Юродство и столпничество

Содержание

Религиозно-психологическое исследование. Предисловие

Введение

Часть первая Глава I. Исторические данные о святых юродивых. Смысл и значение различных наименований св. юродивых. Определение слова «юродство». Глава II. Смысл употребляемого в Священном Писании слова «буйство», – существенного признака «юродства». Определение «юродства» в тесном смысле. Глава III Причины «юродства» в связи с вопросом о назначении человека. Реализация священного текста св. юродивыми. Объяснение подражания их Иисусу Христу. Глава IV. Сознательно-намеренное принятие святыми юродивыми безумства. Психологический смысл их притворного безумия. Отношение святых юродивых к уму. Скрытность их характера Глава V. Вид физической жизни святых юродивых: скитальческая жизнь, скудость в одежде, босоножие, провождение жизни вне жилищ или в непокрытых «хлевинах», спанье на голой земле. Нравственный смысл этих лишений. Глава VI. Аскетическое терпение в «юродстве»: перенесение телесных страданий, добровольное перенесение позора и неприятностей и их нравственное значение. Глава VII. Смирение в «юродстве» и его обнаружения. Смирение духа Глава VIII. «Юродство», как общественный деятельный тип. Любовь, как основное начало общественной св. юродивых деятельности и её проявления. Значение св. юродивых в обществе, опирающееся на их необыкновенных духовных дарованиях Глава IX. Бесстрастие, как завершение подвига «юродства». Проявление высшей степени святости в св. юродивых. Выяснение факта восхищения св. юродивого Андрея в рай и сущность полученного им откровения в раю. Глава X. Разбор возражений против целесообразности «юродства». Значение «юродства», как высшего самоотвержения. Заключение Часть II Глава I. Предварительные сведения о св. столпниках и о «столпничестве». Глава II. Особенные действия благодати Божией в избрании святых столпников на служение Богу Глава III. Безмолвие и молчание, как средства, подготавливающие св. столпников к созерцанию. Глава IV. Проявление созерцательного аскетизма в «столпничестве». Самосозерцание св. столпников, или стремление к собранности духа и к самообличению своей греховности Глава V. Аскетическое воздержание св. столпников, как следствие созерцательного их аскетизма и как противоборство плотской страсти Глава VI. Аскетический экстаз, или само-восхищение в «столпничестве». Вопрос о нравственном смысле сновидений св. столпников Глава VII. Общественное служение святых столпников Глава VIII. Разбор некоторых мнений, отрицающих целесообразность подвига «столпничества» Глава IX. Послание св. Исаака Сирина к св. Симеону Дивногорцу, как свидетельство нравственного общения этих двух подвижников Заключение  

 

Религиозно-психологическое исследование. Предисловие

Цель настоящего труда – дать ответ на вопрос: в чем заключается истинный смысл подвигов «юродства» и «столпничества»? Эти подвиги при жизни свв. юродивых и столпников вызывали удивление – в одних, порицание – в других. И в настоящее время, когда производится переоценка ценностей, многое из жизни указанных подвижников для некоторых является непонятным, а для других положительно бесцельным. В видах популяризации высшего нравственного значения вышеуказанных подвигов издатель и принял на себя печатание настоящего сочинения.

Выпуская в свет эту книгу, издатель льстит себя надеждою удовлетворить богословской любознательности всех тех, кто интересуется вопросами аскетики.

Издатель.

Введение

Значение и сущность аскетических подвигов: «юродства» и «столпничества». Задачи исследования.

Материалисты говорят, что нет ни нравственности, ни свободной воли, что человек есть только более развитое животное, механически следующее законам материальной необходимости, что, поэтому, для него нравственно только одно то, что полезно его материальной природе. К концу римской республики принципом жизни большинства сделалось учение Эпикура. Пороки, совершаемые последователями этого учения, были так отвратительны, что самые легкомысленные люди ужасались, смотря на разврат тогдашнего общества и каждого приверженца Эпикура называли свиньей из стада Эпикурова (Epicuri de grege porcus). Праздность, которая разъедала всю гражданскую жизнь, страшное распространение роскоши и грязного служения чувственности в высшем классе и пролетариата в низшем, который от того сделался товаром, – все это было следствием деморализации. Были только отдельные личности, которые с любовью принимали строгие положения стоицизма, чтобы, по крайней мере, в них найти некоторое успокоение пред всеобщею безнравственностью и распущенностью. Когда в XVII и XVIII вв., материализм, вышедший из Англии, распространился по Франции и сделался популярным в литературе и искусстве, в придворной и частной жизни, судьба отдельных лиц и целого государства была решена. XVII век был льстив, но он и в самой лести сохранял известную меру благопристойности, но XVIII век льстил и вместе осмеивал; эпикурейская философия Вольтера сделалась верхом совершенства для людей поверхностных. Безнравственность XVIII века есть пятно, которого не в состоянии смыть все чудеса его красноречия и гениальности. Материализм тогда стремился к тому, чтобы, заглушая голос совести, открыть для игры страстей свободное, неограниченное поле. Хотя реформаторы древности: Сократ, Платон, Цицерон, Сенека преследовали предрассудки и суеверия своего народа с большею пощадою, однако мы не находим, чтобы свободу духа они употребляли на разрушение уз нравственности. В XVIII же веке зараза умственного безобразия проникла даже в души самых строгих писателей. О слове «добродетель» XVIII век не имел понятия. У Вольтера «добродетель» является искусством сделать жизнь по возможности приятною и украсить наслаждение лоском изящности. У писателей второго и третьего ранга и в systéme de la nature добродетель и порок были смешаны. Кондильяк эмпиризм Локка превратил в плоский сенсуализм и атеизм. Руссо в своих сочинениях разлил яд чувственных удовольствий и основал систему ложной религии. Энциклопедисты располагали к чувственности. Отсюда, появилось божество – разум и стали приносить жертвы свободе, равенству и природе. Положим современный материализм не проповедует прямо безнравственности, разврата, подобно материализму XVIII века, но результат его все тот же. Что разумеют современные материалисты под свободою? не что иное, как освобождение от всех уз и ограничений, которыми связываются страсти. Обращаясь к настоящему времени, нельзя не заметить небывалого, оживления мысли в нашем обществе. По вызову жизни, она занялась решением множества вопросов, для своего выражения открыла себе новые органы и для своей стойкости пришла к сознанию необходимости общих начал – необходимости философии.

Теперь не редкость встретить философскую статью в том или другом периодическом издании. Но нельзя без глубокого сожаления не обратить внимания на то, что современные мыслители нередко переходят на сторону таких наставников, с мнениями которых никогда не может помириться истинно и твердо верующая душа. Заслушиваясь материалистическим учением, наши мыслители и в статьях, конечно не всегда сознательно, проводят взгляды, враждебные христианству, суждения, набрасывающие тень на его жизненность¹. Желая набросить тень на жизненность и прогрессивные стремления христианства, его некоторые противники, поборники эмансипации чувственности и проповедники восстановления прав материи, говорят, что «только одно чувственное составляет последнюю, самую высшую цель этой жизни. Христианство своею проповедью о воздержании сделало несправедливость по отношению к чувственности; поэтому, чувственность должна опять возвратить свои права и восстановить свою честь, чтобы вперед только так выражались: и плоть стала духом». Последние слова служат краткою, но вполне содержательною формулою для всех материалистических стремлений². Подобного рода материалистические стремления и приводят к религиозному скептицизму, и люди мира сего, пропитанные материализмом, ниспровергают все то, что выходит из ряда обыкновенного, питают презрение ко всему, что было плодом долгих нравственных страданий и подвигов, хранят недоверие к тому, что возвышается в деле или в мыслях над общею моралью, готовы соблазняться весьма многим из того, что не подходит под их материалистическую мерку понятий и убеждений, нередко односторонних и неустойчивых. К явлениям, неподходящим под мерку убеждений современных материалистов, относятся два вида подвижничества: «юродство» и «столпничество», которые по своей необычайности составляют загадку для общества, не всегда способного примечать божественную благодать, обитавшую в святых. Если современниками «юродство» и «столпничество» признавались за явления ненормальные, то не удивительно, что последователи этих подвигов в глазах большинства и особенно современной интеллигенции представляются людьми безрассудными, сумасшедшими, а их жизнь и действия способны вызывать только среди скептиков глумление и презрение. Ведь, мир даже не узнал Господа, и распял Его³. Отсюда понятно, что то, что слепотствующий мир сделал в отношении к Иисусу Христу, тоже самое нередко повторяет он и в отношении к верным рабам Его, которые, при всем обилии действовавшей в них благодати Божией не только не признаны были за сосуды божественной благодати, но составляли предмет различных, противоположных толков и были большею частью в презрении и поношении у мира. Христианскому потомству достается честь узнать и воздать дань справедливой хвалы верным рабам Господа, определить их значение и важность их подвижнических трудов.

Над уровнем людей всегда и во все времена возвышались личности, голоса которых, господствуя над массами, как бы направляли человечество туда, куда хотели. Эти личности, вырабатывая мнения, которые, привившись к большинству, часто впоследствии обращались в законы, вели толпы за собою, научали, наставляли. Чем сильнее были эти личности, тем поразительнее, огромнее было их влияние, тем могущественнее было их слово, тем рельефнее выдавались последствия их учения. Справедливо присвоить всем им одно название – учители человечества. Человечество с благоговением сохранило и чтит память давно, очень давно, бывших учителей, принесших несомненную пользу, облагородивших, так сказать, природу человека. Сократ, Платон и подобные им не могут никогда быть забыты признательным человечеством.

