторении греха сатаны. Сатана, залюбовавшись своей тварной, ангельской красотой, решил, что он – как Бог, что он равен Богу. Адаму райское древо представлялось неким талисманом, насильственно овладев которым, он хотел стать сразу же, тотчас же властителем всего мира и своего собственного бытия. Поэтому грех Адама также был грехом не человеческой слабости, а грехом богоборчества. В Библии написано, что в грехе Адама принимал участие «змей» (Люцифер). Змей – это бескрылый ангел; крылья ангельские – устремление Ангела к Богу. Этот Ангел ниспал в глубину вещественности и духовной тьмы. Он пресмыкается в веществе, пресмыкается по земле, находится под ногами, ниже других существ. Падший ангел ведет беседу с Евой и употребляет не прямую ложь, а ложь самую страшную – полуправду. Он лжет, извращая повеление Божие. Он говорит: Подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю? (Быт. 3:1) и тем как бы расширяет объем запрещения Бога для того, чтобы представить Его перед людьми суровым Существом, Которое не хочет совершенствования человека.

Ева вступает в разговор со змеем, говорит, что Бог запретил вкушать лишь от одного древа. Но семя недоверия к Богу уже посеяно в ее душе. Грех Евы в том, что она продолжает беседовать с темным духом, хотя знает его богоборческую сущность. У некоторых из древних мистиков, например у Филона, есть нравственное объяснение обольщения Евы и Адама. Не отрицая буквального смысла, он говорит так (образно, фигурально): «Ева – это чувства, Адам – это разум». Чувство обольстило разум. И потому в самих себе мы беспрерывно видим падение Адама. Видим, как наши чувства и страсти обманывают и пленяют наш ум, ввергают нас во тьму отчаяния и богоотступничества. Написано, что после нарушения Божественной заповеди открылись глаза у них обоих, и узнали они… (Быт. 3:7). Что же? Узнали, что они наги, что они без одеяния. Что это такое? Как надо понимать эти слова?

Святитель Иоанн Златоуст объясняет, что прежде люди не были наги в нашем смысле, они были одеты, но одеты не вещественной одеждой, а благодатью. От них исходили лучи света, которые являлись самым дивным и прекрасным одеянием. Он говорит, что нельзя сказать, будто солнце голое, солнце нагое. Солнце одето нимбом своих лучей. Так люди, имея в себе благодать Духа Святаго, были окружены ею не только невидимо, но и видимо. Их тела светились, подобно солнцу. И вот этот свет погас, и увидел Адам наготу свою и своей жены. Кроме того, во время грехопадения произошло извращение всех сил человеческой души. На языке аскетики мы обычно употребляем понятие трехчастности естества человека: дух, душа и тело. Надо знать, что душа отличается от тела субстанционально, то есть природно, а от духа не субстанционально, но функционально, то есть по своим действиям. Под силами духа, под его способностями обычно подразумевают внутренний логос, внутреннее слово, внутренний разум. Истинное познание духа – это и есть познание Божественных идей. Затем – религиозное чувство, чувство присутствия Бога, чувство общения с Богом, это на нашем языке – религиозная интуиция, свидетельством которой мы не только удостоверяемся в бытии Бога, но и ощущаем, переживаем Его, чувствуем свой контакт и связь с Ним. Это чувство до грехопадения находилось на степени духовного видения, а затем оно осталось в душе как возможность религиозного переживания. Оно пробуждается благодатью Божией и стремлением самого человека.

Силы души, по святым Отцам, тройственны. Это интеллект – наш рассудок, позволяющий нам логически мыслить через внешнее слово; затем – мыслить представлениями и определенными образами (визуальными, слуховыми и т. д.). Только в соединении с умом (духом) наш интеллект может не просто фиксировать внешние явления, но и постигать идеи и взаимосвязь вещей и явлений. Вторая сила души – вожделение. До грехопадения это была сила, которая влекла человека к Божеству. После грехопадения она превратилась в жажду удовольствия, и поэтому теперь это двоякое чувство – наслаждения или неудовольствия. Третья сила – тимос. Тимос являет собой энергетическую часть души, как бы саму реактивность души. И здесь после грехопадения произошла деформация и перерождение. Тимос превратился в страстное влечение, ненависть и гнев. Особенно проявляется тимос (в падшем состоянии) как чувственная любовь или как гнев и раздражительность.

После грехопадения произошел распад, отдаление сил духа от сил души, сил души от тела. В то же время – распад сил в самом духе и в самой душе. Прежде всего в Адаме погасла любовь к Богу. Бог перестал быть для Адама содержанием, целью и внутренним фактом его жизни. Бог стал мыслиться как внешняя сила, к тому же, сила грозная, карающая, неумолимая. И поэтому Адам хочет скрыться в кусты, думает бежать от Бога. В этом видно и помрачение его разума. Прежде Адам обладал великой мудростью, в большей степени, чем кто-либо из его потомков. Он называл именами существа, обитающие на земле. Святые Отцы говорили: «назвать имена» – значит знать главные свойства этих существ. Поэтому перед Адамом весь космос был открытой книгой, которую он читал. А после грехопадения ум его настолько извратился и затемнился, что он уже мыслит Бога в физических, материальных категориях, хочет скрыться от Него.

Господь призывает Адама к покаянию, но вместо покаяния он и Ева оправдываются и сваливают вину на падшего ангела и в конечном итоге – на Самого Бога. Поэтому Бог изгоняет их из рая. До грехопадения Адам был в раю, и рай был в Адаме. Рай в Адаме – это Божественная благодать, это соединение его души с Духом Святым. Адам лишился внутреннего рая. В Библии написано: …а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь (Быт. 2:17). Физическая смерть – это разлучение души и тела, а смерть духовная – разлучение души и Бога; поэтому в день преступления Адам духовно умер. Он жил, но в духовном отношении был как труп, как гниющее тело мертвеца.

Почему Господь изгнал Адама из рая? Чтобы наказать его? Но можем ли мы говорить об этом как о наказании, о действиях Божиих – лишь как о законе причины и следствия? Нет. Изгнание Адама из рая было проявлением любви Бога к праотцам. Адам потерял внутренний рай, присутствие Бога не радовало, а мучило его. Если бы Адам находился в раю, то сам рай стал бы для него вечным, неиссякающим мучением, вечным напоминанием о том, что он потерял. Он еще мучительнее чувствовал бы потерю благодати Божией. Здесь – ключ к разрешению одного вопроса: почему Господь допускает существование ада? Почему Господь не простит и не возьмет всех грешников снова в Царство Небесное? Именно потому, что если бы Господь взял человека, внутренне неспособного к Богообщению, в Царство Света и Благодати, то этот человек оказался бы подобен тому, кто находится возле берега реки и не может пить из нее воду. Он мучился бы еще больше, еще страшнее. И поэтому некоторые из богословов говорят о том, что адские муки – это последняя милость Божия грешнику, чтобы он в физических страданиях забылся от самых ужасных, самых страшных – духовных мук.

Согласно библейскому повествованию, Господь взял шкуры животных и сделал для человека одежду.

Святитель Григорий Нисский также видит в этом определенные символы того, что после грехопадения человека изменилась не только его душа, но и само тело, оно стало более грубым, более косным, более вещественным, уплотненным. Иные видят в этом реальность нашей земной жизни, жизни оземленной, страстной, чувственной. Адам, пережив смерть своего сына (первый сын первого человека убил своего брата), воочию увидел, как грех рождает смерть. Адам понял, что в мистическом значении он убил своего сына, что он повинен в страданиях будущего человечества, в тех потоках крови и слез, которые зальют всю землю. Адам начал свое покаяние, которое стало главным содержанием его продолжительной земной жизни. По церковному преданию, вместе с ним молился и возносил его молитвы к Богу Архангел Уриил.

Так же и для нас покаяние должно стать главным делом жизни, ведь оно – единственный путь, который ведет падшего человека к Создателю. Если до грехопадения центром всей духовной жизни человека была любовь к Богу, то теперь мы вышли из этого центра. Он потерян для нас. Теперь для нас существует другой центр духовной жизни – покаяние. Время Великого поста, пред которым Церковь воспоминает Адамово изгнание, – преимущественно время покаяния. Святитель Иоанн Златоуст пишет, что если в сердце человека есть покаяние, то он жив, а если нет, то он мертвец.

Без покаяния душевный образ человека переходит в безобразность. Наша душа, без покаяния заключенная в страсти и самость, подобна тлеющему трупу. Единственный путь от земли к Небу, единственный путь человеческой души к Богу – это слезы покаяния. Покаяние – это эмоциональное самопознание, познание и отвержение себя, какие мы есть, для того, чтобы нас восстановил и преобразил пришедший на Землю Господь. Все мы виноваты друг перед другом и все мы виноваты перед всем человечеством. Вы спросите: «почему я виноват перед другими людьми?» Но грех не может быть достоянием одного человеческого сердца. Грех зарождается в сердце, затем он переходит на уровень представлений и мыслей, затем осуществляется через слово или дело. Но если даже грех останется в сфере чувств и мыслей, он будет эманировать, излучаться из самого человека.

Вы знаете, как легко бывает в присутствии некоторых людей – точно вы прикоснулись к генератору какой-то силы и сами почувствовали после этого силы обновления. Присутствие других, наоборот, бывает для нас тягостно. После беседы и общения с ними мы чувствуем себя совершенно опустошенными. Так не только наши дела, но и наше эмоциональное состояние, наши мысли невидимо «излучаются». Грех, образно говоря, – страшное радиоактивное излучение, которым мы отравляем не только себя и окружающих нас, но и весь космос. Мы грешим всегда, поэтому покаяние должно быть постоянным нашим чувством, нашим постоянным деланием.

Чем отличается идеалистическая философия от религии? Идеалистическая философия – это обоснование существования и первичности абсолютного духа посредством логических суждений, то есть попытка рационально обосновать сверхрациональное бытие. Как и все философские системы, идеализм основан на постулате, то есть недоказуемом основании, которое принимается на веру, но на веру не в религиозном значении, а в смысле определенного допущения. Затем на недоказуемом постулате уже путем логических суждений строится все здание системы. Но чем в сущности религия отличается от философии, если даже философия поставила своей задачей обосновать идею существования Божества? Отличие в том, что религия – это стремление войти в общение с Божеством. Бог для религии – это не абстрактная идея, не гипотеза с высокой степенью вероятности, как в идеалистических философских системах. Бог для религии – это внутренний факт человеческой жизни. Бог для религиозного человека – это главный стержень бытия, начало и конец жизни. Какая главная характерная черта в религиозном человеке? В чем более всего обнаруживается его религиозность? Религиозного человека характеризует прежде всего молитва, личностное обращение к Богу.

У некоторых людей, находящихся под влиянием восточных мистических и оккультных систем, понятие религии сведено к понятию медитации, то есть размышлению или обращению человека к самому себе. Эти системы рассматривают молитву как определенное самовнушение. Получается, что субъектом и объектом молитвы является сам человеческий дух, что молитва – это как бы определенная идея или определенное суждение, которые человек должен усвоить. В сущности, материалисты почти так же объясняют молитву – как вид самовнушения. У некоторых возникает сомнение: для чего нужна молитва? Ведь Бог – это Дух, Абсолют, следовательно, Дух, имеющий полное всеведение. Бог знает лучше нас все наши нужды. Что же мы можем открыть Ему? Бог всемудр и всеблаг. Чего же мы должны просить у Него? Следовательно, считают они, молитва вообще не нужна. Она может быть лишь плодом нашего неправильного представления о Божестве как о существе несовершенном, действия которого мы должны корректировать своей собственной молитвой. Но молитва – это всецелая обращенность души к Богу. Молитва – это тайна Богопознания, тайна Боговидения. У святых Отцов человек назван словесным существом. Через слово молитвы человеческая душа обращается к Богу. Молитва – это не информирование Бога о наших нуждах. Молитва – это условие, при котором Божественная сила может соприкасаться с нашим духом и действовать в нас. Бог всеведущ и знает нас лучше, чем мы сами. Он знает все Свои создания и будущее, как настоящее.

Но всеведение Божие без нашего личного участия знает нас как некий предмет мироздания. А посредством молитвы – самораскрытия в молитве – мы входим в иные отношения с Богом, отношения личностные, когда человек – существо смертное, ограниченное, слабое и греховное, но существо личностное, – ведет беседу с Существом абсолютным, бессмертным и всеблагим. Здесь – тайна, тайна приближения человека к Богу. Здесь начинается то, что святые Отцы называют об!ожением человека. Здесь совершается тайна преображения человека как образа и подобия Божия.

Человек молится не только для того, чтобы получить от Бога некие внешние блага, хотя и это имеет место, потому что земная жизнь ставит на нашем пути много преград, которые можно успешно преодолеть лишь с помощью Божией. Но не в этом главное. Главное в том, что в процессе самой молитвы человек получает намного больше, чем блага всего мира. Он получает залог благодати Божией, то есть полагает начало Богообщению – тому процессу, который будет продолжаться в вечности и не окончится никогда. Говоря образно, несколько грубо, в молитве человек получает Самого Бога. Это первое. Второе: молитва есть реализация любви человека к Богу. Это – определенный барометр нашей духовной жизни. Как каждому из нас внутренне необходимо быть вместе с любимым человеком, общаться с ним и, так сказать, дышать одним воздухом, так и для души, любящей Бога, необходима молитва; душа стремится к общению с тем, кого мы любим. В этом – один из самых важных психологических законов: закон духовной симпатии, закон соответствий. Если человек любит Бога, то он стремится к общению с Богом. И, стремясь к общению с Ним, сам изменяется и преображается в этом общении по подобию Божию. Здесь идет важнейший мистический процесс – уподобление человека Богу. Где нет молитвы, там Бог понимается человеком как некая объективная реальность. Однако могут существовать объективные реальности, до которых нам, в сущности, нет дела. Если человек не молится, то не может и жить по-христиански, и вера его мертва. Эта мертвая вера есть лишь некое мысленное допущение существования Высшей Силы. И это мысленное допущение не имеет в самом существе своем свидетельства и доказательства бытия Божия.

Какая разница между человеком верующим и неверующим? Предположим, верующий и неверующий имеют одни и те же внешние знания, одну и ту же информацию, один и тот же уровень образования. Но чем верующий человек отличается от неверующего? Отличие в том, что верующий ощущает Бога, имеет свидетельство о бытии Божием в собственном сердце, и это внутреннее свидетельство неотделимо от молитвы. Некоторые спрашивают: «Что нам делать, чтобы поверить в Бога?» Ответ прост: жить по заповедям Божиим и пребывать в молитве. Молитва дает душе человека реальное доказательство Божественного бытия. У нас есть самоочевидные доказательства существования внешнего мира: мы воспринимаем его через трансформированные образы наших органов чувств; мы воспринимаем его непосредственно как данность, реальность. И верующий человек так же непосредственно, как реальность, ощущает мир духовный, включенность себя в этот мир, свою внутреннюю связь – союз с Божеством – и постоянную зависимость от Божества. Именно этим верующий отличается от неверующего, хотя бы тот был по своим убеждениям идеалистом. Поэтому идеалист – тот, кто рассудочно допускает существование Бога, считает, что это наиболее вероятная теория – и все. А верующий чувствует и ощущает Бога. Идеалист размышляет о Боге; он может спокойно размышлять о Боге с папиросой в зубах, положив ногу на ногу. Что же касается верующего, то у него мысль о Боге вызывает чувство благоговения перед Творцом. У верующего человека образуется гармоничная связь между его духом и Духом абсолютным прежде всего через чувство благоговения.

В аскетике учение о молитве занимает огромное место. В сущности, молитва – это сердце духовной жизни и ее пульс. Молитва – нервы человеческого духа. Если Церковь – мистическое Тело Христа – сравнить с организмом, то богослужение и молитва – это кровеносная система, которая питает каждую клетку этого организма; а клетки – это мы с вами. Вне молитвы с душой человека происходит то же, что и с омертвевшими клетками, например, при гангрене, когда к ним не поступает кровь и они погибают и отторгаются от живого организма. Поэтому человек в религиозном смысле жив лишь тогда, когда он молится. Если человек, совершающий добрые дела или даже занимающийся богословскими проблемами, надолго оставляет молитву, он теряет внутреннюю связь с Богом. Такой человек умирает духовно и постепенно превращается в духовный труп. Можно сказать, что из всех задач аскетики самой главной является научить человека непрестанной молитве, ибо это – и начало, и бесконечный конец духовной жизни. По словам святителя Иоанна Златоуста, молитва – это единение людей с Ангелами, единое занятие людей и Ангелов. Только здесь, на земле, молитва у нас имеет словесную форму, а молитва Ангелов – это нечто другое, это более непосредственное устремление их духа к Богу. В церковных богослужебных текстах мы часто встречаем именование Ангелов небесным хором, воспевающим величие Божие. Мы встречаемся с такими словосочетаниями, как «ангельское песнопение», «херувимская песнь». Что это означает? Святые Отцы говорят, что «ангельская песнь» – это всецелая устремленность горних сил к Богу, пламенная любовь к Нему, пленение любовью Божией. В Апокалипсисе есть таинственные слова о четырех плененных Ангелах, и вот, некоторые из толкователей Священного Писания говорят о пленении Ангелов как о плене их любви к Богу, то есть они не могут оторваться существом своим – тем, что мы образно назвали бы мыслями и чувствами, от Бога. Это – некая высшая степень любви и Богообщения.

Наша молитва будет продолжаться и в вечности, но примет уже другую форму. У тех, кто удостоится участи спасенных, она сделается постоянным состоянием их души. Однако учиться молитве человек должен здесь, в этой временной жизни. Если верующий не разовьет в себе эту способность, то в будущей жизни, которая есть раскрытие того, что уже приобретено в земной, научиться молиться он не сможет. Тогда перед ним откроется зияющая пустота. Поэтому у святых Отцов мы находим такое изречение: «Самое высокое делание на земле – это Иисусова молитва: “ Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного”».

Иисусова молитва представляет собой как бы концентрированное средоточие всех молитв. В ней мы исповедуем Бога своим Владыкой и Господином. Мы начинаем эту великую молитву со слова «Господи». Это первое слово означает, что мы желаем быть рабами Божиими, то есть находиться в благом рабстве у Бога, Который дарует высшую свободу. Рабство Богу – это не унижение человека. Рабство Богу – это возможность переходить во все более высокие состояния свободы. Рабство Богу – первое условие гармонии человека с Божеством и свобода от действительно унизительного рабства страстям и своему эгоизму, людскому мнению и диктату окружающей среды. Рабство Богу освобождает от этих рабств и делает душу истинно свободной. Рабство Богу – это добровольное подчинение человека добру. Но здесь рабство связано еще с сыновством, оно переходит в сыновство. Так учат святые Отцы. Однако, если мы не назовем Бога своим Владыкой и Господином, не посчитаем Его всеблагую волю обязательной для себя, то не сможем назвать Его своим Отцом, так как будем слишком далеки от Него – порабощенные бесчисленными страстями и грехами. Если мы не пройдем через рабство Богу, слово «Отец» будет словом совершенно фальшивым, лживым для нас.

Потом мы говорим «Иисусе». «Иисус» значит «Спаситель». В Иисусовой молитве мы называем, исповедуем Иисуса из Назарета своим единственным Спасителем. Не свой интеллект, не цивилизацию, не культуру, не других мнимых богов – будь то Кришна, Будда или кто-либо еще, а Иисуса из Назарета мы исповедуем своим единственным Избавителем, Спасителем и Искупителем, отверзающим для нас врата вечной жизни.

