Глава IV. Последний период жизни митрополита Кирилла (1927–1937)

С апреля 1927-го по весну 1929 года митрополит Кирилл находился в ссылке в Туруханском районе Красноярского округа, из них последние полтора года – в станке Хантайка⁵²⁰. Зимой 1928 года, когда владыку везли в новое место ссылки, он проезжал поселок Полой (200 км севернее Туруханска⁵²¹), в котором находился в ссылке епископ Глуховский Дамаскин (Цедрик)⁵²². Встреча со старцем-иерархом произвела неизгладимое впечатление на епископа Дамаскина. Результатом ее стала переписка двух архипастырей по вопросам внутрицерковной жизни.

Именно здесь, в Туруханском крае, митрополита Кирилла застало известие об указе митрополита Сергия от 27 мая «Об образовании и легализации Временного Патриаршего Священного Синода и регистрации на местах органов епархиального управления», а также об опубликовании им 29 июля 1927 года особой Декларации.

О реакции митрополита Кирилла на эту Декларацию в первый год после ее публикации ничего неизвестно. Создается даже впечатление, что митрополит Кирилл не придает этой Декларации такого существенного значения, какое придавали ей, например, митрополит Иосиф (Петровых) и его последователи.

Вместе с тем, известно частное письмо митрополита Кирилла архимандриту Неофиту (Осипову) от 13 июля 1928 года, где говорится: «Учреждение новой формы Высшего Церковного Управления и я не признаю. Покойного патриарха реформаторам не считаю, а заявление, сделанное о нас в Сергиевской Декларации, считаю клеветой. О господине нашем Петре молюсь, потому что не знаю о его отношении к так называемому Патриаршему Синоду. Я здоров, прозимовал первую зиму благополучно, да поможет Господь и во вторую»⁵²³

Здесь присутствует негативная реакция митрополита Кирилла на учреждение Временного Патриаршего Синода и на Декларацию. Зная, что в дальнейшем о Декларации митрополит Кирилл обычно не упоминал, стоит предположить, что это реакция на тезис о ссыльном духовенстве, прозвучавший не в Декларации, а в известном интервью митрополита Сергия. В условиях ссылки вполне вероятно было получение неточной информации о содержании Декларации.

Очевидно, что, прежде чем публично объявить о своей позиции, святитель Кирилл ждал возможного возвращения митрополита Сергия на путь первого периода его заместительства (о чем впоследствии в феврале 1930 года напишет митрополиту Сергию и митрополит Петр: «На мой взгляд, ввиду чрезвычайных условий жизни Церкви, когда нормальные правила управления подвергаются разным колебаниям, необходимо поставить церковную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое Ваше заместительство. Вот и благоволите вернуться к той, всеми уважаемой Вашей деятельности»).

Но проходит время, новый орган Высшего Церковного Управления продолжает действовать не только без соборной санкции, но и без санкции патриаршего местоблюстителя митрополита Петра. Митрополитом Сергием начинают налагаться административные прещения на тех, кто выступает против учреждения Временного Патриаршего Синода или отказывается признать содержащиеся в Декларации 1927 года тезисы согласными со своей христианской совестью. В этих условиях митрополит Кирилл и выступил с собственным видением создавшегося разномыслия и новой церковноадминистративной ситуации. Ему было очевидно, что административными прещениями создавшееся церковное нестроение еще более усугубляется. Но нельзя было согласиться и с нетерпимостью тех иерархов, кто не только осуждал деятельность митрополита Сергия, но и доходил до обвинений в безблагодатности Таинств, совершаемых им и единомысленным ему духовенством.

Вынужденность заявлений, подобных Декларациям Святейшего Патриарха Тихона и митрополита Сергия, была ясна многим. Но для не согласных с митрополитом Сергием виделась существенная разница между этими Декларациями, – и даже не столько в тоне содержавшихся в этих документах заявлений, сколько в последствиях, какие имели место после их опубликования.

Священномученику Кириллу, находящемуся вдали от церковных событий, было трудно сразу разобраться в создавшейся ситуации. Но прошло некоторое время, и к нему стали обращаться церковные иерархи с вопросами о его позиции.

Митрополит Кирилл долго молчал, понимая, что всякое нерасчетливое слово способно только усугубить обстановку. Нужно было и время, чтобы оценить, насколько прав митрополит Сергий в своих надеждах на то, что легализация, достигнутая такими компромиссами, принесет мир и благополучие в церковные дела.

Увидев, что надежды митрополита Сергия в значительной мере не оправдываются и что значительная часть церковной иерархии признала действия заместителя патриаршего местоблюстителя не согласными с церковной совестью, святитель Кирилл постепенно выработал и собственный взгляд на создавшуюся в Русской Церкви ситуацию. И этот взгляд отличался от непримиримой позиции последователей митрополита Иосифа (Петровых).

Известно суждение митрополита Кирилла в январе 1929 года (то есть более чем за три месяца до известной переписки с митрополитом Сергием) о сложившейся церковной ситуации. Письмо это адресовано, вероятно, в Ленинград, последователям митрополита Иосифа, поскольку найдено было у Η. Н. Андреевой, вдовы известного протоиерея Феодора Андреева, одного из идеологов ИПЦ в Ленинграде.

«Да хранит всех нас Господь от всякой вражды и ненависти и да вразумит к взаимному пониманию. Я ни от чего святого не отступаю и не отказываюсь, боюсь только приступить и прилепляться к тому, что считаю греховным в своей сущности; никого из братии не считаю мытарем и язычником, но воздерживаюсь от братского общения, не имея других способов обличать согрешающего брата.

«Аще же согрешит к тебе брат твой, иди и обличи его между тобою и тем единем: аще тебе послушает, приобрел ecu брата твоего. Аще ли тебе не послушает, поими с собою еще единаго или два, да приустех двою или триех свидетелей станет всяк глагол. Аще же не послушает их, повеждь церкви: аще же и церковь преслушает, буди тебе якоже язычник и мытарь» (Мф. 18:15–17). «Ныне же писах вам не примешатися, аще некий, брат именуем, будет блудник, или лихоимец, или идолослужитель, или досадитель, или пияница, или хищник: с таковым нижеясти» (Ср. 1Кор. 5:11). Отношу это место вообще ко греху, но не обвиняю кого-либо в грехах, указанных здесь святым апостолом.

В мою пустыню доходят слухи о разрастающейся среди братии по вере вражде, переходящей в ненависть; укоризнах, переходящих в клевету с одной стороны на другую; о ревности не по разуму, граничащей с хулою на Духа Святаго, каковы взаимные обвинения в безблагодатности. Горестно слышать это. Бог есть любовь, и только пребывающий в любви в Боге пребывает (ср.: 1Ин. 4:16).

Поэтому всякое раздражение должно быть совершенно удалено из нашей среды, хотя бы и сыпались на нашу голову обвинения во вражде и приговоры о раскольничестве. Обвинениям этим не к чему прилипнуть, когда вражды в действительности нет. И ревность о сохранении в полной чистоте церковного устроения нашего, как елей над водою, всегда всплывет вверх над обвинениями в раскольничестве в сосуде действительной церковной правды.

Да сохранит всех вас Господь в любви к друг другу и к согрешающим братиям. Воздерживаясь от общения с грехом, мы не должны – по наставлению святого апостола Иоанна – оставлять своей частной молитвы о согрешающих братиях. «Аще кто узрит брата своего согрешающа грех не к смерти, да простит. Есть грех к смерти: не о том, глаголю, да молится» (см.: 1Ин. 5:16), потому что происшедший грех не объявлен еще Церковью как грех к смерти.

Благодать Господа да сохранит всех нас от всякого зла и погибели.

Твой м[итрополит] К[ирилл].

Хантайка, 27 января 1929 г.»⁵²⁴

Из этого письма мы видим, что взаимные обвинения спорящих сторон в безблагодатности воспринимаются митрополитом Кириллом как «ревность не по разуму, граничащая с хулой на Духа Святаго». Несомненно также, что ключевой фразой для понимания позиции митрополита Кирилла служит его мысль о том, что «ревность о сохранении в полной чистоте церковного устроения нашего, как елей над водою, всегда всплывет вверх над обвинениями в раскольничестве в сосуде действительной церковной правды». Этим митрополит Кирилл, с одной стороны, устраняет всякие домыслы о причинах его несогласия с деятельностью митрополита Сергия (не Декларация причина несогласия, а стремление сохранить освященный авторитетом Поместного Собора 1917–1918 годов строй церковного управления), с другой – отметает обвинения в раскольничестве. Очевидна также и апелляция митрополита Кирилла к некоему будущему соборному суду.

Весной 1929 года священномученик Кирилл еще томился на поселении в станке Хантайка Туруханского края, а в мае 1929 года был переведен в г. Енисейск, где находился по декабрь.

На время отъезда в Енисейск (весна 1929 года) приходится еще два письма митрополита Кирилла, в которых так или иначе выявляется отношение владыки к церковным событиям тех лет. Письма эти адресованы священнику Евлампию Едемскому-Своеземцеву.

Митрополит Кирилл познакомился с ним, вероятно, в 1923–1924 году в Зырянской ссылке⁵²⁵.

Во время ареста отца Евлампия⁵²⁶ у него были изъяты адресованные ему письма митрополита Кирилла. Эти письма предположительно были написаны в один год (1929), то есть до прибытия священника в Казань, но одно из них – до начала переписки с митрополитом Сергием, другое – после.

Первое письмо митрополита Кирилла касается его переписки с архимандритом Владимиром (Пуссет), который обратился за разъяснениями его отношения к церковно-административной деятельности митрополита Сергия.

«Ведом ли Вам арх[имандрит] Владимир Пуссет? – обращается митрополит Кирилл к отцу Евлампию Своеземцеву. – Он отбыл Зырянскую ссылку и теперь, получивши 7⁵²⁷, проживает в В[еликом] Устюге. Он сообщает, между прочим, о присланном м[итропалитом] Арсением⁵²⁸арх[иепископу] Евгению Благовещенскому⁵²⁹ письме с настойчивым указанием на необходимость быть в молитвенном общении с м[итропалитом] С[ергием]. Копию письма м[итрополита] А[рсения] к самому м[итрополиту] С[ергию] с заявлением, что он не состоит в оппозиции м[итрополиту] С[ергию] и осуждает предвосхитивших себе соборный суд, особенно м[итрополита] Иосифа, я имел в своих руках. Копия с этого письма сотрудниками усердно распространяется, равно как и выкопировка из письма арх[иепископа] Евгения, исповедующего греховность отделения от м[итрополита] С[ергия]. Пуссет также уверяет, что так же думают архиеп[ископ] Ил[арион]⁵³⁰, еп[ископ] С[ерафим] [Звездин- ский]⁵³¹, и приводит еще целый ряд имен до Иринарха Якутского⁵³² и заключает свой список Пахомием⁵³³ и Ювеналием⁵³⁴. Пожалевши своих духовных чад, ставших «викторианами», и разбранивши покойного Иерофея⁵³⁵ – «темную личность» за то, что он в измышленный им список против м[итрополита] Сергия внес даже архипастырей, состоящих членами Синода, арх[имандрит] Владимир продолжает: «...в число противников попали и Вы, св. Владыко. Между тем арх[иепископ] Евгений передавал мне влагаемую в Ваши уста следующую фразу: «Ради церковного мира и сохранения единства нужно покрыть любовью то, в чем погрешил м[итрополит] С[ергий]». Принадлежит ли она Вам, Владыко, я лично более чем уверен, что да». Ответ свой о. Владимиру пришлю с зимней почтой, а теперь надо запечатывать письмо, потому что идет пароход. Простите, помолитесь. М[атушка] Е[вдокия] земно кланяется Вам. Любящий Вас м[итрополит] К[ирилл].

Р. S. Пароходная тревога оказалась ложной. Я успел переписать ответ свой о. Вл[адимиру] и прилагаю здесь. Письма о. Н. Д. не возвращаю Вам, сам их уничтожу, хотя они полны глубокого интереса. Сам я не пишу ему, чтобы не причинить неприятности. Очень я его люблю и ему сочувствую, но указать ему выход из создавшегося положения невозможно в нашей с Вами обстановке, особенно в моей, когда узнаешь через несколько месяцев какие-то клочки происходящего. Выход только в готовности страдать, и чем больше будет такой готовности, тем вернее крушение церкви лукавнующих. К[ирилл]⁵³⁶.

К этому же письму была приложена и копия ответа владыки Кирилла архимандриту Владимиру. В ответе, как и в письме петербургскому клирику, мы видим уже те основные мотивы, которые позже будут развиты и оформлены в переписке с заместителем патриаршего местоблюстителя митрополитом Сергием. Иерархическая совесть Соборной Церкви является для митрополита Кирилла главным мерилом верности принятых решений, и если иерархической совести противопоставляется церковная дисциплина, понуждающая прилепляться к тому, что представляется греховным компромиссом, то митрополит Кирилл выбирает иерархическую совесть.

По мнению митрополита Кирилла, весьма многие видят сомнительность целесообразности административных мероприятий митрополита Сергия. Разница только в «религиозном темпераменте», то есть в том, что кто-то (например, последователи митрополита Арсения (Стадницкого), возглавлявшего Ташкентскую епархию) готов ждать решения вопроса до созыва «законно-канонического Собора», другие требуют разрешения этого вопроса немедленно.

Вот текст письма митрополита Кирилла архимандриту Владимиру⁵³⁷:

«Очень благодарю Вас за обстоятельное письмо, поставившее меня в курс церковной жизни на местах. Я здесь живу с такими интервалами в почтов[ых] отношениях, что часто по полугодию и больше не могу получить ответа на письмо и сам не могу его дать. В таких условиях было бы слишком опрометчиво высказывать решительные суждения по поводу тех или иных явлений жизни вообще и в церковной в частности. Но мне часто приписывают мысли и слова, каких я не высказывал. К этому разряду принадлежит и цитированная Вами, влагаемая в мои уста фраза: «Ради церковного мира и сохранения единства нужно покрыть любовью то, в чем погрешил м[итрополит] С[ергий]». Я ничего подобного не говорил. Действительно, никого я не сужу и не осуждаю, но и призывать к участию в чужих грехах не могу, как не могу осуждать и тех иерархов во главе с м[итрополитом] И[осифом], которые исповедали свое нежелание участвовать в том, что совесть их признала греховным. Это исповедание вменяют в нарушение ц[ерковной] дисциплины, но ц[ерковная] дисциплина способна сохранять свою действенность лишь до тех пор, пока является действительным выражение иерархической совести Соборной Церкви; заменить собою эту совесть дисциплина никогда не сможет. Лишь только она предъявит свои требования не в силу указаний этой совести, а по побуждениям, чуждым Церкви или неискренним, так индивидуальная иерархическая совесть непременно станет на страже соборно-иерархического принципа бытия Церкви, который вовсе не одно и то же с внешним единением во чтобы то ни стало. Тогда изображенная Вами расшатанность ц[ерковной] дисциплины становится неизбежной как следствие греха (злоупотребляющих ею) в данном случае. Выход же из греха может быть только один – покаяние и достойные плоды его. И кажется мне из моего далека, что этого покаяния одинаково ждут и ленинградцы⁵³⁸, и осуждающие их ташкентцы⁵³⁹. Разница между ними не в убеждениях, а так сказать в темпераменте, с каким убеждения высказываются: потому только и стали возможными разноречивые причисления некоторых то к одному, то к противоположному настроению, как то имеет место особенно относительно епископа [неразб.]. В силу разницы религиозного темперамента, одни жаждут этого покаяния немедленно, другие, чтобы не потерять надежды на возможность созыва законно-канонического собора (какая наивность или лукавство), готовы вместе с соловецкими ждать этого покаяния до собора, в уверенности, что собор не может его не потребовать. Несомненно, что создавшееся положение искренно никто не считает нормальным, и даже, быть может, сами творцы его, чувствующие нужду в письменных свидетельствах в свою пользу, – иначе при сознании ими своей правоты им не нужны были бы свидетельства ни Арсения, ни Евгения⁵⁴⁰. Простите. Мит[рополит] Кирилл»⁵⁴¹.

Письма эти интересны тем, что раскрывают отношение священномученика Кирилла к деятельности митрополита Сергия до официальной переписки с заместителем патриаршего местоблюстителя.

Известная переписка митрополита Кирилла с митрополитом Сергием началась в мае 1929 года. Экклезиологический спор между этими выдающимися иерархами являет глубину и масштаб подвига искания Истины и стояния за Истину в страшный период гонений на Русскую Церковь.

Изучение этой переписки, несомненно, требует особого церковно-научного исследования. В настоящей работе мы постараемся лишь наметить те основные проблемы, которые поставил знаменитый экклезиологический спор.

