[Апрель]

II. ¹¹³ (Определение и характер секты)

В 1893 году Екатеринбургская духовная консистория просила прокурора окружного суда возбудить уголовное преследование против крестьян Бродокалмадской волости, деревни Заманихиной Степана Петрова и Ивана Гаврилова Уфимцевых по обвинению их в распространении среди православных «еретического учения, в основе отрицающего православно-христианскую веру» (Из обв. акта, утвержд. Казанской судеб. палатой 10 янв. 1897 года). Что это за еретическое учение, распространяемое Уфимцевыми, какой секты они придерживались сами и распространяли среди других, оставалось неизвестным. Все указания на характер этого учения, добытые предварительным следствием, ограничивались одними признаками отрицательными и способами распространения. Лжеучение Уфимцевых отвергает спасение людей, совершённое Сыном Божием, Иисуса Христа считает обыкновенным человеком, отрицает православную церковь, как божественное учреждение, отрицает св. таинства, – особенно брак, признавая лишь простое сожитие, – христианские праздники, посты, загробную жизнь и т. д. Святые иконы Пресвятой Богородицы и Угодников Божиих Уфимцевы называли идолами, приравнивая их к простым доскам «покрышкам». Средствами распространения такого учения служило между прочим чтение и толкование священных книг Ветхого Завета и Апокалипсиса и кощунственное и богохульное отношение, в присутствии православных, к имени Господа И. Христа, Божией Матери, св. Угодников и их изображениям (Обв. акт). Но при этом учение своё Уфимцевы распространяли крайне осторожно, исполняли некоторые обряды прав. церкви, держали в своих домах иконы и принимали иногда православных священников. Когда следствием были собраны означенные указания, местные эксперты, определяя учение Уфимцевых, увидали в нём признаки молоканства, или секты жидовствующих. В то же время следователь резко-отрицательными отношениями секты ко всему христианскому был поставлен в такое затруднение, что останавливался на мысли, не иноверцы ли это и не следует ли потому предать их суду не по статьям, относящимся к сектантам, а по 184 ст. Уложения, в коей говорится о совращении в иноверие. Поэтому он обратился к третьему, постороннему эксперту, и в задачу последнего входило главным образом определить, к какой секте принадлежат и какую секту распространяли Уфимцевы, даже не принадлежат ли они к какому-либо нехристианскому исповеданию (ст. 184 Уложен.).

«Из предъявленной мне копии свидетельских показаний не видно, по какой статье закона возбуждено и производится следствие о крестьянах Уфимцевых. Но во всяком случае я не вижу оснований предъявлять обвинение по 184 ст. Улож. о нак. Обвиняемые, как будет показано ниже, не принадлежат ни к какому нехристианскому исповеданию, в государстве терпимому. По своим отрицательным отношениям к православной церкви и к христианской религии они хуже иноверцев, и закон не может терпеть и не преследовать в данном случае не только совращений, но и самого факта существования людей подобных Уфимцевым, – которые открыто и со всей грубой дерзостью и цинизмом посягают на самые священные и дорогие предметы и лица в христианстве. Это не-иноверцы, это сектанты самого безобразного характера. Эксперт не в состоянии повторять кощунственные цинические выражения, переданные свидетелями, выражения в некоторых местах, видимо, сглаженные – какими испещрены их показания. По ним не трудно воспроизвести картину безобразий, чинимых обвиняемыми. Но вопрос в том, что это за секта и к разряду каких сект она должна быть отнесена по закону. Назвать прямо эту секту по имени, при одном только отрицании всего церковного и священного, при похулениях дорогих христианину имён, при отсутствии прямых вещественных доказательств, при полной неизвестности положительных догматов и нравственных требований, а также и богослужебного культа, – дело далеко не лёгкое. Была у обвиняемых какая-то книга, поменьше и потоньше Библии, в кожаном переплёте, – могущая, очень вероятно, пролить на секту надлежащий свет и снять с неё завесу секрета, но эту книгу успели скрыть (л. 8 об. и 9). «Хорошо ещё, что ту книгу вовремя отправили в деревню Сомову», передавал слова заинтересованного лица один из свидетелей (л. 12 об.). Есть, впрочем, немногие и положительные, хотя косвенные, указания на характер секты. При полном отрицании церковных таинств, при отвержении почитания икон, сектанты: 1) ходят в церковь, принимают церковные таинства, а также и священника к себе в дома и дома держат иконы (лл. 1, 2 об., 4, 6 об.), но это делают не все и исполняют лицемерно (л. 2 об., 3 и 8 об.). 2) Брак, как таинство, отвергают и вместо законной жены держат сожительниц (л. 8 и 9). 3) Для молитвы собираются по ночам в особом доме, молятся секретно (л. 3 об., 8 об., 9 об.). Степан Уфимцев у сектантов вместо попа (л. 3, 9 об.). 4) Вера их – лёгкая; сектанты ни в чём не признают греха (л. 1, 9 об.), не признают и загробной жизни (л. 6 об.); но мысль о какой-то жизни в будущем им присуща: «здесь хорошо живем, и там хорошо поживем (л. 1, 9 об.). 5) Как бы в доказательство того, что их вера – «лёгкая», с целью совращения спаивают водкой (л. 1 об., 5 об., 6 об., 8 об.). 6) Сектанты, хотя приурочивают свои собрания к праздничным дням православной церкви, из боязни возбудить подозрение, хотя по некоторым данным можно догадаться, что они субботу почитают вместо воскресенья; но в сущности праздников у них нет; «Воскресенье есть простое название, всё равно, что суббота, что пятница» (д. 19, 16 об.). 7) Из священных книг Нового Завета читают только Апокалипсис (л. 3 об.). Вот и все данные, находящиеся в деле, имеющие какое-нибудь положительное значение для определения секты. Спрошенный в качестве эксперта протоиерей Шадринского собора, о. Николай Разумовский, склонен думать, что мы имеем дело с сектой молоканской, с примесью иудейства, иначе с сектой молокан-субботников, собравшеюся вскоре после смерти основателя молоканства Уклеина (л. 20 Снес. Руков. по ист. и облич. раскола. Казань, ч. III). Молоканами называют наших сектантов и некоторые из свидетелей. Нельзя не согласиться, что признаки рационализма, перемешанного с еврейскими понятиями, действительно имеются. Но присущий молоканству рационализм, а затем и еврейские установления, и понятия не представляют ещё характерных признаков одной определённой секты. Отвержение же коренных христианских догматов ещё менее указывает на положительный характер секты. Между тем у наших сектантов есть нечто такое, что не позволяет считать их молоканами в точном смысле слова, хотя бы и молоканами иудействующими, известными под названием субботников. И во 1-х, молокане, как сектанты до известной степени терпимые, держатся открыто и прямо заявляют о своём веровании. Не иное что нужно сказать и относительно субботников. Во 2-х, считая своё учение, а также и своё богослужение терпимым, молокане к лицемерным действиям не прибегают; в православные церкви они совсем не ходят, церковных таинств не принимают, икон в домах не держат; иудействующие открыто празднуют субботу, не употребляют известной пищи и некоторые обрезываются. В 3-х, хотя брак молокане не считают таинством, но женщин, с которыми живут, называют жёнами, а не сожительницами, каковое название принимается и другими около них живущими. В 4-х молокане собираются на молитву в известные дни, а не по ночам, имеют свои праздники. В 5-х, молокане-воскресники признают всё священное Писание и преимущественно Новый Завет, субботники – Ветхий Завет. О каком-нибудь предпочтении Апокалипсиса ни у тех, ни у других нет и речи. В 6-х, веру свою «лёгкою», ни в чём греха не признающей, отнюдь не называют ни сами они, ни другие, их знающие; спаивания водкой и пиршеств не любят, а, напротив, говорят о воздержании и в общем по жизни представляются даже более воздержными, чем некоторые православные. Наконец, в 7-х, хотя они и отвергают иконы, иудействующие не признают Господа И. Христа за Мессию, но от открытых богохулений воздерживаются. Вообще, все указанные характерные черты, – особенно в их совокупности, слишком мало напоминают собой молокан вообще и субботников в частности. На другой экспертизе о. Николая Боголюбова мы можем и не останавливаться, так как в ней сопоставляется учение сектантов с древними евреями, что, положим, верно со стороны чисто богословской, но юридического значения не имеет; о. эксперт даже и вопросом не задаётся, к какого рода секте принадлежат обвиняемые. Одно довольно важное обстоятельство в экспертизе его имеет значение, это – возбуждение вопроса о присяге; об этом в деле нет ни слова, тогда как для определения степени вреда секты обстоятельство это может иметь значение. Если все имеющиеся в деле вышеуказанные данные иметь в виду как основания для определения секты, то все они группируются в одной известной секте, коей присущи и сами богохуления. Разумеем секту, называемую обществом «Десных» или «Сионской вестью». В сочинениях основателя этой секты Ильина есть всё то в более раскрытом виде, что мы знаем и из настоящего дела. Нам не приходилось читать сектантских сочинений настолько кощунственных и богохульных, как сочинения Ильина. Довольно сказать, что, по его учению, Пресвятая Дева родила И. Христа естественным образом. Ильин глумится над святыми Тайнами, над исповедью перед духовником, над разрешением грехов, издевается над христианским учением о святой Троице, признавая оное язычеством¹¹⁴.

При этом Ильин держался некоторых еврейских установлений, заповедовал признавать субботу, говорил даже об обрезании. Но собственно он проповедовал какое-то новозаветное иудейство, называл себя возродителем и отцом новозаветно-иудейской религии. О Боге Ильин говорит постоянно, но о Боге иудейском, именуя Его Еговой. Но понятие о Боге у него самое грубое. «Боги вообще суть люди же, только бессмертные и просвещённые таинствами натуры... короли, бессмертные мудрецы и маги. И еврейский Бог-богов есть человек же, ходил, ел и пил вместе с ними и даже боролся с Яковом. Имя Его Егова, что значит наимудрейший мудрец из всех мудрецов». Христос Спаситель называется не Богочеловеком, а человеко-богом: «Исус распятый Егова, человеко-бог есть простой еврей». Таковое отношение Ильина к христианству; таковы в общем отрицания и наших сектантов! Далее, так как секта «Десных» никогда не считалась дозволенной, то отсюда и вытекают те лицемерные отношения, какие мы видим в настоящем деле, а также и то, что для молений сектанты собираются по ночам секретно. И при Ильине последователи его наружно соблюдали все церковные обряды, не придавая им никакого смысла (см. Прав. Соб. 1876 г., Ма., стр. 94). Вера Ильина, действительно может, быть, названа верой «лёгкою», не требующей никаких условий и нравственных подвигов, о которой также можно сказать: «здесь хорошо поживём, и там хорошо поживём». Дело в том, что учение Ильина в сущности не столько религиозное, сколько социальное. Все понятия и выражения религиозные у него обращены в социальные. Со стороны отрицательной он порицает со всей резкостью общественный порядок¹¹⁵. Со стороны положительной Ильин является проповедником всеобщего равенства и какой-то чисто фантастической любви. «Только эгоисты могут говорить, что можно спастись от смерти и будучи богачом, господином, владыкой властелином или барином». Последователи Ильина поют Великое аллилуйя за то, что «В закон же дал Его любовь, чтоб все мы шли бы без чинов, чтоб стали быть одной семьёй в свободном равенстве, в любви, чтоб в дружбе были все крепки, ласкались бы как голубки». «Ну так веселитесь, радостно резвитесь, други и другини Божией святыни! Обнимай брат брата в две руки, в два хвата, а сестра сестрицу, даму и девицу. Хороводы иль парады, разные хваленья; ибо это суть обряды богопрославленья». И так, здесь легко и хорошо можно пожить. Что значит: «там хорошо поживём» и где это «там»? Наши сектанты загробной жизни не признают (л. 6 об.). И Ильин не признаёт воскресения и жизни загробной. Но у него есть идеал в будущем. Идеалом этим служит представление о тысячелетнем царстве на земле в Иерусалиме.

В этом царстве то будет ещё лучше, чем теперь

«Рощи, зелень и сады

Фрукты, сот, мёд и плоды,

Злата, бронзы, серебра,

Драгоценностей, добра

Нам как горы навалил

И всё в братство подарил.

Сотворил от зноя тень,

Ночью ж светло так, как день.

Дал нам в рощах, на лугах

Скот в бесчисленных стадах

Стали волки тигры, львы,

Как овечки же, смирны.

Машут ласково хвостом

Пред людьми и пред скотом.

Урожайные года

Сделал сряду навсегда.

Нет тут демонам мольбы,

В честь их праздников, гульбы.

Нету варварских наук,

Школ рекрутских, буйства штук,

Нет кинжалов, шпаг, штыков,

В знать, в убийство игроков.

Нет рапортов, льстей властям,

Подсудырья их страстям,

Все равны, в одних чинах.

Нет ни стражей, ни солдат,

Сам Господь хранит наш град,

Нет полиций, ни судей,

Всюду святость у людей,

Хороводы дам, девиц

Кротких, мудрых и певиц

Вьются Божьим вензелем

И поют ему об Нем.

Всюду слышится игра,

Аллилуиа! и ура!»

Егова разделит тогда сию страну Израильскую на 12 частей полосами, начиная от Средиземного моря до р. Иордана и Мёртвого моря. И возобладает их Иерусалимская республика над всеми царствами и народами на земле. От Сиона даже до китайского города Кантона будет железная дорога с роскошными станциями и прекраснейшими садами». – У наших сектантов в особом употреблении книга Апокалипсис и это обстоятельство напоминает нам секту Ильина. Мысль о тысячелетнем земном царстве всегда основывалась на 20-й главе Апокалипсиса. Но и помимо этого основатель «Сионской вести» в своих мистических бреднях более всего обращается к этой таинственной книге. В ней он видит не только изображения последних судеб мира и церкви, но и настоящего их состояния. «Дух Святой объявляет в Апокалипсисе, что все покорившиеся зверю или зверству (деспотизму), получившие знак его на чело своё и на руку, будут мучимы вечно неугасаемым огнём». Наконец, как у наших сектантов, так и у последователей Ильина особенное уважение к субботе, хотя в тоже время отвержение праздничных дней. Последнее составляет собственно признав духоборческой секты. Но духоборческо-мистические идеи свойственны и секте Ильина, – также грубо-мистической.

В вещественных доказательствах имеют значение не сами книги, а подчёркивания известных мест и указания цитат на особых листиках, приложенных к делу. Просматривая эти подчёркивания и указания, мы не могли не заметить, что отмечены именно такие места, коими могут подтверждаться те или другие понятия последователей «Сионской вести». Невозможно, конечно, растолковать всячески подчёркнутое место, но некоторые ив них очень характерны. Так, указания на книгу Исход гл. 3, ст. 17-й, на книгу Числ глав. 24, на книгу Пророка Исаии гл. 32 ст. 8-й, на 1-е посл. к Солунянам, гл. 2, ст. 12-й могут показывать, что сектанты ожидают какого-то 1000-летнего царства на земле иудейской, царства с теми земными благами, о каковых говорится в вышеприведённых стихах Ильина. В Библии 1863 г. в евангелии от Луки над 6-й главой помечено: «горе богатым». 2-й и 19-й стихи 6 гл. 1 посл. к Коринфянам могут быть истолкованы применительно к религиозному самомнению сектантов. 4-я гл. книги Иисуса, сына Сирахова, может выставляться как доказательство верности социальных идей, разделяемых последователями Ильина; против этой главы пометка: «больно хорошо». 2-е соб. послание св. Иоанна Богослова, проповедующее о любви, тоже «больно хорошо»; оно может быть приводимо в доказательство учения о какой-то фантастической любви, разделяемого сектантами «Сионской вести». В том же роде указание цитат на отдельных листиках. Здесь, кроме мест, говорящих о социальных благах жизни (Прор. Аввак. 1 и 2, Софон. 1, 2 и 3, Ис.3:10) и о любви (1Ин.3:1–4, посл. к Коласс. 2 и 3), указуются те главы и стихи, где говорится о царях притеснителях и о попрании гордых, тщеславных (Ис.10:24–24, Иер.27, Софон. 3, Прем. Солом. 13, 14 и 16)» Замечательно ещё указание на 18-й стих 2-й главы 2-го послания к Тимофею, где говорится о воскресении. Все означенные места указывают на секту с крайне развитым социальным характером и притом секту, отвергающую воскресение мёртвых. Такой сектой наиболее всего и является общество «Десных». Задатки означенных понятий есть, конечно, и в молоканстве вообще, но там эти понятия совершенно нераскрыты и мало определенны.

Итак, на основании вышеуказанных признаков, имеющихся в деле, мы склоняемся думать, что в настоящем случае имеем дело с последователями секты Ильина, известной под именем «общества Десных» или «Сионской вести», хотя быть может и в несколько изменённом уже виде. Секта эта должна быть отнесена к разряду сект «особенно вредных». Посему дело, по мнению эксперта, должно быть направлено по 196 ст. Улож. о нак. Притом следствием обнаружены такие факты богохульства, которые предусмотрены 177 стат. Сектантство не может извинять богохульников.

И. Ивановский

1) Общая старообрядческая письменность и причины её размножения.

Старообрядческая литература не молода и весьма обширна. Зародилась она с появлением раскола, не прекращалась во всё время его существования и не уменьшается в настоящее время, как в количестве, так и в качестве сочинений и сочинителей. Старообрядческие сочинения можно находить почти в каждом доме и в каждой избе, обитаемых старообрядцами, а в домах людей богатых эти сочинения нередко встречаются в количестве целых библиотек. Это обилие старообрядческой письменности объясняется потребностью в ней и лёгкостью сочинения всевозможных старообрядческих сборников и тетрадок. Обзаводится старообрядец, – какой-нибудь старик, рабочий в роде фабричного, дворника, дровосека, поденщика, – двумя тремя сборниками, тетрадками старообрядческого, большей частью, полемического против Православной Церкви содержания. На основании их он составляет своё религиозное миросозерцание, или, во всяком случае, пополняет оное. При этом нередко требуется определённое уже или только вырабатывающееся миросозерцание втиснуть в соответствующую ему внешнюю или логичную форму. Эта форма, конечно, не совпадает с планом имеющихся под руками сборников. Является просто удовлетворяемая потребность составить свой сборник или тетрадку, составить так: одну строчку выписать из одного уже готового сборника, другую из другого, третью из первого и т. д. Выходит, таким образом, в свет новый сборник, новое старообрядческое произведение. Это – первый, самый элементарный вид раскольнических писаний. Усиление православной миссии и расширение и оживление полемики с расколом в свою очередь также способствует увеличению старообрядческой письменности. Хотя у старообрядческих начетчиков слишком однообразны приёмы собеседования, однако у некоторых есть и своя манера вести полемику с православными. При одинаковости материала у всех начетчиков, у многих распланировка его иная, иное сцепление отдельных положений, иная логика. Эта свойственная выдающимся начетчикам своеобразность и порождает новые и новые тетрадки. Почти у каждого начетчика есть книжка-сборник, в котором содержится весь полемический материал этого апологета, обыкновенно изложенный и расположенный в излюбленной начетчиком форме.

Кроме этих частных или индивидуальных причин размножения старообрядческой письменности есть причины более общие. Вследствие раздробления раскола на множество толков или согласий, в продолжении двухвековой его истории в нём появляются постоянно новые секты, – то от распадения существующих согласий, то вследствие объединения мелких из них в более крупные (последнее, – объединение, – бывает реже, чем первое, – распадение). История и современная жизнь старообрядчества показывают, что ни одно согласие не является без более или менее обширной и ожесточенной внутренней междоусобной борьбы и письменной полемики. Помимо этого, подобные внутренние вопросы приводят к взаимному столкновению различные местные общины одного и того же согласия. Такие столкновения вызывают соборные послания, которыми обмениваются общины. Так, во время последних Федосеевских споров (1881–1885 гг.) соборными посланиями, можно сказать, осаждали друг друга Федосеевцы Московские и Казанские; первые защищали безбрачие, вторые восставали против безбрачия; в тем или другим примыкали Федосеевцы Режицкие (Витебской губернии), Вольские (Саратовской губ.), Самарские и др. и тоже слали послания или к Московским, или Казанским Федосеевцам и получали послания ответные. Недавнее, в сентябре месяце 1897 года, единоличное поставление противоокружническим Московским епископом Иовом некоего Даниила во епископа Богородского вызвало живую переписку между противоокружническими общинами и епископами. Бывший в прошлом году в Москве собор окружнических епископов, назначение нового Московского архиепископа (Ивана Картушина) и уничтожение Московского Духовного Совета породили целую массу документов и обширную переписку между раскольническими архиереями и другими деятелями.

Обилие старообрядческой письменности обусловливает существование целой массы писцов. Старообрядческая литература впервые достигла для неё несомненно цветущего состояния в первой половине прошлого столетия в Поморском Выгорецком скиту. Здесь же развилось и своеобразное искусство письма, до сих пор весьма ценного и известного под именем „поморского“. Это письмо-полуустав, но нечистый церковный, а с примесью скорописи и притом греческой. Несмотря на то, что книги такого письма встречаются довольно часто, они ценятся весьма высоко. Это объясняется не одним происхождением книги из знаменитого в расколе Поморского скита, но и тем, что письмо это само по себе неподражаемо, отличается ясностью и удобочитаемостью и кроме того орфографической правильностью. В Поморском скиту существовал обширный штат людей, которые имели своей главной обязанностью (монастырским послушанием) переписку книг. Все эти писцы писали совершенно одинаково, одним „поморским“ почерком. В скит почти со всей России поступали требования о заготовке и высылке книг. Для ускорения, иногда необходимой, переписки оригинал заготовляемой книги разрывался по отдельным листам, которые и раздавались разным писцам. Каждый писец переписывал свою долю и притом таким почерком, каким и каждый другой. Таким способом книги, даже весьма большие, приготовлялись в короткий срок и, несмотря на разные рабочие руки, не имели различия в почерке. С падением скита пало и искусство «поморского» письма. Поморских писцов, несомненно больших искусников, художников своего дела, заменили простые ремесленники.

До последнего времени, до распространения народных и особенно церковно-приходских школ, старообрядцы имели свои школы, не уничтожившиеся, впрочем, и теперь. Во многих этих школах обучают не только чтению (церковному исключительно), но и крюковому пению и письму полууставом. Полууставное письмо и теперь считается не только любопытным знанием или праздным занятием, но и ремеслом, дающим кусок хлеба. До сих пор, во всех населённых старообрядческих пунктах можно встречать людей, которые живут полууставной перепиской. Кроме этого, – первостепенные и даже второстепенные пропагандисты, начетчики обыкновенно ведут большую переписку с своими поклонниками и противниками, и для тех и других служат поставщиками старообрядческих сочинений, старых и новых, своего и чужого изделия. Вследствие этого такие пропагандисты имеют некоторое подобие канцелярий, – писцов, иногда в числе нескольких человек. Эти писцы, сравнительно легко, добывают себе пропитание и в старообрядчестве стоят на хорошей дороге, занимают несколько видное и благородное положение и легко могут превратиться в пропагандистов. Благодаря этому, является много охотников заниматься в названных пропагандистских канцеляриях. Такую канцелярию и имел, в бытность старообрядцем, покойный архимандрит Павел; у него в Пруссии была даже своя собственная типография, там он основал журнал «Истина», издававшийся затем в Пскове о. Голубевым. Большую канцелярию, специально для переписки полемических сочинений, имел знаменитый Антоний Шутов. Есть такая канцелярия у Арсения Швецова, Ивана Картушина, братьев Мельниковых, у раскольничьего братства Креста в Москве и у многих других.

Школы, спрос на полууставные книги и пропагандистские канцелярии способствуют размножению писцов. Множество писцов в свою очередь размножают старообрядческие сочинения, удешевляют их и через это увеличивают предложение и спрос этих изданий, способствуют количественному развитию старообрядческой письменности.

2) Содержание раскольничьей литературы и названия сочинений.

Своим предметом старообрядческая раскольничья письменность имеет:

1) общую полемику с Православной Церковью; 2) взаимную, или внутреннюю полемику между разными согласиями; 3) изложение и изъяснение уставов и учений отдельных согласий и 4) вопросы, касающиеся общехристианской жизни, нравственности и учения.

Первый отдел самый обширный и постоянно пополняемый и разнообразящийся. Второй менее обширный, но, как и первый, имеет специальный полемический характер, иногда столь же ожесточённый, как и первый, против Православной Церкви. Третий род старообрядческой литературы принадлежит далеко не всем согласиям. Он наиболее развит у Федосеевцев, затем у поморцев-брачных. Беглопоповщина, не смотря на своё долгое существование, не определила ни своего устава, ни своего основного учения. Поповщина, – так называемое австрийское согласие, – только в наши годы приступила к определению своего религиозного быта и основного учения, религиозного мировоззрения. Четвёртый отдел, – изложение общехристианской жизни и учения, – развит чрезвычайно слабо, слабее, чем первое. При этом должно сказать, что я отдельные, единичные попытки в этом роде почти все, за весьма малыми исключениями, принадлежат прошлому столетию и особенно первой его половине.

Небезынтересными представляются и заглавия старообрядческих сочинений. Самое распространенное название – „Слово“. Есть слова увещательные, извещательные, сожалительные, благодарственные, похвальные, надгробные; за тем есть „речи“, послания, показания, объяснения, обличения и т. п. Это – мелкие сочинения. Наиболее обширные называются историями, апологиями, трактатами, сборниками. Последнее название употребительнее прочих. Сборники, содержащие одну основную мысль, имеют более определённые заглавия. Так в Федосеевской письменности есть Отеческие завещания, Отеческие письма, Отечник, Христианское житие, Пандекты. Встречаются книги с заглавиями весьма любопытными, напр.: Духовный Меч, Духовный щит Христовой церкви, Щит веры. Известный Павел Любопытный написал, между прочим, Камень брака, Молот (обе против Федосеевцев и Филипповцев), Духовный бич (против беглопоповцев) и предполагал написать Духовный бич Христовой Церкви (против православной церкви). К названиям указанного характера прибегают и писатели новейшие, современные. Так в недавнее время появились Апология старообрядческой иерархии, Истинность, Броня правды, Духовный меч. За границей, в Румынии, в Браилове издавалась ежемесячная газетка Слово Правды.

В указанных названиях сочинений ярко выражается отношение старообрядческих писателей к Православной Церкви. Они восстают на неё вооружённые не правдивым словом, а щитами, бронями, бичами, молотками, мечами. Не раз приходилось видеть, как какой-нибудь раскольник старообрядец, тщедушный старик, на скопленные гроши покупает сборник-тетрадь с буйным заголовком. Дрожа от радости, с новой книжкой он чувствует себя человеком, который сможет, не моргнув глазом, своего врага – православие сгубить бичом, изрубить мечом, истолочь в порошок молотком. В состоянии, близком к этому, находится и старообрядческий писатель, сочиняющий против Православной Церкви какой-нибудь «меч» или «бич», или просто сборник, тетрадку. Он копирует собой дракона, огнедышащего, всепожирающего и уничтожающего.

Поражение Православной Церкви, полное уничтожение, обвинение во всевозможных ересях, отступлениях и преступлениях, – вот содержание старообрядческих полемических сочинений.

В последнее время, вместе с указанными бессодержательными (слово, сборник, тетрадь) и характерными (броня, меч) заглавиями, входят в употребление и другие названия, для нашего слуха более привычные. Это – различные „ответы“, „вопросы“, „истории“, „исследования“, „письма“. Сюда относится сочинение Усова (ученик Швецова) „Разбор ответов на 105 вопросов“, Исторические исследования Карловича (еврея неоднократно крестившегося), Церковные вопросы (заграничное издание). Механикова „Историко-каноническое обозрение Старообрядческого Общества, Первый систематический опыт“. Федосеевский начетчик слепец Егор Карев составил между прочим книгу „Свето-пресветлый Сион“; это ничто иное, как история Московского Преображенского кладбища. Федосеовец же Иван Васильев (Пильнов) занимался составлением „выписок“ из старопечатных, новопечатных и других книг в оправдание беспоповских учений и понятий; эти выписки составлялись по образцу известных «выписок» Озеровского.

В. Сенатов

(Продолжение будет).

