Иоанн Златоуст по его письмам¹

В сегодняшний Златоустовский праздник мы намереваемся остановить ваше просвещенное внимание на том предмете, который в нашей литературе до сих пор еще не исследовался специально, а между тем заслуживает тщательного рассмотрения, именно остановимся на великом образе св. Иоанна Златоуста, как он выступает для нас в его письмах. Известно, что письма составляют драгоценнейший материал для постижения души человека, в них больше, чем в ином роде писания того или другого автора отражается его внутреннее, сокровенное – глубочайшие тайники его духовного мира, ибо письма пишутся свободно, непосредственно и в них изливается все, чем полна душа пишущего. Всех писем св. Иоанна Златоуста до нас сохранилось около 238², в большинстве случаев они кратки, но есть и письма, весьма пространные, особенно к диакониссе Олимпиаде (числом 17). Св. Златоуст пишет к страждущим вместе с ним за дело Церкви, к лицам, глубоко сочувствующим его страданиям и желающим всячески их облегчить: пишет епископам, пресвитерам, диаконам, монахам, диакониссам и светским лицам. Все письма посылались им в изгнании (404–407 г.), частью из Кукуза, местечка, лежавшего в Малой Армении, частью из Арависа, укрепленного места, куда святитель на некоторое время должен был бежать через полтора года своего заключения в Кукузе, спасаясь от диких набегов разбойников-исаврян; только немногие письма отправлены по дороге к месту заточения.³

***

Великая душа познается в страданиях. И св. Златоуст выступает перед нами в своих письмах, прежде всего, как мученик, страдалец – Златоуст низверженный, Златоуст поруганный. Вот как описывает он свое положение в изгнании:«Живем в пустыннейшем месте, пустыннее которого нет во всей нашей вселенной; мы постоянно в осаде от страха со стороны разбойников и терпим множество скорбей, как это естественно на чужой стороне и в такой пустыне».⁴ «Живем в самой жесточайшей пустыни».⁵ «Прежде в самый разгар зимы мы постоянно переходили с места на место, останавливаясь то в городах, то в ущельях и лесистых долинах, и повсюду преследуемые исаврийцами. Наконец, когда здешние бедствия несколько поутихли, оставив пустыни, мы поспешно двинулись в Аравис, находя его крепость безопаснее других месть и теперь живем в ней... хуже, чем в любой тюрьме».⁶ Особенно много страданий испытал св. Златоуст на пути к месту своего заточения. Из Кесарии Каппадокийской по дороге к месту своей ссылки он пишет Феодоре: «Мы убиты, мы измучены, мы перенесли тысячу смертей. Подробнее могут рассказать тебе об этом податели сего письма... Я должен был ехать и день и ночь, томимый зноем, измождаемый невозможностью заснуть, погибая от неимения самых необходимых предметов и недостатка людей, которые могли бы оказать помощь. Даже участь каторжников и острожников не так тяжела, как то, что мы вытерпели и до сих пор терпим».⁷ А в письме к Олимпиаде читаем: «Не говорю уже о бедствиях, какие терплю я в Константинополе, но ты можешь вообразить, сколько потерпел я по удалении из Константинополя, сколько перенес неприятностей во время долгого и тяжкого путешествия моего, а многие из этих неприятностей достаточны были к тому, чтобы уморить человека, сколько перенес по прибыти сюда, сколько по переселении меня из Кукуза, сколько после пребывания моего в Арависе».⁸ «Ничем не лучше, даже гораздо хуже, чем мертвецы, провел я эти два месяца. Я жил только для того, чтобы чувствовать одни несчастия, которые со всех сторон обложили меня; все было для меня ночь – и день, и рассвет, и полдень».⁹ Святитель не один раз говорить о своей утружденной плоти, о своих разбитых костях.¹⁰

