Октябрь. Книга 2

Порвавши общение со Вселенскою Церковью и утративши апостольское устройство Церкви Христовой, мнимодуховные христиане (штундо-баптисты и пашковцы) стали в весьма затруднительное положение относительно пользования плодами крестных искупительных заслуг Христа, получения благодатных даров в таинствах, без которых невозможно спасение человека. Таинства, или видимые священнодействия, чрез кои преподаются верующим благодатные дары Св. Духа, необходимые для спасения человек, по заповеди Христа Спасителя (Мф.28:19–20), могут быть совершаемы только апостолами и продолжателями их служения, епископами, кои по непрерывному преемству от Апостолов получают право на совершение таинств. Но в общинах мнимодуховных христиан таких лиц не было. Для выхода из такого затруднительного положения мнимодуховные христиане обратили свой мысленный взор на своих предшественников, бывших на западе: лютеран и кальвинистов, которые еще в шестнадцатом веке исказили учение Христа Спасителя о самых условиях возрождения, оправдания и спасения человека. Мнимодуховные христиане, вслед за своими предшественниками, начали развивать мысль, что человек спасается только одною личною верою во Христа, а видимые священнодействия, или таинства, существенного значения в деле спасения человека не имеют; они не суть необходимые для человека проводники благодатных даров, а простые обряды, свидетельствующие о принадлежности верующего к известному христианскому обществу. Плоды искупительных заслуг Христа усвояются человеком только при посредстве одной личной его веры. Грехопадение прародителей в самом существе извратило природу людей, сделало их неспособными ни к чему доброму (Пс.50:7), а потому спасение человека совершается всецело Богом, по одной личной вере человека в искупительную крестную жертву Христа. Мы, говорят сектанты словами св. Писания, освящены единократным принесением тела Иисуса Христа, Который приобрел нам вечное искупление (Евр.10:10–14, 9:12). С нашей стороны не нужны дары и жертвы, не могущие сделать в совести совершенным приносящего (Евр.9:9). Когда человек услышит евангельскую проповедь о спасении людей, сознает свою греховность и виновность пред Богом и вместе своё совершенное бессилие исполнить нравственный закон евангелия и затем твердо уверует, что он примирен с Богом искупительными заслугами Христа, – тогда ему по этой вере подается божественная благодать, которая усвояет ему плоды крестных искупительных заслуг Христа, прощает ему грехи, оправдывает пред Богом. Та же благодать совершает в людях, уверовавших во Христа, – все их добрые дела, во свидетельство их веры, без всякого со стороны человека старания и усилия, по причине его полной нравственной неспособности к чему-либо доброму. Таким образом мнимодуховные христиане (штундо-баптисты и пашковцы) отвергают всякое значение за плодами веры или делами человека для его спасения и говорят, что всё спасение человека зависит от одной только личной веры, чрез которую благодать Божия, так сказать механически действует на человека грешника, как на существо нравственно мертвое; сам человек в деле своего спасения является чисто пассивным сосудом благодати. Человек оправдывается не делами закона, а только верою во Иисуса Христа, ибо делами закона не оправдается никакая плоть (Гал.2:16; Рим.3:20).

Но такое учение мнимодуховных христиан о возрождении, оправдании и спасении человека несогласно, во-первых, с св. Писанием. Действительно, человек поврежденный грехом, своими собственными силами не мог выйти из своего греховного состояния, духовно возродиться, усвоить себе плоды искупительных заслуг Христа, иначе – не мог обратиться к вере, очиститься от грехов, обновиться и оправдаться, а потом подвизаться в благочестии для достижения спасения. Всего этого он может достигнуть только при помощи благодати Божией, которая есть сила во спасение всякому верующему, сила, совершающаяся в немощи (2Кор.12:9). Эту истину подтвердил и Сам Христос Спаситель, когда сказал неверующим иудеям: никто не может прийти ко Мне, если не привлечет его Отец, пославший Меня (Ин.6:44). Благодать Божия простирается на всех людей, но она не стесняет свободы человека, не насилует его, не действует на него непреодолимо, как свидетельствует о том слово Божие. Се, стою у двери, говорит Христос Спаситель, и стучу. Если кто услышит голос Мой, и отворит дверь, войду к нему, и буду вечерять с ним, и он со мною (Откр.3:20). Постараемся, говорит ап. Павел, войти в покой оный (Божий), чтобы кто по тому-же примеру не впал в непокорность (Евр.4:11). Со страхом и трепетом совершайте своё спасение (Флп.2:12). Согласно со словом Божиим и православная Церковь учит, что «благодать Божия действует, а человек содействует своему спасению». Да иначе и быть не может. Как без свободных усилий человека, без упражнения, без самодеятельности в той мере, в какой она дарована нам Творцом, невозможно, вообще, развитие разумно-свободных существ; так, в частности, и конечная цель бытия – спасение, приближение к Богу и соединение с Ним для вечно-блаженной жизни – достигается только при собственном свободном, самодеятельном участии человека. Как потеряно было человеком блаженное общение с Богом чрез ослабление любви к Богу и свободное нарушение воли Божией, заповеди о невкушении от древа познания добра и зла, так восстановление блаженного общения человека с Богом может быть только при развитии и укреплении любви к Богу и свободном согласовании воли человека с волей Божественной. Бог есть любовь и пребывающий в любви пребывает в Боге и Бог в нём (1Ин.4:16). А любить Бога может только тот, кто любит своего брата (1Ин.4:20) и любит не словом или языком, но делом и истиною (1Ин.3:18), благотворением своему брату, – облегчает его положение делом и вещью (Иак.2:15–16). Поэтому-то Ап. Павел говорит, что любовь есть исполнение закона (Рим.13:8–10). Участие человека в усвоении приобретенного Христом для людей спасения и блаженства должно со стороны человека обнаруживаться двояко – в вере и добрых делах.

Вера, как свободное принятие и усвоение человеком тех истин, которые Бог благоволил открыть нам чрез Христа для нашего спасения, есть первое условие со стороны человека, как для вступления в царство благодати, для нашего возрождения, так и для оправдания и спасения. Кто будет веровать и креститься, спасен будет: а кто не будет веровать, осужден будет (Мк.16:16). Без веры угодить Богу невозможно, ибо надобно, чтобы приходящий к Богу веровал, что Он есть и ищущим Его воздаст (Евр.11:6). Когда человек сознает свою греховность и виновность пред Богом, ложность своей прежней веры и полнейшее превосходство христианской веры пред всякой другой, тогда в нём, при помощи Божией, совершается внутренний переворот, существенными моментами которого служат: отвращение ко греху, сильное желание святости и неудержимое стремление к единению со Христом – источником святости. Это единение и вместе духовное возрождение и обновление человека совершается в крещении, где верующий силою Св. Духа очищается от всех грехов, рождается для новой – святой жизни, сочетается Христу (Рим.6:3–6; Кол.2:11–12) и делается членом Его тела или Церкви (1Кор.12:13; ср. Ин.5:5; Деян.2:38, 22:16). С вступлением человека в царство благодати, в истинную Церковь Христову, – для него открывается путь спасения, по которому он должен идти, следуя за Христом (Мф.10:38, 16:24) чрез исполнение воли Его, выраженной в законе Божием (Ин.14:21–23). Здесь, – в эти шествия за Христом или по пути спасения, обитающие в душе человека вера, надежда и любовь должны, таким образом, проявиться во вне, в исполнении заповедей Господних или, что-то же, – в добрых делах. Слово Божие ясно свидетельствует о необходимости добрых дел для спасения человека. На вопрос богатого юноши: что сделать мне доброго чтобы иметь жизнь вечную? Христос Спаситель ответил: если хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди… если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах, и приходи и следуй за Мною (Мф.19:17, 21). Из слов Христа ясно видно, что для достижения нравственного совершенства, а вместе и вечного блаженства в общении с Богом требуется отречение от самолюбивых привязанностей к мирским благам, обуздание своих страстей, самоотвержение, выражающееся в последовании Христу, т. е. любовь к Нему и исполнение Его заповедей. В другом месте Иисус Христос говорит: тесны врата и узок путь, ведущие в жизнь… не всякий, говорящий мне: Господи! Господи! войдет в Царствие Небесное, но исполняющий волю Отца Моего Небесного (Мф.7:14–21). Говоря о страшном суде, Христос Спаситель замечает, что Сын Человеческий тогда воздает каждому по делам его (Мф.16:27, 25:34–36). Тоже учение о необходимости добрых дел для спасения человека и наследия вечного живота раскрывали и апостолы. Апостол Иаков пишет: вера, если не имеет дел, мертва сама по себе… как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва (Иак.2:17, 26). И ап. Петр убеждает христиан провождать добродетельную жизнь между язычниками (1Пет.2:12).

В оправдание своего учения, что человек спасается чрез одну личную веру в Иисуса Христа, мнимодуховные христиане ссылаются на некоторые места из посланий ап. Павла. В послании к римлянам Апостол между прочим пишет: мы признаем, что человек оправдывается верою, независимо от дел закона (Рим.3:28). Та же мысль выражается Апостолом и в послании к галатам: узнав, что человек оправдывается не делами закона, а только верою в Иисуса Христа, и мы веровали во Христа Иисуса, чтобы оправдаться верою во Христа, а не делами закона, ибо делами закона не оправдается никакая плоть (Гал.2:16). Но чтобы правильно понять указанные слова ап. Павла, нужно прочитать их не отрывочно, а в связи речи, и вместе нужно принять во внимание те обстоятельства, которые побудили св. Апостола к написанию их. Ап. Павел, раскрывая своё учение об оправдании верою, а не делами закона, имел в виду, во-первых, евреев, которые утверждали, что Христос принес им только одним спасение, усвоить которое можно только чрез исполнение обрядового закона Моисея (Рим.2:17–29). Во-вторых, ап. Павел разумел и язычников, гордившихся своим владычеством над всей, известной тогда вселенной, своей философией, своими делами, сообразными с требованиями естественного закона, – разума и совести (Рим.1:21–23, 2:14–15); они не желали равнять себя с евреями и утверждали, что спасение, принесенное Христом, составляет достояние их одних. Ап. Павел, доказавши в начале послания к Римлянам, что нет праведного пред Богом ни одного; все совратились с пути, до одного негодны (Рим.3:10–12), – раскрывает далее, что человек грешник оправдывается не делами обрядового Моисеева закона и не делами, сообразными с требованиями естественного разума и совести вообще – не своими силами, а верою в крестные искупительные страдания воплотившегося Сына Божия, Иисуса Христа, что это оправдание дается людям даром, по благодати Его, искуплением во Христе Иисусе (Рим.3:24), а не по делам и заслугам которые они совершали до своего обращения к истинной вере во Христа. Лучшие люди ветхого завета, заботившиеся о спасении, без благодатной помощи, полученной во Христе (Флп.4:13), были не в силах сами собой исполнить требования закона (Рим.7:22–23), ибо закон ничего не довел до совершенства (Евр.7:18–19). К тому же нужно заметить, что под оправданием в указанных выше словах ап. Павел разумеет возрождение, оправдание только начинательное, которое получает человек в таинстве крещения, при вступлении в царство благодати, или истинную Церковь Христову, и которое, действительно, даруется человеку по одной только его вере. А окончательное оправдание, которое каждый верующий христианин надеется получить при втором Христовом пришествии на землю и страшном суде, Христос воздаст каждому по делам его (Рим.2:6), которые он совершил во время своей земной жизни во свидетельство своей вере во Христа. Ап. Павел, вопреки мнению о нём мнимодуховных христиан, ясно учит о необходимости добрых дел для спасения человека, что эти добрые дела должны служить внешним, видимым выражением истинно христианского спасительного душенастроения. Он убеждает христиан, чтобы они были богаты на всякое доброе дело (2Кор.9:8; Тит.3:1), упражняли себя в благочестии (1Тим.4:7).

Мнимодуховные христиане говорят еще, что человек спасается только верою в крестные искупительные заслуги Христа Спасителя, по силе предопределения, предызбрания ко спасению. Кого Господь избрал в Своё стадо, тот уже не может отбиться от Его овец. Поэтому, избранные – святы, не могут грешить и непременно спасутся. Но это учение несогласно со Св. Писанием. Если ап. Павел и говорит в послании к Римлянам (главы 8 и 9) о предопределении одних людей ко спасению, а других к осуждению, то это предопределение не слепое и беспричинное, а основано на предведении Божием. Ап. Павел пишет: кого Бог предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего (Рим.8:29). Человек не лишается своей личной свободы в деле своего спасения. Как всеведующий, Бог прежде бытия нашего предвидит, что одни люди будут упорны и нераскаянны во зле, а другие будут подвизаться в вере и благочестии. Что, по учению ап. Павла, человек должен сам деятельно заботиться о своём спасении, это видно из его же посланий, где он, говоря, что Бог хочет, чтобы все люди спаслись и достигли познания истины (1Тим.2:4), вместе с тем убеждает и христиан, чтобы они упражняли себя в благочестии (1Тим.4:7), со страхом и трепетом совершали своё спасение (Флп.2:12). Подобным образом и другие апостолы наставляли христиан, что вера без деля мертва (Иак.2:20), что человек оправдывается делами, а не верою только (Иак.2:24).

Учение мнимодуховных христиан, что человек спасается одною только верою в искупительные крестные заслуги Христа, во-вторых, противоречит нравственному самосознанию людей. Каждый человек себя признает виновником своих добрых или злых дел и испытывает в своём сознании или осуждение совести за злой поступок, или одобрение совести за доброе дело. Но такому самоосуждению не будет места, если мы признаем, что дело спасения человека зависит лишь от одной веры, что человек не может делать выбора между добром и злом. Во-вторых, во всяком сознательном поступке человека проявляются все его духовные силы: ум, воля и сердце, а следовательно и в деле спасения все названные душевные силы действуют вместе, в совокупности. Дело спасения человека не зависит от одного только ума, который верит известным истинам религии. Наконец, учение мнимодуховных христиан о спасении человека через одну веру, которая дается человеку от Бога, и от предопределения Божия одних людей ко спасению, а других к осуждению, противоречит самому понятию о религии. Религия (от religo связываю) есть добровольный союз двух разумно свободных существ: Бога и человека, которые оба деятельно участвуют в нём. Но возможно ли деятельное участие человека в религии, по учению мнимодуховных христиан, когда всё дело спасения человека приписывается одной только благодати Божией, которая непреодолимо действует на человека, как на существо нравственно мертвое, при чем человек является только каким-то зрителем своего спасения.

Миссионер Протоиерей Н. Кутепов

Не приидох разорити закон (Моисеев), но исполнити. Мф.5:17

В IV книжке «Нового Пути» Н.Μ. Минский говорит: «Догматы отвлечены и метафизичны; они говорят уму. Заветы нравственности говорят сердцу; они явны и умилительны. Несмотря на это, догматы христианские всеми усвоены и поняты до конца (sic!); христианская же мораль и связь её с догматами остается доныне тайной за семью печатями. Спросите любого грамотея, чем в догматическом отношении разнится вера ветхозаветных иудеев от веры христиан? – и вы получите точный ответ: Иудеи верили в Бога-Отца, а христиане веруют в Отца, Сына и Св. Духа. Иудеи знали догмат единства, а христиане, сверх того, исповедуют триединство – в Троице и двуединство в лице Христа. Ответ точный и верный. Но спросите, чем разнится новозаветная мораль от ветхозаветной, и собор ученейших богословов будет лепетать и заикаться» (стр. 72.) Указав затем на противообщественный характер морали евангельской, в которой Н.Μ. Минский, заодно с Л.Н. Толстым, видит отрицание судов, войны, экономического и культурного прогресса, автор выходит из затруднения тем, что видит связь между догматом единобожия и цельностью-единством начала нравственности в ветхом завете и между новозаветным учением о двуединстве Логоса¹⁷⁰ (sic!), т. е. Христа и двойственностью – будто бы – морали евангельской. В евангелии он указывает двоякую мораль; мораль утилитарную, – ветхозаветную, даже языческую, концентрирующуюся в заповеди о любви к ближнему, и мораль собственно-христианскую, мораль отречения от всего земного и даже от любви к ближнему, – мораль мистическую. «Этот общий христианству с ветхим заветом и язычеством общественно-альтруистический идеал обыкновенно, говорит Н.Μ. Минский, помещается в центре евангельского откровения, не только рядом с догматическою истиною, но и выше её» (стр. 76). В попытке свести сущность всего христианства к альтруистической морали он указывает обычный прием противников христианства, – начиная с энциклопедистов XVIII века, – привести к отрицанию религии». В нашей литературе, говорит он, пример такого перерождения и омертвения религиозности мы видим на проповеди Толстого. «Религиозное одушевление, которым была проникнута его «Исповедь», с каждым новым произведением разгораясь в этико-политическую проповедь, само тлело и гасло. Евангелие, которое Толстой с самыми возвышенными целями хотел сделать буднично-нужным и несомненным, потеряло в его руках мистическую непостижимость, т. е., религиозность» (стр. 77.). «Вселенская церковь, говорит далее Н.Μ. Минский, как живое целое, содержавшее в себе и государство, в течение многих веков осуществляла оба идеала добра, не сознавая однако связи их с догматическим двуединством Логоса. Миряне, воздававшие кесарю кесарево, и монахи, воздававшие Богу божье, вместе составляли тело церкви, но те и другие, не сознавая тайны нравственного двуединства, питали в сердцах опасное недоразумение, готовившее будущие смуты» (89, 90). «Разлад этот до основ поколебал историческую церковь, как только по Европе, в эпоху возрождения, пронеслось веяние индивидуализма. Личность сделалась для себя самодовлеющей целью, а всё, что прежде было окружено ореолом цели, церковь, государство, семья, общество – всё это превратилось в орудия для личного совершенствования и личного счастья. Великий переворот в области разума развенчал авторитет и передал его власть свободному исследованию. От этой перемены пострадало предание и пошатнулись догматы». Догматы, как «суждения разума, не подлежащие суду разума, – внутреннее противоречие, остававшееся незамеченным до тех пор, пока верующий видел в себе лишь члена соборной церкви, члена, живущего не своим разумом, а разумом головы, т. е., (sic!) вселенских соборов»¹⁷¹ (91). «Но когда в индивидуализме открылось, что рядом с соборною церковью (?!), воплощающей образ Христа (макро-экклесией), каждый человек есть (малая церковь) микро-экклесия, не только член собирательного организма, но самодовлеющий (sic!) организм, созданный по образу Отца», тогда показалось, что «между догматизмом и свободомыслием произошел непримиримый разрыв. Но замечательно, что именно в этой области согласие между древним, соборным мышлением и новым, – индивидуальным представляется наиболее достижимым и почти достигнутым», по мнению г. Минского. Не удивительно, что он так думает, потому что христианские догматы он видит не в вероопределениях соборов, «на страже которых», как он выражается, «шестой вселенский собор поставил цербера анафемы», а «события внутреннего откровения, сознанные мистическим разумом» (стр. 90). Он различает разум волевой, разум теоретический и разум мистический (стр. 83). Немудрено, что, при таком понимании догматов, он поставляет «сущность церковной догматики» в «единстве, двуединстве и триединстве» и что, по его мнению, Геккель, Вундт и Нуаре, разрабатывая «учение современного научного монизма, устанавливая отношение между духом и материей, в сущности решают христологический вопрос о тайне двуединства и решают его также, как отцы церкви, в смысле неслиянности и нераздельности». Основание возвещаемого г. Минским, будто бы, уже начинающегося примирения церковной догматики и свободомыслящей философии указывает он в том, что «христианская догматика и философская мистика – сестры по матери, происходя от Платонова идеализма» (стр. 91, 92). Не удивительно потому, что и тайну евхаристии г. Минский толкует только как освящение земного и житейского Божественным: «На тайной вечери Христос не открыл людям ни новых истин научных, ни новых истин нравственных, но лишь мистическую истину, что поедаемый нами хлеб есть тело Бога, что в наших целях, прозрачных и м<гно>венных¹⁷², осуществляется какая-то не наша, а божественная ц<ель> – непризрачная и вечная. Христос в чувственные потребности влил мистическое содержание» (стр. 84). Мудрено ли достигнуть <пол>ного соглашения между «древним соборным мышлением и новым индивидуальным», если исходить из положения, что «всё то, <что> было в догматах фактического, повествовательного… не может быть ни опровергнуто, ни утверждено» (стр. 91).

«Гораздо глубже и непримиримее, говорит Н.Μ. Минский, был разрыв, который, под влиянием индивидуализма, произошел в области воли. Миряне свой общественный альтруистический идеал признали единственно нравственным. Теоретически новый строй д<уши> выразился в протестантстве, отринув монашество. В практической жизни мирские элементы церкви, окрепнув в городских общинах, в парламентах, выдвинули из себя третье сословие; оно поже<лало> воздать исключительно индивидуальное индивидууму, человеческое человеку и этот новый завет выразило в декларации прав человека. Монашество – служители мистического идеализма оказа<лись> отрезанными от мира, – мир – отрезанным от свято<сти>. Двери мира настежь распахнулись в наружный мрак, и леденящий ветер пессимизма не замедлил ворваться оттуда» (стр. <…>). Лучшие умы современности заняты приготовлением хлеба жизни, но хлеб жизни, чтобы не превратиться в тлен и причину смерти должен быть освящен в религиозной истине, которая в наши дни лишь сочится светлыми каплями в тайниках философии. <Но> дело освящения надо предпринять теперь же, ибо если мы будем ждать, то яд пошлости и пессимизма так глубоко въестся в культуру и в наши сердца, что очистить их сумеет лишь о<…> или смерть» (стр. 93). «Инстинкт самосохранения подсказывает нам, что причина нашего пессимизма таится в оторванности ид<еала> утилитарного от идеала святости, – в том, что мы едим хлеб жизни не освященный мистической истиной. Отсюда – черта нашей современности – тоска по святости, по чистоте, по целомудрию. <У> Шопенгауэра горечь разочарования и проповедь святости соеди<лась> в одно целое. Спасет нас и возродит только религия <с> внутреннем откровении разума, – безграничная свобода <в> слиянии обоих нравственных идеалов» (стр. 94). «И кажется», Н.Μ. Минскому, «что слабое мерцание этого света уже достигло до нас. Мы готовы оправдать и освятить жизнь», но «еще не зная – во имя чего. Нас уже охватила новая религиозная мечтательность, и одна возможность мечтать уже бесконечно радует нас. «Мы мечтаем, как бы, это нам» превратить каторгу жизни в божественную мистерию, – легкую, грустную и – главное, – свободную… Мечты, мечты» (стр. 95).

Как далеко ушли искатели «нового пути» от направления трезвой, чуждой всякой мечтательности мысли Вл. С. Соловьева, которого они считают пионером в деле приобретения «нового неба и новой земли, в них же правда живет»! Он изложил было своё Оправдание вечного Добра и мимотекущего зла жизни; а называющие себя продолжателями его дела опять ударились в мечты – «новые и заманчивые», но совершенно бесплодные, потому что мечтатели сами «не знают, в какие формы выльются» мечты эти «в действительной жизни, как совершится слияние двух идеалов добра, как отразится этот синтез на устроение семьи, на отношения родителей к детям, на гражданские обязанности, на борьбу за существование, на стремление к славе, к власти, к богатству» (стр. 95). Странные люди! сами говорят, что «ждать нельзя», что пессимизм разъедает сердца, житейская пошлость губит жизнь; и сами же мечтают. Вот тебе и открытие «тайны нравственного двуединства, которою церковь обладала, но не пользовалась, храня её, как золотой слиток, драгоценный и бесполезный» (стр. 95).

Но посмотрим сперва поближе, без мечтаний, а с законом Моисеевым и с Евангелием в руках, на это открытое г. Минским двуединство.

«При догматическом единстве природы Отца», говорит г. Минский, «нравственный идеал ветхого завета запечатлен единством и цельностью. При догматическом двуединстве природы Сына, евангельская мораль запечатлена двойственностью» (стр. 74). «Мораль ветхозаветная, – запечатленная характером единства и цельности, есть мораль утилитарная, положительная, имеет целью удовлетворение разнообразных жизненных потребностей; она зовет к обществу, к людям, в мир; её заповедь любовь к ближнему. Моралью христианской по преимуществу должна быть признана мораль мистическая, которая ветхому завету и языческому греко-римскому миру была почти неизвестна; эта мораль отрицательная; она имеет целью отречения от потребностей; зовет в пустыню, в келью, в затвор; заповедь её…» вы подумаете: любовь к Богу? – как первая и большая заповедь, по слову Христову в евангелии? – нет, по учению г. Минского, заповедь морали мистической есть «заповедь любви к своему сокровенному» я, «как к образу Божию». Соединение в евангелии этой ветхозаветной и христианской – собствен<ой> морали и есть двойственность морали евангельской (стр. 76). <А> где единение этой двойственности? Мы уже видели, что для самого г. Минского оно представляется только прекрасной заманчивой мечтой; видит же он только одну их противоположность, несовместимость, непримиримость; эта «двойственность простирается до таких глубин, куда взору страшно и проникать. Подражая Отцу, мы не можем исполнить того, что заповедано Сыном» (стр. 7<…>)

А если бы г. Минский, хвалящийся, что он первый возвестил миру тайну двуединства, которую Церковь бесполезно хранила, как золотой слиток, если бы он сам поискал в Церкви разъяснение этой тайны, то, быть может, не нашел бы «двойственности» не только в евангелии, но и между евангелием и ветхозаветным откровением.

Заповедь о любви к ближнему, говорит он, дана еще в ветхом завете. Да! но в законе ветхого завета она встречается однажды и с большим трудом можно отыскать её между сотнями других заповедей (Лев.19:18). Это не есть заповедь стоящая во главе законодательства, – как заповедь об отношении человека к Богу. «Итак, Израиль, чего требует от тебя Иегова Бог твой? Того только, чтобы ты боялся Иеговы Бога твоего, ходил всеми путями Его, любил Его и служил Иегове Богу твоему от всего сердца твоего и от всей души твоей» (Втор.6:4, 5, 10:12). И Сам Господь Иисус Христос, указывая две главные заповеди, говорил не о Своём новом учении, которое Он заповедал возлюбленным Своим (Ин.13:34, 35, 15:12, 17), а именно об учении ветхого завета; Он говорит, что в законе Моисеевом первая и большая заповедь есть заповедь о любви к Богу, заповедь же о любви к ближнему есть уж вторая, хотя тоже главная т. е, заключающая другие в себе (Мф.22:37–39). То правда, что мораль ветхозаветная имела характер строгого единства, и это – потому именно, что проистекала из догмата единобожия; Иисус отвечал законнику: «первая из всех заповедей: слушай, Израиль! Господь Бог наш есть Господь единый; и возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим, и всею крепостью твоею; вот, первая заповедь»! (Мк.12:29, 30). Не из другого, а из того же начала проистекала и заповедь «вторая, подобная ей»; она не столько прямая положительная заповедь, сколько обобщение всех заповедей, определяющих отношение рабов Иеговы к другим Израильтянам, – как к сорабам Иеговы: «не мсти, и не имей злобы на сынов народа твоего, но люби ближнего твоего, как самого себя; Я – Иегова»! (Лев.19:18). Вот, кто – ближний: сын богоизбранного народа Иеговы. Особенность ветхозаветной морали, проистекавшей всецело из отношения человека к Богу, заключалась в том, что самое отношение это определялось не столько любовью, сколько благоговейным страхом при представлении святости Иеговы: святи будите, якоже Аз свят есмь! – вот, исходное положение ветхозаветной морали и постоянная формула всех нравственных и обрядовых предписаний ветхозаветного закона. «Делай то, – не делай того-то, – и да убоишися Иеговы Бога твоего»! – или еще короче: «Я – Иегова»! Как отношение детей к родителям в законе ветхого завета определялось не словом: «люби», ибо это было отношение не плотское и естественное, – общее человеку с животными, а религиозное, – отношение богопочтения: «святы будьте, ибо свят Я Иегова Бог ваш; бойтесь каждый матери своей и отца своего и субботы Мои храните; Я Иегова Бог ваш» (Лев.19:2, 3); так точно и отношение Израиля к Иегове прежде всего определялось словами: почитай, – бойся, т. е., благоговейно чти. Только Иисус Христос, раскрывая сокровенную от века любовь Божию, послужившую основанием самого миротворения (тако возлюби Бог мир, яко и Сына Своего Единородного дал есть – Ин.3:16 – и Сын создался жертвою за грех мира, – Агнцем, заколанным от сложения мира – Апок.13:8 – т. е., прежде сложения мира – Еф.1:4.), раскрывая эту Божественную любовь, сокровенную в ветхом завете под покровом страха, казни и гнева Иеговы, – Господь Иисус Христос из всех других проявлений религиозного отношения человека к Богу, – изводит на среду любовь. Оставляя в заповеди повеления «бояться Иеговы, ходить путями Его, служить Ему» (Втор.10:12), Господь это отношение выражает одним из слов, употребленных Моисеем: «возлюби Иегову». Можно было бы исписать целые листы цитатами тех мест закона, где отношение человека ветхозаветного к Иегове – Богу, к другим «сынам народа» Иеговы, к чужеземцам, прилепившимся к богоизбранному народу, – так называемым «пришельцам», известный разряд которых так и назывался «боящимися Бога» (Деян.13:16, 26), т. е., верующими, отношение человека к самому себе, как «святому», – «освященному» Иеговой, – ко внешней природе, как к собственности Иеговы, составляет предмет заповеди и каждая заповедь заканчивается словами: «да убоишися Иеговы Бога твоего, – Я Иегова, Я свят» (напр., кн. Левит, начиная с гл. XIX), т. е., в основе морали полагается благоговейное отношение верующего к Богу, Который есть свят, Который есть огнь, поядаяй всё нечистое (Втор.4:24). Только когда из-за грозы гнева, отвержения, казней, с наступлением нового завета, раскрылось, каким Духом любви исполнен был пламень ревности (Лк.9:55; Иак.4:5), и в ветхом завете, в таких даже ревнителях, как Илия (3Цар.19:11, 12, 18:40) и Самуил (1Цар.15:33); тогда и слова заповеди: «да убоишися Господа Бога твоего» заменены словами: «возлюбиши Господа Бога твоего». Итак, вот оно единое у Моисея и в Евангелии начало нравственности, – любовь к Господу, – Творцу, давшему откровения Свои народу Своему, благодеявшему ему, спасавшему его – и чудесными благодеяниями, и чудесными казнями, – тако возлюбившему мир, яко и Сына Своего Единородного предал есть на смерть, за спасение мира. Когда же такая благодать и истина, сокровенные в законе, данном Моисеем, раскрылись миру в страдании, смерти, воскресении и вознесении на небо Господа нашего Иисуса Христа (Ин.1:17), тогда любовь Божия «охватила сердца» верующих (2Кор.5:14) и «излиялась в сердца наши Духом Святым, данным нам» (Рим.5:5).

Итак, Иисус Христос пришел на землю, как Он Сам говорит, не для того, чтобы отменить закон (Мф.5:17) Моисеев, – нравственность ветхого завета, но чтобы довести её до той полноты, какой она могла достигнуть при раскрытии ветхого завета в новом.

Взглянем теперь если не на двуединство, оказывающееся пока только мечтой, то на эту мнимую двойственность евангельской морали. Начнем с той бездны, которой ужасается инстинктивно даже совесть самого Н.Μ. Минского, – с богохуления. «Двойственность евангельской морали, говорит г. Минский, простирается до таких глубин, куда взору страшно проникать. Мы не можем исполнить того, что заповедано Сыном, «если будем» подражать Отцу: нам велено не судить, да не будем судимы; мы должны прощать врагам своим, а Отец будет судить правых и виновных и не простит врагам своим, а ввергнет их в вечный огонь» (стр. 74). Да уж читал ли г. Минский евангелие? или он читает его, как Л.Н. Толстой, с карандашом в руках и вычеркивает из него то, что не подходит к развиваемой им мысли? Читал ли он, что «Отец не судит никого, но всякий суд отдал Сыну» (Ин.5:22) и что когда приидет Сын во тьмах святых Ангел Своих (Иуд.1:14, 15; Мф.25:31) сотворити суд не только миру, но и ангелам (2Пет.2:4), то и святые Его с Ним будут судить мир и даже ангелов (1Кор.6:2, 3). И не могут они не судить, как существа разумные, ибо даже и грешники сами осудят себя – ибо и для них безразличие добра и зла невозможно. Ужели этот суд, не требующий ни обвинителей, ни доказательств, ибо «в день, когда Бог будет судить тайное человеков» (Рим.2:16), «нет ничего тайного, что не сделалось бы тогда явным, ни сокровенного, что не сделалось бы известным и не обнаружилось бы перед всеми» (Лк.8:17), – ужели этот суд одно и то же, что наш суд (осуждение), когда мы, предвосхищая праведный суд Божий (Рим.8:33), не зная ни того, что в сердце человека (1Кор.2:11), ни цены его деяний в очах Божиих (Лк.21:3, 13:4), ни того, что будет далее с этим судимым от нас и не окажется ли он нашим судией и осудителем? (Лк.11:32). Говорить о двух началах евангельской нравственности по поводу запрещения: «не судите», изреченного Судией мира, не значит ли это в заповеди: «не убий» врага твоего, видеть противоречие повелению: не оставляй в живых врага Божия, не истребляй на войне противящихся Иегове и побивай камнями поругателей славы Его, да не пощадит их око твое? (Исх.32:27). Значит ли, что в ветхом завете была двойственность нравственного идеала, или один и тот же закон говорит древним: возлюбиши искреннего твоего и возненавидиши врага твоего? (Мф.5:43). Не из одной ли и той же ревности по Иегове происходила и любовь к сынам народа Божия и совершенная ненависть ко врагам его, как врагам Самого Иеговы? (Пс.25:5, 100:3, 118:113, 138:21, 22). Не какое-либо новое нравственное начало вводится в действие и Господом Иисусом Христом, когда он отменяет закон, направленный против врагов Иеговы, а обращенный злобой «рода лукавого и развращенного» против личных врагов человека, против личных его обидчиков и притеснителей, – обращенный ими в закон, исключавший из круга ближних и мытаря, и грешника, и самарянина, и язычника, и оправдывавший всякую несправедливость к ним. Нужно быть манихеем или гностиком, а не христианином, чтобы на Отца, в единение с которым привести человека считал своим делом на земле Господь Иисус Христос (Ин.17:4, 23), – на Отца смотреть как на какого-то злобного Димиурга, ввергающего во огнь вечный врагов своих, как смотрит на него г. Минский, если действительно видит непримиримое противоречие в евангелии между образом (идеалом) Отца, отвращающего греха и – Отца, любящего мир. Разве значит отмщать врагам своим, – не уничтожить тех, «иже любве истины не прията, во еже спастися им», – не уничтожить самого сатану, чтобы с ним угас и огнь злобы и ненависти, составляющий мучение его самого, и ангелов его, и тех, которые не восхотели соделаться благословенными чадами Отца Небесного. Это значит предъявлять к Отцу требование, чтобы, вместо того, чтобы спасти мир и обожить человека, Он уничтожил мир, вместе с дьяволом, которым вниде в мир грех. Ужели г. Минский думает, что личное зло мира сатана, исконный противник всякого добра – дьявол и ангелы его сам по себе, а огнь уготован им где-нибудь особо, – так что не пошли их Судия туда, – в этот огонь, – дьявол и ангелы его и стяжавшие проклятие, вместо благословения Отца (Мф.25:41, 34), и благодушествовали бы, в своей злобе, во веки веков?

Двойственность евангельской морали указывается далее г. Минским в учении о предпочтительности девства супружеству, о предпочтении Отца Небесного отцу земному: это он называет двойственностью в учении о семье; далее он указывает двойственность в учении об обществе. В словах Христовых: кесарево кесарю, а Божие Богу – он видит заповедь, определяющую участие личности в жизни общественной и государственной и на дозволение служить и Богу, и кесарю указывает как на разрешение служить Богу и мамоне. Н.Μ. Минский мечтает, как мы видели, о близком наступлении единства этой двойственности евангельского идеала; – не знаем, как надеется он соединить служение Богу и мамоне. Но еще удивительнее то, как находит какую-нибудь двойственность там, где нет и призрака двойственности. Это было бы еще понятно, если бы он никогда не читал евангелия, если бы он знал из евангелия только отдельные изречения: воздадите убо кесарева кесареви и Божия Богови, – приидох разлучити… Оказывается, что ответ Господа фарисеям совершенно неизвестен для г. Минского, а между тем в словах Господа даже и не заповедь заключается, а именно только прямой ответ на вопрос совести: возможно или невозможно для народа, имеющего Царем своим Самого Бога, совмещать служение Богу с подчинением Царю земному, не только чуждому, но часто и враждебному заветам феократии. Вопрос этот, предложенный в форме частного вопроса: платить или не платить подать узурпатору богодержавной власти, – получил разрешение в том смысле, что отдавать земное царю земному не значит отдавать ему Божие. Ответ так же, как и вопрос, выражен в изречении о подати: кто обеспечивает вам своею властью удобства и блага жизни общественной и государственной, даже до пользования монетой, при обмене произведений труда включительно, потому и платите подать, – как бы так говорит Господь. Не бойтесь нарушить этим права истинного Царя Израилева. Ему нужна не монета с портретом и именем Императора Римского. Душа ваша, созданная по образу Божию, освященная нареченным на ней именем сына Божия, – вот, Божия собственность; её не отнимайте у Царя Небесного, её не продавайте миродержцу – исконному противнику Божию. Где же тут даваемое будто бы в евангелии разрешение служить Богу и мамоне? Не говорим уже о том, – как моральный идеал евангелия, относительно жизни верующих в гражданском обществе, раскрывается в Посланиях Апостольских, – как не только апостол языков Павел, но и апостол обрезанных – Петр согласно учили покоряться властям языческим якоже Господу и ради Господа, т. е. Господу покоряться в лице Нерона, Ирода, Пилата, так же, как некогда Давид в лице Саула чтил Помазанника Божия, так <же> как цари не только иудейские, но и цари израильские оставались для Пророков и всего Израиля представителями феократического порядка. Может быть, г. Минский считает Павла из Тарса исказителем и перетолкователем учения Иисуса из Назарета? По крайней мере, говоря о двуединстве евангельской морали, он ни р<азу> кажется, не заимствует изображения евангельского идеала из разъяснений его в Посланиях Апостольских.

Если бы г. Минский не увлекся идеей единства морали в ветхом завете и морального двуначалия в новом, то в ветхом завете он, вместе с молоканами и духоборцами, нашел бы противоречие между повелениями Божиими вести непримиримую религиозную войну с неверующими, до совершенного их истребления, и заповедью: «не убий», между этой заповедью и смертной казнью по тому же закону Моисееву; и в новом завете противоречие заповеди: «чти отца твоего» он указал бы в словах Спасителя «приидох разлучити» людей, связанных узами родственными, при чем не только «чада восстанут на родителей, но и брат брата, отец чадо предаст на смерть»; следовательно, этот принесенный Господом в новом завете «меч» разделения в семье <…> любви Божией не есть отрицание пятой собственно заповеди (Мф.21:34–37). Г. Минский указал бы на Христову заповедь, по которой буквалисты духоборы своих родителей зовут старик, старуха, не удостаивая их имени отца и матери (Мф.23:9). Г. Минский не указывает на это прямое, по букве, отрицание пятой заповеди потому, вероятно, что здесь слишком ясно единоначалие морали как в ветхом, так и в новом завете: отеческая честь и власть имеет себе основание так же, как и царская, в чести и повиновении, какие обязаны мы воздавать единому Богу, – и Царю, и отцу нашему; восстает царь, или отец, или начальник против Господа, – тотчас же и разоблачает их от власти Божественного освящения, и подчиненные должны уже сказать: «справедливо ли перед Богом, слушать вас более, нежели Бога? – сами судите!» (Деян.4:19).

