I. О предметах общего церковного суда

Общий суд Церкви, как и особенный, или имеет карательный характер и последствия, или же не имеет сего характера и последствий, а отличается, если можно так сказать, характером охранительным.

То общее и непререкаемое правило всякого общежития, что всякий член общества, уставы и правила общества обязывается принимать и исполнять, за нарушение же их, происходящее вследствие злой воли, подлежит суду обществом установленному, – всегда имело и должно иметь полное обязательное значение и в Церкви, как обществе верующих во Иисуса Христа. Всякое нарушение церковных правил и уставов должно подлежать суду установленному Церковью, или внутреннему совестному, совершаемому в таинстве покаяния, или и внешнему, открытому, когда нарушение церковного правила совершилось, или совершается явно для всех, к общему соблазну верующих. Это общее положение, как не подлежащее пререканию, должно вести к принятию того общего правила, что церковному суду подлежат все нарушения церковных правил, учиненные членами Православной церкви.

Ничего не было бы проще при разрешении вопроса о церковной подсудности, если бы это общее правило могло быть применено во всем его пространстве без ограничений.

Но как в историческом ходе развития отношений Церкви к государству, в следствие принятия государством на себя обязанности внешнего покровительства Церкви, и в следствие признания церковных правил в качестве государственных законов, и нарушение некоторых правил церковных признано наказуемым не только со стороны церковной власти, но и со стороны власти государственной, наказаниями не только церковными, но и уголовными; то отсюда, с древнейшего времени, по взаимодействию и соглашению церковной и государственной власти, некоторые наиболее тяжкие и вредные не только для Церкви, но и для государства нарушения церковных правил, были судимы государственным уголовным судом и наказуемы уголовными наказаниями, и такое положение сохраняется и до ныне. Отсюда возникает необходимость в проведении строгих и точных границ между церковною подсудностью и светскою.

Указания к проведению сих граничных линий можно находить в самом существе дел и отчасти в „Судебных уставах” 1864 г., в „Уложении о наказаниях”, в решениях „Кассационных департаментов Сената”.

В „Судебных уставах” 1864 г. находятся четыре статьи, содержащие указание общих начал, на которых должно быть основано проведение граничной черты, разделяющей уголовную подсудность от церковной. Это – 1001, 1002, 1003 и 1004 ст. „Устава уголовного судопроизводства”.

В первой из указанных статей (1001) говорится: «подлежащие ведомству светского суда преступления против веры и другие соединенные с нарушением церковных правил, подчиняются судебному преследованию на общем основании, с изъятиями в настоящей главе определенными».

Во второй (1002): «Дела о преступлениях и проступках, за которые в законах уголовных полагается лишь церковное покаяние, или отсылка виновного к духовному суду, подлежат исключительно сему суду».

В третьей (1003): «Дела о преступлениях и проступках, за которые в законах уголовных определено, сверх церковного покаяния, еще другое наказание, решатся уголовным судом, приговор коего сообщается духовному начальству, для предания осужденного церковному покаянию».

В четвертой (1004): «В делах об отступлении от веры и постановлений Церкви, обвиняемые подлежат уголовному суду лишь за такие действия, которые по уголовным законам подвергают или какому-либо наказанию, или ограничению в пользовании правами состояния».

Из точного разума сих статей, и из того места, какое они занимают в Уставе, где они поставлены в главе о судопроизводстве по преступлениям против веры и по другим, соединенным с нарушением церковных правил, вытекают следующие заключения:

I. Кроме тех преступлений против веры и других соединенных с нарушением церковных правил, которые подлежат ведомству светского суда – могут быть другие преступления против веры и церковных правил, за которые виновные подвергаются разного рода церковным запрещениям и наказаниям, присуждаемым собственно на основании церковных правил, каковы напр.: лишение приобщения св. Тайн, лишение всякого общения Церкви, осуждение на всегдашнее безбрачие и др.

Признание церковного суда за пределами 1001–1029 ст. „Устава уголовного судопроизводства” ясно и с особенным намерением выражено и в самой 1001 статье, а преимущественно в послуживших к принятию ее мотивах, по которым этой статье дана именно такая, а не другая редакция. Весь первый раздел третьей книги „Устава Угол. суд.” (ст. 1001–1029) относится только к подлежащим ведомству светского суда преступлениям против веры и другим соединенным с нарушением церковных правил. Тоже самое признание церковного суда по делам о нарушении церковных правил ясно выражено и в 1011 ст. Уст. Угол. суд., в которой ясно указано на рассмотрение в духовном ведомстве «дел, заключающих в себе нарушение церковных правил», как на действие суда отдельного от светского уголовного суда. Итак, по точному смыслу „Судебных уставов” 1864 г., вне области определяемой сими Уставами имеет место еще суд церковный и притом не только над одними клириками, но и над всеми православными мирянами, так как нарушение церковных правил, обязательных для всех членов Церкви, может быть допущено не только клириками, но и мирянами.

II. Сему церковному суду, а не светскому, подлежат все те преступления против веры и другие соединенные с нарушением церковных правил, о которых не упоминается в светских законах. (Срав. „Уст. Уголов. судопр.” ст. 1001 и 1011).

Чтобы отчасти уяснить род и образ тех нарушений церковных правил, какие могут быть допущены мирянами, и какие ненаказуемы по светским законам и однако же наказуемы по законам церковным, и, следовательно, должны подлежать духовному суду, мы представим следующие примеры:

а) Богатый и благочестивый купец испросил разрешение построить на свое иждивение новую церковь. Но при построении ее нарушил установленные Церковью на сей случай правила – алтарем поставил церковь не на восток, а на запад, иконы поставил написанные с двуперстным сложением, допустил и разные другие неправильности. Очевидно, что суд обо всех сих допущенных неправильностях может быть только церковный.

б) Православный христианин, утаив от священника, вступил в брак с двоюродною своею племянницею (5 ст. кровного бокового родства). Такой брак хотя и не подлежит уничтожению, но может быть заключен не иначе, как с разрешения епархиального архиерея (19 янв. 1810 г. Син. Указ; „Собр. Зак.” 24091). Очевидно, что суд о нарушении этого церковного правила должен быть церковный.

в) Два вида бракоразводных дел принадлежат сюда же, – именно дела о расторжении брака по причине избрания мужа во епископа (VI Всел. 12, 48) и по причине пострижения супругов в монашество – („Дух. Регл. Прибавл. о монахах” п. 5; „Св. зак.” т. IX, 1,252). Едва ли можно предположить, чтобы на производство сих дел в светских судах могло быть предъявлено какое-либо притязание. В законах светских об этих делах не упоминается. Здесь все церковное – и законы и существо дела.

Признаки и основания, по которым дела подлежат светскому, или духовному суду, указанные в 1002, 1003 и 1004 ст. „Устава Уголовного судопроизводства”, могут быть достаточны к определению и разделению подсудности и прочих дел. По 1004 ст. в делах об отступлении от веры и постановлений Церкви, обвиняемые подлежат уголовному суду только за такие действия, которые по уголовным законам подвергают или какому-либо наказанию, или ограничению в пользовании правами состояния. Таким образом:

III. Не светскому, а церковному суду должны подлежать дела о таких нарушениях церковных правил, которые хотя и упоминаются в светских законах, но за которые в сих законах не полагается никакого возмездия, а определяются последствия сих нарушений только в церковных постановлениях.

Принимая во внимание вышеозначенные признаки и основания, а равно и самые условия суда, мы без труда разрешим вопрос о том: какому суду должны подлежать дела о незаконных браках, признаваемых недействительными, но ненаказуемых светскими законами, а равно и некоторые дела бракоразводные.

Из браков незаконных признаются по гражданским законам недействительными брачные сопряжения лиц, которым по расторжении брака возбранено вступать в новый („Свод Зак.” т. X, 1, 37). Но уголовный закон не преследует и не полагает никакого наказания таковым. Очевидно и не может подлежать спору, что дела о вступлении в таковые браки должны подлежать духовному суду. Запрещение таковых браков есть чисто церковное; последствия нарушения определены только в церковных правилах. Светский уголовный суд для производства и решения сих дел не имел бы никаких оснований. Очевидность невозможности привлечь дела сего рода из духовного суда к светскому не требует никаких доказательств. Нет светского закона, не может быть и светского суда.

Из бракоразводных дел сюда принадлежат дела о расторжении браков: 1) по иску о неспособности одного из супругов к брачному сожитию, 2) по безвестному отсутствию и 3) по причине присуждения одного супруга к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния.

При расторжении браков по всем указанным причинам, на основании начал нами указанных, юрисдикция должна быть церковная. Во всех исчисленных бракоразводных делах: 1) по светским законам не полагается никаких возмездий; 2) во всех сих делах главное правонарушение есть правонарушение церковное. Ибо во всех их предъявляется иск, имеющий предметом – расторжение, уничтожение союза освященного таинством Православной церкви. Предмет иска – чисто и исключительно церковный; следовательно, и юрисдикция может быть только церковная же. 3) Последствия всех вышеуказанных правонарушений определяются только церковными законами. Ни уголовные законы, ни гражданские не содержат в себе никаких постановлений об этом предмете. На каких данных и по каким основаниям будет производить эти дела светский суд, не имеющий в своих законах постановлений о последствиях и конечно не могущий никаким образом признать своим, по существу ему принадлежащим предметом, – уничтожение таинства Церкви?

Таковы самые общие соображения, ведущие к признанию правильности ныне существующего порядка, подсудности сих дел духовному, а не светскому суду. Но дабы не оставалось в сем ни малейшего сомнения и в виду различных частных возражений („Спб. вед.” 1870 № 9), представляется необходимым остановиться на каждом из трех указанных родов бракоразводных дел.

Брак по причине неспособности одного из супругов к брачному сожитию, по действующим ныне законам, может быть расторгнут только формальным духовным судом („Св. Зак.” т. X, 1, 45). Основания этого закона и необходимость его неизменности и на будущее время явствуют из нижеследующих соображений:

1) Говорят, что неспособность к брачному сожитию, подобно другим законным основаниям развода, принадлежит к разряду явлений, не заключающих в себе вовсе духовного элемента, и потому составляет по своему существу предмет светского законодательства и суда, а не церковного („Спб. вед.” 1870 № 9). То правда, конечно, что физическая неспособность, сама по себе взятая, должна быть предметом светского законодательства и суда, если только она должна подлежать законодательству и суду. Но когда такую неспособность выставляют как причину к расторжению брачного союза, освященного таинством Церкви, совершенного в Церкви, при посредстве и поручительстве Церкви, и когда за сим, по расторжении брачного союза по этой причине, ищут дозволения на вступление в новый союз при церковном же посредстве и поручительстве; тогда выставляемое общее положение утрачивает всякое значение. Дело идет о нарушении обязательства, заключенного при посредстве Церкви, с ее благословением, за ее ручательством, и устранять Церковь от обсуждения этого «явления», выставляемого за причину к нарушению обязательства, решительно невозможно. Не будь этого отношения неспособности к союзу, заключенному с освящением, при посредстве и за поручительством Церкви, тогда церковная власть никаким образом не могла бы входить в суждение об этом «явлении». Церковь входит в суждение этого явления по связи его с важными церковными интересами, подобно тому, как и государство входит в суждение о предметах чисто религиозных, по связи их с интересами государственными. Выделка и распространение писанных и гравированных, резных или отлитых в соблазнительном виде икон и других изображений предметов, относящихся к вере и богослужению („Улож. о наказ.” 183), по-видимому, не заключают в себе вовсе государственного элемента и по существу своему составляют предмет церковного законодательства и суда, однако же судит и наказывает за это преступление уголовный, светский суд, потому что государство видит здесь связь с важными государственными интересами.

2) Признание неспособности к брачному сожитию за достаточное основание к расторжению брака, ее существо и условия ее действия определены первоначально в „Кормчей книге”; отсюда правила о сих условиях перенесены в „Устав Консисторий”, а из сего устава в Высоч. утв. мнение Государственного Совета 5 февр. 1850 и в „Свод Законов гражданских” изд. 1857 г. (т. X. 1, 45, 48, 49), с прямым и точным указанием, что брак по этой причине может быть расторгнут только формальным духовным судом.

3) Главный предмет иска в делах сего рода составляет расторжение союза, освященного таинством Правосл. церкви, именно таинством брака, – предмет существенно и исключительно церковный. Чтобы дать свое заключение о сем, исключительно духовном предмете, духовная власть не может действовать в качестве единственно исполнительного учреждения, приводящего в действие решения и приговоры светского суда. Она имеет существенную обязанность взвесить и обсудить те основания, по которым ищут расторжения таинства брака; имеет непременный долг постановить сие важнейшее решение не иначе как по внутреннему убеждению в действительности и совершенной достаточности причин к постановлению сего важного решения, относящегося к таинству Церкви.

4) Существо других последствий, к которым может приводить этот иск, также требует духовного суда. Кроме расторжения брака этот иск имеет своим последствием – для одного супруга – лишение его права вступать в новый брак, осуждение на всегдашнее безбрачие („Уст. Конс.” 256). Это последствие определяется церковным законом, и присуждать это последствие будет церковная, а не светская власть. Опять и существо, и основание, и важность сего последствия требуют, чтобы церковная власть, имеющая исключительное право определить сие последствие, действовала в сем случае не как исполнительная только власть, приводящая в действие приговор другого суда, а как власть судебная, имеющая право взвешивать все обстоятельства дела и основания для постановления столь важного решения: ибо ответственность за определение лишения столь важного права очевидно должна лежать на той власти, которая к сему присуждает. Светский суд не может признать и не признает закона об этом последствии своим, следовательно, не может принять на свою ответственность и определение сего последствия.

5) Не представляется оснований к передаче сих дел из духовных судов в светские и в видах улучшения самого процесса дел сего рода. В образе производства сих дел светский суд будет следовать тому же самому методу и тем же самым приемам, как и духовный. В сих делах всякий суд, и духовный, и светский, должен основать свое решение на мнении экспертов. Так поступает ныне духовный суд. Так должен поступать и светский суд, если бы ему были переданы эти дела. Но есть важное различие в деятельности того и другого суда. Духовный суд, взвесив и обсудив свидетельство экспертов, постановит и заключение, как о факте, засвидетельствованном экспертами, так и о самых последствиях сего факта, в отношении к иску о расторжении брака. Светский суд, если бы ему переданы были эти дела, получив мнение экспертов, не имел бы права произнести приговора о последствиях, так как это дело исключительно Церкви, освятившей брачное сопряжение таинством. Деятельность светского суда в делах сего рода, так. образом должна была бы ограничиться сообщением духовному суду о признанной медицинским управлением неспособности одного из супругов, что может сделать, и теперь делает, медицинское управление само непосредственно.

6) С передачею дел о расторжении брака по неспособности из дух. суда светскому, при оставлении однако же за духовным судом расторжения брака и осуждения на безбрачие, произошла бы и та несообразность, что процесс производился бы одним судом, а последствия, и самые важнейшие, определял бы другой суд, или административное начальство. Светский суд, производящий дело, не может приговорить ни к расторжению брака, так как в светском кодексе в числе наказаний нет расторжения брака, ни к осуждению на всегдашнее безбрачие того лица, по вине которого брак расторгается; ибо и такого наказания в светских законах нет же. Производить процесс будет один суд, а определять последствия, налагать наказания – администрация другого ведомства. Светский суд, желающий привлечь к себе дела сего рода, если хочет быть последовательным и верным логике и юридической и обыкновенной, должен взять на себя все – и процесс и определение последствий, т. е. и расторжение брака, и осуждение на всегдашнее безбрачие одного супруга и разрешение вступить в новый брак другому. Тогда будет последовательность. Если же венчать браки, расторгать их и осуждать на безбрачие предоставят духовному ведомству, а судить, т. е. исследовать основания для расторжения брака и для осуждения на безбрачие – светскому суду, тогда не будут соблюдены самые первые и очевидные требования юридической и общежитейской логики.

7) Должно обратить внимание и на то весьма важное в настоящем деле обстоятельство, что вопрос об изъятии дел сего рода из ведомства духовного суда и о передаче их светскому, был в недавнее время предметом обсуждения Св. Синода, и разрешен в смысле оставления сих дел в духовном суде на ныне существующих основаниях. Мнение свое Св. Синод изъяснил в 1864 г., по поводу предложенного на его рассмотрение мнения меньшинства (12) членов Комиссии, составлявшей „Судебные уставы”.

В мнении 12 членов Комиссии было объяснено, что «по просьбам о расторжении браков, в случае неспособности одного из супругов к брачному сожитию, не может быть никакого сомнения, что самое расторжение брака зависит исключительно от духовной власти. Но не может быть также сомнения и в том, что дела об удостоверении в неспособности одного из супругов к брачному сожитию, по самому свойству их, несравненно более приличны судам светским, чем судам духовным ¹. Кроме того в них надлежит лишь определить самый факт неспособности и ничего больше; но для постановления такого определения нет надобности ни в специальном знании церковных правил, ни вообще всего того, что могло бы делать судей духовных более компетентными судей светских. По этому означенные дела нельзя не изъять из ведения судов духовных и не передать их в суды гражданские. Что касается до порядка производства их; то он может быть установлен таким образом: домогающийся развода супруг обратится в светский суд с просьбою об удостоверении в действительности факта неспособности другого супруга, и когда светский суд удостоверится в этом факте, то копия его решения и представляется просителем духовному начальству для зависящего с его стороны распоряжения о прекращении брачного союза» („Объяснит. записка”, стр. 51).

Это мнение 12 членов Св. Синод нашел решительно неудобоприемлемым. Выраженную в этом мнении «мысль о неприличии, будто бы, судам духовным рассматривать дела о расторжении браков в следствие неспособности одного из супругов к супружескому сожитию» Св. Синод нашел совершенно неуместною. Ибо руководясь подобными мыслями о приличии, или неприличии тех, или других действий усвоенных Церковью служителям ее, из коих составляется духовный суд, прежде всего и с большею последовательностью надлежало бы указать на неприличие обязанностей священнослужителей по отношению к св. таинству покаяния, слагающемуся, преимущественно, из двух действий, во-первых из исповеди грехов со стороны кающегося, при чем священнослужители обязываются выслушивать все обнаруживаемые пред ними помыслы, слова и действия кающегося, нередко по свойству их несравненно более неприличные в том значении, какое придается означенным мнением делам о неспособности к супружескому сожитию, – и во вторых из решения со стороны служителя таинства обо всем пред ним обнаруженном, при чем для него неизбежен суд иногда о самых омерзительных делах человеческих. Неужели же собственно по этому, сообразно мнению заявленному 12 членами Комиссии, совершение таинства покаяния надлежало бы признать неприличным для духовных судей и предоставить судам светским?»

«Относительно сделанного в мнении указания на то, что так как в делах означенного рода надлежит определить самый факт неспособности и ничего больше, а для этого нет надобности ни в чем таком, что могло бы делать судей духовных более компетентными судей светских, и что посему дела сии должны быть изъяты из ведения судов духовных и переданы в суды гражданские», – Св. Синод заметил: «двенадцать членов положили в основу своего мнения мысль о том, что в делах сего рода оказывается необходимым исключительно одно только обстоятельство: удостоверение в действительности факта неспособности одного из супругов, и этим самым изъяли сии дела не столько из ведения судов духовных, сколько из ведения судов светских, передав их в непосредственное заведывание мест врачебных, ибо ни духовные, ни светские суды, сами по себе, нисколько не компетентны в отношении удостоверения в упомянутом факте. Как суды духовные, руководствуются, относительно удостоверения в этом факте, засвидетельствованием Врачебной Управы („Уст. Конс.” 247), так, без сомнения, и суды светские не самолично и непосредственно могли бы удостоверяться в действительности неспособности оговоренного в этом лица. Поэтому, если ничего больше не нужно в делах этого рода, то для чего же необходимо еще решение гражданского суда? Проситель, минуя эту лишнюю инстанцию, мог бы непосредственно испросить от Врачебной Управы свидетельство о неспособности оговоренного им лица, и затем представить это свидетельство о неспособности духовному начальству, для зависящего с его стороны распоряжения о прекращении брачного союза».

«Из сего, кажется, ясно, что с принятием мнения 12 членов, гражданский суд, в делах этого рода, оказывался бы совершенно лишнею инстанциею; духовный же суд был бы только исполнительным местом, выполняющим требование частного лица, основанное на врачебном свидетельстве. Но не может служить непременным и обязательным основанием для суда духовного, к расторжению брака, только удостоверение в неспособности одного из супругов к супружескому сожитию. Независимо от того, что суду духовному, прежде всяких других действий по иску о разводе в следствие неспособности, необходимо привесть в положительную известность: может ли быть принят им к производству подобный иск, ибо, по правилам церковным („Уст. Конс.” 245), он может быть начат только чрез три года после совершения брака; следовательно, суду этому необходимо сперва удостовериться в действительности события брака, и в том прошло ли три года от совершения оного. Независимо также от того, что самый факт неспособности, вполне обнаруженный и засвидетельствованный Врачебною Управою, не составляет еще основания к принятию и производству в суде духовном дела по иску о разводе, ибо для сего необходимо доказать также, что эта неспособность есть природная и что она началась до вступления в брак („Уст. Конс.” 246), – духовный суд обязан (и в этом существенный его долг) принять все меры, в церковных законоположениях предписанные, к тому, чтобы этот факт не был причиною к разводу, т. е. чтобы супруги, несмотря на действительность природной неспособности одного из них, оставались в брачном союзе, как остаются в оном супруги, когда неспособность к сожитию началась по вступлении уже в брак.»

По приведении всего вышеизложенного Св. Синод заключил: одни уже вышеизложенные обстоятельства, не касаясь оснований канонических, по которым суд в делах о расторжении браков усвоен исключительно духовным судилищам, достаточно показывают несостоятельность мнения о том, что в делах о расторжении браков по неспособности надлежит определить самый факт неспособности и ничего больше, в следствие чего дела сии следовало бы передать в суды гражданские ².

8) Против употребленного Св. Синодом сравнения духовного суда с исповедью замечают, что исповедь нельзя считать судом, а приговор духовника судебным решением, потому будто бы, что духовник не решает вопроса о действительности фактов, а имеет дело со свободным показанием совести кающегося, и что на исповеди кающийся не рисует пред духовником соблазнительной, или грязной обстановки своих прегрешений и не выступает за пределы приличия; между тем открытый, формальный суд, исследует преступление по существу во всей совокупности предшествовавших ему и сопровождавших его обстоятельств, во всей полноте самых внутренних к нему влечений виновного лица. Замечание, основанное на полном намеренном, или ненамеренном недоразумении. Что исповедь есть суд, об этом нам свидетельствуют догматические книги (Преосв. Макария „Прав. догм. богословие” о таинстве покаяния). А что на суде о расторжении брака по причине неспособности не бывает и невозможно рисование соблазнительной и грязной обстановки и внутренних влечений – это ясно из того, что в этом роде дел нет виновного лица, а истец и ответчик суть, или по крайней мере должны быть по отношению к этому делу лицами в собственном и буквальном смысле невинными, первый невинен, потому что с ним не имели сожития, а последний невинен, потому что не по вине воли, а по вине природы не мог иметь сожития. Тут рисовать решительно нечего.

По соображении всего вышеизложенного, и в особенности утверждаясь на мнении Св. Синода, нельзя не признать предположение о введении в дела о расторжении браков по неспособности одного супруга, вместо одной церковной подсудности, еще и подсудности гражданской – с существом сих дел и с церковными правилами несообразным и никаких улучшений в производстве сих дел не обещающим, а напротив вводящим только излишнюю и совершенно бесполезную инстанцию гражданского суда. Самым правильным, и с существом сих дел сообразным, представляется оставление дел сего рода в духовном суде, на нынешних основаниях („Св. Зак.” т. X, 1, 45, 48, 49. „Уст. Конс.” ст. 241–247, 256–259).

Два другие вида бракоразводных дел, выше нами указанные – именно дела о расторжении брака, когда один из супругов, приговорен к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния, и в случае безвестного отсутствия одного из cynpугов, также должны подлежать не ведению духовной администрации и не светскому суду, а духовному суду во всех тех предметах, по которым ныне подлежат духовному суду.

По действующим ныне законам брак может быть расторгнут только формальным духовным или епархиальным судом, по просьбе одного из супругов („Св. Зак.” т. X. кн. 1, 45, 73, 74; „Уст. Конс.” 231–237).

Необходимость деятельности духовного суда и недостаточность одной административной деятельности духовного начальства усматривается: 1) из важности самого правонарушения, подлежащего исследованию духовного ведомства. Предметом исследования здесь служит вопрос о расторжении союза, освященного таинством брака, и важность сего предмета, конечно, не может быть отрицаема. Частнейшие предметы, подлежащие разрешению духовного ведомства в делах сего рода, обозначены в ст. 50–60 „Свода Законов гражданских” (т. X, кн. 1) и в 231–237 ст. „Устава Консисторий”. Предметы, обозначенные в сих статьях в соображении со статьями 25–27 „Уложения о наказаниях” составляют основание исследования и изыскания для духовного суда в приложении их к данному частному случаю. 2) К тому же заключению приводит и рассмотрение важности последствий, которые влечет расторжение брака. В делах сего рода один супруг ищет себе: а) права освободиться от данных пред лицом Церкви и Церковью освященных обязательств в отношении к другому супругу, состоящих в обязанности разделять участь избранного им лица до конца его жизни; б) ищет прекращения свободно и торжественно предоставленных им другому супругу прав на себя и в) приобретения себе свободы и права вступить пожизненно в законные же отношения с другим лицом и притом с церковным же освящением и ручательством. Все сии последствия столь важны, что могут иметь место не иначе, как вследствие судебного рассмотрения существа предъявленного иска. Наконец: 3) самое существо дел сего рода требует судебного рассмотрения, а не административного распоряжения. В делах сего рода предъявляется иск о праве церковном, иск о нарушении торжественно пред Церковью данного обязательства и вместе с сим о приобретении права вступить в новое таковое же обязательство с другим лицом. Существо дела – неоспоримо судебное, и ни в каком случае не административное.

Сторонники противной мысли, усиливаясь доказать, что дела этого рода суть дела не духовного суда, а духовной администрации, находят возможным утверждать, будто предметом иска в настоящем случае бывает не расторжение брака, а рассмотрение правильности просьбы лица, желающего вступить в новое супружество и что закон, когда рассуждает о сем предмете, то имеет в виду административные, а не судебные действия духовного начальства („Улож. о нак”. 27). Странно, каким образом сторонники этой мысли не замечают, что в той же статье закона, на которую они делают ссылку, предмет деятельности дух. начальства, о котором оставшиеся супруги могут его просить, составляет именно расторжение брака, а расторжение брака может быть совершено только формальным духовным судом („Св. Зак.” т. X, 1, 45), и ни в каком случае не административным порядком. Закон единственным путем, ведущим к расторжению брака, признает формальный духовный суд; а сторонники противного мнения говорят, что предполагать в расторжении брака по причине присуждения одного супруга к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния, какое-либо судебное действие дух. власти более чем непоследовательно, не давая себе труда раскрыть и доказать эту непоследовательность закона.

Передача дел сего рода из духовного суда светскому не возможна на том основании, что самое существо обязательства, которое ищут нарушить и существо права, которое хотят приобрести – чисто и исключительно церковные. Если бы брак, который ищут расторгнуть, не был заключен чрез торжественное обязательство, данное пред Церковью и с поручительством Церкви, и если бы искали не права вступить в новое таковое же обязательство пред Церковью, с церковным посредством и ручательством (гарантиею), что даваемое обязательство будет исполнено во всех частях, и без ведома и суда Церкви не будет нарушено, – в таком случае могла бы быть речь о передаче дел сего рода из духовного суда светскому. В делах о расторжении брака никогда и ни в каком случае не должно оставлять без внимания того обстоятельства, что в них всегда идет дело не только о двух сторонах и данном ими друг другу обязательстве, но и о церковном ручательстве (гарантии) в верности исполнения сего обязательства. Церковь ручается и свидетельствует при торжественном венчании брака, что каждый из вступающих в брак исполнит свои обязательства в отношении к другому и что ни одностороннее, ни обоюдостороннее нарушение сих обязательств не будет допущено иначе, как по причинам, ею признаваемым за достаточные к сему нарушению и в существовании которых, в каждом данном случае, она имеет непосредственное удостоверение чрез свой суд. Если бы дела о расторжении браков были переданы светскому суду, то ему, конечно, предоставлено было бы произнесение приговора и о сем обеспечении, даваемом Церковью, что, конечно, невозможно и несообразно.

То замечание, в частности относящееся к бракоразводным делам по причине безвестного отсутствия одного супруга, что дела о безвестном отсутствии производятся в светском суде, („Спб. ведом.” 1870 № 9) не имеет такого значения, чтобы по силе сего замечания признать возможною передачу дел сего рода в светские суды и в случае иска о расторжении брака по этой причине. Разные цели истцов возводят одно и тоже дело к разным судам. Когда предъявляется притязание к имуществу находящихся в безвестном отсутствии лиц, тогда, по точному смыслу 1451–1460 статей „Уст. Гражд. судопроизводства”, производят исследование о безвестно-отсутствующих окружные суды. Но когда оставшийся супруг безвестно отсутствующего ищет расторжения брака с ним, тогда по самому предмету иска (который есть расторжение союза освященного таинством брака), он должен обращаться к духовному суду, который исследование о безвестном отсутствии в сих случаях, по предметам обозначенным в 58 и 59 статьях 1 ч. X т. „Свода Законов”, производит при содействии полиции, как это с точностью разъяснено Правительствующим Сенатом (18 мая 1871 № 898 „Собр. Узакон.”). Разные цели иска, – от этого и разная компетенция; духовный суд не может разрешать вопроса об имуществе, а светский о таинстве брака. И как светский суд не признает бракоразводный приговор духовного суда по причине безвестного отсутствия одного супруга за достаточное и обязательное для себя основание к определению и имущественных последствий для безвестно отсутствующего; так и духовный суд, не может признать для себя обязательным приговор светского суда постановленный по иску об имуществе безвестно отсутствующего так, чтобы единственно на основании этого приговора постановить и расторжение брака. Разные иски, разные и суды и каждый в своей компетенции.

По сим соображениям изменять ныне существующий порядок производства дел сего рода и передавать оные из духовного суда в светский, не представляется оснований.

Церковное правительство признает необходимым стоять на этой точке зрения и в самое недавнее время (см. „Сенатский Указ” 18 мая 1871 № 898 „Собр. Узакон.”) заявило это положительным образом. Светская литература противоположного направления находит это заявление интересным в том отношении, что оно «обнаруживает стремление дух. ведомства (Св. Синода) удержать свои отношения к светским властям в том виде, как они существовали до судебной реформы», и хвалит Комитет духовно-судебной реформы за то, что он не держится стремлений духовного ведомства, а предоставляет эти дела светскому суду („Журн. Гражд. и торг. права” 1872, кн. 3, 439, 440). Смысл похвалы ясен.

Таким образом на вышеизложенных основаниях духовному суду будут подлежать дела:

а) о признании недействительными брачных сопряжений лиц, которым по расторжении брака возбранено вступать в новый („Св. Зак.” т. X. 1, 37);

б) дела о расторжении браков по неспособности одного супруга к сожитию („Св. Зак.” т. X. 1. 45, 48, 49), в случае безвестного отсутствия другого супруга (45, 57–60) и в случае присуждения к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния.

в) дела о нарушении правил касательно брака изложенных, в ст. 31, 33, 72 ч. 1 т. X. „Св. Зак.” и всех прочих по сему предмету постановлений в „Своде Законов” хотя и упоминаемых, но наказуемых только по церковным правилам. Запрещения существуют и указаны в „Своде Законов”; наказаний же за нарушение в светском законе нет, а существуют они в законах церковных. Ясно, что должен быть церковный суд.

IV. Не светскому, а церковному суду подлежат преступления против веры и другие, соединенные с нарушением церковных правил и в том случае, если в светских законах полагается за оные лишь церковное покаяние, или отсылка к духовному суду.

Таковы дела:

а) об уклонении от исполнения постановлений Церкви, указанные в 207–209 статьях „Уложения о наказаниях”;

б) о противозаконном сожитии неженатого с незамужнею („Улож. о наказ.” 994.; „Реш. Угол. касс. департ.” 1868 г. № 657, 694);

в) об отступлении от Православной веры в нехристианскую („Улож. о наказ.” 185), или в иное христианское вероисповедание (188) и другие дела, обозначенные в статьях „Уложения о наказ.” 870, 1208, 1470, 1473, 1511, 1521 и 1597.

