Фотий, митрополит Киевский и всея России

После кончины святого Куприана, долго Церковь русская сиротствовала в ожидании нового митрополита из Константинополя. Великий Князь Московский Василий Дмитриевич был занят войною с великим Князем литовским Витовтом. При таких отношениях двух Государей, которые господствовали над двумя разделенными половинами народа русского, не было единомыслия и в выборе первенствующего иерарха. Василий Дмитриевич, вероятно, надеясь иметь в митрополите из греков более просвещенного пастыря, нежели какого мог найти между русскими, согласно с прежними примерами, послал в Константинополь просить нового архипастыря на митрополию всероссийскую¹. Со своей стороны, Витовт, не желая, чтобы его подданные православные состояли под одним иерархическим управлением с Москвой, отправил к Патриарху полоцкого Епископа Феодосия, из греков, с просьбою поставить в Литву особого митрополита².

Давно уже великие князья литовские, чувствуя влияние митрополитов на взаимныя отношения государств, просили патриархов об учреждении отдельной митрополии в литовской Poccии. Еще при св. Алексие, Ольгерд писал к Патриарху: «дай нам другого митрополита, Киевского, на Смоленск, на Тверь, на малую Poccию, на Новосиль, на Нижний Новгород». В. Князь литовский кроме малой Poccии хотел отделить от митрополии всероссийской и владения князей ему родственных и подручных. – Но патриархи, держась первоначального учреждения иepapхии в Poccии, старались поддерживать единство духовной власти в народе русском, и, если уступали иногда требованиям государей лптовских, то навремя. Только для тех eпархий, которые вошли в состав владений польских, и которые, под преобладающим влиянием чуждого вероисповедания, без ближайшего призрения, могли подвергаться особенной опасности относительно православия, они согласились на учреждение особой митрополии в Галиче. «Присылал сюда, – пишет Патриарх Филофей к святому Алексию, – к моему смирению Краль Ляхии Казимир, который держит и малую Poccию, и другие князья присылали сюда Епископа и грамоты, извещая, что вся земля без закона», т. е. не видит у себя Митрополита, который, живя в великой Poccии, не может часто посещать своих отдаленных епархий на Юго-западе». Что же нам было делать, продолжает Пaтpиapх? Тебя призываем в судьи, что ты сам скажешь? – Другое дело, если бы Государь земли был православный и нашей веры; тогда мы, можетъ быть, и подождали бы. Но как он не нашей веры, а латинянин: то можно ли было отослать их с пустым ответом? А он намерен был не медля поставить митрополита латинского, как говорил, и крестить руссов в веру латинскую. Посуди сам, хорошо ли было бы, если бы так случилось? Благодарю еще Бога, что Краль, прежде чем сделать это, прислал к нам и требовал митрополита. Поэтому и рукоположили мы того, кого он прислал. Дали мы ему Галич, чтобы быть митрополиею, епископии же – Владимир, Перемышль, Холм, – что все под властью Краля Ляхии. Больше сего мы ему не дали, ни Луцка, ни что-либо другое³.

Теперь Витовт повторил прежнее требование учредить отдельную митрополию для литовской России. «Мы обладаем Киевом, – писал он к Ilaтpиapxy Константинопольскому, – и потому, нужно, чтобы митрополит жил у нас и управлял делами митрополии, как наш». Но Патриарх Матфей, не предвидя в настоящем случае для многолюдной Церкви литовско-русской подобной опасности, какая угрожала Церкви галицкой, не нашел нужным отступать от древнего порядка, для удовлетворения требованиям Витовта, и рукоположил в Митрополита всея Poccии известного своими добродетелями инока Фотия (2 сент. 1408 г.)⁴.

Фотий был урожденец морейский из города Монемвасии⁵, одного из тех немногих городов, которые, во время владычества латинскаго в Морее, умели возвратить себе независимость и составляли собственность империи греческой на этом полуострове⁶. С юности он воспитывался в пустыне, пользуясь наставлениями благочестивого старца Акакия, которого весьма уважали благочестивые Цари и Патриархи. Посвятив себя богомыслию, он отказался от всех мирских связей, «Одно было у меня желание, говорит он в своем предсмертном завещании, одна забота – спасти душу свою и представить себя непорочным Владыке и Богу, Творцу моему». При таком расположении духа, он никогда не питал в себе желания домогаться высшего сана, – оставался при своем наставнике, Акакии, даже и тогда, как тот возведен был на престол митрополии монемвасийской. Но судьбы Божии устроили иначе. В то время, как получено было Патриархом требование нового митрополита в Poccию, Фотий находился в Константинополе, по поручению от Акакия, и, не смотря на все отрицания, должен был принят жезл святительский и путнеческий, чтобы идти в страну отдаленную, иноязычную, но единоверную.

Хотя в Морее, в числе разноплеменных обитателей, много было и Славян⁷, – Фотий едва ли знал наш язык⁸. Тяжко было ему оставить своих друзей. Он взял с собою бизких к нему: иеромонаxa Пахомия, из болгар, с которым жил вместе в пустыне у Акакия, и священника Патрикия, из греков. В Морее и Константинополе не забыли его. В синодике Церкви Монемваcийской встречаешь имя Фотия, Митрополита русского, между именами пастырей монемвасийских, как благотворителя сея Церкви, возрастившего ее своими трудами и украсившего многими священными приношениями⁹; из Константинополя, с ним поддерживал дружеские отношения славившийся тогда своим благочестием и красноречием, учитель великой Церкви константинопольской, Иосиф Вриенний¹⁰. Патриарх снабдил Фотия настольной грамотой, которая дошла до нас, одна из всех, с какими отпускаемы были наши первосвятители из Константинополя. В этой грамоте, указав достоинство иовоизбраннаго Митрополита, и изъяснив его обязанности, Патриарх просит Великого Князя и прочих Князей, также русских Епископов и прочее духовенство, оказывать ему должное послушаше, как своему отцу духовному и наставнику в вере и благочестии¹¹.

Неохотно расставаясь со своим отечеством, хотя и бедствующим, Фотий нескоро явился в первопрестольном городе своей митрополии – Kиeве (1 Сен. 1409 г.). Может быть, жалобы на то, что Митрополиты редко здесь бывают и помалу живут, заставили его провести в Kиеве около семи месяцев. В апреле 1410 г., наконец, он прибыл в Москву и был встречен далеко за городом самим В. Князем и священным Собором¹².

Горестное зрелище представляла тогда Москва, после нашествия Едигея (в Дек. 1408 г.). Она имела вид раззоренного города. Уцелел только кремль от опустошения: но и там в доме митрополии, от долговременного отсутствия митрополита и смутных обстоятельств военных, все запустело, так что Фотий ничего в нем на нашел¹³. Кроме опустошений неприятельских, города и селения, лежащие около Москвы, испытали грозное посещение Божие губительною болезнью¹⁴. В народе распространилась мысль о близкой кончине мира. Истекала седьмая тысяча лет от миросоздания, и все ожидали, что, с окончанием сего тысящелетия, наступить конец Mиpy. В 1408 г. окончился великий индиктион (13-й); нужно было сделать разчисление пасхальное на следующие годы. Никто не осмелился продолжить его далее 7000=1492 г¹⁵.

Ничто не показывает, чтобы сам Митрополит Фотий был наклонен к каким-нибудь определенным вычислением, когда будет чаемый всею тваpью, нo не для кого неведомый конец настоящего порядка вещей. Но, как верный ученик Христов, всегда помнил он заповедь Господню: бдите, яко не весте дне, ни часа, в оньже Сын человеческий придет, и умел пользоваться грозными знамениями времен для возбуждения своей паствы к покаянию и исправлению нравственному. Губительная болезнь по местам возникала снова и свирепствовала с жестокостью. В 1417 г. она опустошила Новгород, Ладогу, Ру- су, Порхов, Псков, Торжек, Дмитров, Тверь и их области; не успевали хоронить умерших; многиe, почувствовав приближение болезни, постригались в иноческий образ; строили обыденные церкви; учреждали крестные ходы¹⁶. В 1420 году болезнь снова появилась в Пскове; сначала умирали дети, потом и возрастные. В то-же время она распространилась в области Новгородской, в Костроме, Галиче, Ярославле, Ростове и других местах. С того времени в летописях почти ежегодно, до самой кончины Фотия, повторяются печальные слова: мор бысть силен…¹⁷. К этим грозным явлениям по временам присоединялся голод. Три года сряду (1420–1422) не родился хлеб по всей Poccии; цены на него возвысились до невероятности; бедные ели все, что ни попалось¹⁸.

