Жизнь и деятельность братств во второй половине XVII и в XVIII веках

При жизни митрополита Петра Могилы и короля Владислава IV наружное спокойствие в польском государстве не было нарушаемо, но, в самом конце царствования этого короля, вспыхнуло восстание среди казаков, которое при преемнике Владислава IV, короле Яне Казимире, превратилось в достопамятную казацкую войну с речью-посполитой. Эта война, как известно, была началом постепенного падения польского государства, которое до конца своих дней не переставало держаться своей утеснительной политики в отношении православных, и вообще лиц не католического вероисповедания, называвшихся диссидентами.

Начиная с 1648 года и вплоть до 1667 года, несчастная западная Русь служила ареной жестокой войны, которая велась против Польши казаками под предводительством их гетманов, а затем и Московским государством, принявшим с 1654 года под свою защиту отдавшуюся ему Малороссию.

В универсале, от 28 мая 1648 года, гетман войска запорожского Богдан Хмельницкий призывал всю Малороссию поднять оружие против поляков за веру, честь, имущество и самую жизнь, и не одно, быть может, восстание не оправдывалось в такой мере невыносимыми жестокостями поработителей, как это малороссийское восстание.¹ Отдача народа в кабалу евреям, повальное ограбление имущества, необузданное своеволие шляхтичей, делавших с шайкой голодных людей дикие наезды на заселенные слободы, преследовавших народ мучениями и побоями, и не останавливавшихся пред убийством даже детей, – как, например, поступил пан Чаплицкий, засекший до смерти десятилетнего сына Богдана Хмельницкого, – и, в довершение всех бед, полное издевательство над верой этого несчастного народа; – все эти смертельные обиды вопияли к небу о мщении.²

В виде примера можно указать на следующую картину возмутительного насилия над религиозным чувством ни в чем неповинных людей, нарисованную историком Кояловичем в его сочинении «Литовская церковная уния»:

«Вот приближается торжественнейший день для христиан, день Пасхи Христовой. Народ угнетенный, убитый, следовательно, особенно настроенный к благочестию, собирается из разных мест к православной церкви, может быть единственной на далеком расстоянии. Прежде всего, он не может войти в церковь до заката солнца; ключи от церкви у жида, а у него еще шабаш. Затем торг с ним о плате за предстоящую службу, за церковную утварь. Но вот торг кончился, церковь отперта и началось величайшее христианское торжество. Однако не пришел еще конец унижению несчастного народа. Едва успел он помолиться в церкви, едва услышал радостное «Христос воскресе», как его благочестивое настроение омрачается новою гнусною сценою. Еврей тут же у церкви торгуется и собирает плату за освящение пасхи. Кто в состоянии изобразить, что происходило тогда в душе этого народа, которому приходилось видеть такое странное сопоставление жидов его времени с жидами времени Спасителя».³

Об этой отдаче православных храмов в аренду евреям говорит также другой писатель, именно, Филарет в своей истории русской церкви. «Приходилось», сообщает он, «платить от 1 до 5 талеров за каждую литургию, и от 1 до 5 злотых за крещение и погребение. Жиды переделывали церковное серебро на посуду и убранство; из риз и стихарей жидовки нашивали себе нагрудники, оставляя на них кресты, как знак своего торжества над Христовой верой. Польские солдаты с обнаженными саблями принуждали народ в храме читать символ веры по вероучению римско-католической церкви, а сопротивлявшихся подвергали мучительным казням и насилиям. Торжествующее латинское духовенство переезжало от храма к храму в повозках, в которые впрягали до 20 и более человек, на место скотов.⁴

История западной и южной России в XVII веке, особенно во второй его половине, еще ждет своего бытописателя, который был бы в состоянии правдиво и полно изобразить, с одной стороны, – весь ужас положения русского народа, задавленного поляками, евреями, татарами и турками, и под конец, шведами, переживавшего кровавые сцены казацких схваток с жестокими врагами, и видевшего такое страшное зрелище, как въезд в Каменец турецкого султана по пути, устланному св. иконами, а с другой – необыкновенный подъем духа этого народа, который своими доблестными подвигами доставил в конце концов победу православию над его врагами, и выставил из своей среды поборников истинного просвещения, распространившегося из Киева и других малороссийских центров по всему Московскому государству.

Русские страдальцы за веру были подкрепляемы в своем терпении особенными знамениями благодати Божией – чудесами, совершавшимися в православных храмах и обителях. Ни одна эпоха, быть может, не в состоянии сравниться с XVII веком в западной России по обилию этих чудес и по частому появлению святых мужей, которые своими подвигами и примером подкрепляли свою измученную паству. Имена и подвиги св. Леонтия Виленского († 1620 г.), св. Афанасия Брестского († 1648 г.), преп. Иова Почаевского († 1651 г.), преп. Макария Каневского († 1678 г.), св. Гавриила младенца – мученика († 1690 г.),⁵ чудот. Феодосия Углицкого († 1696 г.) и св. Димитрия Ростовского († 1709 г.) – всем известны. Что касается чудес, – то они многочисленны и разнообразны.

Не говоря о времени введения унии, ознаменовавшегося чудесами, описанными в известной книге: «Перестрога», укажем на «Диариум» св. Афанасия Брестского, в котором повествуется о чудесах, происшедших от чудотворного образа Купятицкой Божьей Матери (находящегося ныне в Киево-Софийском соборе) и о тех видениях, которыми этот святой был удостоен.⁶ Несколько ранее, игумен Купятицкого монастыря Илларион Денисович составил (1638 г.) первое описание чудес от той же иконы, а монах Киево-Печерского монастыря Афанасий Кальнофойский в сочинении «Тератургима», или чудеса, совершившиеся, как в самом Печерском монастыре, так и в обеих его пещерах, описал до 64 чудес за последние годы, с подробным указанием обстоятельств каждого чуда.⁷ В сочинении «Руно орошенное», изданном с 1680 г. много раз в г. Чернигове, указывалось на чудеса от иконы Черниговской Божьей Матери, а в сочинении, изданном в том же Чернигове несколько ранее, под заглавием «Скарбници», описаны чудеса от иконы Елецкой Богоматери.⁸ Св. Дмитрий Ростовский в своих «Дневных записках» замечает чудеса, бывшие в с. Старожице и в Старчицах (недалеко от г. Слуцка), где в течении двадцати недель совершилось от образа Богоматери 76 чудотворений.⁹ В сочинении митрополита Петра Могилы: «Сказания о чудесных и замечательных явлениях в церкви православной», по собственному опыту и наблюдению митрополита, и со слов таких достоверных свидетелей, как его родители, или же митрополита Иова Борецкого и других высокочтимых иерархов православной церкви, приводится целый ряд чудес, совершившихся пред раками святых угодников в Киево-Печерских пещерах, в монастыре Межигорском, в Перемышле, Ярославле (Галицком), Каменце-Подольском, Турове, Вильне и других местах, при чем особенное впечатление производят рассказы Петра Могилы о чудесном исцелении таких выдающихся людей тогдашней эпохи, как, например, слепого князя Курцевича, слепого дворянина Сосницкого, разбитого параличом врача Александра Мозали, а также о чудесном обращении к православной вере княгини Анны Корецкой, о поразительном предсказании относительно прекращения рода князей Острожских, о служении преп. Феодосия Печерского вместо не пришедшего к службе архимандрита Киево-Печерской лавры Никифора Тура, и наконец, о собственном удостоверении митрополита Петра Могилы относительно истинности мироточения от глав святых в пещерах Киевских.¹⁰

Вернемся к политической истории края во второй половине XVII века.

Война казаков с Польшей, а затем военные успехи Московского государства над поляками, являются событиями хорошо исследованными в исторической литературе, и мы здесь только упомянем, что казаки, победив под Зборовым в 1649 году, заставили короля Яна-Казимира дать полную свободу греко-российскому вероисповеданию, возвратить православным некоторые церкви, освободить духовенство от податей и повинностей, предоставить право учреждать и восстановлять братства, и что царь Алексей Михайлович, начиная свою знаменитую войну с Польшей из за Малороссии, поднял вопрос об уничтожении унии.¹¹ В 1676 году в Андрусове (деревня между Смоленском и Мстиславлем) было, как известно, заключено между Россией и Польшей перемирие, по которому, кроме Смоленска и Северской области, к России отошла восточная Малороссия вместе с Киевом и таким закреплением этого края православие в нем было охранено. Западная же Украина и вся «Русь, живущая в короне» была предоставлена своей горькой участи и еще долгое время несла на себе польское иго.

После такого разъединения Малороссии, идея о соглашении между униатами и православными стала еще сильнее туманить головы католических и униатских деятелей. Такому соглашению, по мнению католическо-униатских властей, всего более мешало подчинение русской церкви в королевстве Константинопольскому патриарху, и на разрушение этой связи направлены были теперь все усилия врагов православия. Сейм 1676 года воспретил ставропигиальным братствам сноситься с Константинопольским патриархом и предоставлять на его решение дела, касающиеся веры, а для пресечения всякого общения между Константинопольскою и западною Русью было возбранено православным всех сословий отлучаться заграницу, или же приезжать из заграницы. Ревнуя об интересах православия, Виленское братство, в лице своих старост Клементия Тризны, Луки Кучарского и Ивана Бельмацевича, поспешило сообщить Слуцкому братству об этом тяжком ударе, при чем поясняло в письме от 1 октября 1676 года, что отныне братства должны подчиняться местным епископам, а в случае нежелания исполнить это требование, обязаны представлять спорные религиозные вопросы на обсуждение гражданских судов; «дело невиданное от начала веков» (quod nunquam saeculum vidit) прибавляло братство, зная по горькому опыту, как легко тогдашние епископы соблазнялись выгодой перехода в унию, и как трудно было ожидать в этом деле беспристрастия от польских коронных судов.¹²

Но в Белоруссии положение братств было еще сравнительно сносным, тогда как на юге, и в особенности в Галичине, дела приняли решительно дурной оборот для православных. Львовский православный епископ Иосиф Шумлянский в тайне уже склонился к унии и около него образовался кружок духовных и светских людей, которые, подобно самому Шумлянскому, из-за честолюбивых и корыстных целей готовы были изменить православию. В числе этих лиц состоял нареченный епископом Перемышльским Иннокентий Винницкий, который под условием утверждения его в этом сане, обещал открыто перейти в унию, что потом и исполнил.

Подготовив себе вышеуказанными мерами почву для воздействия на православных, король Ян Собесский в октябре 1679 года в своих универсалах приглашал высшее православное и униатское духовенство, церковные братства и светских лиц, на съезд в конце января 1680 года в г. Люблин. На этом съезде надлежало уладить все несогласия и споры между униатами и православными и окончательно разрешить дело о религиозном разногласии.¹³

В эту решительную минуту церковные братства еще раз оказали православию великую услугу. Во главе движения, направленного против католическо-униатской затеи, стало теперь Луцкое братство. Православные не явились на съезд и только одни униаты собрались в громадном числе и торжественно открыли совещание; но этот съезд был внезапно распущен королем, под влиянием энергических действий Луцкого братства.¹⁴

Получив королевское предписание о высылке депутации на Люблинский съезд, Луцкое братство выбрало из своей среды особых послов, из числа знатного Волынского дворянства. В состав депутации вошли: князь Вацлав Святополк-Четвертинский, – хорунжий житомирский, двоюродный брат православного Луцкого епископа, а впоследствии Киевского митрополита Гедеона Четвертинского, – Брацлавский подстолий Даниил Братковский и Киевский чашник Андрей Гулевич. Данная им инструкция была подписана 35 православными Волынскими дворянами. Пред выездом депутаты поклялись в том, что они, отвергая всякий подкуп милостями или подарками и не страшась даже смертной казни, будут отстаивать все догматы и обряды православия, от великого до малого, в том виде, как верит и исповедует святая Церковь. Вместо того, чтобы отправиться в Люблин, послы отправились прямо к королю в Варшаву, и король не мог отказать в приеме такой знатной депутации. Послы представили королю данную им братством инструкцию и доложили от имени братства, и вообще православных, что без сношения с восточными патриархами и без их участия немыслимы для православных такие сделки в делах веры, которые затевались на съезде в Люблине. Король уступил такому энергическому протесту и Люблинский съезд распался.¹⁵

Вскоре после того, именно 19 августа 1680 года, по инициативе Виленского св. Духовского братства, в Новом Дворе съехались депутаты ставропигиальных православных братств и православного духовенства и торжественно обязались радеть о сохранении веры и не отступать от православия. На этом съезде было, между прочим, постановлено, чтобы Виленское братство, как глава всех братств («caput wszystkich bractw») по-прежнему сохраняло за собой первенствующее значение среди братств, которые должны с ним сноситься в целях объединения обще-братского дела; кроме того, на Виленское, Могилевское и Слуцкое братства, равно как и на все ставропигиальные братства, возложена была обязанность в случае устройства съезда, подобного Люблинскому, высылать на него особенно ученых и достойных представителей для отстаивания православия. Далее, всем братствам вменялось в обязанность при выборе депутатов на сеймы включать в депутатские инструкции статьи, направленным к защите интересов православия.¹⁶

Но все усилия православных братств и духовенства спасти чистоту православия в королевстве Польском были тщетны. Львовский епископ Иосиф Шумлянский, назначенный королем в качестве администратора Киевской митрополии в областях короны, вместе со своими многочисленными клевретами, как замечено выше, решил действовать в пользу унии сначала тайно. В марте месяце 1681 года Иосиф Шумлянский, Иннокентий Винницкий и другие духовные лица съехались в Варшаве и в присутствии нунция торжественно присягнули на унию. Вместе с униатским митрополитом Киприаном Жоховским, Иосиф Шумлянский выработал программу для окончательного водворения унии в России. По этой программе ставропигиальные братства отдавались под власть местного епископа. Особо назначенная королем комиссия выработала пункты, определявшие права и льготы жалуемые униатам, а униатские епископы представили на письме польскому правительству свои соображения о том, чтобы до более удобного времени держать в тайне вновь проектированные меры о насильственном введении уши, и чтобы приготовить к этим мерам постепенно народ и православное духовенство, опасаясь в противном случае восстания и вмешательства соседних держав во внутренние дела польского королевства.¹⁷

Этой программы стало с того времени держаться польское правительство, и, как увидим ниже, дружные действия католиков, униатов и польского правительства, привели к тому, что к концу XVII века и в начале XVIII века Львовская, Перемышльская, Владимиро-Брестская, Холмская и Луцкая епархии сделались униатскими. В этой неравной борьбе с католическо униатской силой южнорусские братства не могли уже отстоять своей самобытности и защитить православие. Эти братства, будучи ослаблены нарушением своих вековых связей с Константинопольским патриархом и с остальною Русью, были подкопаны в своих устоях. Об этом печальном падении наших южнорусских братств и обращении некоторых из них в униатские учреждения мы ниже сообщим краткие сведения, а пока только напомним, что из всех православно-русских епархий в королевстве полько-литовском сохранилась до самого падения речи-посполитой только одна, именно Белорусская епархия. Сохранение православия в Белоруссии, а равно и в некоторых округах польской Украины, явилось следствием воздействия русского правительства на польское правительство в целях защиты православия и русской народности; такое воздействие осуществлялось на основании известного договора с Польшей, заключенные в 1686 году.

В силу IX статьи Московского договора 1686 года России было предоставлено право заступничества за православную веру и русскую народность, обитавшую страны, принадлежавшие речи-посполитой. Русское правительство принимало под свое покровительство и церковные братства, находившиеся в Польше, и объявляло в той же статье, что оно «всем православным никакого утеснения и к вере римской и к унии принуждения чинить не велит, и быти то не имеет».¹⁸ Таким образом, в польском государстве православным гарантировалась полная свобода исповедания веры и отправления богослужения, при чем эта свобода одинаково обеспечивалась, как тем из них, которые находились в духовной зависимости от Белорусского епископа, так и тем, которые, проживая в областях прежде составлявших Киевскую митрополичью епархию,¹⁹ подчинены были по-прежнему Киевскому православному митрополиту, состоявшему, с окончательным присоединением Киева к России, уже под благословением патриарха Московского.²⁰

Но так было на бумаге, а в действительности польское правительство принимало все меры к тому, чтобы путем унии лишить Киевского митрополита его русской паствы.

Печальная история принижения и утеснения православных живших в Польше, в течении почти всего XVIII века, их постоянные жалобы представителям России в польском государстве, энергическое заступничество русских государей и государынь за единоверцев, – в особенности Петра Великого,²¹ Елизаветы Петровны и наконец Екатерины II, – слишком известные факты, чтобы на них останавливаться в настоящем исследовании, которое касается истории унии лишь мимоходом, т. е. постольку, поскольку важнейшие церковные события того времени влияли на положение церковных братств, как в южных областях России, так и в Белоруссии.

Здесь надлежит лишь в сжатых чертах коснуться крупнейших исторических событий.

В 1700 году прибыл в Варшаву Львовский епископ Иосиф Шумлянский, который, не находя более нужным скрывать свое отступничество от православия, публично и торжественно возобновил свою присягу на соединение с Римом не только за себя, но и за подчиненную ему паству. Возвратившись в Львов, Иосиф Шумлянский, при помощи шляхты, в большинстве перешедшей уже в латинство, начал насильственно отбирать церкви у православных, принуждая их к принятию унии, и в конце концов ему удалось, как подробно будет сказано ниже, сломать стойкость Львовского братства. Перемышльская епархия, как выше упомянуто, была старанием епископа Иннокентия Винницкого еще раньше обращена в униатскую, и царский посланник при польском дворе дьяк Борис Михайлов еще в 1692 году доносил русскому правительству об измене Винницкого. Этот епископ-ренегат простер свое фанатическое рвение до того, что, по словам историка Бантыша-Каменского, постановил в своей епархии такой варварский приговор: «дабы православные впредь упорства не чинили – казнить (их) смертью».²²

В 1712 году уничтожилась и православная епископия в Луцке. Последним православным Луцким епископом был Кирилл Шумлянский, который был рукоположен в г. Киеве. Его стали так сильно теснить католики и униаты, что он в 1711 году принужден был бежать в Россию, где и умер в 1726 году в сане епископа Переяславского.²³

Подавив на всем юге православие, католики стали еще сильнее домогаться уничтожения его в Литве и Белоруссии.