Не может быть, и действительно нет речи, об изъятии дел о наложении церковного покаяния из духовного ведомства и о передаче их светскому суду; виды церковного покаяния и сроки его продолжения светский суд определять не может: нет у него законов об этом предмете. Против этого спору нет. Но как с принятием этого положения оказался бы неизбежным нежелаемый вывод, что светские лица подлежат духовному суду, то для отстранения сего употребляются усиленные, чрезвычайные меры. Стараются доказать, что церковное покаяние не есть наказание, а что оно есть наставление и вразумление, и посему должно быть налагаемо хотя и в духовном ведомстве, но не судебным порядком, а административно, без суда.

Доказательства этого положения заимствуются: А) из положительных источников и Б) из теоретических соображений.

Как выставленное положение касается самого существенного предмета в рассматриваемом вопросе, и как от принятия, или непринятия этого положения зависит непосредственно разрешение вопроса о том – подлежат, или не подлежат в Православной церкви миряне церковному суду, то является необходимость тщательнее вникнуть в существо дела и выставляемые в пользу указанного положения доводы подвергнуть всестороннему испытанию.

А) В положительных источниках указывают подтверждение мысли: I) что епитимия не есть наказание и II) что епитимия не должна быть налагаема церковным судом.

I) В подтверждение той мысли, что епитимия не есть наказание доказательства заимствуют: 1) из катехизического учения Православной церкви, 2) из указаний на мнения, которыми руководствуется Святейший Синод, 3) из ссылок на действующие государственные законы и церковные постановления. Но все обыкновенно приводимые доказательства не имеют твердости, а напротив в тех же самых источниках, откуда они заимствованы, заключаются твердые основания противоположной мысли, – именно той, что церковное покаяние или епитимия есть наказание.

1) То мнение, будто «катехизическое учение Православной церкви не признает епитимию наказанием карательным, разумея под епитимией некоторые благочестивые упражнения и лишения, служащие к заглаждению неправды греха и к побеждению греховной привычки», – не может быть признано точным и полным, и посему имеющим какую-либо убедительность и силу. Если бы делающие это заявление привели и опущенные слова катехизиса, то и сами увидели бы и другим показали бы, что в состав епитимии входят и такие действия, которые прямо свидетельствуют, что епитимия может иметь и характер наказания, соединенного с лишением одного из важнейших прав христианина. Вот в полном виде усеченно приводимое место катехизиса: Вопрос: что такое епитимия? Ответ: слово сие значит запрещение. См. 2. Кор. 11:6. Под сим наименованием, смотря по надобности, предписываются кающемуся некоторые особенные благочестивые упражнения и некоторые лишения, служащие к заглаждению неправды греха и к побеждению греховной привычки, как например: пост, сверх положенного для всех, а за тяжкие грехи отлучение от Святого Причащения на определенное время. Таким образом из полного, а не усеченного изложения катехизического учения об епитимии ясно, что даже и та епитимия, которую имеет право налагать на кающегося духовник, т. е. епитимия за тайные грехи, открываемые кающимся духовному отцу на исповеди (о чем единственно идет речь в приведенном месте катехизиса), может иметь и карательные свойства, т. е. может состоять в лишении важнейшего права христианина – права приобщения Святых Таин. В церковных правилах епитимия прямо и ясно называется наказанием (Двукр. 10 τιμωρία) полагается за нарушение церковных постановлений, как возмездие, как кара. Так по 3 правилу Антиохийского собора епископ, приемлющий пресвитера или диакона своим епископом изверженного от священнослужительства, подлежит епитимии от общего собора, яко нарушитель церковных постановлений. Очевидно, что епитимия здесь не есть только вразумление, а карательное наказание.

2) Невозможно согласиться и с тем мнением, будто и Святейший Синод не признает епитимию наказанием. Ибо точно известны несколько документов, из которых ясно видно, что Святейший Синод епитимию признает за церковное наказание. Так в 1828 году Святейший Синод изъяснил Государственному Совету, что церковное покаяние состоит в запрещении приобщения Святых Таин в положенное правилами соборными время, с посылкою иногда подвергшегося оному, по важности учиненного им преступления, на некоторое время в монастырь (17 сент. 1828 г. Проток. л. 570). Во многих случаях, говоря об епитимии, Святейший Синод называет ее штрафом, а наложение епитимии штрафованием (См. напр. Проток. Св. Синода 1776 г. 25 янв.). За сим должно указать еще на два документа. Это – наставление священникам о том, как действовать на людей, преданных под их надзором публичной епитимии, составленное и в печатных экземплярах разосланное по церквам в 1852 году, по указу Святейшего Синода от 11 июня 1851 года, и еще указ Святейшего Синода от 24 сентября 1858 года о правилах относительно побуждения к исполнению христианского долга исповеди и Святого Причастия крестьян, нерачительных в сем отношении. Уже из самого заглавия указанного наставления видно, что епитимия есть наказание, налагаемое не самим духовным отцом, а только исполняется под его надзором; из 8-го же пункта «наставле- ния» видно и то, в чем состоит епитимия, как наказание. В этом 8-м пункте говорится: «общий способ исполнения епитимии полагать в том, чтобы падший непременно во все праздничные и воскресные дни, а в другие по возможности (в монастырях же во все дни) неопустительно ходил в церковь и в оной пред иконостасом полагал по 25, или же более земных поклонов, с произношением молитвы мытаревой: Боже милостив буди мне грешному! В среды же и пятки употреблял сухоядение, а в посты исповедовался, от Святого же Причастия, кроме смертного случая, да возбранится. Кроме сего несущий епитимию может исполнять какие-либо дела благочестия, возможные по его состоянию, например: раздаяние милостыни, посещение и призрение больных, поклоны домашние с молитвою Иисусовою и подобное». – В указе Святейшего Синода 24 сентября 1858 года, в пунктах 7 и 8, Святейший Синод предписывает, чтобы «епархиальное начальство, получая от священников реестр о неисповедовавшихся в течение трех лет сряду, присуждало их к епитимиям, состоящим из поклонов келейных или в церкви, смотря по возрасту и другим обстоятельствам, чтобы сему же суду подвергало оно и небывших два года сряду у исповеди и Святого Причастия, если священник вписал их в реестр нерадивых, в том предположении, что личные его увещания оказываются для них недействительными». Из обоих документов видно, что Святейший Синод епитимию рассматривает как наказание. Тоже самое ясно кроме сего и из всей практики Святейшего Синода.

3) Церковное покаяние или епитимия в том смысле, в каком оно употребляется в „Уложении о наказаниях”, в „Консисторском уставе” (158, 187, 4, 5; 278, 279) и в церковных правилах, не есть только вразумление и наставление, а напротив оно есть в истинном смысле наказание строгого характера и свойства, соединенное с лишением одного из важнейших и драгоценнейших прав христианина – права приобщения Святых Таин. Смешивая понятие церковного покаяния в том смысле, в каком оно употребляется в Уложении о наказаниях, с исповедью, конечно, можно не усматривать всей строгости и важности сего наказания и почитать оное вразумлением и наставлением. Но такое понятие церковного покаяния не будет верно выражать ту силу и значение, какие усвояются церковному покаянию в законе и правилах. Карательная сторона и строгость этого наказания заключается именно в соединенном с сим покаянием лишении приобщения Святых Таин на сроки иногда весьма продолжительные. Лишение этого права для христианина так страшно и так тягостно, как едва ли тягостно какое другое наказание. Если сравнивать это наказание с внешними уголовными наказаниями, то оно будет равняться наказанию, соединенному с лишением самого существенного права состояния на известный срок. Ибо нет в жизни христианина ничего более существенного, более важного, как приобщение тела и крови Христовой. В Уложении о наказаниях церковное покаяние прямо и ясно почитается наказанием. Это ясно видно, например, из статей „Уложения” 1586 и 1589, вновь редижированных и Высочайше утвержденных 12 мая 1869 года. Содержание первой из сих статей следующее: «Родители, изобличенные в принуждении детей своих к браку, подвергаются за сие заключению в тюрьме на время от 4-х месяцев до 1-го года и 4-х месяцев, и, буде они христиане, предаются церковному покаянию по распоряжению их духовного начальства. Тому же наказанию подвергаются родители, изобличенные в принуждении детей своих к пострижению в монашество, или к произнесению монашеских обетов». И тюремное заключение, и церковное покаяние одинаково почитаются наказанием и даже рассматриваются как одно наказание, как части одного наказания. Содержание 1599-й статьи следующее: «Опекун, изобличенный в принуждении каким бы то ни было образом лица, вверенного опеке его к вступлению в брак или в монашество, подвергается за сие высшей мере наказаний, определенных в статье 1586, кроме лишь церковного покаяния». Равным образом из ст. 58 „Уложения” ясно, что церковное покаяние в смысле наказания присоединяется к прочим наказаниям уголовным и исправительным, полагаемым на основании „Уложения”, но отнюдь не в смысле увещания и вразумления. В ст. 1597-й „Улож. о наказ.” за любодеяние в таких степенях родства и свойства, в коих, по церковным правилам, не воспрещено вступать в брак, виновные подвергаются наказанию, определенному в ст. 994; а по ст. 994-й виновные подвергаются одному только церковному покаянию. По статье 1574 священники православные за некоторые незаконные браки подвергаются взысканиям и наказаниям на основании „Устава Консисторий”. А по „Уставу Консисторий” полагается за сие между прочим и церковная епитимия („Уст. Конс.” 199, 201, 187 п. 4, 5). Понятие увещания и вразумления, какое хотят дать церковному покаянию, совершенно не соответствует ни терминологии, ни мысли уголовного нашего законодательства. Это законодательство знает термин и понятие увещания и вразумления и употребляет его, но не в смысле наказания, как употребляет понятие церковного покаяния, а в других случаях, где неуместно употребление церковного покаяния, например: в случаях отступления от Православной веры в нехристианскую или неправославную („Улож. о наказ.” 185, 188, 207). Самый образ выражения, употребляемый нашим уголовным законодательством, когда оно говорит об увещании и вразумлении и когда говорит о церковном покаянии, показывает, что два первые действия законодательство разумеет не в смысле наказания, а последнее именно как наказание. Когда по уложению признается необходимым увещание и вразумление, то употребляется выражение, что лица, для которых сие нужно, отправляются, или отсылаются для сего к духовному начальству („Улож.” 185, 188, 207). А во всех случаях, когда признается необходимым церковное покаяние, говорится, что виновные подвергаются, предаются церковному покаянию (согласно 1 пр. VII Вс. собора: ᾽Επιτιμίῳ παραδίδονται). Вообще наше „Уложение о наказаниях” ясно и положительно признает не только церковное покаяние, как наказание, но и вообще церковные наказания, налагаемые церковным судом на лица светского звания (208, 209). В „Уставе Консисторий” епитимия также рассматривается как наказание и ясно отличается от вразумления и наставления (ст. 17, 158, 187, п. 4, 5, 278, 279).

В виду сих ясных и не подлежащих ни малейшему сомнению доказательств, что церковное покаяние и по катехизическому учению Православной церкви, и по мнению Святейшего Синода, и по началам, принятым нашим светским законодательством и „Уставом Консисторий” есть наказание, не может подлежать ни малейшему сомнению та истина, что церковное покаяние или епитимия есть церковное наказание.

II) За сим не оказывается возможности согласиться и с тем мнением, будто церковное покаяние, или епитимия не была налагаема по церковному суду в Православной церкви. Напротив, в Православной церкви от самого начала и до ныне епитимия была налагаема не только по тайному суду духовника, но и по открытому, формальному церковному суду. К такому убеждению приводят следующие, неподлежащие ни малейшему пререканию, доказательства:

1) В „Апостольских Постановлениях” подробно описан образ церковного суда, и из этого описания ясно видно, что отлучение от Святого Причастия и другие наказания, входящие в состав понятия церковной епитимии, были налагаемы вследствие открытого, формального церковного суда. Во второй книге „Постановлений” читаем: «судилища ваши да бывают во второй день после субботы... На судилищах пусть присутствуют с вами (епископами) и диаконы, и пресвитеры, судя, как люди Божии, со справедливостью и нелицеприятно... Когда же придет то и другое (т. е. обвиняющее и обвиняемое) лице, то каждое пусть станет посреди судебного места;... выслушивайте как обвиняющего, так и обвиняемого, только не по предубеждению, ни с потворством одной стороне, но по справедливости, как дающие приговор о жизни, или смерти вечной; ибо кого вы наказали и отлучили справедливо, тот отвержен от вечной жизни и славы, и у праведных людей бесчестен, и у Бога осужден. А приговор произносите не о всяком грехе одинаковый, но каждому свойственный со многим благоразумием, обсуждая каждое прегрешение как малое, так и великое, и иначе осуждайте преступление совершенное действием, иначе преступление словом и т. д….. и одних подвергай только угрозам, другим назначай подаяние милостыни нищим, иным строгие посты, а других отлучай по тяжести преступления их. Ибо и закон не за всякое преступление назначает одно и тоже наказание, но разные (Constitut. Ар. Lib. 11, 47, 48 ed. Pitra pag. 193, 194). Так и вы за различные грехи налагайте и наказания различные. ...Вникая тщательно, произносите против обвиняемого приговоры осмотрительные и твердые; а если после отлучения он будет просить прощения, припадет к епископу и исповедует, что согрешил, принимайте его (с. 50 р. 196)».

2) Тертуллиан, писатель конца ІІ-го и начала ІІІ-го века, о том же предмете в своей аналогии за христиан говорит: «с учительским наставлением мы соединяем и увещания, вразумления и духовные на–

Пропущена страница 28

скопы области, собравшися воедино, исследовали таковые недоумения: и таким образом достоверно оказавшиеся несправедливыми против епископа основательно всеми признаны были недостойными общения, доколе не заблагорассудить собрание епископов произвести о них более снисходительное решение (1 Всел. 5).» – На основании сего правила собор епископов области исследует и судит в качестве второй судебной инстанции дела по жалобам лиц, почитающих себя обиженными епископским судом, положившим епитимию, состоящую в отлучении от общения церковного.

На сих основаниях всегда и в последующее время утверждалась практика Православной церкви. Из ΧΙV века сохранился до нашего времени следующий акт, свидетельствующий о том, что и в это время в Греческой церкви практика по сему предмету была согласна с древнецерковною и с нынешнею. Некто обвиненный в волшебстве, сужденный светским судом и понесший телесное наказание ( ἱκανῶς τιμωρηϑεὶς), отослан после сего к духовному суду ( εἰς τὸ ἱερὸν ἐκδικειõν παρὰπεμφϑείς) для духовного наказания. Суд по сему делу происходил в Патриаршем синоде, который на основании собственного сознания обвиняемого и определил ему соответствовавшие его преступлениям епитимии по церковному обычаю ( ἀνηρτήϑη τὰ κατ᾽ αὑτὸν εἰς τὴν ἱερὰν καἰ ϑείαν συνόδον καντεύϑεν, καὶ ἐδόϑησαν αὐτῷ, κατα τῆν τῆς ἐκκλησίας συνήϑειαν ἐπιτίμια ἀνάλογα τοῖς τοιαύτοις αὐτοῦ πταίσμασι). Сущность сих епитимий состояла в следующем: стоять вне церкви и просить прощения у всех входящих в церковь и выходящих из оной, по окончании богослужения входить в церковь и прикладываться к святым иконам, не вкушать совершенно мяса, сыра, молока и яиц, класть каждый день по сто поклонов, кроме субботы и воскресенья и других господских праздников, в которые говорить с сокрушением сердца «Господи помилуй» 100 раз, стараться жить целомудренно, подавать милостыню по возможности. Если будет исполнять точно сию епитимию, то через три года она может быть смягчена по церковному определению; к причащению же Святых Таин он не должен быть допущен до конца жизни, исключая болезни, угрожающей смертью (ноября 1338. Act. Patriarckatus Const. 1, 180, 181.).

Таковы представляемые историею древней и поздней Греческой церкви свидетельства о судебной деятельности Церкви в делах, влекущих за собою церковную епитимию.

5) Согласно с Греческою церковью действовала и Русская церковь, за открытые и явные преступления налагая церковные епитимии по формальному церковному суду. Вот некоторые примеры подобной практики Русской церкви. В 1575 году для рассуждения о 4-м браке Царя Иоанна Васильевича был в Москве собор из 10-ти архиереев, 13-ти архимандритов и игуменов и других духовных лиц. В заседании собора, бывшем в Московском Успенском соборе, предложено было вниманию собора прежде «избрание от правил святых Апостол и святых Вселенских седми соборов,» – именно правила Неокессарийского собора 3, Василия Великого 4 и 80, правила из Номоканона, и сообразно с сими правилами собором положена заповедь Царю – в церковь не входити до Пасхи, а на Пасху войти, и в том его по благословению и прощению собора разрешити духовнику его, и к доре ему меньшей идти и пасху ему вкушати: тот ему день дан на разрешение. Потом лето едино быти с припадающими и как перейдет то лето, и в том его Государя на пасху духовнику его по нашему благословению и прощению разрешити и к доре ему Государю большей и меньшей идти. Потом лето едино с верными стояти, и как перейдет то лето, в том его Государя также на пасху духовнику его разрешити и Божественных Христовых Таин Дарю Государю причащатися. А с лета 7081 отцы собора благословили и разрешили Царя Государя к Пречистому хлебу после стола ходити и приимати по Владычним праздникам и по Богородичным, когда его Государя Бог сподобит ко святой воде и к чудотворцевым медам.»

В 1762 году священник донес Московской консистории на крестьянина, что он не молится Святителю Димитрию Ростовскому и называл его не Чудотворцем, а обливанцем. Консистория через полицию требует крестьянина к себе, допрашивает. Крестьянин отвечает, что говорил ли какие речи о Святителе и Чудотворце Димитрие, за крайним в то время винопитием, не упомнит и просил милостивого прощения. Консистория определяет ему следующую епитимию: употреблять оного крестьянина к слушанию всякого церковного пения, чрез месяц по все дни в приходской церкви и класть пред иконою Чудотворца Димитрия Ростовского по 50 земных поклонов; в среды и пятки употреблять один хлеб с водою („Чтен. в Моск. Общ. любит. духовн. просв.” кн. XI, 43, 44). Подобным образом судебным же порядком производятся в Московской консистории в прошедшем столетии дела о предании епитимии за ненамеренное убийство, за блудное прижитие младенца, за прелюбодеяние по жалобе мужа, не ищущего развода („Чтен. в Московск. Общ. люб. духовн. просвещ.” кн. IX, 252).

Из всех предложенных указаний несомненно вытекает то заключение, что епитимия и в древней Церкви, и в поздней Греческой и в Русской была налагаема по церковному формальному суду.

На основании сих ясных правил, сей многовековой практики и нынешние правила, законы и практика церковного суда ясно, определенно и несомненно признают, что церковная епитимия есть наказание, налагаемое церковным судом, а не иным каким порядком.

6) По „Уставу Духовных консисторий” епитимия должна быть налагаема по церковному суду церковно-судебным, а не административным порядком. В 158 статье „Устава Консисторий” содержится общее определение существа дел сего рода и говорится буквально следующее: епархиальному суду подлежат люди светского звания по проступкам и преступлениям, подвергающим виновного церковной епитимии. Из сего общего определения и из занимаемого им места в разделе „Устава”, содержащем правила о церковном суде, без всяких других разъяснений очевидно, что наложение епитимии есть действие, принадлежащее к судебной, а не к административной деятельности Церкви и что вследствие сего во всех дальнейших упоминаниях об епитимии должно разуметь судебную, а не административную деятельность Церкви, хотя бы где по прежней терминологии и говорилось, что епитимия налагается духовным начальством. И сие совершенно ясно из различных статей „Консисторского Устава”. Так, например, в статье 238 говорится: брак в следствие иска супругов расторгается не иначе, как по определению епархиального суда. Статья 256-я: если будет доказано о нарушении супругом святости брака прелюбодеянием, то ответствовавшее лицо подвергается епитимии по церковным правилам. Статья 219-я: брачные сопряжения лиц, которые состоят в ближайшем родстве духовном по восприемничеству от святой купели или же в ближайших степенях родства плотского, расторгаются и брачующиеся предаются покаянию. А незаконные браки по родству судятся епархиальным судом. Судом же, следовательно, присуждается и покаяние, как это прямо и сказано в „Уложении о наказаниях” (ст. 1559). В 278-й статье „Устава Консисторий” говорится, что церковное покаяние на людей гражданского ведомства налагается епархиальным начальством за проступки и преступления, которые обнаруживаются по делам, производившимся в епархиальном ведомстве. О лицах гражданского ведомства в епархиальном ведомстве дела производятся только судебные. Следовательно, лица гражданского ведомства подвергаются епитимии за проступки и преступления, которые обнаруживаются по судебным делам, производившимся в епархиальном ведомстве. И, следовательно, епитимия налагается судебным, а не другим каким порядком: ибо невозможно представить, чтобы суд, произведши дело, наложение церковного покаяния предоставил административной власти. Одно и тоже епархиальное начальство, действуя в качестве суда, и исследует дело, и налагает епитимию. Это не может подлежать никакому пререканию. В виду сих яснейших и не подлежащих ни малейшему пререканию доказательств, что епитимия по действующим ныне правилам налагается духовным судом и судебным, а не другим каким порядком, решительно не может быть признано правильным мнение будто «в Духовных Консисториях ныне дела о наложении епитимии не считаются судебными, потому что они ведутся обыкновенно по журналам, а не по протоколам». Консистории, действующие таким образом и не считающие дел о наложении епитимии судебными, поступают вопреки 158, 278 и 279 статьям „Устава Консисторий” и совершенно неизвестно на каких основаниях, ибо о производстве дел о наложении церковной епитимии правила содержатся только в судной части „Устава” (Раздел 111. „Епархиальный суд”), и производятся сии дела не по журналам, а всегда по протоколам, согласно 322 статье „Консисторского Устава”, в которой ясно сказано: «протоколы составлять по делам следственным и судным, решаемым окончательно.» В Московской Консистории, например, в 1871 году в числе других производились три дела, переданные в Консисторию из Окружного суда: 1) о предании церковному покаянию крестьянина за непредумышленное убийство; 2) Штабс Капитана за непринятие мер предосторожности против собак, последствием чего была смерть мещанки и 3) крестьянской девицы за любодеяние. Сии, как и все прежние сего рода дела производились как судные дела и по оным составлены протоколы по форме „Консист. Устава” № XVII в следующем виде; . . . слушали: отношение прокурора Окружного суда №№ . . . приказали: по применению к 23 правилу Анкирского собора епитимию четырехлетнюю возложить под смотрением духовного отца с предоставлением ему права сократить время епитимии, т. е. допустить до Св. Причастия и прежде окончания срока, если .... О сем сообщить г. прокурору. За сим следует подпись членов и скрепа секретаря и столоначальника. Равным образом и в Святейшем Синоде дела о предании церковному покаянию всегда производились и ныне производятся, как судебные дела, судебным, а не административным порядком, не по журналам, а по протоколам, подписанным всеми членами, скрепленным обер секретарем и секретарем и обращаются к исполнению по пропуске Обер Прокурором. Для удостоверения в сем можно указать следующие протоколы Святейшего Синода, принадлежащие прошедшему и настоящему столетиям: 13 и 20 сентября и 4 октября 1732 г.; 1 июня 1775 протокол № 142; 1779 мая № 68, июня № 62, июля №№ 3 и 48; 1780 апреля и 10 октября л. 304; 1781 сентября л. 104, 119; 1782 – октября л. 352, декабря № 70; 1785 – августа № 5, сентября № 32, 49, 56, декабря № 64; 1786 марта № 77; 1787 октября № 58, 59, декабря № 19; 1788 октября № 56; 1789 мая № 37, 38 июня № 14, августа № 9; 1791 октября № 351 ил. 365; 1799 января л. 101, 124, февраля л. 142, марта л. 285; 1795 января № 13, 28, 46, февраля № 50, июня № 13; 1797 августа № 1 и 53; 1799 апреля № 19, 34; 1800 марта № 100; 1802 февраля № 40, марта № 60; 1804 мая л. 81; 1805 февраля № 17, 32, марта № 45, 76; 1806 января № 75; 1815 апреля л. 24; 1819 октября № 4; 1820 февраля л. 634, декабря л. 38; 1826 августа л. 529; 1827 ноября л. 94; 1828 сентября л. 570; 1831 декабря л. 91, 374 и № 168; 1836 января № 40 и протокол 10-го апреля; 1842 ноября №№ 150, 151, 152, 185, 188; 1843 февраля № 49; 1844 октября №№ 122, 166, 167; 1850 февраля л. 161, 162 и 357; 1852 марта № 149; 1864 протокол № 142. Как в указанных для примера протоколах Святейшего Синода, так равно и во всех прочих случаях, когда дело идет о наложении церковного покаяния или епитимии, Святейший Синод действует судною своею властью, рассматривает сии дела как судные и во всей синодальной практике нет ни одного случая, когда бы дело сего рода было разрешено только по журналу. Яснейшим образом мысль о производстве дел о наложении церковного покаяния судебным, а не административным порядком выражена Святейшим Синодом в приведенных выше указах 1852 и 1858 годов и при составлении „Судебных Уставов” (см. журн. „Госуд. Совета” 1862 г. № 65 стр. 250 и „Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 11, 366).

7) Сколь ясно и несомнительно признается церковное покаяние или епитимия наказанием, налагаемым по церковному суду на основании церковных правил и церковной практики, столь же несомненно подтверждается сие и действующими светскими законами – „Сводом Законов” изд. 1857 года, „Уложением о наказаниях” и „Судебными Уставами” 1864 года. В X т. „Свода Законов” (кн. 2) находим, например, следующие статьи: все дела о признании законности, или незаконности браков и о расторжении браков подлежат ведомству судов духовных (ст. 796). Светские присутственные места в случае поступления к ним сих дел, предоставляемых суждению духовной власти, обязаны обращать их немедленно в духовные правительства (ст. 798). За вступление же в незаконные браки и в случаях расторжения брака, виновные лица подвергаются по церковным правилам епитимии, следовательно, порядком духовного суда, а не иным. В „Уложении о наказаниях” 57 статей ³, в которых упоминается о церковном покаянии, налагаемом или сверх уголовного наказания или же отдельно. Что касается тех случаев, когда за преступление полагается только церковное покаяние, то необходимость духовного суда в сих случаях не может подлежать ни малейшему сомнению или пререканию. В 149 статье „Основ. положений уголовного судопроизводства”, Высочайше утвержденных 29 сентября 1862 г., прямо говорится, что дела о преступлениях, за которые в законах полагается лишь церковное покаяние, подлежат исключительно суду духовному. В 1002 статье „Устава Уголовного судопроизводства”, Высочайше утвержденного 20 ноября 1864 года, говорится тоже самое, а именно: дела о преступлениях и проступках, за которые в законах уголовных полагается лишь церковное покаяние, подлежат исключительно лишь духовному суду ⁴. Несомненно, с другой стороны и то что и в тех случаях, когда по „Уложению о наказаниях” церковное покаяние присоединяется к другому наказанию – для определения церковного покаяния необходима церковно-судная, а не другая какая деятельность. В делах, когда церковное покаяние присоединяется к наказаниям уголовным или исправительным духовному ведомству предлежит на основании закона, определить вид церковного покаяния и срок продолжения оного („Улож. о нак.” 58, примеч. 1). Очевидно, что и то и другое, и определение вида наказания и определение продолжения оного, может быть предметом только судебной, а не административной деятельности духовного ведомства. Посему никаким образом невозможно признать справедливым то толкование, будто все статьи „Уложения”, в которых полагается церковное покаяние сверх уголовного, должны быть понимаемы в той силе, что церковное покаяние в сих случаях должно быть налагаемо не духовным судом, а духовным начальством или администрациею. Против такого толкования должно указать на недостаточно логическую и юридическую постановку дела при таком толковании: ибо с принятием его оказывалось бы, что из двух частей наказания за один и тот же проступок, одна налагается судом, другая администрациею. И в подтверждение этого должно указать, что мысль о такой несообразности не чужда была самой законодательной власти, так как в „Основных положениях” 1862 года 1003 статья, в которой думают видеть основание к такому толкованию, изложена в смысле противоположном, именно в ней сказано: «дела о преступлениях, за которые в законах определено сверх церковного покаяния какое-либо другое наказание, решаются светским уголовным судом, приговор коего сообщается суду духовному для предания осужденного церковному покаянию (ст. 150). Равным образом и в мотивах к этой статье прямо и ясно дела сего рода отнесены к делам, подлежащим духовному суду. О 1003 статье в мотивах к ней говорится: «это постановление, основанное на „Своде” 1857 года, согласно заключению Святейшего Синода, положено оставить без изменения в числе других общих правил подсудности по делам, подлежащим суду духовному. В журналах „Соединенных Департаментов Государственного Совета” таже мысль выражена самым ясным образом (Журн. „Соед. Департ.” по проекту „Угол. Суд.” стр. 20). Почему не удержан в точности и в самой статье этот именно термин, употребленный и в 150 статье „Основных положений” и в мотивах к 1003 статье – это нигде не объяснено. Но самое вероятное объяснение этого случая то, что и „Судебные Уставы” употребляют здесь старую терминологию „Свода” 1857 г. и „Устава Консисторий” и усвояют судебную функцию духовному начальству, разумея этот термин в общем смысле духовного ведомства, духовной власти. В самом „Уложении” есть прямая и весьма ясная статья, показывающая что и в сих делах двоякой подсудности, в которых полагается и уголовное наказание, и церковная епитимия, необходима и деятельность церковного суда для наложения епитимии. Это статья 1559, содержание которой следующее: «лицо, исповедующее веру Православную, за вступление заведомо в брак в такой степени родства или свойства, в которой закон не дозволяет браков, подвергается за сие: заключению в тюрьме на время от четырех месяцев до одного года и четырех месяцев и церковному покаянию по определению церковного суда. Что не в этом только частном случае, а и вообще церковное покаяние в духовном ведомстве, по точному разуму светского законодательства, должно быть налагаемо духовным судом, а не духовною администрациею, должно быть присуждаемо – в этом не оставляет ни малейшего сомнения 168 статья „Уложения о наказаниях”. В этой статье говорится: церковное покаяние, к коему прощенный виновный был присужден, прекращается или продолжается по усмотрению духовного начальства его вероисповедания». Есть по светским законам и еще роды дел, в которых обвиняемые могут быть подвергаемы церковному покаянию и, конечно, по духовному суду. Это – случаи, когда в уголовных законах полагается отсылать к духовному начальству для поступления по правилам Церкви. Таковы, например, случаи, указанные в статьях 188, 207, 208. То, чтó разумеется здесь в уголовных законах под наименованием: поступление по правилам Церкви, может состоять в случаях, указанных в первых двух статьях, т. е. в 188 и 207, не только в наложении церковной епитимии, но и в совершенном отлучении от Церкви. Если, например, отступивший от Православного в иное христианское исповедание, после сделанного ему увещания и вразумления, обращается опять к Православию, ему должна быть определена епитимия порядком духовного суда, по взвешении и обсуждении всех обстоятельств дела, побуждений отступления и пр. Если не возвращается – должен быть отлучен от Церкви, опять же церковным судом, по важности самого наказания, а не административным порядком. Правильность такого толкования опять подтверждается тем, что оно есть легальное толкование, содержащееся в самом законе. В тех же – 149 ст. „Основных положений”, Высочайше утвержденных 29 сентября 1862 года и в 1002 „Устава Уголовного судопроизводства” 1864 г. говорится, что дела о преступлениях и проступках, за которые в законах уголовных полагается отсылка виновного к духовному суду, подлежат исключительно духовному суду. Государственный Совет признал прямо и ясно, что проступки и преступления, за которые полагается церковное покаяние, подлежат духовному суду (Журн. „Соединен. Департ. Госуд. Сов.” стр. 90).

На основании всех представленных прямых доказательств должно прийти к заключению, что и по „Уложению о наказаниях” и по „Судебным Уставам”, церковное покаяние есть такое наказание, которое должно быть налагаемо по духовному суду.

