Первая ересь папства, или его учение относительно божественного устройства Церкви

Какому следовали учению в первые восемь веков западные церкви относительно божественного устройства Церкви?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны обратиться к творениям отцов, признанным этими церквами православными. Между этими отцами трое по обязанности (ex professo) трактовали об устройстве Церкви: Это Киприан, епископ Карфагенский, Августин, епископ Иппонийский, и Викентий, монах Лиринский.

Изложим их учение.

В сочинении об Единстве Церкви, св. Киприан выражается следующим образом:⁷

«Господь сказал Петру: «Говорю тебе ты Петр и на сем камне создам Церковь Мою и врата адовы не одолеют ее, и дам тебе ключи царствия небесного; и что ты свяжешь на земле, будет связано на небе, и что ты разрешишь на земле, будет разрешено на небе». Он снова сказал ему после Своего воскресения: «Паси овцы Мои», и создал Свою Церковь на нем одном и ему вручил Свои овцы для пасения. Хотя, после Своего воскресения, Он даровал всем апостолам ту же власть и сказал им: «Как послал Меня отец, так и Я посылаю вас: примите Духа Святого; если вы отпустите кому-либо грехи, будут отпущены ему; если удержите, будут удержаны»: однако, во свидетельство единства, Он учредил одну кафедру,⁸ и Своею властью установил, чтобы это единство, по своему началу, происходило от одного. Конечно, и прочие апостолы были тем же, чем был Петр и разделяли вместе с ним ту же честь и ту же власть: но эта власть вначале появилась в единстве, дабы Церковь Христа представлялась единой, и чтобы кафедра была единой. Поэтому все суть пастыри; и стадо является единым; его пасут все апостолы в общем согласии, так что Церковь Христа обнаруживается в своем единстве».

Таким образом, по учению св. Киприана, власть и достоинство были тождественными у всех апостолов; все они вместе обладали единой властью, или единой кафедрой и св. Петр не был в Церкви большим, чем другие. Если бы его апостольство было особенным, то он обладал бы двумя кафедрами; своею и кафедрой других апостолов; но существует только одна кафедра, в которой Петр и другие апостолы принимают одинаковое участие; и только посредством этой единой кафедры является единство стада Церкви.

Слова, обращенные к Петру прежде воскресения, не были произнесены для сообщения ему особенной власти, и еще менее – власти высшей; но они были обращены к нему одному, чтобы быть символом единства, долженствовавшего существовать в единой кафедре, занимаемой по одинаковому праву Петром и другими апостолами.

Таким образом, св. Киприан дает евангельским словам относительно св. Петра толкование, совершенно противоположное толкованию, усвоенному затем папством. В этом же, указанном им смысле, он присовокупляет:

"Эта единая Церковь обозначена Духом Святым в следующих словах Песни Песней, произнесенных Господом: «Моя голубка одна, моя совершенная есть единственная у своей матери, она обладает у ней преимуществами. Кто не принадлежим к этой единой Церкви, может ли обладать верой? Кто отвергает Церковь и противится ей, кто оставляет кафедру Петра, на которой основана Церковь, может ли надеяться на пребывание в Церкви?»

Выражение кафедра Петра не может представлять никакой темноты, после объяснения, данного прежде самим св. Киприаном. Очевидно также, что он представляет эту кафедру основанием Церкви только в том смысле, что единство апостольской кафедры, служащее её истинной основой, первоначально символизировано было в лице Петра. В чем состоит это единство, писатель, согласно со св. Павлом, выражает свои суждения в следующих кратких словах: «Единое тело, единый Дух, единое упование, единый Господь, единая вера, единое крещение, един Бог».

Он совершенно не думает о единстве, вытекающем из единения с верховным и вселенским пастырем; он даже совершенно исключает идею подобного понтификата, представляя всех апостолов единой кафедрой, единым телом, одаренным общей властью, общим достоинством.

Апостольство в своем единстве продолжается в едином епископате. Св. Киприан так излагает это учение:⁹

«Мы должны твердо сохранять и защищать это единство, преимущественно мы – епископы, председательствующие в Церкви, дабы доказать, что епископство тоже есть единое и нераздельное. Пусть никто не обольщает братского общества ложью, пусть никто не извращает истину веры вероломной изменой! Епископство единое, и каждый в нем совместно принимает участие. Церковь тоже есть единая, как бы ни была далека страна, куда ее привел бы прогресс её плодородия, – подобно солнцу, которого лучи многочисленны, а свет один, – или дереву, которого ветви многочисленны, но обладают лишь одним стволом, на котором они утверждаются, – или подобно источнику, которого ручьи, вытекающие из него, сохраняют с ним единство, не смотря на свою численность и свое изобилие. Отдели луч от тела солнца, этот луч не будет более участвовать в единстве света; отдели ручей от источника, он иссохнет. Так и Церковь Божия, очаг света, шлет свои лучи света во всю вселенную; но единый свет распространяется во всех странах, и единство светоносного тела не разделяется. По своему плодородию, Церковь распространяет свои ветви по всей земле, и из неё далеко текут изобильные ручьи; но источник один и ствол один; она есть плодоносная мать; мы рождены ею; мы питаемся её молоком; мы живем её духом».

По учению св. Киприана, Церковь есть единая, под председательством единого епископата. Вместо признания в епископстве каких-либо иерархических степеней, он утверждает, что в нем пользуются равной степенью все те, которые призваны к нему. Таким образом, единство и равенство существует в апостольстве; единство и равенство существует и в епископстве; таково учение, изложенное св. Киприаном и признанное, со времен его, всей западной церковью, которая считает его православнейшим учителем, и столько же чтит его творения, как и его личность. Хотя раздавались некоторые возражения против его мнения о крещении еретиков, но никогда не было ни малейшего возражения против его учения о Церкви. Переписчики, сознавая на сколько это учение было противоположно папству и не имея возможности оспорить его силу, исказили творения Киприана; но ученые открыли и обозначили их искажение. Наконец, исказители не были искусны, ибо их вставки или толкования производят на самом деле такую несообразность во всей совокупности суждений св. учителя, что невозможно с первого взгляда не заметить их лживости. Не смотря на усилия некоторых богословов, естественно было, что учение о равенстве в апостольстве и в епископстве по необходимости исключало всякое различие между апостолами и епископами. Очевидно было, что св. Киприан вовсе не хочет говорить о почетных различиях или о преимуществах, которые Церковь могла установить между епископами. Он имел в виду лишь апостольство и епископство в их божественном установлении.

