Глава 5. Крещение Иисуса. Искушение

Тогда приходит Иисус из Галилеи на Иордан к Иоанну креститься от него (Мф. 3, 13). Так говорит Евангелист Матфей, а Евангелист Марк дополняет это повествование указанием, что Иисус пришел из Назарета Галилейского.

Зачем же безгрешный Иисус пришел к Иоанну креститься? На этот вопрос отвечают Иоанн и Сам Иисус Христос.

По свидетельству Евангелиста Иоанна, приводимому ниже, Иоанн Креститель сказал посланным к нему от синедриона: Я... для того пришел крестить в воде, чтобы Он (то есть Христос) явлен был Израилю (Ин. 1, 31). Иисус Христос прожил в тиши маленького города Назарета тридцать лет (включая в то число и кратковременное пребывание в Вифлееме и в Египте) и теперь выступал на общественное служение, на исполнение воли пославшего Его Отца; поэтому Ему надлежало явить Себя народу, а народу надлежало услышать свидетельство о Нем как о давно ожидаемом Мессии. Такое явление народу и свидетельство о Нем Иоанна свершились на Иордане.

Но, говорят, зачем же было креститься? Явление Иисуса народу и засвидетельствование о Нем могли последовать и без крещения; напротив, крещение Иисуса могло уронить значение Его в глазах народа: народ мог подумать, что и Он грешник.

Все, приходившие к Иоанну, сначала исповедовали грехи свои, а потом крестились. Один Иисус, как безгрешный, пришел к Иоанну и прямо потребовал крещения; а Иоанн, чтобы показать народу, что пришедший Иисус не нуждается ни в покаянии, ни в крещении, говорит Ему: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? (Мф. 3, 14). Слыша такие слова пророка, зная уже, что Идущий за ним Сам будет крестить Духом Святым, народ никак не мог подумать, что пришедший к Иоанну Иисус мог быть грешен, мог нуждаться в крещении. Поэтому требование Иисусом крещения не могло умалить значение Его в глазах народа. На вопрос же – зачем Он крестился, – отвечает Сам Иисус Христос, говоря Иоанну: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду (Мф. 3, 15). Правдой называет Иисус волю Божию. «Воля Божия была (говорит святой Иоанн Златоуст), чтобы тогда все крестились, о чем послушай, как говорит Иоанн: Пославший меня крестить в воде... (Ин. 1, 33). Итак, если повиновение Богу составляет правду, а Бог послал Иоанна, чтобы крестить народ, то Христос, со всем другим, что требуется законом, исполнил и это» (Творения. Т. 2. 405).

Иисус Христос был не только Бог, но и Человек. Как Человек, Он должен был исполнить все, чего требовал от людей Бог, – примером Своим Он должен был показать другим, как надо относиться к Божиим повелениям. Вот почему, признавая, что Иоанн послан был от Бога крестить, Иисус, как Человек, исполнив ранее сего все заповеди Господни, начинает Свое служение исполнением последней ветхозаветной заповеди, только что возвещенной Богом через Иоанна.

Крестившись, Иисус тотчас вышел из воды (повествует Евангелист Матфей, 3, 16) и молился (добавляет Евангелист Лука, 3, 21), молился, конечно, Отцу Своему, чтобы он благословил, освятил начало Его служения. В то самое время, когда Христос молился, на Него сошел Дух Святой, и голос Самого Бога-Отца засвидетельствовал о Нем как о Сыне Божием.

Это необычайное, сверхъестественное явление, описанное всеми четырьмя Евангелистами, толкуется различно вследствие некоторого различия в повествованиях Евангелистов. Поэтому считаем необходимым привести для сравнения сказания всех Евангелистов.

Матфей: И, крестившись, Иисус тотчас вышел из воды, – и се, отверзлись Ему небеса, и увидел Иоанн⁷ Духа Божия, Который сходил, как голубь, и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий: Сей есть Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (3, 16–17).

Марк: И когда выходил из воды, тотчас увидел Иоанн разверзающиеся небеса и Духа, как голубя, сходящего на Него. И глас был с небес: Ты Сын Мой возлюбленный, в Котором Мое благоволение (1, 10–11).

Лука: Когда же крестился весь народ, и Иисус, крестившись, молился: отверзлось небо, и Дух Святый нисшел на Него в телесном виде, как голубь, и был глас с небес, глаголющий: Ты Сын Мой возлюбленный; в Тебе Мое благоволение! (3, 21–22).

Иоанн: И свидетельствовал Иоанн, говоря: я видел Духа, сходящего с неба, как голубя, и пребывающего на Нем (1, 32).

Первые три Евангелиста, в общем, совершенно согласно повествуют, что когда Иисус выходил, или вышел, из воды, отверзлось небо, сошел на Него Дух Святой, и был слышен голос с неба. Но так как они не поясняют, кто именно видел это необычайное явление, то Евангелист Иоанн, дополнявший, как известно, своим Евангелием упущенное первыми Евангелистами, удостоверил, что Иоанн Креститель говорил посланным к нему от синедриона: я видел Духа, сходящего с неба. Такое добавление Евангелиста Иоанна имеет особенное значение потому, что он был учеником Предтечи, мог слышать это непосредственно от него самого, и, быть может, находился даже при нем во время Крещения Иисуса Христа. Итак, несомненно, что Иоанн Креститель видел все это необычайное явление; поэтому-то в русский перевод Евангелий от Матфея и Марка после слова увидел вставлено слово Иоанн, не встречающееся в славянском переводе.

Но кто еще видел? Святой Златоуст полагает, что видел все это и находившийся в то время при Иоанне народ (Беседы на Евангелие от Матфея. 1, 213). Но Евангелисты, ни первые три, ни четвертый, не дают никаких указаний для подобного ответа на вопрос. Златоуст говорит, что народ видел это знамение, но не поверил ему по своему жестокосердию. Но ведь народ был так потрясен тогда призывом нового Пророка к покаянию, что толпами шел к нему исповедовать грехи и креститься, и если бы в такое именно время увидел разверзшиеся небеса и Духа Божия и услышал бы голос Самого Бога, то, несомненно, тотчас же уверовал бы в Иисуса как ожидаемого Избавителя; если бы даже не вся, находившаяся тогда при Иоанне, толпа уверовала в Иисуса (по жестокосердию), то все-таки было бы немало обратившихся; и если бы даже все эти уверовавшие со временем оставили бы Иисуса как не отвечавшего их взглядам на Мессию, все же они теперь, при таких необычайных свидетельствах, должны были бы толпами пойти за Ним. Однако Евангелисты об этом молчат. Поэтому следует признать, что знамение это было не для народа и народом было невидимо⁸.

Знамение это было, главным образом, для Самого Иисуса Христа. Поэтому-то Евангелист Матфей говорит: отверзлись Ему небеса, то есть Иисусу, для Иисуса. Кроме того, знамение это предназначалось и для Предтечи, так как, по его же свидетельству, переданному Евангелистом Иоанном, Пославший его крестить сказал ему: На Кого увидишь Духа сходящего и пребывающего на Нем, Тот есть крестящий Духом (Ин. 1, 33). Предтеча увидел Духа в виде голубя, сходящего на Иисуса, и тотчас же понял, что Этот Иисус и есть крестящий Духом Мессия, Сын Божий.

