Беседы о вере

Как мы, православные христиане, веруем в Бога? – Прежде всего мы верим в Него, как в Творца мира, всего видимого и невидимого – как материального так и всего нематериального.

Этот окружающий нас мир, как и другие, неизвестные нам миры, мы признаем не вечными, т.е. прежде они не существовали. По самому существу своему материальный мир не может быть вечным, но должен получить начало от внешней по отношению к нему, нематериальной причины.

Но существует ли в мире что-нибудь нематериальное? Не материально ли всё, что в нас и что вокруг нас? – Конечно, нет! Нематериальный мир мы знаем лучше материального, ибо знаем его непосредственным собственным опытом. В нашем разуме, в чувстве и воле проявляется нематериальный, духовный мир. В противоположность материальному, духовный мир не подвергается разложению или уничтожению. Следовательно, духовный мир может существовать бесконечно.

И мы исповедуем, что дух наш бессмертен, то есть никогда не прекратит своего существования. Однако его нельзя назвать вечным, потому что было время, когда он не существовал. Он был призван к бытию иным Духом, той же Творческой, Духовной, внематериальной Личностью, Которая сотворила и материальный мир, т. е. Богом.

Бога мы исповедуем совершенным, т.е. совершенно мудрым, совершенно любящим, абсолютно милостивым, праведным и всемогущим. Всемогущество Божие значит, что ничто внешнее не ограничивает Его.

Бог сотворил мир, чтобы как можно большее число существ имело радость бытия – ту радость, которую Он Сам всегда ощущает в полной мере.

Бог сотворил все доброе и ничего злого. Зло появилось от того, что некоторые из сотворенных Богом духоносных существ, ангелов и людей, имея свободу выбора, избрали зло и отвергли Бога и Его добро. Своих исконных даров Бог никогда не отнимает. И вот, свободно отвергнув Бога и добро, диавол всю свою мощь бросает на отторжение от Бога прочих разумных существ, сначала ангелов, потом и людей.

Почему Бог попускает это? – Мы не знаем. Но мы веруем и исповедуем, что в конце веков силою Божией любви и премудрости, все окажется во благо.

Это не значит, что не надо бороться со злом. Наоборот, Господь Сам непрестанно ведет борьбу с ним и нас призывает к тому же. Господь хочет, чтобы мы любили добро и ненавидели зло и чтобы мы понимали, что всякое нападение на Божии свойства, т.е. на любовь, на милосердие, на правду или свободу, неизбежно вызывает также нападение на Бога – богоборчество, которое развивается, потому что люди отворачиваются от Бога и тянутся ко греху.

Мы же, верующие христиане, будем молиться нашему Милостивому Богу, чтобы и отступившим от Него и Его не ищущим Он явил Свою святую истину, дабы и они пришли к познанию истины.

«Бога нет, – говорят атеисты, – потому что никто Его не видел». К сожалению есть неглубокие, наивные люди, которые могут смутиться от такого «доказательства» небытия Божия.

Но ведь почти две тысячи лет тому назад не атеист и не безбожник, а избранный проповедник веры, святой апостол Иоанн Богослов, провозгласил: «Бога никто никогда не видел». И эти слова были сказаны не в опровержение, а в утверждение нашей веры в Бога.

Некогда мученически закончивший свою жизнь архиепископ Тихон в ответ на довод о несуществовании Бога потому, что Его не видно, спросил: «А ум свой мы разве видим? Значит ли это, что у нас нет ума?» В этом вопросе не только остроумная находчивость. Здесь – разъяснение существа дела.

Что такое наш ум? Это, наравне с чувством и волей, одна из граней, одно из проявлений нашего духа.

Можем ли мы сомневаться в том, что у нас есть эти нематериальные свойства? – Конечно, нет. О том, что у меня есть ум, чувство и воля, я знаю лучше, чем о том, что во вне существует окружающий мир, потому что о существовании внешнего мира и даже о собственном своем теле я знаю извне, а о существовании моего разума, моего чувства и моей воли я знаю изнутри, непосредственным самоочевидным опытом. Недаром вся мировая философия, вся теория человеческого знания зиждется на утверждении: «Я мыслю, значит, я существую!»

Почему же эти самоочевидно существующие силы души остаются для нас невидимыми? Потому что, будучи проявлением духа, они нематериальны. А одним из основных свойств духовного мира является его невидимость и неощутимость его внешними средствами, его неизмеримость.

Вот почему и Бог невидим.

Бог есть Дух. Это сказал Господь наш Иисус Христос, когда, беседуя у колодца Иакова с женщиной самарянкой, учил ее тому, что не только на горе Гаризим, не только в Иерусалиме можно служить Богу, но на всяком месте, где человек хотел бы духом и истиной служить Ему.

Бог есть Дух. – Это значит, что Его нельзя видеть телесными глазами или слышать телесными ушами.

Но как же тогда можно познавать Его? Внешний мир мы познаем посредством наших чувств. Даже душу другого человека наша душа познает телесными чувствами: для того, чтобы человек узнал мысли другого человека, надо, чтобы он своим телесным языком через материальные звуковые волны донес эти мысли до нашего слуха.

Только себя самого познает человек не внешними чувствами, а непосредственным внутренним процессом. Не глазом вижу я свои внутренние движения, не слухом и не осязанием ощущаю в себе душевные процессы.

Вот этому-то, внутреннему, не связанному ни с телесным зрением, ни с телесным слухом, душевному процессу открывается Бог. Лично опытно ощутить бытие Божие человек, за редкими исключениями, может только внутренним процессом, прислушиваясь к тому Божиему голосу, который то громче, то слабее звучит в каждой человеческой душе.

Это персональное опытное ощущение бытия Божия необходимо для целостного развития человека. Тот, кто лично ощутит Бога в своей душе, будет крепок в вере. Но такой личный опыт одного человека еще недостаточен. Поэтому, кроме внутреннего опыта того или иного человека, мы в нашей вере, в нашем познании Бога руководимся еще Божественным откровением, которое принес в этот мир Сын Божий, принявший на Себя человеческое естество и говоривший с людьми лицом к лицу, обращаясь к их внешним чувствам.

Итак, мы познаем Бога и внутренне и внешне. И если мы будем развивать в себе это познание, то нас не смутит отрицание бытия Божия на основании того, что Он невидим.

Человеческая душа чувствует Бога.

Как бы высоко не вздымались волны безбожия, какую бы страшную хулу, кощунства и издевательства над именем Божиим не произносили человеческие уста, – все равно, ощущение Бога, иногда совершенно несознательное, остается неистребимым в человеческой душе, потому что эти ощущения свойственны ее природе, ибо она сотворена именно для развития в себе чувства присутствия Божия.

Бог есть полнота Добра. Он добр, и всё, что творит Он, добро весьма. И вот потому-то и можно сказать, что когда человеческая душа тянется к добру, она тянется к Богу. Как учил митрополит Антоний Киевский, всякое добро, где бы оно ни находилось и кем бы оно не творилось, неизменно принадлежит Богу. И человеческая душа это чувствует. Поэтому где бы ни проявлялось добро, душа человека тянется к нему.

Когда человек не лжет другим или себе, то он очень ясно ощущает добро в его отличии от зла. Ему свойственно, забывая свою выгоду, тянуться к добру, любоваться им и защищать его. Даже средний обычный человек, если видит, как другой приходит на помощь нуждающемуся, одобряет это. Если слышит о победе справедливости, радуется этому. Он преклоняется пред геройским подвигом.

Если же человек становится на путь нравственной порчи своей души, то в нем начинают появляться признаки падения: прежде всего, измена добру из корыстных расчетов, а со временем – злорадство при виде чужого несчастья. Однако полная ненависть к добру, как к добру, слава Богу, не часто встречается в людях. Это признак тех редких личностей, которые далеко зашли в страшном процессе творения зла, в процессе перерождения людей в демонов.

Обычная же человеческая душа знает и любит добро. Как бы ни старались враги нашей веры определить добро иначе, чем оно есть на самом деле, объявить добром выгоду класса, партии или расы, – все равно, душа человеческая в большинстве своем никогда с этим не согласится, никогда не потеряет она способности узнавать добро и тянуться к нему.

А любя добро, человек любит Бога, ибо Бог – полнота добра. Он же есть и полнота Правды, и полнота Мудрости, и полнота Красоты. Поэтому не испорченная человеческая душа тянется ко всему этому.

Одной из высших радостей в жизни является радость видеть добро и правду торжествующими, а зло – побежденным, созерцать проявления мудрости и любоваться красотой. Во всем этом человек забывает свою выгоду, и даже самые корыстные люди жертвуют частью своего имущества на предметы красоты или на дело, которое они считают правым.

Что же вызывает в человеке эту драгоценную способность, хотя бы отчасти, забывать свои расчеты и бескорыстно наслаждаться созерцанием торжества правды, добра, мудрости, красоты?

Эту драгоценную способность человеку обеспечивает его, иногда сознаваемая, а иногда неосознанная тяга к Господу Богу, создавшему его для того, чтобы он, познавая Бога и Божии свойства, любовался ими, славил их и старался украситься ими.

И даже если насильственно отторгнутый от своего Творца человек забывает и самое имя Божие, все же еще долго звучат в его душе неземные мотивы любви к добру, к правде, к мудрости и к красоте. Еще долго сохраняется в нем священная способность любить основные свойства Божии. Не скоро уничтожается в человеческой душе то, что Господь вложил в её природу.

Сын человеческий, пришед, найдет ли веру на земле? (Лк. 18:8).

Религиозная вера падает в наше время, потому что некоторым кажется, будто научные открытия противоречат ей. Между тем, сами по себе научные открытия никак не могут противоречить религиозной вере. Скорее наоборот: при правильном понимании они подтверждают то, о чем говорит вера.

Действительно, начнем с недавнего открытия об огромном, но ограниченном размере вселенной. Разве такое представление не больше соответствует истинно христианской идее о бескрайнем величии Божием, нежели древнее представление о земле, как о центре вселенной, ее значительнейшей части, когда какой-нибудь завоеватель, покоривший тот или иной значительный отрезок этой первостепенно важной для всей вселенной земли, в собственном мнении и во мнении окружающих его людей мог серьезно сопоставлять себя с Богом? До самого последнего времени большинство ученых предполагало, что вселенная бесконечна. Сейчас же установлено что диаметр ее приблизительно 15 миллиардов световых лет. А что же находится за пределами её? Никто не знает. В христианском понимании, только Бог бесконечен и ничем не ограничен.

Эту веру поэт Державин выразил в следующем вдохновенном стихотворении:

Светил возжженных миллионы

В неизмеримости текут,

Твои они творят законы,

Лучи животворящи льют.

Но огнены cии лампады,

Иль льняных хрусталей громады,

Иль волн златых кипящий сонм,

Или горящие эфиры,

Иль вкупе все светящи лиры –

Перед Тобой – как ночь пред днем.

Возьмем новейшее открытие о разложении атома. Когда в науке господствовала теория о сохранении материи, внецерковный ум мог приписывать материи Божеское свойство вечности и безначальности. На этом-то и был построен материализм. Но бомбы Хиросимы и Нагасаки вместе со смертоносным ужасом, внесенным ими в мир, вдребезги разбили эту теорию, и мы теперь достоверно знаем, что материя не вечна, не безначальна, она имеет начало и будет иметь конец, и тем властно каждому хотящему слышать вещает развенчанная в своей безначальности и вечности материя о своем Создателе. Итак, новейшая теория гораздо нагляднее прошлой свидетельствует о Боге, Творце неба и земли.

А теория расширяющейся вселенной, по которой, все гигантское множество звездных миров биллионы лет назад было сосредоточено в одной точке пространства! Разве с нашей христианской точки зрения эта теория не более верна, чем теория о статичной, неподвижной вселенной?

И дело, конечно, не в том, что нам легче представить себе творческий Божий глагол, раздавшимся в одном пункте вселенной. Он совершенно также мог раздаться и на пространстве в миллионы световых лет. Но по теории расширяющейся вселенной, тварный вещественный мир, ни в малой мере не претендуя на Божеское свойство пространственной бесконечности, приобретает свойство богоуподобления. Малый в начале, он становится все более великим. Мы угадываем тут аналогию с человеком, наделенным свойством богоуподобления, по слову св. Василия Великого: «Я – тварь, но получил задание стать богом,» – т.е. все более и более уподобляться Богу – процесс, рассчитанный на вечность, чтобы никогда не завершиться. Человек призван уподобляться Богу духовно: умственно и нравственно, своим богоподобным духом, – а материальная вселенная уподобляться Богу пространственно.

А теория эволюции живых организмов? логически неизбежно она требует присутствия Божией хозяйской направляющей руки, потому что вся эта теория построена на аналогии естественного отбора с отбором искусственным и, следовательно, если искусственный отбор совершается лишь при наличии хозяина и его направляющей руки, то здравомыслящий разум вправе требовать того же и при отборе естественном.

Какую бы область науки мы ни взяли, – мы всюду встретим в ней не опровержения нашей веры, а подкрепления её или полезные иллюстрации.

А новые исторические открытия? Ведь еще недавно, когда древнейшими манускриптами Священного Писания были манускрипты IV и V веков, можно было выдвигать теории (напр., Баура или Морозова) о появлении христианства чуть ли не в III веке и о написании св. Евангелия чуть ли не отцами Церкви IV века. Теперь мы имеем рукописи новозаветных писаний II и III веков, и отрывки Евангелия от Иоанна, ранее более всего подвергавшегося критике и сомнению в маловерных кругах, существующие даже в рукописях самого начала II века, т.е. написанных в те времена, когда еще жил сам апостол Иоанн.

Мы говорим тут об отрывках евангелия от Иоанна, находящихся в библиотеке И. Риланда в Манчестере. Чтобы понять почему рукописи христианского Св. Писания древнее IV века так редки, надо вспомнить некоторые обстоятельства древнехристианской жизни. Христиане в первые века были очень бедны, за редкими исключениями. Следовательно, свои книги они могли иметь только переписанными на дешевом материале. Таковым был папирус. Но папирус может сохраниться в течение долгого времени, только если он находится в абсолютно сухом месте. Достаточно на него попасть хотя бы небольшому количеству влаги, и он сгнивает в одно-два десятилетия. Следовательно, книги на папирусе имели шанс сохраниться в течение тысячелетий только в безводных, сухих местах, т.е. в пустынях. Но в пустынях до появления монашества в IV веке не было христианских селений. Единственным местом древнего мира совершенно сухим с редчайшими выпадениями осадков, и, в то же время, не бывшим пустыней, является Египет. Вот почему именно в Египте и были найдены все древнехристианские манускрипты на папирусе.

Прочным, выдерживающим тысячелетия, материалом для книг являлся в древности пергамент – хартия. Конечно, и на нем писали свои книги христиане с древнейших времен. Мы помним, как св. ап. Павел пишет св. ап. Тимофею: «Принеси мне книги, особенно, кожаные» (2Тим. 4:13), – т. е. именно пергаментные (пергамент выделывался из кожи, по преимуществу из ослиной или телячьей). Но они, вследствие бедности христиан, были очень редки, а кроме того, во время гонений на христиан, особенно, во время лютейшего – последнего гонения при императорах Диоклетиане и Максимиане в начале IV века – христианские книги тщательно и систематически уничтожались. Мы имеем много исторических повествований того, как христиане при этом отдавали свою жизнь не только за веру свою, но и за свои святые книги, сопротивляясь приказам императоров, предписывавших уничтожать книги христиан. Конечно, при этом книги пергаментные больше бросались в глаза и, будучи более объемными, труднее могли быть скрыты.

А новейшие подтверждения исключительной точности географических указаний святой Библии, опровергающие домыслы о Ее мифичности! Правительство современного Израиля с неизменным успехом проводит геологические исследования в Палестине, руководясь соответственными указаниями Библии.

Но не только перечисленными тут примерами, со всех сторон подкрепляющими веру для неосведомленных, мы богаты по сравнению с предыдущими поколениями. Мы обогатились и страшным опытом, доступным ранее лишь святым прозорливцам, а ныне очевидным каждому, узнали систему и методы работы бесов.

В течение веков, начиная с евангельских страниц, нам говорилось, что основным методом действия сатанинских сил является ложь. «Он ложь есть и отец лжи. Когда говорит он ложь, говорит свое».

Самое название «диавол» значит – «клеветник» и излюбленным видом лжи, главным его орудием, является клевета. Он непрестанно клевещет, т.е. порочно, в дурную сторону истолковывает каждое явление в мире, преимущественно же духовные явления: действия Божии, действия ангелов и действия людей.

Другим излюбленным для бесовской силы видом лжи является прельщение и соблазн людей несбыточными привлекательными обещаниями невероятных наслаждений, невероятного счастья, а когда соблазненные поверят и поддадутся им, – порабощение их насилием и мучительством.

При этом святые отцы постоянно указывают нам, что по существу диавольская сила слаба и ничтожна: она сильна только нашей слабостью. Диавол хитер, но не умен. Он умеет разрушать, но не созидать. Достаточно решительно противостоять ему, проявить нравственное мужество и твердость, и все его потуги рушатся.

Все это мы познавали в течение всех веков христианства по свидетельству святых духоносных отцов и подвижников, а теперь мы все это воочию увидели в царстве воинствующего безбожия, каким была наша несчастная Россия.

Орудием коммунистов всегда была ложь; и из разных видов лжи излюбленными являются неустанная клевета на все доброе в человечестве и пропагандные обещания счастья и довольства, сменяющиеся порабощением, мучительством и нищетой, как только соблазненные поддались соблазну. Они очень умелы в разрушении, а в созидании – бесталанны.

Итак, наша эпоха очень обогатилась духовным религиозным опытом, неведомым прежде бывшим поколениям, многое стало для нас очевидным. Господь этими явлениями в столь разнообразных сферах знания стремится подкрепить нашу слабеющую веру.

Но почему же наша вера в нынешних поколениях, несмотря на все столь многочисленные подкрепления ее, слабеет?

Она слабеет от того же, от чего всегда слабела. В этом отношении наша эпоха не являет ничего нового, так как человеческая душа всегда остается той же в основных своих чертах. Вера всегда слабела и в отдельных личностях и в целом обществе от человеческой гордыни и самоутверждения, от жажды греховных наслаждений, от стремления сбросить с себя все нравственные ограничения.

Гордясь своими достижениями и самоутверждаясь в них, древние римляне перестали верить в своих богов и в то же время отвергали и христианство, как религию неучей и рабов, несмотря на то, что с самых первых лет христианской истории веру Христову, наряду с простыми людьми, исповедывали и такие глубоко культурные люди, как апостол Павел и большинство так называемых апологетов. А потом величайшие умы древнего мира, овладев всею суммой тогдашнего знания, но не возгордившись от того, а утвердившись вере, показали, как ярко, как полно и возвышенно можно сочетать культуру с христианской святостью.

Да и в последующие века, до наших включительно, не элита научного знания торопится восстать против веры. Наоборот, сколько великих ученых мы знаем, как верующих людей. Но достаточно весьма небольшой суммы знания, чтобы возгордиться ею, в ней утвердиться, и, самоутвердившись, начать бунт против веры, особенно если на это толкает грехолюбие, стремление сбросить с себя нравственные заповеди веры. Очень показателен в этом отношении анекдотический красноармеец, подошедший к глубоко верующему физиологу Павлову, вышедшему из церкви, и сказавший с высокомерной снисходительностью ученому: «Что старина, молишься еще, эх темнота, темнота!»

Физиолог Иван Петрович Павлов является ярким примером того, как советская власть использовала труды способных к творческой работе верующих людей. Чтобы обеспечить этому ученому возможность научной работы, советская власть не только лично освободила его от своего подавляющего ярма и не препятствовала ему иногда резким против нее высказываниям, даже в течение периода самой ожесточенной анти-церковной кампании сохранила нетронутой ту приходскую церковь, в которую Павлов неизменно ходил. Павлов, сохранивший веру отцов (он был сыном священника), при огромной сумме своих научных знаний не возгордившийся и не самоутвердившийся, сочетал веру и науку, а несчастный красноармеец, только что научившийся грамоте и услыхавший в качестве научного открытия новость о том, что Бога нет, обрадовавшую его вследствие его грехолюбия (типичного для тогдашних красноармейцев) и перспективы благодаря этому сбросить с себя нравственные запреты, гордится этой новоприобретенной «научностью» и презирает молящегося старика (знаменитого ученого).

Таких примеров много в истории. Гордый и развращенный средневековый германский император Фридрих II (не путать с Фридрихом Прусским) никак не выделялся научными знаниями из современного ему средневекового общества, когда дерзко восстал против христианства, называя Господа нашего Иисуса Христа, наравне с Моисеем и Магометом, «обманщиком».

Лев Толстой, хотя и одаренный гениальным даром писательства, научно и культурно ни в какой мере не был выдающимся человеком. Как известно, он не смог окончить курса Казанского университета и покинул его вследствие неуспеваемости. И тем не менее его безграничная гордыня и самоутверждение заставили его дерзко восстать против христианской веры и Церкви.

Ни Маркс, ни Ленин – люди средней культуры, – не обладали какими-нибудь глубокими научными знаниями, когда начали свой страшный штурм небес. Но всем им присуща была крайняя гордыня, уподобляющая человека отцу зла – диаволу. Столь же губительна и столь же ответственна за современное падение веры вторая причина отчуждения человека от Бога – жажда наслаждений и стремление освободиться от нравственных ограничений.

Русский революционный бунт против Бога питался главным образом этим стремлением сбросить все сдерживающие законы и утвердить принцип: «все позволено,» – как предвидя это писал еще за полстолетия до революции наш великий верующий мыслитель и писатель Ф. М. Достоевский. А как обманула бесовская сила соблазненных ею людей и вместо обещанного ею принципа «все позволено» ввела положение, когда ничего не позволено, все порабощено, мы – наше поколение – хорошо знаем.

Смиряться и ограничивать себя нелегко. Но только в этом надежда на спасение человечества. Пример древнего культурного мира, умевшего смиряться и в то же время подниматься на большие культурные высоты и тем нашедшего путь к величайшей христианской духовности и к большому культурному расцвету, – пример для всех веков и поколений, драгоценный и ободряющий.

Почему научные истины так неоспоримы и ясны, а истины религиозные вызывают много споров?

На это триста лет тому назад ответил ученый мыслитель Паскаль, сказав: «Если бы геометрические теоремы также касались всех желаний и страстей человеческих, как истины веры, то геометрия вызывала бы столько же возражений, как и религия».

Научные знания обычно остаются внешними. Выучил ты теорему о гипотенузе и катетах, и она остается в памяти, никак не влияя на твою жизнь.

Но если ты поверил в бытие Божие, в Божие воздаяние за всё, содеянное в твоей жизни, то ты обязан переменить всю свою жизнь, подчинив свою волю, свои страсти и свои, быть может, самые заветные желания этому закону. Человек не хочет отказываться от своих желаний, и вот он жадно начинает искать, как и что можно изменить в непреложном Божием законе, чтобы сделать его совместимым со своими стремлениями.

Желаний, несовместимых с Божиим законом, у людей много. У одних – одни, у других – другие. Потому по-разному люди и стремятся переделать Божий закон. Но всегда также находятся люди, верные Божиему закону, которые почитают его выше своих желаний.

Оттого возникают в религии споры и столкновения. Когда же против религии восстают те, кто необузданно стремится следовать своим желаниям, они отбрасывают не отдельные, кажущиеся неприятными стороны Божьего закона, но весь этот закон в целости.

