Июнь

Димитрий, сын священника из Азийской Филадельфии, по смерти отца до тринадцатилетнего возраста воспитывался под влиянием своей матери-христианки и отличался такими хорошими способностями и вместе с тем привлекательною наружностью, что обратил на себя внимание турок, которые похитили его у матери и успели – отчасти угрозами, отчасти льстивым обращением совратить его в ислам. Взятый в дом одного из почетнейших граждан, он служил добросовестно чужим людям и со временем достиг почета и богатства; за храбрость и силу, обнаруженную им в битвах, избран был в военачальники и в это время обручился с девицею из одного знатного семейства.

Между тем, не совсем заглохло семя истины, посаженное в сердце сына христианскою матерью, и душа его начала сознавать утраченное... Юноша почувствовал несостоятельность веры, воспринятой насиль­ственным образом, вспомнил иную веру, ту, которую внушала ему мать в его детстве. Постепенно выяснялась перед ним вся красота не­сравненная христианского благочестия, жгучее раскаяние стало овла­девать его душой. Он, может быть, дошел бы до гибельного уныния, если бы не вспомнились ему примеры людей, которые мученическим подвигом загладили и искупили, большей частью, насильственное от­речение от Христа, и Димитрий воспылал стремлением пойти по их стопам.

Действуя под влиянием этого чувства и призвав на помощь силу Духа Святого, «ходатайствующего за человека воздыханиями неизре­ченными», Димитрий решился открыто исповедать свое обращение: он отправился к градоначальнику и там, в присутствии собравшихся у него городских властей, неустрашимо высказал свои чувства: «Двенадцать лет я был слепым... ныне же Дух Святой озарил мой ум... я сознаю, что нет спасения в ложном и преступном исповедании магометанском. Поэтому отрекаюсь от него и делаюсь опять христианином, возвраща­юсь к почитанию истинного Бога – Иисуса Христа, за имя Которого готов пожертвовать самою жизнью»...

Неожиданное заявление Димитрия возбудило общее яростное негодование турок, они подвергли его более 300 палочным ударам; он же, спокойно терпя страшную боль, радостно воспевал: «Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Святые мученики Георгий и Димитрий, помогите мне! Споспешествуй мне, святитель Николай!»

После побоев Димитрий был брошен в темницу. Ночью были при­сланы к нему законники, чтобы отговорить его от обращения в христи­анство, и хотя он твердо стоял на своем, его освободили утром из тем­ницы, в надежде, вероятно, что он одумается. Но Димитрий, не желая отдалять минуты искупительного подвига, пошел в кофейную, где всегда бывало много народа, и там при всех начал хулить магометан­скую веру, убеждать магометан в их заблуждении и наконец, сорвав со своей головы белую чалму и сбросив зеленую одежду, начал топтать их со словами: «Как попираю я теперь эти символы вашей религии, так точно попираю и самую веру вашу и закон ваш!»

С яростью бросились фанатики на хулителя их веры и избили его палками и каменьями, так что он упал, казалось, замертво, тогда присудили сжечь его мертвое тело. Но Димитрий, укрепляемый не­видимою силою, быстро встал на ноги и сказал убийцам: «Не считайте меня мертвым, дивитесь силе Бога моего, укрепляющей меня... – вот – деньги, купите на них дров и сожгите меня живым»...

В ответ на это один из исступленных нанес мученику три удара кинжалом и пронзил насквозь его грудь, но страдалец был все еще жив. Тогда повлекли его на сожжение.

Проходя мимо храма христианского, Димитрий, припав перед ним, стал молиться, но палачи прервали молитву его, рассекши ятаганом оба плеча его, и таким образом пресеклась жизнь мученика очистительным подвигом. Даже и мертвое тело его не было оставлено в покое: его из­рубили на мелкие части⁸⁵⁵.

Константин, родившийся от мусульманских родителей, живших на острове Митилене, потеряв отца в молодые годы и терпя жестокое обращение от отчима, оставил родительский дом вместе со своими тремя братьями, с которыми и переселился в Смирну. Братья открыли там лавку, а Константин занялся факторством – преимуществен­но в митрополии (архиерейском доме). Часто посещая митрополию, он имел случай слышать там душеполезные беседы, из которых мог узнавать, в чем состоит истинное благочестие, и вместе с тем научил­ся греческому языку; однажды он попросил одного старца почитать, и чтение это глубоко запало в душу его, возбудило в нем христианские стремления, к поддержанию и развитию которых способствовало еще сближение его с двумя молодыми христианами. На этом спасительном пути духовного прозрения юноши посетили его однако же большие искушения: по неопытности своей он был вовлечен в омут сладостра­стия и нечистых помыслов. Но милосердием Божиим не погиб этот будущий избранный сосуд Божией благодати... Константин вовремя успел воздержать себя от окончательного падения и с ужасом сознал, в какую бездну могли низвергнуть его необузданные страсти, его, которому уже не было чуждо постижение красоты целомудрия... Тер­заемый угрызениями совести, стараясь открыть кому-нибудь свою душу, Константин решился искать спасения в бегстве на Святую Гору Афонскую...

В лавре святого Афанасия, знаменитой тем, что большая часть афонских подвижников просияли в ее пределах, благочестивые иноки, не обращавшие внимания на опасность, которой они подвергались, при­нимая к себе турок, искавших спасения в недрах христианской церкви, благосклонно приняли под свой кров Константина. Живя на Афоне, он вскоре проникся решительным намерением принять христианскую веру. Осторожные монахи долго испытывали его, наконец, убедясь в его искренности и в его прекрасных свойствах душевных, допустили его принять Святое Крещение... Великой благодати и радости исполнился новокрещеный и с необыкновенною любовью и рвением исполнял воз­лагаемые на него послушания. Он удивлял всех ревностью своею; воздер­жание и духовность его, казалось, принадлежали существу бесплотному...

Спустя несколько времени Константин пожелал отправиться в Иверский монастырь, приложиться к святой иконе Божией Матери Вратарницы; получив благословение своего старца, он на пути зашел в скит Иоанна Предтечи. Сюда привезены были недавно несколько останков новых мучеников. С благоговением рассматривал Константин, лобызал и углублялся в размышление о святых мощах, этом чудном про­славлении исповедников вновь воспринятой им веры... и с этой минуты мысль о мученичестве запала в его душу. Однажды, по возвращении к своему старцу в Кавсокаливы, на вопрос старца о причине задумчиво­сти и как бы печальной озабоченности, которую он стал замечать в сво­ем ученике, Константин отвечал: «Печали нет у меня, но вся моя душа поглощена одной думой. Когда я в первый раз облобызал святые мощи новых мучеников, с тех пор душа моя привязалась к ним, весь ум мой пленен их подвигами, и я стремлюсь совершить то же: вот и вся причина!»

Возблагодарил Бога старец за такое ревностное влечение к подвигу ученика своего и поручил Самому Господу устроить путь его. К Кон­стантину же был приглашен духовник для наставления – как приготов­ляться ему к тому, чего жаждала душа его. Постом и молитвою в полном уединении питалась теперь и вразумлялась и созревала душа будущего мученика. Между тем, возникло в его сердце новое стремление: он за­думал отправиться в город Магнезию, в Анатолии, где жила его сестра, чтобы просветить ее Святым Крещением. Получив на это благослове­ние своего духовника, Константин поехал на корабле, отправлявшемся в Кидонию, и, снабженный грамотами и письмами Афонских монахов, прибыв туда, познакомился с наставником руководителем (дидаскалом) Григорием и многими местными христианами. Дальнейший путь его был, однако же, замедлен тем, что в порте не было ни одного судна, от­правлявшегося к Анатолийским берегам. Поэтому, в ожидании случая продолжать путь, Константин решился открыть лавочку и торговать изюмом и другими предметами мелочной торговли. Однажды прошел мимо его лавки один из чиновников местного аги и узнал Константина, с которым он был знаком еще в Смирне, когда тот был мусульманином. Турок проследил за Константином и предупредил о нем агу; тот призвал вновь появившегося торговца и спросил его: не из мусульман ли он?

Константин, имея в виду, вероятно, достигнуть исполнения своего намерения относительно сестры своей, с другой же стороны, – не смея еще верить такой радости, что наступил для него час вожделенного страдания за Христа, отвечал уклончиво, что он христианин...

«Ты лжешь, – возразил ему ага, – что, если найдется человек, который докажет, что ты – турок? что ты скажешь?» И в эту минуту явился злобный преследователь и сказал: «Разве я не знаю, что ты брат почтенного турка, того самого, который занимался маклерством в Смирне... Зачем ты так бесстыдно обманываешь нас?»

Тогда Константин сознал, что пришел час его мученичества, и в по­рыве святого воодушевления сказал: «Я был когда-то турком, как и вы, но Господь просветил меня, и я сознал, что вера магометанская – ложь; истина же только в вере христианской; поэтому я сделался христиани­ном, чтобы обрести истинное блаженство в будущей Вечной жизни... »

Темница, побои, истязания неимоверные⁸⁵⁶ начались с этой минуты для нового исповедника Христова и продолжались сорок дней.

Местные христиане с ужасом узнали о зверских жестокостях, ко­торым подвергали Константина. Все они и в особенности наставник Григорий опасались: вынесет ли он все муки. Они решились заклю­чить в темницу одного ученика, по имени Иоанна, родом афинянина, как бы за долги и под этим предлогом доставить Иоанну возможность утешать и подкреплять Константина, сами же в то время неустанно молились о нем, пели молебны, совершали всенощные бдения во всех Кидонийских церквах.

Сама Матерь Божия явилась мученику в сонном видении и обе­щала даровать ему силу выдержать подвиг до конца...

И он стоял твердо в своем исповедании, и никакие жестокие меры не могли склонить его к отступлению от пламенно-возлюбленного им Христа. Тогда градоначальник решился отправить его в Константино­поль, подробно донося о всем капитану-паше. И в столице мученик не­устрашимо произнес свое исповедание в присутствии стамбул-ефенди (губернатора), который велел подвергнуть его жестокому телесному наказанию и заключить в бани, где живут осужденные на каторгу. Из­немогая телесно, не ослабевал духом мученик. Когда через несколько дней потребовали его снова к допросу и то лестью, то терзаниями вы­могали от него отступление от веры Христовой, Константин с глубоким вздохом сказал сановнику: «Хорошо было бы, если бы ты позаботился о пользе твоей души и сделался христианином...» Ответом на эти слова было подписание смертного приговора... Стражи взяли мученика, и по­сле новых жестоких истязаний злодеи в необузданной злобе задушили мученика, до последней минуты повторявшего «я – христианин»...

Для предупреждения благоговейного почитания христианами останков его турки похоронили его на ближайшем мусульманском кладбище. Это было 2 июня 1819 года.

Некоторые одежды мученика, которые удалось приобрести за деньги от мусульман, были доставлены в Кавсокаливский скит, и от них произошли чудные исцеления призвавших с верою на помощь мученика Константина⁸⁵⁷.

Называется Сочавским потому, что мощи его почивают в Сочаве; родом же был из Трапезунда, и пострадал в Аккермане (Белгороде на Днестре). Плывя по торговым делам на корабле одного паписта, он имел с ним состязание о вере и обличил неправоту его; а этот злоб­ный человек, желая отмстить ему, по прибытии в Аккерман заявил турецкому градоначальнику, что некто Иоанн из Трапезунда, плыв­ший с ним, готов принять магометанство, и советовал немедленно призвать его и воспользоваться еще не остывшим желанием. Градо­начальник, призвавши Иоанна и посадив его, сказал ему: «От многих мы знаем, что ты человек достойный и отличный между подобными тебе, и весьма рады слышать, что ты пленен прекрасною и истинною верою нашею. Наша вера действительно имеет свойство привлекать людей благородных и способствует к долголетней жизни. И как ты добровольно любишь ее, то не медли быть нашим другом; отвергнись смешной и постыдной веры христиан, громко посрами закон их пред собравшимся теперь народом, восхвали нашу веру и, как обещал, сделай это немедленно! За это почтен будешь от царя и станешь жить в довольстве как брат наш». Но святой, исполнившись Божественной ревности, грозно взглянул на турка и сказал ему: «Ты явно лжешь; никогда и на мысль не приходило мне отречься Христа словом или делом! Все это твоя выдумка и ухищрение сатаны! Лучше сам, не­счастный, познай истину и крестись, чтоб удостоиться Царства Не­бесного». После сего громко исповедал свою веру во Единого Бога, в Троице славимого.

Тогда градоначальник велел обнажить его и, как порицающего истинную веру, бить палками дотоле, пока не исполнит своего обе­щания (то есть – выдуманного). Все тело было избито и растерзано; куски его приставали к палкам и разлетались по земле; все место, где мученика терзали, обагрилось кровью. Иоанн молился Богу, а му­чители еще сильнее бичевали его, так что он уже не подавал голоса. Поскольку был уже вечер, то избитого бросили в тюрьму. На другой день мучитель снова велел представить исповедника и сказал ему: «Вот до чего довело тебя неверие твое! Но послушай меня, и тотчас выздоровеешь; потому что здесь есть отличные врачи из Индии и Пер­сии, которые вылечат тебя». Исповедник же славил Христа и поносил безумие магометанства. Тогда судья вновь велел бить его и, заметив ропот народа на кровожадность его, для ускорения смерти – привязать ноги мученика к хвосту дикой лошади и влачить по улицам. Евреи при этом кричали, плевали и бросали в него всякую всячину, а один из них побежал домой и, схватив нож, отрезал ему голову. Палачи от­вязали тело и оставили его с головою на том же месте в непристойном положении. Необычайный свет озарил ночью мощи святого, так что и евреи засвидетельствовали о том; посему градоначальник на другой день позволил христианам взять мощи, и они похоронили их при гре­ческой церкви, недалеко от крепости. Мученическая кончина святого последовала 2 июня 1492 года.

Мощи святого находились в Аккермане семьдесят лет и постоянно совершали чудотворения. Наконец молдавский господарь Александр II, испросивши дозволение аккерманских властей, перенес их в столичный свой город Сочаву.

Лукиллиан, идольский жрец, рассмотрев пустоту и безумие идо- лослужения, уверовал в Истинного Бога и многих приводил ко Христу. Иудеи донесли на него, и он был потребован на суд в Никодимии. Су­дья принуждал его отречься Христа и возвратиться к идолослужению, а когда он отказался, предал пыткам. Лукиллиана бичевали, сокрушили ему челюсти и повесили стремглав; после того заключили в темницу. Тут уже были четыре отрока, схваченные за исповедание Христа. После новых пыток все они высланы были на казнь в Византию. Тут четыре отрока обезглавлены, а Лукиллиан повешен на кресте и по всему телу пригвожден гвоздями. Святая девица Павла похоронила тела их и, возвратившись в Никодимию, продолжала свои добрые дела и благо­творения исповедникам Христовым. За это была схвачена, подвергнута пыткам и, как непреклонная в своей вере, отослана на казнь в Византию, где и обезглавлена на том самом месте, где был распят Лукиллиан. Кончина их последовала в царствование Аврелиана, около 273 года.

В июле месяце 345 года последовала мученическая кончина Вар- савия игумена и одиннадцати других с ним. Основателем монашеской жизни в Персии называют Евгения, одного из учеников Антония Ве­ликого, а о Варсавии говорится, что схваченные с ним десять юношей были учениками его. Местом деятельности его был город Астахара, древний Персеполь, некогда столица Персии. Варсавия обвиняли в том, что прельщает многих, научает колдовству и приготовлению ядов, наносит вред религии магов. Он подвергнут был мукам, которые свидетельствует о грубости и жестокости относительно христиан. Ему дубинами раздробили надколенные чашки, также руки, ляжки и ребра, повредили нос и уши, не оставили в целости и глаз. Все это он претер­пел мужественно, не испустивши ни одного крика. Так как правитель не достиг своей цели – вынудить его к боготворению солнца, то и велел вывести за город и там казнить. Мимо места казни проезжал знатный маг с женою, двумя сыновьями и некоторыми из своих родственников. При виде собравшейся толпы он велел своим продолжать путь, а сам в сопровождении раба пошел туда, желая посмотреть, что там про­исходит. Приблизившись к месту казни, увидел, что игумен всякого из своих учеников, до которого доходила очередь казни, берет за руку и передает палачу, громко воспевая священную песнь для ободрения исповедников. Какое впечатление на душу мага произвело такое муже­ство веры, какое чувство возникло в глубине его сердца, тотчас обна­ружилось самым делом. Его духовные очи открылись, и он над телами умерщвленных увидел сияющий пламенем крест. Он поспешил слезть с коня, переменился одеждою с рабом, приблизился к игумену и сказал ему: «Я увидел необычайное явление, и ваш Бог истинно определил мне умереть с вами; прими меня, как одного из учеников своих, и передай на смерть, а тут никто меня не знает». Варсавий ради чудного видения исполнил его просьбу. Уже девять из учеников были казнены: он взял мага за руку и передал его палачу; таким образом неузнанный новый исповедник был обезглавлен. Последний ученик был уже одиннадца­тым, так мало, значит, обращали внимания на число казнимых! В за­ключение и Варсавий был обезглавлен. Головы их внесли и выставили в капище Нейты на страх христианам. Но вышло противное. Поступок мага огласился во всей стране, и многие персы обратились к вере, в том числе и семья его.

Перенесение мощей святого Димитрия царевича из Углича в Москву. Это – день встречи святых мощей в Москве. См. 15 мая в сказании о царевиче Димитрии.

По рукописным святцам, преподобные Елеазар и Назарий были основателями Предтечева монастыря, находившегося в Олонецком уезде; они называются чудотворцами, и днем кончины их показан 4 день июня. Но в каком году скончались они? Как совершили подвиг жизни? Остается неизвестным. Вероятно, что они были учениками аввы Лазаря Мурманского и подвизались в XV веке, потому что на­зываются также пришедшими из Греции, как и Лазарь. Мощи их почивают под спудом в храме упраздненной обители⁸⁵⁸.

Оптат, епископ в Нумидии, прославился деятельною борьбою с донатистами – во второй половине IV века. Он успешно опровергал их в своих сочинениях, о которых с уважением отзываются Иероним, Фульгенций, Августин, епископ Иппонский (память 15 июня), ставя­щий Оптата наравне со святыми Киприаном, Иларием и Амвросием. Оптат в своем сочинении против донатистов определительно раскры­вает понятие об истинной Церкви Христовой и доказывает, что «от­деляющиеся от Церкви напрасно мечтают о спасении»⁸⁵⁹.

Племянник императора Проба (ум. 282 г.), современник Констан­тина Великого. Управлял Церковью десять лет с 316 по 326 год. Во дни его происходил первый Вселенский Собор, на котором он не при­сутствовал по причине старости (ему было около восьмидесяти лет); вместо себя посылал туда пресвитеров своих (из коих один, Александр, был ему преемником). Имел дар прозорливости и за 10 дней предсказал свою кончину.

Преподобного Мефодия, игумена Пешношского. (См. о нем —14—го июня).

Кроме сведений о святых Марфе и Марии, изложенных в Еванге­лии, а именно: в Евангелии от Иоанна (11, 1–45; 12, 1–8); от Матфея (26, 6–13); от Марка (14, 3–9) – известно, что по вознесении Иису­са Христа на Небо, когда, по убиении архидиакона Стефана, наста­ло гонение на Церковь Иерусалимскую и святой Лазарь, быв изгнан из Иерусалима, проповедовал Христа в разных странах, то и сестры его, уверовавшие во Христа еще до воскрешения Им их брата, помо­гали Лазарю в благовествовании Евангелия. Время и место их мирной кончины осталось неизвестным.

