Феофан (Авсенев). Естественное развитие и жизнь души

I.Происхождение души

При исследовании этого предмета, мы предложим сначала (А), мнения о нем различных мыслителей, а потом (В), сообщим и своё собственное суждение.

А.

Вопрос о происхождении души показывает, что её противополагали телу. Изъяснить происхождение существа материального всегда почитали нетрудною задачею: но как и от чего может происходить существо простое, духовное, какова душа? Вопрос этот допускает только три разных ответа: или 1) душа существовала от начала мира где-либо прежде соединения с телом (praeexistentianismus); или 2) творится вновь при рождении тела и с ним соединяется (creatianismus), или 3) переходит из естества родителей в тело рождаемого (traducianismus). Рассмотрим их порознь. –

1) Гипотеза предсуществования (praeexistentianismus). Ею предполагается, что все души человеческие существуют от создания мира, и до нисшествия в тело живут где-либо – или в соединении с Богом, или в некотором блаженном обиталище (душе мира), либо странствуют по телам животных, и потом каждая, когда рождается для неё тело, либо в наказание, либо в награду, вводится в него, как в готовый дом. Этому мнению, в том или в другом виде, следовали древние языческие народы: монголы, индейцы, египтяне, персы, мексиканцы и другие; из философов: Эмпедокл, Пифагор, Порфирий. Из учителей и писателей Церкви к этому мнению, в лучшем его смысле, склонялись, по-видимому, Ориген, Климент Александрийский, Немезий, а переселение душ находило приём только у гностических сект. Многие это подкрепляли теми свойствами души, которые как бы невольно возводят мысль за начало настоящего бытия – в вечность; таковы неизъяснимые из опыта явления – происхождение идей, прирождённость зла или добра, как бы предопределённая кому счастливая или несчастная доля и проч.

Эта гипотеза всегда возбуждала против себя справедливое негодование св. отцев Церкви, и в опровержение её св. Иустин философ, Григорий Нисский, Василий Великий и другие говорили следующее:

a) Она противоречит внутреннему опыту: мы не помним никакого периода жизни и деятельности до начала сознания; а потому соединение наших душ с телами не может быть ни наградою, ни наказанием; а без того ни настоящая, ни предыдущая жизнь при этой гипотезе не может иметь никакого смысла.

b) Она влечёт за собою множество недоумений, чем и где была душа до соединения с телом, что делала, или почему была в бездействии, для чего послана в тело и проч.

c) Основывается на ложном понятии об отношении души к телу, ибо тело почитает столько же случайным для души, сколько дом для жителя, или одежда, – что несправедливо.

Что же касается до вышеупомянутых явлений опыта, в изъяснении коих эта гипотеза думает находить подкрепление себе, то они гораздо лучше изъясняются из других начал, – и именно: а) идеи имеют начало своего происхождения в стремлении духа к Бесконечному; б) прирождённость зла или добра есть наследие от прародителей и предков; в) непонятное распределение жребиев есть дело премудрого Промысла.

Впрочем в этом мнении есть и часть истины. Не весь я произошёл во времени; к бытию моему принадлежит нечто, выходящее за пределы естества, что вложено в меня Богом и что, следовательно, прежде начала моего бытия было в Нем.

2) Гипотеза творения душ (creatianismus). Ею полагается, что души не существуют от начала мира, а творятся Богом, в то самое время, когда образуется тело. Защитниками этого мнения были из отцев Церкви: Феодорит, Кирилл Александрийский, Амвросий, Иларий. К принятию его приводили их частию невыгоды других гипотез, частию высокое достоинство души, которая будто бы не могла иметь земного происхождения, и должна была выйти непосредственно из рук Творца. Но св. отцы Церкви находили и в ней некоторые неудобства; и именно:

a) Она вводит в естественный порядок мира сверхъестественное творение.

b) Она разрывает естественную связь поколений рода человеческого между собою и делает неизъяснимым переход, как физических, так и нравственных свойств, а следовательно и греховной порчи от родителей к детям, который, однако ж, подтверждается всеобщим опытом. Если душа выходит чистою из рук Творца, то откуда в ней зло? От тела? Но этой мысли не принимали никогда отцы Церкви, чтобы нравственный характер души определялся телом, и тело было источником зла.

с) Она подчиняет творческую волю Божию действию страстей человеческих, иногда самому беззаконному.

Впрочем и в этом мнении есть нечто истинное. Я, как неделимое, имею начало бытия, но я не могу быть обязан своим бытием одной только подобной мне твари самой по себе, а к единому Творцу – Богу должен возводить причину моего происхождения.

3) Гипотеза переведения душ (traducianismus). Ею полагается, что души всех и отдалённейших потомков, или как действительные существа (entia), или как только возможные (inpotentia), содержались в праотце человеческого рода и потом переходят или переводятся преемственно от родителей к детям, когда образуется принадлежащее той или другой душе тело. К этому мнению, однако ж, с особенным ограничением, склонялись большая часть восточных отцов, именно: Григорий Богослов, Григорий Нисский, Афанасий Великий, Ириней и другие многие богословы от Тертуллиана до наших времён, многие врачи и физиологи.

Подтверждением его служил опыт, который показывает, что и телесные и душевные свойства переходят от родителей к детям. Участь этой гипотезы зависит от того, как она изъяснит происхождение души от душ родителей. Именно, можно предположить один из трёх следующих способов. Или а) душа родителей от существа своего уделяет новое начало жизни, которое потом раскрывается в рождённом. Но это несовместно с простотою души. Или б) душа, имеющая произойти, уже заключалась некоторым духовным семенем в душе родителей, и из нееразвивается. Но всякое воображение изнемогает, представляя себе это бесконечное завитие одних душ в другие от нашего времени до первых человеков. Или, наконец, 3) души родителей имеют способность просто производить вновь существо себе подобное. Но чтобы тварь, как тварь, могла производить другую тварь, – это противоречие.

Впрочем нечто и из этой гипотезы допустить необходимо. Если род человеческий должен иметь между собою связь, и опыт свидетельствует о непосредственной связи детей с родителями, то что- нибудь в душах наших происходит и от родителей.

В.

Отцы Церкви тайну происхождения души любили более преходить благоговейным молчанием, нежели изъяснять. Не для того, чтобы разоблачить эту тайну, но чтобы устранить неправые мнения, привязываемые к неправильному взгляду на происхождение души, представляем здесь некоторые замечания об нем.

1) В этом изъяснении не должно разделять строго душу от тела. Ибо тело оживляется душою, и душа, между прочим, есть жизнь тела. Обе происходят вместе. Посему Григорий Нисский прямо говорит, что душа и тело имеют одно начало составления, τήν άρχην της σνσιάσειοςа.

2) Нет никакого сомнения, что это начало переходит от родителей, – каким бы образом это ни происходило, – и чрез них от предков и т.д. до первых человеков. С сим согласно говорит св. Григорий Богослов: «Как тело, первоначально сотворённое в нас из персти, соделалось впоследствии потоком человеческих тел, и от первозданного корня не прекращается, в одном человеке заключая других; так и душа, вдохнутая Богом, с сего времени сопривходит в образуемый состав человека, рождаясь вновь, из первоначального семени уделяемая многим, и в смертных членах всегда сохраняя постоянный образ» (См. Тв. св. отц. Гр. Бог., стихотв. Таинств. Песноп. Слово 7, о душе. В кн. 4-й, стр. 243). В этом отношении св. Григорий Нисский говорит, что «сила Божия – всепровидящая с начала весь род (челов.) объяла в творении» (Там же).