Согласно предписанию херсонского губернатора, исправником Александрийского уезда, Херсонской губернии, были собраны сведения по содержанию вышеизложенного прошения сельских сходов¹¹⁶ о выселении из поселка Мал-ой крестьян, совратившихся в секту штунды, причём оказалось следующее. В 1875 году Управление Государственных Имуществ отвело находящийся в Александрийском уезде, Нов-ской волости, казённый участок земли, называемый В-ским, под поселение безземельных крестьян Елисаветградского уезда, Е-цкой волости, в числе 60 семейств; посёлок этот назван дер. Мал-ною. Полевые наделы его граничат с таковыми крестьян с. Чечелеевки, Петрова и (Водяной) Николаевки. В числе переселенцев находился крестьянин Вас. Ле-ко, совратившийся в секту штунды ещё на прежнем месте (на родине) в Еланецкой волости. Как только Ле-ко устроился и приступил к обработке земли, то свёл знакомство с крестьянами названных селений и принялся осторожным образом наводить их на мысль, что христианская православная религия есть ничто иное, как греховное заблуждение их отцов, что следует её оставить и сделаться последователями секты баптистов, которая и есть истинная христианская религия. При этом Ле-ко цитировал тексты из св. Евангелия и давал им извращённое толкование в духе своей секты, направленное к порицанию православной церкви. Возвращаясь со степи домой, Ле-ко отправлялся в дома своих односельцев и вёл такую же пропаганду. Результатом его стараний в скором времени было совращение из православия в секту пггунды крестьян дер. Мало-Водяной: Фёдора Бебеха и Корнилия Салогуба с их семействами. Эти лица явились ярыми помощниками Ле-ко в деле пропаганды; также вели её с осторожностью и большой ловкостью и успели совратить ещё несколько человек. Не довольствуясь таким успехом, Ле-ко привёз, неизвестно откуда, какого-то немца, по имени Василия, с семейством, который под видом кузнеца, поселился в дер. Мало-Водяной, в доме, купленном за 85 руб. у вдовы умершего штундиста немцем же, ветеринарным фельдшером, унтер-офицером русской службы Калькасом, живущим и ныне на Петровской казённой земле при ремонте ремонтира полковника Даниловича. Со времени поселения Василия, как можно полагать, в качестве пресвитера, и фельдшера Калькаса начали посещать ту местность разносчики товаров, носящие общее название «венгерцы». И в то время начали появляться там брошюры «Поучение баптистов», которые Ле-ко и Вебех раздавали преимущественно молодым грамотным крестьянам православного вероисповедания. Тогда в дер. Мало-Водяной секта штундистов стала возрастать, так что в настоящее время заключает в себе 118 душ обоего пола. Каждый, вновь обратившийся в секту, получал от кузнеца Василия по 3 руб. на приобретение книги духовного содержания в духе штунды (евангелия и псалтыри). Сам Василий не имел средств и откуда брал деньги, которых выдано им свыше 300 руб., неизвестно. Присутствие немца Василия в д. Мало-Водяной ободрило пропагандистов Ле-ку и Бебеха настолько, что они повели пропаганду открыто и начали вступать в диспуты с местным приходским священником. А в 1883 г., в день Светлого Христова Воскресения, даже нанесли священнику К. Левицкому обиду на словах. Ле-ко ж Бебех часто посещали сс. Петрово, Чечелеевку и Николаевку и проповедовали там совращение из православия. И хотя никого не успели совратить, но внесли религиозную смуту в умы крестьян. Развитие штундистской пропаганды парализовалось некоторым образом с одной стороны священником села Петрова, Иг. Зубовым, к которому некоторые крестьяне, поколебленные в своих религиозных убеждениях, обращались за советом и вразумлением и всегда выходили от него укреплёнными в истинах христианской православной церкви. К сожалению, сначала священник о. Зубов лишён был возможности вести религиозную борьбу с пггундизмом путём увещания, потому, что средоточие штундизма, откуда распространялась ересь по окрестным селам, поселок Мало-Водяной, находился не в его приходе. С другой стороны, парализовался успех штундистской пропаганды противодействием, хотя пассивным, лучшей части крестьянского общества, как самого посёлка Мало-Водяного, так и окружающих его селений Петрова, Николаевки (Водяной) и Чечелеевки, которые, выведенные из терпения, обратились, наконец, к активному действию, выразившемуся в составлении общественных приговоров о выселении из Александрийского уезда всех штундистов, живущих в поселке Мало-Водяном. Приговоры эти постановлены по собственной инициативе крестьян, без всякого побуждения со стороны, и произвели на последователей пггунды охлаждающее влияние.

К сему г. исправник присовокупляет, что 16 апреля сего года являлись к нему два крестьянина посёлка Мало-Водяной, в качестве уполномоченных от общества штундистов, просить совета об устройстве поземельных отношений их. В продолжительной беседе, по поводу совращения в ересь, они искренно высказали, что главной причиной перехода в секту штунды как их, так и прочих односельцев их, было не сознание неправильности, а желание отделиться от общества, среди которого они жили и где господствуют всякие растлевающие пороки: пьянство, буйство, воровство, леность и проч. Вступив в религиозную секту, они разорвали всякую связь с прежним обществом и начали новую жизнь, давшую им материальный достаток, достигнуть которого они не могли в среде прежнего общества. Нельзя не согласиться, – прибавляет г. исправник, – с справедливостью такого довода. Уже тот факт, что безземельные крестьяне, переселившиеся на маловодянский казённый участок, обратившись в секту штундистов (в числе 118 душ обоего пола), в течении восьми лет (1875–1883 г.) успели настолько подняться в материальном отношении, что могли без займа приобрести в Ставропольской губерния землю для переселения, – показывает, что главная сила штундизма заключается не в религиозной, а в экономической его роли. Маловодянские штундисты, переселяясь в Ставропольскую губернию, оставляют на прежнем месте усадьбы и земельные» свои наделы. Общество православных крестьян соглашается принять наделы без усадьбы. Но пггундисты, как г. исправнику известно частным образом, намерены просить управление Государственных Имуществ предоставить им самим приискать таких лиц, которые могли бы принять оставляемые наделы и усадьбы за вознаграждение, несли такое ходатайство будет уважено, то маловодянское общество православных крестьян за противодействие штундизму будет наказано помещением в их среду нежелательных членов общества. По мнению г. исправника, в видах противодействия дальнейшему распространению штундизма и совращения в эту секту православного населения необходимо: 1) не ожидая переселения маловодянских штундистов в Ставропольскую губернию на купленную землю, теперь же переселить административным порядком в отдалённые губернии главных проповедников их – вышепоименованных Василия Ле-ку, Федора Бебеха; 2) поручить священнику с. Петрова Игнатию Зубову, приобретшему авторитет как между православньм населением, так и между штундистами, чтобы он посещал маловодянский участок и старался словом увещания разъяснить совратившимся в ересь их заблуждение и вразумить их возвратиться в лоно православной церкви: 3) не дозволять переселяющимся пггундистам выбирать по своему усмотрению лиц, желающих принять оставляемые ими полевые наделы с усадьбами, а предоставить остающимся членам общества, не изменившим православию, оставить наделы и усадьбы за собой, или передать другим лицам крестьянского сословия по усмотрению своему; 4) воспретить разноску товаров по селам и деревням иностранно-подданным, так называемым «венгерцам», которые, не принося пользы делу отечественной торговли, служат нередко разносчиками запрещённых сочинений и распространителями вредных идей среди доверчивого населения и 5) в местах появления сект и расколов завести школы грамотности с обучением в них ремеслам и рукоделиям, необходимым в крестьянском быту.

Притом же отношении губернатора препровождён ко мне протокол, составленный урядником 26 участка Елисаветградского уезда, пригорода Вознесенска, Иваном Оноприенко о следующем: священник с. Троицкого, Щербиновской волости, о. Харлампий Додырев заявил, что 14 апреля сего года, во время панихиды в доме вдовы солдатки Матрёны Шолиновой, при беседе за столом, он, священник, начал назидать народ, окружавший его, держаться св. отеческой веры благочестии, возносить молитвы за отца отечества – Царя и быть ему верными подданными. В это время хозяйка дома, Шоликова, при всём находившемся там народе, говорила, что раньше этого крестьянин с. Троицкого Никита Пуховой, совращая ее и мужа её в штундизм, поучал их иначе: что Царя этого не будет, а будут Цари по выбору: на кого упадет жребий, тот и будет царём, что всё золото, которое идёт на Царский дом, будет у нас в руках и всё будет общее; все магазины с шелками и товарами будут открыты для всех, так что кому понадобится, тот то и бери бесплатно. Проверяя заявление священника Додырева, урядник произвёл опрос. Почему спрошенные жители с. Троицкого: вдова отставного солдата Матрёна Шоликова пояснила, что около 5 лет тому назад муж её, Пётр Шолик, находился в услужении в г. Одессе у неизвестного ей купца, и в отсутствие его она часто посещала брата своего, крестьянина с. Троицкого, Василия Спивака; туда каждый раз вечером приходил крестьянин с. Троицкого, Никита Пуховой с книгой, которую называл евангелием, всякий раз читал эту книгу и сначала разъяснял и толковал им, что вера штундистов есть истинная, православная, а настоящую христианскую веру называл идолопоклонством. А другой раз читал и другую книгу, которую называл Библией. Она же, как жена довольно грамотного мужа, который нередко брал из церкви священные книги для чтения, оспаривала неправильное толкование Пухового и даже приводилось ссориться с ним. А потом Пуховой уверял брата её Василия Спивака, жену его Агафию и её, что скоро уже весь народ будет штундистами и что один из них, старший брат, живущий в с. Широком, под Николаевом, которого он намывал и по имени, но она не упомнила его имя, удостоился пред Богом такой чести, что в одно время, в день собрания их братий для поучения, книга сама явилась пред ним и раскрылась; что этот самый брать пойдет куда-то за книгами и, получивши эти книги, пойдёт по свету проповедовать Божие Слово и раздавать книги; и что Государя этого не будет, а будут Государи по выбору; на кто жребий упадёт, тот и будет Государем. Затем Пуховой также говорил, что когда Государя этого не будет, тогда будут все равны, так как этот Государь ходит в золоте и серебре сам, а остальные все бедные, между тем он такой же человек, как и все; когда же Государь будет по выбору, тогда золото и серебро, а также и всё будет общее, и будут открыты магазины с вещами и другими товарами, одним словом, кто в чём будет нуждаться, тот то и будет брать бесплатно. После же того, через несколько месяцев по возвращении мужа её из Одессы, Пуховой посещал их дом раза три и совращал их к штундизму, но это ему не удалось, потому что муж её был начитан в священных книгах. Затем в том же году, на Пасху, Пуховой пригласил мужа её к себе в дом, где был съезд штундистов, для совращения его в их секту, но муж её до того был твёрд, что они не могли на него подействовать; причём муж её вышел из себя и ударил одного штундиста, за что все штундисты жаловались на него троицкому сельскому управлению. После же того вскорости товарища Пухового, крестьянина с. Троицкого, Никиту Всеволодского, схватили за политические преступления и куда-то сослали, и с тех пор Пуховой стал действовать осторожнее. Муж её умер около трёх лет тому назад; после смерти мужа встретил её Пуховой в начале 1883 года и вновь совращал её к штундизму, и так как она была уже обвенчана 3 браком, то обещал, что если она поступит в их секту, он обвенчает её и четвёртым браком. Крестьянин с. Троицкого, Савва Спивак, 67 лет, пояснил, что Пуховой – главный вожак штундистов в с. Троицком и многих совращает из православия в штундизм. 14 числа апреля он слышал, как Матрёна Шоликова во время панихиды говорила священнику, будто бы Пуховой говорил ей, «что Царя этого не будет, а что будут цари по выбору и всё будет общее, как-то: золото, серебро и магазины с товарами, из которых можно будет брать всё бесплатно, что кому угодно», но сам лично от Пухового ничего не слышал. Крестьянин Иван Федосеев Шпак, 41 года, пояснил, что несколько лет тому назад в с. Троицком первоначально отстали от православия и поступили в штундисты Никита Пуховой и Никита Всеволодский. После того были совращены пять православных в штундисты. Затем лет 5–6 тому назад во время передела наделов земли, Трофим Гузь читал на степи какую-то книжку, но под каким заглавием эта книжка, какого содержания я что в ней заключалось, он не знает. Но когда в том же году был схвачен Всеволодский, по подозрению в политическом преступлении, то обыскивали и в доме Гузя, но ничего не нашли; между тем Гузь после того вскорости обратился опять в православие. Трофим Гузь объяснил ему, что книжку эту он сжег при свидетеле Даниле Панна, также обратившемся в православие. Откуда Гузь взял эту книжку, он не знает; Никита же Пуховой несколько раз пытался совратить его из православия в штундизм и неоднократно спорил с ним об этом. Крестьянин Данило Фролов Панна, 42 лет, пояснил, что какая была книжка у Гузя и откуда он её взял и где девал, не знает. В секте штундов он находился около 3 лет, в настоящее же время он обратился в православие. Совратил его из православия в штундизм Никита Пуховой. Как обратился в православие, тому уже четвёртый год. Крестьянин Трофим Спиридонов Гузь, 47 лет, пояснил, что лет 5 тому назад Никита Пуховой совратил его из православия в штундизм, в каковой секте он пробыл года три, а года два тому назад он обратился опять в православие. На втором году поступления его в секту штундистов, он встретился около своего дома с односельцем своим Никитой Всеволодским, который вынул из кармана книжку в ¹/₈ долю листа, имеющую 8 или больше листов, в синей обложке без переплёта, и дал ему для чтения, не объясняя её содержания. Получивши эту книжку, он сначала прочел её сам, а потом понёс к своим товарищам-штундистам: Никите Пуховому, Даниле Чернявскому, Михаилу Катрусу, Даниле Панна и другим и прочёл также при общем собрании; а после того книжку эту он читал и другим православным людям на степи при разделе наделов земли. Содержания этой книжки и оглавления её он не помнит, а только помнит, что в ней сказано, что будем менять хлеб на товары. Кроме того, книжка эта отпечатана хорошим прозрачным шрифтом и занимательная для чтения. Сначала он не понимал важности содержания этой книжки, потом, когда он понял, что содержание её истолковано против правительства, то книжку эту он, с Данилом Панной, в его же доме, сожгли на свече. Крестьянин Василий 39 и жена его Агафия 37 лет Спиваковы пояснили, что лет 10 тому назад Никита Пуховой постоянно совращал их из православия в штундизм и до настоящего времени не перестаёт совращать. При совращении из православия в штундизм, Пуховой постоянно уговаривает их, чтобы они не ходили в церковь, потому что у каждого человека церковь имеется в душе; уговаривал не почитать священников и не поклоняться иконам, потому что они сделаны человеческими руками. В то время, когда Пуховой совращал их из православия, то у них бывала и Матрёна Шоликова, но говорил ли что-нибудь Пуховой против правительства, они совершенно ничего не помнят. Крестьянин с. Троицкого Никита Григорьев Пуховой, 44 лет, объяснил, что несколько лет тому назад он осведомился о существовании секты штундистов и так как он грамотен, то занялся чтением Евангелия и Библии и сам по себе признал, что вера штундизма правильная и поэтому он, придерживаясь слова Евангелия и Библии, так и поступает: не посещает св. церковь и не поклоняется иконам, не полагает на себя рукой креста. К штундизму он положительно никого не совращал, но приходится, что некоторые жители с. Троицкого посещают его и сами просят почитать им Евангелие или Библию. Кто совратил в штундизм: Гузя, Панна, Катруса, Шелудченка, Чернявского и других, он не знает. О том, что Цари будут по выбору, он ни Василию Спиваку и никому другому не говорил. В то же время, когда Всеволодский был взят под стражу, между обществом был разговор о том, что он взят под стражу и сослан за то, что разглашал между народом, что Цари будут по выборам, но сам он лично никому ничего об этом не говорил. Около же 6 лет тому назад Трофим Гузь, будучи в секте штундов, приносил к ним книжку и читал её при общем их собрании и так как они поняли, что содержание её направлено против правительства, то они предложили ему, чтобы он отнёс её туда, где внял, и с тех пор Гузь отстал от их секты и больше у них не был. Где Гузь взял ту книжку и худа он ее девал, – он не знает.

Препроводив но мне, при вышеупомянутом отношении вышеизложенные рапорты, херсонский губернатор выразил желание, чтобы я сообщил ему своё в данном случае заключение, а также какие вообще, по моему мнению, могли бы быть полезными меры против штундизма, так как принимавшиеся до настоящего времени оказались не достигающими цели.

Благоразумнее Л. Уоллеса¹¹⁷ поступает в отношении к Евангельским событиям Г. Сенкевич в своём рассказе «пойдём за Ним». Две трети рассказа изображают жизнь римского патриция Кая Септимо Цинны, который, промотавши всё богатство на разные непотребства, в жизни римских аристократов того времени распространённые, наконец разорился. Друзья, для поправления обстоятельств Цинны, посодействовали назначению его правителем Александрии. В Александрии долго Цинна страдал от невыразимой скуки и неизъяснимой тревоги этих неизбежных последствий пресыщения благами мира.

Но в Александрии же Цинна и нашёл для себя счастье: в беседах с философом Тимоном афинянином и в супружестве с его дочерью красавицей Антеей. После года полного счастья супружеской жизни Антея начала страдать непонятными припадками, сопровождающимися галлюцинациями. Врач еврей Иосиф, сын Кузы, подал Цинне совет отвести Антею для поправления здоровья в Иерусалим, где демонам нет доступа и где воздух сухой и здоровый. Цинна охотно принял это предложение врача, так как в Иерусалиме был давно знакомый ему Понтий Пилат прокуратором Иудеи. С этого места рассказа и начинаются в нём упоминания о Евангельских событиях.

Однажды Антея заявляет Цинне, что она желает обратиться к пророку Иудейскому, о котором слышала как о необыкновенном целителе больных. На этот разговор явился Понтий Пилат, с приглашением воспользоваться одним зрелищем. «Сегодня, говорил он, три человека умрут на кресте... Один из них, – странный он человек, – называет себя Сыном Божиим, кроток как голубь и, действительно, не совершил ничего такого, за что бы подвергнуть его казни... Я уверен, что этот Назарей будет умирать храбро. Я приказал его бичевать, думая, что таким образом спасу его от смерти. Я человек вовсе не жестокий. Когда его бичевали, он был терпелив, как агнец, и благословлял народ. Когда он обливался кровью, то возносил очи к небу и молился. Это самый удивительный человек, какого я видел во всю свою жизнь. Жена моя с тех пор не давала мне ни минуты покою: «Не допускай смерти невинного!» твердила она мне с самого утра. Я и хотел сделать так. Два раза я выходил из претории, и обращался с речью к этим яростным первосвященникам, к этой презренной толпе. Они отвечали мне в один голос, запрокидывая назад голову и чуть не раздирая рот до ушей: «распни его!..» Этот Назорей не совершил никакого преступления, а потому я, как прокуратор, умыл руки. Но, как человек, я осуждаю его учение. Он учит, чтоб я отдал дом тем оборванцам, которые греются на солнце где-то там около Яффских ворот. Притом, он говорит, что всех любить нужно одинаково: евреев также, как римлян, римлян, как египтян, египтян, как африканцев и так далее. Признаюсь, этого мне было достаточно. В минуту, когда дело идёт о его жизни, он держит себя так, как будто речь идёт о ком-нибудь другом, поучает... и молится. На мне не лежит обязанность спасать кого-нибудь, кто сам о себе не заботится. Кто не умеет ни в чём сохранять чувство меры, тог человек неблагоразумный. Притом, он называет Себя Сыном Божиим и колеблет основы, на которых стоит мир, – значит вредит и людям. Пусть в душе Он думает, что хочет, только бы не колебал основ. Думаю, что для народа религия – необходимая узда. Наконец, этому Назорею смерть не страшна: он утверждает, что воскреснет». (Стр. 191–193).

«Пусть в душе думает, что хочет, только бы не колебал основ», готовы и мы сказать г. Сенкевичу его же собственные слова, вложенные в уста Пилату; взяты эти слова из только что приведённого отрывка рассказа. Право же, литература только проигрывает от подобного фантазирования писателей! И как по-видимому легко г. Сенкевичу, так сказать, влезть в душу Пилата, спустя почти 19 веков после его смерти и так спокойно разобраться в мрачной душе этого убийцы Христа. Прибавил ли он что-либо к Евангелию в смысле ясности и красоты? Нет, автор лишь попортил простоту Евангельского рассказа о Пилате и переделкой Евангельского простого рассказа в картинное описание подал дурной пример подражателям своего таланта. Таким образом, поколебал г. Сенкевич и основы литературы, служителем которой он состоит много лет, – и основы религии, которая не есть узда для простонародья, как по мнению автора думал о ней Пилат, а необходимая по природе потребность всего человеческого духа.

Однако продолжим пересказ «Пойдём за Ним!». В назначенный для крестной смерти Христа день, Антея на носилках принесена была на Голгофу. Она видела «скорбный путь» Христа, шествующего на страдание. «Назорей был бледен и подвигался вперед медленно, неверными, ослабевшими шагами. Он шёл среди издевательств толпы, как будто погружённый в задумчивость, заходящую за пределы видимого мира, словно уже оторванный от земли, не слыша криков ненависти, со всепрошением, переходящим меру человеческого прощения, с состраданием, превышающим меру человеческого сострадания, уже облечённый бесконечностью (?), возвышенный над уровнем земного зла, кроткий и скорбящий, великой скорбью всего мира» (стр. 199). На Голгофе «осуждённого повергли навзничь на землю, чтобы прибить его руки к поперечине креста и потом, вместе с ней, поднять на главный столб... Солдаты, приставив гвозди к рукам Назарея, начали ударять по ним молотками. Послышался тупой стук железа о железо, который сменялся более ясным звуком, когда острия гвоздей, пройдя сквозь тело, начали углубляться в дерево. Толпа утихла, чтобы насладиться стенаниями, какие муки могли извлечь из уст Назарея» (как будто в этом отношение евреи похожи на древних римлян, любивших наслаждение зрелищем и запахом крови человеческой! Не понимает Сенкевич намерений толпы, мало знаком и с характером древнего еврея). «Работа была окончена и тело казнённого вместе с поперечиной поднято кверху. Один из солдат начал прибивать к столбу стопы Назарея» (стр. 200). Как раз в это время начинается гроза. После грома и молнии воцарилась глубокая тишина. «Около носилок Антеи раздавались рыдания женщин, стоящих у креста, и было что-то поразительное в этом рыдании (?) среди повсюду царящей тишины» (стр. 201). Затем в рассказе идёт картинное описание землетрясения и наступившей темноты. «Когда хлынул поток солнечных лучей, и всё прояснилось: и пригорок, и кресты, и испуганные лица людей. Глава Назорея низко поникла на грудь, бледная, словно восковая, глаза его были раскрыты, уста посинели. Он умер!» (стр. 202). Впечатление нервнобольной Антеи от этого зрелища были настолько сильны, что потом припадок галлюцинаций, окончательно исцеливший её, произошёл только один раз. Вовремя этого припадка она говорила своему мужу: «Столб света приближается ко мне. Я вижу! Это Он! Это Назорей!.. Он улыбается» О, кроткий!.. О, Милосердый!.. Пробитые руки протягивает ко мне, как мать... Кай! Он приносить мне здоровье, избавление и призывает меня к Себе». На это Цинна ответил: «Если Он нас призывает, пойдём за Нин!» Опять является Пилат с известием, что Назарей, по рассказам людей, воскрес. (Стр. 205). На этом и оканчивается рассказ.

Для излечения нервнобольной героини рассказа Антеи г. Сенкевичу понадобилось одно средство, чтобы она пережила сильные впечатления от созерцания страданий Христа, шествующего на Голгофу и там распятого на кресте. С этой целью, то есть, чтобы усилить впечатление, он не пожалел красок. Но в своём картинном описании распятия Христова он даёт видеть читателю не смерть Богочеловека, а смерть обыкновенного человека, выдающегося, пожалуй, между другими своим необыкновенным спокойствием перед всеми ужасами смертной крестной казни. Пластичность в изображениях допускается римско-католической церковью, сыном которой состоит г. Сенкевич. Но мы, православные христиане, по уставам нашей церкви, и от изображения священных событий требуем прежде всего идеи, – выражение православного догмата; и то изображение священных событий, в котором этого нет, осуждаем. Поэтому не можем одобрить и рассказа – «Пойдем за Ним» за преувеличенный воображением реализм в отношении Евангельских событий, в ущерб истине и строго благоговейному чувству, которое возбуждают в нас повествования св. Евангелистов о событиях про Христа нашего Спасителя...

Повесть английского учёного Ingraham’a – «Царь из дома Давида», составлена в форме писем (39) молодой еврейской девушки Адины к отцу своему Манассею Вениамину. В предисловии автор возводит род М. Вениамина к одному из 70 толковников, переводивших библию с еврейского языка на греческий, при Птоломее Филадельфе, – Давиду – Эздре – Манассии. Потомка этого Эздры (будто бы) пользовались особенным расположением Египетских правителей; накопили огромные богатства, доставшиеся по наследству Манассею-Вениамину. Манассей Вениамин жил в Александрии. Свою дочь – рождённую в Александрии, для укрепления в ней религиозных чувств и чаяний еврейской женщины, он отправил на некоторое время в Иерусалим. Адина прибыла в Иудею в прокураторство Понтия Пилата. Письма её к отцу обнимают период времени, продолжающийся три с половиной года, и имеют своим предметом главнейшие события ив земной жизни Иисуса Христа, от явления в пустыне Иоанна Крестителя до Вознесения Господня.

В Иерусалиме Адина остановилась погостить у родственника-левита Амоса (стр. 15). Дочь Амоса – Мария питала особенно нежную привязанность к Иоанну (Апостолу Христову), своему родственнику (стр. 25). В родстве с Амосом были: 1) Лазарь и сёстры его, Марфа и Мария, – дети равви Авеля друга Манассея-Вениамина (стр. 85), 2) наинская вдова (Сарра) и сын её (Самуил) (стр. 155). Близко знакомы были семейству Амоса Апостол Матфей (стр. 92), Иосиф Аримафейский и Никодим (стр. 150) и некоторые другие лица, упоминаемые в Евангелиях.

Главнейшие события из земной жизни Иисуса Христа в повести передаются более или менее согласно с каноническими Евангелиями. Более подробное добавление автор дерзнул сделать к проповеди Иоанна Крестителя, внеся в неё подходящие выражения из пророчеств – Давида, Исаии, Иеремии, Осии и Иоиля. В полном виде такая проповедь Иоанна Крестителя помещена на четырёх последних страницах книжки. Сочинены также автором некоторые вопросы апостолов, обращённые к Иисусу Христу, как например, вопрос Апостола Петра: «Учитель! Ты всем возвращаешь утраченные силы, как же можешь ты страдать, когда носишь в Себе Самом источник жизни для других» (стр. 151). На это Иисус Христос будто бы ответил Петру так: «Не сказано ли в Писании про Меня: „Он взял на Себя наши немощи и болезни“?». «Я приходящего ко Мне не изгоняю вон, ибо Я сошёл с небес для того, чтобы творить волю Пославшего Меня Отца» (151 стр.) Измышлена и беседа первосвященника Каиафы с Иисусом Христом в храме, в день изгнания торговцев (стр. 158). О Марии Магдалине имеются сообщения романического характера, будто бы она влюбилась в предводителя римского легиона Эмилия Лепида, не выдержала разлуки с избранником сердца и, ловко обманув бдительный надзор матери, бежала к нему (стр. 116). Подобный же роман был и в жизни Марии – сестры Лазаря. Эта Мария будто бы «поддалась обольщению любви и, поверив коварным обетам молодого князя Валерия Ирода, покинула для него родительский дом. Валерий Ирод, – сын и наследник царя Ирода Четвертовластника, обманул Марию, и она с неимоверным трудом бежала от него, пришла в Назарет к Марии, благословенной Матери Иисуса. Здесь она увидела впервые её Божественного Сына. Он уврачевал наболевшее её сердце и поручил праведной и непорочной Матери отвести заблудшую овцу в покинутое ею родное стадо» (стр. 205–206). В краткой статье трудно привести все добавления к Евангелию, какие имеются в повести – «Царь из дома Давида». Мы имели в виду установить факт существования таких добавлений, и, думаем, выполнили своё намерение.

