Наставления. Советы. Воспоминания*
Старец архимандрит Павел (Груздев) говорил: «Ищите прежде Царствия Божия, а остальное все приложится вам! Потихоньку да помаленьку».
Часто повторял: «Унывать грешно, а скорбеть должно».
Говорил также: «Родные мои... У совести нет зубов, а она загрызет до смерти... Не теряйте совесть! Совесть потерять – самое страшное». Он же говорил: «Если кто от тебя заплачет – ух!»; «Не бойся сильного грозы, а бойся слабого слезы...»
Отец Павел некоторым благотворителям советовал: «Не строй церковь, пристрой сироту, из-за сирот и церковь сияет».
Старец наставлял: «Что легко приобретается, то легко и теряется. Таков естественный порядок, кто мало потрудился, тот мало и приобрел».
Еще наставлял: «Употреби труд, имей мерность – богат будешь! Не объедайся, не опивайся – здоров будешь! Твори благо, избегай злаго – спасен будешь!»
Отец Павел часто повторял: «Лучше свой сноп, чем чужая копна».
Еще повторял: «Доброму человеку и чужая болезнь к сердцу».
Он еще говорил: «Бедный-то ох, а за бедным-то Бог».
Наставлял также: «Не ищи красоты, а ищи доброты».
+ Старец нередко помогал семейным людям в разрешении конфликтов и проблем, утешал: «И горшки в печи лбами стукаются».
Когда отца Павла спрашивали, как надо молиться, он отвечал: «Как умеешь, так и молись».
Еще говорил: «День трудись, а ночь молись».
О посте говорил: «Поститься да молиться, когда люди не видят... Ты молоко-то пей, а из людей кровь не пей».
Одной слишком разговорчивой женщине советовал: «Дай пост устам твоим!»
Говорил также: «Где родился, там и пригодился, а умру, от вас не уйду».
Архимандрит Павел (Груздев) – великий старец Русской Православной Церкви. С детских лет он жил в монастыре, служил Богу и Церкви, много лет провел в ссылках и лагерях как исповедник православной веры. Стяжал множество даров Святого Духа: прозорливость, духовное рассуждение, пламенную веру, горячую молитву и любовь Христову. Старец утешал, вразумлял, советовал, поддерживал, помогал своей молитвой огромному количеству страждущих, скорбящих, нуждающихся в духовной поддержке, совете, ободрении. Свои дары, свою духовную высоту он скрывал, иногда юродствуя. Отец Павел не был выдающимся богословом, не оставил после себя толстых томов книг и многословных поучений, но сама его жизнь назидательна и поучительна.
Он родился в Мологском уезде Ярославской губернии в бедной крестьянской семье Груздевых, у супругов Александра и Александры. Благочестивые родители воспитывали детей в любви к Богу и ближним, приучали помнить и чтить предков. Когда началась Первая мировая вой на, отца семейства Груздевых забрали на фронт. Матери было не по силам кормить большую семью, и она послала Павёлку просить милостыню. Голодный, измученный, он пришел как-то в мологский Афанасьевский женский монастырь. Вспоминал; «В детстве пришел я к своим теткам в монастырь, они все три были монахини. Евстолия – коровница, Ольга – иконописка, Еле на – просфорница. Отцовы сестры». Жалкий вид ребенка тронул сердца монахинь, и сестры решили просить разрешения оставить его в обители.
Мать Евстолия повела крестника к игуменье. Отец Павел вспоминал: «Пришли. В ноги бух! Игуменья и говорит: “Так что делать, Павлёнко! Цыплят много, куриц, пусть смотрит, чтобы воронье не растащило”... Цыплят пас, потом коров, лошадей. Потом... стал к алтарю ходить, кадила подавать, кадила раздувать...»
Еще вспоминал: «В день святителей Афанасия Великого и Кирилла, архиепископов Александрийских, в нашу обитель приезжали отовсюду, в том числе и священство: отец Григорий, иеромонах с Толги, архимандрит Иероним из Юги, настоятель Адрианова монастыря, иеромонах Сильвестр, пять-шесть батюшек еще. Да на литию-то как выходили, Господи! Радость, красота и умиление».
Павёлка научился трудиться и молиться по-монашески. Зимой он возил дрова, летом работал в огороде, пас монастырскую скотину. К восемнадцати годам юноша, помогая сестрам, исполнял всю тяжелую физическую работу в монастыре.
Патриарх Тихон, гостивший в Мологской обители, благословил послушника Павёлку носить подрясник, своими руками надел на него ремень и скуфейку, тем самым как бы дав ему свое святительское благословение на монашество. Эти подрясник, скуфейку и четки отец Павел хранил всю жизнь, сберег их, пройдя через все испытания.
Недолгое время Павел был судебным заседателем: «Первым вошел в зал заседания я, за мной Ольга. Батюшки! Родные мои, красным сукном стол покрыт, графин с водой... Я перекрестился. Ольга Самойловна толкает меня в бок и шепчет мне на ухо: “Ты, зараза, хоть не крестился, ведь заседатель!” – “Так ведь не бес”, – ответил я ей. Хорошо! Объявляют приговор, слушаю я, слушаю... Нет, не то! Погодите, погодите! Не помню, судили за что – украл он что-то, муки ли пуд или еще что? “Нет, – говорю, – слушай-ка, ты, парень – судья! Ведь пойми, его нужда заставила украсть-то. Может, дети у него голодные!” Да во всю-то мощь говорю, без оглядки. Смотрят все на меня и тихо так стало... Пишут отношение в монастырь: “Больше дураков в заседатели не присылайте”. В 1928 году Павла признали негодным и к службе в армии из-за “слабого умственного развития”».
Отец Павел писал о закрытии Афанасьевского монастыря: «3 (16) января 1930 года была последняя служба в храме. После окончания литургии всех верующих вытолкали из храма, а все колокола поскидали и перебили».
Так Павлу пришлось покинуть обитель, приютившую его с детства.
Его отец обратился с письмом к бывшему своему боевому товарищу, отцу Ионе, иеродьякону Хутынского монастыря под Новгородом: «Я к тебе пришлю Павёлку». Монахов в Хутыни было в то время уже очень мало, наместником до последних дней оставался архимандрит Серафим. И хутынская братия с радостью приняла двадцатилетнего чтеца и звонаря Павлушу Груздева из разрушенной Мологской обители.