То толкование будто и в „Уставе Консисторий” и в „Уложении о наказаниях” те статьи, где говорится о наложении епитимии или церковного покаяния епархиальным начальством, следует изъяснять так, что церковное покаяние по силе сих статей должно быть налагаемо не церковно-судебным, а административным порядком, – решительно не может быть признано правильным. Невозможно умозаключать таким образом, будто во всех статьях „Устава Консисторий” и „Уложения о наказаниях”, где употребляется термин: епархиальное начальство, должно разуметь церковную администрацию. Общее и существенное доказательство против сего состоит в том, что все статьи, в которых упоминается о церковном покаянии, или епитимии помещаются в той части „Консисторского Устава”, в которой содержатся правила исключительно о епархиальном суде. За сим должно изъяснить, что терминология „Консисторского Устава”, не имеет нынешней определительности и точности и посему не представляет оснований делать из нее указанные выводы. Термин: епархиальное начальство употребляется в „Уставе” в общем смысле безразлично и когда говорится об администрации, и когда говорится о суде. В статьях „Устава Консисторий” 257, 258 и 259, например, говорится о решениях епархиального суда по бракоразводным делам и об отзывах против сих решений, – очевидно, о предмете к суду относящемся, и однако же вот в каких терминах: статья 257 решения епархиального начальства по бракоразводным делам объявляются обеим сторонам.» Статья 258: «если решением епархиального начальства полагается отказать истцу и брак оставить в своей силе, то недовольный таковым решением может принести жалобу Святейшему Синоду». Статья 259: «если решением епархиального начальства предполагается расторгнуть брак, то недовольный сим решением должен представить в Консисторию отзыв с изложением оснований, по которым признает решение епархиального начальства неправильным. Сей отзыв епархиальное начальство должно представить Святейшему Синоду, вместе со своим решением, подлинным делом и экстрактом из оного». Из сих статей яснее дна видно, что по терминологии „Устава Консисторий” и суд производит епархиальное начальство и управляет епархиальное же начальство, и что из терминологии „Устава” решительно нельзя выводить того заключения, которое выводится. Эта терминология, т. е. усвоение и судных действий духовному правительству, или начальству заимствована в „Устав Консисторий” из „Свода Законов” издан. 1832 года, в котором содержатся, например, статьи в роде следующих: дела о многобрачии и определение за оное, по правилам церковным, наказания, подлежат ведомству духовных правительств (т. ХV, 1, 662). Или: жалобы о прелюбодеянии подлежат ведомству и рассмотрению духовных правительств (ст. 664). Или: при осуждении на церковное покаяние никакого времени на то не определять, а предоставлять назначение сие духовному начальству (ст. 79)». Эта терминология, перешедшая из свода 1832 года в „Устав Консисторий”, отсюда т. е. из „Устава” перешла в „Уложение о наказаниях” 1845 года и в нем остается доныне. В иных случаях наложение церковного покаяния „Уложение” усвояет духовному суду, а в других совершенно тождественных по существу и почти рядом в „Уложении” поставленных, – духовному начальству. Так по 1559 статье „Уложения” за вступление в брак в запрещенной степени родства виновное лицо подвергается сверх светского наказания еще церковному покаянию по определению духовного суда; а по статье 1564 за вступление в 4-й брак или с нехристианами, виновные, сверх светского наказания, предаются церковному покаянию по распоряжению духовного начальства. По терминологии „Уложения” и другим наказаниям духовные лица подвергаются по усмотрению их духовного начальства (ст. 1569). Эта терминология сохранилась в „Своде Законов” 1857 года, где судебные действия усвояются духовному начальству, которое, по мысли законодателя, в сих случаях действует, конечно, не в качестве администрации, а в качестве суда. Так в 45 ст. 1-й кн. X тома „Свода Законов” читаем: брак может быть расторгнут только формальным духовным судом, а в статьях 50, 54 и 56 говорится, что супруги, желающие расторжения брака по законным причинам, могут просить об этом свое духовное, или епархиальное начальство. Или в ст. 282 кн. 1 „Св. Зак.” т. IX говорится: лица духовного состояния в определенных случаях подлежат одному суду духовного правительства. Подобно сему и действия светского суда, по терминологии „Свода” 1857 г., усвояются гражданскому начальству; так, например, говорится, что дела о браках, венчанных раскольническими попами подлежат суду и решению гражданского начальства („Св. Зак.” т. X, 1, 33). Терминология, очевидно не имеющая нынешней точности, и очевидно употребляющая слово: начальство вместо слова: власть в общем смысле, без различения власти судебной от административной. Но никто не думал, чтобы на этой неточности терминологии можно было основывать заключение о производстве дел о наложении церковного покаяния, равно как о расторжении браков и о противозаконных раскольнических браках только административным, а не судебным порядком. И Святейший Синод и епархиальные начальства производили и производят эти дела, как дела судебные. И когда при составлении новых „Судебных Уставов” потребовалось более точное определение – к какому порядку судебному, или административному отнести дела, соединенные с наложением церковного покаяния, – то Святейший Синод положительно и определительно изъяснил, что эти дела – судебного, а не административного рода. И вот почему мы видим в „Судебных Уставах” статью, что дела, за которые в уголовных законах определяется церковное покаяние, подлежат духовному суду, а не представляются ведению духовного начальства.

На основании всего вышеизложенного не может подлежать сомнению то положение, что по положительным источникам церковного и светского права епитимия или церковное покаяние: а) есть наказание и б) что она налагается по церковному суду.

Б) Представляют и разные теоретические соображения в подтверждение той мысли, что епитимия не есть наказание и что она не должна быть налагаема по церковному суду.

Но и эти соображения не могут выдержать строгого испытания и привести к принятию той мысли, в пользу которой приводятся.

1) Прежде всего нельзя признать убедительными те соображения о существе, свойствах и последствиях церковного покаяния, на основании которых заключается, что церковное покаяние не есть наказание и не может быть налагаемо по формальному суду, а только по суду духовника, которому одному можно знать недостоинство известного лица и что нельзя на будущее время разрешить – будет или не будет кто достоин Святого Причастия. С этим соображением решительно невозможно согласиться, потому что свойство епитимии, как наказания совершенно таково же, как и всех наказаний. Как все наказания полагаются не за будущие, а за сделанные уже преступления, так епитимия – только за сделанные грехи и преступления. Как по всем пенальным кодексам за некоторые преступления полагаются наказания, соединенные с ограничением прав состояния гражданина на известные сроки, так и по церковным правилам за некоторые содеянные уже грехи и преступления полагается епитимия, или наказание, соединенное с ограничением одного из важнейших прав Христианина, именно – права приобщаться Святых Таин в продолжение определенного времени, иногда даже на всю жизнь, с дозволением приобщиться только при конце жизни (Вас. Вел. 73; Григ. Нисск. 2), подобно тому как в светских пенальных кодексах есть наказания, соединенные с лишением прав состояния без срока. Вся разница между светским уголовным судом и церковно-уголовным (если можно так сказать) в этом случае, т. е. в наложении наказаний, соединенных с ограничением прав состояния, заключается в том, что светский уголовный суд полагает наказания, соединенные с ограничением прав состояния, только за явные, формальным судом доказанные преступления, а духовно-уголовный суд имеет власть и средства полагать таковые наказания и за явные, открыто содеянные грехи и преступления, и за тайные. В первом случае он действует как открытый формальный суд, во втором – он действует тайно судною властью духовного отца. Посему предлагать, чтобы за открытые и явные преступления епитимия была налагаема тайным судом духовного отца, – значило бы совершенно уничтожать всякое различие между грехом тайным и преступлением открытым и отрицать возможность загладить происшедший вследствие явного преступления соблазн – открытою, судом назначенною епитимиею. Предлагать же открытую, судом назначаемую епитимию совсем отменить, значило бы тоже самое, что предлагать государству отменить наказания, соединенные с ограничением прав состояния гражданина. Никакое общество не может существовать без карательных в отношении к своим членам взысканий, без возможности ограничивать права, предоставленные членам общества и даже совершенно лишать оных. Не может существовать без этого и Церковь, как общество верующих во Христа Спасителя. Если всякое общество, даже самое малое, имеет право суда над своими членами, имеет право подвергать их и исправительным взысканиям и даже крайним наказаниям, состоящим в исключении из общества, то невозможно и Церковь, как общество верующих, лишать власти суда над своими членами, власти налагать на них судебным порядком наказания исправительные, власти налагать на них и наказания крайние, состоящие в совершенном отлучении от Церкви. Все христианские исповедания имеют церковные наказания и налагают оные на своих членов церковно-судебным порядком. В протестантском, конечно самом либеральном христианском исповедании, существуют и различные наказания, налагаемые на мирян по церковному суду (см., напр., „Свод Зак.” т. XI кн. 2, ст. 549) ⁵. То замечание, что налагать епитимию, соединенную с отлучением от Св. Причастия по суду значило бы налагать наказание за будущее недостоинство, должно быть устранено в виду того соображения, что и епитимия, как всякое наказание, налагается не за будущие преступления, а за те, которые уже совершены. Указание на отсутствие в церковном покаянии карательного характера и принудительной силы к исполнению его, как на признак, по которому оно не должно быть поставляемо в лестнице наказаний, налагаемых по формальному суду, не может быть признано точным и решительным. Ибо и карательный характер, и принудительная сила к осуществлению этого наказания – имеются. Причащение отлученному не будет преподано и таким образом наказание будет приведено в исполнение. Указанию же на то, что таковой может приобщаться Святых Таин в других местах противопоставляется другое – именно то, что и приговоренный светским судом к тюремному заключению может убежать. Что касается указания на бессилие епитимии прекратить то преступное деяние, за которое оная полагается и на могущий вследствие сего произойти соблазн, то в виду сего указания должно заметить, что как епитимия, подобно всем средствам Церкви, есть средство чисто нравственное, то и действие ее может быть только нравственное. При епитимии имеется в виду духовными лишениями дать грешнику восчувствовать тягость его духовного состояния и возбудить в нем сознание необходимости исправления и заглаждения учиненного греха. Само собою разумеется, что епитимия, как и все средства, употребляемые для действования на человека, может не иметь успеха. В таком случае епитимия может быть усилена. Если и за сим епитимия не производит желаемого Церковью действия, то Церковь может принять только ту крайнюю меру, что неисправимого лишит Святого Причастия до исправления или же до конца его жизни (Ср. Синод. Проток. 14 февр. 1802 г. № 40). Как епитимия есть наказание духовное, наказание для лиц, признающих Православную церковь и ее судную власть, – то и обеспечения могут быть только духовные и только в пределах признания Церкви. В одном из решений Патриаршего Константинопольского суда 1400 года читаем следующее определение на случай неисполнения епитимии: «если в чем-либо не будет покорен подвергнутый церковным судом епитимии или не во всем исполнит данный ему канон, то пусть знает, что будет безответен и не прощен в день судный и будет осужден пред Ангелами и человеками (Act. Patriarch. Const. 11,535).» Других внешних принудительных мер Церковь в своем распоряжении не имеет. Но утверждать на этом основании, что не должна она действовать и теми внутренними духовными средствами, какие находятся в ее распоряжении, было бы столь же неправильно, сколь неправильно было бы утверждать, что, например, ссылка в каторжную работу не нужна на том единственно основании, что преступники иногда оттуда убегают и даже не по одному разу. Если епитимия иногда оказывает действие на грешника, то ни в каком случае она не должна быть исключаема из числа духовных наказаний и мер, которые должна употреблять Церковь и путем суда открытого, формального, и путем суда тайного, чрез духовника.

2) Требовать отмены церковного покаяния в смысле наказания, назначаемого духовным судом, невозможно и потому, что государственный закон признает это покаяние наказанием. Если общий закон требует не только предания церковному покаянию, но требует и духовного суда для определения покаяния как наказания, то исключать сие наказание из числа наказаний, налагаемых духовным судом, невозможно. Духовный суд, по силе самого светского закона, не говоря уже о церковных правилах, будет обязан заниматься рассмотрением дел, влекущих за собою и церковное покаяние. Следовательно, нельзя этого наказания вычеркнуть из системы наказаний, налагаемых церковным судом. Пока в „Уложении” упоминается о церковном покаянии и в „Судебных Уставах” (ст. 1001–1003) излагаются правила, что в некоторых случаях виновные судятся в духовном суде и присуждаются к церковному покаянию, до тех пор и в лестнице наказаний, налагаемых церковным судом, должно иметь место и церковное покаяние. Предположение об исключении церковного покаяния из числа наказаний, налагаемых церковным судом, вторгалось бы в область материального права и при том не церковного только, а и светского уголовного. Проектировалась бы отмена такого наказания за проступки и преступления, которое светский законодатель признает необходимым. По роду и свойствам некоторых преступлений законодатель признает оные наказуемыми церковным покаянием и не считает возможным оставлять оные без всяких последствий. И до тех пор, пока эта воля законодателя существует ясно и положительно выраженною в законе, едва ли правильно и основательно отрицать эту волю. А что воля уголовного законодателя именно такова, и после составления „Уложения” до настоящего времени не изменилась, – это достаточно подтверждается тем, что уголовный законодатель и при пересмотре „Уложения” 1845 года в 1866 году, не отступил от прежних воззрений на необходимость церковного покаяния и не исключил оного из системы наказаний, налагаемых церковным судом, – а равно и в законах самого последнего времени признает церковное покаяние наказанием, необходимо присоединяемым к наказаниям уголовным и исправительным. В мнении Государственного Совета, Высочайше утвержденном 12 мая 1869 года, приведенном нами выше, родители, изобличенные в принуждении детей своих к браку, к пострижению в монашество, или к произнесению монашеских обетов, подвергаются за сие заключению в тюрьме на время от 4-х месяцев до одного года и четырех месяцев, и, буде они христиане, предаются церковному покаянию („Улож. о нак.” изд. 1866 г. ст. 1586 по продолж.). В мнении Государственного Совета, Высочайше утвержденном 26 апреля 1871 года, ст. 1583 „Уложения о наказаниях”, 1866 года, изложена следующим образом: «за нанесение жене увечья, ран, тяжких побоев или иных истязаний и мучений виновный подвергается наказаниям определенным в гл. III разд. X сего „Уложения” с возвышением оных двумя степенями; сверх того если виновный христианин, он предается церковному покаянию („Моск. вед.” 1871 г. № 129).» При обсуждении вопросов духовного судопроизводства разрешать и вопросы материального права и при том столь важные, как исключение наказания во многих случаях употребляемого, едва ли правильно. А посему исключение наказания, признаваемого общим светским пенальным кодексом, невозможно.

3) В виду сих соображений предлагаемая иногда возможность церковной власти самой отказаться от употребления церковного покаяния, как наказания, никаким образом не может быть осуществлена. Церковное покаяние, как наказание, соединенное с лишением права приобщения Св. Таин, употребляется в Церкви от самого начала во все времена. Церковные правила полны упоминанием о сем наказании, и никаким образом невозможно отменить сей вид церковных наказаний, не касаясь самого существа правил, на которых основывается Церковь и ее жизнь. Если общество не может отказаться от права по суду лишать некоторых своих членов, предоставленных им прав и преимуществ, то подобным же образом не может отказаться от сего права и Церковь как общество. Это право – лишать своих членов, предоставленных им прав – есть существенное право всякого общества, без которого самое существование общества невозможно.

4) То замечание, которое приходится иногда слышать, будто светское законодательство удерживает церковное покаяние в пенальном кодексе единственно потому, что это признается нужным со стороны церковной власти, не может быть признано имеющим твердость. Не по признаку существования в церковных правилах церковного покаяния, как наказания за разные преступления и грехи, светское законодательство удерживает в пенальном кодексе – церковное покаяние, а совершенно по другим своим собственным и внутренним соображениям. Для убеждения в сем довольно одного наглядного наблюдения над тем, что не все преступления и проступки, наказуемые по церковным правилам церковным покаянием, подвергаются и по уголовному закону церковному покаянию, а только некоторые из них, и даже одно и тоже преступление при одних обстоятельствах не подвергается церковному покаянию, при других же необходимо влечет оное за собою. Смертоубийство, например, по 15 статьям „Уложения” (1449 – 1463) не влечет за собою церковного покаяния и наказывается одними уголовными наказаниями, а по 6-ти статьям (1464–1469) сверх уголовного наказания влечет и церковное покаяние. Это значит, что уголовный законодатель назначал церковное покаяние не только потому, что наказание это существует в церковных правилах, а находил его необходимым и по самому существу случаев и свойству преступлений. Здесь не уголовный законодатель в зависимости от церковных правил, а напротив церковные правила вполне служат целям уголовного законодателя. Пока уголовный законодатель для своих целей признает важным и нужным употребление церковного покаяния в виде наказания, до тех пор никто другой, кроме его, не в праве говорить об отмене церковного покаяния как наказания, содержащегося в уголовном кодексе. Почин должен принадлежать здесь непременно уголовному законодателю. Если обратить внимание на те случаи и обстоятельства, при которых уголовный законодатель в пенальном кодексе считает нужным назначать и церковное покаяние, сверх ли другого уголовного наказания, или же одно церковное, то из рассмотрения сих случаев можно усмотреть основание, что едва ли уголовный законодатель и в будущем придет к мысли о возможности отмены церковного покаяния в смысле наказания, долженствующего иметь место в Уголовном кодексе. Так в смертоубийственных делах церковное покаяние, сверх уголовных наказаний, назначается: за причиненную кому-либо смерть, вследствие побоев без умысла на убийство (1464), вследствие драки без намерения на совершение убийства (1465), за лишение жизни рожденного от женщины младенца чудовищного вида (1469) и др. Во всех сих случаях отсутствие ясного и полного намерения совершить именно убийство человека дает законодателю основание не подвергать совершившего убийство всей строгости внешней уголовной кары за убийство, а назначать наказание в смягченном виде. Но вместе с сим законодатель не мог оставить без внимания и того, что и совесть общественная и совесть частная лица совершившего преступление, требуют успокоения и умиротворения, каковые и могут быть доставлены той и другой совести присоединением к смягченной уголовной каре еще церковного покаяния, соединением с внешним наказанием еще внутреннего наказания для очищения, с недостаточно сильными внешними лишениями, лишений внутренних – духовных. На случаи, когда не было в действительности полного присутствия воли совершившего преступление лица, или когда суду, по его средствам, невозможно получить в сем не-сомненное убеждение, законодатель разлагает наказание на две части, и во всей той мере, в какой участие преступной воли не подлежит сомнению, полагает уголовную кару, а другую часть преступления, в которой присутствие преступной воли не ясно для суда, или его не было в действительности, покрывает наказанием церковным. Равным образом и Церковь со своей стороны в сих случаях полагает не всю меру указанного в правилах наказания, а уменьшает оную соответственно с понесенною, или положенною уголовною карою. И таким образом двумя сими средствами погашается преступление. Приведенные выше мнения Государственного Совета, Высочайше утвержденные 12 мая 1869 г. и 26 апреля 1871 г., составлявшиеся без всякого сношения по этому именно предмету с духовною властью, подтверждают, что светский уголовный законодатель сам, по собственной инициативе, церковное покаяние в системе наказаний и ныне почитает необходимым.

5) За несомненностью той мысли, что церковное покаяние или епитимия по всем основаниям, и по церковным, и по светским, есть наказание, невозможно принять мысль, чтобы церковная епитимия была назначаема административным порядком, епархиальным архиереем, а не по церковному суду. Предложение изъять церковное покаяние только из числа наказаний, налагаемых по формальному церковному суду и оставить оное единственно в распоряжении духовного отца, или же епархиального архиерея также не может быть признано удобоприемлемым, так как с принятием сего предложения церковное покаяние, или епитимия в том смысле, в каком принимается оно в церковных правилах и в законах, совершенно упразднялось бы и сводилось бы исключительно к покаянию и епитимии, употребляемым духовным отцом. Между тем существенный смысл и главное отличие церковного покаяния в смысле „Уложения” и „Устава Консисторий” от покаяния и епитимии, налагаемой духовным отцом – именно и заключается в публичности и торжественном формальном акте назначения епитимии или церковного покаяния, в соответствие гласно и открыто совершенному преступлению. Если отбросить эту черту, то не будет точного соответствия между преступлением и наказанием. Преступление огласилось, открылось, произвело соблазн. Наказание же за него назначается на тайном совестном суде духовным отцом, также как и всем православным христианам, не совершившим преступлений явных, открытых и произведших соблазн и смущение общественной совести. Общественная совесть не будет иметь при этом удовлетворения и произведенный соблазн не уничтожится. Не будет соответствия в этом случае и между двумя судами по одному и тому же делу. Светский суд будет судить со всею свойственною ему торжественностью и публичностью. Другой же суд, т. е. духовный, по тому же делу, будет тайный, совестный. Если преступление, нарушение закона, совершенное тайно, исповедуется совестью кающегося пред духовником и при этом нет нужды ни в каком другом подтверждении, то нельзя того же самого начала прилагать к преступлению, сделанному открыто и общеизвестному. В сем последнем случае и обследование события преступления должно быть делом формального, а не тайного суда. Все требуют, и совершенно основательно, чтобы явное и обнаруженное преступление было судимо формальным судом. Подобное требование правильно и уместно и в отношении к суду о преступлениях, влекущих за собою церковное покаяние, или епитимию. Наконец, как церковное покаяние по существу своему есть наказание, соединенное с ограничением прав христианина, то предлагать назначать оное административным порядком значило бы тоже, что предлагать назначать наказания, соединенные с лишением прав гражданина, административно, без суда.

6) Нельзя признать никакой твердости и убедительности в том мнении, будто судопроизводство по делам о наложении епитимии невозможно в духовном ведомстве, так как здесь называется невозможным действительно существующее и в светском суде, и в духовном. Что в духовном суде всегда производились и ныне производятся дела о преступлениях, оканчивающиеся назначением епитимии судимому лицу – об этом, после вышесказанного, нет необходимости еще приводить новые подтверждения, ибо не может подлежать ни малейшему пререканию та мысль, что судопроизводство в духовном суде по делам, подвергающим виновного церковной епитимии, возможно. Должно указать, что и светский, преобразованный на основании „Уставов” 1864 года, суд производит дела в положении, подобном тому, в каком производит духовный суд дела, передаваемые из светских судов для суждения и влекущие церковное покаяние или епитимию. По ст. 1014 и 1015 „Уст. Угол. судопр.” дела о некоторых незаконных браках поступают к уголовному суду, по окончании над виновными суда духовного. В сих случаях уголовный суд вместе с делом получает из духовных судов и приговор о виновности подсудимого лица, но не подвергает новому исследованию самое событие преступления, и однако же судопроизводство по сим делам не только почитается возможным, но и не противоречащим началам нового судопроизводства. В мотивах к ст. 1014 и 1015 „Уст. Угол. судопр.” сказано, что статьи сии основаны на „Своде” 1857 года и к изменению их, как не заключающих в себе ничего несообразного с установленными началами уголовного судопроизводства, не представилось никакого основания („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 11,374). – Итак, в указанном мнении представляется, как невозможное то, что на деле существует и притом не только в духовном суде, но и в светском. Предмет деятельности духовного суда в делах сего рода составляет обсуждение свойств и обстоятельств преступного деяния, соображение меры налагаемого виновным уголовного наказания, дабы определить меру церковного наказания, обсуждение обстоятельств дела и с той стороны: нет ли в них мотивов, признаваемых Церковью за законную причину смягчения епитимии (Срав. Гр. Нисск. пр. 4 и Синод. Проток. 15 сент. 1785 г. № 49), избрание и указание того правила, на основании которого должно быть определено продолжение церковной епитимии, так как различные правила Церкви различно определяют продолжение церковного покаяния, и церковно-судная власть, сообразно со свойствами и обстоятельствами падения, назначает наказание на основании того или другого правила – или, на основании более строгого, или на основании более снисходительного (Ср. Проток. Св. Синода янв. 1795 г. №№ 13, 28, 46 и 31 окт. 1782 Проток. л. 352). Предметы сии по своим юридическим признакам совершенно сходны с теми, какие имеют судьи уголовного суда, при определении наказания в делах, разрешаемых с участием присяжных заседателей. Подобным сему образом светский уголовный суд в делах, подлежащих ему, на основании 1014 и 1015 статей „Уст. Угол. судопр.”, не исследуя события преступления, чтó исследовано уже духовным судом, определяет свойство преступления, поскольку сие необходимо для определения меры уголовного наказания. И делает это суд, а не администрация, хотя по силе указанного мнения судопроизводство и здесь невозможно, и наказание должен бы определить губернатор, а не Окружной суд. Равным образом и по таким делам, которые без исследования факта передаются из светского суда в духовный, а также и по таким делам против веры и соединенным с нарушением церковных правил, по которым и самое вчинание принадлежит Церкви. Церковный суд и «применительно к новому порядку суда» вполне возможен; ибо вполне возможно применение всех существенных и важнейших начал нового процесса и в сих случаях: возможна личная явка в суд обвиняемого, возможно устное ведение дела на суде, возможна гласность, возможно применение обвинительного начала, возможно противопоставление обвинителю защитника. Мнение, будто постановление о наложении епитимии не есть судебный приговор о наложении наказания по той причине, что судебное наказание не отменяется, а епити- мия может быть сокращаема, не имеет никакой силы: ибо нередки примеры и смягчения и даже совершенной отмены наказаний, назначенных судебным приговором, со стороны власти, имеющей право помилования.

7) То мнение, будто случаи отлучения от Церкви изъяты из ведения Духовных Консисторий не имеет ни малейшей твердости и убедительности. Если бы отлучение от Церкви и «не подлежало приговору епархиальных судов и было изъято из ведения Духовных Консисторий», то отсюда совершенно не вытекало бы того заключения, что не должно рассуждать о сем, когда рассуждается не об одних епархиальных судах и не исключительно о Духовных Консисториях, а о духовном суде вообще, во всех его степенях. Светский закон признает отлучение от Церкви и притом как наказание, определяемое по приговору духовного суда („Уст. Угол. судопр.” 95 и 1 п. 706 п. 1), а равно и другие запрещения, и наказания, присуждаемые собственно на основании церковных правил, и еще в 1864 году законодатель признал необходимым удержать в точности сей порядок ⁶ и игнорировать (не хотеть знать) этого при рассуждениях о духовном суде невозможно, если бы и не было признано нужным обращать внимание на церковные правила и их держаться.

8) Мнение об исключении церковного покаяния только из числа наказаний, налагаемых духовным судом, и о предоставлении права налагать оное исключительно духовному начальству административно, без суда, само в себе заключает необъяснимое противоречие. Административно, без суда налагаются наказания начальством на подчиненных. Как церковному покаянию будут подлежать и духовные лица, и светские, то окажется, что светские лица находятся к духовному начальству в отношениях подчиненности; духовные же лица по суду не будут подвергаться епитимии, а по административному определению начальства будут.

9) Невозможно согласиться с мыслью об исключении епитимии из числа наказаний, налагаемых духовным судом, еще и потому, что при этом, исключалось бы из системы наказаний, налагаемых церковным судом, одно из наказаний необходимых и наичаще употребляемых и в отношении к клирикам. На основании 187 ст. „Устава Консисторий” (п. 4, 5) священнослужители могут подвергнуться епитимии на месте, или в монастыре, или в архиерейском доме. Исключение епитимии и из числа наказаний, налагаемых духовным судом на духовные лица, представляется невозможным, как по особенным свойствам духовного служения духовных лиц, так и по особенному характеру преступлений и проступков сих лиц, как лиц духовных.

В виду всех вышеизложенных соображений нельзя не прийти к тому заключению, что церковное покаяние или епитимия не может быть исключена из числа наказаний, духовным судом налагаемых; а равно нельзя не видеть и того, что мнение об исключении сего наказания направлено к утверждению мысли о неподсудности светских лиц духовному суду ни в каком случае, – мысли, с которою решительно невозможно согласиться, ибо по догматическому учению Православной церкви верные, согрешившие не подлежали бы суду Церкви только в том случае, если бы не были членами Церкви. «Доколе они суть члены Церкви, Церковь судит их, призывает к покаянию и ведет на путь спасительных заповедей. Подсудность членов Церкви ее суду продолжается до того времени, пока они не сделаются отступниками и не перестанут держаться кафолической и православной веры» (Посл. Вост. Патр. л. II). С исключением же церковного покаяния или епитимии из числа наказаний, налагаемых духовным судом, оказалась бы изъятою из области духовного суда целая и притом наибольшая половина подлежащих духовному суду дел. Церковное покаяние, или епитимия есть наказание и наиболее духовному суду свойственное и наичаще им употребляемое. С исключением епитимии из числа наказаний, церковным судом налагаемых, естественно должны будут отойти от сего суда и дела, по которым сии наказания назначаются. Отпадет от духовного суда наибольшая часть дел, ему ныне подлежащих.

За невозможностью осуществления всего сего защищаемое нами положение должно остаться в силе и дела о преступлениях против веры и других, соединенных с нарушением церковных правил, если в законах уголовных полагается за оные церковное покаяние, или отсылка к духовному суду, должны подлежать духовному суду.

V. Светскому уголовному суду подлежат преступления против веры и соединенные с нарушением церковных правил в том случае, если сии преступления, по Уложению о наказаниях, наказуемы одними уголовными наказаниями.

Сюда принадлежат напр. дела:

а) об отвлечении от христианской веры в нехристианскую („Улож.” ст. 184);

б) о совращении из Православного в иное христианское вероисповедание (187);

в) о привлечении чрез проповедь или сочинение, чрез преподание таинств, или чрез обучение православных в иное христианское исповедание, в еретическую секту, или раскольнический толк (189, 193, 194);

г) о родителях и опекунах, обязанных по закону воспитывать детей и воспитанников в вере Православной, но вместо сего крестящих, или приводящих к другим таинствам и воспитывающих по обрядам другого христианского исповедания (190);

д) о препятствовании кому-либо добровольно присоединиться к Православной церкви (191);

е) о распространении ересей и заведении новых сект (196);

ж) о раскольниках, оскорбляющих Церковь православную и духовенство оной (196);

з) о совращении из Православного исповедания последователями сект, особенно вредных (197–203);

и) об отпадении последователя ереси или раскола, обратившегося в Православную веру – снова в свою ересь или раскол (204);

й) о заведении раскольнических скитов и других раскольнических учреждений, поименованных в ст. 206 „Уложения о наказ.”;

к) дела о обвенчаниях раскольников, если оные совершены без соблюдения установленных Православною церковью правил попами их, вне церквей, в домах или часовнях („Свод Закон.” изд. 1857 г. т. X. 2, 806, XV, 2, 792).

Подсудность дел сего рода исключительно светскому уголовному суду основывается на том, что в уголовных законах полагается за эти преступления одно уголовное наказание. Не присоединяется же в сих случаях к уголовному наказанию еще и церковного наказания на том основании, что все указанные преступления мыслятся и возможны только со стороны лиц, к Православной церкви не принадлежащих и власти ее над собою не признающих.

VI. Преступления против веры и другие, соединенные с нарушением церковных правил, если за оные в светских законах определено, сверх церковного покаяния, еще другое светское наказание, подсудны и уголовному суду и церковному.

В четырех первых положениях мы указывали дела, подсудные одному духовному суду, в пятом положении обозначены дела по преступлениям против веры и другим, соединенным с нарушением церк. правил, подсудные одному светскому суду. В настоящем шестом положении выражено общее начало смешанной подсудности некоторых дел, подлежащих и духовному суду и уголовному.

Общее основание необходимости такой двоякой подсудности некоторых дел заключается как в самом существе сих дел, представляющем предметы, требующие исследования тем и другим судом, так и в том обстоятельстве, что в делах сего рода оба законодательства, и духовное, и светское, полагают особые наказания, которые и должны быть применены каждое подлежащим судом – духовное духовным, светское светским. Из дел, подлежащих и духовному суду и уголовному, по „Судебным Уставам”, некоторые подлежат прежде уголовному суду и потом духовному; другие же наоборот – сначала духовному и потом уголовному („Устав Угол. судопр.” 1012–1015); наконец третьего рода дела подлежат или вместе уголовному суду и духовному, или же только одному духовному суду, смотря по намерению вчиняющих (1016).