В 1717 году появился проект, представленный сейму и разосланный на сеймики, об окончательном истреблении русской веры и народности в русских областях Польши, обрекая на это уничтожение не только православную, но даже униатскую веру. Вряд ли возможно встретить в государственных архивах западноевропейских государств другой документ, который, по своему дикому, необузданному фанатизму, мог бы сравняться с этим позорным проектом, получившим однако в части, касающейся принудительного обращения сыновей православных и униатских священников в крепостное состояние, даже свою санкцию па сейме 1764 года, т. е. почти накануне первого раздела Польши.²⁴ В этом безнравственном документе предлагалось подвергнуть полному остракизму всех русских, не заводить с ними никакой дружбы, разве для своей выгоды, оставлять их в невежестве, без школ и образования, доводить до нищеты, напускать на русские поселения евреев, для вытеснения православных жителей, русское духовенство в крайней бедности и без просвещения, изнурять его поборами и стараться обращать их детей в крестьянство.²⁵ Изложенные в этом бесчеловечном акте мысли, по словам историка Чистовича, составляли систему политики иезуитов и поляков в отношении русских; в документе этом только прямо и открыто выражено было то, чему всегда, с самого появления иезуитов в Польше и начала унии, следовало польское правительство.²⁶ Так известно, что русские православные церкви были обложены данью, или так называемой контрибуций, от которой римско-католические церкви были свободны.²⁷ Православные были лишены голоса на публичных съездах и исключены из состава сеймиков, на которых решались общественные местные дела причем эти сеймики отбывались обычно в римско-католических костелах.²⁸ Ополяченная шляхта посредством своих послов защищала иезуитов, хлопотала о канонизации Иосафата Кунцевича, и в своих инструкциях, выдаваемых от целого воеводства депутатам на сеймы изыскивала самые унизительные выражения для обозначения православной веры.²⁹

В первую четверть XVIII века с унии также была сброшена маска и эта затея предстала в своем натуральном виде, т. е. как способ к окончательному совращению в латинство. В 1720 году был созван униатским митрополитом Львом Кишкой в г. Замостье поместный униатский собор, который провозгласил унию единственною законною церковью греческого обряда в Польше, при чем, как известно, допустил большие перемены в православных обрядах, а также нововведения в храмах, с целью сблизить униатов с католиками.³⁰

К этому времени, как было выше сказано, южнорусские епархии были уже униатскими и все гонения и преследования направлены были главным образом на области белорусские и литовские. Олатинившееся униатское духовенство, имея во главе шляхту и иезуитов, подвергало всяческим насилиям и оскорблениям не только низшее православное духовенство, но не щадило даже самих Белорусских православных епископов; так, униаты открыто нападали на епископа Сильвестра, князя Святополк-Четвертинского, и в схватке его ранили. Эти фанатики делали вооруженные наезды на русские церкви и имения, разоряли их, увечили священников, разгоняли паству, отнимали у русских имущество. Но все эти грустные подробности о всех обидах и насилиях, претерпевавшихся русским населением в Литве, Белоруссии, Подляшье и польской Украине, в течении почти всего XVIII века, мы опускаем, отсылая читателя к многочисленным актам и документам, опубликованным в Виленских, Витебских и Киевских сборниках и памятниках. Здесь укажем только, что белорусские епископы, как например – названный Сильвестр, Арсений Берло, Иосиф Волчанский, Иероним Волчанский и знаменитый Георгий Конисский вели постоянную войну с поляками и униатами, подробно доносили и русским посланникам при польском дворе, и св. Синоду, о всех несносных обидах и лишениях, претерпевавшихся православной паствой, которая к половине XVIII века лишилась свыше 150 церквей в одной только белорусской епархии.³¹ Русское правительство при посредстве своих резидентов могло лишь эпизодически помогать своим несчастным единоверцам в Польше.³² Несомненно, белорусскую епархию ожидала такая же участь, как и другие прежние русские епархии в Польше, если бы белорусский край находился еще некоторое время во власти Польши, которая постоянно и неизменно находилась под давлением римской курии. Римские папы во все продолжение XVIII века своими буллами, индульгенциями и декретами постоянно волновали католическо-униатский мир и разжигали в нем фанатизм и рвение к преследованию «схизмы», т. е. православия.³³ Так в 1728 году папа Бенедикт XIII издал буллу на имя короля Августа II о том, чтобы он выдал грамоту на присоединение г. Могилева к Полоцкой униатской архиепископии с целью удалить оттуда православного епископа.³⁴ В 1755 году папа Бенедикт XIV, воспользовавшись смертью белорусского епископа Иеронима Волчанского († 14 окт. 1754 г.), буллою от 27 февраля на имя польского канцлера графа Малахонского требовал от польского правительства, чтобы вдовствующий после схизматического русского епископа могилевский престол к принятию католической веры возвращен был, и чтобы управляем был чрез своего Полоцкого архиепископа.³⁵ Наконец, папа Климент XIII буллою от 6 сентября 1766 года возбуждал примаса королевства польского против диссидентов и просил воспрепятствовать дарованию им свободы вероисповедания, так как это, по его мнению, значило бы пускать паршивых овец в овчарню Христа и осквернять церковь Его (Арх. ю.-з. России ч. I, т. II, стр. 591). Эти попытки римских пап об удалении православного епископа из Могилева не увенчались успехом, и в 1755 году в белорусские епископы посвящен был ректор Киевской академии Георгий Конисский. Католическо-униатские власти напрягли все свои усилия к уничтожению ненавистной православной Белорусской епархии. Около 1760 года в Белоруссию был пущен целый отряд доминиканцев под предводительством фанатика Овлочинского и иезуита Заремба для обращения православных жителей этого края в подчинение римской курии.³⁶ Эти новые неистовства заставили Конисского просить у Св. Синода, как милости, снять с него «иго епископское» и дозволить окончить дни в каком-либо монастыре в России.

Но час возмездия уже наступал и Польское государство находилось уже накануне своего полного распадения. Присутствуя в Москве при коронации императрицы Екатерины II, доблестный епископ Георгий Конисский в блестящей и трогательной речи начертал пред императрицей картину бедственного положения православных в пределах Польши и выразил надежду, что государыня спасет несчастных русских «десницею своею и мышцею своею покроет их». Эти надежды на великую императрицу вполне оправдались. С самого начала своего царствования Екатерина II твердо заявила свою волю об оказании своего покровительства утесненным единоверцам и прочим, так называемым, диссидентам, и сообщила об этом решении королю и польскому правительству. Сами православные, вместе с евангеликами, имея во главе епископа Георгия Конисского и генерала Грабовского, собрались в 1767 году в г. Слуцке, чтобы образовавши тесный союз, совокупными силами оградить свои священные права, веру, свободу, честь и жизнь, так как сейм 1763 года, вместо облегчения их участи, определил лишить их всей свободы и способа к достижению гражданской равноправности с католиками и униатами.³⁷ Но все эти меры частных лиц и русского правительства, вследствие расшатанности государственного организма Полыни и упорства католическо-униатской партии, не достигали цели и шестидесятые годы XVIII века в польской Украине (ныне Киевская губерния) были омрачены ужасными мучениями православных. Эти печальные дела раскрыты в многочисленных документах, приведенных в II и III томах первой части Архива юго-западной России и в помещенной в II томе биографии мученика архимандрита Мелхиседека Значко-Яворского.³⁸

В последней четверти XVIII века началось земельное распадение Польши. Сначала, в 1772 году, отошла к России Белоруссия, затем Минская область, и, наконец, в 1795 году последовало, как известно, окончательное разделение Польши между Россией, Австрией и Пруссией, и в это же время (1794–1795 гг.) в северо-западной России присоединилось к православно более 1½ миллионов униатов.³⁹

В заключении настоящей краткой исторической заметки, мы считаем не лишним привести некоторые сведения о Пинской конгрегации 1791 года, так как этот съезд весьма характерно рисует ту благотворную роль, которую до конца польского владычества сохраняли за собой православные братства, вносившие в нашу церковно-приходскую жизнь столь плодотворную для неё самодеятельность. Приводимое ниже извлечение из актов, относящихся до Пинского съезда, знакомит нас также с существованием довольно значительного количества братств в северо-западной России, в конце XVIII века, при чем некоторые из них известны только по их именам.

При господствовавшем стремлении в восьмидесятых годах XVIII века в Польше к изменению прежних форм гражданского управления, в Варшаве явилась мысль устроить в Польше православную церковь на совершенно самобытных основаниях. Желая избавиться от влияния русского кабинета на дела Польши, в Варшаве выработался именно проект учредить в Польше церковь национальную, польскую греко-ориентальную, которая в действиях своих не зависела бы ни от какой церкви заграничной. В этих видах предположено было учредить архиепископство в г. Бельске и три епископства: в Житомире, в Новогрудке и в Минске. Этот проект был передан в составленную в Варшаве комиссию для устройства положения в Польше православных и диссидентов, и был принят и одобрен чинами Варшавского сейма. Для подробного обсуждения отдельных статей этого проекта признано было необходимым созвать генеральную конгрегацию. Король и чины сейма дозволили, чтобы эта конгрегация была созвана в г. Пинске и предписали, чтобы в составе её находились: по два монашествующих от каждого монастыря, по два священника от каждой протопопии, и по два светских лица из дворян, или мещан, по избранию братств, или общин церковных. Эти депутаты, вместе с комиссарами уполномоченными от сейма, должны были учредить главную консисторию и избрать в нее членов. 15 мая 1791 года в г. Пинске состоялся этот генеральный съезд. Заседания его были открыты в церкви Богоявления Господня и главным лицом съезда явился Михаил Корвин-Кохановский, посол Сандомирского воеводства, бывший председателем съезда по уполномочию от правительства. Нижеследующие братства прислали на съезд своих представителей, именно: Виленское, Минское, Друйское, Дисненское (Полоцкого воеводства), Дрогигинское, Заблудовское (Гродненского повета), Брест-Литовское, Пинское, Ольшанское (Брацлавского воеводства), Бешенковическое (Полоцкого воеводства), Туровское, Бельское, (Подляшского воеводства), Слуцкое, Лебединское (Звенигородского округа), Шнолянское (Брацлавского воеводства, Звенигородского округа), Злотопольское и Мозырское.

Первое публичное заседание генеральной конгрегации состоялось только 1 июля 1791 года, и оно было открыто Корвин-Кохановским. Мы не станем здесь приводить подробностей этого проекта реорганизации церковного управления, так как проект этот не получил своего полного осуществления, но обратим лишь внимание на последний артикул этого проекта, именно на XI, так как в нем весьма наглядно выразилось всегдашнее стремление православных к оживленно самобытной деятельности прихода и к рациональной его организации в древнерусском и православном духе. Этот артикул гласил: 1) В каждом приходе должна быть школа для обучения детей прихожан; наблюдение за школой должны иметь местный священник, старшие братья прихода и протопоп; 2) Учителями могут быть дьячки, умеющие читать по-русски и по-польски; а если бы они были очень затруднены службой церковной, то в таком случае должно содержать особого учителя; 3) Старшие братья, вместе со священниками, на своих приходских совещаниях должны обсудить вопрос о средствах для содержания учителя, назначивши для этого соразмерную складчину с прихожан; этот сбор денег не должен быть обращен на что-либо другое, кроме школы; 4) При каждой приходской церкви должен быть госпиталь для содержания беднейших из прихожан, по усмотрению священника и прихожан; надзор и попечение за госпиталем должны иметь прихожане при посредстве старших братьев.⁴⁰

Сделав эти краткие указания о положении нашей церкви и народности в южной и западной России в конце XVII и в XVIII веках, мы изложим сжато и те данные, которые имеются относительно истории за это время наших важнейших и влиятельных церковных братств в этом крае.

Начнем с истории тех братств, которые угасли в начале XVIII века.

Львовское братство.

Во время казацких войн Львовское братство понесло громадные убытки, так как польские военачальники обложили Львовских жителей большими налогами и отбирали от них золото и серебро для чеканки монеты. В летописи братства значится, что оно понесло убытку на 27.398 злотых.⁴¹

При вступлении на престол Яна Казимира в 1649 году братство посылало на коронацию своих депутатов, которые испросили у короля признание прав братства. Здесь будет кстати заметить, что, помимо военных контрибуций, благосостояние братства подрывалось также вследствие постоянных денежных выдач и подарков, подносимых королю, при его приездах в г. Львов, а также и многочисленным придворным, духовным и светским магнатам, и даже низшим чиновникам. Но несмотря на все эти громадные траты, братство все еще было сильным учреждением и располагало достаточными средствами, не только для возобновления и поддержания своих обширных построек (как например церковного дома и госпиталя при Онуфриевском монастыре – в 1657 и 1662 г.), но еще могло помогать и поддерживать денежными средствами местные церкви и монастыри (как например Скитский монастырь па Покутьи).

Для наблюдения за порядком во время заседаний братства была в 1662 году учреждена должность маршала, который был обязан смотреть, чтобы во время совещаний и подачи голосов каждый занимал свое место, держал себя прилично, не прерывал речь другою, и т. п. На эту должность был избран Иван Мазарани. Братство также озаботилось улучшением материального положения своего проповедника, которому назначило значительную по тому времени плату, именно 300 зол. в год. В состав братства продолжали вписываться влиятельные люди; так в 1662 году вписались находившиеся во Львове: казацкий гетман Иван Выговский и войсковой судья Григорий Лесницкий. В 1666 по 1669 г. вписались: Туркулы, Павел Тетеря и другие.

В кассу братства по-прежнему делались крупные пожертвования; так, в 1663 году старший братчик Василий Григорович завещал на церковь – 1000 злот., в 1670 г. старший братчик Иван Мазарани завещал на содержание при церкви проповедника – 4000 злот., а в 1673 году Иван Васильевич завещал на церковь 1000 злот. Дочь Иеремии Могилы Анна Потоцкая подарила в 1665 году братству драгоценное Евангелие, окованное золотом, стоимостью в 1.300 червонцев.

Братская издательская деятельность во второй половине XVII века по-прежнему процветала и братская типография во множестве выпускала в свет: Евангелий, апостолов, псалтырей, богослужебных и других богословских и учебных книг.⁴² В 1669 году братство, по желанию Иерусалимского патриарха, послало ему 48 разных книг и в том же году бесплатно снабдило книгами разные монастыри, как например: Киево-Михайловский, Сокальский, Добромильский и другие, а в 1671 году братская типография исполнила заказ Молдавского господаря Дуки, просившего братство напечатать славянскими буквами 400 экземпляров Валахской псалтыри.

По смерти Львовского епископа Афанасия Желиборского, в начале 1668 года, при старании братства был выбран во епископы Евстафий Свистельницкий, который по представлению митрополита Винницкого был утвержден в этом сане королем и затем посвящен во епископы под именем Иеремии в братской церкви. Братство устроило роскошный пир митрополиту, новому епископу и всей собравшейся шляхте, и, сверх того, подарило новому владыке коляску и пару лошадей. Но к соблазну всей православной церкви одновременно появился и другой епископ, именно Иван Шумлянский, родом шляхтич и по профессии военный, который при содействии партии его избравшей, а также латинского архиепископа, в свою очередь, добился королевского утверждения, и был посвящен в сан епископа под именем Иосифа в г. Яссах проживавшими там греческими митрополитами. Это событие имело роковое значение для православной Львовской церкви, которая, имея таким образом одновременно двух епископов, разделилась на две партии. Мы не станем здесь излагать этой печальной и достаточно известной истории, имевшей, к сожалению, свой прецедент в факте существования двух южнорусских митрополитов: Антония Винницкого и Иосифа Тукальского. Скажем только, что после смерти епископа Иеремии Свистельницкого, последовавшей в 1676 году, Иосиф Шумлянский остался один у власти и, склонившись тайно к унии, начал вести энергичную борьбу с Львовским братством, желая сломить его и обратить братскую церковь, лучшую в епархии, в свою кафедральную церковь.

Новый польский король Ян Собесский, хотя и подтвердил, как и прежние короли, права братства, но в своей грамоте дал понять братству, что ему необходимо вступить в добрые отношения с епископом Иосифом Шумлянским, который пользовался расположением короля, как его прежний товарищ по оружию.

Проживая часто в Львове, Собесский одной рукой поддерживал братство, которому даже подписывал разные декреты, заготовленные заранее братчиками, а другой рукой поддерживал и Шумлянского, с которым охотно проводил время, и при всяком удобном случае обеими руками брал деньги и подарки от братства. Со вступлением на престол Яна Собесского, как известно, вышло и сеймовое постановление о запрещении православным, под страхом смерти и конфискации имущества, всяких сношений с Константинопольским патриархом, а Шумлянский уже в 1679 году принял унию в Варшаве. Все эти события заставили братство стать на стороже. Оно однако до самого конца XVII столетия пользовалось относительным спокойствием, откупаясь деньгами от епископа Шумлянского, который за один только период времени с 1691 по 1694 г. перебрал у братства свыше 4000 злотых.

Таким образом, в продолжении нескольких лет братство могло спокойно заниматься умножением своих доходов, украшением храмов, печатанием книг, и вообще приведением в порядок своих церковных и хозяйственных дел. Равным образом, братство продолжало безмездно снабжать богослужебными и другими церковными книгами, не только местные церкви и монастыри, но также, по старой памяти, и Виленское братство (в 1691 г.), а в 1690 году, получив в подарок от православного киевского митрополита Гедеона (князя Четвертинского) книгу «жития святых», в благодарность за это послало ему богато переплетенный «Октоих» собственного издания. В братскую кассу все еще от времени до времени поступали вклады и пожертвования; так, в 1694 году, старший братчик Степан Лавришевич завещал на церковь 3.700 злот., а несколько ранее, именно в 1690 г., король уплатил братству свой долг в 200 злот. При ревизии кассы братства в 1695 году оказалась в остатке крупная сумма в 49.747 злотых.

Особенно много средств тратило братство на свои постройки, как бы предвидя, что скоро наступят тяжелые времена, когда внимание его будет отвлечено от хозяйственных дел. Из значительных построек, произведенных братствами за время с 1683 по 1697 гг., отметим постройку келий для монахов в Онуфриевском монастыре, поправку колокольни, поврежденной при осаде Львова турками, и наконец, обнесение каменной стеной всего Онуфриевского монастыря с находившимся при нем садом, на что издержано было более 10,000 злотых.

Церковное благолепие всегда составляло одну из главных забот Львовского братства, которое издавна прилагало особые заботы к улучшению церковного пения, введя его, как и другие братства, в число предметов преподавания в школе. Обучая своих учеников пению с самого раннего их возраста, братство установило также, чтобы это обучение шло во все время продолжения курса, и такими мерами способствовало к устройству певческого хора при братской церкви, который и был управляем учителем братской школы.⁴³ В 1692 году братство одело своих певчих в одинаковое платье: тёмно-зелёный кунтуш, желтый жупан и желтые сапоги. Вообще, следует заметить, что школьное дело продолжало развиваться на тех же твердых началах, которые были положены братством при самом учреждении своего училища. Следя со вниманием за успехами в иноверческих школах и перенимая разные полезные нововведения, братство заставило своих учеников разыгрывать драматические представления на темы из священной истории, и в 1689 году дано было такое представление с большею пышностью, при многочисленном стечении зрителей.⁴⁴ В конце столетия школьная жизнь братства была однако омрачена одним прискорбным случаем. В начале 1694 г., находившийся при королевском дворе во Львове русский посланник посетил братскую церковь и школу. По этой причине, или же по другой, латинское духовенство подговорило учеников своей школы напасть на русскую братскую школу. Пылкая молодежь, готовая ко всяким выходкам, под предводительством своего префекта, напала на школу, избила и изувечила учеников, книги порвала, окна вышибла, и наделала вообще много бесчинств. По жалобе братства, король повелел магистрату наказать префекта, возбудившего учеников к бесчинствам в присутствии русского посла. Скоро последовали однако события гораздо печальнее для братства, нежели это нападение на школу озлобленных католиков.

Епископ Иосиф Шумлянский сбросил наконец с себя личину, выехал из братского дома, публично объявил, что принял унию, и в начале 1700 года отправился в Варшаву, где всенародно изложил свое исповедание веры пред папским нунцием и примасом-кардиналом Радеиовским, которых папа назначил для этого случая своими особыми комиссарами, о чем король универсалом и объявил русскому народу.⁴⁵

Львовское братство всполошилось и тотчас же отправило в Варшаву особую депутацию состоявшую из Юрия Корепдовича, Степана Лясковского и Юрия Коця Драгоповича, для защиты своего великого дела. Однако Шумлянский, явившись летом 1700 г. обратно в Львов, и покровительствуемый коронным гетманом Станиславом Яблоновским напал при помощи солдат на братскую церковь и поставил в ней свой епископский престол.