Далее слово «Христе». «Христос» значит «помазанник», обладатель всей полноты даров Духа Святаго. У преподобного Иоанна Дамаскинасформулировано учение о взаимном проникновении Божественных Ипостасей Триединого Бога. Отец абсолютен. Сын Божий абсолютен. Дух Святый абсолютен. Следовательно, три Абсолюта. Бытие трех Абсолютов должно быть взаимопроникновенным. Три Абсолюта не сливаются и не разделяются; само число «три» является не количеством, а образом Божественного бытия, и через жертву Христа Спасителя и Его Божественное учение человек может быть причастен благодати Духа Святаго.

Затем в слове «Христос», или «Мессия», мы вспоминаем Голгофскую Жертву, которая искупила человечество от греха, проклятия и смерти. Но это мистическое искупление не стирает человеческой воли и оставляет за каждым из нас свободу выбора: принять, усвоить его или же отвергнуть. И в Иисусовой молитве мы просим Бога о том, чтобы Искупительная Жертва Христа, принесенная за весь мир, стала Его Жертвой и за наши повседневные, непрестанные грехи. Иисусова молитва – это сокращенное Евангелие и высшая христианская философия. Бог абсолютен. Божество неисчерпаемо. Иисусова молитва, содержащая в себе Имя Божие, также неисчерпаема человеческим духом. Если человек будет внимательно читать Иисусову молитву, то она станет раскрывать ему все новые глубины духовного мира и сама каждый раз будет произноситься по-новому. В Апокалипсисе сказано: Творю все новое (Откр. 21:5). Это новое можно понимать и как постоянную новизну отношения молящейся души к Богу. Но здесь, на Земле, человек предощущает эту новую вечную жизнь в каких-то особых мгновениях, а в вечности он будет непрестанно приближаться к Божеству и воспринимать жизнь как поступательное движение к Нему, где каждое мгновение будет новым.

«Сыне Божий» – что это значит? (Некоторые афонские отцы так еще дополняли эту часть Иисусовой молитвы: «Сыне и Слове Божий»). Все, что имеет Отец, имеет и Сын. Слово Божие означает самовыражение Божества, подобно тому, как в слове выражается мысль. Сын и Слово Божие означает: через Сына Божия был сотворен мир. Слово Божие – это самовыражение абсолютной мудрости и любви Бога Отца. Затем «Сыне Божий» указывает на то, что сыновство, будучи личным свойством второй Ипостаси Пресвятой Троицы, проявилось также и в том, что Единородный Сын Божий стал Сыном Человеческим, Сыном Девы – Существом, во всем подобным нам, кроме одного – греха; то есть совершенный Бог стал совершенным Человеком. Святому мученику Иустину Философу задали вопрос: «Почему воплотился не Отец, а Сын?» И он ответил: «Для того, чтобы сохранить свойство Своей Ипостаси». Сын Божий рождается вечно от Отца, и здесь Сын Божий воспринял человеческую плоть, то есть по человечеству Он родился от Девы. Отец – это безначальное начало; Сын – безначальное рождение. Рождающийся в вечности родился во времени. Монахи, удалявшиеся в пустыню и занимавшиеся в безмолвии Иисусовой молитвой, становились мудрее тех, кто изучил все науки, всю философию, все, что дала человеческая цивилизация и культура. Но Иисусова молитва – не для одних монахов. Монашество – это лишь наличие определенных условий для концентрации человеком своих духовных сил на Иисусовой молитве. Иисусова молитва – это заповедь, обращенная ко всем христианам. Каждый христианин должен стараться в сердце своем творить Иисусову молитву. Иисусова молитва зависит от нравственной и духовной жизни человека, но в той же, и даже еще в большей степени, она сама обуславливает нравственность и духовную жизнь христианина, если, конечно, совершается правильно, то есть с благоговением и покаянным чувством.

Некоторые говорят, что от Иисусовой молитвы можно впасть в прелесть. Святые Отцы это категорически отрицают. Они учат, что можно впасть в прелесть из-за своей гордыни, а не из-за Иисусовой молитвы. Человек может пронзить себя мечом, которым вооружен против врага. Но это не значит, что виноват его меч. Виноват он сам. Если христианин, еще не пройдя сквозь горнило покаяния, будет искать посредством Иисусовой молитвы каких-то духовных восторгов и мистических откровений, то он может впасть в прелесть. Но не из-за Иисусовой молитвы, а по причине ложной самооценки, потому что уверен в своей способности воспринять особые тайны и откровения Божии. Впадают в прелесть, как правило, самонадеянные из-за своего самомнения. Однако такие люди и без Иисусовой молитвы могут также впасть в прелесть – при любом духовном делании.

«Помилуй мя, грешного». Святой Симеон Новый Богослов пишет: «Я сидел в углу келии и помышлял о своих грехах – бесчисленных, как морской песок, и только вопиял: “Господи, помилуй меня, прости меня!”». Мы все без числа согрешаем, и поэтому правильная молитва всегда основана на благоговении и покаянии.

Мы должны искать покаяния. Может быть, покаянное чувство как духовное переживание будет приходить к нам лишь очень редко и на какие-то немногие мгновения, но искать его мы должны.

В Иисусовой молитве надо испрашивать прощения своих грехов. Это – главное. А даст ли Господь остальное – это дело Его милости. Искать этого сами мы ни в коем случае не должны. Нельзя «программировать» молитву, как делают некоторые. Они думают, что в Иисусовой молитве им должно быть дано то или это, и затем выбирают как схему для внутренней самонастройки те состояния, которые описывают святые Отцы, имевшие совершенно иной образ жизни, чем мы. В Иисусовой молитве необходимо всегда стремиться к покаянию – оно, как и всякий дар Божий, дается во спасение при содействии Божественной благодати.

Святой Василий Великий на вопрос: «Надо ли продолжать молитву, если ты молишься невнимательно?» – отвечает, что невнимательность бывает разная: одна происходит от нашей слабости душевной, а другая – от небрежности. Невнимательность от небрежности – это грех. Что же касается невнимательности от нашей слабости, то мы в этом отношении должны проявить свою волю. Не может еще молиться наше сердце, не может удерживать себя в словах молитвы наш ум, но мы должны продолжать молитву, как, скажем, некий труд. И тогда Господь за этот труд дарует нам в свое время внимательную молитву. Для нас необходимы этот труд и искание. Обычно то, что дается сразу и без труда, очень быстро теряется.

Если мы напрягаем свою волю, чтобы молиться не рассеянно, но молитва рассыпается сама, то есть Господь как бы отступил от нас и благодать не помогает, нельзя бросать молитву или ждать какого-то особенного молитвенного чувства. Наоборот! Мы должны трудиться и трудиться. Если же мы молимся с душевным расслаблением, по-фарисейски, только лишь для того, чтобы исполнить правило, как бы «избавиться» от молитвы, то такая «молитва» лицемерна и является оскорблением Бога.

Господь смотрит на наше произволение. Есть у нас желание молиться достойно – значит, молитва наша достойна, хотя бы внешне нам и казалось, что мы не молимся. Если этого желания мы не ощущаем, то, по крайней мере, молитва должна быть для нас определенным волевым актом. Если есть определенный волевой акт, направленный на приобретение молитвенного внимания и борьбу с рассеянностью, то мы дали Богу, что имеем. Евангельская вдовица принесла две лепты, и Господь похвалил ее. Может быть, усилие нашей воли будет этими двумя лептами, хотя бы наши ум и сердце и не могли еще возвыситься до Бога. Ибо это внутреннее движение, внутреннее усердие – действительное качество нашей молитвы.

В благодатной молитве благодать Божия присутствует и действует явно. Но такая молитва не всегда служит критерием духовного достоинства человека. Иногда Господь дарует благодатную молитву в самом начале нашего пути, когда мы еще младенчествуем духовно. Делается это для того, чтобы верующий как бы ощутил и увидел то, что ожидает истинно усердного и преуспевающего молитвенника. А потом Господь как бы отдаляет от нас благодать, чтобы мы прилагали свой собственный труд. И это вовсе не значит, что мы опустились на более низкую духовную ступень. Просто наша духовная жизнь вступила в иную фазу.

В Библии есть таинственный образ человека, борющегося с Богом. Ветхозаветный патриарх Иаков возвращался из Месопотамии в Палестину. Его ожидала месть брата Исава. Как бы призрак смерти стоял перед глазами Иакова. И вот ночью с Иаковом случилось странное, загадочное происшествие: он увидел таинственного Незнакомца и вступил с Ним в борьбу.

В первой книге Моисея мы читаем: И остался Иаков один. И боролся Некто с ним до появления зари; и, увидев, что не одолевает его, коснулся состава бедра его и повредил состав бедра у Иакова, когда он боролся с Ним. И сказал (ему): отпусти Меня, ибо взошла заря. Иаков сказал: не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. И сказал: как имя твое? Он сказал: Иаков. И сказал (ему): отныне имя тебе будет не Иаков, а Израиль, ибо ты боролся с Богом, и человеков одолевать будешь. Спросил и Иаков, говоря: скажи (мне) имя Твое. И Он сказал: на что ты спрашиваешь о имени Моем? (оно чудно). И благословил его там(Быт. 32, 24–29).

Что означает этот случай? Для многих он непонятен и вызывает лишь недоумение. Как может человек бороться с Богом? Или – так крепко заключить в своих объятиях Бога, что всесильное Божество не может вырваться из его рук? И почему Иаков говорит Тому, с Кем он боролся: Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня? Святые Отцы объясняют, что здесь символически, в иносказательных образах говорится о глубокой, сердечной молитве – молитве, которая становится победоносной. В такой молитве человек как бы так же охватывает своими руками Бога, как борец охватывает борца. Молитва – это та великая сила, которая удерживает наказание Божие, заслуженное человеком. Молитва, если можно так выразиться, – это та великая сила, которая побеждает самый Промысл Божий, а точнее – входит в него. Борьба, которую Иаков вел с Богом всю ночь, означает молитву покаяния – молитву с глубокой ночи до рассвета. Эта молитва, исходившая из глубины сердца, достигла Божества. Всемогущий Бог, Который превыше всего и проникает во все, а Сам пребывает непостижимым для сотворенных Им существ, этот Бог являет Себя пленником молитвы, показывая тем самым, какая великая, могучая сила находится у человека. Эта сила – молитва пламенного покаяния.

Не отпущу Тебя, пока не благословишь меня. Молитва Иакова – молитва пламенной веры и надежды. Иаков говорит как бы так: «Я не перестану молиться, хотя бы дух мой разлучился с телом во время молитвы. Я не оставлю молитвы, пока Ты не исполнишь ее». Бог касается бедра Иакова. Что это значит? Святые Отцы объясняют, что бедро является символом чувственности человека. Поэтому здесь иносказание: человек должен владеть своей чувственностью. Эту же мысль святые Отцы выражают так: «Отдай кровь и примешь дух». Человек должен побеждать, порабощать свои страсти. Это – одно из условий молитвы.

Молитва является самым мощным двигателем духовной жизни. Она являет собой те подземные воды, которые питают всю нашу духовную жизнь. Более того! Можно сказать, что сама духовная жизнь – это прежде всего степень нашей молитвы. Мы духовно живем в той мере, в какой молимся и умеем молиться. У святых Отцов молитва названа словом «художество». Художество означает самое высокое искусство, самую высокую науку, требующую от человека беспрерывных творческих усилий, то есть непрерывной живой молитвы. Молитва лучше, чем что-либо другое, разрешает все задачи, которые ставит перед нами жизнь. В молитве человек находит разрешение всех своих проблем – как духовных, так и житейских. Молитва невидимо защищает человека от всех его врагов – видимых и невидимых. Если мы внимательно проследим свою жизнь, то увидим, что, когда обстоятельства казались безвыходными, никто не мог нам помочь и единственным нашим оружием была молитва, Господь неоднократно чудесно избавлял нас от беды, скорби. Но только на том свете, в вечности, мы узнаем вполне, от каких еще страшных опасностей, зол и несчастий охраняло нас наше молитвенное делание.

Молитва – это то достояние человека, которое не может отнять никакая внешняя сила. Молитва всегда с нами – не только лишь в этой земной временной жизни, но и в жизни загробной, вечной. В сущности, сама вечность как непрестанное движение человеческой души к Богу – это вид молитвы, но не словесной, а иной. Молитва изменяет человеческое сердце; открывает и пробуждает обычно спящие и неведомые нам самим сердечные силы. Молитва духовно обновляет наше сердце, делает его чутким и прозорливым.

В книге Притчей Соломоновых сказано: Нечестивый желает уловить в сеть зла; …но праведники прозорливостью спасаются (Притч. 12, 12; 11, 9). Прозорливость – это особая духовная интуиция; различение добра и зла, замаскированного и скрытого под личиной добра. Молитва отрывает душу от земли. Вне молитвы человек прикован к земле, как мифический Прометей к скале.

Молитва дает уму человека некую духовную способность: это умение ощущать, чувствовать достоверность истины. Как человек чувствует вкус пищи, отличает сладкое от горького, здоровую пищу от испорченной, так и молитва дает уму особую способность чувствовать истину и ложь. Святые Отцы говорят о том, что молитва выше всех добрых дел. Все добрые дела, совершаемые человеком, ограничены определенными лицами, которым мы благотворим; иногда же это наше «добро» и вовсе не приносит другим настоящего блага и счастья. А сила молитвы простирается на весь Космос. Молитва людей и молитва Церкви – это та огромная гармонизирующая и очистительная сила, которая, можно сказать, сохраняет бытие всего Космоса. У апостола Павла есть такие таинственные слова: тайна беззакония уже в действии, только не совершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь (2Сол. 2:7). Что это за удерживающий, который не дает прийти на Землю олицетворению зла? Святые Отцы говорят, что эта удерживающая сила есть дух благочестия и прежде всего – дух молитвы. Когда иссякнет дух молитвы, видимый мир придет в состояние разложения и распада, ибо уже не будет силы, обновляющей его. Поэтому молитвенники, уходившие из мира в монастыри и пустыни, и многие простые, незаметные, никому не ведомые в этом мире люди, достигшие путем многотрудного духовного подвига, напряжением всех своих сил непрестанной молитвы, – величайшие благодетели всего человечества.

Молитва – это сокровище, которое всегда при нас. Его не могут ни украсть, ни отнять. Молитва – это бесценное сокровище, которое всегда и везде с нами, куда бы мы ни пошли, чем бы ни занимались. Что бы ни случилось с нами – пусть бы даже мы лишились всего, что имеем, – нашу молитву не могут отнять у нас ни люди, ни демоны – ничто, кроме нашего собственного нерадения. Если даже все наше тело будет изъедено болезнью, молитва останется при нас как душа нашей души. Молитва выше любых богословских рассуждений, потому что все они лишь показывают нам путь. Богословские истины являют нам только тень Божества, описывают духовный мир как внешний объект. А молитва включает нас в этот невидимый духовный мир, делает его частицей. Молитва – прекраснее всего. Только в молитве мы можем соприкоснуться с горним миром и увидеть очами сердца небесную и Божественную красоту. Молитва – неисчерпаема. Для тех, кто старается слить с ней свое сердце, она всегда открывает что-то еще неизвестное, как будто мы совершаем ее в первый раз. Молитва основывается на надежде, однако она есть и исполнение надежды. В молитве мы реально соприкасаемся с тем, на что надеемся, то есть молитва как бы дает нам будущее, еще неосуществленное, в качестве уже осуществленного и исполненного. Поэтому молитва опережает само время. Молитва – это блеск веры, тепло надежды, жизнь самой любви. Молитва внешнее делает внутренним. Духовные книги мы можем потерять, их могут украсть или сжечь. Болезнь может отнять у нас зрение, друзья – бросить, любимый человек – изменить, родные обмануть и стать чужими, мир – изгнать, небо – опалить огнем, земля – разверзнуться под нашими ногами, ночь – удушить страшными сновидениями, день – превратиться в тьму искушений и стать мрачной ночью. Одна молитва никогда не изменит нам. Только она есть наше неотъемлемое достояние.

Молитва не знает расстояния. Она проходит через моря и горы, возносится к небесам, проникает в глубь земли, нисходит в ад. Мы молимся об умерших, как о живых, и только молитва дает нам реальное ощущение того, что умершие живы и связаны с нами тысячами духовных нитей. Молитва – лик нашей души. Молитва – свет нашей души. Молитва – воскрешение нашей души прежде всеобщего воскресения. Молитва – это битва человеческого духа с силами ада, и в этой жестокой битве неизменный Помощник человека – Сам Господь. Молитва – бой, и молитва – победа. Молитва – оружие, и молитва – знамя. Молитва – сокровище неоскудеваемое и неиждиваемое. И сколько бы мы ни пользовались этим сокровищем, оно будет лишь приумножаться. Молитва – духовный хлеб, которым мы питаемся сами и питаем других. Этот благословенный хлеб никогда не кончается.

Молитва – это свободный акт человеческого духа, реализация той любви, которая некогда соединяла человека с Богом. Золотая цепь этой любви была разорвана, разрушена человеческим грехопадением. Молитва есть восстановление прежней связи человеческого духа с Божественным Абсолютным Духом – связи, которая существовала у первозданных людей. Молитву, как мне кажется, можно представить и описать только через определенные аллегории и образы. Логически её разобрать невозможно, так как сама молитва намного глубже, чем аналитическое, рассудочное мышление. Следовательно, если мы даем какую-нибудь логическую, философскую интерпретацию молитвы, то, в лучшем случае, можем указать лишь на некоторые внешние ее проявления. А глубинная сущность молитвы всегда будет ускользать от поверхностного, рассудочного мышления.

Наша жизнь – странствование по огромной пустыне. Для истинного христианина этот мир кажется пустым. Здесь он внутренне одинок, его не понимают, его слова не встречают отклика в душах других людей. Непонятый, утомленный и часто отвергнутый миром христианин может излить душу в молитве к Богу. Молитва дает ему истинное свидетельство, истинное удостоверение в том, что он в этой огромной пустыне не одинок, что с ним Бог. В молитве человек укрепляет свои силы. Вне молитвы человеческая душа ослабевает и духовно гибнет. Поэтому молитву можно сравнить с источником проточной, чистой, живой воды. И уставший в мирском странствовании путник утоляет этой живоносной водой свою жажду. Но это не просто источник, из которого пьет он сам. Если в сердце человека водворится непрестанная молитва, случается великое чудо: Он становится источником живой воды для других.

