Записки странствующего певчего

• 1. Пойте Богу нашему, пойте
• 2. Ангел мой...
• 3. Под Твою милость…
• 4. Призвание
• 5. Скорая помощь
• 6. Бог благословит!
• 7. Собор
• 8. Сын регента, внук регента
• 9. Стопы моя направи...
• 10. Запоздалое приношение
• Вместо послесловия

Певчим дорогого моему сердцу храма – Леночке, Наденьке и Олюшке,
– вместе с которыми съедено много супа и каши
в приходской трапезной и совместно пережито
еще больше разных минут, радостных и не очень…

Где ты, Адам? Это создавший Бог зовет своих чад.
А Адаму по-прежнему милей в своем углу среди смоковного листвия из любимых привычек.
На этой наследственной жилплощади все известно и рассчитано.
Только для Творца место не зарезервировано. Хотя вот, на книжной полке, и Его изображение.
А Он возьми да коснись тебя крылом Своего Ангела…

1. Пойте Богу нашему, пойте

Есть зерна для новой жатвы,
Есть души для новых храмов,
Есть вера для нового чуда…

Александр Солодовников

Мой храм в обжитом дачном поселке под Москвой – совсем молодой. В прошлом году со дня его закладки минуло первое десятилетие.
Посвящен он почему-то не новомученикам, не иконе Божией Матери «Неувядаемый цвет» или Песчанской и даже не святителю-исповеднику Луке, хотя есть у нас и его мощи. Нет, он просто, как часто на нашей земле, – Покровский.

***

Чтобы найти его, мне понадобилось тоже десять лет.
Может быть, я со временем узнаю, для чего нам так настойчиво показывают те места, которые когда-то станут для нас самыми дорогими.
Мне четыре-пять лет, и мы идем всей семьей из другого дачного поселка в лес, который у нас называется темным. Жаркая пыльная дорога проходит просторным полем, за которым, очень далеко, виднеется красивый узорчатый храм.
Через четверть века мы с женой будем гостить поблизости у внучки известного советского писателя. Это будет перед самой Пасхой. И я, некрещеный, понесу наши куличи, яички и «млеко огустевшее» в этот никогда не закрывавшийся храм.

Незабываемая и доныне деталь. Каждое десятое яичко церковные служители экспроприировали у нас… в чью-то пользу. Потом, когда стал учиться в Вологде в духовном училище, я узнал, что это называется десятиной, на которую родная наша Церковь-матушка живет-существует и нас же и питает. Понятно, что тогда некрасиво было что-то возразить, но до сих пор помню, как меня душила великая «жаба» за эти «десятые яички», которых и было-то – одно или два!..
А еще через семь лет я, уже без жены, буду раз от раза преодолевать неблизкий путь сюда и найду здесь отцов во Христе. И сейчас, имея свой порт приписки, говеть предпочитаю именно тут, где все родное, как нигде больше.
Узорчатый храм этот тоже называется Покровским.

***

Москвичи помнят, как развернулось у нас на излете восьмидесятых движение «добровольных помощников реставраторов».
Мы с моей благоверной сподобились поработать в таком качестве дважды. Одно из двух мест, где мы работали, называлось Каблуково. Я с прочей нашей столичной братией что-то переносил или выгребал под началом Юры, первого и несменяемого старосты временного храма, который был еще в проекте, и все это происходило на фоне высившихся в стороне священных руин, заросших деревьями.
Пройдет каких-то пять лет, и меня, недавно крещенного, чуть не насильно поставят в большой самодеятельный хор, созданный молодой москвичкой Аней, одной из первых выпускниц знаменитого теперь Кустовского. Своего храма в Москве Аня не нашла, и пятнадцатилетнее существование ее хора имело целью проведение праздничных и великопостных служб… угадайте с одного раза где? Ну конечно же, в Каблукове: сначала в доме причта, где был устроен алтарь и стала совершаться Божественная литургия, потом в новом деревянном храме святого пророка Илии, душном-предушном, но таком домашнем. Сейчас мне от силы раз в году, на главный престольный праздник Нерукотворного Образа, венчающий щедрый подмосковный август, удается выбраться на свой первый в жизни клирос. В храме все тот же, что с самого начала, огромный рыжебородый добродушный отец Сергий, одноклассник старосты Юры, там уже другой, но тоже замечательный регент. И хорошее пение.
А московский хор Ани туда уже не приедет. Потому что Господь, как известно, забирает к Себе лучших.
В 2009-м у Ани, которой едва исполнилось сорок, обнаружили рак. Дальше – быстрое угасание, несмотря на пять операций за полгода. А в декабре с Аней – при пении большого хора, руководимого Аниным учителем, – прощался весь храм святых бессребреников Космы и Дамиана в Шубине, что возле Тверской.

Я тогда учился на регентском в Вологде и не приехал на погребение. При стипендии в триста рублей приходилось ограничивать себя во всем. В дни Аниного исхода наш курс повезли в соседнюю Кострому в семинарию – на экскурсию и, конечно же, на молебен перед Феодоровской иконой Божией Матери. Перед поездкой пришло не очень внятное сообщение из Москвы, в котором были слова: «Будем прощаться с Аней». Но ведь прощание означает только одно… У меня не оставалось денег на ответный звонок, чтобы уточнить подробности. В конце концов, мы же знаем, что у Бога все живы. И вот мы с нашим отцом — ректором и студенческим хором молимся у чудотворной иконы. Молились, может быть, как никогда. А едва двинулись в обратный путь – новая «эсэмэска», уже с другого номера: «Марина ошиблась, Аня жива»…
…Напротив входа в белоснежный отреставрированный Спасский храм в Каблукове (Аня успела его таким увидеть и даже попеть в нем) – две могилки. Анина и ее отца, Олега Борисовича, пережившего дочь всего на несколько месяцев, тоже прекрасного певчего. На надгробии – слова из сорок шестого псалма: «Пойте Богу нашему, пойте».
Жаль только, что такие люди, сами Божьи любимцы, не оставляют преемников. Продержаться без Ани хор не смог.
Зато на другой окраине нашего обширного Подмосковья в одной из сельских церковок успешно создает свой хор Аня маленькая, уже на моей памяти пришедшая в пеструю Анину братию. Что же до остальных полутора десятков ее бывших хористов (немало!), по большей части не ставших профессиональными певчими… Проходит ли такая школа бесследно для души?..

2. Ангел мой…

Крылом своим меня одень,
Волненья сердца утиши,
И благодатна будет тень
Для очарованной души.

Федор Тютчев

Считается, что при крещении к человеку приставляется ангел-хранитель, покровитель души и тела.

Выходит, что без этого Божественного покрова я прожил тридцать пять лет.
Но кто же тогда охранял меня в лесах, по которым я пробродил всю жизнь и вот уж где почти всегда чувствовал себя в безопасности, или в незнакомых городах и весях, где, хоть и не столь явно, но ощущал то же?

