III. Состояние её с этого момента до архиеп. Иннокентия Херсонского

В 1824 г.²⁴⁷ «свящ. Иоаким Кочетов²⁴⁸, царско – сельского лицея законоучитель», издал «Черты деятельного учения веры или краткое учение о христианской нравственности, изложенное в духе православной греко-российской Церкви». Этот, посвященный Императору Александру I-му, труд составился «из уроков» автора в «Императорском царскосельском лицее», как о том заявлено на обложке сочинения. Помимо кроткого «введения», в опчте «две части», в первой из которых трактуется: «о природе человека, благодатию невозрожденного (глава 1-я), о различных нравственных состояниях вне царства благодати (гл. 2), о духовном безсилии человека, благодати невозрожденного (гл. 3), о переходе человека из состояния естественного в состояние благодатное (гл. 4), о природе человека, благодатию возрожденного (гл. 5), о возрастах жизни духовной (гл. 6), об искушениях и духовной брани человека возрожденного (гл. 7), о духовном испытании (гл. 8) и о средствах, споспешествующих возрастанию и сохранению благодатной жизни в человеке (гл. 9-я)». Предметы второй части: «закон (гл. 1-я), обязанности христианина вообще (гл. 2), обязанности христианина в отношении к Богу (гл. 3), обязанности христианина в отношении к самому себе (гл. 4), обязанности христианина в отношении к ближним (гл. 5), обязанности христианина в состоянии домашнем (гл. 6), обязанности христианина в состоянии гражданском (гл. 7), обязанности христианина в состоянии церковном (гл. 8) и побуждения и средства для христианина к верному исполнению его обязанностей (гл. 9-я)». Согласно « желанию некоторых из читателей» разсматриваемого сочинения о. Кочетова, «вторая часть» книги, «с некоторыми переменами и дополнениями», затем «была издана» автором «в 1827 году отдельно от первой (под заглавием: Начертание хриатанских обязанностей по учению православно – кафолической Церкви), дабы она могла иметь большее употребление, особенно при воспитании юношества»²⁴⁹. Число глав второй части «Черт деятельного учения веры»... и надписание их удержано в новом издании²⁵⁰ . – Опыт о. Кочетова, – не смотря на то, что он появился вскоре после выхода в свет отличавшегося указанными у нас качествами труда еп. Иннокентия, – обратил на себя усиленное внимание в ученом русском мире. Автор, – согласно «отзывам преосвящ. Григория, еп. ревельского, ректора академии» (Спб.), – «архим. Поликарпа и протоиер. Г. П. Павскаго» и «по предложению» первого, – был удостоен за свое сочинение «степени доктора богословия»²⁵¹. Затем «книга Кочетова» сделалась «руководственною в Московской Академии при Евлампии, который преподавал нравственное богословие от 1824 до 1831 года». Сам профессор московский об этом говорит так: «представляя академическому правлению обозрение предметов по классу деятельного богословия, имею честь донести, что, имея в виду возможным образом держаться данного предписанием комиссии духовных училищ в 1825 г. руководства (т. е. Theophylacti doctrina de agendis), впрочем, достигать по возможности полноты, потребной в систематическом изложении нравственных истин, а притом не обременять и учащихся письмом, я приобщил для себя к данному вообще руководству книгу, известную под заглавием: черты деятельного учения, вознамерившись восполнять или поправлять одного автора другим, а сим образом и облегчить труд и делать оный полезнее. По предложенному плану разделив на три части деятельное богословие, собственно на нравственность или на учение о подлежащем, на правоведение и благоразумие христианское, я первую часть проходил по означенной книге, где сия часть изложена в надлежащем порядке, а у автора (т. е., у Феофилакта) без нарочитой цели и порядка поставлена на конце. Что касается до разности языка с данным руководством, то российский язык избран для удобности и приличия изследования нравственных истин, долженствующих быть близкими к уму, а еще ближе того к сердцу. Употребление латинского языка, вместо преподавания на нем уроков, достаточно может быть заменено сочинением на латинском языке рассуждений. А между тем само по себе классическое чтение автора не останется без пользы для лат. языка». «При другом случае», – говорит историк академии, – «Евлампий свидетельствует, что первую часть нравственного бoгocлoвия он преподавал по книге Кочетова на русском