Наконец, двойственность морального идеала указывает г. Минский в евангельском учении о девстве и супружестве, но не объясняет, почему считает он ошибкой учение Церкви об этом предмете в течение XIX веков, пока он, г. Минский, в IV книжке «Нового Пути», не открыл миру «тайну нравственного двуединства», которую Церковь (до него) сознавала лишь смутно. «Фактически, как живое целое, она, говорит г. Минский, воплощала в себе двуединую мораль евангелия, разделившись на мирян и монашествующих; но миряне и монахи были убеждены, что путь жизни в евангелии указан один, только монахи на этом пути стоят впереди мирян» (стр. 75). И что удивительного, что Церковь так думала XIX веков, думает и в ХХ-м, когда Сам Господь Иисус Христос в евангелии говорит, что один путь жизни и нет другого пути, приводящего к Отцу: «Я путь, и истина, и жизнь; никто не придет к Отцу», иначе как этим путем (Ин.14:6). И дальше г. Минский, также без всяких доказательств, утверждает, что «в действительности монахи и миряне шли двумя разными путями, равноценными, может быть, равнобожественными, но незнание этой тайны приводило к тому, что мирской идеал ставился ниже монашеского, обесценивался, вследствие чего страдала святость жизни: целая сторона жизни оставалась без освящения, будучи лишь терпимой» (– стр. 75). И опять не объяснено, каким образом незнание тайны морального двуединства приводило к предпочтению пути монашеского мирскому пути. Путь жизни мирской, и путь жизни монашеской, если тот и другой приводит к Отцу, есть собственно один путь, путь внутреннего последования Христу, – смирением и любовью, даже до самоотверженного сострадания Христу, соучастия духовного в Его смерти и воскресении. Аз семь путь… ко Отцу – это значит тоже, что говорит и Апостол: «в вас должны быть те же чувствования» и расположения, «что и во Христе Иисусе» (Флп.2:5). Что удивительного, если на этом едином пути одни окажутся впереди, а другие – позади, если для успеха следования по этому пути одно оказывается лучшим, другое – худшим «выдающий замуж своею девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше» (1Кор.7:38); «воин не связывает себя делами житейскими» (2Тим.2:4). Как осуществляли праведники ветхого завета благословение плодородия? Вот, Авраам, по возмужании уже наследника обетований божественных – Исаака, осуществляет обетование многочадия рождением пяти сынов от Аравитянки Хеттуры; – вот Моисей, сподоблявшийся уже боговидений на Синае, будучи уже старше 80 лет, в шатер Сепфоры вводит Ефиоплянку; вот, дочери Лота, Фамарь невестка Иуды, вот Вирсавия, жена Урии, готовы даже на преступления, чтобы стяжать благословенный плод чрева. А под конец ветхого завета, когда чаяние благословения Божия переносится уже в жизнь загробную и на смерть праведники стали смотреть, как на «отпущение», Анна пророчица сама отказывается от жизни супружеской, чтобы в течение 60 слишком лет служить Богу, проводя дни и ночи в посте и молитве (Лк.2:36–37). Благословенная Мария Дева в Назарете не принимала и Архангельского благовестия о рождении от Неё Сына, пока не разъяснилось для Неё, что это не воспрепятствует ей остаться девою. Что же это не видит <г.> Минский двойственности морального идеала в ветхом завете? <И> не права ли Церковь, признающая единый путь ко спасению в супружестве и девстве – служение Господу, – всецелое и неразвлекаемое в девстве и менее благоуспешное, как обремененное попечениями житейскими, в супружестве. Итак, не Церковью, а Самим Господом в Евангелии путь отречения от радостей и утешений жизни брачной, супружеской семейной (Лк.14:26) представляется предпочтительным, только не для всех вместимым образом последования Ему (Мф.19:20). Но напрасно обвиняет г. Минский Церковь, будто она лишала этот путь божественного благословения и освящения; вступающим на этот путь она дает своё таинственное и благодатное благословение. Не Церковь единая, святая, неодолимая живыми началами лжи и зла пребывала XIX веков в состоянии монофизического отрицания телесности, житейского, мирского, а те из сынов её, в морали которых отразилась ложь монофизитства, потому, что они не хотели или не умели в жизни своей принимать пребывающее в Церкви на всём Божие благословение. То правда, что страшливое фарисейское направление: «не прикасайся, не вкушай, не дотрагивайся», – направление, ставящее духовную мудрость «в самовольном служении» Богу «смиренномудрием, изнурением тела, пренебрежением к его потребностям» (Кол.2:21, 23) – такое направление давно уже распространилось, укоренилось и усилилось. Правда, что зло оставления нами земного, житейского, человеческого без благословения Божия приняло ужасающие размеры и последствия его распространились на философию, науку, литературу, искусство, политику, право, жизнь общественную и государственную; дошло до того, что все эти стороны жизни стали полуязыческими и даже враждебными Церкви и христианству. Как теперь церкви осенять и окроплять своим благословением чертоги современной жизни, когда в каждом углу их стоят идолы, в садах беснуются менады, раздаются вакхические: Эван-Эвоэ! и цербер оглушительно лает на крест. Но нужно было свести догматы Церкви на философские мифы, как делает это г. Минский с учением Христовым о хлебе небесном и чаше жизни, чтобы стало возможным для него предаваться мечтательным надеждам на близкое объединение философии и науки со святоотеческим учением и Символом веры Никео-Константинопольским. Нет, мир спасет не мечтательное отшельничество во имя нашего «я», созданного по образу Божию (стр. 88, 76). Напрасно надеется г. Минский, что одним «глядением сквозь хрустальные стекла кельи на лампаду» мистика-«отшельника, забывшего о мире», «выбросившего из души балласт желаний, борьбы, подвигов, чтобы облегчить полет экстаза» (стр. 87), мир «перестанет чувствовать тяжесть зол жизни, давящих его; что на огоньке этой одинокой лампады перегорят страдания мира и в забвенном безмолвии кельи затихнут «бушующие в мире бури». Откуда берет г. Минский пророчества о таких чудесах? Нет, – в учении о Церкви, «исторической Церкви, «как живом целом» (стр. 75), живущем не собирательною жизнью, как колония полипов на коралловом рифе, а единою жизнью Живого Отца, от века пребывающею в Сыне и изливающеюся в силе Святого Духа (Ин.6:57) и делающею всех верующих единым телом (1Кор.10:17) («организмом», – только не «самодовлеющим»: стр. 91), – в учении о Церкви надобно искать не мечтательного, а на Божественном Откровении основанного решения вопроса, – как возвратить нашему земному и житейскому утраченное нами освящение. Если мы каждый в своих земных и житейских делах будем принимать своею верою простертую на всё земное благодать пришедшего с неба на землю Сына Божия и будем вести эти дела – каждый в своей области, в своей специальности, – не как «терпимое» только, а по существу чуждое Сыну Человеческому, но как Его воистину дело, Ему собственно и существенно принадлежащее; то каждый, по мере своего такого духовного делания, будет вносить жизнь и силу всеосвящаюшего Духа Божия в то или другое своё именно земное дело. И, по внутренней соприкосновенности каждой органической клеточки в теле Церкви, жизнь и теплота, воспринимаемая одним, будет передаваться окружающим, внутренно с ним связанным, клеточкам (Еф.4:16; Кол.2:19) и тлеющая искра (Мф.12:20) разгорится в Божественный огнь (Лк.12:49). И огнь этот очистит наше земное и житейское от всякой нечисти. И философия, наука, литература, искусство, театр, право, политико-экономические отношения, государственные порядки, домашняя семейная жизнь, – всё это, чем завладел мир и что подверг «анафеме», – «заклятию», – «херэм», – всё это, сделавшись добычею Победителя греха, проклятия и смерти, по очищении огнем, сделается достоянием града Божия (Чис.31:21–23). Но когда?… О, как хотелось бы Мне, говорит Господь, чтобы этот огнь в мире уже разгорелся! (Лк.12:49). Доколе, Господи?… (Апок.6:10).

Протоиерей Лавр-кий

XIV

Старообрядец. Итак, вы учите, что миропомазанием священство уничтожается…

Православный. Господи, помилуй! Ведь это только Усов пишет и клевещет на миссионеров и на православн. Церковь, влагая в уста миссионера в своей книжице – следующие речи: «Святое миропомазание – де хуже и сквернее ереси… Ересь не уничтожает священства, а миропомазание уничтожает… Эти таинства (т. е. священство и миропомазание) несовместимы одно с другим, а скорее противоположны и враждебны друг другу. С крещением миропомазание совместимо, и там подает благодать Св. Духа, но священство оно уничтожает, как враждебное ему действие»… (См. 57–59 стр. его книги). Но, ведь, это клевета. Где так учили и учат миссионеры? Где и когда наша православн. Церковь учила и учит, якобы, миропомазание враждебное священству действие? Отсюда и доводы его, что святое миро не отгоняет и не уничтожает благодати Св. Духа, а подает, сообщает её, укрепляет его истинным христианином (стр. 58) и дальнейшие ссылки на Симеона Солунского (стр. 60), Григория Богослова и на церковные песнопения (стр. 61–62) – ни к чему. – Усов борется с воображаемым врагом, влагая в уста мнимого врага речи, какие ему самому угодны, – лишь-бы чем-нибудь очернить миссионеров.

Вот как миссионеры, основываясь на учении православной Церкви, учат: «Таинство миропомазания по характеру и значению своих внутренних благодатных действий в душе человека составляет необходимое дополнение и как-бы непосредственное продолжение крещения: «Миром сим довершается крещение и мы делаемся чрез него храмами Св. Троицы», – и подобно крещению не повторяется вновь, коль скоро оно совершено вполне правильно и законно. – Совершение его над присоединяющимися от ересей и расколов может, поэтому, значить только то, что таинство миропомазания или совсем не было совершено над этими лицами, или было совершено неправильно и посему догматически – недействительно; говоря иначе: лица, присоединяемые чрез миропомазание рассматриваются как получившие таинство крещения, но еще не сподобившиеся даров благодати («Печати дара Св. Духа»), «преподаваемых в таинстве мира». – Кирилл Иерусалимский пишет «сподобившись св. миропомазания, именуетесь вы христианами, оправдывая имя сие возрождением. Ибо прежде, нежели сподобились сей благодати, не были в подлинном смысле достойными и сего наименования, но приближались только к тому, чтобы вам быть христианами» (Тайноводственное поучение 3-е, по изд. 1855 г., стр. 366). – Таким образом, по учению св. Кирилла, немиропомазанный не может именоваться христианином.

Церковь строго соблюдает последовательность в сообщении <всех> таинств: получившему св. крещения не преподается таинство <кроме> миропомазания; и не принявшему таинства миропомазания, как <еще> не совершенному христианину, не сообщается дар благодати Св. Духа, преподаваемый в таинстве священства, – дар духовно возрождать и воспитывать других посредством учения и таинств… Как <же> может возрождать и воспитывать других в духовной жизни тот, который и для себя не получил на то благодати Св. Духа.

Еще яснее эта мысль развита у блаженного Симеона Солунского в 41 гл. (по русскому переводу т. 2-й, стр. 83–89) «Изъяснение молитвы о «Мире». «Изъясняя слова молитвы: «Во еже быти тым (принявшим помазание мира) пред Тобою знаемым, домовным, гражданом.., и познаваемы чрез Святое сие знамение от св. Ангелов и Архангелов и всея небесные силы», Симеон Солунский говорит: «этим выражается, что чрез миро мы делаемся подобными Ангелам и чрез него мы ведомы им. Таким образом выходит, что не помазанные миром неведомы (как свои) ни Богу, ни Ангелам; они, как незапечетленные, и не назнаменаны для Христа»… «Смотри далее, – продолжает он, как мы, верные, делаемся чрез Божественное миро чем-то новым». «Да будут Тебе, говорит (молитва), род избранный, Царское Священство, народ святый – те, кои запечатлены сим пречистым миром Твоим». Таким образом чрез сие мы приемлем на себя печать Св. Троицы; а кто не помазан сим Божественным миром, не имеет сей печати. – Но какой еще величайший дар дает нам эта молитва, которую я изложил всю, чтобы мы узнали дары, подаваемые чрез миро? «И имели, говорит, Христа Твоего в сердцах своих, освящаясь в жилище Тебе – Богу и Отцу, во Св. Духе». Вот чрез него и Христос в сердцах наших, и мы соделываемся жилищем и храмом Бога Отца, и Сына Его Иисуса Христа, и Св. Духа. Таким образом миром сим довершается крещение, и мы делаемся чрез него храмами Троицы. Поэтому оно преподается после крещения и низводит на нас Духа, что явил над Собою и Спаситель, когда крестился в Иордане. – Чрез сие-же миро мы делаемся духовными, и запечатленными печатью Божественные Троицы: так как мы освящаемся, очищаемся и возрождаемся в св. воде Её именем; а чрез миро приемлем печать Её и дары. – И как некрещенный остается нечистым и не возрождается в жизнь вечную, так не помазанный после крещения не имеет печати и знамения Св. Троицы, не приемлет и благодати Духа» (в русском переводе, т. 2, 86–87 стр.). «Если таково, по словам молитвы церковной и по изъяснению блаженного толкователя церковных тайнодействий, значение миропомазания, – если не имеющие истинного помазания неведомы Богу, ни Ангелам, и не имеют даже общих всем простым членам Церкви даров благодати, – то могут-ли таковые обладать высшими благодатными дарами и полномочиями, преподаваемыми в таинстве хиротонии? Не очевидно-ли, таким образом, для каждого, что еретика, присоединяемого чрез миропомазание и следовательно считаемого лишенным общехристианской благодати этого таинства, Церковь не может принимать в сущем сане» (к вопросу о Белокриницкой иерархии… Громогласова 1895 г., стр. 29–32).

Итак, – если Церковь принимает кого-либо из еретиков чрез миропомазание, то не может быть и речи, чтобы они сохранили в этих случаях принадлежавшие им иерархические степени. – По самому существу таинств священства и миропомазания, первое не может быть признано действительным у того, кто не считается правильно сподобившимся благодатных даров миропомазания… Вот почему нет ни одного канонического правила, где после предписания приема чрез миропомазание говорилось-бы о сохранении принятыми их иерархического сана («Иерархия Англиканской церкви», Соколова, стр. 334).

Таким образом клевещет Усов на нашу Церковь, якобы она учит, что миропомазание и священство враждебны друг другу. Этого никто не говорит, а говорят и учат, согласно канонам – правилам древней Церкви, что, по миропомазании, нужно снова рукополагать. А почему? Выяснено выше.

XV

Старообрядец. «Но, ведь, и ваша Церковь так же, как и старообрядческая, принимает священнослужителей от ереси второго чина чрез миропомазание в их санах, явно преступая таким образом и ответ Вальсамона, и послание к Мартирию, в мнение Захария Копистенского относительно этого предмета. Так не очень давно восточная церковь приняла чрез миропомазание клириков мелхитов в их степенях. В книге «О правилах и чинопоследованиях» об этом читаем: «В 1861 г. Константинопольский Синод принял в общение вместе с мирянами и клириков сирийских мелхитов в их прежних степенях: См. в «Руководстве для сельских пастырей» 1861 г. № 3, письмо Архимандрита Антонина. Клирики мелхиты, как сообщает о. Архимандрит, приняты были, как и миряне, чрез миропомазание (стр. 158 и примечан.).

Так в 1862 г. принят католический священник Гете в своём сане. Об этом в журнале «Воскресное Чтение» за 1862 г., в статье: «Присоединение к православию аббата Гете», после краткого указания причин, побудивших этого аббата, или по-русски сказать священноинока (иеромонаха), присоединиться к господствующей в России церкви, повествуется: «Присоединение аббата Гете к православию последовало в Июне месяце настоящего 1862 года. Св. миропомазание совершал над ним о. протоиерей И.В. Васильев и, по желанию самого аббата, нарек ему православное имя Владимира, в честь равноапостольного просветителя России. На другой день совершена была в новосозданной правосл. церкви Божественная литургия, и как всякий католический священник, чрез самое действие вступления в православие, становится православным священником, то и вновь присоединенный отец Владимир Гете присутствовал при Богослужении уже в рясе и подряснике, наподобие наших священников, возложив на себя кроме того поверх рясы епитрахиль. – В этот день он в первый раз сподобился принятия Тела и Крови Христовой, по чину нашей православной Церкви, как православный священник» (14-го Ноября № 31, стран. 778).

Православный. Во всём том, что вы сейчас привели, справедливо только то, что Гете и клирики мелхиты были приняты в их прежних степенях священства. – Но как? Гете был принят не чрез миропомазание, что мы ниже и докажем вам, а третьим чином – чрез покаяние с отречением от ересей. Сирийские-же клирики мелхиты Константинопольским Синодом приняты в общение вместе с мирянами, как сказано в письме Архимандрита Антонина, чрез миропомазание. – Но с новым-ли рукоположением, или-же, с сохранением прежних степеней священства, без нового рукоположения – об этом ни Сергий епископ Вятский, ни Архимандрит Антонин не говорят. – Наоборот, Сергий, епископ Вятский, в том-же примечании, из которого вы привели выдержку не целиком, а часть только, – говорит: «Но такой образ принятия клириков (т. е., что их приняли чрез миропомазание – вторым чином), очевидно, был следствием недоразумения; по древним правилам церкви, как мы видели, принимаемые в своих санах священства не миропомазывались, а представляли только письменное отречение от заблуждений» (стр. 158).

Итак, не законом, не правилами вселенских и поместных соборов, не правилами св. Апостол и Отец вы хочете оправдаться, а каким-то довольно неясным письмом Архимандрита Антонина.

Да, если бы и так; то можно-ли ошибкой частных лиц, – «недоразумением» некоторых, – пользоваться и ставить это в закон?… «Что не по правилам, то в пример не приводится и что редкое – не закон Церкви» (Синтагма Матфея Властаря буква «В», гл. 3-я). – А вы свидетельством Антонина хотите оправдаться и на нём построить законность своего священства. Прямой-же, положительный закон Греческой Церкви свидетельствует, что, по миропомазании, следует снова рукополагать клириков-еретиков – в сан «в нем же беша» (см. выше). – Усову хорошо известно, что не всё то свято, что изложено печатно; что иное дело, летучие корреспонденции, попадающие, правда, иногда и в серьезные издания, и иное солидные исторические документы. – Точное и обстоятельное описание присоединения Гете содержится в донесении самого совершителя сего последнего, протоиерея о. Иосифа Васильева (от 20 Июля – 1 Августа 1862 года). – Донесение это обнародовано «Церковною летописью Духовной беседы». Оно гласит: «Во исполнение Архипастырского распоряжения я объявил ищущему присоединения к православ. Церкви аббату Гете соизволение Св. Синода на принятие его в недра православия и совершил сие последование следующим образом. После пятидневного говения и присутствия при Богослужениях, в субботу 15 Июля, в 8 часов утра, аббат Гете предстал пред аналоем, на котором положены были св. Крест и Евангелие. На обычный вопрос: «Чего он желает? ищущий присоединения отвечал, что желает присоединения к прав. Церкви, которую признает единою истинною, соборною и Апостольскою и в которой обещает верно пребыть до последнего издыхания». На второй вопрос: «Что нашел неправославного в Римско-католической церкви»? он отвечал подробным изложением заблуждений папских и отречением от оных, а потом изложил полное исповедание православной веры. За сим, после приличного наставления с моей стороны, аббат Гете преклонил колена и над его главою прочитана была мною присоединительная молитва по чиноположению. – Обряд кончился лобызанием св. креста и евангелия» – (Декабрск. № стран. 900–901). Вот авторитетное слово самого совершителя присоединения! О. Васильев не совершал св. миропомазания над Гете. – Гете принят в недра православия третьим чином. Далее – в той же «Летописи» присоединено следующее замечание: «Считаем весьма не лишним заметить здесь, в предупреждение могущих возникнуть недоумений, что журнал «Странник» (а «Воскресное Чтение», как то и указано в нём перепечатало свою заметку из «Странника») не осмотрительно впал в грубую ошибку, когда сказал, что о. В. Гете при этом был миропомазан».

Если православная Церковь признает действительным священство Римской Церкви, то почему она будет отвергать её миропомазание и повторять это таинство над священником, без всякого сомнения, уже миропомазанным? Такая несообразность возможна только у наших раскольников» (там же стр. 901, примеч.). – Сейчас-же по выходе в свет Декабрьского № «Церк. Летоп. Дух. Бесед». появилось разъяснение и в «Страннике». Перепечатав донесение о. Васильева, редакция «Странника» в особом примечании к нему заявила: «В Сентябрьской книжке Странника, в известии о присоединении аббата Гете, священный обряд присоединения назван миропомазанием. В этом случае редакция буквально повторяла выражение Парижского корреспондента. Теперь, когда в Церковной Летописи Духовн. Бесед от 22 Декабря напечатано приводимое здесь официальное донесение, спешим довести до сведения наших читателей, что миропомазание над аббатом Гете, при его присоединении, не было совершено, – как действительно, и не следовало по правилам нашей православной Церкви» (Декабрьск. № 1862 г., стр. 517, прим.).

Таким образом, ссылка на мелхитов и на Гете и несправедлива, да и не может оправдать незаконный чиноприем вашими предками м. Амвросия.

Старообрядец. Усов указывает и другие доводы, именно: «В Истории Русской Церкви» Митроп. Макария повествуется: «Согласившись с мнением собора, бывшего в марте (1655 г.), Никон тут-же передал нашему владыке (Макарию), патриарху (Антиохийскому), шесть священников, приведенных в плен из Польши, как видно из описания, униатских, которых потом Антиохийский первосвятитель и присоединил всех к православной Церкви не чрез крещение, а чрез миропомазание» (т. 12, стр. 174). А что они оставлены в своих санах, об этом говорится в книге «О правилах и чинопоследованиях»: «В древней практике нашей Русской православной Церкви находим так же мало примеров принятия неправославных клириков, как и в практике Церкви Восточной. Примеры сии относятся к принятию клириков униатов, рукоположенных униатскими епископами. Именно: в одном рукописном патриаршем сборнике половины 17 века, принадлежащем Московской Синодальной библиотеке (рукоп. № 424), между прочим записано: месяца мая в 28-й день 1655 г. белорусцу попу (имени не сказано) вместо его ставленныя грамоты дана благословенная грамота новая к церкви преображению Спасову, в подмосковную вотчину стольника Александра Даниловича Леонтьева…, в попы он поставлен, по благословению Антония Митропол. Киевского Селявы (униата), Андреем Смоленским (униатом)… Того-же дня белорусцу-же попу Василию Минину благословенная к прежней церкви великомученика Сергия в Бельском уезде, в Юрьевскую волость. Ставлен в попы Сергием, Архиепископом Смоленским в 162–1654 году… Того-же дня белорусцу попу Исидору Исаеву сыну благословенная к прежней-же церкви к Николе чудотворцу в Белевский уезд в Чечатскую волость поставлен в попы Андреем Архиепископом Смоленским в 161-м 1653 году… А все они свидетельствованы Антиохийским патриархом Макарием (бывшим тогда в России). И священник Черный Иов, его-же патриархов, их исповедовал» (стр. 159–160). – А как «все они свидетельствованы Антиохийским патриархом Макарием», – на это ответ находим в выше приведенной выписке из истории Макария, где говорится, что «он всех их присоединил к православной Церкви… чрез миропомазание». – Кроме этих, приняты и другие униатские священники чрез миропомазание в их санах. В той же книге «о правилах и чинопоследованиях» читаем еще: «В той же рукописи под 1656 годом, записано: в 7 день февраля дана благословенная грамота попу Лукиану Тимофееву сыну в церкви Рождества Пресвятыя Богородицы в Смоленский уезд, в село Лопкову, а ставленник он Смоленского Архиепископа униатского Андрея… И ту (ставленую) грамоту взял у него Тверской Архиепископ Лаврентий, а его, попа, велел миром помазать… Того-же февраля в 8-й день (дана) благословенная грамота вместо старые попу Трофиму Спиридонову сыну к церкви Рождеству Богородицы, в Бельский уезд, в Биберскую волость, в Монину слободу, а ставленник он был Смоленского архиепископа Леона униата. И под началом на Москве в чудовом монастыре был и миром помазыван. Также приняты попы Феодор Петров сын и Трофим Кодратов сын» (стр. 160–161). Бывали даже примеры, что восточная церковь принимала чрез миропомазание в своих санах даже тех, которые у ней получили рукоположение в священные степени, если они, по отпадении от неё в какое-либо заблуждение, снова возвращались к ней. Так об известном Арсении Греке, бывшем справщике на печатном дворе при Никоне, история свидетельствует, что он поставлен в священники епископом Каллистом и затем определен в игумены Богородицкого монастыря, что на острове Кафе. Чрез несколько времени после этого он уклонился в магометанство, но потом снова обратился в греческую веру. Тогда патриарх Паисий взял его с собою в Москву, где он и остался на жительство. По некоторым подозрениям, здесь его потребовали к допросу, на котором он дал о себе между прочим такое показание: «В том он (Арсений) пред Богом грешен и пред Государем виноват, что таковы дела, (что принимал магометанство) Царскому Величеству не известил, а обусурманен де он невольно. – Когда-же он после того пришел в Волошскую землю, то митрополит Янинский Иоасаф его, Арсения, в вере исправил и миром помазал. Да и патриарху Паисию он объявил-же и покаяние принес. И патриарх в том его простил и благословил, и грамоту прощальную и благословенную ему дал, и та грамота патриархова ныне у него, Арсения. А государя он не известил потому, что его Паисий простил и служить ему велел» (Истор. Макария т. 12, стр. 161).

Православной. Св. Григорий Богослов в слове «На Святые Светы явлений Господних» писал: «Что редко, то не закон для Церкви, так как одна ласточка не показывает весны, или одна черта не делает геометром, или одно краткое плавание мореходцем» (т. 3-й, по изданию 1889 г., 218 стр.); посему и те доводы, которые вы привели, не могут оправдать чиноприема, совершенного вашими предками над м. Амвросием. – Если, по недоразумению некоторых принимавших, и были приняты чрез миропомазание, с оставлением в санах, в 1656 г. униатские священники: Лукиан Тимофеев, Трофим Спиридонов, Феодор Петров и Трофим Кодратов, то это сделано было прямо-таки по недоразумению Тверского архиепископа Лаврентия (стр. 161-я) и вопреки законам Церкви, которые (т. е. законы – правила нашей правосл. Церкви) повелевают клириков, еретиков второго чина, по миропомазании рукополагать снова, о чём мы выше говорили. Вы-же говорите, что «Церковь наша принимает священнослужителей от ереси второго чина чрез миропомазание, оставляя в своих санах». – Иное дело Церковь, иное дело «Тверской архиепископ Лаврентий», который, принявши чрез миропомазание попа Лукьяна Тимофеева, и оставил его в сущем сане». – При этом, принимая Амвросия, ваши предки руководствовались не примером чиноприема Лукьяна Тимофеева архиепископом Лаврентием, а 8-м правилом 1-го вселенского собора, в котором ни слова не говорится о миропомазании, а повелевается принимать третьим чином. – Св. Григорий Богослов хиротонию еретиков второго чина отметал, как «чуждую» св. соборной Церкви, а вы св. отцу – предпочитаете архиепископа Лаврентия, который мог ошибаться, заблуждаться, и на ошибке, недоразумении, заблуждении одного епископа хотите укрепить здание своей Церкви и оправдать совершенный вашими предками чиноприем над Амвросием… И «как одна черта, проведенная каким-либо человеком и одно краткое плавание, совершенное кем-либо, не делает совершивших это ни геометром, ни мореходцем, так и совершенный чиноприем архиепископом Лаврентием над попом Лукьяном Тимофеевым и др. не делает это законом, обязательным для руководства всех, в особенности для руководства св. Церкви, которая чиноприем Лаврентия не возвела в закон для себя, – не приняла в руководство… По свидетельству св. Василия Великого св. Дионисий не считал нужным перекрещивать Монтанистов, что св. Василий называет ошибкой, не видя никакого основания принимать без крещения таких еретиков, которые крестятся в Отца и Сына, в Монтана и Прискиллу: «Те и не крещены, писал св. Отец, которые крестились в то, что нам не предано. Посему если и укрылось это от великого Дионисия, то нам не должно держаться подражания ошибке, потому что несообразность сама собою видна и очевидна всякому, кто хотя несколько способен рассудить» (Первое послание к Амфилохию, прав. 1-е в творен. Василия Великого). – Так, если архиепископ Лаврентий и др. по недоразумению и приняли некоторых «униатских попов» чрез миропомазание, оставив в сущем сане, «мы не должны держаться подражания ошибке, ибо «несообразность сего чиноприема очевидна всякому, кто, хотя несколько, способен рассудить».

Укажу и еще Вам пример, вот св. Феодор Студит писал, «что второй брак не имеет венчания, и посему не сочетавается священником; он не предан, а допускается тогда, когда будет исполнена какая-либо епитимья, наложенная священническим судом, после чего они (второбрачные) могут и приобщаться Божественных даров, получая благословение чрез это, как-бы при венчании, второстепенным образом, по снисхождению… И какой пресвитер станет венчать его, получив от отцов запрещение даже просто присутствовать на его пиршестве»? (часть 1-я, стр. 300–301). – Так, можно-ли на основании только этого свидетельства св. отца второбрачных не венчать и не сочетавать чрез иерея? Соблюдают-ли это учение св. отца сами, глаголемые, старообрядцы поповского толка? Не предпочитают-ли они прямой закон Церкви, другие правила, повелевающие и второбрачных иерею венчать, – учению, мнению одного св. отца? Конечно так. И в старопечатных потребниках положено и над второбрачными совершать таинство брака священнику.

Как посмотрели-бы вы и Усов на такого иерея, который, основываясь на указанном свидетельстве св. Феодора Студита, стал-бы требовать, чтобы над второбрачными священник не совершал таинства св. брака, а просто, после известной епитимьи, стал-бы допускать второбрачных до св. причащения, говоря, что чрез это второбрачные «получают благословение второстепенным образом»… Конечно, и вы и Усов признали бы действия такого иерея ошибкой, недоразумением и никоим образом не стали бы следовать ему, а тем более не стали-бы действия такого иерея – приписывать всей Церкви…

Судите также и о чиноприеме униатских попов, принятых, в сущем сане чрез миропомазание Лаврентием архиепископом Тверским и др. и не ищите в деяниях, поступках сих лиц ни оправдания себе, ни обвинения св. Церкви.

Что касается до Арсения Грека, то тот-же Макарий, ссылку на которого поместил в своей книге Усов, приводит показание Арсения, который на допросе сказал, что он «Униатом и бусурманином не бывал» и что турки «чинили ему многое истязание и платье с него сняли и камилавку; надели на него чалму и вкинули его в тюрьму…, откуда он ушел в мутьянскую землю, а бусурманом не бывал» (Т. 12, стр. 160); значит все его «бусурманство состояло в том, что он сидел в тюрьме у турок, которые его мучили, надели на него чалму и бросили в тюрьму». Если-же он был исправлен и миром помазан, якобы, янинским митрополитом Иоасафом, а затем «Паисий-де простил и служить ему велел», то это произошло от того, что Паисий не знал Арсения и всех его похождений, о чём Паисий и писал Царю в июле 1649 г., что «Арсений не его старец», что он «про него не ведал». – Во всяком случае и это не довод, не доказательство от закона и правил к оправданию Амвросия. – Преподобный Никон – Черные-Горы в 28 слове писал: «да испытует Владыко мой честь твоя смотрительных силу, и отнюдь не приимати ниже в беседу, яко от таковых смотрительных развращенная тех толкования… Бегати-же нужно есть немогущих праве разумети таковая смотрительная, яже и предлагают» (Тактикон, лист. 156 обор.). – Так вот преподобный отец – «смотрительные», частные случаи строго воспрещает брать в доводы, в доказательства, и приводить их на беседах: – «отнюдь не приимати в беседу», а вы всё время только и бьетесь и приводите примеры, частные и редкие случаи, которыми и хотите защититься.

Старообрядец. Но я, кроме выше указанного 8 правила и толкования Аристина на оное, – больше правил не могу привести, да и Усов больше не привел. Но вы показали, что в 8-м правиле первого собора о миропомазании не говорится, с чем и я согласен теперь. – Но что-же вы скажете по поводу чиноприема, совершенного над униатскими священниками патриархом Макарием, о чём я выше прочитал из книги Усова?

Православный: Разберем и это свидетельство. – Дело в том, что Усов из двух разных сказаний сплел одно и тем, мне кажется, подтасовал факты. Из истории Макария Усов привел следующую выдержку: «Согласившись с мнением собора, бывшего в марте 1655 г., Никон тут-же передал нашему Владыке (Макарию) патриарху шесть священников, приведенных в плен из Польши, как видно из описания, униатских, которых потом Антиохийский Первосвятитель и присоединил всех к православной Церкви не чрез крещение, а чрез миропомазание» (12 т., стр. 174–175).

Хорошо. Но оставил-ли их Макарий или патриарх Никон в сущем сане, или-же снова рукоположены были эти священники – о том ни слова не сказано в истории Макария. – Усов говорит, что «они оставлены в своих санах» и ссылается на книгу «о правилах и чинопоследованиях» страницы 159–160, где говорится, что 28 мая 1655 г. выданы «благословенные грамоты» белоруцам попам: одному к церкви «Преображению Спасову – в подмосковную вотчину, другому – Василию Минину к церкви великомученика Сергия – в Бельский уезд, в Юрьевскую волость», а третьему – Исидору Исаеву «к церкви Николае Чудотворцу – в Белевский уезд в Чечатскую волость». О всех этих трех (а не шести, коих, по истории Макария, Антиохийский патриарх Макарий принимал чрез миропомазание) священниках сказано: «а все они свидетельствованы Антиохийским патриархом Макарием (бывшим тогда в России). И священник черный Иов, его же патриархов, их исповедовал». Таким образом, как оказывается, эти «три попа белорусца» были только «свидетельствованы» п. Макарием, а чиноприем их совершал «Черный священник Иов», – но не чрез миропомазание, а «их исповедовал», т. е. чрез покаяние. Усов-же прием шести священников Макарием, о чём повествуется в истории Русской Церкви (т. 12, стр. 175), сплел, соединил в одно со сказанием о трех попах белорусцах, кои только «свидетельствованы» были Макарием, а принимал их священник Иов – чрез покаяние. Дальнейших-же слов из книги «о правилах и чинопоследованиях» Усов и совсем не привел; а между тем они имеют большое значение в решении вопроса о чиноприеме выше сказанных белорусских попах. Приведем их. «Сии примеры, читаем там, показывают, что древняя Церковь наша признавала рукоположение униатов истинными и не повторяла оные, но принимала обращающихся к православию клириков чрез одно покаяние, вручая лишь им новые ставленые грамоты, вместо прежних, которые даваемы были им униатскими епископами. С таким образом принятия их, как видно, согласен был и Антиохийский патриарх Макарий, без сомнения потому, что этот образ принятия униатов нисколько не противоречил ни древним правилам Церкви вселенной, ни современной практике Церкви восточной» (правилах и чинопоследованиях, стр. 160). Итак, ясно, что священники белорусцы, о которых говорится в книге епископа Сергия, были приняты не вторым, а третьим чином, почему и оставлены были в своих санах.

(Окончание следует).

Иерей Д. Александров

Обратимся теперь ко второй группе взглядов по вопросу о происхождении хлыстовщины, признающей эту секту явлением совершенно самобытным, независимым ни от каких внешних влияний.

Первым, высказавшим мысли о самобытности хлыстовской секты, был А.П. Щапов. В статье «Умственное направление русского раскола», помещенной в 10 и 11 кн. журнала Дело за 1867 г., он излагает свой взгляд следующим образом: хлыстовщина, по мнению г. Щапова, образовалась из остатков языческих религиозных воззрений, которые сохранялись в народной памяти вплоть до появления хлыстовщины, благодаря деятельности волхвов и кудесников. Волхвы и кудесники, эти представители древне-языческого культа финско-славянской народности, в течение долгого времени являлись сильной оппозицией распространению христианства в форме восточного православия. Благодаря им, Русь долго отстаивала свои языческие воззрения. «Кудесники, по выражению г. Щапова, как представители финско-славянского миросозерцания, всегда поддерживали в народе национально-языческую антипатию к церковно-византийскому христианскому учению».¹⁷⁵ До XIII в. они производили открытые восстания против проповедников христианского учения как на северо-востоке русской земли, так и по украйнам, где чудь преобладала над русским населением».¹⁷⁶ Для большей части народа они являлись тем же, чем являются священники для православных христиан. В указе Алексея Михайловича отмечается, как обычное, следующее явление: «многие люди, забыв Бога и православную веру, в городах и уездах бывают со многим волхвованием и чародейством: волхвов и чародеев и богомерзских баб в домы к себе призывают и к малым детям, и те волхвы над больными и младенцами чинят всякое бесовское волхвование и от православия всех православных христиан отлучают».¹⁷⁷ Антипатия к церкви и её богослужению поддерживалась волхвами и кудесниками вплоть до самого появления сект пророчествующих. – Но одним пассивным недоброжелательством здесь дело не ограничивалось. Они старались поддерживать языческое богослужение, которое церковными писателями называется «идольским сборищем». Эти идольские сборища были весьма похожи на радения наших хлыстов. По словам тех же духовных писателей, здесь «быша радость бесовская», происходили пляски мужчин и женщин, распевались «песни бесовские, мирские и приязныя», при этом пении «главами качали, кликали коляды, овсеня и плуга», и тут-же «совершалось мужам и женам и отрокам великое прельщение и падение, женам замужним беззаконное осквернение и девицам растление». Секте «людей Божиих» оставалось дать только этим религиозно-языческим сборищам догматическую форму и санкцию своих моленных соборов и радений.

В XVI и особенно XVII в. в народе распространяется церковная грамотность. Волхвы и чародеи захватываются этим просветительным движением времени, и вот среди них появляются грамотные волхвы, которые и облекают старое языческое, финско-кудесническое миросозерцание в форму церковно-книжного учения.

С возникновением раскола, волхвы кудесники, шаманы и чародеи стали обращаться в пророков и расколо-учителей. Но при этом шаманство нисколько не ослабевало и не теряло своего значения. Обличье пророков и пророчиц только прикрывало их шаманство, которому теперь был придан вид христианско-пророческий.

«Таким образом, обобщает свою мысль г. Щапов, чудско-славянское кудесничество заключало в себе все элементы для развития кудесническо-пророческой секты людей Божиих и под влиянием двоеверного, христианско-мифологического книжного учения постепенно само собою преобразовывалось в чародейно-расколоучительную и волшебно-пророческую секту. От волхвов-пророков и чародеев-расколоучителей, и черниц, и девиц-раскольниц, кудеснически бившихся о землю, от галлюцинационного видения отверстых небес и т. п. оставался один шаг до христиански-шаманствующих пророков и пророчиц людей Божиих… И вот в конце же XVII и в начале XVIII в. Данила Филиппов и Иван Тимофеев Суслов положили начало секте людей Божиих».

Раскрывши мысль о вероятности происхождения хлыстовщины от древнерусского шаманства, так сказать, путем историческим, г. Щапов подтверждает свою мысль указанием на существующее сходство между хлыстовщиной и славянским язычеством. Сходство это, по мнению г. Щапова очень большое и замечается как в теоретическом учении, так и в культе.

Таков взгляд г. Щапова. Взгляд этот нельзя не признать крайним. В самом деле, г. Щапов утверждает, что хлыстовщина, главным образом, возникла на почве народной финско-славянской, а не на церковно-византийской. Но с этим решительно нельзя согласиться. Хлыстовщина родилась главным образом на почве христианских воззрений. Это доказывается тем, что их учение о перевоплощениях Сына Божия, о таинственной смерти и таинственном воскресении, о присутствии в их среде Св. Духа и т. д. могло возникнуть, конечно, только на почве христианской, но никак не на языческой: ничего подобного не было в древнерусском язычестве. Равным образом и мораль хлыстовская заимствована сектантами из христианства. Но, утверждая это, мы далеки от мысли, что хлыстовщина не имеет в себе ничего языческого. Напротив, мы признаем влияние язычества на образование хлыстовщины, но говорим только, что влияние это было на втором плане, первое же место занимало христианство.

