1847 год.

Январь 1, Середа. Помилуй мя Боже по велицей милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих очисти беззакония моя.

Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей¹⁴⁷.

Даждь мне приседящую престолу твоему премудрость.

Даруй мне здравие, долгоденствие и веселие духовное.

Веди меня ко царствию небесному путем гладким, а не страстным. Обаче да будет воля твоя!

Несчастье нам учитель, а не враг.

Все руша перед нами,

Оно дружит нас с небесами.

Легкая лихорадка томит мое тело. Как тлетворный ветер, она веет в этом храме Духа Святаго. Но Господь создал врача и зелие.

7, Вторник. Ночью мне снилось: я плыву вниз по Неве в большой мачтовой лодке без парусов. Большой белый орел высоко летает над мачтой, делая большие круги и, покружившись, спускается. Мне жалко, что он перестал парить под небом. Наконец, он сел на самую вершину мачты. Я смотрю на него. Он белее снега. Его крылья еще распростерты. Головка и кудрявая шейка его чаруют меня своим изяществом [простотой форм]. Орел клювом своим очищает свои ножки. Потом я вижу: моя лодка набегает на подводный желтый камень. Оказалась в ней течь. Но невидимая сила повлекла ее назад к берегу сквозь рыхлый снег, накрывавший воду. Кормчего на ней не было. Орел исчез. Лодка немного покривилась набок. Мой Иван закричал: «Уже недалеко до крепости». Я испугался, и от испуга пробудился.

Сон в руку! Нет, это не сон, а предсказание ясновидящей души моей. Чрез него Бог сновидца Иосифа благоволил приготовить меня либо к новому крестному пути, либо к прославлению.

Сегодня во время обеда мой благоразумный и добрый служитель Иван подошел ко мне и с заметной печалью спросил меня: знаете ли вы, что вас посылают в Сергиеву пустыню?

– Не знаю. Не слыхал. А зачем?

– Жить там.

– Как! Разве архимандрит Игнатий выбыл оттуда?

– Нет. Он остается там настоятелем.

– Что же я-то буду делать там?

Иван по привычке своей, приподнял свои плечи, немного скривил голову и продолжал: «Вы будете жить там в числе братства».

– Что ты врешь! Кто тебе сказал это?

– Я не вру. Не сегодня, так завтра, не завтра, так послезавтра, ожидайте указа из консистории. Вас определили в число братства в Сергиеву пустыню.

Печальный тон искренней речи служителя дал мне почувствовать, что он знает и говорит правду.

Я вспомнил сон. Дрожь пробежала по моему телу. Лицо мое побледнело.

– Иван! От кого ты узнал о такой блаженной участи моей?

– Послушник чередного архимандрита Филадельфа показал мне журнал консистории, лежащий на столе у архимандрита; и мы оба прочитали определение консистории о назначении вас в Сергиеву пустыню в число тамошнего братства.

– Правда?

– Правда!

– Боже мой! В чем я виноват?

– Доколе мы будем слоняться по монастырям? Али тесно в лавре? Уж и здесь нет места нам, – вопиял Иван, которому надоела пересельническая жизнь моя.

Я задумался. А добрый служитель собрал со стола недоконченный обед мой, и оставил меня с моим горем.

Сон в руку. Челн мой ударился о подводный камень... недалеко до крепости... да! до Сергиевой пустыни всего 15 верст отсюда... Кого же означает белый орел? Меня невинного. Летал я далеко и высоко; теперь настало время почить от дел своих. Кажется, Бог дарит мне теперь то уединение и тот покой, о котором я нередко думывал и говаривал друзьям своим, как о величайших благах на земле. Но не цепи ли налагают на меня? Будет ли вожделенно мне уединение насильственное? Будет ли сладок мне покой приказанный?.. Я в числе пустынного братства!.. Но что мне делать там? Петь, читать, звонить? Нет, тесно мне будет там. Для души моей мало вселенной...; орлу нужно широкое поднебие... Кит может жить и плавать только в океане. Но не высоко ли я мечтаю о себе? Не сокрушает ли Господь мое превозношение? Буди благословенно святое имя Его! Меч Его приражается к угловатому сердцу моему... Мечю божий! Сецы, но не посецы. Суди, Господи, обидящия мя и побори борющия мя¹⁴⁸. Бог зовет меня на небо путем тернистым. Да будет воля Его...; только бы уйти мне с земли так, как ушли отсюда Антонии, Лествичники, Дамаскины, Радонежский и Ростовский подвижники. Земля – не отечество человека. Это – сад Божий, в который он на время посылается делати и хранити его. Делати? А что я возделал? Ничего. До сей поры я только вычислял, мерял, взвешивал и то ошибочно, неверно, неточно. Из души моей струился поток ведения, но и тот потерялся в песках. Из основы бытия моего развивалась ткань добра, но и та – недорогая. Где же я буду делати? В пустыне? Ах! Не любо мне половинчатое, отрицательное существование в пустыне теперь, когда жизнь может дать сочные и благовонные плоды. Люблю я уединенную келью, и в ней молиться о мире всего мира; но из этой кельи желаю посещать моих ближних, живущих в мире, соутешаться их верой и добрыми делами, говорить их ушам и сердцам, обогащаться всесторонним ведением, видеть и, если можно, укрощать волны житейского моря, служить человечеству своими силами и даже своими страданиями. О, Боже мой! Спаси мя, ими же веси судьбами.

Поданы огни. Я пошел к архимандриту Филадельфу с тем, чтобы выпытать у него решение моей участи. Архимандрит что-то писал за перегородкой своей кельи. Пока он доканчивал там свои дела, я успел быстро прочитать роковой журнал, который лежал на столе поверх прочих дел консисторских. Оказалось, что здешний викарий Нафанаил, на основании синодального указа, которым я причислен был к Санкт-Петербургской епархии, предложил консистории дать мнение о помещении меня в каком-либо монастыре; и консистория определила поместить меня в Сергиевой пустыне с тем, чтобы я считался в числе тамошнего братства, и представил настоятелю свой послужной список. По прочтении сего определения я понял все и увидел приготовленную мне пропасть двумя бездушными архиереями, митрополитом Антонием и его викарием Нафанаилом. Слова мои, сказанные этому викарию, – если я нужен церкви божией...; если я не нужен, – были переданы высшему начальству; и оно решило доказать мне, что я не нужен ей. Нафанаил, невзирая на мою просьбу быть мне отцом и затаить мою искреннюю и горькую исповедь, сделался моим судьей, и либо сам от себя, или, вероятнее, по приказанию митрополита и обер-прокурора, словесно указал консистории темницу для горемычного Порфирия.

Престарелый о. Филадельф вышел ко мне и, увидев консисторские журналы на столе, засуетился, схватил их, унес за перегородку и начал бранить своего послушника по-молдавски. Я молчал, наблюдал и смекал. Потом мы начали беседовать о том о сем. Я искусно наклонял разговор к настоящему, неопределенному состоянию своему; а собеседник мой, предугадывая мою отповедь, заводил другие речи. Надлежало взять его приступом; и я ex abrupto спросил его: правда ли что консистория определила меня в число братства Сергиевой пустыни? Архимандрит мял свои руки, закашлялся, отговаривался неведением сего дела. Но когда я напрямик сказал ему, что я сейчас прочел определение это, лежавшее у него на столе, тогда он объявил мне, что на это есть воля начальства, и советовал покориться ей благодушно, присовокупив, что меня могли бы послать в обитель Валаамскую, но назначили в наилучший монастырь, к лучшему архимандриту. Я благодарил за лучший выбор лучшей темницы, но в горести души моей, ни в чем необвиненной, промолвил, что буду вопиять на небо и во услышание всей земли, и буду требовать суда. – «Не усиливайтесь, – сказал он, – всякое усилие ваше повредит вам более».

– Но, Боже мой, за что меня посылают под начал?

– Вас не посылают под начал, а только причисляют к лучшему монастырю. Ведь вы должны же где-нибудь числиться.

– Почему же не в лавре?

– Знать, митрополиту не угодно.

– А! Я не имел счастия понравиться ему. Но, по определению консистории, я обязан представить свой послужной список архимандриту Игнатию. Это я понимаю так, что меня посылают под начал. Но за что же? И без суда!.. Впрочем, если я противен владыке митрополиту, и если уже непременно надобно мне водвориться в пустыне, то, по крайней мере, нельзя ли смягчить или переменить выражение в журнале, например: нельзя ли написать, что я послан в пустыню до назначения мне должности, не упоминая ни о послужном списке моем, ни о зачислении меня в братство.

Архимандрит согласился поговорить об этом с викарием. Я оставил его, сказав ему слова евангельские: возлюбиши ближняго твоего, яко сам себе¹⁴⁹.

Сознаю, что меня осудили втайне совета высшего. Судии скрыша сеть мне¹⁵⁰. Но мой келейник нечаянно заметил сеть их и указал ее моим зеницам. Еще милостив ко мне Господь. Не дает мне искуситися паче, еже мощи́. Величит душа моя Господа.

8, Середа. Во всю прошлую ночь я глаз не смыкал: бурю внутрь имея помышлений, утопал в пучине недоумений, ненадеяний, тревог; но молитвой и покорностью воле Божией успокоил себя. Тяжело мне было обрекать забвению свои радужные идеи о церкви и отечестве, кои лелеял я в себе пред лицем солнца правды, и надеялся осуществить, крепко веруя в провидение Божие и в великое назначение России. А когда вспоминал я о своей беднейшей матери и о сестре с её Маргашей, для которых я отрекся от мира, дабы они моею нищетой были богаты, тогда мысль о потоке слез их, о голодной нищете их, о тяжких страданиях их, о нестерпимой боли их от глухого и жесткого говора о мне людского, эта мысль, слишком тяжелая, как острый камень, падала на мое сердце и приподнявшись, опять падала и выдавливала из него всю кровь и потом с большой высоты падала и крушила его в дребезги. Лежа на постели порой я дрожал, как бы от колотья бесчисленными иглами, порой ослабевал, цепенел, каменел, порой пылал, как огнедышащая гора; порой силой мысли и чувства своего сдвигал мир с оснований его, и на месте его ничего не ставил. Но утихают бури и грозы на полях и горах; утихла и буря моих помышлений. Я проник небеса и бездны вечности, стал у престола Божия, и тут молился пламенно... Настало утро. Моя воля была в воле Господней. А моя успокоенная душа пожелала знамения Божия.