В Хутыни Павел пел и читал на клиросе с монастырской братией, звонил в колокола по мологской своей выучке, следил за порядком и чистотой у раки с мощами преподобного Варлаама. Одновременно приходилось трудиться на благо государства – работал на Деревяницкой судостроительной верфи.
В Хутынском монастыре, с благословения епископа Алексия (Симанского), будущего патриарха, Павла постригли в иноки.
Через четыре года обитель закрыли. Единственным, что разрешили отцу Павлу милицейские чины взять на память из обители, была икона преподобного Варлаама. С этой иконой, словно самой дорогой святыней, Павел (Груздев) покинул Новгород 6 мая 1932 года...
Позднее, в лагере, в трудных обстоятельствах взмолится отец Павел: «Преподобне отче Варлааме! Я у тебя четыре года жил, угодник Божий! Я твою раку, около мощей-то, всегда обтирал! Помоги мне, отче Варлааме, и мои грехи-те оботри, омой твоими молитвами к Господу нашему, Спасителю Иисусу Христу!»
После закрытия монастыря инок Па вел несколько лет жил на родине, работал на скотном дворе государственной селекционной станции. Родная деревня попала в зону затопления Рыбинского водохранилища. В 1938 году с отцом они разобрали избу, сплавили ее по Волге до Тутаева и там, на левом берегу, собрали. Здесь и жил отец Павел с родными, работал на базе «Заготскот», ходил в церковь, пел на клиросе, пономарил.
В 1938 году его арестовали. Обвинение гласило: «Обвиняемый Груздев, будучи участником антисоветской группы с 1938 по 1940 год размножал для группы антисоветские стихотворения, хранил у себя частицы мощей, несколько сот печатных изображений святых и при помощи этого проводил антисоветскую агитацию против существующего строя в нашей стране».
Выпущен за недостатком вины, снова арестован в 1944 году как социально опасный элемент. Отец Павел вспоминал, как в ярославской тюрьме, в ночном кабинете следователя, пятна крови от бесчисленных издевательств и побоев въелись в пол. Пятнадцати заключенным, среди которых был он сам, не хватало воздуха в тесной одноместной камере, поэтому они, чтобы подышать, по очереди припадали к дверной щели у пола.
На допросах отца Павла избивали, слепили глаза. Здесь он начал терять зрение. Следователь кричал на него: «Ты, Груздев, если не подохнешь здесь в тюрьме, то потом мою фамилию со страхом вспоминать будешь! Хорошо ее запомнишь – Спасский моя фамилия, следователь Спасский!» Отец Павел вспоминал о следователе без злобы, с шуткой: «Прозорливый был, зараза. Страха, правда, не имею, но фамилию его не забыл, до смерти помнить буду. Ведь все зубы мне повыбил, вот только один на развод оставил».
Следователь добивался, чтобы он сказал, что Бога нет. «Есть, дяденька». Ему зуб выбили. Опять – скажи «нет». – «Есть, дяденька, есть!» Опять выбили. «Ну где на вас зубов напасешься?» – «Я тебя сгною». – «Не сгноил, – вспоминал отец Павел. – Я-то до сих пор жив, а он, бедный... Через два года и его, и товарищей расстреляли... Ему надо было, чтоб я сказал, что Бога нет, а Он есть».
Отец Павел вспоминал, как везли его с другими заключенными в декабре 1944 года в лагерь. Заключенные ехали в вагонах стоя – так тесно было, им ничего не давали ни есть, ни пить. Привезли и отправили в баню: «Дали по ковшику воды – горячей и холодной, так все ковшик горячей сразу же и выпили». Такая вот банька...
Шесть долгих лет лагерей под Вяткой: голод, холод, непосильный труд. В лагере отец Павел обслуживал железнодорожную ветку, по которой из тайги вывозился лес с лесоповала. Многих людей спас он от голодной смерти, имея пропуск на свободный выход и вход в зону: «Хочу в лес иду, а хо чу и вдоль леса... Но чаще в лес – плетеный из веточек пестерь в руки беру и – за ягодами. Сперва землянику брал, потом морошку и бруснику, а грибов-то! Ладно. Ребята, лес-то рядом! Господи Милостивый, слава Тебе!» Охранники концлагеря называли отца Павла «святоша».
В первую суровую лагерную зиму 1944/1942 года уголовники как то оставили отца Павла без обеда: «Только баланды получил, несу – подножку подставили, упал. А под веничком был у меня спрятан кусочек хлебца – маленький такой, с пол-ладони, столько давали хлебца в день. Украли его! А есть хочется! Что же делать? Пошел в лес – был у меня пропуск как у бесконвойного – а снегу по колено. Может, думаю, каких ягод в лесу найду, рябины или еще чего. И смотрю – поляна. Снега нет, ни одной снежинки. И стоят белые грибы рядами. Развел костер, грибы на палку сырую нанизал, обжаривал и ел, и наелся».
Из лагеря отец Павел писал домой: «Митя, сходи к моей маме, утешь ее, пусть обо мне не расстраивается. Если ж и не вернусь, то что уж, пусть не печалится, а я своей участью доволен и ни капли не обижаюсь.
Не все пить сладкое, надо попробовать и горького, но горького пока что я не видел».
После тюрем и ссылок отец Павел мог босиком ходить по снегу даже в тридцатиградусный мороз. Он поделился как-то: «Когда был в заключении, пи лили дрова. Как все сядут отдохнуть или покурить, так я бегу за костер Богу молиться. Один раз меня увидели и за это привязали к березе, а сапоги сняли. Снега было по колено. Я стоял до тех пор, пока снег не растаял под ногами до земли. Думал все – заболею и умру. А я и не кашлянул. Вот с тех пор у меня ноги и не зябнут. Я бы мог ходить все время босиком, но не хочу народ смущать».
