«Апокалипсис» св. Иоанна Богослова и его отрицатели

В марте месяце, текущего года, печать усердно говорила о появлении в свет новой книги, написанной каким-то ученым узником Шлиссербургской крепости. Книга эта, по уверению печати, имела своей целью, путем научных исследований, определить время написания «Апокалипсиса» св. Иоанна Богослова. Печать высказывалась об этом различно. Одни газеты приветствовали появление этой книги, которая, по их мнению, должна пролить свет на историю прошлого; другие же наоборот, хотя и печатали на своих страницах выдержки из этой удивительной книги, но относились к ней скептически. Они заявляли, что автор названной книги, вместе с определением времени написания «Апокалипсиса», задался целью подыскать и другого автора «Откровения» и нашел его, продолжает печать, в лице Антиохийского енископа IV в. – св. Иоанна Златоуста. К этому открытию, продолжает газета, нельзя уже относиться равнодушно, потому что оно в корне подрывает основы многовекового христианского воззрения на эту священную книгу.

Все это говорила пресса вскоре после появления этого оригинального сочинения. После звона печати, на окнах книжных магазинов можно было видеть экземпляры книги в причудливой, фантастической обложке. Это и было то новое сочинение, о котором передавала печать, названное сочинителем «Откровение в грозе и буре». Автор, видимо, положил с ней не мало труда, потому что книга получилась довольно объемистая – в 304 стр., снабженная 62 рисунками и снимками с древних астрономических карт. Николай Морозов – так назвал себя автор этой книги – светило, будто бы, современной науки, категорически отрицает значение «Апокалипсиса», как священной книги, таинственно изображающей судьбу христианской церкви. Все сказанное в «Апокалипсисе» он считает простым, хотя и талантливым описанием грозы и бури, пронесшейся над о. Патмосом в конце IV столетия христианской эры.

Прежде чем приступить к рассмотрению некоторых сторон названного сочинения, заметим здесь кстати, что честь (?) отрицания «Апокалипсиса» как не принадлежащего, будто бы, перу Иоанна Богослова принадлежит, все-таки, не г. Морозову. Попытки к этому были значительно ранее, да и ранее, не на сотни, но на тысячи лет. Укажем на некоторые из них, так, например, писатель конца II века – Гаий приписывал Апокалипсис перу Керинфа; Деонисий Александрийский (247 г.), принимая во внимание слог «Апокалипсиса», приписывал его какому-то другому Иоанну, хотя относится к нему с глубоким уважением; Кирилл Иерусалимский (†386 г.) исключает его из канонических книг; Собор Лаодикийский (381 г.) тоже опускает его и др. Из позднейших же писателей, нежелание принимать «Апокалипсис» за произведение И. Богослова, выражали в своих сочинениях: Эразм, Кальвин, Цвннгли, Лютер, Иколамбадий, Буцер, Карлштадт, Скалигер, Шлейермахер, Гёте и многие другие» (Первые дни христианства Фаррара, стр. 471 и 929). Это нежелание древних писателей признать подлинность «Апокалипсиса», вытекало из того злоупотребления, какое допускали узкие фанатики того времени, извращавшие смысл и значение этой священной книги, что и побудило некоторых христианских писателей отнестись к подлинности «Апокалипсиса» скептически.

Новейшие же писатели пришли к отрицанию «Апокалипсиса» вследствие извращения, которому подвергался «Апокалипсис» в руках некоторых авторитетных – иудействовавших толкователей, вмешивавших в его возвышенный, – таинственный смысл некоторые иудейские понятия. Подобными ссылками на древних и новейших писателей, мы отнюдь не думаем оправдывать их воззрения, или соглашаться с их положением, хотя между ними есть лица, заслуживающие глубокого почитания, но мы этим хотим показать лишь, что попытки г. Морозова в этом направлении не новы, хотя и имеют несколько другой характер. Пусть читатели не думают, что мы хотим делать критический разбор всей книги г. Морозова. Единственная цель настоящей заметки – это отметить некоторые положения названной книги, которые кажутся нам не отвечающими действительности;

