Азбука веры Православная библиотека Религиоведение Ислам Метод миссионерской полемики против татар мухаммедан
Е. Виноградов

Метод миссионерской полемики против татар мухаммедан

Источник

Содержание

I раздел II раздел III раздел  

 

Обращение татар-мухаммедан к христианству есть дело важное: это само собою очевидно для истинного христианина. И у нас с давнего времени усердно и постоянно занимаются приведением ко Христу слепых поклонников лжепророка, принадлежащих к России. Усердие к святому делу не осталось без спасительных плодов: целые тысячи татар, российских подданных, оставили свое заблуждение и обратились к свету истины. Но за всем тем еще гораздо большая часть их продолжают упорно слепствовать в своем заблуждении. И потому пастырям Церкви Христовой и каждому христианину, для которого дорого спасение ближнего, предстоит еще обширное поле для святой деятельности – приведения к Христу заблуждающихся.

Многолетний опыт доказал, как трудно поколебать в мухаммеданине веру в святость и спасительность его религии, составленной самозванным пророком. А чем труднее доступ Евангелия к душе мухаммеданина, тем труднейший подвиг предстоит проповеднику Евангелия, имеющему целью просветить заблудшего, тем больше требуется от него искусства и знания его дела. Само собою понятно, что трудность убеждать мухаммеданина в истине Евангелия зависит не от основательности религии Мухаммедовой: ибо она, как произведение ума человеческого, не только слаба и шатка, даже заключает в себе начала разрушения; но от того, что всякий, истинно исповедующий религию Мухаммеда, истинный мухаммеданин, имеет отягчена ушеса, еже слышати и очи, еже видети. Поэтому, чтобы обратить его к христианству, проповедник Евангелия должен уметь не только опровергнуть религию Мухаммеда: доказать ее ложность и показать истинность религии христианской, но должен еще уметь воспользоваться своим знанием, знать как и когда действовать, где и что преимущественно употребить, должен предварительно все обдумать и действовать, имея в виду определенный, зрело обсужденный план, в котором бы предусмотрены были все уклонения и защиты противника; – словом должен вести полемику по известному методу.

Понятно, что весьма трудно определить верный, сообразный с существом дела и удобоприложиный метод миссионерской полемики. Несравненно удобнее написать полемику, опровержение мухаммеданства, чем определить метод миссионерской полемики против мухаммедан. В первом случае требуется не более, как обнажить ложь и представить во всем свете истину: в последнем этого мало. Здесь даже нет нужды доказывать ложность религии, потребуется показать способ, как истину провести в тайник души. В сердце неверующего и заставить его убедиться в ней. Дело немаловажное, требующее продолжительной опытности и наблюдения как вообще над сердцем человеческим, так в особенности над сердцами тех людей, в которых нужно провести истину. Не имея сих условий, необходимых для дела, конечно мы сознаём трудность выполнить его удовлетворительно и решаемся сделать не более, как посильный опыт в начертании метода христианской миссионерской полемики применительно к мухаммеданам, при пособиях и не вполне достаточных для сего.

Два человека, с разными, тем более противоположными убеждениями, никогда не сойдутся между собою в споре, если предварительно не определять каких-нибудь общих данных, общих положений, в которых бы и тот и другой были совершенно согласны, иначе, спорящие будут бесплодно терять время: каждый из них, исходя от своих начал, естественно, будет приходить к своим следствиям, а потому и примирение спорящих всегда будет сомнительно. Поэтому, чтобы с успехом вести спор о каком бы то ни было предмете, спорящие прежде всего должны условиться в каких-нибудь общих истинах, от которых и на основах которых они могли бы вести спор и рассуждать о предмете спора спокойно.

Сказанное о спорах вообще должно приложить и в частности к спорам религиозным, к полемике миссионерской. Прежде, чем миссионер приступит к собственно так называемой полемике, к прямым и открытым религиозным прениям, когда в этом будет настоятельная нужда, должен прежде всего определить какие-нибудь данные, общие истины, с которыми бы согласился и противник и которым бы он нисколько не прекословил. Как скоро определены такие общие истины, в которых соглашаются об спорящие стороны, тогда очень легко согласиться и во всем том, что непосредственно и необходимо вытекает из первых общих истин, как следствие из оснований. После этого новая истина, выведенная из общих первоначальных истин, как оснований, сама в свою очередь может служить основанием для последующих споров, для выведения из них других, новых истин, из которых, тоже как из оснований, могли бы быть выведены дальнейшие следствия, и так далее – до желаемого пункта или предмета, в котором спорящие не согласны между собою. Вот самый простой по виду, но трудно исполнимый на деле законе как всяких споров вообще, так и в частности споров религиозных. Следовательно, определить метод миссионерской полемики, значит показать последовательный и непрерывный ряд таких истин, выведенных из одной или нескольких общих истин, из которых каждая служила бы основанием для получения из нее желаемых следствий, направленных к убеждению мухаммеданина в истину христианства.

Какие же общие истины можно принять за первоначальные данные при убеждении мухаммеданина? Очевидно, их нельзя определить по цели, какую имеет в виду христианский миссионер, потому что к одной и той же цели может быть бесчисленное множество путей, улавливаемых началом споров, зависящим от убеждений того лица, с которым предлежит спор. Следовательно определение первоначальных данных должно условливаться началом споров – тем, с чего можно и должно начинать споры. Начинать споры с мухаммеданином всего лучше и естественнее должно с тех его верований и убеждений, которые хотя сколько-нибудь сродны с християнством, и, следовательно, так сказать, менее защищены против нападений. И потому полный метод убеждения естественно должен составиться из последовательного, постепенного ряда данных, условливаемых вышесказанным требованием и намерением миссионера.

И так спрашивается: какие верования и убеждения мухаммеданские представляют христианству больше доступа? Для этого, очевидно, необходимо изложить религиозный, умственный и нравственный быт мухаммедан, насколько это нужно для нашей цели.

Посему рассмотрим в общих чертах: 1) религиозное, умственное и нравственное состояние татар-мухаммедан; 2) определим в мухаммеданстве верования и убеждения, благоприятствующие христианству; 3) представим постепенный ряд данных, выведенных из одной или нескольких общих истин, обусловливаемых оказанными верованиями и убеждениями.

Но так как представить во всей полноте и подробности постепенный ряд данных, направленных к утверждению заблуждающегося в истине христианства и к принятию его, значив представить полный процесс обращения, что само по себе невозможно, ибо по различию лиц необходимо должно быть различие и в обращении, притом нет никакой возможности определить порядка споров во всех частях и подробностях: то мы ограничимся указанием только общей руководной нити, которую миссионер может иметь в виду. Предлагаемый нами метод миссионерской полемики, как с первого раза заметить можно, направлен преимущественно против мухаммеданских мулл и вообще против более или менее ученых, и образованных мухаммедан, как людей, сознательно убежденных в истине и божественности своей веры. Причина тому следующая. Муллы и вообще люди ученые в мухаммеданстве пользуются величайшим уважением и почтением: как к людям ученым, знающим веру лучше и более, нежели другие, к ним питают все полную доверенность. По одному этому миссионер обращение должен начинать с мулл и вообще образованных мухаммедан, пользующихся между татарами особенным уважением и почтением. Сила примера и вообще оказывает необыкновенное действие: в особенности необыкновенное действие она может и должна оказать в мухаммеданстве. Неученый, увидев своего муллу обратившимся к христианству, будет рассуждать так: „если уже мулла, человек ученый, лучше других знающий веру, оставил мухаммеданство, принял веру новую – христианскую, то, наверно, новая, христианская вера лучше и есть святая». – По обращении к христианству муллы можно уже наверно надеяться на обращение весьма многих мухаммедан его прихода.

I раздел

Сущность мухаммеданства заключается в следующем:

Бог есть един, Бог великий, и нет никакого другого Бога, равного, или подобного Ему. Он есть Дух самобытный, бесконечный, чистейший и совершеннейший, существующий от вечности, неизменимый, всеведущий, премудрый, всемогущий, милостивый и милосердный, самодовольный, всеблаженный. Он есть Господь всяческих, Господь неба и земли, неограниченный Царь и Владыка. „Неверные говорят, учит Мухаммед: „Милостивый породил чад. Как небеса разрушатся, земля не разверзнется, как горы не опрокинуться и не падут, когда они говорят это! Ибо неприлично Богу рождать детей (Коран, гл. XIX, 91–93), неприлично Ему иметь сына. Боже отврати нас от такого безумия (Коран, гл. X). Хвала Ему! Он создатель неба и земли. Как Он может иметь детей, когда у Него нет жены, (Коран, гл. VІ, 100, 101)?

Существуя сам собою от вечности, Бог восхотел даровать жизнь и другим существам и сотворил во времени видимый мир – небо (семь небес) и землю1 и наполнил первое существами нравственными духами и двумя первыми человеками, от которых происходит весь род человеческий. Приступая к сотворению мира и существ разумных, Бог наперед определил тому и другим образ жизни и деятельности, что и как должно быть, до малейших подробностей, каковые определения, особенно относительно людей, написаны в Книге судеб, так что, в силу этого определения божеского, как все вещи мира физического, так и все существа мира нравственного, словом все, когда-либо существовавшее, существующее и имеющее существовать, должно существовать так и столько, как и сколько предопределено Богом, выполняя своим существованием, волею или неволею, Его божескую волю и намерения.

Все существа, сотворенная Богом, сотворены добрыми. Некоторые из них сделались злыми уже после. Первый из таковых был Иблис, один из духов, который, вопреки повелению Божию, из гордости не поклонился только что сотворенному Адаму и увлек своим примером множество других духов, за что и свержен с неба. Так ему уже предопределено было. За то Иблис, как бы в отмщение, что Бог совратил его с пути правого, поклялся пред Богом совратить первых людей и беспрестанно вредить в деле спасения всему их потомству. И действительно, он успел совратить Адама и Еву, соблазнив их вкусить от запрещенного Богом дерева, за что и они низвержены на землю, как недостойные обитать в раю.

Падший человек стал нравственно слеп. Бог умилосердился над ним и научил его молитве и религии. Умножившиеся, с течением времени, люди частию забывали, частию портили религию чистую. Бог, по милосердно своему, время от времени, посылал пророков, иных для исправления религии старой, а иных для основания религии новой, всегда уже лучшей против прежней. Важнейшие пророки были: Адам, Ной, Авраам, Моисей, Иисус и Мухаммед. Из сих пророков особенною милостью Божией пользовались Моисей и Иисус. Мухаммед же есть последний пророк, величайший из пророков, печать и господин пророков, после которого не будет уже ни пророков, ни откровения. О пришествии его за нисколько веков предсказано в Евангелии Иисуса. Религия, сообщенная им роду человеческому дана навсегда – до скончания мира.

Каждый век и каждый народ имел своего пророка, чтобы ни один человек не имел никакого извинения пред Богом в последний день, который неминуемо настанет. По трубному звуку ангела все умершие оживут, встанут из гробов своих и тогда настанет торжественная, роковая минута. В мгновение ока будет произведен!» Богом самый нелицеприятный суд. Праведные, по милости Божией, единственно по милости, будут введены в вертограды райские, где дерева всякого рода, с плодами, каких только душа пожелает; где реки, наполненные молоком, медом и сладким вином, которое праведные будут пить сколько душе угодно, никогда не упиваясь. В этих то вертоградах они будут возлежать, под сению дерев, обремененных плодами, которые сами просятся, чтоб их съели, будут возлежать на пышных и великолепных ложах, убранных чистым, мягким шелком, украшенных всякого рода камнями, с черноокими девами и пр. Там не будет никакой скорби и печали по горе грешникам! За то, что они давали товарищей Богу, т. е. за многобожие, их ввергнут в глубину ада, охраняемого 19-ю ангелами, где они будут вечно гореть в огне геенском. Там будет плачь и скорбь. Нечастные будут взывать о помощи к праведным, но праведники, вместо помощи, посмеются только над ними. Сгорая жаждою от огня геенского, они с жадностью верблюда будут пить гнилую, кипящую воду и есть плоды от дерева Заккум; но ничто не утолит их жажды. От нестерпимого жара полопается и сгорит кожа их тела; на место сгоревшей им дана будет новая, и тогда снова и с большею силою они почувствуют силу огня, – и будут вечно мучиться в этом огне, без всякой надежды на освобождение от него.

Для спасения необходима вера в Бога единого, в ангелов, в пророков, в писания или Коран и в пророческое достоинство Мухаммеда, вера в воскресение мертвых, страшный суд или последний день, в награды и наказания, что и составляет сущность догматики мухаммеданской, проникнутой чувственностью и фатализмом. Сверх веры для спасения потребны и добрые дела, которые должны быть совершаемы в страхе Божием. Страх Божий составляет общее начало нравственности мухаммеданской. Мухаммед почти на каждой странице Корана повторяете: бойтесь Бога, потому что Он жестоко наказывает. Из этого общего начала нравственности проистекают следующие главные положения практические: должно удаляться грехов, чтобы избегать казни, и делать добро, чтоб заслужить райские утехи. Нравственный закон не имеет у мухаммедан полного развития. В самом Коране доминается только о некоторых добродетелях, напр. о милостыне, которая есть славное одолжение Господу, по выражению Корана, об особенном употреблении имения на защиту веры, честности, справедливости и т. п., к которым должен стремиться каждый мухаммеданин, и о некоторых пороках, коих должно удаляться, в особенности напр. многобожия, отпадения от веры, убийства и т. п. Вообще Мухаммед в деле собственно веры не так заботился о подробном определении правил нравственности, сколько старался о точном определении догматического учения.

Взамен неполноты нравственного учения, у мухаммедан развит и определен до самых мелочных подробностей закон обрядовый, обнимающий все богослужебные обязанности человека. Главные обряды, следующие предшествуемая омовением, молитва, которую должно совершать пять раз в сутки, десятина, пост в месяц рамадан, в воспоминание ниспослания Корана, и странствование в Мекку. Об омовении в Коране трактуется подробно, до последних мелочей: там определено, когда совершать омовение и чем, определено, какие именно части тела омывать и до коих мест и пр. Подобные же подробные предписания существуют и на счет молитвы, у мухаммедан точно определено, какое надобно держать положение тела во время молитвы, как должны бить сложены руки, как должно сделать поясной поклон, как при этом выпрямить спину, как держать руки и голову, как должно сделать земляной поклон и в каком, при этом, положении должны быть руки, ноги, голова, спина и пр. и пр. Тоже должно сказать и о других обрядах. – Исполнение обрядового закона у мухаммедан важно, и оно так у них преобладает, что вся религия превращается в строгий формализм, лишенный духа и свободы.

Точно с такой же подробностью до последних мелочей определены в Коране и некоторые действия гражданские, напр. займы и заемные обязательства, заклады, свидетельства и свидетели, духовные завещания и в особенности брак. Дозволив, именем Бога, своим последователям многоженство и наложничество и, не в пример другим, предоставив себе особенные права и преимущества в этом отношении, будто бы за особенные заслуги пред Богом, Мухаммед с подробностью определил выбор невесты, приданое, обязанности супругов, воспитание детей, развод, права на наследство по смерти кого-либо из них, права на наследство сыновей, дочерей и пр.

Вообще Коран, источник религии мухаммедан, заключая в себе не очень много здравых, чисто человеческих понятий о вере и нравственности, слишком наполнен самыми пустыми мелочами, вовсе не стоящими особенного откровения свыше, каково напр. откровение о невинности жены Мухаммеда Айши, подозреваемой в измене супружеской верности. – По самой внешней своей форме, и внутренней организации мыслей Коран не может объявлять притязания не только на откровение, но и на замечательное произведение человека. По внешней форме Коран разделяется на суры или главы от самого большего, до самого незначительного объема, из которых каждая носит особенное наименование, напр. Телица, Трапеза, Победа и пр. и надпись: во имя милостивого и милосердного Бога, и который, по разным обстоятельствам и в разные времена, в продолжение слишком 20 лет, сообщаемы будто бы были ему от Бога, чрез архангела Гавриила. Наименования этих глав так неудачны, так не идут к содержанию, что часто одно только слово в известной главе служило причиною наименования, напр. пчела (Коран, гл. ХVІ), муравей (XXVII), паук (XXIX), коленопреклонение (XLV), и т. п. Во внутренней организации Корана весьма мало последовательности. В нем все смешано, нестройно, разбросано, есть самые вопиющие, непростительные погрешности против логики, множество противоречий, замеченных еще современниками, беспрерывное повторение одних и тех же историй, мыслей и фраз, так что чтение Корана, при всем его поэтическом достоинстве, делается скучным, тяжелым, несносным. Нужно истощить всё терпение, чтобы прочитать одну только вторую главу: в ней можно найти все учение Корана, но все в самом нестройном, разбросанном виде со многими повторениями, с разными вариациями. В каждой почти главе можно найти опровержение идолопоклонства и многобожия и неразлучные с этим истории о предшествующих пророках от Авраама, или Ноя до самого Мухаммеда включительно, и учение о Боге едином, защищение пред современниками своего пророческого достоинства, что он Мухаммед человек не сумасшедший, не чародей, что он проповедует не старинные басни, а откровение Божие, что Коран есть книга несравненная, какой совокупными силами не могут написать люди и ангелы. Часто одни и те же истории, одни и те же мысли и фразы повторяются в одной и той же главе по нескольку раз. – Правда, Коран есть произведение чисто поэтическое. Но поэзия тоже имеет свои законы и свою логику здравую и основательную, которой мало заметно в Коране, чем напр. можно оправдать следующее раскрытие мыслей во ІІ-Й главе? Мухаммед говорит о единстве Божием; потом вдруг переходит к тому, что позволено есть людям; за тем говорит о мучительной казни тех, которые портят писания, скрывая некоторую часть их, после сего описывает праведника и говорит, что не тот праведен, кто в молитве обращает лицо свое к востоку, или к западу, но кто верует в Бога, в последний день, в ангелов, писания. раздает милостыню и пр.; за тем непосредственно переходить к закону возмездия за убийство, за которым следует без всякой связи закон о духовных завещаниях; потом говорится о посте в месяц рамадан, а за сим предписывается правило не расточать имения суетно; потом повелевается воевать за закон Божий, за тем непосредственно следует заповедь о странствовании в Мекку; чрез несколько строк снова говорится о войне против неверных, за тем дается мнение касательно вина и употребления жеребьев, правила о том, как раздавать милостыню, как поступать с сиротами; за сим идет запрещение брать идолопоклонниц себе в жены, а равно и жен правоверных – выдавать за идолопоклонников, и еще излагаются законы о разводах, о правах на наследство по смерти кого-либо из супругов; чрез несколько строк снова говорится о единстве Божием, о милостыне, о которой, немного пониже, еще повторяется; за тем – о лихве, о заемных письмах и обязательствах, о долгах и пр.