Сам священномученик Кирилл неоднократно объяснял свою позицию в этом вопросе, причем не только церковным единомышленникам и оппонентам, но и гражданской власти. Спустя почти год после своего письма на красноярском допросе 1930 года митрополит Кирилл так опишет церковно-исторический контекст возникшей полемики:

«После смерти патриарха решение вопроса о дальнейшем устроении церковной жизни принадлежит только Собору Поместной Православной Церкви. Обязанность местоблюстителя – найти возможность довести Церковь до Собора и передать ему неизменным полученное от патриарха преемственно устроение Церкви. Поэтому всякая попытка учреждать в Церкви что-либо сверх того порядка, какой был оставлен патриархом, является нарушением церковного чина, и если бы на такое учреждение отважился местоблюститель, то такое деяние было бы превышением власти. Тем более должно быть оцениваемо как превышение власти подобное деяние со стороны лица, облеченного, так сказать, только отраженною властию, по передоверению, в каковом достоинстве является для Церкви заместитель местоблюстителя патриарха митрополит Сергий. До весны 1927 года митрополит Сергий, по-видимому, так и понимал свои заместительские права. Приходилось слышать, что в тот период митрополит Сергий, определяя свои полномочия церковные, называл себя только «сторожем» церковного устроения. К сожалению, удержаться на этом скромном положении он не смог, и весною 1927 года «сторож» церковного устроения превращается в реорганизатора его и учредителя нового церковного управления в виде так называемого Временного Патриаршего Синода во главе с заместителем патриаршего местоблюстителя. В моем понимании деяние такое преломляется как узурпация церковной соборной власти, и я счел своим архипастырским долгом в мае 1929 года поставить в известность управляющего в мое отсутствие Казанской епархией архиепископа Афанасия о моем отношении к созданному митрополитом Сергием церковному положению и копию своего суждения по этому вопросу препроводил митрополиту Сергию к сведению. Это дало основания митрополиту Сергию обменяться со мною двумя письмами, на которые мною дан был своевременный ответ. В переписке этой причины и границы моего расхождения с митрополитом Сергием нашли полное выражение»⁵⁴².

Итак, 2 (15) мая 1929 года митрополит Кирилл пишет со станции Хантайка Туруханского района Красноярского края первое письмо к заместителю патриаршего местоблюстителя митрополиту Нижегородскому Сергию. Это письмо содержит отправленное митрополитом Кириллом викарному епископу Афанасию (Малинину) сведение по поводу церковной деятельности митрополита Сергия. В этом суждении Казанский митрополит ответил на пять поставленных перед ним вопросов⁵⁴³.

С первых же строк своего письма митрополит Кирилл определил характер разногласий своих и митрополита Сергия как несогласие с административно-церковной деятельностью заместителя патриаршего местоблюстителя, который, по убеждению митрополита Кирилла, «по своим правам не может равняться с тем, кого он замещает, или совершенно заменить его»⁵⁴⁴. Речь вовсе не идет о Декларации 1927 года, о которой владыка Кирилл вовсе не упоминает. Не содержится в письмах митрополита Кирилла и осуждения заместителя местоблюстителя «за его капитуляцию перед советской властью», как это ошибочно утверждается Д. Поспеловским⁵⁴⁵.

Митрополита Кирилла беспокоит прежде всего то, что, по его мнению, митрополит Сергий отважился «на коренное изменение самой системы церковного управления» (имеется в виду создание коллегиального органа управления Церковью – Временного Патриаршего Синода, учрежденного митрополитом Сергием при себе как заместителе патриаршего местоблюстителя), что, между прочим, «превышает компетенцию и самого местоблюстителя»⁵⁴⁶, то есть митрополита Петра Крутицкого.

«Это последнее обстоятельство, – пишет далее владыка Кирилл, – митрополит Сергий со всей убедительностью разъяснил в свое время митрополиту Петру по поводу его решения от 19 января (1 февраля) 1926 г. учредить для управления церковными делами Коллегию под председательством архиепископа Григория. Убежденный доводами своего заместителя, митрополит Петр отказался тогда от погрешительного решения».

Митрополит Кирилл указывает, что в подобной ситуации даже Святейший Патриарх Тихон отказался учредить при себе Высшее Церковное Управление (вместе с Красницким), когда это вызвало протест со стороны многих иерархов, духовенства и верующих мирян (резолюция патриарха Тихона от 26 июня/9 июля 1924 г. за № 523)⁵⁴⁷.

"Посему, – писал митрополит Кирилл, – до тех пор, пока митрополит Сергий не уничтожит учрежденного им Синода, ни одно из его административно-церковных распоряжений, издаваемых с участием так называемого Патриаршего Синода, я не могу признавать для себя обязательным к исполнению».

Вместе с тем, «такое отношение к митрополиту Сергию и его Синоду – продолжал владыка Кирилл, – я не понимаю как отделение от руководимой митрополитом Сергием части Православной Церкви, так как личный грех митрополита Сергия относительно управления Церковью не повреждает содержимого и этой частью Церкви – православно-догматического учения, но я глубоко скорблю, что среди единомысленных митрополиту Сергию архипастырей в нарушение братской любви уже применяется по отношению к несогласным и обличающим их неправоту кличка отщепенцев- раскольников».

И здесь митрополит Кирилл, вступаясь за достоинство удаляемых с кафедр иерархов, исповедует и свое личное отношение к молитвенному общению с митрополитом Сергием: «Ни от чего святого и подлинно церковного я не отделяюсь; страшусь только приступать и прилепляться к тому, что считаю греховным по самому происхождению, и потому воздерживаюсь от братского общения с митрополитом Сергием и ему единомышленными архипастырями, так как нет у меня другого способа обличить согрешающего брата».

Между тем подобное решение не означает утверждения митрополитом Кириллом безблагодатности таинств, совершаемых митрополитом Сергием и признающими его управление верным епископами, или отрицания за митрополитом Сергием прав временного управления Русской Церковью. Митрополит Кирилл признает митрополита Сергия заместителем митрополита Петра, на что указывает и обращение владыки Кирилла к митрополиту Сергию как к заместителю патриаршего местоблюстителя, права которого, по мнению митрополита Кирилла, действительны до освобождения митрополита Петра или отказа последнего от управления в пользу других, указанных патриархом Тихоном кандидатов в местоблюстители.

Таким образом, как писал митрополит Кирилл: «...воздержанием с моей стороны ничуть не утверждается и не заподазривается в чужих грехах. Посему литургисать с митрополитом Сергием и единомышленными ему архипастырями я не стану, но в случае смертной опасности со спокойной совестью приму елеосвящение и последнее напутствие от священника Сергиева поставления или подчиняющегося учрежденному им Синоду».

Также и в храмах, подчиняющихся Временному Патриаршему Синоду, митрополит Кирилл не считал возможным совершать литургию, однако, в случае предоставления ему возможности служить одному или с единомышленными ему клириками, признавал возможным таковое служение без предварительного освящения храма. Мирянам же по совести активно участвовать в жизни приходов, признающих Временный Синод, не следует, что не служит мирянам препятствием для посещения богослужений и принятию Святых Даров и таинств, если «в данной местности нет православного храма, хранящего неповрежденным свое каноническое отношение к местоблюстителю патриаршего престола»⁵⁴⁸.

Молиться же о митрополите Сергии наряду с остальными архипастырями не является грехом – это долг всех православных христиан, если только «общецерковное рассуждение не объявит учиненное митрополитом Сергием злоупотребление доверенной ему церковной властью грехом ко смерти (Мф. 18:15–17; 1Ин. 5:16)»⁵⁴⁹.

В то же время, богослужебное поминовение митрополита Сергия рядом с митрополитом Кириллом, если таковое совершается где-нибудь в Казанской епархии, есть, по слову владыки Кирилла, «плод недоразумения, созданного уверениями, будто митрополит Кирилл единомыслен с митрополитом Сергием во всех его церковных мероприятиях».

Здесь чувствуется некоторая двусмысленность позиции митрополита Кирилла. Он признает митрополита Сергия заместителем патриаршего местоблюстителя, но считает грехом сознательное поминовение имени митрополита Сергия рядом с именем митрополита Кирилла. Однако при этом и автономного управления Казанской епархией владыка Кирилл не провозглашает. На эту двусмысленность указывал и сам митрополит Сергий в своем ответном письме, и ряд современных исследователей (например, протоиерей В. Цыпин⁵⁵⁰, Д. Поспеловский).

Эта двусмысленность может быть объяснима следующим образом. Митрополит Кирилл не может провозгласить автономного управления, поскольку жив митрополит Петр, местоблюститель патриаршего престола, который признается митрополитом Кириллом и поминается им за богослужением. Потому всякие действия по созданию «автономии» (от митрополита Сергия) будут, хотя бы и косвенно, направлены против митрополита Петра как главы Русской Православной Церкви. С другой стороны, митрополит Кирилл дистанцируется от действий митрополита Сергия через непоминовение его имени рядом с именем митрополита Петра, полагая, что заместитель местоблюстителя узурпирует права не только местоблюстителя, но даже самого патриарха формированием церковно-административных структур, на создание которых, по мнению митрополита Кирилла, не имел прав даже местоблюститель.

Относительно поминовения в Казанской епархии имени митрополита Сергия рядом с именем митрополита Кирилла, помимо указанных владыкой Кириллом причин, следует вспомнить и распоряжение самого митрополита Кирилла от 8 (21) июня 1922 года, согласно которому в Казанской епархии в случае ареста и ссылки правящего архиерея поминаться должно было только имя митрополита Кирилла, а не викария, временно управляющего Казанской епархией. Причем имя викарного епископа могло поминаться только в случае смерти Казанского митрополита на период до назначения нового правящего архиерея. Отсюда более понятной становится позиция владыки Кирилла и в вопросе поминовения за богослужением имени митрополита Сергия. Поскольку митрополит Сергий являлся только заместителем местоблюстителя, что, в понимании митрополита Кирилла, и означало «викарий», то и возноситься за богослужением должно, прежде всего, имя местоблюстителя – митрополита Петра, а не его заместителя (викария) – митрополита Сергия. Тем более что и в завещательном распоряжении митрополита Петра было зафиксировано требование обязательного поминовения имени местоблюстителя, а этого требования, хотя бы и под давлением гражданских властей, с некоторых пор не соблюдал сам митрополит Сергий.

Однако митрополит Сергий в ответном своем письме 18 сентября 1929 года отвергал «искусную игру со словом «заместитель», полагая равенство полномочий своих с митрополитом Петром: «Действительно, по ходячему, всем нам привычному представлению, «зам» только подписывает бумаги за начальника и пропускает текущие дела, не смея касаться дел, требующих инициативы. Но это ходячее представление здесь не приложимо. Дело в том, что с титулом «заместитель» произошло у нас то же, что и с титулом «патриарший местоблюститель». В завещании Святейшего Патриарха говорится только о переходе патриарших прав и обязанностей, и уже сам владыка – митрополит Петр решил именоваться «патриаршим местоблюстителем», по букве же завещания, его титул должен бы быть: «Исполняющий обязанности Патриарха». В свою очередь, и владыка митрополит Петр не называет меня в своем распоряжении «заместителем», а говорит только о временном переходе ко мне прав и обязанностей местоблюстителя. Значит, и мой титул собственно: «Временно исполняющий обязанности патриаршего местоблюстителя», и уже потом за мной установился титул «заместитель»⁵⁵¹.

Важными в этой переписке представляются рассуждения митрополита Кирилла о поминовении гражданских властей. В своем первом письме митрополит Кирилл приводил даже формы поминовения светских властей на великой и сугубой ектеньях, на проскомидии, в евхаристической молитве во время литургий святителя Иоанна Златоуста и святителя Василия Великого. Эта практика сложилась, по утверждению митрополита Кирилла, в 1923 году среди духовенства, находившегося в Зырянской ссылке. Подобное поминовение властей отражало, по мнению владыки, «искреннее церковное отношение и к Божьему и к Кесареву»⁵⁵². Признание митрополитом Кириллом возможности и даже необходимости литургического поминовения гражданских властей свидетельствует о том, что его взглядам на светскую власть был чужд ригоризм.

Митрополит Сергий своим первым письмом-отзывом от 5 (18) сентября 1929 года указывал на противоречивость рассуждений митрополита Кирилла и, одновременно, на общую разноголосицу своей оппозиции: «Вам не нравится, например, учреждение Синода, другому – декларация, третий найдет, что я слишком снисходителен к падшим, четвертый, наоборот, что я слишком к ним строг и т, д., и т. д. Если каждый из недовольных сочтет себя вправе воздействовать на меня по Вашему способу, то в «церковном чине» произойдет уже не «замешательство», а настоящий хаос, угрожающий конечным расстройством церковной жизни. Предупреждая такое бедствие, Святая Церковь и указывает только одно исключение, когда каждый вправе отложиться от своего духовного главы: открытое проповедование последним ереси, уже осужденной соборне (15-е правило Двукратного Собора)».

Поскольку и сам митрополит Кирилл, писал митрополит Сергий, не может не сознавать, что грех заместителя местоблюстителя, «даже преувеличенный до последней степени, не делает возглавляемую мною (митрополитом Сергием. – А. Ж.) иерархию ни еретической, ни даже раскольнической», то и следует подчиниться церковной дисциплине. Митрополит Сергий предлагает следовать церковной традиции: «обращаться к Собору и ждать соборного решения, предпочитая, таким образом, лучше терпеть некоторые разные погрешности в деятельности первого епископа, чем колебать церковное единство»⁵⁵³.

Отстаивая законность учреждения при себе Временного Патриаршего Синода, митрополит Сергий полемизировал с митрополитом Кириллом, доказывая, что Синод не имеет ничего общего с Коллегией под председательством архиепископа Григория (Яцковского), которую митрополит Петр благословил учредить, а затем, убежденный митрополитом Сергием, отказался от этого погрешительного решения. Заместитель патриаршего местоблюстителя писал: «Коллегия учреждалась взамен единоличного заместительства и назначалась управлять Церковью в отсутствие Первоиерарха, а Синод утвержден при Первоиерархе, причем в 1927 г. я нарочно оговорил, что наш Синод не имеет полномочий на управление без меня»⁵⁵⁴. Более того, по мнению митрополита Сергия, Синод может послужить «сохранению у нас патриаршества».

Кроме того, митрополит Сергий указывал на 8, 10, 16 и 31-е Апостольские правила, а также на 2-е правило Антиохийского Собора, как на те основания, по которым митрополит Кирилл может быть привлечен к церковному суду.

4 ноября 1929 года из Енисейска, где проживал тогда митрополит Кирилл, владыка пишет письмо отцу Евлампию⁵⁵⁵, в котором сообщает об обстановке своей ссыльной жизни: «Милость Господня да будет с Вами, дорогой о. Евлампий. Сейчас прочитал Вашу 48–49⁵⁵⁶ открытку от 21/Х. Вот как мы приблизились друг к другу, даже не верится такому благополучию⁵⁵⁷. Грушу без остатка изжить приключившуюся хворость. Об этом молюсь как могу. Сам я здоров. Передвижение на 11,5 тыс. верст к югу очень чувствуется. До сих пор обхожусь еще без валенок. Сижу на улице довольно, но погода удивительно мягкая. Ледостава на реке еще нет. Ледяные забереж. очень широки, но середина реки представляет движущуюся полынью. Раз в неделю (по пятницам) исполняю свой гражданский долг, являясь для отметки в милицию»⁵⁵⁸.

Далее следует повествование митрополита Кирилла о первом (майском) письме митрополиту Сергию и ответе на него заместителя патриаршего местоблюстителя. Характерно, что суждение в этом письме митрополита Кирилла, по его собственному отзыву, «в очень многих местах встречается враждебно, как якобы примиренчество и потеря православного чутья». Эти обвинения раздавались со стороны наиболее непримиримых оппонентов митрополита Сергия – последователей митрополита Иосифа (Петровых), архиепископа Димитрия (Любимова), епископа Виктора (Островидова). Но в то же время «митрополит Сергий со своей стороны, – продолжал письмо владыка Кирилл, – прислал грозные справки из канонических правил, на основании-де которых я должен быть лишен сана».

В своем втором письме (отзыве) митрополит Кирилл не соглашался с мнением митрополита Сергия, что Синод при нем не служит к подрыву патриаршего строя Русской Церкви, ибо учрежденный орган носит правительственное значение. При этом митрополит Кирилл не только не выступал против существования «вспомогательносовещательного» органа при заместителе местоблюстителя, но и одобрял таковое. Митрополит Кирилл призывал митрополита Сергия «для успокоения Церкви» последовать примеру Святейшего Патриарха Тихона и распустить Синод, дабы успокоить смущенные души верующих. «Думаю, что эти души и их ничем не смущаемая совесть, – писал митрополит Кирилл, – в общении с Церковью и Ее служителями гораздо ценнее для Церкви и важнее для общего спасения, чем настойчивое сохранение в жизни церковной спорных учреждений, быть может, полезных в некоторых житейских отношениях, но не могущих этой полезностью погасить вред, причиненный неподобающим порядком своего возникновения»⁵⁵⁹.

Не соглашался митрополит Кирилл и с мнением заместителя патриаршего местоблюстителя о его, заместителя, равных правах с местоблюстителем.

«Становясь на Вашу точку зрения равенства Ваших прав с правами митрополита Петра, – писал митрополит Кирилл, – мы, при наличии подобных актов, имели бы одновременно два возглавления нашей Церкви: митрополита Петра и Вас. Но этого в Церкви быть не может, и Ваши права в ней – только отражение прав митрополита Петра и самостоятельного светолучения не имеют».

Во втором письме становится более ясной позиция митрополита Кирилла по вопросу о евхаристическом общении с митрополитом Сергием. Здесь священномученик Кирилл дает прежде всего духовное и нравственное объяснение своему воздержанию от совместного литургисания: «Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении, но потому, что приобщение от Чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возможность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления. Поэтому во всей полноте свое воздержание я отношу только к Вам и единомысленным с Вами архиереям, но не к рядовому духовенству и тем менее к мирянам»⁵⁶⁰.

Митрополит Кирилл не соглашался и с теми обвинениями, которые выдвигались против него на основании ряда канонических правил. В рассуждениях митрополита Сергия Казанский святитель усматривает злоупотребление «диалектической каноникой».

«Вспомните, – обращается митрополит Кирилл к владыке Сергию, – как на основании канонического буквализма учредительный, обновленческий так называемый «Собор 1923 г.» осудил патриарха не только на лишение сана, но и монашества. Поэтому не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от святых канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается и совершается не по буквальному смыслу канонов».

