Современный антихрист

Разумею Эрнеста Геккеля – профессора Иенского Университета…

Апостол Иоанн Богослов в свое время говорил: … « и теперь появилось много антихристов» (1Ин. 2:18)…

Да, их очень много было и есть, между прочим, и в наше время, когда ленивый только разве не нападает на Христову Церковь и на Её Главу – Господа нашего Иисуса Христа… Этими антихристами кишит наша так называемая «интеллигенция», измышляющая решительно все, что только в силах, против ненавистного её христианства. Она, в целях унижения последнего, строит языческие капища в столице, там же воздвигает магометанские мечети, не прочь удалить из учебных заведений преподавание Закона Божия, из Университетов – Богословия; очень бы хотела захватить в свои руки церковные школы, чтобы вытравить из них противный ей христианский дух и заменить его жидо-масонским, – интернациональным – патриотический… Да мало ли чего она хотела бы?.. Отбившаяся и от отечества, и от веры православной… Она же поспешила в печальные «освободительные» годы наводнить русский книжный рынок всякою антихристианскою переводною (в особенности) макулатурою…, боясь, как бы не пропустить удобного случая для просвещения русской публики в антихристианском духе. И с кем только она не познакомила русских читателей?

Тут видите в старых знакомцев, давно уже забытых на своей родине – каждый, но нашими гг. «освободителями» (от совести и всего святого) усиленно рекомендуемых вниманию « темного» (видите ли!) русского люда: 1) Дав. Фр. Штрауса (его соч. «Старая и новая вера», – книгоиздат. «Мысль», – СПб. 1906 г.; перев. О. Капелюша. – «Жизнь Иисуса»; перев. М. Синявского т. 1–2; Москва, 1907 г. – «Жизнь Иисуса»; перев. под ред. И.В. Яшунского; СПб. 1907 г…), – 2) Людв. Фейербаха (его соч. «Сущность христианства», – перев. В.Д. Ульриха; книгоизд. «Мысль»; СПб. 1906 г.), – 3) Людв. Бюхнера (его соч. «Сила и материя», – перв. Н. Полилова; СПб. 1907 г.), – 4) пресловутого Эрнеста Ренана [см. его соч. «Жизнь Иисуса», перев. Е. В. Святловского (СПб. 1906 г.) и др., напр., перев. И. М.: Берлин, 1896 г. на дурном русском языки и проч. лубочные переводы. – «Антихрист» – перев. Е. В. Святловского; СПб. 1907 г. – «Апостолы» – перев. Е. В. Святловского; СПб. 1907г. Перевед. и другие сочинения Ренановы...] и т. п. Видите и таких лиц, каковы, напр.: 1) Альберт Ревыль (его соч. «Иисус Назарянин»; перев. с анти-научным предисловием проф. О. Ф. Зелинского; СПб. 1909 г., т. 1–2), – 2) Густав Френсен (его соч. «Рукопись из романа Hilligenlei. Жизнь Иисуса»; перев. Арн. Гюберта; СПб. 1907 г.), – 3) Вильгельм Вейтлинг (его соч. «Евангелие бедного грешника»; перев. А. Ц-на; книгоиздат. «Мысль», СПб. 1907 г.), – 4) Макс Штирнер (Каспар Шмидт) (его соч. «Единственный и его собственность»; перев; В. Ульриха; книгоизд. «Мысль», СПб. 1906 г.), – 5) нашумевший на весь мир Фр. Ницше (особенно см. его соч. «Антихртианин». «Опыт критики христианства», перев. В. А. Флеровой; СПб. 1907 г. «Генеалогия морали»; перев. В. А. Вейнштока, СПб. 1908 г. Не говорим уже о других переводах этих и иных сочинений «больного» философа: переводах, напр., А. Ачкасова, М. Моделя, Л. Соколовой и мног. др.), – 6) Иосиф Дицген (его «Мелкие философские статьи», перев. Г. Руссота, СПб. 1907 г. – «Религия социал-демократии», перев. С. М. Компанейца; СПб. 1906 г. и др.), – 7) Ив Гюйо (см. его соч. «Социальные учения христианства», перев. О. Капелюша; книгоизд. «Мысль», СПб. 1907 г.), – 8) Ант. Менгер (его соч. «Социализм и этика» = «Новое учение о нравственности»; перев. М. Цейнера, Одесса, 1905 г.; перев. Д. Иолиса, СПб. 1906 г.; перев. А. Даманской, СПб.; дерев, под ред. Ю. Д. Филиппова, СПб., 1906 г.; перев. под ред. проф. М. А. Рейснера, СПб. 1906 г. и др.), – 9) Карл Каутский (его сочин. «Этика и материалистическое понимание истории»; перев под ред. Ф. Дана; СПб. 1906 г.; перев. N, Одесса, 1906 г.) (ср. его же «Античный мир, иyдейство и христианство», перев. Н. Рязанова; СПб. 1909 г.), – 10) А. Бебель (его соч. «Христианство и социализм», перев. Е. и П. Леонтьевых; СПб. 1906 г. «Женщина и социализм», перев. В. А. Поссе; Москва, 1905 г.), –11) Рих. Кальвер («Христианство и социалдемократия», перев. Н. Гордон; СПб. 1906 г.) и весьма многие другие, которых нет возможности и перечислить.

«Интеллигенция» предупредительно все сделала, чтоб напитать ядом антихристианства русскую душу, – и уж не ее вина, если не вполне достигла своей «культурной» цели, которою она гордится...

Помимо переводов «классических» западных антихристианских сочинений, она дала много и самостоятельных – русских, направленных к той же цели. Чего стоят, напр., один яснополянский граф Толстой и сосредоточившаяся около его имени огромная антихристианская литература? И тот, и другая поспорят с любыми западными безбожными произведениями... Прочитайте хотя бы одно, напр., Толстовское «Восстановление ада» (СПб. 1905 г.), чтобы видеть, какие антихристы водятся и на «Руси», бывшей когда-то «Святою»... Меньшего калибра антихристов русских уже не видим надобности называть..., по крайней мере, здесь...

Наша антихристианская «интеллигенция» равна себе. В тот момент, когда пишу эти строки, в «Новом Времени» (15 Ноября 1911 г., № 12816, стр. 7) появилась заметка об «Еврейском надругательстве над русской святыней». «Боковая дверь царских врат деревенской церкви» оказалась вделанною «в забор усадьбы еврея Абрума Тафта, подле отхожего места». На двери – «изображение Архангела Гавриила. Лицо» его «было чем-то изрублено, а нижняя часть иконы выпачкана экскрементами»... Виновною оказалась еврейка «Хая Тафт», которая, затем, и «была заключена в тюрьму»... Как же отнеслась к этому факту наша антихристианская интеллигенция? «Русская интеллигенция («в гор. Звенигороде», где дело происходило) «стала ходатайствовать» (еще бы!) «за попавшую в беду несчастную» (скажите, пожалуйста!) «женщину, а группа чиновников послала в Киев коллективное заявление» не о своем возмущении гнусными еврейскими проделками, как то ожидалось бы..., а «о том, что Хая Тафт – прекрасная, благородная» (представление о «благородстве», как видите, совсем «интеллигентское»!) «женщина, которая по недоразумению» (?? Это после того, как рабочие предупреждали ее обо всем? Хорошо недоразумение, чисто «интеллигентское»!..) «дала православной иконе не надлежащее применение» (чего стоит здесь один канцелярский дубовый язык?...)... Дожили мы, однако, до времен, гнуснее которых невозможно ничего более и представить себе!

Вот эта самая «интеллигенция» предупредительно поспешила познакомить русскую публику и с пресловутым антихристом современным – Геккелем.

В частности, были переведены сочинения Геккеля: «Мировые загадки» (перев. О. Капелюша; книгоиздат. «Мысль»; СПб. 1906 г.; были и другие переводы и полные, и сокращенные), – «Чудеса жизни» (перев. Н. А. Алексеева; СПб. 1908 г.), представляющие собою «дополнительный том» к предыдущему сочинению Геккелеву; «Естественная история миротворения» (СПб. 1908 г., ч. 1 «Общее учение о развитии. Трансформизм и дарвинизм»); Мировоззрение Дарвина и Ламарка» (перевод Л. Р.; СПб. 1909 г.) и проч. (о чем см., напр., в «Энциклопедическом Словаре» Брокгауза-Ефрона; полут. 15; СПб. 1892 г., стр. 264; см. и у друг.).

Эрнест Геккель считается «одним из известнейших современных зоологов в Германии». Он «род. в 1834 г.», «изучал медицину и естествознание в Вюрцбурге, Берлине и Вене». «Для зоологических исследований предпринимал» немало ученых «поездок». Много «путешествовал». С «1862 г. – профессор Иенского Университета». Он «был одним из первых германских зоологов, решительно высказавшихся в пользу теории Дарвина». Геккель всегда отличался резкою смелостью в предположениях и выводах. Посему «многие взгляды и обобщения» его «шли далеко за пределы точного знания», вследствие чего «многое в них оказалось позднее неверным или односторонним». Он «выдвинул целый ряд вопросов первостепенной важности»... (ibid.; статья Н. Книповича).

По словам проф. Арнольда Ланга (Цюрихского), «торжество дарвинизма в романских странах»... есть «скорее заслуга Геккеля, чем самого Дарвина» (чит. речь Ланга: «Эрнст Геккель, как человек и ученый»; напечат. при «Мировых Загадках»: цитов. изд., стр. 9). Дарвин «подвигался вперед медленно и осторожно»... «Присоединившийся» к нему Геккель, напротив, «рвался вперед» стремительно... «Бодро и смело перешел в наступление, и его талант вождя», также «обаяние его личности увлекло за ним его соратников; одним могучим натиском он завоевал страны и народы» (ibid., 8). Вот он – препрославленный «немецкий Дарвин!»...

Из множества сочинений Геккеля обращают на себя внимание богослова и – в частности – богослова-моралиста особенно упомянутые «Мировые Загадки». Здесь Иенский профессор высказался слишком ясно и решительно, так что и сомнений относительно его положения к христианству отселе уже не остается никаких. А, кроме того, данное сочинение в высшей степени широко распространено всюду и пользуется огромной популярностью, что, в свою очередь, естественно приковывает к нему взоры и богослова, прежде всего и в особенности. Сочинение вышло в свет впервые «осенью 1899 года». А «2 апреля 1903 года» Геккель писал, между прочим (см. «Послесловие к книге о Мировых Загадках», стр. 213–214): «теперь как раз выходит дешевое народное издание моей книги (с последним, восьмым изданием ее, она разошлась на немецком языке в количестве 16 000 экземпляров)... За последний год меня с различных сторон уговаривали приступить» к такому изданию... «Я решился на это лишь теперь» и именно вследствие «большого успеха моей книги в английском переводе»... Лондонское «дешевое народное издание в течение трех месяцев разошлось в 30 000 экземпляров...» Изумительный успех «Мировых Загадок», словом, бесспорен... и не только в указанных странах, но и в других, напр., в России, что мы можем, смело удостоверить на основании имеющихся в нашем распоряжении данных...

И так, что же это за «Мировые Загадки»? О чем в них речь?

Книга эта – «общедоступные очерки монистической философии». Геккель считает себя ее отцом, – основателем современного «монизма». Основные положения монистической философии, по словам самого Геккеля, таковы: «материальный мир и бестелесный мир духа образуют одну единую, нераздельную и всеобъемлющую область вселенной». «Мир и Бог являются одной общей субстанцией (материя и энергия – нераздельные атрибуты ее)». «Космос (вселенная) вечен и бесконечен, не был создан, и развивается согласно» вечным законам природы». «Закон субстанции (сохранение материи и энергии) господствуете без исключенья во всех явлениях; все совершается естественно». Нет «какой-то особой жизненной силы, независимой от физических и химических сил и выступающей рядом с ними». «Душа человека не есть особое бессмертное существо, а возникла естественным путем из души животного; она не что иное, как комплекс функций нашего мозга» (см. «Миров. 3аг.», стр. 203)... Mиp (Космос) являет собою одно нераздельное целое, единое царство субстанции; два нераздельных его атрибута – материя (имеющее протяжение вещество) и энергия (действующая сила). Сообразно с этим, вся область науки тоже представляете собою единое целое; так называемая наука о духе являются лишь частью всеобъемлющего естествознания; всякая истинная наука покоится на эмпирии, а не на трансцедентности. Все явления (в природе и в духовной жизни) познаются исключительно эмпирическим путем (с помощью нашего мозга и органов чувств). Всякое так называемое откровенье или трансцедентизм покоятся на сознательность или бессознательном обмане. Закон субстанции одинаково действуете в области природы и духа, и не знаете никаких исключений. Даже в самых сложных функциях духовной жизни (представление и мышление) работа нервных клеток необходимо связана с материальными изменениями их субстанции (нервной плазмы), точно так же, как связаны сила и материя во всяком другом естественном процессе» (ibid., стр. 202).

Сущность монистической философии выясняется в «Мировых Загадках» в четырех частях, раскрывающих монистический взгляд на «человека», «душу», «мир» и «Бога».

Число «мировых загадок» – семь: «1) сущность материи и силы; 2) происхождение движения; 3) возникновение жизни; 4) (по-видимому, преднамеренная) целесообразность в природе; 5) возникновение простейших ощущений и сознания; 6) разумное мышление и происхождение тесно связанного с ним языка; 7) вопрос о свободе воли» (ibid., стран. 8).

Освещая эти загадки, Геккель настаивает на том, что «во вселенной безраздельно царят вечные, железные, могучие законы», и от имени своей монистической философии «сводит с пьедестала три главные, центральные догмы прежней» (?) «дуалистической философии: личного Бога, бессмертие души и свободу воли»... (ibid., стр. 199).

Сколь глубокие корни успел пустить монизм, об этом до известной степени может свидетельствовать, напр. «первый конгресс монистов», состоявшийся «8–11 сентября н. ст. в Гамбурге» и представленный членами в количестве «до 800 человек» [ср. статью о. Н. Н. Сахарова в «Богосл Вестник» (1911 г., ноябрь...): «Союз монистов и борьба с ним в Германии]. На конгрессе, получившем массу «приветствий» от сочувствовавших монизму лиц, были произнесены крикливые «монистические» речи... Председатель заявил, что он «открывает монистический век»... Впрочем, еще более хвастливых вещей можно было ожидать от таких легкомысленных quasi-ученых, каковы, напр., пресловутый Иодль, без «тенденциозности», кажется, и не выходящий даже на прогулку, – кривляющийся Оствальд и др. (см. о съезде небольшое сообщение в «Церк. Вестнике»: 1911 г., №41, colonn. 1292–1293). Читая хвастливые доклады этих господ «ученых», невольно вспоминаете о синице, обещавшей сжечь море, но – увы! – оставшейся при одном только крикливом обещании.

С одной стороны встретившее сочувственный прием, с другой – взгляды Геккеля вызвали энергичную критику. Возникла обширная критическая литература. Появились, напр., сочинения: Dennert'a [1) «Die Weltanschauung des modernen Naturforschers» – Stuttgart, 1907 J. Глава о Геккеле была особо напечатана в 1906 г. под заглавием: «Haeckels Weltanschauung – Stuttgart. 2) «Die Wahrheit über Ernst Haeckel und seine Welträtsol». «Nach dem Urteil seiner Fachgenossen, beleuchtet von Dr. phil Dennert». Halle, 1908 J. Книга переведена на русский язык В. И. Колмовским под ред. С. П. Никитского: «Д-р Е. Деннерт. Геккель и его Мировые Загадки по суждениям специалистов». Москва, 1909 г.], – Loofs'a («Auti-Haeckeb» 5-te Auflage. Halle, 1906 J.), – Engert'a («Der naturalistische Monismus Haeckels auf seine wissenschaftliche Haltbarkeit geprüft von Dr. Joseph Engert». Wien, 1907 J.), – Brander'a («Der naturalistische Monismus der Neuzeit oder Haeckels Weltanschauung, systematisch dargelegt und kritisch beleuсhtet von Dr. Vitus Brander». Paderborn, 1907 J.), – Reinke («Haeckels Monismus und seine Freunde». Leipzig, 1907 J.), – Steude («Die monistische Weltanschauung, dargestellt und geprüft von Lie. E. G. Steude». Gütersloh, 1898) и весьма многих других ученых, обильно перечисленных, напр., у Engert'a (на пяти страницах упомянутого его труда), куда любознательных и отсылаем. – На русском языке появились сочинения: проф.-прот. Т. И. Буткевича («Философия монизма». «Критический разбор сочинения Геккеля Die Welträthsel». Харьков, 1900 г. Оттиск из журнала « Вера и Разум» за 1900 год. Здесь подробно оцениваются все четыре части Геккелева труда, – только в ином несколько порядке: четвертая часть, первая, вторая и третья), – проф. О. Д. Хвольсона («Гегель, Геккель, Коссут и Двенадцатая заповедь. Критический этюд». СПБ. 1911 г. Перев. с немецкого), – Свящ. Н. И. Липского («Натуралистический монизм Геккеля. Критическое рассмотрение основ монистической философии. Харьков, 1911 г. Здесь указана и «современная немецкая литература против эволюционизма». Книга – оттиск из того же харьковского журнала), – Оливера Лоджа («Жизнь и материя. Критика Мировых Загадок профессора Геккеля. Перев. с англ. яз. С. С. Розанова»... Москва, 1908 г.), – проф. М. М. Тареева («Э. Геккель. Монистическая этика. Популярный очерк». Серг. Посад, 1908 г. Оттиск из журн. «Богословский Вестник») и друг. К трудам этих ученых могу присоединить и мой: «Христианская заповедь о любви – новая заповедь. Против Геккеля, Саладина и пр.» (Москва, 1908 г. Оттиск из журн. «Душеполезное Чтение»)... Ср. отчасти мою статью: «Геккель и бумага за номером» (в «Ц. Вестн.» 1910 г., № 49).