Подобным образом написан и весь Коран, исключая нескольких только глав, так что решительно почти нет возможности изложить подробного содержания той или другой главы, не выписав ее целиком от первого до последнего стиха.

Таково откровение аравийского лжепророка, – откровение, можно сказать, самое незатейливое, – данное будто бы от Бога роду человеческому навсегда, значение и сила коего будет продолжаться вечно, откровение, по словам Корана, в высшей степени сродное с природою человека и его потребностями, так что каждый человек по самой природе раздается мухаммеданином, только родители и воспитание делают из него или еврея или христианина, – откровение высочайшее и совершеннейшее, так что не только все люди совокупными силами, но и ангелы вместе с людьми не могут составить и одной главы, подобной главе Корана, не говоря уже о целом Коране, о целой совокупности глав. Эго-то откровение Мухаммед сначала силою убеждения, а потом силою принуждения распространял сам и своим последователям заповедал распространять, поставив войну за веру делом Божиим, одною из самых важных заслуг пред Богом. Впрочем принимают, по словам Корана, ислам и спасаются только одни избранные, те, которым Бог отверзет уши и сердце к слышанию его, и которых он благоволит руководствовать, а руководствует он только тех, кого захочет. Что ж касается до тех, кого Бог захочет совратить с пути правого, кого не захочет руководствовать, тех хоть увещевай к принятию ислама, хоть нет, все равно: они не будут веровать; Бог запечатлел сердца их и уши, мрак покрывает зрение их (Коран, гл. II, 5,6). Они безнадежные и безвозвратные сыны погибели. При всем том ислам нужно распространять, потому что он один есть истинное, спасительное откровение высочайшего Бога, Господа всяческих.

И мухаммедане от всей души верят в божественность этого откровения, гордятся своим пророком и своею верою, будто единою спасительною, презирая все другие веры и почитая только одних себя истинными чтителями Бога и наследниками рая, а всех прочих невеждами, идолопоклонниками, предназначенными для ада. Считая свою веру единою истиною и спасительною, в которой заключены все сокровища премудрости и ведения, мухаммедане вообще и в частности наши татары пренебрегают всяким другим образованием, в особенности европейским, довольствуясь только изучением своей религии в самом ее источнике и толкованиях ученых, и сухою давно уже отжившею свой век, философию Аристотеля, и таким образом остаются в глубоком невежестве.

Впрочем, в настоящее время некоторые татары начинают сознавать, что наука не несовместна с религией и что для жизни, кроме религии, потребно и еще многое другое, о чем религия вовсе не говорить.

Что касается до нравственности татар, то, говоря вообще, она очень строгая (по смыслу Корана).

Преданные интересам житейским, в беспрерывных хлопотах торговых и земледельческих, хитрые и изворотливые, татары в то же время живо сознают свою греховность пред Богом. Посему, ища оправдания, они всеми силами, но возможности, стараются выполнять все предписания и все обряды своей религии. Каждый строгий мухаммеданин исправно совершает молитву ежедневно в определенные часы, посвящает несколько минут на чтение Корана, хотя бы вовсе не понимал арабского языка, а умел только читать, уделяет часть своего имения бедным, соблюдает пост; многие даже путешествуют в Мекку, и пр. Отступления, правда, бывают не редки, но делаются большею частию сокровенно, из опасения подвергнуться всеобщему посмеянию и призрению. При том же эти отступления делаются чаще простым народом, т. е. не грамотными, которые, в силу того основания, что они люди чернорабочие, люди темные, дозволяют себе некоторые отступления от правил религии. Вообще же татары преданы своей вере и при беспрерывных сношениях с русскими нисколько не скрывают к ней уважения.

Таким образом, религия, составленная Мухаммедом, стоит очень прочно хотя она, как произведете ума человеческого не только неосновательна, а потому слаба и шатка, но и заключаете» в себе, как было упомянуто, начала разрушения. Чем же объяснить глубокую преданность татар своей вере? Что поддерживает их религию? Религия Мухаммеда довольно обезопашена от всяких, неприязненных для нее вторжений. Твердыня и, так сказать, крепостная стена, которою обнесено все здание мухаммеданства есть: 1) слепая, безусловная вера мухаммедан, требуемая Кораном, в божественность религии Мухаммеда, такая вера, которая исключает собою всякое критическое отношение к религии. Поэтому никто из мухаммедан не смеет не только критически рассматривать свою религию, даже не почитает себя в праве толковать и объяснять Коран и вообще религию, но всякий безусловно следует толкованиям одного кого-либо из первых четырех имамов, ближайших ко временам Мухаммеда, коих религиозный авторитет безусловный. 2) Невежество, проистекающее из слепой веры в божественность Корана и безусловной покорности религиозному авторитету. Сюда же должно отнести 3) прямое, положительное запрещение Корана входить в искреннее дружество с неверующими, т. е. не мусульманами; которые, как говорить Коран, непременно будут стараться отвратить мухаммедан от истинной веры, т. е. ислама, правда, татары, обитающие в России, в настоящее время но очень помнят эту заповедь своего пророка и почти совсем забили ее; потому охотно дружатся и входят в самое близкое общение с христианами, только с тем условием, чтоб религия была в покое. Доколе религия в покое, дотоле между мухаммеданином и христианином и дружба; а как скоро христианин начнет высказываться не в пользу мухаммеданства, то, – будь он самый искренний друг мухаммеданину, – узы дружбы уже разорваны.

Если последний и останется, по прежнему, в дружеских отношениях к первому, то эти отношения всегда уже будут не искренними, большею частью притворны; по крайней мере то несомненно, что, после этого, мухаммеданин всегда будет сторожить, не имеет ли друг его христианин намерения привлечь его к христианству.

Спрашивается: каким же образом поколебать убеждение мухаммеданина в истине своей веры и каким образом на сердце его посеять и возрастить семя новой, благодатной жизни христианской?

По-видимому, очень легко и просто. По-видимому, стоить только представить во всей наготе ложность религии мухаммедовой, раскрыть историю и исторически наглядно показать татарину происхождение его религии, самозваного лжепророка, составителя ее, от указания самых источников, откуда она почерпнута обратить его внимание на действительное откровение и показать превосходство его пред мухаммеданством, божественное происхождение и т.п. Многие действительно и предлагают этот способ обращения мухаммедан к христианству. Его можно встретить во всякой полемике мухаммеданства. Способ этот, по-видимому, весьма основателен, потому что против истории уже нельзя идти. Но дело в том, что мухаммеданин, будучи слепо уверен в божественности своей религии, нисколько не верит истории, когда она говорит о Мухаммеде не так, как верит. Истинная история касательно этого лица у него только одного, а все прочие истории подложны, искажены и вымышлены заклятыми врагами мухаммеданства.

Предлагают другой способ обращения татар к христианству. В Коране говорится: «скажи: мы веруем в Бога, и в то, что было ниспослано нам, Аврааму, Измаилу, Иакову и коленам; веруем и тому, что было вручено Моисею, Иисусу и пророкам от Господа их» (Коран, гл. II, 130). – На основании этих и подобных мест Корана, где заповедуется верить Пятокнижию Моисея, Псалмам Давида и Евангелию Иисуса (ибо в Коране только эти книги признаются священными), в полемиках предлагается как один из лучших способов убедить мухаммеданина в ложности его религии и напротив в истине и божественности христианства: раскрыть ему самые эти книги, а особенно Евангелие, и указать, что Моисей и Иисус Христос учили совсем не тому, чему учил Мухаммед. Этот способ, между прочим, предлагает г. Муравьев в Письмах о магометанстве (СПб. 1848 г.). Но на это нужно заметить, что Пятокнижие и Евангелие в самом же Коране оглашены книгами попорченными и искаженными иудеями и христианами, на место коих будто бы ниспослано с неба новое и лучшее откровение в Коране. И мухаммеданин слепо верит в божественность этого нового откровения. Следовательно, ни Пятокнижием, ни Евангелием его не убедить.

Еще рекомендуют способ: сделать прежде всего татарина искренним магометанином и потом уже учить его христианству2. Задняя мысль здесь та, что татарин, сделавшись истинным магометанином, сам собою поймет всю пустоту своей религии и прежде всего пустоту ее формализма. Но не надо забывать, что, по вере мухаммеданской, истинный мухаммеданин тот, кто слепо убежден в божественности религии Мухаммеда, кто совершенно подавил в себе всякое стремление к проверке ее и, как выражается Коран, совершенно предало себя Богу. Истинный мухаммеданин в собственном смысле затыкает уши, когда слышит что-либо противное своей вере. „Если будут состязаться с тобою о вере, скажи внушает Коран: я совершенно предал себя Богу и всякий последующий мне делает тоже (Коран, гл. III, 18). Мослем истинный недоступен человеческим убеждениям, на которые говорить одно: „я предал себя Богу». – А потом при обращении мухаммеданина к христианству делать из него, прежде всего, истинного мослема, значить не обращать его к христианину, а только глубже укоренять в мухаммеданстве и отвращать от христианства.

Каждый из предложенных способов, взятый сам по себе; основателен, доказателен и убедителен в некоторой степени, но в приложении к делу, в приложении к мухаммеданину теряет всю свою силу и все свое значение. 0т чего это? Присматриваясь ближе ко всем этим способам обращения мухаммедан к христианству, мы замечаем, что причина безуспешности и неудобоприложимосги к делу каждого из предложенных способов одна, именно – слепая вера мухаммедан в божественность своей религии и невежество, взаимно поддерживающие друг друга. Замечательно, что и все другие, недействительные и неудобоприложимые к делу способы обращения мухаммедан к христианству, какого бы рода они ни были, всегда встречают противодействие именно в слепой вере обращаемых в божественность своей религии и невежестве их. Вообще при малейшей неосторожности со стороны миссионера, во время обращения татар, слепая вера их и невежество непременно помешают ему и разрушат весь успех дела.

Слепая вера мухаммедан в божественность своей религии и невежество, как мы выше заметили, составляют общие препятствия, так сказать оберегательную стражу, которая постоянно бдит против всякого, неприязненного для мухаммеданства вторжения.

Из этого следует, что указанные способы обращения мухаммедан к христианству, будучи сами по себе основательны, доказательны и убедительны, в приложении к делу теряют всю свою силу и значение от того, что они слишком круты, т. е. начинают не с начала, но с половины, потому что не отстраняют предварительно тех пришествий, которые мешают успеху, слишком произвольны, т. е. нисколько не приспособлены к состоянию самых лиц, которых хотят убедить, словом – недействительность их зависит от не приспособления к тем верованиям и убеждениям мухаммедан, которые более сродны с христианством и которые потому более благоприятствуют ему и более представляют доступа. Христианство не есть что-нибудь внешнее, механически привходящее в человека, что можно бы было навязать всякому, нет оно есть дух и жизнь, в высшей степени сродные с природою человека, но которые проникает в нее постепенно, постепенно прививаясь к ней и сообщая человеку новую жизнь, всецелую и спасительную перемену. Свежая, полная сил и жизни лоза прививается не во всяком месте тощего, сухого, безжизненного дерева, но только в том, где есть хоть сколько-нибудь жизни, где, следовательно, есть хоть какое-нибудь сродство с прививаемою лозою и самим деревом. В природе человека есть сильная потребность христианства. Постижение этой потребности в Человеке и открытие в заблуждающемся понятий, верований и убеждений более сродных с христианством, кои представляют ему больше доступа в душу и менее препятствий, и есть тайна успешного действования со стороны проповедники, разумеется при помощи благодати, без которой все усилия человеческие будут тщетны. Только тот проповедник с успехом насаждает семя Евангелия, который постиг и понял сказанную тайну. Потому-то и сам Иисус Христос при сообщении иудеям нового учения, новых истин веры и деятельности часто обратился к Ветхому Завету, который был пестуном ко Христу, в котором заключены были семена христианства. Так поступали и Апостолы Его. При обращении иудеев они всегда ссылались на Ветхий Завет, от него начинали дело обращения; а при обращении язычников прибегали к нему не так часто, и действовали уже иным образом, потому что Ветхий Завет не имел у язычников такого значения, как у евреев.

II раздел

Что́ же у татар-мухаммедан есть близкого к христианству и более благоприятствующего ему?

Из обозрения религиозного, умственного и нравственного состояния мухаммедан видно, что исламизм заключает в себе много верований и убеждений, благоприятствующих христианству. В нем заключается 1) догматическое учение а) о Боге едином, Духе высочайшем, всесовершеннейшем, всемогущем, правосудном, милостивом и милосердном, Творце и правителе всего; b) учение о писаниях и сказания о пророках, почерпнутые из откровения. Правда, сказания эти большею частью искажены, но они, по крайней мере так, кажется, с первого раза, не враждуют против христианства. В особенности из этих сказаний, по видимому, благоприятствуют сказания о Моисее, о законодательстве его, и о Пятокнижии, которое Бог вручил ему, и которое Коран не отвергает; сказания о Иисусе Христе, как об одном из величайших пророков и чудотворцев, который научил людей Евангелию, ниспосланному ему от Бога; с) учение о воскресении, страшном суде, наградах и наказаниях за гробом. II) Практическое учение а) о падении человека и Божием к нему милосердии, по коему Бог научил человека, как освободиться от наказания за грех и снова заслужить его милости, т. е. научил его религии; b) о греховности человека; с) о покаянии; d) о необходимости добрых дел ко спасению; е) предписания об удалении от грехов и пр., вообще все то, что частию заимствовано из откровения, частию списано с естественного закона. Наконец благоприятствует христианству в мухаммеданстве еще III) – живое сознание мухаммеданами своих грехов и происходящее отсюда чувство набожности и искреннее желание и усердное искание спасения.

Не смотря однако на видимое множество пунктов исламизма, благоприятствующих христианству, весьма мало между ними таких, которые бы в то же время не противодействовали ему. Таков уже общий закон всех ложных, самодельных религий, что предметы, находящиеся в них, с одной стороны благоприятствуя христианству, в то же время с другой противодействуют ему. Так было в языческой религии греко-римского мира, многобожии, деизме, дуализме персон, пантеизм и пр., так было в иудейских сектах, как-то фарисеев, саддукеев, иессеев. Так бело везде так и в мухаммеданстве. – Догматическое учение Корана, по-видимому, представляешь христианству обширный путь в душу мухаммеданина; но в то же самое время оно представляет самое сильное ему противодействие. Так учение о Боге едином, строго деистическое, исключает собою всякое другое о Нем учение и в особенности учение о Троице божественной. „Нет Бога, кроме единого Бога, внушает Коран. Как его можно, чтоб Бог имел сотоварищей? Христиане говорят, что Иисус есть Сын Божий. Как можно, чтоб Бог имел Сына? Он не имеет жены». Вот основное учение Корана, повторяющееся в нем так часто! Прививать к этому учению христианское учение можно не иначе, как признав справедливость его; когда же мы признаем справедливость его, – а не признать нельзя, что Бог есть един, – то тем самым только укореним противника в его вере. Следовательно, прививать христианство к учению Корана о единстве Божием, значит строить здание на песке. А потому очевидно это учение не может служить началом для обращения мухаммеданина к христианству. Остальная часть догматического учения мухаммеданского, благоприятствующего христианству, в особенности учение о Лице Иисуса Христа, точно так же не может служить началом. Нравственное учение мухаммедан менее благоприятствует христианству. За то от него и меньше противодействия ему. Следовательно, оно лучше, чем догматическое учение, может служить началом для беседы с мухаммеданами. Но и этого учения нельзя принять за начало беседы вполне удовлетворительное.

Нравственное учение Корана не слишком высоко, и притом весьма бедно, недостаточно и испорчено. Как скоро веропроповедник сделает мухаммеданину хотя малейший намек на эти недостатки, без чего нельзя обойтись; то слушатель не станет его слушать, или если и будет слушать, так скрипя сердце.

Самым благоприятным предметом для христианского проповедника из круга мухаммеданских верований и убеждений кажется вера мухаммедан в греховность и происходящее отсюда чувство набожности и искреннее желание и усердное искание спасения. Учение мухаммедан о греховности человека и необходимости искать спасения и заботиться о нем хотя не совершенно совпадает с учением Евангелия, но мухаммеданин без малейшего противоречия и без дальнейших споров согласится на то, что человек – грешник и что надобно искать спасения и заботиться о нем. Ясное же и глубокое сознание греховности пред Богом производить в человеке сильную потребность искупления; а задача миссионера в том именно и состоит, чтобы возбудив в душе неверующего потребность искупления, указать ему на искупителя, пострадавшего на кресте за грехи мира. Следовательно сознание греховности и желание оправдания есть один из самых выгодных и удобных предметов, можно сказать единственный предмет для первоначальных бесед с мухаммеданином. Сам Спаситель начал свою проповедь проповедью о покаянии: оттоле начат Иисус проповедати, и глаголати: покайтеся, приближися бо царство небесное (Мф. 4:17). Этою же проповедью предтеча Иоанн уготовлял Господу путь в умах и сердцах самоправедных Иудеев и всех вообще людей.

Итак предположим, что миссионер, при обращении татар к христианству изберет первым предметом своих бесед истину, которую мы указали, именно сознание татарами своей греховности пред Богом и усердное желание и искание оправдания пред Ним. Остается еще определить: каким образом от сознания греховности довести мухаммеданина до убеждения в христианстве. Двум убеждениям, совершенно противоположным, никогда не сойтись и не стоять мирно одному возле другого: одно непременно должно уничтожить другое, Христианство и мухаммеданство – две религии, по существу своему, совершенно противоположные, не смотря на видимое в некоторых предметах сходство. Одно непременно должно вытеснить другое. Христианство, как исключительная, единая, истинная и спасительная вера, исключает собою всякую другую. А потому сделать христианином мухаммеданина, значить прежде разрушить, сокрушить и уничтожить мухаммеданство в душе его чрез раскрытие христианства. Но как это сделать?