Апостол Павел в послании своем к евреям (10, 5–9), говорит, что Сын Божий, входя в мир, говорил слова, открытые некогда пророку Давиду: Иду исполнить волю Твою, Боже (Пс. 39, 7–9).

В это самое время, когда Христос оканчивал Свою молитву, свершилось три чуда:

Отверзлись небеса. По объяснению Иннокентия, архиепископа Херсонского, свод небесный над главой Иисуса представился раскрытым наподобие того, как это бывает во время сильного, продолжительного блеска молнии из облаков.

Дух Божий, как голубь, сошел на Иисуса. Все четыре Евангелиста, повествуя о сошествии Святого Духа, употребляют выражение как голубь, то есть виденный Иоанном образ нисходившего Духа уподобляют голубю, сравнивают с внешним видом голубя. Если Евангелист Лука и говорит, что Дух Святой сошел в телесном виде, то из этого нельзя еще заключить, что Евангелист Лука говорит о настоящем голубе, так как к словам в телесном виде и он добавил – как голубь, и тем пояснил, что Дух Святой сошел подобно парящему голубю.

3) Раздался с неба голос. Этот голос слышали Иисус и Иоанн. Но к кому именно он был обращен? Слова – Сей есть Сын Мой, – помещенные в Евангелии Матфея, доказывают, что они были обращены не к Иисусу, а к третьему лицу, то есть Иоанну; слова же: Ты – Сын Мой, записанные Евангелистами Марком и Лукой, убеждают в том, что голос Бога был обращен непосредственно к Иисусу. Желающие подорвать доверие к Евангелиям усматривают в этом противоречие между Евангелистами; в сущности же, никакого противоречия тут нет. Слышали эти слова двое, Иисус и Иоанн. По содержанию своему слова эти относились только к Иисусу; но так как Иоанну было откровение, что на Ком он увидит Духа сходящего, Тот и есть крестящий Духом, то, увидев Духа, сходившего на Иисуса, и услышав голос, свидетельствовавший, что это – Возлюбленный Сын Божий, Иоанн, смотревший в это время на Иисуса, окончательно убедился, что Сей действительно Сын Божий, Мессия; это впечатление, произведенное голосом с неба на Иоанна, передал Евангелист Матфей. Но Иисус, молившийся в то время и окончивший молитву словами иду исполнить волю Твою, услышал голос Отца Своего как ответ на Свою молитву, ответ, лично к Нему обращенный: Ты – Сын Мой Возлюбленный! В этом именно смысле слова эти записаны Евангелистами Марком и Лукой.

Таким образом, следует признать, что видимый знак сходящего Духа был для Иоанна, голос же Самого Бога, хотя и слышанный Иоанном, был несомненно обращен непосредственно, лично, к Иисусу как ниспосылающий благоволение Отца на возглас Сына – иду исполнить волю Твою.

Крещение Господне празднуется 6 (19) января и называется также Богоявлением, так как в этот день явились: Бог-Отец – голосом Своим, засвидетельствовавшим о благоволении к Сыну Возлюбленному; Бог-Сын – Крещением Своим в Иордане; и Бог-Дух Святой – нисхождением на Иисуса Христа.

Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню. Там сорок дней Он был искушаем от диавола (Лк. 4, 1–2).

Диаволом называется ангел, восставший против Бога и сделавшийся поэтому духом зла.

Вопросом о происхождении зла люди заняты с тех пор, как стали мыслить. Все древнейшие религии, все величайшие умы древнего мира стремились к разрешению его; да и в позднейшее время он не перестает волновать многих. Откуда зло? Составляет ли оно нечто чуждое человеку, вне его находящееся, или же оно присуще ему по самой его природе?

Если допустить предположение, что человек создан злым, то надо признать, что он совершает злые дела не потому, что его воля дурно направлена, а потому, что он по природе своей зол. А если это так, то злые дела его не могут быть вменены ему в вину и он не подлежит за них никакой ответственности; мало того, он не подлежит и исправительным воздействиям, так как исправить можно только испорченное, но он не испорчен, а таковым создан. Заключение это, очевидно, нелепое, и прийти к нему можно было только вследствие ложности положенного в основу его предположения о том, что человек создан злым.

Что человек не создан злым, это видно и из учения Иисуса Христа. Бог требует, чтобы мы любили Его и творили волю Его. Воля же Его: чтобы мы любили всех людей и поступали с ними так, как хотели бы, чтобы они с нами поступали, чтобы мы любили врагов наших, добро творили даже ненавидящим нас и душу свою полагали за них, и чтобы, поступая так, уподобились Ему: будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный (Мф. 5, 48). Если Бог предъявляет человеку такие требования, да еще под страхом наказания за неисполнение их, то это служит несомненным доказательством, что человек может исполнить эти требования, ибо не только наказывать за неисполнение неисполнимых требований, но даже предъявлять такие требования было бы в высшей степени несправедливо; Бог же не может быть несправедливым. А так как нельзя требовать, чтобы созданный злым творил не зло, а добро, то следует признать, что человек создан добрым, способным творить добро, и что зло находится вне его.

Человек одарен свободой воли и потому может исполнить или не исполнить требования Бога, может слить свою волю с волей Бога и творить добро, или же отступиться от воли Бога и творить зло. Следовательно, отступление от воли Бога и совершение злых дел есть следствие дурно направленной воли человека, то есть следствие согласования им своей воли с чьей-то иной, не божественной, волей.

Все это приводит к заключению, что не зверем человек создан, а если и становится иногда озверелым, то по своей вине, отступая от воли Божией.

«Кто из нас не испытывал, – говорит Лютард, – как ему в святейшие минуты, в благоговейные часы его настроения приходили такие злые и соблазнительные мысли, от которых он хотел бы отказаться и касательно которых он ясно сознает, что они не в нем имеют свое последнее происхождение? Мы все неоднократно испытываем, что нам приходится бороться не просто с плотью и кровью, но с таинственным миром темных сил, действия которых проникают в наше внутреннее существо» (Апология христианства. 12).

Что зло есть нечто постороннее человеку, вне его находящееся, это чувствует каждый, привыкший сознательно относиться к своим поступкам и проверять себя. Такой человек должен сознаться, что в нем много раз, в той или иной форме, происходила борьба добра со злом и что в этой борьбе он, помимо знакомого всем голоса совести, явственно слышал какой-то другой, враждебный ему голос, подстрекавший его к совершению дурного поступка, а если он, изнемогая в такой борьбе, поддавался внушениям этого голоса, то несомненно чувствовал, что подчинялся чужой воле, становился ее рабом.

Этот неведомый голос, эта темная сила влечет человека к гибели, и сам погибающий нередко сознает это. А так как никто не желает себе зла, то несомненно, что сила эта исходит не от самого подвергающегося искушению.

Это-то невидимое, но чувствуемое нами существо, голос которого мы слышим, и есть причина зла, находящаяся вне нас. Это существо и есть тот дух, который называют духом зла, злым духом.

