Монастыри в Казанском крае

Монастыри в Казанском крае появились одновременно с присоединением Казанского Царства к Русской Державе. В период своего возникновения они принадлежали к числу окраинных. Явившись в инородческом волжско-камском крае вместе с русскими людьми и христианством, они сразу сделались носителями и охранителями христианских понятий и русских интересов. Как в древней Руси монастыри служили первыми просветительными и колонизационными пунктами при собирании и строении Русской земли на просторной равнине восточной Европы, так точно монастыри в Казанском крае сослужили заметную службу при укреплении христианства и русской власти во вновь присоединенном обширном крае.

Обстоятельства возникновения тех и других монастырей имеют много общего, хотя казанские монастыри появились сравнительно поздно. Появление первых казанских монастырей падает на половину XVI в. Этот век закончился возвышением Русской церкви до одной из патриархий вселенской церкви и был расцветом русской колонизации в обширном волжско-камском крае, чрез который лежал путь в необозримую Сибирь и Среднюю Азию. Москва с её кремлем, украшенным церковными главами, к этому времени успела постепенно собрать во едино русские уделы и раздвинуть русские границы в инородческие края, вместив в свои пределы волжско-камский край во главе с Казанским царством. Новые места потребовали особых забот как от государства, так и от церкви. Христианское просвещение, колонизация, обрусение и закрепление их за Русью сделались общерусской задачей. В такой сложной задаче скрывается главная причина возникновения всех вообще монастырей в Московской Руси, в частности казанских.

В глазах церковной власти монастыри являлись лучшими проводниками национальных и христианских понятий в новых областях, вошедших в состав Русской Церкви и государства. Правительство также понимало значение монастырей, возникавших в Казанском крае. Иоанн Грозный и первые казанские иерархи возлагали на них большие надежды, о чем свидетельствует быстрое возникновение первых казанских монастырей. Основание Зилантова монастыря положено при самом взятии Казани в 1552 году самим царем Иоанном Грозным на месте, где стояло царское знамя и погребены русские воины, павшие при взятии Казани. Первоначально там стояла обыденная церковь во имя Спаса Нерукотворенного. Святитель Гурий, по прибытии на Казанскую кафедру, занялся устройством монастыря, о чем писал царю, намечая и будущее миссионерское значение Зилантова монастыря.¹ В 1556 году устроен Спасо-Преображенский монастырь в Казани, сделавшийся центром религиозной жизни бывшей мусульманской столицы. Устроитель его и просветитель инородцев архимандрит Варсонофий всецело посвятил себя делу благоустройства нового монастыря. Годом раньше, в 1555 году, возник Богородице-Успенский мужской монастырь в г. Свияжске по повелению и на средства Царя Ивана Васильевича с целью распространения и утверждения христианства среди инородцев. Над устройством его потрудился другой сотрудник святителя Гурия архимандрит Герман. В 1579 году, по случаю обретения иконы Божией Матери, именуемой Казанской, царь Иван Васильевич основал в Казани женский монастырь. Названные четыре монастыря сделались не только центрами христианской жизни среди мусульманского населения, но и рассадниками христианского просвещения в связи с усилением русского элемента среди инородцев. Во второй половине XVI в. возникло еще несколько казанских городских и уездных монастырей: Иоанно-Предтеченский в Казани, Федоровский, Троицкий Чебоксарский и др.

Как видно из истории первоначального возникновения казанских монастырей, правительство, в лице самого царя, особенно внимательно относилось к монастырям, этим лучшим проводникам и охранителям русских и христианских понятий. Иначе не могло и быть.

Русского человека XVI века считают малообразованным, но он был горячо верующим христианином. Его православная вера всегда и всюду являлась самою действительною силой, которую русский человек противопоставлял чуждому влиянию. После присоединения Казанского царства к Русской Державе эта сила не утратила своего значения в отношении казанских инородцев. Самый поход на Казань запечатлен знамениями веры или чудесами. Участники похода слышат чудесный колокольный звон на р. Свияге, где возник г. Свияжск с его монастырем: на стенах мусульманской Казани пред русскими войсками является препод. Сергий, благословляющий наступающих воинов. На месте его явления возникает кремлевский Троице-Сергиевский монастырь, просуществовавший до начала XVIII в.² К сказаниям летописцев присоединились легендарные сказания, напр. о детище, родившемся от коровы и убеждавшем повиноваться московскому государю. Отправление св. Гурия в Казань из Москвы в 1555 г. было великим религиозным торжеством Московской Руси. Монастыри, прежде всего, являлись носителями той именно силы, которой был силен русский человек в инородческих областях.

Правительственная колонизация инородческих окраин России также носит религиозный характер, будучи тесно связана с монастырской колонизацией. До основания казанских монастырей окраинными монастырями в средне-волжском крае были нижегородские монастыри; их населенные владения по р.р. Суре и Курмышке выдвигались в инородческие земли.³ С половины XVI в. их заменили казанские монастыри. Русские цари со времени Грозного, раздавая новым монастырям свободные и несвободные земли в Казанском крае наравне с властями, служилыми людьми и помещиками, смотрели на монастыри, как на важнейших представителей русской колонизации. Наделение монастырей землями для самого правительства имело весьма важное значение. Монастыри, получая государево пожалованье, чувствовали себя обязанными охранять государственные интересы и старались населять свои земли русскими людьми, пользуясь льготными владельческими правами. Крестьянство охотно селилось на церковных землях при льготных условиях отбывания разных повинностей. Сравнительно легкая жизнь монастырских крестьян в Казанском крае притягивала новых насельников на церковные земли. Дело дошло до того, что в нач. XVII в. казанские воеводы стали жаловаться, что крестьяне не идут на их земли и перебегают к монастырям и духовным властям. В 1624 году правительство, по доносу воевод, запретило крестьянам оброчиться у монастырей.⁴

Не смотря на то, что в конце XV и нач. XVI в.в. слышались постоянные протесты против монастырских вотчин, даже было несколько соборных постановлений и правительственных распоряжений против наделения монастырей землями и угодьями, сами государи противоречили такому противомонастырскому настроению. Они продолжали жаловать земли и угодья казанским монастырям, чтобы выдвинуть силу монастырей не как богатых вотчинников, а как носителей внутренней силы русского человека, проявляющейся в его православной вере.

Монашество, в лице своих самоотверженных подвижников, шло на встречу правительственным интересам в обширном инородческом и иноверческом крае. Сохранилось предание, что на месте Спасо-Юнгинского монастыря, возникшего в 1627 году, еще до завоевания Казани поселился «умоленник» благочестивой жизни. Отшельник пользовался таким уважением народа, что многие ходили к нему за советами. Во время похода на Казань Иоанн Грозный, будто бы посетил умоленника и тот предсказал царю: «претерпишь много горя, будет тебе большая радость».⁵

Около трех столетий тому назад, оживленное место, где ныне возвышаются величественные главы храмов Седмиозерной Богородицкой пустыни, тоже было пусто. На целые десятки верст кругом пустыни не было никаких поселений до самого начала XVII века, когда в первый раз туда проникли христианские иноки-пустынники. Раньше их в дикую лесную глушь заходили только окрестные язычники-черемисы для моления обитавшему там кереметю. Один из иноков Евфимий, родом из Устюга был основателем нынешней пустыни, а вместе первым вождем местной колонизации.

Грустно было иноку Евфимию видеть языческие моления черемис, но он не мешал им, твердо веруя, что Бог очистит это место от мерзостей язычества. Черемисы полюбили кроткого подвижника; мало того, они приносили ему все потребное. Молва об иноке-пустыннике скоро дошла до Казани. К Евфимию стали являться другие иноки и все желавшие разделять с ним пустынные подвиги. Евфимий всех принимал с любовью. Так образовалась Седмиозерная пустынь, которую инок основатель благословил своим родовым чудотворным образом Пресвятой Богородицы Одигитрии Смоленской. Чудотворная икона доселе служит лучшим украшением пустыни и источником её духовных и телесных благ.⁶

На первых порах обитель была весьма бедна. В 1646 году старец Протасий сказал переписчикам, что «их в том монастыре (Вознесенском, что на семи озерах) двадцать девять братьев, а кормятца мотыками».⁷ Очевидно огородничество у первых насельников Седмиозерной пустыни было главным способом добывания средств для пропитания. При таких же условиях и одновременно возникла другая пустынь – Раифская, отстоящая от Казани в 25 верстах. Основателем её был инок Филарет, из братии московского Чудова монастыря, родом москвитянин. Он в 1613 году предпринял путешествие в низовые страны. Прибыв в Казань, преподобный Филарет поступил в число братии Спасо-Преображенского монастыря. По особой склонности к уединению он не раз удалялся из Казани в ближайшие леса. В один из таких выходов, пробираясь сквозь дебри дремучего леса узкими тропами, он напал на то место, где ныне живописно красуется Раифская пустынь. Хижинка на берегу чудного Раифского озера, устроенная самим преп. Филаретом, приютила пустынника в спокойном уединении. Только дикие черемисы часто приходили на берега озера приносить жертвы своим идолам и тут же в лесной глуши совершали свои идолопоклоннические празднества. Шумные собрания тревожили отшельника, но он, подобно Евфимию, терпеливо переносил изуверства шаманства. Черемисы тоже не беспокоили преп. Филарета. Скоро весть об отшельнике дошла до русских и близ одинокой кельи пустынника быстро появилось еще несколько хижин, где поселились русские люди разных сословий, пожелавшие разделить пустынное уединение с препод. Филаретом. Так возникла новая община среди необитаемой местности, известной только язычникам инородцам. Братия по совету Филарета устроила часовню на берегу озера, куда стали собираться на ежедневную молитву под руководством своею наставника и основателя пустыни. Первый храм во имя Пресвятой Девы Грузинского Её Образа построен уже по смерти преп. Филарета, погребенного в Спасо-Преображенском монастыре.⁸

В 1647 году была основана еще пустынь – Мироносицкая, в 15 верстах от Царевококшайска, по случаю явления чудотворного образа Пресвятыя Богородицы со св. женами Мироносицами близ селения Дальних Кузнецов. При самом обретении иконы один из черемис, именем Антуганко, чудесно исцелился от расслабления своих членов.⁹

Пустыни Седмиозерная, Раифская, Мироносицкая и Спасо-Юнгинский монастырь возникли почти одновременно, в первой половине XVII в. То было время, заметного подъема религиозного чувства русского человека после тяжелых лет безвременья-самозванщины и смут. Они основаны в местах отличных от тех, где строились первые казанские монастыри. Пустыни возникли не в главных городах и населенных пунктах, а в глуши лесов среди инородческих селений, главн. образом среди черемис. Эти места были мало доступны для русской колонизации и покрыты мраком язычества. Монастырские храмы сделались маяками в лесных дебрях, освещая путь христианству и русской колонизации. Черемисы, среди которых возникли названные пустыни и монастыри, в смутное время возмущали инородцев и принимали главное участие в бунтах и восстаниях.¹⁰ Поэтому постройка монастырей в земле черемис была торжеством христианства и русской колонизации. Куда не могла проникнуть правительственная колонизация, туда явились смиренные иноки и силой своей веры и благочестия сделали то, что до них никто не мог сделать. Дикие черемисы, не смирявшиеся пред силой русского оружия, смирялись пред силой христианского Бога, проявляющейся в чудесах, и пред кроткими отшельниками, которым уступали свои земли. Упразднение Спасо-Юнгинского монастыря (1764 г.), справедливо, считается преждевременным. Масса инородцев, живших вокруг монастыря, надолго погрязла в своих языческих верованьях и обычаях.¹¹

Будучи передовыми просветительными и колонизационными пунктами в инородческом крае, казанские монастыри вместе с тем являлись опорными пунктами для русского политического могущества при столкновениях с инородцами. Последние долго не могли успокоиться под русской властью и не раз восставали, делая набеги на русские селения. В 1574 году инородцы напали на Зилантов монастырь, разграбили его, сожгли церкви, а крестьян увели в плен.¹² Этот монастырь служил охранительным пунктом для самой Казани. В «сполошное время» туда «для береженья от изменников» посылались стрельцы и ратные люди.¹³ В таких случаях монастырь превращался в крепость.

В смутное время в Свияжском мужском монастыре от воровских людей отсиживались воеводы, дворяне, боярские дети, служилые и земские люди, даже татары. В одно из таких сидений воеводы роздали весь монастырский хлеб служилым посадским и ратным людям, в то же время главную монастырскую вотчину с. Исаково разграбили воры.¹⁴ Игумена Чебоксарского Троицкого монастыря Геласия бродячие казаки сбросили с башни и убили (1610 г.).¹⁵ В тревожное время после смут не только монастыри, во и их вотчины превращались в крепости. Так в 1617 году Казанский Спасо-Преображенский монастырь выпросил разрешение построить острожек в своей вотчине селе Мамадыше для защиты от ногайских людей.¹⁶ Случалось, что набеги инородцев ограничивались разграблением одних монастырей. В таких случаях только монастыри выносили всю тяжесть неприятельских нашествий.