А два случая из моей дохристианской жизни связаны с особым промышлением.
К несчастью, на двадцать втором году от рождения я стал руководителем самодеятельных туристских групп.
«Бесплатно завожу в дебри» – это бы еще ладно. В дебрях не страшно. Провезти «зайцами» через четыре области толпень путешественников, и далеко не один раз, – все это тоже пустяк. В сравнении с тем, что посерьезней будет.
Вот скажите, каково: предложить полусотне людей поднырнуть под товарняк, перегородивший нам путь к платформе Тихонова Пустынь (!), чтоб успеть на намеченную электричку, которая ходит всего несколько раз в день… Состав тронулся через несколько мгновений после того, как последний турист вылез из-под него, и большой вопрос, видел ли нас машинист. Выводов из этого я не сделал, и, видимо, поэтому Господь оградил юного горе-руководителя от подобных соблазнов впоследствии.
Но ничего! На пути были еще автомагистрали. И на одном подмосковном маршруте уже не столь юный деятель, в котором я с трудом узнаю себя, решился на великую «мудрость»: зимой, в сумерках, в неположенном месте, без жезла, фонарей и светоотражателей и вообще без соблюдения хоть какой-то техники безопасности (правда, она тут не очень помогла бы…) перевести три десятка своих спутников через скоростную трассу Москва – Киев.
Перейти-то мы перешли. Если не считать того, что наша хорошая знакомая и постоянная участница походов Таня была на моих глазах сбита машиной.
А теперь как вы объясните дальнейшее: при моей очевидной вине, которую я не собирался умалять, в дорожной милиции не стали заводить дела (за молодого «мудреца» горой стал весь московский турклуб). Какое-то предупреждение было вынесено, но это так, для порядка… Дознаватель-майор в Алабинском спецбатальоне удивлялся: «У нас такое первый раз. На этом участке наезд – значит, труп». А Таня, посчитавшая виноватой только себя («Нерасторопная оказалась…»), отделалась переломом ноги, вылечилась и вернулась на туристскую тропу. Прихрамывает только. Теперь она ездит еще и по святым местам.
Характерный штрих. После страшного перехода, долгих объяснений в участке и посещения с дежурными, но, наверное, все же небесполезными апельсинами Тани, уже загипсованной в ближайшей больничке, в тот же вечер «мудрец» поспешил на ночной дальний поезд, увозящий в очередное путешествие. Можно ли остановить того, кто катится с горы?
К счастью, еще через три года, после крещения в монастыре у синего озера, я вошел в церковную ограду, принес на исповедь (далеко не сразу) множество содеянного лютого и безумного… За покаяние пришлось, правда, заплатить некоторыми любимыми вещами из моего годами создаваемого уюта. А как бы вы думали? «Дай кровь и прими Дух»…
Дорожно-транспортная эпопея повторилась и, надеюсь, все-таки завершилась тоже чудесным, иначе не скажешь, образом через семь лет в паломническом походе по стопам преподобного Сергия из Радонежья на Киржач.
Роскошный, почти жаркий август. Закрытый плавный поворот в лесу на нешироком и тихом шоссе, по левому краю которого в один ряд, по всем правилам, шествует наша колонна – как всегда, несколько десятков человек. Внезапно из-за поворота с двух сторон на скорости вылетают две легковушки. Объехать нас, затормозить – уже некогда, и водитель той машины, что несется навстречу нам, направляет ее в лес. Все происходит за какие-то пять секунд.
Что делать? Значит, туда же, в лес, и всем нам. А там на больших ветвях в метре-полутора над землей стоит-висит в горизонтальном положении целехонькое авто с совершенно невредимыми, насмерть перепуганными и страшно счастливыми пассажирами. Убеждаемся, что помощь им не нужна, разве что психологическая, а спасателей они и без нас вызовут, желаем им удачного вызволения из лесного плена и продолжаем путь.
Когда я рассказал об этом происшествии на исповеди нашему любимому тарасовскому батюшке, ныне покойному отцу Вячеславу, тот был категоричен: «Значит, шли и не молились!»

3. Под Твою милость…

Твой кончик счастья виден только для тебя…

Михаил Пришвин

«Не живете вы жизнью общины».

Эти грозные и, несомненно, справедливые слова были сказаны мне воскресным днем 9 ноября 2008 года батюшкой на исповеди в Павловском Посаде во время очередного паломничества.
Да, не живу… хоть и пошел шестой год моего воцерковления. Швыряет меня из края в край родного Подмосковья и по сю пору, восемь лет спустя.
И все-таки, может быть, и по молитве того укорившего меня священника, встретившегося на нашем богомольном пути, через три месяца после этого мне был показан храм, который в неблизком будущем станет моим.
Что-то в последнее время такие события часто происходят на фоне какой-нибудь тяжкой хвори. И книга-то эта была задумана и начала писаться, когда в первые месяцы обживания в наконец-то своем (своем!!!) храме вдруг на обычной дорожке диким образом подвернулась нога. Сидя в гипсе, знаете ли, хорошо пишется… Только почему-то не решаюсь рекомендовать для вдохновения этот способ другим.
Этот стройный белый Покровский храм я увидел поодаль, едва выписавшись после тяжелого воспаления обоих легких и в совсем не фигуральном поте лица прокладывая тропу к другому, старинному храму на высоком берегу Клязьмы, где венчался любимый Иван Сергеевич Шмелев. Хорошо, день тот был не по-февральски ласковым, и выздоровление пошло дальше в нужную сторону. К Покровскому храму, стоявшему среди деревьев дачного поселка, я не подходил – и без того сил мало, – но расположение его на всякий случай заметил. Ну хотя бы то, что рядом была остановочная платформа железной дороги.
Через какое-то время, оставшись без места службы и проезжая по этой ветке в субботний вечер, я вспомнил о нем. Близилось время самой милой сердцу службы – воскресной всенощной. С трудом найдя храм в густой березовой роще, с досадой прочитал на его воротах, что… ввиду отсутствия постоянного священника воскресное богослужение совершается лишь иногда: вот тогда-то… и тогда-то… Время шло, и пришлось бегом возвращаться к платформе, чтобы еще «захватить» остаток службы в соседнем городе.
После всего этого вполне можно было сказать себе годящиеся к любому случаю слова: «Ну, значит, не судьба!» – и окончательно забыть этот маленький дачный полустанок. И это вроде бы удалось. Если бы…
Если бы я не оставался со своим регентским дипломом не у дел уже третий год и все же вписался бы в «общинную жизнь»… Ну хоть где-нибудь. Но это не давалось.
Поправился – гуляй дальше. Небо – оно только к больным близко, ну и еще к тем, к кому я, к сожалению, не отношусь…
Шел 2013-й. Мне перевалило за сорок пять. Пора уже и с ярмарки… А я, может, этой «ярмарки» не видел.
На исходе лета, ясным утром самого главного праздника Царицы Небесной, я выехал из дома – куда глядели глаза. Ни на одном из городских вокзалов выходить не стал. Не люблю я, с детства не люблю многолюдные места, где «каждый каждому уже не рад». Мне бы всю жизнь, где потише. И тут опять эта дачная платформа. Думаю: ну уж на Успение литургию не служить… Не бывает такого, просто не бывает. И пошел, уже не путаясь в дорожках, снова к Покровскому храму. За пять лет – в третий раз…
Оказалось, что я опоздал, и очень намного. Так что на клирос, понятно, проситься не стал. Стою с народом. Красиво. Уютно. И поют хорошо, не театрально.
Не знаю, что я такое успел за это время почувствовать. Только после подхожу к настоятелю. Молодой, высокий такой, красивый. И чуть не на коленях умоляю принять-причислить к славному лику певцов сего святого места.
Уже потом от прихожан узнаю, что батюшка, много лет ходивший в дьяконах, произведен в священники и назначен сюда только в этом году, на весеннюю Иверскую. И регент Маша, девушка-ангел, тоже только сейчас, месяца не прошло. И алтарник Денис. И еще… И что вот теперь тут, спустя десять лет после закладки храма, только и начинается та самая долгожданная «общинная жизнь».
Прикидываю. Храм закладывался, а я в это время как раз и крестился.
Было это у синего-синего озера.

4. Призвание

Но чудо есть чудо, и чудо есть Бог.
Когда мы в смятенье, тогда средь разброда
Оно настигает мгновенно, врасплох.