языке, а вторую – об обязанностях христианина – по руководству Феофилакта – на лат. языке. Так составлен и коиспект: половина на русском и половина на лат. языке»²⁵². Оригинально! Под свое покровительство до известной степени принял кпигу о. Кочетова и митроп. московский Филарет (Дроздов), когда она, а с нею вместе и «некоторые» другие опыты «по нравственному богословию, повидимому, были осуждены конспектом, составленным в особом комитете в начале 40-х годов. Сии книги» [т. е., данная, затем «Феофилакта» Горского «De agendis, прот. Бажанова: Об обязанностях христианских» (о ней ниже у нас будет речь)], по словам московского святителя, «заслуживали бы, чтобы их оправдать от всеобщего нарекания или подозрения в неправославии, бросаемого конспектом на все учебные книги по нравственному богословию, без изъятия»²⁵³... Одобрительно отзывается о книге о. Кочетова и проф. А. И. Гренков, говоря, что в ту эпоху она «была лучшим учебником», так как в ней-де «уже совершенно нет правил христианского благоразумия и благопристойности, основанных на житейских началах, а все нравоучение излагается в строго-религиозном духе», и она-де «написана научным языком», при чем «всякое положение подкреплено текстами»²⁵⁴...256а В виду этих и подобных им обстоятельств, мы и нашли возможным поставить речь об опыте о. Кочетова во главу особого из числа нaмечeнныx нами XI-и пунктов или параграфов нашего настоящего очерка, т. е., начать ею § III-й. Однако, наделавший шуму учебник этого отца протоиерея заслуживает ли в действительности тех почестей, какие ему расточались? Не совсем... И прежде всего он не самостоятелен до известной степени, что уже и отмечается исследователями: одними осторожно, другими гораздо решительнее. Один (С. К. Смирнов) говорит только то, что «труд профессора Кочетова имеет много общего с лекциями Иннокентия»²⁵⁵. Это обстоятельство не удивительно и на первый уже взгляд, если принять во внимание, что о. Кочетов в спб. академии преподавал не богословие, а «общую церковную историю»²⁵⁶, и потому едва ли имел возможность заниматься самостоятельными и крупными изысканиями в других научных областях, напр., в области Нравственного Богословия. Другой ученый (Н. П. Архангельский) заявляет, что « Черты деятельного учения веры прот. Кочетова со стороны методологии почти тождественны с Богословием деятельным преосв. пензенского Иннокентия. Разница состоит лишь в том, что прот. Кочетов опускает из своей системы 3-ю часть Богословия деятельного: о христианском благоразумии... Первая часть его системы... имеете теже самые задачи, туже последовательность в их осуществлении и почти тоже самое деление на главы... Вторая часть ...точно также почти вполне по построению соответствует Божественному правоведению системы святителя пензенского»²⁵⁷. То, что говорит данный ученый, должно быть еще более усилено, так как «прот. Кочетов» не «опускает» речи «о христианском благоразумии», а ведет ее также (как и еп. Иннокентий) в самом конце своей нравоучительной системы: см. стр. 372 – 385, где дается «понятие о христианском благоразумии» и указываются, а затем и выясняются «правила» этого «благоразумия», при чем зависимость позднейшего систематика-моралиста от более раннего там или сям выступает с достаточною наглядностью и осязательностью. Третий исследователь (арх. черниг. Филарет) выражается вполне откровенно, говоря, что «оригинального в книге» о. Кочетова «очень мало; латинские записки ректора переведены на русский язык, – вот и все дело» автора²⁵⁸. С мнением преосв. Филарета соглашаемся вполне. В самом деле, возьмите для примера хоть рассуждение у еп. Иннокентия «о пособиях к возрастанию духовной жизни». «Известнейшими»... из них служат: «ежедневное покаяние, умерщвление плоти, упражнение в слове Божием, хождение пред Богом, молитва, употребление таинств, духовное бодрствование, подражание Иисусу Христу и общение со святыми»²⁵⁹. В соответствующем отделе у о. Кочетова указываются следующие «средства, споспешествующие возрастанию... благодатной жизни»...: «покаяние, умерщвление плоти, хождение пред Богом, Слово Божие, евхаристия, духовное подражание, обращение и общение со святыми»²⁶⁰. Комментарии не требуются. Поскольку о. Кочетов подражает еп. Иннокентию, постольку к его книге приложимо все то, что в свое время было сказано нами по поводу