Так возникает безбожие.

Если бы Божий закон защищали только одни человеческие силы, то люди давно извратили бы его до неузнаваемости. Но Божия рука промыслительно хранит Его закон. Она-то и выдвигает среди людей богатырей духа, которые безбоязненно, пренебрегая страданиями и опасностью потерять свою жизнь, защищают истины веры и вечный Божий закон.

Таких героев духа много появилось за эти полвека у нас на родине, где так жестоко была гонима вера. Мы преклоняемся перед подвигом этих героев духа. Мы знаем, что и внешняя наука имеет своих мучеников, шедших на испытания, а иногда и на смерть, за истины внешнего знания. Мы уважаем их подвиг.

Но их подвиг в значительной степени является лишь их личным подвигом: в жизни большинства людей ничего не изменится от того, как представлять себе мироздание: солнце вращается вокруг земли или земля вращается вокруг солнца. А от разницы в вере, т.е. верить ли во Христа, в Будду или в Магомета, от признания или непризнания церковных таинств, а тем более от признания или непризнания основных истин религии: бытия Божия, вечности души и загробной жизни – от всего этого в корне меняется человеческая жизнь.

Вот почему так много сомнений, так много разногласий возникает вокруг вопросов религии.

Но тихим, нечеловеческим, неземным, надмирным светом сияют эти истины, и человеческая душа, искренне ищущая их, готовая, подобно евангельскому торговцу, всё отдать за драгоценную жемчужину истины, с Божией помощью находит их.

Не задумывались ли вы, дорогие друзья, над вопросом: как, строго говоря, может научно плодотворно работать астроном над проблемами состава отдаленных звезд, их материи, их эволюции, химических и физических процессов на них?

Ведь, несмотря на весь гигантский технический прогресс нашего времени, все же наблюдатель мировых пространств с земли подобен мальчику, заглядывающему в гигантский цирк через крохотную щелочку. Ведь в противоположность химику или ботанику, могущему предметы своего изучения подвергнуть непосредственному анализу и опыту, астроном может только наблюдать свои объекты и при том наблюдать их не в том виде, в каком они существуют сейчас, а одни объекты – ближайшие звезды – такими, какими они были годы или десятилетия назад, другие не отдельные галактики – такими, какими они были миллионы лет тому назад.

И тем не менее, астроном уверенно говорит, что такая-то звезда имеет водород, такая-то хлор или железо, на таких-то звездах материя находится в таком-то состоянии, а на других – в другом. Откуда он берет эти утверждения? На что он опирается в своих заключениях? Ведь ни он, и никто другой не может дотянуться до звезды и проверить эти заключения.

Все свои домыслы астроном строит на химических и физических опытах, производимых тут, на Земле, и выводы из этих опытов смело переносит в мировые пространства. Если раскаленные пары меди здесь на земле дают зеленые лучи, то значит зеленые лучи и в отдаленнейших мирах за квинтиллионы километров от нас должны свидетельствовать о присутствии раскаленных лучей меди.

А если материя в этих отдаленнейших пространствах вселенной обладает иными свойствами, чем тут на земле? Ведь этого никто проверить не может.

Но нет, астроном никогда не усомнится в единстве существа материи и ее законов. Он несомненно верит в это и на этой вере строит всю свою научную работу. И в тех малых приложениях, какие нам стали доступны за последние годы, эти астрономические выводы находят себе блестящее подтверждение. На том малом внеземном отрезке вселенной, который удалось посетить русским и американским космонавтам, они не встретили ни иной материи, ни иных законов природы, а только те, которые мы знаем тут, на Земле.

О чем это говорит? Это говорит о том, что все научные работники верят и на этой вере строят всю свою научную работу; верят в то, что вся вселенная построена по одному плану; и законы, царящие во всей вселенной, одни и те же от крохотного уголка земли до отдаленнейших суперзвезд и галактик.

А это, в свою очередь, свидетельствует не только о том, что единый план и единые законы могли явиться только от Единого Законодателя, но и о том, что вера в это является непременным условием всякой научной работы, а в научной астрономии проявляется, может быть, с наибольшей яркостью.

Эта вера в существенное единство вселенной и ее законов воспитана во всех нас и в научных работниках среди нас тысячелетиями веры в Единого Бога. Эти подсознательные пласты веры имеют в себе все научные работники даже если они объявляют себя атеистами. Все равно, подсознательно они опираются в своих научных трудах на подсознательное представление о Едином Творце, видимым же всем и невидимым. Творце, давшем единый план и единые законы вселенной. Это подсознательное представление вложили в них поколения их веровавших предков, и без этого представления никакой научный работник не мог бы плодотворно работать.

Атеисты, хотящие приписать нам неверное, языческое представление о Боге, живущем в материальном мире над облаками, думали нанести удар нашей вере, принеся из пространства космоса подтверждение того, что там царят те же физические законы, как и тут, на земле. Слепые, они не понимают, что они приносят нам лишь новые и новые свидетельства об основном догмате нашей веры, о том, что Творец неба и земли царит над всем пространством несчетного множества миров, и на всем этом пространстве господствуют Его законы.

Большая, напряженная, многогранная борьба за религию и против нее ведется в мире.

Но что такое религия? Религия по-латыни значит связь, связь Бога с людьми и людей с Богом.

Связь эта многостороння. Прежде всего это связь веры. Всеми силами своей души, то есть разумом, чувством и волей, человек утверждает бытие Божие и основные свойства Его, хотя и не видел Бога телесными очами, не слышал телесными ушами. Поэтому в вере наиболее явно проявляется торжество духовной стороны человека. Духом своим: разумом, чувством и волей – постигает человек Бога, устанавливая связь с Ним. Это основа религии.

Поверив в Бога, утвердив Его бытие всеми тремя гранями своего духа, человек обращается к Богу с молитвой. Молитва есть беседа с Богом. Это второе проявление религии, как связи человека с Богом. Молитва – это совсем не выпрашивание себе чего-то у Бога, какой ее представляют себе люди, не знающие веры. Просительная молитва занимает значительное место только у примитивных людей. Главное, основное содержание молитвы – это обращение любящего сердца к Любимому. Письма влюбленных, разговоры искренних друзей, обращение любящих детей к их родителям – вот что из обычной жизни больше всего похоже на настоящую молитву. Радость в Боге, благодарность Ему за Его снисхождение, восхваление Его, восторг перед Его мудростью, пред благостью и силой и красотой и правдой Божией – вот что в наибольшей степени наполняет наши молитвы, и вот чем полны последования наших богослужений и обычных молитвенников.

Сознание своей ничтожности, своей греховности-виновности перед Богом является следующим важным элементом христианской молитвы. Просить о прощении грехов, об укреплении веры, о том, чтобы, несмотря на нашу греховность, Господь не отнял бы от нас Своей любви, – вот еще один важный элемент молитвы.

Итак, молитва – это второй вид связи человека с Богом.

Третьим видом связи человека с Богом является его жизнь по Богу. Поверив в Бога, утвердив для себя Его бытие всеми сторонами своей души, укрепив связь с Ним в молитве, человек ощущает присутствие Божие в каждом мгновении своей жизни и хочет, чтобы каждое это мгновение было бы угодным, приятным Богу. Так религия, то есть связь человека с Богом, пронизывает всю жизнь человека, просветляя её и всю её делая ценной и осмысленной.

Религиозный человек – это значит человек, связанный с Богом. Как любящий муж не с огорчением, не рабски по принуждению, но свободно, светло и радостно сознает, что во всем, во все минуты жизни связан он с той, кого любит и радостно пользуется каждой минутой, чтобы, беседуя с нею, рассказать ей все, что делается в его душе, и выразить ей свою любовь, стараясь при том не сделать ничего, что может огорчить её, – так и истинно верующий человек всегда радостно ощущает свою свободную, по собственной своей воле принятую на себя связь с Богом, стремится всегда быть мысленно с Ним, рассказывать Ему о всех движениях своей души, выражать свою любовь к Нему и старается никогда ничего не сделать, не сказать и не подумать такого, что могло бы огорчить любящего Бога, быть неугодным Ему и нарушить связь с Ним.

Святой Василий Великий, в жизни своей осуществивший этот идеал, пишет: «Ни глаз да не действует без Бога, ни рука да не движется без Него, ни сердце да не помышляет неугодное Богу» (т. 1, с. 147).

Недаром единение человека с Богом, нашу связь с ним, т.е. религию, Священное Писание уподобляет браку, браку Агнца, Сына Божия, с верующей душой, а Церковь называет Господа «Женихом душ и сердец наших».

Вот что такое религия, вот почему за свою религию, за свою связь с Богом всякий верующий человек должен бороться до последнего вздоха, всеми своими силами, в мере большей, чем самый любящий человек будет бороться за того, кого любит.

Тема о противоречиях между религиозным и научным мировоззрениями была когда-то очень модной и для многих соблазнительной.

В значительной степени противоречие это неизбежно так как религиозное мировоззрение – явление устойчивое, принципиально вечное, а научное мировоззрение – явление неустойчивое, постоянно меняющееся в зависимости от новых открытий и развития научных воззрений.

Религиозное мировоззрение, осмысливающее жизнь и придающее ей определенное направление, не может меняться от того, что, например, атом в XIX веке считался недробимым, а в XX веке доказано, что он делим.

Научная же работа должна быть совершенно свободной в своих опытах, изысканиях и выводах. Она не может руководствоваться в этом никакими предвзятыми, вне её области созданными мыслями. Поэтому, строго говоря, научного мировоззрения, как величины постоянной, вообще не может быть. Это величина – всё время меняющаяся, в зависимости от успехов развития знания.

Но значит ли это, что полная разобщенность между религиозным мировоззрением и научным знанием должна всегда оставаться, что эти два источника понимания мира и его явлений несогласуемы между собой?

Совершенно нет, наоборот, такое расхождение – очень печальное явление, вносящее разлад и соблазн в человеческие души. Целостность и последовательность всего мировоззрения является драгоценным свойством, которым в полной мере обладали святые апостолы и великие отцы и учители Церкви древних времен.

Вопреки обычному представлению, такая целостность, такое единство миросозерцания достигалось ими совсем не тем простым приемом, который им приписывается вульгарными описаниями: обоснованием и своих религиозных, и своих научных представлений на одном Священном Писании. Вопреки распространенному представлению, такое упрощенное решение проблемы принципиально неправильно и с церковной точки зрения недопустимо.

Если относительно социальных вопросов мы знаем что Христос Спаситель со всей решительностью сказал вопрошавшим Его: «Кто поставил Меня судить или делить вас?» и этим отклонил от Себя непосредственное решение социальных проблем; если государственную область, по мыслям митрополита Антония, Господь предоставил свободной человеческой воле и не хочет ни в малейшей степени догматизирования в ней, то же самое можно сказать и относительно научной области. Церковь никогда не покровительствовала ссылкам на Священное Писание или на свое предание, как на справочную книгу по естествознанию и по другим отраслям науки. И если такие ссылки тем не менее делались, а Церковь за это не карала, то лишь по снисхождению к творческой слабости делавших эти ссылки, ибо от такого их образа действий непосредственного душевного вреда не происходило.

Но церковные творцы так не поступали. Апостол Павел знает греческую философию, знает талмудическую мудрость и при возникновении соответствующей нужды умеет обращаться с этими внецерковными источниками знания. Припомним для образца его знаменитую речь в Афинском ареопаге (Деяния Апостолов 17:22–31).

Еще более отчетливо это видно на примере св. Василия Великого. В своем Шестодневе в связи с изложением истории творения мира, конечно, по Священному Писанию, потому что это религиозная тема, научному опыту не доступная, св. Василий Великий, как только дело касается естественнонаучных тем, переходит на соответствующую научную почву.

Но все величественное богатство своих знаний подчиняет св. Василий Великий, также как и апостол Павел, мудрости высшей, мудрости церковной, принося ей извне добытое богатство, а не беря его просто от нее. Целостность мировоззрения св. Василия Великого, также как и апостола Павла, от этого нисколько не нарушается.

К сожалению, это, открывающее такие широчайшие горизонты, направление мысли было оставлено. Оно требовало очень большого напряжения мысли и гибкости ее, так же как и высокого духовного уровня. Оно требовало непрестанной умственной работы, ибо ее секрет заключается в постоянном проведении в каждый период новых связующих нитей между вечным христианским мировоззрением и постоянно меняющимся научным воззрением.

Упадок этой творческой соединительной работы произошел отчасти вследствие общего культурного снижения в средние века, но, отчасти, и вследствие того, что в течение наступившего сравнительно спокойного периода церковной истории христианское человечество не только в «юродивой,» но и в «мудрой» своей части, «как жених замедлил, то задремали все и уснули» (Мт. 25:5). Гигантский взлет творческой мысли, такой поразительный в Василии Великом и его современниках, снизился. На пытливые вопросы человеческого ума стали следовать часто вялые ответы компилятивно составленные из ссылок на Священное Писание и предания Церкви. Такие ответы удовлетворяли в течение веков и спрашивавших и отвечавших. Непосредственного душевного вреда от этой сонности не было, опасностью для спасения не грозило. Нравственная правда этих ответов была обеспечена тем, что они давались вполне православно на основании непогрешимого источника. И мы ясно понимаем, что для вечной подлинной цели человеческого существования, для спасения его души и наследования им Царства Божия совершенно всё равно, круглая земля или плоская, вертится ли земля вокруг солнца или солнце вокруг нее, в шесть обычных дней или в шесть миллиардов лет Бог сотворил мир. Поэтому Церковь, занятая своей все превосходящей задачей и не беспокоилась о том, что на поставленные этой задачей вопросы – ответы даются по неверному методу.

Но Господь дал человеку разум для сознательного взгляда на окружающий его мир и поэтому люди имели нравственное право задавать указанные вопросы и искать правильного, соответствующего объективной истине ответа на них. Именно это-то обстоятельство и использовала диавольская сила в своих неустанных нападках на веру, на Христову Церковь – цитадель спасения. Оторвав от Церкви известную часть ведущего мыслящего слоя, воинствующее безбожие через них бросило Церкви ряд дерзких вопросов о тех или иных явлениях внешнего мира, на которые церковные мыслители не сумели сразу удачно дать ответ именно потому, что дело св. Василия Великого было прервано, христианское целостное мировоззрение было сужено до чисто богословского мировоззрения, утрачен оказался метод христианских, нимало не компромиссных, всецело христианских, ответов на естественнонаучные вопросы, но не на богословской, а на естественнонаучной же почве.

Вопросы эти были иногда злонамеренными попытками унизить Церковь и внести смятение в христианские умы, но иногда это были и искренние недоумения.

Тот факт, что наиболее выдающиеся творческие умы науки, такие как Коперник, Кеплер, Ньютон, Фаррадей, Менделеев и многие другие были верующими людьми, мало помогал делу, потому что эти ученые были работниками в своей области и были не в состоянии выполнить обязанности церковных вождей – восстановить целостность христианского мировоззрения на почве научной так же, как и на всякой иной почве.

В настоящее время положение христианской апологетики в значительной степени улучшилось. Хотя целостного церковно-научного мировоззрения, каким оно было у св. Василия Великого, у нас все же нет, но на ряд важнейших научных вопросов мы имеем христианские ответы, строго обоснованные научно.

Иногда эти ответы даются самими учеными, как, например, в вопросах палеонтологии католическими монахами Тейяр де Шарден и аббатом Брейль; иногда они естественно вытекают из нового научного открытия при пробудившемся уже религиозном интересе в научной области, как это особенно наглядно видно на примере религиозных выводов из теории релятивизма проф. Эйнштейна или из новейших представлений о строении атома.

Нескольких таких удачных и глубоко проницательных религиозных ответов на научные вопросы оказалось достаточно, чтобы опровергнуть неверную и вредную мысль о неизбежности противоречия между религиозным и научным мировоззрениями. К настоящему моменту мысль о неизбежности такого противоречия совершенно устарела и никто не будет на ней серьезно настаивать.

Но в XIX веке, в период растерянности церковной мысли было создано антирелигиозное по своей основной задаче движение, основывающееся в своей антирелигиозной борьбе на этих, казавшихся непримиримыми противоречиях между религией и наукой.

Считая науку принципиально и неизбежно непримиримой с религией и провозглашая ее таковой, это антирелигиозное движение, взявшее название от своего главного идеолога – марксизм – провозгласило себя последователем и защитником научного мировоззрения.

Еще в дореволюционное время различные антирелигиозные марксистские движения, как например, памятные всему предыдущему поколению издания Бюхнера и Битнера, всячески обвиняли религию и представителей религиозной мысли в угнетении научных изысканий и рисовали картины расцвета научной мысли в век торжества «научного» социализма.

Этому вторили вожди марксизма, как, например, Сталин, который говорил: «Партия ведет антирелигиозную пропаганду против всех и всяких религиозных предрассудков, потому что она стоит за науку, а религиозные предрассудки идут против науки, поскольку всякая религия есть нечто противоположное науке... Партия ведет политику всемерного отстаивания науки» («Вопросы ленинизма,» стр. 194).

Пока в науке господствовали воззрения, применяясь к которым это антирелигиозное учение построило свои принципы, такой кажущийся его союз с наукой мог казаться прочным и вызвать при поверхностном суждении соответствующие неверные выводы.

Однако если религиозное мировоззрение, в принципе, желает быть вечным, то и антирелигиозное марксистское мировоззрение тоже неизбежно должно претендовать, если не на вечность, то по крайней мере на длительность, на устойчивость. Ведь оно по своему замыслу, так же, как и религия, должно определять собой всю жизнь человека и, следовательно, не может меняться во мгновение ока вследствие того или иного научного открытия.

Между тем, всё принципиальное построение марксизма связано с определенным уровнем научного знания, а именно с уровнем знания начала второй половины XIX века – периода преобладания материализма в научной мысли.

Но научный прогресс с того времени сделал очень значительные шаги вперед, а марксистское мировоззрение сильно отстало, будучи не в состоянии поспеть за ним. При этом в своем конфликте с наукой антирелигиозное мировоззрение оказывается в гораздо худшем положении, нежели религиозное мировоззрение.

Для религиозного мыслителя весь видимый мир является произведением Того же Творца, от Кого исходит и откровение, на котором религиозный мыслитель строит свое мировоззрение. Поэтому он априори знает, что коренного противоречия в понимании этих двух проявлений Одного и Того же Всемудрого Разума быть не может. Противоречия эти всегда появляются или по недоразумению, или по недомыслию, по человеческой ограниченности, или по злой воле противящегося Богу, заявляющего о таком противоречии исследователя.

Поэтому при возникновении спорных проблем религиозный мыслитель может быть спокойным, он может выжидать дальнейшего расследования предмета и применять при этом своё мировоззрение в качестве руководящего светоча. В этом мировоззрении он имеет ключ к узнаванию того, что более прочно и что менее прочно в научных понятиях.

Между тем, антирелигиозный мыслитель не имеет никакой опоры вне научных представлений. Он рабски зависит от каждого нововведения в науке, как бы мимолетно оно ни было. Под влиянием сегодняшнего открытия он должен перестраивать всё своё мировоззрение, с тем, чтобы завтра заново перестроить его, если сегодняшнее открытие будет завтра опровергнуто.

Следовательно, если антирелигиозное мировоззрение хочет быть добросовестным, научным, то в наш век быстрого прогресса всех видов науки, оно не может быть сколько-нибудь прочным. Иными словами говоря, оно вообще не может быть мировоззрением.

Следовательно, для того, чтобы существовать, оно должно быть недобросовестным. Таким оно и является.

Впервые эту свою научную недобросовестность вынуждены были проявить марксисты в самые первые же дни после захвата власти в России.

В 1915 году, как известно, были установлены А. Эйнштейном принципы релятивизма – относительности. В астрономическое представление о мире было введено строго обоснованное на теории релятивности понятие о конечности вселенной.

Развивая мысли Эйнштейна, бельгийский ученый, проф. Лувенского университета аббат Леметр, установил, что все туманности удаляются от нас с космической скоростью 100 километров в секунду, и, следовательно, материальные объекты, составляющие видимый мир, распределяются на все более и более обширное пространство. Указанное расширение мира, согласно вычислениям Эллингтона, должно увеличить вдвое размеры вселенной в течение 1300 миллионов лет, в течение полутора миллиарда лет плотность материи должна уменьшиться до 1/10, т. е. через полтора миллиарда лет с земли будет видно в десять раз меньше звездных туманностей.

Замолчать все эти устанавливающие новую эпоху в астрономии открытия даже советская власть не могла. Но марксизм должен был признать свое поражение тем, что обычными полицейскими мерами советским ученым было запрещено делать прямые выводы из этих научных идей.

Совершенно так же марксисты поступили в отношении другого важного открытия наших дней: нового представления о строении атома и, следовательно, всей материи.

В период создания марксизма в науке господствовала теория сохранения материи, т. е. представление о том, что материя никогда и ни при каких условиях не уничтожается, а только меняет свои формы в различных физических и химических процессах. Благодаря этой теории можно было для построения антирелигиозной материалистической концепции марксизма приписать материи одно из основных свойств Божиих, т.е. вечность.

По новейшим же научным теориям, при взрыве атома материя как таковая уничтожается, превращаясь в энергию. Такое превращение материи в энергию человеческими средствами стало осуществляться лишь недавно, сначала лабораторно, а с 1945 года и в широком масштабе для научных целей, но в недрах солнца и других звезд оно совершается постоянно в гигантских размерах. Причем, процесс этот не обратим, т.е., то количество энергии, которое мы получили из данного количества материи, нельзя превратить обратно в такое же количество материи, так как для такого обратного процесса пришлось бы затратить дополнительно значительное количество энергии.

Апологетические горизонты, открываемые этими новейшими теориями и открытиями, чрезвычайно широки. Открытие возможности превращения материи в энергию в корне разрушает научный материализм. Его не спасет подстановка закона сохранения энергии, потому что энергия обладает иными свойствами, нежели материя. Всякий вид энергии стремится превратиться в тепловую энергию, а тепловая энергия стремится к равномерному распространению. На научном языке это называется стремлением к энтропии, т.е. к равномерному нагреванию всего пространства и, следовательно, к прекращению в нем всех и всяких химических и физических процессов. Значит, если бы материя существовала вечно, то уже вечность тому назад она частично превратилась бы в энергию, которая достигла бы равномерного распределения по всему пространству конечной вселенной, а следовательно, равномерно по всей вселенной нагретая материя была бы абсолютно безжизненной, без изменения и без движения.

Эти неоспоримые выводы из теории относительности и из теории разложения атома ясно доказывают что материя получила начало от вне материального Источника.

Сходные выводы можно сделать и из теории Леметра относительно расширяющейся вселенной. Если все туманности и звездные скопления удаляются друг от друга с постоянной быстротой в 100 километров в секунду, то 15 миллиардов лет тому назад материя имела бы в 10 миллионов раз большую плотность, т. е. звездные миры были бы в 10 миллионов раз более сближены между собой, а 200 миллиардов лет тому назад вся материя вселенной была бы сконцентрирована на пространстве нескольких кубических миллиметров.

Конечно, советская власть не позволяла даже обсуждать эти проблемы, и с теорией Леметра сколько-нибудь широкие круги бывшего Союза вообще знакомы очень мало.