Люди, ищущие Бога, невольно тянутся к тому, в чьем сердце течет молитва. Пусть христианин скрывает свое духовное делание и вообще не говорит ни о чем духовном, но если в сердце его идет истинная, покаянная молитва, от него исходит некий духовный свет. Этот дивный свет не видим глазами. Но его может почувствовать каждый, кто ищет Бога. И поэтому многие простые монахи и даже миряне, внешне не отличающиеся ни образованием, ни красноречием, ни какими-нибудь обширными познаниями, в то же время, как магнит металл, притягивают к себе души людей. Народ окружает этих молитвенников, тянется к ним, как бы желая утолить около них жажду своей души; жажду, которую не может утолить ни плотская мудрость, ни земные знания, ни суетные наслаждения, ни мимолетные радости. Тот, кто имеет в своем сердце глубокую и непрестанную молитву, становится духовным источником, около которого люди, изнемогающие от тягот, противоречий, скорбей этой жизни, получают духовное утешение и укрепляют свои силы. Поэтому каждый священник прежде всего должен заботиться о том, чтобы в сердце его была молитва, заботиться больше, чем о приобретении внешних богословских познаний. Без внутренней молитвы философские и богословские познания пастыря мертвы и сердце человека не откроется для него. Пастырские наставления будут восприниматься лишь внешне, холодным умом. От холода исходит холод; холод нашего сердца не может зажечь огонь в сердцах других. Поэтому, как мне кажется, самый главный долг священника – это молиться за свою паству и за весь мир, непрестанно повторяя в своем сердце Иисусову молитву или же те молитвы, которые внутренне близки его душе.

Иисусова молитва – самая высокая и всеобъемлющая; но человек при желании может выбрать и другую краткую молитву, например, какие-нибудь стихи из псалма; некоторые постоянно читают Отче наш. Есть такие люди, которые произносят только два слова: «Господи, помилуй!», но при этом их сердца всегда обращены к Богу. Так что здесь не существует твердого и неизменного правила. Как хочет твоя душа, так и молись. Святитель Феофан Затворник говорил, что если человек читает молитвенное правило и сердце его раскрылось на какие-то слова молитвы, откликнулось на них с особой силой, то не надо спешить идти дальше, надо остановиться и дать своему сердцу напитаться этими словами. Когда же оно насытится, человек почувствует сам; тогда уже пусть читает он молитвы дальше.

В мире есть много ценностей, и иногда они заставляют нас забывать о молитве. Но проходит время, и мы видим, что эти ценности превращаются в мусор и прах; и единственное реальное сокровище, которое может приобрести человек, – это молитва. Действительно, если мы окинем мысленным взором всю свою жизнь, то увидим, что истинной жизнью нашего духа были лишь те немногие мгновения, когда мы пребывали в молитве. Так, например, молитва перед чудотворной иконой или внутренняя молитва, когда благодать коснулась сердца, воспринимается нами как истинная жизнь, а все остальное по сравнению с ней – какой-то серый сон.

Молитва – это великое сокровище, которое добывает человек. Молитва – это рудник, а в руднике драгоценные камни и металлы добываются с большим трудом: они не лежат там открыто, у всех на виду, но извлекаются из твердой породы и скал. Поэтому и для молитвы нужен постоянный напряженный труд. Однако те крупицы золота и алмазов, которые мы добыли путем напряженного молитвенного труда, уже навсегда становятся достоянием нашего сердца. Они хранятся где-то глубоко внутри, так что даже и не видны нам. Но в определенное время наш дух начинает жить именно теми силами, которые мы приобрели в молитве. Без молитвы человек остается нищим. Все он может потерять – все и теряет. Нет ничего в этом мире, что осталось бы с нами навсегда: или оно покинет нас, или мы его. Лишь одна молитва является истинным неотъемлемым достоянием человеческого сердца. Человек, собираясь в дальний путь, берет с собой посох, на который опирается в дороге. И молитва, как некая духовная опора, делает наш путь значительно легче, неожиданно превращая трудноисполнимые для нас дела в легкоисполнимые. Так же и напротив: если человек без молитвы, полагаясь только на свои силы и способности, принимается за какое-нибудь, пусть даже самое простое, дело, то перед ним часто встают совершенно неожиданные и непреодолимые препятствия.

Молитва – корень всех добродетелей. Все истинные добродетели – дар Божественной благодати. Вне благодати Божией никакие человеческие дела не спасают человека. Истинные добродетели приобретаются только тогда, когда человек дает в своем сердце место действию Святаго Духа; они испрашиваются у Бога в молитве и сохраняются лишь молитвой. Поэтому молитва и творит, и хранит.

Молитва – это крылья души. Святитель Иоанн Златоуст говорит: «Что нам делать, когда нас окружают враги, когда каждый наш шаг подстерегают сотни опасностей?» – и продолжает: «Поднимись выше земли, и все враги твои будут бессильны и опасности уничтожены. Какие бы силки ни ставились для птицы, пока она летает в вышине, они не угрожают ей. Так и ты, человек, если мыслями и сердцем влачишься по земле, то ты окружен врагами, на пути твоем стоят западни и подстерегают тебя опасности. А ты поднимись в высь над землей, и все опасности исчезнут». Как можно подняться в высь? Подняться можно только в молитве, поэтому молитва – крылья души, возносящие человека превыше всех его врагов.

Молитву называют вращением духовных сфер. Трудно понять нам, что это значит. А суть этого определения в следующем: искренняя покаянная молитва беспрерывно приводит человека во все новые и новые состояния и положения по отношению к Небесной Церкви. Истинная покаянная молитва привлекает к человеку совершенно неведомые ему светлые духовные силы. Так один монах, внезапно войдя в келью преподобного Иоанна Колова, увидел, что тот спит на своем ложе, а у изголовья стоит его Ангел-хранитель. Вообще этот святой Отец – авва Иоанн – был известен среди монахов тем, что всегда пребывал в молитве. Часто он даже забывал и о своем рукоделии, и о других людях. Иногда Преподобный погружался в такое состояние, что как бы полностью оставлял земной мир и приближался к другому миру – небесному, ангельскому. Однажды к нему пришел погонщик верблюдов, который брал у монахов их рукоделие (авва Иоанн плел корзины), затем отвозил в Александрию и продавал, а на вырученные деньги покупал монахам хлеб и продукты. Постучал погонщик в келью святого старца, и когда вышел он, спросил его: «Приготовил ли ты корзины, отец?» Иоанн ответил: «Я сейчас вынесу их». Затем авва вошел в келью и забыл обо всем – и о погонщике, и о корзинах. Он пребывал в каком-то духовном восхищении, то есть в особом молитвенно-созерцательном состоянии. Долго ждал погонщик и потом постучал опять. Снова вышел к нему авва Иоанн, и диалог почти повторился: «Отец, я жду корзин». «Прости меня, я сейчас принесу их». И вновь сей Богоносный муж возвратился в келью, забыл обо всем и погрузился в молитву. Терпеливо ждет погонщик, любящий великого старца, и, наконец, решается постучать в третий раз. Звучат всё те же слова: «Отец, вынеси корзины». «Хорошо, я вынесу их». И вот, возвращаясь во внутреннюю келью (обычно келья делилась на два отделения: первое – для молитвы, второе, нечто вроде чуланчика, – для ремесла), святой Иоанн все время повторяет: «Верблюд и корзины, верблюд и корзины», чтобы не забыть о том, что надо взять корзины и отдать их погонщику. Все вышесказанное говорит о том, что молитва у древних подвижников была настолько глубока, что они были ближе к духовному миру, чем к земному. Они как бы слегка касались земного мира – только ступнями ног, а жили в мире ином, невидимом, духовном. Поэтому истинная покаянная молитва вращает духовные сферы, то есть делает духовный мир иным по отношению к нам.

Молитва есть поклонение Богу. В Евангелии от Иоанна говорится о том, что Бог ищет Себе поклонников в духе и истине (Ин. 4:23). И таким поклонением – в духе и истине – является непрестанная сердечная молитва, сокровенная от человеческих взоров. В ней пробуждается человеческий дух, который обычно находится в неком спящем состоянии, ибо погребен нашими страстями и как бы оцепенел, омертвел.

То, что мы чувствуем чаще всего, – это не дух, а душа; то, что мы переживаем чаще всего, – это наши душевные переживания. Иногда мы стоим в храме, молимся, испытываем радость. Но вот мы вышли из церкви, дошли до остановки автобуса, и радость наша уже пропала, как будто ее и не было. Что это значит? Дело в том, что мы испытывали не духовную радость, а душевную. Настоящая духовная радость совершенно отлична от всего иного. Она как бы прозрачна, световидна и воспринимается совсем по-другому: как новая жизнь, как если бы что-то новое, незнакомое и в то же время – очень знакомое, словно давно потерянное, вдруг обрелось и ожило в нашем сердце. Духовная молитва описаний почти не имеет. Можно только сказать, что она воспринимается как воскресение души прежде воскресения тела. Духовная молитва и есть истинное поклонение человека Богу. Но такая молитва дается лишь через долголетние, напряженные труды, и не только, я бы сказал, через одни молитвенные труды, но и через всю жизнь человека, которая должна соответствовать молитве. Здесь происходит обоюдный процесс: молитва помогает исполнению Господних заповедей, исполнение заповедей – пробуждению духовной молитвы. Духовная молитва становится беспрерывным поклонением Богу в духе и истине, а человек – истинным поклонником Небесного Отца, одним из тех поклонников, которых ищет Бог.

«Не подобает христианам во Святую Четыредесятницу есть рыбу. Если я уступлю тебе в этом, то в следующий раз ты будешь принуждать меня поесть мяса, а затем предложишь отказаться от Христа, моего Творца и Бога. Мне лучше избрать смерть». Таким был ответ святого благоверного царя Карталинского Луарсаба II шаху Аббасу, как это явствует из «Мартиролога» Католикоса-Патриарха Антония. Таково было отношение к церковным постам наших благочестивых предков…

В Православной Церкви существуют посты однодневные и многодневные. К однодневным постам относятся среда и пятница – еженедельно, кроме особых случаев, указанных в Уставе. Для монахов добавляется пост в честь Небесных Сил по понедельникам. С постами соединены и два праздника: Воздвижение Креста (14/27 сентября) и усекновение главы Иоанна Предтечи (29 августа/11 сентября).

Из многодневных постов следует назвать, в первую очередь, Великий пост, состоящий из двух постов: Святой Четыредесятницы, установленной в память сорокадневного поста Спасителя в иудейской пустыне, и Страстной седмицы, посвященной событиям последних дней земной жизни Иисуса Христа, Его Распятия, Смерти и Погребения. (Страстная седмица в переводе на русский – неделя страданий.)

Понедельник и Вторник этой седмицы посвящены воспоминаниям ветхозаветных прообразов и пророчеств о Крестной Жертве Христа Спасителя; Среда – предательства, которое совершил ученик и апостол Христа, выдав на смерть своего Учителя за 30 сребреников; Четверг – установления Таинства Евхаристии (причащения); Пятница – Распятия и смерти Христа; Суббота – пребывания Тела Христа во гробе (в погребальной пещере, где, по обычаю иудеев, хоронили мертвых). Страстная седмица заключает в себе главные сотериологические догматы (учение о спасении) и является вершиной христианских постов, подобно тому, как Пасха – прекраснейшим венцом всех праздников.

Время Великого поста зависит от переходящего праздника Пасхи и поэтому не имеет устойчивых календарных дат, но продолжительность его вместе со Страстной седмицей всегда 49 дней.

Петров пост (святых апостолов Петра и Павла) начинается через неделю после праздника Святой Пятидесятницы и продолжается до 29 июня/12 июля. Этот пост установлен в честь проповеднических трудов и мученической смерти учеников Иисуса Христа.

Успенский пост – с 1/14 по 15/28 августа – установлен в честь Божией Матери, земная жизнь Которой была духовным мученичеством и сопереживанием страданиям Ее Сына.

Рождественский пост – с 15/28 ноября по 25 декабря/ 7января. Это – приготовление верующих к празднику Рождества – второй Пасхи. В символическом значении он указывает на состояние мира до пришествия Спасителя.

Особые посты могут быть назначены Церковной иерархией по случаю общественных бедствий (эпидемии, войны и т. д.). В Церкви существует благочестивый обычай – поститься каждый раз перед Таинством Причащения.

В современном обществе вопросы о значении и смысле поста вызывают много недоумений и разногласий. Учение и мистическая жизнь Церкви, ее Устав, правила и обряды до сих пор для части наших современников остаются столь же незнакомыми и непонятными, как история доколумбовой Америки. Храмы с их таинственной, как иероглифы, символикой, устремленные в вечность, застывшие в метафизическом полете ввысь, кажутся окутанными непроницаемым туманом, словно ледяные горы Гренландии. Только в последние годы общество (вернее – какая-то его часть) стало осознавать, что без решения духовных проблем, без признания примата нравственных ценностей, без религиозного просвещения невозможно решение никаких других задач и проблем культурного, социального, национального, политического и даже экономического характера, которые внезапно оказались завязанными в «гордиев узел». Атеизм отступает, оставляя за собой, как на поле битвы, разрушения, распад культурных традиций, деформацию общественных взаимоотношений и, может быть, самое страшное – плоский, бездушный рационализм, который грозит превратить человека из личности в биомашину, в монстра, составленного из железных конструкций.

В человеке изначально заложено религиозное чувство – чувство вечности, как эмоциональное осознание своего бессмертия. Это таинственное свидетельство души о реалиях духовного мира, находящегося за пределами чувственного восприятия, – гносис (знание) человеческого сердца, его неведомых сил и возможностей.

Человек, воспитанный в материалистических традициях, привык считать вершиной знания данные науки и техники, литературы и искусства. Между тем, это – незначительная часть знаний по сравнению с огромной информацией, которой обладает человек как живой организм. Человек владеет сложнейшей системой памяти и мышления. Кроме логизирующего рассудка, в нее включены врожденные инстинкты, подсознание, которое фиксирует и хранит всю его психическую деятельность; сверхсознание – способность интуитивного постижения и мистических созерцаний. Религиозная интуиция и синтетическое мышление являются высшей формой познания – «короной» гносиса.

В человеческом организме происходит непрестанный обмен информацией, без которой не могла бы существовать ни одна его живая клетка.

Объем этой информации за один только день неизмеримо больше, чем содержание книг во всех библиотеках мира. Платон называл познание «припоминанием», отблеском божественного гносиса.

Эмпирический рассудок, ползая по фактам, как змея по земле, не может понять эти факты, так как, анализируя, разлагает предмет на клетки, дробит и мертвит. Убивает живой феномен, но не может его оживотворить. Религиозное же мышление синтетично. Это интуитивное проникновение в духовные сферы. Религия – встреча человека с Богом, а также встреча человека с самим собой. Человек ощущает свою душу как особую, живую, невидимую субстанцию, а не как функцию тела и комплекс биотоков; ощущает себя как единство (монаду) духовного и телесного, а не как конгломерат молекул и атомов. Человек открывает свой дух, как алмаз в медальоне, который всегда носил на груди, не зная, что внутри его; открывает самого себя, как мореплаватель – берега неведомого, таинственного острова. Религиозное мышление – это осознание цели и смысла жизни.

Цель христианства – преодоление своей человеческой ограниченности через приобщение к абсолютному Божественному бытию. В противоположность христианству, атеистическое учение – кладбищенская религия, которая с сарказмом и отчаянием Мефистофеля говорит о том, что материальный мир, возникнув из некоей точки и разбежавшись по Вселенной, как капли пролитой ртути по стеклу, бесследно и бессмысленно уничтожится, вновь собравшись в ту же точку.

Религия – это Богообщение. Религия – не только достояние разума, или чувства, или воли, она, как и сама жизнь, включает в себя всего человека в его психофизическом единстве.

А пост – одно из средств, способствующих восстановлению гармонии между духом и телом, между умом и чувством.

Христианской антропологии (учению о человеке) противостоят две тенденции – материалистическая и крайне спиритуалистическая. Материалисты стараются объяснить пост, в зависимости от обстоятельств, или как порождение религиозного фанатизма, или как опыт народной медицины и гигиены. С другой стороны, спиритуалисты отрицают влияние тела на дух, расчленяют человеческую личность на два начала и считают недостойным для религии заниматься вопросами пищи.

Многие люди говорят: для богообщения нужна любовь. А какое значение имеет пост? Разве не унизительно ставить свое сердце в зависимость от желудка? Чаще всего говорят так те, кто хотел бы оправдать свою зависимость от желудка, вернее, рабство желудку и нежелание в чем-нибудь обуздать или ограничить себя. Высокопарными фразами о мнимой духовности они прикрывают боязнь восстать против своего тирана – чрева.

Христианская любовь – это чувство единства человеческого рода, уважение к человеческой личности как к феномену вечности, как к бессмертному духу, облеченному в плоть. Это способность эмоционально переживать в себе радость и горе другого, то есть выход из своей ограниченности и эгоизма – так вырывается узник на свет из мрачного и темного подземелья. Христианская любовь расширяет границы человеческой личности, делает жизнь более глубокой и более насыщенной внутренним содержанием. Любовь христианина бескорыстна, как свет солнца, она ничего не требует взамен и ничего не считает своим. Она не становится рабой других и не ищет себе рабов, она любит Бога и человека, как образ Божий, а на мир смотрит, как на картину, нарисованную Творцом, где видит следы и тени Божественной красоты. Для христианской любви требуется непрестанная борьба с эгоизмом, как с многоликим чудовищем; для борьбы с эгоизмом – борьба со страстями, как с дикими зверями; для борьбы со страстями – подчинение тела душе, взбунтовавшейся «темной, ночной рабыни», как называл тело святитель Григорий Богослов, – своей бессмертной царице. Тогда в сердце победителя открывается духовная любовь – как родник в скале.

Крайние спиритуалисты отрицают воздействие на дух физических факторов, хотя это противоречит повседневному опыту. Для них тело – только оболочка души, нечто внешнее и временное для человека.

Материалисты, наоборот, подчеркивая это влияние, хотят душу представить функцией тела – мозга.

Древнехристианский апологет Афиногор на вопрос своего оппонента-язычника о том, как телесная болезнь может отражаться на деятельности бестелесной души, приводит такой пример. Душа – музыкант, а тело – инструмент. Если инструмент поврежден, музыкант не в силах извлечь из него гармоничных звуков. С другой стороны, если болен музыкант, то инструмент безмолвствует. Но это только образ. На самом деле связь между телом и духом неизмеримо больше. Тело и душа составляют единую человеческую личность.

Благодаря посту тело становится утонченным инструментом, способным улавливать каждое движение музыканта – души. Образно говоря, тело из африканского барабана превращается в скрипку Страдивари. Пост помогает восстановить иерархию душевных сил, подчинить сложную психическую организацию человека высшим духовным целям. Пост помогает душе побеждать страсти, извлекает душу, как жемчужину из раковины, из плена всего грубо чувственного и порочного. Пост освобождает дух человека от влюбленной привязанности к вещественному, от постоянной обращенности к земному.

Иерархия психофизической природы человека похожа на пирамиду, опрокинутую вершиной вниз, где тело давит на душу, а душа поглощает дух. Пост покоряет тело душе, а душу подчиняет духу. Пост является важным фактором сохранения и восстановления единства души и тела.

Сознательное самоограничение служит средством достижения духовной свободы, об этом учили еще древние философы: «Человек должен есть, чтобы жить, но не жить, чтобы есть», – говорил Сократ. Пост увеличивает духовный потенциал свободы: делает человека более независимым от внешнего и способствует сведению к минимуму его низших потребностей. При этом освобождается энергия, возможность и время для жизни духа.

Пост представляет собой волевое действие, а религия во многом – дело воли. Тот, кто не сможет ограничить себя в пище, не сможет победить и более сильные и утонченные страсти. Распущенность в еде ведет к распущенности и в других областях человеческой жизни.

Христос сказал: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12). Без постоянного напряжения и подвига воли Евангельские заповеди останутся только идеалами, сияющими в недосягаемой высоте, как далекие звезды, а не реальным содержанием жизни человека.