Предположив начинать христианскую беседу с мухаммеданином с сознания им своей греховности пред Богом и с происходящего отсюда Чувства набожности и стремления оправдаться, миссионер мог бы начать проповедь свою проповедью апостола Павла к афинянам: афиняне! по всему вижу я, что вы очень набожны (Деян. 17:22), указав только на другую причину набожности. Набожность афинян проистекала из религиозного чувства почтить всех богов; почему они и построили храм „неведомому Богу» в той мысли, что кроме тех богов, которых они почитают и которым построены уже храмы, быть может есть и еще какой-нибудь другой Бог, которого они не знают. Апостол Павел, желая просветить афинян и научить их истинному богопознанию и богопочтению, усмотрев в них чувство набожности, и начал свою проповедь так: афиняне! по всему я вижу, что вы очень набожны, ибо, обходя и обозревая ваши святыни, я нашел и капище, на котором написано: „неведомому Богу». Сего-то Бога, которого вы, не зная, почитаете, я вам проповедую (Деян. 17:22,23). И мухаммеданский миссионер мог бы сказать подобным образом: мухаммедане! по всему я вижу, что вы очень набожны, усердно ищите своего спасения и желаете всею душою освободиться от грехов, которые так живо явствуете вы. Это-то спасение и оправдание я вам проповедую. Но таким образом, с первого раза и прямо начать проповедь татарину было бы не весьма основательно. Апостол Павел мог начать свою проповедь таким образом и имел на то полное основание. Он вызвался проповедать афинянам того самого Бога, которого они почитали, а между тем не знали. По одному этому афиняне должны были слушать его и слушали с большим вниманием и любопытством. Между тем мухаммеданский миссионер, начав свою проповедь подобно апостолу Павлу, не может надеяться на внимание к нему со стороны слушателей. Татары-мухаммедане, сознавая свою греховность пред Богом и ища оправдания пред Ним, несомненно уверены в то же время, что они могут его обрести и обретают в своей религии, и только в своей, следовательно, начинать татарину проповедь об оправдании и спасении, значить с первого раза и самому проповеднику вызываться и слушателя вызвать на прямые и открытые споры, которые не только не удобоприложимы в деле миссионерском у мухаммедан, не только не обещают никаких благоприятных последствий и надежд, но и вредны.

Существует два рода полемики: полемика в собственном, теснейшем смысле, состоящая в одних спорах и опровержениях, каковая полемика, обыкновенно, употребляется в сочинениях; и полемика в несобственном, обширнейшем смысле, состоящая из одних разговоров и бесед, в которых, по возможности, стараются избегать всяких споров, но которые располагаются так, или иначе для достижения известной цели, понемногу колеблют противника и ниспровергают в нем задушевные его верования и убеждения и поселяют в нем, на место их новые. И тот и другой род полемики в существе дела один и тот же: все различие, как можно заметить, заключается только в одной форме, тем не менее, однако последний род полемики есть высший и благороднейший, потому что более сообразен с духом христианства и требует от миссионера большого искусства, умения и опытности. Полемика, на которую миссионер естественно и необходимо и сам вызовется и обращаемого вызовет, если начнет проповедь свою проповедью об оправдании и спасении, принадлежит к полемике первого рода. Эту полемику, состоящую в одних спорах и поспешных опровержениях религии пункт за пунктом, мы почитаем не только неудобоприложимою в деле миссионерском у мухаммедан, не только не обещающею никаких благоприятных последствий и надежд, но и вредною. Доказательством сему служит повсюдный и вековой опыт. С первых пор появления мухаммеданства отовсюду гремели против него разрушительные громы, и однако оно стоит и доселе очень прочно: чего не употребляла против него схоластика? Все аргументы, все диалектические тонкости были призваны на помощь и истощены, но от этого не было решительно никакой существенной пользы. Мало ли и ныне существует полемик против мухаммеданства? – и ни одной из них не убедить мухаммеданина. Ибо как скоро мухаммеданин услышит, что миссионер начинает опровергать его религию, даже если доедается только, что тот имеет намерение обратить его к христианству, он не станет больше слушать миссионера, но или отойдет, или же, если он истинный мослем, в собственном смысле заткнет уши; если же станет слушать, то с решительною мыслью – не верить ничему, что бы ему говорили. Убедиться в этом весьма нетрудно: стоит только сказать какому-либо мухаммеданину два, три слова прямо против его религии, и он отвернется и больше не станет слушать, так бывает всегда, везде и при всех условиях.

Это повсюдный, постоянный опыт. Этот опыт как нельзя больше и уверяет, что чисто полемический метод в деле миссионерском у мухаммедан неуместен, бесполезен и даже вреден. Так оно и должно быть по самому простому, естественному чувству.

Для человека нет и не может быть священнее верований и убеждений религиозных. Тогда как все другие верования и убеждения с течением времени сменяются и исчезают, религиозные верования стоят более или менее прочно. Как бы ни были мелочны, пусты, ничтожны и ложны эти верования и убеждения, все же они священны для человека. Как драгоценнейшая святыня, они переданы от отцов детям, освящены временем, упрочены авторитетом мнимобожественного происхождения. Посему, когда говорят человеку, чтоб он отказался от своих задушевных верований и убеждений, потому что все они ложны, пусты и ничтожны: то этим, очевидно, затрагивают самую нежную и чувствительную струну его сердца, затрагивают жестоким, самым болезненным для него образом. Для сердца свыкшегося и, так сказать, сроднившегося с своими священными верованиями и убеждениями, больно слышать прямые, открытые и беспощадные нападения на них: оно невольно сжимается при этом и старается или укрыться от этих нападений, или вооружается против неприятного для него нападения, призывая па ополчение все силы ума и воли. Так естественно человеку стоять за свои заветные верования и убеждения, естественно отвращение от того, кто делает на них нападение, как от оскорбителя его святыни; естественно негодование против него и далее жестокая и упорная борьба. Человек не легко расстается со своими заветными верованиями, и только с большею постепенностью.

Применяясь к этому-то состоянию простого, естественного чувства. Иисус Христос, как истинный сердцеведец, испытующий сердца и утробы, преподавал и преподал людям истинную веру не в форме споров и опровержений заблуждений ума человеческого в деле веры, но в форме учения тихого, мирного собеседования. Везде, где только представлялся Ему удобный случай к сообщению высоких истин веры и деятельности, Он учил, беседовал, а не спорил.

Священные повествователи, касаясь проповеди Иисуса Христа, всегда говорят: учаше. Припомним беседу Иисуса Христа с Никодимом, с женою самарянской, проповедь при море Тивериадском по напитании народа хлебом. Во всех этих беседах нет и тени споров и прямых открытых прений. Так насадил на земле христианство Начальник и Совершитель нашего спасения; так распространять его заповедал Он и ученикам своим: шедшее убо научите вся языки… учаще их блюсти вся, елика заповедах вам (Мф. 28:19,20). И они точно выполнили эту заповедь своего Учителя: пронесли слово Его во все концы, убедив людей в том, что Иисус Христос есть истинный Бог, принявший на себя человеческую плоть, ради нашего спасения, и что Ему, как человеку, много подобало пострадать ради этого спасения. – Таким образом и опыт, и свидетельство простого, естественного чувства, и пример Иисуса Христа и Его Апостолов в деле проповеди, прибавим – и самый дух христианства, показывают, что миссионер, при обращении татар к христианству, отнюдь не должен вызываться и других вызывать на прямую и открытую полемику. Иначе татарин, увидев, что его хотят привлечь к христианству, не станет слушать проповеди, если же и прослушает ее сколько-нибудь, так уже решительно без всякой для себя пользы: ничему не поверит. Потому проповедь должна начаться с чего-нибудь другого, а не с оправдания и спасения; и вообще предлагать учение в беседах, мирно и кротко, избегая всяких споров и бесполезных прений о предметах веры.

Впрочем, и это условие не обнадеживает еще желаемого успеха; поскольку и при таком действовании миссионера изменится только форма полемики, а не сама ее сущность. Полемика, изменяясь во внешней форме, отнюдь не изменяется от того по внутреннему содержанию. Мысль, по существу своему характера полемического, – в какую бы она ни была облечена форму – всегда остается и останется полемическою.

Положим, что миссионер, встретившись в первый раз с мухаммеданином, не станет опровергать его веры, а будет вести с ним мирную беседу о греховности человека, о виновности его пред Богом: это он прослушает с охотою. Но после сего миссионер необходимо должен коснуться главного, что освободиться от греха и вины за грех можно не иначе, как чрез веру в Искупителя. Услышав это, мухаммеданин уже не станет больше слушать миссионера, потому что он слепо убежден в божественности своей религии, доставляющей ему, по его понятию, полное оправдание и спасение. В какую бы одежду миссионер ни облекал это учение, в какой бы мягкой форме ни предлагал его, все же оно, по существу своему в отношении к мухаммеданину, останется в высшей степени полемическим. Как ни не образован мухаммеданин, но он поймет, в чем дело; а сего и достаточно для него, чтоб больше не слушать миссионера, или же и слушать, но ничему не верить. – Итак, с какой стороны ни подходи миссионер к мухаммеданину, он непременно же встретиться со слепою верою и невежеством – этими крепкими твердынями, которыми защищено мухаммеданство, и которые отражают всякие на него нападения. Слепая вера и невежество – это два главные препятствия христианству со стороны мухаммеданства, две мощные силы, противодействующие ему, которые защищают и тот пункт в мухаммеданстве, который больше представляет доступа христианству, именно – сознание греховности и происхождение отсюда чувство набожности и желание оправдания. Поэтому миссионер, предположив провести христианство в душу мухаммеданина от определенного нами пункта, прежде всего должен очистить этот путь, ведущий в душу, от сказанных препятствий так, чтобы ничто уже не могло его задерживать. Тогда только легко и удобно можно провести христианство в душу неверующего; в противном случае все усилия будут напрасны. Известно, что весьма трудно, а иногда и вовсе невозможно совершить известного дела, не уничтожив наперед тех препятствий, которые могут мешать успеху дела, замедлять его, или же и вовсе уничтожать. Не прививается лоза к дереву, когда не устраняют всего, что мешает привитию:

Итак каким же образом миссионеру, на первый раз, можно если не совершенно уничтожить, то, по крайней мере, устранить те препятствия, которые прямо уничтожают весь успех его дела – слепую веру и невежество? – Действовать прямо против слепой веры нельзя, потому что прямо действовать против нее, значит только раздражать ее, – между тем как ее то главным образом и нужно подорвать прежде всего. Подорвать ее можно не иначе, как подорвав то основание, на котором она держится и утверждена.

Основание это – невежество. И так нужно бы прежде всего действовать против невежества, тем более что, при настоящем стремлении татар к любознательности, действовать против него весьма безопасно.

Но дело в том, что для сего требуется чрезвычайно много времени. Правда, вдруг и в короткое время не обратить неверующего, однако несомненного, что начинать дело обращения полным курсом образования, заблуждающегося весьма неудобно. Следовательно, для действования на невежество нужно избрать какой-нибудь другой путь – кратчайший, т. е. нужно действовать на него не во всем объеме, а только в известном отношении, поскольку оно поддерживает слепую веру и само в то же время препятствует принятию христианства. Единственный, возможно – краткий путь для этого есть определение первоначальных данных, общих истин и понятий здравых, человеческих, которые, возвысив и облагородив взгляд обращаемого на предметы, и возбудив в нем свободу мысли, могли бы служить основанием для последующих разговоров и бесед, прямо уже направленных с одной стороны против мухаммеданства, а с другой к убеждению в христианстве. Итак, оставив пока религию в покое, миссионер может начать свои беседы издалека, определением первоначальных данных, как оснований для последующих рассуждений, прямых и откровенных о вере и религии, начать беседы так, чтобы мухаммеданин видел в миссионере сначала ни больше, ни меньше, как простого, обыкновенного человека, без всяких целей против его религии, чтобы ему и в голову не пришло той мысли, что миссионер имеет намерение отвлечь его от мухаммеданства и обратить к христианству. Определение первоначальных данных для последующих рассуждений и составит часть подготовительную к слушанию Евангелия и собственно обращению к христианству. Эта часть должна занять особенное внимание веропроповедника, потому что от нее будет и должен зависать успех последующих его действий. Тогда только можно и должно начать собственно Евангельскую проповедь, когда слушатель будет довольно подготовлен к слушанию ее, когда он без предубеждения может выслушать слово истины.

III раздел

Первоначальные данные тем лучше и надежнее в деле проповедническом, чем он а) больше заключают в себе следствий с одной стороны противных верованиям и убеждениям заблуждающегося, а с другой ведущих к цели, предположенной проповедником; b) чем менее можно подозревать эти следствия, или иначе – первоначальные данный тем лучше, чем они скрытнее по своим следствиям и с) чем они убедительнее и, если можно, священнее для неверующего. Всем этим требованиям удовлетворяет раскрытие и обозначение правильного взгляда на природу человека и естественный закон, глубоко в ней насажденный, составляющий основание, на котором зиждется в душе человека христианство, столько ему сродное. Но поскольку в мухаммеданстве существует не совсем верный, большею частию превратный взгляд на человека, то само собою понятно, что начинать дело обращения и с раскрытия правильного взгляда на человека не совсем удобно и выгодно; потому что на самых первых порах, в следствие противоположных взглядов на один и тот же предмет, трудно обойтись без споров, которые и вообще, как мы уже заметили, а в особенности в начале обращения не много успеха обещают. Следовательно, надобно начать обращение с чего-нибудь подальше и без сомнения такого, что менее бы представляло препятствий к взаимному соглашение, но вместе с тем и вело бы к раскрытию правильного взгляда на природу человека и на естественный в ней закон, от которого идет уже прямой путь к христианству.

Ближайшей предмет, ведущий к разумению правильного взгляда на человека, есть видимая природа, вторая, великая книга Откровения, в которой выражает себя Содетель и Художник вселенной (Рим. 1:20, Деян. 17:17. Пс. 18:2. 103), потому что в ней выражаются совершенства и осуществляются законы одного и того же дворца. Таким образом верный взгляд на природу всего лучше может удовлетворять первому требованию первоначальных данных, т. е. он будет заключать в себе основания для следствий, сообразных с целью, какую имеет в виду миссионер. В то же время он удовлетворяет и остальным требованиям первоначальных данных; а) слишком далек, чтоб по нему можно было неверующему с первого раза заподозрить миссионера в том, что сей последний хочет обратить его к христианству, b) установление верного взгляда на природу не представляет никаких препятствий к скорому взаимному соглашению и устраняет всякие споры, потому что общий взгляд проповедника на природу совпадет со взглядом на Корана и следовательно будет иметь священный авторитет для неверующего, который поэтому будет расположен слушать проповедника; по крайней мере с первого же раза не заткнет он ушей и не оттолкнется от него, хотя заблуждающегося и незнающего истины, как обыкновенно мухаммедане называют христиан, однако рассуждающего согласно с учением Корана, с учением, по их понятию божественным и следовательно безусловно верным.

Спрашивается: каким же образом от рассмотрения видимой природы последовательно и постепенно можно перейти к изложению правильного взгляда на человека и отсюда к предположенному внушению христианства? – Предположив прививать христианство в мухаммеданине к живому сознанию им своей греховности пред Богом, миссионер не иначе может привить и насадить в нем христианство, как раскрыв наперед ему греховность падшего человека во всей ее глубине. Раскрыть глубину греховности падшего человека можно опять не иначе, как чрез сравнение настоящего состояния человека с состоянием первобытным. Жизнь человека в первобытном состоянии обусловливалась силами и средствами, вообще внутренним законом природы, данным человеку Творцом. Доколе человек быль верен этому закону, доколе выполнял его, дотоле он жил, дотоле достигал своего назначены; но как скоро отступил от него и нарушил его, тот час глубоко повредился, пал. В мире физическом есть тоже свои законы.

Законы эти, как и в мире нравственному составляют условие жизни видимой природы, так что всякое отступаете от них неминуемо сопровождается гибелью, разрушением, и так, чтобы последовательно и постепенно дойти до предположенной нами первой христианской беседы и отсюда перейти к внушению христианства, Миссионер, при изложении взгляда на природу должен вращаться около мысли о законе, как условии жизни видимой природы, которому она неизбежно последует. Все истины, выведенный из этого рассмотрения природы и будут служить первоначальными данными для последующих религиозных рассуждений.

По учению Корана, природа есть провозвестница Бога единого, великого, сильного, всемогущего, милосердного. Доказывая ту мысль, что истуканы не суть боги и что истинный Бог есть единый, великий Бог, Творец вселенной и Царь всего, Мухаммед весьма часто обращает взоры своих слушателей на видимую природу и указав на явления, совершающиеся в ней, которые не могут быть произведены бездушными идолами, а суть дела Высочайшего Бога, обыкновенно заключает свою речь так: „не понимаете ли вы этого»? Так он обращает взоры своих слушателей на землю, по манию Божию, износящую все необходимое для удовлетворения нужд и потребностей человека и с избытком; на облака, по повелению того же Бога, несущие животворную воду для оживления иссохшей земли; на землю иссыхающую и солнце палящее; на бесчисленное множество животных, служащих человеку и доставляющих ему и пищу и одежду; на море, то тихое и спокойное, по коему плавной мирно текут корабли, нагруженные драгоценностями и вещами, нужными для человека то бурное и грозное, которое, по одному слову Господа всемогущего, может пожрать в себя все сокровища; и пр. и пр.

Общая мысль Корана та, что в природе все устроено разумно, премудро, или, как выражается Коран, с истиною, что поэтому в природе проявляются совершенства Божии, и так в общем взгляде на природу миссионер без всяких споров легко и удобно может сойтись со взглядом на нее мухаммеданина. Следовательно все, что бы он ни стал говорить о природе согласно с этим общим взглядом, все, в глазах мухаммеданина, будет истинно и даже священно, потому что согласно с учением об этом предмете Корана, и потому миссионеру предстоит здесь обширное, свободное поприще для собеседования. Таким образом он с одной стороны может заинтересовать слушателя своими беседами и возбудит в нем сильное любопытство, потому что татары, не имея физических сведений, при настоящей развивающейся любознательности, охотно готовы слушать все, что касается до познаний о природе; а с другой стороны несколько зарекомендовать себя и приобрести доверенность собеседника. Поэтому миссионеру стоить только уловить удобный случай, а случаев самых удобных к рассуждению о природе может быть бесчисленное множество, и потом тотчас же, непосредственно начинать свои беседы о природе, не опасаясь никаких возражений со стороны слушателя.