Борис Пастернак

Мыслимо ли: прожить тридцать пять лет от рожденья на крещеной Руси, спокойненько разменять с ней второе тысячелетие священного омовения наших пращуров в днепровских водах, наблюдать, посвистывая, давно уже совершившееся вхождение в Церковь Божию родных матери и брата и при всем этом так и отводить самому Создателю декоративную, в лучшем случае, роль?
Но на тридцать шестом году моя конструкция на песке, в которой были (загибаю пальцы): квартира в Москве, удобная работа, счет в банке, для души – хобби, несколько разных про запас, а до полного счастья еще и молодая, симпатичная и талантливая жена, – рухнула под ветром страстей, моих и жениных, с которыми мы оба жили, не зная, куда их девать. Что еще? Ах да, дети… Детей не было. В наш быт они не вписывались. А Господь знал это и надежно охранял. И от абортов, и от безотцовщины. В случае развода.
Однажды, вернувшись с работы, я обнаружил следы мести своей благоверной за мое нетерпение ее слабостей. Превышала ли месть пределы необходимой обороны, теперь уже не скажешь, но я был даже не то что раздавлен. Просто жить дальше было нечем и незачем.
Вот в этот самый миг меня, как я теперь понимаю, в первый раз коснулось крыло ангела. Я помню это чувство, но передать его невозможно. Это было нежное, легкое, без слов, но явственное сердечное извещение о том, что эта жизнь – еще не все. И – ободрение на предстоящий блудному сыну путь возвращения к Отцу. Путь, который легким не бывает, но в котором, как и в любом другом, главное – идти.
Замечателен дальнейший ход моих тогдашних мыслей: немедленно, сейчас же принимаю крещение в нашей родной Русской Православной Церкви!
Что делать дальше, после «немедленного принятия», – не было и догадки.
Счастье дурака, что на заре тысячелетия еще крестили всех подряд и без всяких огласительных бесед, и на мой вопрос в храме, что нужно для крещения, ответ был изумительным: «Наличие желающих креститься».
Вы, наверное, подумали, что, потерпев катастрофу со своим уютным, но безбожным домашним мирком, я тут же помчался в храм?
Во-первых, так не бывает. Почти. А во-вторых… Может быть, для того мне надо было еще добрых полгода побегать со своим несокрушимо твердым решением, чтобы перед самым событием было явлено пусть скромное, но все же чудо – одно из неисчислимых Божьих чудес.
Я отдыхал в провинциальном городке, сбегавшем деревянными улочками по складкам холмов к синему-синему озеру. Неуемная любовь ко всему новому и оригинальному не позволяла мне пойти в соседний с домом храм или в тот, куда ходили мои родные. А потом, в обычном путешествии в летний отпуск, «почему-то» так и не решился покреститься ни в милой-премилой сельской церквушке в березах над речкой Шачей, где служил и упокоился один из святых исповедников эпохи, хорошо памятной еще нашим родителям, ни в вотчине великого Преподобного, хотя и там, и тут был священник, и можно было договориться, а у Преподобного я даже имел беседу со старцем-архимандритом в его келье на верху угловой монастырской башни. Я жаловался батюшке на свою дражайшую половину. Помню, как удивило меня в старческом жилище сочетание обилия икон с меньшим, но тоже обилием современной электронной техники.
А теперь здесь, у озера, тоже был храм. И вот на вечерней прогулке захотелось подойти к нему.
На закрытой двери был прикреплен листочек со словами из проповеди известного протоиерея, с которым годы спустя случилось и познакомиться.
Память неплохо сохраняет поразившее когда-то, но для большей точности приведу эти слова по печатному источнику. Вот они.
«Времена наши последние… Сроки человеческой жизни и ее удивительная хрупкость подсказывают нам, что времена наши всегда последние. Но не убегать, не прятаться нужно… А “прибегать”. Не крепость строить, а спешить собрать в себе то, что не отнимется ни болезнью, ни войной, ни голодом, ни холодом, ни смертью. КТО СОБИРАЕТСЯ КРЕСТИТЬСЯ – ПУСТЬ СКОРЕЕ КРЕСТИТСЯ. Кто живет в браке, но еще не обвенчан, – пусть поспешит с венчанием. Кто еще не воцерковился – спешите жить церковной жизнью. Если вы можете оказать милостыню – спешите милосердствовать. Спешите прочесть духовные книги, спешите, пока они лежат на прилавках церковных лавок, читайте, пока глаза ваши могут прочесть, а ум принять прочитанное. Если вы задумали поклониться святыне – поезжайте, пока есть транспорт, пока есть дороги, пока есть здоровье. Если вы кого-то обидели – примиритесь, покуда вы не расстались навеки. Спешите оказать свою любовь близким. Спешите на Исповедь и Причастие, пока открыты храмы и пока совершается Литургия. Спешите молиться о продлении мирных времен. Готовьте себя не прятаться от Господа, а выходить навстречу».
Но почему я никогда еще не читал этих слов?
Должно быть, через эти полгода небесный вестник вот так напомнил мне о моем решении.
Храм, однако, был и вправду заперт – до выходных. А за озером сиял белый монастырь, откуда я только что вернулся с экскурсии, и добраться до него можно было только на такси или же пешком по длинной и извилистой лесной дороге. От меня требовался не очень великий, но подвиг: наутро повторить тот же путь, что накануне, чего я отроду не терпел.
Но ангел из-за озера звал. И первого июля, в день Боголюбской иконы Божией Матери, меня вместе с несколькими верещавшими грудничками крестили в монастыре. Тоже посвященном Небесной Заступнице. У синего-синего озера.
Вот так осуществилось заветное желание «деточки»: чтоб непременно в необычном, особенном месте. «Даст ти Господь по сердцу твоему»…
Позапрошлым летом в наш храм нежданно пришел Боря, сильно пожилой, но очень активный товарищ. Зная его по многим путешествиям, где он вроде бы не был замечен в большой ревности к церковной службе, можно было и подивиться такому гостю. Оказывается, он искал меня, чтобы подарить свежие фотокарточки из своей поездки в тот приозерный монастырь Царицы Небесной, где десять лет назад крестили меня. О своем крещенье в этом сказочном месте я за эти годы прожужжал уши, кажется, всем на свете, и Борино желание порадовать меня было понятным. Одного не знал Боря — что визит свой он нанес мне на Боголюбскую, первого июля, и как раз в те минуты, когда я собирался выходить с миром, причастившись Святых Христовых Таин.
Кто привел Борю именно в этот день?
Кстати. Из храма, где я нашел братьев и сестер и узнал общинную жизнь, я однажды пытался убежать. Навсегда. Это только у наемников, работающих ради мзды, – хоть и не бывает в Церкви больших зарплат, почти никогда! – нет искушений. В общем, пережив со своей общиной одну Пасху Христову, я почувствовал, что мне здесь по некоторым веским причинам невмоготу, и с «благословения» отца настоятеля – приличествовавших случаю слов вроде «скатертью дорога» – вновь на целое лето ударился в странствия. Даже прибился как будто к одному уютному московскому приходу.
Но как бы не так! Возвращение блудного певчего прошло без фанфар и поцелуев, но было незабываемым. Однажды в этом московском храме, где меня по доброте душевной пригрели и до сих пор зовут в гости попеть, я стоял после литургии возле окна на лестнице, ведущей на клирос, и вдруг меня с неописуемой силой – ну просто батюшки мои! – потянуло в Покровский храм, к оставленным братьям и сестрам. Ощущение было похоже, наверное, на то, как если бы на тебя направили гигантский пылесос: лети, пыль, по адресу.
Вот и полетел. С тех пор, хоть искушений стало еще больше, планов побега не вынашиваю. Потому как знаю, что бесполезно.
Можно поразмышлять о том, что́ это было там, тогда, на лестнице. Мне приходит на ум только одно. Кто-то очень помолился за меня…
Только вот бывать в своем храме теперь приходится нечасто, с тех пор как после двухлетнего профессионального «отдыха» я был наконец приглашен регентовать в один свежевыстроенный храм на окраине Москвы. Но я знаю, что на Пасху, Рождество, Прощеное воскресенье и, конечно, Покров Царицы Небесной никакая сила не сможет помешать мне быть там, где я на самом деле дома. На родине души.
А о «братьях и сестрах» я не просто так упомянул. Ладно, из меня «брат» еще тот. Но там, у Покрова, как мне до сих пор кажется, все и вправду по-настоящему, не только сама Божественная служба… И даже упрямо не хочет приживаться это странное английское «вы» в общении между – да-да, именно! – братьями и сестрами…