3) Рождение, как самое слово показывает, есть средство к сохранению рода в преемстве неделимых. Следовательно родовое начало или родотворящая сила есть собственное основание происхождения неделимых. Именно, жизнь имеет два направления образовательной деятельности: одним она сохраняет себя в неделимом чрез перемену вещества; другим сохраняет себя в роде чрез перемену неделимых. Сперва жизнь занимается ещё образованием неделимого, и тогда родотворящая её сила бывает связанною и скрытою. Но как скоро образование неделимого довершено, она заботится о сохранении рода, и движет полы к союзу, и во взаимном их действии, в самом, так сказать, уничтожении неделимых, она возвышается над собою, выходит за пределы неделимого, и раскрывает родотворящую силу. Здесь происходит новая жизнь! Нельзя лучше выразить способ проявления этой силы, как тем подобием, каким изъясняет его св. Афанасий: «sicut lapide асferro contusis et contritis ex utrisque nascitur ignis: ita ex utriusque, et viri ct mulieris, complexu, Deo jubente, corpus et anima constituuntur. Respon. adquaest. AntiochiXVI»б.

4) Но что такое есть это родовое начало в существе своём? поскольку род (genus) есть умственное понятие, отвлечённое, всеобщее, неисчерпаемое: то и сила, осуществляющая это понятие в мире явлений, есть нечто духовное, всеобщее, неистощимое, словом бесконечное; следовательно, это есть не иное что, как сила Божия, влиянная в естество тварей. Именно, – это есть сила благословения Божия: раститеся и множитеся и проч. «Представь, говорит Василий Великий, глагол Божий, протекающий всю тварь, некогда начавшийся, доныне действенный и готовый действовать до конца, пока не скончается мир. Как шар, приведённый кем-нибудь в движение и встретивший покатость, и по своему устройству и по удобству места катится к низу, и не прежде останавливается, разве когда примет его на себя плоскость: так и природа существ, подвигнутая одним повелением, равномерно проходит и рождающуюся и разрушающуюся тварь, сохраняя последовательность родов, посредством уподобления, пока не достигнет самого конца; ибо коня делает она преемником коню, льва – льву, орла – орлу, и каждое животное, сохраняемое в следующих одно за другим преемствах,продолжает до окончания вселенной».

5) Итак, в рождении живых существ действует сила Божия. Бог, хотя даровал её тварям, однако не может отказаться от ней, а и признает её своею. Почему рождающееся по отношению Богу есть творение Божие. Почему Августин говорит: «как бы ни происходила душа, все же она есть творение Божие». Anima unde unde sit, est a Deo» (Opera Aug., tom. 1, Venet. 1729, pag. 221). Но с другой стороны сила Божия родотворящая усвоена существу тварей. Посему душа происходящая, по отношению к родителям, есть их рождение, а не творение; ибо, замечает св. Василий Великий, творение не из существа творящего есть, рождение же из существа рождающего есть (см. тв. св. Вас. Вёл. Москва, 1790 г. ч. I. Слово против Евном., лист 26-й). Посему и Тертуллиан, хотя впрочем несколько материально, происхождение души изображает как истинное рождение:

exit semen animale ex destillatione animi (Lib. de anima, c. 13)B. Ho –

6) Родотворящая сила есть по существу духовная, – посему из представления происхождения душ должно удалять всякие материальные образы. Рождение вообще есть невещественное происшествие, на всех степенях бытия: от смертного рождается смертное, от бессмертного бессмертное и от Вечного Вечное, но все духовным образом. Посему св. Ириней (Contr. haeres. 1. II. с. LXIV. Cont. I. V. cap. 8) и св. Иустин мученик (Opera, Paris 1636. р. 205–207), называя душу рождённую – generabilis, γεννητότ, тем не менее однако признают её бестелесною и нетленною, άσωματος καί ανϑαρτος, incorporea et incorruptibilis.

7) Родотворящая Божия сила есть всеобщего качества; но, нисходя в мир явлений, она а) производит только неделимые в человечестве – души, наши я. Посему то, что в нас есть выше нашего я, то не рождается, а привходит отвне, от Бога. Посему Антоний Великий, составляя человека из тела, души и ума πνεύμα, говорит (Добротолюбие, часть І-я, Антон. Велик, увещания, 93, 94, 98, 126, 131, 136): «душа в мире есть, яко рождённая; ум же превыше мира, яко нерождённый». Притом b) открываясь чрез взаимодействие родителей, она и в образе проявления своего определяется их природою и её состоянием. Посему-то в физических и духовных чертах дети носят образ родителей. А потому и православная наша церковь исповедует: «поскольку в состоянии невинности все люди были в Адаме; то, как скоро он согрешил, согрешили в нем все, и впали в состояние греховное» (Прав, испов. веры 1, 24).

Вышеприведённое изъяснение соглашает в себе все три гипотезы, принимая в себя лучшее из них, и устраняя их крайности. Душа, как неделимое, как это я, существо изменяющееся, происходит вместе с телом от родителей, до происхождения своего пребывает в состоянии возможности в их естестве, именно в родотворящей силе, им усвоенной, и чрез них и от них приходит в действительное бытие. Вот traducianismus!

Но дабы это я могло быть настоящею, разумно-свободною, богоподобною душою, для сего должно привзойти в него нечто высшее его, что одушевляло бы его стремлением к Божественному, давало душе жизнь духовную, и возвышало её над всем случайным и преходящим. Это есть дух богоподобный. Он не рождается от родителей, и вообще не происходит, а вливается от Бога в душу по её происхождении. Одушевлённая им, душа возвышается из царства времени в вечность, и по некоторому самообольщению усвояет себе его качества, почитает себя самое старейшею своего начала, как бы совечною Богу. Вот praeexistentianismus! –

Между тем происходящая душа есть новое существо, которое из состояния чистой возможности переходит в действительное бытие; основание его заключается хотя в родителях, но у них в том, что в них есть выше их самих, в бесконечной силе Божией, в них влиянной; действие же этой силы всегда открывается под влиянием свободной воли Божией, возвышенной над всеми отношениями времени. Переведение существа из состояния чистой возможности в состояние действительного бытия свободною волею Божиею есть творение. Вот creatianismus!

Изречения священного Писания касательно происхождения душ, по рассмотрению бл. Августина, не благоприятствуют нарочито ни одной из трёх гипотез, и могут быть равно приспособляемы к каждой. Это значит, что в каждой гипотезе есть часть истины, которая и имеет в пользу свою слово в Писании. Соглашая все три гипотезы, наше изъяснение поэтому самому должно дать свой вес всем разнородным свидетельствам слова Божия о нашем предмете. Именно:

1) Во многих местах св. Писания говорится, что дух (ruach) и Дыхание (neschamah) даются людям от Бога (Ис. 42:5, сн. Еккл. 12:7), созидаются (formantur) в них (Зах. 12:1) и даже творятся ποιειν Евр. assa (Ис. 57:16). Сии места выражают все ту мысль нашей теории, что души одолжены бытием своим силе Божией (хотя сообщённой естеству родителей), пребывают в ней до начала своего бытия в состоянии чистой возможности, и производятся под влиянием свободного благоизволения Божия. Вот креационизм св. Писания!