В этом же отзыве митрополит Кирилл вновь подтверждает свое принципиальное несогласие с теми, кто отрицает благодатность таинств, совершаемых «сергианами». В этом митрополит Кирилл солидарен с взглядом митрополита Сергия, считавшего подобное отрицание плодом «беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими».

В то же время митрополит Кирилл обращается с упреком и к митрополиту Сергию за то, что тот «не осмеливается найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Синода от 6 августа 1929 г. за № 1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего Церковного управления», не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же святым миром помазанных, и перевенчивания венчанных».

Заканчивалось письмо митрополита Кирилла просьбой передать весь материал, составляющий переписку с митрополитом Сергием, на усмотрение патриаршего местоблюстителя «как действительно первого епископа страны»⁵⁶¹.

Второе письмо митрополита Сергия, последовавшее 2 января 1930 года, вновь начинается с утверждения заместителем местоблюстителя полноты своих юридических прав и полномочий в управлении Церковью: «Не ограничивает моих полномочий и то обстоятельство, что получил я их не непосредственно от Святейшего Патриарха, а от местоблюстителя. Это, если угодно, умаляет престиж или нравственный авторитет заместителя, но не размер его прав. Вы опасаетесь, как бы при неограниченности прав заместителя у нашей Церкви не оказалось двух глав. В 1922 г. при жизни Святейшего Патриарха митрополит Агафангел вступил в управление Церковью в качестве его заместителя, однако тогда никто не думал о двух главах: все понимали, что при невозможности для Святейшего управлять Церковью кто-то должен это взять на себя»⁵⁶².

Во втором письме митрополита Сергия вновь раскрываются особенности воззрений заместителя патриаршего местоблюстителя на положение Церкви и на пути преодоления возникшего разномыслия: «Я со всею искренностью прошу Вас еще раз обсудить, что лучше: терпеть ли неопределенное время в ожидании Собора некоторые недостатки в организации церковного управления, которые по самому своему характеру не затрагивают глубоко христианской церковной жизни и не могут переродить ее во что-то чуждое, или же учинить из-за этих недостатков раскол и каждой стороне отдельно ждать Собора. Церковное сознание и вековой опыт, выразившийся, между прочим, и в 13–14-м правилах Двукратного Собора, предпочитают первое, и они не ошибаются. Недостатки организации Собору всегда легко исправить, раз не потеряно благодатное преемство, но соединить расколовшихся иногда невозможно без чрезвычайного воздействия благодати Божией»⁵⁶³.

При всей своей прагматичности и дипломатичности (владыка Сергий был у церковной власти и до революции, являясь постоянным членом Святейшего Синода, и после оной), митрополит Сергий оставался все-таки в значительной мере своеобразным идеалистом в отношении к государственной власти. Может быть, он уже и не верил в возможность созыва в ближайшее время Собора, предлагая ожидать его «неопределенное время» (хотя и оказался одним из тех немногих, кто дожил до Собора 1943 года), но еще по-прежнему полагал, что с любой властью можно договориться.

Митрополит Сергий верил в силу договора с гражданской властью. Дня терпящих ссылки, тюремные заключения и пытки иерархов подобная позиция представлялась неприемлемой: пусть и вынужденной, но все-таки погрешительной. По мнению Д. Поспеловского, у самого митрополита Сергия к концу 30-х годов возникли сомнения в успехе его церковно-государственной дипломатии. В мае 1941 года он скажет заехавшему к нему протоиерею Василию Виноградову: «Раньше нас душили, но, по крайней мере, исполняли свои обещания. Теперь нас продолжают душить, но обещаний своих больше не исполняют»⁵⁶⁴.

В результате такой компромиссной дипломатии митрополиту Сергию удалось сохранить организованную им структуру церковного управления и довести Московскую Патриархию до Собора 1943 года.

Заканчивается второе письмо текстом постановления митрополита Сергия, о котором он сообщает томящемуся в ссылке митрополиту Кириллу, оставляя ему полтора месяца для заявления о восстановлении канонического общения с заместителем патриаршего местоблюстителя и подчинении последнему: «Так как дальнейшее промедление с настоящим делом не безопасно для церковного благочиния и на случай, если это мое обращение к Вам желательного результата иметь не будет, нахожу благовременным теперь же сделать нижеследующее постановление:

Преосвященного митрополита Казанского и Свияжского Кирилла предать суду Собора архиереев по обвинению во вступлении в общение с обществом, отделившемся от законного церковного священноначалия и образовавшим раскол, и в поддержке названного раскола своим примером, словом и писаниями (нарушение правил Апостольских 10,16 и 31 и аналогичных); в демонстратив

ном отказе от принятия Святых Таин в православных храмах (правило Апостольское 8, Антиохийское 2) и в отказе повиноваться законному заместителю патриаршего местоблюстителя и иметь с ним общение (Двукратного 15 и аналогичное).

В целях освобождения Преосвященных викариев, клира и мирян Казанской епархии от канонической зависимости от митрополита Кирилла, а равно и в целях ограничения дальнейшей, нарушающей церковный чин деятельности названного митрополита, уволить его от управления Казанской епархией на покой с правом священнодействия с разрешения местных епархиальных архиереев.

Священнодействие в сослужении с митрополитом Кириллом разрешается для православных священнослужителей лишь под условием поминовения митрополитом Кириллом православного архиерея.

Назначить Преосвященному митрополиту Кириллу крайним сроком 15 февраля 1930 г. для выражения им канонического послушания и отказа от общения с раскольниками. Если до означенного числа заявлений указанного содержания от митрополита Кирилла не последует, считать настоящее постановление вступившим в силу с нижеписанного числа»⁵⁶⁵.

30 января 1930 года митрополит Кирилл направляет свой отзыв⁵⁶⁶ на второе письмо митрополита Сергия. Документ этот является заключительным документом в их переписке:

«Ваше Высокопреосвященство!

Второе письмо Ваше от 2 января 1930 года за № 7 получено мною 14 января. Решительный отказ Ваш передать нашу с Вами переписку на усмотрение местоблюстителя митрополита Петра и предупредительное постановление о моем увольнении на покой свидетельствует о совершенной безнадежности для Церкви Православной Вашего возвращения с пути узурпации церковной власти, по коему движетесь Вы уже почти три года, изобретенные же Вами такие обвинения против меня, как «вступление в общение с обществом отделившимся» и т. д. и вообще весь метод рассуждения Вашего письма делает дальнейшие сношения с Вами невозможными для человека, говорящего только от своего лица, ни в каких обществах не состоящего и всегда устранявшегося и устраняющегося от

обсуждения церковных вопросов в плоскости политических воззрений и предположений. Из предшествующей нашей переписки Вы знаете, что при созданном Вами церковном положении ни одно ц[ерковно-] административное распоряжение Ваше я не могу признавать для себя обязательным к исполнению, а потому и после 15 февраля, аще живы будем и Господь изволит, – я в деле нравственно-архипастырского служения Св. Церкви, определяемого в своем внутреннем содержании не писанием резолюций и указов, а христианским душепастырством (1Пет. 5:2–3), остаюсь по-прежнему митрополитом Казанским и Свияжским для всех православных чад Церкви, не могущих разделять Ваши воззрения на церковные полномочия Ваши и на пути осуществления Церковию своего призвания в здешнем мире, ибо воззрения эти нарушают правду Церкви и искажают Ея православное лицо.

Во имя этой правды и достоинства Православной Церкви, исполняя свой архипастырский долг, решился я поднять свой голос, но Вы обратили мое выступление только в предлог для расправы со мною. В этой жизни едва ли дождемся мы с Вами суда Соборного. Да рассудит нас Бог! При временной невозможности общения с Центром Церковной Власти порядок церковной жизни на местах определен известным ноябрьским указом Патриаршего издания.

Осведомление же митрополита Петра сейчас о случившемся я возлагаю всецело на Вашу ответственность.

Грешный Кирилл, митрополит Казанский и Свияжский. Январь 30 дня 1930 г.

с. Каргино Енисейского района».

Тотчас после своего январского письма священномученик Кирилл был препровожден из-под Енисейска в Красноярск, краевой центр, где заключен в тюрьму.

Вероятно, после очередного выяснения обстоятельств переписки с митрополитом Сергием владыке Кириллу было указано на новое место ссылки – Туруханский край, край еще более северный, нежели Енисейский (если Енисейск находился в 338 км к северу от Красноярска⁵⁶⁷, то Туруханск – в 1474 км⁵⁶⁸; сам же Красноярск расположен в 3955 км от Москвы⁵⁶⁹).

В ожидании этапа митрополит Кирилл оказался в Красноярской пересыльной тюрьме.

Однажды к нему радостно подошел изможденный, измученный многолетними ссылками и болезнями, исхудалый, обритый наголо ссыльный. Митрополит Кирилл не узнал этого человека. Но недоразумение быстро рассеялось: перед ним стоял епископ Афанасий (Сахаров), чудом оставшийся в живых после тяжело перенесенного им сыпного тифа⁵⁷⁰.

Епископ Афанасий шел этапом с Соловков. Этот этап направлялся теперь в туруханский край, который оказался и для владыки Афанасия местом, предназначенным для ссылки. Впоследствии оба владыки некоторое время даже жили вместе в Туруханских «станках» Селиванихи, вместе молились. А когда однажды в Туруханске в январе 1932 года⁵⁷¹ владыка Афанасий попал в ужасную тамошнюю тюрьму и был в очень тяжелом положении, митрополит Кирилл молился за него и читал Святое Евангелие (по примеру Киевского подвижника иеросхимонаха Парфения и с его молитвой⁵⁷²). Неожиданно епископ Афанасий был освобожден, так что Евангелие от Иоанна владыки дочитывали вместе⁵⁷³.

В эту дальнюю ссылку за священномучеником Кириллом добровольно последовала монахиня Евдокия (Перевезникова), верная помощница владыки.

Именно здесь епископ Афанасий воспринял от митрополита Кирилла особенное почитание пророка Божия Илии, так что ежедневно в продолжение всей свой жизни читал на послеобеденной молитве тропарь, составленный им самим: «Во плоти Ангел, пророков основание, вторый предтеча пришествия Христова, Илия славный, от Ангела пищу приемый и вдовицу во время глада напитавый, и нам, почитающим тя, благодатный питатель буди».

Святитель Кирилл рассказал владыке Афанасию историю, услышанную им от преосвященного Феодора (Поздеевского), о том, как в 1918 году одному скромному подвижнику было откровение, что в суровую годину оскудения пищи пророк Илия является питателем, как когда-то для Сарептской вдовицы. В тюрьме и ссылке они стали молиться пророку и никогда не оставались без пищи. А в день памяти пророка Илии митрополит Кирилл получил однажды столько посылок, что на дверях его камеры уголовники написали: продуктовый склад⁵⁷⁴.

В Туруханском крае владыка Кирилл вновь встретился с уже упоминавшимся нами отцом Евлампием Своеземцевым, который после ареста в Казани в 1930 году был приговорен к трем годам ссылки в Казахстан. Отбыв эту ссылку, отец Евлампий собирался поселиться где-нибудь в северном городке, но прежде решил побывать у митрополита Кирилла, проживавшего в то время на поселении в Красноярском крае. 70-летний старец-иерарх был несказанно рад этой нежданной встрече с отцом Евлампием, с которым постоянно поддерживал переписку.

22 октября 1933 года, в праздник Казанской иконы Божией Матери, митрополит Кирилл писал в Старую Руссу (Владимирской области) епископу Афанасию (Сахарову) о приезде священника Евлампия, знакомого владыке Афанасию по Зырянской ссылке, и о своей ссыльной жизни: «Дорогой мой Владыко! Спаси Христос за письмо от дня св. ап. Иакова. Я получил его 17 числа, но не мог отвечать сейчас, занятый слушанием подробностей житья-бытья о. Евл[ампия] По освобождении он решил направиться на северную стройку и взял литер досюда, чтобы, перезимовавши, двигаться дальше, до Селиванихи. Теперь, вероятно, маршрут изменится, и весной, а может быть и ранее того, он осядет где-нибудь близ Вашего удела⁵⁷⁵. Он о[чень] возмужал и телом и духом, если можно употребить такое выражение о сорокалетием человеке».

В то же время размышлял митрополит Кирилл и о том, куда сам направится после окончания ссылки, если только гражданские власти этого допустят. Полагал, что после встречи с родными архипастырский долг требует направиться в Казань («свой удел»): «Радуюсь за Вас, что имели возможность повидать своих. Об этом и я мечтаю, но не знаю, удастся ли. Повидавши же и уже простившись для последнего странствования, думаю двинуться в свой удел⁵⁷⁶. Знаю, что пребывание там для меня безнадежно, но думаю, что я должен на месте свидетельствовать своим присутствием о совершившейся неправде. Хочу по этому поводу слышать Ваше мнение, которое благоволите не задержать изложением и отправлением сюда.

1 час дня. Сейчас прочитал письмо Аненьки о свидании с Вами и Ваше, писанное в день Николы Святоши. Спаси Вас Христос. Если попаду в удел свой, то, вероятно, придется, подобно Вам, читать что-нибудь подобное литературе Кешиной⁵⁷⁷, но, вероятно, в более обработанной редакции. После намеков на неблагонадежность клира той церкви, которую Вы по будням посещали, Вам, конечно, нельзя было поступать иначе, чем Вы поступили. О посещении меня местным Пр[еосвященным] Антонием⁵⁷⁸ я, кажется, писал Вам. При расставании я просил своего гостя не посетовать, что не исполню обычной вежливости и не отдам ему визита. Получил через несколько дней письмо с выражением удовольствия, что «Вы (т. е. м[итрополит] К[ирилл]) и нашего первенствующего, и нас считаете православными. Многие же, простите, называют Вас: или «каноническим разбойникам в Церкви» или «туруханским пустосвятом"». Сам же автор при глубочайшем ко мне уважении, считает меня истинным представителем латинского богословия в нашей Св. Церкви. Латиняне...».

Здесь письмо, начатое митрополитом Кириллом 22 октября, прерывалось на полуслове и продолжено было автором уже на следующий день рассказом о переписке с епископом Антонием (Миловидовым):

«Продолжаю 23-го. Вчера на полслове помешали. Латиняне недопонимают духовную сторону Православия, как соединенного невидимым присутствием, – «школы для учащихся под невидимым руководством», – а всю важность видят в видимом руководстве Главы Централизации, в центральном авторитете, в верховном владычестве Главы Централизации, а греческое богословие, как я понимаю, выше всего ставило не Главу Централизации, а «Дух веет, где хочет, и ты слышишь голос Его, но не знаешь, откуда он приходит и куда уходит, так бывает со всяким, рожденным от Духа» (ср.: Ин. 3:8).

Дальше автор говорит о том, что «Синод Петровский был менее каноничен, чем Сергиевский, потому что учреждался попранием постановления 25-го Конст[антино]польск[ого] Собора 1590 г., подписанного тремя Восточными патриархами, 19 митрополитами, столькими же архиепископами и 20 епископами и утвердившего от лица всей Восточной Церкви Патриаршество в России; нарушено было и определение последнего Собора Р[усской] Церкви 1681 г. (напр., об иерархической лестнице). Наш же Патриарший Синод сохранил все, что возможно сохранить при условиях настоящего времени, из определений последнего нашего Собора, хотя всегда и везде переживаемые времена и события, как в зеркале, отражаются в Церковной Централизации. Даже св. Иоанн Златоуст про ап. Павла так писал: хотя он и был Павлом, но все-таки он был человеком по своим уступкам и приспособлениям. Он не был чужд недостатков, иначе он не был бы человеком. А св. Григорий Богослов страдал приступами раздражительной щепетильности».

Дальше автор говорит, что «наш патриарший заместитель тоже человек и гражданин СССР, который своими мудрыми соображениями устроил каноническую Централизацию, необходимую нам как связь между иерархами и как нужное руководство. Устраивая эту Централизацию и приспосабливаясь к условиям жизни, патриарший заместитель ничего не внес чуждого чистоте Православия, с чем согласны и Вы». «Нас не нужно считать, что мы сергиевцы из-за прибытка (1Тим. 6:5). Для нас самое главное: «И поставлю правителям твоим мир и надзирателям твоим правду (Ис. 60:17)»⁵⁷⁹

Далее митрополит Кирилл в своем письме излагает обсуждение вопросов, связанных с правами заместителя патриаршего местоблюстителя. Здесь вновь раскрывается основной мотив теперь уже заочной полемики митрополита Кирилла с заместителем патриаршего местоблюстителя, а именно – разное понимание форм и методов управления Церковью. По суждению митрополита Кирилла, все административные мероприятия заместителя местоблюстителя патриаршего престола после 1927 года направлены были на упразднение патриаршества и замену его новой формой синодального правления.

«В беседе с Пр[еосвященн]ым, – продолжал митрополит Кирилл изложение своего разговора и переписки с епископом Антонием, – я коснулся и вопроса о преднесении св. креста при служении м[итрополита] С[ергия]. По этому поводу он пишет: «Относительно предношения креста (данное право заместителю) я полагаю, что и видно по смыслу указа, – этим дается право, по желанию русских иерархов, в лице Высоко[преосвященнейш]его Сергия, всем русским первенствующим иерархам». Расшифровывая этих «всех первенствующих», понимаю, что в сознании искренних Сергиевских иерархов русское патриаршество уже не существует. Церковь управляется Синодом более каноничным, чем Петровский, возглавляемым «Первенствующим». На мой вопрос в устной беседе: «Каким Пр[еосвящен]ный представляет себе дальнейшее управление Р[усской] Пр[авославной] Ц[ерко]вию, когда м[итрополит] Сергий умрет, не успев созвать канонический Собор?» Пр[еосвящен]ный ответил: «Синод изберет нового заместителя». Видимо, титул «наш патриарший заместитель» есть не lapsus linguae⁵⁸⁰, а формула сложившегося уже воззрения. Таким образом, последний Собор Р[усской] Церкви и учреждение патриаршества нужны были только для того, чтобы дать возможность м[итрополиту] Сергию прокорректировать канонические погрешности при учреждении Петровского Синода и дать ему «Главу», сохранив от патриаршества внешнюю регалию – предношение креста.

Это письмо помечено 22 окт[ября]. 30-го получено мною второе, начинающееся извинениями за резкие выражения, помещенные в первом. Допуская возможность со стороны людей недопонимания моих «устоев» Православия, Пр[еосвященн]ый не думает все-таки, что св. Климент, напр[имер], недопонимал Сократа, когда называл его «аттическим шутом», а Аристотеля «жалким Аристотелем». Приведя слова Златоуста: «Апостол Павел одним способам беседовал с поселянами Листры, другим беседовал с эпикурейцами и стоиками в Афинах, и иным способам в Синедрионе в Иерусалиме. Не многим, – добавляет св. Златоуст, – была дана такая блестящая гибкость ума. Этой блистательной гибкости ума, я полагаю, не лишен отчасти и наш заместитель. Напрасно в э[той] б[листательной] г[ибкости] его ума усматривают какую-то узурпацию. За митр[ополита] Сергия наша Церковь не будет краснеть впоследствии, а будет гордиться им, да и теперь враги митр[ополита] Сергия только поносят, а не опровергают». Дальше автор по Златоустову примеру относительно апостола Павла истолковывает м[итрополита] Сергия «разделяя» его: «на м[итрополита] Сергия как на Правителя Церкви, на м[итрополита] Сергия как на дипломата, как на гражданина СССР».

В заключение: «Я оканчиваю «свидетельство» о м[итрополите] Сергии (Ин. 2:25). Жду Вашего «свидетельства» о себе самом, как епископе той области, в которой Вы очень долго жили. Мне хотелось бы перед Вашим отъездом попрощаться лично с Вами, дорогой Владыко: помолитесь за любящего Вас епископа Антония. 1933,30 октября» ⁵⁸¹. После этого письма мне было дано доказательство, что Пр[еосвящен]ный оч[ень] заботится о скорейшем получении мною паспорта, а вчера, когда я начал свое письмо Вам, он пожаловал лично сам «поздравить меня с праздником», и мы с ним и о. Евл[ампием] хорошо пообедали вместе. Сказать, что я вполне уразумеваю настроение и отношение ко мне е[пископа] Антония, не могу. Судите по сделанным выпискам сами.

Паспорта я все еще не получил по той причине, что у домоуправления не имеется печати, и будет ли она не раньше, как через месяц. Без такой печати анкетный листок недействителен. Задержка такая не без воли Божией. Видимо, надо побыть здесь и выждать.

Сегодня получил письмо из Чернигова, в котором Н. В. между прочим пишет: «Мой сын Богом данный рассказывал, что родненький мой еще числится и Сер. [Митрополитом Сергием?] в списках иер [иерархов?], а Вы и совершенно не существуете». Что это означает, Вы, конечно, понимаете, и ввиду этого поездка в свой удел будет, пожалуй, «пранием против рожна»⁵⁸², надо просто отойти от зла. Повод к такой расправе могло дать мое последнее обращение, сделанное 28 июля, в котором я объясняю, по каким основаниям считаю совершающееся узурпацией. Вы этого обращения не знаете, и я не могу решить, следует ли Вас ознакомить с ним. Боюсь причинить Вам какую-нибудь неприятность. Назойливое и торопливое напоминание Вам о непослушании имеет какой-то посторонний привкус. Проявляемая же в данном случае распоясанность м[итрополита] С[ергия] совсем не вредна для нашего самочувствия.

От батюшки о. Н[еофита]⁵⁸³ имею весточку, но он от Вас не имеет и, видимо, огорчен этим. Жизнь здесь не дешевеет, но хлеб печеный. Радуюсь настроению о. И[осифа] и Вашею радостью о своем крестнике⁵⁸⁴. Подкрепи их Господь. Пр[еосвященный] Василий [Преображенский], Ал[ександр] П[авлови]-ч [Чумаков], их приходский свящ[енник] о. Николай⁵⁸⁵, р. Б. Екатерина⁵⁸⁶, монахини Виталия⁵⁸⁷ и Евдокия идут на 5 л[ет] в концлагерь. Помолитесь о них. М[атушка] Е[вдокия] земно кланяется с обычной просьбой. К сожалению, условия квартирного существования лишают возможности иметь полное утешение.

Да хранит Вас Господь цела и невредима. Простите, помолитесь и благословите любящего Вас М[итрополита] К[ирилла]».

6 (19) ноября 1933 года митрополит Кирилл, по-прежнему находившийся в ссылке, но теперь уже получивший паспорт и строивший планы на предстоящую поездку, направил второе письмо епископу Афанасию (Сахарову).

«Дорогой Владыко! Письмо Ваше из Ст[арой] Руссы получено мною, спаси Вас Христос. Почти постоянно беседуем с о. Евл[ампием] и Вас с любовию вспоминаем. Ваша справка о правилах Карф[агенского] Собора произвела на него глубокое впечатление».

Здесь довольно важное упоминание о правилах Карфагенского Собора. Много позже, в 1954 году, в своем письме протоиерею Павлу Дашкееву епископ Афанасий вспомнит о том, какое значение придавали «непоминающие» этому правилу: «Среди правил Поместного Карфагенского Собора есть одно... содержание которого приблизительно такое: если православный епископ не ревнует о возвращении православным захваченного донатистами имущества, то все епископы поместной Церкви прерывают с ним общение, и он должен довольствоваться общением только со своей паствой⁵⁸⁸. Таким образом, устанавливается возможность такого положения, когда православному, благодатному, не отлученному и не запрещенному епископу, не достаточно энергично действующему в защиту интересов Церкви, применяется как бы своеобразный церковный бойкот со стороны других епископов и их паств. На этом правиле в начале 30-х годов я и м[итрополит] Кирилл основывали нашу тогдашнюю позицию. Мы поминали одного первоиерарха Московской] П[атриархии] и не поминали временно за него управлявшего церковными делами, как никогда не возносилось во всей епархии имя викария, хотя бы и управлявшего епархией за отсутствующего или [пропуск в копии] епарх[иального] архиерея»⁵⁸⁹.

Вновь мы убеждаемся в том, что именно этико-экклезиологический мотив был основополагающим в критике митрополитом Кириллом и его последователями административной деятельности заместителя патриаршего местоблюстителя. Присутствует здесь и ссылка на принципиальную каноническую необязательность богослужебного поминовения митрополита Сергия как всего лишь «заместителя», «викария» митрополита Петра.

В своем втором письме к епископу Афанасию от 6 (19) ноября 1933 года митрополит Кирилл, между прочим, упоминает и о своем намерении посетить в Москве митрополита Сергия с целью узнать, направил ли он их переписку на суд местоблюстителя патриаршего престола (просьба об этом содержалась в письме митрополита Кирилла от 30 января 1930 г.): "15/ХI мне выдали паспорт на год, и я собираюсь уезжать отсюда, чтобы не тревожить своим присутствием здешних отцов. Много прикидывал мыслию, где остановиться, и наконец решил поселиться 180 км. на запад от Москвы, если, конечно, не встретится препятствий со стороны начальства. Проездом через Москву хочу навестить Кешиного отца⁵⁹⁰ и узнать, намерен ли он справиться с мнением своего доверителя⁵⁹¹ о тех недоразумениях, на почве коих мы с ним заспорили. Если бы он согласился признать свою деятельность нужною только для своих добровольных сотрудников и отказался бы от всяких прещений, оставляя всех, замедляющих с одобрением его поведения, их собственному усмотрению, то заваренную им кашу не трудно было бы расхлебать. Местный его панегирист⁵⁹² прислал мне третье писание, помеченное Димитриевым днем. Писание это сопровождалось присылкою полученного им указа от 31 окт[ября] с/г. о деянии, совершенном в марте [19]30 г., по поводу уверений, что Казань не даст увлечь себя в раскол, хотя бы и «Кирилловский». Писать начинает «с письма святою темой»: 2Кор. 2:4⁵⁹³. Передавать полностью его содержание было бы долго, но размышления моего корреспондента о патриаршестве процитирую: «могу Вам напомнить, что в Иерусалиме долгое время не было патриаршества (когда Иерусалим именовался Элией Каппадокией (?)⁵⁹⁴, но это не повредило чистоте Православия Матери Церквей, тогда как Константинопольское патриаршество, если нельзя сказать, что оно было причиной разрыва с Западом, то во всяком случае, если бы его не было, то, пожалуй, разумно предположить, что не было бы и раскола с Западом. Также и в Русской Церкви, если бы не было патриаршества, пожалуй, не было б раскола при Никоне патриархе и не явился бы раскол в связи с патриаршеством Св. Тихона. Поэтому-то и «внешние» в своей печати постоянно ратовали за восстановление у нас патриаршества».

Это третье письмо, по уверению автора, будет с его стороны и последним. Такого решения нельзя не приветствовать. Придет ли он еще раз ко мне для личной беседы – не знаю; впечатление же от его личности остается у меня весьма неопределенным. Словом, надо поскорее уезжать, чтобы не дразнить гусей. К сожалению, стало весьма холодать, и поездка будет не из легких и приятных, а главное, очень дорогою. И чего доброго, не успеешь доехать до избранного места, как придется отправляться в другое⁵⁹⁵. Матушка] Е[вдокия] и о. Евл[ампий] земно Вам кланяются с обычной просьбой.

Простите, благословите и помолитесь о любящем Вас М[итро- полите] К[ирилле].

Р. S. Приветствую добрую М[арию] Ивановну] с детками. Пусть передает мой привет и благословение доброму о[тцу] Иосифу»⁵⁹⁶.

Эта переписка показывает, что несмотря на все сложности тюремно-ссыльных мытарств митрополит Кирилл, епископ Афанасий и многие другие церковные иерархи продолжали жить исключительно интересами Церкви.

Священник Евлампий Своеземцев⁵⁹⁷ вскоре покинул гостеприимного митрополита Кирилла, которому после окончания в августе 1933 года срока ссылки было разрешено избрать место для поселения, помимо, конечно, крупных городов.

В Туруханском крае митрополит Кирилл отбывал ссылку до 19 августа 1933 года. На праздник Преображения Господня последовало освобождение, которого владыка ждал давно, но с малой вероятностью которого давно же и смирился. Неожиданно срок его ссылки не был, как это случалось ранее, продлен. Владыка выбрал для поселения город Гжатск Западной области⁵⁹⁸, куда отправился, видимо, в самом конце 1933 года. Этот небольшой провинциальный русский город, находившийся в 239 км от Смоленска, с населением всего около 15 тысяч человек, казалось, как нельзя лучше подходил для поселения. Спокойный и тихий, он сохранял в себе очарование дореволюционной провинции. В нем действовали храмы, которых для такого небольшого городка было немало. На возвышенном берегу реки Гжать возвышались Благовещенский собор, церковь во имя иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» и Тихвинская церковь, на центральной площади красовался Богоявленский храм, на окраине города, на Смоленской дороге, находилась кладбищенская церковь в честь Вознесения Господня, а в 25 верстах, в селе Самуйлово, располагалась бывшая усадьба князей Голицыных, постепенно приходящая в запустение.

Будучи проездом через Москву, митрополит Кирилл заехал в Синод к митрополиту Сергию, с которым имел личную встречу и беседу по вопросу их переписки 1929 года. Владыку Кирилла интересовало, переправил ли митрополит Сергий их переписку на суждение митрополиту Петру Крутицкому, местоблюстителю патриаршего престола. Оказалось, что переписка не была переправлена митрополиту Петру, поскольку, по словам митрополита Сергия, неизвестно, в какую именно из тюрем тот был заключен⁵⁹⁹. По всей видимости, и в дальнейшем митрополит Сергий не делал такой попытки.

Между тем, как выясняется, митрополит Петр был знаком с перепиской митрополита Кирилла и митрополита Сергия и не вполне одобрял характер деятельности своего заместителя.

В Гжатске митрополит Кирилл поселился на ул. Бельской, д. 102, у местной жительницы Пашиной, где и пробыл целый год до нового своего ареста, никуда не выезжая. Это был последний год относительной свободы митрополита Кирилла. Вместе с ним в том же доме проживала его духовная дочь Лидия Николаевна Фокина⁶⁰⁰, которая сюда прибыла в июне 1934 года после окончания своей казахстанской ссылки. Попытки ее поселиться в Москве или Можайске не были успешными (в Москве не выдали паспорта, в Можайске не нашлось квартиры), и Лидия Николаевна решилась последовать за своим духовным отцом, благо такое благословение от владыки она получила. Вместе с монахиней Евдокией (Перевезниковой) она занималась хозяйством и ухаживала за владыкой митрополитом, чье здоровье было основательно подорвано тюрьмами, ссылками и лагерями, коим святитель отдал к тому времени 13 лет своей жизни. С декабря 1919 по август 1933 года митрополит Кирилл провел на свободе всего около года.

Вскоре по прибытии в Гжатск наладилось письменное общение владыки с епископами Афанасием (Сахаровым), Дамаскиным (Цедриком), Парфением (Брянских), Серафимом (Самойловичем)⁶⁰¹. Это были единомысленные архипастыри, и в их сердцах жило сильное эсхатологическое чувство – чувство последних времен, времен всеобщей апостасии.

Епископ Дамаскин писал митрополиту Кириллу: «Совершается Суд Божий над Церковью и народом русским. Совершается отбор тех истинных воинов Христовых, кои только и смогут быть строителями нового здания Церкви, кои только и будут в состоянии противостоять самому «зверю». Времена же приблизились, несомненно, апокалипсические. Все наши усилия теперь должны быть направлены на установление прочных связей между пастырями и пасомыми. И необходимо по возможности исправить совершенный грех путем противодействия злу, до готовности даже кровию омыть грех свой»⁶⁰².

Следует заметить, что в конце 1933 – начале 1934 года активизировалась деятельность последователей движения, получившего название Истинно-Православной Церкви (ИПЦ). Это было связано с возвращением из ссылок епископов Дамаскина, Парфения, архиепископа Серафима, которые быстро наладили связь с единомысленным духовенством и, одновременно, с митрополитом Кириллом, которого желали видеть во главе этого движения.

Оживленная переписка представителей ИПЦ свидетельствует о бывшем тогда намерении активно противостоять деятельности митрополита Сергия. Видимо, именно от этих иерархов или близких к ним лиц последовало предложение митрополиту Кириллу объявить себя заместителем местоблюстителя, то есть лицом, замещающим собой митрополита Петра, совершенно к тому времени изолированного от церковной действительности, или даже патриаршим местоблюстителем (с учетом сложившихся обстоятельств – невозможности митрополита Петра реально управлять Церковью, превышения, по мнению оппозиционного епископата, митрополитом Сергием своих полномочий, гонимости инакомыслящей иерархии, желавшей консолидации и скорейшего проведения Собора, даже тайного, для чего группу инакомыслящих должен был возглавить всем известный и непререкаемый в своем авторитете иерарх, каковым являлся для всех митрополит Кирилл).

Однако митрополит Кирилл не пошел на предлагаемый раскол, что и обосновал в двух своих письмах неизвестным адресатам в январе-феврале 1934 года.

«Только после смерти митрополита Петра, – пишет владыка Кирилл в своем январском письме, – я нахожу для себя не только возможным, но и обязательным активное вмешательство в общее церковное управление Русской Церковью. Дотоле же иерархи, признающие своим Первоиерархом митрополита Петра, возносящие его имя по чину за богослужением и не признающие законной преемственности Сергиева управления, могут существовать до суда Соборного параллельно с признающими; выгнанные из своих епархий, духовно руководя теми единицами, какие признают их своими архипастырями, а невыгнанные – руководя духовной жизнью своей епархии, всячески поддерживая взаимную связь и церковное единение»⁶⁰³.

Таким образом, митрополит Кирилл не видит для себя возможности до физического прекращения полномочий митрополита Петра, то есть его смерти или отказа от местоблюстительства, активно вмешиваться в церковное управление. Сохранение «мерности» в отношении митрополита Петра, хотя и изолированного властями, но остающегося де-юре местоблюстителем, для владыки Кирилла чрезвычайно важно. В этом именно видит митрополит Кирилл церковную дисциплину, а не в подчинении решениям заместителя местоблюстителя, против которых восстает архипастырская совесть.

«Для меня лично выступление сейчас представляется невозможным, – продолжает свою мысль митрополит Кирилл. – Во всяком случае, быть явочным порядком заместителем митрополита Петра без его о том распоряжения я не могу, но если митрополит Петр добровольно откажется от местоблюстительства, то я, в силу завещания Святейшего Патриарха и данного ему мною обещания, исполню свой долг и приму тяготу местоблюстительства, хотя бы митрополит Петр назначил и другого преемника, ибо у него нет права на такое назначение⁶⁰⁴.

Объяснение своего понимания (как нам представляется, близкого к истине) завещания Святейшего Патриарха митрополит Кирилл дает в февральском письме неизвестному архиепископу (возможно, архиепископу Серафиму (Самойловичу)): «Восприять патриаршие права и обязанности по завещанию могли только три указанных в нем лица, и только персонально этим трем принадлежит право выступать в качестве временного церковного центра до избрания нового патриарха. Но передавать кому-либо полностью это право по своему выбору они не могут, потому что завещание патриарха является документом совершенно исключительного происхождения, связанного соборной санкцией только с личностью первого нашего патриарха. Поэтому со смертью всех троих завещанием указанных кандидатов завещание Святейшего Тихона теряет силу, и церковное управление созидается на основе указа 7 (20) ноября 1920 г. Тем же указом необходимо руководствоваться и при временной невозможности сношения с лицом, несущим, в силу завещания, достоинство церковного центра, что и должно иметь место в переживаемый церковно-исторический момент⁶⁰⁵.

В том же письме митрополит Кирилл советует избегать обвинений митрополита Сергия и его сторонников в еретичестве – и потому, что это не верно по своей сути, и потому, что это не способствует врачеванию церковного разделения, и потому, что отталкивает тех, кто, сознавая погрешительность административных мероприятий митрополита Сергия, «снисходительно терпят эту погрешительность как некое лишь увлечение властью, а не преступное ее присвоение». «Предъявляя к ним укоризну в непротивлении, – продолжал митрополит Кирилл, – мы рискуем лишить их психологической возможности воссоединения с нами и навсегда потерять их для Православия. Ведь признаться в принадлежности к ереси много труднее, чем признать неправильность своих восприятий от внешнего устроения церковной жизни»⁶⁰⁶.

Следует отметить, что и в этот период митрополит Кирилл, несмотря, видимо, на оказываемое давление наиболее непримиримых оппонентов митрополита Сергия, признавал благодатность таинств клириков, остававшихся в каноническом единстве с митрополитом Сергием.

«Сдается мне, – писал митрополит Кирилл, – что и Вы сами, и Ваш корреспондент не разграничиваете тех действий митрополита Сергия и его единомышленников, кои совершаются ими по надлежащему чину в силу благодатных прав, полученных через таинство священства, от таких деяний, кои совершаются с превышением своих сакраментальных прав по человеческим ухищрениям в ограждение и поддержание своих самоизмышленных прав в Церкви»⁶⁰⁷ (имелись в виду прежде всего прещения на несогласных с административными нововведениями клириков, отказ даже отпевать «непоминающих» и пр. – Л. Ж.).

В Гжатске митрополита Кирилла посещают многие его единомышленники. Весной 1934 года владыку посетил епископ Афанасий (Сахаров), из Москвы приезжали известный профессор Иван Васильевич Попов, миссионер С. В. Касаткин и многие другие.

В июне 1934 года из Каширы приезжал иеромонах Паисий, не признававший митрополита Сергия. Его мучил вопрос, может ли он священнодействовать. Владыка Кирилл благословил его на совершение келейных служб, что фактически означало благословение на создание домовой церкви. Открытое служение митрополит Кирилл не благословлял.

Из Кадышков, что на Урале, митрополиту Кириллу писал иеромонах Леонид, сообщая, что им основана домашняя церковь, и просил разъяснения по вопросу о церковном управлении.

Приезжал в Гжатск и епископ Палладий (Шерстенников), кстати, казанский постриженник владыки Кирилла. Митрополит Сергий направил его с очередным предложением владыке Кириллу принести покаяние⁶⁰⁸.

Позже, уже на допросе, Лидия Николаевна Фокина (духовная дочь владыки Кирилла), очень мужественно державшаяся в тюрьме, на вопрос следователя, кто бывал у владыки, отвечала (не без иронии), что приезжал епископ Палладий: «Цель приезда епископа Палладия заключалась в информации о присвоении митрополиту Сергию звания «Блаженнейшего» и рассказе о положении дела в епархии»⁶⁰⁹.

Епископ Палладий с декабря 1930 по август 1933 года был епископом Елабужским и, действительно, знал, что происходит в Казанской епархии, правящим епископом которой владыка Кирилл по-прежнему считал себя.

Имел общение митрополит Кирилл и с московскими «непоминающими».

Лидия Николаевна Фокина, выезжавшая в Москву в июне 1934 года для того, чтобы навестить тяжело болевшего отца и купить лекарства для митрополита Кирилла, имела еще и поручение от владыки Кирилла навестить приезжавших к нему ранее в Гжатск неких Ивана Ивановича и Софью Петровну. Владыка поручил сообщить им свое впечатление от встречи с иеромонахом Паисием, о котором его спрашивали приезжавшие москвичи.

Особенность позиции митрополита Кирилла заключалась в том, что он не пытался создать «организацию», оппозиционную митрополиту Сергию или советской власти. Он считал, что для сохранения Церкви не нужно создания новых внешних организационных форм, ибо Святая Церковь сама в себе несет организующее начало. Начало это – Сам Основатель Церкви – Христос Спаситель, Чье обетование о неодолимости Церкви вратами ада было и оставалось единственным упованием верующих.

Однако власти были далеки от подобных соображений, их волновало влияние митрополита Кирилла на умы церковных иерархов и верующих мирян.

Со всех сторон приходили к митрополиту Кириллу тревожные сообщения о новых арестах единомысленных ему иерархов и священнослужителей. В мае 1934 года был арестован отец Евлампий Своеземцев, которому среди прочего вменялась в вину связь с митрополитом Кириллом и бывшим Угличским архиепископом Серафимом. Как говорилось в обвинении, отец Евлампий «во время посещения Рыбинских церковников выдвинул перед ними задачу созыва церковного Собора, с явно провокационной контрреволюционной программой». На допросе отец Евлампий сказал: «Я считаю, что советская власть должна принести покаяние, прекратить репрессии и в корне изменить церковную политику». Постановлением Особого Совещания при Коллегии ОГПУ от 1 июня 1934 года священник Своеземцев был заключен в ИТЛ сроком на три года.

Власти, конечно, не могли не заметить частых посещений митрополита Кирилла духовенством и мирянами. Стало очевидно, что свободное проживание митрополита Кирилла может привести к еще большему росту авторитета гонимого церковного иерарха, к неуправляемому паломничеству в Гжатск церковников. Ситуация явно грозила выйти из-под контроля властей. Был извещен Тучков.

При этих обстоятельствах и появляется распоряжение ОГПУ от 8 июля 1934 года за № 161007 об аресте митрополита Кирилла. Постановление об аресте утверждает начальник Управления НКВД СССР по з/о И. Блат⁶¹⁰, и 14 июля владыка Кирилл был арестован. Вместе с ним была арестована и Лидия Николаевна Фокина.

Архивное дело хранит квитанции изъятых у митрополита Кирилла вещей. Изумляет та педантичность, с какой описывалось «имущество» владыки. У митрополита изъяли: 14 рублей⁶¹¹, а также – кружку, чайничек для заварки чая, подтяжки, крест с цепочкой, столовую ложку, саквояж, две пустых банки (так и было внесено в квитанцию!), крест деревянный, пояс, очки, гребенку, палку (!), 100 граммов чая (!)⁶¹².

Позже появляется протокол обыска и ареста, датированный почему-то 15 июля 1934 года (напомним, что арестован митрополит Кирилл был 14 июля, эта же дата стоит под заполненной им анкетой арестованного). Из протокола следовало, что двумя сотрудниками районного отдела НКВД в присутствии одной понятой при обыске была изъята «разная переписка гражданина Смирнова К. И. в количестве ста восьмидесяти шести листов и десяти фотокарточек разных лиц, из них 4 его лично. Претензий и жалоб на неправильности при обыске не заявлено»⁶¹³.

Остается только сожалеть, что такое духовное сокровище сгинуло в архивах НКВД. 186 листов переписки митрополита Кирилла с владыками Афанасием (Сахаровым), Дамаскиным (Цедриком), Серафимом (Самойловичем), профессором И. В. Поповым и другими достойнейшими деятелями Церкви могли бы открыть нам новые свидетельства исповедничества русских иерархов, томившихся в тюремных узах, гонимых в ссылки и на каторги, но не отрекавшихся от Христа Спасителя.

Арест был произведен с санкции московских властей, и потому митрополита Кирилла и Лидию Николаевну Фокину из Гжатска сразу же после ареста направляют в Москву⁶¹⁴, куда этап прибывает уже 16 июля 1934 года. В тот же день особым распоряжением начальника секретного политотдела ГУГБ митрополит Кирилл помещается во внутренний изолятор ГУГБ⁶¹⁵.

31 июля во внутренний изолятор переводится и Лидия Николаевна Фокина⁶¹⁶.

Уже 16 июля митрополит Кирилл был допрошен.

Среди прочего следователя интересовало отношение владыки к «политическим выступлениям» митрополита Сергия (Страгородского). Владыка отвечал: «Мое отношение к политическим выступлениям митрополита Сергия, в частности к т. н. «интервью», заключается в следующем: во-первых, Сергий не имел права выступать от лица Церкви, т. к. никто его на это не уполномочил, а во-вторых, (он) преувеличенно представил благополучность положения Церкви, которая на самом деле находится с моей точки зрения в скорбном положении»⁶¹⁷.

Но важнее всего для следователей было добиться признания митрополита Кирилла в попытке создания им контрреволюционной церковной организации.

"Вопрос: Признаете ли Вы себя виновным в предъявленном Вам обвинении, т. е. в попытке воссоздать контрреволюционную организацию «Истинно-Православная Церковь»?

Ответ: Нет, не признаю. Я назначен был в завещании патриарха Тихона первым кандидатом на место патриаршего местоблюстителя, и поэтому, вероятно, в сознании многих церковников за мной мыслилась обязанность давать известные разъяснения, которые у них возникают в связи с курсом в церковной жизни, принятым официальной Церковью. Своего отрицательного отношения к этому курсу я никогда не скрывал и совершенно определенно выразил его в официальных и неофициальных письменных обращениях к митрополиту Сергию⁶¹⁸. Само собой разумеется, что эти обращающиеся ко мне лица рассматривали меня как их руководителя, и я им не отказывал в возглавлении их, т. е. в руководстве ими. Никого сам к себе не звал и никаких организационных указаний не делал. Не отрицаю того, что я одобрял возможность совершения церковных служб дома⁶¹⁹, т. е. без регистрации в установленном советским законодательством порядке»⁶²⁰.

Здесь возникает закономерный вопрос: а мог ли митрополит Кирилл сам служить и выступать как церковный иерарх, будучи запрещен митрополитом Сергием и Временным Патриаршим Синодом? Ответ мы находим в самой деятельности митрополита Кирилла и в его письмах.

Митрополит Кирилл полагал, что, как епископ своей области, он должен быть подсудным собору епископов, во главе с первоиерархом Церкви. Таковым в условиях церковной действительности 30-х годов был местоблюститель патриаршего престола митрополит Петр Крутицкий, а в его отсутствии – заместитель местоблюстителя. Владыка Кирилл, будучи запрещен митрополитом Сергием, которого он признавал заместителем патриаршего местоблюстителя, имел все основания просить перенести возникший спор на суждение предстоятеля Русской Церкви митрополита Петра.

Теперь известно, что митрополит Петр через епископа Дамаскина летом 1929 года получил копии писем митрополита Кирилла к митрополиту Сергию и письма архиереев, выражавших свои суждения относительно Декларации⁶²¹. И тогда в декабре 1929-го и феврале 1930 года митрополит Петр из заключения направляет митрополиту Сергию два оставшихся без ответа письма, в которых, между прочим, пишет: «Мне сообщают о тяжелых обстоятельствах, складывающихся для Церкви в связи с переходом границ доверенной Вам церковной власти. Очень скорблю, что Вы не потрудились посвятить меня в свои планы по управлению Церковью. А между тем Вам известно, что от местоблюстительства я не отказывался и, следовательно, Высшее Церковное Управление и общее руководство церковной жизнью сохранил за собою. В то же время смею заявить, что Вам предоставлены полномочия только для распоряжения текущими делами, быть только охранителем текущего порядка. Я глубоко был уверен, что без предварительного сношения со мною Вы не предпринимаете ни одного ответственного решения, каких-либо учредительных прав я Вам не предоставлял, пока со мною местоблюстительство и пока здравствует митрополит Кирилл, и в то же время был жив митрополит Агафангел. Поэтому же я и не счел нужным в своем распоряжении о назначении кандидатов в заместители упомянуть об ограничении их обязанностей, для меня не было сомнений, что заместитель прав установленных не заменит, а лишь заместит, явит собой, так сказать, тот центральный орган, через который местоблюститель мог бы иметь общение с паствой. Проводимая же Вами система управления не только исключает это, но и самую потребность в существовании местоблюстителя. Прошу устранить мероприятия, превысившие Ваши полномочия»⁶²².

Во втором письме через два месяца митрополит Петр в еще более твердой, но по-прежнему тактичной форме повторяет требование вернуться к прежнему строю церковного управления: «На мой взгляд, ввиду чрезвычайных условий жизни Церкви, когда нормальные правила управления подвергаются разным колебаниям, необходимо поставить церковную жизнь на тот путь, на котором она стояла в первое Ваше заместительство. Вот и благоволите вернуться к той, всеми уважаемой Вашей деятельности. Повторяю, что очень скорблю, что Вы не писали мне и не посвятили в свои намерения. Раз поступают письма от других, то, несомненно, дошло бы и Ваше»⁶²³.

Все это показывает, что первоиерарх Русской Церкви священномученик Петр Крутицкий не вполне одобрял деятельность митрополита Сергия по тем вопросам церковной жизни (учреждение Временного Патриаршего Синода, увольнение с кафедр и запрещение в священнослужении иерархов, не согласных с церковной политикой заместителя местоблюстителя), по каким с этой деятельностью не соглашался и митрополит Кирилл.

Доклад епископа Василия (Беляева) об одобрении Декларации 1927 года митрополитом Петром⁶²⁴ оказался недоразумением, о чем также сообщал из заключения митрополит Петр в декабрьском своем письме митрополиту Сергию⁶²⁵.

Таким образом, митрополит Петр, как местоблюститель патриаршего престола, не санкционировал своею властью нововведений митрополита Сергия, вынужденного – для сохранения с трудом достигнутого им статус-кво во взаимоотношениях с госвластью – «принимать решения, не обсуждая их предварительно с патриаршим местоблюстителем»⁶²⁶.

В то же время, для митрополита Петра его заместитель по-прежнему представлялся близким человеком, что следует из того же цитированного выше письма от 26 февраля 1930 г.: «Пишу Вам откровенно, как самому близкому мне архипастырю, которому многим обязан в прошлом и от святительской руки которого принял постриг и благодать священства»⁶²⁷. Митрополит Петр отказывался верить, что отсутствие реакции на его письма есть со стороны митрополита Сергия вынужденная политика выживания церковного центра, уклоняющегося от общения с заключенным первоиерархом.

Однако вернемся к положению священномученика Кирилла.

Условия его содержания в Бутырском изоляторе были довольно тяжелыми. Сказывались и болезни, приобретенные в ссылках и лагерях.

Уже при аресте, в комендатуре у владыки были отобраны все вещи, в том числе и очки, так что митрополит вынужден был писать особое заявление на имя начальника внутреннего изолятора: «Прошу 1) представить в мое пользование очки, отнятые у меня в комендатуре; 2) перевести отобранные там же деньги в мое распоряжение во вн. изолятор. К. Смирнов. 19/VII-1934»⁶²⁸. Из тюремного отдела начальнику СПО ГУГБ НКВД Молчанову поступает служебная записка за № 602450: «Препровождается заявление арестованного Смирнова К И., числящегося за 3 СПО, с просьбой разрешить пользоваться очками – на распоряжение»⁶²⁹. И 23 июля начальник 3-го отделения СПО наконец-то разрешает заключенному митрополиту воспользоваться изъятыми у него очками и деньгами⁶³⁰.

Но, конечно же, возвращенных митрополиту Кириллу 14 рублей не хватило на сносное питание, столь необходимое для поддержания сил. Да и цены в ларьке были не низкими. И 4 августа владыка просит разрешения послать письмо в Гжатск для получения оттуда денег на покупку продуктов из ларька⁶³¹.

29 июля уполномоченный 3-го отделения СПО ГУГБ НКВД Алексеев объявляет митрополиту Кириллу постановление об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения: «Рассмотрев следственный материал по делу № 7 и приняв во внимание, что гр. Смирнов Константин Иларионович (митрополит Кирилл), 1863 г. р., урожденный г. Кронштадта, русский, гражданин СССР, достаточно изобличается в том, что, возвратившись по отбытию срока ссылки, приступил к воссозданию контрреволюционной организации «Истинно-Православная Церковь». С этой целью Смирнов установил связи с архиереями: Поздеевским, Сахаровым, Самойловичем, Дамаскиным⁶³² и др. лицами, давая установки на образование подпольных групп церковников. Постановил: гр. Смирнова К. И. привлечь в качестве обвиняемого по ст. ст. 58/10–11 УК, мерой пресечения способов уклонений от следствия и суда избрать содержание под арестом»⁶³³. Под документом стоит подпись митрополита Кирилла в том, что постановление ему объявлено.

И сентября заключенный архиепископ последний раз вызывается на допрос. Следователь требует от Казанского митрополита назвать автора брошюры «Беседа двух друзей», в которой, между прочим, к большому негодованию чекистов, утверждалось, что человек должен повиноваться Богу больше, чем людям. Владыка отвечал: «Кто является автором этой брошюры – я не знаю. Когда и кто передал мне указанную брошюру – не помню, но полагаю, что она получена мною во время пребывания в ссылке, возможно в 1929 г.»⁶³⁴.

В тот же день, 11 сентября, митрополиту Кириллу было объявлено об окончании следствия⁶³⁵. Но еще два с половиной месяца предстояло провести митрополиту Кириллу в Бутырском изоляторе в ожидании того дня, когда ему будет объявлено о приговоре.

Особое Совещание при НКВД СССР 2 декабря 1934 г., рассмотрев «дело № 7 о Смирнове Константине (Кирилле) Иларионовиче, 1863 г. р., митрополите, без определенных занятий, неоднократно репрессировавшемся за к.-р. деятельность, ПОСТАНОВИЛ: Смирнова Константина (Кирилла) Иларионовича за к.-р. деятельность сослать в Казахстан, сроком на ТРИ года, считая с 14/7–34 г. Дело сдать в архив»⁶³⁶.

Лидия Николаевна Фокина этим же Особым Совещанием была приговорена к заключению в исправтрудлагерь сроком на три года, считая срок также со дня ареста (с 14 июля 1934 г.)⁶³⁷.

5 декабря того же 1934 года из учетно-статистического отдела ГУГБ коменданту Бутырского изолятора НКВД направляется служебная записка с указанием с первым же этапом отправить митрополита Кирилла в г. Алма-Ата Казахстанской АССР и там взять его на особый учет⁶³⁸. Л. Н. Фокину предписывалось с первым же этапом направить в г. Мариинск для заключения в Сиблаг НКВД, где также взять ее на особый учет.

Прибывший этапом в Казахстан митрополит Кирилл был направлен в поселок Яны-Курган, где и проживал до последнего ареста, последовавшего в июне 1937 года.

Что в эти годы наполняло существование ссыльного иерарха, чем жил он, будучи фактически изолирован властью от деятельной церковной жизни, об этом нам мало что известно. Вероятно, многое еще сокрыто от нас в ведомственных архивах и многое ушло вместе с очевидцами событий тех лет.

В поселке, где вынужден был поселиться митрополит Кирилл, в низких с маленькими окнами мазанках проживало довольно много ссыльных. Собственно, весь Казахстан был заселен сосланными 2врагами народа», «классово чуждыми элементами» и проч.

За митрополитом Кириллом в ссылку последовала и его духовная дочь – монахиня Евдокия (Перевезникова), которая также поселилась в поселке Яны-Курган.

Приезжали к владыке Кириллу и почитатели его, например, келейник епископа Василия Кинешемского Александр Павлович Чумаков, посетивший весной 1937 года владыку Василия в Рыбинской колонии и получивший его благословение на поездку к митрополиту Кириллу в Среднюю Азию для выяснения отношения к последним церковным событиям (смерти патриаршего местоблюстителя митрополита Петра и провозглашению местоблюстителем митрополита Сергия). А. П. Чумаков пробыл в Яны-Кургане несколько дней, а затем по благословению владыки Кирилла направился в Ташкент, где устроился работать на завод⁶³⁹.

Неподалеку от поселка Яны-Курган (и тоже в ссылке, в г. Мирзоян) находился другой авторитетный иерарх – митрополит Иосиф (Петровых). Два старца-архиерея имели в последний год их земной жизни утешение от письменного общения друг с другом.

С именем митрополита Иосифа обычно связывают руководство движением наиболее непримиримых иерархов, доходивших до признания неблагодатности таинств клириков, находившихся в церковном общении с митрополитом Сергием. Но к концу 30-х годов для представителей всех направлений этого «непоминовенческого» движения стало очевидным, что разница в их взглядах в действительности есть разница в религиозном темпераменте.

Митрополит Кирилл, кстати, писал одному иеромонаху в марте 1937 года: «С митрополитом Иосифом я нахожусь в братском общении, благодарно оценивая то, что с его именно благословения был высказан от Петроградской епархии первый протест против затеи м[итрополита] Сергия и дано было всем предостережение в грядущей опасности».

Общение происходило не только между «иосифлянами» и последователями митрополита Кирилла, но и между этими двумя группами иерархов и иерархами, не порывавшими церковного общения с митрополитом Сергием (например, с митрополитом Арсением (Стадницким) и архиепископом Борисом (Шипулиным). Это могло происходить только при победе в «непоминовенческом» движении взглядов митрополита Кирилла на необходимость воздерживаться от взаимных обвинений и осуждений, особенно тех, кто откладывает вопрос о правомерности или неправомерности административной деятельности Временного Патриаршего Синода до освобождения патриаршего местоблюстителя митрополита Петра или до созыва Поместного Собора.

Начало письменного общения митрополита Кирилла и Иосифа следует относить к январю 1937 года.

Владыка Иосиф лично с митрополитом Кириллом знаком не был и видел его единственный раз в жизни в 1909 году. В январе 1937 года митрополит Иосиф направил с приехавшим из Алма-Аты архимандритом Арсением (Кординым) письмо митрополиту Кириллу. «В своем письме, – говорил впоследствии митрополит Иосиф на допросе, – я свидетельствовал владыке свое глубочайшее почтение, говорил, что преклоняюсь перед его мужественным стоянием в его борьбе за церковные интересы. Это было с моей стороны пробным камнем для выяснения отношения митрополита Кирилла ко мне. От митрополита Кирилла Арсений привез ответ, который вполне удовлетворил меня»⁶⁴⁰. В дальнейшем вся переписка велась через третьих лиц – священника Ветчинкина (в Ташкенте) и Сеницкого Григория (в Самарканде).

В свой приезд архимандрит Арсений передал митрополиту Кириллу фотографию владыки Иосифа и высказал мысль о желательности встречи этих двух авторитетных иерархов. Необходимость подобной встречи, вероятно, сознавалась многими.

Дело в том, что, когда осенью 1936 года было официально объявлено о смерти патриаршего местоблюстителя митрополита Петра (в действительности остававшегося в живых до 10 октября 1937 года), и, вместо соборного рассмотрения вопроса о новом возглавителе Русской Православной Церкви, титул патриаршего местоблюстителя был усвоен митрополитом Сергием (хотя формально его полномочия оканчивались вместе со смертью митрополита Петра)⁶⁴¹. Тогда многие ссыльные иерархи стали обращаться к митрополиту Кириллу с просьбой объявить о своем вступлении в права местоблюстителя. Если рассуждать формально, то завещательное постановление патриарха Тихона, действительно, обязывало митрополита Кирилла (единственного остававшегося в живых кандидата на место патриаршего местоблюстителя из указанных в завещании Святейшего Тихона) к определенным и более решительным действиям. Но в условиях, когда всякое противодействие официально зарегистрированному управлению, возглавляемому митрополитом Сергием, рассматривалось светской властью как деяние контрреволюционное и антисоветское, выступление подобного рода было обречено на неудачу. Сам митрополит Кирилл, будучи мудрым и трезвомыслящим иерархом, вероятно, более чем кто-либо сознавал это. Потому для митрополита Кирилла оставался чужд как пылкий энтузиазм епископа Евгения (Кобранова), видевшего смысл своего существования в примирения «непоминающих» и митрополита Сергия, так и катакомбная административно-церковная активность митрополита Иосифа. Вероятно, сердцу митрополита Кирилла была ближе идея спасения «малого стада» и автономного, где это окажется возможным епископу и пастве, епархиального управления на основании патриаршего указа от 7 (20) ноября года⁶⁴².

Упоминавшийся выше как последователь идеи «примирения» митрополита Сергия и «непоминающих» епископ Евгений (Кобранов) с 1935 года проживал в Чимкенте. Очень скоро он наладил письменную связь с митрополитом Кириллом, хотя сам оставался среди тех, кто имел церковное общение с митрополитом Сергием⁶⁴³.

С митрополитом Кириллом епископ Евгений познакомился в

1920 году, когда оба иерарха находились в заключении в Таганской тюрьме. В 1935 году они вновь встретились, теперь уже в камере Алма-Атинской тюрьмы⁶⁴⁴. Три дня общения выявили как разногласие между двумя архиереями в их оценке возможностей изменения церковной ситуации к лучшему, так и общность их взглядов на положение Церкви в СССР, что лишний раз свидетельствует о несправедливости мнения некоторых исследователей, приписывавших митрополиту Кириллу и митрополиту Петру полный разрыв в общении с иерархией, остававшейся в церковном общении с заместителем патриаршего местоблюстителя.

Известие о смерти митрополита Петра привело к возобновлению переписки между митрополитом Иосифом (Петровых), архиепископом Прокопием (Титовым), находившемся тогда в Кара-Калпакии в г. Туркуль, и архиепископом Серафимом (Самойловичем)⁶⁴⁵. Ссыльные иерархи высказались за то, чтобы главой Русской Православной Церкви признать митрополита Кирилла как последнего из оставшихся в живых кандидата в местоблюстители патриаршего престола, на которого указывали в своих завещательных распоряжениях и Святейший Патриарх Тихон, и митрополит Петр Крутицкий. С этим решением согласился и митрополит Иосиф, хотя именно он являлся возглавителем движения, имеющего наибольшее число последователей. Все это происходило в первые месяцы 1937 года.

Сохранившиеся несколько писем из переписки митрополита Кирилла с другими архиереями свидетельствуют о том, что интересы и заботы ссыльной иерархии не изменились. Более всего русских иерархов занимала судьба Церкви, церковная действительность, вопросы церковно-канонические и литургические, и уж менее всего заботила владык их собственная судьба. Для митрополита Кирилла смыслом жизни по-прежнему оставалось исповедническое жертвенное служение, какое церковное большинство оценит только спустя многие десятилетия.

Характерно письмо епископа Евгения (Кобранова) митрополиту Кириллу от 15/28 марта 1936 года, в котором сквозь иносказательность и конспиративность фраз проступает единственный интерес гонимого епископата – сохранение паствы и благо Церкви: «Дорогой и родной Вл[адыка] М[итрополит] К[ирилл]. Открыточки Ваши получил и благодарю. Из Сталино мне ответили, и ему написал⁶⁴⁶. Благодарю за заботу. Этому врачу я хочу поручить некоторых тамошних больных⁶⁴⁷. О хранении и вкушении мирянами Вел[икого] Утешения я приготовил Вам научно-обоснованный мемуар⁶⁴⁸, но пересылкой затрудняюсь. Пока сообщу, что ecclesia в этой сфере имела две практики: одну, когда ecclesia была in persecution, другая, когда состояла in расе⁶⁴⁹. Первая нашла отражение в 93 поел [ании] Вас[илия] Вел[икого], выписки из которого Вам прислали; вторая в 58 прав[иле] VI Вселенского] Соб[ора]⁶⁵⁰, запрещающего это мирянам, но очень нерешительно: с легкой епитимией (одна неделя отлучения от общения), с оговоркой: когда есть епископ, пресвитер или диакон; и именно за «высокое мудрствование», не за превышение своего чина, следовательно сами духовники, а тем более омофороносцы⁶⁵¹, могут подвижникам из мирян и монашеств[ующих] благословлять в качестве исключения, только в тяжелые времена, хранить и вкушать лекарство». Под лекарством здесь подразумевались Евхаристические Дары, письмо же свидетельствует о методах литургической жизни, какие предусматривались гонимой Церковью для выживания в условиях советской действительности.

Но при общности ссыльных мытарств, каким подвергались все без исключения церковные иерархи, между ними (например, между митрополитом Кириллом и епископом Евгением) имелись принципиальные расхождениях во взглядах на церковную действительность⁶⁵². И переписка вскрывает эти противоречия, которые, впрочем, не становились препятствием для общения.

Так, в начале июня 1937 года, митрополит Кирилл писал в своем письме владыке Евгению: «Возлюбленный о Господе, дорогой собрат Преосвященнейший е[пископ] Евгений! Открыточка Ваша, помеченная 11/24. V, заштемпелевана в Чимкенте 31. V. 37 и получена мною 21/3. VI. Спаси Вас Господи за именинный привет⁶⁵³ и высказанные мне пожелания. Не отвечал Вам вскорости потому, что имел случай свою точку зрения на поставленный Вами вопрос высказать Н. Ал-чу, который, по-видимому, мыслит одинаково с Вами и, конечно, осведомил Вас, что мои мысли в данном случае не вполне совпадают с Вашими, и я не могу усматривать надобности каких-либо перемен в создавшемся у меня представлении о сущности с[ергиан]ства⁶⁵⁴. Надо дождаться более достоверных сведений, которые Господь скажет в свое время. Приветствую Вас с наступающим временем св. поста. Продолжает ли выходить «Журнал М[осковской] П[атриар]-хии» и какой № был последним? Я имел последним № 23–24. Храни Вас Господь в мире и благополучии. Передайте мой привет доброй м. Сергии. Прошу молитв. Со всегдашнею к Вам братскою любовью М. К.»⁶⁵⁵

Переписка велась между владыками конспиративно (жизнь научила их не особенно доверять почтовым отделениям), поэтому помимо условных слов и сокращений применялась и система «конспиративных» адресатов.

Переписка поступала не прямо к сосланным иерархам, а к их доверенным лицам, которые находились не под таким пристальным наблюдением властей, как сами архиереи. Так, например, вся переписка для владыки Евгения поступала на адрес: г. Чимкент, ул. Долорес, д. 63, кв. 1, Рыковой Марии Сергеевне. Владыке Кириллу переписка приходила на адрес Евдокии Александровны Перевозниковой (монахини Евдокии, «заботницы»), которая так же, как и митрополит Кирилл, проживала в поселке Яны-Курган. Митрополиту Иосифу наиболее важная почта приходила через священника Ветчинкина, проживавшего в Ташкенте, Сеницкого Григория и его дочь Фаину, проживавших в Самарканде. Иногда, когда и почте нельзя было довериться, письма доставляли доверенные монахи или монахини.

В последнее время в исторической науке появилась тенденция предполагать некую существенную эволюцию взглядов митрополита Кирилла на деятельность митрополита Сергия в сторону большей нетерпимости. Поэтому представляется важной задачей исследование этих взглядов к 1937 году: претерпела ли изменение точка зрения митрополита Кирилла на деятельность митрополита Сергия и если претерпела, то насколько существенно?

Определенное изменение воззрений владыки Кирилла на деятельность митрополита Сергия, конечно, следует признать. Сам факт издания 27 декабря 1936 г. «Акта о переходе прав и обязанностей Местоблюстителя Патриаршего Престола Российской Церкви к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя блаженнейшему митрополиту Московскому и Коломенскому Сергию (Страгородскому)» был воспринят ссыльной оппозиционной иерархией как игнорирование митрополитом Сергием и завещательного распоряжения патриарха Тихона от 25.12. 1924 (07.01.1925), и завещательного распоряжения митрополита Петра от 22.11 (5.12). 1925.

Среди исследователей существуют крайне противоречивые суждения о вступлении митрополита Сергия в права местоблюстителя в обход прав митрополита Кирилла: от отрицания каноничности подобной меры (например, епископ Григорий Граббе⁶⁵⁶, Л. Регельсон и др.), как узурпации не принадлежащих митрополиту Сергию прав, до признания целесообразности и естественности подобной меры (например, Д. Поспеловский).

В качестве обоснования последнего суждения обычно приводятся два довода: во-первых, физическая невозможность митрополита Кирилла (по причине постоянного нахождения в ссылке или в заключении) вступить в права местоблюстителя, в то время, во-вторых, избрание митрополита Сергия патриаршим местоблюстителем собором епископов, что хотя бы по форме – канонично, в то время как назначение местоблюстителя через завещательное распоряжение – явление экстраординарное и не вполне согласное с канонами⁶⁵⁷.

Следует признать, что этот вопрос в церковно-научной литературе почти не изучен, а потому, несомненно, еще станет предметом отдельного исследования.

Под впечатлением такого забвения его прав митрополит Кирилл, конечно, мог заявить свой протест, но, как известно, он этого не сделал.

Все рассуждения об эволюции позиции митрополита Кирилла основываются на черновике недописанного письма, обнаруженного в последнем следственном деле, по которому проходил священномученик Кирилл. Это черновик письма от 23 (8) марта 1937 года, адресованного иеромонаху Леониду⁶⁵⁸. Среди прочего в письме содержалась такая фраза: «Происшествия же последнего времени окончательно выявили обновленческую природу сергианства»⁶⁵⁹.

Именно в этих словах – «обновленческая природа сергианства» видят исследователи (в частности, М. В. Шкаровский)⁶⁶⁰ эволюцию взглядов и сближение с позицией митрополита Иосифа и епископа Виктора (Островидова).

По нашему мнению, коренного изменения взгляды митрополита Кирилла не претерпели. Митрополит Кирилл еще в феврале 1934 года писал неизвестному архиерею: «Иное понимание патриаршего завещания, утверждаемое митрополитом Сергием, привело уже к тому, что завещание, составленное для обеспечения скорейшего избрания нового патриарха, стало основой для подмены в церковном управлении личности патриарха какой-то коллегиальной «Патриархией». Почиет ли на этом начинании митрополита Сергия благословение Божие, мы не дерзаем судить, доколе законный Собор своим приговором не изречет о нем суда Духа Святаго, но, как и все, обновленчеству сродное, не можем признать обновленное (подчеркнуто мной. – А. Ж.) митрополитом Сергием и церковное управление нашим православным, преемственно идущим от Святейшего Патриарха Тихона, и потому, оставаясь в каноническом единении с патриаршим местоблюстителем митрополитом Петром, при переживаемой невозможности сношения с ним признаем единственно закономерным устроение церковного управления на основе патриаршего указа 7 (20) ноября 1920 г.»⁶⁶¹.