Еще ярче, быть может, проявился этот конфликт между марксистско-антирелигиозной мыслью и наукой в споре по поводу биологической теории Менделя, закончившийся запрещением в Советском Союзе такой научной дисциплины, как генетики.

Теория Менделя является в биологии совершенно такой же составляющей эпоху, открывающей новые горизонты теорией, какой в свое время была теория Дарвина.

Григорий Мендель – чех, католический монах монастыря св. Фомы в Брно – в середине прошлого века, между 1856 и 1865 гг., проделал ряд интереснейших опытов по скрещиванию гигантских бобов с карликовыми, и желтого гороха с зеленым. Выводы из этих опытов, устанавливающие непреложность законов наследственности, он изложил в своей книге «Опыты над растительными гибридами,» напечатанной в 1865 году. До 1900 года эта работа Г. Менделя оставалась никому неизвестной. Но в 1900 году три биолога, Деврие, Корренс и Чермак, встретились с сочинением Менделя и широко огласили его. Л. Кено во Франции и Батесон в Англии его развили, перейдя к опытам по скрещиванию животных по методике Менделя, а в 1910 году проф. Колумбийского университета в Америке Т. Морган со своими помощниками Мюллером, Бриджем и Трюрвентом, и независимо от них – проф. Вейсман, применяя те же методы над скрещиванием мух и их десятками тысяч поколений, добились еще более прочного установления законов новой науки – генетики, науки о наследственности.

Законы этой науки вкратце сводятся к установлению факта наличия в зародышевых клетках живых организмов особых молекул, являющихся носителями наследственности. Молекулы эти получили название генов. Они не могут смешаться или соединиться с другими подобными молекулами. Поэтому, с одной стороны, потомство наследует от того или иного родителя или от обоих полностью тот или другой наследственный признак, а с другой стороны -ни один признак, приобретенный родителями при жизни, хотя бы в ряде поколений, если от него нет соответствующего гена в зародышевой клетке, не может передаться по наследству. Проявление же новых наследственных признаков может быть объяснено лишь так называемым феноменом мутации, происходящим под влиянием необычных сильно действующих факторов. Например, в одном случае американским менделистам проф. Мюллеру и Хенсону удалось добиться мутации у плодовых мух воздействием на них Х-лучами.

Так как при дальнейшем развитии теории Менделя он совершенно отчетливо входит в столкновение с одним из основных принципов марксизма «бытие определяет сознание,» утверждающим, что среда является решающим фактором в жизни организмов, и так как теория мутации широко открывает горизонты для религиозной апологетики, то советская власть повела сначала борьбу с менделизмом полицейскими мерами, а потом, вообще, запретила существование этой науки в пределах досягаемости ее власти.

В то же время, такими же полицейскими мерами в ранг непреложного научного закона было возведено мичуринское учение об изменяемости наследственных признаков под влиянием внешней среды. Провозвестником мичуринского принципа стал дотоле совершенно неизвестный в научных кругах некий Т. Лысенко, назначенный советской властью (Сталиным) вместо сосланного гениального Вавилова президентом сельскохозяйственной академии.

Первым актом нового президента (неуча) было закрытие Медико-Биологического Института, где производились интереснейшие опыты над человеческими и животными т. н. «идентичными» близнецами, т.е. близнецами, происшедшими от одной зародышевой клетки. Опыты эти установили, что наследственность имеет огромное значение в формировании психики, тогда как влияние внешней среды совершенно ничтожно. Институт был закрыт в 1937 году и все его руководители были арестованы, причем, большая часть их была расстреляна.

Никогда, даже в самое темное средневековое время никто не прибегал к таким кровавым мерам для подавления неугодной научной мысли. О причинах этой неумолимой ненависти, этого панического ужаса перед менделизмом довольно откровенно пишет советский журнал «Наука и Жизнь,» издание Академии Наук СССР: «Мичуринское учение утверждает единство в организме зародышевых и телесных клеток, единство организма и среды, утверждает зависимость наследственных свойств организма от условий жизни и наследование особенностей, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития под влиянием факторов среды обитания».

«Наоборот, реакционное вейсмано-менделе-моргановское учение в биологии утверждает, что живой организм разделен на автономное наследственное вещество и сому, являющуюся лишь футляром для первого. При этой концепции условия жизни не могут изменять наследственные свойства организма, отрицается наследование особенностей, приобретаемых растениями и животными в процессе их развития под влиянием факторов среды и таким образом отрицается единство организма и среды».

«Менделизм основой формирования наследственных свойств организма считает механическую по принципу случайности перекомбинировку неизвестных так называемых материальных носителей наследственности (по Моргану – генов), переходящих из поколения в поколение при скрещивании животных или растительных форм. Вейсманизм допускает изменения наследственного вещества лишь в форме новообразований – мутаций, как исключительные явления. Согласно Вейсману, мутации имеют имманентную обусловленность, ведущую в конце концов к признанию Творца».

«Вейсмано-менделе-моргановское течение в биологии – антинародное, лженаучное и вредное течение. Оно разрушает практику, ориентирует человека на смирение». «Основателями этого течения являются реакционные буржуазные биологи Вейсман, Мендель и Морган» («Наука и Жизнь», № 9, 1948, с. 12–13).

По поводу такой постановки вопроса английский ученый проф. Эрик Эшби, в своей книге «Ученые в России – пишет он, – это «продукт средневекового ума, пользующегося средневековой техникой словесных фантазий».

Совпадение советских методов борьбы с наукой и средневековых не случайно, как мы и стараемся разъяснить это настоящей статьей. Но притеснение науки со стороны средневековой религиозной власти при всей жестокости и неправильности такого притеснения было актом честным, потому что средневековая религиозная власть не провозглашала себя поборницей науки, а исповедовала себя поборницей религии, которой и пыталась служить этим грубым, неверным, но принципиально честным и последовательным методом.

Советская же антирелигиозная власть основной своей целью провозглашала «всемерное отстаивание науки». Поэтому преследование ею научной мысли обнаруживалось с еще одной стороны ее онтологическую лживость.

Для нас же, верующих, в этом обнаруживается еще одна важная истина.

Когда-то Митрополит Антоний писал, что все доброе, всё хорошее, всё истинное, где бы оно ни находилось, по существу своему принадлежит Церкви Христовой и Ей свойственно. И мы видим несомненное подтверждение этому в том, что ничто доброе, ничто истинное даже в области посторонней Церкви не может быть сколько-нибудь прочно, сколько нибудь своим, для той страшной диавольской силы, которая наиболее полное свое проявление нашла в антирелигиозном марксизме.

Гонения на науку со стороны марксистов были многозначительным явлением.

Когда-то, в первый период господства коммунизма, многие честные люди ушли в научную работу, как в некий вид внутренней эмиграции. Страдая от духовного и политического гнета коммунизма в политическом мире и быту, многие из тех, кто имел возможность, уходили от широкой жизни в научные области, недоступные массам и политическим руководителям. Но сатанинская власть нашла их и там.

И в этой потаенной области требует она от ученых ответа на тот же вопрос, который под многовидными угрозами и соблазнами задает она всем своим жертвам во всех сферах: «с кем ты: – с Истиной (а истина всегда Божия) или с нами?» И снова так ярко убеждаемся мы, что с богоборческой силой ни в какой области не может быть мира никому, кто хочет остаться верен какой бы то ни было форме добра.

Мы веруем, что связь человека с Богом не прерывается после смерти, что и за смертным порогом душа, любящая Бога и сохранившая верность Ему, будет жить в великой радости постоянного общения с Богом. И мы верим, что в общении с Богом заключаются в предельной степени все радости и всё счастье, доступное человеческому существу.

Но не правы ли тогда те, кто говорит, что христианская вера корыстна, что мы верим в Бога и служим Ему из страха смерти и тех бедствий, которые смерть может принести нам, а также из корыстной надежды на награду блаженством, которое Бог даст нам за служение Ему при жизни?

Но это, конечно, не так.

Все христианские учители, касавшиеся этого вопроса, говорят, что служение Богу из страха перед адом или из жажды райской награды – недостойно христианина. Авва Дорофей, древний почитаемейший наставник монахов, говорит, что служить Богу из страха – это состояние раба, служить для награды – состояние наемника, и лишь служить Богу из чувства сыновней любви к Нему есть истинно христианское настроение, единственно достойное состояние чада Божия.

Если бы христианство основывалось на страхе перед адом и на ожидании райского вознаграждения, то и в учении Христовом, и в проповеди апостольской было бы сказано гораздо больше и о том, и о другом.

Между тем, и Евангелия, и Послания изумительно мало упоминают об этом. Господь лишь кратко упоминает о муке вечной, уготованной диаволу и ангелам его, куда будут отосланы нераскаянные грешники, и о вечной радостной жизни, ждущей праведных, но не давая подробного описания райских блаженств. Апостол же, говоря об этом, лишь вкратце повторяет слова ветхозаветного пророка: «Не видел глаз, не слышало ухо, и не приходило на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его».

Конечно, эта краткость Господа и Его апостолов в описании райской жизни происходит от того, что фактически невозможно нашим человеческим языком описать и нашим трехмерным сознанием понять условия иного, внетелесного бытия. Но из этой краткости, почти молчания Евангелия относительно подробностей райской жизни можем мы вывести заключение, что не на этом основывается призыв к вере и праведной жизни.

Основным обещанием Господа для всех, в Него верующих и любящих Его, являются Его слова: «Возьму вас к Себе, чтобы и вы были, где Я» (Ин. 14:3). Конечно, ожидание такой награды никак нельзя назвать наемничеством. Это есть проявление любви. Ибо только для любящего ценно быть там, где тот, кого он любит. И если христианин служит Богу для того, чтобы быть с ним в вечности, то он не наемник, а чадо Божие.

Однако Священная история знает примеры и еще более высокого взлета в служении Богу, когда люди, преданные Ему и беспредельно любившие Его, готовы были отречься от счастья быть с Ним и обречь себя на муку отлучения от Него, ради свершения Его задач. Так святой пророк Моисей, испрашивая у Бога прощение своему народу, восклицал: «Прости им грех их, если же нет, то изгладь и меня из Твоей Книги Жизни, в которую Ты вписал меня». Так апостол Павел говорит: «Я желал бы быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти». Так безмерно любящий человек может иногда отказаться от всего более в жизни ценимого счастья общения с тем, кого любит, если это идет на пользу любимому. Здесь есть высокое самоотречение.

Но не будем смешивать святейшего самоотвержения праведного Моисея и апостола Павла с готовностью грешника жертвовать своим спасением, т.е. будущим общением с Богом, ради тех или иных греховных удовольствий. Там через край переливаются любовь к Богу и преданность Его делу, а тут – равнодушие к Богу и к собственной душе. Так отказ любящей матери от счастья пребывания с любимым ребенком, когда этого требует его благо, нельзя смешивать с преступным небрежением родителей к нелюбимым детям.

Итак, не из трепета перед адом, не из корыстного желания заслужить блаженство на небесах служит христианин Господу. Но, служа Ему по любви к Нему, знает христианин, что и Господь, в безграничной мере отвечая любовью на любовь, не оставит души, верной Ему, в покинутом состоянии, но привлечет ее к Себе по слову Своему: «Где Я, там и слуга Мой будет».

Так плоха невеста, выходящая замуж не по любви к жениху, а по стремлению стать богатой. Но если она по любви стремится к своему жениху и в то же время, зная его богатство и любвеобильность, уверена в своем будущем счастье, то это – естественно и хорошо. Таким должно быть, по учению Церкви, отношение подлинного христианина к своему Господу.

К этому надо добавить, что слова Христовы о вечном блаженстве и о вечных муках необходимы тем, кто еще далек от Бога. Эти призывы необходимы в тех случаях, когда страх перед мукой может остановить душу, готовую к злодеянию, или жажда вечного блаженства заставит очнуться заснувшую было душу к приобретению вечного блага.

В своем же воспитании человеческих душ Церковь стремится к тому, чтобы ее чада имели перед собой целью не только спасение от мук или приобретение блаженства, а прежде всего стяжание любви Божией, чтобы не ради чего-нибудь иного, но только ради Него Самого стремилась христианская душа к Богу, зная при том, что там, где Он, там и райская радость.

Все богослужения Православной Церкви проникнуты молитвенным воплем: «Кирие элейсон – Господи, помилуй!»

Это древнейшая молитва человеческая. Древнее предание повествует, что согрешившие и изгнанные из рая наши прародители, сидя около рая, начали свое обращение к Богу именно этим покаянным воплeм души: «Господи, помилуй!» «Милостивый, помилуй меня, падшего!»

Священнейшие ветхозаветные творения – псалмы и пророчества – неустанно повторяют это слово: «Господи, помилуй». «Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей» (Пс. 50). «Молитесь Богу, да помилует вас,» – говорит пророк Малахия (1:9).

Первая молитва, раздавшаяся в только что построенном храме в Иерусалиме была: «Господи Боже, услыши и помилуй!» (3Цар. 8:30).

Это первая молитва, которую выучивает православный ребенок, и это же последняя молитва, которую повторяет предсмертно тускнеющее сознание умирающего.

И если в спокойные дни, в сутолоке повседневной суеты, часто равнодушно повторяются, как привычный затверженный припев «Господи, помилуй,» то в момент, когда или опасность, или страдание, или жгучее сознание бездны своего падения сотрясают душу, – тогда этот краткий молитвенный вопль внезапно пропитывается глубочайшей силой и смыслом. И как осужденный на смерть перед судьей, во взоре которого хочет прочитать он последнюю надежду на помилование, как опасно больной в мольбе к врачу, способного его спасти, начинает душа человеческая вопить к Всемогущему: «Господи, помилуй!»

Много прекрасных молитв сложено вдохновенными пророками. Но когда смерть заглядывает в глаза, или когда нестерпимый огонь стыда жжет душу, тогда не может человек найти в себе сил, чтобы спокойно повторять пространные молитвы, но вместо них, всеми своими силами взывает: «Господи, помилуй!»

И когда сверх всех надежд окажется, что этот вопль услышан, когда Милующая Рука отклонит, казалось, неизбежную смертельную опасность или выведет душу из безысходного тупика, тогда спасенная душа привязывается крепкой любовью к этой простенькой молитовке и уже спокойно и просветленно повторяет её во все светлые и темные, скорбные и радостные минуты жизни.

Вот почему припевом «Господи, помилуй» пропитано Православное богослужение. Если Православие, как учит митрополит Антоний, есть по преимуществу религия покаяния, если, по учению того же святителя, оно есть святилище всего человечества, и все, что есть истинно доброго, ценного, правильного во вселенной, где бы оно не находилось, по существу принадлежит Православной Церкви, то, конечно, тут, в храме православном, в православной молитве, на подобающем ему месте в богатых содержанием богослужениях, должно находиться фундаментальное молитвословие человечества – «Господи, помилуй!»

И отдельный человек, и народы, и все человечество уже много раз стояли на краю гибели, и много раз были спасены Божией милующей рукой. Как же поэтому не взывать: «Господи, помилуй!»?

Мы, несомненно, предугадываем, что эта первая молитва человеческого рода, впервые произнесенная устами наших согрешивших прародителей в горький час изгнания из рая, она же будет и последней молитвой человеческих уст, когда в огне и буре, в гласящей трубе архангельской закончится человеческая история, и в трепетном приближении к престолу Праведного Судьи не найдется у человеческих душ ни сил, ни времени для иных молитв, кроме этой – кратчайшей и бездонно-глубочайшей: «Господи, помилуй! Господи, пощади и помилуй!»

Слово дал Ты мне И словом я славлю Тебя.

Обо всех творениях Своих заботится Господь. Он говорит: « Мои все звери в лесу, и скот на тысяче гор, знаю всех птиц на горах, и животные на полях предо Мною» (Пс. 49:10). Каждому творению Своему дает Господь необходимое ему свойство: силу – льву и медведю, быстроту – оленю и коню, огромность – слону. Но человека, сотворенного по образу и подобию Божиему, наделил Господь высочайшим даром – словом в многоразличных смыслах его, принятых на Себя Сыном Божиим.

«И Слово было Бог,» – говорит апостол Иоанн, и выше этого невозможно никого и ничего превознести.

Потому с самого начала своего бытия человек призван к служению Богу преимущественно словом. Когда мы молимся, то обращаем свои слова к Господу: «Слово Он дал нам, и словом мы славим Его». Когда же мы слышим слова Священного Писания или читаем его, мы получаем ответ от Бога. Недаром люди, по преимуществу возвещавшие слова Божии, назывались пророками, по-еврейски – «небиим,» т.е. «говорящие,» или по-гречески – «профитис,» т.е. «провозвещающие».

В течение тысячелетия слово Божие, заключенное в Священном Писании, было доступно лишь еврейскому народу, потомству праведного Авраама, ибо существовало только на языке потомства Авраамова, мало известном прочим ветвям человечества. Но при приближении сроков, когда Божие слово должно было быть услышано среди народов всей земли, Промысл Божий подготовляет перевод Божиих словес на греческий язык, который к тому времени был известен всему тогдашнему миру, которому должна была быть проповедана полнота истины – христианство.

Через два столетия после этого совершилось величайшее событие: Божественное Слово сошло на землю, и человечество услышало самого Бога Слова уже не через писания, но непосредственно, уста к устам, через святых апостолов, и среди этих слов услышало и молитву о себе Сына Божия: «Не о всем мире молюсь, но о тех, которых Ты дал Мне, потому что они Твои... не о них же только молюсь, но и о верующих в Меня по слову их».

Возникает новое Божественное Писание – Новый Завет, который начинает распространяться по миру вместе с Ветхим Заветом и также переводиться на многие языки. Ныне люди славословят Бога на всех языках мира.

На этом пути всеобщего распространения, всеобщего понимания слов Господних, встает неожиданное препятствие: неразумные ревнители «священных языков,» почтенных надписью на Кресте Христовом, целым областям и народам запрещали знакомство со Священным Писанием на понятном народу языке. Но Церковь преодолела и это препятствие.

Наш народ, с начала своего бытия ставший чадом Православной Церкви, сразу же получил и Святое Писание, и Святое Богослужение на понятном нашим предкам языке. И не случайно, не без веления Промысла Божия первыми словами, переведенными на славянский язык, были слова евангелия от Иоанна: «В начале бе Слово, и Слово бе к Богу, и Бог бе Слово».

Итак, наш народ получил всё для беспрепятственного общения с Богом: и возможность молиться, призывая Его имя, и получать заповеди и наставления Его в Священном Писании, и наслаждаться неизреченной Божественной красотой нашего Православного богослужения – лучшим и совершеннейшим выполнением той службы Богу словом, о которой мы говорили в начале статьи.

Увы, за последние столетия и в нашем православном народе, и во всем христианском мире упали преданность Богу и жажда служения Ему, и наш народ во время богоборческой власти лишился и Священного Писания, и Богослужения. Подобно древним примитивным племенам, ему осталось только вопиять к Богу, не имея у себя слова Божия, отвечающего ему. Этими своими нравственными страданиями, если только при этом остается он верным Господу, приобретает он мученические венцы.

Но мы, живущие в свободе и благоденствии, если не будем пользоваться нашим величайшим преимуществом – обладанием во всей полноте возможностью изучать Священное Писание, посещать и молитвенно участвовать в богослужении, – подвергнемся осуждению.

От века и прежде веков Бог наш имеет бытие в Троице: Три Лица во Едином Существе. Понимание этой священной истины – основного христианского догмата – в течение ряда веков, оказалось совершенно забытым христианским человечеством настолько, что бесчисленное множество врагов нашей веры именно на этот догмат ссылаются, как на бессмысленный, а защитники христианства, почти соглашаясь с этим, требуют слепого признания этой истины на веру, без малейшего углубления и понимания её, так как, якобы, такое понимание совершенно невозможно.

Конечно, оно невозможно вполне, но также невозможно полное понимание вообще ничего, а догматов веры в особенности.

Углубление в этот именно догмат, насколько возможно, всё более и более полное понимание его, особенно важно и нужно для более правильного понимания и Церкви Христианской, и самой человеческой природы.

Господь сотворил человека по образу и по подобию Своему, потому что только подобное Богу существо может быть истинно добрым.

Бог един существом, но троичен в Лицах. Таковым же должно было стать и Богом творимое создание. Адам и Ева были каждый самобытной личностью, но вместе должны были быть единым существом. Средством к этому должно было служить богоподобное свойство любви. Любовь – это непостижимая Божественная сила, осуществляющая полное и абсолютное единство Божества, несмотря на различие личностей, и настолько совершенно присущее Богу, что Апостол Иоанн говорит, что Бог есть любовь.

Именно это богоподобное свойство любви, данное Богом людям, должно было любовью друг к другу связать их между собой во единое существо, чтобы это единое человеческое существо тоже любовью, но уже к Богу, постепенно, в бесконечном радостном процессе осуществления любви соединилось во единое существо с Богом.

Это то, что так отчетливо сформулировал св. Василий Великий: «Я – человек, но получил задание стать Богом». Процесс этот никогда не закончится, потому что безгранична сама цель.

Но человек споткнулся на первом же шаге к ней. Чтобы осуществлять свою задачу, человек должен был совершенствоваться в любви, проявляя и взращивая ее свободным (потому что любовь, богоподобное свойство, не может быть принудительна) выполнением заповеди Того, Кого он призван был любить.

Человек надорвал связь любви к Богу нарушением Его заповеди, и связь любви между собой взваливанием вины друг на друга перед Богом.

Однако грех человека не был абсолютным, и изгнанные из рая люди начали путь покаяния, и связь единосущия – соборности, будучи надорванной, не была совершенно уничтожена в человечестве.

Все проявления любви, сострадания, взаимопонимания являются проявлением этой исконной соборности людей. Только потому я и могу понимать мысли другого, что по замыслу Божиему, я должен был бы быть единосущным с ним. Но никогда не смогу я понять полностью ни одного человека, не могу воспринять совершенно жизнь другого, как собственную, потому что наша естественная соборность подточена грехом, мы замкнулись в самоутверждении.

Наиболее полным проявлением этой, хотя и надорванной, но все же наличной естественной соборности являются брак и материнство. Тут более всего человек живет жизнью другого, как своей собственной.

В браке две личности, полностью сохраняя свои личные свойства, свою индивидуальную неповторяемость, стремятся стать единым существом. Хороший брак двух любящих людей является наиболее естественным приближением к осуществлению этой цели. Любящие муж и жена действительно живут жизнью друг друга, почти как своей собственной. И вместе с тем, это единение ни в какой мере не ограничивает, не уменьшает личной самобытности каждого из супругов.

Но даже в самом совершенном земном браке, а тем более во всех прочих проявлениях послегреховной ущербленной соборности, никогда не достигается полнота единосущия. Человек никогда не может вполне жить жизнью другого.

А между тем по плану Божию человеку задано было полное соборное единосущие, совершенное, такое, как в единосущии Св. Троицы, в Предвечном Троичном Соборе, по образу Которого сотворен человек. И, в свою очередь, вожделенное, осуществляемое в Царствии Божием единение человека с Богом, называется браком Агнчим, т.е. браком Бога с человеческой душой, в котором человек так соединяется с Богом, не утрачивая своей личности, как стремятся соединиться во единое существо любящие муж и жена.

В свете такого понимания исконности и всеобъемлемости закона любви, как основы плана Божия о человеке, понятным становится, почему Христос Спаситель, пришедший восстановить утраченную связь между людьми и Богом, заповедь любви к Богу и ближним положил краеугольным камнем Своей проповеди и объяснил, что именно на этих двух заповедях утверждаются весь закон и писания пророков – т.е. всё учение Священного Писания.