В час добрый я поехал в азиатский департамент известить директора Сенявина о перемене моей участи и узнать: будет ли водворена наша духовная миссия в Иерусалиме и имеют ли меня в виду по прежнему соглашению моему с посланником Титовым послужить у Гроба Господня.

Сенявин принял меня со свойственным ему добродушием и, услышав о моей ссылке, принял сердечное участие в странном злополучии моем. «Скажите мне искренно, – спросил он, – за что вас посылают в пустынь». Я отвечал: «За то, что я не сумел попросить заслуженного жалованья, которого до сей поры еще не получал с прошлого мая, и осмелился требовать его по праву сполна, когда хотели уменьшить его по произволу, и за то, что крупно поговорил со здешним викарным епископом, который обидел меня, назвав чуть не бродягой». Тут кратко передал я директору весь разговор мой с Нафанаилом, и промолвил, что я не оправдываю себя в нескромности и глубоко сожалею о своих жестких речах; но, ведь, я выведен был из терпения голодом и болезнью от сырости помещения.

Директор насмешливо проговорил: «Ужели вам питаться воздухом» и объявив мне, что министерство имеет меня в виду для Иерусалимской миссии, спросил: «Угодно ли вам, мы освободим вас от подначалия в пустыне; кстати и граф Протасов теперь у канцлера». – «Выпустите меня из пустыни, я еще хочу жить и служить», – сказал я и белым платком отер свои слезы.

Тогда Сенявин позвонил в колокольчик. Явился курьер и ему приказано было справиться не уехал ли граф Протасов. Посланец тотчас возвратился и сказал: «Граф еще у канцлера».

Директор велел мне подождать и побежал к Нессельроду. А я в раздумье сравнивал себя с пылинкой на Божьих весах, которую одни хотят сдунуть, а другие оставляют.

Мой ходатай скоро воротился и с радостью объявил мне: «Граф Протасов знать не знает о посылке вас в пустынь; поедет в Синод и спросит об этом митрополита Антония. Он шутит, – «видно, архимандрит не смиренно попросил себе насущного хлеба»; приглашает вас к себе завтра, а викарию велит сказать от его имени, что архимандрит Порфирий нужен обер-прокурору Св. синода в каждый Божий день».

Возвеселихся о рекших мне¹⁵¹; благо же, благо же! Возрадовался дух мой о Бозе Спасе моем. Яко призре на смирение раба своего¹⁵².

Живая пылинка Его не сдунута.

Не напрасно пожелал я знамения Божия. Знамение дано. Раб Божий Порфирий нужен...

По возвращении в лавру я передал слова обер-прокурора архимандриту Филадельфу, и побрел в свою келью, поя про себя: Взбранной воеводе победительная, яко избавльшеся от злых и проч.

9, Четверток. В одиннадцать часов граф Протасов принял меня. Мы сели, он на диване, а я против него в кресле. Граф, по-видимому, был тих и начал разговор.

– Я спрашивал митрополита о переводе вас в Сергиеву пустынь. Но он не знает об этом.

– В консистории решено поместить меня в числе братства с тем, чтобы я представил мой послужной список архимандриту Игнатию.

– Почему же вы не хотите жить там? Вы монах, следовательно, должны жить в монастыре.

– Ваше сиятельство! Когда я узнал о такой неожиданной перемене, едва не сошел с ума. За что меня посылают в пустынь, да еще под начал?

– Вы монах; следовательно, должны охотно идти туда, куда вас посылают.

– Я монах; но воспитанием и образованием приготовлен не для пустыни.

– Наилучшие люди спасались в пустынях.

– Но они шли туда добровольно. Пусть позволят мне избрать монастырь, какой мне понравится. Я охотно водворюсь там, чтобы укрыться от бурь и не быть в тягость тем, которые меня не жалуют. Люблю я уединение и безмолвие, но добровольное. А Сергиева пустынь не для меня.

– Она отлично устроена.

– Но не всякое растение может жить в северном саду.

Граф смотрел на меня пристально, кусал свои ногти и сказал:

– Не следовало бы вам прибегать к чужим, когда есть начальство свое.

– Я ездил в министерство не для того, чтобы жаловаться, а для того, чтобы объявить о своем удалении отсюда в пустыню.

– Почему вы не явились ко мне?

– Простите великодушно! Я вообразил, что не без воли вашего сиятельства шлют меня в пустынь и потому деловой такт не позволял мне являться к вам с жалобой или просьбой, тем более, что я решился делать то, что мне приказывали делать.

– Вам, как монаху, надлежит объявлять свои желания, нужды, просьбы сперва благочинному лавры, потом наместнику и так далее. Впрочем, митрополит даст вам наставление, примолвил граф, как будто сознавши свое неуменье или неприличие научать архимандрита послушанию, и после мгновенного молчания заговорил:

– Начальство давно ожидает от вас отчетов. Почему вы медлите?

– Я готовил отчет о Сирийской церкви по обширному плану от апостольского времени до нашего.

– Писать историю мы можем поручить другому, а от вас требуется записка о настоящем состоянии и нуждах православия на Востоке.

– Я уже исправил свою ошибку.

– Если бы все писали так медленно, как пишете вы, то остановились бы государственные дела.

– По академической привычке мы обдумываем свой предмет и любим излагать его основательно, всесторонне и ясно.

– Да! Все вы работаете весьма медленно. Впрочем, есть между вами и такие, которые пишут быстро, напр. преосвященный Филарет Московский. Пошлем к нему важное дело, – через час он обработает его, и возвратит вот этакую кипу (тут граф руками показал толщину дела).

– В Константинополе посланник поручил мне составить записку о водворении нашей духовной миссии в Иерусалиме и дал сроку два дня. На третий день он читал ее и одобрил.

– Пишите скорее, пока посланник здесь.

– Он уже прибыл сюда?!

– Давно. Поезжайте к нему сегодня. Он желает видеть вас.

– Постараюсь отыскать его.

– Он живет в Малой Милионной. Поезжайте. Христос с вами.

Посланник Титов, у которого я застал синодального директора Войцеховича, принял меня с распростертыми объятиями. Мы облобызались.

– Вы очень бледны, и глаза ваши томны. Не таким я видел вас в Константинополе, – сказал посланник.

– Я слаб здоровьем и истомился от прилежных занятий.

– Мне говорили, что вы намерены представить несколько записок о Востоке.

– Я приготовил отчет о церкви Сирийской и буду писать о Синае, Афоне и о всей вообще церкви православной в Турции.

– Очень любопытно.

– О церкви Палестинской нечего более писать. Я жалею только о том, что, не знаю как, забыл упомянуть в своем отчете о собрании протестантских миссионеров в Иерусалиме (1838 г.), в котором они решили действовать на христиан посредством одной раздачи Библий, а не наступательно, в той надежде, что дух Священного Писания увлечет их к первобытной простоте христианства.

– О, это предполагается.

После сего посланник внезапно спросил меня:

– За что ссылают вас под начал?

– За то, что я не смиренно попросил себе насущного хлеба и сухой кельи, – отвечал я тоном раскаивающегося человека.

Тут Войцеховский сказал посланнику, что ссылают другого архимандрита, а не меня. Услышав это, я изумился и возразил:

– Алексей Иванович! Помилуйте, я сам читал определение консистории. Меня ссылают, меня!

– Я прикажу справиться, – промолвил директор.

А посланник ловко дал другой оборот неприятному разговору, сказав: «Я надеюсь опять видеться с вами на Востоке. Вы не откажетесь от своего обещания еще раз потрудиться там». – «О, я рад служить святому делу и чувствую в себе избыток усердия», – отвечал я.

Потом посланник говорил мне о своей поездке в Италию и о скором отъезде в Константинополь. Откланиваясь ему, я медленно пятился к дверям и слушал его речи и потому забыл поклониться Войцеховичу. За это он косился на меня. Чернильная душа! В глазах моих он не постыдился лгать и крючкотворствовать! Приказная строка кривая! Как он не подавился своей ложью!

15, Середа. Представлен отчет о Сирийской церкви обер-прокурору Св. синода.

17, Пятница. Ему же представлена историческая записка об иерархических расколах в этой церкви. А посланник Титов и Сенявин были уведомлены мною письменно о представлении прокурору отчета и записки.

19, Воскресенье. Сербинович просил меня собственноручной запиской «побывать у него завтра, часов в 10-ть, для сообщения мне некоторых соображений по отчету о Сирийской церкви, вследствие поручения его сиятельства».

20, Понедельник. В назначенный час я приехал к нему. Тотчас он взял в руки отчет мой и, перелистывая его, делал замечания на некоторые выражения в нем.

Сербинович читает начало отчета моего: «Многострадальная Церковь Сирийская...» и замечает: «Вы поэтизируете...»

Я отвечаю: «Таково настроение моей души».

Он читает: «Сирийский архиерей есть человек Божий и вместе человек народный».

Я понял, что это верное понятие о епископе не слишком нравится царским чиновникам, и молчал.

Он читает о Белемендском монастыре: «Это был улей Божий» и проч. и опять замечает: «Вы поэтизируете».

Я отвечаю: «Я еще старался умерять свое воображение».

Он продолжает: «Греческие архиереи слишком ревностно и своекорыстно донесли 13-му апостолу» и проч. и говорит мне: «Вы иронизируете колко».

Я отвечаю: «Антиохийский патриарх в торжественном титуле именуется 13-м апостолом. Итак, я намекнул на титул, а не иронизировал».

Он читает о Сайданайской женской обители: «Это букет цветов, посвященный Пречистой Деве Марии» и проч. и восклицает: «Опять поэзия!»

Я отвечаю улыбкой.

Он читает: «Веротерпимое турецкое правительство требует от монастырей установленных податей, что совершенно справедливо» и на двух последних словах делает значительное ударение голосом.

Я молчу, и про себя думаю, что справедливее было бы взимать подати с церковных имений в России, чем отнимать их.