Говоря о значении монастырей в Казанском крае, нельзя не упомянуть о том, что они много способствовали укреплению христианства и умственному развитию, как среди русских, так и среди инородцев в духе православия. Неоспоримо, что казанские монастыри на первых порах служили сосредоточием духовного образования и местом, где желающие могли получить «книжное учение». Самим инокам вменялось в обязанность чтение духовных книг.¹⁷ Монастырские библиотеки, только частью сохранившиеся до сего времени, достаточно свидетельствуют о книжном богатстве старо-русских монастырей. Конечно, казанские монастыри по своему книжному богатству не могли сравняться с такими монастырями, как – Троице Сергиевская Лавра. Чудов, Кирилло-Белозерский, Иосифо-Волоколамский, Соловецкий и др. Тем не менее и в казанских монастырях имелись книги при самом начале. Святитель Гурий, устроитель первых из них, при отправлении в Казань был одарен, между прочим, множеством книг из царской казны и из монастырей.¹⁸ В списке с писцовых книг г. Казани с уездом 1566–1568 г.г. в книгохранилище Спасо-Преображенского монастыря помимо Св. Евангелия, Апостола и богослужебных книг, названы Скитский и Печерский патерики, творения Исаака Сирина, Ефрема Сирина, Григория Богослова, Дионисия Ареопагита, Златоструй, Василия Кесарийского, Лествица и др.¹⁹

Без сомнения в других монастырях были библиотеки и книги. Особенно это нужно заметить о Свияжском Богородицком монастыре, где всегда существовала школа. Монастыри со своими книгохранилищами были той школой, в которой получали образование русские иерархи. В какой мере это приложимо к казанским монастырям, сказать трудно.

Далеко не всем русским людям было доступно книжное учение и едва ли много жаждавших его находилось в Казанском крае. Но у русского человека было, и ныне есть, в обычае приходить в монастыри и пустыни к благочестивым подвижникам для духовно-назидательных бесед. Этот святой обычай делал все монастыри, без исключения, рассадниками просвещения в духе православия и христианской нравственности. В каждом монастыре свято почитаются имена подвижников, привлекавших в обители мирян для назидательных бесед и руководивших их не только словом, но и примером своей жизни. Таковы особенно имена основателей монастырей и пустынь (Евфимий, основатель Седмиозерной пустыни, Филарет, основавший Раифскую пустынь, иноки Нектарий и Иона, ученики св. Гурия, погребенные в Спасо-Преображенском монастыре). Мощи Св. Германа и Варсонофия привлекали множество поклонников в Свияжский и Спасо-Преображенский монастыри. В последнем до 1641 года почивали мощи Св. Гурия, перенесенные затем в Благовещенский собор при м. Матфии.²⁰

Область влияния казанских монастырей расширялась и разнообразилась еще тем, что она не ограничивалась одними духовными интересами, но захватывала и житейские. Монастырские старцы, жившие в вотчинах, были опытными хозяевами. Как таковые, они много способствовали улучшению русского сельского хозяйства на диких полях обширного некультурного края.

Владения казанских монастырей были очень значительны.

За все то, что монастыри давали русским людям эти последние, начиная с царя и кончая простолюдином, платили кто чем мог. Государи, называя русские обители своими богомольями, жаловали им земли, угодья, леса, луга, воды с рыбными ловлями и т. п. Миряне считали священным долгом сделать какой-либо вклад в монастырь в молитвенное поминовение о здравии, а когда «Бог пошлет по душу» – за упокой.

В 1576 году некто Степан Григорьев, рыбный прасол, пожертвовал в Спасский монастырь «в помин по своем отце, да и по себе» лавку и половину погреба в рыбном ряду. С этого времени и до половины XVII в. в монастырь потекли пожертвования за пожертвованиями в виде лавок, полулавок, кузниц, полукузниц, погребов, амбаров и пустых мест.²¹ Вклады в Казанские монастыри были самые разнообразные, напр. патриарх Гермоген дал «по своей душе» в казанский монастырь св. мученика Стратилата (Федоровский) книгу Сборник (Опис. Синод. рукоп. II, № 208). Земли закреплялись за монастырями разными жалованными грамотами, а крестьяне вводились во владение монастырей послушными грамотами.

Внешнее и внутреннее устройство монастырей было общим делом. В списке с писцовой книги 1566–1568 гг. о Спасо-Преображенском монастыре читаем: «постановление церкви, и в церквах образцы и все церковное строение Государево и Спасского архимандрита с братией и мирской приклад».²² При постройке каменной церкви Спасо-Юнчинского монастыря в 1709 году все жертвовали кто что мог и сколько мог.²³

Важнейшими монастырскими богатствами считались земельные владения в которых сосредоточивалось монастырское хозяйство. В 1566–1568 гг. у Спасо-Преображенского монастыря в Казанском уезде было 3 сельца, деревня, 5 починков, пустошь, в них 3 двора монастырских, 44 крестьянских, полоняничных, новокрещенов и чувашских; чуваши жили за монастырем вместо крестьян, два двора беспашенных, людей во всех дворах 55 челов. и 5 дворов пустых. Пашни доброй земли 203 четверти, перелогу 63 четверти, зарослей и дубров пашенных по 53 десятины в каждом из трех полей, сена 890 копен, лесу пашенного 50 десятин, кроме того лесу пашенного и непашенного в разных местах по смете в длину на 10½ верст, поперек на 3½ версты, 3 мельницы и рыбные ловли в Волге в Чертыке, близ Тетюш и в оз. Кабанах пополам с протопопом.²⁴ Зилантову монастырю принадлежали деревня Бежболда и новый починок Мити Батушина.²⁵

Владения казанских монастырей постепенно увеличивались царскими пожалованиями по государевой милости и по просьбам монашествующих. В 1575 году «на прокорм» Спасо-Преображенскому и Зилантову монастырю даны рыбные ловли: за рекой Камой степная речка Мешкала с озерами и истоками. Речка Мешкала поступала во владение Зилантова монастыря, а Красное озеро поступало Спасскому монастырю.²⁶ Со временем число населенных вотчин Спасо-Преображенского монастыря значительно увеличилось. В 1596 году в его владение перешли дер. Плетени и Поповка, лежавшие близ озера Кабана. В 1580 году ему даны Меньшие Дертюли на р. Носке, а чрез 10 лет к монастырским владениям присоединена дача «Подсека». В 1632 году Спасский монастырь получил деревни Биму и Каипы на р. Мёше, отказанные ему «на помин души казанцем Матвеем Брудковым, сыном Неверовым». В 1639 году около Каип у монастыря явилось новое село Егорово, в котором он построил церковь во имя св. Великомученика Георгия. Грамотой 1606 г. ему предоставлены во владение в Лаишевском у. селище Тереберьевское, пустоши Баишевская, Тетеевская и Беляковская, Новый остров и др. Права на эти владения подтверждены в 1614 и 1646 гг.²⁷

Мы остановились на постепенном росте владений самого богатого Спасо-Преображенского монастыря. По богатству владений с ним до некоторой степени мог ровняться Свияжский Богородицкий монастырь. В половине XVII века ему принадлежало в одном Казанском уезде шесть населенных мест, а именно: село Мамадыш с пятью деревнями (Красная Горка, Комарово, Беляева. Каменная река и Максимова). Вотчины Успенского Зилантова монастыря к этому времени тоже значительно увеличились, сравнительно с тем, что он имел в 1566–1568 гг. К деревням Бежболде (впоследствии селу Макарьевскому) и Ватутиной прибавились село Рождественское-Высокое тож, деревня Киндер и Щербаков починок.²⁸ Федоровский монастырь в 1646 году владел деревней Сидоровой и починком Макаровым. Богаче его был Кремлевский Троице-Сергиевский монастырь, давно упраздненный. Ему принадлежали село Пестрецы и деревни: Малый Пестрец, Уланова и Пермякова.²⁹ Во второй половине XVII в. все более или менее важные казанские монастыри имели свои вотчины и вотчинных крестьян. Седмиозерной пустыни, иноки которой в 1646 году «кормились мотыками», в 1678 году принадлежало 19 крестьянских дворов и по даче имелось земли 459 четвертей 219 десятин, сенных покосов на 2100 копен, лесных угодий длиной на 18 верст, мельниц 4, рыбных ловель в одной реке и 3-х озерах, в Казани в рядах 12 лавок.³⁰

Троицкая Ураевская пустынь, (ныне село Монастырский Урай Лаишевского уезда) основанная в нач. XVII в., в 1614 году получила для содержания братии и служителей рыбные ловли на рр. Волге и Каме: в следующем году ей пожаловано пустое дикое место, впоследствии деревня Дикое Поле.³¹ Мало-Юнгинский монастырь, близ г. Космодемьянска, основанный позже Ураевской пустыни, благодаря близости к городу и внимательности к нему казанских иерархов, особенно м. Тихона (1699–1724 г.), к началу XVIII века значительно обогатился, владея селом Ахмыловым (Предтеческое тож) и деревнями Руткой, Болонихой, Красногоркой, Гавренихой и Сосновкой.³² По переписи 1678 г. в его владениях было 33 крестьянских двора, а по свидетельству Генералитета (1710 г.) 423 души; в 1732 г. за ним значилось на две души меньше, а в 1753 г. на 22 души больше.³³ Из уездных монастырей богаче Юнгинского монастыря был Троицкий Чебоксарский монастырь, основ. в 1574 г. В 1678 г. в его владениях насчитано 113 дворов, по свидетельству Генералитета 539 душ; земли по дачам было по 506 четвертей в каждом из трех полей, сенных покосов 695 копен, одна мельница и рыбная ловля в Волге. Троицкому Чебоксарскому монастырю принадлежали деревни: Баннова, Гремячева, Завражная, Набережная, Соляная и Якимова.³⁴ Кроме указанных монастырей в Казанской епархии состояли вотчинные монастыри: Успенский Болгарский (180 душ), Благовещенский Сызранский (100 дворов), Вознесенский Ядринский (2 двора), Кизичский (46 дв.), Мироносицкая пустынь (21 дв.), Покровский Кукарский (по свид. Генерал. 235 душ), Раифская пустынь (34 дв.), Спасо-Геронтиева пустынь (16 дв.), Спасский Чепочский Уфимский монастырь (145 двор.), Сретенская пустынь (4 двора). Троицкая Черноозерская пустынь (земли 30 четв. 15 дес., сенных покосов 100 копен), Успенский Сарапульский (10 двор.), Успенский при г. Уфе (95 двор.); все они имели в вотчинах от 2 до 145 дворов по переписи 1678 г.³⁵

Как велось монастырское хозяйство и в каких отношениях крестьяне находились к монастырям, отчасти видно из ведомостей (1739–1741 г.), приложенных к настоящей статье (стр. I–XIV). Монастыри обрабатывали землю, пользуясь приплодным хлебом, косили сено, водили скот, продавали его, содержали мельницы, мололи на них зерно, собирая помольный хлеб и т. п. Крестьяне оброчились у монастырей. Оброк платился деньгами и столовыми припасами: свининой, гусятиной, бараниной, коровьим маслом, яйцами, орехами, ягодами и конюшенными припасами – телегами, санями, дровнями, хомутами, вожжами, лопатами, ведрами, лубками, рогожами, дровами и т. п. Монастырские средства увеличивались синодишными вкладами на помин души, сборными в кружки и вообще мирским подаянием.

Мирское подаяние было одним из главных, если только ни самым главным средством содержания мало-вотчинных и безвотчинных монастырей. В женских монастырях к мирскому подаянию присоединялось рукоделие, т. е. личный труд. Впрочем, в некоторых мужских монастырях иноки питались также делами своих рук, напр., об иноках Вознесенского Яранского монастыря в ведомости 1739–1741 г.г. замечено, что они питаются своими трудами и мирским подаянием, а крестьяне, которых по свид. Генералитета у монастыря было 40 душ, исправляли всякое монастырское изделие. Очевидно братия небогатых казанских монастырей, в том случае, когда монастырь имел даровых работников, не покладала своих рук. Монахи Соловецкой Симбирской пустыни питались также от своего рукоделия и мирским подаянием.³⁶ Такой способ содержания небогатых казанских монастырей относится к сравнительно позднему времени, хотя и раньше монахи кормились делами рук своих, напр. «мотыками» т. е. огородничеством, как замечено, об иноках Седмиозерной пустыни.

Лучшей порой, в смысле внешнего процветания казанских монастырей, считается конец XVI в. и первая половина XVII в. Возникновение большинства монастырей и рост их владений с широкими владельческими правами падает на это время. Постройка каменных храмов и устройство братских келий относится к тому же периоду.

Монастырь все еще оставался притягательной силой для русского человека и руководителем его в духовных и житейских делах. Многие искали успокоения в святых обителях, сделав посильные вклады. Правительство, как замечено, ценило разностороннее значение казанских монастырей и старалось поддерживать их в собственных интересах и в интересах русского человека, искавшего утешения в мирных обителях. К сожалению мир иноческих обителей постепенно начинал нарушаться. В монастырях, не исключая казанских, строгие правила монастырской жизни порасшатались. Монашествующие стали нуждаться в постоянных напоминаниях о том, что иноки забыли свои обеты. Насколько общий упадок монашеской жизни коснулся казанских монастырей, сказать трудно. Несомненно только то, что правительственные и епархиальные распоряжения не исключали казанских монастырей. Правительство, видимо, переставало доверять самому верному классу подданных русского царя и таким образом значение монастырей постепенно слабеет.