системы названного преосвященного. Здесь считаем нужным отметить только то, что научное достоинство системы о. Кочетова не может быть признано высоким даже и в относительном смысле. Достопочтенный проф. А. И. Гренков, очевидно, по снисходительности только своей, дал об опыте о. Кочетова вышеприведенный одобрительный отзыв. Конечно, правда, что этот опыт написан «в строго религиозном духе»²⁶¹, что «текстами подкрепляются» авторские положения; конечно, мы решаемся признать разсматриваемую книгу «лучшим учебником» по сравнению с книгами о. Воскресенского (о нем была речь выше), о. Мансветова (о нем будет речь ниже)²⁶²… Но мы должны признать, что и у о. Кочетова «правила христ. благоразумия..., основанные на житейских началах», до некоторой степени все-же сохранились (см. стр. 374 и др.), хотя, безспорно, далеко не в такой, в какой мы видели их, напр., у о. Воскресенского. О недостаточной научности приемов о. Кочетова говорят весьма многие места его книги: напр., параграф о «столкновении обязанностей» (стр. 145), состоящий из нескольких строк, не носит и тени научных приемов, ничего не разъясняя; страницы о «совести» (131...) дают о ней далеко не научное представление...; вообще весьма часто вместо научных разъяснений в книге находим одни, так сказать, благочестивые размышления и разсуждения²⁶³... Но безспорное достоинство опыта о. Кочетова – это – ясное, общедоступное её изложение. Похвально и авторское стремление по местам обращаться за разъяснениями тех или иных вопросов к святоотеческой письменности, но, к сожалению, оно проявляется редко и случайно... Как бы там ни было, впрочем, но книга о. Кочетова, – повторяем сказанное нами выше, – в ту эпоху обращала на себя большое внимание общества..., хотя и не двинула науки существенно вперед...

В 1825 году отпечатана книга о. Григория Мансветова ²⁶⁴ : » Обязанности домашнего общества по разуму исполнителей Слова Божия древних христиан» (Спб.), трактующая «о том, что каждый член домашнего общества должен и может исполнять свои обязанности», и затем характеризующая эти последние, именно: «обязанности мужа, жены, родителей, детей, братьев, родственников, воспитателей и наставников, родителей и детей к воспитателям и наставникам, господ, слуг, друзей, домовладык в отношении к гостеприимству, – к братьям меньшим, – братьев меньших», наконед, «общие обязанности всех членов домашнего общества». Книга о. Мансветова произошла при особых обстоятельствах, с точки зрения которых она, конечно, и должна быть обсуждаема, – и характер, отличительный её особенности не совсем обычны. В основу её, по словам автора, легло «случайное только собрание мыслей, встречавшихся» ему «при чтении церковных писателей», и представлявшее собою «три или четыре тетрадки, написанные без всякого намерения привести в надлежащей порядок мысли и составить нечто целое». И лишь только с течением времени, по совету одного лица, автор упорядочил свои записки: «смотря по предмету, разделил мысли одни от других; из некоторых мест извлек только сущность и расположил по своему; инде объяснил советы великих учителей церкви; иногда приноровлялся к духу» своего «времени» (что весьма замечательно), «не отступая, однако, от их намерения и от духа истины, который царствует в их творениях»; при этом, «мысли свв. Отцев и прочих церковных писателей» он «позволил себе подкреплять властию Св. Писания; к учению Святых» он «присоединил пример их поведения». Книга назначена «для всех возрастов и состояний»²⁶⁵. Автор имел в виду «то, чтоб она, не пугая строгостью правил, была способна к нравоназиданию ближнего и, научая быть истинными христианами, не отвергала правил благоприличия, которого требует от нас свет». На составление книги, т. е., собственно на собрание материалов для неё, потрачено автором много времени, в чем убедится всякий, прочитавший хотя бы «примечания» к ней, помещенные в конце её, в виде особого приложения. Благодаря заботливости о. Мансветова, книга его, написанная живым и ясным языком, чуждая всякой сухости, вполне достигает той скромной цели, ради которой она написана. Не имея научных претензий, она, при условии предварительного обновления её языка, могла- бы читаться и ныне любителями назидательного чтения, вызывая у них чувство удовольствия. В свое же время она представляла собою очень приметное явление...