Сербинович читает о сирийском священнике: «Это человек народный, который не получает жалованья от правительства»...

Я думаю про себя: «Пусть и это мотает себе на ус».

Заметив кое-какие другие выражения Константин Степанович сказал мне: «Чем больше вы пишете, тем более обнаруживаете себя». Я маленько потревожился от этих слов его и промолвил: «Искренность деловая – драгоценна, а ошибки или неточности, или своеобразности слога иногда происходят от поспешности. У меня есть правило, по которому я все пишу по вдохновению моей души и кладу написанное в свою сумку, чтобы спустя некоторое время пересмотреть, выгладить, округлить, упростить свой труд. Но в настоящую пору от поспешности я не мог выполнить этого правила».

После сего его превосходительство взял в свои канцелярские руки вторую половину моего отчета о мерах поддержания Сирийской церкви и с особенным удовольствием сказал: «Вот это дело – так дело! Граф просит вас выпустить некоторые периоды, переменить кое-какие выражения и представить отчет о Мерах посланнику Титову. Желательно, чтобы он прочитал его в бытность свою здесь. Быть может, захотят представить ваш отчет Государю Императору».

Началось чтение отчета с замечаниями. Константин Степанович велел мне исключить следующие статьи.

1. Не должно ли оставить этот древний и шатающийся престол...

2. Книга бытия церквей пишется не в человеческом объеме...

3. В отдаленной будущности, когда осуществятся ясные предчувствия русского народа...

По прочтении второй статьи он сказал: «Вы даете толчок властям, и заставляете их отталкиваться». При сем его превосходительство локтем своим толкал воздух и отталкивался кулаком¹⁵³. Что касается до третьей статьи, то он видел в ней мечтательность мою, и советовал мне не увлекаться грезами воображения в делах важных.

В том отделении отчета моего, где перечисляются меры к поддержанию Антиохийского престола, мне велено было изменить положительные выражения в условные, напр.: надобно бы, полезно бы, а не надобно, полезно. Выражение же: свобода и правда суть насущный хлеб народов – признано вольным.

21, Вторник. По исправлении отчета, о котором идет речь, я отвез его к Титову. Его не было дома. Но отчет я оставил у него на столе.

24, Пятница. Утром написано мною письмо в Москву к митрополиту илиопольскому.

В одиннадцать часов я посетил посланника Титова. Он сказал мне тоном недовольства, что моя записка о Сирийской церкви есть более политическая, нежели церковная, и что в ней упомянуты некоторые живые, служащие лица (консул Базили и посланник Бутенев). «Духовной особе, – прибавил он, – следует писать о предметах духовных, а в политические дела вмешиваться не должно». Потом он начал называть восточных архиереев льстецами и интригантами. Из уст его слышались и такие речи: «Религия, как святыня, должна поддерживаться сама собою, а не посторонними человеческими подпорками...; не надобно посылать денег восточным церквам». Сказав, что в отчете моем о Сирии есть весьма интересные сведения, посланник промолвил, что меня опять пошлют в Иерусалим в качестве поклонника, и что ко мне впоследствии будут присланы сотрудники, и учреждение русского монастыря и училища при нем в Иерусалиме отлагается по предосторожности, как бы не наделать шуму в Европе.

Боже мой! Что это за мудрость у сынов века сего? Одни все делают на славу и трубят о своих подвигах, а другие боятся шума и говора людского. Как из этих противоположностей выходит единство во всеобщем направлении дел политических и религиозных? Не иначе, как уступкой одних другим в ущерб истине и правде.

Православие! Православие! Тебе велят быть луной, а не солнцем.

Сего же, 24 дня, послано письмо к другу моему Александру Скарлатовичу Стурдзе в Одессу об избавлении меня от водворения в Сергиевой пустыне и о прочем.

25, Суббота. Тайна Божия деется в мире. Приготовляется страшный переворот религиозный. Но откуда грянет гроза? И откуда воссияет новый свет? Тайна сия велика есть.

После ослабления церковного христианства рушатся царства Европы... О, мудрость Божия! Кто из смертных может знать: как Ты из разрушения и хаоса воссозиждешь новые общества человеческие? Но будет новое небо и новая земля, т. е. обновленная вера и новая общежительность народов, без монархий, без республик, под управлением одних первосвященников, мудрейших и святейших... Недаром со ступеней царских престолов веет мертвящий холод безверия, маловерия, лицемерия и дипломатии, не любящей Евангелия, этой книги народной, в которой изрекается горе, горе, горе книжникам, фарисеям, саддукеям, князьям, и в которой власти верховной говорится: скажите лису тому...¹⁵⁴ Не даром! Народы утомятся нечестием, развратом, деспотизмом и тупоумием правителей их и, плюнув на них, подойдут к первосвященникам за благословением на новую евангельскую жизнь.

Вещий монах! Что ты видишь? Что ты пророчишь?

Я вижу: Бог грядет потрясти небо и землю. Я пророчу победу и торжество истины над ложью, ума над суеверием, правды над неправдой, свободы над рабством. Я предвижу и пророчу всеобщее братство, равенство и довольство при уравнении благ земли...

– Но как ты видишь? Как ты пророчишь? Не сам я вижу. Не сам я пророчу. Духи страждущих народов видят сквозь мои очи и глаголют моими устами.

– Итак, ты знаешься с этими духами?

– Я друг им! [Послушник их!].

[Еще и еще раз прорицаю будущее.

Не скоро, не скоро, а придет время, когда многочисленные, мудрейшие и святейшие архиереи и только они одни будут управлять свободными народами, прилично и скромно содержась достаточными имениями и узаконенным выделом из обществен(ной) казны. Но что и что тогда последует? Тогда –]

Февраль, день 1-й. Вскую прискорбна еси душе моя! Уповай на Бога¹⁵⁵.

День 3-й. Уповаю. Господь возводит низверженных.

День 11-й. «Государственный канцлер граф Нессельроде имел счастие поднести на благоусмотрение государя императора Николая Павловича составленную, по предварительном соглашении с синодальным обер-прокурором Протасовым, записку о предполагаемых распоряжениях по предмету учреждения Российской духовной миссии в Иерусалиме. Его императорскому величеству благоугодно было в 11-й день февраля удостоить высочайшего одобрения заключающияся в сей записке предположения и повелеть графу Нессельроде войти в дальнейшие с обер-прокурором сношения об избрании лиц, долженствующих составлять духовную миссию в Иерусалиме, а также об изыскании источников, откуда бы можно было взять сумму, потребную на отправление сей миссии, на ежегодное содержание её, на устройство для нее ризницы и на прочие расходы».

Так началось дело об учреждении оной миссии, по поводу моей записки о необходимости и пользе этого учреждения, представленной нашему посланнику Титову в Константинополе 6 января 1845 года¹⁵⁶.

Но это дело очень долго держалось втайне от меня, да и производимо было весьма медленно. Я официально узнал о нем уже в августе месяце, а до той поры писал отчеты о Синае и Афоне.

Март, день 15-й. Сегодня синодальному обер-прокурору Протасову подана моя краткая историческая записка о прошлой судьбе Синайского монастыря.

День 20-й. А в этот день он получил от меня записку о настоящем состоянии этой святой обители.

Апрель, день 7-й. Учение есть страсть моя. Я живу головой и подоблюсь пустынной пальме, у которой листы и плоды растут только на самой вершине её. Думается, что в раю серафимы читают святые книги христианину ученому. Но не больное ли у меня воображение?

День 14-й. Кончено мое изложение 336-тилетнего дела Синайского о не дозволении Александрийских патриархов синаитам совершать богослужение в каирском подворье их, называемом Джувания. Любопытно и печально это дело. И оно представлено синодальному обер-прокурору.

День 22-й. Я просил директора Александра Ивановича Карасевского о вызове в Петербургскую академию двух воспитанников, Владимира Чечеля из Кишиневской семинарии и Димитрия Гумаликова из Херсонской семинарии, для слушания академических уроков. Это прошение мое было уважено и исполнено.

Май, день 3-й. Сегодня синодальный обер-прокурор Протасов принял от меня записку, содержащую прошения синайского братства и мое суждение о сих прошениях. А просило оно: 1. содействовать тому, чтобы синайские архиепископы, как игумены, постоянно пребывали в своем монастыре; 2. склонить патриархов константинопольского и александрийского к синодальному разрешению освятить храм в Каиро-джуванийском подворье, с такими условиями, кои охраняли бы выгоды александрийского патриаршего престола; 3. поддержать древнюю св. обитель неприкосновенностью имений, принадлежащих ей в Валахии и Молдавии и 4. охранить право синайского архиепископа и соборных старцев назначать и сменять, по их усмотрению, духовных экзархов, управляющих монастырскими имениями в названных княжествах.

Глас их был глас, вопиющий в пустыне.

День 19-й. А мой голос о помощи Сайданайскому женскому монастырю, что близ Дамаска, был услышан в чертоге императрицы Александры Феодоровны и в теремах жен благочестивых в Петербурге и Одессе. Наперсница её величества Цецилия Владиславовна Фредерикс, недавно принявшая православие, представила ей мою краткую записку о сем монастыре и о вспоможении ему покупкой масличных дерев около Бейрута или Триполи. Вот эта записка!

«В пределах православной церкви Сирийской, управляемой антиохийским патриархом, в 30 верстах от Дамаска, на север, находится арабский женский монастырь во имя Рождества Богоматери, называемый Сайданая, что значит Владычица. Он построен благоверным царем Иустинианом I и в течение тринадцати веков служил оплотом православия в многострадальной Сирии.

Эта древняя обитель стоит на конусной вершине высокого, скалистого холма у восточного погорья Антиливана. Внутри ограды она разделена стеной на две половины, из коих в одной помещаются монахини в 40 кельях, а в другой находится церковь и 40 гостиничных комнат для богомольцев.