Но давно, очень давно появилось два отдела учений: учение истины и учение лжи. Первый Учитель человечества был Сам его Творец. Одарив человека всеми благами и дав ему блаженную жизнь, Сам Он и наставлял его, беседовал с ним, указывал ему силы, тайны природы, что видно из того, что первозданный человек уразумел свойства животных⁴, уразумел и создание жены от одной с ним плоти⁵. Но в раю же человек услышал и учение лжи. И с тех пор над человечеством раздаются и слышатся два голоса, два учения. Голос правды, голос святой истины звучит в откровении Самого Творца и в учении Его избранных служителей истины. Этот голос зовет человека к возвращению утраченных благ, не льстит, не скрывает от него зол и бедствий, привлеченных грехом на землю, он указывает прямой верный путь к блаженной вечности, уготованной Творцом Своему созданию. Такими учителями человечества по справедливости можно назвать всех святых подвижников, и в частности, святых юродивых и святых столпников. Это семя святое⁶; это вожди человечества в нравственной жизни, указывающие ему путь, куда надо идти, раскрывающие пред его глазами картину нравственной распущенности современного им общества и призывающие его к исправлению путем обличения гордости, личных расчетов и движений возбужденных страстей, влекущих человека к преступлениям, обидам, несправедливостям. В своей жизни святые юродивые и святые столпники являли образец смирения, кротости, терпения и примером своим стремились развить эти святые чувства в людях, возвысить их над побуждениями личного самолюбия и восстановить его в полную силу закона любви к ближним, показать несостоятельность нечеловеколюбия. В этом отношении святые юродивые и святые столпники и для современного общества служат вполне достойными образцами добродетелей и святости. Мир признает для себя счастьем иметь достойных и талантливых деятелей науки, деятельных и способных государственных людей, двигателей искусств и цивилизации; но не гораздо ли необходимее иметь нравственные примеры, которыми можно было бы руководствоваться для истинного благоугождения Господу Богу. Для лучшего укрепления на трудном пути добродетелей, образ святых подвижников особенно важен, так как они, подобострастные нам люди, указали путь к небесному отечеству; конечно, мы не хотим сказать того, что всем надо сделаться юродивыми или столпниками. Нет! а должны научиться их примером достижению нравственной чистоты и святости, подражать им не внешне, а внутренне, восходить от силы, в силу, от веры в веру. Ведь, самый первый вопрос, какой должен задавать себе всякий человек, есть вопрос о цели, смысле жизни. Люди живут в мире не для того, чтобы требовать служения себе, чтобы сделать мир своим служебным орудием, как это тогда бывает, когда человек представляет себя самого средоточием и целью всего. По требованию здравого смысла каждый наперед должен определить для себя путь, которым надобно идти. Путь этот – служение Господу. В самом деле, служить Богу, Которому должны служить все твари, служить Ему с той полной свободой, которая свойственна истинной преданности и любви, исполнять вечный план Его бесконечной премудрости, творить дело Его высочайшей воли и беспредельного милосердия, – вот та слава и то блаженство, которые равняют человека с ангелами, исполняющими волю Божию. А тому, как достигать исполнения воли Божией, как при свободном нравственном поступании и действовании возможно постигать высочайшую волю Божию и следовать ей не рабски бессознательно, хотя с полным отречением от своей воли, но по доброму и свободному убеждению – и учат нас святые подвижники, а в частности святые юродивые и святые столпники. Их жизнь – это лествица нравственного восхождения от силы в силу, это высокий подвиг стремления лишь к исполнению только одной воли Божией, подвиг, на который вступают не по принуждению и насилию, как рабы, а с доверием и с любовью к Богу, в смиренном, однако, сознании своего недостоинства, с прикрытием своих добродетелей и высоких качеств духа. Святые юродивые и столпники, воспитывая в себе человека к жизни вечной, чрез это самое оказывали благотворное влияние на современное общество и нынешнему своею жизнью раскрывают его обязанности и истинную цель жизни. Святые юродивые ненормальностью своих действий вливали в погрязший в грубой чувственности дух современного им общества, подобно ветхозаветным пророкам, новую благодатную струю жизни духовной, а святые столпники своими удивительнейшими аскетическими подвигами на столпах научали людей особой духовной бодрости и силе в доброделании неутомимом и как бы отрешаясь от земли, они ясно всем проповедывали с апостолом: «вышних ищите; горняя мудрствуйте, а не земная»⁷.

Таким образом, стремление к миру духовному и божественному, непрестанное желание и жажда сердца живейшего общения с горним миром, непрестанное стремление войти туда, «идеже есть Христос одесную Бога»⁸, – вот сущность подвигов «юродства» и «столпничества», сущность, которая должна составлять самую существенную и неотъемлемую черту и жизни каждого истинного христианина, поскольку он дела своего спасения не считает чем-нибудь малозначащим и неважным. В виду этого «юродство» и «столпничество» суть одни из величайших аскетических подвигов, принимаемых избранными угодниками Божиими под особым воздействием благодати, – принимаемых и в интересах дальнейшего нравственного усовершенствования подвижников и для служения обществу, для которого святые юродивые и святые столпники не дорожили ни своим спокойствием, ни выгодами, отказывались от всех мирских удовольствий, жертвовали всеми надеждами в этом мире, готовы были на пожертвование самим блаженством неба (напр. св. Симеон Дивногорец), подобно святому пророку Моисею, лишь бы только спасти других, доставить им блаженство.

Но «юродство» и «столпничество» взору современного человека в лучшем виде представляются не более, как явления странные, непонятные, – далее затем, как явления бесцельные, неразумные, даже могущие, особенно «юродство», вводить других в соблазн, следовательно, прямо разрушительные в сфере нравственной, о чем в свое время писали г. Розанов⁹, г. Скабичевский¹⁰, гг. Стоюнин и Энгельгард¹¹; историки же Гизо и Гиббон, писавшие о столпниках, излили на них из-под пера весь свой желч, называя образ их жизни недостойным человека-христианина и объясняя его то гордостью, то фанатизмом.

Итак, «юродство» и «столпничество», как сами по себе – по своей необычайности и редкости, так и по тем упрекам и нападениям, каким они подвергаются со стороны противников своих, невольно должны обращать внимание всякого, кто принимает участие в делах церкви Христовой и для кого дорого и всякое, а тем более необычайное, явление, в ней происходящее.

Вот обстоятельства, побуждающие рассматривать эти два, однородных по своей оригинальности, подвига. Всякому исследователю, вращающемуся в подобной области, необходимо выяснить побуждения и цели и рассмотреть подобные, якобы ненормальные, явления, в отношении к природе человека и духу веры, рассмотреть их с внутренней и высшей стороны, потому что для людей, мало знакомых с высшею духовною жизнью, «юродство» и «столпничество» являются, конечно, смешными, отвратительными и лишь с той узкой точки зрения, с какой непонятными и бесцельными могут для них казаться все проявления высшего аскетизма. На исследователе духа этих подвигов и лежит обязанность правильного суждения о них, ему необходимо глубоко всмотреться в эти странные малопонятные явления, не опуская из внимания всех поразительных проявлений высокодуховной жизни святых юродивых и святых столпников, чтобы поверхностное суждение о них противников всяческого аскетизма оказалось шатким, ошибочным. В частности, в вопросе о юродивых исследователю предстоит решение задачи, – как святые юродивые, показываясь жалкими и безумными, приумножали постоянно сокровища духовного совершенства и нравственного преуспеяния, напоминая другим о высшей цели жизни, ему должно выяснить высоту столь трудного подвига, которая может быть понята и оценена тогда только, когда мы представим себе, – сколько здесь требуется мудрости, чтобы в смешном поведении, в странных, по-видимому, безумных действиях не дозволить чего либо греховного, какой либо несправедливости, неуважения к другим или оскорбления, в неблагопристойном – ничего соблазнительного, и чтобы свое бесславие обращать в славу Божию и на пользу ближних. Путь чрезвычайно трудный и опасный! как, в самом деле, подражая безрассудству самых низких людей, сохранить всегда возвышенный дух, стремящийся к Богу? как, непрестанно ругаясь миру, обнимать, однако-же, всех совершенною любовью? как уберечь себя от духовной гордости тому, кто перенося столько оскорблений и лишений, сознает, что все это терпит он невинно и что он совсем не то, за что почитают его невежды? Таким образом, предстоит в дальнейшем, – насколько возможно точно и обстоятельно, раскрыть сознательность и нравственное достоинство «юродства», объяснив все те черты, которые являются характеристическими необычайного образа жизни юродивых, и которые в глазах людей, живущих по общепринятым, ходячим правилам гражданского приличия, людей, так называемых цивилизованных, могут возбуждать сомнение относительно внутренней законности и целесообразности подвига «юродства» – а именно: наружное сознательное отречение от пользования разумом, составляющим высшее отличие и преимущество человека, видимо неблагопристойное отречение от всех внешних правил и законов гражданского общежития, полное презрение к принятым в свете приличиям, лишение себя всяких дозволенных благ и невинных радостей. Далее, – следует раскрыть, как в жизни этих святых последователей Христа проявлялись все христианские добродетели, завещанные в святом Евангелии, в частности: любовь к Богу и ближним до самоотвержения, стояние за правду до смерти, незлобие и терпение при невинных страданиях, нестяжательность, воздержание, усердие к молитве и пр. и пр. «Столпничество» же, как один из тех узких и скорбных путей, которыми царствие небесное нудится, как одна из тех аскетических форм, угодных Богу, в которых выражается стремление достигнуть возможного нравственного совершенства, нуждается в выяснении своей сознательности и права занять одно из первых мест высшего христианского аскетизма. Поэтому, чтобы правильно судить об этом великом, изумительном и необычайном подвиге необходимо рассмотреть причины и цели, побуждавшие столпников уклоняться от обыкновенной подвижнической жизни и предпринимать новый, чрезвычайно тяжкий и оригинальный образ жизни, показать, что в подвиге столпостояния не заключается никакой несообразности с природою человека, какого мнения могут держаться только те, которые или неверно смотрят на природу человека или потому, что о «столпничестве» судят по своим силам, далее, справедливо решить вопрос – согласно ли оно с духом христианской веры, в виду того, что все действия должны быть совершаемы в духе веры, иначе и великие в очах людей подвиги не имеют никакой цены пред Богом?