2) Выше сказано, что оная творческая сила Божия, быв усвоена естеству рождающих, находится отчасти и в свободном их распоряжении, и чрез них открываясь из мира невидимого в чувственный, от них получает тот или другой образ своего проявления. Отсюда-то происходит физическое и духовное единство всего человеческого рода, и частных его племён и поколений, по которому родоначальники телом и душою как бы раскрываются в своих потомках, и потомки телом и душою как бы предсуществуют в своих родоначальниках (См. о сем митр. Филар. моск. беседу о благословенном рождении детей, том 3-й, стр. 374). Так (Рим.5:12) единым человеком грех в мир вниде, и грехом смерть... во вся человеки (см. Быт. 5:3; Пс. 50:7); так благословение и проклятие родителями своих детей, например (Быт. 9:25–29) Сима и Хама, падает на потомков, без сомнения, не незаслуженно для последних; (Быт. 46:26, сн. Евр. 7:9,10.); души полагаются в чреслах своих праотцев, и Левий в Аврааме приносит десятину Мелхиседеку (Рим. 9:8); семя Авраамово и (Ис.43:5, 44:3, 54:3.) семя Иаковлево принимаются за потомство не в плотском только, но паче в духовном отношении, – и напротив есть семя лукавое, сыны беззакония. (См. Прем. 3:16, Сир. 41: 9, Ис. 10:4, 57: 3.). Вот традуцианизм св. Писания!

3) Происходящая душа человеческая не может существовать без соотношения с вечным Богом, и оно началось для души прежде её происхождения. Из вечности Бог предвидел, предопределил и предуготовил меня. Без этого Божеского внимания ко мне я не мог бы ни произойти, ни существовать, ни достигнуть моего конца. Почему, хотя эта часть промыслительной любви Божией, дарованной мне в духе, стала моею во времени, по происхождении моем; но я для ней и в ней был искони. Сию мысль выражают те места св. Писания, в которых существование человека возводится задолго до его происхождения на свет. Так Давидовы дни были написаны, когда ещё ни одного из них не было (Пс.133:16); Соломон, в предведении Божием, благий отрок, вошёл в непорочное тело (Прем.8:19); Иеремия избран и освящён в пророка прежде, нежели он образовался во чреве матернем (Иер. 1:4. 5); Иоанн Предтеча, как ангел, посылается задолго прежде своего рождения (Мал. 3:1) и т. под. Вот преекзистенцианизм св. Писания.

Православное исповедание Петра Могилы утверждает творение душ. Сим оно выражает самое средоточие нашей теории, именно смысл первого пункта.

Кратко: Душа человеческая происходит от родителей, действием усвоенной их естеству творческой силы, по предопределению Божия промысла. Впрочем и в этом изъяснении, очевидно, сам образ происхождения души остаётся тайною Божества, а без того изъяснение это не разрешает своей задачи. Почему сознаемся в слабости своего разумения и возвратимся к благоговейному молчанию о сем предмете с отцами Церкви. «Вот стар уже я, – говорил блаженный Августин, – а и теперь также не понимаю тайны происхождения души, как не понимал и в юности».

II. Смерть

Смерть есть величайшее из всех бедствий, какие только постигают несчастный род человеческий; она совмещает в себе все те болезни, потери и унижения, какие в течение жизни поражают душу и тело порознь: самый неустрашимый дух встречает её всегда с трепетом. Между тем это явление, поражающее нас, доселе ещё не изъяснено настоящим образом. Науки естественные, по свойству своему, только изображают ход смерти, не вдаваясь в философское исследование самой её возможности; философия, более настраиваемая познанием действительного порядка вещей и всего высшего, совершеннейшего бытия, находит понятие о смерти столь неразлучным со всеми прочими понятиями, что не умеет иначе судить о ней, как представляя её необходимым жребием органического существа. Откровение возвысило разум к познанию высшего идеального порядка бытия; но, как будто влекомый некоторою тяжестию, он всегда почти ниспадал с этой высоты на обыкновенный образ представлений. Только поэзия, не удовлетворяясь настоящим порядком вещей, возносилась к представлению совершеннейшего бытия и иногда с любовью останавливалась на идее бессмертия.

С другой стороны, успехи естествознания и философии, в настоящее время, уже так далеки, что дают разуму средство – более приблизить и лучше усвоить себе учение Божественного откровения о смерти; и немногие умы, одушевляемые благочестивою любознательностию, обратили уже эти пособия на изъяснение такого важного предмета. Постараемся и мы, пользуясь их идеями, приблизить сколько-нибудь к своему понятию это высокое и утешительное учение. С сею целию рассмотрим: I) происхождение смерти, II) самый процесс смерти и III) состояние души за гробом.

I. Происхождение смерти

Как ни естественна человеку смерть, при настоящем устройстве природы, однако он может с достоверностию гадать, что она есть некоторое чуждое истинному существу вещей, пришлое зло, – что человек и должен быть и был некогда бессмертен, не только по душе но и по телу. В этом удостоверяет нас 1) отчасти самый разум, 2) взгляд на тело человеческое и 3) тёмный некоторый, по всем царствам природы слышимый, отголосок первоначального, лучшего порядка вещей.

1) Разум явление смерти находит несовместным с самими лучшими и главными идеями. Бог, как чистая жизнь, не мог быть источником, или творцем смерти. Цель творения мира есть откровение славы Божией и блаженство тварей; след. непрестанное общение, и, так сказать, кругообращение жизни между Творцем и тварию, которое, само собою, исключает смерть. Смерть могла быть только следствием, или лучше – явлением расторженного союза между Творцем и тварию, союза, который однако предполагается самим их понятием. По крайней мере, человек, как существо по самому понятию своему соединённое с Богом, как причастник жизни Божией, должен быть изъят из закона смерти.⁷⁷

2) Наше тело, ныне столь слабое и бренное, и теперь ещё отражает на себе следы своего прежнего бессмертия. Ибо органы его так крепки, так связно сложены и так согласны в отправлениях, что и теперь ещё оно, при благоприятных условиях, может, и по признанию физиологов,⁷⁸ должно бы существовать не 70 лет, а целые века и более. Причина столь раннего его разрушения заключается обыкновенно не в нем самом, а в условиях, во внешних отношениях организма к предкам, к душе, к миру внешнему; – итак, устраним эти неблагоприятные отношения, поставим на место их в теле противоположные им совершенства – и тогда жизнь тела продлится, может быть, на несколько веков, – сравнится с жизнью патриархов. Но в самом организме, как увидим ниже, есть ещё внутреннее несогласие, неравновесие двух его главных частей, которое теперь неотъемлемо принадлежит ему, но не необходимо предполагается его понятием. Устраним и его, – и мы получим, может быть, и бессмертие; следоват., не только ранняя смерть, но и вообще смерть есть, может быть, следствие расстройства внешних и внутренних отношений нашего организма.