Постепенного ослабления монастырского влияния, конечно, нельзя объяснять исключительно упадком иноческого жития. Были другие обстоятельства и причины, по которым государственные заслуги монастырей отодвигались в область прошлого. Укажем кратко эти причины и обстоятельства.

К половине XVII в. сильные смуты на Руси улеглись. Государство крепко сплотило все русские окраины. Казанский край считался уже не новым. Ста лет было достаточно, чтобы он, войдя в неразрывный состав Русского государства, сделался русским. Монастырская колонизация заменена правительственной. Царская служба объединила русских и татар, те и другие, в качестве служилых людей, получают поместья и населенные вотчины или населяют их при содействии правительства. За монастырем остается, хотя важная, но незаметная духовная миссия. Но и миссионерское значение монастырей тоже слабеет вследствие увеличения русского элемента и распространения христианства среди иноверцев-язычников и магометан. Миссия сопровождается увеличением приходских храмов. Эти последние всегда могли удовлетворять религиозному чувству православного человека. Вполне естественно, что внимание правительства, епархиальной власти и мирян начинает отвлекаться от монастырей. При таких условиях легко было ослабеть монастырской жизни и монастырскому влиянию в казанском крае.

Наконец ко второй половине XVII в. почти заканчивается постройка казанских городов, а в них монастырей. С развитием колонизации и устройством городов пустынножительство и отшельничество слабеют и становятся почти невозможными. Понятно, что при таких условиях можно говорить только о постепенном ослаблении монашеского жития и влияния самих монастырей. Монастырь привлекает богомольца, но не вкладчика. Правительство, взяв непосредственно на себя заботы по устройству русских окраин, не только само сокращает пожалования монастырям земель и угодий, но и частным лицам запрещает отдавать в монастыри на помин души свои земли и вообще недвижимые имущества. Уложение царя Алексея Михайловича (1649 г.) значительно подорвало и сократило владельческие права монастырей, ослабив внешнюю силу их, как юридических лиц.

Вторая половина XVII в. была временем не скрытой и глухой борьбы за права церкви, но временем бурных движений, во главе которых встал патриарх Никон, ратовавший против Монастырского Приказа, учрежденного Уложением и ослабившего вообще церковную власть. Ослабление сказалось особенно на монастырях. Светские власти, заметив правительственные движения не в пользу церковных учреждений, в деле и не в деле укоряли черное и белое духовенство. В борьбе неравных сил одна сторона должна была ослабеть и сдаться. Сдавшейся оказалась церковная власть. Раскол много повредил монастырям и духовенству. Тем не менее до XVIII века в жизни русских монастырей, в частности казанских, не заметно больших перемен. Все еще шла подготовка к этим переменам. Нельзя назвать совершенно ошибочным взгляд, что время патриаршества на Руси было золотым веком для русского монашества. Действительно патриарх был защитником монастырей и когда его не стало (1700 г.), положение русских монастырей весьма изменилось, конечно, к худшему. Это случилось с воцарением Петра, составившего на все крайне утилитарный взгляд и непонимавшего монашества по его существу. Петр I потребовал от монастырей не того служения, какое указано выше, а служения материального.

Государственные и церковные преобразования Петра сломили силу русского монашества. Этот, так сказать, жизненный нерв древнерусского общества убит новыми понятиями и новыми взглядами на самую жизнь и цель жизни. «Свет инокам ангелы, свет миряном иноки» говорили старорусские люди, считая монастырь местом воплощения христианского идеала. Монашество считалось даже «выше царской державы», когда монастырь жил полною жизнью, сосредоточивая интересы церковной, общественной и государственной жизни, когда монашество в лице иерархов, игуменов и аскетов-подвижников стояло во главе полуцерковного государственного строя до-петровской Руси. Но, как замечено, вследствие разных обстоятельств монашество к концу XVII в. почти утратило свои идеальные свойства и добрые старцы перевелись. Их заменили такие старцы, о которых Петр говаривал, что «они многому злу корень».

Петр был человеком не без крайностей, особенно когда его мысли сосредоточивались на политическом и экономическом могуществе Русского Государства, которому должно было служить все до забвения собственных интересов. Царь с такими понятиями и взглядами не видел прямой пользы от современного ему монашества, а монашество, заключившись в узко монастырских интересах, не понимало Петра, называя его стремления ослабить силу монашества «кознями врага рода человеческого». Раздраженные монахи обозвали Петра «антихристом». Петр со своей стороны в каждом монахе видел бесполезного члена общества, в то время как каждый крестьянин являлся троеданником: государству, помещику и дому своему.³⁷ Петр думал, что большинство пострижеников бегут в монастырь по лености от податей, дабы даром хлеб есть. Взгляды Петра на монашество были общими с взглядами знаменитого Феофана Прокоповича – этого второго «я» Петра в церковных преобразованьях. Мрачные взгляды на монашество разделяли многие из современников Петра, напр. известный крестьянин-публицист Иван Посошков.³⁸

Крайний взгляд Петра на монашество проникает все указы и все распоряжения его относительно монастырей, причем не полагается различия между монахом и монастырем. Идеи Петра нигде не проведены так последовательно и так резко, как в распоряжениях о монашестве. Монашество всюду и во всем стеснено. С первых годов царствования Петра идут указ за указом, распоряжение за распоряжением касательно внешней и внутренней жизни черного духовенства и средств содержания его.

Петровские указы о монастырях и монастырских вотчинах не были мертвой буквой; они сразу приводились в исполнение. Указы, вышедшие до издания Духовного Регламента и учреждения Синода, касались, главным образом, внешней, преимущественно, экономической стороны в жизни монастырей. Первым стеснительным указом петровского времени был указ 1696 года, которым запрещалось монастырям употреблять монастырские деньги на какие бы то ни было каменные или деревянные постройки без царского указа или грамоты из Приказа Большого Дворца. В Приказ Большого Дворца требовалось доставлять приходо-расходные книги из архиерейских домов и монастырей.³⁹ Приказ Большого Дворца в данном случае являлся контрольным учреждением над монастырями. Непосредственное заведование церковными вотчинами, сбор доходов и пользование средствами пока принадлежали непосредственно епархиальной и монастырской власти. Когда правительство желало воспользоваться церковными средствами, то просило об одолжении и с благодарностью принимало жертвы от церковных учреждений.⁴⁰

Просить об одолжении было не в характере полновластного Петра. Он на правах неограниченного собственника в государстве задумал пользоваться церковными доходами для государственных нужд. Лучшим исполнителем царских намерений был Монастырский Приказ, восстановленный в 1701 году.⁴¹ Монастырскому Приказу, во главе которого стоял Мусин Пушкин, предоставлен не только контроль, но и заведование монастырскими доходами. Вместо посельских старцев и старост в монастырских вотчинах явились прикащики, находившиеся в распоряжении Монастырского Приказа. Монастырское хозяйство взято под строгую опеку правительства. Такая важная монастырская реформа оправдывалась, точнее прикрывалась, идеальными стремлениями возвысить монашество и монастыри, освободив их от мирских забот и обязанностей по управлению вотчинами. Над вопросом об обеспечении монастырей думали не долго. Не прошло года после передачи монастырского хозяйства и доходов в ведение Монастырского Приказа, как вышел указ (1701 года) давать в монастыри монахам и монахиням определенные оклады деньгами и хлебом «в общежительство их». Вотчинами и угодьями монастырям не велено владеть, не ради разорения их, но ради лучшего исполнения монашеского обещания, понеже древние монахи сами себе трудолюбными руками пищу промышляли и общежительно живяше, многих нищих от своих рук питаше. «Сея ради вины» царь указал учинить равное даяние, как начальным, так и подчиненным монахам: каждому по 10 руб. деньгами и хлеба по 10 четвертей, а дров сколько потребуется. Жалованье монахам должно идти из монастырских доходов, с ведома Монастырского Приказа. Где не доставало доходов, там предполагалось сократить число монастырских слуг и служебников. Остатки, после выдачи определенного жалованья, предполагалось употреблять на пропитание нищих в богадельнях или отдавать в убогие монастыри. В бедные монастыри, куда отпускалось царское денежное и хлебное жалованье, указано, по-прежнему, давать его, по в весьма ограниченном размере «без чего пробыть невозможно.⁴² Указ относился к мужским и женским монастырям и составляет целую эпоху в жизни русских монастырей. Особыми наказами предлагалось братию питать умеренно.⁴³

Для знакомства с состоянием и средствами монастырей с 1701 года стали посылать переписчиков с строгими наказами. В Московском Главн. Арх. Мин. Юст. по Архиву Монастырского Приказа от 1701–1702 г. сохранились целые десятки переписных книг разных монастырей, помимо переписей при делах Монастырского Приказа. Есть книги, содержащие переписи нескольких монастырей. Одновременно с переписью храмов, утвари, строений, числа монашествующих, наличных средств переписывались вотчины, земли, угодья, доходные статьи т. п. Одних стольников для переписки вотчин церковных учреждений было разослано во все концы России до 40 человек.⁴⁴

Правительственные распоряжения и переписи не обошли казанских монастырей. Наказы казанским переписчикам доходили до мелочей. Один из таких наказов был дан переписчику стольнику Стефану Юрьевичу Митусову, отправившемуся в 1702 году в Свияжский Богородицкий монастырь для переписи церквей, икон, церковной утвари и денег. Митусов привез строгий царский указ, которым запрещалось монашествующим, без царского разрешения и указа из Монастырского Приказа, брать деньги себе и служителям на жалованье, а равно платить по подряду неводным, огороденным и наемным работникам. Монастырские власти должны были опасаться брать денег, чтобы заготовить про братский обиход на зимнее время огурцов, капусты и всякого зимнего харча. Чтобы купить сала для монастырских мельниц или заготовить кузнечных углей для поправки мельничных снастей и произвести разные починки требовалось царское разрешение чрез Монастырский Приказ.

Братии Свияжского монастыря было положено определенное жалованье. За первое полугодие (с 1 янв. 1702 г. по 1 июля) это жалованье было выдано по окладу,⁴⁵ но за второе полугодие жалованье не выдавалось. Архимандриту Симеону, келарю Манассии с братией пришлось писать в Монастырский Приказ и просить разрешения безпенно взять положенное жалованье из монастырских денег, чтобы было чем кормиться и чтобы мельницы без сала не остановились. Челобитье писано 2 ноября 1702 г. Таким образом четыре месяца свияжские монахи оставались без жалованья. По их челобитью наведена справка в Монастырском Приказе по переписи Митусова и оказалось, что по Свияжскому монастырю на жалованье наличному составу монашествующих 99 человекам по окладу в 10 руб. сверх прихода не доставало 245 руб., 25 алт., а весь монастырский расход превышал приход на 563 рубля 20 алт. 1 ден.⁴⁶

Если таким образом в богатом Свияжском монастыре всех доходов не доставало на одно жалованье, то что сказать о бедных монастырях Казанской епархии, на долю которых предназначались остатки от богатых монастырей.

Правительство предвидело затруднения по содержанию бедных монастырей, поэтому не коснулось их доходов. Да и вообще судьба бедных монастырей мало интересовала правительство. Скоро оно приняло особые меры, чтобы избавиться от расходов на содержание маловотчинных и безвотчинных монастырей, о чем речь впереди.

Познакомившись с состоянием монастырей и ограничив содержание монашествующих введением штатных окладов, Петр пошел дальше. Указом 1704 года все монастырские угодья и доходные статьи – рыбные ловли, мельницы, перевозы, пчельники, бани и т. п. обращены в казенные оброчные статьи.⁴⁷ Казанские монастыри, имевшие владения по рекам, вследствие указа 1704 года, лишились значительной части своих доходов. Помольные деньги с монастырских мельниц, взятых на государя, поступали в казну, между тем мельники, засыпки, корм, обувь и все необходимое для содержания мельниц и мельников было от монастырей.⁴⁸ То же нужно сказать и о рыбных ловлях.

