[Апрель]

„Фома же, один из двенадцати, называемый Дидимом, не был тут с ними, когда приходил Иисус. Другие ученики сказали ему: „мы видели Господа“. Но он сказал им: „если не увижу на руках Его ран от гвоздей и не вложу руки моей в бок Его – не поверю“. После восьми дней опять были в доме ученики Его, и Фома с ними. Пришёл Иисус, когда двери были заперты, стал посреди их и сказал: „мир вам“! Потом говорит Фоме: „подай перст твой сюда и посмотри руки Мои; подай руку твою и вложи в бок Мой; и не будь неверующим, но верующим“. Фома сказал Ему: „Господь мой и Бог мой“! Иисус говорит ему: „ты поверил, потому что увидел Меня; блаженны не видевшие и уверовавшие“ (Ин.20:24–29).

Этот простой и трогательный евангельский рассказ полон глубоко-захватывающего интереса. В нём в кратких, но сильных чертах изображена вечно повторяющаяся картина сомнений человеческого духа в вопросах веры. Поэтому изучение этого евангельского события, помимо своего общего значения, имеет несомненный интерес современности и особенной пользы для церкви и настоящего века.

Фома не был свидетелем, как его товарищи по апостольству, воскресения своего Господа. Следовательно, непосредственного материального доказательства воскресения Иисуса Христа у апостола Фомы не было.

Совершенно смущённый смертью своего Учителя, оставил он Иерусалим и с горем удалился от этих мест, полных ужаса и печали. Он не был ни в саду Аримафейском, где Пётр и Иоанн поняли через отсутствие смерти действительность воскресения; ни в доме Еммауском, где два ученика воочию увидели божественного Учителя, шествовавшего с ними; ни в том доме, где были собраны ученики и куда внезапно вошёл Иисус „дверем затворенным “ с сладким приветствием „мир вам“! Фома возвращается в Иерусалим, несколько дней спустя. Он слышит, как ученики утверждают великое чудо и говорят: „мы видели Господа“. „Если я не увижу, вскричал он, знака гвоздей на Его руках, если я не вложу моего пальца туда, где были гвозди, если я не вложу моей руки в Его рёбра, я не поверю“.

Что значит это слово? Не есть ли оно опасение твёрдого ума, который не желает поддаваться легко, но за то готов принимать достаточные доказательства? Если оно таково, то заслуживает больше похвалы, ибо вера не есть слепое и стремительное согласие, торжество воображения над угнетённым разумом, и вполне справедливы слова известного проповедника: „мне нужно иметь основания, чтобы подчинить разум“.

Но эти основания для ап. Фомы существовали. Он имел уже достаточные доказательства воскресения Иисуса Христа.

Два доказательства, даже две очевидности, были даны ему и должны были склонить его убеждения: очевидность свидетельства и очевидность, которую можно назвать моральной.

Вот апостолы, его товарищи, его испытанные друзья, говорят ему: „мы видели Господа“. Это не один объявляет, не три или четыре между ними, – это все апостолы с их различными индивидуальностями соединяются в одном и том же утверждении. Им лично и несомненно явился по воскресении своём божественный Учитель. Они не могли смешать Его с другим, так как бывали в Его обществе, самом интимном, не день и не два, а три с половиной года, не по временам только, а постоянно и неотлучно: они не могли смешать мёртвого с живым, привидения с существом действительным: Иисус Христос обратился к ним со словами; Иисус Христос „показал им Свои руки и рёбра“; Иисус Христос вкушал вместе с ними поданную по Его приказанию пищу. Они не могли подумать о том, чтобы солгать, обмануть его – Фому. Это были люди правдивые, люди простые и прямые, не способные ко лжи и обманам. К тому-ж раньше они сами сомневались так же, как и он (Лк.24:11). Медленные в вере этому великому событию, если они утверждают его, то потому, что вполне убедились в его действительности.

Вот первая очевидность, которая должна была поразить Фому, – это очевидность свидетельства.

Но здесь нужно ещё прибавить очевидность нравственную. Фома созерцал Иисуса Христа в продолжении трёх с половиной лет. Он слышал, что его Учитель говорил; видел, что Он действует, как Существо высшее этого мира, божественное. Такое существо, если оно согласилось умереть, не могло оставаться в могиле. Невозможно, чтобы Тот, Кто сотворил небо и землю, море и всё, что в них, подвергся участи созданной Им твари! Невозможно, чтобы был побеждён смертью Тот, Кто победил её в дочери Иаира, в сыне вдовы Наинской, в своём друге Лазаре.

Кроме того, Он торжественно объявил, что в третий день воскреснет. Если Он не воскрес, значит Его слово было иллюзией или обманом... Но могло ли быть иллюзией или обманом слово Иисуса Христа в глазах Фомы, который носил в сердце своём неизгладимый возвышенный образ недосягаемой нравственной высоты Учителя? Невозможно! Это я называю очевидностью нравственной.

Фома не поддаётся двоякому доказательству. Он желает других, материальных, осязательных, личных, которые одни только могут убедить его. В этом случае он проявляет скорее неосновательную требовательность, чем законную твёрдость ума. Однако Иисус Христос благоволил дать ему и это сверхдолжное доказательство. Он отвечал на его желание, может быть требовательное, но чистое. Он, во славе воскресший, показал Себя ему и сказал: „вложи руку твою в рёбра Мои, и не будь неверующим, но верующим“ (Ин.20:27). Вот тогда-то Фома, побеждённый непреодолимой очевидностью, воскликнул: „Господь мой и Бог мой“!

Если поглубже вдуматься в изложенное, то не трудно заметить, что история Фомы почти с буквальною точностью повторяется и в наш век с весьма многими из нас, и повторяется, к великому прискорбию, далеко не с теми утешительными результатами, к каким привела Фому история евангельская.

В самом деле, не те же ли самые основания, которые должны бы были убедить Фому, представлены и нам? Не оказываемся ли и мы, несмотря на 19 протёкших веков, подобно Фоме, в виду двойной очевидности: очевидности свидетельства и очевидности нравственной?

Правда, мы не имеем свидетельства, произнесённого апостолами, но мы имеем их письменное свидетельство. Что они проповедовали современному поколению, то записано ими в Новом Завете. Относительно воскресения Иисуса Христа в последнем имеются прямые свидетельства двух апостолов: свв. Матвея и Иоанна, и двух апостольских спутников – Марка и Луки. Сверх того, мы имеем поразительное, по единодушному признанию всех толкователей, свидетельство св. ап. Павла в его 1-м послании к Коринфянам (1Кор.15:1–8).

Наконец, теперь критики, самые отрицательные, признают, что первые ученики все веровали воскресению своего Учителя, единогласно свидетельствовали о нём и даже делали это свидетельство предметом проповеди. Вопрос таким образом сводится к тому, относится ли апостольское свидетельство к действительному факту или к воображаемому. Было ли воскресение галлюцинацией или действительным событием? Для непредубеждённого человека на этот вопрос может быть только один ответ – положительный.

Непосредственное сознание каждого читающего евангелие – лучшее доказательство истинности апостольского свидетельства о воскресении. Перечитайте просто, без заранее предвзятой цели, священные повествования о воскресении, – и ваше непосредственное сознание ясно и красноречиво скажет вам, что невозможно видеть галлюцинацию в этих отчётливых, ясно сознаваемых явлениях, передаваемых с такой точностью, определённостью, спокойствием и всецелой объективностью. Вдумайтесь в трогательный и простой эпизод с Марией Магдалиной, в событие при Тивериадском озере, в разговор Христа с Петром и в другие явления, упоминаемые ап. Павлом, – не видите ли вы совершенно ясно, что в них нет ничего, напоминающего беспокойный, неясный, непоследовательный, сбивчивый и странный лепет возбуждённого горячечным бредом человека, подверженного галлюцинациям? Или законы психологии, непреложные для нас, не простирали своего действия на апостолов, что, вопреки им, они в состоянии горячечного бреда говорят и действуют, как люди в высшей степени здоровые и нормальные?

С другой стороны, если евангелие не заслуживает доверия в отношении к факту воскресения, то в чём другом оно может заслуживать его? Несомненно, что, если бы воскресение не было фактом из области сверхъестественного, заранее отрицаемой известными умами, то никто не подумал бы оспаривать его.

Таким образом, для нас существует очевидность свидетельства. Но есть ещё и очевидность нравственная. Этот Христос, образ Которого в евангелии окружён божественным сиянием и славой, этот Христос, Который является нам, желаем ли мы того или нет, как господин веков, как владыка твари и человечества; в Котором даже неверующие признают единственный верховный идеал, подвергся закону тления, как мы?! Этот святой и праведник, душа Которого, чистая как небо, обитала в теле, изъятом от скверны, в безвестной могиле сделался добычей гробовых червей?! Нет, внутренний голос протестует против этого: „невозможно, чтобы Он был удержан в узах смерти!“ (Деян.2:24). Он воскрес, – вот свидетельство истории. Он должен был воскреснуть, – вот свидетельство нашего нравственного сознания.

Но нам, как и ап. Фоме, Господь Иисус Христос даёт, в известной мере, и доказательство видения. Он с язвами Своего креста, но с неувядаемой жизнью постоянно проходит перед нашим взглядом, и мы, если пожелаем, можем видеть Его даже перед собой. Перенеситесь мысленно через всю даль веков, углубитесь в историю новозаветных времён, что видите вы там? Этого человека, умершего на кресте! Вот Он в Своей церкви, рождённой у подножия Его креста, вечно живой и могущественный. Вот Он – в обществе, которое преобразовал, в семье, которую очистил и утвердил на новых началах. Вот он в законодательстве, которое вдохновляет, в нравах, которые возвышает, в идеале искусств и науках, которые преображает. Вот Он в многочисленных христианских храмах и праздниках, существующих во всех церквах вселенной, – Он, созывающий народы, наполняющий храмы и во всякий момент, являющийся в них полным жизни.

Не в Иерусалиме только 19 веков назад желали принести Его в жертву и запечатать гроб. Он был ещё бичуем, злословим предаваем на смерть в своём теле – Церкви. Мир желал затопить её в потоках крови: но Он снова восстал из этой кровавой могилы, между тем как язычество, преследовавшее Его с жестокостью и пылом, произнесло в бессилии умирая: „Ты победил, Галилеянин“! В недрах самого христианства преследовали Его в лице верных свидетелей Его. Новые бичеванья, новые раны, новые кресты... И Он опять восстаёт во славе, всегда израненный и изъязвлённый, но и всегда живой. Человеческая мудрость пыталась и пытается снова вонзить гвозди в тело Его, вольнодумный 18-й век праздновал похороны христианства. И вот Он по-прежнему жив и украшен вечной юностью. Теперь направлены против Него другие нападения. Но мы знаем Его: Он оживёт и победит, Он воскреснет полным силы из глубины гробницы, и мы увидим, как падёт в совершенном бессилии всякое могущество, противное славе Его. И из недр этой неувядаемой жизни ежеминутно Он говорит и нам, как говорил апостолу: „подай перст твой сюда, и посмотри руки Мои... и не будь неверующим, но верующим“ (Ин.20:27). И кто из истинно верующих в Него, при этом зрелище (ибо это есть род видения), не чувствует, что его сердце принуждено воскликнуть вместе с Фомой: „Господь мой и Бог мой“!

„Вложи сюда твою руку“, – сказал Иисус Христос Фоме. Но он не влагает её, он созерцает только с умилением и трепетом глубокие рубцы Его ран. И крик веры, глубокой, как море, и ясной, как чистое небо, вырывается из его правдивых уст. Последний в вере воскресению Иисуса Христа, он первый исповедует самым поразительным образом Его божество. Счастлив и благословен тот, кто может присоединиться к хвалебному крику апостола не устами только, но сердцем, совестью и всей душой!

„Ты поверил, потому что увидел, но счастливы те, которые не видели, но веровали“. Так, давая нам, по Своей снисходительности, осязательные доказательства некоторых истин веры, Иисус Христос вместе с тем напоминает, что истинная вера проходит мимо этого рода доказательств. её корни и её истинные основания принадлежать к миру духовному и нравственному.

Отсутствие личного и непосредственного видения есть непременное условие веры. Если бы для веры в Иисуса Христа нужно было видеть Его плоть, то каким ничтожным меньшинством ограничилось бы тогда спасительное значение христианской веры! Тогда все те, которые прежде пришествия Сына Человеческого созерцали издали Его явление, которые из глубины веков видели, как светит свет, и радовались, были бы только мечтателями. И те, которые после Иисуса Христа объявили и будут объявлять себя Его учениками, не имели бы на это права, так как не созерцали Его во плоти. В таком случае как же апостол писал иудеям рассеяния: „вы веруете в Него, хотя и не видели Его, и, веруя в Него, радуетесь радостью неизреченной и преславной? (1Пет.1:8).

Веровать без видения – есть даже само существо веры. Что такое вера как не беспрестанная победа невидимого над видимым, духа над плотью, вечности над текущим часом?

Что видит, напр., молящийся человек? Он не видит ни Бога, к Которому восходит его молитва, ни невидимого пути, по которому она достигает престола Всемогущего. Он часто не открывает в людях и во внешних обстоятельствах никакого следа Божеского ответа на его молитвы, – и однако верует! Он верит, что каждый из воплей его души доходит до престола Божия, и ни один не теряется в беспредельном пространстве. Он верит, что Бог из глубины Своего уединённого жилища может двинуть только рукой, – и она восколеблет мир. И спокойно ожидает внимания Отца Небесного, зная, что кто просит, получает, и кто ищет, находит. Что видит этот христианин, который, после долгих томлений, нашёл мир во Христе Иисусе? В его молитвенной комнате не было никакого видения, никакого небесного голоса, никакого видимого присутствия Христа! И тем не менее он почувствовал, что давившая его тяжесть падает к подножию креста и что он получил от своего невидимого Спасителя прощение и мир. Иисус явился с высоты Своего жилища другом его души и невидимо со дня на день исполнял силу свою в немощах его.

Что видит этот христианин, который с тоской бодрствует у смертного одра своего возлюбленного брата? Могущество смерти, презирающей все наши заботы, усилия и мольбы, милое существо, которое отойдёт, может быть, с половины пути своей жизни... И однако окружающие это смертное ложе веруют и надеются! Во мраке последнего часа они видят свет, любовь Бога Спасителя. Они знают, что через печальное таинство смерти Отец склонился к своему дитяти, Искупитель к освобождённому, чтобы сказать ему: „вниди в радость Господа твоего“! Проходит несколько часов... и вот они у тесной могилы, куда сошло, где исчезло то, что они так любили. Но и тут они верят. В аллеях кладбища они слышат голос ангела, говорившего в саду Гефсиманском: „не ищите его между мёртвыми, а между живыми“! Они слышат Самого Воскресшего: „Аз есмь воскрешение и живот“, и через вековое расстояние созерцают, как взоры снова открываются, как любимый образ восстаёт снова в славном преображении, и уста воспевают имя Божье.

Да, счастливы не видевшие и веровавшие! Ибо эта вера есть свет наш, наше утешение, наше вдохновение, знак нашего величия над миром. Эта вера своими горячими внушениями, своими скорбными, но благородными усилиями, этим голодом и жаждой, которые возбуждает в нас, приготовляет нас существенным образом к жизни небесной, когда мы увидим, наконец, лицом к лицу то, что видим теперь сквозь тусклое стекло, когда, видя Самого Господа, каков Он есть, будем подобны Ему.

К. Перевозников

В печати появилась книжка прот. А. Вихрова: „Краткая история раскола (старообрядческого), для V-го кл. епарх. женских училищ“³³¹.

Появление в свет книжки прот. А. Вихрова невольно вызывает вопрос: нужно ли преподавать раскол и сектантство в епархиальных женских училищах? Программы последних отвечают на поставленный вопрос отрицательно: предмет раскола и сектантства в них не значится. Можно думать, что в этом случае программы считают удовлетворительными для женских училищ сведения по расколу и сектантству, требуемые программой Церковной истории для 6-го класса училищ и обозначенные рубриками: „Труды патриарха Никона по исправлению богослужебных книг и обрядов. Возникновение раскола. Открытое появление его в русской церкви. Распадение раскола на толки. Поповщина и беспоповщина. Духовные секты“. Краткость и общность этих заголовков дают основание заключать, что сведения по расколу и сектантству, при отсутствии выделения их в особый предмет, могут быть сообщаемы в епархиальных женских училищах только самые общие, не выходящие за предел приобретаемого путём обыденного чтения и даже, пожалуй, меньше того. Ибо, в самом деле, что можно сообщить под рубрикою: „Духовные секты?“ Только сведения примитивные, доставляющие представление чего-то и не дающие в результате ничего. А между тем в той же программе, в объяснительной записке к программе по Закону Божию, читаем: „ программа по объяснению Богослужения, сравнительно с прежней, расширена в виду тех требований, которые предъявляются по сему предмету к учащимся в церковно-приходских школах, куда оканчивающие курс в епархиальных женских училищах часто поступают учительницами. Неудобно учительницам знать по изъяснению Богослужения менее учащихся в церковно-приходских школах“³³². Значит, программы епархиальных женских училищ, когда ограничивают сведения по расколу и сектантству в училищах только тем, что даёт преподаваемая краткая церковная история, то или предполагают, что оканчивающие курс епархиальных женских училищ знают по этому предмету более учащихся в церковных школах или же не считают нужным знать им более своих учеников, точнее говоря, считают какие-либо сведения по расколу и сектантству для воспитанниц епархиальных женских училищ совершенно ненужными. Насколько допустимо первое предположение и можно ли согласиться с последним мнением?

В программе по Закону Божию для двухклассных школ так же, как и в епарх. женских училищах, поставлена и церковная история и также стоит рубрика: „Происхождение раскола“. Правда, эта рубрика более краткая, сравнительно с рубриками программы по церковной истории в епарх. женских училищах, где требуются сведения о делении раскола на беспоповщину и поповщину и сведения о сектах духовных. Но мы уже сказали, что и по программе епархиальных женских училищ сведения по расколу и сектантству могут быть сообщены (по приведённым рубрикам) настолько общего характера и настолько скудные, что в отношении знания о расколе и сектантстве и будущие учительницы, и их ученики разнятся не во многом, то есть, те и другие не знают ничего. Но церковная школа назначена не для одних детей православных. Она признаётся лучшим средством для утверждения в истинах православной веры и детей раскольнических и сектантских. К воспитанию детей в духе православной веры и Церкви приноровлены весь строй и все предметы церковной школы. Поэтому желательно видеть, чтобы и раскольнические сектантские дети по возможности обучались в церковной школе. И если в местностях с раскольническим и сектантским населением этого не бывает, то нужно признать такое явление весьма прискорбным и нежелательным. Эти дети, воспитанные своими родителями в духе раскола или сектантства, несомненно, будут, хотя и в известной, более узкой области, более знающими, чем их учительницы. Значит, „неудобство“ знания учительниц менее учащихся в церковно-приходских школах будет существовать во всей своей силе. Отсюда можно думать, что программы епархиальных женских училищ меньшее знание учительниц церковных школ сравнительно с учениками в области раскола и сектантства не считают за „неудобство“, т. е., значит, какие-либо специальные знания по расколу и сектантству считают для учительниц церковных школ совсем ненужными. Действительно ли эти знания не нужны для учительниц?

Основанием такого мнения может служить или то, что миссионерское назначение школы выполняется законоучителем школы на уроках Закона Божия или же вообще несовместимость понятий миссионера и женщины.

Против первого основания достаточно говорит то обстоятельство, что объяснение по Богослужению в церковных школах даётся тем же законоучителем школы, которому предназначается и выполнение миссионерской задачи школы. Почему же в одном случае, по отношению к изъяснению Богослужения, меньшее знание учительницами предмета сравнительно с своими учениками признаётся программами епархиальных училищ за „неудобство“, а в другом случае, по отношению к расколу и сектантству, этого „неудобства“ программы не видят? Скажут, случаи применения учительницами своих знаний по расколу и сектантству могут быть редки и исключительны, а необходимость давать объяснения относительно православного Богослужения может быть чаще и важнее. Но при нынешнем распространении раскола и сектантства редкая школа не может иметь соприкосновения с ними, а в местах соприкосновения случаи к рассуждениям или даже простым разговорам по поводу и относительно раскола и сектантства могут быть чаще, чем случаи к объяснению со стороны учительницы истин православной веры и церкви: к разговору или рассуждению относительно и по поводу раскола и сектантства может повести простое житейское столкновение и детская любознательность, явиться в роли объяснителя православного богослужения учительница может разве по собственному желанию, ибо это объяснение в достаточной мере даётся законоучителем школы, а дети православных родителей без каких-либо особенных поводов не будут заводить с учительницей и разговора о православном богослужении. Что касается возможности объяснений учительницы относительно православного богослужения, то в виду отсутствия у детей православных какого-либо критицизма и сомнений о православной вере и Церкви неудовлетворение возможной со стороны учеников любознательности учительницей не будет сопровождаться для них какими-либо печальными последствиями, разве что учительница не будет так высоко стоять в их мнении, т. е., что они не будут приписывать ей полноты знаний во всех областях. Но они, по всей вероятности, этой полноты от учительницы и не требуют, по крайней мере по отношению к области богослужения, ибо здесь для них является олицетворением знания и высшим авторитетом батюшка, который и может всегда удовлетворить возможные с их стороны запросы. Значит, знание учительницей изъяснения православного богослужения имеет более важности для самой учительницы, как христианки, чем для обучаемых ею детей. Не так обстоит дело в отношении к ответам учительницы на запросы учеников по расколу и сектантству. Для детей раскольнических и сектантских учительница является прежде всего последовательницей и представительницей православной Церкви, и потому отказ с её стороны дать какое-либо объяснение по поводу разности в обряде богослужения или по вопросу веры роняет в их глазах значение православной Церкви. Авторитет батюшки, или вообще законоучителя, не может уже возместить незнания и безответности учительницы, ибо часто дети раскольнические, под влиянием своих родителей, настроены против батюшки враждебно и с предубеждением, а дети сектантские смотрят на него без должного уважения, и как те, так и другие отказываются, по требованию своих родителей, и слушать уроки Закона Божия в церковной школе. Принуждать их к этому, конечно, нельзя, потому что принуждение повлечёт похождение таких детей в школу и лишит последнюю какого-либо миссионерского значения. И выходит, таким образом, что „неудобство“ меньшего знания своих учеников учительницами более приложимо по отношению к расколу и сектантству, чем по отношению к объяснению православного Богослужения. Значит, отсутствие в программах епархиальных женских училищ специальных предметов по расколу и сектантству объясняется не „неудобством“ меньших знаний учительниц в этой области сравнительно с учениками, а тем, что считается почему-то несовместимым с званием женщины исполнять какую-либо миссионерскую роль. Рассмотрим, насколько правилен и состоятелен такой взгляд.

Само звание женщины не должно преграждать для учительницы доступа к деятельности на поприще борьбы православной Церкви с расколом и сектантством. Если ап. Павел запрещает женщине всенародно учить в церкви, то, ведь, он же заповедует христианам, чтобы они исполнялись познанием воли Божией во всякой премудрости и разумении духовном (Кол.1:9), а ап. Пётр убеждает христиан, чтобы они, как новорождённые младенцы, возлюбили чистое словесное молоко, дабы от него возрасти им во спасение (1Пет.2:2). Так как женщина имеет такую же христианскую душу, как и мужчина, то нельзя, конечно, думать, чтобы указанные слова апостолов относились к одним мужчинам. След., женщина также должна преуспевать в познании христианских истин, и сами программы епархиальных женских училищ считают для учительниц, т. е. женщин „неудобством“ знать менее своих учеников по объяснению богослужения. Если учительница церковной школы, как и всякая вообще христианка, не должна быть не сведущей в истинах христианской веры и в православном богослужении, то почему же ей держать запас своих знаний про себя и не выступить по самому званию учительницы или же в качестве человека образованного, сравнительна с нашим простонародьем, истолковательницей той или другой христианской истины, того или другого образца. Это не роль церковного учителя, запрещённая ап. Павлом женщине, а действие христианской любви к ближнему, выражение духовного общения христиан между собой и взаимного утверждения в вере. Сам ап. Павел предполагает благодетельность допущения браков между верующими и неверующими в том, что муж неверующий утверждается в истине христианской веры женой верующей. Значить, апостол допускает даже возможность религиозного воздействия женщины на мужчину. Если допустим возможность такого воздействия, то тем более она допустима по отношению женщины к женщине, а в рассматриваемом вопросе- женщины-учительницы по отношению к детям-ученикам школы. Несколько расширив такого рода деятельность женщины-учительницы, мы легко придём к признанию возможности и миссионерской деятельности женщины-учительницы. Эта деятельность также не будет входить в область церковного учительства, ибо будет совершаться в житейском кругу, в домашней и внецерковной жизни, а не на церковной кафедре. След., каких-либо препятствий к этой деятельности с канонической стороны быть не может. В полезности такой деятельности не может быть сомнений.

Возражением против полезности миссионерской деятельности учительницы церковной школы может быть разве указание на недостаточность богословских познаний воспитанниц епархиального училища. Но ведь в миссионерском деле женщине-учительнице и роль отводится соответственно её развитию и знанию. От неё не требуется, чтобы она взяла на себя официальное звание миссионера, которое налагает обязанность вести публичные беседы, изучать раскол и сектантство во всём объёме и во всех его тонких изгибах. С женщины-учительницы церковной школы вполне достаточно будет, если она будет удовлетворять духовным запросам крестьян в районе своей школы, т. е., будет более или менее сведуща в основаниях раскольничьего и сектантского упований и их обличений, так чтобы вопрошающие её крестьяне, обращающиеся к ней дети-ученики могли найти у неё для себя должный ответ на все запросы, чтобы в разговоре с ними по вопросам веры и практики церковной учительница не оказалась стоящей с ними на одном уровне познаний. В зависимости от условий известной местности и обстоятельств для миссионерской деятельности учительницы познания её могут быть пополнены, расширены, более специализированы. Когда есть главные и твёрдые основания этих знаний, приобретённые в епархиальном училище, то есть и возможность приобретения знаний поместно-нужных. В выполнении миссионерской обязанности в указанном масштабе деятельность учительницы будет, надеемся, весьма плодотворной.

Прежде всего нужно сказать, что женщины, как в расколе, так и в сектантстве, играют весьма большую роль. Какую большую услугу оказала протопопу Аввакуму Федосья Морозова, Евдокия Урусова, инокиня Меланья? Обращаясь к первым двум, Аввакум говаривал: „вы моей дряхлости жезл и подпора!“. А после их смерти восклицал: „забвена буди десница моя, прильпни язык мой к гортани моему, аще не помяну вас“. То же и в сектантстве, особенно в сектах мистических: все эти богородицы, пророчицы разве не играют главной роли в хлыстовщине и скопчестве? С течением времени роль женщины в отступничестве не уменьшилась, и сейчас женщина – главная опора раскола и сектантства. Кто упорнее отстаивает в расколе старину и менее поддаётся убедительности доказательств миссионера? Разумеется, женщина, – как воспринявшая известные истины веры более сердцем, чем умом, как почитающая известные обряды и обычаи более по наследию старины и привычке, чем по соображениям разума. Особенно это нужно сказать о женщинах старого поколения и необразованных; а молодые по условиям крестьянской жизни находятся под их всецелым влиянием. Сектантки же, выступающие в роли действующих и иногда главных лиц в секте прямо должны быть признаны фанатичками своего учения, которые не слушают доводов разума и увлекают других своим экстазом и фанатизмом. Кто имеет более случаев к сближению и к разговору с женщиной, уклоняющейся от всякого рода пастырских и миссионерских бесед, избегающей и ненавидящей миссионеров и упорно стоящей на своём? Кто может говорить с такого рода женщиной более языком сердца, чем рассудка, более простыми и доступными пониманию речами, чем доказательствами, предназначенными более для ума и требующими прежде всего соображения и развития? Всё это сделать скорее может женщина же, являющаяся перед женщиной не в качестве официального миссионера, а простой и иногда случайной собеседницей, если же и постоянной, то во всяком случае обыденной, а не нарочитым миссионером. Деревенская жизнь, особенно в зимние вечера, может представить много поводов к беседе и разговорам учительницы с своими односельчанами и однодеревенцами. Придёт деревенская баба посмотреть или справиться, как учится её детище, принесёт учительнице гостинец, позовёт учительницу к себе, или сама учительница по какому-нибудь случаю вздумает навестить деревенскую женщину, то для разговора о детях, то для разделения радости и горя, то просто посидеть. Предположим даже, что эта баба православная, но только живущая вместе с раскольниками и сектантами. Совершенного обособления в деревне между её обитателями нет. При частых взаимных сношениях по надобностям чисто житейским сама баба чего-нибудь наслушалась, в чём-нибудь недоумевает и ей нужно разъяснить. Раскольница или сектантка могут случиться у неё в доме одновременно с учительницей и завести какой-нибудь разговор о вере. Вот и повод для миссионерства учительницы. Правда, это миссионерство будет в форме частной и простой беседы, без больших научных доказательств, но несомненно, что оно будет сердечное, удобопонятное и, главное, встречено будет без предубеждения и враждебности. Если учительница не вполне убедит, то и то будет хорошо, если поселит в слушательницах некоторые здравые понятия и сомнения в прежних взглядах. Здесь шаг к дальнейшей деятельности на поприще миссионерства, который может быть сделан той же учительницей. Теперь в обычае во всех школах иметь библиотеки, и заведует ею обыкновенно учитель или учительница. Почему не иметь в числе книг для чтения, особенно в тех местах, где нет окружнических противо-раскольнических и противо-сектантских библиотек, книг по главным вопросам раскола и сектантства, в популярной форме изложения и доступных для понимания простому человеку? Таких книг достаточно издано и Брат. св. Петра митрополита в Москве и разными миссионерскими журналами. Учительница может желающих снабжать такого рода книгами и, как сведущая, может при выдаче и при получении книг давать нужные разъяснения. Но как всё это она будет делать, если никаких сведений по расколу и сектантству у неё нет? Естественно, что нива останется без делателя, раскол и сектантство беспрепятственно будут процветать.

Возьмём также положение „епархиалки“ в качестве жены сельского священника. Молодой батюшка, только поступивший на приход, заражённый расколом и сектантством, обыкновенно горячо берётся за дело миссионерства. Он неустанно проповедует в церкви, ведёт внебогослужебные беседы, вступает в частные беседы с раскольниками и сектантами. На этом поприще ему встретится много терния в виде неудач и всякого рода козней; может страдать и его материальное благосостояние. Для выполнения своей обязанности нужно всё это терпеливо переносить, нужно быть готовым к самопожертвованию. Кто же ближайший помощник пастыря на его тернистом пути? Кого всего ближе может задеть скудость его материальных средств? Супруга пастыря – вот его со-путник, она же ведущая дом, хозяйство и детей. Представим себе, что в этом ближайшем со-путнике пастырь не встречает никакой нравственной поддержки, что от неё он слышит попрёки за те или другие прорехи в хозяйстве. Он начинает уделять более внимания своему дому, чем приходу, и в тех случаях, когда исполняемая им миссионерская задача потребует от него каких-либо упущений в хозяйственном деле, он не решится на это или решится с большим принуждением себя и не отдаст своему долгу всех сил, а сделает дело на половину. Запаса своих знаний по расколу и сектантству обновлять и расширять он не будет, потому что нет времени или нет нужных книг, которые на свой счёт он уже не выпишет; в приход для миссионерства он не поедет и от всякого рода миссионерских бесед будет уклоняться, ибо многое у него позабылось, и он боится быть осрамлённым; он будет ждать, чтобы приехал епархиальный миссионер и что-нибудь за него сделал. И чем долее будет тянуться время его службы, тем равнодушнее он будет относиться к делу своего миссионерства, наконец совсем погрузится в тину житейским забот, особенно если обременён семьёй, и всё предоставит на волю Божью и... на епархиального миссионера. А что может сделать один человек на всю епархию, без деятельности самого приходского пастыря, об этом говорить излишне. Дело доходит до того, что пастырь чувствует силу раскола и сектантства и спешит благополучно и заблаговременно перейти на лучший приход, если можно, не имеющий раскола и сектантства, ссылаясь на свою многосемейность и выставляя, в качестве права на переход, своё долголетнее служение на приходе, позабывая, что за время его пастырства раскол и сектантство в оставляемом им приходе развились. А всё почему? Да весьма часто потому, что не было своевременной поддержки со стороны жены, когда он был молод, в силах, не остудил своего пастырского одушевления. Но какая может быть поддержка пастырю со стороны его жены, если последняя и не знает, что представляет собой раскол и сектантство? Не имея о них понятия, она всецело погружается в интересы хозяйства и в эту тину житейских хлопот тянет за собой и своего мужа-пастыря; и оба они смотрят на приход только со стороны его доходности, не выпишут нужного духовного журнала и наконец опускаются в своих знаниях и понятиях до уровня своих прихожан. Иначе обстоит дело, если жена священника из воспитанниц епархиального училища, получивших сведения по расколу и сектантству. Она может явиться ближайшей помощницей мужа в его миссионерских трудах, её интерес к этому делу возбуждает интерес и пастыря церковного, и оба они одушевляются одним общим делом. Мало этого: жена священника становится деятельным членом приходских братств, составленных из лучших прихожан, и в ближайшем ей круге женщин развивает свою миссионерскую деятельность, а на помощь ей является учительница церковной школы, тоже из воспитанниц епархиального училища, обе помогают пастырю Церкви и в свойственном им круге женщин посевают зёрна православной истины. Это семя развивается, деятельность женщин растёт, и взаимообмен мыслями между православными и уклонившимися от православия становится живее, сердечнее и приводит от житейского сближения к сближению с православной Церковью. Всё это не фантазии, а действительные факты из миссионерской деятельности всех интеллигентных представителей сельского прихода. Мы знаем примеры из рассказов самих пастырей, отличившихся потом на поприще миссионерства, как благодетельна была для них поддержка со стороны их жён. Припомним кстати, какую поддержку протопопу Аввакуму оказывала его жена Настасья. „Она всюду сопутствовала протопопу и была ему верная „подружия“. Однажды, по поездке в Сибирь, протопоп сказал Марковне, что невзгоды их „будут до самой смерти“, и Марковна отвечала: „добро Петрович»! В другой раз, на обратном пути из Сибири, Аввакум смутился тем, что везде служили по новым книгам. Он не знал, что делать ему: переходить ли к новому церковному порядку или по-прежнему проповедовать о старине? Тут-то и явилась к нему на помощь жена. – „Что, господине, опечалился“? – „Жена, что делать? Зима еретическая на дворе: говорить ли мне или молчать? – связали вы меня!“. „Что ты, Петрович, говоришь!.. О нас не тужи! Силён Христос и нас не покинут! Поди, поди в церковь, Петрович, – обличай ересь“!.. Аввакум за это жене бил челом, да и пошёл, как и прежде „учить“ везде и всюду. Здесь важно не направление, в котором поддержала Аввакума его жена, а факт самой поддержки. Если, для такого крепкого духом, как Аввакум, эта поддержка имела значение, решила его колебания в минуты раздумья и сделала стойким и деятельным расколо-учителем до конца своей жизни, то как важна может быть поддержка жены пастырю обыкновенному, не отличающемуся духовной силой Аввакума! Если для Аввакума так важно было одно одобрение его деятельности со стороны жены, то насколько важнее может быть для пастыря прямое содействие его миссионерству его со-путницы жизни! Поэтому можно с уверенностью сказать, что понимай жена священника сколько-нибудь в расколе и сектантстве (а после подготовки в епархиальном училище и особенно после деятельности в качестве учительницы церковной школы – это весьма достижимо), и русская Церковь знала бы многих из пастырей совершенно другими. Не было бы постепенного увязания пастыря в тину житейских мелочей и интересов, идейные стремления его по пастырско-миссионерскому делу не погибли бы безвозвратно.

Из сказанного, думается, вполне ясна необходимость введения в программу епархиальных женских училищ курсов по расколу и сектантству. Воспитанница епархиального училища и в качестве собственно учительницы церковной школы, и как женщина вообще и, наконец, как жена приходского пастыря, несомненно, может оказать большую и весьма действительную помощь православному миссионерству в борьбе её с расколом и сектантством. Вопрос может быть только в том, в каком объёме, по какой программе миссионерские предметы должны быть преподаваемы в епархиальных женских училищах. Так как это преподавание должно иметь в виду практическую цель, то заботиться слишком о полноте знаний воспитанницами указанных предметов с научной стороны нет большой надобности. В полном объёме и с научным направлением преподавание истории в обличения раскола и сектантства будет, пожалуй, не по силам воспитанницам, не получившим полного богословского образования. Да эта научность и область знаний, не применяемых на деле, скоро могут у них изгладиться. Предметы – раскол и сектантство – должны быть преподаваемы им в доступном фактическом изложении, а заблуждение отступничества в общих и главных чертах. В общем материале изучения можно останавливаться сравнительно детально на том, что, по условиям местной епархии, может иметь приложение в жизни. Отсюда и в полемике должны быть показываемы воспитанницам главные основания против той или другой секты, с приведением более важных доказательств в виде тех или других свидетельств из библии и выдержек из старопечатных книг. Словом, объём и подготовка предмета должны соответствовать духовным силам и развитию воспитанниц епархиальных училищ. Ещё несколько слов о количестве уроков. Нам думается, что общее количество 5-ти недельных уроков в V и VI классах епархиальных училищ будет довольно для цели. Прилежанием воспитанницы епархиальных училищ вообще превосходят семинаристов, и доступное их пониманию будут знать твёрже своих братьев. Откуда теперь взять эти 5 уроков? Это, конечно, дело высшего начальства, но, думается, один урок может быть взят от церковной истории и без ущерба для дела, сюда могут пойти и 2 урока геометрии, ибо всё равно знание её, особенно в таком элементарном виде, как указано в училищной программе, не имеет жизненного приложения, и спустя какой-нибудь год по окончании курса воспитанницами совершенно забывается. Легко могут быть взяты – 1 урок Гражд. ист., и 1 урок Катехизиса (V кл.) в виду краткости курсов, в 6-м к двум урокам от геометрии можно присоединить ещё урок пения, имеющего в епархиальн. училище вообще большое количество уроков (в каждом классе по два). Мы хотим сказать только, что, при сознании нужды преподавания в епархиальных училищах истории и обличения раскола и сектантства, потребное для них количество уроков (хотя бы 5-ть) найдётся. А эта нужда для всякого непредубеждённого и преданного делу миссии должна быть ясна.

С. Троицкий

Предисловие

„Переписка представителей молоканства и штундо-баптизма“, напечатанная в 9 №-ре 1903 г. „Мисс. Обозр.“, нашла себе отклик в сектантском мире. Автор одного из напечатанных писем, Μ. И. Калмыков³³³, прислал в редакцию новое письмо, в котором выражает готовность печатно продолжить начатую переписку по вопросам о крещении и преломлении хлеба. Письмо своё Μ. И. адресует Дею Ивановичу Мазаеву, автору другого из напечатанных писем. И, действительно, в большей и главнейшей части своего нового письма Μ. Ив. делает нападение на штундо-баптистское учение и на защиту его Д. Ивановичем, но здесь же попутно он даёт свой ответ и на наши замечания, сделанные в предисловии к переписке, – равно как высказывает и некоторые другие суждения, имеющие, если не прямое, то очень близкое отношение к православному учению. Считая своим долгом дать посильный ответ на письмо Μ. Ив-ча – в той его части, которая касается наших замечаний и православного учения, мы льстим себя надеждой, что и Дей Ив., с своей стороны, не откажется „исповедать своё исповедание перед многими свидетелями“ (1Тим.6:12) и даст посильный ответ на недоумения Маке. Ив. по поводу учения штундо-баптистского.

* * *

Письмо Максима Ив., помимо введения, заключает в себе две части: первую можно назвать отрицательной, а вторую положительной. В отрицательной части Μ. Ив. критически рассматривает доказательства в пользу водного крещения. Дей Ив. в своём (уже напечатанном) письме указал на деятельность Иоанна Крестителя, на повеление Господа и на действия св. апостолов после сошествия Св. Духа, как на сильнейшее и нагляднейшее доказательство того, что крещение Христово (во Христа) должно совершаться водой. Мы в своём примечании к этому письму сделали оговорку, что Д. Ив., при рассуждении о крещении Христовом (во Христа), напрасно ссылается на пример Иоанна Крестителя, так как „даже и с баптистской точки зрения крещение Иоанново, по своему внутреннему смыслу и значению, должно быть отличаемо от крещения Христова“ („Мисс. 06.“ 1903 г. № 9, стр. 1316, прим. 1). Но, с другой стороны, мы признали всю силу доказательности за указанием на повеление Спасителя и на действия св. апостолов (стр. 1319, заключение). Не так смотрит на дело Μ. Ив. в печатаемом ниже письме. Не отрицая того, что Спаситель дал заповедь о крещении и что апостолы, исполняя эту заповедь, совершали крещение именно в воде, Μ. Ив., – говоря его словами, – „поставляет иную практику, более важную и лучшую. Христос, – рассуждает он, – сказал о крещении, – Он же и ещё сказал: „трудно богатому войти в царствие Божие“, а потому приказал продать хозяйство и раздать нищим; ученики делали это, и у них всё было общее; потом ученики ещё делали и вот что: преломляли каждый день по домам хлеб; ученики продолжали держаться Моисеева закона и в Пасхе, и в праздниках, и в различных омовениях: ученики продолжали для благословения приносить детей. А что, Дей Иванович, заключает Калмыков, – если бы вы указали на эту практику и попросили бы нас опровергать“?!

Не знаем, конечно, что ответил бы или ответит Дей Иванович: но нам кажется, что в данном случае очень уместны слова Спасителя: „сыны века сего (в своей области) догадливее (бывают) сынов света“ (Лк.16:8). Ведь, если бы кто посоветовал Μ. Ив-чу развести липовую рощу там, где ранее хорошо росли ель и сосна, то едва ли бы он скоро и легко согласился на это, справедливо рассуждая, что каждое растение любит свою почву, что „чернухи не молотят катком зубчатым, и колёс молотильных не катают по тмину: напротив, зерновой хлеб вымолачивают... и водят по нём молотильные колеса“ (Ис.28:27–28). Пусть указанную мерку приложит Μ. Ив. и к предмету нашего рассуждения. Ведь у нас речь не о пользовании имением, не о благословении детей, не о предписаниях закона Моисеева, а о заповеди Спасителя относительно крещения и об исполнении этой заповеди апостолами. Вот если бы Μ. Ив. показал, что Спаситель, давши заповедь о крещении, разъяснил вместе с тем, что она необязательна для Его последователей, и апостолы, согласно повелению и разъяснению своего Учителя, одних из верующих крестили водою, а других оставляли без этого крещения, – тогда бы он, действительно, опроверг доказательства Дея Ивановича, рассуждениями же о сторонних предметах этого достигнуть нельзя. Мало того, приём Μ. Ив-ча, последовательно проведённый, ведёт к отрицанию всего вообще учения и всех заповедей Христа Спасителя. Ведь к каждой заповеди, к каждому действию Спасителя или Его учеников можно подставить повеление или действие, имевшее частный, временный или чрезвычайный характер (напр., Лк.10:4 ср. Лк.22:35,36; Мф.21:2,7; Лк.2:22; Мф.14:25; Мф.8:22 и мн. др.), и из необязательности одних делать заключение к необязательности других, как то делает в данном случае Μ. Иванович³³⁴.

Водное крещение по мнению Μ. И-ча, потому именно необязательно для христиан, что оно со стороны Спасителя и апостолов было исполнением обрядового закона Моисеева, установленного, по Апостолу, только до времени исполнения (Евр.9:10). „Христос, – рассуждает Μ. Ив., совместно с Своими учениками продолжал в точности исполнять все до ниточки ветхозаветные правила закона... крещение водою – «это правило не было новым, – оно совершалось во дни Израиля под строгим наблюдением еврейских правил“.

Приведённое рассуждение есть одно сплошное недоразумение. Допустим, что Христос, как „подчинившийся закону“ (Гал.4:4) вообще, подчинил Себя тому же закону, в частности, и тем, что принял крещение от руки Иоанна. Но ведь Христос для того и подчинил Себя закону, чтобы, по слову Апостола, „подзаконных искупить“, чтобы освободить их от порабощения „немощным и бедным вещественным началам“ (Гал.4:5,9). Зачем же тогда Своим последователям-то, искупленным от закона, Он даёт заповедь о крещении, заповедь – положительную и строгую (Мф.28:19; Мк.16:15–16 ср. Ин.3:5), – даёт в один из важнейших моментов Своей земной жизни, перед вознесением на небо (Мк.16:19)? Для чего и апостолы, почитая себя и других верующих призванными к свободе от закона, снова, через исполнение заповеди Спасителя о крещении, „подвергают себя и других игу рабства“ (Гал.5:1; 4:9 ср. Деян.15:10)?.. Это – с одной стороны. С другой, согласившись с Μ. Ивановичем, что „крещение Иоанново принадлежало к ветхозаветному правилу“, мы через то самое станем в противоречие с ясными указаниями слова Божия, что крещение Иоанново было „с небес“ (Мф.21:25–26), по особому возбуждению или указанию Божию (Лк.3:1–2): непонятен тогда будет нам и вопрос посланников синедриона, обращённый к Иоанну: „что же ты крестишь, если ты не Христос, ни Илия, ни пророк“ (Ин.1:19–25)? Ясно, что крещение Иоанново было таково, что его, по мысли посланников синедриона, могли совершать только или Мессия (Христос), или же Его предтеча (см. Мал.3:1,4:5): для совершения же „ветхозаветного правила“ едва ли бы это было нужно. Да и по самому существу дела – крещения Иоаннова никак нельзя приравнивать к омовениям и погружениям закона Моисеева. Совершенно ложно утверждение Максима Ив., что нельзя будто бы „открыть разницы между погружениями и омовениями Иоанновыми и еврейскими омовениями: Иоанн пророк проповедовал веру в грядущего, Моисей то же самое; Иоанн при покаянии очищал водой, и евреи тоже самое, – разница только в том, что Иоанн уже был последним пророком, а потому и более торжественно совершил своё поприще“. Ветхий Завет, ответим мы, „детоводил“ ко Христу (Гал.3:24) „многочастне и многообразне“ (Евр.1:1). В частности, омовения закона Моисеева вели ко Грядущему не прямо и открыто, а прикровенно и, как бы, стороной: через постоянное напоминание о греховной нечистоте они возбуждали и поддерживали в подзаконном человеке желание и надежду на избавление от неё, по подобию очищения от телесной нечистоты (Евр.9:13) в омовениях, и тем подготовляли общую религиозно-нравственную настроенность, необходимую для принятия слова Евангелия. Прямого исповедания веры в Грядущего при омовениях не требовалось, тогда как при крещении Иоанновом такое исповедание было необходимым условием и само крещение было знаком и, как бы, запечатлением веры во Грядущего, притом – не просто во Грядущего, а „во Грядущего по нём“ (Деян.19:4), по Иоанне, т. е. – требовалась вера, как в обещанного Мессию, в того, на кого указал Иоанн, как на Сына Божия, как на Агнца Божия, который берёт на Себя грех мира (Ин.1:29,33,36). Такого указания ни Моисей, ни другие пророки Ветхого Завета сделать не могли, так как, по свидетельству ап. Петра, сами они только изыскивали и исследовали, „на которое и какое время указывал сущий в них Дух Христов, когда Он предвозвещал Христовы страдания и последующую за ними славу“ (1Пет.1:10–11). Наглядным свидетелем разности вещаний Моисея и др. ветхозаветных пророков от деятельности Иоанна Крестителя служат евреи. Они (в общем) верили и верят Моисею и другим ветхозаветным пророкам, – ждали и ждут обещанного Мессию, но они не верили и не верят Иоанну, – не признают за Мессию Того, к принятию Которого приготовлял народ Иоанн своим крещением и проповедью (Ин.5:32–33).

