протоиерей Геннадий Фаст
Кто же Сей? Книга об Иисусе Христе

Христос – Сын Божий

Обратимся к размышлениям о Христе как о Сыне Божием. В этих словах также заключена великая тайна. Именно они порождают неимоверное разномыслие. Человек либо принимает Христа как Сына Божия, либо, если он этого сделать не в состоянии, у него неизбежно возникают другие, самые различные предположения.

Что такое Сын Божий? В Священном Писании эти слова употребляются в различных смыслах, поэтому и христиане понимали их тоже по‑разному. То или иное восприятие этого словосочетания делает человека или православным, или еретиком.

Нередко под ересью подразумевается все что угодно, например: обычай креститься двумя, тремя или пятью перстами справа налево или слева направо и многое‑многое другое… Но изначально понятие «православие» возникло в связи с различным пониманием тайны Божия сыновства. Именно это – мерило и главный критерий нашего православия!

Иногда в Священном Писании сыновьями Божиими называются Ангелы, например:

И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. (Иов.1:6).

Далее описывается, как сатана клевещет на Иова. Из‑за этих наветов Бог посылает особые страдания Иову, названному «многострадальным».

В другом случае, когда в Вавилоне за отказ поклониться истукану, воздвигнутому великим Навуходоносором, в огненную печь бросили трех отроков – Ананию, Азарию и Мисаила, обнаружилось, что в печи находились не три, а четыре человека, и вид четвертого подобен Сыну Божьему(Дан.3:92).

Конечно же, рассуждая о «Сыне Божьем», халдеи25 вовсе не имели в виду «единаго Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единороднаго, Иже от Отца рожденнаго прежде всех век; Света от Света, Бога истинна от Бога истинна, рождена, несотворена, единосущна Отцу, Имже вся быша». Они лишь выражали свое изумление перед чем‑то поразительным, неслыханном, из ряда вон выходящим, тем более что поклонение духам и ангелам вообще было присуще язычеству.

Сам Господь говорит: Я сказал, вы – боги. И сыны Всевышнего – все вы(Пс.81:6). Речь в данном случае идет не об Ангелах, а о судьях, причем далеко не всегда праведных… Израильские цари тоже назывались сынами Божиими. Мессия в иудейском понимании означал царя, Сына Божия. Когда Нафанаил скажет: Ты Сын Божий, Ты Царь Израилев (Ин.1:49), он не будет вкладывать в эти слова тот смысл, который сегодня подразумевается православными. Нафанаил имел в виду лишь некую исключительную личность, некоего избранника и посланника Божия, Который пришел в мир, чтобы исполнить какое‑то Божественное предначертание. Впрочем, и весь избранный Богом израильский народ называется так же. У пророка Осии говорится:

Когда Израиль был юн, Я любил его и из Египта вызвал сына Моего (Ос.11:1).

Таким образом, слова «Сын Божий» в дохристианские времена воспринимались далеко не так, как сегодня, и, читая Святое Евангелие, мы должны это учитывать.

А что же Сам Христос? О Своем бого‑сыновстве Он говорит очень мало и весьма осторожно. Публично, практически, не говорит вообще. Возникает закономерный вопрос: почему? Ведь пришедшему в этот мир Спасителю не составило бы труда сотворить такое чудо, которое вынудило бы людей признать Его Сыном Божиим. Но какой в этом был бы смысл? Никакого, ведь Христос пришел для того, чтобы спасти нас. Он стал Человеком, чтобы, как говорит святой Афанасий Великий (ок. 298–373), люди стали богами, то есть, чтобы они приобщились к Божественной природе.

Господь хочет быть узнанным. Он не говорит о Себе: «Я – Сын Божий», Он ждет, когда так Его назовут люди. Человек сам должен прийти к истине, в противном случае это будет вынужденным признанием, которое не глубоко, от которого легко можно отказаться. Еще и поэтому Иисус предпочитает говорить притчами. Не стоит думать, что, даже отправившись за Христом, Его ученики сразу же уверовали в Отца и Сына и Святого Духа, в Сына, Единосущного Отцу и нераздельного с Ним. Они пошли за Господом, откликнувшись на зов своих сердец. Еще очень не скоро, далеко не сразу даже двенадцать апостолов осознают, Кем Он является на самом деле. Прозрение придет к ним постепенно…

Отцы Церкви полагают, что первым по‑настоящему узнал Его Петр. Одни иудеи говорили, будто в Иисусе воплотился – Илья, другие – Иеремия или кто‑то еще из древних пророков. Учитель спросил:

А вы за кого почитаете Меня? Симон же Петр, отвечая, сказал: Ты – Христос, Сын Бога Живаго (Мф.16:15–16).