Тридцать восемь монахинь и послушниц живут там под руководством благоразумной и благочестивой игуменьи Екатерины. Одежда их состоит из синей рубахи и черной рясы, а головы обвязываются и покрываются черными платками так, что лиц, кроме глаз, не видать. Монахини получают от монастыря хлеб, сарачинское пшено, деревянное масло, угли, хлопчатую бумагу и шерсть и сами себе готовят пищу, одежду и обувь. Суровая жизнь их проходит в подвигах молитвы и покаяния, в труде и служении больным. Вера и преданность их воле Божией тверда, как та скала, на которой сооружен их монастырь; смирение их простосердечно; терпение их велико. Старые монахини причащаются св. тайн в каждую субботу, а молодые однажды в месяц. Из обители своей они выходят только тогда, когда сносят на раменах своих какую-либо усопшую сестру в подгорную усыпальницу.

В Сайданайском монастыре есть две грамотные монахини, и они обучают чтению и письму арабскому некоторых способных послушниц и девочек из соседней деревни Сайданайя, в которой православные живут вместе с униатами.

Из многих деревень и городов сирийские христиане и особенно женщины, приходят в сей монастырь молиться Богоматери и приводят с собой больных для целения, обильно подаваемого небесной царицей. Умилительно видеть сайданайских монахинь, безмолвно по ночам молящихся вместе с христианками и ухаживающих за больными, которых приносят в церковь и полагают пред чудотворной иконой Пресвятой Девы.

Сайданайский монастырь содержится добровольными подаяниями поклонников. А имения его весьма скудны: есть в Дамаске дом, который приносит чистого дохода 115 рублей серебром в год; есть небольшой виноградник, овощной огород, кусок пахотной земли и 150 коз. Но и этими малыми прибытками монастырь делится с посторонними. Бедный архиепископ селевкийский, имеющий свое пребывание в деревне Сайданая, и при нем 6-ть священников, пользуются крупицами монастырскими за отправление богослужения и церковных треб для монахинь. А поклонники хоть и жертвуют деньги и вещи, но по обычаю питаются уже от монастыря во все время богомолья своего.

Сайданайские монахини со слезами и биением в перси просят у христианской любви православных россиян единственного пособия, именно, покупки готового масличного сада в 1 000 дерев, в окрестностях Бейрута или Триполи. Этот сад будет стоить 5 000 рублей. Когда пожертвуется им эта сумма, тогда они озаботятся приисканием такого сада подле упомянутых городов и купят его, а доходами с него обновят и украсят свою убогую церковь и будут поддерживать свой бедный монастырь и училище в нем.

Да услышано будет их смиренное прошение, и да подастся им и чрез них всем православным в Сирии утешение, ободрение и помощь в настоящее время, когда Запад разослал по всему Востоку сестер Св. Иосифа для проповеди римских догматов православным христианкам».

В добрый час эта записка представлена была императрице. Она 9 сентября прислала мне 200 руб. серебром, а великая княгиня Мария Николаевна 150 р. Да сам я и состоявшие при мне иеромонах Феофан, Петр Соловьев и Николай Крылов пожертвовали 35 руб. Итого 385 р. Эти деньги я 13/20 ноября передал в Одессе Александру Скарлатовичу Стурдзе для возможно большего приращения их стараниями его, присовокупив к ним 10 руб. 80 коп., выпрошенные мною в Одессе у госпожи Никитиной. Стурдза пожертвовал 150 руб., да от разных лиц собрал 188 р. и все эти деньги в количестве 733 руб. переслал в Константинополь нашему посланнику Титову, а он препроводил их ко мне при своем отношении от 15 февраля 1849 года; я же обменял их на турецкие пиастры в количестве 12 000 и отослал к нашему генеральному консулу Базили в Бейрут. На эти пиастры куплены были близ города Триполи два участка в селении Бдурам. В том и другом участке масличные дерева перемежаются виноградниками, фигами и другими деревами. Один из участков приобретен за 8000 пиастров, а другой за 1 600 п. Затем 230 п. израсходованы на совершение купчих, а из остатка, хранящегося в Триполи в надежных руках, предполагается приобресть третий участок с тем, чтобы недостающая сумма была дополнена Сайданайским монастырем.

Июнь и Июль. День 6-й (Июля). Директору обер-прокурорской канцелярии Константину Степановичу Сербиновичу представлена, по его просьбе, от 3-го июня записка об отправлении духовных лиц в Иерусалим и о водворении их там. К этой записке (motu proprio) приложено было мое представление о назначении в Иерусалим бакалавра С.-Петербургской духовной академии иеромонаха Феофана, как мужа благочестивого. Как это представление, так и записка пошли в дело. Тогда же и сему же директору подано было мнение мое: не будет ли благоугодно начальству переименовать одесскую второклассную Успенскую обитель в ставропигиальный, первоклассный, общежительный монастырь нашей Иерусалимской миссии. Это мнение не было уважено¹⁵⁷.

В оба месяца, июнь и июль, пока длилось дело об учреждении нашей духовной миссии в Иерусалиме и пока неизвестно мне было назначение меня начальником этой миссии, я писал статистику Афона и по частям представлял ее обер-прокурору Св. синода и кроме того составил Указатель юридических актов, хранящихся в обителях Св. горы Афонской, – и то и другое сочинение свое напечатал в Журнале Министерства Народного Просвещения¹⁵⁸, да в 9-й день июня выписал надобные мне сведения из хроники Филиппа Кипрянина, протонотария великой церкви Константинопольской, каковая хроника напечатана была в 1687 году Генрихом Иларием в Лейпциге¹⁵⁹.

Июля 8 дня. Директор Сербинович записочкой просил меня побывать завтра у директора хозяйственного управления при Св. синоде Павла Михайловича Новосильского, в час пополудни, потому что он имеет надобность перед своим отъездом в Москву переговорить со мной о приготовлении ризницы и утвари для нашей Иерусалимской миссии. Но я не ездил к нему, а Сербиновичу ответил, что по случаю боли в спине и сердце не могу выходить из своей кельи.

День 10-й. Сегодня этому же Сербиновичу послано было мною следующее прошение:

«При мне находится в качестве послушника штатный служитель одесского второклассного Успенского монастыря Иван Будземский по указу из Св. синода 1842 года, декабря 11 дня. Этот служитель во время пребывания со мной в Турции приобрел навык свободно объясняться на новогреческом языке и знает несколько слов турецких и арабских, нужных в путешествии. Поведения он трезвого и весьма честного. При отправлении нашей миссии в Иерусалим, он может служить при начальнике её архимандрите в качестве послушника и при других лицах как переводчик, – на каковую службу он согласен. Предуведомляя Вас о сем, покорнейше прошу Вас исходатайствовать этому служителю вторичное разрешение Св. синода на отправление его в Иерусалим и на пребывание его там при архимандрите во все время служения сего последнего у Гроба Господня» (Исполнено).

День 12-й. Г. Сербинович посетил меня в убогой келье моей и, между прочим, поведал мне, что все мои записки о Сирии и Синае переданы синодальным обер-прокурором Харьковскому архиепископу Иннокентию для прочтения (NB. Этот архиепископ вызван в Питер для присутствования в Св. синоде).

День 14-й. От Сербиновича получено письмецо:

«Описание Афонских монастырей и карту имел честь получить в сию минуту, возвратясь от преосвященного Иннокентия, который очень сожалеет, что вчера, будучи неожиданно приглашен к митрополиту, не мог вас видеть; а ему очень бы нужно переговорить с Вами о Константинополе.

«Описание Ваше вместе с сим отправляю к его сиятельству; а между тем не угодно ли будет пробежать статью об Афоне одного француза (Дидрона), заключающуюся в четырех номерах Московского Городского Листка. Скажите, что тут правда и что неправда? Если угодно, можно карандашом отметить на полях». (Я сделал отметки).

День 31-й. Сегодня Святейший синод, во исполнение объявленной ему обер-прокурором высочайшей воли, определил: 1. отправить в Иерусалим того же архимандрита Порфирия, который уже употреблен был для собрания сведений о состоянии православной церкви на Востоке, с тем, чтобы он находился в Иерусалиме не в качестве русского настоятеля, но в качестве русского поклонника, снабженного дозволением и формальной рекомендацией от русского духовного начальства; 2. вместе с тем отправить также в качестве поклонников одного иеромонаха и двух молодых людей, окончивших курс наук в средних или высших духовных учебных заведениях, которые имели бы познания в языках греческом и одном из новейших и отличались благонравием; 3. предписать (новгородскому и петербургскому) митрополиту Антонию снабдить архимандрита Порфирия рекомендательным письмом к патриарху иерусалимскому, в котором было бы изъяснено, что сей архимандрит, посетив восточные святыни, пожелал туда возвратиться и пробыть при Св. Гробе несколько лет, на что Святейший Всероссийский синод с удовольствием благословил его и воспользовался сим случаем, дабы отпустить с ним иеромонаха и двух набожных и любознательных духовных юношей, разделяющих сие богоугодное желание; вследствие чего архимандрит и его спутники рекомендуются покровительству патриарха и святогробской братии с просьбой облегчить временное их жительство в Иерусалиме, допускать их к совершению в Св. Гробе богослужения и вообще принять их сообразно тем чувствам взаимной любви, доверия и братства, какие всегда существовали между Российскими и всеми восточными церквами; 4. предоставить митрополиту снабдить архимандрита Порфирия святым антиминсом, об изготовлении же необходимой для него ризницы и церковной утвари поручить хозяйственному управлению при Св. синоде представить надлежащее соображение; 5. для определения круга действий сего архимандрита в Палестине соответственно цели его назначения дать ему, на основании высочайше утвержденной записки, инструкцию; 6. на содержание архимандрита Порфирия и отправляемых с ним лиц, равно как и на потребности, сопряженные с их пребыванием в Иерусалиме, назначить семь тысяч рублей серебром в год, а на путевые издержки единовременно четыре тысячи пятьсот семьдесят восемь рублей, тридцать пять копеек серебром по особым росписаниям на счет духовного ведомства, именно же половину суммы на содержание, т. е. 3500 руб. сер. на счет типографского капитала, а половину суммы на путевые издержки, т. е. 2289 руб. 18 коп. сер. на счет суммы, определенной росписью государственных расходов для экстраординарных расходов по духовному ведомству, из количества 20000 руб. сер., об отпуске же другой половины из государственного казначейства предоставить его сиятельству г. обер-прокурору Св. синода отнестись к г. государственному канцлеру по иностранным делам.