Правительство, отнявши у церковных учреждений доходные статьи, заботилось только об исправном поступлении оброков, а не о развитии дела, возложив ремонт мельниц на монастыри. Монастыри, считаясь владельцами мельниц, не имели никакого преимущества при оброчной аренде их. Поэтому монастырские мельницы часто попадали в руки совершенно сторонних лиц, которые, в качестве арендаторов, мало заботились о целости и исправности их. Чрез пятнадцать лет, после указа 1704 года, многие монастырские мельницы запустели или полуразрушились. Правда, всякие мельничные починки, новые постройки возлагались на монастырских крестьян, но требовать от монастырей исправного содержания мельниц было несправедливостью, по одному тому, что монастыри по отношению к своим оброчным статьям, взятым на Государя, не выравнивались даже с другими владельцами. Напр., за шляхетством оставлено право держать на оброке свои мельницы с уплатой казне четвертой доли помольных денег; у монастырей не оставалось и этого права. Казанский архиерейский дом в лице м. Тихона просил о возвращении ему оброчных мельниц на условиях одинаковых с шляхетством.⁴⁹ Вслед за архиерейским домом казанские Спасо-Преображенский, Успенский Зилантов, Троицкий Федоровский и Кизический монастыри в 1723 году 15 марта просили, чтобы их мельницы отдавались в оброчное содержание монастырским крестьянам, а не сторонним откупщикам.⁵⁰ Такая просьба вызывалась несомненно тем, что монастырские крестьяне, на обязанности которых лежала поправка мельниц, имели большее право на аренду их, чем сторонние лица. Это с одной стороны, с другой – сами монастыри чрез своих крестьян становились ближе к своей собственности, имея возможность строже следить за исправностью мельниц. Сторонние лица, получавшие монастырские мельницы в оброчное владение с торгов за повышенные цены, конечно, не имели расчета убивать доходы на поправку чужих мельниц. Впрочем, сами губернские и провинциальные воеводы и камериры заметили злоупотребления и стали просить Сенат передать монастырские мельницы в пользование и содержание самих владельцев из среднего оброка. Передача состоялась 1 июня 1726 года.⁵¹ Но, кажется, было поздно. В продолжение 20 лет несколько казанских монастырских мельниц полуразрушилось. Впрочем, лучше поздно, чем никогда не поправлять ошибок.

До 1710 года сборы с оброчных статей казанских монастырей поступали в Монастырский Приказ: с 1710 года они перешли в губернские канцелярии. В этом году закончилось первое распределение России на губернии, во главе которых встали губернаторы. При учреждении губерний Петр имел двоякую цель, во-первых, всенародную пользу, во вторых, удобство присматриваться к денежным сборам и всяким делам. Царь-политик был убежден, что внешняя безопасность и спокойствие народа внутри государства много зависит «от правильного с благоразумием устроенного разделения государства на части».⁵² Царь-экономист, постоянно нуждавшийся в средствах, изыскивал лучшие способы присматриваться к денежным сборам. Таким лучшим способом явилась передача монастырских сборов из центральных учреждений (Монастырского Приказа) в губернские и провинциальные канцелярии. Положение монастырей и их вотчин от этого не только не улучшилось, но еще ухудшилось. Провинциальные власти, в лице разных камериров и комиссаров, действовали слишком произвольно, не вникая в нужды монастырей, монастырских крестьян и хозяйства.

Способы присматриваться за монастырскими доходами не ограничились учреждением губерний. Они стали постепенно развиваться. Непосредственно за учреждением губерний приступлено к новым поверкам монастырских доходов и к составлению генеральной табели монастырских окладов. В Казанской губернии была произведена перепись всех крестьян церковных учреждений с показанием доходов с них. В Арх. М. Юстиции по Арх. Монастырского Приказа сохранилась часть переписи 1710 года при деле № 75. Из переписи видно, что в Казанском уезде⁵³ архиерейских и монастырских крестьянских дворов было 3998. В той же ведомости есть сведения о количестве крестьян не только казанских монастырей, но и других церковных учреждений, имевших вотчины в Казанской и Астраханской губерниях.⁵⁴

Все петровские монастырские переписи, росписи и табели имели в виду увеличение государственных доходов на счет монастырских средств. Прежнее привилегированное положение церковных земель и крестьян отжило свой век. Монастырские крестьяне несли все государственные повинности, даже в большем количестве, сравнительно с архиерейскими, дворцовыми и помещичьими.⁵⁵

Петровские реформы, сопровождавшиеся постройкой городов, увеличением войска, заведением флота, учреждением новых должностей и т. п., требовали больших расходов. Естественно, что правительственные сборы увеличились. Установлены новые налоги. Такими новыми налогами для церковных крестьян в XVIII веке были сборы в городовую канцелярию – на городовое дело и кирпич по 9 алт. 3½ ден. Этого «нового» сбора с церковных крестьян Казанской и Астраханской губерний в 1721 году насчитано 1904 руб. 22 алт. 2½ ден.; с учреждением ландратств стали собирать на жалованье ландратам и приказным людям по 3 алт. 2 ден. и за хлеб по 2 алт. и 1½ ден. – всего 1068 руб. 9 алт. 3 ден. Вновь учреждены сборы на канальное дело, на отправление морского провианта и т. п. По всем статьям государственного дохода с церковных крестьян Казанской и Астраханской губерний в 1721 г. собиралось 35,235 руб. 5 алт. 2½ ден. Но в это число не входили сборы в губернские канцелярии с оброчных лавок, рыбных ловель, мельниц, перевозов, пчельников, бань, с оброчных земель, с мостов и т. п. Оброчным деньгам велись особые ведомости.⁵⁶

В 1704 году, как только вышел указ отобрать на Государя все доходные и оброчные статьи, у церковных учреждений отошло доходов на 57,917 руб. 27 ал.⁵⁷ Со временем эта цифра увеличилась едва ли не вдвое. Довольно значительная часть её падала на казанские монастыри. В конце тридцатых годов XVIII в. три казанских монастыря Спасо-Преображенский, Федоровский и Свияжский Богородицкий платили в губернские и провинциальные канцелярии оброчных с рыбных ловель, мельниц, лавок и т. п. более 500 руб.⁵⁸

История всяких обложений петровского времени слишком сложна и мы не будем на ней останавливаться. Заметим только, что окладные сборы шли в военный, адмиралтейский, ямской, земский приказы, в уплату за лес низовых отпусков, в дворцовый доход на покупку конских кормов, повсягодные сборы шли на наем подвод под артиллерийские припасы, в армейские полки на мясо, за сбавочный полуосьминный хлеб, за стрелецкий хлеб, в городовую канцелярию, запросные (временные) сборы шли на жалованье и на хлеб ландратам, на канальное дело. В 1721 г. с каждого казанского монастырского двора по всем статьям сходило 2 руб. 29 алт. 3¾ ден., тогда как помещичий крестьянский двор платил 1 руб. 26 алт. 2¾ ден.⁵⁹ Очевидно монастырские крестьяне оказались выносливее.

Передача всяких сборов с казанских монастырских крестьян в губернские и провинциальные канцелярии, с которыми ведался и Монастырский Приказ, весьма заметно отразилась на разорении самих крестьян и монастырского хозяйства. Такое печальное явление имело в результате поворот к прежнему порядку. 16 октября 1720 года вышел указ, которым приказано самим архимандритам и игуменам ведать монастырские вотчины при условии исправного платежа всяких взносов в казну. Из ведения монастырских властей исключались бывшие монастырские вотчины, отданные по именным указам в вечное владение частным лицам.⁶⁰ Высший надзор за исправным поступлением государственных сборов оставался за светской властью в лице Сената и подведомственных ему учреждений, но не долго. При самом учреждении Св. Синода с именем Духовной Коллегии, все церковные вотчины, «того ради, что оныя от гражданских управителей пришли в скудость и пустоту, а Духовная Коллегия присягой обязалась, как в верности, так и в искании интересов Царского Величества, против прочих коллегий не меньше», переданы в ведение Синода. При повороте к старому порядку следовали указ за указом. Одним из таких указов требовалось, чтобы Синод отсылал в Камер и Штат-Контер-Коллегию все сборы, как-то: доимочные, табельные, сверхтабельные и назначаемые по распоряжениям Сената с Камер-Коллегией. Синод далеко не сразу мог упорядочить дело относительно сборов. Дело в том, что окладные росписи составлялись и хранились в Монастырском Приказе и Камер-Конторе. Но это дело велось очень запутанно, так что Синод с трудом достал краткие и не ясно расписанные, а «иные и зело неисправные ведомости, которых нельзя было употреблять в действо». Губернские и провинциальные канцелярии, дурно отрекомендованные при возвращении церковных вотчин в ведение духовной власти, неохотно давали сведения и справки епархиальным учреждениям. Ничем иным, как этой беспорядочностью объясняется то обстоятельство, что, не смотря на указ 1721 года от 19 ноября, требовавший уравнять всех крестьян по отбыванию платежных повинностей, с 1238 дворов монастырских крестьян по казанскому уезду за два года (1722–1723 гг.) взято лишнего 2659 руб. 37 коп. 1 ден. После долгой волокиты лишние деньги были зачтены в подушный оклад.⁶¹

Подушные оклады, заменившие подворное обложение, нисколько не улучшили положения монастырских крестьян и внешнего состояния самых монастырей. Казанские владыки, замечая крайнее обременение церковных крестьян, иногда заступались за них. Напр. м. Тихон, не смотря на сенатский указ 1720 года от 26 авг., приказал своим домовым и монастырским крестьянам отказаться от исполнения ямской повинности натурой. Крестьяне перестали выставлять подводы и работников даже к ломке алебастра, нужного на строение царских палат в Петербурге и к местам заготовки леса, отправляемого в Астрахань для постройки морских судов. Последовала жалоба из Сената в Синод на м. Тихона. Синод указал домовым и монастырским крестьянам отбывать названные повинности наравне с дворцовыми и ясашными крестьянами, по числу дворов.⁶² Распоряжение м. Тихона и уклонение крестьян от отбывания ямской повинности, быть может, объясняется тем, что в Казанском и Свияжском уездах архиерейские и монастырские крестьяне одни гоняли ямскую гоньбу,⁶³ к тому же они платили ямские деньги.

Передача некоторых монастырских вотчин «под приказное ведение», уже после передачи церковных имений в ведение Синода, ставила монастырских вкладчиков в затруднительное положение. Был такой случай. Дворянка вдова Вера Васильева Писемская, с согласия покойного мужа, отдала в дар Седмиозерной пустыни в Казан. уезде свою приданную деревню Сосновку с помещичьим двором, со скотом, хлебом, с дворовыми людьми и крестьянами, но под тем условием, чтобы монастырь довольствовал её, Писемскую, пищей, дровами и прочим по записи, если она пострижется в каком либо девичьем монастыре, или пока не умрет. Когда же некоторые монастырские деревни, в том числе и Сосновка, по указам 1723 и 1724 гг. поступили «под приказное ведение», то братия перестала посылать довольство вдове Писемской, а приказные управители не принимали её прошения. Писемская возбудила ходатайство о возвращении ей деревни Сосновки. Как видно из дела, Св. Синод был очень смущен этим ходатайством вдовы Писемской.⁶⁴

Монастырские вотчинные крестьяне пережили очень много со времени Петра до отобрания в 1764 г. населенных владений у церковных учреждений и передачи их в полное ведение Коллегии Экономии. Вместе с крестьянами насельники монастырей – монахи и служители также переживали тревожные и тяжелые времена. В 1705 году «для свейской войны», т. е. по случаю шведской войны, окладное, монашеское жалованье (10 руб. деньгами и 10 четвертей хлеба) убавлено на половину. Штатные монахи стали получать по 5 руб. и 5 четв. хлеба в год.⁶⁵ Царь мало обращал внимания на глухой ропот монахов и, в чем только было можно, стеснял монастыри и монашество. Он задался целью очистить монастыри от излишних, якобы бесполезных, насельников.

Еще в 1701 году Монастырскому Приказу было велено произвести перепись монашествующих по монастырям и оставить в монастырях только наличных монахов с самым ограниченным количеством слуг, без которых обойтись невозможно. Бельцов требовалось изгонять из монастырей, а монастырскому начальству, под страхом ссылки в отдаленные монастыри, запрещалось держать их в стенах монастырей. Дозволялось постригать только на убылые места.⁶⁶ На будущее время предполагалось особыми штатами определить количество монастырской братии и слуг. Но вопрос о штатах остался не решенным, как при Петре, так и после него, впредь до 1764 года. Не раз посылались указы о доставлении в Монастырский Приказ и Синод ведомостей к составлению монастырских штатов, давались образцы ведомостей, но разные обстоятельства, главным образом трудность дела, оттягивали решение вопроса в том или ином смысле. Одна из ведомостей о казанских монастырях, сохранившаяся в Арх. Мин. Юстиции в общих монастырских книгах по Коллегии Экономии, помещена нами в приложении к настоящей статье с небольшими сокращениями.⁶⁷

В Синодальном Архиве также сохранилось несколько дел о составлении и присылке ведомостей к сочинению штатов. И всякий раз, как только заходила речь о сочинении штатов, припоминался указ 1701 года о том, чтобы не было лишних монахов в монастырях и чтобы монахи не бродили из монастыря в монастырь. Кроме вдовых попов, дьяконов и отставных солдат никого не велено постригать в монахи.⁶⁸

Размеры настоящей статьи не позволяют подробно останавливаться на пунктах Прибавления к Духовному Регламенту и известного «Объявления о монашестве», касающихся мужского и женского монашества. В них идет речь о том, кого и как принимать в монахи, о жизни монахов, о монахинях, особо говорится о пустынях и соединении малобратственных монастырей, о монастырских вотчинах, о монастырской казне, о настоятелях, о духовниках и т. д. Все пункты направлены к возвышению монашества, не исключая казанского.