Христианская любовь – это особая, жертвенная любовь. Пост учит жертвовать сначала малым, но «великое начинается с малого». Эгоист же требует жертв от других – для себя, причем чаще всего отождествляет себя со своим телом.

Древние христиане соединяли заповедь поста с заповедью милосердия. У них был обычай: деньги, сбереженные на пище, откладывать в особую копилку и по праздникам раздавать нищим.

Мы коснулись личностного аспекта поста, но есть еще и другой, не менее важный – церковный. Посредством поста человек включается в ритмы храмового богослужения, становится способным реально переживать через священные символы и образы события библейской истории.

Церковь – это духовный живой организм, и, как всякий организм, она не может существовать вне определенных ритмов.

Посты предшествуют великим христианским праздникам. Пост – одно из условий покаяния. Без покаяния и очищения человеку невозможно пережить радость праздника. Вернее, он может испытать эстетическое удовлетворение, подъем сил, экзальтацию и т. д. Но это – только суррогат духовности. Истинная, обновляющая радость, как действие благодати в сердце, останется для него недоступной.

Христианство требует от нас беспрерывного совершенствования. Евангелие открывает человеку бездну его падения, как вспышка света – мрачную пропасть, разверзшуюся под ногами, и в то же время Евангелие открывает человеку бесконечное, как небо, Божественное милосердие. Покаяние – это в!идение ада в своей душе и любви Божией, воплощенной в лице Христа Спасителя. Между двумя полюсами – печали и надежды – проходит путь духовного возрождения.

Ряд постов посвящен скорбным событиям библейской истории: в среду Христос был предан Своим учеником – Иудой; в пятницу претерпел Распятие и смерть. Тот, кто не постится в среду и пятницу и говорит, что любит Бога, обманывает себя. Истинная любовь не будет насыщать свое чрево у гроба любимого. Те, кто постится в среду и пятницу, получают как дар способность более глубоко сопереживать Страданиям Христа.

Святые говорят: «Отдай кровь, прими дух». Покори свое тело духу – это будет благо и для самого тела, как для коня – подчиняться наезднику, иначе оба полетят в пропасть. Чревоугодник меняет дух на чрево и приобретает жир.

Пост – универсальное явление, существовавшее у всех народов и во все времена. Но христианский пост нельзя сравнить с постом буддиста или манихея. Христианский пост основан на других религиозных принципах и идеях. Для буддиста нет принципиальной разницы между человеком и насекомым. Поэтому употребление мяса для него – трупоядение, близкое к каннибальству. В некоторых языческих религиозных школах употребление мяса было запрещено, так как теория перевоплощения душ (метампсихоза) заставляла опасаться, что в гусе или козле заключена душа предка, попавшего туда по закону кармы (возмездия).

По учению же зороастрийцев, манихеев и других религиозных дуалистов, в сотворении мира принимала участие демоническая сила. Поэтому некоторые существа считались порождением злого начала. В ряде религий пост был основан на ложном представлении о человеческом теле как темнице души и средоточии всякого зла. Это порождало самоистязания и изуверства. Христианство считает, что такой пост приводит к еще большему расстройству и распаду «тримерии человека» – духа, души и тела.

Современное вегетарианство, проповедующее идеи сострадания к живым существам, основано на материалистических представлениях, стирающих грань между человеком и животным. Если же быть последовательным эволюционистом, то следует признать живыми существами все формы органической жизни, в том числе деревья и траву, то есть обречь себя на голодную смерть. Вегетарианцы учат, что растительная пища сама по себе механически изменяет характер человека. Но вегетарианцем был, например, Гитлер.

По какому принципу отбирается пища для христианского поста? Для христианина нет чистой и нечистой пищи. Здесь учтен опыт воздействия пищи на организм человека, поэтому такие существа, как рыбы и морские животные, являются постной пищей. В то же время к скоромной пище, кроме мяса, относятся также яйца и молочные продукты. Всякая растительная пища считается постной.

Христианский пост имеет несколько видов – в зависимости от степени строгости. К посту относятся:

– совершенное воздержание от пищи (по Уставу Церкви такое строгое воздержание рекомендуется соблюдать в первые два дня святой Четыредесятницы, в Пяток Страстной седмицы, в первый день поста святых Апостолов);

– сыроядение – пища, не приготовленная на огне;

– сухоядение – пища, приготовленная без растительного масла;

– строгий пост – без рыбы;

– простой пост – употребление рыбы, растительного масла и всех видов растительной пищи.

Кроме того, во время поста рекомендуется ограничить число приемов пищи (например, до двух раз в день); сократить количество пищи (приблизительно до двух третей от обычной нормы). Пища должна быть простая, не изысканная. Во время поста следует принимать еду позже, чем в обычное время – после полудня, если, конечно, позволяют обстоятельства жизни и работы.

Надо иметь в виду, что к нарушению христианского поста относится не только вкушение скоромного, но также поспешность в еде, пустые разговоры и шутки за столом и т. п. Пост должен быть строго соразмерен со здоровьем и силами человека. Святитель Василий Великий пишет, что несправедливо для крепкого и для слабого телом назначать одну и ту же меру поста: «у одних тело подобно железу, а у других – соломе».

Пост облегчается: для беременных, рожениц и кормящих грудью матерей; для находящихся в пути и попавших в экстремальные условия; для детей и престарелых, если старости сопутствуют немощь и слабость. Пост отменяется в тех условиях, когда физически невозможно добыть постной пищи и человеку грозит болезнь или голодная смерть.

При некоторых тяжелых желудочных заболеваниях в диету постящегося может быть включен определенный вид скоромной пищи, необходимой при этой болезни, но лучше всего предварительно обсудить это с духовником.

В прессе и других средствах массовой информации против поста нередко выступали медики – с устрашающими заявлениями. Они рисовали, в духе Гофмана и Эдгара По, мрачную картину малокровия, авитаминоза и дистрофии, которые, как призраки мщения, ожидают тех, кто доверяет Церковному Уставу больше, чем руководству по «Гигиене питания» Певзнера. Чаще всего эти медики путали пост с так называемым «старым вегетарианством», которое исключало из пищи все продукты животного происхождения. Они не давали себе труда разобраться в элементарных вопросах христианского поста. Многие из них даже не знали, что рыба – постная пища. Они игнорировали факты, зафиксированные статистикой: многие народы и племена, питающиеся преимущественно растительной пищей, отличаются выносливостью и долголетием, первые места по продолжительности жизни занимают пчеловоды и монахи.

При этом, публично отвергая религиозный пост, официальная медицина вводила его в лечебную практику под названием «разгрузочных дней» и вегетарианских диет. Вегетарианскими днями в санаториях и армии были понедельник и четверг. Исключалось все, что могло напомнить о христианстве. По-видимому, идеологи атеизма не знали, что понедельник и четверг – это дни поста древних фарисеев.

В большинстве протестантских конфессий календарных постов не существует. Вопросы о посте решаются индивидуально.

В современном католичестве пост сведен до минимума; яйца и молоко считаются постной пищей. Разрешается прием пищи за один-два часа до причащения.

У монофизитов и несториан – еретиков – пост отличается продолжительностью и строгостью. Может быть, здесь сказываются общие восточно-региональные традиции.

Важнейшим постом ветхозаветной Церкви был день «Очищения» (в сентябре месяце). Кроме того, существовали традиционные посты в память разрушения Иерусалима и сожжения храма. Своеобразным видом поста служили пищевые запреты, которые имели воспитательно-педагогический характер. Нечистые животные олицетворяли собой грехи и пороки, которых следовало избегать (заяц – боязливость, верблюд – злопамятство, медведь – ярость и т. д.). Эти запреты, принятые в иудаизме, перешли отчасти и в ислам, где нечистые животные воспринимаются как носители физической скверны.

В Грузии народ тщательно соблюдал посты, что зафиксировано в агиографической литературе. Евфимий Мтацминдели (Святогорец) составил ценное руководство о постах. А в «Описании Колхиды» доминиканского монаха А. Ламберти сообщается, в частности, что «мингрельцы следуют греческому обычаю (то есть Православию – Авт.) – Великий пост соблюдают очень строго, даже рыбы не едят! И вообще едят только раз в день при закате солнца. Они так твердо соблюдают обряд поста, что, как бы больны или стары, или расслаблены ни были, никаким образом в это время мяса не станут есть. Некоторые по пятницам вовсе воздерживаются от еды: на последней неделе не пьют вина, а в последние три дня никакой пищи не принимают».

По учению Церкви, телесный пост должен быть соединен с постом духовным: воздержанием от зрелищ, от пустых, а тем более нескромных разговоров, от всего, что возбуждает чувственность и рассеивает ум. Пост должен сопровождаться уединением и молчанием, размышлением о своей жизни и судом над самим собой. Пост по христианской традиции начинается взаимным прощением обид. Пост со злобой в сердце похож на пост скорпиона, который может оставаться без пищи дольше всех существ на земле, но при этом вырабатывает смертельный яд. Пост должен сопровождаться милостью и помощью бедным.

Вера – это непосредственное свидетельство души о существовании Бога и духовного мира. Говоря образно, сердце верующего человека похоже на особый локатор, который воспринимает информацию, идущую из духовных сфер. Пост способствует более тонкому и чуткому восприятию этой информации, этих волн духовного света. Пост должен быть соединен с молитвой. Молитва – обращенность души к Богу, мистическая беседа творения со своим Создателем. Пост и молитва – два крыла, поднимающие душу к небу.

Если сравнить христианскую жизнь со строящимся храмом, то его краеугольными камнями будут борьба со страстями и пост, а вершиной, венцом – духовная любовь, которая отражает в себе свет любви Божественной, как золото церковных куполов – лучи восходящего солнца.

В первенствующей Церкви до времен императора Константина непрерывные гонения служили сильнейшим фактором нравственного очищения христианских общин. Преследования, ссылки, пытки, смертные казни – все это было мощным фильтром, который отсеивал все наносное и лживое. В христианских общинах первых веков не было номинальных христиан; были лишь те, кто истину ставил выше своей жизни. Христианская Церковь в то время была Церковью мучеников.

В последующие века внешний мир вторгся в Церковь. При Константине Великом, когда христианству была дана свобода, а затем определенные льготы, и государство стало ему покровительствовать, церковные ворота широко открылись для потока самых различных людей. Вместе с тем Церковь уже не могла самоочищаться, как раньше, в огне гонений и в крови страданий. Поэтому в нее стал проникать тот полухристианский, полуязыческий дух, который мы называем духом мира. Нельзя даже сказать, улучшилось или ухудшилось положение Церкви после реформ императора Константина. Церковь стала более свободно исполнять свои функции; миссионерство приняло огромные масштабы; по всей территории великой империи возводились величественные храмы и соборы. Сам император Константин был воодушевлен любовью ко Христу и Его Церкви и прилагал большие усилия для процветания христианства. Он причислен Церковью к лику святых, причислен не за свои внешние заслуги, а потому, что внутренне принадлежал христианской Церкви. Сей богомудрый муж не старался пользоваться Церковью прагматично, как утверждают некоторые позднейшие историки. Напротив, благо ее он считал самой главной целью и задачей своей жизни. Однако здесь происходит уже другое движение: не вертикальное, как у первых общин, – к Богу, а горизонтальное. Церковь расширяется, в нее беспрерывно вливаются новые люди. Но вместе с этими людскими потоками в Церковь приносятся груды шлака.

Прежде он весь сгорал в огне испытаний, и оставалось одно только чистое золото; не так теперь, когда настало время мира и относительного благоденствия. Впрочем, этот процесс «обмирщения» касался только лишь человеческой, внешней стороны Церкви. Главное – это Церковь как носительница благодати, как откровение вечности на земле. Церковь земная соединена неразрывно в единое Тело Христово с Церковью Небесной. И эта Церковь всегда оставалась тождественной самой себе. Но сам уровень человеческого элемента, если сравнить первых христиан с христианами последующих столетий, был далеко не одинаков. Первенствующие христианские общины представляли собой, так сказать, религиозный максимализм. Теперь же этот максимализм нашел себя в другой форме – форме монашества.

Церковь называется воинствующей, она вела и ведет духовную борьбу с миром. Но с каким миром? И что мы подразумеваем под словом «мир»? Мы имеем в виду не человечество, а определенную душевную среду, страстную, невозрожденную, внутренне чуждую Христу. Об этом мире Господь говорит: Если мир вас ненавидит, знайте, что Меня прежде вас возненавидел. Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое; а как вы не от мира, но Я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир (Ин. 15, 18–19). Теперь, когда формой, проявлением религиозного максимализма стала монашеская жизнь, когда люди, желающие принадлежать только Христу, понесли свет веры в монастыри и пустыни, то этот страстный, греховный мир, хотя бы часть его и называла себя миром христианским, ополчился против монашества, которого он никогда не понимал, не понимает и не будет понимать. Монашество является для него неким таинственным, грозным противником.

Если раньше ареной духовной борьбы Церкви с миром были языческие суды, где людей приговаривали к пыткам и смертной казни за самое имя Христа, арены Колизея, где христиан бросали на съедение диким зверям, то теперь, для монашества, полем битвы стали глубины человеческого сердца, так как в каждом человеке живет этот невозрожденный, греховный мир. И монах воюет, борется, бьется в глубине своего сердца, в глубине своего духа прежде всего с этим – не принявшим и не принимающим Христа – миром, миром чувственности, гордыни, греха, страстей, тем миром, который не может быть оцерковлен.

В IV веке монашество достигает своего наивысшего расцвета; его очаги – это Египетские пустыни, Нитрийские горы, Фиваида. Само монашество – явление, мало понимаемое не только мирскими людьми, но и даже теми христианами, которые сами в своей личной жизни не становятся аскетами. Мир по своей сущности диаметрально противоположен монашеству, поэтому он и враждебен ему. Мир ищет здесь, на земле, счастья. Монашество обрекает человека на внешние страдания. Мир жаждет наслаждений. Монашество обрекает себя на всяческие лишения. Мир жаждет красоты, но красоты земной, в ее разнообразии, красочности и чувственности. Монашество смотрит на эту земную красоту, как на горсть праха и пепла, оно ищет другую – единственную, небесную красоту, которой мир не знает. Поэтому мир считает, что монашество лишает себя самого лучшего и прекрасного в жизни, что монашество – это изуверство. И некоторые называют монашество человеконенавистничеством. Мир считает высшей добродетелью, высшим счастьем любовь. Я не говорю здесь о чувственной любви: подразумевается иная любовь – семейная, дружеская. А монах отказывается и от этой любви, вырывает из своего сердца всякую привязанность, чтобы оно принадлежало только одному Богу. Поэтому для мира монахи – это некие духовные эгоисты и эгоцентристы. Для мира максимализм монахов – это жестокость и бесчеловечность.

Кроме того, мир под словом «любовь» нередко подразумевает лишь чувственные ощущения и различные действия блудной страсти. Мирское искусство чаще всего представляет грех в привлекательных и обольстительных формах. Отсюда – опасность мирского искусства, мирской литературы и поэзии. Монах отвергает их, потому что все это в основе своей есть апология и «косметика» невозрожденного мира. Монах видит под этим нечто другое: под внешней красотой плоти он видит кости скелета, образ смерти. Мир называет страсть любовью. А монашество говорит, что страсть – это вовсе не любовь. Это темное влечение, и, напротив, только победа над страстями может открыть человеческое сердце для настоящей любви. И когда мир слышит призыв монашества к борьбе со страстями, то ему кажется, что изо рта у него хотят вырвать некий лакомый кусок, и потому он ненавидит людей в черных мантиях, клобуках и рясах.

Мирским людям² кажется, что монашество хочет заковать человека в некие духовные цепи и сделать мир тюрьмой. А монашество считает, что мир и есть – темница для человеческого духа и только свет Христа дает истинную свободу. Мир полагает, что мудрость и ум – в многообразии знаний. Самыми умными людьми мир называет тех, у кого эти знания достигают энциклопедического объема. Монашество учит, что это многообразие знаний является оземлением ума, рассредоточением мыслей и потерей самого главного. С точки зрения монашества, истинно мудр тот, кто познает абсолютную мудрость Бога. Многообразие знаний похоже на огромный ящик с различными предметами, который человек несет на своих плечах, а познание Бога – единственный, драгоценный, дивный алмаз.

Мир представляет себе религию только лишь как катехизаторство и оглашение, или как философию, искусство, отождествляя ее то с одним, то с другим. Мирские люди стараются доказать существование Божества внешними аргументами. Монашество считает эти внешние доказательства и эту полемику недостойными религии и Бога. Ибо религию нельзя доказать. В религию можно включиться. И Бог Сам открывает Себя тем, кто стремится к Нему. Поэтому монашество – это вертикальное движение ввысь; это – молитва, очищение сердца. Мир не понимает, что без очищения сердца не может быть Богопознания. Мир не понимает, что вне молитвы человеческая душа не может приблизиться к Богу. Мир хочет познать Бога извне, в определенных интеллектуальных и даже исторических категориях. А монашество смотрит на религию как на таинственную встречу человеческого духа с Богом в глубине сердца, жаждет и ищет этой встречи. Мир почитает счастьем наслаждения, меняющиеся, многообразные, яркие ощущения. Монашество утверждает, что только при подавлении этих ощущений человек может почувствовать Бога как свет и покой души. Для мира динамичная, эмоциональная жизнь – это возбуждение, вдохновение, опьянение чувствами. Монашество говорит, что все это принадлежит земле, что в экстазах и в энтузиазме нет истинной благодати. Благодать Божия нисходит на человека как некий высший, небесный мир.

Голос Бога слышится в сердечной тишине. Если человек, не победивший в себе мир (опять же словом «мир» я пользуюсь здесь в евангельском смысле, то есть имея в виду мир как невозрожденный дух), религиозен, то он усматривает свое спасение в личном подвиге и как бы сам начертывает для себя путь к Богу. Монашествующий же познает свою слабость, свое падение и уповает на помощь Божию: не на собственные силы, а на Божественную благодать.

Мир считает монахов врагами разума и прогресса. А монахи полагают, что высший разум и высшая мудрость заключены в молитве, что именно в ней заложен неисчерпаемый потенциал мудрости. Один мой знакомый – старый монах – говорил: «Вся философия заключается в словах: “Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного!”» Мир любит прогресс, как свое кровное детище. Но что такое этот прогресс? Большинство людей не может ответить на данный вопрос. Для них прогресс – это некая мощь человека, проявляющаяся и нарастающая в истории. И действительно, мощь человеческого разума создала внешние предметы и современную технику, которая в прежние столетия казалась бы фантастической. Но в то же время в этом пресловутом прогрессе человечество во многом потеряло само себя. Технический прогресс – это прогресс машин, а не человека. Но какой прогресс, какое развитие видим мы в главном – в религиозной жизни? Если смотреть на человека как на существо духовное и нравственное, то высший уровень этого развития был достигнут в первенствующей Церкви. Так что для нас прошлое в его духовных энергиях и примерах не является пройденной ступенью или минувшим этапом, а остается настоящим и будущим, постоянно актуализирующимся в Церкви (поясню свою мысль примером: век Феофана Грека и Андрея Рублева – это не прошлое иконописи, а ее метафизическое настоящее и будущее).

Мир влюблен в земную жизнь и другой жизни знать не хочет. Смерть для него – это ужасное чудовище. Уничтожить смерть мир не может, поэтому он предлагает человеку лишь одно: забыть о ней.