В Моск. Д. Академии после Евлампия²⁶⁶ » иepoм. Платон Казанский»²⁶⁷ читал «лекции» по Нравственному Богословию, «преимущественно руководясь Рейбергером (Institutiones Ethicae Christianae. Wienn. 1819...), по местам... пользуясь лекциями Иннокентия и учебною книгою Феофилакта; план удержан назначенный в конспекте комиссии духовных училищ»²⁶⁸. Книга Рейбергера, состоящая из «трех томов» и бывшая в ту пору новинкою, естественно могла обратить на себя внимание русского богослова – моралиста, тем более, что данный немецкий богослов «бенедиктинец» – ко времени выхода в свет названного его сочинения был уже довольно опытным ученым (еще в «1794 г.» им было издано «Systematische Anleitung»...)²⁶⁹, хотя, впрочем, особенною известностью его труды не пользовались на западе, где были гораздо более обстоятельные, принадлежавшшие другим авторам. Русские же богословы в то время пользовались западными исследоватями более или менее случайно, не всегда выбирая между ними наиболее и действительно значительных²⁷⁰. После Платона («в марте 1833 г.» он был переведен на службу в Н. Новгород²⁷¹ «некоторые» в данном случае «читали» лекции «по Штапфу»²⁷². Но так как речь о нем должна относиться к следующему (IV-му) параграфу нашего очерка, то там и предложим некоторую его характеристику; здесь же говорить о нем более не будем, а перейдем к характеристике других трудов, именно русских.

Обращает на себя внимание обширная²⁷³ "речь – Об основных формах, изображающих явления нравственной жизни или об основных нравственных должностях человека. определяющих и степень нравственного совершенствования его, и способ к достижению его назначения, произнесенная в торжественном собрании Императорского Харьковского унив-та проф. Федором Чановым (30 авг. 1832 г.)». Это в сущности – полная нравоучительная система. Автор – религизно-настроенный человек – во главе последней ставит слова: «Господи! призри с небесе, виждь и посети виноград сей, егоже насади десница Твоя!».., ясно определяющая характер и направление его образа мыслей. «Самое обширное, самое совершенное земное учение, какого только достигал человеческий разум», – говорит автор, – «еще мало проливало света на земное поприще жизни, и, между толиким множеством путей ложных, не открывало пути истинного, ведущего человека к совершенству, доколе не возсиял миру Свет разума, Солнце правды, – доколе благодатная религия не разлила на все познания света истины и доколе проистекшая из нея небесная нравственность не научила людей проходить звание, в какое кто призван, непостыдно и творить волю Бога благую и совершенную, основывающую должности человека на его истинном счастьи»... «Да будут вера и проистекающая из неё нравственность всегдашними неугасающими... светилами... Вера... проповедует живую, деятельную и чистую нравственность. Вера и нравственность, служа одна другой жизнью и подпорою, сливаются в священный характер одной небесной добродетели... Идея, служащая основанием нравственности, есть идея вечной и безпредельной истины, – вечного и безпредельного блага, как следствия ея». Став на такого рода исходную точку зрения, автор затем и характеризует «основные формы явления истинно-нравственной жизни и добродетели человека, сосредоточивающиеся в основных должностях его к Богу, к самому себе и другим». Исполнение человеком обязанностей первого рода служит необходимым предварительным условием исполнения им вторых и третьих. Все обязанности намечаются и выясняются Г. Чановым и с известною точностью, ясностью, и с достаточною обстоятельностью, при чем обязанности второго и третьего рода ставятся в тесную связь как между собою, так и в отношении к нашим обязанностям к Богу. Частнейшие обязанности, раскрываемые автором, теже, какие и вообще выясняются в курсах христианской нравственной философии или даже Нравственного Богословия²⁷⁴, не исключая и обязанностей, определяющих наши отношения к «церкви», к «Богослужению». Тоже надлежит сказать и о характеризуемых автором различных добродетельных свойствах, в числе которых выясняется особо, напр., и «смирение» и пр. Философские попытки объяснения дела, расходящиеся с православно-христианским его пониманием, равно – как и инославно-христианские, автором не одобряются...²⁷⁵ Вообще речь проф. Чанова – симпатична, а для своего времени должна была иметь некоторое и научное значение. Осмысленная и серьезная, она могла служить хорошим пособием в деле преподавания Нравственного Богословия.

