Казалось бы, давнее устоявшееся выражение — страх Божий. Оно многократно повторяется в Библии, в богослужении. Однако порой слово «страх« вызывает отторжение у современного человека, и поэтому требует пояснений, расширенного перевода. Боязливы ли христиане и что их страшит? Или же страх — пережиток, от которого пора избавляться?
На рубеже столетий мне как редактору пришлось готовить издание текстов богослужения в одном православном издательстве. За основу я взяла брошюру «Всенощное бдение. Литургия», многократно переиздававшуюся с 70-х — 80-х годов прошлого века в Издательстве Московской Патриархии. Оказалось, что слово «страх» и производные от него почти всегда сопровождались сносками, как бы переводами: «благоговение», «благоговейная любовь к Богу» и т.п.
В советский период нам часто внушали, что религия — пережиток прошлого, «рабы не мы, мы не рабы», поэтому слово страх начало нуждаться в смысловом переводе. Оно стало отталкивающим без адаптации к современному языку. Нет, дело тут не в языке, а в мироощущении: страх остается страхом — базовой эмоцией. И мы готовы отшатнуться от этого понятия, если его не адаптировать для нас… Так что речь пойдет не столько о языке, сколько о смыслах этого слова.
Начало премудрости — страх Господень
С этих слов, всем хоть немного знакомых, фактически начинается библейская книга Притчей Соломоновых: Начало мудрости — страх Господень; глупцы только презирают мудрость и наставление (Притч 1:7).
И снова в той же книге: Начало мудрости — страх Господень, и познание Святаго — разум (Притч.9:10). Псалтирь вторит Притчам: Начало премудрости страх Господень, разум же благ всем творящим и: хвала его пребывает в век века (Пс. 110:10). Страх Господень крепко спаян с мудростью, он не похож на ту боязливость, от которой голову теряешь — он, напротив, просвещает ум человека.
А Притчи всё твердят: Страх Господень научает мудрости (Притч.15:33).
Преподобный Нил Синайский приводит слова некоего святого старца: «Взыщи прежде всего вкоренения страха Божия в сердце, — и тогда внутри себя будешь всегда находить потребное слово, учащее человека разуму».
Вот этого-то, учащего разуму страха мы не знаем и не понимаем. Поэтому нам и требуется перевод. Однако есть места, где толкование словом «благоговение» никак не получится. Например, в прошении ектении эти два слова стоят рядом: «О святем храме сем и с верою, благоговением и страхом Божиим входящих во нь, Господу помолимся». И нам надо понять, чем же страх Божий отличается от благоговения.
Священник Павел Флоренский свой глубокий, недооцененный ещё курс «Философия культа» начинал с лекции «Страх Божий».
Приидите, чада, послушайте мене, страху Господню научу вас (Пс.33:12). Вот слово несовременное. Но что же делать: если угодно вам говорить о религии, деле существенно несовременном, придется вам помириться и с этим несовременным, но своевременным, всегда своевременным словом «страх».
Вера есть, прежде всего, страх Божий, и кто хочет проникнуть в святилище религии, тот да научится страшиться… Не знает страха Божия тот, кто не знает и веры. Он не боится, ибо уверился в ничтожности Иного, что над ним. «Господи, всели в мя корень благих, страх Твой в сердце мое» (молитва 7-я на сон грядущим, Иоанна Златоуста, 9-го часа нощи). Корень благих — это есть страх Божий, вселившийся свыше в сердце нашем: в религии ничего не вырастает без этого корня, всё благое — из него…»
«Этот страх возбуждается прикосновением к новому, всецело новому, — против нашей повседневной жизни. В чреду впечатлений мира вклинивается не-от-мирное, ни с чем несравнимое, ни на что не похожее, иное. И вклинившись, разрывает ткань обычного, а тем — и наше, приросшее к обычному, сознание; проникает, как меч обоюдоострый, до разделения души и духа… Проникши же — ожогом ожигает наше Я: из Времени мы узрели Вечность».
В Новом Завете, в Евангелии сколько примеров такого страха перед Чудом! Страха и ужаса, неотделимого от восторга и радости, и славословия Богу.
Вот пастухи на поле призываются к пещере Рождества: Вдруг предстал им Ангел Господень, и слава Господня осияла их; и убоялись страхом великим. И сказал им Ангел: не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, которая будет всем людям (Лк.2:9–10).
Вот Христос исцеляет расслабленного, которого друзья носили на его одре: И ужас объял всех, и славили Бога и, быв исполнены страха, говорили: чудные дела видели мы ныне (Лк.5:26).
Вот по слову Иисуса сеть Петра, не поймавшего за ночь ничего, мгновенно переполняется рыбой. Симон Петр припал к коленям Иисуса и сказал: выйди от меня, Господи! потому что я человек грешный. Ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных (Лк.5:8–9).
Вот Иисус воскрешает умершего юношу, сына вдовы: И всех объял страх, и славили Бога, говоря: великий пророк восстал между нами, и Бог посетил народ Свой (Лк. 7:16).