Начать беседы, с первого раза, можно издалека, напр. о богатстве и великолепии природы, о различных странах, морях, климатах, произведениях земли и т. п. чем легко возбудить сильное любопытство в слушателе, который тем охотнее будет слушать, чем новее предмет (а этот предмет для него в высшей степени нов) и чем менее он касается веры. Сделав такое общее начало своих бесед, миссионер может уже незаметным образом перейти и к главному предмету, именно утверждению слушателя в той мысли, что в природе все существует, живет и действует по закону, данному ей самим Творцом; так чтобы он в последствии времени по необходимости, в следствие убеждения, мог принять правильный взгляд на человека. Само собою понятно, что для раскрытия и уяснения татарину мысли о законе в природе не нужно прибегать ни к каким умозрениям и теориям, к которым он вообще мало способен. Приспособительно к его понятиям, мысль эту должно представить в простых, естественных, доступных для самого ограниченного понимания образах, т. е. чрез раскрытие и уяснение законов, осуществляемых природою на самом деле. Таким образом, высказав общую, главную мысль о природе, именно, что в ней всюду существуют и действуют силы, совершенно отличные от материи, как что-то духовное, неуловимое, подобно душе, силы живые, организующие материю и сообщающие ей самой по себе мертвой и безжизненной движение и жизнь; и что эти силы действуют хотя и бессознательно, но по определенным законам, от чего в природе все представляется правильно, чинно, стройно, премудро, целесообразно, всякая вещь достигает цели, указанной ей Творцом, чем самым природа, в каждую минуту своего существования и жизни, постоянно, так сказать, выговаривает: се вся добра зело; и таким образом хотя бессознательно и безмолвно, но тем не менее неумолкно и всегда красноречиво поведает Творца своего, поет Ему хвалу и возвещает Его величие, – говорим, высказав эту общую мысль о природе, миссионер должен объяснить и доказать ее татарину из самого опыта. С этой целью, дав предварительно понятие о законе и силе, действующей по этому закону, должен раскрыть это посредством объяснения каких-нибудь простых, обыкновенных, но сколько-нибудь замечательных и любопытных явлений мира физического. Чтобы постепенно и последовательно довести слушателя до цели – до раскрытия ему правильного взгляда на человека, миссионер при изложении взгляда на природу, должен начать речь свою с самого низшего царства по порядку – до человека, и указывать везде на силу так, как она увеличивается в постоянно возрастающей степени؛ с тем при том замечанием, что чем ограниченнее сила, тем и закон ее проще, немногосложное; и напротив чем она выше и больше, тем и закон ее действования полнее, сложнее, тем и жизнь многостороннее, совершеннее.

Раскрыв и уяснив для татарина общий взгляд На природу в простых, естественных, доступных для его понимания образах и утвердив в нем этот взгляд, миссионер легко уже может последовательно и самым незаметным образом перейти к раскрытию и сообщению ему правильного взгляда на человека вообще, с следующими готовыми, из предыдущего рассуждения выведенными положениями в существе противо-мухаммеданскими,но с первого раза незаметными для татарина, на которые он необходимо должен будет согласиться, если сознательно убедится в истинности предложенная ему взгляда на природу, именно: первое, – в природе все существует и действует по премудрому, правильному, определенному закону; следовательно нет судьбы или предопределения о вещах мира физического. Если есть закон, которому природа неизбежно следует, то Творцу излишне было делать еще честнейшие, до последних малостей касающиеся определения всех вещей вообще и каждой порознь и притом, для каждого мгновения ее существования; второе – Господь Бог, дав однажды закон природе, дал его навсегда, так что не нарушает уже его, потому что нераскаянна бо дарования Божия (Рим. 11:29) потому что закон, данный им, в высшей степени премудр и свят; следовательно Бог не есть существо деспотически-неограниченное, который, как изображается в Коране, все, чего бы ни захотел, хотя бы то и несообразного с премудростью и недостойного Его существа, все может исполнить; третье, – материи сообщает движение и жизнь сила, которая дает ей смысл, силу и значение и которая потому составляет главное в вещах и предметах мира физического; следовательно (следствие еще аналогическое, имеющее полнее и подробнее вынестись и объясниться из раскрытия взгляда на человека) и в человеке существенную часть составляет душа и следовательно цель и назначение человека гораздо высшее, чем оно представляется в мухаммеданстве, словом – это следствие против чувственности.

От бесед о природе к беседам о человеке переход так прост и так естествен, что веропроповеднику не нужно прибегать ни к каким изысканным вступлениям и предварительным подготовлениям слушателя. Говоря о царстве животном, миссионер, не прерывая нити бесед, самым предметом беседы по необходимости вызывается сказать что-нибудь и о человеке, как члене царства животного, который, составляя собою особый класс этого царства, стоит несравненно выше всех прочих животных, как окончательное звено в цепи видимой природы, венец и краса творения. В силу того общего закона, что каждая, высшая в порядке творения тварь, имея в себе все главные условия жизни тварей низших, имеет кроме того и другие условия, собственно ей принадлежащие, несравненно высшие, чем выше занимаемая ею ступень, и человек, как член царства природы, имеет в себе все главные условия жизни тварей низших, а как член царства природы высший, окончательное звено в цепи видимой природы, венец и краса творения, заключает в себе нечто такое, чего уже нельзя найти ни в одном порядке тварей низших его. Это разумно-свободная душа его, одаренная личностью. – Тот же самый прием изложения миссионер должен употребить и в рассуждении о человеке, каким он пользовался при изложении взгляда на природу, т. е. и здесь так же, как и в природе, следя, и усматривая главным образом силу души и закон ее действования. По этому, подведши человека, как члена царства природы, под общий взгляд на природу, он должен пополнить этот взгляд другим, высшим взглядом на него, как на существо разумно-свободное, и так, кратко указав на жизнь образовательную (пластическую), жизнь самого низшего царства, ускользающую от сознания человеческого, и на жизнь животную, жизнь царства животного, подлежащую уже сознанию, должно перейти к рассмотрению и объяснению жизни собственно духовной, высшей, благороднейшей. Сам собою понятно, что, в избежание неуместных и не благовременных споров, этого взгляда на человека не нужно высказывать вдруг, потому что он не согласен с учением мухаммеданским о фатализме. Поэтому должно вести беседы и рассуждать о человеке так, чтобы взгляд на него, как на существо разумно свободное сам собою образовался незаметно. Таким образом самое дело требует преподать татарину психологию и без сомнения опытную, т. е. преподать ее не в теории и отвлеченностях, но посредством наблюдения и объяснения внутренних действий и явлений души. Нет нужды говорить о том, что психологии не надобно излагать во всем ее объеме, потому что для этого потребно много времени, притом же и нет большой нужды предлагать ее во всем ее объем. К чему напр. говорить много о том, в чем обращаемый уже убежден, напр. о духовности души, ее бессмертии и т. п. При изложении психологии главным образом надобно иметь в виду те стороны души, от правильного взгляда на которые с одной стороны могут исходить следствия противо-мухаммеданские; а с другой – которые будут вести и располагать к принятию христианства. Так, при рассуждении о познавательной способности, по указании на силу и закон действования этой силы, надобно навести татарина на мысль и утвердить в этой мысли, что разум дан человеку для того, чтобы человек сам размышлял и сам убеждался во всем; а не для того чтобы рабски следовал во всем мнениям и суждениям других. Здесь же, не мимоходом следует обращаемому заметить, что цель, с какою Бог дал человеку разум, та, чтобы человек разумно познавал Бога и сознательно служил Ему; следовательно, между прочим та, чтобы он мог познать истинную веру и чтобы разумно и сознательно убедился в истине и божественности ее: а не на слово и слепо принимал и содержал веру отцов своих; и что чело- век по этому за погрешность касательно избрания той или другой веры будет строго наказан Богом между прочим потому, что имел разум, имел способность узнать истинную веру и не позаботился об этом. Таким образом, при сообщении психологических сведений о познавательной способности души, нужно стараться возбудить в татарине самостоятельное мышление, и утвердить его в мысли о необходимости разумно-сознательного убеждения в достоинстве веры, одержимой им, и чрез то пробудить в нем пытливость и критический взор на свою религию запрещенный законом. Рассуждая о способности желательной, миссионер, указав на силу и закон ее действования, должен постараться раскрыть и уяснить для татарина свободу воли и, в силу этой свобода, назначение ее – свободно хотеть и желать одного доброго и приводить свое хотение в исполнение и напротив отвращаться всего дурного и злого. Как всем вообще рассуждениям, так в особенности суждениям о предметах спорных, каковым принадлежать свобода воли, надобно давать вид ненамеренный, т.е. рассуждать так, чтоб из рассуждения не видно было в миссионере усилия опровергнуть противника и навязать ему свой взгляд. Поэтому, для раскрытия и уяснения свободы воли и вообще желательной способности, не высказывая наперед голой мысли: „душа одарена свободою», надобно прежде прибрать и потом уже объяснить такие факты, в которых бы, как можно разительнее и ощутительнее, так сказать наглядно; выражалось собственное хотение и произволение человека сделать что-нибудь или не сделать. Точно таким же образом надобно действовать и при рассуждении о способности чувствования. Для объяснения закона этой силы надобно избирать такие душевные явления и состояния, которые дали бы заметить и почувствовать мухаммеданину все превосходство духовных наслаждений, внутреннего мира и покоя, радости и блаженства и в особенности блаженства в Боге пред всеми чувственными удовольствиями, составляющими, по понятию мухаммедан, верховное блаженство человека и цель его существования. – Определив таким образом путем дробления (анализа) или частного исследования закон каждой силы порознь, миссионер должен уже обратным путем, путем сложения (синтеза)возвести взор слушателя на человека еще выше, под одну общую точку, именно указать ему на общий закон всех сил в совокупности, на закон природы человека, или что тоже на закон его бытия, который слагается из частей законов каждой силы порознь, или лучше который проявляется в каждой силе порознь. Объясним это. Господь Бог, проявляя Себя в творении, проявил свои совершенства. Поскольку же совершенства в Боге существуют и действуют по высочайшему, необходимому закону, ибо Он Сам для Себя закон; то проявляя свои совершенства, Он вместе с тем проявил в твари и высочайший закон, по которому существуют и действуют Его совершенства, который, как проявление только, а не полное выражение, в твари имеет только характер необходимости. Иными словами: дав бытие тварям для жизни, Он дал бытию и закон, по которому бы Оно действовало; поскольку жизнь, к которой бытие воззвано, есть действование по определенному порядку или закону й возможна только под условием закона; ибо где нет закона или действования по определенному порядку, там необходимо – беспорядок, расстройство, следовательно смерть, а не жизнь. Этот творческий закон бытия и жизни существу в большей или меньшей мере, выразился во всех тварях, но преимущественно в тварях разумно-свободных, которые потому и называются созданными по образу и подобию Божию. Сей-то образ и подобие Божие и надобно объяснить мухаммеданину. – Поэтому после частного исследования каждой силы души порознь надобно заняться с ним размышлением об образе и подобии Божием, – о котором мимоходом упоминается и в Коране, – как о законе природы человеческой, законе ее бытия, состоящем в совокупному стройном, гармоническом действовании всех сил души, устремленном к Богу, Первоисточнику жизни и блаженства. Здесь опять следует заметить, что для раскрытия и уяснения в человеке образа и подобия Божие не нужно прибегать ни к каким отвлеченностям. Всего лучше представить образ и подобие Божие на самом деле – в природе человека, т. е. посредством наблюдения с слушателем вместе тех черт богозданной природы человека, которые остались в нем и после падения. С этою целью должно обратиться к рассмотрению естественного закона и преподать слушателю чистое, правильное и верное понятие об этом законе, зеркалом коего служит совесть каждого, как таком законе, по которому языцы, не имуще закона внешнего, положительного, естеством, по самой при роде существа своего, в которой творческою рукою насажден закон, законная творят (Рим. 2:14). – Этим можно закончить подготовление слушателя, потому что, по самому ходу дела, естественно приступить к проповеди уже собственно евангельской3.

В высказанном нами подготовлении слушателя заключаются начала, подрывающие почти все главные заблуждения мухаммеданства, как-то; фатализм, деспотизм, приписываемый Богу, чувственность, вместе с нею недостойные ни Бога, ни человека – райские утехи и вообще всю религию, составленную Мухаммедом, как несообразную с природою человека. Подготовление это, по-видимому, слишком длинно. Но длиннота эта только кажущаяся, зависящая от обширности предметов, которые не нужно рассматривать во всей их полноте, со всеми подробностями; преподать их надобно в самых общих чертах, – а это можно сделать в два, три вечера.

Вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего, и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих (Рим. 7:23).

Вот с чего можно и должно начать мухаммеданину проповедь собственно евангельскую, с проповеди о падении, о грехе и ужасах греха. Доселе миссионер представлял своему слушателю человека с хорошей стороны, рассматривал его, в связи с видимою природою, как стройное, чудное, прекрасное Божие создание, одаренное законом добра или природного, естественного стремления к доброму. Теперь, по порядку, надобно представить его с другой, настоящей стороны, со стороны худой, в жалком и бедственном рабстве греху, в состоянии беззакония, дабы при вести слушателя в сознание своей глубокой греховности, всего безнадежного состояния человека, оставленного самому себе без особенной, чрезвычайной по мощи свыше и чрез то возбудить в нем спасительную скорбь и болезнь о грехе и желание искупление и прощение.

Мухаммеданину, по-видимому, излишня проповедь о грехе и покаянии, потому что он и без того чувствует грех, живо сознает свою греховность пред Богом. Но между тем ему-то прежде всего и нужно слово о грехе, потому что у него существуют неправые понятия касательно сего предмета, в следствие которых он чрезвычайно далек от мысли об искуплении и Искупителе. – Грех, по понятию мухаммеданина, слишком велик и ужасен, потому что им оскорбляется величие и святость Бога, который жестоко карает нарушителей и презрителей Его святой воли. За то, по его же понятию, Бог весьма милосерден и милостив; Он знает, как человек слаб и не мощен, как поползновенен ко греху, а потому охотно прощает и милует его: когда он поскорбит в душе о содеянном грехе, ударит себя в грудь, повергнется пред Богом в слезах раскаяния, Все милостивый и Всемилосердый все забудет, все простит, переменит гнев на милость, – и человек будет прав пред Богом. И так грех, по понятию мухаммеданина, нарушает только отношения человека к Богу, разделяет между Богом и человеком.

Следствия греха, по его мнению, не простираются на природу человека, на существо его. Как глубоко грех портит и растлевает естество, этого мухаммеданин не знает: смерть, по его понятию, в по рядке вещей и определена самим Богом, – Само со бою понятно, что с такими убеждениями о грехе трудно придти к мысли о восстановлении и воссоздании человека. По понятию мухаммеданина выходит, что восстановлять и искупать человека не нужно, потому что грешник и после греха все тот же человек по природе. Что же касается до самой вины за грех, то Бог, если только захочет, может снять ее с человека и простить, потому что Он милостивый и милосердный Бог и притом неограниченный Царь и Владыка всего, который вправе распоряжаться своим созданием по своему произволу, по которому одних людей Он щадит и милует, Сам руководствует по пути правому, не по каким-нибудь со стороны их заслугам, но единственно потому, что Он хочет их щадить и миловать, хочет руководствовать, а других предает конечному отвержению, совращает с пути правого, вводит в заблуждение и таким образом готовит на вечную погибель, потому что хочет того. – И так, чтобы пробудить в мухаммеданине потребность искупления и Искупителя, миссионеру следует представить грех во всем его настоящем виде и силе, именно показать: а) глубокое растление, какое грех произвел и производит в природе человеческой, так, чтобы отсюда видно было, что смерть и тление суть явления совершенно случайные, незаконные; b) при всем милосердии Божием, непростительность греха пред Богом, без особенного со стороны человека удовлетворения за вину, и заслуги, и из того и другого вывести потребность искупления и Искупителя.

а) При объяснении тайны грехопадения человека не нужно касаться спорных с мухаммеданином вопросов о том, где обитал первый человек, на небе, или на земле, как согрешил, какую нарушил заповедь и т. подоб. Гораздо основательнее будет, если миссионер, в избежание споров, оставив в стороне грехопадение первого человека, обратит внимание слушателя на последствия греха в человеке и появлениям будет восходить к причине, которая объяснится сама собою. Этого требует и самый по рядок и ход речи, которую, по нашему предположению держал миссионер. И так, повторяем, от хорошей стороны в человеке, после раскрытия в нем закона природы, который есть закон добра, вложенный в человека самим Творцом, надобно перейти к рассмотрению в человеке худой его стороны, греха, беззаконно превзошедшего в природу человека.

Доказать действительность существования в человеке греховного закона и убедить в этом мухаммеданина весьма нетрудно. Апостол Павел изобразил его такими яркими чертами, так ясно и наглядно, что против слов его нечего и сказать, потому что изображение закона греха, представленное апостолом, взято с действительности, с самой природы. Еже бо содеваю, не разумею: не еже бо хощу, сие творю: но еже ненавижду, то соделоваю. Ныне же не ктому аз сие содеваю, но живый во мне грех. Вем бо, яко не живет во мне, сиречь в плоти моей, доброе, еже бо хотети прилежит ми, а еже содеяти доброе, не обретаю. Не еже бо хощу доброе, творю, но еже не хощу злое, сие содеваю. Аще ли еже не хощу аз, сие творю, уже не аз сие творю, но живый во мне грех. Обретаю убо закон, хотящу ми творити доброе, яко мне злое прилежит. Вижду же ин закон во удех моих, противу воюющь закону ума моего, и пленяющь мя законом греховным, сущим во удех моих (Рим. 7:15, 17–21, 23). – Принимая во внимание то, что все люди, и рождались и рождаются с грехом, нельзя не придти к убеждению, что закон греховный образовался в первом человеке, от которого происходят все люди, и образовался без сомнения в следствие греха, потому что самый закон сей есть закон греха. – На первое, т. е. что в человеке существует закон греха мухаммеданин согласится, потому что он сознает присутствие в человеке греха; но последнее, т. е. что закон греха образовался в первом человеке именно в следствие греха, требует еще для него пояснения, потому что, по учению Корана, следовательно по убеждению мухаммеданина, человек представляется слабым и поползновенным ко греху от природы, и так мухаммеданину нужно еще пояснить, каким образом в следствие греха образовался в человеке закон греха.