Смерть и время являются самыми универсальными факторами существования на земле. Царство жизни окружено царством смерти, и сама жизнь превращается в смерть. Но и в этом бытийном потоке мирские люди не помнят о смерти, они отключены от нее психологически, потому что не хотят ничего знать о другой жизни и только жаждут бесконечного продолжения земного бытия. Что же касается монашества, то память о смерти включается в само правило монашеской жизни. Все наставники монахов, все аскеты заповедуют непрестанно памятовать о ней. Мирские люди говорят: «Если помнить о смерти, то это парализует волю человека, и он перестанет что-либо делать и творить». Монашествующие учат по-другому: «Кто помнит о смерти, тот будет спешить творить добро, потому что знает ограниченность своей жизни».

Мир считает великим достоинством человеческую гордость, в каких бы формах – индивидуальных или общественных – она ни проявлялась. А монашество определяет гордость как величайшую из слабостей. Мир, не понимая монашества, относится к людям, которые хотят идти в монахи, как к живым мертвецам. Очень редко мирские люди с радостью благословляют и отпускают в монашество своих близких, вручая их Богу. Чаще всего они оплакивают их, как покойника, которого опускают в могилу.

Интересен тот факт, что гонение на Церковь начинается с разрушения монастырей и уничтожения монашества. И наоборот: возрождение Церкви начинается с возрождения монастырей и монашеского духа. Почему? Вообще, что такое монашество? Мы знаем монашеские обеты: нестяжание, послушание, целомудрие. А что такое монашество в самом существе своем, в своей главной идее? Знаем ли мы это? Монашество – любовь к Божественной красоте, неведомой миру, незнакомой и непонятной ему, о существовании которой он не знает и даже не подозревает. Это – любовь к красоте, лежащей за гранью чувственных восприятий, красоте вне телесных форм. Скорее всего, Божественную красоту можно уподобить Божественному Свету. Эта красота – великая тайна, соприкоснувшись с которой, увидев ее духом хотя бы на мгновение, человек уже не может не любить ее, не тосковать по ней. Поэтому мне кажется, что монашество – это искание Божественной красоты, перед которой в какие-то мгновения душа человека застывает в невыразимом изумлении. В этой Божественной красоте преображается сам человек, она заставляет трепетать и звучать какие-то глубокие струны в его сердце. И от в!идения ее весь земной мир кажется ему серым, чужим и мертвым. Душа ищет эту красоту за гранью мира и тоскует по ней. В свете ее она видит свое собственное безобразие, недостоинство, падение. Поэтому монах трагически ощущает, как он далек от Бога – Источника жизни. Он ищет возвращения к Богу, как путник – дорогу к своему отечеству, к родному дому.

В чем содержание монашества? Я бы опять повторил: это – любовь к Божественной красоте, тоска по ней, осознание своего недостоинства и потому – чувство покаяния. Святой Антоний Великий говорил: «Вся моя долгая жизнь была продолжительным плачем о моих грехах». Плач – не только лишь слезы. Плач – это внутренняя боль человеческого сердца. Мирские люди говорят: «Можно одновременно любить и Бога, и мир». Действительно, можно любить Бога и мир в Боге, но только когда очистишь сердце от страстей и будешь видеть мир в его преображении. Если же этого нет, то говорить об одновременной любви к Богу и миру может, в основном, лишь тот, кто вообще не любит Бога. Святые действительно любили и Бога, и людей. Многие из них спасались в миру, но потому-то они и знали, как это трудно. И оттого в большинстве стремились хотя бы перед смертью принять монашество.

Монах говорит: «Я не сужу мир и тех, кто хочет любить и Бога, и мир; но я не могу разделить свое сердце между Богом и миром, а хочу все сердце целиком отдать Богу». Мирские люди считают, что монашество – это духовный эгоизм, духовная гордыня, предпочтение своего личного спасения благу других людей, отказ служить людям, приносить им пользу, творить добро. Но они просто не понимают, что есть высшее добро – добро, которое нельзя измерить как некий продукт добрых дел. Высшее, вечное, неразрушимое добро – это благодать Духа Святаго. А монашество в своей идее есть стяжание благодати. Монашество – очищение своего сердца и молитва за людей. Молитва – это невидимая, но самая мощная сила, которая оживотворяет мир. Молитва не видима для внешнего взора, как не видимы подземные воды, питающие корни растений и цветов. Но не будь этих вод, иссякни они, и земля превратилась бы в мертвую пустыню. Монастыри и скиты, уединенные кельи монахов – это источники Божественного Света, самого большого сокровища, которое можно дать людям. Люди, не потерявшие или не притупившие религиозного чувства, ощущают особую духовную атмосферу в пространстве обителей или монашеских скитов. Они ощущают, что в этом месте даже земля и воздух духовно особенно чисты, как бы пронизаны невидимыми лучами молитвы, и переживают в своем сердце особую, глубокую радость, словно возвратились к ним их прежние детские чистота и простота.

Монах уходит от мира, однако не оставляет мир своим духовным присутствием. Он становится (я говорю, конечно, о монахе в идее, о монашестве в его идеале; в реальной жизни, как вы знаете, это сложный процесс) духовным звеном между миром и Богом. Величайший духовный подвиг – это подвиг молитвы за мир. Он намного труднее всего остального. Молиться за мир тяжелее, чем быть миссионером и проповедовать Евангелие среди племен людоедов. Под молитвою за мир подразумевается тот род подвига, когда человек оставляет личную жизнь, свои привязанности к определенным людям, отказывается от личного наслаждения и счастья и все свои силы концентрирует в одной духовной точке – молитве.

Молитва за мир – это жертва всесожжения, когда человек как бы сжигает себя в огне молитвы. В этой молитве он чувствует себя ответственным за мир и ощущает духовную близость к каждому человеку. Это парадоксально, но, вот, существует такая антиномия. Приведу пример: влюбляется человек. И что психологически происходит с ним в этом состоянии влюбленности? Другие люди перестают для него существовать. Он отключаются от них. Для него важен только предмет его чувственной любви. Он переживает, болеет, волнуется из-за того, что происходит с дорогим для него человеком, и в то же время – равнодушен по отношению к другим. Других в этот момент для него психологически не существует. А здесь происходит совсем другое: монах не привязывается ни к чему конкретному, но начинает внутренне, духовно ощущать весь мир. Притом мир не как абстракцию, а мир именно в личностях, в живых существах. Он чувствует в своем сердце любовь к каждому, живущему в этом мире. Преподобный Исаак Сирин пишет, что подвижник, достигший истинной духовной высоты, не только людям, но и всем существам сострадает, всех объемлет любовью, всему сопереживает. Душа подобного молитвенника утончается до такой степени, что начинает чувствовать боль этого мира. Один монах говорил: «Любовь расширяет духовное познание, любовь дает свободу и любовь увеличивает страдание». Молиться за весь мир – значит внутренне сострадать всему миру. Молиться за весь мир – значит чувствовать, что чужие грехи так же огорчают и ранят тебя, как твои собственные. К этой молитве подвижник не стремится искусственно. Искусственность есть наши страсти. Наносное, искусственное есть грех. Естественное в высшей степени – не в нашем падении, а в нашем первозданном состоянии – это любовь к Богу и к людям, которую человек потерял. Монах убирает преграды, стоящие между ним и Богом, и убирая их, раскрывает в себе внутренний потенциал любви, заложенный в человеке как образе и подобии Божием; пробуждает дух, который обычно у нас спит.

Монашество – это духовное служение человечеству, и некоторые люди лишь потому отрицают монашество, что видят добро только в чисто материальных его проявлениях. Но если, предположим, кто-то вдруг скажет: «Не нужно ни поэзии, ни поэтов, ни музыки, ни музыкантов, пусть возьмут в руки лопаты и копают землю». Как бы мы к этому отнеслись? Что делает музыкант? Ведь он не производит никаких продуктов, так как музыка – это только гармоничное сочетание звуков. Тем не менее, про человека, отрицающего музыку, сказали бы, что в культурном отношении он – дикарь. Не так ли? А если кто-нибудь заявит, что не нужно монашества, этого носителя духовного света, то он с еще большим основанием может быть назван духовным дикарем и религиозным невеждой. Я могу сказать, что любовь и молитва – это те связующие силы, которые держат мир. Не будет любви и молитвы – мир погибнет. И вся земля, образно говоря, превратится тогда в огромную глыбу льда, летящую в темном и мертвом пространстве.

Святые Отцы различали восемь основных грехов или страстей, как восемь источников, из которых истекают все наши грехи, душевные и телесные, во всем их многообразии. Здесь дана, скорее, не богословская, а аскетическая картина нашей греховности. Святые Отцы определили конкретные грехи для того, чтобы возможно было указать на средства борьбы с ними. Согласно их учению, в действительности существует один главный источник греха – наше себялюбие, то есть неправильная любовь человека к себе, эгоизм и эгоцентризм. В этом – начало всех грехов. Некоторые богословы указывали три разновидности себялюбия: славолюбие, сластолюбие и сребролюбие. Но эта схема довольно-таки обобщенна и абстрактна, так что здесь нам трудно видеть лицо самого греха. И уже не богословы и теоретики христианства, а монахи и аскеты, главной жизненной целью которых было очищение своей души, выявили восемь главных врагов нашего спасения, восемь начальных страстей. Если человек не будет вести с ними борьбу, то они возобладают им, превратятся в грехи смертные, то есть навсегда отлучат человеческую душу от Бога.

Здесь я хотел бы поговорить об одной из самых лютых страстей, которая особенно тяжка, которая непрестанно восстает на человека. Блуд – он является как бы концентратом всех порочных наслаждений. Борьба с блудным похотением – самая тяжелая и жестокая, христианин ведет ее до самой смерти. Святые Отцы говорят: «Не верь своему телу до тех пор, пока оно не ляжет во гроб и гроб не забьют гвоздями». Естественное вожделение, естественное влечение к другому полу генетически вложено в каждого человека. Борьба с грехом блуда, как говорят святые Отцы, есть борьба с тем врагом, который сидит внутри нас.

Как обычно развивается эта страсть? Для ее развития нужен определенный образ. И поэтому чаще всего она начинается с образа. Первый этап – когда нечистый образ появляется в уме человека, как на кино- или телеэкране. Но это еще не грех. Это лишь повод ко греху, прилог, искушение, приманка диавола, которую он ставит перед нами. Человек ставит приманку, чтобы уничтожить какое-нибудь вредное животное, скажем, крысу. Крыса бросается на нее и гибнет. Вот так же и диавол предлагает нам приманку, обольстительный образ, внедряя его в наше сознание. Но мы можем внутренне отвергнуть этот образ, отключить от него свою волю. И тогда он останется внешним и чуждым для нас. Он становится нашим только в том случае, когда мы начинаем испытывать симпатию к нему и желание задержать его в нашем сознании. Если человек отвергнет страстный помысл или образ в самом начале, то выйдет из этой духовной битвы победителем.

Святые Отцы разработали учение о трезвении, контроле над своим сердцем. Этот контроль осуществляется посредством непрестанной молитвы, в свете которой человек видит зарождение помысла или образа в самом начале. Если у человека нет молитвы, он не может зафиксировать первый этап зарождения помысла (образа), фиксирует лишь последующие этапы, когда внутренним волевым усилием уже начинает удерживать этот помысл (образ) в своем сознании, созерцать его, любоваться и наслаждаться им. Поэтому святые Отцы заповедали иметь в своем сердце непрестанную краткую молитву – молитву Иисусову, которая высвечивает человеку его сердечные глубины. Можно для непрестанной молитвы выбрать также по своему усмотрению и какие-нибудь слова из псалма, краткую молитву «Господи, помилуй!» или же молитву « Боже, милостив буди мне, грешному!» Но Иисусова молитва значительно глубже. Она воистину всеобъемлюща. По выражению святых Отцов, она – «Евангелие, сокращенное в восьми словах».

Да, момент зарождения помысла (образа) – самое лучшее время для борьбы с ним, для его уничтожения. Помысл подобен растению: когда оно только пустило росток, его легко можно вырвать из земли, а когда укоренилось, и корни глубоко вросли в землю, тогда нужны большие усилия; если же этот росток превратился в дерево, то вырвать его почти невозможно, и человек уже не может бороться с грехом своими силами. Он должен прибегать к помощи других, к помощи своих наставников.

Итак, наилучший способ борьбы со сладострастным помыслом – это отвержение его в самом начале, на первом этапе – прилога. Однако и на последующих этапах христианин должен бороться с грехом. Пусть даже в этой борьбе допущены промедления и ошибки, надо продолжать борьбу и молить Бога о прощении содеянного мысленного прегрешения. В борьбе со страстным помыслом нужно использовать естественные силы человеческого гнева, то есть гневаться на диавола, греховный помысл и сам грех. Гнев дан человеку как оружие, как меч против врага. Этот меч мы употребили против самих себя и наших ближних. Но гнев может быть святым, праведным гневом, если мы научимся гневаться на демона и грех, возникающий в нашем сердце. Гнев имеет силу уничтожать. Если мы направляем его на своего брата, то становимся в известном смысле убийцами. Если же гневаемся на грех, то гнев разрушает его и очищает нашу душу. Итак, нужно научиться гневаться на нечистые помыслы. Святые Отцы учат: «Когда будет перед тобой нечистый помысл, сначала разгневайся на него, как на несчастье, которое может лишить тебя вечной жизни, а потом обратись к Богу с молитвой. Не рассматривай этот помысл. Не вступай с ним в беседу. Не опровергай словами то, что будет говорить демон. Гневом изгони помысл из своего сердца и затем обратись к Богу, чтобы Он очистил твою душу от осквернения».

Что еще требуется для борьбы с демоном блуда? Воздержание. Святые Отцы поставили блудный грех, эту болезнь, сразу же после чревоугодия, так как демон блуда тесно связан с демоном чревоугодия. Чревоугодие разжигает блудную страсть. Святые Отцы говорили: «Если ты хочешь бороться с блудом, не обуздав своего чрева, то это то же самое, что пытаться потушить костер, бросая в него ветки дерева». Как определить для себя норму в пище? Святые Отцы учат так: «Определи, сколько нужно тебе пищи для насыщения, затем съешь две трети от этого количества, а прочее оставь; или же вставай из-за стола, когда ты не чувствуешь еще полного насыщения, в то время, когда хочется тебе еще немного поесть. Это и будет твоя мера».

У святого Иоанна Лествичника мы читаем: «В укрощении чрева употребим благоразумную постепенность: отсечем прежде всего утучняющую пищу, потом разжигающую, а после и услаждающую». Нельзя сразу налагать на себя строгий пост, к воздержанию человек приучает себя постепенно. Кроме того, в посте вообще необходимо соблюдать меру. Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин пишет, что иногда чрезмерное пощение не укрощает, а, наоборот, возбуждает блудную страсть. Общее правило умеренности и воздержания состоит в том, чтобы каждый сообразно с силами, состоянием тела и возрастом вкушал столько пищи, сколько нужно для поддержания здоровья тела, а не сколько требует желание насыщения. Крайности с той и с другой стороны равно вредны – и неумеренная строгость поста, и пресыщение чрева. Монах так разумно должен вести дело пощения, как если бы имел пребыть в теле сто лет; и так обуздывать душевные движения – забывать обиды, отревать печаль, ни во что ставить скорби и потери, как могущий умереть каждый день. Поэтому, когда говорят о посте, имеют в виду разумное воздержание, а не доведение себя до болезненного состояния, которое нередко сопровождается внутренней гордыней и прелестью. Итак, будем помнить, что умеренное употребление пищи служит средством обуздания блудной страсти. Так же во время особенно сильного блудного возбуждения полезно пить мало воды, ибо чувство жажды в какой-то степени притупляет и ослабляет эту страсть. Отшельники не только пищу принимали мерой, но и воду.

Святые Отцы говорят: «Если ты свяжешь себя постом, то свяжешь беса блуда веревками, но для того, чтобы повергнуть его на землю, нужно смирение». Один из древних египетских подвижников, толкуя библейское повествование о том, как пророк и боговидец Моисей убил египтянина и закопал его в песок, говорит, что это – образ борьбы с блудным демоном. Песок – пустыня, место, где ничего не растет. «Зарыть египтянина в песок» – значит победить беса блуда смирением. Во время борьбы с блудной страстью христианин должен глубоко смирить свой дух, осознать, что он – средоточие греха и без помощи Божией не может бороться с сей страстью, но при этом не падать духом, а надеяться на помощь Божию и пребывать в молитве. Бес блуда связан с бесом гордыни. Иногда гордому промыслительно попускается особо сильная блудная брань, чтобы меньшим грехом излечить больший, слабейшей болезнью – сильнейшую. Но если человек сам вовремя смирит себя, то ему не понадобится это жестокое врачевание.

Самым действенным средством борьбы с блудом является исповедь духовному отцу. Святые подвижники говорят, что бес блуда не терпит обличения. Он любит прятаться, скрываться в нашей душе, как скорпион в своей норе. Обличить блудного демона перед духовником, рассказать ему о своей брани значит тотчас получить облегчение. Однако сделать это необходимо с верой в молитву своего духовника. В Патерике есть рассказ о двух монахах, боримых бесом блуда. Они пошли к старцу и рассказали ему о своей брани. Один получил облегчение, а другой нет. И первый в ответ на жалобу второго спросил его: «А как ты открыл свою брань отцу?» Тот ответил: «Я пришел, рассказал ему, поклонился и ушел». Вопросивший сказал: «А я пришел к нему так, как пришел бы к Самому Христу Спасителю: с верой в то, что его молитвы отгонят от меня блудного беса. Во время рассказа об искушении я внутренне каялся и плакал, и когда вышел от него, почувствовал себя как бы заново родившимся». Поэтому, если вы открываете перед своим духовным наставником блудную брань, то это должен быть не простой сухой рассказ. Вы должны внутренне оплакивать свою греховность и верить, что за молитвы духовника Господь силен избавить вас от этой брани, уменьшить ее или же сделать вас в ней победителем.

Для того, чтобы успешно бороться с демоном блуда, мы должны стараться никого не осуждать, особенно тех, кто страдает от этой же страсти. Когда мы осуждаем других, то в это время подразумеваем, что на их месте не сделали бы того же самого и как бы внутреннее представляем себя победителем демона. И поэтому за осуждение других Господь иногда попускает нам такую же брань, и часто мы не выдерживаем ее и падаем. Одно из важнейших правил духовной жизни – не осуждать другого. Это значит не оправдывать его грех, но сострадать ему, как мы сострадаем больному. Один из святых говорил: «Когда я вижу согрешающего, или же узнаю о нем, то говорю себе: “Смотри, не сделай этого сам! Кто знает, что будет с тобой завтра?!”»

Еще одно из средств борьбы с демоном блуда – это разумное уединение, уединение в то время, когда он борет нас с особой силой. Кроме того, надо постоянно трудиться: блудный демон лютее всего нападает на человека, не занятого необходимым делом.