Получили от составителя повести имена лиц, в Евангелии не поименованные: Наинская вдова – имя Сарры, сын её – Самуила, разбойники распятые со Христом названы: Измерай и Амврий (благоразумный); отец Лазаря – раввин Авель, жена Пилата – Луция Метелла и др.

При чтении занимательной и интересной повести «Царь из дома Давида», усматриваются две цели составления её: первая – показать еврейскому народу, что живший на земле Иисус из Назарета – есть действительный, Богом обещанный, Мессия, – вторая: доказать (хотя бы даже измысливши доказательства), что как вообще в истории, так и в истории Евангельской, никаких скачков быть не может. Для выполнения первой цели автор выдумывает Адину, еврейскую девушку, сызмальства воспитываемую в чаянии Мессии – Царя земного. На первых порах прибытия в Иерусалим и представлена Адина такой именно дочерью израильского народа. Но скоро в ней фарисейское понятие о Мессии исчезает, с одной стороны, под влиянием непосредственной очевидности, с другой, под влиянием общества, в котором она жила. Это общество состояло из людей правдивых, прямодушных, не закрывающих глаз перед очевидной истиной, хорошо знакомых с древними пророчествами о Христе и проверяющих этими пророчествами почти каждое видимое ими действие Спасителя. Конечно, перелом в воззрении на Мессию в душе Адины совершился не сразу, а постепенно; и она то думает о Христе то фарисейски, то истинно. В конце концов она всё же укрепилась в истинном понимании о Мессии, и убедила своего отца признать Иисуса из Назарета Богом – обещанным Христом. Позволяем допустить такое предположение, что автор повести – «Царь из дома Давида» имел, при составлении её, мысль: евреи не читают Евангелия, а повести, рассказы – читают, пусть же они из повести узнают, что Мессия, ожидаемый ими, уже давно приходил, и они теперь перед Богом безответны. Конечно, всякому христианину желательно обратить к истине заблудших; а ещё желательнее обратить целый народ, не имеющий пребывающих градов, но во всех градах живущий и опутывающий христианина, как паук муху. Но не следует при этом забывать, что к истине ведёт и истинный путь, а самоизмышлённое составление повести о Христе – есть путь ложный, осуждаемый не только Церковью, но и простым человеческим благоразумием.

Что же делает составитель рассматриваемой повести для доказательства, что в Евангельской истории нет скачков? Он, несомненно, неудовлетворён кратким Евангельским рассказом, а иногда и просто упоминанием о некоторых лицах и событиях. Так, например, ему само Евангелие не разъясняет причин близости Иисуса Христа к Лазарю и его сестрам – Марфе и Марии; – недостаточно одного Евангелия для характеристики Апостола Иоанна и Иуды предателя; непонятно из Евангелия исцеление слепца Вартимея, обращение разбойника на кресте и самое живое участие Иосифа Аримафейского в погребении Иисуса Христа. И вот, в восполнение Евангелия воображение рисует г. Ingraham’y картину жизни этих лиц до последования их за Христом, – их природные склонности и характеры.

Лазарь близок к Иисусу, как ученик к своему единственному наставнику и учителю. «Мы, говорит в повести Лазарь о себе и об Иисусе Христе, – мы с ним одних лет, и я считаю себя счастливейшим из людей, что называюсь его другом. Если, как говорят, у меня правильно развитой ум, доброе сердце и основательные понятия о духовном призвании человека, я всем обязан ему, моему единственному наставнику и учителю» (стр. 54). Из приведённого романического приключения Марии видно, что её привязанность к Иисусу вытекала из живого отклика Иисуса на её сердечное несчастие, при первой их встрече. А Марфа изображена не только, как домовитая хозяйка, но и как мать для брата и сестры. При таком характере она, естественно, должна любить и друзей своих дорогих – брата и сестру.

В объяснение характера Апостола Иоанна – ученика, нежно любящего своего Учителя и Им возлюбленного, в повести допущена (хочется сказать вольномыслием составителя) «самая нежная привязанность между ним и Марией, –дочерью Амоса, – привязанность, не пораждающая в них страстной любви, но настолько сильная, чтобы связать их непорочные сердца самой искренней, преданной дружбой» (стр. 26). В силу этой дружбы Апостол Иоанн, как представлено в повести, часто пишет Марии письма, в начале с извещениями об Иоанне Крестителе, а потом и об Иисусе Христе и Его славных деяниях. Вот образец одного письма Апостола Иоанна: «Гадаринская область за Иорданом. Податель сего, – дорогая Мария, – один из учеников Христа, по имени Вартимей. Он был слеп и жил подаяниями. Теперь он видит и ходить по городам и селениям (где все его знавали с рождения слепым), прославляя Христа, возвратившего ему зрение. Пишу, чтобы пожелать доброго здоровья. Многое хотел бы вам передать, но, полагаю, сам вас завтра увижу и потому говорю: до свидания! Много я за это время слышал чудесного от моего Божественного Учителя по поводу Его призвания в мир, и постараюсь передать вам, если сумею, хоть некоторые великие и неопровержимые истины Его Небесного учения. Пока – да будет над вами мир и душевный покой!» (стр. 180–181). Какая грубая и фальшивая подделка! Кому не очевидно, что таким языком, каким написано это письмо, могут говорить только европейцы 19 века, и никак уже не греки периода земной жизни Спасителя. А ведь нарочито удержано и выражение, встречающееся в подлинных писаниях св. Апостола Иоанна, «многое имею писать вам, но не хочу на бумаге чернилами, а надеюсь прийти к вам и говорить устами к устам, чтобы радость ваша была полна» (2Ин. ст. 12, ср. 3Ин. ст. 13 и 14). Вольность в обращении с свящ. Писанием переделывает это простое, прямое и искреннее выражение св. Апостола Иоанна в фразу риторическую, но не красивую: «многое хотел бы вам передать, но, полагаю, сам вас завтра (?) увижу и потому говорю: до свидания!..» Вообще же говоря, вставкой в повесть рассказов и писем Апостола Иоанна к Марии нисколько не уясняется характер возлюбленного ученика Христова, а только набрасывается тень на сего девственника.

Ничего бы нельзя было сказать против изображения Иуды предателя в повести, близко похожего на Евангельские повествования об этом ученике Христовом, если бы только автор имел для этого изображения действительные положительные данные. В повести сообщается, что Иуда Искариот до последования за Христом помогал мытарю Матфею, впоследствии Апостолу, собирать и оберегать собранные деньги. «Среднего роста, некрасивый собой, он по внешнему виду принадлежал к сословию людей достаточных. Чёрные, глядевшие из подлобья, глаза выражали коварство и злобу, и во всей его поступи проглядывала дерзкая самоуверенность, смягчённая порой подобострастным смирением. Безжизненная улыбка набрасывала двуличную тень на грубые черты смуглого лица и отражала порочные свойства лицемера, способного даже на преступление для достижения корыстной цели. Звук его голоса довершал неприятное впечатление, им производимое» (стр. 93–94).

Из жизни слепца Вартимея рассказывается в повести об одном обстоятельстве, обнаруживающем глубокую веру этого человека в Бога, за которую он потом и получил от Иисуса Христа чудесное прозрение. Вартимея водила на верёвочке прирученная овца; были у него еще учёные голуби, на платные игры которых кормилась вся семья слепца. «На днях, говорил он Амосу, отец мой захворал смертельной болезнью, и я обещал Богу, если поднимется мой родитель, принести ему в жертву одного из моих голубей. На другой день слегла моя мать, горячо меня любившая, несмотря на то, что я родился слепым, и окружавшая самыми нежными попечениями моё печальное детство; тогда я обещал отдать Богу и второго моего голубя. В ту же ночь, той же болезнью захворала моя дочь, бедное дитя, лицо которого я не увижу никогда, и я отдал всё, что у меня оставалось, – мою послушную, безответную овцу! Отец мой, мать и дитя выздоровели, и я иду исполнить данный мной обет. Господь не оставит беспомощного Вартимея, когда увидит, что он Ему отдал всё, что у него было» (стр. 75–76). Ничего похожего на это повествование о себе слепца Вартимея в Евангелии нет. Составитель повести, кажется, объединил два различных чуда исцеления Иисусом Христом слепцов: – слепорождённого (Ин.9:8) – нищего в Иерусалиме и Вартимея (Мк.10:46 ст.), слепца Иерихонского (а не Иерусалимского, как сказано в повести).

Благоразумный разбойник, Амврий, по повести, был «красивый юноша, кроткий взгляд которого не обнаруживал порочной стороны его неправедной жизни, – сын богатого обывателя Иерихона, но увлечённый с ранней молодости недостойными страстями, растратил состояние отца, и, разорившись, примкнул к злодейской шайке Вараввы. С мирным выражением душевного восторга он всё время смотрел на Иисуса, и тихие слёзы катились из глаз его. Когда подошли к нему для распинания, он сказал палачам: «я не заставлю вас силой положить меня и умру, как и жил, без страха. Я виновен в том, что нарушил закон, и должен страдал за нарушение его». С этими словами он лёг на крест и протянул руки по обеим его сторонам. Он не высказал ни одной жалобы, и только мучительные стоны, вызываемые страданием, сливались с звуком каждого удара тяжёлого орудия заслуженной смерти» (стр. 779). Такова ли была жизнь благоразумного разбойника до распятия его, не берёмся судить, по отсутствию для этого всяких точных исторических данных. Только одно сказать должно, то в Евангелии о нём передаётся несколько иначе, чем в приведённой выдержке из повести. В повести сказано, что он «всё время смотрел на Иисуса с мирным выражением душевного восторга». А в Евангелии от Матфея, глава 27, стих 44, читаем: «И разбойники, распятые с Ним поносили Его». Потом с благоразумным разбойником, висевшим на кресте, произошло что-то: может быть, какое-либо из сопровождавших распятие и страдание Христово на кресте обстоятельств мгновенно побудило его остановиться и останавливать своего товарища словами: «или ты не боишься Бога, когда и сам осуждён на то же» (Лк.23:40); – а затем из уст его и послышались эти драгоценные слова: «помяни меня, Господи, когда приидешь в царствие Твое!» (Лк.23:42). И в этом нет ничего невероятного, что такие слова могли выйти из души порочной не по природе, а по увлечениям слабости... Но это лишь соображение человеческое...

Живое участие Иосифа Аримафейского в погребении Иисуса Христа составитель повести выводит из «зародившегося в сердце его желания признать в новом пророке, имя которого Иоанн, посланного от Бога» (стр. 33). Свидетельство пророка Иоанна Крестителя об Иисусе Христе, чудесные деяния и несравненное учение Христово, привлекли и привязали любовно Иосифа к Иисусу из Назарета. – Так-то вот английский учёный в повести своей – «Царь из дома Давида» пытается объяснить ход Евангельских событий, как цепь, состоящую из многих колец, скреплённых между собой тесными связями. Тесные связи эти для него – прирождённые особенности и черты характера, и обстоятельства, предшествующие из жизни Евангельских лиц. Однако, применяя к Евангелию исторический принцип, что «в истории нет скачков», не следует опускать из виду и сверхъестественного элемента в Евангельской истории. Иное дело во влиянии человека на человека, а иное – во влиянии на человека – Богочеловека. Для первого необходимы многие годы и обстоятельства предшествующие; для второго же достаточен один миг, одно мгновенное действие на человеческую душу Всевидящего и Всемогущего Бога. И это действие Божие надушу человеческую совершенно понятно тому, кто глубоко верует, что Господь всё совершает путями, «ими же весть» Сам.

В заключение сообщения о повести – «Царь из дома Давида» ещё немного скажем. Хронологический порядок Евангельских событий в ней несколько изменён. Топография Палестины недостаточно изучена составителем. Читается повесть с большим интересом. Есть в ней места, вызывающие слёзы, например, рассказы о болезни, смерти и воскрешении Лазаря (Письма 23–26).

Рассмотревши три названных произведения беллетристики, мы пришли к такому, как нам кажется, существенно важному выводу. Не следует писателю романов и повестей вставлять в свои произведения Евангельские события, из опасения исказить их до неузнаваемости; тем более грешно сочинять в дополнение к Евангелию новые события. Белое, соприкасаясь с сажей, делается или грязным, или чёрным; так и Евангелие, евангельские истины, вставленные в роман, повесть и рассказ в равной мере теряют свой чистейший блеск, невыразимую красоту и могучее действие на душу. Несомненно, мы нуждаемся в комментарии к Евангелию таком, который бы сделал доступным для каждого понимание Евангельских событий. Но это сделать должен не беллетрист, а, с благословения Св. Церкви, церковный историк или православный богослов, на основании верных и всегда признаваемых Св. Церковью источников. К великому прискорбию православного христианина эта простая, старая мысль, что только опытный в известном деле – мастер своего дела, стала в последние годы забываться не только беллетристами, а и некоторыми художниками. Эти художники теперь наполнили даже храмы такими изображениями священных событий, в которых мало библейского и евангельского, а иногда незаметно в них и православного догмата, т. е. картины эти написаны совсем не для той дели, для какой допущена в храмах свящ. живопись. Видно, иные художники пишут свящ. изображения не с Евангелием и православным катехизисом перед глазами, а копируют описания из книжек, в роде – «Во время оно», «Пойдем за Ним!» или «Царь из дома Давида». Таковы плоды несдерживаемого воображения в применении к евангельским событиям!

Священник Иоанн Троицкий

Некоторые из новейших суемудрствующих сектантов вопрошают миссионеров: если человек имеет свободу, то воспомоществующие ему действия благодатной помощи Божией не стесняют ли эту свободу, и свобода человека не нарушается ли в таких случаях? Отвечаем: Нам кажется, что просто очень разрешается это недоразумение: человек свободен и делает по своей свободе, а Господь только помогает ему. Так родители руководствуют своих детей. Много их руководствуют, но дети могут слушаться или не слушаться родителей, пользоваться или не пользоваться их попечениями о них. Когда мы Бога представляем Живым Существом и Любящим нас Отцом, то дело именно так просто и разрешается. Но не такое понятие о Боге хочется иметь возражателям, а посему-то для них и существует здесь неразрешимое противоречие. Им хочется в Боге видеть силу, действующую в мире по законам необходимости; иначе они под Богом разумеют те же необходимые законы природы, кои мы наблюдаем в мире, только объединяют их и называют Божеством, дабы не оказаться безбожниками. Такое учение называется пантеизмом (всебожием – обожествлением всего мира). С точки зрения этого пантеизма и не может существовать свободы воли человеческой, ибо она нарушала бы необходимые действия законов природы, сверх коих пантеисты, ничего не хотят признать в мире.

Возражателям и хочется именно отринуть свободу воли человеческой, а о действиях Промысла Божия, направляющего человека к добру, они понимают так: силы природы достигли совершенного проявления своего в человеке. Здесь по естественным законам возникло сознание и самосознание, которые создали науки и искусства. Мысль человека, живя по естественным законам, развивается, и благодаря этому, человечество, может приходить к лучшему и лучшему состоянию. Но естественные законы возражатели называют Божеством, и таким-то образом выходит, что Божество ведёт человека к совершенству. Места свободе воли при таком суемудрии, действительно, нет.

Не таков взгляд христианский. Бог, Живое Личное Существо, по Своей благости одарил нас разумом и свободой. Он поставил нас среди мира, которому дал необходимые законы. Даже в самом нашем духовном и телесном естестве действуют эти законы. Так, мысли в нас возникают по определённым законам: от одной мысли, напр. мы переходим к сходной с ней мысли; чувства рождаются по определённым законам. О теле и говорить нечего. Всё в нём происходит по необходимым законам природы. Но дух человека разумный и свободный может пользоваться веществом и законами его действования. Прежде же всего человек властно может поступать в отношении к содержанию душевной жизни нашей и так или иначе пользоваться законами душевной жизни, – может устремлять внимание на то или другое, так. обр. вызывать в душе те или другие мысли, давать место тем или другим чувствованиям, одни старается усилить, другие ослабить и вовсе изгнать из души. Свободную деятельность человеческого духа называют творческой. И справедливо. Образ Божий – человек– уподобляется Творцу, когда созидает что-либо во внешнем мире по своим разумным планам или, когда устрояет свою духовную жизнь по своим разумным целям. Только Бог творит из ничего, а человек в своём творчестве созидает из готового, созданного Богом, вещества или содержания душевной жизни. Свободная деятельность человека, так. обр., превыше естественных законов. И вот в этой деятельности Господь помогает человеку. Он, как Любящий Отец, наблюдает за его действиями и таинственно руководствует человека. Он просвещает таинственно разум человека, так что человек лучше усматривает, что ему надо делать для блага души своей. Господь далее таинственно укрепляет силы человека, когда силы эти ослабевают в делании добра. Стеснения свободы тут нет. От человека зависит внимательно или невнимательно отнестись к просвещающему его разум действию Божию, искать или не искать Божественного укрепления воли своей, а когда дано оно, достойло или недостойно сего дара держать себя, т. е. быть усердным или нерадивым. Особенно же Господь воздействует таинственно на сердце человека, оживляя в нём святые чувства любви к Богу, к ближнему, ко всякому добру. Но от человека зависит хранить или не хранить в себе эти чувства, оживлённые благодатью Божьей.

Слово Божие учит нас, сколь необходима нам благодать Божия во всей нашей нравственной жизни. Так напр. Спаситель говорит: никтоже может приити ко Мне, аще не Отец Пославый Мя привлечет его (Ин.6:44). Апостол Павел говорит: Бог есть действуяй в вас, и еже хотети, и еже деяти о благоволении (Флп.2:13). Но Спаситель ясно также учит, что добродетельная жизнь зависит от свободы человека. Например, Он призывает к Себе: приидите ко Мне вси труждающиися и обремененнии, и Аз упокою вы; возмите иго Мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим (Мф.11:28–29 ст.). Или Он говорит, иже хощет по Мне ити да отвержется себе и возмет крест свой и по Мне грядет (Мр. 8, 34). Св. Апостол Павел учить: Иже (т. е. Бог) воздаст коемуждо по делом его. Овым убо по терпению дела благаго, славы и чести и нетления ищущих живот вечный, а иже по рвению противляются убо истине, повинуются же неправде, ярость и гнев (Рим.2:6–8). Апостол Иоанн приводить слова Господни в Апокалипсисе: Се стою при дверех и толку, аще кто услышит глас Мой и отверзет двери, вниду к нему, и вечеряю с ним и той со мною. (Апок.3:20).

Архим. Порфирий

Часто в беседах со штундистами приходится доказывать, что Евангелие в своём объёме не имеет всего написанного апостолами; в подтверждение справедливости своих слов я указываю на послание Колоссянам, гл. 4, ст. 16, где говорится, чтобы колоссяне прочитали послание, которое из Лаодикии. Сектанты спрашивают: где же то послание и что оно в себе заключало? Не находя ответа на это вопрошение, покорно прошу редакцию «Миссионерского Обозрения» разъяснить на страницах миссионерского журнала этот не праздный, а по существу и важный для полемики вопрос.

Помощник окружных миссионеров, казак ст. Лобавской, Кубанской области Михаил Асташов.

В некоторых старинных латинских и немецких библиях печаталось так называемое послание к лаодикийцам. Текст этого послания (греческий и латинский) приведён в имеющемся у нас под руками английском исследовании Лайтфута: The epistles of st. Paul Colossians and Philemon, London, 1890, стр. 285–286 и 291–292. Оно имеет 20 стихов и составлено целиком из выражений, находящихся в других посланиях ап. Павла; заканчивается оно приказанием апостола, чтобы лаодикийцы познакомились с его посланием Колоссянам, а сами прочитали бы то послание, которое апостол направил в Колоссы. Общее мнение учёных, усвоенное и нашей православной церковью, то, что апостол Павел никакого послания к лаодикийцам не писал и упомянутое нами выше послание, состоящее из 20 стихов, ему не принадлежит. Нужно думать, что ап. Павел именем Лаодикийского (Кол.4:16) – называет своё послание к Ефесянам; послание к ефесянам, очевидно, было посланием окружным и назначалось ко всем малоазийским церквам, в том числе и к церкви Лаодикийской, по отношению к которой г. Ефес был столицей; из Лаодикии послание к ефесянам должно было прибыть в Колоссы; вот почему апостол и назначает его посланием из Лаодикии (Кол.4:16). Учитель древней церкви Тертуллиан прямо свидетельствует, что некоторые из его современников считали послание к Ефесянам написанным к Лаодикийской церкви. В виду всего этого, при беседах со штундистами о св. предании не следует ссылаться на 16-й ст. 4-й гл. послания к Колоссянам; а для доказательства того, что в Евангелиях записаны не все речи и дела Спасителя, лучше всего указывать на следующие места Св. Писания: Ин.21:25; Деян.20:35; 1Кор.15:6–7. Эти тексты, приведённые в защиту православного учения о св. предании, прямо не допускают возражений со стороны сектантов.

С.-Петербургский епарх. мисс. Н. Булгаков

Общество неокружников разделяется на 2 половины и каждая имеет своего предводителя: на одной – Иов с своими приверженцами, на другой – Иосиф с своими последователями. Первый считается московским владыкой, второй – нижегородским. Оба, воюя против мнимых и действительных окружников, проклиная и отлучая их от своей мнимой церкви, в то же время проклинают и себя, честя друг друга еретиками. Иов проклял Иосифа, а последний первого. Каждый предводитель ставит своих архиереев, попов и строго наказывает им чуждаться своего недруга, предавать его анафеме и не иметь общения с его последователями. Наши пензяки тяготеют к Иосифу, а Иова именуют еретиком 3-го чина. За последнее время Иосиф поставил в Пензенскую епархию 3-х попов: Сергея Фетисова, Льва Чернышева и Фёдора Кошкина. Все трое живут в сёлах. Так как последователи этих попов состоят из бывших беглопоповцев, которые ещё не привыкли видеть попов из своей среды, да ещё бывших знакомых мужиков, то обычно зовут их полуименами: Серёжка Гнида, Левашка Черномазый и Федька Кошкодёр. Что касается тех беглопоповцев, которые ещё чуждаются австрийской иерархии, то последние просто дивуются этим попам. – «Серёга-то! в попах числится! А ведь гнидой звали, а теперь, глядь, – благословляет других. Чудно! И пальцев то всего 4, ан вышел к делу». Сергей Фетисов, по-уличному Гнидин, действительно, на правой руке не имеет одного пальца и посему благословляет народ, вместо 5 пальцев, 4-мя.

К партии Иова принадлежит, проживающий в с. Великом, Нижегород. губ., лже-епископ Макарий. Последнего я хорошо знаю. Мужик немудрящий, нисколько не начитанный, не развитой, такой, о которых раскольники говорят: знает крест, да молитву Исусову, а Богородицу наизусть не прочитать. С этим то Макарием я и встретился в конце прошлого августа.

– Уже епископа изображаете собой? – спросил я.

– Да, по хилости Господней, именуюсь.

– А генерала изображать собой не желаете?

– Вы смеетесь над нами. Нешто можно не дарованное восхищать самовольно, – ответил Макарий.

– А как же епископство-то вы восхитили?

– Мы не восхищали его, а нас произвели по правилу св. отец.

– Правила св. отец запрещают мужику поставлять кого-либо в священный сан. Это дело епископов, имеющих на то право и власть, по преемству от св. апостолов.

– Нетто мы, мужики, по-вашему.

– Самые обыкновенные, как и все.

– А как же купечество-то принимает нас? Они ведь люди богатые, учёные, больше нашего знают по писанию.

– Если они принимают вас за архиерея, то этим самым они уже показывают, что они столько же понимают в духовном деле, как и вы, например.

– Мы что! Наше дело – псалтырь да лестовка. А они завсегда содержат компанию с высшими людьми и всё знают.

– По торговле, правда, они, быть может, и хорошие купцы, твёрдо знают своё коммерческое дело и умеют составить капитал, но в делах веры они нуль. Напрасно в этом случае вы ссылаетесь на своих купцов и видите в них каких-то богословов, они простые смертные и в богословии дальше подручника, молитвы Исусовой тоже ничего не знают.

– Как же! У них всяки книги под руками, а мы где их добудем. Да и читать неволи уж...

– Правда, у некоторых купцов книг бывает много, но ведь они их не читают, а только хранят их, ради тщеславия. Вы знаете Уварова, у которого была полная этажерка старопечатных и др. книг, но он ничего не знал, что в них писано. Он держал их просто ради показа и тщеславия. Придёт, бывало, к нему православный, посмотрит на массу и толщину книг и начнет дивиться, а Уваров с восторгом говорить: «да, дружище, не даром ведь мы держимся своей веры. Прочти-ка вот эти св. книги, подумай, тогда не будешь смеяться над нашими старообрядцами. Кабы мы с ветра содержали свою веру, а то ведь то же, идем по писанию, да соблюдаем всё то, что было до Никона». И православный, не зная дела, действительно, бывает ошеломлён всем этим, мало этого даже распространяет потом молву о нём, как о начитанном человеке, чего и хотелось Уварову.

– Не все же такие, как Уваров. Есть много и знающих у вас.

– Редко, а большинство все Уваровы. Если бы вы купцы ваши хорошо знаете и читали Священное Писание, тогда вы и в расколе не были бы, и архиерейства самочинного не завели бы; но в том то и беда, что книги вы оставили, ни каких слов слушать не хотят, а действуете по своей воле, как вам нравится. Захотелось вам вот быть архиереем, и вот и пролез, и думаете, что вы и на самом деле настоящий архиерей.

– Ну уж с вами мы ни на что не соединимся. Окружников вон тащите к себе; они в окружном похваляют вашу церковь.

– Наша православная Греко-российская церковь чиста и свята, не имеет в себе никакой скверны или порока, так что будут ли её хвалить или порицать, достоинство её отсюда нисколько не умаляется. Как чадолюбивая матерь, она желает спасения всем и вам, как окружникам, так и не окружникам.

– Мы то дальше от вас, чем окружники. Они чего, так уж к порожку подошли, да и остановились.

– Это правда. В окружном послании они высказали иного здравых понятий, например: о нашей церкви, что она в догматах веры не погрешает, о разных раскольнических сочинениях, написанных на пагубу христианам и пр., но сказали и то, от чего ещё и доселе никак не могут отстать старообрядцы, почему и остаются в расколе. Я разумею о клятвах соборов 1666–67 гг., о порицаниях в полемических книгах. То и другое теперь уже выяснено голосом св. Церкви, вам остаётся только сознаться в своей лжи и вступить в церковь, а между тем вы и доселе ещё упорствуете, и теперь ещё повторяете: древние обряды прокляты! древние обряды обозваны всякими хульными именами! Посуди: справедливо ли это? Нет. Вот ты, к примеру, любезнейший, и именуемый владыка, учишь теперь своих пасомых, будто бы мы, под именем «Иисус», веруем не в истинного Господа нашего Иисуса Христа, рождённого от девы Марии, распятого при Понтийском Пилате, воскресшего в 3 день и вознесшегося на небеса, а в какого-то другого Иисуса, не Бога и, страшно стать, антихриста. Подумайте, милейший, откуда вы почерпнули такое злобожное учение? от ярых врагов беспоповцев. Сами взяли от нас митрополита Амвросия, попов 200 лет принимали, таинствами пользовались, и вдруг в нашей церкви антихрист.

– Мы по этому делу не сорушны, мало начитались, а вот как ты поговорил в нашими учёными.

– Да где они у вас? У окружников-то их мало, а у вас х совсем нет. Разве Швецова наймёте?

– Швецов-еретик, до нас не касаемый.

– Кого же? Иосифа попросите?

– Одна ягода. Мы его давным-давно прокляли.

– Читал я это, что вы все прокляты, все состоите под анафемой и отлучением. Как не надоест вам играть в эту клятву? Точно дети забавляетесь.

– А зачем он бабу завёл?

– Кто?

– Оська! вот кто.

– И вы за это прокляли его? Ну, а вы-то, разве безгрешные, святые люди? Разве ты, Макарий, не знаешь, что и у вас то же самое творится. Водку пьют старообрядцы не хуже других; а в грехах против 7 заповеди и во хмелю, и без оного завсегда валяетесь. То и другое у вас самое обычное дело. Грешите вы и за службой во время кафизм, поучений в своих кельях при моленной, грешите и в другое время. Кельи ваши как будто нарочно для блуда и устроены при моленных. Постоите, помолитесь и марш в келью, где давно уже собрались и женщины, и девки. Что же вы это не подвергаете проклятью? Я не хвалю, конечно, и Иосифа, который, по вашим, славам, завёл себе любовницу. Но разве Иосиф один ж этом поступке? Он продукт своей среды, он один из многих. Алексей самарский, Пафнутий казанский, жившие на Черемшане, около Хвалынска, то все имели у себя сожительниц. Я это хорошо знаю, потому сам жил когда-то на Черемшане. Об Алексее самарском даже суд был и подлинник этого дела я целиком напечатал в своей книге «Архив раскол. архиерея...»