Златоуст подробно описывает те злоключения, какие ему пришлось перенести от епископа Фаретрия и единомышленных ему клириков в Кесарии, по дороге к месту своего заключения. «Наконец, – пишет святитель, – я достиг Kecapии, утомленный, исчахший, лежащий в самой высшей степени огненной лихорадки моей, расслабленный, страдающий последнею степенью страданий, приискал себе квартиру на самом краю города и старался как-нибудь сойтись с лекарями, чтобы погасить эту печь, которая налила меня... Меня снедал нестерпимый жар, утомление, бессонница... Я пришел в город почти мертвый. И вот при таких обстоятельствах «вдруг под зарю целая когорта иноков (для выражения бешенства их, можно назвать их когортою) приступила к тому дому, где был я и начала грозить, что она зажжет дом, обратит его в пепел, и причинит самое крайнее зло, если я не выйду из города». Все это было сделано по наущению еп. Фаретрия, прикрывавшегося сначала добрыми чувствами к Златоусту, и желавшего будто бы оказать ему в Kecaрии всякую любовь. Заступничество светской власти не помогло; святителю угрожала явная смерть; все его просьбы, чтоб ему было дано несколько дней отсрочки ввиду его болезни, не помогли. Страждущий святитель выходит из города и обретает убежище на вилле добродетельной Селевкии, жены Руфина, которая умолила его остановиться в ее доме, отстоявшем от города на расстоянии пяти миль. Но и здесь еп. Фаретрий и его единомышленники не оставили болящего святителя в покое. В полночь ворвались враги Златоуста и нагло настаивали, принуждали Селевкию изгнать его из виллы. И вот в темную безлунную ночь, при потушенных факелах, из боязни исаврийцев, сделавших тогда нападете на Kecapию, тяжко болящий святитель вынужден был отправиться в дальнейшее опасное путешествие по горам. Носилки, на которых он лежал падают с мула, он поднимается, поддерживаемый пресвитером Евсевием. «Меня, – пишет он, – вели за руку, или лучше сказать, волокли, потому что невозможно было идти в таком неудобном месте, по этим тяжким горам, и еще в полночь».¹¹ Тяжело подвергаться страданиям от тех людей, от которых никак не ожидаешь страданий!...

Но среди всех испытаний св. Иоанн Златоуст тверд, как скала и обнаруживает величайшее христианское терпение. В письме к Феодоре, описавши свои страдания, он продолжает: «Слава Богу и за это! Мы никогда не перестанем прославлять Его за все. «Буди имя Его благословенно во веки» (Иов. 1:21).¹² В письме к Исанию говорит: «Слава Богу за все! Это изречение – роковой удар диаволу. Кто его употребляет, для того оно величайший залог неприкосновенности и радости среди всякого рода опасностей. Как только произнесешь его, мгновенно разгоняются облака печали».¹³ «Может быть, Богу угодно, – утешает святитель скорбящую диакониссу Олимпиаду, – длиннее распространить круги моего течения, именно потому чтобы венцы мои сделать блистательнее.¹⁴ Ибо то моя истинная прибыль, то мое богатство, то моя издержка грехов моих, чтобы беспрерывно путешествовать среди величайших испытаний, чтобы подвергаться им от таких людей, от которых я никак не ожидал».¹⁵

В своих скорбях Златоуст обнаруживает необыкновенное христианское спокойствие, миром веет от всех его писем. Согласно с апостолом Павлом, он может сказать о себе: «аз бо навыкох, в нихже есмь, доволен быши» (Филип. 4, 11). Он даже выражает довольство, что находится в Кукузе. «Чрезвычайно пустынное место Кукуз, при всем том он не столько печалит нас своею пустынностью, сколько радует тишиною и совершенным спокойствием. Мы нашли в этой пустыне, как будто своего рода пристань, и теперь, живя здесь, отдыхаем от дорожных бедствий».¹⁶ Он просит Олимпиаду не скорбеть, что ей не удалось переместить его из Кукуза в какое-нибудь другое место. «Здесь, – пишет он, – спокойствие, тишина».¹⁷ Пресвитер Констанций сообщает о Кукузах, что жить здесь приятно, «наслаждаясь сообществом святейшего епископа, тишиною здешнего места».¹⁸

В своем изгнании Златоуст – мученик и страдалец, находит величайшее для себя утешение в отправлении писем друзьям и в получении писем от них. «Как ни много волн, – говорит он, – окружает нас всюду: и пустынность места, и осадное положение, и нашествие исаврийцев, и ежедневно грозящая смерть (мы постоянно живем об руку со смертью, заключившись в этой крепости, как в тюрьме, и страдая тяжким телесным недугом), при всем том, несмотря на все злополучие, мы почерпаем немалое утешение среди этих бедствий в вашей любви... Не забывайте же нас никогда, какое бы расстояние ни разделяло нас, и не поставьте за труд писать к нам постоянно, как только дозволит возможность, радуя нас известиями о своем здоровье».¹⁹ Чуть ли не в каждом своем письме он просит друзей писать ему,²⁰ а если возможно, посетить его и лично.²¹ Иногда, впрочем, он и отклоняет желание прибыть к нему, указывая на возможные опасности. Жалуется, что не находит людей, которые могли бы оказать ему услугу в передаче писем.²² Письма вообще трудно было доставлять, так как все дороги, ведущие в Кукуз, не один раз были повсюду заграждены.²³