Итак, ясно – надеемся, – что крещения Иоаннова никак нельзя отожествлять или даже только приравнивать к омовениям закона Моисеева³³⁵. Тем более странно, конечно, искать в этом законе чего-либо похожего на крещение Христово (во Христа). Нужно припомнить только, что это крещение совершается во имя св. Троицы (Мф.28:19), по вере в Иис. Христа, как Обещанного Мессию, как Сына Божия (Деян.2:38,8:37); с ним соединяется обетование благодати Св. Духа (Деян.2:38), очищающей от грехов (Евр.5:26) и возрождающей человека в жизнь духовную и святую (Рим.6:3–6; Кол.2:12 ср. Ин.3:5), т. е. – обетование того, чего в Ветхом Завете и не могло быть (Ин.1:17,7:39).

Повторяем, – всё рассуждение Μ. Ив. об отношении крещений Иоаннова и Христова к омовениям закона Моисеева есть одно сплошное недоразумение. Причина его в том, что Μ. Ив. поступил в данном случае как-раз вопреки „молоканскому (будто бы?) воззрению – всматриваться во внутренний смысл и содержание внешнего образа действия“. Он оторвал внешнюю сторону крещения не только от благодатного его действия, о котором говорит слово Божие, но даже и от всякого символического значения и смысла, о которых учат штундо-баптисты. Вот такого-то крещения, – обнажённого всякого благодатного действия и всякого символического смысла и значениями ищет Μ. Ив. в обрядовом законе Моисея. Напрасный труд! Гораздо легче и гораздо более близкую аналогию своему крещению найдёт Μ. Ив. в простых – общечеловеческих омовениях или купаниях для освежения и чистоты тела³³⁶. Но для чего же потребовалось Μ. Ив; такое уродование крещения? Для чего нужно ему было брать часть вместо нераздельного-целого и трактовать эту часть, как правило закона Моисеева? Ответ на этот вопрос мы найдём во второй положительной, части письма Μ. Ивановича.

Сущность этой положительной части выражена Μ. Ивановичем в следующих словах: „Молоканские воззрения относительно практики таковы: смотреть на букву, но не по букве понимать, а всматриваться во внутренний смысл и содержание, а внешний образ действия буквально видеть прообразом – и только. Следовательно, практика занимает для нас место аналогии, а потому для нас обрядовая сторона совсем и не нужна, и мы на ней не останавливаемся“. Отсюда ясно, что отрицание внешней стороны крещения имеет у Μ. Ив. принципиальный характер. Не из беспристрастного исследования слова Божия оно вытекло, а из ложного убеждения молокан, что в христианстве, как религии чисто духовной, не может быть ничего внешнего или материального – ни в средствах Богоугождения, ни в средствах облагодатствования или спасения человека.

Всё в слове Божием, несогласное с таким убеждением, они и стараются истолковать как иносказание, притчу, образ или даже остаток ветхозаветного обрядового закона. Результаты такого отношения к слову Божию кратко выражены в следующих заключительных положениях Μ. Ив.: „под хлебом ошибочно разуметь естественный хлеб, но не ошибочно разуметь лично Христа; под крестом ошибочно разуметь внешний крест, но не ошибочно разуметь страдания Господа; под вином ошибочно разуметь кровь, но не ошибочно разуметь учение Христа: под плотью, как сказано: кто не будет есть плоти... – ошибочно разуметь действительную плоть Христа, а не ошибочно разуметь Духа Святого; под чашей Господней ошибочно разуметь естественную чашу, а не ошибочно разуметь отношения Бога к человеку; под словом крещение не ошибочно разуметь новое рождение; под елеем или помазаниями ошибочно разуметь естественное масло, а не ошибочно разуметь слово Божие и молитву; под омовением ног ошибочно разуметь внешнее омовение, а не ошибочно разуметь служение любовью друг другу, всякому человеку“.

Да позволено будет на эти положения Μ. Ив. ответить кратким перифразом их, надеемся, более согласным и с словом Божиим и здравым смыслом. Не ошибочно под хлебом (жизни) разуметь Христа в 48–51 ст. 6 гл. Ев. Иоан., так как там Сам Спаситель называет Себя этим словом, но весьма ошибочно было бы данное значение слова „хлеб“ переносить на все другие места св. Писания, где только встречается то же слово. Сам Μ. Ив. едва ли согласится дать это значение слову „хлеб“, напр., см. Мф.4:4: „не хлебом одним будет жить человек“. Едва ли также здравый разум позволит кому разуметь Христа под хлебом и в следующих словах Евангелия: „когда они ели, Иисус взял хлеб и благословив переломил и, раздавая ученикам, сказал: приимите, ядите“... (Мф.26:26). В том нет сомнения, что слово „крест“ употребляется иногда священными писателями для обозначения одним словом всего дела нашего спасения или беспримерного подвига смирения, унижения, мучения физического и душевного и, наконец, смерти, какой подъял на Себя Сын Божий, чтобы спасти род человеческий (1Кор.1:17–18. Флп.3:18; Гал.5:11 и др.)³³⁷. Но тоже самое обозначение всего спасительного пути страданий и смерти Христа словом – „крест“ даёт понять, что именно на кресте вещественном, на орудии казни, сосредоточилось и завершилось дело нашего спасения (Ин.19, 30; Флп.2, 8; Евр. 2, 14), равно как здесь же и сами страдания Спасителя достигли высшей, необычайной степени (Мф.27:46). А потому, – даже когда речь идёт о кресте Спасителя, как страданиях Его вообще, – даже тогда нельзя не мыслить о главнейшем моменте и орудии этих страданий, кресте вещественном, тем более – не только не ошибочно, а необходимо разуметь этот вещественный крест, когда речь идёт непосредственно о нём (Мф.27:32,42; Ин.19:17,19,25,31 и мн. др.).

Под плотью в словах Спасителя: „если не будете есть плоти Сына Человеческого“ (Ин.6:53), не только не ошибочно, а единственно правильно разуметь действительную плоть Христа, так как об этом свидетельствует Сам Христос, поясняя притом, что Он разумеет в данном случае ту именно плоть, которую имел в будущем „предать за жизнь мира“ (Ин.6:51, ср. Евр.2:14); напротив, весьма опасно под плотью в обетовании Спасителя разуметь Духа Святого, так как об этом учит только Μ. И-ч, слово же Божие не только нигде не представляет Духа Святого „отданным за жизнь мира“, но даже не называет Его и плотью.

Под вином прежде всего надобно разуметь то, что обыкновенно обозначается этим словом, т. е., вино же (Ин.2:1–10); а затем – когда Спаситель на тайной вечери, подавая ученикам чашу с вином, говорит: „пейте из неё все, ибо сие есть кровь Моя Нового Завета“, то – думается – нужно верить более Христу Спасителю, чем Μ. Ив-чу, которому почему-то желательно под вином разуметь „учение Христа“.

Под „чашей Господней“ (1Кор.10:21), не ошибочно разуметь „приобщение крови Христовой“, потому что так учит ап. Павел (1Кор.10:16), но рискованно разуметь „отношения Бога к человеку“, потому что так учит Μ. Ив.

Под крещением не ошибочно разуметь „новое рождение“, если при этом верить Спасителю, что это рождение совершается водой и Духом (Ин.3:5); но будет ошибочно ожидать нового рождения от чего-либо помимо Богоустановленного средства.

Под елеем не ошибочно, прежде всего, разуметь то, что обыкновенно обозначается этим словом т. е, – масло, а затем, – берётся оно в свящ. Писании как символ радости, в противоположность пеплу (Ис.61:3; Пс.44:8); впрочем, во втором случае – первое значение не теряется, так как у евреев именно маслом умащали головы в знак радости (Мф.6:16–17); у ап. Иакова даётся заповедь „помазывать елеем во имя Господне“ болящих, при молитве, пресвитеров церковных о их выздоровлении (Иак.5:14–15; ср. Мк.6:13); в ветх. завете елей употреблялся при помазании пророков, царей, первосвященников, он же горел в светильниках скинии (Исх.35:8 и др.). Думаем, что во всех указанных случаях разумеется именно естественное масло, – по крайней мере не видим нигде намёков на то, чтобы елей означал слово Божие и молитву, как то желательно Μ. Ивановичу.

Под умовением ног не ошибочно разуметь то именно действие Спасителя, которое подробно описано в Евангелии Иоанна (Ин.13:4–10). Совсем другой вопрос – чему научал или научает Христос действием умовения ног? В ответе на этот вопрос мы почти согласны с Μ. Ивановичем: научает своих последователей смирению и готовности взаимно служить друг другу любовью.

* * *

Мы дали себе труд кратко проверить заключительные положения Μ. Ив. Оказывается, что почти все они – или совершенно произвольны, или же прямо противоречат слову Божию, а это, в свою очередь, говорит за то, что метод истолкования св. Писания, принятый Μ. Ивановичем, – „смотреть на букву, но не по букве понимать“ – не всегда надёжный односторонний метод. Ведь Спаситель не всегда говорил притчами и образами, а больше, – особенно апостолам и в последние дни Своей земной жизни, – обыкновенной, прямой речью (Лк.8:9–11; Мк.4:10–12; Ин.16:30). А если так, то справедливо ли и разумно ли везде стараться отыскивать притчу, иносказание или образ?!

* * *

В конце своего письма Μ. Иванович разрешает и наше недоумение: „каким образом внешний образ действия (крещения), выполняется во внутреннем, и каким образом одно понимание, т. е. – внешнее исключает внутреннее, а внутренний смысл исключает внешний?“³³⁸ По мнению Μ. Ивановича, – „это очень просто“. Как, спрашивает он, ветхозаветные жертвы исполнились во Христе, а еврейское обрезание выполняется у нас на сердце? И даёт такой ответ: „мы и теперь не перестали приносить жертвы, но каким образом всё это выполняется? – Конечно, во внутреннем смысле и значении: духовные жертвы исключили внешние жертвы, духовное обрезание исключило видимое: таким же образом духовное крещение исключает внешнее, духовное преломление хлеба исключает буквальное, духовное рождение исключает плотское“. Сознаемся, что после разъяснения Μ. Ив. недоумение наше не только рассеялось, а ещё более увеличилось. На самом деле, до сего времени мы, согласно указанию ап. Павла, думали, что ветхозаветные жертвы заменены и отменены голгофской жертвой (Евр.10:1–14), а ветхозаветное обрезание – с погребением и со-воскресением Христу в водах крещения (Кол.2:11–12); по словам же Μ. Ив. выходит, что ветхозаветные вещественные жертвы заменены и исключены духовными, а ветхозаветное – видимое обрезание исключено духовным обрезанием сердца. Это – с одной стороны. С другой, – и относительно ветхозаветных жертв мы вовсе не думали, чтобы они состояли в одном только убиении животных или в одном только внешнем приношении. Согласно указанию закона Моисеева и разъяснению св. пророков, мы привыкли думать так, что для еврея жертва вещественная должна была служить внешним выражением жертвы духа – сердца сокрушённого и смиренного (Лев.23:27,32; Числ.29:7; Пс.50:19); где же не было такого сочетания жертвы вещественной с жертвой духовной, – там была „мерзость Господеви“, беззаконное убиение животных (Притч.23:27, ср. Притч.15:8; Ис.1:11–14,66:1–3); равным образом – и ветхозаветное обрезание отнюдь не ограничивалось одним отнятием крайней плоти, но требовало также и обрезания сердца (Врв. 10, 16; Иер.4:4); а потому те, которые думали довольствоваться одним внешним обрезанием, навлекают на себя гнев Божий наравне с необрезанными плотью (Иер.9:25–26). Выходит, т. обр., что ветхозаветный закон, по мысли Μ. Ив., не отменён в Новом Завете, а только сокращён, отменены внешние требования, но оставлены внутренние, т. е., и без того немощный закон (Евр.8:7; 10, и д. Ср. Рим.8:3) обнищал теперь ещё более, так как сам же Μ. Ив. признаёт, что „внешний образ выводит наружу внутреннее содержание, осуществляет во вне мысль“, а осуществлённая хорошая мысль (или чувство), несомненно, всегда ценнее неосуществлённой (Иак.2:14–16).

Итак, ссылка на ветхозаветные прообразы совершенно неудачна: там, в этих прообразах, было дивное сочетание внешнего с внутренним, вещественного с духовным, и исполнились они, по Писанию, на действиях и фактах, имевших (и имеющих) внешний характер, но вместе исполненных глубокого внутреннего смысла и благодатного значения³³⁹. Несколько более, по-видимому, разъясняют дело дальнейшие рассуждения Μ. Ив. Сущность этих рассуждений сводится (кажется) к следующему умозаключению: всякий образ имеет то значение, что выражает во вне внутреннее содержание: очевидно, существенное здесь принадлежит именно этому внутреннему содержанию, внешний же образ имеет значение лишь второстепенное: молокане, имея (будто бы) существенное-внутреннее, не нуждаются в второстепенном – внешнем. Если мы верно поняли Μ. Ив., то нужно согласиться, что в его рассуждении есть доля правды. Справедливо здесь именно то сравнительное значение, какое приписывается внутреннему и внешнему. Действительно, без внутреннего содержания образ обращается в пустую „формалистику“, как выражается Μ. Ив.: но с другой стороны – он же сознаётся, что внутреннее без внешнего – это мысль (или чувство) без своего осуществления, т. е. – неполнота, несовершенство. Это раз. Далее, в первом своём письме сам Μ. Ив. указывает на то, что с внешними образами или действиями соединяется в слове Божием обетование духовных благ, а как мы разъяснили, не только с ними соединяется, но через них, через внешние действия, и сообщаются этим благодатные дары. А отсюда становится весьма сомнительным, чтобы молокане, отвергши внешние действия, с которыми соединяется Божественное обетование духовных благ, пользовались самыми благами, – это значило бы пользоваться плодами дерева, не имея самого дерева. Наконец, раз Μ. Ив. сознаётся, что внешние действия заповеданы и освящены примером Христа Спасителя и св. апостолов, то кто такой он, Μ. Ив., чтобы считать эти действия излишними?! Думать, что апостолы совершали омовения и другие обряды потому, что „ап. Павел поздно восстал против всех обрядов и омовений“ – очень наивно. Ап. Павел, как и другие апостолы, только слуга и работник на ниве Божией (1Кор.3:5,9); Христом, а не ап. Павлом было сделано „исправление скинии Давидовой (Евр. 9 и 10 гл.); не ап. Павел, а целый собор апостолов признал необязательность закона Моисеева для христиан (Деян. гл. 15).

Н. Чиннов

* * *

Помещаем само письмо Μ. Ив., снабдивши его необходимыми примечаниями.

Многоуважаемый друг,

Дей Иванович!

Не желая отступать от своих убеждений и от учения слова Божия, но при этом не скрывая слабости своего ума, вследствие которой я менее всего понимаю то, что все люди считают легко понятным, я льщу себя надеждой, что моя неспособность даёт мне право на помощь этих великих умов, и что их высокая мудрость может дополнить, по необходимости, пробелы, оставляемые моим слабым рассудком.

Прежде чем объяснять вопросы, я сначала желаю выяснить образ действия нашей переписки. Мне случайно, в начале октября, пришлось узнать, что наша переписка с вами, Дей Иванович, не знаю как и почему, очутилась в печати „Миссионерского Обозрения“ за июнь месяц № 9 книжки 1903 года. Надо полагать, что совершилось всё это не без вашего в этом участия и согласия. Судя по обстоятельству дела, приходится быть уверенным в том, что у вас питается полная надежда опровергнуть до основания молоканские религиозно-внутренние убеждения. Если имеете ревность к этому, то старайтесь, работайте и да поможет вам Бог в этом! И труд ваш, по всему вероятию, напрасным быть не должен: наверное со временем пожнёте прекрасные плоды, если не ослабеете.

Для выражения моих добрых чувств я воспользуюсь вашими словами. Вы говорите так. „Вчерашний гонитель, хулитель, обидчик покидает свой лагерь и начинает с ревностью проповедовать ту веру, которую он, ещё не так давно, силился истребить“. Мы теперь смотрим на вас, Дей Иванович, что вы делаете то же самое. Вы от начала из молокан, а теперь сделались гонителем и хулителем своих единоверцев, и нам, молоканам, придётся ожидать вашего переворота на пути, подобно Павлу: по для вас гораздо трудней идти против внутреннего смысла, чем Павлу против рожна: вы ещё не сражались до крови подобно Павлу или нашим предкам. Царствие Божие берётся усилием, – так написано: „ищите прежде Царствия Божия, а остальное всё приложится вам“. Считаю при этом не лишним сказать вам: „Берегитесь оскорблять, поносить, называть дурными словами кого бы то ни было: унижающие других, унизят себя и утратят любовь к добру“.

На ваше письмо, напечатанное в „Миссионерском Обозрении“, до появления его в печати я написал вам, – на это же самое письмо – два ответных письма, но ни на одно из них до настоящих минут не удостоился получить ответа. Почему это так? Для меня этот вопрос был крайне непонятным, тёмным и заранее трудно и даже невозможно было определить. Всё, что Бог даёт, не бывает к худшему, но к лучшему.

Мне, случайно, пришлось быть у Зиновия Даниловича Захарова и достать от него в печати наши письма, – с этого времени мне стала понятна причина вашего молчания: по всему вероятию для нашей переписки вы избрали совершенно новый путь, направив эту переписку через печать. Что ж, я не против этого, – пусть будет по-вашему? Я не намерен от этого уклоняться, а тем более потому, чтобы не дать и вам повода отступать от этого.

Я не могу уверить вас в том, будет ли на это согласна редакция? станет ли печатать? Что касается лично меня, то я всегда готов дать отчёт в молоканском религиозном убеждении, так как я и есть один из них.

Допустим, что я нового для вас ничего сказать не могу, но сказать то, что могу, я всегда, по силам своим, постараюсь с большим удовольствием, только пожалуйста не ленитесь слушать и притом отвечать.

Теперь перейдём к содержанию наших вопросов и постараемся не уклонятся от хода нашей переписки. Началом моего письма будет ответ на ваше то письмо, которое было помещено в печати.

Вы, Дей Иванович, в подтверждение и укрепление своих убеждений в крещении водою и преломлении хлеба, всецело сослались на практику и формалистику (?) Господа нашего и учеников Его, т. е. на крещение Иоанново и апостолов, вы отвечаете так: „Иоанн и ученики крестили, и вы крестите; Господь и ученики преломляли хлеб, и вы преломляете и т. д.“, и затем, для своего оправдания, поясняете так: „Кому когда вздумается в этом обвинять или нападать на вас, то пусть нападают и обвиняют тех лиц, которые сами делали так и так же точно учили и вас“, и приводите в заключение, что виноват именно тот, кто сказал: „Идите по всему миру, проповедайте Евангелие всей твари, и кто поверит и окрестится, спасён будет“. Какое имеет значение приведённая практика, – по поводу этого ничего не разъясняется.

Опровергать эту практику в буквальном смысле мы не берёмся, а сделаем вот что: поставим практику более важную и лучшую и не угодно ли будет тогда самому Мазаеву опровергать её как по букве, так точно и по внутреннему содержанию. Христос сказал о крещении, – Он же и ещё сказал: „Трудно богатому войти в Царствие Божие“, а потому приказал продать хозяйство и раздать нищим: ученики делали это и у них всё было общее; потом ученики ещё делали и вот что: преломляли каждый день по домам хлеб; ученики продолжали держаться Моисеева закона и в Пасхе, и в праздниках, и в различных омовениях, ученики продолжали для благословения приносить детей. А что, Дей Иванович, если бы вы указали и на эту практику и попросили бы нас опровергать, то едва ли бы хватило у нас силы опровергнуть это, но нам пока будет интересно знать, что вы скажете относительно этой практики.

Молоканские воззрения относительно практик таковы: смотреть на букву, но не по букве понимать, а всматриваться во внутренний смысл и содержание, а внешний образ действия буквально видеть прообразом и только. Следовательно, практика занимает для нас место аналогии, а потому для нас обрядовая сторона совсем и не нужна, и мы на ней не останавливаемся, – почему? об этом будет ниже пояснено. Для вас же, баптистов, эта практика не может не иметь значения, так как вся ваша постройка на букве, на практике, на внешнем обряде, на формалистике: поэтому для вас и является необходимым принять и остальные практичные (ческие) условия, в противном же случае, придётся или опровергнуть, или же согласиться с нами на том основании, что практика ваша голая буква, а потому она совершенно ничего не доказывает. На все внешние обряды мы можем сказать, согласно Евангельскому выяснению, помещённому в следующих словах: Христос, совместно с своими учениками, продолжал исполнять в точности все до ниточки ветхозаветные правила закона – на том основании, что Христос был подчинён закону, и закон этот, из которого ни одна черта, ни йота не осталась не выполнена Самим Господом (выполнял Он), как необходимое доказательство возможности его выполнения. Крещение водою – это правило не было новым: чтобы уверить вас в этом, вы можете убедиться из того, что весь синедрион не был в состоянии упрекнуть Христа в смысле нарушения существующего еврейского правила закона. Строгая формалистика фарисеев не могла подыскать причину, достойную смерти: вещь бесспорная, что ни Сам Христос, ни Иоанн, ученик Его (?), никто из апостолов небыл доказан в нарушении еврейского закона³⁴⁰. Всё это доказывает не в пользу баптизма и его практики, а в пользу того, что крещение, т. е. погружение в воду, проще сказать, очищение, омовение водою, – совершалось во дни Израиля под строгим наблюдением еврейских правил; в противном же случае, нарушители еврейских правил, а тем более распространители нового учения и опровергающие старое – подобное явление, по которому бы не замедлили виновные попасть на скамью подсудимых; следовательно, все ваши приведённые доказательства относительно омовения водою, или погружения в воду, относящиеся к ветхому закону, всё это весьма справедливо – с одной стороны, а с другой, что обряд этот для израильтян носил на себе благодатный, священный характер: очищающую, освящающую силу, и настолько для евреев был дорог и свят, что ни один из евреев, не омывшись водою, не имел права, по условию закона, быть присоединён в день очищения к израильскому обществу. Это факт. Исаия пророк провозглашает: „Омойтесь, очиститесь и будете чисты“; и Павел апостол подтверждает то же самое, – что различные омовения, до времени исправления, были; наконец, прочтите Левит 16 главу с 24 ст., и из 17 главы, стих 16, и из 10 главы 1-го послания к Коринфянам с начала, – там ясно говорится, что евреи совершали крещение³⁴¹. Я неоднократно писал вам, Дей Иванович, что крещение Иоанново принадлежит к ветхозаветному правилу и доказывал, что вы не откроете разницу, между погружениями и омовениями Иоанновыми и еврейскими омовениями: Иоанн пророк проповедовал веру в Грядущего, Моисей то же самое; Иоанн при покаянии очищал водою, и евреи то же самое, – разница только в том, что Иоанн уже был последним пророком, а потому и более торжественней (?) совершил своё поприще. Само собой понятно, что вся сила и власть, достигнутые пророками ветхого завета, должны были проявиться в одном лице, в лице Христа, ещё более и с большим блеском.

Что крещение Иоанново несовместимо с крещением Иисуса Христа, собственно по той причине, что крещение Иоанново совершалось в покаяние – это первое, второе – оно совершалось для прощения грехов³⁴², третье – оно совершалось для того, чтобы веровали в Грядущего³⁴³, четвёртое – оно совершалось для того, чтобы Христос был явлен израилю; теперь спрашивается: изменил ли Христос этот обряд действия крещения? как изменил и когда? По словам апостола. Павла заметно, что различные омовения и обряды продолжались очень долго³⁴⁴. После всего этого я вас спрашиваю, Дей Иванович, скажите прямо, не уклоняясь ни направо, ни налево: в таком ли точно – неизменённом содержании, смысле и значении вы совершаете вашу практику? если не в таком содержании, то, следовательно, ваша практика совершенно ничего не подтверждает³⁴⁵. Следуем, по порядку, ещё далее. Дело вот в чём, – что все правила внешние, обрядовые, находящиеся в ветхом завете, были для нас ни больше ни меньше, как прообразами: погружение в воду для израильтян было благодатным средством во внешнем содержании и смысле³⁴⁶, и для нас теперь крещение также благодатным, но только во внутреннем смысле и значении, согласно словам пророка Захарии (Зах.13:1): „откроется благодатный источник для омовения греха“; следовательно, разница между этими омовениями. громадная: евреи пользовались по букве, а мы по духу от Духа. Вот видите, Дей Иванович, я теперь только понял вас и себя, – именно в том, что мы оба строго держимся практики и так часто повторяем, повторяем буквально на словах, а на деле практикуемся с вами совершенно различно: Вы – баптисты – во внешнем смысле и значении, а мы – молокане – во внутреннем смысле и значении. Под одним и тем же словом – „крещение“ – есть два смысла³⁴⁷, не будь сего, то мы скоро бы пришли к одному заключению.

Баптизм уверяет слушателей, что он основан на практике, а между прочим не видит в крещении водою благодатного средства – это раз; потом, на вечери Господней Сам Господь назвал хлеб Своим телом и вино Своей кровью – это два; затем, Христос чашу назвал новым заветом – это три; и вы не хотите в этом случае безусловно пользоваться внешней практикой, следовательно, говорите одно, а делаете совсем другое; так не лучше ли уж было бы для вас или не искажать, или же, чтобы не хвалиться этой практикой, не выгодней ли было бы для вас держаться одному берегу внешнему, – так внешнему, внутреннему так, по-молокански, уж внутреннему смыслу, и содержания и, таким образом, вы не могли бы искажать ни как не (как ни) внутреннего, ни как не (так ни) внешнего значения; ну а при такой мотивировке у вас выходит следующее: на каком дереве вы сидите, тоже самое дерево и рубите. Пора, друг, это видеть, и пора дать утвердительное название смыслу крещения и значение этой какой-то бессодержательной вашей практике. Уклонение или хитрость здесь не причём. У вас чуть не целую сотню раз спрашивают, что вы разумеете под словом крещение, под словом практика, вы ставите то погружение, то волю Божию, то присоединение к церкви, то вы исполняете правду Божию, то заповедью, то практикой, и в конце концов оказывается, что в крещении совершенно нет никакого содержания, или смысла, или значения; а если не разумеете в ней ничего, кроме сухой формалистики, то объясните её внутренний смысл и значение; но вы этого объяснения, понятно почему, уклоняетесь, вероятно потому, что замечаете, что скорей на вашей широкой дороге лежит камень преткновения, чем на узкой молоканской, и если бы вы решились объяснять внутренний смысл и значение этой практики, то живо бы поняли, кого вы называете васанскими телятами.

Не ваше ли учение баптизма расходится с учением слова Божия и не может оно слиться с молоканскими воззрениями и не совпадёт оно с прочими вероучениями, – вот это то и удивительно. В одном из ваших писем ко мне сказано так, что крещение водою вами совершается для плоти; другой ответ: вы совершаете крещение для „взаимных пополнений“, а в чём именно заключается это „взаимное пополнение“, – пояснений никаких не даёте; в третьем письме отвечаете, что в крещении водою вы видите какую-то жизненную силу; в четвёртом помещаете в брачный союз, что Бог сочетав, того человек не разлучит, развода нет; и эти смыслы, – содержание и значение в крещении водою, у вас сменяются подобно тому, как сменяются дни и ночи. Водное крещение имеет благодатную силу, жизненную силу, брачную связь, – ну и прекрасно! и держитесь, пожалуйста, этого одного и нам будет понятно, и если я и не могу согласиться с этим, то, по крайней мере, мне будет видно, что я должен буду опровергать, и простой ваш ответ не заставит нас снова и снова спрашивать вас и добиваться – откуда ваше крещение? от внешнего ли обряда от воды, или же от внутреннего смысла и содержания? Да, перестаньте твердить, пожалуйста, одни слова: практика и практика, заповедь и заповедь, и тут не много, и там не много, – в этих словах никто не поймёт вашего смысла, а быть без смысла этой практике равносильно тому, что быть и без чувств.

После стольких доводов я полагаю, что держаться на сухой формалистике, или на бессмысленной практике одно и то же, что висеть в воздухе без аппаратов.

Объяснять же под водным крещением внутренний смысл – вам невыгодно: это значит прямо водному крещению придать значение прообраза, и действительным смыслом в крещении тогда приходится видеть не обрядовую сторону, а внутреннюю, – это для вас будет слишком наглядно; соединить же внешнюю сторону со внутренней, соединить букву с духом – на эту удочку баптизма не затянем³⁴⁸, также точно едва ли баптизм может удержаться на плотском крещении, не смотря на то, что уже сказали, что это крещение совершается только для плоти, а не для души. И – так, друзья, пока мы вас понимаем так, что ваше крещение стоит в ряду сирот, а преломление хлеба в закусочном обряде, то это прямо-таки, как облака безводные, носимые ветром, или осенние деревья бесплодные, дважды умершие и исторгнутые из всякого смысла и содержания, несостоятельность которого едва ли стоит доказывать хоть сколько-нибудь серьёзно. Что такое формалистика? Это значит практика. А что такое практика? Это значит формалистика – в этом, я думаю, никто не может разобраться.

Перейдём теперь к убеждениям молокан в этом отношении. Молоканин, было бы вам известно, строит все свои понятия на внутреннем смысле, содержании и значении; под внешним же правилом, существовавшим в крещении и вечери ещё до Христа и при Христе и продолжавшем существовать и после Христа, – во всём этом мы видим один внешний прообраз, – самый тот, который показан выше, подобно тому, что человек есть дух, а не плоть³⁴⁹, следовательно, плоть наша для нас есть внешний храм, и не храм живёт в духе, а дух живёт в храме: точно также не обрядовая сторона крещения и преломления находится во внутренней силе, а внутренняя сила находится в внешнем смысле. Ещё один пример: не картину мы называем действительной фабрикой, а действительную фабрику. Теперь перечислим: плоть не есть человек, картина не есть фабрика, внешний обряд крещения не есть крещение; и как мы понимаем в плоти – человека, в картине – фабрику, в крещении – крещение, в преломлении – преломление, – всё то, что составляет внешнее, всё это и составляет один прообраз того внутреннего смысла и значения, который находится под внешним и т. д. И таких внешних прообразов в священном Писании есть целая масса, выражающих точно также под одним словом два содержания: внешний и внутренний смысл и значение. Например: под белой одеждой, под баней водной, под живым источником, под хлебом или вином, под крещением, под преломлением. Скажите по совести, в котором выражении нет внутреннего смысла и значения под внешним? Точно также есть внутренний смысл и под рождением, умиранием, воскресением, погребением, под брачной одеждой, и если вы сознаёте, что есть внутренний смысл под каждым внешним предметом, то для чего вам оставаться на буквальном, на внешнем, не имеющем в себе ничего общего со внутренним смыслом и значением? Почему вам относить слова Господа на последней вечери, или слова: „кто поверит и окрестится...“ или слова: „кто не родится свыше...“ не ко внутреннему смыслу и значению, а ко внешнему? Неужели вы полагаете, что сила, жизнь и благодать, без внешнего, не может действовать на рождение человека? Внутренний смысл, содержание крещения – есть духовное рождение свыше, от духа; под духовным смыслом крещения Христос разумеет переворот нашей жизни: „смерть ко греху, воскресение к Богу духом“. Внутреннее крещение или, так сказать, внутреннее рождение, внешняя, обрядовая сторона (эту духовную жизнь) дать не в состоянии. Переворот жизни совершается не в воде, а на сухом берегу, от источника действующего, живого и оживотворяющего во внутреннем смысле и значении.

Ковчег спасения применяется не ко внешнему смыслу, крещению водою, а к тому внутреннему смыслу, который под внешним, а кто относит спасительную силу ко внешнему ковчегу, или водному крещению, или буквальному преломлению хлеба, тот не видит того, что он придаёт жизненную силу и значение внешнему, буквальному, а не внутреннему смыслу и значению³⁵⁰. Жизненную силу придавать материи, это значит обоготворять, обожать внешнюю вещь и видеть спасение не в Боге, а в ковчеге, и не во внутреннем смысле крещения, а во внешнем. Не так ли это? Молокане убеждены, что держаться следует одного внутреннего разумения, а не буквального. Под хлебом ошибочно разуметь естественный хлеб, но не ошибочно разуметь лично Христа; под крестом ошибочно разуметь внешний крест, но не ошибочно разуметь страдания Господа; под вином ошибочно разуметь кровь, но не ошибочно разуметь учение Христа; под плотью, как сказано: „кто не будет есть плоти...“, ошибочно разуметь действительную плоть Христа, а не ошибочно разуметь Духа Святого; под чашей Господней ошибочно разуметь естественную чашу, но не ошибочно разуметь отношения Бога к человеку. Пить чашу Господню – это есть отношение человека к Богу; под словом крещение, выше разъяснено, не ошибочно разуметь новое рождение; под елеем или помазанием ошибочно разуметь естественное масло, а не ошибочно разуметь слово Божие и молитву; под омовением ног ошибочно разуметь внешнее омовение, а не ошибочно разуметь служение любовью друг другу, всякому человеку. Доказательства подробного, для внутреннего понимания под внешним, я потому не привожу, что надеюсь, что едва ли встретится такой человек, который стал бы опровергать этот внутренний смысл и содержание, существующие под внешним.

О внутреннем смысле крещения я выше сказал, а теперь вкратце сделаю пояснение относительно духовной вечери, духовного преломления хлеба и воспоминания.

Прошу прочесть 12 главу перв. послан. к Коринфянам, смысл этой двенадцатой главы выясняет содержание 11 главы там же; в 12-й главе говорится то, что Христос разделил как хлеб естественный на вечери, так Он разделил дары Духа Святого. Церковь, пользуясь дарами Духа Святого, пользуется вкушением духовного хлеба; дары различны, а дух, т. е духовный хлеб – один и тот же и только при таком вкушении хлеба совершается его воспоминание³⁵¹.

О внешнем хлебе апостол приказывает не в церкви или не на вечери Господней кушать, а дома, так как в церковь собираются не за этим. Внешний наш человек состоит из земли и питается он той же пищей, что из земли, а тление не может наследовать нетление; внутренний человек есть дух, и результат этих двух (?) человеков тот, что внутренний человек умирает при пище естественной, а внешний человек умирает при пище духовной: следовательно, Христос на последней вечери заботился не о теле нашем, т. е. не о естественном хлебе или пище, а о духовом нашем человеке, о духовном хлебе; если бы Христос разумел естественный хлеб, то Он не назвал бы этот естественный хлеб Своей Плотью, а вино – Кровью, а чашу – новым заветом, а крещение – благодатным спасением, т. е. не дал бы нам повода думать о внутренним смысле, о жизненной силе³⁵².

Я слышу – мне говорят, что непонятно, каким образом внешний образ действия выполняется во внутреннем и таким образом одно понимание, т. е. внешнее исключает внутреннее, а внутренний смысл исключает внешний. Я думаю, что очень просто: каким образом медный змей, кровь козла, жертва барашка, хлеба выполняется или, вернее всего, уже выполнилась во Христе? Каким образом еврейское обрезание выполняется у нас на сердце? Мы и теперь не перестали приносить жертвы, но каким образом всё это выполняется? Конечно, во внутреннем смысле и значении и т. д.: духовные жертвы исключили внешние жертвы, духовное обрезание исключило видимое и т. д.: таким же образом духовное крещение исключает внешнее, духовное преломление хлеба исключает буквальное, духовное рождение исключает плотское. Разве мы прикроем наши недостатки внешней белой одеждой? разве мы омоем себя баней водной? разве жизненная сила находится в чём-нибудь внешнем? а разве нет внутреннего смысла под каждым внешним? для чего это Христос говорит: „отцы ваши ели манну и тогда умерли...“, – о внешнем ли смысле Христос так сказал или о внутреннем смысле? Следовательно, – я повторю, – слова Спасителя: „кто поверит и окрестится...“ не следует и не должно относить ко внешнему смыслу, чтобы не исключить внутренний, а должно отнести к внутреннему смыслу, чтобы исключить внешний. Подобное отрицание – внешний через внутренний, а внутренний через внешний, – подобное разумение в прямом смысле и есть исключение один другого; всякий внешний прообраз в своём настоящем значит: внутреннее содержание выводит наружу, осуществляет во вне мысль, таково условие всех последствий внешнего образа действия: сила и жизнь спасения, зависящие от внутреннего смысла и значения, через это, может быть, спасутся немногие, а сила и жизнь спасения, зависящие от внешнего обряда, от этого едва ли хотя кто один может спастись. Рождение от плоти констатирует, рождение от Духа, внешние прообразы, в своих обрядах констатируют внутренний смысл и, наконец, внешний прообраз стушёвывается во Христе. Молоканин глубоко убеждён, что ему, при внутреннем понимании и содержании, справедливо, надёжно и легко стоять против буквы, против прообразов, против внешнего смысла, против практики, против формалистики, сверхъестественное против естественного: нет того естественного, чтобы в нём, или, вернее, под ним не было бы сверхъестественного, а потому молоканин гораздо твёрже и благоразумней баптиста; но нельзя этого сказать о баптизме, баптист искажает внешней практикой, одной формалистикой внутренний смысл, а внутренним смыслом искажает внешний. Баптист, в день Суда, наверно, объявит, что он ел, пил и на улицах наших Ты учил нас. Справедливым будет и то, что должны получить в ответ: „если бы ты ел тело-плоть, а не хлеб, если бы ты пил кровь, а не вино...“ И ещё не менее будет справедливым услышать: „отойдите от меня...“, потому что внутренний смысл и содержание прикрыли внешним и не могли понять того, что внешность должна сопровождаться внутренним настроением, а не внутреннее внешним, и кроме того, ждать помощи от этой внешности, или считать его сверхъестественным – это есть полное суеверие.

И так, кто разумеет, что два крещения помещаются в одном слове – крещение – внешнее и внутреннее, то тому излишним будет доказывать: можно ли быть рождённым без внешнего крещения? Отвечаю: „можно“, а без другого крещения, – внутреннего, – нет. Не мешает и вас спросить: докажете ли вы, что без внутреннего крещения может, а без внешнего – нет? Дух Божий производит в человеке переворот, сам человек глубоко верит и искренно обещается: одно делает Бог, другое – сам человек; внешнее же крещение само нуждается в помощи человека. Умереть и воскреснуть без картины очень просто, потому что крещение находится под внутренним смыслом крещения, а не под внешним; внутренний смысл крещения и есть тот самый акт, деятель и орудие, а под внешним-что может быть? Отвечу ещё на один вопрос: почему апостолы совершали внешнее омовение и исполняли сносные обеты по 11 глав., – вероятно потому, что Павел апостол так поздно восстал против всех обрядов и омовений. Следовательно, само собой разумеется, кто претыкается более 1000 лет о камень, – конечно тот, кто стоит на внешнем смысле, а не тот, кто на внутреннем.

Остаюсь с искренним почтением к вам

Максим Иван. Калмыков

Значение каждой секты, как и каждого отдельного, самостоятельно существующего общества, определяется прежде и ближе всего количеством её членов. Цифра сектаторов – самое верное мерило для определения степени сочувствия народной массы к проповедуемому сектой учению.

Поэтому и при ознакомлении с положением и деятельностью скопческой секты первым возникает вопрос: как велико число её последователей и, вместе, каким переменам подвергалось оно в течение рассматриваемого времени?

Специальному разрешению этого вопроса посвящены, при ежегодных отчётах губернаторов, два документа: один – ведомость о числе раскольников и сектаторов в губернии, продолжающаяся до настоящего времени; другой – именные списки исключительно одних скопцов, законченные 1860-м годом.

Именные списки получили своё начало в 1836 году, когда „вследствие представления о мерах к преграждению распространения секты скопцов“, ВЫСОЧАЙШЕ повелено было, между прочим: „предписать начальникам губерний собрать точнейшие, по возможности, сведения (разумеется, секретным образом и без всяких формальных исследований) о числе скопцов во вверенных им губерниях и доставить в Министерство Внутренних Дел именные им списки, с показанием оных, сколько имеют от роду лет сообразно ревизским о них сказкам, и если о которых либо из сих скопцов производились уже дела, по коим время их оскопления сделалось известным, то означать и сие в списках; и на сём же основании составлять и впредь списки о скопцах в ведомостях, представляемых ежегодно Министерству Внутренних Дел от губернских начальств“³⁵⁴.

Излишне было бы доказывать пользу и практическое значение этой меры. Облегчая Правительству надзор за сектаторами, именные списки в тоже время должны были служить важным пособием при изучении скопческой секты, подробно обозначая звания сектаторов и лета, в какие совершено над ними оскопление, и тем разрешая вопросы как о сфере, в которой по преимуществу вращается скопческая пропаганда так и о приёмах последней или, точнее, о том, насколько принятие оскопления обусловливается разумным и сознательным произволением оскопляемого. На деле именные списки не оправдали своего назначения, но причина тому заключалась не в них самих, не в задаче указанной им, а (как видно из прежде приведённого отзыва о них Следственной о скопцах Комиссии)³⁵⁵ в крайней небрежности со стороны составителей списков, и в отсутствии всякого контроля над ними со стороны высших инстанций. – Комиссия рассматривала списки только за 1842-й год, но отзыв, сделанный ей об них, можно без больших перемен применить и к спискам последующих 18-ти лет, составленным при тех же условиях и потому также мало согласным с действительностью. – По непонятной причине даже после просмотра, произведённого следственной Комиссией, произведённого в такое время, когда на скопческую секту было обращено самое серьёзное внимание, не было принято мер к обеспечению более правильного и ответственного составления списков. А, между тем, на основании их показаний ежегодно составлялось в министерстве общая ведомость о числе скопцов в Империи³⁵⁶. Правда, таких грубых ошибок, какими отличался Петербургский список за 1842 год³⁵⁷ в списках последующих годов почти не встречается, но показываемое в них число скопцов постоянно и до очевидности неверно. Вот, наприм., доказательство: по именным спискам считалось скопцов в 1842 году – 1840 человек обоего пола, а в 1852 г. – 1702 чел., т. е. в течение десяти лет число их уменьшилось на 138 человек; тогда как из записок (по делам о скопцах), внесённых Министром Внутренних Дел в Комитет Министров, видно, что в течение этих десяти лет вновь открыто было скопцов 829 человек. Разница между – 138 и + 829 слишком велика, чтобы её можно было объяснить смертью сектаторов.

Просуществовав двадцать четыре года, вследствие неблагоприятных внешних условий, совершенно бесполезно, именные списки, наконец, были отменены циркуляром 2-го января 1862 года „в виду сокращения переписки“ и „так как сведения эти помещаются во всеподданнейших отчётах Начальников губерний“³⁵⁸.

С прекращением списков, единственною представительницей статистики остаётся „ведомость о числе раскольников“. В ней последователи скопческой секты показываются под рубрикою: „скопцов, хлыстов, шалопутов и других сект, придерживающихся скопчества“. Подобная классификация довольно неправильна. – Во-первых, выражение „придерживающихся скопчества“, по обычному употреблению его в самых официальных документах, есть синоним оскопления. А на оскопление – как это доказывает множество живых фактов – нельзя смотреть, как на частное проявление крайнего религиозного фанатизма, до которого доходят иногда последователи разных сект под влиянием проповедуемого ими учения. Напротив того, оскопление постоянно является самым точным исполнением требований особого, основного догмата, на котором зиждется целая система своеобразного учения, составляющая достояние совершенно самостоятельной секты, от этого догмата и получающей своё название, скопческой.

Во-вторых, религиозные воззрения скопцов и хлыстов вовсе не представляют такого внутреннего сродства между собой, по которому их можно было бы подводить под одну рубрику. – Обряды богомоления, действительно, одни и те же у обеих сект; но тождество внешних форм богослужения ещё не даёт права заключать о тождестве самого вероучения. Правда, что и задача обеих сект, как и всех вообще сект мистических, одна: достигнуть высшего развития духовной жизни или, точнее, торжества духа над плотью, – но она разрешается ими неодинаково. Так, из сведений, имеющихся в делах Министерства, об учении хлыстов и скопцов, видно, что хлысты смотрят на плоть, как на самую низшую рабочую силу и относятся к ней с презрением, доходящим до свального греха; скопцы же смотрят на неё со страхом и, считая её таким грозным врагом для борьбы, с которым недостаточно одних душевных сил, прибегают к оскоплению³⁵⁹. Далее, по учению хлыстов, каждый человек, строго выполняя известные заповеди, может достигнуть сам собой высшего духовного совершенства – сделаться Христом: по учению же скопцов, «„един есть Христос“ во вторы пришедший на землю», батюшка-искупитель Пётр Фёдорович“, заслугами которого и спасаются верующие, конечно, под условием неуклонного исполнения его велений. От этого у хлыстов образовалась целая вереница „христов“, – последовательно, но бесследно сменявших один другого и иногда существовавших одновременно в нескольких экземплярах, – и хлыстовские „корабли“ не представляют тесной внутренней связи между собой. У скопцов совсем иное: их „пророки“ постоянно говорят о себе, как о ближайших слугах „государя-батюшки“, пребывающего до времени в скрытности и через них управляющего своими „деушками“; – а признание над собой главенства лже-искупителя и вера в него, как единого истинного сына Божия, тесно и прочно сплачивает в одно все скопческие „корабли“, рассеянные по и вне России³⁶⁰.

Входить в более подробный разбор учения скопцов и хлыстов здесь неудобно; но и из сказанного уже достаточно видно, насколько обе секты расходятся между собой даже в самых основных своих положениях.

Затем, что касается шалопутов, то они не суть представители какой-либо особой секты, а истые скопцы, только носящие особое местное название³⁶¹. Откуда и от чего она произошла из дел Министерства не видно, но в них „о шалопутской или скопческой секте“ упоминается ещё в конце тридцатых годов настоящего столетия, по поводу её распространения между переселёнными в Мелитопольский уезд Таврической губернии крестьянами Тимского округа Курской губ.³⁶² и в Тираспольском уезде Херсонской губернии³⁶³.

Относительно непоименованных „других сект, придерживающихся скопчества“, можно полагать, что и они, подобно шалопутской, отличаются от скопческой только одним названием, потому что известные самостоятельные секты все показаны в ведомости в отдельных рубриках.