Г. Щапов элементы для образования хлыстовщины видит в глубокой древности, и именно в языческом чудско-славянском кудесничестве. Не то думает по вопросу о происхождении хлыстовщины проф. Н.С. Тихонравов. Мнение уважаемого профессора весьма оригинально и совершенно одиноко. Н.С. Тихонравов не считает хлыстовщину самостоятельной сектой, он отождествляет её с ересью стригольников, явившеюся на Руси во второй половине XIV т. и, поэтому, признает, что те причины, которые вызвали ересь стригольников, породили и хлыстовщину. Обстоятельства же, вызвавшие ересь стригольников, были таковы. XIV в. в Европейской истории оставил по себе мрачную память: это был век «черной смерти». «Черная смерть» или чума обошла всю Европу и проникла к нам – на Русь. Как одна из эпидемических болезней и притом самая страшная, чума производила весьма сильное нравственное потрясение в жителях тех стран, где она гостила. Все находились в постоянном страхе, никто не был застрахован от смерти в каждую данную минуту. Все медицинские средства были недействительны. В эти-то минуты общественного бедствия народ, естественно, искал помощи и защиты у Бога. На Него одного оставалась еще надежда. Но искать и просить помощи у Бога одними своими молитвами бедствующий народ считал недостаточным и, естественно, обращался к лицам, облеченным силою свыше, к лицам иерархическим. Но каково было возмущение народа, когда он увидел своих духовных руководителей беспечными, холодными формалистами, привязанными к мертвой букве и предпочитающими эту букву духу, который животворит. Всё то уважение, которое народ питал к лицам иерархическим, совершенно уничтожилось в эти минуты общественного бедствия. Последовательные люди не остановились на этом и пришли к мысли о совершенной ненужности иерархии и предлагаемых ею средств спасения, о возможности каждому христианину самому, без всяких посредств, искать непосредственного общения с Богом. Найдены были для этого средства, при помощи которых можно было сделать себя сосудом, достойным для восприятия Божества. Этими средствами были: самобичевание, воздержание от законного брака (при допущении открытого разврата в незаконных связях), пост, молитва и пр. Так явились западные мистические секты гейслеров и флеггеллатов. – Это же явление повторилось и у нас, на Руси. Занесенная с запада немецкими купцами в Псков и Новгород чума произвела точно такие же последствия, какими сопровождалась она и в западной Европе. И у нас, на Руси, послышался ропот на пастырей и на всю церковь со всеми её постановлениями, обрядами, таинствами и пр. Через два года после чумы официально стало известно о возникновении ереси русских стригольников – хлыстов.

Так, по мнению Н.С. Тихонравова произошла ересь стригольников-хлыстов.

Не станем входить в рассуждение о том, так-ли, как думает уважаемый профессор, или иначе возникла ересь стригольников, такие ли обстоятельства вызвали эту ересь, какие указывает Н.С. Тихонравов, или иные: это не имеет отношения к нашему предмету. Предмет нашего рассуждения – вопрос о происхождении хлыстовщины. Но этот вопрос должен быть решен совсем не так, как думает проф. Тихонравов. Не эти обстоятельства, на какие ссылается проф. Тихонравов, и не XIV в. породили секту людей Божиих, – она появилась гораздо позднее и была вызвана другими причинами. Об этом подробно мы будем говорить во второй части своего рассуждения; теперь же раскроем основную ошибку, в которую впадает уважаемый профессор и которая обусловливает собою неправильность его взгляда о происхождении хлыстовщины.

Грубая ошибка Н.С. Тихонравова заключается в том, что он отожествляет секту хлыстов с ересью стригольников. Мы недоумеваем, каким образом мог допустить такое отожествление Н.С. Тихонравов, но что это отожествление им допущено, – в этом не может быть никакого сомнения. Он прямо говорит в своих лекциях: «Через несколько (двух) лет после прекращения язвы Псковской и Новгородской, летописцы записали о появлении в наиболее потерпевших от моря городах Новгороде и Пскове – русских хлыстов.¹⁷⁸ Он приводит даже основание для такого отожествления. Для этого он становится на почву палеографии и приходит к заключению, что слово стригольник значит собственно хлыст. «В памятниках Новгородских и Псковских, говорит он, это слово (стригольник) имеет такую форму: стрекольник или стрегольник; но так как е в Новгороде пар. заменяло собою и, то и могло явиться слово стрикольник или стригольник. В духовной Владимира Мономаха встречается слово стрекать, т. е. бить себя каким-нибудь хлыстом, плетью или жгутом, стало быть, слово стригольник буквально соответствует русскому слову хлыст».¹⁷⁹ Впрочем, это основание приведено им как-то вскользь, в примечании, и направлено собственно к разъяснению слова стригольник, а не имеет специальной цели доказать тождество стригольников с хлыстами. В общем же течении его мыслей это тождество хлыстов с стригольниками является несомненным для Тихонравова, не требующим для себя никаких доказательств. Его лекция о стригольниках-хлыстах производит такое впечатление, что он не допускает даже возможности сомневаться в тождестве хлыстовщины с стригольничеством и думать, что хлыстовщина и стригольничество это совершенно различные – как по характеру своего вероучения, так и по времени своего появления, – русские секты. Поэтому в его рассуждениях о стригольниках-хлыстах мы не найдем, кроме отмеченного уже, доказательств в пользу мысли о тождестве этих двух сект.

Это обстоятельство, т. е. отсутствие доказательств мысли о тождестве хлыстовщины и стригольничества дает нам право при рассмотрении взгляда Тихонравова стоять на почве общих рассуждений, не вдаваясь в подробности.

История располагает очень скудными сведениями о русских стригольниках. «Всё, что мы знаем о стригольниках, заключается почти в одних посланиях, которые приписываются… царьградскому патриарху Антонию».¹⁸⁰ Но этих скудных сведений вполне, однако, достаточно для того, чтобы видеть, что между хлыстовщиной и стригольничеством существует большое различие. Стригольники отвращались от пастырей церкви, как от незаконных, поставленных на мзде;¹⁸¹ затем, переходя к рассмотрению жизни пастырей, они находили, что архиереи и монахи собирают себе много имения, а белое духовенство берет поборы с живых и мертвых и дурно живет; отсюда они выводили, что не нужно принимать ни учения, ни священнодействий от наших пастырей, что все священнодействия их не действительны: не нужно принимать от них ни крещения, ни покаяния, ни евхаристии, ни петь над умершими, ни приносить за них приносов. Отвергнув иерархию, еретики естественно должны были право учительства усвоить мирянам, а священнодействия по возможности вовсе устранить. Каяться, говорили они, можно и без священника, припадая к земле, евхаристию нужно понимать в духовном смысле; другие таинства и обряды вовсе не нужны. Некоторые доходили до отрицания соборов, даже евангельских и апостольских писаний, другие отвергали еще воскресение мертвых. Относительно нравственной жизни они все одинаково придерживались идей аскетических, отличались строгой жизнью и постничеством.¹⁸²

Сравнивая изложенное учение стригольников с учением хлыстов, мы действительно видим, что между хлыстами и стригольниками могут быть указаны некоторые черты сходства. Так, отрицательное учение у тех и других одинаково; есть сходство и в нравственном учении. Но, как мы уже замечали, по отрицательному учению никогда не следует говорить о полноте сходства известных религиозных учений, а тем более о тождестве их.

Отрицательное учение одинаково у всех сектантов, даже у таких, о сходстве которых между собою никто и не говорит. Сходство в нравственном учении также ничего не говорит. Какая-же секта, отделяясь от церкви, становит себе задачей угождение плоти и удовлетворение всех её потребностей? Все они, по крайней мере, на первых порах стремятся к нравственному самоусовершенствованию и возвышению духа над плотью. Когда говорят о тождестве двух сект, то обыкновенно разумеют тождество главных идей, лежащих в основе каждой из них и тождество особенностей (если не всех, то по крайней мере некоторых), характеризующих эти секты. Ни в том, ни в другом отношении между хлыстовщиной и стригольничеством тождества нет. По общему признанию, секта стригольников есть секта рационалистическая, тогда как хлыстовщина – секта мистическая. В стригольничестве нет ни одной особенности, которые характеризуют хлыстовщину: нет ни перевоплощений, ни радений, ни других странностей секты хлыстов. С другой стороны, и в хлыстовщину не вошли те особенности, которые были в стригольничестве. У хлыстов нет покаяния земле, что было у стригольников. Всё это ясно говорит, что о тождестве между хлыстовщиной и стригольничеством не может быть и речи, следовательно, относительно происхождения хлыстовщины должно быть представлено другое объяснение, чем то, какое предложено г. Тихонравовым.

Если Н.С. Тихонравов возникновение хлыстовщины относит к XVI веку и отождествляет её с стригольничеством, то г. Милюков думает совсем иначе. Он начальный момент истории хлыстовщины приурочивает к концу XVII ст. и ставит её в тесную связь не с стригольничеством, а с беспоповщиной.

По его мнению, хлыстовщина получила своё начало в той же обстановке, в которую сложилась беспоповщина. На это указывает, прежде всего, некоторое сходство, существующее между хлыстовщиной и беспоповщиной. Сходство это замечается во 1) между обстановкой культа хлыстов и обстановкой раскольнических собраний в первое время существования раскола. Белые рубахи и зажженные свечи радеющих, как будто, напоминают ожидания светопреставления первыми раскольниками; более старые песни и по форме, и по содержанию примыкают к народной поэзии, служа проводником народных воззрений на страшный суд, на райские места и т. п. Двуперстное крестное знамение и осьмиконечный крест, употребляемые хлыстами, – также напоминают о происхождении секты.¹⁸³ Во 2-х, нравственное учение хлыстов также похоже на мораль беспоповцев. «Двенадцать заповедей Данилы Филиппова ближе всего напоминают те учения, которые приняты были беспоповщинской общиной на Выгу около 1700 года».¹⁸⁴ На ту же связь хлыстовщины с беспоповщиною указывает даже то обстоятельство, что хлыстовщина возникает из чисто народных слоев, где сильно распространен был раскол и что обрядовая сторона была первою, которая была разработана в секте; догматическое же учение хлыстов было разработано гораздо позднее вероятно уже в нашем столетии.

Затем, основателем секты «людей Божиих» является один из учеников того самого чернеца Капитона, от которого, по сказанию Евфросина, пошла проповедь самосожжения. Место зарождения этой секты находилось недалеко от Романовского и Пошехонского уездов, в которых шла усиленная проповедь самосожжения. Всё это дает повод г. Милюкову думать, что хлыстовщина стоит в тесной зависимости от беспоповщины и является как бы прямым её порождением.

Но г. Милюков забывает, что секта «людей Божиих» возникла на самом деле раньше образования беспоповщины. Если верить хлыстовским преданиям, то начало этой секты относится к 30-м или 40-м годам XVII столетия. Во всяком случае нужно допустить, что она появилась впервые не позднее половины этого столетия. Образование же беспоповщины относится к последней четверти XVII в. Говорить после этого о связи и вырождении хлыстовщины из беспоповщины совершенно нельзя. – Вследствие такой именно исторической неточности, сам г. Милюков иногда попадает в странное положение. Он признает, что основателем секты хлыстов был ученик Капитона; признает также и то, что этот Данила Филиппов дал своим последователям 12 заповедей. Это последнее, без сомнения, могло случиться не позднее половины XVII в. Между тем, почти такие же заповеди были даны Андреем Денисовым своим последователям уже около 1700 года. Каким же образом могло случиться заимствование их хлыстами у беспоповцев? Не говорим уже о том, что ни учение, ни культ хлыстов (кроме обстановки) не представляют ничего сходного с беспоповщиной.

Перейдем теперь к последнему мнению рассматриваемой группы. Оно принадлежит г. Барсову Н. и св. Рождественскому.

Н. Барсов, утверждая, что хлыстовщина представляет собою явление вполне самобытное, особенное внимание останавливает на одном факте, именно – на знакомстве основателя хлыстовщины Данилы Филиппова с чернецом Капитоном, жившим в царствование Алексея Михайловича. Этот Капитон, приобретший себе известность своими аскетическими подвигами, из монастыря удалился в дремучие Вязниковские леса и здесь то пред своими довольно многочисленными последователями стал раскрывать мысль что «ни Церковь, ни таинства не нужны для спасения, что для этого достаточно одной молитвы и других личных подвигов богоугождения, а всякое внешнее содействие в жизни духовной излишне, прежде же всего нужно умерщвление плоти посредством строгого поста и других аскетических подвигов». Отсюда уже до хлыстовского самообожания оставался один шаг. Это и сделал ученик Капитона Данила Филиппов. Другой ученик Капитона Подрешетников, первый установил обряд причащения изюмом, каковой обряд употреблялся в хлыстовских кораблях до тех пор, пока при Лупкине не был заменен другим обрядом причащения – хлебом и квасом. При Лупкине и Адриане Петрове мы видим впервые хлыстовские радения в виде верчения и скакания. В таком виде представляет возникновение хлыстовщины и образование её учения и культа Н. Барсов.

Свящ. Рождественский повторяет те же доводы г. Барсова, излагая их несколько подробнее, с большею определенностью и связанностью; но при этом присоединяет еще указание на одну хлыстовскую песнь, по которой хлыстовщина зародилась среди аскетов, подвизавшихся в лесах кинешемских.

Не трудно видеть, что всех этих доводов Н. Барсова и свящ. Рождественского, приводимых этими исследователями в доказательство мысли о полной самобытности хлыстовщины, слишком недостаточно для того, чтобы считать их мысль твердо обоснованною. Названные исследователи ограничились простым указанием того, что секта хлыстов первоначально возникла без всяких сторонних влияний. Но этого мало для исследователей, решающих вопрос о самобытном происхождении секты «людей Божиих». Им нужно было выяснить, что названная секта самобытно не только в первоначальном моменте своего возникновения, но совершенно самобытна и в тех элементах, из которых сложились её вероучение, мораль и культ, что эти элементы не представляют собою чего-либо заимствованного отвне и только лишь переработанного, а являются всецелым произведением национального духа, обязанными своим происхождением исключительно ему одному. Но этого у них и нет. Поэтому взгляд этих исследователей производит впечатление чего-то неполного, неоконченного. Он требует много дополнений и разъяснений: и тогда только мысль о самобытности хлыстовщины получит надлежащую полную обоснованность. Обратимся к последней из указанных нами категорий взглядов по занимающему нас вопросу.

К этой категории принадлежит, как мы уже заметили, мнения тех исследователей, которые считают хлыстовщину продуктом соединения богомильских идей с самобытно выработанным народным мировоззрением. Так именно думают Е. Барсов и Корнеенко.

Е. Барсов, разбирая сочинение Реутского, высказал мнение, что в нашей хлыстовщине слышатся отголоски восточных еретических учений (богомильства), смешанные с самобытно выработанными идеями русского народного духа. Эту мысль он обосновал некоторыми соображениями, довольно кратко и неполно. Г. Корнеенко устранил эту краткость и неполность в аргументации и представил мнение г. Е. Барсова в более совершенном и научно обставленном виде, таким образом то, что высказано г. Е. Барсовым относительно происхождения хлыстовщины, только повторено г. Корнеенко и поставлено на более научную почву.

Мы не станем подробно излагать мнения Барсова-Корнеенко, не станем приводить тех доводов, которые указаны этим двумя исследователями. Это значило бы передать целую половину журнальной статьи г. Корнеенко. А потому мы обратимся прямо к замечаниям относительно этого мнения.

Е. Барсов, а с ним вместе и Корнеенко, с одной стороны, признают, что в учении и быте хлыстов есть много сходного с богомильством, а с другой – соглашаются с тем, что в учении хлыстов есть идеи вполне самобытные, не зависимые ни от каких внешних влияний. В соединении этих двух элементов они и видят источник происхождения хлыстовщины. – Но мы уже заметили раньше, что те пункты учения хлыстов, в которых они согласны с богомильством, могли произойти не из богомильства, а совершенно самобытно, из общих законов человеческого духа, в их неправильном развитии. А теперь сделаем замечание, которое разъяснит, насколько справедливо рассматриваемое мнение и как относятся к нему сами защитники его.

Г. Корнеенко, изложивши учение богомилов и указавши черты сходства между богомильством и хлыстовщиной, сам же довольно чистосердечно заявляет, что все эти черты сходства могут быть объяснены совсем иначе, что сходные пункты в учении хлыстов и богомилов могли возникнуть не под влиянием богомильства, а совершенно самостоятельно, что подробно и обстоятельно тут-же и доказывает. Это обстоятельство весьма характерно: можно судить теперь, насколько верно мнение, если сами защитники его невольно приходят к совершенно противоположному результату.

На этом мы и оканчиваем свой критический обзор мнений по вопросу о происхождении хлыстовщины.

Подводя итог сказанному, мы получаем следующий вывод: ни одно из существующих мнений относительно происхождения хлыстовщины не удовлетворяет всем тем требованиям, которые обычно предъявляются ко всем гипотезам, претендующим на научное знание. Большинство из этих мнений (вся первая категория) грешит против логики и не имеет под собою твердой фактической почвы. Сравнительно меньшая часть мнений, имея в своей основе верную мысль (вторая категория), в развитии этой мысли или держится слишком крайних взглядов, или раскрывает её не с достаточной полнотой и обстоятельностью. Наконец последняя категория мнений старается соединить два совершенно разнородных в существе дела элемента и невольно в этом своём стремлении попадает в довольно странное положение.

Николай Высоцкий

Послание преосвященного Волынского к своему духовенству во второй своей части блещет теплотой и, напоминая заснувший в сердце пастыря идеал его служения и ярко освещая, насколько он далек еще от своего выполнения, вызовет ревность по нём; – первая же часть его возбудит, думается, справедливое противоречие со стороны духовенства, испытавшего всю горечь тяжкой материальной зависимости пастыря от пасомых и ищущего так усиленно за последнее время для пользы своей и врученной ему паствы более широкого и всестороннего образования.

То, что составляет самое горячее желание духовенства, о чём оно беспрестанно молит Бога, это – не только ослабить, а совершенно уничтожить свою материальную зависимость от прихожан, как одно из главных зол, расстраивающих добрые отношения между пастырем и паствой, которого, к нашему прискорбию, до сих пор не могут уничтожить «власть имущие».

То, что составляет болезнь века, его бессилие, о том преосвященный автор так сердечно сокрушается и не прочь бы вызвать его из старого, былого. Не думалось нам, с другой стороны, чтобы и образование духовенства, основанное в последнее время не только на богослужебном уставе и церковности, а сообразно с запросами времени стремящееся подняться до уровня правильного понимания и сотрудничества просвещенной мысли и деятельности, расширяющее духовный кругозор человека, чтобы это образование, дающее духовенству посильную возможность следить, обнаруживать и побивать нетерпимость к Церкви и Государству еретиков и нигилистов, послужило поводом к подрыву взаимной нравственной связи между пастырем и пасомыми.

Нам тяжело и больно раскрывать язвы материальной зависимости, о которых кому же бы и звать как не Архипастырю, не только знать, но и уметь излечивать. Бедное приходское духовенство знало всегда, что эти язвы составляют только его – крест, и всегда в праве было ждать и ждало сострадания, поддержки и даже возможного улучшения его положения…

Нельзя не согласиться с тем, что разобщенность между пастырями и пасомыми особенно в последнее время сильно ощущается везде. Живым доказательством этого служат развивающиеся в последнее время свободные и легкомысленные отношения православных к делам веры и благочестия, нередко прорывающиеся наружу и даже грубо и безудержно на глазах пастырей, конечно, вопреки их желанию и наставлениям. Но только причины этого печального явления первее и главнее всего заключаются: в совершенно не гуманном, как бы должно быть по времени, содержании духовенства, в грубой зависимости его в сем от своего же прихода и затем отсталости его, если не по школьному образованию, то в дальнейшем развитии – самообразовании – от передовых классов общества, друзей и врагов.

Благодарение Богу, что начинают хотя понемногу и по местам проходить те тяжелые времена, которые мучительным кошмаром легли и подавили жизнь и свободу духовенства! Когда духовенство исключительно кормилось только скудными подачками забитого, загнанного, обнищалого нашего сельского мужичка, когда – пастырь, учитель милосердия, дрожащей рукой и с опущенным взором принимал пятак из такой же дрожащей руки бедной с молящим взором сироты у еще свежей могилы погребенного кормильца: трагическая картина – кормление нищим нищего! Да тяжел и невмоготу тяжел этот устаревший порядок пропитания духовенства. Сколько нравственной муки заключается еще до сих пор в этом диком порядке – одним просить, брать, при всём отвращении, другим давать при всём пожалуй, презрении. Еще юношей пастырь Церкви, брошенный в массу народную, предоставленный неопределенному способу своего пропитания, не видящий с этой стороны ниоткуда никакой поддержки, с первых же шагов своей пастырской практики убеждается, каким диссонансом с жизнью звучат те чистые идеалы, которые он воспитал себе на школьной скамье и как вся его жизнь загромождена всем тем, что настойчиво противодействует их выполнению! Он должен быть образцом нестяжания, а у него таинства, всякое религиозное движение взвешено на копейку и оценено, если не им самим, то его прихожанами и исполнение их сопровождается звоном металла. Чтобы платить за таинство брака, или погребение крестьянин прибегает к разоряющим его закладам, к продаже последней скотинки, что хорошо бывает известно пастырю и с грустью сознается, что тяжелая трата, может быть, с укоризной ему, приносится для него. Он должен быть нищелюбив, но он сам нищий. Странно слагается с этой стороны его жизнь: видя скудость денежной платы, не удовлетворяющей и насущным потребностям, придумываются всевозможные способы повинностей натуральных, которые отчасти приносятся в храм, приурочиваясь к некоторым требам, а иногда за этим подспорьем причт разъезжает по деревням сам. Ездят за всем. Трудно даже найти такой предмет в хозяйстве крестьянина, за которым не приехало-бы к нему его приходское духовенство. Всё это выпрашивается с мольбой при божбе и обиде; сопровождается ссорой, угрозами. Чтобы достигнуть более лучшего сбора, пастырь Церкви вынужден прибегать иногда и к неблаговидным приемам: в некоторых епархиях заведен обычай в дни Пасхи, храмовые праздники угощать прихожан водкой. Дик бывает в эти святые дни вид поповского поселка, по которому разгуливают толпы полупьяных и пьяных их прихожан. Всё это, без сомнения, запрещается заботливым начальством, но всё это делается, так как не может не делаться. И что за великий человек сельский пастырь, к тридцати годам имеющий кучу детей, чтобы под давлением этой вечной борьбы из-за куска хлеба найти еще в себе силы совершать великие нравственные подвиги и питать в себе идеалы пастырства и миссии! Просвещенное время для всех изыскивает средства возвыситься над уровнем давящей рутины жизни, а пастыря Церкви насильно гонят в неё. Никогда ни для кого материальная зависимость от народа не была укреплением нравственной связи с ним, точно также и для духовенства, но в последнее время, когда жизнь народная значительно подвинулась под влиянием века к жизни либеральной, подобные отношения окончательно стали тяготой совести и страданием. Прискорбнее всего здесь то, что вышеуказанное безусловно вынужденное поведение духовенства ставят обычно в вину ему, и способ его пропитания выставляют за порок самого духовенства; а лицами злонамеренными из числа неверующих нигилистов и сектантами, изобретающими всевозможные способы чем-либо бросить в Церковь Христову, – это ставится как доказательство неистинности и самой веры православной. А в настоящее смутное и тяжелое для Церкви Христовой время надо усиленно заботиться об удалении в отношениях пастыря к приходу всего, что могло-бы служить поводом к подрыву их нравственной связи, а для пастырей особенно нужны энергия и глубокий взгляд на жизнь, так как Церковь зовет их защитить её достояние – народ русский от губительных веяний новых учений.

Нельзя не согласиться с тем, что в народную среду начинают широко проникать современные взгляды «просвещенных» людей на религию, жизнь и общественное положение. Пока в большинстве случаев народ наш ограничивается пассивною ролью, однако нельзя отрицать и активного его участия: он сам протягивает руки к блестящим приманкам культурной жизни; это говорит о том, что он тяготится своею замкнутостью и отрешенностью от просвещенных центров, ищет большей свободы и более широкой жизни. Влияние новизны волнует его, развивает новые взгляды, обманчивые надежды; он ищет разъяснений своих недоумений, руководителя, и прежде всего обращает взоры на своего священника. Весьма грустно бывает, если паства привыкла видеть в своём пастыре руководителя малоопытного, погрязшего, как и она, в тине народной. Тогда она обращается к другим учителям и они уже становятся героями дела. Трудность руководительства в данном случае для священника усложняется еще тем, что не легко можно заметить, что именно смущает душу прихожанина и затем нельзя ждать, чтобы он вскорости пришел за советом, – к нему он прибегает уже тогда, когда гнетущая тяжесть сама прорывается наружу и когда меры вразумления часто становятся поздними. Надо знать, какой глубокий психологический процесс переживает человек в этой душевной борьбе и как долго продолжается он. Проследить начало и развитие этой борьбы для священника, не осведомленного с недостатками и болезнью века и с силою их влияния на народ, весьма трудно. Скажут, у него есть вернейшее средство знать совесть людей – исповедь? Но беда в том, что мало развитой крестьянин сам долгое-долгое время не может ясно определить душевного разлада, решающегося в самой глубине его духа. Если же в его душу запало сомнение характера религиозного, то он в большинстве случаев совершенно не намеренно еще усыпляет бдительность священника, являясь в продолжение всей долгой борьбы первым молитвенником в храме и усердным слушателем пастырской проповеди: он сам, не ясно чувствуя в себе какой-то беспорядок, ищет средств заглушить его. Возможно, что он и преуспевает в этом, но часто зерно сомнений, развиваясь медленно и незаметно, вдруг, под влиянием внешнего толчка, часто совершенно незначительного со стороны, но рокового по внутреннем процессе, неудержимо прорывается наружу.

Чтобы не подорвать нравственной связи со своим приходом и не лишиться возможности разумного влияния на него, пастырь Церкви должен хорошо знать дух и направление того времени, которое он переживает, силу влияния его на народ и степень восприимчивости последнего. Для этого он должен обогащать свой ум не только изучением творений св. отцов, но и по другим отраслям человеческих знаний и жизни мирской и не только изучать, но и развивать сердце своё до тонкой чуткости к чужому внутреннему миру.

Конечно, для священника, слишком втянувшегося в мелкие интересы своей неразвитой паствы, отрешившегося даже и от школьного образования, все сведения, получаемые и чрез личные наблюдения просвещенных центров, и из газет, журналов и всей вообще литературы, – всё сведется к интересу французских слов, перчаток, пошлых романов и чувствительных романсов. Но дело в том, если отнять у духовенства интерес к чтению светской литературы, закрыть доступ в его сердце всего из области наук и искусств, то едва-ли этим привлечем его внимание к духовно-церковной литературе. Ему и там всё покажется сухим и непонятным: если человек не сумел оценить и извлечь возможной пользы для себя из захватывающих интересов современной ему жизни, так сузив свой умственный кругозор и опошлив сердце, то откуда же он возьмет у себя духовной силы, чтобы разумно воспользоваться великими творениями отцов Церкви? Когда ум и сердце спят, то они глухи ко всему. И если мелкая пресса и литература прельстят его приманками жизни буржуазной, то без них он прельстится приманками жизни народной, что едва-ли выгоднее. Жизнь наглядно свидетельствует, что пастырь Церкви, как и всякий человек, не рождающий в уме и сердце никакой борьбы под впечатлениями окружающей действительности, скорее всего становится рабом или своей личной праздной привычки, или того, что попалось ему под руку из его среды и что под стать его заснувшим силам. Но если в настоящее время так же, как и в прежнее, и на будущее время будут отвлекать его от сближения с просвещенными центрами, то он в конце концов никогда и не выйдет из круга мелкой посредственности в понимании этой жизни, т. е. из жизни буржуазной. Принимая во внимание, что духовенство, как и простой народ, живя в современном ему обществе, не может не чувствовать на себе и отпечатка его жизни, так как она имеет тысячи путей для проникновения в его среду, заградить которые не возможно, – нельзя не согласиться с тем, что для правильного, а не извращенного понимания современной культурной жизни, надо не удерживать духовенство от прямого и верного пути распознавания этой жизни чрез газеты и литературу, а стараться развить духовенство до правильного его понимания.

Совершенно иначе откликнется современная культурная жизнь человечества в сознании пастыря серьезно мыслящего, вдумчивого и чуткого сердцем, не заглушившего в себе школьного образования, а укрепившего его разумным наблюдением за развитием просвещенной мысли. Образование, основанное на крепких устоях христианской религии, ознакомленное с великими примерами христианского учительства и подвижничества, является крепким фундаментом, на котором свободно и безопасно строится здание жизни; оно дает пастырю полную возможность разумного анализа сменяющегося порядка вещей. Его никогда не оставляет сознание, что он – самое близкое просвещенное лицо к своему приходу, нравственно обязанное внимательно прислушиваться ко всем движениям его души прихода, не только в вопросах веры и благочестия, но и всяких других, с какой бы стороны ни касалась его жизнь. Но чтобы получить в этом отношении возможность действовать более верно, более убедительно, он должен знать, какие недостатки переживает современное ему общество, как они проникают в народ и какое лекарство от них. А потому он должен стремиться, насколько возможно, обширнее пользоваться органами печати, раскрывающими ясно, для всеобщей оценки все язвы как отдельных лиц, так равно и общества, и целых государств. И это тем более необходимо, что на несколько тысяч душ священник является почти единственным лицом, имеющим возможность оценивать и, главное, применять к делу, смысл и значение совершающихся в свете событий. С этой стороны он может только упрочивать нравственную связь и духовные взаимоотношения со своим приходом, особенно в переживаемое время, когда, как мы сказали, народ наш начинает страстно прислушиваться ко всяким явлениям в свете. И если мелкая пресса может принести хотя некоторую пользу для пастыря в руководстве жизнью народа, то тем большее значение приобретают в этом отношении великие образцы творчества в области наук и искусств, особенно если принять во внимание, что все величайшие в мире создания гениев есть плод ума и сердца, воспитанных на началах христианства. Прекрасные образцы русского литературного творчества раскрывают перед наблюдательным взором целый мир борьбы людских совестей, где, как живые, восстают герои правды, добра, жертвы мучений, людских страстей. И дорого то, что всё это наше родное – мы сами в своей собственной жизни – в падении и величии, в горестях и радостях. С одной стороны, подобные произведения, развивая мысль, отрешая её от будничных, мелочных интересов деревенской жизни, возбуждают сверх того энергию на истинно высокое… С другой стороны, они отвращают сердце от раскрытого ясно и глубоко зла и развивают стремление привить добро и ближнему. Еще большая их ценность в том, что они развивают в человеке глубокий и проницательный взгляд на душу ближнего, побуждают чутко прислушиваться к его увлечениям, страстям и страданиям. Всё это особенно необходимо истинному пастырю, неустанно заботящемуся о душевном спасении своей паствы и её благополучии. Пастырю Церкви, ищущему развития, не должно забывать мудрого совета св. Григория Богослова, внушающему своему ученику Селевну заниматься разными науками… «Но со всем этим обращайся благоразумно, с мудростью собирай отовсюду полезное, с рассудительностью избегай всего, что в каждом писателе есть вредного, подражая работе мудрой пчелы, которая, садится на всякий цветок, но весьма умно берет с каждого только полезное. У ней наставницей сама природа, а у тебя есть рассудок. Обильно пожинай, что может доставить пользу, а если что приносит вред, заметив дурное, лети скорее прочь» (в р. пер. Т. 5, стр. 307–308).

И грустно становится, когда сознаешь, что в положении Церкви Русской всё складывается как бы с целью обессилить её, отнять у неё средства борьбы с «миром», как будто вера православная, вернейший оплот Государства, светоч жизни народной, долженствующая быть предметом усиленных забот, не стоит и маленьких забот. Изверившийся интеллигент безнаказанно в глаза слабому, но глубоко-верующему народу смеется над ней. У духовенства, её прямых защитников, отнимаются средства к борьбе: материальная необеспеченность его расстраивает нравственную связь его с народом и отнимает у него лучшие силы, бросая их массами в университеты, институты, военные школы, выходя откуда, эти силы тоже исподволь становятся интеллигентными, и борцами за веру Христову оставляются уже те, которые негодны туда.

Свящ. И. Казанский

Настоящая статья представляет введение к моему многолетнему труду, озаглавленному: «Что нам делать». Дал я такое название этому своему труду не из подражания знаменитым, с подобными же названиями, произведениям Н.Г. Чернышевского и графа Л.Н. Толстого. Никаких Америк я в нём не открываю. Труд мой составляет простой свод наблюдений над современной русской жизнью и заметок по поводу многих важных вопросов, обсуждавшихся в последние годы русской печатью. Чтобы избежать разных недоразумений, а также, чтобы не показаться кому-либо пустым мечтателем, я брал материал для своего труда главным образом из печатных произведений, разрешенных русской цензурой. Желая избежать упрека в неточной передаче чужих мыслей, я считал необходимым, по крайней мере, сущность их выписывать с буквальной точностью: благодаря этому читатели познакомятся (если мне удастся издать этот свой труд) – с мнениями по затронутым здесь вопросам многих передовых людей и при том в самой сжатой форме. В своём труде я стараюсь – серьёзно обращаться с серьёзными вопросами, а главное быть возможно более откровенным; я думаю, что недостаток откровенности и последовательности не только на бумаге, но и в жизни и даже в своих сокровенных и задушевных мыслях – составляет весьма глубокую и опасную язву современного общества. У нас считается, можно сказать, непременной обязанностью каждого порядочного человека казаться лучше, чем он на самом деле, и вот мы взбираемся на ходули и с детской наивностью стараемся уверить других и даже себя, что мы стоим так высоко… Разумеется, окружающие нас прекрасно видят, что величие наше фальшивое, напускное, и смеются над нами; мало того, потеряв доверие к нам, они в душе начинают считать нас даже хуже, чем мы в действительности. Вот почему я считаю необходимым называть все предметы их собственными именами и если кое-где, снисходя к человеческим слабостям и установившимся взглядам и «правилам приличия», допускаю смягченные выражения и даже фигуры умолчания, то стараюсь делать это отнюдь не в ущерб правде и истине.

Чтобы высказанные здесь взгляды не показались некоторым читателям чересчур странными, я считаю нужным предварительно сказать несколько слов лично о себе и привести некоторые эпизоды из своей жизни, положившие яркую печать на мои взгляды и мировоззрение.

Родился я в 1862 году в селе Ольхах, Юхновского уезда, Смоленской губ., где отец мой Павел Матвеевич Смирягин был сверхштатным диаконом. В школьном ученье отец, по разным причинам, не пошел дальше семинарской «словесности». Он был очень добр и доверчив, чем многие злоупотребляли. При обычных человеческих слабостях он иногда позволял себе выпивать «лишнее», и это очень тяжело отзывалось на его семье. Зато как крепка была его вера, как горячо молился он; я, его сын, прошедший низшую, среднюю и высшую духовную школу, не имею и половины его веры. Поглощенный своею службою и занятиями по хозяйству (иначе нечем было жить), отец не мог уделять много времени своим детям и почти вся забота о нас легла на мать. Мать моя, Софья Гавриловна судя по рассказам знавших её, была женщина удивительной доброты. Несмотря на свою бедность и многосемейность, она никому не отказывала в посильной помощи, а за детей своих готова была душу положить. При своём удивительно отзывчивом, любвеобильном сердце она сама болела чужими болезнями и страдала чужими страданиями и потому скоро упала под тяжестью своего креста. Умерла она 20 февраля 1865 года, оставив 7 человек детей мал мала меньше. Не знаю, что было бы с нами, если бы родная сестра отца, Вера Матвеевна Смирягина, молодая красивая девушка, не сжалилась над участью сирот и не заменила нам мать. Просто, без рисовки и, кажется, сама не сознавая величия своего подвига, она отдала нам лучшие годы своей жизни; как ни тяжело ей было жить в нашем доме, она не оставила нас, пока не подросла старшая сестра Катя и не заменила её. Вообще, в первые десять лет своей жизни я видел много горячей любви и нежной ласки: вся последующая жизнь не дала мне и сотой доли того. Нередко, под влиянием бедности и неприглядной обстановки, эта любовь и ласка выражались в грубой, резкой форме, но чуткое детское сердце прекрасно понимало, что эта грубость напускная или вынужденная и что под нею кроется беспредельная любовь; даже когда отец или тетя наказывали меня (а этого я заслуживал нередко), ни разу не появлялось чувство недовольства ими; я знал, что и после самого строгого наказания буду все также близок и дорог их сердцу.

Ни в одном сословии не встречал я столько горячей, доходящей до самопожертвования, любви к родным, как в духовенстве и потому я всегда любил и люблю это сословие. Как часто приходилось мне открывать под напускною грубостью озлобленного бурсака самое нежнейшее сердце. Многие из них даже рисуются своей жестокостью, издеваются над всякими сентиментальностями, но не верьте этому; почти всегда это более или менее удачное маскированье из опасения, как бы кто не подсмотрел и не посмеялся над самыми святыми чувствами их нежной, любящей души. В семьях нашего бедного духовенства вы часто встретите примеры самого трогательного самопожертвования, особенно со стороны сестер в пользу учащихся братьев. Я глубоко убежден в том, что при идеальном устройстве человеческой жизни совсем не должно быть насилия и допускаю его с душевной болью лишь в крайних случаях, во избежание большего зла. В обращении с горячо любимым покойным отцом никогда не проявлял особой нежности, стороннему наблюдателю могло показаться, что я не почтителен, груб с ним, но если бы кто на моих глазах, напр., ударил бы его, то, уверяю, я, как дикий зверь, бросился бы на обидчика и перегрыз бы ему горло. В 1884 году отец мой по болезни вышел за штат, не выслужив и своей маленькой пенсии; и только желание поскорее получить возможность помогать отцу заставило меня поспешить поступлением на место и женитьбою. В детстве я пользовался почти полной свободою, дружил с крестьянскими детями и жил, можно сказать, одной с ними жизнью. Когда хотел, бежал один или с товарищами в лес за ягодами и грибами, в поле, на луг за цветами или на пруд купаться. Мои оборванные, грязные друзья внушали мне любовь к народу и к природе. Свободная жизнь на лоне природы укрепила мое здоровье, развила все силы и способности, так что впоследствии ученье давалось мне очень легко. Теперь я от души благодарю и всегда буду благодарить своего отца и судьбу за то, что они не стесняли меня няньками и чрезмерным надзором. К сожалению, от товарищей своих (главным образом подростков) я перенял не мало и дурного; они научили меня воровать, ругаться самыми мерзкими словами, загрязнили моё воображение нечистыми помыслами и картинами и – что хуже всего – научили разным гадостям. Особенно далось мне воровство. Трудно поверит, чтобы 7–8 летний ребенок был грозою всех местных садоводов и огородников, а это факт. В этом развлечении я доходил до виртуозности; нередко лазил по чужим садам и огородам, не столько для лакомства, сколько для изощрения своей ловкости и находчивости. Особенным удальством считалось у нас, когда нарвешь яблок или огурцов в присутствии хозяев и они не заметят. Разумеется, это не всегда удавалось; возмущенные хозяева или жаловались на меня отцу, а он, взволнованный их рассказами, для удовлетворения их говорил: «я шкуру с него спущу». Испытавши раз – другой, как неприятна эта операция, я обыкновенно после того, как попадусь в воровстве или в битье чужих стекол, бывало, не показываюсь отцу дня 2–3, пока пройдет его гнев. Для таких случаев иною устроено было под амбаром священника логовище с едва заметной дырою для влезания в него, там хранились накраденные яблоки, огурцы и другие жизненные припасы; там же, зарывшись в натасканное туда сено, я и спал по ночам. Из своего логовища я, мстя жалобщикам, делал уже более опустошительные набеги на их сады и огороды. Видя, что бороться со мной не под силу (выручали быстрые ноги), некоторые считали нужным задабривать меня, добровольно угощая медом, яблоками и огурцами, и я торжественно давал обещание ничего не красть у них. Однажды шурин священника застал меня на своей рябине, стал шпынять меня длинным шестом и, пока я спускался, ободрал мне до крови ноги; в припадке злобы я чуть было не поджег сарай священника, наполненный сеном.