5. Скорая помощь

И так близко подходит чудесное
К развалившимся грязным домам…

Анна Ахматова

Мы с супругой так и не смогли помириться. Так что я остался один и без квартиры. Конечно, утешения и подмены нужны не только слабым. Но существует достаточно весомая причина их избегать: тот непреложный факт, что каждое наше телодвижение имеет отзвук и продолжение в Вечности.
Устав от ежедневных многочасовых миграций, я подыскивал жилье по той же ветке, где и мой храм. Искал и ничего не находил. Интернетом я обзавелся позже всех. Там, как известно, можно найти все, если сидеть сутками и Господь сподобит. Но как раз в ту пору поисков у меня Интернета еще не было. Он появится через считанные недели. А пока он ждет, уступая место Промыслу.
Но тогда я этого и не предполагал, будучи банально измотан скитаниями. В один из дней уходящего бабьего лета за вечерней я поделился своими проблемами с певчей, о которой знал немногое, но главное: что она в Церкви много лет, если не десятилетий, и человек нелукавой веры. В ответ услышал:
– Надо молиться Трем святителям. Помоги Бог.
Спокойным, будничным тоном, как о чем-то самом обычном.
Служба еще не отошла. Молилась ли моя старшая сестра во Христе за службой трем великим вселенским учителям Василию Великому, Григорию Богослову и Иоанну Златоусту, я никогда не узнаю. У меня есть причины никогда не спрашивать о таких вещах. Хорошо, что они, Три святителя, всегда поминаются на праздничном богослужении, и в тот вечер, услышав звук их имен, я, как мог, мысленно воздохнул к ним – если только это можно назвать молитвой. В общем, сказать, что мы совсем не молились Трем святителям, будет неправдой.
Самое интересное было дальше. В тот вечер я не спешил и шел на электричку, какая придет. И, дойдя до перрона, мог выбирать, благо их отправлялось целых две с разницей в четыре минуты. По каким-то соображениям я выбрал вторую. И вот в моем вагоне, а их в составе 10 – 12, и именно в моем купе, которых в вагоне 15 – 20, на сиденье лежала оставленная кем-то газета бесплатных объявлений для жителей окрестностей той ветки, по которой я искал жилье. Нужно учесть, что поезда, идущие с этой станции, сходятся с трех разных направлений и потом уже следуют в ту сторону, куда я в тот вечер ехал ночевать.
Но и это еще не все! Газета была не целой. Всего несколько страниц. Раскрываю. Да, именно те, где о найме жилья. Тут же, из электрички, звоню. Первое объявление. Третье. Седьмое… Да, это мы давали, но уже сдали. Восьмое. Тот же ответ. Наконец, последнее в списке. Ну совсем не хочется звонить: и от станции далеко, и дороговато. На всякий случай набираю номер. Нет, еще не сдали. Приезжайте, посмотрите. На следующий же день еду. Местечко чудное. Цену сразу же сбавили безо всякого торга и ощутимо для меня – на целую тысячу рублей. При этом все равно осталось дорого, и я прикинул, что поживу немного и начну искать что-нибудь подешевле и поудобней, но вот уже прошел немалый срок, и каждый месяц откуда-то берется нужная сумма. Я уже почти перестал этому удивляться.
Никогда не думал, что буду жить в Дмитрове и обрету здесь столько неожиданных радостей. Но почему года три назад, когда в наш храм принесли и оставили кучу ставших ненужными книжек, газет, календарей и я, как всегда, рылся в них, я сразу напал на брошюрку «Дмитров. Прогулка по городу»? Я давно не собираю краеведческой литературы, а этот путеводитель был невелик и так хорош, что невозможно было его не взять. А ведь в церковь такие книги не приносят.
Из Дмитрова мне пришлось все же уехать.
Недели за две до того, как я, теперь уже вооруженный Интернетом, засел за поиски новой квартиры, в одном из храмов, случившихся на нашем паломническом пути, в обычном ворохе бесплатных книг я присмотрел себе лишь одну, но какую! – чудесную повесть об одном из любимейших святых, Савве Сторожевском. А потом были долгие просмотры десятков сайтов четырех российских областей и стольких же железнодорожных направлений. Купить или снять именно то, что тебе нужно, при всем современном обилии информации все равно непросто.
Мне выпало подмосковное Колюбакино – из-за своего удобства, сговорчивости хозяев, дешевизны и тишины.
В первый же воскресный день с утра отправляюсь, влившись в ручейки идущих с других улиц поселка принаряженных людей с простыми, «непарадными» июньскими цветами в руках, в местный храм Рождества Богородицы.
Икон в храме много. Повсюду – эти же самые васильки или незабудки. В каждом букетике – любовь. Все образа, конечно, или Царицы Небесной, или Николы-заступника, или целителя Пантелеимона. А наши-то родные, русские, ищу глазами, есть? Ну как же… На самом видном месте – он, преподобный Савва, Звенигородский и всей России чудотворец. Вспоминаю, что и обитель его – тоже во имя Рождества Богородицы. Зря, что ли, автобусов шестьдесят с паломниками туда сопроводил да о святом Савве в дороге рассказывал, а потом в духовном училище реферат писал – тоже о нем. А от моего нового дома до Звенигорода – каких-то двадцать верст.
В тихой своей комнате, под пение птиц за окном (в кущах нашего поселка частенько даже и кукушка свое вещает), прочитываю немаленькую повесть за один день. И только после этого догадываюсь, что не только она, но и тот давнишний краеведческий путеводитель были посланы мне в благословение.
Радостно гостить на Твоей земле, Господи!
С преподобным Саввой у меня связано вот какое событие.
В конце зимы 2010-го, когда писался реферат о Преподобном, я закончил свою очередную работу – о «философии брака» – и сам занимался ее изданием. Красивый макет мы с моим издателем Володей сверстали, смету на печать немалого тиража рассчитали. Оставался махонький такой штришок. Заплатить. А денег-то и не было. Сколько-то, конечно, удалось скопить. Что-то пожертвовали мои путешественники и читатели. Все равно – крохи. Тысяч тридцать пять недоставало. Рублей. Всего лишь.
Смешная для иных сумма, но где ее достать, я, далекий от бизнеса человек, не представлял.
Наш поход к преподобному Савве, собравший десятка два участников, пришелся в тот год на Вербное воскресенье. Под ярким мартовским солнышком рассказываю над обрывом к Сторожке-реке о Преподобном и делюсь со слушателями своей незадачей. Говорю, что новая и нужная книга как бы и существует уже, но…
Помочь не прошу: кто ж такую сумму пожертвует.
Но иногда, бывает, ищешь необходимое, с ног сбиваешься, а тут внутри какое-то блаженное спокойствие.
Под вечер приходим на гору Сторо́жу и становимся в соборе Рождества Богородицы на вечернюю службу. У самого гроба Преподобного. А по пути домой подходит одна из паломниц: «Пусть Ваша книга увидит свет. Деньги у меня есть, договоримся, заедете, а вернете, как сможете». Я, прикинув, назвал срок: полгода-год. Вышло – самую чуточку больше…
Я не собираюсь говорить о чудесной материальной помощи преподобного Саввы Сторожевского в издании моей книги.
Но вот что знаю наверняка: случайным ход событий того дня не был точно.
Ведь и сам день-то был – благословенным…

6. Бог благословит!

Я любил подходить к нему
под благословение:
он благословлял с такой верой
в благодать благословения…