Сочинение г. Морозова, о котором у нас идет речь, написано живым, увлекательным слогом: его что ни читаешь, то больше хочется читать. Фантазия автора развита поразительно; она-то, видимо, и руководила им больше всего в создании его труда. Во всем его сочинении сквозит фантазия. С самых первых страниц его книги, даже для неопытного наблюдателя, каким я разумею себя, заметно преднамеренное подделывание автора под формы и фигуры явлений, описанных в «Апокалипсисе». Но к счастью, эти «подобия» на столько искусственны, что, пожалуй, только самый наивный читатель может принять их за чистую монету. Вот некоторые из этих «подобий» или, точнее, «подтасовок». В III гл. своей книги г. Морозов описывает, как он однажды, возвращаясь из леса домой, был застигнут грозой. Багрово-сизым гигантом надвинулась грозовая туча. Все моментально покрылось мраком... Вдруг туча раздвинулась на двое, и в это образовавшееся в ней отверстие, проглянуло солнце. Фантастически изобразившее «гневный лик человека», точно так, будто бы, как это описано в I гл. «Апокалипсиса». Следуя далее по объяснению Апокалипсисечких видений, г. Морозов приводит другой случай в этом же роде. В 17 гл. «Апокалипсиса» тайновидец говорит: «и видех жену седящу на звери, имеющую в руке своей чашу». Желая придать естественное значение этому видению, автор «Откровения в грозе и буре» говорит, что и он (?) видел, как, однажды, во время вечерней зари, капризное облако приняло причудливую форму, изобразив собой силуэт женщины, держащей в руке своей чашу. (Стр. 25). Оставалось покончить еще с одним характерным явлением, описанным в 13 гл. «Апокалипсиса». Это «седмиглавым и десятирожным» зверем, который представлялся тайнозрителю исходящим из моря. Г. Морозов и тут нашелся. Он отнес это видение тоже к форме, принятой грозовой тучей. И тут же заявляет, что и он видел (?) такую тучу в одной из гроз, только уже не русских, а швейцарских. О других, более мелких его «видениях», не стоит распространяться, потому что его фантазия в этом случае очень однообразна. Рассуждением о подобных тучах и положении некоторых созвездий, автор и заканчивает I часть своей книги.