3) Та печаль об утрате какого-то блаженства проходит по всему царству бытия и, невнятная в низшей области творения, с каждою степенью выше становится вразумительнее и, наконец, в свящ. предании получает своё настоящее истолкование. Уныло воют ветры, рокочут воды морей; растения, всею жизнию своею, выражают жажду жизни и света и в этой жажде истощаются, умирают; животные оглашают воздух – то жалобными песнями, то криками ярости; народы передают друг другу повесть о золотом веке, о каком- то преступлении, о вторжении зла и, наконец, свящ. Бытописание ясно говорит, что человек был блажен и бессмертен, но потерял и то и другое преступлением заповеди Божией.

Как ни сродна смерть нашему телу, физиология находится в затруднении, когда ей надобно отвечать на этот вопрос. В самом деле, физическим образом из отношения нашего к видимой природе нельзя изъяснить происхождения смерти. По трём составным началам телесной жизни: органическому, вещественному, жизненному и внешним возбуждениям, – три причины приводит физиология в изъяснение смерти. Она находит начало её либо а) в разрушении тела, либо б) в истощении жизненного начала, либо в) в лишении жизненных возбуждений. Но ни в одной из этих причин не содержится необходимо начало смерти.

а) В разрушении тела. Говорят: «частию органы жизненных отправлений истираются от долговременного употребления, частию кровеносные каналы накопляются множеством земляных частиц, замедляют и потом останавливают кровообращение, частию – наконец – ядовитые вещества, входя в тело наше с пищею, химически разлагают состав его». Но тело зиждется и сохраняется органическою силою жизни из внешних стихий; след., доколе есть внешние стихии, – ему нет причины разрушаться. От чего это начало жизни не имеет силы сохранить органы, предотвратить накопление твёрдых частиц, ослабить силу ядов во вторую половину жизни, так как она делает это в первую? Те, которые говорят, что действие его ослабляется превозмогающим влиянием этих частиц и этих ядов, разве не знают, что в течение семи лет переменяются все стихии тела до последней частицы? От чего же этих частиц или ядов в одно семилетие накопляется менее, в другое – более и более, именно в позднейшие годы, когда человек сравнительно принимает меньшее количество пищи?! Явно, что причины смерти должно искать инде.

б) В ослаблении и потом прекращении внешних жизненных отправлений. «На известной степени развития организма силы природы не в состоянии бывают действовать на него благоприятно; почему, лишаясь постепенно их влияния, он ослабевает мало-помалу в жизненной энергии и умирает». След., причины – почему жизненные возбуждения перестают действовать на организм благоприятно, заключаются не в силах первых причин! Силы природы всегда одинаковы и всегда готовы поддерживать своим влиянием пламень жизни, как только есть горючее вещество и сжигающий огонь.

в) В истощении органического начала жизни. «Органическое начало жизни, по самому свойству развития, стремится постоянно выйти из себя, раздробиться, след., уничтожиться. Достигая известной меры своего развития (напр. в человеке), раздробляется оно на несколько новых зародышей и в этом раздроблении теряется и истощается само. Следов., сколько необходимо жизненному началу развиться, столько же необходимо ему уничтожиться самому. Следствием этого истощания начала жизни и есть смерть неделимого». Но если жизнь человека истощается, то она есть что-нибудь стихийное; а для того, чтобы располагать стихиями тела и созидать из мёртвых материй храм духу, начало жизненное само должно быть выше материи; – если так, то ему свойственно только разделяться, но не раздробляясь, размножаться, но не истощаясь. Посему, если жизнь со временем погасает в человеческом теле, то, надобно думать, не потому, чтобы она истощилась, а потому, что душа обращается от тела (будучи уже не нужною для него) к другим занятиям и предметам, – почему тело и делается жертвою разрушительных стихий и сил внешней природы.

Итак, если в теле искать начала смерти, то смерть есть неизъяснимое явление; можно сказать, все человечество умирает не зная – от чего и как? Физиология не изъясняет причин смерти.

С другой стороны, если необходимость смерти для нас непонятна, то надобно сознаться, что порядок природы, не исключая из неё смерти, для нас ещё непонятнее. – Если бы люди были бессмертны, то 1) согласно Божескому благословению: раститеся и множитеся, все они должны были бы размножиться, а в таком случае, как могли бы совмещаться и жить на малом пространстве столь небогатой силами земли? 2) Невинность и бессмертие человеческого рода предполагают изгнание всякого злонравия и тления и из царства неразумной твари (Рим. 8:19–22); но в чем тогда состояла бы жизнь этой твари, как ныне она есть не что иное, как движение к смерти? 3) Если настоящий порядок вещей так открывает в себе совершенства Божии: могущество, правду, любовь, – то как открывалась бы слава Божия при другом порядке вещей?

Что было бы с тварию, если бы вслед за падшим человеком она не покорилась суете и истлению, – это, как и большею частию другие условные истины, от нас сокрыто. По крайней мере, руководствуясь свидетельством откровения, разум может отвечать на эти вопросы следующими предположениями:

1) Размножение человеческого рода, по Божественному предназначению, могло и должно было происходить своим порядком, потому что идея человека требует развития. Но направляясь не похотью плотскою, которая есть дщерь и мать греха, – а духовною ревностию к славе Божией (как напр. в Аврааме, Моисее, Захарии и Елисавете), оно могло бы иметь свои пределы, согласные с порядком вещей и именно простираться дотоле, доколе раскрывалась бы идея. Между тем, живя более духовною жизнию, нежели чувственною, человек должен был постепенно одухотворять в себе своё телесное естество и освобождать себя от условий настоящего, вещественного образа жизни. И теперь, при настоящем порядке вещей, св. история представляет нам на то примеры во все периоды Церкви: патриархальной – в Енохе, подзаконной – в пр. Илии и в новозаветной – в Самом Богочеловеке. Особливо Богочеловек, как новый Адам, в различных моментах своей жизни, как-то: в четыредесятидневном посте, хождении по водам, преображении, воскресении, – показал нам как бы ступени лествицы, по коим первый Адам мог и должен был возводить своетело от чувственной жизни к духовной.

2) И царство неразумных тварей также могло и должно было размножиться, но тоже – до известных пределов, или дотоле, пока исполнилось бы их надлежащее число, – до пределов, требуемых назначением в целом порядке бытия. Такому назначению расширения и развития неразумного царства смерть была бы противоречащим явлением. Те, которые не могут представить в низшей природе другой жизни, кроме настоящей, тленной, обличают этим только ограниченность своего воззрения. По мере того, как каждый человек в то время одухотворял бы в себе животную, растительную природу, – и весь человеческий род мог бы постепенно облагораживать и утончать животное – растительное царство, препровождая в него, чрез себя, жизнь, сходящую свыше; подобно как и в будущей жизни река животная (Апок. 22:1), исходяща от престола Агнча, протекает по всем тварям и напаяет древо животное в насыщение и исцеление языков. И ныне неразумная природа обнаруживает жажду высшего, истинного бытия: растения стремятся к свету, животные – к человеческому сообществу; те и другие, в преемстве родов, как бы силятся породить какое-то лучшее, соответствующее Божественному назначению, бытие, которого они так жаждут.