Затем, так как «юродство» и «столпничество» суть подвиги христианские и, значит, как и всякий подвиг, принимаются, во-первых, в интересах личного спасения и совершенствования, во-вторых, – так как святые юродивые живут в обществе и служат ему, а святые столпники влияют на него и сгруппировывают около своих столпов целые монастырские общины, то подвиги эти должны быть предметом рассмотрения и с точки зрения общественного служения принявших их.

В виду же того, что эти подвиги вызывались самой жизнью общества, ибо святые юродивые в своем особенном служении были полезными членами гражданского общества, а святые столпники поборниками истинного благочестия в церкви, которое в V веке видимо ослабевало, – они должны быть также рассматриваемы и как явления исторические.

Имена святых юродивых и святых столпников вписаны в небесную книгу жизни, и святая церковь прославляет их в числе святых Божиих, благоугодивших Богу своею жизнью. При жизни своей, нередко окруженные помимо воли своей ореолом славы и поклонения, эти святые подвижники и по отшествии из этого мира не умерли бесследно, – память о них не изглаживается из сердец народа и многими десятилетиями и даже столетиями передается потомству из уст в уста. Они являются для него верными путеводителями в поисках вечной Истины, остающейся неизменною среди общей изменчивости преходящих феноменов жизни. Они признаются и почитаются им как живые образцы того возможного для ограниченной человеческой природы духовного совершенства, которое состоит в единении индивидуальной человеческой души с Божеством и достигается лишь при содействии даров благодати Божией. Отсюда ясно, что жизнь каждого святого поучительна тем, что в ней отчетливо замечается и действие благодати Божией на человеческую душу и неисповедимые пути Промысла Божия, равно попечительного о жизни каждого человека, как и о судьбах всего мира; отсюда понятно, – почему жития святых были предметом любимого чтения особенно русского народа, который находил в них немало нравственных наставлений, необходимых для непреткновенного восхождения по степеням духовного совершенства, для нравственного преуспеяния христианина в меру полного возраста Христова¹². Вот основание для обстоятельного изучения жизни избранных нами святых подвижников. Ведь, в самом деле, жизнь всякого вообще человека представляет собою всегда предмет достойный изучения, так как в жизни человека, этого малого мира, отражается волей-неволей жизнь великого мира, жизнь вселенной, жизнь человечества. И чем полнее отдельный человек отражает в своей жизни эту другую жизнь, чем вернее понимает ее и это понимание выражает в действиях своих, направленных не только к попутному плаванию, но и к усовершенствованию жизни; тем более, без сомнения, представляет научный интерес жизнь такого человека, который обратил на себя внимание потомства, дав ему образец жизни. В этом, кажется, причина – почему жизнь великих людей всегда, во все времена и у всех народов, не смотря на степень их культурного развития, обращала на себя такое преимущественное внимание. Но отсюда сама собой вытекает и вся трудность жизнеописаний и их изучения. Человек – не владыка вселенной, могущий по своему произволу распоряжаться материалами и обстоятельствами жизни. Он, бесспорно, одарен от своего Творца великим умом и свободной волей, в силу которых может повелевать обстоятельствами, свободно определять себя к действию. Но при всем том, его свобода самоопределения не неограниченная. По меткому выражению Бэкона, человек, чтобы повелевать природою, прежде всего должен уметь повиноваться ей. Печать зависимости от окружающего мира физического и нравственного в его разнообразных видах лежит на человеке от его колыбели до могилы. Нельзя не признать за бесспорную истину то положение современной нравственной статистики, что всею человеческою жизнью заправляют два закона: закон потребностей и закон сил. И как не вполне самопроизвольно человек создает свои потребности, так точно не исключительно сам собою создает он и свои силы. В том и другом он обусловливается средой, и эта среда влияет на него не только при рождении, в котором он вместе с жизнью наследует от родителей задатки физической и нравственной своей природы, не только в детстве и юности, когда его воспитывают и обучают и когда, следовательно, развивают в нем известные физические и нравственные силы, но даже в период самой высшей зрелости его духа и тела. Человек, одним словом, никогда и никак не может вполне отделяться от влияния среды, в которой он живет. Поэтому-то, задача жизнеописаний должна заключаться не в изображении только деяний данного человека, только внешних проявлений его личности, но притом и в изображении среды, в которой он жил и тех влияний, которые оказывала среда на данного человека и данный человек на среду. Задача жизнеописателя в том и состоит именно, чтобы проследить шаг за шагом постепенное нравственное развитие описываемой личности в её полноте и целостности. Это требование нельзя предъявить тем литературным пособиям, какими мы пользовались при изучении подвигов «юродства» и «столпничества», отчего увеличивалась трудность обстоятельной разработки данной темы. Правда, исторического материала бездна; отдельные жизнеописания святых юродивых и столпников часто являются в духовной литературе в виде отдельных книжек и брошюр. В этом отношении у нас, можно сказать, никогда не было застоя. Причина процветания этого рода литературы заключается как в том, что члены православной церкви любят читать вообще жития святых, так, и еще более, в том, что составление этих житий не представляет собою больших трудов и не требует специальной подготовки. Для этой цели довольно взять четьи-минеи, изложить общеупотребительным языком заключающиеся там сведения, пополнить готовые уже данные еще кой-какими сказаниями, рассеянными в разных исторических сочинениях. Тут вся задача в том, чтобы представить полные и подробные сведения и обрисовать нравственную личность святого возможно отчетливее. Оттого все эти жизнеописания отличаются однообразием и монотонностью, так что многочисленные и разнообразные пути ко спасению сводятся здесь на одну дорогу, и эта дорога – заключается, как будто единственно, в тесной, замкнутой, сурово аскетической жизни. Если такие жизнеописания были в большом ходу в прежнее время и теперь пользуются благочестивым вниманием не малого числа читателей, то тем не менее они далеко не удовлетворяют читателей, желающих видеть в святом кроме воздействия на него благодати Божией, привлеченной святостью его жизни, и обыкновенную сторону его жизни, в кругу известных обстоятельств и в естественной связи и зависимости от последних. Человек никогда не может быть свободен, как видели, от влияния той эпохи, в которую живет. Она кладет неизгладимую печать на его развитие и нравственный характер. Какое же после этого мы имеем право отрывать жизнь праведника от общей жизни современников и представлять её идущею своим изолированным путем? нет сомнения, что стремление к праведности, к святости неотъемлемо принадлежит самому святому, но форма, в которой отобразилась эта святость, носит на себе много общего, параллельного, так сказать, с жизнью современников святого. Далее, жизнеописание тогда только будет истинно поучительно для живущего в мире, когда оно не ограничится только разъяснением его высокой праведности, а покажет первые, начальные подвиги вообще людей, посвятивших себя Богу, вступивших на путь спасения. Ведь, не вдруг сделались они праведниками, а мало-по-малу, шаг за шагом, постоянно, быть может, спотыкаясь, падая и опять восставая. Сколько раз, быть может, они готовы были оставить начатое ими дело спасения и броситься опять в объятия шумной мирской жизни, и только благодать Божия укрепляла и поддерживала их? как же можно учить о спасении, не показав вполне того пути, по которому идут спасающиеся? необходимо и описать этот путь с начала до конца, с первых слабых усилий идти по этому пути до последних высоких подвигов, с первых, неровных, робких, спотыкающихся шагов, до последней, твердой, смелой поступи человека, уже приближающегося к цели. Иначе, – какое же будет жизнеописание святого, когда в нем говорится о том только, что он родился тогда то, от таких то родителей, с самых ранних лет показывал в себе любовь к подвижнической жизни и, потом, когда позволили обстоятельства, удалился в пустыню; и здесь, обыкновенно начинают описывать его подвиги и чудотворения, как будто они начались вдруг, сами собою, по какому-то чуду, без долговременной борьбы, усилий, побед над собою. Все подобного рода жизнеописатели святых подвижников заботятся лишь о том, чтобы сообщить читателям как можно более рассказов о чудесах святого, думая, что этим самым они не только возбудят в читателях особое благоговение к Господу Богу, дивному во святых своих, но подействуют и на самую жизнь их благотворным образом. Но этого то последнего и не бывает, потому что читатели, поражаясь чудесами святого, благоговея пред высоким образом нравственной его жизни, не знают, как и с чего начать им подражание жизни святого, как подступиться со своими парализованными грехом силами к этому дивному сосуду благодати Божией, к мужу пришедшему в меру возраста Христова, и остаются такими же, как были прежде, подобно спутникам Савла, которые будучи ослеплены молнией, поражены громом, повержены на землю, остались такими же неверующими, потому что слышали гром и видели молнию, но не способны были слышать голоса Иисуса Христа, преобразившего Савла из гонителя в проповедника веры Христовой. Нет сомнения, что многие из читателей способны, подобно Савлу, вынести из чудотворений, кроме особого поразительного и уничтожающего впечатления, и самую веющую в них благодатную силу Божию, но мы говорим о большинстве.