Во второй части сочинения излагается текст «Апокалипсиса». Подстрочными цримечаниями и скобками автор старается придать желаемое значение описанным в «Апокалипсисе» видениям и пророчествам. Но это давалось ему, по-видимому, трудно. Это заметно, но тому, что нет почти ни одной страницы в его сочинении, которая бы осталась без произвольных толкований или пояснений. Иногда эти вольности с текстом «Апокалипсиса», делают изложение книги Морозова прямо наивным. Как, например, в данном случае, можно указать на его рассуждения о явлении пророков на землю, вред пришествием антихриста. Не желая признать сказанное в «Апокалипсисе» о пророках в положительном смысле, Морозов приводит такую гипотезу. Пророки – «это вероятно (?) две береговые чайки», говорит он. Уподобление действительно характерное, добавим мы, но вместе с тем и чрезвычайно произвольное. В таком ученом труде, нам думается, нужно бы представить сравнение посерьезнее, но выслушаем до конца его объяснение об убиении пророков. «И будут – говорит он словами текста, вмешивая иногда свои замечания, и будут смотреть на их трупы множество народов, (символизируемых волнами бушующего Средиземного моря) в продолжении трех с половиною оборотов солнца, и не позволят положить их в гробницы (гнезда на обрыве утеса), а живущие на суше (символизируемые растущими на утесе травами), будут радоваться и веселиться этому (травы кланялись друг другу, качаемые ветром) и будут посылать (?) дары друг другу, потому что эти два провозвестника терзали живущих на суше (помяли травы своим падением)» (стр. 75). Вот образец изложения книги Морозова. Читатели сами могут видеть, до чего простираются его посягательства на целость смысла «Апокалипсиса». Приводить дальнейшее изложение его ученого труда, мы считаем пока излишним, потому что взятая цитата ясно показывает, что и дальнейшее будет приблизительно в этом же роде. С такими, как приведенная выдержка, рассуждениями, автор дошел до XIX гл. «Откровения», но тут его изобретательная фантазия потерпела фиаско. XIX и XX главы «Апокалипсиса» не нашли в его ученой голове образных, естественных подобий, поэтому г. Морозов ограничился лишь тем, что озаглавил их – первую: «Ночные грезы (?) Иоанна», а вторую – «Предутренние мечты (?) Иоанна». Таким образом, он из мира фантазии, перешел в область «грез» и «мечтаний», витая в которых, он и построил свои «воздушные замки». Теперь остановимся несколько на внутренних несообразностях его книги. Здесь привлекают наше внимание оригинальностью объяснения две церковно-исторические неточности. Первая из них – это печать антихриста. По буквальному смыслу XIII гл, «Апокалипсиса», антихрист будет налагать на «чело и правую руку», своих последователей печать, без которой никто не может производить никакой торговли, но тайнозритель не открыл вида этой печати, но ограничился лишь указанием числа имени зверя, которое по исчислению составляло 666. Теряясь в догадках определить символ этой печати, ученый астроном пришел к заключению, что печать антихриста – это крест, который христиане изображают на себе правою рукою (стр. 88), но успокоившись сделанным открытием, Морозов, незаметно для самого себя, впал в противоречие себе же. Он, вероятно, упустил из вида, что автором «Откровения» избран им христианский епископ. Каким же образом, представитель христианства, самоотверженный последователь Христа – св. И. Златоуст и вдруг ставит этот крест, которым постоянно ограждался сам, в символ печати антихриста? Ведь это он, если допустить толкование Морозова, бичевал самого себя. Но мы вместо гипотез Морозова, посмотрим на факты. Так ли понимал о кресте св. И. Златоуст, как ему приписывает Морозов, или иначе. Пред нами творение самого И. Златоуста, за подлинность которого ручаются ученые всех стран и академия. «Не столько царский венец – говорит он – украшает голову, сколько крест драгоценнейший всего мира... Уже никто не стыдится и не закрывается при мысли, что крест есть знак проклятий и смерти; напротив, все мы принимаем eго и почитаем украшением для себя более венцов и диадем и многих ожерелий из драгоценных камней». (Твор. св. И. Злат. т. I, изд. C.-Петерб. дух. акад. 1898 г.). Вот понятие и учение о кресте св. И. Златоуста. «Все мы – говорит он – почитаем крест». Значит, в числе принимавших печать зверя, окажется, по словам Морозова, и И. Златоуст?.. Но еще больше окажется противоречий Морозова самому себе, если мы дальше поведем сравнение. На 92 стр. своей книги Морозов говорит словами «Откровения» так: «Кто преклоняется пред зверем (империей) и его изображением (в туче) и принимает его знак (крест) для ношения на правой руке, или на голове, тот будет пить вино Божьего возмущения, приготовленное без примеси в чаше его гнева, и будут мучить его огнем и горящей серой, и дым от их мучений будет восходить в века веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни ночью преклоняющиеся пред зверем и его изображением и принимающие на себя знак принадлежности ему». Излишне пояснять, что если автор «Откровения» по Морозову, Златоуст, то эти громы небесные он призывал в числе других и на себя, потому что, как мы доказали, он был ревностнейшим почитателем креста. Противоречить себе Златоуст не мог, значит это толкование ни что иное, как плод досужей фантазии «ученого» астронома.