Жил в царствование Анастасия, Юстина и Иустиниана и скон­чался около 620 года.

Дорофей был учеником Иоанна Прозорливого в Палестинской оби­тели аввы Серида (13 августа); сверх того, сам обладавший значитель­ными научными познаниями, приобретенными им еще в молодых годах, он впоследствии руководил и других в устроенной им Палестинской обители (например, преподобного Досифея, память которого – 19-го фев­раля), и по смерти своей оставил в руководство инокам свои наставления.

Назидательно описывает Дорофей свои занятия наукою в первой молодости. «Когда учился я внешнему учению, – пишет он, – то вна­чале весьма тяготился я учением, так что когда приходил брать книгу, то шел как бы к зверю. Но когда стал я принуждать себя, то Бог помог мне и я так привык, что не знал, что ел, что пил, как спал от теплоты, ощущаемой при чтении. Никогда не могли завлечь меня на трапезу к кому-либо из друзей моих; даже не ходил я к ним и для беседы во время чтения, хотя любил я общество, любил и товарищей моих. Когда отпускал нас философ, и я умывался (ибо имел нужду каждый день прохлаждаться водою, так как иссыхал от чрезмерного чтения), то я от­ходил туда, где жил, не зная, что буду есть, ибо не хотел тратить времени для распоряжений насчет пищи».

Такое же усердие применял Дорофей и к жизни духовной, когда удалился в пустыню. «Когда пришел я в монастырь, – пишет он, – то говорил себе: если столько любви, столько теплоты было для внешней мудрости, так что от всего прочего я был свободен и привык к одному, тем более должно быть для добродетели, и тем укреплялся»⁸⁶⁰.

Не оставалось отвлеченным это умственное и высокое духовное развитие Дорофея: он применял его к практической деятельности, с любовью служил больным и странникам. «В то время, – пишет он, – я только что встал от тяжкой болезни. И вот, приходят странники ве­чером, я проводил с ними вечер, – а там – погонщики верблюдов, и им приготовлял я нужное; много раз случалось, что, когда я отходил спать, встречалась еще какая-либо нужда, и меня будили, – а затем наставал час бдения». Утомлялась природа человека при такой беспрерывной деятельности, переходящей с одного предмета на другой; чтобы успеш­нее преодолевать естественное изнеможение, Дорофей упросил одного брата будить его ко времени церковной службы, а другого – чтобы не допускал его дремать во время бдения.

«И поверьте, – прибавляет он, – я так уважал их, как бы от них зависело мое спасение... »

В рукописи Рыльского монастыря читается житие преподобного Петра, в Коришской горе. Не имея в руках сего жития, ограничиваемся сведениями о святом Петре Коришском, собранными недавним путе­шественником в местах подвигов святого Петра.

«По страшной трущобе, – пишет путешественник, – ехали мы более получаса краем горы Мравиница, то поднимаясь, то опускаясь, и добра­лись наконец до площадки, образуемой скалами над глубоким ущельем.

Здесь был выстроен Коришский монастырь. Он давно запустел, и самое село Кориша, расположенное несколько выше, в горах, перешло в ру­ки арнаутов, мусульман. Место, в котором спасался юный отшельник, святой Петр Коришский, по своему уединению, по страшной пропасти и грозным скалам, которыми оно окружено, напоминает ту обитель, где теперь покоится тело его, Чернорецкий монастырь... Мы вошли в не­большую пещеру, в которой святой Петр устроил церковь. В ней еще до­вольно хорошо сохранился написанный на скале образ Спасителя; подле образа мы могли прочесть слова: Не имать ходити во тьме (Ин. 8, 12).

Вблизи от этой пещеры находится другая ниже, но длиннее, в кото­рой, как говорят, постился отшельник и в которой потом устроена была также церковь... несколько далее стоят развалины величественного зда­ния. Царь Душан (1337–1351), чтобы почтить достойно память святого юноши, которого он знал и любил, вскоре после его смерти решился выстроить подле его пещеры большую великолепную церковь; но как было поместить ее на склоне горы, где природа образовала лишь не­сколько небольших уступов и узких площадок? Душан смело бросил аркаду в глубину ущелья и на аркаде основал церковь. Арки стоят еще почти невредимо, но церковь мусульмане разрушили; только уцелел большой кусок одной из стен, и именно той, которая стоит над самою пропастью, не примыкая к горе. На ней видны еще образа, написанные в три ряда, один над другим»⁸⁶¹. В другом месте тот же путешественник пишет: «в Чернорецкой церкви стоит рака с мощами юноши, святого Петра Коришского, который (кажется, во время Душана) вел постни­ческую жизнь в горах, близ Призрена. Когда была разрушена церковь, им там устроенная, то люди из села Брияки в Колашине, принадлежав­шие к роду Косачи, перенесли его мощи в соседнюю с их селом церковь Святого Архангела, построенную святым Иоанникием, и положили их тут. В раке хранилась и книга, которую святой Петр Коришский, как рас­сказывают, всегда носил с собою; книга была еще цела в прошлом году»⁸⁶².

Святых мучеников Маркиана, Леонида, Аполлона и других семи с ними, за исповедание имени Христова уморенных голодом и жаждою в Египте в царствование Максимина (308–312 гг.).

Иларион, сын придворного служителя, двадцати лет принял мо­нашество в Далматском монастыре и был учеником преподобного Гри­гория Декаполита (20 ноября), там жившего тогда; через десять лет, проведенных в подвигах монастырского послушания, удостоен сана священства. По смерти игумена братия хотели иметь себе его настав­ником, но он, бегая славы, удалился в некоторую обитель близ Никеи; открытый, убежден был патриархом Никифором принять игуменство (в 806 г.). Чрез девять лет, когда император Лев Армянин воздвиг гонение на православных, преподобного Илариона принуждал он к своей ереси и отдал в распоряжение единомышленного себе патриарха Феодота, а этот держал его в тюрьме, томя голодом и жаждою. Монахи Далмат­ского монастыря обещали царю исполнить его волю, если он возвратит им игумена их, и царь освободил Илариона. Но чрез год, уверившись в обмане со стороны монахов, послал туда военную силу, строго нака­зал всех, а Илариона заключил в тюрьму, потом посылал на заточение в разные монастыри около столицы (где игумены еретичествовали), где он терпел всякие озлобления. По смерти Льва (25 декабря 820 г.) и пре­подобный Иларион освобожден был, но в монастырь не возвратился, так как там игуменствовал еретик, а жил в поместье некоторой благочести­вой вдовы, которая устроила ему келлию с садиком при ней. Более семи лет прожил тут Иларион, а в царствование Феофила, снова нудимый к иконоборству, обличил царя в нечестии, наказан сто семьюдесятью ударами и выслан на остров Афузию (близ Константинополя, в Мра­морном море), где и пробыл до смерти Феофила. По восстановлении же Православия (842 г.) императрицею Феодорою Иларион принял снова игуменство в Далматской обители и, прожив три лета, отошел к Господу.

Благость небесная зовет всех к спасению и блаженству, но не всех одинаково. Одни слышат призвание ее еще с юности, другие – в летах зрелых; тех возбуждает она от сна душевного необычайными мерами, других – обыкновенными способами; одним является в знамениях и чудесах, другим – в каком-либо событии жизни. Это – дело пре­мудрости Божией, которая знает, кого и как позвать к себе. Наше же дело – внимать гласу Божиему. Счастлив тот, кто, услышав голос Бо­жий, верно следует ему, не изменяя до гроба. Таков был блаженный Иона Климецкий.

Новгородский посадник Иоанн Климентов оставил сыну своему много богатства; сын Иоанн спокойно занимался торговлею, как за­нимался и отец его. Не раз сын в Карельском насаде (большой лодке) переплывал обширное Онежское озеро, простирающееся на 200 верст. Но раз, возвращаясь из Повенца в Новгород с грузом соли, на средине озера застигнут он был страшною бурею. Долго насад носился по про­изволу волн; опасность погибели была в глазах. И эта-то опасность вызвала из души Иоанна решимость не жить более для мира. Иоанн просил у Господа избавления от грозной смерти лишь для того, чтобы провести остальное время в покаянии, для одного Господа. Молитва была услышана; насад выброшен был на прибрежную отмель. Иоанн со слезами благодарил Господа и услышал голос: «Иоанн! Здесь по­строишь ты обитель Святой Троицы». Затем увидел он на можжеве­ловом кусту икону Святой Троицы. На отмели поставил он тогда же крест, поныне целый; на месте явления иконы – крест и часовню. Это было в 1490 году. Возвратясь в Новгород, блаженный Иоанн распо­рядился богатым имением своим, принял иночество с именем Ионы и, укрепясь в духовной жизни под руководством опытных старцев, отправился на остров. Здесь построил он один храм во имя Святой Троицы, другой – в честь святителя Николая, которого призывал он во время опасности грозной, построил келлии и приготовил нужное для обители иноков. Из бедной Нятинской обители, бывшей в трех верстах от новой, вызвал он в свой монастырь братию; а между тем явились и из других мест с желанием служить Господу в безмятеж­ной обители. По прошению блаженного Ионы митрополит Варлаам (1509–1525) благословил дать для новых храмов антиминсы; святитель желал, чтобы Иона был настоятелем своей обители, но смиренный раб Божий уговорил Новгородского иеромонаха Тихона принять на себя должность игумена, а сам остался в числе братии обители. Он провел остальное время в подвигах поста и молитвы, служа примером строгой иноческой жизни, и мирно почил 6 июня 1534 года. Святое тело его положено было у храма святителя Николая; впоследствии построили здесь, над местом погребения часовню. По воле императрицы Ели­заветы над нетленными мощами преподобного Ионы построен был каменный храм во имя праведников Захарии и Елизаветы⁸⁶³.

Блаженный Феодор был посвящен в епископа Ростовского в 990 го­ду, и в этом году построен им в Ростове из дубового дерева первый со­борный храм в честь Богоматери, стоявший после того 168 лет⁸⁶⁵. Грубые язычники Ростова, принявшие и после того так худо святителя Леонтия, весьма враждебно смотрели на первого христианского епископа Ростова. Много вытерпел от них разных оскорблений блаженный Феодор; но в 992 году принужден был удалиться из Ростова⁸⁶⁶. То самое, что мощи святителя Феодора с незапамятных времен почивают в Суздальском соборе, показывает, что блаженный Феодор, изгнанный из Ростова, жил в поселении, сделавшемся впоследствии городом Суздалем, и что пропо­ведь его в краю Суздальском, в первые два столетия входившем в круг Ростовской епархии, сохранилась в благодарной памяти края. О пропо­веди его в Суздальском краю говорит между прочим и стенная надпись 1635 года над мощами его. «В л. 6498 (990), – говорит она, – первый благоверный и великий князь Владимир просвети Суздальскую землю Святым Крещением и паству вручи епископу Феодору». Согласно с ле­тописью, просвещение Суздальского края святителем Феодором надобно считать с 992 года⁸⁶⁷. Так как по спискам Ростовских епископов Х1У века прежде святителя Леонтия три раза поставляется в Ростове Феодор⁸⁶⁸, то это подает мысль, что святитель Феодор из Суздальского уединения снова возвращался в Ростов на кафедру. Это подтверждается и рукописным житием святителя Леонтия; здесь сказано о равноапостольном Владими­ре: «Феодора епископа посла в Ростов с князем Борисом»⁸⁶⁹. Поскольку же известно, что святой Борис был послан в Ростов в 1010 году на место князя Ярослава, поступившего в Новгород; то прибытие святителя Фео­дора в Ростов вместе с князем Борисом было также не прежде 1010 года⁸⁷⁰. В этот раз он пробыл в Ростове вероятно до 1014 года, пока не вызван был князь Борис больным отцом в Киев. Страдальческая кончина святого Бориса и последовавшая за нею кровавая борьба Ярослава с братоубий­цею Святополком благоприятны были только для фанатиков язычества, и блаженному епископу трудно было в такое время удержаться в Ростове. В помянутом житии святителя Леонтия сказано, что блаженный Феодор, прибыв с князем Борисом в Ростов, хотя усердно трудился над просвеще­нием народа святою верою, но неверие глубоко пустило корни в народе и проповедник «изгнан был». По спискам Ростовских епископов, после удаления Феодора из Ростова сюда прислан был Иларион; но и тот, как видно по другим источникам, от ненависти язычников скоро удалился из Ростова⁸⁷¹. По летописям не показан год кончины святителя Феодора.

По рассказу их об избиении женщин волхвами в Суздале в 1024 году не видно, чтобы тогда был жив ревностный проповедник святой истины; но во всяком случае, несомненно, что это свирепое восстание проповедни­ков язычества было делом злости их, раздраженной успехами проповеди святителя Феодора⁸⁷². Таким образом, блаженную кончину ревностного пастыря надобно отнести к 1023 году. Над гробницею святителя, почив­шего в Суздале в XVI веке, возложен дорогой покров с такою, шитою, надписью: «л. 7089 (1581), – молясь Пресвятой Богородице и великому чудотворцу, епископу Феодору, Суздальскому, положила сей покров на великого чудотворца епископа Феодора князя Владимира Андрееви­ча княгиня Евпраксия»⁸⁷³. В 1633 году Суздальский архиепископ писал в Суздальский девичий монастырь: «молитвы великих святителей и чу­дотворцев Суздальских Иоанна и Феодора да будут с вами»⁸⁷⁴.

Из Ираклии, где пострадал, в город Евхаиты, отечество его. Пере­несение последовало вскоре после кончины вследствие видения вели­комученика старому слуге своему. См. сведения о нем 8 февраля.

Молодой и неопытный, увлеченный турками в ислам, Феофан ско­ро, однако же, сознал свое гибельное заблуждение и, скрывшись от об­манувших его, поступил в иночество, чтобы строгим подвижничеством искупить свое временное отступление от родной веры Христовой. Но он не был в состоянии ничем утолить терзаний своей совести и потому решился – в мученическом подвиге искать примирения с самим собою.

Возвратясь на свое прежнее место, в Константинополь, Феофан скоро был узнан турками, которые, схватив его, привели к судье, сви­детельствуя, что Феофан-магометанин выдает себя за христианина... Добровольный же мученик твердо заявил, что он – христианин и не изменит своей вере. Видя яростное волнение в народе по этому поводу, судья произнес Феофану смертный приговор. Тогда турки бросились на свою жертву и стали осыпать инока-исповедника жестокими по­боями... но не удовольствовались этим; вырезали крестообразно ремни из спины его, обрезали уши и нос и, наконец, повесили на высоком столбе, выпытывая от него нового отступничества. Но твердость юно­ши была несокрушима. Выведенные из терпения фанатики бросили тогда мученика на ченгел – железную решетку с острыми зубьями кверху, растерзанный которыми окончательно, Феофан предал Богу свою очищенную покаянием и страданием душу...

Преподобной Мелании (старшей), мирно скончавшейся в 410 го­ду. (О ней см. в житии Мелании Римлянки (внуки ее), память которой 31-го декабря).

Отец блаженного Стефана служил при дворе князей Борода­тых – отрасли князей Ярославских; в доме благочестивого родителя сын получил приличное воспитание⁸⁸⁴. Начало иночеству полагал он в Глушицкой обители, где провел несколько лет. Потом странствовал по северным пустыням, жил несколько времени в Тихвине и, увле­каемый любовью к безмолвию, возвратился в родные Вологодские пределы: на восточном берегу Комельского озера, при истоке реки Комелы, в 35 верстах к югу от Вологды, поставил себе келлию и по­том часовню, а в ней иконы Божией Матери и святителя Николая, и стал подвизаться, незнаемый людьми и знаемый Единым Богом. Много вытерпел он нужд и огорчений в своей пустыне: грубый ры­болов, опасаясь, что преподобный овладеет ловлею рыбы в озере, то осыпал его жестокою бранью, то возмущал неприличными песнями. Запас хлеба принесен был Стефаном небольшой – и ему грозил совершенный недостаток пищи. Спустя более двух лет нечаянно нашли его два зверолова и разделили с ним дорожный запас свой.

От них узнал он тропу, ведшую к Белозерской дороге и деревням: иначе не мог он, и заставляемый крайностью, добраться до жилых мест. После того звероловы стали посещать Стефана, а от них узна­ли его и другие. Спустя три года одинокого пребывания в пустыне пришли к Стефану два брата делить труды пустыни, потом явилось еще несколько с подобными желаниями. Еще прежде того, в летнюю ночь, жарко молился он в часовне, дабы Матерь Божия благосло­вила место его для обители молитв; тогда в видении извещен он, что обитель должна устроиться в честь святителя Николая. Рев­нители пустынной жизни просили старца устроить храм молитвы. С одним из них отправился он в Москву испросить благословение у митрополита на построение храма и обители. Митрополит Даниил с любовью принял старца, о котором прежде слышал, поместил его в своей келлие и потом представил его великому князю Василию Ивановичу. Посвященный в сан священства и игумена, Стефан по­лучил от митрополита вместе с грамотою книги, сосуды и одежды для храма, а от великого князя грамоту на угодья. Храм и обитель устроены руками пустынников. Это было в 1534 году. Так истин­ные рабы Божии считали нужным совершение бескровной жертвы в пустыне и приобщение Святых Таин. Не так рассуждали о том они, как толкуют темные суеверы. Преподобный Кассиан пишет: «Мы не должны воздерживаться от приобщения Таин Господних потому, что признаем себя грешными; напротив того, чаще и чаще должны прибегать к ним с жаждою для утверждения и очищения духа. Гораздо справедливее с тем смирением сердца, по которому веруем и ясно сознаем, что достойно прикасаться к Святым Тайнам никогда не можем, – приобщаться их каждый воскресный день, не­жели, вознесшись суетным самоубеждением думать, что мы чрез год бываем достойны приобщения их»⁸⁸⁵. Преподобный Стефан во время уединенного пребывания в пустыне следовал древним пустынникам. «Все, иже в пустынях иночествующие, – говорит Василий Великий (у Никона Черной горы в слове 53), – идеже несть священника, при­чащение свое о себе держаще причащаются». В глубокой старости, накануне своей кончины преподобный Стефан оделся в приготов­ленное погребальное одеяние и приведенный в церковь приобщился Святых Таин от руки литургисавшего пресвитера, потом возвратил­ся на одр свой и тихо скончался. По подлиннику, «Стефан святой, иже на озере строитель Николы чудотворца, надсед, брада с малою сединою»⁸⁸⁶. Он блаженно почил 12 июня 1542 года⁸⁸⁷.