3) Само собою разумеется, что при таком совершеннейшем порядке бытия гораздо полнее, и даже тогда только во всем блеске, могла бы открыться слава Божия. Ныне, сквозь грубость материи, сквозь болезни, злокачественные свойства и смерть, – она проявляется, как солнце сквозь тучу. Почему искони разум видимое несовершенство тварей обращал во свидетельство против происхождения мира от Бога и Божественного о нем промысла. Но как бы то ни было, на все возражения против возможности бессмертия в первобытном порядке природы, всего приличнее отвечать, что такой порядок действительно для всей природы наступит, по скончании времён, как видел его самым делом св. Иоанн Богослов в откровении; а что будет действительно, то могло быть...

Итак, смерть не могла правильно заключаться в предопределении и в естестве твари. Все причины, которыми думают объяснить её происхождение, не изъясняют её. Возможно совершеннейшее устройство природы, при котором твари не испытывали бы разрушения, а только преобразование своего существа. И однако ж, смерть, от начала до конца времён, не престаёт и не престанет, как класы, пожинать все роды тварей и увлекать их в вечность. Спрашивается: «что сие есть, еже о нас таинство? Како предахомся тлению, како сопрягохомся смерти?!»

А) Жизнь тела заключается, собственно, в душе; ибо, так называемое начало жизни, зиждущее и сохраняющее тело, есть не иное что, как сила души, только занятая вещественною работою и потому бессознательная. Поэтому, искать причины смерти в жизненном начале – значит искать её в душе.

Опыт показывает, что если какие-либо противоположности в природе связаны между собою взаимным союзом; то этот союз тогда только бывает плодотворен, когда они находятся в надлежащем равновесии. Если же одна из них постоянно берет перевес над другою, – то они мало-помалу теряют равновесие, а чрез то – и способность производить, давать жизнь.

Наша душа, так сказать, разделена в нашем естестве так, что одна половина её сил занята работою материального образования и сохранения тела и потому погружена в бессознательное состояние; а другая обращена на духовное образование и потому подлежит сознанию. Поскольку же и материальная и духовная деятельность есть деятельность одной и той же души, то неизбежно, что когда одна часть имеет много занятия, она отвлекает для своей работы значительную часть сил от другой части и тем ослабляет деятельность последней. Так в болезни, или при обременении желудка пищею, душа неспособна к духовным занятиям потому, что обращает почти все силы на материальную работу, – или на исправление повреждения, или на пищеварение. И наоборот, когда душа обуревается сильными страстями, снедается заботами, томится напряжением сил духовных, – тогда на эту усиленную деятельность отвлекает она значительную часть сил от материальной работы строения тела, – от чего ход последней ослабевает и расстроивается, и тело предаётся опасности разрушения... Так, мы очень хорошо по опыту знаем, что тоскующая любовь, заботы, недовольство жизнью, постепенно, а иногда и скоро, снедают, истощают, прежде времени разрушают наше тело; а иногда одно воспламенение какой-либо сильной страсти в одно мгновение производит это дело разрушения, – вдруг убивает телесную жизнь. Это бывает от того, что при таком воспламенении душа всем естеством своим, всецело обнимается предметом страсти, напр., радости, гнева,ужаса и т.п., так что вся и телообразовательная часть души отвлекается от тела на представление этого предмета.

Дабы различные пожелания душевные, своею превозмогающею силою, не отвлекали жизни от тела и не убивали его, для сего, конечно, надобно, чтобы разум, как царь и возница, укрощал мятежные порывы бурного пламени. Господство разума над пожеланиями даёт именно жизнь телу не только отрицательно – чрез обуздание разрушительных страстей, но и положительно, – ибо пребывая разумом в голове, душа чрез нервы по всем членам простирает своё благотворное влияние: поддерживает ход жизненных отправлений, сохраняет в них ритм и меру. Напротив, перевес пожеланий над разумом приносит смерть телу не только отрицательно – чрез свержение животворной власти разума, но и положительно, – ибо пребывая во чреве, они движением своим возмущают ход растительных отправлений, волнуют и охлаждают кровь, усиливают или останавливают биение сердца, ускоряют или замедляют дыхание, расстроивают пищеварение.

Между тем, наблюдая человека в течение его жизни, мы находим, что пожелательная часть его с каждым возрастом непрерывно усиливается и укрепляется. В детстве душа питает ещё самые тихие пожелания: видеть и слышать, замечать и узнавать; в юности она развлекается уже сильнейшими пожеланиями: ищет воздуха и движения, деятельности и сообщества, красоты и удовольствия; в мужестве волнуется ещё могущественнейшими желаниями: в учёных – жаждой познаний, гордостью, честолюбием, в других – недовольством жизнью земною, праведным негодованием против зла, жаждой лучшего порядка вещей и т.п.

Возрастая таким образом постепенно в силе, пожелательная часть души в детстве слабее бывает животворной, разумной части, почему жизнь не столько истощается, сколько развивается; в юности обе части приходят в равновесие между собою, почему в этом возрасте только довершается образование телесного организма. Но в мужестве сила пожеланий берет решительный перевес над разумною и с сим вместе тело перестаёт расти; затем, приобретая самое бурное и непреодолимое могущество, она истощает нервы, отвлекает жизнь от её средоточия – мозга и увлекает за собою, – тогда тело увядает, дряхлеет, умирает.

Итак, несоразмерно с каждым периодом нашей жизни, возрастающая сила душевных пожеланий над разумною и сознательною частию души отвлекает душу от её телесной работы и вносит в неё расстройство. Вот наша коренная болезнь, настоящая причина нашей смерти! Откуда же изнуряющая сила пожеланий взяла столь неестественный и разрушительный перевес над союзною ей животворною силой разума? Это гибельное могущество силы желательной человек приносит с собою в жизнь с самым рождением; след., начала его должно искать далеко впереди – в прародителях.

Б) Чтобы уразуметь, какой смысл имеет это произвольное саморасторжение души из союза с телом, надобно прежде определить: что такое для души тело и жизнь телесная? «Тело, говорит один глубокомысленный богослов (Эттингер), есть начало и конец путей промысла Божия в отношении к человеку». Телом определяется душе образ её существования на земле;⁷⁹ телом определяется отношение души к внешнему миру;⁸⁰ телом, наконец, определяется наше отношение к Богу.⁸¹ След., господство разумной части души над пожелательною есть жизнь для тела, как верность души своему супружескому союзу с ним, – есть вместе пребывание души в указанном ей порядке бытия, покорность промыслу Божию, повиновение воле Его, паче всякой жертвы Ему благоугодное.⁸² Напротив, преобладание пожелательной части души над разумною, как смерть для тела, как самопроизвольное разрушение союза с ним, есть вместе исторжение души из указанного ей порядка бытия, возмущение против промысла Божия, преслушание воли Божией и – здесь-то начало смерти!