Как на иллюстрацию безбожия автора, рассматриваемого нами сочинения, можно еще указать на его вывод «о жене, держащей в руке своей чашу». Объясняя это место, Морозов говорит: «Пала, пала великая твердыня, врата Господни (государственная церковь, символизируемая в двурогой туче и в развалившемся от землетрясения утесе), пала за то, что возмутительнейшим вином своей безнравственности она напоила (в обряде причащения) все народы» (стр. 91). Нам кажется, что всякий, читавший творение Златоуста, не может ни на одну минуту допустить, чтобы этот, величайший из христианских пастырей, мог выражать такое кощунство о таинстве причащения. Во всех местах его творений, где только говорится о причащении, св. Златоуст считает его величайшим из церковных таинств. Но удивляться этому особенно не приходится, что г. Морозов вложил в уста Златоуста подобные несообразности. Это ему даже необходимо, потому что иначе он не может изъяснить видения «Апокалипсиса» в свою пользу, и не выпутается из тех противоречий, которые он сам себе создал. Чтобы достигнуть своей цели, он не останавливается даже пред искажением исторических фактов. В пылу своих фантастических измышлений, он не убоявшись, ни суда истории, ни справедливого ропота современного христианского общества, поставил св. И. Златоуста в разряд еретиков (стр. 88 в примеч.). Так чего же можно ожидать от подобного исследования, хотя бы и «научного»! Нам нужен беспристрастный взгляд на историю прошлого, но не извращение церковно-исторических фактов. Этого добра и без «науки» много. Г. Морозов в этом случае превзошел всех вольнодумцев прошедшего и настоящего времени. Никто из современных писателей, на сколько бы они безбожны не были, не осмелились ставить Златоуста на одну доску с еретиками. Эта пальма принадлежит г. Морозову. Но пора обратиться к рассмотрению главного основания, на котором возникло «Откровение в грозе и буре», главного фундамента ее положения, на котором зиждутся и прочие надстройки. Этой основой, как мы мимоходом заметили в начале статьи, является уверение г. Морозова, что «Апокалипсис» написан не И. Богословом, притом не ранее и не позднее 395 г. христианской эры.

Руководствуясь астрономическим вычислением, Морозов пришел к заключению, что в «Апокалипсисе» будто бы описана наблюдателем, происходившая на о. Патмосе буря, а также положение небесных светил. Эти вычисления показали, как уверяет Морозов, что некоторые созвездия занимали подобное положение один только раз за все время христианской эры, именно в 396 г. 30-го сентября. Вот альфа и омега основания книги «Откровения в грозе и буре»! Но это основание, как бы оно не казалось научным, не может быть признано убедительным, если не имеет за собою археологических фактов, подтверждающих его действительность. А это так именно и есть, что мы постараемся, по возможности, доказать. Для этого мы обратимей к древним писателям церкви и посмотрим, не встречается ли в их сочинениях рассуждений об «Апокалипсисе» до 395 года. Вопрос этот решится, таким образом, чрезвычайно просто и вместе с тем верно. Если писатели первых трех веков христианства не упоминают об «Апокалипсисе», как уже бывшем в их время, то утверждевие и исследование Морозова, не смотря на их внутреннюю несостоятельность, можно будет считать доказанными. Если же на оборот, в их сочинениях мы встретим показания об «Апокалипсисе», то, да не посетует на нас ученый исследователь, но мы вынуждены будем сказать, что все его ученные рассуждения – суть плод фантазии.

Что же мы видим в творениях отцов до 395 г.?