Сеющий в плоть свою от плоти пожнет тление, а сеющий в дух от духа пожнет жизнь вечную, – учит апостол (Гал. 6, 8). Жизнь духовная, сильно развившаяся в душе, не боится смерти, – она дает о себе знать делами чудными и за гробом. Вологодский купец Гаври­ил, знавший преподобного Стефана при его жизни и благотворив­ший обители его, плыл водою по торговым делам своим; поднялась страшная буря, и волны грозили поглотить лодку. Гавриил стал призывать помощь угодников Божиих и между ними блаженного Стефана. И внезапно увидел у себя в лодке святолепного старца, который говорил ему: «Не бойся, сын смирения, – Господь послал меня избавить тебя от потопления». «Кто ты?» – спросил Гаври­ил, бывший в ужасе и от видения, и от явной смерти. «Ты много милостыни подавал в обитель святителя Николая, что на озере Ко- мельском, и мне смиренному строителю ее Стефану», – отвечал явившийся и исчез, а вслед за тем утихла буря. В тот же 1542 год, как скончался блаженный Стефан, обитель его разорена была та­тарами и при возобновлении ее построили над гробом основателя обители деревянный храм, замененный потом каменным. Тогда же, при построении деревянного храма, написана была икона препо­добного Стефана и поставлена над гробом его, – а другая поставле­на в храме. Обитель закрыта в 1764 году. На память преподобного Стефана, 12 июня, ежегодно бывает здесь большое стечение народа⁸⁸⁸. Недавно храм приписан к Вологодскому девичьему монастырю, ко­торый тем поставлен в состояние открыть общую трапезу для всех сестер. Так преподобный Стефан стал питать немощных и бедных молитвенниц⁸⁸⁹.

Преподобные Вассиан и Иона образовались в духовной жизни наставлениями святого Филиппа, когда был он игуменом Соловец­кой обители. Как совершалось преуспеяние их в духовной жизни, о том не сохранилось известий; но по нетлению их несомненно, что они достигли высокой степени духовного совершенства. Самый по­следний подвиг жизни их свидетельствует, что они были чада по­слушания. В 1561 году по воле святого игумена Вассиан и Иона от­правились на судах за известью на твердую землю. На возвратном пути из устья Двины буря разбила суда; тела утонувших Вассиана и Ионы выброшены были на восточный берег Унской губы⁸⁹⁰. Кре­стьяне Унского посада нашли нетленные тела преподобных и сперва хотели перевезти их в свой посад, но он стоял за 25 верст от того места, и они похоронили их там, где нашли. Мамант, старец Сер­гиевой лавры, управлявший соляными варницами в Унском посаде, повинуясь чудесному во сне видению, 12 июня 1599 года построил над мощами их часовню. Вслед за тем близ часовни поставил себе келлию отшельник, к нему пришли другие, а при мощах праведников совершались по временам чудеса. Инок Ефрем построил храм и от­правился за антиминсом в Вологду, но был убит ляхами. Спустя 5 лет после того, как волнения, поднятые самозванцами, утихли, храм был освящен в честь Преображения Господня и образовалась Пертомин- ская обитель⁸⁹¹. Вот один из многих опытов загробной деятельности святых Пертоминских! В обители их чувствовали недостаток в сене, нужном для скота. Более других скорбел о нужде благочестивый по­слушник Никита, скорбел и молился о помощи. В одну ночь после молитвы заснул он. И вот являются преподобные Вассиан и Иона.

«Ты призывал нас, – говорят они, – но нас не было в обители, – мы промышляли сена для скота; Бог посылает тебе довольно сена, не скорби: скажи братии – сено куплено, пусть пошлют в ближние поселения». Когда послали в Унскую волость, то купили до 90 возов и за цену небывалую, по 6 денежек за воз⁸⁹².

Ныне мощи преподобных Вассиана и Ионы почивают под спу­дом в каменном храме Успения Богоматери, освященном в 1691 году. Петр I спасся здесь от бури, застигшей его на пути из Соловецкой оби­тели в Архангельск; пробыв в обители три дня, он сам своими руками устроил огромный крест, нес его на плечах своих из обители до берега и поставил с голландскою надписью: «сей крест поставил капитан Петр в лето 1694»⁸⁹³.

По рукописному описанию святых Вологодских, «преподобные отцы Онуфрий и Авксентий, иже в Перцовой пустыни, были в лето 7007 (1499)». Перцова пустынь, с 1764 года закрытая, находилась на полпути от Грязовца к Арсениевой пустыни в 35 верстах от Во­логды. В 1499 году блаженные пустынники в первый раз поселились в здешнем, тогда крайне безмолвном, лесном месте. С терпением нужд всякого рода совершали они подвиги иночества. Мощи их покоятся под спудом в храме Святой Троицы, ныне приходском⁸⁹⁴.

Преподобный Онуфрий основал обитель в честь Рождества Бо­городицы на Малах, в 4 верстах от Изборска и в 56 верстах от города Пскова, и скончался 12-го июня 1592 года. По рукописным святцам, он новый чудотворец; мощи его почивают под спудом в Рождественской церкви, в которой придел посвящен его имени. Обитель его упразднена в 1764 году⁸⁹⁵.

Благоверный князь Мстислав, в крещении Георгий, внук благо­верного великого князя Мстислава и сын благоверного князя Ростис­лава, в 1166 году участвовал в победе южных князей над половцами, потом принимал участие в войнах князя Андрея Юрьевича с Киевом и Новгородом⁸⁹⁷. Самый блистательный подвиг мужества его отно­сился к 1173 году. Андрей Юрьевич, великий князь Владимирский, объявил Ростиславичам, что им нет места в южной России, – она его собственность. Мстислав велел остричь послу голову и бороду и от­правил его сказать Андрею: «Доселе мы уважали тебя, как отца; но когда ты говоришь с нами, как с слугами и людьми простыми, идем на суд Божий». Андрей послал 50 000 северного войска; к этому гроз­ному ополчению поневоле присоединились полки некоторых южных князей. У Мстислава была только своя дружина и дружина брата Давида. «Братья! ударим с помощью Господа и святых мучеников Бориса и Глеба», – сказал Мстислав своим и понесся с ними про­тив неприятелей. Этот первый бой, исключивший множество людей из рядов неприятельских, дал знать неприятелю, что не так легко уничтожить Мстислава, как полагал Андрей. Девять недель стояли северные войска вокруг Вышгорода, где заключился Мстислав. Одни из союзных князей опасались могущества Андреева, другие – ко­варства Святослава Черниговского, и потому тайно желали счастья Ростиславичам; а храбрый Мстислав почти каждый день делал отваж­ные вылазки против войска Андреева. Когда прибыл Луцкий князь Ярослав с Волынскими войсками и соединился с Мстиславом, страх напал на осаждающих. Они бросились бежать, кто куда мог. Мстислав смотрел со стороны и не верил глазам своим. Наконец, подняв руки к небу, прославил он защитников Вышгорода, святых князей Бориса и Глеба. Потом, вскочив на коня, бросился с дружиною за беглецами, топил, рубил, хватал их. Неприятельский стан, обозы, множество пленных стали добычею Мстислава. С того времени не было другого имени Мстиславу, кроме Храброго⁸⁹⁸.

Мстислав не гордился в счастии. Он примирился с князем Ан­дреем и выпросил Киев для брата Романа. Роман, отправляясь в Ки­ев, оставил в Смоленске сына своего. Смоляне возмутились против молодого князя и предложили Мстиславу Смоленск. Мстислав при­нял (1175 г.) предложение. Между тем Святослав Черниговский вы­гнал Романа из Киева. Мстислав возвратил Смоленск брату. «Береги его, – сказал он Роману; – я брал только для того, чтобы сохранить тебе». Он не хотел более вступаться в кровавые ссоры князей и для себя доволен был малым. Всеволод Владимирский велел вырезать глаза у князя Мстислава и Ярополка и засадил в тюрьму рязанско­го князя Глеба, тестя Мстиславова. Мстислав просил Святослава вступиться за несчастного пленника, а прочее предал воле Божией. Несчастные слепцы, высланные с севера, усердно молились на Смя- дыне в храме святых князей Бориса и Глеба и внезапно прозрели. Это было великою радостью для благочестивого героя. Новгородцы пригласили к себе исцеленных князей. Но Мстислав скоро умер. Новгородцы, опасаясь жестокого властолюбия Всеволода, звали к себе Мстислава Храброго. «Не пойду от братьев и из своей от­чины», – отвечал князь, дороживший тем, что дал ему Бог. «А мы разве – не твоя отчина?» – сказали послы. На усердную просьбу Мстислав (1179 г.) согласился. В Новгороде приняли его с востор­гом. Дав клятву оберегать новгородцев, он тогда же вышел против хищных эстонцев, которые пред тем осаждали Псков и не переста вали грабить пограничные места. Мстислав прошел с опустошением страну их до моря, взяв множество пленных и скота. На обратном пути (1180 г.) наказал он и Псков за мятеж. Он готовился к новым предприятиям против Всеволода. Но неожиданно заболел, велел несть себя в церковь, причастился Святых Таин и в тот же день скончался. Это было 14 июня 1180 года.

Новгородцы горько оплакали смерть редкого князя. «Хорошо было бы нам, – говорили они, – умереть вместе с тобою. Ты защитил свободу нашу от язычников, как дед твой Мстислав». А летописец прибавляет: «он был роста среднего, лицом красавец, а душа его была еще лучше. Щедро расточал он милостыню и помогал обителям. Был храбр и мужествен; он рвался умереть за землю Русскую. Когда при­ходилось освобождать пленных у язычников, он говорил: “Братья! Если умрем за христиан, очистимся от грехов, – Бог причтет нас к мученикам; и если не умрем теперь, умрем же когда-нибудь”. Он не собирал ни золота, ни серебра, но раздавал то дружине своей, то церквам за свою душу»⁸⁹⁹.

Мощи благоверного князя покоятся в приделе Рождества Бого­родицы и память его чтится местно⁹⁰⁰.

Спрашивал его (Иоанна Предтечу) народ: что же нам делать? Он сказал им в ответ: у кого две одежды, тот дай неимущему, и у кого есть пища, делай то же. Пришли и мытари креститься, и сказали ему: учитель! что нам делать? Он отвечал им: ничего не требуйте более определенного вам. Спрашивали его также и воины: а нам что делать? И сказал им: никого не обижайте, не клевещите и доволь­ствуйтесь своим жалованьем (Лк. 3, 10–14). Благоверный князь жил по этим урокам и жизнью своею велит нам жить так же, в славу Божию.

Преподобный Мефодий еще в молодых летах пришел в пустыню к преподобному Сергию и под руководством сего великого наставника иноческой жизни провел несколько лет. Ревнуя жить в безмолвии, он по благословению Сергия удалился искать пустынное место и в вер­сте от нынешней Пешношской обители, за рекою Яхромою, в дубовом лесу, на небольшом возвышении поставил себе келлию; место со всех сторон окружено болотами и лесами; место – вполне безмолвное! Здесь отшельник беседовал с одним Господом, – и очищал душу строгим по­стом и слезами. Однако жизнь его стала известна и, как живительный луч солнца, начала собирать к себе ревнителей подвижнической жизни; явилось к нему несколько учеников. Преподобный Сергий, посетив любимого ученика, дал ему совет построить обитель и храм на другом, более сухом и обширном, месте и благословил то самое, где ныне сто­ит обитель. Преподобный Мефодий, как послушный сын, исполнил волю наставника. Он сам трудился при строении храма и келлий, пеш нося деревья через речку. От того-то за обителью осталось навсегда имя Пешношской, и речку, при которой стоит она, назвали Петношей. Обитель Мефодия, основанная в 1361 году, была обителью трудолюбия для всех. Мефодий был ее игуменом; но только по подвигам труда, поста и молитв он был первым между братиею. Примером подвижнической жизни воспитал он добрых иноков. Строгий к себе, он был милостив к другим. По древним стихирам, составленным в честь его, каждый день при вратах обители его сидело множество нищих, и он питал их. По временам преподобный, как любитель безмолвия, удалялся за две версты от обители и здесь уединенно подвизался в молитве. Сюда же приходил к нему для духовных бесед преподобный Сергий. Потому эта местность названа была «беседой». Ныне здесь стоит часовня, и к ней бывает крестный ход 24 июня, так же как место начального уединенно­го жития Мефодиева в лесу поддерживается в памяти благоговейной другою часовнею. «Собеседник и спостник великого Сергия», так назы вается Мефодий в древнем тропаре, переселился в блаженную вечность спустя 8 месяцев после великого отца Сергия⁹⁰¹. По рукописным святцам, «преподобный Мефодий, игумен Пешношской обители, ученик свято­му Сергию чудотворцу, преставился в л. 6900 (1392) м. июня в 14 д.» Мощи его почивают под спудом в церкви святых Сергия и Мефодия, а до 1732 года почивали они в часовне. При раке преподобного стоит посох его, а в ризнице хранится деревянный потир, с коим совершал он святую Литургию⁹⁰².

Родом сицилиец, из Сиракуз; в юных летах постригся на остро­ве Хиосе, а в 811 году, как доверенное лицо, послан был патриархом Никифором к папе Римскому в звании апокрисиария и прожил почти девять лет. В 821 году возвратился с письмом папы Пасхалиса к ново­му императору Михаилу Косноязычному, но этот обвинил Мефодия в измене и приказал наказать телесно, причем ему повредили челюсть, и заточить на острове святого Андрея (близ Никомидии) в тесную яму, где уже содержался разбойник. Выпущенный по смерти Михаила (в октябре 829 г.), больше похожий на мертвеца и не имея ни воло­ска на голове, он жил в Константинополе частным человеком (потому что во всех монастырях были иконоборцы), посещал некоторые дома и кое-кого обратил на путь истины, потому что был святой жизни, глубоко знал Священное Писание и творения отеческие. Года через два император Феофил, по указанию других, воспользовавшись его помощью в уразумении некоторой книги, назначил ему помещение между дворцовыми офицерами, часто призывал для собеседований об ученых предметах и во время походов брал с собою.

По смерти Феофила (20 января 842 г.) возведенный императри­цею Феодорою на патриарший престол (12 февраля 842 г.), он созвал в Константинополе собор, на котором восстановлено почитание святых икон и положено ежегодно в первую неделю Великого поста совершать Торжество Православия. Скончался в 846 году.

Святой пророк Елисей был преемником пророческого служения святого славного пророка Илии. Когда Бог, явившийся Илии на горе Хориве, внушил ему помазать вместо себя пророка, то это определение свыше пало на Елисея, сына Сафатова, из Авел-Махолы. ...и нашел (Илья) Елисея, сына Сафатова, когда он орал; двенадцать пар [волов] было у него, и сам он был при двенадцатой. Илия, проходя мимо него, бросил на него милоть свою. И оставил [Елисей] волов, и побежал за Илиею, и сказал: позволь мне поцеловать отца моего и мать мою, и я пойду за тобою. Он сказал ему: пойди и приходи назад, ибо что сделал я тебе? Он, отойдя от него, взял пару волов и заколол их и, зажегши плуг волов, изжарил мясо их, и роздал людям, и они ели. А сам встал и пошел за Илиею, и стал служить ему (3Цар. 19, 19–21).

Видя усердие своего ученика, святой пророк Илия, приближаясь к кончине, сказал ему: Проси у меня, чего ты желаешь, прежде чем я буду взят от тебя. Дух, который в тебе, пусть будет на мне вдвойне (4Цар. 2, 9), отвечал Илии Елисей, желавший более всего возможно­сти совершать свое служение с чудодейственною силою для большего успеха... Трудного просишь ты (4Цар. 2, 10), сказал Илия, однако ис­полнил просьбу своего последователя, когда скрывался в вихре из глаз его... С тех пор Елисей ревностно предался пророческому служению своему, утверждая в вере народ Израильский и свидетельствуя о Духе Божием, в нем пребывающем, многочисленными чудесами. ...и во дни свои не трепетал пред князем, и никто не превозмог его; ничто не одо­лело его, и по успении его пророчествовало тело его. И при жизни своей совершал он чудеса, и по смерти дивны были дела его... (Сир. 48, 13–15).

Народ видел в Елисее посланника Божия, назидался словом его и, хотя не пришел к полному покаянию, все же отклонялся отчасти от служения языческим богам, к которым привлечены были многие израильтяне их нечестивыми царями.

Между многими поучительными обстоятельствами из жизни пророка Елисея замечательно, как он однажды отнесся к злобным детям... И пошел он оттуда в Вефиль. Когда он шел дорогою, малые дети вышли из города и насмехались над ним и говорили ему: иди, плешивый! иди, плешивый! Он оглянулся и увидел их и проклял их именем Господним. И вышли две мед­ведицы из леса и растерзали из них сорок два ребенка... (4Цар. 2, 23–24).

Страшная кара постигла несчастных неразумных детей... Казалось бы, что невменяемость детского возраста должна была избавить их от такой кары, которой могло бы подлежать разве только какое-нибудь страшное и сознательное преступление взрослого человека, совершен­ное в состоянии полной вменяемости и ответственности, а не простая, свойственная детям смешливость и шаловливость, ответственность за которую еще притом падает больше на их воспитателей, чем на них самих... Между тем кара совершилась. Прошли века, а память о ней уцелела и не перестает приводить в содрогание при мысли о кажущейся несоответственности ее с проступком детей...

Но если и волос с головы нашей не падает без воли Божией, то могла ли произойти страшная смерть 42-х детей без участия Промысла Божественного? И могло ли сказаться и исполниться над ними прокля­тие пророка, если бы это не было по высшему внушению и изволению? И не провидел ли духом пророк, что, навлекая проклятием смерть на детей, он избавляет мир от злодеев, которыми сделались бы впо­следствии эти дети, дурно, без внушения добра воспитанные своими родителями, которые поэтому и подлежали безусловной ответствен­ности за проступок детей... И не одной ответственности, но и каре. И на гибель детей не следует ли смотреть, как на кару, постигшую преимущественно родителей в вечное назидание и напоминание того, как строго осуждает суд Божий небрежность в деле воспитания детей...

Не повторялось такое наглядное проявление Божиего гнева, раз­разившегося над виновными детьми и родителями; но, тем не менее, факт этот, совершившийся однажды, свидетельствует навсегда о неиз­бежности строгой кары, которая должна постигнуть и тех, кто пренебрег святым делом воспитания, и несчастные жертвы недобросовестного воспитания, доведенные до преступления раньше или позже. И если и не будут они преданы на растерзание свирепым зверям, как те 42 де­тей, которые подерглись проклятию пророка, то в том или другом виде, но не менее страшном неминуемо отразятся последствия небрежности родителей в отношении к душевному воспитанию детей...

Иоанн (прозываемый Маврон), получив основательное образова­ние, усердно был предан научным занятиям, извлекая из них, впрочем, главным образом пищу для души, руководство для своего спасения. В одном из стихотворений своих он пишет:

Веди меня, Слове, путем сим и сохрани!..

……………………………………………

Пусть с книгами я буду, как пчела с цветами,

Питай меня наукою, как кузнечика – росою,

Чтобы не искать мне ничего, кроме спасения.

Удовлетворяя себя занятиями по душе, Иоанн вместе с тем же­лал делиться своими познаниями и с другими, желал посвятить свою жизнь образованию юношества. В 1050 году он был приглашен быть наставником словесности в Константинополе. Однако же из жития его видно, что, оставив свой наставнический путь, он избрал путь послуш- нический – инока. Был учеником аввы Дорофея младшего, подвиж­ника Хиликомского в Трапезунте. При императоре Алексии Комнине в преклонных уже летах Иоанн был облечен в сан митрополита. При этом же императоре Господь прославил достойного пастыря особенным откровением. Когда между почитателями святителей Василия Вели­кого, Григория Богослова, Иоанна Златоуста возникли споры о том, кому из них следует воздавать главную честь, и споры эти доходили до раскола, то святители явились Иоанну и сказали ему: «Мы – одно у Господа; в свое время каждый из нас, научаемый Святым Духом, писал, что нужно было для спасения других; между нами нет первого, нет второго. Итак скажи, чтобы спорящие о нас прекратили спор; одной любви желали мы для всех на земле, одной любви желаем мы на не­бе. Соедини нас в один день и назначь, когда и как хочешь, торжество в показание нашего единомыслия». Воля святителей была исполнена назначением празднования памяти их в 30 день января. Евхаитский пастырь скончался около 1095 года. Он оставил после себя много слов, посланий, канонов, в числе которых находится известный канон Слад­чайшему Иисусу и Ангелу Хранителю⁹⁰³.