Вот мироносицы, получив весть от Ангела о Воскресении, выйдя поспешно из гроба… со страхом и радостью великою побежали возвестить ученикам Его (Мф.28:8).
А ужас, физически опрокинувший апостолов — свидетелей Преображения Господня (Мф.17:6; Лк.9:34; Мк.9:6), запечатлён в иконографии праздника.
Как это близко к тому, что говорит о действии Святого Духа преподобный Симеон Новый Богослов! «Имеющий в себе свет Всесвятого Духа, не в силах бывая стерпеть зрение Его, падает на землю ниц, взывает и вопиет в ужасе и страхе великом, как увидевший и испытавший нечто такое, что выше естества, выше слова и разума. И бывает он подобен человеку, у которого от чего-нибудь возгорелись внутренности огнем…».
А вот иллюстрация к «Беседе преподобного Серафима о смысле христианской жизни» показывает ужас помещика Мотовилова, узревшего святого в дивном сиянии Духа.
Вот, почему мы причащаемся «Боже́ственных, Святы́х, Пречи́стых, Безсме́ртных, Небе́сных и Животворя́щих, Стра́шных Христо́вых Та́йн». И слышим при этом: «Со страхом Божиим и верою приступите!»
Страх земной
Но нам-то с вами ангелы не являются, и трепет чуда, потрясение Духа нам мало ве́домо. Мы знаем страх, прежде всего, как тяжелое, мучительное чувство. И это ощущение противоположно страху Божию, хотя физиологически они могут быть похожи.
Святитель Василий Великий так говорит о земном страхе: «Есть страх вражий, о котором молится Пророк, чтоб он не приближался к душе его, говоря: от страха вражия изми душу мою (Пс. 63:2). Тот страх — вражий, который вдыхает в нас боязнь смерти и который внушает нам страшиться преимущества лиц».
Преподобный Исаак Сирин говорит, что боязливость и тревожность неизбежно вытекают из гордыни плотского разума, который «мечтает, что всё бывает по его промышлению, — а сам между тем пребывает в непрестанных опасениях и тревогах. Не может он пребыть без страха за тело; потому овладевают им малодушие, печаль, отчаяние, страх от бесов, боязнь от людей, молва о разбойниках, слухи о смертях, заботливость в болезни, попечительность в скудости и недостатке потребного, страх смерти, страх страданий и злых зверей, и всё прочее, сходное с сим и уподобляющееся морю, в котором ежечасно, день и ночь, мятутся и устремляются на пловцов волны. Таков разум кичащий; у коего сок и кровь — надмение и гордыня! Он совершенно противоположен вере и держит человека в состоянии ниже естества». Ниже естества!
В «Лествице» боязливости посвящена целая главка: «Слово 21. О малодушной боязливости, или страховании». Находим здесь удивительные афористичные определения:
«Боязливость есть младенчественный нрав в старой тщеславной душе. Боязливость есть уклонение от веры, в ожидании нечаянных бед».
«Страх есть предвоображаемая беда; или иначе, страх есть трепетное чувство сердца, тревожимое и сетующее от представления неведомых злоключений. Страх есть лишение твердой надежды».
И снова о связи гордыни и боязливости: «Гордая душа — раба страха; уповая на себя, она боится слабого звука тварей, и самых теней».
И заключает он тем, на чем сходятся все святые отцы: «Кто сделался рабом Господа, тот боится одного своего Владыки; а в ком нет страха Господня, тот часто и тени своей боится».
Страх Божий избавляет от страха земного!
Вот как об этом говорит преподобный Симеон Новый Богослов:
«Кто проникнут страхом Божиим, тот не боится обращаться среди злых людей.
Имея внутрь себя страх Божий и нося непобедимое оружие веры, он силен бывает на всё и может делать даже то, что многим кажется трудным и невозможным. Он ходит среди них как гигант среди обезьянок, или лев рыкающий среди псов и лисиц, уповая на Господа, твердостью мудрования своего изумляет их, ужасает смыслы их, поражая их словом премудрости, как жезлом железным».
Как обрести страх Божий?
Прииди́те, ча́да, послу́шайте мене́, стра́ху Госпо́дню научу́ вас (Пс.33:12), — призывает псалом, по уставу звучащий в конце Божественной Литургии.
А книга Притч, всё возвращаясь к началу премудрости — страху Божию, уверяет: Если будешь призывать знание и взывать к разуму; если будешь искать его, как серебра, и отыскивать его, как сокровище, то уразумеешь страх Господень и найдешь познание о Боге (Притч.2:3–5).
На Богоявление, на великом водосвятии мы поем стихиру:
Глас Госпо́день на вода́х вопие́т, глаго́ля:/ прииди́те, приими́те вси/ Ду́ха прему́дрости,/ Ду́ха ра́зума,/ Ду́ха стра́ха Бо́жия,/ я́вльшагося Христа́.
