Проповеди

Блюдите, како опасно ходите, не якоже немудри, но якоже премудри: искупующе время, яко дние лукави суть (Ефес. 3, 15–16).

Господь времен вводит нас ныне, братия, в новое лето! Будет некогда то, что дни прекратятся, времена кончатся, наступит вечность – неисчислимая, безпредельная. Теперь предел времен еще не наступил; благость Отца небесного дарует нам еще часть времени.

Дары Божии посылаются для нашего блага; а потому надобно пользоваться ими сообразно с назначением и достоинством их. Время есть дар тем важнейший, что и все прочие дары благости Божией можем мы вкушать только тогда, когда дано время; оно есть какъбы сосуд, в который влагаются другие дары. Блюдите убо, како опасно ходите, не якоже немудри, но якоже премудри: искупующе время, яко дние лукави суть.

Благоразумно пользоваться временем значит употреблять его на те занятия, для которых оно дается Богом, и употреблять как безценный дар, дорожа каждою минутою.

Нет нужды говорить, что забавы и удовольствия мира не составляют занятий достойных драгоценного времени. Оне явно осуждаются законом Божиим. Даже обязанности общественные и семейные не имеют права требовать, чтобы время служило им одним. И назначение настоящей жизни, и сущность звания нашего, и наставления Господа и Апостолов – внушают нам, что главное занятие наше должно состоять в приготовлении себя к вечному блаженству. Что́ есть жизнь ваша? Это – время сеяния добрых дел; собирать и вкушать плоды будем за гробом. Это поприще, на котором должно только подвизаться для получения нетленного венца: а венец дан будет в жизни вечной. Мы призваны к тому, чтобы жить со Христом на небе, с Ним прославиться, с Ним и царствовать; Он для того предварил наш вход в небесный дом Отца Своего, чтоб уготовать нам место, и, когда исполнится время, взять нас туда. Потому-то как сам Господь, так и Апостолы требуют, чтобы мы мыслили о горнем и искали горнего, чтобы устремляли желания свои к небесному блаженству, чтобы тщились вступить в вечное царство Господа Иисуса, и подвизалиси в приготовлении себя к небесной жизни. Вот труд, на который должно посвящать все силы, и которому должно подчинять все другия дела, возлагаемые на нас нуждами временной жизни! На сей то труд должно преимущественно употреблять даруемое Богом время, и употреблять так, чтобы каждая минута приносила плод вечный!

То, что́ предоставлено здешней жизни, не может быть исполнено или приобретено в будущей. Там будем вкушать только те плоды, какие здесь возращены нами. Если мы сеем в живот вечный, то и пожнем плоды вечной жизни; если сеем в тление, то и пожнем истление. Самая разность степеней блаженства будет зависеть от того, в какой мере здесь мы насаждаем семена: сеющий скудно скудные плоды вкусит. Итак, если безпечно проводим время настоящей жизни и мало пользуемся им для приготовления себя к будущему царству; если светильники добрых дел не возжены нами здесь, или и возжены, но не имеют елея, сколько нужно, и скоро погасают: то не войдем в брачный чертог Жениха небесного. Усилия вознаградить за гробом то, что здесь нами опущено, будут тщетны. Господь скажет нам: не вем вас. Так дороги минуты настоящей жизни для вечного блаженства!

И как кратко время сей жизни! Жизнь наша, по словам Писания, есть пар, появляющийся на краткое время, и вскоре изчезающий. Человек восходит, как трава, и увядает с такою скоростию, как цвет травный. Много миллионов людей являлось до нас на земле, – и все они скоро опять обращались в землю. Кончим и мы свою жизнь; – будет время, что и след ея совсем изгладится, так что о нас, может быть, и не станут воспоминать. Обыкновенный предел жизни нашей семдеслт лет, а если кто в силах, – осмьдесят, говорит Моисей (Псал.89:10). Но что́ эти лета в сравнении с вечностию? Не более, как капля в океане, Если же во времена Моисея сии немногия лета были обыкновенным пределом жизни: то в наше время они суть предел, достигаемый очень не многими. Бо́льшая часть оканчивают жизнь свою в летах силы и крепости; многих в цвете лет похищает смерть; иные, еще только вступая в жизнь сию, уже расстаются с нею, – бросив первый взор, уже прощаются с нею навсегда. И между тем все блаженство вечности зависит от сей кратковременной жизни. Помыслите, братия, – миллионы годов веселия небесного, неизреченного, дает Отец небесный за одну минуту благочестивого подвига! Так дорого пред Богом время сей жизни! Так много можно приобресть благоразумным употреблением его, при всей его краткости!

Не забудем и того, что последний час жизни не известен нам. Он приходит, как тать, тайно, неожиданно. Как часто похищает смерть из среды нас, когда об ней совсем не помышляют, – иного тогда, когда он только еще хочет вкушать удовольствия жизни, иного, когда он только начинает приобретать себе славу и богатство, другого, когда он только располагается наслаждаться плодами своей славы и стяжаний! Не случается ли, что иной, желая успокоится от трудов, засыпает вечным сном? А иной среди самых трудов отзывается к суду Божию! – Нет минуты, в которую бы смерть не была готова сразить нас; каждый час может быть последним в жизни и первым в вечности; каждый шаг может поставить нас в другой мир; мы не можем быть уверены, доживем ли и настоящую минуту. Не отеческия ли и святые слова Спасителя: бдите и молитеся; на всякий час бдите: не весте бо, когда Сын человеческий приидет? Так, братия, каждою минутою должно пользоваться, как безценным даром, который низпосылается милосердием свыше для приобретения вечной жизни.

Спросим теперь себя, так ли мы дорожим временем? Употребляем ли его на дела благочестия? Не правда ли, что этот дар мы иждиваем большею частию с оскорбительною неблагодарностию к Подателю благ? Ненавидя труды, мы заботимся, чтобы время текло скорее, – а иногда, не зная чем наполнить его, считаем его даже бременем тягостным. Занятия наши состоят или в однех заботах о том, чтобы упрочить свое счастие и благоденствие на земле, как будтобы земля была вечным жилищем нашим; или мы убиваем драгоценное время в забавах и удовольствиях, забыв о Боге, о душе своей и будущей жизни. Вот не мало годов протекло уже и нашей жизни! Что́ мы приобрели в течении их? Пройдем мыслию все возрасты своей жизни! Много ли времени получило у нас надлежащее употребление? В отроческих летах мы не думали пользоваться им для вечности потому, что одним из нас совсем не внушали безпечные родители понятий о Боге и правил жизни; другие, если и были воспитываемы в правилах, то в таких, которые ведут не к блаженной вечности, а к удовольствиям мира, которыми приобретается слава не вечная, но временная. В юношестве, когда раскрываются склонности, когда сердце пламенно ищет предметов, которые бы насыщали его глубокия желания, когда оно, так сказать, естественно само по себе, жаждет Бога, Который один может наполнить его, ме избегали трудов благочестия и наслаждались тем, что рассеевает сердце и привязывает его к красотам тленным. Поскольку же как истинное и вечное, так поддельное и тленное, увлекая душу, глубоко посеевает в ней семена свои: то сердце, однажды обольстившись тленным, живет для него и в мужеском возрасте; привязанность к нему господствует и в летах старости; старцы, уже ничего не видя пред собою, кроме гроба, уже ощущая в себе разрушительные действия смерти, еще так мало заботятся о приготовлении к вечности, еще так привязаны к земным предметам, что как будто бы теперь только начали жить. Так вся жизнь наша исчезает в суете! Так губим мы безценное время!

Братия! Другой жизни на земле не будет для нас. Если за каждое праздное слово отдадим ответ пред небесным Судиею (Мф. 12, 36): то ужели не взыщет Он с нас за каждую потерянную минуту? Потщимся по крайней мере теперь жить для вечности! Для сего-то всеблагий Бог и дарует нам новый год, для многих, может быть, уже не полный, а несколько дней, несколько часов. Но и в несколько часов можно еще освободиться от греховного бремени и приобресть вечное блаженство. Употребим по крайней мере сии оставшиеся часы на приготовление к вечности.

И дабы содействовала в этом всемогущая и всесовершающая благодать Божия: то теперь, боголюбезный брат, когда освященный Собор будет совершать моление о благопоспешном употреблении нового лета на дело спасения, вознеси с ним свой ум и сердце к Владыке времен, и моли Его – моли искренно, чтоб в этот новый год произвел Он в тебе новую, благодатную жизнь, возбудил в тебе дух умиления и дароваль покаяние – покаяние искреннее, сердечное. Аминь.

(Произнесено в Старохарьковском Куряжском монастыре, Харьковской Епархии.)

Аще и подвизается кто, не венчается, аще незаконно подвизатися будет (2Тим.2:5).

Духовное подвижничество имеет цену в очах Божиих только тогда, когда оно сообразно с волею Божиею. Много можно найти путей для упражнения в благочестии; но не каждый из них приведет к вечному блаженству. Были подвижники, предпринимавшие великие, изумительные труды; но шествуя путем самоизбранным, они лишались венца небесного; их труд погибал навсегда. Только законные подвиги могут содействовать к достижению небесной жизни! Только путь, указанный самим Богом, может руководить нас к цели нашего звания. Аще и подвизается кто, не венчается, аще незаконно подвизатися будет.

Братия, возлюбившие подвиги Христианской жизни! Воспоминая ныне великого подвижника преподобного Онуфрия, мы имеем в его жизни высокий пример, как строго должно держаться указания Божия во всяком роде подвигов. Он проводил примерно строгую жизнь; но как начал ее? Ангел Божий в луче света руководил его к тем подвигам, которыми украсил себя муж Божий. Как он проводил ее? Он питался травою на месте, указанном Богом, до того времени, как Сам же Господь Бог не послал ему чрез Ангела пищу и питие. Как он окончил ее? Бог послал к нему человека пред минутою смерти, который закрыл его очи и похорониль его в пещере, где он провел 60 лет. Сей пример научает нас сообразовать все подвиги, избираемые нами, с волею Божиею. Братия! мы должны искать на все указания Божия. А такое указание можно найти в слове Божием, в правилах и наставлениях Церкви, в собственных расположениях души каждого.