Из этого объяснения уже сама собою будет вытекать потребность искупления и Искупителя. Представим само объяснение. Бог виновник одного, исключительно одного, только добра. С этим согласен и мухаммеданин. Как виновник одного добра, Он и вложил в человека только закон добра, т. е. наделил человека силами души и вложил в эти силы известные, определенные стремления только к одному доброму и святому, каковые стремления души к доброму и святому, суть естественный, природные стремления. Потому человек, непосредственно после того, как был Отворен, уже по природе чувствовал внутреннее, естественное стремление к добру, и следовательно, к выполнению воли Божией. Для испытания Господь Бог дал ему внешнюю, положительную заповедь, кроме внутреннего, природного закона. Таким образом, только что сотворенный человек имел два закона: один внутренний закон природы, побуждавший располагавший его к добру, к выполнению воли Божией; другой внешний, положительный и тот и другой закон один другому, очевидно, нисколько не противоречили. Выполняя внешний закон, человек выполнял вместе и внутренний закон природы, т. е. поступал так, как требовала его природа. Но нарушая внешний закон, он нарушал в тоже время и внутренний закон природы, т. е. поступал против естества своего, или выражаясь словами Корана, поступал против собственной души4, которая сама собою, по природе стремилась к выполнению воли Божией и, следовательно, данной Богом заповеди. И так, нарушая заповедь Божию, человек поступил против собственной души, т. е. дал превратное направление своим силам. Силы его по природе стремились в одну сторону, к добру; человек поворотил их в другую, дал им другое, неверное, уже направление и таким образом сдвинул их с настоящего пути, повредил, испортил, словом нарушил закон своей природы и чрез то ниспал в низший круг деятельности, ибо отступление от закона, как образца деятельности, необходимо есть уже ниспадение; и потому удалившись от Бога, Источника жизни, сам внес в свою природу беспорядок, нестроение, разрушение, смерть. Так нарушением заповеди Божией грех в мир вниде, и грехом смерть (Рим. 5:12), как непосредственное и необходимое его следствие. – Человеку однажды сдвинув с настоящего пути свои силы и давши им превратное направление, не мог уже возвести их в прежнее состояние, не мог восстановить закона своей природы, или что тоже возвратить утраченных сил. С другой стороны, нарушив закон своей природы, дав превратное направление своим силам, т. е. испортив и таким образом растратив их, как тварь, из ничтожества приведенная в бытие, следовательно не имеющая ничего собственного, он не мог и приобрести новых сил, в замен испорченных. Правда, не все в человеке повредилось чрез грех: в нем осталось еще чувство добра и способность творить нечто доброе. Но это только малый остаток первобытного совершенства; и тот остаток добра по необходимости состоит в постоянной борьбе со злом, в борьбе почти всегда безуспешной, по преобладанию последнего. Так в человеке произошло глубокое внутреннее раздвоение, внутренняя борьба добра со злом и перевес последнего. Вот самое наглядное объяснение того, каким образом в человеке образовался закон греха, именно – в следствие нарушения закона, или что-то же в следствие беззакония, которое и есть грех (1Ин. 4:4).

Еще нагляднее пояснить можно подобием вещественного механизма, который ломается, потому действует неправильно, или же и вовсе делается негодным, когда его поворачивают в противную сторону, то есть дают ему неверное направление, противное закону его устройства. Для большего еще убеждения в глубокой порче естества человеческого, происшедшего именно в следствие греха, можно психологически раскрыть и показать, как и ныне частое повторение грехов постепенно портит и растлевает естество человеческое, убивает в человеке жизнь как физическую, так и явственную.

Когда мухаммеданин достаточно убедится и поймет всю глубину растления, произведенная и производимого в природе человека грехом, тогда уже не так трудно будет утвердить его в мысли о потребности искупления и Искупителя, которая уже сама собою вытекает из глубокой порчи естества человеческого.

Человек воззван из небытия к жизни и для жизни, жизнь и в мире нравственному так же как и в мире физическом, существует и возможна только там, где есть закон для жизни и деятельности.

Человек имел в себе закон жизни и деятельности, но, чрез грех, нарушил его, таким образом подвергся смерти как духовной, так и телесной. Пока в человеке не будет восстановлен закон природы, пока не будет в нем исправлено повреждение, дотоле он будет находиться в состоянии смерти. И так, чтобы жить, потребно прежде восстановить и исправить то, что повреждено грехом, какого исправления ни сам человеку как не творец, и никто другой, кроме Бога, сделать не может. И потому для приведения человека в первобытное состояние потребно особенное, чрезвычайное лицо – Искупитель и искупление от греха и смерти.

b) Бог, при всем своем милосердии, не мог и не может снять с человека вины за грех и помиловать его без особенного со стороны его удовлетворения разгневанной правде своей. Вина человека пред Богом слишком велика, чтоб ее можно было просчитать безнаказанно. – Мухаммеданин на это тот час же непременно возразит, что Бог мог и всегда может простить человека и без особенного со стороны сего последнего удовлетворения правде Божией; мог и может простить потому только, что Он милостив, что Он любит прощать и миловать виновных, раскаивающихся грешников. Пагубно-успокоительная мысль сия проистекает из понятия мухаммедан о Боге, как деспотически-неограниченном Царе Владыке всего. Как деспотически-неограниченный Царь и Владыка, для которого не существует никаких законов, Господь Бог может или помиловать человека, единственно только по милости своей, или наказать; словом поступить с ним так, как угодно Его Божеской власти и силе – и так, чтобы убедить мухаммеданина в непростительности греха пред Богом, надобно прежде ниспровергнуть в нем неправые понятия о Боге и Его свойствах.

Мухаммеданин боится сказать, что Бог имеет для себя закон и действует всегда по закону, из опасения, как бы тем не ограничить существа Божьего и не назначить предела Его действования между тем как мысль о законе, приличествующем Богу, нисколько не ограничивает и не стесняет беспредельности существа Божьего. Бог имеет закон и действует всегда по закону; только закон этот такой, которого никто и никогда Ему не предписывал. Он Сам для Себя закон. Иначе сказать: Бог действует всегда в высшей степени светло и премудро, а во так, как представляется у мухаммедан, по какому-то нерассудительному произволу, так, как Ему захочется. Все совершенства и свойства в Боге действуют всегда согласно, но внутреннему, необходимому закону существа Божия. – Как скоро миссионер утвердить мухаммеданина в мысли о законе, приличествующем Богу, тогда может легко доказать ему и другую мысль, непосредственно вытекающую из первой, как из основания, именно ту, что милость и правда – такие свойства в Боге, как существе совершеннейшем, из которых одно нисколько не уничтожает другого, не исключает, не стесняет и не ограничивает. Когда Бог щадит кого-нибудь и милует, то щадит и милует праведно, законно, так что при милости действует и правда, и наоборот.

В противном случае, если бы, то есть, в Боге все свойства действовали раздельно, тем более, если бы одно свойство исключало, уничтожало, ограничивало, или стесняло своим действием другое; то Бог не был бы существом совершеннейшим. – И так в Боге есть закон, по которому совершенства и свойства Его действуют все совокупно, не уничтожая, не стесняя и не ограничивая себя взаимно. – Предположим, что мухаммеданин на это согласится, а нужно миссионеру позаботиться, чтоб он согласился на это и убедился. Тогда можно продолжить речь о непростительности греха на основании нераздельности свойств Божьих.

Продолжим эту речь. Вина человека за грех пред Богом такова, что Бог, при всей милости, милости беспредельной не мог и не может простить человека без особенного со стороны его удовлетворения, потому что как с одной стороны велика милость Божия, так с другой так же велико и правосудие, которое оскорбилось и оскорбляется грехом.

Представим это раздельнее. Однократным преслушанием воли Божией человек совершил двукратное беззаконие, или что тоже сделал две вины. Вина первая, ничем неизвиняемая и ничем со стороны самого человека неискупимая та, что он, ничтожное творение всем облагодействованное от своего Господа, дерзнул нарушить заповедь Божию, чем оскорбил величие и святость Бога и таким образом раздражил против себя бесконечное Его правосудие, которое требовало и всегда требует вечной кары, вечного наказания всякому дерзновенному оскорбителю великого и святого имени Божия. Чтобы утолить гнев божественного правосудия и помириться с Богом, человеку очевидно нужно представить удовлетворение правде Божией за вину, которое должно быть беспредельно, как беспредельна оскорбленная правда Божия.

А такого удовлетворения ни сам человек и никакая другая конечная тварь представить не может. – Вторая вина, равно ничем не извинимая и ничем со стороны человека неискупимая та, что человек нарушая волю Божию, выраженную в заповеди, нарушил в то же время волю Божию, выраженную в законе его природы, по которому она сама собою стремилась к добру, но которую человек, вопреки естественному ее стремлению, направил в противоположную сторону, не к тому, к чему следовало ее направлять по воле и намерению Творца, послушание воли божией, выраженной в законе природы равно велико и непростительно, как и преслушание воли Божией, выраженной в заповеди, велико и непростительно по тому уже одному, что оно есть преслушание воли Божией. Но тяжесть вины увеличивается еще от того, что нарушением воли Божией, выраженной в законе природы, человек нарушил самый закон своей природы и таким образом внес в свою природу расстройство, разрушение, смерть, испортил следовательно себя самого- прекрасное дело рук Божиих, не имея на то никакого права, разрушил и исказил тот чудно-прекрасный образ Божий, который сиял в его природе. Вместо того, чтобы последованием закону своей природы, естественному ее стремлению к добру, всегда возвещать славу Божию, правильною своею жизнью постоянно выражать: се вся добра зело, человек, нарушив закон своей природы и таким образом поставив себя в необходимость творить грех, стал вещать своею жизнью только худое, стал следовательно не славить своего Творца, а изрыгать на Него хулу. Положим, что Бог простил бы человеку преслушание воли своей без особенного со стороны его удовлетворения за вину, хотя это и не справедливо, как мы выше уже показали. Но Он не мог и не может простить человека за то, что сей последний испортил себя самого, обезобразил прекрасное творение Божие. Положим, что всемилосердый Бог простил бы человеку и это. Но исказив закон своей природы, человек поставил себя в необходимость творит грех, потому что вследствие нарушены закона природы в нем образовался закон греха. В силу превзошедшего в человека закона греха вся жизнь его после сего есть непрерывное следование греха, постоянное прогневание святого Бога. Долготерпеливый Бог рано или поздно должен же наконец предать его вечному отвержению и проклятию, как сосуд погибельный. – И так человек во всяком случае безответен пред Богом, подлежит за грех вечному наказанию и проклятию, как чадо гнева и погибели. Потоку, чтобы оправдаться пред Богом, снова заслужить Его милость, потребно и особенное лице, которое бы ходатайствовало за человека пред Богом, которое бы с одной стороны принесло Богу за грех человека очистительную жертву цены беспредельной, как беспредельно грехом человека правосудие Божие, с другой стороны исправило бы повреждение природы человека, даровало бы ему новые силы, в замен испорченных, творить добро и благоугождать Богу.

Собственно евангельская проповедь мухаммеданам, по нашему понятию, должна состоять только из проповеди о грехе и жертве за грех, или искуплении, без указания впрочем пока на самое лице Искупителя, Иисуса Христа, против божественного достоинства которого они сильно предубеждены; потому что только убеждение в необходимости искупления может служить для мухаммеданина основанием и побуждением к принятию всей вообще веры Христовой и в особенности главнейших истин христианства, каковы напр. истины о Лице Иисуса Христа и таинстве пресвятые Троицы. Против божественного достоинства Иисуса Христа мухаммедане сильно убеждены. Никакими другими доказательствами не убедить мухаммеданина в божественном достоинстве Иисуса Христа, не убедив его наперед в необходимости искупления и Искупителя, который должен быть лице божественного достоинства. Учение о таинстве пресвятые Троицы, о котором мухаммеданин не имеет надлежащего понятия, кажется для него идолопоклонством и потому чистым безумием. Миссионеру трудно убедить мухаммеданина, что должно чтить и исповедовать единого Бога в трех Лицах, если он прежде не убедит его в необходимости Искупителя, который должен быть особенное лице божественного достоинства. – Все другие истины христианства не нужны для мухаммеданина; потому что он убежден, что в его религии есть все необходимое для спасения. Необходимость их он тогда только хорошо может почувствовать, когда убедится в недостаточности ко спасению тех средств какие ему предлагает его религия, то есть когда убедится в необходимости искупления и Искупителя. Вообще, при убеждении мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя, сам собою должен рушиться исламизм в самых его основаниях. Как скоро мухаммеданин сознательно убедился в необходимости искупления и Искупителя, он уже христианин. Тогда остается только сделать его христианином православного исповедания, то есть огласить его и преподать ему правую веру в надлежащей полноте. Тогда он легко и скоро может принять все, что услышит от миссионера. Если мухаммеданин убедится в необходимости искупления и Искупителя, тогда ему не будет казаться идолопоклонническим учение о Боге Триедином (глубокое, сознательное убеждение в необходимости искупления есть между прочим и доказательство троичности Божества), тогда ему не будет казаться странным, как Бог может иметь Сына, как Пресвятая Дева Мария могла родить Бога, и многое другое; тогда он легко и скоро примет все православное христианское учение. Что касается до его заблуждений, собственно мухаммеданских, то они сами собою, как сухое бытие, исчезнут от прикосновения здравого слова. – И потому миссионер прежде всего и главным образом должен заботиться о том, чтобы утвердить мухаммеданина в потребности и необходимости искупления и Искупителя. Все его беседы, все раз суждения и совещания должны клониться к одному концу, что без искупления и Искупителя нет и не может быть оправдания и спасения, что человек, оставленный самому себе есть существо погибшее, без всяких надежд на лучшую и блаженную будущность.

Этим, собственно, и должна заключиться проповедь о грехе и жертве за грех.

Когда мухаммеданин достаточно убедится в необходимости и потребности искупления и Искупителя, тогда уже свободно можно указать ему на самого Искупителя Иисуса Христа, совершившего уже дело искупления и раскрыть подробно и обстоятельно как истинное учение о Лице Иисуса Христа, так равно и все заблуждения Корана касательно Его. Чтобы не возмутить впрочем религиозного чувства мухаммеданина, пока еще дышащего мухаммеданством, благоразумие требует, чтобы истинное учение о Лице Иисуса Христа, как Искупителя, а равно и опровержение заблуждений Корана касательно Его, высказано было в виде восстановления подлинной истории Иисуса Христа и учения о Нем. Это можно сделать так. В Коране есть довольно мест, которые очень легко, при убеждении уже мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя, употребить в пользу божественного достоинства Иисуса Христа и искупительной жертвы, как уже принесенной Им Богу. Так в Коране Иисус Христос называется Словом Божиим, посланным от Бога в ложе сна Марии и зачавшимся во утробе ее по наитию Святого Духа, под которым мухаммедане разумеют архангела Гавриила. В нем же довольно подробно изложены история и обстоятельства рождения Иисуса Христа, где видны следы истинной истории; далее, в Коране говорится об Иисусе Христе, как об одном из величайших пророков и чудотворцев, как об одном из самых приближенных людей к Богу, которого Бог почтил и превознес пред всеми прочими пророками, так что за святость жизни непосредственно взял Его на небо, подобно тому, как взял Илью и Еноха. Вообще Коран так почтительно и высоко отзывается об Иисусе Христе, как о пророке, что в самом даже Коране нет почти основания предпочитать Ему Мухаммеда, который и родился путем естественным и не творил, по собственному его признанию, чудес, и перешел в другую жизнь опять путем естественным, обыкновенным. На основании этих и подобных мест Корана, частию не искаженных, частию менее искаженных можно слегка и постепенно восстановить подлинную историю о Иисусе Христе и сообщить о Нем истинное учение. В Коране есть даже намеки на крестную смерть Иисуса Христа и воскресение, следовательно на искупительную жертву.

Мухаммед всячески старался уверить своих последователей, что Иисус Христос вовсе не умирал и ни когда не был распят: а распят был какой-то другой человек, подобный Ему, именно, по толкованию мухаммедан, недостойный ученик Его Иуда; но между тем проговорился он и о смерти Иисуса Христа и о воскресении Его. В Коране Боге так говорит Иисусу Христу: يٰعِيسٰى إِنِّي مُتَوَفِّيكَ وَرٰافِعُكَ إِلَيَّ, т. е. Иисус! По истине Я заставляю Тебя умереть; но потом Я вознесу Тебя к себе (гл. 3, 48). Кроме того, Мухаммед вкладывает в уста Иисуса Христа такую речь: وَالسَّلٰمُ عَلَيَّ يَوْمَ وُلِدْتُ وَيَوْمَ أَمُوتُ وَيَوْمَ أُبْعَثُ حَيًّا, т. е. мир да будет на Мне в день, в который Я родился, и в день, в который умру, и в день, в который воскресну (гл. 19, 34). При объяснении сих мест мухаммедане делают различные натяжки и всячески усиливаются доказать ту мысль, что здесь говорится о непосредственном восхищении Иисуса Христа на небо; но слова: مُتَوَفِّيكَ «заставлю Тебя умереть или подвергнуться смерти, и потом: رٰافِعُكَ إِلَيَّ – أَمُوتُ – أُبْعَثُ حَيًّا вознесу к себе, умру, воскресну», ясно показывают, что Мухаммед проговорился и разумеет действительную смерть Иисуса Христа и воскресение Его. При убеждении мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя этими местами довольно легко доказать действительную смерть Иисуса Христа и преподать учение об искупительной крестной жертве. – Когда мухаммеданин убедится уже в божественном достоинстве Иисуса Христа, тогда на основании этого убеждения можно преподать ему учение о таинстве пресвятые Троицы. Проповедь о таинстве пресвятые Троицы требует особенной осторожности со стороны миссионера, которого первый долг в этом случае состоит в том, чтобы убедить мухаммеданина, что христиане чтут и исповедуют не трех богов, как думают мухаммедане, а единого Бога, только в трех Лицах. Слово „Лице» для мухаммеданина совершенно непонятно. Правда, Мухаммедане имеют понятие о Лицах Божиих; только они под лицами Божиими разумеют свойства Божии, которых они насчитывают восемь. Поэтому, чтобы сколько-нибудь уяснить для мухаммеданина учение о Боге едином, в трех Лицах почитаемом, нужно прибегнуть к тем подобиям (солнца, огня, души), которыми обыкновенно поясняют этот непостижимый для ума человеческого догмат. Как на образцовое в этом случае пособие для миссионера можно указать на проповедь Кирилла Философа о таинстве пресвятые Троицы, говоренную им сарацинам, последователям Мухаммеда же. Этою проповедью Кирилла Философа, помещенною в Четиих-Минеях в его житии, миссионер противо-мухаммеданский может воспользоваться буквально; потому что понятнее и яснее о сем предмете нельзя ничего больше сказать. Утвердив в мухаммеданине веру в божественное достоинство Иисуса Христа, как Искупителя, и таинство пресвятые Троицы, в эти два существенные догмата христианства, миссионер может беспрепятственно наставить его во всех прочих истинах христианства, которые прежде всего и главным образом надобно утверждать на том уже основании, что они преподаны человеку Иисусом Христом, Искупителем рода человеческого. Если мухаммеданин примет учение о Лице Иисуса Христа, то нет сомнения, что он примет и все Его учение.

Итак, убеждение мухаммеданина в необходимости искупления и Искупителя должно служить для него основанием, на котором бы утверждались все прочие истины, которые миссионер имеет ему преподавать.