О своей работе в лагере на железной дороге отец Павел рассказывал такой случай: «...Прошел я свой участок пути до конца, все тщательно проверил и доложил начальнику об исправности пути... Мчится наш паровоз сквозь ночную мглу, и вдруг – толчок! Но ничего, понеслись дальше, только начальник мой рассердился... И вдруг – вторичный толчок! Начальник рассвирепел: “В карцер посажу!!!” А как приехали, я обратно по путям побежал: надо ж разузнать, что за толчки были, ведь поезд пойдет, храни Бог, что случится. Гляжу на путях лошадь лежит без головы. Бог дал мне силы, еле-еле стащил я труп с рельсов в сторону, дальше пошел... И что же: еще одна лошадь с отрезанными ногами лежит на рельсах... Стащил я и эту тушу в сторону и пошел к сараю, где должен был быть пастух... И слышу я какие-то хрипы. Вхожу в сарай, а там пастух висит. Я скорее вскарабкался, перерезал своим инструментом веревку. Тело грохнулось на землю. Я давай его трясти, ворочать, по пяткам бить. Нет пульса! Но я не унимаюсь, молюсь: “Помоги, Господи, коль Ты послал меня сюда в последний его момент”... Стал снова пульс щупать. Слышу – сердце бьется у пастуха... Прибежал я в санчасть, доложил».
Протоиерей Сергий Цветков, духовное чадо старца, говорил об этом случае: «Особенно меня всегда умиляло, как отец Павел спас немца-заключенного, у которого коней задавило дрезиной. Сначала из петли его вынул, а потом на суде защищал. Ему самому расстрелом грозят за то, что он фашистскую морду защищает, а он им в ответ: “Можете меня расстрелять, только он не виноват”. И суд этого немца оправдал. И немец этот каждое утро приходил к постели отца Павла и клал ему кусок от своей хлебной пайки, – так он был ему благодарен».
Отец Сергий вспоминал: «О лагере батюшка вообще рассказывал немало. Рассказывал как бы между прочим, даже и не о себе. Но из этих рассказов я узнал, например, что он весь свой срок вставал за час до подъема и вымывал весь барак. И конечно, за такие поступки его не могли не любить. А Господь давал ему, как труженику, здоровья. Потому что отец Павел был великим тружеником. Стоило только посмотреть на его руки, чтобы понять, что эти руки могут делать все».
Заключенные Вятлага служили литургию прямо в тайге. По воспоминаниям отца Павла, среди них были два епископа, несколько архимандритов, игумены, иеромонахи и просто монахи: «Была там целая епархия!» Когда удавалось договориться с начальником, ведавшим пропусками, «лагерная епархия» выходила в лес и начинала богослужение на таежной поляне. При последнем богослужении молния ударила в пень, служивший престолом, дабы не подвергся он впоследствии осквернению. Пень исчез, а на его месте появилась воронка, полная чистой прозрачной воды. Охранник, видевший все своими глазами, побелел от страха и воскликнул: «Ну, вы все здесь святые!»
Отец Павел вспоминал: «В самый канун Рождества обращаюсь к начальнику и говорю: “Гражданин начальник, благословите в самый день Рождества Христова мне не работать, зато я в другой день три нормы дам. Ведь человек я верующий, христианин”. – “Ладно, – отвечает, – благословлю”. Позвал еще одного охранника, такого как сам, а может и больше себя. Уж били они меня, родные мои, так, не знаю, сколько и за бараком на земле лежал. Пришел в себя, как-то, как-то ползком добрал ся до двери, а там уж мне свои помогли и уложили на нары. После того неделю или две лежал в бараке и кровью кашлял. Приходит начальник на следую щий день в барак: “Не подох еще?” С трудом рот-то открыл: “Нет, – говорю, – еще живой, гражданин начальник”. – “Погоди, – отвечает. – Подох нешь”».
В 1947 году отец Павел вышел из заключения – полностью «отбыл срок наказания». Но вольным воздухом дышал недолго – в 1949 году «за старые преступления, – как писал батюшка в автобиографии, – был сослан на неопределенный срок в город Петропавловск Северо-Казахстанской области».
Про 1947 год отец Павел рассказывал такую историю: «Тутаев, 47-й год. Ночь. Очередь за хлебом. Под утро открывается окошечко и объявляют, что хлеба на всех не хватит: “Не стойте”. А в очереди женщина с двумя детьми, такие исхудалые, в чем душа держится, и ясно, что хлеба им не достанется. Выходит мужчина, он по очереди шестой или седьмой, прилично одетый – не нам чета. Берет женщину за руку и ведет с детьми на свое место: “Стойте здесь”. – “А как же вы?” Махнул в ответ рукой»... «Вот ему, – говорил отец Павел, – Господь и скажет: “Проходи”. – “Да как же, Господи? Я ведь Тебя не знаю!” – “Как же не знаешь, когда та женщина с детьми Я и был”».
Перед ссылкой, в самарской тюрьме, отец Павел вместе с другими заключенными встретил Пасху. В этот день заключенных выгнали на прогулку в тюремный двор, выстроили и водили по кругу. Кому-то из тюремного начальства взбрело в голову: «Эй, попы, спойте чего-нибудь!» «А владыка – помяни его Господи! – рассказывал батюшка, – говорит нам: “Отцы и братие! Сегодня Христос воскресе!” И запел: “Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав...” Да помяни, Господи, того праведного стрелка – ни в кого не выстрелил. Идем, поем: “Воскресения день, просветимся людие! Пасха, Господня Пасха! От смерти бо к жизни и от земли к небеси Христос Бог нас приведе...”»
Затем ссылка в Казахстан, страшный двухмесячный путь в вагоне-душегубке до Павловска среди уголовников, в грязи, смраде, брани, то в холоде, то в жаре.
О том, как приехав в Павловск, отец Павел с двумя стариками-монахами искал пристанища, умирая от истощения, он вспоминал так: «В город-то боимся идти, по загороду, не помню, куда шли, напрямик. Река шумит какая-то. Водички попить бы, да сил уж нет от голода. Нашел какую-то яму, бурьян – бух в бурьян. Тут и упал, тут и уснул. Утром просыпаюсь. Один ста рик молится, а второй рубашку стирает в реке. “Ой, сынок, жив!” – “Жив, отцы, жив”. Прочитали молитвы те, слышим: бом!.. бом!.. бом!.. Церковь где-то! “Пойдемте в церковь!” А уж мы не то чтобы нищие были, а какая есть последняя ступенька нищих – вот мы были на этой ступеньке. А что делать – только бы нам причаститься! Какой-то старик увидал нас, дает три рубля: “Поди разменяй!” Всем по полтиннику, а на остальное свечки поста вили Спасителю и Царице Небесной. Исповедались, причастились – да хоть куда веди нас, хоть расстреляй, никто
Вернувшись на родину в 1954 году, отец Павел обосновался в окрестностях Толгского монастыря. В те годы трудно было найти человека, который хорошо знал бы церковную службу, мог пономарить, читать, петь. И Ярославский владыка, преосвященный Исайя, решил рукоположить отца Павла в священники.