Расскажу со слов отца и старшей сестры следующий замечательный случай. 4-го марта 1864 года отец поехал проводить свою сестру Μ. Μ., возвращавшуюся домой в село Кикино, в г. Юхнове им нужно было переезжать черев реку Угру; ждали вскрытия её, но через несколько дней, на глазах отца, переехал по льду целый обоз с кладью; поехал и он, но лишь только добрался до середины реки, как лед затрещал и пошел… От ужаса ахнул народ, но ничем не мог помочь. Отца с двумя лошадьми несло на льдине вниз по реке, а толпа бежала за ним по обеим сторонам; везли доски, багры и канаты, думая при удобном случае подать помощь утопающему. Городским головою в Юхнове тогда был родственник отца; узнав об опасности, он послал верховых в прибрежные деревни, чтобы крестьяне выезжали на лодках и постарались спасти погибающего. Но ледоход был бурный и все лодки разметало. Верст 7 отец плыл на льдине; её уже так изломало, что и двум лошадям с санями трудно было держаться на ней, а подплывали к весьма опасному месту, где разбушевавшаяся Рубихинская речка бурно впадала в Угру и напором воды опрокидывала и ломала встречавшиеся льдины. «Ну сейчас конец!» – говорил народ. Все уже считали отца погибшим и ждали мгновения, когда он скроется подо льдом. И отец, как он после рассказывал мне, хоть и смутно, сознавал своё отчаянное положение и стал молиться в душе Святителю Николаю Чудотворцу. И вот на глазах всей массы народа произошло удивительное явление: лед остановился и стал так крепко, что отец свободно мог проехать по нём. Со слезами благодарил он своего спасителя, Св. Николая. Одна из лошадей не захотела идти; что ни делали с ней подбежавшие люди, ничего не выходило; кто-то вздумал повезти сани и лошадь сама пошла за ними. Не успел отец с народом тронуться в обратный путь, как лед снова пошел. Народ был поражен таким чудом и начал креститься, восклицая: Святый Отче Николае, моли Бога о нас, радуйся, Николае, великий Чудотворче!?… В Юхновском монастыре, против которого переправляются через Угру, монахи ожидали возвращения народа, чтобы немедленно отпеть панихиду по утопшем, а он, к великому изумлению их, вернулся живой. Чудо это совершилось 4 марта, около двух часов дня. Замечательно, что в это время мы (малые дети, оставшиеся дома) словно чувствовали, какая беда угрожает отцу и нам, – тосковали, плакали и молились… Мать и тетя С. прилегшие было отдохнуть в виду предстоявшей им бессонной ночи (нужно было ухаживать за двумя грудными младенцами-близнецами), видели страшные сны, а тетю С. словно кто сбросил с лавки и поставил к колыбели. «Должно быть, что-нибудь дурное случилось с Павлом сказала мать и заплакала, говоря: «Господи, спаси его! Св. Отче Николае, спаси его ради этих крошек!…».

В 1872 году отец определил меня в Вяземское духовное училище; ужасных «порядков», помяловской бурсы я уже не застал, но дух её еще держался, особенно в страшном для нас смотрителе Н.В. Тр-м. Это был тщедушный, невзрачный старичок; особенно безобразил его горб на спине. Во время учения все мы считали его извергом и тираном. Однажды, во время перемены, видя, что из 3-го класса ученики долго не выходят, я, не зная, что там занимается смотритель, дернул за ручку и крикнул в замочную скважину: «пора выходить!» Т-кий взбесился, вылетел из класса и первого попавшегося ему на глаза, моего товарища О-на, засыпал пощечинами, да такими, что бедный мальчик свалился с ног, а костлявые пальцы смотрителя целых три дня в виде кровавых рубцов красовались на щеках несчастного мальчика… На другой или на третий день Т-кий узнал, кто стучал в дверь, всячески старался загладить свою вину пред невинно избитым, а всю ненависть свою и злобу перенес на меня.

«Убирайся вон! Чтобы и духу твоего здесь не было!» – только и слышал я от него при нечаянных встречах в училище. Но убираться мне было некуда; я знал, какой страшный удар я нанес бы бедному отцу, если бы вернулся домой, и продолжал ходить в училище, всячески стараясь не попадаться на глаза смотрителю. К несчастью, заболел наш учитель латинского языка и Т-кий стал давать за него уроки. Что я пережил и перечувствовал на этих уроках?! Кроме самой ядовитой брани и приказов немедленно убираться я ничего не слыхал от смотрителя; он перестал и спрашивать меня, как уже исключенного. Но судьба спасла меня. Однажды он задал какой-то трудный вопрос; вызванный не мог ответить на него; смотритель в задумчивости, глядя в классный журнал, стал, по обыкновению, говорить: «ну ты, следующий, следующий»… К счастью этим «следующим» оказался я и хорошо ответил ему. Т-кий пристально посмотрел на меня и сказал: «ну, садись!» После этого он уже не вспоминал о мальчишеской выходке, а одно время даже очень благосклонно относился ко мне. Все-таки Т-кий оставил во мне (да и в других учениках) самые тяжелые воспоминания; мы были уверены, что это человеконенавистник, палач! Каково же было моё изумление, когда, по окончании курса в духовной семинарии, я, желая занять вакантное место учителя в Вяземском духовном училище, явился за справками к ужасному смотрителю. Он вспомнил прошлое… Часа два продолжалась беседа и я убедился, что этот изверг, сурок, черт горбатый, палач (это обычные эпитеты его) в действительности горячо любил нас… Жизнь искалечила его; семейные и служебные неудачи, а также своеобразные педагогические взгляды приучили его прятать все гуманные чувства под непроницаемой ледяной корой. Уходя от Т-го, я невольно подумал: «может быть и Томас Торквемада и другие страшные инквизиторы тоже любили людей, только любовь их была ложно направлена».

В 1876 году я поступил в Смоленскую духовную семинарию и с третьего класса начал мечтать о поступлении в университет, но в апреле 1879 года появился известный циркуляр, значительно обрезавший крылья юношеским стремлениям…

В июне 1879 года я однажды пошел с товарищами купаться на Днепр; хотя, в виду многих несчастных случаев с купающимися в этой быстрой реке, начальство и запрещало нам это, но летняя жара и духота пересиливали начальственные распоряжения. Я хорошо умел плавать, более часа легко мог держаться на воде и обыкновенно бросался в реку с стоявших у берега плотов. В тот день вместе с нами купалось несколько человек солдат. Один из них, судя по выговору малоросс, переплыл Днепр и, возвращаясь назад к плотам, начал кричать отчаянным голосом: «Ратуйте, хто в Бога вируе!» А мы уже одетые стояли на плотах, только что видели, как он прекрасно плавает и были уверены, что он шутит. «Ха, ха, ха!» раздалось с плотов. «Ловко; а ну еще!» Смотрим, он еще раза два крикнул, как-то нелепо взмахнул руками и скрылся под водой. «Братцы, ведь он и вправду тонет!» – крикнул кто-то. Не спуская глаз с того места, где скрылась его голова, я стал быстро раздеваться, соображая в тоже время, нельзя-ли скатить в реку какое-нибудь бревно и на нём подплыть к утопающему. Но вот опять показалось уже посиневшее лицо несчастного и опять скрылось под водой. «Кто умеет плавать? спасайте скорее! закричали солдаты». – «Да, ведь, ты-ж умеешь плавать», толкнул меня товарищ; я моментально сорвал с себя оставшуюся одежду и бросился в воду; несколько взмахов и я уже на месте; смотрю, показывается наголо остриженная, голова; помню, что в наставлении, как спасать утопающих, советуют сильно ударить ладонью по воде над головой утопающего, чтобы слегка оглушить его и затем взять его левой рукой за волосы, а правой грести к берегу. «А что, думаю, если я хлопну над его головой, а он больше не покажется?… «Взять за волосы? но их нет»; а лицо у солдата совсем стало синее; вижу, что он уже потерял сознание; своей левой рукой хватаю его сзади за правую руку, около плеча, а правой гребу к плотам; но не взмахнул и пяти раз, как здоровенный солдат бросился на меня, обхватил мою голову закоченевшими руками и прижал к своей груди… Держать такую тяжесть под водой я уже не мог и мы оба пошли ко дну. А с берега кричат; «оба, оба потонули»… Опустившись на дно; стал я разжимать руки солдата и сознаю, что не в силах; чувствую, что уже задыхаюсь; сделал ногами неимоверное усилие и снова показался над водою и странное дело – кричу солдату: «пусти, а то брошу» и в тоже время чувствую, что не брошу, хотя бы и мог это сделать, хотя бы пришлось и погибать вместе с ним. Разумеется, человек, потерявший сознание, вовсе не слышал моих увещаний и угроз. Раза три так мы опускались на дно и опять поднимались; чувствую, что совсем выбился из сил, что приходится умирать; но никакого ужаса, никаких предсмертных мучений я не испытывал тогда; страшно хотелось лишь лечь и заснуть; успокоиться, отдохнуть хоть минуточку казалось величайшим блаженством; но я знал, что этот отдых будет уже последним. Быстро и в самых ярких красках промелькнула предо мною вся моя прошлая жизнь; представилось, как будет убиваться отец, когда узнает о моей смерти; вспомнил, как спас его от потопления Св. Николай Чудотворец и мысленно обратился к нему… И вот, хотите верьте, хотите не верьте, – а я пишу то, что видел; Святитель Николай явился мне, как живой, в архиерейском облачении, как его обыкновенно изображают на иконах, сурово взглянул на меня и исчез. В это же мгновение я почувствовал, что солдат разжал свои клещи: оттолкнувшись ногами от дна, на котором мы уже было легли, я снова выплыл с солдатом на поверхность и поддерживая его одной рукой, другою стал грести к берегу. На наше счастье, к нам скоро подъехал мальчик в лодке, я ухватился за её край и таким образом он увез нас до плотов, где приняли от меня солдата и стали приводить его в чувство. «Ну, что, брат, чуть сам не залился?» – встретил меня кто-то из товарищей. Я презрительно усмехнулся и чтобы доказать, сколько у меня еще сил, хотел плыть вверх по реке к тому месту, где лежала моя одежда, но, убедившись, что не проплыву и половины этого расстояния, вылез там же, где сдал солдата и по плотам добрался до своего белья. Странное существо человек! Только что чудесным образом вырвался из объятий смерти и сейчас же начинает служить своему пошленькому самолюбию… Слышу, сбежавшийся народ начинает кричать о составлении протокола, чтобы дали медаль за спасение, но я, помня строгое запрещение купаться, поспешил поскорее уйти. От утомления едва добрался до квартиры; лег спать и проспал мертвым сном около 18 часов. На другой день приходил в семинарию околоточный надзиратель, чтобы составить протокол о вчерашнем происшествии, но его упросили, ради Бога, не делать этого, так как виновные у нас скорее получит увольнение, чем награду за спасение.

Ныне любят утверждать, что теперь не бывает чудес. А я думаю, что в наше время чудеса нередко бывают; только мы стыдимся рассказывать о них. Когда я был священником в г. Николаеве, одна из моих прихожанок, г-жа С-ч, однажды жаловалась на свою невыносимо тяжелую жизнь при первом муже. «До того, говорит, дошло, что я решилась утопиться. Иду по берегу реки в Спасске и выбираю поглуше место, где бы меня не могли заметить и спасти; вдруг на встречу мне идет старичок с ликом Николая Чудотворца; я взглянула и обомлела, а он говорит: «не доброе дело ты задумала; ступай домой».

В 1900 году в «Моск. Вед.» была напечатана статья О. Нилуса, кандидата Моск. университета под заглавием: «О том, как православный был обращен в православную веру». Вот что, между прочим, рассказывает автор о своём посещении Троице-Сергиевской лавры. «Пред ракой преподобного Сергия Радонежского, во время молитвы, я увидел на стене, за стеклом, под схимой лик старца с грозно устремленным на меня суровым, гневным взглядом. Не веря глазам своим, я отвел их в сторону, и продолжал еще усерднее молиться, но точно какая-то незримая сила опять заставила меня взглянуть на тоже место – и вновь, но уже яснее и как будто еще суровее, блеснули на меня суровые очи схимника. Меня объял ужас, но я стоял пред этим суровым ликом, уже не отводя от него глаз и не переставая еще усиленнее молиться, – и видел, – я утверждаю, что не галлюцинировал, а видел, именно видел, – как постепенно смягчался суровый взор, как благостнее становился лик дивного старца, как всё легче и отраднее делалось моей потрясенной душе, и как постепенно под схимой туманилось, исчезало и, наконец, исчезло чудесное изображение… Казалось, моя земная душа стала небожительницей. Сладость неизъяснимая по той радости несказанной, по тому священному трепету, который и слышала неложно моя душа, я постиг всю тайну исповеди»…

С этого времени я сознал себя обращенным в православную веру и так с этого времени я понял, что вне церкви и ею установленных по завету Христову таинств нет христианства, нет и спасения. Скажут: подобные явления объясняются мистической настроенностью некоторых лиц и указывают вообще на чересчур развитое или расстроенное воображение их. Может быть в этом и есть некоторая доля правды; на я-то хорошо знаю себя; натура моя решительно не склонна к мистицизму, она, напротив отличается так назыв. положительностью, строгой расчетливостью, недостатком воображения, нелюбовью ко всяким отвлеченностям. И я, сухой, практический человек, положа руки на сердце, должен сказать, что в тот, памятный для меня день я видел Св. Николая Чудотворца, если и не наяву, то не менее реально, чем наяву.

Еще удивительный случай. В 1882 году в страстную субботу в селе Кикине, Юхновского уезда, обносили вокруг храма плащаницу; шел и я в толпе; и вот во время пения «Благообразный Иосиф» и «Святый Боже» я мысленно перенесся к воспоминаемому событию и вдруг невыразимое блаженство охватило мою душу; сердце загорелось величайшей радостью, пламенной любовью и благодарностью к Спасителю мира; это блаженное состояние продолжалось секунд пять и исчезло так же моментально, как и появилось; через несколько мгновений оно повторилось секунды на две и опять исчезло… В течение 40 лет своей жизни я видел не мало радостей, переиспытал чуть-ли не все доступные простым смертным удовольствия и наслаждения, но все они вместе взятые не составляли бы и сотой доли испытанного тогда мною блаженства. Много перенес я огорчений и неудач, самые ужасные несчастья обрушивались на меня, но если бы предложили мне снова пережить всю прошлую жизнь, чтобы удостоиться повторения тех блаженных мгновений, – я с радостью согласился бы. Мне хотелось найти более или менее естественное объяснение того удивительного состояния и я долго искал его в книгах, но не нашел; в минуты откровенности рассказывал о нём некоторым друзьям, но и они не помогли мне. Пусть это покажется кому-либо дерзновенным, но я убежден, что в те мгновения я испытал нечто подобное тому, о чём говорит Апостол Павел во втором послании к Коринфянам (2Кор.12:4), когда он «восхищен был в рай и слышал неизреченные слова, которых человеку нельзя пересказать». Вы думаете, что после этого удивительного явления я навсегда стал нравственно чище, религиознее? Нет, через день я опять взялся за свои обычные гадости…

Свящ. Александр Смирягин

(Продолжение следует).

Пенза

Почти на отъезде из Пензы в Минск, куда я перешел ныне на службу, я получил из Пензенской дух. консистории указ отправиться в с. Пушкино, Саранского у., и обратить особенное внимание на крестьянина Петра Арсенина. С последним приказано мне вступить в собеседование о делах веры православной и о результатах сей беседы обстоятельно донести консистории. Говоря проще, это означало, что крестьянин Петр Арсенин оставил православие и перешел в сектантство. Когда, каким путем Арсенин дошел до своего отпадения от православия, что послужило причиною сего и почему местный священник доселе молчал, так как сразу отпадения от православия не бывает, об этом у нас не считают нужным говорить, а если где говорят, то на вопросы сии не обращается должного внимания. Пишет батюшка, что село его православное и довольно. А раз батюшка так свидетельствует, благочинный утверждает, то консистория и братство прямо решает, что «при успехе двою станет всяк глагол». Миссионер и слышит и хорошо знает, что в этом аттестованном указанной двоицею православном селе «тайна беззакония уже давно деется», что раскольники или сектанты копаются здесь, толкуют православным своё учение, конечно, тихонько, по ночам, там от священника, но его заявление о селе игнорируется, а сам он не в праве приехать в это нужное и полезное время в село и провести беседу. – «Не благовременно, говорит начальство. Кому лучше знать свой приход, как не местному священнику, который постоянно живет среди своих пасомых. Да чего лучше! В Пензе считается проживающих раскольников беглопоповского и безпоповского толка около 150-душ; есть и зараженные сектантством. Вот я подал прошение председателю братства, заявив, что нахожу необходимо нужным открыть в г. Пензе публичные беседы против раскольников и сектантов и этот труд всецело беру на себя. Указываю место, где должны происходить означенные беседы, мотивирую своё требование такими вескими соображениями, что кроме местных раскольников, еженедельно, каждый понедельник, приезжают на базар раскольники из окрестных селений, а по торговым сношениям Пенза стоит в близкой связи с такими городами, как Моршанск, Спасск, Тамбовской губ., Кузнецк и Сердобск, Саратовской, Сызрань, Симбирской и т. д. Председатель братства был старичок 80 лет и звание сие носил только для почета. Прошение моё было им утрачено; подаю второе и оно как-то затерялось в бумагах. Подаю третье на имя преосвященного и оно сдается на рассмотрение членам совета братства. Начали рассуждать и высказываться по вопросам: нужны ли в Пензе указанные беседы? Какую пользу они могут принести и раскольникам и др. слушателям? и пр. и пр. Кончилось тем, что, несмотря на все мои защитительные слова, что слушатели будут на беседах, и беседы принесут пользу, что беседы такого характера одобрены Св. Синодом и практикуются во многих епархиях и даже под боком у Пензы, в Саратове, совет братства постановил, что не стоит для полтораста душ каких-то раскольников открывать публичные беседы в г. Пензе. Преждевременно это: пусть народится побольше, а тогда видно будет. Если так рассуждает само учреждение, ведающее делами миссии, что же сказать о священнике сельском, который в наличности еще не видит у себя в приходе раскольников, а только слышит (а другой и этого не слышит и не ведает), что у него в селе толкуют мужики о вере. Толкуют о хорошем деле и ладно. А чтобы самому сходить и в точности узнать: что это за сходки мужиков, у кого, о чём рассуждают, с кем именно и чем кончаются такие религиозные рассуждения в собрании мужиков, такие мысли как-то мало занимают большинство приходских священников в моменты зарождения раскола и сектантства в приходе. Так оно было и в с. Пушкине, где объявился формальный отступник Пензы Арсенин, который встревожил приходского священника, побудил его донести о появлении отступничества в приходе о. благочинному, а сей в консисторию. Здесь такое явление было даже не неожиданным; приходский священник давно знал, что «тайна беззакония деется в его приходе», знал и молчал, выжидая, когда православные утвердятся в заблуждении и сами объявят себя сектантами. Ждал он этого их признания в сектантстве, иначе сказать, формального заявления со стороны крестьян, что они не желают быть православными, не один год и наконец дождался и донес о сем по начальству. Так делается у нас обычно во всех епархиях; если же есть зоркие батюшки, настоящие блюстители своего прихода, при первом же появлении в их приходе лжеучителя сами выступают против него с пастырским словом и приглашением миссионера, то таких лиц не много.

Что в означенном с. Пушкине дело обстояло именно так, то есть, что раскол здесь давно ожидался, я представлю следующий факт.

Село Пушкино стоит рядом с с. Трофимовщиною. Расстояние между ними 5 верст. В Трофимовщине проживает много молокан; и среди них молоканский богач-мужик Курзов. Этот последний, имея у себя 700 десятин собственной земли и порядочный капитал, оказывает сектантам всевозможную помощь, кто в чём нуждается. Практика миссии показала, что раз в известном селе появился раскол или сектантство, то окрестные селения быстро ознакомляются и с учением и самими сектантами. В этих селах предохранительные беседы миссионера более, чем необходимы и благовременны. Официального раскола в приходе еще нет, но православные уже много наслушались от сектантов антицерковного учения. Этот момент религиозного состояния своих прихожан наши батюшки опускают и обычно миссионеру ничего не пишут, сами ничего не предпринимают, блаженно удовлетворяясь, что у них – приход православный и надобности в беседах с прихожанами якобы не имеется. Зная всё это по опыту, однажды, я, кончив беседы в Трофимовщине, нарочно отправился в с. Пушкино с целью узнать: не пустило ли сектантство свои ветви и в это население? Батюшка принял меня и на вопрос мой ответил следующее: «есть у меня, о. миссионер, один мельник, который арендует в селе мельницу, так он действительно позволяет себе толковать и об иконах, и о мощах и пр., как толкуют эти раскольники. Но он еще православный; не часто, а в церкви я его вижу и меня с крестом в праздники принимает. – Все-таки, говорю, побеседовать с ним не мешает. Ведь он говорит свои мысли открыто всем и каждому и этим соблазняет народ». – «Нет, о. миссионер, мои прихожане твердые в православии. И сам мельник со мной никогда не осмеливается говорить свои сектантские поучения, а дьякона прищучит иной раз и начнет тазать его, так что тот насилу отвертится от него». – «Видите, говорю, какой он православный – он сектант уже открытый, и посему устроить беседу я нахожу необходимым: беседа покажет несостоятельность сектантства и утвердит слушателей в православии». – «Нет, нет, о. миссионер! – упорно отстаивая своё, говорил священник. Годика через 2, пожалуй, я приглашу вас, а теперь еще раненько толковать об этом». – «А тогда, говорю, будет поздно; теперь мельник один, а тогда у него будут последователи. Быть может, теперь и сам мельник еще не утвержден в сектантстве, а толкует, что слышал от других, а тогда он укрепится и сам и других настроит за собою. Теперь ему придется защищать себя одного и в кругу православных, а тогда он явится не один, а с последователями, и ему поневоле придется упорствовать на беседе, чтобы защищать и себя и паству».

– «Ну это будет видно потом, а теперь я никак не могу согласиться, чтобы толковать о сектантском учении между православными. Преждевременно еще это…. Явится раскол, я донесу вам, а пока нет его, к чему говорить о сем. Мало ли кто о чём говорит! Быть может, он еще так себе брешет, не утверждение, а с ветру, а мы его в сектанты произведем. Это напрасно»…

Так и не допустил меня священник побеседовать со своим мельником. И вот результат его соображений и своеобразного попечения о пастве – указ консистории ехать в с. Пушкино и убедить некоего Петра Арсенина, отпавшего от православия в сектантство. Кто этот Арсенин? Тот ли это мельник, который так яро нападал на о. дьякона и побивал его, но к батюшке пока не смел являться со своими сектантскими взглядами и учением, или же это другой явился и, быть может, один уже из многих, так как времени после моего посещения Пушкина прошло немало. Ясно одно, что в с. Пушкине образовалась секта.

Да, есть батюшки, которые боятся бесед с сектантами и страшатся их самих. Не на встречу они идут врагу, а прячутся от него. Как же тут не воевать врагу и не идти победоносно вперед, когда поле деятельности предоставляется ему свободным и открытым. А таких приходских иереев, которые подобны сидящему в с. Пушкине, у нас масса. Они и сами ничего по миссии не делают и миссионеру мешают. А миссионер у нас так поставлен, что он может беседовать с раскольниками и сектантами только там, где желает этого местный священник; а братства некоторых епархий снабжают миссионера (точнее связывают его) даже такими инструкциями, чтобы миссионер ездил только в центральные места расколо-сектантства, или же ездил бы только по указанию братства. Говорю я это по опыту, из пережитого, сердцем выстраданного, говорю и доселе дивлюсь: отчего это у нас и доселе еще миссионер не самостоятельное служебное лицо в своём деле, а составляет что то в роде рассыльного разных братств, который обязан по указу приехать в село, провести беседу с сектантами и только. Этим роль его и кончается. Приезжает наблюдатель церковных школ и – другая картина! Священник идет с ним в школу, дает ему отчет о своих занятиях в школе и наблюдатель видит и составляет своё мнение об успехах школы; а у миссионера выходит так, что он ведет беседу с диссидентами, а священник сидит дома и занимается в это время далеко не пастырским делом. Наблюдатель имеет право донести о нерадивом к школе священнике, миссионер же лишен этого права, а должен располагать батюшку, убеждать его текстами Свящ. Писания, чтобы он полюбил дело миссии, занялся и помогал ему, насколько и чем может, несмотря на то, что последний и холоден к этому делу и прямо говорит миссионеру, что он терпеть не может всяких сектантов и посему беседовать с ними не желает. Нерадение к школе взыскивается и наказуется епархиал. начальством, а нерадение к пастве, создание в приходе секты проходится молчанием и миссионер не в праве высказаться по этому делу. Мы знаем, что раскол и сектантство могут появиться в приходе и хорошего священника, но у нас речь не о нём, а о таких пастырях, от которых паства ни слова никогда не слышала для своего назидания, которые и жизнью, и делами дают повод православным уклоняться в раскол и сектантство и каковые пастыри от своей паствы стоят слишком далеко, как учители и пасущие их. Об этих иереях у нас речь; эти то хладные люди более, чем бесполезны для православной миссии и Церкви и на них то миссионер не имеет никакого влияния. Приехал миссионер, побеседовал с его заблудшими, а батюшка как молчал до этого, так молчит и после этого. Это как бы не его дело. После этого странно читать: «приходский священник есть первый миссионер в своём приходе». Ведь обрати священник с. Пушкина своевременное внимание на своего мельника, который всякому помольцу, а они являлись к нему со всех окрестных селений, толковал своё сектантское учение и в продолжении нескольких лет, очень возможно, что мельник давно был бы православным, а пропаганда его во всяком случае не имела бы пагубного влияния на местных крестьян. Важно действовать на первых порах, когда сектантство еще смутно бродит в головах людей, когда толкующие о нём не утверждены еще, а любопытствуют только и заняты им, как новинкой. А то батюшка утешался тем, что сектант мельник не шел к нему беседовать, а толковал только с другими, в том числе и его дьяконом. В этом поведении сектанта он находил для себя какое-то утешение и успокоение; он не заинтересовался учением мельника, не пошел к нему лично в дом, как к заблудшей овце, а спокойно ждал, когда мельник перейдет в штунду, чтобы он официально мог зарегистрировать его в числе сектантов и донести о сем по начальству рапортом… по букве закона, но… буква убивает…

А что Пушкинский иерей не один в своём роде, приведу слова давнего своего сотрудника по расколу, досточтимого Николая Ивановича Субботина, который одно время при свидании сказал мне: «плохо, о. Константин, московское духовенство помогает нам в борьбе с расколом». Это было им сказано давно, когда еще на горизонте православной миссии сияло такое светило и авторитетный голос, каким был многоуважаемый о. Павел Прусский. И это в Москве – центре раскола. Что же сказать о провинциальном духовенстве, живущем в наших селах? Не от этого ли равнодушия нашего духовенства прекратил своё существование миссионерский журнал «Братское Слово?» И теперь – заменивший его «Миссионерское Обозрение» многими ли священниками епархий выписывается? Разверните летопись «Братское Слово», где уважаемый Н.И. Субботин иногда оповещал: какие епархии и в каком количестве выписывают его журнал, – ведь стыдно читать… Напр., на моей родине – в Саратовской епархии, где раскол сплошь идет по селам и уездам, журнал «Братское Слово» получается только в 30–40 экземплярах во всей епархии. Отчего это так? Да от того, что не интересуются расколом и сектами. Потому то и живуч и крепок у нас раскол, что мы мало обращаем на него должного внимания, не стремимся вывести его последователей из темноты его заблуждений, а спокойно предоставляем им жить и быть поморцами, феодосеевцами, спасовцами, подпольниками и другими толками. Другими словами, мы уступаем право своего учительства разным гг. Швецовым, Механиковым, Батовым, Коноваловым, Шаровым, Перетрухиным и др., самозвано и самочинно восхитившим себе право учить других людей, и с этой целью разъезжающим по городам и селам Российской империи.

* * *

А что раскол не спит, а энергично действует, пропагандируя своё зловредное учение, это видно из следующего.

В декабре месяце истекшего 1902 года в с. Абашево, Наровчатского у., Пензенской губ., явились 3 лица, принадлежащие к австрийской епархии. Они явились в село в качестве торговцев разными клеёнками для стола. Переходя со своим товаром из дома в дом, они нарочно присаживалась и вступали в беседу со старообрядцами, каковых в Абашеве большое количество и все они принадлежат к беглопоповской секте. Прожили они в селе 3 дня и оставили в некоторых домах много бесцензурных книжек подпольной печати, в которых гг. Усов, Бриллиантов, Мельников, Брыкин и др. защищают австрийскую секту, находя её единственно православной Христовой Церковью во всем мире, а беглопоповцев и др. старообрядцев с нами православными назвали блуждающими во тьме и сени смертней? Книги в защиту австрийской иерархии розданы бесплатно. Нельзя не подивиться той ревности какую проявляют раскольники в защите и распространении своей веры. Они десятками раздают книги бесплатно, развозя их по селам, а у нас в раскольнических селах не только нет старопечатных книг при церкви, по которым необходимо беседовать с старообрядцами, а нет даже полемических брошюр и книг, изданных по самой доступной цене. И опять, кто виноват в сем? Ужели на сей предмет не нашлось бы доброхотного дателя в целом приходе? Трудно верится…

Едва успели выехать из Абашева пропагандисты австрийского священства, как в село явился беглый поп о. Максим и начал совершать разные требы. Максим приехал 19 декабря и прожил в Абашеве четыре дня. Никаких бесед с раскольниками Максим не вел, а только правил требы и деньги собирал. Максим приехал из Москвы в г. Спасск, который от Абашева всего в 4 верстах, и в последнее село завернул как бы по дороге и по просьбе вожаков беглопоповской секты Фонталкина и др., которым в свою очередь нужно было удержать крестьян в беглопоповщине.

Так ревниво оберегают раскольничьи вожди своих пасомых и каждый из них стремится удержать народ в пределах своей власти и влияния. Австрийщнна стремится поглотить беглопоповщину, а последняя упорно противостоит ей.

Абашево стоит на границе своей губернии и сильно заражено расколом. Село имеет 2 храма – православный и единоверческий. Средства к жизни самые скудные, а посему и причт церковный едва живет. В православном храме служит почтенный старец иерей, вдовец; в единоверческом обращенный из раскола крестьянин, мало начитанный и развитой. Вся миссия в этом огромном и важном пункте раскольнического населения лежит на псаломщике единоверческой церкви крестьянине Евфиме Баканове, который бесплатно, с книгами под мышкою, ходит из двора во двор и беседует с раскольниками, – нужно сказать, он не только поддерживает православие, а плодом его немудрых бесед ежегодно бывают даже присоединения из раскола к православию. Чтый да разумеет, что пропущено, как понятное само по себе.

* * *

Село Каменка, Нижнеломовского у., той же губернии, представляет собою центр раскола австрийской секты в форме неокружников. Село это большое, бойкое и при полотне железной дороги. В Каменке живут богатые люди – братья Чернышевы, которые 8 лет тому назад наравне с крестьянами села держались беглопоповской секты, но затем, начитавшись книг, они перешли в неокружники австрийской секты и увлекли за собою других. Самый рьяный из братьев Чернышевых Егор Савельев, мнящий себя великим начетчиком, имеет дело с Москвой, Петербургом и даже за границей. С помощью своего капитала он быстро парализовал в этом крае беглопоповщину и распространил своё заблуждение. Один за другим он основал 3 прихода: в Каменке, Ростовке, Царевщине и ко всем поставил попов. С этим Чернышевым мы не раз вели беседу в новоучрежденных им приходах публично, не раз сталкивались с ним на железной дороге и толковали наедине, «по душам», и всё дело сводилось к тому, что Егор Чернышев никак не может усвоить себе, что Церковь православная предала проклятию раскольников, а не церковные обряды, бывшие в употреблении до патриарха Никона. Своеобразный взгляд и толкование Свящ. Писания сбивают его с толку, хотя в торговом отношении он довольно развитой человек и дельный. Вот этот то Чернышев, из беглопоповца ставший австрийцем-неокружником и других за собою увлекший, решил перейти в окружники, найдя это общество самой правильной верой. По счету это была у него 4-я вера (Чернышев родился православным). Понятно, что Чернышеву хотелось перейти не одному, перетащить за собою и все основанные им приходы, которые только что основаны из беглопоповцев. Это показалось ему делом не легким. Как ни падки раскольники на деньги и почесть, а всё же менять веру чуть не на другой день показалось им неловким. И вот Чернышев едет в Москву и в марте настоящего года привозит в Каменку лжеепископа Арсения Швецова и лжепопа Усова. Составляется собор, начинаются толкования и в результате всех многоглаголаний переход Чернышева и каменских раскольников неокружников в окружники. Швецов и Усов признаны единоверными братьями; все перешедшие на сторону Швецова положили семипоклонный начал пред образами, поклонились Швецову в ноги, испрашивая у него прощения, а затем начали подходить к нему под благословение и целоваться с ним. Радости и ликованию Швецова с Усовым не было предела. Но особенно радовался сам виновник прибытия их в Каменку купец Чернышев, который от избытка сердца и в благодарность, что Швецов помог ему обратить неокружников в окружники, постоянно кланялся ему в ноги, целовал его руку и на отъезде его из Каменки поднес ему ценные подарки и сам проводил его до Москвы, так как Усов расстался с Швецовым и из Каменки выехал на беседу в Оренбургскую епархию.

Выше мы сказали, что Чернышев основал 3 прихода, из коих один теперь обращен в окружнический, другие 2: Ростовка с селами: Димитриевкой и Верхами и Царевщина с с. Белогоркою остаются пока в колебательном положении. Нет сомнения, конечно, что и эти приходы в недалеком будущем перейдут в окружники.

Замечательны кандидаты, которых Чернышев поставил попами в устроенных им приходах. В Каменке духовным отцом его состоит крестьянин Сергей Фетисов, 2 сына которого служат единоверческими священниками. Очевидно дети не имеют никакого влияния на своего отца. В Ростовке раскольничьим попом служит сын единоверческого священника в этом же селе, кажется, Лев Чернышев. Когда отец Льва умер, жена его поехала в Пензу и просила преосвященного Павла рукоположить на место мужа сына её Льва. Последнему было отказано в этом, так как он нигде не учился и православие с старообрядчеством считал за одно. Сам отец его, будучи единоверческим священником, считал и Антония Шутова и своего православного епископа одинаково православными и одинаково благодатными. В оставшемся после него помяннике, наряду с православными епископами, записаны и раскольнические епископы с полными их титулами, которых он и поминал на литургии. Таков был и сын умершего Лев и вся семья почившего. Когда Льву с матерью отказали в Пензе, они обратились к купцу Чернышеву, приняли австрийскую секту и Чернышев сделал его попом.

Лев открыл в своём доме (против единовер. церкви) моленную, и стал служить свои обедни, а мать его, бывшая попадья, состоит у него просфорнею. Вот и разберитесь тут. В Царевщине еще лучше кандидат: он, между прочим, теперь перешел в г. Ржев, Тверской губ., – это крестьянин Феодор Иванов Кошкин. Сей был беглопоповцем, не раз беседовал со мною и публично, и у меня в доме и в конце концов высказал желание присоединиться к православной Церкви. Проходит месяц, другой, вдруг, слышу, что Кошкин перешел в австрийскую секту и поставлен попом в селения: Царевщину, Белогорку и др., Мокшан. у. Поставление его было в Москве, откуда он привез и церковь полотняную, и целые короба разных материй на платье себе и семье. В Москве он понравился какой-то купчихе, которая вскоре затем отрекомендовала его ржевским старообрядцам и последние увезли его из с. Царевщины. Из Ржева Кошкин присылал письма на родину, которые мне приходилось читать во время своих разъездов по миссии и в которых Кошкин писал, что он живет богато, в полном довольстве; часто бывает у купцов на поминках, на именинах, ест всё хорошее, дорогое, а денег за прошлый год получил от всех служб более 2000 рублей, не считая разных подарков. Как тут не соблазниться какому-нибудь Кошкину и не променять православие на секту! И деньги, и довольство, и почести – всё, что заманчиво и привлекательно, не только для крестьянина, но и городского человека. И плодится по сей причине контингент разных наставников, уставщиков, попов и др. начетчиков в сектах раскола; льнут к расколу всякие самолюбцы, гордецы, ищущие себе почести, уважения; еще больше присасываются к расколу такие лица, которым нужна материальная помощь или вообще поддержка в жизни. В общем вся эта партия единомышленников тесно связывается между собою и представляет тесно сплоченную дружину, в которой редкий не заинтересован чем-нибудь другим, помимо одной веры. Что побудило мужика Кошкина перейти в австрийскую секту? Расчет, выгода. Разве он убежден в правоте австрийского раскола? нисколько; но ему выгоднее быть в этой секте, чем между православными, и он ушел в неё. Разберите хорошенько всех старообрядцев и вы ясно увидите, что их удерживает в расколе не одно двоеперстие и аллилуия, но нечто и другое, не менее для них важное, чем самая вера. Одно время Пензенская консистория послала меня в с. Трофимовщину, Саранского у., убедить одного 20-летнего парня, перешедшего в молоканство, чтобы он возвратился в православие. Приезжаю и узнаю: парень читать не умеет и делами веры никогда не занимался. Жил он в работниках; бедняк; молокане сосватали ему невесту, дали за ней избенку, корову и 30 десятин земли. Когда я стал говорить с ним и обличать молоканское учение, как несогласное со словом Божиим, мой парень только слушал меня, и одно говорил: я ничего не знаю по этой оказии, а возвращаться в Церкву не могу. – Причина ясная. А такое явление в расколе очень часто.

Мисс. свящ. К. Попов

Не так давно, проезжая на пароходе из Царицына в Астрахань, я случайно встретился с одним интеллигентом – последователем Толстого. Обменявшись со мной несколькими словами, интеллигент спросил меня: «вы знакомы с учением Л.Н. Толстого»? Я ответил: знаком отчасти. После того, как было опубликовано относительно него послание Свят. Синода, Лев Толстой сбросил с себя маску христианина и стал тем, чем он был на самом деле: ни в одном пункте своих верований он не согласен с православною Церковью.

Мой собеседник возразил: Л.Н. истинный христианин, а православная Церковь от Христова учения уклонилась в сторону. В Евангелии сказано: «не убивай; кто же убьет, подлежит суду. И еще: не противься злу. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, подставь ему и другую, и кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду… Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящим вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас». Итак, И. Христос запретил убивать, мстить, судить, судиться и воевать; а православная Церковь, вопреки заповеди И. Христа, в «Пространном Катехизисе» учит так: «Вопр. Всякое ли отнятие жизни есть законопреступное убийство? Отв. Не есть беззаконное убийство, когда отнимают жизнь по должности, как то: 1-е, когда преступника наказывают смертью по правосудию; 2-е, когда убивают неприятеля на войне за Государя и отечество». Итак, православная Церковь противоречит учению Христа, повелевая наказывать смертью за преступление, убивать неприятеля на войне. И. Христос запретил убивать даже и одного человека, а православная Церковь дозволяет убивать на войне целые массы людей, хотя-бы они были и неприятели. Что вы скажете против этого?

Я ответил так моему собеседнику: Вы неправильно поняли учение Христа. В Евангелии сказано: «Вы слышали, что сказано древним: не убивай; кто же убьет, подлежит суду. А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто-же скажет брату своему – «пустой человек», подлежит верховному судилищу; а кто скажет брату своему – «безумный», подлежит геенне огненной (Мф.5:21–22). Из приведенного текста видно, что И. Христос не уничтожил человеческого суда, ибо за гнев против брата, по слову Спасителя, человек подлежит обыкновенному суду, а за оскорбление ближнего, т. е. – за название кого-либо пустым человеком – подлежит верховному судилищу. Итак, если человек, напрасно гневающийся и оскорбляющий ближнего, подлежит суду, то тем более за убийство. Итак, И. Христос гражданского судилища не отвергает; притом же, заповедь не убивать человека изречена в ветхом завете, где за многие преступления закон наказывал именно смертью (Исх.21). Сам И. Христос против делающих зло употреблял не только любовь, но и справедливое осуждение: вся 23 глава Евангелия от Матфея направлена к осуждению лицемерия книжников и фарисеев; иногда И. Христос, в минуты праведного гнева, употреблял даже меры и физического воздействия; во второй главе Евангелия от Иоанна читаем: «Приближалась Пасха иудейская, Иисус пришел в Иерусалим и нашел, что в храме продавали волов, овец и голубей, и сидели меновщики денег. И сделав из веревок бич, выгнал из храма всех, также и овец, и волов, и деньги у меновщиков рассыпал, а столы их опрокинул. И сказал продающим голубей: возьмите это отсюда, и дома Отца Моего не делайте домом торговли (Ин.2:13–16)».