Все серьезные критики очень строго и резко осудили монистические выдумки Геккеля. Осудили, можно сказать, представители всякого рода специальностей.

Так, физик Хвольсон утверждает, что у Геккеля налицо «печальный недостаток элементарных физических Познаний» (стр. 95), – что у Иенскаго профессора... «каждая строка ошибочна, и что все вместе представляет фантазию, которая, во всех своих частях. ровно ни на чем не основана и грубо противоречит науке»... (стр. 109), – что в некоторых случаях «охватывают историка, физика... возмущение, озлобление и сомнение в здравом рассудке» Геккеля (стр. 111)... «При чтении Мировых Загадок», говорит проф. Хвольсон, «местами волоса дыбом становятся. Все, буквально все, что Геккель говорить, объясняет и утверждает при упоминании вопросов физики, ошибочно, основано на недоразумениях, или указывает на почти невероятное незнакомство с самыми элементарными вопросами. Даже относительно закона, который он объявляет путеводной звездой своей философии, он не обладает элементарнейшими школьными сведениями. И вооруженный таким абсолютным незнанием» и пр. (стр. 117–118)... «С большою степенью достоверности мы можем предположить, что» Геккель «одинаково отнесся» и «к многим небиологическим отраслям науки, которые он рассматривает или которых хотя бы только касается в своем сочинении. Недурное подтверждение такого предположения... мы нашли», говорить русский профессор, «в местах» Геккелевского сочинения, «относящихся к астрономии» (стр. 118). Это – золотые слова О. Д. Хвольсона. Они, как увидим ниже, оправдаются всецело, поскольку иметь в виду, в частности, и рассуждения Геккеля в сфере христианства и христианского учения. «Мировые Загадки Геккеля можно назвать», по Хвольсону, «типичными для тех сочинений, авторы которых относятся с презрением к двенадцатой заповеди: Никогда не пиши о том, чего ты не понимаешь»... (стр. 118). «Перед могилой Мировых Загадок никто не снимет шляпы... Вступая в чуждые ему области», Геккель «стал смешивать поверхностное разглагольствование профанов со строгой наукой и позволил себе написать такие фразы, которые оставляют далеко за собой самые плохие и самые смешные естественно-научные изречения не-естествоиспытателей! Здесь не может быть прощения; здесь возможно только одно – забвение!»... (стр. 119). «Присутствовала ли», – спрашивает проф. Хвольсон, – на берлинских лекциях Геккеля «она, несравненная Берлинская наука?»... (стр. 120)...

Недурная характеристика немецкого Дарвина, – отца современного монизма! И она идет из лагеря не богословов, которые-де могут тенденциозно оценивать этого немудрого мониста, а – физиков!

Философ Паульсен говорить о «Мировых Загадках»: «я со жгучим стыдом прочитал эту книгу»... Хорошо же, однако, «общее и философское образование у нашего народа! Что такая книга была возможна, что она написана, напечатана, продается, читается... у народа, имеющего Канта, Гете, Шопенгауера, этому мучительно» верить... (Brander; op. cit., S. 349).

Богослов Loots категорически заявляет, что у Геккеля нить «нормальной научной совести» (op. cit. Loofs'a: S. 74). У Геккеля не ищите «языка науки». У него всюду лить «язык водевильного репортера», думающего, конечно, не о правде, а лишь о «пикантности» «своих сообщений» (S. 73)... Loofs не дает никакой пощады Геккелю и, как после увидим, поступает совершенно справедливо. В свое время мы уже убедились в этом, оценивая Геккелевский взгляд на христианское учение о любви (см. наше цитов. соч.). Ниже убедимся в том же еще и еще...

Естествовед и философ Деннерт, возмущенный «бесчестными приемами геккелизма», взялся за «перо, чтобы показать публике, какого сорта – человек» (Геккель), «который осмеливается забрасывать христианство ядовитою слюною и который с невероятною дерзостью пытается преподнести людям пустой вздор, как новую монистическую религию» (цит. соч. Деннерта: «Гекк. и его М. Заг. по сужд. спец.»; Москва, 1909 г., стр. 4, 18–19). Научное невежество и недобросовестность Геккеля – как естествоведа – сказались особенно в известной «истории о трех клише», когда этот крикливый господин «один и тот же рисунок назвал зародышевым яйцом человека, другой раз – яйцом обезьяны, третий – яйцом собаки»... (стр. 20). Геккеля упрекают за то, что «вдалбливает публике лишь недоказанные, а часто и недоказуемые или ложные догмы»... что «пользуется гнилою верёвкой мнимо-научного исследования» (стр. 42). «Для достижения» той или другой цели у Геккеля «всякое средство пригодно». Он даже способен «кое-что и подсовывать» неприятному для него автору, с которым полемизирует (стр. 61). Геккель заведомо «лгал» (стр. 69. 70)... «Геккель в науке – мертвый человек» (стр. 104)... «Каждый честный читатель Мировых Загадок придет к выводу..., что у Геккеля все – на ветер» (стр. 155) и т. д.

Выписками из книги Деннерта об истинной стоимости Геккелевских «Мировых Загадок» можно было бы наполнить множество страниц!

Ботаник Reinke выяснил, «что и биологическое содержание Мировых Загадок едва ли может быть названо более научным, нежели физическое, богословское и философское» (Brander: op. cit., S. 349)... А голос физики, богословия и философии в данном случае нам уже известен. Дальнейший вывод, посему, слишком ясен, и едва ли нужно приводить его...

После того, как лучший цвет науки аттестовал Геккеля самым беспощадным образом, воистину комично читать развязные о нем суждения господ в роде некоего М. М. Филиппова, редактировавшего один из русских переводов «Мировых Загадок» (Москва; изд. Д. П. Ефимова; год изд. не показан по безобразной новой манере). Невежественный редактор развязно говорит, например: «некий д-р Даннерт написал...: как известно, Эрнст Геккель понимает в христианстве ровно столько, сколько осел в логарифмах», – написал и, – видите ли, – ео ipso заявил об «отсутствии» в нем – «Даннерте» – «уважения к науке и ее представителям» (стр. 2; «Предислов. редактора перевода»)... Для г. редактора данный ученый – «некий» и только, почему он и называет его не Деннертом, как следовало, а Даннертом, тем самым обнаруживая свое полнейшее научное невежество. «Деннерт» – и «некий!..» И если знаменитый (а не «некий») Деннерт обличает Геккеля во «лжи», в «подтасовках», в «выдумках»..., – обличает с фактами в руках, то, – видите ли, – он чрез это не воздает яко бы должного «уважения» «к науке», к ее «представителям!». Какая тут наука? Если человек не имеет ничего общего с истинною наукой то о каком оскорблении ее может быть речь, когда такого человека разоблачают, выводят на чистую воду?..

Личность Геккеля, таким образом, в общем достаточно известна нам...

Для нас имеет интерес в особенности 19-я глава «Мировых Загадок»: «Наше монистическое учение о нравственности» (и некоторое – 18-я: «Наша монистическая религия»; 15-я: «Бог и мир»; 16-я: «Знание и вера»; 17-я: «Наука и христианство»...).

При этом заметим, между прочим, что три главы книги, именно – 15-я, 17-я и 18-я, в позднейших русских ее переводах (напр., цитов. – под ред. М. М. Филиппова) выпущены, должно быть, по цензурным соображениям: очевидно, не может переварить их даже и наша «интеллигентная» публика, среди которой только «единицы» еще разделяют «веру и молитву народа», а прочие – увы! – «безрелигиозны и даже безбожны (С. Булгаков: «Два града. Исследования о природе общественных идеалов». Т. 2-й; Москва, 1911 г., стр. 131, 132...) (ср. В. В. Розанова: «Церковь и Дума»; Нов. Время: 18 ноября 1911 г., № 12819, стр. 3)..., что, однако, не мешает этим господам (вместе с мусульманами, католиками, социалистами, евреями...) решать, напр., в Государственной Думе, вопросы вероисповедные, вопросы православной веры и Церкви (казалось бы, «что им Гекуба?» За то хороши и решения!..)...

Действительно, стоит хотя бы только бегло заглянуть в те и подобные им главы, чтобы видеть, что-за «антихрист» пред вами в лице Геккеля?

Там пресловутый «подделыватель», «лжец», не имеющий «нормальной научной совести»... ученый (?!) глумится над христианским учением о Пресвятой Троице (на одном-де уроке школьникам преподают, что «трижды один – один», а на другом, что «трижды один – три»...) (гл. 15-я: стр. 145; цитов. пер. Капелюша). Проповедует «пантеизм» (стр. 151...), хотя последний есть-де «лишь вежливый атеизм» (стр. 152)... В другом месте смеется над «божественным вдохновением», «на» котором-де в христианстве «построены многочисленные мифы и легенды» (гл. 16-я: стр. 161). В иных случаях говорит о «баснословном том» свете» (глава 17-я: стр. 166), указывает на «басню об Иисусе Христе» (стр. 167), упоминает о «мифологических догматах», т. е., о христианском вероучении (173), и бесконечно кощунственно и цинично рассуждает по вопросу о рождении Господа и об Его Пречистой Матери (стр. 172, 173)... Его ужасно подмывает «свести счеты с господствующей христианской религией» (18-я глава: стр. 176). «Церковь» – это, видите ли, «громоотвод от свободной науки» (стр. 178)! «Изображения святых... вводят верующего в богатую сокровищницу легенд, накопленных церковной фантазией. Эти легенды и чудеса выдаются и принимаются за действительные события» (стр. 178)... Вот как рассуждает развязный Иенский циник. «Где... тот свет», – говорит он, – «и в чем заключается его блаженство, этого нам до сих пор не открыло никакое откровение»... «Теперь», – продолжает кощунник, – «для... бессмертных душ наших наступили плохие времена»... (стр. 180). «Человек нашего времени», по словам Геккеля, «не нуждается в особых церквах» и т. д. (стр. 181).

По вопросам христианской этики, нас интересующим в настоящем случае, Геккель – антихрист наших дней – высказывается вполне определенно и ясно. В частности, он признает «эквивалентность эгоизма и альтруизма», «полное равноправие этих естественных»-де «влечений». Утверждает, что «себялюбие и любовь к ближнему – эквивалентные моральные факторы». «Это»-де «самый важный, фундаментальный принцип нашей» (т. е., монистической) «морали». Отсюда «идеал всякого разумного учения морали... заключается в естественном равновесии между альтруизмом и эгоизмом, в синтезе между любовью к собственной персоне и любовью к ближним»... (стр. 183, – гл. 19-я: ср. стр. 177, – гл. 18-я…). Это – раз. Далее, если-де эгоизм и альтруизм равносильны, то, следовательно, основным правилом этики, «правилом золотым», как его принято называть, будет такое: «поступай с другими так, как ты желал бы, чтобы поступали с тобой»... (стр. 183). Это – два (сравн. стр. 164 в главе 17-й). В-третьих, данное «золотое правило» или «золотой закон», в отношении к которому-де «монистическая этика вполне согласна с учением христианской морали», не есть, по Геккелю, достояние христианства только. Даже более того: «золотое правило на пятьсот лет старше Христа». «Оно известно было»: «Питтаку из Митилены, Конфуцию – великому китайскому философу, Аристотелю, Фалесу, Исократу, Аристиппу, Сексту пифагорейцу, Солону, Сократу, Платону и др.» Да и вообще-де «во всем учении Христа нет ни одного разумного и практического морального тезиса, которого не проповедовали бы до него другие»... (стр. 184; ср. 183; ср. в 17-й гл. стр. 164-ю; в 18-й гл. стр. 177-ю), даже Будда (стр. 184). «Чувство долга», обязывающее нас при этом к известным отношениям к другим, «покоится на реальной почве социальных инстинктов», а вовсе-де «не на иллюзии категорического императива» (стр. 182–183)... В-четвертых, «отрадную гармонию» между христианством и монизмом, «к сожалению, нарушает», – по словам Геккеля,– «то обстоятельство, что»-де «в евангелиях и в посланиях Павла имеются еще другие этические элементы, которые находятся почти в диаметральном противоречии с» указанным «верховным законом морали». Геккель не без злорадства, конечно, говорить, что «христианские богословы тщетно»-де «старались стушевать эти очевидные и досадные противоречия с помощью искусственных толкований». Какие же это, однако, «противоречия?» «Этими печальными сторонами христианского учения, несовместимыми с более совершенным»-де (каково?) «мировоззрением нашего времени и в своих практических результатах нередко приносящими даже прямой вред», являются (по Геккелю) в частности: «отрицательное отношение христианской морали к собственной личности, к требованиям плоти, к природе, культуре, семье и женщине» (стран. 184; сравн. в 17-й гл. стр. 165, 166; в 18-й гл. стр. 177...). В-пятых, Геккель порицает «мораль папизма» за многие ее прегрешения: за страшный «разврат» католического духовенства, обусловливаемый обязательностью для последнего безбрачия, – за требуемые и проповедуемые ею «исповедь и отпущение грехов». Он говорит, что «все эти три учреждения не имеют»-де «ничего общего с первоначальным христианством и являются прямым издевательством над этикой чистого христианства..., рассчитанные на то, чтобы сохранить за собой господство над легковерными народными массами и высасывать из них все соки» (стр. 188) (ср. 17-ю гл., стран. 165)...

Дальше нам и следует разобраться в положениях и утверждениях Иенского профессора, – настолько они в действительности справедливы и обоснованы, – насколько притязания «антихриста» наших дней, ярого врага Христова, рвущегося «свести счеты с христианством», имеют под собою какую-либо почву?

Но при это мы не станем говорить о «морали папизма», потому что она, как известно, не совпадает не только с православной, но и вообще c христианской даже в несобственном смысле слова: защищать ее, посему, нам нет ни надобности, ни малейшего желания. Истинный же ее смысл и действительная ее ценность нами уже освещены на страницах «Христианского» же «Чтение» (1902 г.; май, июнь, июль: «Размышления об иезуитской морали – древней и новой». Есть и отдельное издание. 1896 г.; ноябрь-декабрь: «Общая характеристика современного состояния Венского Университета и постановка в нем науки Нравственного Богословия в 1895–1896 уч. г.». Есть и отдельное издание), – «Православной Богословской Энциклопедии» (т. 6-й, colonn. 225–232: «Иезуитская мораль»), – «Странника» (1905 г., июль: «Slavorum litterae theologicae»; сентябрь: «Образчик иезуитской полемики»; 1906 г., январь: «Иезуитская беззастенчивость») и друг. изданий (см., напр., мое исследование: «Нравственное Богословие в России в течение 19-го столетия»; СПб. 1901 г. Печаталось и в «Христианском Чтении» за 1901 год. См. также мои многочисленные журнальные рецензии о католических системах «Theologiae moralis»)... Что касается вопросов о «безбрачии» римско-католического духовенства, о католической «исповеди» и «отпущении грехов»..., то речь о них не входит в нашу задачу, – а всякого интересующегося вопросами этими можем отослать к капитальному современному труду Прот. Н. П. Малиновского: «Православное Догматическое Богословие» (т. 4-й; Серг. Посад, 1909 г.; «покаяние»: §§ 163–168; «священство»: §§ 169–176), где указана и литература предметов. Это – во-первых.

Не будем заниматься и обоснованием факта «нравственной свободы» человека (отвергаемой, как сказано выше, Геккелем), – потому что старые данные против допущения в человеке такой свободы уже давно разобраны и опровергнуты в бесчисленных произведениях богословов и психологов и повторять их здесь было бы излишне (см. для примера в сочинении о. И. Л. Янышева: «Православно-христианское учете о нравственности»; 2–е издан. СПб. 1906 г.; §§ 19–23), – а новые, выставляемая так называемою нравственною статистикою, выяснены в надлежащем свете мною на страницах «Христианского» же «Чтения» (1897г., апрель: «К вопросу о нравственной статистике и свободе человеческой воли»)... Это – во-вторых.

Не будем касаться; вообще догматических – строго вопросов, затрагиваемых Геккелем: наша задача направляется главным образом на вопросы нравственные или на такие другие, которые с теми слишком тесно связаны. За разрешением же догматических и религиозных вообще в широком смысле вопросов, задеваемых Иенским монистом, отсылаем хотя бы к обширному 4-томному труду о. Н. П. Малиновского, цитованному выше, или к сочинениям: проф. Н. П. Рождественского: «Христианская Апологетика» (изд. 2-е: СПб. 1893 г.), проф. – прот. Т. И. Буткевича: «Религия, ее сущность и происхождение» (кн. I, Харьк. 1902 г.; кн. II, Харьк. 1904 г.) и многих других... Это – в-третьих.

Обвинение Геккелем христианства в том, что последнее будто бы лишь заимствовало свое «золотое правило» у предшественников, якобы задолго до Христа его знавших, – уже подробно и документально рассмотрено и опровергнуто (как всецело несостоятельное) мною в цитованном выше сочинении: «Христианская заповедь о любви – новая заповедь». Это – в-четвертых.

Что эгоизм и альтруизм вовсе не «равноправны вполне», не «эквивалентны», но что эгоизм, напротив, есть чувство чужеядное в человеке, неестественное, а альтруизм – единственно нормальное, единственно естественное, что закон природы: это – один для всех и все для одного, что любовь к ближнему – средство к достижению цели жизни..., – все такие положения уже были раскрыты мною же на страницах «Христианского Чтения» (1899 г., март) в моей актовой академической речи (вышедшей и отдельным изданием): «Христианская любовь, как единственно-истинный принцип человеческих взаимоотношений». Это – в-пятых.