Здесь мы должны сделать то общее замечание, что в случаях такой двоякой подсудности, по общему правилу, исследование факта преступления, или нарушения права, вообще должно принадлежать только одному суду и именно первому. Второй, последующий суд не производит нового исследования факта уже исследованного, а принимает этот факт уже как доказанный, и деятельность его состоит только в определении ответственности и последствий преступления, по правилам и законам этого суда. Когда напр., уголовный суд, произведши исследование о мужеложстве, признал преступление не подлежащим сомнению и подверг виновного наказанию, то духовный суд, определяя, по 995 ст. „Улож. о наказ.”, церковное покаяние виновному, не исследует уже факта преступления, исследованного и доказанного уголовным судом, но признает его несомненно доказанным и определяет только наказание, роду вины и обстоятельствам соответствующее. Подобным образом и уголовный суд, дела, поступающие к нему после духовного суда, напр., по 1014 и 1015 ст. „Уст. Уголов. судопроизвод.”, не подвергает новому обсуждению в отношении действительности события, но только определяет уголовную ответственность подсудимого. Таким образом действия устраняется возможность двух противоречивых приговоров об одном и том же факте.

Но есть роды дел, в которых и тому и другому суду – и духовному и светскому подлежат разные предметы одного и того же дела и каждый суд исследует и произносит приговор о разных составных частях одного и того же дела. Так напр. в делах о многобрачии есть особые предметы церковного суда и особые уголовного. Так и в других и в особенности брачных делах, когда усматривается в них подлог, или насилие, и тот и другой суд имеют свои особые предметы, по которым и производят исследование и постановляют заключение. Такое производство одного и того же дела в двух судах, и при новой реформе общих судов, признано не заключающим в себе ничего несообразного с установленными началами уголовного судопроизводства (см. мотивы к ст. 1015 „Угол. судопр.”).

Дабы быть ясными мы должны точно указать дела этой двоякой подсудности – духовной и уголовной. Следуя порядку нами обозначенному мы должны указать: I дела двоякой подсудности, подлежащие прежде уголовному суду и потом духовному; II дела двоякой подсудности, прежде подлежащие духовному суду, потом уголовному и III дела следующие, или к уголовному суду и духовному, или же только к одному духовному суду.

В некоторых из дел двоякой подсудности – духовной и уголовной, подлежащих уголовному суду прежде духовного, духовный суд определяет образ и продолжение церковного покаяния соответственно обстоятельствам преступления, раскрытым уголовным судом и по соображению с назначенным в уголовном суде наказанием. Сюда относятся преступления, обозначенные в статьях „Уложения о наказ.” 192, 211, 217, 240, 819, 827, 865–870, 878, 892–899, 933–935, 989, 995, 997, 1085, 1139, 1464–1469, 1476, 1582, 1583, 1585, 1586, 1593, 1594, 1597.

В принадлежащих к этой же категории делах о браках, заключенных по насилию, обману, или в сумасшествии одного, или обоих брачившихся, духовный суд разрешает вопрос о действительности или недействительности брака и об ответственности духовных лиц, совершавших бракосочетание.

Подсудность духовному суду дел о брачных сопряжениях, заключенных по насилию, обману, или в сумасшествии одного, или обоих брачившихся, указана в 1012 ст. „Устава Угол. судопр.”. Вот точное изложение этой статьи: «дела о браках, совершенных по насилию, обману, или в сумасшествии одного, или обоих брачившихся, начинаются в уголовном суде, приговор коего, относительно насилия, или обмана сообщается духовному суду, как для решения о действительности или недействительности брака, так и для определения ответственности духовных лиц, совершавших бракосочетание».

Основываясь на точных выражениях сей статьи, а равно и на том, что по 38 ст. „Св. Зак.” т. X, кн. I. незаконными и недействительными браки могут быть признаны только надлежащим духовным судом и по 1552 ст. „Улож. о наказ.” духовные лица, совершавшие таковые браки, подвергаются наказаниям по церк. правилам и по церк. суду, – нельзя не видеть, что в делах сего рода есть предметы, подлежащие уголовному суду и есть предметы, подлежащие суду духовному, и посему необходимо участие того и другого суда. Предмет уголовного суда в сих делах составляет определение факта насилия, или обмана, как это точно обозначено в 1012 статье приведенной выше, по которой приговор уголовного суда ограничивается исключительно деянием насилия, или обмана. Предметом духовного суда, по точному же смыслу 1012 статьи, служит разрешение вопросов о действительности, или недействительности брака и об ответственности духовных лиц. Последовательность одного суда за другим здесь должна быть, и законом действительно определяется такая, чтобы уголовный суд предшествовал духовному.

Основание такого порядка преследования уголовным судом прежде духовного заключается: а) в самом существе предполагаемого факта – насилия, или обмана, привлекающего на себя уголовную кару и следовательно уголовный суд; б) в самой исторической последовательности: факт насилия или обмана предшествует браку, следовательно и определен должен быть судом прежде, дабы уже на основании признания, или непризнания этого факта, можно было приступить к разрешению и другого вопроса, решаемого непременно в церковном суде, именно вопроса о действительности, или недействительности брака как таинства, а равно и дальнейшего третьего вопроса также решаемого в церковном суде – об ответственности духовных лиц, совершавших бракосочетание. Таким образом, каждый суд определяет и решает вопросы по существу ему принадлежащие, уголовный – факт насилия и обмана, и последствия, какие влечет за собою этот факт, духовный – вопрос о действительности, или недействительности брака и об ответственности духовных лиц, совершавших бракосочетание.

И то и другое – и необходимость в делах сего рода и духовного суда и предварение духовного суда уголовным, ясно выражены Св. Синодом двукратно, – при обсуждении еще „Основных положений”, Высоч. утв. 29 сент. 1862 г. и потом при обсуждении подлежащих статей „Судебн. Уставов” 1864 г. При рассмотрении проекта „Основных положений” Св. Синод находил, что «хотя дела о браках, совершенных по насилию, или в сумасшествии одного, или обоих брачившихся, в отношении признания, или непризнания брака действительным и степени участия в сих преступлениях духовных лиц, подлежат исключительно ведению судов духовных, но как исследование и суждение по сему предмету духовных судов может последовать только по обнаружении светским уголовным судом преступлений насилия, или обмана, содеянных при совершении брака, то надлежало бы постановить правило, что из дел о преступлениях против союза брачного дела о обвенчании насильственном и в сумасшествии одного или обоих брачившихся, должны начинаться в гражданском ведомстве, и уже по обнаружении светским судом преступлений насилия и обмана и по постановлении о том решения поступать в суд духовный для постановления решения собственно о действительности, или недействительности брака, и относительно участия в сих преступлениях духовных лиц. Это мнение Св. Синода разделяли и Соединенные департаменты Государственного Совета. За сим, при составлении самых „Судебных Уставов” статья 1012 получила редакцию соответственно одобренному Св. Синодом замечанию Обер-Прокурора Св. Синода (Опред. Св. Син. 14 17 21/24 \# «# ##0» 14∙17∙21/24 февр. 1864, Проток. № 354 и Печати. Журн. „Гос. Совета” стр. 251).

За таковым, ясно выраженным мнением Св. Синода, принятым и в „Судебные Уставы” 1864 года, не представляется никаких оснований к перевершению вопроса два раза двумя высшими законодательными властями – церковною и светскою, согласно разрешенного. Не представляется основания не допускать в делах сего рода и духовно-судебной деятельности, а равно не усматривается ни нужды, ни возможности какого-либо изменения в существе, или редакции 1012 статьи „Устава Угол. судопроизводства”. Предположение об изменении принятого порядка могло бы быть вызвано разве только одною отвлеченною мыслью о правильности и нормальности такого порядка, – чтобы каждое дело было судимо в одном суде, и чтобы двоякой подсудности по возможности избегать. Но в настоящем случае не представляется возможности избежать двоякой подсудности, по крайней мере в том смысле, чтобы предоставить эти дела по всем их сторонам светскому суду: ибо и суждение о действительности, или недействительности брака и определение ответственности духовных лиц, совершивших бракосочетание – суть предметы неоспоримо и непременно принадлежащие духовному, а не светскому суду. Последний из сих предметов, именно определение ответственности духовных лиц, отходит из духовной подсудности только в случае содействия духовных лиц насилию или обману. Первый же, т. е. вопрос о действительности, или недействительности брака во всяком случае есть вопрос духовной подсудности.

Сторонники мнения о совершенной неподсудности светских лиц духовному суду замечают, что в делах сего рода требуется деятельность не духовного суда, а духовного начальства. Чтобы дать место участию дух. суда в этих делах (аргументируют они) необходимо наперед допустить следующие предположения: 1) священнослужитель, совершающий незаконный брак, совершает не таинство, а одно из действий духовного суда; 2) дух. ведомство, получив приговор светского суда относительно событий насилия, или обмана, сохраняет у себя право подвергнуть дело новому пересмотру на своем суде. Но как первое предположение немыслимо, так и последнее на самом деле невозможно; немыслимо считать совершение брака судебным действием, а потому и уничтожение его не может быть приписано суду; невозможно в действительности допустить, чтобы однажды решенное судом по принадлежности дело было снова пересматриваемо по существу в суде другого ведомства, при том для исполнения одних последствий приговора постановленного другим судом. По нашему мнению, оба предположения, признанные сторонниками противного мнения за необходимые, совершенно излишни и придуманы единственно за тем, чтобы легче их опровергнуть. Совершенно нет нужды в предположении, будто священник совершающий незаконный брак совершает не таинство, а одно из действий суда. Все мы признаем, что священник венчающий брак совершает таинство, а не какое-нибудь действие дух. суда, и все также знаем, что по законам духовным и по законам государственным вопросы о действительности, или недействительности брака разрешаются духовным судом. Суд рассматривает и разрешает вопросы о нарушении правил и законов всех вообще, а не только судебных. Нет нужды и в допущении предположения, будто дух. суд будет подвергать новому пересмотру предметы дела, разрешенные светским судом: у того и другого суда – разная сфера, у одного – событие насилия, или обмана, у другого действительность, или недействительность брака; и наблюдать одному суду за другим нет никакого повода. В свидетели мы призовем действующий закон и составителей „Судебных Уставов”, которые, не прибегая к несообразным предположениям, признают и разумность, и необходимость в делах сего рода обоих судов – и уголовного и духовного. По законам („Свод. Зак.” Т. X, 2, 806, 808; XV, 2, 792, 794, „Уст. Угол. судопр.” 1864, ст. 1012) – эти дела подлежат светскому уголовному суду во всем, что касается насилия и обмана; но решение о действительности, или недействительности брака и о степени участия в том духовных лиц предоставляется суду духовному. Составители „Судебных Уставов” 1864 г., не прибегая к высказанным предположениям, говорят, «что в делах сего рода прежде всего должно обратиться в светский уголовный суд, где и доказывать насилие и обман, и если они действительно будут обнаружены уголовным судом, то уже тогда дело должно подлежать суду духовному. Хотя сии дела, в отношении признания, или непризнания брака действительным и степени участия в сих преступлениях духовных лиц подлежат исключительному ведению судов духовных, но как исследование и суждение по сему предмету духовных судов может последовать только по обнаружении светским уголовным судом преступлений насилия и обмана, содеянных при совершении брака, то надлежало сделать пояснение, в том состоящее, что из дел о преступлениях против союза брачного, дела о обвенчании насильственном и в сумасшествии одного, или обоих брачившихся, должны начинаться в гражданском ведомстве, и уже по постановлении светским судом решения относительно насилия, или обмана, поступать в суд духовный для постановления решения собственно о действительности, или недействительности брака и относительно участия в сих преступлениях духовных лиц. В противном случае духовный суд был бы поставлен в необходимость разрешать вопрос очевидно подлежащий светскому суду: действительно ли были учинены насилие, или обман, ибо без разрешения сего вопроса нельзя постановить заключение о действительности, или недействительности брака» („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 11, 372, 373). Если сторонникам противной мысли известен этот взгляд составителей „Судебных Уставов” на спорный предмет, то они должны бы сказать хотя одно слово – почему и в чем заблуждались составители „Суд. Уставов”.

Другого рода дела двоякой подсудности следуют обратному порядку, т. е. прежде судятся в духовном суде и поступают в уголовный суд уже по окончании над виновными суда духовного. Сюда принадлежат дела: а) о многобрачии, б) о вступлении в брак в недозволенных степенях родства, или свойства, в) о воспрещенном браке христиан с не христианами, о четвертом браке, о браке таких лиц духовного звания, которым по правилам Церкви воспрещено вступать в брак, если виновным был употреблен для сего обман, или подлог и г) о браках лиц не достигших узаконенного возраста, или имеющих более 80 лет от роду („Уст. Угол. судопр.” 1014, 1015; „Уст. Дух. Конс.” 207).

А) В делах о многобрачии по „Судебным Уставам” определяется только одно принадлежащее к обязанностям духовного суда действие – доставление уголовному суду точных сведений о совершении брака при существовании уже другого, и затем ни о каких других действиях духовного суда по делам сего рода в „Судебных Уставах” не упоминается. Вот точное изложение этой статьи: «по делам о многобрачии обвиняемые предаются уголовному суду не прежде, как по истребовании от суда духовного точных сведений о совершении брака при существовании уже другого» („Уст. Угол. суд.” 1013). Между тем и для приобретения этих точных сведений, которые духовный суд, по силе 1013 статьи, обязывается представить уголовному суду, и в других отношениях, духовный суд предпринимает и необходимо должен предпринимать и некоторые другие судебные действия в делах сего рода. То обстоятельство, что в 1013 статье „Устава Угол. суд.” не указывается никаких предметов духовного суда в делах о многобрачии, не может быть изъясняемо так, чтобы их в делах сего рода и совершенно не было. „Устав Уголовного судопроизводства” излагает только правила именно этого судопроизводства, а не духовного, и непомещение в этом „Уставе” указания того или другого предмета духовного суда никаким образом не может означать, чтобы этим совершенно отрицалась законность и необходимость сего суда. И это ясно из того, что в других статьях законов указываются частные предметы дух. суда по делам о многобрачии. Так по 1557 ст. „Улож. о наказ.” священники православные за совершение бракосочетания лица, или лиц, состоящих уже в брачном союзе, подвергаются взысканиям и наказаниям на основании правил, постановленных в „Уставе Дух. Консист.”. Следовательно, согласно с этою статьею, от духовного суда в делах о многобрачии требуется более, чем сколько указано в 1013 ст. – именно сверх сведений о совершении нового брака, при существовании прежнего, требуется еще суждение о совершившем брак священнике. Далее, по статье 1554 „Улож. о наказ.”, лица, виновные во вступлении в новый брак, при существовании прежнего, во всяком случае предаются церковному покаянию по усмотрению и распоряжению своего духовного начальства. Вот и еще предмет церковного суда, неуказанный в ст. 1013.

В виду такого умолчания светским судебным кодексом предметов церковного суда, в делах сего рода является необходимость: 1) в точном и ясном обозначении предметов и рода деятельности духовного ведомства в делах о многобрачии, 2) в определительном указании последовательности действования одного ведомства за другим и 3) значения деятельности одного ведомства для другого.

1) Деятельность дух. ведомства в делах о многобрачии имеет важные предметы, и эта деятельность должна быть судебною, а не иною какою.

Предметом церковного суда в делах о многобрачии должно быть разрешение следующих вопросов: 1) совершен ли, где, когда, кем и с кем первый брак подсудимого или подсудимых? 2) Если совершен, – то законен ли? 3) Если совершен и законен, – то продолжает ли существовать и не прекратился ли? 4) Если прекратился, то в какое время – прежде ли заключения нового брачного союза подсудимым, или уже после? 5) Имел ли о сем сведения подсудимый при заключении нового супружества? 6) За утвердительным ответом на все вышепоставленные вопросы – следуют дальнейшие – совершен ли новый брак при существовании законного прежнего – когда, где, кем; на основании каких документов и с соблюдением ли всех предосторожностей? Далее: 7) суду же духовному принадлежит разрешение вопроса о том, – подлежат ли ответственности священно и церковнослужители, совершившие последний брак, и – какой именно – по законам ли только Церкви, или же и уголовной? („Улож. о наказ.” 1557). 8) Суду духовному принадлежит решение вопроса об уничтожении нового брака, как незаконного и недействительного („Свод Зак.” Т. X, 1, 37, 38; „Уст. Угол. суд.” 1012.). 9) Разрешение вопроса: может, или не может быть восстановлен признанный законным брак? 10) Определение о запрещении виновному лицу и по прекращении восстановленного законного брака вступать в какой-либо новый брак („Св. Зак.” X, 1, 40, 41) и 11), назначение епитимии виновному („Св. Зак.” X, 1, 38, „Улож. о наказ.” 1554) и венчавшим незаконный брак священно и церковнослужителям (1557).

Можно надеяться, что никто не будет отрицать необходимости разрешения всех исчисленных вопросов в делах о многобрачии. Но являются возражения такого рода, будто из указанных вопросов только один, именно вопрос о венчавших брак священно и церковнослужителях требует разрешения духовным судом; все же прочие вопросы разрешаются хотя и в духовном ведомстве, – но административно, без суда.

Когда усиливаются доказать, что деятельность духовного ведомства в делах о многобрачии не есть судебная деятельность, то обыкновенно выставляют то общее положение, что судебная деятельность состоит в восстановлении нарушенного права посредством наказания, и поэтому судом должно быть признано не то место, которое собирает материалы, входящие в состав дела, а то которое произносит приговор. В делах о многобрачии судебною деятельностью духовного ведомства признается только постановление приговора о венчавшем брак священнике (что однако же будто бы составляет предмет особого дела), а вся прочая деятельность дух. ведомства только собирающею материалы для уголовного суда, или приводящею в исполнение последствия назначенного уголовным судом наказания. Таким образом не признается следствием судебной деятельности дух. ведомства установление факта совместного существования двух браков, хотя бы и требовалось для сего особое расследование в духовном ведомстве. Не признается следствием судебной деятельности дух. ведомства и уничтожение незаконного брака: оно будто бы есть следствие признания светским судом виновности подсудимого. Не суду духовному усвояется и назначение епитимии.

О неправильности последнего положения мы пространно говорили прежде. Несостоятельность первых двух с очевидностью выясняется самими же сторонниками этого мнения. Они признают, что уничтожение вновь заключенного, незаконного брака, не имеет связи ни с оправданием, ни с осуждением подсудимого и утверждают, что в случае осуждения оно есть необходимое последствие приговора светского суда; но не объясняют значения этого факта в случае оправдания подсудимого уголовным судом. Если подсудимый оправдан на уголовном суде – каким образом и порядком духовное ведомство сделает постановление об уничтожении вновь заключенного, незаконного брака? Административно, без суда? Но столь важное постановление не может быть следствием административного распоряжения. Новым духовно-судебным процессом? Но это значило бы, что духовное ведомство вновь переисследует факты им сообщенные уголовному суду как материалы и после этого переисследования приходит к постановлению приговора несогласного с приговором уголовного суда, признает подсудимого виновным в заключении двух браков и незаконный брак уничтожает. Из этого сторонники противного мнения, кажется, с очевидностью должны бы убедиться, что закон („Уст. Угол. судопр.” 1013), требуя сведений о заключении нового брака, при существовании прежнего, не от духовной администрации, а от духовного суда, употребляет этот термин не случайно, а с намерением и полным признанием, что деятельность дух. ведомства в собрании требуемых сведений и их констатирование должна быть и есть не административная, а непременно судебная. Не роль эксперта, как усиливаются доказать, принадлежит здесь духовному ведомству, а значение действительного судьи по предметам, о которых не имеет средств и возможности судить уголовный суд, и которые однако же непременно должны быть установлены (констатированы) судебным, а не другим каким порядком. Эксперт, (хотя бы таким экспертом было даже какое-либо начальство) сообщивши суду требуемые от него сведения, не имеет потом права дать какое-либо постановление, несогласное с приговором суда; тогда как духовное ведомство имеет право и обязано уничтожить новый, незаконный брак, хотя бы подсудимый на уголовном суде и был признан невиновным в двоебрачии, чего не отрицают и сторонники противного мнения. Значит деятельность дух. ведомства здесь совсем не та, какая принадлежит разным экспертам, вызываемым в суды. И так невозможно согласиться с тою мыслью, будто от духовного ведомства требуются в сих делах только справки, которые приобретаются исключительно административным путем, а не судебные действия и заключения. Не говоря уже о тех вопросах, которые указаны под числами 7, 8, 9, 10, 11 и для приобретения тех точных сведений, которые требуются 1013 статьею „Уст. Угол. cудопроизводства”, нужна судебная процедура. И к разрешению первых шести вопросов духовное ведомство, на осн. 35 и 36 ст. „Св. Зак. гражд.” т. X. кн. 1, приходит чрез справки в метрических книгах и других церковных актах, чрез следствие и постановление заключения, т. е. чрез полную судебную процедуру, только не уголовного характера, а гражданского, подобную той, чрез которую гражданский суд приходит к разрешению вопросов о сопряженных с законным браком личных и по имуществу правах („Уст. Гражд. судопр.” 1337–1343). И там, по-видимому, не требуется ничего более справок, и однако жe дело производится судом, а не полициею, и судебным, а не административным порядком. Если принять, что в делах сего рода от духовного ведомства требуются только справки и только административная, а не судебная деятельность, то окажется, что и вопросы такой величайшей важности, как вопрос о признании брака незаконным и недействительным, об осуждении на всегдашнее безбрачие, о назначении епитимии, состоящей в отлучении от св. Причастия на несколько лет, („Св. Зак.” т. X. 1, 37, 38, 40–42) должны быть разрешаемы не судебным, а административным порядком.

В подтверждение мысли о необходимости в делах о многобрачии духовно-судебной деятельности должно обратить внимание на точные и ясные указания наших светских законов, и на мнение о сем предмете Св. Синода. Сюда принадлежат точные и ясные выражения 37 и 38 статей 1 кн. X тома „Свода Законов”, выражения 1013 ст. „Устава Угол. судопр.” 1864 г. и содержание указа Св. Синода от 26 февраля 1866 г. В 37 ст. 1-й книги X тома „Свода Законов” законными и действительными не признаются брачные сопряжения лиц, которые обязаны уже другими законными супружескими союзами, не прекратившимися и законом не расторгнутыми. А в 38-й статье говорится, что незаконным и недействительным брак может быть признан только надлежащим духовным судом. Что разрешение вопросов о совершении брака, при существовании другого, принадлежит к судебной, а не другой какой деятельности духовного ведомства – это ясно и определительно выражено в 1013 статье „Устава Угол. Судопроизводства”, где сказано, что точные сведения о совершении брака при существовании другого требуются от суда духовного. Но если точные сведения о совершении брака, при существовании другого, „Судебными Уставами” усвояются суду духовному, тем паче – суду духовному, а не духовной администрации подлежит рассмотрение вопросов, указанных выше под числами 7, 8, 9, 10 и 11. Составители „Судебных Уставов” 1864 года во всех случаях, где говорят о делах сего рода – необходимую для них деятельность духовного ведомства разумеют не иначе как судебную, а не административную (см. мотивы к 1013 и 1015 ст. „Уст. Уголовн. судопр.”). Как „Судебные Уставы” ясно признают в делах о многобрачии деятельность духовного суда, так согласно с сим Св. Синод вполне ясно и определительно признает в сих делах необходимость духовно-судебной, а не иной деятельности духовного ведомства. В циркулярном указе Св. Синода от 26 февраля 1866 года участие духовного ведомства в делах о многобрачии изображено буквально следующим образом: Сведения для уголовного суда должны быть требуемы от тех епархиальных начальств, в ведомстве коих, по представленным актам или данным показаниям, браки были совершены („ Зак. суд. Гражд.” ст. 799 п. 1). По получении таких требований светского уголовного суда епархиальные начальства обязаны, на основании „ Зак. Гражд.” ст. 34, 35, удостовериться в событии того и другого брака посредством метрических книг, или посредством других указанных в последней из сих статей документов, или, наконец, посредством следствия, и постановив, согласно „Уст. Дух. Конс.” ст. 265, свое заключение о том, был ли действительно совершен брак, о котором возбуждено дело, при существовании другого законного брака, сообщить о сем сведения светскому уголовному суду. Имея в виду сии сведения о событии брака, и постановив решение по тем предметам дела, кои подлежат уголовному суду, светский суд обязан сообщить о своем решении духовному суду для зависящего со стороны сего последнего определения относительно незаконности брака, который совершен был при существовании прежнего, относительно участвовавших в совершении сего священно-церковнослужителей и вообще обо всем том, что, на основании законов, подлежит ведомству суда духовного.

Сторонники противоположной мысли против ссылки на 38 статью 1 части X тома „Свода Законов”, на статью 1013 „Устава Угол. судопроизводства” и на указ Св. Синода от 26 февраля 1866 года, в которых деятельность духовного ведомства в делах о многобрачии прямо признается судебною, замечают, что это указания посторонние и случайные, вопрос же должен быть разрешен по его существу. Но затем, не сознавая противоречия, прибавляют, что по существу вопрос разрешен в 1013 ст. „Устава Угол. судопр.” и в совершенно согласной с нею 1079 статье „Военно – Судебного Устава”, в которых прямо и ясно деятельность дух. ведомства в делах о многобрачии признается судебною, и выводят нравоучение, что если бы Комитет решился проектировать решение, несогласное со 1013 статьею (т. е. если бы не признал деятельность дух. ведомства судебною), то он стал бы в совершенное противоречие с намерениями и целями законодательства.

На основании всего предложенного необходимо признать, что в Делах о многобрачии есть предметы, подлежащие решению духовного суда, а не духовной администрации.

Но от чего бы не соединить той и другой части дела в одном котором-либо суде, напр. уголовном? По очень простой причине, именно по той, что у уголовного суда нет оснований, на которых он разрешил бы вышеприведенные вопросы. У суда уголовного нет основания для определения церковной епитимии; не уголовный, а церковный закон и об осуждении виновного на безбрачие; не уголовным, а церковным законом определяется и ответственность духовных лиц в нарушении ими должности. В Церкви и все акты, при помощи которых может быть произведено исследование о совершении и первого и второго браков. Для суда уголовного нет почвы. Равным образом и духовный суд не имел бы для себя почвы, если бы стал определять уголовную ответственность лиц виновных в многобрачии и употребленном для сего подлоге. Тот и другой суд и должен оставаться на своей почве, при своих предметах.

2) Переходя за сим ко второй части вопроса необходимо представить более точное и определительное указание последовательности одного суда за другим.

Последовательность одного суда за другим ясно обозначена в 1013 ст. „Устава Угол. судопр.”, где говорится, что в делах о многобрачии обвиняемые предаются уголовному суду не прежде как по истребовании от суда духовного точных сведений о совершении брака при существовании другого. Следовательно, по силе этой статьи, духовный суд по предмету исследования первых пяти вышеуказанных вопросов должен предварять суд уголовный: дело, вступающее в уголовный суд, передается сим судом в духовный. Так изъясняется этот предмет и в вышеприведенном указе Св. Синода. Но за сим в ст. 1013 не содержится никакого упоминания о другой части духовного суда в сих делах, имеющей уголовный характер – ни о том – когда, в какое время процесса она должна начинаться и оканчиваться, ни даже о самой ее необходимости. В вышеприведенном указе Св. Синода определяется, что вторая часть духовного суда должна начаться уже по окончании суда уголовного. По точным выражениям указа: «Светский суд, имея в виду переданные из суда духовного сведения и постановив решение по тем предметам дела, кои подлежат уголовному суду, обязан сообщить о своем решении духовному суду, для зависящего со стороны сего последнего определения относительно незаконности брака, который совершен был при существовании прежнего, относительно участвовавших в совершении сего священно-церковнослужителей и вообще обо всем том, что, на основании законов, подлежит ведомству суда духовного». Таким образом одно и то же дело два раза поступает к духовному суду; в первый раз прежде предания обвиняемых уголовному суду, а во второй – по окончании суда уголовного. По одному вопросу дело два раза может быть и в уголовном суде. Это именно по вопросу об участвовавших в совершении брака священно и церковнослужителях. По силе указа Св. Синода вопрос сей разрешается в духовном суде после постановления уголовным судом решения по тем предметам дела, кои подлежат уголовному суду. Но при исследовании духовным судом дела о венчавших второй брак священно-церковнослужителях может открыться такого рода виновность их, за которую они должны быть преданы уголовному суду („Улож. о наказ.” 1557). В виду сего нельзя не прийти к мысли, что для течения дела было бы гораздо более удобств, если бы принята была мысль о соединении обеих частей духовного суда и о производстве их одновременно, и, по совершенной необходимости, предварительно суда уголовного. Естественная, историческая последовательность указывает, что разрешение всех вышеприведенных вопросов должно предшествовать всякому другому судебному действию, и что функция уголовного суда, определяющего свойство и сущность употребленного обвиняемыми при многобрачии подлога, а равно и уголовную ответственность виновных и их пособников, если бы таковые были и священники („Улож. наказ.” 1557), может начаться только уже по окончании суда духовного и по разрешении им всех поставленных выше вопросов. Ибо только сей суд, и он один, может разрешить вопрос о том, может ли и должно ли быть возбуждено дело о многобрачии – в уголовном суде, т. е. заключены ли одним и тем же лицом два брака. Подтверждение этой мысли можно найти и в 151 ст. „Основных положений”, Высочайше утвержден. 29 сентября 1862 г., в которой было принято общее правило, чтобы во всех брачных делах духовный суд предшествовал уголовному. В сей статье „Основных положений” сказано: «В делах о преступлениях против союза брачного и о кровосмешении приговор уголовного суда постановляется после рассмотрения в духовном суде вопросов как о действительности и законности брака, так и о нарушении преступлением церковных правил». Но в „Судебных Уставах”, согласно с этою статьею, начертаны только ст. 1014, 1015; статьи же 1012 и 1013 начертаны согласно со „Сводом” 1857, а не с 151 ст. „Основных положений”.

3) Такое соединение обеих частей духовного суда и предварение сим судом суда уголовного облегчало бы разрешение и третьего вопроса – о значении и силе приговоров одного суда для другого. Если бы суд духовный по всем предметам его подсудности предшествовал суду уголовному, то суд уголовный имел бы для себя только одни свои предметы и постановлял бы приговор по делу окончательный, после которого ему уже не было бы нужды сообщать о своем решении духовному суду. И для предотвращения противоречивых приговоров двух судов об одном и том же предмете и по самому существу уголовный суд должен принять разрешение вопросов, разрешенных духовным судом и сам, в своей деятельности – устремиться к дальнейшему, именно к определению факта и свойств подлога, обмана, или другого противозаконного деяния, употребленного при заключении нового брака, круга виновных в сем лиц и уголовной ответственности, которой они подлежат. При таком разделении двух подсудностей, вопросы, предлагаемые присяжным, будут обнимать только эти последние предметы и не будут касаться предметов, обсужденных и разрешенных уже духовным судом. Нельзя и не должно будет предлагать присяжным вопроса: виновен ли NN во вступлении в новый брак при существовании прежнего? Будет возможен только вопрос: виновен, или не виновен NN в употреблении подлога и обмана, или в другом противозаконном деянии, с помощью которых вступил в новый брак при существовании прежнего? Отрицательный ответ присяжных означал бы только освобождение от уголовной ответственности за подлог и от уголовных последствий с сим соединенных, но не от последствий вступления в новый брак при существовании прежнего, определяемых духовн. судом на основании церковных правил: – не от уничтожения нового брака, не от осуждения на безбрачие, не от епитимии. Все это по принадлежности уже разрешено и определено судом духовным, на основании доказательств и по внутреннему убеждению духовных судей, и перевершать все это никакой суд не может.

Возможность столкновений и противоречивых приговоров по делам сего рода была предусматриваема еще при составлении „Судебных Уставов”. Еще тогда Обер-Прокурор Св. Синода представлял двукратно замечания, которыми имелось в виду в делах о многобрачии обеспечить свободу и достоинство того и другого суда – и духовного и уголовного.