Слово Божие содержит в себе правила благочестия, начертанные по внушению самого Бога и самим Богом предано нам для того, чтоб из него научались мы благочестию, с ним сообразовали свои действия, по нему располагали подвиги и труды на тесном пути спасения. К слову Божию, как светильнику, сияющему во тме (2Петр. 2, 19) неведения и растления человеческого, Иисус Христос и богодухновенные мужи обращают умы и сердца людей, когда говорять о пути, ведущем к спасению. Сотворивый та, говорит Моисей о заповедях, изображенных в слове Божием, жив будет. Когда законоучитель Иудейский спросил Господа, что нужно делать, чтобы наследовать вечную жизнь; Господь сказал: в законе что́ писано есть, како чтеши (Лк.10:26)? Апостол Павел не один раз напоминает Тимофею, чтоб он внимал чтению и учению Божественных писаний (1Тим. 4, 13. 16). Итак дабы труды подвижника были сообразны с волею Божиею, он должен предпринимать и совершать их так, как учит слово Божие, должен постоянно упражняться в нем, все внимание обращать на уразумение того, что́ нужно для духовного совершенства.

Впрочем не довольно, братия, руководствоваться и одним словом Божиим. Надобно слушать еще св. Церковь. Правила и наставления Церкви не составляют чего либо отличного от наставлений, заключающихся в слове Божием. Они происходят от того же Духа Божия, пребывающего с Церковию в век и наставляющего ее на всякую истину (Ин.14:16), по внушению Которого написано слово Божие, и служат объяснением того, что начертано богодухновенными писателями. Кто может сам собою уразуметь всю глубину, всю обширность заповедей, начертанных в слове Божием? Кто может сделать правильное приложение тем из них, которые изображены в чертах общих? Слово Божие говорит о посте только: внемлите себе, да не когда отягчают сердца ваша объядением и пиянством (Лк.21:34); но не определяет меры воздержания, не показывает, какова должна быть степень поста, какие дни прилично посвящать посту, какого рода пища более соответствует требованиям поста и в каком количестве прилично вкушать пищу. Положиться на собственный ум в разрешении всего этого – опасно. Измеряя скудным умом высокия заповеди Божии, человек может дать им или неполный или превратный смысл. Как несчастны примеры людей, не повинующихся гласу Церкви и поставленных Богом пастырей! Часто вся жизнь их бывает великим подвижничеством; но это подвижничество уготовляет им не небо, а ад, жилище гордого диавола. Только совершенно ведущий волю Божию и испытующий вся глубины Божия – Дух Божий может верно и истинно объяснять закон Божий. И сие-то объяснение сообщает святая Церковь, постоянно соблюдающая в своих преданиях Апостольский дух и верно сохраняющая в своих учреждениях и постановлениях то, что́ предано и чему учили богодухновенные проповедники Евангелия. Не исполняя наставлений святой Церкви можно ли надеяться на победу над духовными врагами? Воин, не слушающий повелений военачальника, или оставляющий свое место, не явной ли и безумной подвергается опасности лишиться жизни? Так безумно поступает тот, кто отвергает материнские советы Церкви, избирает свои пути для усовершения себя. Сколько бы ни трудился, какие подвиги ни предпринимал бы такой человек, он падет и погибнет навсегда.

Волю Божию касательно меры и рода подвигов можно усматривать наконец в природных наклонностях и расположениях духа. Слово Божие и св. Церковь предлагают правила и примеры, которые не все верующие могут прилагать к своей душе в одинаковой мере. Одни из сих правил и примеров соответствуют совершенному возрасту духовной жизни; другие людям, еще ведущим брань с диаволом: иные же только вступающим на путь христианского благочестия. Подвиг, который легко совершает человек, достигший совершенства, может быть неисполним для начинающего, не приобретшего столько сил и познания, сколько нужно для подвига. Совершенный исполняеть с такою строгостию заповедь о посте, что не вкушает пищи целые дни, целые недели; но если решится на то же начинающий, он расстроит силы души и тела своего. Совершенные исполняет во всей обширности слова Господа: просящему у тебе дай (Лк.6:30), и дает другому все, что́ имеет, ничего не теряя для души, но весьма много приобретая. Но если поступит так начинающий; то он вооружит против себя себя же самого и мир. Так каждый тщательно должен изведывать состояние души и тела своего, и хотя бы желание казаться совершенным было у тебя очень велико, для собственной пользы надобно тебе смиренно сознавать свою слабость и безсилие, если подлинно ты слаб, – и сообразно с тем предпринимать только такие подвиги, для совершения которых имеешь и силы и способности. Эту предосторожность имеет в виду Спаситель, когда говорит: кто от вас хотяй столп создати, не прежде ли сед разчтет имение, аще имать еже есть на совершение, да не, когда положит основание и не возможет совершити, вси видящии начнут ругатися ему, глаголюще, яко сей человек начат здати, и неможе совершити (Лк.14:28–31)? Равным образом не каждый верующий может предпринимать всякого рода подвиги, совершаемые другим верующим, хотя бы тот и другой находился в одном возрасте духовной жизни. Церковь есть тело, мы – члены ея. Как члены в теле назначены для различного употребления, так и мы самою природою определены к различным служениям. Такое разнообразие, наших душ премудро устроено Господом Богом и сообщает Церкви неизреченную красоту, соделывая из нея какбы некоторый вертоград, изобилующий различными древами, цветами и плодами. По различию душ каждому из нас даны свои дары, об образовании и усовершении которых надобно прилагать нам попечение для достижения вечного блаженства; в каждом также есть свои слабости и недостатки, об удалении которых должно нам заботиться паче всего. Тот едва ли приобретет какую либо пользу для своей души, кто, будучи склонен к духовной гордости, избирает путь глубокого уединения и безмолвия, способствующего к раскрытию гордости, тогда как ему надлежит приучать себя к смирению посредством послушания и служения ближним. Тот едва ли достигнет совершенства, кто имея мягкое сердце, язык поползновенный к празднословию, ищет спасения в собеседовании с другими, тогда как ему надлежит особенно блюсти свои уста и хранить свое сердце. Око не может быть ухом, ухо не может быть рукою. Так каждый из нас не может быть тем, чем создан другой. Для всякого назначено свое поприще; всякому определен свой труд, свой крест. Познать сие поприще, сей крест есть дело сколько необходимое для спасения, столько мудрое и великое. Но несколько опытов, сделанных на том, или другом пути, могут конечно указать, какой путь ближе к природным свойствам души каждого из нас, и следовательно какой путь спасительнее для нас.

Итак тщательно будем изследовать свое внутреннее состояние и расположение, чтобы не впасть в самообольщение и не избрать подвигов, превосходящих наши силы. Будем подвизаться так, как заповедует Слово Божие, как учит св. Церкокь, как дозволяют нам собственные наши душевные силы. Тогда станем шествовать именно тем путем, который назначен самим Богом, и несомненно достигнем цели своего звания, удостоимся венца неувядаемого на небесах. Но более всего будем молиться Господу, чтоб Он вселил в нас страх Свой и даровал нам истинное смирение. Оно не допустит и заблуждаться на пути спасения и соделает его для нас легким. Аминь.

О пользе молчания и о вреде празднословия

(Произнесено в Святотроицкой Сергиевской Лавре)

Аще кто в слове не согрешает, сей совершен муж, силен обуздати и все тело (Иак.3:2).

Хранение себя от грехов в слове издревле было предметом бдительной заботы всех ревнителей благочестия. Царь Давид возлагал на себя обязанность блюстись от грехов языка, как некоторый обет: Рех: сохраню пути моя, еже не согрешати ми языком моим (Псал.38:2). Древние подвижники христианского благочестия сопровождали свое подвижничество не редко молчанием. Не оно ли было любимою добродетелию и ублажаемого нами ныне угодника Божия, преподобного отца нашего Сергия? Что влекло его в пустыню, если не желание удалиться от молвы человеческой, если не любовь к безмолвному благоугождению Богу? Чем он начал пустынную жизнь и чем отражал неприязненность искавших восхитить власть его над малою братиею, если не молчанием? Чем приготовил себя к страшной минуте перехождения в другой мир? Глубоким безмолвием совершенного и продолжительного уединения.

Не к сей же ли добродетели призывает пример угодника Божия и нас, слушатели? Конечно, не все мы можем проводить жизнь в совершениом безмолвии; самое звание налагает на многих обязанность говорить. Но никакое звание не простирает сей обязанности до того, чтобы дозволить всякую свободу языку. Молчание необходимо для каждого. Мы увидим, сколь важна сия обязанность, если размыслим, как много вреда происходит от нехранения уст и сколько напротив пользы доставляет молчание.

Апостол Иаков так описывает действия неудерженного многословия: язык, говорит он, есть огнь, оскверняющий все тело и воспаляющий круг нашей жизни, будучи сам воспаляем от геенны (Иак.3:6), т. е. многословие, не обуздываемое здравым рассуждением, производит геенския, греховные действия в целом составе нашем, воспламеняет страсти, сообщает им жизнь и пищу, и таким образом приводит в безпорядовь все действия наши, всю нашу жизнь. В самом деле, давая свободу языку, мы тем самым прекращаем свою бдительность над сердцем и даем свободу греховным наклонностям своего сердца. О чем мы говорим в празднословии, если не о всегдашних предметах злого сердца нашего, устремленного к земному и суетному? И как говорим, если не по указанию своих греховных расположений? Многословием мы вызываем, питаем и приводим в действие свои страсти и нечистые пожелания. Отсюда разливается зло на всю душу и тело человека. От многословия теряется в сердце страх Божий, слабеет сердечное умиление, гаснет любовь к благочестию; уста становятся седалищем и оружием тщеславия, гордости, лжи, осуждения; в челокеке открывается и начинает действовать дух невоздержания, блуда, гнева, ненависти и мщения. Так нестроение языка распространяет расстройство на всего человека! И не тогда только происходит такое гибельное расстройство в душе нашей, когда беседа состоит из суетных предметов мира, помышлений плоти и страстей; оно легко случается и тогда, когда мы говорим о предметах, по видимому, невинных. Почти при всяком разговоре наше внутреннее внимание прекращает свое бодрствование над душею, будучи развлекаемо разнообразием встречающихся предметов. Но внимание наше к себе можно назвать стражем души, а язык – дверию ея. Когда дверь отверзается и страж прекращает свой надзор: то греховным наклонностям открывается удобный случай выйти из своего бездействия и возмутить мир души; в беседу нашу легко вторгается самолюбивое тщеслание и производит безпорядок в мыслях и чувствованиях. Посему-то Апостол Иаков поставляет многословие верным признаком неблагоустроенной души: аще кто мнится верен быти в вас, говорит он, но не обуздывает языка своего, сего суетна есть вера (Иак.1:26). Потому-то даже и те мужи, которые не любили говорить суетных слов, испытывали вредные последствия от разговоров. «Когда я провожу время в разговорах, говорит один из них, то всегда после них чувствую себя не таким, каков был прежде, и каким желал бы быть»¹. Арсений Великий сознавался о себе: «множицею о глаголе, его же провещах, каяхся, а о молчании никогдаже»². Как должно после сего памятовать сие наставление премудрости: словесем твоим сотвори вес и меру и устам твоим сотвори дверь и завору. Внимай, да не како поползнешися им (Сир. 28, 29–30)!