Такого рода и представляют из себя те жития святых, которые мы просмотрели в надежде найти в них, помимо описания жизни, – и объяснения подвигов: «юродство» и «столпничество».

1) Жития святых, чтимых православной церковью, Филарета, архиепископа Черниговского (Гумилевского) издание Тузова. Спб. 1892 г. 12 книг.

2) Жития святых, кратко изложенные по руководству четьих-миней. А. Н. Бахметевой. Москва. 1886 г. 4 книги.

3) Жития святых, составленные по руководству четьих-миней С. Извольским. 12 книг с прибавлением 13-ой книги пролога. Москва. 1884 г.

4) Жития святых, празднуемых православно-греко-российской церковью, и сказания с всех праздниках и чудотворных иконах Богородицы, с тропарями и изображениями святых, праздников и икон. Свящ. Бухарев. Москва. 1897 г.

5) Жития святых, кратко изложенные по руководству четьих-миней и пролога. Стратилатова. Москва. 1862 г.

6) Цветник Пешношский. Подвижники благочестия Николаевского Пешношского монастыря. Прот. В. Руднев. Москва. 1898 г.

7) Святой Андрей Христа ради юродивый и праздник Покрова Пресвятыя Богородицы. Архиеп. Сергий Владимирский. Спб. 1898 г.

8) О жизни святого Иоанна юродивого, Московского чудотворца. Москва. 1862 г.

9) Блаженный Исидор Христа ради юродивый, Ростовский чудотворец. Ярославль. 1884 г.

10) Житие и чудеса праведного Лаврентия, Христа ради юродивого Калужского чудотворца. Калуга. 1891 г.

11) Жизнь преподобного Трифона и блаженного Прокопия Вятских чудотворцев. Вятка. 1893 г.

12) Жизнь и чудеса блаженного Николая Кочанова, Христа ради юродивого, Новгородского чудотворца. Москва. 1891 г.

13) Сказание о житии и чудесах преподобного Михаила Клопского, Христа ради юродивого, пожившего во обители Живоначальныя Троицы, на месте, нарицаемом Клопско, в области великого Нова-града; писано по благословению преосвящ. Архиеписк. Макария того же великого Нова-града в лето мира 7045, от Рождества же Христова 1537, некий м благородным и благоговейным мужем Арсением, ныне же сокращенно и преложенное. СПБ. 1877 г.

14) Белянкин. Сказание о жизни и чудесах святого Василия блаженного Христа ради юродивого, Московского чудотворца. Москва. 1884 г. В этом сочинении перечисляются источники, из которых заимствована жизнь святого Василия: а) история государства российского Карамзина т. VI; СПБ. 1871 г., b) Феодосий (33-й) митрополит Московский. История церковная краткая, сочинение митрополита Платона, с) следованная псалтирь, d) исторический словарь о святых, 1836 г., е) полный месяцеслов 1818 г., h) летопись о многих мятежах и о разорении московского государства от внутренних и внешних неприятелей. Москва 1788 г., и) Пролог, к) опыт исторического словаря о всех в истинной православной греко-российской вере святой непорочною жизнью прославившихся святых мужах, l) четьи-минеи, m) степенная книга ч. 2 степ. 17, п) географический словарь ч. 2, о) Московские Ведомости 1836 г. № 94, р) история русского народа, сочин. И. Полевого, т. V, q) книга, писанная уставом: «чудеса святого Василия Блаженного, хранящаяся в библиотеке при Покровском и святого Василия Блаженного соборе, r) святцы, напечатанные в лето 7156, от Р. Хр. в 1648 г., в 3-е лето царствования государя царя и великого князя Алексия Михайловича всея Русии.

15) Протоиерей I. Поспелов. Блаженный Симон,. Христа ради юродивый Юрьевецкий чудотворец. Кострома. 1891.

16) Жития св. Феодора, Николая и Михаила Новгородских юродивых, помещенные в Новгородских епархиальных ведомостях за 1898 г. в № 14, 21 и 24.

17) Епископ Кирион. Жизнь и подвиги преподобного Антония столпника, чудотворца Марткопского. Тифлис. 1899 г.

18) А. Ф. Семенов. Житие преп. Симеона Дивногорца, по мюнхенской греческой рукописи XI века. Киев. 1898 г.

19) Житие преподобного и Богоносного отца нашего Симеона Столпника (1 Сент.) 1901 г. Москва.

Во всех этих сочинениях преобладает влияние нашего Пролога и Четьих-Миней святого Димитрия, митрополита Ростовского, послуживших и для настоящего исследования главными пособиями.

Пролог. Прологи (Буслаев пишет – пролога), 2 книги, – назидательное и полезное сочинение, ошибочно так названное. Собственно пролог есть синаксарь святых, т. е. собрание кратких повестей о святых. Прологом же его назвали по предисловию (πρόλογος) к синаксарю.

Слово πρόλογος – введение к книге показывает по словам Срезневского, что славяно-русский пролог обязан своим происхождением греческим источникам (сведения и заметки о неизвестных и малоизвестных памятниках I, 11–13. 1867 г.). Он переведен в Болгарии и перенесен оттуда в Россию. Древнейшие его списки относятся к XII в., но несомненно, говорит профессор Петров, что они существовали уже в XIII веке (о составе и происхождении славяно-русского печатного пролога; проф. Петров. Киев. 1875 г. стр. 1). Прологи, кроме множества бесед и слов отцов церкви и других проповедников, предлагают самое разнообразное чтение в назидательных повествованиях из Патериков, житий святых, от Старчества и пр. В прологе помещены, между прочим, следующие сказания: под 2-м октября – слово о святом Андреи, како ему сотворися Христа ради юродство; под

3-м октября – слово о святом Андреи юродивом; под

4-м октября – о Андрее, како в видении глагола ему Христос о юродстве и о вечной жизни; под 5-м октября – слово от жития св. Андрея и Епифания, под 8-м октября – о диаконе Рафаиле; под 13-м октября – о милостыни св. Андрея юродивого; под 15-м октября – о святом Андреи, како виде богатого умерша; под 16-м октября – о святом Андреи, како моляшеся Господеви за творящих ему пакости, и како виде рай; под 25-м октября – о некоем блуднице умершем; под 4-м декабря – о черноризце, его же изят блаженный Андрей от диавола; под 27-м апреля помещается «слово о Исакии монасе, его же прельсти диавол, и паки укрепився и победи диавола, и милость Божию получи». Проф. Петров приписывает древнему русскому прологу значение энциклопедического сборника религиозных сведений наших предков (там-же стр. 11).

Четьи-Минеи св. Димитрия, митрополита Ростовского. Он начал писать сентябрьскую четверть четьих-миней в июне 1684 года в Киево-Печерской лавре, а окончил свои занятия 9 февраля 1705 г., когда «помощию Божиею и Пречистыя Богоматери, и всех святых молитвами месяц август написася» (житие св. Димитрия, митр. Ростовского. Москва. 1852 г. стр. 25). Вообще надо сказать, агиобиографические произведения были самым распространенным родом нашей древней письменности и для наших предков составляли не только любимейшее чтение, но, и можно сказать, – единственное чтение, так как при своем нравственно-назидательном характере, они имели несомненно практическое значение, будучи лучшим родом проповеди (Я. Амфитеатров, чтения о церковн. словесн. ч. I, стр. 268). Они заменяли собою живую проповедь, которая на Руси преследовалась (Истор. русск. ц. Филарета, архиеп. Черниговского, т. III стр. 139–142). В них беcпрепятственнее можно было указывать недостатки общества и под видом похвалы святому проводить такие взгляды, которые не могли быть, по известным причинам, высказаны прямо, открыто; и когда русские архипастыри не могли от своего лица делать прямого обличения господствующему пороку, опасаясь преследований власти или окружавшей среды, тогда они обыкновенно пользовались житиями святых, которые читали в церкви и списки их распространяли в народе. Личность проповедника-обличителя в этом случае сама собою терялась; обличения такого рода не были слишком резки, но цель вполне достигалась. Жития святых, заменяя собою недостаток русской проповеди, понимаемой в тесном смысле и, служа в тоже время нравственной пользе народа, были во все времена наиболее понятным и любимым чтением. Чтение житий было тогда единственною проповедью народу, когда он приходил в церковь. В них он находил и православную догматику и христианскую этику и даже полемику православной церкви и в живых изображениях добродетелей он получал себе образцы для подражаний, – и писатели житий святых не опускали ни одного случая, чтобы не вывести из него христианского наставления. Так, призывая почтить память преподобного, они убеждали своих слушателей и читателей подражать ему в своей жизни и долго останавливались на этих примерах из жизни святого, которые касались вопросов времени, чтобы похвалою добродетелей святого поразить недостатки современного общества и тем вызвать слушателей к исправлению. Описание жизни строгого подвижника всегда давало случай похвалить нестяжательность. Описание жизни князя или инока, вышедшего из княжеского боярского рода, давало составителю случай говорить о ничтожности внешней мирской славы пред славою небесною, – об обязанностях великого князя к церкви и государству, обличать своеволие бояр, как например, в житии св. Михаила Клопского и пр. (Прав, собеседн. 1859, II, III). Отсюда можно сделать смелое предположение, что жития святых служили прежде тем, что теперь у нас известно под именем «системы нравственного богословия», понимаемой в самом широком смысле. Ведь, и составители руководств по нравственному богословию, которое в виде системы существует у нас только с половины XVIII века, естественно в изложении нравственного учения пользовались житиями святых, писаниями подвижников благочестия и т. п., хотя, правда, в погоне за систематизированием, упускали из виду самое главное то, что нравственная жизнь христианина есть как бы органическое целое, развивающееся из одного усвоенного душе начала – духа Христова, благодати Божией, действующей в возрожденном человеке и что многие обязанности, на самом деле не суть обязанности, а чувства, неизбежно появляющияся в душе при известном её состоянии, отчего и не получалось психологического элемента в руководствах по нравственному богословию, и внутреннее изображение жизни облагодатствованного человека в них отсутствовало, т. е. как она зарождается, развивается и укрепляется при помощи богодарованных средств, разнообразится, при единстве внутреннего основания по разным обстоятельствам и отношениям, имеет свои переходные ступени от совершенства к совершенству, так же как и уклонения к злу¹³.