Если бы св. Петр пользовался верховной честью и верховной властью между апостолами, то св. Киприан сказал бы об этом, приводя евангельские тексты относительно его. Но вместо извлечения из них подобной идеи, он утверждает равенство апостолов.

Если бы римский епископ пользовался в епископстве каким-либо верховенством, то св. Киприан упомянул бы об этом, говоря о епископстве. Но он утверждает противное, уча о единстве епископов. Знаменитый учитель, основываясь на текстах: Ты ecu Пemp и паси овцы Мои, не допускает чтобы св. Петр обладал высшими преимуществами сравнительно с преимуществами других апостолов. Следовательно, он не допускает, чтобы эти мнимые преимущества были перенесены на одного епископа в частности; свидетельствуя о равенстве епископов, он отвергает преимущества, требуемые в пользу одного какого-либо епископа.

При конце своего творения, Киприан старается выяснить условия и необходимость единства в Церкви.

Вот где представлялся ему повод указать на видимый центр единства, если бы на самом деле он признавал подобный центр. Но центр еще не был измышлен в его время. По этому он даже не упоминает об епископе римском, как и о римской церкви. Центр единства церкви, по учению св. учителя, состоит в единстве всех членов в исповедании той же веры, всегда сохраняемой в церквах. Все, удаляющиеся от этой веры, становятся еретиками и схизматиками, и не принадлежат более к Церкви.

Епископат, председательствующий в Церкви, обязан утверждать это единство и защищать его, когда оно подвергается нападению; должен содержать и охранять древнюю и апостольскую веру Церкви.

Если остается еще некоторое сомнение в толковании, данном св. Киприаном евангельским текстам относительно св. Петра, и относительно вставок, которых предметом была его книга, то достаточно прочесть следующую страницу его двадцать седьмого письма:

«Господь наш, Которого заповеди и наставления мы должны сохранять, устанавливая епископскую честь и полагая основание (или причину ratio) своей Церкви, следующим образом выражается в евангелии, обращаясь к Петру: «говорю тебе, что ты еси Петр, и на сем камне создам церковь Мою, и врата ада, не одолеют ее; и Я дам тебе ключи царствия небесного; и что ты свяжешь на земле, будет связано на небе; и что разрешишь на земле, будет разрешено на небе». Отсюда, не смотря на переменчивость времен и на преемственность, проистекали: и посвящение епископов, и основание (ratio) Церкви, так что Церковь установлена (élablie) на епископах и всякое действе Церкви направляется теми же начальствующими лицами».

Этот текст извлечен из одного письма, в котором Киприан защищает права епископата в деле управления Церковью. Он не мог более открыто заявить, что в евангельских текстах относительно св. Петра нет ничего личного для этого апостола; что слова, обращенные к нему, были сказаны столько же к его сотоварищам, как и к нему самому. Таким образом, св. Киприан сам объяснил свой трактат о единстве и отвергает римские вставки.

Таково было учение св. Киприана и всей западной Церкви в третьем столетии. В век предшествующий, Тертуллиан, первый отец (père) западной Церкви, не исповедовал другого учения. Хотя он не написал нарочитого сочинения о Церкви, но нельзя читать его книг и в частности книгу под заглавием: О давности, не встречая страниц, содержащих учение, преподанное ex professo св. Киприаном.

Блаженный Августин всегда пользовался в Западной церкви высоким авторитетом. Его неоспоримый гений, его знания, его проницательность доставили ему выдающееся положение не только между богословами, но и между философами, учеными и литераторами. Его творения составляют сборник столько же значительный, как и разнообразный. Мы преимущественно обратим внимание на его творения, в которых он трактует ex professo о Церкви, чтобы точно определить его наставление по этому пункту.

Первое из этих творений есть О единстве Церкви. В нем он выражается следующим образом:

«Между нашими противниками и нами¹⁰ возникает следующий вопрос: где Церковь? Существует ли она среди нас или среди их? Эта Церковь есть единая; наши предки называли ее католической, дабы самым именем показать, что она есть целой (per totum). Таков в действительности смысл слова, согласно с его этимологическим значением: χαϑ ὄλον. Эта Церковь есть тело Христа, применительно к следующим апостольским словам: «3а тело Его, которое есть Церковь (Кол.1:24)». Отсюда очевидно, что кто не составляет части членов Христа, тот не может получить христианского спасения. Члены же тела Христова соединены благодатью единства, и ею же соединены со своим главою, которая есть Иисус Христос. Все, что проповедано о Христе, относится или к главе или к телу: глава есть единородный сын Бога живого, Иисус Христос; Они есть спаситель тела (Еф.5:23); Он предан за наши грехи, и воскрес ради нашего оправдания (Рим.4:25). Тело – это Церковь, о которой сказано: Дабы показать, что Он имеет славную Церковь, без пятна, без порока или иного недостатка (Еф.5:27). Между донатистами и нами возникает следующий вопрос: где же это тело, то есть, где существует Церковь? Как отвечать на это? Захотим ли мы отвечать нашими собственными словами, или словами главы этого тела, Господа нашего Иисуса Христа? Мы думаем, что лучше необходимо поискать решения в словах Того, Кто есть истина и Кто знает свое тело; потому что Господь знает тех, которые принадлежат Ему (2Тим.2:19)».

Церковь рассматривается здесь блаженным Августином в своей всеобщности и в своем видимом существовании. В самом деле, дело шло об определении – составляют ли или не составляют донатисты истинную Церковь, Церковь католическую, тело Христа?

Если бы подобный вопрос возник в Римской церкви теперь, то как решили бы его? При посредстве папы. Отвечали бы: папа, есть вождь и глава Церкви, центр единства. Если вы не с центром, то вы вне Церкви, вы еретики, схизматики.

Этим ли путем идет блаж. Августин? Нет. Он выступает из следующего начала: Церковь есть тело Христа; это тело имеет главу, имеет вождя. Кто же это есть? Сам Христос. Каково было учение Христа о Церкви? Он излагает его, и этим учением приводит в смущение донатистов.

Что касается учения о видимом вожде, викарие и представителе Христа, эхе Его учения, то блаженный Августин не делает об этом даже намека. Однако же здесь представлялся повод изложить это. Если бы Римский епископ пользовался по божественному праву преимуществами, присваиваемыми им себе теперь, то блаженному Августину необходимо было бы сказать донатистам только следующее одно слово: Наш оракул в Риме, выслушаем его и подчинимся его решению. Он мог равным образом сказать им: вы не соединены с Римом, итак вы находитесь вне Церкви. Или же мог сказать: центр католичества в Риме; вы отделились от него, следовательно вы не католики.