Тоже самое повторил И. Христос незадолго пред Своими страданиями. «И вошел Иисус в храм Божий, и выгнал всех продающих и покупающих в храме, и опрокинул столы меновщиков и скамьи продающих голубей, и говорил им: написано: дом Мой домом молитвы наречется; а вы сделали его вертепом разбойников (Мф.21:12, 13; Мк.11:16, 17; Лк.19:45, 46). И за отвержение Иудеями Его, как своего мессии-Спасителя, Христос предсказал им полное разрушение города Иерусалима, храма и рассеяния остатка народа иудейского по всей вселенной. В Евангелии от Луки мы читаем: «И когда приблизился к городу, то, смотря на него, заплакал о нём, и сказал: о, если бы и ты хотя в сей твой день узнал, что служит к миру твоему! но это сокрыто ныне от глаз твоих; ибо придут на тебя дни, когда враги твои обложат тебя окопами, и окружат тебя, и стеснят тебя отовсюду, и разорят тебя, и побьют детей твоих в тебе, и не оставят в тебе камня на камне – за то, что ты не узнал времени посещения твоего (Лк.19:41–44; Мф.24:1, 2–14–22; Мк.13:1, 2–14–20; Лк.21:5, 6–24). Предсказание И. Христа, спустя около 40 лет после Его распятия, исполнилось в точности. Правосудие Божие исполнило над иудеями ту кару, какой они заслуживали за своё преступление.

Мой собеседник сказал: эту войну вел с иудеями не И. Христос, а римляне под предводительством своих императоров, Веспасиана и Тита, посему в этой войне И. Христа нельзя считать участником. Хотя в Евангелии говорится, что И. Христос воскрес, но мы из истории знаем, что Он во время этой войны не жил на земле.

– Правда, возразил я, эту войну вел не И. Христос, а римляне, но римские императоры со всеми своими солдатами были только орудием воли Божией над преступными иудеями. Ученики И. Христа, без сомнения, лучше вашего знавшие волю своего учителя, также наказывали за преступления смертью и другими физическими карами. В Деяниях Апостольских описаны следующие два случая: «Некоторый муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, с ведома и жены своей, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твоё мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? Чем ты владел, не твоё ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? Для чего ты положил это в сердце твоём? Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен; и великий страх объял всех, слышавших это. И, вставши, юноши приготовили его к погребению, и, вынесши, похоронили. Часа через три после сего пришла и жена его. не зная о случившемся. Петр же спросил её: скажи мне, за столько ли продали вы землю? Она сказала: да, за столько. Но Петр сказал ей: что это согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух. И юноши, вошедши, нашли её мертвою, и, вынесши, похоронили подле мужа её» (Деян.5:1–10). «Прошедши весь остров до Пафа, нашли они (Апостолы) некоторого волхва лжепророка, Иудеянина, именем Вариисуса, который находился с проконсулом Сергием Павлом, мужем разумным. Сей, призвав Варнаву и Савла, пожелал услышать слово Божие, а Елима волхв (ибо то значит имя его) противился им, стараясь отвратить проконсула от веры. Но Савл, он же и Павел, исполнившись Духа Святого и устремив на него взор, сказал: о, исполненный всякого коварства и всякого злодейства, сын дьявола, враг всякой правды! перестанешь ли ты совращать с прямых путей Господних? И ныне, вот рука Господня на тебя: ты будешь слеп, и не увидишь солнца до времени. И вдруг напал на него мрак и тьма, и он, обращаясь туда и сюда, искал вожатого. Тогда проконсул, увидев происшедшее, уверовал, дивясь учению Господню» (Деян.13:6–12). Тот же св. Апостол Павел, силою Господа нашего И. Христа, «предал сатане во измождение плоти» Коринфского кровосмесителя (1Кор.5:1, 5). Святой Апостол Иуда в своём послании к верующим дает им такое наставление. «К одним будьте милостивы, с рассмотрением, а других страхом спасайте, исторгая из огня (обличайте же со страхом), гнушаясь даже одеждою, которая осквернена плотью» (Иуд.1:22, 23). Вы привели еще изречения И. Христа: «не противься злу, но кто ударит тебя в правую щеку, подставь ему и другую», говорили также о любви ко врагам. Но и эти Евангельские изречения – как вашим учителем Л. Толстым, так и вами поняты неправильно. «Не противься злу» вы привели по славянскому тексту, а дальнейшие слова И. Христа приводите по-русски, но в славянском переводе этого места есть маленькая неточность; в русском тексте это место читается иначе: «не противься злому». Зло есть нечто существующее само по себе, название это означает известное отвлеченное понятие, есть, поэтому, имя существительное, что вам, конечно, хорошо известно; но «злой» есть имя прилагательное, означающее свойство предмета существующего; и так, зло и злой – означают не одно и тоже. Зло, разливаясь по всему миру, навсегда остается злом и никогда не может измениться и быть добром, а человек злой может измениться и быть добрым. Отец, источник или виновник зла есть дьявол, о котором И. Христос говорит: «Ваш отец дьявол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи» (Ин.8:44). Если допустить вашу мысль, что И. Христос учил не противиться злу, а не злому, то это мысль прямо будет противоречит цели пришествия И. Христа на землю, Его деяниям и учению; «ибо для сего то и явился Сын Божий, чтобы разрушить дела дьявола» (1Ин.3:8). Вся жизнь И. Христа на земле, Его учение, страдание и смерть направлены к тому, чтобы уничтожить зло, происшедшее от дьявола. Итак, И. Христос заповедует не противиться не злу, а злому, не противиться ему, с тою целью, чтобы сделать его добрым; ибо зло хотя может быть свойством человека, но оно не принадлежит ему существенно, оно внедряется в человека гл. обр. от окружающих его причин, перечислять которые я считаю излишним, потому что это не относится к предмету нашей беседы. Скажу только одно, если бы зло было существенным свойством человека, то все люди были бы злые, но на деле мы видим иное, – многие из людей будучи злыми, сделались потом добрыми и, наоборот, добрые иногда делались злыми. Итак, если злой человек ударит доброго, захочет отнять у него рубашку, принудить провожать его, будет его проклинать, ненавидеть, гнать, но последний не будет воздавать злом за зло, а сделает всё то, что повелевает И. Христос, то неужели злой человек, видя, что добрый делает всё для него угодное, не подумает, что он поступает несправедливо против ближнего своего?! Итак заповедь И. Христа должно относить к случаям личной и частной жизни каждого, но и здесь между злыми должно различать два рода людей: одни совершают зло так сказать, случайно, но и почти невольно, в существе своём оставаясь добрыми, другие же совершают его с увлечением, наслаждаются своими злыми деяниями; для последнего рода людей и существуют гражданские законы и судьи, которые силою закона защищают добрых от насилия злых, удаляя их из среды общества добрых и таким образом сокращая развитие злое.

Теперь относительно войны: Бог, произведши от одной крови весь род человеческий, разделив людей на языки, назначил пределы их обитанию (Быт.11:7, 8; Деян.17:26). Итак, народы, существующие на земле, имеют каждый своё место для обитания. Если же какой народ вторгается на место обитания другого народа, этим вторжением он причиняет последнему насилие. Посему народ, живущий на месте, данном ему от Бога, защищая себя, изгоняет народ, вторгнувшийся в его область, а раз последний добровольно уйти не хочет, то против него употребляют меры, называемые войною. Неужели русский народ не должен был гнать из своей земли полчища Наполеона, который насильственно вторгся в чужой край и, по своему не ограниченному честолюбию, насильственно хотел подчинить своей власти народ, совершенно ему чуждый по языку и по племени? Укажу еще другой подобный же пример. Турки, насильственно овладевши христианскими народами Балканского полуострова, по своему произволу, лишали жизни тысячи женщин и невинных детей, и вот в 1877 г. христианская Россия решилась положить конец турецкому произволу, и освободила болгарский народ от турецкого насилия; такая война не только не противна учению Христа, но даже похвалена Им: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15:13). Итак, заповедь Спасителя о любви ко врагам не только не отменяет, а усиливает, возвышает заповедь о любви к близким, друзьям. Было-бы именно не по-христиански, если бы кто, прикрываясь заповедью о любви ко врагам, близких своих отдавал им на съедение (1Тим.5:8), а потому Пространный Катехизис, в объяснении 6-й заповеди допускающий отнятие жизни по требованию правосудия, или у неприятеля на войне, не противоречит учению И. Христа.

Собеседник возразил: Святейший Синод Церкви российской несправедливо поступил, отлучив Л. Ник. Толстого от Церкви, – он мог бы вести борьбу против графа тем же способом, каким граф борется с церковниками. Синод должен был издавать против графа полемические книги и таким образом разрушать учение Толстого, но он, вопреки учению Христову, употребил против графа насилие.

Я сказал моему собеседнику: Святейший Синод Церкви российской поступил в этом случае согласно с определением Апостолов и практикой древней Церкви, – он снисходительно и любвеобильно указал заблуждение Толстого. В послании Святейшего Синода говорится так: «В наши дни, Божьим попущением, явился новый лжеучитель, граф Л. Толстой… и тем, (т. е. своим учением) не прикровенно, но явно пред всеми, сознательно и намеренно отторг себя сам от всякого общения с Церковью православною». А что в этом случае Святейший Синод поступил согласно с определением Апостолов, сие видно из послания Апостола Павла к Галатам, которое говорит: «Удивляюсь, что вы от призвавшего вас благодатию Христовою так скоро переходите к иному благовествованию, которое впрочем не иное, а только есть люди, смущающие вас и желающие превратить благовествование Христово. Но если бы даже мы или Ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема. Как прежде мы сказали, так и теперь еще говорю: кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (Гал.1:6–9). Следуя этому определению Апостола, древнейшая Христова Церковь на седми вселенских соборах всегда предавала анафеме проповедующих новое учение – еретиков. Так поступил и великий Московский собор в 1667 году. Предложив увещание раскольникам, он на непокоряющихся святой Церкви и хулящих её произнес отлучение, Дóндеже вразумятся и возвратятся в правду покаянием. Согласно практике древней Церкви, и Святейший Синод о граф. Л. Толстом постановил: «Посему Церковь не считает его своим членом и не может считать, доколе он не раскается и не восстановит своего общения с нею». «Всякое дерево узнается по плодам, дерево доброе не может приносить плоды худые, и дерево худое не может приносить плоды добрые» (Мф.7:17, 18–20, 12:33). Всего четверть столетия существует учение Л. Толстого, а оно уже принесло худые плоды: закавказские духоборы, принявшие учение Толстого, отказалась от повиновения установленным от Бога властям. Жители села Павловки, Харьковской губ., последователи учения Толстого, дерзко восстали на святыню православного храма, разбив в нём окна, иконы, подвергли поруганию святой престол и Евангелие; но Христос и Его Апостолы учили не так: «отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф.22:21). «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены. Посему противящийся власти противится Божию установлению» (Рим.13:1, 2. Ср. 1Пет.2:17, 18; Еф.6:5–9; 1Кор.7:21, 22). Господь И. Христос и Его Апостолы, установив отношение подчиненных к властям, рабов к господам, властей к подчиненным и господ к рабам, возводя всех людей в равное духовное достоинство, заповедали всем терпение и снисходительность зная, что равенство достигается терпением, и христиане первенствующей Церкви, будучи точными последователями учения Господа нашего И. Христа и Его Апостолов, безропотно переносили притеснение, гонение языческих властителей и господ; и в три века достигли того, что языческие властители и господа, видя добрые дела христиан, прославили Отца нашего небесного и сами сделались христианами, что само собой повлекло уничтожение рабства в христианских государствах. Итак, свобода и относительное равенство достигаются не насилием, не дерзостью и противлением, как это делают последователи Толстого и другие им подобные, но великим долготерпением и кротостью. Христово учение постепенно облагораживает нравы людей, возвышает их достоинство; а учение Толстого, нравы людей делает из мягких жесткими и побуждает восставать на ближних своих и употреблять против братьев насилие.

Мой собеседник сказал: Духоборы и Павловцы поступили нехорошо, – Толстой этому не учит.

Я возразил ему: Л. Толстой, хотя прямо не проповедует, чтобы его идеи распространялись в обществе посредством насилия, но таково основное начало его учения, ибо он, отвергая существующий общественный порядок, требует водворить вместо его порядок новый, не применимый в обществе при настоящем нравственном уровне людей.

– Мой собеседник сказал: Послание Синода против графа Л. Толстого «вообще имеет много недостатков: оно незаконно, или умышленно-двусмысленно, оно произвольно, неосновательно, неправдиво и кроме того, содержит в себе клевету и подстрекательство к дурным чувствам и поступкам».

Я, остановив моего собеседника, сказал: Вы, милостивый государь, буквально читаете ответ графа Л. Толстого, который наговорил много обвинений против послания Святейшего Синода, но в существе дела ничего не сказал.

– Мой собеседник: Правда, я читаю ответ Толстого на постановление Синода, посему прошу вас послушать далее начатое мною чтение, – ибо Толстой всё, сказанное им в общем против послания Синода, докажет подробно: «оно незаконно или умышленно-двусмысленно потому, что если оно хочет быть отлучением от Церкви, то оно не удовлетворяет тем церковным правилам, по которым может производиться такое отлучение: если же это есть заявление о том, что тот, кто не верит в Церковь и её догматы, не принадлежит к ней, то это само собою разумеется и такое заявление не может иметь никакой другой цели, как только ту, чтобы, не будучи в сущности отлучением, оно бы казалось таковым, что собственно случилось, потому что оно так и было понято».

– Я возразил моему собеседнику: Граф Толстой говорит, что постановление Святейшего Синода не удовлетворяет каноническим правилам, по которым произносится отлучение людей, восстающих на православную Христову Церковь, но каким именно каноническим правилам не удовлетворяет послание Синода, – Толстой этого не указал, – да и никто из его последователей указать этого не может; мною же выше показано вам, что Святейший Синод поступил согласно указаниям Апостолов и практике древней Церкви, и вы против моих доводов ничего не возразили. Теперь читайте далее.

– «Оно произвольно, потому что обвиняет одного меня в неверии во все пункты, выписанные в постановлении, тогда как не только многие, но почти все образованные люди разделяют такое неверие и беспрестанно выражали и выражают его и в разговорах, и в чтении, и в брошюрах, и книгах. Оно неосновательно потому, что главным поводом своего появления выставляет большое распространение моего совращающего людей лжеучения, тогда как мне хорошо известно, что людей, разделяющих мои взгляды, едва-ли есть сотня, и распространение моих писаний о религии, благодаря цензуре, так ничтожно, что большинство людей, прочитавших постановление Синода, не имеют ни малейшего понятия о том, что мною писано о религии, как это видно из полученных мною писем».

– Остановив моего собеседника, а сказал: В этом месте своего ответа Л. Толстой допустил непримиримое противоречие самому себе; жалуясь на несправедливость Синодального послания, он говорит: Святейший Синод обвиняет его одного в пунктах неверия, выписанных в постановлении, тогда как почти все образованные люди мира разделяют его неверие, и выражают его в разговорах, в чтениях, брошюрах и книгах; а далее заявляет, что его учению и взглядам следует не более сотни людей, благодаря цензуре, не допускающей распространения его религиозных сочинений.

Святейший Синод обвиняет его одного вполне справедливо, потому что первый из русских писателей, по крещению и воспитанию принадлежащий к православной Церкви, дошел до отрицания всех главных истин христианской веры – и открыто, во всеуслышание проповедует это.

А что касается вольнодумных писателей, живущих заграницей или в России и принадлежащих к протестантству или католичеству, то до них нам нет никакого дела; ибо они живут вне православной Церкви, которая, несмотря на окружающих её врагов, твердо и неизменно хранит во всей чистоте учение Христа Спасителя и Его Апостолов, не допуская ни в чём отступлений, а на всех неповинующихся её определениям, основанным на Священном Писании и Священном Предании, изрекает отлучение; так она поступила и с графом Л. Толстым. Разбирать весь ответ Л.Н. на постановление Святейшего Синода я считаю излишним, потому что разбор этого ответа напечатан уже в «Миссионерском Обозрении», за месяц Июнь 1901 года, а спрошу вас о некоторых выражениях Л. Толстого, которые встречаются в его ответе на постановление Святейшего Синода. Он пишет, напр.: «я отвергаю непонятную Троицу, и басню о падении первого человека, историю о Боге, родившемся от Девы, искупляющем род человеческий, – всё это совершенно справедливо. Бога же Духа, Бога – Любовь, единого Бога – начало всего не только не отвергаю, но ничего не признаю действительно существующим, кроме Бога, и весь смысл жизни вижу только в исполнении воли Бога». Скажите мне – на каком основании ваш учитель отвергает Богооткровенные истины и на место их ставит свои верования? Откуда Л. Толстой узнал, что Бог есть Дух?

– Мой собеседник сказал: Так говорили философы, жившие прежде его.

– Я еще спросил: Этот Дух, которого Л. Толстой называет Богом, есть дух личный, или-же мировая сущность?

– Мой собеседник сказал: Л.Н. в своём ответе Синод <не> объяснил, какого духа он признает Богом, а я не понимаю, что такое Бог личный и что такое Бог безличный. Я объяснил моему собеседнику, что ни у каких философов нет такого я<сного> учения о Боге Духе, как оно выражено Господом нашим И. Христом в беседе с самарянкою.

И. Христос сказал: «Бог есть Дух: и кланяющиеся ему должны покланяться в духе и истине» (Ин.4:24).

Итак, Толстой хотя учение о Боге Духе заимствовал, несомненно, из Евангелия, но или не хотел, или не может объяснить, что такое этот Дух. Из учения Христа Спасителя видно, что этот Дух есть личный, разумный, который требует Себе духовного поклонения. Еще спрошу вас: откуда Толстой узнал, что Бог есть любовь?

– Мой собеседник ответил: Что Бог есть любовь, это говорили и древние философы. Стоит только хорошенько всмотреться в творения Божии, доступные нашим чувствам, чтобы убедится в той истине, что Бог действительно есть любовь и премудрость: ибо рассматривая величественные творения мира, их красоту и законы течения, невольно приходишь к мысли: если <же> прекрасны и величественны эти творения, то насколько прекрасен и любвеобилен Тот, Кто сотворил их!

– Я сказал: С этою мыслью всякий человек, имеющий <трез>вый ум, должен согласиться. Я еще спрошу вас: почему этот любвеобильный и всесовершеннейший Бог создал человека, в котором стремления не гармонируют с его действительной жизнью? Человек имеет стремление жить, наслаждаться полным счастьем, – а в действительной жизни его преследуют постоянные бедствия и наконец смерть, – хотя никто не желает её. Итак, скажите, – почему Бог создал человека таким, <что> действительная жизнь не согласуется с его стремлениями?

– Мой собеседник сказал: Ответить на ваш вопрос невозможно в виду того, что мы не можем постигнуть плана Бога о назначении человека.

– Я сказал моему собеседнику: Правда, что при этом во<просе> ум человеческий, без помощи Божественного откровения, ставится в прямое противоречие с учением о любви Божией. Если Бог есть всесовершеннейшая любовь и бесконечно всегущ, то Он не мог создать человека таким, каким он есть теперь. Логика человеческого ума настойчиво требует признать, что или у Бога нет любви к человеку, или истощилось Его Божественное всемогущество и премудрость в создании человека. Вот до каких заключений может дойти человеческий разум, отвергающий Божественное откровение о сотворении человека.

При свете же Божественного откровения, все выше сказанные предположения рассыпаются в прах. По Божественному откровению, человек сотворен не таким, каким он есть теперь. Сам человек нарушил своё блаженное состояние преслушанием заповеди Божией.

– Мой собеседник возразил мне: С вашим умозаключением можно было бы согласиться, если бы оно не встречало следующего возражения: по вашему учению, Бог не только бесконечно любвеобилен, премудр, благ, но и всемогущ. По Своему всеведению, Он предвидел, что человек падет, почему же Бог не сотворил его неспособным пасть?

– Я ответил моему собеседнику: Разумное существо может ощущать внутреннее довольство или счастье только от свободного добра, добро невольное или несвободное не дает довольства и блаженства. Потому-то Бог создал человека существом не только разумным, но и свободным, самовластным; если бы Бог сотворил человека, не одарив его полною свободою, то человек не мог бы быть и сознательно блажен. Далее, Бог даровал человеку закон такой, который, не лишая его самовластия, легко мог быть исполнен. Со стороны Бога, т. обр., всё было сделано, чтобы человек не пал, а жил в том состоянии, каком создал его Господь и преуспевал в добре. Итак, Божественное откровение о грехопадении человека нисколько не противоречит Божественной премудрости и благости; напротив, здравый разум не может иначе мыслить о первобытном состоянии и падении человека, как эта истина выражена в Священном Писании. Если же грехопадение человека не басня, а действительная истина, то и рождение Бога плотью, для искупления человеческого рода, есть также несомненная истина; ибо невозможно допустить, чтобы Бог, при бесконечной любви Своей, мог оставить род человеческий в таком бедственном состоянии, в какое впал человек чрез своё грехопадение. Бог предвидел человеческое падение и предопределил средства искупления; сам падший человек, хотя и сознает своё бедственное состояние, но собственными силами никак не может освободиться от тех условий жизни, в которые он поставил себя преслушанием воли Божией. Чтобы возвратить человека на путь воли Божией, Господь даровал ему закон, выразив его сущность в десяти заповедях, но этот закон послужил человеку к еще большему греху, потому что закон был духовен, а человек плотян. Известно, как описывает греховное состояние человека великий учитель языков см. (Рим.7:12–25).

– Мой собеседник сказал: С вами можно было бы согласиться, но христианское учение во многих пунктах не оправдывает себя: оно обещает бессмертие и блаженную жизнь; учит, что смерть есть возмездие за грех, что христиане искуплены от греха страданием и смертью И. Христа. На самом-же деле христиане живут и умирают так же, как евреи, магометане и идолопоклонники, поэтому и нельзя безусловно верить всему христианскому учению. Если на земле христиане ничем не отличаются от других народов, не принявших учения Христа, то, вероятно, и в жизни загробной (если она существует), христиане ничем не будут отличены от других народов.

– Я возразил моему собеседнику: Хотя по внешним жизненным условиям христиане на земле не отличаются от других народов, но по внутреннему состоянию духа истинные ученики Христовы отличаются во многом от других народов, не принявших учения Христа: никто из людей мира сего не имеет такого душевного мира, спокойствия совести, не предвкушает наслаждения блаженства, что имеют истинные христиане, живущие не по плоти, а по духу (Рим.8), ибо плод духовный есть: «любовь, радость, мир, долготерпение, благость, милосердие, вера, кротость, воздержание» (Гал.5:22, 23). Итак, истинные христиане, «имея начаток духа Божия в себе, стенают, ожидая усыновления, искупления тела нашего. Ибо мы спасены в надежде» (Рим.8:23, 24).

Вы говорите, что христиан поражает смерть так же, как не принявших учения Христа, – на ваше возражение я позволю привести такой пример: если какая металлическая вещь помята будет так, что её нельзя исправить, то эту вещь отдают литейному мастеру, который расплавляет металл и выливает такую-же вещь, какая была испорчена. Так Бог поступает и с природой человеческой: она настолько испорчена грехом, что должно прежде переплавиться посредством смерти и тления, а потом уже воскреснуть к бесконечной жизни: «Ибо наступает время, в которое все, находящиеся в гробах, услышат глас Сына Божия, и изыдут творившие добро в воскресение жизни, а делавшие зло в воскресение осуждения» (Ин.5:28, 29). Сам ваш учитель в своём ответе на постановление Святейшего Синода сознается, что выдуманная им вера не есть на все времена несомненная истина, но он держится её потому, что она более других удовлетворяет его; если же он узнает другую веру, более истинную, то он готов сейчас-же оставить выдуманную им веру и принять ту, которая более истинна, чем вера Толстовская. Дабы кто не подумал, что я над графом Львом Николаевичем Толстым делаю насмешку, – в устранении такой мысли привожу собственные слова Льва Толстого: «Я не говорю, чтобы моя вера была одна несомненна на все времена истинна, – но я не вижу другой – более простой, ясной и отвечающей всем требованиям моего ума и сердца. Если я узнаю такую, я сейчас же приму её, потому что Богу ничего, кроме истины, ненужно» (Миссион. Обозр. 1901 г. мес. Июнь стр. 814). Любезный друг! всмотритесь беспристрастно в последние слова вашего учителя. Он сам не признает своей веры за абсолютную истину, потому что она есть плод человеческого ума. Вера-же христианская есть несомненная истина, данная на все времена. Между мною и вами состоялся обмен мыслей о тех предметах, которыми заинтересовано все мыслящее человечество. Прошу вас – припомнить всё сказанное мною и обсудить беспристрастно! Молитесь при этом Богу и Он откроет вам путь жизни и приведет вас к тому блаженству, которое Он назначил всем истинно любящим Его.

Пароход наш подваливал к пристани и я, при взаимных благопожеланиях, расстался с моим собеседником.

Астраханский миссионер Алексей Шашин

Какая опять тесная связь между человеком и «землею со всем её воинством»! Какое божественное понимание стыда наготы, как наказания за грех, а не как закона природы! Какой божественный взгляд на многообразную плоть: и «зачала Ева, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа»…, и «принес Каин от плодов земли дар Господу», а Авель «от первородных стада своего и от тука их» (Быт.4:1–4)!…

А вот пред нами на страницах той-же библии и «вся Божья тварь», вся «многообразная языческая плоть». Когда Господь заключал Свой завет с Израилем, то не с ним только, но чрез него и со всяким «иноплеменником – не от семени Авраама» и «со всякою плотью, которая на земле… и с птицами, и со скотами, и со всеми зверями земными», – словом, со «всею землею»… Посему и «знамение завета», как, например радуга, было «знамением» для всей плоти, для всей земли; посему и к обрезанию приобщались не только «иноплеменники», но даже «плодовые деревья и виноградники» и Богу посвящались все первенцы «от человека до скота» и «жатвенного снопа» (Быт.9:17; Исх.13; Лев.19:23–25). Замечательно, что вместе с Израилем и чрез него Господь благословлял и проклинал всякий плод земли и на земле, все стихии природы: «благословен ты… и плод земли твоей, и плод скота твоего, и плод твоих волов»…; и наоборот: «проклят ты…и житницы твои…, и плод земли твоей, и плод твоих волов, и плод овец твоих…, и небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом»… (Втор.28:3–24). Вместе с человеком у Израильтян празднует, ликует (Исх.20:10; Лев.25:2; Ис.56:9), постится, скорбит и покрывается вретищем «вся земля»: «сетует земля… рыдают виноградники…, стонет скот…, уныло ходят стада волов…, томятся овцы… и взывают… и крепко вопят к Тебе, Господи»!… (Иоиль 1 гл., сравн. Ионы 3 гл.). «Скот также чувствует происходящее», говорит праведный Иов, – «спроси у скота и научит тебя, у птицы небесной и возвестит тебе; или побеседуй с землею и наставит тебя, и скажут тебе рыбы морские», хотя Господь и «научает нас более, нежели скотов земных, и вразумляет нас более, нежели птиц небесных» (Иов.12:7–8, 35:11, 36:33)!… И Израиль «веселится пред Господом», взяв в руки «ветви красивых дерев, ветви пальмовые и ветви дерев широколиственных и верб речных»… (Лев.23:40). И Моисей с божественным умилением говорит: о вожделенных дарах неба, о росе, о дарах бездны лежащей внизу, о вожделенных плодах от солнца и произведениях луны…. о крепости первородного тельца и рогах буйвола, о силе и быстроте льва!… (Втор.33). Вот почему Псалмопевец призывает к прославлению Бога: и ангелов, и солнце и луну, и все звезды света, и небеса небес и воды превыше небес, и рыб и все бездны, и огонь и град, и снег и туман, и бурный ветер…, и дерева плодоносные и все кедры, и зверей и всех животных, и пресмыкающихся и птиц крылатых, и царей земных и князей и судей и всех людей!… (Пс.148). И действительно, во «святом» Иерусалимском храме, где «восседал на херувимах Бог Израиля» (Исх.25:22; Пс.17:11; Дан.3:54), собрались «небо и земля со всем воинством своим» и там совокупно прославляли Творца (Пс.28:9). Там были в резных изображениях: и херувимы, и львы, и волы, и распускающиеся цветы, и пальмовые дерева, и гранатовые яблоки, и огурцы, и литое из меди море, и цветкообразные светильники, и для курений Фимиам, и для возжения елей и миро для священного помазания и т. д… (Исх.25–30). И что особенно замечательно, так это соединение в изображениях херувимов, человека, зверя и птицы: «и у каждого херувима – два лица; с одной стороны к пальме обращено лицо человеческое, а с другой стороны – к пальме лицо львиное» (Иез.41:18–19) и – по два распростертых вверх крыла (Исх.25:20; 3Цар.6:24)!… И в этот храм для поклонения Богу Израиля и притом с надеждой быть услышанными и получить просимое имели право входить и все иноплеменники из земли далекой (3Цар.8:41–43).

Где же, спросим г. Мережковского и других «новопутейцев», и когда Израиль почитал только «чистого духа», только «всё отвлеченно-духовное, бескровное и бесплотное?!». Где и когда он смотрел на своё тело и на всю плоть мира, – от человека до скота, и зверей, и птиц, и рыб, и растений, и светил небесных, – как на «порождение дьявола», как «на неискупимо-грешное, проклятое, бесовское?!». Где и когда он «признавал» весь мир, как отрицание Бога, и «Бога, как отрицание всего мира?!».

Разве не Израиль признал себя «святым» и плоть человека достойнейшим образом Бога и Ангелов Его?! Разве не Израиль приобщил к своей святости, к своему религиозному общению с Богом «всю Божью тварь» и «всю многообразную языческую плоть?!». Разве не он одухотворил плоть, плотское, земное и воплотил дух, духовное, небесное?! Разве не он объединил в религиозно-символическом образе трехсоставного херувима: человека, зверя и птицу?! Разве не он «воскресил плоть», поверив в «воскресение мертвых тел?!».

Откуда же у г. Мережковского и К° такое порицание иудейства и унижение его пред эллинизмом?! Откуда уверение, что якобы «отрицание Богом мира – природы» (да так-ли?!) отравило и истощило божественные родники семитской, – иудейской культуры?! Откуда, наконец, такой панегирик «совершенному эллинству», которое якобы «также доверчиво к жизни, бесстрашно к смерти (?!), так же умеет преходящее делать непреходящим», как и «самое чистое, совершенное христианство?!».¹⁸⁷

Мы глубоко убеждены, что все подобного рода суждения идут не из основательного и беспристрастного изучения «новопутейцами» духа семитской и арийской культур, а всё из того же злосчастного у нас на Руси стремления к рабскому подражанию и усвоению чужих взглядов, мнений, суждений…, – всё из той же боязни: «а что скажет княгиня Мария Алексеевна?…» – разумей: пресловутая Европа!…

Лозунгом курса «Истории Религий» – Д.П. Шантепи-де-ля-Соссей служит мысль, что у семитов «на первом плане стоит религия, там (у арийцев) – культура; здесь Бог является в истории, там – в природе (Макс Мюллер)»… Главные религии индо-германцев, по Шантепи, – «представительницы развитого и одухотворенного политеизма. Между тем как семиты обращали свои взоры к небесному, а их религии проникались духом подчинения, абсолютной зависимости, индо-германцы, напротив, остановились на процессе внутренней мировой жизни: в их религии никогда не существовало резкого разграничения между божеским и человеческим…».¹⁸⁸ Но как в «Новом Пути» вторая страница отрицает первую, так и в курсе Шантепи!… Там же, в статье проф. Валетона «Израильтяне» читаем: «Макс Мюллер заходит слишком далеко, когда он считает за резкую противоположность между Семитами и индо-германцами то, что первые познают Бога в истории, а вторые в природе. У семитических богов часто тоже стоит на первом плане деятельность их, проявляемая в явлениях природы!…».¹⁸⁹

А между тем г. Мережковский и К° на этом шатком основании строят своё «Новое Вселенское Христианство!…».

Впрочем, неудивительно! Там, где немец заходит только «слишком далеко», русский обязательно, упершись в одну точку, доходит до крайностей! Пересаживая к нам плоды немецких оранжерей и перекраивая на итальянский манер русских писателей, г. Мережковский главное-то и позабыл… Ведь именно эллинство-то и умерщвляло плоть когда погружало её в холодный мрак могилы и когда, как и все языческие религии, определяло человека лишь как счастливого, или несчастного сына земли, неведомо зачем землею воспитанного и опять неведомо зачем в ту же самую землю отходящего!…¹⁹⁰ Нет, в эллинстве не «бесстрашие к смерти», а поразительное бессилие и замаскированный страх пред нею, о которую сокрушались все мечты язычника-арийца о божественном величии человека! Не «бог», и не царь, а раб и презренный червь – человек, и вся жизнерадостность арийца – какой-то тяжелый кошмар!… Между тем, иудей умирал с ясной и твердой надеждой на воскресение плоти своей и печаль как бы скользила по лицу его, лишь на миг отравляя его покой!… И не призрак-ли жизни, не теневое-ли «воскресение плоти» так увлекло г. Мережковского и повело многих по «Новому Пути?!». Да, видно, что

«тьмы мелких истин нам дороже

нас возвышающий обман!…»

II

Мы уже видели, что г. Мережковский глубоко неправ в своём подражательном и до-нельзя избитом взгляде на дух семитско-иудейской культуры.¹⁹¹ Между тем на этом взгляде «новопутейцы» строят, свой обвинительный акт против «исторического христианства»!… Нельзя говорить о прочности здания, воздвигаемого, по меньшей мере, на проблематическом основании. Нельзя говорить о заражении «исторического христианства» ядом старой семитской культуры, когда наличность яда в этой культуре больше, чем сомнительна. Всё это азбучные истины и жаль, что приходится напоминать об них!…

Но если древнее иудейство нисколько неповинно в обвинительном акте Мережковского, то не также-ли и не более-ли неповинно в том же преступлении «историческое» и, в частности, православное христианство?

Г. Мережковский утверждает, что «тайна Воскресения Плоти» не открывается в «нынешнем» христианстве, что в нём еще сохраняется «застарелая дурная привычка лжехристианства, или, лучше сказать, павлианства» (?!), состоящая в том, что «старое», «византийское», «скопческое», «аскетическое» и «прелюбодейное» (?!) христианство якобы обесплотило Христа, отвергло в человеке плоть, признало, что не какая-либо часть или свойство плоти, земли, любви к себе, а вся плоть в существе своём, как мистическое начало, противоположно другому началу, как зло добру, вечное да – вечному нет, как проклятое, бесовское – святому, божескому, что тело в человеке есть неискупимо-грешное, зверское, скотское, а вся животная, стихийная природа – порождение дьявола, что «жить в Боге – значит жить вне тела», что святость значит бестелесность, бесплотность, что дух противоположен плоти, как вечное добро вечному злу, что мир есть отрицание Бога и Бог есть отрицание мира, не какой-либо части мира, а мира, как целого, как опять-таки абсолютной сущности, что именно отсюда вытекает: «не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей; ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от мира сего… Весь мир лежит во зле» (1Ин.2:15–16, 5:19)!…¹⁹²

Разумея под «историческим христианством» христианство со времен св. Апостолов и до наших дней включительно, г. Мережковский и своё обвинение предъявляет ко всему «историческому» христианству, не исключая и Апостольского.

Не новы, конечно, обвинения на св. Апостолов в непонимании ими учения Христа: в чужих подвалах они уже давно заплеснели и только у нас почему-то еще претендуют на свежесть и даже новизну!… Между тем и поверхностного знакомства с творениями Апостолов достаточно, чтобы признать обвинительный акт Мережковского, по меньшей мере, голословным.

«Не любите мира, ни того, что в мире: кто любит мир, в том нет любви Отчей… Дружба с миром есть вражда против Бога… Весь мир лежит во зле» (1Ин.2:15, 5:19; Иак.4:4)… говорят нам св. Апостолы и в тоже время заявляют, что «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного… чтобы мир спасен был чрез Него»,… потому что «мир и начал быть чрез Него» (Ин.1:10, 3:16–17) Какое, по-видимому, глубокое противоречие! С одной стороны, мир действительно есть отрицание Бога и дружба с миром – не только отрицание любви Отчей, но и вражда против Бога, – с другой, мир есть объект высочайшей любви Божией и наилучшее свидетельство о бытии Творца!… Но в том-то и дело, что противоречие здесь только кажущееся. Всякий-ли мир, по учению Апостолов, есть отрицание Бога и со всяким-ли миром дружба Богопротивна?

Апостолы ясно говорят нам о двух мирах, или точнее о двух течениях мировой жизни. Первое – когда мир жил по законам своего Творца, второе – когда он преступил волю Бога и в своём падении дошел до того, что «никто в нём не ищет Бога», так что «весь мир оказался» «виновен пред Богом» и попал во власть «духов злобы поднебесных», которые, как новые «мироправители», пересоздавали его по своим законам «тьмы» (Рим.3:9, 19; Еф.6:12). Последний мир Христос и Апостолы называют: «мир сей»; он дышит «духом» дьявола и его «обычаем» служит «воля князя власти воздушныя» (Ин.14:30, 16:11, 18:36; 1Ин.2:16; 1Кор.2:12; Еф.2:2). – Об этом и только об этом «мире» говорят Апостолы: «не любите мира, ни того; что в мире… Ибо всё, что в мире… не есть от Отца, но от мира сего»… Только об этом «мире» и Христос говорил Пилату: «царство Моё не от мира сего», или, в молитве к Отцу: «они (ученики) не от мира»… потому что «приняли не духа мира сего, а духа от Бога»… При этом необходимо помнить, что Апостолы, предостерегая христиан от любви к «миру сему», разумели любовь, побуждающую идти по стопам любимого существа, но отнюдь не любовь, которая спасает грешника, так как спасение грешного мира было выше человеческих сил. Когда-же Апостолы говорили о любви к грешному миру со стороны Бога, то разумели уже любовь, спасающую мир от греха: «так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного… чтобы мир спасен был чрез Него»… Как только Бог «во Христе примирил мир с Собою», – в «мире сем» образовался новый мир или «новая тварь», воспринявшая Христа и отвергшая «обычай мира сего» и действующую в нём «волю князя власти воздушныя». И любовь к этому новому миру, как подражание делам «новой твари», Апостолы возвещали в каждом слове своём (2Кор.5:17; Еф.4:22–24). Этот-же мир являлся самым лучшим утверждением Бога и дружба с этим миром была единственным, угодным Богу делом (Мф.5:16).

Значит, вопреки утверждению г. Мережковского, в «историческом» христианстве не всякий мир есть отрицание Бога и Бог есть отрицание не всякого мира, тем более не всего мира, как целого, как абсолютной сущности!… Значит и заповедь Апостола: «не любите мира»… вытекает не из отрицания Богом всего мира!… «Не любите мира», но только «мира сего», в котором царит воля дьявола; а любите мир искупленный, новую тварь, которая «во Христе». И таковой «тварью» может быть всякая тварь, ибо Христос умер за грехи «всего мира» (1Ин.2:2; ср. Рим.8:19–23)!… Следовательно, и весь мир может стать достойным подражательной любви христианина если только облечется во Христа.