В первый раз замечания Обер – Прокурора сделаны были при рассмотрении 23 статьи проекта „Угол. судопр.”, в которой было указание о необязательности приговоров дух. суда для суда уголовного. Здесь Обер-Прокурор указывал на неудобства, какие могут происходить в практике по делам о многобрачии. Он представлял пример, когда духовным судом признано, что известное лицо Правосл. исповедания, состоявшее в брачном союзе, вступило в новый брак при существовании прежнего; посему, признав такое лицо виновным в двоебрачии, духовный суд, на основании церковных законов, уничтожает второй брак сего лица, восстановляет первый и осуждает виновное лицо, если другое оставленное от первого брака не пожелает пребывать с ним в союзе брачном, на всегдашнее безбрачие. По смыслу же 23 ст. проекта, в которой было правило, что решение духовного суда не обязательно для уголовного суда в отношении виновности подсудимого, такое решение духовного суда может быть обязательно для светского уголовного суда собственно в том отношении, что в вышеприведенном случае действительно совершено двоебрачие; в отношении же виновности в этом преступлении того лица, которое признано таковым судом духовным и осуждено им на всегдашнее безбрачие, решение сего суда не обязательно. Но при действии такого правила, если означенное лицо, по приговору суда уголовного признано будет невиновным в означенном преступлении, – какую силу и какое значение должно иметь после сего окончательное решение суда духовного относительно расторжения второго брака сего лица и осуждения его на всегдашнее безбрачие? В виду того, что это правило повлекло бы за собою, по отношению к окончательным решениям судов духовных, кроме многих тягостных последствий в семейном быту частных лиц – неуважение в православном народе к постановлениям духовного правительства, основанным на церковных законах, Обер-Прокурор предлагал не помещать в этой статье упоминания о духовном суде, что и было исполнено.

В другой раз в замечаниях собственно на 1013 ст. „Уст. Угол. суд.”, содержащую правила производства дел о многобрачии, Обер-Прокурор Св. Синода предлагал статью о многобрачии дополнить тем, что дела о многобрачии подлежат светскому суду во всем, что относится до определения виновности в сем преступлении, или невиновности подсудимых, и в присуждении их к наказанию, или оставлении без ответственности, не касаясь в своих решениях вопроса о законности, или незаконности брака, совершенного при существовании прежнего, и об оставлении его в силе, или о расторжении, равно о последствиях таких браков в отношении виновных и невиновных в оном, что по закону („Уст. Кон.” 222, 223) принадлежит исключительно суду духовному, („Дело Канцел. Обер-Прок. о преобраз. суд. части”, 1864, т. V).

поскольку это заявление не получило места в „Уставе Угол. судопроизв.” 1864 г., то Св. Синод в следующем 1865 г. имел случай снова заявить свое мнение о более точном и ясном разграничении предметов духовной и уголовной подсудности в делах сего рода по поводу изменения 449 ст. 1-й кн. „Военно-Уголов. Устава”. Согласно определению Св. Синода, – 4/15 авг. 1865 г. Высочайше утверждена была следующая редакция этой статьи: «дела о многобрачии служащих в военном ведомстве лиц относятся к ведомству военно-уголовного суда, который приступает к решению оных по истребовании от суда духовного точных сведений о совершении брака при существовании уже другого. По получении сих сведений военный суд, постановив решение по предметам дела, подлежащего рассмотрению суда уголовного, сообщает свое решение духовному суду, для зависящего со стороны сего последнего определения относительно незаконности брака, который совершен был при существовании прежнего».

Эта редакция представляет ту особенность в сравнении с редакциею 6-го февр. 1850 г., принятою в „Свод Законов” 1857 г. и в „Судебные Уставы” 1864 года, что точнее и полнее обозначает деятельность духовного суда. Тогда как по редакции 1013 ст. „Суд. Уст.” от духовного суда требуются только точные сведения о совершении брака при существовании другого – в редакции 449 ст. 1 кн. прежнего „Военно-Уголовного устава” обозначается и другая деятельность духовного суда, состоящая в определении относительно незаконности брака. Но в новый „Военно-Судебный устав” (15 мая 1867 г., ст. 1079) принята не эта редакция, а редакция 1013 ст. „Устава Угол. суд.” 1864 года.

Между тем редакция статьи о многобрачии во всех сих уставах такова, что может подавать и подавала повод к важным практическим затруднениям. По этой редакции представляется, что в делах о многобрачии от духовного суда требуются только точные сведения о совершении брака при существовании уже другого. Отсюда как будто выходит, что сведения, доставляемые духовным судом – суть только материал, которым уголовный суд может пользоваться при постановлении приговора по своему усмотрению, и что они не имеют никакой для сего суда обязательности, что и при совершенно – ясных и положительных сведениях духовного суда о заключении нового брака, при существовании прежнего законного брака, присяжные могут произнести по всему вообще делу оправдательный приговор. Ничего не могло бы быть более соблазнительного и для правосудия вредного, как постановление об одном и том же факте двух совершенно противоположных приговоров в двух судах. И однако же, при существующей редакции 1013 ст., это не только возможно, но и было уже на практике в разных окружных судах. Так было в Ярославском окружном суде. Крестьянка Ярославской губ., бросив своего мужа, достала себе фальшивый вид, с ним некоторое время проживала в Ярославле и здесь, еще при жизни законного мужа, вступила в новое супружество с рядовым. Преступление открылось и при исследовании многобрачия на духовном суде уже сделалось ясным, что 1) виновное лицо действительно состояло в законном браке, 2) что оно злостным образом оставило своего законного супруга, 3) что оно потом, за два еще месяца до смерти своего законного супруга, вступило в новый брак. При исследовании о вступлении в сей последний брак в духовном суде открылось и ясно доказано и то, что для вступления в сей последний брак употреблены подложные документы. И однако же присяжные произносят приговор о невинности во вступлении в брак при существовании прежнего („Яросл. Губ. Вед.” 1870 № 5). В Петербургском окружном суде, в 1871 году (18 ноября), производилось дело о двубрачии отставного фельдъегеря Костыгова, который и на предварительном следствии и потом на суде признал себя виновным, и независимо от сего виновность его подтверждена как доставленными к делу документами и справками, так и показаниями разных лиц. И однако же на предложенный судом вопрос, присяжные отвечали отрицательно и подсудимый объявлен от суда и содержания под стражей свободным. Места, назначенные для публики, были заняты все. Вердикт присяжных произвел отрадное впечатление на присутствовавших, находившихся под впечатлением краткой, но прочувствованной, прекрасной речи защитника, как свидетельствуют газеты („Голос” 19 ноября 1871). В Кишиневе на лицо пред окружным судом явились жена и два ее мужа, и все трое признаны невиновными и вышли из суда при поздравлениях публики („Сын Отеч.” 1871 № 285). Вообще «в делах семейных, чаще чем во всяких других, наши присяжные выносят оправдательные приговоры, несмотря на фактическую несомненность совершения преступного факта» („Журн. Гражд. и торг. права” 1872, 4, 663). Из этого открывается, что в делах о многобрачии – на уголовном суде подвергается новому суждению то, что было уже суждено на суде духовном; и на уголовном суде произносится приговор не согласный с тем, что открыто на суде духовном. На одном суде обвиняемое лицо признается виновным, на другом объявляется невинным.

Защищающие рациональность такого положения и взаимного отношения уголовного суда и духовного ведомства обыкновенно говорят, что сообщение духовного ведомства, которому принадлежит право только собрать материал для уголовного суда, не может быть обязательно для него и присяжных при разрешении вопроса о виновности подсудимого; равным образом и признание сего лица невинным также не заключает в себе никакого противоречия с сообщением дух. ведомства, ибо этим признанием вовсе не отвергается факта двоебрачия, а только отрицается вменение преступления. Таким образом расторжение вновь заключенного, незаконного брака, не имеет связи ни с оправданием, ни с осуждением подсудимого.

Несостоятельность этого умствования обнаруживается при самом первом низведении общих фраз на фактическую и реальную почву. Положим, что духовное ведомство сообщило уголовному суду, что, по произведенному им исследованию, факт двоебрачия не подлежит сомнению; окружной же суд сообщит ему, что по приговору суда, подсудимый признан в двоебрачии невиновным.

Получив от окружного суда отношение о подобном приговоре, чтó должно делать дух. ведомство? Признать новый брак, заключенный при существовании прежнего, недействительным, подвергнуть вступивших в оный епитимии? Но присяжные сказали, что обвиняемое лицо во вступлении в новый брак, при существовании прежнего, невиновно, и уничтожать новый брак, или назначать наказание невинным значило бы поступить вопреки приговору присяжных. Оставить в силе новый брак признанного присяжными невиновным лица? Но это будет значить поступить вопреки церковным правилам. И что тогда делать с первым законным браком и оставленным супругом? Если принять, что духовное ведомство в делах этого рода должно действовать только в качестве административного ведомства, а не в качестве суда, то при этом закреплялись бы и легализировались все вышеуказанные, ненормальные явления. Действуя исключительно в качестве администрации, духовное начальство, по получении подобных приговоров из светского суда, могло бы произвести только сообразные с сими приговорами светского суда исполнительные действия. Следовательно, если присяжные подсудимого, представленного в суд с двумя женами, сознавшегося во вступлении в новый брак, при существовании прежнего, и изобличенного в этом всеми документами, признают невиновным, епархиальное начальство, имеющее право делать только исполнительные, т. е. соответственные с приговорами светского суда распоряжения, должно будет признать действи тельными браки подсудимого с обеими, а иногда может быть и с несколькими женами.

Затруднительно будет при таком отношении духовному ведомству преследовать и духовных лиц, участвовавших в совершении таковых браков, что оно должно исполнить на основании 200 ст. „Уст. Дух. Консисторий”. Если главный виновник признан в светском суде невиновным и брак его законным, то, очевидно, что за сим не может уже быть речи о предании суду, или о каком бы то ни было взыскании с духовных лиц, участвовавших в совершении таковых браков, хотя бы по сведениям духовного ведомства и было ясно, что брак венчан с несоблюдением духовными лицами предосторожностей, или даже не без ведома о препятствии („Уст. Конс.” 200). Если признан невиновным главный виновник, то не может быть никакой речи о виновности людей только не употребивших всех мер предосторожности против него, или же только знавших о препятствии к браку. Главный подсудимый признан невиновным и брак его законным. За сим не может уже быть никакой речи о виновности дух. лиц, венчавших законный брак.

Единственными средствами к устранению всех указанных затруднений, сколько нам представляется, могут быть: точное исчисление и разделение предметов духовного и уголовного суда, предварение духовным судом уголовного и принятие правила, чтобы приговор предшествующего суда, по всем предметам ему подведомым, не был перевершаем в суде последующем.

Итак, согласно с сим, в делах о многобрачии духовный суд прежде уголовного разрешит вопросы: 1) совершен ли, когда, где, с каким лицом и кем прежний брак подсудимого или подсудимых? 2) Если совершен, то законен ли? 3) Если совершен и законен, то продолжает ли существовать и не прекратился ли? 4) Если прекратился, то в какое время, – прежде ли заключения подсудимым нового брачного союза, или уже после? 5) Если прежде, то имел ли о сем сведения подсудимый? 6) Совершен ли новый брак при существовании законного прежнего, когда, где, с кем, кем, на основании каких документов и с соблюдением ли всех предосторожностей? 7) Подлежит ли новый брак уничтожению, как незаконный и недействительный? 8) Может или не может быть восстановлен прежний законный брак подсудимого? 9) Подлежит ли виновный осуждению на безбрачие и по прекращении законного брака? 10) Какой церковной епитимии подлежит за свое преступление? 11) Подлежат ли ответственности священно и церковнослужители, совершившие последний брак – и какой именно – по правилам ли только церковным, или же и уголовной?

II. По разрешении сих вопросов духовным судом, дела о многобрачии поступают к суду уголовному: 1) для определения факта подлога, обмана, или другого незаконного действия, учиненного при вступлении в новое супружество; 2) для разрешения вопроса о том, был ли сей факт деянием подсудимого, или подсудимых, и должен ли быть им вменен в вину; 3) для определения меры уголовных наказаний, которым подлежат виновные в подлоге со включением сюда и священно-церковнослужителей, если способствовали обману („Улож. о наказ.” 1557) и 4) для предписания исполнительных мер к разлучению незаконно брачившихся.

При таком точном и довольно подробном определении предметов того и другого суда в делах о многобрачии и граничная черта, разделяющая ведомство того и другого суда, довольно ясна и едва ли может подавать повод к пререканиям судов. Равным образом, при этом разграничении предметов двух судов и несогласие приговоров одного суда с приговорами другого, не будет причиною соблазна, потому что приговоры разных судов будут относиться к разным предметам. И тот, кто признан на духовном суде вступившим в новый брак при существовании законного прежнего, с последствиями духовным судом определяемыми, т. е. с уничтожением незаконного брака и с епитимиею, может быть признан присяжными невиновным в употреблении обмана, или подлога для вступления в незаконный брак. Столкновения двух судов и соблазна тут не будет.

Напрасно считают единственным средством к отвращению противоречивых приговоров двух судов по делам этого рода – уничтожение одного из двух судов, именно духовного, и устранение одной из двух систем материального права, именно церковной. Свободно-мыслящая печать не отрицает, что при нынешнем положении законов о многобрачии возможны и действительно бывают противоречия в приговорах двух судов и не находит существующий порядок нормальным. В „Журнале Гражд. и торгового права” представляется следующее возможное положение: «По делу о многобрачии духовное начальство, по требованию уголовного суда, удостоверяется, что преступление это несомненно совершено. Присяжные, по внутреннему убеждению, однако же оправдывают обвиняемого. Затем дело поступает опять в духовный суд, который признает второй брак недействительным, осуждает виновного супруга на всегдашнее безбрачие, если покинутый им супруг по первому браку не захочет с ним жить, и подвергает его церковной епитимии. Такие случаи уже бывали на практике….. Очевидно, что нельзя считать нормальным такой порядок вещей, когда один и тот же факт признается не вменяемым в одном суде, а в другом дает повод к суровым уголовным карам (епитимия и безбрачие) и важным гражданским последствиям (расторжение брака). Но очевидно и то, что противоречие это лежит в самом существовании двух разнородных судов и двух систем материального права для одной и той же категории дел и не может быть устранено никаким внешним согласованием статей закона» (1872, 3, 452). Единственным средством к устранению этого противоречия либеральная печать находит уничтожение одной из двух систем материального права, т. е. церковной. Тогда, конечно, не будет ни епитимии, ни осуждения на безбрачие, ни расторжения брака; потому что, пока будут эти наказания, должен быть и духовный суд для присуждения их. Но ни отмена осуждения на безбрачие, ни отмена епитимии и расторжения брака, конечно, не возможны, а, следовательно, невозможно избегнуть и двух судов. И до тех пор, пока указанные наказания существуют должны быть изыскиваемы и способы предотвращения противоречивых приговоров двух судов. Одним из таких способов, как мы указали, должно быть точное указание предметов того и другого суда и предварение духовным судом уголовного. А для предотвращения и самой возможности противоречия в приговорах двух судов, по нашему мнению, целесообразно, кроме разделения предметов, принять правила, изложенные в ст. 27–31 „Устава Угол. суд.”, применяя их к духовному суду, примерно следующим образом:

1, приговор духовного суда по всем вопросам его подсудности не подлежит обсуждению суда уголовного;

2, приговор суда уголовного ни в чем не изменяет приговора, постановленного духовным судом.

Мысль о регулировании таким образом относительного значения приговоров одного суда для другого основывается на высказанном Св. Синодом, при рассмотрении проекта „Судебных Уставов” 1864 г., мнении. В определении Св. Синода 24 февраля 1864 г. (Проток. № 354) выражено, что «исследование в светском ведомстве такого преступления, которое совершенно раскрыто духовным судом в связи с подсудным ему преступным деянием, было бы излишне и не соответствует 23 ст. проекта, по которой окончательное решение духовным судом подлежащих рассмотрению его вопросов обязательно для уголовного суда в отношении действительности и свойства события или деяния, так как преступление подсудимого, находившееся в тесной связи с деянием его, подведомым духовному суду в отношении действительности и свойства своего, необходимо подлежит рассмотрению сего суда. Но с другой стороны следует допустить и то, что в отношении преступления обнаруживаемого при производстве какого-либо дела в духовном суде, если оно не имеет тесной связи с тем делом, следственные действия дух. начальства могут быть неполными и недостаточными к совершенному раскрытию вины подсудимого и потому не должны стеснять уголовный суд в дальнейших действиях, необходимых для совершенного раскрытия преступления».

Переходя к рассмотрению прочих упомянутых нами выше дел, подлежащих и духовному суду и уголовному, мы должны заметить, что порядок для сих дел начертан в 1014 и 1015 статьях „Уст. Угол. судопр.” 1864 г. и состоит в следующем: «Дела о вступлении в брак в недозволенных степенях родства, или свойства, о воспрещенном браке христиан с нехристианами и четвертом браке Православных поступают к уголовному суду по окончании над виновными суда духовного. Сему же порядку следуют и другие дела брачные, в коих уголовный суд, по передаче их из суда духовного, определяет уголовную ответственность подсудимых, а также дела о браках таких лиц духовного звания, коим, по законам Церкви их, воспрещено вступать в брачный союз, если виновными употреблен был для сего обман, или подлог.» („Уст. Угол. судопр.” 1014, 1015). Такой порядок при составлении „Судебных Уставов” 1864 г. признан со стороны законодательной власти не заключающим в себе ничего несообразного с установленными началами уголовного судопроизводства („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. ч. 2, стр. 374) и к изменению его тогда не представлялось никакого основания. Дела сии признаны относящимися к такой категории дел, которые во всяком случае должны начинаться в духовном суде и которые не прежде поступают в светские суды, как по окончании над виновными суда духовного (стр. 375).

Согласно с законодательною мыслью, изъясненною при составлении „Судебных Уставов” 1864 года, к изменению ныне существующих правил о подсудности сих дел не представляется никаких оснований. Напротив, дела о браках, заключенных в недозволенных степенях родства и свойства, о воспрещенных браках Православных христиан с нехристианами, о четвертом браке и о браке лиц, не достигших узаконенного возраста или имеющих более 80 лет, должны подлежать двоякому суду – духовному и уголовному и при том духовному суду прежде уголовного, согласно с указанным в 1014 и 1015 статьях „Устава Уголовного судопроизводства” порядком.

К такому убеждению, кроме сейчас изъясненного согласия оного с мыслью составителей „Судебных Уставов”, приводят еще нижеследующие, частнейшие соображения о каждом ъ особенности роде указанных дел.

Б) Что касается до браков, заключенных в запрещенных степенях родства и свойства, то к убеждению в необходимости производства сих дел в духовном суде и поступления сих дел к суду уголовному уже по окончании духовного, приводят следующие соображения:

1) Необходимость двоякого суда, т. е. духовного и уголовного в делах сего рода основывается на том, что родственные браки запрещаются церковным законом под страхом церковного наказания (VI Всел. соб. 53, 54) и уголовным под страхом наказания уголовного („Улож. о наказ.” 1559, 1562). Наказание, тем и другим законом полагаемое, должно быть назначено. Следовательно, должен быть тот и другой суд: ибо каждый суд может приговорить только к одному наказанию, – именно к тому, которое ему свойственно, – церковный – к церковному, уголовный – к уголовному.

2) Необходимость в частности духовного суда прежде уголовного и притом с исследованием и разрешением вопроса о виновности не одних только венчавших брак священно и церковнослужителей, но и самих брачившихся основывается:

а) На том, что законы, определяющие запрещение брака в родстве и свойстве, а равно виды и степени родства и свойства для брака воспрещенные, – суть исключительно церковные. Сии законы главное основание имеют в 18 и 20 главах книги Левит, разъяснены и истолкованы в „Правилах Апостольских” (19), соборных (VI Всел. 53, 54 Неок. 2), отеческих (Вас. Вел. 23, 78, 87; Тимоф. Алекс. 11) и поздних исключительно церковных определениях (см. сии опр. Σὺντ. τ. ϑεὶων κανὸνων т. V.; Сравн. „Догм. богосл.” Преосв. Макария т. V, стр. 21), государственною властью Византийской империи предоставлены исключительному ведению церковной власти, и у нас от самого начала Русской церкви до ныне составляли и составляют предмет, подлежащий рассмотрению исключительно церковной власти, что признает и наше светское законодательство („Св. Зак.” X, 1, 23, 37) и Кассационный Сенат („Решение Угол. кассац. департ.” 4 окт. 1869 № 798). Один из видов воспрещенного для брака родства – именно родство крестное, или духовное – происхождения новозаветно-церковного. Установить иной порядок суда о нарушениях сих законов, и по существу и происхождению церковных, и со стороны государственной власти признаваемых за церковные, и в светских кодексах не содержащихся, значило бы принять мысль, что законы сии перестают быть церковными, или же, что светский суд компетентен и на производство дел о нарушении церковных правил, и на разрешение вопроса о силе и действительности церковного таинства.

б) На том, что светский уголовный суд не имеет собственных средств к производству исследования и суда по большей части предметов в делах сего рода. Уголовный суд при самом приступе к делу встретился бы с препятствием неразрешимым для него без обращения к церковной власти и церковным законам. Запрещен или не запрещен брак, подлежащий исследованию, – вот первый вопрос, который должен задать себе судебный следователь и на этот вопрос он не может дать себе ответа на основании гражданских и уголовных законов. Он обратится к X тому, но там в 23 статье 1-й книги найдет, что родственные браки возбраняются церковными законами. По необходимости он должен будет требовать сведений о сем от духовной власти. Не разрешит сам собою уголовный следователь и другого, непосредственно за вышеуказанным первым следующего вопроса, именно того: подсудимые лица действительно ли состоят в таком родстве между собою, в каком вступление в брак запрещено? И на это он не имеет своих средств, а должен обращаться к церковной же власти, в ведомстве которой ведутся и хранятся метрические и другие акты. Не разрешит сам собою уголовный следователь и третьего вопроса: действительно ли совершен, – кем, когда, где, и с соблюдением ли всех установленных предосторожностей брак между подлежащими суду родственными лицами? Сведения об этом, а не редко и следствие для получения этих сведений – в духовном ведомстве. Не будет разрешать светский уголовный суд и вопрос о церковных наказаниях, как лицам виновным во вступлении в брак в родстве, так и венчавшим („Улож. о наказ.” 1574). Не может произнести светский суд и решения о законности или незаконности, действительности или недействительности брака: ибо незаконным и недействительным брак может быть признан только надлежащим церковным судом („Свод зак.” X. 1, 38). Наконец, возложить на светский уголовный суд обязанность производить суд о браках, в родстве заключенных, значило бы возложить на него и обязанность истолкования церковных законов о родстве, воспрещенном для брака, что необходимо при каждом случае применения закона и что, однако же, было ли бы соответственно и средствам уголовного суда и самому характеру правонарушения в родственных браках? При этом оказалось бы, что законы, которые и Церковь, и государство почитают исключительно церковными, истолковываются и прилагаются светским судом, чего доселе никогда не было: ибо в потребных случаях светские суды, за разъяснением и истолкованием церковных законов, всегда, по закону, обращались к церковной власти. За сим что же остается уголовному суду? Одно только действие, ему свойственное и неотъемлемо принадлежащее – определение уголовного наказания на основании 1559, 1561, 1562 статей Уложения о наказаниях. Таким образом с принятием мысли о передаче суда по делам о браках, заключенных в родстве, из духовных судов светским уголовным, оказалось бы, что от суда, имеющего средства и возможность самостоятельно, без чужой помощи разрешить большую часть вопросов, входящих в состав дела, передается исследование к такому суду, который своими средствами может разрешить только один частный вопрос дела, за разрешением же всех прочих будет обращаться к тому же самому суду, от которого принимает дела. Удобно ли это и не странно ли?

в) Необходимость церковного суда по делам сего рода основывается и на соображениях другого рода. Именно, если примем за основание в разрешении вопроса и то положение, что разрешение вопроса о событии и свойствах преступного деяния должно принадлежать тому суду, который по своим законам имеет право назначать большее наказание, то и в этом случае должны будем прийти к мысли о необходимости разрешения указанного вопроса в духовном суде. Уголовный суд за вступление заведомо в брак в степени родства или свойства, воспрещенной для брака, может подвергнуть виновных заключению в тюрьме на время от 4-х месяцев до 1 года и 4 месяцев, исключая первую и вторую степень родства, наказуемые по законам о кровосмешении. По церковному суду виновным полагается отлучение от святого Причащения на семь лет (VI, 54. Вас. Вел. 78) и даже до смерти (Анк. 2); а священнослужителям за повенчание родственных браков в первых четырех степенях, – если то совершили по несоблюдению предосторожностей, – церковный закон определяет в наказание: содержание в монастыре от 3 до 6 месяцев, если же они то учинили не без ведома о препятствии, то священнослужители лишаются сана, с оставлением в духовном ведомстве на низших должностях, а причетники наказываются содержанием в монастыре до 6 месяцев, или исключаются из духовного звания, то есть, и те и другие подвергаются наказаниям, соединенным с ограничением прав состояния. Очевидно, что последние, т. е. церковным судом налагаемые наказания более тяжки, чем налагаемые судом уголовным. Следовательно, и поэтому основанию, разрешение указанного вопроса должно принадлежать церковному суду.

г) Дальнейшие основания, ведущие к тому же заключению, представляются теми затруднениями, какие должно будет разрешить с передачею дел о родственных браках из духовных судов в уголовные. И аа) с такою передачею является вопрос: если во вступлении в родственные, воспрещенные браки, будут обвинены лица, имеющие духовный сан, или церковнослужители, – какому суду должны они подлежать, – духовному или уголовному? бб) По указу 19 января 1810 года („Собр. Зак.” № 24091) некоторые родственные браки, именно начиная с 5-й степени до 7-й, воспрещенные „Кормчею”, могут быть разрешены епархиальным архиереем. Какой суд будет производить дела о браках, заключенных в этих степенях родства и свойства без архиерейского разрешения, или вопреки архиерейскому запрещению? В „Уложении о наказаниях” не предусмотрены подобные случаи; между тем в них заключаются нарушения запрещений, изложенных в указе Святейшего Синода 19 января 1810 года, а все нарушения наказуемы, вв) По церковным правилам родственные браки некоторых степеней дозволяются с разрешения епархиальных архиереев. При передаче дел о родственных браках из духовного суда уголовному, кто будет давать разрешения, – архиерей или губернатор? гг) Если переданы будут дела о родственных браках светским судам, то конечно и толкование церковных правил о родстве нужно передать Кассационному Сенату. Удобно ли и возможно ли будет сделать это? дд) Наконец с передачею дел о браках, в родстве заключенных, из духовного суда в светский, явится и такой вопрос: право законодательства о родстве, воспрещенном для браков, должно ли по-прежнему принадлежать Церкви, или сие право должно перейти к государству? Но «возможно ли у нас, – спросим мы вместе с одним ученым и государственным мужем, – перенесть в гражданский закон условия совершения и расторжения брака, по одному произволу законодателя, не справляясь с уставами Церкви и не повторяя того, что постановлено в Соборных определениях?» И ответим вместе с ним же: «Немыслим у нас такой переворот без отречения от Церкви» (Победоносцева „Курс. Гражд. права” 2, 59).

Сторонники противного мнения выставляют на вид изобретенное ими будто бы коренное правило процесса, состоящее в том, чтобы при разбирательстве дел двоякой подсудности действовали не оба суда со свойственною им самостоятельностью и последовательностью, а чтобы суд одного ведомства оставался действительным судом, суд же другого ведомства являлся только дополнительным установлением и действовал в качестве исполнительного института. Последняя роль назначается сторонниками духовному суду, т. е. он должен быть недействительным судом, а только исполнительным институтом, или полициею. Мы осмеливаемся уверить сторонников противного мнения, что выставленного ими коренного правила процесса нигде нет и что оно есть чистый вымысел. Коль скоро законодатель признает какое-нибудь дело подсудным двум судам, то сим самым и вместе с сим он допускает необходимо и то, чтобы каждый из двух судов в указанных ему пределах действовал как суд, а не как полиция, или как исполнительный институт. Различаются точно разные стороны в деле, каждому суду указывается что он должен делать и в какое время, последующий суд рассматривает дело в тех его частях, которые не были обсуждены и разрешены предыдущим, и всем этим предотвращается противоречие приговоров двух судов. Вот эти правила известные и действующие и в новом нашем процессе („Уст. Угол. Суд”. изд. Госуд. Канц. стр. 39–41, 495–499); а выставленное сторонниками мнимо – коренное правило есть совершенная выдумка и не соответствующая действительности и невозможная: ибо никакой суд не может быть поставлен в положение исполнителя приговоров другого суда. Самое установление двух судов для одного и того же дела, выставляемое сторонниками как «несправедливое с точки зрения правосудия», составителями Судебных Уставов 1864 г. признается не заключающими в себе ничего несообразного с началами уголовного судопроизводства („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. II, 374).

За сим сторонники противного мнения обращаются к предметам деятельности духовного ведомства в делах о родственных браках и заключают, что все эти предметы не представляют ничего для судебной деятельности и должны быть разрешаемы административно. Деятельность дух. ведомства, говорят, ограничивается: а) доставлением сведений относительно события брака и степени родства между брачившимися лицами, б) признанием брака недействительным и в) наложением епитимии. Но все эти действия должны быть сочтены административными; судебным действием дух. ведомства может быть только одно – суждение о венчавших брак дух. лицах. Не по представлению сторонников, а по истинному действующему закону деятельность духовного ведомства состоит: а) в законном удостоверении о заключении брака в родстве, и б) в заключении о незаконности брака, основанном на строгом рассмотрении доказательств о родстве и соображении степеней оного с правилами, изъясненными в определениях Св. Синода, основанных на точном разуме правил Св. Церкви („Уст. Конс.” 219, 220); а деятельность светского гражданского суда состоит в суждении о прижитых в незаконном браке детях, и уголовного в определении виновным наказания по Уложению о наказаниях (1559). Итак, если согласиться со сторонниками, что от дух. ведомства требуются только справки и сведения, то судебная процедура, т. е. строгое рассмотрение доказательств о родстве и соображение степеней оного с правилами, изъясненными в определениях Св. Синода, основанных на точном разуме правил Св. Церкви, будет принадлежать светскому суду. Но светский суд не будет в состоянии исполнить этой обязанности, так как определений Св. Синода, на которых должно быть основано заключение, в законах служащих руководством для светского суда, нет. Если же эту деятельность оставить за духовным ведомством, то светскому суду не останется ничего кроме нынешней деятельности, т. е. определения светского наказания и разрешения вопроса о детях. Признание недействительности брака и наложение епитимии никогда не могут быть административными распоряжениями: они могут быть постановлены только судом; таково существо того и другого акта и так рассматриваются они нашим законодательством церковным и светским. А посему заменить нынешнюю судебную деятельность дух. ведомства в этих делах административными распоряжениями духовного начальства не представляется никакой разумной возможности. Можно совсем упразднить всякую деятельность дух. власти, признав гражданский брак. Но так уродовать и подменять один вид деятельности вместо другого (административную вместо судебной) невозможно.

Говорят, что расширение юрисдикции светского суда в этих делах и на этих основаниях должно признать усовершенствованием в законодательстве, как шаг к его единству, и утверждают, что в видах усовершенствования законодательства не следует останавливаться пред ограничением юрисдикции дух. суда в этих делах. Таким образом оказывается, что усовершенствование законодательства требует ограничения юрисдикции дух. суда, а полное совершенство будет достигнуто тогда, когда будет его единство, т. е. когда будет вполне уничтожен духовный суд. Мысль вполне достойная нашего прогрессивного века, стремящегося к уничтожению Церкви! В видах единства, может быть, даже уничтожат и один из светских судов, напр. гражданский, и сольют вместе рассмотрение вопроса и о детях, прижитых в родственном браке и о тюремном заключении. Забывают стремящиеся к единству, что таким слитиям противится более всего юридический смысл и юридическая натура самого предмета, и до введения гражданского брака не будет возможно уничтожение духовного суда в сих делах.

По всем предложенным соображениям не представляется ничего лучшего, как оставить эти дела на прежнем основании – в духовном суде. Суд духовный, получив сведение о браке, заключенном в запрещенных степенях родства, своими собственными средствами произведет исследование по всем вопросам дела и, на основании этого исследования, постановит заключение о действительности или недействительности брака, о церковных наказаниях, которым подлежат виновные и священно и церковнослужители, венчавшие брак. Окончательный приговор духовного суда передается им уголовному суду для наложения на виновных, а равно на их родителей и опекунов наказаний, определенных в статье 1559 „Уложения о наказаниях”. Приговор сей обязателен для уголовного суда в отношении действительности и свойства события. Но мера уголовной ответственности определяется уголовным судом самостоятельно.

При такой постановке дела каждый суд будет делать только свое дело, и своими, а не чужими средствами, все указанные выше затруднения будут устранены, и никакого колебания в существующем, установленном порядке произведено не будет.