Нет же, он не рассуждает подобным образом. Церковь католическая, говорит он, есть та, которая сохраняет откровенное учение во всей его целости (per totum, χαϑ ὄλον). Эта Церковь есть тело Христа; Христос есть единственный его вождь. Исследуем Его наставление и посмотрим – обладаете ли вы полным учением, или обладаем им мы. Если мы обладаем им, то мы католики; мы составляем истинную Церковь, а вы – вы еретики, вы не составляете членов тела, которого глава есть Христос.

Можно ли понять, что бл. Августин излагал бы подобное учение о Церкви, если бы в его время была известна папская теория? Мы предлагаем подобный вопрос всем искренним людям. Для бл. Августина, как и для св. Киприана, определяющий признак истинной Церкви состоит в обладании всем откровенным учением. Церковь ничего не умалившая, ничего не изменившая, ничего не прибавившая к божественному залогу есть истинная Церковь, есть католическая Церковь, Церковь Иисуса Христа, признаваемая Его телом.

Католичество не состоит в большей или меньшей величине распространения. Даже тогда, когда бы не сохраняющие истинного учения были распространены по всем местам, где существует Церковь, присовокупляет Августин¹¹, они не принадлежали бы, по этому к Церкви. Таким образом, многочисленность не служит признаком истинности Церкви; этот признак состоит лишь в истинном учении. Но это истинное учение, каким образом может быть узнано? Посредством вселенского свидетельства всех Церквей, образующих новый избранный народ, предуказанный в пророческих книгах Ветхого Завета, равно как и в апостольских книгах.

Такова идея, вытекающая из толкований, которые бл. Августин противополагает толкованиям своих противников, на различные тексты св. Писания¹². Церковь есть великое общество Божие, живущее божественной жизнью; коль скоро ей оказывают сопротивление, то уже не принадлежат более к избранному народу Нового Завета, или к Церкви; это видно из собственной её жизни, а не из той общей жизни, которая служит жизнью членов тела Христа.

Целью бл. Августина, в его сочинении, было только раскрытие этой идеи, а не изложение полной системы церковной организации. Однако же мимоходом он указывает, что донатисты преимущественно своим сопротивлением епископам нарушают единство Церкви¹³. Что же касается частного епископа, который специально был бы средством или центром единства: то он не делает об этом ни малейшего упоминания. Можно ли поверить, что он, при подобном споре, не указал бы на него, если бы Церковь признавала тогда подобный центр единства? Чем более этот центр видим, тем более он доставляет удобное доказательство, и тем менее понятно молчание отцов, которые, в течение восьми веков, не имели даже идеи ссылаться на это при своих спорах по поводу Церкви и её учения. Мы можем привести большое число текстов бл. Августина об епископате. Повсюду он, подобно Киприану, учит только о едином епископате и указывает на всех тех, которые облечены епископской властью. Его молчание по поводу преимуществ Римского епископа равносильно положительному отрицанию. Ему достаточно было бы указать на Рим против своих противников, если бы Рим был эхом истины и центром единства. Но он не поступает подобным образом, а обращается к свидетельству всех апостольских Церквей, которые образуют избранный народ нового завета. Он перечисляет¹⁴ все церкви Азии и Греции, основанные апостолами; он утверждает перед своими противниками, в доказательство истинности своего учения, что находится в общении с этими церквами; и он даже не упоминает о церкви римской! Что означает подобное молчание, как не то, что в глазах его критерий христианской истины не состоит в свидетельстве одной церкви, но в свидетельстве всех апостольских церквей! Он не исключает свидетельства римской церкви, но он не соединяет с её свидетельством большего значения, чем со свидетельством других церквей, основанных апостолами; но и это свидетельство обладает силой лишь постольку, поскольку оно есть эхо проповедания апостолов, а не потому, что обладает частным авторитетом, вне вселенского свидетельства.

Изложивши свидетельство апостольских церквей, блаж. Августин¹⁵ восклицает: «Евангелизирует иначе тот, кто говорит, что Церковь исчезла в мире и сохранилась только в Африке, а именно в партии Донатистов. Поэтому да будет он анафема! Если же он не хочет подпасть анафем, пусть докажет мне, что его утверждение подтверждается св. Писанием». Блаженный учитель преследует своих противников через все их возражения о мнимом исчезновении Церкви, нашедшей свое убежище лишь в их партии, и при этом споре, где значение (nom) Рима и его епископа указывалось бы в каждой строке, если бы это значение принадлежало тогда римской церкви, он тоже не делает ни малейшего упоминания ни о том, ни о другом. Он видит одну только Церковь, распространенную по всей вселенной, с которою необходимо быть в общении, если хотят принадлежать к истинному христианскому обществу.

Эта католическая Церковь, говорит он¹⁶, есть истиннейшая мать христиан. Для управления ими она имеет епископов, священников, дьяконов и других служителей при совершении божественных священнодействий¹⁷. В этом перечислении, епископат представляется в своем единстве; епископ исключительный и верховный не находит здесь себе места. Как в трактате своем О единстве Церкви, так и в сочинении О нравах католической Церкви, Августин не знает повиновения Риму и его епископу. В последней главе своей, он говорит о Риме лишь для упоминания о преступлениях, совершенных там манихеями, а не для указания источника власти и единства Церкви.

В двух других своих догматических сочинениях: О христианском учении и Об истинной религии, самым предметом своим Августин приведен был к рассуждению об учительной власти. Где помещается она? В церквах апостольских¹⁸, которые сообщают нам знание св. Писания источника христианской истины.

В своем объяснении символа¹⁹, он упоминает ту же католическую Церковь, которой еретики и схизматики не составляют части. Если бы существовала папская власть, то она преимущественно была бы полезна для неведущих, которые в папском наставлении имели бы легкое средство для своего просвещения. Блаженный Августин написал сочинение о способе просвещения неведущих. И папская власть не упоминается в нем, равно как и в многочисленных книгах в которых Иппонийский епископ восстает против еретиков и философов своего времени. Творения Августина составляют собою самые значительные сборники, завещанные нам первоначальной Церковью. Но в них невозможно указать ни единой страницы, в которой писатель делал бы не только прямое указание, но и простой намек на учительную власть римской церкви, или на римского епископа. Он преподает учение о Церкви, только вышеуказанное, которое положительно исключает власть одной церкви или одного в частности епископа, и которое было бы тождественно с учением св. Киприана.