Общие и частные распоряжения коснулись не только внешней, но и внутренней жизни казанских монастырей. Строгие и стеснительные условия поступления в монастыри особенно заметно отразились на убыли монахов. И без того немного было охотников вступать в число братии бедных и отдаленных казанских монастырей, а теперь их могло совсем не оказаться. Опасаясь за участь своих монастырей, казанский м. Тихон в 1704 году писал особое письмо начальнику Монастырского Приказа Мусину-Пушкину, чтобы ему, м. Тихону, разрешили, хотя бы вдовых священников поставлять в монахи, а то, как бы не остаться совсем без монахов. С письмом из Казани послали рыбы в поднос Государю и боярам. Просьба м. Тихона была удовлетворена, но под тем условием, чтобы он непременно сообщил в Монастырский Приказ: кто, куда и с каким именем пострижен.⁶⁹ М. Тихон, очевидно опасался, как бы не запретили ставить в монахи даже вдовых попов. Но его опасения оказались напрасными. Вдовых попов всегда позволялось ставить в монахи, только вдовые попы сами не хотели поступать в казанские монастыри. В начале 1727 г. архиеписк. Сильвестр доносил Св. Синоду, что «в монастырях Казанской епархии и в архиерейском доме имеется не малая нужда в монахах, так как вдовых попов и дьяконов самое малое число, да и из тех никто своею охотою не постригается, а из неволи постригать являются противны». Архиеписк. Сильвестр, находясь в крайнем затруднении, просил у Синода разрешения принимать в число монастырской братии подведомственной ему епархии беспаспортных иеромонахов и иеродиаконов, приходивших в казанские монастыри для моления из дальних стран. Синод решительно запретил принимать в монастыри беспаспортных монахов, этого мало, он предписал поступать с ними, как с бродягами.⁷⁰

После выхода указа 1723 года совсем не постригать монахов в монастыре, а на убылые места определять отставных солдат, число монастырской братии стало быстро убавляться. Даже в многолюдных и богатых монастырях, Казанской епархии, число братии сократилось почти на половину, сравнительно с тем, сколько полагалось по определению Монастырского Приказа. Так в Свияжском Богородицком монастыре, вместо 99 монахов, в 1742 году было 65, в Спасо-Преображенском, вместо 49 всего, 26 человек.⁷¹ По ведомости 1739–1741 гг. в Свияжском монастыре значатся 42 монаха, в том числе 7 человек престарелых, в Спасском монастыре было 24 человека монашествующих, из них 8 слепых. В Казанской епархии имелся не один монастырь, где монашествующих было всего два-три человека, таковы Сретенская пустынь в Чебоксарском уезде Тихвинский Царевосавчурский монастырь, Троицкая Хмелевская пустынь и др.⁷²

По мнению Казанского епископа Луки (Конашевича) в Спасо-Преображенском монастыре необходимо было увеличить число монашествующих до 39 чел., а в Свияжском Богородицком монастыре к наличным 65 человекам необходимо прибавить 8 человек крылосных.⁷³

При деле с мнением преосвященного Луки имеются интересные сведения о количестве монастырских насельников во всех казанских монастырях в 1742 году и их жаловании сравнительно с тем, сколько должно быть по определению Монастырского Приказа и сколько должно быть по мнению преосвященного Луки Конашевича.⁷⁴

Из таблицы видно, что число монастырской братии ко времени составления ведомости о казанских монастырях значительно уменьшилось, сравнительно с определением Монастырского Приказа. При составлении ведомости вместо 493 человек монахов было 342 человека; жалованья им уменьшилось почти вдвое. Правда, число наличных монастырских служителей увеличилось с 189 до 247 чел., но и тех оказалось мало по архиерейскому мнению. Число военных, находившихся на пропитании в казанских монастырях, увеличилось втрое: вместо 12 человек их кормилось 36 челов., вместо 108 руб. на них расходовалось 483 руб., а хлеба, вместо 43 четв. 110 четв.

Монастырских денежных и хлебных средств едва доставало на ограниченное содержание казанских монастырей с братией и слугами. Доброхотных даяний от вкладчиков было мало. В ведомости показано всего 35 четвертей разного хлеба. Правительство само понимало материальное затруднение монастырских насельников. Ничем иным можно объяснить то обстоятельство, что даже Свияжский Богородицкий монастырь по царскому указу и синодальному определению в 1742 г. освобожден от взноса в Коллегию Экономии заопределенных сумм, в количестве 132 руб. 42½ коп.⁷⁵

Петровское правительство, очень стеснявшее монастыри, однако понимало, что существование монастырей без монахов и средств невозможно. Равным образом невозможно было уничтожить монастыри. Поэтому требовалось найти меры к тому, чтобы монастыри не являлись бременем, как для правительства, так и для общества. Такой мерой было присоединение малобратственных монастырей к большим, а в некоторых случаях совершенное прикрытие малолюдных и бедных монастырей с обращением их храмов в приходские церкви.

В Прибавлении к Регламенту мы читаем: «монастыри, иде же мало братии, надлежит сводити во едину обитель, иде же прилично толико, елико препитатися могут, обаче по самой нужде да не менее тридесяти братии будет, ради лучшаго благоговения».⁷⁶ 5 февраля 1724 года вышел указ о неотложном соединении монастырей, имеющих малое число братии и пустынок и о наивозможно большем упразднении последних.⁷⁷ Если правило Регламента со всей строгостью применить к казанским монастырям, то их не могло остаться более 10. Впрочем, само правительство не сразу разрешило очень сложный вопрос о приписке и закрытии малобратственных и маловотчинных монастырей. Делались постепенные послабления изложенного правила «Прибавления к Регламенту», пока оно совсем не было отменено. В 1726 году 20 мая вышло синодальное распоряжение оставить самостоятельными безвотчинные мужские монастыри, которые в состоянии содержаться своими средствами. 6 февраля следующего года окончательно отменено распоряжение приписывать маловотчинные и безвотчинные монастыри к степенным монастырям.⁷⁸ Тем не менее за короткий промежуток времени несколько казанских монастырей было приписано к степенным монастырям и даже совсем прикрыто.

Приписка казанских монастырей к степенным началась до издания Прибавления к Регламенту и до указа 1724 года. Троицкий Ураевский и Покровский-Тетюшский еще в XVII веке были приписными к Московскому Новоспасскому монастырю. В 1710 году они вместе с вотчинами отошли было в Казанскую губернию, но Новоспасский монастырь снова выпросил их себе.⁷⁹ Приписка малых монастырей к большим в XVII в. не было случайным явлением, так как приписные монастыри являлись ни более ни менее как выселками или колониями степенных монастырей. При этом монахи приписных монастырей не выводились в другие монастыри.⁸⁰

Приписка монастырей в силу строгих и неоднократных распоряжений петровского правительства равнялась прикрытию их, иногда даже против желания жителей, дороживших монастырями. Очень характерно в этом отношении дело о прикрытии Соловецкого монастыря, основ. в 1675 г. и находившегося в 10 верстах от Симбирска. В монастыре до указного числа не доставало всего одного монаха: их было 29, а по правилу Приб. к Регламенту должно быть не менее 30. Монахи питались подаянием и своими трудами от «земного плода». По указу из казанского архиерейского приказа в силу Регламента соловецкие монахи в 1725 году расселены по разным монастырям, так что монастырь «остался впусте». 15 монахов было переведено в Кукарский Покровский монастырь, а 14 в Спасский Чепочкин монастырь.

Жители Симбирска всяких чинов вступились за свой монастырь и даже письменно обязались выдавать каждому монаху на содержание в год деньгами по 5 руб. и по 6 четв. хлеба. Только под этим условием «выведенное из монастыря братство было паки совокуплено» 5 декабря 1726 г.⁸¹ Почти то же случилось с Чебоксарским Сретенским монастырем, основанным в 1716 г., по указу м. Тихона. Он был приписан к Троицкому Чебоксарскому монастырю в силу правила Регламента и указа. Приписка была равносильна упразднению монастыря, так как из него вся братия выводилась и оставались для службы только поп, дьячок и пономарь. Упразднение монастыря состоялось, не смотря даже на то, что в нем жило до 20 человек братии во главе с строителем Иаковом. Монастырь имел пахотной земли по 20 четвертей в поле, покосов на 500 копен, две мельницы и достаточно скота. Чебоксарские обыватели Алексей Федоров Игуменов с товарищами также отстояли монастырь, обязавшись «без всяких отговорок» помогать монахам в их пропитании.⁸² Как видно из дела о приписке и закрытии Сретенского Чебоксарского монастыря, в 1725 году шла страшная перетасовка монахов по казанским монастырям.

Архиепископ Сильвестр воспользовался указами о прикрытии малобратственных монастырей для увеличения средств Казанской Семинарии. Он приписал к Семинарии вотчины двух монастырей Осинского Спасо-Преображенского и Успенского Сарапульского монастырей. В том и другом монастыре храмы погорели, а братия по силе Регламента в 1724 году переведена в Уфимский Успенский монастырь.⁸³

Распоряжение о приписке малых монастырей к степенным вызывала даже злоупотребления со стороны архимандритов и настоятелей богатых монастырей. Злоупотребления заключались в своевольной приписке и даже прикрытии монастырей самими архимандритами без особых указов.

В истории казанских монастырей встречается едва ли не беспримерный случай такого злоупотребления. Синодальным указом от 20 октября 1724 года велено было приписать к другим монастырям Кизический и Федоровский монастыри, также пустыни Седмиозерную, Мироносицкую и Геронтиеву, а пустыни Успенскую, Макарьевскую и Троицкую совершенно упразднить. Архимандрит Спасо-Преображенского монастыря Иона (Салникеев), в бытность первым судьей и главным управителем в Казанской епархии в междоархиерейство, по смерти м. Тихона, без архиерея упразднил Кизический и Феодоровский монастыри, принадлежавшие архиерейскому дому. Имущество того и другого монастыря поступило в Спасо-Преображенский монастырь. Между тем Кизический монастырь, построенный при Адриане на архиерейской крепостной земле, имел три церкви и каменные здания, а братия жила «неоскудно». Против упразднения Кизического монастыря были казанский вице-губернатор Кудрявцев, штаб– и обер-офицеры, гражданские секретари, канцеляристы, знатное шляхетство, купечество и игумен Кизического монастыря с братией. Челобитчики указывали на то, что даже такие бедные пустыни, как Соловецкая и Сретенская, остались неприкрытыми, а Кизический монастырь значительно богаче их. Начавшееся следствие кончилось тем, что Кизический, Феодоровский и Мусерский монастыри не были прикрыты и остались существовать по-прежнему в качестве приписных к казанскому архиерейскому дому.⁸⁴

Указ 6 февр. 1726 года, отменявший распоряжение о приписке малобратственных и маловотчинных монастырей к степенным, на некоторое время положил конец тревожному состоянию казанских монастырей и их насельников. Почти все монастыри остались самостоятельными, не смотря на скудость средств и на малочисленность братии. Кизический, Феодоровский монастыри и Седмиозерная пустынь даже не значатся приписными к архиерейскому дому по ведомости 1739–1741 гг. Домовыми монастырями оставались только три монастыря: Иоанно-Предтеченский, Воскресенский – Новый Иерусалим, где ныне архиер. загородный дом, и Троицкий Каменное-Городище (Елабужский).⁸⁵ Совершенно прикрыты и больше не восстанавливались кремлевский Сергиевский,⁸⁶ Мусерский, Сарапульский Успенский и Осинский Спасо-Преображенский монастыри. Последние два монастыря, как видно, после пожара совсем не восстанавливались. Успенский Симбирский остался приписным к симбирскому Благовещенскому монастырю.

При учреждении штатов в 1764 году оставлены в Казанской епархии следующие монастыри – мужские: I кл. Богородицкий Свияжский, II кл. Спасо-Преображенский Казанский, III кл. Успенский Зилантов, Кизический, Раифская и Седмиозерная Вознесенская пустыни, Чебоксарский Троицкий и Симбирский Покровский монастыри. Сверх штата остались – Казанский Иоанновский, Троице-Феодоровский, Болгарский Успенский,⁸⁷ Цивильский Тихвинский, Сызранский Вознесенский. Чебоксарская Спасо-Геронтиева и Царево-Кокшайская, Муроносицкая пустыни.

Из женских монастырей штатным второклассным оставлен только один Казанский Богородицкий. После было прибавлено еще два Симбирский Спасский и Свияжский Иоанновский.⁸⁸

Таким образом вместо 41 монастыря, показанных в ведомости 1739–41 гг., по штатам 1764 года в Казанской епархии осталось всего 18; следовательно менее половины. Вотчины у монастырей были отобраны и вместо того положены штатные оклады: первоклассным муж. монастырям по 2017 руб. 50 коп., второклассным по 1311 р. 90 коп. и третьеклассным по 806 руб. 30 коп., женским монастырям первого класса неодинаково (от 2009 р. 80 к. до 1506 руб. 30 к.), второго класса по 475 руб. 80 коп., 3 класса по 375 руб. 60 коп. Впоследствии последовали добавочные ассигновки,⁸⁹ но эти вопросы выходят из хронологических рамок предлагаемой статьи. Сверхштатные монастыри остались на своем содержании. Так разрешился вопрос, о монастырских штатах, поднятый Петром в самом начале XVIII века.