В) Тому же порядку и по тем же причинам должны следовать и три другие рода брачных дел, упоминаемые в 1014 и 1015 статьях „Устава Уголовного судопроизводства”, – именно дела о воспрещенном браке христиан с не христианами, о четвертом браке и о браках таких духовных лиц, коим по законам Церкви воспрещено вступать в брак, если ими употреблен был для сего обман, или подлог. (Ибо, если не было такого обмана, или подлога, то виновные духовного звания судятся исключительно своим духовным судом по правилам Церкви „Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 11 стр. 375). Все три рода браков воспрещены первоначально церковными законами. (См. о первом – IV Всел. 14. Лаодик. 10, 13; Карф. 30; о втором – Вас. Вел. 4, 80; Кормч. гл. 52; о третьем – 1Тимоф. 3:2; Апост. 26; Васил. Велик. 6, 18; IV. Всел. 15, 16; VI Всел. 3, 6, 12) и за сим во все века Православной церкви, и без всякого отступления, воспрещаемы были церковными же правилами, и по сим правилам подлежат наказаниям. Посему если бы передать эти дела уголовному следователю; то сей последний был бы поставлен в величайшее затруднение. До тех пор, пока он дойдет до единственного предмета своей специальности, т. е. до определения факта обмана, или подлога и уголовной, ответственности подсудимых по статьям Уложения о наказаниях 1564 и 1569, он или должен будет оставаться совершенно без средств, или же за всем обращаться в духовное ведомство и действовать таким образом несамостоятельно, а на основании справок и сведений, доставленных из духовного ведомства. В исследовании о четверобрачии, например, он должен истребовать себе точные сведения о трех прежде бывших браках, о законности каждого из трех браков – от духовного ведомства. Духовное же ведомство для удовлетворения следователя может быть вынуждено произвести следствие для получения точных сведений, о котором-либо из трех браков. Следствие о браках духовных лиц, коим воспрещено вступать в брак, по неизбежной также необходимости, будет производиться духовным судом до момента обмана или подлога, так как в сих делах заключается преступление против специальных правил, постановленных для священнослужителей.

По сим основаниям, а равно и для избежания указанных затруднений, – представляется естественным и совершенно необходимым в отношении к сим трем родам дел остаться при нынешнем порядке, закрепленном и „Судебными Уставами” по предложению Святейшего Синода. Отступление от сего порядка в том смысле, чтобы дела сии были судимы уголовным судом, а не духовным, повлекло бы за собою многочисленные и весьма важные затруднения и несообразности.

Г) Дела о вступлении в брак прежде или позднее узаконенного возраста, порядку, указанному в 1014 п 1015 статьях „Устава Уголовного судопроизводства”, должны следовать: 1) потому, что законы о наибольшем возрасте для брака дозволенном суть исключительно церковные (Вас. Вел. 24; „Синод. указ.” 12 дек. 1744 г. „Собр. Зак.” № 9087). Законы о наименьшем возрасте, дозволенном для браков, хотя первоначально не церковного происхождения, а заимствованы из римского права, но с древнейшего времени, по самому естественному ходу вещей, поставлены под охрану Церкви и нарушения их были судимы и доселе судятся исключительно церковным судом и в Греческой церкви, и в Русской. 2) Второе основание к тому, чтобы дела о нарушении правил касательно возраста при браках следовали порядку, указанному в статьях 1014 и 1015, „Уст. Уголов. судопр.”, заключается в самой естественности этого порядка. Все основания к разрешению этого вопроса в духовном ведомстве: метрические и другие акты, на основании коих можно определить возраст – в церквах и Духовных Консисториях. Лица, которые ведут сии акты, которые совершают крещение и браки, в сих делах, если нет тут подлога, подлежат духовному суду („Улож. о наказ.” 1574). Производить следствие и суд по сим делам в духовном ведомстве прежде, – предписывает самая естественная необходимость. По окончании суда духовного виновные предаются суду уголовному для определения им наказания по статьям 1563, 1571 и 1572 „Уложения о наказаниях”.

Таковы частные из каждого рода дел заимствованные соображения в подтверждение мысли об оставлении сих дел на нынешних основаниях в духовном суде. Остается представить еще некоторые общие соображения, имеющие приложение ко всем делам о незаконных браках.

I. Мы приводили уже выше то существенное положение нашего законодательства, что брак может быть признан незаконным и недействительным только надлежащим духовным судом („Св. Зак.” т. X, 1, 38); и, следовательно, предложение о передаче дел о незаконных браках в светский суд направлено к совершенной отмене этого положения. Теперь мы обратим внимание на другое существенное же в делах сего рода положение, именно на то, что все заключения о законности, или незаконности, действительности, или недействительности браков основываются на точном разуме правил Святой Церкви и определений Св. Синода („Св. Зак.” т. X, 2,805). Следовательно, светский суд, если бы ему переданы были дела сего рода, стал бы входить в рассмотрение точного разума правил Св. Церкви и определений Св. Синода. Едва ли это удобно и возможно, и едва ли светский суд признает себя к сему компетентным. Комиссия, составлявшая „Судебные Уставы” 1864 г., не признавала право способности к сему светских судов и в статье 58 проекта VI кн. „Уст. Суд. гражд.”, составленного Комиссиею, прямо выражено было, что все дела о признании законности, или незаконности браков подлежат ведомству судов духовных. Исключена эта статья из „Устава” единственно потому, что он должен содержать только правила гражданского судопроизводства.

II. Мы должны обратить внимание и на то высказываемое иногда мнение, будто в делах о незаконных браках все относящееся до светских лиц может и должно быть доставляемо и разрешаемо духовною администрациею и только относящееся до духовных лиц должно быть разрешаемо духовным судом; мнение, с которым решительно не возможно согласиться. И 1) невозможно, в отношении к разрешению вопросов о событии брака и о других, сюда относящихся обстоятельствах, ограничиться одною административною деятельностью духовного начальства. Не трудно конечно получить сведения о событиях брака и о степенях родства между брачившимися лицами, если брак записан в метрической и обыскной книгах, и если рождение обоих брачившихся лиц также значится в метрической книге. Но в делах о незаконных браках не всегда бывает так, а не редки случаи, что или брак не записан, ни в метрической, ни в обыскной книге, или же рождение которого-либо лица пропущено. Дабы получить несомнительные о сем сведения, ныне духовное ведомство употребляет для сего справку прежде всего с метрическими книгами, а если брак в метрических книгах не записан, то доказательства о нем приобретаются из обыскной книги и из исповедных росписей, из гражданских документов и чрез следствие. Следствие заключает в себе показания причта, который венчал брак, бывших при браке свидетелей и вообще знающих о достоверности события брака, супругов, о которых идет дело и их родителей. По собрании документов или по производстве следствия духовный суд рассматривает оные, и постановив заключение сообщает присутственным местам („Уст. Конс.” 263 – 265). И так об одном только предмете – о событии брака не редко происходит целая судебная процедура – со следствием и заключением духовно-судебного места. Такая же процедура может потребоваться и при изыскании родственных отношений двух брачившихся лиц, ибо и в сих случаях приходится иногда восходить до разрешения вопроса о законном браке. В делах о четвертом браке судебная процедура может требоваться иногда не об одном, а может быть о двух или даже о всех трех предшествующих браках. 2) Невозможно административное разрешение и вопроса о признании брака недействительным. И самое это признание и последствия этого признания столь важны, что административное решение этого вопроса невозможно. По действующим ныне законам признание брака законным и действительным, или незаконным и недействительным может последовать только со стороны надлежащего духовного суда („Свод Зак.” X, 1,38, 2,799,800). По смыслу указанного мнения признание действительности или недействительности брака предполагается следствием не судебной, а исполнительной административной деятельности епархиального начальства. Епархиальное начальство делает зависящие от него распоряжения относительно признания действительности брака в сих случаях. Но и важность такого действия, каково признание или не признание брака действительным или недействительным, и значение последствий такого признания требуют непременно судебного рассмотрения дела и исключают возможность рассмотрения сего дела административным порядком. Если для признания брака действительным или недействительным считается необходимым участие духовного ведомства, то участие сие необходимо должно быть судебное. Административное же действование духовного ведомства в сих делах совершенно излишне. Административных распоряжений относительно признания действительности брака со стороны духовного начальства не может быть никаких: ибо в тех случаях, когда светский суд в данном деле не усмотрит факта, вследствие которого брак признается незаконным, то само собою разумеется, и сообщать об этом духовному начальству, для признания брака законным, не будет; если же светский суд в данном деле найдет неподлежащим сомнению присутствие факта, вследствие которого брак признается незаконным и недействительным, то зачем и какие нужны со стороны духовного начальства распоряжения о признании брака не действительным? Кроме отметки в метрических книгах какое другое распоряжение со стороны духовного начальства возможно в сем случае? 3) Невозможно административное действие и по тяжести налагаемого за преступления сего рода наказания. По церковным правилам может быть положена за родственные браки семилетняя епитимия (VI, 53,54). Невозможно принять, что бы отлучение от святого Причащения на семь лет могло быть налагаемо административным распоряжением. 4) Нельзя не обратить внимание и на то, что статьи „Устава Угол. Судопроизводства” 1014, 1015 получили нынешнюю редакцию согласно с одобренными Святейшим Синодом замечаниями Обер-Прокурора Святейшего Синода. Сие одобрение Святейшего Синода выражено в точности следующими словами: Святейший Синод, по рассмотрении замечаний и соображений о проекте Судебных Уставов, находит, что оные вполне соответствуют взгляду Святейшего Синода на отношения Православной Церкви и ее духовенства к светским судебным властям. (Опред. в Проток. Св. Синода 24 февраля 1864 г. № 354 и 9 мая 1864 № 937). 5) Наконец должно заметить и то, что в практике статьи сии доселе не возбуждали никаких затруднений. То замечание, будто и ныне административным образом налагаются епитимии в случае присуждения кого-либо светским судом, не имеет основания: ибо и в этом случае духовная власть действует не как административная, и имеет предметы для действия именно в качестве не административной, а судебной власти, подобно тому, как ныне и светский суд при определении наказания по делам предварительно подлежащим духовному суду, на основании 1014 и 1015 статей „Устава Уголовного судопроизводства”, действует и назначает наказания как суд, а не как администрация.

III. Наконец мы должны здесь устранить одно возражение, представляемое противною стороною. Говорят, что при нынешнем порядке, при суждении дел, указываемых в 1014 и 1015 статьях „Устава Угол. судопр.”, возможно противоречие в приговорах двух судов духовного и уголовного. «Дела эти производятся предварительно в дух. суде, а потом передаются в уголовный. Но где же гарантии в том, что лицо, признанное дух. судом виновным во вступлении в 4-й брак напр., не будет оправдано потому же обвинению в уголовном суде? Ведь хотя в „Уставе Угол. суд.”, благодаря настояниям Обер-Прокурора Св. Синода, и нет прямо выраженного правила о том, что приговор дух. суда необязателен для светского, но это само собою разумеется, так как статья 23 проекта „Уст. Угол. суд.” вычеркнута была только для предупреждения соблазна от резкого обозначения необязательности решений дух. судов для светских уголовных; необязательность же эта вытекает из сущности уголовной юрисдикции» („Журн. Гражд. и торг. права” 1872, 3, 453). Возражение, основанное на решительном недоразумении. И здесь, как в делах о многобрачии, духовный и уголовный суд судят не одни и те же предметы в одном и том же деле, а разные. Духовный суд разрешает вопрос о событии преступного деяния (4-го брака, брака с нехристианами и пр.) и определяет по церковным законам последствия сего деяния; уголовный суд определяет только степень и меру уголовной ответственности лица, признанного на духовном суде совершившим известное преступное деяние. Уголовный суд не будет разрешать вопрос – было совершено, или не было совершено преступное деяние, не будет определять церковного наказания и таким образом приговоры двух судов не столкнутся. Если для устранения возможного противоречия между судами уголовным и гражданским признано достаточным постановить, что по вопросам тесно между собою связанным, гражданский суд не прежде приступает к решению гражданского иска, как по решении дела в суде уголовном („Устав. Угол. суд.” мот. ст. 31); то это же правило может предотвратить возможность противоречий и между судами духовным и уголовным, когда духовный суд разрешает предлежащие ему вопросы прежде уголовного. За сим вполне несправедливо то выставленное в возражении замечание, будто решение духовного суда необязательно для уголовного суда и будто необязательность эта вытекает из сущности уголовной юрисдикции. Если решение гражданского суда, по закону („Уст. Угол. суд.” 29) обязательно для уголовного суда в отношении действительности и свойства события, или деяния, но не обязательно в отношении виновности подсудимого, то в этом случае имеют место особые причины, заключающиеся в самом существе уголовного и гражданского процесса и не могущие иметь приложения в тех случаях, когда дело идет о суде уголовном и духовном. Гражданский и уголовный процесс утверждаются совершенно на разных основаниях – первый на формальных доказательствах, последний на внутреннем убеждении судей, основанном на совокупности всех обстоятельств дела. Между духовным же и уголовным судом нет этой коренной разности. И прежде дух. суды имели возможность произносить приговоры на основании совокупности обстоятельств дела („Уст. Конс.” 252); по осуществлении же предположений Комитета духовные суды исключительно обязаны будут постановлять приговоры по внутреннему убеждению судей, основанному на совокупности обстоятельств, обнаруженных при следствии и суде. И духовные суды, по характеру своему также суть суды уголовные, т. е. произносящие приговоры о виновности, или невинности; следовательно, постановлять правило о необязательности приговора дух. суда для уголовного значило бы тоже, что установить правило о необязательности приговоров одного уголовного суда для другого, напр., Новгородского для С.-Петербургского. Нигде нет и не может быть правила о необязательности для уголовного суда приговоров военного суда, так как оба суда действуют на основании одинаковых принципов и начал при рассмотрении дел и постановлении приговоров. В таких же взаимных отношениях должны быть и суды духовный и уголовный. И этим именно объясняется исключение из „Устава Угол. судопроизводства” 23-й статьи проекта. Этого исключения требовала юридическая логика и последовательность, а не какие-нибудь узкие сословные интересы. Разные, существующие в государстве суды, произносящие приговоры уголовного характера, т. е. о виновности, или невинности, не могут быть поставлены в такое взаимное отношение, чтобы приговор одного не был обязателен для другого. Обер-Прокурор Св. Синода, добиваясь исключения 23-й статьи проекта действовал не только в церковных видах, но и как глубокий светский юрист. Суды духовный и уголовный у нас издревле взаимно признают один приговоры другого, не подвергая сомнению. Духовный суд не переисследует приговоры уголовного, когда сей последний постановляет приговор, которым виновный присуждается сверх уголовного наказания еще к церковному покаянию. Уголовный суд не поверяет приговоры суда духовного по делам, обозначенным в 1014 и 1015 статьях „Устава Угол. судопроизводства”. И при составлении „Судебных Уставов” 1864 г. было именно изъяснено, что этот порядок не представляет ничего несообразного с установленными началами уголовного судопроизводства („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. II, 374).

По всем сим соображениям дела, поименованные в 1014 и 1015 ст. „Уст. Угол. суд.”, а равно и дела о браках лиц, не достигших узаконенного возраста, или имеющих более 80 лет от роду и впредь должны быть производимы на точном основании сих статей.

Переходим к такому роду дел двоякой подсудности, в котором имеют место или один духовный суд, или же уголовный суд и после него духовный, смотря по желанию вчиняющего и по целям, какие имеет он в виду, или же смотря по лицам, к которым относится. Это а) дела о прелюбодеянии и б) дела о любодеянии.

а) Дела о прелюбодеянии.

По 1016 ст. „Устава Уголовного судопроизв.”, «дела по жалобе одного из супругов на нарушение другим святости брака прелюбодеянием ведаются: или 1) уголовным судом, когда оскорбленный супруг просит о наказании виновного по уголовным законам („Улож. о нак.” 1585), или 2) судом духовным, когда оскорбленный супруг просит о расторжении брака и о наказании виновного по правилам церковным».

К принятию такого именно порядка законодательная власть в 1864 г. пришла после продолжительных бывших по этому предмету рассуждений и согласно заключению Святейшего Синода, удостоенному Высочайшего утверждения.

Учрежденною при Государственной Канцелярии Комиссиею для развития основных положений судопроизводства был проектирован особый порядок производства дел о прелюбодеянии – в следующем виде: «Дела по жалобе одного из супругов на нарушение другим супругом брачного союза прелюбодеянием („Улож. о нак.” ст. 2156, ныне 1585) производятся в светском уголовном суде. Просьбы о расторжении по сей причине брака подлежат ведению духовного суда не прежде как по окончании суда уголовного, которого обвинительный приговор признается, во всяком случае, за несомненное доказательство прелюбодеяния осужденного лица».

Святейший Синод, на рассмотрение которого предложена была между другими и эта статья, признал необходимым изменение сей статьи проекта в существе и редакции. Исходя из того положения, что оскорбление святости брака прелюбодеянием причислено как церковным, так и государственным законодательством к тем преступлениям, по коим дело возбуждается не иначе, как по иску, или жалобе оскорбленного супруга („Уст. Конс.” 241, 242, „Св. Зак.” Т. X, 1, 45, 2,804., Т. XV, 1, 2166), что дела подобного рода могут оканчиваться примирением („Уст. Конс.” 243, „Улож. о нак.” 171), и что по сим делам приговор о наказании отменяется, если принесший жалобу примирится с виновным прежде исполнения приговора, Святейший Синод полагал относительно дел о преступлении прелюбодеяния, возбуждаемых в судах духовных и светских уголовных жалобами оскорбленных сим преступлением супругов, постановить следующее: Супруг оскорбленный нарушением святости брака прелюбодеянием другого супруга, может если желает, возбудить дело: или принесением светскому уголовному суду жалобы, с тою целью, чтобы виновный был подвергнут наказанию, определенному в 2156 ст. Улож. о наказ., или подачею подлежащему епархиальному, начальству искового прошения о разводе с супругом им обвиняемым в прелюбодеянии, на основании законоположений церковных ( „У cm . Конс.” 230, 238– 244, 248–260). Кто на основании этом начнет дело в светском суде, тот теряет право объявить иск в духовном суде, и наоборот, кто обратится к духовному начальству с исковою просьбою о разводе брака, тот не может просить светский уголовный суд о назначении виновному наказания по cm . 2156 (1585) „Уложения о наказаниях”.

С этим проектом, предложенным Святейшим Синодом, и по сущности и даже по редакции вполне согласна 1016 статья „Устава Уголовного судопроизводства”, действующая ныне.

В виду заявляемых в периодических изданиях („Спб. вед.” 1870 № 9, 141, и др.) возражений против существа 1016 статьи „Устава Угол. судопроизводства”, направленных к утверждению мысли о передаче в светский суд дел о прелюбодеянии и в случае иска о расторжении брака по сей причине, – открывается необходимость: А) точнее взвесить все основания, приводимые в пользу сего мнения, а равно Б) изложить и те соображения, вследствие которых такая передача не должна иметь места.

А) Обращаясь к тем мнениям, которые высказываются как основания для передачи дел о расторжении брака по причине прелюбодеяния, I. прежде всего должно остановится на мнении о ненаказанности прелюбодеяния в том случае, если оскорбленный супруг обращается в духовный суд и просит развода, как основании, по которому обязательно производство дел о разводе по причине прелюбодеяния в светском уголовном суде. („Спб. вед.” 1870 № 9). Против сего мнения должно заметить, что, и при оставлении в силе существующего порядка, прелюбодеяние не остается не наказанным в случае расторжения брака. Виновное лицо подвергается трем наказаниям: 1) расторгается брак его с лицом оскорбленным, 2) подвергается церковной епитимии, состоящей в отлучении от Св. Причастия на несколько лет, 3) осуждается на всегдашнее безбрачие. Последнее из сих наказаний, состоящее в лишении одного из важнейших семейственных прав, есть наказание без всякого сомнения более тяжкое, чем наказание, полагаемое в ст. 1585 „Уложения” ⁷. Таким образом требование, чтобы за прелюбодеяние было непременно полагаемо наказание по 1585 ст. имеет в виду к трем наказаниям полагаемым по духовному суду присоединить еще четвертое, и притом менее тяжкое, чем каждое из сих трех. Жестоко было бы предоставить оскорбленному супругу право требовать того и другого, и развода и наказания по 1585 статье и несообразно, ни а) с существенным положением церковного права, предписывающего: не отмстиши дважды за едино (Апост. пр. 25), ни б) с существенным принципом светского права, не допускающего в делах об обидах требовать двух возмездий, и личного наказания виновного, и вместе с тем денежного вознаграждения („Устав о наказ.” 138, 18). Кроме сего допускает же наше законодательство возможность оставлять прелюбодеяние и совсем без уголовного наказания, если не было принесено суду жалобы о прелюбодеянии в течение двух лет со времени учинения сего преступления. Допускается оставление прелюбодеяния без уголовного наказания и в случае открытия оного уголовным судом при производстве какого-либо иного дела, а не по жалобе оскорбленного супруга. Вообще наше законодательство не считает необходимым всегда наказывать за личные оскорбления, ибо дела этого рода начинаются не иначе как по жалобе оскорбленного. Закон отдает в этих случаях явное предпочтение искам гражданским пред уголовными, а в случае производства дела этим последним порядком предписывает даже отменять наказание, если стороны примирятся прежде исполнения приговора (См. „Суд. Уст.” изд. Гос. Канц. ІV, 57). Поэтому выставлять ненаказанность прелюбодеяния, как причину к передаче бракоразводных дел из духовного суда в светский уголовный, и в случае иска о разводе – нет основания.

II. Выставляют и еще основание к такой передаче – именно то, будто дела о прелюбодеянии по самому существу своему суть дела светского уголовного суда, а не духовного („Спб. вед.” 1870 № 9). То правда, что прелюбодеяние по существу и отдельно взятое удобнее может быть судимо светским уголовным судом и действительно судится сим судом во всех случаях, когда по сей причине не требуют развода, а только наказания виновного супруга, хотя и в этом случае Церковь имеет и правила для суждения и наказания за прелюбодеяние. Но когда по причине прелюбодеяния ищут уничтожения, разрушения одного из таинств Православной церкви, тогда дело совершенно переменяется. Церковь, от которой требуют разорвания таинства, не может постановить сего важнейшего определения на основании исследования не ею произведенного, не может принять за несомненное доказательство прелюбодеяния приговор, какого-либо другого суда, кроме своего собственного. Как бы ни было трудно, как бы ни было неприятно исследование обстоятельств прелюбодеяния – Церковь не может уклониться от сего исследования; по той причине, что здесь дело идет об уничтожении одного из таинств Церкви, и для постановления о сем заключения, Церковь не может руководиться ничем иным кроме непосредственного убеждения в действительности события, служащего основанием к постановлению приговора, как и действует Церковь до настоящего времени ⁸.

III. Указывают на неприличие духовным лицам, составляющим духовные суды, слушать и исследовать дела о прелюбодеянии, как на причину передачи сих дел в светские суды („Спб. вед.” 1870 г. № 9 и 141). Говорят, что исследование факта прелюбодеяния заставляет дух. судей входить в обстоятельства дел весьма постыдных и духовному сану несвойственных, а иногда требует и осмотра домов и мест, посещать которые неприлично лицам духовного звания». Чтобы духовные лица освободить от тяжелой обязанности слышать и видеть грязные и соблазнительные сцены и документы, обыкновенно представляемые духовному суду при исках о разводе, в особенности по причине прелюбодеяния и от осмотра неприличных мест, для сего, говорят, нужно духовные суды освободить от обязанности производить исследование по делам о прелюбодеянии.

В делах бракоразводных приходится духовному лицу слышать и видеть много неприличного, и грязного, это правда. Но утвердить на этой причине мысль о передаче сих дел из духовного суда в светский – нет никакого основания. Священники на исповеди обязаны выслушивать и выслушивают и еще более грязные повествования и не могут по обязанности своей отвратить своего взора от этих язв, а должны с самым строгим вниманием рассматривать все, дабы предложить соответствующее недугу духовное врачевство. Как врач не может быть брезгливым, а обязан всевозможные язвы рассматривать самым добросовестным образом, чтобы с успехом врачевать, так тоже самое обязан делать и духовный врач – священник. От нравственно-грязного и отвратительного он не может отворачиваться как духовник. Какое же было бы основание утверждать будто неприлично и соблазнительно ему выслушивать грязное и отвратительное, когда он действует в качестве судьи? На одном суде он уже слушает и видит грязное и отвратительное. Почему не будет слушать и видеть на другом? Притом же если бы и освобождены были духовные лица от обязанности слышать и видеть соблазнительное и грязное при бракоразводном производстве – этим не сделано было бы почти ничего и с точки зрения благоприличия и деликатности, потому что и при этом нельзя было бы освободить их от обязанности в качестве судей слушать самые грязные истории по другим делам. Духовный суд не может не видеть и не слышать этой грязи, если и освободить его от грязи бракоразводной. По системе приличий следовало бы и дела, напр. о зазорной жизни духовных лиц изъять из дух. суда и передать светскому, который судить эти дела также не стал бы, потому что вообще светский закон не преследует зазорного поведения („Улож. о нак.” 994), и таким образом оставить эти дела вовсе без преследования: духовному суду это неприлично, а светскому невозможно. Теория приличий в отношении к суду есть самый ненадежный руководитель. Суд всякий, и церковный, и светский, очень часто имеет дело с грязью нравственною. Суд не для приличия, а для раскрытия истины и для восстановления нарушенного права составляется. Да и грязь эта нам не так опасна, потому что, благодаря мудрым правилам нашей Православной церкви, мы имеем священников ведущих брачную жизнь. И если католическая церковь, имеющая безбрачное духовенство, строго и ревниво охраняет право производства бракоразводных дел в церковных судах, не находя опасным и неприличным для своего безбрачного духовенства, если оно слушает и судит грязные бракоразводные дела, то тем менее можем видеть в этом опасности, или неприличия – мы. Что касается в особенности указываемого неприличия духовным лицам производить осмотр некоторых домов и мест по случаю исследования дел о прелюбодеянии, то об этом должно заметить: 1) что случаи подобного осмотра собственно по поводу бракоразводных исков составляют явление самое редкое и исключительное и, по своей исключительности, едва ли могут быть указываемы даже в числе других причин, как основание к изменению вековой церковной практики. Это темное дело и совершается большею частью во мраке, а не публично, и дела о расторжении браков по этой причине начинаются большею частью спустя много времени после нарушения одним лицом святости брака прелюбодеянием, а потому осмотры местности доказываемого преступления становятся бесполезными, а иногда и невозможными. И 2) в тех домах и местах живут люди, может быть преступные, жалкие, несчастные, люди, принадлежащие к Православной церкви, люди, которые бывают больны, умирают и в болезни, и перед смертью желают облегчить душу покаянием и приобщением св. Таин. На основании теории приличий следовало бы заключить, что и в подобных случаях священнику в тех домах и местах быть неприлично, и что по сему нужно его освободить от сей обязанности. Но согласно ли это с духом Православной церкви? Нет, священнику и прилично и несоблазнительно быть во всех местах, куда призывает его пастырский долг. Не место, а цели делают посещение места приличным, или неприличным, непредосудительным, или преступным.

IV. Самою обильною темою и источником возражений и обвинений против духовных судов и вместе доказательств в пользу передачи бракоразводных дел по причине прелюбодеяния из духовных судов в светские, служит нынешнее состояние непреобразованных духовных судов и образ производства в них дел, а) Говорят, что «передача бракоразводных дел по причине прелюбодеяния и неспособности обещает ту выгоду, что при этом сии дела поступят на рассмотрение суда гласного, пользующегося доверием и уважением общества и будут изъяты из ведения Консисторий, которые никогда ничьим доверием не пользовались. Напротив того в обществе твердо коренится убеждение, что ни одно из бракоразводных дел в дух. суде без должных пожертвований обойтись не может» („Спб. вед.” 1870 № 9). б) Говорят далее, что самые основания процесса в духовных судах дают повод к неправым решениям. «Желающему развода стоит обратиться к ходатаю, и он тотчас находит трех свидетелей, которые за умеренное вознаграждение, под присягой удостоверяют факт прелюбодеяния одного супруга, и епархиальная Консистория принуждена придавать веру этим почти всегда по одной формуле скроенным показаниям, ибо, чтобы отвергнуть их, она должна принять на себя обязанность доказать, что присяжное показание свидетелей лживо, и что след. они подлежат наказанию по ст. 237 или 238 „Уложения”. Но она не имеет возможности уличить предварительную стачку не только свидетелей с тяжущимися, но и самих тяжущихся между собою, и находится в грустной необходимости постановлять решения по таким делам, которых весь ход заранее предусмотрен и в которых все допрашиваемые являются лишь для произнесения заранее распределенных каждому из них речей, в) Говорят «что гражданский суд, как суд вполне организованный по составу лиц судебных и исполнительных, имеет более возможности скорее удостовериться и вернее произнести приговор о факте прелюбодеяния, нежели суд духовный», г) Находят неудобство производить сии дела в дух. судах и в том, что ответчики долгое время уклоняются от явки в Консистории к судоговорению.

Все представленные возражения не имеют твердости. Если и допустить, что Консистории не пользуются таким доверием и уважением общества, как новый, преобразованный светский суд, то должно при этом принять во внимание, что духовные суды еще не получили преобразования и что и светские суды до преобразования имели репутацию не лучшую Консисторий и не большим пользовались доверием. Их преобразовали, и в этом новом виде они заслужили доверие общества. Проектируют теперь преобразование и духовных судов, и по преобразовании они могут заслужить еще большее к себе доверие, чем какое заслужили светские суды. Что касается замечания о невозможности духовным судам предотвратить стачку супругов, ищущих развода и преследовать купленных свидетелей, то первое невозможно ни для какого суда, ибо никакой суд, не исключая и нового преобразованного, не может воспрепятствовать бессовестному человеку взвести на себя преступление, которого он не совершил, или даже «фактически исполнить акт прелюбодеяния»; а второе, т. е. обязательность верить купленным свидетелям и в духовном суде может быть устранено тою же мерою, какою устранено в светских судах, т. е. отменою формальных доказательств, которая, как слышно, и проектирована для новых духовных судов. Преследовать же за лжесвидетельство и светский суд, как и духовный имеют одинаковую возможность, именно когда имеют достаточные к тому основания. Против утверждения, будто гражданский (т. е. светский) суд имеет более возможности скорее удостовериться и вернее произнести приговор о факте прелюбодеяния, нежели суд духовный по той причине, что светский суд есть суд вполне организованный, по составу лиц судебных и исполнительных, – должно заметить, что и духовный суд даже в нынешней его организации есть суд вполне организованный: коллегиально действует суд светский, точно также коллегиально действует и духовный суд. Что же касается до лиц исполнительных, то ни скорейшему удостоверению, ни вернейшему произнесению приговора о факте прелюбодеяния они не могут оказать ни малейшего содействия: ибо все это есть дело исключительно судебного персонала; а сей персонал организован одинаково и в светских судах, и в духовных. Против неявки ответчиков и духовный суд может с полным удобством употребить все те меры, какие против этого употребляет светский суд.

В заключение в виду подобных указаний на несовершенство в судопроизводстве и в устройстве духовных судов, необходимо заметить, что в виду существования Комитета, созванного для проектирования правил об улучшении духовного суда, подобные указания решительно не имели бы никакого основания и оправдания. Если церковные суды, основания которых Комитет призван проектировать, будут хороши – зачем нужно сдавать дела, ессенциально принадлежащие духовным судам, в другие хотя бы и хорошие? Не все ли равно – в этом ли хорошем суде будет производиться дело или в другом? Сдача дел из духовных судов, преобразование которых в настоящее время проектируется, по меньшей мере преждевременна. Может настать время, когда практика укажет неудобства или несовершенства сих преобразованных духовных судов. Тогда и будет благовременна речь о сдаче из них дел в светские суды. Притом же светские суды, как бы ни были хороши, в образе производства бракоразводных дел не представят ни каких лишних в сравнении с духовными судами гарантий, ибо будут судить эти дела, по закону, при закрытых дверях и без присяжных заседателей. Отклоняя упрек в несовершенстве духовных судов, Св. Синод в 1864 г. дал почти решительное обязательство улучшить свои суды так, чтобы они сделались столь жe способными к открытию истины, как и светские преобразованные. Ныне, когда приступлено к исполнению этого обязательства, передача дел, по поводу сохранения которых в духовных судах и дано было обещание преобразования сих судов, – что иное могла бы означать как не то, что церковное правительство не находит возможности преобразовать сии суды столь удовлетворительным образом, чтобы они были способны, подобно светским судам, открывать истину?