Тем не менее римские богословы претендуют, будто блаж. Августин благоприятствует папской систем. Для подтверждения этого положения своего, они прибегают к подделкам. Представим несколько примеров. Почт. патер иезуит Баррюэль²⁰ выражается следующим образом: «Что касается св. Августина, то поостерегитесь в присутствии этого учителя нападать на кафедру Римской Церкви. «Что сделала она вам, ответит он вам с негодованием, что сделала вам эта кафедра, где восседал Петр, где теперь восседает первосвященник, управляющий нами»?

Мы подчеркиваем эти последние слова, которые не находятся в тексте, как приводятся они самим Баррюэлем по латыни: Cathedra tibi quid fecit Ecclesiae romanae in qua Petrus sedit, et in qua hodie Anastasius sedet. По всей справедливости можно ли переводить слово: Anastasius словами первосвященник, управляющий нами? Имя епископа Анастасия есть ли синонимическое в отношении к выражению, которым римский богослов заменяет его?

Но это не всё. Текст бл. Августина совершенно искажен в своем естественном смысле, и сокращен преднамеренно. Баррюэль не указал сочинения, откуда он заимствовал его. Без сомнения, он имел на это свои причины. Мы нашли этот текст во второй книге сочинения под названием: против писем Петилиана, в главе LI, § 118 (издан. Бенедикт). Петилиан, восстановивши против себя епископское общество, осмелился говорить, что оно образует собой ту зачумленную кафедру, о которой говорит Псалмопевец. По этому поводу Августин отвечает ему: «Но если все кафедры во всей вселенной таковы, какими ты их порицаешь столь высокомерно: то скажи же мне, что сделала тебе кафедра Римской церкви, на которой восседал Петр и на которой теперь восседает Анастасий; или кафедра церкви Иерусалимской, на которой восседал Иаков и на которой теперь восседает Иоанн, – кафедры, с которыми мы находимся в католическом единении и от которых вы преступно отделились»?

Что можно находить в этом тексте, что бы не относилось к церкви Иерусалимской и ко всем апостольским церквам столько же, как и церкви Рима? Если бы текст приведен был Баррюэлем в том виде, в каком он существует в действительности: то текст этот ничего не говорил бы в пользу папства; искаженный же во французском переводе, он имеет некоторую важность. Будучи же приведен вполне, он говорит против папской системы и благоприятствует только учению о католическом единстве, вытекающем из общения со всеми апостольскими церквами! Совокупность всех этих церквей, бл. Августин называет апостольской кафедрой, по примеру Киприана и всех древних отцов: В самом деле, он заключает следующим образом, обращаясь к Петилиану: «Почему ты называешь апостольскую кафедру, кафедрой зачумленной? Если по причине людей, на которых ты смотришь, как на проповедников закона и как на не исполняющих его: то разве Господь Иисус Христос высказывал подобное порицание кафедре, на которой восседали фарисеи, учившие и не исполнявшие своего учения? Не восхвалял ли Он кафедру Моисея и не укорял ли Он фарисеев, оказывая честь этой кафедре? Если бы вы имели подобные мысли, то вы не богохульствовали бы из-за людей обвиняемых вами, на ту кафедру, с которой не находитесь в общении».

В этой странице дело идет только о всех церквах, составляющих апостольскую кафедру. Представлять доказательством в пользу папства то, что служит прямым и положительным отрицанием этого учения, не значит ли это совершать постыдный подлог?

Баррюэль приводит еще два других текста бл. Августина, не указывая творений, откуда он заимствует их. Но если мы захотим обратиться ко второму роду (classe) писем блажен. Августина, то в письме 43, главе III § 8, найдем несколько строк, которые, по-видимому, подали иезуитскому богослову повод к приведению значительнейшей части его цитат; а если мы захотим прочитать весь параграф, или еще лучше – все письмо: то будем поражены бесстыдством фальсификатора.

Третий, приводимый им текст, есть пресловутая аксиома: Рим сказал, дело кончено, – аксиома, никогда не принадлежавшая Иппонийскому епископу. Противники, которых он поражал, последовательно апеллировали ко всем восточным церквам и даже к императорской власти. Они кончили апелляцией в Рим, где по этому поводу созваны были два собора. Поэтому еретики не могли уже больше апеллировать ни к кому и дело католическим путем было окончено. Все, обращавшие самый беглый взгляд на творения Августина, знают, что именно таково было суждение, высказанное им; и противоположное утверждение римских богословов уже очень давно оценено по своему подлинному значению, чтобы еще необходимо было нам останавливаться на нем. Текст, искаженный римскими богословами, которым они столько злоупотребляли, доказывает лишь следующее учение, преподаваемое Августином: согласие всех апостольских церквей есть критерий католической истины.

Кроме того, он во множестве текстов учит, что св. Петр был лишь типом и образом единства Церкви; что все, присвоенное ему, принадлежало не его лицу, а Церкви; что он не более служил основанием и фундаментом Церкви, как и прочие апостолы.

Наконец, он признавал за римской церковью первенство, лишь аналогичное с первенством, определенным за ней первыми вселенскими, соборами; он никогда не признавал за ней верховной власти, ни за ней, ни за её епископом.

Таким образом, бл. Августин безусловно проповедовал то же учение, как и св. Киприан: то есть, единство и равенство божественных прав в апостольстве и епископате; непрерывное согласие всех апостольских церквей признавал критерием католической Церкви, а общение со всеми апостольскими церквами – условием единства в Церкви.

В этих различных точках зрения вкратце содержится все учение бл. Августина о Церкви; и ему нельзя приписывать другого учения иначе, как искажая тексты, что и делает почтен, патер Баррюэль и другие римские богословы.

Викентий Лиринский есть третий писатель, на свидетельство которого мы ссылаемся для доказательства учения западных церквей по вопросу о Церкви в течение первых пяти веков. Сочинение Викентия, Лиринского монаха пятого века, всегда пользовалось на Западе высокой славой, и сам кардинал Бароний называет его золотой книгой.

Цель, предположенная писателем в этой книге, состояла в установлении того, что называют критерием католической веры, то есть, в установлении правила, которым должны руководиться члены Церкви, чтобы пребыть в чистой истине и избежать всякого заблуждения.

Все сочинение посвящено на установление того 1), что для избежания заблуждения и пребывания в истине, необходимо признавать только то, во что повсюду веровали во все времена; что 2) первые вселенские соборы заботились только о сохранении этого правила, провозглашая в ответ еретикам то, во что верили все Церкви, как в откровенное учение, со времен апостольских.