Любить ближнего, как самого себя, жить его жизнью, как своей собственной, и значит – быть единосущным с ним. Любить Бога всем сердцем, всеми мыслями, всею крепостью, всем существом своим – значит выполнять план Божий в отношении человека, потому что все душевные силы, всё существо было дано человеку именно для того, чтобы стремиться к соединению с Богом и достигать этого в радующем процессе – в браке Агнчем.

Этот высший завет любви принесен был Христом человечеству. Но очень близоруко думать, что этим и ограничилось дело Спасителя, как полагают моралисты рационалы, ценящие в христианстве только его нравственный закон. Если бы это было так, то в значительной степени были бы правы те из них, кто, развивая далее эту точку зрения, приходит к заключению, что, собственно говоря, христианство ничего нового человечеству не дало, потому что и основатели других религий тоже давали высокие моральные заветы, часто сходные с основными христианскими законами, и притом ранее христианства.

Мы можем частично согласиться с таким мнением; но не потому, что христианство заимствовано из каких-то посторонних источников, а потому, что душа человека – по природе христианка, как сказал один из древних учителей Церкви, и что корни богоподобия глубоко заложены в ней, увлекая её к подлинному идеалу.

Но никогда и никакой, самый совершенный, даже христианский нравственный закон не мог бы быть выполнен человеком, вследствие поврежденности грехом его существа, если бы Христос не дал людям новой силы, предоставив им возможность соединиться с Ним во единое существо в Церкви, восстанавливая тем утраченное при грехопадении соборное единосущие людей, подобное единосущию св. Троицы.

И Христос – единосущный Богу Отцу и Св. Духу в св. Троице – стал одновременно совершенно единосущным нам в Церкви, благодаря чему в ней мы приобретаем безграничные духовные силы, дающие нам возможность вечной жизни в Царстве Божием, которое и есть Церковь, т.е. осуществление некогда заданного нам процесса – блаженнейшего соединения с Богом.

Однако это не значит, что Церковь осуществляет наше спасение механически: вступил в Церковь, соединился с Богом и спасен. Нет! Пребывание в Церкви именно потому, что это значит соединение с Богом, требует от человека трудного условия – полной безгрешности, полной чистоты от всякого пятна и порока, потому что нельзя ничего греховного соединить с Богом. Поэтому, чтобы по-настоящему войти в Церковь, надо полностью очиститься от греха, надо полностью выполнить евангельский закон совершенства.

В этом законе заложен фундамент – любовь, основным элементом которой состоит древняя, оставшаяся в человеке и сберегшая для него возможность спасения, исконная человеческая соборность. Без нее не может быть осуществлена новая, обновленная соборность – единение в Церкви с Богом и людьми. Она является и признаком здравости души.

Заметим, как от грехов и преступлений темнеет естественная соборность человеческая, как человек, служащий своим грехам и страстям, теряет всякий интерес к другим, теряет умение понимать других, уничтожает в себе свою прирожденную соборность и тем обрекает себя на тоску и одиночество, на нравственную муку. Потому что всю радость жизни дает лишь богоподобная соборная жизнь с любовью и заботой о друг друге.

Вот почему диавольская сила, (утратившая присущую ей некогда ангельскую соборность) погрузившаяся в беспросветный мрак и муку, так ополчается прежде всего именно на чувство соборности в людях.

В результате великого отступления человеческого рода от Бога в современную эпоху, мы ясно видим это потускнение соборности в человечестве, напрасно пытающемся замаскировать это грозное явление различными международными конференциями, съездами, договорами.

Люди потеряли интерес друг к другу, жалость, сострадание – эти основные проявления соборности. И, наконец, на нашей несчастной Родине в годы коммунизма в страшном кошмаре взаимного выслеживания, повсюду проникающего шпионажа и недоверия друг к другу во всех отраслях жизни диавольская сила пыталась уничтожить ненавистную ей соборность человеческого рода.

Мы же, христиане, наоборот, провозглашаем соборность основой жизни. Радуемся всяческому проявлению любви, доверия, понимания, солидарности в людях, видя в этом элементы древней, Богом искони вложенной в человека соборности.

Зная, однако, что эта естественная, надорванная грехом соборность несовершенна, мы через нее стремимся к высшей соборности, безграничной и непобедимой, к соборности в Церкви, в единении со Христом и через Него – с Пресвятой Троицей.

Если мы сознаем себя слабыми и неразумными и живем в бедности, а у нас есть друг- защитник, который любит нас и может очень многое для нас сделать, естественно в минуты нужды мы обратимся к нему с просьбой о помощи. И чем больше он любит нас, тем охотнее он будет исполнять наши просьбы. Всякий по опыту знает, насколько приятнее оказать услугу человеку, который ясно изложит свою нужду и с полным доверием попросит помочь, чем тому, кто будет как-то неуверенно мямлить: «А, может быть, ты не сможешь помочь, а, может быть, не захочешь,» и начнет давать советы: «не так нужно мне помогать, а вот этак ... иначе по-другому я не хочу». Чистое, непосредственное, светлое стремление помочь человеку – искра нашего богоподобия гаснет от такого недоверия или назойливости, и мы или откажемся помочь такому человеку, или уже будем ему помогать не по непосредственному чувству, а по чувству долга.

Далее: имея любящего, могучего, мудрого друга и покровителя, мы не только с просьбами будем обращаться к нему, мы будем ответно любить его, будем стараться выразить эту нашу любовь к нему и будем благодарить его.

Так именно христианин относится к Богу. Мы знаем, что Он любит нас, каждого из нас, каждое Свое творение, как Сам сказал: «Если и мать забудет дитя свое, Я не забуду тебя» (Ис. 49:15), и как учит нас апостол Иоанн: «Будем любить Бога, потому что Он прежде возлюбил нас» (Ин. 4:19).

Мы также знаем, что Он – сотворивший небо и землю и все держащий в Своей деснице – всемогущ, бесконечно благ и премудр.

Поэтому мы, христиане, с полной верой в молитве обращаемся к Нему с прошениями о своих нуждах, горестях и напастях. И делаем это с полным доверием и любовью, большими, чем у сына к любимому отцу, не навязывая Ему своих прихотей, часто грешных и неразумных, и не требуя, чтобы Он то или другое обязательно послал нам. Только жалуясь на свои трудности, и не сомневаясь, что Он услышит нас, мы всецело предоставляем Его всеблагой воле удовлетворение наших просьб.

Однако, как любящие отца дети, мы не только просим Бога, мы и благодарим Его за Его бесчисленные благодеяния, и славословим Его, выражая Ему нашу любовь, видя в Нем источник всего, что есть доброго во вселенной. Человек с развитой по христиански душой радуется каждой предоставляемой ему возможности молиться, выражать свою любовь к Богу, как человек любящий радуется каждой возможности выразить свою любовь любимому. Следуя завету апостола Павла: «Непрестанно молитесь» (1Фес. 5:17), многие благочестивые христиане в течение всего дня повторяют молитву Иисусову, которой без труда можно обращаться к Богу, не отрываясь от работы и повседневных занятий.

Однако образцом самой возвышенной молитвы всегда была и будет так называемая молитва Господня, которой Сам Христос научил Своих учеников, когда они попросили Его научить их молиться. Господь сказал им: «Молитесь так:

Отче наш, иже еси на небесех; да святится имя Твое; да приидет царствие Твое; да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли; хлеб наш насущный даждь нам днесь; и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение; но избави нас от лукаваго. Яко Твое есть царство и сила и слава, во веки. Аминь (Мф. 6и Лк. 11:2).

Молитва эта начинается призыванием Господа: «Отче наш, иже еси на небесех». Самую великую радость, самое великое преимущество принес нам Христос: право называть Бога отцом, право, которого люди лишились, когда изменили Ему, нарушив Его заповедь. Мы называем Бога «Отцом, Который на небесах,» не потому что Бог живет исключительно на Небе. Бог есть Дух вездесущий: на небе, на земле и на каждом месте. Наше видимое небо, простираясь над землей, является символом всего высшего и как таковое – символом престола Божия. Поэтому говоря «Отче наш, иже еси на небесех,» мы напоминаем себе, что Он – Отец наш, Который выше всего!

Далее идут наши прошения. Первым среди них является просьба: «Да святится имя Твое». У каждого любящего сына по отношению к отцу, обладающему всеми достоинствами, есть горячее желание, чтобы имя его отца было известно всем и всеми почиталось. Особенно должен при этом сын бояться, чтобы каким-нибудь недостойным поступком на нанести ущерб доброму имени своего отца. Эти именно чувства мы и выражаем по отношению к Небесному Отцу-Богу, говоря: «Да святится имя Твое».

Святость есть совокупность всех совершенств. Поэтому в полном смысле слова святым может быть только Бог, как поется в молитве: «Един свят, един Господь». Люди же могут быть святыми только относительно, но чем больше они будут приобщаться к святости Божией, тем больше в них и через них будет святиться и прославляться имя Господне, как при похвале доброму сыну одновременно восхваляются и его родители. Вот именно о таком прославлении в нас имени Божия мы просим в первом прошении молитвы Господней.

Далее: «Да приидет Царствие Твое». «Царствие Божие, не пища и питье, но праведность, и мир и радость в Святом Духе» (Рим. 14:17), – учит апостол. Следовательно, не о телесном покое и житейских радостях надо волноваться, но о духовных благах: чистой совести, праведности, мире и радости, которые подает Дух Святой. Царствие Божие во всей силе и славе должно придти в конце веков, когда мир сгорит в очищающем огне Божьего суда, а все умершие от века воскреснут, когда окончатся вся ложь, вся грязь, вся злоба, которыми теперь переполнен наш мир. Тогда во всей вселенной воцариться Христос и Его всеблагой закон. К этому вожделенному моменту должна стремиться каждая христианская душа, молитвенно прося вместе с апостолом: «Ей гряди, Господи Иисусе!»

Но Царствие Божие должно мыслиться не только в отдалении конца веков. С пришествием Христовым оно уже пришло на землю – в Церкви Его. В нее заложено то, что только может быть в Царствии Божием. В Царстве Божием, которое наступит после конца веков, мы встретим во всей полноте ту благодать, которая теперь подается нам в Церкви. Конечно, мы здесь говорим о Церкви, не как об организации, но как о внутренне благодатном организме, о Теле Христовом, к благодатной жизни которого мы приобщаемся в церковных богослужениях и таинствах. Об этой внутренней таинственной жизни, вселяющейся в нас, Христос говорил: «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21).

И вот, говоря «Да приидет Царствие Твое,» мы просим Господа о том, чтобы Царствие Его воцарилось в душах наших праведностью, миром и радостью о Святом Духе, а затем о том, чтобы это Царство раскрылось во всем мире, чтобы окончились гнетущие времена лжи и злобы.

В третьем прошении молитвы Господней мы просим о том, чтобы все, что мы делаем и что с нами случается, происходило не так, как мы сами этого желали бы, а как угодно Богу. Доверие – это фундамент молитвы. Богу Отцу Небесному мы должны доверяться в полной мере, зная, что Он, всеблагой, премудрый и всесильный, любит нас неизмеримо, и, следовательно, желает нам только добра. Это – не только в отношении себя, но и в отношении наших близких и всего дорогого нам: нашего отечества и нашей семьи. Только зло, которое иногда овладевает человеком, ненавидит Господь, все же прочее, что только дорого человеческому сердцу, тем самым дорого и Господу, как дорого сердцу матери всё, что любимо её детьми. Вот почему и себя самих, и всё нами любимое мы должны с полным всецелым доверием предать воле Божией. «Сами себе и друг друга и весь живот наш (т.е., всю жизнь нашу) Христу Богу предадим».

Наши желания, планы и стремления часто неразумны, близоруки, непостоянны. Мы иногда добиваемся чего-нибудь, а потом горько сожалеем о достигнутом. Пример предыдущего русского поколения, стремившегося к радикальным изменениям существующей власти, у вас у всех перед глазами. Божии же планы бесконечно мудры. И тот, кто умеет все всецело предоставлять Божией воле, находит прочный мир душевный, который не покидает его даже среди тяжких испытаний, и радуется, видя иногда в путаных путях мировых судеб или в тупиках своей жизни направляющую благую руку Божию.

Именно так однажды и навсегда ангелы на небеси всецело предали в волю Божию всю свою жизнь, и мы просим, чтобы так же было и на земле, чтобы всем нам идти верным путем.

Человек состоит из тела и души. И для того, и для другого нужна пища. Пищей для души является благодать Божия, а для тела мы просим в следующем прошении молитвы Господней: «Хлеб наш насущный даждь нам днесь». Именно насущный, т.е. необходимый – без скудости и без излишка. И Господь всегда даст то, что необходимо нам. В сущности, пищи человеку нужно совсем немного; и люди гораздо чаще страдают от излишества, чем от недостатка. Пищи с избытком хватает на земле. Если бы все люди довольствовались бы действительно необходимым, никогда не было бы голода и нужды одних и пресыщенности, подтачивающей здоровье, у других. Не было бы ожесточенных войн, потому что не за насущный хлеб борются люди, а за излишества и роскошь. Мы же просим Отца Небесного о насущном, необходимом хлебе, зная, что приобретать его надо честным трудом, ибо «кто не хочет трудиться, пусть не есть,» – учит апостол Павел (2Фес. 3:10). Но трудясь, мы не будем отдавать нашего сердца этому земному. Сердце наше должно быть свободным и принадлежать только Богу.

Поэтому: «Не заботьтесь, – говорит Спаситель, – о завтрашнем дне, ибо завтрашний день сам будет заботиться о своем. Довольно для каждого дня своей заботы. Потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всем этом» (Мф. 6:34). И еще: «Не ищите, что вам есть или что пить и не беспокойтесь. Ищите прежде Царствия Божия, и это все приложится вам» (Лк. 12:29).

Далее мы просим, чтобы Господь простил нам «долги наши, якоже и мы оставляем должником нашим». Долгом в подлинном смысле слова называется всякая наша обязанность – то, что мы должны делать. Бог, полнота добра, сотворил нас для того, чтобы мы любили добро, делали его и служили Ему, а мы растрачиваем свои силы и свое время на всякую суету, грешим. И вот, Господь побуждает нас просить прощения, обещая простить нас. При этом единственным условием Своего прощения Господь ставит, чтобы мы простили тех, кто виноват в чем-нибудь перед нами. На важность этого условия несколько раз указывал Христос в Своих проповедях и в Своей притче о милосердном царе и немилосердном заимодавце (Мф. 18:23). «Если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный; а если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших» (Мф. 6:14). И еще: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой и пойди, примирись прежде с братом твоим и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5:23).

В шестом прошении мы просим: «Не введи нас во искушение». Разные искушения и испытания должны придти, а мы должны преодолеть их. Воля, не закаленная в борьбе, не тверда; любовь и верность, бессильные бороться с искушениями, не имеют ценности. Радостно бывает для отца, если он видит своего сына избегающим дружбы с испорченными людьми. Мать просит у ребенка кусочек лакомств с целью испытать его, и если ребенок делится с ней, то она радуется его доброму сердцу. Любящий человек счастлив бывает, если эта любовь, подвергшись испытанию, остается нерушимо твердой. Гораздо большую ценность и долговечность приобретает такая любовь. Наша любовь к Богу должна стать несокрушимо твердой и до конца верной. А такой она может стать только пройдя через испытания. Вот почему Христос сказал, что «надобно придти соблазнам».

Но поскольку в искушениях таится возможность падения и измены Богу, то мы должны страшиться их и не доверять одним своим силам. Поэтому мы просим, чтобы Господь не дал нам пасть во время искушений, но послал нам силы побеждать их.

«Избави нас от лукаваго,» – просим мы в седьмом, последнем прошении. Лукавый, по-гречески, злой, низкий – это дух злобы и источник всякого зла – диавол.

В связи с этим необходимо ответить на вопрос, который часто задается: о происхождении зла в мире. Если Бог – Творец всего и нет ничего на свете, что бы не Им было сотворено, то спрашивается: не является ли Он и творцом зла, которое мы так часто наблюдаем в мире? Правильный ответ: Нет!

Бог все сотворил добрым, но сотворенные им личности наделены свободной волей. А свобода предполагает возможность выбора: повиноваться или не повиноваться Богу. И вот, те из сотворенных Богом духов, которые избрали верность Богу, стали Его ангелами. Те же, кто взбунтовались против Бога, сознательно избрали путь зла и стали демонами. Из этого первоначального зла, отпадения от Бога и противления Ему, родилось всё многообразное и многоликое клубящееся зло во вселенной. Но оно не обладает самостоятельной сущностью, оно ничего не создало и не способно создать. Оно существует лишь паразитарно за счет разрушения добра.

Ангелы решали вопрос о верности Богу однажды и навсегда, потому что они не связаны изменчивым и косным телом, но способны мгновенно, вне времени, постичь всю глубину различия между добром и злом и сделать обдуманный и решительный выбор.

Люди же, будучи телесными, связаны временем, подвержены изменениям, обладают способностью многократно склоняться то в сторону добра, то в сторону зла. Будучи сотворены Богом добрыми, они должны были сохранить и умножить это добро, устояв в искушениях и восходя от более легкого к более трудному. Но они не устояли в первом же искушении, поддались соблазну носителя зла – диавола и, будучи более слабыми, подпали под его влияние.

Но Господь не оставил людей в их губительном состоянии, Он стал принимать меры для спасения их, для возвращения им утраченной чистоты, помогал им бороться с грехом, руководя ими через своих праведников и пророков. Наконец, Бог послал в мир Сына Своего – Христа Спасителя, Который дал людям возможность стать членами Его благодатного Царства – Церкви. Диавол оказался побежденным. Но, одержимый безумной злобой, он продолжает искушать людей, играя на их глупости и слабостях.

И вот, против его хитрости и злобы мы и просим у Бога защиты: «Избавь нас от лукавого».

Заканчиваем мы молитву славословием: «Яко (т.е. потому что) Твое есть царство и сила и слава, во веки веков. Аминь». Мы сознаем и радуемся, что Ему принадлежит все это, хотя в нашем несовершенном мире, эти свойства проявляются тоже несовершенно.

Пусть пока будет так! Мы все же можем и должны ощущать себя, как посланцы великого могучего царя, которые перед лицом разбойников и бунтовщиков, восставших против непобедимого Владыки, безбоязненно возвещают об его силе и величии, о его немеркнущей славе.

«Христос царствует!» – радостно и победоносно восклицали древние христианские мученики, идя на смерть, перед лицом злобных, внешне торжествовавших, а внутренне же уже побежденных римских язычников. Так и мы, несмотря на внешнее торжество зла, знаем, что истинная сила, истинная держава принадлежит Единому Богу нашему, царящему над вселенной, а торжество зла – мимолетно и призрачно. Царство Христово придет, и мы заранее прославляем его пришествие. Оно не будет похоже на быстролетные царства земные, которые сегодня стоят, а завтра рассыпаются в прах. Оно – это Царство Христово – и ныне, и всегда, и во веки веков непоколебимо. А мы призваны наследовать это Царство (Лк. 12:32) и соцарствовать Христу.

Нам ли не радоваться и не благодарить Бога.

Верую во едину святую, соборную и апостольскую Церковь, – исповедуем мы в Символе нашей веры.

Но как может быть едина Церковь, когда так много церковных обществ и организаций, взаимно друг друга исключающих, претендуют на это название? Ведь мы знаем Православную, Католическую, Лютеранскую, Англиканскую, Армянскую и другие церкви.

Мы потому верим в единую Церковь, что только одна из всех церквей имеет обоснованное право действительно называться так, все же прочие именуются церквами лишь по принятому обычаю, вроде того, как в письмах именуют того, к кому пишут, «милостивым государем,» а себя – «покорным слугой,» хотя оба выражения не соответствуют действительности.

Церковью по настоящему может быть только одна, потому что с Церковью неразрывно связано звание носительницы совершенной истины, которая может быть только одна. Если в важных и точных вещах высказывается несколько различных мнений, правым может быть только одно, а прочие – неправильны.

Но и сама Православная Церковь может ли быть едина, если в Ней мы видим отдельные церкви: Русскую, Греческую, Сербскую, Болгарскую, Румынскую и т. д.? – Эти поместные церкви составляют одну Православную Церковь. Они суть даже не части Церкви, потому что Церковь не дробима на части, но лишь местные, обусловленные характером народа или государства, отдельные проявления одной и той же Церкви. Своеобразие каждой поместной Церкви может быть очень велико, но единство будет оставаться ненарушенным, если не нарушена Евангельская истина.

Воздух по всей земле одинаков и повсюду одинаково животворящ, если не нарушен его химический состав. Но действие, которое через воздух совершается, поля, которые он овевает, степень его влажности – разнообразны, и разнообразие это происходит от особенностей местности, которую наполняет воздух. Так и Церковь, повсюду единая, разнообразно проявляется в русском, греческом и других православных народах. Но все эти народы принадлежат одной Церкви, пока исповедуют одну, едино истинную веру.

Каков смысл деления на Церковь видимую и невидимую, на Церковь небесную и земную?

Это деление существует только в отношении человека. По существу же невидимая Церковь, глава Которой – Христос, в Которую входят ангелы и все спасенные люди, и видимая Церковь, состоящая из живущих на земле православных людей, – одна Тело Христво. Для примера: если муравей смотрит с земли на человека и видит только палец ноги, а весь остальной человек: голова, рука, ноги и туловище – теряются в высоте от муравьиного взора, то для такого муравья наблюдаемый им человек разделяется на часть видимую – ближайший палец ноги, и часть невидимую – все прочее. Но по существу такого деления в человеке нет. Так и Церковь, по существу единая, разделяется же для нас на доступную нашему зрению и Ту, Которая нашему зрению недоступна. Но в полной мере такая разделенность остается для нас пока мы, подобно муравью, созерцающему человека, наблюдаем Церковь извне, со стороны, как посторонние Ей. Когда же мы входим в Нее, как частицы Ее тела, эта разделенность исчезает, и мы ясно, хотя и невыразимо, ощущаем всю полноту и неделимость Ее жизни.

Внешне единство Церкви проявляется в единстве Ее Таинств, в том, что крещенный православным русским, греческим или сирийским священником человек вступает в одну и ту же Церковь, исповедуясь – получает от одной и той же Церкви отпущение грехов, причащаясь – приобщается одной и той же благодати. Внутреннее же единство есть единство духа. Многие спаслись (напр. некоторые мученики) не приобщившись, ни к одному из Таинств Церкви (даже и крещению), но никто не спасается, не приобщившись к святости церковной.

Как может быть Церковь свята, если составляющие Ее люди грешны, при том не только рядовые Ее члены, но и пастыри и архипастыри?

– Церковь свята не святостью людей, но святостью своей Главы – не метафорической или образной, но действительной – Христа, с Которым она составляет один организм. Святость же людей, т. е. чистота, свобода от грехов, нужна им, потому что только святостью люди могут войти в Церковь, в Которой не может быть ничего нечистого, ибо Она – одно тело со Христом. Всяким тяжелым грехом человек отпадает от Церкви, покаянием же восстанавливается в Ней.

