- Добродетель как экватор между двумя полюсами
- Между тщеславием и унынием
- Между дерзостью и боязливостью
- Тропа между канавами
Человек, приходящий в Церковь, поневоле задумывается над трудностью приобретения добродетели. Почему нам так просто впадать в грех и так нелегко идти путем исполнения заповедей Божиих? Кто-то ответит: это все является следствием грехопадения прародителей, – и будет совершенно прав. Но давайте попытаемся выяснить душевные причины этого явления, так сказать, его психологический механизм. Не исключено, что это поможет нам в устройстве нашей христианской жизни.
Добродетель как экватор между двумя полюсами
Грех и добродетель представляются нам обычно как некие полюса, как объекты, находящиеся на крайних, противоположных одна другой точках. В нравственном смысле все так и есть. Но, если мы рассмотрим этот вопрос в рамках святоотеческой психологии, то окажется, что одной греховной страсти противостоит другая страсть, а добродетель находится посредине. Описанную ситуацию можно проиллюстрировать на примере нашей планеты: два полюса земли – Арктика и Антарктика – представляют собой огромные ледяные пустыни, а наиболее теплая часть нашей планеты располагается на одинаковом расстоянии от обоих полюсов.
Похожую ситуацию мы можем наблюдать и в человеческой душе. Согласно святым отцам, добродетель находится посредине крайностей, к которым склонен человек, подверженный страстям. Поэтому отцы называют путь к стяжанию добродетелей царским или срединным путем, утверждая, что «умеренному деланию цены нет». Вот как, к примеру, обозначает преподобный Петр Дамаскин душевное расположение четырех главных добродетелей – мудрости, целомудрия, мужества и правды: «Каждая из них находится между двух страстей (сущих) вне естества. Мудрость – выше чрезмерного мудрствования и ниже неразумия. Целомудрие – выше окаменения (сердца) и ниже невоздержанности. Мужество – выше дерзости и ниже боязливости. Правда – выше недостаточности и ниже излишества»[1].
Если мы внимательно вдумаемся в святоотеческое поучение, то увидим, что, действительно, страсти представляют из себя крайности, между которыми приходится буквально балансировать христианину, стремящемуся следовать путем добродетелей.
Между тщеславием и унынием
К примеру, добродетелью, противоположной страстям гордости и тщеславия, считается смирение. Между тем, среди страстей мы можем найти страсть, полярно противоположную гордости, а именно – уныние. Человек зачастую и проживает свою жизнь между полюсами тщеславия и уныния. Если обстоятельства жизни складываются благоприятно, то редкий человек способен признать себя недостойным этого («ведь я этого достойна!»). Обычно, таковые обстоятельства ведут к возвеличиванию счастливчиком собственных талантов, реальных или мнимых. Но в случае, когда тот же самый человек встречается в своей жизни с реальными скорбями, он легко впадает в уныние, кляня себя, судьбу, доходя до ропота на Самого Бога, полагая что он не заслужил ничего подобного («за что мне это?»).
«Человек, как жук, – говаривал преподобный старец Амвросий Оптинский. – Когда теплый день и играет солнце, летит он, гордится собою и жужжит: “Все мои леса, все мои луга! Все мои луга, все мои леса!” А как солнце скроется, дохнет холодом и загуляет ветер, забудет жук свою удаль, прижмется к листку и только пищит: “Не спихни!”»[2]
Вот и получается, что человек проживает свою жизнь в страстях, кидаясь от одной крайности в другую, от тщеславия к унынию и обратно. Выйти из этого замкнутого круга он может только через добродетель смирения, которая служит как бы спасательным кругом, который одновременно не дает улететь в облака гордости и погрузиться в пучину отчаяния. Достигшие этой добродетели по-настоящему счастливы, точнее – блаженны, но достигнуть ее нелегко. Для этого нам нужно последовать Божественному совету, который был дан преподобному Силуану Афонскому: «Держи ум свой во аде и не отчаивайся»[3]. Только путем смирения человек способен, не потерпев вреда, пройти между чудовищем тщеславия и бездной уныния.
Из приведенного отрывка мы можем сделать вывод, что добродетель уподобляется узкой тропе, пролегающей между двумя пропастями. Поэтому, повторимся, добродетель и порок как душевные состояния не являются полюсами. Полюсами в этом случае являются противоположные страсти.
Ту же картину мы увидим, если внимательно вдумаемся в приведенное выше поучение преподобного Петра Дамаскина о мужестве и трех других добродетелях.
Между дерзостью и боязливостью
То, что боязливость чужда мужества, это явно всем, но и бездумная храбрость, которая обозначена преподобным под термином «дерзость», не есть мужество. Бездумное бесстрашие, бесшабашность, фанатизм, действия, совершенные в состоянии истерического срыва или под влиянием химических веществ, мужеством не являются, поскольку эта добродетель требует рассудительности, трезвомыслия и способности владеть собой.