Все эти распоряжения Св. синода прописаны были в секретном указе его, вскоре посланном митрополиту Антонию за № 8658-м. А он на этом указе 23 августа написал: «О прописанном в сем указе архимандриту Порфирию объявить по надлежащему; консистория же имеет немедля учинить по сему надлежащее распоряжение».

Но я получил этот указ из консистории уже 10 сентября, а копию инструкции, подписанной членами Синода, – 9 октября.

Итак, звезда моя опять воссияла на небе. Еще раз Господь зовет меня на дело святое в Иерусалиме, дело немалое, большее и лучшее того дела, какое я мог бы производить в нашем духовном ведомстве по сану и званию моему. Иду туда, иду с радостью, с самоотвержением, с упованием на помощь Божию.

Август, день 2-й. Получена записочка от Сербиновича:

«С моей стороны сделано все зависящее к получению вашим высокопреподобием единовременного пособия прежде отправления отсюда и не в счет следующего по сему последнему делу. Полагаю, что на той неделе пособие будет выдано.

Николай Иванович Надеждин, который на днях отправляется в путь на несколько месяцев, просил меня передать вам его просьбу. Не можете ли вы с ним повидаться пораньше. Ему очень нужно переговорить с вами на счет каталога архиереев всего восточно-кафолического мира. Николай Иванович счел бы себя весьма одолженным, если бы вы пожаловали к нему завтра, в воскресенье, откушать. Я вчера заезжал к нему и видел каталог почти готовый; после чего копию он или я сообщим вам для проверки на востоке.

С совершенным почтением» и проч.

NB. Я был у Надеждина и обедал, а список иерархов получил от Сербиновича уже перед отъездом моим в Константинополь (14 окт.), где и проверил его и отослал в Питер по принадлежности.

День 8-й. Митрополит Антоний позвал меня к себе в 10 часов пополуночи и спрашивал: 1. на имя какой церкви в Иерусалиме выдать антиминс и 2. какой наперсный крест пожаловать иеромонаху Феофану, – синодальный или кабинетный? Я ответил ему: «Антиминс выдайте с прописанием на нем: «для священнодействия на Святых местах» – по неимению там русской церкви, а наперсный крест испросите кабинетный».

День 18-й, Понедельник. В час пополудни я выехал из лавры в азиатский департамент министерства иностранных дел для свидания с директором Сенявиным. Там он встретился со мной в коридоре по выходе от канцлера Нессельроде и принял меня сухо. Его намеки мне на недосуг и срочные занятия давали мне знать, что ему некогда выслушать меня. Но я попросил себе у него слова на одну минуту. Тогда он сказал мне, чтобы я подождал его в директорской комнате и ушел куда-то. Прошло несколько минут; надобный мне возвратился и, после извинения в промедлении, показал мне план и фасад церкви для нашего посольства в Афинах и попросил моего мнения о рисунках. Я похвалил их и тотчас спросил его:

– Нельзя ли ускорить мой отъезд в Иерусалим?

– Разве от меня это зависит? – сухо возразил директор.

– Извините, я обманулся в своем предположении.

После этого извинения моего, приправленного улыбкой, Сенявин спросил меня о личных качествах отправляемых со мной в Иерусалим иеромонаха Феофана и двух студентов семинарии. Первого я похвалил, а о последних сказал, что их не знаю. Наконец собеседник поведал мне, что он будет отвечать Протасову на запрос о половинном содержании нашей миссии Иерусалимской на счет государственного казначейства, но не скоро. «У меня много дел, – говорил он, – да и канцлер сказал мне, чтобы я не являлся к нему до среды». Так кончился разговор наш.

Из департамента я поехал в Псковское подворье к преосвященному Иннокентию и, приняв его благословение, вручил ему греческий перевод проповедей его, напечатанный в Афинах, а присланный ему г. Стурдзой. Его преосвященство с отменной похвалой отозвался о всех отчетах моих и одобрил самое изложение их. «Граф Протасов, – продолжал он, – передал мне записки ваши для пересмотра их. Они будут напечатаны в Журнале Министерства Народного Просвещения¹⁶⁰ за исключением тех статей, кои не могут быть обнародованы. А для себя я приказал переписать многое из ваших отчетов». Потом преосвященный советовал мне описать и расцветить весь Восток православный и напечатать описание его.

Была у нас речь о иеромонахе Феофане. Я хвалил его, как инока набожного, трезвенного и целомудренного. А преосвященный посоветовал мне присмотреться к нему ближе и следить за его духовной жизнью, дабы не одолела его какая-либо мечтательность и поведал мне, что Феофан иногда призывает к себе монахов лавры для освящения воды и просит их побольше кропить те углы, в которых гнездятся нечистые духи.

Наконец архипастырь открыл мне тайну, что дует противный мне ветер, но не из Синода, а из министерства иностранных дел. Эта весть удивила меня. На вопросы его об отношениях ко мне Сенявина и посланника Титова я отвечал, что оба они до сей поры принимали меня ласково и даже спасли от ссылки в Сергиеву пустынь (тут я рассказал, за что хотели сослать меня туда). Разве Титов высказал Сенявину свое неудовольствие за то, что я в отчете о Сирийской церкви упомянул о жалобе антиохийского патриарха Мефодия на нашего генерального консула Базили и выразил желания и просьбы его блаженства наипаче о назначении каймакана (начальника) особого для православных христиан на Ливане? Этот посланник наш, еще в бытность свою в Петербурге в нынешнем году, по прочтении оного отчета, заметил мне, что духовному лицу надобно писать о предметах духовных, а не о политических¹⁶¹. Разве Сенявин погневался на меня за то, что я лично просил его об увольнении жида Пичиоти от должности российского агента в Алеппо¹⁶², или за то, что наперсницы государыни Потемкина и Фредерикс пересказали её величеству и другим мои жалобные речи об этом жиде и о гаремном осквернении Святогробского храма в Иерусалиме? Недоумеваю.

Преосвященный Иннокентий, прощаясь со мной, советовал мне побывать у графа Протасова. Из полунамеков его я заключил, что дело идет о награждении меня за труды.

О, Господи! И надо мной исполняется истинное слово Твое: «невозможно служить двум господам: либо один возлюбит, либо другой возненавидит»¹⁶³.

День 20-й, Среда. По совету архиепископа Иннокентия, я в 11-ть часов дня виделся с Протасовым и искренно благодарил его за то, что по его избранию и назначению довелось мне путешествовать по Востоку, где укрепилось мое здоровье, расширился круг моих познаний и окрепла моя любовь к православию, уцелевшему, по милости Божией, под тяжким игом магометанским. Выслушав все это, граф холодно сказал мне: «Ничем вы не обязаны мне; Бог вас избрал, Бога и благодарите».

О награде мне ни слова!

День 21-й. Указом Св. синода, от 21 августа, за № 9107-м, данным митрополиту Антонию, постановлено: «Бакалавра духовной академии соборного иеромонаха Феофана и студентов Петербургской семинарии Соловьева и Крылова уволить заграницу для поклонения Святым местам, дозволить им сопутствовать отправляющемуся в Иерусалим архимандриту Порфирию и находиться при нем там в качестве поклонников и для исполнения возложенных на него особо данной ему инструкцией поручений».

Синодальным же указом от 21 августа, за № 9111-м, данным тому же митрополиту, постановлено было: «Штатному служителю Одесского второклассного монастыря Ивану Будземскому, согласно с просьбой архимандрита Порфирия, дозволить остаться при нем в качестве служителя на все время пребывания его, архимандрита, заграницей, о чем уведомить преосвященного херсонского; сношение же с надлежащим гражданским начальством об означении Будземского в заграничном паспорте А. Порфирия предоставить (и предоставлено) его сиятельству г. обер-прокурору Св. синода».

NB. Этот честный, трезвый и верный служитель, по возвращении из Иерусалима со мною в 1854 году, волею Божиею скончался в петербургской Мариинской больнице, в 17-й день октября сего же года. Дай ему Бог царство небесное!

День 30-й. От Сербиновича я узнал, что Св. синод через графа Протасова предложил канцлеру Нессельроде: не согласится ли он испросить у государя половины сумм на содержание нашей миссии в Иерусалиме из государственного казначейства.

Сентябрь, день 2-й. Вчера директор хозяйственного управления при Св. синоде записочкой просил меня к себе для окончательного совещания с ним о снабжении нашей духовной миссии в Иерусалиме ризницей и утварью церковной. А сегодня я был у него в одиннадцатом часу дня и убедил его не торопиться высылкой церковных принадлежностей в Иерусалим до той поры, когда я оттуда пришлю уведомление о водворении нашей духовной миссии в каком-либо монастыре иерусалимском.

От хозяйственного директора я заехал к Сербиновичу. Он, между прочим, поведал мне, что канцлер Нессельроде согласился на производство из казны половинного содержания нашей миссии в Св. Граде (а другая половина будет производима из капиталов Св. синода) и что государь император доклад о сем канцлера (утвердил).

День 5-й. Сегодня Сербинович, по случаю отъезда своего в западные епархии, простился со мной, сказавши: «Мы будем думать о вас во всю вашу дорогу в Иерусалим. А когда увидите Вселенского Патриарха, намекните ему, чтобы он в деловых сношениях своих с нашим Синодом употреблял титул и выражения, приличные ему, как брату патриархов четверопрестольных».

День 15-й, Понедельник. Утром митрополит Антоний вручил мне рекомендательное письмо свое к иерусалимскому патриарху Кириллу. Содержание его согласно с указом Св. синода о водворении нашей миссии в Св. Граде.

Вечером, в 6½ часов, я приехал к Сенявину, по приглашению его, и пробыл у него до 11-го часа ночи. Говорили мы о многом; но немногое сохраняю для памяти.