Вера в существование злых духов присуща была всем народам, во все века, на всех ступенях развития человечества, и преемственно передавалась последующим поколениям; причем верили в существование духов не одни только невежественные толпы народные, но и выдающиеся представители языческой философии. А если это верование так всеобще, то существование злых духов нельзя голословно отвергать только потому, что мы их не видим и не осязаем. В борьбе добра со злом мы чувствуем какую-то враждебную нам силу, какую-то чужую волю, порабощающую нас, а этого достаточно, чтобы искать достоверные свидетельства о сущности этой силы. Свидетельства эти содержатся в Евангелии.

Иисус Христос много раз говорил о злых духах. Он называл злого духа диаволом лукавым, сатаной и князем мира сего. Он научил нас молиться и в молитве просить Отца Небесного об избавлении нас от лукавого. В притче о плевелах Он говорил о действиях злого духа. Он изгонял бесов (злых духов), и они повиновались Ему. Словом, Иисус Христос признавал существование злых духов, а этого для верующих в Него совершенно достаточно, так как они не сомневаются в истинности Его слов.

Но и неверующие в Христа вынуждены в своём отрицании считаться с тем, что Он признавал существование злых духов. Поэтому, чтобы умалить значение этого признания, одни из них говорят, что Иисус разделял суеверие своего времени и народа и воображал, что изгоняет бесов из людей, которые были просто сумасшедшими. Но так как подобное мнение не согласуется с признаваемой всеми атеистами мудростью Иисуса, то некоторые из них стали утверждать, что Иисус Сам не верил в злых духов, а если и говорил о них и как будто изгонял их, то только для того, чтобы приспособиться к понятиям современных Ему евреев. Но говорить так – значит выставлять Иисуса обманщиком; между тем все отрицающие Его Божество признают Его безупречным в нравственном отношении.

Поэтому, если даже неверующие вынуждены сознаться, что Иисус Христос не мог говорить неправду, не мог говорить и о том, чего не понимая или чему Сам не верил, то следует признать, что как всякое слово Христа истинно, так истинно и учение Его о том, что злые духи существуют.

Некоторых, даже верующих в Христа, соблазняют вопросы: как это Бог допустил существование злых духов, имеющих власть творить зло, власть, несовместимую с понятием о Его всемогуществе и доброте? Как примирить понятия о всемогуществе Бога и о власти диавола? И не подрывает ли власть диавола, не ограничивает ли она всемогущество Бога?

Святой Иоанн Златоуст во многих своих беседах дает следующий ответ на эти вопросы:

«Если бы диавол обладал властью над людьми и побеждая их силой, то давно всех погубил бы и не осталось бы на земле ни одного праведного или добродетельного человека; но так как среди многих грешников всегда было немало добродетельных людей, то из этого следует заключить, что диавол не имеет никакой власти над людьми. Если он и побеждает их, то только хитростью, обманом, соблазняя и подстрекая на дурные дела. Но так как человек одарен разумом и свободой воли, то в его власти не поддаваться соблазнам диавола; если же он поддался им, то сам виноват и не может оправдываться тем, что его соблазнил диавол. Пыталась и Ева оправдать свой грех тем, что змей обольстил ее, но прощения не получила, а подверглась тяжкому осуждению, потому что в ее власти было не пасть. А Иов не был беспечен, и потому диавол не мог соблазнить его, не мог вовлечь в грех, несмотря на все бедствия, которые неожиданно и незаслуженно пришлось ему испытать. Бдительным и внимательным диавол не только не вредит, но даже приносит пользу, не по своей, впрочем, воле, потому что она зла, но потому, что они, выдержав нападение диавола и не поддавшись его искушениям, оказываются победителями зла, испытанными в борьбе и потому способными мужественно встречать и дальнейшие нападения врага. Если же диавол и побеждает многих, то только по их слабости, а не по своей силе. Итак, Бог, одарив человека разумом и свободой воли, оставил в мире диавола для того, чтобы в борьбе с ним человек нравственно совершенствовался и, чуждаясь зла, стремился бы к Богу, источнику Света и Добра. Помни это, исправь свою волю, и никогда ни от кого не потерпишь вреда, не только от добрых, но и от злых, а когда согрешишь, постарайся узнать виновника греха, и найдешь, что это не иной кто, как ты, сделавший грех» (Свт. Иоанн Златоуст. Творения. Том 2. С. 271–304).

Итак, следует признать, что диавол не имеет никакой власти над нами, поэтому и существование его нисколько не противоречит всемогуществу Бога.

Но почему же Бог не сотворил человека таким, чтобы он не мог грешить, если бы даже и хотел? Зачем Он создал его грехоспособным?

Чтобы лишить человека возможности грешить, надо отнять у него свободу воли, надо связать ее, то есть сделать его из свободного самоопределяющегося существа безвольным рабом божественной воли. Но в таком случае человеческая добродетель ничего не стоила бы и не была бы заслугой, потому что все доброе было бы совершаемо невольно, как бы по принуждению. Или же для лишения человека возможности грешить надо было лишить его разума и совести, чтобы произвольно совершаемое им зло не могло быть сочтено за грех и вменено ему в вину. Словом, пришлось бы лишить человека тех свойств души, какие отличают его от животных, то есть превратить его в животное. Превратить же человека в животное все равно, что совсем не создавать его. А так как по божественному плану мироздания, насколько мы можем постигнуть его, надлежало быть в мире разумно-свободным существам, и так как таковым на земле создан человек, то он должен был быть сотворен не только добрым, разумным и свободным, но еще и грехоспособным. Эта грехоспособность человека есть необходимое условие для возможности борьбы его со злом, а следовательно, и для победы над ним, для самосовершенствования для приближения его к Богу, – в чем и заключается его назначение, цель его создания и смысл его жизни.

На вопрос – почему Бог не сотворил нас такими, чтобы мы не могли согрешить, если бы даже и хотели, – святой Василий Великий отвечает так: «Потому же, почему и ты не тогда признаешь служителей исправными, когда держишь их связанными, но когда видишь, что добровольно выполняют перед тобой свои обязанности; поэтому и Богу угодно не вынужденное, но свободно совершаемое по добродетели. Кто порицает Творца, что не сотворил нас безгрешными, тот предпочитает природе разумной неразумную, природе, одаренной произволением и самодеятельностью – неподвижную и не имеющую никаких стремлений» (Свт. Василий Великий. Творения. Ч. 4. Бес. 9).

По этому же вопросу говорит Руссо: «Провидение не хочет зла, которое совершает человек, злоупотребляя данной ему свободой. Оно сделало его свободным не для того, чтобы он делал зло, но чтобы он, по свободному избранию, делал добро. Роптать на Бога, что Он не препятствует совершению зла, – значит упрекать Его в том, что Он дал человеку славную природу, и его действиям придал нравственное благородство, что Он сообщил ему правоспособность к добродетели. Как?! Чтобы воздержать человека от зла, неужели Он должен был ограничить его инстинктом, сделать его животным?» (Руссо. Эмиль).