– Об еретиках что говорить. Мы окружников почитаем хуже вас.

– А у вас святые все? Твой коновод, московский Иов, поставил в Саратов Пафнутия, а у него была жена. Перед поставлением Пафнутия во епископа жена его дала слово уйти в монастырь и постричься в инокини, а потом раздумала и не пошла. Когда Пафнутий поселился в Саратове у одной старой девы, то жена его прилетела в Саратов и такую подняла бурю, что купец Мурашкин с трудом мог уговорить встревоженную архиерейшу и выпроводить её вон из Саратова. – «Не дозволю, говорит, своему старику сожительствовать с купчихой!» И всё это прошло у вас тихо, мирно, без проклятия и отлучения. Видно своё это, а Иосифа подвели под клятву.

– Тут не одна баба на выказе, а и другие дела за ним.

– Какие же?

– Не будь папой римским – вот что. Когда младший Антоний преставился в. Москве, тамошние христиане возжелали иметь на его месте меня, а Оське самому захотелось быть в Москве. Вот он и давай винтить: и меня не допущает, и сам никак не влезет. Одначе его со срамом высадили из Москвы. Тогда он в отместку и меня не допустил до московского престолу. А когда Москва устроилась, он взял, да и поставил меня в это село. Ну всё-таки смирили его теперь; будет помнить, старый, во веки веков.

– Да ведь Иосиф тоже проклял вас, – заметил я Макарию.

– Какое проклятие! Он почти один, а нас много. Где ему бороться с нами! Его только пензенские дураки, да ещё кое-кто поддерживает, а нас целая область. С нами управиться ему трудно.

Прошло несколько дней после этого. В сентябре я получил письмо из резиденции Макария, в котором мне пишут, что в доме Макария произошла весьма блазнительная оказия. Однажды вечерком к Макарию пришли в гости иеродьякон X. и уставщик В. Владыка принял обоих любезно, поставил водочки и сам примкнул к компании. Развеселившись, наши главари стали петь сначала «Всемирную славу» и пр., а потом перешли к весёленьким песням. В разгар этого веселья вошла почитательница некая, которую трое собеседников приняли ласково и пригласили к участию. Беседа пошла ещё веселее, рюмочки то и дело подливались, выпивались, речь шла неумолкаемо, но потом... потом действительно выти блазнительная оказия. Иеродьякон и уставщик из ревности пустили в ход кулаки. Произошла потасовка, изрядная, с кровопролитием, ибо борцы пустили в ход столовые ножи, которыми нанесли себе несколько ран. Владыка Макарий только охал и разводил руками смотря, как дрались его клирики из-за мироносицы. Наконец бойцов рознили и одному из них пришлось слечь в постель.

Итак, по словам Макария, купцы всё знают, они учёные люди, у них много книг. Вон где сила раскола! Вон на что упирают простые малограмотные люди. Купцы его выбрали, поставили, чтут, принимают в свои апартаменты, а отсюда Макарий заключает, что (будто бы) он и на самом деле архиерей. Тут не в правилах церкви дело, не в св. писании, которого Макарий никогда не читал и не знает, а в стадности, капитале и главнейших руководителях раскола. Сколько ни убеждайте теперь Макария и К°, что они самозванцы, фальшивые архиереи, они ни за что не поверят вам, потому что их принимают за архиерея хорошие богатые люди, от них они видят себе почёт, уважение, наживу. Разве всё это мужику не лестно? Простой мужик и вдруг в омофоре, митре служит, благословляет, у него целуют руку, ему суют в руку рубли.

На 3-м Миссионерском съезде преосвящ. Мелетий рязанский сказал, что сила раскола лежит в купцах и их капитале. Совершенно справедливо. Купец в расколе – это альфа и омега. Он содержит моленную, попа, причт, орудует бесконтрольно всеми делами своей общины. Перед ним вся мелкота преклоняется, пресмыкается и раболепно молчит. Он владыка и господин над всеми людьми. Когда он приходит, в моленную, все поднимаются с своих мест, подобострастно кланяются ему и наперерыв спешат услужить ему: один снимает шубу, другой галоши, третий подаёт подручник для поклонов, четвёртый лестовку и т. д. Перед ним всё расступается, толпа шарахается в сторону; он стоит на первом месте, на ковре, и чувствует себя как дома. Такой же почёт и его супруге и детям. Купцу ничего не стоит, если он устал или ему некогда, подойти к клиросу и сказать, чтобы сократили пение и вычитывали читком и уставщики с любезностью тотчас исполнят его приказание. Никто этому не удивится, никто на это не сделает никакого замечания, потому что это приказал сам г. купец.

В праздники он раздаёт гривенники и двугривенные певцам и др. беднякам в моленной, но никогда гроша не даст на улице православному, как еретику. В дни поминовения своих родственников он собирает стою же братию, служит обедню, оделяет ее серебром, кормит ее сытными обедами, дарит на рубахи, сарафаны, развозит по их домам калачи, булки и пр. К великим праздникам причт получает подарки на кафтан, жёны их на платье. И такая кормёжка братии в течении года бывает не раз. Купец служит обедни в день памяти всей своей семьи, любимых святых, всех своих покойников, и каждая служба сопровождается кормёжкой братии и раздачей милостыни. За то в делах общества, как я сказал, купец владыка и господин. Поп и приход смотрят его глазами, думают и рассуждают, как он. Никакой архиерей не вправе предписать ему что-либо, а может только просить его степенство, а соблаговолит ли он на его просьбу, уважит его или нет –это ещё вопрос. В Саратов поставлен был архиереем некто ивантеевский ямщик Амвросий, поставлен без согласия одного только хвалынского купца Михайлова, и последний не пустил Амвросия в свою моленную, не дал ему облачения и даже не признал его архиереем. Состоя в такой зависимости от купцов, раскольнические владыки списываются по делам своих приходов с купцами, а не попами; последние, если и получают что, то не иначе, как через купца, своего великого патрона, за покровительством которого он живёт точно у Христа за пазухой. Архиерей для попа ничто, а купец – великое дело. Архиерей не может запретить его в священнослужении, лишить места, а купец всё может сделать. Купцу ничего не стоит написать архиерею, чтобы он поставил ему такого-то попа, так как прежнего попа не желает иметь у себя больше, и архиерей должен исполнить просьбу купца. В противном случае купец и от архиерея откажется и принимать не станет его к себе, и денег не будет выдавать на его содержание. В силу этого попы трепещут купца и всячески заискивают, и угождают как ему, так и его супруге. Помимо праздника поп и в будничные дни наведёт справки о здоровье куща и его супруги, нарочно пойдёт для этого или в лавку, или в дом к нему, и если соблаговолят принять его (конечно, поп сидит в прихожей или кухне, дожидается, а справки наводятся через прислугу, которая у таких купцов держится своей же веры), он пойдёт дальше, помолится, благословит хозяев и сядет. Угостят – ладно, нет, он и так уйдёт. Кроме попа, купцы имеют излюбленных уставщиков, которые также являются к ним в дом и сообщают им новости своего общества. Отсюда возникают сплетни, интриги купец с купчихой становятся как бы судьями своего причта и прихожан. Они изрекают свой приговор, увольняют уставщиков, попа, сторожа моленной, просфорню, живущих в кельях при моленной разных богомолок и т. д. Так как купец торгует в моленной свечами, собирает к праздникам пожертвования со всего общества на содержание и украшение моленной и суммы эти находятся в полном его распоряжении, бесконтрольно, то от него зависит платить жалование уставщикам моленной, сообразно своему усмотрению, одному – больше, другому – меньше. После сказанного, судите, не есть ли купец сила в расколе? Да, он сила и сила большая. На купце зиждется воя масса мелкоты раскола, которая им кормится, им поддерживается и им же эксплуатируется. Купец – коновод раскола; он сотни душ держит в темноте заблуждения; купец даже плодит секты, поддерживает их и распространяет их по лицу земли Русской. Будучи честолюбивы и самолюбивы, они не способны к повиновению и послушанию. Вышла размолвка с своим братом купцом, он тотчас бросает моленную, заводит свою, добывает себе другого попа и ведёт своё дело отдельно. Точь в точь вам торговое дело. Возникнул какой-нибудь мелочной спор, например: на каком плече, на правом или на левом, говорить слова известной молитвы «сыне Божий», при употреблении крестного знамения, один купец высказался за правое плечо, другой в пику ему стал за левое, поднялись споры, крик, ругань, друг друза обозвали крепким словечком, и в результате является раздел и новая секта. Так создались у нас секты «левяки», «правяки», – «сухарники» и пр., им же имя легион. Не будь купеческой поддержки, силы капитала, все эти секты давным-давно вымерли бы и исчезли с лица земли, а тут они получили рост, силу, движение, им придана известная организация и они живут на погибель тёмного народа.

Итак, по справедливому замечанию преосвященного рязанского Мелетия, сила раскола состоит в его купечестве и капитале. Православной миссии при поддержке правительства и следует сосредоточить своё внимание на этом корне раскола; тогда ветви скоро падут и иссохнуть. Между тем корни-то раскола и ускользают в настоящее время от миссии. Вызвать купца на беседу с миссионером дело немыслимое, а по сему миссионеру приходится вести дело с рядовыми старообрядцами, а это походит на то, что миссия мало по малу ломает сучки от раскольнического дерева, а само дерево стоит себе, не подвергаясь влиянию миссии. Как поставить дело, что бы оружие миссионера касалось самого ствола раскольнического дерева, рубило бы корень его, а не одни ветви, это задача миссионерского съезда и правительства. Когда я был рукоположен в Хвалынск – город чисто раскольнический, мне хотелось именно повлиять на раскольников купцов, как заправителей всеми делами раскола. Явился вопрос – как попасть в дома этих купцов? Пошёл я к одному в лавку, кое-что купил и, между прочим, завёл речь о делах раскола, поговорили малость, а затем он объявил, что ему некогда. Тогда я предложил ему побеседовать в доме, он согласился, я пришёл, но меня не приняли. После этого я отправился к другому купцу, но меня уже узнали и тоже отказали в приёме. Иду к третьему, четвёртому и т. д. и везде отказ. Наконец, попадаю в дом купца Казарина, последний радушно принял меня и когда узнал от меня, с какой целью я пришёл к нему, то сказал мне следующие, памятные для меня, слова: «мы, батюшка, в делах веры ничего не знаем. Родились мы в старообрядчестве, женился я в Москве, взяв тоже старообрядку, дочь богатого фабриканта, детей имеем по старообрядчеству, представьте же себе теперь моё настоящее положение и подумайте, могу ли я один выйти из старообрядчества? Это невозможно. Против меня восстанет жена, родственники, знакомые, тесть; они подорвут мою торговлю, я потеряю кредит, доверие в коммерческом мире и. вместо того, что я есть теперь, получится тогда из меня разорившийся купец, на которого все будут плевать. Ведь вы тогда мне не поможете, денег не дадите, торговлю не устроите, как она идёт теперь. Я не фанатик, не злой какой-нибудь враг вашей церкви, нет; но что поделаете, когда жизнь так сложилась, что иного выхода нельзя сделать. Мне думается, говорил Казарин, что миссия ваша должна бы сосредоточиваться главным образом в Москве, от которой мы, провинциальные купцы, много зависим. Прими православие, к примеру, мой тесть, тогда и вам легко было бы идти за ним, а теперь я по горло связан с ним торговыми делами и положительно ничего не могу сделать самостоятельно в этом отношении. И это не я один, а и другие тоже самое скажут вам, потому что и они точно так же состоят в такой зависимости от Москвы, как и я.»

И это была правда, горькая правда. В Москве – сила раскола и его главнейшие коноводы. Один г. Морозов может держать в своих руках сотни мелких купцов, как капиталист, фабрикант. Мне вспоминается такой случай, бывший в моей практике в г. Саратове. Расположил я к присоединению одного мелкого купца. Назначили даже и день, и – что же? Узнали о сём раскольнические купцы и тотчас стали убеждать его остаться в расколе. Человек этот остался непреклонным. Тогда раскольники предъявили на него векселя, опечатали у него лавку и совершенно опозорили его перед всем обществом. Наши православные купцы стояли в стороне и ни одна рука из них не протянулась помочь этому доброму человеку. Подумайте: в каком положении должен был чувствовать себя миссионер, доведший человека до такого странного состояния и положения в обществе!? А миссионер сам был бессилен, одинок, печален и обескуражен этим неожиданно случившимся событием.

Во многом совете станет всяк глагол. Следуя сему изречению, я сообщаю, братия-сотрудники, вам всё то, что творится в расколе и что встречается в моей миссионерской практике. Дело миссии – великое, важное и святое дело, а миссионер поставлен как-то одиноко, во многом он бессилен, беспомощен, безавторитетен. Носяй слово Божие во у стех своих, приготовленный к борьбе с сектантами, он встречает массу неблагоприятных условий, при исполнении своей службы. Беды и от собратий, беды и от лже-братий...

Пензен. епарх. миссион., свящ. К. Попов

I. Размышления на слова Христовы

«Приидите во Мне вси труждающиися и обремененнии, и аз упокою вы; возьмите иго мое на себе и научитеся от Мене, яко кроток есмь и смирен сердцем, и обрящете покой душам вашим: иго бо мое благо, и бремя мое легко есть (Мф.11:28–30).

Мы все – рабы Божии, купленные дорогой ценой, – кровью Владыки; поэтому и самый гордый из нас должен смириться и изъявить полную готовность стать в ряды рабов Божиих и взять на себя исполнение воли Божией. Сказал Господь: «иго мое благо, а бремя мое – легко». Сказал: «иго и бремя», – оттого, что послушание заповедям не легко для плотского человека, для грехолюбивой нашей плоти (которая есть ветхий Адам, истлевающий в похотях), ибо плоть есть седалище самолюбия (эгоизма), лени, сонливости, похоти блудной и чревной. Но Спаситель сказал: «иго мое – легко и благо», ибо кто взял искренно иго Его, т. е. крест свой, решился жить в кротости, долготерпении, смирении, люблении врагов, – тот скоро ощутит в себе духовную сладость от исполнения заповедей, и узнает по опыту, что сладость эта, нисходящая свыше, несравнимо выше всех благ земных. Земные блага и наслаждения все, без исключения, скудные, скоропреходящие, или прямо приводящие скоро к сытости и горечи. В самом деле. Вот земная слава, – что это за жалкая выдумка дьявола, чтобы отманить душу человека от неувядаемой славы духовной, – неувядаемой оттого, что она, – если до конца, до исхода из тела, преследовалась через крестный подвиг, – идет вслед за человеком в вечную, загробную жизнь. А земная слава! Её и сами люди часто признавали за ложь, призрак ума, т. е. просто за мираж, кажимость, обман. Бог бесчисленно изобличал перед людьми этот подлый обман дьявола: сколько развенчанных честолюбцев и героев, – Наполеонов, македонских Александров, Навуходоносоров! (Особенно это очевидно в бессилии нынешних мелких честолюбцев: поэтов, кропателей бумаги, слепцов, ведущих других слепцов в ямы).

Женская любовь, т. е. плотская любовь (не супружество)¹¹⁸ – давно самими миролюбцами проклята, ибо добрая половина горя земного: поступлений, жестокостей, слёз, разорений, безумств, самоубийств происходит из-за похоти нашей плоти. (И моё самоубийство приуготовлялось на почве (так называемой) «романической», попросту говоря, – на почве злых похотений плотских, хотя в корне обусловливалось отсутствием веры (вера не могла, как чистая голубица, низойти в сердце, опоганенное страстями, о которых и говорить непристойно: так они представляются мерзкими, из них же мерзейшие: своевольство и блуд).

Богатство! но не даром сказано: (Иаковлево послание, V глава) «послушайте вы, богатые: плачьте и рыдайте о бедствиях ваших, находящих на вас. Богатство ваше сгнило». Горе богатым не только потому, что им трудно¹¹⁹ «внити в царство Божие», но и на земле им плохо, ибо жестокосердие – обычное последствие роскоши, а жестокосердие есть великая скорбь и теснота сердца. Не захочет быть богатым тот, кто понимает цену чистого и безмятежного, и любящего сердца.

Зачем же человек прилепляется сердцем своим в этому лживому и суетному миру? Возьмите на себя иго Христово – благое и легкое; от Него научитесь кротости и смирению и обрящете душевный покой.

Что же остается за вычетом «похоти плоти, похоти очей и гордости житейской» (1Ин.2:16), т. е. плотской любви, славы и богатства? Женское тело умирает и из красавицы делается смердящий кишащий червем труп. Слава человеков – приходит, обманывает, заводит в страсти ненасытимые и жестокие: зависть, ругательства, злобу, убийство. Явно, что слава, как и похотения, – обманы дьявола-невидимки, и оного «человекоубийцу и отца лжи» узнаем наилучше «по плодам». Богатство – то уже явно ничтожность, ибо не уносится в могилу: ещё слава длится несколько мгновений. Но что значить 10.000 лет сравнительно с вечностью, в которую идём и о которой «не знать» не почитаем для себя ущербом, унижением своего человеческого достоинства. Богатство – что может быть презреннее его? Оттого-то сребролюбие хуже и неисцелимее и блуда, и честолюбия, ибо оно безумнее этих последних страстей, хотя и последние приводят к безумствам и к потере ума (сумасшествию).

Что же остается ещё в этом мире суетном, где господствует свирепо и безжалостно «князь тьмы», дьявол?

Ах! вот что: «гуманство», «свобода, равенство и братство», пантеизм, социализм и ещё несметные «измы». Этими «измами», как микробами, заражены умы современных людей. Но всё это, всё огульно есть дребезги единой целостной истины, а потому самому – ложь и ложь тем более опасная, что она имеет благовидность. Всё это умственные ветры, которые, как сквозняки, дуют сквозь умы, вышедшие из послушания вере истинной и единой (православной). Ложь каждого из этих «измов» можно доказать, да она уже доказана и опытами истории, что особенно назидательно, и влиянием их на души: всегубительность этого влияния помимо прочего и специального, наилучше выражается в нервности и в нервозных болезнях людей, заражённых «измами». И я, пока был в «измах», был психопат, неврастеник, рукоблудствовал, т. е. был жертва того же дьявола, «отца лжи». Когда же Господь даровал мне блаженство веры, я пришёл в целость (из дребезгов), здравость (из нервности), получил силы для борьбы с дьяволом, силища которого, как бесплотного, и хитрость и злоба, как твари разумной, огромны. Итак, опять по плодам можно видеть, что все «измы» ложь, и распространять «измы» – значит сеять ложь, соблазны, и что вера – благо драгоценнейшее и безусловное. Поэтому, кто, как Толстой, подобно Арию, портит чистоту веры и сеет безверие, тот – «лучше бы ему не родиться», ибо, отнимая веру, он отнимает здоровье, здравомыслие, бодрость и жизнь, и, что всего страшнее, вводит человека в область сатанину, где он становится жертвой «отца лжи» и гибнет душою для вечности. Так погиб из-за Толстого и его седмижды проклятого учения – Евдоким Дрожжин и растригшийся священник Аполлов. Злая многострадальная смерть Аполлова особенно явно обнаружила, что его покарала десница Божия за отступление от благодатной истины ко лжи явной – толстовству.

Плакать и рыдать надо о Толстом тем, кто его любит, а не рукоплескать ему, ибо эти рукоплескания одурманивают его.

II. Размышление об Евангелии и церковно-отечественном учении

«Аще мы или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестом вам, анафема да будет» (Гал.1:8).

Церкви повелено Духом Святым анафематствовать даже «ангела светла», если бы мы услышали от него благовествование иное, чем то, которое нам благовестили евангелисты и апостолы и передали отцы и учители Церкви. Мы заранее знаем, что всякое такое благовестие – лишь по видимости может быть благо, а на деле – зловредно, ибо оно – ложь, а ложь самомалейшая пользы, радости, блага дать не может.

А какая ложь более вредна, чем ложь, возвещающая, что нет Бога, что не совершится воскресение мёртвых, не будет суда, не сбудется всеправедное воздаяние каждому по делам? Какая ложь более вредна, мерзка, как не та, которая клевещет, что единого себе всегда равного смысла в Евангелии и Св. Писании нет и что всякому можно толковать и понимать Божественные глаголы вкривь и вкось; что, следовательно, сколько человеческих умов, столько различных разумов (смыслов) заключено в св. Евангелии?

Если подобное своевольство мышления не допускается в области точной науки, искусства, техники, то почему же допускать его в области Священных Писаний? Или книга Евангелия менее важна по смыслу своему и значению, чем миллионы книг и книжонок, наводняющих книжные рынки. Но какая книга пережила 19 веков и осталась по содержанию своему юной, всерадостной, умиляющей, умудряющей, практически приложимой? какую книгу чтут так, как чтут книгу Евангелия? В России более, чем в 46 тысячах храмов книга эта украшена золотом, бархатом, драгоценностями. Перед этой книгой миллионы православных людей доныне буквально преклоняют колена, вознося мысли и благодарные чувства к Бесконечному Автору книги, в Троице, согласно Евангелию, чтимому Богу, перед какой иной книгой это происходит? А это именно происходит каждое воскресенье в бесчисленных православных храмах во Вселенной. Хотя этого и не хотят знать, «зато знают» – многие и многие, ибо это открыто у всех на глазах происходит. И эту-то божественную книгу хотят понимать и исполнять произвольно, как вздумается, а не в том единственном смысле, какой заложен в неё Автором её, Духом Святым, вдохновлявшим Апостолов. Такие заблуждения вселяет в мысли и сердца человеческие незримо стародавний выдумщик (мечтатель, фантазёр), «отец лжи», дьявол), которого граф Толстой богохульно считает за «первого винокура», вообразив, что дьявол мог изобрести вино, благодетельный, «веселящий сердца человека» дар Божий, которым крайне грешно злоупотреблять (пьянствовать). Гр. Толстой не знает той простой истины, что от «отца лжи» и «человекоубийцы» ничего кроме лжи и вреда для человечества произойти не может. И вот видим мы в течении 19 веков церковной истории и доныне позорнейшее зрелище кривотолкований Божественного Слова. Если кто говорит, что 2×2=5, а не 4, того почитаем или софистом, или безумцем, и все согласны, что истина 2×2 имеет единый смысл (четыре), а отнюдь не два, не три, не много – смыслов. Если же кто думает, что книга Евангелия имеет много смыслов, а не тот единственный, который цоложен в него Автором Евангелия, через евангелистов, – то такого человека мы не почитаем безумным! Впрочем, мы, покорные чада церкви, твёрдо убеждены, что смысл Евангелия может быть единственный. И соблюдается он в церкви Божией Духом Святым через избранных им людей: евангелистов (написавших Евангелие, и апостолов, оповестивших истины Евангелия во всей Вселенной), а также учителей и отцов церкви, истолковавших Евангелие от первого и до последнего слова и своим единодушием в истолковании доказавших ясно, что этот единственный смысл Евангелия существует действительно. Святые (воистину) отцы жили в разные времена и в течении 19 веков единодушно свидетельствовали, что в Евангелии благовествуется бытие Всемогущего Бога Святой Троицы; воплощение, жизнь, дела, смерть Сына Божия, Его не мнимое, а действительное Воскресение из мёртвых, Вознесение на небо; неминуемое второе Его пришествие для суда над человечеством, после всеобщего воскресения для воздаяния каждому сообразно делам, яже с телом содела. Этот самый единый смысл Евангелия святые отцы выразили сжато, божественно-ясно в Символе веры. Кто возьмёт на себя труд внимательно перечитать творения святоотеческие, тот поразится единомыслием, силой и ясностью слова, жизнерадостностью тона, смешанной с тихой невыразимой скорбью о погибающем самоохотно человечестве, которое похотями плоти и житейской гордостью увлекается вслед за демонами в бездны вечного ада. (Со страниц этих дивных сладостных творений раздаются доныне вопли скорби душ, сознающих, что никого нельзя силой вовлечь в царство Вечного Блаженства, в Царство Христово Небесное). В творениях святых отцов тот же Дух Святой истолковывает пространно и многообразно единый смысл всего, что сжато написано евангелистами, по вдохновению от Святого Духа, в четвероевангелии. Оттого-то истинные христиане обходятся с книгами святоотеческих творений столь же благоговейно внимательно, как и с Библией: книги эти у них на почётных местах, под святыми иконами или в изголовий постели, омочаемой на всяку ночь слезами искреннего сокрушения о недостатках своих, грехах, окаянстве. Прещедрый Бог соблюл доныне эти дивные творения своих избранников, как соблюл псалтирь Богоотца Давида и Евангелие Сына Своего. И вся эта библиотека Божественных глаголов правды вечной и истины безукоризненной будет свидетельствовать против нас в день судный. (Довольно одних творений Златоустого Иоанна, чтобы убедить самую упорную душу в истине христианства: лишь бы душа эта внимательно всмотрелась в слова боговдохновенного учителя, тезоименитого благодати). Творения святых отцов и особенно составленные ими богослужебные песнопения, принятые церковью – неиссякаемый источник умственных и сердечных наслаждений, доступных и понятных всем людям, если они пренебрегают грубыми удовольствиями чрева, гортани, плоти, гнушаются славой человеческой, убегают корыстолюбия. Посему кто хочет кого-либо убедить в истине христианской, пусть убедит его со всей силой внимания и беспристрастия вчитаться в творения святых отцов, вслушаться в песнопения церкви (приглядеться к обряду церковному): в этой области дышит всеубедительной и просветительной силой своей Святой Дух Божий.

М. С.

Дело было в 8 часов вечера февраля № дня в том же помещении и обстановке, как и первое¹²⁰.

Собрание полное. Слева у окна, на второй скамейке сидят два матроса. В собрании полнейшая тишина, которую нарушает лишь стук маятника стенных часов.

«Можно спеть», послышался тихий и кроткий голос знакомого уже нам брюнета в очках. Все взялись за книжечки, в коричневых переплетах. «Я бы предложил спеть стих 93», – также кротко сказал он же. Полный брюнет с проседью начал петь, за ним подхватило всё собрание. Пение выходило как-то вяло, без захватывающего одушевления, в тоне слышалась какая-то нудящая тоска, скорее неудовлетворенность. Когда окончили петь этот стих, со стула от стены поднялся высокий, неуклюжий мужчина, с длинным некрасивым лицом, с длинным низким, красноватым носом, с опухолью с левой стороны у переносья, с мутными глазами, с тёмными жидкими не причёсанными волосами, в тёмном пиджаке и в пёстрой тёмной рубашке.

– «Я хочу сказать несколько пояснительных слов на этот стих, который мы сейчас пели», отрывисто проговорил «господин с мутными глазами», смотря куда-то в пространство. Все насторожили внимание, чтобы слушать «несколько пояснительных слов» нового оратора.

– Возьмём первый стих – сказал он и, открыв имеющуюся у него книжечку в коричневом переплёте, начал его читать: «Течёт ли жизнь мирно, подобно реке, несусь ли на грозных волнах», – декламировал наш проповедник и в такт махал рукой над столом, так что было не безопасно за стоящую недалеко от него лампу, – «какой бы не выпал удел мой, везде в Твоих я покоюсь руках», с увлечением читал он, всё сильнее и сильнее махая рукой...