Положение женских монастырей в XVIII веке впредь до учреждения штатов 1764 года было тяжелее, чем мужских. Меры строгости, применявшиеся к женским монастырям, переходили границы. Монахиням совершенно запрещалось выходить из монастыря; они не могли принимать участия в крестных ходах, посещать приходские церкви, даже женские обители. Этого мало, мирянам воспрещалось посещать храмы женских монастырей. Видимо, все распоряжения направлялись к тому, чтобы женские обители и самих монахинь совершенно отделить от мира с его соблазнами. Во избежание соблазнов требовалось постригать не моложе 60 лет.⁹⁰ Монахиням запрещалось продавать свои изделия и тем самим отнимались у них едва ли ни последние средства к существованию. Знатные пострижницы не имели права держать у себя прислужниц.

Меры строгости, предъявляемые к женским монастырям, вызвали много челобитий. Синод понял всю тяжесть условий существования женских обителей и постепенно стал ослаблять необыкновенную строгость своих распоряжений. Правительство не только разрешает монахиням продавать свои изделия «чрез доверенных от них женских лиц»,⁹¹ но само старается дать лучшую постановку рукодельным занятиям в женских монастырях. В 1722 году с Покровского прядильного двора разослано 44 мастерицы и прядильщицы по монастырям, имеющим вотчины, для обучения монахинь. Требовались, чтобы все девицы и вдовы, проживавшие в женских монастырях и готовящиеся к пострижению, учились шить и прясть не по прежнему, а по новому, лучшему способу. Женщины благородных и честных фамилий, для которых прядение могло казаться низким занятием, должны были обучаться вышиванью низанью и т. п. рукоделиям.⁹² Знатным старицам-монахиням разрешено держать прислужниц на своем содержании. Сделана уступка и в строгой замкнутости монахинь: Им разрешалось выходить из монастыря в крайних нуждах, напр. для посещения больных и погребения ближайших родственников.⁹³ Почтенные и надежные старицы могли выходить из монастыря по неотложным хозяйственным нуждам.⁹⁴ Все изложенные правила и постановления не исключали казанских женских монастырей.

Указ о соединении малых монастырей и переводе монашествующих в большие монастыри относительно женских монастырей был также строже, чем относительно мужских. Самостоятельными оставались только те, в которых находилось более 40 сестер.⁹⁵ Впрочем, прошло не много более года, как выходит иное распоряжение, чтобы до особого указа маловотчинные и безвотчинные девичьи монастыри оставить самостоятельными. Св. Синод из донесения Духовной Дикастерии понял, что в сведенных монастырях не хватит средств для содержания инокинь. Между тем до указа 1 февр. 1725 г. маловотчинные и безвотчинные женские монастыри содержались от своего рукоделия и от подаяния христолюбцев. Чтобы убавить число монахинь, Синод запретил постригать на убылые места.⁹⁶

Все казанские женские монастыри принадлежали к числу маловотчинных и безвотчинных. Самый богатый из них Казанский Богородицкий монастырь имел 86 душ крестьян и бобылей, земли по даче по 10 четвертей в каждом из трех полей, сена на 10 копен и две рыбные ловли, с которых в Губернскую Канцелярию платилось по 56 руб. 72 коп. в год; у Владимирского Новодевичьего Яранского монастыря при р. Лаисе, по переписи 1678 г., было два двора, а по свид. Генералитета 70 душ, земли по даче 12 четвертей в поле. Крестьяне, жившие на монастырской земле, вместо оброка, делали на монастырь всякое изделье, так что монахини, как и в безвотчинных монастырях, питались своими трудами и мирским подаянием.⁹⁷ Николаевскому чебоксарскому монастырю по писцовым книгам 1648 года принадлежали сенные покосы за рекой Волгой на рч. Кривушке, смежно с покосами церквей Введенского собора и Архистратига Михаила.⁹⁸ Позже и этих покосов не осталось у монастыря. Монахини и белицы питались мирским подаянием.⁹⁹ У Иоанновского свияжского монастыря имелось покосу на 110 копен.¹⁰⁰

Достаточно сказанного, чтобы заметить, что казанские женские монастыри были бедны. Однако из имевшихся в нашем распоряжении документов не видно, чтобы в Казанской епархии прикрывались девичьи монастыри. Впрочем и без того их было не много; напротив, правительство, видимо, поддерживало некоторые из монастырей ружным жалованьем из Казанской Губернской Канцелярии. Ружное жалованье получали Казанский Богородицкий (228 р. 55 к.), Козмодемьянский Вознесенский (11 руб. 75 к.), Свияжский Иоанновский (79 руб. 37 коп.), Николаевский в Казани (105 руб. 12½ к.), Спасский Симбирский (103 руб. 50 коп.) и Успенский в Казани (101 р. 62½ к.). Остальные шесть провинциальных казанских женских монастырей существовали без всякой поддержки со стороны правительства и без вотчин, питаясь «своим рукоделием и мирским подаянием». Положение этих последних монастырей было весьма нелегким, особенно, когда над монастырем стрясалась беда. Вот выразительный пример бедственного состояния одного из этих монастырей.

При м. Маркелле, в конце XVII в., по просьбе солдат, переселившихся в Сызрань из разных городов Казанской губернии, основан близ г. Сызрани Богородицкий девичий монастырь. Обыватели были очень внимательны к монастырю, заботясь о благолепии монастырских храмов и помогая монахиням. На их средства построены не только два храма – деревянный и каменный, но и монастырские кельи. Монастырь существовал безбедно, пока над г. Сызранью не стряслась беда в виде опустошительного пожара, бывшего в 1742 году. Город выгорел весь без остатка. Хлебный недород ухудшил положение сызранцев, так что все они стали нищими. Монастырь, не получая мирского подаяния, лишился дневной пищи. Молодые монахини и белицы пошли скитаться по миру, а старухи полуголодные и раздетые сидели в обгорелом монастыре. Тех и других было 40 человек.

Монастырь долго не мог поправиться. В 1745 году игуменья собиралась идти в Петербург и просить помощи с челобитьем на Высочайшее имя, но это тогда запрещалось. Тем не менее до сведения высшей духовной власти дошло известие о бедственном положении монастыря. Св. Синод сделал запрос, на который казанский владыка Лука Конашевич ответил, что в Сызранском Богородицком девичьем монастыре в 1742 году из 41 кельи сгорело 19 келий, в 1745 г. имелось 38 келий, но из них 18 келий ветхих. Монахини получали одежду и пищу от родственников и мирян и от своего рукоделья. Старухи «обдержимыя скорьбми и дряхлостью» не в состоянии были работать, почему содержались исключительно подаяниями. Каменная церковь, начавшаяся строиться в 1728 году, выстроена в 1741 г., но пожар 1742 г. задержал внутреннюю отделку. Как отнесся Синод к ответу епископа Луки, из дела не видно.¹⁰¹ Надо полагать, что пожар 1742 года способствовал тому, что в 1764 г. монастырь совершенно прикрыт.¹⁰²

Не удивительно, что безвотчинные и глухие провинциальные женские монастыри казанской епархии чувствовали нужду, вследствие скудости материальных средств и правительственных ограничений. Даже Казанский Богородицкий монастырь не мог считаться вполне обеспеченным. Его положение после 1705 года сделалось гораздо хуже, чем было раньше. До 1705 года в нем полагалось быть игуменье с жалованьем 10 руб., четырем соборным монахиням с жалованьем по 5 руб. каждой. 96 рядовых с жалованьем всем 240 руб. Вместо хлеба всем, не исключая игуменьи, полагалось 168 руб. 60 коп., а всего 101 персоне 438 руб. 60 коп.; после 1705 года рядовых монахинь оставалось 85 с жалованьем 106 руб. 25 к., а всем 90 челов. – 205 руб. 55 коп. вместо 438 руб. 60 коп. Содержание служителей, бельцов – стряпчего, двух детенышей и водовоза сокращалось двое и определялось всего тремя рублями в год, при чем вместо двух детенышей полагался один с жалованьем 75 коп. Преосвящ. Лука Конашевич высказывал желание, чтобы в Казанском девичьем монастыре все оставалось так, как было до 1705 года.¹⁰³ Иоанно-Предтеченский свияжский монастырь также испытывал затруднения в содержании храмов и монахинь после того, как у него денежное и хлебное жалованье с церковной ругой были сокращены более, чем на половину. Игуменья по прежнему положению получала в год деньгами 6 руб. и хлеба 6 четв.; в половине XVIII в. ей выдавалось всего 2 руб. 50 коп., хлеба совсем не полагалось, на церковные потребы раньше выдавалось 9 руб., теперь всего 2 руб.¹⁰⁴

Правительство не ограничилось изданием строгих указов относительно женских монастырей с сокращением числа монашествующих и средств; оно время от времени производило ревизии, чтобы выяснить настоящее положение дела и узнать, исполняются ли правила Регламента и правительственные распоряжения. С этой целью 1753 году 31 декабря епископ Лука Конашевич приказал архимандриту казанского Иоанно-Предтеченского монастыря Тихону с консисторским канцеляристом пересмотреть и переписать в казанских девичьих монастырях белиц вдов и девок с показанием: каких они чинов, с которых пор в монастыре, кем пущены в скольких лет. Были освидетельствованы только три казанских монастыря: Казанский Богородицкий, Никольский и Успенский. Ревизия показала, что строгие правила и меры не прекратили стремления белиц в женские монастыри, мало того, они, видимо, не могли поднять нравственного уровня обитательниц монастырей. В трех казанских монастырях молодых вдов и девок оказалось 428, и, не к малому удивлению, некоторые из них «в духовной консистории явились подозрительными, а другие и в беззаконнодействии уличены». Удивляться тут почти нечему. По 45 п. Прибавления к Регламенту на основании слов ап. Павла к Тимофею (1Тим. 5:9) можно было постригать в монахини не моложе 60 лет. Молодым вдовам и девицам, поступившим в монастыри, ждать такого возраста, когда могло последовать полное отречение от мира, было слишком долго, и во время долгого искуса легко могло случиться искушение. Чрез три года после ревизии последовало строгое предписание всем игуменьям по Казанской епархии выслать из монастырей белиц вдов и девок моложе 45 лет и впредь таковых не принимать. Предписание выполнено немедленно, по крайней мере, в Иоанно-Предтеченском свияжском монастыре.¹⁰⁵

Изгнание молодых вдов и девиц из женских монастырей вызывалось, конечно не тем только, что монастыри переполнялись белицами и белицы являлись подозрительными, но и тем, что еще в 1739 году 27 апреля был издан указ Анны Иоанновны о том, чтобы принимать в женские монастыри на праздные монашеские порции не моложе 50 лет и преимущественно вдов отставных обер-офицерских и солдатских жен. Указ Анны Иоанновны по Казанской епархии повторен в 1755 году.¹⁰⁶ Повторение указа ускорило изгнание вдовиц и девиц из казанских монастырей.

Вопрос о размещении по мужским и женским монастырям отставных военных и их жен много занимал светское правительство и может быть назван не злобой дня, а злобой всей первой половины XVIII века. Он объединился с вопросами о благотворительном значении русских монастырей и искоренении нищенства на Руси.