Не излагая здесь подробного учения о диаволе, полагаем, что для нашей цели вполне достаточно сказанного, которое может быть сведено к следующим положениям:

мы должны верить в существование злых духов потому, что Иисус Христос говорил о них как о действительно существующих, и повелевал ими, слово же Его истинно;

существование злых духов не противоречит всемогуществу Божию, потому что злые духи не имеют никакой власти, никакой силы;

человек одарен разумом и свободой воли; поэтому он может, если захочет, противостоять всем искушениям диавола, и в таком случае диавол не только не опасен ему, но даже полезен, заставляя его быть бдительным и осторожным;

Бог дозволяет злым духам искушать людей для того, чтобы люди в борьбе со злом стремились к нравственному совершенству; и

если человек поддается искушению диавола, то должен винить не искусителя, а самого себя, ибо в его власти противостоять диавольскому соблазну; ему даны средства к борьбе, и он должен пользоваться ими, чтобы не быть побежденным; чем сильнее искушение, чем труднее борьба с духом зла, тем приятнее победа, тем выше подвиг победителя.

Повествование об искушении Иисуса содержится в первых трех Евангелиях, причем во втором (Марка) оно изложено весьма кратко; Евангелист же Иоанн вовсе о нем не говорит, но не потому, как думают некоторые, что не признавал его, а потому, что Евангелие его, как мы уже не раз говорили, имело целью дополнить упущенное первыми Евангелистами, и не должно было повторять то, о чем уже достаточно сказано.

Иисус был искушаем, подвергся испытанию. Но зачем же было испытывать Безгрешного? Разве Он мог согрешить?

Отвечая на этот вопрос, не следует забывать, что безгрешный Иисус был не только Бог, но и Человек. Как Человек, одаренный свободой воли, Он мог подвергаться искушениям, и подвергался им не раз, и если всегда оказывался победителем, то не потому, что был одарен неспособностью грешить, а вследствие постоянного, полного повиновения Отцу, вследствие безграничного отвращения от зла.

«Первоначальная возможность не грешить, заключающая в себе возможность греха, но исключающая его действительность, развилась во Христе до невозможности грешить, до невозможности, которая грешить не может потому, что не хочет. Если бы Он с самого начала был одарен неспособностью грешить, то не мог бы быть истинным Человеком, и поэтому самому не мог бы быть образцом для нашего подражания» (Шафф. Иисус Христос – чудо истории).

В первых трех изданиях «Толкования Евангелия» я находил излишним давать более подробные объяснения по этому вопросу; но так как в рецензии на мою брошюру «Достойные плоды покаяния» высказано мнение о несоответствии учению Православной Церкви рассуждений моих о безгрешности Иисуса Христа, помещенных в той брошюре, то считаю необходимым поместить в этом, четвертом, издании «Толкования Евангелия» более подробные по этому вопросу объяснения.

Православная Церковь учит, что Христос есть истинный Бог и истинный, но безгрешный, Человек. Это – догмат, в истинности которого ни один православный человек не может сомневаться; это – основа Православия.

Но почему Христос был безгрешен? Потому ли, что был рожден неспособным грешить, или же потому, что не хотел грешить? Вот вопрос, который многие богословы обходят молчанием; между тем, он невольно напрашивается каждому, изучающему Евангелие.

Знакомясь с Личностью Иисуса Христа как Человека, невольно думаешь, что если Христос рожден неспособным грешить, то, значит, Он рожден не таким Человеком, какими родятся все люди, и потому не может быть, по Человечеству Своему, обязательным для нас Образцом доступного нам совершенства, – значит, мы не можем жить так, как жил Христос-Человек, не можем подражать Ему. Между тем, Сам Христос указывая на Себя как на Образец не только возможного, но и обязательного для нас совершенства, призывал к Себе всех труждающихся в борьбе с искушениями и обремененных тяжестью грехов, Он обещал им душевный покой, если они возьмут на себя иго Его заповедей, а чтобы это иго не показалось им непосильным, неудобоносимым, Он сказал: «Научитесь от Меня (нести его); несите его так, как Я несу; будьте такими же кроткими и смиренными, как Я, и тогда вы увидите, что иго Мое – благо, и бремя несения его – легко (Мф. 11, 28–30)». В другой раз, обращаясь к народу и ученикам Своим, Он сказал: отвергнись себя (то есть: отвергни свое «я», свою волю, и живи не так, как хочется, а как Бог велит), возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16, 24). То есть: подражай Мне, живи так, как Я живу. В прощальной беседе Своей с Апостолами Христос подал им пример смирения и служения ближним и сказал: Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам (Ин. 13, 15). Словом, Христос заповедал нам подражать Ему, исполнять все заповеди Его так, как Он Сам исполнял их, – жить так, как Он жил по Человечеству Своему. И Апостолы смотрели на Него как на Образец доступного нам совершенства. Так, Апостол Петр в первом послании своем писал: Христос оставил нам пример, дабы мы шли по следам Его (1Пет. 2, 21). А Апостол Павел писал коринфским христианам: Будьте подражателями мне, как я Христу (1Кор. 11, 1). Словом, и по учению Господа, и по толкованию этого учения Апостолами, мы должны подражать Христу.

Так понимали это учение и святые Отцы Церкви. Они учили, что Бог создал Адама не для греха, а для жизни праведной, но Адам, злоупотребив дарованной ему свободой воли и подчинив свою волю воле диавола, пал нравственно, согрешил; по следам его пошло и его потомство. Христос же, по Человечеству Своему, восстановил в Лице Своем Адама, каковым он был до грехопадения; Христос доказал Своею жизнью, что свобода воли дана человеку не для греха, а для успешной борьбы с ним, для жизни праведной; поэтому Христос и называется вторым Адамом.

Касаясь вопроса о безгрешности Иисуса Христа, Лактанций говорил, что Христос на Своем собственном примере показал, что и во плоти можно побеждать всякий грех и достигнуть богоподобной святости. А Иоанн Дамаскин учил, что «Сын Божий принял наше естество (между прочим) и для того, чтобы чрез Себя Самого и в Себе Самом возобновить образ (Божий) и подобие, и (таким образом) научить нас жизни добродетельной, чрез Себя Самого соделав ее удободоступною для нас».

Итак, и по учению Отцов Церкви мы обязаны подражать Христу как Человеку, и жить так, как Он жил. Но мы не могли бы подражать Ему, не могли бы идти по следам Его, если бы Он был рожден неспособным ко греху, то есть без свойственной нам свободы воли.

К тому же, если бы Христос не грешил не потому, что не хотел грешить, а потому, что не мог грешить, будучи рожден неспособным к тому, то зачем же было искушать Его? Зачем же Дух Святой повел Его от Иордана в пустыню для искушения от диавола? Неспособного согрешить бесцельно и искушать. Если бы при таких обстоятельствах Иисуса Христа искушали люди, то можно было бы сказать, что они поступали так по неведению. Но искушение Христу-Человеку было предназначено Самим Богом, ибо Христос поведен был Духом (Святым) в пустыню (Лк. 4, 1) для искушения от диавола (Мф. 4, 1).