Мы находим полнейшее подтверждение нашего положения, т. е. что «Апокалипсис» был уже известен почти за 200 лет до 395 года. «Положительные данные в пользу «Апокалипсиса» весьма сильные. Он принимался: Папием, Иустином философом, Дионисием Коринфским, Ермой, Мелитоном Сардийским, Феофилом Антиохийским, Аполлонием и Иринеем, Каноном Муратория – во втором столетии; Климентом Александрийским и Оригеном – в третьем; Викторином Поттавским, Ефремом Сирином, Епифанием, Василием Великим, Иларием, Афанасием Великим, Григорием Нисским, Дидимом и Амвросием – в четвертом». (Первые дни христианст. Фарр., стр. 930, изд. 1892 г.). Вот что нам говорят факты! Эти рычаги решительным образом опровергают затею «новоявленного» исследователя, и конечно препятствуют ему пожать лавры похвал, которые он уже начинает срывать с недальновидных, верящих на слово, поклонников. «А как же – спросят нас – его астрономические вычисления, неужели это ничего не доказывает. Ведь эти вычисления сделаны поразительно точно, что могут подтвердить все ученые астрономы». Против этого мы ничего не имеем. Пусть эти вычисления еще хоть сотни раз подтверждаются, это, однако, ничего не доказывает. Мы не отрицаем правильности сделанного вычисления, допускаем также, что и гроза могла быть на о. Патмосе, не можем лишь согласиться с тем, что «Апокалипсис» получил свое бытие с этого времени, и что он явился продуктом описания простой грозы. Это решительно отвергают представленные нами исторические факты. Астрономические вычисления г. Морозова слишком общи и отвлеченны для того, что бы по ним судить «о делах давно минувших дней». Подобных туманных толкований может быть столько, сколько явится толкователей. Тут открывается им широкий простор вымыслам и фантазиям. Не мало было в прошлом подобных явлений, которые сегодня считались законами природы, мировыми открытиями, о них наперерыв шумели газеты, а на завтра появлялась критика, с холодным рассудком опровергала его несостоятельность, и недавний кумир науки падал во прах. Такова судьба этих скороспелых открытий. Эта же участь, думаем, постигнет и пресловутое сочинение Морозова. Оно носит внутри себя зачатки разложения, потому что не имеет подтверждения в истории прошлого. Если «Апокалипсис» получил свое начало в 395 г., то каким же образом он мог появиться в III и II в.в.? Этот ответ должен дать г. Морозов, потому что это больше всего его касается. Правда, он пытался было, хотя и косвенно, оправдать свое противоречие истории, но это сделано им весьма нерешительно и только... в подстрочном примечании. Однако послушаем эту его апелляцию. «Некоторые из таких указаний (в пользу древности «Апокалипсиса») сохранились и до сих пор, и по-прежнему приводятся в подтверждение древности «Откровения», так, например, говорят, что на принадлежность его «рыбаку Иоанну» есть отдельные указания в некоторых (?) речах или поучениях, приписываемых Папию Иеропольскому, Юстину Филосову, Иринею Лионскому, а отдельные возражения против этого говорят (?) есть в речах, приписываемых Дионисию Александрийскому (III в.) и Евсевию Панфилову (IV в.). Однако (?) «Апокалипсис Иоанна», как мы доказали астрономическим способом, появился после грозы 30-го сентября 395 юлианского года. Поэтому, конечно, не может быть и упоминаний о нем ранее указанного времени, но кроме его могли быть другие (!) не дошедшие до нас «Откровения разных астрологов, в которым могут относиться подобные указания» (стр. 296). Жаль, что г. Морозов лишь в конце своей книги коснулся того, о чем нужно бы поговорить в начале, но любопытно рассмотреть, чем он оправдывает свое положение. Оказывается, он многое уступил нам. Он уже допускает, что есть упоминания об «Апокалипсисе» в первые III века, но это – заявляет он – говорится о других каких-то «Откровениях», написанных неизвестными астрологами. Утверждение, как видите, совершенно произвольное, не доказанное ни какими историческими, или археологическими данными. Приходится верит почтенному ученому, на слово»¹. Но делать, нечего, попытаемся и в этом разобраться. Ответ на это мы находим у св. Ипполита и Викторина Полтавского, живших 3 столетии. Первый, полемизируя с еретиком Вероном, приводит буквально слова из «Апокалипсиса» св. И. Богослова. Он говорит: «Представляя нам Слово, которое было в начале и ныне послано, он (ап. Иоанн) говорит после того в «Апокалипсисе»: и видел я небо отверстое и се конь белый и седевший на нем Верный и Истинный, который праведно судит и воинствует, и облечен Он в одежду обагренную кровию, и называется имя ему Слово Божие (Апок. 19,11–13) (Историческое учение об о.о. церкви Филарет. Черниг., стр. 96). Второй же, т. е. Викторин Поттавский, рассуждая об апокалипсических чашах, так говорит: «Чаши составляют дополнение того, что сказано было о трубах...; хотя тайновидец повторяет в видении чаш то, что уже подразумевалось видением труб; это не означает повторения самого факта, а только двоякое изложение одного предопределенного события». (Первые дни христиан. Февр., стр. 492). Теперь нам становится ясно, о каком «Апокалипсисе» говорят эти древние писатели, жившие за 100 слишком лет до 395 г. Г. Морозов, как мы уже видели, не отрицает, что древние писатели упоминают об «Апокалипсисе», но только предполагает, что это говорится о каком-то другом. Мы теперь фактически доказали, что древние учители церкви говорят «не о каком-нибудь другом «Апокалипсисе», а именно о том, о котором у нас идет речь, т. е. об «Откровении» св. И. Богослова». Сомнение в этом случае уместно было бы только тогда, если бы не приводилось буквальное содержание «Апокалипсиса», но тут идет речь о видениях, описанных в «Откровении рыбака Иоанна», как называет его Морозов. Значит никакое сомнение здесь не имеет места. После этого мы имеем полное право заявить, что «новоявленное сочинение» г. Морозова, построенное на астрономических вычислениях, не имея за собою ни одного историка археологического факта, является пустой теорией, годной лишь на то, чтобы ее сломало время.