Столь же, или, может быть, еще более пагубно празднословие и для тех, с кем мы говорим. Мысль или понятие для души – то же, что пища для тела. Пища здоровая и крепкая доставляет крепость телу; гнилая и худая расстроивает его; подобным образом пустые мысли расслабляют и расстроивают душевные силы. Не способствуем ли мы сему расстройству, когда без нужды говорим с другим, судим о всяких, даже низких предметах, произносим пустые слова? И если мы говорим с человеком неопытным, невинным, который не имеет понятия о худых следствиях наших разговоров, а может быть не знает, что худы самые предметы разговоров: то сколько вреда причиняем ему! Мы посеваем в душе его новые мысли, даемь ей новое, превратное направление, которое, если не встретит противодействия в последующих обстоятельствах жизни его, может причинить ему смерть душевную. Впрочем, подобные следствия праздного многословия бывают и для тех, кои знают вред и суетность его. Как бы ни совершенна и тверда была душа, худое понятие, положенное в ней, непременно оставит в ней следы, – и если человек усильною борьбою не искоренит его, оно, слившись с другими мыслями сердца, хотя бы оне были добрые, помрачит свойства их, подобно, как капля яда изменяет целительную силу воды, и следовательно со временем произведет достойный себя плод. Кроме сего, такому человеку, если он ясно видит суетность нашнх слов, мы даем повод к осуждению и презрению нас. Есть молчай обретаяйся премудр: и есть ненавидим от многия беседы, говорит премудрый сын Сирахов (20, 5). Умножаяй словеса мерзок будет, пишет он же (ст. 8). Таким образом подвергая ближнего греху осуждения, сами себе мы опять наносим вред. Один древний подвижник, отправясь в город для продажи сделанных им корзин, сошелся на пути с мирянином. Мирянин любил много говорить Инок бросил и корзины, чтоб убежагь от сего человека³. Так ревнитель благочестия опасался душевного расстройства от празднословия! Так должно бегать связи с людьми, склонными к суетному многословию!

Наконец, излишние разговоры вредны для взаимных земных наших отношений и для временного благоденствия. Говорить с другим о чем бы то ни было, стало ныне почти обязанностию. Но это-то и составляет причину многих бедствий, какия мы терпим среди людей и от людей. Беседуя много и часто, мы не можем удержаться, чтоб не выставить слабостей и недостатков своего ближнего; часто по нерасположению к нему клевещем на него и представляем в превратном виде самые добрые его свойства; часто свазанные им без всякой цели, но вредные для другого слова, передаем сему последнему. Тот, кто слушает нас, получает к нему отвращение, и если имеет возможность, гонит его безвинно; а мы приобретаем себе врага, который начинает искать случая мстить нам. Отсюда ссоры и вражды, а за тем бедствия различные; праздное слово злого сердца нашего отнимает блаженный покой у многих лучших людей, лишает их счастия на целую жизнь; и каких зол не производит оно! – Язык трегубый, говорит сын Сирахов, многи потрясе, и разлучи я от языка во язык, и грады тверды разори, и домы вельможей преврати; язык трегубый жены доблия изгна, и лиши я от трудов их. Внемляй ему не имать обрести покоя, ниже вселится с безмолвием. Язва бичная струпы творит: язва же язычная сокрушает кости. Мнози падоша острием меча, но не якоже падшии языком. Блажен, иже укрыется от него, иже не пройде в ярости его, иже не повлече ига его, и узами его не связан бысть: иго бо его, иго железно, и узы его, узы медяны: смерть люта, смерть его, и паче его лучше есть ад (Сир. 28, 16–24). Столько зла проистекает от необузданного языка! Теперь никто не удивится, что Господь изрек такое строгое суждение за каждое праздное слово: всяко слово праздное, еже аще рекут человеки, сказал Он, воздадят о нем слово в день судный (Мф. 12, 36).

Если же с одной стороны много вреда происходит от празднословия: то с другой как много благ проистекает от того, когда мы обуздываем язык и с строгим вниманием бодрствуем, чтоб не изречь праздного суетного слова! Кроме того, что чрез это избегаем всех исчисленных выше зол, мы делаемся еще способными ко многим высоким одбродетелям. Аще кто в слове не согрешает, сей совершен муж, силен обуздати и все тело. Когда с строгою бдительностию наблюдаем за каждым словом: то все силы нашей души сосредоточиваются на той одной заботе, чтобы каким либо образом не допустить суетных помышлений, располагающих к празднословию; ум господствует над движениями сердца; чувствования и желания проникаются страхом Божиим. При такой настроенности души неестественно, по крайней мере трудно, чтобы над человеком господствовали нечистые страсти, или чтобы не истлели оне сами собою, если бы на время и возникли, – «безмолвие служит для души началом очищения», говорит Василий Великий⁴. При этом настроении невозможно, чтобы душа не возвышалась и не утверждалась в благочестии; поскольку молчание есть страж и залог добродетелей. Молчание научает человека смирению, послушанию, терпению и благодушному перенесению скорбей; поскольку оно само есть уже постоянное терпение и послушание. Молчание сообщает сердцу твердость и мужество, уму мудрость и прозорливость, делает человека способным ко всем добродетелям; потому что тот, кто пребывает в нем, есть мертвец для мира и для похотей его. Так удерживая язык в пределах христианского благоразумия, мы тем самым сохраняем душу от греховных пожеланий и споспешествуем своему духовному возрастанию и усовершению. Аще кто в слове не согрешает, сей совершен муж, силен обуздати и все тело.

Благоразумное молчание благодетельно и для того, с кем мы находимся в общении. Уже то одно важно, что мы не причиняем ему никакого вреда. Но он получает от нас и много пользы. Как празднословие возбуждает мысли, пожелания и движения нечистые; так безмолвие подает пример – не помышлять ни о чем, как только о важных и необходимых предметах. Брат наш невольно входит в себя и удерживает стремления своего сердца, которые в ином случае могли бы обнаружиться и кончиться вредными для него последствиями. Опытные подвижники называют безмолвного солию земли.

Так важно хранение уст для вечной и временной жизни! Посему Бог еще на земле удостоивал Своей хвалы тех, кои соблюдали одну сию добродетель. Однажды святому Макарию Египетскому, после многих лет его подвижничества, был в молитве глас свыше: «ты еще не вошел в меру двух жен, которые живут в одном ближнем городе». Святый Макарий пошел в сей город, нашел женщин; оне были супруги двух братьев. Он спрашивал их, чем оне так много угодили Богу, и после усильных прошений узнал, что оне положили для себя правилом никого не осуждать и не говорить ни одного праздного слова, что таким образом живут оне уже более десяти лет, и что в этом состоит вся их добродетель⁵. Так высоко оценил Бог безмолвие сих святых жен!

Слушатели благочестивые! смерть и жизнь зависит от языка (Прит. 18, 21). Будем внимательны к своим словам, чтоб избежать многих тяжкихь грехов. Конечно, трудно не согрешить в слове, живя в обществе. Но если будем бдеть над собою: то хотя бы и случилось произнесть праздное слово, все однакож не так согрешим, как обыкновенно случается, когда без разбора говорим обо всем. А внимая к себе постоянно, мы наконец приобретем навык быть осторожными в слове, и соделаемся совершенными в нем. Паче же всего будем прибегать к Тому, Кто во всем готов нам низпосылать Свою всесильную помощь. Ему будем молиться словами кроткого, возлюбленного Богом, царя Давида: положи, Господи, хранение устом моим и дверь ограждения о устнах моих (Псал.140:3). Аминь.

О необходимости смирения и о том, как достигнуть его

(Произнесено в Святотроицкой Сергиевской Лавре)

Сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе, Иже во образе Божии сый, не восхищением непщева быти равен Богу: но Себе умалил, зрак раба приим, в подобии человечестем быв, и образом обретеся якоже человек, смирил Себе, послушлив быв даже до смерти, смерти же крестные (Флп.2:5–8).

Вот путь, которым Сын Божий благоволил спасти человека! Он избрал глубокое смирение, чтоб возвратить людям небо, утраченное самообольщением их праотца! Сему Божественному примеру следовали все праведные мужи Церкви Христовой. Какой высокий образец святого смирения представляет нам жизнь прославляемого ныне угодника Божия! Он столько был чужд гордости, что, будучи настоятелем братии, служил ей, как последний раб. Он не хотел носить другой одежды, кроме ветхого презренного рубища, – и когда один простолюдин, почитавший более наружность, нежели душу, уничижил его в своих мыслях, с какою кротостию он почтил суд его, как будто бы в нем заключалась вся истина! С каким смирением перенес он поступок человека, который не хотел почтить его, как настоятеля братии! С каким самоуничижением он отстранил от себя честь быть первосвятителем Церкви Божией! Вся жизнь его была не что иное, как стезя постоянного, глубокого смирения. Посему св. Церковь достойно и праведно прославляет сию его добродетель. Радуйся, воспевает она ему, образе истинного смирения⁶! Радуйся, Духу Святому подклонившийся со всяким смирением! Радуйся, смирением возвышаемый, в вечные кровы возлетевший⁷! Так в нем исполнилась заповедь Апостола: сие да мудрствуется в вас, еже и во Христе Иисусе, Иже во образе Божии сый, смирил Себе, послушлив быв даже до смерти крестные!