Когда мухаммеданин примет к сердцу проповедь миссионера, когда убедится в истине христианства, в таком случае для довершения впечатления, произведенного на душу его проповедью, потребно еще уничтожить все его прежние заблуждения и ложные убеждения, потребно еще истребить самые следы мухаммеданства, так чтобы он был истинный христианин в полном смысле слова, так чтобы в нем не оставалось уже ничего мухаммеданского. И потому после проповеди евангельской миссионеру нужно вступить с мухаммеданином в полемику. Характер полемики, как само собою уже понятно, должен обусловливаться тем впечатлением, какое произведет на душу мухаммеданина проповедь евангельская. Когда миссионер увидит, что мухаммеданин сильно тронулся уже его проповедью и не имеет уже более никакого предубеждения против христианства, в таком случае можно вести с ним полемику прямо и открыто, без особенной предосторожности, беспощадно обличая ложь и заблуждение. Значит нечего говорить о том, как вести полемику с мухаммеданином, сильно тронувшимся проповедью миссионера. Все опровержения мухаммеданства, как само собою предполагается, миссионеру должны быть известны. Эти опровержения он и должен высказать мухаммеданину в том или другом порядке, все равно, лишь бы только основательно, потому что так или иначе они будут высказаны, мухаммеданин, сильно тронувшийся уже проповедью миссионера, выслушает их как следует, без оскорбления.

Совсем в другом духе и тоне должно держать полемику с мухаммеданином, на которого проповедь евангельская хотя и сделала впечатление, но не оказала еще решительного действия, который находится еще в раздумии и сомнении касательно истинности проповедуемой ему веры. Такому мухаммеданину нельзя еще говорить прямо и открыто, что то и другое в твоей религии – ложь, петому что он может еще оскорбиться. С таким мухаммеданином надобно вести полемику осторожно, тонко и рассчитано, так чтобы, слушая слово обличения, он нисколько не оскорблялся, не раздражался и не выходил из себя. Об этой-то полемике теперь мы и скажем, тем более что ее с большим удобством можно приложить и к такому мухаммеданину, который сильно тронулся евангельскою проповедью миссионера.

Чтобы не оскорбить религиозного чувства мухаммеданина и таким образом не раздражить его против себя, миссионер должен изгнать из своей полемики все жесткое, суровое и оскорбительное и дать ей характер, сколько возможно, мягкий, благородный. Этого можно достигнуть путем сомнения, недоумения, вопрошания и т. п.

Сначала миссионер может выразить свое сомнение и недоумение касательно истинности и божественности вообще всего мнимого откровения, которому верит мухаммеданин, и спросить его: „правда ли, что Коран есть Божие откровение, действительно ли Мухаммед есть посланник Божий и пророк?» Так как сомнение должно быть не безотчетно, то миссионер должен показать те основания и причины, кои заставляют его сомневаться на счет божественности мнимого откровения мухаммеданина. Причин и оснований для сомнения в божественности Корана много.

Но нет нужды высказывать их все вдруг. Сначала лучше всего высказать общую причину, в которой бы заключались все другие, и потом постепенно развивать ее. Самая общая причина, заключающая в себе все другие причины, по коим можно и должно сомневаться в божественном происхождении Корана – та, что Коран не имеет ни внутренних, ни внешних признаков откровения. Потому, высказывая свое сомнение касательно божественного происхождения Корана и вообще религии Мухаммеда, миссионер может присовокупить: „мне кажется» сомнительным божественное происхождение Корана потому, что он не имеет характера истинного откровения.

Чтобы решить, справедливо ли и основательно ли сомнение миссионера, действительно ли, то есть, Коран не имеет характера истинного откровения, очевидно, надобно прежде всего определить, каков вообще должен быть характер истинного откровения.

Взаимное в этом соглашение послужит основанием, началом и поверкой всех имеющих быть религиозных споров у миссионера с мухаммеданином. Заметим и здесь, что при определении характера истинного откровения не нужно пускаться в излишние подробности; можно ограничиться при этом такими общими мыслями, с которыми не может не согласиться мухаммеданин и под которые, между прочим, не подойдет Коран. Именно, надобно условиться с мухаммеданином в следующем: а) истинное откровение должно содержать в себе одну только истину, напротив в нем не должно быть никакой лжи. С этим мухаммеданин совершенно согласен; b) истинное откровение не должно заключать в себе никаких противоречий. С этим опять мухаммеданин должен согласиться тем более, что сам Мухаммед, между прочим, доказывал божественное происхождение Корана тем, что в его Коране нет противоречий; с) в истинном откровении не должно быть никаких сомнений касательно истин веры и деятельности, и пустых мелочных правил и предписаний, до коих можно дойти и собственным разумом; (1) вообще истинное откровение не должно заключать в себе ничего нелепого и несообразного со здравыми понятиями, должно быть достойно Бога и человека. – О других признаках откровения можно умолчать, потому что в них весьма трудно условиться с мухаммеданином. Так, когда Мухаммед объявил, что чудеса во власти Божией и что Бог не благоволил послать его на проповедь с даром чудотворений, то трудно уже уверить мухаммеданина, что религия должна быть засвидетельствована чудесами того лица, которое посылается Богом для возвещения ее человеку. Равным образом нечего условливаться и в том, что лице, передающее от Бога религию, должно быть строгой, неукоризненной нравственности. Положим, что мухаммеданин с этим согласится; но из этого миссионер не может вывести ничего невыгодного для Мухаммеда, поскольку Мухаммед, по понятию мухаммеданина, есть единственный человек, лице в высшей степени святой жизни. Не убедить мухаммеданина в безнравственной жизни Мухаммеда, не доказав наперед лжи и обмана в его Коране. Итак, можно ограничиться высказанными нами признаками откровения. Правда, по этим признакам и человеческое произведение может выдержать критику на откровение; но для мухаммеданина достаточно и этих признаков. Для него они очень важны; потому что если миссионер основательно покажет мухаммеданину, что в Коране есть ложь, противоречия, нелепости и несообразности, то, наверное, можно полагать, что его убеждение в божественном происхождении Корана поколеблется и рушится.

Условившись с мухаммеданином в исчисленных нами признаках истинного откровения, миссионер может приступить, собственно, уже к полемике, к опровержению мухаммеданства, которое должно состоять в подведении Корана под эти признаки. а) Коран не имеет первого признака откровения. В нем много лжи. Но доказать мухаммеданину, что в Коране действительно существует ложь, довольно трудно; потому что на взгляд мухаммеданина все существующее в Коране есть истина. Как же уверить мухаммеданина, что в Коране действительно существует ложь? Ложь чем грубее, тем она виднее, нагляднее и, так сказать, осязательнее. Самая грубая, вопиющая и бессовестная ложь в Коране – это клевета на христиан и иудеев; на христиан – будто они пресвятую Деву Марию, Матерь Иисуса Христа почитают за Бога; на иудеев – будто они считают Ездру за Сына Божия в том же точно смысле, в каком христиане почитают Сыном Божьим Иисуса Христа, так что следует, будто иудеи Ездру считают за Бога. Места, в которых говорится об этом, следующие:

وَإِذْ قَالَ اللّٰهُ يَا عِيسٰى ابْنَ مَرْيَمَ أَأَنتَ قُلْتَ لِلنَّاسِ اتَّخِذُونِي وَأُمِّيَ إِلٰهَيْنِ مِنْ دُونِ اللّٰهِ ط قَالَ سُبْحٰنَكَ مَا يَكُونُ لِي أَنْ أَقُولَ مَا لَيْسَ لِي بِحَقٍّ ج إِن كُنْتُ قُلْتُهُ فَقَدْ عَلِمْتَهُ ج تَعْلَمُ مَا فِي نَفْسِي وَلاَ أَعْلَمُ مَا فِي نَفْسِكَ ج إِنَّكَ أَنْتَ عَلّٰمُ الْغُيُوبِ ج مَا قُلْتُ لَهُمْ إِلَّا مَا أَمَرْتَنِي بِهِ أَنِ اعْبُدُوا اللّٰهَ رَبِّي وَرَبَّكُمْ

т. е. И, если Бог спросит некогда: Иисус, сын Марии! говорил ли ты людям: кроме единого Бога, почитайте еще Меня и мать Мою за богов? Он ответит тогда: хвала Тебе! Мне не следует говорить то, что не истина. Если бы я это говорил, то Ты уже знал бы это: Ты знаешь, что во мне, но я не знаю, что в Тебе, ибо Ты знаешь тайное. Я говорил им только то, что ты повелел мне говорить: чтите Бога, Господа моего и Господа вашего (гл. 5:116.117).

وَقَالَتِ الْيَهُودُ عُزَيْرٌ ابْنُ اللّٰهِ ج وَقَالَتْ النَّصٰرٰى الْمَسِيحُ ابْنُ اللّٰهِ ذٰلِكَ قَوْلُهُم

т.е. Иудеи говорят: „Ездра сын Божий; а христиане говорят: Мессия есть Сын Божий. Вот что они говорят» (гл. 9:30)! Ездра поставляется в параллель с Иисусом Христом, которого христиане почитают действительно истинным Богом. Далее Мухаммед продолжает:

أَنّٰى يُؤْفَكُونَ ج اتَّخَذُوا أَحْبَارَهُمْ وَرُهْبَانَهُمْ أَرْبَابًا مِّن دُونِ اللّٰهِ وَالْمَسِيحَ ابْنَ مَرْيَمَ وَمَا أُمِرُوا إِلَّا لِيَعْبُدُوا إِلٰهًا وَاحِدًا ج لَا إِلٰهَ إِلَّا هُوَ سُبْحٰنَهُ عَمَّا يُشْرِكُونَ

т. е. «о, как они лгут! Они, кроме Бога и Мессии Сына Марии, почитают за богов священников своих и монахов, тогда как им повелено покланяться только единому Богу; потому что нет Бога, кроме Его. Далеко да будет от Него то, что они с ним соединяют» (гл. 9:31). Последняя ложь, будто христиане почитают за богов священников своих и монахов так груба, что ей не верят даже сами мухаммедане. Как же обличить Коран в представленной нами грубой лжи и бессовестной клевете на христиан и иудеев? Обличить можно миссионеру своим собственным свидетельством, что ни он и никакие христиане не почитали и не почитают Девы Марии за Бога, а равно и иудеи Ездру за Сына Божия в том смысле, в каком христиане почитают Сыном Божьим Иисуса Христа. В подтверждение истинности своих слов миссионер может сослаться на печатные книги, в которых говорится о том, как христиане почитают Деву Марию, а равно иудеи Ездру. Может случиться, что мухаммеданин этим не убедится. В таком случае лучше всего, кажется, поступить так: надобно пригласить (выбор можно предоставить самому мухаммеданину) не объявляя для чего, совершенно постороннего какого-нибудь христианина, если возможно, первого встречного и спросить его в присутствии мухаммеданина: „почитаешь ли ты Матерь Божию за Бога»? На что он без всякого уже сомнения ответит отрицательно. Это можно повторить раз, два, три, – и тогда ложь обличите как нельзя больше. Тогда останется доказать миссионеру, что христиане и прежде никогда не оказывали Деве Марии Божеского почтения. В этом случае надобно будет прибегнуть к истории, свидетельство которой, после представленных уже свидетельств, должно быть доказательно для мухаммеданина.

Укажем еще на другую ложь Корана, в которой лучше и легче убедить мухаммеданина, чем во всякой другой лжи. Целая треть Корана, если не более, заимствована из священного Писания ветхого и нового завета и есть нечто иное, как повторение, только в искаженном виде, того, что открыто было действительно свыше задолго прежде появления его на свет.

При всем том Коран большую часть заимствованных истин, давно уже открытых, выдает за новое откровение, за истины новые, которые еще никогда и никому не были известны. Так, рассказав историю о благовестии архангела Гавриила пресвятой Деве Марии, Мухаммед, от лица Бога, делает следующее прибавление: ذٰلِكَ مِنْ أَنْبَاءِ الْغَيْبِ نُوحِيهِ إِلَيْكَ, т. е. это тайная повесть; мы ее открываем тебе (гл. 3, 39). Такое же точно замечание и тоже от лица Бога сделано и после повести об Иосифе: это тайная повесть, которую мы открываем тебе (гл. 12, 103).

Вообще в Коране весьма обыкновенна следующая мысль: вы научены Мухаммедом тому, чего ни вы, ни отцы ваши не знали, то есть, весьма многому новому и высокому, чего доселе никто еще не знал. Между тем в Коране нового весьма, весьма не много, если не считать новым искажения откровенных истин.

Все главные и существенные истины Корана, которыми он гордится, давно уже были известны, например, истина единства Божия, воскресения мертвых, суда, наград и наказаний, известны были гораздо прежде Корана, и всем народам. Если есть в нем что нового, так это то, что Мухаммед посланник Божий и пророк. Как же теперь убедить мухаммеданина, что Коран говорит неправду, когда утверждает, что в нем открыты истины новые (повести тайные), никому еще неизвестные, каковы, например, повести об Иосифе и пресвятой Деве Марии? Надобно сличить Коран с священным Писанием ветхого и нового Завета. При сличении откроется, что повести и истории в род повестей об Иосифе и Деве Марии – вовсе не такие тайны, о которых никто не знал до Мухаммеда, откроется, что и другие истины Корана, как догматические, например, о единстве Божием, об ангелах, о воскресении, о суде, о наградах и наказаниях, так и практические, например, о страхе Божием, о молахве, о милостыне, о посте, и вообще об удалении от грехов и о преуспеянии в добре, суть истины давно уже известные миру. Но в Коране истины эти представлены в более или менее искаженном виде.

Мухаммеданин, конечно, может возразить, при сличении Корана с откровением новозаветным и ветхозаветным, что в Коране истина открыта так, как она есть, в подлинном и настоящем ее виде, без всякой примеси лжи. В предупреждение подобного возражения со стороны мухаммеданина и для большого обличения Корана, кроме священного Писания, надобно еще сличить его, если это возможно будет для миссионера, с апокрифическими евангелиями и в особенности с Талмудом, потому что Мухаммед большую часть новозаветных истин в искаженном виде, например, касательно Лица Иисуса Христа, заимствовал из апокрифических евангелий, а баснословные сказания о патриархах и пророках из Талмуда и раввинских преданий и толкований. Таким образом, чрез сравнение Корана с источниками его откроется, что в нем истинного и что ложного.

Как скоро миссионер убедил мухаммеданина во лжи, представленной нами, он уже подорвал в душе его веру в божественное происхождение Корана. Заметим вообще, что нет нужды подробно доказывать мухаммеданину всякую ложь, какая только существует в Коране. Пусть миссионер докажет одну ложь, ту ли, которую мы представили, или какую-нибудь другую по произволу, только пусть докажет ее основательно, так чтобы она явилась во всей своей наготе, во всем безобразии, – этого и достаточно будет для мухаммеданина. Его убеждение в истинности и божественности Корана должно если не рушиться, по крайней мере поколебаться, потому что если в Коране есть хотя одна ложь, то он после сего не есть уже истинное откровение.

b) Если миссионер, при всех усилиях, не убедит мухаммеданина в том, что в Коране действительно существует ложь и что потому он не есть истинное откровение; в таком случае ему надобно обратиться к противоречиям и ими доказывать ту же мысль. По словам Мухаммеда, в Коране нет противоречий. Отсутствием противоречий в Коране Мухаммед, между прочим, доказывает божественное его происхождение. В гл. 4, 84 он так говорит: أَفَلاَ يَتَدَبَّرُونَ الْقُرْآنَ وَلَوْ كَانَ مِنْ عِنْدِ غَيْرِ اللّٰهِ لَوَجَدُوا فِيهِ اخْتِلافًا كَثِيرًا, т. е. „не рассматривали ль они внимательно Корана? Если бы он был не от Бога, то в нем нашли бы, без сомнения, много противоречий».

Видно, что Мухаммед старался избежать противоречий в своем Коране. Несмотря на то, как человек не довольно логичный и последовательный, он допустил в нем много противоречий прямых и непрямых. Главное прямое противоречие Корана-касательно возможности спасения в той или другой религии. Мухаммед сначала допускал возможность спасения в христианстве, иудействе, в религии Зороастра персидского и вообще во всякой религии, лишь бы только человек веровал в Бога и в последний день или в воскресение мертвых и суд. Вот собственные слова Корана:

إِنَّ الَّذِينَ آمَنُوا وَالَّذِينَ هَادُوا وَالنَّصٰرٰى وَالصّٰبِئِينَ مَنْ آمَنَ بِاللّٰهِ وَالْيَوْمِ الآخِرِ وَعَمِلَ صَالِحًا فَلَهُمْ أَجْرُهُمْ عِنْدَ رَبِّهِمْ ج وَلَا خَوْفٌ عَلَيْهِمْ وَلَا هُمْ يَحْزَنُونَ

т. е. подлинно, те, которые веруют, и те, которые иудействуют и христиане, и сабейцы, подлинно всякий верующий в Бога и в последний день, и творящий правое, получит свою награду от Господа своего; на их не падет страх и они не будут опечалены (гл. 2, 59). Вообще всякий верующий и делающий добро будет безопасен от всякого страха и скорби (гл. 6, 48). Приведенные места эти стоят в совершенном, прямом противоречии со смыслом и духом всего вообще Корана и в частности со следующим определенным 79-м стихом третьей главы:

وَمَنْ يَبْتَغِ غَيْرَ الْإِسْلٰمِ دِينًا فَلَنْ يُقْبَلَ مِنْهُ ج وَهُوَ فِي الْآخِرَةِ مِنَ الْخٰسِرِينَ

т. е. „кто последует другой вере, а не исламу, то вера его не будет принята от него, и он будет в числе несчастных в том мире». Не более, как чрез одну только главу, в Коране встречается прежнее положение, что спасение возможно в христианстве, иудействе и сабеизме: подлинно, всякий верующий, иудей ли, сабеянин, или христианин, если только верует в Бога, в последний день и творит правое, не узрит ни страха, ни скорби (гл. 5, 73). Другое противоречие Корана тоже прямое – касательно распространения веры. На первых порах, когда не было еще у Мухаммеда значительного числа последователей и потому никакой внешней силы, Мухаммед говорил, что долг его, как посланника Божьего, только проповедовать и предостерегать: إِنْ أَنَا إِلَّا نَذِيرٌ وَبَشِيرٌ لِقَوْمٍ يُؤْمِنُونَ, т. е. я только предостерегаю и проповедую народу верующему (гл. 7, 188).