V. Указывают и еще предлог к передаче сих дел из духовных судов в светские. Это – требование общественного мнения, которое будто бы желает не только передачи бракоразводных дел из духовного суда светскому, но и гражданского брака. Но это ли общественное мнение в сем деле должно принимать во внимание? Есть другое общественное мнение, мнение многих миллионов Православного народа. Вот это-то мнение должно быть выслушано. А это мнение может быть кратко выражено так: «если священник свенчал, то только он может и развенчать». Проектируется закон для этой многомиллионной массы и прежде всего конечно должно справиться с мнением этой массы. Что мнение этой массы таково – в этом лучшие свидетели священники, имеющие близкое соприкосновение с народом и могущие засвидетельствовать, что народ Православный в делах брачных и бракоразводных единственно и исключительно имеет доверие к священникам и к суду из них составленному. И это естественно по самой простой причине. Дела брачные и разводные такого интимного, нежного и задушевного свойства, что об них может быть поставлен в известность только священник – духовник. Отсюда естественно же и в тех случаях, когда чувство сокровенности, свойственное семейным делам, вследствие несчастья, профанируется, экзотерируется, выходит пред взоры не только судьи – сокровенного, духовника, а и пред взоры судей внешних – естественно и в этих случаях желать, чтобы и судьи внешнего суда были те же и такие же как судьи сокровенного суда. Этим судьям Православный народ уже привык вверять свою совесть, свою душу. Этим судьям в делах совести он верит, их слушает, потому что крепко убежден, что эти судьи слово воздати хотят о душах наших в день судный. А какое великое дело и важное дело для успехов суда, когда известно, что судья уже опытно, по должности знаком с состоянием подобным тому, какое повергается на его суд, когда являются судьями те, которым уже прежде была открываема совесть и душа судимого! Не всякому врачу можно открыть свои язвы и раны. В пользу этой мысли есть даже стороннее свидетельство, которое никак нельзя заподозрить в пристрастии. Это свидетельство Соединенных Департаментов Госуд. Совета. Они говорят: «Не всякий решится начать дело о прелюбодеянии на суде уголовном, где и собственные его проступки будут обнаружены пред судьями, принадлежащими к одному с ним обществу и где признание вины, служащей основанием расторжения брака, сопряжено с посрамлением и наказанием неверного супруга». Верность мысли, что обвиняемые в прелюбодеянии свободнее могут давать свои показания в присутствии судей – духовников и вообще, что именно таков взгляд народа на этот предмет, признается противною стороною. Замечают против этого только то, что нельзя считать убеждение народной массы руководителем в разрешении законодательных вопросов и в частности вопросов, касающихся расторжения брака по причине прелюбодеяния; ибо не инстинкт, привычки, а иногда и предрассудки народа должны быть толкователями закона и его применения; напротив закон и его разум должны управлять народными стремлениями и воспитывать самый народ в понимании правил долга и справедливости, т. е. противная сторона полагает что религиозное и церковное убеждение народа (каково именно и есть убеждение о котором идет речь) может и должно быть искореняемо законом ему противоположным; а мы доселе полагали, что религиозное и церковное убеждение народа закон должен оберегать и укреплять, с ним сообразоваться, и что никакой закон, разрушающий религиозное и церковное убеждение народа, не будет крепок и полезен.

VI. Находят возможною и незатруднительною передачу следствий по бракоразводным делам по причине прелюбодеяния, на основании того соображения, «что дела сего рода уже производятся гражданским (т. е. уголовным) или военным, но не духовным судом, если оскорбленный супруг просит о наказании виновного в прелюбодеянии по уголовным законам, и что по общему правилу законодательства, преступление, преследуемое одним судом, не подлежит ведомству другого суда». Но из того, что дела о прелюбодеянии, когда оскорбленный супруг ищет наказания виновного по уголовным законам, производятся в уголовном суде, совсем не вытекает и не может вытекать то заключение, чтобы сии дела должны были судиться в уголовном суде и в том случае, когда оскорбленный супруг ищет расторжения брака с обвиняемым в прелюбодеянии, наказания же по уголовным законам не ищет и не хочет. Из одного и того же проступка, или преступления, соответственно целям и намерениям истца, могут возникнуть два различные иска, которые, по необходимости, и пойдут к двум разным судам, из которых каждый компетентен только на производство к нему обращенного иска – уголовный на производство дела, когда вчиняющий ищет наказания виновного по уголовным законам, духовный, когда вчиняющий ищет расторжения таинства брака по сей причине. Как духовный суд не в праве принять к своему разбирательству дело по обвинению в прелюбодеянии, когда истец начинает дело с целью подвергнуть виновного наказанию по 1585 ст. „Уложения”, так и уголовный суд не в праве принять и исследовать дело, начатое истцом в видах достигнуть только расторжения брака с обвиняемым лицом, но отнюдь не наказания по уголовным законам. Выставляемое общее правило к настоящему случаю имеет только то приложение, что духовный суд не в праве принять к своему разбирательству дело о прелюбодеянии, когда оскорбленный супруг ищет удовлетворения по 1585 ст. „Уложения”, но не то, чтобы уголовный суд и он один был в праве производить дела о прелюбодеянии и в случае иска о разводе по сей причине. Здесь вполне действует и непременно должно действовать не это, а другое общее и основное правило законодательства, которым в делах о личных оскорблениях истцу предоставляется полная, ничем не стесняемая свобода вести иск уголовный, или гражданский (Сравн. „Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. ІV, 56, 57), и след. путем суда уголовного или гражданского; свобода, ограничиваемая только одним важным условием – недопущением соединения обоих исков (Сравн. „Реш. Угол. Кассац. Деп.” 1867 г., № 288).

Б) Устранив представляемые возражения и основания к передаче бракоразводных дел по прелюбодеянию из духовных судов в светские, мы должны теперь представить и другие основания, по которым дела сего рода должны быть оставлены по-прежнему в духовном суде, и сделать анализ тех последствий и неудобств, которые произошли бы в случае передачи.

1) Чтó самое существенное, чтó самое важное в настоящем вопросе, чтó должно служить исходной точкой для всех рассуждений, – так это мысль о том, что брак есть таинство Православной церкви. К решению вопроса о расторжении брака мы должны исходить не из какого-либо другого пункта, а единственно из того пункта нашего Православного катехизиса, в котором говорится: брак есть таинство, в котором при свободном пред священником и Церковью обещании женихом и невестою взаимной супружеской верности, благословляется их супружеский союз во образ духовного союза Христа с Церковью и испрашивается им благодать чистого единодушия к благословенному рождению и христианскому воспитанию детей. Если мы выйдем к решению предложенного вопроса именно из этого, а не из другого пункта, то многое, представляющееся кому-либо неясным, тотчас уяснится. И прежде всего, при таком пункте отправления мы увидим ту светлую точку, что брак как таинство может быть и совершаем и признаваем недействительным и расторгаем только Церковью. Ибо только Церковь имеет право и совершать таинство и определять законно, или не законно совершено таинство, а равно и то – прекратилось, или не прекратилось действие таинства в каждом данном случае, возможно, или невозможно расторжение таинства на основании предъявленного домогательства, имеют силу, или не имеют оной предъявленные домогающеюся стороною доводы. Не в высшей ли степени было бы странно и непоследовательно, если бы не Церковь разрешала вопрос или по крайней мере производила исследование о том – действительно или недействительно крещение в каком-нибудь случае, и не должно ли позволить или предписать окрестить известное лицо вновь? Подобная же странность и непоследовательность имела бы место, если бы и в отношении к прочим таинствам светский суд предъявлял притязание – сам от себя удостоверять их правильность, или действительность, или производить процесс о неправильности и недействительности, или о прекращении их действия. В числе семи таинств – брак. Вопрос сам собою уясняется: чье право, чьи законы, – того и юрисдикция, т. е. суд. Иначе мыслить невозможно.

То противопоставляемое сим соображениям замечание, что священство в некоторых случаях отъемлется, вследствие суда светского, а не духовного, не может быть признано имеющим аналогию и соотношение с расторжением брака по причине прелюбодеяния. Лишение священства, которое при сем имеется в виду, есть следствие присуждаемого уголовным судом лишения всех прав состояния, или потери некоторых личных прав и преимуществ, следствие точно и положительно определенное в законе („Улож. о нак.” 22, 50), следствие только исполняемое в духовном ведомстве, как неизбежно вытекающее из приговора уголовного суда, но к исполнению которого уголовный суд не имеет средств, как и духовный суд в свою очередь не имеет средств и полномочий на постановление приговора о лишении прав состояния. Было бы соответствие между тем и другим родом дел, если бы в „Уложении о наказаниях” имелось точное определение, что прелюбодеяние сопровождается непременно расторжением брака и что за прелюбодеяние полагается наказание, соединенное с лишением всех прав состояния, к которому может приговорить только уголовный светский суд. Но ни того, ни другого в „Уложении о наказаниях” нет. Наше законодательство не почитает прелюбодеяние таким преступлением, которое должно подлежать наказаниям, соединенным с лишением всех прав состояния, следствием чего было бы и лишение прав семейственных, сопровождаемое расторжением брака. Расторжение брака, как следствие прелюбодеяния, основывается на церковном законе, выраженном в Слове Божием, а не на государственном законе. Сей последний во всех случаях, когда упоминает о расторжении брака как следствии прелюбодеяния, отсылает к церковному закону. Есть и в брачных делах один случай, имеющий аналогию с указанным, но только не расторжение брака по прелюбодеянию, а расторжение брака в случае присуждения одного из супругов к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния. Здесь брак расторгается хотя и духовным судом, но в порядке подобном тому, каким снимается сан с духовного лица, присужденного уголовным судом к наказанию, соединенному с лишением прав состояния, т. е. без просмотра обстоятельств дела и приговора уголовного суда. Причина опять та же, именно, что в „Уложении о наказаниях” (ст. 27) прямо выражено, что с лишением прав состояния соединяется потеря прав семейных, состоящая между прочим в прекращении прав супружеских и дозволяющая невинному супругу просить свое духовное начальство о расторжении брака. Пока прелюбодеяние нашим законодательством не будет признаваемо за преступление, влекущее за собою лишение всех прав состояния, до тех пор и расторжение брака по сей причине не может быть производимо порядком подобным тому, каким оно производится в случае присуждения одного супруга к наказанию, соединенному с лишением всех прав состояния, или каким происходит лишение священного сана в случае присуждения духовного лица уголовным судом к наказанию, соединенному с лишением или ограничением прав состояния.

В подтверждение мысли о необходимости в вопросе о расторжении брака, исходить именно из понятия брака как таинства, в настоящий раз нельзя не привести мнение Митрополита Платона, представленное им Обер-Прокурору Святейшего Синода в 1807 году. Мнение сие буквально содержит в себе следующее: «что до разводов, то как брак совершается от Церкви, то она имеет право, по законным причинам, и расторгнуть оный. А если светские присвоят себе власть расторгать брак, то следует им и благословлять брак. Притом союз брака есть преважный в рассуждении государства. Государство большая семья, которая основывается на том, ежели частные семьи будут неразрушимы, или по крайней мере удерживаемы. А в светских судилищах удобно последует то: поскольку от них нечего ожидать ни ревности к сохранению сего союза, ни беспристрастия. Сверх того как Церковь от основания своего имела сие право, и оно относится до религии и составляет догмат веры, то дерзновенно оную сего лишать: иначе могут произойти следствия худые. В другом мнении, в том же году представленном, Митрополит Платон о производстве дел сего рода пишет следующее: как дело сие духовное, то надлежит оное производить Преосвященным епископам в своих консисториях лично, а не чрез поверенных, и не формою суда, а следственным порядком, и решить по точной силе правил Святых отец, и оные решения в высшее место не переносить, разве кто решением объявит себя недовольным, – так как издревле от начала Российской церкви сие было наблюдаемо. Крайне сожалительно, что разводы умножаются; и причиною сему есть не только видимое, но и осязаемое почти в нравственности развращение, которое один Бог исправить может. А по возможности нашей к уменьшению разводов, мню я, что просящих о разводах прежде склонять к примирению, во-первых, чрез духовников, а потом в консисториях; а напоследок чрез самого архиерея и на сие положить сроку не меньше полугода, авось либо чрез толикое время первое стремление жара утухнет и приведет их в размышление воспоследовавшее несогласие кончить миром. Ибо спешить в таком деле нужды нет. А – ежели и после сего не примирятся, то приступить к следствию на вышеписанном основании» (Копия при письме Митр. Платона к Мефодию архиепископу Тверскому от 18 февр. 1807 г. Рукоп. Вифанск, Семин. библиотеки). Ту же самую мысль Митрополит Платон выражает и в письме к Архиепископу Мефодию от 26 ноября 1807 года, утверждая, что все дело о разводах принадлежит Церкви.

II. Второе важное же основание в пользу оставления бракоразводных дел по прелюбодеянию в духовном суде представляет история. Церковь всегда верно следовала указанному началу: брак как таинство Церкви всегда был расторгаем по суду Церкви. Принятием мысли о передаче сих дел из духовных судов произнесено было бы осуждение на направление и характер деятельности по этому предмету Св. Синода. Свидетельства истории ныне, кажется, не в большом уважении. Тем не менее однако же нельзя уклониться от представления исторических свидетельств, которые все в пользу существующего порядка, а в пользу противного мнения нет ни одного. Что во всей Православной Церкви – и в Греческой, и в славянских, и в Русской бракоразводные дела всегда были и ныне суть дела церковного суда, об этом не нужно и напоминать, как о деле общеизвестном. Нет, мы обратимся к тесной истории, укажем на другое, – частнее и ближе относящееся к настоящему вопросу – именно на то, что и в деле попыток изъять бракоразводные дела из области церковной юрисдикции и передать их в светские суды – история за нас. Известны у нас две этого рода попытки и обе не имели успеха. В начале настоящего столетия была уже попытка отнести бракоразводные дела из области церковной юрисдикции в светский суд. В Государств. Совете сделана была новая редакция законов о разводах; и проект закона принят был незначительным большинством голосов. Бывший тогда Обер-Прокурор Синода князь Голицын не согласился с мнением большинства и в своем особом мнении, на том основании, что брак есть таинство, утверждал, что и правила, которыми руководствуются при расторжении его, должны быть древние. И согласно с сим представил Государственному Совету обратить внимание на дело, которое не требует спешности, ибо столько веков производилось оно на началах, противных новому, сделанному тогда положению, и предлагал отделение о разводах исключить из проекта уложения, сказав, что оно остается на старых основаниях в духовном ведомстве. Так и было решено. Недалеко от нас, не более девяти лет тому назад, Комиссия, учрежденная при Государственной Канцелярии, опять предъявляла подобную же претензию к Св. Синоду, желая получить от него бракоразводные дела в новые, тогда еще только проектированные, суды. Много потрудился Св. Синод и тогдашние деятели духовного ведомства в устранении предъявленной претензии и в защищении дела, которое справедливо почитали делом существенной и величайшей важности. И труд их имел успех. Соображения, представленные тогдашними деятелями, были в виду Государя Императора, и претензия была отклонена. Бракоразводные дела были оставлены в церковных судах, хотя эти суды не были еще преобразованы и существовали на прежних основаниях, проект усовершения которых вырабатывает теперь особый Комитет. Едва ли последовательно было бы ныне отвергнуть мысль столь настоятельно и постоянно – защищаемую Св. Синодом. Удобно ли было бы, если бы сам Св. Синод, столь сильно девять лет тому назад защищавший мысль об оставлении бракоразводных дел в духовных судах против претензии привлечь их к светскому суду и в удовлетворение своих настояний получивший Высочайшее одобрение, ныне возбудил вопрос и возвел до Высочайшего воззрения предложение, совершенно противоположное прежнему? Апологетическая деятельность Св. Синода по вопросу о бракоразводных делах не составляет тайны для Православного общества. Она известна даже в среде, не разделяющей основной мысли, которую защищал Св. Синод. И этой именно, а не другой какой деятельности со стороны Св. Синода ожидала и ожидает даже эта среда. В журнале „Гражданского и торгового права” (1872 кн. 3, 420) говорится, что Св. Синод высказался, как и следовало ожидать, против предложения Комиссии, составлявшей Судебные уставы, о передаче производства бракоразводных дел по причине прелюбодеяния из дух. судов в светские, и оно было отвергнуто Государственным Советом.... Далее говорится, что Синод энергически восстал и против того нововведения, чтобы дела о расторжении брака по неспособности были переданы в гражданские суды, и оно было отвергнуто. Духовное ведомство, говорит тот же писатель (стр. 432), упорно отстаивает самостоятельность своей юрисдикции против притязаний светской власти. Такова естественная, необходимая и всеми ожидаемая деятельность Св. Синода по вопросу о подсудности бракоразводных дел. А ныне, если верны известия газет („Спб. вед.” 1872, октябрь), Комитет, учрежденный при Св. Синоде, предлагает ему отказаться от прежних его воззрений и деятельности и передать бракоразводные дела в светский суд. Ужели одному Комитету неизвестны воззрения Св. Синода на это дело? Если же Комитету воззрения Св. Синода известны, и если несмотря на это он предлагает Св. Синоду отказаться от его воззрений и принять совершенно противоположные им, то без сомнения Комитет имеет при сем какие-нибудь сильные и непреодолимые побуждения. Ибо высшему церковному правительству оставить свою естественную и историческую почву и перейти на другую по меньшей мере соблазнительно. И соблазнительно это будет не только для Православных, стоящих со Св. Синодом на одной почве и точке зрения, но и для людей противоположного образа мыслей, так как и они ожидают от Св. Синода, как мы видели, только защищения церковных начал, а не добровольного отречения от них. Едва ли «безошибочно думать, будто Св. Синод высказывал свои соображения за оставление сих дел на прежнем основании в дух. ведомстве потому, что находил неудобным предоставить гражданским установлениям инициативу отчисления сих дел в светский суд». Мы думаем, что это мнение не только не безошибочно, но совершенно ложно. Причины, по которым Св. Синод настаивал на оставлении сих дел в духовном ведомстве, пространно и весьма ясно изложены в журналах Госуд. Совета и в сокращении в мотивах 1016 ст. „Уст. Угол. судопроизводства” изд. Госуд. Канцелярии, и между ними совершенно нет указанной, а ясно выражены мысли противоположные, и между ними та, что «суды духовные при благоразумном развитии сохранившихся у них начал состязательного суда настолько же будут способны производить и судить означенные дела, как и суды светские („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. II, 378). Предполагать, что Св. Синод публично выражал одно, а в мысли имел другое, совершенно противоположное, есть высшая мера несообразности. Самое существо предположения, будто Св. Синод не хотел уступить гражданским установлениям инициативу секуляризации бракоразводных дел, а хотел взять на себя, – нелепо. Ибо доселе Св. Синод имел в церковных делах охранительный, а не нигилистический характер.

III. В началах нынешнего светского судопроизводства есть также основания, благоприятствующие оставлению бракоразводных дел по прелюбодеянию, по-прежнему, в духовном суде. И а) приняв на вид 206 ст. „Уст. Угол. судопроизводства”, мы должны будем прийти к тому же заключению о подсудности дел о расторжении брака по прелюбодеянию – духовному суду, а не уголовному. В этой статье говорится, что дело о преступном деянии, за которое в законе определено несколько различных наказаний, подлежит решению того суда, который в праве присудить строжайшее из сих наказаний. Если поставим на одной стороне монастырское, или, в случае недостатка монастырей, тюремное заключение на 4–8 месяцев, присуждаемое уголовным судом, и на другой – расторжение брака, осуждение на всегдашнее безбрачие (наказание, заключающее ограничение прав состояния) и церковную епитимию с семилетним отлучением от Св. Таин – наказания, присуждаемые духовным судом, – то конечно без малейшего сомнения должны будем признать подсудность дел о расторжении брака по причине прелюбодеяния не уголовному, а духовному суду. Между тяжестью наказания, присуждаемого уголовным судом и духовным, не может быть никакого сравнения. Духовный суд имеет право и обязанность назначить три наказания, светский только одно, б) Если обратим внимание и на другое существенное и основное начало нашего законодательства, именно на то, что потерпевший обиду или оскорбление может начать только или гражданский иск, или уголовный, но не оба иска, („Устав. Гражд. судопр.” 29, „Устав. о наказ.” 138), то и здесь найдем подкрепление ныне существующему порядку производства бракоразводных дел и сильные доводы против предполагаемого нового. С основною мыслью законодательства решительно несовместно производство дел об оскорблениях двумя путями – путем гражданского иска и путем уголовного. Столь же мало совместно с сею мыслью и производство бракоразводных дел путем духовного суда для получения развода и вместе путем уголовного суда, при чем неизбежно осужденный должен понести и наказание по 1585 ст. „Уложения”. Новое предположение идет решительно против этого основного начала, а существующий порядок находится в полном с ним согласии.

Таковы основания в пользу оставления бракоразводных дел по прелюбодеянию на прежнем основании в духовном суде.

IV. Не менее важны и те затруднения и вредные последствия, которые произошли бы в случае передачи сих дел из духовных судов в светские. Затруднения сии следующие:

1. Важнейшие затруднения, соединенные с предположением о передаче бракоразводных дел по причине прелюбодеяния, заключаются в стеснении при этом свободы и прав невинного супруга. Наше законодательство, как заметили мы выше, допускает вчинение дел о личных оскорблениях не иначе как по жалобе оскорбленного и, следовательно, предоставляет ему право вчинять или не вчинять дело. Мало того: и в случае решимости оскорбленного начать дело, законодательство ему предоставляет полную свободу избирать направление дела или уголовным путем или гражданским, только с тем ограничением, чтобы он избрал для своего иска тот или другой путь, но не оба вместе. Дела о прелюбодеянии принадлежат именно к этой категории. И наше законодательство твердо и верно стоит на этой общей и основной точке зрения, не стесняя считающего себя оскорбленным супруга, но предоставляя ему полную свободу или вовсе не начинать дела, или же начать и вести уголовным путем с целью получить удовлетворение по 1585 ст. „Уложения”, или же начать и вести, в церковном суде с целью достигнуть расторжения таинства брака с преступным супругом. Для выбора супруга, почитающего себя оскорбленным – три пути, и свобода его не стеснена ничем кроме того, чтобы он избрал один из сих путей, а не два в одно время. С принятием правила – чтобы дела о прелюбодеянии и в случае иска о разводе по сей причине были ведены в уголовном суде свобода вчиняющего дело будет значительно стеснена. Он хочет расторжения брака с преступным супругом и ничего более; а его обязывают вести дело не только путем духовного суда, где получается развод, но и путем суда уголовного, где виновный подвергается уголовным карам, чего истец вовсе не желает. Таким образом истец, к великому стеснению своих прав, будет вынужден или вовсе не вчинять дела, которое он не может вести единственно с целью достижения развода, или же начавши дело с целью развода, провести оное чрез уголовный суд и подвергнуть виновного, против своего желания, и уголовным карам, или по крайней мере, подведши к тюрьме отпустить его. В первом случае истец вынуждается к отречению от своего права, во втором вынуждается же к такой суровости и, можно сказать, жестокости, которой он вовсе не желал бы. Не оставим без внимания и того весьма тягостного для невинного супруга положения, которое вводится предполагаемою передачею и состоит именно в расширении гласности. Дела сего рода столь тягостны и для истца, и для ответчика, что о наименьшем оглашении их должно всемерно заботиться. При предлагаемом же производстве сих дел у дух. начальства и в светском суде, сии дела будут подвергаться большему оглашению, чем ныне.

2. Немалые затруднения были бы с принятием мысли о передаче сих дел светскому суду при разводах лиц белого духовенства. Ибо со введением светского суда в делах о разводах явился бы вопрос – светскому ли суду сии лица подлежат в делах бракоразводных, или духовному? Привлечение к светскому суду и сих лиц в делах о брачных разводах лишило бы Церковь важного средства иметь точные сведения о нравственной чистоте служителей веры и таинств и предотвращать, или пресекать соблазн в христианском обществе.

3. С передачею сих дел светскому суду деятельность духовного начальства была бы единственно исполнительная; – духовное начальство обратилось бы в исполнителя приговоров светского суда и деятельность его была бы совершенно такого же рода и качества, как и деятельность полиции при исполнении приговоров светского суда. Светский суд исполнял бы в таком случае свои приговоры, кроме общей полиции, еще чрез духовную полицию, или духовное начальство. Такое положение крайне унизительно и вредно для Церкви и в высшей степени стеснительно для церковной власти. Церковная власть, исполняющая в качестве полиции приговор светского суда, обязывается однако же от себя и на собственной ответственности пред Богом и Церковью в сих случаях определить три важнейшие наказания и дать одно важное же разрешение, – именно определить расторжение брака, наложить церковную епитимию с тяжкими последствиями отлучения от святого Причастия, осудить на всегдашнее безбрачие и сверх того дать разрешение другому супругу вступить в новый брак. Положение духовной полиции здесь гораздо невыгоднее, чем положение общей. Общая полиция не обязывается по приговору суда назначить наказание, а только приводит в исполнение наказание, назначенное судом. Духовное начальство, приняв к исполнению приговор светского суда, обязывается при сем исполнении наложить еще три наказания, которых не налагает светский суд, и дать одно разрешение, – и все это обязывается сделать, не касаясь приговора, и единственно в качестве исполнительной власти. Замечание об этом сделано было еще при обсуждении „Судебных Уставов” 1864 г. („Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 11, 378).

4. Если мы будем смотреть на брак с самой пошлой точки зрения, с которой он однако же рассматривается не редко, если взглянем на брак как на контракт, то и в этом случае, если захотим быть искренни и последовательны, не должны будем признавать правильным и возможным, чтобы этот контракт был признаваем подлежащим разорванию и уничтожению в другом месте, а не в том, в котором он заключен. Разумно ли и возможно ли контракт, заключенный у нотариуса, предъявлять к уничтожению и производить об этом дело в Консистории или в полицейской части? Когда будет у нас закон – заключать браки не в Церкви пред священником, а у нотариуса, тогда конечно будет последовательно и в случае расторжения брака обращаться не, в какое-либо другое место, а к нотариусу же. До того времени самая простая и общежитейская и юридическая логика осудит закон о производстве дел о расторжении браков не в том месте, где они заключены. В приведенном выше мнении Митрополита Платона ясно выражена мысль об этой несообразности. Ежели светские присвоят себе власть расторгать брак, то следует им и благословлять брак. Правильною эту мысль признают даже ищущие передачи бракоразводных дел в светский суд; и они говорят, что «расторжение брака должно зависеть исключительно от духовной власти до тех пор, пока не будет у нас введен гражданский брак» („Спб. вед.” 1870, № 9).

5. Нельзя не обратить внимания и на то влияние, какое неизбежно будут иметь на решение сих дел религиозные убеждения светских судей. „Судебные Уставы” 1864 г. не требуют от судей никаких качеств в отношении к исповеданию веры: судьею может быть не только Православный христианин, но и не православный и даже не христианин. Воззрения на существо брака различны не только у христиан и не христиан, но и у христиан Православных и не православных. Для Православного брак – таинство, по понятиям протестанта – не таинство. Не христианин рассматривает брак и еще иначе. Невозможно, чтобы не отразилась эта разность религиозных воззрений на брак и в обсуждении тех причин, по которым брак должен быть расторгаем. Нужно будет установить новый закон, чтобы при суждении дел о причинах расторжения брака лиц Православных, судьи были из лиц принадлежащих к Православному исповеданию. Но и за установлением такого закона все же большее обеспечение для охранения таинства представляют такие судьи, которые вместе с сим суть и служители таинств. От таковых судей естественнее ожидать благоговейного отношения к рассмотрению вопроса о причинах расторжения таинства брака.

6. Должно изъяснить и то, что с принятием предложения о передаче бракоразводных дел из духовных судов в светские, произведен был бы один из величайших переворотов в нашей семейной жизни. Доселе семейная жизнь у нас стоит под охраною Церкви. Сколь важно это обстоятельство для государства, Церкви и народа, об этом распространяться нет нужды: мудрость истории свидетельствующей, что у всех Православных народов и у западных христиан семья стоит под охраною Церкви, лучше всего подтверждает сказанное. Союз брака, замечает Митрополит Платон, есть преважный в рассуждении государства. Государство большая семья, которая основывается на том, если частные семьи будут не разрушимы, или по крайней мере удерживаемы. А в светских судилищах удобно последует то: поскольку от них нечего ожидать ни ревности к сохранению сего союза, ни беспристрастия. И ныне разводов весьма много. А ежели отдать то светским, то будет их без числа ⁹. Передачею бракоразводных дел из духовных судов в светские совершена была бы секуляризация, или по-русски, измирщение одного из самых важных актов семейной жизни, – именно того, где дело идет о расторжении в следствие несчастья, о разрыве неразрывного на всю жизнь брачного союза, о плачевной судьбе одного из супругов, осуждаемого на всегдашнее безбрачие, детей лишившихся родителей и о других, связанных с сим актом, важных вопросах. Должно указать при сем на то, что секуляризация священных действий и исполнение оных без участия духовных лиц светскою законодательною властью признается вредною по отношению, напр. к присяге, – действию, совершаемому чрез священный обряд, а не чрез таинство ¹⁰. Предвидеть всю важность последствий этого измирщения невозможно. Но возможен вопрос: не будет ли делом большой смелости взять на себя ответственность пред Богом, Церковью и обществом за все последствия, могущие отсюда произойти? Мера смелая и рискованная и ответственность за нее страшна. Ибо разорвание таинства, совершенного Церковью – великое дело. Необходимость крайней осторожности в делах сего рода известна и ясно сознается и нашею светскою законодательною властью. В журналах Государственного Совета есть следующие драгоценные слова: «Хотя издание новых постановлений по текущим делам Церкви не противно коренным основаниям установленного в ней порядка и священным ее преданиям, но так как всякая вновь предпринимаемая законодательная мера, к какому бы предмету духовного управления и суда, она ни относилась, должна быть согласна по духу и сущности с древними вселенскими постановлениями Церкви, всегда долженствующими сохранять свою обязательную силу; то отсюда проистекает необходимость особенной осторожности при обсуждении всякого рода вновь вводимых мер в чем-либо касающихся духовного суда и управления и вообще церковного законодательства» (Журн. „Госуд. Сов.” 1864 № 47, 23, 25). Вот что изъяснено было в Государственном Совете по этому именно предмету!

7. Наконец и невозможно и не должно закрывать внутренние пружины и дальнейшую цель всей махинации. Эта цель – проложение пути введению гражданского брака. Когда Св. Синод сам собственными руками отдаст светскому суду дела о признании браков законными или незаконными, действительными, или недействительными и дела о расторжении браков; тогда вслед за сим явится требование гражданской формы и самого установления брака. И этому требованию невозможно будет отказать: ибо если конец светский, то и начало непременно должно быть светское же, как это открыто и заявляют люди противоположного образа мыслей („Спб. в.” 1870 № 9). Введение только светского развода при церковном браке было бы такою же вопиющею непоследовательностью, как если бы принят был церковный развод при гражданском браке. Все уступки, предположенные Комитетом, состоящим при Св. Синоде, считаются недостаточными и необходимо долженствующими вести и к секуляризации материального брачного права, т. е. к установлению гражданского брака. «Проект Комитета, – замечает г. Оршанский, – предполагает отнести рассмотрение по существу дел о разводе к ведомству общих судов. Но очевидно, что для судов гражданских будет крайне неудобно применять законы, насквозь пропитанные чуждым для них церковным элементом. Столкновения и затруднения всякого рода тут неизбежны. Единственным средством для их устранения может служить то, что рядом с секуляризацией процесса пойдет и секуляризация материального семейного права... Полумеры ни к чему не ведут. Всякая реформа тогда только успешна, когда она проведена последовательно сквозь всю массу затрагиваемых ею явлений общественной жизни» („Журн. Гражд. и торг. права” 1872 кн. 4, 668, 669). «Комитет, к сожалению, сделал немного; и сообразив предположения Комитета с недостатками существующих законов не трудно убедиться, что первые далеко не устраняют всех последних. Предположения Комитета, если и получат силу закона, не уничтожат ни сложности и обременительности производства брачных дел, ни многих столкновений и недоразумений между духовным и светским судом, ни (что всего важнее) вредного преобладания церковного элемента в нашем семейном праве. Винить в этом Комитет невозможно; потому что корень зла лежит не в процессуальных правилах, а в материальном семейном праве, насквозь пропитанном у нас церковным элементом, а Комитет не имел возможности наложить руку на материальную часть нашего семейного законодательства... Реформа судопроизводства по брачным делам не может привести к предполагаемой цели, если рядом с ней не будет предпринята реформа материального семейного права („Журн. Гражд. и торг. права” 1872, кн. 3, 456)».