Святые Отцы говорят, что не следует слишком много заботиться о своей внешности. Вполне достаточно быть опрятно и чисто одетым. Сама мысль о красивой одежде, которая будет нравиться другим, содержит в себе тайный блуд. Святые Отцы не советуют вольно обращаться друг с другом. Один подвижник говорил: «Вольность – это начало блудного греха. Вольность в обращении похожа на ветер из пустыни, который сжигает и уничтожает посевы в том месте, где он пронесся». Писания святых Отцов учат, что в смехе и шутках также таится блуд. С аскетической точки зрения, смех и шутки оскверняют человеческую душу. Они уничтожают благоговение как сердечное расположение. Церковное Предание говорит нам, что никто не видел Иисуса Христа смеющимся или улыбающимся, равно как и Его Пречистую Матерь. А демона часто изображают хохочущим. Если бы мы понимали, для чего Господь дал нам земную жизнь, и чаще думали о том, что ожидает нас в вечности, – рай или ад, мы бы не шутили, не смеялись и не хохотали. Если бы мы знали, сколько греха сосредоточено в нашей душе, какое огромное море греха представляет из себя этот мир, нам было бы не до смеха. Но эта ужасная картина сокрыта от нас…

Святые Отцы заповедуют по возможности избегать общения с другим полом, так как это общение будет обязательно возбуждать в нас блудную страсть, явную или тайную. Некоторые заявляют: «Я разговаривал с женщиной и не почувствовал совершенно никакого вреда». Святые смотрят на это по-другому: человек получил вред, но сам этого не заметил. Один из подвижников писал: «Через несколько дней после разговора с женщиной я испытал нападение блудной страсти, и передо мной встал ее образ. Когда мы беседовали, мне казалось, что я бесстрастен. Но ее образ отпечатлелся где-то в глубине души и потом, во время брани, как приманка всплыл из глубин подсознания». Мы не знаем, что творится в нашем сердце. Все наши разговоры, встречи и впечатления – это семена, которые падают в сердечные глубины, а потом уже дают свои ростки. В общении с любой женщиной надо быть предельно осторожным, хотя бы нам и казалось, что мы не питаем к ней никакого нечистого пожелания. Также нужно всячески избегать излишнего общения, поскольку нередко мы хотим быть вместе с женщинами не ради какого-нибудь важного и неотложного дела, а для тайного внутреннего удовлетворения блудной страсти. Святой Иоанн Златоуст пишет: «Не обязательно падение с женщиной: иногда само присутствие женщины уже дает человеку скрытое наслаждение».

В книге преподобного Иоанна Лествичника, великого игумена Синайской горы, мы читаем: «Бес плотского сладострастия весьма часто вовсе скрывает себя, наводит на инока крайнее благоговение и производит в нем источники слез, когда он сидит или беседует с женщинами, и подстрекает его учить их памятованию о смерти, о Последнем Суде и хранении целомудрия, чтобы они, окаянные, прельстившись его словами и притворным благоговением, прибегнули к этому волку, как к пастырю; но окаяннейший оный, от близкого знакомства получив дерзновение, наконец подвергается падению». Поэтому в общении с женщинами, даже когда священник наставляет их и ведет духовную беседу, обязательно нужна мера. Следует говорить кратко и ясно. Для тех, кто хочет исполнить наставления и спастись, не нужны долгие беседы. Им только надо узнать, что делать.

Обычно женщины, которые часто обращаются к своим духовным отцам и подолгу с ними разговаривают, повторяя непрерывно одно и то же, как бы пережевывая одну и ту же жвачку, на самом деле внутренне удовлетворяют таким образом свою блудную страсть. Тот, кто заботится о чистоте, говорит собранно и лаконично. В общении с женщиной, по учению святых Отцов, несмотря на всю доброжелательность и приветливость, необходимо соблюдать строгость. Никогда человек не должен думать, что победил блуд. В этом – одна из хитростей демона. Святой Иоанн Лествичник говорит: «Лисица притворяется спящею, а бес – целомудренным; та хочет обмануть птицу, а сей – погубить душу. Не верь во всю жизнь твою сему бренному телу и не надейся на него, пока не предстанешь Христу». Блудный демон может некоторое время не тревожить нас, чтобы мы подумали, что уже победили нечистую страсть, и потеряли осторожность. После этого он неожиданно нападает на нас, как на свою жертву, и застает, как правило, безоружными. Поэтому никогда не надо доверять себе и считать себя победителем в сей брани.

Преподобная Мария Египетская, жившая в Иорданской пустыне, много лет была борима бесом блуда через воспоминания о своей прошлой греховной жизни. Во время вражеских нападений она падала на землю и кричала во весь голос: «Боже, Сам спаси меня! Господи, я бессильна!» И за это смирение благодать Божия покрывала ее. Подвижница побеждала врага в этой жестокой, тяжелейшей борьбе. Итак, все мы должны помнить: победа над блудом – это победа благодати над демоном. Без истинного самопознания в духе сердечного сокрушения и глубокого смирения победить блудную страсть невозможно!

Попытаемся кратко суммировать все вышесказанное. Борьба с блудной страстью – это, прежде всего, трезвение ума и сердца, то есть своевременное обнаружение и немедленное отсечение нечистого помысла (образа), что возможно лишь в свете постоянной молитвы; обращение гнева против нечистых помыслов (образов); постоянный труд, исповедь и открытие помыслов своему духовному отцу, наставнику; борьба с чревоугодием, скромность в одежде и поведении, неосуждение, молчание и разумное уединение во время особенно сильных нападений блудного духа и, главное, нелицемерное, глубокое смирение. Святые Отцы говорят: «Целомудрие – совокупность всех добродетелей».

Зло есть извращение жизни и подмена истинного содержания ложью. Зло имеет два аспекта. Зло как природа, субстанция не существует, однако каждый из нас чувствует его мощь и насилие, его черную энергию. Богословы с известным основанием говорят о том, что зло – это активная сила, так как оно нашло свое полное осуществление в ангелах ада – демонах, падение которых заключается не только в духовной ошибке и неправильном выборе пути, но и в сознательном волевом сопротивлении воле Божией, которая есть высшее добро. В демонах зло получило олицетворение; можно сказать, в демонах зло воплотилось. Поэтому если, с одной стороны, зло – это оскудение добра, то с другой стороны, оно – реальная сила, направленная против добра и борющаяся с ним.

Человек состоит из души и тела, человек сложен по своей природе. Природа Ангелов проста. Из-за простоты природы в них не может быть разделения между добром и злом. Они или всецело руководствуются волей Божией и добром, или же всецело становятся на сторону зла и противления воле Божией. Для падшего ангела покаяния нет. У человека – беспрерывный ряд искушений, беспрерывный ряд падений, и в то же время – постоянная возможность восстания. Ангелы были испытаны один раз во время своего космического бытия, и это единственное испытание и искушение – искушение гордыней – навсегда, навечно определило их состояние. Содержание демонского бытия и его цель – это непрестанное сопротивление воле Божией. Само слово «сатана» означает «противник». Этот дух стал противником Бога. Внутреннее содержание демона – ненависть к Богу, ненависть колоссальной силы, напряженности и размера. Никакой человек не имеет представления о демонической ненависти к Божеству.

Почему борется демон с человеком? Потому что в человеке – образ и подобие Божии, которые он ненавидит. Демон борется с человеком, потому что человека любит Господь. В человеческом сердце падшие духи нашли поле для битвы с Богом. Бесы влияют на человека через извращение его мыслей, возбуждение в нем похотей и греховных страстей, склонение его воли ко злу и ко греху. Однако человек – свободное существо, нравственно самоопределяющееся. Связать волю человека демон не может. Темная сила лишь искушает и предлагает. Но принять или не принять демонические импульсы, последовать за ними или воспротивиться им – это уже личное дело, возможность каждого человека. В духовной жизни человек познает реальное сопротивление себе злой силы; особенно сильно чувствовали его монахи и отшельники, для которых внутренний мир был так же ясно созерцаем, как для нас – предметы мира внешнего. Как раз они-то, на основании своего внутреннего опыта борьбы с демонами, своего видения человеческой души, и составили столь необходимые для нас аскетические поучения, как, например, преподобные авва Дорофей, Иоанн Лествичник, Симеон Новый Богослов, Исаак Сирин и многие другие. В их творениях нет демонологии как теории, а описана борьба с демоном; в них, если можно так выразиться, тактика и стратегия духовной борьбы.

Итак, в сердце человека идет непрестанная битва со злом. Но как возникает грех? Обычно демон предлагает человеку некий греховный образ или греховную идею; это – прилог. Однако душа человека не связана прилогом: она может принять его, отвергнуть или остаться к нему безразличной. Прилог – греховная мысль или образ – на первой стадии еще не вменяется самому человеку в грех. Вторая стадия – это сочетание с греховной мыслью или образом, когда человек рассматривает их, не старается освободить от греховного образа или ложной мысли свое сознание, а входит с ними в контакт. Затем идет согласие воли на принятие греховной мысли или образа. Эти фазы уже греховны для человека, они оскверняют его сердце. Однако и здесь человек может пресечь демоническое влияние. Только чем более углубляется этот процесс, тем труднее ему это сделать. Потом является у человека желание, то есть эмоциональная солидарность с грехом; после желания – решимость исполнить злое внушение на деле, созревает некий план осуществления. Затем следует само действие.

Грех, совершенный делом, становится изменой Богу и союзом с демоном. Поэтому каждый грех должен быть очищен покаянием, ибо он несет в себе самом возмездие и наказание; грех нераскаянный отчуждает человека от Бога. Повторяясь, грех входит в привычку. У человека создаются определенные комплексы, затем привычка переходит в саму натуру, в саму природу человека. Грех не становится природой человека, но он внедряется в нее, как ржавчина в железо. Святые Отцы говорят о том, что вначале греховный помысл слаб, как младенец, но затем он вырастает в исполина – от греха, ставшего привычным, избавиться можно только лишь с помощью других (прежде всего – духовного отца) и по молитвам Церкви. Толкуя слова псалма дочь Вавилона, опустошительница!.. блажен, кто разобьет младенцев твоих о камень (Пс. 136, 8–9), святые Отцы видят в них указание на способ духовной борьбы. Вавилон – это ад, символ ада. Вавилонские младенцы – греховные помыслы; блажен, кто разобьет их о камень, то есть блажен тот, кто сразу же отринет греховный помысл. Под камнем в данном случае подразумевается Господь Иисус Христос и сила имени Его. Разбить вавилонских младенцев о камень – значит умертвить греховный помысл молитвой, содержащей в себе имя Божие.

Святые Отцы говорят о том, что сатана не ведает наших мыслей и намерений, однако он – тонкий психолог и, изучая жизнь каждого человека, может с большей или меньшей степенью вероятности угадывать, что думает и что сделает человек. Диавол сам влагает греховные мысли в наше сердце, участвует в каждом грехе и знает то, что внушает нашей душе. Поэтому все наши грехи открыты перед ним. Он не знает точно будущего, но, имея огромную информацию, может с большой вероятностью предполагать и догадываться о нем. Многие из сатанинских предсказаний сбываются, но не все. И человек, опытный в своем деле, тоже может предполагать и предугадывать, чем окончится то или другое событие, чем завершится та или другая работа. А ум сатаны намного превосходит возможности познания человека. Поэтому сатана через своих ложных пророков может говорить о будущем. Но опять же это – не видение Духа Святаго, перед Которым грядущее так же ясно открыто, как настоящее, а только более или менее вероятные предположения духа падшего.

Сатана отпал от Бога через гордыню, то есть возомнил себя центром бытия и прельстился своей тварной красотой, красотой Первоангела, но все равно красотой сотворенной и бытием ограниченным. Он сам себя обоготворил и поэтому потерял Бога, и, потеряв Бога, стал духом тьмы и зла. Демон находится в состоянии борьбы с человеком; в этом – содержание его жизни, в этом – его мрачное адское злорадство. Соблазняя человека на грех, он считает себя победителем. Для сатаны, как уже было сказано выше, покаяние и восстание невозможны, потому что они предполагают борьбу доброго и худого в самом существе и победу доброго. В сатане и в демонах нет ничего доброго, что могло бы вступить во внутреннюю борьбу со злом. Сатана и демоны, будучи ангелами, походили на горящий пламень, но пламень погас безвозвратно. Что касается человека, то он был не пламенем, а только лишь тлеющим углем. И в этом после грехопадения его спасение, ибо в тлеющих углях остались искры и эти искры можно снова раздуть; они продолжают гореть под золой. Перед человеком путь покаяния открыт до самой смерти. Однако святой апостол и евангелист Иоанн Богослов пишет, что и человек может впасть в такое состояние, когда восстание для него уже невозможно и молитвы о нем не имеют силы (1Ин. 5:16). Это тот случай, когда грех глубоко внедрился в самую природу человека, и человек всем сердцем своим полюбил его. Это ужасное душепагубное состояние особенно ярко проявится в грядущем антихристе, который, хотя и придет на землю как человек, но будет находиться под всецелым воздействием сатаны. Он будет человеком, но его воля настолько поработится сатаной, что последний будет жить в нем, как душа в теле.

Демон – дух гордыни; где гордыня – там и демон. Поэтому так страшна гордыня. Она отдает человека в руки падших духов. Святые Отцы пишут: «Диавол искушает страстями, но для того, кто горд, не нужно диавола, он стал диаволом сам для себя». Христиане больше всех грехов должны опасаться гордыни тайной и явной, в любых видах и под любыми масками, гордыни под самыми благовидными, так сказать, предлогами. Побеждается сатана только смирением; вне смирения победы над ним не существует. Однако не все правильно понимают смирение. Некоторые считают, что смирение – это какая-то покорность перед злом. Вовсе нет! Все истинные подвижники имели своей главной добродетелью именно смирение, но они предпочитали лучше умереть, чем согрешить, то есть перейти на сторону зла и уступить греху. Поэтому смирение вовсе не предполагает для нас какой-то капитуляции перед силами тьмы. Смирение – это правильная внутренняя духовная самооценка, видение своих грехов и недостоинств, постоянное чувство потребности в помощи Божией. Смирение – это уважение к каждому человеку как к образу и подобию Божиему; будь даже этот человек нашим врагом, все равно он – творение и образ Божий. Смирение – это умение во всех житейских ситуациях и конфликтах находить свою вину. Смирение восполняет скудные человеческие силы Божественной помощью.

А гордый всегда доволен собой. Он как бы говорит: «Мне ничего не надо; своей силой, своими достоинствами я сам могу добиться Небесного Царства; я сам могу победить сатану». И тем повторяет грех падшего первоангела: у него исчезает чувство острой зависимости от Бога и начинается самолюбование, нарциссизм – есть такой миф о прекрасном юноше Нарциссе, который увидел отражение своего лица в воде и не смог оторвать глаз от собственного образа. Сущность гордого – тайное самолюбование, а значит – тайное отступление от Бога.

Гордый не может быть христианином, хотя бы и называл себя таковым, ибо гордый – эмоционально и духовно чужд Христу. Примером этого могут являться для нас ветхозаветные фарисеи. Вообще Евангелие – это та книга, в которой мы можем найти ответы на все вопросы, если только будем читать ее внимательно. Фарисеи ждали Мессию, однако, когда Он пришел на землю, они Его не узнали. Почему? Потому что они, в сущности, не нуждались в Нем. Фарисеи не чувствовали своего общечеловеческого падения, не сознавали необходимости покаяния. Именно потому Христос как Проповедник любви и покаяния вызывал у них только чувство раздражения, которое затем перешло в озлобление и лютую ненависть.

Человек гордый не способен к покаянию. Следовательно, он не способен и к возрождению. Покаяние – это осуждение себя прежде Всеобщего Суда над человечеством. Фарисеи были довольны собой и своими правилами, которые составили сами, принимали как должное всеобщее почитание и весьма любили, когда их называли учителями. Они непомерно гордились своим плотским происхождением от Авраама и, потеряв чувство своей греховности, совершенно не понимали, о какой свободе говорит им Христос, и отвечали Ему: Мы семя Авраамово и не были рабами никому никогда (Ин. 8:33). Но Писание говорит: Кто кем побежден, тот тому и раб (2Пет. 2:19). Кто побежден грехом, тот раб греха. И это самое мучительное, тираническое рабство.

Обычно мирские люди тоже не понимают, что они рабы – в смысле подчинения духу мира, языческому духу – мира с его страстным искусством, философией, идеями, условностями, этикетом. Большинство из них, наоборот, считает возможность исполнения всех своих прихотей и желаний признаком свободы. Однако внутренняя христианская жизнь открывает нам, что мы бываем свободны лишь тогда, когда исполняем волю Божию. Почему? – Потому что, исполняя свои прихоти и страсти, мы порабощаем дух – душе, разум – чувственности, то есть лучшее – худшему. Страсти, если человек не преодолевает их, чувственность, если человек не контролирует ее, становятся тиранами для человека. Ему кажется, что он свободен, что он осуществляет свои желания, а на самом деле он – раб своей худшей стороны; если можно так сказать, он – раб своей собственной болезни. Только тогда человек получает истинную свободу, когда живет в гармонии с Божественной волей. Только исполнение заповедей Священного Писания есть истинная свобода. Почему? Потому что эти заповеди не чужды и не внешни для человека; они, в сущности говоря, и являются самым глубоким, самым лучшим проявлением его истинного «я». Поэтому, исполняя заповеди, человек живет истинно достойной, человеческой жизнью. Тогда он воистину свободен.

Гордый человек никогда не может быть ни мирен, ни счастлив. Гордый находится в конфликте со всем окружающим миром, ибо считает, что именно он – центр мира, а так как невозможно заставить верить в это других, внутренне чувствует себя обиженным и оскорбленным. Даже если гордые люди объединены на время какой-либо общей идеей, то это все равно непрочный союз. Это союз, который распадется и окончится враждой всех против каждого и каждого против всех. Гордец не может иметь ни мира, ни покоя. Он постоянно в смущении, все время раздражен, никогда не бывает удовлетворен.

Гордый человек не может уважать другого человека, так как гордость – это ложное сознание своего мнимого превосходства. Гордый человек в глубине души считает, что все остальные могут быть только его рабами и исполнять лишь его волю. Гордые люди всегда являются насильниками других. Это насилие может проявляться в разных формах и в разных масштабах. Очень часто ареной такого насилия становятся отношения между супругами. И в этом – одна из причин непрочности современной семьи: вместо союза любви она превращается в непрестанную борьбу за власть между ее членами, каждый из которых уверен, что будет благо, если он в своей семье станет повелителем и царем.

Гордый человек внешне может быть религиозен, но только внешне, потому что сердце гордого человека никогда не сможет горячо и покаянно молиться. Гордый похож на больного, который уверен, что здоров. Такой человек глубоко оскорбится, если скажут, что ему грозит смертельная опасность от болезни, хотя в это время он будет заживо сгнивать от какой-нибудь внутренней язвы или раковой опухоли.

Да, всякая страсть, всякая ложь, всякое зло – от диавола. Но гордость – самое страшное из всех зол для духовной жизни, самое большое уподобление демону. Гордый даже свои способности обращает во зло. Поэтому благо для гордого не иметь никаких талантов. И Господь часто отнимает их у гордого для его же спасения. Существует духовное состояние, которое называется прелестью, когда гордость доводит человека до умопомешательства, и он приписывает себе способности чудотворца, пророка, духовидца, прозорливого и т. д. Люди, впавшие в прелесть, внешне похожи на безумных, но всякий гордый человек, в сущности говоря, и есть безумец, потому что вне Бога – область тьмы и безумия, а гордый выходит из центра жизни, удаляется от Бога. Поэтому священник, задача которого – быть проповедником Евангелия, совершителем таинств и духовным отцом, больше всего должен заботиться о том, чтобы искоренять у своих духовных детей гордость.