Сергей Фудель

об отце Павле Флоренском

Если бы мы всегда помнили о великой силе благословения наших духовных наставников, священников Божиих, и не пренебрегали им! Как любит говорить батюшка, с которым Господь свел меня в самом начале церковной жизни и которого до сих пор (слава Ему во веки) не отнимает: «На этом не экономят».
Те эпизоды, в которых зримо проявилось действие этой силы, у меня не такие уж яркие. Вы можете порыться в памяти и вспомнить случаи куда поинтересней. Но смею думать, что и эта малость послужит укреплению в вере. Ведь это тоже маленькие чудеса.
Благословение на свои походы, давно уже ставшие «миссионерскими», я начал получать… Как бы поосторожней выразиться? Ага, вот: случайно.
В две тысячи далеком году из-за какой-то ерунды я разругался с руководством турклуба, не ценившим выдающиеся таланты, и отказался печататься в афише, выпускаемой им. Правда, вскоре пришлось дать задний ход. Но тогда на три месяца я с этими своими походами оказался как бы без призора. И решился испросить позволения проводить их от имени – ну не то чтобы Церкви, но хотя бы конкретного храма. Понятно, что здесь уже ходу назад не было. Но и как же я дорожу этим теперь уже многолетним благословением, убедившись на опыте в его действенности!
Очень скоро, всерьез и на годы, в наших путешествиях изменилась погода. «Дождливые» походы стали редким исключением. Все ж выдался один, незаурядный по климатическим условиям. В Филиппово заговенье. По лесам Покровского (!) уезда Владимирщины. Не унимающийся и совсем даже не моросящий, а настоящий дождь – и это в конце ноября! Вот и довелось мне в том походе услышать ехидное: «Ну и где же Ваше благословение?..»
Хватило ли у совопросников пороху до финиша, не помню, но за чьи-то молитвы Господь послал нам в тот день таких костровых умельцев, как никогда ни до, ни после. Потоки сверху – и могучий, ревущий, настоящий костер, поедаемые возле него полуразмокшие «заговинные» тортики с кремом, а в самом конце, после вечерней службы в монастыре, – тихий вечер и чистое небо, усеянное звездами. Ну чем не чудо?
(Конечно, дождички нас настигают. И даже обкладывают, что бывает, правда, крайне редко и непременно восполняется каким-нибудь особенным утешением).
Все последние годы утром или днем тридцать первого декабря мы, те, кто может себе это позволить, собираем нехитрый походный скарб и уезжаем подальше от надоевшего шумного «отмечания» Нового года, всякий раз обидно случающегося в разгар Рождественского поста. Едем, ясное дело, в малолюдные и намоленные места святой Руси. Прекрасно, если получится провести новогоднюю ночь за Божественной литургией. Один лишь раз не удалось, но скажите: «не заметить» наступления Нового года, готовясь первого января вместе приступить к Святой Чаше в Оптиной пустыни и увлекшись совместным чтением правила к Причащению в паломнической гостинице, – это ли не круто, как сказали бы наши православные дети?
Как-то при формировании такого новогоднего десанта обнаружился сильный перекос по половому признаку. Ко мне шли и шли записываться – и все-то одни лишь прекрасные дам… то бишь сестры. Надо сказать, что и поездку к батюшке я откладывал. Все ж таки доехал до него и, как всегда, попросил молитв о нас, «в путь шествовать хотящих».
А дальше все происходит по невидимому плану. И – в тот же вечер. Я жил тогда у самых стен Лавры в «вороньей слободке», набитой разным, но одинаково не очень счастливым людом. Едва я вошел к себе, стучится сосед, простой такой мужичок Юра. «Слушай, Сереж, а помнишь, ты говорил, что в походы водишь? Ты куда-нибудь идешь на днях?»
(Кстати, в ходе этого путешествия и некоторых последующих событий у Юры, сноровистого и верующего, но житейски обездоленного, определилась личная судьба).
А в позапрошлом году я убедился, хоть знал и до этого, что силу благословения имеет и слово обычного благочестивого православного христианина. Или христианки.
Есть на нашем севере такой сказочный город – Великий У́стюг. Он из тех, куда возвращаются. (Вот даже только название написал, а сердце так и упорхнуло туда).
Мы побывали там почти одной и той же компанией дважды. Второй раз встречают уже как родных. Устраиваемся ночевать в уютной приходской гостинице, что в двухэтажном деревянном доме узнаваемой вологодской постройки. По лестнице сверху сбегает девочка, сотрудница храма, собирается домой, спрашивает, все ли у нас хорошо, интересуется, какие из окрестностей в этом году хотим посетить.
– Ну уж в Туровец-то поедете?
– Да нет, в Туровце уже были в поза-том году, у нас и так график плотный…
О существовании погоста Турове́ц, невероятно красивого урочища с двумя храмами и источником на склоне лесистой горы над Северной Двиной, где в шестнадцатом веке было чудесное явление иконы Богородицы Одигитрии (то есть Путеводительницы!), мы узнали в первое посещение Устюга, когда котласский водитель Игорь, возивший нас целый день, завернул туда (за свой счет!), обнаружив, что мы ничего не знаем о Туровце. Дай Бог здоровья и спасения ему с его детьми и внуками!
«Ну как же в Туровец-то не поехать? – не отстает девочка. – Поедете, поедете». Я вежливо улыбаюсь и раскланиваюсь: нужно готовиться к следующему походному дню, идти на общую вечернюю молитву и укладываться спать.
И ведь поехали! Вне графика! В расписании следующего дня у нас вдруг обнаружились два свободных часа, к тому же была требуемая сумма денег, сэкономленная на неожиданно дешевом транспорте, и внутренняя потребность где-то постоять хотя бы часть воскресной всенощной.
Ух, как хорошо, оказывается, когда тебя благословляют!
В Прощеное воскресенье настоятель, как и всюду, напутствует нас перед началом святого поста, вначале всех, а потом каждого. Подхожу и дерзаю просить сугубого подвига – отказа на время поста от прогулок по Интернету. «Ну-у… ты даешь… Ну, давай».
И что же вы думаете? Приезжаю домой, а Интернет впервые за долгое время не работает. И на другой день тоже. С того, «прощеного» вечера!

7. Собор

В городах к заутрене звонят:
В Божью церковь идут Божьи дети.

Алексей Хомяков

Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков…
(A. S. Да ведомо будет читателю: эта и следующая главы были написаны по благословению и даже просьбе отца Александра, многолетнего настоятеля храма святых князей Бориса и Глеба в Боровске).
Сколько тысяч раз за десять с небольшим лет в Церкви (и все десять – стоя с хором на клиросе) я слышал этот священнический возглас, начинающий службу. И все же есть один храм – собор в Вологде, куда меня направили на богослужебную практику на втором курсе «духовки», – где до сих пор возглас этот рождает во мне такой же трепет, как в то сумрачное ноябрьское утро, когда я прибыл на место своей практики и поднялся на левый клирос.
От подножки московского ли, питерского поезда – десять минут пешего ходу до «намоленного», уютного и любимого Рождество-Богородицкого собора Вологды. Вот уже и сам я обучаю певчих в крошечном городке, на вопрос о котором вологодского батюшки: «Как там у вас, вера-то есть в народе?» – и не нашелся сразу с ответом, но остается несказанной и незаслуженной радостью, бывая в Вологде, подниматься по старой памяти на тот же самый клирос и ждать, когда вновь раздастся (а как сладко это знать, что в любой день, что бы ни случилось, утром без пяти восемь и вечером без пяти пять, это обязательно произойдет) тот самый возглас, и голосом чтеца (а им можешь оказаться и ты) заговорит тысячелетний обряд, а еще спустя несколько минут маленький – не больше восьми человек – ансамбль высокопрофессиональных музыкантов сольет свои голоса в одну могучую хвалу Богу. И эта хвала будет живой, так же, как живо, текуче, подобно большой реке, само наше Богослужение.
Благословен Бог наш всегда, ныне, и присно, и во веки веков…
За вологодским железнодорожным вокзалом, на старом Богородском кладбище, почти уничтоженном и сейчас исчезающем вконец, с 1836 года стоит Храм. Для многих поколений он как дом родной. Может быть, это от его уютности, совсем даже не «кафедральной». Может, оттого, что здесь людей – любят. И еще тут хорошо молиться. А как можно иначе после настоятельства отца Константина, фронтовой еще закалки человека? Сорок лет с ним – это целая эпоха. 9 мая 2010 года на праздничной встрече в актовом зале просторного приходского дома (детище отца Константина) я в первый и последний раз видел восьмидесятидвухлетнего Батюшку. Ему было что сказать всем – и о войне, и о жизни. А 8 июля Вологда прощалась с ним, перед кончиной передавшим приход сыну Николаю, тоже, как и он, протоиерею. Теперь остается приходить на могилку, сюда же, к южной стене. Недавно рядом легла его старенькая матушка Нина, до последнего читавшая и певшая в храме. Заложенное Батюшкой – на многие годы: прекрасная воскресная школа, где занимается полторы сотни с лишком детей; еще – детский церковный хор… и дивной стройности богослужение, выверенное до мелочи, что в праздники, что в будни. Конечно, за этим всегда скрывается многолетний труд, «выстраивание». Акустика в кафедральном соборе, замечу, – самая неудачная. Певчие знают: основная нагрузка в больших храмах – на левый, то есть будничный хор. Часто в нем поют «бабушки». Поют, как могут. Но о таком «левохорном» пении, как здесь, можно мечтать. Просто однажды нужный человек оказался на нужном месте. На своем месте…

8. Сын регента, внук регента

…В том заключается сила и достоинство хора, когда он
от начала и до конца службы поет одинаково стройно и
одинаково благоговейно, не пренебрегая ни единым словом.