Эта стихира написана на основе слов из книги святого пророка Исаии: И изыдет жезл из корене Иессеова, и цвет от корене его взыдет: и почиет на нем Дух Божий, дух премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия: исполнит его дух страха Божия (Ис.11;1–3)
Святитель Феофан Затворник в толковании 118-го псалма цитирует Амвросия Медиоланского: «Читай Исаию и смотри, скольким добродетелям подчинил он страх, чтоб сделать его добрым и безукоризненным: дух, говорит, премудрости и разума, дух совета и крепости, дух ведения и благочестия, и, наконец, дух страха Божия. Какой же ряд добродетелей должно пройти, чтобы достигнуть достодолжного страха Божия! Наставляется он премудростию, настроивается разумом, направляется советом, утверждается крепостию, правится ведением, украшается благочестием. Отыми все это у страха Божия, и он останется неразумным, неосмысленным…».
«Как дойти до страха Божия? — вопрошает святитель и отвечает: — Ищи и обрящешь. Здесь нельзя сказать: то и то сделай; страх Божий есть духовное чувство, сокровенно зачинающееся в сердце от его обращения к Богу. Размышление помогает, помогает и напряжение себя на это чувство, но делом оно дается от Господа. Взыщи его, как дара, и дан тебе будет. И когда дан будет, тогда только слушайся его беспрекословно – он выправит все твои неправды».
Главное здесь — внутренний неповторимый опыт. Об этом говорит Авва Дорофей:
«Один брат спросил некоего старца:
— Что мне делать, отче, чтобы бояться Бога?
Старец отвечал ему:
— Иди, живи с человеком, боящимся Бога, — и он тем самым, что боится Бога, научит и тебя бояться Бога».
Совершенная любовь изгоняет страх
Однако как быть со словами «Апостола любви» — Иоанна Богослова?
«В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершен в любви» (1Ин.4:18).
Известны и слова преподобного Антония Великого: «Я уже не боюсь Бога, но люблю Его».
На это отвечает блаженный Августин: «Если не хочешь иметь страха, подумай прежде, имеешь ли любовь совершенную, которая изгоняет страх. Если же прежде этого совершенства изгоняется страх, в таком случае вдохновляет тебя гордость, а не любовь назидающая».
Святые отцы различают три степени духовного устроения — степени раба, наёмника и сына, и соответственные им виды страха: рабский страх наказания, наёмнический страх лишиться награды и сыновний страх оскорбить любимого.
«Это различение страхов на словах все знают, но на деле нередко смешивают их и принимают один за другой, — пишет святитель Феофан Затворник. — Не хотелось бы, конечно, сознаться, что если не всегда, то по временам нами руководит страх рабский. Но лучше сознать это, чем прикрывать, затем, чтобы подумать и об изменении такого страха. Совершенным вдруг никто не становится. И страх сначала бывает рабский, потом наемнический, а наконец приходит и сыновний. И первый хорош в свое время; но не хорошо останавливаться на нем, а надо подвигаться все выше и выше, пока не достигнем сыновних чувств, степени коих не имеют конца».
Блаженный Диадох, епископ Фотики (в 3-м томе «Добротолюбия») пишет о том, «как душа больная начинает исцеляться действием страха Божия, и как мало-помалу доводится до совершенного здравия любовью». Он сравнивает этот процесс с исцелением ран телесных: чтобы лекарства подействовали на рану, надо её сперва очистить. «Так и душа, пока остается нерадивою и покрыта бывает проказою сластолюбия, страха Божия чувствовать не может, хотя бы кто непрестанно толковал ей о страшном и неумытном судилище Божием; а когда начнет действием полного к себе внимания очищаться, тогда начинает чувствовать, как живительное некое врачевство, страх Божий, пережигающий ее, как в огне некоем, действием обличений, и таким образом мало-помалу очищаясь, достигает наконец совершенного очищения. При сем в ней сколько прилагается любви, столько же умаляется страх, пока придет в совершенную любовь, в коей, как сказано, нет страха, но совершенное бесстрастие, действием славы Божией производимое».
И вот тогда, по слову преподобного Никиты Стифата, «страх Божий, преложившись в вожделение Бога и сочетавшись с сердечным расположением к Божественным вещам, делает душу свободной от страха, полной любви и Божественного разумения родительницей».
Но это — вершина восхождения, дальняя для всех нас цель. К ней — трудный и долгий путь, о котором говорит преподобный Исаак Сирин:. «Как невозможно переплыть большое море без корабля и ладьи, так никто не может без страха достигнуть любви. Смрадное море между нами и мысленным раем можем мы перейти только на ладье покаяния, на которой есть гребцы страха. …Покаяние есть корабль, а страх — его кормчий, любовь же – Божественная пристань. …. И когда достигнем мы любви, тогда достигли мы Бога, и путь наш совершен, и пришли мы к острову тамошнего мира, где Отец и Сын и Дух Святой».
Будем же стремиться преодолеть море людского страха на пути к совершенству Божественной любви и благоговейному страху, которым трепещут Ангелы Божии пред Престолом Всевышнего.
Комментировать