Из жизни Елисея только и известен один предсмертный его под­виг, в котором выразились и благочестие старца, и помощь высшая, ниспосланная достоинству его по заступлению преподобного Зосимы, в одно время с которым, вероятно, подвизался Елисей или недолго спустя после его кончины.

Подвижник-инок Елисей, чувствуя приближение смерти, пламенно желал принять схиму, но не было в том месте, где он жил, священнои- нока, который мог бы совершить пострижение. Поэтому старцы иноки решились отвезти Елисея в Суму (за 60 верст), где при монастырском подворье находился иеромонах. Путешествие приходилось совершать по реке Выге, неудобной для плавания по быстроте течения и по множе­ству подводных каменных порогов; старцы часто смущались опасностя­ми, но болящий ободрял их, говоря: «Не бойтесь, здесь с нами отец наш Зосима...» Благополучно вышли иноки в море и достигли реки Вирмы. Больной между тем все более и более изнемогал и сокрушался о лишении схимы. Настала ночь; на Вирме старцы наняли в помощь себе несколько гребцов для ускорения плавания. Когда они были посреди Сумской губы, то поднялась сильная буря, сломала мачту, разорвала парус, выбила весла из рук гребцов; к тому же была такая тьма, что плаватели едва могли раз­личать друг друга. Все растерялись, гребцы роптали и укоряли иноков, но больной был спокоен; он, казалось, созерцал видение из иного мира... «Не бойтесь, не скорбите, братья! – говорил он своим спутникам, сам едва дыша от изнеможения. – Я вижу отца нашего Зосиму среди нас... он помогает нам...» Вскоре после того ветер начал утихать, волны улеглись, плаватели же, не знавшие, где они, очутились близ Сумской пристани, которую уже не надеялись видеть, отдавшись произволу волн в темноте ночной, без паруса и без весел... Пристав к берегу, старцы с ужасом уви­дели, что больной лежит без признака жизни, и радость их мгновенно превратилась в печаль... С горькими слезами они взывали к преподоб­ному Зосиме: «Отец наш! надеясь на твои молитвы, какой мы вынесли труд, какую вытерпели в море беду, – и вот, теперь все это напрасно... что надеялись получить, не получили...» Но через несколько времени тот, кого считали мертвым, обнаружил движение и, как здоровый, осмыслен­но заговорил. Привезенный на подворье, Елисей принял пострижение в схиму и причастился Таин Христовых; затем, возблагодарив Бога и про­стившись со всеми, предал душу свою Богу. Тело его погребено было за алтарем церкви святителя Николая с южной стороны. Проходили годы, многими забыто было и имя его. Но спустя более столетия гроб Елисея обнаружился на поверхности земли – и вскоре последовали явления преподобного и исцеления от него болящим. Для удостоверения в дей­ствительности всего происходящего в 1668 году был послан в Сумской острог царский стольник Александр Севастьянович Хитрово, который по исследовании поставил над гробом преподобного небольшую часовню. Второе исследование происходило в 1710 году по указу архиепископа Холмогорского Рафаила, при Соловецком архимандрите Фирсе.

Исцеления с верою приходящих совершаются и поныне⁹⁰⁴.

Нифонт, сын священника в селении Лукови, в области Аргирока- строн, воспитан был дядею своим, бывшим экклесиархом в монастыре святителя Николая, основанном Константином Мономахом, на месте называемом ныне Месопотам. Всею душою проникнутый высоким содержанием Священного Писания, молодой Нифонт стал чужд всего мирского и всецело предался богомыслию и молитве. Едва только до­стиг он совершенного возраста, как был уже удостоен сана священства. Возрастая духом из силы в силу, почувствовал Нифонт непреодоли­мую потребность сосредотачиваться мысленно в полном безмолвии и уединении, поэтому удалился из монастыря на гору Геромериен, где и начал свой отшельнический подвиг под руководством одного опыт­ного, уединенно подвизавшегося на этой горе старца с горы Синайской, но и это уединение «не удовлетворило пламенной души, жаждавшей безмолвия совершеннейшего и пустынных подвигов». Три года про­вел Нифонт на Афонской горе – в повиновении безмолвствовавше­му отшельнику Феогносту, скрывая свое священство, пока Феогност не узнал о нем и по смирению своему отказался быть руководителем послушника-пресвитера. Тогда 14 лет провел Нифонт в соседственном скиту Великого Василия (в области лавры святого Афанасия) в крайнем безмолвии, раз в неделю только подкрепляя себя небольшим количеством хлеба сухого.

Такою бесстрастною жизнью стяжал подвижник высшие духов­ные дары, которые как бы предварили для него ангельское состояние при земном естестве, и был удостоен дара чудотворений. Прозорливо возвестил он о кончине своей послушнику своему Гавриилу и в то же время чудно исцелил его молитвою от смертельной болезни. В то время было моровое поветрие; Гавриил занемог; отец его сильно сокрушался о нем. Святой Нифонт, утешая его, сказал: «Не плачь, брат, сын твой, ради послушания моему недостоинству, теперь не умрет...» Потом по­молился, и больной выздоровел. О себе же тогда Нифонт сказал: «Вот, брат наш, Божией помощью, выздоровел, а я во время Петрова поста должен умереть...» Так и сбылось. В субботу первой недели, встав утром, Нифонт помолился, потом причастился Святых Таин и сказал своим ученикам: «Возлюбленные мои! вот, настало время отойти мне к Богу, Которого с детских лет возлюбил я всею душою моею». Видя смущение учеников, он прибавил: «Не смущаться и не плакать следует вам, но – радоваться, потому что во мне вы будете иметь молитвенника о вас перед Господом, только бы и сами вы исполняли заповеди Божии...»

На другой день, приказав выкопать могилу и приготовить нужное для погребения, праведный человек Божий углубился в последнюю молитву, потом, попросив у всех прощения, благословил всех и, скре­стив на груди руки, мирно отошел в Жизнь Вечную – 14-го июня 1330 года, на 97-м году жизни⁹⁰⁵.

Какое наследство мог бы завещать он людям лучшее, чем воспоми­нание о такой блаженной кончине, увенчавшей такую святую, преис­полненную стремления к Богу жизнь?..

Преподобной Иулитты (Юлии Тавеннской). О ней см. в житии святой Евпраксии младшей (25-го июля).

Августин (Аврелий) родился в Тагасте Нумидийской области, в 354-м году. Благочестивая мать его Моника старалась воспитать его в духе христианского учения, но склонный к развлечению, легко увле­кавшийся молодой Августин не поддавался влиянию матери и стоил ей многих слез. Одаренный, однако же, хорошими способностями, он пользовался, хотя и с недостаточным прилежанием, доставляемым ему научным образованием. В Мадавре слушал он уроки в словесных науках и отсюда отправился в Карфаген. В этом богатом городе встре­тил он еще более соблазнов и сверх того имел несчастие подпасть под влияние манихеев, соответствующее тогдашнему настроению души его... Манихейство оправдывало все его увлечения, ссылаясь на злое начало, оно льстило и воображению его и чувственным наклонностям. В знаменитой «Исповеди» своей Августин сам впоследствии так рас­сказывает об отношениях своих к манихеям: «Напал я на людей, гордо безумствующих, слишком плотских и говорливых; в устах их сети дья­вола и яд, приправленный примесью слогов из имени Бога и Господа нашего Иисуса Христа и Параклита Утешителя нашего Духа Святого. Эти имена не отходили от уст их; звучали на языке их, но сердце их бы­ло пусто, чуждо истины». «Гордость моя утешалась, что я безвинен... »

«Что заставляло меня почти 9 лет, оставив веру, которую из детства внушали мне родители, следовать манихеям и слушать их? Что, как не то, что они устрашают суеверием и говорят, что нами вера овладевает прежде разума? Когда они никого не побуждают к вере, не исследовав наперед истины: кто не обольстился бы такими обещаниями? Особенно юноша с жаждою к истине, юноша надменный и говорливый от состя­заний с некоторыми учениями школы? А они нашли меня таким... »

Еще изобильнее лились слезы благочестивой Моники при этом уклонении сына ее от истины Христова учения; она умоляла еписко­па употребить все старания к обращению ее погибающего сына... «Не может быть, чтобы дитя стольких слез погибло... » – отвечает ей епи­скоп. И сбылись слова его. Не была напрасною перед Богом слезная молитва матери.

По смерти отца, не имея прежних средств к жизни, Августин стал преподавать риторику в Тагасте; потом, побуждаемый честолюбием, открыл под своим именем училище красноречия в Карфагене, но так как число учеников не соответствовало его самолюбию, то он, против воли матери, переселился в Рим. В 384 году он получил место препода­вателя красноречия в Медиолане. Здесь встретился он со знаменитым святителем Амвросием Медиоланским; сначала он пожелал слушать святителя ради прославленного его красноречия, но мало-помалу еще более красноречивые по содержанию, чем по форме проповеди святите­ля Амвросия стали проникать в душу Августина, и он прозрел истину, скрывавшуюся от него, пока он пребывал под влиянием манихейства.

«Человек Божий принял меня отечески и епископски полюбил меня, странника, – пишет в своей исповеди Августин об Амвросии, – и я стал любить его сперва не как наставника истины; нет, я совсем не надеялся найти сего в Церкви твоей, но как человека благосклонного ко мне; не учиться хотел я тому, что говорил Амвросий, а только слу­шать, как он говорил; но вместе со словами, которые любил я, входили в сердце мое и предметы, на которые не обращал я внимания; я не мог отделить их, и когда открывал я сердце, чтобы чувствовать, как пре­красно говорит он, входило то, как справедливо говорит он, и это – по­степенно... И так положил я до тех пор состоять оглашенным в Церкви, пока не откроется ясно, куда направить мне путь... »

Между тем стал внимательнее Августин заниматься и чтением Священного Писания и все более и более прозревал истину и сознавал самого себя. Поразило его, между прочим, повествование об отшель­никах египетских. «Что это такое? Что мы делаем? – говорил он другу своему Алипию. – Неученые спешат и прежде нас восхищают Цар­ствие, а мы с душевною нашею ученостью погружены в плоти и крови. Должны ли мы стыдиться следовать за ними потому только, что они впереди нас? Напротив, не стыднее ли не собраться с силами и для того, чтобы идти по следам их?»

Однажды, во время переворота, совершавшегося в духе Августина, в то время, когда «все в жизни колебалось» для него, среди пламенной молитвы из глубины растерзанной души услышал он голос: «Возьми читай, возьми читай!» Встав, взял он книгу и на первой открывшейся странице прочел:

Ночь прошла, а день приблизился: итак отвергнем дела тьмы и об­лечемся в оружия света. Как днем, будем вести себя благочинно, не пре­даваясь ни пированиям и пьянству, ни сладострастию и распутству, ни ссорам и зависти; но облекитесь в Господа нашего Иисуса Христа, и попечения о плоти не превращайте в похоти... (Рим. 13, 12–14).

С этой минуты совершилась благодатная перемена с сыном Моники, вымолившей у Бога спасение его, и печаль матери в радость обратилась... В 387 году он принял крещение от святителя Амвросия Медиоланского. По смерти матери Августин раздал все имение бедным, принял иноче­ство и три года провел в уединении и строгих подвигах. В 391 году Вале­рий, епископ Иппонский, против его воли посвятил его в пресвитера, а в 395 году настоял, чтобы Августин был посвящен в епископа – викария его. Подготовясь многою молитвою, Августин вступил в звание пропо­ведника, устроил монастырь со строгими правилами общежития, пре­дал всего себя служению вере: то писал против манихеев, то занимался изъяснением Священного Писания. По смерти Валерия в продолжение 35-ти лет был деятельным пастырем Иппонским и словами и писаниями боролся с еретиками; старался действовать на них любовью, но жестоко­сти и даже злодеяния донатистов заставили его укрощать их и строги­ми мерами, не допуская, однако же, смертной казни. «Мы не жалуемся на них, мы не гоним их, – говорил Августин, – и для нас будет весьма больно, если страдания (которым они подвергают) рабов Божиих будут отмщены воздаятельными казнями». В 411 году начал действовать и про­тив ереси Пелагия, но в сочинениях своих не называл его по имени – ради того, «чтобы оскорбленный противник не сделался неизлечимее». С терпением великим и твердостью вел борьбу с Пелагием, который то был осуждаем в Риме, то находил себе защиту и оправдание.

Мирно скончался блаженный Августин 28-го августа 430 года во время осады Иппона вандалами. Оставил после себя множество со­чинений, число которых по удостоверению ученика и жизнеописателя его Поссидия простирается до 1030.

Проповедование Слова Божиего было любимым занятием Авгу­стина, которого он не оставлял даже тогда, когда в изнеможении едва мог говорить. Более всего заботился о том, чтобы быть понятным и на­зидательным: «Пусть лучше, – говорил он, – порицают нас грамматики, чем не понимает народ». Красноречивым излиянием высоких чувств и постижений Августин нередко производил спасительное действие на души. К наиболее влиятельным из нравственных его сочинений принадлежит его «Исповедь» – в 13-ти книгах.

«Похвалы этого мира, – писал Августин к графу Дарию, посылая ему это сочинение, – гораздо опаснее гонений. Смотри в этой книге, кто я; ты должен верить мне, когда я сам о себе представляю свидетельство, и не слушать, что говорят другие... Прославь вместе со мною благого Бога за великое милосердие, какое явил Он ко мне, и моли Его, чтобы докон­чил Он во мне начатое Им и не попустил, чтобы я впал в развращение...»

Вообще, все написанное Августином надолго осталось законом для Запада, и его можно почитать одним из влиятельнейших отцов Церкви. Так и на VII Вселенском Соборе назван он «великим учителем и плодовитым писателем Церкви»⁹⁰⁶.

Орсисий был одним из самых ревностных учеников преподобного Пахомия Великого (память его 15-го мая), которому еще в молодых годах было поручено заведовать Хеновосской киновией. «Говорю вам, что Орсисий сияет в доме Божием, как светильник золотой», – ото­звался о нем однажды преподобный Пахомий в разговоре со своими учениками. «Орсисий – Израиль видящий Господа», – выразился о нем и преподобный Антоний. По смерти Пахомия Орсисий, хотя и против собственной воли, был избран начальником Тавеннисиот- ских иноков. При благочестии Орсисий обладал и глубоким знанием Священного Писания, и даром слова, и «сила слова его, казалось, росла в нем на утешение братий», говорит о нем один из современников. «Не малое время» вел Орсисий трудное дело управления многолюдною Тавеннисиотскою обителью и скончался в глубокой старости не позже 376 года.

Он оставил после себя вместо завещания перед смертью – изъяс­нение Ветхого и Нового Завета – в кратких размышлениях для нужд иноческих, написанное на египетском языке, которое было переведено на греческий и блаженным Иеронимом на латинский язык.

В наставлении инокам преподобный Орсисий, убеждая их жить по заповедям Божиим, обращается к начальникам общежития и стар­цам келлий с следующими словами: «Не переставай увещевать каждую душу, вверенную тебе, учи святой жизни. Будь сам примером добрых дел, сильно берегись одного любить, а другого ненавидеть, чтобы не воз­ненавидел Бог того, кого ты любишь... »

Странные это, по-видимому, слова... и странные слова: о ненави- дении Божием... Но не принять ли их в том смысле, что излишнею заботливостью и пристрастною любовью к человеку мы, во-первых, как бы устраняем от него высшее попечительство, во-вторых, не бу­дучи в состоянии быть ему вполне полезными по нашей человеческой немощи и слепоте, скорее вредим ему крайнею привязанностью, при­сваивающею себе какое бы ни было усердное, но все же недальновидное промышление о нем, вместо того чтобы всецело предавать его Пре­мудрому Промыслу Божиему, и таким образом как бы препятствуем действию Промысла совершаться над ним... Не такое ли уклонение Бога от человека, составляющего предмет излишней привязанности к нему другого человека, приравнивает преподобного Орсисий к «не- навидению Божиему», т. е. предоставлению пристрастно, излишне любимого человеком человека – недостаточному человеческому же и предстательству, против которого и в молитве выражается опасение: «Человеческому предстательству не вверь меня!»

И не ошибочно ли бывает иногда это человеческое предстатель- ство до такой степени, что ставит любимое существо на ложный путь, например, хотя бы развитием в нем излишнего самолюбия, которое удаляет от него Божию благодать... Удаление же Божественной бла­годати не равняется ли тому ненавиденью Божиему, против которого предостерегает опытный подвижник?..

Крестил я также Стефанов дом, – говорит святой апостол Па­вел (1Кор. 1, 16). Святой Фортунат был учеником святого Павла: Я рад прибытию Стефана, Фортуната и Ахаика, – говорит о них апо­стол Павел, – они восполнили для меня отсутствие ваше, ибо они мой и ваш дух успокоили. Почитайте таковых (1Кор. 16, 17–18). Апостол Фортунат проповедовал Евангелие и во время проповеди претерпел мученическую смерть.

Святой Вит, сын знатных родителей из города Мазары в Сицилии, в отроческих летах научен был истинной вере приставниками и воспи­тателями своими Модестом и Крискентией. Когда в 289 году правитель

Сицилии Валериан издал повеление о публичном всеми чествовании богов языческих, то двенадцатилетний Вит обратил на себя внима­ние усердием к христианству и отвращением от идолов. Ни угрозы, ни бичевания не смогли заставить его воздать поклонение и принести жертвы идолам; посему и был он вместе с своими воспитателями под­вергаем лютым пыткам, после коих и преставился ко Господу. Мощи его в IX веке перенесены из Рима в Прагу Чешскую по благоволению пап к новопросвещенным тамошним христианам.

В великой церкви Киевской лавры с 1730 года открыто почивают мощи святителя Михаила, митрополита Киевского, перенесенные сюда из Антониевой пещеры⁹⁰⁷. Кальнофойский в своем описании Антониевой пещеры (1638 г.) говорил: «Здесь лежит святой митрополит Михаил, тот, который был послан Цареградским патриархом с крестившимся Владимиром Святославичем для крещения Руси и крестил ее»⁹⁰⁸.

Что говорят нам древние памятники о великом святителе Михаиле?