Григорий Львовский,
церковный композитор 19 века

Еще в самом начале моей учебы в Вологде преподаватели в один голос стали советовать «посмотреть» на Ивана Александровича Валяева. При этом делалось примечание: он, мол, человек без специального образования, но… «Вы посмотрите, посмотрите». Получилось – только через год.
Можно сколько угодно справедливо отмечать несовершенство «дирижерского аппарата» Ивана Александровича, но – кто видел, тот знает: его жест, взгляд говорят соборным певчим все.
Незабвенный отец Константин уже год как пришел в клир Богородицкого собора Вологды, а Иван, седьмым ребенком в семье, только появился на свет. Было это в далеком Петропавловске. Город, как рассказывает Иван Александрович, необычный. Множество сосланных туда в свое время из Москвы и Ленинграда – прививка столичной культуры, которая уже не пропадет, а даст плоды. Прочные традиции богослужения и церковного пения. К тому же родился Иван не просто в верующей семье, где молились и читали Псалтирь. Еще его дед по отцу, Феофан Симеонович, руководил хором. В Кургане. Отец же, Александр Феофанович, работал проводником на железной дороге и регентовал правым хором храма Всех Святых в Петропавловске. Псаломщиком была мама Ивана, Валентина Дмитриевна, некоторые братья и сестры и по сей день служат Церкви. Это там, на родине. И здесь, в Вологде, юный сын Саша, когда может, на соборном клиросе рядом с отцом. Всегда придет в храм раньше всех – и в алтарь за благословением: «читать часы».
В ряды певчих Иван Валяев стал в 14 лет, а в двадцать занял место отца и два десятилетия без малого, до неожиданного (так уж случилось) переезда с семьей в Вологду в 1999 году, – на осеннюю Казанскую, любит подчеркивать он, – руководил хорами отцовского храма и собора Петра и Павла, одно время бывшего кафедральным. А хоры были – до 35 человек! Это в брежневские-то времена, да в провинции!
И вдруг – Вологда. Не так давно, на Пасху, Владыка, вручая в храме поощрительные грамоты, прочел: «Награждается певчий Валяев…» Вот таким, простым певчим, он и хотел быть. Но в первый же год 39-летнему Ивану Александровичу пришлось взять в свои руки все обширное хозяйство левого клироса (тогда именно «бабулькина»). Представления о том, «как надо», за двадцать лет выработались четкие. Во-первых: если не получается «единым сердцем», то уж «едиными усты» – во всяком случае. Как добиться этого, когда богослужебные книги допускают немалую свободу фразировки священных текстов? А уставная служба в соборе – ежедневно. И Иван Александрович начинает размечать книги – да, вот так, все стихиры на каждый день…
«Валяевская» система разметки осмогласных песнопений в текстах богослужебных книг – явление особое. Кроме необходимого деления на колена, или фразы, специальными значками над строкой отмечаются: подъем и снижение мелодии, выдержанные звуки, распевы слога с указанием количества нот в распеве, кульминация музыкальной фразы и гласная буква ее последнего слога. Конечно, система работает только при условии знания гласов, одного из главных профессиональных качеств певчего. Без пояснительных рисунков описание может показаться громоздким. Но главную проверку – годами практики – система выдержала блестяще. После того как мы перенесли ее в Боровск, певчие уже недовольны, если какую-то из стихир регент не успел к службе разметить по «системе Валяева»…

На разметку книг ушло года два. А для необходимой слитности – и это не все. Нужен единый и притом очень гибкий стиль пения. Еще годы – на его выработку, на отбор певчих. Вот где пригодится не только опыт, но и высокая певческая культура петропавловских храмов. А потом – на месте же стоять не будешь – стали появляться и собственные изложения песнопений, а теперь есть и немало своих, авторских композиций на тексты тропарей и стихир. Нотная библиотека собора растет непрерывно все эти годы. А у Ивана Александровича дома появилась современная техника, на которой (вот вам и еще месяцы работы) все уже размеченное можно крупно, красиво и удобно набирать, распечатывать и размножать для каждой партии голосов. Но вполне оценить сделанное им можно, только непосредственно заглянув на клирос или в один из двух стоящих прямо в соборе огромных, доверху набитых шкафов с книгами, партитурами и распечатками. (Шкафы, понятно, под замочками, и ключи у Ивана Александровича, как и должно быть у рачительного хозяина). При этом все, от толстых папок до крошечных листочков с текстами тропарей, оформлено – им лично – с необыкновенным тщанием: декоративными аппликациями, маленькими фотографиями вологодских святынь… Пение же в его хоре давно – и вправду «едиными усты». И – узнаваемое, «соборное». Вот с воцерковленностью певчих бывает по-всякому. А ведь это чувствуется: молится хор или «исполняет». Это предмет постоянной печали Ивана Александровича. И еще: едва ли не главное в хоре, сказал он мне как-то, это дисциплина. Не дорос кто-то до того, чтобы пропускать Божественную службу через свое сердце, – ну что ж… Но беда, когда Божий храм превращается в дамский клуб (дамский потому, что у нас ведь в Церкви везде, и на клиросе тоже, женщины). Не молишься сам – хотя бы не мешай молиться другим, а уж дорастает каждый в свое время…
После первого курса регентского отделения я приехал на каникулы в Боровск и узнал, что мне придется стать… регентом, чего я совершенно не ждал, предполагая, как и мой учитель в свое время, быть просто хорошим певчим. Но Бог лучше знает, где кому быть… К тому времени отец настоятель измучился девять лет выписывать на воскресную литургию маленький хорик из соседнего города либо довольствоваться пением бабушек, хоть и очень верных, но немощных здоровьем, а теперь и одна за другой уходящих в лучший мир. Так что о каких-то традициях речи не шло. Целина. Но ведь для чего-то передал мне Иван Александрович по окончании мною курса две увесистые сумки – килограммов на десять, материалы для клироса на большую часть церковного года. В доинтернетову эпоху регента́ собирали это богатство десятилетиями… Ну, значит, задача на ближайшие годы – понять, каким должно быть «борисоглебское» пение и, благословясь, действовать…

9. Стопы моя направи…

Не напрасно, не случайно
Жизнь от Бога мне дана…

Свт. Филарет (Дроздов)

Можно бы еще рассказать о паломничествах: пеших, автомобильных, автобусных.
Но о родных святынях, к которым мы стремимся – поклониться, припасть, поблагодарить, попросить, дать обет, разделить радость престольного праздника, – и так немало нынче хороших путеводителей. И разных тоже.
На мой взгляд, всего драгоценнее, когда в путешествии меняется человек. Бывает, что поездка по каким-то причинам вышла нескладной, программа «недовыполнена», а паломничество при всем этом стало явной вешкой на духовном пути. Да за такое никаких денег не жалко. Ибо «душа не больше ли пищи?»
Но об этих сокровенных событиях личной внутренней жизни никто не расскажет, кроме самой чуть выросшей вдруг души. И то если захочет.
Я же поведаю о более простом – о двух-трех случаях благодатной помощи, что мы пережили вместе с моими спутниками, и еще о некоторых не то чтобы явно чудесных событиях, но где, думается, все же не обошлось без ангела…
…Поездка к Игумену земли Русской у нас обычно приходится на воскресный день и начинается поздней Божественной литургией в Сергиевском храме Лавры. А под конец оставляем автобус на стоянке в поле и, подчас босиком, меряем версты по радонежскому суглинку к роднику Преподобного. На обратный путь запасаемся общим чтением: впереди хорошо знакомые дачные «пробки».

Из года в год я читал паломникам акафист «Слава Богу за все». Но в тот единственный раз кто-то подсказал еще помолиться Преподобному. Ладно, пусть будет так. Откладываю свой любимый акафист, беру другой – преподобному Сергию Радонежскому, включаю микрофон. А мы уже на трассе, впереди движение все замедляется, вереницы машин – до горизонта, а Москва еще далеко. Все как всегда. И мы не спеша (как хорошо, когда это можно!) начинаем молиться великому Угоднику. Краем глаза слежу за дорогой.
Смотрю: что-то мы уже треть пути проехали. Если так дальше пойдет… Машин по-прежнему много, но мы как-то так едем, будто их и нет. Тут вдруг одна полоса свободная, там другая. Едва мы успели закончить акафист, как некоторым уже выходить на столичной окраине. Слава Богу за все!
(Этот опыт я больше не повторял. Все-таки нечаянная радость – ни с какой другой не сравнима, правда?)
Связь со своим небесным покровителем – реальнейшая вещь. Недавно в канун памяти преподобного Сергия, отобедав, я завалился на диван. То ли «добирал» после всяких переездов, то ли просто решил полениться и понежиться. А только ни на какой сон, что редко бывает, ни намека. Больше часа так не пролежишь. Пришлось встать, одеться и выйти к электричкам. Дел в тот день – никаких, а ехать в храм ну совсем еще рано. И вот в минуту, когда я в некотором недоумении спускаюсь с крыльца, – звонок певчей. «Регент сегодня не может приехать, Вы проведете службу?»
В свои именины от таких предложений не отказываются.
А готовлюсь я к богослужениям пока еще долго и тщательно. Хоть уже шесть лет, как окончил регентскую школу, но что-то не позволяет мне становиться ремесленником в этом деле. Вот и раскрылось, кто́ не только не дал мне заснуть, но и надоумил одеться и выйти точно в нужное время…