Свидетель страшных явлений гнева Божия, Фотий в словах и в посланиях обращался к духовенству и народу с духовными увещаниями. Как в нравственном влиянии духовенства на свою паству он видел ближайшее орудие к действованию на целую Церковь; то прежде всего старался внушить священникам и инокам понятие о высоком достоинстве их сана и о тех обязаниостях, какие на них возложены. В своем окружном послании¹⁹ ко всему духовенству, он в особенности указывает на два великие дарования, усвоенные благодатью Христовою священству: на право вязать и решить грехи кающихся и право священнодействовать великое таинство тела и крови Христовой. «Самого Бога дело есть, – восклицает он, – прощать грехи человеческие, и cиe дело заповедует Он совершать нам, земным и нечистым… Священники ветхозаветные служили сени: а мы самое тело Христово всегда имеем в руках, и порождены Духомъ Святым в сыноположение. Смотрите же, дерзающие воспринимать на себя великое духовное начальство, – какими надлежит быть нам, посылаемым ходатаями к Царю царствующих о душах человеческих, и как чисты должны быть наши священническия руки, прикасающиеся к Божественным Тайнам, к Которым не смеют приблизиться и небесные силы»! Сообразно с высоким достоинством духовнаго сана, Архипастырь требовал, чтобы священники вели себя во всем чисто и неукоризненно, были примером для всех, «светом миpy, солью земли». В особенности внушал им благоговение в священнодействии, бдительность в служении Богу и бдительность о вверенном им стаде словесном. «В благолепии держите Церковь, как земное небо, и в особенности свитой алтарь, и с благоговением входите в него: ибо там не земного царя жилище, но гробь и ложе и место селения Царя царствующих, окружаемого небесными силами. Приготовляясь к священнодействию Христовых Тайн, ночь проводите в молтве и предстоянии пред Богом, и только разве по преизнемождению вкушайте мало сна до утрени; после утрени же никак не предавайтесь сну, а после священнослужения храните святыню в чесноте жизни».

Обращая виимание духовенства на исполнение высоких и трудных его обязанностей, Святитель воспрещал ему вступать в другие несвойственные ему занятия из видов корысти: не заниматься торговлей и не отдавать денег в рост²⁰. Для предупреждения всяких соблазнов в народе, вдовым священникам и дйаконам предписывал вступать в монастырь, в противном же случае, воспрещал им священнодействовать. «Половиною своею они уже умерли, писал он²¹, – для чего еще оставаться в мире? Пусть, благодаря Бога, так устроившего их участь, вступают в монастыри, и, если окажутся достойными, там священнодействуют, а не при мирских церквахъ». Впрочем, от строгости этого правила в последствии сам должен был отступить, когда губительная болезнь, похищая свои жертвы в разных сословиях, открыла нужду в священниках, и вдовые представлялись более свободными для дел любви и самоотвержения.

В отношении к мирянам Митрополит обращал внимание на разные беспорядки в их жизни, требующие исправления. Прежде всего предписывает он строго соблюдать правила церковные относительно брачных союзов. Узнав, что некоторые, пренебрегая святостью браков, произвольно их расторгают и вступают в новые союзы, другие берут себе жен без благословения церкрвного, иные, после троекратного вдовства, вступают и в четвертый брак, – он воспрещает все такие безпорядки, угрожая нарушителям церковных правил отлучением церковным. Вместе с тем предписывает священникам учить своих прихожан, удерживаться от сквернословия, прибавляя, что этого зла в такой степени не встречал он ни в каком христианском народе²².

Поучая всех убегать невоздержания, Архипастырь в особенности повелевает соблюдать посты, установленные Апостолами и после них другими богоносными мужами, для приготовления к духовному празднованию великих праздников церковных и на освящение четырех времен года²³. Дни поста должны быть посвящены очищению совести от грехов через покаяние перед отцом духовным. «Внушайте, – пишет он, – своим чадам, чтобы никак не стыдились открывать перед вами свои согрешения. Теперь им стыдно открываться перед одним человеком, а там, на страшном суде, дела наши будут открыты перед тьмами тем Ангелов и человеков.

Особенно возмущался дух Архипастыря поединками, на которых тяжущиеся убивали друг друга. Несмотря на то, что такой образ решения распрей допускаем был и законами, он воспрещает священнику преподавать св. Тайны готовящимся на поединок, и даже целовать им крест, под угрозою лишению священника священства. Убившаго на поединке предписывает считать душегубцем, и потому налагает на него 18-летнюю епитимию; а убитому отказывает в погребении церковном²⁴.

Имея в виду наклонность суеверного народа к ворожбе и колдовству, которыми занимались наиболее женщины, предписывает священниками наставлениями отвлекать их от таких дел и лишать их благословенья церковного, а простому народу удаляться от них и прогонять их от себя²⁵.

Правила, внушаемые Фотием, вообще строги; часто слышится в них угроза нарушителям их отлучением. Он это чувствовал, но извинял себя затруднительностью своего положения: «Если не буду употреблять, говорит он, вместе, со Златоустом, острое врачевство против болезни, – струпы не исцелятся; если же буду прилагать, – вы не стерпите. С обеих сторон мне тесно. Но гораздо для меня мучительнее, если вы и вверенное вам Стадо Христово не исправитесь. Больно мне возлагать на вас наказание: но еще больнее видеть вас преданными в руки праведного Судьи, как служителей лицемерных и непокорных. Вы знаете, коль страшно есть впасти в руце Бога жива!

Так заботился Архипастырь о духовном благоустроении своей паствы. – Но от занятий духовных разными обстоятельствами он должен был отвлекаться к делам иного рода. В первые годы правления, не мало занимали его и много причинили ему огорчений дела хозяйственные по метрополии. При Митрополите Kиприане эта часть управления была определена совокупными постановлениями великого Князя и Митрополита²⁶, но только в области владимирской, где прежде был престол метрополии; что касается до владений митрополии в московском княжении, мы не видим, чтобы они были правильным образом разграничены, и определены надлежащие отношения к правам великого князя²⁷. Вероятно, и при Kиприане затруднялись точным и безобидным для обеих сторон распределеним прав, этому могли препятствовать разные беспорядки во время несчастного состояния мптрополии в первые двенадцать лет после смерти св, Алексия. Исправление беспорядков должно было затрудниться от опустошений и разорений, причиненных нашествиями Тохтамыша и Едигея; во время четырехлетнего отсутствия митрополита после Kиприана некому было и заняться исправлением. Как бы то ни было, – только Фотий нашел казну и волости митрополии в расхищении, и, не взирая ни на какие затруднения, решился востановить права Церкви. Этим он поставил себя в неприятные отношения ко многим лицам, которые долговременным злоупотреблением утвердили свои права на собственность церковную. Это ввело его даже в несогласие с В. Князем, как потому, что злоупотребления касались лиц Князю близких, так и потому, что некоторые сборы с оспориваемых земель могли входить в казну великокняжескую.

Виновных в расхищении казны церковной не нашлось. Потому, Фотий нашел нужным обратиться к совести похитителей. Он издал увещательную грамоту, в которой писал: «Общий враг наш диавол, уловляя в свои сети души человеческие, прельстил некоего взять преданное Церкви Божией. Много было истязания: но виновный истязуемых не искупил, и не открыл вины. Посему, просим и благословляем: похитивший то сокровище да не презрит слезящего о нем, и да повергнет взятое в Церкви Божией без всякого зазора». Предлагая такой снисходительный способ загладить вину, в противном случае он угрожал нераскаянному церковнымъ отлучением²⁸.