В том же (1832) году напечатана книга о. Алексия Малов ²⁷⁶ «О вере и нравственности христианина» (Спб.) – первая её часть («о вере»)- «третьим изданием», а вторая («о нравственности») – «вторым». Для наших целей имеет значение последняя, где, сказав о «необходимости нравственного учения, о начале» его – «священном писании, центре – десяти заповедях», автор выясняет наши «должности к Богу, к ближним и к самим себе», после чего следует краткое «заключение» к системе. Общий распорядок материала, таким образом, не представляет здесь ничего оригинального. Освещается этот материал при помощи данных (как этого и следовало ожидать: см. выше), Слова Божия, которых в настоящем опыте приводится вообще огромное количество. Отчасти делается попытка освещения тех или иных сторон дела и путем привлечения некоторых святоотеческих данных, но – вообще случайная, к сожалению. Некоторые положения книги иллюстрируются примерами (характеризуются те или иные «лжеучители», даже «безпоповцы»...; приводятся разсказы о нескольких лицах, давших «неразумные обеты», и проч., передаются библейские разсказы, разъясняющие те или другие нравственные правила...), что в известной степени оживляет вообще весьма сухую речь автора-любителя всякого рода делений, подведения каждой почти мысли под особые пункты (получается впечатление, что как будто бы видишь пред собою какой-то длинный реестр, перечень положений – и только или почти только). По местам, впрочем, встречаются и весьма свежие разсуждения, особенно бывшие уместными в ту эпоху, напр., о «поручении воспитания детей чужеземцам» и др. Научного значения опыт о. Малова не имеет, да он и не претендует на это, желая быть в «роде» назидательного «катихизиса»²⁷⁷, соответственно чему в нем фигурируют как вопросы, так и ответы (хотя ими опыт и не так испещрен, как обычные катихизисы).

Можно, по крайней мере, назвать некоторые, относящиеся к данному периоду (1824–1832 гг.), труды: самостоятельные и переводные. К числу первых относятся: 1) Н. Полозова «Всеобщая нравственность, основанная на религии, с примерами опытности и правилами знаменитейших нравоучителей» (Москва, 1831 г.); 2) N – а «Рассуждение о чувственной любви и пагубных последствиях её» (Спб., 1832 г.); 3) Ф. Эмина «Путь ко спасению или разные набожные размышления, в которых заключается нужнейшая к общему знанию часть Богословии» (Спб. 1824 г., раньше была изд. еще в 1819 г.); 4) N-а «Краткий путь к блаженству» (Москва, 1824 г.) и другие, имеющие вообще назидательный характер и чуждые научности. Из второго рода сочинений могут быть отмечены: 1) Н. Другова: а) «Наставление о смирении, необходимо нужном для всех вообще христиан; с присовокуплением духовных и благочестивых мыслей» (Москва, 1825 г ); б) «Дух утешитель или размышления о некоторых (библейских) словах Духа Святого. способствующих к утешенью скорбящих, на каждый день месяца» (Москва. 1824 г.); в) «Как должно стоять в церкви» (М. 1825 г.); г) «О христианском воспитании детей» (М. 1827 г.); д) « Чтение на пользу скорбящим и ничто в наставление здоровым» (М. 1829 г.); е) «Остережение от господствующих в мире пороков» (М. 1830 г.); ж) «Христианское нравоучение в кратких размышлениях изложенное в пользу всех, истинно-хотящих спастися» (М. 1831 г.) [известны переводные издания о. «протоиерея», принадлежащие и к более раннему времени: а) «Верный и самоотверженный путь ко спасению» (М. 1816 г.); б) «Нравственное изъяснение блаженств евангельских» (М.1818 г.); в) «Христианин, поучающийся истине и добродетели, из созерцания царства натуры и благодати» (18г.); г) «Благочестивые размышления о некоторых предметах христианской веры» (М. 1823 г.)]. «Все эти книги»²⁷⁸, – говорит биограф о. Другова – «архим. Г- ий»,– «отличаются не столько ученостью²⁷⁹ , сколько назидательностью, практическим направлением, теплотой благочестивого чувства, простотой и чистотой изложения»²⁸⁰... 2) Блера «Нравственные и философические беседы» [Москва, 1829 г. – В основе их лежит мысль, что «корень всех добродетелей, основание всякого блага – учение И. X. Спасителя» (чит. предисловие переводчицы – Анны Буниной). Эти «XVII бесед» не лишены интереса, особенно – I-я, II, IV, VI-IX, XI-XVI-я и др.]. 3) «Свящ. И. Д. Колоколовым», «по распоряжению Св. Синода, переведено на русск. язык Православное исповедание веры католической и апостольской Церкви восточной» (1831 г.)²⁸¹.²⁸². Другие произведения из данного периода, как самостоятельные, так и переводные, могут быть оставлены без внимания в виду их ненаучности, совершенной незначительности и проч.