Из взгляда св. Апостолов на мир ясна несправедливость и другого обвинения, по которому Апостолы якобы учили, что вся вообще в мире плоть противоположна духу, как зло – добру, как проклятое, бесовское – святому, божескому; что, в частности, тело в человеке есть нечто неискупимо-грешное, зверское, скотское и вся животная, стихийная природа – порождение дьявола; что, «жить в Боге – значит жить вне тела» и святость значит бестелесность, бесплотность!…

Мне кажется, что более глубокого непонимания учения Апостолов о плоти и духе и представить себе нельзя! «Плоть желает противного духу, а дух – противного плоти; они друг другу противятся», – говорит апостол Павел (Гал.5:17). Но о какой «плоти» и о каком «духе» он говорит и что под ними разумеет? Едва ли мы ошибемся, если скажем, что учение о «плоти» и её отношении к «духу» красной нитью проходит чрез все Апостольские послания, и особенно Павловы. Почти повсюду раздается протест против жизни «во плоти» и призыв к жизни «по духу». Но при этом всюду, где слышится такой протест, под «плотью» разумеется не мировая материя с её законами и, в частности, не тело человека, а «дух», противный «духу Божьему», царящий в «мире сем» и действующий в сынах противления (Еф.2:2). Вот почему и человеком, живущим «по плоти», или, что то же, «душевным», «плотским», называется тот, кто всем своим существом (и телом, и душою) живет вне благодатных даров «Духа Христова», кто во всей своей жизни руководится не «духом Божиим» а «духом мира сего» (Рим.8; 1Кор.2:12–13, 3:3; Иуд.19). Тот же, кто имеет в себе «духа Божия» и всю свою жизнь направляет «по духу Христову», избегая «духа противления», называется человеком «духовным» или «живущим по духу» (Рим.8; 1Кор.2:5; Гал.5:25; Еф.2:2). Отсюда понятно, что такая «плоть» и такой «дух» действительно, по самому существу своему, противоположны и «друг другу противятся»; ибо, что общего у света с тьмой? какое согласие между Христом и Велиаром? В тех же случаях, когда Апостолы говорят о теле и душе человека, они никогда не противополагают их, как зло – добру, как бесовское – божескому, но признают их по самому существу их, «Божиими» (1Кор.6:15–20). И если, по учению апостолов, человек может погубить тело своё, то так же он может запятнать и душу свою, ибо и телом, и душою может оказаться во власти «князя мира сего» (1Тим.4:1–2; 1Сол5:23; Еф.4:3). Печать Божия, а не дьявольская лежит, по ап. Павлу, и на всей животной стихийной природе (Рим.1:20), и на всей твари, которая также должна принять участие в «славе детей Божиих» (Рим.8:19–21). И никогда апостолы не вели брани против крови и плоти (Еф.6:12). Напротив, всегда они поучали, чтобы христиане любили свои тела, питали и грели свою плоть (Еф.5:28–29) и лишь не оскверняли её жизнью «плоти иной» – языческой (Иуд.1:7–8; Рим.1:24). «Тело для Господа, говорит св. Ап. Павел, и Господь для тела… Ваши тела суть члены Христовы… и храм живущего в нём Св. Духа…», посему «прославляйте Бога и в телах ваших и в душах ваших, которые суть Божии.., представьте тела ваши в жертву живую, святую, благоугодную Богу» (1Кор.6:13–15, 19–20; Рим.12:I)… Всегда, как только заходила речь о человеке, Апостолы высказывали пожелание, чтобы он свят был и телом и духом, чтобы Бог освятил его во всей полноте: «и ваш дух и душа и тело во всей целости да сохранится без порока»… (1Кор.7:34; 1Сол.5:23), чтобы «жизнь Иисусова открылась и в теле нашем» (2Кор.4:10). Этому-же телу человека они предназначили преображение, сообразно славному Телу воскресшего Христа, и затем воскресение для жизни вечной на небесах (1Кор. 15 гл.). (Флп.3:20–21)!… Здесь плоть достигла той степени славы, до которой она уже дошла в древнем иудейском мире, – славы своего «воскресения из мертвых» или бессмертия. Но «историческое» христианство на этом не остановилось и пошло дальше по пути прославления «плоти». «Великая благочестия тайна: Бог явился во плоти», говорит Ап. Павел, так что «во Христе обитает вся полнота Божества телесно» (Кол.2:9; 1Тим.3:16)!… Обожествление человеческой природы в истинном воплощении Бога-Слова: вот кульминационный пункт прославления плоти!… Обожествленная и в тоже время бессмертная плоть, Плоть, искупившая мир, Плоть, предлагаемая в пищу и Кровь – в питие желающим наследовать жизнь вечную: как всё это не вяжется с обвинением в «умерщвлении Плоти»!… Когда-же и где же «тайна Воскресения Плоти» открылась полнее и святее?!¹⁹³ Когда и где дух воплотился и плоть одухотворилась более, чем в «историческом» христианстве?! И не здесь-ли хранится ключ к разгадке тайны святого соединения Духа и Слова с Плотью и Кровью?! Не здесь-ли с поразительной ясностью возвещены: «плоть святая» и «дух святой» и отграничены от «плоти иной» – с «телом греховным» и со «скверными похотьми» и от «духа заблуждения» или «противления» (Иуд.1:7, 8, 23; 2Пет.2:10; Рим.7:18; 1Ин.4:1–6)?! Не о том старайтесь, говорит «историческое» христианство, чтобы отвергнуть всякую плоть и всякий дух, а лишь о том, чтобы «очистить себя от всякой скверны плоти и духа» и хранить «святыню» (плоть и дух) в страхе Божием (2Кор.7:1).

Последние слова Апостола – это та великая печать, которой запечатлено всё «историческое», «византийское», православное христианство, со времен Апостолов и доныне, в своём отношении к «духу» и «плоти». И никогда православное христианство не отрекалось от «мира святого», от плоти и духа святых, но всегда осуждало «мир грешный», «плоть иную» (Иуд.1:7) и «духа заблуждения». С этой точки зрения оно всегда готово было признать всякую форму воплощения духа, всякую форму соединения духа с плотью, как только находило в ней святой дух и святую плоть. Произведения специально-ли богословской или научно-философской мысли, творчества и особенно художественного: литературы, живописи, скульптуры, архитектуры и музыки, искусство театральное – всё признавалось и освящалось Православной Церковью, коль скоро она находила в этом лишь многообразное выражение одной и той-же идеи насаждаемого ею Царства Божия на земле. Посему, глубоко несправедлив упрек в том, что в «историческом христианстве» искусство якобы не может быть святым!…¹⁹⁴ Если Православная Церковь и отрицала искусство, то не всякое, а лишь развращающее; но она-же и освящала искусство и опять не всякое, а лишь передающее чувства, вытекающие из религиозного сознания людей и согласные с её жизнепониманием.¹⁹⁵ Интересна в этом случае небольшая историческая справка: «святой вселенский собор сей совершенно возбраняет быти смехотворцам и их зрелищам, такожде и зрелища звериные творити и плясания на позорищи.¹⁹⁶ Аще же кто настоящее правило презрит и предастся которому-либо из сих возбраненных увеселений, то клирик да будет извержен из клира, а мирянин да будет отлучен от общения Церковного… Никому из числящихся в священном чине, ни монаху не позволяется ходити на конские ристалища или присутствовати на позорищных играх. И аще кто из клира зван будет на брак, то при появлении игр, служащих к обольщению, да восстанет и тотчас да удалится: ибо так повелевает нам учение отец наших… Детям священников не представляти мирских позорищ и не зрети оных. Сие же и всем христианам всегда проповедуемо было, да не входят туда, где бывают хуления» (6 Всел. соб. пр. 24 и 51; Карфаг. соб. пр. 18). Ясно, что там, где идут позорные зрелища, игры, раздирающие душу ристалища, где раздаются хульные и обольстительные речи, – там не место христианину. И если когда-либо Церковь освятит искусство в духе «Елены Прекрасной», то это будет с её стороны падением до глубины ада и потерею Лика Христова!… Тогда и у нас воцарится культ «Николаитов», его так желают Андреевы, Горькие и им подобные!…

Правда, если бы обвинения в «умерщвлении плоти» и в «отрицании искусства» раздавались по адресу древних докетов или современных хлыстов, скопцов, духоборцев, молокан-уклеинцев и духовных штундистов, то, в большинстве случаев, пришлось бы согласиться со справедливостью этих обвинений. Но когда слышишь те же упреки по адресу Православной Церкви, которая осудила всех этих сектантов, изуверно бичующих и оскопляющих свою плоть или проповедующих чисто духовное служение Богу, то не знаешь, чему больше удивляться: отсутствию ли в «прокурорах» чувства справедливости или их способности высказывать смелые суждения в почти что неведомой для них области?!…

Но если православное христианство и неповинно в предъявленных к нему «новопутейцами» обвинениях, то отсюда еще далеко до солидарности его с «новым вселенским христианством» Мережковского. Не солидарность, а глубокая пропасть, по нашему мнению, лежит между православием и «Религией Конца». Никогда православная Церковь, во-первых, не признает «святости всякого тела» и «духовности всякой плоти», как того требует «религия конца». Никогда она, далее, не примет и не освятит всех благ культуры и никогда не поставит равенства между двумя безднами: «бездной нижней» – землею и «бездной верхней» – небом.¹⁹⁷ Оставаясь верной заветам Христа, она всегда будет считать «святой» лишь плоть, обрезанную во Христе (Кол.2:11) и «святым» лишь дух, живущий во Христе. Посему и культура в православной Церкви только та – «святая», которая запечатлена духом Христовым и земля только тогда – «святая», когда на ней жизнь течет по небесному идеалу, а не по отдельному от этого идеала – идеалу земли.

Достаточно, хотя на миг, допустить отдельное бытие и равноправие двух идеалов: земного и небесного, как связь между «бездною нижнею» и бездною верхнею» порывается, человек начинает сознавать себя исключительно гражданином земли и всецело погружается в насаждение и развитие на земле культуры и цивилизации с целью порабощения себе всего мира… И только на вершине своего земного могущества он как-бы срывается и летит в бездонную пропасть… Только тогда в нём с поразительной ясностью говорит сознание, что «скудны все земные силы: рассвирепеет жизни зло»…, и что вся безмерная масса его труда и пролитое им море крови и слез не дали ему и капли счастья, внутреннего покоя, душевного рая… Только тогда он с ужасом видит, как:

«Прогресс подвигается,

И не видно движенью конца:

Что сегодня постыдным считается, –

Удостоится завтра венца»…

И вот он жаждет идеала вечного, неизменного, как Бог, идеала небесного: «будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный»; этому идеалу он подчиняет всю землю и себя сознает лишь «странником и пришельцем на земле», для которого «отечеством» служит «небо». С этого момента он уже стремится к жизни по идеалу своего вечного жилища и только этим идеалом мерит святость всего земного. Такова история скитаний человека в этом мире. И православная Церковь прекрасно помнит уроки жизни и ими свидетельствует действительность и святость только одного идеала для всей земли – это идеала небесного, или «бездны верхней» (Мф.5:48), которой подчинена, а не соподчинена «бездна нижняя». Движение в меру возраста этого идеала и признается Церковью за истинный прогресс на земле.

Посему, если православная Церковь желает оставаться верной Лику Христову, если она не дорожит мертвыми, но обольстительными призраками, то она должна быть тем, чем была и есть. Всякая попытка вступить на «Новый Путь» будет не «Религией Конца», а «Концом Религии» и не «Новым Вселенским христианством», а «Новым Вселенским хождением по стихиям мира»! В этом как нельзя лучше убеждает нас откровенная статья г. Минского: «о свободе религиозной совести»,¹⁹⁸ по которой мы знакомимся с основным взглядом «новопутейцев» на религию вообще и, в частности, на религию христианскую.

По мнению г. Минского: «религиозная истина и святость, подобно хлебу, дается нам не вся сразу, а на каждый день, по мере наших потребностей и сил, сообразно нашим личным и национальным особенностям. И тут завтрашний день заботится сам о себе… Понимание истинного духа христианства не имманентно Церкви, а развивается в ней постепенно… и сущность христианства заключается, главным образом, в неиссякаемости религиозного творчества»… Посему-де «православная Церковь, как и всякая другая, не может считать своё понимание Бога столь-же абсолютным, как самое бытие Бога. Всякая ересь для неё должна казаться лишь человеческой ложью, сравнительно с содержимою ею также человеческою истиной; но признать её абсолютным злом – дело Божие. Рядом с этой ложью и моею истиной есть истина вечная, Божеская, а кто пред ней окажется прав – от меня скрыто»¹⁹⁹… Выходя из того взгляда, что «сущность христианства – в неиссякаемости религиозного творчества» и что «неиссякаемое творчество» отнюдь не может мириться с вечностью и неизменяемостью творений, г. Мережковский восстает против всего вечного и неизменяемого в христианстве – против христианской догматики: «разрушение догматики, говорит он, не только не вредит, а более чем что-либо содействуете возможности истинной (?!) религии»…²⁰⁰

Итак, по взгляду «новопутейцев», в области религии вообще, и, в частности, религии христианской царит вечный прогресс, всё движется вперед и нет ничего вечного, безусловного!… Православная, как и всякая другая, Церковь владеет истинами лишь человеческими, которые пред судом Божиим могут оказаться ложью, и, наоборот, то, что считалось церквами за ложь, – правдой. Словом, ни одной из христианских церквей не присуще сознание Божественной правды, ни одному человеку неизвестно мерило Божественного правосудия! Всё человечество, все христиане блуждают впотьмах и, ища Бога, не находят Его. Если-же кто скажет: познал Бога, – ложь говорит, ибо знать Бога – значит творить волю Его, а воля Божия скрыта от человека!…²⁰¹ Какое поистине трагическое положение: искать, томиться, страдать, – и так до конца!… Неужели в этом сказалась любовь Божия к миру, для спасения которого Он послал Сына Своего Единородного?… Неужели Христос для того и приходил в мир, для того и пострадал, чтобы подвергнуть человека еще большей пытке нравственно религиозных томлений?! И какая жестокая пытка: знать, что Бог есть и требует исполнения воли Его и не знать, да что-же нужно делать, чтобы творить волю Его!… Нет, не для того приходил Христос, чтобы погрузить человечество в еще больший мрак, чтобы бросить его в объятия призраков истины, но для того, чтобы поведать ему волю Божию о нём и при том волю, доступную для понимания и исполнения: «Вам дано знать тайны Царствия Небесного», и всем, у кого сердце не огрубело (Мф.13:11–16) и «кто будет исполнять волю Отца Моего Небесного, тот Мне брат…» (Мф.12:50). Эта воля Божия, во всей её необходимой для человека полноте и чистоте, возвещается в Церкви Христовой, которая есть «столп и утверждение истины». Посему-то отступление от истины, содержимой Церковью, всегда признавалось Христом и апостолами за отступление от правды Божественной. И если человек постепенно растет в меру полного возраста Христа (Еф.4), то не потому, что ему постепенно открывается возраст Христов, а только потому, что он не в силах сразу стать взрослым во Христе. Но как «молоко», так и «твердая пища» раз навсегда даны нам Христом чрез св. апостолов, и иной пищи православная Церковь не приймет. Вот почему разные члены Церкви Христовой в одно и то же время стояли на разных ступенях совершенства во Христе: пред ними в Церкви был сосуд с благодатью полного возраста Христова, но каждый черпал из этого сосуда, лишь сколько мог вместить, стремясь к большему воплощению в себя хранимого Церковью идеала Христа.

Эволюция в области хранимого Церковью религиозного идеала, а тем более «разрушение христианской догматики» равносильно полному уничтожению христианства или, по меньшей мере, низведению христианской Церкви в разряд «политических учреждений», вместе с которыми она поневоле должна будет прилаживаться и жить в мире с «мудростью мира сего»… В этом случае христианство переустраивается по символу современной культуры, цивилизации и прогресса, но не наоборот: не современная жизнь направляется в русло вечного религиозного идеала. От христианства вскоре останется только пустой звук, и если оно еще терпится, то только ради приличия или как необходимая до времени маска… Я не понимаю, как можно серьезно признавать возможность религии без абсолюта, без догматов, когда даже естествознание, чего теперь не скрывают, опирается на догмат?!

Если «Религия Конца» не в силах нам поведать правду Божественную, истину вечную и неизменную, то в этом и заключается её самая великая ложь, её самоосуждение. «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», – говорит Христос. Нет, отвечает «Новый Путь»: несчастны алчущие и жаждущие правды, ибо правда скрыта от них!… Дальше идти некуда. Здесь предел. Здесь та вершина земной мудрости, чисто-земного идеала, достигнув которой человек срывается и летит в пропасть. В этом еще раз сказалась великая истина, что между земным и небесным идеалом не равенство, а глубочайшая рознь и что нельзя требовать принятия земли, как неба, но нужно землю подчинить небу и небесный идеал воплощать на земле.²⁰² К сожалению «новопутейцы», упиваясь собственною мудростью, не только не хотят видеть этого, но даже требуют от православной Церкви «освящения и благословения» их «Нового Пути»! И в этом последнем их требовании снова сказалась присущая им «принципиальная хаотичность». Ведь если православная Церковь, как и всякая другая, обладает истиной лишь человеческой которая пред Богом может оказаться ложью, то зачем освящать свой путь такою проблематическою святостью»?!… И так непростительна ложь утверждения, что «Новый Путь» – это путь Гоголя, Достоевского и Вл. Соловьева!… Нет, – это путь «Конца Религии» и ясно нам говорит, что:

«Не плоть, а дух растлился в наши дни,

И человек, отчаянно тоскует;

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,

Невыносимое он днесь выносит!…

И сознает свою погибель он,

жаждет веры… но о ней не просит».

Не освящать такой путь, не тризну править над Христом и идеалом вечным, небесным должна православная Церковь, а лишь молиться: да направит Господь стопы «Нового Пути» к алтарю православного храма!…

И. Айвазов

Новинкой в нашей литературе по истории раскола является вышедший недавно очерк А.С. Пругавина: «Старообрядческие архиереи в Суздальской крепости». Очерк этот составлен автором на основании архивных данных и заключает в себе много интересных сведений для история старообрядческой лжеиерархии. Это обстоятельство побуждает остановить наше внимание на этом труде г. Пругавина и познакомить с его содержанием читателей миссионерского журнала.

Спасо-Евфимиев в г. Суздале, Владимирской губернии, монастырь, стяжавший себе довольно печальную известность тем, что он служил и служит доселе местом заточения и ссылки духовных лиц, во второй половине прошлого столетия приютил в своих стенах, в качестве учеников, нескольких лиц из старообрядческой лжеиерархии. Учениками были следующие лица: 1) лже-архиепископ Аркадий – родом из с. Куничного, Бессарабской области, в молодости ушедший заграницу, живший в разных поселениях за Прутом и Дунаем и получивший епископство от греческого митрополита Амвросия в раскольническом Белокриническом монастыре; 2) лже-епископ Амвросий – родом Калужский мещанин, – долго проживавший в бывшем раскольничьем Лаврентьевском монастыре, Могилевской губернии, ушедший потом заграницу в Молдавию и за Дунай и возведенный Аркадием сначала в сан-иерея, а потом и во епископа; 3) лже-поп Федор Семенов – потомок пришедших в давнем времени в Молдавию раскольников, родом из с. Бориц, близ Браилова, рукоположенный во священника Алимпием: 4) лже-епископ Конон, в мире казак Косма Смирнов, принадлежавший к Эсауловской станице Войска Донского, принявший, по обету, монашество в Австрии, в Белой Кринице и там же рукоположенный во епископа; 5) Пермский старообрядческий лже-епископ Геннадий. Из рассматриваемого нами очерка мы узнаем, что первые три узника были захвачены в турецких пределах во время войны в 1854 году и тогда же водворены в Суздальский монастырь. Конон и Геннадий попали туда позже: Конон был «пойман» в конце 1858 г. в Сквирском уезде Киевской губернии, и водворен в Суздальский монастырь в апреле 1859 г., а Геннадий – в июле 1863 года.

Из этих пяти учеников подверглись непродолжительному заключению только двое: лже-епископ Алимпий и лже-поп Феодор Семенов. Первый из них в 1859 г. умер и погребен вне монастырской ограды близ городского кладбища, а второй, после шестилетнего пребывания в монастырской одиночной кельи, сознал своё заблуждение и был, после присоединения к православию, отпущен на свободу. Остальные узники – лже-епископы: Аркадий, Конон и Геннадий были освобождены из заключения только в сентябре 1881 г., в царствование Александра III, в бытность министром внутренних дел графа Η.П. Игнатьева.

Небезынтересно познакомиться, при каких условиях жили наши узники в Суздальском монастыре. Прежде всего пребывание их в монастыре было обставлено глубокой тайной и они были известны там не по именам, а под №№ 1-м, 2-м, 3-м и т. д. Доступ к ним имел только один архимандрит – настоятель, на обязанности которого лежала забота о вразумлении заблудших мерами кротости (по приказу императора Александра II-го) и о возвращении их в лоно Церкви. О результатах своих вразумлений о. архимандрит должен был сначала ежемесячно, а потом полугодично доносить епархиальному преосвященному и Св. Синоду. Как можно было наперед предполагать, вразумления и наставления были тщетными, что видно из настоятельных рапортов, где так отмечается отношение узников к вразумлениям и архимандричьным наставлениям: «не внимал», «несколько внимал», «мало внимал», «от присоединения к православной Церкви совершенно отказался» и далее в таком же роде. Один только лже-поп Федор Семенов после шестилетнего пребывания в монастыре воссоединился с православною Церковью. Одиночные кельи, где имели пребывание узники, охранялись каждая двумя часовыми. Узники лишены были возможности входить в какие-бы то ни было общения с миром; все письма, адресованные к ним, попадали в руки о. настоятеля монастыря. Если и допускались, особенно в последнее время, какие-либо свидания, то не иначе, как в покоях настоятельских и в присутствии самого архимандрита. Кельи узников не всегда были удобны. В большинстве случаев отличались сыростью и холодом. Но эти неудобства с течением времени были несколько устранены.

Воздействие о. архимандрита на узников выражалось еще и в том, что он снабжал их православными книгами, направленными против раскольнических заблуждений. Монастырские узники, удручаемые монотонно-томительным однообразием своей жизни, читали эти книги сначала, по отзывам о. архимандрита, весьма охотно, а потом совершенно перестали их читать. Конон, по-видимому, был наиболее книжным из них: он, во время пребывания в монастырском заключении, написал толкования на 3-ю книгу Ездры.

На содержание в Суздальском монастыре узников отпускались особые суммы Св. Синодом: на содержание первых трех узников – по 44 р. 50 к., а последних двух – по 46 р. 80 к. <…>д. Нужды узников, как происходящих из простого народа и в общем невзыскательных в своих требованиях, по<…>ому, были крайне ограничены. При заключении их в монастырь у каждого из них оказалась изрядная сумма денег. <Так> при Кононе оказалась сумма в 186 руб., у епископов – Аркадия и Алимпия оказалось 65 полуимпериалов, 1 р. 95 к. серебром, 50 австрийских и 20 турецких червонцев, кроме того <…>о при Аркадии квитанция Киевского комитета о принятии <…> его на его имя 70 полуимпериалов. Из этих денег выдавалось о. настоятелем монастыря на нужды узников по <…>о три, а то и по четыре рубля в месяц. Насколько отличались спартанскими привычками узники, можно судить по имеющимся в монастырском архиве расходным их тетрадкам. В течение 1855 г. Аркадием произведены были следующие расходы: куплено 2 аршина пестряди, снурков, бронзовых <…>ц, ниток, иголок, льну, чайник, меду – всего на 1 р. <…>. Затем было куплено: самовар, 1 пуд пшеничной второго сорта муки, наперстоки, 10 фунтов меду, стеклянная банка <…>, аршин пестряди, всего на сумму – 9 рублей. В последующие годы траты были тоже не велики. Расходная тетрадь Алимпия говорит о таких же ограниченных требованиях и этого <…>.

Обращает на себя внимание то обстоятельство, что в перечне имущества первых двух узников: лже-архиепископа Аркалия и лже-епископа Алимпия не значится ни одной книжки.

Настоятель монастыря, согласно данной ему инструкции при посещении узников, расспрашивал об их прошлом, <…> и деятельности. Узники охотно сообщали с подробно<ностями> сведения о себе и о своих приключениях во время ст<ранствова>ний заграницей для получения священного сана, но < … от>казывались сообщить что-нибудь о состоянии старооб<рядческого> раскола и об австрийских лже-епископах и их <…> с русскими раскольниками. В этом отношении узни<ки…> епископы оказались очень солидарными между собою <…>вили никаких данных для истории старообрядческого <раскола>.

После освобождения из уз Аркадий и Конон дож<ивали свой> век в России, а Геннадий, которому за его беспокой<ный харак>тер грозило новое заключение в Суздальский монас<тырь сбе>жал в Австрию к тамошним старообрядцам. Вс<е три> узника сошли со сцены жизни в полном убеждении <…> старообрядческого раскола, именуемого «древним благо<честием>.

Книжка Пругавина, как видит читатель, сообщает <… ин>тересные данные о лже-епископах, находившихся <…чет>верть века в Суздальском монастыре в качестве <узников>. Сведения эти покоются на фактических архивных да<нных и по>тому имеют особенную ценность. Книжка написан<а языком> простым и читается легко. Автор, под покровом <историче>ского материала, хотел скрыть свои симпатии к р<асколу, но> он не достиг своей цели: в каждой строке его п<…>чит нотка симпатии его к «Суздальским узникам <…> к старообрядческому расколу. Впрочем этот оттен<ок симпа тии нисколько не умаляет ценности рассмотренного <труда> г. Пругавина.

П. Козицкий

Брошюра с только что выписанным заглавием издана <…> Епархиальным Миссионерским Комитетом для раскольников <среди ко>торых в последнее время стал обнаруживаться интерес к <…> особенно в среде так называемой безпоповщинской се<…> начально содержание этой брошюры было напечатано в мест<ном епархи>альном органе (Подольск. Епарх. Ведом.), на страницах <которого>

в последние годы появлялось не мало статей по вопросам внутренней миссии, а также довольно интересных распоряжений епархиального начальства касательно местного расколо-сектантства. В истекшем году напечатана между прочим, инструкция приходским пастырям, окружным епархиальным миссионерам, внесшая больше порядка и стройности в дело приходской и епархиальной миссии.

Изданная брошюра является плодом стремлений Комитета помочь миссии в деле распространения ею единоверия среди раскольников, брошюра состоит из двух неравных отделов: I – общие понятия о единоверии и его значении, II – церковно-гражданские постановления о единоверии. Первый отдел, состоящий из 10 пунктов, является дословной перепечаткой того, что было помещено в Миссионерском календаре за 1902 г. (статья – о единоверии и его значении. Стр. 267–272). второй отдел, состоящий из 25 пунктов, представляет собою извлечение из действующих церковных и гражданских узаконений, касающиеся единоверия. Таковы – Синодальные постановления 18 Марта 1766 г., <…> сентября 1845 г., 6 июля – 21 сент. 1867 г., и Высочайшие распоряжения от 27 окт. 1800 г., 5 июля 1881 г., 5 дек. 1834., 5 апр. <…>5 г. и др. Эта часть брошюры, по сравнению с первой, является менее самостоятельной. Здесь собраны главнейшие узаконения, касающиеся устройства единоверческих церквей и причтов и жизни единоверческих приходов, а также касательно взаимоотношения церквей православной и единоверческих.

Нельзя сомневаться в полезности такой брошюры для раскольников, ищущих единоверия и особенно интересующихся церковно-гражданскими постановлениями, касающимися этого предмета. Нельзя также не признать благовременным её появление в свет, в виду заметно усиливающегося интереса к единоверию среди раскольников нашей епархии. Так как <…>пура предназначена для распространения именно среди раскольников, <то> было бы лучше, если бы она была напечатана славянским шрифтом, <…> раскольники чуждаются гражданской печати и охотнее читают церковно-славянскую. Брошюра была бы прочитана ими, пожалуй, с большим интересом, если бы в начале или в конце её было приложено воззвание к ним – краткое, но сердечное.

Будем надеяться, что брошюра принесет пользу делу противораскольнической миссии в епархии и послужит к обращению заблудших <в> лоно православной Церкви.

«Ни насаждая й есть что, ни напояяй, но возращаяй Бог» (1Кор.3:7).

В. Л-цкий

При назидании простого народа пастыри Церкви должны усилено заботиться о возможной конкретности и пластичности своих проповеднических увещаний: «Длинен и малоплоден путь наставлений, краток и действителен путь примера». Эта классическая сентенция особенно приложима к назиданию нашего простого народа. Одни проповеднические увещания, не иллюстрируемые соответствующими повествованиями из прологов, четьих-миней, патериков и т. п., далеко не принесут простой серой массе той пользы, каковую они могли бы принести при соединении с назидательными повествованиями. Вот почему о<…> проповедники всегда стараются уяснять народу известное требование евангельской морали путем повествований из истории христианской Церкви, житий святых и т. п.

Если мы от древней церковно-исторической жизни обратимся к современной, то увидим, что и здесь от времени до времени на <…> бесцветном фоне обыденной житейской обстановки благодать <…> иногда устрояет события, может быть и не великие для поверхностного взора, но весьма поучительные и не малые для внутреннего, веро<…> ренного, ока, события, прозрачно отражающие, как алмазы, блеск <…>ных лучей, милость Господню к исполнителям заповедей Божиих и наказание нарушителям оных. Очень многие из таких событий занесены на страницах наших духовных журналов – Воскресного чтения, Старнника, Душепол. чтения, Епархиальных Ведомостей и т. п.

Один из наших духовных писателей, священник о. Николай Успенский, в настоящее время издал свой прекрасный труд, заглавие которого указано в начале нашей заметки. В этой книге собран <…> из патериков, прологов и т. п. древних повествований, так <…> наших духовных журналов рассказы о событиях, подтвержда<щих> милость Божию исполнителям и кару нарушителям заповедей Божиих. Этот обширный материал почтенный и трудолюбивый автор распределяет по десяти рубрикам соответственно 10 заповедям <…> Божия. Схема изложения у автора наблюдается следующая. О. Успенский сначала приводит славянский текст известной заповеди, изъясняет его по-русски обстоятельно. Затем излагает содержание заповеди и <…> приводить целый ряд соответствующих примеров из древних повествований и духовных журналов. Таким образом, здесь <…>тическое назидание идет рука об руку с конкретной иллюстрацией требований евангельского идеала. Такая книга будет весьма полезна нашим пастырям как для школьных уроков, так и для церковных проповедей, а равно и для внебогослужебных собеседований. Весьма желательно, чтобы труд о. Успенского проник в библиотеки церковно-приходских школ. Здесь книга эта весьма пригодится о. о. законоучителям для уроков по закону Божию, для чтения сей книги и самими питомцами в свободное от учебных занятий время и т. п. Наконец, с немалою пользою для души могут прочитать эту книгу и любители назидательного чтения. Они умилятся сердцем от этих прекрасных рассказов и укрепятся в решимости идти путем заповедей Господних, познав из событий, рассказываемых в книге, что весть Господь благочестивые от напасти избавляти, неправедники же на день судный мучимы блюсти (2Пет.2:9). Книга отличается солидным объемом (497 стр.), издана прекрасно, напечатана крупным и четким шрифтом (вследствие чего пригодна и для подарков детям); цена назначена умеренная (1 рубль). Горячо рекомендуем её читателям.

Иеромонах Александр

В означенной книге мы находим значительное количество поучений почтенного о. протоиерея на дни воскресные, дванадесятые праздники и различные случаи в общественной и частной жизни.

Рассматривая означенные проповеди, невольно поражаешься глубиною мысли проповедника, обстоятельным познанием недугов и запросов нашей общественной жизни, образцовым знанием библии и умением применить библейский текст к данному моменту. Кроме того, почтенный о. Ястребов является глубоким психологом, как и подобает пастырю, стяжавшему богатый духовный опыт при усердном долговременном пасении словесного стада. Вот, напр., прекрасные слова о. Ястребова о духовном мраке: «Когда духовное Солнце – Бог перестает освещать душу грешника, тогда в душе его становится такой мрак, который не может быть рассеян никаким земным светом. Самый образованный из грешников в минуты самосознания ощущает, а иногда и со вздохом говорит, что у него в душе темно; почему темно, когда она, по-видимому, наполнена всякого рода познаниями? Потому, что в ней нет света Божия; а света Божия нет потому, что она отвратилась от лица Божия. Это состояние внутреннего омрачения от греха бывает видимо и для других, От многоученых, но порочных людей почти постоянно веет чем то мрачным. Над человеком добродетельным, напротив, хотя бы и малообразованным, всегда носится некий свет, светящий в его чи<стом и> светлом взоре, озаряющий все пути его и укрепляющий в его де<лах> (99 стран.). Слог проповедника изящен и иногда становится непо<дрожае>мо прекрасным. Напр., в юбилейном слове, изображая развитие <Са>мары за 50 лет, проповедник говорит следующее. «Едва замет<…> ка стала светлой, громадной и прекрасной величиной, едва мер<…> звезда стала лучезарным солнцем. Город Самара сияет теперь <…> как звездами на небе, обилует учебными заведениями, как ул<ьям на> пасеке. Тут пчелы собирают с цветов сок, образуют само<…> ное здание – соты, и в них благоухающий и услаждающий челове<…> так учащиеся собирают цветы и плоды учения и образуют в <…> своих дивное здание, в котором вмещаются разнообразные вид<…> зования, с благоухающими сотами Богопознания нравственных пр<…> благотворной деятельности». Отличительная особенность проповедей <о. про>тоиерея это их общепригодность. Они с одинаковым успехом <могут> быть произносимы в городе, где большинство их сказано, и в <деревне>. Их со вниманием и пониманием послушает образованный чел<овек и> простой поселянин. Искренно желаем успеха сборнику проповедей <про>тоиерея Ястребова.

Иеромонах Александр

Уже во времена патриарха Никона пределы нынешней Екатеринбургской епархии с её по местам девственными лесами считались старообрядцами недоступными для власти, будто бы, господствовавшего в мире антихриста. Уже в то время на месте нынешнего Висимо-Шайтанского завода – поселился некто Л. Л. Лазарев, называвший себя старообрядцем. В то же время положено было основание и нынешнему селению Шарташскому, столь прославившему себя в былое время темными деяниями. Сюда не ссылались потом и особенно фанатичные раскольники и их руководители, а стрельцы, бунтовавшие в Петровское время, и доселе имеют гордящихся своим родством с ними в деревне Таватуй, расположившейся на берегу огромного Таватуйского озера, в местности, доступной для приезда миссионеров только в зимнее время. С развитием на Урале заводской промышленности, когда в особенности ценились искусные рабочие и мастера из беглецов и ссыльных, старообрядческий раскол в пределах нынешней Екатеринбургской епархии еще более увеличился и усилился, благодаря покровительству некоторых из заводоуправителей, каковы, например, Харитонов, Зотов и друг. И вот сначала в глуши уральских дебрей, а затем в самых центрах заводской промышленности старообрядческое население всё увеличивалось и увеличивалось, и ныне уже довольно плотною массою расселилось по уездам епархии. Только Ирбитский уезд, если не считать села Покровского, свободен еще от этого старообрядческого элемента, самого по себе часто очень симпатичного и религиозного, но в лице эксплуатирующих его защитников – начетчиков и вожаков вносящего всюду вражду и несогласие; да север Верхотурского уезда как бы охраняется еще заступлением св. <…> Симеона, Верхотурского Чудотворца. Остальные же преде<…>хии обильно заражены не только расколо-старообрядчес<…> и многими более новыми лжеучениями, выросшими на по<…>ного протеста и нравственно-религиозной распущенности <…> например, иеговистическое учение, немолячество, хлы<…> и друг.

Главным центром старообрядческого раскола, проя<…> в отчетном году сравнительно большую жизнедеятель<…> утверждению старообрядческих заблуждений, нужно <…> г. Екатеринбург, эту столицу Урала, а за ним села К<…>ское, Казаковское, Смолинское, Бродокалмацкое. Шадринско<…> д. Яр, Камышловского уезда, и завод Каслинский, Екате<…>ского уезда. В отчетном году старообрядцы указанн<ых ме>стностей для утверждения своих единомышленников в «<…> заблуждении вызывали на собеседования с православн<ыми ми>ссионерами известных защитников раскола Коновалова, <Усова,> Перетрухиных, Черчимцева, Зеленкова, Агапова и друг<…>.

Центрами сектантства – иеговизма нужно признать за<…>ранчинские, Кушвинский, Н.-Тагильский и Туринский, а <…> немолячества село Песчанское, Шадринского уезда. Всех <прихо>дов, зараженных расколо-сектантством, в пределах <…> числится 152.

* * *

Согласие приемлющих австрийское священство, свив<ших …> гнездо в пределах Екатеринбургской епархии, прин<адлежат> к партии окружников. Это согласие, благодаря поддер<жки Ека>теринбургских купцов-руководителей, имеет в срав<нении с> другими согласиями более прочности по своей внутрен<ней орга>низании. Оно имеет своего «епископа» Антония, именуемо<го …>ским и Тобольским, каковым считается крестьянин <…>ского завода Афанасий Григорьев Паромов и 5 попов, <…>их двое проживают в собственных домах в г. <Екатерин>бурге. По праздникам раскольничьи попы целым сонмо<м …> и во главе с приезжающим в город именуемым еп<ископом> Антонием, разъезжают по Екатеринбургу с поздра<влениями>. Все они хорошо обеспечены добровольными подаяниями, <… неко>торые еще и пользуются ежегодным пособием от мос<ковских> радетелей. Таким пособием в виде определенного ж<алования> <…> р. в год пользуется сам «епископ» Антонии. Для утвер<ждени>я пошатнувшегося за последнее время и в глазах глаго<лемых> старообрядцев престижа австрийского священства рев<нитил>и и почитатели его вызывали в июне месяце известных <начет>чиков Перетрухиных, Усова и Зеленкова, а своего мест<ного> екатеринбургского защитника А. Д. Токманцева, состоящего <на жа>лованьи якобы при часовне, отправляли в г. Нижний на <ярмор>очные беседы для научения полемическим приемам. Но все <… п>отуги вожаков австрийского согласия завлечь в свои сети <после>дователей других согласий, нечего уже говорить о недей<ствит>ельности их по отношению к православным, оказались и <в ны>нешнем отчетном году совершенно напрасными.

<Ч>асовенные или стариковцы по своему количеству <соста>вляют в епархии преобладающий элемент в старообряд<ческо>м расколе. Происходя от бывших беглопоповцев, они <…>жде допустили возможность совершения некоторых таинств <стари>ками-наставниками, но в то же время сознают, что по<следн>иe, как миряне, не имеют права раздаяния благодатных <даров> и не могут вполне заменить собою священников. По<этому> их наставники не читают тех молитв, которые, при <богосл>ужении и совершении таинств, положено читать священ<кам,> разрешения грехов кающемуся они дают, некоторые же <из н>их отказываются даже сводить брачующихся. Впрочем, по<добны>е случаи редки, так как сводные браки являются глав<ной ста>тьей дохода у наставников. У некоторых за сведение бра<чующих> установилась даже определенная плата. Так катарацкий <наста>вник Елисей Феодоров Рябков берет по 3 рубля за <кажды>й свод; в отчетном году только пред масленицей им <…>о 14 браков. В 1902 году часовенные старообрядцы, <дове>денные издевательствами над их платой со стороны <ревн>ивых последователей австрийского священства, проявили <актив>ную деятельность в своей самозащите. Екатеринбург<ские,> Каргапольские, Казаковские и Смолинские часовенные старо<обрядц>ы дважды прибегали к защите нетовского начетчика А. А. <Конова>лова, из Хвалынского уезда, Саратовской губернии, выписы<навог>о за довольно значительную сумму. Коновалов со спокой<ствием> адвоката защищал их на публичных беседах с пра<восла>выми миссионерами, поучал их по домам, а для боль<шего> утверждения снабжал подпольными брошюрами, каковы «Вечная правда» (ц. 5 р.), о причащении (30 коп.) и пр. Но благодарение Богу, кроме денег Коновалову ничем не пришлось поживиться на Урале, если только не считать той смуты, какую он поселил в умах тех же, коих он защищал. Так одни из часовенных теперь решают вопрос, что делать с «богоявленскою водою», которую Коновалов велел вылить, а другие справлялись у нас, не переписывают ли екатеринбургские часовенные старообрядцы старые иконы, на коих святые нарисованы с длинными волосами, – по Коноваловскому учению, с величайшею ересью, введенною будто бы Никоном и пр.

Из других согласий большую жизнедеятельность в 1902 г. проявило согласие нетовцев, приютившееся в Шадринском уезде в селах Могильском, Деминском, Песчанском и Галкинском. Под влиянием приездов Коновалова и его бесед вожаки нетовцев, хотя и не все (некоторые не признают в Коновалове спасовца), еще более утвердились в своём заблуждении. По учению новейшего представителя нетовского согласия Коновалова, в нынешнее «антихристово» время следует обходиться без священников. Но если уже кто не может быть без них, то лучше принимать тайны от «еретических» пастырей греко-российской Церкви, нежели окормляться самозваными в роде австрийских священников или безпоповских наставников, дерзающих действовать священная. Таковых нужно бояться, как фальшивых денег. Таинства, совершаемые австрийскими пастырями-самозванцами нужно отметать, как некую скверну, а воду, освященную наставниками чрез разбавление прежнею богоявленскою водою, и причастие, состоящее из сухариков, наделанных из хлеба, испеченного вместе с крошками причастия, оставшегося от беглых попов, следует совсем уничтожить, первую вылив, а второе выбросив. В июне месяце 1902 года во время своего пребывания в селе Каргопольском, Шадринского уезда, и в соседней деревне Савиной, Тобольской губернии, Коновалов, отрицая за наставниками право и на совершение общественного богомоления: часов, всенощной, освящения воды в навечерие Богоявления и пр., под одним только условием согласился молиться с защищаемыми им часовенными старообрядцами, если они отступят от постановлений Екатеринбургского собора 1887 года и отринут мнимые святыни: «богоявленскую воду» и «запасные дары». На бывшем после <…> деревне Вороновой Каргапольского прихода раскольни<ческом> соборе местные старообрядцы постановили по сему по<…> «держаться по прежнему постановлений екатеринбургского <собора>, а несогласных отлучить». Вследствие чего наставник <…>ий Андреев Бабихин, как согласный с учением Коно<валова>, был отлучен, а на его месте избран крестьянин <села К>аргапольского Павел Назариев Шабанов.