Приведем несколько выдержек из этого, столь важного творения. Писатель начинает следующим образом:

Писание дает нам следующий совет: «Вопроси твоих отцов и они скажут тебе, вопроси твоих предков и они ответят тебе. Сыне мой, преклони ухо твое к словам мудрых людей. Сыне мой, не забывай этих речей, и сохраняй слова мои в сердце твоем».²¹

Мне показалось поэтому, – мне, бедному страннику в этом мире и малейшему из слуг Божиих, – мне показалось, что для меня будет очень полезно, с помощью Господней, написать то, что я узнал из книг святых отцов. Этот труд очень необходим при моей слабости, и читая его часто, я восполняю недостаточность моей памяти.

«Не только польза, извлекаемая мною из этой книги, побудила меня написать ее, но и мысль о времени, которое быстро улетает, – а также мысль об удобстве, доставляемом мне уединением, в котором я утвердил мое пребывание. Время! Оно так быстро уносит все человеческие дела! Не должны ли мы похитить у него нисколько минут, чтобы воспользоваться ими для вечной жизни? Преимущественно же теперь, когда приближающийся суд Божий, требует от нас большей ревности, и когда лукавые тонкости новых еретиков налагают на нас обязанность быть более заботливыми и бдительными?»

_«Где найду я больше удобства писать как не в этом селении, куда никогда не проникает городской шум, – как не в этом монастыре, в этом уединенном местопребывании, где находишься в состоянии, желательном Псалмопевцу: Всели меня в пустыню и виждь, кто я Господи!²² Этим преимуществом новой жизни я обладаю. Как долго я влачился среди печальных и изменчивых вихрей мирской жизни: но наконец, по внушению от Христа, я притек к пристани религии, которая всем открывает столь верное убежище. Здесь я отрекся от внушений суеты и гордости, стараясь сделаться благоугодным Богу, жертвой смирения, и стремясь избежать не только кораблекрушения настоящей жизни, но и огня будущей жизни».

Вот как Викентий излагает основание католической веры:

»Часто²³ с ревностью и заботливостью я спрашивал людей, выдающихся по своим знаниям и по своей святости, каким образом я мог бы при помощи общего правила, различить истину католической веры от еретических заблуждений. Все мне отвечали, что если я, или кто-либо другой, пожелает открыть еретические сети, избежать заблуждений и сохранить нашу веру чистой и во всей её не поврежденности: то он должен, с помощью Господней, утверждать свою веру двояким образом: прежде всего авторитетом божественного закона, а затем преданием католической Церкви.

«Быть может, кто-либо скажет мне: Поскольку правило св. Писания обладает совершенством и само по себе более чем достаточно, то зачем еще присоединять к нему авторитет разума Церкви? Затем, что св. Писание, по причине своей глубины, не может быть толкуемо всеми тождественным образом. Его слова различно понимаются то тем, то другим, так что можно сказать: сколько людей, столько пониманий. Иное толкование Новата, другое толкование Фотина, Савелия, Доната, Ария, Евномия, Македония, Аполлинария, Прискиллиана, Иовиниана, Пелагия, Келестина и наконец, Нестория. Поэтому, безусловно, необходимо, по причине столь великих и многочисленных заблуждений, толковать пророческие и апостольские книги, согласно с церковным и католическим смыслом; и в самой католической Церкви необходимо крайне заботиться об усвоении лишь того, во что верили везде, всегда и все».

В самом деле, вот единственное правило, которому благоразумно следовать при исследовании христианских истин; единственное правило, которое находится в соотношении с природой христианства. Так как христианские догматы даны нам Самим Богом, то очевидно, в случае сомнения, нельзя не предложить себе следующий вопрос о факте: такой-то догмат открыт ли Богом? И этот вопрос можно решить только свидетельством св. Писания, содержащего божественное слово, а также вселенским и непрерывным свидетельством Церкви. Когда, с помощью подобного свидетельства, мы проследим догмат до апостольских времен: то по необходимости должны будем заключить, что он всегда был признаваем в христианском обществе откровенным, и что он получен от своего божественного Основателя.

Изложивши ясно, что свидетельство св. Писания, истолкованное согласно с католическим преданием, есть основание (raison) нашей веры и единственное правило, которому необходимо следовать, чтобы не впасть в заблуждение, Викентий доказывает, что в Церкви всегда следовали этому правилу при осуждении еретиков. Он видит власть Церкви не в нахождении какого-либо нового догмата, а в тщательном сохранении вверенного ей Иисусом Христом залога, – удовлетворяясь ясным определением своей веры и формулированием вселенского верования. Он восхищается этой властью в деле осуждения Доната, Ария и перекрещенцев; и доказывает, что вне католического правила можно впадать лишь в заблуждения. Сама наука не может предохранять от него; так Несторий, Фотин, Аполлинарий – победитель Порфирия, были замечательными людьми и тем не менее сделались еретиками; так Тертуллиан и Ориген, два могущественные гения, утратили древнюю веру потому, что удалились от католического предания.

«Пример этих, заблуждавшихся людей, не должен вводить нас в искушение. Бог попустил, присовокупляет Викентий, чтобы они ошибались, дабы показать нам, насколько мы должны быть верными этому правилу, вне которого существует только колебание и заблуждение. Утверждаясь на нем, истинные христиане пребывают в мире и остаются твердыми во Иисусе Христе; напротив того, другие подобны легким соломинам, носимым по произволу ветров».

«Как плачевно их состояние, восклицает Викентий;²⁴ какие заботы, какие бури их возбуждают. То они мятутся по произволу порывистого ветра заблуждений, то, устремляясь друг на друга, сталкиваются и разбиваются, как противоположные волны. Сегодня с безрассудным и странным предубеждением, они принимают предметы недостоверные; завтра, под влиянием безумия неверия, они отказываются верить в то, что есть самое достоверное. Они не знают куда должны идти, какой дорогой возвращаться, чего должны искать или избегать, что должны принимать или отвергать.»

«Это бедствие сердца, сомневающегося и колеблющегося между истиной и заблуждением, должно служить для них врачевством божественного милосердия, если бы они имели хотя бы немного благоразумия. Если вне безопасной пристани католической веры, они уносятся, ниспровергаются, почти поглощаются бурными порывами своих помышлений, то это для того, чтобы опустили паруса гордости, неблагоразумно развернутые ими перед ветрами новшеств; чтобы возвратились в безопасное убежище, доставляемое им доброй и ласковой матерью, (т.е. Церковью); чтобы изблевали мутные и горькие волны заблуждений, дабы испить живые и чистые воды истины; это наконец для того, чтобы хорошо уразумели то, что узнали дурно; и чтобы в учении Церкви выучились довольствоваться тем, что может быть понято, и верить в то, что превышает разум».