Бог есть единый источник жизни для всякой твари, а особливо для человека. Человек не мог жить бессмертною жизнью, не почерпая её из приснотекущего источника; но почерпать не мог, не погружая себя, подобно сосуду, смиренным послушанием и любовью в волю Божию. Почему, повиновение воле Божией бывает вместе восприятие в себя жизни Божественной, самая жизнь; напротив, преслушание воли Божией есть вместе удаление от источника жизни – смерть. Так свидетельствует о происхождении смерти Божественное откровение. Пока первый человек не нарушил заповеди Божией, он вкушал от плодов древа жизни и был бессмертен. Гордый дух вложил в сердце его искру самовозношения непокорности, – и он свергнул с себя иго разума и воли Божией. Тогда источник жизни удалился от него и в нем открылась неутомимая и, с каждым возрастом, усиливающаяся жажда потерянного блага, которая – ищет ли утоления в чувственном мире, или в духовном – в том и другом случае влечёт душу из круга телесной жизни в вечность.

Однажды вошедши в нашу природу, сие разделение человека с Богом, сия непокорность воле Божией, сие преобладание силы пожеланий над разумом, – путём рождения переходит теперь из рода в род; приходя в мир, мы приносим в него с собою грех надмения и непокорности, и в то же время – недовольство и жажду в нашем сердце; – и вот та сила, которая, с течением жизни возрастая, увлекает за собою жизнь из её средоточия и неудержимо стремит нас в недра земли. Единем человеком грех в мире вниде!..

В) Впрочем, сама смерть не могла бы расторгнуть Богом заключённого союза между душою и телом, если бы она не была вспомоществуема в этом сторонними силами.⁸³ Ибо всякое существо имеет свою область бытия, к которой принадлежит оно, как часть к своему целому, – свою родную стихию, в которой живёт оно: для низших телесных предметов это есть видимый мир, – для бессмертной души есть свой мир высшей жизни, который составляет её родину.⁸⁴ Эта высшая жизнь, подобно океану, простирается по неизмеримому царству бытия; тело есть как бы ладья, а душа пловец, стремящийся к вечному пристанищу. Доколе ладья крепка, – душа уединена от волн этой небесной стихии, – в нервах она свободно воспринимает и отражает её приливы. Но каждое возмущение, каждая страсть делают в ладье какое-нибудь отверстие, – она все тяжелеет и погружается. В старости душа уже отвращается от земной жизни, мало-помалу оставляет наружные чувства, не владеет членами, забывает пищу и сон; вместо того она входит в сношение с миром будущей жизни, – часто чувствует тоску по отчизне, прозирает сокровенное и таинственное, предчувствует перемены природы... Это значит, что стихия будущей жизни уже проникнула в ладью... Наконец, – ещё несколько потрясений – ладья погружается и плаватель устремляется неудержимо в вечную глубину...

Блаженна душа, если она приготовила себя для жизни в этой новой стихии; в противном случае смерть будет ей только началом болезней!

II. Явления, сопровождающие смерть

Умственное око не могло бы само собою следовать за душою в страну и сень смерти; сведения о том, что происходит с нею в этом состоянии заимствуются – а) из внешних явлений, происходящих на теле; б) из свидетельства тех лиц, кои с сознанием входили в состояние смерти – в обмороке и возвращались из него, как бы нарочно для того, чтобы поведать живым, что бывает с мёртвыми; ибо мнимая и действительная смерть так сходны между собою, что трудно и различить их.

Три периода можно различать в процессе разлучения души с телом: 1) душа оставляет свою обыкновенную сферу действования – высшую область нервной системы; 2) сосредоточивается и пребывает несколько времени в брюшной области нервных узлов и сплетений – в глубине человеческого существа и 3) оставляет тело. В первом периоде она склоняется к смерти; во втором колеблется на черте, разделяющей область жизни и смерти; в третьем входит невозвратно в сень смертную.

1.

а) Ещё за несколько времени прежде, чем ударит человеку час смерти, изнемогают силы его, ослабевают и, наконец, вовсе теряют способность произвольного движения и он возлегает на одр смертный. Здесь он не в состоянии уже бывает – ни принять руками пищи, ни обратить лица своего к какому-либо предмету любви, ни облегчить свои страдания лучшим положением тела. Иногда душа, порываясь к жизни, судорожно напрягает изнемогшие мышцы, но за этим напряжением следует тем большее истощение, и человек остаётся неподвижною жертвою смерти.

По мере того, как в теле умирающего изнемогает сила движения, прекращается в душе всякая произвольная деятельность её способностей, которые опирались на ней, падают силы: мышление, предприимчивость, творчество; как тело делается жертвою невольного хода жизненных отправлений, так и душа становится жертвою невольного течения мыслей, – и та и другая жизнедеятельность совершается уже слабо и медленно. Тогда одно за другим возникают в глубине души впечатления и образы прошедшей жизни: детства, юности, мужества и старости и смутно проносятся пред очами зыблющегося самосознания, возбуждая соответствующие себе чувства и движения, – либо скорбь и раскаяние, либо радость и самодовольство; ибо мысли, слова и дела человека в течении жизни не терялись из души, а только нисходили в глубину её существа и теперь-то, когда и самосознание склоняется в эту глубину, они начинают напоминать ей о своей, вечно живой существенности. Тогда-то из этой же глубины возвышает свой голос и совесть! –

б) Вместе с изнеможением мышц изнемогает и язык; наконец хриплым голосом произносит несколько невнятных слов и онемевает. Но лишившись этого средства выражать своё внутреннее состояние, а между тем движимая ещё разными чувствованиями, душа сообщает приятно или страшно выразительную силу чертам лица и глазам. Эти безгласные выражения бывают так сильны и резки, что невольно внушают предстоящим о том, что происходит в душе умирающего, – либо терзания совести, либо движение радости, либо чувство телесных страданий отражаются в лице его.

в) Скоро потом начинают закрываться, один за другим, чувственные органы; чувства – осязание, вкус и обоняние часто теряются ещё прежде, во время болезни, потом око. Отдалённые предметы для умирающего вовсе исчезают, – ближайшее видится как бы сквозь туман; самая яркая свеча, зажжённая для отходной молитвы, представляется как бы мерцающею точкой; наконец, все сливается в ночную тьму... Но когда глаза умирающего потеряли силу видения, – в ухе продолжается ещё способность слышать, – он слышит вопли сродников и знакомых, понимает слово сожаления осиротевшей любви.⁸⁵ По мере того, как закрываются одно за другим чувства и душа теряет сообщение с миром настоящим, она вступает в ближайшее общение с миром будущей жизни, – предощущает его радостные или страшные движения, приближение светлых или тёмных сил. Как существо духовное, душа неотъемлемо имеет сочувствие с миром духовным. Эти ощущения будущего смущали её и прежде, но терялись в движениях чувственности и земных вещей, как голос умирающего теряется в сильном шуме. Теперь, с закрытием внешних чувств, у ней отверзается это внутреннее и эти ощущения обнаруживаются поразительными явлениями на внешности; ибо опытное око ясно усматривает в них более, нежели проявления чувств и волнений собственной души.