Без святости не может быть причастности к Церкви. Не об исключениях, но обо всех христианах говорит апостол Петр: «Вы народ святой» (1Петр. 2:9). Всех нас призывает Господь: «Будьте совершенны (т.е. святы), как Отец ваш совершен» (Мф. 5:48), и апостол Павел разъясняет: «Ныне, когда вы освободились от греха и стали рабами Бога, плод ваш есть святость, наконец (как следствие), жизнь вечная,» т.е. жизнь в Церкви (Рим. 6:22).

Если мы согрешаем, то тотчас же можем мы и встать через покаяние, снова согрешив, снова каяться, хотя бы семижды семь раз в день, не уставая, не ослабляясь в покаянии, потому что оно есть дверь в Церковь. «Примири и соедини его святой Твоей Церкви,» – говорит священник в молитве таинства Покаяния, разрешая отъединившегося грехами, но покаянием возвращающегося в Церковь грешника.

Вот почему так важно быть православным, т. е. стоять всецело на точке зрения Церкви – считать за зло всё, что она называет злом, и считать за добро всё, что она называет добром. Если человек не сойдет с этой церковной почвы, то даже и глубоко погрязши в грехах, он всегда отыщет путь к покаянию и восстановлению своего единства с Церковью.

И наоборот, горе тому человеку, который не согласен с Церковью в её понимании зла и добра. Согрешая уже не по слабости или небрежению, но по убежденности, что тот или иной грех есть добро, такой человек не найдет пути к покаянию, не восстановит своего единства с Церковью, пока не отвергнет своего своеволия и своемудрия и не покорит их церковному разуму.

Итак, свята наша Церковь, хотя и входят в нее здесь на земле грешные люди. Но входят они в неё только святыми сторонами своей души, и чем более они вкореняются в нее, в ее благодатную жизнь, тем святее они становятся, и святость самых святых людей не от них самих, но от Церкви. Нет иной святости, кроме церковной. Все добро, вся святость, какая только есть во вселенной, где бы она ни находилась, – нераздельно принадлежит Церкви, составляющей единое со Христом.

Что значит соборная, по-гречески – кафолическая, Церковь? Не значит ли это всемирная? – Слово кафолический имеет несколько смыслов. Заключается в нем и понятие всемирности, что особенно любят подчеркивать латиняне, переводя слово «кафолический» словом «универсальный». Но всемирность в приложении к Церкви не значит наибольшую распространенность её в свете, тем более не означает наибольшее число её последователей, потому что тогда мы должны были бы отказать в кафоличности Церкви первых лет христианства, когда она была распространена лишь в Палестине, и все ее члены вмещались в одну горницу, и когда Церковь существовала только в Римской империи. Наоборот, должны бы признать кафоличным арианство в IV веке и несторианство с VII по Х век, когда эти ереси широко распространились по миру, а Православная Церковь была в меньшинстве. Наконец, будем вынуждены признать кафоличность буддизма, наиболее многолюдной из религий.

Нет, всемирность в приложении к Церкви значит другое. Значит, что она не связана ни с каким государством или народом, но все люди мира имеют одинаковую возможность и право быть ее чадами, что она одинаково может распространяться на все народы и страны, и никто – ни греки, ни русские – не имеют права претендовать на преимущественное обладание ею.

Но главное значение слова «кафолический» не в смысле «всемирный,» а в том, что передано славянским и русским словом соборный.

Святые равноапостольные братья Кирилл и Мефодий прекрасно могли бы или оставить слово кафолический без перевода, как это сделал Запад, или перевести его словом вселенский. Это слово существовало в их времена: например, в выражении «Вселенский Собор». Но они предпочли слово соборный, которое выражает идею не только видимого распространения, но идею единства во множестве.

Значит ли это, что Церковь Православная есть Церковь семи Вселенских Соборов, и что Вселенский Собор есть высший в ней авторитет? – Да, но не это главное. Соборной кафолической Церковь была еще до первого Вселенского Собора и до Иерусалимского Собора святых апостолов, от самого своего основания, ибо наравне с ее единством и святостью, соборность является основным свойством Церкви.

Господь мог бы спасти каждого человека в отдельности. Но не таков план Божий: Он основал Церковь – собор людей, подобный Предвечному Божиему Собору, и не отдельным людям, но их соборному единству Он открыл Свою волю, Свое учение и дал великую и страшную силу благодати.

Соборность Православия проявляется в том, что православные христиане, поскольку они живут в Церкви, как бы ни были различны внешние условия их существования, – веруют, мыслят и чувствуют совершенно одинаково.

В 1938 г. происходила конференция православных и англикан. Среди православных были русские, греки, сербы, румыны, болгары и сирийцы – люди разных народов и рас, разных культур и культурных уровней, у которых в мирской жизни было очень мало общего. Но в вопросе веры, поскольку они оставались на почве Церкви, они были совершенно единодушны. В то же время другие участники конференции, принадлежавшие к одному народу, к одной культурной среде, во всех вкусах и обычаях представлявшие единство, в деле веры разобщены глубочайшим образом, хотя и принадлежали официально к одной церкви.

При том, в Православной Церкви единство обеспечивается не внешним авторитетом, подобным авторитету папскому в римо-католической церкви, а исключительно внутренним единством жизни. Это единство жизни есть соборность.

В первые века христианства при великом напряжении церковной жизни, когда христиане полностью жили в Церкви, и вне Церкви у них не было никаких интересов, эта соборность проявлялась с особенной силой. На разных концах тогдашнего христианского мира: в Испании и в Месопотамии, в Мавритании и в Галлии, христиане не сговариваясь между собою, проводили жизнь настолько совершенно внутренне единую, что христианин, перенесенный из Дамаска в Массилию, чувствовал себя в церковной общине чужой страны совершенно так же, как у себя на родине. И все, что без официальных собраний и без особых постановлений вырабатывалось тогда внешне пестрыми, но внутренне совершенно едиными, разнообразными христианскими общинами, было выявлением воли и жизни Духа Святого, живущего в Церкви.

Впоследствии, когда явилась к тому возможность, этот же дух соборности, орган Святого Духа, стал проявляться на собраниях епископов, получивших наименование Вселенских и Поместных Соборов, дерзновенно, с полным сознанием своего на то права, заявлявших: «Изволися [угодно] Духу Святому и нам».

Соборность не есть общее подчинение какому-либо авторитету, не есть повиновение распоряжениям о том, как надо веровать или думать, не есть и кропотливое изыскание по вопросу о том, как о том или ином учили в древности. Православный христианин верит и исповедует не так, как это приказывает ему делать тот или иной церковный авторитет, не так, как это предписывает тот или иной древний святой отец, но так, как подсказывает ему его совесть, его сознание, живущее в Церкви. Но эту свою совесть и сознание он проверяет голосом Церкви – Вселенских Соборов, святых отцов и тех своих современников, о которых он знает, что они подлинно православны. И если он обнаруживает в своем сознании расхождение с ними, он не утверждает его в противность церковному сознанию, как протестант, но сознавая, что, если его сознание вошло в противоречие с сознанием церковным, значит в его сознании есть какая-то погрешность, и нужно не простое подчинение, но исправление своего духовного облика – покаянием и смиренной молитвой.

Стояние в соборности не всегда легко. Оно требует постоянного духовного бодрствования. Но ведь к этому призывает Христос, говоря: «Царство Небесное (т.е. Церковь) усилием берется, и употребляющие усилие (принуждающие себя) восхищают его» (Мф. 11:12).

В каком смысле мы называем Церковь апостольской, хотя в ней многое переменилось со времен апостольских? – В том смысле, что наша Церковь и ныне внутренне совершенно та же, что во апостольские времена, несмотря на изменения обрядов и церковных обычаев со времен апостолов. Церковь и ее члены знают внутренним знанием веры единство и неизменность своего духа, который есть дух Божий.

Внешние, т.е. не православные, видят изменение внешнего обряда человеческими глазами, не постигающими внутреннего единства. Церковь же сама признает себя неизменной, и со времен апостольских никогда не объявляет ложью то, что некогда она признавала за истину.

Впрочем, не апостолы определяют Церковь, но Церковь, как тело Христово и голос Духа Святого, определяет апостолов. Продолжая дело Христово, Церковь наименовала апостолами таких служителей своих, как Климент, Тимофей, Тит и других, которые, возможно, лично не знали Христа; потом назвала равноапостольными множество иных героев веры из разных стран и исторических эпох.

Церковь же лишала звания апостольства тех, кто не сохранил верности ей, как, например апостола Николая. Она же назначала новые виды служения себе, как, например, служение пресвитерское или диаконское, которых наделяла некоторыми апостольскими полномочиями. Церковь авторизировала или не авторизировала апостольские писания и тем установила канон Священного Писания, который находят себя вынужденными признавать и те, кто отвергает Церковь,

Ученый историк знает, что в первые века нашей эры было много книг, именующих себя или евангелиями или апостольскими посланиями, – некоторые из них были истинными, другие подложные или поврежденные еретиками. Рассмотрев их, Церковь, руководимая Духом Святым, утвердила и признала истинными только четыре Евангелия, двадцать одно Послание, одно историческое и одно пророческое повествование Нового Завета и пятьдесят книг Ветхого Завета. При этом Церковь не настаивала на том, что та или другая книга всецело принадлежит тому или другому автору, но признала, что это её книга, что она выражает её голос.

Прочие же т. н. евангелия и послания Церковь или отвергла, как несогласные с нею, или же придала им меньший авторитет, как, например, послания ап. Варнавы, послания ап. Климента, пророческие видения ап. Ермы и другие. Тем не менее из этих т.н. «апокрифических,» т. е. недостоверных книг, она иногда пользовалась теми, которые не противоречили ее учению. Так, например, некоторые церковные сказания, связанные с господскими и богородичными праздниками, которые записаны в наших минеях и синаксариях, взяты из этих апокрифических писаний.

И все это творила Церковь в полном согласии с голосом Духа Божия, живущего в ней. Но на этом дело Церкви не остановилось. Оказалась нужда в дальнейшем разъяснении учения Христова.

Самих по себе истин, необходимых для человеческого спасения, собственно, очень немного. Для того, чтобы спастись, не нужно быть богословом, но существование неверия и появление лжеучений ставит перед христианами все новые и новые вопросы, которые вызывают развитие богословской науки, являющейся ответом Церкви на задаваемые ей вопросы.

Так, вслед за Священным Писанием, в узком смысле слова, появляются писания отцов и учителей Церкви, которые тоже священны, потому вдохновлены тем же Духом Святым, Который говорил через пророков и апостолов.

И в этом океане святости и духовного ведения мы все призваны совершенствоваться, будучи членами единой, святой, соборной и апостольской Церкви.

Что такое кафоличность? Насколько важно для христианина решить этот вопрос, показывают слова «Исповедания веры святителя Афанасия Великого,» высоко почитаемого в христианском мире.

Это исповедание говорит: «Человек, который желает спастись, прежде всего должен держаться кафолической веры. Если же кто не соблюдет эту веру целой и непорочной, то без всякого сомнения он во веки погибнет».

Слово кафолический на славянский язык переведено было святыми и богодухновенными нашими первоучителями Кириллом и Мефодием словом соборный. Это показывает, что они, в полном согласии с пониманием всей Православной Церкви, вкладывали в это слово не тот смысл, который ему обычно придает современный Запад, толкуя слово «кафолический,» как «всеобщий, всемирный». Так, например, толковал значение этого термина Тридентский собор римо-католической церкви, который, между прочим, постановил: «Третьим признаком Церкви является то, что она католична, т.е. универсальна, всемирна» (Катехизмус ад Парохос, 1567 г.).

На то, что Церковь понимала это слово не так, как римо-католики, указывает то обстоятельство, что уже во 11-м веке, в письме о мученичестве св. Поликарпа, говорится о «епископе Кафолической Церкви в Смирне». Понятие о Всемирной Церкви в Смирне – бессмысленно. Климент Александрийский (3-е столетие) пишет: «Мы говорим, что в существе и воззрениях, в происхождении и развитии, исконная Кафолическая Церковь есть едина согласная, как подобает, в единстве веры» (Строматы VII. XVII Р. Д. IX, 552).

Однако, и понятие «соборный» требует разъяснения. Что такое собор, что такое соборность? – Для правильного разумения этого слова, нам надо оглянуться на самое начало тварного мира и подняться к вершинам богословия.

Бог раскрывается перед нами не как единица-монада, но как множественность, троичность во единстве: Бог Отец, Бог Сын, Бог Дух Святый, но не три бога, а Один Бог, Три Личности, но Единое Существо.

Чем обеспечивается это единство Трех Личностей Божиих? – Полной и совершенной любовью Одного Лица к Другому и полной совершенной истинностью Лиц Божиих, отсутствием какой-либо тени неправды, не подлинности в Святой Троице.

Это и есть истинный, исконный образ кафоличности, соборности, как и именует св. Церковь Пресвятую Троицу: Предвечный, Божественный, Троический Совет или Собор.

Такое соборное – кафолическое бытие является источником величайшей абсолютной радости и блаженства. Поэтому, по неизреченной Своей благости, Бог захотел, чтобы радость соборного бытия разделили с Ним и другие существа, которые и сотворил Он способными к этому: сначала ангельский собор, потом и человеческий род.

Он вложил в эти существа жажду совершенствования, которое достигается чрез всё большее и большее приближение к Нему, чрез все большее и большее постижение Его и соединение с Ним. Таково именно состояние ангелов и тех людей, которые унаследуют Царство Небесное, как сказал святитель Василий Великий: «Я – тварь, но получил задание стать Богом».

Радость и блаженство всё больше и больше увеличиваются по мере их возрастания в любви к Богу, в приближении к Нему и, следовательно, в приобщенности к Его радости и блаженству. Следовательно, у Бога радость – состояние, а у ангелов и блаженных человеков – процесс, но процесс беспредельный, ибо бесконечно велика божественная радость, к которой они всё более могут приобщаться.

При том, процесс этот не индивидуален. Ангелы – соборны, кафоличны. Каждый ангел является личностью, но все вместе они составляют один нераздельный собор, подобный Троическому, Божественному Собору.

Из этого ангельского собора выпал тот ангел, который не захотел общаться с Богом и приближаться к Нему, но избрал путь самоутверждения и обособленности. На этот путь он увлек и часть ангелов, последовавших за ним, обрекая их на разобщенное существование, лишенное всякой радости, ибо они отторглись от источника радости – Бога.

К соборному существованию был призван и человек. Святой Василий Великий пишет: «Монашествующие, истребляя в себе грех праотца Адама, возобновляют в себе первобытную красоту, потому что у людей не было бы ни разделений, ни раздоров, ни войн, если бы грех не рассек единства естества. Монахи подражают Спасителю, Его жизни во плоти. Ибо, как Спаситель составил лик учеников, даже и Себя сделал общим для апостолов, так и они. Монашествующие подражают жизни ангелов, подобно им во всём соблюдая общность. Они-то предвосхищают блага обетованного царства, в добродетельной жизни и взаимном общении представляя точное подражание тамошнему жительству и состоянию. Они-то ясно показали обществу, сколько благ нам принесло вочеловечение Спасителя, потому что расторгнутое и на тысячи частей рассеянное человеческое единство, по мере своих сил, они снова приводят в единение между собой и Богом. Ибо это главное в спасительном домостроительстве: привести человеческое естество в единение с самим собою и со Спасителем и, истребив лукавое разделение, восстановить первобытное единство, – подобно тому, как опытный врач лечебными средствами вновь скрепляет тело, расторгнутое на многие части» (Василий Вел. гл. XVIII, «Подвижнические уставы»).

Следовательно, по Божиему замыслу, люди должны были быть не отъединенными друг от друга единицами -монадами и индивидуумами, а личностями, соединенными друг с другом единосущием, т.е. чтобы каждый, сохраняя свои индивидуальные свойства, жил с другими людьми общей, а не раздельной, жизнью.

Этот замысел Божий был нарушен грехом, когда человеческое существо оказалось рассеченным на части – индивидуальности, тем, что человек свою волю противопоставил воле Божией.

Но человек согрешил не по ясному и зрелому решению стать на путь противления Богу, почему и грех его был не столь ужасным, и искривление его существа не было безнадежным. Первоначальная, исконная соборность человеческого рода, его древняя кафоличность, в какой-то мере сохранилась в глубине человеческой души. И все то доброе и истинно ценное, что было в дохристианском периоде и по сей день наблюдается в нехристианском мире, имеет свои корни в этой первоначально поврежденной, но не уничтоженной соборности – кафоличности человеческого рода.

Человек живет не только своей индивидуальной жизнью. Разорвано, неполно, но он ощущает в себе потребность и другого – соборного существования. Мы по опыту понимаем чувство сострадания, свойственное всем людям, их умение как бы выйти из себя и поставить себя на место другого, сочувствовать ему в горе или разделять его радость. Это – осколки первоначальной способности человека жить не только в себе, но и в другом. Мы обладаем способностью понимать другого, проникаться мыслями и чувствами других людей – иногда настолько, что эти мысли или чувства становятся как бы нашими собственными. Главным же, драгоценнейшим остатком первоначальной соборности является присущая всем людям способность любить. Любовь выводит человека из губительной разъединенности, таящей в себе холод и муку, и возвращает ему, в меру силы его любви, древнюю радость соборного существования.

Научное и художественное творчество от самых примитивных проявлений его и до самых высоких, также коренится в первоначальной соборности, ибо поскольку научное творчество есть стремление к постижению истины, а художество – к постижению и проявлению красоты, постольку они являются остатками исконного процесса, к которому призван человек – к постижению Полноты, Истины и Красоты Бога. И радость, которую несет научное или художественное творчество, является осколком и отображением той радости, к которой по замыслу Творца был искони призван человек, но которой он лишился согрешив.

Конечно, эти остатки соборности, вложенные в нашу природу, сейчас слабы и бессильны по причине греховности нашей природы. Насколько немощны эти добрые естественные чувства, знает каждый, кто внимательно проверял свои настроения. Например: при мучительном страдании ближнего, как долго может человек искренне и всею душой сострадать ему, не отвлекаясь своими интересами и заботами?

Возвращение к полноте соборности – кафолической жизни, к человеческой единосущности невозможно для одних естественных наших сил. Поэтому-то и бессильны все древние и новые попытки вне христианства построить естественную мораль: даже самые любящие и самоотверженные люди в конечном итоге предпочтут свои интересы интересам других. Веления самоутверждения и, самости в падшем человеке сильнее отблесков попранной соборности.

А между тем, только соборность ведет к спасению, потому что она возвращает человека на путь приближения к Богу, а, следовательно, ведет к радости. Разобщение же и замкнутость таят в себе муку.

И вот, для возвращения человечеству соборности, Бог сходит на землю.

Каждый человек от своих родителей наследует свои физические и душевные свойства. В естестве каждого из нас нет ничего такого, чего не было в отце или в матери, или в ком-нибудь из предков. Следовательно, вся полнота наших свойств, как физических так и душевных, находилась в Адаме – родоначальнике человеческого рода. И значит, если он согрешил, то потенциально раньше или позже мог согрешить и каждый его потомок.

Вот почему для спасения человечества было необходимо, чтобы в человеческое естество было привнесено нечто новое, что отсутствовало в Адаме. Это новое принес людям Сын Божий, соединивший с Собой Адамово естество. Став человеком, Он подвергся всем нашим искушениям, но, в противоположность Адаму, Он устоял, не поддался соблазну противопоставить Свою волю воле Отца, и потому остался безгрешным.

Научив людей и словом и Собственным примером праведной жизни, он принял на Себя их грехи, пострадал, умер для очищения их. И так как лично был безгрешен, то смерть не имела над Ним никакой власти. Ад, куда Он сошел после Своей смерти на кресте, не мог вынести славы Его Божества. Разорив стены ада и расторгнув узы смерти, Христос воскрес.

Однако эти сверхъестественные свойства Иисуса Христа – мудрость, святость, неистощаемая жизнь, духовная сила – оставались бы Его личными преимуществами, если бы Его всеблагой воле не было угодно распространить их на весь человеческий род.

Как же совершает это Господь? – Он создает новое Существо – Церковь.

Грех рассек человеческое единосущие, и потому грешный человек не может стать единым с другим человеком. Только малые отблески древней единосущности сохранились в человеческом роде. Однако безгрешный человек может стать единосущным другим людям.

И вот, безгрешный Человек – Иисус Христос, становится единосущным тем людям, которые присоединяются к Нему и освобождаются от грехов, благодаря тому что Он очистил грехи мира.

Это таинственное соединение со Христом совершается через Крещение.

Однако, то, что Христос омыл наши грехи, не значит, что мы можем снова грешить, и оставаться безгрешными. Нет, насильно Господь никого к Себе не привлекает, потому что любовь и общение с Богом основываются на свободе. Всякий раз, когда человек грешит, т.е. свободно выбирает зло, вместо добра, человек отделяет себя от Христа. По бесконечному долготерпению Божию он снова может вернуться ко Христу через покаяние. Потому в таинстве покаяния и читает священник: «Примири и соедини его святей Твоей Церкви о Христе Иисусе, Господе нашем». Получая в покаянии безгрешность, человек снова соединяется со Христом в таинстве святого Причащения.

Итак, Церковь есть новое существо – человеческий Собор, возглавляемый Христом, подлинный организм, в котором Он есть Глава. В ней все члены единосущны Христу и друг другу, представляя множество во единстве – подобие превечного Божьего Троичного Собора.

Вот что такое соборность – кафоличность.

Что же значит «кафолическая вера,» которую св. Афанасий ставит непременным условием спасения?

Это та вера, которая исповедуется всем этим Собором единосущных Христу и друг другу личностей, среди которого пребывает и Дух Святый, научающий их истине. В эту соборность одинаково входят все умершие и живые, по-кафолически, т.е. правильно верующие христиане. Каждый из них ответственен за чистоту своей веры, потому что верить иначе, чем верят остальные, составляющие Церковь, значит отъединять себя от Собора и свою волю, свое разумение противополагать воле и разумению Собора, возглавляемого Христом и одушевляемого Святым Духом.

Поэтому очень важно верить и жить в единении со всем Собором, со всею Церковью, ни в чем не противополагая себя Ей. Быть в единении, не значит растворяться в безличии, потому что каждый человек есть неповторимая личность, индивидуальное неповторимое отображение Божества, с лишь ему принадлежащими, никогда и ни в ком неповторимыми свойствами, как неповторимы свойства Каждой Божественной Личности Святой Троицы. Каждый человек имеет свои, лишь ему присущие задачи в жизни, но осуществлять эти задачи он должен в соборности, в единении, единосущии с прочими членами того же организма – Церкви.

Такова краткая схема кафоличности. О ней, кафоличности, о соборности человечества, о восстановлении грехом нарушенного единства всего человеческого рода молился Христос Спаситель наш в первосвященнической молитве пред крестными страданиями: «Отче Святый, соблюди их во имя Твое, тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы ... Молю и о верующих в Меня по слову их: да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин. 18:12, Ин. 17:20).

Здесь Христос молился об установлении Церкви, человеческого Собора, подобного Предвечному Троическому Собору, ибо к богоподобию мы призваны от момента самого создания нашего.

Церковь мы исповедуем единую и соборную. Строго говоря, нельзя говорить о разделении Церкви, можно говорить лишь об отпадении от нее, какими отпадениями были всевозможные ереси и расколы.