«Когда я размышляю об этом,²⁵ то всегда более удивляюсь глупости некоторых людей, их нечестию, их страсти к заблуждению, которые заставляют их не довольствоваться правилом веры, издревле данным и принятым; их непрестанному исканию нового; их всегдашнему желанию прибавлять, изменять, отсекать в религии. Как если бы эта вера не была небесным учением, как если бы ей недостаточно быть открытой один раз, как если бы она была установлением человеческим, которое не может достигать совершенства иначе, как при посредстве реформ и непрерывных исправлений».

«Быть может, кто-либо скажет:²⁶ разве вследствие этого не возможен религиозный прогресс в Церкви Христовой? Я желал бы, чтобы этот прогресс существовал в ней и очень большой. Может ли кто-либо быть столь враждебным Богу и людям, чтобы желал прекратить его и остановить? Но необходимо, чтобы это был действительный прогресс, а не изменение. То, что составляет прогресс какого-либо предмета, состоит в том, что предмет возрастает в самом себе, не изменяя своей сущности. То же, что составляет его изменение, состоит в переходе от одной природы в другую. Поэтому пусть возрастают с силой и могуществом разум, знание, мудрость каждого и всех индивидуумов, как и Церкви; пусть совершенствуются в разуме с возрастами и веками, но пусть не выступают из своего бытия; пусть догмат всегда остается тем же, пусть смысл догмата не переменяет своей природы».

«Религиозный прогресс в душах должен сообразоваться с прогрессом тел, которые увеличиваясь с годами, остаются однако теми же. Существует громадное различие между цветением юности и зрелостью старости. Однако же сегодняшние старцы суть те же, которые были некогда юношами; и тот же человек, переменяя состояние и образ бытия, всегда сохраняет ту же природу, остается тем же лицом».

«Пусть религия следует тем же законам прогресса; пусть с годами она становится более сильной, пусть развивается со временем, пусть увеличивается с возрастом, но пусть сохраняется чистой и без повреждения; пусть остается в полном и совершенном обладании всеми частями, составляющими её члены и её смысл; пусть не претерпевает никакого изменения, пусть не теряет своей природы, не подпадает никакому извращению своего учения. Наши отцы сеяли чистую пшеницу веры; пусть культура сообщает этому семени новую доброту, но не переменяет его рода; чтобы розовые кусты католического разумения не превратились в терния и волчцы; чтобы никогда в этом духовном раю из корней бальзама и кинамона не произрастали одуряющие и ядовитые растения! Посеянное нашими отцами необходимо возделывать и сохранять; необходимо посредством своей заботливости, достигать его цветения, возрастания и его зрелости. Позволительно определять (soigner), осмысливать (polire), углублять (limer) с течением времени эти древние догматы философией, которая снизошла к нам с неба; но запрещено догматы изменять, извращать, искажать. Пусть окружают их очевидностью, светом, ясностью, но пусть сохраняют их полноту, их не поврежденность, их сущность. Если раз позволят себе нечестивый обман, то я ужасаюсь гибели, которая постигнет религию. Если какая-либо часть католического догмата будет отброшена, то отбросят другую, затем еще другую и еще другую, и это сделается вещью дозволительной и обычной. Но отбрасывая все части одни после других, куда наконец придут? – К отвержению всего».

«С другой стороны, если к древним догматам присоединять мнения новые, к священным предметам предметы мирские: то, понятно, что создастся всеобщий обычай не оставлять в Церкви ничего неповрежденным, ненарушенным, неоскверненным и чистым. Тогда будут иметь только клоаку постыдных и нечестивых заблуждений, вместо чистого таинства и чистой истины».

«Церковь Христа, бдительная и заботливая хранительница вверенных ей догматов, ничего не изменила в них; ничего не отсекла, ничего не прибавила к ним; она не искажает необходимых предметов и не привносит в них излишних; она не теряет ничего из того, что принадлежит ей и ничего не похищает у других. Она употребляет все свое искусство на мудрое сохранение древних предметов, на образование и обработку того, что было некогда в зачаточном состоянии, в первоначальных очертаниях; она утверждает и укрепляет то, что было объявлено, и объяснит это; она сохраняет то, что было утверждено, и определяет это. Какова была цель её усилий на соборах? Сделать более громким верование в то, что прежде проповедуемо было более тихо; с большей заботливостью сделать почитаемым то, что было уже неоспоримым предметом почитания. Единственная цель, которую Церковь, возмущаемая еретическими новшествами, предлагала себе в определениях своих соборов, состояла в письменной передаче потомству того, что было принято ею от предков исключительно по преданию, при содержании многих предметов в немногих словах, и при определении новым названием той истины, которая не была новой; и это для того, чтобы помочь разумению».

После патетического увещания избегать всякого мирского новшества,²⁷ верно сохранять священный залог истин, дарованных нам Иисусом Христом и избегать лживых пророков, приходящих к нам скрытыми под овечьей шкурой, а внутри лицемерных, – Викентий оканчивает свое первое обращение, показывая нам средства избегать их сетей. Касательно истин определенных уже, надо тщательно держаться определений вселенских соборов католической Церкви; касательно же вопросов не определенных еще, надо держаться общего мнения отцов, скончавшихся в вере. В самом деле, отцы суть наиболее верные свидетели верований своего времени и, следуя их единодушному мнению, нельзя удалиться от католической истины.

Во втором обращении, которого мы имеем только краткое изложение,²⁸ Викентий задается целью доказать, что Церковь, при осуждении Нестория в Ефесе, следовала правилу веры, изложенному им в первом обращении.

В этом творении Викентий Лиринский даже не упоминает о римской церкви. Мы спрашиваем каждого искреннего человека: мог ли он не говорить об учительной власти епископа этой церкви, если бы епископ обладал ею? – Если бы этот епископ, в пятом веке, был признаваемым центром единства, непогрешимым истолкователем учения, эхом божественного слова, вождем Церкви и соборов: то Викентий Лиринский стал ли бы хранить об этом предмете столь безусловное молчание?

Не только это молчание равносильно отрицанию, но все разъяснения, представленные глубоким и ученым писателем, суть решительное опровержение всей системы папских преимуществ, по отношению к учительству. «Единственный источник истины, говорит он, это есть слово Божие, написанное и сохраняемое по преданию; единственное средство пребывать в истине, это находиться в общении веры со всеми апостольскими Церквами». Он отвергает существование всякого другого католического правила.

Что делается с учительной властью папы или епископов той или иной эпохи в виду этого наставления, столь точного? – Существует одна только власть, это власть всей Церкви, исповедующей свою веру со времен апостолов.