А если Христос-Человек мог быть и был искушаем и не совершил ни единого греха, то следует признать, что Он не грешил не потому, что не мог, а потому, что не хотел грешить, потому что вполне подчинил Свою волю воле Отца: не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22, 42). И только это признание делает для нас обязательным подражание Христу и безропотное шествие со своим крестом по следам Его. Противное же этому мнение приписывает Господу нашему Иисусу Христу требование от нас исполнения неисполнимого, возложение на нас бремени, которое мы не в силах понести, а самое совершенство, к которому мы обязаны стремиться и которого должны достигнуть, такое мнение превращает в идеал недостижимый, следовательно, такой, к которому незачем и стремиться: если ты никогда не доедешь до цели задуманного тобой путешествия, то зачем же предпринимать его? Да, к такому печальному и вместе с тем крайне ошибочному заключению можно придти, утверждая, что Христос-Человек не грешил потому, что и не мог грешить, потому что рожден был неспособным согрешить.

Выше было сказано, что Господь наш Иисус Христос, по Человечеству Своему, восстановил в Лице Своем Адама, каковым он был до грехопадения, восстановил в человеке образ и подобие Божий. Именуясь вторым Адамом, Христос, конечно, был чужд той наследственной наклонности ко греху, той причастности к первородному греху первого человека, какая свойственна нам, рожденным от семени Адама. Но эта непричастность Иисуса к первородному греху нисколько не освобождает нас от обязанности подражать Ему, жить так, как жил Он, по Человечеству Своему. Грехоспособность, унаследованная нами от наших прародителей, есть только наклонность ко греху, возможность его, но она не влечет за собой греха как необходимого следствия, ибо и с такой причастностью к первородному греху было и есть немало праведников.

Иисус Христос не только учил, как создать на земле Царство Божие, Царство Любви и Добра, но и Сам исполнял все, чему учил. Требуя от Своих последователей постоянной борьбы с духом зла, Он должен был Сам, по человечеству Своему, вступить с ним в борьбу и победить его, и тем доказать, что такая победа доступна и нам.

Для такой-то борьбы, для испытания Своих человеческих сил, для подготовления Себя к Своему великому делу, Иисус-Человек пошел в пустыню.

Назначение Его состояло, между прочим, и в том, чтобы создать на земле Царство Божие и через него вести людей к вечной жизни в Царстве Небесном. Два пути могли вести к этой цели. Один путь скорый, другой же медленный. Можно было быстро распространить новое учение о Царстве Божием по всему миру, покорив этот мир и объединив его под властью единого Царя-Мессии; о таком-то Царстве Мессии и мечтали все евреи того времени. Другой же путь, путь медленный, состоял в добровольном нравственном перерождении людей. Признавая, что Царство Божие на земле возможно лишь среди людей, готовых душу свою полагать за ближних своих, Христос должен был показать пример такой самоотверженной любви Своей к человечеству, спасти которое Он пришел. Словом, первый путь – путь скорого и блистательного водворения на земле Царства Божия во главе с торжествующим Мессией; второй же – медленный и тернистый путь, сопряженный со страданиями не только для последователей Мессии, но и для Него Самого.

Обсуждая эти пути вдали от шума людского, в дикой пустыне, Иисус подвергся искушению.

Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню. Там сорок дней Он был искушаем от диавола (Лк. 4, 1–2). Так говорит Евангелист Лука. Евангелист Матфей поясняет, Его Иисус возведен был Духом в пустыню для искушения от диавола (Мф. 4, 1). А Евангелист Марк, повествуя о гласе с неба при Крещении Иисуса, говорит: Немедленно после того Дух ведет Его в пустыню (Мк. 1, 12). Следовательно, Иисус Христос отправился в пустыню прямо от Иордана, немедленно после Своего Крещения.

Говоря о том, что Иисус был поведен Духом в пустыню, ни один из трех Евангелистов не поясняет – каким Духом; поэтому некоторые толкователи полагали, что Иисус был увлечем в пустыню Духом зла, тем самым, который потом и искушал его. Но это толкование явно противоречит буквальному смыслу евангельских повествований об этом событии. Евангелист Лука говорит, что Иисус, исполненный Духа Святаго, возвратился от Иордана и поведен был Духом в пустыню, конечно, тем самым Духом, которым и был исполнен, то есть Святым. Евангелист Матфей говорит, что Иисус возведен был Духом в пустыню, для искушения от диавола, противопоставляя здесь Духа, Который ведет Иисуса в пустыню, диаволу, от которого Иисус будет искушаем, Евангелист Матфей не оставляет никакого сомнения в том, что, говоря о Духе, он говорит о Духе Святом. К тому же в повествованиях об искушении Иисуса, Евангелисты ни разу не назвали диавола духом (зла), а называли его диаволом, искусителем, сатаной.

В какую именно пустыню повел Дух Святой Иисуса, в Евангелиях не сказано; предание же гласит, что местом искушения была пустыня, находящаяся между Иерихоном и Иерусалимом; одна из гор этой пустыни называется Сорокадневной, по сорокадневному посту на ней Иисуса Христа.

Там сорок дней Он был искушаем от диавола (Лк. 4, 2).

Евангелист Матфей говорит, что искуситель приступил ко Христу по прошествии сорока дней, когда Христос почувствовал голод, а Евангелист Лука говорит, что диавол искушал Христа в продолжение всех сорока дней пребывания и поста Его в пустыне. Противоречия тут нет никакого; несомненно, что Иисус Христос подвергался не только тем искушениям в пустыне, о которых так подробно повествуют Евангелисты Матфей и Лука, но и другим. Сам Евангелист Лука, оканчивая свое повествование об искушении в пустыне, говорит: диавол отошел от Него до времени (Лк. 4, 13), то есть не навсегда оставил Его, а только на некоторое время. И действительно, искушения повторялись во все время общественного служения Иисуса Христа, и если не непосредственно от диавола, то через него от других лиц: искушая Его, Апостол Петр уговаривал отстранить от Себя предстоящую смерть на Кресте; искушали Его фарисеи, требуя знамения с неба; искушали Его на Кресте словами самого диавола – если Ты Сын Божий, сойди с креста (Мф. 27, 40); искушали, конечно, и в других случаях, о которых Евангелисты умолчали, так как не задавались целью составить полное описание жизни Иисуса Христа. Поэтому вполне достоверно сказание Евангелиста Луки о том, что Иисус подвергался искушениям в продолжение всех сорока дней поста; но так как и он не говорит, в чем заключались эти предварительные искушения, то умолчание о них со стороны Евангелиста Матфея нисколько не колеблет достоверности его повествования.

Евангелист Марк, при всей краткости своего рассказа об искушении, сообщает, что Иисус в пустыне был со зверями (Мк. 1, 15). Это замечание нельзя объяснить желанием Евангелиста только усилить представление о дикости той пустыни, где постился Христос; оно, несомненно, имеет особое значение. Мы знаем, что Иисус Христос, услышав от возвратившихся с проповеди семидесяти учеников, что и бесы повиновались им, сказал: даю вам власть наступать на змей и скорпионов и на всю силу вражью, и ничто не повредит вам (Лк. 10, 19); посылая же Апостолов идти по всему миру проповедовать Евангелие, Он сказал, что последователи Его будут брать змей, и змеи не повредят им (Мк. 16, 18). Если, таким образом, истинные последователи Христа должны господствовать над зверями, если духом своим, святостью, они должны покорять зверей своей воле, то, конечно, и Иисус Христос действовал на зверей пустыни той же властью безгрешности и святости Своей, какую сообщал и последователям Своим.

