Валерий Арвидович Апин — саратовский художник, график и живописец, член Союза художников России с 1985 года, преподаватель Саратовского художественного училища им. А.П. Боголюбова с 1993 по 2017 год, участник многочисленных выставок.
— Валерий, что в Вашей жизни появилось раньше — вера или творчество?
— Желание «творить» возникло, как у всех детей, в младенчестве. Начались «каляки-маляки» на стенах: обои тогда были из простой шершавой бумаги, мамины красная губная помада и черный карандаш для бровей очень подходили для рисования.
В учителях с детства недостатка не было. Бабушка окончила до революции Боголюбовские рисовальные классы, мама после войны училась в Саратовском художественном училище, отец окончил Рижское художественное училище. Но главное всё же — это поддержка мамы и ее уроки. Она же рассказывала мне о Христе, о Его абсолютной чистоте и страданиях за нас, учила молиться. В храм ходили редко — в стране тогда в разгаре было хрущевское гонение на Церковь. Ощущение реальности Бога и того, что Он все слышит и видит, возникло лет в десять, когда я потерялся в лесу и очень испугался, но по горячей молитве — нашелся. С тех пор вопрос «Есть ли Бог?» у меня никогда не возникал, несмотря на активную атеистическую пропаганду того времени. Однако это, к сожалению, не мешало мне отходить от Бога, подобно блудному сыну из известной притчи.
— В Саратове Вы окончили детскую художественную школу и Боголюбовское училище. И после этого отправились в Москву. Что повлекло Вас в столицу?
— После окончания училища, которому тогда еще не было присвоено имя А. П. Боголюбова, я два года пытался поступить в лучшие художественные институты страны: первый раз — в Репинский в Ленинграде, потом — в Суриковский в Москве. Но баллов немного не хватило. В эти годы моя мама познакомилась с архиепископом Пименом (Хмелевским). Хорошо известно, что Владыка очень любил музыку, прекрасно в ней разбирался, как и в искусстве вообще, имел огромную, уникальную коллекцию аудиозаписей и альбомов по искусству и иногда устраивал музыкальные вечера. В некоторых таких встречах принимали участие моя мама — она пела — и младшая сестренка Света, которая тогда училась в музыкальном училище. Однажды к Владыке попал и я. Дмитрий Евгеньевич, как тогда по своей невоцерковленности я называл архиепископа Пимена, показал мне большой альбом христианской живописи Михаила Нестерова, приобретенный за границей. В Советском Союзе религиозные картины этого художника были почти не известны. Альбом произвел на меня сильнейшее впечатление. Владыка Пимен благословил меня на поступление в Суриковский институт, куда я в итоге все-таки поступил, и пожелал стать великим художником. Сейчас, через очень много лет, я понимаю, что значило в моей жизни это благословение, полученное от выдающегося архиерея нашей Церкви, но в 1978 году мною двигало одно честолюбие, а вера была, как сейчас говорят, только «в душе».
— Расскажите о Ваших студенческих годах — они были сложными? Шли ли тогда вера и творчество рядом?
— Суриковский институт конца 70‑х — начала 80‑х, как многие творческие вузы Москвы того времени, бурлил различными «диссидентскими», запрещенными властями течениями, в том числе и религиозными — как среди студентов, так и среди преподавателей. Так, русское искусство от образования Руси до 1917 года у нас преподавал внук основателя Третьяковской галереи Николай Николаевич Третьяков. О живописи он рассказывал исключительно с позиции глубоко верующего православного христианина, что шло в разрез с требованиями главной кафедры любого вуза СССР — кафедры марксизма-ленинизма, вызывало недовольство большей нерелигиозной части студенчества и поддержку ищущих Бога. Время от времени я пытался начать регулярно читать подаренные Владыкой Пименом Библию и молитвослов, но богемная жизнь в общежитии мало этому способствовала. Изредка по праздникам заходил в какой-нибудь из немногих оставшихся после гонений в Москве храмов и ездил в Троице-Сергиеву Лавру. Каково же было мое удивление, когда на службе в семинарском храме Лавры я встретил молящимся нашего преподавателя с кафедры марксизма-ленинизма!