Задача настоящей заметки не была бы законченной, если бы мы не коснулись еще одного важного пробела в сочинении г. Морозова. Этим мы этим указать на «Николаитов», о которых упоминается в одном из семи посланий к Асийским церквям, именно в Пергамскую церковь. Морозов склонен думать и даже утверждать, что «Николаиты» не существовали в I веке, это вымысел. Они появились, по его уверению, с первой половины IV в. Родоначальником этих еретиков, он считает св. Николу, присутствовавшего на I вселенском соборе в 325 году. Вот от этого-то Николы и получили свое наименование, по понятию Морозова, еретики «Николаиты». Насколько слаб этот вывод, очевидно каждому, но так как он имеет место в книге Морозова, то и с ним приходится, до некоторой степени, считаться. «Николаиты» ни коим образом не могли произойти от имени Николы святителя уже потому, что это были еретики, признаваемые таковыми всеми религиозными фракциями того времени, начиная с первого века, а Никола святитель считался и считается вполне православным, даже святым – восточною и западною церквями. Это, во-первых, а во-вторых, существование их вполне известно даже в I в. О них упоминает св. Игнатий Богоносец, живший в апостольские времена. Вот его подлинные слова: «конец блаженства в сластех полагает иудей, якоже лжеименный николаит» (3-е послание его к филадельфянам). Каким же образом «Николаиты», производимые Морозовым от св. Николы, жившего, как известно, в IV в. угодили в I век? Это уже что-то такое слишком «астрономическое»!

Что значит сойти с пути истины! Одно искажение неизбежно влечет за собою другое и получается такое противоречие истории, которое не поддается никаким ученым вычислениям.

На большие недоумения навело так же г. Морозова упоминание в этом же послании в Пергам об Антипе, который потерпел мученичество за исповедание Христа. Церковь знает этого Антипу и празднует ему под именем священномученика Антипы, Пергамского епископа, жившего в I в., как об этом пишет Метафраст и Ч-минеи; но г. Морозов, следуя своем теории, относит его к концу IV в., но здесь, конечно, никакого Антипы не находит; наконец, надоскучив поисками, добавляет: «а все-таки его нужно поискать в это время».

Но теперь естественно возникает другой вопрос: в какое же время написан «Апокалипсис»? Ответить на это положительно нельзя: история не сохранила нам точных указаний о времени его написания. Несомненно, лишь одно, что он написан во второй полов. I в. по Р. X, и притом самое позднее – вскоре после смерти Нерона, скончавшегося в 68 г. «Этот результат теперь принимается – замечает Фаррар – не только Люкке, Швеглером, Бауром, Цюллигом, Де-Витте, Ренаном, Кренкелем, Блеском, Рейесом, Ревиллем, Фольклором, Бунзеном, Диостердиком и друг., но также и такими писателями, как Штир, Неандер, Герике, Оберлеп, Морис, Стюарт, Нирмейрг, Давидсон, Оде и другими. Таким образом, мы, на сколько позволили узкие рамки заметки, рассмотрели главные неточности в ученом сочинении г. Морозова, которые вам кажутся не отвечающими действительности. Насколько мы успели в достижении своей цели, предоставляем судить нашим читателям.

Последнее же наше слово будет указанием на то, что, не смотря на всевозможные попытки древних и новейших писателей, подорвать авторитет «Апокалипсиса», великое творение «Сына Громова», непоколебимо существует целые тысячелетия, таинственно изображая судьбу церкви Христовой в ее земном странствовании. Оно много перенесло дерзких покушений проникнуть в его, скрытое в тумане седой древности, происхождение. Переживет оно, надеемся, и фантастическую теорию Морозова. По адресу же последнего, мы хотели бы сказать и посоветовать ученому исследователю заняться не приисканием автора описания Патмосской грозы IV в., но проникнуться сознанием непостижимости той «великой грозы», которую созерцал возлюбленный ученик Христа – Иоанн Богослов.

С. И. Б–ъ.