Три года потребовалось на то, чтобы решить все необходимые формальности для рукоположения. Сохранившаяся переписка свидетельствует, как непросто было получить священный сан человеку с клеймом заключенного. И только после снятия судимости и реабилитации он был рукоположен.
Во второе воскресенье Великого поста, 9 марта 1958 года, отца Павла (Груздева) рукоположили в диакона, а через неделю, 16 марта, – в иереи. Феодоровский кафедральный собор Ярославля, где рукополагали отца Павла, был полон народу. Пришли многие, кто знал его еще по Мологе, до ареста в Тутаеве и после... «Вся церковь плакала, – вспоминал батюшка. – Из нищеты... ой! Арестант ведь! Не мог и я удержаться – плакал...» В августе 1961 года архиепископом Ярославским и Ростовским Никодимом отец Павел был пострижен в монашество и стал иеромонахом.
В Ярославской области ревностный пастырь прослужил сорок лет. Из многих городов России потянулись к нему люди за советом и утешением, стали почитать как старца. Батюшка плохо видел, а потом и совсем ослеп, но продолжал служить, причем у него никогда не было ни дьякона, ни знающего помощника. Духовное же зрение старца с годами только обострялось.
Протоиерей Владимир Воробьев вспоминал: «И вот в первый раз я попал в Верхне-Никульское. Совсем небольшое село, достаточно глухое... Подходим к церковной ограде, как вдруг навстречу выходит пожилой батюшка, небольшого росточка, с очень простым русским лицом, быстро и как-то радостно подходит ко мне, протягивает руки, громко и совсем просто говорит мне: “Володька!” Потом обнимает меня, целует – словно мы знакомы с ним уже лет двадцать. А дальше я вижу, что точно так же он приветствует и всех остальных священников, которых то же встречает впервые».
Отец Павел учил христианской любви просто: притчами, жизненными рас сказами, некоторые из которых были записаны и позднее изданы. Учил всей своей жизнью, собственным примером. Был образцом христианского нестяжания: несмотря на широкую известность, он очень просто питался и одевался, за всю свою жизнь не накопил никаких материальных ценностей. Все, что привозили отцу Павлу, он раздавал. Грачам по два ведра картошки варил.
Старец жил просто, бедно, но у него была огромная библиотека. Соседи вспоминали, что отец Павел привозил много книг из Москвы, Ленинграда. Покупал их в «Букинисте», мог привезти за один раз тридцать-сорок книг.
Имея образование два класса церковно-приходской школы, старец был так начитан, что мог поддержать разговор на любую тему. Рядом с селом батюшки находился Академгородок – элитный научный центр. Ученые из центра – физики-ядерщики, биологи, лингвисты – наезжали к старцу и всегда находили общие темы для разговора, поражаясь уму и мудрости отца Павла, его познаниям в разных сферах человеческой деятельности.
Отец Владимир Воробьев вспоминал: «Жизнь его была настоящим исповедничеством, ведь за свою веру он претерпел и гонение, и ссылки. Но я не могу припомнить, чтобы батюшка хотя бы раз сказал о каких-то своих заслугах. Наоборот! О себе он говорил настолько уничижительно, пренебрежительно даже, так подчеркивал свою худость, бедность, убогость, так безжалостно говорил о своей необразованности, – что рядом с ним никому, ни одному человеку невозможно было возноситься, выставлять свои достоинства и что-то из себя представлять».
Он делился еще: «К батюшке приезжало священство... занимавшее определенное, довольно видное положение в церковных кругах. Известные столичные иереи, игумены и архимандриты, даже архиереи. Но обращался батюшка ко всем в высшей степени просто: “Колька!.. Сережка!.. Володька!”... И это действовало на людей замечательно, я бы сказал – отрезвляюще. Все эти сановитые лица, которые у себя, на своих постах постоянно окружены почтением и, хоть в малой степени, но избалованы, от слов отца Павла приходили в то обычное, нормальное, забытое уже состояние души, когда человек прекрасно понимает, что он прежде всего – прах и тлен, а уж если и есть в нем что-то хорошее, – то это от Бога! Сам отец Павел, имея высокий сан архимандрита, был прост в высшей степени, потому что всю свою жизнь посвятил Богу».
Духовные чада старца делились: «Едешь к нему – такие глыбы в душе везешь. А обратно уезжаешь – как на крылышках! А он встречал нас веселый, а потом влежку лежал. После исповеди приходил – рубашку с себя снимал мокрую и выкручивал».
Протоиерей Владимир Воробьев свидетельствовал о прозорливости отца Павла: «Очень часто сбывалось то, что батюшка предрекал. Например, однажды он гостил в Москве в моем доме, и как раз в это время была у нас в гостях очень чтимая нами подвижница, можно сказать, старица, – Агриппина Николаевна. И батюшка в разговоре с ней сказал: “Ты, матушка, умрешь, когда на дворе белые мухи летать начнут”. И хотя Агриппина Николаевна прожила еще несколько лет после того разговора, но умерла она, действительно, на второй день после Покрова, в первый снег, когда по двору летали снежинки какой-то небывалой величины, похожие на сказочных мух...»
Рассказывают, как приехал отец Павел в Спасо-Яковлевский Димитриев монастырь. После службы старца окружил народ. А в стороне стоял в нерешительности послушник, который в мирской жизни был дважды женат, но мечтал о священстве, надеясь на снисхождение вопреки канонам. И вдруг старец обратился к нему и на его невысказанный вопрос ответил: «Дьяконом будешь, священником – никогда!» Прошли годы. Послушник давно стал дьяконом и подал документы на рукоположение в иеромонахи. Но когда подписанные документы пришли, он скоропостижно скончался от запущенного онкологического заболевания, о котором сам не подозревал. Так и сбылись слова отца Павла.
Настоятель Казанского храма города Иваново протоиерей Василий Львов рассказывал, как приехали они к отцу Павлу с важным для их многодетной семьи вопросом: менять небольшую квартиру на дом ради расширения жилплощади или не менять? Не успели задать вопрос, а отец Павел уже сказал твердо: «Квартиру не менять! Квартиру вам еще одну дадут! А частный дом отберут». И слова старца сбылись: неожиданно для семьи священника освободилась квартира рядом с ними, и без всякого заявления им, как многодетным, да еще после рождения близнецов, дали эту вторую квартиру. А дом, который они мечтали купить, сгорел, причем была большая вероятность поджога – «А частный дом отберут».
Отец Владимир Воробьев свидетель ствовал: «В батюшке более всего поражали простота, смирение, любовь и кротость, с которой он переносил все свои жизненные трудности и не взгоды. А невзгод у него было немало Во-первых, слепота, которая к старости прогрессировала буквально с каждым годом и делала его совсем беспомощным в обыденной жизни. Потом – бедность, на грани нищеты. Когда он жил в Верхне-Никульском, у него иногда не было денег, чтобы купить на зиму дров. А еда? А другие жизненные нужды?»
Отец Владимир также рассказывал: «А тут еще, ко всему прочему, обрушился свод в главном приделе Троицкого храма!.. Но и в том, как рухнули эти своды, тоже видна милость Божия и забота о Своем избран нике. Батюшка сам мыл полы в главном приделе. Неожиданно в руку его вонзилась большая заноза. Боль была такая, что батюшка бросил тряпку и вышел из храма. И в эту самую секунду рухнул свод купола. Многотонные каменные глыбы проломили пол, причем в том самом месте, где несколько секунд назад стоял отец Павел!»
Протоиерей Сергий Цветков вспоминал: «Когда, вследствие поднятия уровня почвенных вод, в его храме в Никульском произошла усадка фундамента, то в результате рухнул один из куполов и сокрушил алтарь. Даже в этом случае он не показал вида, что страдает. И когда он лежал слепой, с трубкой в боку, до последнего вздоха продолжал шутить и не терял своей веселости».
Протоиерей Сергий еще свидетельствовал об отце Павле: «Помню, мама моя после соборования упала с крылечка и сломала себе какую-то кость в плече. Перелом был очень болезненный, причем боль не отступала ни на минуту. И врачи толком помочь не могли. И мы с мамой поехали к отцу Павлу. А он постучал по ее плечу кулаком – и все... И боль прошла. Я не скажу, что сразу кость срослась или еще что-то. Нет, заживление шло своим чередом. Но боль отступила, ушла, – а для нее тогда именно боль была самой большой тяжестью. И таких случаев было немало».
Валентина М. рассказала, как отец Павел исцелил ее и дочку. У Валентины был нарыв на пальце. В больнице хирург прооперировал палец и задел нерв, в результате ладонь перестала сгибаться. Хоть плачь! Ведь работа в колхозе, и дома за скотиной ходить надо. Поехала с этой бедой в Верхне-Никульское к батюшке. Он взял ее за руку и долго держал в своей руке. В этот же день рука стала здоровой. А у ее дочери Веры после гриппа случилось осложнение на глаза: образовалась пленка, и она перестала видеть.
Они вдвоем поехали к старцу. Там в храме отстояли литургию и заказали молебен Божией Матери в честь Ее Казанской иконы. После молебна батюшка позвал их к себе в дом и накормил. Как только они после обеда вышли от отца Павла на улицу, дочка радостно воскликнула: «Мама, я вижу!»
Духовные чада делились: похлопает отец Павел по спине, будто в шутку. «Давай похлопаю». И где что болело – проходит.
Отец Сергий также рассказывал: «У б тюшки был дар исцелять любые кожные болезни. Иногда он при мне делал лечебную мазь. Надевал епитрахиль и смешивал компоненты. Я наблюдал.
Раз он мне сказал: “Вот ты знаешь состав, но у тебя ничего не получится”. По свидетельству врачей из Борка, отец Павел вылечивал своей мазью любые кожные заболевания, даже те, от которых врачи отказывались. Еще старец говорил, что этот дар один человек получил от Божией Матери и передал ему. Хотя, я думаю, что, возможно, он и был тем человеком. Любовь отца Павла к Царице Небесной была безгранична».
Отец Сергий свидетельствовал о прозорливости старца и его даре утешать скорбящих через обычную беседу: «Все мы, кто общался с батюшкой, знаем, что Господь наделил его даром прозорливости. Хотя, как человек смиренный, он этот дар тщательно скрывал ото всех. В связи с этим вспоминаются такие случаи. Мы сидели со старцем одни в комнате – он что-то делал, а я размышлял. Я думал: “Почему после общения с отцом Павлом, за столом или в церкви, убитые горем люди и отчаявшиеся грешники становились веселыми и жизнерадостными и возвращались домой, как на крыльях?” В этот момент батюшка обернулся ко мне и сказал вслух: “А я их исцеляю”, и опять продолжил работу. Тогда я не сразу понял эти слова. Но когда умерла моя мама, ничто не могло успокоить меня, и только общение со старцем полностью исцелило боль. Теперь я понимаю, что Господь дал ему дар исцелять души людей через обычные беседы».
Отец Сергий еще вспоминал: «Однажды батюшка мне говорит: “Забери монастырские иконы у Мани-Вани (это моя прихожанка, у которой эти иконы хранились после разорения Шелтометского монастыря), свези их в Толгу и Спасо-Яковлевский монастырь”. Я выполнил послушание старца. После этого в доме этой старушки трижды были воры. Отец Павел вовремя спас иконы».
Монахиня Мария из Воскресенского собора и послушник возили на лошади с полей поклажу. Отец Павел, совершенно уже ослепший, внезапно сказал им: «У вас там у сбруи развязалось». Посмотрели – точно развязалось. Если бы поехали так, где-нибудь с горки – могли бы перевернуться.
Рассказывал протоиерей Сергий и об особом даре совета и духовного рассуждения у старца: «Все советы, которые он давал, были не то что полезны, а спасительны. Очень глубоко он судил о жизненных случаях и ситуациях, которые происходили с его чадами. За этой глубиной понимания стоял огромный опыт, молитвенный труд, знание духовной жизни. Сколько раз, когда я спрашивал его о каком-нибудь человеке (которого он, кстати, в глаза никогда не видел!), он так метко и верно его оценивал, что я поражался».
Один человек приехал к отцу Павлу просить благословения на Иисусову молитву. Ехал долго, добирался из далека. Думал: «Возьму у батюшки благословение на четки, буду подвиг Иисусовой молитвы нести». И вот добрался. Но еще не успел и рта раскрыть, как батюшка ему: «Садися, садися, родной! Вот машина как раз довезет тебя до поезда!» Это значит, в обратный путь! «Батюшка, мне бы молитву Иисусову, благословите!» – «Садись, садись, а то сейчас уедут!» И человек уже смирился, идет к машине, садится, но все же успевает спросить: «Батюшка, а молитва-то?» А батюшка ему так строго: «Не пойдет!» И действительно, человек этот потом рассказывал, что с подвигом Иисусовой молитвы у него ничего не получилось. Позднее он понял, что для умного делания нужно соответствующий образ жизни вести. А отец Павел это увидел сразу.
Как-то старец приехал в Толгу. Молодой священник вел его под руку, он почти ничего не видел. Многие подходили к нему за благословением и советом. Подошла одна девушка и по просила благословения в монастырь. Отец Павел сказал: «Не годишься». Она удивилась. Затем, обогнув несколько зданий, забежала вперед и опять спросила благословения в монастырь, но другими словами (может быть, зная, что он плохо видит). Старец спросил, откуда она приехала. Девушка ответила. «Вот туда и поезжай», – был ответ.
Отец Сергий еще рассказывал: «Я также спрашивал отца Павла об одном человеке, желавшем рукоположения. И хотя он его никогда не видел, сказал мне сразу: “Не годится”. Прошло больше года, и меня опять попросили узнать об этом мужчине. Старец ответил: “Если его посвятят, то его ждет участь Иуды”».
Однажды отец Сергий задумался о гостеприимстве отца Павла: «Конечно, приятно, что меня, недостойного, великий старец так привечает – как приедешь, тут же он и Марья хлопочут накрыть стол. Думаю, могли бы и подождать кормить, сначала бы духовно напитаться, общаясь со старцем. И вот приезжаю в очередной раз. Но подъезжая (и уже проголодавшись), все равно предвкушаю, как он меня угощать будет. Вхожу, здороваюсь, сажусь. Начинаем с ним разговаривать. Но чай пока не несут. Вот и хорошо, думаю. Не за едой приехал, а духовной пищей насладиться. Наконец, Мария, верная помощница, голос с кухни подает: “Батюшка! Рыбу-то разогреть?” – “Да подожди, Мария!” – отвечает он. И опять течет беседа, продолжается разговор... Опять Мария с кухни: “Может, хоть чаек поставить, отец Павел?” – “Подожди, Мария, подожди!” И опять мы беседуем. Вдруг он встает и приглашает меня в церковь. Идем в храм, прикладываемся к образам. Потом он начинает мне, как водится, особо чтимые иконы показывать, рассказывать о чудесных случаях. А я уже, между прочим, проголодался. Возвращаемся к нему в сторожку, опять садимся за стол разговаривать на духовные темы. Опять Мария голос подает, и опять он ее обрывает. А я уже сильно кушать хочу! Наконец батюшка, улыбаясь, достал кусочек четверговой соли, раскатал его скалкой, принес кусок хлеба (он такой хлеб называл “папушник”) и кружку кваса. Все это он делал как-то красиво и значительно, с любовью. Все так же улыбаясь, он макнул кусок хлеба в соль, аппетитно откусил и запил квасом. Затем быстро придвинул это мне. Я вкусил, и мне показалось, что я отродясь не ел ничего более вкусного. И понимаю, что я как тот царь из “Отечника”, который пришел к пустыннику и вкусил его самой простой пищи. И вдруг вспоминаю, что ведь я же сам хотел получить от нашей встречи духовного, – и вот получил по своему желанию. Но кто же батюшке-то об этом сказал? Сказало его духовное чутье. Да, Господь открывал ему человеческие души, чтобы он исцелял их и вразумлял».
Иногда отец Сергий спрашивал у отца Павла: «Батюшка, вот тебе Господь помогает во всем, такие глубокие вещи открывает... Это за то, что ты нес в своей жизни такой подвиг?» На эти вопросы он всегда отвечал: «А я ни причем, это лагеря!»... «Действительно, именно страдания выковали из него такого удивительного подвижника, старца. Он о своем добром говорить не любил, но иногда само проскальзывало. Однажды мы шли с ним прогуливаясь около храма, – вспоминал отец Сергий, – он показал мне живописное уединенное место: “Вот здесь, бывало, я прочитывал Псалтирь от корки до корки”. Ночами он писал дневники (это помимо огромных молитвенных правил!), очень любил акафисты читать. Практически на каждой службе он вычитывал какой-нибудь акафист и вычитывал его с такой торжественностью, что, кажется мне, святые с неба глядели и удивлялись: “Кто же там так читает?”»
Старец говорил отцу Сергию: «Поедем в монастырь! Будем там с тобою жить». Протоиерей Сергий Цветков незадолго до кончины принял монашеский постриг и почил о Господе иеромонахом.
О батюшке говорили: «На самой службе он стоял словно какой-то столп духовный. Молился всей душой, как гигант, этот маленький ростом человек, и все присутствовали, как на крыльях, на его молитве. Такая она была – из самого сердца. Голос громкий, сильный. Иногда, когда совершит таинство Причастия, он просил Господа по-простому, как своего отца: “Господи, помоги там Сережке, что-то с семьей...” Прямо у престола – и этому помоги, и этому... Во время молитвы всех перечислял на память, а память у него была, конечно, превосходная».
Протоиерей Анатолий Денисов вспоминал: «В 1985 году я окончил семинарию, и владыка Ярославский и Ростовский Платон отправил меня в самый глухой приход... После Троице-Сергиевой лавры какое-то Пошехонье, да еще пятьдесят километров, полное бездорожье... Пришли туда, а там всего десять-двадцать старух. Они и говорят: “Да нам вроде и священника-то не надо. Мы тут все уже умираем. Понамрут понамрут. Батюшка приедет соседний, отпоет, и опять мы так живем. Как вы будете здесь жить? Умрете с голоду, да и все. Дорог нету, магазина нету, медицины нету. Давайте-давайте отсюда. Мы вас чайком попоим, да и милости просим: езжайте”. Поехали с Галей к отцу Павлу: “Батюшко, так-то, так то, нас отправили в такое село”. А он и говорит: “Толькя, был бы я архиерей, дальше бы направил. Да там так хорошо!” Свечек нам надавал да проводил... Приезжаем обратно. А там совершенно другая атмосфера... Все рады, все нормально, и пятнадцать лет мы отслужили на том месте».
Молодой человек собирался в армию. Отец Павел встретил его в сельской бане. Узнав, что он не крещен, батюшка решил крестить его сейчас же, не откладывая на завтра. А на другой день этот парень внезапно умер.
Рассказывают, как одного игумена из Вологодской области назначили наместником Спасо-Прилуцкого Димитриева монастыря в Вологде. Не хотелось ему брать на себя административные функции, и он поехал в Верхне-Никульское за советом к отцу Павлу. Открывает дверь сторожки – а там в полумраке стоит отец Павел и держит в руках икону. Игумен подходит ближе под благословение и видит, что старец благословляет его иконой преподобного Димитрия Прилуцкого.
В Пошехонском районе приезжая семья москвичей ремонтировала храм – отец и сын полностью крышу перекрыли. «И настолько был я рад, – вспоминает священник этого храма, – что не знал, как их отблагодарить. Они мне говорят: “Для нас лучшая награда, если ты нас к отцу Павлу свозишь”. И мы поехали. Что было удивительно, когда мы подошли к сторожке, дверь открывается и батюшка кричит: “Сашка, заходи!” Сашка – это который крышу крыл. А он здесь впервые! И стоял он ни жив ни мертв – настолько был поражен. Думал, что я ему сказал»...
Духовный сын отца Павла вспоминал: «С ним в любой монастырь приедешь – такое к нему большое уважение! Я как приходской священник – с благоговением, со страхом, а он как рыба в воде – в Троице-Сергиевой лавре, в Толге, в Спасо-Яковлевском монастыре – везде чувствует себя как хозяин. Кого-то по спине похлопает, прибауточку, сказенку какую-то выскажет. И такая у него любовь, и открытость, и ясность, и чистота, и правда – вокруг него всегда целая толпа, и паломники, и молящиеся: “Отец Павел, помогите, я там хромаю, там кто-то в тюрьме сидит...” И Господь как-то сразу его умудрял, он мог ответить на любой наболевший вопрос просителям».
Одна женщина рассказывала: «Родилась у нас Дашенька, внучка моя. А дочь, когда была беременна, на Успенский пост отмечала свой день рождения – с пьянками, с гулянками. Я ей говорю: “Побойся Бога, ведь ты же беременна”. И когда родился ребенок, определили у него шумы в сердце, очень серьезно – на дыхательном клапане дырка. И девочка задыхалась. Еще днем туда-сюда, она плачет, а ночами вообще задыхается. Врачи сказали, что если доживет она до двух с половиной лет, будем делать операцию в Москве, в институте. Раньше нельзя. И вот я к отцу Павлу все и бегала: “Батюшка, помолись!” А он ничего не говорил. Вот приду, скажу – и ничего не говорит. Прожила Даша 2,5 года. Присылают нам вызов на операцию. Бегу к батюшке. “Батюшка, что делать? Вызов на операцию пришел, ехать или не ехать?” А он говорит: “Причасти и езжайте”. Вот они поехали. Они там в больнице, а я плачу, да все к батюшке бегаю: “Батюшка, помолись!” А потом он мне так сердито говорит: “Да выздоровеет твоя Дашка!” И, слава Богу, вот – Дашка его молитвами выздоровела».
Один священник вспоминал: «Господь слышал молитву отца Павла быстрее, чем других. Кто приедет к нему, у кого что болит – батюшка постучит так запросто по спине или потреплет за ухо: “Ну ладно, все, будешь здоров, не беспокойся”. А сам-то пойдет в алтарь и молится за человека. Господь услышит его молитву и поможет этому человеку. Конечно, явно я не могу сказать – вот хромал, подошел к отцу Павлу и сразу запрыгал. Не всегда это явно. Человек скорбел-скорбел, а помолился у отца Павла, исповедался, причастился, пообщался, попросил его молитв, так все постепенно и отлегло. Пройдет неделя, а он уже здоров».
Отец Павел говорил: «Молитва везде действует, хотя не всегда чудодействует».
Еще говорил: «На молитву надо вставать поспешно, как на пожар, а наипаче монахам».
Молитва отца Павла имела такую силу, что со всех концов страны съезжались к нему люди самых разных судеб, званий и профессий. И остановка автобуса «Верхне-Никульское» стала вскоре называться в народе «Отец Павел».
Повторял часто: «Господи! Молитва ми праведников помилуй грешников».
Отец Павел говорил своим прихожанам-односельчанам: «Мне уже скоро девятый десяток пойдет. Тридцать один год я служу в вашем храме. И никогда не искал худого в селе, а искал худое в себе».
Все, кто знал отца Павла, говорят о нем, что это был кладезь народной мудрости, песен, пословиц, поговорок, прибауток, преданий.
Среди всех даров архимандрита Павла замечателен его дар рассказчика. Все, кто общался с батюшкой, кто слушал его рассказы, вспоминают в один голос, что уезжали от отца Павла «как на крыльях», настолько радостно преображался их внутренний мир.