Письма друзей, людей преданных делу веры и церкви, глубоко радуют святителя. «Ты облобызал, – пишет он военному начальнику Феодосию, – мое письмо. А я облобызал тебя самого, виновника письма, обнял тебя обеими руками, обвившись вокруг шеи, и расцеловал твою любезную мне голову, почувствовал большое подкрепление. Мне показалось, что не письмо только твое пришло, но будто бы ты сам приехал и находишься вместе с нами. Такое впечатление произвело на меня твое письмо. Впрочем, такова всегда природа искренней любви, хотя бы лучи ее проникали только через письма, они делают видимым самый источник этих писем, что и привелось нам испытать».²⁴

Не собственные страдания волнуют св. Златоуста, а он всячески желает облегчить страдания друзей.²⁵ Его любовь к последним беспредельна. «Несмотря на дальность расстояния, – пишет святитель пресвитеру Роману, – мы всегда вспоминаем о тебе и никогда, в какую бы пустыню нас ни заточили, не можем забыть о твоей любви, но постоянно представляем и воображаем тебя очами любви, как бы в нашем присутствии и подле нас или лучше непрестанно видим тебя».²⁶ Любимое выражение Златоуста: «хотя мы и далеко от вас живем, при всем том крепко связаны с вами узами любви».²⁷

Своих друзей святитель постоянно носит в своем сердце ²⁸ и никакие скорби и страдания не могут ослабить его привязанности к ним. «Как ни далеко живу я от вас, – пишет св. Иоанн Златоуст Халкидии, – каких ни представляет помех дальность расстояния между нами и как ни удручен я разного рода горестями..., ничто не в состоянии воспрепятствовать мне незабвенно помнить о твоей степенности, несмотря ни на что, я доселе храню в полной силе ту любовь, которую с самого начала возымел к тебе и к твоему дому, не дозволяя ей ослабнуть ни под влиянием времени, ни дальности расстояния».²⁹ «Надеюсь, – пишет Златоуст Антиохейским пресвитерам, – вы не будете думать, чтобы мы охладели или когда-нибудь сделались равнодушны в расположении к вам. Любы николиже отпадаст (1Кор.13:8), и сколько бы ни прошло времени, до какой бы степени ни возросло затруднительное положение обстоятельств, как бы ни увеличилось расстояние, разделяющее нас с вами, она ничем не пресечется и никогда не ослабеет, но будет от этого усиливаться и возрастат».³⁰ «Где бы нам ни пришлось быть, хотя бы нас послали на край самый света, в страну еще более пустынную, чем эта, повсюду пойдем с мыслью о вас, запечатлев вас в своем уме и заключив в сердце».³¹

С другой стороны, любовь и расположение друзей делает то, что пустыня, где живет святитель уже не кажется ему пустынею и он ободрен, утешен, среди постоянных, постигающих его скорбей. «Что, в самом деле, может сравниться с любовью? Ничто. Это корень, источник и матерь всех благ; это добродетель, чуждая какого бы то ни было лишения, добродетель, сопряженная с удовольствием и приносящая одну непрерывную радость искренно усвоившим ее... Она не расторгается расстояниями пространства, не блекнет от давности лет, не побеждается стечением обстоятельств, но постоянно растет ввысь и разливается, как пламень».³² Любовь друзей побуждала их посылать иногда Златоусту материальное вспоможение, но он возвращал его с благодарностью, говоря, что не нуждается, а если придет нужда, то охотно им воспользуется. Вот что пишет св. Златоуст Дюгену: «Усердно прошу тебя, по поводу присланных тобою подарков: не беспокойся о нас нисколько. Удовольствовавшись и насладившись честью получения их, мы возвращаем их тебе не из пренебрежения, не потому чтобы не были уверены в твоем благородстве, но потому что не терпим нужды. Точно также поступили мы и в отношении ко многим другим лицам, так как и многие другие, достойные тебя по благородству и горячо нам преданные, делали нам, как легко может удостовериться твоя достопочтенность, тоже самое: и пред всеми ими нам достаточно было в оправдание того же, что мы просим уважить и тебя самого. Если бы мы действительно были в нужде, то потребовали бы нужного с полною откровенностью, как своей собственности и ты увидишь это на опыте».³³ Последнюю мысль св. Златоуст еще сильнее выражает в письме к Картерии, возвращая ей также присланное ею. «Если... когда-нибудь придет нужда, то ты увидишь, как смело и доверчиво мы напишем к тебе, чтобы прислать нам это. Таким образом, мы оправдываем твои собственный слова. В конце письма ты говоришь: «покажи, что ты удостаиваешь нас своего доверия и пользуешься нашими, как своею собственностью». Итак, если тебе угодно, как и действительно ты хочешь этого, чтобы мы так полагались на тебя и пользовались твоим, как собственностью, то пришли мне это тогда, когда я напишу. Выражая желание, чтобы это было прислано мне тогда, когда я захочу, а не тогда, когда мне не нужно, я даю тебе, таким образом, очевиднейшее доказательство, что смотрю на это именно как на свою собственность».³⁴