***

…На летнюю Казанскую в Великом У́стюге наступает плотная череда местных годовых праздников. Сама Казанская-матушка, как и в земной Своей жизни, отступает на второй план: в этот же день – кончина праведного Прокопия У́стюжского. После литургии в соборе во имя святого Прокопия все едут еще помолиться «на тучу», что означает: на глухой угор, где семь веков назад пролился огненный град, отведенный от Устюга по молитвам праведника. Всего через три дня – крестный ход по болотистой тайге к остаткам Симоно-Воломской пустыни в день памяти основателя, преподобномученика Симона, убитого из зависти соседями-поселянами и погребенного здесь же. Еще пара дней – и празднование преставления великого равноапостольного крестителя Руси, небесного покровителя соседнего городка Красавино, где после праздничной литургии – крестный ход по всему городу. Последнее воскресенье июля – «лошадиный праздник» рядом с храмами Туровца, так называемая «туровецкая конная».
Каждый год под летнюю Казанскую в свою северную резиденцию прибывает, слава Богу, никакой не Дед Мороз, а самый что ни на есть настоящий и любимый владыка Максимилиан. Приезжает и остается на все праздники и крестные ходы. Ну а с ним заодно – епархиальный ревизор и вся яже с ним. Тем, кто труждается в местных храмах, об отдыхе можно забыть, но зато уж богомольцам устюжским да паломникам радости-то… Всю неделю молиться с Владыкой!
Тем летом мы решили эту череду чуть-чуть продлить и забраться в соседнюю вятскую землю, в самую глубинку, в Лузу, городок не городок, где аккурат тридцатого июля свое большое торжество – память преподобного Леонида Усть-Недумского. «Не думать», – так велела Преподобному четыре века тому назад сама Пресвятая Заступница, когда того укусила ядовитая змея. Не думать и спокойно продолжать копать канал через заболоченный лес. Вот Преподобный, облеченный Небесной Царицей властью «наступать на всю силу вражью», и назвал плод своих трудов Недумой-рекою.
Добраться до Лузы непросто. В разведке, которую я провожу перед путешествием, бюджет ограничен, и навести все нужные мосты я не успел. Одно несомненно: мы едем в Лузу на годовой праздник, а там уж…
Как мы ехали – история отдельная.
Извоз на вятской стороне держат оседлые цыгане, которые сначала долго совещались, кто нас повезет… Потом цыган-водитель заехал с нами к другу, чтоб не скучно было ехать назад, и втиснул его третьим на переднее сиденье… Потом обнаружилось, что «жигуленок», приготовленный для нас, полудохлый, и за шестьдесят верст дороги, кое-где даже с остатками асфальта, мы несколько раз ломались и вставали посреди спелой ржи с васильками, и в открытые окна машины к нам заглядывали цыганские кони.
И вот на престольном празднике в красавинском храме святого равноапостольного князя Владимира после литургии, крестного хода и братской трапезы мы отдыхаем (жара!) в уютнейшей церковной беседке. Рядом оказывается одна из местных богомолок. Невзначай знакомимся. Ее зовут Нина.
– Да, завтра мы обязательно собираемся в Лузу на всенощную, чтоб остаться на весь праздник.
– Что ж, в Лузу надо, надо поехать. У меня там брат живет с женой, у них квартира большая, я сейчас им позвоню.
Дозванивается.
– Все, вот вам адрес, телефон, люди они, может, и не такие уж церковные, но хорошие, настоящие русские люди. Гостей любят. Поезжайте и с дороги им напомните…

На другой день, когда мы после нашей цыганской заброски в вятскую землю, дивно торжественной всенощной во главе с молодым владыкой Паисием и омовения в задумчивой торфянистой Недуме ввалились к совершенно до того незнакомым Жене с Аней, мы были обласканы и обкормлены да еще одарены на дорогу домашними заготовками. И, даст Бог, приедем к ним на этот праздник еще…
На том празднике преподобный Леонид (вот почему столько Леонидов в тех краях, даже и среди цыган, по большей части крещеных!) благословил нас своим образком.
Едучи на Недуму, я считал заканчивающиеся деньги. У одной паломницы нынче именины – ей обязательно иконку Преподобного. Певчая наша, та, что потом посоветует Трем святителям молиться, вятская, а у Преподобного не бывала. Пусть и ей будет счастье. Ну и себя не забыть.
Образки в храме бывшей Усть-Недумской пустыни, однако, оказались «золотыми»: простые, софринские, они стоили не просто дорого, а очень дорого, чего, впрочем, надо было ожидать: тираж-то маленький. Куплю, как хотел, три – останусь до Москвы без копейки, хорошо хоть с обратным билетом. Со вздохом исключаю из списка свою сестру по клиросу: она-то на родине бывает, может, Господь и к Преподобному приведет.
После литургии отправляемся с «народом многим» на водосвятие к Недуме-реке. Вновь молимся преподобному Леониду. С нами Владыка. Среди священников – здешний добрый пастырь отец Виктор, с ним мы за время длинного праздника уже и подружились. Расставанье – и батюшка быстро подходит ко мне (долго прощаться некогда, впереди и архиерейская трапеза, и кормление народа): «Возьмите за ящиком иконочку Преподобного, скажите, я велел»…

***

Когда из сына мира постепенно превращаешься в чадо Церкви, не избежать вопроса: что из дорогого тебе здесь можно взять с собой в самое главное странствие – то, что ведет (во всяком случае, призвано вести) к спасению твоей бессмертной души?
В свое время я без сожаления расстался с телевизором, а заодно – со страстно любимой телевикториной «Что? Где? Когда?»
Минуло несколько лет наших «миссионерских» походов, помогавших воцерковляться их участникам (если увидимся с Вами, друг-читатель, то обещаю назвать поименно) и благополучно хиревших год от году, как, впрочем, и весь массовый самодеятельный туризм, столь популярный в советскую эпоху. И однажды пришла мысль: а чем мы хуже наших близких и дальних родственников от Адама, которые едят, пьют, веселятся и каким-то там непонятным вечным спасением не заморачиваются? Пусть и у нас в походах будут веселые игры – ну конечно же, все ради того же, вечного. Православные вологжане, с давних пор отличающиеся бо́льшим благочестием, чем мы, принципиально проводят в стенах духовного училища брейн-ринг с вопросами на светские темы. А у нас – отныне каждый год, где-нибудь после Пасхи, когда на лесной поляне, когда в гостях у местного храма или музея – будет своя, православная игра «Что? Где? Когда?», веселая, командная, со звоном колокольчика и выигрываемых пятидесятикопеечных монет, обмениваемых затем на призы, душеполезные, с назидательным содержанием.
В пятницу Светлой седмицы 2013 года (специально называю точную дату) в четыре часа, перед пасхальной вечерней, нашу лесную братию с викториной и призами должны были, в соответствии с благословением отца благочинного, ждать в Можайске в прохладных сводчатых палатах цокольного этажа Никольского собора. Мы-то, вшестером, возглавляемые нашим отцом Феодором, пришли вовремя и даже заранее, но вот из прихожан можайских храмов, в которых загодя висели яркие объявления, к четырем часам не подтянулся никто. Что, впрочем, вполне предсказуемо. В маленьких городах боголюбивым семьям, обычно многодетным, кроме дома, работы и храма больше ни до чего. В этом я убеждался неоднократно.
И вот сидим мы в этих могучих святых стенах, по нескольку раз рассмотрев развернутую тут художественную выставку, до вечерни еще целый час – а играть не с кем. Ровно в четыре в дверь заглядывает большая семья, тоже человек, кажется, шесть. Оказывается, из соседней Вереи, малюсенького (!) старинного городка. Благочиние у них там свое, так что объявлений никаких не читали. Просто приехали погулять в пасхальные дни по Можайску. Интересуются. «А вы не хотите поиграть? У нас сейчас викторина начинается». Чтоб дети да не хотели поиграть? Вы такое видели? В общем, провели мы этот час весело и с пользой, «детская» (наполовину) команда обошла даже ту, в которой играл наш отец Феодор, и «сорвала» главные призы. А уж маленькие подарки, хотя бы календарики, у нас припасены для каждого.
А теперь вопрос для закрепления пройденного: кто прислал к нам в шестнадцать ноль-ноль в едва заметный с улицы подвальчик эту молодую, дружную и смышленую семью?
В том же 2013-м наша поездка на новогоднюю ночную литургию в знакомые места: Звенигород, Боровск, Белёв… – по целому ряду причин стояла под вопросом. Да и группа как-то все не складывалась: пока одни записываются, другие отпадают.
Помню свою растерянность. Дней за десять решил для себя: видать, придется никуда не ехать. Есть же и в Москве, и поблизости места, где служат в новогоднюю ночь. И вот (да, опять это «и вот»!) за несколько дней звонит по объявлению в храме, которое у нас, несмотря на многолюдный приход, слабенько «работает», какая-то Надежда.
Психолог из меня плохой, и брать человека в команду заочно, по впечатлению от десятиминутного телефонного разговора, не хочется. Раза два вот так приходили люди, мягко говоря, не по адресу. Но такой звонок, соображаю, случайным быть не может. Полагаюсь на Божью милость, велю Надежде (и заодно остальным кандидатам) готовиться и наказываю, что купить, а сам запасаюсь постными бутербродами для неопределенно долгого сидения в Великой Сети.
Первые сутки не дают ничего. Ночные литургии в расписаниях значатся, но либо в самой Москве, либо где-то очень далеко на российских просторах, а несколькодневный паломнический маршрут (что требуется) не построить. А на вторые, почти отчаявшись, натыкаюсь на созданный накануне (двадцать пятого декабря, в день памяти святителя Спиридона Тримифунтского) новый сайт малоизвестного сельского храма Преображения Господня под Гагариным-Гжатском. В это смоленское село только что назначен новый настоятель, игумен Гавриил, который привык на прежнем месте служить утреню с Божественной литургией в новогоднюю ночь и теперь переносит эту традицию сюда.
Тотчас звоню отцу игумену по указанному номеру. Быстро, сама собой выстраивается программа. Конечно, в ту ночь мы были почти единственными причастниками. Так оно всегда бывает «по первости». Над духовными плодами состоявшегося-таки путешествия еще предстоит размышлять (благо есть над чем!), а новая наша сестричка Надежда, немолодая, немногословная и глубоко верующая, была в очень непростой на этот раз группе столь нужным умиротворяющим началом.
Так что одно дело – могущество Его Величества Интернета, а не коснется тебя вот так, нежно, почти неощутимо, крыло ангела – и останешься ни с чем.
Позапрошлой зимой все в том же Радонеже у нас с походниками был еще повод поудивляться.
Я проводил лесные «филаретовские беседы» – по трудам прославленного московского митрополита. Рассказывая у костра о Филарете, Пушкине, холере и Болдинской осени, читаю пушкинское «Дар напрасный, дар случайный…» и Филаретов на него ответ и говорю слушателям, что существует и стихотворная благодарность поэта святителю за вразумление, только я ее не распечатал, сами прочтете дома. А одна из туристок-паломниц, Лена, возьми и скажи: «Да вот же, на чае». Дело в том, что утром в экспрессе на Сергиев Посад она подарила мне жестяную коробку чая с портретом святителя Филарета и какими-то надписями, которые я, конечно, в автобусной тесноте разглядывать не стал. Распаковывая рюкзак на привале, выложил все рядом на снег. А эти надписи оказались теми тремя стихотворениями!
Дивны дела Твои, Господи…