Король Фридрих Август, давший при вступлении своем на престол привилегию, ограждавшую права братства (от 6 октября 1697 года), заступился за братство, но Шумлянский, поддерживаемый Яблоновским, мало обращал внимания на королевские предписания и всеми мерами старался посеять между членами братства недоверие и несогласие.⁴⁶

10 августа 1700 года все члены братства собрались на заседание и единогласно приговорили: одного желать; друг за друга стоять крепко; до последнего издыхания защищать древнюю веру, права и вольности братства, и для поддержания православия пользоваться помощью послов земских. Постановление это, кроме членов братства, подписал воевода и староста Зволинский Яков Халепинский. С этого времени братство постановило отправлять богослужение в малой церкви, тщательно её запирая, а все церковные драгоценности спрятало. Король снова заступился за братство и приказал старосте Сенявскому вынести престол епископа из братской церкви, что и было исполнено; – а братство в благодарность Господу Богу за такое освобождение построило при Онуфриевской церкви каменную часовню во имя св. Троицы.

Но страшные события для братства надвигались все ближе и ближе. В 1704 году, шведский король Карл XII осадил Львов, взял его штурмом, и сперва отдал на разграбление войску, а после наложил контрибуцию. Братство отдало не только все деньги и серебряные вещи, но даже и драгоценное Евангелие, пожертвованное Анной Могилянкой. Все потери братства простирались до 120,000 злот. и хотя оно могло ранее выдерживать прежние контрибуции поляков и турок, но теперь оно вполне обнищало.⁴⁷ Затем, в городе появилась зараза и голод и члены братства поспешили из него удалиться в Карпатские горы.

По прекращении заразы в 1707 году, во Львов стали съезжаться члены братства. Необходимо было сколько-нибудь поправить внутренность церкви и погасить долг, сделанный для уплаты шведской контрибуции и для выдачи содержания духовенству во время заразы. Продали все, что оставалось, равно и церковную землю на предместье, и заплатили долги. В это время, в Жоливе, находился русский царь Петр Великий с армией. К нему обратилось братство за помощью и великодушный государь не только щедро одарил церковь, но и выдал, 28 февраля, письменное дозволение продавать беспошлинно на Украине церковные книги, напечатанные в братской типографии. Кроме царя, на церковь пожертвовали князь Меньшиков 300 злот., Головкин 100 злот. и Игнатович тоже 100 злотых.⁴⁸

Таким образом, типография составляла теперь единственный источник дохода для содержания церкви, духовенства и школы братства. Шумлянский задумал для нанесения смертельного удара братству подорвать этот источник дохода устройством униатской типографии, при Юрьевской церкви, для печатания в подрыв братству церковных книг и обещал издать окружную грамоту, для предупреждения духовенства не покупать у братства книг.

Целую зиму 1708 года братство размышляло о печальном своем положении и своей церкви. В соображение принято было следующее: всякое сношение с патриархом запрещено под страхом смертной казни, во всем польском государстве уже не было православного митрополита и даже епископов, все магнаты и большая часть шляхты отреклись от древней веры, и только кое-где низшее духовенство, монахи и ослабевшие братства остались при прежнем исповедании; искать покровительства было уже не у кого, тем более, что и благосклонный король Август отказался от престола, а Станислав Лещинский, родственник Яблоновских, был известным ревнителем латинской веры; он почти везде был признан королем, и надеяться на его сострадание было невозможно; православная Россия не могла еще оказать достаточной помощи и поддержки, тем более, что после неудачи при Пруте, Петр Великий не мог уже так деятельно вступаться за единоверцев, как прежде; доходы братства были окончательно подорваны шведским грабежом и выше описанными действиями Иосифа Шумлянского.

Рассмотрев все эти обстоятельства, братство признало, что ничего не остается более, как волею-неволею соединиться с епископом и подчиниться папе, но только самому папе, а не кому иному. Зависимость прямо от папы, как прежде от патриарха, была поставлена братством как conditio sine qua non. Шумлянский с радостью согласился на все эти условия и писал к папскому нунцию Николаю Спиноле, что славное на весь мир братство по свободному изволению приняло св. унию, и, вместе с тем, просил, чтобы папа принял братство под непосредственное свое покровительство.⁴⁹

2-го мая 1708 года братство торжественно пред епископом приняло унию, и направило к нунцию две просьбы: одну на имя папы, а другую в римскую конгрегацию de propaganda fide, об оставлении братства при прежних правах, дарованных патриархами. Папа согласился исполнить просьбу братства.

В 1709 году получено было breve папы Климента XI, данное в Риме 5 апреля. Таким образом, присоединение древнейшего русского братства к унии было утверждено и братство было принято под непосредственное покровительство наместника св. Петра и конгрегации de propaganda fide. Епископ Иосиф Шумлянский, доводя до конца свое злое дело, в 1708 году скончался.

Дальнейшая судьба братства весьма жалка; оно продолжало свои ссоры с епископами, желая отстоять свою самостоятельность, вело бесконечные процессы с местным магистратом и сыпало на все эти дрязги и хлопоты свои деньги, как в бездонную бочку. Отрекшись от древней веры, оно этим путем не приобрело существенных выгод. «До сих пор стоит этот вековой, уже изветшавший, дуб (так кончает свою замечательную летопись братства известный историк Зубрыцкий), который в ожидании времен лучших, теряя ветвь за ветвью, претерпел столько бурь, и кое-когда еще пускает зеленые побеги».

Кончая на этом рассказ о судьбе замечательного в истории русского просвещения Львовского братства, и приняв во внимание все тяжкие условия его жизни в начале XVIII века, невольно хочется заметить, что все эти условия не были тяжелее тех, которые приходилось и прежде переживать этому братству, имевшему, однако, тогда силу не поддаться соблазну. Станислав Лещинский не был сильнее и фанатичнее Сигизмунда III, Россия в начале XVII века была гораздо слабее нежели в начале XVIII века, типографское дело братства, в виду дарованной Петром Великим льготы, вовсе не было в безнадежном положении, такие враги православия, как Скарга, Ипатий Потей и его клевреты, Соликовский и другие, своими дарованиями и энергией на много превосходили Шумлянского, Станислава Яблоновского и их клевретов, наконец, отсутствие православной иерархии в епархии не было обстоятельством новым для братства. Значить, все дело заключалось не в тяжелых условиях жизни, а в недостатке людей, которые бы находили в себе достаточный подъем духа, твердость убеждений, заставляющих пренебрегать материальными выгодами, и которые поэтому были бы в состоянии преодолеть всю тяжесть выпавших на их долю испытаний. Такими людьми были, конечно, доблестные Львовские братчики в эпоху XVII века, имея во главе таких выдающихся людей, какими были: Острожский, Древинский, братья Рогатинцы, Красовские и многие другие.

Отпадение Львовского братства от православия, и повсеместное введение унии в Галичине, повлекли за собой переход в унию и других местных братств, рассеянных по городам и местечкам этого края, причем, конечно, переход этот совершили не одновременно, а по мере совращения в латинство местной шляхты, принуждавшей, совместно с католическими и униатскими властями, подвластный ей народ к принятию унии.⁵⁰ За этим отпадением названных церковных братств в унию мы следить не станем, а обратимся теперь к истории Киевского братства – за период времени со смерти Петра Могилы до перехода Киева в 1686 г. окончательно в состав Московского государства, – и к истории тех значительных южнорусских братств, которые, так же как Львовское, не выдержали напора католическо-униатской силы и также или приняли унию, или же совсем распались.

Киевское братство.

Киевское братство, с его знаменитым училищем, за время Петра Могилы было вполне устроено, так что его преемникам по управлению братскими делами оставалось только поддерживать и укреплять это дорогое для сердца Петра Могилы детище. Казацкие войны лишь временно расстроили дела братского училища, откуда многие из учеников высших классов пошли на войну. В это тяжелое переходное время, когда вследствие измены некоторых гетманов, как например Выговского и Юрия Хмельницкого, Киев переходил из рук русских в руки поляков и наоборот, когда замечались колебания среди высшей православной иерархии относительно признания власти, то Москвы, то Польши, Киевское братство сохраняло свое существование и получало иногда помощь и поддержку от лиц сочувствовавших братскому делу. В 1649 году от Иерусалимского патриарха Паисия, проезжавшего чрез Киев и останавливавшегося в братском Богоявленском монастыре, братство получило грамоту, в которой патриарх похвалил усердие учителей Киево-братского училища.⁵¹ В 1650 году в Киевском монастыре, в июле месяце, собралось несколько православных епископов, а именно Перемышльский епископ Антоний Винницкий, Могилевский епископ Иосиф Кононович-Горбацкий, Луцкий епископ Иосиф Чаплиц-Шпановский и Холмский епископ Дионисий Балабан и все четверо, ревнуя о просвещении русского народа и видя скудость средств братства вследствие трудного военного времени, решили ежегодно выплачивать братству денежное пособие на поддержание братского училища, полезного для православной церкви. Эти епископы выдали особые записи ректору Киевской коллегии Лазарю Барановичу, и, согласно этим записям, епископ Винницкий обязался выплачивать ежегодно 100 злотых, епископ Кононович-Горбацкий 500 злот., епископ Чаплиц-Шпановский тоже 500 злот., а епископ Балабан 200 злот.⁵² В том же 1650 году братский монастырь получил милостивую грамоту от царя Алексея Михайловича, по которой разрешалось нескольким старцам монастыря приезжать в три года раз в Москву «за милостыней для монастырского строения».⁵³ В 1651 году гетман Богдан Хмельницкий отдал во власть и спокойное заведывание братского монастыря село Мостищи со всеми угодьями, а в 1655 г. дозволил братству, по старине, на праздники сытить мед и продавать его, что подтвердил впоследствии и сын его Юрий Хмельницкий в 1660 году, а затем и гетман Самойлович в 1672 г.⁵⁴ Наконец, в 1659 году в бытность ректором Киево-братского училища Иоаникия Гилятовского, полковник запорожского войска Дворецкий, а затем царь Алексей Михайлович, укрепили грамотами за братством его имения, отданные ему в собственность гетманом Богданом Хмельницким.

Но, не смотря на все эти пожертвования и льготы, опустошительная война не могла не отразиться вредно на материальном благосостоянии братства. Дворовые его места и дома в городе, которые отдавались обычно в наем, пустели, а имения принадлежащие его монастырю были разоряемы поляками и облагались налогами.⁵⁵ Возобновление братского монастыря и училища принял на себя ректор Киевского училища Варлаам Ясинский, вступивший в эту должность в 1669 году. Он испросил в 1670 году у польского короля Михаила две грамоты, которыми король охранил права и имения, отданные в собственность братскому монастырю и училищу, и, в частности, разрешил восстановить «Киево-Могилянскую коллегию и в ней школы, с правом воспитывать и учить юношество для дальнейших успехов славы Божией». Кроме того, Ясинский обратился в 1671 году с горячим воззванием к православным, побуждая их к пожертвованиям в пользу церковного братства. Вскоре после того в братство стали поступать новые пожертвования, в том числе от гетмана Самойловича, а затем и от гетмана Мазепы.⁵⁶

С 1673 года братское училищное дело стало снова на прочную почву. Ученики начали стекаться в большом количестве, и для поддержания устроенной Петром Могилой бурсы был заведен доброхотный сбор пожертвований, при посредстве особой книги, названной «белой», и сборной кружки, стоявшей в училищной церкви. Прочие бедные ученики, коих было довольно много, жили по приходским церковным школам и за исправление в приходских церквах службы получали от прихожан пособие пищей и дровами, и сами таким образом навыкали церковному уставу и служебному порядку. А в тех приходах, где студенты и ученики получали лучшее содержание, они заводили и певческие партесные хоры.⁵⁷

В заключение мы только упомянем, что в XVII веке в Киево-братском училище находили себе приют и занятия наиболее видные духовные деятели всей южно-западной России того времени, стоявшие обыкновенно во главе братского училища, в качестве ректоров. Все эти ректоры, начиная с первого – Исаии Трофимовича Козловского, прославились на поприще богословской науки и проповедничества. Из них наиболее известны (кроме указанного выше Иннокентия Гизеля) Лазарь Баранович и Иоанникий Гилятовский, которые оставили ценные богословские труды, полемические сочинения, направленные против сочинений тогдашних ученых иезуитов: Боймы и Цеховича, а также сборники своих проповедей.⁵⁸ Здесь будет кстати заметить, что доблестное Киевское братство завело у себя систематическую проповедь народу слова Божия. Братские учителя, в дни праздничные, в большой монастырской церкви, произносили религиозно-назидательные поучения, а по воскресным дням, после ранней обедни, один из учителей, избранный на целый год, толковал народу катехизис и учение об Евангельских блаженствах; в здании же братского училища, в тот же день, кто-либо из высших преподавателей коллегии, в присутствии многочисленной публики, среди которой замечались и образованные и богомольцы, занимались толкованием какой-нибудь библейской книги и чаще всего толкованием апостольских посланий.

Этими краткими сведениями о судьбе Киевского братства во второй половине XVII века мы и ограничимся в настоящем очерке, так как с переходом Киева в 1686 году к Московскому государству и с подчинением Киевского православного митрополита Московскому патриарху, братский монастырь и училище перешли под верховный надзор общерусских высших иерархов и правительства, которые и стали заботиться о материальном обеспечении сих учреждений. При этом надлежит упомянуть, что, как видно из царской грамоты от 1685 года, церковные братства оставались в том же положении, как и при польском правительстве, а православному населению предоставлено было право свободного выбора («вольной елекции») на Киевскую кафедру митрополита из тамошних природных обывателей. Киевская училищная коллегия, переименованная в 1700 году в академию, с её особенным строем и жизнью, послужившими образцом при учреждения в России духовных училищ, как известно, в первую половину XVIII века, воспитывая в своих стенах также многих детей знатнейших Малороссийских семейств, давала России много полезных, образованных деятелей на разных поприщах общественной службы.⁵⁹

Луцкое братство.

Волынь также пережила все ужасы войны поляков с казаками, и, в частности, г. Луцк подвергся опустошению, но все эти невзгоды не надломили сил Крестовоздвиженского братства. После смерти епископа Афанасия Пузыны (1650 г.) и кратковременного епископства Иосифа Чаплица-Шпановского, на Луцкую кафедру был переведен в 1655 г. бывший Холмский епископ Дионисий Балабан. Он тоже недолго управлял епархией, и в 1657 году, по смерти митрополита Сильвестра Коссова, он был избран Киевским митрополитом, оставаясь вместе с тем и администратором епископии Луцкой. 8 сентября 1657 года митрополит Дионисий записался в состав Луцкого братства, и, усматривая, что «богоизбранное согласие Луцкого братства многократно от разных духовных лиц утеснение и разорение претерпело», поспешил подтвердить братские права и привилегии.⁶⁰ По смерти Дионисия Балабана в 1663 году, в Луцкие епископы был избран Гедеон Святополк князь Четвертинский. Этот епископ, хотя и управлял епархией более 20 лет, однако, имея таких врагов как Иосиф Шумлянский, вел непрестанную борьбу с католиками и униатами, и даже, вследствие угроз короля о заточении его в случае непринятия унии, должен был под конец удалиться в Малороссию, а затем, как известно, епископ Гедеон в 1685 году был утвержден в сане Киевского митрополита.⁶¹

Постоянное занятие во второй половине XVII века Луцкой епископской кафедры православными епископами благоприятно отражалось на делах Крестовоздвиженского братства. Оно в 1679 году было настолько полно сил и энергии, что, как выше было описано, сумело повлиять на короля Яна Собесского в благоприятном для православных смысле и расстроило все замыслы католиков и униатов при устройстве известного съезда в г. Люблине. В грамоте епископа Гедеона, от 1667 года, о предоставлении Луцкому братству полной свободы в выборе игумена для братского монастыря, этот епископ свидетельствовал, как ему было приятно, что братчики не ослабевали в должном попечении о сохранении в целости Церкви Божией.⁶²

До нас дошел целый ряд записей о выборе игумена и годичных старост братства, начиная с 1655 года вплоть до 1713 года. Из этих записей усматривается, что дворянское и мещанское сословие входили по-прежнему в состав братства, которое продолжало жить полною жизнью, принимая в число членов новых лиц.⁶³ Из лиц дворянского сословия, входивших в состав братства во второй половине XVII века, отметим: князя Вацлава Святополк Четвертинского, Дмитрия Жабокрицкого, Георгия Пузыну, Фому Гуляницкого, Федора Ушака-Куликовского и др.; из братского каталога усматривается, что еще в начале XVIII века в братство вписывались новые лица, так напр. в 1701 году вписался Иван Ходаковский, а в 1715 году Василий Коссович. В составе братства встречаются также и женщины как напр. Мария Гулевич, Анна Заводская, Марина Мазепина.⁶⁴ Из последней записи от 1713 года узнаем, что братским игуменом в то время был Иов Кондзелевич, а старшими братчиками и смотрителями были: Самуил Выговский, Иван Гулевич, Даниил Куликовский, мечник Брацлавский, и Иаков Гуляницкий, чашник Полоцкий, которым братство поручало «вникнуть во все порядки и приходы церковные, вписать их в реестр и принять отчет во всех доходах от игумена и во всем устроить надлежащий порядок».⁶⁵

Из крупных пожертвований в пользу братства во второй половине XVII века отметим дары нижеследующих лиц: Анастасия Древинская (жена знаменитого Лаврентия Древинского), устроившая в склепе под братскою церковью фамильную усыпальницу, завещала Луцкому братству 3.000 злотых, а внук её Дмитрий Жабокрицкий вместо этого дара выдал от себя братству другую запись на 4.000 злотых; в 1675 году Богдан Братковский, скарбник Брацлавский, бывший братским старостой, пожертвовал братству 100 злот., а Анна Ольшанская-Гулевич пожертвовала два больших серебряных подсвечника в братскую церковь.⁶⁶

Уступая понемногу насилиям католиков и униатов, завоевавших к началу XVIII века всю Галигину, Луцкое братство доживало свои последние годы. В 1695 году Дмитрий Жабокрицкий, человек умный и образованный, бывший издавна в составе Луцкого братства, был избран Луцким епископом. Не получая посвящения от Киевского митрополита, и будучи посвящен под именем Дионисия одним православным венгерскими епископом, Жабокрицкий, к большому сожалению, счел себя вынужденным в 1701 году принять унию. Эти действия епископа Дионисия произвели сильное впечатление среди местных православных и вызвали громадное волнение среди братчиков, и когда он, скрывшись при приближении русских войск первоначально в Венгрию, появился в 1709 году в г. Луцке, то его схватили и отправили сначала в Москву, а затем в Соловецкий монастырь, где он и умер в 1715 году.⁶⁷

После низложения епископа Дионисия православные собрались для избрания нового епископа, и в 1711 году избрали Кирилла Шумлянского. Он отправился для посвящения к Киевскому митрополиту и, как выше было уже описано, польское правительство за этот поступок лишило его власти. Как известно, последний православный Луцкий епископ Кирилл Шумлянский умер в России в 1726 году, и в это же приблизительно время нужно считать, что и Луцкое братство покончило свое многолетнее существование.⁶⁸ В актах Луцкого братства сохранился протест, поданный 22 апреля 1723 года игуменом Феодосием Ульницким против ксендза Петра Лубенецкого, «президента новоучрежденного Луцкого конвента св. Троицы»; – в этом протесте говорится, что они (отцы Тринитары), вступив во владение церковью св. Архистратига Михаила, находившуюся в Луцке за Глушцем, и желая расширить имевшееся при ней церковное место, в мае 1722 г. заняли половину четырех плацов, издавна принадлежавших церкви братской (примыкавших одной стороной к «Святой горе», где пред сим была Воскресенская церковь), загородили это место забором, и приказали ночью поставить фигуру (большой деревянный крест) перед воротами; потом, приказали поставить и вехи для построения каменной стены. У поминаемая здесь каменная Воскресенская церковь разобрана иезуитами, а Михайловская, каменная же, разобрана тринитарами.⁶⁹

Вероятно, этот протест против захвата братского имения был одной из последних мер Луцкого братства. Затем оно, как братство православное, исчезает совершенно, лишавшись своего достояния, перешедшего насильственным путем в руки упомянутых тринитаров и базилиан–униатов, которые потом захватили в свои руки братский Крестовоздвиженский монастырь.⁷⁰

В Брестской земле, в Подляшье и в Забужье, а также в Холмской земле, вследствие соединенных усилий иезуитов и базилиан, а равно членов других монашеских орденов, как, например: бернардинов, доминиканцев и пиаров, униатство постепенно заняло, в конце XVII и в XVIII веках, господствующее положение, а народонаселение понемногу ополячивалось. Даже такое насилие было терпимо, как отдача в аренду евреям участка земли в г. Бресте, на котором прежде находилась православная Козмодемьяновская церковь.⁷¹ В Холмской же земле многие русские священники принуждены были жить милостыней.⁷²

Брестское православное братство, несмотря на все эти неблагоприятные условия, продолжало существовать. Оно сосредоточилось при Симоновском монастыре, который с 1633 года навсегда остался во владении православных, получая от них щедрые пожертвования на церковные нужды и на потребности богадельни, с условием однако, чтобы расходы эти производились с ведома и согласия братства.⁷³

Для иллюстрации тяжелого положения Брестских православных, мы, в виде примера, приведем следующий факт, к сожалению, часто повторявшийся в польско-русских городах того времени.