К сожалению, преподобный Нестор в своей летописи ни слова не сказал о первом митрополите Михаиле, как не сказал он и о двух преемниках его⁹⁰⁹. Тем не менее, не остаемся мы без известий древних о первом митрополите Киевском. Современный святому Владимиру западный писатель говорит, что при Владимире «греческий епископ пришел в Россию и обратил к христианству самую средину страны»⁹¹⁰. Длугош, повторявший Несторову историю святого Владимира, отно­сительно епископа, действовавшего при крещении киевлян, повторяет известие западного современника Владимирова, но точнее определяет это известие по указаниям Нестора. Он пишет, что вместе со священни­ками, крестившими народ в Днепре, действовал епископ «Корсунский» или прибывший из Корсуня⁹¹¹. Ничего нет удивительного, если запад­ные писатели называют блаженного Михаила епископом: и Нестор включает митрополита в число епископов⁹¹². Для нас важно то, что при крещении России Владимиром, по верным памятникам, действовал святитель, хотя Нестор и не упоминает о нем. В летописи Иоакима читаем следующее: «Владимир послал в Царьград к царю и патриарху просить митрополита; весьма обрадованные тем, они прислали митро­полита Михаила, человека ученого и благочестивого, родом болгарина, и с ним четырех епископов, многих иереев, диаконов и демественни- ков из славян»⁹¹³. По грамоте святого князя Всеволода и по памятникам XII века, блаженный Михаил, первый митрополит Киева, действовал с апостольскою ревностью при введении святой веры в Россию⁹¹⁴. В Ки­еве всего естественнее было сохраниться памяти о первом митрополите Киева. И этот отзыв сохранился из времен до-татарских. Митрополит Сильвестр, показывая в Антониевой пещере мощи первого митрополита Михаила, указывает на надпись пещерную древнюю: «надпись, говорит, висит издавна», и конечно с того времени, как положены мощи святи­теля Михаила в Антониевой пещере. По надписи, вот какое известие сообщает он о святителе Михаиле: «Когда крестился русский государь

Владимир Святославич, то взял от патриарха первого митрополита Ми­хаила; он, прибыв в Киев, освятил Святым Крещением русский народ и научил правой вере; за такие подвиги и жизнь благочестивую он по­ныне лежит нетленным в пещере святого Антония, как свидетельствует таблица, издавна висящая над ним»⁹¹⁵. По степенной книге и Никоновой летописи, блаженный Михаил, выпрошенный Владимиром у патриарха еще в Корсуни, не только усердно действовал в Киеве для святой веры, но сам отправлялся в 990 году в Новгород, а с 991 года в Ростов для проповедования Святого Евангелия. По тому и другому памятнику, он был «учительный, очень образованный, великий по жизни, весьма милостивый и кроткий, а где нужно, и строгий; после того, как много перенес он трудов для Господа, истреблял идолов, многих неверных обратил к христианской вере, мирно он почил в 992 году. Благоверный Владимир любил его и, когда умер он, сильно скорбел» о скорой потере его для новой церкви, «так что едва могли утешить его»⁹¹⁶. По рукопис­ным святцам, он преставился 15 июня 992 года⁹¹⁷.

Вот все известное о жизни святителя Михаила.

Когда преподобный Стефан Махрищский полагал основание Махрищской обители, блаженный Григорий владел участком земли, невдали от бедной обители⁹¹⁸. Воспламененный любовью к Господу, Григорий отдал все, что имел, и себя самого в распоряжение святого пустынника и удостоен был после иночества сана священства. Когда преподобный Стефан удалился из обители, чтобы жить в безмолвной пустыни, он взял с собою любимого ученика Григория, и они прошли в глухие леса глубокого севера. В Вологодской стороне, в Авнежском княжестве, что в нынешнем Тотемском уезде, поселились они близ реки Сухоны. Здесь у потока, называемого Юрьевым, поставили они (1370 г.) храм Святой Троицы и потом другой в честь великомученика Георгия. Им щедро давал пособия богатый землевладелец Константин Дмитриевич, который потом и сам принял монашество с именем Кас- сиана. Вскоре Авнежская обитель прославилась в окрестности; великий князь Димитрий Иоаннович прислал от себя монастырю вклады, но отозвал преподобного Стефана в его Махрищскую обитель. Препо­добный Григорий остался начальником Авнежской обители, а Кассиан был при нем келарем. Они подвизались усердно для своего спасения и удостоились страдальческой кончины. В 1392 году обитель их разо­рена была вятскими татарами, а сами преподобные Григорий и Кассиан июня 15 были убиты. По внешнему виду преподобный Григорий был уже сед и несколько плешив, а Кассиан с густыми волосами на голове, с недолгою и простою бородою. – Место обители их считалось соб­ственностью Махрищской обители, но по кончине их совсем запустело и поросло лесом; так боялись тогда диких татар! В 1524 году авнежский селянин при чистке леса нашел мощи преподобных Григория и Кас- сиана; над ними поставили часовню. Завладевший участком земли, где была обитель, домогался, по страсти к корысти, уничтожить часовню; но впал в тяжкую болезнь и в раскаянии получил исцеление при могиле преподобных пустынников. Махрищский настоятель Варлаам царским иждивением построил (1560 г.) над гробом преподобных монастырь с храмами Святой Троицы и великомученика Георгия, как это было при жизни их. Митрополит Макарий поручил Вологодскому епископу Иоасафу освидетельствовать мощи, и затем установлено совершать местно память преподобных Григория и Кассиана 15 июня. Обитель упразднена в 1764 году, но придел Троицкого храма остается посвя щенным имени преподобных, а на гробнице стоит древняя икона их с изображением деяний⁹¹⁹.

Блаженный Лазарь⁹²⁰ не был из потомков владетельного дома свя­того Немани⁹²¹. В честь святого Стефана Немани те всегда соединяли с собственным своим именем имя Стефана. Но он был женат на Мили­це, происходившей от святого Стефана Немани, чрез второго сына его Волкана⁹²². Потому и он писался Стефан Лазарь. Звание князя дозволил ему носить царь Душан, как родственнику Неманичей.

При царе Уроше он был правителем Сремской Придунайской об­ласти. Когда в 1371 году погиб похититель царской власти последнего Уроша, Лазарь, не объявляя себя владетелем всей Сербии, употреблял меры к поправлению печального состояния ее. Прежде всего, обратил он внимание на дикие своеволия областных правителей. Герцеговинский наместник Николай Алтаман более походил на атамана разбойничьих ша­ек, чем на охранителя покоя и нравственности общественных: с шайками подобных себе испорченных людей он нападал на соседей и производил грабежи и убийства. Князь Лазарь с сильными отрядами преследовал его из одного места в другое; тот заперся в крепости Ужице; осадив его тут, Лазарь довел дело до того, что Алтамана выдали Лазарю. Князь приказал лишить его зрения и вывести за границу. Потом разбил он у Браничева Радича Бранковича. Для довершения победы над разрушительным свое­волием мечтательных кралей, Лазарь прошел с войском Далматию и Бос­нию⁹²³. Выгнав венгров из Срема и Мачвы, присоединил к Сербии знатную часть по правую и левую сторону реки Тиссы до нынешнего Темесвара. Для того, чтобы наместники не отделяли личных интересов от интересов всей Сербии, он выдал за них дочерей своих. После таких подвигов Лазаря вся Сербия объявила его верховным властителем Сербии⁹²⁴.

Церковь Сербская примирена была благочестием его с патриар­хом Цареградским. Тот негодовал на правителей Сербии за присвое­ние Сербскому архиепископу звания патриарха и за провозглашение Сербского владетеля Душана царем. Особенно это негодование стало сильно тогда, как царь Душан, завоевав греческие области, подчи­нил ведению Сербского патриарха церкви, дотоле бывшие в ведении Константинопольского патриарха, и выслал из своих областей греков епископов. Деспот Иоанн Углеш в 1368 году передал церкви своей об­ласти ведению Цареградского патриарха⁹²⁵. Блаженный Лазарь положил устроить дела мирным соглашением. По определению собора послан был умный инок Исаия в Константинополь. На соборе Цареградского патриарха определено оставить в силе права независимого Сербского архиепископа, предоставить ему и звание патриарха, но с тем, чтобы пользовался последним только в Сербии.

Новый патриарх блаженный Ефрем возложил царский венец на князя Лазаря⁹²⁶.

Десять лет после того Сербия наслаждалась спокойствием пол­ным. Лазарь вызвал жителей в города, разоренные в несчастное время. Богатые рудники серебра, разрабатываемые в горах, оживили про­мышленность и торговлю.

Благочестие Лазаря открылось во многих опытах:

а) Грамотою 1380 года «благоверный Стефан князь Лазарь» дал больнице Хиландарской село Елчаницу⁹²⁷ и он же распространил глав­ный Хиландарский храм пристроенною папертью. В том же 1380 году пожаловал он построенному им храму Введения Богоматери в Горнаке несколько сел для основавшейся тут иноческой общины⁹²⁸.

б) Русскому Пантелеимоновому монастырю «князь Серблем и Подунавию» грамотою 1381 года дал село Длабе и ему же в том же году отдал Спасскую церковь в Хвостне⁹²⁹, – приняв на себя звание ктитора монастыря Пантелеимонова⁹³⁰.

в) «В подкрыльи горы Кучайны, – писали впоследствии в Мо­скву, – находится царская священная обитель, называемая Олешко- вицы, в которой храм Святой Троицы есть строение святого между царями мученика, князя Лазаря»⁹³¹.

г) Особенным же памятником ему служит «3адушбина» его, мона­стырь Раваница. В грамоте своей 1381 года писал он: «Ревнуя бывшим прежде меня царям благочестивым, на престол коих вознес меня Бог, решился я принести посильную жертву: построил с основания мона­стырь в честь Вознесения Господня и посильно украсил его, приготовил жилья для общежития братии, установленного апостолами. Достаточно приготовил всего: доходы и села, насадил виноградники, другие купил... Все, что отдаю я, не составляет ничьей собственности, – не учинил я никому насилия, все или куплено, или приобретено меною, как кто хотел... Пусть не поставляется игумен со стороны; 12 благоговейных братий, по совещанию с князем, избирают из монастырской братии и, положив руку на Евангелие, скажут: сей достоин быть наставником общежитию нашему и пасти Христово стадо»⁹³².

д) Князь Лазарь заботился и о поддержании христианского про­свещения в народе⁹³³.

Страшные беды близились к Сербии. Азиатские дикари турки уже утвердились в Румелии, взяв Одрин-Адрианополь. Болгария почти вся пала пред ними. Эпир и Албания признали зависимость от султана. Насилия турок не знали пределов.

В 1387 году Лазарь заманил в теснины Эпирские 20000 турок, и ед­ва спаслось 500 из них от меча Лазарева⁹³⁴. Гордые османы заскрежетали зубами: они поклялись истребить сербов. Управившись с другими дела­ми, султан Мурат двинул 300 000 войска против Сербии. Он потребовал от Лазаря или полной покорности, или решительного боя. Князь почти­тельно отвечал (мая 24-го 1389 г.): «Я получил писание ваше и понял, что вы повелеваете, чтобы пришел я к вам, принес дань и покорность и не назывался бы ни князем, ни королем. Все это не в моей власти. Меня поставили князья и вельможи всей Сербской земли. Я не могу покориться тебе, не нарушая клятвы, данной народу. Да и полезно ли это будет для тебя? Потерпи нам, подожди на месте, где остановился.

Я соберу народ мой. Если он скажет, чтобы покорился я, пред всеми поклонюсь тебе. Если же не захотят того, я должен с ними выйти про­тив тебя. Так я клялся им. Преследуя меня одного, ты будешь разорять землю. В таком случае хотя бы не хотел, я должен стать против тебя». Султан обещал ждать ответа 17 дней. Некоторые из бывших при князе областных начальников советовали покориться. Но Лазарь отвечал им то же, что султану. Посланы были грамоты ко всем областным началь­никам немедленно явиться с войском, если не хотят быть данниками султана⁹³⁵. Сильный Захолмский князь не успел прийти к сроку за от­даленностью. У Лазаря собралось до 60 000 войска. Оставалось идти с таким числом против 300 000. Июня 15 дня 1389 года должна была произойти решительная битва. Этот день Лазарь каждый год праздно­вал; в этот день он положил основание своей Задушбине – Раванице. На этот раз накануне дня праздничного собрались к Лазарю для советов о битве. Лазарь был грустен. Рано утром следующего дня, по совету святителя, князь причастился Святых Таин, причастилось и все войско. Милош и три друга его поспешили в стан Мурата⁹³⁶. Он просил прове­сти его в шатер Мурата, чтобы открыть тайну. Явясь пред султаном, он поклонился ему и в ту же минуту выхватил меч и пронзил Мурата. От ужаса оцепенели слуги султана. Милош и три друга его бросились на коней, но их окружили и изрубили. Если бы сербы воспользовались смятением, последовавшим за смертью султана, – напали на турок: победа полная была бы на их стороне. Но Вук Бранкович, тайный при­ятель сына Вулкашинова, действовавшего теперь за магометан, рас­пространил слух, что Милош отправился предателем в стан вражеский, и в стане Лазаря явился страх. Князю Лазарю пришлось возбуждать мужество в дружинах сербских. Между тем сын Мурата – Баязет – явился предводителем турецкого полчища. Одушевленные Лазарем сербы решились дорого продать свою жизнь. Центром и крылом правым начальствовал Лазарь, левым крылом – Юрий Кастриот с албанцами. Вук Бранкович вызвался стоять с запасным войском позади, чтобы подкрепить сражающихся, когда явится нужда. Быстрый напор ту­рок встречен был холодно, и немного спустя враги начали мешаться. Задние отряды, выдвинутые Баязетом, возобновили жестокую сечу. Пять часов продолжалась битва. Пора было подкрепить сражающиеся войска сербов, но Бранкович не трогался с места. Лазарь бился в пер­вых рядах; раненый, на истомленном коне он бросился сменить коня. Сербы дрогнули. Явясь снова в ряды своих, Лазарь силился удержать пошатнувшихся. Враги, пользуясь колебанием сербов, ударили на них всеми силами. Сражавшиеся сербы то пали от меча, то взяты в плен; цел остался Бранкович, не тронувшийся с места со своими дружинами. Князь Лазарь, покрытый 16 ранами, взят был в плен и приведен с не­сколькими из своих к Баязету. Крепость сил была у него гигантская: он мог одним ударом рассечь двух людей с лошадью. Но теперь он был весь израненный. «Отрубить ему голову», – сказал султан. «Нет, прежде пусть мы лишимся жизни – не хотим видеть смерти его», – сказала дружина князя. Так умер христианский князь⁹³⁷.

Тело страдальца князя, едва найденное, погребено в ближайшем храме Приштинской епископии. Спустя два года и 8 месяцев оно ока­залось нетленным и тогда перенесено в Задушбину князя – в Раваниц- кий монастырь; здесь оно положено было в мраморном гробе. Тогда же написана была служба святому князю Лазарю. В ней молились: «Иже вьса приведы от небытия в бытие, Иже от Девы неискусомужния нас ради въплъщее, Измаила врага покори борющего нас, деспоту нашему победу даруй молбами твоего Лазаря и Рождъшее Те, Слово Божие»⁹³⁸. В 1683 году, во время войны турок с немцами, старая Раваница совсем была опустошена магометанами, и иноки ее перенесли мощи святого князя в одну из обителей Фрушской горы, названную новою Раваницею⁹³⁹.

Современный описатель подвига святого мученика Георгия Софий­ского пишет: «Когда князь Лазарь побежден был турками на Косовом поле, его одного прославил Бог: тело его доныне пребывает невредимым, чему был я очевидец; глава его отсечена и обагрена кровью; смотря, дума­ешь, как будто ныне она отсечена; – испускает благовоние... Ведь и Мурат тогда же убит и с ним пало несчетное число турок: и однако не явились знамения ни на начальнике, ни на подчиненных, – все истлели»⁹⁴⁰.

Живыми чувствами исторической правдивости дышат слова, выши­тые золотом вдовою деспота Углеша инокинею Евфимией на шелковом покрове, приготовленном для Лазаревой гробницы. «Среди благ мира сего воспитывался ты от юности, о новый мученик, князь Лазарь! Креп­кая рука Господня являла тебя крепким и славным между властителями земли. Господствовал ты над страною отечественною и врученных тебе христиан утешал счастьем. Мужественною душой и с решимостью свя­того вышел на змия супостата Церквей святых. “Нельзя терпеть того, положил ты, чтобы христианами обладали измаильтяне; если же нельзя того достигнуть, пусть обагрюсь кровью моею, соединюсь с воинством Царя Небесного”. Два желания твои исполнились. Змия убил ты и полу­чил венец от Бога. Не оставляй же в забытье детей твоих, оставшихся сирыми после отшествия твоего. Ты переселился к небесным радостям, а любезные дети твои – в скорбях тяжких. Ими обладают измаильтяне. Все мы требуем помощи твоей. Молим тебя: молись общему Владыке за возлюбленных чад твоих и за всех с любовью служащих им. Много скорбей тяготеют над детьми твоими. Вкушающие хлеб их поднимают на них ковы, забыв твои благодеяния, мученик! Ты переселился с земли, но знаешь страдания детей твоих, и как мученик имеешь дерзновение пред Господом. Приклони колени пред венчавшим тебя... Странную меня ты покоил телесно: ныне прошу о сугубом – утиши жестокую бурю души и тела моего. Евфимия усердно приносит тебе сие, святой»⁹⁴¹.

В 1550 году Паисий, игумен Хиландарского монастыря, явясь с тремя старцами к царю Иоанну, поднес ему в дар «образ святого ко­роля Милютина и святого князя Лазаря и службу им»⁹⁴².

Сказание о праведных братьях, написанное в 1606 году, говорит, что родные по плоти Алфановы проводили праведную жизнь и осно­вали Сокольницкую обитель⁹⁴³ . А по летописям, «на Сокольи горе по- ставиша церковь древяну святого Николу и монастырь (девичий) устроиша» в 1389⁹⁴⁴. После сего можем признать за несомненное, что праведные Алфановы были в родстве с известным по летописям Яко­вом, Анфалом или Алфаном. В 1398 году двинские воеводы Анфал (ин. Алфан), Герасим и Родион спаслись от смерти за сношения свои с Москвою только тем, что последние двое постриглись в монашество, а Яков Алфан убежал на Двину, тогда как брат его Иван Никитин был сброшен с моста и убит⁹⁴⁵. По современности основания монастыря с эти­ми смутами более чем вероятно, что праведный Никита Алфан был отец Якова и Ивана Никитичей Алфанов и что праведники подвергались бедам по родственной связи с Яковом, а тяжкими скорбями невинного страдания очистились для блаженной вечности. По рукописным свят­цам, праведные Алфановы называются людьми почетными⁹⁴⁶. Это также подтверждает мысль о связи Алфановых с печальной историей Якова Алфана⁹⁴⁷. В «сказании» о них описаны чудеса, происходившие от мо­щей их с 1562 года, и память о них положена на 17-е июня. В 1775 году по случаю пожара, истребившего Сокольницкую обитель, мощи пра­ведных перенесены в Антониев монастырь, где почивают они поныне⁹⁴⁸; с этого времени память о них положено праздновать 4-го мая.

«Преподобный Анания иконописец был в Антониевом (Новгород­ском) монастыре, преставился в лето 7089 (1581) июня в 17 день». Так сказано в рукописных святцах. По сказанию о чудесах преподобного Антония, Анания писал «дивные иконы многих святых чудотворцев» и так строго выполнял иноческие обеты, что в продолжение 33 лет ни разу не выходил за ограду обители⁹⁴⁹.

Как мудр был ты в юности твоей и, подобно реке, полон разума! Душа твоя покрыла землю, и ты наполнил ее загадочными притчами; имя твое пронеслось до отдаленных островов, и ты был любим за мир твой; за песни и изречения, за притчи и изъяснения тебе удивлялись страны! Так превозносит Соломона мудрый Иисус сын Сираха (Сир. 97, 16–19).

Избранная отрасль святого царя Давида, Соломон еще в отроче­ских летах был помазан на царство и провозглашен царем еще при жизни отца своего. По утверждении своем на престоле Израильском Соломон прежде всего, в исполнение завещания отца своего, обезопа­сил себя на престоле со стороны врагов своих и предпринял построение храма Богу истинному.