Земли церковные были захвачены князьями, боярами и даже епископами; некоторыми доходами митрополии пользовалась великокняжеская казна²⁹. Это ввело Митрополита в споры с людьми сильными. До нас дошли два его поучения к Василию Дмитриевичу, в которых он настоятельно просит о соблюдении неприкосновенности церковных Земель и доходов. В первом упомянув о постановлениях Константина В. в пользу Церкви, он говорит: «все знают и дивные и боголюбезные учреждения святых почивших великих князей, прародителей твоих, даже до кончины приснопамятного великого князя Иoaннa (Иоанновича). Тогда еще молод был приснопамятный и достоблаженный твой родитель. Но потом, пришед в возраст он исполнился ревности духовной, – и познав от Божественного Писания, что не спасется царь многою силою и исполин не спасется во множестве крепоспш своей, – когда наступали на него агаряне, грозившиe пагубою христоименитым людямъ прибегал к руководству и опоре святителя, – и являлся победоносцем. Пребывая всегда в правилах св. Отцев, он охранял права Церкви Христовой, как зеницу ока. После него Христос Бог поставил тебя на престол отческом великим князем и предстателем всей Руси великой. Церковь Божия, тебя породившая крещением и воспитавшая, приготовила тебя к тому, чтобы ты мог действовать к ее утверждению и устроению, мог надзирать не только за собою, но и за подчиненными тебе, и чтобы ты, воспламенившись любовью к Богу и ревностью Фанееса, всякую неправду и хищение и лукавство и лихоимство возненавидел и прогнал, – и паству Христову охранял и соблюдал от всяких озлоблений, и особенно ныне, среди пападений на пее видимых и невшимых врагов. – Хотел бы я пространнее поговорить о твоих святопочивших предках, Ярославе и бывших по нем князьях великих. Но для того прямо перешел к твоему родителю, что ты сам был самовидцем его добродетелей и его покорности Церкви Христовой. Итак, молю благочестие твое, сын мои, утверди твоею грамотою принесенное в дар Церкви Божией и огради все её обычные права «и устроиши вся пошлины».

Не получив удовлетворения по своей просьбе, Фотий не остановился на этом. Пренебрегая все толки, помня то, что он защищает не свои выгоды, а дело Церкви, он вторично писал к великому Князю, – снова приводил примеры Константина В. и Феодосия, и представлял учреждение Императора Maнуила Комнина об имуществах церковных. «Но молчит ныне все древнее, продолжает защитник прав церковных, – и велеречьствует новое. Меня порицают. Но для меня неважно, хвалят ли меня или хулят; хула меня не печалит, и для похвалы не сделаюсь я хуже. – Буду ли хулим и хвалим, останусь тем же, чем был; ибо я раб Божий, хоть и грешный. Скажу с Апостолом: аще бых человеком угождал, Христу раб не был бых. Человеку, во всем предающемуся в волю Божью и все творящему во славу имени Его, не на что более смотреть – Тебе же, сын мой, да будет ведомо, что ты человек, и что ты царствуешь с Богом над Его избранною паствою; потому, должен подвизаться за Его паству и за Его правду против всякого восстания, даже до крови. – Да будет тебе ведомо, сын мой, что ты уничижаешь Церковь Божью, с насилием взимая у неё непренадлежащее тебе. Провещай же, сын мой, к Церкви Христовой и ко мне, отцу твоему: «согреших, отче, прости мне, и отселе найдешь во мне благопокорного сына во всем, чего требует закон. Права Церкви Христовой, нарушенные, исправлю; данное и утвержденное прародителями моими, но потом в теченее многих лет оставленное и оскудевшее, восстановлю. Только даруй прощение и благословение; руководствуй меня молитвами твоими на благия Божии дела, наставь словом и укрепи духом». – Такое пpoшeниe мое к человеку Божию и великому Князю всея Руси, заключает Митрополит, надеюсь, благословно и справедливо³⁰.

При такой настойчивости Фотий, хотя и не скоро, однако успел восстановить владения своей кафедры в прежней целости. Прав его никто не мог оспаривать³¹. Но непревычные для него смуты и споры отсюда происходившие омрачали дух его; невольно припоминалось ему мирное пребывание со своим старцемъ в пустыне, и глубоко скорбел он о тех радостях, какие вкушал он в уединенном богомыслии.

На другой год по прибытии в Москву Фотий решился выехать в другой городь своей митрополии, Владимир. Здесь ждали его новые огорчения. – Соборный храм Владимиpcкий, не задолго перед тем росписанный двумя знаменитыми иконописцами Даниилом и Андреем Рублевым³², славился богатством своих сокровищь. К охранению их митрополит определил при соборе своего священника, прибывшего с ним грека Патрикия, в звании ключаря, и сам отправился в уединенную пустынь Святозерскую, любимое местопребывание М. Kиприана, когда приезжал он в свои владимирские владения³³. Но едва выехал Фотий из Владимира, как до него дошло изввстие о нападении на этот город князя Нижегородского Даниила Борисовича Даниил, враждуя против В. князя, тайно подослал к городу отряд русских и татар, которые разграбили его посады, опустошили и сожгли храмы, истребили многих жителей (3 июля 1411 г.). В это время священник Патрикий явил себя мучеником за вверенные ему сокровища соборной церкви. Затворившись в ней, он успел скрыть на верху её драгоценные сосуды церковные, и пребывал в молитве пред чудотворным образом Пресвятой Богородицы. Но двери были выломаны; нечестивые, ограбив св. иконы, устремились на хранителя сокровищь, требовали у него св. сосудов и казны церковной, мучили его, палили на огне, сняли с него кожу, влачили по городу, привязав к хвосту конскому, и таким образом, умертвили, не получив от него желаемого.

Вместе с тем до Митрополита дошло известие, что предводитель этой шайки грабителей ищет захватить его самого. Поэтому, Фотий нашел нужным укрыться в самых отдаленных и глухих лесах близ озера Сеньги. Ему сопутствовал прибывший с ним из Морей инок Пахомий. Место было тихое и безмятежное, и напоминало собою уединенную пустыню, в которой они прежде подвизались под руководством старца Акакия. Прельстившись уединением, Фотий устроил здесь церков в честь Рождества Божией Матери, и со слезами повторял: «Горе мне грешному! Думал ли я оставить любезное мне молчание, плач и умиление о грехах моих? И что стало со мною? От такой тишины в какие смуты и молвы впала душа моя?»... Давно миновала опасность; прошел целый месяц со времени его удаления сюда, а пустыннолюбивый Святитель не думал оставлять своего убежища, какбы забыв о тяжких обязанностях, на него возложенных. Уже Великий Князь прислал к нему с просьбою возвратиться на свой престол³⁴.

Великий Князь встретил Митрополита с радушным участием в его скорби, утешал его, как сын отца, и конечно, мог обрадовать его известием о начавшихся переговорах с Императором Константинопольским Мануилом относительно бракосочетания дочери Великаго Князя с сыном Императора и наследником престола Иоанном. При стесненном положении империи со стороны турок, Maнуил мог обещать себе опору в этом союзе, посредством которого входил он в родственные отношения с Великокняжескими домами литовским и московским: ибо дочь Василия Дмитриевича была внука Витовта. Фотий благословил это намерение; но так-как невеста была слишком молода для замужства: то дело это не вдруг было приведено к концу. Да и самый союз брачный был не продолжителен. Чрез три года Анна скончалась в Константинополе от морового поветрия³⁵.

С возвращением Фотия в Москву оживилось недоброжелательство к нему в тех, которых мог он коснуться в своих изысканиях об имуществе церковном. Некоторые так уже ясно высказали свою вражду против него, что, не считая для себя безопасным оставаться в Москве, удалились сперва в Чернигов, потом в Литву, распространяя всюду клеветы на Фотия, и особенно жалуясь на его притязательность³⁶. Одни ссорили его с В. Князем Московским, другие чернили его пред В. Князем литовским³⁷. Фотий пренебрегал молвою. Ближе знакомясь с Poccией, он находил в ней новые светлые стороны и забывал оскорбления. Общение с богоугодными иноками особенно утешало его боголюбивый дух.

В одном из своих слов Первосвятитель русский с живым сочувствием высказывает, как его радовали успехи веры и благочестия в Церкви русской. «В земле сей великой, говорит он, при Божьей помощи, многое и неожиданное совершается. Многие племена языческие, оставляя свое прежнее идолослужение, научаются воспевать с нами общего всех Создателя и Владыку. Так на пр., народ пермский, строптивый, исполненный мерзостей язычества, бывший жилищем духов злобы, как скоро был послан к нему проповедником человек Божий и великий Святитель Стефан, отринул свои давние заблуждения, и ныне страна пермская чисто и православно совершает службу Богу по закону xpистианскому³⁸. – В разных монастырях северных подвизались тогда многие мужи, впоследствии прославленные Богом за святость своей жизни, – ученики преподобного Сергия Радонежского и другие иноки: Преп. Дионисий Глушицкий, Сергий и Павел Обнорские, Кирилл и Ферапонт Белоезерские; – вблизи Москвы пр. Никон Радонежский, и в самой Москве Иона, жизнью подвижнической приготовлявшийся в преемника Фотию. Между близкими к Первосвятителю иноками, известен и Савва Тверский, который, кроме строгости жизни, отличался мудрым рассуждением, так что Фотий не однократно призывал его для совета в затруднительных случаях³⁹. Любя жизнь иноческую, Фотий основал вблизи от себя Новинский монастырь, на земле принадлежавшей митрополии⁴⁰.