Раз эгоизм и альтруизм не эквивалентны, – раз, следовательно, положение Геккеля несогласно с действительностью, – то должен быть отброшен и покоящийся на ложном основании вывод, по которому мы должны любить других именно в силу эквивалентности. Не в ней дело, как то выяснено мною в актовой речи. Из христианской заповеди о любви к ближним, как к самим себе, вовсе не следует, что «мы» будто бы «имеем такие же священные обязанности по отношению к себе самим, как и по отношению к нашим ближним» (стр. у Геккеля 183). Любовь к себе в христианстве только констатируется, как факт, всем известный, самоочевидный, непререкаемый, – но узаконить ее здесь христианство не думает: оно только требует, чтоб и других мы любили не меньше..., но качественной оценки самолюбие не делает. Не нужно забывать, что христианство требует любви к другим даже до самопожертвования за них... Все это в свое время было подробно выяснено мною на страницах «Христианского Чтения» (1897 г., август и сентябрь: «Христианское самолюбие»; ноябрь: «Сущность христианского учения об отношениях человека к ближним»; см. и другие мои же статьи). Там мною раскрыто, что в христианстве – совершенно другая подкладка данной заповеди, не Геккелевская... Возвращаться к прежним разъяснениям не имеем, конечно, нужды... Это – в-шестых.

О «чувствах долга», о «наследственности привычек», о «социальных инстинктах» и пр. всякий может прочитать в диссертации И.В. Попова: «Естественный нравственный закон» (Сергиев Посад, 1897 г. См. в особенности отделы: «Эволюционная теория морали»; «Происхождение нравственных чувствований», – между прочим, и «чувства должного», и друг.). Посему и здесь вести специальную речь с Геккелем считаем излишним. Это – в-седьмых. При этом может быть порекомендована книжка А. Фулье: «Будущее морали» (СПб. 1899 г.), где, в свою очередь, убийственным образом опровергается теория об инстинктах – как основе и сущности нравственности. «Мы идем не к веку чистого инстинкта, а направляемся в мир сознания. Но всякий инстинкт, становясь сознательным, стремится к самоуничтожению (закон Гюйо). Если нравственность только инстинкт, то и» её ожидает «такая же участь» (Н. Гофштеттер о кн. Фулье на стран. «Нов. Врем.» в одном из иллюстрированных приложений за 1899 г.)...

Нам, следовательно, остается в настоящем случае разобраться лишь в следующем Геккелевском утверждении, что будто бы христианство «отрицательно относится к личности собственной» каждого из нас (1), «к требованиям плоти» (2), «к природе» (3), к «культуре» (4), «семье и женщине» (5).

Но при этом предварительно коснемся вопроса об общей осведомленности Геккеля в христианстве и об его – Геккеля – руководителях в данном случае.

Осведомленность эта – увы! – слишком плачевна, чтобы не сказать больше... А руководители иди точнее – руководитель – увы! – не выдерживает ни малейшей критики. На кого, – думаете, – Геккель ссылается и к кому апеллирует? «См. интересный труд Саладина: Собрание сочинений Иеговы» (стр. 184)... «Саладин резюмирует»... (стр. 184). «Срв. Альбрехт Pay, Этика Иисуса; Гиссен, 1900» (стр. 187)... Вот они – авторитеты для Иенского «Дарвина!» Для сведущего человека этими Геккелевскими ссылками все сказано. Этика Рау (мимоходом сказать, вышедшая не в 1900 г., а годом раньше), писанная по руководству таких «ученых», каковы: «Ницше, Ренан, Фейербах» и им подобные до «Дубнова» включительно, не только не имеет никакого научного достоинства, но представляет собою бездарное и тенденциознейшее макулатурное писание, автор которого или не знает ни христианства, ни христианской этики, или намеренно извращает смысл того и другой в своих грубо-материалистических целях... и потому призывает к «сознательному отрицанию христианской морали», как «неестественной», «мешающей человеческому прогрессу»... (S. 219. 220), и т. д. в духе «больного» философа и единомышленников его... Опираться в данном случае на Rau равносильно тому, как если бы кто-нибудь современное состояние русской Церкви вздумал характеризовать на оснований газеты «Речь» или какого-нибудь там «Русского Слова»... В Германии ни один серьезный человек не может говорить о Rau без улыбки... О г.Саладине, «неизвестном английском литераторе», Деннерт отзывается очень откровенно и правдиво: «баснями этого мужа», – говорит он, – «на которого никто не обращаете серьезного внимания, Геккель и угостил своих читателей, выдав» эти басни «за истину». «Почему», – спрашиваете Деннерт, – Геккель «выбрал именно этот низко стоящий авторитет?» Да «потому» только, «что так было всего удобнее оклеветать Библию и христианство»... (цит. соч. Деннерта; Москва, 1909 г., стр. 169...). Удивительно недобросовестен Геккель! Он «терпеливо переносит, что в Англии, где знают ценность Саладина» (Stewart Ross), «имя это вычеркнуто из Мировых Загадок»..., а «в немецком оригинале... Саладин по-прежнему назван его авторитетом» и т. д. после всех разоблачений... (ibid., стр. 178). Проф., Лоофс (ор. cit.) называет (в результате длинных рассуждений о Saladin'e и его книге) Саладиново писание «позорною книгою невежественного и грубого журналиста низшего разряда»... (S. 39). Обстоятельно судит о Саладине и вообще об «отношении Геккеля к христианству» и о. Н. Я. Липский в своей прекрасной цитованной нами его книге, а равно и весьма многие другие, напр., Brander (op. cit., S. 334–335), Engert (op. cit. S. 314, 316, 317), о. Т. И. Буткевич (цит. соч., стр. 64, 63...), о чем см. в моем сочинении: «Христианская заповедь о любви – новая заповедь» (стр. 2 и др.). Более гнусной книги, чем Saladin'oвa («Iehova's gesammelte Werke»; Zurich, 2-te Auflage; год изд. не указан, – по-видимому 1894-й!), действительно встретить не только трудно, но, пожалуй, даже и невозможно!..

Но довольно! «Скажи мне, с кем ты знаком» и т. д. Вот уж во-истину верно! Достаточно только услышать об этих и подобных руководителях Геккеля, чтобы сразу же считать окончательно выясненным вопрос о степени его компетентности в области христианского ведения, – точнее: о степени его колоссального здесь невежества или такой же научной недобросовестности. Пусть выбирает то или другое или то и другое вместе, как ему самому заблагорассудится...

Теперь поприсмотримся к Геккелевским открытиям, сделанным (относительно христианской этики) по предательской указке «позорных» руководителей.

В частности, действительно ли христианство «отрицательно относится»:

1) «к собственной личности» каждого из нас;

2) «к требованиям плоти»:

3) «к природе»;

4) «к культуре»;

5) «к семье» и «к женщине»?

Прав ли в данном случае Геккель?

I. «Важнейшая ошибка христианской этики», говорит Геккель, «состоит в том, что последняя преувеличивает любовь к ближнему на счете любви к собственной личности», вместо того, чтобы соблюдать здесь «равновесие». Напрасно де «христианство в принципе отвергает эгоизм и борется с ним» – этим «естественным влечением» (ведь «без эгоизма, без страсти, вдохновляющей нас на великие жертвы, не совершалось ничего великого и грандиозного»), – тем более, что «альтруизм» в действительности ведь не «антипод эгоизма», а «в сущности – ни что иное, как утонченный эгоизм»... Напрасно де оно заповедует «любить врагов, благословлять тех, кто проклинает вас, творить добро тем, кто ненавидит вас, молиться за тех, кто оскорбляет и преследует вас»: «практическое достоинство» этой, правда, «очень идеальной заповеди», однако, «очень»-де «сомнительно»... Как раз «то же»-де «следуете сказать» и «о совете», касающемся «верхней одежды» и «рубашки» (Матф. 5:40)... «Если какой-нибудь негодяй отымет у тебя обманным образом половину твоего имущества, подари ему от себя и другую половину»... Разве-де это натурально? Разве де это не противоестественно скорее всего?.. Так рассуждает Геккель, прибавляя, что и вообще «идеальные, альтруистические принципы личной морали не имеют ничего общего с реальной, чисто – эгоистической моралью человеческих обществ, в особенности наших христианских государств»... (стр. 185).

Что эгоизм не есть «естественное влечение», – что он, наоборот, явление противоестественное, – в том сомневаться невозможно: а) по библейскому повествованию, эгоизм заявил о себе лишь с течением времени, вследствие прародительского грехопадения и после него, и отсюда нормальным, естественным явлением назван быть не может; б) никому, как известно, не удалось еще доказать «прирожденности» человеку эгоизма, как такого, – его «первичности» по сравнению с чувствами альтруистического характера, его «естественности», – и все усилия утилитаризма, а равно и модного ныне дарвино-спенсеровского эволюционизма не привели ни к чему, что в этической науке теперь – уже бесспорный факт (см. подробности в моей брошюре: «О любви к отечеству, по поводу взглядов Льва Толстого», – СПб. 1901 г.; стр. 10, 11...; ср. мою статью: «Предосудителен ли патриотизм»? «Христ. Чтение», 1900 г., май. Чит. мою статью: «Христианская любовь, как единственно-истинный принцип человеческих взаимоотношений»; цитов. выше; там указана и относящаяся к вопросу литература: см. в особенности цитов. книгу проф. И. В. Попова...).

Что альтруизм не есть «утонченный эгоизм», установлено уже и это. Эволюционистам не удалось доказать, что эгоизм и он именно постепенно превратился в альтруизм, который, таким образом, есть будто бы не иное что, как «замаскированный», переряженный, «утонченный» что ли... эгоизм. Им не помогли в данном случае: ни закон борьбы за существование, который всего менее мог бы объяснить подобное превращение и всего скорее объяснил бы явление как раз обратного порядка (опыт человечества красноречиво подтверждает все это); ни предположение о «возникновении» в человеке «с течением времени» нового, именно нравственного, инстинкта, которого будто бы не было у первобытных людей (оказалось на поверку, что «возникновение» в человеке новых инстинктов с течением лишь времени недопустимо и особенно инстинкта нравственного: такому возникновению мешают и особенности человека с его «сложною» жизнью, и отличительные черты всякого инстинкта, как такого, с его признаками неизменности и пр., не совпадающими с особенностями нравственности, могущей в человеке изменяться радикально, проявляющейся, при всей её прирождённости человеку, «в зависимости от опыта» – имеющей силу, превосходящую веления более старых инстинктов, напр., самосохранения и др., что уже ясно говорит, что нравственность не есть какой-то позднейший инстинкт: ведь более поздний не мог быть более могучим, нежели ранейшие, и т. д.); ни теория о «возможности» передачи новообразовавшегося инстинкта по наследству (вопрос этот, правда, окончательно еще не считается выясненным, но факт тот, что весьма и весьма многие ученые к теории данной относятся отрицательно); ни многое другое (ср. об альтруизме мою статью в «Православной Богословской Энциклопедии»; изд. проф. А. П. Лопухина; СПб.; т. I, 1900 г., colon. 569–572; см. мою цитов. актовую речь; см. мою статью: «Сущность христианского учения об отношениях человека к ближним»: «Христ. Чтен.» 1897 г., ноябрь и др. Чит. особенно цитов. книгу проф. И. В. Попова, где вопрос рассматривается подробно и специально: стр. 106–149...).

Геккеля смущает, – как мы видели, – слово Господа о «рубашке» и «верхней одежде»... (Mф. 5:40...). Он отказывается его понять, находит совет противоестественными... И неудивительно: Геккель не дорос до того, чтоб понимать подобные вещи, – уж слишком низменно и грубо-материалистично его мировоззрение! Ему понятна только ветхозаветная точка зрения: «око за око», «зуб за зуб»..., – точка зрения, не постигающая, напр., любви к ближним до самопожертвования, как совершенно странной, непрактичной, не соответствующей духу «миpa сего»..., – точка зрения, признающая лишь знак равенства между эгоизмом и альтруизмом и не допускающая перевеса для альтруизма (в особенности)... Разумеется, при подобном мировоззрении, где же постигнуть высоту «совета» Господня? Где же найти тут какую-либо «натуральность»? Если, – допустим, – кто-либо привык всегда отвечать на оскорбление оскорблением, – то для такого человека более, чем странным, даже противоестественным как-бы было-б ответить на обиду, ему нанесенную, христианским всепрощением... Понять высоту Христова слова можешь только тот, кто знает Господа – знает, что Он сделал для нас, прочувствует все это, Его страдания, крестную смерть за нас..., – припомнит все те поругания, какие Он – Богочеловек – потерпел за нас, ради нашего спасения... Тот поймет и не найдет Господнего слова противоестественным, а сочтет его единственно натуральным. Преп. Серафим Саровский дал нам поучительный пример. Однажды явились к нему воры и забрали все, что только нашли и могли унести с собою... Когда они ушли, преподобный догнал их и вернул, сказав, в ответь на их недоумение, что они не заметили еще одной вещи и не взяли с собою. Разбойники были поражены этим, бросились на колена и попросили прощения... Вот кто понимал слово Господне о «рубашке» и «верхней одежде» – преподобный Серафим! Но Геккель пред такими фактами становится в тупик и только кричит: ненатурально, противоестественно! Вот, если б кто-либо поступил по принципу: «ногу за ногу», тут для грубоязыческого мозга Геккелевского, конечно, все было бы понятно... Что христианин ставит интересы ближнего выше своих, этого немецкому Дарвину с его «обезьяной», конечно, никогда не постигнуть, чем он даже и гордится... И пусть Мы часто не понимаем всего этого, потому что относимся к христианству обычно лишь внешним образом, заражены нехристианскими эгоистическими чувствами; при господстве которых все, не отвечающее им, нам представляется ненатуральным. Не замечаем при этом одного только, – того именно, что наш эгоизм в действительности лишь ненатурален... и что он так полонил нас, что не позволяет нам взглянуть на все дело надлежащими глазами... Вот – что, г. Геккель и К⁰!

Далее, что в действительной жизни «личная мораль» сплошь и рядом совершенно расходится с «эгоистической моралью... наших христианских государств»..., – это ни о чем еще по существу не говорит: мало ли чем мы злоупотребляем, – мало ли что нарушаем..., но отсюда еще не следует, что и норма, которую мы преступаем, является дурною и должна быть отвергнута. Наши уклонения от нормы ничего еще не говорят против последней самой по себе... Так называемый «дипломатический антиномизм», к сожалению, нашел сей приют в христианских государствах. Дипломаты, в частной жизни исповедующие обычную христианскую мораль, в политической деятельности пользуются совершенно иною, стараясь всякими иногда способами выторговать побольше для своего государства – каждый. Забывают, что злом добра прочного не приобрести. Забывают, что слишком дерзко полагаются на свои силы, на свой ум, когда думают, обходя правила нравственности, создать благополучие своей родины. А вдруг ошибутся? А вдруг принесут своему отечеству непоправимый вред? И виновными окажутся только одни они, с их самонадеянностью натворившие бед! А следуй они христианским принципам всегда и неуклонно, не пытайся поправлять последних..., – правда всегда бы восторжествовала в конце концов, и во всяком случае не пришлось бы им раскаиваться в опрометчивости... (ср., между прочим, у о. Янышева: цит. соч. § 16 и у его руководителя в данном случае: у еп. Мартенсена: «Христианское учете о нравственности»; СПб. 1890 г., т. I, стр. 417...). Говорим: политика не всегда согласуется с христианскою нравственностью, – но, повторяем, – это не имеет принципиального значения по указанным выше причинам...

Возражение Геккеля против христианской морали, имеющее в виду у себя, в частности, заповедь о любви ко врагам и проч. (здесь Иенский профессор просто повторяете в более или менее точной форме старых знакомых, давно всем надоевших: Молешотта, Бюхнера, особенно предтечу Ницше – Штирнера и друг.), – учете Геккелево о ненависти к ним, как естественном – де, напротив, чувстве (соответствующем принципу об эквивалентности эгоизма и альтруизма, о равновесия их друг с другом, – принципу: «око за око»...)..., – все это и подобное знала еще отдаленная от нас «древность»: все это было известно еще великому отцу Церкви христианской – св. Иоанну Златоусту и, уже им предусмотренное, было блистательно выяснено, так что у христиан не должно более здесь оставаться и сомнений... и недоумений...