Нищенство было распространенным явлением в древней Руси. Оно усиливалось злоупотреблениями со стороны мнимых нищих. В одном указе конца XVII в. замечено, что «гулящие люди, подвязав руки и ноги, а иные глаза завеся и зажмуря, будто слепые и хромые», притворно просили милостыню «Христа ради»; по осмотру все они оказывались здоровыми. Таких нищих велено ловить, бить кнутом и ссылать в дальние сибирские города.¹⁰⁷ Регламент также отметил притворных нищих.¹⁰⁸ Но рядом с «лукавыми» нищими на Руси встречалось великое множество истинных нищих – бедняков и сирот, не способных к труду. Благотворительности царей, патриархов, епископов и частных людей было недостаточно к уменьшению нищих. Общественная благотворительность развивалась слабо; богаделен при церквах учреждалось мало и те, которые существовали, были бедны и малы. В Казанском крае не меньше, чем где-нибудь, если только не больше, встречалось нищих и попрошаек. За казанцами увековечилось название «сирот». Между тем не видно, чтобы там много было богаделен. По писцовым книгам 1623–1624 г. в двух домовых архиерейских селах Карадулате и Введенском на церковной земле близ храмов было семнадцать келий, в которых жили нищие, питаясь от церкви Божией.¹⁰⁹ Несомненно имелись и другие богадельни, как в самой Казани, так и в селах. Богадельни издавна существовали при церкви Николы Зарайского и при Николаевском девичьем монастыре. Ивановский муж. монастырь на первых порах был ничем иным, как богадельней.¹¹⁰

В конце XVII и начале XVIII века вопрос о богадельнях или гошпиталях выдвигается с особой силой. Царь Феодор Алексеевич указал построить в Москве два гошпиталя, чтобы «впредь по улицам бродячих и лежачих нищих не было». На содержание их определялись вотчины, бывшие за архангельским архиереем, кафедра которого в нач. XVII в. существовала при московском кремлевском Архангельском соборе, и вотчины Знаменского монастыря.¹¹¹ В 1678 году учреждены патриаршие богадельни, на которые собиралось со всех епархиальных церквей по 10 коп., или гривне.¹¹²

По примеру столичных госпиталей стали возникать провинциальные госпитали, но очень медленно. Особой заботой о страждущем человечестве отличался Новгородский святитель Иов. Не рассчитывая, что госпитали или богадельни будут устроены всюду без указов, Петр I в 1712 году повелел по всем губерниям «учинить шпиталеты для самых увечных, таких, которые ничем работать не могут, ни стеречь», и для незаконнорожденных младенцев.¹¹³ На содержание богаделен определялись сборы с венечных памятей или разрешений на брак. Стоимость их, в виду обеспечения богаделен, с 1714 года увеличилась вдвое.¹¹⁴ В 1723 году в пользу госпиталей назначены имущества духовных особ, отобранные у них по решению тайной канцелярии и имущество бежавших раскольников.¹¹⁵

Распоряжение 1712 года о постройке богаделен не обошло Казани. При каждой казанской церкви предполагалось устроить по одной или по две деревянных избы с тем, чтобы в каждой избе помещалось по 25 человек. Всего думали поместить в богадельни 600 человек. Казанские богадельни по одним сведениям предназначались «для нищих и странних», по другим сведениям «для отставных солдат, чтобы они не шатались». В одном Синодальном деле 1745 г. № 292 о казанских богадельнях замечено, что они строились на 600 человек, с тем, чтобы «солдаты не шатались». Впрочем, под нищими и странными в Петровское время разумелись главным образом солдаты. Петровские войны наготовили много увечных людей, которые по выражению указа, ничем работать не могли. Были и другого рода престарелые солдаты, которые, выйдя в отставку, нуждались в пенсии за свою службу. Пенсией для них являлась жизнь в гошпитале или богадельне на готовых хлебах. Но прежде, чем появились гошпитали и богадельни, убежищем для солдат служили монастыри. В 1680 году по указу Феодора Алексеевича в Тихвинский монастырь прислано «за службу, за старость и за увечье» 4 стрельца. Их велено содержать в монастыре, выдавая ежегодно каждому стрельцу по 1 руб. 30 коп. и хлеба по четверику толокна, по полчетверику гороху, по четверику овсяных круп, по 10 гривенок соли и ежедневно по братскому хлебу, а по воскресеньям полагалось кормить их братской пищей.¹¹⁶ В 1682 году в Симонов монастырь поместили целую роту (47 чел.) солдат. Содержание их стоило около 500 руб. Монастырь больше не мог принять на свой кошт и отказал в убежище присланному туда сотенному Андрею, отставленному от службы не за старость и раны, а за пьянство. Недовольный отказом чуть ни каждый день являлся в монастырь бранил матерны настоятеля, грозил ему копьем и так напугал всех, что не только настоятель, но и монахи боялись показаться в городе.¹¹⁷

В Казанские монастыри также посылались раненые и увечные солдаты. Войны с крымцами во второй половине XVII века не обходились без участия казанского архиерейского дома и монастырей. Целые десятки домовых боярских детей, стоявших во главе отдельных отрядов, составленных из церковных крестьян, гибли в жестоких боях с крымскими ханами. 30 июля 1659 года убито девять человек домовых детей боярских и 2000 солдат; в следующем году погибло на войне еще восемь человек домовых детей боярских.¹¹⁸ Убитые навсегда оставались на поле брани, для раненых воинов убежищем служили те монастыри, которым принадлежали они до войны.

В 1702 году м. Тихон получил грамоту от Петра с запросом о солдатских женах, которые (солдаты) взяты из архиер. дома и из казанских монастырей и ныне на службе.¹¹⁹ К сожалению, нам не удалось найти самой грамоты и познакомиться с её содержанием. Но, едва ли можно сомневаться, что в грамоте идет речь о призрении солдатских жен в казанских монастырях. Ведь в продолжение всей первой половины XVIII века солдатский вопрос в связи с выслеживанием и собиранием сведений о свободных монашеских порциях становится жгучим вопросом в истории русских монастырей вообще, казанских в частности, особенно после указа 1722 года от 12 апреля. Этим указом сам Петр в присутствии Синода и Сената повелел: отставных офицеров, драгун и солдат, определенных в монастыри, содержать на счет свободных штатных монашеских окладов. Но во многих монастырях монахов «обреталось полное число» и свободных порций не было: Петр не остановился пред таким затруднением, разрешив его очень просто: он приказал из полных монастырей вывесть треть или половину монахов в такие монастыри и пустыни, где монахи питались не жалованьем, а рукодельем и своими трудами. На место выбывших монахов определялись солдаты, при чем рядовым полагалось жалованье наравне с чернецами, унтер-офицерам по полторы порции, а обер и штаб-офицерам по особому окладу. В монастырях могли жить и женатые солдаты.¹²⁰

Военное начальство, опираясь на царские указы, не сообразовалось с средствами монастырей при отправке отставных солдат и драгун в беднейшие и малобратственные монастыри. Так случилось в Псковской епархии с бедными монастырями. Там не знали куда девать 29 человек солдат, присланных для размещения по монастырям.¹²¹ Не в порядке вещей было и то, что рассылка и размещение отставных солдат иногда производилась без ведома епархиальных архиереев, на что жаловались в 1729 году вологодский и вятский архиереи.¹²²

В штатные монастыри присылали не одних солдат. К тихому пристанищу стремились разные чиновники военного ведомства, корабельные мастера, кузнецы, плотники и др. лица, так или иначе прикосновенные к увеличившимся штатам сухопутного и морского войска.¹²³ В числе монастырских насельников-инвалидов попадались совсем не инвалиды, а люди со средствами, у которых на паспортах прописывалось, что, по окончании военной службы они обязывались жить на своем содержании. Незаконное проживательство в монастырях разных проходимцев породило много дел и ходатайств о выводе из монастырей лишних насельников, присланных туда военным начальством.¹²⁴ Без преувеличения можно сказать, что чуть не половину дел Синодального Экономического Правления (с 1726–1764 года), хранящихся в Московском Главном Архиве Мин. Юстиции, составляют дела солдат и солдатских вдов и сирот с челобитьями о принятии их в монастыри. Не мало подобных дел сохранялось в Синодальном Архиве. С одной стороны шли постоянные отписки и наводились справки о свободных монашеских порциях, с другой стороны монастыри жаловались на стеснительное положение епархиальным архиереям, а эти последние доносили Синоду, иногда дело доходило до Высочайшего имени. Известный Арсений Мациевич горячо принимал к сердцу интересы монастырей по солдатскому вопросу, разоблачая пред глазами правительства каких насельников приходилось принимать в монастыри. В числе их встречались майоры вотчинники, люди богатые и далеко не скромные.¹²⁵

Казанские монастыри не меньше, если только не больше других монастырей, тяготились содержанием в своих стенах солдат. Они оказались положительно переполненными военными и им становилось совсем не в мочь держать и содержать солдат. Инвалиды, негодные к службе, держали себя непозволительно в отдаленных казанских монастырях, не признавая никакой власти. Этого мало, некоторые из них оказались настоящими разбойниками. Архимандриты, игумены и строители разных казанских монастырей, наконец, вышли из терпенья и обратились, письменно и словесно со слезами к м. Сильвестру, чтобы тот освободил их монастыри от солдат, присылаемых на пропитание. Монастырские власти мотивировали свою просьбу тем, что отставные военные никаких работы в монастырях не исполняют и монахам ни в чем не помогают, настоятелей не слушаются, честных иеромонахов и служебных старцев бьют и нагло ругают; насильно берут братскую пищу и напитки; от их озорничества многие старцы из монастырей ушли, братство оскудело, церковная служба остановилась, в монашество постригаться боятся. Военные самовольно ездили на монастырских лошадях и отлучались из монастырей даже по полугоду; в 1729 году в Уфимском Успенском монастыре они зарезали до смерти игумена Иоакима и его келейника. Монастыри и пустыни, по донесению м. Сильвестра, все были переполнены отставными военными.¹²⁶

Монастырские власти жаловались, что отставные солдаты не делали никакого дела и нисколько не помогали монахам. Между тем при отправке отставных на монастырские хлеба имелось в виду пристраивать их к монастырским делам.¹²⁷ Так думало правительство, но не так думали сами отставные, не желавшие трудиться. Впрочем, некоторые из них не могли нести монастырской службы. В 1721 году прапорщик казанского гарнизона Василий Константинов, разбитый параличом, послан на пропитание в Свияжский Богородицкий монастырь «с определением его к службе, к какой будет годен».¹²⁸ Но вопрос, к какой службе мог быть годен параличный прапорщик, видимо, никому не приходил в голову.

Новые насельники монастырей, в лице отставных, конечно не содействовали монастырскому благочинию, напротив нарушали его и с успехом могли заменить прежних бродяг, от которых много терпели монастыри. Кажется, между монастырскими бродягами и отставными солдатами, выжившими бродяг из монастырей, велась скрытая борьба. В этой борьбе можно находить некоторое объяснение уголовного дела иеродиакона Ефрема, рассекшего обе руки капралу Игнатию Кравцову.

Иеродиакон Ефрем с 1718 года по 1721 год побывал в главных казанских монастырях – Свияжском, Спасо-Преображенском, Воскресенском архиерейском и других небольших обителях. Прослышав осенью 1721 года про указ, запрещавший монахам переходить из монастыря в монастырь, Ефрем решился отправиться на Валаам и навсегда поселиться там. По дороге на Валаам он чуть не зарубил топором капрала Кривцова. На следствии истинной причины преступления так и не открыли.¹²⁹ Но, кажется, главная причины заключалась в той досаде, с которой бродячий иеродиакон услыхал про указы с одной стороны широко раскрывшие монастырские ворота для солдат, с другой стороны запрещавшие бродяжничество монахов.

По доношению м. Сильвестра Синоду о безобразиях отставных, разосланных по казанским монастырям, начали наводиться справки в Коллегии Экономии. Вероятно жалобы о вопиющих безобразиях отставных солдат присылались не из одной Казани. В 1731 году Коллегия Экономии уже доносила Сенату, что в монастыри наслано отставных гораздо больше, чем полагалось по определению Монастырского Приказа, так что кормить их стало нечем. Из ведомостей, присланных в Сенат, узнали, что штаб и обер-офицеры в монастырях получали жалованья больше, чем на службе. Обо всем доведено было до сведения императрицы Анны Иоанновны, после чего последовал указ: военным, помещаемым в монастыри давать ⅔ оклада московских гарнизонов. Если обер и штаб-офицеры потребуют хлеба и других припасов от монастырей, то давать им и припасы, но в счет денежного жалованья. Очевидно, офицеры низших рангов, получая денежное жалованье из монастырских сумм, требовали себе сверх положения хлебных запасов. Хлебное жалованье или месячный провиант сохранялся только за унтер-офицерами и рядовыми солдатами. При этом различались холостые и женатые. Холостым полагалось по 3 четверти муки и 1½ четверика крупы на каждого в год; женатые получали вдвое. О новом положении монастырским инвалидам Сенат донес Синоду. Последнему оставалось только подтвердить новые оклады.¹³⁰

Так разрешился давнишний вопрос об окладах и жалованье отставным военным. Из за этого жалованья шли постоянные пререкания: солдаты жаловались на монастыри, а монастыри на солдат. Жалобы в 1723 году доходили до Синода. Синод счел нужным на этот раз указать только источники, откуда давать солдатам жалованье, против монашеских порций, а именно: тем, которые в монастырях живут при комиссарах, давать жалованье из комиссарского ведомства, которые при монастырских делах, тем давать из монастырей, которые не могут ничего делать, тех содержать наравне с больничными монахами.¹³¹ В указе Анны Иоанновны точно определено какому чину сколько давать денежного жалованья, а именно:

Полковнику – 100 руб.

Подполковнику – 50 руб.

Майору – 46 руб. 66⅔ коп.

Капитану – 33 руб. 33⅓ коп.

Подпоручику – 16 руб. 66⅓ коп.

Прапорщику – 16 руб. 66⅓ коп. (тоже).

Полковому обозному – 20 руб.

Унтер-офицеру гвардии из настоящего оклада ⅔ солдат с третью – 13 руб. 33 коп. Против 5 руб. 49 коп. – Прочих полков унтер офицерам

Рядовому гвардии – 11 руб. 33 коп.

Рядовому прочих полков – 3 руб. 66 коп.

Как видно гвардейцы были в особом почете и со стояли на высших окладах.

Ведомость с росписью жалованья из Сената поступила в Синод, отсюда в Коллегию Экономии; из Коллегии Экономии ведомости разосланы к приказным людям в архиерейские дома, откуда они при указах уже разосланы по монастырям.¹³²

Помимо денежного жалованья низшим чинам полагались хлебные оклады.