Мирные занятия иноческие, столько сродные души Фотия, как будто заставили его забыть о нуждах другой половины своей митрополии, югозападной. Во время пребывания своего в Kиеве, он дал обещание лично надзирать за нею по временам⁴¹. Между тем оставив своего наместника заведывать делами церковными в Kиеве, Вильне, Новгородке и других городах, сам не посещал Kиевa. Наместник должен был ведать «оправдания и суды» в Киевской eпархии, управлять имениями митрополии, освящать церкви в своем округе, выдавать грамоты достойным священнаго сана для поставления соседственными епископами во священники и дьяконы, и верно доставлять Митрополиту церковные доходы⁴². Но действие епископов в своих епархиях и общее состояние Церкви Православной в государстве иноверном, могли требовать более близкого, непосредственного надзора самого Митрополита.

В самом деле, распоряжения Короля польского Ягеллона-Владислава в областях русских, соединенных с Польшой, и меры принятые им вместе с В. К. литовским Витовтом относительно православных в Литве должны были озаботить блюстителя православия в Церкви русской. Король Владислав, в 1412 году был в Перемышле, захотел показать свою ревность к римскому вероисповеданию, чтобы опровергнуть обвинения, взводимые на него пред папою немецким орденом, в излишней будто бы благосклонности к подданным восточного вероисповедания. Древный соборный храм сего города во имя св. Иоанна ⁴³ он передал латинскому епископу, приказав наперед вынести из церкви останки погребенных в ней древних князей и других православных: жители города, видя нарушение священных прав своего вероисповедания, поражены были неутешной скорбью⁴⁴. А в следующем (1413) году, заключая условие с Витовтом касательно неразрывного союза Литвы с Польшею, он подтвердил права духовенства в Литве только латинского вероисповедания, усвоил права дворянства и правительственные должности только принадлежавшим к римской Церкви, и дозволял дворянам вступать в браки только с лицами римского вероисповедания ⁴⁵. Таким образом, православие в Литве лишалось своего общественного значения, – Король польский постоянно питал замыслы обратить всех исповедующих православную веру в его владениях и литовских к римской Церкви ⁴⁶.

Готовилось новое бедствие митрополии русской – разделение. Оно истекало из давнего желания Великих Князей литовских образовать у себя самостоятельное управление Церковью югозападной Pocсии. Побуждением к тому нельзя считать приверженность Витовта к вероисповеданию римскому; потому что такою приверженностью он не отличался. Правда, на вид он выставлял желаниe сохранить святыню и сокровища Церкви киевской, которые будто бы Митрополитами были переносимы в Москву, – отвратить упреки, какие будто бы он слышал от других, что не заботится о благе Церкви литовско-русской, потому что сам следует другому веро- исповеданию. Но справедливее такие упреки могли быть отнесены к тому обстоятельству, что Витовт, в Договоре, с Владиславом, лишил своего покровительства всех православных в Литве, и унизил их пред своими подданными римского вероисповедания. Что же касается до святыни и драгоценной утвари Церкви киевской, то не видно этих сокровищ и в Москве, Витовт говорит в своей оправдательной грамате, будто бы прежними митрополитами взяты были из Kиeвa святые мощи, дски страдания Христова, скипетр Пресвятой Богородицы, риза и саидалии Ея, разные иконы, обложенные золотом ⁴⁷. Если бы перенесены были в Москву сии священные предметы, то, без сомнения, были бы там известны и сохранились бы до позднейшего времени.

Епископы литовско-русские, по мирским расчетам, скорее могли желать сохранения прежних отношений к митрополии, при которых они могли действовать в отдалении от Митрополита самостоятельнее и независимее. Известные поборы с них в пользу митрополита не уменьшились бы, когда бы у них был свой митрополит. В пользу единства митрополии говорили и другие более уважительные причины: единство народа русского в московском и литовском государствах, древность существующаго порядка, свобода и самостоятельность митрополии в единоеверном государстве. – С другой стороны, для совета и духовной помощи во всяком случае, конечно, могли бы желать епископы литовско-русские быть в ближайших сно- шениях с Митрополитом; среди несогласий и войн, которые по врсмепам возникали между двумя государствами, затруднялись всякие сношения; но не видим, чтобы такие побуждения были сильны в предстоятелях Церкви литовской; на нихъ они вовсе не указывают.

Витовт начал с того, что созвал князей русских, ему подручных, и согласился с ними отказать Фотию в управлении югозападными епархиями и просить у Императора и Патриарха Константинолольского особого митрополита для литовской Руси. За Императором греческим тогда, как и в первые века Церкви русской, признавали право участия в делах нашей Иepapxии ⁴⁸. Патриархом был тогда уже не Матфей, поставивший Фотия на всю мптрополию русскую, а Евфимий. Но в Константинополе не нашли уважительной просьбу Витовта и князей русских, и Григорий, котооаго желали они видеть у себя на кафедре Фотия, возвратился без успеха.

В то время, как происходили сношения с Константиноплем, Фотий, услышав о возникших движениях, поспешил-было отправиться к В. Князю литовскому: но Витовт не допустил его перейти границы литовские, и Фотий ограбленный должен был возвратиться в Москву ⁴⁹. Между тем Витовт приказал переписать города и селения, принадлежащие кафедре киевской, выгнал наместников митрополичьих и поставил своих управителей в имениях церковных.

Витовт видел теперь нужду обратиться к самому духовенству литовско-русскому. Созвав епископов и архимандритов своей области, он предложил им свои виды и намерения и безуспешность посольства в Константинополь; обвинял Императора и Патриарха в корыстолюбпвых целях, выказывал свою ревность в поддержании православия. Духовенство не посмело подтвердить обвинений против Пaтpиapxa: тем не менее сознавалось в нестроениях, происходящих от удаления митрополита из Киева, и подало мнение, что епископы литовско-руссие могут и сами себе поставить митpoполита, по примеру прежних времен. Так было, говорили они, никогда при В. Князе Изяславе киевском: мы это нашли в летописцах русских.

Но о таком добровольном согласии всех епископов на избрание нового митрополита, независимо от констатинопольского пaтpиapxa, говорит только Витовт в своей грамате. Епископы в своем объявлении против Фотия ничего не пишут об этом псрвом их совещании. А летописи упоминают об угрозах и принуждениях епископам со стороны В. Князя литовскаго, и о возражениях против его распорижений. Они приводили правило церковное (4 вселенск. Собора пр. 12), воспрещающее быть в одной области двум митрополитам, указывали на единство митрополии в земле русской издревле, не нарушающееся от того, что митрополит живет в том или другом городе своей области, указывали на отдельность церковного управления от гражданского ⁵⁰; и можно считать показание летописи справедливым, потому что Витовт после совещания с Собором не решился вдруг приступит к исполнению желаемого, но наперед еще раз послал в Константинополь с прежнею просьбою. Отправляя послов в марте месяце (1415), он требовал окончательного ответа не позже 20 июля или 15 августа, угрожая в противном случае избрать и поставить митрополита чрез одних литовско-русских епископов. Срок этот он продлил еще на три месяца, до 14 ноября, по просьбе послов греческих, возвращавшихся в то время из Москвы. Срок миновал; посланные в Константинополь не возвращались, и 15 ноября в Новогродке литовском Григорий был возведен на митрополию.

Кто же был сей Григорий? По происхождению он был из болгар, как свидетельствуют наши летописи, и прозывался Цамблак⁵¹. О его служении, до возведения на митрополию, мы знаем только из его слов, которыми онъ славился. В надпиcaниях слов он часто именуется пресвитером и игуменом обители Пантократоровы – а в одном, на память св. мученика Иoaннa Нового Новгородского назван игуменом Пантократоровы обители и пресвитером великой церкви Молдовлахийской ⁵². В похвальном слове к митрополиту всероссийскому Kиприяну, где он указывает на свое знакомство с ним и на близкие отношения его и своп к Евфимию, Патриарху Терновскому, именуется игуменом обители Илинаирской. Это слово говорено уже в Poccии ⁵³. Kипрянy Цамблак обязан и своим приездом в Россию, как сам говорит в том же слове⁵⁴. Но откуда был вызван Григорий, из Тернова ли болгарскаго, или из Сочавы молдовлахийской, или из сербского Дечанского монастыря, которого он также, по-видимому, был настоятель⁵⁵, – пока остается неизвестным. Призванный на митрополию литовско-русскую, Григорий стал опасным соперником Фотию. Напрасно подозревали его в наклонности к римской Церкви. В своих словах он касается иногда её установлений, например, совершеяя литургию на опресноках, и осуждает их ⁵⁶. Его скоро полюбили. Слова его, исполненные живого красноречия, распространялись даже в великой Poccии, где осуждалось его имя.