Гордый – это человек, отравленный ядом. Больше всего, наверное, любили людей Пророки и Апостолы, однако они предпочитали для блага своих ближних обличать их недостатки и пороки и большей частью страдали за это. Именно в этом и выражалась их любовь. Они хотели спасения другим, любили человека и поэтому ненавидели в нем грех. Духовный отец, который поощряет или хотя бы не искореняет у своих духовных чад чувство надменности, гордости, превозношения, тщеславия в любых формах, похож на отравителя колодцев, который тайно бросает в колодец яд, и тот, кто пьет из него, умирает. Поэтому священник должен быть очень осторожен в похвалах. Похвалить человека можно в том случае, если он впадает в уныние и отчаяние – чтобы не потерял надежды. Но льстить человеку – это значит делать его духовным трупом. Если человек поверит в свои мнимые достоинства, то ему останется только радоваться, что он «такой хороший». А когда иссякает покаяние, то уже нет продвижения вперед, тогда появляется другая – центробежная – сила, и человек скользит вниз, сам не подозревая об этом. Святой Иоанн Лествичник пишет, что в час смерти многие будут проклинать своих духовных отцов за то, что те не были строги к ним. Истинная любовь выражается не в похвалах и не в сладких словах. Истинная любовь выражается в желании, чтобы все спаслись. Вся земная жизнь – время испытания, самоопределения и борьбы с грехом, поле битвы, где может быть или победа, или поражение. Истинно любит человека тот, кто хочет, чтобы человек освободился от своих пороков и грехов, и готов ему в этом помочь. Если духовный отец безразлично относится к порокам своей паствы, то, значит, он не любит ее.

Наша жизнь – это борьба с темными духами. Ерм пишет, что около каждого человека есть темный и светлый дух; около каждого из нас стоит демон-искуситель. Все мы находимся в страшной духовной опасности, все мы стоим как бы на краю бездны. А гордый забывает об этом. Он похож на пьяного: пьяному кажется, что он сильнее всех, что он захочет – и перейдет море, ударит по стене – и разрушится стена. А со стороны он жалок и смешон. Так и гордый человек. Но мало того, что гордец жалок и смешон. Весь трагизм в том, что он попадает под власть гордого духа – демона – и становится его покорным рабом.

Христианин должен прежде всего стяжать в своем сердце смирение. Смирение и грешника поднимет из бездны, а гордость и первоангела свергла с небес. Святые Отцы имели различные дарования, и они смиряли себя этими дарованиями, приписывая их только Богу, а не себе. Чем больше давал им Господь, тем смиреннее они становились и говорили: «Мы недостойны такой милости Божией», и считали себя хранителями чужого сокровища. Мы же и малое добро приписываем только самим себе. Вот и в Церкви теперь не совершаются так явственно дивные чудеса, исцеления, явления сверхъестественных сил, как в первые века. Почему? Ради нашего спасения. Потому что мы и это припишем не Богу, а себе самим и обязательно впадем в надменность, кичение и превозношение. Ныне Господь, отвечая на наши молитвы и творя чудеса беспрерывно, делает это сокровенно, зная, что мы можем превознестись самими милостями Его.

Этимологически славянское слово «прелесть» состоит из корня «лесть», то есть ложь, обман и заблуждение, и приставки «пре-», которая усиливает и увеличивает действие или качество. Значит, прелесть – это особо опасное, особо страшное заблуждение, коварный обман демона. Прелесть – это потеря правильных духовных ориентиров. Прелесть – это повторение греха Адама и сатаны, когда человек вне правильного духовного развития, вне аскезы и учения о спасении Православной Церкви хочет достигнуть духовных высот; когда он без уподобления Богу через жизнь по евангельским заповедям и борьбу с грехом хочет быть равным Богу. Конечно, многие, находящиеся в прелести, будут отрицать, что они хотят быть равными Богу; но в подсознании их присутствует пагубная идея своей духовной значимости, мысль о высоте своей внутренней жизни, что совершенно не соответствует их реальному состоянию.

Как начинается прелесть? Каковы виды ее? Прелесть начинается с непослушания Церкви, с искания каких-то особых путей спасения и совершенства, то есть с некоего духовного экспериментаторства.

Начало прелести – излишнее доверие к себе. Например, доверие к своим субъективным переживаниям и культивирование их; в результате этого у человека могут появиться некие зрительные и слуховые образы. Картины своей фантазии и демонические явления такие люди нередко принимают за Божественное откровение или посещение их Ангелами.

Основа прелести, как и основа всякого греха, – это гордыня и самомнение. А сама гордыня имеет несколько аспектов, несколько разновидностей. Гордость перед людьми – мирская гордыня – то, что мы называем высокомерием. Другой вид гордыни – гордыня духовная, гордость перед Богом, когда человеку кажется, что он имеет полноту добродетелей и все необходимое ему для спасения, что он не нуждается ни в чем и ни в ком. Прельщенный гордец убежден в том, что он не нуждается даже в помощи благодати Божией, а может достигнуть всего сам, своим умом и подвигом своей личной воли. Здесь начинается перемещение центра духовной жизни с Бога на самого себя, здесь начинается духовный эгоцентризм. Человек хочет черпать духовные силы в себе самом, в своих мистических переживаниях и в своих личных откровениях. Подобное притягивает к себе подобное, это – закон духовной симпатии. Поэтому гордость вводит человека в контакт, то есть в особую близость, с духом гордыни – сатаной. Душа гордого начинает принимать информацию от демонов, информацию от мира падших, отверженных, темных духов; информацию в виде блестящих идей, которые он воспринимает как духовные открытия и считает, что еще ни один подвижник не имел таких познаний, каких удостоился он.

В области чувств и эмоций сатана дает ему какие-то странные восторги. Они кажутся ему благодатью Духа Святаго, высшим духовным состоянием, раем его души. А на самом деле эти восторги являются лишь утонченным действием страстей, которые возбуждает и преобразует демоническая сила. И вот подобное возбуждение нервов, плоти и крови он принимает за духовные, Богом данные состояния. Но надо сказать, что эти сатанинские вдохновения и восторги в глубине своей душа все равно ощущает как нечто страшное и чужое. Потому у обольщенных приливы «радости» сменяются упадком и отчаянием. Почти у всех обольщенных периодически наступают состояния адской тоски, когда они хотят покончить жизнь самоубийством.

Прельщенный получает информацию и на чувственном уровне. Он может видеть какие-то странные видения, похожие на видения наркоманов: иногда хаотические образы, а иногда – целые сцены, которые разыгрывает перед ним демон. И во время молитвы он также часто представляет в визуальном плане то, о чем молится, представляет картины рая и ада. (Фантазия и зрительные представления во время молитвы – это уже патология молитвы. А зачастую, хотя и не всегда, – один из симптомов прелести). Иногда – слышит голоса, которые принимает за голос Ангела-хранителя или за Херувимское пение. И наконец он приходит к выводу, что ему уже никто не нужен: ни учитель, ни книги, ни опыт Церкви, что Бог избрал его как пророка, как Своего собеседника, что он получает все свои внушения и мысли непосредственно от Него. Тогда этот человек совершенно перестает воспринимать то, что говорят ему другие. Если его убеждают, что он противоречит святым Отцам, то для него это – не довод, так как в глубине души он считает, что святые Отцы, может быть, и взошли на какую-то высоту, но он взошел выше и видит больше, чем они. Если его убеждают, что это от демона, то он считает, что говорят с ним непросвещенные люди, которые просто не понимают его духовной высоты, ибо говорят с позиции своего невежества и ничтожества. Поэтому прельщенный в сердце своем глубоко презирает тех, кто старается открыть ему глаза и вывести его из этого пагубного состояния.

Нередко впадали в прелесть люди, продвинувшиеся в духовной жизни и затем «залюбовавшиеся» сами собой. Состояние это приходит обычно не сразу; оно начинается, как правило, с противоречия, а затем – непослушания тем лицам, которые поставлены над нами; для мирянина это – церковная иерархия, для монашествующего – игумен и духовный отец. Затем непослушание переходит в совершенное презрение всех советов и ненависть к тому, кто обличает. Человек становится кумиром сам для себя, он не может истинно молиться Богу, хотя бы и совершал продолжительные молитвословия. Ибо настоящая молитва подразумевает собственную недостаточность, а он, обращаясь к Богу, подсознательно считает, что уже имеет все нужное для спасения. И Бог становится для него как бы лишним и ненужным. Прельщенный человек ищет в молитве все новых «поразительных» откровений, «острых» духовных ощущений. Он как бы становится гурманом своих собственных страстей, которые диавол показывает ему в виде высоких духовных чувств. Темные духи идут навстречу его раскрытой для них душе, его внутреннему призыву, и человеку кажется, что он здесь, на земле, переживает то, что Ангелы – на небе; здесь, на земле, знает и видит то, что в раю созерцают лики святых.

Такой человек постепенно обожествляет себя, постепенно начинает чувствовать себя как бы центром всего мироздания. Он не может любить других людей, так как любит только себя, и еще как любит! Он любит себя с неким религиозным благоговением и поэтому возмущается теми, кто не относится к нему так же. Часто человек, находящийся в прелести, состоит как бы во вражде и войне со всеми остальными; он может признать только того, кто поверит в его мнимые достоинства и в его мнимую святость. Эти люди деградируют и умственно, и духовно; часто они становятся посмешищем для окружающих. Иногда у них во время молитвы в нервном, страстном возбуждении начинаются конвульсии, судороги, течет пена изо рта; они прерывают молитву какими-то странными возгласами и криками. Но и будучи в таком жалком состоянии, они все равно не отрезвляются. Им кажется, что мир несправедлив к ним, гонит и мучает их, как всех пророков.

В житиях святых мы читаем о случаях прелести, о тех видениях, которые обольщенные принимали за явления Спасителя, Божией Матери и Ангелов; о требовании почитания к себе со стороны окружающих. Обычно попавшие в прелесть, как попавшие в волчий капкан, остаются в ней, не могут вырваться; спасти человека от прелести может только особая благодать Божия. Лишь какое-нибудь сильное и страшное потрясение может вернуть человеку потерянное смирение и восстановить обращенность его души к Богу. Оттого-то, если и бывают случаи исцеления, то происходит оно через огромные страдания, продолжительные болезни или какое-то очевидное вмешательство Божественной силы. Поэтому на духовном пути гордость является величайшей опасностью. Да, всякие грехи отдаляют человека от Бога, всякий грех – это тайный союз с демоном. Но гордость страшнее всего. Она делает человека своим среди падших духов; единым духом с сатаной.

Порой человек впадает в «ошибку», в прелесть под влиянием снов – демон обольщает его, делает как бы «пророком». Как таковой отрицать феномен сновидений мы не можем. В состоянии сна душа человека более чутка к импульсам из внематериального мира. Однако беда в том, что из-за притупления нашей религиозной интуиции мы все менее и менее способны различать, из каких сфер идут к нам эти импульсы, от кого сновидения: от темной или от светлой силы. Поэтому, чтобы не впасть в заблуждение, безопаснее вовсе не верить снам. Относиться же к ним с доверием можно, пожалуй, только в некоторых случаях – когда они призывают нас к покаянию.

Сновидения похожи на полки, где рядом могут стоять и лекарства, и яд, а надписи прочесть невозможно. Поэтому лучше не трогать неизвестных нам снадобий, нежели, думая, что мы примем целительное средство, ошибиться и принять отраву.

Один святой рассказал такую притчу: муж уехал из дома и сказал жене: «До моего приезда не открывай никому двери». Но, отъехав на некоторое расстояние, он решил проверить, исполнит ли жена его просьбу. Вернувшись, он стал стучать в дверь и звать супругу. Но та отвечала: «Мой муж запретил мне открывать кому бы то ни было». Супруг сказал: «Но ведь я твой муж, неужели ты не узнаешь меня по голосу?» «Может быть, ты и мой муж, но, возможно, кто-нибудь подделался под его голос, поэтому лучше я исполню то, что он мне велел». Муж простоял у порога всю ночь, а наутро, войдя в дом, похвалил жену за то, что она поступила правильно. Итак, если даже сновидение будет от Бога, но мы отвергнем его из-за опасения отступить от своего Создателя, то такое отвержение не будет оскорблением Господа.

Преподобный Иоанн Лествичник говорит: «Верующий сновидениям подобен человеку, гоняющемуся за собственной тенью». Некоторого подвижника, прожившего долгое время в пустыне, диавол не мог победить ничем. И вот он решил обмануть его через сновидения – представляя в них, что к нему должны прийти какие-то люди. И действительно, через некоторое время эти люди приходили: сатана знал, что живущие вдалеке собираются посетить пустынника. Затем он стал показывать ему – также в сновидениях – где лежат различные потерянные или спрятанные вещи, и их там на самом деле находили. Так демонические сновидения раз за разом подтверждались и, в конце концов, монах-пустынножитель полностью уверовал в свои силы. Тогда падший херувим начал показывать ему два народа – иудейский и христианский. Иудеев вместе с праотцами – во славе, а христиан – в аду. Эти сновидения продолжались, и монах решил: значит, истинная религия – это религия евреев, а христианство – пагубно. И, прельщенный, он бросил монашество, ушел в мир, принял иудейство, женился и умер от тяжелой болезни нераскаявшимся.

Афонские отцы имеют такое правило – не отвергать и не принимать; не говорить, что этот сон или видение от Бога, и не утверждать, что оно от диавола, а сказать: «я не знаю», и пройти мимо. В некоторых случаях об особенно поразительном сне можно рассказать своему духовному наставнику, но при условии, что он имеет определенный духовный опыт.

Английский поэт Киплинг начал свою поэму словами: «О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут, пока не предстанет небо с землей на Страшный Господень Суд». Здесь под Востоком и Западом мы должны подразумевать не части света, которые разделены географически Уральским и Кавказским хребтами. Скорее, под Востоком нужно понимать тот обширный регион, который занимала некогда восточная часть Римской империи, а затем – Византия и страны Ближнего Востока (сюда же можно включить и Египет и Эфиопию), а под Западом – державы западноевропейские и вообще все государства западноевропейской культуры.

Святые Отцы образно говорили: «Свет воссиял с Востока»; Восток символически означал Рай, Эдем, страну вечного Божественного Света.

Запад молод в культурно-историческом отношении, Запад юн. Восток стар. Запад деятелен. Восток созерцателен. Запад – весь в эмоциях, весь в движении, весь в динамике. Восток же углублен в себя, он как бы не отрывает взгляда от сокровищ, которыми обладает. Запад – в порыве, в поиске, в дерзновении. Восток же хранит. Запад мечтает и грезит. Восток ищет везде вечные идеи под покровом видимого. Запад одевает своих святых в белоснежные одеяния, увенчивает их головы венками из роз, а Восток видит святость одинаково и под рубищем, и под золотом, не делает атрибутом святых ни лохмотья нищего, ни власяницу монаха, ни пурпур царей, он как бы проходит мимо внешнего.

Запад посылает полки крестоносцев для освобождения Гроба Господня. Восток посылает монахов в пустыни Египта и обители Афона. Запад обнажает меч против врагов веры. Восток дает духовных воинов для невидимой борьбы с демонами. Запад, чтобы подавить зло, создает такие институты, как инквизиция, а Восток – великие философские системы.

Вершина западного богословия – это блаженный Августин, блестящий поэт и мыслитель; но он насквозь психологичен. Восточные богословы: святители Григорий Богослов, Василий Великий, Григорий Нисский – мистичны. Августин, его школа гениально показали человека в его падениях и муках искания, а восточные богословы показали человека в его преображении. Запад устами своих святых воспел величественный гимн Богу; Восток в таинственном безмолвии созерцал Бога. Запад тянулся к лазурным небесам, а Восток искал встречи с Богом в глубинах сердца.

Западные подвижники старались внешне подражать Христу; восточные считали, что есть только один путь подражания Христу – через стяжание благодати Святаго Духа: человек, стяжавший Духа Святаго, только по благодати, невидимо, уподобляется Христу. Западные подвижники с песнями на устах шли на Голгофу; восточные – самую жизнь свою делали невидимой для мира голгофой.

Некоторые из западных подвижников представляли себе образ Христа визуально так ярко, что отождествляли себя с Ним; на руках и ступнях ног у них появлялись раны, из которых сочилась кровь. Стигмация почиталась у католиков признаком святости. А святые подвижники Востока старались узреть только одно – море своих грехов, считая страшной гордыней сравнивать себя со Христом.

Запад походил на юного воина, обнажившего свой меч, Восток – на старца, убеленного сединами мудрости. Запад хотел Царство Небесное низвести на землю, построить рай на земле, земными же средствами. Восток всегда платил дань – кесарево кесарю – и готовил путь в Царство Небесное в сердце человека, переход в Царство не земное, а вечное.

Для Запада ареной борьбы со злом была земля, эта временная – со всеми ее событиями и перипетиями – жизнь, а для Востока – человеческое сердце, которое он видел более глубоким, чем весь видимый мир.

Запад деятелен, но вся его деятельность обращена вовне. Восток обратил динамику духа внутрь себя. Западная цивилизация – это как бы широкая волна света, но света рассеянного, света, преломленного через земные призмы различных цветов. А Восток – концентрация света в одной точке, и потому этот свет имеет особую силу превращаться в пламень. Запад любил землю, и на небе он видел земное. Восток любил небо и в земном усматривал символы небесного; во временном искал образы вечности.

Уже третий епископ Рима – святой Климент, преемник святого апостола Петра, сравнивал Церковь с армией и призывал христиан к строгой дисциплине, чтобы эта армия была победоносной. А на Востоке Отцы говорили: «Победи самого себя – вот высшая из побед». Аскетическое учение восточных Отцов и есть стратегия этой духовной борьбы – борьбы с демонами, с собственными страстями. Для победы армии необходима централизация управления, необходима крепкая власть и безусловное подчинение, поэтому Запад создал церковную структуру, подобную монархии. Для борьбы с исконным врагом рода человеческого Восток искал другую силу – это сила смирения, в котором проявляется истинная мощь духа.

Запад ориентирован на внешнее могущество: за счет внешних средств он создавал различные организации, оказывал влияние на культуру, везде искал союзников – в мире искусства, в литературе, в политике, в социологии. А Восток говорил: «Истинное добро можно творить только в благодати Божией» и потому всегда отвергал сомнительных союзников; внешне казался беднее, беспомощнее, слабее Запада, однако не искал ни силы, ни могущества мира, а искал Христа, Который победил этот мир.

Аскетизм Запада наполняет души подвижников восторгом и восхищением, аскетизм Востока – покаянием. Запад в красоте мира желает созерцать красоту Бога. Для Востока Бог прежде всего Неизречен, Непознаваем и Неизглаголан. Бог для Востока не подобен никому и ничему из Своего творения, Он – вечная тайна. Западный подвижник хочет обнять Бога, а восточный об одном умоляет и ищет только одного – прощения грехов; искание в молитве каких-либо высоких состояний – это для него уже греховное поползновение.

Западный подвижник видит свет, который нисходит на него извне (это видения Франциска Ассизского и других), а восточный – Свет, озаряющий его сердце изнутри; при этом он трепещет перед милостью Божией, как недостойный ее.