Если бы Златоуст нуждался, он сказал бы, подобно своему великому учителю Павлу: «я получил все, и избыточествую; я доволен, получив от Епафродита посланное вами, как благовонное курение, жертву приятную, благоугодную Богу» (Фил.4:18). Но св. Златоуст, по его словам не чувствует нужды, а лишнее ему не требуется: ни против чего он так не вооружался, как против роскоши. В изгнании он просит у своих друзей только дерзновенных молитв, «ибо этого рода помощь не слабеет от времени и не задерживается дальностью расстояния, но, где бы ни жил человек, имеющий дерзновение пред Богом,... он может принести таким образом величайшую пользу и далеко от него живущим».³⁵

В письмах св. Иоанна Златоуста ярко выступает пред нами его великий образ, как пастыря Церкви.

Современное состояние церковных дел св. Златоуст, в одном из своих писем к Олимпиаде, изображает в таких истинно художественных чертах. «Что смущает твою душу? – спрашивает он Олимпиаду. – О чем скорбишь ты и крушишься? Что жестокая и мрачная непогода облегла Церковь и все обратилось в безлунную ночь? Что день ото дня высоко поднимаются волны, мучась родами жестоких кораблекрушений? Что больше и больше растешь и умножается гибель вселенной? Все это и сам я знаю, и никто против этого не спорит. Даже если хочешь, я сам начертаю картину настоящих событий, дабы яснее представить тебе печальное зрелище. Теперь все мы видим море, до самой бездны разверзшееся, пловцы: одни мертвые носятся верху волн, другие – уже опустились ко дну, корабли разрушаются, паруса рвутся, мачты ломаются, весла выпадают из рук гребцов, кормчие без рулей сидят на кормах, сложивши руки, и не зная что делать, только плачут, испускают пронзительные вопли, сетуют и рыдают. Не видно ни неба, ни моря, всюду одна тьма глубокая, густая и непроницаемая, которая не позволяет рассмотреть даже того, кто подле стоит; пловцов встречают одни морские звери и необычайный шум волн. Но зачем ловлю неуловимое? Какой бы ни приискал я образ для настоящих бедствий – все же слово мое отступает назад, бедствия выше его».³⁶

Среди этой церковной бури и непогоды св. Златоуст все свое упование возлагает на Правителя всех происшествий, Который не искусством побеждает непогоды, но единым мановением укрощает бурю.³⁷ Со своей стороны он бодрствует, как добрый кормчий и старается все сделать, чтобы спасти корабль церковный, обуреваемый волнами. Он всячески желает восстановить нарушенный мир Церкви: он часто напоминает о том, чтобы церковная жизнь направлялась сообразно церковным законам, которые ныне поруганы. «Пусть составится, – пишет он, – неподкупное судилище, тогда мы готовы судиться, защищаться и доказать, что мы невинны в том, что на нас взносят, как и действительно невинны; теперь же сделанное ими совершенно несообразно, ни с законами, ни с церковным каноном».³⁸