Ты говоришь, – такова мысль св. отца Церкви, – что невозможно любить врагов, невозможно благословлять их, молиться за них. А что Бог ради тебя, ради твоего спасения «смирил Себе», принял уничиженный человеческий вид, пострадал за тебя, за тебя потерпел поношения, крестную смерть.., – за тебя – грешника, только и делавшего, между тем, что непрерывно оскорблявшего и оскорблявшего Своего Творца.., – разве это представляется тебе более возможным? Однако, оно случилось в действительности, – есть факте бесспорный. Почему же после этого тебе не любить врагов? Разве это – труднее, чем то, что сделал ради нас Сын Божий, Которому мы должны подражать в своей жизни и деятельности? Ведь, по слову Божию, в нас «должны быть те же чувствования, какие и во Христе Иисусе» (Филипп, 2:5). Посмотри, далее, на врачей. О ком они всего больше пекутся? Не о тех ли, кто одержим более тяжкою болезнью? Безумные, напр., отданные на попечение врача, иногда в своих припадках яростно набрасываются на последнего и бьют его, чем придется и во что придется... А врач? Не употребляет ли в приложении к таким в особенности больным всех средств, чтобы исцелить их? Разве он обращает особенное внимание на их оскорбления, ему паносимые, на их побои даже и т. п.? Конечно, нет, – и потому именно, что понимает, в чем здесь дело, – понимает, что больные – безумные наносят ему оскорбления именно в припадке помешательства, а не сознательно, – что будь они здоровы, им никогда бы не пришло в голову подобное отношение к врачу или к кому бы то ни было другому... Теперь спрашивается: что такое – наши враги? И почему они нас ненавидят? Они – конечно – больные духовно и ненавидят нас потому, что их болезнь не даете им возможности понять то, что они делают и что должны бы делать. Но, как врачи с буйными больными, так и мы с врагами нашими должны обращаться любовно, должны терпеливо врачевать их духовно и ни в каком случае не должны платить им злом за зло... Уврачуйте врага, и он сделается вашим другом... Как только просветятся духовные очи врага и он поймет все безрассудство своего прежнего поведения, он быстро и твердо изменится. Возможна, словом, любовь ко врагам, она вполне естественна и понятна в христианстве. Св. Иоанн Златоуст всячески предостерегаете от вражды к кому бы то ни было из людей, разрешая быть во вражде только с одним врагом – дьяволом и не дозволяя «приступать к священной трапезе» тому, кто еще не примирился хотя бы с одним врагом – вменяя человеку в мученический подвиг молитву о враге, покусившемся на его жизнь, и т. д. Не аналогичное ли нечто видим в настоящее, напр., время в «судах», где сначала внимательно и всесторонне изучают убийцу, грабителя, не суть ли они больные и не под влиянием ли болезни совершили те или другие преступления, какие привели их да печальную скамью?

Геккелю подобная Златоустовской (см., напр., 18-ю беседу св. отца на Евангелие св. Матвея, а также, и другие многие места из его бессмертных творений; тоже находим и у других свв. отцов древне-христианской Церкви, взгляды коих выше мы также принимали в соображение) точка зрения, конечно, непонятна. Ему, разумеется, не постигнуть смысла христианской любви ко врагу, потому что ему неизвестен Личный Бог; он, далее, не знает и не хочет ничего знать о прародительском грехопадении и повреждении последним человеческой природы... Для человека «естественного», не облагодатствованного, «грехом поврежденного», заповедь о любви ко врагам «тяжка», даже более того. Но не такова она для человека – «уже христианина», уже просвещенного божественною благодатью. Последний, озаренный свыше, и поймет, и исполнит эту заповедь: не станет врагу своему так или иначе мстить, а наоборот – будет лишь жалеть последнего, сострадать ему... (здесь и ниже ср. цитов. кн. о. Т. И. Буткевича).

В пользу действительной возможности любви ко врагам слишком красноречиво говорят: пример Самого Иисуса Христа, на кресте молившегося за Своих врагов, – пример мучеников, подобно Христу, воссылавших молитвы же за своих мучителей, которые именно «не видят бо, что творят» (Лук. 23:34), и многочисленные другие примеры из всех времен.

Геккель, далее, называет, как мы видели, – заповедью любви ко врагам «очень идеальною». Что ж? И прекрасно! В этом, разумеется, не недостаток ее, а одно лишь несомненное и бесспорное достоинство! Эта заповедь – данный человеку идеал, взирая на который он – человек – и будет все более и более постепенно совершенствоваться. И чем ближе станет он подходить к вожделенному идеалу, тем выше и выше будет и его духовное совершенствование. Идеалы, как всякий почти это знает, согревают человека; они, подобно факелу во тьме, руководят им, окрыляют его, направляют. Без этих путеводных идеалов жизнь стала бы слишком скучной, бесцветной, – потеряла бы, наконец, и значение в глазах человека. Сколько ныне происходит самоубийств, потому что, – как заявляют самоубийцы, – они не имеют идеала в жизни, из-за которого стоило бы трудиться, волноваться, все переносить?! А раз впереди нет этой заветной цели, которая к себе манить, как нечто неудержимо притягательное, – раз впереди только одна бесконечная и сухая проза, жизнь животная лишь и ничто больше, а затем вечная смерть без тени надежды, – не мудрено, что в результате и учащаются эти печальные явления особенно наших дней. Заповедь о любви – идеал, объединяющий в себе и около себя все нравственное поведение человека. И не смеяться, конечно, нужно над ее идеальностью, но восторгаться ею, восхищаться. А что идеал «практически» трудно осуществить в более или менее полной мере, – из этого не выходит никакого зла: такова ведь участь всех идеалов и в этой стороне, между прочим, заключается их притягательность, тут – отчасти секрет их преимуществ возвышающих человека над обычною прозою жизни.

Если стать на точку зрения Геккеля о «равновесии» между эгоизмом и альтруизмом и о необходимости для человека в своем поведении устанавливать это равновесие, – то спрашивается: возможно ли человеку и, если возможно, то как ему достигнуть подобной цели? Человек «естественный» так испорчен грехом, так проникнут по наследству уже эгоизмом, в такой у последнего находится рабской зависимости, – что в решении вопросов, где взаимно сталкиваются альтруистические и эгоистические его интересы, обязательно и невольно, «по-своему» естественно станет на сторону последних (исключения, всегда возможные и даже необходимые, в счет, разумеется, идти не могут). Ежедневная жизнь дает бесчисленное множество примеров, блестяще подтверждающих высказанную мысль (история отобрания церковных имуществ во Франции; события в Португалии; история Боснии и Герцеговины; процесс Тарновской; история Дрейфуса; Поль Лафарг с женой; история итальяно-турецкой войны; китайская междоусобная война и мног. друг.).

Мы видим, что все «грандиозные дела» совершаются обычно «не с расчётом», а наоборот – «без расчёта» корыстного, себялюбивого, взвешивающего данные альтруистические и эгоистические. В самом деле Иисус Христос – Господь наш, выше дела Которого ничего нет и быть не может, предал Себя на мучения и крестную смерть для спасения человеческого рода. Но о каком тут «равновесии» эгоистических и альтруистических чувств можно было бы говорить? Только не об этом, – только не о «маклерской» какой-нибудь расчётливости, только не о геккелевских – канцелярских соображениях и счетах... То же самое надлежит сказать и в отношениях к мученикам за Христа, шедшим на пытки вовсе не по указаниям расчётливого, холодного эгоизма, в каком бы смысле его ни понимать. «Страсти» не помогают «великим делам», а обычно лишь «ослепляют», служат лишь тормозом: ведь «все великое», как это общеизвестно, есть вместе с тем и «разумное», – разумное, а не дело «слепых» каких-то страстей...

II. Христианство, по Геккелю, будто бы «прилагает к человеческому организму безусловно-дуалистическое мерило и видит в бренном теле человека лишь временное»-де жилище «бессмертной его души». И отсюда-де «вполне естественно, что» оно усвояет «этой бессмертной душе более важное значение, чем ее телесной оболочке». «Культура христианского средневековья», мол, «принципиально запустила уход за телом, пренебрегала опрятностью» физическою. «Христианская этика не знает», по Геккелю, «не знает тех строгих предписаний насчет ежедневных омовений и тщательного ухода за своим телом», какие «встречаем в магометанских, индийских и других религиях», «не только в теории, но и на деле». «Во многих»-де «монастырях идеалом верующего христианина считается» тот, кто «ни разу не умоется и не оденется, как следует, никогда не переменяет своей провонявшей» [??? Ужели лавры Толстого – «художника» слова (см., напр., его «Восстановление ада») – не дают Геккелю спать?] «рясы и вместо честного труда заполняет свою тунеядную жизнь бессмысленными» (??) «молитвенными упражнениями, идиотскими» (??) «постами и т. п.» Для иллюстрации своих положений Геккель «напоминает читателю об отвратительных самобичеваниях флягеллянтов и других аскетических сект», у коих-де «презрение к плоти дошло до апогея» («Mиpoв. Заг.», стр. 185–186).

Но, прежде всего, Геккель здесь говорит о «флягеллянтах» и о других, подобных им, изуверных «сектах» и вообще о католическом «христианском средневековье». Мы, конечно, не собираемся защищать ни тех, ни других, ни третьего. Мало ли какие секты были и есть в христианском мире? Мало ли какие изуверства они проповедовали и проповедуют? Но кто же по ним судит о христианстве? По крайней мере, никто здравомыслящий! Мало ли что проповедует католицизм: и нынешний, и, если оглянемся назад, средневековый? Мало ли такого, что не имеет в себе решительно ничего христианского или является прямо противо-христианским (см. напр., мою цитованную уже раньше работу: «Размышления об иезуитской морали – древней и новой»; чит. цитов. выше мое сочин. о постановке Нравственного Богословия в Венском Университете и др.)? Речь ведь идет не об этих более или менее уродливых явлениях, а о чистом христианстве, о чистом христианском учении, содержащемся в Новом Завете и раскрытом святою православною христианскою Церковью... Посему возражение Геккеля в данном случае нас не касается нисколько. Не говорим уже о том, что оно и вообще не имеет принципиального характера...

Затем, не признавая Личного Бога, с Которым человек в своей молитве входит в духовное общение, – не признавая и души, как особой, отличной от тела, субстанции, которая могла бы входить в это общение с Богом, со святыми (которых Геккель, разумеется, также не признает), «немецкий Дарвин, естественно, с его точки зрения, презрительно отзывается о молитве (о значении её в христианстве см., между прочим, мою статью в «Христианском Чтении»: 1899 г., январь: «Сущность христианского понимания молитвы etc.»; чит. специальное исследование о. А. Никольского: «Молитва и ее значение в жизни христианина», – Смоленск, 1909 г.). Не признавая ни души, ни загробного личного бытия, Геккель и думает только о теле и о том лишь, что служит к его процветанию. Отсюда он и вооружается с циничною бранью против постов, называя их «идиотскими», хотя здесь можно было бы возразить и с его материалистической лишь точки зрения: имеем в виду новейшее (в особенности) вегетарианское течение, отстаивающее очень убедительными естественно-научными данными преимущества растительного питания и даже временного – совершенного воздержания от употребления пищи... «Путь к здоровью, силе и бодрой старости ведет через огород, плодовый сад и пшеничное поле, а никак не через бойню», справедливо говорит Эльпе... (см. подробности выяснения вопроса, напр., в моей публичной речи: «Вопрос о безубойном питании человека, решаемый с христианской точки зрения»: «Христ. Чтение» – 1904 г., апрель и май; «Вегетарианский Вестник» – 1904 г., №№ 4, 5, 6 и 7. Есть и отдельное издание)...

А раз «молитва» и «посты» в христианстве не суть нечто, не имеющее под собою разумных оснований, – то ясно, далее, что и монахов, проводящих время в Богомыслии, в молитвах, подвигах поста, воздержания..., по этой причине нельзя называть «тунеядцами» (Геккеля же вместе с его руководителем Саладином даже должно назвать «пустословами», притом, злостными, к коим вполне применима сентенция на счет слепца, который ведет другого слепца...). Обвинение, по адресу монахов брошенное Иенским профессором, должно быть возвращено последнему обратно, как недоказанное и, пожалуй, применимое всего скорее к нему самому, к его бесполезным и никому ненужным занятием, особенно в области совершенно чуждого ему богословия...

Уча о необходимости постов, как проявлений воздержания, как средств для борьбы с захватами плоти, христианство, с другой стороны, вовсе не уничижает тела и не может уничижать его. Христианству чужда платоновская, гностическая... дуалистическая точка зрения, и Геккель напрасно навязывает первому то, в чем оно нимало неповинно... Ведь, по христианству, тело – не темница души, и не следует, посему, христианину заботиться о возможно скорейшем уничтожении этой темницы, о возможно скорейшем освобождении из нее, даже насильственном, искусственном... По христианству, тело, напротив есть храм Св. Духа (1 Корф. 4:19), – значит, нечто уже весьма ценное, непохожее на темницу, на какое-то лишь узилище... Тело – жилище, конечно, и нашего духа. Оно – неизбежный орган, чрез посредство которого последний только и проявляет себя во – вне. Отсюда само собою следует, что чем нормальнее поставлен орган, тем удобнее – и чрез него действовать и пользоваться им. Неразумное изнурение тела, равно – как и некоторое небрежение о насыщении плоти (Колосс. 2:23), как нечто, в известном смысле аналогичное с самоубийством, осуждаемым в слове Божием (чит., напр., 6-ю заповедь 10-словия), в свою очередь, также осуждается в христианстве (это-только вид мудрости: Колосс. 2:23, 20). Св. Ап. Павел советует своему ученику: впредь пей не одну воду, но употребляй и немного вина, ради желудка твоего и частых твоих недугов (1Тимоф. 5:23). Одобряя умеренность и порицая пресыщение (I. Сир. 31:21–24), слово Божие рекомендует не пренебрегать и телесным врачем, так как Господь создал его (ibid., ст. 1 и след., ст. 4, 9, 12... XXXVIII гл.). Ясно, следовательно, что, постигаемый болезнями, человек нравственно обязан заботиться об их устранении. Правила, предписываемые разумною гигиеною и имеющие в виду укрепление здоровья, не могут быть оставлены в пренебрежении и с христианской точки зрения. Все это отныне кажется, уже ясно... И если, однако, Геккелю это не видно, то он, следовательно, безнадежен, как неисцельно ослепший, если только в известных злостных целях не притворяется таковым. А от него, право, можно всего ожидать...

Христианство, затем, не думает одобрять или рекомендовать и тунеядства, против которого так восстает Геккель, меча свои громы, впрочем, по ошибочному адресу. Если кто не хочет трудиться, тот и не ешь (2 Фессал. 3:10). Трудись, делая своими руками полезное, чтобы было из чего уделят нуждающемуся (Ефес. 4:28). Здесь вполне ясно высказан христианский взгляд на труд: всякий имеет право лишь на то, что сам заслужил своим трудом; затем, трудящийся может оказывать помощь и ближнему. Ап. Павел занимался приготовлением палаток (ср. 1Кор. 4:12); св. Иосиф. муж Богоматери (Mф. 1:19), занимался плотничьим ремеслом и т.п. Сам Бог повелел Адаму, а в его лице и всему человечеству, в поте лица добывать себе хлеб (Быт. 3:19). Мы, – говорит Ап. Павел, – ни у кого не ели хлеба даром, но занимались трудом и работой ночь и день, чтобы не обременить кого из вас (2 Фессал. 3:8)... (см. подробности в моих статьях: а., «Христианское самолюбие» – «Христ. Чтение», 1897 г., авг. – сент. и б.. «Социалистическая клевета на христианство» – «Церк. Вестник», 1910 г., № 48 от 2 дек., – а также и в других моих же: напр. «Христианство о труде» – «Новое Время», № 11869 за 28-е марта 1909 г...).

Заботясь о теле, христианин, однако, ни на минуту не забывает, что душа выше тела (она не из праха земли, как тело: Быт. 2:7; вдунута Богом, дыхание Его: ib.; если человек приобретет весь мир, а душе своей повредит, то какая польза ему, какой выкуп даст человек за душу свою: Марк. 8:36 и 37...). А потому о ней он прежде всего и преимущественно и заботится, к соблазну Геккеля и подобных ему атеистов-материалистов, но в интересах нормального положения вещей... «Suum cuique!»

Но, если язычники сами сквернили тела свои (Римл. 1:24), – если они предоставляли тела свои для блуда и противо-естественных пороков(1 Корф. 4:13. Римл. 1:26–27, 29), – если они возводили заботы о теле в своего рода «summum bonum», то христиане, наоборот, стоя на единственно правильной точке зрения, приносят свои тела, по Апостолу, в жертву живую, святую, благоугодную Богу (Римл. 12:1), предназначают свои тела не для блуда, но для Господа (1 Корф. 4:13), и воздержанием, целомудрием... делают из своих тел достойное вместилище для души...

В действительной жизни встречаем, конечно, массу и нерях, которые, как говорит Геккель, быть может, «ни разу не умоются и не оденутся, как следует, никогда не переменят своей провонявшей рясы...», – хотя все же едва ли таких именно нерях...; но из того, что подобные люди бывают, могут быть среди христиан, нельзя, конечно, ничего заключать против христианства самого по себе, нигде и никак не думающего освящать подобного рода неряшества и, напротив, относящегося к нему лишь отрицательно, как мы уже видели выше.

Следует обратить внимание, наконец, на «практику христиан», говорит, напр., проф. прот. о. Т. И. Буткевич: «умерших помазывают елеем, предварительно тщательно обмыв их, с «уважением» относятся к «кладбищам»; запрещают пищу «нечистую и вредную»; «священник умывает руки пред литургией»; приступая к «таинству причащения», христиане «омывают уста», облекаются в чистые одежды; священник не должен служить «в ветхих и раздранных ризах...» (стр. 75 цитов. сочин.). Христиане совершенно чужды взгляда на человека, как на животное, на умершего, как на «падаль», как учил об умерших, напр., граф Толстой... И все рассуждения Геккеля в данном случае (восхищается «предписаниями... магометанских, индийских... религий насчет ежедневных омовений и тщательного ухода за телом») не достигают цели ни в какой мере: они направлены к христианству не по адресу (надлежащему), являются плодом невежества, недомыслия или тенденциозности и злобы против ненавистной его материалистическому низменному уму религии христианской, указывающей на небо, а не ограничивающейся лишь землей и ее интересами (здесь – одна из причин ненависти к христианству и наших русских безбожников, которым теперь нет числа!).

Не говорим уже о том, что Геккель обнаруживает, как и в других случаях, обычное невежество и здесь, когда, напр., превозносит хотя бы буддизм за «предписания» касательно «тщательного ухода за телом»... Если б он был несколько знаком (не чрез Саладина и ему подобных лиц) с «индийскими», прославляемыми им, «религиями», то не сказал бы этого и в малой мере и теперь устыдился бы своего легкомыслия, им обнаруженного в «Мировых Загадках».