Но современная западная наука или вовсе не касается житий святых или, еще хуже, относится к ним сомнительно. Сомнительность в исторической достоверности житий святых с запада прокралась и в наше современное цивилизованное общество. Западная наука в учении о святых, как известно, со времен Лютера порешила, что необычайное в жизни святых излишне, их подвиги для спасения не нужны, а все чудесное в их жизни – сомнительно и представляет не более не менее, как легенду.

Рассмотрим вкратце положения немецких ученых. Они, во первых, относятся недоверчиво к необыкновенным подвигам угодников Божиих.

Но разве библейские святые не были необыкновенными подвижниками (напр. Моисей постился сорок дней, пророк Илия, Иона тоже были великие постники), известно, что они скитались в необитаемых местах, пустынях (прор. Илия), вели странный образ жизни (пророки) и пр., и разве не заповедал Иисус Христос всем ищущим царства небесного идти к нему узким путем и прискорбным, путем самоотвержения, креста и страданий, ясно возвещая, что широкий путь самоугождения ведет человека в вечную погибель.

Во вторых, немецких богословов смущает явление чудес в жизни святых.

Но, ведь, Спаситель ясно предсказал, что верующие в Него «именем Его бесы ижденут, языки возглаголют новы: змия возмут, аще и что смертно испиют не вредит их; на недужные руки возложат и здрави будут (Мр. XVI, 17, 18); вообще, что верующие во Христа совершат дела, какие Он Сам творил, но даже и больше (Иоан. XIV, 12).

В третьих, немецким ученым представляются невероятными явления ангелов и духов злобы, описанные в житиях святых.

Но в этом не должно быть никаких сомнений в виду того, что в священном писании изображено множество явлений духов очам святых людей и злокозненных действий ангелов тьмы.

Наконец, последний вопрос касается исторической достоверности самых повествований четий-миней.

Этот вопрос весьма удовлетворительно решается самими же четьи-минеями. Издавая свои четьи-минеи святой Димитрий Ростовский говорил: «да не будет ми еже лгати на святого». Эти слова ясно намекают на то, что святой Димитрий, при составлении своего громадного произведения, старался в житиях святых отделять историческую истину от вымыслов¹⁴ . Святой Димитрий Ростовский, долгое время занимаясь разбором огромных миней Макария¹⁵, в свои четьи-минеи поместил только тех святых первых VII веков, о которых повествовали древние церковные историки: Евсевий, Памфил, Сократ, Созомен, Евагрий, Руфин и др., а также и св. отцы: Афанасий Великий, Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский, Софроний, патриарх Иерусалимский, Григорий Двоеслов, Феодорит Кирский и пр., святые подвижники: Ефрем Сирин, Иоанн Лествичник. Для последующих веков св. Димитрий Ростовский пользовался сочинениями св. Иоанна Дамаскина, преподобных Иосифа и Феодора Студитов, Иосифа Песнописца, Феофана Начертанного, Никифора Каллиста, Симеона Метафраста и др. Были под его руками и «Лавсаик» Палладия Елеонопольского, Луг Духовный Иоанна Мосха, патерики и пр. За сведениями о лицах библейских он обращался не к одной только Библии, но и к толкованиям на нее древних св. отцов, в библейских изъяснениях своих записавших устные предания церкви о библейских святых. Проф. Петров говорит, что св. Димитрий Ростовский пользовался и Прологом при составлении четий-миней, но пользовался им с разбором и дополнял его сведениями из римских мартирологов, из Acta sanctorum Болландистов и пр. (о происхожд. и сост. слав, русск. печ. пролога Н. Петрова. Киев. 1875 г., стр. 7). Мудро пользуясь всем означенным материалом, св. Димитрий Ростовский, кроме общего исследования источника в повествовании о святых, отмечал в самых житиях, на полях, откуда что именно взято.

Но кроме исторической достоверности сказаний св. Димитрий дорожил и нравственным значением рассказываемых им событий и действий, стараясь выставить, оттенить это значение, направляя весь свой рассказ к тому, чтобы преподать читателю какой-нибудь нравственный урок. В них можно найти множество нравственных наставлений, высказанных устами святых мужей.

В этих наставлениях указываются средства к нравственному преспеянию христианина и возведению его на высшую ступень нравственного совершенства. Конечно, назидательность и убедительность этих наставлений зависит много от того, что они высказываются устами опытного христианского подвижника, которого жизнь есть оправдание его правил и наставлений.

Поэтому, как бы ни были высоки эти правила, как бы ни тяжелы казались в исполнении, – они становятся доступными для нас, после того, как изрекли их мужи, сильные словом и делом, извлекая их не из холодного умозрения, но из опытной духовной мудрости. А насколько строго относились к изданиям четьих-миней св. Димитрия Ростовского, это видно из замечания Горского. После первого издания четий-миней в сентябре 1705 года, второе с некоторыми поправками самого сочинителя и других, напечатано в Киеве с 1711–1718 г. Но после этого Святейший Синод, в первый раз от себя предпринимая издание этих книг в общее назидание, нашел нужным вновь подвергнуть их внимательнейшему пересмотру. Почему, с соизволения Императрицы Елизаветы Петровны, в 1745 году, поручил это дело архимандриту Киевопечерской лавры Тимофею Щербацкому с другими киевскими учеными, основательно знающими богословие, церковную историю и греческий и латинский языки. Исправителям вменено было в обязанность обратить внимание на то, – не имеется ли в четьих-минеях чего-нибудь противного священному Писанию, догматам веры и церковным преданиям, также чего-нибудь исторически сомнительного, невероятного, – и усмотренные погрешности представить Святейшему Синоду на рассмотрение. Но Щербацкий только в 1754 году представил некоторые свои замечания, отказавшись от дальнейшего труда. Потому Святейший Синод возложил окончание этого дела на ректора новгородской семинарии, хутынского архимандрита Иоасафа Миткевича (впоследствии белорусского епископа) и Александро-Невского иеродиакона Никодима. Самое издание исправленных таким образом четий-миней вышло в Москве в 1759 году. (Горский. Св. Димитрий Митрополит Ростовский. Москва. 1849 г., стр. 129).

Объяснить недоверие протестантов к житиям святых можно очень просто. Лютер сам усиливался достигнуть святости чрезвычайною борьбой с своими дурными наклонностями. Но, лишенный благодатной помощи за гордость, которой он, можно сказать, и не искал, в результате своего аскетизма он видел себя тем же чувственным и страстным человеком, каким вступил и в монастырь. Тогда, вообразив, что ему довольно собственного несчастного опыта к уразумению величайшего таинства, – как благодатью Божией, при содействии человеческой свободы, соделывается спасение человека, бывший монах отринул монашество и вступил в мир с тем окончательным убеждением, что внутреннего освящения нет, а есть только освящение внешнее, или вменение человеку бесконечных заслуг Христовых чрез веру. Последователи Лютера, приняв это положение своего учителя за основное начало своего богословия, естественно могли отвергнуть веру во все подвиги святых, и если каких из них нельзя было опровергнуть исторически, на те стали смотреть с пренебрежением, как на дело мнимого религиозного фанатизма. Отвергнув основное чудо христианства – благодатное возрождение падшего человека и претворение его в нового, протестантство не видело уже никакой нужды во внешних чудесах и, признав их только свидетельством истинности религии, которое было необходимо при введении её в мир, оно отвергло их, как выражение ея божественной в мире силы, и все сказания о чудесах святых отнесло к сказаниям, составленным фантазией. Вот те отношения, в каких протестантство, оторвавшись от лона Вселенской церкви, стало к миру святых Божиих, этому семени истинного христианства, которое до тех пор пребудет на земле, пока пребудет и святая церковь!

Киево-Печерский патерик. Киево-Печерская лавра воспитала первых угодников у нас Божиих и притом в раннее время. Первым собирателем жизнеописаний отечественных святых был преподобный Нестор летописец, живший, как полагают, в конце XI и в начале XII в.; его труд продолжали Печерский инок Поликарп и Печерский же постриженник епископ Симон. Само собою понятно, что патерик, или отечник, заключает сведения, да и то не о всех, об иноках Киево-Печерских. Кубарев (в журн. мин. нар. просв. 1838 г. ч. XX, стр. 1–34) и преосвященный Макарий (изв. 2-го отд. академии наук V, 9) обстоятельно разобрали патерик. По их изысканиям видно, что патерик имел в виду одну цель-представить ряд жизнеописаний св. Печерских Отцов для назидательного чтения христиан.

В историческом отношении патерик наиболее достоверный источник нашей древней письменности. Преосвященный Макарий в своей статье насчитывает 10 редакций Киево-Печерского патерика, из которых древнейшие относятся к XV в., а позднейшие – к XVII в. Лучшая редакция – печатная, изданная в 1661-м году.