— Что Вам как творческому человеку дает вера?
— Вера не дает мне халтурить, не дает обманывать, дает стремление что-то сделать для Бога, для Его Церкви. Но, думаю, Господу от нас нужно только одно: чтобы мы верили всем сердцем, чтобы помогали верить ближним, очищали свою жизнь, через покаяние шли к Нему. Если через образы в моих работах возможно хоть немного продвинуться по этому пути, то в них есть смысл.
— Расскажите о Ваших картинах — о чем они?
— Рассказать о живописи или графике невозможно — каждый слушающий всегда будет представлять себе свой образ. Но можно попытаться описать свои мысли. В 1983 году на Московской молодежной выставке экспонировались две мои трехцветные гравюры — «Тополя на Сазанке» и «Танец», где мне хотелось сопоставить жизнь — большие сильные тополя над городом — и смерть — остатки высохших мертвых деревьев перед городом. В обеих работах присутствует Волга как символ вечности. Гравюры имели успех, и я продолжил эту тему в пятиптихе «На берегах Волги», который тоже был отмечен критиками. Следующей большой работой был черно-белый триптих «К свету», состоящий из листов «К солнцу», «Свет» и «Затмение». Там также течет Волга, но главным героем становится солнечный свет. Река, свет, живые и мертвые деревья — известные и значимые символы. Трудно не впасть в пошлую банальность. Получилось ли — судить людям.
В 2007 году директор саратовского музея-усадьбы знаменитого художника В. Э. Борисова-Мусатова, организатор моей юбилейной выставки Элеонора Николаевна Белонович так и назвала мою выставку — «К свету» — по названию триптиха. Вот история одной из этих гравюр. В 1983 году мы с прекрасными саратовскими художниками Владимиром Мошниковым, Павлом Маскаевым, Алексеем Кондрашовым и Сергеем Зюковым шли несколько дней творческим походом от Воскресенска до Вольска. Путь пролегал по бичевнику — узкой полоске галечного берега между Волгой и Змеевыми горами. День был очень неприветливый. Неожиданно на этой гальке мы увидели неизвестно откуда взявшихся несколько небольших подсолнухов, робко прижавшихся друг к другу от ветра и тщетно пытавшихся своими «лицами» увидеть солнце в рваных тучах на суровом небе. Через несколько лет, перебирая этюды, сделанные тогда, я вспомнил этот образ и включил его в триптих.
— Валерий, что для Вас является настоящим искусством? Как Вы считаете, когда искусство становится подлинным, настоящим, а когда перестает быть им?
— Конечно, настоящее искусство — то, которое ведет к Богу. Это могут быть любые стили, виды, жанры и сюжеты — радостные, лиричные, трагические, даже абстракция, но, образно говоря, там должна быть рука Самого Бога, протянутая нам для нашего спасения. Господь может выбрать любого человека для осуществления Своего плана, но задача художника — не предать корыстолюбием, тщеславием, леностию, безверием, не отвергнуть эту руку. Думаю, что все люди, любящие творчество, живущие им и преданные ему, ощущают моменты соприкосновения с чем-то настоящим, чем-то великим и непостижимым. Дай Бог всем нам в творчестве, как в молитве, быть искренними, не впадать в прелесть, слушать Бога и делиться радостью от общения с Ним с окружающими. Настоящее искусство, на мой взгляд, это одновременно чувственная, рациональная и молитвенная формы познания Бога. Все три формы присущи каждому человеку с преобладанием какой-то одной, но без объединяющей всё молитвенной жизни путь к Богу, к обОжению закрывается, смысл пропадает.
— Были ли у Вас какие-то поворотные, определяющие моменты в жизни, без которых Вы были бы сейчас не тем, кем являетесь?