Таким образом кратко мы можем изложить учение христианского Запада в течение первых пяти веков, по предмету Церкви, следующим образом:

В Церкви существует только один епископат, как в самом начале существовало только одно апостольство; епископство одно и то же у вех епископов и им совместно обладают все епископы, без различия;

Подобно тому, как все апостолы обладали единым и единственным достоинством или авторитетом; подобно этому и все епископы обладают единым и единственным достоинством или авторитетом;

Никакой епископ в частности не обладает божественным преимуществом сравнительно с другими епископами;

Единство епископата есть признак единства Церкви;

Лишь Церковь одна непогрешимо сохраняет, вверенные ей истины через проповедь и апостольские писания;

Епископы обязаны только заботиться о том, чтобы эти истины, вверенные их сохранению, не были изменены в их церквах;

На соборах епископы могли лишь свидетельствовать о вере всегда признаваемой в представляемых ими церквах;

Никакая частная церковь, а тем более никакой частный епископ не обладают учительным авторитетом;

Единственное средство быть членом католической церкви состоит в общении со всеми апостольскими церквами, которые не привнесли ничего нового в учение.

Мы могли бы привести, кроме трех писателей, которых сочинения мы исследовали, большое число текстов в доказательство этих девяти положений; мы могли бы равным образом опровергнуть положения римских богословов, которые злоупотребляют отдельными текстами некоторых писателей в пользу папской системы. Но кажется, что лучше ограничиться тем, что нами уже установлено на основании творений, в которых писатели неоспоримо православные и достойные высказали ex professo по вопросам о Церкви, епископате и учительной власти.

Это древнее учение западных Церквей таково ли, каким оно теперь исповедуется римской Церковью?

Нет, римская Церковь исповедует учение, совершенно противоположное.

Перед лицом проповедания западных церквей в течение первых веков, мы должны поставить теперешнее проповедание церкви римской, чтобы неопровержимым образом доказать, что между этими двумя учениями находится существенное различие.

Учение римской церкви не вдруг достигло той степени развития, на какой мы видим его теперь. Только со времени девятого столетия стали встречаться в истории притязания римского епископа на вселенскую власть в Церкви. Поэтому это столетие может быть признаваемо эпохой основания папства.

Но когда римский епископ в первый раз формулировал свои притязания, то он не выдавал их за нововведение присваиваемой им себе власти; он пытался даже доказать, что эта власть была правом, повсюду и всегда признаваемым. Он успел наложить эту власть на западные церкви главным образом тремя средствами: первое – это подделка некоторых документов, которые были выданы за древние и были признаны на Западе, погруженном тогда почти в полное невежество, как подлинные исторические памятники; вторым средством было подделка текстов тех памятников, которые были известны тогда; третьим средством было фантастическое толкование текстов, которые затруднились исказить по существу.

Этими-то приемами в средние века увидели вышедшими из мастерских переписчиков, почти исключительно существовавших только в монастырях, Ложные Декреталии, искаженные копии творений отцов Церкви; богословские трактаты, в которых не обращали никакого внимания на традиционное понимание св. Писания.

B течение первых веков отцы Церкви не задумывались над злоупотреблением, какое впоследствии могли сделать из их творений, высказывая св. Петру похвалы, достойные его веры и его ревности; они называли его первым из апостолов: они замечали, что Иисус Христос оказывал ему некоторый род преимущества при многих случаях; они толковали в ораторском смысле некоторые евангельские тексты, в которых первый из апостолов был почтен исключительным образом.

Подобного рода тексты встречаются у Оригена, Тертуллиана, Киприана, св. Василия Кесарийского, св. Григория Назианзина, св. Илария Поатьерского, св. Григория Нисского, св. Амвросия, св. Иоанна Златоустого, св. Августина, св. Льва и других отцов.

Но эти досточтимые писатели, превознося св. Петра, не думали, чтобы их восхваления превращены были в подлинный предмет и были применены к римскому епископу, делом уже римских богословов, с девятого столетия, было совершить это превращение, под влиянием и направлением римских епископов.

Какими средствами они достигли этой цели? Утверждением, будто римский епископ был преемником св. Петра, основавшего римскую Церковь; был в ней первым епископом, и передал эти преимущества первому пастырю этой Церкви.

Итак, с самого начала предположили, что св. Петр был епископом римским. Позаботились собрать все доказательства в подтверждение того, что первый из апостолов был в Риме. Отсюда заключили, что он был епископом этого города. Заключение не было строгим; но его приняли, и вскоре также без затруднения признали епископствование св. Петра в течение двадцати пяти лет, вопреки самому св. Писанию и вопреки историческим памятникам, самым достоверным.

Незнание церковной истории, безусловное отсутствие критики, влияние, оказываемое римской церковью на Западе, все благоприятствовало развитию следующих двух великих заблуждений, ставших основой папства:

Св. Петр, первый из апостолов, был епископом Рима;

Он завещал своему преемнику исключительные преимущества, которыми сам был облечен Иисусом Христом.

Таким образом: преувеличение значения преимуществ св. Петра, и значения текстов св. Писания и выражений св. отцов, упоминавших об этом;

Искажение смысла этих текстов, с применением их к римскому епископу;

Историческое заблуждение, представлявшее св. Петра первым епископом Рима;

Софизм, в силу которого из восхвалений, обращенных к личности св. Петра, составили преимущества, долженствовавшие переходить к другим по преемству:

Таковы шаткие основания, которые римский епископ мог принять, как доказательства в подтверждение своей вселенской власти, присоединяя к этому, как мы видели уже, составление ложных документов и подделку текстов.

Впрочем на Западе существовали, даже в средние века, протесты против папских посягательств, не говоря уже о великом и постоянном протесте христианского Востока; но западные протесты были поглощены противоположным мнением, почти повсюду принятым; и когда, на заре возрождения (наук), некоторые образованные люди очутились перед лицом великого папского заблуждения, то не осмелились уже восстать против него прямо; они примкнули к посреднической системе, признанной ими обязательной для научного удовлетворения, и чтобы не слишком восставать против предрассудка, принятого повсюду.

Первый сформулировавший эту систему ясным образом, был кардинал Куза, в сочинении: О католическом соглашении. Замечательно, что этот кардинал составил свою систему в Риме, в пятнадцатом столетии, и пользовался высокой славой святости. Поэтому его свидетельство обладает величайшей важностью. Именно он учил 1), что первенство одного епископа в Церкви истекает из божественного права; 2) что оно даровано было св. Петру.