10. Запоздалое приношение

Моей отрадой было песнопенье…

Алексей Толстой

Напоследок напишу о том, как так случилось, что на четвертом году церковной жизни моим пристанищем надолго стал Боровск.
«Социально-культурная ситуация» в Боровске уникальна. Город маленький. Одно-двухэтажный. На высоких взгорках. Самый красивый – среди калужских. Почти самый – из подмосковных. Весь сплошь – седая древность. Рядом такие же городки или побольше, в разы помоложе, да кругом поля под цеха осваиваются. И местный монастырь преподобного Пафнутия подворье за подворьем строит.
Только вот народ все больше пришлый. И на первом месте дом, огород да заработок. За рублем – даже в Москву запросто. А интеллигенту боровскому не все равно, где работать и чем на жизнь зарабатывать. Здесь хоть и есть несколько музеев и даже театр, а на Володарской улице живет сама Людмила Киселева, всемирно известная художница-инвалид, — для семивекового Боровска это капля.
Сто километров до Калуги, столько же – до Москвы. Вроде и немного по нынешним временам. Но ведь хочется, чтобы после дороги туда-обратно что-то из заработанного и на жизнь осталось. Вот и получается: если хочешь чему-нибудь выучиться, прощай, мама. Так что, если вы встретили в Боровске творческую личность, я вам завидую. У меня другой опыт.
Но люди тут добрые, хоть на вид и грубоватые. Если угостят, так от души, в беде не оставят, а на ночлег устроиться проще, чем в Боровске, навряд ли где удастся. Сколько у меня перебывало друзей, столько и радости было от самого теплого приема, когда я, за неимением лишних койко-мест на своей служебной квартире, отправлял их к нашим тетушкам. Сам провел три незабываемых лета у прихожан в боровских деревнях, а раз, когда мне срочно надо было заночевать в городе, между двумя бабушками возникла нешуточная мирная конкуренция, кто более достоин меня приютить.
Осенью 2006-го через этот городок пролегла одна из наших паломнических троп, и выбор, где помолиться за воскресной службой, пал на боровский храм святых страстотерпцев, благоверных князей Бориса и Глеба. Мои планы, как удрать с паломниками пораньше, где-нибудь там сразу после елеопомазания, чтобы вместе почитать каноны к Причащению да и выспаться перед марш-броском, разрушились вмиг, когда ко мне направился молодой отец настоятель и спросил, умею ли я читать по-церковнославянски: мол, выручайте, у нас некому…
А потом я задержался в этом храме еще на шесть с половиной лет. Для регента, существа уязвимого, срок большой.
Чуть не забыл: та воскресная служба была в самый праздник Покрова.
Прошли годы, и однажды, Великим постом, настало время по совету духовного наставника уезжать из Боровска навсегда.
Это одна из тех ран, которые не заживают.
Зная, что мои боровские дни сочтены, я успел собрать в «дорогу не скажу куда» две большие сумки с нотами и другими материалами для клироса. В копиях, конечно. Основное оставлял тем, кто придет следом. В одной – всенощное бдение, в другой литургия. Но поскольку уходил я, к большой своей печали, не подобру-поздорову, то одну из сумок, полагая, что я собираюсь ограбить родной храм, бабушки у меня отбили. А это была всенощная, самая моя любимая служба. Вот и затосковал я: и так всего лишился, а тут отобрали последнее.
Но главное, как всегда, было дальше. Переезжал я в Московскую область, где регента́ все больше на побегушках, так что к осени моя единственная уцелевшая сумка с нотами успела покрыться пылью, ну а потом я временно поселился в Дмитрове. И первым делом навестил знакомого батюшку в селе недалеко от Волги, где, как оказалось, некому петь литургию в будние дни! Пришлось срочно счищать пыль…
Храм тот приволжский был, кстати, – Покрова Богородицы.
А про Боровск я и не знаю, что вам еще сказать. Разве что посоветовать поехать туда жить и работать. Храмов там много – как нигде. И людей в них тоже. Простых, как ими были когда-то апостолы, и нуждающихся в глаголах вечной жизни. Любящих храм Божий, но не разбирающих того, что в нем звучит. Если у вас есть духовное или музыкальное образование, поезжайте обязательно. Это я вас прошу. Только помните: вы там нужны целиком, без остатка. В самом счастливом случае вы просто останетесь там до конца своих дней. Ведь «не худшее место», как очень точно заметил в разговоре со мной большой, седой и добрый Костя, многолетний сторож Козьмодемьянского храма и давний соловецкий волонтер. (На боровских церковных памятниках в свое время хорошо потрудился его сын). А я вот оказался слабоват и понадеялся на воздаяние уже здесь…

Вместо послесловия

(заимствовано у друга-журналиста)

Один мальчик очень любил читать добрые и умные сказки и верил всему, что в них было написано. Ребенок искал чудеса и в жизни, но не мог найти в ней ничего такого, что было бы похоже на его любимые истории. Чувствуя разочарование от своих поисков, он спросил маму, правильно ли то, что он верит в чудеса? Или чудес в жизни не бывает?
– Дорогой мой, – ответила ему мама, – если ты будешь стараться вырасти добрым и хорошим мальчиком, то все сказки в твоей жизни сбудутся. Запомни, что чудес не ищут. К добрым людям они приходят сами.

Аминь!