В праздник Св. Троицы, в июне 1678 года, в то время как православная погребальная процессия, с духовенством во главе, в сопровождении именитых брестских мещан, направлялась обычною дорогою, чрез рынок, в церковь св. Симеона, приор августианского монастыря, со своими монахами, прислугою, вооруженными палками, напал на процессию, причем многие были побиты и изранены. Все лица, сопровождавшие покойника, разбежались; даже те, которые несли покойника, также оставили его на носилках среди рынка; один только сын покойного не покинул тела и вынужден был нанять телегу и свезти покойника на кладбище, где и похоронил его без всяких погребальных обрядов.⁷⁴

Однако, не смотря на все эти неистовства католиков и униатов, Брестским православным удавалось иногда получать защиту от польских королей, которые, и в конце XVII и в XVIII веках, издавали покровительственные декреты.⁷⁵ Так, в тридцатых годах XVIII столетия, к королю Августу Ш являлся Гервасий Рудницкий, игумен Брестского Симеоновского монастыря, от имени всей братии православного исповедания, и просил, чтобы король предоставил этому монастырю те же права и вольности, какими пользовались другие православные монастыри. Король склонился на эту просьбу и подтвердил за монастырем все его стародавние фундации, как-то: земли, лес, мельницы и т. п.⁷⁶ Но не смотря на это покровительство королей, монастырское недвижимое имущество постепенно все-таки переходило в руки униатов. Два участка земли, принадлежавшей православным, в 1751 году безапелляционно были присуждены в пользу униатов, а построенную на них православную богадельню было приказано немедленно снести.⁷⁷ Ближайших сведений о Брестском братстве за последнее время мы не имеем, хотя из приведенного выше акта Пинской конгрегации 1791 года видно, что оно еще существовало в самом конце XVIII века.

Бельское братство. В г. Бельске в 1654 году братская Богоявленская церковь была захвачена униатами, а в 1699 году захвачен был у православных их последний оплот – Никольский монастырь.⁷⁸ Однако правоcлавным удалось снова возвратить себе этот монастырь и, как видно из документов, относящихся к концу XVIII века, монастырская церковь была единственно православной церковью в г. Бельске, а прихожане её по прежнему составляли из себя братство, которое ревностно заботилось о приходских нуждах. По настоянию этого братства, в 1789 году епископом Виктором Садковским (назначенным в 1785 году для православной паствы в Польше, а затем, с 1793 года бывшим архиепископом Минским), определен на должность игумена Бельского Николаевского монастыря Савва Пальмовский.⁷⁹ Этот игумен был потом вызван в Варшаву при обсуждении известного проекта об учреждении высшего самостоятельного церковного правительства для православных подданных Речи-посполитой, и братство снабдило его средствами на эту поездку, а само выслало своих депутатов на Пинскую конгрегацию 1791 года, где обсуждался этот проект.⁸⁰ Наконец, из документа, относящегося к 1793 году, известно, что русский генерал-аншеф Кречетников пожертвовал Бельскому монастырю 325 руб., причем, по постановлению епископа Виктора Садковского, расход этих денег предоставлялся игумену не иначе, как с ведома и по совету братства.⁸¹ Из описания Бельского монастыря, составленного по указу Св. Синода в 1807–1808 г., видно, что монастырские строения находились в исправном состоянии, благодаря заботам прихожан братчиков, которых числилось 382 мужчин и 366 женщин. церковной суммы оказалось в наличности 89 руб. 70 коп., и эти деньги вместе с приходно-расходными книгами были на сохранении у церковного старосты Ивана Козякевича; кроме того, имелась и братская кружка, куда ежегодно поступали доходы от братчиков, около 50 рублей.⁸² Эти сведения указывают на тот хороший порядок, который, не смотря на все затруднения и препоны, найден был русскою духовною властью в некоторых братствах, при переходе западного края под русское владычество.

Люблинское братство. В Холмской земле, по свидетельству униатского Холмского епископа Якова Суши, православие еще крепко держалось в 1664 г. в г. Люблине. Местное Спасо-Преображенское братство, – поддерживаемое Киевскими митрополитами, и в особенности митрополитом Сильвестром Коссовым, лично посетившим в январе 1650 г. Люблин – оставалось в православии до конца XVII века, но обессиленное наконец неравною борьбой с врагами, отнявшими у него церковь и имущество, пало около 1695 года, когда многие прихожане перешли в унию, а братский монастырь был обращен в базилианский.⁸³ Не многим долее продержалось православие и в г. Замостьи.

Замостьское братство. Войско Богдана Хмельницкого, доходившее и до Замостья, было принято восторженно во всей Червенской Руси простым православным населением, бежавшим к нему навстречу и примыкавшим к рядам казаков. Известно, что город Замостье был спасен от разорения единственно благодаря постоянному человеколюбию, оказываемому владельцами города, Замойскими, русскому народу, о чем и засвидетельствовал сам Хмельницкий в письме своем к начальнику города Мышковскому.

Фома и Ян Замойские (отец и сын), жившие в первой половине XVII века, выказывали терпеливость к местному Николаевскому братству и выдавали ему привилегии ограждавшие его существование (именно, первый из них выдал такую привилегию в 1621 году, а второй в 1665 году).

В начале второй половины XVII века (1655 г.) Замостьское братство, лишь временно расстроившееся вследствие казацких войн, получило от Киевского митрополита Сильвестра Коссова, кратковременно заведовавшего Холмской православной епархией, подтвердительную грамоту с следующими дополнениями, имевшими целью скрепить сильнее братский союз, а именно: 1) братские священники обязывались отправлять ежемесячно две службы, заздравную и заупокойную, читать четыре раза в год акафист Божией Матери и служить «парастаси за представлшихся»; на все эти службы братство, – обязанное уплачивать за них вознаграждение священникам, – должно было под опасением штрафа, присутствовать в полном составе; 2) братчики, оставлявшие Замостье, все-таки продолжались считаться в составе братства и обязывались во всяком другом месте жить по братскому уставу и ежегодно давать о себе знать братству, посредством писем; 3) каждый братчик, находившийся при смерти, обязывался в своем завещании отказать что-либо в пользу убогих и больных братства и возложить на кого-либо заботу относительно оповещения братства о своей смерти; и 4) нововступивший братчик должен был приносить присягу о сохранении веры православной до конца своей жизни.⁸⁴

Некоторые сведения о внутренней жизни братства в конце XVII века дает интересная книга, под следующим названием: «Прототипон онома, сиречь Метрика имен крещающихся в православие Восточной церкви благочестивых христиан при храме братском святаго отца иерарха и чудотворца Христова Николы, ставропигии святейшаго фрону Константинопольскаго патриархи, споряженая (заведенная) за старанием пана Григория Сакевича, поручника (поручика) Е. М. К., а на тот час брата старшаго, през (чрез) Григория Волостовского. В лето от создания мира 7178, а от Р. X. 1670; круга солнцу 10, месяца октября, дня 23 (апостола Иакова)». Язык метрических записей всюду русский и алфавит-кириллица. Происхождением рассматриваемого памятника мы обязаны по свидетельству заглавного его листа, старшему братчику Григорию Сакевичу и учителю русской школы в Замостье Григорию Волостовскому. Перу ученого «бакалавра» православной замостьской общины принадлежит любопытное «предисловие до Метрики». Волостовский, указав в нем, что в видимой природе, в вещах изменяющихся, если их изучать со стороны причинной зависимости и целесообразности, заключается много таинственного, затем воодушевляется высоким религиозным чувством и любовью к православной Церкви, и высказывает свои посильные мысли о величайшем значении для человека святейших таинств и в частности св. крещения, посредством которого мы рождаемся в новую духовную жизнь, и о том страшном грехе, который заключается в совершении сих таинств с небрежением. Непосредственно за этим предисловием следует обстоятельное наставление: «како подобает вписывати», т. е. как составлять метрические акты.⁸⁵

По смерти бездетного ордината Яна Замойского (в 1665 году) отношения владельцев к русскому населению г. Замостья сильно переменились к худшему. Братство, почуяв опасность, стало стягивать свои силы, приводить в порядок свои документы, книги (выше мы упомянули о приведении в порядок метрических записей) и протоколы, в которых к обычному заключительному выражению: «всем нам на здравие, аминь», пред словом «аминь», стали прибавлять «и любовь», т. е. для преуспеяния в любви.

Для своей самозащиты Замостьское братство усиливало и свою внешнюю организацию; вместо четырех «старших братьев» в 1670 году выбрано было их пять, с припиской об обязанности их собирать по списку годовой взнос с предместий; в 1671–1674 г. в старшие братчики было выбрано шесть человек, именно прибавлено два человека «из предместья» в помощь «тем четырем», а в протоколах за 1675 и 1676 г. при выборе по стародавнему обычаю по четыре старших братчика, в избирательном списке появился новый братский чин со следующим пояснением: «назначаем депутатами из своей среды четырех братчиков в церковь на предместьи для церковного порядка». Для надзора за богадельней (находившейся на предместьи, при Вознесенской церкви) в 1670–1677 г. на годичных братских собраниях по-прежнему избирались по два человека, а в 1672 году даже три.⁸⁶

В эти трудные для православных годы (когда пресеклась, как мы знаем, всякая возможность сношения к Константинопольским патриархом) св. Николаевское братство привело в порядок и свой «Помянник», благодаря трудам братчиков Григория Волостовского и Алексея Серкевича. По реестру или оглавлению оказывается, что на первых четырех листах этого помянника было написано «Поминание их милости панов Брацтва Замонскаго». Из этого помянника усматривается, что в числе родов в нем вписанных находятся имена «его милости папа Михаила Ханенка, гетмана войска Запорожского», «ясне велможнаго его милости пана Моисея Могилы» брата Петра Могилы). Весьма любопытно, что при некоторых именах братчиков встречаются изображения тех святых, имена которых они носили. Так например, при имени Замойского предмещанина Андрея Курыляка Тищукевича, находится изображение св. апостола Андрея Первозванного, с сиянием над головой, стоящего на поле усеянном травою или цветами, с протянутой правой рукой и с «андреевским крестом» (во всю длину образа) в левой. При этом изображения читается следующая надпись:

«Андрее Первозванне, сродниче Петрови,

Звавый Петра, посем же Россов ко Христови,

З Петром в первых избранных, ты не токмо в званных,

Призови мя вослед вас, до последи избранных».

Лики всех святых, встречающихся в Замостьском помяннике, и вся обстановка написаны в чисто православном духе. Из этого помянника видно, что к составу Замостьского Николаевского братства принадлежали люди жившие вне пределов Замостья, как например упомянутые выше Ханенка, Могила, или же: паны Выговские, мещанин г. Львова Матфей Спицер, а также из других городов, как например из Владимира (Волынского), Жолкева, Олики и др. Весьма любопытно и назидательно, что в этот помянник, наряду с именами знатных братчиков вписывались имена «старцев и стариц шпитальных», т. е. проживавших в богоугодном заведении братства.⁸⁷

В конце семидесятых годов XVII века настали для братства еще более тяжелые времена. Новые владельцы г. Замостья Мартин Замойский и его жена Анна были фанатичными католиками, в особенности Анна Замойская, действовавшая солидарно с известным фанатиком униатским Холмским епископом Яковом Сушей. Хотя из протоколов братства от 1671 по 1677 г. мы видим какую заботу и надзор проявляло оно в отношении церковных дел предмещан города Замостья, где находилась другая православная церковь, Вознесенская (при которой в XVII веке возродилось древнее братство и где была православная богадельня), но все эти усилия благородного Николаевского братства не спасли православия в Замостье.

В 1677 году права Мартина и Анны Замойских на ординацию Замойскую были укреплены за ними сеймом и в том же году церковь Вознесенская была стараниями епископа Суши присоединена к унии, а Николаевское братство устранено от заведования богадельней, находившейся до того под управлением братства обеих церквей т. е. Вознесенской и Николаевской. Все эти действия униатов, конечно, не остались без протеста со стороны Николаевского братства, но эти протесты остались без результата. В своих годичных собраниях, начиная с 1678 по 1689 г. включительно, братчики опротестовывали и известную сеймовую конституций 1676 года и все попытки навязать им унию, ссылаясь на свои ставропигиальные права. Они не хотели отказаться и от своих прав на богадельню, в пользу которой один из братчиков, именно Петр Крубский, в 1680 году пожертвовал значительную сумму денег; но католическо-униатская сила одолела замостьскую православную общину.⁸⁸

По смерти Мартина Замойского ординацией стала управлять, за малолетством своих сыновей, Анна Замойская, главная гонительница православия в этом округе и считавшая православную веру «безобразной ересью». В протоколе годичного собрания св. Николаевского братства за 1690 год братская церковь уже не называется «ставропигиальной»; это название заменено словом «святой» и в следующих протоколах более не встречается. Конституция 1676 г. и меры Шумлянского также способствовали упадку здесь православия. Сначала были изгнаны из Замостья, в 1695 г., братские священники, а затем и самая церковь Николаевская была передана в 1687 году униатским Холмским епископом Гедеоном Война-Оранским в руки униатского священника. Три года слишком жили православные Замостяне без церкви и священников, которые могли бы совершать им необходимые требы.

В 1699 году св. Николаевское братство в общем годичном собрании, 10 апреля, решило уступить ужасной необходимости и возвратить себе свою церковь единственным тогда способом – унией. Братство послало во Владимир к тогдашнему униатскому митрополиту Льву Шлюбиц Заленскому своих двух братчиков: Матвея Левкевича и Самуила Тарнопольского с ходатайством о принятии православной Замостьской общины в единение с римской церковью. 24 мая 1699 г. воспоследовало послание униатского митрополита о принятии братства в это общение. Для урегулирования всех церковных дел новоприсоединившихся к унии жителей г. Замостья была организована особая комиссия, смешанная из духовных и мирян, которая и открыла свои заседания 1 октября 1699 года в Николаевской церкви. Из актов этой комиссии мы узнаем о существовании в то время двух братств при Вознесенской (уже униатской) и Николаевской церквах г. Замостья, и о том, что «душей» (causa movens) этого вторичного возрождения Церкви (так названо это насильственное водворение унии) была Анна Замойская. Кроме того, комиссия поручила своим духовным депутатам позаботиться об исправлении символа веры, а именно, чтобы, согласно постановлению флорентийского собора, на литургии выразительно пели: «верую в Духа святаго, иже от Отца и Сына исходящаго».⁸⁹

Так угасло православное св. Николаевское братство под давлением Анны Замойской, митрополита Заленского и Холмского епископа Оранского. Та же Анна Замойская постаралась ввести в Замостье в 1706 г. базилиан, которые и завладели св. Николаевской церковью. После известного униатского собора, бывшего в Замостье в 1720 году, базилиане занялись истреблением обрядов и обычаев, напоминающих в чем-либо православие. Наконец в 1782 году Холмский епископ Володкович дал униатскому братству новый устав, в силу которого оно подчинено было местному супериору.

Могилевское братство.

Во время войны царя Алексея Михайловича с Польшей из-за Малороссии белорусские города, один за другим, стали добровольно сдаваться Московскому правительству. В этих городах мещанство, монашество, и вообще духовенство, было безусловно на стороне Москвы, и в г. Могилеве в этом духе действовать известный игумен Кутеинского монастыря Иоиль Труцевич. В 1654 году Могилев сдался русским, и царь Алексей Михайлович поспешил дать жителям этого города милостивую грамоту, в которой между прочим указал, что бы Могилевская епархия была под благословением Московского патриарха, а Могилевскому православному училищу (братскому) предоставил тоже положение, какое занимало Киевское училище.⁹⁰ Таким образом, православие на некоторое время снова укрепилось в северо-западном крае и патриарх Никон, взяв под свое ведомство Могилевскую епархию, назначил в 1656 году наместником православной Полоцкой и Витебской епископии игумена Витебского Маркова монастыря Каллиста. В числе наставлений, данных патриархом этому наместнику, обращает на себя внимание нижеследующее: «Весь народ православный... правоверию, спасительным Христовым заповедем и Апостольским преданиям научати; к сим и отрочат... наказания усердно желающих учению, чтению и доброгласному и согласному пению, по преданию святыя Восточныя церкви, учити и наказывати, избирая на сие учителей во благих свидетельствованных и богобоязненных; и сея ради вины, яко же лепо, училища поставляти». В конце своих наставлений патриарх предписывал: «с радостью принимать» в недра православной Церкви тех униатов, которые обратятся «с искренним сердцем».⁹¹ Таким образом, и царь и патриарх явились покровителями народного просвещения в завоеванной стране; это замечательно! По Андрусовскому договору, 1667 года, Могилев снова перешел во власть Польши и все усилия католическо-униатской власти и иезуитов в конце XVII века (и почти во все продолжение XVIII века) были направлены к тому, чтобы подорвать силу православия в белорусской епархии, остававшейся в пределах Польши единственно православной епархией, свобода и независимость которой, как выше было сказано, была гарантирована Московским договором 1686 года. Однако, по смерти православного белорусского епископа Феодосия Василевича, в 1678 году, эта кафедра оставалась по вине польского правительства незамещенной свыше 20 лет, и когда в бытность короля Яна Собесского в Могилеве православные горожане просили назначить им епископа, то король отвечал, что если они желают иметь униатского епископа, то он прикажет поставить такового, а православному епископу никогда в Могилеве быть не позволит, и что желательно королю, дабы они, могилевцы, были униатами, и к тому приступили бы добровольно; в противном же случае будут в унии и поневоле.⁹²

С избранием в 1704 году князя Сергия Святополк-Четвертинского белорусским епископом, под именем Сильвестра, восстановился прерванный ряд белорусских епископов.⁹³ – После смерти епископа Сильвестра в 1728 году в Могилеве белорусскую кафедру занимали епископы: Арсений Берло, Иосиф Волчанский, его брат Иероним Волчанский и наконец Георгий Кониский, при котором, как известно, несчастные белорусцы дождались лучших дней. Все эти епископы непрестанно вели борьбу с врагами православия и русской народности, подвергались тяжким оскорблениям и нападениям, терпели всякие беды и досаждения, и все поголовно просили у св. Синода, как милости, снять с них непосильное и несносное иго управления белорусскою епархией, и отпустить их на покой.