Оказывается, что предположенная Комитетом передача брачных дел из духовных судов в светские есть полумера, ни к чему не ведущая, исключая столкновений и затруднений всякого рода. Только полною секуляризациею всего брачного права, т. е. не только развода, но и заключения брака будет удовлетворено желание наших либералов. «Русское законодательство в настоящее время далеко отстало от всех европейских в отношении объема влияния церковного элемента на семейное право» (там же), и, след., чтобы уничтожить эту позорную отсталость, оно должно освободиться от этого ненавистного церковного элемента секуляризациею не только процесса, но и материального семейного права, т. е. введением гражданского брака. Либеральная печать восхваляет либеральный Комитет за предположение секуляризации брачного процесса и нимало не задумываясь при этом прецеденте требует как неизбежной прибавки – секуляризации заключения брака. «Почему только в делах о расторжении браков церковный принцип должен утратить свое преобладающее влияние, а в делах о заключении браков влияние это остается по-прежнему во всей своей силе? Ведь общество гораздо более заинтересовано в возможно лучшем течении именно последних дел, потому что браки гораздо чаще заключаются, чем расторгаются; почему же вредный принцип изгоняется из незначительной по объему сферы дел бракоразводных и оставляется в силе в громадной массе дел о совершении браков? Само по себе очевидно, что в основе двух однородных институтов права, столь тесно связанных между собой, как совершение и расторжение брака, должен лежать один и тот же, а не два противоположных принципа» („Журн. Гражд. и торг. права” 1872 кн. 4, 628), т. е. если гражданский развод, то и гражданский брак.

Дело ясное и не уразуметь его невозможно. Но есть ли нужда начинать это дело, есть ли нужда вводить светский развод и гражданский брак у нас в Православной России, конечно незнающей выгод гражданского брака, но вместе с сим не испытывающей и тех великих зол, источником которых служит гражданский брак в государствах Европы, вследствие своих особенных исторических условий, давших у себя место этому институту? Есть ли возможность предлагать, чтобы сам Св. Синод взял на себя инициативу, почин этого дела и сначала ввел светский развод, а потом и гражданский брак?

Ответ на первый из предложенных вопросов дан уже в сочинении мужа ученого и государственного (Победоносцева – „Курс Гражд. права” 2, 57 – 60) и нам остается только воспользоваться этим ответом.

«Гражданская форма брака появилась на западе вследствие издавна существующего там раздвоения между Церковью и государством. Церковная форма казалась достаточною, покуда это раздвоение не достигло еще до явного разногласия и не потребовалось отделения одной области от другой. Когда единство католического вероучения было нарушено появлением новых вероучений, брачная форма господствующей Церкви оказалась недостаточною, и необходимость привела к установлению гражданской формы брака для тех лиц, которые, по своему вероучению, не могли исполнить церковного обряда. Но и в пределах Церкви, считавшейся господствующею в каждом государстве между государством и церковью, умножались столкновения. В протестантстве эти столкновения разрешались удобнее, так как здесь в основной идее церковное дело и устройство церковное признано было делом государственным. Но церковь католическая, постоянно противополагая духовное мирскому и церковное государственному, никогда не отлагая стремления возвыситься над государством и народом, не переставала включать в свое призвание отдельные от государства политические цели. Для государства стало потребностью искать выхода из непрерывной борьбы с Церковью, и политические меры свои оправдать теорией отделения Церкви от государства. Эта теория необходимо должна была коснуться и брака, по поводу беспрерывных пререканий о браке между Церковью и государством. Так, мало-по-малу и брак взят государственною властью в исключительное свое ведение, и гражданская форма брака явилась в смысле общей обязательной, или дозволенной и произвольной формы».

«Таким образом история свидетельствует, что гражданский брак на западе был необходимым последствием издавна продолжающихся враждебных отношений между государством и Церковью. Но только такою необходимостью и оправдывается это учреждение. Но нельзя не сознаться, что учреждение это глубоко противоречит коренным основам здравого религиозного чувства в народе, и само в себе заключает внутреннее противоречие, подобно тому историческому отношению Церкви и государства, из которого оно возникло. И потому невозможно согласиться с мнением тех, которые почитают учреждение гражданского брака желательным и полезным и для такого народа, коего история, к счастью, не представляет печального раздвоения между Церковью и государством. Было бы не благоразумно, без всякой необходимости прививать к простому быту столь искусственное учреждение, может быть и безнравственно было бы прививать к сознанию народа чуждую ему мысль о раздвоении, которого он не понимает. Где масса народная принадлежит к единому вероисповеданию, глубоко слившемуся с национальностью, где народ и не слыхал о политической борьбе между Церковью и государством, где нет никакой причины желать и никакого повода возбуждать разделение той и другого, там нельзя и придумать ничего лучше и соответственнее святости брака и практическим потребностям быта народного, как существующая церковная форма».

«Требование гражданской формы брака, иногда высказываемое и в нашем столь склонном к подражанию западу обществе, часто происходит от неясного понятия о гражданской форме брака. Нередко не различают гражданского брака от свободы брака и требуют для России гражданской формы брака потому только, что полагают, будто, где есть гражданский брак, там непременно должны быть более легкие условия для вступления в брак и для его расторжения, там брак становится в общий разряд договоров, связывающих волю сторон условно и временно. Такое мнение неосновательно вообще и в особенности неосновательно в применении к нашему отечеству. Опыт показывает, что и гражданскую форму брака закон гражданский может обставить условиями совершения и расторжения крайне стеснительными и сложными, когда понятие о браке не сведено вовсе с догматической и церковной основы. Правда, что брак не считается таинством у протестантов, по учению которых брак святое, но человеческое и гражданское дело. Но возможно ли предъявить такое требование и провозгласить такое начало у нас, не отрекаясь от Церкви, к которой мы себя причисляем, не соблазняя и не нарушая всенародного верования в авторитет вселенского соборного учения? Возможно ли у нас перенесть в гражданский закон условия совершения и расторжения брака, не справляясь с уставами Церкви и не повторяя того, чтó постановлено в соборных определениях? Если же немыслим у нас такой переворот без отречения от Церкви, то к чему послужило бы нам установление обязательной гражданской формы брака? Разве к соблазну и к отягощению народному. К соблазну, потому что совесть народная не поймет и не примет раздвоения между государством и Церковью в деле, которое Церковь признала таинством. К отягощению, потому что сложные и строгие формальности, неразлучные с гражданскою формою брака, непременно превратятся в канцелярские формальности и в руках чиновников, не всегда способных разуметь смысл порученной им буквы, непременно станут источником и предлогом всякого рода затруднений, проволочек и притязаний, наконец непременно соединятся с пошлинами и поборами, о которых не имеют и приблизительного понятия те, кому теперь иногда приходится, в исключительных случаях, роптать на притязательность сельского духовенства в делах брачных. Представим себе брачное дело, отрешенное от естественной среды своей, от прихода и перенесенное в другую официальную среду, например, в квартал, в волость, в камеру мирового судьи, или в контору нотариуса. Очевидно, что в этом кругу все действия и формальности, предшествующие браку, соединятся с канцелярским хождением по делу, которое для народа станет несравненно отяготительнее нынешних объяснений и переговоров с церковным причтом, поставят между просителем и главным совершителем обряда – бумагу и канцелярию, в которой каждый из мелких чиновников захочет кормиться от своего дела, не говоря уже об узаконенных казенных пошлинах, которые при этом непременно будут установлены за разные акты и которых теперь нет».

«Всякой кому известна наша история и знакомы условия нашего народного быта, конечно согласится в том, что существующая церковная форма брака одна только у нас и возможна и права и соответствует верованиям и потребностям народным: следовательно, нет нужды оставлять, или изменять ее» (Победоносц. „Курс Гражд. права” т. 2, 57 – 60).

К этому превосходному ответу государственного мужа на предложенный вопрос нам остается прибавить немногое.

Требование гражданского брака мотивируется, как мы видели между прочим отсталостью нашего законодательства от европейских. Но не довольно ли уже переняли мы от европейских государств учреждений, противных духу и быту нашего народа? Теперь нам советуют пересадить с запада учреждение не только несогласное с духом и бытом народа, но оскорбляющее его религиозные верования, противное учению и уставам Церкви, учреждение, которое и на западе явилось как неизбежное зло и плоды которого и там не весьма вкусны. Советующие находятся в полном заблуждении, если искренно уверены, что Православный народ добровольно, а не насильственно подчинится этому нововведению, столь существенно оскорбляющему и унижающему Церковь и вековые народные верования. И на западе, даже в протестантских государствах, где еще не введен гражданский брак, и где существуют особые несуществующие и невозможные у нас условия для введения этого учреждения, правительства затрудняются делать этот шаг. Пруссия, находясь в настоящее время в несогласии с католиками, угрожает им введением гражданского брака, но доселе еще не решается на приведение угрозы в действие. «Крестовая газета» в конце прошедшего 1872 г. говорила об этом следующее: «На сколько мы имели случай наблюдать, то в правительственных кружках убеждаются все более и более, что введение гражданского брака не столько послужит орудием против католической церкви, сколько ослабит и унизит церковь евангелическую. Мы сомневаемся, чтобы это важное соображение могло быть ослаблено какими-нибудь статистическими данными, и радуемся, что оно, по-видимому, приобрело подобающее значение в правительственных кружках». Нам советуют опередить в этом отношении даже Пруссию. А зачем? Чтобы стереть с себя позор отсталости.

Второй из предложенных выше вопросов разрешить в положительном смысле находит возможным г. Спасович. Он полагает, что «перенесение в гражданский закон условий совершения и расторжения брака делалось и должно делаться по воле законодателя после тщательных справок с уставами Церкви и при содействии самой же Церкви. Причем отрицать соборные определения невозможно, повторять их не нужно, а желательно толковать и развивать Соборные постановления и предания, имеющие бесконечную тягучесть, сообразно духу времени» („Журн. Гражд. и торг. права” 1871, 1, 143, 144). Г. Спасович полагает, что сама Церковь может истолковать соборные постановления и предания о браке так, что из этого толкования окажется, что правила допускают совершение брака не в церкви чрез священника, а положим в конторе нотариуса, или в камере мирового судьи, что по правилам возможно бракосочетание христианина с не христианкою, что возможно вступать в четвертый, пятый и т. д. брак, что расторгать брак можно по многим другим причинам, кроме ныне допускаемых Церковью и т. д. Г. Спасович глубоко ошибается, если почитает свои желания осуществимыми. Если он допускает, что отрицать соборные постановления невозможно, то при первой же серьезной попытке толкования и развития соборных постановлений и преданий он усмотрит невозможность и толковать их сообразно духу времени, не в том смысле, в каком Церковь всегда толковала их и ныне толкует, а в смысле совершенно противоположном так, чтобы толкование вместо: да давало: нет и наоборот. Тем страннее, тем невозможнее возлагать подобную обязанность на саму же Церковь и утверждать, что она может ее выполнить, может сказать, что, на основании церковных же постановлений, возможен гражданский брак и развод, возможна передача и установления и расторжения брака из Церкви в светское ведомство. Нигде не был установлен гражданский брак Церковью. И ссылка г. Спасовича на Синодские указы 1787, 1810 и 1837 гг. не даст ему никакого вспомоществования, если он захочет внимательно и беспристрастно изучить их.

Любопытно между прочими заявлениями нашей свободно мыслящей печати и выказываемое ею опасение сильного противодействия со стороны наших церковников предположениям Комитета о передаче бракоразводных дел из духовных судов в светские („Журн. Гражд. и торг. права” 1872, 4, 669). Интерес этого заявления заключается в том, что свободно-мыслящею печатью Комитет, состоящий при Св. Синоде и под председательством архиерея, не причисляется к числу церковников, которые будут оказывать ему сильное противодействие. Любопытно будет видеть, к которой стороне будет принадлежать сам Св. Синод – к Комитету, или к церковникам? И если к Комитету, то будут ли церковники оказывать и Св. Синоду противодействие как Комитету и какое, сильное, или не очень сильное?

В перспективе, может быть даже и не весьма отдаленной, за гражданским браком представляются и другие явления, и учреждения того же рода, – а именно – гражданское рождение (т. е. без крещения) и гражданская смерть (т. е. без погребения). Может быть не в самом близком будущем за введением гражданского брака последует секуляризация и указанных двух актов человеческой жизни; но связь между всеми тремя актами – несомненная и ясная, и если брак, этот срединный акт человеческой жизни, облечен будет в цивильную форму, то и для двух других актов человеческой жизни – начального и конечного потребуют гражданской же формы, т. е. без крещения и погребения. За основание укажут – связь между всеми тремя явлениями и однородность их, требующую однородности и законов об них, подобно тому, как и ныне, на основании проектируемой Комитетом секуляризации брачного процесса, признается необходимым и секуляризация установления брака. И затем представят, как доказательство же, отсталость нашего законодательства в этом отношении от некоторых европейских законодательств. А в довершение всего самому же Св. Синоду предложат инициативу этого дела, т. е. предложат, чтобы высшая церковная власть мало-по-малу сама выводила из употребления церковные учреждения и таинства, как вредные!!!

Достойно замечания и весьма поучительно и то отношение, какое имеет к вопросам брачного права, наше светское законодательство и которое несомненно подтверждается собственными показаниями лиц, требующих секуляризации всего брачного института. «У нас закон», пишется в „Журнале Гражд. и торг. права” (1872, 4, 629, 630 – 632), считает брак исключительно религиозным учреждением.... В глазах законодателя брак считается исключительно церковным таинством.... Все постановления о браке, содержащиеся в законах гражданских, имеют церковный характер в том смысле, что государство, нормируя в своих постановлениях брак, всегда сообразовалось в этом с религиозными правилами….. Замечательно, что и в вопросе о браке Православных с лицами других христианских исповеданий, разрешенном при Петре I не на основании церковных законов, но в противоречии с ними, правительство наше поступило не так, как бывает в подобных случаях в других христианских странах, т. е. не издало само, без участия духовенства, гражданского закона, отменяющего церк. правила. Это было бы противно глубоко укоренившемуся тесному союзу государства с Церковью по семейным делам. Так. образом и этот единственный пример изменения гражданской властью церковных правил по семейному праву доказывает, что государство никогда не решалось посягать у нас на эти правила без содействия духовной власти... Сам Петр оставил влияние церковного элемента в материальном брачном праве неприкосновенным и даже усилил его влияние своей кодификационной деятельностью. Во всех других случаях, где государственная власть самостоятельно установляет нормы по брачному праву она никогда не упускает из виду канонических правил и присвояет своим постановлениям силу только в той мере, в какой это не противоречит церковным законам.... Государство обусловливает силу своих постановлений согласием их с церковными правилами….. Основная мысль, руководящая законодателем, заключается в том, что единственное условие, существенно необходимое для законности браков, это – соответствие их религиозным правилам….. Нашему законодателю кажется совершенно невозможным собственной властью отменить церковную норму по брачному праву.... Законодательство наше смотрит на семейный союз как на религиозное (с христианской точки зрения) учреждение и заботится именно об ограждении церковной стороны брака (стр. 629–636). С мыслью законодателя вполне согласуется и мысль толкователя. Кассационный Сенат много раз изъяснял, что «брак по духу нашего законодательства есть одно из таинств, которое, как нерасторгаемое, связует супругов на всю жизнь, а расторжение брака возможно не иначе, как по формальному духовному суду» (1868 № 526).

Драгоценны и глубоко поучительны эти указания и сами по себе, и в особенности потому, что идут со стороны, требующей гражданского брака. Тут, значит, не может быть ни малейшего сомнения в том, что в глазах нашего законодателя брак считается исключительно церковным таинством. Драгоценны и глубоко поучительны эти указания и по тем следствиям, которые из них вытекают. И Церковь и светское законодательство в данном вопросе стоят на одной точке зрения и на той же самой почве: брак – таинство и должно заботиться об ограждении церковной стороны брака. Это – несомненно. Ныне либеральная печать предлагает, чтобы брак не был рассматриваем как таинство, что церковные воззрения на брак вредны и что вследствие сего церковный брак со всеми необходимо вытекающими отсюда последствиями как в отношении его установления, так и в отношении прекращения, должен быть заменен гражданским. Инициатива этого дела либеральною печатью возлагается на само церковное правительство, которое должно и само признать брак не за таинство и убедить в том же государство. Вняв убеждениям Церкви, государство отселе и само не должно считать брак таинством и должно приложить к нему условия и требования обыкновенного договора. Комитет, состоявший при Св. Синоде, уже и удостоился одобрения либеральной печати за проект секуляризации процесса брачных дел. Требуется теперь повести дело далее и по секуляризации процесса секуляризовать и материальную часть, так как одно без другого невозможно. И все это будет починать сам Св. Синод. Тут кажется нечего более прибавлять: все ясно само собою. Прибавить можно разве одно именно то, что такое отрешение от церковных начал будет первым и доселе в христианском мире небывалым явлением, ибо даже в тех европейских государствах, где принят гражданский брак, закон гражданский не отрешился вполне от церковного воззрения, так как не отрешилась и не может вполне отрешиться от него масса верующих в среде народной (Победоносц. „Курс граждан. права”, 2, 69).

По всем представленным соображениям и главнейшим образом утверждаясь на вышеприведенном мнении Св. Синода, высказанном столь ясно и положительно, защищенном столь твердо и настоятельно, и удостоенном Высочайшего утверждения – представляется самым правильным тысячелетнюю практику Православной церкви в сем вопросе не изменять. Но при сем нельзя не заметить, что статья 1016 „Уст. Уголов. судопроизвод.” может быть дополнена некоторыми особыми, собственно на церковных правилах основанными, положениями, к разъяснению которых ведут нижеследующие соображения.

1) По нашим светским законам дела о прелюбодеянии при иске ли о разводе или при жалобе уголовному суду с целью подвергнуть виновного наказанию по 1585 ст. „Улож.”, вчиняются не иначе как по жалобе оскорбленного супруга: никто другой не имеет права вчинять дело о прелюбодеянии, кроме обиженного; путь официального обвинения для дел сего рода совершенно закрыт. То же самое воззрение и в „Консисторском Уставе”. Между тем по церковным правилам есть случай, когда прелюбодеяние должно быть преследуемо путем официального, а не частного обвинения. Это именно тогда, когда прелюбодеяние учинено священнослужителем, церковнослужителем или их женами, потому что в этих случаях имеют место особые церковные последствия даже и без жалобы оскорбленного супруга (Апост. 25. Неок. 8, 9, 10, „Уст. Конс.” 196). Прелюбодеяние несовместно со священством, и всякие средства и частные, и официальные должны быть употреблены для раскрытия этого преступления, дабы или прекратить пребывание в священстве лица, допустившего сие преступление или подвергшегося несчастью иметь жену, впавшую в прелюбодеяние, или же не допустить до священства подобных лиц. Здесь заключается основание к допущению и официального пути в раскрытии сего преступления.

2) Церковь имеет правила, по которым прелюбодеяние подвергается церковной епитимии на 7 или даже на 15 лет (VI Вселен. 87, Вас. Вел. 7, 58, 77, Анкир. 20) даже и без расторжения брака. Почему не предоставить обиженному супругу права и возможности, если он не желает ни развода с обидевшим, ни наказания его по 1585 ст. „Уложен.”, обращаться в духовный суд для того, чтоб виновный был подвергнут наказанию по церковным правилам? Можно надеяться, что христиански мыслящий супруг, пораженный сим несчастием, не преминет воспользоваться и сим средством исправления преступного супруга с надеждою на действительность сего средства. Между тем сей путь, церковными правилами допускаемый, но в законах не упоминаемый, может казаться закрытым.

Из всех вышеизложенных соображений вытекают следующие положения по отношению к этому предмету.

Дела о прелюбодеянии одного из супругов могут быть вчиняемы: I. или по жалобе обвиняемого супруга или, II. открываются без жалобы по производству какого-либо иного дела, или же III. в порядке официального обвинения.

I. Первым порядком вчиняемые дела подлежат или а) духовному суду, или б) уголовному.

а) Духовному суду подлежат вчиняемые сим порядком дела:

аа) в том случае, когда оскорбленный супруг, желая исправить оскорбившего, просит духовный суд о наложении ему епитимии по церковным правилам и об увещании его к исправлению;

бб) в том, когда оскорбленный супруг ищет расторжения брака по сей причине.

б) Светскому суду подлежат дела, вчиняемые сим порядком, когда оскорбленный супруг просит о наказании виновного по 1585 ст. „Улож. о наказаниях”.

II. Дела о прелюбодеянии лиц, состоящих в браке, когда не было жалобы на прелюбодеяние и оно открылось по производству какого-либо иного дела, подлежат духовному суду („Св. Зак.” XV. 2, 791).

III. В порядке официального обвинения в церковном суде, хотя бы и не было жалобы оскорбленного супруга, вчиняются дела о прелюбодеянии священно и церковнослужителей и жен их.

б) Дела о любодеянии.

Другой род дел, следующих тому же порядку, т. е. обращаемых или к духовному, или к уголовному и духовному суду составляют дела о любодеянии, или о противозаконном сожитии неженатого с замужнею. По 994 ст. „Уложения о наказаниях” виновные в таком сожитии подвергаются церковному покаянию. Но когда последствием было прижитие младенца, тогда может возникнуть уголовный иск об обеспечении младенца и его матери. В первом случае дело подлежит только духовному суду; во втором – уголовному, и потом – духовному.

Доселе рассмотренные дела церковного суда влекут за собою кары, наказания. Есть другие роды дел, подлежащих церковному суду, которые не влекут за собою никаких карательных взысканий и которые, если можно так сказать, имеют гражданский характер, а не уголовный. О некоторых из сих дел мы упоминали прежде. Здесь должно обратить внимание еще на два рода дел, не влекущих карательных взысканий, именно на дела об удостоверении о действительности события браков и о рождении от законного брака.

Подсудность этих дел духовному суду утверждается на „Уставе Консисторий” (158. 261 – 277), подтверждена Высочайше утв. положением 6 фев. 1850 г. („Собр. Зак.” № 23906), принята в „Свод” 1857 г. (т. X, 2, 799) и оставлена неприкосновенною, на основании „Свода” 1857 г. новыми „Судебными Уставами” (См. „Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 1, 638).

Должны ли сии два рода дел оставаться подсудными духовному суду и на будущее время?

Что касается первого из указанных родов дел, то он имеет все те же свойства и основания подлежать суду церковному, как и выше рассмотренный вопрос о браках незаконных. Если необходимо и естественно духовный суд должен разрешать вопрос о незаконности брака, то само собою разумеется он же должен решать и вопрос о законности и действительности брака. В противном случае вышло бы, что, разрешая вопрос с отрицательной стороны, духовный суд не имеет права разрешать тот же вопрос и с положительной. Один и тот же вопрос духовный суд в одном случае разрешал бы, а в другом был бы к тому не компетентен. Брак по правилам нашей Церкви и по законам гражданским должен быть заключен в Церкви. Все акты, содержащие в себе доказательства действительности события брака, ведутся и содержатся в Церкви. Лица, совершающие брак и от которых в случае нужды можно получить сведения и справки о событии брака, находятся в церковном ведомстве. Заключения о действительности браков, по силе действующего гражданского закона, должны быть основаны на точном разуме правил Св. Церкви и определений Св. Синода („Св. Зак.” т. X, 2, 805). Правила Св. Церкви, соблюдение или нарушение которых обусловливает действительность или недействительность брака, большею частью не помещаются в законодательных кодексах, служащих обязательным руководством для светских судов. Подобным сему образом и некоторые определения Св. Синода, долженствующие служить основанием решений в делах сего рода, не помещены ни в Своде Законов, ни даже в „Полном Собрании”. Таким образом, когда является вопрос о том – был ли действительно заключен брак, или не был, кому исследовать этот вопрос и разрешить его, кроме духовного суда? Действовать иначе значило бы действовать подобно тому, как если бы мы, желая удостовериться, действительно ли совершена купчая, пошли справляться не в окружной гражданский суд, а в военный. Светский суд будет основывать свои заключения на точном разуме правил Св. Церкви и определений Св. Синода!

Необходимость духовного суда в сих делах столь очевидна и несомненна, что Комиссия, составлявшая „Судебные Уставы” 1864 г., нашла, что дела сего рода не только нет основания передавать в светские суды, но даже это было бы стеснительно и для частных лиц, так как это значило бы заставить их обращаться в суд за такими справками, которые они могут получить непосредственно от духовного начальства, и, следовательно, вводить, совершенно напрасно излишнюю инстанцию. Поэтому вопросы об удостоверении в действительности события браков подлежат оставлению в ведении духовного начальства („Объяснит. Записка к проекту” VI кн. „Уст. Гражд. суд.” стр. 49).

Но судебные ли это дела, или простые справки?

Двенадцать членов Комиссии, составлявшей „Судебные Уставы”, полагали, что под делами об удостоверении в действительности события браков не представляется основания подразумевать какие-либо самостоятельные спорные дела, вызывающие необходимость в разрешении их проявления власти судебной. Если они и названы делами, то лишь в том смысле, который придается вообще всяким перепискам. Для убеждения в этом 12 членов ссылались на содержание 800 ст. X т. ч. 2 „Св. Зак.”.

Но не так разрешил этот вопрос Св. Синод. Признавая, что «в большей части случаев дела об удостоверении в действительности события браков, производимые в дух. ведомстве, не заключая в себе чего-либо спорного, не требуют разрешения в порядке судебном,» – Св. Синод указывал, что «на практике, при производстве в дух. судах дел сего рода, возбуждаемых в случаях, указанных в ст. 800 т. X, ч. 2 „Св. Зак.” изд. 1857 г., заимствованной из 262 ст. „Устава Консисторий”, оказывается необходимость в разрешении оных порядком судебным, напр., когда в сих судах предъявляется ходатайство лиц, почему-либо заинтересованных в этих делах о невыдаче метрического свидетельства о событии брака, или о сообщении присутственным местам, по требованиям коих возбуждены сии дела, что брака не существовало вовсе, или что этот брак, как незаконный, не может быть признан действительным, и в следствие сего должен быть уничтожен. Ходатайство подобного рода нередко сопровождается представлением доказательств в подкрепление оного, или же указанием на сии доказательства. С другой стороны, лица, просящие о выдаче свидетельств, или те, коим они необходимы для засвидетельствования о рождении от законного брака, представляют свои возражения против означенных доказательств, опровергаемые в свою очередь лицами, оспаривающими действительность, или законность брака, о коем идет дело. Таким образом возбуждаются самостоятельные спорные дела, вызывающие необходимость рассмотрения их в порядке судебном, установленном для судов духовных; и такие дела в следствие жалоб на решения, постановленные по оным первою судебною духовною инстанциею, восходят на рассмотрение Св. Синода», („Определ. Св. Синода” 9 мая 1864. Проток. № 937).

Согласно с сим мнением Св. Синода и мнением большинства Комиссии в проекте VІ-й книги „Устава Гражд. судопроизводства”, составленном Комиссиею, была помещена статья 58, в которой прямо было сказано, что все дела об удостоверении в действительности события браков подлежат ведомству судов духовных, в последствии исключенная вследствие замечания Соединенных Департаментов Государственного Совета, подтверждающего подсудность дел сего рода именно духовному суду. Правила сей статьи признаны не относящимися собственно к светским судам, но составляющими предмет ведомства судов духовных, и, следовательно, поставленными не на своем месте, так как в „Уставе Гражд. судопр.” должна идти речь о судах светских.

Обращаясь к вопросу о подсудности дел о законности рождения – должно заметить, что вопрос о законности рождения может быть возбужден и в духовном суде, по поводу, например, просьбы частного лица о выдаче метрического свидетельства о рождении и крещении, или же по требованиям присутственных мест и начальств, коим необходимо иметь в виду по производящимся у них делам определение духовного суда о рождении кого-либо от законного брака. В таких случаях дела о законности рождения не могут не подлежать рассмотрению духовного суда по силе 266 ст. „Уст. Консисторий”. Для устранения всякого повода к сомнениям Обер-Прокурор Св. Синода, при составлении „Судебных Уставов”, предлагал включить в „Уставе Гражд. судопр.” такую статью, которая указывала бы, что дела о законности рождения могут быть производимы и в судах духовных, в случаях, указанных в ст. 266 „Устава Консисторий”. Но в „Уставе Гражд. судопр.” (ст. 1346–1356) не сделано никакого указания на то, что дела о законности рождения могут быть производимы и в судах духовных собственно потому, что в этот устав, при обсуждении вошедших в оный постановлений, Государств. Советом положено не включать таких правил, которые касались бы не светских судов.

Подсудность и сих дел духовному суду имеет существенное и непререкаемое основание в том, что и в этом случае в основании и в конце дело приходит к рассмотрению вопроса о законности или незаконности брака, от которого происходит известное лицо.

В существенных условиях и элементах процесса исследования, который приводит к открытию истины в этих делах, также заключается основание подсудности дел этих двух родов духовному, а не светскому суду. Это производится: 1) справкою в метрических книгах, 2) в обыскной книге, 3) в исповедных росписях, 4) гражданскими документами и 5) следствием. Три первые рода документов ведутся и хранятся в церквах. Следствие должно заключать в себе между прочим показания причта, который венчал брак („Уст. Конс.” 263, 264, „Св. Зак.” Т. X, 1, 34 – 36). И справедливее, и удобнее, и естественнее все сие дознание и исследование производить в духовном суде.

Замечают, что делам сего рода можно бы дать такой вид, чтобы выдача метрических свидетельств о рождении, крещении, браке, смерти и погребении лежала на обязанности епарх. начальства; а когда метрических записей о таковых событиях нет, или они сомнительны – исследование сих событий и разрешение дел, по сообщениям епарх. начальства, должно принадлежать светскому суду, который о своем решении должен сообщать епарх. начальству.

Предлагаемый порядок, кроме неправильности и несообразностей, указанных выше, неудобен по своей сложности. При этом порядке, в случае неимения метрической записи, или сомнительности ее, епархиальное начальство должно призвать к себе в консисторский, или в церковный архив светский суд для исследования сих дел, должно предоставить ему расследование и решение дела – почему нет записи, или на каком основании запись признается сомнительною. Как записи в метрических книгах принадлежат к обязанности духовных лиц по их должности, то по смыслу предложения духовное начальство будет призывать к себе светский суд для производства исследования и для приговора о нарушении духовным лицом обязанностей его должности. Затем дальнейший путь к достижению искомой истины, т. е. к удостоверению о действительности брака и о рождении от законного брака, при отсутствии, или сомнительности метрической записи, представляют: а) обыскная книга, б) исповедные записи, в) гражданские документы и г) следствие, долженствующее заключать показания причта, который венчал, бывших при браке свидетелей и вообще знающих о достоверности события брака, восприемников и лиц, бывших при крещении („Уст. Конс.” 263, 264, 268. „Св. Зак.” Т. X, 1, 34–36). Итак, по силе предлагаемого замечания, когда метрических записей нет, или они сомнительны, епарх. начальство должно пригласить к себе светский суд, выдать ему для исследования и рассмотрения обыскную книгу и исповедные росписи и представить для допроса священнослужителей, венчавших или крестивших. Светский суд рассмотрит, постановит решение и сообщит о нем епархиальному начальству. Нельзя сказать, чтобы такой порядок был прост и естествен. А какая выгода будет этим достигнута? Ужели духовный суд, даже и в будущем усовершенствованном состоянии, не будет настолько способен и добросовестен, чтобы постановить по этим делам правильное решение, а должен приглашать светский суд, дабы он постановил заключение, основанное на точном разуме правил Св. Церкви и определений Св. Синода, как требует этого закон.

В виду всех сих соображений представляется правильным, чтобы дела об удостоверении о действительности события браков и о рождении от законного брака были производимы духовным судом на нынешних основаниях („Уст. Конс.” 158, 261 – 277; 6 февр. 1850. „Собрание Зак.” № 23906; „Свод. Зак.” Т. X, 2, 799, 805; „Суд. Уст.” изд. Госуд. Канц. 1, 638).