г) Как скоро душа и жизнь оставили голову и удалились внутрь, смерть, следуя по стопам их, тотчас полагает на ней печать свою. Юноши, в час смерти, иногда седеют, сморщиваются и делаются похожи на стариков – отцев, или дедов, как будто жизнь, пользуясь кратким сроком, ускоряет на них своё дело и в несколько минут совершает то, что следовало ей совершить во многие годы. А напротив, один старик, проведший жизнь свою в скорбях и страданиях, в час смерти принял образ портрета, который представлял его в цветущей юности, как будто душа отразила в нем на теле то своё младенческое расположение, которое похищают у ней житейские страдания. В самом деле то, что всего скорее состаривает наше тело – скорби и страдания, не обновляет ли юностью наш дух; иначе, что значит выражение: елико внешний человек тлеет, толика внутренний обновляется по вся дни!..

2.

Оставивши высшую область нервной системы, душа входит в глубину человеческого существа – брюшную область нервных узлов и сплетений – в область сердца. Ибо как соки дерева, при зимнем замерзании сверху, от ветвей сливаются к корню; так и душевно-жизненная сила человека при смерти сливается от своих ветвей – чувственных органов к своему корню – сердцу.

а) Что душа, оставивши головную часть нервной системы, пребывает ещё в области сердца, это доказывается действием лекарств, продолжающимся ещё в неподвижном, бесчувственном теле, – так потогонные производят ещё своё действие; но это пребывание души в утробе не может уже оживить и поддержать хода жизненных отправлений, смерть отовсюду вытесняет жизнь. Лёгкие перестают принимать в себя воздух, – сердце, как водоём, почерпавшее и изливавшее животворную влагу двумя своими сосудами, почерпает ещё раз, изливает и более уже не почерпает, а , вместе с тем останавливается всякое кровообращение. Поскольку сердце теперь не принимает крови от возвратных жил, дабы чрез боевые препроводить её к наружности тела, то те и другие переменяют роль свою, – возвратные, принявши в себя кровь, несут её к сердцу, но не могши передать, возвращают назад – к оконечностям. Мышцы изгибающие, перестав принимать в себя окисшую кровь и в ней сжимающий кислород, не могут теперь держать в связи членов; вместо них одни разгибающие обнаруживают свою силу и вытягивают тело. С остановкой кровообращения перестаёт развиваться из крови теплота и тёплая влага, протекавшая с нею к оконечностям, дабы сообщить им теплоту и красоту здоровья, – она выступает теперь наружу, в виде холодного пота, но ещё нельзя с уверенностью сказать, что умирающий принадлежит уже смерти, ибо все эти явления свойственны и обмороку.

б) В сие-то время, когда жизнь уже пожерта смертию, на самых так сказать развалинах её душа возвышает победоносное знамя бессмертия своего, тогда она приходит как бы в некоторое состояние ясновидения и этот проблеск высшего развития её сил, изливаясь на внешность, ещё раз оживляет и преображает мёртвое тело. Тогда она видит такие явления, которые происходят не для внешнего ока, слышит нечто неслыханное и неизреченное; умирающий голос и язык получает звуки и слова, какими не обладал в жизни; все существо проникается чувством неизъяснимого блаженства. Не грёзы ли воспламенившегося воображения – то, что душа видит и слышит в этом состоянии? Нет! В повествованиях тех лиц, кои возвращались из него к жизни, кроме некоторых частных отличий, есть согласие некоторое. Всем им виделись большие реки, уединённая стезя, ведущая в небесное отечество, цветущие поля и пр.⁸⁶ А видения будущего истинных христиан суть как бы малейшее участие в Божественном откровении Иоанна Богослова. Надобно думать, что эти образы, являющиеся душе в состоянии смерти, суть символы будущей жизни, которой она – либо до времени не может созерцать в настоящем виде, сквозь сень смертную, либо представить земною мыслию, по возвращении из ней. Во всяком случае, их нельзя принять за руководство, при изъяснении себе загробной жизни; ибо душа, усвоив мглу и обман земной жизни, переносит их отчасти в будущую и не может там созерцать в чистом виде предметов. Потому-то как тёмная ночь относится к лунной, а сия – к ясному дню, так грёзы язычников к видениям христиан, а сии – к откровению закона.

3.

Доселе душа ещё носилась как бы над чертою, разделяющею жизнь земную от загробной и возвращение в первую было ещё не невозможно. Впрочем, вкусивши силы грядущего века в блаженном просветлении, она уже не возвращается назад, а переходит роковую черту и входит в мрак смерти. Эта черта обозначается тлением. – В процессе тления можно различать три эпохи: а) сперва оцепеневшая и застывшая кровь снова делается жидкою, приливает к оконечностям, иногда – особенно лицам детей и девиц – сообщает краску, так горько обманывающую матерей; потом развивающиеся газы снова наполняют внутренность, далее появляется фосфор; b) во второй эпохе тления – отделяются щелочи, известковая земля и соли; тело, освобождаясь от смрадного запаха, приближается к тому брению, из которого оно создано; с) наконец, в последнем периоде отделяются масляные вещества и затем тело разрешается в первобытную материю (in prima materia), из которой все образуется и в которую все возвращается. Тлением совершенно разрешается союз души с телом и она входит в царство вечности.

III.Состояние души по смерти

В тихую лунную ночь является иногда блестящий метеор, несколько времени пленяет собою наш взор и вдруг огненной полосой падает на землю. Мы подходим, рассматриваем его светящееся ядро, осязаем; но вскоре оно распадается в прах и свет его – откуда взялся – не знаем. Так, подобно небесному метеору, является в царстве жизни и человек; неземной свет, богоподобная душа воспламеняет этот боголепный феномен: несколько времени он блистает Божественным светом; но вот падает на одр смертный... Мы видим, как мало-помалу гаснет его жизнь, – наконец, пред нами является один хладный труп и мы спрашиваем с недоумением: куда скрылся невещественный свет, одушевлявший его, что делается с душою, по разлучении её с телом?!

Над трупом всякого человека возникают в нас и борются два противоположные чувства: одно – чувство ужаса и отвращения, которое требует скорее удалить от нас страшный образ смерти; другое – чувство жалкой привязанности, которое так сильно влечёт нас к трупу, как будто в нем живёт любимая и оплакиваемая душа. Как сильно это чувство привязанности!.. Оно заставляло некогда нанимать плакальщиц, терзаться и искажать себя над бездушными трупами, бальзамировать их, дабы, сколько можно более, сохранить от тления, – сожигать и в урнах хранить прах, дабы иметь горькое утешение – на этих жалких останках мысленно беседовать с отшедшими...

Одной душе прилична та честь, которая во всех этих случаях, общим чувством человечества, усвояется телу. Не обман, а что-либо истинное должно лежать в основании этого чувства: не имеет ли по смерти хладный труп какого либо отношения к отшедшей душе?