Нам кажется просто непонятным, как это можно быть среди диких зверей и остаться невредимым. Но почему же звери так опасны для нас? Почему они так враждебно относятся к нам? Не потому ли, что человек первый стал на них нападать и убивать? Не потому ли, что люди сами вселили в них страх и ненависть к себе, и что эти чувства, переходя к следующим поколениям преемственно, путем наследственной передачи, выработали в них непримиримую вражду к нам? Но так ли это было в начале? Не находились ли первые люди среди диких зверей в такой же безопасности, как и Христос в пустыне?

Христос ничего не ел в эти дни, а по прошествии их напоследок взалкал (Лк. 4, 2). Иисус почувствовал голод только по прошествии сорока дней полного воздержания от пищи. Почему же Он не испытывал мучений голода в продолжение этих сорока дней? Объяснять это божественной силой Христа нельзя, так как никогда Он не пользовался этой силой лично для Себя; не чувствовал же Он голода так долго, потому что, после совершившегося Крещения, сошествия Святого Духа и засвидетельствованного Отцом благоволения к началу Его искупительного дела, Он всецело был погружен в это дело, в исполнение воли Пославшего Его, и в такое время безусловного господства Духа над немощами тела не замечая, не чувствовал голода; а когда почувствовал мучения голода, то приступил к Нему искуситель (Мф. 4, 3).

В каком виде приступил искуситель, да и вообще имел ли он какой-либо видимый образ – об этом Евангелисты ничего не говорят. Думаю, что диавол, как дух бестелесный, не может иметь никакого образа, видимого человеческими глазами. Если признать, что он может, по своему произволу, принимать тот или другой видимый нами образ, то есть может создавать для себя любую телесную форму, способную появляться и затем бесследно исчезать, то придется признать за ним власть совершать чудеса. Но мы знаем, что творить чудеса может только всемогущий Бог как Творец природы и законов, управляющих ею; только Он не подчинен действию этих законов и потому властен, по Своей всемогущей воле, совершать все, что Ему угодно, хотя бы и с нарушением или отступлением от этих законов. Все же сотворенное Богом подчиняется действию законов Божиих; а так как ангелы, как оставшиеся добрыми, так и ставшие злыми, сотворены, то не могут господствовать над природой, а должны подчиняться законам ее. Следовательно диавол не обладает властью чудотворения и потому не может создавать для себя произвольную телесную форму, видимую человеческими глазами.

Говоря так, я знаю, что среди читающей публики обращается немало рассказов о похождениях диавола, в которых ему приписывается совершение множества сверхъестественных, чисто сказочных дел; поэтому считаю вполне уместным привести здесь мнение нашего известного богослова, епископа Сильвестра, который в 3-м томе своего «Догматического Богословия» (С. 163) говорит: «Писание, утверждая об одном только Боге, что Он творит чудеса, этим самим дает прямое основание, по крайней мере, для предположения, что ангелы сами по себе не могут производить ничего чудесного».

Предвижу, что сторонники могущества диавола укажут мне на явления людям ангелов, о каковых явлениях говорится во многих местах Священного Писания. На это я скажу, что ангелы являлись людям по повелению Божию, и потому если становились видимы и говорили человеческим языком, то тут действовала всемогущая сила Самого Бога, посылавшего их, а не сила или власть ангелов, которой они сами по себе не обладают. Если же добрые ангелы, соблюдающие во всем волю Божию, не могут принимать видимую людям телесную форму и произносить человеческие речи без воздействия на них всемогущей силы Божией, то тем более не могут этого делать духи злые, отпадшие от Бога, и даже сам диавол.

Некоторые говорят, что диавол принимает видимый нами образ по соизволению Божию или по Божьему попущению. Но как соизволение, так и попущение предполагают опять-таки власть самого диавола принимать различные формы, становиться видимым, а власти такой у него не может быть. Поэтому, допускающие тут соизволение или попущение Божие говорят, в сущности, о Божием повелении, о том, что Сам Бог в некоторых случаях повелевает диаволу являться людям для искушения их; но говорить так – значит утверждать, что в таких случаях диавол является слепым орудием Божиим, и что, следовательно, искушает не диавол, а Бог. Но это будет клевета на Бога, ибо Бог никого не искушает, никого не вводит в грех.

Диавол искушает, соблазняет нас внушением дурных мыслей и желаний, а для этого ему нет никакой надобности принимать какой-либо видимый образ; он может сеять зло, оставаясь невидимым, бесплотным духом. Думается, что, оставаясь невидимым духом, он скорее достигает своей цели, так как человек, подвергающийся при таких условиях его соблазнам, легче может принять внушаемые им мысли за свои собственные, а следовательно, и скорее может поддаться им. Поэтому, если бы диавол и обладал властью принимать по произволу всевозможные видимые образы или формы, то и в таком случае ему невыгодно было бы обнаруживать себя. Вот почему и слова «сказал диавол», «отвечал диавол» нельзя понимать буквально; диавол – дух бестелесный и потому не может говорить так, как говорят люди. И если в повествованиях и упоминается иногда о разговорах диавола с людьми, то надо понимать, что эти разговоры ограничивались безмолвным обменом мыслей.

Диавол воспользовался удобным для искушения временем, когда Иисус, полный сознания своего Божества, почувствовал немощь Своего человеческого тела, крайний упадок сил от сорокадневного поста.

И приступил к Нему диавол, и советовал Ему идти к Своей цели скорым и блистательным путем насильственного объединения всех народов в единое, величественное Царство Мессии. «Если Ты Сын Божий, внушал он, то для Тебя все возможно; следовательно, возможно и такое быстрое завоевание всего мира и подчинение его Своей власти. Впрочем, если Ты действительно Сын Божий, то можешь обставить Свое дело еще и так, что люди сами подчинятся Тебе, сами добровольно отдадутся под Твою власть: избавь только их от гнетущих забот о приобретении хлеба и всего необходимого для поддержания их жизни! И они несметными толпами пойдут за Тобой, как стадо овец идет за своим пастырем. Испробуй же Свою Божественную силу, и обрати эти камни в хлебы! И если Ты Сын Божий, если камни эти действительно, по слову Твоему, обратятся в хлебы, то пользуйся Своей властью, твори это чудо непрерывно и корми таким способом всех людей! Избавь их от тягостных забот о хлебе насущном и дай им возможность сосредоточить все силы на устроении Твоего Царства, для создания которого Ты пришел! Испробуй же Свою силу, да кстати, утоли и голод, который мучает Тебя. Этим Ты отвратишь от Себя мучительную смерть и вместе с тем докажешь, что Ты – Сын Божий! Иначе кто же поверит Тебе, если Ты даже Себя не можешь избавить от голодной смерти. Так покажи же Свою власть и силу! Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами (Мф. 4, 3)».

Диавол предлагал Иисусу превратить камни в хлебы, то есть совершить чудо. Казалось бы, что для Иисуса не было бы никакого греха, если бы Он совершил предлагаемое чудо. Но для кого же это чудо было нужно? Вызывалось ли оно действительной необходимостью? И согласовалось ли оно с назначением Христа?