Критическим направлением отличается и труд преосв. Филарета, архиепископа Черниговского, поставившего приведенные выше слова св. Димитрия Ростовского эпилогом к сочинению: «русские святые, чтимые всею Церковью или местно; опыт описания жизни их». СПБ. 1863 г. Вот как определяет преосвященный автор цель, которую он наметил себе при написании этого сочинения: «прославлять святых дело святое, говорит он, но надобно уменье совершать дело святое. Прежние повествования о святых русской церкви писаны немногие современниками, очень многие людьми поздними, притом, писаны людьми разных дарований и разного образования. Повторять все эти повести без разбора, без поверки – грешно пред чистою совестью и стыдно пред просвещенным умом. Не оскорбим мы старых повествований, если на место позднего, неоправдываемого ничем, известия, поставим известия других, более древних памятников. Это будет службою правде, которую все должны уважать». Соответственно этой своей цели – представить повествования о жизни русских святых, очищенные благоразумною критикой от всех позднейших вымыслов и неточностей, Архиепископ Филарет в подстрочных примечаниях вдается в ученые исследования и восстановляет истину в её настоящем виде.

В новейшее время строго научное, критическое отношение к нашей агиобиографической письменности показал покойный проф. В. О. Ключевский в известном исследовании – «древне-русские жития святых, как исторический источник» Москва. 1871 г. Рассмотрев 150 житий с их 250 редакциями, проф. Ключевский делает общие замечания касательно этих памятников. Житие, по его мнению, было неразлучно с представлением о святой жизни. Единственный интерес, который привязывал внимание общества, подобного древне-русскому, к судьбам отдельной жизни, был не исторический или психологический, а нравственно-назидательный.

Критически отнесся к житиям святых и преосв. Сергий, архиепископ Владимирский в своем сочинении: «Полный месяцеслов Востока. Том I. Восточная агиология. Владимир 1901 г.». Задача труда – представить по возможности полный список всех угодников Божиих. Предлагаемые прерсвященным автором сведения в 7 отделах сочинения добыты им с большим старанием и изложены с строгой критикой, а для сторонней поверки снабжены многочисленными приложениями (числом 15, около 200 страниц). Печатные памятники восточной агиологии, которые имел в виду г. Мартынов, автор «церковного года», преосвященным автором исследованы вновь по первым изданиям, точнее разграничены и восполнены новыми, изданными на западе и в России и просмотрено по этому предмету более 1500 рукописей греческих и особенно славянских.

В близкой связи к вышеуказанному сочинению стоит и исследование проф. Киевской Духовной Академии Николая Ивановича Петрова – «о происхождении и составе славяно-русского печатного пролога». Киев. 1875 г. Профессор Петров полагает, что автор «полного месяцеслова» слишком много доверяет сказаниям пролога и г. Яковлева¹⁶ – «о Киево-Печерских прологах», а г. Яковлев слишком много значения придает сравнительной мифологии. Сочинение проф. Петрова занимает средину между этими двумя направлениями; критически относясь к сказаниям Пролога, оно не оставляет без внимания и мифологии. Здесь, между прочим, он доказывает, что жизнь подвижников и повествования патериков, основанные главным образом на подражании священному писанию, носят следы влияния апокрифов, современной им философии и народных воззрений.

Святыни и древности Пскова. Графа М. Толстого. Москва. 1861 г. В этом сочинении даются сведения о блаженном Николае Салосе Псковском.

Святыни и древности великого Новгорода. – Его же. Москва. 1861 г. Здесь кроме археологического описания церковных новгородских древностей, автор знакомит с жизнеописаниями местных святых, заимствованных им из древних рукописей. Так, например, при составлении жития Михаила Клопского Салоса автор пользовался следующими рукописями: 1) «пчела преподобного Максима, XVI в. без начала, полууст. в четвертку» (библиот. Сергиевой лавры № 735), – житие его на листах 32–48 без начала; 2) «сборник 1536 г., полууст. в четвертку» (библиот. Московской Духовной Академии, по катал, рукописей Иосифова Волоколамского монастыря № 659), житие на лист. 311–336; 3) «минея-четья», полууст. 1629 г. писан. Германом Тулуповым, в лист (Лавр, библиот. № 673), житие на лист. 219–248; 4) жития святых русских и апокалипсис, полууст. тщательный, в лист, XVI в.» (Лавр, библиотека № 692), житие на лис. 59–91. В этой рукописи находится житие Клопского, составленное в 1537 г. Василием Михаиловичем Тучковым, по поручению архиепископа (впоследствии митрополита) Макария. При жизнеописании Саввы, Вишерского столпника, автор пользуется рукописью 1514 г. библиот. Московской Духовной Академии № 73 и новгородской летописью.

Преосвященный митрополит Московский Филарет строго-критически относился к изданием житий святых. Так он рассматривал две рукописи под заглавием: «святой блаженный Василий, Христа ради юродивый, московский чудотворец» и «жизнь святого Василия блаженного, Христа ради юродивого, Московского чудотворца» и обе эти рукописи признал не заслуживающими одобрения и выхода в свет по не основательности и водянистости (собрание мнений и отзывов митрополита Филарета, том дополнительный стр. 421).

При помощи этих источников, имеющих для нашего сочинения второстепенное значение, мы смело могли пользоваться повествованиями о св. юродивых и св. столпниках для выяснения нравственного смысла их подвигов, не рискуя впасть в исторические ошибки, предусмотренные выше поименованными исследователями.

Обращаемся ко второй категории литературных пособий, освещающих «юродство» и «столпничество» с нравственной точки зрения.

Воскресное чтение 1838 г. № 16, стр. 136–141. Здесь помещена статья под заглавием: «древние аскеты, или подвижники». В ней автор, нарисовав общую картину аскетических трудов древних подвижников и, в частности, рассмотрев подвиги «юродства» и «столпничества», в заключение решает вопрос – можно ли аскетические подвиги св. юродивых и столпников объяснить фанатизмом, свойственным пламенным жителям востока.

Там же в 23 N°. стр. 195–199, находится статья: «святые столпники». После кратких исторических сведений о святых столпниках и хронологического определения времени их подвигов при помощи истории Евагрия – первой книги и acta sanctorum, автор определяет цель и нравственный смысл столпостояния, описывает аскетические подвиги святых столпников, указывает различие уставов столпников Симеона I-го и Симеона Дивногорца, разбирает возражение о том – не есть ли такое умерщвление плоти насилие над природою, безвременное сокращение своей жизни и подробно останавливает внимание читателей на свидетельствах богоугодности столпнических подвигов (дар чудотворений, прозорливость), причем знакомит с двумя случаями «духовного зрения» из жизни святого Симеона I-го, не записанными в четьих-минеях святого Димитрия Ростовского; разбором общественного служения столпников заканчивается названная статья.

Воскресное чтение 1854 г. № 7, стр. 67–70. Автор статьи «преподобный Никита столпник, Переяславский чудотворец» по поводу обращения преподобного Никиты занимается вопросом о действии благодати Божией в деле пробуждения грешника от сна греховного.

Тоже 1853 г. № 6, стр. 52–59. В статье «Симеон Дивногорец» даются сведения о жизни и подвигах этого столпника († 596), извлеченные из четий-миней святого Димитрия Ростовского и доказывается целесообразность «столпничества». Статья эта важна еще своими примечаниями, где определяется историческая достоверность жизни святого Симеона Дивногорца.

Тоже 1863 г., № 23, стр. 548–555. Здесь А. В. в статье: «святые столпники» очень кратко выясняет нравственный смысл «столпничества».

Исторический вестник 1880 г. В ноябрьской книжке (стр. 566–575) помещено весьма любопытное сообщение Н. Аристова о симбирских юродивых, характеризующее мистическое настроение общества и нравы жителей г. Симбирска 30-х и 40-х годов XIX века и описывается то влияние, какое имели на современное общество, мистически настроенное, юродивые в качестве проповедников раскола и сектантства.

Душеполезное чтение, 1884 г. Сентябрь, стр. 98–114. Здесь помещена статья под таким заглавием: «юродивые Христа ради и их благотворная для общества деятельность». Е. Тихомирова. Представив общую картину подвига «юродства», автор старается, затем, раскрыть внутренний смысл этого вида аскетизма; далее, он представляет несколько черт из жизни святых юродивых Христа ради: Николая Салоса, Николая Кочанова и Феодора, Иоанна Большого Колпака, Максима Московского, Прокопия Устюжского, Симеона и Андрея, – характеризующих их благотворную общественную деятельность и то нравственное влияние, какое они оказывали на современников.

Протоиерей Н. Митропольский. О подвиге юродства вообще. Москва. 1897 г. Издание Захарова. Выяснение нравственного смысла подвига «юродства», как отрицательного способа представления нравственного идеала, заимствовано автором из Томских епархиальных ведомостей № 6, стр. 168, а автор названной статьи занимался поставленным вопросом об юродстве под сильным влиянием семинарского учебника по нравственному богословию Покровского; так, например, он пишет: «если возможно бывает то, что поэт плачет незримыми миру слезами в то время, как он, повидимому смеется над недостатками и пошлостью жизни, то возможно нечто подобное этому и в мире нравственном» (стр. 5, ср. Покровского учебник, стр. 203).

Новгородские епархиальные ведомости 1898 г., № 20, стр. 1353. В этом № помещена статья г. Пятницкого: «юродство Христа ради» (церковно-исторический очерк и нравственно-психологический анализ подвига). Г. Пятницкий, определяя «юродство», как факт душевной жизни, в котором отражается история души, боровшейся со злом и победившей его, осуществление его видит в самоотречении. Юродивые путем самоотречения достигли того, что могли уже жить в других и за других. Рассматривая особенности в жизни юродивых, автор старается показать, что они своею жизнью составляли всегдашний протест против тяготения к земному и мирскому, осуществляя на сцене мирской жизни общие аскетические начала отречения от мира и самоотречения. Далее, оттенив особенное отношение юродивых к своим умственным силам, автор указывает радикальнейшее отличие цинического поведения и стоического от поведения юродивых и рассуждает о нравственных и психологических причинах того – почему святые юродивые напускали на себя мнимое безумие. Указанием исторических условий, выясняющих глубоко-нравственное значение притворного безумия юродивых, заканчивается статья г. М. Пятницкого.