Православные христиане! Святый пример угодника Божия научает и нас ревновать о смирении. Почтим намять его размышлением о том, в чем состоит истинное смирение и как достигнуть его.

Свойства истинного смирения, конечно, известны только тем, которые опытом достигли глубины смирения. Впрочем в слове Божием и в писаниях святых мужей открыты многия черты его и для каждого верующего.

Смирением нельзя назвать какого либо наружного состояния, каково униженное положение тела, преклонение очей долу и т. п. Это может происходить от одного естественного расположения и привычки, хотя, конечно, иногда служит выражением и истинного смирения. Нельзя почитать смирением и того, когда человек унижает себя пред другими на словах; он может это делать по слабости духа, или даже по тонкому самолюбию, чтобы достигнуть славы смиренного, хотя, конечно, иногда и самоуничижение служит доказательством непритворного смирения. Смирением не всегда можно назвать и то, когда человек в поступках своих старается показать, что он ниже других, когда он служит другим, предупреждает желания их; он может делать это из человекоугодия и ласкательства, хотя сии поступки иногда составляют признак и истинного смирения.

Истинное смирение имеет основание свое в глубине души. Научитеся от Мене, сказал Господь, яко кроток есмь и смирен сердцем. Блажени нищии духом, говорил Он в другое время. Как все служение христианина есть служение разумное (Рим.12:1), так и смирение его начинается в уме, укрепляется в сердце и выражается в делах. Взор истинно смиренного постоянно обращен к Богу, Творцу вселенной; он созерцает безпредельное величие Божественного всемогущества, премудрости, правосудия, любви и в то же время ясно видит собственную слабость, поврежденность своей природы. Чем глубже человек входит в размышление о сих предметах, тем величественнее представляется ему существо Божие, тем больше бездна, отделяющая его от величия Божия. Из сего созерцания, когда оно бывает живо и неразвлеченно, раждается истинное смирение. Этот взор христианина производит в нем сперва глубокое чувство своего безсилия и недостоинства пред всевысочайшим величием Божиим. Он умаляет себя в своем сознании, сокращает свои мысли о себе и проникается до глубины своего существа чувством своей слабости и греховности. Отсюда все его расположения и действия получают один характер глубокого смирения. Искренняя, сердечная, слезная молитва становится его пищею и утешением. Он отказывает себе в радостях и покое, изнуряет и порабощает свое тело различными подвигами. Если мысль и дела его обращаются к подобным ему братиям; то, видя в них рабов Бога живого, украшенных подобием Божества, он почитает священным долгом оказывать им искреннюю покорность и послушание. Если он усматривает в ближних слабости и погрешности; то, твердо помня свои собственные падения, свою собственную наклонность к грехам, и опытно зная, как трудно человеку сохранить чистоту сердца, он с истинною, непритворною любовию и снисхождением взирает на немощных собратий своих, и лучше желает забыть погрешности их, молиться втайне об них, нежели дозволить себе помысл осуждения или слово укоризны. Вот в чем состоит истинное смирение, и вот когда оно бывает прочно и угодно Богу!

Вникая в сии свойства истинного смирения, мы не можем не видеть, что оно имеет различные степени, смотря по тому, как ясно в человеке представление о величии Божественных совершенств, как глубоко и обширно сознание своих грехов и безсилия. Поскольку же сие представление и сознание может возвышаться и усовершаться только в продолжении времени, вместе с очищением и укреплением самого разума, при непрестанной деятельности воли; то и смирение может восходить до совершенства только с течением времени, при многоразличных и непрестанных подвигах, – и может простираться в своем усовершенствовании до безпредельности, так как ни созерцание величия Божия не может никогда объять существа Божия, ни ощущение нашего безсилия и слабости не может быть когда либо так сильно и достойно величия Божия, чтобы вполне соответствовало ему.

Не можем не видеть также и того, что смирение человека, как бы оно ни было глубоко, всегда отстоит на безконечное расстояние от смирения сына Божия. Сын Божий с высоты Божественной, до которой не досатает ни один ум сотворенный, низшел на замлю, облекся в плоть нашу, принял образ раба. Его смирение состояло в непостижимом действии, которого ни одна тварь не может совершить; поскольку ни одна тварь не может стоят на такой высоте, на которой был Господь наш, и ни одна тварь не может низойти до такого глубокого, свободного уничижения и послушания, как Он один.

Казалось бы, не трудно нам достигнуть добродетели смирения, когда для нея потребны не столько телесные изнурительные подвиги, сколько внутреннее бодрствование над помыслами души; впрочем, как ни мало наше смирение в сравнении с смирением Иисуса Христа, оно приобретается долговременными трудами, безпрерывною борьбою нашею с самими собою. Так глубоко укоренились в вас наши суетные представления о себе!

Все средства, какими достигали праведники Божии и научили нас достигать смирения, могут быть отнесены к двум родам. Первое состоит в размышлении о предметах, располагающих нас к смирению, второе в делах смирения.

Какой обильный источник благоговейных чувствований и помыслов можем мы найти в размышлении о необятном величии и всемогуществе Божием, для которого довольно было одного слова, чтоб известь из ничтожества весь этот величественный мир, – о премудрости Господа, которая так непостижимо украсила все твари и управляет ими, – о Его благости и любви, которая с отеческою заботливостию промышлает о всех наших нуждах, и которая низвела самого Сына Божия с неба для того, чтоб спасти немощного человека! К каким смиренным чувствованиям может располагать нас размышление о совершенной нашей зависимости от Бога, Который дает нам жизнь и дыхание и все блага временные и вечные! Каким благоговением, страхом и сокрушением может исполнить нас размышление о наших непрестанных грехах! Всякий час, всякую минуту мы наносим оскорбление Богу, если не делом, то словом, если не словом, то мыслию; и между тем все наши грехи ни пред кем так не открыты, как пред Богом, никому так не противны, как Ему, всесвятому, вездесущему, желающему возвести нас к святости.

К смирению может вести нас размышление о спасительных плодах сей добродетели и о несчастных следствиях гордости. Адам расторг союз с Богом чрез самообольщение и гордость; вновь войти в сей союз мы можем только посредством глубокого смирения. Смирение удостоило Моисея собеседования с Богом лицем к лицу, соделало Давида прародителем обетованного Семени, Пресвятую Деву материю Сына Божия; оно одно и нас может спасти и соделать участниками славы Единородного Сына Божия. Высоки и неизреченны плоды смирения! Бедственны с другой стороны следствия гордости! Гордость Денницу свергла с неба; она потопила Фараона в море, изгнала Навуходоносора в жилища зверей, поразила Ирода лютыми червями; – она низводит и все другия жертвы свои в бездну вечных мучений, делая их еще на земле чуждыми сердцам их собратий.

Для утверждения в смирении необходимо, наконец, размышление о смирении Господа нашего Иисуса Христа. Он низшел с высоты Божественного престола на землю, принял образ раба, не имеющего где главы подклонить; с непостижимою кротостию переносил все укоризны, злословия и позорную смерть. Если Владыка и Господь наш так смирил Себя, что не постыдился крестной казни, казни преступников: то нам ли, рабам Его, не следовать Его святому примеру?

При сих размышлениях, ведущих нас к добродетели смирения, не должно забывать и самых дел смирения. Хотя дела происходят от расположений душевных и уже предполагают в сердце то чувство, которое обнаруживается в них; впрочем потребно и усилие творить дела смирения, чтоб усовершиться в сей высокой добродетели. К этому служит благодушное перенесение оскорблений, самоуничижение и послушание. Если без гнева и ропота будем переносить все обиды, причиняемые нам ближними: то мало по малу привыкнем взирать на себя кротко и смиренно. Блого мне яко смирил мя еси, говорил в подобных обстоятельствах Псалмопевец (Псал.118:71). Если будем уничижать себя пред ближними, с готовностию и любовию служить им: то подобное состояние самоуничижения естественно образуется и в сердце нашем. Если безропотно и с сыновнею покорностию станем принимать все повеления поставленного над нами Богом начальства: то сей путь истинного послушания безопасно поведет к добродетели смирения.

Святые отцы, собственными подвигами испытавшие средства к приобретению смирения, поучают, что для усовершения в сей добродетели необходимо еще уничижать и порабощать тело. Расположения души, говорит св. Дорофей⁸, часто зависят от занятий и состояний телесных. Иначе расположен бывает человек, одетый в великолепную одежду, иначе – в бедную; ибо когда унижается тело, унижается и душа. С другой стороны полезно для усовершения в смирении частое упражнение в подвигах благочестия, в посте, молитве, в бдении. Утомляя ими плоть свою, мы тем самым питаем в себе чувство немощи и утверждаем свое сердце в смирении.

Особенно же должно бодрствовать над внутренним состоянием души, не допускать мыслей и слов, которые бы питали гордость нашу, не увлекаться похвалами других, не делать ничего с тою целию, чтобы видели нас другие, и не скрывать своих помыслов и тайных грехов от искреннего брата, или духовного отца. Таким образом постоянно внимая себе, обличая и осуждая себя, мы тем самым постоянно будем низлагать кичение своего сердца.

Впрочем тот, кто станет упражняться в смирении, сам найдет многие пути к усовершенствованию в сей небесной добродетели, в которой благоволил явиться и нам Единородный Сын Божий. Будем только тщиться украсить себя этим духовным украшением, чтобы соделаться участниками неизреченной славы на небе. Паче же всего будем молиться Господу нашему Иисусу Христу, Который один показал в Себе высочайший образец смирения, и Который один может даровать нам оное. Станем взывать к Нему вместе с древним праведником: сердце мое страхом Твоим да покрыется, смиренномудрствующее: да не вознесшееся отпадет от Тебе, Всещедре⁹. Аминь.

(Произнесено в Игрицком Песошенском монастыре, Костромской Епархии.)