Отрекаясь от повиновения прежнему Митрополиту и возводя нового, епископы литовско-русские издали два послания: одно к Митрополиту Фотию, другое ко всей православной Руси. В первом они объявляют, что, еще при первом посещении Kиева Фотием, они заметили какие-то действия его, противные правилами церковными, а после услышали о каком-то поступке, будто бы подвергающем виновного извержению и проклятию, но не хотят его объявлять только для того, чтобы не привести Митрополита в стыд. – Незаконность такого акта очевидна: по правилам церковным надлежало наперед дознать справедливость взводимых обвинений и потребовать у обвиняемого объяснений; но и такой суд над митрополитом не мог принадлежать подчиненным, без разрешения высшей власти церковной. На какой именно противозаконный поступок указывали епископы, – неизвестно. Может быть, это была одна из тех клевет, какую взводили на Фотия Савва Аврамиев, Фома Лазарев и другие сбежавшие из Москвы от разысканий Фотиевых о казне церковной.

Другою грамотою епископы стараются вообще защитить самовольное образование новой митрополии и поставление Григория. Изобразив невыгоды, какие терпела Церковь киевская от того, что Митрополит жил в Москве, они не скрывают, что первая мысль об образовании особой митрополии принадлежит Витовту; уверяют, что разделению митрополии как прежде, так и в это время противостоял один Император греческий; – оправдывают самовольное поставление Григория примером избрания Климента при Изяславе, и примером Церкви болгарской и сербской. «Но что говорить о болгарах и сербах? – продолжают епископы. Так уставлено от св. Апостолов. Благодать Св. Духа равно действует во всех епископах православных: поставленные от самого Господа, Апостолы поставили других, a cии опять других, и таким образом, благодать Св. Духа дошла и до нас смиренных; и мы, как ученики апостольские, имеем власть, после многих испытаний, Собором поставлять достойного пастыря своему отечеству. В правилах апостольских сказано: два или три епископа рукополагают митрополита⁵⁷. Также имеем власть вязать и разрешать». Устраняя от себя подозрение, будто произволительным поставлением Митрополита они отступают от православия, епископы говорят: «Да не будет сего. Преданное Церкви св. Апостолами и св. Отцами мы храним и благочестиво исповедуем, и проклинаем всякую ересь, чуждую апостольскаго и отеческого предания; проклинаем вместе и cимонию, продающую дары Св. Духа за сребро и золото. Патриapxa константинопольского признаем патриархом и отцем, равно как и прочих патриархов; а митрополитов и епископов восточных своими отцами и братьями о Св. Духе: но не можем терпеть насилия, какому подвергается Церковь Божия от Царя (греческого). Св. Патриарх вселенский и с ним Собор константинопольский не могут сами собою поставить митрополита по правилам; но поставляют, кого Царь повелит: и оттого, дар Св. Духа купуется и продается. Так во дни наши поступал Отец настоящего Императора (Мануила – Иоанн) с Киприаном, Пименом, Дионисием и многими другими. Отсюда происходили тяжкиe долги, многие траты, молвы, смятения, убийства, и, что всего прискорбнее, бесчестие Церкви киевской. – Этот акт написан от имени восьми епископов литовско-русских: полоцкого Феодосия – черниговского Исаакия, луцкого Дионисия, владимирского Герасима⁵⁸, перемышльского Геласия, смоленского Севастиана, холмского Харитона и туровского Евфимия⁵⁹. Епископы тех eпapxий, которые отошли к Польше, галицкий Иоанн и червенский Павел, хотя принимали участие в совещаниях, но не вошли в состав новой митрополии⁶⁰.

Великий Князь литовский Витовт выдал также свою грамоту в оправдание своих действий; только в своих жалобах на Константинополь он не щадит и Патриарха; себя же выставляет действующим согласно с волей князей русских и по рассуждению епископов, и заключает: кто хочетъ по старине держаться под властью митрополита киевского, пусть остается, а кто не хочет, тот волен отойти от него (т. е. к московскому). Только знайте, что если бы мы, будучи не одной с вами веры, хотели, чтобы ваша вера в нашей Церкви уменьшалась, и церкви ваши оставались неустроенными: то вольны были бы мы, когда нет митрополита или умер какой-нибудь епископ, посылать своих наместников для сбора доходов церковных в нашу казну. Но мы того не хотим, и потому, поставили Собором особого митрополита на киевскую митрополию, чтобы русская честь вся стояла на своей земле⁶¹.

Узнав о поставлении Григория, Митрополит Фотий не замедлил и сам отвечать на грамоту епископов литовско-русских, которою они защищались. Он не опровергает обвинений, взводимых на него и на предшествующих митрополитов; ничего не говорит прямо о Витовте; всю вину разделения слагает на Григория и на епископов, его поставивших; опирается на суд Патриарший, оправдывает Императора, осуждает своеволие правилами церковными, и внушает всем верным прекратить общение с нарушителями древнего порядка церковного, изменившими своему клятвенному обыщанию. «Как вы приняли Св. крещениe от соборной и апостольской Церкви, так приняли от неё и единого святителя (митрополита); и как приняли, так и сохраните до конца веков. Изначала Церковь Константинопольская посылает единого митрополита Kиевy и всей Руси. – Григорий являлся в Константинополь к Пaтpиapxy Евфимию, обещал богатые дары за согласие на его поставление; но его не послушали, и отлучили. Если бы справедливы были обвинения в святокупстви, то Феодосий полоцкий и Гpигopий Цамблак могли бы, при помощи и денег, достигнуть желаемого». – Епископам литовским Фотий напоминает , что каждый из них, при своем поставлении , давал пред жертвенником Господним обыщание, и подтвердил его своею подписью, не принимать иного митрополита, кроме присланного из Константинополя⁶², и, приводя одно за другим до 30 правил церковных, доказывает, что имеющие общение с отлученным сам подлежит отлучению от Церкви, что приемлющий власть не от законного чиноначалия церковного не может быть истинным пастырем, что отделяющиеся от своего главы, без всякого исследования вины его, и самовольно поставляющие себе иного пастыря сами подвергают себя изверженио из сана⁶³.

Нельзя думать, чтобы в таком важном деле Фотий решился действовать один, без Собора оставшихся ему верными епископов великороссийских, тем более, что случай к созванию епископов открывался сам собою. Еще в начале 1415 г. Архиепископ новгородский Иоанн, приняв схиму, отошел на покой. Новгородцы, пользуясь своими правами, избрали, посредством жребия, хутынскаго инока Самсона. Для посвящения в apxиепископа, ему нужно было отправиться в Москву. Фотий пригласил для сего Apхиепископаa ростовского Григория и епископов: суздальского Митрофана, тверского Антония, сарского Тимофея и пермского Исаакия. 22 марта 1416 г., в неделю крестопоклонную, Самсон, переименованный в Симеона, рукоположен был в apxиепископa. Впроятно, в тоже время собравшиеся Святители великороссийские со своим Митрополитом произнесли осуждение на незаконно поставленного Митрополита киевского⁶⁴. – Примечательно, что в это смутное время когда оспариваемы были права митрополии московской на Киев, в особенном изобилии открылись знаменения от мощей почившего в Москве Первосвятителя всероссийскаго, св. Петра. Сими знамениями первый Митрополит, перенесший свою кафедру в Москву, свидетельствовал неизменность своего благоволения к избранному им граду, и утешал своего преемника, незаконно отвергаемого самовольными. Новый Apxиепископ новогородский, возвратившись после того из Москвы, поставил первый известный нам храм в Новгороде, в честь св. Петра Митрополита русского⁶⁵.

Не довольствуясь общими распоряжениями, Фотий заботился оградить от вредного влияния виновников церковного смятения в особенности страну, близкую к пределам литовским, и потому, наиболее долженствовавшую дорожить миром с Литвою. «Надеюсь, дошло до вас послание мое, писал он к псковичам, о разделении Божьей Церкви. Не дивитесь случившемуся. В Евангелии сказано, что последние времена будут тяжки, и некоторые отступят от веры. Время слуг своих поставляет. Блюдите свою истинную православную веру и обычаи, удаляйте и от слуха вашего неправедные писания нарушающих св. правила. Но если кто, – прибавляетъ Фотий, – из той мятежной страны, Литвы, перейдет к вам жить, миряне ли то будут или иноки, принимайте их к себе, как православных христиан, удаляющихся неправды». Строгость суда не заглушала в истинном Пастыре кроткого голоса любви!