«Смотрите!» – обратился оратор к собранию, стукнув при этом рукой по столу; «Смотрите, как хорошо тому, кто принял Господа и служит Одному Ему; тому везде хорошо, везде», повторил он с довольной улыбкой, с энергичным взмахом руки, как бы желая тем помочь языку высказать свои чувства и мысли. Его глаза и улыбка говорили: смотрите, мол на меня, как я счастлив и доволен всем от моего Господа, хорошо – здесь ли, или на его долю выпадет удел бороться с бушующим морем, Господь везде будет с ним, Он даст ему всё, что для него надо, где бы он не был, что бы с ним ни было, он везде будет в руке Господа. «Тогда не могут смутить или устрашить ни какие волнения мира, как бы они ни казались опасными», говорил с увлечением оратор, «ни вражьи нападки, ни тяжесть борьбы»... Снова энергично махнув рукой, с весёлой улыбкой, оратор повторил: «Ни вражьи нападки, ни тяжесть борьбы – ничто не может его остановить от того пути, который указал ему Господь». Прочитав затем последний стих «Господь, Твоего мы пришествия ждём, гряди Свою церковь принять», – что значит церковь»? – вдруг, делая суровый вид, проговорил он и остановился, как бы ожидая ответа от собрания. Конечно, ответа не получая, так как этого не допускается, проповедник стал сам отвечать вопросом же: «может быть это какое-нибудь здание, построенное из камня?» «Совсем нет!», делая презрительную улыбку, сказал оратор. «Церковь есть собрание верующих, храм одушевлённый, а нехолодный камень». «Он прав, тихо сказал мне мой сосед, называя христиан храмом, но где же должен собираться этот одушевленный храм для принесения хвалы своему Главе-Христу? – не в этих ли потаённых местах, как заговорщики или разбойники, готовящиеся на добычу! Не лучше ли собираться этому одушевлённому храму в каменном, особенно для того построенном храме, каков был храм Соломона, о котором Христос, будучи больше храма, ревновал и назвал его домом Отца Своего Небесного и ещё сказал: «Дом Мой, Дом молитвы наречется»; «Он говорит это о храме Иерусалимском, о храме каменном, украшенном золотом, в котором находился Ковчег Завета. Христос молился всюду: на морях, на горах, в садах и всё-таки ходил в известное время в каменный храм Соломона, как будучи евреем, так и после своего крещения, даже ревность Свою к этому храму показал уже будучи крещённым от Иоанна в Иордане, так что храм Соломонов остался для Него тем же храмом, тем же Домом Его Отца, как и был прежде. В праве ли мы теперь отвергать каменный храм, который строится для принесения молитв и хвалы Небесного Царя? Тот, кто отвергает каменный храм, является нарушителем указанного Христом места для молитвы, тот уже становится противником Христу, как нарушитель Его заповеди и святого Его указания места для молитвы». На нас строго посмотрела барыня в косынке и другие. Сосед замолк. Оратор продолжал.

«Скорей бы надежду, в которой живём, действительностью увидать, но как мы можем увидать ее? если мы не будем стараться идти к этой надежде, если мы не будем действовать, тогда мы никогда не увидим её, а если идти к ней энергично, дружно приложить старание, тогда мы скоро можем увидеть её. И так, дорогие братья и сёстры, если хотите скорее видеть своего Господа, тогда отбросьте страх перед врагом своим, не страшитесь его силы, но смело идите к той надежде, которая живёт в каждом из вас, тогда только мы увидим её действительностью», торжественно закончил оратор и сел на свой стул.

«Кто это?» спросила я сидевшую рядом со мной женщину. «Не знаю», ответила она. «Я его в первый раз вижу, должно быть не здешний». В собрании снова водворилась тишина, никто из проповедников, по-видимому, не готовился к проповеди. «Что же никто не говорит?» спросила я ту же сидевшую рядом со мной женщину.

«Сегодня они не будут говорить», сказала она.

«Почему?» спросила я. «Сегодня будет говорить англичанин, его ещ нет, должен скоро быть».

Прошло ещё минут пять, как в комнату вошёл довольно полный высокого роста мужчина, с круглым лицом, прямым тонким носом, с коротко остриженными слегка рыжеватыми волосами и такого же цвета маленькими усиками, довольно красивый, статный с изящными манерами интеллигент. Он неглиже сбросил с плеч шубу на руки стоявшего возле его дворника и быстро пошёл к столу. Сидевшие за столом раздвинулись, давая ему место, но он не сел на приготовленный стул, а встал за столом, лицом к собранию, опёрся обеими руками о стол и быстрым смелым взглядом окинул собрание. За ним прошла дама ниже среднего роста худенькая, долголикая, с острым тоненьким носиком, гладко причёсанными, тёмными волосами, одетая в гладкое чёрное платье. Она встала по правую его руку.

– «Вот этот будет говорить», сказала сидевшая со мной женщина. «А это что за дама?» спросила я. «Это переводчица он по-русски не говорит, так она будет переводить. «А как её фамилия?» «Фамилии её не знаю, кажется, ее зовут Александра Ивановна». «А англичанина?» спросила я. «Его не знаю», ответила женщина.

Англичанин, не знающий по-русски, открыл лежащую перед ним на столе книгу, посмотрел в неё, затем взглянул на переводчицу, как бы спрашивая: что готова? Та ответила ему также взглядом, который говорил – да. Англичанин начал говорить, подняв слегка глаза к потолку, переводчица стала переводить его слова собранию: первые слова заморского проповедника были таковы: «пусть Господь наш Иисус Христос благословит всех нас и укрепит Духом Своим Святым, для служения Ему, чтобы каждое слово, которое будет сказано, осталось в сердце каждого слушающего его. Аминь».

– «Аминь» – ответило собрание.

Англичанин опустил голову и с минуту молчал, как бы ожидая сошествия Духа на себя, затем, вздохнув, снова поднял голову и стал говорить, а переводчица переводить: «приидите ко Мне все труждающиеся и обремененные и Я успокою вас». «Господь призывает вас. Он говорит: приидите ко Мне, но многие ещё имеют такое каменное сердце, что остаются глухи к голосу призывающего их Господа. Если кого из вас позовёт государь прийти к нему во дворец, наверно никто из вас не откажется. Нет, вы устраните все препятствия, которые бы могли вас задержать и поспешите на приглашение, а когда Господь зовёт прийти к Нему, то многие остаются глухи на Его зов, а Господь зовёт вот этими словами, причём проповедник ударил рукой по открытой книге «Приидите», говорит Господь, «все труждающиеся и обремененные, приидите», вы изнемогающие в непосильном труде, обременённые невзгодами жизни и Я успокою вас... Он обещает покой тем, которые поставлены в тяжёлые условия суровой судьбой, тем – которые обременены непосильным трудом. Вам говорят, что это будет там, – за гробом. Это несправедливо Он даст его здесь, непременно здесь, если только мы пожелаем этого покоя и послушаем Его, если пойдём на Его зов: отдадимся в Его руки и будем послушны Его воле; вот слушаете же вы людей, исполняете их волю, а что они дают вам за это? ничего! тогда как Господь даёт вам всё, тогда как тот, кто принял Господа и отдался в Его руки имеет всё, тот уже ни о чём не заботится, о нём уже имеет заботу Его Господь, Которому он служит. Где бы он ни был, чтобы с ним не случилось, рука Его Господа везде с ним; его Господь не оставит, везде он даст ему всё, что ему будет надо. Наш Господь нигде никогда не оставит своих детей, даст везде всем, кому что надо будет. Будешь ли ты здесь или где в другом месте, Господь повсюду следит за тобой, везде найдёт тебя и выведет тебя отовсюду, где бы ты ни был, Господь наш везде имеет доступ. Как бы сатана не гнал тебя, не преследовал тебя, не падай духом, не страшись его угроз, знай, что Господь, Которому ты служишь, близ тебя и не оставит тебя; знай, что сатана ничего не может тебе сделать, ничего не отнимет от тебя, что Господь, Которому ты служишь, возьмет тебя из его рук и даст тебе всё. Он не даст видеть нужду тем, кто служит Ему, Он не даст им нести непосильного труда, тогда как люди стараются извлечь себе пользу из ваших трудов. А до вас им и дела нет, продолжал англичанин проповедник. «Что им до того: по силам ли вам труд, который вы несёте, было бы им хорошо, а до вас никакого им нет дела, тогда как Господь наш печётся о каждом из своих детей». «Сам зовёт вас для новой и покойной жизни, только не отказывайтесь прийти на Его зов и Он сейчас же примет каждого из вас и всё даст вам, в чём вы имеете нужду. Мы вас зовём не к себе, не говорим вам: придите к нам, слушайте нас, мы не боги, мы только посланники Господа, мы не просим принять нас, нет мы просим: примите Господа, Его слушайте, Ему служите, а не нам, нас не надо слушать, слушайте Господа, мы ничего не можем вам дать, всё может вам дать только Один Господь».

«Силён же и щедр наш Господь Бог, подумала я. Я верю, что Он всё может дать, так за деньги всё можно получить. Везде отыщет: попаду ли в ссылку, Он пришлёт ко мне всё, что будет нужно, чтобы я могла и там возвещать щедрость Его к детям Его. В острог Он может прислать посланников Своих с проповедью евангельской, и священник проводит его к заключенному и будет слушать, как он будет увещать преступника, при раздаче Священного писания, конечно он может вручить мне нужное, чтобы и там мне жилось хорошо, чтобы и там дитя Божие могло служить Своему Господу».

«Не медлите», переводила переводчица слова, не знающего по-русски, проповедника, «не медлите, кто ещё не принял Господа, спешите принять, спешите, покуда зовёт Господь, может быть он скоро перестанет призывать и медленные сердцем останутся вне спасения; и будете просить принять вас, но он не послушает вашего призыва». (Типун тебе на язык, так энергично выразился мой сосед, да будет Господь наш милостив над нами, не сбудется твоё басурман пророчество)!

«Не откладывайте» продолжала переводчица, «спешите принять Господа, примите Его слова, вот они», причём проповедник приподнял немного книгу; «Он дал нам это слово, и кто примет это слово, тот примет Его, и кто послушается Его слова, тот послушается Его, а кто послушает Его и будет покорен Его воле и будет служить Ему, тот еще здесь на земле примет от Него славу и разделит с Ним торжество и радость Господа своего. «Аминь», сказал проповедник.

– «Аминь», ответило собрание!

Проповедник, не знающий русского языка, по-видимому спешил, так как он сейчас же вышел из-за стола и быстро направился к выходу, так что переводчица не поспевала за ним; дворник уже стоял в дверях, держа щегольскую шубу проповедника, готовясь набросить её на плечи. Я поднялась и пошла за проповедником. Он, надев на плечи шубу, обратился к дворнику без посредства переводчицы на чистом русском языке: «где мои галоши»? Дворник нисколько не испугался такого явления, он вытянул руки по швам и с заискивающей улыбкой заглядывая в глаза, казалось, не знавшего доселе русского языка проповедника, сказал: «а не остались ли у Е. И., я сейчас принесу», и бросился было к дверям, но не знающий по-русски проповедник остановил его: «не ходи, не надо, я сам зайду туда». Что за чудо, подумала я, говорить проповедь ты не знал русского языка, а объясняться с дворником тебе не нужно посредника, ну чудо, нечего сказать. Я было хотела выйти следом за загадочным проповедником, но тут кроткий голос брюнета в очках предложил спеть что-нибудь. Я снова села на своё место. «Споёмте», сказал брюнет в очках стих 10. Собрание, по-видимому, (неудовольствием приняло это предложение, так как не успели закрыться двери, как стройный и красивый мотив огласил собрание. Когда окончили пение стиха, собрание стало расходиться. – Слишком много говорил нам заморский учитель, а толку мало в его проповеди: он самого главного не выяснил: как же именно может принять человек Христа, – каким путём приобщается? каждый или в розницу усвояет искупительные заслуги Спасителя?» сказал вслух всем, выходя, мой скептически настроенный сосед. «Читают и слушают слово и твёрдо знают заповеди Христа и неверующие, отчего же само слово в них не живо и не действенно?»... Но братья и сёстры так гневно посмотрели на скептика и на меня, что язык критика прилип к гортани.

Агния Двинская

(Со слов очевидца).

Желая поближе познакомиться с шалопутскими заблуждениями, я начал посещать Ейско-Укрепленских сектантов: Сигклитикию Ш-ко с сыном и невесткой, Семёна Н-ва с женой и В-ского. В каждое удобное время мы собирались у Сигклитикии, пели разные шалопутские песни, потом грамотный, (В-ский) читал евангелие, а «Сиклетка» толковала его «духовно». Познакомился я также со Старо-Щербиновскими сектантами – семейством Т-ых и П-ым (один из вожаков). В Старо-Щербиновку мы ездили часов в 12 ночи, в самое глухое время. Это были все малые собрания. На них шалопуты читали и пели. Я поддакивал и подпевал и так вошел в роль, что П-н предсказал, будто из меня выйдет «великий человек, хороший сеятель семени слова истины», и мне предложили побывать на большом «апостольском» собрании, на котором должны были присутствовать их главные наставники и главный проповедник – «апостол» их Семён Иванович С-ко, солдат из матросов, житель города Ростова на Дону, уроженец Александровки.

И вот, 8-го мая прибыли мы в г. Ейск, Кубанской области, часов в 7 вечера, вышли по П-ской улице в дом столяра А-на. Народу там уже было много. Был и «апостол» и вместе «живой бог», Семён Иванович С-ко. Когда мы вошли в дом, то первый Н-в упал Семёну Ивановичу в ноги (Семён Иванович сидел возле главного угла дома; в углу стоял столик) и просил прощения; потом приподнялся и поцеловал Семёна Ивановича в щёку и руку. Семён Иванович отвечал поцелуем в лоб. Такие «поклонения» Семёну Ивановичу проделывали все приходящие шалопуты. Я, как новичок, не посвящённый в тайны шалопутства, не был удостоен ещё этой чести, «не сподобился» пока поклониться Семёну Ивановичу, и сел на скамейку, указанную мне Н-вым (кроме меня, еще было три новичка; все они помещены были на той же скамейке). Когда все уселись, – Семён Иванович начал проповедь приблизительно в следующих словах: «вот, может быть, новичкам из братьев, не утвержденных ещё в истине, покажется, что здесь беснуются; но это не должно отвращать их от истины: это есть наитие Духа Св.; это самое было во времена апостольские, как о том свидетельствует и Апостол»... Но тут вдохновенная речь его была неожиданно прервана: Ейские ребята начали бросать в окна камни. Все «духовные христиане» разбежались, кто куда попало. «Апостол» и «живой бог» первый подал пример спасительного бегства. Ещё раньше, до начала проповеди и во время её боязливо озиравшийся по сторонам, «духовный проповедник», едва только услышал звук падения первого камня, взволнованным голосом стал просить хозяина: нет ли в его доме такого места, где бы можно было спрятаться. Так как места приличного званию «живого бога» не оказалось, то для Семёна Ивановича запрягли лошадь в беговые дрожки и тайными путями увезли в город искать пристанища в гостиницах. Но гостиницы все были заперты, и Семён Иванович поневоле должен был возвратиться назад. Когда он возвратился, нарушителей покоя «духовных христиан» уже не было, все успокоились и, оставив свои невольные убежища, сидели за большим, покрытым довольно чистой скатертью, столом и ужинали, беседуя о так неожиданно нарушившем покой событии. После ужина не крестились и не читали никакой благодарственной молитвы, а пропели стишок: «благодарим тебя, хозяин, за пищу, данную нам»... (далее не помню), и потом пошли в залу, где расселись по чину. Главное место занял, конечно, «живой бог» и «апостол». По правую руку его села Ейско-Укрепленская «мамаша», Сигклитикия Ш-ко, а по левую – приехавший с «живым богом» его ближайший сотрудник и спутник; возле Ш-ко сел П-н из Старо-Щербиновки, а далее Федя из станицы Камышевахи, Кубанской области, и т. д., – всего около 30 человек. «Было время», начал опять Семён Иванович, когда все уселись, «поклонялись вы этим деревянным богам, которые ничего не дали и не дадут, к которым, напротив, надо нанимать сторожей и охранять их, теперь настало другое время: познали вы истину и должны покланяться живому и истинному Богу. Не должны вы, братия, в церковь ходить, а должна к вам церковь войти; не должны зажигать лампад пред иконами, а должны зажечь их в сердце своём. То не церковь, что построена, а каждый из нас составляет особую церковь, а, собравшись вместе, мы составляем соборную апостольскую церковь. Есть, братия, истинные учители и пастыри, эти учители и пастыри у нас, в обществе «духовных христиан»; есть лжеучители, в овечьей шерсти волки хищные, книжники и фарисеи, это – лжеучители попы. Не должно слушать этих лицемеров и брать у них благословение. Та не благословение, что рукой машет, а благословение духовное». После речи Семён Иванович пригласил братию пропеть любимый стишок «заблудшую овцу». Подлинных слов и даже содержания стишка я не запомнил; не знали его и не умели петь и многие из меньших по чину братий. Ещё не окончилось пение стишка, как вдруг одна ив женщин, находившихся на собрании, встала со стула, упала пред Семёном Ивановичем на пол вниз лицом, вытянувшись во весь рост, и вытянувши руки. Семён Иванович возложил на её голову руку и произнёс какие-то слова. И вот произошло якобы чудо: через несколько времени женщина встала, попросила у Семёна Ивановича прощения и поцеловала его в щеку и руку. Семён Иванович ответил ей поцелуем в лоб. То же самое проделывала она и пред Ейско-Укрепленской «мамашей». Затем началось общее целование всех присутствовавших, после чего усевшись снова по местам, стали петь: «невольничек в тюрьме сидел и в окошечко глядел: прощайте, рощи и долины, все луга и леса! Прощайте, все мои родные и любезные друзья! На Кавказ меня сошлют, не увижу больше вас» и т. д. Вдруг невестка Сигклитикии Ульяна Ш-ко начала плакать, потом как-то захлебываться, визжать; далее с ней сделалась истерика. Она упала на пол и начала кататься по полу. Когда Ульяна докатилась до Семёна Ивановича, то очутилась лицом вверх, с раскинутыми руками и ногами и стала испускать раздирающие душу стоны. Тогда встала одна приехавшая с Семёном Ивановичем из Ростова дама, женщина довольно тучная; одета она была очень прилично, с золотым браслетом, при часах. Подошла эта дама ко мне, взяла за руку, подвела к Семёну Ивановичу, где лежала «бесноватая», и велела стать на колени; потом принесла большую зажжённую восковую свечу, дала мне в руки и приказала держать против лица Семёна Ивановича, протянувши руку со свечой через «бесноватую». В это время Сигклитикия поднялась со своего места, стала с правой стороны возле меня, сложивши крестообразно на груди руки, и обратилась к присутствующим с следующими словами: «братия и сёстры! собрались вы на апостольское собрание, и нет у вас истинной живой веры. Что же вы сидите и смотрите? Она умирает. Просите прощения: кто-нибудь из вас сильно погрешил». Первый Федя встал, упал на колени, поклонился Семёну Ивановичу в ноги и сказал, что это он погрешил, подумавши нехорошо против Семёна Ивановича. Поклонившись и поцеловавши Сем. Ив; в щёку и руку, Федя кланялся также Сигклитикии и целовал её в щёку и руку; кланялись и просили прощения и все братья и сёстры как у Семёна Ивановича, так и у Сигклитикии, и целовали её в щёку и руку, получая взамен поцелуй в лоб. Всё время, пока происходил этот обряд «поклонения» и «целования», я держал над лежащей пред Сем. Ив. Ульяной свечу. Когда все «приложились» к Семёну Ивановичу, и Сигклитикии, тучная дама, моя руководительница, которая при Семёне Ивановиче исполняла обязанности церемониймейстера, подошла ко мне и сказала, чтобы и я поклонился, Я совершил поклонение, не выпуская из правой руки зажжённой свечи, и поцеловал Семёна Ивановича в щёку; потом, по приказанию той же тучной дамы встал. Она взяла у меня свечу и указала мне место, – но уже высшее и более почётное, чем какое я занимал раньше. Далее, Семён Иванович начал проделывать против глаз «бесноватой» какие-то странные движения. Ульяна мало-по-малу стала приходить в себя; потом поднялась, стала на колени и начала просить прощения у Семёна Ивановича и у Сигклитикии и целовала их в щёку и руку; в заключение целовала и всю братию.

После этого, якобы «исцеления бесноватой», Федя поклонился Семёну Ивановичу в ноги и начал усиленно просить «апостола» осчастливить его односельчан из «верных» – приехать в их слободу и посетить их – сирот. Но, не смотря на самые горячие и усиленные просьбы, «живой бог» и «апостол» отказался посетить слободу Феди; между прочим, он благодарил Федю за его усердие в вере и за масло, «живую жертву», присланную ему Федей. Последний с глубоким поклоном обещал ещё прислать масла Семёну Ивановичу. Далее Семён Иванович убеждал братию принять Ромашу Л-чева в своё общение и почитать его и уважать (хотя он и погрешил: его законная жена родила), как и прежде, как почитают они его, Семёна Ивановича. «Я и он – едино», сказал в заключение Семён Иванович. А когда Т-на начала было говорить, что слово Семёна Ивановича отчасти братией уже исполнено, что они примирились с Ромашей и уже начали собирать «живую жертву» на поездку Ромаши в Ростов для свидания с ним, Семёном Ивановичем: то Сигклитикия постаралась прекратить беседу о «живой жертве», заметив, что не время ещё говорить об этом. Кроме меня, на собрании было еще три новичка, так что, действительно, было слишком рано говорить о «живой жертве». Вообще, наша Ейско-укрепленская «мамаша» Сигклитикия много раз сдерживала и самого Семёна Ивановича от разных неуместных выходок и поступков. После вышеприведённого разговора Семён Иванович предложил спеть стишок: «ясное солнышко с востока на запад; се качу, се качу, на кругу полечу, душу грешную схвачу, назад ворочу». Окончить пение не дал сторож, который, войдя в залу, объявил, что уже утро, и люди идут на базар. Семён Иванович сказал, что теперь некогда молиться, а пора прощаться. Начались опять «поклонения» перед «живым богом» и «мамашей», пошли снова поцелуи, уже прощальные. Н-в предложил мне: «иди, поклонись и ты»; но я поспешил уйти из собрания, сказавши, что ночью кланялся, а днём не хочу кланяться. Мое неожиданное бегство произвело переполох особенно среди Ейско-Укрепленских шалопутов-хлыстов.

Когда мы видим остроумные карикатуры: «Будильника», «Шута» и др., мы искренно и незлобиво смеёмся и очень скоро, по обыкновению, забываем это карандашное остроумие. Гораздо долее остаются в нашей памяти карикатурные типы, нарисованные не карандашом, а пером – в роде, напр., бессмертных карикатур Гоголя, в его «Мёртвых Душах», где великий сатирик посмеялся «горьким смехом» над чиновничьей и помещичьей Русью своего времени. Но – когда мы сами, своими собственными глазами, видим массу людей, представляющих из себя живые карикатуры в лицах, проходящих перед нами в многоразличных фазисах человеческой жизни и деятельности, то наш незлобивый смех очень быстро сменяется чувством той глубокой грусти, которую мы испытываем, напр., в цирке, глядя на кривляния жалких детей...

Почти тоже чувство стыда и досады за кривляющееся человечество испытывает каждый русский гражданин, находящийся в здравом уме и трезвой памяти, когда ему доводится читать или слышать, а тем более видеть жизнь и труды интеллигентных толстовцев в их земледельческих колониях.

Никакое перо, никакой карандаш художника не мог бы так зло и карикатурно изобразить этих «интеллигентных пахарей», как ухитрились изобразить себя они сами.

Вот что, напр., нам довелось, недавно, услышать от очевидца, случайно попавшего в колонию толстовцев в Оренбургской губернии.

– Однажды, надо было попасть – говорил г. N., к крестьянам-переселенцам, приобретшим землю где-то вёрст за 200 от Оренбурга, за Сыртом. Никаких почтовых станций в степи не существует, – и я вынужден был ехать на долгих, т. е. договорил ямщика в Оренбурге, с платой посуточно и с условием делать в день не менее 70–80 верст. Степные дороги там – плохие, и к тому-ж устроены так, чтобы проезжающий по ним мог сбиться с пути каждый час, так как дороги эти имеют постоянные разветвления, а дорожных столбов, указывающих путь, нет: столбы эти постоянно крадут и жгут на костры. Вот, отъехали мы от Оренбурга вёрст 40 и сбились с дороги. Дело было в июле, жара была адская, – что тут было делать?!. Ямщик в этих местах был в первый раз, я – тоже. И решили было мы выпрячь лошадей и покормить их; но оказалось, что нигде, по близости, не было воды.

В это время, мы услышали неподалеку, в ближайшей балке (овраг), ржание лошади...

– Должно быть, краденая лошадь спрятана киргизами в балке, – сказал ямщик и отправился на поиски.

Спустя четверть часа, он возвратился к моему тарантасу в сопровождении, однако, не киргиза, а русского мужичка, тоже переселенца. Оказалось, что крестьянин этот и его семья жали неподалеку рожь и спустились в балку, к воде, чтобы сварить кашицу и отдохнуть – пока спадёт жара, – и что их посёлок, находится отсюда вёрст за 15.

Я стал расспрашивать мужичка о дороге, а также и о том., нет ли по близости какого-нибудь другого посёлка, или хутора.

– Как же, есть, отвечал мужичок: верстах в четырёх отсюда живут монашки, а недалеко от них другой хутор есть – блаженные живут там; этот хутор совсем близко отсюда – вон за тем бугром...

О «монашках» я знал, ещё выезжая ив Оренбурга, что в степи есть хутор десятин в 500, принадлежащий оренбургскому женскому монастырю, завещанный ему какой-то бездетной-купчихой; но о хуторе «блаженных» слышал в первый раз, а так как он оказывался гораздо ближе, то я и решил заехать туда. Стал я расспрашивать мужичка, оказавшегося моим земляком, тамбовским.

– Что же это за «блаженные» такие – калеки что ли или юродивые?

– Да нет, не калеки: всё народ чистый такой, здоровый. И бабы ихние тоже...

– Почему же они, по-твоему, «блаженные»?

– Да чудны они больно... Все из господ... сами землю пашут, навоз кладут на поле, косят. Да только, всё у них, не по-нашему – не по-людски выходит.

Меня сильно заинтересовали эти господа, и я, расспросив, мужика, как проехать на их хутор, тронулся в путь...

Хутор оказался не так близко, как говорил мужик, и я проехал добрые полчаса, пока, наконец, поднявшись на бугор, остановился вблизи изгородки, окружавшей собственно усадьбу. Сейчас же за изгородью начинался огород и на нём копошились люди: несколько человек мужчин и женщин, одетых в крестьянские костюмы, хлопотали около пожарной трубы: четыре человека качали насос, женщины таскали из соседнего колодца воду и вливали ее в резервуар трубы, а один молодой человек направлял кишку на грядки, где была посажена капуста.

Ямщик мой, рассмотрев в чём дело, рассмеялся:

– И вправду мужик сказал, что «блаженные»... Какие колена откалывают! – капусту посадили на горе, да и поливают её из кишки, в самую жарищу...

На меня вся эта компания не обращала, по-видимому, никакого внимания, – в чём, как оказалось после, был виноват я сам: я не догадался приказать ямщику подвязать колокольчик под дугой – меня приняли за полицейского чиновника и оказали мне, поэтому, ноль внимания.

Наконец, после долгих просьб и переговоров, моему ямщику разрешили выпрячь лошадей, а мне дозволили войти во флигель и укрыться от палящей жары; тут я увидел этих господ вблизи и познакомился с ними.

Оказалось, что всё это были толстовцы, решившие опроститься. Тут были: бывшие чиновники, сыновья больших бар, курсистки, еврейки. Прежде всего, меня поразила их обувь – крайне неудобная, тяжёлая, шлёпающая по земле; оказалось, что господа пахари, будучи, в тоже время, и вегетарианцами, желая быть вполне последовательными, не носили обуви из кожи – они не хотели поощрять, косвенным образом, убийство животных, а потому, покупали на гуттаперчевых заводах особые пласты и сами кроили и шили себе обувь. Некоторые из них, впрочем, были ещё в обыкновенных ботинках и сапогах.

Затем оказалось, что хозяйство их было в таком плачевном состоянии, что ямщик мой вынужден был сесть на лошадь верхом и ехать на соседний хутор, к монашкам, за сеном (овёс у него был взят с собой). У тех это сено было давным-давно покошено и сложено в стога, а «блаженные» решили почему-то отложить покос до конца июля – и всё сено пожгло, т. е. оно переспело, состарилось и стало жёстким, так что косить его оказывалось возможным лишь рано утром, когда ещё на нём держалась ночная роса.

Теперь выходило, что все вокруг жали поспевшую пшеницу и рожь, а «блаженные» поливали капусту и только ещё собираясь взяться за сено...