1. В 1833 или 1834-м году чрезвычайный посланник турецкий подал вице-канцлеру Нессельроде ноту о том, чтобы управление церковными имениями в Молдавии и Валахии, принадлежащими патриархам, Св. Гробу, Афону, Синаю и другим, оставлено было до времени по-прежнему без взноса денег молдаво-валахскому правительству на общественные нужды его, дабы упрочилось благосостояние святительских престолов и монастырей в Турции. Сия нота написана была по внушению нынешнего логофета Константинопольской патриархии, г. Ариста́рхи, который тогда находился в Петербурге при турецком посланнике. Она имела свой успех. Патриархи и монастыри, по соизволению государя императора, получили отсрочку на безотчетное владение имениями своими в княжествах до 1844 года. А по истечении её они обязаны были условиться с молдаво-валахским правительством о численности денежной дани на общественные надобности его. Теперь они дают только миллион местных левов, а господари требуют два с половиной миллиона. Наше правительство присоветовало им вносить ежегодно обещанный миллион и условиться о даче 800 000 пиастров в пользу училищ в Константинополе, Иерусалиме и в других городах Турции. Кроме сего, господари настаивают, чтобы все церковные имения отдаваемы были в аренду с публичных торгов на таких условиях и с такими сроками, на каких и нами отдаются имения казенные. Но греческому духовенству не нравится эта мера, стесняющая корыстолюбие его. Оно отвергает ее, поставляя на вид жадность турок и оскудение подаяний христиан, когда огласится богатство его.

2. В конце прошлого года александрийский патриарх Артемий подал отречение от своей кафедры и в вознаграждение ущерба доходов, какие доставляла ему прежняя епархия Кюстендильская, получил из Каира большую сумму денег. А александрийским патриархом назначен архимандрит Иерофей, тот самый, которого избрали египетские христиане. Дело об отречении Артемия производилось при посредстве нашего посольства в Константинополе; и об этом посредничестве упомянуто в годовом отчете министерства иностранных дел, поднесенном государю.

3. Новый патриарх александрийский уведомил Св. синод наш о своем восшествии на кафедру евангелиста Марка. Но Синод до сей поры не ответил ему. Этой медлительности не одобрил Сенявин, и советовал мне напомнить о сем деле митрополиту Антонию. Но я отказался от щекотливого посредничества между предстоятелями церквей.

После беседы о вышеизложенных предметах была читана и обсуждена нами инструкция, написанная для нашей духовной миссии в Иерусалиме.

Потом я предложил Сенявину следующие вопросы:

1. Может ли вверенная мне миссия ходатайствовать об определении двух молодых арабов иерусалимских в Петербургскую семинарию для обучения иконописанию?

2. Может ли она со временем открыть в Иерусалиме продажу наших книг церковных болгарам и сербам?

3. Позаботится ли министерство иностранных дел об упрочении судьбы членов вверенной мне миссии по окончании служения их в Св. Граде?

Получено согласие на все это.

Наконец я подал собеседнику краткие записки свои:

1. О благотворениях господарей Молдавии и Валахии и российских царей Синайской обители.

2. Об имениях её в Валахии и Молдавии.

3. Прошения синайского братства.

4. Описание Афонских монастырей.

5. Опись имений их в Валахии, Молдавии и России.

День 17-й. Осень на дворе; с неба льются дожди; листья на деревах желтеют и падают на землю; птицы небесные кроются в гнездах, чуя зиму. А я ни с места! У меня кукуль на голове, дорожный посох в руке, указ у груди; ну, вот сейчас побрел бы на Сион, – ан, жди да подожди. Жду, терплю, благодушествую и, сдается, скоро уеду из Питера.

Октябрь, день 7-й. Из хозяйственного управления при Св. синоде получены мною две шнуровые тетради за № 5192-м для ведения отчетности согласно определению Св. синода, от 3 дня текущего месяца, – одна для суммы, отпущенной на единовременные издержки мои и состоящих при мне лиц по случаю нашего отправления в Иерусалим, а другая для суммы, которая имеет быть отпущена на постоянные расходы наши в Св. Граде.

День 14-й. Наконец-то я с присными моими отъезжаю из Петербурга в святый град Иерусалим. В душе моей царят радость, преданность воле Божией и надежда на успешную деятельность мою в пользу церкви Палестинской.

Боже, путеводивый Израиля от Синая до Сиона, путеводи и сохрани и нас на всем пути, предлежащем нам!

В семь часов пополудни все мы в трех собственных колясках выехали из Александро-Невской лавры по Белорусской дороге в Одессу и благополучно прибыли сюда 2 ноября перед вечерней, а остановились пожить в гостинице под названием «Ревельский Порт» супротив кафедрального Преображенского собора.

Во все эти дни путевания нашего осенняя погода была сносная, без дождей, без грязи, без снега, без заморозков. В городе Могилеве я побывал у преосвященного Исидора, потолстевшего и побелевшего в лице, а два дня (22 и 28 окт.) провел у настоятеля тамошнего Братского монастыря архимандрита Софонии, бывшего товарищем мне в духовной академии, и уговорил его перепроситься на службу при нашем посольстве в Константинополе.

Где-то на почтовой станции случилось мне видеть белорусского простолюдина, топившего тут печку, и узнать от него, как он молится Богу. Сперва он прочел мне наизусть Царю небесный, Пресвятая Троице, Отче наш и Верую во единаго, потом без остановки произнес: семь суть сакраментов – крещение, миропомазание, покаяние, причащение, священство, брак и елеосвящение, и наконец без остановки же, с чувством, с толком проговорил: «Наисвенша панна Мария по небу ходит и пана Иисуса за ручи́цу водит от рая до рая, от костела до костела; а в тех костелах вси святые сидят и на пана Иисуса глядят».

Оказалось, что он был униат.

Ноябрь, с 3 дня по 21-й. Так долго в Одессе задержало нас заготовление разных домашних надобностей, ожидание нескольких ящиков с моими книгами, отправленными из Петербурга по транспорту 7-го октября, и шитье подрясников, ряс и полурясок для всех членов миссии, которое нашим покроем не может быть изготовлено нигде заграницей.

День 21-й, Пятница. В пять часов пополудни пароход «Херсонес» отчалил от берега Одессы и понес нас в Константинополь. Нам попутен ветерок тихий. «Херсонес» идет ровно, плавно и нас не качает. С нами едет полковник Ковалевский. Он отправляется в Египет, Нубию, Абиссинию и далее приискивать золото для египетского паши. Его будет сопровождать туда отряд солдат пашийских.

Наступила светленькая ночь. Я пропел гимн: Коль славен наш Господь в Сионе, – помолился Сотворшему небо и землю, море и вся, яже в них, и заснул сном богатырским.

День 23-й, Воскресенье. Пароход наш в два часа пополудни бросил свой якорь в Золотом Роге, – заливе между Стамбулом и Галатой. Мы сошли с него на берег и на первый раз приютились в горницах посольского духовенства и в комнатах, назначенных для приема богомольцев, отправляющихся в Иерусалим.

День 25-й, Вторник. Был я у посланника Титова. Кто-то известил его, что я в Иерусалим везу щегольскую мебель, и он, передавши мне это известие, примолвил: «Не щеголять вам надобно в Святом Городе, а подавать пример жития скромного». Но я разуверил его, объявив твердо, что везу с собой книги свои, а не столы, стулья и диваны, о которых и не помышлял. Посланник отсоветовал мне говорить с Фаворским архиепископом Иерофеем о помещении миссии нашей в каком бы то ни было монастыре иерусалимском. Это дело лучше сделает патриарх Кирилл. На вопрос мой: могу ли я побывать у вселенского Анфима, у бывшего патриарха Григория VI, у синайского архиепископа Константия и в богословском училище на острове Халки, – собеседник мой ответил: «Подумаю».

День 26-й, Середа. И надумал, и сегодня, когда я представил ему сотрудника своего иеромонаха Феофана, разрешил мне посетить всех, о ком я говорил ему вчера, и просить вселенского проверить составленный мною список всех состоящих под священноначалием его архиереев.

День 27-й, Четверток. Утром я, Феофан и два студента, все мы принимали благословение сперва у Фаворского Иерофея в Иерусалимском подворье, а потом у вселенского Анфима в присутствии всего священного Синода его.

Фаворский наговорил мне много новостей. Вифлеемский митрополит Дионисий прибит францисканскими монахами. Латинский патриарх Валерга отправляется в Иерусалим на жительство там. Александрийский патриарх Иерофей хиротонисан в Каире митрополитом смирнским, архиепископом бейрутским Вениамином и севастийским архиепископом Фаддеем. Он строит в Александрии новую церковь и намерен рукоположить трех епископов для малой паствы своей. На ливийскую кафедру уже избран им синайский инок Каллистрат.

Я говорил собеседнику о том, что пора дозволить синаитам служить литургию в Каиро-джуванийском подворье их. Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе!¹⁶⁴

Вселенскому я хвалил виденные мною в кафедральной церкви его мозаические иконы, и особенно Предтечеву. Он спросил меня, почему Предтеча пишется с крыльями и, выслушав ответ мой: «Потому, что в пророчестве Малахии он назван ангелом, посланным от Бога приготовить путь Мессии»¹⁶⁵, – высказал другое объяснение: «Предтеча пишется с ангельскими крыльями потому, что он жил как бесплотный ангел». Я хотя-нехотя согласился с ним. Затем патриарх пригласил нас присутствовать при соборном служении его в день памяти Св. апостола Андрея Первозванного, а накануне сего праздника ночевать в его кельях, дабы тут выслушать утреню, а в патриаршей церкви Св. Георгия канон праздничный.