Мы не станем здесь подробно перечислять всех захватов церквей и монастырей и всех насилий учиненных в Белоруссии поляками и униатами (разными шляхтичами и шляхтянками, их управителями, разными приорами, плебанами и ректорами-иезуитами) православному населению и православному духовенству за все время XVIII века, и укажем только, в виде примера, на следующие выдающиеся случаи: на нападение могилевских иезуитов со своими студентами в 1721 году на братскую церковь, сопровождавшееся побоями и кощунствами,⁹⁴ – на отвратительную резню в Кричеве в 1744 году,⁹⁵ – на избиение 70-летнего священника Исидора Царыкевича в Могилеве в 1746 году,⁹⁶ – на неистовства плебана Симона Гриневича в том же Могилеве в 1748 году, желавшего быть вторым Иосафатом Кунцевичем,⁹⁷ – на разбойническое нападение иезуитов, униатов и помещиков-поляков на православных в г. Слуцке в праздничные дни в 1747 году, сопровождавшееся истязанием священников и отнятием церквей и на забрание в том же городе в 1750 году учителей православных школ в солдаты,⁹⁸ – на нападение Минского плебана на религиозные процессии православных в г. Минске в 1753 году,⁹⁹ и на сотню подобных возмутительных насилий, по своему изуверству и жестокости, нисколько не уступавшим тем фактам проявления злобы и вражды, которые омрачили западную Русь при введении унии.¹⁰⁰

В это переходное и тяжелое время Могилевское Богоявленское братство – «испокон веков славное своим православием», по выражению Киев. митр. Валаама Ясинского строго держалось православия и поддерживая сношение с другими братствами и в особенности с Виленским св. Духовским братством, отстаивало, как могло, интересы своих единоверцев в Белоруссии.¹⁰¹ Как велико было значение братства для всего края видно из того факта, что по смерти Белорусского епископа всякого рода привилегии и документы, относящееся до Белорусской епископии, хранились временно в братском сундуке.¹⁰²

После неудавшегося Люблинского съезда в 1680 году Могилевские послы отправились также к королю и просили предоставить белорусскую епископскую кафедру старшему Виленского св. Духова монастыря, именно Клименту Тризне, избранному всеми православными. Однако этого утверждения не последовало. В 1681 году представители Могилевского братства принимали деятельное участие на съезде уполномоченных от братств в Новом Дворе, причем Могилевское братство, наравне с другими братствами, приняло на себя обязанность помогать православию материальными и всяческими силами, и если бы король назначил еще какой-нибудь съезд, вроде Люблинского, то высылать на него людей ученых и знатных, снабдивши их достаточными средствами.¹⁰³

К сожалению, в первой четверти XVIII столетия, жизнь Могилевского братства омрачилась печальными столкновениями с белорусским епископом Сильвестром Четвертинским, желавшим подчинить себе ставропигиальные монастыри и братства. Свои неприязненные действия он начал сперва против Слуцкого братства, хотя, как известно, Слуцкая архимандрия была в церковном отношении подчинена не ему, а Киевскому митрополиту. В ноябре месяце 1707 года Слуцкое братство поспешило известить Могилевское братство о начавшихся притеснениях со стороны епископа Сильвестра. В этом письме Слуцкое св. Спасское братство между прочим сообщало, что епископ, прибывши несколько недель тому назад в Слуцк, не любовью, но насильственным образом, старался подчинить себе не подведомственное ему ставропигиальное Слуцкое братство, забрал его имущество, разогнал иноков из братского монастыря, и предал братство проклятию. В заключении письма обиженное братство оповещало, что оно решилось стоять твердо за свои права и всячески поддерживать их.¹⁰⁴ О неправоте действий епископа Сильвестра в отношении Слуцкого братства всего лучше свидетельствует грамота Киевского митрополита Иосафа Кроковского, от 6 июля 1709 года, в которой этот архипастырь уничтожал все распоряжения епископа Сильвестра.¹⁰⁵

У Могилевского братства столкновения с епископом произошли уже под конец управления им епархией, именно в 1725 году. В этом столкновении из-за назначения игумена в братский монастырь епископ Сильвестр, действуя на этот раз по наущению своего архидьякона Каллиста Заленского,¹⁰⁶ главного притеснителя братства, проявил, к сожалению снова, свое своеволие, игнорируя права братства и не признавая игуменом единогласно избранного братством – Климента Пигаревича.¹⁰⁷ Братство принуждено было обратиться к защите короля, который, 18 октября 1725 года, послал оберегательную грамоту на имя епископа, с предписанием, под угрозою штрафа, о невмешательстве его в избрание игумена для Могилевского братского монастыря.¹⁰⁸

По счастью для православной белорусской церкви таких прискорбных столкновений между братствами и последующими епископами более не было. Могилевское братство вступило в 20 годах XVIII века в тесные сношения со св. Синодом, который в послании братству от 3 янв. 1729 г. сообщал, что за смертью епископа Сильвестра намечен новый епископ, причем (что весьма характерно) требовал от православных могилевцев их соизволения на избрание нового архипастыря «рукописанием укрепленное».¹⁰⁹ Могилевское братство впоследствии действовало вполне солидарно с незабвенным защитником православия в Польше белорусским епископом Георгием Кониским, которого оно поддерживало и которому помогало во всех его благих начинаниях.

Обратимся теперь к краткому изложению внутренней жизни Могилевского братства в конце XVII и в течении XVIII столетия.

Сперва мы рассмотрим состав братства. Из сохранившегося списка братчиков,¹¹⁰ с 1634 по 1734 г., видно, что в состав братства входили: Киевские митрополиты (Петр Могила, Сильвестр Коссов), епископы, игумены, священники, монахи, светские чиновные особы, мещане и обыватели Могилевские. Из них основателями братства отмечены: Иоанн Огинский, Богдан и Михаил Стеткевичи, а затем записаны: князь Петр Трубецкой, Петр и Василий Солтыки, граф Игнатий Рудаковский, посланник российский для защиты православия, целый ряд Могилевских бурмистров, войтов и райцев – некоторые с женами, – баккалавр братский Даниил Макарович, должностные лица из Киева, Кричева, Дисны, и наконец целый ряд имен мещан и обывателей Могилевских, а также Оршанских, Полоцких, Слуцких, Виленских, Шкловских, Смоленских и Горецких, и отдельно женский пол; всего в списке отмечено 271 человек.

До 1828 года Могилевобратским монастырем заведовали сами граждане Могилевские. Чрез каждые два года, а иногда и через три, они избирали из своей среды пять распорядителей для своего церковного братства. Два старосты, кои обыкновенно избирались из войтов или бурмистров, были главными попечителями в братстве. Каждый староста имел своего подстаросту, избранного тоже на два–три года. Обязанностью последнего было заботиться о нуждах церковных, исправлять недостатки и вообще заменять старосту во время его отлучки, недосуга и болезни. Пятый – «шафар», был казначеем и приходо-расходчиком, и по истечении двух, трех лет представлял отчет в доходах и расходах старостам. Игумены же братского монастыря, как было указано в предшествующей главе были только блюстителями богослужения и порядка церковного.

Из уцелевших приходорасходных реестров, от 1759 по 1775 г., видно, что: 1) доход братского монастыря составляли: а) праздничное служение (собиралось в день от 6 до 40 коп.), б) позвонное, по исходе души умершего православного (от 20 коп. до 1 руб.), в) за наем плацов и огородов (от 50 коп. до 2 руб.) г) за продажу книг, и д) добровольные приношения; 2) расход монастыря составляли: а) содержание типографии и школы, б) содержание церкви и строений монастырских и в) плата священнослужителям. В особые праздники платили священнику с дьяконом 25 коп., бакалару (дьячку с подъячим) 15 коп., пономарям 15 коп. и майстеру (проповеднику), если он произносил свою проповедь, 1 руб. К служению в праздники Пасхи, Сошествия св. Духа, Иоанна Богослова, в день освящения храма – 1-го августа, в день Рождества Пресвятой Богородицы, Богоявления, и 19 марта в день явления чудотворного образа братского, обыкновенно приглашали: а) архиерея, которому пред служением приносили голову сахара в 9–12 фунт., а после служения две бутылки вина, б) игумена монастырского, которому пред служением приносили булки и денег четыре тынфы (70 коп.), и в) свиту архиерейскую и обыкновенно, после служения, давали четырем иеромонахам и архидьякону по тынфе, ризничему и трем дьяконам по злотому (10 коп.), «уставництва» два шостака, или 11½ коп., иподьякону и пономарю спасскому по 5 коп., четырем поддьякам по 2½ коп., «строжу и стангрету» по 3½ коп., и за осияльники 30 коп. Процессии, или крестные ходы, совершались в праздники преполовения, 1-го августа, Богоявления и иногда Рождества Пресвятой Богородицы, и тогда платили за процессию всем приходским священникам 40 коп.¹¹¹

Любовь к богослужению и к благолепию в храмах, замечаемая исстари во всем русском народе, побуждала и православных Могилевских братчиков относиться с должным вниманием к своему церковному обиходу. Так, от конца XVII века сохранились любопытным сведения о тех порядках, которые были заведены братчиками в их храме, и этими сведениями мы обязаны известному стольнику П. А. Толстому, посланному в 1697 году Петром Великим в Италию для изучения морского дела, и на пути посетившему г. Могилев. Здесь он пробыл восемь дней, со вторника страстной недели, посещал храмы и наблюдал местные обычаи.¹¹²

«В Могилеве», пишет он, «монастырь благочестивый, называется братский, живут в нем иноки. Около того монастыря ограда каменная, и церковь в нем соборная каменная ж не малая, изрядного строения... Марта в 31 день, т. е. в среду страстной недели, был я в вышеупомянутом братском монастыре у преждеосвященной обедни; в том монастыре церковь соборная великая, в ней восемь столпов, около шести столпов сделаны хоры. Строение в той церкви изрядной резной работы, золоченное. Та церковь подписана вся стенным письмом изрядным, иконостас резной, золоченый, великий, изрядной работы. На страстной неделе в той церкви иконостас весь и святые иконы завешаны были крашениною вишневою, и по той крашенине писаны страсти Христовы живописным добрым письмом. Служба в той церкви отправляется греческого обыкновения, зело чинно, святые иконы у столпов изрядных писем и зело богатым украшением убраны. Та церковь построена во имя святых Богоявлений. У той церкви по обеим сторонам по приделу, один во имя Сошествия Св. Духа, другой во имя Рождества Пресвятыя Богородицы... Апреля во 2-й день, т. е. в великий пяток, был я у вечерни в братском монастыре; вечерня была в то время в теплой церкви; та теплая церковь каменная, без сводов и с накатным потолком; иконостас в той церкви и всякое строение изрядное: построена та церковь св. евангелиста Иоанна Богослова, и как на вечерне пропели стиховну, в то время из алтаря священники вынесли на главах плащаницу и понесли в большую соборную церковь Св. Богоявлений, а священников было в облачении пять человек, а дьяконов было в облачении три человека. Как несли св. плащаницу в то время звон был в монастыре великий; та плащаница писана по белому атласу, и положили ту плащаницу в большой соборной церкви, пред царскими дверями. Под сею плащаницею в соборной церкви вместо гроба был стол обит полотном, а сени над плащаницею, и иных надписей и лампад, и никакого добра и украшения не было. И как принесли в большую церковь, в то время пели стихиру: «приидите ублажим» партесное и целовали плащаницу все. Потом казнадей сказывал казание на кафедре о распятии и погребении Господни, а в великую субботу кругом церкви там плащаницу не носят... Апреля в 3-й день, т. е. в великую субботу, был я у обедни в братском монастыре и в соборной церкви того монастыря. Темные завесы от иконостаса отобраны были, и убрана была та церковь уборами изрядными... Апреля в 4-й день, в ночь Св. Пасхи, в пятом часу начался быть в Могилеве у благочестивых Греческих церквей благовест к заутрени, и я в то время был у заутрени в братском монастыре. Около того монастыря, и по воротам градским, и по стенам во время утреннего пения было не мало стрельбы из пушек, также и у иных приходских церквей благочестивых во время великоденской утрени была пушечная пальба не малая. Могилевские жители к утрени на Св. Пасху яиц не приносят в церковь. Тогож числа в день Св. Пасхи слушал литургию в братском монастыре в соборной церкви. Святую литургию служил наместник и с ним шесть человек священников да три человека дьяконов, все были в золотом облачении, зело богатом. В то время во всем иконостасе пред всеми св. иконами свеч предивных, золоченых великих запалено было множество, и в самих верхних поясах свеч горело зело премного. А как начали читать апостол, в то время из многих пушек стреляли трикраты. Св. Евангелие читали священники и дьяконы, которые были в службе; всех читало Св. Евангелие десять человек. В алтаре из тех читало два человека священников пред царскими дверьми, в церкви один священник, у четырех столпов четыре человека, от западных дверей до амвона три человека дьяконов. И на чтении св. Евангелия на всяком возгласе звонили шестью по шести крат и из пушек стреляли поединожды, а как дочли св. Евангелие, в тот час стрельба из пушек была великая. Как начали петь Херувимскую песнь, в то время выстрелили из пушек единожды, и от северных дверей знатных мещан 24 человека вышло с великими свечами восковыми зелеными и стали против алтаря и стояли доколе выход со Св. Дарами кончился. В то время выстрелили из пушек трижды; в другой – на слова Христова паки была стрельба из пушек; также стреляли во время пения причастника, а на явлении св. тела Христова и св. крови была великая пушечная стрельба у той братской церкви и по всему городу, и потом выстрелили шестью из пушек, и по отпуске св. литургии выстрелили из пушек трижды; и как несли артус, и паки мещан 24 человека с великими помяненными свечами шли кругом артуса, в то время великий был звон; по том звоне из одной великой пушки стреляли. В день св. Пасхи Могилевские жители благочестивой греческой веры имеют обыкновение из домов своих никуда не выходить, все в своих домах пребывают тот весь день. В то время в церквах пред царскими дверьми ставят стол в знамение гроба Господня, где лежала плащаница. Тогож числа у вечерни был я в братском монастыре; священников в облачении было 6 человек; дьяконов 3 человека, и по вечерни казнадей на кафедре сказывал казание зело изрядно».¹¹³

Обставляя таким благолепием богослужение в своей церкви, сопровождавшееся прекрасным пением хора, составленного из учеников братского училища и украшая вообще свой монастырь, Могилевское братство заботилось также о процветании своих богоугодных и просветительных учреждений.

Для братской школы при Богоявленском монастыре, при материальной помощи от магистрата, был устроен в 1683 году новый дом. В школе преподавание шло по программе Киево-Могилянских школ; так как имеется известие, от первой половины XVIII в., что учителя школы – Савва Андреевич, Коссович и другие, происходили из Киева и так как могилевские епископы во второй половине XVII века (Сильвестр Коссов, Иосиф Кононович Горбацкий) по большей части назначались из ректоров Киевской коллегии, то весьма естественно, что порядки, заведенные в Киевском училище, были распространяемы и в Могилевском училище. С каким вниманием относились Могилевские епископы той эпохи к народному образованно, видно, например, из записи епископа Иосифа Кононовича Горбацкого, в которой он извещал, что по обету, подтвержденному клятвою при вступлении его на епископство, он обязан стараться о том, чтобы в народе русском процветали науки и школы для образования юношества, дабы оно могло послужить восточной Церкви, распространяя славу Божию и храня православие.¹¹⁴ Точно также князь Сильвестр Четвертинский, епископ Белорусский, при рукоположении его в епископский сан, принял на себя обязательство «всяким промышлением, силами и разумом тщатися и прилежати училища назидати и в ня свободных учений и учителей стяжевати»; в заключение епископ Сильвестр обещался: назданным же сущим училищам быть помощником и заступником вседушно, всеми силами, елико мощно ми будет.¹¹⁵

Из эпохи более ранней, а именно от тридцатых годов XVII века, сохранились сведения о некоторых учителях, преподававших в Могилевском братском училище; именно: Тамофей Грибач и некий Павел учили русскому языку, Афанасий Стрелицкий, Савва Андреевич (магистр словесности Киево-братской школы) и Коссович обучали латинскому языку, Феодор Тарасович – нравственному богословию. Во второй половине и в конце XVII века учителями братской школы состояли: Даниил Макаревич и Василевский, приехавший из Полоцка в Могилев «учитель хлопцов в школе братской по латине и спевать на хору в церкви».¹¹⁶ Что братская школа существовала и в XVIII веке на то имеется доказательство в акте уступки (1711 года) братскому монастырю дома некоей мещанки Марфы Шашкевич, в благодарность за то, что в братской школе сын её выучился наукам, священному писанию и церковным порядкам.¹¹⁷

Братская типография в семидесятых годах XVII века снова возродилась.¹¹⁸ В 1676 году король Ян Собесский выдал привилегию братству на учреждение типографии для свободного печатания русских и польских духовных книг, и эта привилегия была в 1701 году подтверждена братству королем Августом II.¹¹⁹ В конце XVII века в братской типографии действовали Максим Вощанка, который однако стал во вред братству работать самостоятельно и братство принуждено было войти с ним в пререкания, а после смерти Вощанки взяло типографское дело исключительно в свои руки.¹²⁰ В 1725 году братство выдало полномочие старосте Петру Асейевичу на приглашение для братской печатни словолитчика. «По прибытии этого словолитчика (говорится в акте) мы обещаемся, с согласия той и другой стороны, заключить условие относительно его работ и вознаграждения».¹²¹ Из приходо-расходной записи по типографии от 1771–1773 г. видно, что экономической частью в ней ведал подстароста, которому выдавались из кассы деньги на издержки. Из типографов и резчиков братской типографии известны: Максим Вощанка, сын его Василий, Федор Ангилейко и др.¹²²