История чтенного ныне Евангелия представляет пример редкого страдания. Тридцать восем лет лежал человек на одре, не имея возможности сойти с него когда либо и погрузиться в воде в минуту Ангельского врачевания. Милосердый Господь воздвиг его Своим всемогущим словом, и тот, кто столько лет страдал, не имея надежды на исцеление, востал, чтоб остаток жизни провести в прославлении благости Божий.

Братия! Не безпримерны и ныне случаи тяжких страданий, посылаемых Богом. Есть люди, которые проводят в болезнях целые годы и даже всю жизнь, или несут внутренния, тайные испытания, хотя, по видимому, свободны от печалей.

Для чего Господь попускает Своему возлюбленному творению страдать под различными крестами?

Сей вопрос, без сомнения, не раз представлялся страдальцам, и разрешение его, конечно, сколько нибудь успокоит мятущуюся совесть их! Утешьтесь, сетующие братия! Страдания и болезни сколько тягостны для тела, столько благодетельны для души. Мы не можем получить вечного наследия на небесах, когда следуем чувственным наклонностям, удовлетворяем греховным пожеланиям своим. Грех, в котором мы зачинаемся и раждаемся, составляет, можно сказать, неизбежную, хотя болезненную, принадлежность нашего существа. Нужна постоянная борьба, чтоб уменьшить господство его. Страдания облегчают сию борьбу; ослабляя тело, они чрез то самое отнимают силы у греховных движений плоти. Болезни, подавляя страсти, служат какбы удовлетворением правосудию Божию за наши грехи. Хотя не каждый грех сопровождается болезнию; но несомненно, что каждая болезнь есть следствие греха и посылается промыслом Божиим для очищения, для исправления, для вразумления падшего человека. Если грех есть оскорбление Божества, заслуживающее вечного гнева Божия; то какое благодетельное средство в руке Божией – болезнь, которою человек в малое время искупает то, за что он должен был бы нести наказание в целую вечность, искупает страданиями бренного тела, которые, при всей их тяжести и продолжительности, не могут сравняться с одним минутным мучением души!

Человек научается среди болезней многим добродетелям. Болезни укрепляют его в надежде на Бога; ибо к Нему одному он возносит свои взоры там, где оставляет его всякая человеческая помощь. Болезни утверждают его в смирении; ибо он ясно видит свое безсилие и немощь, когда разрушается телесный состав его. Болезни научают его терпению; ибо будучи не в состоянии отвратить их, он чувствует неизбежную обязанность переносить страдания. Болезни освобождают его оть любви к миру; ибо блага мира доставляют ему бо́льшею частию бремя и скуку; он видит, что соединен с ними только на краткое время, а рано ли, поздно ли, но должен оставить их. И каким истинам, каким добродетелям не научается страдалец в болезни! Он стоит, так сказать, между вечностию и временем, и познает истинную цену всего временного по отношению к своему вечному назначению.

Посему-то св. Апостолы взирали на страдания, как на такия благодеяния Божии, которые должны быть принимаемы со всякою радостию, и ценимы, как залог отеческой любви Божией. Всяку радость имейте, братия моя, пишет св. Иаков, егда во искушения впадаете различна (Иак.1:2). Возлюбленнии, говорит св. Апостол Петр, не дивитеся еже в вас раждежению ко искушению вам бываему, яко чужду вам случающуся: но понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко да и в явление славы Его возрадуетеся веселящеся (1Петр. 4, 12–13). Сын мой, говорит св. Апостол Павел, не пренемогай наказаниям Господним, ниже ослабей, от Него обличаемь. егоже бо любит Господь, наказует, биет же всякого сына, егоже приемлет. Аще наказание терпите, якоже сыновом обретается вам Бог: который бо есть сын, егоже не наказует отец (Евр. 12, 5–7)?

Посему-то сам Господь наш освятил Своею жизнию и учением путь болезней, благоволил понести крест, крест ужасный, которого только слабое подобие составляют все наши кресты. Он сам учил, что только один путь ведет к вечному спасению, путь креста и страданий: Блажени плачущии ныне, яко возсмеетеся (Лк.6:21). Горе вам, смеющимся ныне, яко возрыдаете и восплачете (Лк.6:25)!

Итак, возлюбленные братия, не сетуйте, когда вас постигает жребий страдания. Принимайте его, как урок Промысла, как доказательство того, что Господь взирает на вас, как на детей своих, и желает ввести вас в вечный союз с Собою. Но если и получите освобождение от страданий, не забывайте воспользоваться сею благостию Божиею к существенной пользе вашей; ибо верно, что к душе всякого человека, получающего исцеление, невидимый Врачь тайно произносит слова, сказанные воспоминаемому ныне расслабленному: се здрав еси, ктому не согрешай, да не горше ти что будет. Аминь.

Каждый день, братия, слышим мы в храме, во время богослужения, весьма нужное и полезное для нас наставление. Порфироносный учитель вопрошает: кто есть человек, хотяй живот, любяй дни видети благи? (Псал.33:13). На этот вопрос мы конечно ответствовали бы ему: кто же не желает видеть благих дней? К чему направлены все усилия наши, если не к тому, чтобы достигнуть блаженной, мирной жизни? И вот богодухновенный пророк указывает для этого средство самое краткое, доступное для каждого! Удержи язык твой от зла (Псал.33:14), говорит он. Нет нужды слишком много употреблять усилий, предпринимать продолжительные изучения и подвиги: средство близко к каждому из нас; оно всегда с нами: удержи язык твой от зла.

Так, братия! Весьма нужно заботиться каждому из нас, чтоб не употреблять на зло этого драгоценного дара, которым мы возвышаемся над всеми окружающими нас творениями! Слово наше есть образ творческого Слова, Которым дано всему дыхание и жизнь. Желаешь ли и ты быть творцем подобно Богу? Изрекай ближнему слово, богопознания, – и ты сотворишь в нем святые мысли, которые дадут спасительное направление всей его жизни. Глаголи ему слово заповедей Божиих, – и ты сотворишь в нем богоугодные желания, которые поведут его стезею святости.

Горе нам, братие, что мы употребляем этот высокий дар не на созидание и устроение, но на разрушение и истребление! Ибо что мы делаем, когда говорим худо о своем ближнем, если не разрушаем его честь, его счастие, его вечное спасение? Ты слышишь о немощах брата и дозволяешь своему языку трудиться над распространением худой молвы о нем! Но уверен ли, что он совершил это преступление? Ты слышишь о нем из других уст: но эти уста, которые в свою очередь приняли также из других уст, может быть, по зависти, по опрометчивости, по суетному желанию блеснуть красивым словом, передали тебе проступок брата совершенно в превратном виде; может быть, он дошел до тебя с тысячью прибавлений.

Как, скажешь ты, не обвинять мне ближнего, когда я собственными очами видел его падение? Но знаешь ли, возлюбленный, какия побуждения руководили им, в каких обстоятельствах он был поставлен, какую степень силы и живости имеют природные его наклонности? Ты сохранил себя доныне от этого поступка потому, что самые обстоятельства твои удаляют от тебя все искушения и соблазны, потому что ты несешь наказание Божие и чувствуешь невозможность удовлетворить своим пожеланиям, потому что твои наклонности по самой природе слабы и неспособны к сильным обнаружениям. Но и при всем этом осмотрись, внимательнее, – свободен ли ты от тех пороков, в которых обвиняешь брата? Семя их глубоко лежит в душе твоей; по временам и в тебе они производят движения; только опять слабеют, ибо самые обстоятельства, в которых поставил тебя промысл Божий, составляют преграду для них. Между тем не предан ли ты другим пожеланиям? Не живет ли в тебе грех другого рода? Совесть твоя, верно, не освободит тебя оть упрека за многия дела, если не за дела, то за слова, если не за слова, то за мысли; ибо пред вездесущим Духом Божиим и мысль помрачает душу.

Да и что доказывает осуждение брата, принимаемое и распространяемое тобою, если не то, что ты чужд истинной добродетели? Ибо в тебе нет силы, основания, сущности добродетелей, – любви. Ах, братия! что заповедал нам Спаситель? Заповедь новую даю вам, сказал Он, да любите друг друга, якоже возлюбих вы, да и вы любите себе (Ин.13:34). Чему учили святые Апостолы? Друг друга тяготы носите (Гал.6:2), говорили они; то есть, будьте снисходительны к согрешениям ближнего, прикрывайте их своею любовию. Кто знает? может быть тот, на кого мы взираем, как на погибшего, будет первым там, в день суда; ибо втайне сердца своего он, быть может, глубоко воздыхает и слезит пред Богом, и милосердый Господь невидимо предстоит пред ним и простирает Свою руку, чтоб извлечь его из бездны! Вот по словам Спасителя, мытари и блудницы предвосхищают царство Божие у многих мнимых праведников!

Итак, братия, будем милостивы друг к другу! Не станем принимать, а тем паче распространять худых речей о ближних. В этом наш мир, наше счастие, наша радость! Кто есть человек, хотяй живот, любяй дни видети благи? удержи язык твой от зла! Аминь.

Святая Церковь, пригототовляя нас к покаянию, уже за несколько недель внушает, с каким расположением должно приступать к сему таинству. Сперва указывая на пример Мытаря и Фарисея, она наставляла нас, каким глубоким чувством смирения должны быть проникнуты мы, когда умоляем Божественное милосердие о прощении грехов. Потом предлагала историю блудного сына, дабы вдохнуть в нас дерзновение к Богу и показать, что, как бы ни были велики грехи наши, любовь Отца небесного не отвергнет нас, если мы из бездны разврата возведем к Нему свои очи и будем просить о принятии нас в благодатный дом Его. В прошедшую неделю она воспоминала о страшном суде, дабы научить нас, что Отец небесный есть вместе и Судия правосудный, и что, простирая на земле Свою любовь к заблудшим, Он произведет некогда страшный суд над теми, которые глухи были к отеческому зову Его и не обращались на путь добродетели. Ныне св. Церковь между прочим учит, что надобно простить все обиды ближним, если желаем, чтобы Бог простил нам те оскорбления, которые мы делаем Ему, нарушая Его волю.