Народ еще приносил жертвы на высотах, ибо не был построен дом имени Господа до того времени (3Цар. 3, 2). И Соломон пошел в Гаваон, где находился главный жертвенник, чтобы принести там жертву Богу. Здесь явился ему Господь в ночном сновидении и сказал возлюбившему Его и ходящему по уставу Давида, отца своего, Соломону: Проси, что дать тебе (3Цар. 3, 5). И сказал Соломон: Ныне Господи, Боже мой! Ты поставил раба Твоего царем вместо Давида, отца моего; но я – отрок малый, не знаю ни моего выхода, ни входа. И раб Твой – среди народа Твоего, который избрал Ты, народа столь многочисленного, что по мно­жеству его нельзя ни исчислить, ни обозреть. Даруй же рабу Твоему сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что – добро и что – зло; ибо кто может управлять этим многочисленным народом Твоим? И благоугодно было Господу, что Соломон просил этого. И ска­зал ему Бог: за то, что ты просил этого, не просил себе долгой жизни, не просил себе богатства, не просил себе душ врагов твоих, но просил себе разума, чтобы уметь судить, вот, Я сделаю по слову твоему. Вот, Я даю тебе сердце мудрое и разумное, так что подобного тебе не было прежде тебя, и после тебя не восстанет подобный тебе. И то, чего ты не просил, Я даю тебе и богатство, и славу, так что не будет подобного тебе между царями во все дни твои. И если будешь ходить путем Мо­им, сохраняя уставы Мои и заповеди Мои, как ходил отец твой Давид, Я продолжу дни твои (3Цар. 3, 7–14).

И пробудился Соломон от сновидения своего, и сбылось оно в точ­ности. И не замедлил проявиться дар разума – в суде его над двумя женщинами, обессмертивший славу его вовеки: когда явились к нему две женщины, родившие одновременно младенцев, из которых один умер ночью, когда они спали в одной комнате, и вот, они спорили, кому из них принадлежит оставшийся в живых младенец, – то сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю. И сказал царь:рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной и половину другой. И отвечала та женщина, которой сын был живой ⁹⁵⁰ , царю, ибо взволновалась вся вну­тренность ее от жалости к сыну своему: о, господин мой! отдайте ей этого ребенка живого и не умерщвляйте его. А другая говорила: пусть же не будет ни мне, ни тебе, рубите. И отвечал царь и сказал: отдайте этой живое дитя, и не умерщвляйте его: она – его мать. И услышал Израиль, как рассудил царь, и стал бояться царя, ибо увидел народ, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд. И был Соломон царем над всем Израилем (3Цар. 3, 24–28, 4, 1). Он владел всеми царствами от реки Евфрата до земли Филистимской и до пределов Египта. Они приносили дары и служили Соломону во все дни жизни его (3Цар. 4, 21). И жили Иуда и Израиль спокойно, каждый под виноградником своим и под смо­ковницею своею, от Дана до Вирсавии, во все дни Соломона (3Цар. 4, 25).

И дал Бог Соломону мудрость и весьма великий разум и обширный ум, как песок на берегу моря (3Цар. 4, 29). Он был мудрее всех людей... имя его было в славе у всех окрестных народов. И изрек он три тыся­чи притчей, и песней его была тысяча и пять; и говорил он о деревах, от кедра, что в Ливане, до иссопа, вырастающего из стены; говорил и о животных, и о птицах, и о пресмыкающихся, и о рыбах. И приходили от всех народов послушать мудрости Соломона, от всех царей земных, которые слышали о мудрости его (3Цар. 4, 31–34).

Построение храма, предпринятое Соломоном, продолжалось 7 лет; при этом было 70 000 человек носящих материалы, 80 000 каменосеч- цев, 30 000 рубящих кедровый лес в Тире, приставников, смотревших за работами – 3 600 человек. Когда совершена была вся работа для храма Господня, Соломон принес посвященное Давидом, отцом его, серебро и золото, и вещи отдал в сокровищницы храма Господня и со­звал старейшин Израилевых и всех начальников колен, глав поколений сынов Израилевых,... чтобы перенести ковчег завета Господня из города Давидова (3Цар. 7, 51, 8, 1).

И, обратясь к народу и благословив собравшихся израильтян, Соломон сказал: благословен Господь Бог Израилев, Который сказал Своими устами Давиду, отцу моему, и ныне исполнил рукою Своею! Он говорит: с того дня, как Я вывел народ Мой, Израиля, из Египта, Я не избрал города ни в одном из колен Израилевых, чтобы построен был дом, в котором пребывало бы имя Мое; но избрал Иерусалим для пребывания в нем имени Моего, и избрал Давида, чтобы быть ему над народом Мо­им, Израилем. У Давида, отца моего, было на сердце построить храм имени Господа Бога Израилева. Но Господь сказал Давиду, отцу моему: хорошо, что у тебя лежит на сердце построить храм имени Моему; однако не ты построишь храм, а сын твой, исшедший из чресл твоих, он построит храм имени Моему. И исполнил Господь слово Свое, которое изрек. Я вступил на место отца моего Давида... и построил храм имени Господа Бога Израилева (3Цар. 8, 15–20).

И стал Соломон перед жертвенником Господним, впереди всего со­брания Израильтян, и воздвиг руки свои к небу и сказал: Господи Боже Израилев! нет подобного Тебе Бога на небесах вверху и на земле внизу! (3Цар. 8, 22–23) Поистине Богу ли жить на земле? Небо и небо не­бес не вмещает Тебя, тем менее сей храм, который я построил имени Твоему... Но призри на молитву раба Твоего и на прошение его! услышь воззвание и молитву, которою раб Твой умоляет Тебя ныне! Да будут очи Твои отверсты на храм сей день и ночь, на сие место, о котором Ты сказал: Мое имя будет там; услышь молитву, которою будет молиться раб Твой на месте сем! (3Цар. 8, 27–29) При всякой молитве при всяком прошении, какое будет от какого-либо человека во всем народе Твоем, когда они почувствуют бедствие в сердце своем и прострут руки свои к храму сему, Ты услышь с неба, с места обитания Твоего, и помилуй; сделай и воздай каждому по путям его, как Ты усмотришь сердце его, ибо Ты один знаешь сердце всех сынов человеческих! (3Цар. 8, 38–39).

Когда Соломон произнес моление и прошение к Господу, тогда встал с колен от жертвенника Господня, руки же его были распростерты к небу и, стоя, он благословил все собрание Израильтян (3Цар. 8, 54, 55). И царь и все Израильтяне с ним принесли жертву Господу (3Цар. 8, 62).

И явился Соломону Господь во второй раз, как явился ему в Гаваоне, и сказал ему: Я услышал молитву твою и прошение твое... Я освятил этот храм, который ты построил, чтобы пребывать имени Моему там вовек, и будут очи Мои и сердце Мое там во все дни (3Цар. 9, 2–3).

По окончании храма Соломон воздвиг стену вокруг Иерусалима и дворец для жены своей, дочери царя Египетского, а потом приказал устроить несколько крепостей.

Богатство Соломона было так велико, что серебро во дни его не вменялось ни во что. И сделал царь золото и серебро в Иерусали­ме равноценным простому камню, а кедры, по множеству их, сделал равноценными сикоморам, которые на низких местах (2Пар. 9, 20, 27).

И все цари земли искали видеть Соломона, чтобы послушать му­дрости его, которую Бог вложил в сердце его. И каждый из них подносил от себя в дар сосуды серебряные и сосуды золотые, и одежды, оружие и благовония, коней и лошаков из года в год (3Цар. 10, 24–25).

Все цари были данниками Соломона, и даже царица Савская, услышав о славе его во имя Господа, пришла испытать его загадками. И пришла она в Иерусалим с весьма большим богатством: верблюды навьючены были благовониями и великим множеством золота, и драго­ценными камнями, и пришла к Соломону и беседовала обо всем, что было у нее на сердце. И объяснил ей Соломон все слова ее (3Цар. 10, 1–3)...

И нашла в Соломоне царица мудрости и богатства еще более, чем слышала о том, и благословила Господа, поставившего Соломона царем творить суд и правду...

Так благословил Бог Соломона в то время, когда он был непо­рочен перед Ним, но когда Соломон, в угождение иным женам сво­им, построил капища для идолов, почитаемых ими, то навлек на себя гнев Божий; Бог предал его вражде противников – Адера идумеянина и Разона, бывшего рабом царя Сувского, который, убежав от своего господина, собрал шайку мятежников и укрепился в Дамаске. Оба они постоянно тревожили иудеев своими набегами. Особенно беспокоило Соломона то, что пророк Ахия предсказал подданному его – Иеровоаму (Ефремлянину из Цареды), что он исторгнет царство из руки Соломоновой и что дастся ему власть над 10-ю коленами израильски­ми... Соломон искал тогда умертвить Иеровоама, но Иеровоам спасся бегством в Египет, где и жил до смерти Соломона. Впрочем, не пребыл без раскаяния, и не затмилась истина в душе Соломона. О сокрушении духа его и о сознании правды и единого на потребу свидетельствуют слова его в «Экклезиасте»:

Суета сует – все суета! (Еккл. 1, 2) Видел я все дела, какие дела­ются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа! (Еккл. 1, 14) Но ты бойся Бога (Еккл. 5, 6). Благо будет боящимся Бога, которые благоговеют перед лицом Его (Еккл. 8, 12).

Много таких вещей, которые умножают суету: что же для человека лучше? (Еккл. 6, 11) Доброе имя лучше дорогой масти и день смерти – дня рождения (Еккл. 7, 1). Сетование лучше смеха, потому что при печали лица сердце делается лучше (Еккл. 7, 3).

Соблюдающий заповедь не испытает никакого зла (Еккл. 8, 5). Не­честивому же не будет добра, и, подобно тени, недолго продержится тот, кто не благоговеет перед Богом (Еккл. 8, 13).

Выслушаем сущность всего: бойся Бога и заповеди Его соблюдай, потому что в этом все для человека (Еккл. 12, 13)...

Всех книг Соломон написал четыре: Притчи, Премудрость, Эк­клезиаст и Песнь Песней.

Времени царствования Соломона в Иерусалиме над всем Израилем было сорок лет. И почил Соломон с отцами своими, и погребен был в городе Давида, отца своего, и воцарился вместо него сын его Ровоам (3Цар. 11, 42–43) (от которого – во исполнение пророчества Ахии – при самом восшествии его на престол отложились 10 колен Израилевых).

Благоверный князь Глеб, сын благоверного князя Андрея Боголюбского, родился во Владимире в 1155 году. Святой Глеб – живой пример тому, как много значит добрая жизнь родителей для судьбы детей. Жизнь князя Андрея во Владимире посвящена была преимущественно делам благочестия, – строению храмов и монастырей, делам благотворитель­ности и молитвам. И вот под влиянием примера и наставлений святого родителя образовался святой сын. Боговдохновенный мудрец говорит: Наставь юношу при начале пути его: он не уклонится от него, когда и со­старится (Притч. 22, 6). Жизнь князя Глеба продолжалась недолго: он умер 20 лет. Но начиная с первого раскрытия самодеятельности, жизнь его посвящалась благочестию, а не греху: страх Божий располагал мыслями, чувствами, желаниями и поступками его; молитва низводила на него благодать небесную, тушившую страсти юности. Чистый, не­порочный князь блаженно почил 20 июня 1175 года. Чистое тело его положено было во Владимирском соборе. И дух и тело его, как непо­врежденные грехом, остались целы, – не боятся никаких неприязненных приражений. По надписи на гробнице князя, во время опустошения со­борного храма при Батые (1238 г.) «гроб св. благов. кн. Глеба от пожара никако повредился, яко же и самым супротивным ратником об этом дивиться». Другое чудо из известных ныне совершилось в 1410 году во время грабежа татар в соборе. Один из этих питомцев алкорана, увидя гробницу князя Глеба и думая найти в ней те сокровища, которых не от­крывал ключарь Патрикий, открыл гробницу; но из нее вырвалось пламя, и татары в ужасе выбежали из храма. В 1608 году ляхи делали два, три раза нападения на Владимир, почти беззащитный; но взять не могли. Во время этой осады, в самую полночь, сторожа собора заметили в соборе какое-то освещение и дали знать о том пономарю Герасиму. Он, отворив дверь, увидал свет, а у гробницы князя кто-то сидит и ему испуганному говорит: «Не бойся, я не привидение; – Господь не предаст сего города в руки врагов: мы храним его и молим за него Господа и Пречистую Матерь Его; иди и скажи протоиерею и причту, что сказал я тебе; я ле­жу в этом гробе». Герасим от страха едва пришел в себя и рассказал обо всем протоиерею и всем настоятелям обителей. В эту же ночь ляхи удалились от Владимира, гонимые страхом. Мощи благоверного князя открыты 30 ноября 1702 года. Тогда же написана служба ему, на 20 июня, и в честь его устроен в соборе придел. В 1818 году устроена прекрасная серебряная рака для мощей его. Мощи святого юного князя отличаются изумительною живостью, как ничьи другие: рука его свободно подни­мается, гнется, наклоняется, совершенно как у живого⁹⁵¹.

И вы, отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем (Еф. 6, 4). Розга и обличение дают мудрость; но отрок, оставленный в небрежении, делает стыд своей матери. Наказывай сына твоего, и он даст тебе покой, и доставит радость душе твоей (Притч. 29, 15, 18).

К изложенному житию святого князя Глеба, взятому из творений преосвященного Филарета Черниговского, считаем нелишним при­бавить описание случая из жизни архимандрита Антония.

В «Православном Обозрении» за 1879 год была помещена биогра­фия наместника Троицкой Сергиевой Лавры архимандрита Антония; в коей, между прочим, было упомянуто, что отец наместник, живши еще в миру, сомневался в нетлении святых мощей и был убежден в их исти­не мощами святого князя Глеба, почивающего во Владимирском соборе. Случай этот в биографии упомянут лишь мимоходом; но я слышал о нем подробно от самого покойного отца наместника лично, и рассказ его кажется мне так интересен, что я нахожу нелишним его обнародо­вать. Передам его словами самого отца наместника, которые я вскоре же после беседы с ним записал.

«Бывши еще в миру, – так рассказывал отец наместник, – жил я в имении князя Грузинского, селе Лыскове Нижегородской губер­нии. Имея небольшое понятие в медицине, я занимался там лече­нием домашних князя и окрестных жителей. В числе моих пациен­тов были и раскольники, которых в нашем селе было очень много, по большей части богатые люди. Однажды, когда я был у одного из них, разговор наш коснулся разностей их обрядов с нашею Цер­ковью. Раскольник, разумеется, оправдывал свои обряды и обвинял нашу Церковь в отступлении от православия и в принятии новшины; а я, как умел, защищал нашу Церковь и в доказательство ее право­славия указывал ему на множество нетленных мощей, находящихся в нашей Церкви.

Эх! Андрей Гаврилович! – ответил мне раскольник, – да видали ли вы сами нетленные мощи? Поверьте мне, это все монахи для доходов выдумали; ведь ни одних нет мощей и в вашей Церкви, а так только поставят гробницу, да накроют пеленою, а то, пожалуй, и положат что- нибудь наподобие мощей, да и говорят, что тут нетленные мощи! Ну, вестимо, простой народ верит, а монахи да попы доходы обирают.

Дьявольские эти слова раскольника произвели на меня страшное впечатление; враг тотчас вложил мне мысль, что и в самом деле, не прав­ду ли он говорит. Я продолжал защищать Церковь; но в душе моей уже родилось сомнение. Когда пришел я домой, мысль эта не оставля­ла меня и враг продолжал нашептывать мне, что раскольник говорит правду. В самом деле, я никогда не видывал мощей и не имел хорошо понятия, что такое мощи; слыхал, что мощи – тела святых, не преда­вшиеся тлению; но как они почивают и в каком виде – я решительно не имел понятия. Теперь, после разговора с раскольником, я положил за непременное намерение побывать там, где есть какие-нибудь мощи, чтобы самому лично удостовериться в их нетлении. Случай к этому представился мне очень скоро.

Раз зимою случилось проезжать нашим селом генералу Безоб­разову с женою, сыном, дочерью и гувернером. На дороге генерал почувствовал себя нездоровым и приехал к нам в село уже совсем больным. Остановившись на постоялом дворе, он спросил, нет ли в селе доктора? Ему рекомендовали меня. Пришедши к ним, я нашел, что у больного лихорадка, прописал ему микстуры, посоветовал хоро­шенько пропотеть и объявил, что раньше трех дней им ехать нельзя. В продолжение этих дней я почти постоянно бывал у них, не потому, чтобы болезнь того требовала, а так, чтобы провести время. Они рады были, что есть с кем промолвить слово в их невольном заточении, а я рад был, что такое образованное семейство заехало в наше уединение. В эти три дня мы так коротко познакомились, что как будто уже три года были знакомы. В разговоре я спросил их: откуда и куда они едут? Мне отвечали, что они едут из своего поместья в Муром и Владимир на поклонение святым мощам, и вместе с ответом предложили мне, не желаю ли я им сопутствовать, обещая на возвратном пути завезти меня домой. У них, как нарочно, для меня было и место. Генерал с се­мейством ехал в возке, а гувернер в санях ехал один: с ним-то я и мог поместиться. Предложение это я принял с восторгом, испросив на это позволение князя. А между тем и генералу стало лучше, и мы нимало не мешкая отправились. Приехавши в город Арзамас уже вечером, мы остановились ночевать на постоялом дворе, который один только и был в городе и в котором не оказалось ни одной теплой комнаты. Но делать было нечего, мы поместились и в холодной. Хозяйка двор­ничиха тотчас же затопила печь, а мы, в ожидании тепла, в шубах со­гревались вокруг самовара. За чаем у нас зашел разговор о том, нет ли в этом городе каких достопримечательностей для нашего обзора?

А вот здесь есть, – сказала генеральша, – в Алексеевской общине одна юродивая Елена Афанасьевна, которая предсказывает будущее. Завтра пойдемте к обедне в общину, а потом зайдемте к ней. Только смотрите, – прибавила она шутя, – говорят, она дерется с теми, кото­рые живут худо.

На предложение генеральши последовало общее согласие, и поло­жили завтра непременно побывать у Елены Афанасьевны. После ужина мы с гувернером ушли ночевать в соседнюю комнату, и я составил себе такой план: думаю, ежели генеральша говорит правду, что Елена Афа­насьевна в некоторых случаях дерется, то я со всеми вместе не пойду ни за что, а встану пораньше, так чтобы никто не видал, потихоньку уйду к утрене в общину, а после один и зайду к юродивой. Как задумал, так и сделал. После утрени прихожу в келлию Елены Афанасьевны; в передней меня встретила ее келейница; я спросил ее, можно ли видеть Елену Афанасьевну.

–    Можно, пожалуйте! – отвечала она.

Я вошел в довольно опрятно прибранную комнату; у стены стоял стол, на котором расставлены были тарелки с пряниками, орехами и то­му подобными сластями; в том числе стояла тарелка с ржаными сухаря­ми; среди комнаты стояла женщина лет пятидесяти с выразительными чертами лица, одетая в темном платье, голубой шали и чепце: это и была Елена Афанасьевна. Помня предостережение генеральши, я побоялся близко подойти к ней и раскланялся с нею, почти не отходя от двери.

Что вам угодно? – спросила она меня.