Следовательно, по ведомостям, за совмещением в одну цифру последователей сект скопческой и хлыстовской, число первых остаётся неизвестным, а потому нельзя и разрешить вопроса о ходе собственно-скопческой пропаганды.

Но указанный недостаток не единственный в ведомостях; сами цифры, выставленные в них, весьма подозрительны и могут быть признаны скорее произвольными, чем взятыми из действительности. Так, напр., в ведомостях 1869 года показано скопцов вместе с хлыстами в губерниях: Иркутской – 58 чел., Калужской – 95 чел., Уфимской – 3 и Забайкальской об. – 8 чел. а из особых сведений о состоянии скопческой секты, доставленных губернаторами в том же году, оказывается одних только скопцов в губерниях: Иркутской – 63 чел., Калужской – 139 чел., Уфимской – 65 чел. и Забайкальской об. – 7 чел.³⁶⁴. Есть ещё два официальных, но, так сказать, случайных, источника статистических сведений о скопческой секте. Оба они принадлежат последнему пятилетию и растоят один от друга на три года. Это именные списки скопцов за 1865 и 1868 гг., доставленные губернаторами по особому требованию Министерства. Судя по мерам, какие, по засвидетельствованию губернаторов, были приняты ими при составлении этих списков, нельзя сомневаться в их возможной достоверности; но и при этом условии они могут дать разве только приблизительные понятия об успехах скопческой пропаганды за последнее время. Настоящее же положение секты и её численное значение не выясняются ими, потому что в них: а) не вошли сектаторы, живущие на Кавказе, и б) исчислены только те из последователей секты, которые уже носят на себе несомненные, видимые знаки принадлежности к ней, т. е. оскоплены. Кроме того, по собственным отзывам некоторых губернаторов, указанная в списках цифра скопцов гораздо ниже их действительного числа. „Представляемый список“ (за 1868 г.) – говорит, напр., Тамбовской губернатор – „далеко не полон, что доказывается уже тем, что в нём упоминается только об одном селе Моршанского уезда – Левых Ламках, тогда как, по всем доходившим до меня сведениям, в сёлах того же уезда: Сосновке, Крюкове и Атманове-Угле должно быть ещё много скопцов“ ³⁶⁵. Почти тоже самое повторяется в отзывах генерал-губернатора Московского³⁶⁶, и губернаторов Рязанского³⁶⁷, Воронежского³⁶⁸, Херсонского³⁶⁹ и Томского.

По мнению последнего, причина неполноты и, отчасти, неправильности официальных статистических сведений объясняется следующим: „дабы не породить превратных толков в среде раскольников, сведения об них собирались секретно, без всяких разысканий, след., без возможности проверить представлявшиеся факты с действительностью; к этому должно присоединить ещё, в одних случаях, неумение как должно собирать факты, а в других боязнь выставить перед Правительством дело в том виде, в каком оно есть“³⁷⁰.

Но объяснять несостоятельность официальной статистики по части раскола и сект одними только этими причинами было бы несправедливо. Собрание статистических сведений очень часто соединяется с затруднениями, непреодолимыми для самого усердного и добросовестного собирателя. Это в особенности должно сказать относительно скопческой секты, последователи которой знают, что обнаружение их принадлежности к ней неминуемо приведёт их к суду и наказанию; и потому не щадят средств для своего сокрытия от глаз Правительства и, кроме того, отличаются искусством маскироваться.

Действительный статский советник Липранди, председатель Следственной о скопцах Комиссии, в 1845 году доносил Министру Внутренних Дел: „помещики и даже сами общества, у коих есть скопцы, неодинаково жертвуют ими. Причина тому очевидна и состоит в том, что через добровольное обнаружение скопца как помещик, так и общество, теряют человека безвозмездно, тогда как человек этот за свободу платит помещику до 2000 руб. и более, а общество за сокрытие его взимает с него такие подати, какие только вынести он может“. Липранди не поименовывает заподозренных им лиц, обществ, конечно, потому, что заявляя подобный факт, он имел в виду не какие-либо единичные или редкие случаи, но порядок вещей неоднократно встречавшийся. По крайней мере к такому предположению невольно приводит ближайшее рассмотрение следственных о скопцах дел.

Так, нельзя не заметить, что значительное большинство, около ⁴/₅, обнаруженных скопцов – люди зрелого возраста, имеющие не менее 25-ти лет от роду, но из них более половины оказываются, и по собственному показанию и по медицинскому удостоверению, оскоплёнными в возрастах детском и отроческом. – Принимая во внимание условия деревенский жизни и то, что операция оскопления, произведённая в малолетстве, кладёт на самые физиономии сектаторов свою ясную и несмываемую печать, – трудно допустить, чтобы подобного рода сектаторы оставались в течение многих лет незамеченными на своей родине, особенно в таких губерниях, как: Тамбовская, Орловская, Костромская, Курская и др., в которых особенности скопческих физиономий, по их обилию, не могут представлять явления загадочного или непонятного. К этому надо присовокупить свободное проживание в некоторых деревнях, в продолжении до 20-ти лет, сторонних беспаспортных скопцов³⁷¹ и слишком частые случаи побега скопцов, отданных, на время производства об них следствия, под стражу, или на поруки односельцам, не исключая и старост³⁷².

Затем в следственных делах встречаются документы (напр., письма) и обстоятельства, достаточно не разъяснённые следствием, но наводящие сильное подозрение на некоторых помещиков в том, что они действительно знали об оскоплении их крестьян и иногда пользовались им для получения с них большей выкупной платы³⁷³. В отчёте Тамбовского губернатора о состоянии скопческой секты в губернии, за 1868 г., указан замечательный пример весьма интимного отношения бывшего помещика к своим крестьянам-скопцам. „Исправником дознано“, – говорит губернатор, „что переписка скопцов Козловского уезда с Петербургскими большей частью ведётся через бывшего землевладельца их, г. Иессинг, который, по получении с почты, читает им всю переписку“³⁷⁴.

Уликой обществ мещанских и, отчасти, купеческих может служить как свободное ими принятие скопцов в число своих членов, так и непоказание в выдаваемых им паспортах об их оскоплении. Обычное в подобных случаях оправдание обществ, что они не знали о скопчестве такого-то, едва ли можно признать состоятельным. Впрочем, есть факт и такого рода: скопец – крестьянин Андрей Иванов Кудрин был причислен в мещане Сергиевского посада (Московской губ.) и, как мещанин, снабжён паспортом 19-го марта 1846 г. „в следствие предписания, данного Сергиевской Думе“ – от 3 июля того же года³⁷⁵.

Липранди предлагал: в отвращение подкупов со стороны скопцов „и в поощрение помещиков, равно мещанских и крестьянских обществ, допустить им зачёт добровольно обнаруживаемых ими скопцов за рекрут: а, напротив, за каждого скрываемого ими скопца, который обнаружен будет правительством, или посторонним лицом, брать в рекруты ещё другого годного человека и, сверх того, взыскивать в пользу частного открывателя штраф 100 руб.“ Предположение это было оставлено без последствий.

Не мало жалоб вызывало на себя и духовенство, которое, в исповедных росписях показывая скопцов православными, тем содействовало к их укрывательству. Такие жалобы, – как увидим впоследствии, – не всегда были основательны, и духовенство, свидетельствуя об исполнении лицами, уличёнными в скопчестве, христианских обязанностей, по большей части, не погрешало против истины. Но, с другой стороны, были примеры, хотя довольно редкие, и явной недобросовестности некоторых духовных лиц. Так, один священник Рязанской губ. выдал свидетельство о ежегодном бытии у исповеди и св. причастия своему прихожанину-скопцу, более четырёх лет находившемуся в постоянной отлучке ³⁷⁶. В 1850 году Дамаскин, Епископ Тульский, сообщал губернатору, что один из священников и один благочинный в Новосильском уезде „заражены духом укрывательства раскольников“, т. е. скопцов³⁷⁷.

(Окончание следует).

I.

„Всюду Ницше таскают, а у нас особых изданий о нём как будто нет. Будьте добры порекомендовать на страницах вашего издания серьёзные сочинения с критикой Ницше. Весьма бы полезно, чтобы всё духовенство знало критику Ницше, ибо он очень моден теперь. Как-то мы все спим и заняты одной канцелярщиной, и с ней, кажется, проспим свою Церковь“.

N.

II.

Удовлетворяя запросу читателя журнала „Миссионерск. Обозрение“, мы охотно рекомендуем следующие сочинения о Ницше, вполне заслуживающие серьёзного внимания:

1) Кн. Евгений Трубецкой. – Философия Ницше. Критический очерк. Москва, 1904 г. Книжный магазин Карбасникова, на Моховой. Ц. 1 р. 20 к.

Этот очерк представляет собой беспристрастную и весьма серьёзную критику философии Ницше. Автор не задаётся вопросом о происхождении философии Ницше, нет у него и биографического элемента, равно как и решения вопроса об отношении Ницше к многочисленным его предшественникам. Точно также в цели очерка не входила и подробная оценка критических суждений о Ницше, высказанных в обширной современной литературе о нём. Автор просто берёт философию Ницше так, как она есть в его произведениях, и с редким умением показывает: что даёт нам эта философия. От такой определённой задачи труд кн. Евг. Трубецкого сильно выигрывает особенно в глазах тех, кто желает ознакомиться с достоинствами и недостатками философии Ницше. Более подробно содержание очерка таково: прежде всего автор даёт общую и краткую характеристику „философии Ницше“ (1–5 стр.). Затем он критическим путём устанавливает в философской деятельности Ницше два периода, вопреки Гасту и др... причём гранью между этими двумя периодами ставит 1876 год. Первый период характеризуется увлечением Ницше идеями Шопенгауэра и Вагнера, а второй – идеями позитивными и, наконец, их восполнением и усовершенствованием через Заратустризм. На Заратустризме автор останавливается с особенной подробностью, что вполне понятно, так как в нём-то и сказалось собственно ницшеанство. В „заключении“ кн. Евг. Трубецкой приходит к убийственным для ницшеанства выводам: „в целом философия Ницше производит впечатление чего-то необычайно нестройного и нескладного: она изумляет отсутствием единства и скудостью двоих результатов“, пишет автор очерка. Безотрадны для Ницше выводы кн. Евг. Трубецкого и, в частности, по отношению к учению Ницше о метафизике, позитивизме, монизме. Теория познания Ницше, будучи противоречием остальному его учению, сама по себе является сознательным возвращением к до-сократовской точке зрения древних софистов. Нравственное учение Ницше также софистично, и его объективный масштаб ценностей оказывается двойственным. В социальной философии Ницше царит анархический индивидуализм... Наконец, в образе сверхчеловека – полу-зверя, полу-философа, мы находим как бы свод всех внутренних противоречий учения Ницше и его настроения. В конце концов философия Ницше, по мнению кн. Евг. Трубецкого, перестаёт говорить человеческим языком и начинает рычать по-звериному: последний ответ Заратустры на философские запросы современного человечества есть львиный рёв, который разгоняет всех ищущих и вопрошающих. Дальше, кажется, трудно идти по пути одичания и вырождения мысли, говорит автор. А, между тем, в качестве „знамения будущего“ этот пророческий лев показывает, чего мы ещё можем ждать от „детей“ Заратустры!..

Как видим, содержание очерка кн. Евг. Трубецкого весьма богато критическим элементом, а это-то и должно быть особенно ценно при чтении Ницше. Вследствие беспристрастия и научности „критического очерка“ кн. Трубецкого, мы особенно рекомендуем его желающим сознательно отнестись к философии Ницше.

* * *

2) Лоренц Фишер. – Фридрих Ницше – „антихрист“ в новейшей философии. Перевод с немецкого Μ. Воскресенского. Москва, 1904 г. Цена 1 руб. Можно выписывать от переводчика: „г. Шацк, 'Гамбов. губ.“ – без платежа за пересылку.

Критический очерк философии Ницше, принадлежащий перу Л. Фишера, даёт нам полный образ философии Ницше в различных стадиях её развития: 1) Ницше, как философ-эстетик, 2) Ницше, как рационалист-вольнодумец, 3) Ницше – пророк о сверхчеловеке и 4) Ницше – „антихрист“. Все эти четыре главы служат содержанием второй части книги. Первая же часть представляет собой „биографию и характеристику Ницше“ и также состоит из четырёх глав: 1) введение, II) пора ранней молодости, III) университетские и военные годы и IV) профессура и писательская деятельность. Таким образом, Л. Фишер знакомит нас как с биографией Ницше, так особенно с его миросозерцанием, причём даёт обстоятельную критику последнего. Этот очерк Л. Фишера мог бы быть хорошим восполнением к вышеупомянутому очерку кн. Трубецкого в деле сознательного изучения философии Ницше. Посему мы и рекомендуем его вниманию интересующихся Ницше.

* * *

3) Проф. А. Риль. – Фридрих Ницше, как художник и мыслитель. Перевод с немецкого 3. Венгеровой. 2-е исправл. издание. С.-Петерб., 1901 г. Ц. 50 к.

В своём исследовании проф. Риль прежде всего останавливается на „Произведениях Ницше и его личности“. Он характеризует произведения Ницше в их исторической преемственности. По мнению профессора „характеристика личности должна предшествовать оценке философского значения произведений Ницше“. То, в чём Ницше сильнее всего нуждался в жизни, он переносил в свой идеал жизни. Он нуждался в „широте нравственно-духовного горизонта“, чтобы высить свою жизнь. Он мечтал о всё более сильном и высоком развитии человека, о переходе к высшему роду – мечтал о „сверхчеловеке“. Возрастающее влияние произведений Ницше, в особенности на молодёжь, объясняется, главным образом, обаянием его речи, которая делает этого необычайного писателя птицеловом, завлекающим неопытные души в свои сети (стр. 27). Во II-й главе проф. Риль разбирает „Ницше, как художника“. Мастерство речи Ницше, пишет профессор, слишком законченное и потому не может положить начала новому художественному течению. Новое искусство не должно обладать таким богатством приёмов и форм. В нём должна быть строгость и простота, т. е. почти всё, чего нет у Ницше (41 стр.). В III-й главе рассматривается „Ницше, как мыслитель“. Это самая обширная и самая важная часть труда проф. Риля. Здесь подробно и критически профессор обозревает всё мировоззрение Ницше. Выводы профессора таковы: „никто не изберёт в путеводители того, кто всегда „становился иный, всегда был чужд себе“ и всегда „спасался от себя“. Ницше мешало стать духовным вождём не отсутствие „системы“, а отсутствие твёрдого основания мыслей... Ему недоставало синтетического дарования, необходимого философу“. Духовный вождь известной эпохи, говорит проф. Риль, должен понимать своё время; он должен разуметь настоящее, только тогда он может стать вещателем будущего. А этого-то разумения настоящего и не было у Ницше. своё исследование профессор заканчивает глубоко справедливыми словами: „и наиболее высоко стоящая личность всё-таки остаётся человеком. Она не станет мнить себя „сверхчеловеком“, и чем она выше, тем менее её высокомерие. С величием духа возрастает и высота целей, и чувство несоответствия между достигнутым и предметом стремлений. Сверхчеловек не может быть целью человека; ибо чем стала бы тогда цель сверхчеловека? Всегда человек будет верить в сверхчеловечное, будет ли он это называть божеством или идеалом. Не имея идеала его превышающего, человек не может твёрдо стоять в духовном отношении. Это сверхчеловеческое, идеальное есть мир духовных критериев: и высочайший из людей имеет его над собой также, как носит его внутри себя. Но эти критерии, определяющие поступки людей и воодушевляющие их, нет надобности вновь изобретать или перечеканивать, подвергая их переоценке. Они открываются сами, и как звёзды небесные выступают постепенно в кругозоре людей, следуя развитию культуры. Это не старые ценности и не новые, это ценности постоянные“.

Написанная хорошим слогом (в переводе), книга проф. Риля по своему содержанию заслуживает того, чтобы на ней остановить своё внимание изучающим Ницше.

* * *

4) А. Фуллье. – Ницше и имморализм. – СПб. 1905 г. Ц. 1 р. 50 к. Склад издания – книжн. магаз. т-ва „Общественная Польза“ СПб. Б. Подъяческая, 39.

Объёмистое (323 стр.) исследование А. Фуллье, кроме „предисловия“ и „введения“, распадается на четыре книги. В „предисловии“ автор отчётливо указывает мотивы для своего труда и с тем вместе характеризует доктрину Ницше: „доктрина, пишет он, видящая не только в теологии, но и в морали, истинную причину испорченности и „упадка“ человечества, препятствие прогрессу рода путём развития высших индивидов, – доктрина, облекающаяся в форму „имморализма“ и заявляющая, что под „самыми священными именами“, в том числе под именем „добродетели“, – людьми правят в сущности „нигилистические ценности упадка и уничтожения“, – подобная доктрина, возобновляющая великое восстание скептиков и софистов против закона во имя природы, – не может остаться безразличной для философа; ибо на практике она не преминет найти отголосок в страстях, которые до сих пор считались дурными, но которые Ницше объявил „хорошими“, как-то: „сладострастие, инстинкт власти, гордость“ – три главные добродетели нового евангелия (стр. 5). Рассматривая философию Ницше, как „философию воли“ в её индивидуальном смысле, в противовес социалистическому и демократическому коллективизму, Фуллье, между прочим, пишет: „читая Ницше, испытывать одновременно два чувства: преклонения и жалости (хотя он и отвергает последнюю, как оскорбление): наряду с обилием высоких мыслей, в нём есть что-то болезненное и, как он любит говорить, „извращённое“, что временами останавливает и делает бесчеловечными самые чудесные порывы мысли и сердца. Вагнеровский инцидент; музыкальная проблема, – таково заглавие одной из его книг: нельзя ли было бы написать также: „Инцидент Фридриха Ницше; патологическая проблема“? (стр. 11). Приведённый нами взгляд Фуллы на Ницше яркой нитью проходит через всё его исследование, содержание которого таково:

Введение. Гл. I-я. Абсолютный имморализм и индивидуализм Штирнера. Гл. II-я. Социальный элемент в индивидуализме по учению Гюйо.

Книга I. Основный принцип философии Ницше. Воля к власти. Гл. I. Воля к власти и воля к жизни. Гл. II. Истинное, как воля к власти.

Книга II. Индивидуалистический и аристократический имморализм. Гл. I. Критика морали. Гл. II. Идея индивидуальной жизни. Ницше и английская школа. Гл. III. Идея социальной жизни. Гл. IV. Осуждение справедливости. Гл. V. Мораль рабов и мораль господ. Социальные идеи Ницше. Демократия. Социализм. Анархизм. Гл. VI. Осуждение и страдания.

Книга III. Суждение Ницше о Гюйо по неизданным документам.

Книга IV. Религия Ницше. Гл. I. Христианский идеал. Гл. II. Пришествие сверхчеловека. Гл. III. Вечное возвращение. Гл. IV. Аполлоновский и дионисиевский культ природы. Гл. V. Заключение: I. Мнения Ницше о его собственной оригинальности. II. Основная идея Ницше. III. Моральный анархизм и его эволюция к социализму. IV. Заключение.

Мы с целью привели содержание исследования Фуллье, чтобы показать, как оно ценно и как широко и всесторонне в нём обследован Ницше. Фуллье совершенно снимает всякий ореол с Ницше. Последний, по мнению Фуллье, остался при языческом натурализме, и даже не достиг понимания ни смысла христианства, ни смысла современного идеализма. Возвышенные порывы лиризма Ницше не могут скрыть противоречий и бессилия его философской мысли. „Склонись над твоим собственным колодцем, – говорит он нам, – чтобы увидеть в глубине его звёзды великого неба“. И сам, в течение всей своей жизни, склонялся над самим собой, но его постигло головокружение, и звёзды великого неба смешались в его глазах с необъятной ночью, – так заключает Фуллье свою книгу, которую мы охотно рекомендуем, как весьма полезную при изучении Ницше.

* * *

5) Мы можем ещё рекомендовать, как полезную в деле всестороннего исследования Ницше и книгу Л. Шестова: „Добро в учении гр. Толстого и Ф. Ницше“. СПб. 1900 г. Ц. 1 р. 50 к.

И Айвазов

В дополнение к моим „Новогодним думам“ („Мис. Обозр.“ с. г. кн. 1-я), чувствую нужду досказать несколько мыслей по вопросу о благочинническом институте.

У нас все ныне сваливают на внешние порядки. Действительно, очень многих порядков нельзя не порицать. Наши порядки дурны прежде всего тем, что препятствуют архипастырям видеть свою паству, препятствуют тщательному выбору достойнейших пастырей, воспитывают одну внешнюю формальную исполнительность, совсем не напоминают мысли о необходимости самовоспитания, самоусовершенствования. Порядки плохи тем, что некому надлежаще вразумить и утешить огорчённого пастыря, некому указать ему „истинной причины его мрачной угрюмости“, его пастырских несовершенств и бесплодности его труда. Порядки приучили духовенство видеть в пастырстве одно внешнее делание, требующее, преимущественно, благоприятных внешних же условий. Поэтому то у современного пастыря и является такая неожиданная сильная жажда внешних благ свободы, независимости, материальной обеспеченности.

Дайте нам царство земное, и мы введём вас в царство небесное.

„Жизнь священника страшно тяжела“, говорят вместе с о. Ч. и К° многие нынешние священники. Но так оно и быть должно. „В Евангелии постоянно говорится, что жизненная стезя делателей жатвы очень терниста“. Но о. Ч. считает эту тяжесть настолько „невыносимой“, что требование от духовенства плодотворной деятельности считает иронией. „Для того, чтобы делать, работать, нужно во многом изменить нашу жизнь. Нужно жить полной, всесторонней жизнью, много учиться, видеть, знать“. Не буду входить в подробную критику этой нужды. Напомню только, что первыми пастырями Христова стада были люди безкнижные. И у них, и у нас – один учитель Христос' Видеть и знать Его можно всякому человеку на всяком месте владычествия Его. От премудрых и разумных Он ещё укрывается, но легко открывается младенцам, простецам. Не лучшими ли пастырями, и в настоящее время, оказываются именно простецы, а не многоучёные богословы. „Необходимо, чтобы священник сознал себя личностью, а не игрушкой в руках благочинного, который отмечает иерею поведение, как мальчишке... Что может быть унизительнее и хуже для пастыря словесных овец“.

Удивительно! Подчинённые имеют право критиковать, отмечать поведение своего начальства в газетах и журналах, а когда начальствующие отмечают в клировых ведомостях поведение подчинённого, последний с негодованием протестует, говоря: „что может быть унизительнее и хуже этого для пастыря словесных овец“.

Ничего унизительного и худого тут нет. Начальствующие должны знать и отмечать поведение подначальных. Это их непременное право и обязанность. И смешно даже подумать, чтобы это именно право превращало иерея „в пешку иль игрушку в руках благочинного“. Правда, что благочинные нередко сознательно и намеренно злоупотребляют своей властью, но главное зло не в этом.

Гораздо большее зло в том, что они мало пользуются своей властью – нравственно-воздействующей и распорядительной. Случается, что благочинный обижает священника, но несравненно чаще он допускает священнику обижать псаломщика, диакона, прихожан. По одинаковости сана и по обычным профессиональным недостаткам, благочинный всегда естественный союзник священника. Обычные служебные погрешности свойственны благочинному, как и всякому другому приходскому священнику. Вот почему в распрях клира благочинный почти всегда на стороне батюшки, а в распрях причта с приходом почти всегда на стороне причта. О. Ч. не знает ничего более унизительного для пастыря, как отметка благочинным его поведения. А известно ли ему, что главным образом унижает самую Церковь? Не укрывательство ли благочинными порочных пастырей? Вот над этим злом призадуматься стоит. Церковь стонет от неправд душе-пастырей, а о. о. благочинные уверяют, что все обстоит благополучно.

Если какой-нибудь щепетильный батюшка до крайности обижается на благочинническую аттестацию. это горе сполгоря, а вот, если нынешние благочинные, при всей своей якобы чрезмерной власти, не обнаруживают ни силы, ни желания прекратить вопиющие безобразия, водворившиеся в церковной ограде, это горе великое.

Прежде, чем мечтать о свободе, о самоуправлении, необходимо облагообразить пастырскую среду, ввести порядок, справедливость в жизнь и служение клира, прекратить многочисленные соблазны, дать защиту беззащитным, помочь трудящимся, направить пастырскую деятельность, разрешить и разрешать тысячи давно возникших и ежедневно возникающих неотложнейших запросов жизни, объединить разрозненные силы духовенства, направив их не на оппозицию, а на защиту своего основания и покрова.

Сделать это может только власть, исключительно на то поставленная, власть сильная, независимая, свободная от недостатков, свойственных клиру.

Но к такой роли нынешние благочинные неспособны. С самого учреждения института благочинных, ими, по справедливости, недовольно ни высшее, ни низшее духовенство. В течение двухсот лет своего существования этот институт получал разные поправки, дополнения, изменения. Но безуспешно. Бездеятельность, бесплодность, нерадение и своеволие благочинных не исчезают.

Почему?

По инструкции права и обязанности благочинного обширны. Вниманию, наблюдению и руководству благочинного подведома вся область пастырской практики. По-видимому, какой ещё власти! Но только, по-видимому. На самом деле эта власть то же, что вода, в которой стоял Тантал. Он – к ней, она от него. Громкий и весьма выразительный титул благочинного только вводит всех в заблуждение. Все думают, что у нас есть кому заботиться о церковном благочинии, а на самом деле у нас существуют только мытари консистории, собирающие с церквей деньги и поверяющие церковную отчётность. В этой области так называемые благочинные сильны, опытны и авторитетны, а всё остальное, что относится к области церковного благочиния, и чего требует от них инструкция, для них не существует. На деле от них ничего не требуется, кроме аккуратного сбора денег и своевременного представления документов.

И нельзя требовать.

Благочинный должен быть образцовым настоятелем своего прихода. – это само собой разумеется. Но невозможно быть образцовым пастырем и благочинным. При теперешних условиях, благочинный не имеет физической возможности быть добрым пастырем своего прихода, а не будучи добрым пастырем, он не имеет ни возможности, ни права именоваться и быть настоящим благочинным.

Настоятель самой маленькой церковной общины не может переделать всего своего дела, а наши оо. благочинные обыкновенно занимают огромные приходы с 2–3 тысячами населения. Если бы они всё своё служебное время посвящали исключительно своему приходу, и тогда очень много нужного, важного осталось бы невыполненным, а тут на них лежит ещё обязанность благочинного: нужно объезжать свой округ, ревизовать, доносить, писать отчёты, получать и рассыпать указы, ездить на съезды и т. д. и т. д.

Возможно ли всё это выполнить? выполнить хорошо, образцово, благочинно? Никакой благочинный не в состоянии, как должно, выполнить всего этого.

Они и не выполняют.

Собственные приходы оо. благочинных нередко находятся в более заброшенном состоянии, чем приходы рядовых священников. Иначе и быть не может. У иного благочинного свыше тысячи входящих и до тысячи исходящих бумаг. Получить, прочитать, написать, разослать их требуется время немалое.

Как пастырь, современный благочинный отнюдь не может служить образцом для подведомого клира: он не имеет для этого никакой возможности.

Нужно крестить, хоронить, венчать, служить молебны, заниматься в школе, беседовать, а тут пришли „наистрожайшие“ бумаги, требующие „неукоснительного“ исполнения; один за другим являются причты с отчётами, с недоумениями, с жалобами, с прошениями, нужно встречать, провожать, свидетельствовать, учить малоопытных батюшек мудростям бухгалтерии. Где успеть всё это переделать обычными человеческими силами? Правда, переделывается многое, по переделывается формально, торопливо, кое-как, небрежно. Кое-как о. благочинный крестит, кое-как отслужит обедню, кое-как пробежит по приходу с крестом или со святой водой. А рядовые батюшки смотрят и назидаются.

Часто благочинные не успевают выполнять самонужнейших приходских треб даже кое-как. В этом случае им помогают соседние или приезжающие по делам службы священники. Один славит, другой ходит со святой водой; приезжавший откуда-нибудь батюшка крестит, напутствует умирающего, совершает очередное богослужение. Об истовости, уставности, благоговении при этом не может быть речи: когда тут? в своих приходах дела по горло. Да благочинный этого и не требует. Только бы поскорее. Пожалуйста поскорее, о. Иван! нужно читать, писать, ехать...

О. Иван старается, снискивая явное и преступное благоволение благочинного и вызывая зависть в собратии.

„Вы, – говорил недавно Харьковский архипастырь благочинным, – посредники между духовенством и консисторией, докладчики печальных и хороших событий, блюстители церковных порядков не только в своей Церкви, но и в церквах всего благочиния, вы око архиерея. А если око не должно быть тусклым, кривым, а смотреть прямо, искренно, открыто, сердечно, справедливо, то и вы должны проявить эти же качества в отношении к епархиальной власти. Вы должны быть чужды карательности, гнева и мести. К сожалению, мне уже пришлось в Харьковской епархии наблюдать противное“³⁷⁸...

„Противное“ наблюдается и во всей России. Нынешние благочинные не могут быть блюстителями церковных порядков не только в церквах всего благочиния, но и своей церкви. „Беда нам с батюшкой, говорят о благочинном его собственные прихожане, совсем дома не живёт: всё у него дела да езда“.

Мало хорошего переймёт от такого благочинного, подведомый ему клир. Он не может требовать от прочих образцового служения, потому что и сам далеко не образец. Как человек, он может быть заслуживает уважения, но как пастырь, как благочинный, он не может быть тем, чем должен быть, не может требовать и от подчинённого духовенства того, чего должен требовать по закону.

Чтобы благочинный мог ввести в подведомых приходах „благий чин“ он должен быть поставлен в наиболее благоприятные условия для руководства пастырской деятельностью подведомого духовенства.

Всё, не относящееся до этой цели, должно быть исключено из круга его обязанностей. Раскладка денежных повинностей, сбор денег, рассылка указов, поверка документов и т. п. действия внешнего канцелярско-бюрократического характера должны быть возложены на другое лицо.

Благочинный пусть будет только благочинным. Ему необходимо быть бесприходным. Его приходом должен служить весь подведомый ему район со всеми, без исключения, сёлами, хуторами, заводами, аулами. Всё без исключения население – христианское и не христианское, православное и инославное, духовенство и миряне, должны быть предметом его пастырских забот.

Так как одним из важнейших пунктов миссии благочинного является борьба с бездеятельностью и порочностью пастырей, то, очевидно, ему должна быть предоставлена власть с необходимыми прерогативами полной независимости от подчинённого ему клира, права распоряжения и права нравственного воздействия.

Свои полномочия он должен получать не от равных, а от высшей иерархии. Властью и ответственностью в её употреблении благочинный должен быть обязан епископу, как его „око“, как ближайший помощник. Районом благочиния может служить уезд. Содержание благочинный должен получать не от заведуемых им церквей, но от епархии.

Лучшими кандидатами на должность благочинного несомненно будут пастыри испытанные, знающие жизнь народа, пастырскую среду, её недостатки, потребности, психологию. С другой стороны, новоизбранный благочинный может действовать с большей авторитетностью и с большим успехом, если местом его служения будет не прежняя среда, в которой его новому служению могут препятствовать прежде сложившиеся отношения духовенства. В прежней среде ему будет чрезвычайно трудно бороться с теми недостатками духовенства, которые раньше могли быть свойственны и ему.

Кроме того, не бывает пророк без чести токмо во отечествии своем.

Свящ. Μ. Платонов

(По поводу первой годовщины со дня его кончины 10 апреля 1904 г.).

Смерть Преосвященного Иринея, бывшего руководителя и покровителя екатеринбургской миссии, застала меня совершенно „врасплох“. Я всё ещё решал вопрос, принять или не принять мне вторичное приглашение владыки перейти во вверенную ему Орловскую епархию.

Возможность иметь дело с 8-ю тысячами расколо-сектантов, вместо 60-ти тысяч, и перспектива службы вблизи родины³⁷⁹ и под непосредственным руководством епископа, высоко смотревшего на дело миссии, представлялась слишком заманчивой. И вдруг неожиданная смерть старца – архипастыря!.. В такие минуты и слово застывает на устах, и перо не свободно движется по бумаге. Но вот приближается уже годовщина первая со дня смерти присно памятного владыки Иринея, и чувство утраты стало уже не так осязательно, хотя отдельные моменты всё ещё встают в воспоминании. Хочется запечатлеть их в памяти.

* * *

Был второй день Рождества Христова³⁸⁰, и у владыки был назначен приём. Я, только что оставивший духовно-учебную службу для деятельности на поприще миссии и уже назначенный на должность епархиального миссионера, также явился в покои владыки.

На диване в гостиной сидел маленький седенький старичок с чёрными живыми глазами. Одет он был в чёрную бархатную рясу с двумя прицепленными к ней звёздами; его окружали представители духовенства и местных граждан. Я подошёл под благословение и не успел ещё назвать себя, как владыка сказал, обращаясь ко всем: „вот к нам, кажется, и новый миссионер прибыл. Спасибо, что поспешили. Ну, а о делах мы с вами поговорим завтра, часов в 7 или 8 утром“... В семь часов на другой день я был уже в покоях владыки. Тот же добрый, живой владыка встретил меня довольно приветливо.

– Вы были учителем? – спросил он.

– Да, преосвященнейший владыка, отвечал я.

– Ну, миссионерское дело посложнее будет. Придётся распутывать „гордиевы узлы“, вразумлять заблуждающихся, убеждать их, что Церковь уж не так виновата перед ними, как они думают, а больше они провинились перед нею.

Да и самих-то православных нужно наставлять и наставлять в вере, чтобы не мешали главное со второстепенным, полезное с ничтожным... Ох, как у нас всё это перепуталось!.. А это ведь не легко... Дела не боитесь?

– Нет, преосвященнейший владыка.

– И хорошо! будем работать вместе, потом вспоминать будете. Вот это захватите для ознакомления на первый раз.

Владыка показал при этом на большую стопу бумаг, собранных от причтов епархии и содержащих в себе: „описание состояния расколо-сектантства по приходам за три последние года“.

– А как вы представляете себе звание миссионера? вдруг неожиданно спросил преосвященный.

– Об этом я желал бы узнать от вашего преосвященства, отвечал я. А у меня пока нет никакого определённого представления. Одно только мне кажется несомненным, что миссионер в основу своей деятельности должен полагать проповедь любви и единения во Христе.

– Это хорошо вы сказали, заметил владыка.

Миссионер без любви, „яко медь звеняща и кимвал звяцаяй“. Сам Господь наш по любви нашей будет познавать нас. Хорошенько узнайте старообрядцев – увидите, что между ними много хороших людей. Да не зовите их раскольниками, они обижаются на это. Зачем раздражать напрасно. Особенно различайте самих руководителей и наёмных начетчиков. Это – люди наживы, не пренебрегающие никакими средствами... Впрочем, и между этими есть умные и начитанные люди. С ними нужна большая осторожность... А себя вы должны представлять, как доверенное при мне лицо, как бы исполнителя особых архиерейских поручений по делам миссии. Прочитайте синодальную „инструкцию“³⁸¹, „епархиальные миссионеры состоят в непосредственном ведении архиерея и действуют по его ближайшему указанию“. Без моего ведома вы не должны ничего делать...

В этом роде долго говорил владыка, приготовляя миссионера к выступлению на новое для него поприще. Достойно было внимания, что он, по его же собственному сознанию, незнакомый с делом противо-раскольнической миссии, в то же время ясно представлял все трудности этого дела. Узнав, что я окончил курс в киевской академии и при этом не слушал „обличения раскола“, владыка заметил: „значит, вы не знакомы с обличением раскола? Будем учиться. Я и сам знаком только с сектантством“. Свои слова о намерении учиться владыка исполнил впоследствии: он учился или вернее знакомился с подпольной литературой раскола и со старопечатными книгами, пожалуй, внимательнее, чем это часто делают миссионеры. Не доверяя моим познаниям, владыка предварительно предложил мне заняться проповедованием в городских храмах на темы, избранные им же самим. Впрочем, потом он скоро отказался от этого плана и разрешил мне выступить и на публичной беседе.

Но и на публичных беседах владыка не оставлял миссионера без внимания. По его приказанию на каждое публичное собеседование в г. Екатеринбурге должны были являться чуть не все представители городского духовенства, как он выражался, „для поддержания самочувствия миссионера и для большей торжественности, да и познакомиться отчасти“. Время перед беседой, по его мнению, для миссионера должно было быть абсолютным покоем. Я сейчас представляю, как владыка буквально „ворчал“, на меня перед первой беседой в г. Екатеринбурге, когда узнал, что я, вместо приготовления к беседе, бегаю по городу, разыскивая подходящее место для беседы, сам разношу объявления и пр.

– Что вы, рассыльный что ли? – говорил он.

Вы должны теперь готовиться, а не бегать.

Да скажите оо. протоиереям, чтобы они приезжали на беседу, не ленились. А то в прошлый раз³⁸² ваш предшественник один на беседе стоит, а раскольники тесной толпой обступили своего Мельникова. Это уж не хорошо.

Не менее владыка был внимателен и к материальным нуждам миссии. После беседы он расспросит до самых мелочей: кто был на беседе из духовенства, сколько было народу, кто возражал, но не забудет при этом спросить: а кто тащил чемоданы? сколько дано извозчикам, носильщикам? сколько служителям? и т. д. В особенности не забыть мне одного случая, в котором обнаружилась вся доброта владыки и его бескорыстие по отношению к деньгам. В одно время знакомый мне часовенный начетчик, лишённый крова отцом или тестем (не помню), обратился ко мне за помощью. Ему нужно было 10 рублей. Зная лично владыку, как человека доброго, отзывчивого на нужду, а равно и моё сочувствие к себе, он просил меня достать ему необходимую сумму, частью уделив от своего содержания, а частью выпросив у преосвященного и Н. С. С-ва. Обратиться ко владыке я не решился, а равно нашёл неудобным просить и у Н. С. См-ва, и хотел было уже послать десять рублей из своих средств. Но в разговоре³⁸³ со владыкой и протоиереем А. Колосовым о материальном положении этого начетчика мне по необходимости пришлось высказать, в удостоверение его бедности, что он просил у меня 10 рублей. Владыка сразу как-то оживился.

– Что же вы, думаете послать? – спросил он.

Из каких же источников? Из миссионерского фонда нельзя. Он назначен для нуждающихся из обращённых, а не для раскольников.

– Я сказал, что и не рассчитывал на наш мизерный фонд, хотел было послать из своих; что десять рублей меня не разорят, а Бог знает, каковы будут последствия этой, может быть, единственной с моей стороны жертвы.

Владыка рассмеялся. Но нужно было слышать этот смех, чтобы определить его смысл и значение. В нём была и ласка по отношению к миссионеру и какая-то внутренняя радость. Очевидно владыка не ожидал, что его миссионер может проявить такое бесстрастие к деньгам.

– Вот какой ещё вы богач у нас, говорил он, смеясь. А я и не знал, что 10 рублей для миссионера ничего не значат. Недаром я говорил³⁸⁴, что вы денег считать не умеете. Думает, что 2000 рублей такие уж большие деньги, что и не прожить. Ведь с прогонами получаете, а пенсии нет. На что надеетесь?..

Я начал оправдываться, что одному мне получаемого жалованья вполне достаточно, даже остаётся. Владыка, не говоря ни слова, встал и пошёл в кабинет. Смотрю: выходит оттуда и протягивает мне руку: „вот пошлите Арапову ради нашего общего Спасителя, да не пишите, что от меня. А свои денежки на чёрный день берегите, не знаете ещё что впереди будет“.

А вот и другое доказательство того, что владыка Ириней искренно заботился об удовлетворении всех нужд екатеринбургской миссии.

На решение епархиального съезда 1901 года между прочим был предложен вопрос о постройке епархиального дома. В ряду других соображений о необходимости постройки было указано и то, что местная миссия не имеет помещения ни для собеседований, ни для библиотеки. Как известно, съезд не согласился на постройку дома. Владыка хотя и утвердил журнал съезда, был крайне недоволен отказом оо. депутатов от духовенства. Лично мне он высказал это недовольство в следующей форме. Утром, в день утверждения журналов съезда, я пришёл ко владыке с журналом миссионерской комиссии о созвании епархиального съезда миссионеров. За неделю перед этим владыка сам же высказал мне желание созвать епархиальный съезд миссионеров. Но когда я вошёл в дом, он встретил меня, вопреки обычаю, с недовольным видом.

– Вы кто такой? – спросил он.

Я был отчасти смущён неожиданным и необычным вопросом, но не растерялся и самым серьёзным тоном отвечал: „Епархиальный миссионер, ваше преосвященство“.

– Кому вы служите? – снова послышался вопрос.

– Самое уже название моё „епархиальный миссионер“ показывает, что я служу епархии, – отвечал я.

– А кому вы нужны?

– Думаю, ваше преосвященство, что и нужен прежде всего для епархии, а потом для вас, иначе вы не назначили бы меня миссионером.

– Тут владыка не выдержал, рассмеялся и сказал:

„Мне-то вы нужны, да епархии-то не нужны! Слышали, как о вас рассуждали на съезде. Вся ваша миссия, говорят, к нуждам епархии не относится“...

– А это что у вас? Журнал комиссии? Что же, решили созвать съезд?

– Да, владыка, отвечал я, нашли полезным обменяться мнениями, по крайней мере, хотя с председателями комитетов.

– А я думаю, продолжал владыка, не стоит и путаться с ними. Вы думаете – наши отцы понимают нужды миссии и сочувствуют ей?..

Так вопрос о нашем съезде и остался открытым.

* * *

Внимательно относясь ко всем делам епархии и лично направляя их, преосвященный Ириней находил время и большой интерес и в личном знакомстве с руководителями старообрядцев. Я и доселе с благоговением вспоминаю, как поздно ночью, когда многие уже отдыхали от трудов своих, я приходил к нему с приезжавшими ко мне старообрядческими начетчиками или старичками и отнимал покой у старца-архипастыря, так необходимый ему в его лета. Никогда я не осмелился бы беспокоить владыку и без того обременённого многосложными обязанностями, если бы не знал, что эти посещения доставляют ему удовольствие и нравственный отдых.

Вот сидим мы в зале за столом: владыка, я и старообрядец, в простой рубахе с поясом. Преосвященный, прочитав 10 главу из евангелия Иоанна, изображает состояние православных и заблуждающихся, при этом наглядно чертит на бумаге двор, за оградой которого находятся перелезающие „инуде“ пастыри и руководители старообрядцев. А мой старообрядец, запустив руку за рубаху и почёсывая там, замечает: „Я думал епископы-то у вас ничего не понимают побеседовать-то, а ты вот умеешь“... Владыка вскинул на меня глазами и сказал: „кто это им внушает такие мысли.?“ Затем, обращаясь к старообрядцу, прибавил: „как же не умеем беседовать! ведь нас тоже учат. А старообрядец, не смущаясь, продолжал высказывать свои соображения:

– Что-ж что учат. Ныне много чему учат.

Священники у вас все учёные, а все миссионеры беседуют с нами неучёными. Вот мы и думаем: епископ у себя дома сидит, значит не может с нами поговорить от Писания.

Долго они ещё рассуждали на эту тему. Я больше молчал. Наконец владыка спросил собеседника: „вот миссионер, как вошли вы, помолился и принял у меня благословение.

А ты не сделал ни того ни другого. Что же, значит, я еретик, и иконы у меня еретические?“

Старообрядец смутился. Очевидно ему больно было обидеть столь доброго и внимательного архипастыря. А владыка продолжал:

– Ну, подойди сюда. Посмотри на эту икону.

Можно ей молиться?

Старообрядец, рассмотрев икону, заметил уклончиво:

– Кто знает? письмо доброе, а всё же „нынешнее“, а ныне мастера есть всякие.

Ну вот сюда подойди, – опять продолжал владыка – и подвёл его к иконе, поднесённой ему тульскими старообрядцами.

Тут уж не выдержал старообрядец и, истово перекрестившись, сказал дрожащим голосом: „ничего не скажешь, хорошая икона и письма старинного“...

До полуночи продолжалась наша беседа. Когда мы уходили, владыка, не имевший обычая ужинать, высказал сожаление, что не может накормить заезжего старообрядца, и попросил меня не оставить его голодным и без приюта. После этого посещения старообрядец всю ночь делился со мной своими впечатлениями и до самого утра не давал мне покоя.

* * *

Припоминается мне и другой случай, когда также ночью я приходил ко владыке с обратившимся потом австрийским иереем. Преосвященный по болезни не принимал никого с делами. У меня тоже болело горло. Но опасение, как бы владыка после не стал выговаривать мне, побудило меня, не смотря на всё это, отправиться к нему с приехавшим ко мне из завода раскольничьим иереем. Я никак не предполагал, что мы будем приняты.

Но только доложили о нас, весь дом осветился, вышел келейник и сказал: „владыка болен, поэтому просит пройти к нему во внутренние комнаты“. Мы прошли. Усадив нас около себя, владыка, сильно кашляя, долго защищал православную Церковь от нападков старообрядцев, причём говорил откровенно, не скрывая недостатков и пастырей православных. В заключение он обратился к австрийскому иерею:

– Ну вот ваш злобный Усов в своей книжке³⁸⁵ налгал на нас и обругал нас всячески, хуже всяких еретиков доставил; скажите по совести, уверены вы в своей правде?

Вопреки моим ожиданиям, собеседник не только не стал защищать книгу Усова, но откровенно признался, что он давно уж сомневается в законности своего священства и страшится при мысли, что он самозванец, обманщик. Со слезами на глазах он начал рассказывать о тех беззакониях, какие творятся в обществе австрийских старообрядцев, как всё это мучает его по временам...

Владыка взволновался и начать успокаивать своего гостя, советуя ему скорее оставить „свою лукавнующую церковь“. Уходя, австрийский иерей принял благословение от православного епископа и решил немедленно присоединиться³⁸⁶ к обществу православных.

* * *

А какой любовью и вниманием пользовались со стороны владыки единоверцы, это было известно всякому в г. Екатеринбурге. Заботы о них напоминали заботы нежной матери о своём любимом детище. Владыка ясно сознавал всё значение Единоверия в деле миссии. Оно было для него наглядным обличением оправдания старообрядцев, что православная Церковь изменила старые обряды. Потому-то и не любил владыка лукавнующих священников, смотревших на Единоверие, как на средство пробраться в более доходный православный приход. Не забыть мне, как он возмущён был до глубины души заявлением священника с. С., что он – православный и не может молиться „раскольническим“ перстосложением.

– Да, говорил владыка мне и жаловавшимся представителям единоверцев, – нужно было место священника, он был единоверец искренний, понимал и различие между догматом и обрядом. А теперь нужно перебраться на более спокойное и доходное место, опять православным стал. Да разве православие- то в этом заключается! Вот и миссионерствуйте теперь среди раскола! А вы, г. миссионер, разъясните этому отцу, что за подобное православие я или назначу его во псаломщики или совсем уволю. Расстроит приход и воображает, что ему архиерей должен дать место в кафедральном соборе! Хороши же, миссионер, у вас члены миссионерских комитетов!!