Братство ставило себе задачей, как и другие братства того времени, издавать как можно более богослужебных книг, но вместе с тем оно издавало и книги нравоучительные, украшенные многими изображениями,¹²³ в числе которых встречается изображение Богоявления, украшавшее также печать братства. Из числа книг изданных в Могилеве в конце XVII века и в течении XVIII века укажем на: 1) «Диоптру или зерцало живота во мире сем человеческаго», изд. в 1698 году; в Диоптре все наставления клонятся к тому, чтобы человек не заботился о благах мира сего, но более думал о будущей жизни;¹²⁴ 2) «Небо новое з новыми звездами сотворенное, то есть Преблагословенная Дева Мария з чудами своими», составленное трудолюбием иеромонаха Иоанникия Гилятовского, ректора и игумена братского Киевского, изд. в 1699 году;¹²⁵ 3) «Перло многоценное», составленное Кириллом Транквиллионом, проповедником слова Божия, изд. в 1699 г.;¹²⁶ 4) «Ирмолог» (см. Ундольского, Очер. слав. рус. библ. стр. 134, № 1287); 5) Книга житий святых, изд. в 1702 г.;¹²⁷ 6) «Четьи Минеи» (Свод. лет. Петрушевича, стр. 30); 7) «Псалтырь» (Ундол. стр. 141 № 1364) и часовник; 8) Апология в утоление печали, соч. св. Дмитрия Ростовского, изд. в 1716 г.;¹²⁸ и 9) «Правило ко св. Причащению» (Унд. 185, № 1837). Из книг, изданных в самом конце XVIII века, укажем на Акафисты, 1798 года.¹²⁹

Братский госпиталь, со времени построения его при Богоявленском братском монастыре около 1635 года, не прекращал своего существования в течении второй половины XVII века и в XVIII веке, и упоминается в документах на ряду с другими госпиталями, число которых в г. Могилеве было довольно значительно. Полное перечисление всех Могилевских госпиталей имеется в завещании братчика Гуторовича от 1702 года. Здесь упоминаются госпитали: братский (против иезуитов, каменный) Спасский, Покровский, два под Олейной брамой, Никольский, два Вашковские, Троицкий Ильинский, Пречистенский, Глебо-Борисовский, Ближне-Воскресенский и Дальне-Воскресенский (каменный). Когда императрица Екатерина II посетила Могилев, она нашла здесь более сорока благотворительных учреждений; несомненно в числе их были и госпитали.¹³⁰

В госпиталях, но крайней мере в лучше обеспеченных материально, к каковым, без сомнения, принадлежал братский, призреваемым давалось все необходимое (пища, одежда и т. п.) натурой. Так, в 1702 году Могилевский бурмистр и братчик Гуторович завещал на братский госпиталь 1500 злотых и на все остальные Могилевские госпитали около 5000 злотых с тем, чтобы «квота», т. е. проценты с этого капитала шли на покупку кожухов и полотна для рубашек бедным; кроме того, завещатель назначил 2000 злот. на трупы (гробы) для убогих. Кроме содержания натурой госпитальные жильцы получали и деньги. Тот же Гуторович оставил 4000 злот. для раздачи нищим после поздней обедни по воскресеньям и праздничным дням и во время больших церковных процессий.¹³¹ Игумен братский Сильвестр Волчанский завещал, чтобы его душеприказчик «по шпиталям Могилевским на убозство и на людей убогих мизерных, по улицам скитающихся, раздал 100 злот.¹³²

Представив в общих чертах историю Могилевского Богоявленского братства до присоединения Могилева и всего Белорусского края, в 14 день декабря 1772 года, к России, мы вкратце скажем о ближайших к этому времени событиях в жизни Могилевского братства.

Прибытие епископа Георгия Кониского в Могилев было ознаменовано со стороны православных торжественным приемом, причем братство принимало большое участие в этом торжестве. Епископ Георгий, приехав 26 октября 1755 года в Могилев, отправился прямо в братский монастырь, где служил обедню; в тот же день был в архиерейском доме парадный обед с музыкой от братства.¹³³ Георгий Кониский в своих благородных начинаниях на пользу православия встречал деятельную поддержку со стороны братства, при монастыре которого была устроена семинария, и настоятель сего монастыря был вместе с тем и ректором этой семинарии. Вскоре после смерти (в 1795 г.) доблестного епископа Георгия Кониского, положение братства значительно ухудшилось, равно как и ухудшились его отношения к преемнику Кониского епископу Афанасию Волховскому, который раздражал местное православное общество своими крутыми мерами, особенно в отношении духовных лиц, подвергавшихся оскорбительным наказаниям за маловажные проступки.¹³⁴ В 1796 году епископ Афанасий представил Св. Синоду проект о закрытии в Могилеве женского братского монастыря и, не смотря на то, что Могилевское православное общество в прошении своем Св. Синоду указывало на пользу приносимую монахинями, обучавшими грамоте местных девушек, проект этот был принят и восстановление монастыря не последовало. Но самым крупным несчастием для братства был сильный пожар 9 октября 1810 года, коим уничтожен был братский монастырь. После этого пожара долгое время (до 1815 года) большая братская церковь находилась в запустении и богослужение отправлялось в приделе. Другая же братская церковь, во имя Иоанна Богослова, стояла без крыши 18 лет, так что внутри успели вырасти деревья.¹³⁵

Все эти притеснения и смуты во время взятия Могилева французами в 1812 году, и особенно наплыв в край евреев, вместе с католиками присягавших на верность Наполеону, подорвали нравственные и материальные средства Богоявленского братства. Насколько сильно было обеднение братства можно усмотреть между прочим из синодика благотворителей, жертвовавших Могилево-братскому монастырю дома, земли и другие угодья. В этом синодике, начиная с 1634 г. по 1766 г., отмечено 60 лиц сделавших братскому монастырю крупные пожертвования, тогда как в конце XVIII в. и в начале XIX в. таких пожертвований вовсе не поступало.¹³⁶

В 1828 году настоятель Могилево-братского Богоявленского училищного монастыря Гавриил с братией обратился к тогдашнему Могилевскому епископу Павлу с просьбой учинить представление св. Синоду о возведении Могилево-братского монастыря во второклассный штат. В числе побудительных причин такого ходатайства указаны следующие: «содержание монастырь сей (говорилось в прошении) издревле имел от Могилевских купцов и мещан, которые, по грамоте конфирмованной польским королем Сигизмундом III в 1602 году, с собственного их согласия давали годичные оклады оного монастыря монахам и бельцам, но в последствии времени, обеднев от водворения в Могилеве евреев, от неурожаев и пожаров, выдачу оных и собственное их постановление прекратили. Ныне добровольное подаяние в монастырь сей очень малое, потому что город и вся вообще губерния наполнена евреями, католиками, униатами и лютеранами, а жителей греко-российского исповедания едва ли осьмая часть имеется. От такового разноверия и малого числа православных и к самому Православию ощущается холодность и невнимательность. Дороговизна же на жизненные припасы, по случаю неурожая в прошедшие годы, неплодородия Белорусской земли и захвата всего нужного для продовольствия евреями в свои руки – значительна. От чего происходит, что никто из порядочных людей духовного и светского звания по бедности монастыря не соглашается в оный поступать и монастырь сей, издревле процветавший, приходит в запустение».

Синод, находя изложенные в представлении епископа Могилевского причины о возведении Могилево–братского Богоявленского монастыря, яко издревле училищного, уважительными, определил штат оному монастырю из средств государственного казначейства (3642 руб. 58 коп. ежегодно) и эти предначертания Синода удостоились Высочайшего соизволения.¹³⁷ Таким образом, Могилевское Богоявленское братство, прослужив с честью православию почти два века и передав свои просветительные задачи в руки высшей правительственной духовной власти,¹³⁸ умерло естественною смертью, и вся его двухвековая незабвенная деятельность на пользу православия и русской народности в Белорусском крае обязывает потомков к провозглашению доблестным братчикам «вечной памяти» и к посильному подражанию их подвигам, по заветам ими оставленным, на благо и процветание святого и родного дела в Белоруссии.

Прежде чем приступить к изложению краткой истории наиболее замечательного из всех православных братств в северо-западной России, именно Виленского св. Духовского, которое также дождалось перехода северо-западного края в русское подданство, и так же, как Могилевское, угасло естественною смертью, от ослабления своего организма и обеднения местного православного населения, – бросим сначала беглый взгляд на состояние братского дела в других западно-русских городах, остававшихся в подчинении православному Киевскому митрополиту, т. е. в так называемой Слуцкой архимандрии, составлявшей часть Белоруссии, в Полесье и в области Минской.

Архимандрит Слуцкого Троицкого монастыря именовался наместником Киевского митрополита и заведовал одно время (когда белорусская епископская кафедра оставалась в конце XVII века продолжительное время не замещенной) всеми церковными делами в северо-западной России. Под покровительством Троицкого монастыря находился и братский Спасо-Преображенский монастырь, в котором в 1677–1679 г. имел пребывание св. Дмитрий Ростовский, бывший тогда иеромонахом и проповедником. Как видно из письма игумена Киевского Михайловского Златоверхого монастыря Мелетия Дзика, от 5 февраля 1678 г., Слуцкое братство особенно просило о пребывании среди братчиков честного отца Димитрия «для посеяния слова Божия в сердца их». Из присланных игуменом Мелетием частиц мощей св. великомуч. Варвары, отец Димитрий одну частицу отдал в церковь братства Слуцкого и эта часть положена в золотой крест и привешена к образу Спасителя.¹³⁹

В это же время, именно в 1678 г., жил в г. Слуцке греческий митрополита Макарий Лигарид, который и исправлял там все духовный требы, – рукополагал ставленников, освящал церкви и т. п.¹⁴⁰

Хотя православные, проживавшие в округе Слуцкой архимандрии и терпели нападения и применения со стороны католиков и униатов, а в г. Слуцке от иезуитов, имевших тут свою коллегию, однако, вследствие принадлежности Слуцкого княжества Радзивилам, которые, в большинстве будучи женатыми на православных, относились благосклонно к православной Церкви, жизнь православных протекала при сносных условиях особенно в г. Слуцке. Князья Радзивилы, как напр. Януш Христофор, Богуслав, Карл, Иероним, предоставляли православным строить церкви, отпускали из своей экономии лес на эти постройки, разрешали вольное винокурение и даже иногда оказывали свою мощную защиту православному духовенству, в том числе и Слуцким архимандритам, находившимся с ними в личном общении и переписке.^141и142

Только начавшиеся пререкания из-за власти между Слуцким архимандритом Иоасафом и белорусским епископом Сильвестром (в начале XVIII века), в которых Слуцкое Преображенское братство, как выше сказано, приняло сторону архимандрита, а равно раздоры с Троицким монастырем новоучрежденного (в XVIII в.) братства при старой замковой Успенской церкви, несколько ослабили православную партию в г. Слуцке, но все эти смуты, по счастью, продолжались сравнительно недолго, так как епископ Сильвестр под конец больше не вмешивался в дела Слуцкой архимандрии, а братство Успенское со времени пожара своей замковой церкви в 1744 году вероятно прекратило свое существование.¹⁴³ Есть основание полагать, что Слуцкое Преображенское братство со своим училищем дожило до 1797 года, когда, по представлению минского архиепископа Иова, Преображенский монастырь был обращен в приходскую церковь.¹⁴⁴ Из этой последней эпохи существования братства отметим нижеследующий факт. В 1762 году Слуцкое братство поддерживало своего архимандрита Досифея Галаховского, вызванного в Киев для объяснений по жалобам на него монахов, и протестовало против назначения нового архимандрита Павла Волчанского, который отнял у братства священника за то, что братство не хотело выдать новому архимандриту ключей церковных. Вся эта история кончилась тем, что Галаховский покорился своей участи, а митрополит киевский Арсений указал в грамоте, что братству, как и всем православным, подобает нового архимандрита, яко наставника и начальника, слушать и ему покоряться.¹⁴⁵

До конца XVII века положение православных в г. Минске не было особенно стеснено, и кроме известного Петропавловского братства в этом городе существовали и другие просветительные и благотворительные братства. Так, при замковой соборной Рождество-Богородичной, потом Успенской, церкви существовало церковное братство с богадельней и училищем. Это братство «соборное и шпитальное» имело привилегию короля Сигизмунда III, от 1601 года, в силу которой король дозволял братству устроить мельницу, доходы с коей шли на содержание братского госпиталя.¹⁴⁶ Также, с начала XVII века (если не ранее) существовало церковное братство с госпиталем при Вознесенской церкви.¹⁴⁷ В XVII веке возникло также медовое братство св. Анны, которое получило от короля Яна в 1679 году право беспошлинного медоварения к трем праздникам в году (к Пасхе, Успению и Рождеству Христову); св. Аннинское братство находилось в общении с Петропавловским братством и снабжало его свечами и церковным вином.¹⁴⁸ При церкви Преображенской существовал также госпиталь.¹⁴⁹ В половине XVII века братство «соборное Рождественское» а равно госпиталь Преображенской церкви, находились в зависимости от Петропавловского братства, равно как и братства св. Михаила и св. Николая (вероятно также медовые, как и св. Аннинское братство).¹⁵⁰

Петропавловское братство было обеспечено средствами со стороны основавших его дворян и мещан, и кроме того в течении XVII века эти средства продолжали увеличиваться отказами многих благочестивых людей в пользу монастыря и братства разной недвижимой собственности и капиталов.¹⁵¹ Из более значительных пожертвований во второй половине указанного века отметим: 1) дар Витебского воеводы Христофора Кишки и его жены двух земельных участков в городе (на рынке), и пожертвование пригородного сенокоса Минским мещанином Григорием Гунькою;¹⁵² 2) в 1675 году завещано братству Степаном Костровицким, скарбником Мстиславским, 1000 злот. польск.;¹⁵³ 3) в 1700 году Елена Привальнева пожертвовала земельный участок, а мещанин Александр Баранович подарил сенокос.¹⁵⁴ В 1685 году игумен братский Петр Пашкевич Толоконский принял от Виленского архимандрита Климента Тризны в ведомство Минского Петропавловского монастыря Логойско-Селецкий Вознесенский монастырь, согласно желанию Михаила и Мануила Тышкевичей, колляторов Селецкого монастыря.¹⁵⁵

Около 1670 года в Минском Петропавловском братском монастыре жил и посвящал ставленников греческий Македонский митрополит Софроний Гелепонос, на которого жаловался униатский митрополит Гавриил Коленда королю Михаилу, пославшему позыв в суд братству и прочим православным г. Минска за принятие у себя Софрония.¹⁵⁶

Из той связи, в которой находились другие Минские православные братства с Петропавловским братством, видно, какое важное значение приобрело это последнее братство в городе, во второй половине XVII века; так в 1697 году, во время игуменства Иулиана Озерского Петропавловское братство, действуя солидарно с другими Минскими братствами, намеревалось даже освободиться от подчиненности и зависимости Виленскому св. Духовскому братству и монастырю, но этому намерению воспротивился Киевский митрополит Варлаам Ясинский и Виленский настоятель Петр Пашкевич Толоконский, бывший прежде игуменом Петропавловского братского монастыря.¹⁵⁷ Но и в последующие годы авторитет Петропавловского братства не упал.

Так, в 1709 году ремесленники Минского шапочного цеха сделали постановление: цеховые документы и суммы хранить поочередно – один год у униатов, а два года у православных, и собираться всему цеху однажды в году, по прежнему обыкновению, в православной Петропавловской церкви для молитвы за живых и усопших.¹⁵⁸

Долго ли существовало, и в каком состоянии находилось училище, бывшее при Петропавловском монастыре, а равно – печатались ли, и какие именно, книги в братской типографии – это пока остается неизвестным. По примеру того училища, которое существовало в XVIII веке при Казимировском Успенском мужском монастыре, в Бобруйском уезде, в местечке Казимирове (основанном в 1713 г. речицким подкоморием Казимиром Юдицким) можно догадываться, что и в братском училище преподавались только начальные предметы: чтение, чистописание, катехизис и арифметика.¹⁵⁹

Более сильные и открытые притеснения со стороны униатов и католиков последовали в Минске в конце XVII века, а именно в 1691 году игумен Петр Пашкевич Толоконский принужден был с оружием в руках, в течении трех суток защищать братский монастырь от нападений униатов.¹⁶⁰ Тяжелый XVIII век принес с собой для всех православных, проживавших в короне польской, невыносимые испытания, и Минск не избежал этой печальной участи. Петропавловский братский монастырь был нередко, в полном смысле слова, осаждаем врагами; особенно тяжкими для православных годами были: 1722 год, когда польский шляхтич Михаил Глинский напал па монастырь с шайкой вооруженных людей, и 1734 год, когда паны с сотнями людей напали на монастырь (двое из панов, имена которых мы предадим забвению, въехали в церковь на лошадях), стреляли в святыню, кощунствовали, выбрасывали мертвых из склепов, и наконец, избив монахов (их секли, рубили прикладами и жгли глаза), ограбили монастырь.¹⁶¹

Нельзя также не заметить, что неустройства пошли и в самом братстве. Братский монастырь имел несчастье управляться некоторыми недостойными игуменами, которые обирали его имущество и расхищали его, и только при настоятельстве, в половине XVIII в., игумена Никодима Тумиловича (к сожалению – непродолжительном) братство несколько отдохнуло от невзгод. Этот настоятель (по словам историка Чистовича) сделал весьма много для благоустройства обители. Служа примером строгой жизни, он также строго держал монахов, которых при нем уже было достаточное число; для обучения детей завел школу, возвратил захваченные у монастыря разными лицами земли, умножил хлебные доходы, и во всем учредил хороший порядок.¹⁶²

Несмотря на все бедствия, причиненные врагами, на изнурительные тяжбы с корыстолюбивыми католиками и униатами, на внутренние неустройства, Минское Петропавловское братство сохранило свое существование до 1795 года. После второго раздела Польши в 1793 году и образования Минской губернии, по воле Императрицы Екатерины II, 13 апреля 1794 года, на территории древней Туровской епископии возникла Минская епархия, и новым православным архипастырем был назначен Виктор Садковский. В 1795 году Минский братский Петропавловский монастырь был возведен на степень первоклассного штатного монастыря и переведен в здания бывшего униатского св. Духова монастыря, под именем Духовского Петропавловского. Здесь он существовал только четыре года, до 1799 г., а в этом году, по Высочайшему указу, переведен в уездный город Пинск, под именем Пинского первоклассного Богоявленского монастыря. Оставшаяся после него каменная Петропавловская церковь возобновлена была на счет казны, в честь Ангела Императрицы Екатерины названа Екатерининской, и обращена в собор, а прежние здания монастырские уступлены для помещения священно и церковно-служителей этого собора.¹⁶³

Пинское Богоявленское братство продолжало существовать во второй половине XVII века, а также в течении XVIII века, и получило большие пожертвования от Киевского митрополита Иосифа Нелюбовича-Тукальского, от помещиц Соломерецкой, Пекарской-Володкович, Горватовой, мещанина Семена Курианка и др.¹⁶⁴ Многие Пинские старосты, как напр. Корибут-Вишневецкий, граф Михаил Огинский, освобождали людей живших на монастырских землях от податей в пользу Пинского замка.¹⁶⁵ Кроме того, Пинский братский монастырь, управлявшийся своими энергичными настоятелями, пользовался покровительством некоторых польских королей; так король Ян Казимир, в 1661–1663 годах, заступался за права Пинских православных против униатов и католиков (как напр. против униатских епископов Белозора Андрея Злотого и старосты Млоцкого), забиравших самовольно православные церкви и принуждавших народ к принятию унии, а король польский Станислав Август в 1775 году освободил братский монастырь от всяких податей.¹⁶⁶ Во главе Пинского братства стояли, по временам, энергичные и деятельные старосты, которые, подобно прежним доблестным братским деятелям, брали на себя почин в деле защиты православия и русской народности пред польскими властями. От 1700 года сохранилось прошение старосты Пинского Богоявленского братства и стражника Пинского повета Стефана Шоломицкого к Киевскому митрополиту об исходатайствовании у Русского царя защиты против униатов, чрез русского посланника на предстоявшем сейме, куда братство намерено было послать от себя также уполномоченных.¹⁶⁷ Петр Великий, как известно, не оставлял таких прошений без последствий, и в г. Пинске русский комиссар Рудаковский в 1723 году возвратил православным отнятые у них церкви.¹⁶⁸