<…> сектантов в отчетном году особенно заявили о <себе> своею пропагандой сектанты-иеговисты, в январе месяце <дерза>вшие расклеивать свои воззвания и распространять свои <брошю>ры даже и в самом г. Екатеринбурге. Дерзость этих <сектан>тов доходила до того, что они не стесняясь подписывались <под> своими брошюрами. Так под брошюрой «Истина», рас <постр>анявшейся в Екатеринбурге в январе месяце, подписа <лись> 15 последователей секты мужчин и женщин. В Н. Сал<…>ом же заводе рассылались брошюры местным священни<кам> с подписью Углова и др. Учение последователей Ильина, <…> но проповедуется современными иеговистами, представляется <в сле>дующем виде. Не отвергая боговдохновенности всего св. <Писан>ия, главною вероучительною книгою иеговисты признают <книгу> Апокалипсис или «книгу с неба», как говорят они, <в ко>торой будто бы изображены не только последние судьбы и, но и настоящее её состояние. Тайну Св. Троицы они <отриц>ают. По их учению, Бог-Иегова не есть существо духов <ное, но> человекообразное, человеко-Бог, ибо он по свидетельству <священ>ных книг являлся людям, ел, пил, говорил с ними, <…>, боролся с Иаковом. Самое слово Бог есть, по их учению, <будто>бы нарицательное имя для нескольких существ, во главе <котор>ых стоит Бог-Отец, создавший все прочие миры, помимо <Солне>чной системы и отдавший их другим богам в обладание. <Бог-О>тец имеет божеские и человеческие свойства: он человеко-Бог. Тело его походит на камни яспис и сардис (Ап.4:3). Бог-Сын-Иегова есть творец нашей солнечной системы, <он в>семогущ и узнает обо всём чрез особых вестников, <имею>щих тело. Иегова бессмертен, но имеет начало бытия, <он т>акже человеко-Бог. Дух Святой не есть Бог, но «проро<ческо>е слово», душа человека есть кровь его. Священное пре<дание> иеговисты называют преданием старцев (Мк.7:3–4) и <провод>ником вероучения не признают его. Все св. таинства Церкви, начиная с водного крещения, а также богослужение, почитание св. икон, мощей, дня воскресного и пр. они отвергают. Особенно ненавистно иеговистам почитание св. икон и мощей. В распространяемых ими рукописях православные, а в особенности пастыри Церкви называются доскопоклонниками, дохломольникамн, детьми Иезавели, ошуйными, отмеченными числом 666 и пр. Главною заповедью иеговисты считают взаимную братскую любовь между верующими и взаимопомощь. Осуществление этой заповеди доставляет человеку спасение. Существующая у сектантов крупная взаимопомощь, по их мнению, есть доказательство того, что только в их обществе исполняется величайшая заповедь о любви и только они идут прямым путем ко спасению. Эта сторона учения иеговистов особенно соблазнительно действует на слабых в вере, как свидетельствовал нам обратившийся в православие казначей общества Борисов. Уклонившийся в отчетном году в иеговизм крестьянин Н.-Тагильского завода Коротков также своим примером подтвердил это. На все доводы в пользу иконопочитания, учения о Боге, как духе и пр. он отвечал только одно: «у вас лицеприятие в Церкви; умри я в вашей Церкви, жена останется без хлеба, а у нас она будет обеспечена» и пр. На возражение, что рукописи, распространяемые иеговистами, вовсе не свидетельствуют о хранении ими заповеди любви, Коротков отвечал, будто бы они пишутся только иеговистами-мстителями, неправильно понимающими учение Иеговы и произведшими из-за этого раскол в секте; истинные же иеговисты заботятся о мире между людьми, почему и именуют себя миротворцами. Этого мира они ожидают в будущем Иерусалиме, который будет спущен на преображенную землю. Он будет сделан небесными людьми, т. е. жителями других планет, и украшен драгоценными камнями; улицы в нём будут вымощены золотом, а сам он будет окружен яшмовой стеной, в коей будет сделано 12 ворот с надписями 12 колен Израилевых. Посреди города будет дворец Иеговы. Из-под дворца будет протекать по всем улицам река; на берегах этой реки будут расти фрукты; вкусивший от них будет бессмертен. Вот описание Иерусалима в стихах:

Что за город, что за диво

Нам для жительства ты дал!

Как изящно, как игриво

И премудро всё создал!

Что за чудная природа

Распрелестный вид садов,

Как затейлива природа

Разных фруктов и плодов!

Что за вкус и что за сладость.

Аромат от них в устах;

Превращают чувства в младость,

Обновляют жизнь в сердцах!

И нигде так не бывало

И в странах живых, у нас,

Чтобы древо плод давало

Каждый год двенадцать раз…

Листья-ж их врачуют боли

В тех внеградных иль десных,

Кои ходят в твоей воле,

А не в вымыслах своих.

Нету слов для описанья

Красоты живых цветов:

Чудо местность для гулянья

По аллеям у дворцов.

Над цветами хороводы,

Аллегорий вензеля,

Насекомые породы,

Чудно строят из себя.

Изумительно одеты

В злато, яхонт и сапфир,

Те в брильянтовы корсеты,

Эти в огненный порфир!

Разноцветные фонтаны

Умножают красоту,

Всюду ходы мудро даны,

Вмиг взойдешь на высоту.

Нежно трелят голосками

Пташки милые везде

И даются брать руками.

Позови – летят к тебе.

Загляденье, а не рыбки

Реют тут в живой воде;

К музыке все страстно липки,

Заиграй – плывут к тебе.

Дива дивного коровки

И невиданный весь скот,

Ласковы, ручные, ловки,

Зверских нет уже пород.

Прелесть, музыка живая,

Сладкий нектар в сердце льет;

Мысль святую выражая,

Чудно трелит и поет!

Удивительна была природа

И в стране живых

И с мудростью свобода

Для всех нас – друзей твоих.

Но пред этой та – ничтожность.

Значит в мудрости твоей

Беспредельная возможность

И чем дальше, тем сильней.

Значит ты родной, желанный,

Нас сердечно полюбил,

А мир злобный, окаянный

Уж навечно истребил.

Подобное описание будущего Иерусалима, не чуждое даже поэзии, легко может увлечь простолюдина, живущего непосредственным чувством, а пожалуй даже и иного полу-интеллигента, расстроившего свои нервы и утратившего трезвую рассудительность…

Впрочем, к чести православных нужно сказать, что они в большинстве случаев понимают весь вред учения иеговистов, почему, относясь безучастно к общей массе иеговистов, главных пропагандистов этого учения сторонятся, как чумы. Многие из православных женщин не позволяют даже своим детям играть с детьми сектантов. Такое отношение угнетает сектантов, что они и выражают в своих гимнах. В одном из гимнов, сложенных уже кем-то из последователей Ильина, говорится:

Нам здесь нет свободы

И льготы нигде;

Куда ни посмотришь,

Враги уж везде.

… … … … …

Куда мы идем,

То все смотрят на нас;

Считают нас люди

За смертных зараз,

Хотя мы не делаем (?) бед и проказ.

Уж так ненавидят,

Как змеи шипят,

В глаза всех бранят.

А мы уж решились

На них не взирать,

Всей силой крепиться,

Любви не терять…

Всех детей своих иеговисты стараются учить грамоте, как дома под своим руководством, так и в школах. Особенное внимание обращается на чистописание. Дело в том, что с тех пор, как в Баранчинском заводе была уничтожена маленькая «типография», где на гектографах в сотнях экземпляров оттискивались произведения Ильина, начиная с «гимнов» и кончая «общечеловеческой истиной», эти произведения иеговисты начали переписывать и этот нелегкий труд взваливают на грамотных детей.

* * *

Всех раскольников-старообрядцев и сектантов по отчетам окружных миссионеров, составленным на основании сведений, получаемых от причтов, считается в пределах Екатеринбургской епархии более 54,000 человек обоего пола. Случаев присоединений в 1902 году было 441. Из всего количества присоединившихся (206 м. п. и 235 ж. п.) 238 человек присоединились безусловно к православной Церкви, а 203 ч. на правилах единоверия. Воссоединившихся со св. Церковью из сектантства было 48 человек. К числу наиболее выдающихся случаев присоединений нужно отнести присоединение крестьянина Осинского уезда Верх.-Буевской волости Феодора Фомина Самодурова, его жены и 6 человек детей, уже взрослых. Отец Самодурова в своём месте в среде последователей австрийского согласия человек влиятельный, богатый и имеет свою молельную. Узнав о желании сына присоединиться к св. Церкви, он угрожал ему лишением родительского благословения, а равно и наследства. Увидев же невозможность подействовать на сына, настойчиво требовавшего от отца ответа на вопросы, составленные епархиальным миссионером, старик начал действовать на младшего внука, обещая отказать ему своё имущество. Но все его попытки оказались напрасными: вся семья лучше пожелала лишиться земных благ, нежели погубить душу, приемля якобы таинство от самозваной иерархии. Заслуживает внимания и присоединение в селе Губерском часовенного служителя Феодора Беспалова, тотчас же после беседы и заявившего епархиальному миссионеру о своём сознании всех старообрядческих <заблу>ждений и о желании присоединиться к св. Церкви. В на<стоящее> время Беспалов, оставив своё хозяйство, согласился пос<елится> церковником при Каслинской единоверческой церкви и <потру> диться на пользу св. Церкви в качестве сотрудника-мис<сионера,> он хорошо начитан и знает крюковое пение.

Случаев уклонения и совращения в расколо-сектант<ство в> 1902 году было 8. Один из уклонившихся, крестьянин <…> Никольской церкви Н.-Тагил. зав. Константин Пименов Кор<…> по заявлению жены его Евгении Ипполитовой, совращен в <секту> иеговистов Симеоном Китаевым, который часто приход<ил к> нему с Силуановым для беседы о вере. Эти два лица <убеди>дили Короткова в том, что в православной Церкви не <испол>няется будто бы заповедь о любви к Богу и ближним, <…> ней делается всё лицеприятно: умерших хоронят со зво<ном и> без звона, панихиды поют великие и малые и пр. К <много>кратным увещаниям Коротков остается глух; мало то<го он> притесняет жену свою, требуя, чтобы и она пребывала с <ним> в единомыслии. Положение Евгении Ипполитовой печально <и нет> никакой возможности помочь ей. Остальные уклонения про<исходят> в виду выгод вступить в блудническое сожитие с р<асколь>никами-старообрядцами. Так в Канашевском приходе уш<ли «в> свод» к раскольнику Пелагея Макарова Медведева; так <же пос>ступили и две девицы в селе Могильском – Евдокие Дм<…> Подкорытова и Евдокия Дмитриева Поникаровских, а в <селе> Каргопольском Екатерина Автономова Воронова.

Большим тормозом в деле обращения заблуждающих<ся слу>жит существование раскольнических молелен, неразреш<енных> законом. Видя собрания в неразрешенных молельнях, <старо>обрядцы привыкают смотреть на своё положение, как на <поло>жение вполне правильное и даже как бы признаваемое зак<оном>, а не терпимое только в силу необходимости. Всего раск<ольни>ческих молелен считается в епархии 50: разрешенных <29 и> неразрешенных 21. Кроме часовен, с существующими при <них> наставниками и попами, преследующими своекорыстные вид<ы, к> укрепление раскола много влияют также скиты и особо ч<тимые> у глаголемых старообрядцев места. Скитами особенно <…> Верхотурский уезд. В лесах, окружающих Висимо-Шайт<…> завод, находится более 11 скитов мужских и женских <… по> урочищу реки Шайтанки – три, но урочищу р. Разсохи – один, по урочищу р. Бушаша – шесть и по урочищу р. Сулема – два. Особенным почетом и известностью у раскольников-старообрядцев пользуются могилы беглых попов, находящиеся в 20 верстах от В.-Тагильского завода в гористой и лесной местности, на так называемых «веселых горах». С 25–29 июня здесь ежегодно собираются тысячи старообрядцев: кто поскромнее и порелигиознее, тот молится во все эти дни, а кто любит повеселиться, тот пьянствует «без просыпа» и забавляется с девицами на соседних горах.

Не мало влияют на поддержание старообрядческих заблуждений и свободно разъезжающие по св. Руси пропагандисты раскола. В 1902 году Екатеринбургской миссии пришлось особенно бдительно стоят на страже защиты православия на Урале. В течение этого года в пределы епархии приезжали известные начетчики: Черчимцев, поморец из Саратова, Коновалов – Нетовец (два раза) из Хвалынского уезда, Усов австрийского согласия, Зеленков, Агапов и др. Благодаря своевременно принятым мерам, пропаганда названных начетчиков не имела успеха, их лжеучения были публично изобличены на беседах епархиального миссионера в Каслинском заводе в феврале месяце с Черчимцевым и в ноябре месяце в сс. Казаковском и Смолинском с Коноваловым, а также на беседах Синодального миссионера, протоиерея Ксенофонта Крючкова, в июне месяце, с Усовым и Коноваловым в г. Екатеринбурге.²⁰³

В отношениях старообрядцев к православному приходскому духовенству особой вражды не замечалось, но не было и благорасположения. Враждебно относятся к православному духовенству при всяком удобном случае только озлобленные защитники раскола в роде известного екатеринбургского автора анонимных и не анонимных писем и брошюр, последователя австрийского согласия, да наставники. Последние смотрят на духовенство, как на своих личных врагов, подрывающих их авторитет в народе и отнимающих у них доходные статьи, почему всячески стараются подмечать за пастырями их общечеловеческие недостатки, представлять их в преувеличенном виде и даже выдумывать небывалые. Будучи бес<сильны> защитить на основании св. Писания своё положение, руков<одители> старообрядцев обыкновенно избегают публичных бе<сед с> миссионерами и даже под угрозой епитимии иногда запр<ещали> посещать таковые своим последователям. Не раз приез<жая> на Урал слепец Коновалов, известный хулитель св. <Церкви> везде и всюду советовал старообрядцам не ходить на <беседы> «к никонианам», исключая тех случаев, когда он с<ам бе>седует с ними и берет за беседу по 75, по 130 и <…> рублей. Среди простого народа менее недоверия к пра<вослав>ным пастырям и миссионерам. Те из старообрядцев, <у ко>торых еще не угасла искра страха Божия, охотно прихо<дят на> собеседования, выслушивают, что говорится здесь, зада<ют воп>просы, а иногда и возражают, хотя часто и сквозь сл<езы на> лицах таковых старообрядцев не одну слезу приходи<тся уте>реть и миссионерам. Подобных старообрядцев нельзя <…> в одну категорию с каким-нибудь Коноваловым, за <деньги> нанимающимся защищать чуть не все согласия, или У<сова>, сегодня утверждающим, что все апостолы впадали в ер<есь не>верия в Господа, а завтра на беседе с безпоповцами <…>ведующим, что без епископов, наместников апостольс<льских> погибель, или с его учеником, екатеринбургским защит<ником> Токманцевым, к делу и не к делу читающим на бе<седах>, что попадется, лишь бы провести время, или наконец с <каким->нибудь наставником из Катарача Рябковым, отлуча<ющим> детей за то только, что, учась не у него, а в школе, платят ему 15 рублей и др.

К православному поселению раскольники <вражды> не имеют: на праздниках и на свадьбах бывают <друг у> друга, вместе пьют и едят, хотя сначала и из разн<ых ча>шек. Впрочем, в селениях с преобладающим раско<льниче>ским населением, православным среди них живется пло<хо, рас>кольники во всём стесняют православных, обременяю<т их> возможными общественными повинностями; на суде меж<ду пра>вославным и старообрядцем всегда виноват правос<лавный.> Так, напр., обстоит дело в Яцтлинской волости, Шадр<инск.> уезда, где старшина раскольник, заступающий его мест<о рас>кольник, староста раскольник и т. д., и в д. Попе<…> Шадринского же уезда.

Школьным образованием старообрядцы в общем не пренебрегают. Во многих местах они отдают своих детей в земские и церковно-приходские школы и даже не запрещают им готовить уроки по Закону Божию. По отзыву председателя Мурзинского комитета дети местных раскольников вместе с православными детьми изучают в школе Закон Божий и участвуют в чтении и пении православных молитв, хотя «и без креста и поклонов». Недоверчиво относятся к школам только в тех селениях, где наставники воспрещают ходить в православные школы, как, напр., в с. Катарацком и в Лайском заводе.

Особенною нетерпимостью в суждениях о духовенстве, о св. Церкви и о св. Таинствах отличаются странники-бегуны. Но иеговисты и их превосходят своею злобою и ненавистью. Свои хульные отзывы о св. Церкви и её установлениях они подобно старообрядцам новейшей формации австрийского согласия распространяют и устно, и письменно.

Что касается живучести раскола, то, по общему мнению миссионеров епархии, благодаря поднятию уровня образования народа, деятельности миссионеров и пастырей Церкви, а также современным требованиям жизни и общественного строя, раскол начинает утрачивать свою замкнутость в смысле недоступности всякому постороннему влиянию. Ныне раскольники в своих отношениях к окружающей их православной среде редко уже руководятся грубым и невежественным фанатизмом и легко сживаются с современной цивилизацией. Многие из них уже не довольствуются только истовым исполнением одной обрядовой стороны религии, но стремятся усвоить сознательно самые истины веры, и посему поддаются воздействию миссионерской проповеди, хотя и с большою осторожностью проверяют все слова миссионеров. Указанное выше семейство Самодуровых, и убедившись уже в правоте св. Церкви, только тогда решило присоединиться, когда отец прослушал несколько публичных бесед, на коих воочию убедился вместе с присными, что действительно защитники австрийского согласия ничего не говорят и на беседах для доказательства законности их иерархии. При таких же обстоятельствах, т. е. после нескольких публичных бесед с австрийским начетчиком Токманцевым, решили присоединиться и родственники Самодурова, нарочито приехавшие для сего из Пермской епархии. Впрочем, многие из старообрядцев, начиная сознавать ложность своего положения, как бы стыдятся публично сознаться в этом, да и наедине с какою-то непонятною злобою нападают на св. Церковь за общечеловеческие недостатки некоторых из её пастырей. В начале 1903 года нам пришлось беседовать в кофейной старообрядца Войтехова в г. Екатеринбурге с одним из старообрядцев. Чего-чего ни наговорил он нам! К нашему счастью, мы уже потеряли веру в слова последователей австрийского согласия, а в особенности в слова нашего бывшего собеседника, на этот раз любезно предложившего нам чаю, а в подпольно распространяемом своём письме к протоиерею Луканину и нас оклеветавшему всячески и поносившему всякими именами. Таковые, и устно и письменно глаголющие суетная и ложная, уготовляют себе путь не в св. Церковь, а в пропасть еще горших, чем старообрядческие, заблуждений, в пропасть заблуждений сектантства. Для них дорога уже не истина, а защита ложного старообрядческого положения, от кого бы эта защита не исходила и какие бы пути она ни выбирала. Это обстоятельство тем более побуждает миссию стоять на страже её святого дела. Будем надеяться, что призрак грядущего в лице Усовых, Коноваловых и др. сектантства, при добросовестном отношении к своему служению наших пастырей и миссионеров, минует пределы нашей епархии.

А. Обтемперанский

Из Мурома, Владимирской губ. От нашего корреспондента. Утверждение Сенатом обвинительного приговора о штундистах

В памяти читателей «Миссионерского Обозрения» без сомнения еще свежи подробности громкого судебного процесса, в котором во второй половине декабря прошлого года сессией Владимирского Окружного Суда в г. Муроме осуждены крестьяне Меленковского у. Василий Горин и Павел Афонин за распространение штундизма в с. Дмитриевых горах и совращение в эту секту тридцати лиц православных.

После трехдневного всестороннего рассмотрения этого дела, при участи экспертов В.Μ. Скворцова и Μ.В. Грацианского (епарх. миссионера) присяжные заседатели признали подсудимых виновными в приписываемых им деяниях и Окружный Суд, приговорил Горина и Афонина к ссылке в Закавказье с лишением всех прав состояния.

На приговор этот защитник осужденных, Московский присяжный поверенный И.Н. Сахаров, подал в Правительствующий Сенат кассационную жалобу, которая и была рассмотрена <…>–22 марта с. г. III Отделением уголовного кассационного департамента, под председательством сенатора А.Н. Марковича, Заключение же по настоящему делу давал товарищ обер-прокурора (ныне покойный) А.Μ. Бобрищев-Пушкин.

Указав на основательность судопроизводственных поводов, приведенных в кассационной жалобе, обвинив прокуратуру за разные, допущенные представителем обвинения излишества, а также попытавшись заподозрить основательность экспертизы, г. Бобрищев-Пушкин представил свои соображения к отрицанию признаков преступления в деяниях обвиняемых и горячо ратовал за оправдание сектантов.

Но заключение и ходатайство Бобрищева-Пушкина, в личной жизни которого громкое дело Горина и Афонина составляло целое событие, Правительствующим Сенатом не было <принято>. Приговор Владимирского Окружного Суда утвержден <…> без всякого изменения и ныне обвиненные главари <…> секты удалены из нашей местности. С тех пор сек<танское> брожение видимо ослабело, деятельность местной мисс<ии стала> приносить явные плоды, благодаря отсутствию агитации <со сто>роны фанатичных главарей.

Свящ. Г. Орфеев

Из Вятской епархии. Открытие миссионерского монастыря

На сотни верст тянутся в северной половине Глазовского уе<зда болота> и дремучие леса. Узкою полосою пробивается среди лесов и бо<лот река> Кама, которая берет своё начало вблизи Кулиги, самого отдале<нного села> Зюздинского края Глазовского уезда. Кама выпадает из неболь<шого до>мика, увенчанного довольно красивою деревянною беседкой, куда <…> нередко приезжают с самоваром попить чайку из Камской в<олости>.²⁰⁴ Чем дальше от истока, тем больше Кама принимает в с<ебя прито>ков, – одним из которых служит река Сева, впадающая <…> против села Верхокамья. («Сева» – слово пермяцкое, значит р<…> говорят, что в былое время здесь было чрезвычайно много эт<…>. Настоящее лесное царство по берегам Севы, здесь раздолье и<…> птице. И вот тут-то, в 25 верстах от реки Камы, вблизи <…>лагаемого земского тракта, поднимается лесная, «круча», с <…> которой открывается дивная панорама, а вдали ютится убогая <…> «Силенки». Эта маленькая деревушка получила свое название <…> первого её аборигена «Силы». Та открытая поляна, на котор<…> «Силенки», обозначена на карте Глазовского уезда под названи<…> вежьи поляны». Немудрено, что лет 20 тому назад сюда <…> постоянные обитатели здешних лесных дебрей – медведи – поне<…> <…>ткрытом месте, а по словам сына Силы, медведи нередко приходили <да>же ко крыльцу отцовского дома.

Сбоку «кручи» бурлит поток Севы, проливаясь между глыбами скатившейся с кручи земли, между каменьями и кустами колючего бурьяна. Слева параллельно Севе бежит речка Гаревка её приток, впадающий в неё вблизи «кручи». Берега этих рек унизаны березником, пройдя который путник видит пред собою большую поляну, на этой-то открытой вышине, – открытой с южной стороны, и будет святая обитель. При мысли о монастыре, здесь невольно вспоминается жизнь древних иноков в глухом лесу, вполне отказавшихся от мирской суеты городов и довольствовавшихся только тем, что давала им природа, да приносили случайные странники-богомольцы. Здесь, в лесах, человек спокоен и ничто не нарушает его душевного равновесия.

И как приятно провести здесь несколько дней вне житейских забот, чтобы подумать о судьбах человечества и о вечной жизни, сообразить своё положение в общем домостроительстве Божьем, предаваясь богомыслию и благоговейному созерцанию природы. И как ничтожны, мелки покажутся нам здесь земные заботы и дела, ради которых мы суетимся, хлопочем, а иногда и враждуем!

Вот где настоящее место для святой обители, и тем более, что здесь кругом раскольничьи деревни и починки, (в одном Глазовском уезде числится раскольников 33.898 человек.²⁰⁵ Поселенцы новой обители будут служить примером труда, терпения, любви и христианского милосердия. При обители будет – школа, приют для детей, будут введены ремесла и образцовое сельское хозяйство. Предполагается открытие приюта для калек и пораженных трахомою, так распространенной между вотским населением Глазовского уезда.²⁰⁶ Тут возможно развитие пчеловодства и огородничества. На купленной для обители земле нашли себе приют и лиственные породы деревьев: береза, липа, черемуха, рябина, ольха и др. В летнее время здесь чрезвычайно много бывает малины, смородины и других ягод. Поляна, раскинувшаяся на круче, предназначается для храма – во имя Св. Троицы – и зданий обители; внизу её лежат прекрасные покосы, река Сева изобилует рыбою – харюсами и форелью.

Обитель будет именоваться «Верхокамскою Троице-Серафимовскою», (как находящаяся при вершине, реки Камы, имеющая храм во имя Св. Троицы, и покровителем своим пустынножителя о. Серафима Саровского).

Богослужение будет вестись по уставу с выполнением всех его требований, – утреня будет начинаться в 2 часа утра. Всенощные бдения на воскресные и праздничные дни будут продолжаться не менее 5 часов. После вечерни будут вычитываться положенные по уставу каноны с акафистом Иисусу Сладчайшему и Божьей Матери.

За каждым богослужением – вечернею, утренею и литургией будут неопустительно произноситься поучения, а для вотяков и пермяков, непонимающих русского языка, поучения будут предлагаться на родном их наречии.

При обители будет продажа книг, картин и икон, что весьма важно, так как зачастую в Зюздинском крае трудно приобрести дельную книжку и правильного письма икону. Обитель, смело надеемся, послужит к просвещению Зюздинского края. А невежество этого края поразительно. На почве невежества здесь и распространяется раскол. Насколько темно население, уклонившееся здесь массою в раскол, показывает следующий факт: когда в августе месяце 1887 года было солнечное затмение, то православные, не предупрежденные ни духовенством, ни волостным начальством, были так ошеломлены этим небывалым явлением, что тысячами приняли новое крещение от раскольнического попа. Не окрепшее в православии население снова крестилось в реке, стоя по горло в воде, а поп – начетчик к каждому подплывал и, погружая голову трижды в воду, приговаривал: «я же поп, я же и Денис, я же крещаю, я и грехи прощаю. Если я не прощу, то есть у Феофилакта духовница Анна Артемьева, она простит. Если она не простить, то есть у Киршенков протоиерей Алексей Трофимович, он уж простит».

Монастырь будет находиться в 52 верстах от г. Глазова на север, за селом Паниным и в 60 верстах от сел Сепычевского и Екатерининского, Оханского уезда, Пермской епархии, где царит вековой самый закоренелый раскол.

Не обошлось первоначальное устроение обители и без скорбей. Препятствия сему благому делу хотели создать те лица с черствым сердцем, у которых заглох голос любви к ближнему, и преданности православной Церкви и которые всё приносят в жертву личным интересам…

Истинный бог для них – мамона, денежные счета – их законы, а проценты их пророки…

Будем надеяться и верить, что Господь Бог, так чудесно оказавши свои милости в деле первоначального устроения обители в пустынной местности, где уже приобретено 150 десятин земли с лесом, покосами и обильною рыбою рекою Севою, построены два дома с службами, поможет разрастись этому благому, угодному Ему делу. Он внушит сердцам верующих принести посильную помощь обители на её дальнейшее благоустройство.²⁰⁷ И нужно верить и надеяться, найдутся добрые сердца православных христиан, заботящихся о благолепии домов Божиих и об устроении иноческих обителей. Каждое даяние с благодарностью примется обителью и ответом её на доброе отзывчивое сердце будет горячая молитва братии за оказавшего посильную помощь благому делу.

Священник Иаков Шестаков

Присоединение австрийского иерея

Не так давно в «Екатеринбургских Епархиальных Ведомостях» сообщалось о присоединении выдающегося старообрядческого начетчика и вожака часовенного согласия, П.В. Мягкова, а ныне Господь вновь посетил радостью всех, близко к сердцу принимающих успехи екатеринбургской миссии, а наипаче самих миссионерствующих отцов и братий. 22 июня в Свято-Троицкой единоверческой церкви Н.-Тагильского завода было совершено присоединение из раскола ко св. православной Церкви известного на Урале иерея австрийского согласия, екатеринбургского мещанина Даниила Сименова Колегова, заведовавшего за смертью другого такого же иерея В. Кулькова двумя приходами, в состав коих входили Н.-Тагильский, В.-Тагильский и все окрестные заводы. Присоединившийся всегда был известен екатеринбургской миссии за человека начитанного в святоотеческом писании и трезвого, пользовавшегося большим уважением среди последователей австрийского согласия, а некоторые из строгих ревнителей якобы старого обряда даже называли Колегова, за его обычай пить воду вместо «богомерзкого чая», человеком святой жизни. При такой репутации Колегов своею ревностью к увеличению последователей австрийского согласия причинял много хлопот екатеринбургской миссии. Не далее, как прошлый год, нам лично приходилось ездить в Лайский завод и по просьбе «часовенных» беседовать там об австрийской иерархии, дабы удержать от перехода в австрийское согласие многих часовенных, почти уже совращенных Колеговым, частенько наезжавшим сюда. Но благодарение Господу Богу, бывший противник св. Церкви наконец сознал всю ложь своих заблуждений и, можно надеяться, приложит всё старание, чтобы возвратить на путь истины и тех, коих утвердил в заблуждениях так называемого австрийского согласия. Давно ожидавшееся обращение Колегова служит новым подтверждением того, с каким терпением и с какою настойчивостью миссионеры должны вести своё дело. В течение последних трех лет Колегов неоднократно начинал сомневаться в законности и благодатности иерархии, давшей ему сан священника. Постоянно выступая на публичных беседах защитником белокриницкого священства, Колегов в то же время в частной беседе с миссионерами не раз высказывал, что в особенности смущает его, как последователя этой иерархии. Бывали случаи, когда он уже соглашался на присоединение. Но вот являлись апологеты австрийского священства, утверждавшие Колегова в его заблуждениях или так, или иначе соблазнявшие его, – и Колегов, близкий уже к присоединению, снова являлся защитником ложного священства, хотя по временам и сильно мучился при мысли: а что если он служит своею защитой не Богу, а отцу всякой лжи дьяволу. В один из таких моментов Колегов, ища успокоения мятущейся совести, приезжал даже из Н.-Тагила к епархиальному миссионеру и несмотря на позднее время (10 часов вечера) упросил его пойти с ним к преосвященному Владыке Иринею, дабы принять от него благословение. Владыка, несмотря на болезнь и позднее время, принял посетителей, долго беседовал с заблуждающимся – и Колегов ушел от него с мыслью о необходимости скорейшего присоединения. Но о намерении Колегова узнают екатеринбургские попечители австрийского согласия, едут в Тагил, угрожают Колегову изгнанием из общественной квартиры на мороз вместе со всей семьей и с беременною женой. Колегов, уже решившийся присоединиться, снова колеблется. А когда супруга его по разрешении от родов тяжко заболела, он уже видит в постигшей её болезни не испытание, посылаемое ему Богом, а наказание Божие за его якобы измену австрийскому согласию, о чём и писал нам. Но время идет… Господь Промыслитель снова поддерживает колеблющегося. Жена Колегова до сего времени, всегда противодействовавшая его желанию присоединиться, в больнице дает обещание, если выздоровеет, присоединиться и поклониться мощам св. праведного Симеона, Верхотурского чудотворца. Она выздоравливает и никакие уже препятствия, в роде неимения приюта, средств для пропитания с семьей и пр., теперь не страшат её. Она требует от мужа только одного: скорейшего присоединения. Снова начинают Колегова одолевать прежние сомнения, снова он начинает интересоваться прежними вопросами и в конце концов, положившись во всём на волю Всевышнего, он дает обещание присоединиться ко св. Церкви. С этой мыслью он едет в г. Екатеринбург и с помощником епархиального миссионера идет к преосвященному Никанору, дабы получить от него архипастырское благословение и утверждение в благом намерении. Владыка милостиво приемлет его, дает ему архипастырское наставление – и Колегов, благодаря и славя Бога, призвавшего его к общению со св. Церковью, отправляется обратно в Н.-Тагил, где и присоединяется ко св. Церкви. Свято-троицкие единоверцы принимают в его судьбе участие, дают ему квартиру и просят преосвященного Никанора определить новоприсоединившегося в их Церкви церковником. Владыка дает своё благословение и заблудившийся сын св. Церкви находит свою любвеобильную матерь, милостиво приявшую его. Ныне, как нам известно, тагильские единоверцы составили приговор и думают просить преосвященного Никанора о рукоположении Колегова в диакона к Свято-троицкой церкви. Да поможет Господь новоприсоединившемуся преуспевать от силы в силу, а наипаче всего потрудиться на пользу миссии св. Церкви, милостивно простившей ему все его прежние согрешения и любовно простершей ему свои материнские объятья.

Екатеринбургский епархиальный миссионер А. Обтемперанский

Противораскольничьи беседы в Ростове на Дону с Ф. Мельниковым

Раскольники г. Ростова на Дону, не удовлетворенные беседами с Усовым, происходившими два года назад, пригласили к себе «известного редактора «Слова Правды» и вершителя всех дел в австрийщине Ф.Е. Мельникова. Ко дню начала собеседований в Ростов приехали раскольники из селений Екатеринославской, Донской и Ставропольской епархий; прибыли также в качестве слушателей Донской епархиальный миссионер, протоиерей о. Николай Кутепов, окружной миссионер, священник Иоанн Артемьев и преподаватель Духовной Семинарии, священник о. Евграф Овсянников.

Собеседования начались 22 сентября речью председателя Ростовского миссионерского Комитета, священника о. Константина Молчанова, а затем был отслужен молебен об обращении заблудших.

Всех бесед было 7 по 5 вопросам. Но уже после первой беседы в местной газете «Южный Телеграф», редактор которой присутствовал на собеседовании, было отмечено, что Мельников не мог отстоять своего положения о возможности бытия церкви без епископа. Дальнейшие беседы были для Мельникова еще хуже.

Не имея возможности указать законную причину к отделению раскольников от св. Церкви в 1653 году, он часто совершенно не к делу начинал говорить о Св. Синоде, указывая на то, что из числа обер-прокуроров были совершенно неверующие в Бога, порабощавшие Синод; подвергавшие епископов переводу и увольнению по своей личной прихоти и под. Часто прибегал он к таким выражениям, как «это со стороны миссионера не честно», он уворовал год и под. Но в общем, понимая, что большинство слушателей люди интеллигентные, которые сумеют по достоинству оценить такие выражения, он был сдержан и даже вежлив, так что в конце беседы о. миссионер выразил ему за это благодарность. С каким интересом ростовцы относились к собеседованиям, видно из того, что было роздано более 1.500 входных билетов, но многие ухитрились пробираться и без билетов, так что число слушателей иногда достигало до двух тысяч.

Общее впечатление от бесед не в пользу раскольников.

Беседы эти будут описаны и представлены в редакцию «Миссионерского Обозрения» в непродолжительном времени.

Из Ростова бойкий апологет раскола направляется в Новочеркасск и другие центры Донского раскола.

Священник С. Ш-ий

Миссионерские новости

Епархиальный противораскольничий миссионер С.-Петербургской епархии Μ.П. Чельцов оставил миссионерскую службу, в виду назначения его на должность преподавателя богословия в институте гражданских инженеров. На освободившуюся вакансию столичного миссионера перемещается известный противосектантский миссионер Харьковской епархии Д.И. Боголюбов. На вакансию Костромского епархиального миссионера назначен окружной миссионер Полоцкой епархии единоверческий священник о. Евфимий Зубарев.

– Настоятель миссионерского Московского единоверческого Николаевского монастыря Игумен Сергий, по слабости здоровья, по слухам, выходит в заштат.

– Бывший Екатеринославский миссионер иеромонах Алексей (Дородницын) назначен ректором Виленской семинарии, с возведением в сан архимандрита.

– Совет православного Тверского братства св. благоверного князи Михаила Ярославича просит редакцию напечатать следующее сообщение:

В Тверской епархии состоит вакантной должность противораскольнического и противосектантского миссионера. Жалования вместе с разъездными 2.200 руб. в год. Лицо, желающее занять должность миссионера должно быть с академическим образованием и в священном сане. Прошения об определении следует подавать в Совет Братства Благоверного и великого князя Михаила Ярославича Тверского.

Миссионерский юбилей. В декабре текущего года исполняется двадцатилетие миссионерской деятельности Синодального миссионера, протоиерея Ксенофонта Крючкова. При необычайной тяжести миссионерского <дела> внутренняя миссия после о. Павла Прусского не знает другого при<мера с>толь долголетнего самоотверженного и благоплодного служения на миссионерском поприще, а потому предстоящий юбилей старейшего из наличных миссионеров составляет собою знаменательное в истории миссии событие. <В> следующей книжке мы дадим нашим читателям подробные сведения о деятельности почтенного юбиляра.

Увольнение в заштат. Известный нашим читателям священник Григорий Петров уволен, по прошению, заштат с освобождением <от> всех законоучительских должностей.

Появление секты мормонов в России. Вот уже год, как в с. Чухур-Юрте, Шемахинского уезда, Бакинской губ., появилась секта «мормонов». Последователей мормонства сейчас не более 10–15 душ; но <она за>метно, пустила свои корни. Последователи её имеют непосредственное сношение со своими собратами американцами.

<Мно>ю недавно сделан доклад об этой секте третьему съезду духовенства Бакинского благочиния и подробности сообщу особо.

Священник Николай Слободянников

Миссионерский отклик на речь пермского губернатора к раскольникам

(Письмо в редакцию)

М. Г. г. Редактор.

<В> ответ на мой запрос – по поводу политически-гуманного отно<шения> к евреям уволенного ныне одесского градоначальника – я и <многие> сыны Церкви прочли с удовольствием и удовлетворены: мысль <этого> ответа («Мисс. Обозр.» № 11 «Со скрижалей сердца») мы поняли <…>то церковные и царские законы писаны не для всех… и что политикам, для внутреннего quasi-спокойствия страны, позв<олителен> «сверхзакон»… настоящее же религиозное убеждение их <можно> сказать. «хата с краю»… Это – так. Ну, а что если пра<вославные> вознегодуют на их показное-то убеждение в делах вер<ы и вы>ражение религиозной индифферентности, так театрально об<ставленое> подобными администраторами при всяких «торжественных» <…> «депутациях» и «хлебах-солях!?» Ведь больно же в <…> отдается на православном сердце эта «политическая» религия <…> «толка!»… Настоящий запрос пишу по аналогичному случаю. <В «Н.> Вр». от 10 авг., № 9853, напечатана корреспонденция и<з Нижнего> Новгорода, повествующая о «гуманности» другого администр<атора в> Нижнем, видите-ли, «с ведома администрации» были с<обрания ста>рообрядцев для обсуждения дел общественных, каков<…> не мало». Позвольте вас спросить, какие это такие общест<венные ста>рообрядческие дела? К какому ведомству они относятся? И <…> носят собрания для обсуждения общественных старообрядчес<ких дел> «волостных сходов-ли», или «съезда мировых судей» или <…> этом роде?

Это моё первое недоумение, которое вам, как лицу, <…> административному центру, решить, полагаю, будет нетрудно <…> невежества.

Другое недоумение в следующем. В указанной корресп<онденции чи>таем. «Среди приехавших сюда (Н.-Нов.) старообрядцев <…> по поводу приема вновь назначенным Пермским губернато<р …> Наумовым депутации от екатеринбургского общества ста<обрядцев> приемлющих священство. Приняв хлеб-соль и выслушав <…> А.П. Наумов сказал: «благодарю вас, господа, я очень <… ва>шим приветствием и подношением. Как представитель <…> власти, могу заверить вас, что все истинно верноподанные в<…> вполне, могут рассчитывать на одинаковое покровительст<ельство свя>кого различия вероисповеданий. Не входя в подробности <религиозных> разногласий, я лично с полной симпатией отношусь к ста<рообрядцам> идущим по заветам старины, на основах которой создалось и окрепло Русское государство, – еще раз благодарю вас».