Хотя перемена, произведенная Витовтом, и не касалась собственно православия и не вела прямо к сближению с латинством: однакоже, под влиянием иноверного правительства легко могла открыться опасность и для веры. Наши летописи рассказывают, что в одно время Митрополит Григорий спросил у Витовта: почему он держится веры латинской, а не православной, которой следуют русские, большая часть его подданных? – Великий Князь отвечал: – если хочешь видеть меня и всех литовцев въ своей вере, православной, то ступай в Рим, и докажи Папе и его мудрецам их неправославие. В противном случа, я всех обращу в веру римскую⁶⁶. – И Витовт действительно отправил Григория с своим посольством, но не в Рим, – как говорит летопись, – а на Собор Констанский, пред которыйм в то время Король польский и В. Князь литовский старались выставить свои услуги для Церкви, чтобы защититься от порицаний, распространяемых орденом немецким⁶⁷. – Посольство литовское прибыло в Констанс уже к концу заседаний Собора. Оно явилось на Собор 18 февр. 1418 г., вместе с послами греческого Императора Мануила, которым поручено было начать сношение с Папой о соединении Церквей, окончившиеся впоследствии Флоренийским Собором. Посольство греческое и литовское были приняты торжественно; но, во все время пребывания их здесь, никакого стеснения в вере им не оказывали; напротив, дозволили им отправлять богослужеше но своему обряду⁶⁸. И так как новый избранный Папа Мартин V-й спешил скорее распустить Собор, требовавший преобразования Церкви в ее главе и членах, то и дело о соединении Церквей отложено было до дальнейших сношений. Таким образом, Григорий мог возвратиться в Литву, не подвергаясь опасности изменить своей вере на Соборе, который сожег Гусса.

Опасность миновала, но не была устранена совершенно на будущее время. Папа Мартин, во изъявление своей благосклонности к Королю польскому и к В. К, литовскому, обоих наименовал своими наместниками в их областях, и даже в непри- надлежавших им городах Новгороде и Пскове, и вместе с тем поручил усердию обоих Государей заботиться о возвращении к единству Церкви отделяющихся от нее⁶⁹. После этого можно было ожидать новых усилий со стороны В. К. литовского к распространенно в русских областях латинской веры.

Но обстоятельства изменились. В следующем 1419 г., Григори Цамблак скончался⁷⁰, и Витовт не только ничего не предпринимал более в пользу латинской Церкви, но и не заботился о замещении праздной каведры митрополии. Отдельное существование митрополии литовско-русской, таким образом, кончилось.

Были, конечно, и другие лица, благоприятствовавшиеся возвращению метрополии к прежнему единству, которых и благодарит Митрополит Фотий в своем духовно завещании⁷¹. Но главную причину такой перемены в действиях Витовта, со всею вероятностно, должно полагать в появлении опасного ему соперника, готового на помощь православным, Князя Свитригайла. Известное его раеположение к православной вере всегда привлекало к нему многих русских князей и знатных людей⁷², и возбуждало опасения в Витовте. Более девяти лет Витовт держал его в заключении. И наконец в то время, как Григорий Цамблак отправлен был на Собор Констанский, русским удалось освободить Свитригайла из темницы. Известие об этом было принято всеми с живым участием⁷³ и должно было одушевить приверженцов православия, которым не обещали ничего доброго сношешя с Папою. Так, вместе с судьбою Свитригайла изменилось и положение православия в Литве.

После смерти Цамблака, Фотий, с согласия Витовта, снова вступил в управление отторгнутыми от него епархиями⁷⁴. И, чтобы возобновить связи с прежней своей паствой, он отправился сам для обозрения югозападной своей митрополии. В конце 1421 г., именно пред Рождеством Христовым, он был во Львове; самый праздник провел во Владимире; на день Богоявления Господня прибыл в Вильну. Во время своего путешествия, виделся с Витовтом и другими князьями, состоявшими в родственных огношешях с домом московского В. Князя, в Мстиславле – с Симеоном Лугвенем, в Слуцке крестил сына у Князя Олелька или Александра⁷⁵. А для большого укрепления своего союза с литовско-русской паствой, разослал окружное послание к православным князьям и духовенству с пастырскими увещаниями. Воспоминая о минувшем разделении церковном, Святитель никого более не винит в том, но свидетельствует, что, не смотря на временное удаление, всегда болезновал сердцем о вверенной ему пастве, и в новых бедствиях, постигших тогда землю русскую, моровой язве и голоде, указуя исправительные десйствия Промысла Божия, всех призывал к покаянно и исправлению жизни⁷⁶. Особым посланием возбуждал он ревность иноков Киево-печерской Лавры к высшим подвигам, представляя им в примеры добродетели первоначальников их обители⁷⁷. Так восстановлено было иepapxическoe единство Церкви русской. Союз мира и любви снова скрепил разъединенные eпapxии, хотя и во время разделения общение между членами той и другой митрополии не прекращалось⁷⁸.

В то время, как смуты раздирали митрополию русскую, мы видим особенное попечение Митрополита Фотия о Церкви псковской⁷⁹.

Псков, состоя под епархиальным управлением новгородского архиепископа, имел у себя наместника его: но этот наместник, избираемый из самих псковитян, заведывал только судною частью и сбором доходов⁸⁰. Для приезда архиепископа, соединенных с правом «месячного суда», назначен был известный срок. Политическая вражда между Псковом и Новгородом, и участие владыки новгородского в делах гражданских своего города, препятствовали близости духовных отношений между apхиепископом и Псковом и заставляли псковитян чаще обращаться, за советом и разрешением, к главе иepapxии российской, так же как они искали себе управы и защиты у московского Великаго Князя.

По смежности с владениями немецкого ордена и с Литвою, Псковъ занял некоторые обычаи у христиан римской Церкви, на прим., крестить не чрез погружение, но чрез обливание. До Митрополита дошел даже такой слух, будто священники псковcкиe, после крещения младенца, помазывают его миром латинским. Об отмене обливательного крещения писаль к ним еще М. Киприан, и прислал правильное чиноположение крещения⁸¹. Фотий нашел нужным подтвердить о соблюдении православного обычая, и тем с большой строгостью возстал против употребления мира латинского. «Святыми Отцами, писал он, утверждено и предписано креститься во имя Отца и Сына и Св. Духа, и потом помазываться св. честнглмъ великим миром, которое идет из Царь-града, откуда вы получили и православный символ въры». Митрополит желалъ и сам посетить Псков для ближайшего обозрения его состояния, но долгое время не находя к тому удобства, требовал, чтобы, по крайней мере, прислали к нему из Пскова священника для иаучения его церковным правилам и для препровождения с ним св. мира⁸².

После того, псковское духовенство уже неоднократно обращалось к Митрополиту за разрешением своих недоумений⁸³. Между вопросами, относящимися до богослужения и постов, которые он разрешает на основании церковного устава, встречались и такие, как на пр., позволительно ли употреблять в пищу хлеб, вино и другии произведения, идущия из земли немецкой? Фотий дозволял все это употреблять, наперед очистив молитвою⁸⁴. – Просили разрешения у Митрополита и граждане псковские в деле, касавшемся ихъ совести: во время управленя их городом Князя Константина Дмитриевича (1412 – 1414) введена была у них уставная грамота и утверждена присягой; между тем в послкедствии они усмотрели, что в некоторых правилах она несогласна с наставлениями, полученными прежде от самого Митрополита, и для Пскова обременительна. Но отменить эту грамоту они опасались, стесняясь данной клятвой. Митрополит поставил им на вид неосмотрительность в их действовании, показал, какому наказанию по правилам церковным подлежат нарушители клятвы, но не настаивал на соблюдение постановлений, как видно, обременительных особенно для класса бедных жителей, дозволил им «нарушить ту новину», и благословил держать свою старину⁸⁵.