Наконец, мы упомянем, что, во время настоятельства Кирилла Стефановича в 1757 году, канцлер великого княжества Лиговского князь Чарторижский писал к униатскому епископу Пинскому и Туровскому Григорию Булгаку, чтобы он запретил униатам делать обиды и притеснения Пинскому Богоявленскому монастырю; тот же князь Чарторижский писал и к Вилькиновичу, ректору Пинской иезуитской коллегии, чтобы он не дозволял своим ученикам обижать монахов и людей Богоявленского монастыря.¹⁶⁹

Таким образом, под покровительством упомянутых защитников, Пинское братство дожило до занятия края русскими, и, по всем вероятиям, вместе с уничтожением своего монастыря в 1790 году от пожара, оно также угасло; а затем в 1799 году, Пинский Богоявленский монастырь, слившись с переведенным в г. Пинск Минским братским Петропавловским монастырем, возродился для новой жизни под управлением общего для обоих монастырей архимандрита Лазаря, бывшего вместе с тем и ректором Минской духовной семинарии.¹⁷⁰

Кроме братств выше указанных городов, в XVII и в XVIII веках, сделались известными в западном крае еще нижеследующие братства: I) в г. Бобруйске, в половине XVII века, существовало братство при церкви св. и чуд. Николая (на улице Ильинской), и это братство имело характер обыкновенного медового братства с выборными старостами во главе; оно было достаточно многочисленным и заключало в своем составе «сестер», как это видно из акта общего собрания братчиков от 9 мая 1695 года.¹⁷¹ Из этого акта также усматривается, что в то же время в г. Бобруйске были такие же братства при других православных церквах. II) В г. Смоленске, как видно из грамоты короля Яна-Казимира Запорожскому войску от 12 января 1650 года, существовало, в средине XVII века, при церкви Бориса и Глеба православное братство (Вилен. Арх. Сб. т. XIV, № 17; Собр. Минск. грам. № 122). III). в г. Полоцке, благодаря покровительству Брацлавского земского судьи Севастьяна Мирского, выхлопотавшего у короля Владислава IV право на устроение в городе православной церкви и при ней школы и госпиталя, учредилось Богоявленское братство, которое было защищаемо королем Яном III в 1681 году, и которое, по словам униатского митрополита Киприана Жоховского, представляло из себя «целое общество, соединенное между собой одним общим советом, взаимною помощью, единомыслием и присягою, причем этот врач-униат пояснил, что присяга братства состояла в том, чтобы не оставлять друг друга до смерти». (Витеб. Стар. Сапунова, т. V, №№ 90, 131 и 134 (I, II, VI); Опис. Киев. Соф. соб. стр. 154). IV). В г. Шклове, около 1669 года, существовало православное братство при Воскресенской церкви, а также от той же эпохи (именно, от 1686 года) имеются сведения о существовании братства в г. Мстиславле (Ист. юрид. мат. Созонова вып. XXVI, стр. 314; см. также относительно братств в гор. Полоцке и Шклове, акт избрания в епископы Белорусские Иосифа Волчанского в 1732 г. те же материалы, вып. XIII, стр. 396; о братстве в г. Мстиславле см. духовную Сильвестра Волчанского, помещ. в тех же материалах, вып. X, стр. 421 и вып. XXIV, стр. 446). V). В г. Горыгорецке тамошние помещики Александр и Константин Полубенские дали 22 поля 1673 года письменное дозволение мещанам построить в городе, на улице св. Духа, церковь, избирать к ней священника и учредить братство («wybudowaé cerkiew bracka, nieuniacka»; Вилен. Арх. Сб. т. III, № 73, стр. 189). VI). На учреждение церковного братства, при Петропавловской церкви в г. Каменце-Подольском, дал в 1736 году благословенную и утвердительную грамоту Киевский митрополит Афанасий Шептицкий (Вест. ю.-з. и з. России, март 1863 г., отд. I, № 28). VII). О существовании православных братств в городах и местечках: Друе, Дисне, Драгичине, Заблудове, Ольшанске, Турове, Лебедине, Шполе, Злотополе и Мозыре свидетельствуют приведенные выше акты Пинской конгрегации 1791 года. (О православном обществе и церкви в г. Дисне, см. Вилен. Арх. Сб. т. I, № 165, т. IV, № 54, т. XI, № 159, стр. 225; Смирнов, Вилен. св. Дух. мон. стр. 227). VIII). В г. Бешенковичах (Полоцкого воеводства) существовало в XVIII веке православное братство (см. предыдущий документ) и, как видно из жалобы местного униатского священника, от 20 марта 1767 года, православные прихожане-братчики энергично отстаивали свою веру и свои древние права (Витеб. Стар. Сапунова, т. V, № 287 и стр. 406, 407 и 513).^{172, 173}

Закончим наш очерк истории городских православных братств в западной России изложением кратких сведений о жизни Виленского св. Духовского братства, во второй половине XVII века и в течении XVIII века.

Во второй половине XVII века и в начале XVIII века г. Вильне пришлось выдерживать частые осады, сначала со стороны русских войск, а затем со стороны шведов, и эти войны, в связи с повальными болезнями, голодовками и опустошительными пожарами, привели Вильну к полному разорению, а жителей её – к обеднению.

В 1655 году, после продолжительной осады, Вильна была взята русскими войсками и царь Алексей Михайлович был торжественно встречен православными жителями, которые приветствовали его, как своего защитника. В течении шестилетнего занятия Вильны русскими православная вера в ней была охраняема, и многие из униатов, даже из числа властей, стали переходить обратно в православие. Св. Духов монастырь играл выдающуюся роль в этом движении; его наместнику Даниилу Дорофеевичу передаваемы были русскими властями списки лиц, отпадавших от унии и переходивших в православие. В это время (в 1656 году) состоялось перенесение в св. Духовский монастырь мощей Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия.¹⁷⁴ Но по выступлении русских войск из Вильны в 1661 году весьма скоро водворились прежние порядки, столь тягостные для православных, которые еще целое столетие находились в оборонительном положении, сосредоточиваясь по-прежнему в братстве, при св. Духовском монастыре. При этом однако надлежит заметить, что упадок братства и монастыря обнаружился в XVIII веке, а во второй половине XVII века оба эти органически связанные между собою учреждения сравнительно проводили спокойную жизнь, и братство по-прежнему действовало со своей школой,¹⁷⁵ госпиталем и богадельней, имея во главе таких выдающихся по положению людей, как напр. братские старосты: Витебский подкоморий Огинский и пан Григорий Хоминский. Братство также имело в своем составе, по-прежнему, особого братского проповедника Илария Гославского.¹⁷⁶ Только знаменитая братская типография прекратила к концу века свое полезное существование: попытка сделанная около 1700 года к её возобновлению ограничилась только изданием одного требника, экземпляр которого был братством послан 7 января 1700 года Московскому патриарху Адриану, утешившему братство ответной грамотой.¹⁷⁷

Благодаря личным хлопотам энергичного настоятеля св. Духова монастыря Иосифа Нелюбовича-Тукальского в Варшаве, король Ян-Казимир, принимая во внимание разорение Виленского св. Духовского монастыря вследствие войны, освободил его, привилегией от 17 июня 1661 года, от военных постоев и контрибуций, и предписал войскам воздерживаться от причинения монастырю каких-либо обид.¹⁷⁸ В эти сравнительно спокойные годы, когда во главе монастыря находились такие ревностные охранители православия, какими были настоятели: Пахомий Савич, Климент Тризна, богослужение в монастыре отправлялось с прежним благолепием и православные виленцы имели счастье слышать в 1677 году, в св. Духовском монастыре, проповеди св. Димитрия Ростовского, приглашенного в Вильну настоятелем монастыря Климентом Тризной.¹⁷⁹ Пожертвования на пользу монастыря, братства и его учреждений, в особенности же на поддержание его училища, притекали довольно обильно; так, из более крупных отказов и пожертвований мы можем указать; на дар Акулины Дорофеевичевой (1651 года), купца Самуила Бочочка (1657 г.), Аполонии Зенович (1657 г.), настоятеля Пахомия Савача (1666 г.), Регины Швыковской (1667), Петровской (1669), Соколовского (1673 г.), Арсения Бобуркевича (1679 г.), Софроновича (1681 г.), Анастасии Бровчиной (1689 г.), Павла Коссобуцкого (1689 г.), и Анастасии Черняевской (1701 г.). Весьма важно отметить те пожертвования, которые в конце XVII века делались православными в пользу православно-ученического Виленского братства, во имя св. Константина и Елены, при св. Духовской церкви. Так, Швыйковская назначила этому братству 500 злот., Павел Коссобуцкий 200 злот., Сильвестр Волчасский, наместник Белорусской епископии, завещал этому младшему братству, в котором и он записан был «за брата» – 300 злот., и наконец Анастасия Чернявская завещала в 1701 году этому братству 1200 злот.¹⁸⁰

Переходя теперь к описанию невзгод, постигших монастырь и братство, а равно и всех православных, мы должны на первый план поставить королевские приказы от 1664–1665 г. о воспрещении русским и православным занимать должностные места в Виленском магистрате, каковые приказы, как-то видно из протестов Виленского братства и православных, приводились действительно в исполнение.¹⁸¹ Затем братству пришлось вести бесконечные тяжбы с униатским митрополитом Гавриилом Колендой, который успел оттягать у братства два дома.¹⁸² Наконец, в 1696 году, совершилось отпадение в унию подведомственного Виленскому св. Духовскому монастырю Цеперского монастыря (в с. Цепре, Слуцкого уезда). Эти захваты сделались столь частыми, что из 17 мужских и 2 женских монастырей, находившихся в заведовании Виленского монастыря, к половине XVIII века оставалось лишь 10 монастырей.¹⁸³

С конца XVII века настоятели св. Духовского монастыря должны были постоянно вести процессы в интересах своего монастыря, а также и подведомственных ему монастырей. Из этих процессов мы здесь упомянем о знаменитой тяжбе из-за радзивиловского завещания. Бывшая в замужестве за князем Янушем Радзивилом православная Волошская княжна Мария, состоявшая в родстве с фамилией Могил, отказала в пользу православных монастырей, церквей и школ, громадную сумму денег, именно 600.000 злотых, при чем на долю св. Духовского монастыря (а также женского Благовещенского) приходилось из этого наследства суммы в 100.000 злот. Дочь этой княгини (умершей в 1660 году) Анна и муж её, Богуслав Радзивил, скоро умерли, и братству для защиты своих интересов, а также интересов подведомственных ему монастырей, пришлось иметь дело с малолетней внучкой Марии Радзивил, дочерью Богуслава, Людовикою–Каролиною, воспитывавшейся у родных, по первой жене её отца, при прусском дворе. Тяжба эта хотя и была выиграна православными, но они были вынуждены удовлетвориться небольшой суммой из числа завещанных денег.¹⁸⁴ Но эта потеря вскоре была возмещена братству щедрым пожертвованием Императора Петра Великого, который двумя своими грамотами, выданными в 1703 и 1708 годах Виленскому монастырю, взял его под свое покровительство. Русский царь, бывший сам в Вильне в 1705 году, дозволил уполномоченным от монастыря приезжать за милостыней в Россию, пожертвовал монастырю единовременно на строение 300 руб., и на личный состав 50 руб., снабдил монастырь богослужебными книгами и приказал отпускать монастырю ежегодно в пособие по 50-ти рублей.¹⁸⁵

С самого начала XVIII века связь с Россией Виленского православного монастыря, служившего единственным оплотом православия в столице Литвы, все больше закреплялась. Как известно, этот монастырь с конца XVII века, со всеми подчиненными ему монастырями на Литве и в Белоруссии, принадлежал к Киевской митрополии, а потому, по духовным нуждам, сносился с Киевским православным митрополитом, утверждавшим в должности его настоятелей, а затем, при утверждении в С.-Петербурге Св. Синода, поступил под высшее начало этой духовной коллегии. В 1722 году наместник Виленского монастыря в доношении св. Синоду, жалуясь на притеснения от Виленского латинского епископа и униатов, просил принять его и братию «яко издавна имущих ставропигион от святейших патриархов» под пастырскую и отеческую протекцию и дать им предводителя, отца старшего, так как монастырь в то время не имел настоятеля. Вследствие такого ходатайства св. Синод определил: «Виленский монастырь, яко православный, иметь в ставропигии св. Синода по-прежнему, на что и выдать ему обычный патент, при чем св. Синод поручил избрать и посвятить игумена Виленскому монастырю Киевскому владыке Варлааму, а кого он выберет, о том донести Синоду».¹⁸⁶ Такое отдаление высшей надзирающей власти, в тяжелую эпоху гонений не могло способствовать процветанию Виленского монастыря и братства; эти оба учреждения видимо клонились к упадку. Нашествия шведов (1702–1708 г.) на Вильну, страшный пожар в 1715 году, уничтоживший и св. Духов монастырь, постоянные притеснения католическо-униатских духовных властей, запрещавших поправлять православные церкви, совращавших в латинство и унию детей от смешенных браков, и мешавших православным отправлять их требы и обряды, – все эти грустные обстоятельства подрывали последние силы православных г. Вильны, сильно уменьшавшихся в количестве. К тому же, с 1731 года возобновились открытые нападения на монастырь своевольных шляхтичей и буйной толпы иезуитских студентов. Эти нападения стали затем повторяться и от этих бесчинств не были ограждены даже такие высокопоставленные лица, как напр. настоятель монастыря Амвросий Юшкевич, подвергшийся бесчестию и побоям в 1732 году.¹⁸⁷ Хотя русские государи по прежнему относились благосклонно к православному монастырю в г. Вильне (так: Императрица Анна Иоанновна приказала выдать в 1733 г. монастырю 300 руб. и увеличить ежегодную милостыню до 100 руб.,¹⁸⁸ а св. Синод, в виду затруднительного положения Виленских настоятелей (часто оставлявших к тому же монастырь для поездки в Россию за милостыней), постановил, что бы старших (т. е. настоятелей) по прошествии трех лет всегда переменять, поручив Киевскому митрополиту назначать па это место из Киевских честных людей,¹⁸⁹ хотя и в XVIII веке шли еще на монастырь и на братское училище пожертвования,¹⁹⁰ – но все эти меры и дары не могли поддержать угасающих сил монастыря и братства. Особенно тяжела была для православных жизнь в Вильне в средине XVIII столетия. По свидетельству и жалобам в св. Синоде Виленских братчиков, настоятель св. Духовского монастыря Богдакович, назначенный в 1745 году, вполне разорил их монастырь, продавал без ведома братства монастырское имущество и церковные доходы употреблял в свою пользу. Но не только одни материальные стеснения одолевали братство; заметно было и духовное его оскудение. Виленское братство, славное повсюду своим училищем, рассылавшее по всей западной России издаваемые им книги, принуждено было теперь само просить св. Синод о присылке учителя в школу. «Имеем фундуши пресветлых монархов польских ко умножение хвалы Божьей, не имеем же учителя, который бы мог обучать детей наших; и дабы оные фундуши были нерушимы, о учителе всенижайше просим».¹⁹¹ К довершению всех бед и невзгод, в мае 1749 г. сгорел св. Духовский монастырь. «Прекрасная, всем господам полякам бывшая во удивление» братская церковь св. Духа с двумя приделами – Иоанна Богослова и Константина и Елены (студенческий) сгорели до основания, погорела ризница, книги, келлии, разные постройки и запасы; уцелела только одна малая девичья церковь (т. е. женского монастыря во имя Благовещения). В таких выражениях доносил св. Синоду об этом несчастии настоятель св. Духовского монастыря Сильвестр Добрыня, прося о пособии на возобновление монастыря, а также и на восстановление при нем школы, «чтобы дети благочестивых не скитались по коллегиям неприятелей, ибо чрез сие многие уже церкви святой отверглись и стали в ряды неприятелей благочестивой веры». В тоже время братья просила о присылке книг учительных, а именно Бесед Златоустого, Маргарита, Камня Веры, Пращицы, Катехизисов и букварей с толкованием для детей. Русское правительство дало на возобновление монастыря 6.000 руб.¹⁹² В самом печальном виде нашел Виленский монастырь и братство вновь назначенный в 1764 году настоятель Азарий Красноводский, прибывший из Киева. В своем донесении Киевскому митрополиту Арсению он описывал, что св. Духовский монастырь пришел в крайнее нищенство и разорение, а по приложенному к этому донесенью списку оказывалось, что к 1 января 1765 года всех православных в Вильне значилось: 40 муж. пол. и 27 жен. пол., и из них «госпитальных» было: двое мужчин и трое женщин.¹⁹³ Единственную надежду возлагал Азарий на Бога и потому просил митрополита предложить всем подведомственным ему церквам прочитывать во время литургии из служебника молитву: «О умирении церквей во время гонений». После ухода Азария Виленское братство в виду частной смены настоятелей просило назначить такого, который мог бы остаться более продолжительное время и Киевский митрополит назначил игумена Витебского Маркова монастыря Иакинфа Пелкинского, остававшегося настоятелем около 20 лет. Но, ни продолжительное настоятельство Пелкинского, беспорядочно хозяйничавшего в монастыре, ни последующие распорядители, не поправили пошатнувшегося дела, хотя, как мы увидим ниже, монастырское хозяйство еще нельзя было признать в безнадежном положении, и можно только удивляться, как, в полном смысле слова, горсть православных, при таких тяжелых обстоятельствах, была в состоянии удержать в своих руках то имущество, которое оно потом передало, как реликвию, в русские руки.¹⁹⁴

С августа 1794 года Вильна стала принадлежать России, и славный своим прошлым св. Духовский монастырь с 1796 года перешел в состав штатных второклассных русских монастырей, с прекращением двухвекового существования знаменитого при нем братства, и с потерею монастырем права распоряжаться теми монастырями в Литве и Белоруссии, которые прежде ему были подведомы.¹⁹⁵

История перехода Виленского св. Духовского монастыря в ведение русских православных духовных властей так назидательна, что мы, руководствуясь обстоятельным сочинением Ф. Смирнова об исторических судьбах этого монастыря, постараемся изложить её в сжатых чертах.¹⁹⁶

Распоряжение об умалении прав св. Духовского монастыря сначала исходило от Минского архиепископа Иова (Потемкина), назначенного управлять епархией после Виктора Садковского. Узнавши о таком распоряжении епископа Иова, уполномоченный от всего Виленского братства (числившего в своем составе все еще несколько десятков человек), церковный староста, купец Павел Леневич, 21 сентября 1797 года, принес в св. Синод жалобу на действия упомянутого архиепископа. В этой жалобе, Леневич, сославшись в подтверждение прав братства на привилегии патриархов, митрополитов и королей, указывал, что архиепископ поручил управление монастырями, прежде подчиненными св. Духовскому монастырю, лицам недостойного поведения, и водворил такого же поведения лиц в составе Виленского монашества, чем причинил братству стыд пред иноверными. В заключение братство просило, для избежания притеснения от Минского архиепископа Иова, причислить их монастырь к другой епархии. Хотя братство и не возвратило своему монастырю прежних прав, и само вскоре угасло, однако жалоба его на архиепископа была в части уважена, так как в указанные монастыри были посланы новые настоятели. Дальнейшие действия архиепископа Иова, совместно с Минской консисторией и с некоторыми представителями местной гражданской власти, клонились к совершенному уничтоженью исторически славного св. Духовского православного монастыря. В донесении архиепископа Иова св. Синоду от 7 января 1806 года прямо предлагалось упразднить монастырь, архимандрита перевести в другое место,¹⁹⁷ а монахов распределить по другим монастырям.