По преданию языческих народов, иудеев и по сказанию Макария Александрийского, около трёх дней душа остаётся ещё с телом. В самом деле, в течение этих дней ещене совсем разрешается тлением союз души с телом; но и по разрешении этого союза все ещё внутреннее влечение должно привязывать её к оставленной храмине; ибо если привязанность к покинутой родине, родному крову, даёт душе силы, не только мысленно, но и действительно переноситься к ним: то как душе не переноситься мысленным существом своим к оставленному телу, которое для неё дороже всякого родного крова?.. Теперь-то чувствует душа что такое она без тела!.. Но кроме этого влечения, никакой действительный союз не связывает между собою разлучённых, – ни тело на душу, ни душа на тело не имеют уже влияния.

По смерти тела душа не совсем отрешается от всего физического. Ясновидящие видят у человека на месте отсечённого члена телесного светоносный его образ. Значит, из сего тела душа извлекает себе и удерживает некоторый тончайший экстракт, который относится так же к прочему истлевшему телу, как жизненные соки, извлечённые из пиши, к отделяемой части. Естественно, что это, видимое эфирными очами, тело, или лучше – эфирная тень, удерживает образ и качество прежнего тела и даёт возможность ясновидящим различать души по полам, возрастам, нравственным качествам и пр. Это новое, тонкое тело с одной стороны не ограничивает души, как прежнее, грубое; но с другой – и не доставляет ей такой опоры бытия, какую доставляло то; от того душа представляет в себе другое существо.

Случается во сне, что душа силится двинуть члены своего тела, дабы перенесть его с одного места на другое; но они отказываются служить ей; тогда она оставляет этот образ чувственного движения, распространяет мысленные крылья и с быстротой ветра переносится туда, куда хочет. В совершеннейшем отрешении от тела, вероятно, душа будет иметь способность – не мыслию, а действительно, с быстротою ветра, переноситься с места на место.

В состоянии магнитном, которое ещё более имеет сходства с смертью, чем сон, – а) до необыкновенных пределов утончается и расширяется способность чувствований; она (душа) проникает сквозь все предметы, непроницаемые для ока телесного, видит отдалённое и будущее, презирает во внутреннюю жизнь других людей; b) душа обнаруживает высшее самосознание: в состоянии обыкновенном, она, подобно медленно движущемуся животному, переходит мыслию постепенно от одного предмета к другому; а в магнитном состоянии, подобно парящей птице одним взором и движением протекает целые роды предметов; с) – показывает особенное развитие дара слова: здесь душа не только обладает даром слова, а, так сказать, вся сама становится словом, – по преимуществу словесным существом. Тем в большей мере сии три способности должны принадлежать душе в будущей жизни.

В лунатизме, который есть нечто среднее между ясновидением, сном и магнетизмом, душа обнаруживает особенное некоторое могущество над внешними предметами; у внешних стихий отнимает их силу: напр. у холода – стужу, у ночи – тьму, у жара – теплоту и пр. Ещё более независимости от внешних стихий, а напротив могущества над ними, она должна иметь по совершенном совлечении с неё стихийного тела. Впрочем, деятельно употреблять сии способности душа будет в состоянии не прежде, как по соединении с будущим, бессмертным телом – по воскресении; а до того времени она должна в полной мере испытать – каково ей без тела, с которым она добровольно расторгнула свой союз в Адаме... Теперь она лишилась опоры своего бытия и деятельности и не может обнаружить своей свободы, – не может управлять своими мыслями, а напротив, сама делается жертвою невольного их течения, – обращается невольно около тех предметов, которыми любила заниматься на земле, так что мысль её стала верным отражением протёкшей жизни, как сновидение бывает, нередко, отражением протёкшего дня.

Не в состоянии будучи сама собою определить своего нравственного характера, приобретённого в жизни, душа, по тому самому, имеет особливую восприимчивость к внешним влияниям, которым она не может противостать; след., для ней теперь нет ни исправления, ни покаяния; но тем возможнее приложение заслуг Искупителя, по ходайству Церкви, – хотя она тем большей опасности подвергается со стороны тёмных сил.

Не имеет, наконец, душа орудия, дабы действовать на внешний мир и оказывать влияние на течение вещей; не имея этой способности сама по себе она может получить её вследствие нравственного и существенного соединения с Богочеловеком, который Сам есть сила, жизнь и основание всего. Посему-то целая торжествующая Церковь святых является могущественною споборницею Церкви воинствующей на земле.

Таковы свойства души, по разлучении её с телом до воскресения. Предания языческой, иудейской и христианской религий согласны в том, что душа не вдруг, по разлучении с телом, переходит в решительное какое-либо состояние, а проводит несколько дней в некоторых странствованиях. Это согласно и с самым существом дела. Не вдруг может случиться переход души из одного состояния в другое, столько ему противоположное. Почти неудивительно, что она несколько дней как бы прощается с телом, с земными предметами, любимыми местами, воспоминая прежние дела свои; постепенно как бы приходит в себя, несколько времени проводит в рассмотрении нового для неё мира – рая и ада.

Так как без опоры физической она не может противодействовать внешним силам, то неудивительно, что в различных местах этого странствования она бывает предметом некоторого состязания для светлых и тёмных сил: в этом и состоит сущность учения нашей Церкви о мытарствах.

Наконец, поскольку этот период странствования должен иметь свои решительные эпохи и, вероятно, что эти эпохи (по сходству рождения в жизнь временную с рождением в жизнь вечную) определяются знаменательными числами – 3, 9, 40: то не без основания Церковь установила в 3, 9, 40 дни приносить молитвы за отшедшие души. Если когда, то в эти особенно дни кризиса благовременна об них молитва Церкви.

Затем душа получает, по делам своим, место в собственном царстве мёртвых; теперь она находится в однородной ей невещественной стихии, – в хаотической области высших начал природы, из которой все происходит и в которую все обращается. Эта область, в отношении к нашему чувственному миру, ни далеко, ни близко; – проходит, быть может, чрез чувственный мир, и вместе выше его и имеет с ним ещё меньшее сношение, чем магнитная сила с мрамором, сомнамбула – с лицами, не приведёнными с нею в связь. Теперь она одна с теми мыслями, склонностями и чувствованиями, которые принесла с собою из жизни. Если она в жизни водворила в себе стремление горе, то теперь откроется ей и вид и путь в беспредельность небес, – с радостию и надеждою мысль её устремляется в вечность. Если же, напротив, стремление к земному осталось её господствующею наклонностию, то теперь заключён для ней путь в вожделенный мир, – безнадёжность омрачает её будущее...

Теи другие души, сами собою, должны разделиться на две особливые области в царстве мёртвых и в которых каждая, сама собою, получит известный порядок, по видам и степеням добра; ибо души противоположных свойств, без сомнения, невольно теперь будут убегать друг друга; напротив, невольно будут влечься к однородным с ними, по мере однородности добра, – и в то же время, более или менее, иметь стремления и близости к первоначальному источнику добра или зла. Таким образом в будущей жизни образуется неизмеримая лествица степеней добра и зла, восходящая от отца греха – диавола до источника и совершителя всякого добра – Иисуса Христа. Философ нашёл бы в ней осуществлённою беспредельную и самую стройную систему добра и зла.

Вот что философия с вероятностию может сказать о судьбе души по смерти! В руках одной религии находится ключ к прочим тайнам загробного бытия.