Отсюда видно, что для митрополита Кирилла «обновленческая природа сергианства» заключается не в утверждении за деятельностью митрополита Сергия какой-то новой «ереси», а в нарушении нормального (патриаршего) церковного управления, в своеобразном «обновлении» митрополитом Сергием формы высшей церковной власти. Более того, как в 1934 году владыка митрополит признавал благодатность таинств иерархии, признающей митрополита Сергия, так и в 1937 году митрополит Кирилл говорит о «ревности не по разуму» некоторых церковных деятелей (в частности, последователей священномученика Виктора (Островидова)), готовых даже перекрещивать «сергиан». Таким образом, мы не наблюдаем существенного изменения взглядов митрополита Кирилла к 1937 году.

Однако вернемся к событиям 1937 года. Конечно, предпринимаемые епископами меры предосторожности были необходимыми, но в условиях советской действительности – недостаточными.

23 июня под грифом «Совершенно секретно» для областной прокуратуры была составлена справка за подписью замначальника ОблУНКВД капитана госбезопасности Кальнинга и лейтенанта госбезопасности Костенко, где сообщалось: «В областном управлении НКВД имеются данные о том, что в Южно-Казахстанской области существует контрреволюционная организация среди церковников, центр которой находится в Чимкенте. Задачей контрреволюционной организации является подготовка контрреволюционных кадров к свержению советской власти»⁶⁶². Активными членами этой организации назывались 14 человек (архиереи, духовенство, монашествующие), и первыми тремя были:

«1. СМИРНОВ Константин (он же Кирилл) Иларионович, бывший митрополит, отбывающий ссылку за к.-р. деятельность в Яны-Курганском районе Ю/К ⁶⁶³области, уроженец г. Кронштадта, рождения 1863 г., не женатый, с высшим образованием.

КОБРАНОВ Евгений Яковлевич, бывший епископ, отбывающий ссылку за к.-р. деятельность в г. Чимкенте, уроженец бывш. Смоленской губ., рождения 1892 г., не женатый, с высшим образованием.

ПЕТРОВЫХ Иосиф, бывший митрополит, отбывавший срок ссылки за к.-р. деятельность, проживающий в данное время в г. Мирзояне, нигде не работает, уроженец г. Устюжны Ленинградской области, рождения 1873 г., не женатый, с высшим образованием»⁶⁶⁴.

«На основании вышеизложенного, – писал капитан Кальнинг, – считаю необходимым вышеуказанных лиц арестовать и привлечь к уголовной ответственности по ст. 58 п. 11, на что и просить санкции Облпрокурора»⁶⁶⁵.

Санкция была дана незамедлительно, и в тот же день 23 июня 1937 года в ОблУНКВД было принято постановление, согласно которому для митрополита Кирилла и для всех поименованных в секретной справке предлагалось «мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей в КПЗ УНКВД»⁶⁶⁶.В этот же день был выписан и орден на обыск за № 42 5⁶⁶⁷, согласно которому на следующий день – 24 июня 1937 года – состоялись обыски и аресты.

В протоколе обыска, произведенного 24 июня у митрополита Кирилла, было записано: «Взять для доставления в облуправление НКВД следующее: закрытых писем 45 штук, открытых 16 штук, 2 фотокарточки, 4 шт. талона к денежному переводу, расписок о переводе денег – 5 шт. Журнал Московской Патриархии – 16 шт.»⁶⁶⁸. Надо полагать, что закрытые письма представляли собой неотправленные письма самого митрополита Кирилла, открытые – присланные владыке послания, которые он не успел уничтожить перед арестом.

Во время обыска и ареста владыка Кирилл и митрополит Иосиф вели себя спокойно и с достоинством. Митрополит Иосиф даже начертал своей рукой на предъявленном ему ордере: «Ордер читал и недоумеваю, почему нет санкции прокурора. И. С. Петровых»⁶⁶⁹. Изъятая переписка (у митрополита Иосифа – 121 лист) была приобщена к инициированному властями следственному делу.

Одновременно с арестом митрополита Кирилла в Яны-Кургане, в Чимкенте и Мирзояне были арестованы митрополит Иосиф, епископ Евгений, а также: священник Владимир Смирнов, бывший одно время юристом патриарха Тихона, 67-летний схимонах Елевферий (Печенников), 69-летний афонский монах Иларион (Цуриков) и его брат, тоже монах с Афона Иоанн (Цуриков), бывшая настоятельница Пензенского монастыря игумения Ева (Павлова), священник Николай Толгский, священник Стефан Медведь, монахиня Мария (Рыкова), Вера Горбунова. Был арестован даже обновленческий епископ Михаил (Николаев). Всего в несколько дней было арестовано 16 человек. Арестованные были заключены в чимкентскую тюрьму.

В этих условиях, когда аресты следовали один за другим, монахиня Евдокия (Перевезникова) не покинула арестованного в очередной раз митрополита Кирилла, принося ему для передачи в тюрьму еду и теплую одежду. Но 13 июля была арестована и сама матушка Евдокия⁶⁷⁰. Немногим ранее (9 июля) будет арестована Людмила Петрова; немногим позже (29 июля) – Феодор Захаров, странник, часто привозивший почту из Ташкента, поначалу от митрополита Арсения (Стадницкого), позже (после смерти владыки Арсения в феврале 1936 года) – от архиепископа Бориса (Шипулина), которого, по словам епископа Евгения, митрополит Кирилл считал «тайным своим соратником»⁶⁷¹ и с которым имел письменное общение митрополит Иосиф. Аресты будут осуществляться вплоть до осени 1937 года. В результате НКВД сумеет «организовать» несколько следственных дел по т. н. «Всероссийскому контрреволюционному центру».

По этим делам будет арестовано, а затем приговорено к расстрелам и заключению в концлагерь 64 человека!

Две недели спустя после ареста (7 июля 1937 года), двум старцам-митрополитам: 74-летнему владыке Кириллу, 64-летнему владыке Иосифу, а также епископу Евгению, были предъявлены обвинения и зачитаны постановления о привлечении их в качестве обвиняемых. Митрополит Иосиф от подписи в предъявленном ему обвинении отказался⁶⁷², так что следователь вынужден был сам расписаться вместо митрополита Иосифа. И вместо подписи обвиняемого митрополита оказалась подпись «контрреволюционер»⁶⁷³.

Тюремное существование для расстроенного многолетним пребыванием в ссылках и тюрьмах здоровья митрополита Кирилла было чрезвычайно тяжело. Но опыт семнадцатилетних лагерных скитаний и упование на помощь Божию, укрепляющую немощь человеческую, придавали и в этих условиях священномученику Кириллу уверенность в том, что не оставит его Господь и в это последнее земное испытание (а, думаем, что митрополит Кирилл догадывался, что испытание это будет для него последним).

Условия содержания заключенных в чимкентской тюрьме были невыносимы. Тюремная стража, выполняя поручение следователей, не давала заключенным спать, пытаясь довести арестованных до крайнего изнеможения. Еда была несносной, вода пахла гнилью. Этими условиями заключенные подготавливались к допросу. Известно, что некоторые уже на этом этапе сдавались, подписывали любые «признания», лишь бы поскорее быть осужденными и через то избежать ужасных условий содержания в тюрьме.

Первым на допрос был вызван епископ Евгений. 25 июня следователь потребовал от владыки Евгения: «Дайте показания о Вашей контрреволюционной деятельности». Но последовал ответ: «Контрреволюционной деятельностью я не занимаюсь и по этому вопросу показать ничего не могу»⁶⁷⁴. На чем первый допрос и завершился.

Следующим был вызван к следователю митрополит Иосиф. Допрос, состоявшийся 14 июля, принес следствию только один результат – владыка Иосиф признал свою виновность в руководстве «нелегальной религиозной организацией», политические обвинения (антисоветскую или контрреволюционную деятельность) он не признал⁶⁷⁵. На вопрос, в чем заключалось руководство нелегальной организацией, митрополит Иосиф отвечал, что «в руководстве местными религиозными организациями и в содействии им; в сношениях с руководителями этих местных организаций; в подпольной форме отправления религиозных обрядов»⁶⁷⁶. Через 9 дней (23 июля) в следственном деле появляется документ под названием «Показания обвиняемого Петровых Иосифа», где уже нет вопросов и ответов. Документ представляет собой будто бы «чистосердечные признания» митрополита Иосифа в «контрреволюционной деятельности» и руководстве им «контрреволюционной организацией»⁶⁷⁷.

По казенной стилистике письма и стандартной для подобных «признаний» форме эти показания должны быть отнесены к несомненному творчеству самих следователей. Ни одного нового свидетельства не дано в этом документе в сравнении с предыдущими показаниями митрополита Иосифа, и, следовательно, подобную бумагу мог составить кто угодно. Раболепное самооговаривание и вовсе делает невозможным признание авторства за митрополитом Иосифом. Иными словами, мы смело относим данный документ к разделу «Spuria» (подложный). Вопрос только в том, чья подпись стоит под этим фальсифицированным документом – вынужденного к тому (различными методами «следственного дознания») митрополита Иосифа, или же это подпись такая же подложная, как и авторство «показания обвиняемого». Для окончательного разрешения этой проблемы потребуется, конечно, соответствующая экспертиза, но и без экспертизы стоящая под «показаниями» подпись вызывает сомнение в принадлежности ее митрополиту Иосифу. Сомнения усиливаются, если вспомнить, что митрополит Иосиф отказался поставить свою подпись под постановлением о предъявлении ему обвинения и привлечении в качестве обвиняемого.

29 июля был вторично вызван епископ Евгений. Видимо, следователем были применены меры физического давления на владыку, потому что тот признал собственную вину и начал называть имена. Похоже, свою роль сыграли и сфабрикованные «Показания», о которых шла речь выше. Следствие словно говорило этим документом: если уж митрополит Иосиф начал «сотрудничать» со следствием, то это следует сделать и остальным.

Нам сейчас трудно себе представить, каким истязаниям был подвергнут владыка Евгений, потому не возьмемся даже косвенно бросить ему упрек. Кроме того, трудно вычленить из всего представленного на бумаге, «признания», принадлежащие владыке Евгению, и «признания» иного авторства⁶⁷⁸.

Два месяца пройдет с момента ареста до того дня, когда митрополит Кирилл будет вызван на допрос. Допрашивал владыку Кирилла 20 августа 1937 года лейтенант госбезопасности Костин. Главной целью допроса было, конечно же, добиться признания православного иерарха в создании и возглавлении им контрреволюционного центра церковников, тем более что подобные «признания» следователям уже удалось «получить» от епископа Евгения, а от митрополита Иосифа удалось добиться признания в руководстве «нелегальной религиозной организацией».

Для усиления морального давления на митрополита Кирилла ему были предъявлены фальсифицированные показания владыки Иосифа, где он «становится на правдивый путь» и якобы признается в контрреволюционной деятельности. Но священномученика Кирилла трудно было обмануть подобными «признаниями»: за свою 17-летнюю тюремно-ссыльную жизнь он слишком хорошо знал цену таким провокациям. Перед следователями предстал иерарх-исповедник, который как будто бы осознавал, что каждое его слово будет словом для истории. Митрополит Кирилл мужественно и достойно держался на своем последнем допросе.

"Вопрос: Следствием установлено, что Вы входили в к.-р. центр церковников и являлись руководителем его. Дайте показания по этому вопросу.

Ответ: О существования такого центра мне ничего не известно, а потому и руководителем его быть не мог.

Вопрос: Следствие предлагает прекратить запирательства и дать откровенные показания.

Ответ: Иного показать ничего не могу.

Вопрос: Следствием установлено, что Вами был поставлен ряд организационных вопросов перед единомышленниками. Дайте показания: перед кем и какие вопросы организационного характера были Вами поставлены?

Ответ: Мною ставились вопросы, скорее всего, дискуссионного характера, чем организационного. Так, например, вопрос о замене миропомазания мною был поставлен перед рядом моих единомышленников»⁶⁷⁹.

Вопрос о замене миропомазания возложением рук не был таким уж частным вопросом, как это кому-то может показаться. Таинство миропомазания, в коем, как учит Церковь, «при помазании освященным миром частей тела во имя Святаго Духа подаются дары Святаго Духа, возращающие и укрепляющие в жизни духовной»⁶⁸⁰, есть таинство, необходимое для полноты вхождения новокрещенного в Церковь Христову. Миропомазание – это личная Пятидесятница, сообщение новому члену Церкви дара Святаго Духа. При помазании миром священнослужитель произносит тайносовершительную формулу: «Печать дара Духа Святаго. Аминь». И поскольку таинство миропомазания по древней церковной практике совмещается с таинством крещения, то полнота принятия крещаемого в Церковь зависит и от того, совершено миропомазание или нет (оно столь же обязательно, как и крещение).

Святое миро приготовляется особым чином с использованием особого масла, вина, благовонных трав и ароматов в течение трех дней на Страстной седмице первоиерархом Церкви (патриархом, местоблюстителем его или, в Синодальный период, первенствующим членом Святейшего Синода). Однако в условиях ссыльно-тюремных мытарств русских иерархов подобного освящения мира осуществить было невозможно, а необходимость в совершении таинств крещения и миропомазания не оскудевала, конечно же, и в то время.

С учетом же того, что многие священнослужители, служившие тайно, не имели возможности пополнить запасы мира, то встал вопрос, а можно ли помазание святым миром заменить чем-либо иным? И здесь вспомнили про древнюю, восходящую к апостольскому времени практику возложения рук как сообщения даров Святаго Духа. Так, книга Деяний апостольских повествует о крещении самарян диаконом Филиппом. Находившиеся в Иерусалиме апостолы, узнав об этом, направили апостолов Петра и Иоанна для сообщения крещеным Духа Святаго, ибо, как говорит дееписатель о Святом Духе: Он не сходил еще ни на одного из них, а только были они крещены во имя Господа Иисуса (Деян. 8:16). Тогда апостолы «возложили руки» на новокрещенных, и последние «приняли Духа Святаго». Это и было таинство, впоследствии получившее название миропомазание, ибо вместо возложения рук было введено помазание святым миром (традиция, восходящая к Ветхому Завету, когда пророк Моисей, по глаголу Божию, излил миро на главу Аарона, возводя его в сан первосвященника; также и пророк Самуил совершил помазание на царство Саула и Давида).

Таким образом, заключенные иерархи, обращаясь к апостольской традиции возложения рук, полагали временно заменить в таинстве миропомазания акт помазания миром на возложение рук.

На допросе следователя интересовало, чьи именно отзывы по этому вопросу запрашивал митрополит Кирилл.

"Ответ: Я запрашивал письменно епископа Афанасия Сахарова, в данное время находящегося в концлагерях на Медвежьей Горе, епископа Василия Преображенского – в трудовой исполнительной колонии в Рыбинске, епископа Евгения Кобранова, отбывающего ссылку в Чимкенте, через священника Ветчинкина спрашивал мнение митрополита Иосифа Петровых и мнение архиепископа Прокопия Титова, находящегося в ссылке в г. Туркуль, спрашивал письменно епископа Иоасафа Удалова, находящегося в Казани, но от него ответа не получил. Вот те лица, мнение которых мною было запрошено.

Вопрос: Когда возник этот вопрос и в связи с чем?

Ответ: Этот вопрос возник около двух лет назад по инициативе епископа Дамаскина Цедрик, находящегося в лагере в Караганде, а в то время он находился в Архангельске. В связи с тем возник этот вопрос, что трудно было доставать вещества для изготовления так называемого мира.

Вопрос: Почему он обратился к Вам за разрешением этого вопроса, а не к кому-либо другому?

Ответ: Потому что он со мною через переписку держал связь, отношение его к сергианству одинаковое со мной было, и притом я старше его по положению и по возрасту»⁶⁸¹.

И здесь следователь попытался спровоцировать митрополита Кирилла на признание в том, что владыка был осведомлен о тайных богослужениях, которые совершал епископ Дамаскин. Последовал вопрос следователя: «Дамаскин в Архангельске служил в церкви?» Но митрополит Кирилл, представляя, чем заканчиваются подобные вопросы, мудро игнорирует смысл вопроса, словно отказываясь его понимать: «Нет, он был в ссылке». А на логичный вопрос следователя: «Зачем же ему необходимо было миро?», следует категоричный ответ митрополита Кирилла: «Этого я не знаю».

Понимая, что здесь более определенного ответа не добиться и провокация не удалась, следователь пытается подойти к этому вопросу по-иному, но и здесь, как показали дальнейшие ответы митрополита Кирилла, следователя ожидает неудача.

"Вопрос: А что ответил Вам Иосиф Петровых?

Ответ: Он ответил, что считает меня единственным законным руководителем Церкви и только. На это письмо я ему ничего не ответил.

Вопрос: Какой ответ получили от остальных?

Ответ: Прокопий Титов ответил, что принципиально считает разрешение вопроса в положительном смысле возможным, но окончательное его решение принадлежит Собору. Такой же почти ответ был получен и от других.

Вопрос: Почему же Вы не ответили Дамаскину сразу же лично сами, а стали собирать мнения к.-р. епископата, находящегося в ссылке?

Ответ: Свое мнение я написал – что принципиально не возражаю. Лично мне необходимо было иметь мнение епископата по этому вопросу как руководителю, для того, чтобы в будущем безошибочно разрешить этот вопрос.

Вопрос: Значит, этот вопрос Вы разрешали как руководитель нелегальной церковной организации?

Ответ: Я разрешал его как обыватель.

Вопрос: Следствием установлено, что после смерти Петра Крутицкого Ваши единомышленники перед Вами ставили вопрос о преемственности местоблюстительства. Назовите, на кого они указывали.

Ответ: Они называли меня как единственного и законного местоблюстителя, что свидетельствовало и завещание б[ывшего] патриарха⁶⁸² Тихона.