Произошло поэтому то, что и должно было произойти: пшеница и рожь высыпались на корню и уборка её стоила дороже, чем вырученные от умолота семена. Кормить скот зимой стало нечем, потому что половина сена так и осталась в степи некошеная. Оттого, с наступлением зимы пришлось продать овец – главное богатство хутора; но и тут не посчастливилось толстовцам: овец погнал в Оренбург, на продажу, нанятый ими «конторщик» (так как, они сами были пахари, то для письменных занятий по хутору наняли постороннее лицо), который, возвратившись, объявил, что его обокрали. В силу принципа, «не судись» и «не противься злу», плутня конторщика осталась безнаказанна, но за то подорвала в корень всю будущность колонии. А тут, как раз, явились на помощь благодетели евреи, которым тогда, в 1890 году, была в Оренбурге полная свобода и оказываемо всяческое покровительство: одна еврейка, мать проживавшей на хуторе курсистки, закупила у толстовцев, по дешёвой, конечно, цене, весь урожай картофеля, – а затем мало-помалу, забрала в руки и весь хутор...

Когда, на другой год, мне пришлось вновь побывать в тех краях и я, на этот раз, заехал кормить лошадей на монастырский хутор, то узнал, что ни одного толстовца на соседнем хуторе не было, а хозяйничали там евреи... Старушки-монахини жалели своих соседей, но насмешливая улыбка не сходила с их уст, когда они вспоминали «блаженных» и их «новую веру»... При этом одна старушка рассказала мне – какой с ней вышел «случай», едва не стоивший ей жизни.

– Захворала я как-то зимой и решились обратиться к соседям за помощью – слышала, что между ихними барышнями есть фельдшерицы... Послала я лошадей к ним, приехала ко мне эта докторша, осмотрела меня – и говорит: «вам надо очистить желудок; я вам пришлю лекарство... разведите его в стакане воды д примите сразу». И прислала, действительно. Но, видно, уж Богу угодно было сохранить мою жизнь... Только что я получила лекарство, как приехал к нам уездный доктор – тоже покормить лошадей; посмотрел он на порцию присланной мне глауберовой соли и говорит: «от этой порции околеет даже лошадь, не только человек... Примите, просто, ложку касторки – и будете здоровы»... Испугалась я – и послушалась его. А лекарство докторши приказала, и вправду, влить в рот больной лошади... и она, лошадь-то, к вечеру же, действительно, и кончилась...

И. З-ин

2-го февраля, в с. Котлах, Ямбургского уезда, состоялась беседа с.-петербургского епархиального противо-сектантского миссионера Н. И. Булгакова с местными штундо-пашковцами. Началась беседа в 4½ часа, кончилась в исходе 9-го. Беседа оставила сильное впечатление: библейская начитанность миссионера, находчивость и живость речи, искренность чувства и братски-ласковое обращение с заблудшими и православными положительно пленили всех слушателей и видимо тронули загрубелые сердца сектантов. Сотни голосов после беседы сказали: «благодарим, благодарим!..» «Очень справедливо вы говорили», заметил один лютеранин, всё время прослушавший у самого амвона. На лицах сектантов можно было читать уже не пренебрежение и упорство, а удивление и нерешительное доверие. Нам удалось сделать наброски беседы во время её хода. Помещая беседу в органе миссии, думаем, что план собеседования верно передадим, возражения сектантов возможно точно приведём: но, заранее винимся, что содержание беседы, увы! у нас не выйдет так полно и живо, как было на самом деле: всего не удалось записать.

* * *

«Вместо вступления, возлюбленные, я позволю себе выразить пред вами скорбь по поводу слов, сказанных одной женщиной из среды заблуждающихся братьев наших, – так приблизительно начал свою вступительную речь г. миссионер. – Мне передавали, что эта женщина после моей первой беседы (в ноябре 1898 г.) говорила на селе, что она вышла как из хлева... (Из среды слушателей послышались голоса: «да, говорила, это правда, так вот она здесь и теперь!..») Оставим её в покое, но разберём лишь к общему назиданию поступок её при свете слова Божия. Ап. Павел говорит: «если мы живём духом, то по духу и поступать должны... Плод же духа любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22,23,25). Таким образом, люди, живущие духом (а таковыми ведь и называют себя заблуждающиеся братья наши!), должны отличаться кротостью. Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю (Мф.5:5). Кроткий человек подражает самому Спасителю, ибо Богочеловек был кроток и смирен сердцем (Мф.11:29; ср. Ис.53:7). Требуя от истинного христианина кротости, слово Божие в то же время осуждает всякую грубость и невежливость в отношении ближнего. Человек, привыкающий к бранным словам, – говорит ветхозаветный мудрец, – во все дни жизни своей не научится (Сир.23:19). Не приучай, говорит он же, твоих уст к грубой невежливости, потому что при ней бывают греховные слова (Сир.23:16). Если кто из вас, – поучает ап. Иаков, – думает, что он благочестив, и не обуздывает своего языка, но обольщает своё сердце, у того пустое благочестие (Иак.1:26).

Кто любит жизнь и хочет видеть добрые дни, тот должен удерживать язык свой от зла и уста свои от лукавых речей (1Пет.3:10)... Будучи вообще кротким в своём поведении, истинный последователь Христа в частности должен проявлять свою кротость и скромность при слушании наставлений от законных учителей церкви. Братия мои возлюбленные, – взывает к нам апостол, – отложивши всякую нечистоту и остаток злобы, в кротости примите насаждаемое слово, могущее спасти ваши души (Иак.1:21). А особенно женщина-христианка должна учиться закону Божию в безмолвии и со всякой покорностью (1Тим.1:11–12), потому что кротость и стыдливость в поступках, есть лучшее украшение для женщины-христианки; женщина-христианка должна украшать себя не нарядами, а именно кротким и молчаливым духом, что драгоценно пред Богом (1Пет.3:3–4). Напротив, злая женщина прямо, так сказать грязнит в себе образ Божий, потому что злость женщины, говорит премудрый Сирах, изменяет взгляд её и делает её лицо мрачным, как у медведя (Сир.24:19); человек, берущий злую женщину себе в супруги, берёт к себе в дом скорпиона (Сир.26:9); а потому лучше жить со львом и драконом, нежели жить со злой женой (Сир.25:18). Вот какими мрачными красками слово Божие изображает злых женщин. И всякая женщина, если только она хочет быть истинной последовательницей Христа, а не служительницей диавола, духа злобы (Еф.6:12), – должна поставить себе за правило быть скорой на слышание и медленной на слова (Притч.17:27. Сир.5:13; Иак.1:19); в противном случае женщина, именующая себя верующей христианкой, но имеющая в своём сердце горькую зависть и сварливость, – покажет только, что она руководится в своих действиях мудростью не небесной, а земной, душевной и бесовской (Иак.3:13–17). Да, возлюбленные, хотя и со скорбью в душе, но я должен сказать, что не Дух Божий, а тёмные силы побудили заблуждающуюся сестру нашу сказать о нашей беседе и о св. храме такое раздражительное и противное любви христианской суждение (1Кор.3:4–7). Да простит Господь Бог ей эти слова, если она сказала их по неведению (Лк.23:34)».

После этого вступления, г. миссионер объявил, что предметом настоящей беседы будет вопрос о дозволительности, с точки зрения слова Божия, клятвы или присяги именем Божиим в христианском обществе. «О клятве именем Божиим я, – говорил миссионер, – потому считаю необходимым побеседовать с вами, возлюбленные, что в вашей местности, как я заметил во время своих поездок, начинает распространяться зловредное учение, известное под именем «толстовщины». Изложив все богооткровенные свидетельства относительно законности клятвы именем Божиим и разобрав возможные возражения неправомыслящих по этому вопросу, миссионер в заключение своей речи поставил общий вопрос всем собравшимся сектантам (мужчинам и женщинам), «признают ли они клятву или присягу именем Божиим делом, согласным с Божественным Откровением, или нет; если не признают, то на каком основании?» Ответы на этот вопрос г. миссионера получились со стороны штундо-пашковцев самые разнообразные: более честные из заблуждающихся заявили, что они возразить ничего не могут, – другие говорили, что нашим словом должно быть только: да, да и: нет, нет, – а сектант Александр А-в сказал, что вопрос о клятве – вопрос неважный и лучше было бы побеседовать о спасении. Миссионер сделал критическую оценку всех полученных от заблуждающихся ответов, причём особенно подробно остановился на положении, высказанном Александром А-м, что вопрос о клятве вопрос будто бы маловажный. Миссионер ясными текстами слова Божия показал всю несостоятельность этого положения, причём попутно отметил, что штундо-пашковцы, желая в данную минуту беседовать о спасении, свидетельствуют тем самым о крайней догматической спутанности своих религиозных воззрений; вопрос о спасении Богом человека вопрос чрезвычайно широкий и многосторонний; он так же необъятен, как необъятна любовь Божия к нам; с этим вопросом нельзя покончить за одну беседу, а необходимо предварительно отметить в нём те стороны, относительно которых заблуждающиеся желали бы на будущих беседах послушать православное изъяснение... Со стороны штундо-пашковцев было изъявлено желание беседовать в следующий раз о вере и добрых делах, на что миссионер изъявил охотно своё согласие. После этого он сделал общее заключение ко всему сказанному им на беседе, каковая и закончилась хоровым пением «Достойно есть»...

Иерей

От современных, особенно неграмотных, старообрядцев очень часто приходится миссионеру на все доводы свои слышать ответы, что жить так (вне церкви) благословили им их родители, потому они не смеют нарушить их воли: идти в храм, причащаться св. Таин и проч.

Как миссионеру, и мне очень часто приходилось встречать таких лиц и беседовать с ними по поводу этого их ответа. Приведу одну из подобного рода бесед с одной малограмотной женщиной Олонецкой епархии, Горского прихода, А. А. На мои доводы от св. Писания о необходимости для спасения св. Причащения, А. А. ответила, что так жить благословили её родители.

Мисс.: хорошее дело слушаться родителей, потому, что и шестая заповедь закона Божия заповедует почитать отца и матерь, чтобы было нам благо и могли жить долго; но только заметь последнее её слово: на земле. Не почитающих и злословящих родителей в Ветхом Завете даже предавали смерти (Мф.15:4); но ты веруешь Евангелию Спасителя?

А. А. Как же не веровать? верую.

Мисс. Да, и Спаситель заповедует: веруйте во Евангелие.

А. А. К чему это вы меня спрашиваете?

Мисс. А вот к чему: тот же Господь, который дал нам пятую заповедь о почитании родителей, говорит в Евангелии: иже любить отца, или матерь паче Мене, несть Мене достоин (Мф.10:37). Слышишь ли: кто любить отца, или матерь более чем Бога, тот не достоин Его?

А. А. Как же понять эти слова? объясните мне, я ведь малограмотная.

Мисс. Если я буду объяснять тебе своими словами, то ты, пожалуй, мне не поверишь, а потому я лучше прочитаю тебе. как говорит об этом блаженный Феофилакт в своём, толковом Евангелии (Мф. зач. 39). В объяснение их он говорить: «видиши ли, яко тогда подобает ненавидети родители и чада, егда хотят паче Христа любити их», (л. 66 обор.), а объясняя слова Ев. Луки в зач. 77: «аше кто грядет ко Мне, и не возненавидит отца своего и матерь, и жену, и чад и братию, и сестер, еще же и душу свою, не может быти мой ученик», тот же Феофилакт (на 123 л.) говорит: «ближнему своему ученику велит тогда возненавидети, еже по плоти ужики, егда к благочестью запинают,., возненавидети нам родителей заповедует, егда к Богу запинают, тогда ни родители вам вменятся, ни ближники, о таковой пользе нам возбраняюще – Иже кто убо вреждаемь в благочестии от ино и свою любовь к нему питал и честнейшу творит еже к Богу угождения, еще и животолюбия ради, многажды мучению предлежащу, во отвержении склонится, не может Христов быти ученик». Очевидно, что по словам Евангелия и толкованию их блаж. Феофилакта не всякое послушание родителям угодно Богу; но если они запинают в благочестии и егда к Богу запинают, то заповедуется даже их ненавидеть.

В прологах и четь-минеях, много примеров содержится того, что иногда, вопреки воле и мнению родителей своих, святые подвижники оставляли дом, отца, матерь и прочих родных и уходили в монастырь, чтобы удобнее спасать свою душу и угождать Господу Богу.

А. А. По этому можно иногда и не исполнять заповеди родителей?

Мисс. Как видишь из прочитанного сейчас – можно, потому что заповеди Божии дороже заповедей человеческих. О них вот что говорит Сам Господь: иже аще разорит едину заповедей сих малых и научит тако человеки, мний наречется в царствии небесном (Мф. V гл.). Объясняя эти слова, блаж. Феофилакт (л. 35) говорит: «не глаголет законные заповеди малы, но ихже он предати хощеть: нарицает же их малы смирения ради, мал же наречется, иже сам не творить по заповедем, других же тако учит, сам дела не имея. Мал же наречется в царстве небесном: се есть в воскресение последний и отвержен в геенну огненную: не внидеть бо таковый в царство небесное» Вот что ждет всех, кто нарушает и учит других нарушать заповеди Божии по толкованию Феофилакта. Послушай дальше, что говорят и Апостолы: в) св. И. Богослов в 22. гл. апокалипсиса своего (Откр.22:13–14) пишет: «Я есмь альфа и омега, начало и конец... Благословенны те, которые соблюдают заповеди Его, чтобы иметь им право на древо жизни и войти в город воротами»; б) Апостол же Павел в послании к Галатам (Гал.3:10) даже предал проклятию: «проклят всяк, кто не исполняет всего, что написано в книге закона». Отсюда видишь-ли, что если ты будешь бояться только проклятия человеческого и притом неразумного; то в тоже время подпадёшь проклятию, изрекаемому словом Божиим. «Какою истинною свободятся от мук бесконечных, иже истинне Евангельской противятся? спрашивает и патриаршая (Кирилл.) книга на 263 л. «Иже не послушает благовествования Господа нашего И. Христа – муку приимут погибельную», говорит она же на об. 4. А на 373 л. она же говорит: «иже мало что или велико от Божественного отметает, весь отметает закон» (см. и 1Кор.7:7–9 ст.).

Теперь рассуди сама, что должно быть дороже: заповеди ли Евангелия о причащении, или завет родительский и притом неразумный? Где напр. сказано в Евангелии и у св. Апостол: пренебрегай храмы Божии, не ходи в них, не почитай пастырей церковных, не кайся во грехах, не причащайся тела и крови Христа и прочее?

А. А. В Евангелии ничего это не найти; да ведь, говорят, вера то испорчена после Никона?

Мисс. Мы веруем во Отца и Сына и Св. Духа, Троицу единосущную и нераздельную, а вы в кого веруете?

А. А. И мы веруем также.

Мисс. Значит, здесь нет у нас разницы. Мы веруем в И. Христа как Бога и человека и вообще так, как изложили св. Отцы церкви в Никеоцареградском символе веры, а вы кому?

А. А. Да и мы этому всему веруем.

Мисс. Но мы уклонились от начатого предмета беседы.

Послушай ещё о том, что говорит вам Евангелие: «она. же (дочь) навождена материю своею, даждь ми, рече, на блюде, главу И. Крестителя. Печален бысть царь, клятвы же ради повеле дать ей» (Мф.14:8). Объясняя эти слова блаж. Феофил. говорит: «клятвы ради дает дар бесчеловечен на погубление приимшей, купно же и давшему. Навыкнем же от сего, яко бывает лучше клятву приступити, нежели клятвы ради беззаконно что творити» (л. 93 об.). Слышишь, по учению Феофилакта, лучше нарушить нерассудную клятву, чем делать что-либо беззаконное, противное Евангелию, каково напр., удаление от святого причащения.

Ранее этого объясняя слова Спасителя: «приидох бо разлучити человека на отца своего и дщерь на матерь свою» (Мф. зач. 38), тот же блаж. Феофилакт говорит: «всяк, иже оставит дом, или брата, или сестры, или отца, или матерь, или жену, или чада, или села, имени моего ради, сторицею имать прияти (зач. 38) и живот вечный наследит... бывает время, подобно и разделятися: но убо о вере слово, еже отсецает нас от любви внутренних и от сродник, повреждающих нас от – благоверия. Не тако бо просто разделятися от своих глаголет, но еда не последуют токмо, но и повреждают о вере (л. 66 об.).

И далее, «иже не прииметь креста своего и в след Мене грядет, несть Мене достоин» (зач. 39) объясняет: понеже бо и татие и разбойницы распинаеми бывают, приложи глаголя: идет по Мне: се есть по Моим заповедям (66 об.).

Объясняя же слова: «еще и пребудете во Мне, и глаголы Моя в вас пребудут» (Иоан. зач. 50), – говорит: зде толкует нам Господь, что есть аще пребудете во мне? Се же есть, аще сохраните заповеди Моя, аще бо и глаголи Мои в вас пребудут... отступай заповедей делания, отчуждается волею и от Бога (л. 195 об.).

Прислушаемся ещё, что говорит нам об этом и патриаршая книга (велик. кат. л. 241): чти отца своего и матерь... но сия убо в союзе правоверия бывшим, повреждающим же Христос в евангелии от Луки ещё рече «разделится отец на сына и сын на отца».

Можно было бы и ещё много привести тебе свидетельств об этом, но и прочитанного нами, думаю, достаточно для того, чтобы видеть, что исполнение заповедей Божиих и послушание через то Богу несравненно важнее заветов родителей и в особенности неразумных: благословение отчее, утверждает дома чад и дает долгоденствие и счастье, но преимущественно только на земли, послушание же Богу, подобное праотцу Аврааму (Быт.12:1) и другим угодникам Божиим, и исполнение Его заповедей доставляет нам жизнь вечную и царство небесное, как говорит Сам Господь, а слово Его непреложно. «Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь имать живот вечный», и напротив: «аще не снесте плоти сына человеческого и не пиете крови Его – живота вечного не имате». «Пийте от нея вси»; «вси бо от единого хлеба приобщаемся», говорит и Его Апостол. «Иже бо заповеди Божия не соблюдают люботрудно, о преданиях же отеческих упражняющеся человлко-угодия ради делают, сего ради и мучими будут. Бог рече: «рассыпа кости человекоугодником», говорит учит. Иосифовское Евангелие 1642 г. (Озер. 195).

Бойся же более подпасть под клятвы священного писания, нежели нарушить клятвы родителей, противоречащие ему и заповедям Божиим.

А. А. Да, всё это правда, но с кем же посоветоваться об этом?

Миссионер, Молись Господу Богу усерднее, чтобы Он вразумил тебя и научил познать истину, а в чём недоумевать – спрашивай у пастырей церкви, которые и помогут тебе своими советами и разъяснениями.

Миссионер Свящ. А. Казанский

(Хроника).

Пастырю церкви и миссионеру для успехов их деятельности необходимо не только хорошо знать жизнь и характер различных сектантов, но и дух, и направление как своих прихожан, так и именующего себя православным общества нашего. Поэтому им не только необходимо знакомство с сектантской литературой, но и с нашей светской – журнальной и газетной, – поскольку она отражает в себе дух и мысль общества, насколько она улавливает главнейшие проявления духовной жизни его и думает тем и другим руководить. Чтобы помочь стоять пастырям и миссионерам в данном случае в курсе дела, с настоящей книжки нашего журнала, время от времени, нами будет вестись «Летопись печати». Этот отдел был и в прежние годы, но тогда светской литературе отводилось в нём не главное место; теперь же постараемся следить в нём за всеми более или менее важными вопросами духовно-нравственного направления, дебютирующими на страницах светской печати.

Кто более или менее прислушивался к запросам современного общества, присматривался к современной литературе, тот, конечно, знает, насколько сильно в первом и во второй подняты и усердно рассматриваются вопросы о духовной жизни человека. Кажется, люди сознали лживость и неудовлетворительность своих прежних порывов и начинают искать спасения или, по крайней мере, духовного успокоения в вере. «Велико томление духа переживаемой нами эпохи, велика жажда веры, велика и растерянность тех очень многих (?), которые изверились равно в суевериях и в неверии, не зная в тоже время, где найти истинную веру». (Кн. Недели 1899 г. Янв. стр. 13). Вот что говорить один из светских деятелей и писателей, много поживший и переживший и хорошо знающий русское общество. А наш маститый беллетрист, П.Д. Боборыкин, отличающийся особенной способностью подмечать и характеризовать все новейшие течения и веяния в русской общественной жизни, в своих романах и повестях последнего времени и в печатающемся в книжках «Вестника Европы» текущего года романе «Куда идти?» выводит лиц, сильно интересующихся вопросами веры и религиозно-нравственной жизни, даже прямо-таки «искателей истинны» среди обстановки современного маловерия... Разумеется, такое возбуждение в светской печати вопросов веры и нравственности, имеющее свои и худые стороны, поскольку эти вопросы рассматриваются и разрешаются лицами без основательного их знакомства с православным учением Церкви, часто под углом зрения их излюбленных тенденций и с самоуверенностью дилетантов, – заключает в себе и хорошие стороны. Оно говорит, по крайней мере, что после блуждания по кривым тропам различных измов, после поклонения различным модным божкам, общество наше подошло или, вернее говоря, возвращается к интересам и жизни своих отцов, когда на Руси Святой не было никаких сект и толков, когда все жили одной общей церковной жизнью и верили, и молились одними с пастырями своими молитвами. Вот что пришлось пережить, по словам одного светского писателя, Н. Неплюева, нам русским, прежде чем мы пришли к современным интересам:

«Было время, когда человечество удовлетворялось приятным прозябанием, пьянством жизни. Высшим идеалом громадного большинства было безмятежное смакование какого-либо сладкого пирожка и накопление возможно большего количества таких же пирожков для своего потомства... Ожесточенная борьба за существование, грубая борьба всех против всех была неизбежным явлением... Долго и упорно ожидало человечество, что именно сладкие пирожки жизни и дадут ему счастье».

Много прошло времени, прежде чем сознали люди, что там, где с одной стороны пресыщение, а с другой – голод и зависть, с одной – боязнь лишиться, а с другой желание отнять, – нет счастья и смысла жизни. Тогда вступил в свои права – попранный прежде разум человека, и наступил новый период жизни по разуму. Свет разума, озарив бессмыслицу прежней жизни не дал однако, чего от него ожидали.

«На место прежнего вскармливания он поставил развитие ума, в деле веры – на место суеверия провозгласил отрицание и скептицизм положительной науки, в деле жизни заменил грубую борьбу хитроумными договорами, дисциплину страха – дисциплиной корысти, деспотизм – конституционализмом правового государства. Всё в жизни приобрело характер сделок, и сама жизнь стала настоящей биржей... Разумность всякий понимал по своему, и жизнь по разуму не только не приводила к единомыслию и единодушию, но с каждым днём приводила всё к большему разномыслию... Отказавшись от религиозных суеверий, оно впало в суеверие самообожания, создало себе кумир из собственного разума. Создав себе кумир, человечество логично пришло и к фанатизму, только заменив фанатизм суеверия фанатизмом мысли, фанатизм борьбы за сладкий пирог – фанатизмом (борьбы за истину, право, за справедливость... Все превратились в судей, и все судят – и мир, и жизнь, и друг друга».

Приведши жизнь человека к таким результатам, разум должен был сознаться, что счастья людям он не дал, жизнь по-прежнему осталась без разумного смысла, – абсолютная истина – неизвестной и что он – не Бог. И тогда-то вот убедились люди, что

«разум должен подчиниться царственной любви, что в ней спасение и что нужна, необходима вера, вера в любовь...». В наши дни хорошо «многие сознают это, многие жаждут веры, понимая невозможность устойчивой, торжествующей любви, без веры в разумный вечный смысл любви, такой веры, которая могла бы удовлетворить и ум и сердце, находясь в тоже время в согласии с природой, так как есть же истина и только она одна есть вера, а не суеверие... Суеверие противоречит разуму, неверие противоречит любви; одна истинная вера не только может, но и должна утолить одновременно жажду умов и сердец, приведя к полной гармонии любовь, разум и природу, как три проявления единой вечной истины, абсолютной правды бытия» (Курсив в оригинале)¹²¹.

Итак, наш автор выставляет любовь как главное основное начало жизни, умиротворяющее людей, дающее смысл их жизни и разрешающее для них весь вопрос их бытия, – притом как такое начало, важность и польза для жизни от которого будто бы начинаем сознаваться современным обществом, по крайнем мере, в теории, на словах. Но это начало – не ново. Его выставили и проповедуют многие светские писатели со Л. Н. Толстым во главе. Так ли его понимает и наш автор или иначе? Выставляет ли он любовь как само по себе и в себе довлеющее начало жизни? Ставит ли он её в какое-либо отношение к религии христианской вообще и к учению Православной Церкви в частности? т. е. проповедует ли он любовь, как своего рода религию, или призывает к христианской любви, как о ней учит Православная Церковь? Ответа определённого и ясного не находим мы в вышеприведённых его словах, а мы по преимуществу его же словами передали все главные его мысли по интересующему нас вопросу. Правда, он говорит о вере, но, кажется, всюду под ней он разумеет веру в любовь, в силу и действенность любви, а не веру христианскую вообще как уверенность в известных христианских истинах. Несколько яснее об этом он говорит в другом месте. Наш автор приводит как бы свою исповедь, он пересказывает, как и какими путями и благодаря чему дошёл он до признания любви, как главного и основного начала жизни. Пересказ свой зачинает он с воспоминания о своём детстве и юности.

С раннего детства он глубоко чувствовал потребность в любви и где её не замечал, там он видел духовный холод.

«Эта постоянная жажда любви... была главной причиной живой веры моего детства, говорит он. Всем существом своим я чувствовал, что кроме этого мира земного есть мир иной... И я погрузился в восторженную религиозность. Ежедневно утром и вечером я подолгу молился. Каждый раз перед молитвой я читал Евангелие и чувствовал, как свет любви со страниц святой книги тихим светом озаряет ум, нежной лаской согревает я утешает сердце»...

Из этих слов видно, что г. Неплюев в детстве был очень религиозен, как немногие из нашего, тем более светского, общества. При такой его религиозности и любовь его, конечно, тогда понималась как христианское начало жизни, оставленное миру Христом и пронесённое, от конец земли до конец, Его учениками. Можно бы было поэтому думать, что и теперь он призывает всех нас не к любви в её понимании Л.Н. Толстым и его присными, а к любви, как о ней учат Правосл. Церковь и истинные христиане. Жаль только, что ясного, положительного разъяснения по этому вопросу мы всё-таки у него не находим. Поэтому остаётся только надеяться, что г. Неплюев не повторяет Л.Н. Толстого и, выставляя любовь руководящим и основным началом нашей жизни, он мыслит о ней по христиански-правильно.

Этой его религиозности вскоре пришлось столкнуться с сильными препонами, обусловленными порядками и строем жизни и учения в учебных заведениях. В том заведении, в котором был г. Неплюев, воспитатель подсмеивался над его чрезмерной религиозностью. Плохое преподавание Закона Божия, сухое изложение им мертвящей буквы затмило в нём понимание жизненного значения веры, и он был близок к неверию. И только то, что жизнь без веры утрачивала для него разумный смысл, спасло его. Г. Боборыкин в своём романе «Куда идти?» так же представляет аналогичный несколько пример в лице старого князя. Князь в детстве и юности был предан религии и даже, по его словам, был ярый мистик. Но скоро всё прошло. Где этому причина, беллетрист не указывает. Но если присмотримся, как высокомерно, насмешливо и презрительно относятся к несколько болезненной мистической религиозности младшего сына князя – Бориса его старшие брат и сестра и многие другие из близких к нему, то не затруднимся признаться, что и для князя – отца в его переходе от горячей веры к индеферентиэму могли иметь большое значение среда и, вероятно, воспитание с воспитателями. – Для нас ясным является из всего этого вывод, какое громадное значение для укрепления в вере или для потери её имеют годы обучения и воспитания. И, констатируя это положение, светские писатели невольно призывают, кому ведать надлежит, к серьезному обращению внимания на лучшую постановку религиозно-нравственного воспитания в наших учебных заведениях.