Наставление это весьма важно, братия, для успешного покаяния. Все мы дети одного Отца, все созданы Богом; во всех нас насаждены одни совершенства Божии. Самая чистая любовь господствует в царстве святых Ангелов; закон любви отпечатлен и во всем видимом мире! Весь мир есть один храм, где все служит единому Богу, – один дом, где все обращено к Богу, и где Он – истинный Отец изливает на все Свою благость. Мы ли одни будем так человеконенавистны, чтобы не прощать ошибки своих собратий и таким образом возмущать царство мира и любви, нарушать священную тишину великого дома Отца небесного?

Обиды, причиняемые нам ближними, слишком малы в сравнении с теми оскорблениями, которые мы сами ежеминутно наносим Богу. Брат обижает нас или делом или словом, но не каждый час, не каждую минуту; а мы оскорбляем Бога не только делами и словами, но и мыслями, намерениями, чувствами, сокровенными движениями сердца, кои все открыты пред Всеведущим, – и это делаем не только каждый час, но и каждую минуту; почти нет времени, когда бы не проходили чрез нашу душу нечистые мысли или не потрясали ея греховные движения. Обиды ближнего нам легче переносить; ибо он брат нам, равен нам по сотворению, по совершенствам души и по назначению своему. Пред Богом всякий грех есть безконечное преступление, как пред Существом безкоконечным, Царем и Судиею вселенной. Простит ли Он наши грехи, если мы не будем прощать обиды своих ближних? Его любовь равно простерта ко всем; для всех Он есть Отец полный любви. Он сам желает, чтоб мы отпущали согрешения брата, если желаем получить от Него прощение. Аще отпущаете человеком согрешения их, отпустит и вам Отец ваш небесный. Аще ли не отпущаете человеком согрешения их, ни Отец ваш небесный отпустит вам согрешений ваших (Мф. 6, 14–15). Но если Бог не простит нам, можем ли мы вступить в блаженную вечность? Не погибнем ли тогда на веки?

Самый высокий пример прощения обид видим мы, братия, в лице Спасителя нашего! Сколько Он претерпел обид, злословий, гонений от Иудеев! И однакож чем воздал им? Он исцелял их болящих, давал прозрение слепцам их, отверзал слух глухим; для всех открыт был источник любви, лиющейся из Его сердца; скромно ответствовал Он на хулы, которыми осыпала Его злоба Иудеев; одною любовию, одним желанием добра, добра вечного ответствовал им за их злодеяния. Чем воздал Он им, когда Иудеи предательски исхитили Его из молитвенного Гефсиманского уединения и пригвоздили ко кресту? Пламенною молитвою об их вечном спасении. Отче, молился Он с креста, отпусти им, не ведят бо что творят (Лк.23:34)! Да и все человечество от самого Адама постоянно преступало волю Божию, попирало с скотоподобным неистовством следы Божества, напечатленные в душе человеческой. Что сделал за сие Сын Божий? Он воплотился, принял образ раба, пролил собственную кровь, чтоб омыть наши нечистоты пред очами правосудия Божия и избавить нас от вечного гнева Божия и мучения. Вот что совершил Господь за наши обиды!

Брат наш наносит нам оскорбления или по опрометчивости, или по неведению, или по минутному движению сердца, и, может быть, после этого в тишине уединения омывает свой проступок слезами. Случается, что он совсем не имеет намерения сделать нам оскорбление и не делает его; но только нашему близорукому, подозрительному оку кажется, что он враждует против нас. Если же и делает намеренное зло: то подумайте, кто управляет тогда его душею! Если бы он жил во свете истины Божией и устремлял свои очи к вечному воздаянию; то, конечно, никогда не решился бы наносить обиду своему брату. Но он болен душею; ибо что есть движение гнева, честолюбие, желание вредить ближнему, если не болезнь души? Очевидно, что этот человек есть только слепое орудие диавола и заслуживает более сострадания, нежели мщения; более молитвы, нежели ненависти. Ответствуя кротостию и благодеянием своему оскорбителю, мы лучше можем победить его, нежели ненавистию и враждою. Вражда ожесточает и утверждает брата во зле; кротость смягчает и искореняет в нем ненависть. Когда простим ему: то одержим несомненную победу над ним и доставим ему истинное добро; ибо исцелим его от глубокой нравственной болезни.

Братия! Ныне день прощения! Простим от сердца все обиды, какия мы потерпели от своих ближних; приступим к покаянию и к трапезе вечной жизни с сердцем чистым, с совестию, не помраченною враждою! Простите, братия, и меня; ибо, может быть, и я согрешил пред вами словом, или делом, или мыслию! Аминь.

В славном успении Твоем небеса радуются, и Ангельская возрадовашася воинства: вся же земля веселится, песнь Тебе исходную провозглашающи! (На Хвалитех стихира в день Успения Божией Матери).

Исход Матери Приснодевы из сей жизни составил необыкновенное торжество для неба и земли! Радуется о нем вся вселенная, не только человеки, но и Ангелы! И как не радоваться? Успение для Божией Матери было временем блаженнейшим. Оно открыло ей путь к вечному, полному неизреченного блаженства, единению с Сыном ея и Богом, было началом славы ея на небе и на земле. Оно и само собою доставляло Ей радость великую; потому что душа Ея, созревшая в жизни нравственной, разлучалась с телом так легко, как легко выходит созревшее зерно из цвета, как зрелый плод отделяется от ветви: мысль об успении, без сомнения, и при жизни Ея сообщала Ей утешение; потому что Матерь Господа, полная живой веры и упования, знала, что по смерти Она будет иметь участие в царственной славе своего Сына и что Ее ублажат вси роди.

Слушатели христиане! Святая Церковь видит в успении Божией Матери образ перехождения в вечность каждого из нас, и, празднуя его, научаст, чтоб и мы в своем скончании не лишали себя утешения и радости. Конечно, время смерти не может быть для нас столь блаженным временем, как оно было для Матери Сына Божия: впрочем и нам оно открывает много радостного и утешительного. Размыслим о сем утешении, дабы сколько нибудь рассеять мрак, в который обыкновенно вводит нас печальное помышление о смерти.

Что есть жизнь наша? Она есть более время скорбей, нежели радостей. Якоже наемника повседневного жизнь человека, – говорит Иов, муж, который умел судить о жизни, – или якоже раб бояйся господа своего, и улучив сень: или якоже наемник ждый мзды своея (Иов.7:1–3). Нельзя найти человека, который бы жил и не вкусил горестей жизни; каждому определено пить из чаши слезной. Один терпит нищету, обиды и безчестие; другой борется с болезнями, часто не имея утешения в страдании ближних; одному изменяет счастие и слава, другой оплакивает потерю близких сердцу своему. Можно ли исчислить все зло, постигающее людей на земле? Даже и тот, кто окружен, по видимому, всеми благами мира, не знает истинных радостей; самые удовольстния, вкушаемые им, что приносят ему, если не скорбь и мучение? Царь Соломон имел все средства наслаждаться ими; он собственным опытом думал найти неизменное утешение и веселие в благах временных. Все, говорит он, егоже просиста очи мои, не отъях от них, и не возбраних сердцу моему от всякого веселия моего, яко сердце мое возвеселися во всяком труде моем (Еккл.2:10). И чем же кончилось все его веселие? И возненавидех живот, ответствует он: яко лукавно мне сотворение, сотворенное под солнцем: понеже всяческая суета и произволение духа. И возненавидех аз всяческая мира (Еккл.2:17–18). Вот что большею частию доставляет нам жизнь временная! Не благодетельна ли для нас смерть, когда ею пресекаются все сии несчастия и печали, одним разом исцеляются все болезни? Так! лучше есть смерть паче живота горька, говорит мудрый сын Сирахов (Сир. 30, 17). В ней видели утешение для себя те, которые хорошо изведали свойства сей жизни. Смерть назвах отца моего быти, матерь же и сестру ми гной, говорил Иов (Иов.17:14).

Жизнь земная есть искушение человеку, говорит тот же Иов (Иов.7:1). Мы должны стоять всегда на страже, быть в непрестанной борьбе с плотию, миром и диаволом; случаи ко греху открываются в сей борьбе каждую минуту, – и мы очень редко избегаем, их; при самых великих усилиях сопротивляться злу, чаще остаемся побежденными, нежели победителями. Между тем наждый грех навлекает на нас гнев Божий и увеличивает тяжесть вечных мучений. Чем долее кто живет, тем большим подвергается опасностям грешить, тем больше может навлечь на себя наказаний за гробом. Блаженна та минута, которая полагает конец грехам, пресекает возможность оскорблять небесного Благодетеля нашего! Бывают, правда, примеры, что человек, проживя многие годы без попечения о душе, в преклонных летах получает внезапное возбуждение к заботе об исправлении себя и последними днями старости искупает то, что потеряно им в жизни. Но такие примеры очень редки. А надеясь на исправление в старости, как легко подвергнуться такому падению, которое глубже и гибельнее всех прежних грехов! Итак горька смерть потому, что она отнимает удовольствие вкушать на земле блага Божии: но она несравненно приятнее потому, что препятствует увеличению вечного зла. Лучше умереть, нежели оскорблять Бога и готовить себе более и болье мучений за гробом.