Игумен Снетогорского монастыря, одного из древнейших во Пскове, просил у Митрополита «устава иноческого чина», представляя вместе, что бывший пред тем лет за тридцать во Пскове, по поручению Патриарха константинопольского, Apxи- епископ суздальский Дионисий, на основании 6 правила Собора константинопольского двукратного⁸⁶ и установления ктитора или основателя обители, постановил граматно, не иметь инокам решительно никакой собственности. Такое строгое правило, как видно, стесняло братио. Митрополит Фотий потребовал к себе список устава ктиторского, и когда открылось, что такого устава писаннаго в монастыре и не бывало, отменил распоряжение Дионисия, как произвольно сделанное в чужой eпархии. Но представляя высокие примеры жизни иноческой и уставы древних основателей монашества, внушал братьям Снетогорским стремиться к подражанию им, как в других добродетелях, так и в нестяжательности. «Делание богомудрое, писал пустыннолюбивый Святитель, вот наше богатство, божественное и превышеестественное, всегда пребывающее и никогда не гиблющее». И, не входя в подробности частных правил для внешней жизни иноческой, более старался раскрыть инокам последнюю цель, к которой должен стремиться подвижник благочестия. – Примечательна его любвеобильная снисходительность и к таким инокам, которые живут не в духе покаяния: вопреки строгому правилу Дионисия, он не повелевал запирать их в темницу, или изгонять из монастыря, но предписывал настоятелю взять заблуждающую овцу на свое рамо, врачевать больного духовными средствами, как искусному врачю⁸⁷.

Строже он был в отношении к заблуждающм в учении по упорству. В Пскове еще оставались единомышленники стриголовниковъ, появившихся в седьмидесятых годах четырнадцатого столетия, и повторяя свои укоризны против духовенства в поставлении на мзде, держали себя в отделении от Церкви. Фотий с силой восставал против таких самоизбранных судей, как против мятежников церковных, постановлениями греческой Церкви защищал взимаемые пошлины при поставлении и предписывал православным гражднам Пскова и духовенству: если именуемые стригольниками не обратятся на путь истины, отжените их от своего православного общества⁸⁸. Потом в другой раз писал: слышу, что некоторые у вас, нерадя о своем христианском имени, ни во что ставят великое Божие священство и иночество, как бы не веря и в воскресение. Богу известно, какиъ слез мне стоило их падение. Но если они не позаботятся выйти из рова погибели, вы, священники, не принимайте от них приношений в церквах, и отсекайте их, как гнилые члены от здравого тела Церкви Христовой. И все миряне, не сообщайтесь с ними в ястии и питии. Пишу это ради их вразумления. Если и после того не обратятся к богоразумию, отпишите ко мне: и я сотворю над ними суд по Божеетвенным и священным правилам⁸⁹. Наконец, Митрополит получил известие из Пскова, что городское начальство, после изыскания, упорствующих в своем отчуждении от Церкви подвергло наказание, что вследествие сего некоторые совсем оставили город, а другие хотя остались, но все еще не приходят к отцам духовным каяться, и даже произносят хулы на чин священства. Одобряя усердие ревнителей православия, Архипастырь повторяет им прежнее наставление, удаляться общения с непокорными, вразумляя их и наказаниями, только не смертными, и заточением⁹⁰. Строгость, умеряемая впрочем, благоразумием, нужная для того времени, оказала полезное действие. Имя стригольников с сей поры исчезает из наших актов.

Расмотренные грамоты Фотия к псковитянам раскрывают пред нами часть обычной деятельности Архипастыря и могут показать, как вообще он действовал в различных сношешях с своей обширной паствой. – Но вот Промысл Болжий вызвал Первосвятителя России и на иное поприще деятельности, где должна была яснее выразиться его привязанность к России.

Великий Князь Василий Дмитриевич (27 Февр. 1525 г.) скончался, оставив по себе сына Василия десяти лет⁹¹, и четырех братьев: Юpия, Петра, Андрея и Константина. Трое последних еще при жизни Василия Дмитриевича подчинились новому порядку престолонаследия в великом княжении, утвержденному Диитрием Донским, и согласились признать своего племянника великим князем. Не так мыслил Князь галичский и звенигородский Юрий Дмитриевич, и не хотел скрепить своим согласием духовного завещания В. Князя, подобно своимъ братьям⁹².

Лишь только скончался Василий Дмитриевич, в туже ночь Митрополит Фотий отправил своего боярина в Звенигород, звать Юрия в Москву, для определения его отношений к московскому В. Князю. Но Юрий не поехал, а удалился в Галич и начал собирать полки. Великий Князь также двинул свои войска. Принужденный бежать, Юрий предложил перемирие; но в Москве, хотели более прочного утверждения взаимных отношений. И вот, по общему совещанию, отправлен в Галич, Митро- нолит Фотий с увещаниями непокорному Князю. Поспешен был путь его. В Ярославле, накануне дня Рождества св. Иоанна Предтечи (24 июня), Князья просили его остаться для совершения на другой день литургии. Но желание скорее утвердить мир в великом княжении победило все просьбы, и он немедленно отправился в Галич. Принятый с честью, он усердно склонял Князя галичского прекратить свои притязания на престол великокняжеский и заключить мир с юным Василием. Но все было напрасно. Тогда оставилъ он Князя и город, не преподав им святительского благословения. И губительная болезнь, уже свирепствовавшая в разных городах русских, и в самой Москве⁹³, немедленно открыла свои действия в Галич. Юрий увидел в этом вразумление Божие, и тотчас же отправился вслед за удалившимся Святителем, возвратил его в город, согласился вступить с В. Князем в мирный договор, по крайней мере, до решения спора о великом княжении ханом ордынским⁹⁴. – В последующих грамотах, мы видим, он именовал своего молодого племянника старейшим братом своим⁹⁵ и долгое время, почти до самой кончины Фотия, не искал себе первенства в орде.

Так, стараниями Фотия отвращены были, навремя, кровавые смуты междоусобия. Но земля русская страдала от другого страшного бедствия – губительной болезни. Прежним путем из городов немецких перешла она во Псков, отсюда в Новгород, Тверь, Москву, и похищала множество жертв во всех городах и селениях, в 1425, 1426 и 1427 годах. По временам утихала, и потом усиливались с новой жестокостью⁹⁶.

Современники замечают различные нравственные действия этой болезни на дух народный. Пр. Пафнутий Боровский, живший тогда в серпуховском Высоцком монастыре, рассказывал впоследствии ученикам своим: В последнем, 1427 г., болезнь обнаруживалась струпами, которые имели неодинаковый вид: одни были злокачественны, другии обещали еще надежду выздоровления. Кто видел по своей болезни, что ему более не жить, тот, убоявшись Бога и вспомнив свои грехи, обращался к покаянию, и исповедовал свои согрешения; некоторые принимали даже пострижение в ангельский образ, – и, поболев дня три, обыкновенно умирали. Но были и такие «нечувственные» люди, что не страшась гнева Божия, отринув всякий страх человеческий, предавались пьянству: потому что тогда, за смертью, достояние многих оставались без призрения. И не только запасы «меду», но и одежды, и скот, и богатство все было оставляемо на распутиях. Мало оставалось людей, которые бы могли всем этим пользоваться; но и те брали только золото и серебро, а прочее пренебрегали⁹⁷.

Глубоко сочувствовал всем этим страданиям земли русской чадолюбивый Архипастырь. «Между Князьями ссоры и междоусобные брани: а мне скорбь к скорби, печаль к печали. Потом наступили голод и смертоносная язва.... И cии скорби и печали доконца сокрушили меня и изнурили; помрачилось зрение мое от слез о пастве Христовой». Такъ исповедует скорбь свою Святитель Фотий в своем завещании. В поучениях⁹⁸ и посланиях он изливал те же чувства сострадания, и старался преподать всем спасительное утешение. «Господь хощет нашего обращения, а не погибели, – писал он во Псков, когда поутихла там болезнь, – и потому, многократно поражает нас, но щадит корень, чтобы могли быть плоды. Было и у нас такое же посещение Божие в Москве и окрестных городах, в Твери, и в других местах. И благодарим неизследимые судьбы человеколюбия Божия за то, что не вдруг, не внезапно восхищает свое создание, но дарует страждущим христианскую кончину, с чистым покаянием, с елеосвящением, и с причастием честного и животворящего тела Христова и божественной и животворящий крови Его. А многие отходят к Богу и в подобии великого ангельского образа. Об отходящих с таким приготовлением к вечной жизни я уповаю на человеколюбие Божие⁹⁹.

Среди ужасов смерти тем отраднее были победоносные явления жизни над самой смертью. Еще не прешел род современников и учеников смиренного Игумена Радонежскаго, которому св. Алексий готовил кафедру первосвятительскую, как светильник, тридцать лет скрывавшийся под спудом смертным, по мановенно Божию, изнесен из недр земли – горящий светом жизни неугасающей (1422 г.). Чрез несколько лет после того в последий год правления Фотия, милосердый Господь, к утешению православной России, явил нетленными и цельбоносные мощи св. Алексия, содруга Сергиева¹⁰⁰. Между тем сходили с земного поприща, один за другим, и последние ученики богоносного Cepгия: в 1426 пр. Ферапонт Можайский (27 Maя), в 1427 пр. Кирилл Белоезерский (9 ионя), в 1428 пр. Никон Радонежский (17 ноября), в 1429 стодвенадцатилетний старец, пp. Павел Комельский, или Обнорский. Паства Фотия лишалась лучших своих членов...