* * *

Сектами рационалистическими и мистическими светская литература в последнее время мало занималась. Ее интересовали лишь духоборы, как известно, в большем количестве выселившиеся с Кавказа в Канаду. Корреспонденты газет «Петерб. Ведом.», «Сын Отечест.» и др. доставляли самые подробные сведения о том, как поехали и доехали духоборы, кто и как их принимал на чужой земле и тому под. Всё это для нас имеет лишь незначительный общий интерес. Более любопытное сообщение находим в газете «Свет». Ей из Тифлиса пишут, что во многих селениях, борчалинского уезда, обнаружено вредное сектантское изуверство среди местных мусульман. Появились хлысты, носящие у туземцев название «гопанэ» или «софа». Они ставят посреди комнаты кипящий самовар на табуретке; под камфоркой помещается блестящая жестяная вертушка; участники начинают сперва похаживать вокруг самовара, затем прыгать и вертеться до исступления. Многие доходят до обморока; дальнейшими результатами подобных «радений» бывает расстройство нервной системы, сумасшествие и т. под. Это сообщение ново; ничего прежде не было слышно подобного. Вероятнее всего в появлении этой секты сказалось влияние русских хлыстов, которые в изобилии рассыпаны по Кавказу и, конечно, находятся в общении с соседними им туземцами-мусульманами.

Больше посчастливилось пользоваться вниманием светской прессы нашим раскольникам. Причина этому понятна: и более, чем другая какая-либо секта, известен раскол, и сам он сильно шумит за последнее время; к тому же и удобнее писать о нём в виду весьма неопределённо и смутно сознаваемых светскими писателями самих понятий «раскол» и «старообрядство». Под расколом ими разумеются то все вообще наши отечественные секты, то только старообрядство. Это последнее название придают они то всем вообще старообрядцам, то только приемлющим австрийскую иерархию. Такая путаница понятий в светской литературе даёт возможность свойства одного только переносить на всех, на основании видимых признаков (якобы) законности существования поповства толковать о лёгкости соединения с Православной Церковью всех раскольников. До чего же неясно и смутно для газетных писателей разграничение понятий «раскольник и «старообрядец», неизвестен и истинный смысл каждого из них, – показывает одна корреспонденция в «Бирж, Ведом.» из Двинска. Автор её негодует, зачем это так несправедливо обижают старообрядцев, когда называют их раскольниками; это название не подходяще де к ним и обижает их. Для автора, конечно, неведомо, что, собственно говоря, название «старообрядец» может быть с полным правом приложимо только к единоверцам и что старообрядство, взятое само по себе, может существовать только в единении с Церковью. Вне этого единения старообрядство исчезает и является раскол. Правда, и официальный язык наших церковных деятелей и обычное наше словоупотребление старается избегать названия «раскольник». Хорошо это или нет, – сказать трудно; одно верно, что – оно несправедливо и употребляется только любви и снисходительности ради к немощным. Но что допускается из снисхождения, то не содержит в этом для себя резонного права на общее признание и на законность своего бытия. – Этому неуяснению понятий «раскол» и «старообрядство» многим обязаны рассуждения г. Н. Дурново, введённые им на страницах «С.-Петерб. Вед.» прошлого года, что и было ему указано тогда же г. А.И. В-ым в Московских газетах. В самом конце прошлого года с подобными рассуждениями выступил г. Н. Дурново уже в «Русском Труде» (№ 52). Здесь он писал, что «старообрядческие епископы, ведущие своё начало от митрополита не изверженного и не запрещённого, признаются Русской Церковью, (а разве греческая или какая-либо другая из православных поместная Церковь относится к ним иначе? – спросим от себя) за еретиков и их священники вторично рукополагаются». В этих словах, исключая последних, совершенная неправда. Не имея своей целью полемизировать с Н. Дурново, укажем ему лишь на помещённый же в настоящей книжке отзыв наш на книгу Н.Ив. Субботина: там он найдет кое-что, что не мешает ему знать.

Достойную отповедь, развенчивающую кичливую категоричность утверждений «Труда», даёт известный славянофил и радетель о старокатоликах А.А. Киреев. Он вот что пишет:

«Действия Амвросия (при и по переходе его к старообрядцам) незаконны тем уже, что, вступая в состав Церкви (?) (обычная неточность выражений светских писателей) самочинно, он предварительно сам согласился объявить еретическою прежнюю свою Церковь, отрекся от неё, о чему не было ни малейшего основания (курсив автора), допустив совершить над собой миропомазание раскольничьим «духовным лицом», конечно, не епископского достоинства; поступая таким образом, Амвросий сам себя развенчал и не мог уже считаться епископом, т. е., лицом, могущим служить передаточным звеном благодати, но, кроме того, сам переход Амвросия в раскол совершился несомненно прежде всего из-за денег. Это едва ли может быть оспариваемо, а грех симонии лишает всякого значения рукоположения, совершённые лицом, в нём виновным.

Но главная причина незаконности всего этого дела состоит в том, что и само выделение себя австрийской старообрядческой Церкви (?) в особую псевдо-Церковь от Церкви Российской недостаточно обосновано и незаконно».

В этих словах г. Киреева для нас нет ничего нового. Но мы их привели, как голос, как приговор над раскольнической иерархией липа совершенно постороннего к решению данного вопроса и, насколько нам помнится, едва ли не впервые выступающего в печати с рассуждениями по нему. А так как г. Киреев известен, как самый страстный сторонник соединения с Русской Церковью отпадших не только от неё, но и от древле-вселенской Церкви, то признание незаконности австрийской иерархии, исходящее от него, должно быть убедительным для всякого беспристрастного человека и должно раз на всегда покончить с подозрительностью светских людей по данному вопросу по отношению к духовным писателям и полемистам.

Немаловажная причина голословности и спутанности в ратованиях светских писателей по вопросу о близости старообрядцев к единению с Православной Церковью коренится и в том, что они и раскольников не знают. О всех раскольниках они судят по двум–трём знакомцам своим из видных или по опросам их в качестве корреспондентов, которым, обычно, выставляются лучшие стороны.

Поэтому им и кажется, что старообрядцы – это угнетаемые овечки, что они близки к Православной Церкви и стремятся к единению с ней, да их то не пускают. А между тем дело обстоит далеко не так. Сведения о противном, к величайшему сожалению, приходится читать в светских же газетах очень нередко. Как образец подобных сведений приведём рассказ, со слов газеты «Свет», о событии, имевшем место в Прибалтийском крае.

«Учитель православного приходского училища в д. Пирисаре, Феодор Богданов, влюбился в раскольницу Матрёну Мартынову. Не смотря на отказ родителей выдать свою дочь за «никонианина», Феодор Богданов с невестой прибыл 19 февраля в Ригу, где и был обвенчан с ней, причём Мартынова приняла православие. 24 февраля молодые выехали из Риги в сопровождении старообрядца Корзубова. При въезде молодых в деревню, они были окружены раскольниками. Мужчины схватили учителя Богданова и стали его бить, женщины, в том числе и мать невесты, вытащили Богданову из саней и увлекли её в дом родителей, куда затем уже не впускали никого: ни должностных лиц, ни мужа бедной женщины. В доме родителей молодую всячески принуждали выйти за раскольника, предоставив на выбор двух претендентов, но Богданова терпеливо переносила всё это, не желая изменить мужу. Тем временем пирисарский причт обратился за помощью к уездной полиции, которая и отправила в Пирисар 3 урядников. 26 февраля вечером Богдановой удалось убежать из дома родителей, где её неоднократно подвергали разным пыткам. Босая, почти не одетая, прибежала Богданова в причтовый дом, преследуемая по пятам старообрядцами, которые окружили причтовый дом и требовали выдачи Богдановой. Урядникам с трудом удалось разогнать рассвирепевшую толпу. Злополучные молодые в тот же день уехали из Пирисара. Дело передано судебному следователю».

Факт этот далеко не единичен. При наличности их и судите, насколько близки раскольники к мысли о единении с Православной церковью. Православная же Церковь, много оказавшая любви и снисхождения и теперь продолжающая всё это делать по отношению к заблуждающимся, никогда не отринет того, кто к ней искренне обращается, она первая подметит в нём даже и им то не замечаемые проблески симпатий его к ней и поспешить ему на встречу. Любовь ко всем, а тем более к нуждающимся в ней, любовь, которую только теперь светские мыслители начинают провозглашать в качестве основного и главного начала жизни, она выставила на своём знамени ещё со времён Того, Кто учил любви ко всем, кто по имению любви повелел узнавать учеников, Его и братий своих. И Церковь ли после этого упрекать в недостатке любви?!?

Э. О.

Бл. Феофилакт – известный архиепископ Охридский, конца XI-го и начала XII-го века. Хотя бл. Феофилакт и не внесён в число святых, чествуемых Православной Церковью, однако же за свои многочисленные творения он всегда пользовался уважением, как отец и учитель Церкви. Этому блаженному архиепископу принадлежат толкования на весь Новый Завет, за исключением Апокалипсиса Иоанна Богослова, и на некоторые книги Ветхого Завета (на пять малых пророков: Осию, Аввакума, Иону, Наума и Михея); толкование его на евангелистов, переведённое в неизвестное древнее время на славянский язык, в позднейшее время стало известно у нас под именем Благовестника¹²². В своих экзегетических трудах по Св. Писанию, бл. Феофилакт большей частью сокращённо излагает древних толковников, отцов и учителей Церкви, особенно Иоанна Златоуста; о компилятивном характере своих произведений касательно Св. Писания бл. Феофилакт сам свидетельствует в предисловии на толкование пяти малых пророков (ср. также его толкование на 2Тим.2:16,3:5 и пр.). Но будучи талантливым сокращателем древле-отеческих толкований Слова Божия, бл. Феофилакт в своих компиляциях делает и собственные объяснения, – хотя вообще довольно трудно указать, что собственно принадлежит ему, потому что подобно другим современным толкователям, он не ссылается на свои первоисточники. Можно с уверенностью, впрочем, сказать, что бл. Феофилакту принадлежат объяснения, направленные против еретиков, особенно позднейших или касаются современных ему споров с латинянами. Толкования на Слово Божие блаженного отца написаны ясным и общедоступным языком, отличаются живостью и картинностью; видно, что он был и светски образованный человек и особенно хорошо был знаком с древней классической литературой; при своей простоте толкования бл. Феофилакта дышат ещё и глубоким смирением, отличающим истинно высокую душу. Особенно это нужно сказать о толкованиях бл. Феофилакта на пастырские послания св. ап. Павла: перед читателем этих толкований, недавно переведённых при Казанской Духовной Академии, живо встаёт образ архипастыря, умудрённого опытностью в управлении духовным стадом, но в тоже время и проникнутого сознанием своих немощей (см., напр., его изъяснение 1Тим.3:5; 2Тим.4:2 и др.); изъясняет бл. отец пастырские наставления апостола Павла глубоко и жизненно: особенно хороши его изъяснения апостольских слов касательно увещания заблуждающихся (Тит.1:9–10; 2Тим.4:2–5 и др.); пастыри приходов, где есть неправомыслящие о вере, найдут для себя в этой книге много поучительного.

Несколько непонятно, почему цена рассматриваемой нами книги показана на одной и той же её обложке различно: с внутренней стороны обложки значится, что толкование бл. Феофилакта на послания ап. Павла к Тимофею, Титу и Филимону стоит 50 коп., а с внешней – 70 коп.

Н. Булгаков

Ещё в 1874 году была напечатана проф. Московской Духовной Академии Н.И. Субботиным «История Белокриницкой Иерархии», вып. 1». Доведённая только до поставления бывшим греческим И. Амвросием себе наместника – в Белой-Кринице Кирилла (в мире Киприана Тимофеева), она, естественно, побуждала заинтересовавшихся ею ожидать и желать её продолжения. А время о временя появлявшиеся его отдельные журнальные статейки, освящавшие ту или другую сторону жизни приемлющих австрийское священство, давали основания предполагать, что продолжение «Истории» явится. Но время шло; появилось новое (сокращённое) издание «истории», а продолжения всё ещё не было. И только с 1897 года в «Братском Слове», редактируемом Н.И. Субботиным, стали появляться статьи, как продолжение «Истории». А в начале 1899 г., явился и в отдельном издании второй выпуск её. – Всякий, даже только занимающийся изучением нашей церковной и общественной жизни за последнюю половину XIX столетия, а тем более изучающий историю раскола старообрядства, не может не принести благодарности автору, что он уже на склоне лет своих, при болезненном состоянии своего здоровья, не остановился при нелёгком труде написания и издания продолжения «Истории». Его богатые сведения и познания о Белокриницком священстве, которые другим уже и невозможно приобрести за отсутствием живых источников, коими пользовался г. Субботин, таким образом делаются достоянием всех, на общую пользу. И если вообще всякие новые сообщения научного характера несут жизненную пользу, то тем более это верно по отношению в сведениям из жизни раскола. Все в настоящее время согласны, что история раскола есть первая и более верная и обличительница его.

Второй выпуск «Истории» распадается на две части: в первой, обнимающей время с 1847 по 1848 г., автор рассматривает устроение церковных и общественных дел в Белой Кринице и распространение священства ещё при жизни Амвросии в ней, до удаления его в Цилли, вторая часть передает сведения о Белокриницких делах и об устроении иерархических дел до смерти инока Павла (с 1848 по 1854 г.), этого главного основателя и правителя Белокриницкой митрополии, преподобного отца-инока Павла-великого», как его охарактеризовал Пафнутий, бывший еп. Коломенский (стр. 513 прим. 297).

Из первой части мы узнаём весьма важное обстоятельство, именно, что патр. Константинопольский Анфим, узнав об удалении м. Амвросия из Константинополя куда-то в Австрию и, совершенно не подозревая о его переходе к раскольникам, в грамоте от 14 октября 1846 г. на имя православного Карловицкого митроп. Иосифа писал, что Амвросий за своё бегство подлежит суду и не может канонически совершать архиерейские священнодействия. Тоже м. Анфим повторил в марте 1847 г., (стр. 119–121); значит, Амвросий действовал в Б. Кринице, уже будучи запрещён в священнодействии. Узнаём далее, что и при непосредственном сношении через грамоту п. Анфим не предлагал м. Амвросию, по возвращении его в Константинополь, «лучшей епархии», как говорят и пишут раскольники, а только обещал ему «свою любовь ж расположение» (стр. 130). А в этом громадная разница. – Находим в книге г. Субботина и любопытные подробности о том, как долго и как недоверчиво и подозрительно относились к м. Амвросию старообрядцы всех мест. Первый поп, напр., был поставлен уже только в мае месяце: а до этого Павел всё приготовлял как намеченного им кандидата, так и прихожан на счёт православия самого Амвросия, так и от него имеющей произойти иерархии (стр. 44–45). За границу же в Россию поп был поставлен только 15 июня (стр. 62).

Сам период времени, взятый автором для обследования, не дал ему возможности сообщить многое о русских раскольниках и их отношении к австрийской иерархии. Он говорит об отношении к пошедшей от Амвросия иерархии почти одних лишь московских раскольников и то настолько, насколько это нужно было ему для уяснения того, как распространялось австрийское священство в Руси святой. Интересные подробности он здесь сообщает о двух первых русских раскольничьих архиереях – Софронии и Спиридонии. Тот и другой достигли архиерейства при посредстве хитростей и подлогов; оба они провели и вывели умного и дальновидного инока Павла, причинили ему много хлопот и труда; деяния же первого и доселе раздирают старообрядцев.

Отмечены автором и те факты, за которые раскольники сильно очень нападают, часто и несправедливо, на служителей Православной церкви и которые с убедительностью уверяют, что имей старообрядцы в руках правительственную власть, от их фанатизма и жестокостей снисходительности и помощи нельзя было бы ждать. Только лишь старообрядцы входят в дружественные более или менее сношения с австрийскими или турецкими властями, как начинают возбуждать их против не признающих Амвросия и от него поставленных. В свою очередь тем же отвечают и эти противники ненавистным им приемлющим австрийское священство. (См. напр. стр. 241–242, 162–165 и др.)

О содержании книги г. Субботина нужно вообще сказать, что оно правдиво, ясно, полно и подробно до деталей восстановляет перед вами все хлопоты и заботы инока Павла об упрочении и распространении Белокриницкой иерархии. Жаль только, что иногда автор, увлекаясь естественным раздражением по поводу тех или других безобразий, несправедливостей, подлогов и т. под., высказывает суждения не совсем-то спокойные и делает выводы, не совсем-то следуемые из посылок. Но, оговоримся, этого в книге г. Субботняя сравнительно очень немного. Он и при написании второго выпуска «Истории» постарался быть объективно беспристрастным повествователем, каким он высказал себя в первом выпуске и что поставлено ему в заслугу даже раскольниками. Поэтому в истинности повествования его не может усомниться никакая раскольническая фантазия и. это тем более, что все сведения он черпает из старообрядческих же документов: Белокриницкого архива, переписки раскольничьих деятелей, воспоминаний бывших старообрядцев и др.

Написана книга с свойственною автору живостью, увлекательностью и ясностью изложения. Поэтому читается она весьма легко и с неослабевающим вниманием. – Цена её в общем не велика, но если принять во внимание, что она печаталась по частям в «Бр. Слове» и поэтому изданием обошлась автору не так дорого, а с другой стороны – что самое широкое распространение её весьма желательно, то нельзя не пожалеть, что 2 руб. 25 коп. за нее без её пересылки дороговато и не всякий желающий иметь её, может приобрести. А это очень жаль!

М. Чельцов

Настоящая книга проф. Козлова, как объясняет в предисловии к ней сам автор, составилась из двух статей, из которых одна посвящена разбору сочинения графа Л.Н. Толстого «В чём моя вера» (Ма religion), а другая – книги того же писателя «О жизни» (De la vie). Статьи эти в первый раз были напечатаны каждая вскоре же после появления указанных сочинений гр. Толстого. В настоящей книге они воспроизведены в несколько исправленном и дополненном виде и составили две отдельные части книги: первая – «Религия гр. Л.Н. Толстого» (стр. 7–100) и вторая – «Учение гр. Л.Н. Толстого о жизни и любви» (стр. 102–224).

Разбору сочинения гр. Толстого «В чём моя вера» (или религия – франц. Ма religion) проф. Козлов предпосылает довольно подробный анализ самого понятия религии, на основания которого приходит к такому определению этого понятия: религия ость синтетическое единство деятельности духа (стр. 16). То, что описывает гр. Толстой под именем своей религии, не подходит под указанное формальное определение этого понятия, потому что мнимая религия гр. Толстого не обнимает собой всех сторон человеческого духа. В учении гр. Толстого мы не находим религиозной метафизики, или учения о причине и основе мира, т. е. того, что составляет основу и исходный пункт для деятельности человеческого разума (стр. 22–30). Не находим в ней ни метафизики, ни теории познания, двух существенных составных элементов всякой философской системы: оно есть учение о нравственности, система заповедей (стр. 34–38). Нравственное же учение гр. Толстого, по словам автора, лишено всякого основания, а потому и силы обязательности (стр. 38–42); предлагаемые гр. Толстым пресловутые «пять заповедей» невыполнимы, а при предположении даже выполнения, следование им не привело бы человечество к достижению той цели, ради которой они предлагаются графом, т. е. к всеобщему счастью, к установлению «Царства Божия» на земле (стр. 42–64). В заключение проф. Козлов делает очень интересную попытку проследить, на основании данных, имеющихся в сочинениях самого гр. Толстого, генезис его системы из субъективных мотивов и разнородных влияний времени. На этой системе отразились, по мнению проф. Козлова, влияния всех тех учений и теорий, – философских, социальных и естественно-научных, – которые последовательно, начиная с 50-х годов, являлись господствующими в нашем образованном обществе; в ней легко открыть элементы рационализма, позитивизма, материализма, эволюционизма, социализма, дуалистического аскетизма и др. направлений и теорий.

Вторая часть книги проф. Козлова начинается подробным изложением содержания трактата гр. Толстого «О жизни» (стр. 104–124), за которым следует анализ и характеристика учения графа об этом предмете. Основным понятием в учении гр. Толстого о жизни является понятие разума: вся его книга «О жизни» наполнена речами о разуме, истине, разумном сознании и об их противоположности, т. е. животном сознании, заблуждении, ошибке. Однако, это основное понятие употребляется гр. Толстым в многоразличных смыслах, не допускающих никакого соглашения. Отожествление разума с понятиями, которое выражается терминами: Logos‘a, мудрости и проч., даёт право на заключение, что этот разум есть не только субстанция, но даже личное само себя сознающее существо. В этом смысле – отдельного от мира (трансцендентного) верховного существа – понимается разум в тех многочисленных местах книги. «О жизни», где выражается мысль о целесообразном устройстве всех отношений и явлений в мире, в силу которого эти отношения ведут в конце концов к одной общей цели – к благу. Но в силу неопределённости и образности выражений гр. Толстого эти же места, особенно в сопоставлении со многими другими, могут быть толкуемы и в том смысле, что разум не есть особое, личное, сознательное существо, но что он есть безличная субстанция, к которой всё прочее в мире относится, как её проявление (пантеизм). Наконец, чаще всего употребляется гр. Толстым слово разум в обычном смысле известной деятельности человеческого духа, выражающейся в процессе, называемом мышлением. Указанные три понятия о разуме логически могут быть связываемы только с различными мировоззрениями и в системе гр. Толстого могут держаться «только благодаря противоречию, непоследовательности и смешению различных точек зрения, которыми он пользуется ради целей проповеди, произвольно переходя с одной на другую». Далее, когда гр. Толстой говорит о сознании, то говорит не просто о сознании, а о каком-то «разумном сознании». Это «разумное сознание» он противополагает «животному сознанию», которое тоже принадлежит нам, но которое не есть мы, а составляет какую-то «нашу животную личность» или «животную индивидуальность» (стр. 148–149). Эта смутность и неопределённость самых основных понятий в учении гр. Толстого для неопытных читателей прикрывается художественностью и образностью языка этого писателя, чем он не убеждает, а как бы гипнотизирует своих читателей. При этом само сознание превращается гр. Толстым как бы «в особое место или сцену, на которой появляются, и которой овладевают различные актёры, как напр., истинный разум с его учением и законом любви, животная личность с её похотями и её союзниками – ложным разумом и ложными учениями фарисеев и книжников...; актёры эти стараются привлечь на свою сторону и убедить зрителя и слушателя, т. е. самого человека. Человек же, от появляющихся на сцене собрания актёров и их голосов и, в качестве зрителя и слушателя, колеблется, склоняется то на ту, то на другую сторону, вспаривает и заглушает голос разумного сознания и слушается похотей и ложных учений, за то и получает наказание в виде страданий и смерти; или же пробуждается от заблуждений, повинуется закону разума и получает в награду вечное и незыблемое счастье» (стр. 142–143).

Что касается понятия гр. Толстого о жизни, то уже самое первое положение его о делении жизни на истинную и ложную вводит нас в область метафоры и иносказаний. При этом гр. Толстой употребляет эти выражения ещё в особом смысле, где истинная жизнь означает действительную или реально-существующую жизнь, а ложная означает реально-существующую, мнимую или призрачную жизнь. Живут, по гр. Толстому, только люди, следующие разумному сознанию и учению мудрецов; те же, которые не слушают этого сознания и следуют учению фарисеев, книжников, или вообще учению мира сего, не имеют никакой жизни и никакого знания о ней, т. е. не живут, а имеют одно существование, подобно камням, песку, глине и проч. Наконец, само определение, какое даёт Толстой понятию жизнь и по которому «жизнь есть стремление к благу, стремление избегать страданий и достигать радостей и наслаждений, которых желает каждый», – определение это до очевидности произвольно и односторонне, так как в него вошла только одна область воли и исключены области чувствования и познавательной деятельности (стр. 173–178).

В заключении второй части книги проф. Козлова подведены итоги всему, добытому предыдущим анализом и дана приблизительная общая характеристика учения гр. Толстого со стороны его направления и метода (точная характеристика невозможна). По теории познания учение гр. Толстого может получить имя дуализма, так как принимает два источника познаний – внутренний, или наше непосредственное сознание и внешний, или чувственное восприятие. Метафизику его, можно назвать идеализмом в смысле греческого идеализма Платона и Аристотеля. При этом на метафизике отражается и дуализм теории познания: всё существующее может быть сведено у гр. Толстого к двум началам – веществу и разуму (идея Платона, форма Аристотеля). По этике система гр. Толстого должна получить название эвдемонизма или гедонизма, так как основной принцип её есть наслаждение, счастье. Дуализм проникающий собой всю систему гр. Толстого, отражается в этике неправильным учением о сущности происхождении зла: материя есть источник зла, заражающий весь психический мир человека. Отсюда – отрицательное отношение в чувственности и аскетизм – не только физический, но и духовный, выражающийся отрицательным отношением к науке, искусству, культуре (стр. 215–221).

В книге «О жизни», особенно в вопросах, касающихся этики, больше чем где-нибудь отразился, по замечанию проф. Козлова, фанатический дух проповеди гр. Толстого. Здесь он не только не стесняется требованиями философской терминологии или правилами логики, но входит в вопиющие противоречия с фактами действительности, как путём преувеличения тех сторон её, которые говорят в пользу его проповеди, так и путём умаления и игнорирования сторон, не согласующихся с этой проповедью (стр. 193).

Приведёнными мыслями мы, конечно, далеко не исчерпали всего содержания рассмотренной книги проф. Козлова. В изложении и развитии мыслей у автора нет достаточной стройности и строгой последовательности, которые облегчали бы их передачу. При том же не всегда (особенно в первой части винти) выдерживается автором одна основная точка зрения на предмет: формальная критика учения гр. Толстого незаметно переходит у него в полемику по частным вопросам.

Язык книги, изобилующий, конечно, неизбежными в философском трактате иностранными словами, Не может, однако, представлять каких-либо трудностей для читателя, не чуждого знакомства с философской терминологией. Изложение – живое и книга читается легко, хотя и требует, конечно, чтения внимательного и вдумчивого.

Вообще же рассмотренная книга почтенного проф. Козлова должна быть отнесена к числу научных и полезнейших в нашей литературе книг, какие можно рекомендовать вниманию образованных читателей, желающих услышать правдивое я авторитетное слово об учении пр. Толстого.

Книга проф. Боброва, по мысли самого автора, должна послужить «некоторого рода дополнением» к только что рассмотренной книге проф. Козлова. Посвящена она разбору сочинения гр. Толстого, появившегося в 1894 году в двух немецких переводах под заглавиями «Widersprüche der empirischen Moral» и «Religion und Moral», – часть которого было напечатана и на русском языке в журнале «Северный Вестник» (янв. 1895 г.) под заглавием: «Противоречия эмпирической нравственности».

Содержание книги проф. Боброва распадается на несколько отделов. После небольшого введения (стр. 5–6) следует отдел озаглавленный: «Критическая характеристика проф. А. А. Козлова» (стр. 7–12), представляющий ничто иное, как сжатое изложение книги проф. Козлова «Религия гр. Л. Н. Толстого». Затем идёт «Изложение сочинения гр. Л.Н. Толстого «Религия и нравственность» (стр. 13–28), за которым приведён отзыв об учении гр. Толстого профессора Берлинского университета Г. Гижицкого, редактора того немецкого журнала («Ethische Cultor»), в котором было напечатано указанное сочинение гр. Толстого (стр. 29–36). Следующий четвёртый отдел (стр. 37–52) носит заглавие: «Краткое разъяснение главных признаков философского направления критический идинвидуализм (проф. Бобров пишет: индивидуалисм, рационалисм, органисм), т. е. направления, к которому принадлежат сам автор. Глава эта должна служить, по мысли автора, как бы введением к дальнейшей критике воззрений гр. Толстого и введена для того, «чтобы читатель ясно представлял себе отправную точку и общее миросозерцание самого автора» (стр. 12). Пятая глава, носящая заглавие: «Внутренние противоречия в этических доктринах гр. Л.Н. Толстого» (стр. 53–82), является центральной в книге и должна, по-видимому, заключать то, что в заглавии книги автор называет философской критикой этических воззрений гр. Толстого. Последняя глава – «Различные типы этического миросозерцания» (стр. 83–97) – является приложением к книге и содержит в сокращении одну прежнюю публичную лекцию автора, приведённую здесь «для лучшего выяснения положительных основ» его «критики этических воззрений гр. Л. Н. Толстого».