Временная жизнь привязывает нас к себе часто потому, что мы не знаем, какия блага ожидают нас в будущей. Блага сии необъятны; своим величием они превосходят всякое описание. Апостол Павел, желая изобразить их, мог только сказать: ихже око не виде, и ухо не слыша, и на сердце человеку не взыдоша, яже уготова Бог любящим Его (1Кор. 2, 9). Не велики ли должны быть сии блага, когда они будут изходить от самого Бога, будут питать не плоть, утомляющуюся самыми удовольствиями, но дух, который чем более будет вкушать сих благ, тем способнее соделается к вкушению их; потому что они не скоропреходящи, как блага мира сего, но во всю вечность постоянны и своим постепенным увеличением будут возбуждать к новым желаниям наслаждаться ими? Но, что всего важнее, смерть служит путем к теснейшему соединению на веки с первым и единственным предметом любви и сердца нашего – Иисусом Христом. Это истинно, что мы соединимся с Ним, если любим Его, и – соединимся самым тесным образом. Он Сам сказал: идеже есмь Аз, ту и слуга Мой будет (Ин.12:26) Отче, взывал Он в молитве к Отцу Своему, якоже Ты во Мне и Аз в Тебе, да и тии в Нас едино будут. Аз в них, и Ты во Мне. Отче! ихже дал еси Мне, хощу, да идеже есмь Аз, и тии будуть со Мною (Ин. 17, 21. 25–24). А нет ничего вожделеннее единения с Господом! Радостно соединение с земным отцем после долговременного удаления от него, сопровождавшегося притеснением людей неприязненных, – с другом после разлучения, давшего испытать коварство недоброжелателей. Иисус Христос есть отец наш, превосходящий Своею любовию всякого земного отца, – отец, давший нам жизнь духовную и вечные блага – наследие Отца Своего. Он есть друг наш, положивший за нас жизнь Свою. Не блаженно ли будет соединение с Ним после настоящего удаления от Него, в котором терпим мы столько бедствий от всегдашнего врага нашего рода, а часто и от себя самих? Один праведник¹⁰ говорил, что соединение со Христом и во аде бы доставило ему блаженство. Так оно сладостно и утешительно! Путь к сим благам и к сему соединению открывает одна смерть. Столь много радостного заключает в себе смерть, для многих из нас составляющая предмет ужаса, подавляющего веру, упование и любовь к Богу!

Конечно, грехи делают многих недостойными вечного блаженства! Однако же блаженство уготовано для нас; мы имеем право надеяться получить его, потому что предмет веры нашей – Христос есть Царь и Отец будущего блаженного века.

Итак при мысли о смерти в самой сей мысли можно находить много утешительного. Весьма жаль, что некоторые из нас при сей мысли исполняются безутешною скорбию и, приближаясь к смертному часу, не могут слышать, что он близок, и лишают себя даже святого напутствования! Конечно, скорбь при воспоминании о смерти спасительна; она пробуждает нас от безпечности и сна греховного. Но не должна же она и похищать всех утешений. Душа наша, сотворенная для жизни и блаженства, не видя в смерти ничего, кроме смерти, естественно будет подавлена скорбию, впадет в глубокое уныние и отчаяние. Такое состояние страшно и богопротивно. Посему скорбь должна иметь предел; сетующая душа должна находить успокоение в утешениях, доставляемых самою смертию, и с преданностию воле Божией ожидать минуты, когда надобно ей будет сложить с себя одежду тела. Аминь.

(Произнесено в С.-Петербурге, в Казанском соборе)

Молю прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за Царя, и за всех, иже во власти суть (1Тим.2:1–2).

Апостол Павель желает, чтоб мы совершали молитвы за всех ближних, особенно же за Царя и за начальников, – и выражает это желание с особенною силою. Он не заповедует, но просит, умоляет возносить молитвы, как будто бы оне были благодеянием для него самого, – умоляет возносить их прежде всего, так как бы оне составляли условие успеха всех других молитв; умоляет творить моления всякого рода: молитвы о благословении начинаний Царя и подчиненных ему властей, моления о благопоспешении делам их, прошения об отвращении от них несчастий всякого рода, наконец благодарения за все благодеяния, коими Бог прославляет силу и действия их. Молю прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения, за вся человеки, за Царя, и за всех, иже во власти суть.

Столь сильное и настоятельное требование Апостола показывает, что обязанность молиться за Царя и пославленных Богом начальников есть обязанность важнейшая. Празднуя Восшествие на престол Благочестивейшего Госудяря нашего, чем лучше можем почтить сей день, как не размышлением о обязанностях наших в отношении к священному лицу Царя? Итак вникнем, на чем утверждается обязанность молиться за него.

Как все житие святых Апостолов, по выражению их, было на небесех (Флп.3:20), так все мысли их устремлены были к небу. Не лесть, не искательство исторгли настоящую заповедь из уст Апостола Христова, почитавшего за уметы всю славу и отличия мира, но мысль о Боге Спасителе нашем. Сие бо добро, говорит он, изображая заповедь, сие бо добро и приятно пред Спасителем нашим Богом, Иже всем человеком хощет спастися и в разум истины приити. Един бо есть Бог, и един Ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус, давый Себе избавление за всех (ст. 3–5) Бог Творец, Промыслитель человеческого рода, простиряет Свою отеческую любовь ко всем людям, и желает, чтобы все участвовали в Его небесных благах. Сия любовь, сие желание низвели с неба Единородного Сына Божия, Который излил Свою божественную кровь за все человечество, чтобы всем людям даровать жизнь вечную. Всеобщая и безпредельная любовь Божия к человекам есть источник нашей обязанности любить каждого ближнего. Имея одного вечного Отца и Искупителя, будучи братьями по сотворению и промышлению, мы обязаны желать ближним всех благ, и сколько можно способствовать к достижению их. Но чем лучше и успешнее можем способствовать, если не молитвою, которая низводит с неба благодать и всякое благословение Божие? Вот дело доброе и приятное Спасителю нашему Богу! Если же необходимы моления о каждом ближнем, то не гораздо ли более о Царе? Спасение его есть спасение подданных; ибо никакой пример благочестия не может так сильно и благодетельно действовать на граждан, как пример Царя.

Надобно вспомнить, что заповедь о молитве за Царя дана Апостолом в такое время, когда на престолах возседали люди, преданные языческим заблуждениям, враги и гонители христиан. Слава и благодарение Всевышнему! Мы видим в Помазаннике Господнем драгоценного сына той же православной Церкви, к которой сами принадлежим по благодати Божией. Тем с бо́льшею готовностию и любовию должны молиться за Него, помня, что Церковь есть единое тело, и что молитвою о Царе мы можем споспешествовать собственному вечному спасению.

Сан Царя сколько высок в сравнении с другими званиями, столько превосходит их трудностию. Кому вверена власть над людьми, тот знает, как трудно управлять самым малым числом людей. Всякий человек имеет свои правила, свой образ мыслей. Без особенной помощи Божией, может ли ум одного изведать все нужды подданных и удовлетворить каждому из них, не причинив оскорбления кому либо, наипаче же Богу? Давидь был избранный из царей, удостоился откровений Божиих и ощущал на себе могущественнейшее подкрепление благодати Божией. Но и он находил столь тяжким сан царя, что подобно птице стремился к пустынному уединению: кто даст ми криле, яко голубине, и полещу, и почию в пустыни, бегая от бури мира (Псал.54:7–9)? А сколько подвигов предлежит нашему Благочестивейшему Царю, в обширном наследии которого находятся миллионы подданных, многочисленные племена, языки и народы! Какая мудрость, какая бдительность потребна для того, чтобы вникнуть в разнообразные нужды подданных, сохранить равновесие в многоразличных отношениях сословий, разлить между ними дух законов, который бы оживлял великое тело государства, приводил многия части в одно стройное целое, направленное к великой цели вечного блаженства! Кто скажет, чтобы достаточно было для сего одних человеческих сил? Не должны ли мы молиться, чтобы Всемогущий Сам подкреплял Помазанника Своего безпредельною мудростию и силою, сам давал силы к несению бремени, для которого потребна Божественная крепость?

Царь есть пастырь своих подданных. Направление, какое получает его душа, естественно имеет влияние на людей, вверенных его власти. При мудром и благодетельном царе царство наслаждается благоденствием; при безпечном и неблагоразумном подданные терпят бедствия и несчастия. Но и мудрость и благость изливаются на сердце царя от Источника всякой мудрости и благости. Молиться за царя необходимо нам для собственного нашего благоденствия. Молитва подданных невидимо низводит на царя благодать и благословение Божие, которые изливаются на все царство и дают благодетельное направление предначертаниям власти. И не только вообще для благоденствия подданных необходима молитва за царя; ее должно совершать для блага Церкви Божией. Царю вверена власть над всеми земными отношениями, и он может возвеличивать, улучшать внешнее состояние Церкви, украшать честию и славою верных чтителей и служителей ея. Кто не пожелает, чтобы Церковь Божия процветала, возрастала и прославлялась на земле, чтобы святые Божии человеки, верные чтители и служители Церкви, наслаждались миром и не подвергались гонению и уничижению от гордых сынов мира? Сего должно желать, о сем необходимо молить Бога, как для торжества истины и веры, так и для спокойствия праведников Божиих; поскольку и они, как люди, облеченные телом, не чужды скорбей земных. Посему-то Апостол Павел, изобразив обязанность молиться за Царя, присовокупил: да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте (1Тим.2:2).

Россияне! Долг молиться о Царе есть долг приятный и сладостный для нас. Мы имеем Царя, для которого блого наше составляет предмет всегдашних попечений, который жертвует для нас своим безценным здравием, который на все области, на всех подданных изливает свою справедливость и благость. Святая Церковь, верная своим предписаниям, творит молитвы о нем прежде всего и едва ли не чаще всего. Не должен ли пример ея побуждать нас возносить прошения за Царя в частных, тайных наших молитвословиях? За сие сокровенное благожелание Помазаннику Божию Бог воздаст нам явным благословением и удостоит нас обильно вкушать те дары и блага, которые он готов изливать чрез Царя. Молю убо, заключим словами Апостола, молю творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, наипаче же за избранного и помазанного Богом Царя. Аминь.

Пророк Даниил, издалеча провидевший судьбы царств земных, задолго до пришествия Христова предрек падение их и востание одного великого царства, которое имеет существовать на земле вечно: во днех царей тех, сказал он, возставит Бог небесный царство, еже во веки не рассыплется, и царство Его людем инем не останется, истнит и развеет вся царства, тое же станет во веки (Дан.2:44). Кому известен язык пророков, созерцавших тайны Божии в преходящих образах человеческой жизни, тот знает, что в вечном царстве св. Пророк видел Церковь Христову, в которой Сын Божий воцарился во веки, и которой не будет конца (Лк.1:33).