Святые отцы считают, что здесь Петр прозрел во Христе действительно Сына Божия в том значении, в котором Он исповедуется в «Символе Веры», поэтому исповедание Петра и есть исповедание Церкви. Это – камень, на котором выстроена Церковь Божия.

Обратимся к православному пониманию Богосыновства Христа. С одной стороны, все мы – сыновья и дочери Божии по благодати, а Христос – Сын Божий по Существу. В этом заключается качественное различие.

И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, славу, как Единородного от Отца (Ин.1:14).

Слово «Единородный» означает, что второго, третьего и четвертого Сына нет. Нас же, детей Божиих, много, и после каждого останутся потомки. Люди жили до нас, будут жить и после, но если говорится о Единородном Сыне, то речь идет явно не о богосыновстве по благодати, а о богосыновстве по существу.

Апостол Павел называет Христа еще и первородным между многими братьями (Рим.8:29). Здесь речь идет о Его человеческой природе. Как человек, Он – Первенец, первородный между многими братьями, по Божеству же Господь единороден. Он – Первый и Единственный Божий Сын.

О чем еще говорит нам Священное Писание в этой связи?

Сей, будучи сияние славы и образ ипостаси Его и держа все словом силы Своей, совершив Собою очищение грехов наших, воссел одесную [престола]величия на высоте (Евр.1:3).

Слава Божия предполагает сияние, так же, как, например, солнцу присущ свет, энергия, единосущная самому солнцу. Если о Сыне говорится как о Сиянии славы Отца, это означает, что Он по природе Своей единосущен Отцу.

Теперь уже невозможно с точностью определить, что именно имел в виду апостол Павел под словом «ипостась», используя его в Послании к Евреям. Это слово по‑разному понималось и святыми отцами. Только к концу IV столетия окончательно сложится то понимание ипостаси, которого мы придерживаемся сейчас, когда говорим об Отце, Сыне и Святом Духе. Изначально же это слово не воспринималось однозначно. Интересно обратиться к его прямому, буквальному смыслу. «Ипостась» – слово греческое. Приставка υπό означает «под». Есть, например, дьякон, а есть иподьякон – служитель, стоящий ниже дьякона по церковной иерархии. Иподьяконами называют прислужников на богослужениях, совершаемых епископами. А στατός — это «статика». В качестве однокоренных слов можно привести, например, «иконостас». То есть ипостась – это в буквальном смысле «подставка». Подставка, на которую что‑то ставят.

Всегда опасно, а зачастую и грешно говорить о Боге – Ему следует поклоняться. Выдающийся теолог, епископ и учитель Церкви, святой Иларий Пиктавийский (ок. 315–367), который за свою твердую позицию в борьбе с арианской ересью, отрицавшей божественность Христа, был назван «Афанасием Запада», писал: «Только злоба еретиков заставляет нас говорить о Боге, чтобы отметать неверные, ложные представления».

Употребляя слово «ипостась» по отношению к Господу, мы имеем в виду то, на чем может базироваться вся полнота Божества. Ипостась Отца – это Бог, ипостась Сына – тоже Бог и ипостась Святого Духа – это Бог. Ведь один и тот же предмет, установленный на разные основания, все равно останется самим собой. Так и здесь: Бог может пребывать в ипостаси Отца, в ипостаси Сына и в ипостаси Духа Святого. При этом неизменной сохраняется вся полнота Божества – никакого рассечения на три части не происходит, существо Божие остается единым.

Ну, а на что может опираться вся полнота Божества? Все мы тоже можем в определенном смысле служить «подставкой» для Бога. Мы можем содержать в себе Господа, а Господь может опираться на нас в Своем Промысле. Он волен избрать нас для того, чтобы мы исполняли Его волю, занимаясь каким‑то конкретным делом. В таких случаях мы становимся своего рода «Божиими подставками», впрочем, «подставками» чрезвычайно убогими, никак не могущими вместить в себя всю полноту Божества.