Борющихся борцов среди бури и непогоды, часто выбивающихся совершенно из сил и встречающих только «морских зверей и необычайный шум волн», св. Златоуст всячески воодушевляет к христианскому мужеству, терпению и достодолжному исполнение своего пастырского служения. «Чем страшнее буря, – пишет святитель пресвитеру Геронтию, – чем больше зла, чем сильнее препятствия, чем многочисленнее наветники, тем решительнее восстань и сам, убеждай и других взяться вместе с тобою за эту добрую стражбу».³⁹ «Когда пастухи видят, что овцам их отовсюду грозит большая гибель, то становятся особенно неусыпны и деятельны, берутся за пращу и прибегают к разным другим средствам, чтобы прогнать от стада всякую опасность. Если Иаков, которому вверены были бессловесные овцы, работал целых четырнадцать лет, не зная сна, томясь от холода и зноя, и работал за самую последнюю плату наемщика, то подумай, чего не обязаны сделать и перенести те, кому вверены овцы словесные, чтобы не погибла ни одна из них».⁴⁰ Епископу Иерусалимскому Иоанну св. Златоуст пишет: «Усердно просим ваше благоговение сохранять и теперь то мужество, какое вы показали с самого начала, отвратившись от людей, наполнивших церкви столькими смятениями и завершить его достойным начала или даже еще более блистательным концом. Немалая награда отложена вам будет за то, если вы, как должно, прервете все сношения с людьми, которые произвели такую бурю, наполнив столькими соблазнами почти всю вселенную и не будете иметь с ними ничего общего. От этого зависит безопасность церквей, в этом их ограждение, в этом ваши венцы и победные почести».⁴¹

Епископов и пресвитеров, находящихся в заключении, св. Златоуст воодушевляет к христианскому мужеству и терпению такими словами: «Вы содержитесь в темнице, вы окованы цепями, вы заключены вместе с людьми грубыми и грязными. Но по этому самому есть ли еще кто блаженнее вас? Что такое золотой венец, возлагаемый на голову, в сравнении с этою цепью, облегающею десницу ради Бога? Kакие пышные пространные чертоги могут соперничать с этою мрачною и грязною, отвратительною и бедственною тюрьмою, в которую заключен человек по такой причине? Итак, торжествуйте, веселитесь, ликуйте и радуйтесь в полной уверенности, что постигшие вас бедствия доставят вам величайшие блага. Это посев, предвещающий неизреченно-обильную жатву: это борьба, ведущая к победе и наградам, это плавание, приносящее огромные выгоды. Имея всё это в виду, радуйтесь и веселитесь, почтеннейшие и благоговейнейшие господа мои, и непрестанно благодарите за все Бога, нанося тем роковой удар диаволу и уготовляя себе великую награду на небесах. «Недостойны страсти нынешнего времени к хотящей славе явиться» в вас (Рим.8:18),⁴² – любимые для Златоуста слова св.Павла, которые он так часто приводит в своих письмах.

Ничто так не радует святителя, как христианские подвиги, обнаруживаемое христианское мужество за дело веры и Церкви. Диакониссе Пентадии, много потерпевшей от врагов, он пишет: «Радуемся, веселимся, торжествуем и несмотря на свою жизнь в такой пустыне, чувствуем величайшее утешение, видя твое мужество, твою стойкость, непреклонность, необыкновенное благоразумие, свободу речи, высокое дерзновение, которым ты посрамила противников, нанесла роковой удар диаволу и в то же время воодушевила подвизающихся за истину, приобрела себе, как доблестный герой в бою великолепный трофей, одержав блистательную победу и возвеселила нас до такой степени, что мы, забыв об изгнании, о чужой стороне, о пустыне, в которой живем, воображаем, будто находимся теперь там, среди вас и услаждаемся твоею душевною доблестью. Радуйся же и веселись… Радуйся и веселись, я не перестану постоянно повторять эти слова, мужайся, укрепляйся и с посмеянием смотри на все, возводимые ими против тебя наветы».⁴³