Я проезжающий вашим городом, – отвечал я, – а об вас я так много слышал хорошего, что за обязанность вменил себе зайти к вам, чтобы засвидетельствовать мое почтение и попросить ваших святых молитв.

Очень рада, пожалуйте.

Я сделал два шага вперед, а она подошла ко мне и с любопытством

стала оглядывать меня с головы до ног сзади и спереди, как бы какую диковинку. Я уже подумал, что она не хочет ли драться, и в душе стал раскаиваться, что пришел к ней; но она, оглядев меня, только спросила, что это на меня надето?

Это фрак, – отвечал я.

Как это скверно! Как это скверно! – покачивая головою, говори­ла Елена Афанасьевна. – Ни на что не похоже – сзади какой-то хвост, спереди вырезано, сзади опять разрезано! Как это скверно! – опять повторила она. – А это что такое у вас? – спросила она, указывая на мою голову.

Я тогда носил прическу по тогдашней моде, т. е. у меня спереди волоса были взъерошены и стояли, как петушиный гребень. Она подо­шла ко мне и взялась за мои волосы. Ну, думаю себе, наконец, дождался потасовки; но она, вместо того, только пробрала мне спереди по средине пробор и старалась волоса мои заложить мне за уши.

Вот вам так лучше идет, – сказала она мне. – Как вам было бы хорошо эдакое длинное платье до земли, волоса бы длинные, как это было бы вам прекрасно!

Мысль, не о саване ли она мне говорит, блеснула в уме моем.

Елена Афанасьевна, скажите Бога ради, что вы такое говорите мне? – спросил я ее. – Уж не умереть ли мне и не саван ли вы разумеете под длинным платьем?

Но она мне ничего не отвечала, а только продолжала толковать, что мне было бы к лицу длинное платье и длинные волосы.

Я обратился к келейнице:

Не знаете ли вы, что она мне такое говорит?

Да, должно быть вам монахом, – отвечала она.

Я с досады даже плюнул; ну, какой я монах! Мысль о монашестве и в голову мне не приходила; да и монахов я терпеть не мог.

Наконец, я стал прощаться с Еленою Афанасьевной. Она, взяв с тарел­ки пять ржаных сухариков, подала мне: это вашим больным, сказала она.

Но кто же у меня больные? – спросил я; – у меня, слава Богу, все здоровы!

Это вашим больным по сухарику, – опять повторила она: – а это вам, – прибавила. И стала насыпать мне во все карманы пряников и орехов.

Чудная была жизнь этой Елены Афанасьевны, как мне после рас­сказывали. Она была дочь Арзамасского воеводы. Когда достигла со­вершенных лет, отец ее вознамерился сочетать ее браком и стал пред­лагать некоторых женихов; но ее девственная душа давно уже избрала себе единого небесного Жениха, гнушаясь всяким земным браком; все стремление, вся любовь ее чистого сердца были устремлены к Богу, и одно было ее пламенное всегдашнее желание, чтобы соблюсти девство и провести жизнь в какой-нибудь иноческой обители. Поэтому на все предложения отца она отвечала отказом и умоляла его благословить ее на монастырскую жизнь. Отец не хотел и слушать; то угрозами, то ласкою принуждал ее исполнить его волю. Так продолжалось несколько времени. Отец был неумолим, а бедная Елена молилась и ждала, чтобы Сам Господь устроил желание ее сердца.

В это время приехал в Арзамас в Алексеевскую общину известный старец Саровской пустыни отец Назарий. Елена Афанасьевна обрати­лась к нему с просьбою дать ей совет, что ей делать?

Молиться и просить Бога, чтобы Он смягчил сердце отца, – отвечал старец, – без воли отца тебе нельзя поступить в монастырь: ты знаешь, без письменного вида тебя нигде не примут; а кроме отца кто же тебе его может дать? Попробуй еще просить его, быть может, Господь тебе поможет.

Я уже сколько раз просила его; но он неумолим, и слышать не хо­чет об этом, – грустно отвечала Елена.

Есть еще средство избавиться тебе замужества, – сказал по не­котором раздумье старец. – Но только не знаю, есть ли в тебе столько твердости, столько любви к Богу, чтобы решиться на это, потому что вместе с этим нужно решиться на всевозможные лишения, укоризны и даже самые побои. Если ты чувствуешь в себе столько мужества, чтобы решиться претерпеть все это, то мзда великая ждет тебя от Бога; а ежели нет, то лучше уж покориться отцу. И замужем можно угодить Богу.

Елена отвечала, что она готова не только терпеть побои, но даже самую смерть, лишь бы избавиться от ненавистного ей брака и бес­препятственно в чистоте работать Господу.

Но какое же это средство? – спросила она.

Притворись помешанной! – отвечал старец. – Но только опять повторяю: положив руку на рало, уже не должно возвращаться вспять; ты должна положить твердое намерение претерпеть все до конца жизни, и помни, что Сам Жених твой Господь со Ангелами и всеми святыми свыше взирает на твой подвиг и за каждую минуту твоих поношений, твоих страданий готовит тебе нетленные венцы в Вечной жизни. Не­престанно проси Господа и Его Пречистую Матерь, чтобы Он укре­плял тебя в твоем подвиге, и я недостойный буду молиться о тебе, да совершишь до конца свое намерение.

Отец Назарий своими мудрыми наставлениями еще более утвер­дил ее в любви Божией и дал совет, как поступать ей.

Спустя немного времени после свидания ее со старцем выискался какой-то очень выгодный для видов ее отца жених из числа окрестных помещиков, и отец решительно стал требовать от Елены согласия на за­мужество. Она было стала отказываться; но отец еще более настаивал, угрожая проклятием за ее противление. Наконец она согласилась. Их обвенчали и из церкви привезли в дом ее родителя, где был приготовлен обед и приглашены были гости. У жениха не было в городе своего дома, и жил он в поместье: поэтому и свадьба была в доме воеводы. Дом этот был одноэтажный, а пред домом на немощеной улице стояла большая грязная лужа. Во время обеда все были веселы, все радовались, глядя на новобрачных, а более всех был счастлив ее отец, что исполнилось его желание. Но скоро радость его и гостей обратилась в печаль. Среди обеда новобрачная вдруг вскрикнула, бросилась из растворенного окна на улицу, легла в лужу и начала в ней барахтаться. Все присутствующие были поражены, как громом; пришедши в себя от изумления, некото­рые повыбежали на улицу, чтобы помочь Елене; вытащили ее из лужи; дорогое платье ее было все в грязи, а она сама коверкалась, кричала, рвала на себе волосы и украшения, смотрела на всех бессмысленными глазами и дралась с теми, которые были близ нее. Все признаки были, что Елена помешалась. Отец был в отчаянии; гости стали разъезжаться; новобрачный объявил, что он сумасшедшую не возьмет себе в жены, и поспешно уехал; по городу разнеслась молва, что дочь воеводы под венцом испортили. Елена осталась в доме отца и жила так несколько времени, – днем проказничала, а ночь всю проводила в молитвенном подвиге. Когда умер отец, проказы ее еще более увеличились, и она ими так надоела своим братьям, что они бедную Елену выгнали из до­ма в одном платье. Между тем в городе носились уже слухи, что Елена притворяется помешанной; некоторые монахини Алексеевской общи­ны знали, зачем она приходила к отцу Назарию и что он ей советовал; от этих монахинь узнали некоторые в городе. Слух этот дошел до ее мужа, он взялся исправить Елену, и когда братья выгнали ее из дому, он взял ее к себе в поместье, – и тут-то начались ее страдания за чистоту и любовь Божию. Он сначала ласками старался уговорить ее, чтобы оставила мнимое юродство и начала брачную жизнь; потом, видя непре­клонность ее намерения, он уже мучением хотел заставить ее исполнить его волю. Вбивши в стену железное кольцо, он раздевал Елену донага, за косу привязывал к этому кольцу, бил ее палкою или кнутом до тех пор, пока или сам выбивался из сил, или страдалица лишалась чувств. Но, изнемогая телом, она не изнемогала духом, и никакие мучения не мог­ли поколебать ее твердого намерения, так что и сам мучитель, видя безуспешность свою, ночью, зимой, вытолкал ее навсегда из своего дома на улицу. Елена стала ходить по городу, не имея ни крова, ни пристани­ща, днем осыпаемая насмешками, а ночь страдая от холода и непогоды. Так она сама после рассказывала про себя: “много я натерпелась в это время, а в особенности в зимние ночи: на мне было одно только платье, да и то худое, и я дрожала от холода, и много раз думала, что не доживу до утра, замерзну. Люди не принимали меня в свои жилища, и я, чтобы согреться, входила в хлев, где лежали свиньи. Бессловесные животные были человеколюбивее для меня людей: когда я ложилась там, то свиньи тоже ложились вокруг меня и своим телом, казалось, хотели согреть меня, и я со слезами благодарила Создателя, что Он не до конца забыл меня и бессловесных вразумлял ко мне на сострадание!”

Наконец пришло от начальства предписание, чтобы Елену отпра­вить в дом умалишенных. Но игуменья Алексеевской общины, зная духовную жизнь Елены, подала прошение, чтобы дозволили ей взять ее на свое попечение в общину, где она обязывалась содержать ее и не выпускать никуда. Ей дозволили: и вот с тех пор Елена Афанасьевна живет в этой общине, служа примером благочестия, и за свои подвиги получила от Господа дар прозрения.

Такова-то была эта Елена Афанасьевна, и такова была ее жизнь!

Вышедши от нее, я отправился на постоялый двор к моим спутни­кам. На дороге встречают меня с расстроенными лицами лакей и кучер генерала.

Ах, Андрей Гаврилович! Где это вы были? Мы вас сколько вре­мени искали; ведь наши господа умирают!

Как, что такое?

Да так, они все угорели и теперь лежат без памяти.

Я вбежал в комнату и по пророчеству Елены Афанасьевны нашел в самом деле пятерых больных: семейство генерала и гувернер лежали в бесчувственном положении. Господь помог мне: я в скором времени привел их в чувство, дал им по сухарику от Елены Афанасьевны и рас­сказал им мое свидание с нею. А причина угара была та, что хозяйка позаботилась, чтобы нам было потеплее, закрыть пораньше печку: я от угара тем и спасся, что рано ушел к утрене.

Когда оправились мои больные, мы поехали дальше. Приезжаем в Муром. Я с нетерпением спешил в собор, где почивают мощи святых князей Петра и Февронии, чтобы проверить слова раскольника. При­ходим туда. Мои спутники подошли прямо к святым мощам, начали усердно молиться, а потом и прикладываться; я последовал их при­меру: положив несколько земных поклонов, с благоговением хотел приложиться к мощам; но к удивлению моему увидал, что тут вместо ожидаемых мною мощей лежит только икона во весь рост благовер­ных князей Петра и Февронии. Я попросил стоящего тут священника, чтобы открыл мне мощи.

Их нельзя открыть: они под спудом, – отвечал он мне.

Я не понимал, что такое значит: под спудом.

Нужды нет, – говорю, – что они под спудом; пожалуйста, от­кройте, мне хочется приложиться к самым мощам.

Я вам говорю, что нельзя открыть, – отвечал священник; – здесь мощей нет, они в земле.

А!.. их тут нет! – сказал я и отошел прочь. Мне сейчас пришли на ум слова раскольника, и теперь еще более показалось, что он гово­рил правду. В смущенном, расстроенном духе возвратился я к своим спутникам.

Ну, что, прикладывались к мощам? – спросили они меня.

К каким мощам? – спросил я их, как будто не понимая.

Как к каким? да вот, к которым мы прикладывались.

Извините, я прикладывался тут и сам, но только мощей никаких не видал, а там просто лежит одна икона; да мне и священник сказал, что тут нет мощей.

Ах, Боже мой! Какой вы невер! – сказала с ужасом генеральша и начала с жаром уверять меня в действительности тут мощей и чудесах, бывающих от оных; но я на все ее доказательства решительно сказал, что ни одним мощам не поверю до тех пор, пока собственными глазами не уверюсь в их нетлении.

Ну, хорошо же! – сказала торжественно генеральша. – Вот пойдемте в Благовещенский монастырь, там вы уверитесь; там мощи почивают на вскрытии.

Приходим туда и прямо к гробнице, где почивают князь Констан­тин с чадами. Мои благочестивые спутники предварительно попросили отслужить молебен; во время служения оного пред царскими дверями, я, чтобы лучше разглядеть мощи, подошел к ним и стал ощупывать их головки. Хотя мощи и были на вскрытии, но покрыты пеленою, а это бы­ло для меня неудовлетворительно, все-таки не видал мощей так, как бы мне хотелось. Иеромонах, заметив это, подошел ко мне и сказал, чтобы я отошел и не трогал святых мощей. Я с досадою повиновался и отошел в сторону. По окончании молебна все стали прикладываться; подошел и я.

Батюшка! Что это – мощи? – спросил я иеромонаха.

Да, мощи, – отвечал он, удивленный моим вопросом.

А что, можно их открыть, чтобы посмотреть мне? – спросил я.

Нет, нельзя! – сказал он, еще более удивленный.

Так чем же вы докажете мне, что тут доподлинно лежат мощи, – с досадою спросил я, – быть может, тут лежат сделанные куклы, по­крытые пеленою!

Гневно взглянул на меня иеромонах.

Милостивый государь, – сказал он, возвысив голос, в котором слышалось негодование, – позвольте спросить вас, вы к какой при­надлежите Церкви?

Я отвечал, что – к православной.

Так как же вы говорите, как неправославный? Святые мощи, которые признала Церковь, вы смеете называть куклами!

Он разгорячился, я тоже, и у нас с ним завязался жаркий спор, кон­чившийся тем, что иеромонах приказал мне выйти вон, или в против­ном случае угрожал отправить меня в полицию как хулителя святыни. С бешенством в душе и еще с большим предубеждением против святых мощей возвратился я на постоялый двор и решительно объявил моим компаньонам, что с этих пор я не верю ни одним мощам, и просил их, что ежели мы приедем в такое место, где есть мощи, так они бы мне и не говорили об них. Тщетно старались они убедить меня и навести на путь веры и истины, с которого я так страшно пошатнулся; враг так посетил мой рассудок, что все их доводы были без успеха, – я оставался при своем предубеждении против святых мощей. И что же последовало со мною за это? Сердцем овладела злоба, досада на всех и на все; в духе немирность, страшное томление, тоска, хульные помыслы не только на одни мощи, но и на все святое. Я чувствовал, что враг овладел мною, что я погибаю; но и не мог, и не умел выйти из этого ужасного положения. Так приехали мы во Владимир. Чтобы облегчить свою совесть, я пошел в собор, пред чудотворным образом Владимирския Божией Матери излить свою ду­шу. Прихожу, собор только что отперли пред начатием обедни. В соборе никого не было. Я прошел мимо мощей, не отдав им должного покло­нения, прямо к образу Богоматери. Долго с усердием молился. Я созна­вался в душе, что заблуждаюсь и грешу пред Богом, отвергая мощи Его угодников; но рассудок мой не мог убедиться в истине, и вот я просил Матерь Божию, чтобы Она не дала мне погибнуть, вразумила бы меня и наставила на путь правый. С верою приложившись к образу, почув­ствовал себя как-то легче. Оглянувшись, увидел священника, который только что вошел в собор для служения Литургии. Я обратился к нему с просьбою показать мне достопримечательное в их соборе.

Главные достопримечательные драгоценности нашего собора, – отвечал священник, – это святые мощи благоверных князей наших: вот среди собора, между двух столпов, почивает князь Георгий, убитый в нашествие Батыя; а на левой стороне у иконостаса князь Андрей, за свою любовь к Богу прозванный Боголюбским и тоже убитый, но не от иноплеменных, а от своих присных, а тут по правую сторону, напротив, почивает сын его князь Глеб, в юности мирно скончавшийся незадолго до убиения отца.

Так рассказывал священник, указывая на гробницы угодников. Благородное обхождение, доброе выражение лица священника распо­ложили меня в его пользу, и я решился объясниться с ним откровенно.

Батюшка, – сказал я ему, – ради Бога, о чем я вас попрошу, исполните мою просьбу. Я не верю нетлению мощей, думая, что это обман, выдуманный для доходов. Чтобы уверить меня, ради Бога, ради спасения души моей, откройте мне которые-нибудь из мощей, чтобы я мог лично удостовериться в их нетлении. Я вам заплачу за это, что вам угодно. В соборе теперь нет никого; вам это легко сделать: только ради моего спасения выведите меня из этого заблуждения!

Извольте! – сказал священник.

Он подвел меня к мощам святого князя Глеба, сделал пред ними три земных поклона и с одушевлением начал мне говорить.

Вот мощи святого князя Глеба, скончавшегося в 1275 году. С тех пор до времен Петра Великого они лежали в земле, а от его царствова­ния доселе лежат на вскрытии для благочестивейшего чествования, но посмотрите, ни время, ни земля, ни воздух не смели коснуться освя­щенного тела.

При этих словах священник снял покров святых мощей, и мне открылись мощи, лежащие в княжеской одежде. Священник благого­вейно приподнял руку угодника, засучил на ней рукав, показал мне ее по локоть: она была в полном нетлении, все составы, самая кожа были целы, как у недавно умершего, только желтоватого цвета.

Не думайте, что это сделано, – продолжал священник; он взял обе ручки, которые были сложены на груди, поднял их и разложил не как у мертвого, а как бы у спящего.

Ужас напал на меня; мороз прошел по коже.

Верите ли вы теперь? – спросил меня священник.

Вместо ответа я упал в чувстве благоговения пред святыми моща­ми. Теперь я был вполне убежден; я истинно верил и пламенно благо­дарил угодника Божиего, что он благоволил так уверить меня; я просил Бога, чтобы Он не наказал меня за мое прежнее неверие; на душе стало так легко, слезы радости невольно текли из глаз моих.

Батюшка! Чем я могу заплатить вам за ваше благодеяние? – сказал я с чувством благодарности священнику. Я ему предложил было какую-то ассигнацию, но он благородно отказался.

Нет, благодарю вас; я сделал это не за деньги; вы просили меня сделать это ради Бога и ради вашего спасения: вот ради чего я решился исполнить вашу просьбу. Спасение души ближнего для меня всего до­роже. – Сказав это, он вежливо раскланялся и удалился в алтарь.

С восторгом прибежал я в гостиницу к моим спутникам, рассказал все, что было со мною, и они от души порадовались моему обращению. С тех пор я свято верую в святость и нетление святых мощей, и это происшествие со мною послужило мне уроком, что надо беречься раз­говоров с еретиками и раскольниками»⁹⁵².

Аристоклий был пресвитером церкви города Тамаса, на острове Кипре. Во время гонения при Диоклетиане и Максимиане он убоялся пыток и скрывался в пещере горы Олимпа (верстах в 20 от Тамаса). Но однажды во время молитвы небесный свет осиял его и небесный голос повелел ему идти в Саламин, главный город острова, и открыто исповедать имя Христово. Укрепленный Божественным повелением, Аристоклий отложил страх и пошел в путь. Идя дубравою, встретил храм святого апостола Варнавы и при нем двух клириков, Димитриа- на и Афанасия, которые, узнав об откровении, пожелали идти с ним на смерть за Христа. Пришедши в Саламин, они стали славить имя Христово и обличать идолослужение. Язычники представили их прави­телю, а этот, испытав твердость их в вере, Аристоклию приказал отсечь голову, а Димитриана и Афанасия сжечь. Мученическая их кончина последовала в 306 году.