Кто знаком с «религиозно-нравственными воззрениями индийцев, предшествовавшими буддизму», тот, конечно, знает, что там рекомендовалось не то, что угодно Геккелю, а как раз иное: «полное умерщвление телесной природы – этой темницы души..., самоумерщвление...» (проф. А.Ф. Гусев: «Нравственный идеал буддизма в его отношении к христианству», СПб. 1874 г., стр. 32 и друг.). О буддизме уже и говорить излишне. Сам Будда «не шел против не особенно насильственного расслабления тела» (стр. 118). А с течением времени у буддистов «вошел даже обычай жжения тела, как средство установить господство духа над» ним (стр. 119)... Китайские буддисты «в одно время до такой степени увлеклись мыслью», заключенною «в основе этого обряда, что стали» даже «самым безобразным образом калечить себя» (ibid.). Буддист знает и ни на минуту не забывает, «что тело есть ничто иное, как гнездилище болезней, что оно скрывает в себе, как зерно – зародыш, старость и смерть, гордость и лицемерие, и что жизнь в этом гнилом куске есть смерть» (Wuttke у проф. А.Ф. Гусева: стр. 121)... По учению буддизма, «лучше вырвать мозг из костей, чем ублажать тело» (стр. 122)...

Какова восхваляемая Геккелем действительная мусульманская телесная чистота, не станем уже и говорить: нам – русским – она известна достаточно. Умалчиваем уже и о побуждениях к ней в магометанстве... Все это принципиального значения не имеет и иметь не может...

III. Говоря о проповедуемом будто бы христианством «презрении к природе», Геккель особенно восстает против христианского пренебрежения (будто бы) «к животным», против христианской к ним (будто бы) «жестокости...» и выше христианства ставит «буддизм...», а тем более свою «монистическую этику» (она-де «куда выше христианской!»), по которой «животные», мол, «наши братья» (в собственном смысле слова, если иметь в виду происхождение их и людей по «дарвинистической» доктрине). «Никогда»-де «естествоиспытатель-монист, обладающий добрым сердцем, не запятнает себя мучительством животных, которое», будто бы, «со спокойной совестью позволяете себе... верующий христианин», яко-бы с «улыбкой» оправдывающейся: «ведь животные не христиане!» Причина столь скорбного-де явления в христианстве – та, по Геккелю, что «христианская доктрина – антропистична» и «уделяет человеку, как подобию Божьему, в отличие от всей прочей природы, исключительное положение»... Такой «антропизм... привел к чрезвычайно пагубному отчуждению от нашей чудной матери – природы, а также к пренебрежительному отношению к другим организмами…», например, «к нашим друзьям: собакам, лошадям, рогатому скоту»... Вот почему-де «в католических странах Южной Европы» и происходят «возмутительные мучительства над животными», вызывающие «в каждом друге» последних «глубокое сожаление к бессловесным тварям и негодование против их мучителей»... Помимо всего этого, Геккель жалеет и о том, что христианин, при его точки зрения, лишен-де «множества возвышенных наслаждений, в особенности, великого, воистину облагораживающего наслаждения природой» (стр. 186).

Но и здесь, как и в других случаях, Геккель себе равен: иное искажает то сознательно, то, быть может, несознательно, – иного прямо не понимает, – иное в своих толкованиях извращает, – иного не видит и пр. и пр.

Не говорим уже о том, что случайные ненормальные явления Геккель и в настоящий раз иногда рассматривает – как нормальные в христианстве и имеющие принципиальное значение. В самом деле, не странно ли говорить о том, что происходит хотя бы в «католических» странах?!.. Если мучат животных католики или кто-либо другой, то ведь подобные явления к существу вопроса не относятся нимало... Ведь следует смотреть не на это, – когда обвиняют христианство, – а на совершенно иное: на то именно, как учит по тому или другому вопросу христианство само по себе. Если лица, именующие себя христианами, однако, спокойно бросают бомбы, убивают из браунингов, совершают насилия, непотребствуют, всячески безобразничают и пр., то христианство-то здесь ведь нисколько невиновно... Не так ли? Как раз тоже, конечно, следуете сказать и касательно Геккелевских католиков и их отношений к христианству... Посему «католические страны Южной Европы» можно спокойно оставить в стороне..., хотя бы там (если верить Геккелю) совершались и еще более возмутительные безобразия... Только совсем напрасно Геккель по своему ученому невежеству объясняет констатируемые им издевательства католиков над животными влиянием «антропистической доктрины христианства», – напрасно уже по тому одному, что христианство, как увидим ниже, учит совсем иному отношению к природе и животным и, как уже отмечено, безусловно, неповинно в том, что «так называемые» христиане ведут себя совсем не по-христиански, а по-язычески... Не нравящаяся Геккелю «антропистичность» христианства, если понимать ее даже и по указке «немецкого Дарвина», нисколько не отвечает, – оказывается, – за смущающие его безобразные явления.

Как христианство само по себе относится к природе, это видно из жизни Божественного его Основателя – Господа Иисуса Христа. Он, – как это прекрасно выясняет о. Протопресв. И. Л. Янышев (см. его «Православно-христианское учение о нравственности»; 2-е изд. цит. выше), – «не безразлично относился к красотам природы»... и «пользовался её благами настолько, насколько это служило цели Его призвания на земле, и другим содействовал в обладании и пользовании ими. Земля и её произведения доставляли Ему любимый материал для» Его «притчей (поле, сеяние и жатва, семя горчичное, драгоценный жемчуг, птицы небесные, голубь и змея, овцы с пастухом и т. д.); полевая лилия», например, «производила на Него впечатление красоты, какого не могла бы» оставить и «вся роскошь Соломоновых одежд; Он не только не пренебрегает драгоценным благовонием, которое расточала для него благодарная любовь помилованной грешницы, но» даже и «защищает эту трату от упрека в расточительности»; далее, «чудесами укрощения бури и волн морских, грозивших опасностью жизни, бесчисленными исцелениями больных, неоднократным воскрешением мертвых Спаситель свидетельствует» (равно как и «чудом на браке в Кане Галилейской», «чудесным» насыщением народа «хлебом и рыбою» и т. д.), что Он и «знает силы и законы» природы, и «понимает её красоту, сочувствует ей и пользуется ею для земного благосостояния»... (стран. 316–317; а по 1-му изданию – стран. 226–227). Нужно ли еще что-либо к этому прибавлять? Едва ли! Можно ли после этого Геккелю жалеть о христианах, будто бы лишенных «великого, во-истину облагораживающего наслаждения природой?» Можно ли утверждать, что христианство «принципиально» «пренебрегает» природой? Небылицы, возводимые Геккелем на христиан, в действительности, как мы уже видели (и как увидим ниже), существуют только в его расстроенном и злом воображении.

Но, что христианство и вообще слово Божие (и ветхозаветное) не пренебрежительно относится, в частности, и к животным (а не только к природе вообще), – и это, в свою очередь, не подлежит никаким сомнениям (и уже было подробно раскрыто мною в статьях: а., «Отношения между человеком и животными» – «Христ. Чтен.» 1895 г., июль-август и б., «Отношение к животным»-«Православн. Богословск. Энциклопед.»; т. 5, СПб. 1904 г., colon. 558–563; а также в., «Вопрос о вегетарианстве» etc. – цит. выше).

В частности, по учению слова Божия, человек является венцом божественного творения, господином и владыкою всей твари (Быт. 1:28, 26). Последнее представляется воззванною к бытию ради человека. Вся видимая природа земная предназначена на служения человеку. Она есть как бы жилище, где хозяином и распорядителем является человек... Условием, возвышающим человека над всею видимою природою, служит особый состав его существа. Один только, человек на земле создан по образу Божию (Быт. 1:27). Один только он состоит не из тела лишь, но вместе с тем и из души, вдунутой в него Творцом (2:7). Дух человека бессмертен и предназначен к вечному развитию и усовершенствованию, что, как всецело чуждое животным, возвышает человека над последними на недосягаемую высоту...

Но, если человек призван обладать землею и владычествовать над тем, что на ней находится (1:28. 26), то спрашивается: чем он должен в данном случае руководствоваться?

Рассматривание Божьих творений, по слову св. Ап. Павла, дает возможность увидеть вечную силу Бога и Божество (Римл. 1:20). Следовательно, в этих творениях Бог известным образом заявляет о Себе, открывает Себя, Свою божественную и святую волю, силу и пр. Отсюда сам собою проистекает вывод по отношению к человеку, – тот именно, что в своем поведении, в виду остальных творений Божьих, последний не должен и не может руководствоваться произволом, но обязан постоянно иметь пред собою те цели, с какими эти творения созданы Богом, и, со своей стороны, по мере возможности, содействовать их осуществлению. Только такое поступание человека и можно назвать нормальным в данном случай. Всякое же иное, конечно, ненормально. На последнем суде потребуется от человека отчет, между прочим, и в его поведении по отношению к прочим земным тварям...

Но как же, в частности, человек должен смотреть на последних? Человеку по слову Божию, создан для высокой целя: для стремления к Богоуподоблению (ср. Матф. 5:48). Внешняя природа, а в том числе и животные и пр., все это как и сказано уже, сотворено для человека. Следовательно, все животные и все вообще земные творения являются как-бы некоторыми средствами, помогающими человеку идти по жизненному пути, т. е., другими словами: по пути к его нравственному усовершенствованию. Словом, всякое земное творение должно быть, прежде всего, рассматриваемо человеком – как именно средство в указанном смысле. А со всяким средством, конечно, должно поступать осторожно, не злоупотребляя им и не направляя его туда, куда не следует, и к целям несоответственным, неподходящим. Иначе средство данное не только не посодействуете его нравственному развитию и его движению к своей конечной цели, но скорее всего – даже попрепятствует... Это – с одной стороны. А с другой, всякое творение, – в том числе, конечно, и животные, – может быть рассматриваемо и не только – как средство лишь для человека, но в известной степени и – как самоцель, как нечто такое, что имеет некоторые права существовать и само для себя только. Отсюда человек, призванный владычествовать над природою, не всегда имеет право смотреть на последнюю только через стекло своих личных интересов; но иногда, – да и не только иногда, впрочем, – а и вообще обязан не забывать и иной, именно вышеуказанной, точки зрения на дело. Другое, сравнительно с этим, поступание человека будет указывать уже на злоупотребление с его стороны данною ему от Творца властью, как не отвечающее тем целям, с какими создана внешняя природа, как идущее в разрез с божественною волею. Вообще в своих отношениях к внешней природе, а следовательно – и к животным человек должен подражать Создателю, образом Которого он является. «Господь – праведен во всех путях Своих и благ во всех делах Своих» (Псал. 144:17). Праведен и благ... «Благ Господь ко всем, и щедроты Его на всех делах Его» (-9)... Эти же черты должны отличать собою, между прочим, поведение человека и в отношении к внешней природе. Вносить какое-либо расстройство в нее он не имеет нравственного права: ему не могут дозволить этого ни справедливость, ни благость. Руководствующийся в данном случае тою и другою человек с похвалой отмечается у премудрого Соломона: «праведный» – говорит последний, – печется и о жизни скота своего, сердце же нечестивых жестоко» (Притч. Сол. 12:10). Конечно, бывают случаи, когда человек вынуждается наносить ущерб животным и пр. и даже лишать их самой жизни, но эти случаи имеют особый характер и ничего не говорят против высказанных нами положений. Так, когда, напр., нападает на человека дикий зверь, – то первый, само защищаясь, имеет право убить последнего. И вообще человек в праве искоренять вредных животных, которые могут угрожать безопасности его или других людей. Наконец, разрешается человеку убивать известных животных для употребления их мяса в пищу. Но все подобные разрешения имеют не безусловное значение, а условное, ограниченное. Избиение вредных и опасных для человека живых существ должно быть ведено крайне осмотрительно во всех отношениях: и в отношении к мере его, и – форме. Иначе поведение человека будет всецело предосудительно, как отмеченное элементом жестокости. Равным образом и избиение животных в пищу человеку не должно переступать определенных границ, – скорее – даже должно, по мере возможности, все более и более исчезать и исчезать, как само по себе ненормальное, не исконное, явившееся в мире лишь с течением времени и, при том, вследствие человеческого греха и пр. (все подробности чит. в моей публичной речи о «вегетарианстве», пит. выше, и отчасти, в других, раньше названных, моих статьях)...

Приличная мера, приличная форма... должны быть налицо и во всех тех случаях, где мы пользуемся животными для доставления себе таких или иных развлечений, удовольствий и проч.

Предыдущие страницы ясно, – нам думается, – определяют христианскую точку зрения на дело. Они вполне достаточно намечают ответы проникнутого христианским духом человека на вопросы: о вивисекции, охоте, о держании животных, птиц, рыб... в неволе и о тому подобных явлениях, сплошь и рядом встречающихся в обыденной жизни.

Резать живых животных (вивисекция) и eo ipso мучить их... даже до смерти (напр.. собаку, кролика, лягушку...) иногда, – говорят, – необходимо в интересах человечества. Вивисектор таким путем может-де узнать многое такое, что затем с огромною пользою могло бы быть применено к человеку (по части разузнавания и лечения болезней и пр.). А интересы человека, мол, во всяком случае, должны быть предпочитаемы интересам каких-то там животных... Если ученый, прибегающий к вивисекции, действительно твёрдо убежден в том, что польза, о которой идет речь, в данном случае подлежать сомнению не будет, тогда, говорят, еще мыслимо на рассматриваемый вопрос дать положительный ответ. Хотя вивисекция сама по себе-де зло, но ради человеческой пользы, может, мол, быть допустима при подобных условиях. Так обычно смотрят на дело моралисты те или другие...

Точка зрения нехристианская и ненравственная вообще, а между тем разделяется милыми сердцу Геккеля «естествоиспытателями», считающими животных своими «братьями»... Странно, но – факт! Христиане, – которые, по Геккелю, презрительно отзываются о животных: «животные – не христиане», – однако, не станут мучить живых животных, а проповедники «монистической» хваленой «этики», действительно, «со спокойной совестью» все это проделывают... Хороши «братья»!.. Удар, какой Геккель хотел нанести христианам, попал не в них, а в него-же самого! Удивительно!

Дело в том, что христианство не может рекомендовать «иезуитских» приемов, напр., о «цели, оправдывающей средства» (ср. об этом наши статьи, цитов. выше), – как приемов безнравственных и ничем не оправдываемых. В данном случае человек, – видите-ли, – желает извлечь себе пользу мучениями других (пусть это будут даже животные, но по-своему наслаждающиеся бытием, по-своему радующиеся и пр.), – на несчастии других основать свое благополучие... Этой точки зрения христианство никогда допустить не может, не может одобрять... Если б гг. вивисекторы, ради пользы человечества, вздумали делать опыты над самими собою, то это было бы лучше с нравственной точки зрения (здесь было бы самопожертвование ради других...), хотя, разумеется, христианство не одобряет и самоубийства, в какой бы форме и ради каких бы целей оно ни совершалось (см. подробности в моей статье: «Христианское самолюбие»: цит. выше)... Болезни и страдания – явление дурное, нежелательное, – но они вошли в мир по вине человека; по вине человека пришла в расстройство и вся «тварь» (Римл. 8:20)... Ее, посему, человек должен жалеть, щадить (избегать даже употребления ее в пищу)... и ни в каком уж случае ее страданиями, им лично причиняемыми, не создавать своего собственного благополучия. Человеку лучше остаться больным, лучше умереть, чем чрез мучения других добиваться здоровья, исцеления... Господа «монисты естествоиспытатели», поступающие иначе, как раз и грешат тем, в чем пытаются обвинить христианство само по себе, т. е., «антропистической манией величия», и в лучшем случае – крайней непоследовательностью... Они не хотят понять – эти гг. естествоиспытатели, что если допустить вивисекцию над животными – человеческими «братьями, то ведь можно затем дойти и до вивисекции над людьми – нашими ближними... Ведь здесь качественной разницы между «животными» и «людьми» нет (стр. 186 у Геккеля)..., по монистическому (возвышенному!!) мировоззрению... Вот и договорились гг. монисты!.. Однако, как далеко вам до христианской-то точки зрения! Ни понять вам ее, ни дорасти до нее!

Если христианство принципиально не может разрешить вивисекции даже и в тех случаях, где их польза для человека была бы несомненной, то тем более это должно сказать о случаях, где ожидаемая от вивисекции «выгода» или слишком малозначительна, или совсем бесцельна... Резать бесцельно дерево... нелепо; тем более гнусно резать и мучить животных... только ради своего удовольствия и без всякой часто пользы для кого-бы то ни было! Если подобный естествоиспытатель отрицательно относится к христианству, то пусть послушается хотя-бы голоса своей совести, если только и он не угас в нем окончательно, как у г. Геккеля. Если в естествоиспытателе-монисте еще теплится хотя-бы искорка сострадания и жалости к живым существам, то он должен понять всю безнравственность и жестокость своих действий в данном случае!

Впрочем, кому-же неизвестно, что пресловутые гг. естествоиспытатели нередко прибегают к вивисекциям и в таких случаях, когда заведомо не предвидится никакой пользы для человечества (с каким восхищением иногда рассказывают молодые курсистки или зеленые студентики о том, как они потрошили лягушек..., – и не подозревая при этом, по-видимому, о каких гнусностях они говорят столь равнодушно и даже с похвальбой)!.. Здесь они являются уже сугубыми преступниками даже и с обычной житейской точки зрения, подлежащими строгой ответственности не только уже пред элементарным хотя бы нравственным законом, но и пред законами гражданскими...

Геккель со своими «присными» в конце концов превратились в обвиняемых, что и требовалось доказать.

Вопрос об охоте решается, при свете христианской точки зрения, без труда. Само собою понятно, что нужно щадить даже и диких зверей (вышедших из повиновения человеку и вообще из своего первобытного состояния в нынешнее по вине человека: ср. выше), насколько это допустимо и возможно. Это – общее положение. Но, говорят, если цель охоты – доставить себе необходимые средства к жизни, тогда-де она может считаться делом нравственно- позволительным... Однако, лучше бы воздерживаться от охоты даже и в таких случаях, тем более, что употребление мяса в пищу вообще нежелательно и только дозволено нам, а не приказано..., – да и дозволено в силу последствий прародительского грехопадения, а не по какой-либо более высокой причине. Всего этого забывать не следует (см. подробности в моей цитов. «речи»)... Если же цель охоты – избиение приносящих человеку вред и даже угрожающих его жизни диких животных, то в этом случае охота, как некоторого рода самооборона, самозащита..., может не встречать серьезных и непреодолимых возражений (об этом отчасти уже было говорено выше)... Но охота ради ее самой, ради развлечения, ради доставления себе удовольствия, травля животных собаками..., – все это – нечто ужасное, мерзкое и гнусное, против чего всецело возмущается и восстаёт наше нравственное чувство. На какого-нибудь несчастного зайца, который никому не мешает и по-своему веселится и славит Творца, выпускают целую свору специально приученных к таким безобразным деяниям собак..., гонятся за ним..., стреляют... и после с восторгом рассказывают об этом, как о каком-либо подвиге!.. Мерзость! Но так давно в распространеннейшей газете один «интеллигент» с восхищением вспоминал об одном покойном московском университетском профессоре, с которым они хаживали в какую-то московскую рощу стрелять ворон..., стрелять так себе, ради потехи, чтоб нагулять аппетит перед обедом... Какая дикость!

И если против кого здесь Геккель мог бы метать громы и молнии, то опять не против христиан самих по себе, а против «так называемых» христиан, ничего с христианством общего в сущности не имеющих, или против своих-же «естествоиспытателей-монистов», повинных не только в охоте, но и в легкомысленной, притом. Да!

Как на дело нехристианское, как на дело жестокости человеческой, должно смотреть и на глубоко-укоренившейся обычай держать в неволе птиц (в клетках), золотых рыбок (в комнатных аквариумах) и т. под. Человек не извлекает отсюда никакой для себя пользы, кроме не особенно понятного иногда и дикого часто удовольствия (человеку иногда доставляет неизъяснимое восхищение, если какой-нибудь попугай выкрикнет ругательное слово!.. Наслаждение «Тита Титыча»)!.. А между тем эти живые существа, вырванный из «своей» среды, из тех условий, какие являются для них наиболее соответствующими и родными..., принуждены жить в совершенно чуждой им обстановке, без свободы, терзаться, мучиться и. т. п.

Вот бы против чего ратовать Геккелю и К⁰! Вот бы против этого..., в чем, – повторяем, – христианство само по себе, однако, безусловно неповинно..., и относительно чего геккелистам не худо бы вспомнить слова басни: «чем кумушек считать трудиться, не лучше-ль на себя, кума, оборотиться»?..

Словом, по откровенному учению, в основе отношений человека к животным должны лежать справедливость и благость, – мысль, что и животным свойственны чувства боли, как и чувства радости и довольства... Отсюда человеку должно быть присуще желание, по мере возможности, облегчать жизнь животных или, по крайней мере, не препятствовать им жить по-своему... И только такое отношение человека к животному миру и может быть признано нормальным и единственно желательным...

Не трогательно ли читать такие, напр., строки о христианских монастырях?! «На острове» (Валааме) «в рощах скачут зайцы по той причине, что ловить их монахам не для чего, а стрелять богомольцам запрещено» («Живописная Россия», изд. Вольфа; 1881 г., т. I, ч. 1, стр. 456). «Пользуясь тем же запрещением стрельбы на острове, тюлени целыми стадами выползают на прибрежные скалы и нежатся на ветре и солнце в усладительном сне и покое» (стр. 458)... Могут ли что либо подобное написать о своих монистических поселениях гг. последователи Геккеля? Или прочитайте хотя бы 88-е правило Трулльского Собора свв. отцов! «Случалось иногда», говорит толкователь этого правила – Вальсамон, «некоторым во время жесточайшей зимы останавливаться в храме..., и большой снег заставлял входить внутрь храма с их конями и таким образом избегать смертельной болезни от простуды. Но благоговение ко храму» естественно «не дозволяло им этого делать; и они сами, входя во храм, избегали опасности простуды; а животные их, стоя вне храма, делались жертвою холода»... Во избежание этого «свв. отцы» и позволили в подобным случаях вводить в храм и животных, «дабы» (говорит толкователь правила – Зонара) «животное, оставшись вне крова, не погибло» (см. цитаты в моей речи о «вегетарианстве»..., стр. 33)... «Милующее сердце», говорит преп. Исаак Сирин, «и о бессловесных... ежечасно со слезами приносит молитву, чтобы сохранились» они..., «а также и об естестве пресмыкающихся молится с великою жалость, какая без меры возбуждается в сердце его до уподобления в сем Богу» (см._: в моей речи: ibid.). На вопрос: «что такое сердце милующее?» преп. Исаак ответил: «возгорание сердца у человека о всем творении, ...о птицах, о животных... и о всякой твари. При воспоминании о них и при воззрении на них, очи у человека источают слезы. От великой и сильной жалости», – продолжает он, – «объемлющей сердце, и от великого терпения умаляется сердце его, и не может оно вывести или слышать, или видеть какого-либо вреда или малой печали, претерпеваемых тварью» (ibid.)... Ср. еще, напр., Лук. 15:3–6. Mф. 18:12–13... Впрочем, что уже говорить о христианстве, если и в ветхозаветной Библии находим, напр., законы: «в седьмой год «оставляй» землю «в покое, чтобы питались убогие..., а остатками после них... звери полевые. Так же поступай с виноградником твоим и с маслиною твоею» (Исх. 23:11) (Лев. 25:4–7)... «В седьмой день покойся, чтобы отдохнул вол твой и осел твой»... (Исх. –12). Когда увидишь осла брата твоею или вола его упадших на пути, не оставляй их; но подними их»... (Второз. 22:4. Ср. Лук. 14:5; ср. Mф. 12:11), «Не вари козленка в молоке матери его» (Исх. 23:19. 34:26. Второз. 14:21). «Не заграждай рта волу, когда он молотит» (Второз. 25:4), и т. д.

Вот она христианская то точка зрения, г. Геккель с «присными»!..

А посмотрите-ка, с другой стороны, на восхваляемых этим «ученым» (!) буддистов. «Далее в душах членов монашеского ордена... гордость до того сильна, что они считаюсь унизительным для своего достоинства платить вежливостью за вежливость, благодарить за милостыни, какие народ подает им» (Келлог: «Буддизм и христианство»; 2-е изд. Киев, 1894 г., стр. 274)... Где уж тут говорить о хороших отношениях этих эгоистов... не к людям, а к животным? Если ими третируются люди, то, разумеется, тем более неразумные твари... Если, далее, буддисты до такой степени не уважают людей, что на каждом шагу похищают чужую собственность, – заражены в «широких размерах» пороком воровства, неизвестных даже «и у индусов, далеко не отличающихся честностью» (ibid.), – то тем менее фактически склонны «уважать» (!!) каких-то там животных...

Нет, совсем не такова христианская точка зрения по вопросу об отношении к животным, как она представляется у пресловутого Геккеля..., – и христианство является нимало не повинным в тех небылицах, какие на него клеветнически или в лучшем случае по недомыслию или невежеству возводит здесь «немецкий Дарвин»...

Однако, крайне удивительно, что последний, проповедующий, – как мы видели, – о «равновесии» между эгоизмом и альтруизмом, спокойно ест сам и разрешает другим есть «братьев» в буквальном смысле слова и «сестер» в таком же смысле: свиней, телят, овец... Какое уже тут «равновесие»?.. Почему же тогда он восстает против торговли рабами, против убиения хилых детей – бесполезных будущих граждан и проч.? Ведь во всех этих случаях существо-то дела, по Геккелю, одно и тоже!.. Печальный мыслитель!..

IV. «Христианство», говорит Геккель, «считает нашу землю юдолью плача и скорби», – смотрит на «земную жизнь нашу» – лишь как на «подготовку к вечной жизни на том свете». Отсюда-де оно «совершенно последовательно требует», будто бы, «от человека, чтоб» последний «отказался от всякого счастья на этом свете» и «ни во что не ставил все земные блага» (разумеется, в частности, «все бесчисленные, крупные и мелкие, усовершенствования в области техники, гигиены и путей сообщения», обусловливавшая «комфорт нашей современной культурной жизни», – «высокое наслаждение пластическими искусствами, музыкой, поэзией, которые пышно расцвели еще во время христианского средневековья»..., «наконец, неоценимые научные открытия «главным образом – в области естествознания»). «Все эти земные блага», высоко ценимые-де «монистическим мировоззрением», в христианстве, наоборот, будто бы «не имеют никакой цены» и мало того: «большей частью даже считаются» там «предосудительными». Если «монистическая этика одобряет и рекомендует» их, то «строгая христианская мораль должна»-де «осудить стремление» к ним. «Христианство», словом, «оказывается враждебным культуре». «За культуру» с ним и борются «современное просвещение и наука»... (у Геккеля стр. 186–187).

О «христианстве и культуре» мы уже имели случай писать специальные статьи в «Церковном Вестнике» (1909 г., 33 и 37) и потому в настоящем случае будем кратки.

Геккелево обвинение по адресу христианства особенно чувствительно ныне, когда так называемая культура достигла преимущественного развития и процветания и, когда ею исключительно дорожат и гордятся. Естественно, что теперь именно все её защитники и почитатели (так называемая «интеллигенция») всего скорее и склонны враждебно отнестись ко всему, что так или иначе не благоволит ей – «культуре» этой.

Однако, как и в других случаях, и в настоящем обвинение, идущее против христианства со стороны Геккеля, нисколько не справедливо. Это – непреложный факт, и «немецкий Дарвин» в лучшем случай борется с «ветряными мельницами» и с выдуманными его больною фантазией призраками.

В самом деле, что такое культура? Если понимать ее в «широком» смысле, то под нею разумеют «развитие, прогресс, облагорожение» человечества «в областях – религиозной, нравственной, социальной, экономической», – совершенствование его в «каждой» из них – «гармоническое» и чуждое односторонности (Kneib: «Die Jenseitsmoral im Kampfe um ihre Grundlayen»; Freib. im Breisg. 1906, S. 134. Сравн. «Вехи». «Сборник статей о русской интеллигенции». Москва, 1909 г., стр. 157). В смысле «узком» культура – это постепенное «подчинение» себе человеком материальной природы с помощью «земледелия, промышленности и техники, торговли, искусства и науки» (Mayer: «Christentum und Kultur»; Berl., 1905; S. 1. Kneib, S. 134. 135). У нас под нею «обычно понимают железные дороги, канализацию, мостовые, – развитие народного образования, совершенствование политического механизма»... («Вехи», стр. 157), – просто: «средства питания и защиты» (Пфеннигсдорф: «И. Христос в современной духовной жизни»; 1907 г. Харьк., стр. 7)... Последнее – «узкое» – понимание, к сожалению, ныне является наиболее « господствующим»: культура-де – «культивирование материализма» – и только (Ю. Александрович: «Нигилизм – модерн и наши моралисты»; 1909 г., Москва, стр. 10. Ср. «Вехи»: стр. 158. 160. 151. 152...), так как «единственное»-де «благо» в жизни «есть материальная обеспеченность» (стр. 156). Нынешней интеллигенции не до «чистого понятия культуры» (стр. 158. 160)... Ей подайте только «утилитарное» понимание (стр. 157)... Со всяким же другим она только «борется» и «борется», – особенно интеллигенция русская (стр. 158. 160)...

Ясно каждому, что христианство не может быть враждебно широкому пониманию культуры, – единственно правильному и чуждому односторонности, – соответствующему всем запросам человеческим, а не тому или другому, – не тем или иным только. Ведь, по откровенному учению, Творец создал человека не только из тела, но и из души и наделил то и другую известными потребностями, склонностями, способностями. Гармонично развивая все, дарованные ему, способности, правильно удовлетворяя свои потребности – нравственные, религиозные.... все более и более совершенствуясь..., человек, таким образом, постепенно и приближался бы только к своему идеалу, данному Творцом. Все было бы хорошо..., если б развитие, – словом, – шло «гармонично», разносторонне..., – если б каждая частность здесь была на своем месте, занимала соответствующее её значению положение...

Но, как и замечено, с таким единственно правильным представлением культуры, разделяемым и христианскою точкою зрения, ныне, к сожалению, не желает мириться наша интеллигенция» – и русская, и европейская, обычно стоящая на понимание лишь узкое, одностороннее, ошибочное... Ясное дело, что здесь между христианством и «культурою» солидарности быть не может, как между истиною и ложью. Христианство не может, в угоду антихристам нынешним Геккелю и К⁰), отказаться от загробного миpa, от принятия души и её бессмертия, от её прав, преимущественных пред телесными..., – не может допустить только один материальный мир с его материальными лишь потребностями сосредоточить свои заботы только на нем одном. Не может – поддерживаемое, между прочим, и современную серьезную наукой (см., напр., книгу Табрума – «Религиозные верования современных ученых; Москва, 1912 г.), вовсе несогласной с беспочвенными притязаниями антихристианских мыслителей (не говорим уже об её специальных основаниях в данном случае, которых одних только совершенно достаточно для верующего христианского сердца)... Не может, – видя, к чему приводит эта «лжекультура» – божок слепой «интеллигенции»..., – видя, в частности, попрание всех высших идеалов во имя грубых материальных лишь, развитие порнографии и всевозможных проявлений безнравственности вообще, нравственного хулиганства и босячества, кулачного грубейшего права, грабежей и насилий всякого рода, безбожия, содомства, самоубийств, отцеубийств и т. п. и т. п. Не может, – считая, все эти печальнейшие явления естественным и неизбежным следствием пропагандируемой «интеллигентами» лжекультуры, как яко бы единственно-истинной, – преклонение только пред одной материей и материальным лишь... Раз все оканчивается здесь – на земле, а дальше – ничто и ничто, – ясно, что «ешь, пей, веселись»... – вот тот единственный принцип, который только еще и может иметь и иметь какой-либо смысл... Не дай Бог такой культуры! А от неё не уйти, не уйти ни в каком случае тем, кто, ограничивая все свои помыслы одною лишь землею, думает водворить нравственность среди людей без вмешательства религии, Бога... Все эти г.г. автономисты в лучшем случае слепы и жалки, а то так и прямо гнусны и недобросовестны, в своих корыстных расчетах обманывая простодушную и наивную публику, пробуждая в ней в сущности лишь дикого зверя, лишь пещерного обитателя.... И христианство, расходясь с такою «лжекультурою» и её «умными« (еще-бы!) проповедниками, может только и только гордиться этим, – как отстаивающее единственно разумную и безусловно-правильную точку зрения, которой могут не понимать только лица, – подобно «Геккелям», – приложившиеся к неосмысленным скотам и им уподобившиеся...

Дело ясно... и можно было бы здесь уже и считать его поконченным, если б не представлялось необходимым сказать еще несколько слов в опровержение некоторых Геккелевских обвинений по адресу христианства, выше упомянутых уже... (кроме «Mиpoв. Загад.» Геккеля, см. еще, напр., A. Pay «(Die Ethik Jesu», Giessen, 1899; S. 170 и др., – И. Гюйо «Социальные учения христианства»; СПб. 1907 г., стр. 91 и друг.).

И, в частности, во-первых, христианство не относится совершенно отрицательно ко «всякому счастью на этом свете», ко «всем земным благам».

Пятою заповедью десятословия обещается всем, почитающим своих родителей, долголетие и вообще «благо», счастье. Здесь, как видите, совсем не враждебное отношение к положению человека «на этом свете». Св. Ап. Павел о «жизни тихой и безмятежной» говорит – как о благе (1Тимоф. II, 2)... Это очень характерно. Далее, Геккель и подобные ему лица придают особое значение материальному достатку – богатству – этому, ценимому ими, благу. Но христианство и здесь не проявляет каких-либо враждебных чувств. Дело в том, что, с христианской точки зрения, богатство и бедность – сами по себе – нечто в нравственном отношении безразличное, не заслуживающее, посему, ни порицания, ни одобрения. Прикосновение свободы и сознательности человека делает и то, и другое уже или хорошим, или дурным. Все зависит от того, словом, как пользуется субъект богатством, – как ведет себя в бедности. Богатство становится дурным в том случае, когда человек «прилагает к нему сердце», обращает его в самоцель, в своего рода «summum bonum», привязывается к нему... «Сребролюбие есть корень всех зол». Ему «предавшись, некоторые уклонились от веры, и сами себя подвергли многим скорбям... Убегай сего»... (1Тимоф. 4:10–11). «Умертвите... любостяжание, которое есть идолослужение» (Колосс. 3:5)... Богатство – зло, если обладающий им человек будет рассуждать подобно евангельскому богачу: «душа! Много добра лежит у тебя на многие годы: покойся, ешь, пей, веселись» (Лук. 12:19); если станет «собирать сокровища для себя а не в Бога богатеть» (-21) и т. д. (ср. Матф. 4:19 24). «Бедность и богатство», – говорит св. И. Златоуст, – «приведут оба к добродетели, если мы захотим» (см. его «творения» в издан. СПб. Дух. Академии; т. 2-й; 1896 г. стр. 173); «ни богатство не зло, ни бедность не добро..., не по воле пользующихся ими становятся или тем, или другим» (т. 3-й; 1897 г., стр. 366); «бедность способна унизить и доблестнейшую душу» (т. 1-й; 1895 г., стр. 432)... При отсутствии такого настроения, человек «впадает в искушение и в сеть, и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу» (1Тимоф. 4:9). При наличности его, человек получает возможности (как уже и сказано выше: см. у нас § II) помогать «нуждающемуся» (Ефес. 4:28), если он имеет достаток, богатство; может самостоятельно устраивать свою нравственную жизнь, не вынуждаясь приспособляться к окружающим людям и обстоятельствам... (ср. у нас: loc. cit.).

Во-вторых, – что христианство ничего не говорит и говорить не хочет против «усовершенствований в области гигиены», – это тоже – бесспорный факт. Выше мы уже освещали данный вопрос по другому поводу. Там приводили места из Нового Завета: Колосс. 2: 23; I Тимоф. 5:23, – из Ветхого: I. Сирах. 31:21–24; 38:1. 4. 9. 12... и комментировали... Видели, что, дозволяя в известных случаях употребление вина и призывая человека «почитать врача честию по надобности в нем»..., слово Божие не относится к «гигиене», как таковой, отрицательно, пренебрежительно... Не так ли? В этом убедимся еще сильнее, если припомним, что и Сам Господь врачевал и исцелял всякого рода «недужных», больных, воскрешал мертвых и т. п. А как относилась к интересующему нас вопросу древняя христианская Церковь, об этом можно найти по местам красноречивые сведения, напр., в книге Г. Ульгорна «Христианская благотворительность» etc. (СПб. 1900 г.)...

В-третьих, странно слышать из уст Геккеля или кого бы то ни было другого, что христианство что-то могло бы иметь против «усовершенствования путей сообщения»... Христианство и «пути сообщения»..! Да пусть себе улучшаются последние – и слава Богу! Ведь это «усовершенствование» являлось и раньше, и теперь является одним из внешних средств, облегчающих дело скорейшего распространения проповеди Христовой, с одной стороны, а с другой, само по себе ничего враждебного христианству не представляло и не может представлять. Упорядоченные пути сообщения в известной степени помогали, конечно, и первым провозвестникам Евангелия Христова – постолам Господним и их ученикам, и проповедникам дальнейшего времени и уж, во всяком случае, не препятствовали им. Открытие новых стран и с тем вместе новых путей сообщения имело своим последствием евангельскую проповедь в какой-либо Америке, в Австралии и т. д. Благодаря «усовершенствованию путей сообщения», мы получили возможность посещать святые места, напр., Палестину с ее священным городом Иерусалимом, св. гору Афон, г. Бар, Соловки..., – получили возможность нести евангельскую проповедь в Японию и т. д. И что дало повод Геккелю обвинить в настоящем случае христианство, – трудно себе и представить, если не предполагать, что он собирал обвинения без всякого разбора и без рассуждения..., лишь-бы нагромоздить их возможно больше... Вот последнее-то, к удивлению, и приходится постоянно констатировать... Однако, времена!.

В-четвертых, «научные открытия», с христианской точки зрения, не только никогда не «предосудительны», но, напротив, всегда высоко «ценны». И зачем христианство стало бы их осуждать, если «истинные» открытия никогда еще не подрывали его, да никогда не могут и подорвать вообще? «Ценны» же они потому, что, напротив, всегда лишь подтверждали и подтверждают незыблемость христианских истин и разъясняют их так или иначе. Напр., в текущем уже столетии, как известно, «открыт кодекс Аммураби» – вавилонского царя, современника патриарха Авраама. Ясно отсюда, что «писанное законодательство существовало» за много веков до Моисея. Вот открытие и вот вывод. Оба весьма ценны для христианства. Дело в том, что известный Велльгаузен отрицал «подлинность Моисеева законодательства» на том-де основании, что в эпоху «Моисея» и «вообще не было письменности» какой-либо, а уж тем более не могло быть «издания целого свода законов». За Велльгаузеном стоял огромный авторитет, – и посему его заключения являлись ошеломляющими. Но вот сначала «в Египте открывают целую дипломатическую переписку», доказывающую, что «во времена Моисея письменность находилась уже на высокой степени процветания»... А затем в Сузе отыскивают памятник Аммураби, доказывавший, что «целый свод законов» был письменно изложен еще в эпоху Авраама! И вся теория Велльгаузена рассыпалась в прах... Куда давались и его «сарказмы» в роде того, что «Моисей» мог быть «автором известного под его именем законодательства» в такой же степени, в какой «Господь И. Христос» был «составителем устава нижне-гессенской духовной консистории»... и т. д. («Странник», 1903 г., дек. «Вавилонский царь правды Аммураби» – проф. А. П. Лопухина, стр. 861–862)? Побольше бы таких «научных открытий», г. Геккель!

В-пятых, «искусства, музыка, поэзия»..! Но здесь уже излишне и полемизировать с Геккелем, так как он сам же себя блестяще побиваете, тут же заявляя, что и первая, и вторая, и третья «пышно расцвели еще во время христианского средневековья» (у Геккеля стр. 186)... Впрочем, «расцвели», – прибавляет он, – «не смотря на его», т. е., христианского средневековья, «принципы». Интересно было бы знать: какие же это «принципы?» Но в подобных случаях «немецкий Дарвин» обычно слишком подозрительно молчалив («слово»-де «серебро, а молчание – золото!»)... А как христианство относилось, напр., к «искусству» до «средневековья», об этом можно было бы немало найти хотя бы в прекрасной книге проф. Н. В. Покровского: «Очерки памятников христианской иконографии искусства» (2-е изд. СПб. 1900 г.), а также в трудах Н. П. Кондакова, отчасти Е. Редина и др.. Об отношении христианства (опять древнего) к поэзии можно составить себе представление хотя бы на примере «замечательного римского христианского поэта – Аврелия Пруденция Клемента» (Брокгауз-Ефрон: «Энциклопедич. Словарь»; полут. 50-й; СПб. 1898 г., стр. 592), блестяще обследованного и в русской богословской литературе профессором П. И. Цветковым (см. его докторскую диссертацию: «Аврелий Пруденций Клемент»; 1890 г.). По тому же вопросу (т. е., об отношении христианства к поэзии), а также и по вопросу о взгляде христианства на музыку чит. еще содержательную и поучительную книгу архиеп. черниговского Филарета: «Исторический Обзор песнопевцев и песнопения греческой церкви» (изд. 3-е; СПб. 1902 г.) и друг. Не излишне в данном случае припомнить и царя Давида, «бряцающего» на «гуслях», воспеваемого Церковью, и его «Псалмы» и т. д. и т. д.

Больше ни о чем против христианства в данном случае Геккель не говорит. Мы видели, что и здесь, как и в других случаях, этот прославленный мудрец пользуется такими антинаучными и недобросовестными приемами, с помощью каких можно доказать – что угодно и обвинить христианство не только во вражде к истинной культуре, а еще и в более страшных вещах, – но..., но только цена таких обвинений и доказательств меньше нуля...

Всегда нужно помнить, что Апостолы Христовы (как и христианство вообще) проповедовали «любовь» и чрез то самое благожелательно относились к культуре, поскольку плоды последней облегчали и содействовали проявлению этой величайшей добродетели. Мир в Апостольскую эпоху «глубоко погряз в наслаждениях» чувственных, в грубейших пороках, в разнузданности. Поэтому Апостолы, естественно, считали «опасною» для верующих «тогдашнюю культуру» и предостерегали (напр., Ап. Иоанн Богослов: см. 1-е поел, соборн., особенно 2:15, 16...; Ап. Павел: см. посл. к Римл., Галат., Ефес. и др.) от неё христиан, – но только от неё, а не от культуры вообще.

Затем христианство стало распространяться по вселенной... Представители Христовой Церкви в это время всегда очень энергично содействовали развитию и расцвету культуры: «освобождали женщин, детей, невольников»... из рабства, внося за них иногда большой выкуп; «епископы строили не только церкви, но и дороги, мосты, богадельни, больницы, воспитательные дома, школы, покровительствовали искусствам, науке»... Знаменитый учитель христианской Церкви Тертуллиан говорит, что христиане «участвуют» с другими «в политической и экономической жизни, в банях, лавках, мастерских, гостиницах, на рынках, во всех занятиях» (см. у Kneib'a, Ульгорна...: op. citat.). Даже и отшельники «убегали не от Мира с его земными задачами» самими но себе, а «от Mиpa с его похотью», с его греховностью, нравственной испорченностью, порочностью, – убегали от распущенности и развращенности... (ibidem).

Не имея надобности входить в подробности, мы должны сказать, что Христианская Церковь, всегда преследуя, конечно, ближайшие свои прежде всего цели, в то же время неизменно покровительствовала также и истинной культуре. Это – бесспорный факт, признанный всеми добросовестными и серьезными исследователями.

Святая истина, – что «вся» (именно!) европейская «цивилизация и культура покоится» на христианстве, пропитана христианским духом, – что «социальное законодательство нашего времени» есть плод «христианской» именно «культуры», христианской проповеди любви... Не видят этого – только слепой или тенденциозно настроенный злостный человек. Отнимите (но, конечно, это совершенно невозможно!), вычтите влияние христианства в истории возникновения здоровой культуры, поскольку она заявляет о себе в настоящее время, и в итоге осталось бы не только нечто очень жалкое и очень мизерное, но еще и более ничтожное (см. мою статью: «Бесплодно ли христианство?» Странник – 1907 г., декабрь, стр. 648, 633, 624 и др.; Kneib, Ульгорн – цит. соч.; «Ц. Вестн.» – цит. №№-а и пр.)... Новейшее время, в отношении к урегулированию и усовершенствованию социальной жизни, выделяется тремя явлениями: попечением о раненых на войне, освобождением рабов и «законосообразною» заботливостью о «четвертом» сословии. И во всех этих явлениях руководящее значение имело христианство, – христианские идеи оказали и здесь главное влияние..., – что уже было подробно выяснено мною на страницах журнала «Странник» (цит. 1907 г., дек...) и в некоторых других статьях (ср. ссылку в № 37 «Ц. Вест.» за 1909 г.)... Разъяснено в литературе и то еще, сколь много содействовали развитию культуры русские «обители», хотя и «строившие свою жизнь по загробному идеалу», именно: «Соловки, Печенга, Валаам, Новый Афон», Сергиева Лавра и т. п. (ср. Прот. И. Олъшевского, ныне еп. Сильвестра: «В вере ли мы?» Полтава, 1909 г., стр. 209), – даже любой почти из ничтожнейших монастырей, нам лично известных: какой-нибудь заброшенный Кирилло-Новоезерский и друг.

Дело крайней неблагодарности – отрицать благотворное содействие христианства развитию истинной культуры и тем более обвинять его – христианство – даже во враждебных последней тенденциях... И в этом деле безусловно повинен все тот же Геккель!

V. По словам Геккеля, «одной из самых печальных сторон христианской морали является её пренебрежение» (будто бы) «к семейной жизни»... А между тем «семья» – «устой общества», что несомненно, и «нормальная семейная жизнь – необходимое условие государственного процветания»... Иисус Христос, – говорит Иенский ученый, – «придавал семье так же мало значения, как и всем другим благам этого света»... «Отношения Его к Матери... вовсе»-де «не были нежны и поэтичны»... «Половая любовь», по учению Господа, будто бы «лишь неизбежное зло». Ап. Павел прямо, мол, заявил, «что лучше не жениться»... «Человечество», если б оно послушалось «этого разумного» (!? Геккель позволяете себе еще сарказмы!) «совета..., вымерло бы в течение одного столетия»... Всем известно, – рассуждает Геккель, – что «мужчина и женщина – два... полноправные организма»... А но учению Христа, «женщина»-де «ниже мужчины, и сношения с ней носят нечистый характер». «Природа»-де «жестоко отомстила за это пренебрежете к ней», о чем свидетельствует «история средневекового папства»... (но папство к нам уже не имеет отношения: уже было сказано, что не о католических злоупотреблениях нужно говорить, когда идете речь о чистом христианском учении!). И в конце концов – подтверждающая ссылка на пресловутого A. Pay (о котором уже была речь у нас выше и который уже сам по себе своим только именем красноречивее всего доказывает ошибочность рассуждений руководящегося им Геккеля...) (см. в «Миров. Загадк.» стр. 187).

Но и здесь утверждения Геккеля столь же фальшивы, как и в других случаях, когда он пытается вооружаться против христианского учения, которое, как уже выяснялось нами выше, ему в сущности неизвестно или в лучшем случае понимается им ошибочно, превратно, под тенденциозным углом зрения... В данном в особенности случае все это настолько ясно до самоочевидности, что в длинных рассуждениях наших совершенно не нуждается, – и посему речь наша будет вообще коротка.

Во-первых, напрасно Геккель здесь забыл об излюбленных им – буддизме, магометанстве, Фалесе, Сократе, Аристотеле и др. (ср. у него стр. 184, 185) и не противопоставил их христианству! Или это было ему невыгодно? И он пожелал воспользоваться тою же уловкой, к какой обычно прибегали в подобных случаях и многие другие лица: в особенности граф Толстой и даже, к удивлению, В. С. Соловьев... Хорош научный прием! Достоподражательный!

А буддизм поучил бы его многому: напр., тому, что «человеку» только «в наказание за его дурную жизнь предстоит возрождение женщиною».., – что «женщина – существо низшей породы», – что «жена, дочь, мать имеют совершенно одинаковое значение с непотребной женщиной»... (проф. А. Ф. Гусева op. cit, стр. 135 и др.). Нужно ли еще продолжать? Так-то, г. Геккель! «Брачная жизнь», по буддизму, «зло» (стр. 136...). Почему же обо всем этом Геккель умалчивает и не приводить нам в пример буддистов?..

Если кто-либо, – такова магометанская точка зрения, – не знает, как ему поступить в затруднительном положении, – то пусть посоветуется со своим другом, а за отсутствием последнего – с первым встречным мужчиной.., и затем да сделает согласно их указаниям. Но, если ему не к кому больше обратиться, кроме своей жены, то, пожалуй, пусть выслушает её мнение, но после... да поступит как раз наоборот... (см. мою брошюру: «Чего ждут от воспитанниц СПб. Свято-Владимирской... церковно-учительской школы»?.. СПб. 1911 г., стр. 5). Почему же о магометанах Геккель ни-слова? Странно.., но, конечно, понятно...

Фалес «благодарил судьбу за то, что родился мужчиной, а не женщиной» (ibid. – См. мою же книгу: «Христианская заповедь о любви – новая заповедь»; Москва, 1908 г., стр. 17) – Когда Сократа спросили: «с кем он меньше разговаривает, чем с женой», то он ответил: «ни с кем». «По мнению Аристотеля, женщина – ошибка природы»; присущая ей «добродетель – совсем иная, чем добродетель гражданина, и мало, чем отличается от той, к которой способен раб»... (см. мою брошюру: «Чего ждут»... стр. 5. – Брокг.-Ефрон: «Энциклопед. Словарь»: 22-й полут.; СПб., 1894 г., стр. 874). «Лучшим украшением женщины», по словам Сократова ученика – Ксенофонта, является «молчание» (ibidem)... Почему бы Геккелю не сослаться и на этих всех мужей и не возвысить их здесь пред христианством? Уж за-одно бы сделать выписку из родственного ему Летурно (см. его сочин. «Эволюция морали»: есть изд. русск. Павленкова, – есть и Аскарханова) о взгляде первобытных дикарей на женщину, как на «пищу про запас», как на «вьючное животное» и лишь «орудие наслаждения»?.. Почему бы ему не заглянуть и в Талмуд, по которому евреи «обязаны благодарить Бога» за создание их мужчинами (см. мою брош. «Чего ждут».., стр. 5–6. «Мисс. Обозр.» 1910 г., № 4, стр. 556: «Христианство и женский вопрос – свящ. И. Альбова»), и т. д.? Но не выгодно... и потому не заглядывает...

Во-вторых, если б угодно было Геккелю заглянуть в Ветхий Завет, то уже там он увидел бы, что женщина ценилась высоко в те отдаленные времена и что священные ветхозаветные писатели всячески восхваляли «добрую жену», содействующую укреплению семьи. «Добродетельная жена – венец для мужа своего» (Притч. 12:4). «Мудрая жена устроить дом свой» (14:1). «Разумная жена – от Господа» (19:14). «Кто нашел добрую жену, тот нашел благо и получил благодать от Господа» (18:23). «Кто изгоняет добрую жену, тот изгоняет счастье» (ibid). «Кто найдет добродетельную жену? Цена её выше жемчугов» (31:10)... «Муж не останется без прибытка... Воздает ему добром... Добывает шерсть и лен, и с охотою работает своими руками» (11–13)... «Добывает хлеб...Встает еще ночью... Задумает... о поле и приобретает... ; от плодов рук своих насаждает виноградник» (14–16)... «Протягивает руки свои к прялке» (19)... «Вся семья её одета в двойные одежды» (21)... «.Уста свои открывает с мудростью, и кроткое наставление на языке её» (26)... «Не ест хлеба праздности» (27)... «Жена, боящаяся Господа, достойна хвалы» (30) и т. д. (чит. вообще стихи: 10–31)... «Счастлив муж доброй жены... Добрая жена – счастливая доля; она дается в удел боящимся Господа» (I. Сир. 26:1. 3). «С нею... сердце довольное и лицо во всякое время веселое» (4)... «Кроткая жена – дар Господа и нет цены благовоспитанной душе» (17). «Благодать на благодать – жена стыдливая» (18). Хорошая жена сравнивается с «солнцем», со «светильником, сияющим на святом свечнике», с «золотыми столбами на серебряном основании» (20–23)... в т. д.