Классический пример мужества в античном мире – Сократ, который, даже отступая на поле боя, не терял самообладания, но вместе со своим боевым товарищем отходил «“чинно глядя то влево, то вправо”, то есть спокойно посматривал на друзей и на врагов, так что даже издали каждому было ясно, что этот человек, если его тронешь, сумеет постоять за себя, и поэтому они оба благополучно завершили отход. Ведь тех, кто так себя держит, на войне обычно не трогают, преследуют тех, кто бежит без оглядки»[4].
Наиболее яркий образец христианского мужества явили собой мученики, ради Христа претерпевшие страдания и смерть. Но и христианское мученичество имеет в истории подмену в форме известной партии циркумцеллионов, которые и представляют собой яркий пример безумного фанатизма, одной из форм ложного мужества: «Во дни Августина, если язычники совершали у себя какой-либо праздник, то циркумцеллионы нападали на них с надеждою, в которой они очень редко и обманывались, что их убьют за веру. И действительно, их очень часто убивали. Если же не было столь благовидного предлога для страдания за веру, то циркумцеллионы не задумывались и пред другими способами. Иногда они делали нападения на вооруженных путешественников и грозно требовали от них, чтобы они их умертвили, и в случае отказа угрожали заколотить их самих своими дубинами до смерти. Иногда циркумцеллионы нападали на приезжавших начальников провинций, так называемых judices, и с угрозою требовали, чтобы они отдали приказ сопровождавшим их солдатам или палачам казнить их. Был случай, когда один judex обманул их; он приказал сопровождавшим его солдатам связать их будто для казни и, оставив их связанными, удалиться. Если же невозможно было умереть от руки какого-либо другого человека, циркумцеллионы бросались в воду или разложенные ими костры. Подобного рода смерть казалась им шуткою, которую они проделывали чуть не ежедневно. Они полагали, что этим исполняются слова апостола 1Кор.13:3: предам тело мое, во еже сжещи е»[5].
Похожее рассуждение мы можем предложить и в отношении к добродетелям мудрости, целомудрия и правды, каждая из которых, выражаясь словами преподобного Петра «выше недостаточности и ниже излишества».
Тропа между канавами
Получается, что добродетель подобна узкой тропе, пролегающей между глубокими грязными канавами, наполненными сточными водами. Упав в такую канаву, человек естественным образом плывет по течению, увлекаемый грязными потоками, несущими его в бездну. Чем дальше он остается в такой канаве, тем сильнее поток и выше края, тем труднее ему выбраться. А продвижение по пути добродетели требует постоянного внимания, сосредоточенности и усилий. С обеих сторон такого пути находятся страсти-канавы. И не важно, в какую сторону ты упадешь, оступившись. Падение в любую сторону таит в себе смертельную опасность, особенно если упавший медлит с возвращением на путь спасения, поскольку поток будет увлекать его все с большей скоростью.
Таким образом, путь христианина требует непрестанного балансирования между безднами страстей и пороков, как бы прохождения между Сциллой и Харибдой, этими чудовищами древнегреческой мифологии. Это путь среди непрестанных опасностей, на котором, по слову уже упомянутого старца Амвросия, «побежишь от волка, нападешь на медведя»[6]. Но это именно тот путь, к которому призывает нас Христос: потому что тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь, и немногие находят их (Мф. 7:14). Конечно же, если бы не помощь Божия, никто не смог бы пройти этим путем. Но, как убеждает нас Сам Господь: человекам это невозможно, но не Богу, ибо все возможно Богу (Мк. 10:27).
Сказанное выше позволяет нам сделать практический вывод, который объясняет, по какой причине человеку насколько легко увлечься страстями, настолько же трудно стяжать добродетель, и почему нам необходимо внимательно относиться к своим не только поступкам, но и мыслям и чувствам, следуя апостольской заповеди: со страхом и трепетом совершайте свое спасение (Филип. 2:12).
[1] Петр Дамаскин, сщмч. Творения. Издание Свято-Троицкой Сергиевой Лавры, 2001. С. 47, 48.
[2] Амвросий Оптинский, прп. Симфония по творениям преподобного Амвросия, старца Оптинского. Духовная жизнь.
[3] Софроний (Сахаров), архим. Старец Силуан Афонский. Часть вторая. Писания старца Силуана: XIX. Повествования о пережитом опыте и о некоторых встречах и беседах с подвижниками.
[4] Платон. Пир. Собр. Соч. в 4 тт. Т. 2. – М.: Мысль. – С. 132 (221 b).
[5] Болотов В.В. Лекции по истории древней церкви. – Репринт. – М.: Спасо-Преображенский Валаамский Ставропигиальный монастырь. – Т. 2, 1994. – С. 406-407.
[6] Амвросий Оптинский, прп. Симфония по творениям преподобного Амвросия, старца Оптинского. Терпение.
Комментировать