И в своем изгнании великий святитель прилагает всяческое попечение, чтобы свет христианства распространялся среди язычников, особенно же он заботится о проповеди Евангелия в Финикии. Он воодушевляет миссионеров на предстоящие им подвиги, дает им руководственные указания, сам материально поддерживает апостольскую миссию, употребляет все усилия к тому «чтобы то, что уже сделано, оставалось прочно навсегда, а к этому прибавлялись бы все более и более значительные приращения».⁴⁴ «Я уверен, – пишет он пресвитеру Николаю, – что ты все сделаешь и употребишь все усилия, чтобы наполнить Финикию доблестными тружениками, находящихся уже там, утверждая еще более, чтобы они не возвращались оттуда, бросив тамошние дела, а между тем по близости к себе выискивая новых людей и высылая их туда с полным усердием».⁴⁵ Пресвитеру Констанцию дает наставление: «Не прекращай своего попечения ни о Финикии, ни об Аравии, ни о церквах на востоке… Пиши… нам, сколько построено в каждый год церквей, сколько святых мужей препровождено в Финикию и был ли какой успех».⁴⁶ Пресвитеров и монахов, проповедующих в Финикии, он настоятельно убеждает продолжать свое апостольское дело, чтобы «прекрасное здание не разрушилось, чтобы столько трудов не погибло без пользы и возделанная… почва не пропала даром».⁴⁷ «Стойте крепко, – пишет он им, – держитесь. У вас ни в чем не будет недостатка и теперь, и я приказал доставлять вам одежду, обувь и все нужное для содержания братии, в том же изобилии и с тою же щедростью, как доставлялось прежде. И если уже мы, находясь в таком горьком и бедственном положении и живя в пустынном Кукузе, до такой степени заботимся о ваших делах, то тем более вам, при полном изобилии всего в отношении, разумеется, необходимых потребностей, должно исполнить с своей стороны все надлежащее».⁴⁸ Судя по письму св. Златоуста к пресвитеру Руфину проповедь в Финикии была сопряжена с большими опасностями: «много монахов было частью ранено, частью даже убито».⁴⁹ Изгнанник–святитель печется и о миссионерстве в Персии, и среди готов, стараясь, чтобы на место умершего епископа Унилы, готам был поставлен подобающий достойный его преемник.⁵⁰

Пастырей недеятельных св. Златоуст всячески обличает за их нерадение о своей пастве, которое тем более непростительно, что времена наступили тяжкие и требуется особенная заботливость о пасомых. В письме к пресвитеру Салюстию читаем: «Весьма прискорбно мне было слышать, что ты и пресвитер Феофил, оба вы ничего не делаете. Я узнал, что один из вас сказал только пять бесед до октября месяца, а другой ни одной не говорил, и это показалось мне тяжелее здешней пустыни. Благоволите, если это неправда, уведомить меня, если же правда, исправиться побуждайте друг друга, этим вы меня очень огорчаете, как ни безмерно я люблю вас. Но что еще гораздо хуже, предаваясь такой бездеятельности и лености и не исполняя своего долга, вы навлечете на себя, таким образом, большое осуждение от Бога. Чем оправдаете вы себя в том, что когда других гонят, ссылают, преследуют, вы не хотите даже своим появлением или словом наставления показать участие к бедствующей пастве?»⁵¹ «Как много чувствую я утешения и ободрения, когда слышу, что вы с полным усердием оберегаете всю нашу бедствующую паству; так, напротив, когда узнаю, что кто-нибудь из вас не радеет, тяжело скорблю о нерадеющих. В самом деле, что касается самой паствы, то благодать Божия постоянно блюдет ее, как вы видите это на деле, приставники же, по нерадению не исполняющие своего долга, навлекают на себя своим нерадением великое осуждение».⁵²

Как пастырь добрый, «апостол милостыни» св. Иоанн Златоуст и в своем заточении печется о бедных, о вдовах и сиротах. Он пишет Маркиану: «Блажен, трекратно, тысячекратно блажен ты за то, что среди такой страшной невзгоды, среди такого ужасного потрясения дел, ты оказываешь такую великодушную щедрость нуждающимся. Нам не безъизвестно все величие твоего человеколюбия, по которому стал общим пристанищем для всех, ты оберегаешь сирых, утешаешь вдов, помогаешь их бедности, устраняешь нищету, не давая им даже чувствовать их стесненного положения и заменяя им всех и все, по которому ты питаешь целое общество, снабжая его хлебом, вином, маслом и всем прочим. Награди тебя Бог и в настоящей жизни и в будущем веке за такое великодушие, усердие, нищелюбие, за такую щедрость, готовность и искренность в любви.⁵³ О христианской благотворительности св. Златоуст пишет Валентину: «Я знаю твое щедролюбие, твою горячую любовь к вспоможению бедным и живое усердие, с каким ты всегда готов жертвовать для этого доброго дела, и по которому не только оказываешь пособие, но делаешь это с удовольствием, уготовляя себе, таким образом, двойной блистательнейший венец человеколюбия как щедростью подаяний, так и настроением мысли, от которого происходит эта щедрость. Получив в настоящее время от почтеннейшего пресвитера Домециана, которому поручено попечение о тамошних вдовах и девственницах, уведомление, что они терпят почти голод, мы прибегаем поэтому в твои объятия, как в пристань и в надежде, что ты положишь конец крушению на этом море голода. Итак, молю тебя и молю усердно, пожалуйста, позови к себе упомянутого пресвитера и помоги им, сколько возможно. Милостыня, которую ты окажешь теперь, тем более заслуживает награды в сравнении с милостынею, оказываемою при других обстоятельствах, чем жестче буря и невзгода, которым подвержены в настоящее время нуждающиеся в ней, не пользуясь обыкновенным источником вспоможения».⁵⁴