Вопрос: Кто к Вам обращался по этому вопросу?

Ответ: По этому вопросу ко мне обращался епископ Макарий (?) Барнаульский, который просил сообщить ему, что если Петр умер, то я разрешил бы ему считать меня местоблюстителем. Об этом же писал и Евгений Кобранов, что он считает меня главой Церкви и поминает мое имя, он также писал о том, что если мы не решим, то другие решат.

Вопрос: Дайте показания о враче и больных, которые упоминаются в изъятом у Вас при обыске письме от Кобранова.

Ответ: В этом письме Кобранов говорит о священнике Серафиме Кириллове, который меня посетил в Яны-Кургане в 1935 году. До этого просил он меня, чтобы я ему сообщил адрес этого священника, что я и выполнил, а потому уже он писал мне, что якобы ему передал своих верующих, называя их больными.

Вопрос: Откуда было известно Кобранову о Кириллове?

Ответ: Не знаю, вероятно, Кириллов был уже у него, так как у меня он был проездом.

Вопрос: Что передал Вам Кириллов о Кобранове?

Ответ: Он даже о нем мне не упоминал.

Вопрос: Как же попал к Вам в Яны-Курган проездом Кириллов?

Ответ: Он ехал в г. Ташкент, слез с поезда в Яны-Кургане, чтобы познакомиться со мною, раньше я его не знал.

Вопрос: А откуда он узнал, что Вы в Яны-Кургане, и откуда Кириллов приехал?

Ответ: Откуда ему известно о моем месте ссылки – не знаю, но ехал из Донбасса. Адрес он мне дал на г. Сталино на имя Мухтарова Сатура Михайловича.

Вопрос: Почему не на его имя дал адрес?

Ответ: Этого я не знаю.

Вопрос: Дайте показания, через кого Вы держали связь с Иосифом Петровых и Прокопием Титовым?

Ответ: Связь с ними держал через Ветчинкина и Фаину Григорьевну Синицкую в Самарканде.

Вопрос: Почему непосредственно с ними не связывались?

Ответ: Я не знал их адресов.

Вопрос: В изъятом у Вас письме, написанном, но не отправленном Синицкой, что Вы писали про Иосифа Петровых?

Ответ: Только просил передать привет.

Вопрос: Вы даете неоткровенные показания на всем протяжении следствия, стараетесь скрыть истинный смысл и факты Вашей деятельности. Дайте откровенные показания.

Ответ: Да, я в этом письме писал о том, что считаю митрополита Иосифа Петровых своим единомышленником.

Вопрос: Еще что в нем писали?

Ответ: Не помню.

Вопрос: Через кого переслал Иосиф Петровых Вам свою фотографическую карточку и в знак чего?

Ответ: Через Бориса Коруэ⁶⁸³, который мне ее передал при посещении им Яны-Кургана. Карточку он прислал в знак того, что он меня ценит и считает своим человеком.

Вопрос: С какой целью приезжал к Вам Борис Коруэ?

Ответ: Он приезжал познакомиться со мною и передал о том, как живет Иосиф. Высказывал мысль о том, что мне и Иосифу хорошо было бы лично повстречаться и побеседовать.

Вопрос: Все, что Вами показано, является ли действием обывателя или авторитетного лица среди к.-р. элемента церковников?

Ответ: Да, я являюсь авторитетным лицом среди своих единомышленников, а не обывателем.

Вопрос: А Ваши действия среди них чем являются?

Ответ: Мои действия для них также являются авторитетными, что я делаю, то и они должны бы делать, как мои единомышленники.

Вопрос: Значит, Вы являетесь руководителем своих единомышленников?

Ответ: Да, выходит так»⁶⁸⁴.

На этом допрос был прерван. А под протоколом допроса стояла подпись «Смирнов М. Кирилл».

Остается только удивляться, какой мудростью и каким мужеством нужно было обладать, чтобы не смалодушествовать на допросах, не оставить ни одного слова, которое могло бы быть вменено в вину будущими поколениями. Через всю свою жизнь пронес святитель Кирилл высокое представление о иерархическом достоинстве и этому представлению был верен. Мы не можем знать, каким методам морального и физического давления подвергался митрополит Кирилл, можем только утверждать, что и в этом страшном испытании владыка явил нам образ истинно-православного иерарха твердой воли и потрясающего мужества, иерарха, безупречного в своем узническом исповедничестве. А то, что подследственные подвергались «давлению», допросам «с пристрастием», заключаем мы из печального факта, что даже столь опытные и неоднократно бывавшие в тюрьмах архиереи, как митрополит Иосиф и епископ Евгений, через несколько, вероятно, «пристрастных» допросов не сумели удержаться от признания в существовании «тайной организации» во главе с митрополитом Кириллом.

Тем ярче исповедничество митрополита Кирилла, который не только не пошел на поводу у следствия в признании собственной вины, но и не назвал ни одного нового для следователя имени, в чем, возможно, сказалась и опытность, приобретенная за долгие годы следствий, тюрем и ссылок.

К концу следствия все арестованные были свезены в Чимкент. Заседание Тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 19 ноября 1937 года, заслушав дело 4-го Отд. ЮК ОблУ НКВД за № 723 по обвинению митрополита Кирилла, вынесло свое обвинительное заключение. Выписка из протокола заседания Тройки сухо сообщает «суть обвинений»: «СМИРНОВ Константин (Кирилл) Иларионович, рождения 1863 г., адмссыльный, бывший митрополит, неоднократно судимый за к.-р. деятельность, находящийся в ссылке 19 лет. Обвиняется в том, что являлся руководителем Всесоюзной к-p. повстанческой организации церковников, в задачу которой было поставлено свержение советской власти, установление монархического строя, восстание патриаршества с главенствующей ролью над государственной властью в управлении страной. Являясь первым и единственным заместителем быв. патриарха ТИХОНА, к-p. организацией был намечен в будущие патриархи Русской Церкви. Для достижения поставленной цели СМИРНОВЫМ был достигнут блок с главарями так называемых религиозных течений Иосифом ПЕТРОВЫХ и Ф. ПОЗДЕЕВСКИМ на общей платформе прекращения разногласий и вражды между духовенством, развертывания активной к.-р. деятельности и борьбы с советской властью». На это обвинение последовало постановление Тройки: «СМИРНОВА Константина (Кирилла) Иларионовича РАССТРЕЛЯТЬ. Личное имущество конфисковать»⁶⁸⁵.

Подобные же постановления о расстреле были вынесены заседанием Тройки УНКВД и в отношении митрополита Иосифа и епископа Евгения. Обвинения митрополита Иосифа, формулировалось следующим образом: «Обвиняется в том, что являлся руководителем контр-революционной повстанческой организации церковников, заместителем главы контр-революционной организации СМИРНОВА Кирилла. Участник и руководитель нелегальных совещаний, на которых были выработаны методы проведений к.-р. повстанческой деятельности. Организатор к.-р. ячеек в разных местностях, как ЮК области, так и СССР»⁶⁸⁶.

Обвинения епископа Евгения формулировались несколько иначе: «Обвиняется в том, что являлся одним из активных руководителей к-p повстанческой организации церковников, возглавляемой СМИРНОВЫМ и ПЕТРОВЫХ. Участник нелегальных совещаний, на которых выработаны методы к-p повстанческой деятельности. Организатор и руководитель к-p ячеек к-p организации, созданных им как на территории ЮК области, так и на населенных промышленных местностях СССР. Организатор к-p шпионских элементов из числа б/офицерства и др. бывших людей вокруг к-р организации с целью разворота повстанческой к-p деятельности среди населения»⁶⁸⁷.

Тем же числом, что и решения заседания Тройки, то есть 19 ноябрем 1937 года, датирована записка председателя Тройки капитана Кальнинга, направленная коменданту УНКВД и подписанная, в традициях тех лет, красным карандашом:

«Немедленно привести в исполнение приговор Тройки в отношении Смирнова Константина (Кирилла) Иларионовича. Об исполнении составьте акт, который представьте мне.

Приложение:

Выписка из протокола Тройки от 19/XI 1937 г.»⁶⁸⁸

Подобные же указания о необходимости немедленного приведения в исполнение смертного приговора были составлены и в отношении митрополита Иосифа (Петровых)⁶⁸⁹ и епископа Евгения (Кобранова)⁶⁹⁰.

Но чудовищное делопроизводство конвейера смерти не было исчерпано только этими документами. Теперь приговоренные поступали в «распоряжение» коменданта, и специальная комиссия в составе трех человек (один из которых – начальник АХО, то есть административно-хозяйственного отдела!) утверждала дату приведения приговора в исполнение:

«1937 года, 20 дня, Мы, нижеподписавшиеся: П/нач. УНКВД Лейт. Г. Б. Б-в, начальник АХО С-в, комендант М-в⁶⁹¹ составили настоящий акт в том, что сего числа, на основании выписки из протокола Тройки от 19 ноября 1937 г., произвести в исполнение приговор Тройки в отношении Смирнова Константина (Кирилла) Иларионовича. Расстрел. О чем составили настоящий акт, скрепив его своими подписями»⁶⁹².

Апофеозом кровавого делопроизводства служит следующий документ:

«ВЫПИСКА ИЗ АКТА

Постановление Тройки при УНКВД по Южно-Казахстанской области от 19 ноября 1937 года о расстреле Смирнова Константина (Кирилла) Иларионовича, Петровых Иосифа Семеновича, Кобранова Евгения Яковлевича приведено в исполнение 20 ноября 1937 г. [в] 24 часа.

См. Инспектор 8 отд. УНКВД лейтенант Гос. безоп. К-в».

• · ·

Священномученик Кирилл был расстрелян в 1937 году, в возрасте 74 лет. Из них 37 лет выпало прожить этому великому русскому святителю в XIX веке, 37 лет – в XX, не столь безмятежном для Церкви, по сравнению с веком предыдущим. В первые 37 лет жизни уложились мирное детство, юность, студенческие годы в Духовной академии и пастырское служение. В последующие 37 лет предстояло принять монашество, стать миссионером и архиереем-исповедником, принять венец мученичества за веру Христову и чистоту церковного учения. При советской богоборческой власти пришлось прожить 20 лет, но из них менее трех лет – на свободе, а 17 лет – в тюрьмах, лагерях, ссылках.

Все знаменательно и символично в жизни владыки Кирилла. Даже мученический венец митрополит Кирилл сподобился принять в преддверии 50-летнего юбилея служения своего в духовном звании: ведь рукоположение его во диакона состоялось 15 ноября ст. ст. (т. е. 27 ноября по н. ст.) 1887 года, а казнен святитель был в ночь с 20 на 21 ноября н. ст. 1937 года в 24 часа. Но та неделя, которую не дожил владыка Кирилл до полувекового юбилея своего духовного служения, расцвела вечностью его небесного предстояния Престолу Божию как исповедника и мученика, «до конца претерпевшего».

Прошло более полувека, прежде чем митрополит Кирилл был реабилитирован гражданской властью. Конечно, Русской Православной Церкви не столь важна была реабилитация, поскольку мученический подвиг митрополита Кирилла очевиден, как и его невиновность в инкриминированной ему «контрреволюционной деятельности». Реабилитация, совершившаяся в отношении митрополита Кирилла только в 1989 году, нужна была скорее гражданской власти как своеобразная декларация того, что государственная политика в отношении Русской Православной Церкви изменилась.

В этом смысле тот процесс реабилитации, который был начат в т. н. «хрущевскую оттепель», явно засвидетельствовал неизменность политики советского государства по отношению к Православию. Были реабилитированы почти исключительно партийные работники, то есть «свои», советские. А пострадавшие за веру духовенство и миряне, особенно крестьянская масса, способная самостоятельно хозяйствовать на земле: кулаки, середняки, практически уничтоженные как класс, масса, за редким исключением, религиозная, не единожды организованно и сознательно выступавшая в защиту церквей и монастырей, – все они в 50-х годах реабилитированы не были.

Эту характеристическую особенность хрущевской «реабилитационной волны», волны «избирательно-реабилитационной», в полной мере иллюстрирует документ, имеющий самое непосредственное отношение к митрополиту Кириллу. Этот документ – «Заключение», последовавшее в результате «пересмотра» в 1956 году архивно-следственного дела 1937 года.

«Утверждаю»

Прокурор Южно-Казахстанской

области ст. советник юстиции

/СМАГУЛОВ/

20/11–1956 г.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В 1956 г. 14 февраля в г. Чимкенте Помощник прокурора ЮжноКазахстанской области по спецделам младший советник юстиции РОГАНОВ рассмотрел в порядке надзора архивно-следственное дело за № 633007 по обвинению СМИРНОВА К. И., КОБРАНОВА Е. Я.⁶⁹³ и ПЕТРОВЫХ И. С. в преступлении, предусмотренном ст. ст. 58–10, 58–11 УК РСФСР

НАШЕЛ:

Материалами дела установлено, что 24 июня 1937 г. были арестованы и привлечены к уголовной ответственности:

СМИРНОВ Константин Иларионович, 1863 г. рождения, адмссыльный, бывший митрополит, неоднократно судимый за контрреволюционную деятельность.

КОБРАНОВ Евгений Яковлевич, 1892 г. рождения, адмссыльный, бывший епископ, неоднократно судимый за контрреволюционную деятельность.

ПЕТРОВЫХ Иосиф Семенович, 1872 г. рождения, бывший митрополит, неоднократно судимый за контрреволюционную деятельность,

которые обвиняются в том, что, являясь руководителями контрреволюционной повстанческой организации церковников, в задачу которых было поставлено свержение советской власти, установление монархического строя, организовывали контрреволюционные ячейки и вырабатывали методы повстанческой деятельности.

За что 19 ноября 1937 года были осуждены к высшей мере наказания – расстрелу. Решение тройки от 19/XI-37 г. было 20/XI-37 г. приведено в исполнение.

На допросах, на предварительном следствии обвиняемые СМИРНОВ, КОБРАНОВ и ПЕТРОВЫХ виновными себя признали⁶⁹⁴. Контрреволюционная их деятельность подтверждается приложенными к делу протоколами допросов по другим делам ХОЛМАГОРОВА и ПОЗДЕЕВСКОГО⁶⁹⁵, а также показаниями допрошенных свидетелей по делу ЧИЖОВА-КОКОВЦЕВА А. М. и ПОСПЕЛОВА А. А.

Рассматривая изложенное выше и принимая во внимание, что привлечение к уголовной ответственности за контрреволюционные преступления СМИРНОВА К. И., ПЕТРОВЫХ И. С. и КОБРАНО- ВА Е. Я. правильно, и решение тройки УНКВД Южно-Казахстанской области от 19/XI-37 г. в отношении их вполне обосновано.

Исходя из изложенного ПОЛАГАЛ БЫ: решение тройки УНКВД от 19/XI-37 г. считать правильным, к пересмотру данного дела оснований не имеется.

Пом. Прокурора Южно-Казахстанской

области по спеццелам

Младший советник юстиции /РОГАНОВ/»⁶⁹⁶

Впрочем, «избирательность» реабилитационных процессов 50-х годов в отношении церковнослужителей объясняется довольно просто. Хрущевское правление, ставшее временем «оттепели» в общественно-государственных отношениях, оказалось периодом «заморозков» в отношениях государственно-церковных. С именем Хрущева в церковной истории связаны гонения на Православную Церковь, закрытие и уничтожение тысяч храмов. Так, в начале 1959 года было 13372 действующих храма, а в 1966 году – 7523, число клириков РПЦ за эти годы сократилось с 12099 до 7347 человек, число монастырей с 63-х до 18-ти (причем, только два монастыря находилось на территории Российской Федерации, большинство же сохранялось на Украине), число насельников снизилось в четыре раза.

Прошло еще 33 года, и в 1989 году государство (справедливее сказать, государственная власть), наконец-то, оказалось готово для частичного осознания собственной вины перед своим народом и Церковью. Указ Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 20–40-х и начала 50-х годов» был датирован 16 января 1989 г. Это было начало года, следующего после юбилейного 1988-го, когда советская власть впервые так явно за всю свою историю пошла навстречу нуждам и интересам Церкви. 1988 год послужил точкой отсчета нового периода отечественной истории, а с 1989 года начался процесс реабилитации духовенства, репрессированного в годы советской власти.

Был реабилитирован и митрополит Казанский Кирилл. В «Заключении» в отношении «Смирнова К. И. (Кирилла)» по материалам уголовного дела (архивный № 1609) говорится, что Смирнов К. И., привлеченный к уголовной ответственности по уже приводимым выше обвинениям, и постановлением Тройки УНКВД по Южно-Казахстанской области от 19 ноября 1937 года приговоренный по ст. 58–10 УК РСФСР к расстрелу, признается реабилитированным, поскольку «подпадает под действие ст. 1 Указа Президиума Верховного Совета СССР «О дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период 20–40-х и начала 50-х годов». «Заключение» подписано 6 мая 1989 года старшим помощником прокурора Чимкентской области по надзору за следствием в органах КГБ, советником юстиции Е. Мылтыкбаевым и замначальника Управления КГБ Казахской ССР по Чимкентской области полковником Г. И. Осенним; утвердил это решение 7 мая 1989 года прокурор Чимкентской области государственный советник юстиции 3-го класса В. Ф. Шведюк⁶⁹⁷.

Такие же «Заключения о реабилитации» последовали и в отношении Кобранова Е. Я. (епископа Евгения) и Петровых И. С. (митрополита Иосифа), утвержденные прокурором Чиментской области, так же как и заключение о реабилитации митрополита Кирилла, 7 мая 1989 года.