В 1430 г., когда исполнилось двадцать лет пребыванья Фотия в Москве, пришел вестник, зовущий и самого Архипастыря в другой мир. На Светлой неделе, в четверток (20 апреля), после утрени, совершив келейное правило, Фотий прилег было отдохнуть. Вдруг возсиял в его ложнице необыкновенный свет. Святитель увидел пред собой светоносного мужа, с венцом царским на голове и златым посохом в руке. После некоторого молчания, в трепете спросил он пришедшего: кто ты и как вошел сюда, когда двери мои заперты? – «Я не из числа людей земных, – отвечал необыкновенный посетитель, – но ангел Божий, и послан к тебе от Господа Бога Саваофа Вседержителя. Господь Бог повелел мне возвестить тебе слово на утверждение жития твоего. Внимай себе и стаду твоему. Христос Бог дает тебе седмицу на рассмотрение жития своего и на распоряжение о пастве». Услышав сии слова, Святитель в страхе и трепете, со слезами припал было к ногам посланника Божия, но он стал невидим. Это видение и глаголы Ангела так потрясли Фотия, что он долгое время оставался лежащим на полу, доколе иноки, жившие при его келлии, не подняли его и не положили на одр. Он все еще молчал и не раскрывал глаз. Наконец, пришедши в себя, поведал окружающим его виденное¹⁰¹.

Что же означала даруемая седмица? – Мало-помалу силы Фотия возобновились, и первая неделя не представила для него ничего решительного. Итак, надлежало от времени ожидать разрешения таинственного предсказания.

Без сомнения, Святитель верно последовал возвещенному повелению Господню, искупуя каждый день сосчитанного для него времени делами полезными для души своей и для паствы. Он не заключился однакоже в келлии своей, но являлся, где требовали его обязанности. Через пять месяцев после бывшего видения, мы видим Фотия, вместе с Великим Князем, в Литве у Витовта.

Еще в прошедшем (1429) году был знаменитый съезд в Литве, на котором Император немецкий Сигизмунд, по домогательству Витовта, предложил возвести его в сан Короля, и таким образом, упрочить самостоятельность Литвы, чего никак не соглашались допустить чины польские. Тогда же Сигизмунд, побуждаемый просьбами, греческого Императора Иоанна Палеолога и неустройствами западной иepapxии, высказал желание заняться делом соединения Церквей, и его мысль явно клонилась не к пользе римского духовенства¹⁰².

В августе следующего, т. е. 1430 г., предположен был другой съезд в Литве, на котором должно было последовать коронование Витовта венцом королевским. К этому торжеству приглашен был, вместе с другими Государями, и московский В. Князь, внук Витовта. Ему сопутствовал и Митрополит Фотий, равно связанный своими иepapхическими отношениями с московским и с литовским В. Князем. Оказываемое Витовтом, в последние годы, расположение к православному Иepapху обязывало в свою очередь и Митрополита к участию в предполагаемом торжестве, столько радостном для Витовта, и важном для всей литовской Руси. Но мечта престарелого Витовта не осуществилась. Поляки перехватили послов, отправленных Императором с короной¹⁰³; болезнь, ден ото дня усиливаясь, положила последие пределы замыслам Витовта. 27 октября 1430 г. он скончался.

Великий Князь литовский благосклонно принимал Фотия, и когда разрушившаеся мечты о венце королевском заставили его распустить прочих гостей, Фотий оставался в Вильне, почти до самой кончины Витовта. – В Новогродке он имел случай потом видеться и с новым В. Князем литовским, Свитригайлом, которого все pyccкиe желали видеть своим государем по расположенно его к православной вере, – и был отпущен им с честию в Москву¹⁰⁴.

Вообще, последнее путeшествие Фотия в Литву могло послужить к утверждению прав митрополии в тех краях¹⁰⁵. Но, что еще важнее, события литовские открывали случай Митрополиту Фотию уяснить Великому Князю Василию Васильевичу правильный взгляд на предпринимаемое тогда соединeниe Церквей. И если Святитель находил нужным писать в наставление русским «об исхождении Духа Святаго»¹⁰⁶, то нет сомнения, что сношения между Императором Иоанном Палеологом и намеpeниe Снгизмунда содействовать своими средствами возстановлению союза церковного, в котором должны были участвовать и русские, еще более могли расположить православного Архипастыря к утверждению юного Государя московского в древнем благоверии. Этим можно объяснить обнаруженное Василием Васильевичем в самом начале несоглаcие на просьбу Исидора ехать на Собор в Феррару, и потом требование, чтобы он принес с собой древнюю веру.

Оставалось найти или указать верного блюстителя сего драгоценного наследия, и правителя для митрополии всероссийской. Фотий не предвосхщал себе права назначить себе преемника, но, пророчески, еще прежде указал пастыря царствующему граду – в иноке Симонова монастыря Ионе¹⁰⁷.

Наконец, срок седмичный, данный на приготовление к переходу в жизнь блаженную, истек для Фотия, и 1 июля 1431 г , в седьмую седьмидесятидневную неделю по предсказанию, он преставился¹⁰⁸, оставив последнее слово своей паставе в своем духовном завещании. Здесь, кратко изобразив свою многоскорбную жизнь, он просит у всех, и взаимно сам дает всем прощение, и поручает Дом Пречистыя Богородицы и все его стяжания попечению Великого Князя и его матери. – Примечательно, что, преподал свое благословение Князьям, ближайшим к Великому Князю по родственным отношениям, он удерживается произнести имя и Юpия Дмитриевича: потому что этот Князь, но задолго пред тем, расторг мирный союз с московским В. Княгем. – Припоминая, в каком состоянии найдено было достояние митрополии после Kипpиaнa, Фотий, обращаясь к Великому Князю, просил его сохранить в целости все, что успел он приобрести для Церкви в московском государстве, или в литовском: «Иное, – писал он, – поручено было отослать в Константинополь или в св. гору; но я не успел того сделать, частно по случаю бывшего церковного разделения, частого по причине земских нестроений; все это благословляю тебя, Великого Князя, соблюсти, чтобы никем не было присвоено; потому что это принесено Богу на очищении грехов. А о душе моей приказываю иметь попечение и поминать меня тебе, сыну моему, Великому Князю. Помни, сыне мой, Великий Князь, что я породил тебя в купели божественного крещения. И Бог свидетель, сколько потерпел я болезней ради тебя, моего сына¹⁰⁹».

Тело блаженного Митрополита Фотия было положено в московском Успенском соборе на правой стороне, подле гроба Святителя Kипpиaнa, где и доныне почивает в югозападном углу храма.

Некоторые памятники Святителя Фотия получили впоследствии особенную важность. Его послание во Псков, в котором он разрешает между прочим вопрос о двукратном или троекратном пении аллилуйя¹¹⁰, еще в XV в. было приводимо в доказательство того, что аллнлуя должно произносить троекратно; это видим из послания неизвестного лица к Афанасию, ктитору великой Лавры св. Николы, о трегубной аллилуйя. После других доказательств в подтверждение троекратного пения аллилуйя, сочинитель, живший во Пскове, говорит: «подобаше ти, отче, послушати, аки самого Христа Кир Митрополита Kиевского, Московского и всея Pycи, Фотия, еже и списа нам в дом святыя Троицы и во Псков, и воплощением Сына Божия в честней Девице Mapии, паче же, Богородице, своею печатью печатлев¹¹¹, присла грамоту, яже и доныне лежит во святей троице, в ней же написано сице: аллилоуйя, аллилоуйя, аллилоуйя, слава Тебе, Боже¹¹²».

Другой памятник Фотиев подал первый повод Патртрху всероссийскому Никону к исключению из восьмого члена символа веры приложенного слова: истиннаго. Это – саккос М. Фотия, доселе сохраняющиеся в московской Синодальной ризнице, на полях которого изображен греческимиписьменами символ веры, не имеющий упомянутого приложения. Саккос сей замечателен и тем, что на нем вышиты шелком и золотом изображения Императора греческого Палеолога и супруги его, и также Великого Князя Василия Дмитриевича и супруги его В. К. Софии.