День 29-й, Суббота. В четыре часа пополудни мы отправились к его всесвятейшеству. Он принял нас, как отец детей своих, и разделил с нами вечернюю трапезу, в час которой и после которой говорено было о многом. Сперва была речь о новой камилавке для униатов в Турции. Досточтимый собеседник поведал мне, что известное тяжебное дело о ней кончилось на днях, показал одобренную султаном и припечатанную патриаршей печатью образцовую камилавку для всех униатов в Турции. Она походит на греческую: разница только в вишневом цвете и в шести углах верха её. Вселенский разошлет по всем патриархам подобные наглавия; и им вместе с нашими консулами останется наблюдать за исполнением воли падишаха. Потом спрашивал я владыку: справедлив ли слух об обращении какого-то знаменитого раввина в православие в Константинополе. Он ответил, что никакой раввин не крестился, а было вот что. «Одна еврейка, которой муж сделался христианином, по закону своему требовала развода с ним. Его позвали в синагогу для удостоверения, точно ли он переменил прежнюю веру и он с дерзновением исповедал там Иисуса Мессией. Его отпустили с миром. Кроме этого еврея на Афоне готовятся ко крещению десять-пятнадцать евреев». После сего была речь о проповедниках греческих и о богословском училище на острове Халки. Оказалось, что не при всех митрополитах состоят проповедники, и что их готовит сие благоустроенное училище, в которое и антиохийский патриарх Мефодий из Дамаска прислал двух питомцев, да амидийский митрополит Макарий, недавно покинувший унию и принявший православие, пришлет юношей своих. От вселенского узнал я то, что викарий филиппопольского митрополита епископ Макарий, недавно отпадший в латинство, раскаялся, и теперь спасается на Афоне.

Во время ужина наилучший псалт пел догматик Всемирную славу, от человек прозябшую, но так гнусил и так вопил по-турецки, что мои студенты, позади которых он стоял, едва удерживались от смеха, закусивши свои губы.

После ужина я показал патриарху напечатанный турецким правительством адрес-календарь на 1847 г., в котором помещен список митрополий, подведомых вселенскому престолу, и, выразив сожаление о неполноте его, так как в нем не напечатаны названия епископий и имена епископов, объявил ему, что в Петербурге приготовлен для печати список всех православных патриархий и входящих в состав их митрополий и епископий, переведенный мною по-гречески, и просил его проверить этот список и дополнить указанием местопребывания каждого архиерея. Его святейшество ответил мне, что он прикажет составить для меня свой список, самый верный и полный, и пришлет его ко мне дня через два (Прислал). После сего он захлопал в ладоши. Явился диакон и, выслушав приказ владыки принести две мантии и две митры, тотчас принес их и положил пред нами на стол. Одна мантия и одна митра были греческая, патриаршая, а другую подобную двоицу подарило его святейшеству наше министерство иностранных дел за возведение посольского иеромонаха Амвросия в сан архимандрита. Патриаршая митра кованая из серебра, позолоченная и украшенная по местам драгоценными камнями, в виде короны с двумя зубчатыми поясами, один над другим, и с двуглавым бриллиантовым орлом спереди, эта митра в сравнении с нашей из парчи, без драгоценных камней, казалась блистательною прихотью, вполне затмевающей наш дешевенький подарок. Что касается нашей мантии, то и она не во всем походила на патриаршую: у ней не было короткой нашивки с борами и бахромой, пристегиваемой сзади к воротнику мантии патриаршей. Первосвятительская корона, сделанная в 1741 году, стоит 100 000 пиастров (5000 р.), а наша – не более 600 р. Посмотрев да посравнив эти две вещи, я понял, что патриарх был не очень доволен нашим скудным подарком, и хотя не выражал своего недовольства, но не утерпел, сказал мне: «Я желал бы послать в Петербург свою мантию для образца». На это я ответил ему: τί θα εἰπῇ βασιλεὺς ἡμῶν? как это покажется царю нашему? За сим последовало обоюдное молчание и прощание на сон грядущий.

День 30-й, Воскресенье. В четыре часа пополуночи нас разбудил протосингелл патриарха и отвел в горницу его, где мы и выслушали полунощницу и утреню до канона. По окончании этой службы, совершенной втихомолку, всесвятейший вместе с нами сошел в церковь Св. Георгия, и тут стал на возвышенной кафедре своей у южной стены и тотчас сам запел канон Богородичный: ἀνοίξω τό στόμα μου, – Отверзу уста моя. Я и о. Феофан поместились по правую сторону его в стасидиях, а студенты мои стали впереди народа; по левую же сторону стоял логофет великой церкви Константинопольской. В минуты пения девятой песни канона синодальные митрополиты, числом двенадцать, попарно подходили к патриарху, кланялись ему в пояс, целовали его руку, и так принимали его благословение на совершение с ним божественной литургии. Когда певец и с ним народ начал петь Слава в вышних Богу и на земли мир, патриарх сошел с кафедры своей, стал среди церкви у высокого кресла, и тут облачился в приличные одежды, присланные из России, но митру надел на голову свою, не нашу, а ту, которую показывал нам вчера после ужина. К нему, по зову архидиакона: Архиереи изыдите, из алтаря попарно вышли 12-ть митрополитов в саккосах и омофорах с длинноватыми Служебниками у левой стороны груди, но без митр, в черных клобуках, и стали не рядом с ним на одной линии, а вдоль церкви, шесть направо и шесть налево, как у нас при архиерейском служении становятся архимандриты и священники. Немножко странно было нам видеть их в клобуках на местах священнических; но зато служебники, поддерживаемые шуйцами у персей, доказывали, что иконописцы изображали святителей с книгами же у персей не по произволу своему, а по подражанию живым архиереям, выходившим из алтарей с книгами же у груди. Началась литургия Св. Иоанна Златоустаго. После Приидите, поклонимся и пр. патриарх и митрополиты вошли в алтарь; туда же вошел и я для наблюдения за первосвятительским священнослужением. Он кадил престол, святые образа и народ, держа в шуйце драгоценный посох, обычный, архиерейский, но без сулога; сослужащие же с ним установились у св. трапезы так, как стоят священники. Ектении об оглашенных не были произносимы. Херувимская песнь длилась пока все митрополиты после патриарха помянули известных им живых и усопших. Верую во единого Бога Отца наизусть читал логофет. Патриарх, причастившись св. тайн, преподал тело и кровь Христову каждому митрополиту, как наш архиерей преподает их священникам. После обедни все сослужившие с ним и мы взошли в патриаршую приемную горницу и уселись на своих местах, – я подле патриарха. Поданы были всем варенье с водой, кофе и трубки с курительным табаком. Я не курил его, а только дул сквозь чубук в трубку и произвел дым столбом. Патриарх просил меня сказать нашему посланнику, что он тайно поминал государя нашего в молитвах своих и его самого (Титова) и что наш практор в Кидонии притесняет там одного грека, который гораздо лучше притеснителя своего служил бы нашим интересам, если бы признан был нашим практором там. Принимая прощальное благословение его всесвятейшества, я получил от него письмо к начальнику богословского училища на острове Халки митрополиту Тибалдо¹⁶⁶; потом зашел к живущему у патриарха архиерею Панарету, по приглашению его. Он, к удивлению моему, поведал мне, что живущий в Константинополе русский подданный грек Спандони не отдает ему 100 голландских червонцев, и просил наше посольство понудить сего должника к уплате долга его. Я промолчал. От сего докучливого архиерея меня провели к сербскому депутату. От него я узнал, что патриарх сегодня молился о спасении сербского народа, по завещанию бывшего правителя Сербии, Милоша Обреновича старшего, который пожертвовал для сего богоугодного дела в общинную казну патриархии 50 000 пиастров.

NB. Сербский депутат говорил со мной по-латыни и по-немецки.

Декабрь, день 2-й. В Константинополе живет папский миссионер, который хорошо знает язык церковнославянский. Он купил здесь богослужебные книги, напечатанные в России, и послал их папе, а турецкому министру иностранных дел показал в них моление о потреблении агарянского царства. И вот теперь здешние книгопытатели вырезывают эти моления и вырывают те страницы, где напечатаны имена наших царей, цариц и их чад. Жаль мне болгар, которые охотно покупают наши богослужебные книги. Я боюсь, как бы агаряне не стали притеснять их под предлогом розыска этих книг для уничтожения в них речений, противных агарянскому владычеству их.

Дни 7, 8 и 9-й и ночи их проведены были мною в подворье Иерусалимской патриархии, у Фаворского архиепископа Иерофея. Он сообщил мне много новостей и дозволил осмотреть подворную библиотеку.

Вот новости. В Константинополе носится слух, будто иерусалимский патриарх Кирилл будет переведен в Дамаск на кафедру первосвятителя антиохийского, а Фаворский Иерофей на кафедру Иерусалимскую (Я не верю этому слуху, пущенному, вероятно, самим Иерофеем, хоть он и уверял меня, что ему не хочется быть иерусалимским).

Греческое правительство недавно возвратило имения Св. Гробу, Синаю и Афону (Хорошо! Правда есть основание царств).

Синайский иеромонах Каллистрат, успешно хлопотавший в Афинах о возвращении имений Синайской обители, посвящен в сан митрополита ливийского (Да просветится свет его пред человеки!)

Иерусалимские армяне ладят со святогробцами, и заодно с ними подали в Порту жалобу на латинских монахов, шумящих и ратующих в Вифлееме безрассудно (Се что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе¹⁶⁷).

Назад тому год, падишах всем палестинским отцам дал фирман, повелевающий им владеть теми Святыми местами, на каких кого застал сей приказ, и не домогаться новых приобретений (Посмотрим, как исполнится султанский nec plus ultra).

Монастырю, что на острове Ха́лки, в котором ныне помещается богословское училище, принадлежит в Молдавии имение под названием Ааро́н-во́да, и дает ему 1600 голландских червонцев ежегодно.

Бывший вселенский первосвятитель Григорий VI, по удалении Константия, яко руссофрона, т. е. приверженца России, получил патриаршее достоинство за 3 000 000 пиастров (150 000 руб.).

Нынешний патриарх Анфим сребролюбив.

Иаковитский патриарх Иаков, живущий в монастыре Сафра́н близ Мардина, – говорят, – не прочь от православия. А ему подведомы 14-ть митрополитов в Месопотамии и два в Индии (Хорошо, как бы нашего полку прибыло).

Греко-униатский патриарх Максим не хочет носить новой камилавки с шестью углами, а клиру своему позволяет это.

Этот Максим судился с амидийским митрополитом Макарием за два дома в Диарбекире, но не выиграл тяжбы. Преосвященный Макарий судебным порядком доказал, что эти дома были куплены им на собственные деньги. В одном из них он открыл училище.