Я начал было защищаться, утверждая, что есть и хорошие, искренно желающие по мере сил своих что-либо сделать. Но владыка, расстроенный уже, не желал выслушивать моих оправданий и сразу прервал мою речь, заметив: „мы только желаем, это уж очень легко! Обломов много хорошего желал сделать, а так и провалялся всю жизнь на кровати без пользы“. После этого владыка начал успокаивать единоверцев и обещал обратить особенное внимание на их жалобу...

Требовательный по отношению к единоверческим священникам в смысле точного исполнения ими единоверческого обряда, преосвященный Ириней в этом отношении не менее был требователен и к себе самому. С какой внимательностью он изучал все особенности устава единоверческой службы перед литургией, совершённой им 13 мая 1901 года в Св.-Троицкой единоверческой церкви, – это известно руководителям екатеринбургских единоверцев.

Не удивительно после этого, что почивший владыка пользовался любовью и расположением к нему не только со стороны православных и единоверцев, но и со стороны многих искренних старообрядцев. Мне самому пришлось быть невольным слушателем сокрушения старообрядцев деревни Лаи, когда они узнали от меня, что владыка нарочно проезжал через их деревню и что вследствие их отсутствия он остался уверен в их нежелании его видеть. Старообрядцы в один голос начали рассказывать, как они смотрели из переулка на уважаемого ими архиерея, когда он, выйдя из кареты, переходил их ненадёжный мостик. В заключение они просили меня сообщить об этом преосвященному, что я и исполнил в своём письме ко владыке уже после перевода его на Орловскую кафедру.

Да будет вечная память почившему архипастырю – радетелю миссии, с удивительной ясностью разумевавшему всю важность и трудность этого служения в Церкви, с сердечной чуткостью и отзывчивостью относившемуся к деятелям миссии!

А. Обтемперанский

(По поводу десятилетия со дня его кончины † 27 апреля 1895 г.).

Дивный старообрядческий наставник, инок о. Павел, в Пруссии так утверждал свою братию устно и письменно: „Евангелие вечно есть, а не на время дано есть, и всякого, чуждого Господня учительства, гласа всегда отбегати подобает. Подобает вся непреступно хранити Евангелием и апостолы преданная, и не достоит ради преданий человеческих отметати заповедь Божию. Божественным Писанием именуются апостольския и пророческия книги; божественных же отец писания именуются отеческим преданием. Господня заповеди предпочитати достоит, по второму же – человеческия предания полагати. Правый путь веры и жития не от содержания старых и долголетних обычаев, или знаменитых мест, подобает рассмаривати и рассуждати и познавати, но от божественнаго Писания. Иже аще заповеди Господни не соблюдают люботрудне, о отеческих же преданиях упражняются, таковии человекоугодия ради делают и сего ради мучими будут. Противу гласа Господня аще бы и глоголали нецыи отцы святии, но несть противостоятелен и всея твари глас противу гласа Зиждителя твари. Яже, по забвению, некими отцами нечто противно Евангелию речено, хотяй же то утвердити изветом мнения отец, таковый порочит всех отец лик и бесчестит общего Владыку всех, глас Его превращая. Нецыи отцы по недоумению, а не по распре и упорству, некая здравому учению реша несогласная: не бяше тогда, кто бы наставил их; и сего ради мужи юны святии приемлются; учение же их, еже что, по недоумению, реша несогласно с Евангелием, – несть нужда тако приимати. Не смотрети глоголющаго достоинство, аще и велицые нецыи будут и достославни, и жития святостью сияюще, и чудесы прославляеми; но глоголемое аще будет от божественнаго Писания, приимати и послушати с любовью, аще же будут глоголемая противна божественному Писанию, то отвращатися и бегати и не внимати. Иже аще некотории святии отцы, по забвению, нечто противно Евангелию и реша, хотящий же тое их мнение утвердити, тии, якоже Хам отцеругатель, ругаются отцем, не покрывая ноготы отеческие“. Так учил он „не от своего смышления, но от преданий богоносных отец, якоже церковши светильницы и учители свои писаньми“ научили, учение которых и приводил („Царский путь“).

Слово же Божие он так хорошо знал, что для отыскания в Библии нужных мест никогда не справлялся по симфонии. А чтобы лучше изучить само святое Евангелие, он, как сказывал мне, переписал его для себя по-славянски, и, несомненно, звал его все на память. Таким образом он достиг веры в Евангелие, которая указала ему „царский путь“. Идя по сему пути и не уклоняясь „ни на-десно, ни на-шуе“, он естественно пришёл к св. кафолической Церкви, которую искал всеми силами души своей и об обретении которой молился вместе с своей монастырской братией. А когда обрёл Церковь, он скорее готов был расстаться с своей любимой братией, нежели с евангельским учением и Церковью, и торжественно воскликнул свои знаменитые слова: „не за мной, но за Евангелием идите“! Вступил он в св. Церковь на 48-м году своей жизни, будучи ещё в полной силе, хотя болезненный, изнурённый подвигами и великой скорбью, и смятением своей души, а скончался на 75-м году, но по виду уже совершенно авраамским старцем. И это от безмерных апостольских подвигов, подробно характеризовать которые здесь не время и не место. Его апостольские труды и подвиги по достоинству оценит история. В настоящий раз мысль моя останавливается на личных воспоминаниях аввы; однако не напрасно я привёл тираду из его учения. Вся наша противо-раскольническая миссия, учёные и простецы, пишущие и просто беседующие, – ещё не достигла „царского пути“ приснопамятного отца архимандрита; она стоит на пути раскольнического буквоедства и казуистики: Миссионеры не возвышают смело евангельский голос против какого-нибудь личного произвольного мнения Иеронима или подобного ему учителя, или даже списателя какой-либо нашей полемической книги до-никоновских и после-никоновских времён, и т. п...

Но, повторяю, я сейчас не итоги подвожу миссии, а лишь воспоминаю славного мужа и отца нашего духовного рода. Ведь и я, наименьший из всех, „был его учеником и возливал воду на руки ему“, как говорит один из величайших отцов о своём учителе. Прошло десять лет после кончины отца архимандрита, но день его кончины – как бы вчерашний. Ощущаю его последнее, в день смерти, благословение с твёрдым, необыкновенным для умирающего, положением на мне крестного знамения. Звучат в душе панихидой его последние слова ко мне: „Господи помилуй“... Живо представляю его предсмертные телесные страдания и затем тихую кончину и до самой кончины светлый взгляд его прекрасных глаз, который я старался уловить. Как бы теперь целую его опустившуюся смертную десную руку (что мне тогда воспрещал один из иереев). Люблю я его святую обитель – Никольский единоверческий монастырь. Многое можно в ней хвалить; но, оставив всё это, я люблю её за то, что отец архимандрит в ней подвизался, писал, беседовал с нами и со всеми приходящими из близких и далёких стран, и жизнь свою кончил в ней. И обитель этим знаменита более, чем всем прочим. Она озаряла все концы России этим ярко горевшим и тепло светившим светильником. Из неё будет восхищен он в Сретение Господне...

Кто даст мне ныне прикоснуться к руке отца архимандрита, или прильнуть к гробу и увидеть прах его тела, которое было исполнено страданий Христовых, носило язвы Христовы, повсюду посеяло проповедь, – прах тела, в котором он обтёк все места заблудших наших братий, прах тела, посредством которого вещал Христос, воссиял блистательный свет среди тьмы раскола, возгремел глас, бывший для раскольников ужаснее всякого грома! Я желал бы видеть и разрушившееся его сердце, которое воспламенялось против каждого из погибающих и, по апостолу, вторично мучилось болезнями рождения о чадах, родившихся несовершенными, которое видело Бога, как сказано: блажени чистии сердцем, яко тии Бога узрят, которое было жертвою: – жертва Богу дух сокрушен. Я более всего желал бы иметь у себя (но не получил) его келейную св. икону Господа Вседержителя с Евангелием в деснице, раскрытым на словах: „не судите на лица зряще, сынове человечестии, но праведный суд судите“. Я желал бы видеть и целовать то, несохранившееся у него св. Евангелие, которое он списал своею рукою и которое указало ему „царский путь“. И смотрите, как он поощряет, возбуждает и укрепляет всех нас: „не за мной, но за Евангелием идите“!

Итак, размыслив все это, будем мужественны; не будем только удивляться ему, не станем только изумляться перед ним, но и будем подражать ему, чтобы по отшествии отсюда, нам удостоиться узреть его и вместе с ним достигнуть неизреченной славы, достигнуть которой да будет дано всем нам.

Е. 3.

(Рассказ)

В храме объявлен Высочайший манифест о войне с Японией. Народу рассказано о коварном нападении неприятеля на наш флот. Взволнованный расходился народ от обедни; там и сям останавливались гурьбой и толковали, и рассуждали все про войну; много и сильно негодовали на врага за его коварство.

– Вишь ты! – говорил отставной солдат, из делавших турецкую кампанию: вишь, что выдумал? – хуже турки выходит этот самый японец! – без объявления войны нападать врасплох! – да разве это порядки? – а? из-за угла-то всякий сможет! Это, брат – японец, не честь тебе. Ну, да погоди, дай сроку! Уж разделается Царь-батюшка с тобой за твоё это самое коварство!

– А много теперь, дяденька, силы положат, много миру – народу положат! – заметил молодой малый.

– Ах ты, чего каркаешь, – ворона? Ну положат, так что ж? – без того война уж не обходится, чтобы не класть силы, только не зря же положат. Так зря и воевать-то не стал бы Царь-батюшка, не стал бы он губить своё православное воинство, а коли объявил войну желтолицему врагу, так, стало быть, так и надо. Разве ты не слыхал, как батюшка разъяснил, что японец этот самый нанёс бесчестие, оскорбил нашего миролюбивого Царя, оскорбил всю нашу Россию? А понимаешь ты, юноша, что значит эта самая честь? – понимаешь, что значит честь солдата, честь офицера, честь полка? – а? понимаешь?.. А тут оскорблена честь целого славного государства! Знаешь ты это, али нет? – сверкал Савелич глазами.

– Да, я, дяденька, так, к слову, сконфузился юноша.

– То-то! – к слову! – а к чему такое слово? Ну и положат силы, ну и что-же? Чай не клином сошлась земля русская! Ну и положат, только положат за честь царёву, за честь русскую, за веру православную! Только и ему, этому самому японцу, не поздоровится, потому разве не били мы и француза, и турка, и поляка? – а? Небось, узнает и желтолицый русский штык!

– Долго бы ещё негодовал Савелич, долго бы слышалась его грозная солдатская речь, да только не перед кем было ему негодовать, потому что скоро все разошлись по домам, а разошлись потому, что знали, что ежели Савелича тронь, ежели честь эту самую солдатскую растревожь, так Савелич, пожалуй, и кулак в дело пустит, потому, что касаемо чести, так, тут Савелич – беда! Тут уж плохие разговоры“...

– И оживилась серая деревенская жизнь всё тем же интересом к войне. На селе кое-кто почитывал газеты, а теперь мир решил выписать газету на общественный счёт, чтобы „самим хоть краем уха слышать что-нибудь“, чтоб хоть сколько-нисколько, а знать про дела на Дальнем Востоке. Вот, уж узнали кое-что. Вот уж слышатся имена Макарова, Стесселя, Куропаткина и других; вот уж стали сознавать, что „враг хитёр, ловок, что и сила у него есть, что шапками его не закидаешь“. Даже мальчишки забросили свои игры и больше играют в войну, в которой только „по кону“, и то неохотно, одна партия изображает японца... Мальчишки играют в войну, взрослые всё серьёзнее и серьёзнее относятся к ней, а бабы, так те уж начинают всхлипывать, кто по сынку-солдату, кто – по брате, племяннике. – „Погонят, пожалуй, и запасных, говорили иные: на турку тогда брали; погонят, что сирот-то останется! – хозяйству раззор! Ох, горе горькое!“ – „Небось и у врага тоже есть жёны и дети, говорили другие: тоже и им, небось, не сладко“.

Наконец объявлена мобилизация, и из села пришлось идти семи–восьми запасным. Много было слёз пролито, много, много проклятий (нечего греха таить!) было послано по адресу желтолицего косоглазого врага, но и провожавшие, и провожаемые в один голос говорили: что-ж тяжело, что и говорить, только надо постоять за Царя, за отечество, за веру православную; а жён и детей миром прокормим, в хозяйстве пособим да и Царь не оставит сирот, а Господь им помощник и покровитель; не даром ведь говорится: „за Богом молитва, за Царём служба не пропадают“...

Отслужил батюшка молебен запасным, сказал им слово, благословил их на брань; помолился и мир и проводил запасных, щедро наделив их на дорогу. И снова по-прежнему потекла сельская жизнь. Толковали о войне, молились в храме о победе над врагом, возглашали вечную память на брани убиенным и многая лета христолюбивому воинству. И всё это: и война, и проводы родных, и эти моления – всё это казалось так естественным, необходимым, хотя и печальным, необходимым, вынужденным. И все говорили, что, правда, хорошо, покойно в мирное время, но что раз война, а с нею разные невзгоды, лишения, так, стало быть, на то воля Божия да распоряжение Царёво; так в простоте сердечной думали и говорили прямолинейные настоящие русские православные, но не так смотрели на это бывшие в селе десятка два штундистов, заражённых к тому же ещё учением толстовским. Эти последние находили войну делом богопротивным, грешным, запрещённым в законе Божием; обвиняли Церковь православную за её благословения на войну, за её моления о победе над врагом.

– Вы теперь рассудите, братия, говорил ярый штундо-толстовец в толпе мирской: сказано в законе „не убий“, а на войне кровь проливают, тысячи губят, да к тому же страну разоряют, разве такие дела от Бога? – разве так делают настоящие христиане?

– А если враг обижает нас? – спросил Савелич.

– Ну что-ж? – снеси обиду, уступи ему.

– Та-ак! – протянул Савелич: вот Наполеон хотел весь мир покорить, в Москву приходил, Россию хотел взять, что-ж? отдать надо было ему всю Россию без боя? – так по-твоему? Вот турка мучил христиан, убивал младенцев, что-ж? – пущай его мучает! Не надо было и заступиться? Надо было смотреть, как льётся кровь христианская, как басурмане ругаются над верой Христовой? Теперь японец чего-то хочет, – хочет, может, Сибирь у нас взять, перешагнуть за Урал, да оторвать добрый кусок от России, так и ему отдать всё это? На, мол, владей, потому у нас много, а твоя страна маленькая. Так, что ли, снести обиду-то?

– Да ведь сказал же Господь: „не убий“, а на войне убивают; сказал Господь: „не противься злому“? – продолжал толстовец.

– Ты погоди, а вперёд скажи напрямки: отдать что ли японцу пол-России? – а?

Напрямки толстовец не отвечал, а, хитро улыбаясь, продолжал: „да ведь не от Бога же война, потому что Бог называется князем мира, Богом любви, а тут какой же мир, какая любовь, когда и штыками друг дружку пыряют, и из пушек палят, и всячески стараются разорвать друг друга на клочки! Так разве это дело Божие? Этак и звери-то мирнее живут, а тут ещё христиане! – и толстовец торжествующе повёл глазами по толпе.

Савелич, однако, не смутился, а сказал: „так напрямки ты не сказал, отдать Россию японцу или нет? А напрямки потому ты не ответил, что нельзя тебе этого сказать, а сказать нельзя потому тебе – сектанту, что не в вашей воле это сделать, что маловато вас, что есть ещё, слава Богу! на Руси и слуги верные Царёвы, и дети матушки Церкви православной, и постоят они за веру и Царя, и за родную свою Русь. А вам что? Вам хоть под немца пойти, потому вера ваша схожа с ихней; вам хоть под француза, потому вряд ли вы и в Бога-то по настоящему верите, вам вовсе не будь православной Руси!

– Напрасно, Савелич, так говоришь, обиделся толстовец: мы ведь верноподданные Царя, и наши дети тоже сражаются на войне, и не язычники мы какие!

– А тогда к чему же ты речь-то вёл?

– Да ведь правда, Савелич, не скажешь же ты, что война от Бога.

– Я скажу, что война от Бога.

– Вот как он, братцы! Он Бога-то злодеем каким-то ставит! – ехидничал толстовец.

– Стой, погоди маленько, – спокойно продолжал Савелич: сказал Сам Христос Спаситель, что „без воли Отца Небесного и волос не упадёт с головы человеческой“, а если так, то уж и война бывает не без воли Его, потому и Церковь благословляет на войну, что знает она, что и война посылается от Бога одним для наказания, другим для вразумления, а иным в испытание.

– Мудрено это что-то, Савелич! То Бог не велит убивать, то Он же посылает войну,

Савелич, действительно, не нашёлся, что сказать, ему это не казалось мудрёным, но разъяснить это кажущееся противоречие он не мог. Его выручил учитель, давно незаметно подошедший и слушавший эти рассуждения: „Ничего мудрёного тут нет, говорил учитель: Бог не велел убивать человека вольно, без необходимости, с целью, например, грабежа, по злобе, ненависти, кровожадности, как делают разбойники, и т. п., но на войне убивают по необходимости, по нужде, с целью самозащиты, самосохранения, защиты себя, своих сограждан, защиты невинных младенцев, для сохранения своих прав на свою веру, на своё государственное устройство, оттого и говорят: „иду сражаться за веру, Царя и отечество“; – иду „сражаться“, а не убивать, иду грудью защитить, т. е. сам подвергаюсь опасности быть убитым в защите. Итак, убийство на войне есть невольное, вынужденное, нежелательное, но необходимое.

– Мудрёно это, господин учитель.

– Кому дана заповедь „не убий“? – спросил учитель.

– Евреям.

– Так убивать им Господь запретил, а о войне Он вот что говорит: „И сказал Господь Моисею, говоря: отмсти мадианитянам за сынов израилевых... И сказал Моисей народу, говоря: вооружите из себя людей на войну, чтоб они пошли против мадианитян совершить мщение Господни над мадианитянами... И пошли войной на мадиама, как повелел Господь Моисею, и убили всех мужеского пола“... (Числ.31:1–7). Вот война по повелению Бога, и все народы ханаанские повелел Господь истребить евреем, и Моисей знал это, и Иисусу Навину сказано: „не бойтесь их (разных царей ханаанских), ибо Господь Бог ваш Сам сражается за вас“ (Втор.3:22). – И священники должны были благословлять на войну: „когда же приступаете к сражению, тогда пусть подойдёт священник и говорит народу...: Слушай, Израиль, вы сегодня вступаете в сражение с врагами вашими, да не ослабеет сердце ваше, не бойтесь, не смущайтесь и не ужасайтесь их, ибо Господь Бог ваш идёт с вами, чтобы сразиться за вас с врагами вашими и спасти вас“ (Втор.20:2–5). – Даже сама природа помогала евреям в истреблении врагов; так по слову Иисуса Навина „остановилось солнце, и луна стояла, доколе народ мстил врагам своим“ (Нав.10:13).

– Всё это я знаю, господин учитель, не унимался толстовец: но то было в ветхозаветные времена до Христа, а Христос сказал: „вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьёт, подлежит суду. А я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду“ (Мф.5:21–22). – Видите: подлежит суду Господню не только убивающий, а даже гневающийся напрасно на своего ближнего; а вы ещё и войну защищаете!

– Приведёнными словами нисколько ты не опровергаешь моего мнения о войне. Господь сказал, что подлежит осуждению гневающийся на брата своего напрасно, т. е. так, как я прежде сказал тебе, следовательно, и убивающий напрасно – вольно, а не на войне, которая вынуждена.

– Но и вынужденной войны Христос не благословлял, опять сказал толстовец: когда ап. Пётр вступился за Христа и ударил мечом раба первосвященникова, то Господь сказал: „возврати меч твой в его место, ибо все, взявшие меч, мечом погибнут“ (Мф.26:52).

– Да, Господь остановил ап. Петра, но почему? – „Вложи меч в ножны; неужели мне не пить чаши, которую дал Мне Отец“? (Ин.18:11). – Потому, следовательно, Господь запретил Петру сражаться за Него со врагами Его, что считал эту войну, которую могли повести ученики Его, ненужной, препятствующей той цели, для которой пришёл Господь, – т. е., для страданий: „Неужели Мне не пить чаши“!.. Если бы нужна была война эта, то Сам Бог Отец послал бы в защиту Его полки ангелов: „или думаешь, говорит Господь Петру: что Я не могу умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов ангелов“? (Мф.26:53). – А что Господь не запрещал войны, а считал её неизбежной в жизни народов, это видно из того, что Он похваляет мудрого царя, готовящегося к войне: „какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силён ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот ещё далеко, он пошлёт к нему посольство просить о мире“ (Лк.14:31). – Господь же говорил, что „нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих“ (Ин.15:13), а на войне воин и проливает кровь за ближних своих. Господь, далее, предсказал, что войны будут у народов вплоть до второго Его пришествия: „также услышите о войнах и о военных слухах: смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть“ (Мф.24:6). И перед самым Пришествием Христовым будет ужасная война: „тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира до ныне, и не будет“ (Мф.24:21). И в самое пришествие Христово будет война, которую поведёт антихрист с преданными ему царями против Самого Сына Божия; но – „Агнец победит их, ибо Он есть Господь господствующих и Царь царей“ (Апок.17:14. Сн. Апок.6:15–17). И святые апостолы понимали учение Господа о войне, как о неизбежном деле в жизни людей, а потому они учат, что государственная власть и её слуги (воины) назначены Самим Богом для того, чтобы силой (войском и орудиями) ограждать спокойствие и безопасность людей от всяких людей. – „Будьте покорны всякому человеческому начальству, для Господа, царю ли, как верховной власти, правителям ли, как от Него посылаемым для наказания преступников и для поощрения делающих добро“ (1Пет.2:13). – „Прежде всею прошу совершать молитвы, прошения, моления, благодарения за всех человеков, за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте“ (1Тим.2:1). – Поэтому, братия, если Церковь разрешает войну и благословляет на неё, то она поступает согласно учению Господа и Его апостолов о войне, как о неизбежном и необходимом деле для охранения безопасности христиан-граждан, поэтому всякий, кто вздумал бы уклониться от войны, тот противился бы самой Церкви, а кто „Церковь преслушает, буди тебе, яко язычник и мытарь“, кто не слушает Церкви, тог противится Самому Духу Святому, живущему в Церкви и управляющему ею. – Посему пусть устыдятся те русские люди, которые, как толстовцы, смущают своими худыми речами малограмотных русских же людей!

– Да ведь я что-ж? – сконфуженно говорил толстовец: это так, к разговору пришлось, а то ведь мы тоже... не изменники какие.

– То-то! – не изменники! – возвысил голос Савелич: не к чему тут и разговоры заводить и людей мутить, когда нужно не мутить, а грудью постоять за веру, за Царя и честь русскую!..

* * *

Савелич и ещё два молодых парня ушли на войну охотниками. Через семь месяцев один из молодых охотников писал своим односельчанам: „я, слава Богу, жив и здоров, дерусь с японцем и уже представлен нашим лихим командиром к Георгию. Храбро служил и мой товарищ-земляк, а теперь лежит в госпитале раненый. Сам Куропаткин надел ему Георгия. А дорогого дядю Савелича поминайте за упокой: положил он душу свою за други своя. Царство ему небесное! В нашей десятой роте он был старшим и два раза командовал ротой в бою, когда наших ротных уложили японцы. Да, постоял-таки дядя Савелич за честь русскую“!..

Свящ. И. Орлов

Беседовать с сравнительно интеллигентным сектантом легче, чем с невежественным. Последний может измучить вас, напр., на такой фразе из посланий ап. Павла: „всякий священник ежедневно стоит в служении и многократно приносит одни и те же жертвы, которые никогда не могут истребить грехов“ (Евр.10:11). Вы говорите ему: „Ап. Павел разумеет здесь ветхозаветных священников; здесь речь, как видно из 4 ст., – о кровавых жертвах, о „крови тельцов и козлов“. – „А разве теперь не приносят в жертву на храм тельцов и козлов?“³⁸⁷ – возражает он вам. Если собеседник, хотя и сектант, сравнительно образован, слово Божие можно толковать свободнее, без длинных, мелочных споров, лишающих беседу желаемой назидательности.

Один раз мне пришлось собеседовать публично с сектантом интеллигентного типа. Беседа эта сложилась довольно оригинально, почему я и решаюсь воспроизвести её к сведению читателей.

Я приехал для собеседования в хутор, где была „экономия“ богача штундо-баптиста. Устроить беседу мы с местным батюшкой решили в новостроящейся церкви. Назначили час беседы и оповестили о ней народ. Когда мы прибыли на место собеседования, храм был полон народа. На том месте, где надлежало быть алтарю, было возвышение; на нём хуторяне поставили столик, около которого поместились мы со священником; рядом с нами имели воссесть наши собеседники. Сектантов не было. Я послал сектанту пригласительную записку, в которой покорнейше просил его вместе с его братией пожаловать для чтения слова Божия и собеседования и просил ответить согласием, или отказом. Посланный принёс ответ, что „сейчас прибудут“. Мы прождали ещё около часа и увидели в не вставленные окна группу „баптистов“, идущих ко храму во главе с хозяином поместья, шествующим красивой, уверенной походкой.

Приглашённые – сектант-помещик, его приказчики и рабочие – взошли, поздоровались со священником и со мной, и по нашему приглашению уселись около столика.

Народ пропел молитву.

В виду интеллигентности моего собеседника, я решил по возможности придерживаться принципа равенства во внешнем порядке беседы.

– „Ничего не имеете против, если я начну беседу и буду беседовать об обрядах и обычаях Церкви?“ – спросил я его.

– „Ничего, начинайте“, был ответ.

Я сказал, обращаясь к народу:

„Благочестивые слушатели! Мы собрались сейчас затем, чтобы вместе почитать слово Божие и побеседовать о прочитанном. Мы и наши собеседники считаем друг друга неправыми. Мы желаем, чтобы они стали на истинный путь слова Божия. Они считают нас неправыми и пришли затем, чтобы поведать нам о своём уповании. Кто должен быть судьёй между нами и ими? – Святое Писание.

Так назыв. „баптисты“, когда их спрашивают: „почему вы отделились от православной Церкви?“ – между прочим, отвечают: „у вас много постановлений – обрядов и обычаев, – иконы, крест, крестное знамение, каждение, свечи, головные покровы для священно-служащих“ и проч. Всё это, – действительно, имеет православная Церковь.

„Баптисты“ указывают на текст: „если бы даже мы“ (апостолы) „или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема“ (Гал.1:8). Из самого текста видно, что апостол Павел разумеет здесь „благовествование“ т. е. учение апостолов, а не обычаи и обряды. Сам Спаситель упрекал книжников и фарисеев только за то, что они нарушили заповедь Божию Своим преданием (Мф.15:3–6). Отсюда видно, что только то предание, которым нарушается евангельское учение, не должно быть в Церкви. Слово Божие нигде не запрещает, а, напротив, повелевает иметь всё, что благочестиво, свято. Св. ап. Павел так пишет верующим: „наконец, братия мои, что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что только добродетель и похвала, о том помышляйте“ и прибавляет: „Чему вы научились, что приняли и слышали, и видели во мне, то исполняйте – и Бог мира да будет с вами“ (Флп.4:8–9). И ещё: „кто из нас совершен, так должен мыслить“ (как – апостолы); „если же вы о чём иначе мыслите, то и это Бог вам откроет. Впрочем, до чего мы достигли, так и должны мыслить и по тому правилу жить“ (Флп.3:15–16). Согласно св. Писанию, учение апостольское должно содержаться Церковью неизменно; в остальном же – в её обрядах и обычаях – она должна держаться того, что истинно, честно, справедливо, чисто, любезно, достославно, добродетельно и похвально... по внушению, ниспосланного ей, святого Духа – она может и изменять, отвечая нуждам времени, обряды и обычаи её. При этом, по учению св. апостола, христиане, прежде всего, должны руководиться примерами Господа и Его апостолов...

– – Можно вам предложить два вопроса? – обратился я к сектанту-помещику.

– „Можно“.

– „Будьте добры – скажите: для Господа И. Христа после Его крещения иерусалимский храм имел какое-либо значение?“.

– „Некоторое имел“.

– „А для вас этот храм имеет значение?“.

– „Никакого!“

Остальные штундо-баптисты забеспокоились на своих местах. Один из них порывался встать, но хозяин строго метнул на него глазами и тот нехотя успокоился³⁸⁸.

Я повторил свои вопросы и ответы сектанта народу и продолжал:

„Основанием для внешнего устройства и порядков новозаветных православных храмов в некоторой мере служит ветхозаветный храм с его устроением. Для того, чтобы понять, можно ли христианам брать в пример нечто из установленных Богом обрядов и обычаев ветхого завета, нам нужно упомянуть, что из ветхого завета отменено и что оставлено из него в новом. Отменено „оправдание законом“, но сам закон оставлен (Гал.2:21; Рим.3:31). Точно также отменены установления, имевшие прообразовательное значение; но сам иерусалимский храм с его устройством одобрен Господом И. Христом: Господь назвал его „Домом молитвы для всех народов“ и апостолы творили в нём молитвословия (Мк.11:17; Лк.24:53; Деян.22:17). Следуя слову Господа и примерам св. апостолов, православная Церковь поступает истинно честно, справедливо, когда имеет – в своих обрядах и обычаях – некоторые установления применительно к порядкам ветхозаветного храма. Впрочем, это не означает того, что Церковь всецело следует ветхому завету; отношение её к ветхому завету удобно можно понять из следующего примера: мы имеем 4-ю заповедь закона Моисеева; буквальное, ветхозаветное её значение, празднование субботы, отменено; но, соблюдая новозаветные праздники, мы „утверждаем“ ту же 4-ю заповедь.

Поскольку ветхозаветный закон был дан Богом, православная христианская Церковь, на основании учения Спасителя и апостольских примеров (Флп.4:9), считает – не только нелишним, но справедливым, любезным в своих обрядах и обычаях брать, так сказать, идею некоторых боговдохновенных установлений иерусалимского храма“, – сказал я, обращаясь к моему собеседнику. – „Вы же, видимо, считаете предосудительным то, что одобрил Сам Господь...

По учению апостольскому, Господь считал иерусалимский храм домом молитвы. По учению вашему, храм, одобренный Господом, не имеет „никакого“ значения для вас. Приходится думать, что вы содержите нечто иное сравнительно с тем, что предали нам Господь и апостолы.

Я покорнейше просил бы вас: во-первых, показать, нарушают ли хоть чем-либо обряды и обычаи прав. Церкви апостольское „благовествование“? и, во-вторых, объяснить, на каком основании вы, называясь христианином, не желаете придавать значения слову И. Христа“?

Я сел, предоставляя слово собеседнику.

Пишу „с натуры“ и потому извиняюсь перед читателем за его речь. Сектант оставил почти без ответа мою просьбу и заговорил про другое.

Он встал, пододвинулся к народу и сказал:

„Друзья мои! Я ничего, ничего не хочу знать кроме того, что Христос распят за меня. Больше этого мне ничего не нужно. Я уверен в том, что Он пострадал за меня, что Он искупил меня, что для меня Он уготовил обитель в Его царствии. По вере моей – я знаю, что я умру, моё тело истлеет, обратится в прах, исчезнет, – вострубит труба (оратор сделал жест рукой) и я встану уже в другом теле и Христос“...

Сектант говорил это с жмурящимися от самоуслаждения глазами, с сладкой улыбкой. О, дорогой читатель! Если бы вы видели в эти минуты его фигуру, вы бы без слов поняли, что содержимая им секта – не более, как вид религиозной психопатии, такой вид, которому вы даже с общечеловеческой моральной точки зрения от души не пожелали бы распространения.

Сектант продолжал:

– „И Христос скажет мне: прииди, возлюбленный, в царство Отца Моего“...

Воцарилась тишина. Внимание всех было напряжено. Не успел мой собеседник начать следующей фразы, как из толпы народа послышался тихий, но убеждённый и отчётливый голос:

– Ни! Он скажет вам: идите от Мене проклятии во огнь вечный...

Народ вздрогнул, и мы вздрогнули. Передние ряды народа молчали из-за боязни перед магнатом, в задних – послышался гул. В виду того, что голос из народа говорил во всяком случае не менее основательно, чем сектант, и в виду того, что в душе я сам был вполне солидарен с этим голосом, я психологически не имел силы сделать замечание неизвестному (что я, возможно, и сделал бы в другом случае), столь неожиданно прервавшему через чур самоуверенный полёт фантазии моего собеседника. Я ограничился лёгким извинением перед последним за перерыв его речи.

Сектант тоже смутился; он смял свою речь и сел.

Мне – в моей ответной речи – не стоило большого труда доказать перед слушателями, что уверенность в окончательном оправдании, сама себя обусловливающая, не согласна с Евангелием³⁸⁹, чужда евангельского „смирения“ и потому неприлична христианину.

Сектант заговорил ещё. Он уже не столько полемизировал, сколько старался внушить народу: „я с вами жил дружно, никто не может пожаловаться на меня“³⁹⁰.

С общего согласия я решил закончить беседу.

Я заметил перед слушателями, что на поставленные мной в начале беседы вопросы моим собеседником не было дано прямого ответа.

В заключение беседы я сказал:

„Кто хочет знать только Господа И. Христа, тот стремится к усвоению того, что Господь одобрял, тот без колебания будет ходить по тем следам, по которым ступали божественные стопы Его. О том же, кто считает для себя излишним какое-либо слово Господа, можно ли сказать, что он знает Его?

Братья! обратился я к народу: „Молю вас: будем следовать только тому, что завещали нам Христос и свв. апостолы, и мы никогда не будем ходить туда, где слово Господа и примеры свв. апостолов отвергнуты.

Народ одушевлённо пропел молитву и беседа окончилась.

Чинно мы простились с нашими собеседниками.

– „Я бы не так поставил дело“, – шёпотом сказал мне один из приказчиков по адресу хозяина (тот самый, который порывался заговорить во время беседы), прощаясь со мной.

„Возможно, вы бы позатруднили меня“, – подумал я.

Народ почтительно расступился, давая сектантам дорогу.

Православные интеллигенты, явившиеся на беседу и следившие за ней, выразили нам с батюшкой по поводу её своё братское сочувствие.

* * *

На беседах с штундо-баптистами об обрядах и обычаях Церкви, когда миссионеру приходится проводить параллель между устройством новозаветных храмов и богослужения и – с другой стороны порядками церкви ветхозаветной, сектанты указывают, – или на то, что иерусалимский храм разрушен (Мф.24:2), или – вычитывают 8, 9 и 10 главы послания к евреям, причём с особой экспрессией останавливаются на стихах: „за второю же завесою была скиния, называемая „святое святых“, имевшая золотую кадильницу, и обложенный со всех сторон золотом ковчег завета, где были золотой сосуд с манной, жезл Ааронов расцветший и скрижали завета, а над ними херувимы славы, осеняющие очистилище: о чём не нужно теперь говорить подробно“ (Евр.9:3–5. ср. Иер.3:16). При первом возражении мне, обычно, приходилось указывать на то, что храм был разрушен не потому, что он стал неугоден Богу – чего нельзя допустить, – а за грехи иудеев, как и было предсказано в 3Цар.9:6–9. Во втором случае я доказывал, что отмена ветхого завета коснулась ветхозаветного пути оправдания и именно в этом смысле нужно понимать места: Евр.9:3–5 и Иер.3:16.

Оригинальным получился в изложенной беседе метод собеседования. Имея в виду доказать посредством слова Божия сектантам неправоту их убеждений, я не мог и не хотел упускать из виду того, что рядом со мной и моим собеседником стоит православный народ, следивший за нами. Сообразив с своей стороны тоже самое и не желая по какой-то причине вступать в прямое собеседование, штундо-баптист исключительно хотел одержать преимущество перед православием во мнении народа и тем затмить прочитанное из св. Писания его обличение. Господь судил иначе. Сектант не рассчитал³⁹¹, он сразу, как говорят, хватил через край, обнаружив во всей наготе зерно лжеучения секты. Естественно, – этим в народе была вызвана справедливая реакция.

Однажды после бесед с штундо-баптистами мне нужно было ехать в другое селение. Подводу дать взялся сектант. Была (южная) зима и оттепель, ехать было можно только верхом. Мне подали осёдланную лошадь; сектант поехал со мной за проводника. От земли поднимались пары; стоял такой туман, что нельзя было рассмотреть ног идущей рядом лошади; виден был лишь в тумане мерно покачивающийся силуэт моего проводника.

Из окружающей меня влажной мглы слышу голос:

– „Господин миссионер“!

– „Что такое“?

Сектант позадержал свою лошадь.

– „Скажите мне, пожалуйста, только вы по правде скажите, ради Бога“...

– „Что именно“?

– „Скажите, как вы думаете – правая наша вера, или нет“?

„Вот тебе раз“! – подумал я. „Неужели он полагает, что я не то говорил, что думал, на беседах?.. Впрочем, кто его знает“...

– „Скажу вам, друг, по чистой совести: ваша вера – по моему мнению – одно лицемерие, фарисейство“!

– „Да, а почём вы это знаете“?

– Не смогу, пожалуй, разобъяснить вам этого... Ну, просто-напросто вижу, чувствую, что это так. Вы присмотритесь хорошенько к вашим „братьям“, и вы тоже почувствуете“...

Сектант задумчиво смолк.

Когда я давал ему последний ответ, предо мной, как живая, стояла фигура моего интеллигентного собеседника.

Д. Грацианский

(Сочинение раскольничьего лже-епископа Ив. Усова).

Обвинение м. Амвросия в неимении посланничества (Гл. 2-я).

Содержание книги:

„Старообр. Теперь выставляйте какое угодно обвинение против митр. Амвросия, но мне кажется лучше и удобнее для вас самих представить сперва главное обвинение, а второстепенные потом, после рассмотрения главного“.

„Мисс. И по-моему так следует: прежде указать и обосновать главное обвинение вашей иерархии, а потом уже и менее главные, или второстепенные. Итак, самая главная вина, самое важное и самое тяжкое преступление, из имеющихся за вашим священством, состоит в том, что ваша раскольническая иерархия не имеет апостольского посланничества от Христа. Первый ваш митр. Амвросий, пришедший к вам в 1846 году, от которого ведёт происхождение теперешняя иерархия, не имел никакого посольства. Константинопольский патриарх, от которого он был зависим, не только не посылал его к вам, но даже и не знал, как он ушёл от него“.

„Между тем из слова Божия, из самого Евангелия известно, что Иисус Христос был послан от Отца, апостолы от Христа (Ин. зач. 57 и 65), от которого и зависимы были (Ин. зач. 50), по реченному: „Якоже посла Мя Отец, и Аз посылаю вы“ (Иоан. зач. 65). Пастыри же и учители православные посылаемы и поставляемы были от апостолов (Кн. имен. Кирил. л. 78; Ирин. св. кн. 3, о ерес., гл. 3): но м. Амвросий от кого был послан в Белую Криницу? и в ней от кого был зависим? поскольку он через самовольное бегство лишился зависимости от своего патриарха и сим прервал все связи с преемственной Христовой иерархией. Но священнослужители, не имеющие апостольского посланничества, горше самых нечестивых бесов, преобразующихся в ангела светла, по „Номоканону“ при Бол. Потребнике (л. 57). Почему же они хуже бесов? Да потому, что и бесы имеют посланничество, без которого они ничего не могут делать. В Евангелии от Луки (зач. 38) повествуется, что когда, И. Христос прибыл в страну Гадаринскую, то его встретил бесноватый, в котором был целый легион бесов. Когда Христос приказал им выйти из него, то „беси моляху Его, да не повелит им в бездну идти. Бе же ту стадо свиний много пасомо в горе: и моляху Его, да. повелит им в ты внити, и повеле им. Изшедше же беси от человека, внидоша во свиния, и устремися стадо по брегу в езеро, и потопе“ (Лк.8:31–33 ст.). Вот и беси имеют посланничество, а ваш Амвросий не имел его; следовательно, он хуже бесов, а также и происшедшее от него священство.

„Итак, вы должны, или указать, что м. Амвросий имел апостольское посланничество, то есть, был послан от своего патриарха, по его благословению пришёл к вам в Белую Криницу, или сознаться, что ваше священство самозванно“, (стр. 8, 9 и 10).

Таким образом в этой главе высказано четыре обвинения:

1) что раскольническая иерархия не имеет апостольского посланничества;

2) что м. Амвросий не имел никакого посольства;

3) что через самовольное бегство он прервал все связи с преемственной иерархией; иначе сказать: что нет преемственной иерархии в священстве, получившем происхождение от м. Амвросия и

4) что м. Амвросий и происшедшее от него священство – хуже бесов.

Эти четыре обвинения в конце главы сгруппированы в два: 1-е, что м. Амвросий не был послан от своего патриарха, то есть по его благословению пришёл в Б. Криницу и 2, что происшедшее от него священство самозванно.

Оправдание от этих обвинений находится в следующих главах. Там мы и займёмся разбором высказанных обвинений.

Взгляд на каноническое или дисциплинарное посланничество с точки зрения новообрядческой Церкви. (Гл. 3).

В словах этого написания высказывается раскольничествующий дух составителя книжки. Усов пишет: „Взгляд с точки зрения... новообрядческой Церкви“. Ни в истории, ни в литературе, никакая Церковь не называется новообрядческой; это название есть личное мнение о православной Церкви составителя книжки, ныне присвоившего себе имя Иннокентия, который, по своему самомнению, и употребляет своё личное мнение, как общепринятое. Мало того, и своё суемудрие, изложенное в этой главе от лица старообрядца, он называет точкой зрения новообрядческой Церкви. В одном надписании сказал две неправды.

Содержание книги:

„Стар. Скажите, пожалуйста, как константинопольский патриарх и вообще ваша Церковь смотрит на старообрядцев, как она признает их: православными, или раскольниками?“

„Мисс. Да об этом вы уже спрашивали, и я вам ответил, что наша прав. Церковь и, конечно, конст. патриарх признаёт вас не иначе, как раскольниками, или еретиками второго чина“.

„Стар. А когда так, то мог ли конст. патриарх благословить и послать м. Амвросия к старообрядцам, которых он считает раскольниками? Конечно нет. Поэтому, если бы м. Амвросий и обратился к нему с просьбой дать благословение на переход к старообрядцам, то такого благословения, он, понятно, не дал бы. Но вот что важно: если бы патриарх дал такое благословение, тогда как бы вы признали м. Амвросияи им рукоположенных, действительными иерархами или самозванцами“?

„Мисс. Всё равно, признали бы самозванцами, потому что вы раскольники. А патриарха конст., если бы он послал своего митрополита к вам в раскол, подвергли бы церковному суду и наказанию“.

„Стар. Как же вам не стыдно, так явно и грубо морочить людей! Вы говорите, что не |признаёте нашей иерархии действительной потому именно, что м. Амвросий не имел посланничества от своего патриарха. А если бы имел, то и опять таки не признавали бы действительной, а считали бы самозванной, и даже наказали бы патриарха, давшего такое благословение или посольство. Значит, первое и самое главное ваше обвинение м. Амвросия в неимении посланничества оказывается пустым до ничтожества, бессмысленным до нелепости, и, как таковое, не заслуживает никакого разбора и внимания, как явная нелепость. Но так как вы, миссионеры, не смотря на его ничтожество и бессмыслие, не стыдитесь везде и постоянно выставлять его против старообрядческой иерархии, то я считаю своей обязанностью рассмотреть его более обстоятельно, дабы вы перестали смущать малознающих и немощных такими своими глупыми придирками“ (стр. 10 и 11).

В предыдущей главе мы видели, что вопрос о посланничестве м. Амвросия был осложнён другими вопросами, коих было четыре. Ими старообрядец, покуда, не занимается. В заключении они сведены в два положения, которые были выражены такими словами: „Итак, вы должны, или указать, что м. Амвросий имел апостольское посланничество, то есть, был послан от своего патриарха, по его благословению пришёл к вам в Белую Криницу, или сознаться, что ваше священство самозванно“.

В этом умозаключении, в пояснение Апостольского посланничества, приведена совершенно ложная мысль. Сказано: „вы должны указать, что м. Амвросий имел апостольское посланничество, то есть, был послан от своего патриарха, по его благословению пришёл к вам в Белую Криницу“. Это значит: будто бы, апостольское посланничество заключается в том, чтобы патриарх константинопольский благословил подчинённого ему м. Амвросия на переход из православия в раскол. Мысль нелепая, какой не выскажет ни один миссионер, и эта мысль, будто бы, высказана с точки зрения православной Церкви! (Вот как может заумствоваться человек).

На основании этой ложной мысли старообрядец построил такой софизм: вы нас считаете раскольниками второго чина; м. Амвросий благословение на переход в раскол не мог получить от православного патриарха, а патриарх не мог и дать, да оно и бесполезно, – нашу иерархию через это вы не признали бы православной, – следовательно: имеет ли м. Амвросий апостольское посланничество, или нет, это – безразлично.

Высказав эту мысль, Усов разражается укоризнами по адресу миссионеров. Он говорит: „Как же вам не стыдно, так явно и грубо морочить людей“!.. „Первое и самое главное ваше обвинение м, Амвросия в неимении посланничества оказывается пустым до ничтожества, бессмысленным до нелепости, и, как таковое, не заслуживает никакого разбора и внимания, как явная нелепость!“

Облегчив свою душу гордыми укоризнами, „смиренный Иннокентий“· пишет: „Но так как вы, миссионеры, не смотря на его ничтожество и бессмыслие, не стыдитесь везде и постоянно выставлять его (обвинение в неимении посланничества) против старообрядческой иерархии, то я считаю свою обязанностью рассмотреть его более обстоятельно, дабы вы перестали смущать малознающих и немощных такими своими глупыми придирками!“ (Так, по-мужицки, смиренный Иннокентий печатно журит раздражающих его миссионеров! Видно, какое облачение ни надень на плечи мужика, он и в облачении скажется мужичком. Вот и „смиренный Иннокентий“ бранится, как привык ругаться Иван Усов).

Отрыгнувши свой гнев на миссионеров, Усов продолжает:

„Ни св. отцы, ни православные соборы, ни вообще Церковь Христова никогда не выставляли против еретиков такого обвинения, какое вы выставляете против нас; (в самом деле – не обидно ли это? Разве мы хуже тех еретиков? следовало бы воскликнуть обиженному старообрядцу!); никогда и ни в каком случае не обвиняли их за то, что они ушли от Церкви без всякого благословения и посольства, потому что такое обвинение было бы прямо-таки бессмысленно. Никакие еретики, уходя от Церкви, никогда не просили на это посланничества, благословения или дозволения. Кто послан, или благословил иерархов уклоняться в ересь арианскую, наватианскую, донатианскую, иконоборческую и проч. и. проч.? Разумеется, никто и никогда. А между тем древняя православная Церковь признавала иерархию сих еретиков действительной, а отнюдь не самозванной, что видно и из её правил (8 пр. 1-го Всел. Соб.; 59 пр. Карф. соб. и под.), и из её практики, или действий (Деян. вс. собор., том 7; деян 1-е). Кто посылать епископов в ереси несторианскую, католическую и проч.? А между тем ваша Церковь признаёт их иерархию действительной и принимает от них священников и епископов в их санах». (Бог. мит. Макария, т. 2, § 240; Летоп. Арсения, л. 1839). (Стр. 11).