وَمَا أَرْسَلْنَاكَ إِلَّا مُبَشِّرًا وَنَذِيرًا, т. е. мы послали тебя только проповедовать и предостерегать. (Коран, гл. 17, 106). Поэтому Мухаммед утверждал, что приглашать к вере должно только силою убеждения, а не силою принуждения.

لَا إِكْرَاهَ فِي الدِّينِ, т. е. в религии нет принуждения (гл. 2, 257), говорил он сначала.

أَفَأَنْتَ تُكْرِهُ النَّاسَ حَتّٰى يَكُونُوا مُؤْمِنِينَ ط وَمَا كَانَ لِنَفْسٍ أَنْ تُؤْمِنَ إِلَّا بِإِذْنِ اللّٰهِ , т. е. принудишь ли людей насильно быть мослемами? Ни одна душа не может уверовать без соизволения Божьего (гл. 10, 99. 100. Также гл. 50, 44).

اُدْعُ إِلٰى سَبِيلِ رَبِّكَ بِالْحِكْمَةِ وَالْمَوْعِظَةِ الْحَسَنَةِ وَجَادِلْهُم بِالَّتِي هِيَ أَحْسَنُ, т. е. приглашай, говорит будто Бог Мухаммеду, на путь Господа твоего премудростью и кроткими советами, и если ты входишь с ними (неверными) в спор, то веди его честнейшим образом (гл. 16, 126): в Коране довольно часто повторяется:

وَقُلِ الْحَقُّ مِنْ رَبِّكُمْ فَمَنْ شَاءَ فَلْيُؤْمِنْ وَمَنْ شَاءَ فَلْيَكْفُرْ, т. е. скажи: истина от Господа; пусть кто хочет верит, кто хочет пребывает в своем неверии (гл. 18, 28). Коран только предостережение; предостерегается, кто хочет (гл. 74, 54).

Итак, наставляй народ твой, ибо ты только наставник; ты не имеешь власти поступать с ними повелительно (гл. 88, 21. 22). Так и говорил и поступал Мухаммед, пока еще не имел никакой внешней силы.

Но совершенно иначе он рассуждал и совершенно иначе действовал, когда приобрел себе значительное число последователей. Тогда он именем Бога объявил войну за закон Божий и утверждал, что надобно воевать до тех пор, пока на земле не будет одна вера. Воюйте на пути Божием, т. е. за закон Божий и проч. (гл. 2, 186–190); исходите набран, – на распространение закона Божия (гл. 9, 38). Война против неверных есть долг ваш: كُتِبَ عَلَيْكُمُ الْقِتَالُ, т. е. вам предписана война (гл. 2, 212). Если вы не поможете пророку, то подлинно Бог поможет ему (гл. 9, 40).

О пророк! возбуждай верующих к битве (гл. 8, 66);

يَا أَيُّهَا النَّبِيُّ جَاهِدِ الْكُفَّارَ وَالْمُنَافِقِينَ وَاغْلُظْ عَلَيْهِمْ, т. е. о пророк! воюй против неверных и лицемеров и будь жесток к ним (гл. 9, 74).

وَقَاتِلُوهُمْ حَتّٰى لَا تَكُونَ فِتْنَةٌ وَيَكُونَ الدِّينُ كُلُّهُ لِلّٰهِ, т. е. сражайся против них (неверных) до тех пор, пока не будет более искушения и пока закон не будет везде один-Божий (гл. 8, 40 и 2, 189). О войне против неверных говорится во многих местах Корана5. Нет нужды пересчитывать все противоречия, какие только существуют в Коране: их очень много в Коране, так что насчитывают до 1406. Несмотря на множество видимых, самых прямых и грубых противоречий, которых уже нельзя не заметить, мухаммедане отнюдь и нисколько не соблазняются ими.

Мухаммед сумел вывернуться из того затруднительного положения, в какое он поставил себя, допустив множество противоречий. Противоречия в Коране были замечены еще современниками Мухаммеда, которые и представляли их в укор ему и обличали его в самозванстве. Но Мухаммед прибег к следующей хитрости. Он объявил, что противоречия в его Коране не суть противоречия в собственном смысле, а только отмены одних определений другими лучшими. Будто Бог так говорит в Коране:

وَإِذَا بَدَّلْنَا آيَةً مَكَانَ آيَةٍ وَاللّٰهُ أَعْلَمُ بِمَا يُنَزِّلُ قَالُوا إِنَّمَا أَنْتَ مُفْتَرٍ بَلْ أَكْثَرُهُمْ لَا يَعْلَمُونَ قُلْ نَزَّلَهُ رُوحُ الْقُدُسِ مِنْ رَبِّكَ بِالْحَقِّ لِيُثَبِّتَ الَّذِينَ آمَنُوا وَهُدًى وَبُشْرٰى لِلْمُسْلِمِينَ

т. е. „когда мы заменяем (в Коране) один стих другим стихом, – Бог лучше знает, что открывает, говорят (неверующие): ты ковач этих стихов! Но большая часть из них не знают. Ты отвечай: дух святой приносит это долу от Господа твоего с истиною для укрепления верующих, для руководства и благовестие мусульманам» (гл. 16, 103.104). Пророку ли обманывать (гл. 3, 155)? Бог отменит и утвердит, что захочет (гл. 13, 38. 39).

مَا نَنْسَخْ مِنْ آيَةٍ أَوْ نُنْسِهَا نَأْتِ بِخَيْرٍ مِنْهَا أَوْ مِثْلِهَا, т. е. мы не отменяем ни одного стиха или не позволяем уничтожиться из твоей памяти, не заменив его лучшим или подобным (гл. 2, 100). Так защищал себя Мухаммед от допущенных им противоречий и успел отклонить от себя всякое подозрение в самозванстве. Последователи его пошли еще далее. На основании этих и подобных мест Корана у них образовался целый отдел богословия об отменяющем и отменяемом в Коране, где с точностью определено, какие стихи надобно считать отменяющими и какие отмененными и, следовательно, не имеющими силы и значения. Желая, сколько возможно уменьшить противоречия, они всячески старались примирить их меледу собою разными софизмами и наконец порешили дело так: в Коран некоторые стихи отменены по смыслу и по букве и, следовательно, остаются вовсе недействующими. К числу таких принадлежат: 59 стих 2-й главы Корана, отмененный 79 стихом 3-й главы (см. выше, стр. 67 и 68); 241 стих 2-й главы, отмененный 234 стихом той же самой главы; 52 стих 33-й главы, отмененный той же главы стихом 49 и др. „Когда кто-либо из вас умирает и оставляет жен: то в завещании должен назначить им содержание на один год; но не высылать из дома; если они сами отойдут, то на вас не будет греха в том, что они делают сами от себя как доброе: Бог всемогущ и премудр» (гл. 2,241). „Кто из вас умрет поставит жен, то они должны ждать четыре месяца и десять дней; по истечении этого срока для них, пусть они – на вас не будет греха от этого – поступят с особою, как считают лучше. Бог знает ваши дела» (гл. 2-я же, ст. 234). „После сего тебе (Мухаммеду) не позволяется брать других жен (гл. 33, 52). Пророк! мы позволяем тебе иметь женами всех, которым ты дашь приданое (гл. 33, 49). Некоторые стихи отменены только по смыслу, а буква остается в силе; а иные только по букве, а смысл остается. При всей, однако нелепой изобретательности примирять противоречия, мухаммедане никак не могли примирить и согласить некоторых противоречий Корана. Нашлись противоречия в одной и той же главе, каковы, например во 2-й и 33 главах. Хорошо сказать, что такой-то стих отменен другим, выданным чрез год, месяц, или даже чрез день после. Но как было прикрыть и помирить два такие одно другому противоречащие места, которые находятся в одной и той же главе? Мухаммедане не долго задумывались и над этим недоумением, но порешили его так бессмысленно, как бессмысленнее нельзя уже было решить, именно, они положили веровать, что в главах 2-й и 33 стихи отменяющие (во 2-й главе 234 стих, а в 33-й 49) ниспосланы Мухаммеду прежде отмененных (во 2-й главе 241-го, в 33-й 52-го). – Итак, не смотря на видимое множество противоречий Корана, все они прикрыты для мухаммеданина, прилажены одно к другому и примирены, хотя самым нелепым образом, так что мухаммеданин нисколько не соблазняется ими. Как же из существующих в Коране противоречий вывести небожеское, а человеческое его происхождение, как доказать мухаммеданину, что Мухаммед действительно сам был ковач стихов Корана и потому допустил столько в нем противоречий? Что в Коране действительно есть множество противоречий, этого мухаммеданин не отвергает. Но из того, что в Коране много противоречий, по его мнению не следует, чтоб он был собственное произведение Мухаммеда, а не откровение Божие; не следует потому, что противоречия – будто не что иное, как замена одного стиха другим, всегда уже лучшим первого, замена, сделанная по воде и намерению самого Бога. Понятно поэтому, что для того, чтобы, на основании существующих в Коране противоречий подорвать веру в божественное происхождение Корана, надобно прежде разоблачить тот софизм, которым Мухаммед прикрыл все свои противоречия и показать всю его нелепость. Представим опыт этого. Миссионер сначала может изъявить свое сомнение касательно божественного происхождения Корана так: мне кажется сомнительным божественное происхождение Корана, между прочим, потому, что в нем существует много противоречий. Мухаммеданин тотчас станет защищать Коран от этого мнимого, по его понятию, нарекания, и станет защищать именно тем же, чем защищал себя Мухаммед, то есть местами об отменяющем и отменяемом. Когда мухаммеданин выскажет приведенные нами слова об отменяющем в Коране для защиты его от нарекания, миссионер может возразить, что сами места эти об отменяющем состоят в противоречии со многими стихами Корана, в которых говорится о неизменяемости слов Божиих,

وَتَمَّتْ كَلِمٰتُ رَبِّكَ صِدْقًا وَعَدْلاً لَا مُبَدِّلَ لِكَلِمَاتِهِ , т. е. „слова Господа твоего, говорит Коран, исполнены истины и справедливости: они неизменны» (гл. 6, 115).

لَا تَبْدِيلَ لِكَلِمَاتِ اللّٰهِ, т. е. „нет пременения глаголам Божиим» (гл. 10, 65. Сравн. гл. 35, 41.42, гл. 50, 28 и др.).

Итак Мухаммед, защищая себя от одних противоречий, в самом защищении впал в другое. Что-нибудь одно ложно: ложно или то, что слова Божии неизменны, чего не скажет и мухаммеданин; или те места, в которых говорится об отменении одних стихов другими – лучшими. Это первое. Если одним доказательством мухаммеданин не удовольствуется, можно привести другое. Положение об отменяющем, по приложении его к противоречущим местам, а) не всегда бывает справедливо; следовательно или само ложно, или которое-нибудь из двух противоречущих мест, им примиряемых; б) часто приводит к нелепым выводам, и потому или само нелепо, или нелепы те места, к которым его прикладывают. Докажем первое. Мухаммед, во имя Бога, объявил, что на место каждого отмененного стиха Бог ниспосылал ему другой лучший. На деле выходит не так. По приложении этого положения ко многим между собою противоречущим местам касательно распространения веры, выходит, что отменяющий стих хуже отменяемого. Сначала Мухаммед распространял свое учение силою убеждения. Но потом будто ему ниспослано новое откровение, что веру нужно распространять мечем и огнем. Последнее откровение, по смыслу положения об отменяющем, должно быть лучше первого. Но сам же Мухаммед признался, что силою никого не принудишь быть мослемом:

وَلَوْ شَاءَ رَبُّكَ لَآمَنَ مَنْ فِي الأَرْضِ كُلُّهُمْ جَمِيعًا أَفَأَنْتَ تُكْرِهُ النَّاسَ حَتّٰى يَكُونُوا مُؤْمِنِينَ وَمَا كَانَ لِنَفْسٍ أَنْ تُؤْمِنَ إِلَّا بِإِذْنِ اللّٰهِ

т.е. «если бы угодно было Господу твоему, то все вообще жители земли непременно бы веровали. Итак, принудишь ли ты насильно людей быть верующими? Ни одна душа не может веровать без соизволения Божия» (гл. 10, 99.100. Сравн. гл. 50, 44).

Следовательно, огонь и меч, насилие и принуждение, вообще грубая внешняя сила есть одно из самых плохих и последних средств в деле распространения веры. – Докажем вторую мысль, то есть: положение об отменяющем приводит к нелепостям.

По положению об отменяющем выходит, что отменяющий стих лучше отменяемого, но отсюда еще не следует, чтоб отменяемый стих никуда не годился и не имел никакого достоинства. И отменяемый стих, если он есть откровение Божие, должен быть хорош для своего времени. Мухаммедане так и думают.

Приложим же это к двум противоречащим местам Корана касательно того, в какой вере возможно спасение, – и выйдет нелепость, выйдет то есть, что отменяемый стих – откровение Божие никуда негодное. „Подлинно те, которые веруют, и те, которые иудействуют и христиане, и сабейцы, подлинно всякий верующий в Бога и в последний день, и творящий правое получит свою награду от Господа своего; на них не падет страх, и они не будут опечалены» (гл. 2, 59). Вот первое место, которому в Коране есть другое совершенно противоположное. Как откровение Божие, оно, надобно полагать, годно было для известного времени, хотя на 20 лет. (Возьмем самые крайние пределы мнимо-пророческого служения Мухаммеда. Если место сие выдано было в начале его служения, и противоположное ему в конце, надобно положить, что она годно было хотя на 20 лет). Но из противоположного стиха, которым, как лучшим, отменяется место сие, следует, что оно никогда и ни при каких условиях никуда не годилось и не могло быть годно:

وَمَنْ يَبْتَغِ غَيْرَ الْإِسْلَامِ دِينًا فَلَنْ يُقْبَلَ مِنْهُ ج وَهُوَ فِي الْآخِرَةِ مِنَ الْخَاسِرِينَ

т. е. „всякий последующий другому закону, а не исламу, последует суетно: исповедание его не будет принято от него, и он будет на том свете в числе несчастных» (гл. 3, 79). – Вот отменяющий стих! Из этого стиха и в особенности других подобных ему видно, что и прежде, и всегда, начиная от самых первых времен, от Адама, Ноя, Авраама, Моисея, включительно до самого Мухаммеда спасались, спасаются и будут спасаться одни мухаммедане, то есть те, которые не почитают других богов, кроме единого истинного Бога, которые не дают сотоварищей Богу. Современники Ноя, Авраама, Моисея, Гуда, Салега, Шоаиба и всех вообще, по мнению Корана, истинных пророков до Мухаммеда включительно, давно уже осуждены на вечные муки в аду за то именно, что давали сотоварищей Богу, за идолопоклонство то есть. Христиане, иудеи, сабеяне – современники Мухаммеда, которых и разумеет Коран в приведенном нами месте, принадлежат, по смыслу Корана, именно к числу идолопоклонников;. потому что первые, по словам Корана, чтут трех богов, вторые – Ездру называют Сыном Божиим, последние – последователи Зороастра призывают Ормузда и Аримана; следовательно они никак и никогда не могли спастись; и следовательно откровение о возможности спасения в иудействе, христианстве и сабеизме не было годно ни на один год, не только что на 20 лет. Оно совершенно не было годно даже в то самое время, когда, положим, ниспослано было. Это видно из того, что в той же самой главе Корана, где оно читается (в 5 гл.), христиане и иудеи называются народом неправоверным, погибшим, который внимает вещаниям ложным, переставляет намеренно слова в Писании и проч., с которым запрещается даже мухаммеданам иметь общение. К ним идет такая проповедь в этой главе: „о вы получившие Писание! ныне у вас наш посланник, который возвещает истинный закон, чтоб вы не сказали после: никто нам не благовествовал. Те неверны, которые говорят, что Иисус Сын Марии есть Бог» (гл. 5, 18.19.22.56). После таких и подобных мнений Мухаммед, как будто нисколько не противореча себе, смело говорит, что „всякий верующий, иудей ли, или сабеянин, или христианин, не узрит страха и скорби», и потом снова продолжает прежнюю историю:

لَقَدْ كَفَرَ الَّذِينَ قَالُوا إِنَّ اللّٰهَ هُوَ الْمَسِيحُ ابْنُ مَرْيَمَ وَقَالَ الْمَسِيحُ يَا بَنِي إِسْرَائِيلَ اعْبُدُوا اللّٰهَ رَبِّي وَرَبَّكُمْ إِنَّهُ مَنْ يُشْرِكْ بِاللّٰهِ فَقَدْ حَرَّمَ اللّٰهُ عَلَيْهِ الْجَنَّةَ وَمَأْوَاهُ النَّارُ وَمَا لِلظَّالِمِينَ مِنْ أَنصَارٍ لَقَدْ كَفَرَ الَّذِينَ قَالُوا إِنَّ اللّٰهَ ثَالِثُ ثَلٰثَةٍ وَمَا مِنْ إِلٰهٍ إِلَّا إِلٰهٌ وَاحِدٌ وَإِنْ لَمْ يَنْتَهُوا عَمَّا يَقُولُونَ لَيَمَسَّنَّ الَّذِينَ كَفَرُوا مِنْهُمْ عَذَابٌ أَلِيمٌ

т. е. „подлинно, неверны те, которые говорят, что Мессия, Сын Марии есть истинный Бог; ибо Христос сказал: о, дети Израиля, служите Богу Господу моему и Господу вашему. Подлинно кто присоединит сотоварища Богу, того Бог исключит из рая и жилищем его будет огнь геенский. Нечестивым не будет помощи. Неверны те, которые говорят, что Бог есть третий из трех; ибо нет Бога, кроме единого Аллаха. Если они не воздержатся от того, что говорят, то поражены будут болезненными муками, как неверные» (гл. 5, 76–77). – Итак мнимое откровение о возможности спасения в христианстве, иудействе и сабеизме никуда не было годно и в то самое время, когда, положим, оно ниспослано было. Следует, что или оно ложно, чего нельзя сказать по надлежащему об истинном откровении; или ложен тот стих, которым отменяется это откровение; или, наконец, Мухаммед говорит неправду, что на место всякого отмененного стиха Бог приносит другой лучший. – Кроме сего обличить Мухаммеда в софизме его, которым он прикрыл свои противоречия, можно непродолжительностью времени, в которое непрестанно были меняемы откровенные стихи, несообразностью и крайним безумием того, чтоб некоторые отменяющие стихи были ниспосланы прежде отмененных, несообразностью существования отмененных стихов на предвечных таблицах и проч.