Делились со мной некоторые, читавшие эту корреспонде<нцию …> впечатлениями. И вот одни говорят, что – это «золотые сл<ова» …> настаивают на том, что они только «позолоченные»… Я не <согласен ни> с теми, ни с другими. «Дондеже рассмотрю». По моему <…> «администратора» маленькая неточность. Прежде всего, <…> покровительством власти русской, православной, пользуются все без различия исповедания, но только в делах гражданских (об этом излишне было и говорить), но не религиозных; в сем же последнем случае православная Церковь находится под особым покровительством власти и надежды расколо- и сектофилов на одинаковое с нею покровительство отступническим упованиям не оправдались и с выходом в текущем году нового «Уложения». Затем, А.П. Наумов говорит, что «лично» он относится «с полной симпатией в старообрядцам»… В таком случае позволительно спросить, с полной или неполной симпатией г. пермский губернатор относится к православной Церкви, которая законно и справедливо предала раскольников проклятию за «непокорение и похуления» Церкви? Основания у неё в данном случае были незыблемые: Христос сказал: «если кто и Церкви не послушает, тот будет для тебя как язычник и мытарь» (Мф.18:17), Игнатий Богоносец церковных отщепенцев называет «не земледелием Христовым, а семенем вражиим»… (посл. к Тралл.). Св. Златоуст учит, что грех церковного раздорничества «не может искупить и мученическая кровь»… (Толк. на 14 пос. ап. Павла, стр. 1692); удаляющиеся от Церкви и в книге о вере (л. 15) именуются, как «врази Божии, а бесом друзи»… и т. д. «Полная симпатия» к расколу есть в тоже время, надо думать, полная несимпатия ко всем и всему, кто и что осуждает его и предает анафемам, сиречь и к миссии. Так или не так это, не знаю, но мне так думается.

Наконец, – и это горшее всего прежнего, в качестве основания для своей «полной симпатии к старообрядцам» (не как к отдельным лицам, а как к упованию) оратор указывает на то, что они «идут по заветам старины, на основах которой создалось и окрепло Русское государство»… Что это в шутку сказано или всерьез?! Да ведь если раскольники стоят на старине, которой создалось и окрепло Русское государство, тогда для государственной крепости нужно объявить раскол за государственное исповедание, а православие за преследуемое, как вредное для государства! Какая нехорошая новость! Нет и тысячу раз нет, – не на той старине стоит раскол, «на основах которой создалось и окрепло Русское государство!»

Та старина – в православной вере, а раскол похулил её… Та старина почитала православную церковную иерархию, как святителей Божиих», а раскол отвергся её, как еретической и антихристовой…, та старина чтила Царя-Батюшку, как помазанника Божия, «благочестивейшего», а раскольники считают его теперь или за еретика, или даже за представителя власти антихриста (безпоповцы, бегуны и поповцы «неокружники»). Что же, интересно знать, общего у раскола <со> стариной, «на основах которой создалось и окрепло Русское государ<ство>. По нашему ровно ничего. Одна у раскола ненависть к той старине <и про>клятие. Ведь нельзя же думать, чтобы за такую «старину» губернатор <…>тал «двуперстие», да «сугубую аллилуию», поднятые расколовождям<и на> знамя раздора с Церковью, хотя старина это была весьма не ст<ара>.

Кроме всего сказанного, – раскольники просили губернатора, ка<к гла>сит та же корреспонденция, «принять их под свое покровитель<ство»>. От кого же это и от чего покровительствовать их губернатору <уж> не случилось ли на Урале какого-нибудь нашествия на них «ино<племен>ников?» А больше ведь никакого покровительства у губернатора <как> представителя власти, они не могли просить. Ужели же они дерзну<т на>деяться на покровительство их пропаганды, одинаково вредной ка<к для> православной Церкви, так и для Русского государства», на прав<ославии> создавшегося и окрепшего?

Не подумайте, что я обуян мракобесническою ненавистью к <ста>рообрядцам. Нет. Со многими тысячами их я имел дело; и <откро>венно скажу, что, видя среди них людей всё же религиозных, <желаю>щих найти религиозную истину и горестно задумывающихся над <своим> «упованием», я относился к таковым с полной симпатией и лю<бовью,> как к своим, хотя заблудшим, но всё же братьям. Это требуется <Св. Пи>санием и нашей христианской душой. Но… мотивировать свою <…> симпатию к старообрядцам последованием их старине, на ос<новании> которой якобы создалось и окрепло Русское государство, значит <выра>жать свою симпатию прямо к расколу. О том же, какие патриот<ы рас>кольники, свидетельствуют, напр., поведение прихожан Преображе<нского> кладбища, когда Наполеон забрался в Москву, и нередкое отб<ывание> руководителями современной раскольничьей пропаганды тюремного <нака>зания, поношение на «беседах» Высшей власти…

Сын Церкви

В прошлом году в речи произнесенной мной на именинах о. Иоанна – я мимоходом коснулся совершаемой им литургии. Подите, говорил я, в Кронштадт, здесь вы увидите – пастыря, горящего перед престолом. Смотрите на него в те минуты, когда он очами, смотрящими в мир иной, видит Господа, грядущего датися в снедь верным, – и вы поймете: жива-ли Церковь.

В этом году хочу побеседовать о литургии о. Иоанна поподробнее.

При этом, по нашей мысли, настоящая маленькая глава из нашей будущей книги: «о. Иоанн» – должна быть предисловием и иллюстрацией к статье «О таинстве Евхаристии», которая будет напечатана в следующем №.

Расскажу по собственным и чужим наблюдениям о литургии о. Иоанна (Кронштадтского). Начнем с проскомидии.

Известно, что у нас эта служба считается какой-то «неважной», не только народ, но и те, кто в алтаре – «сослужащие», не стесняются беседовать и т. п. Но, ведь это – приготовление к евхаристии и о. Иоанн умеет и эту часть – раскрыть во всём её смысле.

Он уже здесь пророк и достаточно видеть проскомидию, совершаемую о. Иоанном, чтобы понять, какое великое чудо сама литургия.

И сослужащие с о. Иоанном (а их в праздники всегда много – священники, протоиереи, иеромонахи), как и все, во время проскомидии часто невнимательны к этой глубокой части литургии. О. Иоанн, своим молитвенным возбуждением, всегда <…>еет собрать и их около св. жертвенника.

Вот он, горя огнем огромной веры, вынимает агнец…

«Смотрите, смотрите, – неожиданно восклицает он – среди проскомидии, – о. Николай, смотрите, – о. Павел…

Где есть что-нибудь такое, как у нас… Смотрите. Вот Он – Христос. Здесь Он. Здесь среди нас и мы около Него, кругом него, как апостолы…

Становится благоговейно страшно от вдохновенного возгласа. Чувствуется, «как ангелы реют крилами». Священники собираются около о. Иоанна, и уже не отходят от него до конца проскомидии.

Помяни, Господи, рабов твоих, читает о. Иоанн и называет имена живых и умерших – часто полным именем с отчеством.

Но вот кончилась и проскомидия. В митре, с сияющим крестом на груди, светлым от внутреннего молитвенного возбуждения лицом – о. Иоанн встает во главе собора священнослужителей. «Помолитесь, братия сослужители, да даст Господь в мире нам совершить божественную службу», – начинает о. Иоанн.

Литургия началась. О. Иоанн еще более преображается.

Приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать религиозно настроенного юного батюшку, когда он только что осиянный благодатью – стоит со врученным ему на хранение агнцем.

Он горит святым чувством. Страх тяжкой ответственности борется в нём с чувством духовной радости, благоговейного восторга, с чувством счастья приникнуть к тайне, какую не могут зреть очами своими ангелы…

Такой священник, если вы его видели, будет бледным подобием священнодействующего Кронштадтского пастыря.

Пишущий эти строки имел счастье служить литургию вместе с отцом Иоанном и наблюдать за ним во время служения до тех пор, пока мог остаться только наблюдателем.

Отверсты царские врата. Произнесен первый возглас. Отец Иоанн неожиданно, порывисто берет напрестольный крест и с любовью целует его, обнимает его руками, восторженно смотрит на него; уста его шепчут слова молитвы. Потом он раза три, четыре подряд лобызает его, прикладывает его своему челу… Уста снова что-то шепчут.

Возгласы о. Иоанн произносит так же, как читает канон на утрени. В голосе слышится и твердая вера, и надежда, и умиление. Взор обращен на горнее место. Иногда он произносит возгласы, закрывши глаза и углубившись в себя. Весь сосредоточен, самособран во время богослужения о. Иоанн, трудно даже и передать. Всё время он погружен в такие глубины души, что как будто он ничего не видит, ничего не слышит, ничего не намечает, что кругом его совершается. Он в своём особом мире. Он в это время один и не похож на другого. Служебника о. Иоанн почти не раскрывает, так как все молитвы знает на память. Читает часто в полголоса.

Первая часть литургии, у о. Иоанна, преимущественно, так сказать, часть молебная. Он в это время больше всего сознает себя – как молитвенника «за люди». Он постоянно помнит, что все эти люди – эти пленные во власти греха и суеты, эти тонущие больные и телесно и духовно – ждут его предстательства, надеются, молят, – чрез него ждут великие и богатые милости.

О. Иоанн весь охвачен сознанием огромной ответственности пред этими немощными, вверившими ему себя, благо своих и души и тела, и точно спешит молиться за них; молится порывисто, настойчиво, не просит, а требует от Бога исполнения просьбы этих несчастных с властностью священника, поставленного Христом, – он хватается за край ризы Господней, требуя милости вверенным ему от Господа.

Молитва необычайная, непобедимая, захватывающая.

С великого входа начинается второй момент литургии.

О. Иоанн берет святую чашу и износит её, прибавляя от себя: «И изведоша его из вертограда и убиша».

Этой глубокой по мысли вставкой о. Иоанн вводит себя, как он говорит, «в священные воспоминания последних дней жизни Христа Господа».

Всю вторую часть до пресуществления Даров он отдается переживанию святых картин Евангельского прошлого.

С этого времени, главным образом после «верую», от затем… в Гефсимании, в Сионской Горнице, около Голгофы.

В этой части литургии о. Иоанн очень много вставляет от себя, иногда тайно, иногда вслух.

Все эти моления собраны им в его книге: «Моя жизнь во Христе».

После херувимской и поставления божественных Даров на св. Трапезе. О. Иоанн читает обычную молитву, прибавляя к церковным словам о ниспослании благодати на людей, следующие глубокосодержательные слова: «на всех разсадницех юношеских и отроческих, духовных и мирских – мужеских и женских, градских и сельских, и на всем неучащемся юношестве: на всех рассадницех духовных, монашеских, – мужских и женских, на нищих людях Твоих, вдовицах, сирых и убогих, на пострадавших от запаления огненного, наводнения, бури и труса, от недорода хлеба и глада, на всех заповедавших мне недостойному молиться о них и на всех людях Твоих».

Лобызая после возгласа: «возлюбим друг друга» сослужащих священнослужителей в оба плеча, говорит:

Христос посреде нас живый и действуяй. Эти слова производят огромное впечатление.

«Я, говорит один свидетель, стоял, пораженный этими словами, и невольно думал: да, вот среди нас, а не там где-то вдали находится Христос Спаситель, находится не мертвый, не как отвлеченная какая доктрина, не как только историческая известная личность, а живой, «живый и действуяй». Он среди нас. И даже «действуяй». Жутко становилось, трепетом великим наполнялась невольно душа. Я готов был упасть пред престолом» (Арх. Евдоким).

«Я унес с собой, читаем в другом дневнике, навсегда впечатление этих слов, как какое-то сокровище, и, думаю, многих – заставило всколыхнуться святым чувством это «Христос посреде».

По прочтении символа веры, о. Иоанн прибавляет следующую молитву: «Утверди в вере сей и верою сею сердце моё и сердце всех православных христиан; сея веры и сего чаяния жити достойно вразуми; соедини в вере сей вся великие христианские общества, бедственно отпадшие от единства св. Православныя кафолическия и апостольския Церкви, яже есть тело Твое и ея же Слава еси Ты и Спаситель тела, низложи гордыню и противление учителей их и последующих им, даруй им сердцем уразуметь истину и спасительность Церкви Твоея и неленостно ей соединиться; совокупи Твоей святей Церкви и недугующих невежеством, заблуждением и упорством раскола, сломив силою благодати Св. Духа Твоего упорство их и противление истине Твоей, да не погибнут люте в своём противлении, якоже Корей, Дафан и Авирон, противившиеся Моисею и Аарону, рабам Твоим. К сей вере привлецы вся языки, населяющие землю, да единым сердцем и едиными усты вся язы́цы прославляют Тебя Единого о всех Бога и Благодетеля; в сей вере и нас всех соедини духом кротости, смирения, незлобия, простоты, бесстрастия, терпения и долготерпения, милосердия, соболезнования и сорадования».

Горе имеем сердца, – восклицает о. Иоанн и затем прибавляет от себя: возвыси Духом Твоим всех предстоящих здесь… «Вознеси Господи, допусти поникшие сердца наша».

Благодарим Господа, – снова восклицает о. Иоанн. Первые два слова молитвы: «Достойно и праведно покланятися» произносит громко, а последние тише, смолкая совершенно под конец. При тайном чтении молитвы после слов: «Ты от небытия в бытие нас привел еси», добавляет для усиления благодарного чувства: в разумное бытие и по душе бессмертное… привел еси; после слов: «падших нас восставил еси паки», прибавляет: и стократно на кийждо день восставляеши согрешающих и кающихся. После слов: «дондеже нас на небо возвел еси и царство даровал еси будущее», прибавляет: «Ты и в самом причащении нашем животворящих Твоих Тайн уже возводишь вас на небо: ибо где Ты, там небо и небо небесе, и даровав Себя Самого верным, Ты вместе с Собою уже даруеши и царство небесное – царство будущее в залог пречистого Тела и Крови Твоей». При чтении молитвы: «С сими блаженными силами», при словах: «Сам себе предаяше за мирний живот», «батюшка» прибавляет от себя для усугубления чувств благодарности и умиления слова: «паче же всех за меня грешного, да избавлюсь смертного греха и да живу во веки».

Ты вместе с Собою уже даруеши и царство небесное, царство будущее, в залог пречистого Тела и Крови Твоей.

О. Иоанн отдается воспоминаниям. Он видит Христа Бога в Сионской горнице. Кругом Его апостолы. Любимый Иоанн на персях Его. Он светлый и скорбный делит хлеб, поднимает чашу. О. Иоанн слышит Его голос – и спешит радостно возгласить народу слова обетования. Здесь нужно кричать, говорит он, кричать всем вслух громко, – разве можно прятать такие слова?

И о. Иоанн действительно обертывается к народу и говорит громко, как объявляют о какой-нибудь радостной вести:

Приидите, ядите, сие есть Тело Мое… Пиите от нея вси, – с глубокой верой восклицает о. Иоанн. Произнося эти слова он не раз прикасается перстом к чаше, как бы даже с силой ударяет по ней. Снова подчеркнуты слова: за вы и за многия изливаемая. По собственным словам о. Иоанна, «священный трепет – пробегает по всем членам, по всему существу, когда сердечным ухом слушаешь эти слова»… И этот трепет отражается в его голосе, в силе, с какой он произносит это «за вы». Так и слышится в эти минуты в голосе батюшки: за нас пролита кровь, за вас, за тех самых, что вот стоите здесь в данную минуту, а не за тех только, что стояли у креста. Она пролита не за отвлеченное какое-то человечество, а за живых людей, за каждого бедняка, убогого, богатого, знатного, мужчину или женщину. Твоя грудь едва покрыта рубищем, и за тебя пролита кровь. Ты забыл и отверг Бога, и за тебя пролита эта святейшая кровь. За ваши грехи, стоящие здесь, страдал Христос» (Два дня в Кронштадте).

А вы, что вы платите ему!

По произнесении слов установления, о. Иоанн для возвышения чувства благодарности и изумления, – как он пишет, взывает «о Божественного, о любезного, о сладчайшего Твоего гласа». А что чувствует он в эти минуты? Здесь бездна любви, – говорит он, любви Божества к роду человеческому. Есть о чём подумать каждому беспристрастно углубляющемуся в судьбы Божии касательно рода человеческого и в себя самого.

Твоя от Твоих, – возглашает о. Иоанн, делая особенное ударение на слове о всех, произнося его более протяжно, чем другие. Чувствует его душа, как люди, собравшиеся во множестве в этом храме, нуждаются в небесной помощи, и он горячо молится за всех.

Когда произношу слова: «Твоя от Твоих, – пишет он, – то представляю торжественность и величие данной минуты, когда архиерей или священник, стоя лицом к лицу с вечною, совершенною, неизменною правдою Отца небесного, карающего грех, приносит от лица всех и за всех единую, могущую преклонить на милость Бога Отца, искупить весь мир от праведного проклятия и исходатайствовать всем верующим прощение грехов и благословение, а усопшим в вере и надежде воскресения и жизни вечные – оставление согрешений и покой со святыми, – Жертву, которою оправдались все святые, Богу угодившие от века, и в благодарение за коих она также приносится».

Вот он держит в руках святой дискос и касаясь губами его краев молится.

Ощущается веяние Духа Святого, чувствуется, что о. Иоанн слышит приближение благодати и ждет её и зовет.

Это третий самый великий момент литургии о. Иоанна, – здесь торжество и победа. О. Иоанн мысленно видит Господа на Голгофе, но в славе, воскресшего победителя. Он умирает за нас, в наше воскресение. – И оружие проходит в душу его. Скорбь за грехи человечества, которое возвело на крест Господа, и радость о жертве Его. Пастырь в эти минуты сам восходит на Голгофу за Господом – и скорбь переходит в радость Воскресения. Борьба слез и радостного восторга, постепенная победа торжественной радости над покаянной скорбью – это и есть то самое великое и страшное, что делает службу о. Иоанна необычайной.

О. Иоанн начинает молитву пресуществления.

Господи, иже пресвятого Твоего Духа в третий час апостолам ниспославый, Того, благий, не отними от нас…

В первый раз он произносит эти слова торжественно и спокойно…

Это еще только глубоковерующий священник. Второй раз голос приподнимается, дрожит. В нём усиливается оттенок властности и радости. Мы слышим, что он уже знает всё, уверен в том, что сейчас совершится чудо, слышит приближающийся свет невечерний и с радостью всматривается вперед, готовый сказать «осанна». Грядет Господь. Встречайте.

Третий раз читает о. Иоанн: Господи, иже пресвятого Твоего Духа… Его глаза широко открытые видят, кажется, Самого Господа, идущего заклатися и датися в снедь верным. Он не видит Христа и ангелов в зрительных образах (по крайней мере мы не знаем этого), но он чувствует присутствие Христа всем существом – осязательнее, – яснее, чем можно видеть глазами. «Здесь Он, здесь», кажется, шепчут его губы, и это «здесь» – читается в его глазах.

Все присутствующие охватываются ужасом.

Взгляните кругом – священники сослужащие бледные, взволнованные были свидетелями чуда…

Вот приобщился о. Иоанн Тела и Крови Христовых. Лицо его изменилось. Нет более на нём и следа той утомленности и какой то скорби или грусти, какие можно было видеть, когда он только что входил сегодня утром в храм. Необыкновенная духовная радость, необыкновенный мир и небесный покой, необыкновенная сила и мощь отображались теперь в каждой черте его лица. Его лицо как бы светилось, как бы издавало какое-то сияние. О. Иоанн готов был снова трудиться без всякой устали с утра до самой поздней ночи; он запасся теперь силами на все предстоящие ему дневные труды и заботы. Лица, близко стоящие к нему, говорили мне, что такая перемена бывает с ним каждый раз, когда он приступает к Св. Тайнам. Он сам говорил нам, что он только в Св. Тайнах почерпает силы для несения труда, который несомненно превышает всякие человеческие силы и этим же ежедневным причастием объяснял он любовь к нему народа; действительно можно ли без «чуда» объяснить себе труженичество о. Иоанна

Мы описали, как могли, литургию. Неудивительно-ли, что такое служение с самых первых годов обратило сердца многих к Богу и служителям его.

Между документами, которые мне выслали почитатели о. Иоанна, один повествует следующее:

Я был в Кронштадте по делу в 1865 году. Я много испытал: растерял веру, – озлобился. Ни в храме, ни в молитве искать примирения мне и в голову не приходило. В кронштадтский собор я зашел просто от нечего делать. Меня пропустили вперед, благо народа было немного. С первых же слов меня покорила вера живая в пастыре. «Христос посреде нас», – воскликнул он и я почувствовал, что Христос пришел, что мне Его именно нужно, Его близости недоставало для спасения в этой сутолке жизни. «Со страхом Божиим приступити…». Со страхом… Да, стало страшно, а нужно приступить… Нужно. Там жизнь… Я было двинулся к чаше почти инстинктивно, но вспомнил – что нужно «говеть», готовиться, что я не приступал к чаше десятки лет. Я отступил назад и заплакал. Меня сопровождал любящий взгляд батюшки. После обедни он сам подошел с вопросом: «Ты несчастен, тебе больно…». А через два дня я уехал верующим, счастливым, освященный Св. Тайнами. Подите туда, – прибавлял автор письма, – там всякий уверует «и возродится»…

Иеромонах Михаил

Принимаюсь за настоящую беседу с вами дорогие читатели, – «из дальних странствий возвратясь», – благодатного юга России. В течение 2 месяцев служебного отпуска «почивал» от текущих дел и забот на лоне чудной крымской природы – там, где «вечно плещет море», где – «сердит и страшен говор волн», где живительные лучи яркого солнца еще в октябре дарили счастливым крымчакам тепло в 26° в воздухе и 16° в море…

Как мельнику, привыкающему к шуму колес, не спится при наступившей тишине, так и человеку, непокладающему пера уже более 20 лет, не легко, хотя-бы во время отдыха, закрыть глаза и уши от наблюдений и впечатлений окружающей среды и действительности. Не даром говорят, привычка – вторая природа. Тем более, что духовная жизнь провинции с тьмой всяких нужд, с её алчбой и жаждой правды, является для столичного наблюдателя неиссякаемым источником «воды живой»…

Привыкши на «Скрижалях сердца» делиться с дорогой, родной нам по духу, семьей читателей мыслями и чувствами, наиболее глубоко запечатленными в нашей душе, мы долгом считаем посвятить ближайшие наши «Скрижали» наиболее интересным в церковно-миссионерском смысле нашим путевым наблюдениям и впечатлениям. Начнем же нашу повесть с конца, – с событий, более живо и свежо сохранившихся в памяти.

Предельным пунктом нашего вакационного путешествия был Кронштадт, куда мы прямо с юга попали 19 октября – ко дню именин «дорогого батюшки». О Кронштадтском светлом торжестве и будет наша речь.

Года два назад я уже описывал на «Скрижалях» именины о. Иоанна, – этот особенный, неподражаемый праздник в честь смиренного служителя алтаря.

И в этом году был всё тот же неизменный характер и порядок торжества: тоже стечение в Кронштадт из столицы и других городов бесчисленного множества почитателей «дорогого батюшки» из всех сословий и рангов, тоже благолепие богослужения, тоже благоговейное молитвенное настроение у всех и каждого, та же любовь и простота, братство и равенство царили между всеми «любопразднствовавшими». Все знали одного только «батюшку» и чувствовали себя в гостях у него именно, хотя всем известно, что и самого «батюшку» и его многочисленных гостей кто-то принимает и великолепно угощает за свой счет, но кто эти доброхоты – никому неведомо. Мысли, чувства, стремления всех и каждого почивали на имениннике, – каждый озабочен был лишний раз взглянуть на светлое, доброе, всегда бодрое и радостное чело «дорогого батюшки», лишнюю минуту побыть в его присутствии, облобызать благословляющую десницу…

Но будем описывать торжество по порядку.

С раннего утра двор церковного дома, где живет о. Иоанн, был запружен явившимися сюда, чтобы поздравить «дорогого батюшку». Многие явились с подарками, пирогами и пр.

Для поддержания порядка во дворе церковного дома находилась команда морских нижних чинов.

Рано открылась заветная дверь квартиры о. Иоанна и туда волною хлынули почитатели «батюшки»: вся лестница была наполнена народом, по очереди проникавшим в квартиру любимого пастыря, и поздравляли его.

В Андреевском соборе позднюю литургию совершал о. Иоанн, в сослужении с 22-мя священниками местными и приезжими. Прекрасно пел хор соборных певчих. Собор был переполнен молящимися.

При первом появлении о. Иоанна раздались голоса: «С ангелом, дорогой батюшка»!

После запричастного стиха о. Иоанн произнес «слово».

По окончании литургии начался молебен преподобному Иоанну Рыльскому. Перед молебном настоятель Нью-Йоркской церкви, о. А. Хотовицкий, сказал глубокопрочувствованное «слово», посвященное имениннику, вызвавшее слезы умиления у многих молящихся. На молебен вышли 34 священника.

По окончании молебна о. Иоанн принимал поздравления от духовенства.

У выхода из собора о. Иоанна ожидала толпа народа. Едва показался пастырь на ступеньках лестницы, как послышались восклицания тысячи голосов, приветствовавших дорогого именинника и высказывавших ему свои простые сердечные пожелания.

Окруженный народом, о. Иоанн из собора проехал в Дом Трудолюбия.

В Доме Трудолюбия, в нижнем этаже для приезжих, в просторном зале, собрались многочисленные почитатели отца Иоанна, в ожидании прибытия его из собора. Тут были и дети приютов, где «батюшка» оказывает свою щедрую поддержку, и монахини, и депутации от различных учреждений, и высокопоставленные лица. Зал был красиво убран зеленью. У стены против дверей было приготовлено особое возвышенное место для «батюшки».

Около часу дорогой именинник прибыл из собора. Все сразу всколыхнулись и отовсюду понеслись по его адресу радостные приветствия и поздравления.

Встреченный пением тропаря, который исполнили дети приюта, и хлебом-солью, о. Иоанн занял приготовленное для него место и принял поздравление от главного командира порта Макарова, его супруги и членов распорядительного совета, причем была поднесена от совета серебряная чаша, а также отчет о. деятельности Дома Трудолюбия за 1902 г. Поблагодарив собравшихся за сердечное поздравление и видя массу депутатов с адресами, «батюшка» со свойственной ему простотой заметил: «иное можно и не читать». Вот отчет о деятельности Андреевского попечительства:

Ваше Высокопреподобие, отец протоиерей Иоанн Ильич!

Бесконечно милосердный Господь даровал Совету Дома Трудолюбия и почитателям Вашим сегодня великую радость: опять, как и в прежние года, принести Вам поздравление с днем ангела и видеть Вас в вожделенном здравии, исполненного той же благодатью небесной, привлекающей сердца людей и наполняющей их всеобъемлющей любовью. Здесь с Вами мы в царстве любви и чтобы не быть голословным, укажем на цифры отчета 1902 года добрых дел, совершенных Домом Трудолюбия на средства, даруемые Вами во Имя Господа, во Имя любви к меньшему ближнему брату.

Обучалось бедных детей бесплатно: в народном училище 259 дет. В воскресной школе 153 чел… В мастерских 61 чел… Призревалось детей сирот в приюте 86, немощных старух в богадельне 22. Пользовались трудовой помощью: в пенькощипной 7281 чел. и в работной комнате 1482 женщины. Выдано из народной столовой бедным пищи бесплатно или за самую ничтожную плату 172554 порции. В ночлежном приюте ночевало 33204 чел. Пользовались даровыми и дешевыми квартирами 90 бедн. Оказана денежная помощь бедным 8539 р. 49 к. Кроме того к праздникам Рождества и Пасхи оказана помощь бедным провизией, платьем, бельем и обувью.

Вышеприведенные цифры составляют итоги благотворительности Вашей чрез посредство Дома Трудолюбия за один только 1902 год; за всё же время существования дома Трудолюбия, за 20 лет, с 1882 по 1902 г., передано Вами в кассу его с тою же целью 731216 р. 17 к.

Живи же, наш дорогой Благодетель, Пастырь и Начальник, еще многие годы, здравствуй, отогревай холодные сердца людей XX-го века и побуждай их на всё доброе!

Усердно просим принять этот скромный дар, как вещественное доказательство памяти нашей о настоящем драгоценном дне. (Следуют подписи).

Затем «батюшка» стал выдавать дипломы и свидетельства детям, окончившим курс школы Дома Трудолюбия. После этого начался прием депутаций.

Первее всего шли поздравления: от города Кронштадта, от местного отдела общества Красного Креста, от общества Спасения на водах, от Кронштадтского благотворительного общества, от женской гимназии, от православного братства при церкви Николаевского морского госпиталя, от клас. гимназии и реального училища, от редакции «Кронштадтского Вестника». От газеты «Котлин» был прочитан адрес, в котором говорилось:

Печатающиеся в «Котлине» Ваши «слова» и поучения в настоящее время, – время безверия, маловерия, шатания умов и стадного увлечения различными лжеучениями – являются могучим оружием христианского пастыря, борца за православную Церковь, ревнителя веры, поборителя истины.

После этих депутатов выступили поздравители из других городов:

От Ораниенбаума, от лютеранского общества, от 1-го Дома Трудолюбия в С.-Петербурге, от редакции «Ведомостей <Птб.> Градоначальства», от совета благотворительного общества <Птб.> Порта, от общества религиозно-нравственного просвещения и общества ночлежных домов, от совета Петровского общества вспоможения бедным и от Васильевского отдела попечения о бедных детях, от подворья Пюхтицкого монастыря и от Духовной Академии.

От редакции «Миссионер. Обозрения» мы принесли «дорогому батюшке» приветствие приблизительно в следующих выражениях:

«Глубоко признательная Вашему Высокопреподобию за <…> всегдашнее сочувствие органу миссии и за содействие нам <…> молитвами и бесценными вашими трудами, редакция «Миссионерского Обозрения» долгом почитает принести Вам, в лице в <…> покорного слуги и пламенного почитателя, своё почтительнейшее поздравление и усерднейшие пожелания здравия и долгоденствия, во славу Церкви, на благо человечества!

«Славно во всём мире и всехвально ваше великое имя, <…> благоговейнейшего служителя алтаря, как неусыпного молитвенника за немощствуюшую Русь, как неустанного проповедника, как вдохновенного утешителя скорбящих, как милосердого благотворителя неимущим! Но в тоже время вы успеваете еще <…> дорогое время посвящать и текущей литературе: вы не только <…> читаете, за всем выдающимся в печати следите, но и чутко откликаетесь своим могучим голосом, правдолюбивым п<…>. Нет того выдающегося события в церковной и государственной жизни пламеннолюбимой вами отчизны, в общественных настроениях современности, которого бы вы не заметили, на которое <…> откликнулись… И ваше нелицеприятное слово свято для верных сынов Церкви и отечества, страшно для врагов их. В писаниях ваших веет дух поистине святоотеческого учительства. – Замечательно и то, что при чуткости, свойственной церковным писателям и проповедникам-публицистам, вы являетесь образцом глубоковерующего догматиста и примером божественного поборника – апологета православия, в писаниях и наставлениях ваших все освещается немерцающим светом Христова учения и устремляет взор читателя к небу – горе…

Недавно вам угодно было подарить «Миссионерскому Обозрению» знаменитую вашу апологетическую статью – «Ответ Льву Толстому на его – Обращение к духовенству»… Не место и не время здесь распространяться о значении этого литературного документа. Скажу кратко, что во всей огромной полемической и апологетической литературе против заблуждений яснополянского ересеучителя ваш «ответ» – после известного Послания Св. Синода – составляет самое замечательное событие в этой эпопее, по своему глубокому влиянию на мыслящую и читающую Русь…

Вам ведомо, каким знаменем пререкаемым «ответ» явился в известной части нашего образованного общества и это потому, что ваше слово слишком сильно, а вместе и больно вдарило по сердцу поклонников Толстого, как приговор одного из величайших авторитетов из современников яснополянского мудреца, как самое убедительное доказательство (хотя вы трактовали просто, и говорили только от сердца к сердцу, без научных аппаратов) лжеучительства и заблуждения гр. Толстого… Вы одни заговорили с Толстым тем настоящим тоном и языком, к которому он в своём гордом ослеплении, при всеобщем подобострастии, не привык… Ваш Ответ всколыхнул сердца… (О. Иоанн перекрестился).

Да сохранит же Господь милосердный ваши силы и жизнь на многия лета, дабы мы, малые, взирая на великого поборника и стоятеля за Церковь и веру, не падали духом и также мужественно и твердо шли в борьбе с врагами веры и Церкви, не понижая знамени православия, по вашему старому исконному пути»…

Когда приветствия окончились, «батюшка» поблагодарил всех и пригласил присутствующих вместе с ним разделить хлеб-соль.

Именинный обед был сервирован в классных комнатах народной школы Дома Трудолюбия на 300 человек, а было до 500 человек.

Трапеза носила на себе яркую картину удивительного смешения – но не вавилонского, а истинно христианского – людей всех чинов и положений в одну, как бы родственную семью.

Вот, напр., какую картинку представлял наш уголок затрапезного стола (уже третьего по счету), – его занимали: графиня С.С. И-ва, супруга члена государственного совета, визави её – в ситцевой кофточке степенная баба, из крестьян или мещан, за ней – в шелку – купчиха, далее иерей из Ковны, рядом с графиней правовед, синодальный чиновник, за ним морской офицер, ниже адмирал, далее дама в белом платье. Все пребывали в простоте и довольстве, друг друга подчуют. как добрые друзья общего друга. Графиня предлагает услуги крестьянке, купчихе, иерею, накладывая яства на тарелку, первые стараются отплатить сиятельной соседке любезностью такого же рода: выкушаем, матушка, за здоровье именинника… Магистральную линию на трапезе составлял стол с большебородыми, в степенных сюртуках, гостями древнерусского фасона; всё это именитое почетное купечество столицы и других городов.

За обедом первый тост за драгоценное здравие Их Императорских Величеств провозглашен был маститым именинником и встречен был гимном «Боже Царя храни» и восторженным «ура» присутствующих.

Вице-адмирал С.О. Макаров произнес теплый тост за дорогого именинника – о. Иоанна, молитвенника земли русской, проповедника и благотворителя.

Множество было произнесено речей и тостов, прочитано стихов и рассуждений и все они сопровождались стройным восторженным пением «многая лета» и всё это добрый именинник выслушивал терпеливо.

Закончил тосты вице-адмирал С.О. Макаров, приблизительно следующими словами:

«Счастливцы вы, господа! Что вы видите его (указывая на о. Иоанна), идите-же домой и скажите вашим родным и друзьям, что видели его, что он здоров, весел, любит нас бесконечно, ласков к нам». Громовое «ура» было ответом.

Обед закончился в четвертом часу дня и о. Иоанн, сопровождаемый общими благопожеланиями, покинул зал и отправился отдохнуть на свой пароход «Любезный», а оттуда – по домам для молитвы.

В народной столовой Дома Трудолюбия для бедняков был устроен бесплатный праздничный обед на 1000 слишком человек.

«Котлин» сообщает, что в течение дня 19 октября и всей ночи на 20 октября о. Иоанном получено свыше тысячи телеграмм из разных городов и местечек России, в том числе от многих епископов.

* * *

А вот еще одна умилительная картинка, которую мы видели близ того маленького старенького дома, где обитает великий пастырь.

Был пятый час в исходе, как вышли гости, счастливые и довольные, из Дома Трудолюбия, с трапезы.

Тьма густо окутывала унылые грязные улицы сурового Кронштадта.

В захолустном переулке, близ небольшого домика, обнесенного серым забором, стоит значительная кучка бедных людей, измокших, продрогших: однако они стройно и радостно поют духовные кантаты.

Люди эти терпеливо коротают долгие часы, в ожидании «дорогого именинника», чтобы поблагодарить его за устроенный беднякам обед, поздравить, взглянуть и что-либо получить от щедродательной десницы «дорогого батюшки»… Дюжие дворники охраняют от напора толпы вход во двор. Мы благополучно прошли чрез все мытарства и направились в квартиру.

О. Иоанн живет в той квартирке, которую занимал назад тому 30 лет, когда еще был младшим священником. К ней ведет узкая лесенка, вроде черного хода, – настоятельскую же квартиру с парадным ходом занимает о. ключарь.

Здесь у входа на крылечке и на лестнице теснится тоже большая группа почитателей и почитательниц, – все более с приношениями: тут видели мы монахиню из бедной Калужской общины, с иконою в руках, несколько женщин – с рукоделиями, какой-то худощавый чахоточного вида мастеровой с новенькими сапожками… Всю эту вереницу чающих скорого пришествия «батюшки» и впуска в заветную дверь его квартиры замыкал вице- адмирал…

Батюшки еще не было, однако адмиралу и нескольким лицам, в том числе и нам, посчастливилось проникнуть «за заветную дверь», в самую квартиру «батюшки».

Чрез кухню и комнатку, отделенную ситцевым пологом, мы вошли в небольшую «горницу», – украшенную в 2-х углах божницами из красного дерева с чудными иконами. У стены стоит большой, накрытый скатертью, стол; очевидно эта комната служит столовой. Здесь на шкафу клетка с тремя египетскими голубями, – любимцы «батюшки», – поминутно воркующие днем и ночью. К этой комнате прилегает моленная и рабочая о. Иоанна, в последней же ширмою отгорожена кровать для опочивания. Комната вся уставлена иконами, и завалена книгами, рукописями, письмами. Температура в этой комнате очень низкая, – не более 10° тепла.

О. Иоанн всегда спит при открытой форточке, и тогда же ночью здесь топится печь.

Апостольскую простоту и какое-то особое чувствуете вы благоговение здесь… С другой стороны к столовой (первой) комнате примыкает гостиная, – здесь также в обоих передних углах – божницы со множеством икон, теплящимися лампадами, приличная (и только, но не роскошная) мягкая мебель, ковер на полу, круглое зеркало на стене, стол, лампа с абажуром и множество цветов, – далее идет комната матушки, супруги о. Иоанна.

Мы познакомились с почтенной старицей, супругой знаменитого всероссийского пастыря. Думаем, что и вам, читатель, интересно познакомиться с матушкой о. Иоанна. Мы в ней встретили знакомый тип старой матушки-горожанки. Она среднего роста, довольно полной комплекции, медленна в движениях, черты лица крупные, выразительные, – в глазах – и во всей осанке – серьезность и сосредоточенность. В обращении приветлива, но говорит мало. Одета весьма прилично: в шелковую кофту (в талию) и шерстяную юбку. Матушка, видимо, близко принимает к сердцу нужды и заботы посетителей и почитателей своего прославленного супруга, она радуется их радостями и скорбит их скорбями. При прощании спрашивает ваше имя и семьи, очевидно, для молитвенного поминовения. Здесь мы познакомились с симпатичной племянницей о. Иоанна, выросшей и воспитавшейся в его доме и отсюда же выданной замуж за моряка-офицера.

При старице матушке много лет живет компаньонкой некто Настасья Ивановна, образованная девушка, человек, видимо, бесконечной доброты и ласки. Такой же доброй и преданной является и старушка служанка, живущая не первый десяток лет в доме «батюшки».

«Батюшка» вернулся домой в 9 часу и принял всех, ждавших его благословения. Нуждающимся помог: за икону – Калужскую обитель щедро отдарил деньгами, священника Казанской епархии, прибывшего для сбора на бедный храм, в раскольничьем приходе, благословил иконой, подписал лепту и подарил ревностному пастырю новенькую шелковую рясу, – очевидно именинный дар – и теплый – на пуху – шелковый подрясник… И всё это творится быстро, нежданно-негаданно, по вдохновению: шуйца не знает, что делает десница, и одаренные только после успевают чувствовать и соображать те великие и богатые дары милости и любви, какие несет золотое сердце, мощный дух Кронштадтского пастыря!…

Окончим нашу беседу пожеланием от всей верующей Россия, чтобы Кронштадтский спасительный маяк долго, долго не погасал, – ибо густая тьма облегает нашу и духовную, и общественную жизнь и ярые волны свирепо обуревают нашу современность! Страшно плыть по волнующемуся житейскому морю без таких ярких путеводителей, как о. Иоанн, дорогой всероссийский «батюшка».

Венчает вся Русь тебя славой чудесной,

отцом, нищелюбцем привыкла считать,

Несказанно взыскан ты Волей небесной –

Творца почиет на тебе благодать!…

Друзья! Проповеднику Божьего света.

Любви, братству, правде учащему нас,

Воскликнем-же хором мы: «Многая лета».

Да будет услышан на небе наш глас!²⁰⁸

В. Скворцов