«Какое торжество (говорит автор исторического описания св. Духовского монастыря) ожидало поляков, в случае упразднения Свято-Духова монастыря рукою русского правительства, – того монастыря, которого они не в силах были добить окончательно при своем владычестве в Вильне, – того монастыря, который два столетия был единственным убежищем для православных г. Вильны».

Но упразднения монастыря не допустили: Государь и св. Синод.

Уважая древность и знаменитость св. Духова монастыря и непоколебимое пребывание обитающих в нем в православии, св. Синод не нашел надобности обращать его в собор (как это предполагал тот же архиепископ Иов), и решил, с Высочайшего соизволения оставить его в прежнем положении, исправя оный потребною починкою и возобновя как следует.

В заключении очерка истории Виленского братства обратим внимание на то, в каком состоянии была передана эта историческая святыня горстью православных в руки русской духовной власти.

Монастырская церковь св. Духа, с двумя приделами, оказалась каменной, огромной, светлой и отличной архитектуры, только крыша была в ветхом состоянии. Колокольня каменная, большая, в три этажа, с повреждениями от пожара 1749 года. При монастыре числилось пять каменных домов, из которых три были прежде заняты: училищем, типографией и госпиталем. Вне монастыря, в городе, монастырское имущество составляли: два каменных дома (под названием «малая и великая Гельда»), поступивших в собственность братства в конце XVII века два деревянных дома и одно пустое место. На предместье монастырю принадлежала земля под названием «Поповщина», мерою свыше 80 десятин. Хлебное довольствие монастырь получал от приписанных к нему монастырей, которых числилось семь, а именно: Минский Петропавловский (вследствие значительности его недвижимого имущества наиболее других поддерживавший материально Виленскую обитель), Грозовский-Богословский, Евейский свято-Успенский, Кронский св. Троицкий, Сурдецкий свято-Духов, Друйский св. Благовещенский, Кейдановский св. Преображенский.¹⁹⁸

В монастырской церкви и её ризнице оказалось значительное количество икон в ризах (шатах), много старинных ценных вещей, как напр. 19 серебряных потиров, пожертвованных в разное время благочестивыми людьми, 11 напрестольных Евангелий в бархатных переплетах с металлическими обложками, довольно большая библиотека старопечатных богослужебных и других книг, три сундука с привилегиями и грамотами, и один сундук со школьными книгами на разных языках. Наконец, в подалтарном склепе монастыря хранились мощи святых Виленских мучеников Антония, Иоанна и Евстафия, обретенные в 1814 году.

Виленский братский св. Духов монастырь пережил смутное время нашествия французов в 1812 году, когда церковь св. Духа была разорена и обращена неприятелем в шумный лагерь, где дозволялись всякого рода бесчинства, но потом этот монастырь снова оправился, возведен был 19 мая 1833 года в штат первоклассных монастырей, а 6 августа 1865 года, по утверждении знаменитым митрополитом Иосифом Семашко устава восстановленного (после 70-летнего печального промежутка) братства, это событие было отпраздновано торжественным богослужением в св. Духовской церкви.

* * *

Проследив за судьбой наиболее выдающихся религиозно-просветительных братств, действовавших в более или менее значительных городах западной России, мы почти вовсе не касались сельских и цеховых братств, разбросанных по всем местечкам и селам нашего северо-западного и юго-западного края. Между тем эти сельские братские союзы, образовавшиеся с незапамятных времен при православных церквах, равным образом заслуживают внимания и самого тщательного изучения. Нет сомнения, что подробную картину нашего древнего церковного быта возможно будет начертать лишь после того, как все уцелевшие документальные данные, собранные из архивов наших церквей и монастырей и, путем записи на месте этих сведений, будут приведены в систему и изучены. В настоящем же историческом очерке, посвященном главным образом выяснению деятельности городских братств, принявших на себя задачи религиозно-просветительные, мы сообщим лишь некоторые отрывочные сведения о сельских братствах, что бы дать только понятие о их значении и деятельности в эпоху XVII и XVIII веков.

Архимандрит Николай, в своем сочинении «Историко-статистическое описание Минской епархии», говорит (стр. 173), что во времена унии почти при всех сельских церквах Минской епархии были учреждены церковные братства. Каждый братчик (и сестричка) вносил не менее 20 коп. в пользу церкви, и в случае надобности исполнял обязанности дьячка, или пономаря. Сестрички обязывались шить и мыть церковные облачения. Имена братчиков и сестер записывались в особую книгу и ежегодно совершались две литургии: одна о здравии и спасении живых, а другая за упокой умерших членов церковного братства. При этом арх. Николай замечает (310, 311), что в древние времена был повсеместный обычай в Минской епархии в храмовые праздники варить или сытить мед, и вырученные от продажи деньги употреблять на украшение и нужды церкви. Другой обычай состоял в том, что во время засухи, или продолжительной непогоды и других несчастий, приносился в церковь кусок холста, сотканный в один день который потому и назывался обыденным (обудзённым). Этот обычай указывает на духовное и кровное родство жителей Минской епархии с другими русскими племенами, у которых, как известно, был древний обычай при несчастных обстоятельствах и событиях строить обыденные храмы.¹⁹⁹

Из множества сохранившихся письменных памятников усматривается, что на пространстве нынешней Черниговской епархии церковные братства существовали при церквах почти во всех местечках и обширных селах, при чем некоторые братства содержали госпитали, школы и имели братские дома и дворы. Эти братства представляются, в общих чертах, в следующем виде.

Из лучших лиц в приходе обыкновенно составлялся кружок, называвшийся «братством» или «братерством». Члены братства вписывались в книгу или реестр и между ними были старшие и младшие братчики. Для извлечения доходов братчики к храмовым праздникам варили мед и гости вносили в братскую кружку, кто что мог. Некоторые братства имели дома, лавки, и доход с этих арендных статей поступал в братскую кружку (скрыню), которая хранилась всегда в церкви, а ключи от неё находился у одного из братчиков. Братства заботились о построении и украшении храмов и за то пользовались некоторыми отличиями в храме. Делом братства было также учреждать и содержать школы и богадельни. Кроме того, братчики были лучшими помощниками местному священнику, занятому исправлением нравов в приходе. На братчиков, совершавших какие-либо проступки, братство по суду налагало денежные штрафы, или же заставляло лиц провинившихся копать в продолжении нескольких месяцев могилы для умерших бедняков. Кроме мужских церковных союзов были также и женские союзы, члены которых назывались «сестричками, мироносицами, бабками-пчилочками»; они с искренним усердием заботились о благолепии местного храма. Две, три, такие бабки, благословясь у «пан-отца», и взяв у ктитора воздушок и тарелочку, отправлялись по селу и хуторам собирать, как пчелки, кто что пожертвует на пользу святого дела.²⁰⁰

Обратимся теперь к соседней Киевской епархии. В Киевской губернии Каневского уезда, в селе Дыбинцах, при храме Успения Божией Матери, и в настоящее время (по крайней мере, в шестидесятых годах текущего столетия) существует братство, с таким устройством, как будто бы мы видим пред собою братство эпохи XVI века. Когда и кем основано названное братство остается неизвестным. Его приходо-расходные записи идут с 1745 года. По этим записям возможно составить себе некоторое понятие об устройстве этого братства, его средствах, и отчасти, его деятельности. Годичное собрание братчиков назначается на масляной неделе; в это время представляется общий отчет, производится выбор новых должностных лиц (которым передается братская казна), а также общий братский суд над собратом, провинившимся в чем-либо в течении года. Суду братскому подсудны все лица живущие в селе, от старого до малого, и никто не в праве сопротивляться решению братского суда. Суд этот назначает различные наказания преимущественно денежные пени; но главная цель наказаний состоит в том, чтобы виновный принес раскаяние пред братством. Если виновный раскаялся пред братством и уплатил определенный ему штраф, то уже потом никто не смеет укорять его в сделанном проступке. Цели и стремления братства разнообразны; они состоят; в поддержании местного храма Успения Божией Матери и в заботе о его благолепии, в устроении обедов в храмовые праздники, в выдаче пособий обедневшим братьям, и вообще местным бедным, в погребении на общий счет таких бедных, в обучении желающих грамоте и горшечному мастерству, (в с. Дыбинцах с незапамятных времен процветает выделка глиняной посуды). В 1779 году учреждено было в Дыбинцах и сестричное братство с исключительною целью заботиться об украшении храма Божия. Полное уважение к братству, и покорность его распоряжениям, соблюдались, как прежде, так соблюдаются и теперь. Когда умирал бедняк, которого нужно было похоронить на счет братства, то от этого последнего исходило распоряжение: кому копать могилу, кому готовить гроб и т. п. В знак того, что распоряжение исходит от братства, посылалась назначенному на работу круглая дощечка с изображением местного храма, почти такая самая, какая употреблялась в Луцком и других древних братствах, и где бы не заставала эта дощечка того, к кому относилось распоряжение братства, в гостях ли, в поле ли за работой, в хозяйственных ли хлопотах на дому, он тотчас же бросал все и шел, куда указывало ему братство.²⁰¹

Церковное, цеховое, братство местечка Чернобыля (Киевской губ., вблизи соединения реки Припети с Днепром) учреждено 26 декабря 1698 года.²⁰² Братство поставило себе целью: помогать благоустройству православных церквей, вспомоществовать членам братства в торговле, а также в разных нуждах, творить суд и расправу между своими собратьями. День братского праздника был назначен 1 ноября, в память св. безсреб. Косьмы и Дамиана; в этот день производились выборы новых должностных лиц. По окончании выбора, в сопровождении всех братчиков, принадлежавших к цеху сапожников и портных, торжественно вносились в дом нового старшины (цехмистра): икона св. чуд. Косьмы и Дамиана и братский сундук с казною. Братство также ссужало неимущих деньгами, при чем любопытен самый способ возвращения занятого капитала или же взноса процентов. Старшина братства (цехмистр), пригласив к себе кого-либо из младших братчиков, вручал ему небольшую икону св. Косьмы и Дамиана и объявляли ему имена должников, которых он должен был пригласить в братство. Выслушав перечень должников, младший братчик отправлялся для исполнения поручения, и, входя в дом каждого должника, именем св. Косьмы и Дамиана приглашал его явиться в определенное время в братство для расчёта. Отказаться от явки, конечно, не представлялось возможными. Как только умирал кто-либо из семейства, принадлежавшего к составу братства, тотчас же давалось знать об этом в братство, и оттуда высылались покрывало, большая свеча для возжения при умершем и посылался мальчик для чтения псалтыря. Вместе с теми, кому-либо из младших братчиков вменялось в обязанность собрать в известное время всех братчиков к выносу тела и погребению. Все эти заботы благодетельно действовали на членов осиротевшего семейства. Братчики сами приходили в дом умершего, кто со св. крестом, этим вечным символом нашего искупления и спасения, кто с хоругвями, как знаменем победы над смертью, кто с рипидами, или звездами, как бы являющимися путеводителями в новую, лучшую жизнь. Так совершалась торжественная похоронная процессия, с преднесением большого креста, с двумя звездами или фонарями по бокам и при множестве хоругвей. – В заключение отметим еще следующий обычай. Как только возникала какая-либо серьезная жалоба на братчика, старшина чрез младшая братчика собирал всех членов братства. Каждый дворохозяин, идя на собрание, брал с собой 2 или 3 гроша и «паляницу» (булку). Вошедши в хату старшины, братчик прежде всего молился пред св. иконами, затем, поклонившись направо и налево, и положив грош на тарелку, а хлеб на стол, он садился на приличное для себя место. Когда собирались все наличные члены братства, старшина докладывал собранию о причине сбора и предмет предстоявшего разбирательства. Но выслушании обвинителя и обвиняемого происходил обмен мнений, и затем постановлялось решение. Таково, в общих чертах, было положение братства до издания манифеста 1861 года; с учреждением волостных управлений суд над виновными перешел в управу, а братство осталось при других своих обычаях.²⁰³

Братство в селе Антонове, Киевской губернии, Сквирского уезда, учреждено было в 1790 году священником Григорием Корниловичем. Не имея ближайших сведений о жизни и деятельности этого братства, мы приведем здесь извлечение из любопытной его инструкции. Так, в пункте 9-м сказано: «целому братству предписывается трезвость и постоянство и самое тщательное старание о нуждах церкви, её доходах», и вообще исполнение всех братских повинностей. В заключение выражена следующая назидательная мысль: «исполняя все это (т. е. правила, изложенные в инструкции), каждый братчик покажет себя мужем правды и благочестия и может ожидать, как в нынешнем веке награды от Бога, так, и по переселении из сего мира, спасения души своей».²⁰⁴

В Полтавской епархии (в Полтавщине) в старину также в селах и местечках существовали братства. Укажем здесь на некоторые из них. Из старинной приходо-расходной книги церкви в селе Андрияшевке, Лохвицкого уезда, видно, что церковное братство возникло здесь еще в начале XVIII века, и имело целью удовлетворять нуждами местной церкви и ссужать небольшими суммами братчиков. Первая запись в книге помечена 1736 годом и гласить следующее: «выписка з регистра коликое число позычено (взято в займы) денег братских и церковных обывателями Андрияшевскими, кто и сколько именно – о том значится ниже сего». В числе 15 заемщиков числился отец Феодор, вероятно тогдашний настоятель Андрияшевской Архистратиго-Михайловской церкви. Вторая запись помечена 1767 годом и велась без перерыва до 1815 года. Из записи усматривается, что при приеме кого-либо в братство требовалось, чтобы принятый купил 1 фунт ладану и 1 кварту вина и угостили «братию». За неимением устава и крепостного акта на владение землею, у «братии» происходили пререкания с местными духовенством и дело нередко доходило до суда. Так, в 1792 году уполномоченные братства (казаки) учинили в Глинском земском суде присягу: «что хутор не церковный и не ружный. После сего, земский суд определил, что сей хутор должен оставаться в прежнем владении «братии» и на основании сего определения члены Андрияшевского братства считали себя собственниками принадлежащей братству земли, и распоряжались доходами с оной по своему усмотрению. До своего преобразования положение этого братства было следующее: это общество, состоявшее из 223 домохозяев, принадлежащих к 31 фамилии, обладало участком земли в количестве 37 десятин. Из дохода получаемого с земли «братия» часть расходовала на свечи в местную церковь, а остальное распределяла между собою в займы, за известные проценты. «Братия» из своей среды ежегодно избирала двух лиц для заведования землею, для охранения «братского» леса и для присмотра за «братской» пасекой; один из них назывался «старшим» братом, а другой «меньшим». У «братии» с незапамятных времен установлен был обычай сходиться к старшему брату ежегодно 25 марта и 8 сентября; в первый срок распределялась земля под посев гречихи и проса и отдавался сенокос в пятую часть в пользу «братии», а во второй – производилась продажа братского хлеба и сена, при чем во время этих сходок устраивалась пирушка. В свою среду «братия» никого не принимала, права же в братстве наследовали дети после родителей. В настоящее время это братство преобразовано, и с 15 февраля 1894 года, на основании нового устава, вступило в общий состав приходских братств епархии.²⁰⁵

Следы старинных братств в Полтавщине замечаются еще в мест. Холщнице, Миргородского уезда и в с. Панском, Золотоношского уезда, причем в первом из названных братств практикуется братское участие при погребении братчиков и дается материальная помощь бедным; в приходской церкви имеются братские: киот, хоругви и ставники (большие свечи); членам братства возбраняется убийство животных.²⁰⁶

Приведенные выше сведения о древних сельских братствах, не смотря на всю их отрывочность, выясняют однако всю важность для историка того драгоценного материала, который хранится еще в преданиях и, быть может, в документах, рассеянных по разным глухим уголкам Малороссии, а также и в некоторых местностях Белоруссии, и на основании которого можно воспроизвести подробную и назидательную картину церковно-бытового строя юго-западной России в сравнительно неотдаленном прошлом.

Надо скорее приступить к собранию этого драгоценного материала. Если в нынешнее время удастся устройство поездок людей ученых с разными этнографическими и археологическими целями, то, быть может, найдутся люди и средства для собирания древних церковно-братских обычаев и обрядов. В этих обычаях и обрядах, в этом самобытном церковно-общественном строе, скрывается самая светлая и культурная страница нашей старинной жизни, вызывавшей благотворную самодеятельность русского общества на пользу и просвещение ближнего.

Не смотря на козни врагов, вся южная и западная Россия в описываемую эпоху, благодаря этой общественной самодеятельности, была буквально усеяна народными школами и богадельнями, учрежденными и содержимыми исключительно на народные средства.²⁰⁷ Историческая беспристрастность требует, чтобы мы, в заключение, привели вкратце соображения и указания людей, занимавшихся историческою судьбой наших церковных братств, о причине их упадка, замечаемого именно в то время, когда юго-западная Россия, выйдя из многовековой неволи, была присоединена к остальной Империи. В статье прот. Лебединцева «Братства», помещенной в Киевских епархиальных ведомостях за 1862 год, в № 8-м, почтенный русский деятель высказывает по сему предмету следующие соображения: «крепостное право с его печальными принадлежностями и последствиями было первой, но не единственной причиной упадка братств. Новый для присоединенная края порядок уездного управления имел также в этом деле свою долю участия. Становые пристава, сосредоточивая в своих руках всякое общее и частное судоразбирательство, начали преследовать все старинные общинные учреждения и обычаи поселян, одним словом все, что носило еще на себе какую-нибудь тень общины, собрания, самоуправления и общественного суда. Братский суд тогда казался самоуправством, своеволием, братские сходки – опасными собраниями, братские обеды и сычение меду – бражничеством, корчемством, наносившими ущерб помещичьему скарбу, самое наблюдение братства за чистотой нравов – угнетением слабой невинности. При этом новом порядке, при таких новых отношениях, что оставалось на долю уцелевших братьев? Им почти нечего было делать, да и не на что. Возможно было одно: присутствовать при богослужении с собственными свечами, да устраивать братские обеды в храмовые и поминальные дни. До такого обнищалого вида дошло наконец знаменитое некогда учреждение братств! В заключение почтенный автор указывает, что восстановление братств не должно, да и не может быть, делом официального распоряжения. Братства – это дело доброй воли и благочестивой решимости и они могут быть вызваны к прежней жизни единственно советом, разъяснением, моральною и материальною поддержкою со стороны пастырей церкви».²⁰⁸ Этим единственно правильным путем и должно пойти дело восстановления наших церковно-православных братств, призванных к новому бытию законом 1864 года, который допустил при учреждении братств, сохранение, употреблявшихся в древних церковных братствах наименований, правил и местных обычаев.

А. Папков.

С.-Петербург, 12-го августа 1898 г.