Лишь значительно позже слово «ипостась» будет соотнесено с латинским словом persona – «личность». Мы говорим о трех «лицах» Божества, но при этом должны отдавать себе отчет в том, насколько ущербными сравнениями вынуждены пользоваться. Ведь в этом случае очень легко вообразить некую троичность, совершенно не относящуюся к Господу. Всей Вселенной не дано вместить Бога, а вот во Христе Он вместиться может, потому что Он – единородный Сын, Сиянье славы, ипостась Бога, равная первой ипостаси – Отчей.

Новый Завет говорит о «Слове», или «Логосе». Евангелие от Иоанна начинается так:

В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог (Ин.1:1).

Ранние отцы Церкви гораздо чаще пользовались понятием «Слово», нежели словом «Сын». Такое предпочтение объяснимо: ведь если речь идет о Сыне, то невольно напрашиваются мысли о том, что когда‑то Он был рожден, а следовательно, до этого не существовал. Такие представления приводили христиан к ересям. Понятие «Слово» намного тоньше. Как ум порождает Слово, так и Отец, по мнению святых отцов, порождает Сына. Христос, Сын Божий, является Словом Отца. Он – выражение того, что сокрыто в Отце.

В определенном смысле можно сказать, что об Отце мы вообще ничего не знаем. Отец – это вечная тайна. Отец – сокровенье Сына, а Сын – это явленное Отца, Слово Отца. Впрочем, следует заранее четко уяснить: не существует сравнений, которые можно было бы применить к Божеству. Отцы Церкви подчеркивали: все, что они говорят о Боге, — это уже не Бог, а всего лишь их представления о Нем. Не случайно из‑за отождествления истинного Бога с нашим крайне ограниченным пониманием то и дело возникали ереси, вспыхивала злоба, множились раздоры…

Существо Божие абсолютно непостижимо, так же как абсолютно непостижимо и Богосыновство Христа. Однако непостижимые сущности проявляются в ощущаемых энергиях, и мы можем составить себе некое представление о Боге, выразив его даже той несовершенной речью, теми скудными словами, которыми владеем.

Итак, «Слово», «Логос» – это источник учения, источник знания. Иногда «Слово» соотносят с понятием «смысл». Вообще, существует немало различных интерпретаций. Например, в одном из переводов Евангелия от Иоанна мы читаем: «В начале была Музыка. Музыка была у Бога, и Музыка была Бог». Конечно, этот текст нельзя признать полноценным переводом, но в любом случае перед нами – очень интересное осмысление. Исполненная музыка, так же как и произнесенное слово, — это, прежде всего, звучание. И Сын – это есть звучание Отца, звучание предвечной Тишины, характеризующееся гармоничным благозвучием. В этом смысле слово «Логос» вполне может переводиться и как «Музыка». Как Слово рождается в молчании, так и музыка возникает в тишине.

Еще апостол Павел именует Христа Божией силой:

Мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев соблазн, а для Еллинов безумие, для самих же призванных, Иудеев и Еллинов, Христа, Божию силу и Божию премудрость (1Кор.1:24).

Слово «Сила» в данном случае употребляется в очень глубоком смысле. Человек тоже обладает определенной силой – нравственной, умственной и физической. Сама по себе сила – не личностна. Церковь будет возражать, если кто‑либо решит представлять Сына Божия в качестве некоей безликой силы Отца. Перед нами – именно личностная Сила.

Не случайно апостол пишет о Христе – Божией Премудрости. Иудейское слово так же как и греческое Σοφία, по‑русски означает «мудрость», «знание», «мастерство». Создается ощущение, что премудрость даже теснее соотносится с душой, нежели Слово. Слово уже вырвалось наружу, а премудрость по‑прежнему пребывает в ее недрах…

В XIX столетии в трудах великого философа и поэта Владимира Соловьева (1853–1900) возникло учение о Софии, которое позже было развито в работах отца Павла Флоренского и протоиерея Сергия Булгакова (1871–1944).

Они рассматривали Софию не как Отца, не как Сына и не как Духа Святого. У Флоренского есть размышления о «Софии тварной» и «Софии нетварной», а Булгаков размышляет об «ипостаси неипостасной», вводя, по сути, практически четвертую ипостась Божию. В этом случае получается, что Бога и Его творение разделяет некое промежуточное «Нечто», ведь «София нетварная» – это Божий замысел о творении, а «София тварная» – Божий замысел в своем осуществлении.

В свое время мне было очень сложно читать эти работы. Я досадовал на себя за непонятливость и очень обрадовался, встретившись позже с книгой Владимира Лосского (1903–1958) «Спор о Софии». В ней автор показал всю несостоятельность этого утонченно‑изощренного философского учения. Полагаю, что Ангел Хранитель сохранил меня от того, чтобы воспринять его.

Ничего промежуточного между Богом и тварью нет и размывать эту границу нельзя. Софиология низводит христианство к языческому мировоззрению. Согласно учению святых отцов, «София» – это не какая‑то «Ипостась неипостасная», а Второе Лицо Святой Троицы, Сын Божий.

Начало учения о Премудрости Божией заложено еще в Ветхом Завете. В восьмой главе Притчей Соломона удивительно описывается «София», «Премудрость». Она Сама говорит о Себе, как о «художнице Божией», бывшей при творении мира. Причем речь идет именно о личностной, персонифицированной Премудрости:

Господь имел меня началом пути Своего, прежде созданий Своих, искони; от века я помазана, от начала, прежде бытия земли. Я родилась, когда еще не существовали бездны, когда еще не было источников, обильных водою. Я родилась прежде, нежели водружены были горы, прежде холмов, когда еще Он не сотворил ни земли, ни полей, ни начальных пылинок вселенной. Когда Он уготовлял небеса, [я была] там. Когда Он проводил круговую черту по лицу бездны, когда утверждал вверху облака, когда укреплял источники бездны, когда давал морю устав, чтобы воды не переступали пределов его, когда полагал основания земли: тогда я была при Нем художницею, и была радостью всякий день, веселясь пред лицем Его во все время, веселясь на земном кругу Его, и радость моя [была] с сынами человеческими (Притчи. 8:22–31).

Очень поэтично описана Премудрость: художница Божия, искони пребывавшая с Ним. В определенном смысле ее можно сравнить с ребенком, искренне радующимся, когда в искусных руках отца зарождается нечто прекрасное.

Впрочем, русский перевод не может до конца передать все оттенки еврейской речи. Слова веселясь на земном кругу вполне можно заменить словом «танцуя». То есть Премудрость танцевала и веселилась, когда Отец создавал мир, когда Он полагал основания земли и чертил круг мироздания. Эта Премудрость Божия, эта Художница, которая ликовала перед Лицом Творца, когда в Божественных руках появлялось Его творение, это Логос и есть Христос – Второе Лицо Святой Троицы. Единородный Сын, Сияние Славы, Предвечное Слово, Божия Сила и Премудрость Божия – вот образы Христа, которые мы встречаем в Священном Писании. Вот о чем мы должны думать, когда говорим о Сыне Божием не по благодати, а по Существу.

И все же слово «сын» предполагает рождение. И о Божием Сыне мы тоже говорим: «рожден». В данном случае речь, разумеется, идет не о рождении Иисуса от Девы Марии, а о том предвечном рождении, которое было изначально. Святой Григорий Богослов (329–389), пожалуй, ближе других подступивший к тайне Святой Троицы и богосыновства, говорил, размышляя об этом: «Хочешь ли, объясню тебе, как [Он] родился? Как, ведают это родивший Отец и рожденный Сын. А что кроме сего, закрыто облаком и недоступно твоей близорукости» 26.

Человек не может познать тайну рождения Сына от Отца. Нам относительно доступны лишь сравнения. Обратимся к Псалтыри: Господь сказал Мне: Ты Сын Мой; Я ныне родил Тебя (Пс.2:7). «Ныне» в данном случае означает «во времени», — имеется в виду земное рождение от Девы Марии, а слова: «Ты – Сын Мой» – это по существу, по определению, предвечно. Таким образом, здесь одновременно повествуется о рождении по Божеству и о рождении по человечеству. По Божеству у Христа есть Отец, но нет Матери. По человечеству же у Него есть Мать, но нет Отца.

Как мы уже отмечали, рождение ребенка предполагает, что когда‑то его не было на свете. Однако учителя Церкви утверждают, что Отец порождает Сына таким образом, что Он всегда оставался Отцом и у Него всегда был Сын. Опять‑таки, используя наречие «всегда», мы рассуждаем во времени о Его вневременном Рождении. Ведь слово «предвечный» со временем не соотносится. В какой‑то мере это можно сравнить с электрическим зарядом и электрическим полем. Заряд порождает поле. Никогда не бывало такого, чтобы у заряда не было поля, точно так же у Отца всегда был Сын.

Мы исповедуем безначальность Отца. Это – Его ипостасное свойство. О Сыне мы говорим, что Он рожден от Отца. Это – ипостасное свойство Сына. О Святом Духе нам ведомо, что Он исходит от Отца. Это – ипостасное свойство Святого Духа. Таковы три ипостаси Божии: безначальный Отец, Им рожденный Сын и от Него исходящий Дух.

О Сыне Божием в «Символе Веры» сказано, что Он единосущен Отцу. Это определение впервые прозвучало на I Вселенском соборе, его нет в Священном Писании. Некоторые полагают, что его предложил сам император Константин, хотя он не только не был богословом, но и на Соборе присутствовал, даже еще не будучи крещеным.

Афанасий Великий был в то время всего лишь дьяконом, сопровождавшим епископа Александрийского Александра († 326). Тем не менее именно этот молодой дьякон стал, можно сказать, главным отцом Собора, его «первой скрипкой». Он самозабвенно отстаивал учение о единосущности Отца и Сына, сделавшееся смыслом всей его жизни. О чем бы ни говорил святой Афанасий, он всегда, так или иначе, касался этой темы. Речь не идет о том, что Отец и Сын одинаковы или подобны, — в конце концов, все люди тоже подобны друг другу: у каждого есть душа, тело, голова, руки и ноги. Когда говорится о единосущности Сына Отцу, имеется в виду не «такой же», а «составляющий с Ним единое Существо».

Для того чтобы лучше уяснить православное понимание богосыновства, рассмотрим некоторые еретические воззрения, то есть воспользуемся методом скульптора, отсекающего от мраморной глыбы все лишнее.

Известны имена нескольких еретиков, которые, как и их заблуждения, сыграли немаловажную роль в истории Церкви, потому что, благодаря этим ересям, выкристаллизовывалось православное учение о Сыне Божием. Жил, например, в III веке пресвитер Савелий Птолемаидский – убежденный монотеист, утверждавший, что Бог – Один, и отказывавшийся принять Его троичность. Тем не менее он был христианином и исповедовал Отца и Сына и Святого Духа.

Савелий полагал, что речь идет о трех модусах, то есть о трех формах Божества. Во времена Ветхого Завета Бог являл Себя как Отец, потом явил Себя в качестве Сына и в облике Христа ходил по земле. Сейчас же Господь проявляет Себя как Дух, так как наступило время христианской Церкви. Сама же Церковь говорит об Отце, Сыне и Святом Духе не как о трех формах, а как о единой реальности.

Несколько по‑иному высказывался современник Савелия, сирийский епископ Павел Самосатский. Он утверждал, что Единый Бог обладает двумя силами. Одна сила Божия – это Сын. При этом епископ ссылался на слова апостола

Павла о том, что Христос – это Божия сила. Другая Сила – это Дух Святой. То есть Сын и Святой Дух – некоторые Божественные Силы, Богом порождаемые и от Него исходящие. Церковь отвергла и эту точку зрения, так как она тоже не предполагает в Сыне Личности.

Однако самый глубокий след в истории Церкви оставило арианство, пожалуй, самая нашумевшая ересь, возникшая в начале

IV века. Арий (256–336), в отличие от Савелия и Павла, уже не говорил о трех модусах или о трех силах, а просто стоял на том, что Бог – Один. Но Кем же тогда является Сын Божий? По мнению Ария, Он – тоже творение Господне, в сущности, такое же тварное существо, как и мы. Он выше нас только в том смысле, что является первым творением. Бог сначала сотворил Сына, а потом через Сына сотворил и все остальное. Сын стал посредником в творении мира. Таким образом, Личность Сына у Ария вознесена, Иисус – превыше всех в тварном мире, но все‑таки Он тварен и ни в коем случае не является Богом.

Это учение практически полностью воспринято современной сектой «Свидетели Иеговы», а в свое время имело много последователей даже среди епископов. Именно в борьбе с ним и возник наш «Символ Веры». Сначала Афанасий Великий, а затем Василий Великий и Григорий Богослов сформулировали православное учение о Троице, а значит, и о Богосыновстве, которое мы исповедуем. Это исповедание и делает нас православными.

Казалось бы, все решено: истинный Сын Божий единосущен Отцу. Тем не менее и в следующем, V веке Константинопольский патриарх Несторий никак не может воспринять Богосыновство до конца. Он утверждает, что есть два Христа: один – Человек, Которого родила Дева Мария, Которого распинали на Кресте, Который умирал, и другой – Сын Божий. Это – две разные личности, однако в какой‑то момент Логос, истинный Сын Божий, вселился в Сына Человеческого, а в какой‑то момент оставил Его.

Другие шли еще дальше, утверждая, что Дева Мария родила обычного человека. Поэтому Она – не Богородица, а «человекородица» или, в лучшем случае, «Христородица», а Сын Божий вселился в Иисуса лишь во время Его Крещения на реке Иордан, когда

Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой Возлюбленный; в Тебе Мое благоволение! (Лк. 3:22).

Говорилось и о том, что перед крестными страданиями Сын Божий покинул Сына Человеческого, потому что не может же Бог страдать! Страдания выпали уже простому человеку Это учение тоже было отвергнуто Церковью на III Вселенском соборе. Несторий был отлучен, но возникло несторианство.

Что в этом учении не удовлетворяет православие? Вот эти самые «две личности». Мы исповедуем: «…Единаго Господа Иисуса Христа…» То есть не Сын Божий и Сын Человеческий по отдельности, а Одна и Та же Личность, Одна и Та же Ипостась, Один Христос. Он и Божий Сын, Он и Сын Человеческий.

Впрочем, многие из споривших с Несторием впали в противоположную крайность – монофизитство (от древнегреческих слов μόνος — «один», «единственный» и φύσις — «природа», «естество». «Монофи́зис» – «единая природа»). Монофизиты проповедовали, что во Христе человеческая природа полностью поглощена Божественной.

На первый взгляд это учение кажется очень благочестивым, однако уже на IV Вселенском Халкидонском соборе и оно было отвергнуто, как ересь. Не послушавшиеся отделились, создав монофизитские церкви. Некоторые признаки монофизитства в большей или меньшей степени свойственны верованиям армян, коптов27, сирийцев и эфиопов.

Итак, монофизитство отброшено Церковью, и IV Вселенский собор исповедует наличие во Христе двух природ – Божественной и человеческой, причем человеческая природа никак не была растворена в Божественной. Она проявляла себя вплоть до незнания, немощи, бессилия, слабости, страдания, скорби и слез. То есть человеческая природа была присуща Христу во всей полноте своей человечности – в физическом, душевном и духовном плане. И одновременно Он – Сын, Единосущный Отцу, Сияние Славы Отчей, Образ Ипостаси Отчей, София и Логос. Когда Христос говорит: «Я», это местоимение в равной мере относится и к Его Божеству, и к Его Человечеству, поэтому Дева Мария именуется Богородицей, так как Тот, Кого Она родила, это и есть Сам Бог в Своей Человеческой природе. Как утвердил IV Вселенский Халкидонский собор, две природы соединены во Христе неслитно, неизменно, нераздельно и неразлучно.

Это – четыре признака соединения двух природ во Христе. «Неслитно» означает, что Божество и человечество во Христе не растворяются. В Нем присутствует как чистое Божество, так и чистое человечество. Христос в Своей человеческой немощи не может сойти с Креста, и при этом в Нем присутствует всеведение и всемогущество Божие. Одно другое не поглощает. Они соединены неслитно, то есть не сливаются друг с другом.

«Неизменно» – значит, что Божество всегда остается Божеством, а человечество – человечеством. Христос и сейчас присутствует в человеческой природе. «Нераздельно» говорит о том, что их нельзя разорвать, как пытался это сделать Несторий.

«Неразлучно» означает, что, однажды нераздельно соединившись, две природы соединены навечно. Некоторые протестанты полагают, что эти природы были соединены во Христе только до Вознесения, цитируя при этом апостола Павла:

Потому отныне мы никого незнаем по плоти; если же и знали Христа по плоти, то ныне уже не знаем (2Кор.5:16).

Православная Церковь принципиально исповедует именно неразлучное соединение. Эти две природы соединились навсегда, никогда не исчезая, не переходя из одной в другую, не разделяясь и не сливаясь.

Очередная ересь возникла уже в VII столетии, и опять в Константинополе, среди патриархов, епископов и монахов, то есть в самой сердцевине Церкви. Речь идет о монофелитах. Возникла эта ересь из‑за желания примирить православных с монофизитами. Прискорбно, когда Церковь пребывает в расколе! Подыскивая какую‑то компромиссную платформу, предложили: природы у Христа две – человеческая и Божественная, но у Него одно богомужнее желание, одна богомужняя воля. Этому учению противостоял простой монах, не облеченный священным саном, — Максим Исповедник. Даже когда все православные патриархи причастились вместе с монофелитами, он один противостоял этой ереси, и истина Церкви Божией провозглашалась его устами.

На VI Вселенском соборе учение Максима Исповедника было принято в качестве учения православного. Суть его состоит в том, что в единой Личности Христа сосуществуют две воли. Воля – атрибут не личности, а природы, а значит, у Него есть и человеческая воля. Именно поэтому Иисус скорбит, возмущается и алчет. По Божественной воле Он Всемогущ и стремится к спасению всех людей. То есть во Христе, в Единой Личности, гармонично сочетаются две воли: Божественная и человеческая.

Кстати, мы, православные, на психологическом уровне часто тоже впадаем в монофелитство, повторяя: на все, дескать, воля Божия! Бог управит! Бог подаст… Ну а мы‑то сами где? Мы‑то чем заняты? Мы как будто исчезаем. Как будто нашей воли и нет вовсе… Мы должны стремиться к тому, чтобы наша человеческая воля действовала в согласии с волей Божией. Этой проблеме посвящено замечательное творение святителя Иоанна Тобольского (1651–1715) «О сообразовании человеческой воли с Божественной волей».

Мы изложили православное исповедание богосыновства. Истинный Сын Божий Единородный, Божия Сила и Премудрость, Божие Слово – Логос, Истинный Богочеловек. Две природы, соединившиеся в Одной Личности Иисуса Христа.

Но каким образом Божество Христа проявлялось в земной жизни Господа, начиная с момента Его рождения? Христос рождается от Девы без мужа. Уже этим было явлено людям, что Он – не только Сын Человеческий, но еще и Сын Божий.

Иногда говорят, что это учение невозможно постичь умом, тем не менее, Церковь «налагает» его на людей. Но разве может Церковь в угоду тем, кто не в силах вместить истину или не желает принять ее, исповедовать что‑то иное? Церковь никогда не «придумывала» веру, а получила ее от Самого Господа, и наше дело – познавать и возвещать ее, жить по этой вере. Менять что‑либо мы не вправе, потому что наше упование основано на Богооткровенности. Если человек не хочет принять Богооткровенность, значит, он просто не хочет верить, а пытается руководствоваться лишь собственным разумом.

Значит, центром его вселенной становится его, вообще‑то говоря, жалкий умишко. Дело это очень опасное, человекобожническое, поэтому мы и молимся по вечерам: «…мысль мою Твоим смирением сохрани…» Человеку следует благоговейно принять то, что сказал о Себе Сам Бог. Вера начинает работать там, где в бессилии останавливается разум. Это можно сравнить с искусственным освещением: пока светит солнце, электрические лампы не включают. Если же мы понадеемся исключительно на силу своего интеллекта, то неизбежно натворим много глупостей, которые будем выдавать за некую высшую истину Но в такой системе координат места для Бога уже не останется. Господь неизбежно окажется подменен ложным человеческим мудрствованием.

* * *

Священное Писание повествует о многочисленных примерах проявления Божественной природы во Христе. Первый из них – славословия Ангелов на вифлеемских полях при Его рождении:

Внезапно явилось с Ангелом многочисленное воинство небесное, славящее Бога и взывающее: слава в вышних Богу, и на земле мир, в человеках благоволение! (Лк.2:13–14).

Эти слова означают, что через Христа земля обретет мир. Не было такого ни при появлении на свет Илии Пророка, ни при рождении Моисея.

Далее, на Иордане не Бог вошел в человека, как полагали несториане. Тогда открылось богосыновство Иисуса. Сын Человеческий подходит к реке, святой Иоанн Предтеча крестит Его, а с неба раздается голос:

Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (Мф. 3:17; Мк.1:11; Лк. 3:22).

На горе Фавор прозвучали те же слова:

Когда Иисус еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение; Его слушайте (Мф.17:5; Мк.9:7; Лк.9:35).

Опять Отец свидетельствует, но теперь уже и Сам Сын преображается и становится светлее солнца.

Чудеса, совершенные Спасителем, — это, конечно же, проявления Его Божества. Другие люди тоже порой творили чудеса, но не своими силами. Христианские святые исцеляли болящих Иисусовым именем, ветхозаветные пророки – во имя Господне, колдуны, маги и нынешние экстрасенсы прибегают к помощи иных, зачастую очень темных сил. Из всех чудотворцев только Христу было подвластно творить чудеса Своей властью, потому что Он – Сын Божий.

Наступило светлое Воскресение Господа. Когда камень отвалился от гроба, а печать осталась ненарушенной. Когда Он ожил и во славе, в Божественном свете явился в этот мир, тогда окончательно проявилось Божество Иисуса Христа. Наша вера – это вера пасхальная, потому что именно в Воскресении явился Христос как Божий Сын. Голгофа – день Сына Человеческого, а Пасха – день Сына Божия.

Наконец, Господь возносится на Небо. Сказано, что «никто не восходил на небо, как только сошедший с небес» (Ин.3:13), то есть Иисус Христос. Некоторые критики, возражая, указывают о восхождении Илии‑пророка. Но и Илия, и, по некоторым толкованиям, Енох28, и Матерь Божия были взяты на небо, а Христос восшел Сам.

В Евангелии сказано:

Многие тела усопших святых воскресли и, выйдя из гробов по воскресении Его, вошли во святый град и явились многим (Мф.27:52).

А что же с ними стало впоследствии? Нам, например, известно о том, что воскресший Лазарь стал епископом на Кипре. Там находится его гробница. Почему же об этих святых ничего не сказано? Мы даже имен их не знаем. По мнению святителя Иннокентия Херсонского (1800–1857), они как совоскресли со Христом, так с Ним же и совознеслись. Впрочем, это – всего лишь догадка. В любом случае, речь опять идет о взятии на Небо.

Апостол Павел говорит о Церкви первенцев, написанных на небесах(Евр.12:23). Некоторые полагают, что «Церковь первенцев» и составляют как раз те святые, которые совоскресили и были совознесены со Христом. Итак, мы все еще «чаем воскресения мертвых», но есть уже взятые на Небо, однако только Господь восшел Сам.

Таково явление Сына Божия и, как говорит апостол Павел: В Нем <…> вся полнота Божества телесно (Кол.2:9). Эту полноту Божества надо увидеть, потому что она, в отличие от полноты греха, лжи и обмана, не навязывается людям. Человек кричит о себе, о своем присутствии в этом мире, а она, наоборот, целомудренно скрывается, и ее следует прозреть: Великая благочестия тайна: Бог явился во плоти (1Тим.3:16).

В этом и состоит суть христианства. Как только мы пытаемся прибегнуть к каким‑то рациональным объяснениям, низводя тайну до уровня человеческого «здравого смысла», христианство сразу же улетучивается. Получается очередная доктрина, философское или этическое учение. Во всей парадоксальности Бога, явившегося в Человеке, в единой Богочеловеческой Личности, и заключается наша христианская вера, великая благочестивая тайна.

---