Таким образом, на основании этих немногих статей, можно заключить, что вопросы об «юродстве» и «столпничестве» являются одними из интереснейших, заслуживающих полного внимания христианина и вместе с тем, добавим кстати, требующих особенно осторожного обращения с собой, вопросов христианской этики, вопросов, каких мало касалась наша духовная литература. Тогда как «столпничество» – этот своеобразный вид подвижничества, до сих пор еще не находил своего исследователя, «юродство» все-таки – этот оригинальный вид аскетизма – в 1895 году в первый раз подвергалось обстоятельному, подробному обследованию со стороны священника И. Ковалевского, представившего свои исследования о подвиге «юродства» в довольно обширном (272 стр.) сочинении: «юродство о Христе и Христа ради юродивые» (исторический очерк и жития сих подвижников благочестия), вышедшем в 1900 году вторым изданием в Москве (первое – 1895 г.).

В введении (1–18 стр.) автор дает общие понятия об «юродстве» и раскрытием физической только стороны жизни юродивых он ограничивается не касаясь точного определения самых слов «юрод», «юродство». Затем, сравнивая «юродство» с другими видами христианского подвижничества, о. Ковалевский поставляет его выше всех других подвигов; так, по его мнению, «юродство» выше пустынничества: «для отшельника пустыня была открытой книгой, в которой он читал неизмеримое величие Божие, училищем самопознания, средством к самоусовершенствованию, местом, где меньше искушений. Если же пустыня представляет меньше искушений для инока в деле спасения, то, естественно, тем больший подвиг для спасающегося в миру», заключает автор (стр. 10, 11). «Лучшие по его мнению, – но какие именно неизвестно, – представители иночества были того взгляда, что и среди мира возможно достигнуть такого совершенства, каким не обладают и сами отшельники; поэтому тех, которые в мире живут благочестно, они, как видно из их повествований, ставят выше подвизающихся в пустыне, потому, конечно, что первые, «спасались» при более благоприятных условиях» (стр. 11). Взгляд этот можно назвать крайним; ведь, условия для спасения одинаково благоприятны или неблагоприятны как в миру, так и в пустыне: и здесь и там есть свои особые искушения; только устранение препятствий для спасения различно.

«Юродство выше и мученичества (стр. 13), потому что оно есть всегдашнее мученичество; сколько требуется терпения, Сколько нужно бдительности над собою, чтобы, находясь среди бурных волн житейского моря, постоянно сохранить душу и тело чистыми от греха (стр. 14). Юродивые – крестоносцы по преимуществу, так как они по доброй воле из любви к Богу несли самый тяжелый крест (стр. 15).

Заключение введения составляет ответ на вопрос – всегда ли юродивые считались и считаются истинными подвижниками и как учит о них св. Церковь (стр. 15–18).

В 1-ой главе автор занимается выяснением вопроса – заповедуется ли подвиг «юродства» словом Божиим – и при свете текстов Библии (Лев. XIX, 2; Мф. V, 48; 1Петр. I, 15, 16: 1Кор. VII, 7, XII, 7–11: Ефес. IV, 13–16) приходит к тому выводу, что как степени совершенства многоразличны, так и ведущие к совершенству пути разнообразны, необходимо только, чтобы были верны они духу христианства в своем исходном пункте и в достижении конечной цели, а отсюда и подвижничество, не предписываемое священным Писанием, но согласное с его духом, имеет такое же нравственное достоинство, как и заповедуемый Писанием образ жизни (стр. 19–21). Переходя, далее, ко времени и условиям, благоприятствовавшим появлению подвижничества в христианстве, о. Ковалевский находит начатки его в ветхом завете, «но примеры его были редки, и не смелы, потому что подвижничество было выше нравственного состояния ветхозаветного человека, и только христианство придало ему истинный смысл, сообщило ему новую силу и жизненность» (стр. 21). Сказав несколько слов о произвольных обетах, указываемых в Евангелии – нестяжательности, девстве, послушании, – автор долго останавливается на обете монашества, знакомит читателей с историей возникновения этого вида подвижничества (стр. 23) и с значением иноческих уставов преподобного Пахомия, где находятся черты, характеризующие подвиг «юродства»; напр. 17-е правило: «возненавидим мир и все, что в мире; возненавидим и всякий телесный покой; отвернемся от самой жизни, да Богови жить возможем», 19-е: «будем алкать, жаждать, наготствовать, бденно бодрствовать и из глубины сердца воздыхая, проливать слезы во время псалмопений и молитв» (стр. 25): – св. Кассиана, у которого в 41-й главе имеются предписания с ясными намеками на «юродство»: «среди братства будь, как глухой, слепой, немой и буий»; но под буйством, как оказывается и как видно из дальнейших слов о. Ковалевского, св. Кассиан разумеет не мнимое безумие, а иноческое послушание; поясняя апостольское изречение «буий» (1Кор. Ill, 18), св. Кассиан говорит: «не разбирай и не обсуждай ничего из того, что тебе будет приказано, но со всею простотой и верою всегда изъявляй послушание, то только почитая святым, спасительным и мудрым, что указывает тебе закон Божий или опытность старца» (стр. 26), – преп. Ефрема Сирина, который в своем «наставлении монахам», между прочим говорит: «сподобившиеся достигнуть добродетелей христианских, в удовольствии и духовном услаждении, с радостью и веселием, по блаженной надежде воскресения, без умышления готовы, или лучше сказать признают для себя вожделенным, быть в наготе, в голоде, терпеть всякое злострадание ради Господа, подвергаться ненависти, бесчестию, зловерию, бичеванию, стать как-бы отребием мира сего и, наконец, быть распинаемыми и принимать на себя всякое «юродство» (стр. 28).

Таким образом, происхождением своим подвиг «юродства» обязан Востоку, этому главному и лучшему рассаднику высокой иноческой жизни, на что указывают и вышеприведенные прямые предписания древних иноческих уставов.

Заключительный отдел 1-й главы (стр. 29–32) составляет указание существенных черт «юродства» в посланиях святого апостола Павла к Коринфянам и в то же время служит переходом ко II-й главе, где на стр. 32–38 о. Ковалевский при помощи толкований Златоуста и епископа Феофана текстов I послания к Коринфянам III, 18 и IV, 10 старается определить «буйство», «юродство», которое, по словам Златоуста, есть смирение помыслов, очищение ума от внешнего учения (стр. 32). Самостоятельного же определения «буйства» не дается о. Ковалевским.

Следующие страницы книги (38–42) заняты очень длинною речью об отношении человеческого разума к божественному откровению, как источнику истинной мудрости, об обязанностях христианина заботиться о просвещении ума светом Христовой истины, о значении в душе человека чистого христианского разума (стр. 42–47), о великой трудности сохранять разум от земных привязанностей и о средствах к достижению богомыслия по учению св. Макария Египетского и блаженного Феодорита Кирского (стр. 47–53). После такого отдельного, не имеющего прямого отношения к вопросу о «юродстве», которое ни разу не упоминается на протяжении 15 страниц, – рассуждения об уме, автор сразу приступает к частнейшим выяснениям стремления св. юродивых к Богу, ум которых (юрод.) постоянно был занят Богом и служил им руководителем, указателем и наставником в выборе средств к сохранению и утверждению в себе даров благодати Божией. Такими средствами для размышления служили все зрелища переплетающихся человеческих отношений, побуждая св. юродивых стремиться к высшей духовной жизни, заставляя их забыть себя и все земное, – что естественно вызывало беспорядок в их внешней жизни, – вовсе отрешиться от уз чувственности, всего себя и вся благая мира принести в жертву Богу, чтобы тем совершеннее жить для него, быть чистым орудием воли Божией, совершенным органом жизни божественной (стр. 53–57). Выяснив естественность отношения св. юродивых к разуму и показав, что они отрешались ума только во внешней жизни, автор для большей очевидности нравственной важности подвига «юродства», далее, решает вопрос – сообразно ли с духом христианства вообще и в частности с природою человека, как разумно-чувственного существа, отвержение от ума в том виде, в каком оно замечается в юродивых? Ответы на эти вопросы даны Сладкопевцевым в «Духовной беседе» за 1860 г. т. X, стр. 373–375, и о. Ковалевский воспользовался только готовыми данными, что «образ жизни юродивых, несогласный с жизнию по обыкновенному порядку, имеет свое основание в природе нашего духа и вполне согласен с нравственным законом, потому что, если бы можно было понять нашу природу и уразуметь её законы и требования и по ним определить свое достоинство и назначение, измерив глубину, в которую мы ниспали, то, может быть, увидели бы, что «юродство», по непреложным законам нашего духа, есть одно из действительнейших средств, которыми человек может пользоваться при восстании от падения», – и Покровским в его учебнике по нравственному богословию, откуда о. Ковалевский заимствовал определение «юродства», как отрицательного способа представления нравственного идеала в жизни (стр. 57–62, ср. учебн. Покровского стр. 203–204).