Но не являются разделениями внутренние деления Церкви, например, на поместные церкви: Русскую, Греческую, Сербскую, Болгарскую, Румынскую... Все эти поместные церкви составляют единую Православную Церковь. Они суть даже не части Церкви, потому что Церковь не дробима на части, но лишь местные, обусловленные характером народа или государства, отдельные выявления одной и той же Церкви. Своеобразие каждой поместной Церкви может быть велико, но единство остается ненарушенным, если сохранены чистота веры и благодать апостольского преемства.

Стремление к соборности

С вопросом единства Церкви связан вопрос о ее соборности. Нам можно задать конкретный вопрос: почему мы, будучи членами Церкви, не ощущаем в ней единосущной соборности, ни ее полного единства? – Потому, что в нашей душе всегда остается много самостных, не оцерковленных граней. Иногда мы придерживаемся каких-то своих мнений, не согласных с христианским учением. А для подлинного оцерковления нужно не только совершенное единение с Церковью в мыслях, но и проведение этих церковных мыслей в жизнь, в самую глубину души.

Святые же праведники, очистившие свою душу и полностью сделавшие её церковной, то есть причастною Богу, отчетливо ощущали это единство и соборность Церкви.

Впрочем, и нам, рядовым чадам Церкви, не совершенно недоступно сознание и ощущение её единства и соборного единодушия: когда читаешь жития святых или творения святых отцов, то часто реально ощущаешь свою общность с ними, свою близость интересов, переживаний и стремлений. Церковь старается развить в нас это соборное чувство, например, в своих богослужениях давая, нам возможность реально переживать те самые чувства, какие переживались участниками празднуемого события, и тем соборно объединить нас с этими ее чадами, ныне принадлежащими торжествующей небесной Церкви.

И в общении между собой каждый из нас, православных, испытывал чувство единства при встречах с какими-либо, часто совершенно незнакомыми, но также православно верующими людьми. Как сразу же они являются для нас родными и близкими, более близкими и родными, чем иной раз даже и родственники наши, менее нам единомысленные, с которыми нас связывает лишь плотское родство.

В первые века христианства, при большом напряжении жизни церковной, когда христиане полностью жили в Церкви, и вне Церкви не было у них никаких интересов, эта соборность воспринималась с особенной силой. На разных концах тогдашнего христианского мира – в Испании и Месопотамии, в Мавритании и Галлии – христиане, не сговариваясь между собою, проводили жизнь настолько внутренне единую, что христианин, перенесенный из Дамаска в Массилию, чувствовал себя на церковной общине чужой страны, также, как у себя на родине. И это внутреннее единство разбросанных по многим странам христианских общин было, несомненно, выявлением воли Духа Святого, живущего в Церкви.

Впоследствии, когда явилась к тому возможность, этот же дух соборности, орган Святого Духа, стал проявляться на собрании епископов, получивших торжественное наименование Вселенских Соборов, дерзновенно, с полным сознанием своего на то права, заявивших: «Изволися Духу Святому и нам».

Соборность не есть общее подчинение авторитету, не есть просто повиновение распоряжениям, не есть и кропотливое изыскание по вопросу о том, как о том или ином учили в древности. Православный христианин верит и исповедует не так, как приказывает ему это делать тот или иной архипастырь, не так, как это предписывает тот или иной древний отец, но так, как подсказывает ему его совесть, его сознание, воспитанные в Церкви. И эту свою совесть и свое сознание он проверяет голосом Вселенских Соборов, святых отцов и тех современников, о которых он знает, что они подлинно живут в Церкви. И если он обнаруживает в своем сознании расхождение с ними, он не утверждает его в противность учению Церкви, но понимает что в его сознание вкралась какая-то капитальная погрешность, которую нужно исправить покаянием и молитвой.

Стояние в соборности не легко, потому что оно требует бдительности и смирения. Но ведь об этом, как и обо всей христианской жизни, Христос говорит: «Царство Небесное усилием берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф. 11:12).

Церковь не только едина, она и единственна, потому что у нее единая глава – Христос. Все, что имеет общение с Ним, едино и с нею.

Кроме того, хранимая Церковью истина – одна. Истин не может быть несколько. Если о важных и точных вещах высказываются несколько мнений, то правильным может быть только одно, а остальные – неправильны. Значит, и истинная вера может быть только одна.

Итак, Церковь есть совершенно новое, особенное и единственное на земле бытие, которое нельзя с точностью определить понятиями, взятыми из мирской жизни.

Наименование Церкви «обществом» – неточно, потому что земное общество состоит из замкнутых в себе личностей нашего несовершенного и грешного мира. Светское общество подчиняется юридическим законам, оберегающим и закрепляющим замкнутость индивидуумов. Мы не можем представить коммерческого общества, основанного не на кодексе прав и обязанностей членов, а на взаимном сострадании и сочувствии.

Церковь же насквозь соборна. Поэтому замена в ней соборных отношений ее членов юридическими является искажением ее природы. Можно было бы сравнить Церковь с семьей, единственным обществом, основанным не на юридических, а на естественных квази-соборных основаниях. Но семья слишком специфична и ограниченна. Правда, Священное Писание для разъяснения природы Церкви иногда пользуется аналогиями и с семьей, в которой Бог – наш небесный Отец, а соединение христианина со Христом уподобляет браку души с Небесным Женихом. Наилучшую аналогию дает приведенное сравнение ап. Павла Церкви с телом, но мысль апостола, указывающего на цель тела-Церкви «для приращения себя в любви,» уже нарушает образ тела, не знающего никакой любви, и тем снова указывает на то, что природа Церкви невыразима жизненными примерами.

В сущности Церковь есть подобие Троического бытия, в котором многие личности становятся единым существом. Почему же такое бытие, как и бытие самой Троицы, так непонятно и невыразимо для нас? – Потому что в нашем естественном сознании личность есть замкнутое бытие, радикально обособленное от всякой другой личности – настолько, что понятие о противоположности «Я» и «Не Я» стало краеугольным камнем европейской философии (Декарт).

Наоборот, личность, развивающаяся в Церкви, совмещает полноту соборности: самоотверженность и любовь к другим, как к самому себе, с высокой степенью индивидуального развития самосознания. Наиболее типичными представителями такого совмещения служат типы святых Церкви. Вспомним их: мученики, аскеты, святители... Во всех этих трех типах далеких друг от друга по бытовым условиям жизни, мы находим одинаковую гармонию двух начал, кажущихся не совместимыми естественному разуму.

Все эти три типа – гиганты воли с крайне напряженным сознанием своей личной ответственности, и в то же время совершенно чуждые не только эгоизма, но и еле уловимого превозношения, какого бы то ни было притязания на свои права.

Итак христианская истина о Церкви, как о соборном бытии, подобном Божественному Троическому не только в идее, но и в жизни, освобождает человека от естественного противоречия между самосознанием личности и самоотверженной любовью, как принципом жизни. Вот почему догмат Троицы является основным догматом христианским, и качество соборности – основным качеством Церкви.

Создание Церкви, богочеловеческого организма, было величайшим делом Божией любви, победой Христа над диаволом.

Ухищрения князя тьмы оказались разрушенными актом величайшего Божьего снисхождения, которого диавол по своей гордыне не мог предвидеть. Он – гордый и властный дух, денница, первенец творения и начальник ангелов, презирал людей – телесных немощных тварей. Он никак не мог предположить, что Сын Божий – Творец и Бог, сопрестольный Отцу и Духу, станет одним из них.

Область тьмы была сокрушена Божиим снисхождением, ад разбит. Врата Царства Небесного раскрылись широко, и спасённые широким потоком потекли в его светлые обители, «уготованные им от создания мира» (Мф. 25:34).

Но враг Бога и людей в своей безумной гордыне не захотел признать себя побежденным и сложить оружие. Видя, что люди спасаются в Церкви, он всю свою ненависть сосредоточил на ней. Поначалу он пытался физически уничтожить Церковь путем кровавых гонений со стороны языческих правителей. Не достигая успеха одними гонениями, он стал одновременно пытаться разделить Церковь на разные враждующие части путем насаждения ересей и церковных расколов.

Но первые ереси не были очень успешны. При высоком напряжении церковной жизни, при крепком сознании соборности и постоянном общении древних церквей, эти лжеучения быстро замечались христианами, как явления посторонние и чуждые её природе, и насадители этих ересей, разные лжеучители, извергались из Церкви. Так были изобличены и отринуты древние ереси гностиков, евионитов, савелиан, докетов...

Но с ростом Церкви в ширь, с проникновением в её ограду все новых и новых человеческих масс нравственный уровень христианского общества стал опускаться, в результате чего стали тускнеть духовная зоркость и чуткость. И вот мы видим как в четвертом веке сначала арианская, а потому несторианская и монофизитская ереси стили увлекать за собой многие миллионы христиан.

Тем не менее успех этих ересей не был долговечный. После первоначального успеха, эти ереси начинали увядать – не только внешне, но, в первую очередь внутренне, оскудением праведности и потерей сознания соборности. Постепенно приверженцы этих ересей сходили до роли местного обособленного явления.

Несмотря на волнения ересей, на недочеты церковной жизни, вызываемые наплывом в Церковь вчерашних язычников, несмотря на некоторое охлаждение религиозного горения, в сравнении с апостольским веком, христианский мир, в период, предшествовавший событию разделения Западной и Восточной Церкви, в V, VI и VII веках, являл собой замечательную, яркую и светлую духовную картину.

Жития святых, Луг духовный, «Лавсаик» и подобные им книги древности повествуют нам, как тогда на всем пространстве, которое охватывал горизонт европейского человека, в ширь и глубь росла святая Христова Церковь. Миллионы людей вырывались из-под власти язычества и становились убежденными христианами. Несмотря на разницу входящих в Церковь народов, церковная жизнь была едина от Испании и Месопотамии, и по всему этому пространству жили тысячи праведников, так что в каждом уголке христианского мира, каждый человек, желающий служить Христу, мог найти для себя добрый пример.

Отпадение от Церкви римо-католичества

В IX веке впервые обозначается зловещая трещина между христианским Востоком и Западом, та трещина, которая впоследствии повлекла за собою печальное разделение, болезненно ощущаемое и по сей день во всем христианском мире.

Чем была вызвана эта трещина?

Темная диавольская сила всегда строит свои соблазны на тех или иных человеческих слабостях. Это верно в отношении, как отдельного человека, так того или другого общества, народа и всего человечества. Поясним примером: человек голоден, что вполне естественно и нормально, но на чувстве голода диавол толкает человека служить своему чреву, объедаться, что становится грехом.

Разделение между Западной и Восточной Церквами часто объясняют разницей психологии Востока и Запада. Это верно, но лишь отчасти. В самой этой разнице еще нет греха и необходимости разделения в вопросах веры. Разница эта существовала искони, и тем не менее Церковь Христова жила единой жизнью. Благодатное единство Церкви покрывать все разновидности национального менталитета и быта, как полноводная река покрывает все мели и подводные скалы, находящиеся на её дне. Разнообразие психологии различных этнических групп, входящих в Церковь, не разделяет, а обеспечивает богатство и разносторонность церковной культуры.

Однако в ряде причин, вызывающих психологическую разницу между Востоком и Западом, была одна, ставшая к моменту разделения если еще не грехом, то, во всяком случае, недостатком Запада по сравнению с Востоком.

Восток и Запад получили от языческой древности разное культурное наследие. Восток получил эллинистическую философию. Запад – римское юридическое имперское правосознание.

Но Восток, приняв эллинскую философию, переплавил ее в философию христианскую. Попытки непосредственно пересадить в христианское сознание плод языческой философии, что пытались сделать гностики, савелиане, ариане и прочие еретики, Церковь категорически отвергла, и философия заняла свое место в церковном сознании Востока только тогда, когда вся она прошла через церковную призму.

Не то мы видим на Западе. Там юридические и имперские представления языческого Рима не переплавлялись христианством. Ни борьбы за создание христианского миросозерцания, ни работы по перерождению римской языческой психологии мы на Западе не видим. Однако, пока сохранялось единство с Востоком, в этой внутренней неактивности Запада не было еще ничего пагубного, т.к. православный Запад черпал с православного Востока подлинное христианское миросозерцание. Для Востока же, в бурный период борьбы с ересями, спокойный и не колеблющийся в православии Запад являлся драгоценной опорой.

Тем не менее для самого Запада его невозмутимость таила в себе опасность. «Надлежит между вами быть и разномыслиям, дабы обнаружились между вами искусные,» – пишет ап. Павел (1Кор. 11:19). Сравнительно безмятежная жизнь Западной церкви не способствовала появлению мыслителей, искусных в борьбе за чистоту веры.

Восток сознавал, что истинная Православная вера обуреваема разными лжеучениями, с которыми надо бороться; что за чистоту веры ответственны все христиане – от архипастырей до мирян. Запад же привыкал к мысли, что истинная вера дана ему однажды и навсегда, и он православен просто потому, что он – Запад.

Кроме разницы психологии, причиной разделения считают также возрастание значения римских пап. Однако, и это явление само по себе еще не таит в себе ничего греховного.

Мы знаем, как в древней Церкви возрастало значение тех или иных епископских кафедр, особенно так называемых апостольских кафедр, то есть, кафедр, непосредственно основанных апостолами, которые они более или менее продолжительное время занимали в качестве епископов. Таких кафедр на Востоке было несколько, а на Западе – только одна римская, которую посетили апостолы Петр и Павел.

Из этих, сначала совершенно равноправных, епископов, со временем стали выделяться архиепископы, митрополиты, патриархи, как иерархи с более широкими административными полномочиями. Эта централизация Церкви вызывалась нуждой в лучшей организованности церковной жизни. Теоретически можно себе представить, что в конце концов Церковь могла стать административно объединенной под одним главным патриархом над всеми патриархами. Но это не произошло. Высший авторитет в Церкви был установлен за Вселенскими Соборами.

Не совершилось еще разделения и тогда, когда на Западе возникло ошибочное мнение об исхождении Святого Духа и от Сына, против чего первоначально восставали римские папы Лев III и Адриан I. Разделение совершилось тогда, когда Запад утвердился в этом заблуждении и счел себя в праве официально, как бесспорную истину провозгласить это свое частное мнение, вопреки протестам Восточной Церкви, и когда свое новое учение Запад внес в Символ веры, вопреки категорическому запрещению и 3-го, и 4-го Вселенских Соборов что-либо изменять в Символе веры.

Прежде всего этим еретическим новшеством была попрана кафоличность, соборность, сознание, что полноту истины Господь дарует не единичным личностям, не отдельным частям Церкви, но только всей Церкви, во всей её полноте, её соборному единству.

Разрыв произошел тогда, когда Запад это своё самовольное изменение Символа веры захотел навязать Востоку. Этот трагичный разрыв еще больше углубился позже, когда христиане Запада пришли в Восточную Церковь не как братья для защиты, но как враги и в так называемом четвертом Крестовом походе разгромили восточную империю хуже, чем сделали это впоследствии враги веры Христовой. Здесь, собственно говоря, главный и окончательный рубеж, разделяющий христианский Запад и христианский Восток.

После совершившегося разделения, все основные особенности христианской жизни Запада из черт разнообразия, обогащающих церковную культуру, стали дополнительными факторами разделения.

Папство, привыкшее к мысли о своем правомыслии, увидев все растущую свою духовную паству, все увеличивающееся свое значение в Церкви (границы которой в их сознании все более ограничивались только Западом), в конце концов присвоило себе все основные свойства Церкви, провозгласив 10 июля 1870 года, что римский епископ «обладает тою же непогрешимостью (т.е. безошибочностью в вопросах веры), какой обладает Церковь...». и что «определения римского епископа не подлежат отмене».

Римское правовое сознание, привело Запад к забвению подлинных отношений человека к Богу, заменив их юридическими формальными отношениями, построенными на теории договора и покупки спасения.

Оставшаяся от языческих времен память о римском «понтифекс максимусе,» как о повелителе вселенной, привела к смешению духовной власти со светской, к претензиям на мировую великодержавность римских пап.

Протестантизм и сектантство

Через несколько столетий после отпадения Западной церкви, еще сильнее возросло разделение в связи с появлением протестантства. Если поместная римская церковь могла себе позволить самостоятельно провозгласить новое учение и самовольно внести его в Символ веры , попирая принцип соборности, то почему такое право не может быть предоставлено и каждому отдельному человеку?

И вот, католический монах Лютер считает себя в праве выпустить Швабахские статьи, заканчивающиеся такими многозначительными словами: «Церковь есть не иное что, как сумма верующих во Христа, содержащих вышеперечисленные статьи, верующих в них и учащих их».

Но ведь это значит, что каждый имеет право составить подобные новые статьи и объявить их учением церкви.

Англиканская Церковь, например находит возможным нахождение в одной и той же Церкви как людей, верующих во все основные церковные истины, так и людей, не верующих в воплощение Иисуса Христа от Духа Святого и в будущее воскресение мертвых, как это объявлено в «доктринальном рапорте» 1922–38 гг.

О бесчисленных сектах и говорить нечего.

Интересно отметить особенность в мироощущении этих новых сект сравнительно с древними. Древние секты, утверждавшиеся на ложных домыслах, вопреки соборной мысли Церкви, стремились, однако, к соборности тем, что в принципе наивно предполагали, что их учение согласно с учением Писания, или во всяком случае не противоречит ему. Поэтому древние секты возбуждали более глубокое изучение вопросов религии и, следовательно, в какой-то мере содействовали развитию богословия.

Новые секты, наоборот, совершенно игнорируют принцип соборности, не хотят даже слышать о нем. Они свысока, пренебрежительно отмахиваются от исторического опыта Церкви, от ее кафолического разума, и потому они вызывают не развитие, а упадок богословия, и прямо через материалистические плоскостные рассуждения о вере влекут за собой охлаждение к вере, упадок интереса к истине и обмирщение религиозной мысли; в конечном итоге новые секты ведут к безбожию.

Итак, с эпохи отделения от Востока, с момента разрыва соборного единения и горделивого самоутверждения, на Западе христианского мира забылось исконное понимание Церкви, и она стала восприниматься, как земное, основанное на юридических основаниях, общество с юридическими отношениями между её членами и с формальными, договорными взаимоотношениями с Богом.

Два понимания Церкви

И представление о Христе, как главе Церкви, из органического и существенного стало переходить в метафорическое понимание. Христос стал восприниматься главой Церкви лишь на подобие главы государства, президента или короля, управляющий её внешними путями, но не дающий жизни данной институции. Следовательно, переменились отношения верующих ко Христу, явилось новое, искаженное понимание христианства.

При таком понимании, при забвении органического единения Церкви со Христом, христианскому Западу, отделившемуся от тела Церкви, понадобился, естественно, земной глава, ибо Христос не может видимо и для всех очевидно управлять Церковью. При этом такое пониженное понимание Церкви и чисто земная перестройка её управления оказались удобными для полу-христиан.

Ведь православное органическое стояние в Церкви требует постоянного подвига. Действительно, при православном понимании Церкви, как Тела Христова, живущего с Ним единой жизнью, в котором не должно быть ничего греховного, мы можем принадлежать к Церкви лишь постольку, поскольку мы очищаем себя от всякого греха и искренне стремимся к праведности. Всякий же грех отдаляет нас от единства со Христом, наше общение с Ним слабеет и может совсем нарушиться.

При понимании же Церкви, как земного общества, возглавляемого земным главой, никакого подобного отпадения быть не может и возвращения человека в церковь не требуется. Всякий грешник, хотя бы он и совершенно не стремился к исправлению, является членом Церкви в силу своей формальной принадлежности к римо-католичеству, или к известной протестантской деноминации. Его греховность предусмотрена и заранее защищена известными правилами, она составляет норму жизни этой церковной организации и не исключает из неё.

Между тем, в православном понимании тяжелый грех христианина – это трагедия и катастрофа, нарушающая его связь с Церковью, которая больно ощущается всей Церковью, по словам ап. Павла: «Страдает ли один член, страдают вместе с ним и все члены». Именно поэтому теперь, в период нравственного упадка в христианском мире, упадок духовности и греховность, в особенности среди служителей Церкви, так болезненно отражается на православном мире. Нравственное падение или измена чистоте учения Церкви со стороны ее епископа или священника всегда болезненная катастрофа.

Чтобы это понять, представим себе сначала норму церковной пастырской жизни, какова она должна быть. Епископ или священник живет всецело церковной жизнью, все его стремления в Боге, когда он «помышляет о горнем, а не о земном» (Кол. 3:2). Это не значит, что он не заботится о своем приходе или епархии, но значит, что и для себя и для своих духовных чад он ищет прежде всего Царствия Божия и правды Его, а всего остального лишь как приложения, по слову Христову. При этом, Царство Божие и правда Его ищутся им не по собственным измышлениям, не самочинно, но соборно – всецело в единении с Церковью, т.е. со всеми одинаково с ним верующими.

Насколько велико, насколько полно бывает в таких случаях единение членов Церкви, мы знаем из церковной истории на примерах целого ряда ответственных церковных мероприятий, например, заведение епархиальной, потом приходской структуры Церкви, составление церковных законов и мероприятий, которые, при появлении сходных нужд, на всем пространстве древнехристианского мира от Испании до Месопотамии без нарочитого сговора одинаково вводились соборно мыслящими епископами и их сотрудниками.

На каждый вопрос, в какой бы то ни было области: личной, государственной, национальной, общественной – все представители Церкви отвечали одинаково, потому что у них не было личных мнений и личных интересов, а лишь – общецерковные. И это несмотря на то, что, как личности, они ни в какой мере не были ущерблены. Мы представляем их, как, например, св. Игнатия Богоносца, Поликарпа Смирнского, Иринея Лионского и других богатырями духа, высочайше развитыми индивидуальностями, какими они встают из своих жизнеописаний и со страниц своих творений. Разве такое единение нуждалось в каком-либо внешнем возглавлении или юридическом оформлении, если оно непосредственно питалось общей жизнью со Христом?

Таково в идеале и должно быть устройство Церкви Христовой. Единство ее обеспечивается единством её членов со Христом, и всякое нарушение этого единства, происходящее от греховности, от самости, от самоутверждения, тотчас же разрушительно сказывается на возглавляемой ими церковной единице (приходе или епархии). И иначе быть не может, потому что грех – это заразительная духовная болезнь.

Вот какой-либо член Церкви начинает грешить и не каяться в своем грехе, но коснеет в нём. Грех отрывает его от единства со Христом, от единства Церкви. До тех пор, пока Церковь решительно не отсечет от себя этого отделяющегося от нее члена, или он не совершит покаяния («метаниа» – своего коренного обращения), до тех пор его отрыв будет так или иначе вредить благу Церкви. Он или начнет неправо учить, пытаясь ложью оправдать свою греховность, или будет себя вести соблазнительно, или произведет раздор в Церкви.

Конечно, как мы говорили, в настоящее время при крайне пониженном общецерковном стандарте, так мы реагируем по преимуществу на измену Церкви её архипастырей и пастырей. На измену же её рядовых членов мы часто просто не обращаем внимания, привыкнув к ней за время массового отпадения от Церкви её членов в течение последних веков. Но на самом деле, при сколько-нибудь более высоком церковном уровне совершенно такой же должна быть реакция и на измену любого члена Церкви.

Мы, православные, так страдаем теперь от всех видов церковной разрухи вследствие глубочайшего несоответствия: Церковь по существу своему осталась тем же, чем она всегда была, и чем она только и может быть, – телом Христовым, невестой Христовой, не имущей ни пятна, ни порока, а люди, призванные быть ее членами, ее представителями, в том числе и пастыри и архипастыри, имеют на себе много пятен и пороков и не хотят омыться от них покаянием, но утверждаются в них и стараются не себя очистить, но Церковь хотят уподобить себе. Однако, Церковь остается тем же, чем она всегда была, и есть и будет, а они выпадают из нее, теряют свое единение с ней, ибо «что общего у мякины с чистым зерном?» говорит пророк Иеремия (23:28).

Видя этот процесс постепенного отпадения от Церкви, православный христианин не может оставаться равнодушным. Он для исцеления и себя самого и всего тела церковного жаждет вмешательства Христа Спасителя, молиться об исправлении церковной жизни.

Узаконение греха

Совершенно иначе этот процесс происходит в латинском мире. Там есть законченная строго централизованная церковная организация, возглавляемая земным главой, которому принадлежит вся полнота власти. Все члены этой церковной организации – для единомыслия – не нуждаются в соборности, требующей душевной чистоты. Для единомыслия им достаточно обратиться за справкой в соответствующий руководящий орган высшего церковного управления. Грехи их не являются трагедиями. Они или караются, если вызывают возмущение, или же вводятся в норму, как, например, нарушение поста.

Этим достигается внешняя бесперебойность церковной жизни, но покупается она дорогой ценой: грех не истребляется, а проникает внутрь церкви, становится уже не личным падением того или иного члена Церкви, а грехом всей церкви, вызывая в ней те ненормальности церковной жизни, которые так очевидно обнаруживаются в латинстве. Католичество с его папской непогрешимостью и индульгенциями, с кропотливым подсчетом количества добрых дел и сверхдолжными заслугами, с юридическими отношениями между человеком и Богом и формальным отношением к таинствам – всё это плоды отрыва латинского Запада от единства Церкви.

Спасение понимается, как внешнее воздаяние за известное количество добрых дел, или у протестантов – за веру во Иисуса Христа. Там забыто, что спасение достигается нравственным очищением и уподоблением Христу.

В католичестве есть там и свои аскеты, но они своею обязанностью полагают выполнение дисциплинарных требований, за что им обещана будущая вечная жизнь. А то, что эта вечная жизнь уже явилась и что блаженное общение с Богом достигается еще здесь, на земле, и загробное состояние является продолжением процесса, начавшегося еще в этой жизни, а не отделенным от него воздаянием, – обо всем этом Запад забыл.

Заключение

Итак, по мере сил будем беречь, углублять и усовершать свое соборное с Богом в Церкви бытие здесь, на земле, чтобы полноты этого достичь в Царстве небесной правды и любви, уготованным верным от сложения мира.

Размышляя об истории вселенной, мы замечаем в ней бесперебойное развитие, по-видимому, не требующее какого-либо вмешательства извне. Когда Лаплас излагал Наполеону свою теорию происхождения солнечной системы, он на вопрос Наполеона: «где же тут вмешательство Господа Бога?» ответил: «Моя теория в этом не нуждается».

Это было дерзкое, но не безбожное заявление. Лаплас был верующим человеком, о нем, например, известно, что на вопрос Наполеона же: «был ли в действительности Иисус Христос?» ответил: «В этом так же нельзя сомневаться, как в существовании Юлия Цезаря или Вашего Величества».

Его первое заявление мы можем перефразировать так: законы вселенной, созданные Господом Богом, так совершенны, что вмешательство в их действие или исправление их не нужно. Естественно, что наличие законов предполагает Законодателя.

Святой праведный Иоанн Кронштадтский пишет: «Господь имеет полное уважение к созданной Им природе и ее законам, как к произведениям Своей бесконечной Премудрости. Поэтому и волю Свою Он обыкновенно совершает через природу и по ее законам ... »

Законы природы – не вечны, они возникли одновременно с появлением первичной энергии-материи, когда само время и пространство получили свое бытие. Ученые этот момент называют «Bib bang» – «Великий взрыв,» который произошел приблизительно 15 миллиардов лет назад и когда «все начало быть, что начало быть». Так материальная вселенная получила свое начало от чего-то нематериального Начала.

Ежесекундно миллионы тонн материального вещества распадаются на атомы и атомы превращаются в заряды энергии. Этот процесс по существу необратим, так как хотя энергию можно снова сделать материей, но для этого снова нужно расходование энергии.

Между тем, если бы даже один грамм материального вещества в течение тысячелетия превращался бы в энергию, то вещество не могло бы быть вечным: еще в начале времен оно все превратилось бы в энергию, а энергия необратимо расходуется на увеличение энтропии, т.е. равномерного распространения беспорядка во вселенной.

Итак, и по современному научному представлению материальная вселенная обязательно должна была получить начало от нематериальной причины, которую мы называем Господом Богом и свидетельствуем по Библии: «В начале сотворил Бог небо и землю».

После того, как Бог сотворил землю (т.е. земное материальное вещество), дальнейшее развитие вселенной, на которое Господь дал Свое благословение, совершалось по Им данным законам, без Его вмешательства, но при наличии Его руки, направляющей все процессы к намеченной Им цели.

Так продолжалось до тех пор, пока на одной из точек вселенной не появилось нечто новое – жизнь.

Живые организмы – это нечто совершенно новое, не вытекающее из химических и физических процессов развития неживой материи. Все живые организмы происходят от себе подобных живых организмов, как это блестяще сказал Пастер. И если это верно сейчас, то нельзя произвольно и бездоказательно утверждать, что миллионы лет назад было иначе.

Ссылки на примитивнейшие организмы, на бактерии и вирусы, у которых будто бы стираются грани между живой и неживой материей, теряют свою убедительность, если мы вспомним, что и бактерии и вирусы для своего существования требуют органической среды, без которой существовать не могут. Следовательно, они не могли быть первоначальными видами животного мира, а могли появиться, когда органический мир на земле уже существовал.

Наш ближайший сосед и спутник в мировом пространстве – Луна, является ясным свидетелем того, что развитие физических и химических процессов само по себе не производит жизни. О Луне мы теперь доподлинно знаем, что там жизни нет. Наши планетные соседи Венера и Марс, кажется, тоже являются такими же свидетелями. По-видимому, на них тоже нет жизни. Гипотеза о том, что на Марсе угасающая жизнь, а на Венере – зарождающаяся, необоснованна.

Сейчас новейшие изыскания установили, что во всяком случае развитой жизни ни на Венере, ни на Марсе нет. А если есть даже и примитивная жизнь там, то значит и там прозвучало творческое Божие слово, о котором говорит Библия: «И сотворил Бог всякую душу живую».

Этим существам, живым душам, Господь завещал плодиться и множиться и наполнять землю, и дал им способность совершенствоваться, приспособляясь к условиям, в которых они живут. Отсюда – естественное развитие живых существ, т.е. эволюция. Однако, никакая эволюция не могла сделать бессловесное животное разумным человеком. Свидетелями этого являются все виды и роды животных. Ведь все они являются нашими далекими ровесниками, которые согласно Библии и палеонтологии, ранее нас появились. И ни один этот вид не стал разумным, кроме человека, о котором сказано: «Сотворил Бог человека по образу Своему».

Итак, трижды отметили мы непосредственное вмешательство Божие в Им руководимый процесс миротворения.

На это можно возразить, что в Библии отмечены не три момента, а 6 дней творения, и как будто нигде не говорится о перечисленных нами трех рубежах. Но это кажется только, если читать Библию недостаточно внимательно. Относительно дней творения сам Моисей, написавший по вдохновению Божию повествование о сотворении мира, говорит в 89 псалме: «Пред очами Божиими тысяча лет, как день вчерашний» и апостол Петр повторяет: «У Господа один день, как тысяча лет и тысяча лет, как один день».

Шесть дней или периодов перечислены в Библии для того, чтобы показать, что Господь сотворил материальную вселенную не единым актом, не в одно мгновение, а постепенно, предоставляя законам природы достигать намеченных Богом результатов и как бы соучаствовать в творении. Седьмой творческий период, по учению Церкви, длится и до сего дня и продолжится до скончания века, когда наступит 8-й день, которому уже не будет конца. Об этом говорят многие святые отцы и особенно подробно св. Василий Великий.

Творческие же моменты непосредственного вмешательства Божия в Им руководимый, подчиняющийся Им установленным законам процесс, отмечены в Библии (писанное по-еврейски) еврейским словом «бара,» хорошо переведенным на русский язык словом «творить,» в противоположность еврейскому слову «аса,» а по-русски означающему создавать, оформлять.

В библейском повествовании о творении мира только трижды применяется слово «бара» – творить из ничего (как поэт творит свою поэму не из карандаша и бумаги, а из себя самого):

в начале, когда сотворил Бог нематериальный и материальный мир,

при сотворении души живой – животного мира и

при сотворении человека.

Во всех остальных случаях употребляется слово «аса,» образовал. Создал, а не сотворил Бог внешнее видимое небо, создал, а не сотворил Бог светила небесные. Сотворив души живые в воде, Бог создал, а не сотворил наземных зверей.

В этом следует видеть указание Библии на процесс эволюции, на происхождение наземных животных от водных. И, наконец, сотворил, а не создал Бог человека по образу Своему и по подобию. Но и тут мы можем понимать, что по образу и подобию Божию сотворен наш дух, а про тело человека сказано тоже: «Создал (а не сотворил) Господь Бог человека из праха земного,» т.е. из земных элементов.

Святой Василий Великий (330–379), память которого Церковь чтит 1 и 30 января, борец против арианской ереси, епископ Кесарии Каппадокийской, один из отцов Литургии, учитель Церкви и великий святой.

Конечно, не только образованием и не за одни научные познания заслужил он такое почитание. Устами святого апостола Павла Церковь учит, что «немудрое Божие премудрее человеков»... «Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых». И сам святой Василий повторяет ту же мысль, когда пишет: «Мудрецы много рассуждали о природе, и ни одно их учение не осталось твердым и непоколебимым, потому что последующим учением всегда ниспровергалось предшествовавшее... Мы же, хотя и не знаем природы сотворенного, но и то одно, что в совокупности подлежит нашим чувствам, столь удивительно, что самый деятельный ум оказывается недостаточным для того, чтобы изъяснить как следует самою малую частицу мира, и чтобы воздать должную хвалу Творцу, Которому слава, честь и держава».

Однако, для того, чтобы эти слова были убедительны, надо, чтобы говорящий их действительно обладал возможной полнотой известных человечеству знаний, чтобы никто не мог сказать, что он хулит то, чего не знает. Что касается святого Василия Великого, то образованность его была чрезвычайно велика.

Нам, русским, это особенно важно отметить, потому что творения святого Василия Великого еще в начале Х века были переведены на славянский язык болгарским пресвитером Иоанном Экзархом и издревле были любимейшим чтением наших предков.

Не будем здесь касаться богословских знаний святого Василия. Они обширнее, чем познания в этой области большинства его современников и много выше. Очень обширны познания святого Василия в области классической греческой литературы. Но здесь мы упомянем только естественноисторические знания святого Василия Великого, так как именно в этой области святым отцам часто приписывают мнения, совершенно не соответствующие их действительным высказываниям.

Каковы же сведения, которыми обладал святой Василий? Каковы сведения, которым училась образованная и в те времена наиболее церковная часть православного мира?

Задолго до Ньютона, установившего теорию тяготения, Церковь свидетельствовала о Господе: «Водрузивший на ничем Землю повелением Твоим и повесивший её неодержимо тяготеющую» (3-й ирмос воскресного канона 5-го гласа).

В соответствии с этим и святой Василий пишет: «Если предположишь, что Земля держится на воде, то должен будешь спросить, отчего она, тяжелая, не погружается в воду? Сверх того, надобно будет найти опору и в самой воде. А таким образом пойдем в бесконечность, для находимых оснований придумывая опять новые» (Творения Василия Великого. Петербург, 1911, т. 1, стр. 10).

Святой Василий учит, что «дни,» о которых говорит Библия как о периодах миротворения, не обычные наши дни, тем более, что простых дней и не могло быть тогда, когда не было еще сотворено солнце. «Моисей главу времени назвал единым днем, чтобы день сей по самому наименованию имел сродство с веком, ибо сказано: «день Господень велик и светел» (Иоиль 2:11). Ибо по нашему учению известен и тот невечерний, не имеющий преемства и окончания день, который у псалмопевца наименован восьмым. Посему, назовешь ли днем или веком, выразишь одно и то же понятие (т. 1, стр. 23).

Напомним, что Церковь седьмым днем называет все время, прошедшее со времени сотворения мира, а восьмым – период, который наступит после конца мира.

Святой Василий Великий говорит о фазах луны: «Самое тело луны при ее исходе не уничтожается, ибо в чистом и свободном от всякого тумана воздухе, даже когда луна имеет вид самого тонкого серпа, можно, всмотревшись, увидеть несветлую неосвещенную ее часть. Свет луны заимствованный. Она ущербляется, приближаясь к солнцу, и опять возрастает, удаляясь от него» (т. 1, стр. 55).

О размерах солнца: «Не обманывайся видимостью и из того, что солнце для смотрящих представляется величиною с локоть, не заключай, что такова его действительная величина. Ибо на больших расстояниях величина видимых предметов обычно сокращается. Зрение наше, будучи малым, заставляет почитать малыми и видимые предметы, перенося на них собственный свой недостаток. А небесное светило, согласно со свидетельством Писания, велико и гораздо больше, нежели каким представляется» (т. 1, стр. 63).

Говорит святой Василий и о форме Земли, и о затмениях: «Писавшие о мире, рассуждали о фигуре Земли, что она – шар, но я не соглашусь признать наше повествование о миротворении стоящим меньше уважения, потому что раб Божий Моисей не рассуждал о фигурах, не сказал, что окружность Земли имеет сто восемьдесят тысяч стадий, не вымерил, насколько простирается земная тень, и как эта тень, падая на луну, производит затмение. Если умолчал он о сем, как о бесполезном для спасения, то ужели за это слова Духа Святого сочту маловажнее человеческой мудрости?» (т. 1, стр. 85).

Объясняет святой Василий и приливы и отливы: «С переменами луны согласны и обратные течения эврипов – прилив и отлив в океане, в точности следующие времени лунных обращений» (т. 1, стр. 64).

За полтора тысячелетия до Ньютона, Кирхгофа и Бунзена, святой Василий излагает теорию радуги – спектр: «Когда солнечный луч, проходя мглу облаков, прямо упрется в какое-либо облако, то происходит некоторый перегиб и возвращение света на себя. Будучи многоцветным, он неприметно окрашивается различными цветами, невидимым для наших взоров образом скрадывая взаимное слияние неодинаковых цветных частей. Отблески же всех цветных лучей, видимых вместе, – белы» (т.3,стр.55).

Указывает святой Василий на причины солености морей (т. 1,стр. 31), на причины дождя (т. 1,стр. 32), дает описание современной ему практики перегонки соленой воды в пресную: «Мореплаватели кипятят морскую воду и, собирая пары губками, в случае нужды, удовлетворяют свои потребности» (т. 1, стр. 41).

Он классифицирует морских животных: «К иному роду принадлежат так называемые черепокожие: раковины, гребенки, морские улитки и тысячи разнообразных устриц; иной род составляют черепные: раки, крабы и им подобные; к иному роду принадлежат слизняки, имеющие плоть мягкую и губчатую: полипы, каракатицы и им подобные. Иной род мечущих икру и иной – живородящих. Живородящие суть киты, дельфины и тюлени. Между рыбами есть бесчисленные разновидности, различаемые по родам: у них свои имена и пища несходная, и наружность, и величина, и качество плоти – все у них разделено, имеет весьма великие разности и относится к различным видам» (т. 1, стр. 98).

Из этих строк святого Василия мы видим, как вырабатывалась научная биологическая терминология, во всяком случае, русская, откуда брались названия «род,» «вид» и другие.

Святой Василий объясняет процесс дыхания у насекомых: «Когда видишь насекомых, например, пчел или ос (а насекомыми они названы по причине повсюду на них видимых насечек), заметь, что у них нет дыхания легкими, но они всем телом принимают в себя воздух. Почему, если намокнут в масле, они умирают от закрытия скважин тела, если же вовремя обмыть их уксусом, то они оживают, так как открываются проходы для воздуха» (т. 1, стр. 82). Тут же, задолго до Гарвея, святой Василий Великий говорит о кровообращении.

Святой Василий точно и подробно описывает земли, от Индии до Атлантического океана (т. 1, стр. 29). Знает, где берет начало Нил (т. 1, стр. 368). Знает, что Индийский океан соединяется с Атлантическим. Знает о существовании китайцев и о разведении ими шелковичных червей.

Наконец, говорит святой Василий и о научных вопросах, едва ведомых и нашему поколению, – об относительности времени: «Мудрый на все человек до того простерся, что определяет нам природу времени, говоря, что время есть качественное движение солнца, луны и звезд, которые имеют силу двигаться сами собой. Но срок от начала бытия неба и земли до сотворения звезд, чем назовет этот сильный в познаниях? Чем назовем продолжение дня, когда по слову Иисуса Навина солнце пребывало неподвижно и луна стояла на месте? Какое наименование придумает этому моменту? Ибо, если оскудела природа времени, то очевидно наступила вечность. Но назвать вечностью малую часть дня – не значит ли дойти до безумия? Дни, часы, месяцы, годы – суть меры, а не части времени. Время есть пространство, спротяженное состоянию мира. Им измеряется всякое движение – звезд ли, животных ли, чего бы то ни было движущегося – ибо говорим, что одно скорее или медленнее другого: скорее, значит, в меньшее время проходит большее расстояние; медленнее, значит, в большее время передвигается на меньшее расстояние. Суетный мудрец звезды называет зиждителями времени, поскольку звезды движутся во времени. Определим же время так: оно есть качественное движение жужелиц. Это ничем не отличается от сказанных суемудрых утверждений, кроме торжественности названий» (т. 1, стр.481).

Эти выписки из творений святого Василия Великого показывают, какое ясное, трезвенное научное мировоззрение у него было. Мы не видим у него ни следа тех сказочных представлений о мире, которые клеветники пытаются навязать отцам Церкви.

Свое широчайшее научное мировоззрение святой Василий не считал высшей ступенью познания. Силы свои он отдал лучшему: богопознанию, богосозерцанию и богослужению. Попутно только, но так же широко и всесторонне, он воспринял и современное ему научное мировоззрение, умея и здесь выбирать лучшее, правдивейшее. Воистину: «Благочестие на все полезно» (1Тим. 4:8) и «ищите прежде Царства Божия и правды его, и все остальное приложится вам» (Мф. 6:33).

Обширные познания святого Василия соединялись в единое стройное и целостное миросозерцание, ибо освящались его великой верой в Бога и любовью к Нему. Созерцая целесообразность, продуманность вселенной в малых и больших ее подробностях, он радостно созерцал в этом руку Божию, создавшую и направляющую мир.

«Мир имеет начало и сотворен, – пишет святой Василий. – Спросим же себя: кто дал ему начало и кто его творец? Лучше сказать это тебе сразу, чтобы доискиваясь человеческими умствованиями не уклониться от истины: Бог сотворил. Сие блаженное Естество, Сия неоскудевающая Благость, Сия Доброта любимая и многожелаемая для всякого одаренного разумом существа, Сие Начало существ, Сей Источник жизни, Сей Духовный Свет, Сия Неприступная Мудрость – вот Кто сотворил в начале небо и землю.» (т. 1, стр. 5)

Дорогой Федя!

Хочется мне подробнее побеседовать с тобой на тему, о которой мы с тобой говорили в последний мой приезд. Ты рассказал мне о теории, явно основанной на учении Фрейда, о том, что психологической подосновой для монахов, идущих в монастырь, и для моряков, идущих в дальнее плавание и обрекающих таким образом себя на жизнь среди мужчин, без женщин, является подсознательный (или сознательный) гомосексуализм.

Я смутно слышал об этой теории раньше, но думал, что теории Фрейда отошли на второй план после того, как и Адлер и К. Юнг так всесторонне опровергали ее. К. Юнг давно уже упрекал Фрейда в том, что тот все богатейшее разнообразие человеческой психики сводит к сексуальным мотивам. Но и К. Юнг в качестве ключевых стимулов для человеческих действий выдвигал почти исключительно отрицательные мотивы: властолюбие, корысть и т.п.

С нашей христианской точки зрения на то и другое надо возражать одинаково. И то, и другое – бесовская клевета на человека. Диавол по-гречески и значит клеветник. Он все время клевещет на людей. Он знает в них только то, что сам в них посеял, т.е. злое, и не хочет видеть добро, которое вложил в них Господь.

Самой примитивной и распространенной формой такой клеветы на мотивы человеческих действий являются утверждения Маркса и Ленина о том, что религиозные, государственные и общественные движения были инспирируемы стремлениями к наживе и жаждой власти. Эти утверждения постоянно повторяются коммунистами. «Бога выдумали попы и генералы, чтобы держать в повиновении рабочих и крестьян и выжимать из них доходы».

По существу теории Фрейда и Юнга являются тоже клеветой.

Только совсем не зная христианского монашества, можно утверждать, что в монахи шли активные или потенциальные гомосексуалисты.

У многих монахов всегда были половые искушения. Но они неизменно были гетеросексуальны. Вспомни искушения преподобного Антония, столь популярные в литературе. Прочти основные жития подвижников-монахов. Все это говорит о гетеросексуальной природе монашеских искушений. Да, у преп. Феодора Студита есть указания на опасность гомосексуальных искушений, но именно из-за отсутствия женщин, как на вторичные искушения.

Свои гетеросексуальные искушения монахи побеждали любовью к Богу, а не гомосексуализмом. От описания их жизней веет чистотой, а не грязью педерастии.

История говорит нам, что в до-монгольский период русский народ (как и древнегерманский) не знали педерастии совершенно. В Россию это пришло только с татарами. Да, за последнее время, перед революцией, во время упадка религии и нравственности во всем мире, были срывы, как гомосексуальные, так и гетеросексуальные, особенно в Южной России.

Коммунисты, захватив монастыри, с удовольствием зарегистрировали все это. Но в северных монастырях: в Соловецкой обители, в Белозерской, в вологодских монастырях, при всех их стараниях они не смогли отыскать никаких свидетельств о монашеском разврате.

И при этом надо отметить, что гомосексуализм существовал в монастырях совсем не потому, что кандидаты в монахи приходили в монастыри с гомосексуальными целями, а потому, что гомосексуализм распространялся главным образом заражением. Наличные гомосексуалисты привлекали к своему пороку новых адептов, которые не стали бы гомосексуалистами, если бы их не «обучили» этому.

В значительной степени то же можно сказать и о моряках. В моряки шли по самым разнообразным причинам: по семейной традиции, по интересу к заокеанским странам, по стремлению именно на этой нелегкой службе послужить своему государю. Ты сейчас не можешь и представить, как велика была преданность государю в России до нашей революции и во Франции до революции.

Да, среди моряков из-за отсутствия женщин в течение длительных сроков плавания на парусных судах бывали случаи гомосексуализма. Но это были исключения. В портах, куда приходили корабли, процветала женская проституция, а не мужская.

А была и высокая моральная чистота среди моряков. Жаль, что ты мало читаешь по-русски. А то я достал бы тебе повести К. Станюкевича, где приводятся разговоры моряков и их письма своим женам. Сколько в них любви и чистоты. Уже в советское время вышли биографии Лисянского и Лазарева. Там тоже приведены их письма. Из этих писем явно видно, как верны они были своим супругам. Не только гомосексуализма, но и малейшей неверности их женам в отношении других женщин, нельзя тут заподозрить.