И в своем изгнании святитель просит о защите обиженных, оклеветанных, чтобы их напрасно не мучили, не волочили по судам.⁵⁵ Как св. Павел просил в свое время Филимона принять раба Онисима, простить его вину, так и Златоуст обращается с письмом к Феодоре о помиловании, в чем-то провинившегося пред нею Евстафия. «До нас дошло, – пишет он, – что за оскорбление твоей почтенности, Евстафий изгнан тобою из твоего дома и удален с глаз. Как было дело и за что собственно он подпал под такой гнев, не могу сказать, потому что ничего не знаю. Но вот, что я должен сказать тебе по горячей заботливости о твоем спасении. Если он изгнан несправедливо, по чьей-нибудь клевете, то из уважения к справедливости поправь дело. А если справедливо, то опять сделай тоже самое из уважения к законам человеческим, и от этого сам более получишь пользы, чем он… Кто прощает прегрешения ближнего, тот чрез это самое смягчает строгость отчета, который сам должен будет дать в будущем веке, и чем больше отпускает вину, тем большего сподобится снисхождения… Отбрось свой гнев, укроти здравым размышлением свое сердце, принеси это в жертву Богу». Слышится голос божественного Павла из его послания к Филимону, когда далее в письме к той же Феодоре читаем: «сделай это в удовольствие нам, за нашу любовь к тебе и покажи, что наше коротенькое письмо имеет у тебя такую большую силу».⁵⁶

Великий св. Иоанн Златоуст в своем изгнании, в своем заточении заботится не о себе, а прилагает попечение о других. На все он смотрит с возвышеннейшей христианской точки зрения и преклоняется не пред людьми, а пред величием добродетели, которая «не от вне заимствует славу, но заключает ее в себе самой и от себя сообщает честь всякого рода гражданским достоинствам, а не получает ее от них».⁵⁷ Обычные житейские заботы, житейская суета для него не существует и он пишет Адолии, вовлеченной в бездну житейских забот, «разорвать сети, перерубить веревки, разбить оковы, которыми связана душа и выступить на путь независимости и полной свободы».⁵⁸ «Если бы ссылочная неволя не удерживала нас здесь своими путами, – пишет Златоуст Адолии, – я… хотя бы был еще больнее, нежели сколько болен теперь, приехал бы к тебе сам, и до тех пор не успокоился бы пока употребив все меры и все средства, не вырвал бы тебя из этой бездны, из этого болота, из этой сточной ямы бесчисленных зол».⁵⁹

Св. Иоанн Златоуст безропотно переносит свои страдания за дело Церкви. Что он пишет к заключенным в Халкидоне епископам, пресвитерам и диаконам, то вполне относится к нему самому. «Блаженны вы и своими узами, и теми чувствами, с которыми переносите узы, показывая среди их мужество апостольское. Так и апостолы, быв бичуемы, преследуемы, заключаемы в узы, с великою радостью переносили все это. Но они не только переносили это с великою радостью, а делали в тоже время среди уз свое дело, заботясь о вселенной».⁶⁰ И св. Златоуст – узник оставался таким же великим учителем вселенной, каким он был до уз, продолжая трудиться на пользу Церкви, всех ободряя, утешая и все лучшее к себе привлекая. Недаром его враг Порфирий Антиохийский с гневом говорил: «вся Антиохия в Кукузе».⁶¹

Великий святитель, как его духовный образ рисуется нам в его письмах, представляет собою образец христианского мужества и терпения. Взор его обращен к вечному, небесному, душа его спокойна, нигде не слышим каких либо жалоб или какого-либо обнаружения гневного чувства к своим врагам.