Таковы фаворские новости. А небольшую библиотеку Иерусалимского подворья я осмотрел бегло, и нашедши в ней, кроме книг о России, рукопись в лист, содержащую письма, векселя и разные дееписания иерусалимских патриархов, выпросил ее у Фаворского для домашнего просмотра и многое выписал из нее для ознакомления с историей Иерусалимского патриархата. Выдержки из этой рукописи задержали меня в Константинополе на весь декабрь месяц.

Из числа книг о России занимательным показался мне Лексикон треязычный, напечатанный в Москве в 1704 году, с предисловием, которое помещаю здесь, как книжную новость для меня и для многих.

«Лексикон треязычный сиречь, речений славенских, еллиногреческих и латинских сокровище, из различных древних и новых книг собранное и по словенскому алфавиту в чин расположенное, ныне же повелением державнейшаго, великого государя царя, и великого князя Петра Алексиевича, всея великия и малыя и белыя России самодержца. При благороднейшем Государе нашем Царевиче и великом князе Алексии Петровиче: в царствующем великом граде Москве, в его царстей типографии типом изданое. В лето миробытия ҂зсг҃і, от воплощения же Бога Слова ҂аψд^го индикта іг҃, месяца декемвриа первое.

Любезному читателю о Господе радоватися.

Три языки повествует писание Божественное бывшия на кресте Спасителя нашего Христа Господа, еврейский, греческий и латинский. Тайна по истинне сокровенна в сем треязычии. Ибо еврейский язык есть язык свят. Греческий язык есть язык премудрости. Латинский язык есть язык единоначальствия.

Сими убо треми языки титло Христа распятого состояшеся, яко да яве будет, оного быти единого от Троицы и языками убо, слово быти предвечно назнаменуется. Еврейским, святого святых, греческим Отчую предвечную премудрость, латинским всея твари едино начальствующа Господа быти, веруем и исповедуем.

Соизволили и нам таинственному сему последовати чину, и на умножение славы треми языки прославленого имене Христа распятаго, к сим же и на общую пользу, треязычный сей лексикон типом обнародствовати.

Трех язык ве́рша краснозрачнеи цвети

Благоухают. Обирайте дети,

Плод мудрости сей вас да услаждает,

Старым и юным жезл в жизни бывает.

Того ради и благочестивейшии наши Российстии царие, яко во истину суще благочестия и престола греческаго преемницы, тако и премудрости оных явишася ревнители и хранители, и издревле даже доныне еллиногреческих наук училища тщательно в своей благочестивей державе умножают, яко рещи прежде в Киеве, а ныне и в самом царствующем граде Москве, идеже и мы который талантец славеногреколатинских наук Божиею помощию приобретохом. Сий зде любезныя нашея отчизны мудролюбуем, чрез сию книжицу преподаем, яко да утесняемая в Грецех премудрость, зде в православном Государстве плодится, во утверждение правых Греческих догмат и языка. Приложися же и третий язык латинский того ради, яко ныне по кругу земному сей диалект паче иных в гражданских и школьных делах обносится.

Ведяще же, яко во многих, паче же мудрших и старших совет спасение упросихом дела сего к смотрительству и правиму суждению мужей премудрых и богословных, и в первых убо премудраго и превелебнаго отца, преосвященнаго Стефана Яворскаго митрополита рязанскаго и муромскаго, мужа суща словом и делом преславна и православна, в латинском же и славенском языцех изящна. Богословии и свободных наук верху не краем перста коснувшася. Еще пречестнаго отца Рафаила, краснопольскаго, ректора тогда бывша московскаго славенолатинскаго училища, и сего в таковых же учениях, и во изрядстве латинскаго диалекта по первом вторствующа. По сих же и греков трудолюбивую двоицу, отцев иеромонахов Иоанникиа и Софрония Лихудов учителей наших любомудрейших: их же изящность какова и колика на еллиногреческом языце, и в латинском искуство, от плод их познати удобь есть, имущему разум здрав и независтен.

Убо толик имея премудрых и православных свидетелей облак, стяжи сию книгу любезно, а потрудившихся в ней, где кая погрешность приключится (яко в новом и необычном деле) прощения сподоби. Любви твоей небесных и земных благ желателие.

Московския типографии справщик Феодор Поликарпов, со всем в деле сем трудившимся клевретством».

Кроме этого Лексикона прочитана была мною рукопись на греческом языке о посольстве Феодора Байкова и переводчика Николая Спафаря в Китай через Сибирь в 1675 году. Им даны были 50 000 рублей на путевые издержки, разные покупки и на обмен китайских изделий. Любопытная рукопись. – Βίβλος, ἐν ᾗ γέγραπται ἡ ὁδοιπορία τῆς βασιλείας τοῦ Σιμπιρίου ἀπό τῆς πόλεως Τομπόλσκης μέχρι καὶ τῶν ὀρίων τοῦ βασιλείου τῆς Χῆνας, ἐν ἔτει ἀδαμιαίῳ 7183 μηνὸς μαΐου ζ-ῃ. – Ἐγράφη δὲ αὕτη ἡ βίβλος, ὅταν κατὰ προσταγήν τοῦ μεγάλου Αὐθέντος, βασιλέως καὶ μεγάλου Κνέζου Ἀλεξίου Μιχαηλοβίτζου, πάσης μεγάλης, μικρᾶς τε καὶ λευκῆς Ῥωσσίας αὐτοκράτορος. Ἐπέμφθη ἀπὸ τῆς Μόσκβας μετὰ πρεσβείας εἰς τὸ βασίλειον τῆς Χῆνας Νικὀλαος ὁ Σπαθάριος ἐν ἔτει ἀπὸ Ἀδὰμ 7183 μαΐου ζ-ῃ,– то есть: Книга, в которой описано путешествие по царству Сибирскому от города Тобольска до пределов царства Китайского, в лето Адамово 7183-е, месяца мая 7-го. А написана эта книга, когда по велению великого государя, царя и великого князя Алексия Михайловича, всея великия, малыя и белыя России самодержца, отправлен был из Москвы с посольством в царство Китайское Николай Спафарий в лето от Адама 7183-е, мая 7-го».

«Переписана же эта книга с манускрипта Спафария в 1693 году от Р. X. в месяце октябре, в Москве, по приказанию преподобнейшего архимандрита иерусалимского (имя его опущено), когда и сам он находился в этом городе».

Содержание её. Зимний путь от Москвы до Тобольска. – В 1675 году, мая 2-го, Байков и Спафарий отправились на трех судах по реке Иртышу. – Описание этой реки. – Описание реки Оби от истоков её до впадения в море. – Год 7184-й. – Описание Байкальского моря, кругом от устья реки Ангары, вытекающей из Байкала, до начала устья её. – Описание реки Лены. – Описание Далайи, – Δαλαΐας, и реки Аргуна. – Описание Каспийского моря. – Описание Китайского государства до великой стены. – Описание города Пекина и двора китайского хана, и о том, как вошли мы в Пекин и как явились в ханский дворец с грамотой великого государя, как позваны были на обед; и о китайском народе, о житье его и зодчестве.

К этой же рукописи присовокуплены:

Сказание о начале Москвы;

Родословие московских князей, оконченное сказанием о Петре митрополите;

Сказание о Ермаке,

и Беседы Кирилла философа Константинопольского (τοῦ Ῥωμαίου) с великим князем киевским Владимиром, еще некрещеным¹⁶⁸.

Многосодержателен вышепомянутый рукописный кодекс Иерусалимских патриархов. Из него я выписал весьма многое. Например, о Грузии и России. Около 150 лет назад от нашего времени, в Грузии не крестили детей, а только миром помазывали; игумены же, попы и князи продавали христиан агарянам. В царствование Петра Великого Восточная церковь печалилась о нечистом православии Киевской академии, и в том же обличала Стефана Яворского не в бровь, а прямо в глаз, и напечатала опровержение его богословских уроков. Палестинские святители письмами благодарили Иоанна Стефановича Мазепу, кавалера ордена Андрея Первозванного и гетмана великия Казакии, за его усердие к Св. Гробу и за богатые пожертвования¹⁶⁹.

День 10-й. Неудобство наших помещений в посольском доме, где и почтамт наш, но нужно мне нанять две комнаты в частном христианском доме, близ реченного почтамта, на торной улице Перы. Сюда мы все перешли сегодня и прилежно занялись своим ученым делом. Я кроме выписок из помянутого кодекса, перевел с греческого два устава, данные Афонским монастырям греческими царями Иоанном Цимисхием в 970 году и Константином Мономахом в 1046 году¹⁷⁰.

День 13-й. Здесь со дня на день ожидают прибытия посла римского папы Пия IX. Султан выслал пароход навстречу ему; а в доме, где будет жить этот сановник римский, уже поставлена почетная стража. Sic fama clamat¹⁷¹.

День 6-й. Сегодня константинопольский патриарх Анфим прислал мне обещанный им список иерархов Восточной православно-кафолической церкви. В этом списке верно показаны подведомые престолу его епархиальные архиереи, кроме ионических, сербских и еллинских в царстве Греческом и святители самостоятельного архиепископства Кипрского. Что же касается до прочих трех патриархатов, то в список внесены только одни епархии их без показания имен архиереев.

День 22-й. Русский перевод этого списка с прибавлением непоказанных в нем имен патриархов и архиереев и их местопребываний послал сегодня Сербиновичу. В письме к нему присказано вот что: «В списке Синайский архиепископ поставлен в ряду святителей, подведомых престолу патриарха Иерусалимского. Так и быть должно. Ибо во всех древних списках он числится между архиепископами церкви Палестинской. Нельзя называть и писать его самостоятельным, – αὐτοκέφαλος, потому что самостоятельность предоставлена собственно не ему, а монастырю Синайскому».

День 23-й. Был я у посланника В. П. Титова и говорил ему а. об упрочении будущей судьбы членов нашей духовной миссии в Иерусалиме; б. о холодности наших синодалов к духовенству, служащему при министерстве иностранных дел; в. о трудности путешествовать по Сирии и Палестине в месяцах декабре и январе по причине разлития горных потоков и грязи и г. о нашем помещении в Архангельском монастыре Св. Града.

День 26-й. Было последнее, прощальное свидание мое с вселенским Анфимом и с Фаворским Иерофеем.

Конец.

Богу слава.