— У любого из нас сильные потрясения многое меняют в жизни. В первую очередь, это потеря любимых людей. Отрыв, который в этот момент происходит, обычно меняет мироощущение навсегда. Второе — это угроза собственной близкой смерти, когда ждешь в больнице окончательный диагноз. Одно дело — рисовать вечность и смерть, другое — ощущать ее ледяное дыхание. Кроме того, на ощущение величия Бога повлияли жизнь на Волге — ее просторы, острова, протоки — и походы по Кавказским горам — снежные вершины и глубокие пещеры. А на укрепление ощущения Его близости — поездки на Святую Землю, в Дивеево, а также мой храм во имя преподобного Серафима Саровского.
— Несколько лет назад Вы начали алтарничать в Серафимовском храме. Изменилась ли Ваша жизнь за это время?
— В марте 2013 года умер мой отец, а 5 мая, на Святую Пасху, Господь избавил меня от тяжелой зависимости от курения — желание закурить пропало навсегда. Постепенно я стал регулярнее ходить на службы, поститься, причащаться и исповедоваться. В июле этого же года свершилась моя поездка на Святую Землю — чудесные события, случившиеся там, и общение с отцом Димитрием Муравьёвым, который фактически стал моим духовником, закрепили переворот в моей душе и образе жизни.
В 2015 году произошла авария, в которой погибла моя родная младшая сестра, а сам я получил серьезную травму. В этот период я очень много молился. А через год настоятель Серафимовского храма отец Димитрий Усольцев предложил мне помогать в алтаре и поступить в Саратовскую духовную семинарию, за что я ему бесконечно благодарен. Алтарническая служба помогает смирять гордыню и вместе с учебой позволяет глубже войти в христианскую жизнь, осознать непреодолимую без Божией благодати нашу греховность. Помоги Господь принять эту благодать и не предать Божию любовь к нам.
— В Серафимовском храме Саратова людей встречает образ преподобного Серафима, который расположен над входом. Он был выполнен Вами. Расскажите о процессе работы — как создавалась эта икона?
— Еще в начале двухтысячных близкий мне человек, долгие годы поддерживающий во мне веру, священник Димитрий Годин, благословил меня написать Плащаницу для сельского храма в Аткарском районе, в котором он служил. Выполнив эту работу, я мечтал написать что-то еще для Церкви, но долгое время не было такой возможности. И вот три года назад по благословению Владыки Лонгина мне доверили написать надвратную икону нашего храма, так как прежняя сильно обветшала. Начались поиски образа для новой иконы. Конечно, я пересмотрел огромное количество портретов и икон, сделанных до меня, в том числе прижизненные портреты батюшки Серафима. Все они очень разные. Но один из образов, находящийся в Дивеево справа от раки преподобного, очень мне близок благодаря чуду, случившемуся от черно-белой фотографии с этой иконы. Этот снимок был освящен у мощей батюшки Серафима и прислан мне из Дивеево в 1997 году с обещанием молиться 40 дней о моей маме, которая тогда тяжело умирала. По молитвам дивеевских сестер и по исходящей от этой фотографии благодати мама встала и несколько дней сама могла ухаживать за собой. Этот образ я перевел в эскиз росписи, а затем, по благословению Владыки Лонгина, перенес на саму надвратную икону.
— Валерий, скажите, какие у Вас планы на будущее?
— Недавно мне исполнилось 63 года. Хочется успеть за оставшееся мне время что-то сделать для Бога и Его Святой Церкви — то, что я могу делать лучше всего, используя знания и навыки, полученные в течение жизни. Не хочу умирать с чувством, что зарыл в землю данный мне, по мнению некоторых людей, талант. Какое бы послушание Господь ни дал мне, я готов принять его с благодарностью.
Беседовала Кристина Никитина
Источник: информационно-аналитический портал «Православие и современность»
Комментировать