Этими двумя утверждениями он сделал уступку общепринятому заблуждению, на которое не осмелился напасть прямо. Он предпринял или казался расположенным истолковать св. Писание, сообразно с принятым толкованием в Риме; но в то же время он не хотел оспаривать исторических документов, которые доказывали, что первенство римского епископа по происхождению своему есть чисто церковное.

Поэтому он присовокупил, что 1) первенство, со смертью Петра, перешло к самой Церкви, которая имеет право переносить его на кого, пожелает; 2) что Церковь даровала первенство епископу Рима; 3) что если этот. епископ окажется недостойным, то она может перенести его первенство на того, кого, изберет.

Из этой системы открывается, что римский епископ обладает первенством только по церковному праву, и что он пользуется преимуществами, соединенными Церковью с этим первенством.

Кардинал Куза имел последователей. Во Франции, в шестнадцатом столетии, его ученее было общепринятым; Доминик Де-Сото проповедовал его в Испании; и кардинал Д’Айли был согласен по этому пункту с ученым Фоше.²⁹

Рим был очень далек от осуждения этого древнего галликанства, который, так сказать, зародился в его недрах. Но вскоре появились иезуиты и принялись систематизировать учение, которое папство старалось развивать в течение средних веков; они позаботились сообщить ему научную состоятельность, равно как и маску католичности.

Беллярмин может быть признаваем основателем современного папства; это он положил начала, практические последствия которых обнаружились в наши дни, в Силлабусе и в определениях Ватиканского собора. Все иезуиты пришли на помощь своему отцу Беллярмину, то сочинениями, написанными в том же смысле, то проповеданием в школах. Постоянно практически осуществляемое папством, иезуитское учение приобрело многочисленных и могущественных последователей; и галликанизм семнадцатого столетия должен был перемениться, чтобы избежать разрыва с Римом.

Именно в это время Боссюэт попытался ввести компромисс между древним галликанизмом и иезуитским папством. В принципе он признавал, что папа обладает первенством по Божественному праву, но присовокуплял, что преимуществами этого первенства надо пользоваться в согласии с епископатом и в пределах, определенных церковными законами.

Папство не осудило этой системы; оно понимало, что от неё надо сделать лишь один шаг, чтобы перейти к иезуитскому учению; что система эта не логична и не продержится долго перед наступательным и энергичным действием иезуитов, в недрах римской церкви. Да и Боссюэт был слишком большой гений, чтобы не видеть нескладности системы, в которой власть божественная, обладаемая одним по праву божественному, была подчинена низшим людям и церковным законам. Но он надеялся склонить Рим, посредством уступок, отказаться от чрезмерных притязаний; он думал, что второе положение его системы уничтожит первое. Но случилось противоположное.

Галликанизм Боссюэта и галликанского собрания 1682 г. мало по малу переходил от уступок к уступкам, до уступок Фрейссину и кардинала Боссюэта, чтобы, наконец, достигнуть уступок Маре, Гратри и Дюпанлу. Проповедь и деятельность иезуитов создала папистическую массу, для которой всякое учение должно рассеиваться перед учением всемогущего и непогрешимого папы. Эта масса, неразумная и фанатическая при своем невежестве, сделалась столь могущественной в римской Церкви, что наложила свою волю на епископов; в присутствии и в согласии с этой массой Пий IX формулировал и провозгласил все пункты иезуитского учения, как божественные догматы.

До наших дней еще можно было спорить о природе и объеме папского учения. Когда существовали различные галликанские системы, не осужденные открыто, тогда еще можно было, при приведении данных такой или иной системы, оспаривать точность упреков, направленных против папских притязаний. Теперь это не так. Галликанизм самый утонченный прогнан в свои последние окопы, так что ему ничего более не остается, как подчиниться подобно Маре, последнему и весьма безобидному защитнику его; или всецело порвать связь с папским заблуждением, чтобы возвратиться к православию первых восьми веков, сохраненному на христианском Востоке.

Поэтому мы не имеем надобности, для доказательства разногласия, существующего между учением первых восьми веков и учением современной римской церкви, приводить большое число свидетельств. Достаточно последнего Ватиканского собора. Папа его созвал, он председательствовал на нем, он утвердил и обнародовал его. Ни один западный епископ не протестовал; огромное большинство епископов приняли его декреты с энтузиазмом; подчинились и те, которые в начале, по-видимому, хотели сопротивляться заблуждению. Поэтому мы можем утверждать, не опасаясь противоречий, что Рим исповедует теперь относительно указанных нами девяти пунктов учение, диаметрально противоположное учению первоначальной западной церкви, и это учение можно формулировать следующим образом:

Римский епископ обладает, по божественному праву, верховенством над всеми епископами; и никакой епископ не может быть законным, если не будет его поверенным (délégu) и не получит от него посвящения (institution);

Его власть возвышается над властью вех остальных епископов, подобно тому, как власть св. Петра возвышалась над властью остальных апостолов;

Папа по божественному праву обладает преимуществами перед всеми другими епископами;

Один он есть центр и образ (signe) единства Церкви;

Именно он непогрешимо сохраняет откровенные истины; он обладает правом сообщать им полезное, по его мнению, развитие, и пользуется этим правом без возможности ошибиться;

Он провозглашает новые догматы, и из самого факта этого провозглашения следует, что эти новые догматы составляли часть верований Церкви и существовали по преданию в скрытом состоянии. Когда папа провозглашает новый догмат, тогда епископы и верные должны лишь подчиняться его непогрешимому слову;

Вселенские соборы были созываемы не для засвидетельствования непрерывной и вселенской веры Церкви, но для более торжественного заявления о папской власти;

Один он обладает учительной властью и провозглашает догматы в силу своей собственной власти;

Единственное средство быть католиком состоит в подчинении папе.

Сближая эти девять положений с положениями, в которых мы кратко формулировали учение первых веков, ясно, что существует полная и абсолютная противоположность между древним католическим учением и современным папским учением; что папа, проповеданием нового учения, отвергает многие члены веры, например те, которые относятся 1) к единству апостолов и епископов; 2) к традиционной власти Церкви; 3) к епископской обязанности, состоящей в том, что все епископы равно суть эхо представляемых ими Церквей, так что Церковь говорит посредством их; 4) к природе единства, состоящего в непрерывном и вселенском единении в верованиях.

Можно поэтому сказать, что папство, своими новыми учениями, отвергает католическое правило веры, авторитет Церкви, существенный характер епископата, всецело расстраивает Церковь и отвергает божественное установление её.

Такова первая ересь папства.