Златоуст жил так, как он учил. А любимым предметом его писем служит раскрытие мысли о пользе и значении для христианина постигающих его страданий. «Одно только, – говорит он, – есть истинное горе – это грех, а все прочее: изгнания, лишение имуществ, заточения, клеветы и все подобное – тень, дым, паутина или что-нибудь еще более ничтожное».⁶² «Кто терпит… ради Бога, тот, чем жестче его страдания, тем высшей сподобится награды».⁶³ «Не смущайся, – пишет святитель Халкидии, – никакими постигающими тебя нападениями, но чем выше волны, чем страшнее бури, тем больше рассчитывай на приобретение, тем выше, тем больше, тем блистательнее жди наград за свои подвиги. Не достойны страсти нынешнего времени к хотящей славе явиться в нас (Римл. 8, 18). Все в этой жизни и радостное, и печальное есть только путь, и то и другое одинаково приходит, ничего нет в ней твердого и постоянного, но подобно всему в природе и радости ее, и горе являются и исчезают. Как странники или путешественники идут ли луговой поляной или дикими вертепами ни там не закрепляют себе на век радости, ни отсюда не выносят на всю жизнь печали, потому что они странники, а не местные жители, они только проходят чрез то и чрез другое и стремятся к своему отечеству, так прошу и вас ни светлою стороною настоящей жизни не увлекаться, ни в горести ее не погружаться с головою, а смотреть всегда на то только, каким бы образом с полным дерзновением явиться в общее всем нам отечество. Вот это есть постоянное, прочное и бессмертное благо, а все прочее – цвет травный, дым или что-нибудь еще ничтожнее того».⁶⁴ «Что бывает с золотом, прошедшим многократно чрез огонь, то же самое обыкновенно бывает и с золотыми душами под влиянием испытаний».⁶⁵

Свой взгляд на страдания Златоуст особенно подробно раскрывает в письмах к скорбящей и страждущей диакониссе Олимпиаде. Он убеждает ее не полагаться в страданиях на помощь человеческую, а призывать Иисуса: «Иисуса, Которому служишь, Иисуса зови непрестанно, одно мановение Его и в миг все изменится».⁶⁶ В страданиях никогда не нужно падать духом. «Не смущайся и не тревожь себя, но всегда и за все благодари Бога, прославляй, зови, моли, повергайся пред Ним, не тревожься, – говорю, – хотя бы пред тобою восстали тысячи тревог, тысячи смертей, хотя бы взор твой встречал одни страшные бури. В смутных обстоятельствах нам не предупредить Господа, хотя бы все приходило в крайнюю гибель. Он один может и падших восставить, и заблудших обратить, и соблазнившихся исправить, и грешников, совершивших тысячи преступлений переменить и сделать праведными, и умерших оживить».⁶⁷ Постоянно св. Златоуст внушает мысль, что наши страдания умножают нам награду, что временное не имеет значения, по сравнению с вечным. «Что значит, – патетически восклицает святитель, – быть выброшенным из отечества, быть переводимым с места на место, как пленнику, быть везде гонимым, жить в ссылке, влачиться по судилищам, терпеть насилие и обиды от воинов, получать зло от людей, получивших тысячи благодеяний, подвергаться мучениям и от рабов и от свободных, что все это значит, когда за все это награда целое небо, те нетленные блага, которых не можно изъяснить словом, которые не имеют границ и которые доставляют нам бессмертие и вечное наслаждение?»⁶⁸

О себе святитель говорит: «Слава Богу за все! Не престану говорить этого всегда и во всех приключениях моей жизни.»⁶⁹

Великий образ св. Иоанна Златоуста становится еще величественнее в его изгнании, в его заточении, в его страданиях. Тот, кто восхвалил так узы блаженного Павла ныне блажен и треблажен, и тысячекратно блажен в своих собственных узах. «Св. Златоуст останется всегда одним из прекраснейших нравственных примеров, какие только может созерцать человечество».⁷⁰

Да окрыляет всегда нас дивный образ сего святителя! Будем подражать той преданности вере и Церкви, тому христианскому мужеству и самоотвержению в борьбе со всякою неправдою, тому христианскому терпению, той высокой христианской настроенности, какая отличала ныне празднуемого святителя. Общение с ним исполняет наше сердце радостью, такое великое духовное богатство течет около него.⁷¹

Св. Иоанн Златоуст являлся своего рода христианской совестью при современной ему развращенности, он всю свою жизнь всеми силами своего великого духа боролся за христианские идеалы и осуществление их в жизни, и эта борьба стяжала ему мученический венец в далеком изгнании.⁷² Его высокий истинно христианский героизм да послужит нам, в виду современного неверия и религиозно-нравственного падения, всегдашним живым напоминанием о высоких задачах Церкви, о ее всеосвещающей и преобразующей силе.