Вот два из его рассказов: «Едет архиерей по морю молиться в Соловки, в монастырь. И глядит, что-то народ показывает на островок. – Владыко, все утверждают, что на том острове три святых человека живут. – Архиерей приказал корабль остановить, спустился в шлюпку и поплыл со своими приближенными на этот остро вок. Подъезжает. Стоят трое, Бог знает, во что одеты... Кланяются. Владыка их перекрестил. – Ну, расскажите, добрые люди, кто вы и сколько здесь пропадаете? – А мы не знаем, владыко, сколько годов – может, двадцать, а может, тридцать. Мы были рыбаками, промышляли рыбу на этом море. Поднялась сильная буря, все разметало. Мы трое на доске дали Богу обещание: “Господи, если очутимся на земле, с этого места не уйдем...” Раз в год приезжают к нам священники с материка, нас исповедуют. – Ну, это ладно, вы выполняете свою обязанность. А как молитесь, главное? – Владыко, какие мы молитвенники! Учи ли аз, буки, веди, да и то не научились. А знаем, что на небе Святая Троица – Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святый. И мы – это Вася, это Ванька, это Илюшка – сами сочинили молитву: “Трое вас и трое нас. Боже наш, помилуй нас”. – Ой-ой-ой! Надо учить вот такую молитву: “Отче наш, Иже еси на небесех...” Выучили молитву. Благословил их владыка и поплыл на лодке на свой корабль, а сам думает: “Какие еще люди есть на Святой Руси!” Тем ная ночь, архиерею не спится, ходит по палубе, да и глядит. Что же? В той стороне, где остров – зарево... А свет все ближе, ближе... Архиерей протирает глаза – разглядел, а это те трое под хватились за руки, да и бегут: “Владыко, мы забыли молитву! Давай снова учить!” Архиерей говорит: “Милые люди! Я у престола Божия стою, облачен от Бога высшей властью священства, все молитвы знаю, но по морю бегать не умею! Мне не пробежать. А вы только и знаете “Трое вас и трое нас. Боже наш, помилуй нас”, но у вас чистое сердце. Пойдите с Богом на свой остров и живите и молитесь так, как вы молитесь!”»
«В одном месте пошел слух, что Спаси тель приедет в этот город. Сам Христос! А кто хороший человек, благочестивый человек – Он к тому придет в гости.
Одна женщина – церковь она посещала, каждый день читала Евангелие, молилась, вела прекрасную жизнь. Но гордость у нее была. И говорит сама себе: “Спаситель ко мне придет, обязательно”. Напекла, наготовила. Ждет Спасителя. Самовар вскипятила... Мальчишке, сосед, стучится и говорит: “Тетя Маня, ради Христа, помоги, с мамой плохо сделалось. Стонет, а мне ее не поднять”. – “Не пойду. Ко мне Гость придет...” Прогнала ребенка. Ну что, мальчонка домой пришел, мать поправилась. Слава Богу! А Мария ждет. Она верила, верила неложному слову Христа! Обед прошел. Нет. Все глаза проглядела – нету Христа! Ладно. Идет из другой деревни мужчина: “Мария, коровушка телится. Да неладно. Пойдем, помоги ради Христа, ты в коровах-то понимаешь”. – “Уходи, ко мне Гость придет! Я Гостя жду!” Прогнала мужика. Мужик пришел домой, коровушка отелилась. А Мария ждет Христа, не дождется. Поздний поздний вечер. Входит мужчина и говорит: “Слушай-ка, баба. Я овдовел давно да пропился. Сами знаете: стопочки да рюмочки доведут до сумочки. Бельишко-то мне старенькое улатай, постирай”. Принес грязного-то белья. “Уходи...” Выгнала... Не пришел к ней Христос. Уснула. Видит сон: пришел к ней Спаситель. Она говорит: “Господи! Я верю неложному Твоему слову, потому что каждое слово Твое – Истина. И вот, сказали, что Христос придет. Я ждала Тебя”. – “Да, Мария, – отвечает Христос. – Я за твою благочестивую жизнь, за твою любовь к храму Божьему к первой тебе пришел. Я три раза к тебе приходил, а ты Меня три раза выгнала”. – “Господи! Нет. Этого не было”. – “Евангелие читаешь?” – “Господи! Ежедневно”. – “Так вот, баба, слушай. Вот здесь написано: «Болен был, а вы посетили Меня». Это приходил-то не Васютка, а это Я к тебе приходил. А ты Меня выгнала.” – “Не знала, Господи! Ну а второй-то раз когда?” – “А второй раз мужик-то пришел, попросил тебя. Я послал мужика, Я навел на корову ту – тебя испытать, твою веру. «В беде был, а вы помогли Мне». А ты Меня выгнала...” – “Господи! Не знала! А третий раз?” – “А третий то раз приходил опять Я к тебе. «Наг был, и вы одели Меня"”. – “Не знала, Господи!” – “Знала! Потому что вот тут написано: «Кто сотворил единому от малых сих, тот Мне сотворил». А ты Евангелие читаешь!” Вот, родные. Из этого поучения себе сделайте пример».
В 1992 году отец Павел был вынужден уйти за штат по состоянию здоровья. Он поселился в Тутаеве (Романове Борисоглебске) при Воскресенском соборе, продолжая служить и проповедовать, принимать народ, несмотря на тяжелую болезнь и плохое зрение.
Отец Павел говорил: «Как ни живи, а умирать обязательно надо. Приведи, Господи, умереть христианской кончиной, и чтобы помянули добрым словом. Да я сроду никому не желаю плохого, а Церковь с детства люблю, как родную мать, а кому Церковь не мать, тому и Бог не Отец».
Незадолго до кончины говорил: «Я вас всех там еще лучше буду видеть». «Любовь никогда не перестает быть».
Старец всю жизнь хранил в памяти слова, написанные на подаренной ему в юности новгородским архимандритом Сергием фотографии: «Юноша Павел! Бог был, есть и будет! Храни веру православную. Архимандрит Сергий». В конце своей многотрудной жизни отец Павел повторял за новгородским наставником: «И я архимандрит, и я вам завещаю: “Бог был, есть и будет! Храните веру православную!”»
В воскресенье, 13 января 1996 года, на отдание праздника Рождества Христова, в реанимации городской больницы старец завершил свой земной путь. Похороны состоялись 15 января, в день памяти преподобного Серафима Саровского, которого он особенно почитал, живя по его заповеди: «Стяжи Дух мирный – и около тебя спасутся тысячи».
Протоиерей Владимир Воробьев гово рил: «Похороны отца Павла ясно показали его настоящее место в Церкви. Они были такими торжественными, собралось столько священства во главе с владыкой Ярославским и Ростовским архиепископом Михеем, молилось такое громадное количество верующих людей со всех концов России, что было ясно: мы хороним не обычного священнослужителя, а редкостного, уди вительного, всеми любимого и чтимого старца!»
Похоронен архимандрит Павел, как он и завещал, на Леонтьевском кладбище в левобережной части города Тутаева.
Люди свидетельствуют о том, что старец помогает и после кончины. На его могилке происходит множество случаев чудесной помощи и исцелений.
Молитвами святых отец наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!
* * *