Роспись жалованья по ведомости 1731 года оказывается была необязательной. Некоторые чины получали оклады выше окладов расписанья. Напр. поручики, помещенные в казанские монастыри, получали не по 16 руб. 66 коп., а по 26 руб. 66 коп.¹³³

Чем богаче был монастырь, тем больше в него посылалось отставных на пропитание. Высшие чины размещались по самым богатым монастырям. В казанских монастырях не встречается чина выше майора. Майор питался в богатом Свияжском монастыре, получая жалованья 46 руб. 66½ коп. Тут питались еще капитан, три поручика, сержант, капрал, трое женатых солдат, трое холостых и три солдата находились в больнице.

Как уже замечено, по определению Монастырского Приказа, во всех казанских монастырях должно содержать 12 человек из отставных военных. Между тем, один Свияжский Богородицкий монастырь содержал 15 человек, расходуя на них, помимо хлеба, деньгами 161 руб. 75 коп. Даже больные солдаты получали жалованье – один два руб. 50 коп., двое по 80 коп. Их едва ли нужно считать за больничных служителей. Служителями были сами монахи, из которых четверо с саном иеромонахов и трое простые монахи. Помимо отставных и больных военных в Свияжском монастыре в больнице или госпитале находился подъячий, присланный «на исправление ума». И этот последний получал из монастырских средств один рубль 70 коп.¹³⁴

Очевидно Свияжский монастырь со своей больницей являлся своего рода психиатрической лечебницей.

В других казанских монастырях питалось меньшее количество отставных военных. Спасо-Преображенский монастырь кормил девять человек. Высшим чином был капитан, а низшими четыре отставных солдата, из которых один гвардеец, получавший 11 руб. 33 коп. и хлеба 6 четв. и 6 чк. Высший монастырский чиновник – стряпчий едва мог сравняться по своему содержанию с отставным рядовым гвардейцем, получая в год 10 руб. деньгами и хлеба 10 четв. Из 809 руб. 49½ коп. денежного дохода на долю отставных Преображенского монастыря приходилось 97 руб. 58 коп. и хлеба 41 четв. 6½ чк.; в то же время в Казанскую семинарию, с которой у монастыря было больше общего, чем с солдатами, отпускалось «на пропитание студентов» ржи и ярового только 67 четв. 3 чк.¹³⁵ Свияжский монастырь, имевший свою школу, на семинарию ничего не отпускал, а солдатам, кроме денег, на пропитание выдавал 41 четв. 2 чк. Богородицкая Жидовская пустынь Симбирского уез., имевшая сенных покосов на 15 копен и получавшая всяких окладных и неокладных доходов 48 руб. 26 коп., содержала отставного подпоручика и платила ему 11 руб. 27½ к. жалованья. На семинарию она, конечно, ничего не платила. Как видно из ведомости (1739–1741 г.) во всех казанских монастырях питались 44 человека отставных военных,¹³⁶ тогда как по постановлению Монастырского Приказа их должно быть только 12; они получали деньгами 380 руб. 40½ к., вместо 108 руб. 95 коп., и хлеба 178 четв. 5½ чк., вместо положенных 43 четв. 6½ чк. Конечно любопытна не эта, повторенная нами статистика, а то, что казанские монастыри, расходуя на отставных военных не одну сотню рублей и не одну сотню четвертей хлеба, на семинарию могли давать только 86 четв. с четвериком хлеба, если не иметь в виду упраздненных приписных к семинарии монастырей.

Казанские монастыри служили приютом не для одних солдат; в них ютились и дворяне. В Вознесенском Сызранском монастыре жил на пропитании «отставной дворянин».¹³⁷ Он жил без жалованья и питался, вероятно, вместе с братией. У Вознесенского монастыря не было никакого имущественно-владельческого достояния, кроме скотного двора. В нужде и дворянину приходилось питаться кое-как. Солдатам уделялось правительственного внимания больше, чем дворянам и монахам. Из солдат, проживавших в казанских монастырях, только один не получал жалованья, питаясь вместе с братией в Успенском Болгарском монастыре.

Сказанного вполне достаточно, чтобы понять, что вопрос о призрении в казанских монастырях сводился к вопросу о содержании на монастырский счет отставных солдат. Правда, в некоторых монастырях приютилось несколько убогих престарелых и слепых монахов, но их было слишком мало, сравнительно с количеством солдат, проживавших в казанских монастырях. Надо полагать, что много больных и убогих монахов, монахинь и мирян продолжали бродить по городам и селам, выпрашивая милостыню «Христа ради».

Монастырские «больнишныя» кельи имелись далеко не во всех мужских казанских монастырях и при своей тесноте могли вместить слишком ограниченное число больных.¹³⁸ Во всех женских городских казанских обителях, вместо больниц издавна существовали богадельни или богаделенные кельи, в которых ютились богаделенные старухи. При Богородицком монастыре имелась каменная богадельня длиной 7 саж. шир. 4 сажени. Почти таких же размеров была деревянная богадельня в Успенском монастыре – 7 саж. длин. и 3 саж. шир. В Николаевском монастыре было две богадельни, занимавшие весьма обширный корпус длиной в 121 с. и шир. от 5 до 7 саж. Богадельни Николаевского монастыря (ныне церковь Николо-Ляпуновская) в нач. XVIII в. содержались на средства Казанского архиерейского дома. По крайней мере, ремонт зданий производился домовой кафедральной казной.¹³⁹ В николаевских богадельнях могло поместиться достаточно призреваемых. Состав призреваемых в казанских женских монастырях был самый разнообразный но, кажется, преобладали солдатские жены и вдовицы.

В таком положении находились вопросы о больницах при мужских монастырях и богадельнях при женских, когда в Казани, по указу Петра 1712 года, при каждой церкви требовалось устроить по одной или по две деревянные избы и поместить в каждую из них по 25 человек. На постройку каждой избы отпущено по 30 руб. из неокладных доходов¹⁴⁰ Казанской Губернской Канцелярии. Этой же Канцелярии поручено устроить богадельни и поддерживать их. Но, кажется, Губернская Канцелярия не очень заботилась о богадельнях. Из одного синодального дела 1745 г. видно, что Канцелярия не отпускала в богадельни ни денег, ни хлеба и не заботилась о самых зданиях, так что здания начали даже разваливаться. Указом 1745 г. 17 июля подтверждено распоряжение Петра и составлена опись богадельням, по которой в Казани оказалось 10 богаделен (6 мужских и 4 женских), будто бы, не требовавших починок; четыре места пустовали, после пожара (вероятно 1742 года). После повторительных указов в 1748 году Губернская Канцелярия повела торги на постройку четырех богаделен. Чем дело кончилось, мы не знаем. Можно думать, что судьба казанских правительственных богаделен была печальна. В 1764 году, после учреждения духовных штатов, велено было отпускать из казны на особую богадельню в Казани по 150 руб. в год.

Но этой богадельни не существовало и в 1780 году.¹⁴¹

С прикрытием большинства казанских мужских и женских монастырей в 1764 году, почти все монастырские «больнишныя кельи» и «богадельни» тоже отжили свой век. Чрез сто лет при монастырях Казанской епархии было всего на всего две больницы: одна при Казанском Богородицком женском монастыре, в которой помещалось до 122 человек больных женщин, содержавшихся на счет церковно-монастырских доходов, другая в Свияжском первоклассном Богородицком мужском монастыре на 5 человек; по штату 1764 года и по указу 1797 года на них отпускалось 45 руб. 71¼ коп. Домов для призрения бедных не было ни при одном монастыре.¹⁴² Печальное явление! Но еще печальнее то, что церковные вотчины, взятые правительством у казанских церковных учреждений, в частности у монастырей, и значительно увеличившие правительственные средства, не улучшили благотворительности в Казани и в Казанском крае.

Образовательно-просветительное значение казанских монастырей совсем ослабело. Школа Свияжского монастыря, основанная еще Св. Германом, уступила место Новокрещенской школе. Эта последняя помещалась в 1739–1741 г. под одной из церквей. Быть может под церковью существовала и прежняя монастырская школа. Новокрещенская школа уступила свое место семинарии, которая после скитаний по монастырям (Феодоровский и Зилантов), наконец, устроилась в самой Казани в своем здании.¹⁴³

Свияжский монастырь с своим просторным каменным трехэтажным зданием для настоятельских и братских келий и деревянными хозяйственными постройками мог приютить целое учреждение – Новокрещенскую Контору с её значительным штатом.¹⁴⁴ Новокрещенская Контора содержалась на особые ассигнованные суммы, но один проповедник-иеромонах, бывший настоятелем монастыря, вместо архимандрита, входил в состав монастырского штата; в том же штате состоял присланный под начало архимандрит.

Для смирения лиц низших духовных чинов в Свияжском монастыре в 20 годах XVIII в. имелась «земляная тюрьма».¹⁴⁵ Долго ли она существовала в таком незавидном помещении, мы не знаем, но в ведомости 1739–1741 г. о ней уже не упоминается. По своим постройкам с Свияжским монастырем могли равняться Казанский Спасо-Преображенский монастырь, отчасти Вознесенский Седмиозерный и Кизический. В Кизическом монастыре имелась даже каменная келья для приезда архиерея.

По количеству и великолепию храмов этим монастырям принадлежит первое место среди всех казанских мужских монастырей. Среди женских монастырей первое место занимал Казанский Богородицкий монастырь, имевший шесть однопрестольных каменных церквей. У Свияжского Богородицкого и Спасо-Преображенского монастырей нашелся даже излишек серебра, помимо священных сосудов и церковных вещей. Лишнее серебро в 1707 году по особому указу взято в Москву в Монастырский Приказ с тем, чтобы в случае надобности перелить его в монету. Пятнадцать лет монастырское серебро хранилось в Приказе и только в 1723 г. отослано на монетный двор за Москвой-рекой. Вместе с монастырским серебром взято излишнее серебро у казанского архиер. дома.¹⁴⁶

Не раз повторявшиеся указы Петра о том, чтобы монастырские власти не воздвигали новых построек, заметно отразились на общем состоянии монастырских зданий и помещений. Большинство из них оставались деревянными, а в шести монастырях и пустынях не было даже каменных церквей.¹⁴⁷

С какой бы стороны ни посмотреть на состояние и положение казанских монастырей, нельзя не убедиться, что монахам в половине XVIII в. жилось тяжело, а самые монастыри, потеряв прежнее значение и крайне урезанные в средствах, клонились к упадку. Быть может упадок этот искусственно поддерживался, чтобы легче осуществить сложную реформу 1764 года, изменившую как внешний так и внутренний строй монастырей вообще, казанских в частности. Многие из казанских монастырей и пустынь пред 1764 годом не процветали, а влачили свое существование. Таков Тихвинский Царевосанчурский монастырь: в нем было две деревянные церкви, две деревянные ветхие братские кельи – длиной 2½ саж. и шир. 2 саж. В монастыре по древнему установлению должен быть игумен, а на лицо в 1739–1741 г. были только один монах, да бельцов: поп, дьякон и дьячок. Об угодьях и денежных доходах такого монастыря не может быть речи.¹⁴⁸

Вместе с ослаблением внешнего величия монастырей слабело величие самого монашества. Достаточно припомнить указ Петра от 5 февраля 1724 года о сокращении числа архимандритов и определении в монастыри, вместо наместников, приказных. Только знатные, богатые монастыри или те, в которых имелись чтимые святыни, напр. гроб святого, могли рассчитывать иметь своим настоятелем архимандрита.¹⁴⁹ Петровские распоряжения о монастырях и духовенстве постоянно держались на мысли сократить «меру чести» русской церковной иерархии и вообще нужно заметить, что нигде так последовательно не проводились мысли Петра, как в указах о монастырях и монашестве.

* * *

О внешнем состоянии Казанских монастырей в настоящей статье мы говорим на основании ведомостей 1739–1741 года. Эти ведомости могут быть названы предшественницами монастырских ведомостей, составленных пред самой секуляризацией церковных имуществ и учреждением штатов 1764 года. Посредствующих ведомостей уже не встречается. Ведомости 1739–1741 года официально называются краткими. Таковы они и есть. В них нет описания храмов, церковной утвари, ризницы, книг и т. п., а также полного перечня угодий и вотчин. Все эти сведения имеются в описях казанских монастырей 1763–1764 гг., составленных пред самой секуляризацией церковных имуществ. Переписи казанских монастырей и вотчин сделаны подпоручиком Ростовского пехот. полка Малышевым. Одна из полных ведомостей о Кизическом монастыре помещена в XI т. I вып. Известий Общества Археологии, Истории и Этнографии при Казанском Университете в статье Е. Н. «Вотчины и угодья Кизического Казанского монастыря».¹⁵⁰

В приложении к названной статье помещено несколько грамот, главн. образ. экономического содержания. Грамоты извлечены из столбцов Архива Мин. Юстиции по Коллегии Экономии. Там сохранились грамоты, весьма важные для истории экономического быта и других казанских монастырей до 1764 года. Их легко найти по описи грамот по уездам Казанской губернии.

Описи и ведомости о казанских монастырях, оставшихся в штате и за штатом после 1764 года, имеются среди рукописей Библиотека Казанской Дух. Академии.