Диавол просил знамение не для себя, не для того, чтобы самому уверовать в Иисуса как Сына Божия; людей же в пустыне не было. Следовательно, чудо превращения камней в хлебы должно было иметь иное назначение. Прежде всего, оно могло утолить голод, который мучил в то время Иисуса. Но если бы Иисус-Человек, при всех страданиях Своих и муках, прибегал к той власти, которая была Ему присуща как Сыну Божию, и помощью этой власти освобождался от них, то Он не мог бы быть примером для нас, и Его назначение Искупителя и Спасителя рода человеческого не было бы исполнено. Вот почему все совершенные Иисусом Христом чудеса были для нужд других, но не для Его собственных. Воздержание от чудесной помощи Самому Себе было законом всей Его жизни.

С другой стороны, диавол предлагал Иисусу Христу превратить камни в хлебы еще и для того, чтобы со временем, беспрерывно повторяя это чудо, покорить Своей власти весь мир. Действительно, уличные толпы тогдашнего языческого мира требовали «хлеба и зрелищ» Они, несомненно, пошли бы как покорные рабы за тем, кто творил бы перед ними чудеса и раздавал бы им даровой хлеб, то есть кормил бы их; они провозгласили бы его единым всемирным царем!.. Но Христос знал, что такие люди не благонадежны для свободного Царства любви и добра, какое Ему надлежало основать на земле. Он хотел сделать людей свободными, могущими идти за Ним сознательно, произвольно, а для этого не надо ни хлеба, ни зрелищ; достаточно слова Божия, правды Его, и в этом слове будет залог действительно счастливой жизни людей.

Поэтому, отвергая искушение диавола, Христос сказал: написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих (Мф. 4, 4).

Потерпев поражение при этом первом искушении, диавол не оставляет Иисуса; нет, он приступает ко второму:

И повел Его в Иерусалим, и поставил Его на крыле храма (Лк. 4, 9). Так говорит Евангелист Лука. Евангелист же Матфей говорит: берет Его Диавол во святой город и поставляет Его на крыле храма (Мф. 4, 5). Слова – берет Его – дали повод некоторым предполагать, что диавол перенес Иисуса по воздуху из пустыни в Иерусалим. Но говорить так – значит признавать за диаволом власть чудотворения, которой он не обладает, и предполагать, что Иисус отдался во власть диавола; а если бы это действительно произошло, если бы диавол, хотя бы на одно мгновение, овладел Иисусом, то дальнейших искушений не было бы: они были бы излишни для победителя-диавола. Между тем, в дальнейших искушениях мы видим со стороны Иисуса непоколебимую стойкость в борьбе с искушениями, а со стороны диавола отчаянное напряжение всего сатанинского лукавства. А это одно уже доказывает, что диавол не мог не только перенести Иисуса в Иерусалим, но даже заставить Его Самого идти туда. Весьма возможно, впрочем, что после первого искушения Иисус пошел в Иерусалим и взошел на кровлю храма, с которой открывался весь город и его окрестности. Крыло храма было совсем не так высоко, чтобы достигнуть его можно было только посредством полета: историк Евсевий передает рассказ Егезиппа о мученической кончине Иакова, и из этого рассказа мы знаем, что Иаков был поставлен на крыле храма, чтобы проповедовать людям, стоявшим внизу, и когда не оправдал ожиданий иудеев, возведших его туда, то был сброшен ими оттуда. Поэтому следует признать, что перемещение Иисуса из пустыни в Иерусалим было не мысленное только, а действительное и притом добровольное, а не вынужденное. Слова же – берет Его, повел Его и поставил Его – надо понимать в смысле добровольного принятия Иисусом сделанного Ему диаволом вызова на искушение; принять вызов на искушение – значит вступить в борьбу с вызывающим, но это еще не подчинение ему.

И сказал Ему: если Ты Сын Божий, бросься, отсюда вниз, ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею (Лк. 4, 9–11).

Евангелисты передали нам весьма кратко слова диавола; но, по мысли, заключающейся в них, искусительная речь его могла быть сказана им приблизительно так: «Посмотри вниз! Вот несметные толпы народа, ожидающего с нетерпением пришествия Мессии! Но не думай, что народ этот может признать Мессию в таком скромном, как Ты, человеке, хотя бы и безгрешном и творящем чудеса! Нет, народ этот слишком развращен своими учителями; ему нужен или блеск земной славы, или знамение с неба. Поэтому, если Ты этот ожидаемый Избавитель, если Ты действительно Сын Божий, то Ты должен явиться Своему народу окруженный небесными силами, ангелами, явиться прямо с неба, как Бог!.. Ты основываешь Свои действия на Писании; Ты уже отказался обратить камни в хлебы потому только, что в Писании сказано, что не одним хлебом будет жить человек; так вспомни же, что в том же Писании сказано: Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Ангелы на руках понесут Тебя! Какой прекрасный случай! Бросься вниз! Ведь ангелы тотчас же подхватят Тебя и понесут к изумленному народу, – понесут Тебя, как бы с неба, на землю, прямо к Твоему народу, который, несомненно, при такой торжественной обстановке, восторженно примет Тебя! К чему избирать другой путь признания Тебя, путь тернистый, полный страданий для Самого Себя и тех, которые уверуют в Тебя? Не лучше ли сразу, без всяких страданий, в славе небесных сил явиться Израилю? Ведь Ты веришь Священному Писанию?! Ты веришь, следовательно, что ангелы не дадут Тебе даже коснуться камня ногой Твоей, а понесут Тебя на руках? А если веришь, и, конечно, если Ты Сын Божий, то Тебе бояться нечего! Итак, докажи, что Ты Сын Божий! Решайся! Бросься вниз!.. Бросайся же!.. Бросайся скорее!..»

Христос величественно отражает и это нападение краткими, но не допускающими никаких возражений словами: сказано: не искушай Господа Бога твоего (Лк. 4, 12).

Как много сказано этим кратким изречением, и сказано не только диаволу, но и нам, грешным, так часто искушающим Бога!

Часто люди неверующие и маловерные говорят: «Мы готовы были бы уверовать в Бога как Всемогущего Творца всего мира, если бы увидели своими глазами особое в Бога чем-либо проявление Его всемогущества, если бы перед нами совершилось чудо». Они забывают, что весь мир, да и сам человек – чудо, и если не видят и не понимают этого чуда, а ждут особого для себя знамения и тем как бы требуют от Бога доказательств Его всемогущества, то искушают Бога, и потому знамение не дается им.

Часто люди легкомысленно предпринимают не вынуждаемые долгом, опасные, безумные действия, самонадеянно рассчитывая на чрезвычайную помощь Бога, на Его всемогущество, на Его чудесное вмешательство и спасение! При этом они вовсе не думают о том, заслуживают ли они такого особого попечения о них Бога, вмешательства Его в их легкомысленную жизнь и спасения их от их же собственного безумия? И как часто гибнут они лишь потому, что забывают сказанное: не искушай Господа Бога твоего.