В-третьих, Иисус Христос считает мужа и жену одною плотью, – говорит, что их сочетал Бог (Mф. 19: 6. 5), и поэтому запрещает развод, кроме единственного случая – прелюбодеяния мужа или жены (-9.-V, 32. Ср. Мрк. 10:11,-Лук. 16:18)... Не ясно ли уже отсюда, что Господь и не думал унижать семьи, раз она – дело Божие?.. О каком-либо унижении, в частности, женщины Он также никогда не высказывался даже и намеком. Напротив, Господь беседовал с простою и необразованною Самарянкою (Иоан. 4:4–43), которая превзошла даже самого Никодима, так как, по словам св. И. Златоуста, «тотчас» же «уверовала» в Мессию, оказавшись «разумнее» «начальника Иудейского» (см. мою брош.: «Чем ждут»..., стр. 7; там – ссылка и на А. Н. Надеждина: «Права и знач. женщины в христианстве»; СПб. 1873 г.). Беседовал с «Хананеянкою» (Mф. 14:22–28), за «великую веру» которой «исцелил её бесновавшуюся дочь (ср. Мрк. 7:25–30), – гуманнейшим образом отнесся к «женщине, взятой в прелюбодеянии» (Иоан. 8:3–11), – не презрел кровоточивой женщины, но исцелил (Mф. 9:22)... Известно Его трогательное отношение к сестрам Лазаря – Марфе и Марии. «Исповедание» Марфою веры во Христа (Иоан. 11:26–27... «я верю, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мире») ставят (и справедливо!) «наряду с Петровым» (Mф. 14:16) и даже выше: последнее происходило в присутствии лишь учеников Христовых (13–20), при чем Господь «запретил» им кому-либо говорит, «что Он есть (Иисус) Христос» (20), – а первое – пред лицом народа (Иоан. 11:31, 36–37, 45–46)... А сколь нежные чувства питал Он к Своей Матери, это видно из Его слов, обращенных с креста к Ней и к «любимому» ученику Его (Иоан. 19:26–27)... Введенная во храм, «во святая святых», «куда не дозволялось входить не только женщинам, но и священникам», куда «и сам первосвященник входил только однажды в год после продолжительного поста и молитвы», – Пресвятая Дева уже с 3-летнего возраста своей жизни в своем Лице возвысила женщину на недосягаемую высоту. «В мире нет ничего такого», по словам архиеп. константинопольского Прокла, «что могло бы сравниться с Богородицею – Мариею... Есть ли другое подобное чудо в творении?..» (см. «Чего ждут»..., стр. 12. Там указаны цитаты из кн. Снессоревой, Л. И. Надеждина)... Решительно ниоткуда не видно, чтоб И. Христос унижал женщину – как таковую, или – чтоб Он презрительно относился к семье, к браку... Ведь Он даже удостоил посетить «брак в Кане Галилейской» и сотворить там чудо, «положившее начало» всем вообще Его «чудесам» (Ин. 2:1–11)... Безграничную преданность и любовь к Нему женщин (они пренебрегали опасностями, разогнавшими Его учеников и доведшими до отречения самого Петра, и безбоязненно сопровождали Страдальца на Голгофу, откуда ничто уже не могло их удалить: ни римские суровые воины, ни внезапная тьма, ни землетрясение...; они следили за Иосифом, снявшим Тело Господне со креста... и положившим в новом гробе..., смотрели гроб..., приготовили благовония и масти для своего Учителя... и затем очень рано пришли ко гробу...) Господь, напротив, наградил исключительно высоко: женщине первой, в лице Марии Магдалины, была возвещена радость о воскресшем Спасителе; ей первой Он явился по воскресении из мертвых (Иоан. 20:14–18. Марк. 14:9)... (см. подробности в моей брошюре: «Чего ждут»..., стр. 12. 11. 10. 9 и др.). О каком же презрении Господа к женщине после всего этого можно было бы еще говорить? Это презрение остается пока лишь в одной больной голове Геккеля – и только!

В-четвертых, св. Ап. Павел, толкуя учение своего Учителя, определенно заявляет, что в христианстве уже нет различая между «мужским полом» и «женским», – «ибо все» христиане – «одно во Христе Иисусе» (Галат. 3:28). Ясно, как день, что о каком-либо превосходств мужчины пред женщиной, о каком-либо унижении последней пред первым, – по учению великого Апостола, – нельзя и говорить... Тот же св. Апостол дает «мужьям» заповедь – «любить своих жен, как и Христос возлюбил Церковь и предал Себя за нее» (Ефес. 5:25), – «любить своих жен, как свои тела»: ведь «любящий свою жену любит самого себя» (-28). Муж и жена – «одна плоть» (-31). «Каждый... да любит свою жену, как самого себя» (-33)... Разве здесь не предполагается само собою «полноправие» мужа и жены, о чем гак хлопочет Геккель? Разве здесь хотя бы одним намеком говорится, что брак, соединяющий мужа и жену в «одну плоть», есть какое-то «зло», да еще «неизбежное?». Разве здесь дается хотя бы самое призрачное основание предполагать, что брачные отношения, – по христианской точке зрения, – носят чудящийся расстроенному воображению Геккеля какой-то «нечистый характер?..» И чего только можно не выдумать еще против ненавистного всем этим «антихристам» высокого христианского учения? По христианскому воззрению, «честный брак и непорочное ложе», напротив, достойны похвалы, и только «блудники и прелюбодеи» заслуживают суда Божия (Евр. 13:4. Ср. 1 Корф. 4:15). Если, по Апостолу, «верующая жена» может «освятить» «неверующего мужа» (1 Корф: 7:14), – то разве отсюда можно сделать Геккелевский вывод, что в христианстве «женщина ниже мужчины?..»

В-пятых, ведь в христианской Церкви брак – одно яз семи церковных таинств (для любознательных читателей в данном случай является интересною прекрасная диссертация проф. А. Л. Катанского: «Догматическое учение о семи церковных таинствах в творениях древнейших отцов и учителей Церкви до Оригена включительно»; СПб., 1877 г.)... Этого никогда не следует забывать, – но это с тем вместе и до очевидности ясно говорит, что ни о каком унижении брака и семьи, обусловливаемой браком, в христианстве невозможно и думать... Если брак – таинство, священнейшее установление..., то как же он может считаться в то же время и «неизбежным злом?..» Ведь, если Геккель решительно на каждом шагу сочиняет небылицы про христианство, инсинуирует недобросовестно, злостно лжет, – то разве можно в то же время считать его честным ученым, правдивым человеком? Что-нибудь уж одно. А то и другое вместе – недопустимо...

В-шестых, заглянув в историю христианской Церкви, Геккель увидел бы огромное множество женщин, причисленных к лику святых за их высокие христианские подвиги, за перенесенные ими мучения за веру, за их необычайную стойкость в вере и пр. и пр. Разве это – маловажная характеристика «диакониссы Фивы», которая, по словам Ап. Павла, была «помощницею» не только «многим», но и ему «самому» (Римл. 14:1. 2)..., – или Прискиллы, которую вместе с её мужем тот же велики Апостол называет своими «сотрудниками во Христе Иисусе, голову свою полагавшими за» его «душу», так что их «не я один», – говорит Апостол, – «благодарю, но и все церкви из язычников» (Римл. 14:4. Ср. Деян. 19:26. 2)?.. А первомученица Фекла, презревшая мирские блага, – ужасные мучения и дерзновенно проповедовавшая Христа? «Она первая», по словам Никиты Пафлагонского, «первая из женщин напряженными борениями устранила бесславие женского пола, – первая... не сильными ногами попрала великого змея, почему, как венценосная царица, находится одесную Всецаря»... (см. мою брош.: «Чего ждут».... стр. 13. 14. Там есть ссылки на А. Н. Надежд, и на друг.). Африканская мученица Перпетуя и с нею пострадавшая Фелицитата, «безбоязненно перенесшая все за Христа и послужившие диковинным примером для современников и для всех, кто когда-либо потом о них слышал..., – разве они говорят за Геккеля и ему подобных? Во время гонений святые тела мучеников нередко оставались неубранными: христиане боялись вниманием своим к мученическим останкам привлечь на себя ярость мучителей. И кто же тогда всего больше проявил мужества? Христианские женщины... Они именно «особенно потрудились в деле собирания» и сохранения «мученических останков». «Собирали» их, «погребали»... А после, «по указанию женщин», и прочие верующие «собирались на месте погребения, отдавали должную честь погребенным, иногда строили здесь храмы и т. д.» (см. мою брош.: «Чего ждут»..., стр. 14–15. Там есть указания и на А. Н. Над.). Разве подобное поведение христианских женщин не могло вызвать глубокого к ним удивления и благоговения? И вызвало... Этих женщин и поныне прославляет христианская Церковь и ублажает, а не относится к ним презрительно, г. Геккель.

Во-истину замечательны наблюдения над жизнью семьи, женщины... до эпохи христианской и в христианскую, но в среде языческой! У язычников царил разврат (не только у римлян, но и у греков и др., как царит он и теперь в той части европейского культурного общества, которая, перестав быть христианскою, строит свою жизнь на языческой, полюбившейся ей, основе), – разврат, возведенный даже в особый культ (почитайте для примера хотя бы красноречивые творения христианского писателя Лактанция, очень внушительно описывающего языческие мерзости). Многоженство, проституция (даже в среде знатных римских матрон), постыдная «торговля женщинами» и т. д. – все это были слишком обычные явления в языческой, не просвещенной христианством, среде. И кто спас семью вообще, – кто восстановил её чистоту нравственную? Кто? Да христианство и оно только одно. Это должен бы помнить непрерывно Геккель с его «товарищами» и «руководителями» во главе с пресловутым Саладином... Он должен бы помнить и то, в частности, что в христианстве огромнейшую в этом случае роль выполняли именно женщины, уже за это одно заслужившие высокую честь и отменную похвалу. Таковы, напр., Нонна, мать Св. Григория Богослова, «обратившая ко Христу» своего мужа» – язычника и потом «много помогавшая своему епископу в управлявши церковью», Моника, мать бл. Августина – образец матери – христианской», – диаконисса Олимпиада – истинный ангел хранитель» св. И. Златоуста, – Павла, «построившая на дороге к Иерусалиму страннооприимный дом», выстроившая два монастыря... Подобных имен можно было бы назвать сотни и, при том, без всякого труда. И вполне естественно, посему, что «пред такими великими христианскими женщинами, воспитывавшими даже целые поколения – честные, добродетельные, святые – не могли не преклоняться» с «истинным удивлением» и сами язычники. Что это за женщины у христиан! воскликнул Ливаний, один из знаменитых ученых язычников 4-го века, который сам имел своею» специальностью «воспитание образование юношества, но не видал таких» редких «плодов, до каких достигла тихая, невидная для мирa», но огромнейшая по существу, воспитательная деятельность христианских матерей» и женщин вообще... (см. мою брош.: «Чего ждут»..., стр. 15–16. там есть ссылки на Надежд. – стр. 302..., – на 1-й т. русск. акад. изд. творен, св. И. Злат., – на 41-й, 44-й, 38-й полут. «Энцикл. Слов.» Брокгауза-Ефрона)... Далее, разве не прославляются в христианстве, много сделавшие для православной Церкви такие великие женщины, каковы, напр., императрица Ирина, содействовавшая восстановлению иконопочитания, – императрица Феодора, доставившая православию полное торжество восстановления авторитета 7-го вселенского собора, – еще раньше их равноапостольная царица Елена, которая «обрела в Иерусалиме крест Господень и украсила храмами места в Палестине, прославленные во время земной жизни Спасителя», – впоследствии св. княгиня Ольга русская, – преп. Евфросиния полоцкая, пр. Анна Кашинская... или равноапостольная Нина – просветительница Грузии и огромное множество других (см. мою брош.: «Чего ждут»... стр. 16–17. Там есть ссылки и на «Месяцесл.» архиеп. Сергия, и на 5-й т. «Правосл. Богосл. Энциклоп.» А. П. Лопухина, и на 41-й полут. «Энц. Слов.» Брокг. Ефр.)?... И разве все это и подобное, – повторяем, – может сколько-нибудь говорить о каком-либо унижении женщины в христианстве, как таковом? Не наоборот ли, г. Геккель? Не унижалась ли женщина там именно всегда, где христианство, его влияние ослабевало, отступало? Да, – там всегда женщина унижалась, – там всегда, в причинной связи с этим, ослабевали в соответственной степени и семейные узы и пр. Посмотрите для примера, напр., на современную Францию, где масоны и евреи деятельно искореняют христианство, даже и то в нем, что представляется высоко полезным и самим им, но что все же может напоминать о ненавистном им Господе нашем И. Христе. Не крайний ли упадок семьи, не крайнее ли унижение женщины являются для Франции как нельзя более характерными? Впрочем, посмотрите и на наше отечество... Тоже самое замечается и здесь в причинной опять-таки связи с упадком религиозной веры, с ослаблением христианских принципов... Чем более слабее влияние ненавистного Геккелям христианства, – чем более поднимают голову творцы «Саниных» и др. – г.г. Арцибашевы, Куприны, Л. Андреевы, Горькие... и вся эта нравственная грязь и мразь, развращающая читателей, особенно юношество..., – чем более овладевают вниманием публики безбожные социалисты с животною и даже зверскою этикою – все эти Бебели, Дитцгены, И. Гюйо, Каутские, Менгеры и т. п., – тем более и более принижается женщина, сводятся к нулю семья и её значение... Где женщина низведена в положение лишь животной самки, – где половые сношения поставлены на один уровень с половою жизнью скотского хлева, – где свободно и громко высказываются мечты о безнаказанности истребления утробного плода и прочих подобных же приемов и средств, лишь бы не стеснялись сверх-скотские склонности потерявших всякий стыд и совесть людей или точнее «бывших» людей?... Где, г. Геккель? Да именно в восхваляемом вами нехристианском обществе (см. мою подробную речь об этом в моей статье: «Десятословие и социал-демократическая мораль»; «Странник», 1906 г., октябрь)..., – в среде вашего покроя г.г. естествоиспытателей, отождествляющих женщин с «родною» (!) её сестрою обезьяною и желающих заставить первую жить не по-человечьи, а именно по-обезьяньи и пр. (ср., между прочим, мою брош.: «О христианской семье» etc.; СПб. 1901 г.)... Геккель и подобные ему господа несомненно страдают «некоторым» дальтонизмом. Поэтому как в суждении о «первых христианах, бывших» будто бы «большей частью чистыми коммунистами, отчасти социал-демократами» («Mip. Заг.», стр. 165) (по противоположности чему, см., напр., отличные статьи: К. Черткова; «Был ли среди первых христиан коммунизм», – «Мисс. Обозр»., 1907 г., №№ 7–8; проф. М. Е. Поснова: «Первая христианская община и коммунизм» – «Христ. Чтен.», 1909 г., апрель и май и мног. друг.), Геккель смешал белое с черным, – как и в суждении об отношении к женщине, к семье-христианского учения и учения нехристианского он же перепутал цвета: языческое принял за христианское, а христианское – за языческое, – то, в чем безусловно повинны нехристиане и только они одни, приписав, по свойственной ему болезни (духовному «дальтонизму»), христианству, а добрые стороны (других здесь, конечно, и нет) последнего язычеству! Обвинение отправлено им не по надлежащему адресу возвращается обратно с обязательством уплаты почтовых расходов, вызванных необдуманными действиями писавшего...

Таков-то современный «антихрист», горделиво восстающий на Христа и Его святую Церковь! Он весь в данном случае – сплошная ложь и такая же клевета. Его богохульными устами, забывающими о близком, назначенном для всякого человека, пределе (Геккелю уже более 77-и лет от роду!), руководит, в суждениях о христианстве, только одна демонская злоба, пользующаяся без содрогания отборными циничными и кощунственными приемами, встречаемыми шумными рукоплесканиями со стороны всех таких же безбожников и ругателей всего святого, чем жило дотоле человечество и что облагораживало собою бытие последнего... Правды у Геккеля, посему, не ищите! Не думайте, что он побуждается в своих антихристианских писаниях и любовью к ближнему. Он любит только себя, хлопочет только о своей славе, какою бы ценою она ни была куплена... Отсюда истинная цена его махинаций справедливо низведена всеми его серьезными критиками к нулю. И чем более ему все же удается опутывать неопытных и недальновидных своими льстивыми и лживыми речами, тем более и более надлежит его разоблачать и беспощадно изобличать, чтоб тем скорее отсечь этот сгнивший и заражающий общечеловеческий организм член...

Христианство, – твердо верим, – всегда останется незыблемым, хотя бы выступил против него весь ад со всеми приспешниками и выдвинул все, имеющиеся в его распоряжении, средства... А «антихристы» в роде Геккеля и подобных ему лиц, напр., яснополянского ересиарха и лжеучителя (см. о нем мои статьи: «Знал ли Толстой Евангелие», – «Колокол», 1911 г., № 1678; «Почитателям Толстого»: ibid., № 1688-№ 1689; «Последний христианин», – «Церк. Вестник» 1911 г., №№ 5–6; «К характеристике нравственной стороны современного общества» etc. – «Христ. Чтен.» 1896 г., май-июнь; «Неизменный поклоннике Л. Толстого в роли критика» его..., – «Церк. Вести.» 1896 г., № 15; «О любви к отечеству»... – СПб. 1901 г.; ср. «Хр. Чт.» 1900 г., май...; и мног. др.)..., – конечно, – забудутся, и самая «память» о них «исчезнет с земли, и имен» их «не будет на площади» (Иов. 18:17).

«Dixi!..»