Предметом Ш-й главы служат рассуждения о том, – ведет ли и каким образом ведет «юродство» человека к нравственному совершенству и сообразно ли оно с любовью христианина к ближним (стр. 62–72). Путь «юродства» – путь смирения, сознания своей нравственной беспомощности; к приобретению смирения, закрепляемого благоразумными телесными подвигами и направлена была вся жизнь св. юродивых. Что же касается служения ближним, то на это была посвящена вся их жизнь. Мысль эта подтверждается фактами из жизни святых юродивых.

В IV-й главе разбираются возражения: а) не может ли «юродство» служить для других соблазном? Так как «юродство» принимали на себя уже утвердившиеся в духовной жизни иноки, – но ведь юродивые не все были иноками! – и по непосредственному призванию свыше и, так как, притом, не всякий соблазнительный поступок, по словам преп. Исаака Сирина, должно ставить в вину тому, кто допускает его, то и находить соблазн в «юродстве» – немыслимо; б) не лишне ли вести такой образ жизни для спасения, когда и без него много путей ко спасению? Ответом на этот вопрос служит раскрытие образа жизни ветхозаветных пророков и в) не погрешали ли «юродивые» против обязанности относительно развития и образования умственных своих сил. Ответ заимствован у Сладкопевцева (Духовн. беседа. 1860 г., стр. 437).

V-я глава книги содержит рассуждение о времени появления «юродства» в христианской церкви; слишком, кажется, рано признает автор право на существование в обществе христиан подвига «юродства» в том виде в каком он стал известен; он говорит, пользуясь статьей «Душеполезного чтения» за 1873 г., что одновременно почти с умирением церкви Константином является ряд особых, доселе небывалых и совершенно неизвестных подвижников христианства, которые для того, чтобы спасаться в мире и среди оного, должны были принять на себя тяжелый подвиг «юродства» и только при исключительных его условиях могли подвизаться среди бурных волн житейского моря, жертвуя для этого всеми требованиями и, так называемыми, приличиями и принятыми обычаями мирской жизни» (стр. 88). Рассуждение это при отсутствии фактических данных не имеет решительно никакой цены. Затем, автор повествует о значении египетского монашества и вообще иночества, трактует о деятельном осуществлении евангельских заповедей египетскими иноками и слово в слово повторяет все то о реализации святыми текста Библии, о чем говорит проф. Петров в своей диссертации – «о происхождении и составе славяно-русского пролога» (стр. 121–129) (ср. стр. 92–93) и, наконец, учением святого Макария Египетского (бес. VIII, § 7, 8, 9) об особенных действиях благодати в душе человека и о состоянии облагодатствованных душ, «когда в человеке от света благодати, возгорающегося в сердце, открывается внутреннейший и глубочайший сокровенный свет, так что человек, весь погрузись в сладостное созерцание, не владеет более собою и становится буйным и странным для мира сего, по преизобилию любви и услаждения и по сокровенным тайнам, им созерцаемым», – заканчивает эту часть своего сочинения (стр. 94–96), а о том, что же собственно способствовало появлению подвига «юродства» в церкви христианской, не говорит ни слова. Тщетны также оказались поиски наши в этом направлении и в следующей части сочинения (V глава, 96–100 стр.), предметом содержания которой служит рассуждение о сравнительном упадке восточного иночества, как причине появления (не «юродства»), а назидательных писаний о подвижничестве и о подражательном характере этих произведений, обстоятельно раскрытом проф. Петровым в поименованном сочинении (стр. 176–177), которым деятельно пользовался и теперь о. Ковалевский. Зачем идет речь о подражательности житийных сказаний, к чему автор говорит о том, что такое-то житие или эпизод из жизни известного святого заимствованы оттуда-то, – непонятно; эти заметки, годные для примечаний или же для введения, совсем неуместны в центре отдела о «юродстве», так как они нарушают правильный ход течения мыслей автора и не дают возможности читателю следить за основной идеей данного исследования, которая незаметно ускользает, и внимание читателя рассеевается. Такое отступление от главной темы, быстрый скачек от одного предмета к другому, ярко бросается в глаза читателю, когда он, познакомившись с подражательным характером проложных сказаний и патериков, с половины 100-й страницы вдруг начинает читать характеристику первой, по времени, юродивой Исидоры, – монахини Тавенской, после чего с 102 стр. получает, в виде заключения к 1-й половине сочинения о. Ковалевского, самой главной, содержащей в себе выяснение нравственного смысла подвига «юродства», определение «юродства», данное древним церковным историком Евагрием (стр. 102–104). С 105–131 страницы автор дает краткие жизнеописания юродивых Востока, заимствованные им без перемен у Филарета, архиепископа Черниговского («Жития святых» изд. Тузова. СПБ. 1892 г.).

Во II-ой части I-ой главы излагаются история и условия, способствовавшие особенному процветанию подвига «юродства» на Руси. Вместе с другими видами подвижничества из Греции было заимствовано русскими и «юродство» Христа ради. Исторические судьбы и склад древне-русской жизни особенно способствовали процветанию этого подвига в древней Руси. «Юродство» – народный на Руси подвиг или особенно любимый народом, как об этом свидетельствовали иностранцы в своих описаниях путешествий по России. Описывается, затем, жизнь юродивой Пелагии и других; особую главу (II-ю) посвящает автор вопросу о мнимо-юродивых и о мерах гражданской и духовной власти против них-и о рациональном способе борьбы с этим злом путем религиозно-нравственного просвещения русского народа, а в заключении дает ряд жизнеописаний русских юродивых (стр. 132–272).

Сочинение это, как видно из представленного обзора его содержания, страдает отсутствием определенной основной идеи, которая красною нитью должна бы проходить чрез все исследование. Быстрые скачки от одного предмета к другому (стр. 99–100, 102), мало относящиеся к теме сочинения рассуждения (напр., об уме и его отношению к откровению 38–42 стр.), отсутствие строго определенного плана, напр., «заповедуется ли «юродство» словом Божиим?» Решив этот вопрос, автор рассуждает о времени и условиях, благоприятствовавших появлению в христианстве вообще подвижничества, а после этого говорит об иноческих уставах и, наконец, опять трактует о том, что в слове Божием указываются существенные черты «юродства» (стр. 19–32), – вот все то, что резко бросается в глаза.

Вопроса о несходстве поведения «юродивых» с поведением циников о. Ковалевский совсем не касается.

Свои положения он мало подтверждает фактическими данными из жизни юродивых и почему то совершенно опускает из виду объяснение тех чрезвычайных дарований, какими святые юродивые пользовались (чудотворение, прозорливость); разъяснений нравственного смысла некоторых особых символических действий юродивых в книге о. Ковалевского не имеется, раскрытия того, каким образом они достигали высоких добродетелей (напр., бесстрастия, нестяжательности и пр.) в раздельном виде у автора не представлено, и в виду этого для читателя становится непонятным цель всех тех аскетических лишений, каким подвергались св. юродивые, и он должен сам догадываться о ней на основании житий св. юродивых; словом, нельзя при помощи книги священника Ковалевского составить себе ясного определенного понятия о развитии духовной жизни христианина в подвиге «юродства» и потому нам пришлось для того, чтобы узнать дух и нравственный строй вообще подвижничества, а отсюда, в частности и «юродства», обратиться к святоотеческим творениям и прочитать частью в подлиннике, частью в журнальных статьях, творения; преп. Макария Египетского (издание 3-е. Москва. 1880 г.), Иоанна Лествичника (издание 1851 г. Москва) и др. Особенно важным пособием в уяснении себе духа и строя подвижнической жизни послужило для нас сочинение современного аскета-подвижника, епископа Феофана: «Путь ко спасению» (краткий очерк аскетики). Москва. 1894 г.; которое по содержанию можно справедливо назвать христианской педагогикой, потому что, как педагогика старается указать путь, которым человек от детского полусознания мог бы достигнуть полного человеческого развития, полной человечности, так точно и епископ Феофан в названном сочинении старается указать путь, которым должен идти человек со дня своего рождения для того, чтобы достигнуть спасения или, что тоже, полного христианского развития, в меру возраста исполнения Христова.

В богослужебных книгах, наконец, мы нашли много материала для того, чтобы нарисовать себе яркую картину нравственного восхождения св. юродивых и св. столпников на высоту добродетелей и объяснить себе смысл всех тех аскетических лишений, каким подвергались св. юродивые и св. столпники.

Из этого перечня пособий и источников, какими мы пользовались при изучении данного вопроса, можно видеть всю ту трудность работы, с какою сопровождалось выяснение нравственного смысла подвигов «юродства» и «столпничества». Пришлось, с одной стороны, проверить весь исторический материал, необходимый для фактического» освещения известных нравственных выводов и положений и с другой – совсем почти не воспользоваться теми мелкими журнальными статьями, которые выше указаны; все они трактуют об одном и том же и новых освещений в выяснении нравственного смысла «юродства» и «столпничества» не вносят.

Далее, раскрытие смысла самих подвигов: «юродства» и «столпничества» представляет затруднение и само по себе, особенно защита бессоблазненности подвигов, так что справедливо и теперь замечание преосв. Филарета, митроп. Московского о том, что много нужно еще работать для того, чтобы удовлетворительно выяснить оригинальные виды подвижничества, писанное 30-го Мая 1838 г. по поводу просмотра преосв. Филаретом сочинения студента Московской Духовной Академии М. С.: «О высоком достоинстве жизни юродивых Христа ради» (Чтен. в имп. ист. и древн. росс. 1880 г. кн. 2. Москва. 1882 г., стр. 3-я).

Из стремления восполнить пробелы, допущенные о. Ковалевским в изучении им подвига «юродства», с одной стороны, и из желания обследовать самостоятельно подвиг «столпничества» – с другой, и определить их нравственное достоинство, мы решились идти следующим путем: