Миссионерский противомусульманский сборник
Выпуск 15

В числе основных постановлений ислама, без исполнения которых невозможно быть истинным мухаммеданином, известно постановление о совершении (по крайней мере один раз в жизни) обрядов хаджа (الحج), совершаемых в Мекке и её окрестностях. Исполнение обрядов хаджа составляет пятую и последнюю обязанность мухаммедан в отношении к вере¹. Исполнение предписания закона о хадже сопровождается, по верованию мухаммедан, прощением исполняющему это предписание всякого греха², а неисполнение делает мухаммеданина виновным пред Богом³. Понятно поэтому, что совершение путешествия в Мекку для исполнения обрядов хаджа способствует развитию, усилению в мухаммеданах религиозного фанатизма, как это действительно и случается на практике. Мухаммеданин, не отличавшийся прежде особенною религиозною ревностью, совершивши хадж, становится фанатичным. самодовольным, как бы вырастает в своих собственных глазах и в глазах своих единоверцев. Он получает тогда название хаджи (حاجى), гордится этим почётным именем и не оставляет его нигде и никогда. И единоверцы хаджия начинают смотреть на своего паломника с особым уважением. Рассказы о виденном в Мекке и слышанном тем более возбуждают любопытство в слушающих, что не все имеют возможность побывать в священном городе ислама. – До чего велико уважение мухаммедан к своим хаджиям, можно судить уже по тем торжественным проводам и встречам, какие оказывают хаджиям жители проходимых ими местностей. Понятно, что каждый хаджий, вместе с усилением своего религиозного энтузиазма становится фанатичнее по отношению ко всем иноверцам и, в частности, к христианам. И фанатизм хаджиев в этом случае тем более вреден для успехов христианства в среде мухаммедан, что авторитет хаджия в глазах последних гораздо важнее, чем авторитет не-хаджия. А отсюда уже понятно и то, насколько важно в деле христианской противомухаммеданской миссии изучение этого обряда, имеющего, кроме того, и большое политическое значение для мухаммедан, как лучшее средство объединения последователей ислама разных стран в единую религиозно-политическую общину.

Приступая к исследованию этого важного и интересного религиозного обряда мухаммедан, мы прежде всего должны заметить, что основная идея его не есть исключительная принадлежность одной мухаммеданской религии. Предписания относительно религиозных путешествий к священным местам на богомолье известны в Богооткровенной Ветхозаветной религии подзаконного периода. Предписания эти явились уже тогда, когда была определена Богом в свящ. книгах Моисея религиозная жизнь евреев во всех её подробностях, когда были установлены религиозные празднества, когда явился иерусалимский храм. Религиозные путешествия в Ветхозаветной религии были приурочены к трём главным праздникам. «Три раза в году празднуй Мне», говорит Бог израильскому народу; «три раза в году должен являться весь мужеский пол твой пред лице Владыки Господа» (твоего) (Исх.23:14–17)⁴. Эти религиозные праздники были следующие: пасха, пятидесятница и праздник кущей. Первый из этих праздников был, как известно, установлен в память избавления израильского народа от египетского рабства и смертоносного ангела, истреблявшего первенцев египетских. Существенную сторону этого праздника составляло заклание однолетнего мужеского пола агнца, немевшего никаких телесных недостатков. Это заклание, служившее прообразом будущей искупительной жертвы Мессии, этого непорочного Агнца, как Он часто называется в Св. Писании, – это заклание должно было совершаться исключительно при храме. «Не можешь ты закалать пасху, – говорил Господь израильскому народу ещё в пустыне, – в котором-нибудь из жилищ твоих, которые Господь, Бог твой, даст тебе; но только на том месте, которое изберёт Господь, Бог твой, чтобы пребывало там имя Его, закалай пасху вечером, при захождении солнца, в то самое время, в которое ты вышел из Египта» (Втор.16:5–6). Повинуясь этому повелению Божию, израильский народ шёл на праздник пасхи к скинии или храму, где он торжествовал своё единение с Богом, т. е. своё усыновление Иегове⁵. – Итак вот первое религиозное путешествие израильского народа.

Чрез 50 дней после первого дня пасхи был праздник жатвы, или пятидесятница; впоследствии к этому празднику было приурочено воспоминание о синайском законодательстве⁶, Жертва этого праздника, которая называлась «новым хлебным приношением» (Лев.23:13–17)⁷ и указывала то, что израильский народ своими средствами к жизни обязан Иегове, – эта жертва также должна была быть приносима при храме.

Наконец, третий праздник, для отправления которого также нужно было идти к храму, был праздник кущей⁸, который продолжался от 15 до 21 дня седьмого месяца. «Праздник кущей, – говорит Бог израильскому народу, – совершай у себя семь дней, когда уберёшь с гумна твоего и из точила твоего. И веселись в праздник твой ты, и сын твой, и дочь твоя, и раб твой, и раба твоя, и левит, и пришлец, и сирота, и вдова, которые в жилищах твоих. Семь дней празднуй Господу, Богу твоему, на месте, которое изберёт Господь, Бог твой, (чтобы призываемо было там имя Его); ибо благословит тебя Господь, Бог твой, во всех произведениях твоих и во всяком деле рук твоих, и ты будешь только веселиться» (Втор.16:13–15). Вот цель и характер праздника.

Итак, три раза в году весь мужеский пол израильского народа должен был являться пред лицо Господа к храму: в праздник пасхи, в пятидесятницу и в праздник кущей. При этом никто не должен был являться с пустыми руками, «но каждый с даром в руке своей, смотря по благословению Господа» (Втор.16:16–17). Число богомольцев, переходивших в Иерусалим на эти праздники, весьма часто было так велико, что все они не могли найти себе пристанища в городе и потому весьма многие из них должны были располагаться лагерем за городом⁹. Все эти путешествия к иерусалимскому храму подзаконного израильского народа, имея божественное происхождение и высокое мессианское значение, воспитывали в то же время в израильском народе религиозное чувство, воспитывали вместе с тем и чувство национального единства, чувство религиозно-патриотическое.

Что же касается до Христианской религии, – религии духа и свободы, то в ней нет обязательных религиозных путешествий. Последние предоставляются на волю каждого свободного христианина, причём уже самым духом христианства требуется, чтобы эти путешествия сопровождались искренним благочестием; в противном случае Церковь может даже воспрещать их. Так напр. Русская Церковь в XII веке нашла нужным воспретить путешествия ко св. местам, так как многие добрые, сидя дома, приобретают, говорил игумен Даниил, бо́льшую мзду, чем те, которые доходили до св. мест, но погубляют мзду свою гордостью, вознёсшись умом, как будто нечто доброе совершили. Св. Иоанн, епископ новгородский, за обеты идти во св. местам велел даже налагать эпитимии¹⁰.

Религиозные путешествия к священным местам известны и в некоторых языческих религиях. Так, например известно, что у индусов множество св. мест; и по всем большим дорогам встречаются толпы богомольцев. Богомолец-странник, оставляя дом свой иногда на несколько месяцев, бреет накануне отъезда голову, не ест ничего и совершает шраддху, поминки по всем покойникам своего семейства. В путь он отправляется пешком, ест только один раз в сутки немного риса и воздерживается от обычного мазания тела маслом. В день прибытия к св. месту, он опять наблюдает совершенный пост; по приходе, отдыхает часа два, бреет волосы на всем теле, очищается купаньем и вторично совершает шраддху. В св. месте он должен остаться по крайней мере семь дней. Женщины не бреют головы, но вырезывают только косичку около затылка. Возвращаясь домой, богомолец берет с собою цветы, листья, золу, коровьего масла и другие предметы, освящённые в храме, за которые он делает браминам значительные подаяния¹¹. – Почти все языческие народы, в основе религии которых лежат потемнённые начала истинной, Богооткровенной религии, убеждены, что вездесущий Бог пребывает, присутствует по преимуществу в известных местах, прославленных такими или иными чудесными явлениями. С течением времени на этих освящённых местах воздвигаются храмы. Чем далее идёт время, тем более значения приобретают в религиозной жизни известного народа эти мнимо-святые места со своими храмами. К этим святым местам начинают мало-помалу стекаться из разных, часто весьма отдалённых стран, набожные, благочестивые люди. Последние на пути своём испытывают разного рода лишения, несчастия; но их религиозное чувство так сильно, что они переносят всё это стойко, мужественно, имея при этом в виду осуществление только одной цели, – поклониться св. местам и принести там жертву Богу. Наконец, с течением времени вырабатываются известные правила, которые узаконяют эти путешествия с религиозною целью, делают их более или менее обязательными для всех, обставляют их многочисленными обрядами, которые по большей части не имеют внутреннего, освящающего их смысла и возвышенной цели. Исполнение этих обрядов делается безусловно обязательным. Первоначальная цель этих путешествий, – удовлетворение религиозного чувства, теряется из виду. И вот религиозные путешествия превращаются в пустой, бессмысленный обряд, исполнение которого, впрочем, при известных благоприятных условиях, сильно разжигает религиозный фанатизм. – Таково, по нашему мнению, происхождение религиозных путешествий с их обрядами в языческих религиях. Здесь всё запечатлено человеческим характером и всё мертво, безжизненно.

То же самое нужно сказать и о мухаммеданском религиозном путешествии в Мекку, которому усвояется особое название, – хадж (الحج). Конечною целью этого религиозного обряда служит посещение главного мухаммеданского святилища, – меккского храма, Каабы (الكعبة). Установление хаджа не есть оригинальное явление в мухаммеданской религии. Обычай совершать путешествие к Каабе существовал у арабов, как увидим в своём месте, ещё задолго до Мухаммеда. Представить в надлежащем виде совершение этого религиозного путешествия в доисламическую эпоху – невозможно, потому что все предания относительно этого окрашены мухаммеданским оттенком. Но в миссионерском значении эго обстоятельство имеет свою важность, потому что оно даёт видеть, в каком отношении ставит себя мухаммеданство к предшествовавшей ему языческой религии арабов. В своём нижеследующем исследовании мы представим насколько то возможно: 1) совершение религиозных путешествий к Каабе в доисламскую эпоху; 2) совершение хаджа в эпоху Мухаммеда и 3) совершение хаджа современными нам мухаммеданами.

Земная Кааба, по мнению мухаммедан, была построяема несколько раз, как говорит об этом Сеид Таки-ад-дин¹², но определённо неизвестно число этих построений. Более общепринятое мнение учёных утверждает, что всех построений Каабы было десять. В первый раз, по мнению мухаммедан, Кааба была построена ангелами; во второй раз – Адамом; в третий раз – сыновьями Адама (Сифом); в четвёртый раз – Авраамом; в пятый раз – амаликитянами; в шестой раз – джоргамитами; в седьмой раз – Косаем-бен-Келабом, предком Мухаммеда; в восьмой раз – курейшитами; в девятый раз – Абдалдахом-бен-Зубаиром; в десятый раз – Хаджаджем бен-Юсуфом тсакифитом. – Оставим мухаммеданские рассказы о построениях Каабы ангелами, Адамом и сыновьями Адама и перейдём к сказаниям о построении Каабы Авраамом, так как об этом рассказывается даже в Коране.

Пред наступлением потопа Кааба, по мнению мухаммедан, была взята на небо. Чрез несколько времени после потопа на том самом месте, где стояла прежде Кааба, мы видим блуждающую Агарь со своим сыном, после того как она была прогнана Авраамом. В то время. как сын её умирал от жажды, она тщетно искала воды между двумя холмами Сафа и Мярва; наконец, она утомилась и воскликнула: «вонми (мне) Господи, Господи!» (استمع ياايل ايل) истамиг, я ил, ил). Отсюда, говорят, произошло и имя её сына, «Измаил»¹³. Наконец, по гласу ангела Гавриила, явился источник. Увидев его, она закричала своему сыну по-египетски: «зям, зям!» что́ значит: «приди, приди!» Отсюда этот источник называется колодцем Зямзям (земзем)¹⁴. После этого Измаил со своею матерью поселился в меккской стране, женился на одной туземке и произвёл многочисленное потомство. Однажды Авраам, живший в Сирии, получает от Господа повеление идти в Аравию, чтобы снова воздвигнуть там дом Божий, Бейтуллах, который бы, как выражался после Мухаммед, служил «направлением человечеству»¹⁵. Авраам повинуется. Помощником его в деле построения Каабы является прогнанный им из своего дома сын Измаил. Материалом для постройки храма служили камни соседних гор. Храм свой они заложили на месте прежнего храма, взятого пред потопом на небо. При постройке его Измаилу пришло на мысль найти приличный камень для того, чтобы отметить им тот угол, от которого богомольцы будут после начинать обходы вокруг храма. С этою целью Измаил отправился к горе Абу-Кубайс и встретил здесь Ангела Гавриила, который держал в руке камень ослепительной белизны¹⁶. По другому преданию, этот камень упал будто бы с неба в то самое время, когда Авраам приступил к постройке Каабы¹⁷. Некоторые из мухаммеданских писателей считают этот камень одним из драгоценных райских камней, который будто бы упал на землю вместе с Адамом, потом во время потопа затерялся в тине, откуда его теперь извлёк ангел Гавриил. Большинство же мухаммеданских учёных считают этот камень Ангелом-хранителем, который был приставлен к Адаму и который за то, что был недостаточно бдителен, после грехопадения Адама, был превращён в камень и выброшен из рая вместе с Адамом на землю¹⁸. Камень этот был вложен Авраамом и Измаилом в правый угол Каабы. Это и есть знаменитый чёрный камень, который находится в большом уважении у мухаммедан. Перемена его цвета зависела или от того, что он, как говорит Ель-Азраки, несколько раз испытывал на себе действия огня, или же, как утверждают другие, от прикосновения к нему бесчисленного множества грешников¹⁹. Но камень, прибавляет мухаммеданское предание, при кончине мира получит свой прежний блеск, осветит весь мир²⁰ и будет ходатайствовать в пользу тех, которые прикасались к нему с живою верой²¹ и добросовестно исполняли обряды хаджа²². Когда Кааба была уже воздвигнута на довольно значительную высоту, тогда явился другой камень, который служил подмостками Аврааму, следы которого ясно отпечатлелись на нём²³, и который то возвышался, то понижался вместе со стоявшим на нём Авраамом, смотря по надобности²⁴. Этот камень уцелел до сих пор: он называется «макам Ибрагим» (مقام ابراهيم), местом, подножием Авраама²⁵.

Кааба, построенная будто бы ещё Авраамом, имела 9 локтей в вышину, 32 локтя в длину и 22 в ширину. Вход в неё был с восточной стороны. Вход этот был наравне с землёю и не имел двери. Внутри святилища, направо от входа, Авраам вырыл подземный ход, назначенный для хранения даров щедрых людей²⁶. – Таковы мухаммеданские баснословные предания о построении Каабы, которая, по всей вероятности, получила своё начало незадолго до Диодора Сицилийского, жившего за полвека до Р. X. Этот греческий историк, описывая ту часть Аравии, которая прилегает к Красному морю, говорит: «В этой стране находится храм, весьма почитаемый всеми арабами»²⁷. Таким образом в Аравии явился храм, к которому почти все арабские племена питали глубокое уважение; результатом этого явились путешествия на поклонение Каабе. Мухаммеданство, считающее себя древнею религией, – религией Авраама, относит начало этих путешествий к глубокой древности, ко временам Авраама и Измаила, которые будто бы первые совершали обряды, составляющие сущность хаджа. Вот что́ говорит по этому поводу сам Мухаммед: «Когда Авраам и Измаил построили основание дома, то воскликнули: «Благослови его, о Господи наш, ибо ты слышишь и знаешь всё. Сделай, о Господи наш, чтобы мы были преданы Твоей воле (мусульмане), чтобы наше потомство было предано Твоей воле. Наставь нас священным обрядам и удостой обратить на нас Твои взоры; ибо Ты любишь благоволить к покаянию и милосерд»²⁸. Просьба их была услышана. К ним явился ангел Гавриил, который научил их молитвам и различным обрядам хаджа: он научил их вступлению в ихрам, остановкам на горе Арафа, в Мяздаляфа, бросанию камней, принесению жертв в долине Мина²⁹ и проч. Наученные этим обрядам, они, будто бы, в точности исполняли их и совершали семикратные обходы вокруг Каабы, подражая при этом «ангельскому хору»³⁰; причём они каждый раз должны были целовать чёрный камень. После этого Авраам, по повелению Божию, взошёл на гору Абу-Кубайс и огласил воздух следующими словами, обращёнными ко всем существующим и имеющим существовать людям: «o народы! спешите в дом Бога вашего»! Голос патриарха был услышан всеми тварями, и миллионы душ, которые должны были совершить хадж, ответили: «ляббайкя иллягумма» (لبيك، اللهمّا) – т. е. мы готовы к Тебе, Боже наш!³¹. Наконец Авраам призвал к себе Измаила и сказал ему: «моя задача окончена. Я ухожу и вверяю тебе всю эту страну и этот храм, хранителем которого определил тебя Бог». Тогда Авраам отправился в Сирию к своей жене, Сарре³². Измаил поселился около Каабы и сделался имамом своего народа.

Измаилу наследовал сын его, Набэ, который недолго был хранителем Каабы; ею овладели джоргамиты³³, происходившие от Джоргама (جورغام), сына Кахтана или Иектана³⁴. Вера в истинного Бога, по мнению мухаммеданских писателей, недолго сохранялась здесь после смерти строителей Каабы. Скоро здесь, в Хиджазе, около самой Каабы начало появляться идолопоклонство. Это доказывается тем, что между именами джоргамитов, хранителей Каабы и правителей страны, встречаются языческие имена; так, например, имя сына и преемника Джоргама – Абд-Ялиль (عبدياليل 44–14 г. до Р. X.) означает служителя Ялиля; имя Абду-ль-Мадана (عبدالمدان), четвёртого джоргамитского правителя (16–46 г. по Р. X.), означает служителя Мадана; а Ялиль и Мадан, по свидетельству Покока, были имена идолов³⁵. Но что́ всего замечательнее, так это то, что имя шестого правителя джоргамитов было Абду-ль-Мясих (عبدالمسيح)³⁶, что́ значит: «служитель Мессии». Имя это показывает, что ещё в самые первые времена христианства, арабы знали об Иисусе Христе и считали его божественною личностью, Мессией. Может быть, в это время было в Каабе и изображение Иисуса Христа; по крайней мере Ель-Азраки говорит, что в самые древние времена было высечено на одной из колонн меккского храма изображение Иисуса и Девы Марии³⁷. Как бы в наказание за идолопоклонство, Кааба, подвергшись сильному напору бурного потока дождевой воды, была разрушена. Но джоргамиты скоро восстановили храм в его первоначальной форме с некоторыми только видоизменениями. Свет проходил в Каабу чрез двери и окна. Двойная крыша её поддерживалась тремя столбами; особый жёлоб отводил дождевую воду. Колодец Зямзям был защищён от осквернения навесом³⁸. Работы по этой постройке производились под управлением одного джоргамита, Амира, сына Амра, который с этого времени стал называться Ель-Джадир, строитель или каменщик, и Абу-ль-Джадара, т. е. отец (начальник) каменщиков³⁹. Но и после этого язычество не ослабевало в Хиджазе: оно прочно утвердилось здесь и продолжало существование. Язычество повлияло развращающим образом на нравственность самих правителей страны. Джоргамиты перестали уже питать должное уважение к самой Каабе и стали осквернять её нечестивыми делами. Так, например, однажды пять джоргамитов вздумали похитить драгоценные вещи, из которых одни находились в самой Каабе, а другие были спрятаны в её подземном ходе, который никогда не завирался, как и самая Кааба. Самый дерзкий из этих воров, который осмелился опуститься в подземный ход, был внезапно поражён смертью; остальные в страхе разбежались⁴⁰. Этого мало. Один джоргамит, по имени Асаф, сын Сухайля, дошёл даже до такой наглости, что в самой Каабе совершил прелюбодеяние с одною женщиною, по имени Найла (نايلة), дочерью Дзиба⁴¹. Аллах тотчас же обратил их в статуи. Эти памятники божественного мщения были потом вынесены из Каабы и поставлены вне её⁴². Несмотря на всё это, джоргамиты продолжали совершать преступления. Они обращали в свою пользу те дары, которые были посвящаемы святилищу, весьма часто грабили даже караваны богомольцев и слишком жестоко обращались с ними. Модзад-ель-Асгаф, сын Амра, правивший в то время этою страною, пытался было исправить их, но не имел никакого успеха. «Вспомните, – говорил он им, – что амаликитяне за свои беззакония и за недостаток уважения к святым местам, были изгнаны из этой страны и истреблены Богом. Если вы будете продолжать подражать им, то подобная же участь постигнет и вас». – «А кто изгонит нас отсюда?» – возразили они. «Разве мы – не самое могущественное племя из всех арабов?» Модзад, видя, что его соотечественники нисколько не исправляются и желая спасти от разграблений драгоценные сокровища Каабы, вынул из подземельного хода её две золотые газели, брони и превосходного закала сабли и спрятал их по соседству с Каабой⁴³. Очевидно, безнравственные джоргамиты не могли долее удерживать в своих руках власть; они должны были уступить её другим, более достойным.

Около этого времени в Йемене разрушилась Магрибская плотина; и вот в Хиджаз, к Каабе, приходят в огромном числе йеменцы, потомки Яроба, брата Джоргама. Это, по вычислению Деверже, случилось или в конце 1-го, или в начале 2-го века нашей эры⁴⁴. Персеваль же прямо относит это событие ко времени от 118 до 120 г. нашей эры⁴⁵. Принятые здесь сначала в качестве гостей, йеменские переселенцы утвердили было здесь своё постоянное местопребывание; но недостаток жизненных средств в Хиджазе с одной стороны и разлад их с развратными джоргамитами с другой – принудили бо́льшую часть из них удалиться отсюда. Здесь осталось только одно йеменское племя, которое теперь получило название хузаитов – (الحوثيون), т. е. отделившихся⁴⁶. Джоргамиты предались теперь ещё бо́льшим преступлениям. Модзад, убедившись совершенно, что его соотечественники не исправятся, и ожидая в скором времени небесного мщения, удалился отсюда со своими жёнами, детьми и слугами в одно место, по имени Фотуна. Недовольство джоргамитами было так сильно, что даже некоторые туземные племена, как например, потомки Бакра, происходящие от Модзара, и родственные им потомки Яда соединились с хузаитами против джоргамитов. Последние были разбиты на голову и навсегда изгнаны из страны (в 206 г. по Р. Хр.)⁴⁷. Теперь у арабов возник вопрос о том, кому будет принадлежать управление Каабой. С этою религиозною обязанностью была соединена идея о политической власти, о господстве над всею областью Каабы, которая, кстати заметим, была довольно обширна. Между туземцами, изгнавшими джоргамитов, между потомками Модзара и Яда произошло по этому поводу сильное столкновение; ядиты были побеждены и ушли к пределам сирийской пустыни. Но, прежде чем оставить эту область, они, желая отравить радость своих победителей, вынули из стены Каабы знаменитый чёрный камень, предмет всеобщего обожания, и скрыли его в одном месте. К счастию, одна женщина из пламени хузаитов видела, где они скрыли этот камень; она открыла свою тайну под тем условием, чтобы владение Каабой было отдано её племени. Потомки Модзара должны были уступить. Таким образом йеменские выходцы, не предъявлявшие доселе своих претензий на господство, сделались теперь правителями Каабы и вместе с тем правителями страны⁴⁸. За потомками же Модзара сохранены были следующие три преимущества, которые состояли из чисто религиозных обязанностей и относились исключительно к обрядам хаджа. Эти преимущества дали им первое место после хузаитов. Эти должности, по свидетельству Ибн-Хальдуна, носили следующие названия: Иджаза⁴⁹ – Арафа, Ифаза⁵⁰ – Муздаляфа и Джамигу⁵¹ иля-Мина, или Иджаза-Мити. Первая должность состояла в том, чтобы давать сигнал к выходу с горы Арафа и вести отсюда богомольцев в известном порядке; вторая – в том, чтобы вести их утром в день жертвоприношений из Муздаляфы в долину Мина; наконец третья – в том, чтобы держать богомольцев в долине Мина до «яумун-нахр», т. е. до дня жертвоприношения. Эти обязанности ещё во времена джоргамитов отправлялись семейством Суфа, родоначальник которого по своему отцу принадлежал к племени Модзара, а по матери – к джоргамитам. Это семейство пользовалось своими привилегиями и во время господства хузаитов. Вот, например, как они отправляли свои религиозные обязанности. Когда оканчивалось время стояния на горе Арафа, отстоящей на 10 или 12 миль от Каабы, и когда нужно было идти в Муздаляфу, то человек, исполняющий обязанность ифадза-муздаляфа, кричал громким голосом: «Выходите суфиты!» затем: "Выходите киндифы!» Богомольцы шли именно в таком порядке; за этими двумя племенами уже шли остальные богомольцы. Бросание камней в долине Мина также начиналось суфитом; прежде него никто не имел права бросать камни. Он же вёл людей с наступлением заката солнца в Мекку; все настоятельные просьбы тех людей, которых влекли в Мекку неотложные дела, просьбы о том, чтобы скорее выйти из долины Мина, обыкновенно, не имели никакого успеха: суфит оставался непреклонен. Выход из Мина совершался опять в таком же порядке, т. е. сначала шли суфиты, потом киндифы и наконец уже остальные богомольцы⁵².

Итак, хузаиты овладели Каабой и правили страной. Но и они не были свободны от увлечений идолопоклонством, которое в это время было уже настолько сильно, что они могли вводить даже новые языческие культы. Первый из этих правителей, по свидетельству большей части историков, был Амр (عمر) сын Лохайя (207–240). Он запятнал память по себе введением культа в честь идола Гобала (הבל هبل). Вот что рассказывается мухаммеданскими историками по этому поводу. Однажды Амр, путешествуя по Сирии, пришёл в страну Балки⁵³. Эта страна была заселена амаликитянами. Увидавши здесь людей, молившихся идолам, Амр спросил их: «что вы делаете?». «Мы, – отвечали они, – сделали изображения звёзд и тварей; мы почитаем их и просим у них того, что нам необходимо, и эти боги дают нам». По другому преданию, они ответили так: «эти боги сделаны наподобие небесных тел и человеческих фигур. Мы молим их во время засухи, и они посылают вам дождь; мы молим их во время опасности, и они помогают нам». Амр попросил у них одного идола; те дали ему идола Гобала, который был сделан из породы красного камня, называемого акык (عقیق), т. е. из сердолика. Он имел вид старика с длинною бородой; в правой руке его было семь стрел, символы и орудия волшебства. Возвратившись домой, Амр поставил его на крышу Каабы. присовокупивши к нему, как говорит Деверже, ещё двух идолов, и убеждал своих подданных воссылать к ним свои молитвы. Они повиновались. Культ Гобала прочно пустил здесь свои корни⁵⁴. Мухаммеданские писатели сильно обвиняют Амра в том, что он будто бы первый ввёл служение идолам в том храме, где доселе был почитаем истинный Бог, – Бог Авраама⁵⁵. Им вторят некоторые даже европейские учёные, как например Шолль⁵⁶. Но мы уже видели, что до прибытия в область Каабы, йеменских переселенцев, здесь было распространено идолопоклонство. Амра можно обвинять только в том, что он первый заставил почитать идола Гобала. – Чем дальше шло время, тем всё более и более в Каабе появлялось идолов. Здесь был идол Узза, который, по словам Ель-Азраки, служил символом финикового дерева, Ель-Лат – символ скалы; здесь был идол Авраама, в руках которого были, как и у Гобала, стрелы; здесь было изображение Измаила; здесь было также, как мы уже сказали, и изображение Иисуса Христа с Девой Марией; здесь стояли особые идолы каждого племени, каждого шатра. Число идолов скоро возросло до 360 и таким образом Кааба сделалась пантеоном почти для целой Аравии.

Во всё доисламическое время – во «время неверия», как обыкновенно выражаются мухаммеданские писатели, Кааба была под непосредственным покровительством богов и особенно Аллаха, которые защищали её от злых людей, жестоко наказывали тех, которые злоумышляли против неё. Сознание этой неприкосновенности Каабы было живо не только в умах арабов, но и иудеев, и христиан. Вот что́ по этому поводу рассказывается мухаммеданскими писателями. Один из йеменских царей (тубба), современник хузаита Амра, правителя Каабы, Асад-Абу-Кариб (أسد أبو كريب по мнению мухаммеданских историков, он жил за 700 лет до Мухаммеда)⁵⁷, прошёл и покорил весь Хиджаз. В Ятсрибе он оставил одного из своих сыновей, который вскоре был убит здесь. Абу-Кариб поклялся отомстить жителям Ятсриба за смерть своего сына. Но два еврейские учёные мужа сумели отклонить беду от своего родного города, предупредивши Абу-Кариба, что если он будет упорствовать в своём мщении, то подвергнется ужасному небесному наказанию, потому что этот город находится под покровительством Бога, так как он назначен служить убежищем для имеющего скоро прийти пророка, который будет выгнан из своего отечества. Абу-Кариб был так удивлён их глубоким познанием, что отказался от идолопоклонства и принял иудейство. Эти два еврея пошли вместе с ним в Йемен, жителей которого они должны были обратить в иудейство. Они сделались теперь главными советниками Абу-Кариба. Когда они пришли в область Каабы, к Абу-Карибу явилось несколько арабов из племени Годзаил (هذيل)⁵⁸, которые предлагали ему огромные сокровища, состоящие из жемчуга, изумруда, рубинов, золота и серебра, сокровища, которые были скрыты в Каабе. Цель этих годзаилитов была та, чтобы побудить йеменского даря ограбить Каабу и тем самым погубить его, потому что они знали, что небесное Провидение никогда не оставляло без наказания тех, которые осмеливались оскорблять этот храм. Прежде чем принять их предложение, тубба обратился за советом к своим проводникам-евреям. Эти ответили ему следующее: «берегитесь поддаться таким внушениям; эти люди замыслили гибель вашу и всей вашей армии; мы не знаем никакого другого храма на земле, которому бы Бог покровительствовал так, как этому. Поддаться внушениям людей Годзаила значит идти на верную смерть⁵⁹. Вы, не оскверняя величия этого храма, посетите его с должным уважением, исполните торжественные обряды и все благочестивые церемонии, которые совершаются в этом святилище»⁶⁰. На вопрос о том, что же им самим мешает оказать подобное почтение этому храму, евреи отвечали: «Правда, этот храм – храм отца нашего Авраама, но ныне он осквернён поставленными там идолами и проливаемою там нечистою кровью», Абу-Кариб, убедившись в истине их слов, отрубил головы годзаилитам, желавшим его погибели, и отправился к Каабе. Он оказал ей подобающее уважение и, обривши голову, совершил вокруг неё обходы с должными обрядами. Затем он принёс жертвы и разделил между жителями этой страны мясо и мёд. Он настолько был проникнут уважением к Каабе, что первый окружил её двором⁶¹, привесил к ней самой дверь с замком⁶² и покрыл её материей. Сначала он одел её грубым сукном, называемым по-арабски кассаф; но Бог открыл ему во сне, что для этого нужно употребить, лучшую материю; поэтому он покрыл её моафиром; наконец, по той же самой причине, он одел её драгоценной полосатой материей, приготовлявшейся в Йемене. Затем, поручивши охранение Каабы хузаитам, он ушёл в Йемен. С этого времени Кааба была всегда окружена двором, имела дверь, от которой ключи хранились у правителя страны, и покрывала, которых в доисламическое время было два: одно – летнее, а другое – зимнее⁶³. Покрывало это в настоящее время называется кясва (كسوة мн. ч. کیسا) и переменяется один раз в год. Здесь нужно заметить, что Деверже приписывает Абу-Карибу только покрытие Каабы, между тем как всё остальное приписывает другому йеменскому туббе, жившему в конце третьего столетия нашей эры; имя этого туббы не сохранилось⁶⁴. Мы в изложение этого факта более следовали мнению Персеваля⁶⁵.

К началу 5-го века нашей эры в Аравии возвысилось корейшитское племя. Родоначальником его считается один из потомков Аднана, происходящего от Измаила, Фехр, (فهر) который приобрёл значительное влияние среди измаелитских племён. Относительно этимологического значения слова Корейш (قريش), арабские филологи не согласны. Одни, как например Ибн-Хишам⁶⁶, производят это слово от глагола караш, что значит торговать. Этого объяснения держится и Персеваль⁶⁷. Другие считают слово «корейш» за уменьшительное от корш (قرش), которое означает хищную рыбу, морское хищное животное. Название корейш есть, таким образом, прозвище, данное племени в насмешку. Этого объяснения держится Покок⁶⁸ и Казимирский⁶⁹. – В конце 4-го века, в 398 г., в этом племени родился Косай, отец которого, Келаб, умер ещё тогда, когда Косаю было только несколько месяцев. Мать его, Фатима, по смерти своего мужа, отдала свою руку хузаиту Рабиг, начальнику племени Удзр, которое утвердилось в Вади-ль-Кора. Косай поэтому воспитывался в шатре Рабига, которого он считал своим отцом. Когда он вырос и узнал о своём происхождении, то возвратился к корейшитам, которые стали питать к нему уважение за его отличные качества. Он женился на Хоббе, дочери Холяйля, охранителя Каабы. От этого брака родились у него две дочери и четыре сына, из которых один, Абд-Манаф, считается предком Мухаммеда. Этот брак и это многочисленное семейство, а также и богатство ещё более возвысили Косая в глазах корейшитов. С возвышением увеличивалось и честолюбие Косая, этого знатного и могущественного корейшита, и он начал тяготиться чужеземным правлением, – правлением хузаитов, йеменских переселенцев. Ему пришло на мысль, что он, ведя свой род от самого Измаила, строителя Каабы, имеет гораздо более законных прав на обладание Каабой и управление страной, чем хузаиты. Он тайно сообщил об этом корейшитам и другим измаелитам и заручился их содействием на случай приведения в исполнение своих замыслов. Обстоятельства благоприятствовали ему. К этому времени его престарелый и больной тесть, не имея сил охранять Каабу, вверил ключи её своей дочери, Хоббе⁷⁰; но она передала их своему мужу. Косай таким образом начал отправлять некоторые религиозные обязанности, которых он домогался; так, например, он в известные времена отпирал и запирал храм. Не менее его честолюбивая Хобба не довольствовалась этим полушагом своего мужа к обладанию Каабой; она стала побуждать своего отца назначить себе преемника и при этом надеялась, что выбор отца падёт на зятя, т. е. на её мужа. Но она ошиблась в своих расчётах. Холяйль назначил себе преемником слабого и простого Абу-Габшана (ابو غبشان)⁷¹, который, по мнению одних, был его сын, а по мнению других, он был сын Амра из хузаитского же племени Бену-Малкан⁷². Затем Холяйль умер. Говорят, что, умирая, он уступил настоятельным просьбам своей дочери и передал по завещанию управление Каабой её мужу, Косаю; но хузаиты не хотели знать последней воли покойного Холяйля, и ключи Каабы остались в руках Абу-Габшана. Косай не успокоился в своих честолюбивых стремлениях. Он напоил Абу-Габшана вином почти до бессознательного состояния, и в это время купил у него драгоценные ключи за бурдюк вина⁷³. Отсюда явились поговорки: صفقة ابي غبشان – «продажа Абу-Габшана» и احمق من ابى غبشان – «он глупее Абу Габшана»⁷⁴. Достигнув того, что́ было целью всей его жизни, Косай постарался обезопасить себя на случай нападения хузаитов. Он привлёк на свою сторону единоутробного брата своего Риза, отец которого был Рабиг, и других его братьев по отцу; на его же стороне была бо́льшая часть племени Удзр и, конечно, корейшиты. На стороне же Абу-Габшана были хузаиты, потомки Бахра и суфиты. Подошло время хаджа, когда никто не имел права вести войну. Косай начал приводить свои планы в исполнение. Прежде всего он обратил своё внимание на суфитов, – задумал отнять у них те привилегии, которыми они так долго пользовались. Он явился со своими союзниками на холм Акаба и сказал собравшимся богомольцам: «Отныне не так! Иджаза (религиозная должность, о которой мы говорили выше) по всей справедливости принадлежит нам, а не вам!». Суфиты вздумали было оспаривать свои права на эти привилегии, но Косай разбил их на голову. Хузаиты вступились за суфитов и приготовились со своими союзниками к войне. Косай не заставил себя ждать; он напал на них первый. Произошла ожесточённая битва. Число убитых, как с той, так и с другой стороны, было почти одинаково велико. Тогда решили прибегнуть к обычному третейскому суду. Посредником в таком важном деле был избран мудрый Ямор из измаелитского племени Бакр. Ямор решил, что охранение Каабы и управление страной принадлежит Косаю, что кровь хузаитов и бакров была пролита Косаем законно⁷⁵. Решение это было принято даже хузаитами, которые удалились на место своего прежнего жительства, в Батн-Марр⁷⁶.

Умный и деятельный Косай занялся теперь управлением и преобразованием страны. Доселе около Каабы не только не было никакого города, но и не было никакого другого селения, никакого здания. Здесь были только одни шатры, в которых арабы-бедуины проводили только день, а на ночь из уважения к священному месту, Каабе, они уходили на соседние горы. Косай, сознавая всю невыгодность такого положения вещей, вздумал уничтожить эту разрозненность племён, живущих около Каабы, – разрозненность, которая обусловливала победы разных врагов, нападавших на это место. Он вздумал соединить в одно, сплотить эти племена, прикрепивши их к Каабе; он вздумал построить около Каабы город. С этою целью он начал собирать вокруг себя корейшитов, рассеянных по окрестностям Каабы. в различных пунктах Техамы, за что́ получил имя «Собирателя» (Аль-муджаммиг)⁷⁷. Но на самых первых порах Косай встретил большое затруднение в этом весьма важном деле. Уважение арабов к Каабе было так велико, что оно было перенесено даже и на целый округ её. Поэтому Косай с трудом мог уговорить их построить здесь свои дома и рубить для этой постройки деревья, растущие в священной области. Энергический Косай, представив все преимущества своего плана, первый подал пример нарушения мнимых привилегий священной области: он собственноручно срубил здесь некоторые деревья, а потом велел своим воинам рубить остальные. Первый и важный шаг был сделан. Народная масса, как это почти всегда бывает в подобных случаях, слепо последовала за своим вожаком. И вот на расчищенном месте явился город, которому впоследствии суждено было играть весьма важную роль не только в истории арабов, во и в истории значительной части человечества, явилась Мекка. В центре города стояла Кааба, вокруг которой со всех сторон было оставлено пустое, ничем незастроенное пространство. Площадь эта была назначена для ежегодно приходивших сюда богомольцев, которые должны были совершать вокруг Каабы свящ. обходы. Впоследствии времени пространство, близко прилежащее к Каабе, было вымощено гладким камнем и получило название «Аль-матафуи-ш-шариф». Весь город был разделён на 4 части или квартала⁷⁸. Таким образом Косай был основателем Мекки.

Неутомимый Косай не остановился на этом; он продолжал свои постройки и преобразования. Неподалёку от Каабы он выстроил для себя дворец, в котором, под председательством его самого, решались все общественные дела⁷⁹. Право заседания в этом совете (надуа) имели только те лица, которым было не менее 40 лет; впрочем, дети самого Косая все могли присутствовать здесь, хотя бы имели и менее 40 лет⁸⁰. Дворец этот носил название «дворца совета» (Дару-н-надуа). Здесь заключались браки корейшитов; сюда приводили девицу, достигшую совершеннолетия, и здесь надевали на неё дир, одежду совершеннолетних⁸¹. Здесь же корейшиты, когда шли на войну, получали из рук Косая знамя, лива. Косай, покрывши копье белым шёлковым чахлом⁸²,или сам лично, или чрез одного из своих сыновей, отдавал его одному из корейшитских начальников, Церемония эта, называемая »завязыванием знамени« (Акду-ль-лива), существовала до самых последних времён арабской империи⁸³. Для нас, в настоящем случае, гораздо важнее другие постановления Косая, стоящие в таком или ином отношении к хаджу. Так Косай пригласил корейшитов, людей дома Божия, позаботиться о нуждах богомольцев, посещавших Каабу, и быть, таким образом, вполне гостеприимными хозяевами. Корейшиты, как истые арабы, отнеслись к этому приглашению сочувственно. Они обложили себя ежегодною податью, которая называлась »податью помощи» (рифада). Эту подать они платили во время хаджа Косаю, который употреблял её на обеспечение бедных богомольцев съестными припасами во время пребывания их в долине Мина, т. е. в день жертвоприношений и в следующие затем два дня⁸⁴. Такой же благодетельный результат имело для богомольцев и учреждение управления водами (сикайя). Обязанность лица, несущего должность сикайя, состояла в том, чтобы привозить в город воду из источников, которые почти все находились далеко от города, распределять эту воду между жителями города, а также и между богомольцами⁸⁵. Если мы примем во внимание географическое положение и климатические условия Мекки, то легко поймём всю важность этой должности. Позднее, когда были вырыты колодцы в самой Мекке, эта должность потеряла уже своё прежнее значение; с тех пор отправление её было ограничено раздачею воды только чужестранцам. – Хранение ключей Каабы и вместе с тем управление самой Каабой составляло должность хиджаба⁸⁶. Все эти должности Косай соединил в одном лице, именно в себе самом и таким образом присвоил себе все главные атрибуты власти политической, гражданской и религиозной. Его внимание и заботы о возвышении, по преимуществу, были обращены на корейшитов, которым он раздавал важные должности. И, действительно. корейшиты достигли при нём небывалого доселе могущества. Другим племенам Косай поручал менее важные должности. Так, например, должность иджаза-арафа была отдана племени Сада, родственному суфитам. Во время Косая эту должность отправлял Сафтан, сын Дженаба. Должности иджаза-муздаляфа и иджаза-мина были отданы потомкам Кайса от Авдава. Должности эти в их племени были наследственные и переходили от отца к сыну⁸⁷. Наконец, Косай ознаменовал своё правление перестройкою Каабы. Кааба, построенная в правление джоргамитов, уже приходила в упадок. И вот в 450 году Косай разрушил старую и построил новую, более красивую Каабу. Вероятно, в это время Кааба получила следующие размеры: 24 локтя в длину, 23 – в ширину и 27 – в высоту. Таким образом эта Кааба была выше прежней на 18 локтей и шире на 1 локоть; но зато она короче прежней на 8 локтей. В это же, наверно, время идол Гобал и был с кровли перенесён вовнутрь храма и поставлен над подземным ходом, заключавшим в себе сокровища⁸⁸. Итак, умный и деятельный Косай, основатель Мекки, строитель Каабы, этот могущественный в своё время владетель, сделал много полезного и важного для религии древних арабов. Он принимал близко к сердцу разные лишения, несчастия, случающиеся с богомольцами во время их пути, стремился по возможности облегчить им их трудное положение, побудив своих соотечественников быть более гостеприимными, щедрыми и учредив известного рода должности.

Приближаясь к смерти, он с горестью смотрел на то, что его старший сын, Абду-д-дар, не пользующийся должным уважением в стране, каким пользовался, например, Абд-Манаф, его другой сын, не может наследовать его власть. Он призвал его к себе и сказал ему следующее: «положение твоих братьев выше твоего; но я хочу возвысить тебя над ними. Отныне они не могут входить в храм, если ты не отворишь им дверь его. Ты будешь давать знамя корейшитам, когда они пойдут на войну. Не будут пить в Мекке другой воды, кроме той, какую ты дашь. Жизненные припасы будут раздаваемы богомольцам твоими же руками. Все дела корейшитов будут совершаться у тебя»⁸⁹. Желание Косая исполнилось, потому что никто несмел сопротивляться ему. Подчинение его желаниям вошло даже в число религиозных обязанностей тогдашних корейшитов⁹⁰. Так могущественен был Косай! – Таким образом Абду-д-дар ещё при жизни своего отца отправлял должности хиджаба, лива, сикаийя, рифада и надуа; словом, он ещё при жизни своего отца сделался властителем страны. После этого Косай скоро умер, в 480 г.

Правление Абду-д-дара и его сыновей прошло тихо и спокойно. Но у внуков его, во главе которых стоял Амир, сын Хашима, стали оспаривать власть более влиятельные сыновья Абд-Манафа, во главе которых стоял Абд-шамс. Почти все корейшиты разделились: одни приняли сторону первых, другие – сторону последних. Результатом этой оппозиции явилось в Мекке олигархическое правление; должности сикаийя и рифада были отданы сыновьям Абд-Манафа, и именно – Абд-шамсу, а более важные должности – хиджаба, лива и надва – остались в руках внуков Абду-д-даpa. Скоро Абд-шамс сложил с себя обязанности передал их своему брату Хашиму⁹¹, который ввёл обычай посылать из Мекки два каравана в год: один – зимой в Имён, а другой – летом в Сирию. Такая мера ещё более возвысила Мекку в торговом отношении. С тех пор Мекка перестала более нуждаться в предметах самой первой необходимости. Она сделалась теперь торговым центром для всей Аравии. От Хашима обязанности эти перешли к его младшему брату, щедрому Муталлибу, наследником которого был сын Хашима, Шейба, прозванный в насмешку за свой дырявый костюм Абду-ль-Муталлибом, т. е. рабом, Муталлиба.

Абду-ль-Муталлиб (520 г.) нашёл те сокровища, принадлежащие Каабе, которые были спрятаны джоргамитом Модадом. Он получил во сне небесное приказание рыть землю около того места, где стояли идолы Исаф и Найла, память о которых, как об осквернителях Каабы, совершенно исчезла в народном сознании и которые были даже обоготворяемы. Прилетевший ворон ясно указал то место, где было скрыто сокровище, клюнувши здесь. Абду-ль-Муталлиб с сыном своим, Харитсом, не только нашли здесь две золотые газели, брони и сабли, но и отрыли колодезь Земзем. Корейшиты предъявили свои мнимые права на найденные вещи. Абду-ль-Муталлиб предложил решить спор посредством жребия. Вследствие этого к Гобалу, главному национальному божеству, принесено было шесть стрел, из которых две жёлтого цвета, принадлежали Каабе, две чёрного – Абду-ль-Муталлибу и две белого – корейшитам; стрелы эти, по обыкновению, были положены в мешок. Присутствующий при этом страж храма, распорядитель гадания, вынимал одну за другой стрелы. Золотые газели достались Каабе, а сабли и брови – Абду-ль-Муталлибу, который этим вещам дал практическое применение: из своих железных сабель и броней он сделал новую дверь к Каабе, украсивши её, т. е. дверь, двумя золотыми газелями. Итак, корейшиты ничего не получили. Они предъявили также свои права на священный колодезь Земзем, вода которого находилась и прежде в большом уважении у арабов, как вода священная. Решено было отдать этот спор на суд кягинки или сивиллы, жившей в одном сирийском селении. Посланы были туда с Абду-ль-Муталлибом выборные от каждого корейшитского семейства. Скоро у этих путешественников вышла вся вода, и они стали умирать от жажды. Абду-ль-Муталлиб увидал струю воды под ногою своего верблюда. Тогда корейшиты, утоливши свою жажду и наполнивши бурдюки, сказали Абду-ль-Муталлибу: «Сам Бог решил наш спор. Милость, какую Он (Бог) оказал тебе, открывши источник среди пустыни, ясно показывает, что тебе должна принадлежать вода Земзема»⁹². После этого они возвратились домой, и с тех пор никто не оспаривал у Абду-ль-Муталлиба принадлежавших ему прав. Вследствие всех этих обстоятельств, Абду-ль-Муталлиб значительно возвысился в глазах народа, у которого он приобрёл себе уважение. Он стал во главе олигархии. Одно теперь его беспокоило, что у него был один только сын. Долго и горячо он молился в Каабе о том, чтобы Бог дал ему 10 сыновей, из которых старшего он обещал принести в жертву. Молитва его была услышана, и желание его было удовлетворено даже с излишком, но Абду-ль-Муталлиб не принёс в жертву своего старшего сына Абдаллаха, а удовлетворил правосудие Божие жертвою во 100 верблюдов.

При Абду-ль-Муталлибе случилось нашествие на Мекку абиссинцев. Рассказ об этом событии окрашен самыми яркими красками в мухаммеданских сказаниях, так что показать границу, где здесь оканчивается истина и начинается фабула – почти невозможно. Для нас весьма интересен этот рассказ в том отношении, что в нём гораздо рельефнее, чем в рассказах о предыдущих событиях выдвигается неприкосновенность, святость Каабы, которой будто бы покровительствует сам Бог, жестоко наказывая злоумышленников её. – Мы изложим рассказ об этом факте, следуя мухаммеданским писателям.

В средине 6-го столетия нашей эры йеменским царём был Абраха, христианин из Абиссинии. Он всеми силами стремился сделать христианскую религию господствующею в своей стране, и с грустью смотрел на то, что его подданные ходят в Мекку на богомолье и совершают здесь языческие обряды. Чтобы отвлечь арабов от посещения Каабы, он построил в своей столице, городе Сана, такой великолепный храм, что подобного ему не было ещё доселе⁹³. Выстроивши этот храм, он послал в Неджед и Хиджаз вестников с приглашением посещать новый храм; при этом он писал: «я построил церковь прекраснее всякого другого здания этого рода, такую, какой никогда ещё не было. Я хочу заставить арабов отказаться от Каабы и иметь эту церковь целью своего богомолья»⁹⁴. Язычники возмутились этим, убили его вестников и, несмотря на великолепие храма Саны, несмотря на требование могущественного йеменского царя, не шли в йеменскую церковь. Мало этого. Один человек из потомков Тасма⁹⁵ или Кянана (а по другому преданию – два корейшита)⁹⁶ проник в этот храм и самым бесчестным образом осквернил его. Абраха, узнавши об этом, не знал в своём гневе границ, и даже поклялся не оставить камня на камне от Каабы. Он собрал 40,000⁹⁷, а по другому преданию – 60,000⁹⁸ человек войска и отправился к Мекке. На пути он разбил жителей Техамы, взял Таиф, овладел стадами корейшитов и в том числе 200-ми верблюдов, принадлежавших Абду-ль-Муталлибу. Мекканцы, располагая слишком незначительными силами, пришли в ужас. Абраха послал в Мекку одного химьярита, Ханата с таким поручением: «ты узнай, – говорил он, – кто начальник... в этом городе, и скажи ему от меня, что я пришёл не для того, чтобы вести войну, но только, чтобы разрушить Каабу; что если мекканцы не поднимут против меня оружия на защиту своего храма, то я не буду проливать их крови...». Ханата передал это поручение Абду-ль-Муталлибу, который сказал при этом: «мы, мои соотечественники и я, не имеем ни желания, ни силы сражаться с абиссинцами. Этот храм есть дом Бога и Авраама, друга Божия. Если Бог желает защищать его, то Он отлично защитит; если же Ему угодно отдать его на разрушение, то не нам препятствовать этому»⁹⁹. Наконец в лагерь Абрахи является Абду-ль-Муталлиб и просит возвратить ему верблюдов. На вопрос Абрахи, почему он не просит милости его – пощадить Каабу, он простодушно отвечал: «Верблюды мои, а Кааба принадлежит богам, которые отлично будут защищать её; другие цари уже покушались разрушить её; но их замыслы всегда обращались к их стыду»¹⁰⁰. – «Бог не защитит её от меня», сказал Абраха. – «Это покажут последствия», прибавил Абду-ль-Муталлиб¹⁰¹. Так сильна была уверенность арабов в неприкосновенности своего святилища. Верблюды Абду-ль-Муталлиба были возвращены. Затем мекканцы, помолившись своим богам о спасении своего храма от абиссинцев, удалились на вершину одной горы. Абраха поставил своих слонов в боевой порядок, сел на большого слона, по имени Махмуда, и направился к Мекке. Один араб, Нофайла, подошёл к слону и шепнул ему на ухо: «ты, Махмуд, пади на колена или возвратись в ту страну откуда пришёл. Здесь ты на свящ. земле Бога». После этого ничто: ни жестокие побои, ни ласки, не могли заставить Махмуда сделать и одного шага в священную область. Если его направляли в страну Сирии или Йемена, то он шёл поспешно; но, когда его обращали в сторону Каабы, он падал на колена и, казалось, покланялся тому месту, которое его господин хотел разрушить. Вдруг небо покрылось, как бы облаком, множеством птиц, называвшихся «абабиль», подобных ласточкам. Каждая из них держала во рту и когтях маленькие камешки, величиною в горошину; на каждом камешке было написано имя той жертвы, для которой он был назначен¹⁰². Птицы бросали эти камешки с такою силой, что они пробивали головы, даже шлемы и брони воинов йеменского царя. Бо́льшая часть воинов Абрахи погибли на месте. Тогда Бог послал сильный дождь, воды которого снесли трупы умерших в море¹⁰³. Те, которые обратились в бегство, погибли в пустыне. Одному только Абрахе удалось достигнуть города Сана; но члены тела его отпадали один за другим; грудь его так расселась, что можно было видеть даже сердце. Наконец он умер в страшных мучениях и пошёл в ад. Один воин, говорят ещё, ушёл чрез Чермное море, в Эфиопию, явился к царю и рассказывал об этом печальном событии. Царь спросил, какого рода были поражавшие их птицы. Он указал на одну, которая летала за ним всюду и в то время находилась над его головою. В это время птица поразила его камнем, и он умер¹⁰⁴. Вот что говорил об этом нашествии абиссинцев Мухаммед: «Видел ли ты, как Господь судил людей слона? Не разрушил ли Он их замыслов? Не послал ли против них абабилей, которые бросали в них камнями, носящими знаки, начертанные на небе? Они сделали из этого подобие шара, ядро которого съедено»¹⁰⁵. Абраха, главное действующее лицо этого события, получил у арабских писателей прозвание «владетеля слона», войско его – «людей слона», а год похода стали называть «годом слона». В этот самый год (571 г. по Р. Хр.), говорят, родился Мухаммед. Событие это, как мы видели, украшено самыми баснословными чертами; но это объясняется весьма просто. По исследованию Шпренгеля оказывается, что эти мнимые птицы – абабиль, посланные Богом для поражения абиссинского войска, суть не что иное, как нарывы оспы¹⁰⁶. Это мнение европейского учёного находит себе подтверждение в следующих словах арабского писателя Ибн Хишама, в его сочинении «Сирату-р-расуль». «В этот самый год (в год поражения абиссинского войска) явилась, говорят, в первый раз в Аравии оспа и корь"¹⁰⁷. Тот обильный дождь, воды которого несли трупы абиссинцев в море, до́лжно признать за наводнение, которые так часто случались в Мекке. Здесь кстати заметим и то, что это событие передано нам одними только арабскими писателями; никакие другие историки ничего не знают об нём. Поражение войска Абрахи нужно объяснять чисто естественными причинами.

Корейшиты, гордясь своим чудным храмом, считая себя по преимуществу народом Божиим, присвоили себе некоторые привилегии. Так, например, они освободили себя от исполнения двух религиозных обязанностей, совершаемых во время хаджа: от стояния на горе Арафа и от путешествия с народом с Арафа в долину Мюздаляфа. На это, между прочим, намекает следующий стих Корана, – стих, специально обращённый к корейшитам: «потом совершите ходы в места, куда совершают другие»¹⁰⁸.

Итак, в доисламическую эпоху Кааба пользовалась большим уважением между арабскими племенами, почему история этого арабского святилища украшена в после-мухаммеданское время разными выдумками. Мухаммеданские рассказы относят первоначальную постройку Каабы даже ко временам до сотворения мира, после чего потомки Адама, неоднократно возобновляли её. Во время потопа Кааба эта исчезает с лица земли. Являются Авраам и Измаил и строят новую Каабу, обладание которой от потомков Измаила скоро переходит к джоргамитам, уклонившимся впоследствии в идолопоклонство и разврат. Наводнение разрушает Каабу, и джоргамиты строят новую, увеличивая её, сравнительно с прежней в ширину и особенно в высоту. Затем Кааба переходит в руки хузаитов, йеменских переселенцев, которые вводят новый языческий культ, – культ Гобала. Во время их правления Кааба в первый раз окружается двором, получает дверь с замком и два покрывала: летнее и зимнее из лучшей тогда йеменской материи; всё это приписывается йеменскому тоббе Абу-Карибу. Наконец Каабой овладевают корейшиты, начальник которых, Косай, строит вокруг неё город Мекку и вместо разрушавшейся Каабы воздвигает новую. – Во всех этих преданиях истинного только то, что в Хиджазе существовал языческий храм, время основания которого неизвестно. Храм этот, называемый Каабой и многими другими именами, был в разные времена поновляем, разрушаем, восстановляем и украшаем. Пред появлением Мухаммеда Кааба представляла из себя четырёхугольное здание, имеющее в длину 24 локтя, в ширину 28 и в вышину 27 локтей. Двойная крыша её подпиралась тремя столбами; особый жёлоб отводил дождевую воду с крыши; в Каабу вела дверь, которая запиралась замком; дед Мухаммеда, Абду-ль-Муталлиб сделал железную дверь из сабель и броней, украсивши её двумя золотыми газелями. Внутренность Каабы представляла голые, ничем неукрашенные стены. Внутри Каабы стояли идолы, которые изображали ангелов, людей, львов, орлов и пр.; впереди всех стоял красный идол Гобала, почитавшийся главным национальным божеством; в руке своей Гобал держал семь стрел. Число всех идолов простиралось до 360. На том самом месте, где стоял Гобал, было отверстие, ведущее, в подземный ход, который был назначен для хранения разных сокровищ храма. Снаружи Кааба была всегда покрыта драгоценной материей. В правом углу Каабы был вделан знаменитый чёрный камень, предмет всеобщего почитания арабов. Камень этот был так не похож на все другие камни, которые видел араб, что для объяснения происхождения его он придумал чудесные рассказы, в которых действуют Ангел Гавриил, Авраам и Измаил. В начале 3-го столетия нашей эры камень этот был украден ядитами и спрятан, но был скоро найден и опять вложен в прежнее своё место. Около этого храма находился колодезь Земзем, который был истинным благом для арабов, испытывавших самые ужасные мучения от жажды в своём безводном отечестве. Религиозная фантазия, которою так богаты арабы, окружила колодец ореолом святости и отнесла начало его ко временам Агари и Измаила; вода его считалась святою водою, обладающею целебными свойствами. Большим несчастием было для араба то, что этот колодезь, часто спасавший его от смерти, был впоследствии завален, и только Абду-ль-Муталлибу удалось отрыть его; и араб, долго горевавший об его утрате, снова стал пить его воду, которая теперь в его глазах сделалась ещё более целебною. Выло и ещё святое место около Каабы, – «место Авраама». Словом, каждое место около Каабы считалось святыней; священными считались даже и те места, которые ничем особенным не были прославлены в мифической истории арабов, как например, пространство между чёрным камнем и дверью храма, место, специально назначенное для произнесения клятв, обязательств, и называвшееся поэтому Аль-мюльтазам¹⁰⁹.

Кааба со всеми своими этими мнимо-священными предметами и местами пользовалась в религиозном сознании арабского народа громадной славой и уважением. – Кааба считалась неприкосновенной и настолько могущественной, что карала всех тех, кто строил против неё козни. Обладание ключами Каабы, а следовательно – и самой Каабой было тесным образом связано с политическою властью; обладание Каабой и страной соединялось таким образом в одном лице. Поэтому разные арабские племена, не столько из религиозных побуждений, сколько из политических видов, стремились овладеть Каабой. Из-за этого обладания часто возникали между ними кровавые распри, оканчивавшиеся победой с одной стороны и часто расхищением свящ. предметов с другой. Кааба сделалась таким образом спорным предметом между арабскими племенами, пока обладание ею не перешло в руки могущественных корейшитов, которые в видах упрочения своей власти построили вокруг храма город Мекку. С тех пор религиозная и политическая власть в Хиджазе оставалась в руках сильных корейшитов до времени упрочения в Аравии мухаммеданства. Это время было временем процветания Мекки. Кааба, давно привлекавшая к себе племена почти всего арабского полуострова, сделалась не только религиозным центром, каким она давно уже была, но и центром торговым и литературным. Сюда во множестве приходили купцы для торговли, поэты для состязания в своих талантах и богомольцы для поклонения этому священному месту. Хотя в Аравии, кроме Каабы, были и другие храмы, например, в Йемене – храм бога Дзу-ль-Кхолоса, в Неджеде – храм бога Родза, в Ираке – Дзу-ль-Кабат, в Хиджазе, в Таифе, – храм Лата, у племён Аус и Хазрадж, близь моря, – храм Маната и у самих даже корейдштов, в Нахле – храм богини Узза; хотя вокруг этих храмов туземцы совершали обходы и другие обряды, приносили здесь жертвы¹¹⁰ – однако одна только Кааба, имевшая то преимущество, что здесь будто бы молились Авраам и Измаил, что она была домом всевавшего Бога, Аллаха (Бейту-ллах) была пантеоном всей Аравии, одна только Кааба была целью хаджа, привлекала к себе отовсюду толпы богомольцев¹¹¹. Таким образом в Мекке, около Каабы, можно было получить прощение своих грехов, купить или продать что-нибудь и научиться чему-нибудь новому, или насладиться красотами своего родного поэтического языка; словом, как справедливо выразится о. Светлаков: «всё влекло арабов в Мекку, как игры олимпийские греков»¹¹². На основании всего сказанного, представим теперь в полном, цельном виде обряды хаджа в доисламическую эпоху.

На пути своём к Каабе, в безводных, песчаных, раскалённых знойными лучами солнца, аравийских пустынях, богомольцы испытывали мучительное состояние жажды, причём часто делались жертвами смерти и недостатка в съестных припасах. На богомольцев часто нападали хищные люди, которые грабили их караваны, а нередко убивали и их самих. Этим промыслом занимались иногда сами правители Каабы, как напр. развратные джоргамиты. Несмотря на всё это, богомольцы мужественно, неуклонно стремились к достижению своей цели. На некотором расстоянии от Каабы богомольцы вступали в священную область, которая называлась харам, т. е. священною областью¹¹³. Здесь они брили свои головы, скидали своё платье и шли таким образом к Каабе нагими. Вступившие в священную область должны были воздерживаться от всяких враждебных действий, от сношения с женщинами и пр. Здесь, в священной области, богомольцам, во время правления ею корейшитов, запрещено было употреблять в пищу те съестные припасы, какими они запаслись на дорогу; они должны были питаться только тем, что́ найдут в этой местности¹¹⁴. В Мекке они встречали радушный приём; даже сам правитель Мекки, исполняя обязанность сикайя, распределял между богомольцами воду, как это делали Косай и его сын Абду-д-дар. Вступивши в Мекку, богомольцы направляли свои стопы на прилегающую к Каабе площадь, называемую аль-Матафу-ш-шариф, и приступали здесь к совершению обрядов хаджа, тех обрядов, каким будто бы научил сам Бог ещё Авраама и Измаила и к каким были призваны этими патриархами все люди. Богомольцы должны были совершать обходы вокруг Каабы в одежде хум¹¹⁵; если же они совершали эти обходы в своей обыкновенной одежде, то должны были после бросать её, чтобы никто более не носил её; могли они совершать обходы вокруг Каабы и совершенно нагие. Арабы предпочитали последнее, считая одежды «знаками преслушания"¹¹⁶. Почти все писатели говорят, что арабы совершали обходы нагими; женщины сначала удерживали было на себе нижнее платье, рубашку, но скоро перестали пользоваться и этою одеждою¹¹⁷. Нагие с бритыми головами богомольцы, с рукоплесканиями и свистом совершали ускоренными шагами семикратные обходы вокруг Каабы, причём каждый раз целовали Чёрный камень или только прикасались к нему. На эти обходы намекает следующий стих Корана: «их молитва в священном доме не что иное, как свист и хлопанье руками»¹¹⁸. Затем богомольцы столько же раз бегали между двумя недалеко отстоящими от Каабы холмами, Сафа и Мярва, и покланялись им¹¹⁹. Затем они шли на гору Арафа, где оставались на некоторое время; отсюда, по данному знаку исправляющего должность иджаза-арафа, они шли все вместе в известном порядке в долину Мюздаляфа. В день жертвоприношений, по данному знаку исправляющего должность иджаза-мюздаляфа, богомольцы шли в долину Мина. Здесь бедным из них были раздаваемы съестные припасы, приобретаемые на счёт корейшитов, которые со времён Косая были обложены для этого особого рода податью (рифада). В долине Мина, по данному знаку, они бросали семь раз камешки. Богомолье заканчивалось принесением в жертву верблюдов и овец, шерсть и рога которых закапывались в землю. Наконец исправляющий должность иджаза-мина вёл отсюда богомольцев в Мекку¹²⁰; он оставался глух ко всем просьбам – ускорить выход отсюда. Должности эти, как мы видели, во времена джоргамитов и хузаитов отправляли суфиты; но Косай отнял у суфитов их должности и отдал должность иджаза-арафа племени Сада, а остальные две – потомкам Кайса.

Перечисленные обряды обязаны были исполнять все богомольцы; только корейшиты, после поражения войска Абрахи, были освобождены от некоторых из них, например от стояния на Арафа и от путешествия с народом в Мюздаляфу. Некоторые богомольцы, возвратившись домой, имели обыкновение входить в свой дом не чрез обыкновенные двери, а чрез нарочно сделанное для этого новое отверстие в задней части дома. Этот суеверный обычай был впоследствии отменён Мухаммедом: «благочестие, – говорил он, – не состоит в том, чтобы вы входили в ваши домы в отверстие, сделанное сзади; благочестие состоит в страхе Божием. Входите в ваши домы входной дверью и бойтесь Бога»¹²¹. – Все эти безжизненные, лишённые смысла, обряды постепенно подавляли религиозное чувство арабов, – то чувство, которое первоначально послужило причиною возникновения хаджа. Арабы ко времени Мухаммеда успели уже привыкнуть смотреть на свой хадж именно как только на простой обряд, совершение которого может и не сопровождаться религиозным чувством. Это доказывается тем, что арабы, совершив хадж, побывавшие таким образом у дома всевышнего Бога (Каабы), нисколько не делались от этого лучше в нравственном отношении. Они и после этого также грабили караваны, убивали людей, как и до совершения хаджа. Таким образом, только ноги хаджиев, которые, собственно говоря, никак нельзя назвать богомольцами, стремились к Богу, сердце же их далеко отстояло от Него. Хадж в доисламическую эпоху нисколько не влиял на нравственную сторону арабов; но зато он имел политическое значение. Хотя по признанию арабских писателей, напр. Шахрастани, некоторые арабские племена, как-то: хасамиты, тайиты и некоторые роды племени Бену-ль-Харитс-бен-Кааб¹²², не совершали хаджа; однако в Мекку со всех сторон шли огромные толпы богомольцев. Это-то самое обстоятельство некоторым образом сплачивало разрозненные между собою арабские племена, напоминало им, что все они составляют один народ, говорящий одним языком, и принадлежат к одной религии. Толпы этих богомольцев иногда имели даже большое влияние и на политические дела меккской области; к ним иногда обращались люди, искавшие политической власти, и имели успех, как например – Косай.

Теперь сам собою является вопрос: в какое время года совершался хадж? У арабов с самых незапамятных времён употреблялся лунный календарь; их лунный год состоял из 12 месяцев, древние названия которых не дошли до нас. Четыре месяца этого года считались священными¹²³; в продолжение их запрещалось не только ведение войны, но и всякие другие враждебные действия. Этот благодетельный обычай сдерживал разгоревшиеся. враждебные страсти, избавлял некоторые племена от совершенного разорения и истребления; он способствовал развитию торговли и давал возможность богомольцам совершать свои религиозные путешествия с большею безопасностью, чем в другое время года. Эти священные месяцы были следующие: 1) Мухаррам – первый месяц лунного года; 2) Раджаб¹²⁴ – седьмой месяц в году; 3) Дзу-ль-кагда¹²⁵ и 4) Дзу-ль-хиджа – одиннадцатый и двенадцатый месяцы. Впрочем, эти священные месяцы в доисламичеекую эпоху не всегда были строго соблюдаемы; они нередко были нарушаемы; так напр., джоргамиты грабили в это время караваны богомольцев; в это же время и Косай напал на суфитов и отнял у них религиозные должности. Хадж совершался в продолжение этих свящ. месяцев, но это ещё не означает того, что хадж совершался постоянно в одно и тоже время года. Так как лунный год на 11 дней короче солнечного, то начало каждого года и начало хаджа приходилось на 11 дней раньше предыдущего года, и время совершения хаджа проходило таким образом последовательно чрез все времена года. Очень часто случалось, что время хаджа падало на весеннее время, когда уже не было запасов предшествующего года, а плоды текущего года не были ещё собраны. Очевидно, в этом случае богомольцам трудно было доставать себе пищу как во время путешествия, так и во время пребывания в Мекке. Для устранения такого рода неудобств и для того, чтобы отнести время хаджа к осени, когда съестных припасов было много, арабы прибегли к системе вставок, наси (замедление), – системе, заимствованной от ятсрибских (мединских) иудеев, и стали прибавлять к каждому третьему году один лишний месяц – 13-й. Эта система вставок была принята арабами, по мнению Персеваля, ещё во время детства Косая¹²⁶. С этого времени арабский календарь сделался лунно-солнечным. И вот, спустя 51 год после этого нововведения, именно в 413 году по P. X., время хаджа упало на осень, на первые числа нашего сентября, когда плоды в Аравии бывают уже собраны. Обязанность возвещать народу о вставочном месяце лежала на особых людях, называемых насаа; впоследствии они получили ещё право переносить привилегии священного месяца с Мухаррама на следующий за ним месяц, Сафар. Это право принадлежало могущественному племени Бену-Кянана, от которого произошли корейшиты. Так напр. однажды, как передаёт знаменитый арабский лексикограф Джавгари, один человек из этого племени, по просьбе богомольцев-бедуинов, которым было невыгодно воздерживаться от враждебных нападений соседей, доставлявших им средства к жизни, перенёс свящ. месяц с Мухаррама на Сафар¹²⁷. Очевидно, что такое произвольное распоряжение должно было печально отзываться на судьбе многих богомольцев, возвращавшихся на родину. Но так как и при системе вставок лунный год не вполне соответствовал солнечному¹²⁸, то время хаджа стало последовательно переходить на август, июль, июнь и т. д. Таким образом снова явились прежние неудобства. – Здесь кстати заметим, что у древних арабов было в обыкновении, кроме обязательного хаджа, совершать ещё частные путешествия ко св. местам. Эти путешествия назывались гумра (عمرة)¹²⁹. Они могли совершаться в какое угодно время года и не были сопряжены со столь многочисленными обрядами, как хадж.

Мы рассмотрели совершение хаджа в доисламическую эпоху, причём подробно изложили историю Каабы, поклонение которой служит главным обрядом и целью хаджа. Теперь мы обратимся ко времени Мухаммеда и посмотрим, как отнёсся к этому древнему языческому обряду арабов основатель ислама.

Мухаммед, по вычислению Шпренгера, родился 20 апреля 571 г. по P. X.¹³⁰ Отцом его был Абдалла, сын Абду-ль-Муталлиба, а мать – Амина. Тотчас по рождении, Мухаммед, как говорит мухаммеданское предание, ясно выразил сущность своей религии: «Бог велик! Нет Бога, – воскликнул он тогда, – кроме Бога и я пророк Его»! Рано лишившись отца и матери, он отдан был на попечение своему деду Абду-ль-Муталлибу, который, умирая, передал должность сикайя своему сыну, Аббасу, а рифада – другому сыну, Абу-Талибу. Последний заступил для Мухаммеда место нежного отца и занялся его воспитанием. Возрастание Мухаммеда вблизи Каабы и под руководством управителя этого народно-арабского святилища, к которому стекалось громадное число богомольцев, имело большое значение для будущего проповедника ислама. Мухаммед рано начал интересоваться религиозными вопросами и ознакомился с религиозно-нравственным состоянием своего отечества. Обладая проницательным умом, хорошею памятью, богатой фантазией, и живя в Мекке, религиозном и политическом центре почти всей Аравии, Мухаммед имел полную возможность удовлетворить своей любознательности. Священные месяцы, во время которых совершался хадж, были для этого самым удобным временем. Богомольцы самых разнообразных религиозных воззрений, конечно, охотно вступали в беседу с этим любознательным юношей, племянником такого значительного лица, каким был Абу-Талиб. Круг наблюдений Мухаммеда, а вместе и запас его сведений о разных религиях всё более и более расширялся. Рассказы о далёких странах ещё более разжигали любопытство юного и впечатлительного араба. В нём родилось желание побывать в тех странах, о которых ему часто приходилось слышать. Нет надобности говорить здесь о его путешествии в Сирию, о встрече там с несторианскими монахами, – o его поездках в другие страны в качестве приказчика Хадиджи. Заметим только, что во время этих путешествий Мухаммед мог лично убедиться в том, что слышал от богомольцев в Мекке, мог несколько ознакомиться с учениями, христианских еретиков, иудеев и разных язычников, а также мог убедиться в ненормальности современной ему нравственно-религиозной жизни в Аравии.

Скоро (595–596 г. по P. X.) физические и умственные качества Мухаммеда пленили богатую почти сорокалетнюю¹³¹ вдову, Хадиджу, сделавшуюся его женою. Этот брак вполне обеспечил Мухаммеда с внешней, материальной стороны и дал ему возможность оставить все свои торговые дела и чаще предаваться религиозным размышлениям. Кроме того, этот брак возвысил Мухаммеда в среде общества Мекки; он стал теперь довольно значительным лицом в городе, сделался членом недавно составившегося союза между корейшитами для защиты иностранцев и слабых мекканцев против могущественных и кровожадных соотечественников¹³². Ещё более вырос Мухаммед в глазах современного ему общества во время перестройки Каабы (в 605 г. по P. X.). Около этого времени Кааба сильно пострадала от огня. Корейшиты, хотя и поправили её, но оставили незаделанным отверстие между крышею и стенами её. Однажды чрез это отверстие проникли в Каабу воры и овладели тем сокровищем, которое было скрыто в подземелье Каабы. Сокровище это скоро, впрочем, было найдено в доме одного вольноотпущенника Довайки, которому в наказание за это отрубили руку¹³³. Это происшествие побудило жителей Мекки починить Каабу. По освидетельствовании её оказалось, что цемент между кирпичами значительно пострадал от сильного огня и что, поэтому, стены Каабы были очень непрочны. Решено было разрушить их и построить совершенно новое здание. Нужно было приступить к работам, а между тем всякий боялся собственноручно разрушать стены старой Каабы, считая это преступлением, святотатством. В это самое время в Красном море одно римское судно потерпело кораблекрушение; обломки этого судна были выкинуты на берега Джидды, мекканской гавани. Корейшиты собрали все эти обломки, которые должны были служить материалом для постройки Каабы. Нашёлся и опытный строитель, родом копт. Всё таким образом говорило о том, что боги согласны на разрушение старой Каабы и на постройку новой. «Без сомнения, – говорили корейшиты, – небо одобряет наш проект, потому что оно послало нам лесу для постройки и мастера для этого дела». Итак, решено было приступить к разрушению старого храма, в чём должны были принять участие все семейства Мекки. Но народная толпа боялась даже и подойти со своими ломами к Каабе. Тогда один из начальников племени Макзум, по имени Валид, сын Могхайта, взял лом и, замахнувшись им на Каабу, вскричал: «Бог не сердится на тебя; мы делаем это только с благочестивым намерением». Сказавши это, он пробил часть стены. Но этот пример остался без подражания; народная масса всё ещё боялась могущего постигнуть небесного мщения. «Подождём, – говорили корейшиты, – до завтра, чтобы видеть, не постигнет ли Валида какое-нибудь несчастие в наказание за его дерзость. Только на другой уже день, когда увидали Валида целым и невредимым, корейшиты согласились подражать ему. Кааба была разрушена до самого фундамента, который оказался весьма прочным и, поэтому, остался нетронутым. При этом на одном из камней фундамента найдена была надпись, которую ни один корейшит не мог разобрать. Призвали одного учёного еврея, и он сказал, что эта надпись, написанная по-сирийски, заключала, будто бы, в себе следующее: «Я есмь Бог, Господь Бакки¹³⁴; Я создал этот храм в то самое время, когда сотворил небеса и землю, солнце и луну» и проч.¹³⁵ Работы по постройке шли весьма быстро. Когда стены Каабы были доведены до известной высоты, на которой нужно было вложить чёрный камень, то между корейшитами произошёл ожесточённый спор о том, кому принадлежит честь вложить камень на его место. Многие корейшиты, опустив свои руки в сосуд, наполненный кровью, поклялись не уступать никому своих прав на эту честь. Собран был совет, который, по предложению Абу-Омейя, решил отдать этот спор на суд тому, кто первый войдёт в собрание. В это самое время является Мухаммед. Узнав постановление народного собрания, он приказывает положить Чёрный камень на большой плащ или ковёр, выбирает четырёх мужей, представителей спорящих сторон, и предлагает им держать концы этого ковра. Когда камень таким образом был поднят на известную высоту Мухаммед собственноручно взял его и вложил на приготовленное ему место. Таким образом Мухаммед помирил спорящих корейшитов, исполнивши в то же время самое важное действие сам¹³⁶.

Таким-то образом Мухаммед стал весьма значительным лицом в Мекке. Задумываясь над религиозно-нравственным состоянием своего отечества, он ясно сознавал пустоту язычества и задумал произвести религиозную реформу. После долгих размышлений он пришёл к убеждению, что истинная религия должна быть религия, открытая самим Богом, – религия первого человека, которая главным своим догматом имела единство Божие. Эта религия, по убеждению Мухаммеда, была извращена идолопоклонством и снова восстановлена в своей чистоте Авраамом, «имамом человечества"¹³⁷, который не был ни иудей, ни христианин и ни язычник, а был благочестив и предан воле Божией¹³⁸. Мухаммед думал, что ему самому надлежит теперь принять на себя роль восстановителя истинного почитания единого Бога, роль пророка. Объявив таким образом себя посланником Божиим, восстановителем той веры, которая ведёт своё начало от самого Бога, которую исповедовали Адам, Авраам, Измаил и другие пророки, Мухаммед так формулировал свой основной догмат. «Нет Бога, кроме единого Бога и Мухаммед посланник Его». – Но при этом он не мог идти в разрез с каждым пунктом древнеарабской религии, чтобы не лишить своё учение успеха. Он понимал, что для большего успеха в своём деле ему не следует затрагивать все важнейшие пункты древней арабской религии, что нужно избрать какой-нибудь средоточный пункт, около которого вращались бы представители двух религий: старой и новой. Этим средоточным, примиряющим пунктом и сделалась, между прочим, Кааба, в святость и неприкосновенность которой так глубоко верили арабы. Кроме того, Мухаммед и сам, как воспитанный при Каабе, должен был чувствовать естественное уважение к ней, хотя и был врагом идолопоклонства. Поэтому Мухаммед оставил в своём новом учении Каабу, назвал её домом молитвы, местом поклонения единому Богу; он требовал только, чтобы все изображения, статуи, какими она была украшена, были непременно истреблены, как признаки идолопоклонства. Позднее, как увидим, он поставил Каабу на недосягаемую высоту почтения. Все легенды, относящиеся к истории Каабы, о коих мы упоминали, и были составлены, если не самим Мухаммедом, то его последователями, сообразно с духом его учения. Признав Каабу местом поклонения истинному Богу, Мухаммед оставил нетронутым в своей новой религии и глубоко укоренившийся среди арабов обычай путешествовать к ней на богомолье, хадж со всеми его обрядами, сам исполняя эти обряды. Впоследствии же он подробно развил это учение.

Лишь только Мухаммед открыто выступил с новым религиозным учением, как у него явилось множество врагов, которые требовали, чтобы он перестал проповедовать; враги часто прибегали даже к насилиям. Так, например, однажды Мухаммед пришёл к Каабе и стал совершать вокруг неё обходы (طواف), причём каждый раз прикасался к чёрному камню; враги его, стоя издали, язвительно смеялись над ним. Этого мало. На другой день Мухаммед снова приходит к Каабе; враги окружили его со всех сторон и запальчиво спрашивают: «это ты утверждаешь, что наши отцы были в заблуждении, что наша религия ложна, что наши боги бессильны». – «Да, это я говорю», отвечал Мухаммед¹³⁹. За такой ответ он подвергнулся довольно сильным побоям, от которых едва удалось Абу-Талибу освободить его. Не велико было в это время число последователей его. Дело Мухаммеда казалось проигранным, и он находится вынужденным превозносить идолов Мекки. Но вот последовало чудесное обращение неустрашимого Омара-ибн-ель-Хаттаба¹⁴⁰, и Мухаммед снова воодушевляется. Теперь он торжественно направляется в Каабу; по правую руку его идёт Гамза, его дядя, по левую – Омар, а сзади – более 40 последователей его. Среди белого дня идут они по улицам Мекки, приходят к Каабе, семь раз обходят вокруг неё, прикасаясь каждый раз к чёрному камню и исполняя другие неразлучные с этим религиозные обряды¹⁴¹. С тревогой смотрели на всю эту процессию корейшиты, но не смели даже и приблизиться к ней, боясь мужественных Гамзы и Омара. Доселе один только Мухаммед имел смелость ходить к Каабе и отправлять здесь свои религиозные обязанности; с этого же времени начал ходить сюда для молитвы и фанатичный Омар; примеру его последовали и многие другие последователи Мухаммеда. – Пользуясь священными месяцами, во время которых приходили в Мекку богомольцы и прекращалась всякая вражда между арабами, Мухаммед вмешивался в толпы богомольцев, заводил с ними разговоры о разных религиозных предметах и проповедовал им своё новое учение¹⁴². Не признанный ещё своими соотечественниками, религиозный реформатор сумел вознаградить себя в это время за все свои неудачи. Он не только привлёк на свою сторону многих богомольцев; но, что всего важнее, о нём и о его новом учении скоро заговорила почти вся Аравия и другие пограничные с нею страны. Новое учение было, таким образом, повсюду разносимо богомольцами. Однажды прибыл на богомолье в Мекку один знатный арабский князь, по имени Хабиб-Ибн-Малик, человек довольно мудрый, к которому обратились теперь корейшиты с просьбою вызвать Мухаммеда на публичный диспут и обратить его на истинный путь. Хабиб потребовал на этом диспуте от Мухаммеда чудес. Мухаммед будто бы исполнил его желание¹⁴³. Из всех будто бы сотворённых чудес для нас интересно в настоящем случае только одно, которое даёт нам возможность заключить о том, каким уважением проникнут был Мухаммед к обрядам хаджа и какую важную роль они должны были играть в его религиозной системе. По повелению Мухаммеда, ясный день сменился тёмною ночью; луна совратилась со своего обычного пути. Долго блуждала она по тверди небесной, пока, по повелению Мухаммеда, не отделилась от неба и не явилась на вершине Каабы; затем она, по обычаю богомольцев, совершила семикратные обходы вокруг храма (может быть, при этом она целовала и чёрный камень?!.) и, низко поклонившись Мухаммеду стала пред ним¹⁴⁴. Эта легенда, составленная на основании 1-го и 2-стихов 54-й главы Корана, показывает, что при случае даже и небесные тела считают своим долгом совершить обряды хаджа. Вскоре после этого, когда умерла Хадиджа, Мухаммед совершает своё пресловутое путешествие на небо¹⁴⁵. Мы не будем излагать это путешествие в полном его виде, заметим только, что Мухаммед, когда достиг небесного престола, то увидал, что он совершенно сходен с Каабой и находится как раз над нею. К этой небесной Каабе каждый день приходят 70,000 ангелов самого высшего чина и совершают свои обходы вокруг неё. Мухаммед явился сюда именно в то время, когда ангелы должны были исполнить свои религиозные обязанности. Мухаммед присоединился к ним и семь раз обошёл вокруг небесной Каабы¹⁴⁶.

Хотя Мухаммед во время своего пребывания на небе был ободрён Богом и убедился в своём дальнейшем успехе; однако, спустившись на землю, он встретил почти одни насмешки и оскорбления. Окружающие обстоятельства не благоприятствовали ему. Мухаммеду оставалось теперь только одно, – удалиться куда-нибудь из своего отечественного города, а для этого ему нужно было теперь снискать дружбу какого-нибудь арабского племени или города, где бы он мог найти себе покровительство. Священные месяцы опять оказали ему важную услугу. Мухаммед заключил с пришедшими в Мекку ятсрибскими (мединскими) богомольцами (на 13-м году своего мнимого посланничества) договор, по которому жители Ятсриба обязывались покровительствовать ему и его ученикам. Договор этот был заключён в самое критическое для Мухаммеда время, когда антипатии жителей Мекки возросли до такой степени, что они решились умертвить его. Мухаммед в 662 г. тайно убежал к своим ятсрибским помощникам (сансарам). С этого времени город Ятсриб стал называться Мединет-ель-наби (مدينة النبي), город пророка, или просто ель-Мединет (المدينة), Медина, – город¹⁴⁷. Здесь в Медине первою заботою Мухаммеда было построение мечети. Мечеть эта по форме и устройству была очень проста. Стены были сделаны «из земли и кирпича»¹⁴⁸. Стволы срубленных пальм служили опорою для крыши, которая была сделана из пальмовых ветвей. Михраб, который в нынешних мечетях есть род ниши, показывал сторону Каабы, в которую должны оборачиваться молящиеся мухаммедане¹⁴⁹. Здесь же в Медине, в первый раз был введён обычай призывать мусульман на молитву посредством громкого выкрикивания следующих слов: «Велик Бог, велик Бог, велик Бог, велик Бог! Исповедую, что нет Бога, кроме Аллаха! Исповедую, что нет Бога кроме Аллаха! Исповедую, что Мухаммед посланник Божий; исповедую, что Мухаммед посланник Божий! Спешите на молитву, спешите на молитву! Спешите ко спасению, спешите ко спасению! Велик Бог, велик Бог! Нет Бога, кроме Аллаха!»¹⁵⁰. Здесь же, наконец, Мухаммед подробно развивает учение о так называемой священной войне с неверными, подкрепляя иногда это учение другим, – учением о предопределении. Вместе с призванием священных путешествий исламизм обращается в религию насилия и меча.

Между тем последователи Мухаммеда, – по большей части, изгнанные жители Мекки, уже давно скучали по своей родине и особенно по Каабе, этом общеарабском святилище, к которому питал уважение и сам Мухаммед. Они горели желанием увидеть Каабу и исполнить около неё положенные религиозные обряды. Опытный Мухаммед ясно видел, что последователи его, удовлетворив этому пылкому желанию, обновятся духом, будут гораздо фанатичнее действовать в пользу ислама. И вот он выдаёт мнимое откровение: он видит во сне, что он, в сопровождении своих учеников, вошёл в Мекку, овладел ключами Каабы, совершил вокруг неё обходы и разные другие религиозные обряды¹⁵¹. Смысл этого откровения был тот, что Мухаммед со своими последователями может безопасно воспользоваться предстоящим священным месяцем, Дзу-ль-Кагда, для совершения хаджа. Рассказ об этом откровении возбудил во всех мухаммеданах сильную радость и надежду. Хотя Кааба считалась общеарабским святилищем и, хотя, поэтому, корейшиты не имели права воспрепятствовать во время священных месяцев вступлению в их город даже врага, который шёл для исполнения своих религиозных обязанностей; однако Мухаммед предвидел, что мекканцы будут препятствовать его вступлению в свой город. Поэтому Мухаммед старается с одной стороны увеличить своё общество, а с другой – придать своему путешествию мирный, религиозный характер. В начале месяца Дзу-ль-Кагда (12 февраля 628 г.) он отправляется в путь в сопровождении 1400 человек, взявши с собою для жертвоприношения 70 верблюдов, украшенных венками и гирляндами. Дошедши до деревни Дзу-ль Хуляйфа, отстоящей на один день пути от Медины, богомольцы складывают с себя оружие и продолжают путь в одежде богомольцев, Несмотря на это корейшиты не хотели пустить Мухаммеда в Мекку, опасаясь его воинственных намерений, и только после многих бесплодных переговоров, решились наконец заключить на 10 лет договор в виде перемирия. В силу этого договора мухаммедане в течение 10 лет могли в качестве богомольцев совершать путешествие в Мекку и оставаться там для совершения религиозных обрядов трое суток. Но в настоящий раз богомольцы не могли вступить в Мекку и совершить обряды хаджа; и таким образом прежнее мнимое откровение Мухаммеду о беспрепятственном вступлении его в Мекку не оправдалось; оно было отнесено теперь изворотливым Мухаммедом к будущему времени. Последователи его, несмотря на своё страстное желание, не увидали своего родного города, не увидали Каабы, не поклонились ей и не совершили около неё религиозных обрядов. Уныло, с поникшими головами возвращалась эта толпа в Медину. Неловко должен был чувствовать себя и Мухаммед, так жестоко обманувшийся в своих ожиданиях.

Но вот наступило время, когда по договору, можно было Мухаммеду и его последователям совершить религиозное путешествие в Мекку. Мухаммед воспользовался этим и отправился в путь в сопровождении ещё большего, чем прежде, количества людей. 2000 человек сопровождали Мухаммеда, придавая большую пышность и торжественность его путешествию; при них было также сто лошадей, множество оружия всякого рода и 70 верблюдов для жертвоприношения. В Дзу-ль-Хуляйфа эти путешественники вступили в ихрам, заключающийся в воздержании от сношения с женщинами, употребления благовоний, от стрижения бороды и волос на теле¹⁵², – и продолжали далее путь уже в одежде богомольцев. Дойдя до границ священной области, они сложили с себя оружие, оставив при себе только мечи в ножнах. Один мединец, по имени Ауф (عوف) с 200 человек, должен был сохранять здесь оружие и багаж богомольцев. Когда корейшиты-язычники узнали о приближении Мухаммеда, то, не желая его торжественного входа в Мекку, вышли отсюда и удалились на соседние горы; некоторые, впрочем, из любопытства остались для наблюдения за богомольцами. Наконец Мухаммед, сидя на верблюдице Косве, которую вёл за повод Абдалла, сын Роваха, и многочисленная пешая толпа его последователей вступила в Мекку и тотчас направилась к Каабе. «Велика была радость их, – говорит Ирвинг, – при виде стен и башен священного города»¹⁵³. Мухаммед слез со своего верблюда, взял под правую мышку средину своего плаща, два конца которого закинул на левое плечо, и, ободрив своих спутников, тотчас приступил к исполнению религиозных обрядов. Первые три обхода он совершил с поспешностью и подпрыгивая, чему подражали все его последователи; этим трём первым тавафам усвояются особые названия рамяль (رمال) или харваля. Затем Мухаммед обошёл вокруг Каабы ещё 4 раза, но уже медленным и степенным шагом. Вслед за этим муэдзин призвал богомольцев к молитве, по окончании которой Мухаммед, сидя на верблюдице, семь раз проехал между двумя холмами Сафа и Мярва; то же самое делали и его последователи, только пешие. На другой день все отправились в долину Мина, где были принесены жертвы, и мухаммедане обрили себе головы, что служило признаком окончания обрядов хаджа. Тогда пророк послал некоторых из совершивших уже хадж к своему багажу, который лежал на границе священной области, для смены тех 200 человек, которые были там оставлены – и они должны были исполнить обряды хаджа¹⁵⁴. Между тем, Мухаммед, имея теперь довольно хорошо дисциплинированную армию, начал тяготиться теми условиями мира, которые он заключил с корейшитами. В его голове теперь созревал довольно обширный план взятия своего родного города, Мекки, где стояла Кааба, которая служила конечною целью религиозного путешествия, хаджа, и около которой группировались почти все арабские племена. Мухаммед хотел взять этот город, распространить здесь своё учение и очистить Каабу от множества стоящих там идолов. Результаты этого предприятия как в политическом, так и в религиозном отношении были очевидны. Предлог к войне нашёлся скоро, и Омар повёл 10000-е мухаммеданское войско глухими горными проходами к Мекке. Мухаммед издал приказ воздерживаться, насколько возможно, от всяких враждебных действий; впрочем, дело не обошлось без кровопролития. И вот с восходом солнца Мухаммед вступает в ворота священного города. Ещё в первый раз, говорят, вступал Мухаммед в Мекку с покрытой головой и не в одежде ихрама. Во время вступления в свой родной город Мухаммед произнёс 48-ю главу Корана, озаглавленную словом «победа». Один из стихов этой главы относит прежнее откровение о безопасном вступлении в Мекку к настоящему случаю: «Бог осуществил сон апостола, – говорится здесь, – когда дал ему услышать такие слова: Вы войдёте в священный дом молитвы, если угодно Богу, здравы и невредимы, с обритой головой и коротко остриженными волосами, вы взойдёте туда без страха. Бог знает то, что вы не знаете. Впрочем, Он определил вам победу, которая последует без замедления»¹⁵⁵. Мухаммед остановился на самом возвышенном месте Мекки, и не сходя со своего верблюда направился к Каабе, семь раз обошёл вокруг неё, хотел было войти в самую Каабу, но страж запер пред ним дверь. Вспыльчивый Али вырвал у него ключи; но Мухаммед велел отдать их назад; эта кротость Мухаммеда так сильно подействовала на привратника, что он не только отворил ему двери, но и принял ислам. Мухаммеду прежде всего бросился в глаза в Каабе деревянный голубь; он подошёл и изломал его. Увидавши изображение Авраама со стрелами судьбы в руке, он сказал: «безумны те, которые придают нашему праотцу орудия суеверия! Что общего имеет Авраам со стрелами судьбы?!» Тотчас, по его приказанию, были выброшены из Каабы все языческие изображения. Множество мекканцев, стоя в почтительном отдалении, с недоуменьем смотрели на всё это. Мухаммед обратился к ним со следующими словами: «нет другого Бога, кроме Аллаха; у Него нет товарища. Он исполнил свои обещания и вознёс своего служителя над всеми его врагами. Затем, по его приказанию, муэдзин с кровли Каабы возвестил время полуденной молитвы, которую Мухаммед совершил в самой Каабе. Победа Мухаммеда закончилась торжественной церемонией, – принесением клятвы в верности ему и отречением от идолопоклонства; побеждённые по очереди проходили мимо Мухаммеда, сидящего на холме Сафа и присягали ему¹⁵⁶. Убиение в Мекке одного араба из племени хозаилов дало повод Мухаммеду высказать своё мнение о Мекке, как о месте убежища: «когда Господь сотворил землю, тогда Он дал Мекке¹⁵⁷ быть навеки местом убежища, где никто из верующих в Бога до дня воскресения не должен ни употреблять месть, ни даже резать деревья. Эту привилегию не мог никто до меня, и никто не может после меня нарушить, не совершивши преступления; отсроченная на время для меня одного, она скоро возымеет свою полную силу»¹⁵⁸. Затем после некоторых побед, одержанных над окрестными язычниками, Мухаммед совершил в одежде богомольца обряды хаджа, сделал Моада, сына Джабала, имамом, а Аттаба, сына Осайда, двадцатилетнего юношу, – правителем Мекки¹⁵⁹, простился со своим родным городом и ушёл с войсками в Медину. Аттаб, по уходе Мухаммеда из Мекки, совершил в качестве имама вместе с народом все обряды хаджа; на этот раз хадж был совершён ещё по древнему установившемуся языческому обычаю; в нём принимали участие и идолопоклонники, которые пред совершением обходов вокруг Каабы скинули свои одежды¹⁶⁰.

Мекка, со своим храмом, Каабой, принадлежала теперь Мухаммеду; она сделалась мухаммеданским городом. Завоевание Мекки сделало ислам господствующею религией Аравии и так возвысило Мухаммеда в глазах его современников, что последние отовсюду присылали к нему депутации, которые, признавши Мухаммеда пророком, приносили ему вместе с тем покорность, как светскому государю; знаком выражения покорности служила дань. Сознание Мухаммедом своей силы и могущества особенно сильно выразилось во время следующего затем путешествия на богомолье. Наступил месяц Дзу-ль-Кагда (9-й год гиджры), а Мухаммед был так занят своими общественными и семейными делами в Медине, что не мог сам лично принять участие в этом путешествии. Он выбрал вместо себя Абу-Бекра, который, будучи облечён титулом «Эмир-ель-Хаджи"¹⁶¹, т. е. начальника богомольцев, отправился в Мекку с 300 мухаммедан, взяв с собою 200 верблюдов для жертвоприношения. Чрез несколько времени Мухаммед призывает Али и приказывает ему немедленно отправиться в Мекку для прочтения там богомольцам только что полученной главы Корана (9 гл.). Али прибыл в Мекку уже тогда, когда было окончено совершение всех обрядов хаджа, когда уже были заколоты в долине Мина жертвенные животные. Али у холма Аль-Акаба¹⁶², а по другому преданию около Каабы¹⁶³ прочитал собравшейся толпе богомольцев девятую главу Корана. «Вот объявление свободы от Бога и Его пророка тем из язычников, с которыми заключили вы договор»; – таково начало этой главы. «Итак вы, верующие, путешествуйте по стране в течение четырёх месяцев безопасно и знайте, что не превозможете Бога, но Бог покроет бесчестием неверных»¹⁶⁴. Далее, в этой главе, провозглашается во всей силе религия меча. Мухаммед считает себя и своих последователей совершенно свободными от всяких условий с неверными: «Бог, – говорит он, – свободен во всяком обещании относительно язычников, так же как Его апостол»¹⁶⁵. Поэтому дозволяется избивать всех тех неверных, которые так или иначе нарушили условия мира¹⁶⁶. «По окончании священных месяцев, – говорит Мухаммед, – убивайте язычников везде, где их найдёте, берите их в плен, осаждайте их и караульте во всякой засаде; но если они обратятся, если соблюдут молитву, если сотворят милостыню, тогда оставьте их в покое; ибо Бог терпелив и милосерд¹⁶⁷. Сражайтесь с ними, чтобы Бог наказал их вашими руками и покрыл их бесчестием, чтобы Он дал вам над ними победу и исцелил сердца верных¹⁶⁸. О верующие! не имейте друзьями ваших отцов и ваших братьев, если они вере предпочитают неверие. Которые не послушаются, будут злыми¹⁶⁹. О верующие! сражайтесь с неверными, которые по соседству с вами, чтоб они находили у вас суровый приём»¹⁷⁰. Мухаммед запрещает избивать неверных во время священных месяцев только текущего года, а на будущее время дал следующее повеление: «в продолжение этих месяцев не поступайте несправедливо в отношении самих себя, но сражайтесь с язычниками во всех месяцах, так как они сражаются с вами во всякое время и знайте, что Бог с теми, которые Его боятся»¹⁷¹. Не наше дело вдаваться здесь в критическую оценку этих предписаний Мухаммеда; заметим только, что Мухаммед настолько увлёкся своим властолюбием, своими военными страстями, что в этом случае стоит даже ниже арабов-язычников, запрещающих всякие вообще враждебные действия во время священных месяцев. Не только священные месяцы, но даже и святые места, например Кааба, которая доселе была местом убежища для всех, не доставят неверным, которым запрещается вступать даже в священную область Мекки, никакой защиты¹⁷². Али прочитал всю новооткрытую главу и счёл нужным вывести из прочитанного главные положения. «Я, – сказал он, – имею повеление уведомить вас о четырёх вещах: 1) да никто из идолопоклонников не приблизится к храму Мекки, по прошествии сего года; 2) чтоб никто не дерзнул ходить ногой вокруг Каабы вперёд; 3) что никто, кроме мусульман, не внидет в рай; 4) должно хранить народную верность»¹⁷³. Персеваль, основываясь на арабских свидетельствах, говорит, что Али в это время запретил ещё совершать без одежды священные обходы вокруг Каабы¹⁷⁴. Предписания о священной войне с неверными должны были запасть глубоко в душу многих богомольцев, чрез которых скоро распространились почти по всей Аравии. Было над чем призадуматься. Арабам-язычникам предстояло выбирать одно из двух: или оставаться при своих идолах и вместе с этим начать вести с будущего года тяжкую и опасную борьбу с фанатичными мухаммеданами, которые горели желанием избить всех неверных, – быть постоянно на стороже от этих алчных врагов, даже в священные месяцы, – не видеть Каабы, этого давнишнего их религиозного святилища, – не сметь совершать хадж, даже вступать в священную область Мекки; или же принять новую религию, ислам, и жить спокойно. пользуясь наравне с другими всеми гражданскими и религиозными правами. Арабы избрали последнее. Здесь со стороны Мухаммеда допущено было полное насилие.

Чувствуя приближение своей смерти, Мухаммед вздумал в последний раз совершить прощальный хадж, который мог бы служить образцом на все будущие времена для его последователей. Лишь только узнали об этом желании Мухаммеда, как с разных концов Аравии начали стекаться в Медину его последователи, чтобы сопровождать его во время путешествия в Мекку. В 25-й день месяца Дзу-ль-Кагда Мухаммед вышел из Медины, в сопровождении девяти жён; он выступил во главе громадного каравана богомольцев, состоящего по мнению одних, из 56, по мнению других, из 90, а по мнению третьих, даже из 114 тысяч человек. Взято было множество верблюдов, украшенных цветочными гирляндами. Первая ночная стоянка была в местечке Дзу-ль-Хуляйфа. На другой день Мухаммед произнёс следующую молитвенную формулу, которая ныне называется тальбия: «я здесь пред Тобою, Боже мой! Нет у Тебя товарища! Подлинно Тебе принадлежит хвала, милость и царская власть. Нет у Тебя товарища». Затем он вступил в ихрам, т. е. облёкся в одежду богомольцев, надел изар и рида, которые состоят из двух кусков белой материи: первый из них опоясывает тело человека от средины живота до колен, а последний покрывает плечи. Богомольцы тронулись в путь. Здесь и там были слышны их молитвенные воззвания. Наконец, утром в 4-й день месяца Дзу-ль-хаджа (3 марта 632 г.), Мухаммед прибыл в Мекку, прямо направился к Каабе и поцеловал чёрный камень. Затем, по обыкновению, он семь раз обошёл вокруг Каабы; в первые три раза он шёл ускоренными шагами, а в последние четыре – медленными; около Макам Ибрагим прочитал молитву и снова поцеловал чёрный камень. После этого он отправился помолиться на холм Сафа, семь раз рысью проехал на своём верблюде между этим холмом и холмом Мярва. В это время явился в Мекку Али, вернувшись из Йемена, куда он был посылаем Мухаммедом; он привёл с собою множество верблюдов для жертвоприношения при окончании совершения обрядов хаджа. В 8-й день месяца Дзу-ль-хаджа (7 марта) Мухаммед отправился в долину Мина. Здесь он совершил полуденную молитву (салят зугр), третью дневную молитву (салят гаср), четвёртую (салят мягриб), затем – пятую (салят гыша) и наконец на заре следующего дня первую утреннюю молитву (салят субх). Когда солнце уже взошло, он сел на свою верблюдицу Косву и направился к горе Арафа. Здесь, не сходя со своей верблюдицы, он обратился к народу с речью. После каждой фразы он делал паузу, во время которой его слова были повторяемы громким голосом одним курейшитом по имени Рабиа, – сыном Омейя. Речь эта сохранилась в мухаммеданском предании. Вот она: «О люди, выслушайте мои слова! потому что я не знаю, встречусь ли я с вами на будущий год в этом месте. Будьте человеколюбивы и справедливы по отношению к себе. Жизнь и имущество каждого должны быть священны для других, как этот месяц и этот день священны для всех. Явитесь вы к своему Господу, и Он потребует от вас отчёт в ваших деяниях. Пусть каждый хранит верно то, что́ вверено ему». В этой речи он запретил отдавать деньги в рост, мстить за убийства и прибавлять к третьему лунному году один лишний месяц, с чем мы ещё встретимся ниже. Затем, признавши женщин полною собственностью своих мужей, он закончил свою речь следующими словами: «Боже мой! я исполнил своё дело». В ответ на это послышалась тысяча голосов: «да, ты исполнил». – «Боже мой! вонми этому свидетельству», заключил Мухаммед¹⁷⁵. Затем Мухаммед спустился со своей верблюдицы на землю, совершил вторую (салят зугр) и третью молитвы (салят гаср) и отправился в одно место горы Арафа, которое называлось эс-сакрат, чтобы простоять здесь, известное время. Здесь он прочитал следующий стих Корана: «теперь я исправил вашу религию и назначил исполнение моих к вам благодеяний. Мне угодно дать вам религией ислам»¹⁷⁶... Услышавши эти слова, Абу-Бекр заплакал, потому что он думал, что Бог скоро возвестит о близкой кончине Мухаммеда¹⁷⁷. При закате солнца Мухаммед покинул гору Арафа и прибыл в долину Мяздаляфа, где совершил четвёртую молитву (салят мягриб) и провёл всю ночь. На другой день, после утренней молитвы, Мухаммед поехал в долину Мина. Проезжая мимо того места, которое называется Джасира, где, как говорят мухаммедане, Аврааму являлся дьявол, он бросил здесь семь маленьких камешков. Вслед за этим Мухаммед собственноручно заколол для жертвоприношения 63 верблюда и отпустил на свободу 63 раба, число равное годам его жизни. В то же время Али убил за себя 37 верблюдов. Призван был брадобрей, который обрил голову Мухаммеда, начав с правой стороны и кончив левой. Волосы его как священные остатки были собраны и разделены поровну между учениками. Мясо жертвенных животных было уже приготовлено. Мухаммед, разделив его между своими жёнами и всеми присутствующими, стал есть его. Затем возвратился в Мекку, совершил молитву, и в последний раз в своей жизни обошёл семь раз вокруг Каабы Этот хадж носит у мухаммеданских писателей разные названия; его называют «наставительным хаджем», хадджату-ль-беллягх, потому что Мухаммед своим примером точно определил им все обряды, входящие в состав хаджа; называют его »прощальным хаджем», хадджату-ль-вида (حجة الوداع‎‎), потому что это был последний хадж, совершённый Мухаммедом во время своей жизни, и потому, что он служил прощаньем Мухаммеда со своими последователями; называют его ещё «хаджем ислама», хадджату-ль-ислам» (حجة السلم) – Мухаммед прибыл в Медину в конце месяца Дзу-ль-хаджа. – В следующем 11-м году гиджры, в понедельник 12 числа месяца раби первого (8 июня 632 г. по P. X.) Мухаммед умер в Медине, в доме любимой своей жены Айши. Он был погребён под тою самою постелью, где испустил свой последний вздох.

Кааба, это уважаемое всеми арабами центральное святилище, имела, как мы видели, весьма большое значение в жизни и деятельности Мухаммеда. Начиная почти с самого детства, судьба Мухаммеда была более или менее тесно связана с судьбою Каабы. Мы видели, что характер и убеждения Мухаммеда слагались вблизи Каабы, этой конечной цели всех мухаммеданских богомольцев. Перестроенная во время Мухаммеда, Кааба пользовалась таким же уважением, как и до этого времени; она по-прежнему считалась неприкосновенной святыней. К Каабе, как прежде, так и теперь, отовсюду стекаются во множестве арабы; они настолько почитают это святилище, что, не имея возможности долго видеть его, томятся страстным желанием видеть его поскорее и помолиться в нём. В Мекку, несмотря на трудность пути, на бесчисленные лишения, нужды и бедствия, год от году всё более и более стекается богомольцев во время священных месяцев. Мухаммед, как мы видели, искусно пользовался этим временем. Когда он был ещё молод, когда в его голове только ещё обрисовывался план религиозный реформы, и тогда уже он вмешивался в толпы богомольцев, осторожно расспрашивал их о религиозных воззрениях, нравах, обычаях и т. п. Словом, богомольцы заменили ему образование, ознакомили его с религиозно-нравственною жизнью почти всей Аравии. Когда же Мухаммед обдумал свою роль, когда в его голове образовались уже более или менее ясно определённые пункты нового учения, когда он выступил в роли проповедника ислама; тогда он опять пользуется священными месяцами, как самым удобным временем для проповеди о новой религии. Он опять вмешивается в толпу богомольцев, заводит с ними раздоры и уже мало даёт им воли говорить, а большею частью говорит сам, стараясь разубедить слушателей в истинности их языческой религии и навязать им свои новые религиозные воззрения. Скоро он выдвигается из общей массы народа; его замечают, обращают на него и его учение внимание, последнее находят несогласным со здравым разумом и противным существующей религии, заставляют его молчать, подвергают опале, гонениям. Мухаммед смолкает. Но наступают священные месяцы; и снова на улицах и в окрестностях Мекки раздаётся звучный голос Мухаммеда, безбоязненно проповедующего толпам богомольцев своё новое религиозное учение, слух о котором разносится далеко за пределы Мекки; о нём и о его учении говорит почти вся Аравия. Раздражённые мекканцы гонят его от себя, покушаются даже на его жизнь. Но он заключает союз с мединскими богомольцами и убегает к ним. Мухаммед спасает свою жизнь, пользуясь существующим обычаем арабов совершать хадж. – Чрез несколько времени Мухаммед заключает с мекканцами мир на 10 лет и получает возможность каждогодно ходить в Мекку для совершения обрядов хаджа. Его последователи, долго не видавшие Каабы, рады такому условию мира; но более их радуется сам Мухаммед, который теперь получает возможность снова распространять своё учение между многочисленными толпами богомольцев, этих, так сказать, арабских почтальонов. Скоро он овладевает Меккой, этим средоточным религиозным, умственным, коммерческим пунктом всей Аравии, очищает Каабу от идолов и совершает вокруг её религиозные обряды. Ислам делается теперь господствующей религией. В следующем затем году Мухаммед посылает Али в Мекку прочитать там богомольцам 9-ю главу Корана, где во всей силе проповедуется религия насилия, меча. Расчёт Мухаммеда был верен. Почти все арабы изъявили ему свою покорность и приняли ислам. Мухаммед торжествовал. Он одержал победу над современным ему язычеством. Этот громадный успех проповеди Мухаммеда объясняется, по нашему крайнему мнению, существованием у арабов обычая посещать Каабу, – существованием хаджа. Не будь хаджа, и Мухаммед не имел бы такого успеха, потому что о нём знали бы только его сограждане и некоторые окрестные жители Мекки; о Мухаммеде не заговорила бы тогда вся Аравия, не имеющая у себя правильных путей сообщения и других средств для обмена мыслей, а также для получения новостей. Словом, без хаджа и без богомольцев дело Мухаммеда значительно затруднилось бы в исполнении.

Сознавая такое громадное значение хаджа в деле своей проповеди, глубоко уважая сам Каабу, и не имея возможности бороться в этом отношении с народным убеждением, Мухаммед не только не отверг Каабу, как место поклонения единому Богу, но даже ещё более возвысил её в создании народа, не только не отверг совершения хаджа, но даже подтвердил необходимость его совершения откровением. На самых первых порах своей проповеднической деятельности, как мы видели, Мухаммед не имел ясного представления ни о Каабе, ни об образе совершения обрядов хаджа на будущее время. Определённое учение об этом составилось у Мухаммеда уже в Медине. – Кааба, по мнению Мухаммеда, есть самый первый храм до времени своего основания на земле. «Первый храм, основанный между людьми, – говорит Мухаммед, – это Беккский¹⁷⁸. Он был основан, чтобы быть благословенным и указывать путь человечеству»¹⁷⁹. Мы уже видели, какие, на основании откровения, были составлены легенды о построении Каабы; видели, что самый первый храм, по мухаммеданским легендам, основан даже Адамом; потом, во время потопа, он был взят на небо. И уже Авраам с Измаилом построили новый храм, который, подвергаясь различным перестройкам, переделкам, существует и доселе. Мухаммед ясно говорит в Коране, что этот храм именно построен этими последними лицами: «когда Авраам и Измаил построили основание дома, то воскликнули: Благослови его, о Господи наш, ибо ты слышишь и знаешь всё»¹⁸⁰. Хранение этого дома было поручено самим Богом строителям: «Мы поручили Аврааму и Измаилу следующее: сохраните мой дом чистым для тех, которые совершат путь, для тех, которые придут стоять на молитве и совершат коленопреклонения и припадания»¹⁸¹. – Мухаммед часто ходил в этот храм один и со своими последователями для поклонения единому Богу; сюда же, в Каабу, обязаны были ходить и все истинно верующие мухаммедане: «неверные, – говорит Мухаммед, – это те, которые удаляют других от пути Божия и от священного дома молитвы, который мы основали для всех людей»¹⁸². Эта древняя религиозная святыня осталась и в учении Мухаммеда неприкосновенной: «а те, – говорит Мухаммед, – которые захотели бы осквернить его (меккский храм) нечестием, испытывают жестокое наказание»¹⁸³. Мухаммед даже клянётся Каабой в своём Коране: «клянусь, – говорит он, – горой Синаем, книгой, написанной на свёрнутом свитке, населённым домом...» (Бейтуль-мармуром, т. е. домом посещения, благолепным домом)¹⁸⁴. Овладев Меккой, он сделал этот город, из уважения к находящемуся в нём храму, местом убежища для своих последователей; неверные же не могут иметь здесь никакой безопасности и защиты. «По окончании священных месяцев (того года, в который дано это откровение, т. е. 9-го года гиджры), – говорит Мухаммед, – убивайте язычников везде, где их найдёте, берите их в плен, осаждайте их и караульте во всякой засаде; но если они обратятся, если соблюдут молитву, если сотворят милостыню, тогда оставьте их в покое, ибо Бог терпелив и милосерд»¹⁸⁵. Мало этого. Неверные даже не имеют права входить в священную область Мекки. Али, как мы видели, прочитавши 9-ю главу Корана, вывел из неё четыре главных положения, из которых одно гласит следующее: «чтобы никто (т. е. из неверных) не дерзнул ходить ногой вокруг Каабы впредь». Последователи Мухаммеда, как увидим ниже, весьма ревностно взялись за исполнение этого приказания Мухаммеда. Это изолированное от неверных положение Каабы, а вместе с ней и всей священной области, совершенно не гармонирует с намерением Мухаммеда сделать свою религию универсальною. Мухаммед, думавший дать человечеству более совершенную религию, чем иудейство и христианство, встал в этом отношении гораздо ниже не только последнего, но и первого. Мы не будем говорить о христианстве, универсальный характер и терпимость которого известны всякому; но заметим, что и во времена ветхозаветной религии язычники имели доступ в Иерусалим. Известно, например, что чужестранцы при Иисусе Навине и его преемниках занимали своё место в торжественных собраниях; при Соломоне в Иерусалим приходили различные народы (3Цар.4:34); число этих иностранцев было особенно велико во времена пророков. Мало этого. Чужестранные язычники занимали даже своё место в иерусалимском храме и могли молиться в нём. У иудеев было в обычае, когда молился язычник, отвечать ему «аминь». Язычников не только запрещалось убивать, но даже и оскорблять; оскорбление чужестранца, например во времена пророков, рассматривалось как оскорбление, равное оскорблению вдовы и сироты¹⁸⁶. В Мухаммедовой религии все права относились исключительно к её последователям.

Признав Каабу первым и священнейшим домом молитвы, и возвысив её таким образом в глазах своих последователей на степень главного мусульманского святилища, Мухаммед, полный благодарности к хаджу, который оказал ему такую громадную услугу в деле проповеди своего учения, и признавая его могучим средством сплочения, объединения последующих поколений, узаконил совершение этого религиозного обряда. Он, как мы видели, сам несколько раз в своей жизни совершал обряды хаджа. После своего бегства в Медину Мухаммед дал более или менее определённое учение как о самом хадже, так и об его обрядах. По его представлению, обряды хаджа совершаются не только людьми, но и ангелами на небе; даже небесные светила при удобном случае считают должным совершить священные обходы около Каабы. В самый первый раз¹⁸⁷ обрядам хаджа были научены на земле строители Каабы Авраам и Измаил. Лишь только, по учению Мухаммеда, был основан святой дом «для покоя и убежища людям», как Бог сказал Аврааму и Измаилу: «сохраните Мой дом чистым для тех, которые совершат путь, для тех, которые придут стоять на молитве и совершат коленопреклонения и припадания»¹⁸⁸. «Сохраняй мой дом чистым, – говорит Бог Аврааму в другом месте Корана, – для тех, которые придут туда делать обещанные обходы, которые исполнят там дела благочестия, стоя на коленах или простёршись»¹⁸⁹. Авраам и Измаил возымели непреодолимое желание научиться этим благочестивым упражнениям, научиться обрядам хаджа. И вот они стали просить Бога: «Благослови его (храм), о Господи наш, ибо ты слышишь и знаешь всё. Сделай, о Господи наш, чтобы мы были преданы Твоей воле (мусульмане), чтоб наше потомство было предано Твоей воле (мусульманское). Наставь нас священным обрядам и удостой нас обратить Твои взоры; ибо Ты любишь благоволить к покаянию и милосерд»¹⁹⁰. Наученные Богом Авраам и Измаил совершили обряды хаджа. Выходя из такого представления о важности, древности и богоучреждённости обрядов хаджа, Мухаммед обязал совершать их правоверным. «Возвести, – говорит ему Бог, – народам странствования в священный дом, чтоб они, отправляясь из отдалённых стран, приходили бы туда пешком или верхом на скорых в ходу верблюдах»¹⁹¹. Послушный этому, якобы божественному гласу, Мухаммед во многих местах Корана говорит об обязательности совершения обрядов хаджа; «совершить в него (в меккский храм) путешествие – обязанность пред Богом для всякого, кто в состоянии это сделать»¹⁹². «Исполняйте путешествие в Мекку и посещение святых мест...» и пр.¹⁹³ Мухаммед сделал совершение хаджа обязательным только один раз в жизни каждого своего последователя. Здесь видно желание Мухаммеда поставить свою религию выше религии иудейской, сообщить ей универсальный характер. Мухаммед захотел сделать её религией всех народов, из которых очень многие, по отдалённости своего местожительства и по бесчисленным затруднениям во время пути, не могут совершать частых путешествий в Мекку. Обряды хаджа обязаны совершать только те из мухаммедан, «кто в состоянии это сделать»¹⁹⁴. Единственным же, кажется, препятствием для совершения хаджа, по учению Мухаммеда, составляет только опасность пути, т. е. если намеревающийся совершить хадж будет предвидеть, что во время путешествия он сложит свою голову от неприятелей; в таком случае он может отложить своё путешествие до другого, более удобного времени. В противном же случае, т. е. если путь в Мекку будет совершенно безопасен, то отлагать путешествие до другого времени – незаконно и уже требует возмездия. Вот что говорит об этом Мухаммед: «исполняйте путешествие в Мекку и посещение святых мест; если вы окружены неприятелями, находитесь в затруднении, пошлите туда какую-нибудь жертву... Когда вам нечего бояться неприятелей, тот, кто желает исполнить посещение святых мест и откладывает путешествие на другое время, принесёт жертву; если он не имеет средств, – три дня поста во время путешествия самого и семь по возвращении будут заменой, всего – десять дней. Это запрещение наложено на того, чьё семейство не находится при священном доме молитвы»¹⁹⁵. Итак в случае опасности пути в Мекку совершение хаджа откладывается до другого времени и заменяется жертвой. – «Берите, – советует Мухаммед богомольцам, – на дорогу запасов»¹⁹⁶. Впоследствии последователи Мухаммеда, желая несколько смягчить обязательность хаджа, воспользовались этим стихом Корана, и недостаток материальных средств сделали также причиною того, чтобы уклоняться от совершения хаджа.

Временем совершения хаджа, которое было определено ещё в доисламическую эпоху, остались те же священные месяцы. «Число месяцев пред Богом, – говорит Мухаммед, – двенадцать, таково оно в книге Божией со дня, как он сотворил небеса и землю. Четыре из этих месяцев священны; это постоянное верование»¹⁹⁷. Мы видели, что сам Мухаммед всегда совершал обряды хаджа в один из священных месяцев и своим последователям он заповедал совершать это путешествие в это же время. «Путешествие, – говорит он, – совершится в месяцы, которые вы знаете»¹⁹⁸. Во время этих священных месяцев должна прекращаться всякая война, всякие враждебные действия; все должны в это время наслаждаться миром. «О верующие! берегитесь оскорбить священный месяц... Уважайте тех, которые торопятся в дом Божий для испрошения милости и утешения от Господа их»¹⁹⁹. Но сам Мухаммед дважды нарушил это запрещение, дважды нарушил покой этих месяцев. В первый раз, когда был 14-летним юношей, он принимал участие в одной из войн против племени Бену-Гавазин, – войн, известных под именем эль-фиджар, что́ значит оскорбление священного месяца. В другой раз, уже после бегства своего в Медину, он нарушил покой месяца раджаб, давши двусмысленные приказания Абд-Аллаху, который в силу их разграбил караван богомольцев²⁰⁰. Вся Медина возмутилась этим поступком; но Мухаммед вывернулся из своего неловкого положения. – В своих воинственных и властолюбивых стремлениях Мухаммед пошёл дальше. Вопреки древнему весьма благодетельному обычаю, он дозволил во время священных месяцев сражаться с язычниками и убивать их. «В продолжение этих месяцев не поступайте несправедливо в отношении самих себя, но сражайтесь, – говорит кровожадный Мухаммед, – с язычниками во всех месяцах, так как они сражаются с вами во всякое время, и знайте, что Бог с теми, которые Его боятся»²⁰¹. Запрещение 5-го ст. 9-й главы Корана избивать неверных во время священных месяцев относится только, как мы не раз замечали, к тому году, в который было обнародовано это откровение, т. е. к 9-му году гиджры. – В этом же году Мухаммед чрез Али, который прочитал богомольцам в Мекке 9-ю главу Корана, отменил обычай прибавлять к каждому третьему лунному году ещё один месяц, тринадцатый, а также запретил и перенос с одного на другой священных месяцев. «Число месяцев пред Богом, – говорит он, – двенадцать. Перенос священных месяцев на другое время – прибавка неверия. Это значит делать позволенным то, что́ не таково, а порок разлился. Неверные в заблуждении. Они в одном году дозволяют его, а в другом запрещают для исполнения определённых четырёх месяцев, посвящённых Богу; так что дозволяют то, что запретил Бог. Их дурные дела приготовлены сатаной нарочно для них; ибо Бог не направляет неверных»²⁰². В следующем 10-м году гиджры, во время своего прощального путешествия, Мухаммед в своей речи к народу подтвердил отмену наси. «Поистине, – говорил он, – наси есть прибавка нечестия, которая ввела неверных в заблуждение. В один год дозволяется наси, на другой год запрещается; так что стараются исполнить божественную заповедь в отношении к числу священных месяцев, но на самом деле нарушают то, что Бог объявил неприкосновенным, и освящают то, что Бог объявил нечестивым. Поистине время в своём обращении снова явилось таким, каково было время (день) творения небес и земли. В глазах Божиих число месяцев – двенадцать. Между этими двенадцатью месяцами – четыре священные, именно реджеб... и три другие»²⁰³. Итак, мухаммеданский календарь сделался чисто лунным. – Начало времени совершения хаджа, бывшее в год рождения Мухаммеда (571 г.) 21 мая, упало в год его смерти уже на 9 марта. Очевидно, этот переход хаджа с одного времени на другое после смерти Мухаммеда, вследствие отменения обычая (наси) добавлять лунный год, должен был совершаться ещё быстрее. Здесь мы представим таблицу, показывающую время совершения хаджа за всю жизнь Мухаммеда, начиная с самого его рождения, с 571 г., и оканчивая годом его смерти, 632 г.²⁰⁴

В заключение мы опишем самое последнее путешествие Мухаммеда, потому что оно назначено, как мы видели, служить образцом для всех последующих времён, а с другой стороны и потому, что этот хадж, сравнительно с другими, более богат своими обрядами. Во время совершения путешествия до́лжно, по учению Мухаммеда, «воздерживаться от женщин, преступления правил и брани»²⁰⁶. Запрещается в это время также и охота: «О вы, которые веруете! Бог старается испытать вас, когда показывает вам во время путешествия в Мекку, какую-либо дичь, которую могли бы достать ваши руки и ваши стрелы. Он делает это, чтобы знать, кто имеет страх в своём сердце. Впредь кто преступит Его законы, будет предан страшному мучению. О вы, которые веруете! не предавайтесь охоте, когда вы в священной одежде странствования. Кто убьёт на охоте животное с умыслом, должен вознаградить домашним животным одинаковой ценности; двое из людей знающих назначат это, и животное, назначенное в вознаграждение, будет послано в жертву в Каабу, или очищение будет произведено пищей, данной бедным, или постом, чтоб виновный испытал дурные последствия своего поступка. Бог забывает прошлое, но кто вновь впадает в грех, подвергнется мщению Бога, а Бог верно могущ и мстителен»²⁰⁷. – Неизвестно, чем руководился Мухаммед, позволивши в следующем стихе (97 ст.) той же 5-й главы Корана ловить рыбу во время путешествия в Мекку. «Вам, – говорит он здесь, – позволено предаваться рыболовству для своего пропитания и для путешественников: но охота, – опять повторяет он, – запрещена вам во всё время священного положения странствования». Но что́ всего удивительнее в данном случае, так это то, что Мухаммед позволил богомольцам заниматься во время своего путешествия торговлей. Арабы-язычники, как мы видели, совершая хадж, торговали на известных рынках, напр. в Окаде. С появлением же Мухаммеда, благочестивые его последователи, боясь греха, стали воздерживаться на это время от торговли. «Но Мухаммед, – говорит Казимирский, – разрешил её, чтоб не лишить большей части соотечественников единственных средств пропитания»²⁰⁸. Относительно этого он сообщил следующий двусмысленный стих Корана: «совсем не грех просить от вашего Господа милостей»²⁰⁹. Мухаммеданские толковники, основываясь, конечно, на предании, идущем от самого Мухаммеда, переводят этот стих так: «во время путешествия на богомолье вам позволяется для увеличения вашего имущества торговля»²¹⁰. Ясно, что Мухаммед разрешил торговлю во время путешествия в Мекку не с тою целью, чтобы не лишить богомольцев во время пути пропитания, а из снисхождения к наклонности арабов вести торговлю во всякое время года, особенно во время хаджа, – во время совершенно безопасное. – Дойдя до границ священной области Мекки, богомольцы, сложивши своё оружие, должны произнести тальбият: «я здесь пред Тобою, Боже мой! Нет у тебя товарища! Подлинно тебе принадлежит хвала, милость и царская власть. Нет у тебя товарища». Вслед за этой молитвенной формулой богомольцы, обривши себе головы, вступают в ихрам, т. е. дают твёрдое обещание воздерживаться от всего того, что запрещено им во время пути, – а также от стрижения бороды и волос на голове. «Не брейте голову, покуда жертва не достигнет места, где должна быть принесена. Тот, кто болен, если какая-нибудь немощь его заставит выбриться, должен заменить это постом, милостыней или жертвой»²¹¹. Здесь богомольцы должны скинуть свои обыкновенные одежды и непременно надеть два чистые куска полотна белого цвета: изар и рида.

Вступив в Мекку, богомольцы должны идти к Каабе и совершить вокруг неё семикратные обходы. Обходы эти имеют самое важное значение во всём хадже. Мухаммед не только никогда не опускал их во время хаджа, но совершал и во всякое другое время года. Обходы эти, совершаемые на небе ангелами и завещанные Самим Богом Аврааму и Измаилу, никогда не могут быть опускаемы богомольцами. «Делайте набожные обходы около древнего храма»²¹², прямо повелевает своим последователям Мухаммед. По примеру основателя своей религии, мухаммедане должны совершать эти обходы следующим образом: первые три обхода они должны совершать лёгкою побежкой, потряхивая плечами; последние же четыре – медленным и важным шагом; при этом каждый раз они должны целовать чёрный камень. Так делал Мухаммед; так делали и все современные ему последователи. – Вслед за этим до́лжно посетить «Место Авраама» (макам Ибрагим). «Вы, – говорит Мухаммед, – увидите там (в Каабе) следы явных чудес. Там стан Авраамов²¹³. Кто входит в его ограду, тот имеет убежище от всякой опасности...»²¹⁴. – Отсюда богомольцы должны идти на холм Сафа и начать семикратное беганье между этим холмом и холмом Мярва. Эти холмы «Сафа и Мярва суть памятники Божии; кто совершает путешествие в Мекку или порознь посещает святые места, не делает никакого греха, если обходит около этих двух холмов»²¹⁵; так успокаивает Мухаммед своих последователей, соблазнявшихся, вероятно, теми идолами, которые стояли здесь и приостанавливавшихся в исполнении религиозных обрядов около них. Мухаммед, как видно, не мог предложить никакого объяснения беганья между этими двумя холмами; это объяснение, как увидим в своём месте, подыскано уже последующими мухаммеданами. – Затем мухаммедане должны идти на гору Арафа; а отсюда – в долину Мина. Совершив здесь молитву, богомольцы должны идти снова на гору Арафа. «Когда вы воротитесь с горы Арафа, вспомните близь священного памятника о Господе; вспомните о Нём, потому что Он направил вас на путь правый, вас, которые недавно были в заблуждении»²¹⁶. Здесь богомольцы, стоя известное время, должны молиться. Затем снова они идут в Мина, где бросают семь раз камни, приносят приготовленных животных в жертву и бреют или стригут свои волосы. Вот что говорит Мухаммед о жертвах: «мы назначили верблюдов для служения при жертвенных обрядах; чрез это вы также получите другие выгоды; так произносите имя Божие над теми, которых вы будете закалать. Они должны стоять прямо на трёх ногах, привязанными за четвёртую. Когда жертва пала, вкушайте её и давайте её тому, кто будет доволен тем, что́ ему дадут, также тому, кто просит. Мы их подчинили вам, чтобы вы были признательны. Мясо и кровь жертв не идут к Богу, но восходит к Нему ваше благочестие; Он подчинил вам этих животных, чтобы вы прославляли Его за то, что Он направил вас на путь истинный»²¹⁷. «Почитайте жертвы и украшения, которые вешают на жертвы»²¹⁸. Направляя свою речь против древнего обыкновения держать богомольцев в долине Мина до известного времени, Мухаммед говорит следующее: «тот, кто спешит своим отъездом из долины Мина, не грешен; тот, кто замедлит, тем более, если только он боится Бога»²¹⁹. – Наконец, возвратившись к Каабе, богомольцы совершают вокруг неё прощальные обходы и пьют воду из Зямзяма. – Так оканчивается совершение обрядов хаджа, установленных Мухаммедом. Все эти обряды известны были в древней языческой религии арабов, и Мухамед почти ничего не прибавил к ним нового, кроме только составленных в духе новой религии молитв и других неважных разностей. – По окончании хаджа, мухаммедане могут совершать «хадж в места, куда совершают другие»²²⁰.

«Когда вы кончите ваши обряды, – говорит Мухаммед своим последователям, – старайтесь сохранять память о Боге, как вы сохраняете её о ваших родителях, или ещё живее. Есть люди, которые говорят: Господи! дай нам нашу часть благ в этом мире. Эти не будут иметь части в жизни будущей. Есть другие, которые говорят: Господи! назначь нам хорошую часть на том и сохрани нас от мучения геенского. Они будут иметь часть, какую заслужили. Бог скор в своих счетах»²²¹. Вот каким благим последствием должно сопровождаться совершение хаджа; вот какое доброе влияние оно должно иметь на богомольцев: они должны всегда, как во время совершения его обрядов, так и после его быть благочестивы, памятовать о Боге и, не обращая внимания на земные блага, устремить свои взоры на небо. На самом же деле, как увидим впоследствии, эти обряды сами по себе не могут иметь такого влияния на сердца богомольцев, и даже личность самого основателя ислама не может служить в этом случае хорошим примером для своих последователей. Мухаммед после совершения обрядов хаджа не только не делался лучше в нравственном отношении; но чем долее он жил, тем более делался сластолюбивым и властолюбивым; год от году делался более жестоким в обращении с иноверными ему современниками. Мало этого. Сластолюбивые мысли не оставляли его даже во время самого совершения обрядов хаджа. Так, например известно, что в 629 году Мухаммед, после совершения обрядов хаджа, отойдя на 8 миль от Мекки, расположился лагерем в местечке Шариф, где под одним деревом была устроена для него брачная постель. Нужно думать, что Мухаммед обдумывал этот брак с Маймуной во время самого совершения обрядов хаджа. Насколько это безнравственно и кощунственно, особенно со стороны того, кто выдавал себя за пророка Божия, очевидно каждому. Таким образом предписание Мухаммеда о богомыслии, благочестии хаджиев, не осуществлялось самим Мухаммедом. Совершение хаджа, таким образом, нисколько не влияло на нравственную сторону как самого Мухаммеда, так и его современников. – Хадж при Мухаммеде имел только политическое значение, объединяя разрозненные арабские племена в один мусульманский народ, напоминая при этом как о единстве происхождения, языка, так особенно о единстве религии.

Таковы история и значение хаджа при жизни Мухаммеда. Обратимся теперь к рассмотрению совершения хаджа современными нам мухаммеданами.

В основе образа совершения хаджа современными нам мухаммеданами лежат известные постановления мухаммеданского закона. Главные источники этого закона суть Коран и сунна, т. е. предание; в мухаммеданском законе, шариате, считается необходимо обязательным то, что́ имеет своим основанием слова и дела Мухаммеда. Знаменитые его последователя, фагкихи, т. е. законоведы или учёные улемы, вполне изучившие Коран и предание, постановили своею задачею уложить всю внутреннюю и внешнюю жизнь человека в известные рамки закона, подвести самые разнообразные частные факты под те или другие общие постановления и определения, когда-либо прямо или косвенно высказанные Мухаммедом. Нам нет нужды излагать здесь постепенное историческое развитие мухаммеданского шариата; заметим только, что выработанные уже формы его вполне исключают собою всякую возможность дальнейшего развития, что мухаммеданский шариат, как и вся мухаммеданская религия, представляют собою неподвижное, мёртвое тело. Таким образом все постановления мухаммеданского закона, представляя собою уже вполне законченное целое, имеют в то же время полную обязательность для верующих всех стран и времён. Это даёт нам возможность заключать от религиозной жизни одного какого-нибудь мухаммеданского народа к религиозной жизни всех вообще мухаммедан. Словом, те религиозные чувства, которыми руководится в своей жизни араб, турок и др., эти же самые чувства живут в душе и русского мухаммеданина. Мы поспешили сделать это замечание, ввиду того, чтобы воспользоваться им тогда, когда будем говорить о политическом значении хаджа для нашего отчества. Итак, мухаммеданское законодательство обязано своим окончательным развитием фагкихам, т. е. законоведам. Что касается до постановлений относительно образа совершения хаджа, то мы уже видели, что он не только в общем, но даже в известных частностях установлен самим основателем ислама; мухаммеданские же законоведы, как и во всех других случаях. обставили совершение этого обряда самыми мелочными подробностями, придав им известную степень важности и обязательности.

Мы уже видели, что, по смыслу постановлений Мухаммеда, совершение хаджа обязательно один раз в жизни для каждого его последователя; единственным препятствием к совершению хаджа, как мы видели, Мухаммед считал только опасность пути от данного места в Мекку; в таком только случае мухаммеданин может отложить своё путешествие до другого, более удобного времени, заменив на этот раз совершение хаджа принесением жертвы; но и после этого с мухаммеданина не слагается обязанность совершения хаджа²²². Но такая почти безусловная обязательность хаджа была слишком тягостна для последователей Мухаммеда. Правда «путешествие считается на Востоке приятным препровождением времени и благотворным для здоровья; у многих народов, – как говорит Вамбери, – оно обратилось даже в страсть, которая выражается в самой разнообразной форме и всего сильнее проявляется в необузданной наклонности к паломничеству»²²³; но как всякое другое дело, так и путешествия теряют значительную долю своей прелести, если совершение их возводится в безусловную обязательность; в данном случае личная воля, свобода человека отступает на задний план, уступая своё место суровому ригористическому предписанию закона. Если же к этому мы прибавим ещё телесные слабости человека, разные душевные страсти, которыми руководится мухаммеданин в своей жизни, а также разбросанность мухаммедан по земному шару, разные климатические условия и т. п., то легко поймём всю суровость предписаний Мухаммеда об обязательности хаджа. Но если человек сумеет, как говорится, обойти то или другое предписание закона, то тем более это до́лжно сказать о восточном человеке, а особенно – о мухаммеданине, который в данном случае может даже превзойти любого иезуита. И вот мухаммеданские фагкихи, пользующиеся в области шариата безусловным авторитетом и имеющие «право действовать по своему разумению"²²⁴, сумели вполне ослабить обязательную силу совершения хаджа и в то же время остаться верными предписаниям Мухаммеда. Имам Малек думает, что только тот обязан совершить хадж, кто обладает твёрдым телосложением и кто достаточно здоров для того, чтобы в случае нужды, мог совершить путешествие пешком. Имам Абу-Ханифа идёт ещё далее: в числе условий, делающих обязательным совершение хаджа, он ставит не только здоровье тела и безопасность пути в Мекку, но и обладание в известной степени материальными средствами. Это мнение относительно обязательности хаджа – самое распространённое в мухаммеданском мире, так как Абу-Ханифа имеет у себя многочисленных последователей, к которым принадлежат и наши русские татары. Мало этого. Аль-Шафеи считает даже возможным и правильным наём лиц для совершения хаджа, – наём, который освобождает от обязанности личного совершения хаджа²²⁵. Позднейшие законоведы старались ещё более ограничить обязательность хаджа. По смыслу ныне действующих постановлений между мухаммеданами ханифитской школы «хадж обязателен только для человека свободного, мусульманина, совершеннолетнего, обладающего полным рассудком, для здорового и обладающего зрением... Хадж обязателен в том случае, если намеревающийся совершить его имеет достаток на дорожные издержки и вьючное животное, а также на пропитание и другие нужные вещи. Всё это должно быть излишком, остающимся за удовлетворением главных его обязанностей, каковы: зякат²²⁶ и милостыня в первый день по окончании Рамазана. Намеревающийся совершить хадж должен иметь также средства на пропитание своей семьи до времени возвращения из хаджа²²⁷. Кроме того, обязательность хаджа зависит ещё от безопасности пути в Мекку в данное время, так что если желающий совершить хадж не будет уверен в безопасности предстоящего ему пути (разумеются грабёж и убийства в дороге), то может отложить совершение хаджа до другого времени, когда минуют все существующие опасности пути в Мекку. Хадж обязателен для каждого мусульманина и мусульманки один раз в жизни, и его необходимо совершить при первой возможности, – тотчас после совершеннолетия при имении всех условий, делающих хадж обязательным. Если же кто будет откладывать совершение хаджа, не имея извинительной на то причины, то будет виновен; но если он совершит хадж в конце жизни, то вина снимается с него»²²⁸.

Вот до какой степени ослаблена почти безусловная обязательность хаджа, предписанная Мухаммедом. Мало этого. Странное постановление Аль-Шафеи о найме взамен личного совершения хаджа принято не только его последователями, но и всеми мухаммеданами. Этот наём хаджиев практикуется во влиятельных сферах мухаммеданского мира весьма часто. Очень любопытно в этом случае оправдание самими мухаммеданами найма хаджиев. Вот что говорил по этому поводу один турецкий имам аббату Де-ла-Порту: «всякий магометанин должен сходить один раз в своей жизни в Мекку: но часто посылают за себя кого другого, как то у вас, сказывают, делается во Франции, что отправляют слугу в дом к вельможе для написания своего имени, и что сие служит между вами за самое посещение»²²⁹. После совершения хаджа наёмником, с нанимавшего лица снимается только обязательность совершения хаджа; титул же хаджия присвояется нанимаемому лицу. «Наниматели, – говорит Вамбери, – могут рассчитывать только на вознаграждение в том мире, здесь же им присвоено право быть погребёнными в том ихраме, в котором был одет их хаджи-комиссионер во время своего паломничества»²³⁰. Таким образом мухаммеданское законодательство с одной стороны даёт полнейшую возможность богатым лицам избавиться от трудностей и опасностей далёкого путешествия; а с другой стороны оно развивает в известных слоях мухаммеданского общества религиозное шарлатанство. На Востоке – не редкость встретить таких людей, которые по 8–10 раз в своей жизни совершали хадж по найму. Можно себе представить, каково должно быть религиозное чувство, если только оно сохранилось, тех людей, которые видят в своей религии средство нажиться, видят в ней, как говорится, «дойную корову». Но что всего хуже, эти-то религиозные шарлатаны пользуются на Востоке полным уважением и вниманием со стороны своих единоверцев; авторитет этих частых посетителей священных мухаммеданских мест стоит на недосягаемой высоте; они в известном месте и в известном случае задают тон целому обществу, которое слепо верит им во всём и слепо следует за ними. – Хадж, считаем нелишним заметить, обязателен и для мухаммеданки, которая для совершения путешествия должна иметь своего проводника, не стоя́щего в близких родственных отношениях с ней. Проводник этот может вступить с ней во все права мужа; но по окончании путешествия эта пара должна развестись; иначе их временный брак обратится в постоянный²³¹.

Временем совершения хаджа как прежде, так и ныне считаются священные месяцы и из них, по преимуществу, месяц дзу-ль-хаджи. «Временем законного совершения хаджа, – говорит мухаммеданское законодательство, – считаются месяцы шавваль, дзу-ль-кагда и десять дней месяца дзу-ль-хаджи. Вступление в ихрам для совершения хаджа прежде этого указанного времени считается предосудительным делом»²³². Мы уже знаем, что мухаммеданский календарь, вследствие отмены Мухаммедом наси, сделался снова чисто лунным; поэтому время совершения хаджа каждый год бывает на одиннадцать дней ранее предыдущего года. Таким образом время совершения хаджа, постоянно переходит с одного времени года на другое, так что в продолжение каждых 33-х лет время хаджа постепенно проходит все времена года. Это, по видимому ничтожное обстоятельство, служит причиною гибели довольно значительного количества людей. Конечно, самыми худшими временами года для совершения хаджа служат весна и лето. Весною мухаммеданские богомольцы испытывают крайнюю нужду в съестных припасах, которых от предшествующего года к этому времени остаётся весьма мало; и вот многие богомольцы, с одной стороны, вследствие страшной дороговизны жизненных продуктов, а с другой стороны, – вследствие бедности, делаются весьма часто жертвами голодной смерти. Летом же благочестивые хаджии, путешествуя под знойными лучами южного солнца по раскалённым песчаным пустыням, испытывая неизвестное нам, жителям Севера, мучительное чувство жажды, падают в изнеможении на землю и умирают. Подробнее об этих трудностях и неудобствах путешествия в Мекку мы будем говорить ниже, когда коснёмся санитарных условий хаджа. Таким образом Мухаммед отменою наси поставил своих последователей в гораздо худшие условия, чем в каких находились арабы доисламической эпохи, сделавшие благоразумную попытку обставить совершение хаджа бо́льшими удобствами. Мы говорим так потому, что в доисламическую эпоху хадж совершался только одними арабами, которые, конечно, вполне освоились со своим климатом; между тем как в настоящее время хадж совершается жителями не только Юга, но и отдалённого холодного Севера. Таким образом Мухаммед, желая узаконением хаджа сообщить своей религии универсальный характер, оказался весьма недальновидным: он указал цель; но средство, предложенное им для достижения этой цели, далеко не лёгкое. Самым лучшим временем года для совершения хаджа служит конечно осень, когда на Юге не бывает уже сильных жаров и когда бывает достаточное количество съестных припасов; но такого времени, когда бы хадж упал на осень, нужно ждать благочестивому мухаммеданину иногда весьма долго, так как только чрез 33 года хадж падает на одно и тоже время. Между тем мухаммеданский закон гласит следующее: хадж «необходимо совершить при первой возможности, – тотчас после наступления совершеннолетия при имении всех условий, делающих хадж обязательным».

Однако несмотря на все трудности и лишения, несмотря на все бедствия, сопряжённые с путешествием в Мекку, несмотря на то что «путешествие, по сознанию даже самих арабов, есть часть ада»²³³, число поклонников Каабы не уменьшается. Причина этого заключается с одной стороны в фанатизме мухаммедан, которые презирают все трудности и лишения, а с другой стороны, – и в том, что путешествие у восточных народов, по свидетельству востоковедов, обратилось уже в страсть. Весьма замечательно при этом, говорит Вамбери, что «чем далее какая-нибудь страна находится от религиозных центров ислама (Мекки и Медины), тем пламеннее она стремится к этим центрам. По всей вероятности, причина этого явления заключается в большей интенсивности на крайних восточных и западных границах ислама... Кроме того, в стремлении к паломничеству большую роль играет романтизм...»²³⁴. В Мекку ежегодно со всех сторон стекается огромное число богомольцев. Мухаммедане думают, что это число никогда не может быть ниже 70,000 и что эта цифра определена самим небом, так что если она ниже, то ангелы наполняют её чудесным образом»²³⁵. Весьма интересно было бы определить более или менее точно степень религиозного тяготения мухаммедан в Мекку в ту или другую эпоху; но, к сожалению, этого сделать нельзя за неимением числовых данных. Мы могли собрать эти данные только для некоторых лет настоящего столетия. Так напр. известно, что в 1807 г., когда совершал хадж известный путешественник Али-Бей, всех богомольцев в Мекке было 83000. В 1814 году, в первый год после изгнания ваххабитов из Мекки, число богомольцев простиралось здесь, по свидетельству Буркхардта, до 70,000 человек, которые говорили более, чем на 40 языках. В 1854 году Буртон видел здесь до 50,000 богомольцев. Для следующих лет мы имеем таблицу, опубликованную Ж. Дювалем²³⁶.

Вот она:

Из этих хотя, может быть, и не совсем точных данных можно вывести то верное заключение, что в настоящем столетии число мухаммеданских богомольцев постепенно возрастало, а вместе с этим возрастал и мухаммеданский фанатизм, пока не достиг во времена крымской компании своего полного величия. – Вслед за этим мы замечаем некоторое ослабление мухаммеданского фанатизма, так что в 1865 году число богомольцев в Мекке простиралось, по вычислению Авриля, до 90,000 человек; но и эта цифра весьма почтенна. Очень жаль, что мы не имеем никаких данных о числе мухаммеданских богомольцев за последнее время, когда мухуммеданский фанатизм достиг значительной интенсивности.

Но всего сильнее мухаммеданский фанатизм был в первые времена ислама. Одним из главных средств, способствовавших усилению этого фанатизма, был, конечно, хадж. В то время халифы, часто совершавшие хадж с большою торжественностью, служили примером благочестия для всех верующих; мухаммеданские писатели рассыпали им за это щедрые похвалы. Так напр. об Омаре известно, что он во время своего халифатства каждый год совершал вместе с другими богомольцами обряды хаджа²³⁷. В те времена каждый халиф считал своею непременною обязанностью совершать хадж; в этом случае их не удерживали ни заботы о государстве, ни даже тяжкие болезни. Так напр. Аль-Мансур, из фамилии абассидов, чувствуя себя на 63 году своей жизни весьма слабым и ожидая скорой смерти, решился в последний раз совершить хадж в Мекку. И вот в 158 году гиджры в месяц дзу-ль-кагда он отправился в путь, сильно страдая кровавым поносом. Прибывши в Бир-Маймун, – местечко, отстоящее недалеко от Мекки, он почувствовал себя весьма слабым; поэтому он не поехал сам в Мекку, а послал вместо себя вместе с богомольцами своего сына Махди, сказав ему при этом следующее: «сын мой, я родился в месяц дзу-ль-хадж, в этот же месяц я сделался халифом и думаю, что и умереть я должен в этот же месяц; потому-то я и предпринял путешествие для совершения последнего хаджа, чтобы Господь умилосердился ко мне»²³⁸. Предчувствие Аль-Мансура сбылось: он умер в Бир-Маймуне, будучи похоронен в одежде хаджиев, в ихраме²³⁹. – Такие примеры, конечно, должны были действовать на народное сознание весьма сильно; они возбуждали в «верующих» чувство подражания, соревнования; из чрезмерного увлечения этими примерами вырабатывался религиозный фанатизм. – Но ещё более распалялось религиозное воображение мухаммедан, когда они были свидетелями невиданной дотоле пышности и торжественности совершения хаджа халифами. Никогда ещё ни прежде, ни после, не совершался хадж так пышно, как в первые времена ислама, в эпоху быстрой и лёгкой наживы мухаммедан на счёт многочисленных завоеваний. Ещё в 97 году гиджры (в 716 г. до P. X.) во время совершения хаджа Сулейманом-ибн-ель-Малеком, употреблено было для перевозки только гардероба этого омейяда 900 верблюдов²⁴⁰. Чем далее шло время, чем более обогащались мухаммеданские халифы, тем пышнее и великолепнее совершался хадж. Так напр. во второй половине 8-го в. по Р. X. мы видим хадж, на совершение которого Аль-Махди, сын и преемник Аль-Мансура, потратил громадные суммы денег. Этот халиф совершил хадж в сопровождении огромного числа князей из фамилии абассидов; в Мекку собралось отовсюду невиданное число богомольцев. Насколько пышно было это путешествие, можно судить уже по одному тому, что этот халиф вёз с собою из Багдада в Мекку такое огромное количество снегу, что его достало не только для прохлаждения халифа и его свиты во время путешествия по аравийской пустыне, но довольно значительное количество его он привёз и в Мекку, жители которой никогда не видали его. Этот снег был закупорен в глиняных сосудах, которые вместе с другими запасами, везли 500 верблюдов. Благодаря этому снегу, халиф и его приближённые во всё время своего путешествия ели постоянно разного рода свежие плоды²⁴¹. Этого мало. Вдоль всей дороги от Багдада до Мекки Аль-Махди поставил столбы для направления пути богомольцам и устроил здесь множество станций для отдыха путешественников, приказав великолепно убрать их²⁴². Этот халиф привёз с собою в Мекку множество одежд, которые он раздал бедным хаджиям. Говорят, что это путешествие обошлось в 30 миллионов диргемов²⁴³. – Но самые пышные путешествия в Мекку – это частые путешствия знаменитого абассида, Гирун ар-Рашида, правление которого относится к концу 8-го и началу 9-го века по P. X. Ещё не будучи халифом, он, говорят, поклялся, что если он получит халифатство, то совершит путешествие к священным местам пешком. Желание его исполнилось. Многие из его придворных советовали ему не стеснять себя исполнением данной клятвы; но улемы, к которым он обратился за разрешением этого вопроса, все единодушно настаивали на исполнении её²⁴⁴. И вот верный своему обещанию Гарун ар-Рашид отправился в 170 году гиджры пешком из Багдада и дошёл таким образом до самой Мекки, пройдя пространство около 1000 миль. Говорят, что вся дорога, по которой он шёл, была устлана коврами и различными драгоценными материями²⁴⁵. С этого времени «Гарун ар-Рашид, образец набожности, по словам его биографа Фахреддита рейсского, ежегодно путешествовал в Мекку пешком в сопровождении ста юрисконсультов с их сыновьями, а если не успевал, то отправлял, вместо себя триста человек о обильным запасом и пышными одеждами»²⁴⁶. Этим-то хаджам Гарун ар-Рашид и обязан своими победами над врагами; по свидетельству мухаммеданских писателей, он восемь раз совершил хадж и столько же раз побеждал врагов. Сознание всей важности совершения хаджа побудило его впоследствии вырезать на своём шлеме следующие знаменательные слова: хаджи-азз (خاجى عز), что́ значит: тот, кто совершил хадж, сделался славным и могущественным (хаджи – могущественен)²⁴⁷. Из всех путешествий в Мекку этого популярного халифа особенно памятны для мухаммеданского народного сознания следующие два, из которых одно он совершил в сопровождении своих сыновей, а другое – вместе с своею любимою женою, Зобейдою. В первое из этих путешествий, он истратил на одни только подарки и разные благодеяния миллион динариев²⁴⁸. Бармесиды, сопровождавшие Гарун ар-Рашида, рассыпали дары также щедрою рукою; так напр. известно, что Яхвя роздал мухаммеданам в Мекке всё серебро, которое было приготовлено в нескольких кошельках по 200 кусков в каждом. Раздачи во время совершения этого хаджа были так велики, что они вошли в пословицу; год этот был назван «годом раздач»²⁴⁹. На всё это путешествие, говорят, было потрачено Гарун ар-Рашидом 150 миллионов динариев. Сумма громадная! – Путешествие Гарун ар-Рашида вместе со своею женою Зобейдою было совершено пешком; вся дорога от Багдада до Мекки была устлана дорогими коврами. Говорят, что в этот хадж Зобейда устроила и тот водопровод, который приносит в Мекку единственно хорошую воду из окрестностей горы Арафа²⁵⁰.

После Гарун ар-Рашида, в конце 3-го и начале 4-го века гиджры, мы замечаем перерыв в совершении хаджа. Это время было временем возмущений еретиков карматов, которые делали частые нападения не только на торговые караваны, но и на караваны богомольцев. Насколько опасно было в то время путешествие в Мекку, можно судить по тому, что однажды карматы убили более 2000 богомольцев, шедших в Мекку²⁵¹. Вскоре после этого по одним известиям в 319 году, по другим в 314 г. или даже ещё в 301 году гиджры, карматы под предводительством Абу-Дахера вторглись в Геджас и осадили Мекку, произведя большие опустошения на своём пути. Овладевши Меккой, они убили здесь 30,000 богомольцев, трупами которых завалили колодезь Зямзям, ограбили Каабу и унесли с собою в Хеджер чёрный камень; этим последним поступком они думали привлечь в свой город толпы мухаммеданских богомольцев, а с ними вместе и все материальные выгоды, которыми сопровождается хадж для жителей Мекки²⁵². По другому преданию, Чёрный камень сначала был унесён карматами г. Бахрейн, в город Ель-Гасса, откуда впоследствии перенесён в Куфу. Один турок, Якем, овладевши Багдадом, предлагал карматам за возвращение чёрного камня огромную сумму денег²⁵³; но они не согласились на эту сделку²⁵⁴. Хадж в Мекку теперь почти совершенно прекратился. Только уже в 327 году мухаммеданским ортодоксалам удалось ценою 25000 золотых динариев купить у карматов право совершать хадж²⁵⁵. К довершению всего ужаса мухаммедан, багдадские правители были не в состоянии противостоять этому бичу Божию.

В эту тяжёлую годину для мухаммедан явилась и новая ересь, поставившая себе целью примирить безусловную обязательность совершения хаджа с настоящею действительностью. Основателем этой ереси был некто Халладж, знаменитый учёный и великий постник. В одном из своих сочинений он провёл ту еретическую мысль, что обряды хаджа можно совершать не только в Мекке, около её святынь, но в случае нужды и во всяком другом месте; так напр., если кто по чему-либо не может совершить обряды хаджа в Мекке, то тот может и даже должен совершить их у себя в доме, отделивши для этого в своём доме особое помещение, которое он должен содержать в чистоте и опрятности. После совершения здесь всех обрядов хаджа и после прочтения всех приличных этому случаю молитв, этот человек должен призвать к себе 300 нищих, накормить их в том самом месте, где он совершал обряды хаджа, одеть их и раздать им милостыню по 7 драхм серебра на каждого. Когда мухаммеданин исполнит всё это, тогда он приобретает себе титул «хаджи» и то высокое уважение, которое соединено с ним; словом: он становится таким, как будто бы совершал хадж в Мекку. Таковы главные мысли, которые проводил в своём сочинении еретик Халладж. Очевидно, эта ересь подрывала как значение Мекки с её Каабой и другими святынями, так и значение самого хаджа. Если хадж можно совершать на всяком месте, то в таком случае Кааба низводится на степень обыкновенной мечети, а хадж – на степень обыкновенного обряда, совершение которого не сопряжено ни с какими трудностями и лишениями. Учение Халладжа было ересью в глазах мухаммедан ещё и потому, что Мухаммед, как будто, предвидел появление этой ереси и дал следующее предписание, исключающее всякую возможность её существования: «если вы, – говорит Мухаммед, – окружены неприятелями и находитесь в затруднении, пошлите туда (в Мекку) какую-нибудь жертву»²⁵⁶. Для исследования этого нового учения, по разрешению халифа Моктадера, были собраны улемы, которые осудили Халладжа, как еретика, на смерть²⁵⁷. – Вскоре после этого значительно были потрясены сила и значение еретиков карматов, заграждавших богомольцам доступ в Мекку. В 339 году гиджры, в 950 году по P. X., карматы, убедившись в том, что нельзя силою заставить мухаммедан совершать хадж в те места, куда им заблагорассудится, – принесли из Куфы, а может быть и из Хеджера, обратно в Мекку чёрный камень, захваченный ими здесь двадцать лет тому назад. Издеваясь над безмерным уважением мухаммедан к чёрному камню, карматы сказали им, что присланный к ним Чёрный камень – не тот, который был прежде вделан в стену Каабы, а другой; но мухаммедане не поверили этой насмешке, узнав предмет своего обожания. Некоторые мухаммеданские историки свидетельствуют, что для перенесения чёрного камня из Мекки в Хеджер было употреблено карматами 40 самых больших и сильных верблюдов, которые, везя этот камень, сильно утомились; между тем как для обратного путешествия этого камня был употреблён только один довольно тощий верблюд, который притом во время пути, значительно потолстел²⁵⁸. Наконец, в 982 году карматы были окончательно истреблены²⁵⁹. И вот снова мухаммеданское религиозное чувство начало питаться путешествиями к священным местам; снова со всех сторон потянулись в Мекку в огромном количестве самые разнообразные по своему составу караваны богомольцев. Мухаммеданские султаны, преемники халифов, так же, как и их предшественники считали своим долгом совершение обрядов хаджа. Теперь снова мы видим направляющиеся в Мекку пышные и торжественные караваны повелителей правоверных. Малек-шах, третий сельджукский султан, по свидетельству Хамдулла Местуфи, совершил в 481 году гиджры хадж, на который потрачены были им невероятно громадные суммы денег. Позади себя он вёз громадное количество съестных и других запасов для богомольцев, щедро оделяя сверх того огромными суммами бедных из них. На пути своём, в аравийской пустыне, он устроил довольно значительное число станций, где приказал вырыть множество колодцев и водохранилищ. Он первый отменил ту подать, которую богомольцы должны были платить за право совершения хаджа²⁶⁰. Свита матери Мотассема-Билла, которая совершала путешествие в 631 году гиджры, в 1231 году по P. X., ехала в Мекку на 12,000 верблюдах. В 719 г. гиджры султан египетский, Аль-Малек Наср-Еддин вёл за собою в Мекку 500 верблюдов, которые были навьючены конфектами и другими сластями, и 280 верблюдов, нёсших на себе померанцевые, миндальные и другие плоды. В его походной кладовой было 1000 гусей и 3000 кур²⁶¹. Когда султан прибыл на гору Арафа, то он сам сказал хутьбу (поучение, проповедь) о достоинстве и значении титула «хаджи"²⁶².

Но вскоре, а именно в конце прошлого и начале нынешнего века дорога в Мекку снова сделалась опасною по причине частых нападений на караваны богомольцев со стороны новых еретиков ваххабитов. Основателем этой ереси был шейх Мухаммед-ибн-Абду-ль-Ваггаб. Во время своих путешествий в Басору, Багдад, Дамаск, Испагань, Мекку, Медину и др. города Востока, Мухаммед-ибн-Абду-ль-Ваггаб убедился, что нигде не существует чистого учения ислама, и что большую часть мухаммедан, особенно турок, можно назвать даже еретиками за их различные искажения ислама. В нём родилось желание произвести религиозную реформу. Он отвергал почитание святых, требовал сурового воздержания, заботился более о развитии внутренней стороны религии. Учение своё он старался распространить между всеми мухаммеданами, для чего вскоре должен был прибегнуть к физической силе. И вот: то там, то здесь на аравийском полуострове начинаются полные дикого фанатизма кровопролитные религиозные войны. Но и при таком положении религиозных и политических дел в Аравии хадж в Мекку не прекращался. Покорив себе весь Неджед, ваххабиты жили сначала в мире с жителями Геджаса; они даже получили в 1781 году от меккского шерифа позволение совершить поклонение Каабе²⁶³. Та война, которая вскоре вспыхнула между ваххабитами и обитателями Геджаса, приписывается даже инициативе самого шерифа Мекки. Во время этой войны число поклонников Каабы значительно уменьшилось, потому что ваххабиты с одной стороны, не допускали в Мекку турок, а с другой стороны, – и персов. Те и другие были ненавистны им отчасти по религиозным, отчасти по политическим причинам. Давление Оттоманской Порты на ваххабитов вызвало со стороны последних самый дикий фанатизм и крайнее ожесточение, обнаружившееся при взятии ваххабитами Кербелы и Таифа. Наконец в 1803 году полководец ваххабитов Сауд, подступил со своим войском к самой Мекке и расположился лагерем на расстоянии полутора часа пути от города. Мекканцы защищались храбро; но Сауд отвёл воду арафатского канала и принудил жителей священного города, по недостатку воды и съестных припасов, сдаться. Шериф Мекки удалился со своим войском в Джидду, и на другой день Сауд вступил в Мекку²⁶⁴. Тотчас по вступлении в город ваххабиты постарались ввести религиозною реформу; они, по словам Шолля, умертвили служителей Каабы, очистили Каабу от всего того, что было нечисто в их глазах; они, как ярые противники почитания святых, сравняли с землёю все могильные памятники членов семейства пророка Мухаммеда, – те памятники, которые служили лучшим украшением Мекки; при этом не был пощажён даже памятник любимой Мухаммедом и всеми его последователями Хадиджи²⁶⁵. Доступ к Каабе открыт был только истинно верующим, т. е. ваххабитам. Молитвы за султана были запрещены; все мекканцы обращены в ваххабитов, т. е. их заставили молиться почаще, строго запретили им курить табак, отобрали у них трубки и сожгли их, заперли все кофейни и уничтожили все кабаки²⁶⁶. В следующем 1804 году Сауд направил свои силы против Медины. Здесь также были разрушены все могильные памятники и сорваны с них все ценные украшения. Сауд вошёл в мечеть пророка и забрал здесь всё, что было более или менее ценно; он захватил даже и ту драгоценную звезду, которая была составлена из алмазов и перлов и которая висела над гробом Мухаммеда. Все драгоценные сосуды и дорогие украшения, которые были присланы со всех частей мухаммеданского мира, а главным образом были принесены знаменитыми хаджиями, – всё это было забрано Саудом. Жадность ваххабитов простиралась до того, что они хотели даже разрушить мавзолей над гробом пророка, соблазняясь тою мыслью, что купол и полумесяц над ним – золотые. Двое из ваххабитов уже влезли на крышу этого здания; но оказалось, что купол построен довольно крепко; они поскользнулись и упали на землю. Этот случай возбудил в ваххабитах суеверный страх и заставил их отказаться от своего замысла; жители Медины приписали это чуду. Насколько велика была добыча ваххабитов при разграблении Медины, можно судить по тому, что Сауд продал только одну часть этой добычи Галебу, шерифу Мекки, за 150 тысяч долларов²⁶⁷, а другая часть была отнесена им в Дерей, столицу ваххабитов. Но особенно тягостны были для жителей Медины наложенные на них ваххабитами подати и запрещения совершать молитвы при гробницах Мухаммеда и других мехаммеданских святых; поэтому понятна вся ненависть нынешних мединцев к ваххабитам. Скоро Сауд сделался повелителем почти всей Аравии. Спокойствие и безопасность царствовали во всех его владениях; но богомольцы могли совершать хадж в Мекку только под условием принятия ваххабизма. На это соглашались только послушные моггребины (варварийцы), абиссинцы и индийцы; всем же другим, а особенно туркам, был заграждён путь в Мекку²⁶⁸. Сам Сауд в совершении хаджа подавал собою добрый пример; он аккуратно каждый год посещал Мекку для совершения обрядов хаджа; при этом его всегда сопровождало громадное число его единоверцев, религиозный энтузиазм которых, по свидетельству Али-Бея, заставил бы покраснеть любого мухаммеданина, не принадлежащего к их секте²⁶⁹. В 1807 году число ваххабитских поклонников в Мекке, по свидетельству того же путешественника, простиралось до 83000 человек²⁷⁰. Но не долго ваххабиты правили Аравией. В 1812 году войска египетского паши, Мухаммеда-Али, под начальством его сына Туссуна, овладели Мединой, а в следующем году – и Меккой; а в 1818 году окончательно была уничтожена сила и значение ваххабитов в Аравии. Абдаллах, преемник Сауда, был отправлен в Константинополь и 19 декабря обезглавлен здесь с двумя своими товарищами. Теперь снова открылся для всех мухаммеданских богомольцев свободный путь в Мекку. Религиозный фанатизм мухаммедан по отношению к совершению хаджа обнаружился тотчас после первой же победы над ваххабитами. В 1814 году был первый хадж после удаления ваххабитов из Геджаса. Мухаммед-Али, египетский паша, на другой же день после победы над сектантами и в ожидании новых военных успехов, совершил хадж, обставивши его, по примеру прежних повелителей правоверных, весьма пышно. В его свите находилась одна из его жён, мать Ибрагима-паши, Измаила и Туссуна. Пое́зд её состоял из 500 верблюдов, которые везли её багаж. Её шатёр был разделён перегородками и окружён особою оградою из полотна, которая имела 800 шагов в окружности; при входе в этот шатёр день и ночь бодрствовали чёрные евнухи, великолепно одетые. Богатство этого помещения напоминало собою, по словам Авриля, сказки «тысячи одной ночи». Священная одежда, ихрам, самого Мухаммеда-Али состояла из двух совершенно белых кашемировых кусков; голова его, как и головы других богомольцев, была открыта; но на улицах офицер защищал её от лучей солнца зонтом. Семейство Мухаммеда-Али сделало тогда великие благодеяния бедным жителям Мекки и Медины. Большая щедрость жены Мухаммеда-Али заставила народ смотреть на неё как на ангела, посланного с неба²⁷¹. Число богомольцев во время совершения этого хаджа, в котором принимал участие и знаменитый Буркхардт, простиралось до 70,000 человек, которые говорили более, чем на 40 языках²⁷². С этого времени, как мы видели, начал постепенно возрастать религиозный фанатизм мухаммедан; число поклонников Каабы год от году всё более и более увеличивалось, пока не достигло в 1858 году громадной цифры, – 160,000 человек.

Таким образом мы видели, что халифы и султаны считали своею непременною обязанностью совершение хаджа; при этом они не сожалели своих средств, а, напротив, заботились о том, чтобы, на сколько возможно, торжественно обставить свои путешествия. Этот, с одной стороны, блеск, а с другой, – громадность караванов халифов и султанов приводило на народ сильное впечатление, и помимо этого, страстный охотник до путешествий простой народ устремился со всех сторон мухаммеданского мира в Мекку, возвращаясь оттуда уже вполне нафанатизированным.

В настоящее время степень религиозного тяготения мухаммедан в Мекку также довольно велика.

Современные нам мухаммедане, задумав совершить путешествие в Мекку, делаются, по мере приближения времени совершения его, более и более фанатичными. Они резко отделяются от остального своего общества и выставляют на вид своё фарисейское благочестие. Отдалённость, трудность и опасность пути заставляют их смотреть на себя, как на людей уже не от мира сего, побуждают их оставлять относительно своих близких людей и имущества такие завещания, какие приличны только людям, расстающимся с жизнью; – предусмотрительность, впрочем, далеко не излишняя. С великим нетерпением ждут эти люди своего отъезда; в это время в них, по свидетельству Вамбери, является лихорадочное состояние и особенно возбуждённое настроение. В домах этих путешественников происходят деятельные приготовления к отъезду; для них шьются новые более или менее дорогие одежды; производятся необходимые для дороги закупки. И вот в назначенный день при громадном стечении народа совершаются торжественные проводы путешественников. Выходя из своего дома, путешественник читает фатиху, т. е. первую главу Корана, а потом произносит следующую молитву: «нет Бога, кроме Бога единого; я прошу у Него Его помощи и Его сопутствования на всё время моего путешествия». Потом он прощается со своим семейством, говоря: «да сохранит Бог вашу веру и вашу верность, и да дарует успех во всех ваших делах. Да сохранит Он вас и защитит вас; да предохранит Он вас от всякого зла; да простит Он вам ваши недостатки, и да обогатит Он вас, куда бы вы ни шли»²⁷³. Выходя на улицу, путешественник должен прочитать 97 главу Корана. Садясь на лошадь, он читает следующую молитву: «да будет воздаваема хвала Богу, Который даровал мне это животное; да будет Он благословен мною за дарование его. Да будет воздаваема нами хвала Богу, что даровал нам истинную веру, и даровал нам милость в послании к нам своего пророка Мухаммеда (да будут над ним молитвы и совершеннейшее благословение). Да предохранит меня Бог от трудностей и неудобств в путешествии, от лиц печальных и унылых, и от всех случайностей, могущих быть с моим семейством, с моим имуществом и с моими детьми. Боже мой, окажи мне милость, чтобы я путешествовал в этом мире, и чтобы я никогда не уклонялся от Твоего повиновения, пока я буду здесь»²⁷⁴. Прибыв на ночлег, он читает следующую молитву: «Боже мой, сподоби меня встретить ночлег благословения; Ты, Господи, лучше всех ночлегов. Во имя Бога я поручаю себя Богу, и пользуюсь Его словами, чтобы предохранить себя от всякого зла, которое было сотворено. Да будет спасение над Ноем в этом мире и в другом; да будет мир над ним. Боже мой, даруй мне воспользоваться всеми удобствами этого ночлега, и предохрани меня от всякого зла, которое может встретиться здесь»²⁷⁵. Уезжая с ночлега, он читает: «да будет воздаваема хвала Богу, Который предохранил меня от утомления и от всех несчастий, которые могли со мною случиться. Боже мой, даруй мне доехать с безопасностью до другого ночлега, как Ты вывел меня из этого ночлега здравым и невредимым»²⁷⁶. Словом, мухаммеданский путешественник каждый более или менее важный шаг свой на пути сопровождает особою молитвою. В конце каждой обыкновенной ежедневной молитвы он присовокупляет следующую молитву: «Боже мой, я намерен предпринять путешествие, даруй мне эту милость, и да будет мой поступок приятен Тебе»²⁷⁷. Таким-то образом, во время священных месяцев из разных концов мухаммеданского мира направляются в Аравию то здесь, то там многочисленные отдельные группы путешественников. Для наших русских мухаммедан этот первоначальный путь не только безопасен и удобен, но даже приятен; но нельзя сказать то же о тех, которым предстоит путешествие по громадным степям Средней и Восточной Азии. Вот что напр. говорил в 1863 году Хаджи-Билаль г-ну Вамбери о путешествии по Туркестану: «мы должны обратить ваше внимание на то, что дороги в Туркестане не так удобны и безопасны, как в Персии и Турции. На этих дорогах путешественнику часто приходится по целым неделям скитаться без крова, без хлеба, иногда без капли свежей воды; сверх того ему угрожает опасность быть убитым, или взятым в плен или рабство, или быть зарытым заживо под песчаными ураганами. Обдумайте хорошенько... эфенди!..»²⁷⁸. Эта-то опасность и отдалённость пути, борьба с разными климатическими условиями заставляет мухаммеданских путешественников сплачиваться во время своего пути в более или менее многочисленные группы, или караваны, окончательное сформирование которых происходит уже в пунктах, граничащих с аравийской пустыней. Для нас в данном случае весьма интересно картинное описание среднеазиатского каравана, сделанное Вамбери. «Здесь, – говорит он, – встречаются отдельные группы, впереди которых едет один из путников с огромным красным или зелёным знаменем. В каждой группе есть свой священник (?), который отправляет судейские обязанности и устраняет возникающие споры, а также свой муэдзин, приглашающий к молитве среди открытого поля, в городе или караван-сарае. Каждая группа имеет также цирюльника и скомороха, который во время длинного пути, когда постоянное пение «телькины» утомит путников, старается своими плоскими шутками смешить благочестивую компанию. Вместе с такими группами часто едет множество других, которые не сливаются с ними. Одни из путников – еретики-шииты, которых влекут к святым местам совершенно иные чувства и побуждения, другие – грязные татары, придерживающиеся своих собственных обычаев, своего собственного языка и совершенно не похожие на гордого араба, который стремится поклониться гробу своего соотечественника и пророка, и с первыми не желает иметь ничего общего»²⁷⁹. Сборными пунктами для караванов, идущих в Мекку, служат: Дамаск – на севере Аравии, Каир – на западе, Сана – на юге и Мешгед Али – на востоке. Самым главным из этих пунктов служит Дамаск, как потому, что выходящий отсюда караван бывает самый многочисленный, так и потому, что он есть официальный караван. Этот караван самый разнообразный по своему составу; здесь мы видим жителей мухаммеданского севера, жителей Туркестана, турок и многих других. Но особенная важность его заключается в том, что во главе этого огромного дамасского каравана идёт султанский караван. Турецкий султан, не совершая хаджа сам лично²⁸⁰, ежегодно снаряжает вместо себя особый караван богомольцев в Мекку; с этим караваном, которым предводительствует особый начальник, эмир-хаджи, назначаемый ежегодно султанским указом из генералов, пашей и других высших сановников, лично известных султану, – посылается в Мекку покрывало, кясва, и множество подарков для Каабы. Эту честь отсылать покрывало Каабе ежегодно делят между собою Стамбул и Каир. Кясва есть не что иное, как огромный шёлковый чёрного цвета ковёр; он разделён по средине широкою полосою золотой парчи, на которой великолепно, хотя и не ясно, вышиты разные благочестивые выражения, взятые из Корана. Этот ковёр носится сначала в свёртке по улицам Стамбула или Каира с приличной процессией, потом сшивается и кладётся в нарочно для того устроенный балдахин. Этот блестящий золотой балдахин, носящий название «махмал», ставится на верблюда в великолепной сбруе; при этом верблюд украшается разными раковинами, бисером, лисьими хвостами и многими другими вещами, которые вешаются на его голове, шее и ногах. Кясва лежит под этим балдахином рядом с Кораном, завёрнутым в шёлковый кусок материи. Выступление каравана богомольцев с этою святынею из Константинополя совершается с особою торжественностью; проводы его служат поводом к большому народному гулянью. «Всё мусульманское народонаселение в экипажах, верхом и пешком, одетое в свои лучшие наряды, теснится по дороге, по которой проходит процессия, начинающаяся из императорского дворца, проходящая весь город и останавливающаяся в Порте, где процессия садится на суда. Все войска, находящиеся в городе, стоят под ружьём и образуют шпалеру, мимо которой проходит шествие. Центром этой процессии служит богато украшенный верблюд; на этом верблюде лежит драгоценный ковёр, вытканный на счёт султана и назначенный служить покрывалом для Каабы; этот же верблюд несёт на своей спине покрытый золотом Коран и множество других подарков для Каабы, которые составляют нечто в роде монумента ослепительного блеска и цветов»²⁸¹. Вот как описывает эту религиозную процессию один русский очевидец: «сегодня (9 сентября 1863 г.) происходило в Стамбуле великое религиозное торжество, – отправление так называемого священного каравана в Мекку. Во главе этого каравана идёт огромный верблюд, богато убранный и тяжело навьюченный дарами султана гробу пророка²⁸². Процессия, имея во главе этого верблюда, вышла из ворот Серая (Серай-Бурну), где присутствовал султан, все принцы его дома и султанши, и направилась по главным улицам по направлению к базару, сопутствуемая благоговейными возгласами и благословениями изуверных мусульман, между которыми, однако же было не мало и равнодушных зрителей, гяуров. Её сопровождали до Скутари, кроме богомольцев, духовных и конвойных, идущих вплоть до Мекки, ещё многие официальные лица, как военные, так и гражданские, и, сверх того, воспитанники государственных учебных заведений: последние пели с имамами приличные случаю гимны и стихи. Тут в первый раз слышал я мусульманское духовное пение: оно в высшей степени монотонно и неприятно для слуха. Все поют в унисон и притом немного в нос, как вообще на Востоке»²⁸³. В первый раз такая религиозная процессия была устроена египетским султаном в 1274 году; теперь мухаммеданские властители смотрят на неё, как на свою особую привилегию²⁸⁴. И так константинопольский караван идёт из Скутари в Дамаск под управлением эмир-хаджи, в руках которого находится священное знамя²⁸⁵. Шествие этого каравана заключается эскадроном в 500 человек, который составляет охранную стражу. В Дамаске этот караван принимает под своё покровительство другие, менее значительные караваны, идущие в Мекку. Из Дамаска караван спускается в долину Маан, лежащую на юго-восток от Мёртвого моря, в области Петрейской провинции. Здесь на пути встречается довольно значительное количество станций, устроенных, как мы видели, разными халифами; таких станций от Дамаска до Медины насчитывается до 30; почти все они представляют в настоящее время жалкие остатки прежнего блеска. На каждой станции существуют особые места, куда богомольцы складывают разные запасы для продовольствия на обратном пути. От одной станции до другой караван сопровождает местная вооружённая стража. Дамасский паша, или один из его офицеров, всегда обязаны сопровождать караван до самой Мекки; обязанность этих лиц состоит между прочим и в том, чтобы давать знать богомольцам ружейным выстрелом место и время остановки. Но главная защита и ведение каравана до Мекки вверяется четырём значительным арабским племенам, за что они получают весьма приличное вознаграждение от султана. Два арабских племени, – Улад-Али и Нуала, ведут дамасский караван до Медайн-Салех, называемый также Хиджр, снабжают богомольцев верблюдами и отсылают ко гробу пророка род религиозного оброка, хамле, который состоит из 18 центнеров восковых свеч, назначенных для освещения гроба Мухаммеда, и нескольких флаконов розовой воды. За всё это каждое из этих племён получает от турецкого султана каждогодно сумму в 80,000 пиастров. Другие два племени сопровождают богомольцев от Медайн-Салех до Мекки, за что получают от турецкого султана 25,000 пиастров. По словам Авриля, издержки, употребляемые только для обезопасения пути, оцениваются в 2½ миллиона пиастров²⁸⁶.

Дорога от Дамаска до Мекки производит на путешественника весьма тяжёлое впечатление. Кроме голубого неба и песков, он здесь почти ничего не видит; он ступает то по каменистым равнинам, то по горным отлогам, то наконец по сыпучим пескам; кругом не видно никакой растительности. Вся мысль путешественника сосредоточивается единственно на станции, где он думает отдохнуть в тени от солнца, утолить свою жажду чистой, свежей водой, усладить свой взор зеленью и пр. Но каково же бывает его разочарование, когда после утомительного путешествия под знойным солнцем в пустыне, он на каждой станции встречает почти одни только развалины прежних замков, когда он не находит здесь в достаточном количестве воды, годной к употреблению, когда видит тот же песок, те же камни и то же знойное солнце, что и в открытой пустыне?! Так идёт путник от одной станции до другой, испытывая на каждой из них полное разочарование. Но ещё более тяжким и опасным делается его путешествие, если он отстанет от каравана. Его не спасут тогда ни султанская власть, ни благочестивая цель его путешествия от хищничества бедуинов, которые грабят и убивают богомольцев целыми массами. Особенным хищничеством отличаются арабские племена Бени-Гарб, Энезе и некоторые другие. Вот почему путешественником овладевает сильное религиозное воодушевление, когда он после долгого и утомительного путешествия увидит гору Оход, неподалёку от которой находится Медина, а в ней – гробница Мухаммеда. При виде этой горы мухаммедане должны чувствовать зубную боль, так как здесь во время одной битвы пророку были выбиты два зуба, которые ныне хранятся в Константинополе. Английский путешественник Буртон видел прибывшим в Медину в 1854 году дамасский караван. Он представлял собою весьма оживлённую картину. «В одну ночь явился целый город палаток всевозможных форм и цветов, начиная от великолепного павильона паши с позолоченным полумесяцем, до скромного приюта с зелёным занавесом табачного торговца. Эти палатки были приведены в замечательный порядок, образуя собою то длинные аллеи, то скученные частые группы. Но как описать то возбуждение, которое царствует в этой толпе и тот разнообразный шум, который существует здесь? Здесь громадные белые сирийские дромадеры оглашают воздух своими колокольчиками; высокие носилки, которыми они обременены, качаются над движущейся массой. Там бедуины выступают на своих верблюдах. Далее, албанская кавалерия, турки и курды, которые в своей дикой весёлости кажутся зверскими. Странствующие торговцы шербетом кричат о своём товаре. Деревенские арабы с великим трудом и беспрестанным криком проводят свои стада овец и коз чрез табуны лошадей, которые бьют копытами и ржут. Богомольцы с большим усилием пробиваются сквозь эту толпу, чтобы посетить храм, проскальзывают между ног верблюдов и в своей поспешности перепутывают верёвки, которыми поддерживаются шатры. Мальчишки своими оскорблениями преследуют персов-шиитов. Затем величественно выступают арабские начальники, впереди которых идут слуги, исполняя военную пляску»²⁸⁷. Такова общая сумятица в Медине с прибытием сюда каравана богомольцев. Помолившись здешним святыням и не много отдохнувши здесь, дамасский караван, соединившись с прибывшим сюда морским путём каирским караваном богомольцев, продолжает далее свой путь в Мекку.

Благочестивые мухаммедане севера и отдалённого запада Африки, т. е. жители варварийских владений, или как их называют на Востоке «моггребины», группируются в один большой караван в Каире. Этих диких, кровожадных, не знающих почти никаких законов, сынов ислама, моггребинов, влекут в Мекку хищнические цели. Каир служит сборным пунктом для мухаммеданских богомольцев, жителей Африки. Мы уже говорили, что Каир со Стамбулом погодно делят между собою честь отсылки священного покрывала для Каабы. Религиозная процессия как там, так и здесь одна и таже. Нам не известно, каким путём из Каира направляется в Мекку эта религиозная процессия. Нужно думать, что каирский махмал ставится в Суэце на корабль и отправляется морем, как более удобным путём. Этот официальный каирский караван высаживается в Джидде, мекканской гавани; между тем как другой каирский караван высаживается в Ямбо, мединской гавани. Хотя морское путешествие считается более удобным и приятным, чем сухопутное; но мы сильно бы ошиблись, если бы вообразили, что путешествие богомольцев по Красному морю так же удобно и безопасно как путешествие на европейских кораблях и пароходах. Вот как описывает Буртон это путешествие: Суэц. «Было жаркое июльское утро. Мы стояли на плоском берегу, наблюдая за ленивой нагрузкой нашего товара. Вокруг неподвижно стояла толпа зевак, гордость которых не допускала унижения нагнутся и поднять ту или другую уроненную вещь. Пилигримы кидались, как полоумные, родные плакали, друзья громко напутствовали и прощались, лодочники торговались в ценах, лавочники неистово требовали долгов, женщины рыдали или без умолку тараторили, дети кричали. В продолжение двух часов мы находились в этом адском концерте. Лодочники сумели увеличить этот гвалт, удалив свои лодки на 20 кабельтов²⁸⁸ от берега, содействуя тем носильщикам брать с путешественников вдвое больше обыкновенного. Турчанки пронзительно взвизгивали на руках чернокожих носильщиков, глядя на матерей и дети пищали, мужчины тоже не отставали: громко клялись и спорили; – есть минуты, когда никто не может не кричать. Только отчалят, как каждый спохватится, что ему недостаёт трубки, ребёнка, арбуза, словом, предмета первой необходимости, к тому же слуг не могли дозваться: все разбежались по базару». Уже по началу можно заключить обо всех предстоящих неудобствах путешествия по Красному морю. На корабле, на котором отправился Буртон из Суэца в Ямбо, «не было ни компаса, ни лота, не было даже карты; каюта походила на коробку, трюм – на индусские лодки, одним словом, были всевозможные неудобства. Корабль, на котором некогда Сезострис совершал плавание по Чермному морю, должен был походить на этот; вероятно, и в 1900 году такие же суда понесут пилигримов из Суэца в Хаджас... Груды сундуков и разного вида багажа загружали корабль от одного конца до другого; путешественники теснились, как мухи на сахаре»²⁸⁹. Эта теснота на корабле поставляет разноплемённых пассажиров во враждебные столкновения между собою. Вот напр. какая стычка произошла на том корабле, на котором ехал Буртон, между турками и варварийцами, «этими настоящими дикими зверями». «Первая стычка, – говорит Буртон, – была с несколькими угрюмыми стариками турками, которые всячески и локтями, и бранью старались отвязаться от них. Варварийцы не заставили себя долго ждать, отвечали тем же, так что чрез несколько минут всё смешалось в нестройную двигающуюся массу людей, которые тащили друг друга, били на удачу, куда попало, царапались, кусались, опрокидывали один другого, поднимались и опять падали, и всё это сопровождалось яростными, исступлёнными криками. Один сириец, бывший с нами на корме, имел неосторожность в пылу патриотизма броситься в самую средину на помощь своим соотечественникам; с большим трудом вытащили мы его оттуда с обнажённою головою, с жалкими остатками бороды и глубокой раной от зубов – на ноге. Эти разбойники нападали пятеро или даже шестеро против одного; дело приняло более серьёзный оборот: обнажили кинжалы и в несколько минут пятеро были положены на месте». Позванный на этот раз хозяин судна, Али-Мурад, ограничился только тем, что «посоветовал вести себя хорошенько». Дальнейшие обстоятельства заставили даже самого Буртона взяться для защиты за дубину, а потом вылить большой глиняный горшок с водою на нападающую массу варварийцев; после чего они значительно присмирели, и последовало замирение²⁹⁰. Прибавьте ко всему этому ещё то, что Красное море изобилует мелями и подводными скалами, и вы получите довольно верное представление обо всех неудобствах, трудностях и опасностях путешествия мухаммеданских богомольцев по этому морскому пути.

Но вот на восточной стороне горизонта ярко блещет на солнце длинный ряд строений безукоризненной белизны. Это – Ямбо, мединская гавань. Богомольцы высаживаются здесь и направляются отсюда в Медину, весьма часто подвергаясь на этом пути нападению кровожадных бедуинов. А вот наконец вдали открывается и очаровательный вид рощ и фруктовых садов, окружающих город. Это – Медина. Богомольцы сходят с верблюдов и громко восклицают: «о Боже! Вот храм Твоего пророка; да избавит он нас от вечных мучений, от огня ада! Отверзи двери Твоего милосердия, чтобы мы могли пройти ими в землю радости!»²⁹¹. Из Медины каирский караван, соединившись с дамасским, отправляется в Мекку.

Между тем как одна часть африканских богомольцев плывёт по Красному морю, другая часть, презирая и небольшие удобства морского пути и, из видов благочестия, желая испытать гораздо большие опасности, трудности и лишения, предпочитает морскому путешествие сухопутное. Караван идёт чрез Суэц, Акабу, а потом вдоль восточного берега Красного моря. Этому каравану от самого Каира до Мекки приходится проходить самые негостеприимные местности, лишённые всякой растительности. Трудность путешествия здесь увеличивается ещё тем, что дорога везде идёт по весьма гористой местности. Караван, идущий этим путём, не заходит в Медину, а идёт прямо в Мекку. Но на сколько велика трудность и опасность этого пути, на столько же, если не более, велика слава в глазах людей и заслуга пред Богом тех пилигримов, – которые идут этим путём.

Если трудны и опасны эти две дороги, ведущие в Мекку, то легка и безопасна та дорога, которая ведёт в этот город из Южной Аравии, из столицы Йемена, Сана, чрез Саад, где сходятся дороги из разных мест Юго-Восточной Аравии, и чрез Таиф. Страна здесь очень здорова и заселена довольно густо; здесь нет тех пустынь, которыми так богата Аравия; напротив, здесь весьма много городов и селений, в которых притом всегда можно найти хорошую воду. Караван, выходящий из Сана, есть официальный караван Йемена; он также, как и дамасский караван, имеет священного верблюда, который везёт в Мекку множество различных даров Каабе. Этот караван бывает иногда предводительствуем самими имамами Саны²⁹². Состав каравана делается многочисленнее, по мере приближения его к Мекке.

Четвёртая и пятая дороги, ведущие в Мекку, суть чисто персидские. Четвёртая дорога есть та, которая направляется в Мекку из Мешгед-Али (гробница Али), чрез Джебель-Шаммар и Медину. Хотя шейх Шаммара и его народ исповедуют ваххабизм, но они весьма заботливо относятся к богомольцам, не обнаруживая ни злобы, ни презрения к ним. Это объясняется, во-первых, тем, что прибытие известного числа богомольцев в их столицу Хайль, обусловливает собою ту или другую степень процветания их торговли, а во-вторых, – и тем, что снабжение богомольцев охранительным отрядом есть один из самых главных источников их доходов. Поэтому-то шейх Шаммара употребляет все свои старания для привлечения к себе и того персидского каравана, который идёт из Ель Хатифа чрез Неджед: это уже пятая дорога, ведущая в Мекку. Привлечение это совершается тем легче, что путешествие чрез Неджед, это главное гнездо ваххабизма, представляет страшные опасности для путешественников и сопряжено с огромными расходами. Нальгрэв высчитал, что каждый перс за право путешествия чрез Неджед платит 150 томанов²⁹³. Эти две дороги, как мы сказали, персидские; но не до́лжно думать, чтобы здесь были одни только шииты, равно как не должно думать, что в дамасском караване – одни только сунниты. Караван, вышедший из Дамаска в 1851 году, состоял из 2,000 путешественников, из которых 800 было суннитов и 1700 шиитов²⁹⁴.

Жители Восточной Аравии, прибрежных городов Персидского залива, Афганистана, Индии, Индокитая и других мест приезжают в Мекку чрез морскую гавань этого священного города, Джидду.

Таким образом во время священных месяцев со всех концов мухаммеданского мира стекается в Мекку громадное число богомольцев. Повсюду в это время аравийская пустыня оглашается молитвенными возгласами богомольцев. Караваны поражают нас своим пёстрым разнообразием; здесь мы видим знатных турок, еретиков-персов, грязных татар, диких моггребинов, чёрных сынов Африки, гордых арабов; здесь рядом с великолепными павильонами знатных турецких пашей мы видим дорожный скарб бедного татарина. Здесь мы видим истинных, фанатичных сынов ислама и шарлатанов, которых влечёт в Мекку желание наживы; наряду с имамами мы видим скоморохов, забавляющих своими плоскими шутками благочестивую компанию. Одних влечёт в Мекку религиозная цель, других – любопытство. Но почти каждый богомолец соединяет со своими религиозными обязанностями какой-либо торговый оборот; поэтому богомольцы везут с собою в Мекку множество разнообразных вещей, которые они надеются выгодно продать другим богомольцам. Так напр., моггребины привозят в Мекку красные шляпы и шерстяные плащи; турки привозят башмаки, туфли, мелочные железные товары, пряности, разные европейские произведения, шёлковые кошельки, ковры, шали и т. п.; персияне – кашемировые шали; афганцы – зубные щётки, жёлтые чётки и простые шали своей собственной работы; индийцы привозят в огромном количестве произведения своей страны; йеменцы свои музыкальные инструменты, серпенты, сандалии и разные кожаные изделия²⁹⁵, Ко всему этому составу каравана нужно прибавить громадное число невольников, принадлежащих разным богатым лицам каравана, и охранительный отряд, который указывает путь и замыкает шествие каравана. Впереди всех едет предводитель каравана, Эмир-хаджи, со знаменем в руках. Он творит суд и расправу в караване, указывает ему дорогу, возвещает о времени и месте остановки каравана. Так идут караваны до священной области Мекки.

Вход в эту священную область Мекки воспрещён ещё самим Мухаммедом под страхом смерти всем немухаммеданам. Но несмотря на это, многим европейским учёным, побуждённым любознательностью, удалось проникнуть не только в эту область, но и в самый священный город Мекку. Для этой цели каждый из европейских путешественников выставлял себя мухаммеданином, строго исполняя все религиозные обряды, предписанные исламом. Если бы все эти путешественники, начиная от итальянца Бартемы и кончая англичанином Буртоном, не прибегали к этому обману, то всех их постигла бы страшная участь: они были бы разорваны на куски фанатической толпой мухаммедан, и учёный европейский мир не имел бы любопытных описаний путешествий Бартемы, Зеетцена, Али-Бея (испанца Бадия), Буркхардта, Буртона и др. – Итак, вход в священную область Мекки, или, как её называют мухаммедане, «Эль-Харам», открыт только для сынов ислама. Границы её составляют: на севере, по мединской дороге, местечко Дзу-ль-Хуляйфа²⁹⁶, отстоящее от Медины, на 6 миль, а от Мекки на 10 станций²⁹⁷; на северо-востоке – Дзату-ль-гырки²⁹⁸, отстоящее от Мекки на 2 станции; по сирийской дороге – разрушенная деревня Джухфя, отстоящая от Мекки на 5 или 6 станций; на востоке, по неджедской дороге, гора Каран²⁹⁹; наконец на юге по йеменкой дороге – Яламла³⁰⁰, отстоящая от Мекки на две станции³⁰¹. Во всех этих пограничных местечках, богомольцы, идущие в Мекку, останавливаются; отчего эти местности получили у мухаммедан название «микатов» – мест остановки. Здесь в близком присутствии мухаммеданской святыни, на границе священной области, каждый мухаммеданин должен оставить все свои житейские попечения и иметь в виду единственную цель, – совершение обрядов хаджа. Поэтому каждый мухаммеданин в указанных местностях должен вступить в ихрам, т. е., как бы посвятить себя Богу. «Откладывание вступления в ихрам после достижения названных мест, – говорится в мухаммеданском шариате, – считается харамом³⁰². Это запрещение простирается на всех мусульман, идущих в Мекку. Даже и мекканец, вышедший из своего города и возвращающийся в Мекку ко времени хаджа, обязан в названных местах вступить в ихрам. Но не запрещено вступать в ихрам прежде достижения указанных мест. Не вступая в ихрам в названных местах, войти в Мекку позволительно только для тех, которые живут в тех самых местностях. Для них, жителей микатов, если они вознамерятся совершить хадж или обряд гумра, – местом вступления в ихрам будет местность, лежащая в средине между микатами (местов их жительства) и харамом т. е. священною областью Мекки. Для жителя же Мекки, местом вступления в ихрам с целью совершения хаджа служит священная область Мекки. – Местом вступления в ихрам для мусульманина, намеревающегося совершить обряды гумра, но не хаджа, – служит любое место, находящееся между харамом и микатом»³⁰³. Вступающий в ихрам подстригает свои усы, обрезывает ногти, выдёргивает волосы из подмышек, совершает полное омовение всего тела, надевает две одежды: изар и рида. Обе они состоят из двух довольно больших кусков белого полотна, которое нигде не должно быть сшито; первою одеждою – изар, мухаммеданин покрывает наготу своего тела от средины живота до колен; второю – рида, покрывает плечи; последняя одежда для богомольца не так обязательна, как первая. Вслед за этим богомолец натирает своё тело каким-нибудь благовонным веществом, совершает молитву и произносит следующую религиозную формулу: «Боже наш! подлинно я вознамерился совершить обряды хаджа; облегчи мне совершение их и приими их от меня!» Почувствовавши в себе полную решимость совершить хадж, мухаммеданин восклицает: «Я готов, Боже наш! Я готов! Нет у Тебя товарища! Я готов! Подлинно хвала и милость принадлежит Тебе, и царская власть! нет у Тебя товарища!» С этого времени каждый богомолец должен воздерживаться от совокупления с женщиной и даже от разговора об этом, – от ссор со своими спутниками и слугами; для него запрещена охота за дикими животными, или птицами. Отсюда он не должен умащать своё тело благовонными мастями, не должен стричь ногтей. Он не должен ничем покрывать свою голову и лицо; даже женщина может покрывать голову, но не лицо. Богомолец не должен теперь ни стричь, ни дёргать волос на своём теле; он не должен носить никакой швейной одежды, ни чалмы, ни обуви; впрочем, привязать к спине мешок с деньгами – позволительно. Каждый богомолец, поднимается ли он на холм, спускается ли в какую-нибудь низменность, встречается ли с кем-нибудь, словом, при каждом удобном и неудобном случае каждый богомолец должен произнести тальбийят: «Я готов Боже наш! Я готов!» и т. д. до конца³⁰⁴. Чудное зрелище представляет шествие этих полунагих мухаммеданских фанатиков, богомольцев; ослепительно блестят их белые одежды на солнце, в контраст с которыми весьма резко бьёт в глаза чернота их тела, загорелого от продолжительного путешествия под знойным аравийским солнцем. Лица их значительно истомлены, но на них играет светлый луч надежды, – скоро увидеть Каабу; эта надежда возбуждает в них новые силы, придаёт им бодрость и вызывает у них беспрестанные возгласы: «Ляббайка Иллягума, ляббайка!» «Я готов, Боже наш! Я готов!» Сильно палят в песчаной аравийской пустыне лучи солнца бритые головы мухаммедан; во рту и горле всё пересыхает; путников мучит сильная жажда, силы их оставляют, и многие из них в изнеможении падают на землю и делаются жертвами смерти. Наступает ночь, и картина переменяется. Все полунагие богомольцы судорожно дрожат от холода; пустыня оглашается раздирающим душу скрежетом зубов. Тщетно богомольцы бегают по пустыне взапуски; холод пронизывает их, как говорится, до костей. Ещё в более худшем положении бывают мухаммеданские богомольцы тогда, когда время совершения хаджа падает на зиму. В караванах богомольцев появляются самые разнообразные болезни, которые весьма часто сопровождаются смертью. Вот каковы результаты постановлений Мухаммеда о совершении обрядов хаджа! Ещё богомольцы не видали пресловутой Каабы, как уже многие из них переселились в вечность!!.

Мухаммеданские богомольцы всё ближе и ближе подходят к священному городу Мекке; но всё ещё не видят его, потому что он находится в долине, окружённой пустынными скалами, не имеющими никакого величественного вида. На восток от Мекки возвышается гора Абу-Кобайс, на запад – Когайкиган, на север – Красная гора, а рядом с Абу-Кобайсом идут горные ущелья³⁰⁵. Меккская долина имеет наибольшее протяжение от севера к югу; горы, окружающие её, имеют не более 500 фут. высоты. Они, равно как и долина меккская, лишены всякой растительности³⁰⁶; но Ибн-Батута говорит, что он «ел здесь разные плоды: виноград, фиги, персики и финики, подобных которым нет в целом свете»³⁰⁷. Здесь, около Мекки, нет не только ни одной речки или озера, но нет даже и ручейков. Жители Мекки берут для себя воду из водопровода, который проведён с горы Арафат, отстоящей от Мекки на расстоянии семи часов пути. Этот водопровод, как мы уже знаем, устроен Зобейдою, женою Гарун-ар-Рашида. – Самый город Мекка³⁰⁸, носящий у мухаммедан довольно высокопарные названия, а именно: «матери городов», «славного города», «страны верных» и пр., – этот город представляет из себя параллелограмм. Окружённая в прежнее время тремя стенами, в настоящее время Мекка открыта со всех сторон; развалины этих стен видны ещё и доселе³⁰⁹. Мекка имеет трое ворот: 1) ворота Аль-Ма’ля (باب المعل); 2) ворота Аш-Шобейка (باب اسيبيكة), называемые также Баб-Аззагир (باب الزاهر) и Бабу-ль-гумра (باب العمرة); эти ворота находятся на западе; к ним ведёт дорога из Медины, Каира, Дамаска и Джидды; и наконец 3) ворота Аль-Мясфаль (داب المسفل), находящиеся на юге³¹⁰. Кроме дворцов шерифа, нескольких медресе (училищ) и Каабы, в Мекке нет других более или менее значительных общественных зданий, которыми обыкновенно бывают богаты большие города. Улицы Мекки шире, чем улицы других восточных городов; но в дождливое время, как почти везде на Востоке, они бывают совершенно непроходимы, по причине большой грязи. Нечистота улиц в значительной степени увеличивается ещё и тем, что здешние домовладельцы, не имеющие у себя помойных ям, мусор, помои и все негодные вещи выкидывают обыкновенно на улицу. Легко себе представить всё невыгодное положение пешехода ночью в Мекке, не имеющей на своих улицах фонарей. Если что и придаёт Мекке вид более или менее европейского города, так это высокие дома, с выходящими на улицу окнами. Здешние дома, заметим, кстати, все построены из серого камня, который находится в довольно большом количестве в соседних горах. Мекканские домовладельцы прилагают своё особенное старание, чтобы, сколько возможно, изящнее украсить окна домов, которые должны привлекать возможно большее число постояльцев. Большею частью окна бывают защищены решетчатыми тростниковыми ставнями от мух и комаров. Каменные дома Мекки так сильно накаляются от солнечного жара, что иностранцу бывает совершенно невозможно жить в них; так напр., Буртон принуждён был поселиться в подвале одного дома; «там, – говорит он, – я укрывался всё время после второго завтрака; я обливал его водою и лежал там целыми часами, растянувшись на циновке»³¹¹. Бо́льшая часть домов имеет террасы, которые обыкновенно бывают окружены перилами, скрывающими от любопытных взоров обитательниц гарема. Вообще нужно заметить, что Мекка может показаться красивым городом только тому путешественнику, который не видал других городов, кроме городов с кривыми переулками³¹². Народонаселение Мекки в последнее время значительно уменьшается; так напр., Али-бей полагал её народонаселение в 100,000 человек; Буркхардт же считает не более 23 или 30 тысяч человек, полагая в этом числе и 3000 рабов.

Обратимся теперь к мухаммеданским богомольцам. По миновании окрестных мекканских возвышенностей их взорам представляется вид священной Мекки, среди которой величественно возвышается высокочтимая Кааба, – предмет и конечная цель их стремлений. Сердце их радостно бьётся; в порыве сильного религиозного чувства они падают на землю, творя молитву. При въезде в город чрез одни из трёх вышеупомянутых ворот богомольцы должны читать следующую молитву: «Боже мой! здесь Твоя святая страна. Я произнёс слова Твоего культа. Твоё слово есть сама истина. Тот, который входит в этот храм, находит в нём для себя своё спасание. Боже мой! Предохрани от огня моё тело и мою кровь и избавь меня от Твоего гнева в день воскресения Твоих рабов»³¹³. Бо́льшая часть богомольцев проходят чрез ворота в город; но вот здесь осталось несколько лиц женского пола; это те, которые во время своего пути не успели найти себе проводника, не успели вступить в конкубинат. Эти несчастные женщины должны ждать у городских ворот до тех пор, пока кто-либо из местных жителей не согласится взять их на время в свои жёны. «За подобную услугу женщина платит обыкновенно известную и притом большую сумму денег. Временный муж пользуется всеми правами законного супруга; и в Мекке существует целый класс людей, единственное занятие которых – жениться на прибывающих к городу девушках и вдовах, что доставляет им хороший доход. В последнее время городские власти, желая наполнить свою кассу, приказали, что каждый подобный брак нуждается в их согласии, чтобы быть законным, а за согласие кандидатки в жёны должны платить особую пошлину»³¹⁴. Конец этих паломнических браков совпадает с праздником курбан-байрам. «Эти импровизированные браки, – говорит Осман-бей, – подавали зачастую повод к весьма комичным приключениям. Так напр., бывали случаи, что мужья, узнав, что временные жёны их богатые вдовицы, решались не выпускать их из рук, не заручившись от них приличным кушем. В день развода ловкий мусульманин объявляет, что согласен разойтись, но только с условием – получить от своей жены столько-то денег, и несчастной женщине не остаётся иного исхода, как согласиться на подобное условие: иначе муж её, хотя и подставной, всё-таки имеет законное право не дать ей развода. В караванах, отправляющихся в Мекку, встречается много ловких людей, обделывающих свои делишки на счёт женщин. Женщины знают это и волею-неволею попадаются им в лапы, так как этого требует закон Магомета»³¹⁵. Вот какие безобразия совершаются у ворот священной Мекки и в самой Мекке во время совершения хаджа. – Богомольцы, вошедши в Мекку, направляются к Каабе. Они входят в мечеть с её северной стороны чрез «ворота мира», Бабу-ль-салям (باب السلام). Лишь только они увидят Каабу, как должны произнести следующую молитву: «велик Бог! велик Бог! велик Бог! Боже мой! благословение мира в Тебе; благословение мира от Тебя. Оживи нас, Господи, благословением мира, и дай нам войти в дом спасения. Боже мой! умножь святость, важность и величие Твоего дома. Боже мой! прими сокрушение моего сердца, прости мои согрешения, изгладь мои грехи! О Боже милосердия! О Боже щедрости!» Входя в мечеть, богомольцы читают следующую молитву: «во имя Бога и учения апостола Божия. Благодарение Господу, который привёл меня в священную Каабу. Боже мой! отверзи для меня дверь Твоей милости и Твоего милосердия, затвори предо мною дверь преступления и неверия»³¹⁶.

Здесь мы должны представить описание современной Каабы и предварительно заметить, что не до́лжно смущаться теми похвалами, какие рассыпают Каабе восточные писатели за её удивительную красоту. Вот что, напр., говорит об ней Ибн-Батута: «Кааба такой чудной формы и вид её так красив, что язык тщетно усиливается описать её чудеса и никакое описание не может дать идеи о её особенной красоте». Насколько соответствуют действительности подобные похвалы, это покажет дальнейшее более или менее подробное описание мекканской мечети. – Кааба лежит в южной части Мекки. Храм этот носит разные названия, указывающие на его религиозное значение; так он называется «месджиду-ль-харам», т. е. «запрещённый», «неприкосновенный» и в переносном смысле «священный храм»; называется он также «Бейту-ллах» – дом Божий. Но самое употребительное название этого храма – это «Кааба». Что́, собственно, означает это название, решить трудно; по мнению одних, это название происходит от высоты здания, которое возвышается над всеми мекканскими зданиями; но, по мнению большинства, оно происходит от кубической формы здания³¹⁷. Кааба есть один из самых обширных религиозных мухаммеданских памятников. Самое главное здание мекканской мечети – это Кааба в собственном смысле, или, как её называют Ибн-Гокал, «пуп земли»³¹⁸. Она помещается почти в центре обширного двора, приближаясь более к северной стороне, чем к южной. Лишь только вы входите во двор мекканской мечети, как вашим взорам представляется здание кубической формы, покрытое чёрной шёлковой материей. Это и есть Кааба. Длина её, от севера к югу, 24 локтя, а ширина, от востока к западу, 23 локтя; высота же 27 локтей³¹⁹. По измерению Буркхардта, длина её – 18 шагов, ширина – 14, а высота – от 35 до 40 футов³²⁰. Следовательно, Кааба образует форму трапеции; но плоская крыша и чёрное покрывало придают ей вид куба (отсюда и название «Кааба»), или лучше – параллелепипеда. Вот что говорит о величине Каабы мухаммеданский писатель Ибн-Батута: «Кааба – это четырёхугольное здание, высота которого, на трёх его сторонах, 28 локтей, а на четвёртой – 29. Эта последняя – та сторона, которая находится между чёрным камнем и йеменским углом. Ширина её, от угла иракского до чёрного камня, – 54 пядени. Такой же ширины и сторона, между углами йеменским и сирийским. Ширина стороны между иракским и сирийским углами, внутри хеджера, – 48 пяденей. Такая же ширина между сирийским и иракским углами». (Это – ошибка; должно быть сказано: между углом йеменским и чёрным камнем)³²¹. Кааба утверждена на основании в два фута высоты, которое образует выступ почти в один фут. Постройка этого здания не носит на себе никаких следов искусства; взор посетителя поражается только массивностью постройки и её неуклюжестью, потому что, как известно, Кааба построена из громадных обломков мекканского серого камня, из огромных, необделанных кусков различной величины, соединённых между собой дурным известковым раствором³²². Ибн-Батута же, в порыве религиозного энтузиазма, говорит о самом качестве постройки Каабы следующее: «Кааба построена из очень твёрдых камней, соединённых между собою весьма удивительным образом, весьма изящно и весьма прочно, так что время не изменяет их, и века не оставляют никакого следа»³²³. Что это неправда, это доказывается многократными разрушениями Каабы, о которых было уже говорено и о которых ещё будет впереди речь. – В самый храм ведёт единственная дверь, находящаяся на северной стороне здания³²⁴. Дверь эта возвышается над землёю на 4 локтя, или, по свидетельству Буркхардта, на 7 футов³²⁵. Поэтому в Каабу нужно подниматься по лестнице, которая приставляется к двери только два или три раза в год. Настоящая дверь и лестница Каабы, присланные из Константинополя ещё в 1633 году, обиты листовым серебром и украшены золотом. Половинки двери снабжены серебряными лампами с позолоченными украшениями. Дверь имеет множество висячих замков. Ширина двери – 8 пяденей, а её высота – 13; толщина же стены, на которой она стоит, равняется 5 пяденям. От чёрного камня она удалена на 8 пяденей³²⁶. На пороге Каабы каждый вечер ставятся небольшие зажжённые восковые свечи и курильницы с мускусом, алое и другими благовонными веществами. Богомольцы, во время своего посещения Каабы, собирают эти свечные огарки, пепел из курильницы и пыль с порога Каабы, которыми натирают себе лбы или которые сохраняют, как святыню³²⁷. Довольно любопытна церемония, какою сопровождается отворение дверей Каабы. К двери подкатывают лестницу, которая имеет два колеса; по этой лестнице «входит, – говорит Ибн-Батута, – начальник Бену-Хайба, держа в руке ключ. Его сопровождают привратники, которые приподнимают покрывало, закрывающее дверь Каабы и называемое аль-барка (занавес). Затем этот начальник отворяет дверь. После этого он целует прославленный порог и входит один во святилище, затворяя за собою дверь. Он остаётся там несколько времени один, совершая молитву в два рикаята; после чего входят прочие хайбиты, также затворяя за собою дверь. Они совершают там молитвы и коленопреклонения попеременно. После уже этого отворяется дверь, и народ спешит войти в Каабу. В это время каждый, желающий войти в Каабу, направляется к ней с лицом, обращённым к двери, с потупленными взорами, смиренным сердцем и руками, воздетыми ко Всевышнему Богу. «О Боже, отвори нам двери Твоего милосердия и Твоего прощения. Ты – милосерднейший из тех, которые милосерды!»³²⁸ Такова молитва, приличная настоящему случаю. – Пол внутри Каабы ровен с порогом двери и состоит из прекрасных мраморных плит, разноцветных и расположенных как шахматная доска. «Стены, насколько мог рассмотреть их Буртон, были из того же материала, только из неправильных кусков его. Верхняя часть стен и потолок, на которые нельзя было посмотреть, не ахнув от удивления, были обиты великолепным красным дама́, по которому вышиты золотые цветы»³²⁹. Нижняя часть стен украшена надписями и арабесками³³⁰. Здесь, внутри Каабы, нет ни одного окна, и Кааба освещается тусклым мерцанием ламп, которые, как говорят, золотые и привешены к металлическим перекладинам на три метра от пола; эти перекладинки вделаны в две колонны, поддерживающие поперечные балки. В потолке Каабы устроена дверь, чрез которую люди выходят на крышу³³¹. Вот и всё внутреннее устройство и убранство Каабы! В Каабе, как говорит Буртон, нестерпимо жарко; «пот, – говорит он, – лился с меня градом, и я с ужасом спрашивал себя: каково здесь, когда место наполнено фанатиками, в этой толкотне и давке». По окончании молитвы здесь, пилигримы должны более или менее щедро расплачиваться за то удовольствие, которое они получили при посещении Каабы. «Многие пилигримы, – говорит тот же путешественник, – прямо отказываются ходить сюда, потому что, между прочим, ставится в условие после того ходить босиком, не брать руками огня и главным образом никогда не лгать. Раз, помню, один слуга моего друга в Бомбее очень наивно говорил мне, что он не входил в Каабу, чтобы не разориться и, к несчастию, он был прав, потому что на Востоке ложью и кормятся, и одеваются»³³². – Снаружи Кааба покрыта чёрной шёлковой материей, украшенной на конце золотой бахромой. Этот занавес называется кесуа, или кясва. На нём, обыкновенно, вышиваются коранические изречения и разного рода религиозные формулы, которые бывает весьма трудно разобрать, по причине одного их цвета с материей, на которой они вышиты. Несколько выше средины это покрывало украшено поясом, называемым Ель-хазем, на котором золотыми нитками вышит бывает мухаммеданский символ веры. Та часть кясвы, которая закрывает дверь, бывает красиво убрана серебром³³³. В этом покрывале делается отверстие для чёрного камня, который почти всегда остаётся открытым для поцелуев хаджиев. «Кясва, – говорит Ибн-Батута, – блестит светом и несравненным блеском и покрывает Каабу сверху до низу»³³⁴. Действительно, чёрная кясва придаёт Каабе весьма величественный вид. Так как кясва не плотно прилегает к Каабе, то, при лёгком дуновении ветерка, она колышется. Мухаммедане считают это признаком присутствия 70 тысяч ангелов, охраняющих Каабу, крылья которых и производят, будто бы, эти колебания кясвы, приветствуемые со стороны набожных богомольцев молитвою. Ангелы, стерегущие Каабу, отнесут её в рай тогда, когда зазвучит труба страшного суда³³⁵. Старая кясва каждый год, во время совершения хаджа, сменяется новой. Мы уже говорили, что Кааба в первый раз была покрыта в доисламическую эпоху одним йеменским царём (табба). В то время она имела два покрывала: летнее и зимнее. Во времена ислама покрытие Каабы считалось и считается эмблемою власти над Хиджасом. A так как последний был во власти различных правителей, то кясва для Каабы присылалась из различных мест, пока наконец это право не перешло к египетским хедивам и константинопольским султанам. Мы уже знакомы с процессией отправления новой кясвы в Мекку. В древнее время Кааба не обнажалась. Новое покрывало надевалось поверх старого; таких покрывал накопилось очень много. В бытность халифа Аль-Махди (во второй половине 8-го века по Р. Хр.) в Мекке для совершения хаджа, жители этого города, боясь, чтобы Кааба со временем не осела под таким множеством одежд³³⁶, обратились к халифу с просьбою снять с Каабы все старые покрывала. Просьба их была уважена. При этом оказалось, что только позднейшее покрывало было шёлковое. «Ибн-ель-Атир, – пишет Деверже, – не говорит, что Аль-Махди покрыл Каабу новыми покрывалами после снятия старых; но в истории Мекки шейха Котбеддина-ль-Ханефи читаем: «люди, вошедши на кровлю Каабы, вылили пузырёк мускатного цибета; потом, держась за блоки, к которым прикреплялись материи, покрывающие священный дом, они помазали его благовониями; потом одели его тремя покрывалами: одно было из материи китаба, другое – из сырцового шёлка и третье парчовое»³³⁷. Такова в главных чертах церемония покрытия Каабы новой кясвой в прежнее время. В настоящее время старая кясва снимается в 15-й день месяца дзу-ль-кагда. В продолжение двух недель, а именно до 10 дня месяца дзу-ль-хаджа, Кааба остаётся не покрытою, и тогда говорят: «ель-Кааба ихрам», т, е. Кааба надела странническую одежду³³⁸. В 10-й день месяца дзу-ль-хаджа, т. е. в день Арафа, на Каабу надевается новая кясва, привязываемая на крыше шнуром. В то время, когда Кааба покрывается новой кясвой, собравшаяся толпа женщин выражает свою радость особыми восклицаниями, называемыми валвалу³³⁹. Буртон говорит о Каабе, покрытой новой кясвой, следующее: «кясва была блестящего чёрного цвета; золотая полоса, опоясывающая верх здания, и занавес, опущенный на дверь, как будто на лицо, производили эффектный блеск»³⁴⁰. Теперь сам собою является вопрос: куда девается старое покрывало Каабы после замены его новым. «Прислану бывшу новому покрывалу, – говорит Кантемир, – старое в сокровищах того храма соблюдается»³⁴¹. Старая кясва, по свидетельству Кричтона, составляет принадлежность шерифа, который разрезывает её на части и продаёт по пяти франков за локоть³⁴². Эти обрезки считаются самыми лучшими амулетами, и многие из мухаммедан кладут их на свою грудь, когда умирают. Но вот совершенно другого рода свидетельство о судьбе старой кясвы позднейшего путешественника, Перри-Фогта. Он прибыл в Джидду, мекканский порт на Красном море, как раз в тот самый день, когда после обеда должна была проходить торжественная церемония отвоза на турецкий военный корабль шёлкового покрывала Каабы, кясвы. «Турецкий султан, – говорит этот путешественник, – ежегодно приносит в дар новую завесу; прежняя же возвращается в Константинополь, где её разрезают на мелкие куски и раздают правоверным, которые смотрят на эти куски, как на самую драгоценную святыню. Мы, говорит он, пристали к берегу как раз вовремя для того, чтобы видеть процессию, проходившую по улицам в сопровождении большого отряда войска с турецким пашой во главе. Впереди шло около сотни верблюдов, покрытых большими попонами, на которых красным шёлком и золотом вышиты были полумесяц и звёзды. За ними следовала длинная кавалькада всадников и наконец тысячи «хаджи» пешком замыкали шествие. Все дела на базаре приостановились, и при проходе верблюдов со священною завесою каждый мусульманин преклонял голову до земли. Несколько лет тому назад, при подобном же случае произошёл здесь между пилигримами страшный взрыв фанатизма, имевший следствием избиение нескольких сот христиан. Мы смотрели на процессию из окна верхнего этажа дома Юсуф-Эффенди и не подвергались ни малейшей опасности. На берегу священная завеса была передана на баржу, расцвеченную турецкими флагами, которая была взята шлюпками на буксир и приведена к турецкому кораблю, салютовавшему ей пушечным залпом»³⁴³.

Возвратимся к описанию Каабы. Она имеет двойную крышу, поддерживаемую внутри тремя восьмиугольными столбами, сделанными из алоевого дерева³⁴⁴. Так как кровля Каабы совершенно плоская, то для спуска воды с неё устроен на западной стороне знаменитый жёлоб, или мизаб. Он имеет 4 фута в длину и 6 дюймов в ширину³⁴⁵ и, как говорят, сделан из чистого золота, но, всего вероятнее, он сделан из бронзы. На конце его привешена так называемая борода мизаба, – это вызолоченная дощечка, по которой стекает вода на землю. Настоящий жёлоб, по свидетельству Буркхардта, был прислан из Константинополя в 981 г. гиджры. Вода из этого жёлоба стекает на помост из разноцветной мозаики. Место это, как говорит Ибн-Батута, есть такое, где по преимуществу бывает услышана молитва³⁴⁶; поэтому каждому мухаммеданину вменяется в обязанность совершить здесь молитву в два рикаята. Здесь, по мухаммеданскому преданию, находится гробница Измаила и матери его Агари. Могила первого отмечена зелёной мраморной доской, имеющей форму михраба. Рядом с этой доской, в иракском углу, лежит другая – также зелёная, но круглая. Та и другая доска имеют в длину полторы пядени и весьма изящно отделаны. Под второй доской покоится прах Агари, которая у мухаммедан называется Хаджар. Весь этот помост, заключающий под собою две могилы, называется Хаджар-Измаил, по именам тех лиц, которые погребены здесь, – или просто хаджр, хиджр. Помост этот обнесён полукруглой стеной, сделанной из прочного камня и обложенной белым мрамором. Она называется Ель-хатим. Окружность этой стены составляет 29 шагов, или, что́ тоже, по Ибн-Батуту, – 94 пядени; высота стены равняется 5 фут., а по Ибн-Батуту, – 5½ пяд., толщина её 4 фута или 4½ пядени; от Каабы она удалена на 40 пяденей³⁴⁷. Хиджр имеет два входа: один – около вавилонского угла Каабы, а другой – около сирийского; ширина этих входов 6 локтей. Мухаммеданское предание говорит, что пространство, занимаемое теперь хиджром, находилось внутри самой Каабы, которая в одну из своих перестроек была уменьшена в своём объёме; могилы Измаила и Агари оказались теперь вне самой Каабы. Впоследствии, на счёт хаджиев, эти могилы были обнесены стеной Ель-хатим. С более подробной историей хиджра мы познакомимся тогда, когда будем излагать историю Каабы после Мухаммеда. Здесь мы указали на это предание³⁴⁸ потому, чтобы сделать более ясным то уважение, какое питают мухаммедане к этому месту. Молитвы, совершаемые здесь, вполне равняются по своей силе молитвам, совершаемым внутри Каабы. Принимая во внимание те трудновыполнимые для восточного человека обязанности, которые налагает посещение Каабы, легко можно представить себе, почему в этом месте стекается громадное число пилигримов. Посещение самой Каабы, как мы видели, обязывает, между прочим, человека никогда не лгать; между тем как посещение хиджра и молитва здесь, равносильная молитве в самой Каабе, ничем подобным не связывает мухаммеданина.

Но ещё бо́льшим уважением пользуется у мухаммедан знаменитый чёрный камень, хаджару-ль-асвад, с первоначальной историей которого мы уже знакомы. Чёрный камень составляет, если можно так выразиться, центр всех святынь мекканских. Этот камень вделан в северо-восточном углу Каабы, неподалёку от двери её, на расстоянии 4 или 5 футов от земли³⁴⁹, или, по свидетельству Ибн-Батута, на 6 пяденей от земли, «так что человек высокого роста должен нагнуться, чтобы поцеловать его, а низкого роста должен вытянуть шею для этой цели»³⁵⁰. Он имеет вид неправильного овала около 7 дюймов в поперечнике; ширина его, говорит Ибн-Батута, ⅔ пядени, а длина – одна пядень. Укреплён он довольно прочно; только, к сожалению, не известно, на сколько глубоко он уходит в стену. Камень этот, как мы уже видели, весьма часто подвергался различным бедствиям. В первый раз после смерти Мухаммеда печальная участь постигла Чёрный камень в первом столетии гиджры. Во время пожара Мекки, в царствование мятежного Еззида I-го, пламя раскололо Чёрный камень на три части. Вскоре после этого он был склеен и обтянут серебряным обручем, который был возобновлён и увеличен Гарун ар Рашидом³⁵¹. Затем в начале 3-го или в конце 4-го века гиджры, во время нашествия еретиков карматов, чёрный камень, как мы видели, был унесён из Мекки этими еретиками в Хеджер; в это время он был разбит одним карматским солдатом ещё на два куска³⁵². В 339 г. гиджры, в 950 г. по Р. Хр., чёрный камень, нимало не приносивший дохода карматам, был возвращён сими последними в Мекку. Спустя 70 лет Чёрный камень испытал ещё одно бесчестие, неслыханное дотоле в мухаммеданской истории. Сумасшедший египетский султан Хакем, претендовавший на божескую почесть³⁵³, а по другим известиям, один подосланный им муж³⁵⁴ приблизился во время совершения обрядов хаджа к чёрному камню и воскликнул: «сколько ещё времени должно воздаваться поклонение и целование этому камню? Никто не разрушил тебя, и я хочу это сделать теперь»! С этими словами он три раза ударил по камню железною дубиною, скрытою до времени под платьем. Египтяне готовы были помочь своему соотечественнику; но они не могли устоять против остального большинства присутствовавших при этом мухаммедан. Весь египетский караван подвергся в то время избиению и разграблению. От ударов египетского изувера от чёрного камня отскочили три небольших куска величиною, по свидетельству Буркхардта³⁵⁵, с ноготь человека; эти куски были приведены в порошок, которым, с помощью известкового раствора, и были замазаны язвины. С этого времени камень оставался неприкосновенным до 1674 г., когда в одно утро он, вместе с дверью Каабы, оказался испачканным калом; так что каждый, кто целовал его, возвращался назад с запачканными устами. Подозрение в данном случае пало на некоторых персиян; но настоящих виновников этой насмешки не было отыскано³⁵⁶. В настоящее время Чёрный камень состоит из 15 осколков, различных по форме и величине³⁵⁷, хорошо соединённых вместе известковым цементом и совершенно гладких. Его цвет теперь тёмно-красный, или, как говорит Кричтон, кофейный, близкий к чёрному. Все эти обломки чёрного камня заключаются в рамке, имеющей толщину от 2 до 3 дюймов. Рамка эта также чёрного цвета и есть род цемента, состоящего из смолы и песку. Рамка (Rand) эта довольно плотно соединяет куски чёрного камня³⁵⁸. Всё это вместе, Чёрный камень и рамка, обделаны в довольно массивный обруч, сделанный из золота или серебра позолоченного. Обруч этот, как мы уже говорили, сделан Гарун-ар-Рашидом. Весьма трудно определить природу хаджару-ль-асвада. Одни, как напр. Буркхардт, говорят, что он похож на лаву, содержащую в себе частицы беловатого и желтоватого вещества. Другие, как например Алибей, считают его осколком вулканического базальта, состоящего из красного полевого шпата и чёрной земли, похожей на каменный уголь³⁵⁹. Третьи, как напр. Хланди, считают его метеором³⁶⁰. Но, кажется, самое верное мнение – это то, которого держится Буртон, считающий Чёрный камень аэролитом, «Я, – говорит он, – внимательно рассматривал этот камень, усердно целуя его и ощупывая руками и лбом, и нашёл, что это был ничто иное как аэролит»³⁶¹. «Этот камень, – говорит Вамбери, – ныне небольшой осколок, скреплённый серебряными кольцами, составляет драгоценность, которою дорожит не только это маленькое здание (Кааба), но и весь мухаммеданский мир, и пилигрим приближается к нему не иначе, как с трепетом и волнением»³⁶². Действительно, уважение мухаммедан к чёрному камню весьма поразительно. Мухаммеданин, ещё не доходя до него, протягивает к нему руки, целует воздух вблизи этого камня и творит молитву; он пробивается сквозь густую толпу своих единоверцев и считает себя счастливым, если ему удалось коснуться правой рукой этой святыни, а тем более поцеловать его. «Это, – говорит Вамбери, – высшая цель всех стремлений пилигримов»³⁶³. Словом, уважение к чёрному камню переходит в обоготворение его. Довольно характерны в данном случае слова Ибн-Батута: «взоры, – говорит он, – видят в нём необыкновенную красоту (как у молодой невесты); при целовании испытывается удовольствие, которым наслаждаются уста; и тот, кто целует его, желает, не переставая целовать его... Довольно привести слова пророка по этому случаю: «поистине, он есть правая рука Бога на земле»³⁶⁴. Но, к великому прискорбию мухаммедан, святость этого камня была предметом сомнения одного из столпов ислама. Ель-Азраки сообщает свидетельства некоторых очевидцев, которые слышали халифа Омара-Ибн-ель-Хиттаба, говорящего пред чёрным камнем следующее: «я знаю, что ты – простой камень, который не может ни повредить, ни помочь мне; и я не стал бы тебя целовать, если бы не видал делающим это Мухаммеда»³⁶⁵. Так, заметим, кстати, силен в мухаммеданстве религиозный авторитет и так слепа вера во всё чудесное мухаммедан!..³⁶⁶

Вокруг Каабы устроен из мраморных различного цвета камней помост, лежащий на 8 дюймов ниже уровня двора Каабы. Это пространство, образующее неправильный круг, окружено 32 позолоченными колоннами, или столбами, каждый около 7½ фут. в вышину. Все эти столбики соединены между собою металлической пластинкой. Между каждыми двумя столбиками вешается семь весьма дурных стеклянных ламп зелёного цвета, которые зажигаются каждый раз при захождении солнца. Свет этих ламп весьма слаб. – Пространство это, выложенное мраморными камнями и окружённое решёткой служит местом совершения богомольцами обходов вокруг Каабы, известных в шариате под именем таваф. – За этим помостом находится другой – довольно грубой работы, возвышающийся над первым также на 8 дюймов; ширина его – 8 шагов. – Далее находится третий помост, 18 шагов ширины, на котором построены пять молелен, или, как их называют мухаммедане, пять макамов с колодцем Зямзям, ворота Бабу-ль-салям и кафедра (мимбар) для имама³⁶⁷.

Мы сказали, что на самом широком помосте, во дворе Каабы, находятся пять макамов. Самым большим, уважением из них пользуется «макам Ибрагим», что́ значит – место Авраама. «Макам Ибрагим» находится против северо-западного угла Каабы, рядом с воротами Бабу-ль-салям. Он представляет из себя довольно изящный павильон, поддерживаемый шестью столбами, в 6 или 7 фут. высоты каждый. Четыре из них сверху до низу окружены хорошей железной решёткой, за которой виден футляр пирамидальной формы, скрывающий под собою камень. На этот камень некогда становился Авраам, когда строил Каабу. Ещё сам Авраам, по окончании постройки Каабы, положил его на это место. Мухаммедане утверждают, что этот камень сохранил следы ног патриарха, хотя ни один богомолец не видал этого, потому что футляр, под которым лежит камень, всегда бывает покрыт красной шёлковой материей³⁶⁸. Поэтому является не совсем уместной следующая острота Вамбери: «по величине» следов ног Авраама «можно думать, что у доброго патриарха нога равнялась десяти слоновым лапам, поставленным в ряд»³⁶⁹. Так как макам Ибрагим пользуется большим уважением у мухаммедан, то здесь всегда можно видеть довольно большое число сих последних, просящих предтечу Мухаммеда ходатайствовать за них пред Богом.

Остальные четыре макама суть как бы представители при Каабе четырёх ортодоксальных мухаммеданских сект: ханифитов, ханбелитов, шафеитов и малекитов. Во время молитв богомольцы собираются около того макама, который принадлежит их секте; каждый макам имеет своего имама. Макам-ель-Малеки, находящийся к югу от Каабы, и Макам-елъ-Ханбели, близь чёрного камня, суть небольшие со всех сторон открытые павильоны, крыша которых, поддерживаемая четырьмя тонкими столбиками, напоминает собою индийскую пагоду. Макам-ель-Хамифи, на западе, гораздо больше вышеупомянутых макамов. Он имеет 15 шагов длины и 8 шагов ширины; он поддерживается 12 столбами и имеет снаружи верхний этаж, откуда муэдзин призывает мухаммедан на молитву. Этот макам в первый раз построен султаном Селимом I в 923 г. гиджры. Что же касается Макам-ель-Шафеи, то он составляет верхний этаж того здания, в котором находится колодезь Зямзям. Все эти макамы в настоящем своём виде построены в 1074 году гиджры³⁷⁰. Каждый мухаммеданин, как мы сказали, молится около своего макама; по мухаммеданскому обычаю, молитву должны начинать прежде шафеиты, потом ханифиты, малекиты и ханбелиты; но в бытность Буркхардта в Мекке молитву всегда начинали ханифиты. Только одна молитва мягриб, четвёртая повседневная молитва, составляет исключение из этого обычая; она совершается последователями всех сект вместе. Служащие при храме и знатные лица занимают на дворе Каабы всегда свои определённые места около Макам-ель-Ханбели, на известном расстоянии от которого позади молятся женщины-хаджии³⁷¹.

Под Макамом-ель-Шафеи находится, как сказано, колодезь Зямзям, «Бир-Зямзям». Это здание – четырёхугольное, довольно массивной конструкции и с куполообразной крышей; отстоит от чёрного камня на 24 шага. Комната, в которой находится колодезь, богато украшена мрамором различных цветов; она освещается 8 окнами. Настоящее здание было построено в 1072 г. гиджры; но в первый раз Зямзям был покрыт лёгким навесом в 241 г. гиджры, во время царствования Мотассема Биллаха³⁷². Глубина колодца, говорят, 56 футов; его отверстие, закрываемое всегда небольшим камнем, окружено белой мраморной стеной 5 фут. высоты и около 10 фут. толщины. На этой стене утверждена довольно высокая железная решётка, не позволяющая упасть в колодезь людям, которые стоят тут и вытаскивают воду кожаными мешками, прикреплёнными к блоку. К этой комнате примыкает ещё другая, небольшая, в которой стоит резервуар, наполненный всегда водою Зямзяма. Сюда приходят во множестве богомольцы и пьют воду. Если же нельзя войти в самую комнату, то богомольцы просовывают свои руки с чашками сквозь железную решётку, вставленную в окне. Воду из Зямзяма черпают особые прислужники, которые всегда что-нибудь получают от богомольцев за свой труд, хотя и не имеют права требовать платы. До нашествия ваххабитов колодезь Зямзям принадлежал мекканскому шерифу, и вода из него продавалась за весьма дорогую цену. Сауд первый уничтожил эту торговлю и дал приказание раздавать мухаммеданам священную воду бесплатно³⁷³. В прежнее время при колодце Зямзям, говорят, находилось до 11 мраморных водоёмов, вокруг которых устроены были лавки для желающих совершать омовение. Начальник этого колодца, играющий довольно видную роль в Мекке, носит весьма странный титул «отравителя». Вода Зямзяма тяжеловата и сладка на вкус; этим последним качеством она, по свидетельству Буркхардта, весьма резко отличается от других солоноватых мекканских вод. При свидетельстве такого достоверного лица заверение Вамбери, что вода Зямзяма имеет горько-солёный вкус³⁷⁴, оказывается совершенно ложным. По своему цвету вода Зямзяма имеет большое сходство с молоком. Она тепловата и в этом отношении походит на все остальные воды Хиджаса. Колодезь Зямзям снабжает своею водою весь город, и «едва ли, – говорит Буркхардт, – есть одно семейство, которое не наполняло бы ежедневно свою кружку этой водой»³⁷⁵; но нужно заметить, что она употребляется только для питья и омовений и считается большим грехом употреблять её для домашнего обихода. Вамбери и здесь делает свойственный ему промах: «на месте, – говорит он, – вода эта употребляется лишь в небольшом количестве». Во дворе мечети находится довольно большое число кувшинов, которые выкупаются хаджиями как для себя, так и для своих бедных собратьев, чтобы последние имели возможность пить священную воду. Эта вода считается весьма целебным средством от всех различных болезней. Одна капля этой воды, положенная на язык умирающего, избавляет его от чистилища; одна капля её сохраняет женскую красоту и уничтожает бесплодие. Вот довольно характерный в этом отношении случай, записанный Буркхардтом: «один человек, – говорит он, – который жил со мною в одном доме и страдал периодической лихорадкой, каждый вечер приходил к колодцу Зямзям и пил воды столько, что впадал в изнеможение. После этого он лежал на спине несколько времени близь Каабы и потом снова начинал пить. Когда же наконец это безумие привело его к гибели, то он, умирая, настойчиво уверял, что его болезнь усилилась до такого состояния только потому, что он не в состоянии был выпить достаточное количество воды»³⁷⁶. Богомольцы не довольствуются тем, что здесь пьют эту воду и омываются ею, но уносят её и с собой в медных или оловянных бутылках. На обратном пути, во время какой-нибудь опасности, обладатели этих сосудов гораздо более заботятся о них, чем о своей жизни. Дома воду эту раздают знакомым и родственникам или же берегут на случай болезни и для омовения после смерти. Нужно заметить, что вода Зямзяма не может быть долго сохраняема; она скоро портится; но и в таком своём виде она весьма тщательно сохраняется мухаммеданами. Последние считают чудом то, что вода в колодце Зямзям никогда не убывает; но это объясняется весьма просто: колодезь Зямзям питается подземным ручьём.

Неподалёку от колодца Зямзям стоят два четырёхугольных, неуклюжих здания, снабжённых куполами. Они называются «Ель-Коббатейн» и построены в первый раз в 947 г. гиджры губернатором Джидды. Они, по отзывам знатоков искусства, только обезображивают мекканскую мечеть. Не имея никакого религиозного значения, Коббатейн служит местом для библиотеки, в которой хранятся рукописи, пожертвованные в мечеть, складом для часов и хронометров, присланных из Константинополя в дар Каабе; они служат также и местом для склада ламп, ковров, рогож, мётел и других необходимых в мечети вещей. Словом, Коббатейн можно назвать кладовыми мекканской мечети. Нужно думать, что здесь стоит и тот сундук, о котором говорит Ибн-Батута, сундук, в котором лежит Коран, написанный Зейдом, сыном Табита, спустя 18 л. после смерти пророка. «Жители Мекки, – говорит Ибн-Батута, – когда терпят голод или когда бывают поражены каким-нибудь несчастием, вынимают этот драгоценный экземпляр Корана и, отворивши дверь Каабы, кладут его на её порог... Народ собирается с открытыми головами, молясь, смиряясь и ища милости Божией,.. и не расходится до тех пор, пока Бог не окажет своей милости или не покроет их своей милостью»³⁷⁷.

Также неподалёку от колодца Зямзям находится подвижная лестница (ель-дараи), которая приставляется к Каабе тогда, когда двери её бывают отворены. Лестница эта сделана из дерева и украшена разными резными работами. Она движется на четырёх колёсах и настолько широка, что по ней могут входить четыре человека в один ряд. В первый раз была прислана сюда лестница из Каира, в 818 г. гиджры³⁷⁸.

Рядом с этой лестницей возвышается полукруглая довольно лёгкой работы арка, называемая «воротами спасения», Бабу-ль-салям, которые не до́лжно смешивать с другими большими воротами того же имени, находящимися против этих. Высота Бабу-ль-салям, которые находятся пред самой Каабой, – 18 фут., а ширина – 15 футов. Те богомольцы, которые в первый раз идут в мекканскую мечеть, стараются пройти чрез эти двое ворот спасения, причём они должны восклицать: «о Боже, да будет благоприятен мне этот вход»³⁷⁹.

Рядом с Бабу-ль-салям стоит макам Ибрагим, а рядом с этим последним – мимбар, или кафедра имама. Мимбар построен весьма изящно из белого мрамора и украшен скульптурными украшениями. Узкая лестница ведёт на платформу, которая имеет на верху металлический позолоченный шпиц. Издали мимбар имеет сходство с обелиском. Мимбар был прислан сюда, в качестве подарка мечети, в 964 г. гиджры султаном Сулейманом-ибн-Селимом³⁸⁰. На мимбаре в пятницу и в другие праздничные дни имам читает проповедь, хутьбу, в конце которой прибавляется моление за царствующего султана. Около мимбара богомольцы ставят свои башмаки, которые отдают под присмотр известным лицам за определённую плату. Но несмотря на это, несмотря также на близость священной Каабы, весьма часто случаются здесь покражи; Буркхардт потерял здесь около трёх пар новых башмаков; тоже случилось и со многими другими хаджиями³⁸¹. – В мекканской мечети есть ещё одно довольно замечательное место. У северной стороны Каабы близь её двери, находится небольшое углубление в земле, в которое могут свободно поместиться три человека. Место это называется «Ель-Мадзиен» (ель-мааян), т. е. место смешения. Оно называется так потому, что здесь, по мухаммеданскому преданию, Авраам и его сын Измаил месили известь и песок для постройки Каабы. Называется оно также «макам Джибраил» (место Гавриила), потому, будто бы, что этот Архангел возвестил здесь Мухаммеду приказание ввести в употребление пять ежедневных молитв и сам совершил их здесь с пророком³⁸².

Все эти здания с Каабой во главе окружены довольно большим двором, образующим собою параллелограмм. По измерению Али-бея, длина его 536 ф. и 9 дюймов, а ширина 356 ф.³⁸³; Буркхардт же говорит, что длина его 250 ф., а ширина 200 ф.³⁸⁴. Стены мечети так близко прилегают к окружающим их мекканским домам, что у некоторых из последних окна обращены во двор мечети. В прежнее время все эти дома составляли собственность мечети, но в настоящее время они составляют собственность некоторых лиц, которые отдают их в наймы более богатым хаджиям за весьма дорогую цену. За более или менее порядочное помещение здесь с окнами, выходящими во двор мечети, платится на время хаджа более 500 пиастров³⁸⁵. Эти жилища удобны тем для богомольцев, что позволяют им совершать молитвы в своей квартире, в виду священной Каабы. Вдоль стен в мечети устроена довольно хорошая колоннада, или портик. На устройство этой колоннады были потрачены различными султанами значительные суммы денег. На восточной стороне находится четыре ряда колонн, а на прочих – три³⁸⁶. Всех столбов здесь более 500; они имеют 20 фут. вышины и от 1½ до 1¾ ф. в диаметре. Некоторые из них сделаны из белого мрамора, гранита или порфира, но бо́льшая часть их, говорит Буркхардт, – из простого камня, которого так много в соседних горах³⁸⁷; между тем Буртон говорит другое: «¾ или ⅝, этих колонн или пилястр мраморные, а остальные из серого гранита мекканских гор»³⁸⁸. Это свидетельство Буртона может быть подтверждено показаниями мухаммеданских писателей: Ель-Фази и Котбеддина³⁸⁹; впрочем, оба эти писателя жили ранее последней перестройки Каабы, бывшей в 1626 году. Некоторые из этих колонн, по свидетельству Котбеддина, имеют весьма древнее происхождение; они привезены в 163 г. гиджры, по приказанию Ель-Махди, из развалин римских и греческих храмов в Сирии, Египте и пр.; эти колонны резко выдаются из числа других. Так, например на восточной стороне находятся два столба из красно-серого гранита и тонкий серый порфирный столб; на северной стороне есть красный гранитный столб и столб из зернистого красного порфира³⁹⁰. При устройстве этой колоннады не было соблюдено никакого порядка, никакой симметрии; так напр. здесь, по свидетельству очевидцев, нет даже двух капителей или оснований похожих друг на друга. Капители – довольно грубой арабской работы; если и есть некоторые хорошей греческой работы, то они приведены в беспорядок и поставлены совершенно наоборот. Некоторые из колонн, в видах сохранения, скреплены широкими железными кольцами, которые прислал сюда Ибн-Дахер-Беркук, египетский правитель, в 802 г. гиджры, когда происходила поправка Каабы, пострадавшей от огня. Во многих местах здесь видны следы арабских, куфических надписей; но они ещё не сняты и не переведены. Бо́льшая часть их состоит из имён Мухаммеда, Абубекра, Омара, Османа и Али, – этих столпов мухаммеданства; только некоторые из надписей, как напр. надписи над воротами, содержат в себе исторические данные, указания на время и лицо, строившее их. В некоторых местах стены и колонны раскрашены жёлтым, синим и красным цветами, которые всего более любят мухаммедане. – Все эти колонны соединены между собою сводами или арками, которые украшены на верху куполами; всех куполов здесь 152; они идут по три в ряд. Внутри арок на позолоченных цепях подвешено множество ламп; некоторые из них зажигаются каждую ночь; все же зажигаются только во время Рамазана. От этой колоннады ведут к Каабе семь вымощенных дорожек, возвышающихся от земли на 9 дюймов и усыпанных песком. Они настолько широки, что могут свободно идти в ряд четверо и даже пятеро. Между этими дорожками кое-где виднеется травка. Пол мечети ниже городских улиц; сюда нужно спускаться по лестнице на северной стороне от 8 до 10 ступеней, а на южной от 3 до 4³⁹¹. Этот двор мечети во время совершения молитвы покрывается коврами, от 6 до 8 фут. длины и 4 ф. ширины. Бо́льшая часть хаджиев приносят с собою в мечеть свои ковры, которые иногда дарятся мечети, за что́ имена жертвователей надписываются большими буквами на коврах³⁹².

Во двор мечети ведёт множество ворот, которые имеют разные названия. Ибн-Батута говорит, что всех ворот священной мечети 19; вот они: 1) ворота Сафа (باب الصفا), которые имеют другие пять ворот. В древности они назывались «воротами Бену-Махзум» (باب بني مخزوم); это – самые большие ворота; они выходят на большую улицу Мекки, Maca. Тот, кто приходит в Мекку, предпочитает войти в священную мечеть воротами Бену-Шайба³⁹³, а выйти, совершивши священные обходы, воротами Сафа. По этому пути ходил, говорит Ибн-Батута, посланник Божий на Сафу. 2) Ворота Аджада (младшего) (باب أجياد)³⁹⁴, которые имеют двое других. Ворота портных (باب الخياطير) , имеющие также двое ворот. 4) Ворота Аббаса (باب العباس) имеющие другие трое ворот. 5) Ворота пророка (باب النبي), имеющие двое ворот. 6) Ворота Бану-Шайба (باب بنی شیبه), называемые ныне Бабу-ль-салям, имеют трое ворот и находятся в северо-восточном углу двора; чрез них входили халифы. 7) Небольшие ворота, которые не имеют особого имени и которые находятся против ворот Бену-Шайба. Впрочем говорят, что они называются «воротами обители», потому что ведут в обитель Лотуса. 8, 9 и 10) Ворота собрания (или совета); это название даётся последним воротам. Двое первых находятся на одной и той же стороне, а третьи – в западном углу. 11) Небольшие ворота, которые ведут к дому Аль-Аджалаха; они построены недавно. 12) Ворота Лотуса (باب السدرة). 13) Ворота гумра (باب العمرة) самые красивые из всех ворот. 14) Ворота Ибрагима (باب ابراهيم). Относительно происхождения этого названия существуют разногласия. Одни относят его к Аврааму, другу Божию; но верно то, что эти ворота обязаны своим названием Ибрагиму Аль-Кузи (из Кузистана, древн. Сузианы), одному из варваров (персов). 15) Ворота Хазурат (باب الحزورة), имеющие другие двое ворот. 16) Ворота Аджада (старшего) также с двумя воротами. 17) Такие же ворота и того же имени. 18) Ещё такие же ворота и того же имени, которые ведут к Сафа. Некоторые дают двум воротам этого имени название ворот мучных торговцев. 19) Ворота Али³⁹⁵. Ибн-Батута говорит о воротах мекканской мечети совершенно не в том порядке, в каком они следуют друг за другом. Смотря на план Каабы, приложенный к сочинению В. Мюира (The Life of Mahomet), мы насчитываем здесь до 21 ворот. На северной стороне находятся следующие ворота: 1) Бабу-ль-салям; 2) Бабу-ль-Наби; 3) Бабу-ль-Аббас и 4) Баб-Али, или Баб-Бену-Гашим. На восточной стороне находятся: 5) Бабу-ль-Зяйд, или Бабу-ль-Асхара; 6) Бабу-ль-Бахла; 7) Бабу-ль-Сафа; 8) Бабу-ль-Рахма; 9) Бабу-ль-Яйд; 10) Бабу-ль-Ялан, или Вабу-ль-Схаресф;, 11) Баб-Омм-Хаки и 12) Бабу-ль-Видаа. На южной стороне: 13) Бабу-ль-Видаа; 14) Бабу-ль-Ибрагим и 15) Бабу-ль-Сахам, или Бабу-ль-гумра. На западной стороне: 16) Бабу-ль-Атик; 17) Бабу-ль-Илак, или Бабу-ль-Базития; 18) Баб-Кутуби; 19) Баб-Зийяда, или Бабу-ль-Надва; 20) Бабу-ль-Зийяда и 21) Баб-Дарайба. Буртон говорит, что мекканская мечеть имеет 19 ворот, распределённых весьма неправильно: четверо из них находятся на восточной стороне, семь на южной, трое на западной, а остальные пять на северной³⁹⁶. Сопоставляя эти и другие разноречивые свидетельства о числе и расположении ворот, мы приходим к тому заключению, что мекканская мечеть в разные времена имела неодинаковое число ворот, которые время от времени появлялись то здесь, то там. Ворота Каабы никогда не затворяются, и жители Мекки любят хвастаться пред чужестранцами тем, что Кааба беспрестанно, во всякое время дня и ночи, видит у своего подножия мухаммедан, совершающих тавафы. Некоторые из этих ворот имеют куполообразную вершину; бо́льшая же часть – конусообразную. Все они не имеют никаких украшений, исключая надписей с их внутренней стороны, которые указывают на лица строителей и время постройки. – Над колоннадой мекканской мечети возвышаются в разных местах минареты. По свидетельству Ибн Батута, всех минаретов здесь пять³⁹⁷; смотря же на план Каабы у Мюира, мы видим их шесть: четыре минарета по углам мечети и два минарета на западной стороне; самое же распространённое свидетельство о числе минаретов мекканской мечети, – это то, что их числом семь, как и значится на плане Каабы, приложенном к сочинению Деверже. Минареты эти украшены куполами, шпицами, на которых высятся вызолоченные полумесяцы.

Итак, вот какой вид имеет современная нам мекканская мечеть. Все эти пристройки Каабы, весь этот двор и известны под одним общим именем мекканского храма, мекканской мечети, месджиду-ль-харам, что́, собственно, значит «запрещённая (священная) мечеть».

Окончив описание устройства современной нам Каабы, мы должны представить теперь историю её после смерти Мухаммеда. Некоторые писатели, как напр. Кричтон³⁹⁸, утверждают, что первое основание современной Каабы было положено ещё халифом Омаром. Другие же, как напр. Саль³⁹⁹, считают главным основателем современной Каабы самого Мухаммеда. За неимением исторических данных мы оставляем этот вопрос открытым. О халифе Омаре нам положительно известно только то, что он первый заложил основания внешней ограды мекканской мечети; это было сделано им с целью воспрепятствовать частным постройкам, которые начали отовсюду стеснять мекканский храм. Впоследствии мухаммеданские повелители довели своею щедростью эту ограду до того великолепия, какое мы видим теперь⁴⁰⁰! В 27 году гиджры Осман-ибн-Аффан увеличил площадь Каабы. Первая же более или менее радикальная поправка Каабы, после Мухаммеда или, может быть, Омара, была совершена халифом Мекки и Медины Абд-Аллой Ибн-Зобейром. По случаю гибели Гусейна, сына Али, против Иезида поднялось сильное волнение в Мекке. Иезид был объявлен низложенным; вместо его был провозглашён Абдалла, сын Зобейра. Этот последний, взявши Медину, осадил Мекку. Во время этой осады Кааба была наполовину разрушена стенобитными машинами⁴⁰¹. Взявши Мекку. Ибн-Зобейр задумал теперь возобновить почти совершенно разрушенную Каабу. Нужно было срыть все остатки её, чтобы воздвигнуть новый храм. Абдалла предложил сделать это мекканцам; но суеверный страх не позволил последним принять эти предложения. Абдалла, желая, во что бы то ни стало, видеть новую Каабу, объявил мекканцам, что он принимает на себя всю ответственность в этом деле и начинает дело окончательного разрушения старой и постройки новой Каабы сам лично. Страшно перепуганные жители Мекки почти все поголовно удалились в долину Мина и ожидали там в продолжение трёх дней несчастия, которое, по их убеждению, должно было постигнуть город за такое великое святотатство. Когда же их убеждение оказалось несостоятельным, то они пришли помогать Абдалле срывать стены Каабы. Новая Кааба была выстроена с небывалою пышностью. Сана снабдила известью, гипсом, мозаиками, которые некогда были принесены сюда абиссинцами, и мраморными колоннами; дверь была обложена золотыми пластинками; шерстяное покрывало было заменено шёлковым, пропитанным драгоценными благовониями⁴⁰². Кааба теперь была увеличена в объёме; она имела теперь от 18 до 27 ф. вышины и до 25 ф. ширины. На одном уровне с полом были устроены две двери. Выла сделана двойная крыша, которая поддерживалась, вместо прежних шести, тремя пилястрами. При этой постройке мекканского храма, оконченной в 66 году гиджры (в 685 г.) была увеличена и окружность двора его, который был обнесён стеной. В это время, говорят, мекканский храм и получил название Каабы, что́ значит куб; но мы видели, что это название существовало гораздо ранее. – В 74 г. гиджры Мекку осадил Аль Хаджадж-Ибн-Юсуф, полководец Абду-ль-Мялика. Его стенобитные машины, поставленные на соседних горах, нанесли Каабе ещё более сильное повреждение, чем это было прежде. Овладевши Меккой, Хаджадж, как и Абдалла, счёл своим первым долгом возобновить Каабу. Опять были срыты стены её. При этом Хаджадж нашёл основания корейшитской постройки Каабы и, взявши их план в основу своего, начал возводить стены Каабы с той стороны, где находился чёрный камень⁴⁰³. При этой перестройке Кааба была сокращена в длину на 6 ф.; стена Хеджер, которая была Абдаллой Ибн-Зобейром заключена в самое здание, осталась теперь вне Каабы и была значительно исправлена. Кааба, во время этой второй перестройки со времени смерти Мухаммеда, получила такие же размеры, какие она имеет и доселе⁴⁰⁴. – К концу первого столетия гиджры, Валидом Ибн-Абду-ль-Малеком в первый раз была устроена в мекканской мечети колоннада, пилястры которой были во множестве украшены золотыми пластинками. Эти последние, говорят, были привезены из испанского города, Толедо⁴⁰⁵. – Аль-Мансур, дед Гарун-ар-Рашида, хотел устранить те перемены в Каабе, какие допустил Хаджадж, и дать ей тот вид, какой она имела при Абдалле; но он не сделал этого из опасения, чтобы такое святое здание не сделалось предметом каприза властителей, и чтобы, будучи постоянно изменяемо по фантазии каждого, не потеряло бы своего должного уважения⁴⁰⁶. Поэтому он ограничился только тем, что увеличил пространство мечети, удвоив северную и южную стороны двора её, и сделал вокруг Зямзяма мраморный помост⁴⁰⁷. – Махди, сын Аль-Мансура, ещё более увеличил пространство мечети и украсил её портик колоннами, привезёнными из Египта. – Щедрый Гарун-ар-Рашид, к великому изумлению мухаммеданских историков, ничего не сделал капитального для украшения Каабы; он только обложил Чёрный камень серебряным обручем и построил новый мимбар. Мотассем, Моктадер и другие Абассиды тратили огромные суммы денег на постройку колонн вокруг Каабы, ворот и мраморных помостов. – С половины X в., т. е. со времени освобождения Мекки из-под власти карматов, почти до половины 15-го в., в мекканском храме не было сделано никаких перемен и прибавок. В 802 г. гиджры огонь снова совершенно разрушил северную и западную стороны мечети, которая потом два года строилась на счёт египетского султана; нужное для постройки дерево привозилось частью из Египта, частью из Таифа⁴⁰⁸. – В 959 г. гиджры Сулейман-ибн-Селим I, султан константинопольский, поновил крышу Каабы; а в 980 г. построил стену мечети на улицу Maca, возвёл над всей колоннадой куполы и настлал на дворе мечети, вокруг Каабы и колоннады, совершенно новый помост⁴⁰⁹. – Во второй половине 17-го в. (в 1039 г. гиджры), город Мекка вместе с Каабой, сильно пострадал от большого наводнения. Дождевой поток из Джебель-Нура был на столько велик, что скоро потопил весь город; вода с неудержимой силой хлынула в мечеть. Почти все лица, какие были здесь, утонули; все книги, изящные экземпляры Корана и другие драгоценности, какие были в мечети и в окружавших её домах, были уничтожены, часть стены Хеджер и три стены Каабы опрокинуты; в городе утонуло до 500 человек. Это бедствие было причиной капитальной поправки Каабы в следующем 1627 г. (по Р. Хр.)⁴¹⁰. В начале настоящего столетия Кааба ещё раз значительно пострадала во время осады Мекки ваххабитами. Ваххабиты были наконец изгнаны из Мекки; и вот теперь почти весь мухаммеданский мир принял такое или иное участие в деле возобновления высокочтимой Каабы. Осенью 1816 г. прибыло в Мекку довольно значительное число художников и рабочих, присланных для этого дела из Константинополя⁴¹¹. Это была уже последняя поправка Каабы. С тех пор до настоящего времени Кааба ещё не изменяла своего вида. Таким образом мы видели, как политические и религиозные события мухаммеданского мира отзывались на судьбе Каабы. Но несмотря на все эти видоизменения, Кааба, по убеждению мухаммедан, есть самое древнее здание в целом мире. И существование её прекратится только пред кончиной мира; тогда, по мухаммеданскому верованию, придут эфиопы, которые завладеют Аравией и разрушат Каабу⁴¹²; после этого разрушения она уже никогда не будет восстановлена, как говорит Аль-Джаннаби⁴¹³. По другому же мухаммеданскому преданию Кааба пред кончиной мира будет унесена ангелами на небо.

Вот какова та мекканская святыня, которая привлекает к себе со всех концов мухаммеданского мира ежегодно довольно большие толпы богомольцев. Одно из чудес этой мечети, по верованию мухаммедан, состоит в том, что она, как мы уже имели случай заметить, может вместить в себе такое множество народа, которое может быть сосчитано только одним Богом⁴¹⁴. Это объясняется тем, что ангелы, по мухаммеданскому верованию, тайно увеличивают объем здания и уменьшают величину каждого молящегося субъекта. Другая чудесная сторона мекканской мечети – это та, что здесь во всякое время дня и ночи совершаются обходы вокруг Каабы⁴¹⁵. Но всё это, конечно, относится к области мифов. Что же особенно замечательного из действительности, так это то, что Кааба есть единственное место во всём мухаммеданском мире, где молящиеся не имеют одной определённой киблы, где, по замечанию Буркхардта, каждый верующий во время своей молитвы может поворачиваться по точке компаса, которая есть Кааба. Имам во время молитвы занимает место близь двери Каабы; а все остальные молящиеся рассаживаются на коврах или рогожках вокруг Каабы, ближе к тому макаму, который принадлежит к их секте. Ночью Кааба, при весьма слабом мерцании ламп, делается местом религиозного созерцания и молитвы для тех немногих, которые смотрят на это место с истинным благоговением. Особенно величественный вид имеет мекканская мечеть во время вечерних молитв месяца Рамазана. Наступает время четвёртой молитвы, которая называется салям мягриб, или ахшам намаз. Со всего почти города начинают стекаться в мечеть постящиеся мухаммедане, неся с собою хлеб, финики, виноград и другие съестные припасы, которые раскладываются им пред собой. Более благотворительные из них ходят по рядам сидящих единоверцев и кладут пред каждым из них что-нибудь съестное. Лишь только провозгласится азан, как все спешат выпить несколько воды Зямзяма из постановленных пред ними кружек и съесть что-нибудь; это есть «ифтар», т. е. разговенье. По совершении молитвы, богомольцы расходятся по домам и снова возвращаются в мечеть ко времени совершения пятой и последней молитвы, салят гыша, или ясты намаз. Кааба в это время блестит тысячами огней; в это время зажигаются все лампы вокруг самой Каабы и все лампы в колоннаде; свет увеличивается здесь ещё и тем, что почти каждый молящийся ставит пред собой свои свечи и лампы. Вдали же чернеется кубической формы храм. Прохладный ветерок дует здесь во всех направлениях и производит колебания кясвы, которые приписываются современными мухаммеданами ангелам, летающим вокруг Каабы. Великолепие этого зрелища, действительно, поразительно. Буркхардт видел одного богомольца, прибывшего в Мекку в последний день Рамазана. «После долгого путешествия, – говорит этот учёный, – чрез небезопасную пустыню, при своём входе в освещённый храм, он был в таком изумлении, в таком страхе от чёрной Каабы, что близь места, где я сидел, он припал к земле и долго оставался в таком положении молящегося. Потом он поднялся, проливая слёзы, и в сильном волнении воскликнул, вместо обычной молитвы, следующее: «о Боже! прими теперь здесь мою душу, если это рай»⁴¹⁶.

Но Кааба только во время молитвы считается священным местом; в другое же время она теряет религиозный характер, и в ней совершаются разного рода житейские дела. В промежутках между молитвами в колоннаде мекканской мечети почти постоянно слышится чтение Корана или других религиозных книг. Некоторые из улемов Мекки каждый день после полудня читают здесь разного рода наставления, поучения по поводу тех или других религиозных предметов; или, как это напр. бывает в пятницу, объясняют одну или две главы Корана. По окончании подобного рода лекций, слушатели целуют у своего учителя руку и жертвуют ему несколько денег. В разных местах мекканской мечети находятся общественные школы, в которых постоянно можно видеть, как палка учителя прогуливается по спинам непонимающих урока или шаловливых учеников. Здесь встречается множество торговых людей и нищих. Больных, ожидающих или чудесного исцеления от близкого присутствия святыни, или смерти, так много здесь, что Кааба весьма много имеет сходства с госпиталем. Здесь, в колоннаде, можно видеть кухмистеров, разного рода мелких торговцев и брадобреев. Сюда приходят весьма часто мекканские жители отдохнуть под прохладной колоннадой. Здесь некоторые из бедных хаджиев проводят всё своё время; здесь они едят и спят. Здесь же просушиваются простыни и разного рода другое белье, вымытое в воде Зямзяма. Эти простыни и белье весьма охотно раскупаются хаджиями, которые верят, что если их тело по смерти будет обёрнуто или одето во что-нибудь такое, что́ было вымыто в священной воде Зямзяма, то души их будут иметь сравнительно более лёгкий доступ в рай. Мало этого. Здесь, в близком присутствии первостепенной религиозной святыни, Каабы, совершаются даже иногда совершенно публично такие дела, о которых скромность не позволяет говорить нашим европейским путешественникам⁴¹⁷. И что всего замечательнее, так это то, что эти безобразия не встречают себе никакого порицания, не говоря уже о наказании; они вызывают в простодушной и развратной мухаммеданской публике только смех. – Близь ворот Бабуль-салям постоянно сидят со всеми письменными принадлежностями арабские шейхи, предлагающие свои услуги для написания писем, счетов, контрактов и других документов. Ими же продаются здесь разного рода магические изречения, амулеты, рецепты любви, которые охотно раскупаются, хотя за весьма дорогую цену, преимущественно бедуинами. – В Мекке, а особенно в мечети, весьма, много голубей, которые считаются неприкосновенною собственностью Каабы. Никто не имеет права убивать их. Везде в мечети, то здесь, то там, расставлены каменные сосуды с водой для питья голубям. Здесь же сидят женщины и продают зерновой хлеб, которым богомольцы кормят голубей⁴¹⁸.

При Каабе состоит весьма многочисленный штат служителей: евнухов, ламповщиков, муэдзинов, кятибов (чтецов), улемов, имамов, муфтиев и др. Весь этот многочисленный штат служителей получает определённое содержание от мечети и добровольные подарки хаджиев. Первое официальное лицо в мечети есть наиб-ель-харам, хранитель ключей Каабы. В его руках, кроме их, находятся все суммы Каабы, пожертвованные ей разными лицами; он наблюдает за правильным распределением этих сумм. Все поправки Каабы производятся под его наблюдением. – За этим лицом по степени важности следует ага, начальник евнухов. Обязанности евнухов – полицейские; они метут двор мечети и вообще наблюдают за чистотой здесь; они устраняют беспорядки и водворяют тишину. Их одежда, – турецкий каук, обвязанный шарфом; в руках они носят длинную палку, которою они имеют право, по своему усмотрению, наказывать виновных. Отсюда они пользуются таким уважением среди мухаммедан, что некоторые из последних целуют даже у них руки. Число евнухов здесь доходит до 40; штат их иногда пополняется подарками мальчиков от некоторых мухаммеданских властителей. Все евнухи, служащие при Каабе, получают от мечети и из Константинополя определённое содержание, подарки от богомольцев и большую прибыль от торговли, которую они ведут в Мекке; а потому все они настолько обеспечены в материальном отношении, что каждый из них содержит при себе по нескольку невольников. Начальник евнухов, ага, выбираемый ими самими, играет как в мечети, так и в городе весьма важную роль. Он имеет право сидеть в присутствии паши и шерифа Мекки. Во главе всех официальных лиц города Мекки стоит шериф, духовный и светский глава её. Его имя произносится в молитвах после имени константинопольского султана, которому принадлежит власть над Аравией. Шериф Мекки имеет право издавать фетвы, которые имеют обязательное значение для всего мухаммеданского мира; следовательно он стоит гораздо выше константинопольского шейху-ль-ислама, фетвы которого имеют обязательную силу только для подданных Турции. Шериф Мекки оказывает даже сильное влияние и на константинопольского султана, хотя от последнего зависит назначение его. Словом, шериф Мекки имеет громадное значение во всём мухаммеданском мире; в этом отношении он может быть сравниваем только со средневековыми папами. Шериф Мекки имеет во всех мухаммеданских странах своих представителей, подшерифов. В месте своего пребывания, в Мекке, шериф держит в своих руках все нити управления мухаммеданским миром, на который он имеет баснословное влияние, не известное нашему европейскому миру. Как на доказательство большого значения шерифа Мекки в мухаммеданском мире, мы можем указать на его фетву, полученную шейху-ль-исламом, Хайруллахом-еффенди в Константинополе незадолго до начала последней русско-турецкой войны. В этой фетве шериф Мекки «настаивает, – говорит корреспондент берлинской газеты «Post», – на необходимости объявления султаном войны против России. Между перечисляемыми при этом причинами войны с Россией шериф в особенности указывает на то, что Россия своим продолжающимся неприязненным образом действий⁴¹⁹ явила себя непримиримым врагом не только Турции, но и всего ислама, и что поэтому для охранения достоинства всего ислама оказывается абсолютно необходимым вооружённою рукою отразить нападения и оскорбления, чинимые Россией... Шейху-ль-ислам, Хайрула-эффенди, – продолжает тот же корреспондент, – будет держать совет со своими советниками, высокими улемами об этой фетве шерифа и затем представит её, вместе со своим мнением, султану; султан передаст затем дело в совет министров на обсуждение. Последний со своей стороны представит этот серьёзный вопрос на решение великого совета, если к тому времени ещё не откроется парламент. Это сенсационное известие, заключает корреспондент, отнюдь не вымысел; я отвечаю за полнейшую его достоверность; впрочем, ближайшее будущее раскроет факт, а пред fait accompli придётся смолкнуть всякому скептику»⁴²⁰. Fait accompli – это русско-турецкая война 1877–78 гг. Значит, фетва шерифа Мекки, наделавшая столько шума в высших правительственных константинопольских сферах, сделала своё дело. Таково было значение шерифа Мекки в прошлую русско-турецкую войну!..

Считаем нелишним заметить здесь, что мекканская мечеть есть одна из самых богатых в ряду других мечетей мухаммеданского мира. Немного найдётся округов в турецкой империи, где бы она не имела своей собственности, – земли и домов. При ней, говорят, находится кружка, называемая «великий себил», куда каждый богомолец обязан, по мере своих средств, опустить известное количество денег. Очевидно, что время от времени, особенно во времена усиления религиозного фанатизма, в кружке этой скопляется довольно большое количество денег. Во время прошлой русско-турецкой войны шериф Мекки снабдил сильно нуждающегося в деньгах султана из этой кружки, которая, говорят, была неприкосновенной с 1415 года⁴²¹. По словам «Биржевых ведомостей», шериф Мекки, по первому слову падишаха, открыл «великий себил» и препроводил в Стамбул всё её содержание, простиравшееся до 100 милл. турецких пиастров звонкою монетою, что составит на наши деньги до 6 миллионов рублей⁴²².

Обратимся теперь к описанию совершения хаджа современными нам мухаммеданами. Многие европейские учёные и путешественники, как напр. Д’Авриль⁴²³, Буркхардт⁴²⁴ и Вамбери⁴²⁵, считают первым актом совершения хаджа посещением горы Арафа. Но это не совсем верно. По мухаммеданскому шариату, посещению горы Арафа должны ещё предшествовать два действия: «предварительное» посещение Каабы с обходами вокруг неё и шествие между двумя холмами Сафа и Мярва. Хотя эти два действия и не имеют такой степени обязательности, как посещение горы Арафа, составляющее, по шариату первую степень обязательности (фарз), и хотя они вовсе не обязательны для мекканцев, совершающих постоянно обходы вокруг Каабы, а обязательны только для поклонников-пришельцев, – но тем не менее эти два действия, входя в круг обычных церемоний хаджа, в котором самую видную роль играют пришельцы, не должны быть игнорированы.

Каждый богомолец, вступив во двор мекканской мечети и увидя Каабу, читает две молитвы: 1) Велик Бог, велик Бог. Нет Бога, кроме Бога. Велик Бог, велик Бог. Хвалы принадлежат Богу» (Такбир) и 2) «нет силы, нет могущества, как только в Боге, в этом существе высочайшем, в этом существе могущественном» (Таглиль); потом прибавляет формулу единства Божия, называемую Тавхид: «нет Бога, кроме Бога»⁴²⁶... Вслед за этим богомолец совершает два рикаята с 4 коленопреклонениями⁴²⁷ и читает след. молитвы: 1) «Велик Бог! Велик Бог! Велик Бог! Боже мой! благословение мира в Тебе; благословение мира от Тебя. Оживи нас Господи благословением мира, и дай нам войти в дом спасения. Боже мой! умножь святость, важность и величие Твоего дома. Боже мой! прими сокрушение моего сердца, прости мои согрешения, изгладь мои грехи! О Боже милосердия! О Боже щедрости!»; 2) «Во имя Бога и учения посланника Божия. Благодарение Господу, который привёл меня в священную Каабу. Боже мой! отверзи для меня дверь Твоей милости и Твоего милосердия; затвори предо мной дверь преступления и неверия»⁴²⁸. Наконец за этими обязательными молитвами следуют разного рода добровольные, содержание которых разнообразится, смотря по нуждам и личности молящегося. – Приветствовав таким образом Каабу, богомолец подходит к чёрному камню, совершает здесь два рикаята, снова читает Такбир и Таглиль с присовокуплением следующих молитв: 1) «во имя Бога! Велик Бог! Боже мой! я верую в Тебя, я верую в Твою книгу, я верую в Твоё слово, я верую в Твои обещания. Я соблюдаю практику и дела Твоего пророка. Боже мой! этот храм есть Твой дом, Твоё жилище, Твоё святилище; это есть жилище спасения. Я прибегаю к Тебе; спаси меня от огня вечности» и 2) «Боже мой! милость Твоя да дарует мне милосердие. Я прибегаю к Творцу этого священного камня, чтобы он освободил меня от долгов моих, преступлений, бедствий этого мира, от притеснения и страданий могилы»⁴²⁹. По прочтении этих молитв, богомолец целует чёрный камень. Если, по причине большого стечения в этом месте народа, окажется невозможным сделать это, то богомолец ограничивается целованием палки, концом которой он предварительно дотрагивается до чёрного камня; если же окажется невозможным и это сделать, то он довольствуется чтением Такбира и Таглиля, или же, по свидетельству Буртона, поднявши руки к ушам, читает следующую молитву: «о Боже! (я совершаю это действие) во имя Твоей веры, сообразно Твоей книге и по примеру Твоего пророка; да благословит и сохранит его Бог. – О Боже! я протягиваю мою руку к Тебе и велико моё удовольствие приближаться к Тебе. О! прими моё моление, уменьши мои трудности, сжалься над моим смирением (унижением) и даруй мне Твоё милостивое прощение!»⁴³⁰ В заключение этого богомолец целует концы пальцев своей правой руки. – Затем, помолившись за пророка, он приступает к главному моменту этого первого обряда хаджа, к обходам вокруг Каабы, которые совершаются на непосредственно прилегающем к ней мраморном помосте. Эти обходы, совершаемые при первом посещении Каабы, называются в шариате «предварительными обходами» (طواف قدوم) или «обходами приветствия (Каабы) и благодарения» (طواف تحية وثنا) за благополучное достижение цели путешествия. Совершение этих предварительных обходов вокруг Каабы обязательно во второй степени (сюннят) только для пришельцев. Прежде совершения их, богомолец должен произнести формулу намерения, нийят (نية), без которой, заметим, кстати, ни одно благочестивое действие у мухаммедан не имеет своего значения. «Во имя Бога всемогущего, – так читается эта формула намерения, – я вознамерился совершить семь обходов в честь Бога прославленного, превознесённого и всемогущего»⁴³¹. Обходы эти богомолец начинает от двери Каабы, так чтобы последняя была влево от него; говоря другими словами, он ходит вокруг Каабы против солнца. Эти обходы всегда бывают семикратные. В первые три раза богомолец бежит мелкой рысцой, или, как выражается Буртон, «гимнастическим шагом», постоянно двигая при этом плечами вверх и вниз; эти обходы, совершаемые в подражание Мухаммеду, который однажды для уничтожения распространённого его врагами слуха, что он опасно болен, три раза обежал Каабу, называются «рамяль» (رمل). В последние четыре раза богомолец, взявши под правую мышку рида (наплечье) и положивши его на левое плечо, обходит Каабу медленным, степенным, важным шагом. Во время каждого из этих обходов богомолец должен читать довольно большое количество одних и тех же молитв. Когда находится против двери Каабы, он должен читать следующую молитву: «о Боже! Этот дом есть Твой дом; это святилище есть Твоё святилище; это убежище есть Твоё убежище, и это место для того, кто ищет помощи у Тебя против огня ада». Или: «Боже мой! Твой дом велик; Твоё лицо благодетельно. Ты милосерднейший из всех существ. Спаси нас от огня вечного и от демона, который был прогнан ударами камней. Предохрани от огня моё тело и мою кровь. Спаси меня от мучений в последний день и освободи меня от наказаний временных и вечных». Проходя мимо макам Ибрагим, он читает: «о Боже! Поистине здесь место Авраама, которое было его убежищем у Тебя против огня ада. О! отвергни вечное пламя от моей плоти и крови, моей кожи и моих костей!» Или: «там место того, который чрез Твоё посредство сохранил себя от огня. Боже мой, прости меня, имей сострадание ко мне; даруй мне милосердие, и не обращай внимания на всё то, что Ты знаешь обо мне: Ты дорогой и почитаемый по преимуществу. Господи, освяти моё путешествие; награди мою ревность, прости мне мои недостатки, и даруй, чтобы мои добрые дела принесли пользу; чрез Тебя я предохраню себя от тех, которые приписывают Тебе товарищей: от неверных, от сомнений, от лицемерия, от раздоров, от худых тварей, от вредных лиц, и от несчастий, которые могут случиться с моим имением, с моим семейством и с моими детьми». Обходя иракский угол Каабы, богомолец читает: «о Боже, поистине я имею у Тебя убежище против идолослужения, непокорности, лицемерия, дурных слов или дурных мыслей относительно семейства, собственности и детей». Или: «Боже мой! предохрани меня от духа сомнения, злобы, мятежа; от пороков, от злых нравов и от всех движений зависти, скудости и вожделения». У мизаба он читает: «о Боже! поистине я прошу у Тебя веры, которая не ослабевает, надежды, которая не погибает и услужливой помощи Твоего пророка Мухаммеда, – да благословит и сохранит его Бог! О Боже! покрой меня Твоею сенью в день, когда не будет более другой тени, кроме Твоей, и дай мне пить вместе с Твоим пророком, Мухаммедом, – да благословит и сохранит его Бог, – тот небесный напиток, после которого не будет более жажды во всю вечность. О Господи чести и славы!»⁴³² Или: «Боже мой! покрой меня тенью Твоего августейшего трона в день, когда не будет тени, кроме Твоей тени, – божества, кроме Твоего божества. О милосерднейший из существ! Боже мой! освежи меня чашею Мухаммеда, над которым да будет мир и спасение, и напитком, который мог бы утомить мою жажду навсегда»⁴³³. Обходя западный, сирийский угол, богомолец читает: «Боже мой, сделай моё путешествие достойным Тебя, да будет оно приятно Тебе; прости мои грехи, поддержи меня в моих трудах, благослови мои предприятия. Боже святый! Боже милостивый! изгладь грехи, которые Ты знаешь во мне. Боже святый и милосердый». В углу йеменском богомолец, по примеру Мухаммеда, прикасается рукою к камню ель-мустаяб и затем целует её, что, по шариату, похвально. Обходя этот угол Каабы, богомолец читает: «Боже мой! я прибегаю к Тебе, удостой спасти меня от неверия, от нищеты, от мучений могилы, от наказаний жизни и смерти, от печалей временных и вечных». Подойдя к чёрному камню, богомолец говорит: «Господи, даруй нам то, что для нас полезно в этом мире и в другом. Спаси нас и от мучений огня, и от мучений могилы». Прикасаясь к покрывалу Каабы, богомолец говорит: «Господи этого древнего дома! освободи меня от огня и от мерзкого диавола. Боже мой, предохрани от всякого зла; сделай, чтоб я был доволен благами, которые Ты даровал мне, и благослови их; даруй мне милость почитать Тебя и служить Тебе, так как Ты заслуживаешь этого!»⁴³⁴ Наконец, проходя мимо Ель-мултазем, которое находится между чёрным камнем и дверью Каабы, богомолец читает: «о Боже, Ты преподал истину; прости мне нарушения Твоих заповедей»⁴³⁵. Совершение этих обходов заканчивается целованием чёрного камня и молитвою в два рикаята, которая, впрочем, совершается после каждого обхода. Мы привели здесь все эти молитвы, которые должны быть повторяемы при каждом новом обходе, с тою целью, чтобы показать, какое количество их должен прочитать богомолец на пространстве 70–100 шагов. Очевидно, чтение этих молитв, особенно во время первых трёх обходов, должно быть весьма быстрое, а потому бессознательное. Итак, картина первого действия хаджа следующая. Масса полунагих с обнажёнными головами и с загорелыми от солнца телами богомольцев то бегает, беспрестанно потряхивая своими плечами, то двигается медленным, важным шагом вокруг Каабы, постоянно наталкиваясь друг на друга и бормоча или быстро и неистово выкрикивая свои молитвы. Картина довольно дикая!.. А около чёрного камня – страшная давка, где дело весьма часто не обходится без насилий. Когда Буртону нужно было, после совершения обходов, поцеловать чёрный камень, то его спутник начал расталкивать с бранью столпившийся здесь народ. Молитвы его перемешивались с ругательствами. «О Боже, – говорил он, – я имею убежище у Тебя против позора в этом мире»... и затем прибавлял: «у-у... проклятый, сын проклятого; у-у... свинья, сын свиньи!» и т. п. Когда же эта брань оказалась недействительной, то он, с помощью шести мекканцев, силою проложил дорогу к чёрному камню⁴³⁶. Словом, здесь происходят весьма часто ожесточённые свалки. От чёрного камня богомолец идёт к макам Ибрагим, где также совершает молитву. Отсюда он снова идёт к чёрному камню, пред которым снова читает такбир и таглиль. Это первое действие хаджа заканчивается молитвой в несколько рикаятов у колодца Зямзям и питьём такого количества воды из этого колодца, сколько может вместить желудок каждого. В среде мухаммеданских богомольцев весьма часто встречаются такие суеверы и изуверы, что после сего обильного «очищения», как они выражаются, «от скверн духовных», они в продолжение нескольких часов лежат распростёртыми на помосте. «Скверны духовные» весьма часто выходят наружу тела в виде прыщей. Другие же более благоразумные богомольцы льют на себя воду вёдрами, читая при этом следующую молитву: «Боже, я умоляю Тебя даровать мне изобилие ежедневного хлеба, полезное знание для человека и исцеление от всех зол»⁴³⁷.

Второе действие хаджа, обязательное только для чужестранцев в третей степени (ваджиб), совершается между двумя небольшими холмами Сафа и Мярва. На холме Сафа, находящемся к юго-востоку от ворот Каабы Сафа на 76⁴³⁸ или 100⁴³⁹ шагов, находится довольно бедная молельня, состоящая из трёх арок; сюда ведут 14 ступеней. От этого холма идёт улица Ель-маса длиною 493⁴⁴⁰ или 600⁴⁴¹шагов. На этом пути, по свидетельству Ибн-Батута, на расстоянии 168 шагов от холма Сафа стоят четыре зелёные столбика⁴⁴², покрытые надписями, которые трудно разобрать, по причине значительной высоты их. Холм Мярва, имеющий в длину 17 шагов, снабжён аркадой, или балконом, к которому ведут пять дорожек. На этой улице находится весьма многолюдный базар. Совершивши «предварительные обходы» вокруг Каабы и другие неразлучные с ними церемонии, толпа чужестранных богомольцев выходит воротами Сафа к мечети «в виду Каабы». Достигши холма Сафа, богомольцы, обратясь лицом к Каабе, читают такбир и таглиль, молятся за Мухаммеда и присовокупляют следующую молитву: «нет Бога, кроме Бога. Он един; он единственный. Нет у него товарищества. Вся вселенная принадлежит Ему. Хвала существует для Него. Он даёт жизнь; Он посылает смерть. Он Бог живый и бессмертный. Счастие в Его руках, и могущество Его простирается на всё. Нет Бога, кроме Бога. Не совершайте служения никому другому, кроме Его. Будьте хранителями Его закона и Его учения, и не позволяйте никогда обольщать себя развратными речами нечестивых»⁴⁴³. После этого богомольцы возносят к Богу свои импровизированные молитвы. Спускаясь с холма Сафа, Буртон, вместе с другими богомольцами, читал следующую молитву: «Дай чтобы я действовал сообразно преданию Твоего Пророка, и чтобы я умер в его вере. Сохрани меня от заблуждения и непослушания. О Ты, милосерднейший из милосердых!»⁴⁴⁴ Около зелёных колонн богомольцы ускоряют свой ход до полной рыси; во время этого бега (Сай, по шариату), читается следующая молитва: «о Господи, прости и сжалься! Забудь то, что Ты знаешь обо мне, потому что Ты самый лучший и щедрейший. Спаси нас от огня ада и введи нас безопасно в рай! О Господи, даруй нам счастие здесь на земле и в будущей жизни и сохрани нас от мучений ада». Всходя на холм Мярва, богомольцы читают: «подлинно, Сафа и Мярва суть два памятника Божия. Поэтому бегать от одного к другому не будет ошибкою». На самом холме совершаются те же обряды и читаются те же молитвы, что и на холме Сафа. Затем богомольцы быстро бегут с холма Мярва на холм Сафа оттуда снова – на Мярва и т. д. до семи раз. Обряд оканчивается на Мярва. Одни богомольцы пешие, другие конные, а иные, сидя на носилках совершают этот обряд. Все они спешат, перегоняют друг друга, беспрестанно выкрикивая громким голосом одни и те же молитвы. Тут же, на этой улице, сидят торговцы, между которыми снуют взад и вперёд покупатели, пробивая себе дорогу сквозь толпу неизбежных на восток зевак. Шум и толкотня страшные!.. Этот обряд "сай« совершается мухаммеданами в подражание Агари, матери Измаила, которая, по преданию, семь раз пробежала от холма Сафа к холму Мярва, ища воды для своего умирающего сына. Подбегая к одному, она слышала голос: «вот вода»; подбегая к другому, она слышала то же самое. Бег её, естественно, то замедлялся, то ускорялся; причём она беспрестанно озиралась в разные стороны, ища воды⁴⁴⁵. Мухаммеданские богомольцы, в подражание этому, также, но только бессмысленно, поворачивают свои головы во время бега в разные стороны.

Окончив эти, так сказать, приветственные обряды (по прибытии в Мекку), богомольцы отыскивают себе квартиры на время совершения хаджа. Мухаммеданский шариат рекомендует своим последователям совершать во время пребывания в Мекке, насколько возможно, чаще спасительные обходы вокруг Каабы. Поэтому на дворе Каабы весьма часто можно видеть богомольцев, упражняющихся в душеспасительных «гимнастических шагах» с кривляниями.

Мало-помалу между богомольцами становятся заметны приготовления к отъезду на гору Арафа, обряды и церемонии на которой составляют самую важную часть всего хаджа. Путешествие сюда, по убеждению некоторых мухаммедан, было бы достохвально даже и тогда, когда бы перестала существовать Кааба. Эта гора, отстоящая от Мекки на 7 часов пути, по своему происхождению, современна самому миру. История прародителей человеческого рода тесно связана с этой горой. По одному преданию, записанному Рабгузи в книге «Рассказы о пророках», Адам после грехопадения удалился в Индустан, а Ева – на гору Джидда; виновники их падения: иблис (шайтан) – в Басру, змий – в Испагань, а павлин – на гору Мина⁴⁴⁶. По другому преданию, змий спустился тоже в Испагань, а павлин – в Кабул, Ева – на Арафат, Адам – на Цейлон⁴⁴⁷. Долго и много плакали Адам и Ева в разлуке друг с другом. После многолетнего странствования с целью отыскания своей подруги Адам наконец достиг одной горы близь Мекки, где он свиделся с нашею праматерью. Гору эту они называли «Арафа», что́ значит «место познания»⁴⁴⁸. На этой же горе Адам был научен архангелом Гавриилом тому, как он должен молиться своему Творцу: это место на Арафа и доселе называется «Модаа Сеидна Адам», что́ значит место молитвы нашего владыки Адама. Построив на вершине Арафа молельню, Адам удалился со своею женою на о. Цейлон или в Индию, откуда они ежегодно совершали путешествие к Каабе для совершения обрядов хаджа; впрочем, по другому преданию Адам с Евой провели остаток своей жизни на горе Арафа. Гора эта знаменита также и в истории пророка Мухаммеда, который весьма часто учил здесь своих последователей религиозным обрядам. Здесь же халифы во время хаджа читали свои хутьбы. Словом, эта гора – самая священная для мухаммеданина; поэтому не совершать сюда путешествия было бы величайшим грехом для него. Путешествие на гору Арафа составляет, по шариату, первую степень обязательности (фарз). Выслушавши в 7-й день месяца Дзу-ль-хиджа хутьбу (поучение), в которой содержится перечень обрядов, имеющих совершиться в этот и следующий за ним день, богомольцы выступают из Мекки и идут к горе Арафа. Все богомольцы обязательно должны надеть для такого торжественного случая ихрам. В этой процессии принимают участие и мекканцы, которые в этот день в первый раз надевают ихрам. В этот день в городе и по арафатской дороге бывает страшная суматоха. Одни богомольцы едут на верблюдах, другие на мулах, третьи на ослах; бо́льшая же часть их отправляется в путь пешком, что́ считается богоугодным делом. Крик, перебранка и молитвы богомольцев заглушаются криком и рёвом животных, которые к тому же увешаны колокольчиками, издающими довольно неприятный для слуха европейца звук. Здесь и там, пред значительными лицами играет восточная музыка. За богомольцами следуют разного рода торговцы со своими товарами. Весьма часто суматоха эта увеличивается ещё тем, что в это время приходит какой-нибудь новый запоздалый караван богомольцев. В деревне и долине Мина, где, по преданию, Каин и Авель приносили свои жертвы Богу⁴⁴⁹, богомольцы должны остановиться и пробыть до утренней молитвы следующего – 8 дня; но это предписание шариата не исполняется богомольцами по причине тесноты деревни Мина⁴⁵⁰. Третья и четвёртая молитвы этого дня совершаются более набожными богомольцами в мечети Мюздаляфа, отстоящей вправо по дороге за Миной; здесь богомольцы все вместе произносят следующую молитву: «Боже мой! предохрани от огня моё тело, мою кровь, мои кости и все мои члены. О милосерднейший из существ милосердых»⁴⁵¹. Всё это путешествие, от Мекки до Арафа, совершается довольно быстро: поэтому весьма часто, особенно в жаркое время года, люди и животные падают мёртвыми на этом пути. Буртон между Миной и Арафа видел пять человек, упавших и умерших на дороге⁴⁵². Пройдя горное ущелье, пилигримы вступают в долину Арафа, по которой тотчас и рассыпаются, чтобы найти место для стоянки; причём избегают, согласно запрещению шариата, только местечка Бурана⁴⁵³. Далеко за полночь не утихают здесь шум и крики лиц, отыскивающих друг друга в толпе и разбивающих свои палатки. Немногие только богомольцы проводят эту ночь во сне; бо́льшая же часть их проводит это время по своему усмотрению: или в молитве, или в благочестивых, но довольно диких песнопениях, или в кругу весёлых собеседников и пр. Двукратный пушечный выстрел возвещает богомольцам о наступлении великого дня Арафа, 9 числа месяца Дзу-ль-хиджа⁴⁵⁴, и первой утренней молитвы, после совершения которой все спешат осмотреть священную гору. Гора Арафа возвышается почти на 200 фут. над окружающею её долиною, которая имеет в окружности около 1½ мили. Гора эта находится вблизи довольно высоких таифских гор. С восточной и западной стороны ведут на гору довольно широкие каменные ступени. В полгоре́ находится Модаа Сеида – Адам; выше – платформа, где становится имам и читает хутьбу, а на самой вершине горы показывают место, которое занимал Мухаммед во время совершения хаджа и на котором стояла прежде молельня, разрушенная ваххабитами. Из уважения к такому священному месту богомольцы совершают здесь молитву в два рикаята. Внизу, на восточной, юго-восточной и западной сторонах равнины, виднеются мечети и другие здания. Из этих построек замечательна одна, которая находится на восточной стороне у подошвы горы и от которой остались теперь только развалины. Здесь обыкновенно молился Мухаммед; в воспоминание этого богомольцы падают здесь ниц четыре раза. Кругом горы тянутся водоёмы, составляющие часть того знаменитого водопровода, о котором мы уже говорили. С горы Арафа открывается весьма живописный вид на окружающую долину, в которой Буркхардт, во время своего путешествия, насчитал до 70 т. человек⁴⁵⁵, Буртон – до 50 т.⁴⁵⁶, а Али-бей – до 83 т. человек⁴⁵⁷. Во время пребывания Буркхардта, здесь было до 25 т. верблюдов и 8 т. разного рода палаток; между последними, по своей красоте и богатству, занимали первое место палатки жены египетского паши Мухаммеда-Али. – Вот новый залп пушечных выстрелов возвещает наступление времени третей ежедневной молитвы (саляту-ль-гаф), к совершению которой мухаммедане должны приготовиться полным омовением. Музыка возвещает шествие шерифа на гору. Народ верхом и пеший спешит в беспорядке туда же, стараясь занять по возможности более удобное место; но некоторые из более смелых пилигримов, как напр. бедуины и ваххабиты, уже давно заняли все лучшие места здесь. Во главе процессии шерифа, говорит Буртон, «шло несколько человек, нёсших булавы; они по обыкновению довольно безцеремонно пробивали себе дорогу; за ними следовали наездники пустыни с длинными копьями, украшенными кисточками; затем вели лошадей шерифа – все породистые и малорослые... Чёрные рабы вели под уздцы коней; у каждого было большое ружьё с фитилём; наконец, предшествуемый тремя зелёными и двумя красными знамёнами, ехал на муле в белой одежде с открытой головой шериф, за ним – всё его семейство и придворные. Широкий зелёный зонтик, шитый золотом, который нёс служитель над головой шерифа, был единственным отличительным знаком его достоинства. Шествие заключалось толпою бедуинов на лошадях и верблюдах. Эта процессия медленно подвигалась к горе. Шериф и окружающие его поместились поближе к месту проповеди, другие – по всему спуску и даже у подошвы горы. Всё точно замерло в торжественном молчании; проповедь началась»⁴⁵⁸. Хутьба или поучение, всегда читается с платформы мекканским кадием, который, в подражание Мухаммеду и халифам, сидит в это время на верблюде. Сердце проповедника во время чтения хутьбы должно быть, по шариату, наполнено религиозным чувством и умилением, доказательством чего должны быть его слёзы. Поучение это читается по книге в продолжение почти трёх часов до самого захода солнца. Во всё это время проповедник должен насколько возможно чаще поднимать свои руки к небу, чтобы получить благословение свыше. Сначала богомольцы слушают эту проповедь молча; но по мере того, как воодушевляется проповедник, наэлектризовывается религиозным фанатизмом и народная масса. Чтение хутьбы всё чаще и чаще прерывается возгласами: «ляббайка, иллягумма, ляббайка»! Народ при этом машет своими белыми ихрамами и зелёными зонтиками. Картина эта имеет вид водопада и зеленеющего луга, как говорит Буркхардт⁴⁵⁹. Чувства богомольцев, присутствующих при этой проповеди, бывают разнообразны. В то время как одни из них громко кричат, плачут и бьют себя в грудь, сокрушаясь о своих грехах, или стоят молча, проливая слёзы, другие проводят это время в громком разговоре и смехе, в курении кальяна, или же, махая своими одеждами, издеваются над всей этой церемонией; наконец иные проводят это время в обществе публичных женщин. При этом замечательно, что благочестивое размышление и благопристойное поведение во время чтения хутьбы является со стороны чужестранцев, а особенно тех из них, которые пришли издалека; между тем все мекканцы, арабы и вообще все те, которые живут вблизи Мекки, ведут себя самым недостойным образом. Но как бы кто ни проводил время чтения проповеди на горе Арафа, слушание её, или лучше – присутствование при чтении её, безусловно обязательно для всех тех, кто желает получить титул «хаджи». Только тот и может называться этим именем, кто присутствовал при чтении хутьбы на Арафа, хотя бы он в это время спал или находился в беспамятстве, но лишь бы только кто-нибудь из его спутников обвязал его ихрамом⁴⁶⁰. По закате солнца проповедник оканчивает чтение хутьбы и возглашает в последний раз: «ляббайка». Это служит сигналом окончания проповеди, и народ стремглав бросается с горы; причём одни стараются обогнать других, один караван богомольцев старается обогнать другой и вести свой махмал впереди. «Ад-дафа мин Арафа», т. е. схождение с Арафа представляет какую-то бешеную скачку. Все как сумасшедшие гонят верблюдов; носилки ломаются, пешеходов опрокидывают, даже верблюды падают; драка со всех сторон, а зачастую и кровавые схватки; сущий хаос! «В ущелье, чрез которое нужно было пройти, говорит Буртон, стало ещё ужаснее. Верблюды вместе с носилками натыкались с шумом на стены. Никто не мог сообразить, что с ним делается. Пушечная пальба усиливала шум и залп блестящих ракет увеличивал смятение женщин и детей, поражённых ужасом; музыка не переставала, пилигримы кричали что было силы: «да будет праздник этот благоприятен!»⁴⁶¹ Причина такой поспешности богомольцев заключается в том диком предписаний шариата, которое требует, чтобы две вечерние молитвы совершались в Мяздаляфе. Здесь мы считаем нелишним привести своеобразный взгляд Кантемира на главную, якобы, цель пребывания мухаммеданских богомольцев на Арафа. Ещё тогда, когда караван богомольцев в первый раз приближается к Мекке и когда шейх мекканский получит известие о том, что караван уже скоро вступит в Мекку, нанимает, говорит Кантемир, «по числу гостей толикож блудниц (ихже долженствует ценою наяти, да чрез нощныя с оными подвиги, Адаму и Евве на горе Араф возмогут отблагодарити и своя вожделения оным, яко благоприятная принести, и пожрети приношения) и толикож фарраш, т. е. слуг». От этих браков, говорит Кантемир, родятся дети «именем нефес огуллари (то есть сынове духа) называются, зане в любовь и вожделение Адама и Еввы, рождены суть (Боже благий, едали вотще создал еси человека)»⁴⁶².

Дойдя до мечети Мяздаляфа, отстоящей на три мили от Арафа, богомольцы останавливаются, что́, по шариату, обязательно для них во второй степени (ваджиб). Здесь они, согласно предписанию закона, совершают четвёртую и пятую молитвы, воссылают хвалу Богу и благословение пророку, читают неизбежно таглиль и такбир и просят Всевышнего Бога о своих нуждах⁴⁶³. После сего богомольцы поздравляют друг друга с приобретением звания «хаджи». Поутру следующего 10 дня месяца дзу-ль-хиджа, после первой молитвы, они, поднявши здесь по семи камешков, идут далее. – Вот наконец хаджии приходят в узкую долину Мина, которая лежит между двумя гранитными утёсами и простирается от востока к западу на 1500 шагов. В середине этой долины, по обеим сторонам дороги, находятся здания, большею частью полуразвалившиеся, которые образуют таким образом улицу. Хаджии обязаны остановиться в долине Мина для совершения обряда бросания камней и для принесения Богу жертвы; здесь они испытывают большие трудности, по причине недостатка воды⁴⁶⁴. Долина Мина богата священными памятниками. Здесь, по мухаммеданскому преданию, находится могила нашего праотца Адама, над которой возвышается мечеть Масджиду-ль-Каиф. Здесь, как мы говорили, Каин и Авель приносили свои жертвы Богу. Здесь показывают пещеру, вмещающую в себе от 4 т. до 5 т. человек, где Агарь родила Измаила. Здесь Авраам хотел принести в жертву своего сына, а диавол в образе старого шейха препятствовал совершению этой жертвы: за что патриарх бросал в него камнями. Здесь находится гранитный камень, на который упал нож Авраама, когда ангел Гавриил показал ему овна; от падения ножа в этом камне образовалась широкая щель в несколько сантиметров ширины и больше метра глубины; здесь показывают пещеру, где Авраам принёс угодную Богу жертву; здесь диавол соблазнял Измаила на самоубийство. Здесь тот же диавол три раза преграждал дорогу Аврааму и Измаилу, когда они совершали хадж и возвращались с Арафа в Мекку; за что он принуждён был дорого поплатиться, так как эти два пророка, – отец и сын, наученные ангелом Гавриилом, начали бросать в него камнями – голышами величиною в боб. Здесь же, наконец, и Мухаммед удостаивался получать от Бога откровения⁴⁶⁵. Словом, эта долина богата священно-историческими воспоминаниями. За такие нечестивые козни иблиса (диавола) в отношении Авраама и Измаила доисламические арабы, Мухаммед и его последователи мстили, мстят и будут мстить ему, бросая в него камнями. Этот обряд, имеющий для мухаммедан вторую степень обязательности (ваджиб), совершается в трёх местах: при входе в долину, в средине и конце её; отчего здесь образовалось по так наз. «куче камней диавола». Побиение сатаны должно совершаться голышами величиною с боб, которые были подняты частью около мечети Мяздаляфа, частью в долине Мина. Обряд этот должен быть совершён хаджиями в первый же день по прибытии сюда, ещё до заката солнца. Богомольцы, положивши камешек на ноготь большого пальца левой руки, делают по нему щелчок пальцами другой руки; подобным образом богомольцы бросают семь раз по семи камней; причём читают следующее: «во имя Бога. Бог велик, вопреки демону и его сообщникам. Соделай, Боже мой! труды моего путешествия достойными Тебя и приятными для глаз Твоих. Даруй мне прощение моих согрешений и несправедливостей»⁴⁶⁶. Буртон читал, при совершении этого обряда, следующее молитвенное воззвание: «во имя Бога. Бог всемогущ. Я делаю это по ненависти к злому духу и для его бесчестия»⁴⁶⁷. Если вообразить узкую долину Мина и ещё более узкую улицу деревни Мина, – вообразить, что здесь вся та многочисленная толпа людей, которую мы видели на горе Арафа, что все они сгорают нетерпением скорее побить своего врага, диавола; то будет понятно, какая давка происходит здесь и с какими опасностями сопряжена она. Здесь, говорит Буртон, «право, по головам можно было бы удобно пройти, как по полу, а между тем в толпе многие были на пугливых лошадях; бедуины на своих диких верблюдах, важные лица на мулах, или на ослах. На всякий случай я запасся кинжалом и мне не пришлось в этом раскаяться. Едва мой осёл вошёл в толпу, как был опрокинут дромадером, я мигом очутился под его ногами. Благодаря моему оружию меня не раздавили; я кое-как выкарабкался из такого опасного места; в одно время со мной вышел оттуда и Магомет (проводник Буртона) с расшибленным до крови носом»⁴⁶⁸. Весьма часто случается, что камни, бросаемые в сатану, попадают в головы невинных богомольцев; вследствие чего между хаджиями происходят ожесточённые схватки. Некоторые мухаммедане, в доказательство святости долины Мина, указывают на то, что здесь, в этой давке, никто не погибает; но жители Мекки, напротив, свидетельствуют, что смертные случаи здесь нередки⁴⁶⁹.

В 10-й день месяца дзу-ль-хиджа богомольцы закалают в долине Мина жертву, которая приносится в воспоминание совершённой на этом месте жертвы Авраама, когда он, вместо сына своего Измаила, заклал указанного Ангелом овна. Эти жертвы богомольцев состоят из овец (годовалых), коров (двухлетних) и верблюдов (пятилетних)⁴⁷⁰, число которых разнообразится, смотря по усердию каждого. Все жертвенные животные увешаны разноцветными лентами и побрякушками. Головы их во время заклания должны быть обращены к Каабе. По данному сигналу, масса мясников бросается в толпу богомольцев и в самое короткое время закалает многие тысячи животных, произнося при этом следующую молитвенную формулу: «во имя Бога милостивого, милосердого. Велик Бог»! Это жертвоприношение может быть совершено в каждом месте долины Мина; но в то же время считается наиболее похвальным совершать его в западной части долины, около гладкой скалы, неподалёку от стены или кучи камней диавола⁴⁷¹. Мгновенно вся долина покрывается потоками крови и представляет вид, по отзыву очевидцев-европейцев, самой грязной скотобойни⁴⁷². Жертвенное мясо тут же на месте съедается жертвователями, их родственниками и знакомыми, и щедро раздаётся беднякам. Но животных закалается так много, что богомольцы не успевают съесть всего заколотого мяса; взять же его с собой, при выходе из долины Мина, считается предосудительным. Отсюда происходит то, что значительное количество жертвенного мяса оставляется на месте, где оно служит пищей хищных птиц и животных и подвергается разложению. Под влиянием палящих лучей солнца это место на другой же день делается заразительным. «Ночью, – говорит Буртон, – воздух был так тяжёл, что я не мог спать. Здесь разлагалось от 5–6000 убитых животных»⁴⁷³. Можно себе представить, каков бывает воздух в долине Мина после дня жертвоприношения тогда, когда совершает хадж какой-нибудь значительный мухаммеданин и когда, следовательно, число убитых животных бывает весьма велико. Каков должен был быть воздух в долине Мина тогда, когда халиф Мактадф принёс в жертву 50,000 овец, сверх 40,000 верблюдов и коров? День жертвоприношения празднуется мухаммеданами повсеместно и называется «Курбан-Байрам», что значит «праздник жертвоприношения». В каждом местечке мухаммеданского мира закалаются в этот день жертвы и читается в соборной мечети приличная случаю хутьба. Вот она: «во имя Бога милостивого и милосердого. Бог велик, Бог велик. Нет бога, кроме Бога. Бог велик, Бог велик; хвала Богу. Хвала Богу, повелевшему верным собраться на этот праздник, из которого Он сделал один из отличительных знаков ислама, который Он отличил с честью между днями, как Он отличил нашего пророка Мухаммеда, избранного между пророками и небесными посланниками. – Бог высочайший, Бог высочайший; нет бога, кроме Бога; Бог высочайший, Бог высочайший; хвала Богу! – Я исповедую, что нет бога, кроме Его единого, и что нет Ему товарища. – Я исповедую, что Мухаммед Его раб и Его пророк. – Бог велик, Бог велик. Нет бога, кроме Бога. – Бог велик, Бог велик; хвала Богу. Славу Тому, Который восхотел испытать Авраама, своего друга, повелевая ему принести Ему в жертву своего сына и Который внушил Измаилу покориться с безропотностью определениям неба. Бог велик, Бог велик. Нет бога, кроме Бога. Бог велик, Бог велик; Ему да будет хвала. Когда Измаил достиг юности, Авраам сказал ему: сын мой, я видел во сне, что приносил тебя в жертву; как тебе это кажется? – Отец мой, сказал Измаил, делай что тебе повелено; ты найдёшь меня, если угодно Богу, в числе людей терпеливых. Когда они решали так, и тот и другой, и когда Авраам положил Измаила навзничь, чтобы принести его в жертву, мы воззвали к Аврааму: ты поверил небесному видению, сказали мы ему... Мы умеем вознаграждать добрых... Поистине, мы заставили тебя подчиниться жестокому испытанию; но жертва выкупила твоего сына. Бог велик: нет бога, кроме Бога; Бог велик, Бог велик; хвала Ему».

В мечетях Персии и Индии произносят потом следующие стихи персидские:

«В одну ночь друг Божий был погружён в глубокий сон. Сновидение представляется его воображению. Он слышит небесный голос, который повелевает ему принести жертву Вечному. На другое утро он, закалает сто верблюдов».

«В следующую ночь этот почтенный человек видит тот же сон: он закалает снова сто других верблюдов. В третий раз он только что положил свою голову на подушку, как слышит тот же голос, взывающий и говорящий ему: принеси мне жертву. – Боже мой, восклицает тогда Авраам, я не знаю, какая жертва может быть Тебе приятна; я не знаю тайн божества. – Заколи мне поскорее, отвечал голос, смертное, которое ты любишь более всего. Это свидетельство твоей веры будет тебе полезно. Это был сын Авраама, которого назначал голос; необходимо было, чтобы этот отец верующих принёс, в жертву, по поведению Божию, то, что было для него самого дорогого в мире».

«Святой патриарх призывает тотчас Измаила: дитя моё, сказал он ему, Бог открыл мне во сне, что необходимо, чтобы я принёс тебя в жертву. – Отец мой! отвечает благочестивый юноша, вот я готов; исполни то, что было повелено тебе. Клади без замедления нож на мою шею и, если Богу угодно, ты увидишь, что я из числа тех, которые знают терпение».

«Когда отец и сын вполне решились исполнить благородную жертву, Авраам услышал опять голос, говоривший ему: это повеление было только испытанием для тебя... Гавриил явился в ту же самую минуту, извлёк Измаила из-под жертвенного ножа и поставил на его место жирного барана. которого он привёл с неба».

«В память этой жертвы Мухаммед (печать пророков) заповедал нам приносить ныне жертвы Вечному».

«Знайте, слушатели мои, что этот день есть день праздничный для верующих, и день угрозы для неверных и демонов. – Это есть день святой из десяти дней, которые особенно посвящены благословениям неба на богомольцев».

«Верный, который в это счастливое время имел счастие обойти вокруг святого дома Божия, очень счастлив; тот, напротив, который был лишён этой милости, очень жалок. Счастлив тот, кто останавливался на Арафате; несчастлив тот, кто не мог воспользоваться этим правом. – Счастлив верующий, который останавливался в долине между Сафой и Мервой; несчастлив тот, кто не соблюл этих священных обрядов. – Счастлив тот, кто проходил Мину, в восьмой день Джуль-Хедже; несчастен тот, кто не мог иметь этого драгоценного преимущества. Счастлив тот, кто присутствовал при бросании камней; несчастен тот, кто не мог участвовать при этом. – Сегодня же вы должны вычистить ваши зубы, омыть ваши тела, употребить благовония, одеться в ваши наилучшие одежды, но не вкушать до и после молитвы. Нужно произносить текбир громким голосом по пути, начиная от городских ворот. И начиная с утренней зари дня Арафата, кануна Ид-дуга, до последнего дня этого праздника, необходимо, чтобы все те, которые будут принимать участие в этих священных обрядах, живут ли они в городе или они путешественники, необходимо, говорю я, чтобы после каждой обязательной молитвы, которую они будут совершать вместе, они произносили слова: Бог велик, Бог велик; нет бога кроме Бога. – Бог велик, Бог велик, хвала Ему».

«Относится также к канонической обязанности в эти дни для всякого мухаммеданина, свободного и нетерпящего недостатка, приносить жертву Всевышнему или барана, или быка, или верблюда. Если однакож эта жертва будет для него стеснительна, то он может соединиться с шестью другими лицами для принесения быка или верблюда. Заклание животного бешеного, лишённого рогов, или кладеного, – законно; но если животное чрезвычайно тощее, если оно кривое, слепое, хромое, если ему не достаёт более трети уха или хвоста, – оно не может служить для жертвы. Кто закалает жертву, должен съесть её, или по крайней мере треть её раздать на милостыню. Он должен приносить её своею рукою, если ничто не препятствует ему в этом; иначе, он может велеть заменить себя в этом акте».

«Пророк сказал: откармливайте жертвы, которые вы будете приносить Богу, ибо они будут перевозить вас чрез мост Сират».

«Да благословит Бог всех нас в священном Коране; чтение его священных стихов да производит всегда в нас духовную пользу. Да, высочайший Бог благодетелен, щедр, царь праведный, милостивый, милосердый».

Имам садится на минуту, потом встаёт и произносит следующую молитву:

«Хвала Богу! Мы восхваляем Его; мы просим Его помощи; мы просим у Него прощения; мы веруем в Него; мы надеемся на Него; мы умоляем за наши порочные наклонности, за наши худые действия. Никто не может совратить с пути того, кого руководит Бог; никто не может быть наставником того, кого Бог приводит в заблуждение. Мы исповедуем, что нет бога, кроме Бога единого; что нет Ему товарища. Мы исповедуем, что Мухаммед Его раб и Его пророк, да будет Бог милостив к нему и да дарует Он ему спасение, а также его семейству и всем Его товарищам; и в особенности первому из его общников и лучшему из них, князю верующих, Абу-Бекру правдолюбивому (да будет доволен им Бог); тому, который всегда выражался сообразно с истиной и правотою, князю верующих, Омару, сыну Каттаба (да будет доволен им Бог); собравшему стихи Корана, князю верных, Осману, сыну Аффана (да будет он приятен Вечному); победоносному льву Божию князю мухаммедан Али, сыну Абу-Талеба (да будет доволен им Бог); двум воинственным имамам, которые имели счастие получить венец мученичества, двум князьям верующих: Абу-Мухаммеду Хасану и Абу-Абд-Аллаху Хусейну (да будет доволен ими Бог); их матери, первой из женщин, Фатиме Загре (да будет доволен ею Бог); Гамзе и Аббасу, которые сохранили себя чистыми среди людей и шести другим лицам, оставшимся из десяти (да будет благословение Божие над всеми ими).

Боже мой! даруй столько же благословений Мухаммеду и его семейству, сколько есть верных, которые просят Тебя, и которые соблюдают пост. Боже мой! даруй столько же благословений Мухаммеду и его семейству, сколько есть верных, которые садятся и встают на молитву. Будь милостив ко всем верным и ко всем посланникам небесным, ангелам и архангелам, наконец ко всем добрым рабам Божиим. Вонми нашим мольбам, о милосерднейший из милосердых!»

Имам наклоняется: «Боже мой поддержи нашего настоящего государя в деле правосудия, щедрости, великодушия и благотворительности. Да разгонит он мрак неверия, злобы и ненависти. Боже мой! Даруй Твою помощь тому, кто защищает религию Мухаммеда, и лиши Твоей помощи того, кто оставляет её». Он поднимается: «рабы Божии! ведите себя сообразно с правотою. Бог повелевает вам соблюдать справедливость и благотворительность, особенно по отношению к вашим бедным родственникам; Он защищает вас от зла, от всего, что отвергает закон, чего нет в пределах правосудия. Он уведомляет вас в надежде, что вы вспомните Его уроки. – Помните Всевышнего, и Он вспомнит об вас. Молитесь Ему, и Он услышит вас. – Ах! воспоминание о Боге есть дело самое высокое, самое выгодное, самое драгоценное, прекраснейшее, совершеннейшее, величайшее, достойнейшее наших забот»⁴⁷⁴.

Совершивши жертвоприношения, богомольцы идут к цирюльникам и бреют в первый раз по вступлении в ихрам свои головы; причём шафеиты, по свидетельству Буркхардта, бреют только четвёртую часть головы, а бритьё остальных трёх четвертей её оставляют до возвращения в Мекку⁴⁷⁵. Вслед за этим богомольцы снимают ихрам, чистят зубы, моют свои тела, мажутся благовониями и одеваются в свои наилучшие одежды. Из этого видно, что здесь в долине Мина, вместе с жертвоприношением, оканчиваются главные, существенные обряды хаджа; богомольцам теперь разрешаются такие вещи и дела, которые прежде были для них запрещены. Таким образом богомольцы приобретают здесь окончательно титул «хаджи». Вся долина в это время оглашается обоюдными поздравлениями и пожеланиями счастья друг другу. В продолжение двух дней после Курбан-Байрама, долина Мина принимает праздничный вид. В это время, которое богомольцы обязаны провести здесь, открывается ярмарка; ночью долина пылает освещениями, фейерверками, потешными огнями и оглашается ружейными выстрелами. Но побиение сатаны в это время также не прекращается. В полдень 11 и 12 числа богомольцы бросают по 7 камешков в каждое из трёх мест, где являлся бес; так что каждый богомолец 10, 11 и 12 числа перебросает до 63 камешков⁴⁷⁶. Бросив последний камень, хаджии возвращаются в Мекку, – между тем как бедняки из них остаются в Мина, чтобы попировать на остатках гниющего мяса, и заготовить из него провизию на обратный путь. Ломтики, нарезанные из этого мяса, сушат потом на солнце на дворе Каабы⁴⁷⁷.

В полдень 12 числа месяца дзу-ль-хиджа богомольцы оставляют Мина и с радостью, которая выражается пением, криком, болтовнёй и смехом, возвращаются в Мекку, где видят Каабу, одетую в новое покрывало. Хаджи подходят к Чёрному камню, совершают пред ним молитву и целуют его, если это возможно; затем совершают семь прощальных обходов (таваф) вокруг Каабы; причём те из богомольцев, которые совершали предварительные обходы, не трясут в это время плечами (рамяль) и не бегают рысью (сай). Следовательно, при прощальных обходах только мекканцы совершают рамяль и сай. Далее хаджий совершает молитву и идёт к колодцу Зямзям, где пьёт воды, сколько может, произнося следующую молитву: «Боже наш! подлинно я прошу нужное для жизни: обильной пищи, полезного знания и исцеления от всякой болезни милосердием Твоим, о премилосердый из милостивых⁴⁷⁸. Затем он моет лицо, голову и прочие части тела этой священной водой. Очищенный таким образом богомолец идёт к Каабе и целует её порог. Вечером в этот день читается с мимбара прощальная проповедь. «Сначала, – говорит Буртон, присутствовавший при чтении её, – глубокое молчание прерывалось только изредка словом «аминь»; но мало-помалу возгласы учащались и к концу, после каждых 3–4 слов, то поочерёдно, то разом раздавались тысячи голосов. Не мало я видел, говорит этот путешественник, торжественных богослужений, но должен признаться, что ни одно не произвело на меня подобного впечатления»⁴⁷⁹. На другой день, в час после восхода солнца⁴⁸⁰, отворяются двери самой Каабы. Толпа богомольцев быстро бросается во внутрь храма иногда чрез головы народа. Евнухи, стоящие при дверях Каабы, щедро раздают удары палками тем богомольцам, которые производят беспорядки и уклоняются от платы за вход в Каабу. В это время все, начиная от шерифа Мекки с серебряным ключом в руках до последнего привратника, требуют платы от посетителей святилища. Внутри Каабы хаджии должны помолиться в каждом углу по одному разу, совершивши здесь до 16 коленопреклонений. Давка и стенания в это время бывают страшные; одни богомольцы разгуливают и совершают свои молитвы на спинах других, которые часто раздавливаются, уродуются и лишаются чувств от жара и духоты. Совершив посещение Каабы, богомолец становится между её дверью и Чёрным камнем, прикладывает лицо, грудь и правую щёку к самой стене Каабы в этом месте, которое называется «мултазим», и, стоя в таком положении, молит Бога о прощении своих грехов⁴⁸¹. Наконец, он целует занавес Каабы и снова творит молитву, чем совершенно оканчивает совершение всех важных и неважных обрядов хаджа.

После посещения богомольцами внутренности Каабы, знатные лица из мекканцев и хаджиев метут пол её. Водовозы привозят кувшины с водою, которая выливается на помост. Многие фанатичные хаджии с радостью пьют грязную воду, текущую с пола Каабы. Мётлы, которыми мели пол Каабы, разделяются между богомольцами и хранятся ими, как святыня.

По окончании обрядов хаджа, богомольцы совершают ещё обряды гумра. Местом совершения их служит небольшая, бедно украшенная мечеть Ель-гумра, которая отстоит от Мекки на расстоянии получасового пути к северо-востоку. Богомольцы, надевши ихрам, выходят с двора Кааба воротами Сафа, выкрикивая в продолжение пути в указанную мечеть: «ляббайка, иллягумма». Дойдя до кучи камеей, которая, по мухаммеданскому преданию, показывает место, где Абу-Лахаб думал устроить засаду пророку Мухаммеду и где сам нашёл себе гибель, богомольцы кладут сюда камни, произнося проклятие Абу-Лахабу. В Ель-гумра они совершают молитву и на обратном пути в Мекку выкрикивают громким голосом следующее воззвание: «сделай из меня то, что ты желаешь». Совершив вокруг Каабы обходы гумра, богомольцы идут на улицу, лежащую между холмами Сафа и Мярва, где совершают сай (бег). Приличные этому случаю молитвы следующие: «нет другого бога, кроме Бога единого и нераздельного; высшее могущество принадлежит Ему; Он даёт жизнь и смерть; Он живёт, а не умирает; благо в Его руке и могущество на всякой вещи». «О Господи, прости и сжалься! Забудь то, что Ты знаешь, потому что Ты самый лучший и щедрейший! Спаси нас от огня ада и введи нас безопасно в рай! О Господи, даруй мне счастие здесь на земле и в будущей жизни, и сохрани нас от мучений пламени!» «Поистине Сафа и Мярва суть два памятника Божия. Поэтому бегать от одного к другому не будет ошибкою для того, кто совершает гумра. Поистине, для виновника доброго действия Бог полон благоволения, а Бог знает всё». После совершения этого обряда богомольцы идут к брадобреям, где читают следующую молитву; «о Боже, моя голова в Твоих руках; даруй мне в день воскресения свет для каждого волоса; о Ты, милосерднейший из милосердых!»⁴⁸²

Все богомольцы давно уже тоскуют по своей родине; все они горят желанием возвратиться домой; но с одной стороны, свойственное мухаммеданам любопытство, а с другой – религиозное чувство, побуждает их посетить ещё некоторые священные места в окрестностях Мекки. Так напр. богомольцы ходят в места рождения Мухаммеда, Фатимы, Али, Абу-Бекра и Абу-Талеба (который считается великим патроном Мекки), – к памятникам Хадиджы (жены Мухаммеда) и Амины (матери Мухаммеда). На вершине горы Джебель-Кабайс им показывают место, где луна раскололась надвое, – на Джебель-Нур показывают небольшой грот, где ангел Гавриил открывал Мухаммеду разные отрывки Корана⁴⁸³. Обошедши эти и некоторые другие религиозные памятники, и возвратившись в Мекку, богомольцы приготовляются к обратному пути. В это время каждый из них, по предписанию шариата, обязательно должен плакать, сокрушаясь о предстоящей разлуке с Каабой; но действительные чувства их далеко не соответствуют этому предписанию. Приготовившись окончательно к дороге, богомольцы идут в последний раз в Каабу и совершают здесь прощальные обходы вокруг неё; после чего с чувством исполненного предписанного законом долга, а некоторые и с разбитою религиозною верою, выступают из Мекки, читая следующую молитву: «Боже мой, даруй мне милость, чтобы теперешнее моё посещение Твоего святого дома не было последим; Ты всемогущ, Господи, Ты даровал мне милость прибыть сюда, в Твою страну, где Ты мне покровительствовал; Ты даровал мне необходимые милости, чтобы исполнить обряды Твоего путешествия. Если Ты доволен мною, сделай меня также довольным; а если Ты недоволен, то я уверяю Тебя, прежде моего отъезда отсюда, что я Тебя предпочитаю, Тебя и Твой святой храм всем вещам в мире; что Ты единственный предмет моих желаний. Господи, даруй мне святость и милость, чтобы не заблуждаться в вере; перемени во благо зло, которое мне угрожает; обогати меня повиновением к Тебе в течение всей моей жизни; осыпь меня благами этого мира и другого, ибо Ты всемогущ»⁴⁸⁴.

Довольно непривлекательный вид представляет Мекка по уходе хаджиев отсюда. Толкотня, шум, оживлённость, веселие, радость, блеск и пышность быстро сменяются пустотой, печалью, воплями, стенаниями больных, нищетою, плачем о денежной помощи бедных. Там и сям по улицам Мекки, шляются в громадном количестве нищие и бедные богомольцы, которые не имеют никаких материальных средств, чтобы возвратиться на родину. Дико, ожесточённо, даже нахально выкрикивают они свои мольбы о помощи. Здесь один кричит: «О братья! О верные! Услышьте меня! Я прошу у Бога 20 долларов, чтобы заплатить за мой проезд домой, – только 20 долларов! Бог всещедр и может послать мне 100 долларов; но я прошу только 20! Помните, что благотворительность есть верный путь в рай!» А вот другой кричит с минарета так громко, что голос его разносится по всему базару: «я прошу у Бога 50 долларов, полного платья, и рукописи Корана. О верные, услышьте меня! Я прошу у вас 50 долларов!»⁴⁸⁵ Удовлетворите вы одного из этих крикунов и не увидите с его стороны никакой благодарности: он как будто бы получил от вас то, что ему принадлежит по праву. Проходите вы по одним улицам, страдает ваш глаз, поражаясь чувством безобразного при виде всякой грязи и нечистоты; проходите по другим улицам, страдают ваши уши от диких криков; а в иных местах, что́ всего хуже, страдает ваш нос, поражаясь зловонием множества гниющих трупов. Жители этих частей города ходят, всегда затыкая свои ноздри кусками хлопчатой бумаги. Не менее отталкивающий вид представляет в это время и двор самой Каабы. Вследствие дурных санитарных условий хаджа, число заболевающих и умирающих ко времени окончания богомолья бывает весьма велико; в Мекке же есть обычай – всех больных приносить на двор Каабы под колоннаду, где они могут получить от одного только взгляда на Каабу исцеление или, по крайней мере, могут спокойно умереть вблизи святилища. Поэтому колоннада на дворе Каабы в это время бывает полна больных хаджиев, которые или едва бродят здесь и вымаливают подаяния, или лежат уже на рогожках, а «доброхотные датели» уделяют в стоящую около них чашку, сколько могут, от щедрот своих. Одни из них ещё борются со смертью, а другие, покрытые своими изорванными одеждами, лежат уже бездыханными. Со покойной совестью умирает здесь богомолец на руках пророка и под защитой ангелов; с полной надеждой на вступление в рай умирает здесь тот, кто пред смертью был окроплён водою Зямзяма⁴⁸⁶. Словом, Кааба походит в это время на довольно дурную странноприимную больницу. Невольно приходится пожалеть о бедных хаджиях, так печально закончивших совершение одного из существенных обрядов своей религии, и посоветовать всем мухаммеданам не рисковать своею жизнью...

* * *

Итак теперь, по совершении всех описанных обрядов, хадж в строгом смысле слова закончен; остались не совершёнными некоторые обряды религиозного путешествия вообще. Богомольцы, на своём обратном пути из Мекки, должны ещё посетить светлейшую (муневвира منوره) Медину и поклониться здесь гробу Мухаммеда⁴⁸⁷. Путешествие к этой святыне мединской мечети предписывается, по свидетельству Буртона, непременно один раз в жизни каждому мухаммеданину⁴⁸⁸. Не посетить той мечети, о которой Мухаммед однажды сказал, что «молитва, совершаемая в ней, действительнее тысячи молитв, совершаемых в других священных местах, кроме только мечети Ель-харам (Каабы)»⁴⁸⁹, не посетить этой мечети – было бы великим грехом. Мало этого. Малек, основатель одной из ортодоксальных сект ислама – малекитов, ставит Медину даже выше Мекки, так как она имеет в себе такую святыню, как прах пророка⁴⁹⁰. Во всём мухаммеданском мире только одни ваххабиты, в глазах которых Мухаммед был простым смертным человеком, а потому и город, покоящий его прах, не имеет никакого религиозного значения, отвергают путешествие в Медину с религиозными целями; все же другие мухаммедане считают за счастье помолиться у гроба «печати пророков» и «друга Божия». Мединская мечеть, по воздаваемому ей почтению и поклонению, как свидетельствует Буртон занимает срединное положение между мекканской Каабой и иерусалимской мечетью Омара или Аксай⁴⁹¹.

Медина отстоит от Мекки на расстоянии 10–11-дневного перехода по пустыням и отрогам гор, которые изредка сменяются возделанными долинами. Город этот, основанный амаликитянами, находится на краю огромной пустынной низменности Неджеда, близь гор, отроги которых окружают его с трёх сторон. Здесь между горами, в местностях, достаточно орошённых водою, расположены мединские сады, которые производят чарующее действие на душу путешественника, прошедшего огромную пустыню⁴⁹², которые придают ландшафту Медины прелестный вид и которые славятся своими плодами во всём пустынном Неджеде. На юг от Медины расстилается необозримая и бесплодная равнина, чрез которую тянется дорога в Мекку. Медина так же, как и Мекка, составляет центр священной территории, границами которой служат на севере гора Оход (в 5 вер. от Медины), на юго-западе – гора Аир; с других же сторон границы эти воображаемые. Кто умирает в этой священной области Медины, тот надеется на заступничество и ходатайство пророка в день страшного суда⁴⁹³.

Лишь только богомольцы увидят город, как сходят с верблюдов на землю и читают следующую молитву: «Господи, вот священный дом Твоего пророка и Твоего посланника Мухаммеда, на котором да будет Твоё спасение и Твой мир. Даруй мне милость, чтобы она была мне охраною против огня, вечных наказаний и страшного отчёта, который я должен отдать Тебе в день суда». Въезжая в самый город, они читают следующую молитву; «во имя Бога милостивого и милосердого, спасение и мир Божий да будет на народе пророка. Господи, удостой меня войти и выйти из этого места со всею надлежащею благопристойностью и в награду за это посещение даруй, чтобы я был уважаем и могущ»⁴⁹⁴. В город ведут четверо ворот, из которых некоторые довольно массивны и красивы. Крепость мединская находится, сравнительно с другими крепостями Востока, в хорошем состоянии; она обнесена стеною в 34–35 ф. вышины, на которой стоят полукруглые башни с бойницами, и окружена рвом⁴⁹⁵. Самый город обстроен довольно хорошо; дома здесь все построены из камня и даже некоторые улицы вымощены камнем. Но богатство и красота Медины с уменьшением богомольцев быстро исчезают. Народонаселение этого города, по предположению Буркхардта, простирается от 16 до 20 т. человек. Драгоценным сокровищем Медины служит мечеть, в которой находится гроб Мухаммеда. Мечеть эта так же, как и Кааба, называется Ель-харам; но всего чаще ей присвояется название Месджиду-ль-наби (мечеть пророка). Она находится в восточной части города. Она меньше мекканской мечети, так как в длину имеет только 165 шагов, а в ширину – 130⁴⁹⁶; но, по устройству своему, она походит на неё: тот же открытый четырёхугольник, окружённый со всех сторон крытой колоннадой. Колонны здесь все выбелены и только неподалёку от гроба Мухаммеда обложены лазурью и украшены разноцветными арабесками. Колоннада эта так же, как и мекканская, украшена наверху белыми куполами. Пол в некоторых местах мединской мечети, а особенно в южной её части, выложен мрамором. Всё богатство украшения сосредоточено именно в южной части мечети, где самая стена колоннады обложена мраморными плитами и имеет широкие и высокие окна со стёклами. Эта часть мединской мечети составляет святилище её, где покоится прах Мухаммеда. Гробница его находится на расстоянии 25 шагов от южной и 15 – от восточной стороны мечети. Она обнесена железной зелёного цвета решёткой, называемой Ель-хеджр, составляющей неправильный четырёхугольник и украшенной бронзовыми надписями, которые мухаммедане считают золотыми. Сквозь такую решётку ничего не видно. Богомольцы смотрят во внутрь решётки чрез окна, которые отстоят на 5 футов от полу. Сюда, во внутренность решётки, ведут четыре двери; в одну из них каждое утро и вечер входят евнухи, на обязанности которых лежит наблюдение за чистотой около гробницы пророка и зажжение ламп. Нужно быть очень богатым человеком, чтобы получить позволение проникнуть за эту решётку; но и там можно увидать немного: гробница Мухаммеда вся закрыта занавесом из шёлковой материи с серебряными цветами, арабесками и золотою надписью вокруг⁴⁹⁷. Он покрывает четырёхугольное каменное здание, поддерживаемое двумя столбиками. Сюда, за занавес, уже никто, кроме евнухов, не допускается. Здесь-то и находится Мухаммедов гроб, который, по свидетельству некоторых мухаммеданских писателей, имеет форму катафалка с мраморной плитой наверху, украшенной золотом. «Место гробницы Мухаммеда, – говорит Буртон, – отличено ещё большими жемчужными чётками и особенным украшением, называемым «Созвездие жемчужин», которое прикреплено на занавесе, на высоте немного ниже человеческого роста. Народ предполагает, что это одна из драгоценностей рая Мухаммеда; я же принял это за пробку от графина»⁴⁹⁸... Здесь же покоятся тела двух друзей Мухаммеда, – Абубекра и Омара⁴⁹⁹. Весь этот мавзолей пророка, похожий на громадную птичью клетку, украшен наверху высоким и красивым куполом с позолоченными шаром и полумесяцем, которые считаются мухаммеданами золотыми. – От гробницы Мухаммеда, поперёк мечети, идёт перегородка, которая отделяет пространство в 20 футов ширины, называемое Ель-Родха, т. е. сад. Этот сад существует здесь во исполнение слов пророка, который однажды сказал: «между моим гробом и моею кафедрой находится один из садов рая». Чтобы придать этой части мединской мечети хоть тень сада, столбы, стоящие здесь, украшены до 5–6 футов в высоту цветами и арабесками, а пол устлан цветными коврами. Но «только истый мусульманин, – говорит Буртон, – может допустить, что этот сад действительно похож на сад». В мединской мечети много и других святынь. Здесь под деревянною крышею находится колодезь пророка; солодковатые воды этого колодца имеют, говорят, подземное сообщение с Зямзямом в Мекке. Здесь находится покрытый чёрной богатой парчой без украшений гроб Сеит-Фатимы, дочери Мухаммеда; впрочем, некоторые мухаммедане говорят, что она похоронена на мединском кладбище. Здесь указывают также небольшое окно в стене мечети, чрез которое несколько раз приходил к Мухаммеду Ангел Гавриил. Здесь же, наконец, возле гробницы Мухаммеда, указывают и место будущего погребения Иисуса Христа (Гыйса), когда он снова придёт на землю пред всеобщим воскресением и умрёт. Словом, здесь находится весьма много святынь, пользующихся большим уважением у мухаммедан; но украшения мечети, по своей бедности, вовсе не соответствуют этому уважению⁵⁰⁰.

Каждый богомолец, желающий посетить мединскую мечеть, обязан предварительно очистить себя полным омовением (вузу). Во двор мечети он входит чрез ворота Бабу-ль-салям, переступая чрез порог их непременно правою ногою и читая следующую молитву: «Боже мой, прости мне мои грехи, и отверзи мне двери Твоего милосердия». Он прямо направляется к Родхе, читая на пути молитвы. Здесь он совершает молитву с 4 коленопреклонениями и читает 109 и 112 главы Корана⁵⁰¹. Отсюда он идёт к решётке Геджр, становится против того окна, возле которого находится гробница пророка Мухаммеда, поднимает руки к верху и молится следующей молитвой: «мир да будет на тебе, Мухаммед! Мир да будет на тебе, посланник Божий! Мир да будет на тебе, избранный Божий! Мир да будет на тебе, друг Божий! Мир да будет на тебе, достойный похвал! Мир да будет на тебе, любимец Божий! Мир да будет на тебе раздаятель милостей! Мир да будет на тебе, мой имам! Мир да будет на тебе, последний пророк! Мир да будет на тебе, принёсший нам добрые вести! Мир да будет на тебе, апостол! Мир да будет на тебе, достопочтеннейший из детей Адама! Мир да будет на тебе, князь посланников Божиих! Мир да будет на тебе, печать пророков! Мир да будет на тебе, посланник Господа тварей! Мир да будет на тебе, на твоём потомстве, на твоих сподвижниках, на твоих целомудренных жёнах, которые считаются матерями мухаммедан! Я изъявляю тебе бо́льшую благодарность, чем благодарность, которую изъявлял Богу пророк за свой народ и апостол за своё племя. Да будет мир Божий на нашем господине Мухаммеде, будут ли упоминать его в своих молитвах или нет. Я исповедую, о посланник Божий, что тебе дано было апостольство, что ты посеял истинную веру, что ты дал спасительные советы народам, что ты разогнал мрак и шёл так прямо по путям Господа, который наградил тебя верным знанием. Мы пришли посетить тебя толпою, о посланник Божий, из стран самых отдалённых, чтобы исполнить твои повеления. Я приветствую тебя и прошу тебя предстательствовать за меня y Бога, ибо мои недостатки велики и мои грехи многочисленны; но ты предстатель, который получаешь всё, о чём просишь. Бог сказал: если люди, согрешивши, попросят у Меня прощение, и если Мой посланник заступится за них, то все они найдут Меня милосердым (Кор., гл. 4. ст. 67). Я пришёл сюда обременённый грехами; ходатайствуй пред Богом, и выпроси мне у Него милость умереть в твоём законе и воскреснуть в твоём обществе. Заступничество, заступничество, заступничество, о посланник Божий!»⁵⁰². Эта молитва произносится, говорит Вамбери, со слезами, криком и воем, так что невозможно расслышать собственного голоса. Неграмотные, которые вслушиваются в слова чтеца, но не могут повторять эти слова за ним, довольствуются тем, что подражают ему в движениях губ и рта⁵⁰³. Потом пилигрим молится за своих друзей, родственников⁵⁰⁴ и за своего хозяина, если он богомолец по найму. Молитва эта оканчивается следующим фанатичным прошением: «разрушь наших врагов; пусть мучения будут их участью»⁵⁰⁵. После этой молитвы богомолец прислоняет свою голову к окну Геджра и в таком молитвенном положении остаётся несколько минут. Затем он отходит под колоннаду и здесь, против Геджра, совершает молитву с 4 поклонами. Поклонение праху Мухаммеда таким образом окончено. Теперь богомолец покланяется святым остаткам Абу-бекра и Омара. У окна первого халифа он читает следующую молитву: «я приветствую тебя, преемник посланника Божия и его товарищ в его походах, и в его путешествиях. Спасение да будет на тебе, который был приметою и знамением, сопровождавшим пророка в его войнах и в его бегстве. Спасение да будет на тебе, наперсник посланника Божия, на котором да будет благословение и мир. Я свидетельствую, что ты не уклонялся от его путей, ни от его закона, что ты всегда следовал справедливости и истине, что ты помогал вдовам и сиротам, и исполнял дела благочестия. Да вознаградит тебя Бог за нас, за Его посланника и за всех других пророков. Господи, даруй мне милость умереть в дружбе с Абу-бекром, и встретиться в день воскресения с ним и с Твоим пророком Мухаммедом, на котором да будут Твой мир и Твоё благословение». У окна против гроба Омара богомолец читает следующую молитву: «спасение да будет на тебе, обладающем совершеннейшим рассудком; власть которого Бог употребил для распространения веры. Бог да будет совершенно доволен тобою». После каждой из этих молитв он уходит под колоннаду, где совершает снова краткую, должно быть, благодарственную молитву. Обращаясь снова к этим двум халифам вместе, богомолец читает: «спасение да будет на вас обоих, которые покоитесь вместе с пророком, на котором да будет благословение и мир Божий. Спасение да будет на вас обоих, друзья посланника Божия, на котором да будут мир и благословение Божие. Мы пришли посетить нашего пророка, наш образец справедливости (Абубекра) и смертного, обладающего совершеннейшим рассудком (Омара). Чрез ваше посредство мы обращаемся к посланнику Божию, на котором да будут Его мир и Его благословение»⁵⁰⁶. Около гробниц Абу-бекра и Омара весьма часто происходят беспорядки, которые нередко оканчиваются кровавыми побоищами. Дело в том, что персияне-шииты ненавидят этих двух преемников Мухаммеда, считая их узурпаторами, предвосхитившими власть любимого их халифа Али. Эта-то ненависть персов к Абу-бекру и особенно к Омару, выражаемая весьма часто открыто, и служит причиною беспорядков и кровавых побоищ. Но персы этим не ограничиваются. Встречаются такие иранцы, которые, как говорит Вамбери, вместо обычного: «я Омар!» (о Омар!), произносят скороговоркой: «я шимар!» (о осёл!) и, придя домой, обыкновенно похваляются таким подвигом⁵⁰⁷. – От Геджера богомолец идёт ко гробу Сеит-Фатимы, для совершения поклонения этой лучшей из женщин. Наконец он возвращается в Родху, где воссылает молитвы самому Богу, чем и заканчивается совершение обрядов, соединённых с посещением Месджиду-ль-наби.

Посещение как этой мечети, так и Каабы, сопряжено с огромными расходами. Подаяния неотвязчивым нищим и плата грубым евнухам и ханжам-муллам служат причиною того, что весьма многие богомольцы возвращаются домой с пустыми кошельками.

Посетивши некоторые свящ. места в окрестностях Медины, как например: мечеть Куба, кладбище Ель-Бакия и гробницу мученика Гамза⁵⁰⁸, богомольцы отравляются домой.

Каждая религия, обоснованная на определённых кодексах, поставляет своею непременною целью произвести доброе влияние, воздействие на духовно-нравственную природу человека. Каждая религия прямо или косвенно проповедует гармонию между верою и делами, между теорией и практикой; вся разница здесь может заключаться только в таком или ином, т. е. в правильном или неправильном понимании нравственно-доброго. Этою своею целью религия коренным образом отличается от науки, которая ограничивается влиянием только на человеческий разум. Если такова именно цель всякой религии, – а это не подлежит сомнению, – то и каждый отдельный религиозный обряд, как по своей сущности, так и по обстановке своего совершения, должен иметь ту же цель. А отсюда и хадж, или путешествие мухаммедан в Мекку с благочестивою целью, как религиозный обряд, также должен производить со всею своею обстановкою нравственное влияние на последователей Мухаммеда. Такова цель хаджа, как по самой его сущности, так и по мысли его установителя, который рекомендовал отправляющимся в Мекку для совершения хаджа «брать с собой путевые запасы», но при этом замечал, что «самый лучший запас есть благочестие»⁵⁰⁹. Когда Мухаммед запрещал богомольцам во время совершения хаджа сожительство с жёнами, делать законопреступное, ссориться⁵¹⁰, то этим самым он указывал на нравственную сторону хаджа. Даже, говорил Мухаммед хаджиям, «когда кончите обряды вашего поклонения, и тогда помните о Боге, как помните вы об отцах своих или ещё более крепким памятованием»⁵¹¹. Итак, вот какое доброе влияние должно иметь совершение хаджа на богомольцев, которые, как мы замечали выше, «должны всегда, как во время совершения его обрядов, так и после его, быть благочестивы, памятовать о Боге и, не обращая внимания на земные блага, устремлять свои взоры на небо». Но не столько эта нравственная дель руководила Мухаммедом при установлении хаджа, сколько политическая, обоснованная на том взгляде, что хадж есть могучее средство объединения последующих мухаммеданских поколений, сплочение их в единое религиозно-политическое тело. Впрочем, эта последняя цель не исключает собою нравственного элемента, потому что политика, как практическое применение нравственных требований в более обширной сфере человеческих существ, имеет своё основание в морали⁵¹². Последующие руководители ислама, столпы его, в толковании 193 ст. 2-й гл. Корана, старались более или менее ясно определить нравственную цель хаджа. Так напр. Хуссайн Вайз говорит по этому доводу, что «самый лучший запас, какой только может быть для богомольцев, есть воздержание, дабы не быть в тягость другим, не просить чего бы то ни было у них». Другой мухаммеданский учёный, Селеми, говорит, что запас богомольцев состоит «в сокрушении сердца, которое обнаруживается бледностью лица и вздохами груди»⁵¹³. Таким образом мухаммеданский хадж должен иметь своею целью религиозно-нравственное влияние на богомольцев; кроме этого, он имеет на них ещё и политическое влияние. Посмотрим теперь, как то и другое выражаются в действительности.

Обратимся к фактам истории и спросим, оказывал ли хадж какое-нибудь религиозно-нравственное влияние на арабов доисламической эпохи. Что никакого такого влияния на арабов хадж де оказывал, это уже нам известно. Они были также вероломны, также грабили караваны и убивали людей после совершения хаджа, как это делали и до совершения его. Религиозные обряды хаджа были вполне бессильны, чтобы произвести хоть какую-нибудь перемену в характере и нравах этих диких и грубых сынов пустыни, детей природы, которые не хотели знать никаких стеснений и ограничений, никакого закона. Если же они и совершали хадж, то только ноги их стремились к Богу, сердце же их далеко отстояло от Него. Мало этого. Бессмысленные и безжизненные обряды хаджа даже подавляли религиозное чувство почти всегда поэтически настроенного араба. Но зато, как мы заметили выше, хадж имел в доисламическую эпоху довольно большое политическое значение. Около Каабы примирялись, сплачивались друг с другом разрозненные арабские племена, которые от единства религиозных верований и языка доходили мало-помалу до убеждения в национальном единстве. Сильные этим убеждением хаджии, представители всей Аравии, оказывали даже большое влияние на политические дела главной области своего отечества, Хиджаза. – Если хадж не производил никакого нравственного влияния на арабов доисламической эпохи, то, по крайней мере, он должен был производить и, может быть, действительно производил доброе воздействие на самого «посланника Божия», «друга Божия», «печать пророков», на впечатлительного Мухаммеда, для которого совершение путешествия к Каабе было обязанностью пред Богом⁵¹⁴; по убеждению которого обряды хаджа совершаются не только людьми, но и ангелами на небе и даже, при удобном случае, небесными светилами; который сам совершал обряды хаджа несколько раз в своей жизни; который узаконил обряды хаджа для последующих поколений, обязав каждого своего последователя хотя один раз в продолжение жизни совершить обряды хаджа⁵¹⁵. Но оказывается, что хадж не влиял благотворным образом и на самого установителя его. Каждый беспристрастный исследователь жизни Мухаммеда должен согласиться, что чем дольше жил Мухаммед, тем больше он делался суровым, жестоким, властолюбивым и похотливым. Это особенно ясно заметно в период его жизни после бегства в Медину. Мухаммед был настолько нравственно-изуродован, что сластолюбивые мысли не оставляли его, как мы заметили выше, даже во время совершения изучаемого нами религиозного обряда. Так, например, в 629 году Мухаммед, после совершения обрядов хаджа, отойдя на 8 миль от Мекки, расположился лагерем в местечке Шариф, где под одним древом была устроена для него с Маймуной брачная постель. Должно быть, Мухаммед мало запасся на время этого хаджа благочестием, которое он внушал своим последователям⁵¹⁶; поэтому-то он и обдумывал в это время брак с Маймуной. Что это с точки зрения самого же Корана безнравственно, даже кощунственно, об этом, я думаю, никто не будет спорить. Но зато Мухаммед умел искусно пользоваться хаджем, как орудием для своей политики. «Не будь хаджа, как мы сказали выше, и Мухаммед не имел бы такого успеха, потому что об нём знали бы только его сограждане и некоторые окрестные жители Мекки; о Мухаммеде не заговорила бы тогда вся Аравия, не имеющая у себя правильных путей сообщения и других средств для обмена мыслей, а также для получения новостей». –

Какое же, наконец, влияние оказывает хадж на последователей Мухаммеда, на современных нам мухаммедан? Это влияние должно быть суммою как всех отдельных действий, входящих в состав обряда хаджа, так и той обстановки, при которой они совершаются; в данном случае иногда самое мелочное обстоятельство может известным образом подействовать на того или другого человека и даже парализовать другие влияния. Следовательно, нам нужно теперь бросить беглый взгляд на отдельные действия хаджа и посмотреть, как то или другое из них может подействовать на мухаммеданского богомольца. Прежде всего обратим внимание на то, какое чувство побуждает мухаммеданина предпринимать совершение хаджа. В большей части случаев мухаммеданина заставляет предпринимать путешествие в Мекку не религиозное чувство, которое в исламе развито довольно слабо и не сознание важности обрядов хаджа, что предполагает значительную степень умственно религиозного развития, а потому имеет весьма редкое приложение, а просто – любовь, страсть к самому путешествию, желание казаться более других религиозным, – что̀ составляет общую слабость мухаммедан, – общественное мнение, ставящее такое путешествие в огромную заслугу человеку, и наконец корыстные, торговые цели, которые у мухаммедан весьма часто заглушают религиозное чувство. Фарисейское самомнение о себе сразу возбуждает в мухаммеданине, задумавшем ещё только отправиться в путешествие, религиозную гордость; он вдруг вырастает нравственно как в своём собственном мнении, так и в мнении других, которые поэтому начинают относиться к нему подобострастно. Таковые далеко не нравственно-добрые чувства поселяются на самых первых порах в душе богомольцев; мы не говорим уже о тех, которых корыстные цели делают богомольцами-наёмниками; их душевные чувства известны. Эти главные мотивы дают известный оттенок всем дальнейшим чувствам и действиям богомольцев. Каких нравственно добрых чувств и поступков можно ожидать от фарисеев, честолюбцев и богомольцев-наёмников?!. Отсюда мы и видим в караванах богомольцев, направляющихся в Мекку, наряду с молитвами, грубые, плоские, сальные шутки скоморохов, забавляющих развратную толпу путешественников. Такие резкие контрасты, нужно заметить, встречаются почти на каждом шагу в нравственной жизни мухаммедан. Отсюда мы и видим, что вблизи, у самых ворот священного города, Мекки, совершается публично наём мужей путешественниками для временного вступления с ними в брак и наглая бессовестная эксплуатация женщин мухаммеданскими ловеласами, обделывающими свои тёмные делишки довольно мастерски. – Но, что̀ всего хуже, – этот вопиющий безнравственный обычай и публичный наглый разврат находит себе косвенным образом поддержку в мухаммеданском шариате. Не только вблизи священного города, но даже вблизи мухаммеданской святыни Каабы, публично совершаются такие развратные дела, о которых скромность наших европейских путешественников не позволяет даже и говорить. И все эти нравственные безобразия вызывают в мухаммеданской публике не порицания, а только весёлый, задушевный смех. Мухаммеданин с жадностью набрасывается на то̀, от чего христианин отвращается с чувством омерзения. Нет в году такого дня, такого праздника, который побуждал бы мухаммеданина сдерживать свою чувственность. Сластолюбие не покидает некоторых мухаммедан и в великий день Арафа, даже во время чтения хутьбы, которая, по их мнению, есть венец, существенная часть хаджа. В то время, как одни из более благочестивых богомольцев заняты слушанием поучения, другие громко смеются, издеваются над окружающей толпой или проводят время в обществе публичных женщин, которых в Мекке довольно много. Ещё в 6 веке гиджры существовал здесь заселённый такими женщинами целый квартал, о чём свидетельствует мухаммеданский же писатель Ибн-Фарид. Действительное занятие продавщиц семян для голубей на дворе Каабы состоит в торговле своим телом. Ряды этих развратниц наполняются ежегодно с прибытием караванов богомольцев; так, например известно, что в 1814 г. их пришло в Мекку весьма много⁵¹⁷. Но что̀ особенно замечательно, так это то, что во всех подобных и других безобразиях пальма первенства принадлежит мекканцам; следовательно близость святыни действует притупляющим образом на религиозное чувство и развращающим образом на животные инстинкты мекканцев. Теперь для нас становится более или менее достоверным и известие Кантемира, который утверждает, что празднование дня Арафа заканчивается студными вакханалиями на горе того же имени. Если неверно всё это в целом, то, по крайней мере, верна та мысль, которая лежит в основании этого известия, что в Мекке, во время совершения хаджа, происходит необузданный разврат. Итак, время хаджа есть время народного разгула в Мекке. Мы не будем говорить, где кроются причины подобных явлений, потому что это завело бы нас слишком далеко; скажем только, что Коран нашёл себе истинных последователей, а Мухаммед – достойных подражателей. – Кроме того, богомольцы не только не обладают смирением, – этим необходимым и прекрасным качеством, которое украшает всякого религиозно-благочестивого человека, а напротив, они по преимуществу отличаются грубым, дерзким обхождением друг с другом. Крики, брань площадными словами, крайнее ожесточение одних против других, доходящее до отчаянных побоищ, – вот чем по преимуществу отличаются скопища богомольцев на всех более или менее тесных местах. Подобные сцены мы видели на корабле, вёзшем Буртона в Аравию. Около Чёрного камня, этой главной мухаммеданской святыни, происходят ссоры и драки каждый раз, как только случится здесь достаточное скопление народа. То же самое, даже ещё в более широких размерах, происходит при так называемом «схождении с Арафа», которое имеет вид бешеной скачки, причём люди и животные погибают массами. Уж если так ведут себя богомольцы вблизи самой святыни, даже во время совершения благочестивых упражнений, то что же они делают, как относятся к своим ближним во всё остальное, свободное от молитвы время?! Мы уже не говорим о том, с каким зверским фанатизмом толпа богомольцев, исполняя приказания Мухаммеда, набросилась бы на оказавшегося среди их исповедника другой религии. Богомольцы, принявшие на себя душеспасительное исполнение священного религиозного обряда, и стремящиеся чрез это получить прощение от Бога всех своих прегрешений и ходатайство пророка Мухаммеда пред Всевышним, не только не облагораживаются ввиду этой цели, не только не делаются лучше, человечнее, мягче с нравственной стороны, но, напротив, они здесь, вследствие столкновений с другими, подобными себе, кажется, ещё более грубеют, черствеют, делаются эгоистичнее. Впрочем, нравственного перевоспитания, улучшения вовсе и не требует от богомольцев мухаммеданский шариат, который ограничивается исключительно предписанием по степеням важности совершения тех или других обрядов, доходя в этом случае до мелочных подробностей. Для него важно, чтобы известное действие было совершено богомольцами в известном месте и известным образом, но с какими чувствами оно будет совершаться и как оно отразится на душе богомольца, об этом и помину нет. Словом, мухаммеданский шариат крайне формалистичен. Защитники мухаммеданства, каковых в наше время немало не только на западе Европы, но и в России, может быть, скажут мне, что шариат впал бы в большую ошибку, если бы занялся нравственными предписаниями, так как чувства не предписываются, не навязываются человеку, а с одной стороны – воспитываются, а с другой – предоставляются свободе человека. Но мы говорим здесь не о суровых, холодных, ригористических предписаниях; мы говорили здесь о нравственных увещаниях, вразумлениях, которые, после живого образца, всегда имели и будут иметь громадное значение в деле нравственного воспитания. Мухаммеданский шариат, игнорирующий нравственные тенденции, отличается крайне сухим, безжизненным, мертвящим характером, потому что он – не столько религиозно-нравственный кодекс закона, сколько религиозно-обрядовый. Обряды-то именно и заглушили в мухаммеданине нравственную природу человека. Этим характером мухаммеданского шариата, по нашему мнению, и объясняется то, что такая нравственно-добрая цель, которая должна лежать в основе религиозного путешествия, остаётся не только бесплодною, но весьма часто стремление к ней сопровождается худыми последствиями для нравственной жизни мухаммеданина. – Большая часть обрядов хаджа, предписанных шариатом, не может производить приятного впечатления и сколько-нибудь доброго влияния на человека по самой крайней своей механичности, безжизненности и безобразию, которое неразлучно с их совершением. Какое впечатление может произвести масса полунагих богомольцев, то бегающих и беспрестанно потряхивающих своими плечами, то идущих медленным шагом вокруг Каабы, наталкиваясь друг на друга, бормоча или неистово выкрикивая свои молитвы, смысл которых в самом огромном большинстве они не понимают?! Что̀, кроме насмешки, чувства безобразного, отталкивающего чувства, может породить эта дикая картина в душе человека?! Какое чувство явится в душе человека, при виде большого числа пеших и конных лиц, бегающих взапуски в страшном шуме и толкотне от одного конца улицы до другого, перегоняя друг друга, неистово выкрикивая молитвы и бессмысленно, на подобие каких-то животных, озираясь по сторонам?! Положим, это озирание совершается в воспоминание озирания Агари, искавшей воды для умиравшего сына; но всё-таки это озирание правоверных безобразно, как и вся эта картина. Также, если только не более неразумно и побиение камнями сатаны, особенно ввиду тех последствий, какими сопровождается этот обряд. Вместо того, чтобы отказаться от сатаны и его дел и направить самих себя на истинный путь правды и добра, богомольцы, если только их можно назвать так, вступают в долине Мина в ожесточённые схватки друг с другом единственно только из-за того, что чей-нибудь камень, долженствовавший, согласно предписанию религии, попасть в сатану, ударяет в голову другого богомольца. Какая цель руководила Мухаммедом при установлении этого обряда, какую он желал извлечь из него для своих последователей нравственную пользу, – неизвестно. Мы знаем только, что неизбежным последствием этого обряда в настоящее время служат смертные случаи. Такие же кровавые схватки, оканчивающиеся смертью многих богомольцев, происходят и при схождении с Арафа, когда все хаджии, как сумасшедшие, гонят верблюдов, ломая носилки и опрокидывая пешеходов; в ущелье же, лежащем между горой Арафа и долиной Мина, в это время можно видеть адскую картину. Виновником всего этого опять-таки, как мы видели, является мухаммеданский шариат. Даже посещение внутренности самого главного мухаммеданского святилища, Каабы, совершается безобразным образом, благодаря грубым, дерзким и алчным – духовенству и прислуге мекканской мечети. Лишь только отворятся двери Каабы, как громадная толпа неразумных богомольцев, под щедрыми ударами палок, бросается во внутренность святилища, где давка бывает так велика, что одни богомольцы разгуливают по спинам других, которые часто раздавливаются и уродуются. – Итак, если не все, то по крайней мере большинство предписанных шариатом обрядов, входящих в состав хаджа, не только не производят приятного впечатления и доброго влияния на богомольцев, но даже порождают в душе человека чувство безобразного, чувство отвращения, озлобления, ожесточения и мести. Отсюда, само собою понятно, что хадж вовсе не может служить школою нравственности, где приобретаются добрые задатки и крепнут, получают бо́льшую силу добрые нравы; хадж скорее всего вносит в среду богомольцев порчу нравственности. Но этого ещё мало. Хадж не только представляет удобные случаи для нравственного развращения богомольцев, но в душах разумных мухаммедан, относящихся критически ко всем безобразным явлениям во время богомолья, он порождает религиозное разочарование, которое влечёт за собою упадок и даже утрату религиозной веры. Поэтому-то и правы те мухаммеданские учёные, которые говорят, что долгое пребывание в Хиджасе мало полезно для истинной веры⁵¹⁸. Нам известно, что бухарский эмир ΧVΙ ст. «Абдулл, совершив странствование на поклонение в Мекку, возвратился назад с убеждением, что оно не было приятно Богу»⁵¹⁹. Начальник секты бабидов, как уверяет де-Гобино, потерял свою веру именно в Мекке⁵²⁰. Таковы отрицательные стороны влияния хаджа на богомольцев; но есть, конечно, и положительные, к рассмотрению которых мы и перейдём.

Выставляя Коран венцом мудрости, трактуя о судьбе мира с точки зрения предопределения, не признавая свободы в человеке и не одобряя занятия науками, ислам тем самым подавил в своих последователях свободно-разумное отношение не только к религии, но и к природе. Поэтому весьма редко можно встретить между мухаммеданами людей мыслящих, критически относящихся к окружающей действительности. Мухаммедане смотрят на всё создание Божие и произведение человека до крайности апатично; головы их почти никогда не будит мысль, обоснованная на вопросах: почему и для чего? Этот индифферентизм мухаммедан к причине и цели фактов особенно рельефно выражается в их отношении к религии, где он считается даже добродетелью. Оставаясь верным такому индифферентизму и боясь впасть в ересь, мухаммеданин позволяет себе заниматься изучением только обрядовой стороны религии. Обряды занимают мухаммеданина настолько же сильно, насколько самая сущность религии занимает христианина. Таким образом обряды заменили для мухаммеданина теоретическое и нравственное учение религии. Своё и чужое благочестие он измеряет именно с религиозно-обрядовой точки зрения. Обряды и только обряды указывают ему цель жизни и дают известное направление последней. Итак, мухаммеданин живёт в области религии только обрядами, которые могут возбуждать или подавлять его жизнедеятельность. Отсюда, из такого значения обряда в исламе, нам понятно будет и то религиозное воодушевление, энтузиазм, с которым мухаммеданин относится к хаджу. Религиозный энтузиазм богомольцев обнаруживается во время совершения хаджа весьма часто с большою силою. Несмотря на те вредные последствия, какими сопровождается хадж, несмотря на те трудности, лишения и бедствия, с какими сопряжено путешествие в Мекку, число поклонников Каабы не уменьшается и до сих пор. И в настоящее время найдётся весьма большое число мухаммедан, которых благочестие заставляет по нескольку раз в их жизни посещать Мекку; а есть и такие из них, которые переселились сюда на постоянное житьё⁵²¹ – Вот такие-то люди, которых влечёт в Мекку не корыстная, торговая цель, не пустое препровождение времени, а вытекающее из уважения к самому обряду благочестие, эти люди и обнаруживают во время путешествия и совершения обрядов хаджа религиозное воодушевление. Лишь только они задумают ещё отправиться в Мекку, как ими уже, при одной мысли о конечной цели их путешествия, при мысли о том, что они увидят Каабу и помолятся в ней, овладевает какое-то возбуждённое, лихорадочное состояние. Мысль о тех трудностях, бедствиях и лишениях, какие им придётся испытывать во время путешествия по пустыне, не только не умаляет, но ещё более разжигает религиозное воображение этих добровольных мучеников, какими считают сами себя богомольцы. При вступлении в Ихрам, почувствовав в себе полную решимость совершать хадж, богомолец торжественно заявляет о себе: «я готов, Боже наш! Я готов!» и пр. С этого времени он весь поглощён мыслью о важности и спасительности совершаемого им обряда. Вот уже показалась Мекка; караван богомольцев вдруг оглашается криками: «Мекка! Мекка! Святилище!» «Сделай из меня, о Боже, то, что Ты желаешь!» Так молится в это время хаджий, отдавая себя на волю Аллаха. Сердце богомольцев в это время радостно бьётся; молитвы их перемешиваются рыданиями. Наконец они падают ниц, творя молитву и покрывая песок жгучими поцелуями. Мултазен по этому поводу говорит, что он доселе никогда ещё не был свидетелем такого энтузиазма⁵²². Ещё более сильное душевное волнение овладевает благочестивыми богомольцами тогда, когда они в первый раз увидят Каабу, в это время они омачивают покрывало её своими слезами, прижимают к её стенам свои радостно бьющиеся сердца. Кааба в это время оглашается молитвами, рыданиями и воплями. Религиозный энтузиазм богомольцев на дворе Каабы бывает настолько силен, что он быстро, как электрическая искра, овладевает всеми здесь присутствующими, из которых некоторые от избытка чувств готовы даже умереть здесь. «О Боже, прими теперь здесь мою душу, если это рай!» – таковы возгласы, вылетающие иногда из глубины души хаджия, при виде Каабы и молящихся здесь! Самые беспорядки, которые происходят около Чёрного камня, служат между прочим последствием религиозного энтузиазма, который побуждает благочестивых богомольцев, при воздании почестей этой святыне, пренебрегать иногда довольно серьёзными препятствиями и опасностями. То же самое до́лжно сказать и о той дикой сцене драк, которые происходят из-за клочков старого покрывала Каабы. Но, кажется, самой большей интенсивности достигает религиозный энтузиазм богомольцев, при чтении хутьбы на горе Арафа. По мере того, как воодушевляется проповедник, наэлектризовывается религиозным чувством и самая народная масса. Чтение хутьбы всё чаще и чаще прерывается возгласами: «Ляббайка, Иллягумма, Ляббайка»! Благочестивые богомольцы в порыве радостного чувства в это время громко кричат, плачут, бьют себя в грудь, сокрушаясь о своих грехах, или стоят молча, проливая слёзы. Подобная картина, но только на дворе Каабы, произвела довольно сильное впечатление на англичанина Буртона. Хадж совершён. Богомольцы устали телесно и душевно. Но вот они идут в Медину на поклонение гробу Мухаммеда, где снова в изнурённых путешественниках вспыхивает с довольно большой силой религиозный энтузиазм. При виде Медины они сходят со своих верблюдов на землю и с воодушевлением читают положенные при этом молитвы. Отрицать во всех этих случаях религиозное чувство, религиозный энтузиазм мухаммеданских богомольцев было бы крайнею несправедливостью. Итак, мы должны признать, что лучшая часть мухаммеданских богомольцев руководится в своём путешествии и совершений обрядов хаджа, искренним благочестием, которое весьма часто обнаруживается с большою силою, так что некоторые из них в порыве религиозного умиления нисколько не дорожат своею земною жизнью.

Религиозный энтузиазм на своей крайней степени напряжённости весьма близко граничит с религиозным фанатизмом и даже может перейти в него при благоприятных к тому условиях. Одним из главных подобных условий служит сама же религия, её предписания. Только в том человеке и может жить религиозный энтузиазм, кто готов, несмотря ни на какие препятствия, исполнить все требования и предписания своей религии. Ислам, как мы уже говорили, между прочим, требует от своих последователей убивать язычников везде, где только их можно найти, брать их в плен, осаждать их и караулить во всякой засаде⁵²³; он требует от своих последователей, чтобы они никому из иноверных не позволяли ходить вокруг Каабы. На этом предписании ислама и вырастает мухаммеданский фанатизм, который особенно усиливается при совершении хаджа. Хадж, как мы не раз говорили, служит отличным средством объединения мухаммеданских народностей. Он, как должно думать, и установлен Мухаммедом исключительно с этою политическою целью. Единство религии, единство религиозных святынь, общность трудностей, бедствий путешествия и общность цели его, – всё это заставляет разноплемённых мухаммеданских богомольцев жить на некоторое время одною жизнью, одними мыслями, чувствами и стремлениями, словом, заставляет их сплачиваться воедино. Убеждение в этом единстве необходимо влечёт за собою и справедливое сознание своей физической и нравственной силы. Община мухаммеданских богомольцев всегда была и будет настолько сильна, что она, по своему усмотрению, может изменять даже ход политических событий и давать им известное направление. Мы не будем здесь повторять того, какое политическое значение имели хаджии во главе с мекканцами в доисламические времена, при Мухаммеде, и в первые века существования ислама. Своё политическое значение хадж сохранил и до настоящего времени. Сент-Илер утверждает, что сигнал последних возмущений в Алжирии вышел из Мекки⁵²⁴. Турция, во время своей последней войны с Россией, сознавая всю силу и значение хаджиев, обращалась к ним за помощью. Вот что телеграфировали «Агентству Рейтера» из Константинополя от 24 октября 1878 г.: «председатель комитета «Красного полумесяца» отправился в Мекку под предлогом наблюдения за исполнением санитарных мер ввиду приближения праздника Курбан-байрама. Настоящая же цель его поездки состоит в том, чтобы переговорить с богомольцами из Индии, Афганистана и из Средней Азии, которые должны прибыть в Мекку в большом числе в будущем месяце, и повлиять на них в смысле благоприятном для британской политики и враждебном России»⁵²⁵. Та сила и значение фетвы шерифа, требовавшей, как мы видели, от султана войны с Россией, основывалась, конечно, на силе и значении хаджиев. Кааба таким образом во время хаджа служит центром религиозной пропаганды, политических переворотов и волнений в мухаммеданском мире⁵²⁶. Вот, если такие физически, нравственно и даже политически сильные хаджии откроют среди себя кого-нибудь из иноверцев, то они, исповедники фанатичной религии, из уст которых иногда вылетают следующие молитвы: «разрушь наших врагов; пусть мучения будут их участью», – они разорвут того человека на части. Религиозный энтузиазм прямо перейдёт в фанатизм. Христианские путешественники в Мекку страшились здесь за свою судьбу, и только маскирование спасло их жизнь. Не переодетые же христиане гибнут здесь под ударами разъярённой толпы мухаммедан. Так напр., несколько лет тому назад в Джидде, при отправлении старого покрывала Каабы в Константинополь, произошёл, по свидетельству Перри-Фогта, между пилигримами страшный взрыв фанатизма, имевший следствием избиение нескольких сот христиан⁵²⁷. Но не в Мекке только силен фанатичный хаджий. Сфера его влияния и политического значения простирается далеко за её пределы и отражается на судьбах проходимых им стран и его местожительства. Уже одна только личность путешественника заставляет единоверцев относиться с почтением к нему, побывавшему во многих местах и видавшему много хорошего. Самый титул «хаджия» окружает его ореолом мученика за веру, ореолом святости; a его фанатичное отношение ко всему иноверному служит для его соотечественников правилом веры и образом жизни. Всё это служит причиною того уважения и почтения, доходящего весьма часто до унижения, каким окружают хаджия его соплеменники. Перри-Фогт говорит, что, при высадке более 60 богомольцев в одном городке при Персидском заливе, была устроена туземцами самая дружественная им встреча. «К возвратившимся на родину пилигримам обращались уже не иначе, как с прибавлением к их имени почётного титула. ,,хаджия», который они сохраняют уже на всю жизнь. Хор музыкантов и целая толпа народа ожидали хаджиев на набережной, чтобы проводить их домой»⁵²⁸.

В Средней Азии ещё восторженнее встречали ту группу хаджиев, среди которой находился Вамбери. Вот встреча в Гемюштепе. «Известие о нашем приезде, – говорит венгерский учёный, – распространилось повсюду: женщины, дети и даже собаки высыпали в странном смятении из палаток поглазеть на приближающихся пилигримов и прикосновением к ним приобрести частицу заслуг и вознаграждения за них, согласно с божественным предписанием о пилигримах... Странно! Молодые и старые, без различия пола или звания, все желали прикоснуться к хаджи, на которых опочил святой прах Медины или Мекки. Посудите о моём удивлении, когда женщины замечательной красоты и даже девушки бросились меня обнимать! Мы были утомлены, измучены этими изъявлениями уважения»⁵²⁹. «В воротах же Хивы, – говорит тот же путешественник, – нас встретили несколько благочестивых хивинцев и поднесли нам сухих фруктов и хлеба. Уже давно не приезжало в Хиву такое множество хаджи. Все смотрели на нас с удивлением и со всех сторон доносились до нашего слуха восклицания: «добро пожаловать! Ах, мой сокол! мой лев»! – Я был глубоко тронут, когда народ бросился целовать мои руки и ноги – да – и лохмотья, висевшие с моего пояса»⁵³⁰. Проводы их из Хивы были довольно трогательны. «Многие жители бежали за нами около полмили; благочестивые чувства вызывали слёзы из их глаз, и мы слышали их отчаянные восклицания: «кто знает, когда Хиве придётся опять иметь счастье приютить в своих стенах столько благочестивых мужей»⁵³¹. Даже черкесы, эти кавказские башибузуки, относятся с почтением к хаджиям⁵³². Само собою понятно, что эти уважаемые лица пользуются в среде своего народа большою авторитетностью. Хаджию всегда почёт и уважение; он занимает первое место в собраниях народа. Мнение его не только выслушивается с почтением, но и проводится в жизнь: при нём мнения других людей почти не имеют никакого значения. Голос хаджия имеет таким образом громадный вес и значение. Во всех затруднительных случаях народ обращается к этому поклоннику святых мест и ждёт от него совета. Вследствие всего этого хаджий имеет весьма большое влияние на общественные и политические дела своего народа. Само собою понятно, что деятельность фанатичного хаджия должна быть всегда враждебна всему иноверному и, в частности, христианскому.

Таким образом хадж, в большинстве случаев не производивший доброго нравственного влияния ни на доисламических арабов, ни даже на самого Мухаммеда, не оказывает такого влияния и на современных нам мухаммедан; напротив, он деморализует нравственность их и даже способствует утрате религиозной веры в сердцах некоторых мухаммедан. Если же хадж и возбуждает в лучшей части мухаммеданских богомольцев религиозный энтузиазм, то и это имеет свои дурные последствия. Религиозное воодушевление весьма легко и быстро переходит, при благоприятных условиях, в фанатизм, который, по своей заразительности, с быстротою молнии способен охватывать народные массы и сопровождаться, где это возможно, беспощадным избиением христиан.

Дурные моральные последствия ещё не составляют всего того зла, каким сопровождается хадж. Это религиозное установление ислама служит также причиною и материального зла, физических бедствий, потому что вся обстановка хаджа антигигиенична и антисанитарна. Хадж вредно отзывается на здоровье и жизни не только самих богомольцев, но даже и всех европейских наций, из которых ни один человек никогда и не совершал хаджа. К сожалению, не имея под руками необходимого материала, мы не можем обследовать этого вопроса обстоятельно и принуждены ограничиться только краткими замечаниями.

Для самих богомольцев хадж вреден тем, что «перемена климата, – как говорит Эрисман, – часто влияет на человека роковым образом»⁵³³; но если ещё эта перемена совпадает с неблагоприятным для неё временем года, тогда последствия её бывают ужасны. Мы уже знаем, что благоразумное намерение доисламических арабов прекратить, посредством прибавки одного лишнего (13-го) месяца к каждому третьему году, быстрые переходы хаджа с одного времени года на другое, было объявлено Мухаммедом нечестивым. Таким образом мухаммеданский календарь сделался чисто лунным, а хадж в каждые 33 года начал постепенно переходить все времена года. Кажется, каждое время года имеет свои особые неудобства, которые тем неблагоприятнее отзываются на здоровье мухаммеданских путешественников, чем более местожительство последних удалено, по своему географическому положению, от Мекки и чем более представляется резких особенностей между климатами того и другой. Но самым. худшим временем года для совершения хаджа служит лето в Аравии. Мухаммеданину средней полосы России, как жителю прохладно-умеренного пояса, гораздо безопаснее для своего собственного здоровья совершить путешествие в более холодные страны, чем в жаркую Аравию. Сильно палящие лучи летнего аравийского солнца заставляют уже достаточно изнурённых длинным путешествием богомольцев испытывать неизвестное им доселе мучительное чувство жажды, служат причиною крайнего изнеможения и истощения физических сил, что весьма часто влечёт за собой мучительную смерть. Много в летнее время умирает богомольцев от знойного солнца на раскалённых аравийских песках. Самым лучшим временем года для путешественников в Мекку должно, конечно, служить такое время года, когда температура и погода новой местности наиболее подходит к климатическим условиям их родины; а таковым временем года для наших русских мухаммедан должна служить аравийская зима. Но антигигиеничные предписания шариата, обязывающие богомольцев надевать при этом известную уже нам одежду, делают и это время года неудобным для совершения хаджа. Полунагие богомольцы судорожно дрожат от холода и в громадном количестве делаются жертвами простудных болезней. Весна также представляет мало удобств для совершения хаджа, потому что заставляет путешественников переносить крайнюю нужду в съестных припасах. Остаётся одно только время года – осень, которое может считаться для путешествия по Аравии наиболее удобным, так как осенью не бывает уже ни сильных жаров, ни сильных морозов, а в съестных припасах не встречается недостатка. Но ждать того времени, когда совершение хаджа упадёт на осень, приходится иногда довольно долго, целые десятки лет; между тем как шариат требует безотлагательного исполнения этой весьма важной религиозной обязанности. Поэтому мухаммедане, не обращая в большинстве случаев внимания на время совершения хаджа, отправляются на богомолье, рискуя поплатиться за это не только своим здоровьем, но и своею жизнью.

Проходя высокие и низкие, сухие и сырые, тёплые и холодные страны, и испытывая таким образом на себе попеременно действия разных климатов, переходы между которыми весьма часто бывают довольно резкие, мухаммеданские пилигримы всё время своего путешествия, даже холодные аравийские ночи, проводят под открытым небом. К этим неблагоприятным климатическим условиям присоединяются ещё недоброкачественность и недостаток пищи, который влечёт за собою ослабление жизнедеятельности органов человеческого тела и нередко служит причиною появления разных болезней, как напр. дизентерии, цинги, расстройства пищеварения и др. Но что всего гибельнее действует на богомольцев, так это недостаток хорошей, а иногда даже и дурной воды. Изнурённые во время сильного дневного жара мучительным чувством жажды, путешественники получают на стоянках за деньги большею частью мутную и грязную воду и притом не в достаточном количестве, так что некоторые из них, оставшись без воды, принуждены бывают утолять жажду арбузами, дынями и другими в громадном количестве потребляемыми плодами, зрелость и качество которых заставляют желать лучшего. Кроме всех этих неблагоприятных санитарных условий, уже самое путешествие, сопряжённое с переменою климата, пищи, образа жизни, привычек и пр., служит весьма часто причиною многоразличных болезней между богомольцами. Морское путешествие мухаммеданских богомольцев также очень плохо обставлено в санитарном отношении. Главным существенным злом этого путешествия, служит большая скученность людей на кораблях. «Когда мы подошли в Суэсе к судну, – пишет один европейский путешественник, – я увидал здесь, стоя на носу, гнездо богомольцев: мужчин, женщин и детей, теснившихся, как сельди в бочке»⁵³⁴. Мы уже знаем, какова была скученность пилигримов, служившая причиною кровавых схваток между ними, на корабле, на котором ехал Буртон. В данном случае положительно никто не принимает надлежащих мер к устранению этих неблагоприятных для здоровья путников условий, хотя уже давно сделалась известной та истина, что необыкновенное стечение большого числа лиц, хотя здоровых и в здоровом месте, служит причиною разного рода болезней и весьма часто эпидемических. – Ещё в большей опасности находится жизнь мухаммеданских путешественников во время обратного пути, так как хадж уже достаточно надломил даже и сильные натуры; многоразличные болезни имеют в это время больше шансов на своё появление и развитие.

На границе священной области Мекки богомольцы ещё более подвергают опасности своё здоровье. Здесь они, как мы уже знаем, скидают с себя свою обыкновенную одежду и надевают одежду хаджиев, состоящую из двух кусков материи, из которых один покрывает часть тела от живота до колен, а другой – плечи. Кроме этой одежды, богомолец не должен надевать на себя никакой другой. В таком-то полунагом виде с непокрытой головой он подвергает себя всевозможным климатическим и атмосферным влияниям: сильно палящим лучам летнего аравийского солнца и ночному, и зимнему холоду. Доисламические арабы, уже, конечно, хорошо привыкшие ко всем переменам климата своей родины, вероятно, не подвергали своё здоровье большим опасностям при совершении хаджа, будучи покрыты только двумя кусками материи. Но другое дело – современные мухаммеданские богомольцы, направляющиеся в Мекку из довольно отдалённых стран. Для многих из них, как справедливо замечает Д’Авриль, «скинуть свои одежды должно быть очень опасно, когда хадж бывает зимою, и ещё опаснее, когда он бывает летом»⁵³⁵. Мухаммед, желавший сделать свою религию универсальной, оказался в данном случае весьма недальновидным. Всё это служит причиною того, что ещё на пути в Мекку умирает довольно большое количество богомольцев, лишённых всякой медицинской помощи. Очень жаль, что мухаммеданские правительства Востока, снаряжающие на свой счёт довольно дорогие караваны богомольцев, мало и даже вовсе не заботятся о санитарной части их.

Санитарные условия, в которых находятся богомольцы во время своего пребывания в Мекке, также заставляют желать лучшего. Во-первых, что̀ особенно важно, хаджии лишены здесь возможности употреблять достаточное количество хорошей воды. Колодезная мекканская вода в большинстве случаев негодна к употреблению в сыром виде, вследствие своей солоноватости; вода Зямзяма – довольно тяжела для желудка и притом получение её, сопряжённое с денежным расходом, оказывается для многих хаджиев невозможным. Остаётся единственно хорошая вода – арычная; но не чищенный уже более 50-ти лет ещё во времена Буркхардта, водопровод Зобейды, жены Гарун-ар-Рашида, снабжает город водою в весьма недостаточном количестве. Отсюда мы и видим, что в Мекке вода продаётся за наличные деньги в лавочках; отсюда мы и видим на улицах Мекки бедняков, вымаливающих у публики стакан воды, для утоления того мучительного чувства жажды, которое неизвестно нам, жителям умеренного пояса. Во-вторых, богомольцы во всё время своего пребывания в Мекке испытывают крайний недостаток в пище; то, чем они питаются, обыкновенно бывает дурного качества и нередко действует вредно на здоровье. Эти два обстоятельства, – недостаток воды и пищи, производят в богомольцах ослабление физических сил, упадок жизнедеятельности, крайнее физическое изнеможение, что, конечно, способствует появлению различных болезней между ними. Наконец, в-третьих, так как грязи и нечистоты никогда не убираются с улиц Мекки, а, напротив, всё более и более увеличиваются, и так как, вследствие этого, происходит заражение воздуха до зловония, то богомольцы в Мекке бывают лишены возможности дышать чистым свежим воздухом. Это заражение воздуха особенно сильно бывает в тех частях города, которые находятся по соседству с кладбищами, где трупы людей погребаются крайне небрежно. Зловоние здесь бывает так сильно, что обитатели этих мест принуждены бывают затыкать чем-нибудь свои ноздри. Продукты гниения, находящиеся в воздухе, конечно, весьма вредно действуют на здоровье жителей.

Начинается совершение обрядов хаджа, который есть не что иное, как непрерывающийся ряд быстро следующих одно за другим утомлений и разного рода лишений, действующих крайне дурно на изнурённых длинным путешествием и истомлённых недостаточным и недоброкачественным питанием богомольцев. Много слабосильных путешественников падает мёртвыми во время совершения религиозных обрядов от дневного жара и духоты, от массы поглощаемой ими пыли, от страшной давки и тесноты и пр., и пр. Каждый богомолец в это время заботится исключительно только о себе самом; до спокойствия, удобства и нужд других никому нет дела. Человеческий эгоизм достигает здесь ужасающих размеров и служит причиною смерти слабых существ.

Наконец, в долине Мина игнорирование всяких гигиенических и санитарных требований доходит до крайних пределов безобразия. Жертвоприношения, совершаемые здесь, служат причиною гибели богомольцев. Нам уже известно, что каждый мухаммеданин обязан принести здесь животную жертву и что богатые путешественники приносят её иногда в громадном количестве. Одна часть жертвенного мяса съедается; другая же, и притом довольно значительная, оставляется на месте, где она служит пищей хищных птиц и животных и подвергается разложению. Бедняки остаются здесь и делают себе из оставшегося мяса запасы на окончание путешествия. На мекканского шерифа возлагается обязанность распорядиться, чтобы все внутренности и остатки жертвенных животных были зарыты в землю и посыпаны известью. Но это, если и исполняется, то крайне небрежно. «К невыносимой жаре, – говорит Буртон, – присоединились целые тысячи мух и гнилой испорченный запах от пропитанной кровью земли. В воздухе – ни движения; коршуны и ястребы летали вяло; люди же, казалось, были парализованы солнечными лучами. На другой день... мы поспешили уехать из этого воздуха, делавшегося заразительным. Здесь разлагалось от 5–6,000 убитых животных... Не одни мы бежали от возмутительного вида долины. Почти не было проезда на дороге от множества возвращающихся странников...»⁵³⁶. «Между тем, – говорит тот же путешественник, – не было принимаемо никаких предосторожностей отвратить последствия соседства подобной скотобойни. Всякая мера, предписанная начальством, рассматривалась, как оскорбление религии»⁵³⁷. Вид и зловоние такой грязной скотобойни не позволили барону Мултазену долго оставаться в Мина: он скоро уехал отсюда в Мекку⁵³⁸. До какой степени грязный и не привлекательный вид представляет Мекка, по уходе отсюда хаджиев, мы уже видели.

Вся эта антисанитарная обстановка хаджа служит причиною многоразличных болезней, быстро развивающихся между богомольцами, и громадной смертности последних как в передний их путь, так и в самой Мекке, и особенно во время обратного пути на родину. По вычислению д-ра. Шнеппа, в обыкновенное время, когда не бывает никакой эпидемии, гибнет ⅕ часть богомольцев⁵³⁹. Поэтому является весьма благоразумным то постановление шариата, которое требует от мухаммеданина, желающего совершить хадж, обеспечения в хозяйственном отношении своей семьи.

Но хадж, как мы заметили выше, не только вредно действует на здоровье мухаммедан, но он ложится также тяжёлым бременем и на другие народы, распространяя между ними разные эпидемические болезни, каковы холера и чума. Сильные холерные эпидемии 1831 и 1865 гг., были занесены в Европу из Мекки.

Сильная холерная эпидемия в 1865 году послужила поводом созвания в следующем году в Константинополе международной санитарной конференции, на которую приглашены были правительства: Австрии, Бельгии, Дании, Испании, Соединённых Штатов, Франции, Великобритании, Греции, Италии, Персии, Португалии, Пруссии, России, Швеции, и Норвегии. Главное, основное положение, выработанное этой конференцией, заключается в прекращении на время существования эпидемии всякого морского сношения между арабскими и египетскими портами, оставляя для возвращения хаджиев на родину открытыми сухопутные дороги⁵⁴⁰. Положение это повлекло за собою учреждение в известных местах карантинов, чему фанатичные подданные турецкого султана всегда упорно противились и прежде⁵⁴¹.

Не одну только холеру, но также и чуму разносят хаджии по миру. Во время последнего свирепствования у нас на юге чумы газета «Post» привела «тщательно собранные данные в доказательство того, что на востоке главным способом распространения чумы служит паломничество. Мухаммедане, отправляющиеся из Индии в Мекку на поклонение пророку (?), разнесли и распространили и холеру, и чуму по всему востоку. Газета советует России обратить внимание на это обстоятельство и запретить в этом году хождение на богомолье»⁵⁴². Нужно заметить, что русское правительство время от времени объявляет запрещение на путешествие мухаммедан в Мекку. Такое запрещение, как нам положительно известно, было не раз объявляемо в Туркестанском крае. Такие запрещения следует считать вполне рациональными и потому мы своё исследование о хадже заключим пожеланием издания постоянного запрещения путешествия мухаммедан в Мекку. Подобное запрещение будет весьма полезно не только для мухаммедан, но и для исповедников других религий.