Западные подвижники, демонстрируя (!) покаяние, ходили по городам группами, целыми обществами, которые назывались «кающимися»; на площадях и улицах они сбрасывали с себя одежду и секли, били себя веревками и ремнями до крови при огромном стечении народа, и экзальтированная толпа прославляла их как великих угодников Божиих, как героев веры. Восточные – в безмолвии пустынь приносили покаяние, невидимое миру; однажды некто из великих египетских Отцов громко вздохнул в храме во время молитвы, но тут же спохватился и, обратившись к стоящим рядом инокам, сказал: «Простите меня, братия, – я еще не монах» – потому что покаяние, как и все добродетели, должно быть тайным.

Для Запада главное – дела. Дела являются для него самоценностью: как благое деяние, так и грех имеют для него определенную, четкую форму и цену. Для Востока главное – это духовное состояние, а дела – только как его проявление. Поэтому для Востока и малый подвиг может быть велик, если исходит от чистого сердца, и великий подвиг – ничтожен, если не посвящен Богу или совершен недостойными средствами. Мораль западных подвижников основывается на «принципе количества»: кто больше сделал внешне добрых дел, а мораль восточных – на чистоте сердца, ведомой Единому Богу.

Запад стремился осуществить идею Царствия Божия на земле, но методы государства: поощрения, санкции, интриги и т. п., перенесенные в Церковь, профанировали самую цель. «Цель оправдывает средства» – этот неписанный девиз иезуитов с наибольшей ясностью и категоричностью выразил настроение тех, кто действительно готов строить «земной рай» любыми способами, любой ценой. Восточная же Церковь учила: чистая цель, чистые средства, чистый предмет, – так сформулировал это еще святой Дионисий Ареопагит.

Запад говорит: «Люби и совершай подвиги самоотвержения», а Восток прежде всего очищает сердце страхом Божиим в борьбе со страстями ради стяжания благодати Святаго Духа. На Востоке только один монашеский устав, одна идея: монах отрекается от мира и становится молитвенником за него; монах – как звезда, возшедшая от земли на небо: он далеко от всех и светит всем.

Западные же монахи служат людям и миру. На протяжении многих лет «госпитальеры» ухаживали за странниками, монахи ордена Франциска, «францисканцы», воспитывали детей. Иезуиты занимались политикой, обучением юношества и тому подобным.

Однажды у католических монахов спросили, читают ли они аскетическую литературу. Те удивились и отвечали, что у них подобными книгами пользуются только профессора и преподаватели истории, а их дело – подчиняться игумену.

Учения об Иисусовой молитве и о духовном созерцании на Западе почти нет. Культура, наука, само общество постоянно претерпевают изменения, оттого непрерывно изменяется и облик западного христианства: там господствует принцип модернизма, там принято экклезиологическое учение о эволюции, рождаются новые догматы и ожидаются новые откровения.

Вопрос: Говорят, что у всех – и у иудеев, и у мусульман, и у нас Бог-Отец один. Так ли это на самом деле?

Ответ: Творец у нас один, верим мы в Него или не верим, признаем Его или не признаем, правильны наши понятия о Боге или неправильны. Но сам вопрос надо поставить по-другому: делает ли мусульманская или иудейская религия Бога нашим Отцом? Иными словами, восходим ли мы путем этих религий к Богу, как дети к Небесному Отцу? Господь Иисус Христос говорит: Никто не восходил на небо, как только сшедший с небес Сын Человеческий, сущий на небесах (Ин. 3:13); Отца не знает никто, кроме Сына, и кому Сын хочет открыть (Мф. 11:27). В иудаизме и мусульманстве нет Посредника, нет Искупителя, нет Освободителя. В христианстве между человеком и Богом есть Богочеловек Иисус Христос и Его Крест. В других религиях между человеческой душой и Богом – непреодолимая метафизическая и нравственная пропасть: Бог вечен и бесконечен, а человек конечен; Бог свят, а человек грешен. Поэтому только через Господа Иисуса Христа, соединившего в Своей Богочеловеческой Личности Божественное и человеческое и взявшего на Себя грехи мира, можно соединить человека с Богом и вернуть ему утраченное сыновство. Поэтому только одни истинные христиане могут по праву называть Бога своим Отцом. В иудаизме и мусульманстве не осуществляется, не оправдывается слово «Отец»: оно подразумевает самые близкие отношения между Богом и человеком, а эти отношения были разорваны нашим грехопадением. Значит, без Искупителя истинного отцовства быть не может, вне Христа Спасителя слово «Отец» теряет свой истинный евангельский смысл.

Вопрос: Что можно сделать для укрепления веры и приближения к Богу?

Ответ: Религия должна быть не отвлеченной идеей, не абстрактным знанием, а нормой жизни. Подчинение себя евангельским заповедям, усвоение догматов веры, концентрация ума в молитве расширяют у человека возможности духовного познания. Вы сказали слово «вера». Однако под верой можно подразумевать два фактора религиозной жизни. Первый фактор – вера как признание Божественного бытия. Этой верой в какой-то степени обладаем мы все. Но мало верить в Бога, надо еще верить Богу. А для этого нужны беспрерывные волевые усилия, беспрерывная борьба с собой, со своим эгоизмом, с нашей падшей природой.

Степень включенности в религиозную жизнь зависит от интенсивности внутренней деятельности человека. Религия – во многом дело внутреннего человеческого опыта, но опыта не субъективного, а опыта всей Церкви, который человек усваивает себе. Иными словами, свой личный духовный опыт человек должен корректировать в согласии с универсальным церковным опытом, то есть руководствуясь учением святых Отцов Православной Церкви.

Догматы христианства – это не абстрактные философские истины. Догматы христианства – это идеи, несущие в себе свет, энергию и жизнь. Это – животворящие идеи, если так можно образно выразиться. А ложные догматы – идеи, убивающие, мертвящие дух. Поэтому ошибаются те люди, которые сводят религию только к одним нравственным началам, которые хотят создать некоторую адогматическую общность всех религий.

Один из философов – Якоби – сказал: «По вероисповеданию я христианин, а по уму своему – язычник». Что значат эти слова, столь точно характеризующие немалую часть современных христиан? Он принял христианскую веру, а сам не включился в нее. Христианство явилось для него внешним фактом, который он принял; но этот внешний факт он не сделал внутренним фактом своей жизни. Поэтому ум его не усвоил догматы и остался языческим, богоборческим.

Вера в догматы и делает наш ум христианским. Догматы освящают наше сознание, воцерковляют наш ум. Без правильной догматической веры, без усвоения догматических истин в душе человека постоянный дуализм: вера говорит одно, ум – другое. Человек без твердой православной догматической веры – вечно сомневающееся, колеблющееся, разрываемое внутренними противоречиями существо. Именно поэтому так важна догматическая сторона веры. Святые Отцы считали догматы даже более важными, чем нравственные заповеди. Не потому, что можно спастись одними догматами вне нравственности. Вовсе нет. А потому, что основой самой нравственности являются догматы, а не наоборот. Так, например, чтобы иметь духовную любовь, нужно исповедовать догмат, что Бог есть Любовь. Догматы умозрительные и заповеди как догматы нравственные неразрывно связаны друг с другом, но основа нравственности – это правильная догматика. Вне правильной догматики не может быть нравственности, делающей гармоничным само существо человека. Вне правильных знаний о Боге не может быть умственного нетления, умственного просвещения. Ум человека, как в данном случае сказал Якоби, остается язычником.

Людям, мало знакомым, мало соприкасающимся с реалиями духовной жизни, догматы кажутся некими внешними формами, которыми можно пренебречь. Поэтому подобные люди так легко воспринимают адогматические призывы к всевозможным, с догматической точки зрения беспринципным, объединениям. Но человек, который знает животворящую силу истинных догматов и мертвящую силу ложных, никогда не пойдет на то, чтобы смешать истину с ложью. Догматы – это те каналы, через которые свет Божества озаряет наш ум. Вне православных догматов человеческий ум остается непросвещенным, импульсивным и страстным, остается адвокатом эгоизма и прочих страстей. Ложные же догматы вводят в ум человека мрак и тьму. Ложные догматы сеют в уме человека семена смерти, разрушения и распада. Поэтому святые Отцы с такой настойчивостью, с таким напряжением боролись за чистоту догматов на Вселенских Соборах. Именно поэтому так отточены, так кристаллизированы сознанием Вселенской Православной Церкви христианские догматы. Правильный догматический фундамент остается основой нашего спасения, нашей вечной жизни.

Догматы – это главные истины веры. Догматы содержатся в Божественном Откровении, но церковным сознанием они выделены и определены из этого Откровения. В чем заключается одно из отличий православной и католической догматик? Православная догматика говорит о раскрытии догматов, содержащихся в Откровении, а римокатолическая учит об эволюции догматики. Она предполагает возможность появления новых, не известных в древней Церкви догматов. Например, для нас догмат о непогрешимости Римского папы не приемлем не только с экклезиологической точки зрения, но еще и потому, что ранее его ни в каких формах не существовало, не находилось в Откровении. Этот догмат взят не из Откровения. Он привнесен извне.

Итак, догматы – это истины веры, которые выведены из Божественного Откровения и сформулированы соборным сознанием Церкви.

Вопрос: На земле много несправедливости, и в будущей жизни тоже будет вечное мучение. Почему Бог не устроил так, чтобы все были счастливы?

Ответ: Бог устроил именно так, чтобы все были счастливы. Но человек отклонился от воли Божией, и поэтому человечество несчастно. Если нищему предоставить работу и квартиру, а он не будет ни работать, ни квартиру свою убирать, то кто виноват, что он останется нищим в неубранной, грязной квартире?

Грех и несчастье – это индивидуальные и коллективные отклонения от воли Божией, то есть противостояние Богу. Поэтому здесь должны быть поставлены другие вопросы: должен ли был Бог дать человеку свободную волю или нет? Что было бы с человеком, если бы Бог отнял у него свободную волю? Свободная воля подразумевает в себе возможность добра и зла: возможность следовать воле и заповедям Божиим или нарушать и даже вообще игнорировать их. Большинство людей, увы, выбирают второе. Значит, суть проблемы – в свободной воле человека. Надо ли было даровать человеку свободную волю или нет? И что было бы с человеком, если бы у него не было свободной воли и он бы не мог сам принимать решения, определять свои поступки, а был бы только исполнителем вложенной в него «доброй программы»? Например, пластинка отвечает ли за то, что на ней записано? Нет, конечно, не отвечает. Так и человек, если бы он не имел свободной воли, то совершенно утратил бы образ и подобие Божие и превратился в пластинку с уже определенным содержанием, а своего отношения к жизни определить бы не мог. Он был бы лишь неким биоавтоматом, механическим исполнителем заданной программы, то есть перестал бы являться нравственным существом.

Почему в мире существуют страдания? Страдания – это последствие зла, которое есть противоестественное поведение человека и человечества, сознательное противление воле Божией. – А почему существует зло? Потому, что человек наделен свободной волей и ему дан выбор между свободным подчинением себя воле Божией и душепагубным неподчинением.

Вопрос: Обладают ли свободной волей Ангелы?

Ответ: Ангелы обладают свободной волей, которая и определила их вечное отношение к Богу. У нас выбор между добром и злом продолжается всю жизнь, до самого последнего смертного вздоха. У Ангелов выбор между добром и злом был мгновенным. Они пережили мгновенное страшное искушение колоссальной глубины, интенсивности и силы, несравненно более тяжелое, чем все вместе взятые жизненные искушения человека. И потому одно это искушение, искушение гордыней, навсегда, на вечность определило их состояние. Одни пали, другие устояли и укрепились в своей преданности Богу настолько, что будут вечно пребывать в неизменно благодатном устроении, при котором отпасть от Бога уже невозможно.

Человек, как и Ангелы, обладает свободной волей, которая должна определить его как личность в вечной жизни. Когда наступает смерть человека, обнаруживается, с Богом он или вне Бога. Тот, кто успешно прошел через весь цикл земных искушений, оказывается уже в такой степени духовно укрепленным, что в вечности получает лишь одно непрестанное, поступательное движение к Богу. Он будет вечно пребывать в благодати Божией и никогда не отпадет от Бога.

Вопрос: Искушение у человека было от диавола, а откуда было искушение у Ангелов?

Ответ: Многие Ангелы отпали от Бога и превратились в демонов именно потому, что возгордились и увидели центр бытия, источник жизни не в Боге, а в своей собственной тварной красоте, своем собственном тварном величии, которое хотя и было неизмеримо выше, чем у человека, но все-таки также оставалось ограниченным и потому не могло служить вечной основой их жизни. Центр был смещен.

Вопрос: Значит, прежде зла не существовало?

Ответ: Зло существовало как возможность злоупотребления свободной волей и отклонения от воли Божией. Зло существовало в потенции, как у путника, идущего по дороге, существует возможность ошибиться и сбиться с пути. Свободная воля таит в себе опасность злоупотребления ею и возможность нравственных ошибок. Свободная воля человека связана, с одной стороны, с его достоинством как существа, созданного по образу и подобию Божию, а с другой – с великой ответственностью.

Сатана вышел из центра всех центров – любви к Богу, безвозвратно потерял эту любовь и остался вне связи с Богом. Нейтрального в духовном мире нет. Остаться без Бога – значит быть против Него. Сатана сам захотел стать богом и, отпав от Божественной любви, стал воплощением зла, которого до его падения не существовало. Любовь переродилась в нем в свою полную противоположность – ненависть. Поэтому содержание демонического бытия и есть бесконечная ненависть к Богу.

Вопрос: Расскажите, пожалуйста, что такое «внутреннее христианство».

Ответ: В современном обществе возникают гностические учения о том, что существуют два вида христианства: внешнее – экзотерическое и внутреннее – эзотерическое. Но надо сказать, что если бы действительно существовало какое-то «эзотерическое христианство», то христианство не было бы универсальным, не было бы всемирным, не было бы спасением для всех, а являлось бы только мистерией для посвященных философов, то есть тогда христианство было бы элитарно, было бы достоянием лишь особых аристократов духа.

Господь сказал: Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его (Мф. 11:12), поэтому христианство требует борьбы с самим собой, борьбы с эгоизмом, борьбы с грехом. Здесь нужно подчинить свою волю бесконечно глубоким и в то же время бесконечно простым заповедям Иисуса Христа. Заповедям, которые может исполнить и ученый, и неграмотный, и ребенок, и старик. Христос пришел, чтобы спасти людей всех сословий, всех народов, всех наций, всех возрастов; все в Евангелии найдут путь ко спасению. Человек в интеллектуальном отношении может быть невежественным, но в духовном отношении стоять гораздо выше самого блестящего ученого или философа, если он подвигом очищает свое сердце, если он силой воли противостоит греху и страстям, если он уповает на Бога. Притом, что такое само эзотерическое учение, как его понимают? В виде языческих мистерий, в которых открываются какие-то тайны? Христианство имеет таинства, то есть действия Святаго Духа, но тайн как секретов христианство не имеет. Христианство открыто для всех, и каждый человек черпает из него соответственно своему духовному состоянию.

Если разделять верующих на «профанов» и «посвященных», то кто тогда «посвященные», что они должны знать? Некий особый знаковый язык, которым зашифрованы какие-то тайны и секреты? Тогда это повторение греха Адама, который тоже счел запретный плод символом, талисманом, овладев которым, он думал стать свободным властителем своего бытия, властителем вселенной – вторым богом – вне Бога.

Все эти так называемые посвящения сводятся к одному: путем каких-то внешних, «таинственных» знаний люди хотят не себя подчинить Богу, не приблизиться к Богу, а подчинить себе Бога, и поэтому такой вид элитарных посвящений есть иногда открытый, иногда замаскированный демонизм. Конечно, Священное Писание, обряды, ритуалы имеют свой символический язык, но символический язык как раз и нужен для того, чтобы раскрыть их в многогранном единстве и многоплановых аспектах. Духовное познание зависит от очищения сердца и стяжания благодати.

Кого можно считать «избранными», «посвященными»? Какие признаки нужны для этого? Изощренный интеллектуализм? Изощренный интеллектуализм существует и в восточных религиях, но при всем своем интеллектуализме представители их остаются язычниками-пантеистами. Какой еще признак этих посвящений? Интеллектуальный экстаз? Но интеллектуальный экстаз был у гностиков, у неоплатоников. Как раз учение Плотина и есть интеллектуальный экстаз, самосозерцание души; однако гностицизм остался язычеством и самым коварным противником христианства. Эмоциональная экзальтация? Это, в сущности, то же шаманство, только, может быть, в другой, более цивилизованной форме.

Кого же тогда пришел спасти Христос? Философов, мудрецов или все человечество? Христианство вошло в мир как религия народа. В христианских общинах в первое время больше было простолюдинов, больше бедных и рабов – тех, кто познал Христа через страдания, познал Христа своим сердцем, чем тех, кто отдавал главное место в религии своему плотскому разуму. Хотя среди христиан тогда были и выдающиеся философы, но они обладали особой умственной культурой, которая давала им способность видеть пределы и ограниченность человеческого разума.

Вопрос: Много приходится читать о различных тайных антихристианских по своему характеру обществах, например, о масонах. Как бороться, как противостоять этим силам?

Ответ: Масонство является конспиративным учением. Что такое масонство, каковы его высшие эшелоны, каковы цели – сказать очень трудно, так как в точности этого не знают даже люди, принадлежащие к масонским кругам. Но народ интуитивно понял его огромную опасность, увидел в нем какую-то темную зловещую тучу, которая надвигается на мир. Один из выдающихся идеологов масонства Прудон имел девиз: «Месть Богу». Есть даже масонские ложи для неверующих, атеистов – для всех. При этом некоторые «рассекречивания» масонов организуют сами масоны; следовательно, и этому нельзя доверять.

Дух антихристианства многолик. Он проникает в мир различными путями, например, через оккультизм, через демонические секты, через союзы астрологов и так далее. Но все ложные идеи могут внедриться лишь тогда, когда падает благочестие. Если дух благочестия достаточно силен, то христианство в своем земном аспекте представляет собой здоровый организм, в котором не могут существовать бактерии – они погибнут от защитных сил этого организма, если внедрятся в него. Но когда организм ослаблен, действие бацилл и микробов может проявиться со всей силой. Поэтому, говоря об антихристианском духе, мы должны иметь в виду, что самая действенная борьба против него заключается в нашем личном христианском подвиге.

Апостол Павел, предвозвещая о тех потрясениях, которые испытает Церковь в конце мира, добавляет, что есть «удерживающая сила» (2Фес. 2:7) – это дух благочестия, молитвы и любви. И когда он ослабеет, тогда нашей слабостью будут сильны темные силы зла – но они вовсе не сильны сами по себе. А если христиане смогут устоять на духовной и нравственной высоте, сохранят любовь и молитву за мир, то это будет самым лучшим видом борьбы с космическим злом, воплощенным на земле в конкретные формы.

Один из святых сказал: «Явление одного праведника в мире – уже есть незаживающая, кровоточащая рана на теле зла», то есть страшное поражение темной силы. И потому, совершая что-либо, мы должны помнить, что добро и зло никогда не ограничиваются нашей личностью или узким кругом наших близких и знакомых, они имеют космическое действие, хотя отдаленных следствий мы и не можем знать. Поэтому каждый христианин называется и действительно должен быть воином Христа Спасителя. Вся эта жизнь – борьба, и главная арена ее – человеческое сердце.