Но из всех глав в рассматриваемой книге проф. Боброва имеют прямое отношение к предмету её и могут представлять более или менее общее значение и интерес только две главы – вторая, излагающая сочинение гр. Толстого «Религия и нравственность», и пятая, содержащая разбор этого сочинения; к ним ещё можно присоединить главу 1-ю, представляющую резюме книги проф. Козлова. Две главы – четвёртая и шестая – могут иметь интерес только для автора и немногих присяжных философов и должны быть признаны излишними в этой книге, так как не имеют прямого отношения к её предмету. Наконец, третья глава, содержащая отзыв проф. Гижицкого, даже неуместна в этой книге.

Что касается тех двух глав, которые посвящены изложению и критике этических воззрений гр. Толстого, то они, не представляя каких-нибудь выдающихся особенностей, написаны очень тщательно и могут быть прочитаны с некоторой пользой интересующимся учением гр. Толстого, если только читатель не споткнётся о «критический индивидуалисм» автора.

Общее впечатление от книги проф. Боброва таково. Книга эта прежде всего не вполне оправдывает своё заглавие, так как, с одной стороны, даёт лишь изложение и разбор одного трактата гр. Толстого, посвящённого частному вопросу этики (отношение религии к нравственности), но не даёт читателю полного знакомства с этической системой этого писателя, чего можно было бы ожидать, судя по заглавию книги; с другой же стороны, содержит в себе нечто, чего на основании заглавия читатель никак не может ожидать встретить в этой книге – изложение основ «критического индивидуалисма».

В заключение позволим себе отметить ещё одно, так сказать, внешнее качество книги проф. Боброва, – качество, которого доселе, сколько помним, не встречали ни в одной книге, но которое, по-видимому, стоить в довольно тесной связи с отмеченной уже главной особенностью в самом содержании этой книги. На второй странице обложки книги читатель найдёт «Библиографические указания о литературной деятельности проф. Евгения Боброва». «Указания» эти распадаются на два отдела: «О нём» и «Произведения его». В первом отделе указаны пять источников, из которых любознательный читатель может познакомиться с личностью и философским направлением проф. Евгения Боброва. Во втором отделе дан полный список всех «произведений его»; список этот занимает половину второй, всю третью и почти всю четвёртую страницу обложки. На этой последней странице указаны те «произведения», «которые «вышли отдельными изданиями и находятся в продаже», причём в конце списка имеется и обычное объявление касательно условий выписки. На предыдущих же страницах указаны «произведения», печатавшиеся в журналах, сборниках и газетах. Здесь тщательно выписаны заглавия всех статей, рецензий, газетных заметок и фельетонов, написанных проф. Бобровым, и точно указаны №№ изданий, в которых они были напечатаны. Не пропущен даже один § «о философии в России», составленный проф. Бобровым, в сотрудничестве с В.Ф. Лютославским, для русского издания курса истории философии Ueberweg-Heinze, На последней же странице в числе «произведений» проф. Боброва указаны: четыре оригинальные сочинения его, один перевод его же, два чужих перевода, изданные под его редакцией, и одно чужое сочинение, которое «издал (переработал и дополнил) Евгений Бобров». По предметам, «произведения» проф. Боброва не менее разнообразны, чем по форме и степени авторства: большинство из них относится к области философии, многие – к истории русской литературы, одно трактует календарный вопрос, а одно – о колдовстве «при новом освещении».

Таким образом, если читатель захочет иметь самые полные и точные библиографические указания о литературной деятельности проф. Евг. Боброва, – пусть купит книгу этого же профессора под заглавием: «Этические воззрения гр. Л.Н. Толстого и философская их критика». Но если ему нужны какие-либо указания по литературе, касающейся учения самого гр. Толстого, то пусть он не покупает этой книги, потому что в ней, кроме безусловного преклонения перед авторитетом проф. Козлова, он найдёт по этому предмету только одно единственное, да и то для большинства бесполезное, указание на брошюру некоего «довольно симпатичного» немца Густава Глогау (стр. 81, прим. 2). Равным образом, если читатель пожелает несколько ознакомиться с сущностью философского направления «критический индивидуалисм» о котором он, если только он не присяжный философ, едва ли когда-нибудь слыхивал, то и это он может сделать по той же книге проф. Боброва «Этические воззрения гр. Л.Н. Толстого»... и проч. Но если он захочет разобраться в той путанице понятий, какую порождает своим учением гр. Толстой, то для этой цели означенная книга будет ему почти бесполезна, потому что в ней автор не столько старается об уяснении этой путаницы, сколько о том, чтобы припутать к учению гр. Толстого свой «критический индивидуалисм».

Получается таким образом очень странное впечатление от этой книги, – как будто главный предмет её – не гр. Л.Н. Толстой с его учением, но профессор философии Евгений Бобров с любезным ему «критическим индивидуалисмом» и не менее любезными «произведениями его».

Н. Вишневский

«Спустя столетие с небольшим после реформации XVI в., в религиозной жизни протестантов произошло необыкновенно сильное движение, выразившееся в своеобразном, дотоле небывалом явлении, известном под именем пиэтизма» (1 стр. рассм. кн.).

Это религиозное движение не было явлением кратковременным, скоропреходящим: начавшись в XVII столетии и видоизменяясь во внешних формах, оно дошло и до наших дней, перешло и к нам в Россию, отразившись в наших русских сектах (напр. штундизме). В виду этого, – в виду той связи, в какой стоят некоторые из наших сект с протестантским пиэтизмом, для православного миссионера необходимо знакомство с этим направлением религиозной жизни на западе. Пособием и руководством ему для ознакомления с пиэтизмом, – ознакомления полного и существенного, – и может служить серьёзный труд г. Нечаева: «Пиэтизм и его историческое значение».

Книга состоит из небольшого введения и трёх глав. В введении автор устанавливает взгляд на пиэтизм, как на религиозно-практическое направление в жизни протестантов, явившееся продуктом предшествующей истории и живучее в историческом отношении; – намечает план своей работы, и указывает литературу по данному вопросу. Первая глава посвящена рассмотрению тех исторических причин, которые вызвали появление в лютеранстве пиэтизма; вторая – знакомит с историей возникновения и развития этого направления в связи с обстоятельствами жизни его главных представителей и носителей, а третья – трактует о сущности пиэтизма и его историческом значении для западного христианского мира. К третьей же главе присоединяется – в качестве заключения – критический разбор религиозных воззрений и нравственных начал пиэтизма.

Пиэтизм – это явление естественное и необходимое в лютеранстве. Лютер, хотя и положил в основу всей своей реформации субъективизм, отвергнув авторитет католической иерархии, однако идея личной свободы так и осталась у него одной идеей. – Освободив человека «из-под тяжёлого гнёта папского произвола, он снова и всецело предоставил судьбу человека-христианина действию благодати, не оставив ни малейшего места участия личной свободе верующего» (116 стр.).

Вследствие этого и всё учение лютеранское получило характер теоретический, отвлечённый. Но одной теорией дух человеческий удовлетвориться не может. Поэтому, и в области лютеранства нравственные силы человеческой личности должны были, рано или поздно сказаться, личная свобода человеческого духа должна была непременно заявить свои права в деле приобретения благодати и спасения» (116). Это именно и случилось в появлении пиэтизма. Пиэтизм по существу своему представляет «самый законный протест человеческого духа за права личной свободы» против «заедающей все жизненные силы» сухой и холодной лютеранской ортодоксии.

Начало пиэтизма, – как стремления человеческого духа, не находящего удовлетворения в современном лютеранстве, осуществить в жизни христианский нравственный идеал, – уловить трудно. Но как историческое явление, – пиэтизм возник в половине XVII в., – после тридцатилетней войны (имевшей в числе своих последствий крайний упадок нравственности, во всех слоях общества и падение церковного авторитета), и в происхождении своём связан с именем Филиппа Якова Шпенера, человека благочестивого, но вместе разумного и очень тактичного, который умело указал формы религиозной жизни для обнаружения уже существовавших в обществе нравственно-практических стремлений. Выходя из недр лютеранства, пиетизм был дальнейшим шагом в развитии протестантизма и с лютеранством он на первых порах своего существования стоял в существенной связи, оставаясь верным в своём вероучении его символическим книгам.

Как протест за личные права человеческого духа – с одной стороны, и как реакция мёртвой протестантской ортодоксии – с другой, пиэтизм характеризуется субъективизмом и практицизмом. Задавшись целью преобразовать личную жизнь христианина-лютеранина, дать ей религиозно-практическое направление, пиэтизм оживил и одухотворил одряхлевшее и омертвевшее лютеранство. В этом – источник благотворного значения пиэтизма в истории западного христианства. «Благодаря пиэтизму, христианская религия сделалась для бесчисленного множества западных христиан принадлежностью сердца, достоянием целого человеческого существа» (120 стр.). Но те же характерные черты пиэтизма – субъективизм и практицизм были корнем, из которого впоследствии выросли все крайности пиэтизма, выразившиеся в различных сектах и заметные – между прочим – у ваших штундистов. Сведение всей христианской жизни к нравственности, пренебрежение к теоретической стороне религии, – к чему пришёл пиэтизм при отсутствии церковного авторитета, в свою очередь имели следствием – фальшь и односторонность в воззрениях позднейших пиэтистов. Нравственный ригоризм, манихейски-дуалистический взгляд на жизнь со всеми её благами, ханжество, пустая горделивость своим мнимым благочестием, почитание себя «солью земли», в евангельском смысле, – сынами Божиими, а отсюда – замкнутость в себе и удаление от всех, не принадлежащих к их обществу, людей, как сынов мира, грешников, и при всём этом – разлад дела и слова – вот характерные черты выродившегося и развившегося пиэтизма.

Таков пиэтизм в его сущности и в историческом развитии. Органически связанный с лютеранством, он если и проникает к нам в разных протестантских сектах, то всегда является учением наносным, не обусловленным внутренними причинами русской религиозной жизни.

Аркадий Виноградов

Сочинение о. инспектора Киевской духовной академии, иеромонаха (ныне архимандрита) Платона, представляет собой опыт полной истории народов древнего Востока, построяемой на основании, с одной стороны, исторических свидетельств и указаний священных книг В. Завета, а с другой – открытий, сделанных в истории этих народов современной ориентологией, и подтверждающих, уясняющих и дополняющих библейские свидетельства. В основу такого изображения исторической жизни народов древнего Востока автором положена взятая из Библии идея Промысла Божия, управляющего историческими судьбами как всего человеческого рода, так и отдельных царств, и народов. Эта идея собственно и является тем светом Божественного Откровения, которым автор пытается осветить историю человеческого рода до пришествия в мир Спасителя. Но наряду с этой идеей через сочинение проходит и во многих местах ясно выражается и другая, именно, – о полном подтверждении исторических свидетельств Библии результатами, добытыми путём археологических раскопок и изучения памятников письменности и вообще культуры древнего Востока. Таким образом, как идея, так и содержание настоящего сочинения далеко не вполне выражены в его заглавии.

Сочинение состоит из введения, пяти глав и коротенького заключения. Во введении прежде всего устанавливается достоверность библейских исторических свидетельств и их важность для истории древнего Востока (стр. 1–43); затем доказывается важность и значение провиденциалистической точки зрения в исторической науке и даётся исторический очерк развития этой идеи, начиная с священных историографов народа еврейского и кончая историками и философами нашего века. (стр. 44–70). Дальнейший план сочинения совершенно прост. Первая глава (стр. 81–192) носит заглавие: «Первобытное человечество и его культура» и содержит очерк истории человеческого рода от грехопадения прародителей, в котором автор видит корень в начало мировой истории, и до Вавилонского столпотворения и смешения языков. В остальных четырёх главах излагается история главнейших народов древности, с которыми входил в столкновение народ еврейский, а именно: вавилонян и ассириян (гл. II), египтян (гл. III), сириян, т. е. народов, населявших Сирию, как-то: финикиян, филистимлян, идумеев, моавитян, аммонитян и др. (гл. IV) и персов (гл. V). Очерк истории каждого народа заключает в себе не только изложение политических событий, но и очерк религии, нравов, культуры, административного устройства и проч. В заключении (стр. 669–671) кратко повторяется в виде вывода из всего обзора истории древнего Востока та же мысль, которая во введении выставлена в качестве основной руководящей идеи всего исследования, именно, – «что над всем миром царствует Бог», Который и управляет судьбами народов соответственно предвечным планам Своего домостроительства о спасении человеческого рода.

Не касаясь вопроса о степени научной ценности труда о. Платона, о чём высказала своё авторитетное мнение Киевская дух. академия, удостоившая автора этого исследования степени, магистра богословия, ограничимся лишь кратким замечанием. Сочинение о. Платона в значительной мере свободно от тех особенностей специальных учёных исследований, которые делают эти исследования малодоступными для большинства читателей. Книга о. Платона вполне доступна как по языку, так и по содержанию и приёмам изложения, широкому кругу читателей. По богатству же и относительной новизне собранного в ней материала и по возвышенности проникающей ее идеи она должна быть признана и полезной для многих читателей.

Отметим ещё следующее. Сочинение о. Платона обнаруживает в авторе обширное знакомство с литературой избранного им предмета – как русской, так и иностранной, – благодаря которому автор и мог собрать в своей книге такое обилие материала, Это обстоятельство сближает его труд с некоторыми произведениями древней русской письменности. Наши предки, как известно, были большими любителями «почитания книжного» и умели из каждой книги извлечь полезное. «Аз бо, княже господине, говорит о себе один из наших писателей XII в. (Даниил Заточнин), – аз бо ни за море ходих, ни от философ научихся, но бых яко пчела падая по различным цветом и совокупляя медвенный сот; тако и аз по многим книгам избирая сладость словесную и разум, совокупих яко мех воды морскыя, а не от своего разума, но от Божия промысла». Совершенно такой же приём избирания из разных книг «сладости словесной и разума» и совокупления избранного для доказательства действительности Промысла Божия обнаружил в своём сочинении и о. Платон, труд которого является, таким образом, как бы новым шагом на том давно заброшенном пути, который завещан нашими книжниками доброго старого времени.

Н. В.

Небольшая брошюрка под вышеприведённым заглавием принадлежит окружному миссионеру Донской епархии Е. Холостову и представляет результат его наблюдений и расследований на месте появления секты странников в Донской епархии. Странники этой местности в своём учении содержат много интересных особенностей, именно: детей своих не крестят, а только при рождении дают им одни имена; (после чего дети их, как язычники, живут некрещёнными до тех пор, пока не последует серьёзной болезни), и только в случае серьёзной болезни они спешат окрестить их и непременно с другим именем, после чего крещённых навсегда водворяют в подземельное житие. Уставного богослужения и церковного пения на своих богомольях сектанты не употребляют. Мертвецов своих они хоронят секретно – ночью и могилы их сравнивают с земной поверхностью и до шести недель стараются в строгом секрете хранить умершего сектанта, дабы кто-либо из иноверцев не мог помянуть его и тем значительно огорчить душу покойничка. Обитающие в подпольях странники предпочитают для себя одежду собственного изделия, как не оплаченную деньгами. В летнее время они ночью выходят из своих подземелий во всём белом одеянии, чем немало пугают многих. Праздник Пасхи странники с 1897 года начали праздновать в среду на страстной седьмице. На среду же они перенесли празднование воскресения, почему они называются средниками. Они избегают единогласной беседы с миссионерами, а ведут их не иначе, как совокупно, если можно, всей общиной. Дерзость и грубость свою на беседах они простирают до такой степени, что позволяют себе публично, прямо в лицо православному миссионеру или священнику говорить: «Врёшь, вот дать бы тебе в морду, да и только».

Многие пункты в учении странников г. Холостов сопровождает критическими замечаниями. Отсюда его брошюрка не только знакомит нас с учением секты странников в Донской области, но и даёт несколько данных для обличения лжеучений этой секты. Поэтому мы сочли нужным рекомендовать её вниманию всех, интересующихся делом противо-раскольнической миссии и в особенности противо-раскольнических миссионеров.

Евграф Овсянников

7-го марта в городской аудитории состоялось последнее собеседование со штундистами из предположенных на зимний период.

Предметом полемики было Таинство Покаяния. После вступительной речи Председателя, Преосвящен. Епископа Сергия, и апологетического чтения о Таинстве, уклонившимся от православной церкви было предложено высказать свои недоумённые вопросы, касающиеся Таинства Покаяния. Со стороны последних выступил известный своей грубостью и нетерпимостью ко всему православному сектант И-н К-в, он повёл речь приблизительно такого содержания: «Когда я был православным, то пьянствовал, воровал, прелюбодейничал и т. п. пакости творил, но теперь этого за мной не водится. Православие я не скоро оставил, долго искал истины и не раз ходил к своему духовнику с просьбой разъяснить мне недоумённые вопросы, но удовлетворения для души своей не получал. Духовник мой, кроме обычных наставлений, ни каких мер не принимал для оставления меня в православии. Если угодно, то я и духовника своего могу указать» – ехидно добавил К-в. Здесь председатель собеседования остановил оратора, заметив ему, что лично об Иване беседу вести не позволяет, а просит говорить о Таинстве Покаяния. В это время с задних стульев эстрады поднялся один из пастырей, уже довольно преклонных лет, и взволнованным старческим голосом проговорил: «Хотя со-вопросник К-в и не указал на своего духовника, к которому он обращался во время своего колебания, но я считаю долгом заявить, что его духовником был я, и свидетельствую как пред Богом, так и пред людьми, что К-ва колеблющимся я совершенно не знал, а видел его только своим обыкновенным прихожанином. Но когда Иван выехал из Киева и где-то прожил несколько лет, то уже вернулся штундистом. Этот прискорбный факт мне пришлось узнать при первом моём посещении, вернувшегося в приход Ивана, с молебном к нему на квартиру. Иван тут же выразился словами ни во что не верующего человека так: «на что мне ваше православие, я теперь имею чем детей воспитать, имею дом (хотя дом был тёщи, а не его собственный) имею коров и прочее хозяйство, и не нуждаюсь ни в исполнении православных треб, ни в советах.

Сконфуженный и обличённый во лжи Иван, уступил ораторство другим единомышленникам, а сам постарался скорей присесть на стул.

Выступили со стороны сектантов Д-сий Б-кий и Д-тий П-в. После долгого прения они по обычаю свели речь к тому, что они «святы» и больших грехов за ними нет, а по тому и не имеют нужды пред кем-либо каяться; в маленьких же грешках непроизвольных, они каются по Св. Писанию друг перед другом. В это время председатель заметил между прочим; «что-же? теперь остаётся нам облачиться и запеть величание этим святым: ведь положено же величать всех от века благоугодивших; так и этих надо возвеличить, только для этих святых в величании необходимо сделать изменение, ибо обыкновенно поется: «величаем вас» а здесь нужно: «величаетесь самозванно святые, уклонившиеся от единства веры, отцы и матери», (вас бо за само-превозношение ожидает горшее осуждение). Этим находчивым ответом сектанты были сильно сконфужены.

На другой день сообщающему эти выдержки пришлось быть по своим делам в квартире вожака сектантской общины Д-тия П-ва; там на этот раз оказалось не малое собрание сектантов, не обошлось и здесь без полемики. Разговор простеца православного со штундистами был приблизительно такой: Сектант Д-тий стал надсмехаться над православными, что они постоянно каются и постоянно грешат и опять каются, и опять грешат, потом обратился ко мне (правослсавн.) со словами: «а что, если перед смертью вы не успеете покаяться и умрёте; значит, пропадёт всё прежнее покаяние». На это я ответил, что наша православная церковь больше всего об том и молит Господа, чтобы Он Милосердый, время живота нашего, сподобил в мире и покаянии скончать, что христианские кончины живота нашего во вся дни церковь у Господа просит. И если кто помрёт и без покаяния перед смертью, то церковь православная не теряет своей любви к умершим и возносит свои молитвы обо всех прежде отшедших отцах и братьях. Но позвольте теперь вас спросить – обратился я к сектантам, что будет с человеком из общины уклонившихся от церкви, если он помрёт, не простившись с братом своим? Сектантов, видимо, озадачил такой неожиданный вывод и они постарались предложить мне другой вопрос такого рода: Для чего вы собираетесь в храм? подозревая лукавство сектантов, я не ответил им прямо, но в свою очередь тоже спросил: скажите и вы, господа, для чего собираетесь на беседу, как например в настоящую минуту, тогда и я вам скажу, для чего мы в храм собираемся. Сектанты в несколько голосов бойко ответили, что собираются они для хваления, благодарения и прошения к Богу. Ну так и православные, заговорил я, – для того же собираются в храм Божий и никто не думает о том, что молитва может потерять своё достоинство из-за того, что собираются в особо устроенном доме молитвы, а в не грязной хате. Сектанты не унимались и осыпали меня вопросами: для чего это у вас в храме все кадят да свечи палят? вместо ответа я опять озадачил их вопросом: а как вы думаете, может ли помешать каждение и паление свечей – прославлению и хвалению Господа?.. Когда же сектанты сказали мне, что православные утром в храмах, а после в кабаках и по домам пьянствуют, то и на это я не замедлил им дать отпор тем фактом, что ещё при входе в квартиру вожака увидал я под столом несколько пивных бутылок, это наблюдение теперь весьма пригодилось и вместо всякого оправдания православных, я взял из под стола две бутылки и, подняв их, проговорил: господа судьи, вы видите в глазу брата сучок, бревна же в своём глазу не видите. Вы сами говорили, что православные как выйдут из храма, так и за пьянство, а у вас, должно быть, невыхода из молельни своей, чинится тоже, если не хуже. – Больше продолжать беседу сектанты не пожелали.

Иван Смолин

В «Русском Листке» в одном из писем иностранца о России делается отзыв им о нашем знаменитом писателе, Льве Ник. Толстом. В виду особого интереса, с которым относится общество к этому писателю, помещаем отзыв иностранца в буквальном заимствовании.

«Великий старец, жизнью которого интересуется вся Россия, все детали её изучаются и представляются на рассмотрение публики, чтобы там не говорили, имеет один незамолимый грех, – он не любит, России. Мне, как иностранцу, это гораздо виднее, чем вам, и того, что он делает, не сделал бы ни один писатель другой земли, кроме русской. Когда Тургенев вывел своего Потугина в «Дыме», Достоевский разразился горячим письмом, которое буквально можно считать написанным кровью сердца. Что бы он сказал, если бы проследил всю деятельность последних лет Льва Николаевича Толстого? Он не зарыл своё гениальное дарование, не остановил движение своего ума, – он, напротив, работает всё шире и сильнее над растравлением тех небольших болячек, которыми иногда покрывается гигантское тело России. Неурожай, религиозное движете, разбойник Чуркин – всё служит для него предлогом написать несколько статей, и непременно в иностранных журналах, чтобы показать, что в России и то и другое нехорошо. Зачем это делать и именно ему, к голосу которого прислушивается весь читающий мир? Но он то же делает и для своих соплеменников. Молодого, колеблющегося на жизненном пути, интеллигента он отравляет ядом своего сомнения; тому трудно бороться с современными условиями, – он предлагает ему опроститься таким же мужиком, как он, имеющий, по собственному сознанию, 600 тысяч капитала, отказавшийся от всего и продающий свои произведения по тысяче рублей с листа. Он не пожертвует деньги на голодающих! Гораздо лучше – он попросит свою жену снять с него фотографию среди них. Интеллигенция России принесла не мало кровавых жертв его учению, и в настоящее время туман, кажется, начинает мало- помалу рассеиваться. Русскому крестьянину Лев Толстой подарил «Власть тьмы» и поверг его в дебри религиозных парадоксов, где колеблется то, чему мужик верил целыми столетиями твердо и непоколебимо.

Где же любовь?

Её нет! Мне, иностранцу, литературному пигмею, не страшно это высказывать. Ошикивают великих актёров всегда из райка, но там-то и сидят истинные любители искусства. Лев Толстой любит только одно существо до самообожания, до самозабвения это – самого себя!

Он не любит своей родины, он против неё обращает то оружие, которым его снабдил Бог, и этого греха ему не искупить ни маскарадом, ни печками, ни позированием с сохой и лошадьми без вожжей перед художником. Еще месяц – и Россия будет праздновать день столетия своего величайшего поэта (Пушкина). Тот предсказал, и предсказание его исполнилось: к нему не заросла народная тропа, а Лев Николаевич Толстой последних лет будет служить предметом для исследований, изучения, но сердце не затрепещет при чтении его произведений. Если Пушкина можно сравнить с врачом, то Толстой – хирург, для которого Россия – интересный объект для научных занятий. Но великий хирург сам болен стремлением к популярности и себялюбием, отчего его операции не всегда удачны.

Я иностранец, и потому, может быть, сужу неправильно, но у нас, на Западе, так не делали никогда, и потому мне это кажется странным».

Ниже-помещаемое письмо по адресу одного из местных почтенных ревнителей Православия и дела миссии – старца Ф. И. г. С. принадлежит перу более или менее благомыслящего и правдивого раскольника австрийского толка; оно ярко освещает те порядки, какие царят в их молитвенных раскольничьих домах, и правдиво характеризует беззастенчивость пресловутого Логофета Климента Анфиногеновича Перетрухина – этого в существе дела председателя de facto раскольнических собраний и секретаря оных. Оно – живо рисует слабые стороны в столпе и уповании австрийского толка К. А. г. Перетрухине, протестует против авторитета такого учителя благочестия, значение голоса которого приравнивается невежественными последователями его чуть ли ни к авторитету Свящ. Писания, о чём ясно свидетельствуют такие речи его адептов: «мало ли чего написано на строке!.. А ты говорил с К. А. Перетрухиным?! Так говорит Перетрухин...» и т. д. Вот подлинник письма раскольника, в котором сделаны лишь неизбежные исправления в орфографическом и логическом построении его речи без искажения его смысла.

«Милостивый государь, Ф. И.! Хочу сообщить вам, что творится в нашем Николаевском старообрядческом обществе. 1-го декабря 1898 г. было назначено собрание в молитвенном доме для избрания попечителей и по другим делам. На собрание собрались все кроме Д. Кап…а, и братьев Бармотиных; за ними послали. В этот промежуток ваш логофет Перетрухин прочитал письмо, от имени своего в Москву к нашему новому архиепископу Иоанну с поздравлением его с чином архиепископским, где он и молил его зрети недремлющими очами, ибо по его мнению некоторые епископы будто бы впали в погрешение. Перетрухин просил общественников послать такого же содержания письмо и от имени всего общества. Собрание согласилось; явился один москаль С., который заметил Перетрухину: какие епископы погрешили и какие погрешности? просил разъяснить: дабы нам самим не впасть в погрешение; или архиепископ спросит нас или поручит кому спросить нас, какие епископы и какие погрешности за ними, вот тогда то, чего мы будем отвечать? Перетрухин разгневался и сказал: ну, я пошлю от своего имени. Когда прибыли Бормотины и Кап…ъ, стал С. просить Перетрухина прочитать это письмо; но он не стал – читать. Собрание постановило написать от имени общества только в другом смысле. Перетрухин написал, несколько изменив первое письмо; общественники подписались. В Москву послали по указанию Перетрухина, А.Г. Смирнова¹²³ представить письма и лично поговорить с Иоанном и, как-нибудь отстранить тех епископов, которые тяжелы для Перетрухина, а ему быть опять в Москве на своём прежнем месте.

Ещё был вопрос добавить к трём прежним попечителям ещё попечителей. Перетрухин прибавил небывалое правило, чтобы было избрано 8-м членов: два священника и 6 попечителей, и тут С. заметил ему, что того в писании, кажется, нет. Тут собрание поддержало мнение С. Что тут было делать нашему логофету? Собрание попросило его написать избранных лиц, и скрепить подписью пера. Он написал назначенных лиц, только оставил одного ему не угодного, а себя вместил непрошенного, зная, что тогда он будет иметь вес и куда хочет, туда и поведёт наших толстосумых. Ещё был вопрос об уставщике Ф. П., о его усердном пьянстве. Собрание все единогласно сказало уволить, и просили Петрухина написать поставление, и тут, он сделал так, что только стоит Ф.П. отвесить нашим главарям по нескольку поклонов, а Перетрухину бутылку или две водки и тогда опять по-прежнему похабничай в молитвенном доме, как угодно. Извините, Ф. И., за мою малограмотность, прошу вас прочитать всем нашим прихожанам: надеюсь, никто не сочтёт клеветником, кто был на собрании.

Имени не могу написать, хотя правду написал: будут серчать.