Сознавшись, что м. Амвросий не имел никакого посольства для перехода в раскол, старообрядец усиливает своё доказательство примерами: он ссылается на еретиков ариан, наватиан, донатистов, иконоборцев, несториан, католиков и друг., которые без всякого посольства уходили в ереси, и м. Амвросий поступил в раскол, по-еретически, без посольства. За переход в раскол, по-еретически, совершенный м. Амвросием, старообрядец требует священство, получившее начало от Амвросия, признавать действительным, а не самозванным. Это своё требование он высказывает таким образом:

„Да что я говорю, что еретики уходили без всякого благословения и посланничества со стороны церкви? Они уходили прямо-таки с проклятием от неё. Церковь не только не посылала и не благословляла им уклоняться в ереси, но даже осуждала, проклинала и предавала анафеме их, и притом соборне: так, например, наватиане осуждены и преданы анафеме Римским собором (толк. Зонары и Вальсамона на 8 прав. первого всел. соб.), донатиане Арелатским (Бар. лет. Госп. 313, числ. 7, и 314, ч. 5), ариане – поместным Александрийским и 1-м Всел. соборами (Барон. л. Госп. 319, чис. 2, и л. Госп. 325, числ. 11 и 12; Деян. всел. соб. том 1-й), несториане – третьим вселенским собором (Деян. вс. соб. т. 1-й), католики – восточными патриархами. И однако же прав. церковь признавала и принимала их и ими рукоположенных в их священных санах. Точно также и ваша церковь в настоящее время признаёт и принимает священнослужителей от католиков и несториан“.

„А старообрядческую иерархию признаёт недействительной и самозванной, хотя м. Амвросий никогда и никем не был запрещён, осуждён, или проклят, а лишь не был послан, или благословен со стороны вашей церкви на переход в раскол, по вашему понятию“.

„Таким образом, что вы ни говорите, как ни изворачивайтесь, а свою церковь никогда не оправдаете от самообличения и самоосуждения. Если она права, что не признаёт старообрядческой иерархии, то виновата, что признаёт иерархию несториан, католиков и многих других еретиков; а если права, признавая действительною иерархию сих еретиков, то виновата за то, что признаёт старообрядческую иерархию самозванной“.

„Чтобы избавиться от этого нелепого самосуждения и самобичевания, ваша церковь должна признать или всех еретиков священных лиц самозванцами, или признать старообрядческих священнослужителей действительными, а не ложными и не самозванцами“. (Стр. 11 и 12).

Старообрядец исторически доказал, что еретики 2-го чина отделялись от православной Церкви без благословения и не имели никакого посольства, а потом лица, состоящие у еретиков в священных санах, когда присоединялись к Церкви, принимались в сущем сане. Это – бесспорно, и доказывать не нужно. Но старообрядцу не следовало бы забывать слова св. Афанасия великого: „постановлено, говорил он об арианах, чтобы падшим и бывшим представителями нечестия, являти снисхождение кающимся, но не давати им места в клире; а не бывшим самовластными делателями нечестия, но увлечённым нуждою и насилием, давати прощение, имети им место в клире“ (Посл. к Руфиниану, Кормч. в русс. пер. ст. 129). 8-е прав. 1-го вс. соб. о наватианских епископах говорит: „именующийся епископом у так называемых чистых, пресвитерскую честь имети будет: разве заблагорассудит местный епископ, чтобы и тот участвовал в чести и имени Епископа“... (Кормч. трехтолк. прав. 8; стр. 37).

Из этих указаний видно, что возвращение епископского сана еретикам 2-го чина зависит от усмотрения православного епископа, а отнюдь не есть последствие присоединения от ереси к православию. Так смотрит на это дело и св. Василий Великий. Он говорит: „Это – христопродавцы, а не христиане: полезное для них в сей жизни всегда предпочитают жизни истинной. Когда задумали приобрести эту пустую власть, присоединились к врагам Христовым, а когда увидели народ раздражённым, опять налагают на себя личину православия. Не признаю епископом и не причислю к иереям Христовым того, кто осквернёнными руками, на подрыв веры, возведён в начальники“. (Св. Вас. Вел. т. 7; письмо 240; л. 184).

Это св. Отец пишет о Фронтоне, сделавшемся арианским епископом, и продолжает: „пусть никто не обольщает себя принятием в общение, и пусть приявшие от них возложение рук не домогаются, по восстановлении мира, чтоб и их причислили к священному сонму“. (Там же, стр. 185).

На седьмом вселенском соборе это место из послания св. Василия к Никополитам было прочитано, и Отцы собора согласились с мнением св. отца (Деян. Всел. соб. том 7; 1873 г.; стр. 120 и 121).

Из приведённых свидетельств видно, что еретикн второго чина хиротонисанные, по чиноприятии, по усмотрению православного епископа, могут быть оставлены в сущих санах, но могут и не быть причисленными к клиру, или же могут быть причислены в степени низшей против своего прежнего служения, – пресвитера, или хорепископа. Право такого причисления к клиру правила предоставляют православному епископу, а не чиноприёму. Отсюда понятно, что, хотя Амвросий совершенно по-еретически ушёл от православного патриарха и принят в раскол, как еретик второго чина, однако за неимением епископа у раскольников, по церковным правилам, никто не мог сопричислить его к клиру.

О составе лиц совершавших чиноприём м. Амвросия, инокиня Белокриницкого женского монастыря, Павлина, 12 авг. 1847 г., в село Лаву, Симбирской губернии, к своим родным и знакомым писала: „О самом митрополите не сомневайтесь, понеже принят по святых отец правилам под миропомазание священноиноком, из трёх сёл обществами, и Молдавии почётными гражданами и соборными монастырскими иноками, в облачении во весь свой чин, как-то в саккос и палицу и митру, формально как святители облачаются, и проклял своё заблуждение и празнал православие“ (Переп. раск. деятелей; вып. 1-й. Суббот. Пис. 5; стр. 99. 1887 г.).

Указавши ересеподобие в самовольном уходе Амвросия в раскол и в принятии его раскольниками 2-м чином, старообрядец, на основании причисления Амвросия этими поступками к еретикам 2-го чина, требует признавать старообрядческую иерархию действительной, ибо „м. Амвросий никогда и никем не был запрещён, осуждён, или проклят, а лишь не был послан, или благословен со стороны вашей православной Церкви на переход в раскол“. В этом отношении, то есть, в непризнании старообрядческой иерархии и в признании иерархии еретиков 2-го чина, старообрядец находит неразрешимое противоречие, которое называет нелепым самоосуждением и самобичеванием. Несправедливо старообрядец утверждает, будто м. Амвросий никогда и никем не был запрещён. Я уже указал, что 14 октября 1846 года за 14 дней до принятия в раскол, запрещён грамотой Константинопольского патриарха, посланной на имя Карловицкого митрополита (Докум. относ. к истории Белокр. иерархии, стр. 213–214). Кроме этой грамоты патриарх послал ещё две грамоты, из которых, в последней, были указаны канонические нарушения м. Амвросием правил: 15 Апостольского, 13 четвёртого Всел. соб., 35 Апостольского и 13 Антиохийского соб., по силе которых повелевается митрополиту не литургисать и в общении пребывать как мирянину. Лиц рукоположенных им прав. 35 св. Апостол повелевает извергнуть, а по 13 прав. Антиох. собора повелено: „всё содеянное им считать недействительным“ (Докум. стр. 218 по 229).

А правила: 1-е и 2-е Сардикийского собора не только не повелевают епископу принимать епископию при помощи народа, что сделал м. Амвросий (принятый из трёх сел обществами), но и строго за то наказывают. 1-е правило говорит: Не обрящется епископ от мала града в велик пришед: иже убо от смиреннаго в высок прескочит, яко горд и лихоимец обрется, вся дни живота своего, да будет без причащения. 2-е правило: Аще кто от града во град пришед, и молвы творит, от народа приемля себе поборники, да глоголют, желаем и молимся, да будеши нам епископ, той на самой кончине не причастен (Кормч. л. 107 об. и 108). Такими поборниками для м. Амвросия были иноки Павел и Алимпий, которые заключили с Амвросием формальный договор о том, чтобы ему „поступить в староверческую религию, в сущем звании митрополита, над всеми духовными лицами и мирскими людьми, состоящими в оной религии, верховным пастырем“... (Истор. Бел. иеравх. Субб. вып. 1-й; стр. 250).

Таким образом м. Амвросий, как мирянин, не имеющий права литургисать и даже, по правилам, не имеющий возможности приобщаться св. Таин, не мог никого поставить в священный сан, а если кого и ставил, то всё сие по 13 прав. Антиох. соб. повелено считать недействительным, и пришёл он в сонмище раскольников, в котором не было священных лиц, а если инок Иероним и считался хиротонисанным, то он определением Московского собора 1667 г., за неповиновение Церкви, от священного чина извержен, и обнажён всякого священнодействия и проклятию предан (Деян. Моск. собора 1667 г., лист 7-й). Пришедши в сонмище раскольников мирянином, м. Амвросий и сам наследовал тоже проклятие, какое положено собором 1667 г. на раскольников и, как мирянин, хотя и служил по архиерейскому служебнику в архиерейском облачении, но последствия от этого служения получаются точно такие же, как от служения Беловодского Антона Пикульского и, вообще, от всякого мужичка, решившегося надеть архиерейское облачение и служить по-архиерейски.

Поэтому, если православная Церковь по правилам принимает в сущих санах несториан, католиков и других еретиков, она в том неповинна, и если, по правилам же, считает мирянами иерархических лиц австрийского священства, то она никакому самоосуждению не подвергается, а, напротив, заслуживает чести за соблюдение правил и является хранительницей церковных канонов, без зазрения совести попираемых последователями австрийского священства.

Далее старообрядец продолжает:

„Но кроме того, что ваша Церковь сама себе противоречит, сама себя осуждает и обличает, она ещё является прямой противницей древней святой Церкви, преступницей её определений; страшно таким образом погрешая и заблуждаясь. Церковь эта признавала действительной иерархию наватиан, донатиан и многих других еретиков, хотя они ушли от неё не только без её воли, посольства и благословения, но даже с осуждением и проклятием, а ваша церковь, напротив, признаёт старообрядческую иерархию самозванной за то только, что м. Амвросий не взял лишь благословения или посольства от цареградского патриарха, хотя не был запрещён и проклят. А в довершение всего ваша Церковь таким своим отношением к старообрядческой иерархии прямо-таки еретичествует самым очевидным образом. В древние времена были еретики люцифериане, всё заблуждение их состояло в том только, что они признавали арианских иерархов самозванцами. Эту-то именно ересь содержит и ваша Церковь своим непризнанием старообрядческой иерархии. Она даже более виновата и хуже люцифериан. Эти еретики признавали самозванцами арианских епископов, а ариане до этого были осуждены и прокляты первым вселенским собором. А ваша Церковь признаёт старообрядческую иерархию самозванной, несмотря на то, что ни она, ни митр. Амвросий никогда не были осуждены или прокляты, а лишь этот иерарх не был послан и благословлён своим патриархом на переход в старообрядчество, а по понятию этого патриарха в раскол“.

Этим обвинением православной Церкви оканчивается третья глава о посланничестве м. Амвросия. В приведённых словах два обвинения высказываются старообрядцем: 1) что православная Церковь „является прямой противницей древней святой Церкви, преступницей её определений“ в том, что та Церковь „признавала действительной иерархию наватиан, донатиан и многих других еретиков, хотя они ушли от неё не только без её воли, посольства и благословения но даже с проклятием; а наша православная Церковь не признаёт старообрядческую иерархию.

2., ваша (правосл.) Церковь таким своим отношением к старообрядческой иерархии прямо-таки еретичествует, как еретики люцифериане, „всё заблуждение которых состояло в том только, что они признавали арианских иерархов проклятыми. Эту-то именно ересь содержит и ваша Церковь своим непризнанием старообрядческой иерархии.

Уже выше было замечено, что наша православная Церковь вполне руководится правилами соборов и св. Отец относительно чиноприёма еретиков, а эти правила указывают, что Церковь еретиков, обращающихся от ереси, принимала в клир, по усмотрению православного епископа (1-го Всел. соб. прав. 8; Послание св. Аф. Великого к Руфиниану; Св. Василия Великого письмо к Ннкополитам. Это было подтверждено и Отцами 7-го Всел. собора). Так поступает и православная Церковь в отношении чиноприятия еретиков, осуждённых соборами.

Старообрядец в извинение м. Амвросия и своей иерархии выставляет то преимущество их перед еретиками, что „ни она (иерархия), ни м. Амвросий никогда не были осуждены или прокляты, а лишь этот иерарх не был послан и благословлён своим патриархом на переход в старообрядчество, а по понятию этого патриарха в раскол“.

Это-то самочиние и усугубляет вину м. Амвросия и происшедшей от него иерархии. По 30-му прав. св. Апостол беглый митрополит за свои поступки подлежит извержению и все сообщающиеся с ним.

Известно, что в 341 году ариане низложили св. Афанасия и на его место поставили еп. Александрийским своего единомысленника Григория Каппадокиянина (Бар. лето 341, числ. 2 и 5; лист. 253 об. и 254).

Собор Сардикийский, бывший в 347 году, св. Афанасия оправдал от всех обвинений, „а Григория оного во Александрии, не токмо низложиша: но и имени христианскаго недостойна его быти осудиша, и вся его дела и хиротонии уничтожиша“. (Барон. лето 347; числ. 4; лист. 259).

Также поступил 2 Всел. собор с Максимом Киником за его бесчиние. Собор говорит: о Максиме Кинике, и о произведённом им бесчинии в Константинополе: „ниже Максим был, или есть Епископ, ниже поставленные им на какую бы то ни было степень клира: и содеянное для него и содеянное им, всё ничтожно“ (2 Всел. соб. прав. 4).

Так древняя вселенская Церковь относилась к самочинникам-еретикам и раскольникам; она не признавала ни епископов, ни клириков их лицами священными, а оставляла их мирянами; также говорит и Василий Великий: „я не причислю к клиру того, кто осквернёнными руками, на подрыв веры, возведён в начальники... пусть приявшие от них возложение рук не домогаются, по восстановлении клира, чтобы и их причислили к священному сонму“.

Так и православная Церковь относится к Белокриницкому священству.

Другое обвинение в люциферианской ереси также не состоятельно, как и первое.

Мы видели, что вселенская Церковь, по усмотрению православных епископов, иногда допускала в клир бывших клириками у еретиков, по обращении их в православие, а иногда – нет. Значит и вся вселенская Церковь повинна в ереси люциферианской? Конечно, нет. Точно также не виновата в этой ереси и наша православная Церковь, поступая вполне согласно с правилами Церкви вселенской.

Блаж. Иероним так передаёт о причинах допущения в клир присоединившихся к Церкви от ереси клириков:

„По возвращении исповедников, на соборе александрийском было потом постановлено, чтобы за исключением ересеначальников, которых заблуждение не могло быть извинено, кающиеся были присоединяемы к Церкви: не потому, чтобы, могли быть епископами бывшие еретики, но поскольку было известно, что принимаемые не были еретиками. Запад согласился с этим определением; и такой необходимой мерой мир был исторгнут из пасти сатаны... В такое для церкви время, в виду такой свирепости волков, он (Люцифер) отделив несколько овец, вовсе бросил остальное стадо. Сам-то он и добрый пастырь; но оставил зверям большую добычу. Умалчиваю о том, что утверждают за достоверное некоторые из злоречивых, будто он сделал это из любви к славе и с целью передать в потомстве имя своё, равно как из вражды против Евсевия, начавшейся с антиохийского разногласия. О таком муже я не верю ничему подобному“.

Далее в разговоре ставится вопрос люциферианина относительно диакона Илария: „Как следует смотреть на Илария, который не принимает даже крещённых арианами?“

В ответ между прочим говорится.

„Если бы кто вздумал отрицать, что наши предки всегда принимали еретиков, то пусть прочитает письма блаж. Киприана, в которых он, обращаясь к Стефану, епископу римскому, доказывает погрешность установившегося обычая. Пусть читает книги и самого Илария о перекрещивании еретиков, которые написал он против нас, и найдёт там сознание самого же Илария, что Юлий, Марк, Сильвестр и прочие древние епископы принимали всех еретиков также через покаяние, и что ему не следовало при этом принимать на себя произнесение приговора обычаю: потому что и собор никейский, о котором мы упомянули несколько выше, принял всех еретиков, исключая Павла Самосатского. А что ещё важнее, собор этот сохраняет степень пресвитерства за епископом новацианским, если он обратится. Это определение опровергает и Люцифера и Илария: потому что относится в одно и тоже время и к клирику и крещённому“.

(Блаж. Иерон. част. 5. Разгов. против люцифер. ст. 84, 85, 91 и 92).

Из этих слов бл. Иеронима видно, что Церковь принимала кающихся не потому, чтобы епископами могли быть бывшие еретики, но поколику было известно, что принимаемые не были еретиками“.

Старообрядец, требуя принятия своего священства в сущих санах, сам именно требует этого только „потому, что они еретики“ подобные прочим еретикам. Церковь всегда такое требование отвергала, а принимала епископов, бывших еретиками „потому, что было известно, что принимаемые не были еретиками“. Притом через это принятие стадо охранялось от свирепости волков, но Люцифер ничего этого не принимал во внимание, а, из-за личных неприязненных отношений к Евсевию, отделив несколько овец, вовсе бросил остальное стадо (И м. Амвросий из-за личных неприятностей ушёл в раскол).

Тот же блаж. Отец пишет:

„Все епископы, лишённые кафедр, благодаря снисходительности нового императора (Юлиана), возвращаются к церквам. Сошлись епископы, которые бессознательно оказались в числе еретиков, попавшись в ариминские сети, клялись телом Господним и всем, что есть в Церкви святого, что они по совести не подозревали ничего дурного. Мы думали, говорили они, что смысл соответствовал словам, и не предполагали, чтобы в Церкви Божией, где царствует прямодушие и искренность исповедания, одно могло таиться в церкви, другое высказываться на устах. Нас обмануло доброе мнение о дурных людях. Будучи священниками Христа, мы не думали сражаться против Христа. И многое другое, что я упускаю для краткости, высказывали они со слезами, готовые осудить и прежние подписной все арианские богохульства. Спрошу я теперь оных крайне благочестивых, как бы они полагали поступить с сделавшими такое признание? Скажут, что, низложивши прежних епископов, они рукоположили бы новых. Был такой опыт. Но кто, не будучи врагом себе, допустил бы низложить себя? Особенно когда весь народ, любивший своих священников, почти принимался за камни, сбегался, чтобы убить низлагавших их? Пусть бы, скажут, остались в общении только с своей паствой. Но это значило бы по неразумной строгости предавать диаволу весь мир. За что они осудили бы тех, которые не были арианами? За что наконец, по упрямству своему, они обратили бы в ариан тех, которые правильно веровали?“

(Там же лист. 82 и 83-й).

Вот к чему могла прийти Церковь, поступая по мысли Люцифера, а потому церковь отвергла это желание Люцифера, а стала принимать присоединяющихся в сущих санах, по усмотрению православного епископа, на что и указывает бл. Иероним словами: „Собор этот (Никейский) сохраняет степень пресвитерства за епископом новацианским, если он обратится“. Так поступает и православная Церковь, но старообрядец её обвиняет в люциферианской ереси и требует, чтобы Церковь принимала в сущих санах иерархических лиц белокриницкого священства. Люцифер требовал никому из бывших еретиков не возвращать священства, давая через то повод всем лишённым священства для священства остаться в арианстве, а старообрядец требует всех раскольников принимать в православие в сущих санах, предоставляя им с раскольнической хиротонией вторгнуться в прав. Церковь и православие ввергнуть в раскол. И Люцифер и старообрядец одинаково ревнуют стадо Божие подвергнуть свирепости волков.

Протоиерей Н. Фиалковский

Прочитавши писание священника Александра Смирягина „На злобу дня“, отпечатанное в № 87 газеты „Слово“, приходишь в удивление. А это писание перепечатано и в провинциальных газетах, в укор консерваторам. Отец Смирягин не хочет верить тому, что военные неудачи и все бедствия, постигающие тот или другой народ, являются наказанием Божиим за упадок благочестия.

Между тем исторические данные и не одно свидетельство слова Божия подтверждают ту истину, что за упадок веры и благочестия посылались Богом наказания, как исправительные меры Божия правосудия. Пророк Иеремия, перечислив пороки современных ему иудеев, говорит от имени Господа: „неужели Я не накажу их, говорит Господь, за то, что они оставили закон Мой, который Я постановил для них, и не слушали гласа Моего и не поступали по нему“ (Иер.9:9,13). Тоже можно прочитать у пророка Иезекииля: „будут стонать, каждый за своё беззаконие. Я приведу злейших из народов, говорит Господь Бог, и завладеют домами их, и будут осквернены святыни их, и не станет учения у священника“ (Иез.7:16,24,26). Святой пророк Давид, припоминая о нечестии народа Израильского говорит: „воспылал гнев Господа на народ Его, и предал их в руки язычников“ (Пс.105:40,41). Апостол Павел говорит: „открывается гнев Божий с неба на всякое нечестие и неправду человеков, подавляющих истину неправдою“ (Рим.1:18).

О. Смирягин пишет:

Ассириане, Сириане, Вавилоняне, Греки, Римляне знали и почитали Иегову несравненно менее, чем Евреи, однако благоденствие и политическое могущество этих языческих народов нельзя и сравнивать с еврейским.

Очевидно, о. Смирягину хочется доказать, что бедствие и благоденствие народов не зависит от их нравственного достоинства. Нужно принять в соображение то, что Бог кого любит, того наказывает (Евр.12:6); и что раб тот, который знал волю господина своего, и не делал по воле Его, бит будет много (Лк.12:47). Самая высшая мера наказания Божия есть та, когда Бог отступается от нечестивца. Бог говорил: „народ Мой не слушал гласа Моего, и Израиль не покорялся Мне; потому Я оставил их упорству сердца их, пусть ходят по своим помыслам“ (Пс.80:12,13). Праведный Иов в ответ своим друзьям говорил: „лишь только я вспомню, содрогаюсь, и трепет объемлет тело моё, почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дома их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них. Проводят дни свои в счастье и мгновенно нисходят в преисподнюю. А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих! Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему? Видишь счастье их не от их рук. Совет нечестивых будь далёк от меня!“ (Иов.21:6,7,9,13,14,15,16). Иов возмущался тем, что нечестивые живут в видимом довольстве и счастье; но его чистая душа далека была от той мысли, что будто всё равно как ни жить – благочестиво, или нечестиво, лишь бы счастливым быть на сей земле. Счастлив был на земле евангельский богач; но всё его счастье ограничилось кратковременной земной жизнью (Лк.16:12–25).

О. Смирягин пишет:

Для христиан важнее всего учение Христа, и потому из ветхого завета они могут принимать лишь то, что не противоречит Евангелию; в последнем нигде не сказано, что последователи Христа вообще будут пользоваться земными благами и, в частности, политическим могуществом пропорционально своему благочестию. Напротив, Христос Сам предсказывал Своим ученикам в жизни путь скорбный и тесный; Сам говорил: царство Моё не от мира сего. Святый апостол Павел учил, что все, хотящие жить в благочестии, будут гонимы (2Тим.3:12).

Да, Господь сказал ученикам Своим: в мире будете иметь скорбь; но добавил, мужайтесь: Я победил мир (Ин.16:33). Следовательно, эта скорбь временная, скорбь героев – победителей мира. Три с половиной столетия христиане несли великие скорби и страдания; но вышли славными победителями.

Нельзя не припомнить знаменательного благословения патриархом Ноем своих детей, где было сказано об Иафете: и да вселится он в шатрах Симовых; Ханаан же будет рабом ему (Быт.9:27).

И действительно, потомки Иафета, принявши христианство, господствуют во всех странах, во всех пяти частях света. Псалмопевец говорит: „делающие зло истребятся, уповающие же на Господа наследуют землю. Ещё немного, и не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его. А кроткие наследуют землю и насладятся множеством мира (Пс.36:9,10,11). Блажен муж, боящийся Господа и крепко любящий заповеди Его. Сильно будет на земле семя его; род правых благословится (Пс.111:1,2). И Сам Господь сказал: блаженны кроткие; ибо они наследуют землю.

О. Смирягин пишет:

Вместо того, чтобы придумать серьёзные меры к поднятию нравственности в государстве, вместо того, чтобы указать действительные средства к излечению язв, разъедающих народный организм, многие спасители отечества вопиют, что для избавления от всех бед нам нужно лишь каяться во грехах своих, молиться, поститься и просить у Господа милости и прощения. Но как будут делать всё это главные виновники наших несчастий – люди, заражённые неверием? И. кроме того, взгляд на пост и молитву, как на панацею от всех зол, может развить в народе нехорошее убеждение: живи, как хочешь, делай, что хочешь, а придёт беда, – прогоним её постом и молитвой. Не в этом ли убеждении коренятся наши исконные принципы: авось, небось, да как-нибудь?

О. Смирягин не хочет признать целесообразности покаяния, поста и молитвы; тогда как все эти постановления святой Церкви входят в обязательный план спасения людей. Господь начал Свою проповедь призыванием людей к покаянию, Он говорил: „покайтесь, ибо приблизилось царство небесное“ (Мф.4:17). Покаяние есть начало исправления: никак нельзя начать новую лучшую жизнь иначе, как только сознать, что прежняя жизнь была неправильна. Нераскаянность есть признак загрубелости и безнадёжности к исправлению. Так, Господь укорял жителей тех городов, в которых наиболее явлено было сил Его, за то, что они не покаялись (Мф.11:20). Нераскаянным грешникам Господь определяет погибель (Лк.13:1–5). Относительно необходимости для верующего молитвы к Богу, Господь говорит... просите, и дано будет вам (Мф.7:7). Истинно говорю вам, что если двое из вас согласятся на земле просить о всяком деле: то, чего бы ни попросили, будет им от Отца Моего небесного (Мф.18:19). Бодрствуйте на всякое время, и молитесь, да сподобитесь избежать всех будущих бедствий (Лк.21:36). Относительно необходимости и спасительности для верующего поста, у пророка сказано: „так говорит Господь Саваоф: пост четвёртого месяца, и пост пятого, и пост седьмого и пост десятого соделается для дома Иудина радостью и весёлым торжеством; только любите истину и мир (Зах.8:19). И Иисус Христос признаёт пост необходимым, и даёт наставление – как следует проводить его (Мф.6:16–18). Святой пророк Давид говорит: „я плачу, постясь душой моей, и это ставят в поношение мне“ (Пс.68:11). Именно, так поступает и о. Смирягин. Очевидно, он взял злоупотребления многих христиан покаянием, постом и молитвой; но злоупотребления нельзя брать за правила.

О. Смирягин пишет:

Постоянная надежда на чудесную помощь Божию убивает самодеятельность народа. Не даром наши предки создали мудрую поговорку: на Бога надейся, и сам не плошай. И если бы мы следовали ей, то избегли бы тех бед, какие обрушились теперь на Россию.

Правда, что излишняя надеянность на милосердие Божие, когда кто-нибудь, продолжая сам грешить, надеется, что Бог не заключит от него Своей благодати, и не накажет его, и таким образом забывает о Божественном правосудии. Такие люди грешат против Бога: не заботятся о самоисправлении, и остаются нерадивцами во всех проявлениях своей жизни. Но другое дело, постоянная надежда на чудесную помощь Божию, надежда, что милосердый Бог обо всём промышляет и всё направляет к лучшему, это есть необходимая добродетель, спасающая нас от чрезвычайной самонадеянности, равняющейся иногда в жизни полной беспечности. Апостол Пётр говорит: „все заботы свои возложите на Него (Бога); ибо Он печётся о нас“ (1Пет.5:7). Очевидно, неверующий и развращённый человек не может и не станет возлагать своих надежд на Бога, а излишне надеющийся на милосердие Божие злоупотребляет своей надеждой себе на погибель. Премудрый Сирах говорит: „не говори: я согрешил, и что мне было? Ибо Господь долготерпелив. И не говори: милосердие Его велико – Он простит множество грехов моих; ибо милосердие и гнев у Него, и на грешниках пребывает ярость Его“ (Сир.5:4,6,7).

В конце своего писания о. Смирягин говорит: „О, если бы те, кому ведать надлежит, поскорее убедились, что Россия проснулась и что неискренние речи их лишь мешают торжеству правды и добра.

Куда же спросонок Россия направляется? Одни по своему священному долгу говорят: Жених идёт! выходите на встречу Ему (Мф.25:6). А другие говорят: тщетно служение Богу, и что пользы, что мы соблюдали постановления Его? И ныне мы считаем надменных счастливыми; лучше устраивают себя делающие беззаконие, и хотя искушают Бога, но остаются целы (Мал.3:14,15]. Кого же слушать? Чьи речи искренни и чьи неискренни“?

Есть тенденциозные мысли в писании о. Смирягина; но я считаю бесполезным рассуждать о них: несостоятельность их для искренно жалеющих своё отечество очевидна и доказана историческими данными.

Протоиерей Николай Русанов

Читатели „Мисс. Обозр.“ уже ознакомлены с внешней стороной нового старообрядческого журнала. Теперь не лишне остановить их внимание на содержании некоторых его статей. За обще-богословским отделом, в подражание некоторым православным журналам, следует второй отдел – исторический. В нём между прочим помещено „Краткое начертание жития преосвященного Амвросия митрополита“. Житие, по мнению редакции, составлено Иларионом Георгиевичем Ксеносом и представляет собой слово, сказанное автором в 40-й день кончины названного митрополита.

Личность м. Амвросия в первое время ещё не была обследована со всех сторон. Отсюда неосведомлённость Ксеноса, если он писал данное житие, вполне понятна. Но не понятна за то для нас неосведомлённость редакции „Старообр. Вестн.“, выпускающей это житие в наше время, когда обстоятельства жизни митрополита, его переход в старообрядство и его кончина стали предметом достоверных, проверенных исследований.

Ложью редакции старообрядство не защитишь. Поэтому, напрасен её труд.

В житии сказано, что м. Амвросий крещён в три погружения. Но это ещё вопрос. Если Амвросий был крепким младенцем, то мог быть крещён погружательно, а если слабым младенцем, то мог быть крещён и поливательно.

Писатель жития утверждает, что Амвросий при рождении был назван Андреем. Это также неверно. Амвросий был назван Амиреем, именем, не находящимся в Святцах. Таков обычай у греков. Известие об этом сообщено сыном м. Амвросия Георгием. Считая со старообрядческой точки зрения не малым соблазном, что при крещении Амвросию дано было имя, не обретающееся в святцах, инок Павел – учредитель Австрийской иерархии, постарался скрыть это обстоятельство от старообрядцев, и чтобы не выдать правды, уговорил Амвросиева сына называться Андреевичем (Ист. Белокр. иер. Н. Суб., т. 1-й, 363 стр.).

Автор жития рассказывает о том, как Амвросий, уверившись в чистоте и истине Старообрядчества, решается „яко новый Авраам странствовать и всяку тесноту и скорбь терпети Господа ради“. Не много ли сказано!? Авраам странствовал по Божию повелению. Сам Бог явился ему и велел идти в Ханаанскую землю. Что касается Амвросия, мы не знаем о явлении ему Самого Бога и Его повеления идти ему в Австрийское государство.

Об м. Амвросии знаем другое. Он перешёл к старообрядцам после долгих колебаний и успокоений своей совести, ради внешних, житейских расчётов и выгод. Об этом свидетельствует его договор с депутатами Павлом и Алимпием: „Его Высокопреосвященство будет жить в Белой Кринице, в нашем монастыре, на всём монастырском содержании; сверх же того монастырь обязуется давать его высокопреосвященству жалованье в каждый год 500 червонцев австрийского золота, пока он жив будет, с тем, чтобы исполнять ему всё по правилам св. отец, согласно монастырского устава, без нарушения“ (там же, 396 стр.). Здесь не сказано, что м. Амвросий перешёл к старообрядцам из-за убеждения в правоте их веры. Нет. Ему за исполнение старообрядческих устава и обычаев дают деньги и содержание. Правда, в формальном договоре, представленном австрийскому правительству, Амвросий утверждал:

„Я, митрополит Амвросий, не желая далее провожать жизнь свою праздно, и ни по нужде, ни по какой страсти, но по чистой своей совести согласился... поступить в староверческую религию“ и т. д. Но на то формальный договор был сделан, чтобы скрыть истинные побуждения митрополичьего перехода. Подробное изложение того, какой ценой приобретено согласие м. Амвросия, сделаться старообрядческим епископом, было бы соблазнительно для старообрядцев, а потому о них говорится в секретном договоре.

Автор жития говорит про м. Амвросия, что он торжественно предал проклятию всех еретиков явленных же и неявленных и отринул все сомнительные новшества. Чин отречения от ересей митрополит читал бессознательно, не понимая, что читал. Чин был писан греческими буквами, но славянскими словами, непонятными для Амвросия. Он был грек. Напрасно старообрядцы стараются сделать его славянином. Если бы он был славянином, то для чего требовался тогда переводчик Огнянович?

Μ. Амвросий по житию отринул „вся сомнительные новшества“ – обряды греко-российской церкви. Это тоже сущая ложь. Μ. Амвросий, не смотря на все убеждения инока Павла, не оставил даже такой небольшой особенности греко-российского чина, как пение за литургией: „Господи спаси благочестивыя и услыши ны“ („Рус. Вест.“ т. 50, 66–67 стр.). Павел не мог также убедить м. Амвросия, чтобы тот во время херувимской песни, перед перенесением даров, не вынимал частиц за живых и умерших по православному обычаю, т. е. из каждой просфоры по нескольку частиц.

Житие рассказывает, что Амвросий „облобыза и прият вся древнецерковныя предания и прилепися к ним вседушно и неизменно“. Свидетели-очевидцы говорят наоборот: Амвросий до самой своей смерти благословлял домашнюю трапезу именословно и нередко спорил о правильности сугубой аллилуии (Игум. Филарет. Его Бр. „Был ли и остался ли предан т. н. старообрядчеству м. Амвросий, стр. 21).

По житию м. Амвросий называется богодарованным женихом для многолетно вдовствовавшей церкви. Но данное название Амвросия едва ли полезно для старообрядства и его защиты. Старообрядцы-австрийцы пусть помнят параллель, т. е. несходство между церковью Христовой и церковью австрийской, проведённую беспоповщинским начетчиком А. Коноваловым, параллель между девой чистой и вдовой грязной, у коей после многих мужей стал мужем и Амвросий, по мнению австрийцев богодарованный жених церкви (Наши беседы с Коноваловым, 1904 г.).

По словам жития, Амвросий был богоизбранным пастырем сирым овцам. Он не оставил паству словесных овец... и к званию возвращения пребысть непреклонен, яко твердый адамант“. Пусть старообрядцы не думают, что м. Амвросий был убеждён в правоте старообрядчества, к чему склонился представленными ему в Константинополе иноком Павлом свидетельствами о древности двуперстия и сугубой аллилуии. Если он не возвратился в Царьград по требованию патриарха и пожелал остаться в Цилле, куда он был сослан венским правительством, то это он сделал не вследствие признания правоты за старообрядством, а единственно потому, что ему хорошо было известно, что ожидало его в Константинополе, за его поступок против Церкви. Оставаясь же в Цилле на полной свободе и ничего не делая, он надеялся получать и действительно получал от старообрядцев и от австрийского правительства положенные ему деньги.

Житие заканчивается убеждением поминать умершего митрополита в молитвах и в приношении бескровной жертвы. Напоминание не лишнее. Его не поминали в Белой Кринице в продолжении четырёх месяцев и если стали после поминать за церковными службами, то во избежание лишь соблазна и ради пользы мнимой церкви.

Μ. Амвросий возвратился в греческую церковь не перед смертью, а вскоре по водворении его на месте ссылки. Что Амвросий имел сомнение относительно правоты своих действий, – об этом говорит его отказ иметь при себе походную церковь с иеромонахом Иеронимом, об этом свидетельствует его нежелание переселиться с разрешения правительства из Цилли в Черновицы, в соседство с Белой Криницей и его, наконец, нежелание исповедаться перед кем-либо из посещавших его лиц австрийского старообрядческого священства. Иустин, старообрядческий епископ, был у Амвросия накануне смерти, когда он лежал уже на смертном одре, и однако Амвросий, не смотря на сделанные ему намёки, не исповедался у него. На следующий день, день своей смерти, он исповедался и приобщился св. Христовых Таин у греческого православного священника (Подробн., в брошюре игум. Филарета).

Если бы всё это знал автор жития – искренний Ксенос, во всяком разе он не написал бы того, что видим сейчас написанным. Ксенос поведал многое об Амвросии по незнанию. Нельзя этого сказать про редактора „Старообрядческого Вестника“, поместившего краткое начертание жития м. Амвросия на страницах первой книжки своего новооткрытого журнала. Он не мог уже не знать об обстоятельствах смерти Амвросия. Они поведаны ещё игуменом Филаретом, очевидцем первоначальных событий в Белой Кринице. Ещё в 1865 г. он писал письма об истинных обстоятельствах кончины митр. Амвросия. Правда, старообрядцы им не верят. Но их неверие ещё не служит свидетельством ложности истинных показаний об несчастном митрополите. Свидетельства, благоприятные для старообрядцев, приемлются ими, хотя бы они шли и от великороссийских писателей. Совсем другое бывает дело, когда свидетельства тех же учёных, тех же писателей не особенно благоприятны. Тогда старообрядцы не верят им, как исходящим „от врагов“. Но справедливо ли так поступать в делах веры? Нет, несправедливо. Несправедлив и редактор „Старообрядческого Вестника“, поместивший житие, противоречащее свидетельствам истории, говорящим, что Амвросий не был новым Авраамом, богоизбранным, доблестным архипастырем, твёрдым адамантом, а был скорее наёмником, ушедшим в трудных обстоятельствах своей жизни, ради денег, к старообрядцам, не раз их проклинавшим в виду медленного получения с них годового жалованья и в конце концов опять перешедшего в православную Церковь.

Третий отдел в журнале – „Внутренние дела старообрядческой церкви“. Здесь помещены статьи: „Старообрядческая иерархия“, „Управление старообрядческой церкви“ и „Летопись событий 1904 г.“. О первой и последней в 4-й книжке „Миссион. Обозр.“, сколько следует, сказано. Остаётся сказать о второй. По автору статьи, высшее управление старообрядческой австрийской церкви есть собор епископов. На самом же деле нет. Правда, редактор приводит документы в пользу своей мысли. Но из них, как Божии день, видно, что старообрядческая церковь, наоборот, управляется не соборами, а Духовным Советом или Всероссийским старообрядческим попечительством.

Что старообрядческая церковь Белокриницкого священства долгое время управлялась Духовным Советом, состоявшим из священников, диаконов и мирян, – об этом очень ясно говорит помещённый в журнале документ о созвании областных соборов и о Московском духовном совете. Им требуется, чтобы московский архиепископ обязательно соблюдал церковные правила относительно поместных соборов. Выходит, старообрядческий архиепископ до этого времени не соблюдал этих правил. „Это определение, говорят собравшиеся епископы про разбираемый нами документ, делаем потому, что бывший московский архиепископ Савватий несколько лет нарушал священные правила о созвании вышеупомянутых поместных соборов“. Данное нарушение церковных правил практиковалось у старообрядцев, таким образом, не один год. Оно в конце концов сделалось даже таким злом, что старообрядческие епископы пожелали всеми силами избавиться от него. Касательно Духовного Совета, они, например, постановили такое определение: „Московский духовный совет совершенно уничтожаем, так как он служит постоянным препятствием к исполнению свято-церковных правил о созвании поместных соборов“. Был уничтожен не только совет, но и все документы, утверждавшие существование совета, подверглись осуждению и изъятию. На будущее время собор старообрядческих епископов желал избавиться не только от совета, но и всякого его подобия. Так всем им насолил совет!? Он прямо постановил, чтобы „никто не смел и не имел права заменять ежегодные областные соборы епископов каким-либо учреждением в роде бывшего Московского духовного совета, хотя бы и под другим наименованием“.

Напрасно апологеты старообрядчества и его покровители воображают, что у старообрядцев всё по Кормчей и по правилам. У них, наоборот, с самого начала, с самого учреждения иерархии до самого последнего времени всё идёт в разрез с правилами церковной жизни. В последние годы, вопреки разобранному нами определению их епископов, их церковью управляет учреждение опять в правилах Кормчей неуказанное, именно всероссийское церковно-общественное попечительство. Насколько неканонично и незаконно такое управление – об этом свидетельствуют сами старообрядцы. Во 2-м номере „Мисс. Обозр.“ текущего года приведена полностью брошюра, лже-священника г. Казани А. И. Колягина. В ней названный лже-иерей старается доказать „Самоправие в действиях именуемых Всероссийских съездов и их попечительств“. Колягин сетует в своей брошюре на то, что некоторые „миряне, будучи ногой, становятся вместо головы“ и издают „иной голос, чем голос верховных архипастырей“, что „новоявленное попечительство успело уже проявить свои права над российскими епископами“, да не только попечительство, но и делопроизводитель оного Ф. Е. Мельников в грамотах“ „делает внушения епископам“.

Редактор вместо того, чтобы хвалиться соборным управлением своей старообрядческой церкви, лучше прислушался бы к искреннему голосу своего священника, который в своих сетованиях на неканоническое управление Церкви не стоит особняком. Итак, соборного управления в старообрядческой австрийской церкви нет. Оно существует лишь на страницах „Старообрядческого Вестника“, существует на словах, а не на деле.

Свящ. С. Шлеев

Общеизвестен факт, что современное русское сектантство, особенно рационалистического характера, обнимая собой очень многие стороны народно-общественной жизни, полно захватывающего интереса не только с церковно-исторической точки зрения, но и со стороны социальной и политической. Пресса уделяет не мало внимания вопросам о сектантстве, рассматривая его под разными углами зрения. Различие в направлениях исследователей сектантства, естественно, породило и самые разнообразные взгляды на современное русское сектантство, начиная от крайне-консервативных взглядов и оканчивая крайне либеральными. Поэтому, читателям не специалистам, трудно иногда бывает разобраться в этом разноречии. Распространение исторических и фактических сведений о сектантстве, как из его прошлого, так и настоящего, а также освещение фактов из сектантской жизни и вообще характеристика современного сектантства без тенденциозности весьма желательны. Желая прийти на помощь нашей Церкви и государству в уврачевании „тяжкой и сложной болезни народного духа“ – раскола и сектантства, – Д. И. Скворцов издал сборник своих статей под заглавием: „Очерки современного русского сектантства“.

В сборник вошли статьи преимущественно по истории современного рационалистического сектантства, обращающего наиболее на себя внимание современного общества, и характеристики сект штундистов, пашковцев, сютаевцев и толстовцев. Этим статьям автор, в виде предисловия, предпослал „краткий очерк происхождения рационалистических сект на Руси“. Последние три статьи „Сборника“ составляют особую группу, – причём первая из них, а по общему счету IX, содержит характеристику беспоповщины, в духе и характере которой коренятся начала рационализма. Вторая статья (X) даёт характеристику скопчества по одному судебному процессу, на котором автору пришлось быть в качестве эксперта. Наконец третья (XI) статья указывает некоторые виды эксплуатации религиозности русского народа не только с материальной целью, но и с целью сеяния в народе разных ложных верований и сектантских заблуждений.

Слова нет – задача, принятая на себя г. Скворцовым, почтенная, – и автор выполнил её по мере своих сил и разумения. Но не все очерки, заключающиеся в его сборнике, равноценны. – Те очерки, где автор выступает в качестве самостоятельного исследователя на основании фактического материала, имевшегося у него под руками, должны быть признаны наиболее ценными для науки сектоведения. К этой категории принадлежат очерки: „Пашковцы по судебным процессам о них“, „Скопцы“ и „Религиозность русского народа, как предмет эксплуатации“. Очерки же, в которых автор пытается дать исторический эскиз и представить характеристику той или другой секты, должны быть отнесены к числу самых слабых во всём сборнике. Таковы первые четыре и седьмой очерки. Исключение составляет IX очерк: „Рационализм в беспоповщине“. Этот очерк, хотя и общего характера, но составлен очень умело, и читается с интересом и не лишён научного значения.

Наиболее слабым из всех очерков нужно признать второй, посвящённый „штундизму“ (20–37 стр.). Остановимся несколько подробнее на этом очерке и укажем на погрешности, которые бросаются в глаза даже при беглом чтении этого очерка. – Касаясь догматической стороны штундизма, автор утверждает, что среди штундистов достаточно распространено еретическое учение об И. Христе, как простом человеке; в подтверждение этой мысли он приводит, со слов миссионеров, целый ряд буквальных сектантских выражений о лице И. Христа. – Это утверждение – более чем рискованное. Насколько нам известно, штундисты в общем мало занимаются такими догматическими, спекулятивными вопросами, как троичность лица, свойства каждого лица Пресвятой Троицы и т. д. Потому мы решительно опровергаем данное положение автора. Если, допустим, некоторые лица среди штундистов склонны утверждать, что И. Христос простой человек, то это утверждение есть не более, как мнение единичных личностей и не имеет „достаточного распространения“ среди штундистов. Достаточно побывать на собраниях у штундистов и послушать их богомоления, – и вы сразу убедитесь, что они громко и настойчиво исповедуют, что „кровь Христа“ омыла их от греха. Эта мысль красной нитью проходит через все почти их духовные песни, которые поются на сектантских собраниях. В 87 песне, помещённой в „Голосе веры“, мы читаем такие строки:

«Господь, Спаситель мой и свет...

Ты за нас

Страдал, казнь и смерть вкусил

И кровью все грехи омыл.

Христос, Господь, Спаситель мой

Ты дашь и мне вкусить покой» (130, 131 стр.)

В 98 песне из отдела „любовь Христова“ находятся ещё более выразительные строки:

„И верю: с Богом примиренье

Купила жертва мне Твоя.

Омытый от грехов Тобою

Я буду смертью невредим“ (148 стр.).

Если бы штундисты смотрели на лицо И. Христа, как на простого человека, то не было бы такого единодушия среди них во время их богомолений. Наверное протестанты против божественного достоинства И. Христа выделились бы в особое общество и не пели бы гимнов „пролитой крови Христовой“. – Духовные песни из „Голоса веры“, употребляемые штундистами во время их богомолений, красноречиво опровергают в данном случае г. Скворцова. Если бы Скворцов хотя один раз побывал на сектантских богомолениях и достаточно ознакомился с „Голосом веры“, то не стал бы утверждать, что в штундизме учение о И. Христе, как простом человеке, достаточно распространено“ (32 стр.).