Может случиться так, что миссионер, на основании существующих в Коране противоречий, сознаваемых самими мухаммеданами, не убедит мухаммеданина, при всех усилиях убедить, в человеческом, а не божественном происхождении Корана. Выть может после всех исследований касательно противоречий, мухаммеданин останется в прежнем убеждении, что противоречия суть не более, как только замена одних стихов другими лучшими. Надежды терять не надобно. Есть еще средство убедить мухаммеданина, что в Коране существуют действительно противоречия, а не замена только одних стихов другими; такие противоречия, которые никому другому не могут быть приписаны, кроме самого Мухаммеда.

В Коране насчитывают до 140 противоречий более или менее прямых, видимых, которые сознают сами мухаммедане, и которые у них прикрыты разными софизмами. Но противоречий непрямых, которые надобно выводить, в нем бесчисленное множество, так что и не пересчитать их. Противоречия такого рода ничем не защищены у мухаммедан; потому что в простоте сердца они и не подозревают существования их. К этим-то противоречиям миссионер и должен, после неуспеха, обратиться для того, чтобы доказать человеческое, а не божественное происхождение Корана. Для примера представим два таких противоречия. В Коране довольно часто встречается следующая мысль: „пространство рая равняется пространству неба и земли напр. гл. 3, 127:

وَسَارِعُوا إِلٰى مَغْفِرَةٍ مِنْ رَبِّكُمْ وَجَنَّةٍ عَرْضُهَا السَّمٰوَاتُ وَالأَرْضُ أُعِدَّتْ لِلْمُتَّقِينَ

В одной этой фразе заключается противоречие, потому что рай, по мнению мухаммедан, находится на небе и весь в нем помещается. Если рай находится на небе и весь в нем помещается, то и непонятно уже после сего, каким образом он равняется пространству неба и земли; ибо в таком случае приводится расширить небо на пространство, равное пространству земли. Вот еще место:

إِنَّكُمْ وَمَا تَعْبُدُونَ مِنْ دُونِ اللّٰهِ حَصَبُ جَهَنَّمَ أَنتُمْ لَهَا وَارِدُونَ لَوْ كَانَ هَؤُلاءِ آلِهَةً مَا وَرَدُوهَا وَكُلٌّ فِيهَا خَالِدُونَ لَهُمْ فِيهَا زَفِيرٌ وَهُمْ فِيهَا لا يَسْمَعُونَ

т. е. „подлинно как вы (мекканцы) так и идолы, коим вы покланяетесь вместо Бога, низвержения будете в пищу огня геенского: вы сойдете в него. Если б идолы ваши были боги, они не сошли бы во ад. Все они пребудут в нем вечно; там они будут стонать от болезни и ничего не услышат» (гл. 21, 98–100). Идолы эти на последнем суде будут разглагольствовать. Их станут вопрошать и истязать, и они будут защищаться, отказываться от того, что люди „сравнивали их с Богом» и прочее.

وَيَوْمَ يَحْشُرُهُمْ وَمَا يَعْبُدُونَ مِنْ دُونِ اللّٰهِ فَيَقُولُ أَأَنتُمْ أَضْلَلْتُمْ عِبَادِي هَؤُلاء أَمْ هُمْ ضَلُّوا السَّبِيلَ قَالُوا سُبْحَانَكَ مَا كَانَ يَنبَغِي لَنَا أَنْ نَتَّخِذَ مِنْ دُونِكَ مِنْ أَوْلِيَاءَ وَلَكِنْ مَتَّعْتَهُمْ وَآبَاءَهُمْ حَتّٰى نَسُوا الذِّكْرَ وَكَانُوا قَوْمًا بُورًا فَقَدْ كَذَّبُوكُمْ بِمَا تَقُولُونَ

т. е. тогда Он (Бог) соберет их и тех богов, которым он служили вместо Бога и спросит их: вы ли заблудили моих слуг, или они сами сбились с дороги правой? они ответят: хвала Тебе! мы не могли отыскивать другого союзника, кроме Тебя. Но Ты дал им наслаждаться благами этого света, как и отцам их, а они потеряли воспоминание о Тебе; это народ потерянный. Он скажет язычникам: вот боги ваши, которые опровергают ваши слова (гл. 25:18–20). Спрашивается: что же такое идолы? Идолы, отвечает Коран, это только пустые имена إِنْ هِيَ إِلَّا أَسْمَاءٌ (гл. 53, 23. Сравн. гл. 13, 33). Вот эти-то пустые, несуществующие имена и призываются на суд, защищаются на суде, посылаются в ад и терпят в нем болезненные наказания. – Таких и подобных мест в Коране можно набрать много. В особенности Мухаммед неистощим в противоречиях, когда трактует о предопределении и в то же время требует от человека дел. Стоит только точнее разобрать его слова, рассмотреть мысль логически, в связи с предыдущим и последующим, – и непременно найдется ясное и прямое противоречие в словах и мыслях. Такими то противоречиями, которые с первого раза совершенно незаметны, которых мухаммедане потому не сознают и которые надобно выводить для того, чтобы их видеть, и нужно воспользоваться миссионеру, если он не успеет подорвать в душе мухаммеданина мнимобожественного происхождения Корана на основании видимых, существующих в нем противоречий.

с) Следя и доказывая одну и ту же мысль – человеческое, а не божественное происхождение Корана, миссионер, после раскрытия противоречий, может перейти к рассмотрению Корана с другой стороны, именно со стороны третьего признака истинного откровения, которого он, как и первых двух, не имеет. По третьему признаку истинного откровения надобно, чтоб Коран не заключал в себе никаких сомнений касательно истин веры и деятельности, и мелочных правил и предписаний до коих можно дойти и собственным разумом. И то и другое в нем есть.

И во-первых, в нем есть множество самых пустых, мелочных правил и предписаний, которые решительно не стоят никакого откровения; таковы напр. предписания о взаимных сделках при займах (гл. 2, 280. 282), откровение о позволении женам говорить без покрывала с отцами своими, с детьми, с братьями, с племянниками, служанками и невольницами (гл. 33, 55), откровение будто о том, что не вменится, в грех слепому, хромому и больному, если они не выйдут на войну за закон Божий (гл. 48, 17), о том, что вдове не грешно прямо предложить о замужестве (гл. 2, 235); что нет беды входить в необитаемый дом (гл. 24, 29); таковы же точно предписания – не входить в чужие дома без позволения и приветствия живущим в нем; выходить из чужих домов, если хозяин дома прикажет выйти (гл. 24, 28). Во-вторых, в Коране много сомнений касательно истин веры и деятельности, правда, Коран так самоуверенно говорит, что он есть полное руководство, в котором есть все нужное ко спасению, решение на все вопросы в деле веры, но он сам себя облипает, что в нем на многие предметы веры и деятельности решений нет. На многие предметы веры и деятельности в нем очень часто даются ответы предположительные, в которых нельзя быть уверенным. Так сказав прежде положительно, что „из геенны исключаются слабые обоего пола, так же младенцы, кои не могли сыскать верного пути». Мухаммед, как бы опасаясь, что сказал уже слишком много, оговаривается в предположительном тоне: „этих может быть (عَسَى) и простит Бог». Именно, слова Корана читаются так:

إِنَّ الَّذِينَ تَوَفَّاهُمُ الْمَلائِكَةُ ظَالِمِي أَنفُسِهِمْ قَالُوا فِيمَ كُنتُمْ قَالُوا كُنَّا مُسْتَضْعَفِينَ فِي الأَرْضِ قَالُوا أَلَمْ تَكُنْ أَرْضُ اللّٰهِ وَاسِعَةً فَتُهَاجِرُوا فِيهَا فَأُولَئِكَ مَأْوَاهُمْ جَهَنَّمُ وَسَاءَتْ مَصِيرًا إِلَّا الْمُسْتَضْعَفِينَ مِنَ الرِّجَالِ وَالنِّسَاء وَالْوِلْدَانِ لَا يَسْتَطِيعُونَ حِيلَةً وَلَا يَهْتَدُونَ سَبِيلاً فَأُولَئِكَ عَسَى اللّٰهُ أَنْ يَعْفُوَ عَنْهُمْ وَكَانَ اللّٰهُ عَفُوًّا غَفُورًا

т. е. ангелы, принимая жизнь от тех, которые поступали несправедливо к самим себе, скажут; что вы сделали? Они ответят: мы были на земле слабыми. Скажут (ангелы); разве земля Божия не обширна? Ужели вы не могли найти убежища на ней? За это ад будет их жилищем, – и капая презренная туда дорога, – кроме слабых мужчин и женщин и младенцев, которые не могли найти способов к избеганию и не имели показующего путь.

Этих может быть и простит Бог; потому что Он милосерд и прощающий» (гл. 4,99.100). Так касательно поступка отказавшихся идти на войну и после раскаявшихся Мухаммед дал следующее решение: „может быть (عَسَى) Бог и обратится к ним, ибо удобопреклонен и милостив» (гл. 9, 103). Вообще Мухаммед во многих случаях говорит очень неуверенно. Может быть (عَسَى) выражение очень обыкновенное в Коране, тогда как в откровении этого не должно бы быть, тем более, что в Коране есть следующее замечание: „когда кто не придет к тебе с странными вопросами, мы всегда готовы будем ниспослать тебе истину в ответ и превосходное толкование» (гл. 25, 35). – Что в Коране существуют сомнения касательно истин веры и деятельности, в этом нет нужды убеждать мухаммеданина; потому что и без убеждения они видны сами собою: ему надобно хорошо разъяснить и доказать только то, что сомнений этих не должно бы быть в Коране, если б он был истинное откровение Божие. Что касается до мелочных правил и предписаний Корана, то в них, кажется, очень легко уверить мухаммеданина, что они не могут быть названы откровением, потому что не стоят того, чтоб их открывать: это такие правила и предписания, до которых человек сам мог дойти и дошел собственным опытом. Так, в доказательство того, что предписания Корана касательно сделок при займах не суть откровение, можно сослаться на все образованные народы, у которых несмотря на то, что нет Корана, существуют подобные и еще лучшие законы и правила касательно займа, так что редко возможен обман и подлог. Подобным образом легко доказать не божественное, а человеческое происхождение и других мелочных и пустых правил и предписаний Корана.

d) После рассмотрения Корана с указанных нами сторон, в заключение миссионер может изъявить решительное сомнение касательно божественного происхождения Корана на том общем основании, что в нем много нелепостей. В подыскании нелепостей в Коране затрудняться нельзя: их там весьма много. Главные нелепости Корана – это нелепые понятия о Боге, который представляется существом деспотическим совращающим по своему произволу человека с пути правого и посылающим дьяволов побуждать его ко греху и прочее (смотр. гл. 3, 3; 5, 96; 35, 9; 61, 5; 2, 254; 6, 123 и мн. др.); нелепые понятия о человеке и религии. Убедить мухаммеданина в нелепости существующих в Коране понятий о Боге, человеке и религии можно из оснований общего взгляда на природу и человека, представленного нами выше и, в частности, собственными свидетельствами Корана, в которых он часто выражает настоящие, истинные понятия о Боге, человеке и религий. Кроме главных нелепостей, можно обратить внимание мухаммеданина на нелепости более частные, каковы напр. ведение Соломоном языка птиц, речь муравья пред войском Соломона (27:15–20), работы духов, кои неизвестно к чему и для чего строят для Соломона чертоги, истуканы, блюда, огромные как пруды, водохранилища на треножниках и т. п. (см. напр. гл. 21, 81 и 82). Нелепость этих и подобных понятий сама собою очевидна. Стоит только спросить мухаммеданина, к чему и для чего напр. духи строят для Соломона такие чудовищные вещи, – и он сам себе не даст отчета, – Для обличения Корана в нелепостях моя но указать мухаммеданину на некоторые его предписания, нелепость которых сама собою кидается в глаза. Таковы следующие предписания:

الزَّانِي لَا يَنْكِحُ إِلَّا زَاЦنِيَةً أَوْ مُشْرِكَةً وَالزَّانِيَةُ لَا يَنْكِحُهَا إِلَّا زَانٍ أَوْ مُشْرِكٌ, т. е. „прелюбодей не должен брать другой жены, кроме распутной женщины, или идолопоклонницы; распутная женщина не должна выходить за муж ни за кого, кроме прелюбодея, или идолопоклонника» (гл. 24, 3).

الْخَبِيثَاتُ لِلْخَبِيثِينَ وَالْخَبِيثُونَ لِلْخَبِيثَاتِ, т. е. «Злочестивые жены должны быть соединяемы браком с злочестивыми мужами; злочестивые мужья – с злочестивыми женами» (там же, ст. 26). Давая такое предписание, Мухаммед верно и не подозревал, что таким образом может расплодиться огромное скопище людей негодных и распутных.

После всего миссионер может указать мухаммеданину на некоторые черты в характере Мухаммеда, которые никак не могут идти к пророку и посланнику Божию. Из Одного места Корана видно, что Мухаммед на поприще проповедничества льстил народу: ныне мы послали вам (Корейш) книгу Коран, в которой о вас упоминается почтительно (гл. 21, 10). Надобно заметить, что корейшиты, к которым относится здесь речь, были люди неправоверные, которые в высшей степени противодействовали мухаммеданству. Если они были неверные, то всего лучше следовало бы их упрекнуть, Й не отзываться с почтением. Из другого места Корана видно, что Мухаммед тяготился проповедью: знак не истинного пророка. Бог будто так говорит в Коране: о правоверные! не входите в дом пророка без Приглашения: приглашенным же вход не возбраняется. Но после стола расходитесь и не вступайте в беседу с пророком; ибо это беспокоит пророка. Он стыдится выслать вас; но Бог не стыдится истины... Непристойно вам беспокоить Пророка (гл. 33, 53). Из этой же главы видно, что Мухаммед был слишком ревнив: опять, знак не истинного пророка: „если вы хотите спросить о чем-нибудь которую-либо из пророческих жен; то спрашивайте сквозь покрывала. Это будет не порочнее и для ваших и для Их сердец, и не обеспокоить пророка. Вы никогда не должны жениться на его женах; ибо это было бы печальное зрелище в очах Божиих (гл. 33, 53).

Когда таким образом миссионер докажет мухаммеданину, что Коран не имеет характера истинного откровения, хотя по одному признаку, и что в характере Мухаммеда есть некоторые черты, которые никак не могут идти к пророку и посланнику Божию, то он успел уже подорвать в душе его мухаммеданство. Тогда для окончательного уничтожения самых следов мухаммеданства, нужно уже подробно, без особенных предосторожностей, но прямо и открыто опровергнуть все главные и ложные верования и убеждений мухаммеданина и вообще всю религию, составленную Мухаммедом. Это сделать уже весьма легко после того, как доказано будет мухаммеданину, что Коран не имеет характера истинного откровения хотя по одному признаку и что в характере Мухаммеда есть черты несвойственные пророку и посланнику Божию: потому что после сего мухаммеданин уже способен будет выслушать спокойно, без всякого предубеждения все доказательные и основательные обличения лжи и обмана; потому что после сего в нем уже остынет жар фанатизма и у него откроются глаза, которыми он может смотреть на вещи прямо.

Вот общая руководная нить, которую миссионер может иметь в виду при обращении татар-мухаммедан к вере Христовой! Нить общая; но полного процесса или хода обращения и невозможно представить; потому что это условливается весьма многими и весьма различными обстоятельствами, кой могут служить пособием или Препятствием миссионеру в его деле.

В заключение приведем несколько слов апостола Павла для того, чтобы охарактеризовать вообще проповедь евангельскую. Когда я приходил к вам, братия, пишет апостол к Коринфянам, приходил не по превосходному словеси или премудрости, возвещая вам Свидетельство Божие: не судих бо ведети что в вас, точию Иисуса Христа, и сего распята. И слово Мое, и Проповедь моя не в препретельных человеческия премудрости словесех, но в явлении духа и силы (1Кор. 2:2 (4)). Не посла мене Христос крестити, но благовестити: не в премудрости слова, да не испразднится крест Христов (1Кор. 1:17). Бых иудеем яко иудей, да иудеи приобрящу: подзаконным яко подзаконен, да подзаконныя приобрящу: беззаконным яко беззаконен, не сый беззаконник Богу, но законник Христу, да приобрящу беззаконныя. Бых немощным яко немощен, да немощныя приобрящу: всем бых вся, да всяко некия спасу (1Кор. 9:20–22)». В учении нашем нет ни заблуждения, ни нечистых побуждений, ни лукавства, но якоже искусихомся от Бога верни быти прияти благовествование, тако глаголем, не аки человеком угождающе, но Богу, искушающему сердца наша. Никогда же бо в словеси ласкания быхом к вам, якоже весте: ниже в вине лихоимания: Бог свидетель: ни ищуще от человека славы, ни от вас, ни от иных. Мы могли явиться с важностию, якоже Христовы апостоли, но быхом тиси посреде вас, якоже доилица греет своя чада. Тако желающе вас, благоволихом подати вам не точию благовествование Божие, но и души своя, занеже возлюблени бысте нам. Помните бо, братие, труд наш и подвиг: нощь бо и день делающе, да не отяготим ни единаго от вас, проповедахом вам благовествование Божие (1Сол. 2: 3–9). Сами бо весте, яко не безчинновахом у вас (2Сол. 3:7).

* * *

1

Земля, по плану творения, не известно, к чему первоначально была назначено, потому что первые люди, до нападения обитали на последнем седьмом небе, откуда они уже свержены на землю.

2

Письма о магометанстве. СПб 1848 г. Письмо 1, стр. 7.

3

При рассуждении вообще о человеке нужно коснуться в частности о женщине и защитить ее права и значение против рабства в смысле res, сотворенной и назначенной мужу только для чувственных наслаждений и вместе против многоженства.

4

Обличая своих слушателей в каких-нибудь проступках, Мухаммед довольно часто выражается так: вы поступили против собственных душ ваших. Коран, гл. 4, 111: وَمَنْ يَكْسِبْ إِثْمًا فَإِنَّمَا يَكْسِبُهُ عَلَىٰ نَفْسِهِ т. е. всякий согрешающий согрешает противу собственной души своей. Коран, гл. 39, 54: قُلْ يَا عِبَادِيَ الَّذِينَ أَسْرَفُوا عَلَىٰ أَنفُسِهِمْ т. е. скажи: о рабы мои! преступившие во вред собственных душ ваших.

5

Например: гл. 2, 186. 187. 212 – 215. гл. 4, 76. 103. гл. 8. 47. 59. 60. гл. 9, 36. 38. 40 – 52. 123. гл. 47, 4. 5. 37. 39. 40. гл. 48, 16. 17. 25 и ин. др.

6

Житие Магомет, доктора Придо. 1792 г. стр. 117.


Источник: Миссионерский противомусульманский сборник. – Казань, 1873. – Вып. I.

Комментарии для сайта Cackle