Нередко житейские беды, несчастья, посылаемые нам Богом для испытания нашей веры, приводят нас в смущение. Видя, как заведомые грешники, взяточники и казнокрады благоденствуют, мы, не замечая за собой особенно тяжких грехов, начинаем роптать на Бога, говорим: «За что же те утопают в роскоши, а мы бедствуем?» Вместо того чтобы безропотно переносить посланное нам испытание, мы просим, чтобы Бог покарал грешников, а нас наградил или, по крайней мере, избавил от бед; мы дерзновенно требуем, чтобы Бог теперь же, на наших глазах, проявил Свою справедливость, чтобы преждевременно совершил Свой суд... И мы не получаем желаемого, беды наши растут, нищета усиливается... Потому что мы забыли сказанное: не искушай Господа Бога твоего.

Потерпев два поражения, диавол не отступил. И, возведя Его на высокую гору, диавол показал Ему все царства вселенной во мгновение времени (Лк. 4, 5). И в этом искушении нельзя допустить, чтобы диавол возвел Иисуса помимо Его воли на гору. Возвращаясь из Иерусалима после второго искушения на Иордан, Иисус Сам взошел на гору, хотя, быть может, и по новому вызову диавола. На какую именно гору взошел Иисус – Евангелисты не говорят. Если это было вслед за первым искушением, как повествует Лука, то несомненно, что гора эта была в той же пустыне, в которой постился Христос. Если же возведение на гору последовало после искушения на крыле храма, как говорит Матфей, то горой искушения могла быть и гора, не находившаяся в пределах пустыни. Во всяком случае, гора эта была, по сказанию Евангелиста Матфея, весьма высокая. Но как бы высока ни была эта гора, обозреть с вершины ее все царства вселенной можно было только мысленно; поэтому и Евангелист Лука, повествуя об этом, говорит, что диавол показал Иисусу все царства вселенной во мгновение времени, и сказал Ему диавол: Тебе дам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я, кому хочу, даю ее; итак, если Ты поклонишься мне, то все будет Твое (Лк. 4, 6–7). «Ты отказался превратить камни в хлеб, несмотря на мучения голода, которые Ты испытывал, и отказался, конечно, потому, что не мог совершить этого чуда; не в Твоей это было власти. Хотя Ты и веришь в Писание, однако побоялся положиться на помощь Бога, усомнился в том, что ангелы понесут Тебя на руках, и потому не бросился с кровли храма вниз к стоявшему там народу. Теперь я вижу, что Ты – не Сын Божий! А если так, то яви Себя в блеске земного величия, как Царь вселенной! Ведь евреи такого-то Мессию и ждут! Смотри, вот у ног Твоих все царства мира! Всмотрись в них и рассуди: кому послушен, кому подвластен этот мир? Богу или мне? Кто правит им? Из всех людей одни забыли Бога, другие и не знали Его; а меня все чтут, все делают то, чего я хочу; все порабощены мне. Здесь – все мое, здесь – власть моя! Но я готов разделить с Тобой эту власть, я готов отдать Тебе все царства мира, если Ты будешь служить не Богу, а мне. И будешь Ты тем Мессией, какого ждут евреи, будешь Владыкой мира, великим Царем Израилевым! И как легко Тебе достигнуть этого! Стоит лишь послушаться меня, вступить в союз со мной, поклониться мне... только поклониться! Итак, все это, все царства вселенной, всё будет Твое! Только подчинись мне! Поклонись!.. Поклонись же!..»

Отойди от Меня, сатана, – сказал Иисус, – написано: Господу Богу твоему поклоняйся, и Ему одному служи (Лк. 4, 8).

Сорокадневные искушения окончены. Иисус выдержал их без колебаний. Воля Отца была высшим законом для Него, не допускающим никаких отступлений. Отцу угодно, чтобы Он шел к Своей цели путем страданий и смерти на Кресте, и Он избрал этот тернистый путь. Побежденный диавол удалился.

Следует заметить, что во втором искушении диавол пропустил весьма существенные слова псалма, на который ссылался. В псалме Давида сказано: «Ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях Твоих» (Пс. 90, 11); диавол же в своей искусительной речи пропустил слова: на всех путях твоих; и пропустил он эти слова потому, что с ними не могло согласоваться предложение его броситься вниз с кровли храма; броситься с кровли храма – значит употребить средство, явно противное целям Искупителя, или пойти к достижению цели не теми путями, какие указаны Ему Отцом. В последнем же искушении диавол присвоил себе власть над миром, Вселенной – власть, принадлежащую одному лишь Богу.

В славянском переводе Евангелий Матфея и Луки последнее обращение Спасителя к диаволу выражено словами: Иди за Мною, сатано... Эти слова, понимаемые буквально и притом как русские слова, дали повод некоторым полагать, что Иисус Христос не отогнал от Себя сатану, а пригласил его следовать за Собой (иди за мной – следуй за мной). Но такое толкование не согласуется с тем предложением сатаны, на которое ответил Христос; наглая ложь сатаны, его дерзкая хвастливость не принадлежащей ему властью, наконец, предложение Христу, Сыну Божию, поклониться ему, диаволу, – все это должно было исторгнуть из глубины души Иисуса возглас – уйди от Меня, – но никак не приглашение – следуй за Мною. По объяснению Евфимия Зигабена (ученого монаха XII века), слова «иди за Мною, сатано» означают: «удались от Моих взоров, потому что находящийся сзади кого-нибудь бывает для того невидим» (Толковое Евангелие от Матфея. С. 48). К тому же сам Евангелист Лука, повествуя об окончании искушения, говорит, что диавол отошел от Него до времени (Лк. 4, 13), а не пошел за Ним.

Когда диавол отошел от Иисуса, то Ангелы приступили и служили Ему (Мф. 4, 11), торжествуя победу над духом зла.

Порядок искушений неодинаков у Евангелистов Матфея и Луки. Евангелист Матфей ставит вторым искушение на кровле храма, а искушение на горе (царствами мира) – третьим; Евангелист же Лука искушение на горе ставит вторым, а искушение на кровле храма – третьим. По сказанию того же Евангелиста Луки, диавол, окончив искушения, отошел от Иисуса; отошел же он, конечно, не после слов – не искушай Господа Бога твоего (Лк. 4, 12), а после слов – отойди от Меня, сатана. А так как последние слова сказаны были на горе, после искушения царствами мира, то следует признать, что это искушение и было последним. Некоторые полагают, что для этого последнего искушения Иисус должен был вернуться из Иерусалима (с кровли храма) в пустыню. Но для такого предположения нет никаких указаний в Евангелиях; чтобы подвергнуться искушению царствами вселенной, казалось бы, не было надобности возвращаться в ту же пустыню, в которой произошло первое искушение; показать Иисусу все царства мира во мгновение времени диавол мог и на другой горе, ближайшей к Иерусалиму, по пути к Иордану, куда отправился Иисус после искушений.

Неверующие в Бога отвергают достоверность повествований об искушении и говорят, что искушений в действительности не было, что за искушения были приняты видения или же, вернее всего, внутренняя борьба Самого Иисуса не с внешним врагом, а с требованиями плоти и присущими человеку стремлениями к власти, славе.

Несостоятельность таких предположений о безгрешном Спасителе слишком очевидна и потому не вызывает возражений: ведь свои повествования об искушении Евангелисты могли основывать только на словах Самого Иисуса Христа, так как посторонних свидетелей при искушениях не было. А этого вполне достаточно, чтобы признать повествования их истинными.