Неправильно также представлено автором учение штундизма о крещении и причащении. Автор совершенно правильно формулирует учение штундистов о таинствах, но уклоняется от истины, когда говорит, что крещение и причащение есть уступка простецам. Автор совершенно упускает из виду деление штунды на духовную и плотскую: штундисты первой категории не признают ни водного крещения, ни причащения (чаши); штундисты же второй категории тем именно и отличаются от первых, что ставят необходимым условием вступления в их общество крещение водное, а также считают необходимым для верующих причащение (чашу). Оставим в стороне вопрос о том, как сектанты этой категории понимают таинства; но обратим наше внимание на тот факт, что у них крещение является завершительным актом присоединения к штундизму. Посему вполне понятны для нас массовые крещения сектантов и непреодолимое желание всех взрослых сектантов воспринять водное крещение. Таким же непреодолимым желанием воодушевлены сектанты и вкусить „чашу“. Как к водному крещению, так и к „чаше“ сектанты долго готовятся и приступают к ним только после продолжительного искуса и укрепления в принципах штундизма.

Таким образом, крещение водное и чаша (причащение) являются завершительным актом для вступающих в ряды сектантства и никоим образом нельзя трактовать эти действия (мы не говорим таинства), как уступку простецам. Подобным образом может смотреть на водное крещение и причащение (чашу) только теоретик, изучавший штунду по книжкам, а не практическим путём – лицом к лицу с этим сектантством.

Утверждать, что штундизм есть секта антицерковная, – не только можно, но и должно; но приписывать штундизму антигосударственные идеи – думается нам – более или менее рискованно. Не должно забывать, что штунда у нас на Руси весьма скоро будет праздновать сорокалетие своего существования. И за это время ни одного политического процесса! (Процесс павловских штундистов Харьковской губернии, подпавших под влияние толстовских идей, – мы не берём во внимание). Думается нам, что коммунизм и социализм, „новый союз братьев“, проповедующий свободу, равенство и братство, а равно попытка установить в штундизме разрушительно-отрицательные начала – это скорее фикция, чем действительность. Допустим, что, быть может, эти „безумные мечтания“ есть среди штундистов; но мы смело утверждаем, что эти мечтания настолько микроскопичны, что штунду не окрашивают в специально-политический цвет, и что эта секта по преимуществу остаётся религиозной сектой. Уже тот факт, что жандармерия оставила в покое штундистов, служит подтверждением нашего положения; уже пора установить на штунду истинный взгляд и смотреть на нее как на религиозную только секту, и пора уже отрешиться от тенденции навязать штунде антигосударственный характер. Замечаемый по местам поворот штундизма в психопатическую сторону (малеванщина, охватившая довольно большой район штундизма в Киевской губернии) может служить ещё более красноречивым подтверждением нашего положения, – потому пора оставить штундизм окрашивать в спектр социально-политических, антигосударственных идей. Решительно мы протестуем против высказанной автором мысли, что „многие петербургские пашковцы и особенно пашковки из высшего круга имеют сношение с штундистами, поддерживают их, ободряют и, так сказать, доразвивают их отрицательные религиозно-политические воззрения“ (58 стр.). Что петербургские пашковцы были в сношении с штундистами и что эти сношения имели религиозный характер, – это факт вне всякого сомнения, – но, чтобы пашковцы, в особенности пашковки ради политических целей оказывали влияние на доразвитие – сиречь на сформирование политических воззрений нашей штунды – воля ваша, почтеннейший автор очерков! – с этим мы не можем согласиться, так как ваше утверждение не подтверждается фактами из действительной жизни.

Не мало нас поражает манера автора делать рискованные характеристики той или другой стороны сектантского вероучения. Так, напр., г. Скворцов пытается навязать пашковщине учение о поклонении друг другу. Автор в данном случае настолько типичен, что предоставим ему право говорить самому за себя. „Со стороны крестьян-пашковцев замечается привнесение в пашковское лжеучение чего-то нового, в чём уже обнаружилась самостоятельная работа русского ума, ставшего на путь рационализма. В этом отношении особенно характерно показание одного из подсудимых пашковцев, что они вместо икон покланяются друг другу: в этом обнаруживается преувеличенное уважение к человеческой личности (начало духоборческое)... Хотя пункта о поклонении друг другу не содержится прямо в учении Пашкова, но всё-таки он не находится в противоречии с духом этого учения, а, напротив, соответствует ему. Вполне естественно восчувствовать к личности человека большее уважение, если признать, что человек через веру непосредственно соединяется со Христом и что после этого уже не грешит. Значит, здесь простой ум крестьянина дал учению Пашкова дальнейшее развитие, – и кто знает, – до каких крайностей в своём развитии дойдёт учение Пашкова, если оно привьётся среди простого народа“ (55 стр.). В этой тираде, как видит читатель, автор пустился в область предположений, забывая, что, при обследовании таких церковно-исторических явлений, как сектантство, в особенности современное, потому и эволюционирующее, – слишком рискован путь предположений; потому и его характеристика этих явлений слишком далека от действительности. Пашковщина не знает культа поклонения друг другу, т. е. поклонения человеческой личности. Значит – незачем навязывать этому сектантству неведомое ему учение и входить в рассуждения, что „этот пункт не находится в противоречии с духом этого (т. е. пашковского) учения, а, напротив, соответствует ему“. – Ещё менее уместно исследователю сектантства оставлять историко-психологическую почву и пускаться в область гадательного будущего: в какие формы отольётся пашковское учение, привившись среди простого народа. Таким образом получается нечто довольно странное. Читатель в праве ждать от автора историко-психологического этюда пашковщины, а автор преподносит читателю не то, что есть в действительности, а то, что возможно в будущем. Подобный приём, хотя бы даже в очерках, несколько странный и не отвечает достоинству науки сектоведения. Очерки в таком стиле нисколько не удовлетворяют любознательности читателя!

Толстовству, как секте, автор уделил слишком мало внимания. VII очерк, трактующий об этом сектантстве, заключает в себе ни больше, ни меньше, как шесть страниц (141–147 стр.)! Вне всякого сомнения, что автор не задавался целью представить полный очерк толстовства, а ограничился только тем, что дал читателю образ этого сектантства. – По прочтении этого очерка получается впечатление, что это не больше как грубый мазок. В виду этого обстоятельства, мы не будем долго останавливаться на этом очерке. Коснёмся только одного штриха, неправильно обрисовывающего это сектантство. Г. Скворцов утверждает в своём очерке, что толстовство „проповедует полное безбожие, хотя и говорит не мало о Боге“ (141–142 стр.), и что, „рассматриваемое с религиозной стороны, толстовство должно быть названо неверием в личного Бога, пантеизмом или даже атеизмом“ (142 стр.).

Что-нибудь одно: пантеизм или атеизм, но не то и другое вместе. Философия не допускает смешения этих понятий. Как бы тонко в данном случае автор не рассуждал, но он не прав. Сближение понятий пантеизма и атеизма, даже больше – стремление отожествить эти понятия, по нашему мнению, является совершенно бесцельной затеей со стороны автора, так как этим нисколько не уясняется сущность толстовства, как секты; страдает только терминология, – и в конце концов читатель недоумевает, для чего понадобилось автору прибегнуть к ненужному в данном случае оригинальничанию.

На этом мы и заканчиваем свой разбор книжки Д.П. Скворцова: „Современное русское сектантство“.

Расставаясь с трудом нашего автора, мы должны сказать, что, хотя некоторые его очерки и не лишены указанных нами недостатков, но это обстоятельство не умаляет достоинства рассмотренной нами книжки. Этот сборник может быть с пользой прочитан всеми, кто так – либо иначе соприкасается с расколо-сектантством и в особенности, кто близко стоит к противо-сектантской по преимуществу миссии.

П. Козицкий

(Мысли и впечатления миссионера).

Бывают солидные и содержательные „Обозрения“ в печати. В них известное явление изучается всесторонне и беспристрастно; в них оно подвергается основательной и просвещённой критике. Такие „Обозрения“ служат истинной жизненной школой для читателей. Потому к ним в обществе прислушиваются, как к словам „здравого смысла“ (Деян.26:25).

Но попадаются иные „Обозрения“ в журналах. Это – по большей части анонимные заметки. Авторы их не трудятся обозреваемый предмет изучить до конца, а стараются повлиять на читателей самим шумом своих речей, – так сказать, категоричностью своих приговоров. „Обозреватели“ этого рода чрезмерно притязательны, но в такой же степени трусливы. „По известным причинам“ они редко подписывают под статейками свою фамилию, – зато из анонимных-то траншей смело кидают приговоры направо и налево...

С такими „обозревателями“, по известным же причинам, иметь дело... неприятно, да и трудно потому, что, при всей своей велеречивости, они, обычно, голословны. Читатель, по доверчивости к печатному слову, может думать, что в „Обозрении“ не всё сказано; ну, а если бы дело выставлено было на чистоту, – тогда...

Тогда-то бы как раз обнаружился мыльный состав „Обозрения“! И надобно горько скорбеть, что наши духовные журналы порой рискуют обслуживаться такой литературой.

На этот раз – с охотой или неохотой – нам приходится обратить внимание читателей на подобное „Обозрение“, помещённое в февральской кн. „Православного Путеводителя“. – Для нашего юного литературного собрата это „обозрение“ мы считаем, характерным. Наши читатели в массе, вероятно, никогда не видели „Путеводителя“; замалчивает его и периодическая печать. Так что „по слухам“ знать о нём трудно. Тем не менее кто слыхал о нём по объявлениям, мы думаем, останавливался на самом заглавии журнала: легко сказать, – в наше смутное время в столице есть „путеводитель“ да ещё „православный“!..

Но – „ах, жестокая судьбина“: – одно дело „в мире сём“ заглавия, другое – действительность; одна статья – благие намерения издателей, другая – их... осуществление. Это, к прискорбию надобно сказать и о названном „Путеводителе“. – Взявшись провожать людей к православной истине посреди современной разноголосицы в обществе, он сам в своих руководящих „обозрениях“ плутает по дебрям рутины и узких партийных пристрастий. Вот доказательство, которое, по манере „Путеводителя“, мы позаимствуем из его „последних шагов“³⁹³.

В своей февральской книжке „Путеводитель“ подвергает оценке нашу столичную миссию. И как подвергает – святители! Анонимный обозреватель его идёт, как „высший специалист“ по вопросам миссионерским. Сообразно с принятым видом, он гордо и сурово расценивает существующие в столице нашей миссионерские учреждения. Как и следует ожидать, при таких сногсшибательных намерениях „обозревателя“, – ни одно из этих учреждений ему не нравится. Есть у нас Братство Пресв. Богородицы, – но обозреватель недоволен им. Оно, видите ли, прежде издавало на общую пользу внебогослужебные беседы, а теперь сократилось. Теперь, – ворчит обозреватель, – в нём один о. Василий Прозоров издаст в году две–три мелких брошюрки; на том будто бы вся миссионерская деятельность Братства кончается³⁹⁴...

Жестокий и пристрастный суд! Разве Петербургское Братство на все века обязалось заниматься книгоиздательством? И разве к этому только сводятся все задачи его существования? – Так и видно, что расценивает Братство издатель и довольно самообольщённый. Пусть же он не забывает, что не всякие издания украшают собой отечественную литературу; другие вносят в жизнь только смуту – и лучше бы им не родиться!..

Впрочем, обозреватель „Путеводителя“ – может быть – думает, что Братство совсем не занимается устной проповедью?

Не могу утверждать, чтобы братчики очень подвизались „в служении слову“: об этом по городу что-то не слышно. Но совсем замалчивать о беседах в Братстве, – что делает Путеводитель, – тоже грешно. – Буду говорить только о том, что мне близко и хорошо известно. Я лично каждую среду проповедую в зале Братства на Боровой. Проповедую, конечно, как умею, – стараясь изобличить раскольников и утвердить православных в преданности родной Церкви. И скажу по совести, – это может подтвердить о. Вас. Прозоров, – что на беседах моих бывают постоянно толпы народа.

О чём это говорит?

Людям, очевидно, приятны еженедельные миссионерские беседы в Братстве. Народ охотно их слушает, несмотря на то, что раскольники в последнее время систематически уклоняются от бесед.

Кроме того, на Боровой же, миссионерское дело поддерживает иногда о. Крючков, который ещё недавно, говорят, вёл здесь чисто героические и шумные беседы с раскольниками³⁹⁵.

Ужели названные труды таковы, что о них не нужно было даже мимоходом упомянуть в Путеводителе? Упомянуто же там о двух–трёх мелких брошюрках, которые от имени Братства издаёт о. Прозоров. Мы полагаем, что для народа беседы наши не меньше значат, чем эти брошюры. – Ясно, что обозреватель „Путеводителя“ тенденциозно замалчивает дело наше. Но тогда какие же „Обозрения“ помещает новый миссионерский журнал на своих страницах и как приличнее всего назвать эти „Обозрения“?

Ещё прискорбнее в юном „Путеводителе“ встречать вылазки против достойнейшего и известного на всю Россию „Общества распространения рел.-нравств. просвещения в духе Православной Церкви“. Мы знаем о трудах этого Общества не понаслышке лишь, а непосредственно; мы хорошо осведомлены о намерениях его Совета и на основании своих сведений положительнно утверждаем, что „Путеводитель“ возводит на Общество напраслину. Да. Наш литературный собрат ошибается, когда говорит, что „свою миссионерскую деятельность Общество выражает в случайных чтениях и публичных собеседованиях с раскольниками и сектантами Пб-ских Епархиальных миссионеров“...³⁹⁶

Нет, не случайными лишь беседами воздействует Общество на народ петербургский. Его проповедники положительно густою сетью покрывают разные концы П-бурга. Общество ведёт настойчивую борьбу с пьянством, с развратом в народе и в числе своих трезвенников насчитывает более 20,000 человек. – Кроме того, от имени Общества мной лично проведено не менее 140 бесед в течении последнего года. Бесед – добавлю – не случайных. Исходя из дневных евангельских чтений, я старался показать неправду раскола и сектантства и повлиять умиротворяющим образом на настроение православных. Нас сходились слушать повсеместно густые толпы народа... Слушатели не роптали, что для своих бесед мы не обращались „за системой“ в редакцию пристрастного „Путеводителя“, Как малые дети, слушатели повсюду осаждали нас вопросами, возражениями, благодарностями...

Как жаль, что эта сторона дела, очевидно, и понаслышке незнакома издателям „Путеводителя“. Тогда бы они не стали голословно осуждать беседы, которые ведутся в Обществе, – они бы посовестились его миссионерское дело покрывать своими неосновательными нареканиями...

Но „Путеводитель“ возражает, что в Обществе часто проповедуют студенты Духовной академии, а их проповедь будто бы „разрозненна, бессистемна и очень нередко касается предметов совсем неинтересных“.

Подумаешь, обозреватель „Путеводителя“ ходил по следам студентов и изучил все их труды! О, конечно, мы не берём на себя задачи с восторгом отзываться обо всех опытах молодых проповедников! Студенты – в сущности ещё ученики; для них естественны промахи, ошибки. Но и в среде студентов проповедников есть мыслители-ораторы, о поучениях которых должен воздыхать „Путеводитель“, как о желательном материале для себя. Говорим это не голословно: мы слышали множество отзывов народных о студенческой проповеди; знакомы и лично со многими проповедниками из духовной академии – не шапочно только, а по-товарищески.

Что же касается оплакиваемой „бессистемности“ в студенческой проповеди, то „Путеводительский обозреватель“ воистину не думает, о чём говорит. О какой книжной системе бесед можно рассуждать в СПбурге, где у каждого проповедника слушатели меняются, как волны морские? Система в проповедях наших проглянет сама собой, если в каждой речи мы настойчиво будем приводить народ в послушание вере Евангельской. – Конечно, проповедовать так трудно и не для студентов только. Знает это Общество, – и вот с нынешнего академического года оно постановило устраивать для студентов проповедников особые товарищеские собрания, имеющие значение прямо школы взаимного обучения начинающих церковных проповедников³⁹⁷.

И об этом „Путеводитель“ не осведомлён, вероятно, а ещё пускает в свет свои „обозрения“!

В виду сказанного, замечания „Путеводителя“ о СПбургских Братстве и Обществе надобно признать односторонними и пристрастными. В этих замечаниях верно только то, что деятелям Братства и Общества необходимо больше дружеского единения и взаимных бесед по поводу своего делания. В Обществе в этом смысле раздаются уже настойчивые голоса. Конечно, они будут услышаны, кем следует. Но сводить почти к нулю труды его проповедников даже в теперешнем состоянии – неблагодарная и нравственно-подозрительная задача. Уж слишком отдаёт она лично – раздражённым зоильством³⁹⁸!..

Несправедливо утверждает „Путеводитель“, в виде упрёка, то, что Общество излишне свои заботы „направило к устроению в столице и её окрестностях церквей“. За такие заботы Общество благословлять нужно. Оно идёт навстречу жизненной нужде. В столице нашей крайне мало храмов. По большим праздникам огромное число столичных обывателей лишено возможности помолиться за богослужениями. Толпы молящихся остаются тогда возле храмов под открытым небом. Как Обществу не пожалеть православных людей? Оно и жалеет и, по мере средств своих, строит для них благолепные храмы.

Если-ж всё это так, спрашивается, по каким побуждениям „Путеводитель“ обрушился на Братство и Общество?

Мы допускаем для него самые благородные мотивы. Мы согласны предположить, что деятелям особенно Братства, отчасти и Общества, можно пожелать большей чуткости и отзывчивости на современность. Но, несомненно, путеводительским обозревателем руководили соображения и чисто рекламного характера. Дело в том, что в последнее время в СПбурге реформировалось скромно существовавшее раньше Общество ревнителей „Веры и Милосердия“. В этом Обществе, как кажется, „обозреватель“ принимает участие. О том можно догадываться по уверенным словам его: „в последнее время миссионерское дело в столице... на пути к его оживлению. Есть в столице „Общество ревнителей православной веры и милосердия“ и т. д.³⁹⁹.

Что же однако осязательного и бесспорно жизненного успело сделать это Общество?

Пока ещё ничего, кроме выработки доброго, по отзыву обозревателя, устава. Но в таком случае поживём – увидим, а пока мы можем лишь от души пожелать реформированному Обществу успехов; обозревателям же его будущих трудов – поменьше хвастовства и побольше благородной справедливости в отношении к трудам однородных учреждений. Кстати, и Путеводитель для будущих своих разглагольствий в этом направлении обязан помнить пословицу: „кто не уважает других, тот сам не достоин уважения“.

А теперь перейдём к вопросу, имеющему крупное обще-миссионерское значение, над которым пристально должны задуматься все деятели нашей миссии. Как-то в „Известиях по СПб. Епархии“ мы писали о своих впечатлениях от встреч с раскольниками. Мы говорили: „раскольники страшно привязаны к обрядам в ущерб вере Евангельской. Вот... и нужно во всех делах жизни ставить их прежде всего на суд Христов.., В борьбе с раскольниками нам нужно... не ограничиваться только мимоходными ссылками на Слово Божие„ а положить Его в основу и в завершение своих миссионерских речей“.

Как видят читатели, после своих встреч с раскольниками, мы утверждали лишь то, что обязательно приходит в голову свежему христианину, после разговоров с этими людьми. Раскольники, как известно, свои умозрения строят не на Евангельской основе, а на обрывках старопечатных книг, букве, обряду, строке они придают исключительное значение, и для сохранения их готовы пожертвовать даже смыслом Христова учения. – Вот, писали мы, и необходимо раскольникам-христианам благовествовать настойчивей православно-евангельское мировоззрение, с точки зрения которого постепенно и сами собой падут их заблуждения.

„Православному Путеводителю“ такие соображения не понравились. По поводу их он заметил: „слова миссионера очень хороши“..., но они „покажутся раскольникам не отвечающими их душевным волнениям и запросам“...

Вот так открытие сделал „Путеводитель“! Благовестие Евангелия покажется раскольникам „не отвечающим их душевным волнениям“. Так ведь раскольники, при всём своём старообрядчестве, христиане. Христовы „словеса“ о спасении и им должны показаться самыми важными. От них они не могут отвратить слуха своего; а если где, по дикости, отвращаются, – их надобно непременно повернуть к свету: пусть везде и все христиане знают волю Божию, которой должен подчиниться всякий человеческий ум.

Наши соображения тем справедливей, что ведь и по старым книгам в учении веры повелевается прежде всего укрепляться на „божественных прочитаниях“⁴⁰⁰. Вот и влеките людей к этим „прочитаниям“ и пусть они встанут на суд Христов!..

Раскольники по глухим местам ещё не доросли до этого, несмотря на ясное веление своих старых книг. Всю веру они замыкают в обряды, но и среди них теперь зреет благоприятная нам почва. Об этом свидетельствует, напр. о. Зубарев, Костромск. Епарх. миссионер, – знающий раскол, вероятно, не хуже „Обозревателя“. О. Зубарев пишет: пришли раскольнические начетчики и пригласили меня на беседу, заявив, что „брать много книг не нужно“⁴⁰¹.

Из этого замечания раскольников открывается, что среди них гаснет уже пламя всепожирающей любви исключительно к старым книгам. Они, наученные своими Коноваловыми и Усовыми, переходят к своеобразным умозрениям и основывают их часто на выдержках из новопечатных святоотеческих творений. В расколе происходит, таким образом, перелом, своего рода „освободительное движение“ от гнёта мёртвой буквы. Мы не должны забывать об этом, – не должны, под убаюкивание нашего „Путеводителя“ и различных „дутых“ специалистов, довольствоваться „староживностью“. Надо, не пропуская дорогого времени, возводить мысль раскольников от малосознательных верований прямо к Евангелию, под милостивый суд Христов. Это только говорили мы в „Извест. по СПб. Епарх.“; это же с новой силой повторяем теперь, не боясь путеводительских обозревателей. – Мы утверждаем, что только при свете Евангельского благовестия может разойтись мгла раскола, сгустившаяся над нашим народом. Мы думаем, что двухвековую нашу церковную болезнь нельзя излечить археологическими справками да выдержками из до-никоновских книг, – на чём обычно покоится наша старо-миссионерская школа. И утверждаем это не по теоретическим лишь соображениям⁴⁰², а на основании недавних своих бесед с раскольниками.

В одном селе Ново-Ладожского уезда спросили мы деда раскольника:

– Веруешь ли ты в Господа Иисуса Христа, как Всемогущего Бога и нашего Спасителя?

– Как же, верую.

– А веруешь ли в то, что нет другого имени под небом, которым мы могли бы спастись (Деян.4:11,12)?

– И в это верую.

– Так давай же, друг, побеседуем о Лице нашего Господа.

– Давай, согласился дед. Разберём, как писать Имя Господне: Иисус – по вашему, или Исус – по нашему.

Я заметил собеседнику:

– Будем беседовать и о буквах в Имени Спасителя, если Бог позволит. Сначала же скажи мне: в какого Исуса вы веруете?

– В Того, о Котором написано в символе веры.

Я сказал:

– Знай же, друг, что и Своему Сладчайшему Иисусу мы усвояем свойства, изображённые в Символе. Мы исповедуем Его Богом, Единородным от Отца, рожденным от Него прежде всякой твари, – Воплотившимся от Девы Марии по наитию Духа Св., распятым при Понтийском Пилате. Веруем во Христа и во всё другое, что проповедали нам Св. Отцы Церкви. Значит, мы, православные, содержим правую веру в нашего Спасителя...

– Нет, ответил дед раскольник. Под именем Иисуса вы исповедуете другого Бога, не символьного.

– Откуда же это видно?

– Св. Отцы не писали Имени Христова по-вашему.

Я заметил:

– Ты говоришь, дед, неправду. Вот в древнем Остромировом Евангелии множество раз Имя Спасителя написано по-нашему. Да и не могли святые греки называть Господа Исусом: у них слова такого в языке нет... Бросим же и мы, дед, с тобой препираться о буквах. Лучше проникнем в смысл Евангелия. Скажи мне: исповедуешь ли ты Исуса Богом Всемогущим и Всезнающим?

– Исповедую.

– И в Евангелие Христово веруешь?

– Верую.

– Ну, так в Евангелии написано, что Господь для спасения людей основал Церковь на земле и обетовал ей неодолённость от врат адовых (Мф.16:18). И ещё в Евангелии сказано: кто Церковь не послушает, тот подобен язычнику (Мф.18:17 ст.). Веруешь в эти слова Господа?

– Что о Церкви толковать, – недовольно заметил раскольник. Зачем вы Имя Спасово переменили? Через то вы еретиками сделались...

Я сказал:

– Вот среди вас есть старообрядцы австрийского толка. Они пишут и читают Имя Спасителя по вашему. А признаёшь ли ты их православными?

– Нет, они – еретики...

– Значить, прибавил я, православие зависит не от букв в Имени Христовом, а от того, какую веру соединяем мы с этими буквами Будем же говорить о свойствах веры

Евангельской во Христа...

Раскольникам, подобным моему собеседнику, такие речи не нравятся. Это было отмечено мной в „Изв. по СПб. Ерарх.“. Раскольники хотели бы кричать только о буквах, только об обрядах, обнажённых даже от Евангельского смысла⁴⁰³. Они любят цепляться за отдельные изречения Св. Отцов и думают противополагать их ясному смыслу Евангельскому. Вследствие этого раскольников трудно привести на беседе к молчанию. Они всегда найдутся, чтобы „по св. отцам“ поговорить „свои полчаса“... Это и есть праздное и погибельное словоблудство, с которым миссионеры обязаны настойчиво бороться.

Бороться же в данном случае можно только при помощи Слова Божия. Необходимо приучать раскольников к сознанию, что тот или другой Отец Церкви мог погрешительно рассуждать о догмате веры; священные же писатели, просвещённые Духом Св., никогда не погрешают в учении о нашем спасении. А потому мы, христиане, не Слово Божие должны поверять изречениями святых отцов, а разъяснять самих-то отцов учение согласно учению Священного Писания. Особенно это следует заметить о старопечатных книгах... По этой причине на беседах раскольников следует неотступно просить о том, чтобы свои верования они подкрепляли словами Нового Завета и поставляли бы их в связь со смыслом всего учения Христова.

Вот и ещё доказательство в подтверждение сказанного. В Новоладожском уезде раскольники-беспоповцы твердили, что „теперь спасающей Церкви Христовой со всей полнотой её устроения нигде на свете нет. Её разорил антихрист“. В подтверждение своих „разглагольствий“ о Церкви они ссылались на 82 л. из кн. Кирилловой, где прямо написано, что антихрист „прежде пришествия своего“ Церковь во всём мире истребит.

Чтобы опровергнуть раскольников по старым книгам, я читал из Толк. Ап. на посл. к Коринф. Зач. 150, где сказано, что антихрист разорит Церковь не прежде своего пришествия, а перед пришествием Господним. Значит, Кириллова кн. погрешила, неправильно передав мысль св. Златоуста на своём 32 л.

– Так, говорили раскольники. Но и по Толк. А-лу следует, что антихрист разорит Церковь во всём мире, – только в другое время...

И они правы – эти бедные раскольники! Буква старопечатных книг даёт основание, действительно, думать именно подобным образом. Но образ этого мышления не Евангельский и не православно-христианский; а потому его надо „истребить“ снесением с Словом Божиим. Господь в Евангелии ясно указал, что созданной Им Церкви „врата ада“ не одолеют (Мф.16:18); это проповедует и Ап. Павел (Тим.3:16; IКор.11:26). Кроме того, св. Апостол угрожает анафемой всякому человеку, который станет учить вопреки и в разрез с Евангельским благовестием (Гал.1:8 ст.). Ясно поэтому, что св. Златоуст не мог проповедовать мыслей об одолении всей Церкви антихристом; беспоповцы хулу возводят на Св. Отца...

Такое направление противо-раскольнической полемики, опирающейся на смысл Евангельского учения, отобьёт у раскольников охоту подбирать в святоотеческих творениях отдельные фразы и мысли с целью найти что-нибудь для ослабления прямых Господних обетований. Да и простолюдинам нашим тогда будет легче. Они уж не испугаются новой и неслыханной цитаты, к примеру, из Блаж. Иеронима, а сейчас же и спокойно потребуют подтвердить эту цитату Свящ. Писанием. Правда евангельская в таком случае обязательно восторжествует...

Против употребления Библии в противо-раскольнической полемике, по-видимому, ничего не имеет и путеводительский обозреватель (ещё бы!). Он только наставительно замечает: „никто и никогда в беседах с раскольниками Евангелия не оставляет, но только знают, где, когда и насколько им можно пользоваться с пользой для дела“ ( – стр. 306).

Подумаешь, какие это – мудрецы сотрудники „Путеводителя“ и как они всё тонко понимают! Но на этот раз „обозреватель“ не постиг смысла нашего предложения п-бургскому духовенству. Мы не отрицаем того, что противо-раскольнические миссионеры „с пользой пользуются“ Евангелием. Мы и не рекомендуем миссионерам без всякого смысла опираться только на одну Библию. Мы утверждаем лишь, что теперешнее пользование Свящ. Писанием в массе не идёт у нас дальше случайных и мимоходных ссылок на Слово Божие. Обычно – мы это сами слыхали – бывает так, что правосл. миссионер поцитирует Кириллову книгу, книгу о вере, а потом наряду, сошлётся на Слово Божие. Против такого уравнения „человеческих писаний“ с божественными мы возражаем, выставляя на вид всю его пагубность. С своей же стороны предлагаем не умножение только библейских цитат на беседах⁴⁰⁴, а говорим о том, что, по нашему крайнему разумению, эти беседы необходимо построять на основе Евангельско-христианского мировоззрения, – при свете и в духе истины Евангельской. Тогда раскольникам, подлинно, придётся пожить в тесноте...

Но обозреватель путеводительский за такие слова упрекает нас в безжизненности. Он пишет: „вы будете раскрывать раскольникам Евангельское учение, допустим, о кресте и крестном знамении; они с удовольствием вас будут слушать и, пожалуй, не перебьют, а после беседы даже и поблагодарят. Но что же? Разубедили вы их в чём-нибудь? Приблизили их к православию? Нет и нет! Вы сообщили им только новых сведений, которые были неизвестны и им, и православным“⁴⁰⁵.

„Обозреватель“, по-видимому, хорошо знаком с обычной картиной бесед с раскольниками. Пропитался он довольно и убеждениями, которые лично нам высказывал о. Чельцов, редактор „Путеводителя“. Тем не менее „Обозреватель“ подавлен рутиной и не может подняться над своим старожитным материалом. Его слова полны внутренней неурядицы.

В самом деле, он утверждает, что изложение Евангельско-христианского учения о кресте и крестном знамении ни на шаг не подвинет раскольников к Православию? – Мы допускаем эту печальную возможность, но только предположив, что православн. проповедник „на удивление“ будет туп, а раскольники страшно озлоблены. – В противном же случае, когда обстоятельства проповедания будут благоприятными для истины, она эта святая истина – неизбежно восторжествует. Из слов правосл. благовестника старообрядцы поймут, что концы креста сами по себе не имеют спасительного значения для христианина. До страданий нашего Господа крест у евреев был древом казни и проклятия (Гал.3:13). И теперь сами по себе концы креста не отворят нам дверей рая. Если христианин, на шее которого висит восьмиконечный крест, будет пьянствовать, блудить и не покается, – он погибнет. Тоже следует сказать о ношении четыре-конечного креста. Значит, спасительность креста находится в неразрывной зависимости от настроения нашего, от правой веры. Для правой же веры одинаково приемлемы и восьмиконечный и четырёхконечный крест⁴⁰⁶. Это подтверждают св. отцы наши. Одни из них почитали Крест Христов восьмиконечным – и богоугодно спасались в Церкви Христовой; другие – четырёхконечным, и признаны Вселенской Церковью праведниками. Одни св. учители полагали, что крест Христов сделан был из дуба, другие – из кипариса, певга и кедра. Это – просто богословские мнения, для спасительной веры безразличные и о которых нам „ратоваться“ грешно...

Если слушатели поняли это, то как можно говорить, что они ни на шаг не подвинулись к православию?

Так могут писать только люди, совершенно не испытавшие на беседах силы Евангельского благовестия и привыкшие пользоваться во всём „готовеньким“...

Чтобы ослабить значение слов наших, обозреватель путеводительский ещё говорит, что мы их высказали после посещения всего 2–3 сёл раскольнических... Вследствие того, будто бы, мысли наши „выдуманы отвлечённо и остались без жизненной проверки“⁴⁰⁷...

Это замечание „Путеводителя“ грубовато и отдаёт бессильной инсинуацией... Неужели нам – прав. миссионерам, как жупела, нужно бояться „отвлечённых“ соображений? Мы знаем из астрономии, что некоторые планеты на небе предугаданы были „умозрительно“, – и только после были всесторонне обследованы опытно. Значит, не всякие „отвлечения“ плохи по самой своей природе.

Кроме того, мы и не принадлежим по роду службы к „безжизненным“ теоретикам. Над своими мыслями, высказанными здесь, мы думаем весь последний год и теперь вот проверили их снова целой поездкой к ново ладожским раскольникам. И мы убеждены, что будущая и лучшая миссионерская действительность справедливей оценит предположения наши. Она же покажет, что имя той школе, которая ратует против нас в „Путеводителе“, – рутина, светобоязнь и духовная слепота...

Гневаться ли нужно на то, что чёрное – черно?

Это будет бесполезным занятием. Лучше все мы крепче подумаем о том, как рассеять мрак вокруг себя и как обильнее, пролить в народ русский свет веры Христовой и содержание истинно-православного богословия...

Д. Боголюбов

Протестантские церкви и свобода совести. – Английская противо-русская пропаганда среди мусульман. – Последняя по счету секта „Мистический знак“. – Американские прыгуны.

В немецком журнале „Das Freie Wort“ („Свободное слово“) некто Эмиль Фельдень разражается гневной статьёй против государственной русской Церкви, стесняющей свободу совести и проповеди протестантских пасторов. Приводимые в статье факты весьма поучительны и для наших крикунов против опеки государственной власти, от которой не свободны даже служители протестантской свободной церкви.

Предпринимая знаменитый полёт, Дедал давал своему сыну Икару добрые советы. Юноша не должен был подниматься слишком высоко к солнцу, чтобы не растаял воск, прикреплявший крылья к его телу; не должен был он и опускаться слишком низко, чтобы крылья его не намокли в воде; в том и другом случае ему предстояло погибнуть в морской пучине. Равным образом предостерегал и Бог солнца сына своего Фаэтона. Юноши не вняли советам и были наказаны смертью. Начиная с Аполлона и Дедала все благоразумные люди всех веков и народов советовали всегда держаться золотой середины; и всем, шедшим по этой безопасной дорожке, никогда не приходилось раскаиваться. Но как это ни странно, всегда находились и всё ещё находятся люди, пренебрегавшие и пренебрегающие этим безопасным путём. Таковым следует так или иначе внушить, чтобы они опомнились и последовали, наконец, примеру мудрых и осторожных людей. Прежде всего это следуете внушить пасторам многих протестантских церквей; им надо внушить, чтобы они не возносились слишком высоко и не приходили бы в соприкосновение с современным мировоззрением, если не хотят быть отставленными и не желают всю жизнь прозябать на низших ступенях иерархии. Эта кара постигла уже очень многих. Как современные протестанты, они проповедовали современным людям с точки зрения свободы совести. Они были слишком современны и были за это наказаны. То же случилось недавно и с пастором Анненской церкви в Гамбурге – Нейгардтом; около года тому назад он был избран всеми членами одного прихода в Шарлатенбурге главным пастором этого прихода, но Бранденбургская консистория его не утвердила. Потому, что Нейгардт один из тех, которые стремятся помирить новейшее мировоззрение с христианством; один из тех, чьё христианство не нуждается в вере в Троицу, в два естества во Христе, в божественность Христа, считая всё это – заброшенными развалинами устаревшего миросозерцания, признаваемого новейшей богословской протестантской наукой якобы несогласным с Новым Заветом.

Когда в протестантской церкви, построенной на принципе свободы совести и не признающей незыблемого учения и непогрешимой инстанции, пастор подвергается гонению из-за учения и проповеди, то это всегда производит волнение как в самой церкви, так и в обществе и ведёт к научным исследованиям и толкованиям весьма неприятным для консисторских заправил. А потому и Нейгардту официально было отказано в утверждении не потому, что он слишком современен, что было бы неудобно, а потому, что – он-де старался добиться избрания недостойными путями. Но никто этому не поверит, как клевете. Нет, тут была другая причина. Его мировоззрение слишком современно! А иметь таковое духовному лицу прусской государственной церкви не полагается, несмотря на то, что она, как и всякая другая протестантская церковь, признаёт право всех своих членов на свободу совести.

Тем, кто низко плавает, живётся не лучше, чем тем, кто высоко летает. Конечно, современное мировоззрение слишком современно, но зато и старое слишком устарело. Вот почему пастор Горст подвергся недавно распоряжением гессенской консистории оштрафованию и угрозе быть лишённым сана, если он не изменит своей манеры заботиться о вверенных ему душах. А уж он ли не правоверующий в полном смысле слова, не признающий ничего кроме буквы своей Библии. Он подвергся каре за то, что проповедовал „чистое слово Божье“, неискажённое, так как оно действительно стоит в Библии; да, как это ни странно, он был наказан именно за то, что недостаточно был современен. Горст – нарушил мир прихода тем, что постоянно проповедовал о покаянии. Он полагал, что слово Иисуса – Я пришёл принести не мир, а меч – было сказано для христианской церкви. Крепко держась за догмат о первородном грехе и непоколебимо веруя в то, что во плоти человека не живёт ничто доброе, он каждое воскресение обращался со своими прихожанами, как с грешниками, нуждающимися в покаянии, вместо того, чтобы говорить с ними так только в положенные дни покаяния и исповеди. Он думал, что именно к церкви, возрождённой Лютером, подходило слово его – о ветхом Адаме, нуждавшемся в ежедневном погружении в покаяние, а также полагал, что обращённым было полезно слово Христа: „иди и не греши больше“. Он имеет также вполне правильное понятие о всемогуществе библейского Бога. Он говорит, напр.: „Что касается врачебной деятельности в случаях болезни, то, хотя я лично и сподобился от Господа доверять Ему не только как врачу души, но и как врачу тела, но однако не поставлял этого никому в закон“. Стало быть, он имеет веру, могущую горы переставлять и непоколебимое доверие к Богу. Не к Богу пантеизма, не к современному богу, действующему в законах природы, а к старому Богу Библии. А кто же станет оспаривать, что этот Бог творит чудеса? Что он без врача может исцелять? И Горст считал себя в праве держаться за Библию, на которую опирается протестантская Церковь, которая сама умеет приводить примеры чудесных исцелений, не говоря уже о послании Иакова (Иак.5:13–15), в котором прямо сказано, как надо помогать болящим: „молитва веры спасёт болящего“.

Однажды было кем-то сказано, что для того, чтобы протащить по свету целый товарный поезд лжи, достаточно прицепить к нему локомотив правды. Так поступают и многие консистории. Они протаскивают исполинские поезда устаревшего мировоззрения через наш современный мир помощью маленького, совсем маленького современного локомотива. Они берут только то, что им нужно и ровно столько, сколько им нужно. Не слишком много, не слишком устарелое, чтобы современные люди не повернули им спину и не осмеяли их, но и не слишком мало, не слишком современное, чтобы не прослыть за Неверов и, чего Боже сохрани, не потерять своей репутации столпов престола и алтаря.

* * *

В своём стремлении всеми силами вредить России, Англия решительно ни перед чем не останавливается. Пользуясь войной Японии с Россией, она старается теперь поднять на наше отечество весь мусульманский мир. Вот что говорит по этому поводу франц. газ. „Lе Petit Journal“.

– Деятельная пропаганда, ведущаяся в Токио, Вашингтоне и Лондоне, не щадит ничего в борьбе против общего врага и готова пустить в ход все материальные и нравственные силы, чтобы ослабить великана, страшного не только своей политической мощью, но и сильного своей религией.

Вот выдержка из одной, издающейся в Каире, газеты, которая силится доказать, что у Англии и у ислама интересы одни и те же.

– Если тебя кто-нибудь притесняет – говорит Коран, – то тесни его так же, как он теснил тебя.

Китайские мусульмане, как и все китайские патриоты, станут на сторону своих японских братьев, как только им удастся освободиться от цепей, наложенных на них буддистским духовенством. Если только маньчжурская династия, царствующая в Пекине, вздумает поддерживать русских в Маньчжурии, она будет низвергнута и место её займут другие, умнейшие люди. Ислам гибнет от недостатка единства в мыслях и в действиях. Пусть ни один мусульманин не помогает русским! Все мусульмане от первого до последнего обязаны помогать своим братьям на Крайнем Востоке; они скоро поднимутся, как один человек.

– Мусульмане! да послужит русско-японская война для вас поводом ввести в ваших государствах необходимые реформы. Объединяйтесь все под главенством Константинопольского Султана! Забудьте ваши распри и вооружайтесь все! Ищите союза с Англией, она нуждается в вас, так же, как вы нуждаетесь в ней... Молите Бога о даровании победы японцам, они сражаются с задорным великаном за дело Ислама⁴⁰⁸. Если этот великан победит, вы будете уничтожены на целые столетия. Ваши царственные роды подвергнутся изгнанию и преследованиям, вы же будете обращены в позорное рабство.

– Это фанатическое воззвание ясно указывает, какой путь избран врагами России, – продолжает французская газета. – Не подлежит сомнению, что успехи мусульманского влияния в Китае весьма значительны. Ислам действительно стремится к преобразованию Срединного царства и понятно, что, в минуту политического пробуждения, воинствующий Коран должен прийтись по вкусу народу, мирно спавшему в течение многих веков. Кстати сказать, китайский генерал, лучше других защищавший царствующий дом в Пекине, во время боксёрского восстания, был мусульманин.

В конце 19-го века Ислам враждебно относился к Англии, многие магометанские подданные этой державы не стеснялись открыто выражать чувства весьма сомнительной верности. Английские власти много работали в Индии над восстановлением пошатнувшегося престижа, а в настоящее время Англия не щадит усилий для того, чтобы обратить против России угрожавшую ей самой опасность. Оттуда ревностная пропаганда среди всех мусульманских народов не только в Азии, но и в Африке и в Европе.

* * *

Парижская газета „Journal des Uoyages“ поместила следующую заметку:

– В Соединённых Штатах возникают одна за другой разные секты. Последняя по счету: „Мистический Знак“. Приверженцы её ярые фанатики. Недавно они отправились торжественным шествием на берег Атлантического Океана и вошли в воду в полном убеждении, что волны расступятся перед ними, как расступилось некогда Чермное море перед Моисеем. Многие утонули.

* * *

В сентябре, в Штате Орегон, был арестован и посажен в тюрьму некто Эдеманд Креффильд, выдававший себя за Иисуса Навина и превратившийся в течение четырёх лет из бродяги сначала в видного деятеля Армии Спасения, а затем, в основателя и главу новой секты. Он обвиняется в тяжких преступлениях против общества: многие мужья покинуты жёнами, многие родители – детьми, увлечёнными его учением; десять человек его жертв – 4 молодые девушки и шестеро мужчин – помещены в больницы для умалишённых, сам же он, по свидетельству врачей, вполне нормален.

Этот человек одарён странной магнетической силой, привлекающей к нему множество последователей, все они видят в его новом учении несомненную божественную истину и слепо идут за своим учителем, куда бы он их ни повёл. Креффильд называл своих последователей ,,Божиими избранниками“, но в обществе они больше известны под именем „святых прыгунов“, п. ч. приводят себя в состояние религиозного экстаза самыми дикими телодвижениями, прыжками и катаниями по земле.

Креффильд, вероятно, не обратил бы на себя особенного внимания, если бы вербовал последователей только в невежественном, низшем классе, но за новым пророком пошли многие представители интеллигенции штата Орегон, и об нём заговорили.

Многие из присоединившихся к новой секте сошли с ума, принимая участье в диких обрядах, установленных Креффильдом. Напр. в семье мистера Герт оказались 4 жертвы; под влиянием проповеди нового Иисуса Навина лишились рассудка г-жа Герт, её сын, дочь и зять.

Большое впечатление произвело показание свидетельницы – Линч. Родители её вступили в секту прыгунов; за отказ присоединиться к ним, отец бил и истязал свою дочь. Креффильд учил, что церковный брак – грех перед Богом, потому все женатые его последователи должны были разводиться и вступать в новые браки с членами секты. Также поступили и родители свидетельницы.

Странный пророк, которому всего 31 г., был ещё недавно простым бродягой. Он приехал в Соедин. Штаты из Германии, где имел репутацию оратора социалиста. На первых порах ему не повезло в Америке и он слонялся без всякого дела года два; но затем вступил в Армию Спасения. Убедительностью своей проповеди он обратил на себя внимание, был повышен в чины и получил новое назначение. Это прирождённый оратор: он как бы магнетизировал своих слушателей, которые собирались вокруг него целыми толпами. Было замечено, что особенно сильна была его власть над женщинами. Когда он сознал свою силу, в нём проснулось честолюбие. Он приобретал множество последователей для Армии Спасения, почему же не поработать для самого себя, почему не сделаться главой новой веры? Мало-помалу он и стал действовать по этому плану. Окружив себя верными учениками, он отправился с ними в Корваллис, в Штате Орегон, провозгласил там новую религию, назвал своих последователей, „Божиими избранниками“, а себя их главой, Божиим помазанником. Он объявил, что состоит в прямом общении с Богом, который руководит им и управляет малейшими его действиями. Он стал проповедовать в Корваллисе и число его учеников возрастало со дня на день. Его вера сводилась к немногим догматам:

„Наш вождь Иисус Навин“ (Креффильд).

„Каждое из его действий внушено свыше“.

„Не предпринимайте ничего, не испросив благословения свыше“.

„Не делайте ничего ради денег“.

„Читайте Библию днём и ночью“.

„Иисус Навин непогрешим“.

По уверению Креффильда, всё это было ему якобы открыто после пяти месяцев непрерывной молитвы. Семейство Герт одним из первых последовало за пророком, а вслед за ним присоединились к „Божиим избранникам“ и многие другие выдающиеся граждане Корваллиса.

Креффильд избрал местом жительства красивый остров на реке и обещал своим последователям, что они ещё на земле будут жить небесной жизнью. Оторвав жён от мужей, дочерей от родителей, Креффильд зажил на острове, как турецкий султан; женщины были в его власти и беспрекословно исполняли его волю потому, что „Иисус Навин непогрешим“.

По временам пророк покидал свой остров, и тогда верующие собирались в доме госпожи Герт, где и вели себя, как одержимые. Говорят, что участники собраний жили все „небесной жизнью“. Обвинения, возводимые на Креффильда, относятся именно к этому времени. Религиозные оргии совершались днём и ночью; крики и стоны разносились из дома далеко по окрестностям. Доведённые до исступления дикими воззваниями и внушениями своего учителя, последователи его выходили иногда толпами из дому, проходили по улицам, срывали с себя платье, сваливали его в кучу, зажигали эти костры и с неистовыми песнями плясали вокруг них. С громкими клятвами в вечной верности мужчины и женщины бросали в огонь не только драгоценные украшения, но и живых собак и кошек. Этого мирные граждане города не могли вынести, они разогнали обезумевших людей, а Креффильду и его помощнику Бруку было приказано удалиться из города... Они ушли, но через неделю вернулись, и оргии возобновились. Их схватили, связали и вывезли из города, предупредив, что они будут подвергнуты строгому наказанию, если осмелятся появиться ещё раз.