За 16 верст от Вологды и ближе к ней был некогда темный лес; в 2 верстах от нынешней Заоникиевой пустыни по этому лесу шла из Москвы большая Белозерская дорога. В этом лесу имела притон шайка разбойника Аники, грабившего и убивавшего людей на Бело­зерской дороге; знаменитый разбойник оставил свое имя лесу, где и ныне показывают могилу его⁹⁵⁵ . В этом лесу июня 23-го 1588 года явилась благочестивому Илариону Владимирская икона Божией Ма­тери, исцелившая его от давней болезни. Благодарный Иларион при­нял иночество с именем Иосифа и на месте явления иконы основал обитель с храмом. Так место грабежей и разбоев Богоматерь освятила Своим явлением с тем, чтобы населилось оно певцами славы Божи­ей, день и ночь воздыхающими о грехах и небесной отчизне. Самым искренним певцом был преподобный Иосиф. Управление обителью предоставил он другому, а сам, прикрывая свои подвиги юродством для изнурения плоти, носил за пазухою каменья или песок и землю; в жестокие морозы ходил босиком; целые ночи стоял в своей часовне на молитве; под одеждою его была власяница столько колючая, что из-под нее струилась кровь. Многие смеялись над его странным ви­дом, но он переносил все незлобиво. Так прожил он 25 лет. Накануне кончины своей, приобщившись Святых Таин, блаженный исполнился духовной радостью и вспоминал о благодеяниях Божиих, явленных ему, в том числе о чудесном явлении иконы и также исцелении своем. Наутро сказал одному из братии: «Скажи отцу игумену Феодосию, чтобы положил грешное тело мое в часовне, которую сам я построил». И в том же часе предал дух свой Господу. Мощи преподобного Иосифа, почившего в 1612 году, покоятся в Заоникиевой пустыни⁹⁵⁶.

Во второй раз празднование Божией Матери Владимирской Пра­вославная Церковь совершает в благодарение за избавление Отечества, невидимым заступлением Богородицы, от ордынского царя Ахмата, в 1480 году, при великом князе Иоанне III Васильевиче. Ахмат, царь золотой Орды, шел ограбить и разорить Москву и достиг уже реки Угры, которую православные называли поясом Богоматери, охраняю­щим Московские владения. Москва страшилась; мать великого князя с его сыном для безопасности уехала в Ростов. Князь, укрепляемый советами, молитвою и благословениями святителей, подвизался за веру и отечество против врагов.

Между тем, по предстательству Пресвятой Богородицы, соверши­лось дивное избавление Отечества. Великий князь повелел отступить своим войскам от Угры. На татар напал страх, и они, думая, что русские устроили для них засады, начали отступать, сперва тихо, медленно, а но­чью побежали, гонимые одним страхом. Это избавление от Ахмата было совершенным свержением с России ига татарского. В благодарность за окончательное освобождение Москвы и Отечества от поносного ига татар, заступлением Божией Матери, установлено в 1480 году 23-го июня, подобно первому, празднество сретению Владимирской иконы Богоматери с крестным ходом в Сретенский монастырь.

Святитель Никита родился в том же городе Ремесиане (Ремешек), в котором родился и друг его Павлин, епископ Польский, и притом в том же 353 году. Так говорит блаженный Павлин⁹⁵⁷. Святитель Никита не был грек: иначе писал бы сочинения на греческом языке; не был и римлянин: иначе назывался бы Виктором, а не Никитою; да и не возбуждал бы латинскими сочинениями удивление в римлянах. Он был славянин, но получил обширное образование римское, вероятно, в Риме⁹⁵⁸. Святителем он был в родном своем городе. Ремешек находился между Софией и Нишью; это то же, что нынешний Нирот⁹⁵⁹.

Кому и как проповедовал Евангелие святитель Никита, это опи­сывает друг его епископ Павлин в своей поэме о святителе Никите.

И бесы более жестокие, чем снег их,

Став овцами при тебе пастыре пасутся во дворе мира.

Словами твоими смиряется скиф и, борясь с собой,

укрощает сердце При тебе учителе. И геты бегут и оба дака,

Как тот, что обрабатывает землю,

Так и житель береговой, покрытый волосами Более быка⁹⁶⁰.

Бесы при Страбоне «занимали большую часть горы Эмоса» – Бал­кан⁹⁶¹. При Юстиниане фрак из племени бесов лицо значительное⁹⁶², другой бес-фрак военачальник Величара в войне с Персами и потом главный начальник войск в Италии⁹⁶³. Иначе бесы – балканское племя славян⁹⁶⁴.

Скифы – славяне Мизии, во время Павлина уже успевшие рас­пространиться на запад от малой Скифии. Они же и геты⁹⁶⁵.

Оба дака – житель левого берега Дуная и другой, со времени Ав­релиана живший на правом берегу Дуная. Дакия собственно страна славян на левом берегу Дуная, но где поселились колонии римлян, известных у Нестора и других под именем волохов⁹⁶⁶.

В этом описании племен видим подтверждение той справедливой мысли, что после того, как многие славянские племена силою оружия Филиппа Македонского вытеснены были из Фракии и Иллирии на се­верный берег Дуная⁹⁶⁷, где они известны истории под именем даков, не­которые племена их оставались еще во Фракии и Иллирии, особенно в ущельях гор южных⁹⁶⁸.

Святителю Никите по воле Божией, пришлось быть апостолом этих славянских племен юга и путешествовать из страны в страну, чтобы с апостольскою ревностью проповедовать Евангельское учение⁹⁶⁹. Для гетов проповедь не требовала даже долгого пути. «Геты бегут» са­ми, говорит Павлин. Блаженный Иероним писал: «рыжее и белокурое войско гетов носит с собою в палатках церкви»⁹⁷⁰.

Во время святителя Никиты христианство уже сильно распро­странено было во Фракии: на Средечском соборе 347 года присут­ствовали епископы: Средца, Скун, Липляны, Нища, Водины (Aquae) и Чехова дома (Sigindum)⁹⁷¹. При Максимиане в Потаме замучены были

Боголеп (Феопрепий) и Зотик с Акиндином⁹⁷². Но не только многие села славянские, целые племена славян, как по дикости, так и по не­доверчивости к грекам, неохотно слушали проповедь греков, которая притом большинству их была вовсе и непонятна. Святитель Никита, первый епископ Ремешка, посвятил свою жизнь на проповедование веры своим родичам – славянам. И успехи проповеди его были бли­стательные.

О перемене, произведенной святителем Никитою между бесами, тот же современник его блаженный Иероним говорил: «Зверские бесы и толпы тулупников (pellitorum), которые некогда приносили в жертву людей, изменили свой скрежет на сладкую песнь Христу»⁹⁷³. Блаженный Павлин поет еще о святителе Никите:

Не любившие склонять шею под рабство,

Не укротимые никакою войною,

Ныне покорные истинному Владыке весело Протягивают шею⁹⁷⁴.

Ныне более богатый ценою труда Бес радуется: из земли рукою Копал прежде; теперь умом на небе Собирает золото⁹⁷⁵.

Какая перемена! И какая счастливая!

Непроходимые и кровавые дотоле горы

Ныне скрывают разбойников, ставших монахами,

Питомцами мира.

Где был обычай зверей,

Ныне там чин Ангелов;

Скрывается праведник в пещере,

Где был разбойник⁹⁷⁶.

Так деятельность святителя Никиты, проповедника славянского, обращена была преимущественно на славян балканских. Это и есте­ственно по близости их к месту кафедры его. Павлин восхищался тем, что неукротимые бесы, усмиренные проповедью святителя Никиты, стали мирные в отношении к империи; по отзывам же истории, один из питомцев святителя Никиты уже сидел на престоле восточной им­перии; это Лев Великий, родом фрак и точнее бес⁹⁷⁷; а когда император Анастасий начал насилиями проповедовать евтихианство в империи, воспитанные в чистой вере святителем Никитою жители Фракии, Ми- зии и малой Скифии явились (в 514 г.) самыми жаркими защитниками Православия и защищали его с оружием в руках⁹⁷⁸.

Святитель Никита в 392 году по поручению собора отправлялся увещевать соседнего епископа Боноза, запутавшегося в ошибки о ве- ре⁹⁷⁹. В 397 году путешествовал он в Рим и в Ноле виделся с «другом своим епископом Павлином. Павлину очень хотелось, чтобы святи­тель пробыл у него подольше; но дела паствы отозвали святителя к его пастве».

Спустя четыре года (в 402 г.), святитель Никита явился в Нолу к празднику святого Феликса (февр. 14), невзирая на опасность вре­мени. Друг его Павлин был в восторге от этого неожиданного посе­щения. Он написал поэму о святом Феликсе, где изображает радость свою и о посещении его святителем⁹⁸⁰. Как долго после того подвизался святитель Никита, точных известий о том нет. Но так как блаженный Павлин, ровесник святителя Никиты, скончался в 431 году на 87 году своей жизни, то вероятно, и кончина святителя Никиты последовала не прежде 420 года июня 22 дня⁹⁸¹.

Геннадий Массилийский писал: «Никита, епископ Ремессианы, сочинил слогом простым и чистым, приспособленным к оглашаемым в вере шесть книг. Первая о готовящихся к вере; вторая о заблуждениях язычества; третья о вере в Высочайшее Существо; четвертая против ро­дословия; пятая о символе; шестая о жертве Пасхального агнца. Кроме того издал он книгу о падшей деве, возбуждающую каждого падшего к исправлению»⁹⁸². Кассиодор весьма хвалит сочинения святителя Ни­киты за благочестивый дух их и за основательное знание⁹⁸³. Сочинения святителя Никиты известны и ныне⁹⁸⁴.

Воины, родные братья, в царствование Максиминово (310–312 гг.) за непринесение жертвы богам сосланы в разные места вос­точного (приморского) Кавказа и скончались: Эрос 22 июня в Паремволе (в так называемых Лагерях), Орентий 24 июня в Ризее (близ нынешнего Батума), Фарнакий 3 июля в Кордиле (близ Эрзерума), Фирмос и Фирмон в крепостце Ансаре на реке того же имени 7 июля, Кириак 14 июля в Загатисе, а Лонгин 28 июля в море на пути в Лазику (Абхазию) и похоронен в Питиунте.

В 40 верстах от Новгорода, на берегу реки Менюги или Мьи, до 1764 года существовал Троицкий Менюжский монастырь. От не­го остался Троицкий храм с мощами святых Иакова и Иоанна и с приделом в их имя. Святые родные братья, скончавшиеся в юном возрасте. На образе Новгородских чудотворцев Иаков и Иоанн изо­бражены в отроческом виде. В рукописных святцах праведные бра­тья названы мучениками; по обстоятельствам времени и места это означает, что они умерщвлены были злодеями; днем кончины их по­казано 24 число июня⁹⁸⁵.

В Царстве Христовом нет ни раба, ни свободного (см.: Кол. 3, 11). Никакое звание не унижает христианина, и никакое занятие не составляет непреодолимой преграды к совершенству духовному. Земледелец, дровосек, кожевник, повар в Царстве Христовом имеют то же значение, что военачальник, градоправитель, судья. Наоборот гражданская свобода – не то же, что духовная свобода; с нею одною человек может остаться не выше степного животного. В Царстве Христовом нет места для гордости и своеволия. Смирение – основа и краса христианства. Оттого-то бывает, что пренебрегаемые миром, но верные закону Божиему неожиданно и для них самих оказываются великими пред Небом, удостаиваются посещения небожителей.

В городе Турове, ныне местечке Минской губернии, был мона­стырь святых князей Бориса и Глеба. Здесь была и кафедра Туров­ских епископов, впоследствии Минских. Здесь был повар Мартин. «Он служил при Туровских епископах Симеоне, Игнатии, Иоакиме и Георгии», из которых Иоаким известен по летописи в 1144–1146 (?) года¹⁰⁰². «Епископ Георгий уволил Мартина от поварской службы по его старости». Благочестивый старец не хотел расстаться с монастырем; он «принял монашество и жил в епископском монастыре святых мучеников на болонье» (на выгоне). «Живя один, он часто бывал болен: кишки у него выходили в лоно», вследствие прежних тяже­лых работ, от которых усердие его никогда не отказывалось. В при­падках тяжкой болезни лежал он неподвижный, кричал от боли и не мог служить себе самому. «Раз, когда страдал он от той же болезни и лежал в келлие, изнемогал он от жажды, так как никто не посещал его тогда и не служил ему, – около монастыря была сильная вода». Монастырь стоял на реке Припяти, у которой под монастырем был рукав – Струмень; весною вода, разливаясь, покрывает окрестности, так что сообщение Турова с ближними деревнями бывает возможно только на лодках. «На третий день» беспомощного положения входят к Мартину святые мученики Борис и Глеб, явно, в своем виде, как пишутся они на иконе, и говорят: «Чем ты болен, старец?» Он рас­сказал им о своей болезни.

«Не хочешь ли воды?» – спросили они. «О! господа мои! – от­вечал он, – уже давно жажду». Один взял ведро (ручку) и принес для старца воды; а другой взял ковш и напоил старца. И старец спросил: «Чьи вы детки?» – «Ярославовы», – отвечали они. Святые братья называют старшего брата великого князя Ярослава Влади­мировича отцом своим. Таково уважение святых к старшим! И при жизни своей святой Борис называл Святополка отцом своим, как старшего брата¹⁰⁰³. Но когда Святополк «окаянными» делами своими лишил себя прав на всякое уважение, святые называют Ярослава отцом своим. «Старец Мартин подумал: верно это слуги Ярослава Георгиевича». В 1146 году великий князь Изяслав (Георгий) поса­дил в Турове сына своего Ярослава¹⁰⁰⁴. И старец сказал: «Да умножит Господь Бог годы жизни вашей, господа мои, возьмите сами хлеб и соль и кушайте, а я уже не могу послужить вам». Они отвечали: «Нет, побереги себе; мы уйдем, а ты не болей и усни». Они переста­ли быть видимы, а старец оказался здоровым, сам встал, прославил

Бога и святых мучеников. Он жил еще год. Об этом рассказал он духовному отцу своему¹⁰⁰⁵.

Память «об иноке Мартине» видим и в печатном прологе под 27 июня¹⁰⁰⁶.

По рукописным святцам, «преп. отец Серапион, иже на Кожеозере в Каргопольском уезде новый чудотворец, преставился в л. 7000 июня в 27 д.». Преподобный Серапион – прекрасное деревцо, принесшее превосходные плоды святой любви, после того как дикою отраслью привился он ко Христу Господу¹⁰⁰⁷. В числе Казанских пленных татар, принявших Святое Крещение, был молодой мурза Туртас Гравирович, принявший при купели имя Сергия. Он жил в доме боярина Захария Ивановича Плещеева, женившегося на Астраханской царице Ельякше, в крещении Иулиании. Царь ласкал его¹⁰⁰⁸. Сергий так искренно, так глубоко полюбил святую веру, что решился расстаться с миром, чтобы выполнять самые высокие правила новой веры. Обойдя иноческие пустыни, на пустынном острове озера Кожи встретил он отшельни­ка Нифонта, пленился жизнью его и остался жить с ним. Это было в 1560 году. Пищею для отшельников служила трава и частью ягоды; Сергий со всей точностью выполнял наставления Нифонта. После испытания, данного себе самому, Сергий просил старца постричь его в иночество; старец, видя искренность и чистоту желаний его, назвал его при пострижении Серапионом. Мало-помалу узнали строгих от­шельников, и молва об их высокой жизни стала привлекать к ним ревнителей духовной жизни; отшельническая жизнь Серапиона про­должалась почти 18 лет. Когда собралось к Нифонту и Серапиону довольное число иноков, Нифонт оправился в Москву просить земли для обители; но он скончался в Москве, не начав дела там. В обите­ли не знали о судьбе Нифонта и по недостатку съестных припасов стали чувствовать голод. По состраданию к страждущим Серапион отправился испрашивать подаяния. Ему дали хлеба в зерне и жернова; по мхам и лому хвороста он принес все это на себе в обитель и спас братию от голодной смерти. Узнав о кончине Нифонта, блаженный Серапион отправился в Москву. Здесь получил он царскую грамоту от 30 сентября 1584 года, которою предоставлялась земля для новой обители по 4 версты во все стороны; а митрополитом дана грамо­та с благословением на устроение монастыря. Возвратясь на свое место, блаженный Серапион расчистил с иноками для пашни лес, оградил место обители оградою и соорудил храм в честь Богоявле­ния Господня; потом отправился к новому патриарху Иову, чтобы получить антиминс, и наименован был строителем монастыря. Скоро потом построен и освящен другой храм, теплый, в честь святителя Николая. Вот что говорил сам блаженный Серапион в просьбе своей к царю 1595 года: «Поставил он на Лопском озере на Кожеозере храм во имя Богоявления Господня, а другой теплый – святителя Нико­лая; устроил общий монастырь; а строение его продолжалось 36 лет. Но ныне начали посылать с Москвы в их Богоявленский монастырь опальных людей, а им, старцам, и самим питаться нечем, и беречь тех людей некому: царской милостыни ни деньгами, ни хлебом не вы­дается: вотчинные земли Богоявленской обители всего четыре об­жи на реке Онеге куплены, и они сами, приезжая, пашут пашню, а крестьян у них нет; сами же варят соль в Пияле для монастырского расхода; да на посаде в Турчасове куплен для приездов двор. Мимо монастыря их проходили царские ратные люди, и они, помогая им и доставляя подводы, много задолжались». Вследствие сей просьбы царь освободил земли Кожеозерской обители от податей и повинно­стей¹⁰⁰⁹. В 1608 году, по прошению отягченного старостью подвижника, поставлен был в игумена обители Аврамий, ученик его. Блаженный Серапион скончался 27 июня 1611 года, оставив после себя до 40 ино­ков в общежительной обители своей.

Жизнь преподобного Серапиона говорит нам: Мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни. Итак да не царствует грех в смертном вашем теле, чтобы вам повиноваться ему в похотях его (Рим. 6, 11–12).

Преподобный Ксенофонт полагал начало иноческой жизни под руководством преподобного Варлаама Хутынского; по удалении пре­подобного Антония из Хутыня, был он игуменом в Хутыне, потом уда­лился за 25 верст от Новгорода и на берегу речки Робейки основал пустыню с храмом Святой Троицы. Так как по летописи в 1230 году видим Хутынским игуменом Арсения¹⁰¹⁰, то конечно незадолго перед тем было удаление преподобного Ксенофонта из Хутыня и основание пу­стыни на Робейке. Отселе вполне вероятно и то, что преподобный почил в своей обители не позже 1245 года; днем кончины его было 12 число июня. Мощи его почивают под спудом в часовне упраздненной пустыни его. Тропарь и кондак в честь его написаны еще в древнее время¹⁰¹¹.

Мощи святых мучеников, пострадавших в гонение Диоклитианово (см. 31 января) в городе Канопе близ Александрии и погребенных там, найдены нетленными около 400 года и положены в церкви Апостолов, а в 412 году по особенному откровению перенесены святителем Ки­риллом архиепископом в подгороднее село Мануфин, в новосозданную в честь их церковь. Господь прославил их чудесами.

Память святых мучеников Плутарха, Леонида, Диоскора, де­вицы Потамиены, Маркеллы, Раисы и многих других, пострадавших в Александрии, в гонение Септимия Севера, в 202 году. Плутарх и Раиса были сожжены, а Патамиена брошена в котел с кипящею смолою, как и мать ее, Маркелла.