Между тем, слыша слова Пророка, должно бы, кажется, ожидать, что с появлением Церкви Христовой все царства земные уступят ей свое место, что одна воля Христа соделается законом для всего человечества, и все сыны земли составят единое общество подданных Его – вечного Царя. Ужели от твоего ока, боговдохновенный зритель таин Божиих, сокрыто было, что на земле и после появления Церкви Божией так же будут существовать преходящия царства, как они существовали до пришествия Иисуса Христа, что между ними будут происходить такия же движения и брани, какия были прежде того?

Для взора пророческого, возведенного Духом Божиим в премирную область вечности, не могла быть сокрыта, братия, тайна будущих судеб земли. Св. Даниил умолчал о сих царствах по глубоким причинам. Все видимое направлено к невидимому; все вещественное имеет свою цель в духовном. Земля сотворена для человека; человек раждается и существует для развития в себе Божественной жизни, для приближения в вечному единению с Богом. В этой цели сосредоточивается и назначение всех обществ человеческих; они не могут иметь другой цели, кроме той, которая определена каждому человеку, так как и самое основание обществ лежит в стремлении человеческого духа к своему развитию. Вот предмет, в осуществлении которого получают достоинство и значение все видимые учреждения! Языческия царства, чуждые Божественной жизни, дающей крепость всему, что она проникает, потому самому не могли иметь продолжительного существования, что не имели в своих недрах всемогущей силы Божией. Но вот, с пришествием Христа вводится в мертвые кости человечества новый дух, посевается на земле новая жизнь, жизнь Божественная! Древния царства, несоответствующия ей по своим началам, она разрушает и созидает новые, которые приемлют от невидимого Правителя царств назначение хранить, выражать и развивать в себе дух сей жизни, дух христианства. К этому направлены были перстом Божиим движения и брани народов! К этому устремлял Бог сердца царей, управляющих народами и пишущих законы правды! Посему царства христианския не столько суть самостоятельные общества, существующия для себя самих, сколько для другого царства, сохраняющегося в них, – для Церкви Бога невидимого. Вот почему св. Пророк провидел на земле после пришествия Христова только одно великое царство Божие.

Какой обширный взор открывается при размышлении о сих словах Пророка на судьбу христианских царств! Они приближаются к своей цели только по той мере, по какой выражают в своих постановлениях и делах дух христианства; приобретают твердость только тогда, когда проникаются Духомь Христовым, когда сливаются своими началами и деяниями с вечно-неразрушимым царством Божиим – Церковию: ибо только в нем хранится непобедимая сила всемогущей помощи Божией; только оно вдыхает в сердца граждан безкорыстную любовь друг к другу и ревность к подвигам; только оно укрепляет нравственные силы человека и чрез них сообщает могущество телу его. Печальный опыт всемирных бедствий, разлившихся из страны, отторгшейся от Духа Христова, служит разительным доказательством, как прочность земных царств зависит от духовного царства, насажденного в них, как при удалении от него они слабеют и приближаются к падению. Сколько Держав на Западе могли бы противустоять отпавшей от Бога мятущейся Франции! Но оне отделились от единства Церкви Христовой и носили в себе одну тень духа ея, а потому легко были увлечены потоком зла; ибо вечное царство не сообщало им непобедимых сил своих. Все, что носит в себе дух, чуждый Церкви Христовой, падет со временем; ибо непреложен закон Божества, что вечное царство Божие истнит и развеет вся царства, противоположные ему своим направлением и жизнию.

Братия! драгоценное отечество наше представляет нам утешительное явление! Христианство, насажденное Апостолами, сохраняется в России неизменно! Она более всех царств земных приближается к вечному царству; посему в более обильной мере приемлет от него дух крепости и неразрушимой жизни. Не столько сила физическая, или мудрость вождей сохранили Россию, сколько само вечное царство Божие, живущее в ней, истнило и развеяло царства Запада; вера дала мужество и ревность народу, и он востал как один человек, чтобы поборать за отечество; земля и воздух пожирали врагов; небеса вооружились против них своими орудиями. Впрочем Церковь Божия, потрясши чуждые ей царства, приблизила к ним опять жизнь Божественную чрез видимого Ангела своего – Александра Благословенного и окончила все распри народов священным союзом, скрепляющим царства земные с Царством небесным, человека с Богом. Так Царство Божие спасает само себя и выходит победоносным из мятежных волнений человеческих! Так оно выполняет назначение свое в земных царствах!

Россияне! в вере вашей заключается основание вашей силы, залог благоденствия вашего и ваших потомков. Церковь православная, к которой принадлежите вы, есть царство самого Бога, предназначенное к вечному существованию; сила его основывается не на непрочном мужестве человеческом, но на всемогуществе Бога, живущего в сем царстве и управляющего им. Чем ближе вы к сему царству своими мыслями и действиями: тем непоколебимее ваше отечество, а следовательно и ваше счастие. Чем слабее связуетесь с сим царством, тем безнадежнее ваше благосостояние; ибо тем далее вы от всемогущего Духа, проникающего Церковь. Благочестивейший Царь наш в настоящий день соединил на главе своей с венцом царственных забот попечение о православной Церкви, и в продолжение всего царствования своего бодрствует над охранением Духа Христова в своем царстве. Нам остается понимать намерения его и поддерживать союз с невидимым царством Божиим, гражданами которого мы называемся.

Итак если ты любишь свое благоденствие; если для тебя драгоценно счастие детей и внуков твоих; если ты чтишь отечество свое, которое благодетельствует тебе во всем: то твердо держись союза с Церковию, ревностно исполняй уставы ея, с детскою преданностию защищай честь ея и мужественно сопротивляйся внушениям врагов истины и добродетели.

Если властию, советом, благоразумным и справедливым исполнением велений Благочестивейшего Царя можешь содействовать возрастанию Церкви и утверждению Духа Христова в отечестве: то пользуйся всяким случаем к скреплению государства с Церковию, поддерживай во всем силу и власть царства Божия; заботься, чтобы соотечественники твои было как добрыми гражданами, так и верными сынами Церкви; ибо только в союзе с Церковию состоит залог благоденствия и твердости государства.

Если ты исповедуешь другую веру и призван в Россию сынами России, как добрый советник или муж брани; то благоговей к основной силе нового отечества, к вере Православной. Ею мы сильны; ею имеем мужество поражать врагов, покорять царства, устроять свое благоденствие. Не вноси семян, разрушающих сие основание, мыслей и правил противных уставам Церкви; ибо Россия сильна верою и Духом Христовым.

Все, братия, будем истинными сынами отечества и верными чадами Церкви, помня, что Царство Божие, живущее среди нас, может истнить и развеять отечество, если оно удалится от Духа, исполняющего сие царство! Аминь.

Долго ждали мы храма, в котором могли бы все вместе молиться в торжественные дни. И вот наконец устроен храм благолепный! Вечное благодарение и молитва да возносится здесь к Богу о Благочестивейшем Государе Императоре Александре Николаевиче, щедротами царскими воздвигшем это дивное здание, составляющее красу не только града сего, но и всей Волыни! Россиянин войдет в него и со слезами радости услышит славословие на родном языке своем, увидит торжество святой веры в этих дальних пределах своего отечества! Войдет сюда иноверец и убедится, что союз края с центром России незыблемо утверждается в самой главной основе жизни нашей, в святой апостольской вере, благовествуемой в этом храме!

Возрадуйтесь, братия! В этом величественном доме молитвы вы не будете терпеть тех неудобств, которыми стеснена была молитва ваша в прежнем храме! Возрадуйтесь и вы, благородные исполнители державной воли Добродетельнейшего из царей земных! Великое дело сооружения прекрасного, подобного небу, храма приведено трудами вашими к вожделенному окончанию. Молитва об вас, строителях его, будет всегда возноситься к Богу, доколе стоит этот храм!

Братия возлюбленные! Господь Бог, по отеческой милости своей, дал вам храм. Постараемся же быть достойными этой Божественной милости.

Будем чаще ходить в церковь, слушать песнопение и участвовать в молитвах, возносимых здесь к Богу. В храме все напоминает нам о священных обязанностях, лежащих на нас в отношении к Богу, Творцу и Спасителю нашему. Человеческий мир, в котором вращаемся мы, развлекает нас и ослабляет в вас сознание о высоком призвании, которого мы удостоены в крещении. От этого слабеет в нас самое чувство нравственное; мысли и стремления наши низпадают в круг житейских обыденных предметов и дают направление деятельности нашей, не столько приближаюшее, сколько отдаляющее нас от того совершенства, к которому призваны мы. Присутствуя в храме, при священных службах, мы сосредоточиваем в себе сознание о духовных обязанностях наших, крепнем нравственно и приобретаем решимость твердо стоять за добродетель и идти против порока.

В часы скорби или безпомощности опять будем приходить в церковь и слушать наставления, возглашаемые здесь в молитвословиях и пастырских поучениях. Напечатлеваясь в уме нашем, оне будут возводить дух наш к небесному миру и проливать свет и радость в сердце наше, изсыхающее от мирских впечатлений.

Будем ходить в церковь всегда, когда совершаются для нас или для близких к нам таинства Божии. Здесь христианин раждается в новую жизнь; здесь он раскрывает свою душу пред служителем Бога; здесь, приобщаясь тела и крови Господней, делается он участником Божества; здесь нисходит на него благодать Божия во всех важнейших обстоятельствах его жизни.

Я должен сказать еще об одном предмете. Присутствуя в храме, всегда мы должны помнить, что это есть дом молитвы. Будем же сохранять благопристойность и благоговение. Не станем разговаривать друг с другом. Не будем смотреть по сторонам. Все это не назидает, а расстроивает дух наш, и все это неприятно Богу.

Ведя себя таким образом в отношении к созданному и освященному храму, мы удостоимся еще высших милостей от Бога и сделаемся наследниками Царства небесного, Царства истины, правды и вечного блаженства, которого достигнуть да даст всем нам Господь Бог по своей отеческой любви. Аминь.

(Волынския епархиальные ведомости.)

Источник: Агафангел, архиепископ Волынский и Житомирский. Поучение при освящении вновь устроенного в Житомире кафедрального собора, 30 августа 1874 года. // «Странник», духовный учено-литературный журнал, издаваемый протоиереем Василием Гречулевичем. – СПб.: В типографии духовного журнала «Странник», 1874. – Том III. – С. 141–143.