Около месяца ничего не было слышно об Иисусе Навине, но потом он появился в городе Портланде, того же Штата Орегон, и там принялся снова за свою проповедь. Власти дали приказ его арестовать за его образ жизни в Корваллисе, но он успел бежать. Это случилось в феврале прошлого года. В течение 6-и месяцев об нём ничего не было слышно и все полагали, что он исчез из Орегона, но в начале сентября его нашли в Корваллисе, где он скрывался в яме, вырытой под домом г-жи Герт, настоящей могиле, где он с трудом помещался. Последователи его доставляли ему пищу, но могли делать это по ночам, днём они не решались подходить, п. ч. дом охранялся полицией.

Креффильд будет судиться в Портланде. Рвение его нисколько не ослабело. Он читает Библию днём и ночью, здраво рассуждает обо всём и часто говорит о своих религиозных убеждениях. По его мнению, он проповедует истину потому, что видит и знает её.

С. Вердеревская

Екатеринбург, как центр раскола. – Австрийские окружники. – Часовенные или стариковцы. – Климентово согласие – Порфирьево согласие и поморцы. – Нетовские секты и их учение о чувственном воцарении антихриста. – Иеговисты и их богохульное и разрушительное учение. – Статистика и характеристика нынешнего старообрядческого мира. – Никудышники. – Действия и меры миссии.

Екатеринбургская епархия с её преобладающим заводским народонаселением уже в Петровскую эпоху считалась видным центром старообрядческого раскола, а с пятидесятых годов прошлого столетия стала и родиной вреднейшей еретической секты иеговистов. Таковой же Екатеринбургская епархия является и в настоящее время. Из пяти уездов епархии четыре сплошь почти заражены расколо-сектантскими заблуждениями, и только Ирбитский уезд, если не считать с. Покровского, да далёкий север Верхотурского уезда, охраняемый заступлением св. Симеона Верхотурского чудотворца, являются ещё свободными от расколо-сектантского элемента. Всех приходов, заражённых расколо-сектантскими заблуждениями, до ныне считалось 151. Главным центром старообрядческого раскола, продавившим в последние годы большую жизнедеятельность в деле пропаганды раскола, нужно признать, к сожалению, г. Екатеринбург, именующийся столицей Урала. Отсюда распространяются по епархии подпольные брошюрки издания апологетов австрийского согласия и других толков. Отсюда же неоднократно посылался в разные места епархии и начетчик этого согласия А. Токманцев для защиты белокриницкой иерархии. Отсюда же возили в с. Шарташ, Невьянский завод и другие места сфабрикованную Бриллиантовым вкупе с армянином Бархудярянц и комиссионером Зелигман оригинальную брошюрку, якобы подрывающую достоверность чудес, совершавшихся у гроба св. Серафима.

Большую жизнедеятельность проявили в отчётном году и часовенные старообрядцы Нижнетагильского завода со своим выучеником Коновалова начетчиком А. Кузнецовым, коего, за особую плату (от 20 руб. до 100 за беседу при готовом проезде по 2-му классу) неоднократно вызывали старообрядцы разных заводов и сёл: вызывался также (за 300 руб.) и известный поморский учитель Т.А. Худошин для собеседований с миссионерами.

Странники с особенной настойчивостью пропагандировали своё лжеучение в Н.-Тагильском заводе и д. Северной Верхне-Салдинского прихода, где были даже случаи безвестного исчезновения.

Деятельность иеговистов по-прежнему сосредоточивалась в заводах Варанчинском, Кушвинском, Н.-Тагильском и Туринском.

Старообрядцы Екатеринбургской епархии, руководимые в большинстве случаев движимыми самолюбием купцами, а по сёлам корыстолюбивыми наставниками и начетчиками, не избегли общей участи современного старообрядчества – разложения. Лишившись указанных самим Богом руководителей религиозно-нравственной жизни, екатеринбургские старообрядцы, как и их общероссийские собратья, уклонились на путь произвола и всякого рода нравственных беззаконий, для которых каждый толк или согласие подыскивают то или иное оправдание. Одни из них остались при прежних заблуждениях вплоть до учения о чувственном воцарении на Руси антихриста; другие, не видя для себя никаких стеснений от мнимого антихриста, начали учить о духовном антихристе; третьи, не признавая в мире и духовного антихриста, руководимые только злобой и мелким „торгашеским“ самолюбием, придумали веру „купеческую“, как выражается об австрийском согласии ново-присоединившийся иерей австрийского согласия Д. С. Колегов; четвёртые, ни в одном из существующих толков не находя оправдания для своего анти-канонического состояния, прямо уже уклонились в сектантство, каковы никудышники, нетовцы и немоляки. Особо от всех стоят сектанты-иеговисты, свившие себе прочное гнездо на Урале.

Наличность всех расколо-сектантов, соответственно особенностям их вероучения, ныне можно представить в следующей схеме:

А. Раскольники-старообрядцы: они же „кертаки“, а в Камыш- ловском уезде „двоежёны“:

I. Поповцы: 1. Приемлющие австрийское священство – окружники. 2. Бывшие беглопоповцы, ныне управляемые наставниками и уставщиками: а) часовенные или стариковцы; б) климентовы; в) порфириевы.

II. Беспоповцы: 1. Поморцы (приемлющие браки), 2. Федосеевцы (безбрачники), 3. Филипповны (липовцы), 4. Странники; они же: бегуны, лучинковцы (лучинники), пахтеи, христово согласие; Божьи люди (братцы и сестрицы), душители; „колесниковцы“ (в Висимо-Уткинском заводе). 5. Нетовцы: а) глухая нетовщина или спасово согласие; б) новоспасовцы, в) никудышники. 6. Матвеева вера. 7. Средники.

Б. Секты рационалистические:

1. Немоляки. 2. Хлысты. 3. Скопцы. 4. Иеговисты (простые или миротворцы и мстители).

* * *

Приемлющие австрийское священство-окружники. Это согласие незначительно по количеству последователей в сравнении с часовенным согласием, но более прочно по своей внутренней организации, особенно в г. Екатеринбурге. Здесь оно имеет своё „братство св. Креста“, имеющее задачей поддерживать австрийское согласие и его пропаганду⁴⁰⁹. Каждый член этого братства обязан вносить на противозаконное дело 3 р. В настоящее время австрийское согласие имеет своего епископа и 6 попов. Епископом состоит крестьянин Невьянского завода Афанасий Григорьев Паромов, именующийся епископом Пермским и Тобольским. В его распоряжение дан начетчик А. Д. Токманцев, обученный на средства братства в швецовской Нижегородской школе. По временам Антоний посылает его в разные места епархии для пропаганды австрийского согласия⁴¹⁰ в местах глухих и притом большей частью в отсутствие православных миссионеров. В последние годы Токманцев усиленно пропагандировал по епархии, уклоняясь от собеседований с епархиальным миссионером и его помощником в г. Екатеринбурге; при этом во время разъездов Токманцев иногда с успехом пользовался „сфабрикованной“ вожаками австрийского согласия брошюркой „Замечательный случай наказания раскольника“. Для последователей австрийского согласия именуемый епископ Антоний по большим праздникам совершал богослужение в часовне австрийского согласия в г. Екатеринбурге в сослужении двух екатеринбургских попов И.С. Попова и Π.П. Огнева. Внешнее сходство австрийской общины с истинной Церковью, благолепие молитвенных домов, щедро украшаемых попечителями, и старые обряды при постоянных попытках вожаков согласия порочить Церковь православную, несомненно действуют на последователей других согласий. В 1903 году большое уважение в пользу этого согласия появилось было между часовенными старообрядцами Лайского и Петрокаменского заводов. Но благодаря присоединению ко св. Церкви австрийского иерея Д.С. Колегова, это движение приостановилось: многие последовали примеру Колегова и присоединились ко св. Церкви, а другие по-прежнему остались в часовенном согласии. На место Колегова в Н.-Тагил прибыл другой лже-иерей, но смущение, произведённое Колеговым в среде его бывшей паствы, продолжается и доселе: многие приезжают посоветоваться со своим бывшим иереем, ныне диаконом Свято-Троицкой Церкви, и после совета присоединяются.

* * *

Часовенные или стариковцы. Часовенные или стариковцы по своему количеству составляют преобладающий элемент в старообрядческом расколе епархии. Управляясь вместо прежних беглых попов стариками наставниками, на правах мирян совершающими некоторые требы, как то: крещение без миропомазания, покаяние без разрешения грехов, брак без венчания и пр., старообрядцы этого согласия, более мирные по характеру и мало склонные к пропаганде, в последние года проявили большую жизнедеятельность к защите и утверждению своего учения. Старообрядцы Н.-Тагильского завода с помощью известного начетчика Коновалова, как мы уже заметили, подготовили своего начетчика А. Кузнецова. Сравнительно ещё молодой Кузнецов настолько опытен в полемике, что в состязаниях, происходивших на „Весёлых горах“ 28 и 29 июня, поставил в безответное положение апологетов австрийского согласия иерея Сюткина и начетчика А. Токманцева.

Заметное оживление к утверждению своего согласия проявили часовенные старообрядцы и в камышловском округе. По сообщению Камышловского о. миссионера И. Богомолова, „часто устраиваемые миссионерские беседы подорвали фанатизм и изуверство в тёмной массе народа, особенно в молодом поколении. Вожаки и наставники, видя упадок доверия к их начитанности, как утопающий за соломинку, ухватились за разъезжающих пропагандистов раскола, в роде Коновалова, Кузнецова, Токманцева и др. Забыв своё самолюбие, они с клятвой решились назвать нетовца Коновалова своим и всё это только для того, чтобы поддержать доверие к себе.

Каргапольские часовенные старообрядцы, в 1902 году подпавшие было под влияние Коноваловского лжеучения, ныне снова возвратились к прежним традициям. Но не смотря на все старания вожаков, и это согласие делится на множество неуловимых, для постороннего, подразделений. Каждый наставник старается подметить за своим коллегой какое-нибудь послабление против древнего благочестия, старается подорвать его авторитет, внушая своей пастве не пребывать с ним в общении. Всё это поселяет разлад между членами одного и того же согласия. Впрочем, бывали в отчётном году раздоры в часовенных обществах и по другим совершенно случайным поводам.

* * *

Климентово согласие. Климент и его последователи выделились из среды часовенных лет пять тому назад и поселились в скитах около д. Галашек. По их учению, в обществе уже воцарился антихрист, или идол Самора, в виде самовара и других произведений современной цивилизации. Забывая, что Сам Христос не возгнушался записаться во время переписи (Л. зач. 5 ст. 4–5) и, будучи Сам Царём Небесным, платил дань царю земному (Мф. зач. 73), они воспрещают своим последователям платить подати и записываться в какие-либо гражданские книги. Основываясь на ветхозаветном запрещении (Лев.19:19; Втор.22:11), они даже воспрещают носить пёстрые одежды. Особенно ярым последователем этого согласия является Г. В. Б-ин, екатеринбургский купец, в своё время обучавшийся в реальном училище. Он не жалеет средств для увеличения числа своих последователей. Так, однажды при посещении с. Шарташского, он давал Черепанову деньги, только бы тот перешёл в его согласие. Но Черепанов разумно ответил ему: „убирайся ты от нас! мы и со своим-то учением не справимся, а ты ещё нам новое продаёшь“. Б-ин более строго проводит в жизнь учение Климента, почему в 1902 году и отделился от Климентовых. Но более фанатичным последователем Климентова учения является ещё позднее отделившийся от него со своей партией Μ. Ил-нов. Он заподозрил Климента в том, что у того в скитах старицы имеют свои вещи, как-то: полотенце или туфли и прочее и каждая имеет свой кошелёк. А из „Альфы и Омеги“ он вычитал, что такое житие есть „разбойническое собрание“, почему и основал в 1903 году своё согласие михайловщину. О других же предметах, как то: о не показывании родства и о запрещении брать билеты он стал мыслить снисходительнее и судить полегче, потому что, как говорит он, сам испытал и тюремное заключение, и этапное провождение, которое очень ему не понравилось. За то к обучению старообрядческих детей в узаконенных школах земских и церковноприходских он относится нетерпимее, чем кто бы то ни было. На бывшем в 1903 году в Нижнетагильском заводе соборе он положительно воспрепятствовал сделать какое-либо постановление, ограждающее старообрядческих детей от произвола наставников и их злобной и неразумной клятвы.

Порфириево согласие. Старообрядцы Порфириева согласия отделяются от часовенных из-за вопроса о крещении. По их учению, истинное крещение может быть совершено только в проточной речной воде или ключевой; крещённых же иным образом они перекрещивают,

* * *

Поморское согласие. Старообрядцев поморского согласия в епархии не особенно много, всего около 2,000 человек, пропаганды они не ведут. Но приезжающие иногда к ним ругатели-апологеты, вроде Худошина, всё же производят большой соблазн, как в среде православных, так и в среде старообрядцев других согласий.

* * *

Нетовские секты, в отчётном году положительно присмирели. Те из часовенных, кои уклонились в 1902 году в нетовское согласие вследствие наездов Коновалова, ныне снова начинают возвращаться к прежним упованиям.

Притихла в некоторых местах и пропаганда странников, как, напр., в Висимо-Уткинском заводе. Но всё же подпольные пропагандисты этого согласия, работая в большинстве случаев в местах, скрытых и под покровом ночи, устращающе действуют на воображение простого народа своим учением о чувственном воцарении антихриста. Своими рассказами о воцарении антихриста на земле со времени Петра Великого и своими изображениями – всех последующих царей под видом лжехристов, а всех священников и епископов под видом лжепророков, кои первыми пойдут в ад, страннические наставники производят обыкновенно при своём появлении в известном месте большое смущение в умах. Они, не задумываясь, указывают печать антихриста в поднятых крыльях орла на монетах, паспортах, калошах и других предметах, уверенно прибавляя при этом: „а посмотри-ка, до Петра-то отступника, и он был с опущенными крыльями“, причём для подтверждения тут же и показывают простому народу старую монету. После этого уже начинается при свете лучины и в таинственном полумраке проповедь о необходимости для избежания печати антихриста странствовать по миру, оставить жену, детей, отца, мать и весь дом свой, переходя с одного места на другое и скрываясь по глухим местам и подпольям. Впрочем, слишком привязанному к миру эти лжеучители тут же указывают и исход из своего положения. Они указывают ему путь первоначального подвига, т. е. жизни среди мирских людей, не крещённым человеком, а готовящимся ко крещению с тем, чтобы укрывать странников-крещённых, кормить их и заведовать их имуществом, ожидая себе предсмертного крещения. Предсмертное крещение, или, как его называют странники, „скутывание“, делает человека святым, после него ничем мирским уже нельзя заниматься. Если вновь окрещённый не умрёт вскоре после крещения, то его куда-то увозят и бесследно скрывают. Так потерялась в отчётном году у крестьянина Висимо-Уткинского завода дочь девочка лет 8. Она была больна и по слухам её крестили. Померла ли она или её, как вновь крещённую, увезли куда, неизвестно. Подобные случаи безвестного исчезновения были и в заводе Н.-Тагильском и в дер. Северной Верхне-Салдинского прихода.

* * *

Иеговисты. Иеговисты – из екатеринбургских сект самая странная и характерная. Не отвергая богодухновенности книг св. Писания, иеговисты признают главной вероучительной книгой Апокалипсис, называемый ими „книгой с неба“, в которой будто бы изображены не только последние судьбы Церкви, но и настоящее её состояние. Своё название иеговисты получили от их своеобразного учения о Боге – Иегове. Тайну св. Троицы они отвергают. По их понятиям Бог не есть существо духовное, а человекообразное (человек – бог), ибо Он, по свидетельству священных книг, являлся людям, ел, пил, говорил, даже боролся с Иаковом. Самое слово Бог есть как бы нарицательное имя для нескольких существ, во главе которых стоит Бог – Отец, создавший все прочие миры, кроме солнечной системы, и отдавший их другим Богам в обладание. Бог-Отец имеет божеские и человеческие свойства. Тело его походит на камни сардис и аспис (Откр.4:2–3). Бог-сын Иегова есть творец нашей солнечной системы. Он всемогущ и узнаёт обо всём через особых вестников (ангелов), имеющих тело. Иегова бессмертен, но имеет начало бытия. Он также человеко-бог. Дух Святой, о котором говорится в книгах св. Писания, не есть Бог, а „пророческое слово“ (Откр.19:10). Душа человека есть кровь его. Священное предание иеговисты называют преданиями старцев (Мк.7:3–4) и источником вероучения не признают. Все церковные таинства, богослужение, почитание мощей, икон и пр., они отвергают. В распространяемых ими рукописях православные предаются ими проклятию (Ис.65:15; Мф.25:41), и, равно как и иудеи, называются злейшими врагами „всемирного светителя“⁴¹¹, сатанистами, коих Иегова истребит страшными казнями, даже огнём с неба (Иез.39:6; К. С. Откр.18:8,17:16,11:18,2:22); нынешней земле обещается новый вид и преобразование посредством землетрясения; причём Америка, предполагается, провалится в океан (воп. 3 там же). Все блага, вплоть до бессмертия, в этих брошюрках обещаются только „новым рабам“ Иеговы, иеговистам, кои будто бы соблюдают заповеди Иеговы точнее даже первых христиан, так как христиане начали будто бы делиться на адски враждебные толки ещё с „лёгкой руки апостолов“, когда „многие отпали от ап. Павла и пристали к ап. Иоанну и Поликарпу“, образовав „секту субботников, т. е. христиан, празднующих субботу и Пасху по-иудейски, которых папа Виктор проклял якобы вместе со святым Поликарпом“. „Ап. Пётр в противность повелению Иеговы“ также „ходил к язычникам и осквернялся их пищей“ (воп. 2), тогда как они, иеговисты, ведущие своё начало от капитана Ильина, будто бы осуществляют заповедь о любви во всей её чистоте, с сатанистами не сообщаются и пр. Впрочем, подобное заявление о соблюдении заповеди любви не препятствует иеговистам тут же прибегать к самым площадным издевательствам над православными. В 6 вопросе того же „благовестия“, рассылавшегося в отчётном году из Баранчинского завода Ф. Π. К-вым, после не передаваемых в печати ругательств всемирный светитель Илия восклицает: „слышите ли цари, вельможи и богачи... патриархи, далай-ламы... богословы православные и левославные... дониконианские и дубинопетровские, окружные и противоокружные, коренные и пристяжные, униатские и единоверческие... подрезанные и отрезанные? Нет, не слышите, ибо сатана наглухо заклепал уши ваши его истинными верами, патриотическими и житейскими законами“! Это уже не слова любви, а слова злобы, изрыгаемые самим диаволом. Для воспитания в себе этой злобы к людям иеговисты собираются у кого-либо из своих единомышленников по субботам, почему в простом народе они и называются „субботниками“. Не смотря на своё недавнее сравнительно появление, секта иеговистов успела уже разделиться на „мстителей“, проповедующих необходимость истребления „сатанистов“ (христиан) для открытия на земле царства Иеговы и распространяющих ругательные брошюрки, и миротворцев, старающихся распространять свою веру мирным путём убеждения.

* * *

Количество всех расколо-сектантов в пределах епархии простирается по отчётам миссионеров до 55,095 человек. Ежегодно присоединяются, напр., до 400 человек, так, в 1903 г. присоединилось: 171 безусловно, а 239 на правилах единоверия. Интересны мотивы, побудившие к присоединению. 247 человек присоединились вследствие сознания неправоты расколо-сектантского состояния, 54 по желанию родителей, 74 по случаю вступления в брак, 1 после болезни и 4 неизвестно по каким побуждениям. Воссоединено с православием 70 человек. Уклонилось за отчётный год 14 человек, по преимуществу вследствие вступления в блудное сожитие с богатыми в расколе лицами.

В отношениях расколо-сектантов к православным и православному духовенству открытой вражды за отчётный год не замечалось, но не было и благорасположения. На глазах они предупредительны и почтительны, а за глазами недоверчивы и даже враждебны.

Впрочем, всех старообрядцев нельзя ставить в одну категорию. Между ними есть и действительно ищущие „пути правды“, и искренно желающие пребывать в любви и общении со всеми православными, а тем более со своим православным Государем. Таковых только тяжёлые цепи окружающего мрака и невежества, страшная материнская клятва, да материальные путы, связующие их с расколом, часто удерживают от присоединения к православной Церкви.

В общем же состояние современного раскола и сектантства в епархии можно представить в следующих чертах. Благодаря распространяющемуся в народе образованию, деятельности православных миссионеров и пастырей, а также вследствие современных требований жизни и общественного строя, раскол утрачивает свою замкнутость, грубый фанатизм и невежество. „Нынешний раскольник“, пишет председатель Н.-Тагильского комитета, „будь он часовенный австриец или какого другого толка, это не прежний буквоед, но ищущий оправдания своих заблуждений путём новых доказательств, какими и пользуются руководители на беседах с миссионерами“. „Раскольники Бродовского комитета“, как сообщает о. председатель, „в нынешнем году под влиянием бесед своих новоиспечённых учителей резко изменили свой взгляд на старину: было время, когда они даже и слушать не хотели новоизданные книги, а тем более подпольные, а теперь без зазрения совести приемлют их и хвалят какого-нибудь. Кузнецова, читающего выдержки из сочинений еретика Ивана Усова“. „Многие из старообрядцев уже не довольствуются содержанием и истовым исполнением одной обрядовой стороны своей веры, а стремятся сознательно усвоить самые истины веры и познать правоту её, почему они и не чуждаются православных собеседников о вере. Некоторые даже публично решаются говорить о недостатках своих согласий, как это было, например, в с. Губернском на беседах епархиального миссионера, где некоторые из старообрядцев, возмутившись замечанием начетчика миссионеру по поводу сообщения последнего о разных видах „причастия“, приготовляемого у часовенных, с отвращением рассказали, как в их присутствии изготовлялось наставником причастие в простой чернильнице. Черноисточенские и Лайские старообрядцы неоднократно высказывались на беседах, что своё состояние они признают ненормальным.

Случается, что наиболее сомневающиеся в своей вере начинают удаляться от своих наставников и перестают посещать молитвенные собрания. Такие старообрядцы, как не принадлежащие ни к какому согласию, известны под именем никудышников. Некоторые из них присоединяются ко св. Церкви. Но в большинстве случаев присоединяются те из раскольников, которые живут среди православного населения, или часто соприкасаются с ним, или же вступают в родственные связи. В селениях, сильно заражённых расколом, случаи присоединений бывают редки. Крепость и живучесть местного раскола объясняется прежде всего давностью его существования. Приверженцы раскола сжились со своим положением, привыкли считать себя совершенно обособленными от Церкви, выработали свой особенный склад жизни и им уже трудно отстать от всего этого. Невежество, упорство, гордость, ложный стыд, страх перед родителями, боязнь лишиться ожидаемого наследства, иногда индифферентное отношение к делам веры, ещё более увеличивают трудность обращения из раскола к православию. Кроме того, устойчивости раскола много способствует материальная состоятельность раскольников, раскольническая литература, раскольнические молельни и скиты. Обладание значительными материальными средствами даёт раскольникам возможность выбирать на общественные должности своих же раскольников и при содействии власти держать раскольническую массу в полном повиновении и не допускать до перехода в православие лиц, даже не сочувствующих расколу. Богатства раскольнические являются причиной сильно развитой у раскольников взаимопомощи, прельщающей и православных. Раскольническая литература также в значительной степени содействует укреплению раскола. Встречающиеся ныне во многих домах старообрядцев сочинения, исполненные ненависти и клеветы на православную Церковь и подвергающие резкому осуждению все её постановления и отношения её к раскольникам, воспитывают в старообрядческой среде фанатизм и нетерпимость к православной Церкви и через то всё более и более удаляют раскол от истины.

Раскольнические молельни объединяют между собой последователей раскола и способствуют убеждению их в правоте раскола и фанатичному отношению к православной Церкви. Сознавая большое значение молелен, как средства для укрепления раскола, раскольники не щадят своих средств на их украшение и благоустройство. Сильно удерживают старообрядцев от соединения с Церковью и внушения пропагандистов раскола и вожаков, толкующих даруемые раскольникам льготы в смысле покровительства им со стороны Правительства и признания последним истинности их старой веры и правильности их обрядов.

Но более всего успеху православной миссии препятствуют раскольнические скиты, коих ещё много по глухим местам епархии. Обитатели скитов, время от времени появляясь в раскольнических селениях для сбора подаяний от христолюбцев, своей показной набожностью и рассказами о денно-нощных молениях скитских старцев и стариц, об их подвижнической жизни, о различных видениях, откровениях и чудесах, создают в раскольнической массе глубокую уверенность в святости и праведности скитского жития, а, следовательно, и в правоте раскола.

При таких обстоятельствах, ослаблению раскола, по отзыву всех миссионерских комитетов и приходских священников, прежде всего способствуют публичные миссионерские беседы с раскольническими начетчиками. Опираясь на уважаемые старообрядцами древние книги публичные беседы ясно обнаруживают заблуждения последователей мнимо-старой веры и таким путём колеблют вековые устои раскола и ослабляют его тёмную силу. Кроме достижения прямой своей цели – убеждения старообрядцев в неправоте раскола – публичные беседы оказывают великую услугу миссии православной Церкви и в том отношении, что они утверждают православных слушателей в знании истин православной веры, предохраняют их от уклонения в раскол и делают их самих способными давать отпор раскольническим изветам и обольщениям. Развивая в слушателях любовь к изучению религиозных вопросов и к чтению богословских книг, беседы приготовляют из среды общества опытных сотрудников для миссионеров, которые и сами с успехом ведут иногда публичные собеседования, а некоторые из них и по своему положению часто оказывают большую услугу миссии. Таков, например, сотрудник Салдинского комитета, смотритель лесов Г. Μ. Куляшов, предотвративший некоторых из православных (Выходцева и Клова) от уклонения в сектантство только предоставлением им занятий, не требующих работы в праздничные дни. Но при всём этом нужно помнить, что в наше время дело миссии будет иметь успех только при наличном количестве опытных и специальных миссионеров, смотрящих на миссию, как на свой долг. Беседы же с разъезжающими пропагандистами раскола, несомненно, должны вестись самыми опытными и искусившимися в борьбе с расколом в известной местности миссионерами. Неудачно поставленная и ведённая беседа может не только не принести пользы, но и причинить миссии непоправимый вред. Что же касается приходских пастырей и малосведущих членов миссионерских комитетов, новых миссионеров, то место их деятельности только в пределах своего района. Путём домашних бесед таковые могут сделать при усердии не менее, чем более опытные их сотоварищи путём публичных бесед.

А. Обтемперанский

„Еретичество горит“.

Один из миссионеров Зауральского Края успел склонить раскольника к принятию православия. И вот раскольник этот, чтобы рассеять всякие свои сомнения и предубеждения, касательно православной веры, решил наперёд побывать в разных церквах и посмотреть, как совершается в них богослужение. С этой целью он обошёл три сельские церкви и остался вполне удовлетворённым всем, что там видел и слышал, – сделав только замечание об одном псаломщике, который был в церкви одет в тужурку. Присоединение было готово. Но раскольник пожелал ещё побывать при архиерейском служении и сообщил эту мысль миссионеру. Миссионер её одобрил, и раскольник отправился в епархиальный город Е-рг. Там он, зайдя в Крестовую церковь, был поражён внезапным освещением паникадил. Вглядываясь, он заметил, что свечи в них стоят фальшивые, не восковые. „Что это горит?“ спросил он. Ему отвечали: электричество. „А-а!.. Еретичество! вот что!.. Ну уж, если сам источник гнилой, из которого истекает священство, то и вся церковь гнилая“, – сказал он, и возвратился к своим братьям раскольникам.

Давая место приведённому сообщению, мы надеемся вызвать по поводу его пастырско-миссионерский обмен мнений. Вопрос для нашей миссии небезразличный: можно ли нам пользоваться в церковном обиходе удобствами современной цивилизации, как напр., электричеством, или же считать их за иноземные „прелести“, за „еретичества“ и всячески избегать их в своей церковной жизни, чтобы не подать ими соблазна, преткновения раскольникам, расположенным к принятию православия. С одной стороны, нам сообщают о случаях, в роде вышеприведённого: а с другой – мы знаем, что раскольничьи апологеты (как Ив. Усов и Ф. Мельников) укрепляют „веру“ в своей братии посредством граммофона, который они развозят по градам и весям и который перед тёмным раскольничьим собранием выкрикивает фальсифицированные и потому победоносные беседы защитников древляго православия с миссионерами православной Церкви. И далее: от одних приходится слышать, что электричество в Церкви – новость, соблазн, что свеча имеет в церковной службе глубокое религиозное значение – жертвы, и что свечной доход богатейшая статья в нашем церковном хозяйстве, и от других: что электричество то же Божия стихия, что соблазняться им может только невежество, становиться в уровень с которым, прилаживаться к которому в своей жизни для православной Церкви – неразумно и для её развития вредно. В печати разговор на эту тему был, но, на сколько помним, миссионерской её стороне внимания особого не оказано.

Я. Г.

Миссионерская вакансия.

В Псковской епархии в настоящее время состоит вакантной должность епархиального миссионера.

Газеты о церковных делах.

Можно ли утилизировать на нужды войны церковные вклады на вечное поминовение? Вопрос этот поднят в „Нов. Времени“ письмом в редакцию одного из епископов (имя его не названо) и решён в том смысле, что „помяновенные“ капиталы могут быть церквами и монастырями отданы на нужды войны государству за небольшой процент, это составит свой внутренний, так сказать, церковный заём.

Мысль эта газетам показалась очень изобретательной и была подхвачена, как благодетельное финансовое открытие. На самом же деле это „открытие“ неизвестного владыки делает только честь его патриотическому порыву, но никак не финансовому его таланту, а главное – обнаружено странное незнание владыкой положения дел, безусловно подлежащих архиерейскому ведению и распоряжению. Хотелось бы думать, что легкомысленное изобретение это – не епископское, а просто газетное. Дело в том, что все капиталы церковные, а тем паче вечные вклады, принадлежат ли они приходским церквам, или монастырям, – по существующим узаконениям обязательно вносятся на хранение из установленных процентов (не более 3%) в государственный банк.

Не только вечные вклады, но и текущие доходы приходские церкви и монастыри обязаны вносить в государственные кредитные учреждения, но никак не в частные банки. При этом в приходских храмах на текущие расходы дозволяется в наличности иметь не более что-то 50 руб., а монастырям (кажется) до 200 руб.

Отсюда ясно, что все церковные капиталы уже теперь находятся во вкладах из % и в процентных бумагах в государственной кассе, которая и платит церквам и монастырям известный %.

Теперь спрашивается, каким же ещё способом могут церковные капиталы быть переданы из % государству и утилизированы на нужды войны? Совсем непонятная финансовая операция. Если бы это было в Турции или в Японии, там, пожалуй, ухитрились бы под гарантию процентных бумаг, принадлежащих церквам, сделать оборот по части внешнего займа.

А между тем деньги монастырские прямо не дают покою отечественным патриотам за чужой счёт, которым бы очень хотелось поправить этими средствами наши затруднённые военной порой финансовые дела. Вот как, напр., рассуждает „Рассвет“ о монастырях и их капиталах:

Монастырские капиталы лежат, как в мёртвом банке, без движения, без операций. Право, кроме незначительного ремонта, их девать некуда. Православные обители содержатся средствами, притекающими помимо капиталов. Во владении всякого монастыря есть всё: поля, луга, леса, рыбные ловли, мельницы, подворья и пр. Угодья эксплуатируются в пользу монастыря, а излишек продаётся на сторону. Всякая обитель ведёт своё скотоводство, молочное хозяйство, землю и продукты обрабатывает не наёмными людьми, а, преимущественно, собственной братией. Угодья, давая избыток иждивения, не несут никакого тягла: они изъяты от всяких пошлин и налогов.

Если в небольших монастырях хранятся излишние капиталы, так легко себе представить, что есть в первоклассных и лаврах петербургских, московских, киевских. Там к миллионам текут миллионы в виде процентов, разных сборов, пожертвований, доходов с громадных имуществ.

Для примера газета называет Юрьевский монастырь.

На известный Юрьевский монастырь, с золотыми главами, графиня А. А. Орлова-Чесменская потратила много милл. рублей. Положен в пользование монастыря миллионный капитал, есть масса золота, серебра, драгоценных камней. Значит, какой доход приносит один капитал! Вот камни никакого приращения не дают, да их никто и не видит: на утвари, ризах, иконах – всё имитация, а настоящие камни хранятся в главе Георгиевского собора. Тут уже буквально – омертвевшие миллионы.

Нужны материальные средства, остро нужны, чтобы поддержать честь русского народа. А ведь деньги монастырские – деньги народные, снесённые по рублям и копеечкам в обители.

Но ведь так коммунистически рассуждая, легко прийти к заключению, что и подписные суммы, получаемые редакциями газет и журналов – тоже своего рода мирские и народные, ergo и их нельзя ли утилизировать на нужды войны? Но повторяем, что в монастырях в кубышках давно не хранятся деньги, они все в государственном банке или в бумагах, или же обращены в недвижимую собственность. Такими путаными рассуждениями газеты только могут испугать оо. настоятелей монастырей, и они будут поспешать забирать из банка деньги на постройки колоколен. Один из киевских монастырей уже строит колокольню такой огромной высоты, какой нигде нет в мире.

Мы с своей стороны только можем пожелать, чтобы монастыри и богатые обители из текущих доходов побольше уделяли на войну и облегчение участи раненых и пленных. Но храни Бог – касаться движимости, драгоценностей монастырских, как некоторые газеты намекали уже – тогда война в глазах народа может сделаться не только непопулярной, но и ненавистной, святотатственной.

Газетная сплетня о проповеди свящ. Орлова и о „политическом московском братстве“. В „Мисс. Обозр.“ была приведена напечатанная в газете „Наша Жизнь“ выдержка из проповеди церк.-школьн. наблюдателя, свящ. г. Борисоглебска о. Орлова, призывавшего якобы народ к выслеживанию и выдаче начальству народных смутьянов и политических агитаторов, причём о. Орлов, ссылаясь на послание св. Синода по поводу событий 9 января, именем Синода наперёд разрешал грехи охранителей общественной безопасности и обещал отпущение грехов. Указывая на необходимость крайней осторожности в выражениях и в направлении такого рода проповедей, мы тогда же решительно заявили, что такая речь не только не позволительна, но и невозможна в устах православного священника. В редакцию поступило от священников несколько протестов против проповеди о. Орлова. Ныне, слава Богу, появилась в газетах отповедь самого о. Орлова, который горячо протестует против взведённой на него каким-то газетным хулиганом злой клеветы. Как и следовало ожидать, всё напечатанное в газ. „Наша Жизнь“ является извращением проповеди и совершенной неправдой. А сколько ныне распускается по белу свету через печать такой неправды о служителях Церкви, которых враги порядка всячески стараются очернить и обвинить в организации „чёрной сотни“, якобы мобилизуемой духовенством против передовой интеллигенции. Пачкают в печати не только рядовых служителей алтаря, но и архипастырей. Особенно сильно задел наших „газетных прогрессистов“ пущенный кем-то слух, что московский викарный еп. Никон, издатель Троицких листков, совместно с редактором „Москов. Вед.“ В. А. Грингмутом и директором лицея Георгиевским, организуют при Чудовом монастыре, в память убиенного В. К. Сергия Александровича, „политическое братство“ для борьбы с „освободителями“.

На самом же деле об этом братстве было высказано только предположение в случайном и частном разговоре еп. Никона с Грингмутом в присутствии г. Георгиевского и более ничего, – но либеральными набатчиками слово превращено в дело, и либеральные газеты с ужасом и негодованием кричат об опасной для интеллигенции мобилизации патриотической партии ненавистных охранителей существующего строя. Т. обр. по либеральной логике защитников всякой „свободы“, все партии могут ныне организоваться и работать, только защитники и охранители порядка должны бездействовать и молчать.

Заботы Саратовской и Киевской думы о приходских делах. Вопрос о приходе с страниц и столбцов печати и из пастырских собраний начинает переходить в собрания общественных самоуправлений, где ставится резко и решительно, в смысле раскрепощения прихода от духовного ведомства, с устранением духовенства и епархиального начальства от управления хозяйственными делами церкви с заведением выборных порядков при назначении духовенства.

Так „Приазов. Края“ сообщают из Саратова:

Вопросом о преобразовании устройства церковных приходов занялась саратовская дума, так как одна из статей городового положения предоставляет городскому общественному управлению иметь попечение об устройстве церквей и проч. По предложению гл. Селиванова избрана была особая комиссия, которая выяснила положение приходов и изыскала меры к их оживлению. На днях комиссия эта собиралась и пришла, по словам «Приаз. Края», к следующему заключению:

1) вся хозяйственная часть должна быть изъята из ведения духовенства и сосредоточена в заведовании особого избираемого прихожанами лица – ктитора; 2) приходским общинам должно быть предоставлено право самообложения и другие права самоуправляющихся общин: 3) приход в лице ктитора и совета заведует, кроме хозяйственной части, и педагогической частью, на правах существующих попечительных советов учебных заведений; 4) епархиальная власть назначает священнослужителей исключительно из лиц, рекомендуемых приходом. Плата за требы уничтожается, с заменой её исключительно жалованием.

Проект доктринёрский и решительный, но в смысле практического, разрешения „гордиевых узлов“ нынешнего положения вещей безнадёжный. Сломать сразу вековое здание прихода и сразу же построить новое, не имея готового материала, – не так легко, как кажется саратовским гласным.

Вот киевские гласные – те, народ хотя и либеральный, но зато практичный, не углубляясь ни в какие проекты, взяли да отняли жалованье у причта. Да ещё и жалованье грошовое. Тут тоже дело за принцип задело. Вот какой инцидент, по словам „Нов. Вр.“ недавно произошёл в Киевской думе.

Интересные дебаты вызвал в киевской думе вопрос о жаловании священно- и церковно-служителям Щекавикского и Байкова кладбищ, всего в сумме 257 руб. При рассмотрении сметы на текущий год дума исключила эту сумму. Но управа снова внесла в думу этот вопрос, разъясняя, что жалованье причтам этих кладбищ назначено по Высочайшему указу 1792 г.

Гласные выражают понятное удивление, что ссылаются на указ, изданный 100 лет назад; может быть, были такие указы, которые отменили этот...

Представитель духовного ведомства, протоиерей Трегубов, заявляет, что подобных указов не было, и просит назначить жалованье. Тогда гл. Лучицкий переносит дело на принципиальную почву: обязан ли город платить жалованье причтам по указу, изданному ещё в XVIII столетии. Указов в далёком прошлом было издаваемо не мало, но не все же они исполняются. Напр., некогда в Малороссии священников выбирали, а теперь это не исполняется – теперь священников назначают, не спрашивая прихожан.

Вопрос передаётся в юридическую комиссию, причём гл. Заленский обещает разыскать указы, отменившие выдачу духовенству жалованья от города; если такого не найдётся в Киеве, то он обещается добыть указ в Петербурге.

К этому не лишне разве добавить справку, что гласный Залевский совсем не юрист, а отставной лишь фельдфебель, но как видите, либерального фасона.

Радикальный проект.

Радикальные проекты относительно духовенства и Церкви разрабатывают не одни общественные деятели и публицисты, но и сами батюшки. Так в одной газете свящ. Μ. Б. предлагает радикальную меру для устранения „недостойных пастырей“.

Принимая во внимание, что большая часть нашего духовенства избрала свою профессию не добровольно, а под давлением известной внешней необходимости (разумеем косвенное принуждение семинаристов служить по духовному ведомству), следовало бы теперь же всем этим невольным избранникам великой, по своей ответственности, профессии объявить, что, если они тяготятся своим служением, совершают его противно своей совести и убеждениям, – пусть слагают, если желают, с себя священный сан и избирают род службы, более отвечающий их воззрениям и вкусам. А для этого нужно предварительно отменить те строгие законы, которые карают доселе всякого священника, решившегося на сложение с себя священного сана. В самом деле, не будет ли своего рода несправедливостью, с одной стороны, заставить человека идти в священники, а потом, когда обнаружилось, что посвящённый кандидат – плохой пастырь, изгнать его из духовного ведомства с лишением права поступить на какую-нибудь государственную службу?

Глубоко прискорбно признание пастыря, что большая часть нашего духовенства люди без призвания! Но спрашивается, зачем это „объявление“ тяготящимся своим званием о свободе снятия сана? Никто этой свободы не стесняет и теперь прошения о сложении сана быстро удовлетворяются и обычно „расстригам“ Высочайше возвращаются все права по образованию и прежней службе. Но мы согласны, что, дабы очистить Церковь от пастырских плевел – нужно ещё более упростить и ускорить эту процедуру и снять ограничения. Довольно и одной канонической тяжести для снимающих сан, – по канонам всякий такой – проклят.

Распоряжение о собраниях штунды.

Распоряжением войскового наказного атамана 1895 г. было воспрещено баптистам (штунды) г. Таганрога устраивать религиозные собрания. Теперь, как сообщает «Приаз. Край», последовало новое распоряжение о том, что религиозные собрания баптистов могут производиться беспрепятственно.

Ложный слух об о. Иоанне.

За последние дни в Кронштадте ходили слухи о том, что о. Иоанном Кронштадтским получены анонимные письма с угрозами убить его, и что вследствие этого отец Иоанн временно прервал богослужение и отменил общую исповедь в Андреевском соборе 4 марта. Слухи эти дошли до полиции, и кронштадтский полицеймейстер 6 марта ездил к о. Иоанну. Последний заявил полицеймейстеру, что никаких угрожающих писем он не получал, и что все слухи лишены основания. 6 марта о. Иоанн совершил литургию в Андреевском соборе.

О семинарских библиотеках.

Неизвестный ректор духовной семинарии пишет в „С.-Петерб. Ведом.“:

По странной традиции, до начала которой трудно добраться, запрещёнными числятся все наши беллетристы-классики, не говоря уже о позднейших художественных писателях. В одной семинарии они были запрещены на основании такого замечания в отчёте ревизора (кажется восьмидесятых годов): „в некоторых семинариях в ученической библиотеке есть такие книги, как напр. «Записки из мёртвого дома». На этом основании только и был изъят весь Достоевский, а с ним и остальные классики. Таким образом, мы изучаем Шекспира и проч., Фаррара и т. п. насадителей западной ереси или культуры, а своих Достоевского, Тургенева и проч. изобразителей и насадителей православных и народных устоев жизни преследуем, хотя и фиктивно, и напрасно, потому что теперь всякий батюшка выписывает «Ниву», почему всякий семинарист может свободно читать все запретные книжки.

Да, пора бы на этот счёт издать учёному Комитету новые правила и отменить анахронизмы.

(Беседа).

Христос воскресе, братия! – Отчего эти слова так радостны? Почему мы и в детстве, и в юности, в зрелом возрасте и старости ждём с нетерпением Светлого Христова Воскресения? – Посмотрите, братия, в Светлую утреню на лица верующих! Вы увидите одинаково сияющими и невинное личико дитяти, и жизнерадостное лицо юноши, и серьёзное лицо взрослого, и глубокое задумчивое лицо седовласого старца. Да, увидите одинаково сияющими, одинаково ликующими и трепетно-восторженно отвечающими „воистину воскресе“ на приветствие „Христос воскресе“. – Отчего это, братия? Отчего мы ныне так торжествуем? – Оттого, братия, что смерть нам теперь не страшна, потому что мы теперь знаем, что за смертью последует наше воскресение для вечной блаженной жизни со Христом. – Вот что говорит о воскресении Сам Господь: „Наступает время, в которое все, находящиеся во гробах, услышат глас Сына Божия: и изыдут творившие доброе в воскресение жизни, а делавшие злое в воскресение осуждения“ (Ин.5:28–29). И ещё: „Когда пойду и приготовлю вам место, приду опять и возьму вас к Себе“ (Ин.14:3). – Когда же это будет? Когда придёт Господь во славе с ангелами судить мир, и после суда „пойдут грешники в муку вечную, а праведники в жизнь вечную“ (Мф. 25 гл.). – Это учение Господа о воскресении мёртвых с большец подробностью раскрыли нам святые апостолы. Вот как учит о воскресении апостол Павел: „Говорю вам тайну: не все мы умрём, но все изменимся вдруг, во мгновение ока при последней трубе; ибо вострубит, и мёртвые воскреснут нетленными, а мы изменимся; ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему – облечься в бессмертие, Когда же тленное сие облечётся в нетленное и смертное сие облечётся в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победой“ (Ис.25:8). Смерть, где твоё жало? ад! где твоя победа? (Ос.13:14). ( – 1Кор.15:51–55). – И ещё: „Не хочу оставить вас, братия, в неведении об умерших, дабы вы не скорбели, как прочие, не имеющие надежды; ибо если мы веруем, что Иисус умер и воскрес, то и умерших в Иисусе Бог приведёт с Ним. Ибо сие говорим вам словом Господним, что мы живущие, оставшиеся до пришествия Господня, не предупредим умерших, потому что Сам Господь при возвещении, при гласе архангела и трубе Божией, сойдёт с неба, и мёртвые во Христе воскреснут прежде, потом мы, оставшиеся в живых, вместе с ними восхищены будем на облаках в сретение Господу на воздухе, и так всегда с Господом будем“ (1Фес.4:13–18). – Итак, нет теперь смерти для нас, а есть лишь временное упокоение, после которого настанет воскресение. – Так вот отчего радостно нам Светлое Христово Воскресение! Оно вещает нам о победе нашей над смертью духовной, – избавлении от рабства диаволу и греху, и об избавлении от смерти вечной. Потому и Церковь так светло празднует этот праздник. Во всём году нет более торжественного и радостного богослужения, как на Святую Пасху.

Богослужение Светлого Христова Воскресения начинается весьма рано, в самую полночь, так как и само воскресение Христа, по свидетельству церкви, согласному с повествованием евангелистов, совершилось в полночь на воскресный день – „Господне же воскресение сице бысть: воином стрегущим гроб о полунощи трус бывает, сошед бо ангел камень отваляет от дверий гроба, стражие же ужасающе бегают“ (Синакс.) – И когда жены мироносицы пришли ко гробу весьма рано „еще сущу тьме“, то уже не нашли тела Господа: Он воскрес – Перед началом заутрени священнослужители в светлых ризах и верующие со свечами со святым евангелием и образом воскресения совершают хождение вокруг храма, воспевая песню „Воскресение твое, Христе Спасе, ангели поют на небесех, и нас на земли сподоби чистым сердцем Тебе славити“. – Это хождение знаменует хождение святых жён мироносиц и апостолов ко гробу Христову. – По окончании хождения все входят в притвор храма, а двери самого храма затворяются – Священник, совершив хождение, начинает утреню возгласом: „Слава Святей, Единосущней, Животворящей и Нераздельней Троице“ и затем поёт один: „Христос воскресе из мертвых, смертью смерть поправ и сущим во гробех живот даровав“; когда священник трижды пропоёт эту песнь, клир от лица верующих также трижды поёт эту песнь. Священник далее возглашает стихи псалма: „Да воскреснет Бог, и расточатся врази Его“, а клир многократно поёт „Христос воскресе“. – Что же это значит, братия, что церковь начинает утреню Светлую не в самом храме, а в притворе его? – Весть о воскресении Христовом жёны мироносицы приняли от ангела во гробе – пещере, поэтому притвор храма знаменует гроб – пещеру; священник первый возглашающий „Христос воскресе“ знаменует ангела, вещающего о воскресении, певцы – самих жён мироносиц, вещающих о воскресении апостолам.

После всего отверзаются врата храма, куда все входят с пением „Христос воскресе.“ – Это отверстие дверей храма и многократное пение „Христос воскресе“ означает, что мироносицы и апостолы поведали всему миру о воскресении Христовом. – Затем священнослужители входят в алтарь, врата коего не закрываются, и утреня продолжается. После ектеньи священник начинает петь из алтаря начало ирмосов, а певцы уже поют самые ирмосы. Это совместное пение означает, что ныне всё ликует: небо и земля. Песнь 1-ая. – „Воскресения день, просветимся людие, пасха, Господня пасха: от смерти бо к жизни, от земли к небеси Христос Бог Наш приведе победную поющия“ – Просветимся, людие, светом воскресного дня: сегодня пасха Господня! ибо Христос Бог Напг привел от смерти к жизни, от земли на неба нас, воспевающих Ему победную песнь. – После каждой песни поются тропари. – „Очистим чувствия, и узрим неприступным светом воскресения Христа, блистающася и радуитеся рекуща, яко да услышим, победную поюще“. – Очистим сердечные чувства и увидим Христа, блистающего неприступним светом воскресения, и воспевая Ему победную песнь, ясно услышим Его, вещающего нам: радуйтеся! – „Небеса убо достойно да веселятся, земля же да радуется, да празднует же мир, видимый же весь и невидимый? Христос бо воста, веселие вечное“. Воистину да веселятся небеса, и земля да радуется, пусть празднует весь мир, видимый и невидимый, ибо воскрес Христос, настало вечное веселие.

Песнь 3-я. – „Приидите пиво пием новое, не от камене неплодна чудодеемое, но нетления источник, из гроба одождивша Христа, в в немже утверждаемся“. – Приидите, верные, будем пить новое питие, не то, что чудесно Моисеем изведено из скалы в пустыне жаждущим евреям, но из нетленного источника – воссиявшего из гроба Христа, в которого мы непреложно веруем.

– „Ныне вся исполнишася света, небо же и земля, и преисподняя да празднует убо вся тварь востание Христово, в немже утверждаемся“. – Ныне всё наполнилось светом воскресения: небо и земля, и преисподняя, а потому да празднует вся тварь воскресение Христа, в котором её утверждение.

– „Вчера спогребохся тебе, Христос, совостаю днесь воскресшу Тебе, сраспинахся тебе вчера, сам мя спрослави, спасе, во царствии твоем“. – Вчера я как бы умирал, видя Тебя, Христе, погребённого, вчера я сострадал Тебе, а ныне воскресаю духом с Тобою воскресшим. Сам Ты, Спаситель, дай и мне славу во царствии Твоём.

Песнь 4-ая. – „На божественней стражи богоглаголивый Аввакум да станет с нами, и покажет светоносна ангела, ясно глаголюща: днесь спасение миру, яко воскресе Христос, яко всесилен“ – Аввакум пророк, стоявший на страже божественного видения (Авв. гл. 2) и говоривший с Богом, пусть ныне станет с нами и покажет светлого ангела, ясно вещающего: ныне спасение мира, ибо Христос воскрес, как всемогущий. –

– Мужеский убо пол яко разверзый девственную утробу, явися Христос, яко человек же: агнец наречеся, непорочен же, яко невкусен скверны, наша пасха, и яко Бог истинен, совершен наречеся“. – Христос явился, как человек, разверзая девственное ложе Девы, как младенец мужского пола, Он называется нашей пасхой – агнцем непорочным, как не знавший греха, и совершенным, как истинный Бог.

– „Яко единолетный агнец, благословенный нам венец Христос, волею за всех заклан бысть, пасха чистительная, и паки из гроба красное правды нам воссия солнце“. – Как однолетний агнец, Христос – венец нашего благословения – вольно за всех нас был предан смерти, сделавшись нашей очистительной пасхой, и, как ясное солнце правды, Он воссиял нам из гроба.

– „Богоотец убо Давид перед сенным ковчегом скакаше играя, людие же Божии святии образов сбытие зряще, веселимся божественне яко воскресе Христос, яко всесилен.“ – Давид, праотец Христа по плоти, плясал перед ветхозаветным ковчегом, мы же, освящённые люди Божии, видя исполнение прообразов, веселимся божественно, ибо воскрес Христос, как всемогущий.

Песнь 5-ая. – „Утренюем утренюю глубоку, и вместо мира песнь принесем Владыке, и Христа узрим правды солнце, всем жизнь, воссияюща“. – Восстанем ранним глубоким утром и принесём Владыке вместо мира песнь и увидим Христа – Солнце правды, подающего воскресением жизнь всем людям.

– „Безмерное Твое благоутробие адовыми узами содержим зряще, к свету идяху, Христе, веселыми ногами, пасху хваляще вечную“. – Видя Твоё неизмеримое милосердие, Христе, находящиеся в адовом пленении поспешно последовали за Тобою, восхваля Тебя вечную Пасху.

– „Приступим свещеносния, исходящу Христу из гроба якожниху, и празднуим любопраздственными чинми пасху Божию спасительную“. – Приступим с возожжёнными светильниками ко Христу, выходящему из гроба, как жениху, и будем праздновать торжественно Пасху Божию спасительную.

Песнь 6-я. – „Снизшел еси в преисподняя земли, и сокрушил еси вереи вечные, содержащия связанныя, Христе, к тридневен яко от кита Иона воскресл еси от гроба“. – Ты во ад сошёл, Христе, растворил врата, содержащие заключённых во аде, и тридневно воскрес из гроба, как Иона из кита.

– „Сохранив цела знамения, Христе, воскресл еси от гроба, ключи Девы не вредивый в рождестве Твоем, и отверзл еси нам райские двери“. – Не повредивший девству Девы рождеством Своим, Ты, Христе, воскрес из гроба, не сокрушая печати (приложенной врагами ко гробу) и открыл нам райские двери.

– „Спасе мой, живое же и нежертвенное заколение, яко Бог сам себе волею привед Отцу, совоскресил еси всероднаго Адама, воскрес от гроба“. – Спаситель Мой! Ты как живая и не подлежащая всесожжению жертва, Сам Себя как Бог, отдал в волю Отца и, воскресши из гроба, совоскресил с Собою всех праотца Адама.

Песнь 7-я. – „Отроки от пещи избавивый, быв человек, страждет яко смертен, и страстию смертное в нетления облачит благолепие, един благословен Отцов Бог и препрославен.“ – Избавивший из огненной печи отроков, сделавшись человеком, страдает, как смертный, и своими страданиями подверженное смерти соделывает нетленным. Это Бог отцов наших, единый, достойный благословения и прославления.

– „Жены с мѵры богомудрые в след тебе течаху, егоше яко мертва со слезами искаху, поклонишася радующияся Живому Богу, и пасху тайную, Христе, твоим учеником благовестиша“. – Богомудрые жёны с мастями шли к Тебе, Христе, и со слезами считали Тебя мёртвым, но, возрадовавшись о Твоём воскресении, поклонились Тебе – Живому Богу и благовестили ученикам Твоим пасху тайную.

– „Смерти празднуем умерщвление, адово разрушение, иного жития вечнаго начало, и играюще поем виновнаго, единаго благословеннаго, отцов Бога, и препрославленнаго“. – Мы празднуем уничтожение смерти, разрушение ада, начало вечной жизни и, торжествуя воспеваем Виновника сего – отцов наших Бога, Единого благословенного и препрославленного.

– „Яко воистину священная и всепразднественная сия спасительная нощь, и свезарная, светоноснаго дне, востания сущи провозвестница, в ней же безлетный свет из гроба плотски всем воссия“. – Поистине это священная, торжественная и спасительная ночь, блистающая светом, как солнечный день! – в сию ночь вечный Свет (Христос) плотью из гроба всем воссиял, посему и сия есть провозвестница нашего воскресения.

Песнь 8-ая. – „Сей нареченный и святый день, един суббот царь и Господь, праздников праздник и торжество есть торжеств: в онь же благословим Христа во веки“. – Этот предназначенный (от века) святой день – царь и господин над субботами, праздник из праздников и торжество торжествам; будем же в сей день до века благословлять Христа!

– „Приидите нового винограда рождения, Божественнаго веселиям нарочитом дни воскресения, царствия Христова приобщился, ноюще его яко Бога во веки“ – Приидите ветви нового винограда – Христа! („Аз есмь лоза, вы же рождие“). В этот назначенный день воскресения присоединимся божественному веселию Царства Христова, воспевая его до века, как Бога.

– „Возведи окрест очи твои Сионе и виждь: се бо приидошл к тебе яко богосветлая светила, от запада и севера, и моря, и востока чада твоя, в тебе благословящая Христа во веки“. – Оглянись кругом, Сион, и посмотри: вот пришли к тебе с запада, севера, юга и востока дети твои, прославляющие Христа до века.

Песнь 9-я. – „Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе воссия, ликуй ныне и весслися Сионе: ты же, чистая, красуйся, Богородице, о востании рождества твоего“. – Освящайся, освящайся, Новый Иерусалим (Церковь Христова), ибо слава Господня воссияла на небе! Ликуй ныне и веселись, Сион! а ты, чистая Богородица, блистай красотой, ибо воскрес рождённый Тобою.

– „О, божественнаго! о, любезнаго! о, сладчайшаго Твоего гласа. Христе! с нами бо неложно обещался еси быти до скончания века, Христе! его же вернии, утверждение надежди имуще, радуемся“, – О, божественный, любезный и сладчайший глас! Ты обещал, Христе, с нами пребывать до скончания века: посему, верные, возрадуемся, имея Христа столпом нашей надежды.

– „О, Пасха велия и священнейшая, Христе! о, мудрость, и слове Божий и сило! подавай нам истее Тебе причащатися в невечернем дни царствия твоего“. – О, великая и священнейшая Пасха – Христос! о, премудрости, слово и сила Божия! подай нам существенно соединиться с Тобой, Христе, в невечереющем (вечном) дне царствия Твоего!“

Священник Иоанн Орлов

(По поводу фельетона г. Меньшикова в № 10,424 „Нового Времени“).

В недавнем своём фельетоне (в № 10424) почтенный писатель – публицист г. Меньшиков высказал много укоризны по адресу нашего духовенства за то, что оно, якобы, в деятельности своей не соответствует своему высочайшему призванию.

Особенно тяжким „смертным грехом“ нашего духовенства г. Меньшиков считает то, что оно „всего боится“, а из боязни „всё благословляет, всё – фактически – разрешает, и за целые века до Толстого не противится злу, как бы оно ни было вопиюще... Духовенство, по его словам, тщательно сторонилось от ужасов народной жизни и всему провозглашало многая лета. Согласитесь, однако, что история наша сложилась бы совсем иначе, если бы в самых недрах народных гремел не переставая негодующий голос, обличающий, зовущий к суду Божьему, несговорчивый, готовый идти на смерть“...

Не ради полемики с г. Меньшиковым, а в видах полноты суждения о предмете столь высокой важности, приведём здесь старательно замалчиваемый светской печатью иной взгляд на историческую и современную пастырскую деятельность духовенства.

Наиболее славные исследователи и знатоки прошедших судеб русского народа (Карамзин, Соловьев, Костомаров, Ключевский, митрополит Филарет) высоко ценят заслуги нашего духовенства и делают о них самые лестные отзывы. По этим отзывам, духовенство наше сослужило в исторической жизни нашего отечества такую великую службу, оказало ему такие благодеяния, которых нельзя даже измерить и оценить по достоинству. Без чадолюбивой матери русского народа – святой православной Церкви, без её служителей, по словам Костомарова, быть может, давно уже и не существовало бы русского государства.

В ряду великих исторических заслуг нашего духовенства перед государством одно из выдающихся мест, как утверждает проф. Ключевский, занимает содействие духовенства благоустройству социальных отношений в русской земле, благоустройству гражданского права и порядка в ней.

В гражданском общежитии огромное значение имеет семья. Прочность её – вернейший залог прочности целого государства. В виду столь великого значения семьи, Церковь, в лице её пастырей, прилагала большие труды и заботы к благоустройству семейной жизни. А так как благоустроить семью невозможно было без усвоения средоточию семейной жизни, матери семейства, гражданских прав, подобающего авторитета в гражданском отношении, то духовенство вместе с проповедью необходимости чистоты брачных уз, настойчиво, с неослабным усердием проводило взгляд о необходимости облечь жену, мать семейства, этими гражданскими правами, и, вот, под воздействием именно Церкви, жена – прежняя бесправная раба – превратилась сначала в советчицу мужа, а потом в преемницу его отцовских прав. „Если, говорит Ключевский, русская женщина разберётся в своём правовом и нравственном имуществе, которым она живёт, как жена, как мать и гражданка, она увидит, что всем, чем наиболее дорожит в ней общество и что наиболее дорого ей самой – всей своей исторической опричниной она обязана преимущественно Церкви, её проповеди, её законодательству“⁴¹².

Г. Меньшиков утверждает, что духовенство наше тщательно сторонилось от ужасов народной жизни, всё благословляло, всё разрешало и всему провозглашало многая лета. Справедливо ли это утверждение?

В русском праве было, между прочим, два установления, чрезвычайно прочные, но и столько же тяжёлые – это ростовщичество и холопство, легко превращавшиеся в злоупотребления и разрушавшие гражданское общежитие. Эти установления были, можно сказать, самыми главными „ужасами народной жизни“, существовавшими в самых недрах народных. По мнению г. Меньшикова, духовенство наше сторонилось ужасов народной жизни, и в недрах народных не гремел негодующий голос духовенства, обличающий, зовущий к суду Божьему. А вот г. Ключевский утверждает, что „трудно найти древнерусское церковное поучение, в котором не было бы резкого порицания ростовщика или рабовладельца. Ростовщик – кровопийца, рабовладелец – жестокий разбойник, недостойны св. причастия – вот к чему сводилась церковная проповедь, боровшаяся с этими недугами русского общества“. И усилия пастырей не оставались бесплодными.

Под влиянием духовенства, его проповеди – в людском общежитии развивались и укоренялись гуманные отношения, которые входили в привычки, нравы, потом и узаконялись. Послушные голосу церкви частные лица отказывались от поддержки, защиты при помощи закона своих людских прав, жертвовали этими правами в пользу ближнего, даже гнушались ими. Рабовладельцы по духовным завещаниям отпускали своих рабов на полную свободу, мотивируя такую свою волю рассуждением: „все бо Божии и царёвы государевы люди“. Заимодавец ссужал бедняка деньгами без всяких процентов, и бедняк в долговом обязательстве пояснял, что заимодавец „росту с него не взял ничего, помня евангельскую заповедь и имея в сердце своём страх Божий“. Вполне понятно, чьё влияние делало из завещания владетеля крепостных душ трактат о равенстве людей перед Богом и Государем и долговое обязательство превращало в благотворительный акт.

Человеколюбие, гуманность в людских отношениях, задолго предупреждало у нас гуманные законы. Из двух законов – о росте и о холопах, первый сравнительно скоро был значительно смягчён и видоизменён. Несравненно больше было для Церкви труда в борьбе с рабовладельчеством. Однако, безустанным действием на нравы и понятия, а через это и на законодательство, Церковь разрушила само право, узаконявшее рабство, или разрушила само основание, на котором утверждался закон о рабах. „Древнерусское холопство, говорит г. Ключевский, первоначально было однообразным и неделимым, не допускавший никаких степеней и различений. Но под влиянием Церкви оно постепенно разложилось на многообразные виды ограниченной неволи и каждый дальнейший вид был смягчением предыдущего“.

Всё благословляя, всё разрешая, духовенство, по словам г. Меньшикова, „не протестовало против крепостного права“. Другие авторитеты, в том числе митрополит Филарет и тот же г. Ключевский высказывают совершенно противоположное убеждение. Они утверждают, что величайшему акту в исторической нашей жизни – освобождению крестьян от крепостной зависимости прежде всего и больше всего содействовала именно Церковь своей неустанной проповедью о равенстве людей перед Богом. Такое убеждение ныне популяризируется уже повседневной печатью. Не особенно давно, например, и „Новое Время“ высказало, что, как бы кто ни оценивал ближайшие мотивы крестьянской реформы, не подлежит сомнению (курсивы наши) тот основной мотив её, который был и исходной точкой и верховным вдохновлением этого великого дела, а именно – совесть, и, разумеется, совесть христианская, руководящаяся евангельской заповедью: делайте другим то, что вы считаете для самих себя благом“ (№ 9684).

Совершенно справедливо г. Меньшиков считает самым трагическим бедствием народов их нравственный упадок, упадок в них совести, общее разорение души, обнищание её во всём высоком, следствием чего является уже их развратная жизнь, преступные действия. Разительным примером того, до какого позора, до какой неслыханной прежде низости пали мы – русские, г. Меньшиков указывает на случаи продажи в текущую войну японцам наших секретных карт, причём каждый лист съёмки продавался, судя по перехваченным распискам, по 6000 рублей. „Отчего, спрашивает он, – мы пали до цинического равнодушия к своему народу, до государственного грабежа?.. Откуда этот чудовищный упадок воли и совести?.. „От упадка веры“, отвечает он. Ответ совершенно справедливый. „Кто же ответствен в этом упадке веры?“ спрашивает он далее, и отвечает: „кто же, как не сословие, призванное утвердить её“. „Вот в чём, говорит он, настоящее горе России. У нас нет более священного сословия, а есть только духовенство“, переставшее быть учительным в том именно смысле, что проповеди его стали так „бледны и незначительны, что решительно ничего не говорят ни уму, ни сердцу“.

Но едва ли такое категорическое мнение о современной церковной проповеди можно назвать справедливым.

Нам думается, что при суждении о силе и плодотворности церковной проповеди следует принимать во внимание и сердца, к которым обращена проповедь, – почва, на которой сеется семя. Невольно вспоминается притча Иисуса Христа о сеятеле.

Высказанное г. Меньшиковым мнение о нынешней церковной проповеди во всяком случае никак нельзя назвать общим. Другие судят о ней совсем иначе. Для примера приведём суждение небезызвестного в духовной литературе И. У. Полимпсестова. В 1891 году в журнале „Странник“ (м. Февраль) он, между прочим, писал: „припомним самую блестящую страницу из тысячелетней жизни русского народа – освобождение им от многовекового рабства славян (сербов и болгар), родных ему по вере и крови. Что побудило русский народ к этому подвигу? – Одна Евангельская любовь. А эту любовь кто вдохнул и возгревает в русском народе? – Св. православная Церковь, её служители. Эта страница в нашей истории действительно есть самая блестящая, как отблеск евангельского света подобной страницы нет в истории всего человечества, она украшение, честь, гордость русского народа, и её могла написать своими перстами только одна св. Церковь“.

И настоящая война разве мало представляет примеров необыкновенной доблести, изумительного геройства, беззаветного самопожертвования за благоденствие, славу и честь своей родины?

Смертным грехом нашего духовенства г. Меньшиков, как то выше и указывалось, считает то, что оно всего боится, боится помещика, станового, местного кулака, а из боязни всё благословляет, всё разрешает, ничему не противится и всему поёт многая лета.

Если духовенство наше, действительно, сторонится от некоторых из „ужасов народной жизни“ и не обличает, не бичует негодующим голосом, зовя виновников этих ужасов к суду Божьему, то это, говоря вообще, оно делает не из страха перед помещиками, становыми, местными кулаками или кем-либо другим, кто много посильнее этих очень сильных персон, но по чувству дисциплины, из послушания власти. Хорошо ли это или худо – вопрос другой, и мы не его решаем теперь.

Что духовенство наше способно безбоязненно, самоотверженно выполнять долг своего призвания, хотя бы в этом случае пришлось действовать в прямой и существенный ущерб интересам не только очень сильных, но и всесильных мира сего, вот этому красноречивое и убедительное доказательство. В 50-тых годах Св. Синод призвал нарочитым указом духовенство к борьбе с пьянством в народе. В этом случае духовенству предстояло столкнуться с интересами воистину всесильных тогда людей – откупщиками винной торговли. Что же, убоялось оно этого всепобеждавшего могущества? Ничуть, нисколько. Борьбу против пьянства в некоторых местностях духовенство сразу же повело с такой силой и энергией и так плодотворно, что у откупщиков затрещали карманы, и они нашли себя вынужденными возбудить в Петербурге специальное ходатайство о том, чтобы воспрещено было духовенству продолжать его поход против пьянства. И ему воспретили, конечно, к великому сожалению и духовенства, и Св. Синода.

Легко разобраться, что тут было причиной, сковавшей уста духовенства: боязнь ли перед всесильными откупщиками или послушание власти.

Можно утверждать и с каким угодно ручательством, что когда наступят другие „времена“ для церковной проповеди, то голос нашего духовенства „в самых недрах народных“ загремит сильнее и смелее, чем он гремел в 50-тых годах, когда его громом встревожились даже сами откупщики.

Совершенно верно напоминает г. Меньшиков, что апостольство соединено с мученичеством, как об этом Христос и предупреждал учеников своих. Но должно сказать, что о такой же судьбе предупреждал Он и всех своих истинных последователей. Поэтому, нет основания мученичество за идею считать в некотором роде как бы специальностью только духовенства. И история христианства представляет не мало примеров, когда пасомые вместе с пастырями, нисколько не отставая от них, шли на мучения.

В похвалу духовенства древней Руси и в укор последующему и современному очень часто указывают на митрополита Филиппа. Не отрицая всей силы и убедительности этого указания, должно, однако, сказать, что ссылка на митрополита Филиппа в данном отношении является исторической справкой неполной и односторонней. В древней Руси был митрополит Филипп, но тогда же был и „потаковник“ митрополит Даниил, как 200 лет спустя (при Екатерине Великой) были потаковник митрополит Сеченов и мужественный, бесстрашный борец, можно сказать, даже мученик архиепископ Арсений Мациевич.

„Ни одного пострадавшего за правду священника, пишет г. Меньшиков, я не встречал за всю мою довольно долгую жизнь. Страдают, продолжает он, – и даже очень – от пьянства, от дрязг с благочинными, от неисправной дани в консисторию, от неумения подладиться к вкусам помещиков и кулаков. Но чтобы священник пострадал за бесстрашную проповедь, за суровое обличение – мне не приходилось видеть“.

В данном случае г. Меньшиков не простирает обобщения за пределы своих личных наблюдений, и мы не смеем не доверять им. Но позволим себе утверждать, если бы г. Меньшиков по одним только своим наблюдениям стал судить в данном отношении о всём вообще современном духовенстве, то суждение его оказалось бы несправедливым. За слово обличения, за нежелание (а не за „неумение“ только) подлаживаться под вкусы помещиков и кулаков жестоко страдают и современные не только иереи, но и сами архиереи. Очень сознаю, что свои слова нам нужно бы подтвердить фактами, и сделать это было бы очень нетрудно, но, к сожалению, тут возможное невозможно для нас. Поэтому просим поверить и нам на слово.

Если бы не было к тому препятствий, то мы могли бы установить на целом ряде официально известных нам разительных примеров, что в последнее время вошли, если уместно здесь так выразиться, в моду преступления, соединённые с оскорблением, поруганием православной святыни, а ещё чаще с поруганием, оскорблением, издевательством и даже грубым, безобразным насилием над лицами духовного сана. Было бы даже грешно утверждать, что в этих случаях причиной скорбей и страданий духовных лиц были те же, указываемые г. Меньшиковым, причины: пьянство, дрязги с благочинными, неисправная дань в консисторию, неумение подладиться под вкусы помещиков и кулаков.

Неужели, спросим мы ещё, современное духовенство относится совершенно равнодушно, без сердечной боли, без нравственных мучений к тому, что ныне с неслыханной у нас прежде, можно даже сказать вчера, свободой говорится в отрицание, поругание самой идеи христианства, идеи Церкви, в поругание и унижение призвания духовенства?

Очень ошибся бы тот, кто из всего, что нами здесь высказано, вывел бы заключение о нашем желании, во чтобы то ни стало, оправдать духовенство в его исторической роли и современной пастырской деятельности, закрывая при этом глаза на всё дурное, достойное осуждения, что было и есть в нашем духовенстве. Мы не менее, чем кто-либо другой, знаем, что в среде духовенства всегда находились, как и ныне находятся, недостойные служители алтаря, непонимающие высоты своего призвания, истые евангельские фарисеи и лицемеры и, к тому же глубоко порочные. Но по Иуде-предателю нельзя судить, что и все ученики Христовы были таковы? Равным образом, по казнокрадам, грабителям государства, изменникам отечеству, продающим врагам секретные карты, по трусам и прочим негодяям, если они попадаются в нашей армии, разве можно судить, что и всё наше военное сословие таково?

Мы – скажем опять – совсем не имеем в виду идеализировать наше православное духовенство и его деятельность прошлую и настоящую, как не думаем, чтобы у г. Меньшикова не было почвы для его суждений о „седалище Моисея“; мы лишь указываем, что на это „седалище“ есть и другие взгляды.

По взгляду г. Меньшикова, „у нас нет более священного сословия, а есть только духовенство“, и в этом и состоит „настоящее горе России“, а по другому взгляду, оно, то есть священное сословие, – слава Богу – существует и теперь, и существует как воистину зиждительная и животворная сила.

Как известно, в 1888 году 15 июля, вся Россия, все родственные нам славянские народы, весь православный мир торжественно праздновал величайшее событие в истории русского народа – принятие им 900 лет тому назад православной веры. Главным местом торжества был Киев. Сюда на время праздников съезжались многие выдающиеся деятели как русские, так и славянские. В числе гостей на Киевских торжествах был и К.П. Победоносцев. Эти-то торжества и представили ему повод и случай громко засвидетельствовать о великом значении в жизни русского народа православной Церкви и о заслугах нашего духовенства.

О заслугах собственно духовенства он, между прочим, вот что высказал: „В нынешний день почтим благодарной памятью великое служение русского духовенства. Из его среды вышел целый сонм не только иерархов и священнослужителей, но и людей науки и мужей государственных русского духа. Кто знает тяжкие условия быта, в каких живёт наше духовенство, особливо сельское, у того слово суда, готовое для недостойных, должно умолкнуть перед величием подвига, совершаемого многими, безвестно труждающимся посреди пустынь, лесов и болот необъятной России, в великой нужде, в голоде и нищете и нередко в обиде. Легионы этих тружеников, стоят уже перед Богом молитвенниками за нас, – и на их костях стоит наша Церковь. Но и ныне сколько живущих, подобно им, безвестно трудятся над её созданием! Слава и честь духовенству нашему и да умножит ему благодать Божия и крепкую силу веры, и чувство любви и жалости для учительства – словами и делом“.

Взгляд почтенного писателя и публициста г. Меньшикова на историческую и современную деятельность нашего духовенства бесспорно заслуживает полного внимания и далеко не лишне принять его не к одному только сведению; но с другой стороны, долг справедливости и чувство благодарности обязывают нас знать, помнить, отнюдь не замалчивать, а в потребное время даже нарочито и громко возвещать великие заслуги нашего духовенства и в прошлом и в настоящем перед отечеством, перед государством, в честь и славу оказавших и оказывающих эти заслуги.

И. Преображенский

XXXI. К грядущим великим дням светлого праздника

Берёмся за перо, находясь в преддверии великих дней страстной и пасхальной седмицы.

Как жаждущий олень стремится на водный источник, так осуетившаяся душа верующего современного человека жаждет отдаться миру и радости благочестивых чувствований и религиозных переживаний в эти святые, несравненные, единственные в году дни! А душа современного христианина, увы! – как истомлена „всяческой суетой“ взбаламученной нашей жизни, как болезненно раздвоена служением Богу и мамоне, как безжалостно изнасилована безвыходностью из заколдованного круга вещей, когда вы, по апостолу, не „то доброе творите, которое хотите, а то злое содеваете, которого не желаете“, когда жаждете нелицемерно служить добру, говорит одну лишь святую правду, а между тем двоедушно „ставите свечу и Богу, и чёрту“...

И это болезненно врезалось, как бы острием раскалённого железа, в самую сердцевину нашего духовного организма, сделалось обычаем нравов нашего измельчавшего в интригах политиканства времени, когда нет мужества в наших душах, когда царит во всех современных наших словах и делах одна лишь нищета духовная...

Живо сознаём, как нетерпеливо читатели ждут от наших Скрижалей откровенного слова по поводу жгучих вопросов и запросов, порождаемых смятением нашего времени. „В № 3 Мисс. Обозр. вы заявили, – пишет нам один из читателей, – что пока не опубликованы журналы совещаний Комитета по вопросу о даруемой раскольникам и сектантам вероисповедной свободе, вы лично, по долгу службы, воздержитесь от выражения ваших взглядов“... А нам, читателям, именно теперь-то и важны ваши взгляды, ибо мы ценим и знаем вас, как специалиста и чуткого духовного журналиста... А вы в № 5 по вопросу о церковной реформе, – опять не договорили, заявив, „что пока не будете касаться существа вопроса, как имеющего- столь огромную важность и громоздкость“... Так колет нас не в бровь, а прямо в глаз наш „усердный читатель“.

Замечание справедливое, и если хотите приятное, бодрящее, ибо свидетельствует, что читатели ценят наше печатное слово; в оправдание же своё скажем одно, что необходимо „разумети времена и лета“ и что иногда бывает „удобее молчание“, чем „виляние“ или, вередящий нервы читателей бесшабашный, бесцельный набат...

Охотно предоставляя страницы „Мисс. Обозр.“ для обсуждения столь близкого миссии великого дела оживления православной, церковности через реформу церковного управления, на строго канонических началах соборности, мы, с вашего, дорогой читатель, позволения и на этот раз уклонимся от обсуждения „злободневных“ вопросов, и не ради „чего-либо прочего“, а просто- во имя святости сих любопразднственных дней, когда алчущая душа требует „небесной манны богомыслия“, когда и писателю и читателю одинаково претит эта вседневная проза житейской суеты...

Перенесёмся лучше, дорогой читатель, мысленным взором нашим (выражаясь образным стилем велеречивых проповедников старой школы) в чудный словесный сад духовной лирики, в виде религиозных размышлений и чувствований, посвящённых грядущим светлым праздникам, в уповании» что там найдёт себе измученная душа истинное и не земное наслаждение, покой и отраду, что хоть в этот-то праздник она воспарит взором своим к небу, к Христу – Живодавцу!

* * *

Блажени людие ведущие воскликновение: Господи, во свете лица Твоего пойдут. Пс. 88.

Праздник! Святое слово. Когда Бог осудил падшего человека возделывать землю, обременённую проклятием греха, и в поте лица своего есть хлеб свой, Он изрёк человеку заповедь – праздновать Субботу: „день же седьмой – Суббота Господу Богу твоему“. Это не значит только: один день отдыхай человек от трудов своих. Нет, это значит много более: неделю работал ты, человек, в заботе о земном приникая лицом к земле твоей питательнице – но седьмой день воздвигни лицо твоё от земли, обрати взоры свои к небу, к Богу Создателю твоему и воспари к нему благодарной душой, и тогда – оставь гнетущие тебя заботы; упразднись и от богатства и чести, и от нищеты и бесчестия, и обратись к источнику жизни бессмертной – туда где нет нужды, болезни, зла и неправды.

Это вековечный завет Божий человеку. Святая церковь, наша крепко хранит его, и все верные дети её, все любящие церковь, хранят его крепко и верно, и любовно, потому что не могут не любить праздники, посвящённые воспоминанию великих событий в церкви Христовой.

Как бы мы, верующие, жили здесь без этих праздников, как бы пуста и безотрадна показалась нам жизнь, посреди всей её суеты, посреди гнетущих забот, посреди нужды и неправды! А всякая душа „скорбящая, озлобленная, помощи и милости от Бога требующая“, без праздника, – куда бы девалась, на чём бы отдохнула от своей отчаянной скорби? Всякую душу, как бы ни была она погружена – и в молву людскую и в безмолвие одиночества, – праздник призывает петь песнь Вседержителю Богу.

Слово это понятно и сочувственно русскому человеку, с детства воспитанному в благочестивом обычае, с детства знающему церковь с её праздниками. Русский человек всю свою жизнь, всё своё рабочее время, привык размерять по праздникам церковным. Русская душа отдыхает и радуется в церковный праздник, и благо тому, кого благочестивые родители с детства приучили чтить праздник, с радостным чувством ждать его и услаждаться его освежающей и возвышающей силой. А церковь наша своим богослужением так торжественно обставила не только великие праздники, но и таинственное ожидание их для верующих, что праздник сам собой постепенно вступает в душу, озаряя её тихим светом благодати.

Весь год светится этот свет тому, кто привык ощущать его. Настаёт весной праздников праздник, Пасха Христова – и ему предшествует семь недель торжественного приготовления и ожидания – непрерывной цепью молитвенных созерцаний, таинственных воспоминаний и вдохновенных песнопений.

Многим людям, принадлежащим к церкви, но не имеющим живой связи с нею и с её Богослужением, странно и непонятно кажется – радостное ожидание Великого Поста. Но церковный человек стремится к нему, как к источнику живой воды в пустыне и жаждет ощутить в нём тишину, среди житейского шума. Открывается постная триодь, наступает неделя Мытаря и Фарисея, предвестница поста, и уже видятся вдали отблески первой зари Воскресения.

С раннего утра в чистый понедельник уже ощущается тихое веяние Великого Поста. Какая тишина на городских улицах и переулках, и в свежем, чистом весеннем воздухе какой гармонией звучат серебристые переборы колоколов, отовсюду зовущих к утрени! Войдёшь в любую церковь – она наполнена, и в какой тишине стоят всюду первые говельщики. Зачинается что-то торжественное всюду – и православный человек ждёт, когда за вечерней потекут умилительные песни великого Канона и послышатся давно не слышанные, тихие, величественные напевы ирмосов: Помощник и Покровитель.

Каждая неделя затем – новая ступень восхождения к великому празднику: ждать этого праздника, переживая день за днём возвышенные богослужения страстной недели – и наконец вступить в час светлой полуночи: – счастлив кому знакомы эти ощущения, кого они переносят светлым воспоминанием в дальние годы цветущего, невинного детства!

* * *

Вербная Суббота.

Какую радость пробуждает в душе моей звон колокола к торжественной всенощной нынешнего дня! Сколько светлых воспоминаний из далёкого детства.

Ребёнок, едва подходит весна, он уже нетерпеливо спрашивает у матери: скоро ли вербы? скоро ли вербы? скоро ли вербы? скоро ли пойдём в церковь и зажжём опять свечки?

Сладкий трепет чудесного! святое ожидание! бессознательное чувство радости, обнимающей детскую душу! Знает ли ещё вас душа человека, далеко оставившего за собой детство со всей бессознательностью чистых его впечатлений? Счастлив тот, на ком хоть отблеск этого детского чувства отражается поздней порой жизни в церковном празднике Вербного Воскресения.

Стану я в церкви, затеплю свечу свою, возьму в руки пушистую вербу: Боже, зажги святой огонь в душе моей, воскреси в ней юное чувство, как воскресла жизнь весной в моей молодой вербе! Вот, вокруг меня стоят дети и бережно держат свои вербы и пристально смотрят на пламя свечи своей. Посмотрю на них и вспомню, как я был младенцем и младенчески стоял перед Тобой в детской радости и беззаботно играл перед Тобой в ожидании твёрдой мысли и ясного сознания. Посмотрю, и сердце моё растает перед Тобой, если Ты поможешь мне растопить его, и снова забьётся живой верой и любовью к Тебе, и опять послышится в нём голос матери: „молись, дитя моё, вот Христос идёт!“ И пусть затем услышу я, как бывало прежде, тихую поступь осляти и шелест риз Христовых, и робкие голоса детей, и громкие народные клики „осанна Сыну Давидову“, – и сам, из глубины потрясённого сердца, воскликну вместе с ними: осанна!

Что же я сделаю? Что принесу Христу Победителю? Мало одного клика, который сам собой выходит из сердца, – я хочу отдать Ему – что – своё... Отдам ему одежду, в которой пришёл сюда. Отдам ему заботу обо всём, что любил и о чём думал целое утро и целый день в житейской тревоге, отдам все планы, которые строил, все дела, которые делал и задумывал делать, отдам память о вчерашнем и расчёты на завтрашний день, отдам скорби прожитых дней и счастье, которое Он посылал мне, отдам Ему похвалу людскую, которая так срастается с душой, и людское осуждение, которое так скоро от неё отпадает, отдам сознание достоинства и подвига, довольство труда, успех самостоятельной мысли, – отдам всё, что, вырастила в душе и чем облекла её жизнь вседневная, и останусь перед Ним наг – как младенец, с простым детским чувством, с простой детской радостью...

Господи, пошли мне такое чувство на этот час, чтобы я мог встретить Тебя как мне хочется, как жаждет душа моя! И пусть оно придёт ко мне опять в ту решительную минуту, когда Ты в последний раз мне явишься – взять мою душу. Пусть и тогда – не останется на мне ни одной одежды, сотканной земной жизнью, чтобы я мог и тогда с детской радостью встретить Тебя и сказать с последним дыханием: Осанна! Ей, гряди Господи Иисусе!

* * *

Великая Суббота

.

Вчера вид Его был бесчестен, умалён паче сынов человеческих. Ученики Его разбежались, толпа, которая ходила за Ним в изумлении и славила чудеса Его, против Него обратилась, когда увидела Его низложенным, униженным, осуждённым, распятым.

Но сегодня – покой Его честь. Странствуя по земле Иудейской, Он не имел где главы подклонить. Умер Он. – Богатый и знатный человек устроил Ему погребение и положил Его в своём гробе, „и возвалив камень велий над двери гроба отъиде“. Ещё только что настало утро, ещё не запечатан гроб, ещё не приставлена Иудейская стража. Где вы в эту минуту, все те, кто любил Его, кто ходил с Ним, кто держит Его в сердце и тихо по нём плачет?

Один не оставил Его – возлюбленный ученик Его, тот кто на вечери склонял голову на перси к нему, тот кто последовал за ним во двор Анны, хотя и „знаем бяше архиереови“. Любовь Иоанна не знала страха; он вместе с матерью Иисусовой стоял у креста Его, он, вместе с нею, с первой до последней минуты прожил всю страшную историю суда, поруганий и мучений Спасителя. Видно он любил, подобно тому как любит мать – просто, без размышленья, без мысли о себе, без заботы о том, что будет, – горячей, но простой, полной, цельной любовью, которая ни о чём не спрашивает, ничего не исследует, в которой нет мысли о мере преданности, так как нет мысли о возможности сомнения, уклонения или измены. От того, ведая простоту этого сердца, умирающий Спаситель этому сердцу поручил заботу о матери Своей. „Жено! се сын твой. Се мати твоя!“

„И от того часа поят ю ученик восвояси“. Итак, она у него в доме, и конечно вместе плачут они, если могут плакать; вместе хранят в тайне безмолвия и веры, как святыню и сокровище – память об усопшем, и любовь, которая слилась со всей их жизнью, со всем существом их. Сколько было горькой скорби в свежем воспоминании о страданиях возлюбленного, мы не знаем, но можем представить себе, если заглядывали в ту чёрную, страшную бездну, которая раскрывается перед человеком у смертного одра, в страданиях того, в кого перешла вся душа безмерной любовью. А здесь – умирал, поруганный и замученный, Тот, кто был красен добротой паче всех сынов человеческих, в Ком обитала вся полнота божества телесно, кого Бог Отец назвал возлюбленным Своим Сыном. Как Его любила, как на него смотрела Пресвятая Дева – матерь, – это может ли понять, может ли исследовать какая бы то ни было земная мать, по сравнению с своим чувством, как бы ни было оно глубоко, горячо бескорыстно и чисто! Слово Божие не останавливается на её любви к сыну, не рассказывает, не описывает нам её чувств и отношений. Перед этой любовью должно остановиться в благоговении исследование любви человеческой, – и если где, то здесь является нам любовь – таинством. Каким бы огнём ни горела любовь сердца человеческого на земле, – этот огонь земной; ибо здесь Я человеческое приражается к другому Я, плоть говорит языком плоти и дух любит „в ревности“. Но каким именем назвать, каким свойством объяснить таинственную любовь Пресвятой Девы к Сыну-Богочеловеку, как в этом чувстве её отделить полноту любви от полноты веры? И любовь, и вера в нём едино, без разделения, без смешения. Так любит Бога смиренная душа человеческая, объятая радостью и трепетом в чувстве присутствия Божия: любит не видя, но только веруя. И она – веровала верой человеческой, веровала в сына, возвещённого Ей ангелом Благовещения; но этого сына, в Кого веровала, Она и видела! Она Его держала и пеленала и кормила и хранила Его и воспитывала и „боляще искала Его“ человеческой заботой, и ходила за ним, и слушала Его и видела дела Его во плоти, и во всей полноте её Божественной любви пребывала нераздельно любовь к сыну человеческому. И от того, – какова бы ни была её вера в вечную жизнь и воскресение Сына, – как ей было не страдать, – кто измерит глубину, кто исповедает горечь её страдания. Оно известно Ему одному, Тому, кто, ведая Божество и видя славу Свою, в тоже время чувствовал природой человеческой, что „прискорбна душа Его даже до смерти“, и молил Отца, аще возможно, пронесть мимо смертную чашу. В торжественном покое великой Его субботы было ли место и покою великой скорби сердца материнского?

О, великое таинство субботы, таинство любви и веры, таинство креста и страдания, таинство жизни и смерти! В этом гробе, за этим камнем, под этой печатью „да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом и ничтоже земное в себе да помышляет“.

* * *

Светлая ночь Воскресения.

Пришёл великий вечер. Огни погашены. В доме настала тишина. Все улеглись на покой в ожидании торжества. Шум на улицах умолк: и там всё чего-то ждёт, к чему-то готовится.

Завтра „Христос воскрес!“ завтра праздник!

* * *

Пасхальная Заутреня.

Зажигают свечи в больших паникадилах, которые никогда, кажется, не зажигали. Как стало светло – как полна народом церковь, как весело все глядят, и как весело глядеть на всех. И вот, вдруг кто-то возле перекрестился, заслышав удар соборного колокола – в самом деле – ударили, другой – третий и понеслись хором чудные, таинственные звуки, и вот наконец наш, родной колокол своим густым гуденьем покрыл весь хор и поглотил все звуки. Как хорошо, Боже мой!

А дальше – дальше целый мир новых ощущений. Вынесли из алтаря старые, где-то далеко стоявшие иконы, которых никогда ещё не видывал, сняли с места хоругви, которых ещё ни разу не видывал в движении – и запели: – „Воскресение Твое Христе Спасе“, и тронулся крестный ход. И вот, затворились двери, церковь полна народу, и все зажгли свои свечи и у всех такие спокойные, важные лица, и все стоят тихо, тихо, не говоря ни слова. – И тихо все так, как будто никого нет в церкви, и над этой тишиной только носится тот же торжественный гул колоколов. Боже – что будет – хорошо и странно! Но вот за дверями послышались отрывистые звуки возгласов священника и ответы хора, – и толпа зашевелилась, люди крестятся и молятся, и шепчут. Вдруг отворились двери и раздалось громкое: „Христос воскрес!“ и в ответ ему народ загудел своё стоязычное: воистину! И скоро вся церковь запела вместе с хором радостные песни воскресения.

О, святые песни, всякому знакомые, всякому милые! Кто из русских людей не знает и не поёт вас и не отвечает на ваши звуки всем своим сердцем. И ребёнок, в первый раз заслышав вас, чувствует трепет праздничной радости, и старик, много раз проводивший Пасху на веку своём, когда услышит вас, как будто снова делается ребёнком и празднует Христу детской радостью. Когда бы ни заслышало вас моё ухо, когда бы ни представило воображение светлую ночь Пасхи и церковь празднующую, – в душе моей расцветает и благоухает праздничное чувство. И детство, милое, давно прошедшее детство смотрится в неё и в ней отражается, и снова слышатся в ней те же надежды и обещания, которыми жила и радовалась душа в ту благословенную пору. В этих надеждах и обещаниях – свет и надежда целой жизни, отголосок вечного праздника, отблеск невечернего дня в царствии Христовом. Отойдите прочь, горькие заботы! Пусть – чего ждало сердце, – то не пришло, – пусть то, о чём вспомнить и подумать страшно, остаётся в жизни, пусть стоит тут со мной, возле меня! Пусть то, чему поверило сердце и во что положило себя, то ему изменило; – пусть то, что было дороже жизни, оставило жизнь! Пусть то, что казалось правдой и красотой, и светом, – явилось ложью и тьмой и безобразием! Жизнь – вся как есть и со всем, что есть в тебе, – оставайся, – я не боюсь тебя, потому что с этим ударом колокола проклятие спало с тебя; в это мгновенье – Божие благословение озарило тебя вновь, от края до края, с первой до последней минуты, и ты сияешь, и красуешься и блещешь и трепещешь от любви Божией, милая, светлая, благословенная жизнь! Вся покрыта росою Божией, вся омытая Кровью моего Спасителя, лучезарная, чистая, без конца и без меры, без смерти, без горя, без потери. Свет воскресения Христова открыл твою истину, и будущее твоё слил с настоящим и прошедшим в одном сознании счастья бесконечного. О, когда бы остановить эту минуту. О, когда бы навсегда удержать в душе эту гармонию, и начать бы жить и не кончить жить – с одним этим словом, с одним этим чувством: „Христос воскрес! Христос воскрес!“

* * *

Воистину, Христос Воскрес!

Этим победным сладчайшим кликом христианской веры наперёд ответствуя на ваши душевные поздравления и приносим взаимное дружеское и наше приветствие всем вам, наши дорогие читатели и со-работники!

Р. S. Но знаете ли, вспомнили ли вы, дорогой читатель, чьей верующей мысли, какому религиозно-вдохновенному перу принадлежит это, запечатлённое здесь, на наших пасхальных Скрижалях, высокохудожественное творение? Неужели не знаете, неужели вы никогда не читали! Все вышеприведённые праздничные рассуждения, размышления и чувствования дословно нами взяты из разных статей известной книжки „Праздники Господни“. Книжка не новая, но нас к ней привело молчаливое (в смысле писательском), но живое и сердечное воспоминание о совершающемся в апреле с. г. 25-летии деятельности на пользу Церкви высокого автора её, – этого образованнейшего, великого русского человека-христианина, который „истинной горестью для себя почитает, аще благая о нем рекут человецы“...

В. Скворцов