Это наше время из-за упада религии и морали многие сексуально взбесились и не представляют себе возможности жизни без постоянного удовлетворения сексуальных порывов. Об этом за две тысячи лет предсказывал наш Господь, говоря: «Сын Человеческий, придя, найдет ли веру на земле?» и еще: "Из-за умножения беззакония во многих охладеет любовь». Времена же, когда религия была более влиятельной, знали мощную сублимацию, т.е. подъем телесных позывов на высокие ступени творческих и духовных устремлений.

Самым вредными последствиями фрейдизма и психоанализа является уничтожение им идеи греха, сознания человеком своей вины перед Богом.

В своем письме к англичанке г-же Н. от 9 апреля 1935 года Фрейд пишет о ее сыне гомосексуалисте: «Что касается пользы, которую психоанализ может принести вашему сыну, то, если он несчастен, раздираем конфликтами, затруднен в отношениях с другими людьми, психоанализ может дать ему гармонию, душевное спокойствие, полную эффективность, независимо от того, останется ли он гомосексуалистом или нет». То есть, психоанализом будут устранены в этом юноше нравственно здоровые, но мучительные чувства вины, а с этим исчезнет в нем и желание избавиться от своего порока.

В том же письме Фрейд пишет: «В гомосексуализме нет ничего постыдного, он не порок и не унижение, невозможно его рассматривать и как болезнь, мы его считаем разновидностью сексуальной функции...». Между тем, по нашему христианскому учению гомосексуализм – тяжелый грех, который по учению святых отцов, приравнивается убийству.

Проблемы греха нельзя понять без веры в Бога. При отсутствии же веры в Бога – греха нет. Это еще Достоевский отметил: «Если Бога нет, то все позволено».

Фрейд, как сознательный и законченный атеист, конечно, не мог понять проблемы греха. В своем письме к еврейской организации «Бнай Брит» Фрейд пишет: «Я всегда был неверующим и был воспитан без религии». Но он на таком заявлении не останавливается. В письме к Л. Бинсвангеру он злобно и высокомерно замечает: «Для религии у меня найдено место, после того, как натолкнулся на категорию Коллективного Невроза».

Клеветать на религию и хулить её сейчас может всякий, но этот презрительный диагноз Фрейда легко опровергается тем, что поколения верующих людей как раз менее всего страдали от невроза, а с умножением неверия процент невропатологических явлений умножился безмерно.

Но я еще не ответил на вопрос: что же такое грех?

Грех есть нарушение заповеди Божией. Когда человек любит и уважает другого человека, он охотно исполняет просьбы того, кого любит. Если же он не исполняет просьбы любимого человека, которую может исполнить, то это значит, что он самовлюбленный эгоист. Такова в существе своем и природа вины человека перед Богом, природа греха.

Свои заветы Господь прежде всего начертал в человеческой совести. Вот почему тот английский юноша, о котором Фрейд писал его матери, мучился сознанием своей вины. Едва ли он был церковным христианином, даже протестантом, но совесть в нем была.

Об этом естественно-моральном законе, заключающемся в совести, пишет ап. Павел: «Когда язычники, не имеющие закона, по природе законное делают, то не имея закона, они сами себе закон. Они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую» (Рим. 2:14).

Вот от этого-то, Богом написанного в человеческих сердцах закона и берётся Фрейд «освободить» человека, – освободить его от совести. Преступление это много хуже убийства. Недаром известный аргентинский государственно-общественный деятель Вальдивия, в своей статье «Генерал Перон,» ставит вредность влияния фрейдизма на одну доску с влиянием марксизма. В. Вальдивия пишет: «Либеральные круги, придя к власти в 1955 году, не только устранили из университетов все национально мыслящие элементы, но и форсировали образование широких кадров марксистов и фрейдистов, с искусственным отсутствием всяких запретов в жизни. Отсюда идет организация терроризма».

Причин и поводов для греха много, но особенно распространенной, особенно сильной причиной является сексуальность. При извращении человеческой природы первородным грехом ни в какую другую область зло не проникло так глубоко, как в эту – родовую, вероятно, потому, что это одно из самых мощных чувств в человеке.

Насколько это чувство мощно, можно наблюдать на животном мире. Человек, учит преп. Антоний Великий, сроден камням по телу, животным по душе живой, и ангелам по духу. Паук жертвует жизнью для секса. Угорь и многие другие рыбы идут на невообразимые трудности для его осуществления. Почти все животные идут на большие трудности и жертвы для того же.

Не исключение из этого и человек. Но в то время, как другие животные, обладающие душой, но не духом, никаким повелением Божиим не ограничиваются в осуществлении своих инстинктов – человек, обладатель богоподобного духа, призывается Богом к самоограничению.

Господь требует от человека, чтобы он ограничивал свои животные инстинкты повиновением Его законам. Как родители требуют повиновения от своих детей для их же блага, так и Господь даёт Свои заповеди с той же целью. Вступив в общение с людьми, как их Родитель (на это указывает и молитва «Отче наш,» и слова пророка Исаии: «Еда забудет жена отроча свое, но Я не забуду тебя, глаголет Господь»), Господь дает им Свои повеления для их же блага. Сначала Господь начертал Свой закон в сердцах людей, потом на Синайской горе дарует им закон, начертанный на каменных скрижалях, и, наконец, Сын Божий проповедует Новый Завет, укрепляя их к добродетельной жизни Своей благодатью.

Искони люди нарушали заповеди Божии, но голос совести обличал их. У языческих народов повиновение Божиему закону, вложенному в их сердца, было неравномерным: у одних народов большее осуждение вызывало одно нарушение Божьего закона, у других – другое.

Гомосексуализм и кровосмешение равно осуждалось почти у всех народов, многоженство же в языческих народах почти нигде не осуждалось.

Но главное то, что принцип сознания своей вины, а значит и возможность покаяния и через покаяние примирения с Богом, всегда существовали.

Поэтому-то так велика вина фрейдизма перед людьми, что он лишает человеческие души этого спасительного пути, этого отсвета богоподобия: нежелания примириться со своим грехом, жажды возвращения утерянного богоподобия и тоски по нему, которые способны очистить и возродить человека.

Поэтому к Фрейду со всей строгостью относятся слова пророка Исаии: «Горе тем, которые зло называют добром, и добро злом, тьму почитают светом, и свет тьмою».

Если бы целью жизни являлось приятное существование, без забот и угрызений совести, то фрейдизм можно было бы приветствовать, так как он освобождает сознание человека от чувства вины, от укоров совести и связанных с этим неприятностей. Английские издатели книг Фрейда, имеющихся у меня, так и называют его: «Ученый, провидец, освободитель».

Но жизнь в этом случае превращается в бессмыслицу. Тогда правы те, кто говорят, что если я стану неспособным овладевать женщиной или пить коньяк, то пущу себе пулю в лоб.

Если верить по-христиански в то, что жизнь нам дана для того, чтобы приготовить душу для Царства Небесного, то фрейдизм надо признать вреднейшим из всех заблуждений человеческой мысли, так как он пытается уничтожить в человеке то единственное, чем душа очищается от греха – сознание своей вины перед Богом.

Хочу дополнительно еще написать Тебе о нескольких вопросах, которые, может быть, возникнут у Тебя в связи с моим первым письмом.

Я пишу там: «Если бы целью жизни являлось только приятное существование, то фрейдизм можно было бы только приветствовать... Но жизнь в этом случае превратилась бы в бессмыслицу».

Ты вправе задать вопрос – а где же доказательство, что это не так, что жизнь не бессмыслица, что есть Бог и вечная жизнь? – Доказательств рациональных нет и быть не может. Божией воле было угодно, чтобы Его и всё, относящееся к духовному миру, мы постигали не рациональным актом знания, а верой, которая от знания отличается тем, что в ней участвуют все три стороны человеческого духа: разум, чувства и воля.

В рационалистических доказательствах всегда есть элемент принуждения: хочу я или не хочу, дважды два все равно будет четыре, и моя воля в установлении этой истины не участвует. А Господь Бог, Который любит нас, хочет, чтобы в познании Его мы участвовали бы своей свободной волей.

Поэтому Господь требует веры от человека. Если бы вера не зависела от нашей воли, её нельзя было бы требовать от человека, как моральное обязательство. Нельзя предъявлять человеку моральное требование знать математику или физику, так как эти знания не зависят от него. А вера зависит от человека.

Истины веры нельзя доказать, т.е. извне насильственно навязать человеку, как навязываются истины знания. Веру дает Бог, но при непременном участии человеческой воли. Если я хочу верить, Господь даст мне веру, но потребует от меня, чтобы я и жил по вере. А если я не буду жить по вере, то Бог отнимет её от меня. Именно из-за извращения воли, а совсем не из-за развития науки, так умножилось безверие теперь. Люди не захотели жить по вере, которая налагает известные ограничения.

И вот, чтобы быть свободным от всяких моральных ограничений, люди отрекаются от веры, и нет никаких внешних принудительных доказательств, чтобы заставить их восстановить свою веру, кроме одного: без веры нравственные требования исчезают, и жизнь становится бессмысленной.

С точки зрения рационалистов это еще не доказательство, а с духовной и моральной – это очень важное доказательство.

Перед человеком ставится вопрос: чего ты хочешь? – Осмысленного мира, в котором царствует Бог, любящий и премудрый, дающий тебе определенную жизненную задачу, выполняя которую ты можешь наследовать радостную вечность, или мир, не имеющий смысла, который рано или поздно кончится, и всё, что в нем совершалось, исчезнет бесследно, как достаточно живописно рисует в своих работах и сам Фрейд?

Здесь повторяется то же, что в древности сказал Господь евреям при их вступлении в землю обетованную: «Вот Я предлагаю вам благословение или проклятие. Благословение, если послушаетесь заповедей Господа Бога, или проклятие, если не послушаетесь этих заповедей».

И если человек, желая быть «свободным» от заповедей Господних, избирает жизненную бессмыслицу и безнравственность, он сам, по собственной воле, подписывает себе вечное осуждение. Он продает веру и упование за чечевичную похлебку удовлетворения своих чувственных наслаждений.

А если он избирает путь веры, если он сильно, решительно и горячо захочет приобрести её, то Господь даст ему веру, потому что этого больше всего хочет Бог в отношении человека: «Веруй и спасен будешь».

И если человек утвердится в вере, главное, если будет жить по вере, не оставит свою веру бесплодной, то откроются ему внутри его сознания обширные горизонты, укрепляющие веру.

Увидит он и чудеса. Я думаю, что каждый верующий в тот или иной момент своей жизни был свидетелем чудес. Чудеса общественные, тем более государственные или национальные сейчас очень редки. Чудеса же частные, явные людям с чутким сердцем, случаются постоянно.

Думаю, это потому, что частная душевная жизнь отдельных верующих людей меньше развращена, чем жизнь общественная. Да, конечно, все мы духовно ослабели, как будто не стало богатырей духа, но коренная испорченность меньше наблюдается в отдельных душах, чем в обществе или государстве. И еще потому, что чудесные явления, явные только частным лицам, менее доступны профанации, ныне неизбежно сопутствующей каждому общественному явлению.

Я помню пошлую свистопляску, которую подняла мировая пресса в годы перед последней войной, когда в Румынии Господь явился простому благочестивому пастуху, Петру Лупу, и послал его проповедовать покаяние, предупреждая, что если румынский народ не покается, его ожидают страшные бедствия.

Господь дал при этом Петру Лупу силу творить чудеса: исцелять больных и предвидеть будущее. Корреспонденты со всего мира набросились на этого бедного пастуха. Из Америки приехали кинорепортеры. Какая-то американская кинозвезда снялась с Петром Лупу в купальном костюме под аншлагом: «С человеком, только что видевшим Господа Бога».

Такой безудержный разлив пошлости – мерзость в очах Божиих, и Бог не может являть чудеса обществу, культивирующему такую пошлость.

Вторую добавку хочу сделать к предыдущему письму об Эдиповом комплексе. С ним Фрейд связывает свои по большей части кощунственные толкования религии. Вернее, он связывает религию с преодолением Эдипова комплекса.

Его толкование может быть соблазнительным, потому что во всех монотеистических религиях, и в христианстве особенно, представление о Боге, как об Отце Небесном, очень важно. Но, конечно, это не потому, как уверяет Фрейд (в Х гл. статьи «Массовая психология и анализ человеческого «Я»), что человек сам сделал себе бога из своего предка, а потому, что Господь, любя Свое создание – человека, принял на Себя отцовство или, вернее, Свое отношение к людям уподобил отношению отца (и матери) к своим детям.

Вредность учения Фрейда особенно пагубна потому, что включает в себя элементы истины. Это – излюбленный прием сатаны. Ведь и первых людей он соблазнил обещанием «будете, как боги,» зная, что Господь сотворил людей для богоуподобления, для того, чтобы в бесконечном, несущем безграничную радость процессе богоуподобления они становились все более и более подобными Ему.

Но Фрейд не брезгует и более примитивной и пошлой клеветой. В VII главе статьи «Будущее одной иллюзии» он пишет: «Русская психика вознеслась до заключения, что грех явно необходим, чтобы испытать все блаженство милосердия Божия». Это перефразировка известной шутки, придуманной остряками из высшего петербургского общества по поводу Распутина: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасешься».

Никогда, ни в Церкви, ни в серьезной русской мысли не было такого представления. Фрейд претендует на добросовестность и беспристрастность, но тут его прорывает. Так хочется ему высказать свое презрение к русским, свою ненависть к их вере, что он идет на недостойный подлог.

Не брезгует он и другими «остротами» для того, чтобы высказать свою ненависть к христианству, например, помещая в IX главе той же статьи стихотворение: «Ангелам и воробьям Мы уступаем небеса».

И, наконец, еще одной проблемы хочу коснуться.

Как верующий христианин должен относиться к Фрейду и к его работе? Должен ли он полностью и совершенно отвергнуть эту работу из-за того, что Фрейд воинствующий безбожник и проповедник атеизма?

Нет, совершенное отрицание фрейдизма по религиозным мотивам, как и всякое отрицание той или другой научной теории по этим мотивам неправильно и обычно приносит вред церковному делу, как это было с Галилеем, с дарвинизмом, с открытием неандертальца или питекантропуса. В научной области, как и в иных областях вне церковной деятельности человека, например, политической, торговой.

Господь предоставил людям свободу мысли, свободу действий. Церковь не догматизирует в этих областях, как она догматизирует в чисто религиозных и нравственных сферах.

Никогда и ни при каких обстоятельствах Церковь не согласится, что Бог не всеведущ, не всеправеден, или, что Иисус Христос грешил, как не согласится с оправданием или узаконением убийства, аборта, воровства, гомосексуализма, многоженства и прочего в этом роде.

Но Церковь не предписывает, как надо торговать, как надо научно работать или как строить государство. Церковь в этих внешних областях требует от своих чад, чтобы они в своих трудах были честны и справедливы.

То, что в теориях Фрейда правильно, можно и нужно признавать. Сейчас нельзя серьезно заниматься психологией и психиатрией, не зная фрейдизма. Некоторые факты им открытые надо признавать, но с выводами его, проповедующими атеизм, соглашаться нельзя, а главное – нельзя поддаваться его антихристианскому влиянию.

Это нелегко, но возможно.

Как относится трезвый, серьезный социолог-христианин к Марксу? Ведь, как нельзя быть психиатром, не зная Фрейда, так нельзя быть социологом, не зная Маркса. Очень многое из его установок нельзя не принимать, но с выводами его, вроде «религия – опиум народа,» нельзя соглашаться. А Фрейд ведь утверждает то же. В IX главе уже цитированной его статьи «Будущее одной иллюзии» он говорит: «У верующих веру отнять нельзя. Кто десятилетиями принимал снотворное, не может спать, если лишить его этого средства».

С Марксом разобраться легче, так как многие его прогнозы оказались неправильными, и многие его выводы опровергнуты. В отношении Фрейда кое-что сделано в этом направлении Юнгом и Адлером. Но, конечно, в истории человеческой мысли и Маркс и Фрейд останутся навсегда, как остались Эпикур, Демокрит, Левкипий, Лукреций и другие атеистические философы древности.

И в их трудах были ценные элементы, повлиявшие на дальнейшее развитие философии, а вредные выводы их были опровергнуты.

Не в такой мере, как у Фрейда, но были неверные нехристианские выводы у психологов и психиатров середины XIX века. Для православной русской мысли их опроверг и обработал крупный православный мыслитель XIX века И. В. Киреевский. Он учился в Москве, в Берлине и в Мюнхене и получил самое широкое образование. Он очень интересовался проблемами психологии и психиатрии, как они стояли тогда.

Вместе с тем, он был глубочайше начитан в святых отцах. И многие утверждения психологии он подтверждал и развивал на основании учения святых отцов, а иные опровергал, основываясь, опять же, на утверждениях святых отцов.

Среди многих трудных вопросов, возникающих при чтении Священного Писания для человека с современным научным мировоззрением, одним из труднейших является понимание слов Господа нашего о последних моментах существования мира: «После скорби дней тех солнце померкнет, и луна не даст света своего, звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются» (Мф. 24:29). Или по евангелию от Луки: «И будут издыхать от страха и ожидания бедствий, грядущих на вселенную, ибо силы небесные поколеблются» (Лк.21:26).

О, конечно, не «скорбь дней тех,» не «страх и ожидание бедствий, грядущих на вселенную» вызывают в нас недоумение. И скорби страшных дней, и издыхания от страха и ожидания грядущих бедствий мы уже испытали, а во многих странах мира и сейчас еще испытывают люди, если не в полной мере, то в достаточной, чтобы понять, о чем тут говорит Христос, и чтобы оценить последующие ободряющие Его слова: «когда начнет это сбываться, тогда восклонитесь и поднимите головы ваши, ибо приблизилось избавление ваше» (Лк. 21:28).

Но вот «солнце померкнет,» «звезды спадут с неба,» «силы небесные поколеблются» – все это остается для нас непонятным. Как померкнет солнце, это колоссальное светило, в сотни тысяч раз большее земли, о котором св. Василий Великий говорит: «Солнце, небесное светило, согласно со свидетельством Писания, чрезвычайно велико и до бесконечности больше, нежели каким представляется» («Шестоднев» беседа 6-ая).

Еще непонятнее слова «звезды спадут с неба». Гигантские звезды, из которых многие в сотни раз, а некоторые в тысячи раз, больше, чем солнце, куда и как они спадут?

Ответ на эти и другие религиозно-научные вопросы отчасти дает новейшее астрономическое представление о так называемых «черных провалах» во вселенной.

Чтобы ознакомить читателей с этой проблемой, мы даем в нашем сокращении статьи о том из «Ридерс дайджест».

«В этих невидимых, исчезнувших звездах, проглатывающих материю вселенной путем невероятно мощной силы тяжести, лежит ключ к предсказанию конечной судьбы человечества» (Джон Л. Вильгельм).

Представьте себе силу, от которой ни одно вещественное тело не может уклониться. Эта сила исходит от каждой единицы материи. Она привлекает друг к другу все предметы, даже если они находятся на огромных расстояниях. Сила эта называется силой всемирного тяготения, и она возрастает по мере роста массивности притягиваемого тела, и чем ближе они сходятся. Теперь представьте то место, где материя сталкивается и сплющивается до неузнаваемости, при-чем атомы сжимаются в сплошную массу бесконечной плотности. Это и будет все, что осталось от исчезнувшей звезды, огонь которой выгорел, и которая когда-то была такой огромной, что ее сверх тяжелая сила тяготения сдавила до размера куриного яйца, так что она фактически «исчезла».

Ученые полагают, что гигантские «черные пятна» подтачивают центры в большинстве галактик, в том числе и центр нашего Млечного Пути, проглатывая сразу целые звезды. Быть может уже 90% всей массы вселенной поглощены этими «черными провалами». Быть может загадочные «квазары,» эти шумящие котлы, кипящие мощными вспышками энергии, которые мы слышим нашими радио-уловителями, это огромные черные провалы, пожирающие сердцевины галактик. Г. Гурский из Гарвард Смитского центра по изучению астрофизики выдвинул гипотезу: «Последним конечным ядерным провалом явится сама вселенная».

Гравитация, т.е. сила тяготения обратно пропорциональна расстоянию в квадрате. Если удвоить расстояние между двумя телами, то их взаимная сила притяжения станет в четыре раза меньше. А при обратном процессе гравитационная сила будет расти с огромной быстротой.

Для образования черных провалов нужны предпосылка: огромная масса, сконцентрированная на минимальном пространстве. Такую массу образуют гигантские звезды. Когда они стареют, их внутренние термоядерные вспышки становятся не в силах противостоять направленному внутрь гравитационному давлению внешних слоев. Эти слои начинают съеживаться, уплотняя атомы, что приводит к уменьшению размеров звезды. Закон обратной пропорции начинает бешено ускорять процесс. Атомы сжимаются все больше, гравитация растет все быстрее, что ускоряет «крушение внутрь». Процесс поддерживает сам себя в действии. Дальнейшее сжимание звезды означает дальнейшее сближение атомов, а от этого – больше гравитации. Больше сжимания... больше гравитации... больше сжимания...

Звезда, в которой все электроны оказались сдавленными в протоны, окончательно сжимается до размеров маленькой точки бесконечной плотности. Окончательное сжатие происходит почти со скоростью света, и может произойти менее чем в секунду. Звезда исчезает и рождается черный провал.

Что находится внутри черного провала, наука может только гадать. По теории относительности Эйнштейна, предсказавшей черные провалы, время и пространство в них исчезают.

Как же следует действовать при поисках на небе такого странного и при том невидимого явления? Когда звезда, сжавшись до предела, превращается в черный провал, единственное, что остается от нее, это гравитация. А гравитацию можно обнаружить, ибо она воздействует на ближайшую звезду, пробегающую вокруг по орбите. Таким образом, астрономы, используя и оптические телескопы, и рентгеновские улавливатели, тщательно подвергают обследованию небеса в поиске двойных звезд в которых два солнца-близнеца вращаются друг вокруг друга. В случае, когда одна из звезд-близнецов оказывает на другую особо мощное притяжение, и при этом она компактна и не светит, то этот темный спутник является черным провалом.

Для дополнительного обнаружения черных провалов можно произвести и другое испытание. Каждая звезда испускает во все стороны обильные излучения. Материя же, которую в невероятно быстром процессе засасывает черный провал, нагревается до биллиона градусов. Световые лучи, как подвергающиеся действию силы притяжения, не излучаются черным провалом. Но рентгеновские лучи интенсивным хаотичным потоком рассеиваются от черных провалов по вселенной и могут быть обнаружены. Однако рентгеновские лучи с трудом могут быть обнаружены на земле, так как они поглощаются атмосферой, окружающей земной шар. Поэтому для лучшего обнаружения рентгеновских лучей, улавливатели этих лучей должны устанавливаться на борту ракет, проносящихся над воздушной оболочкой земли.

Такой аппарат был недавно послан американцами из Кении, и он подтвердил наличие черного провала в созвездии Лебедя, в звезде «Х-1».

Локализированный таким образом объект оказался темным спутником гигантской звезды, чьи размеры в 20 раз превышают размеры солнца. Черный провал, в свою очередь, в пятнадцать раз массивнее солнца и вращается в 5 с половиной дней вокруг звезды на расстоянии около 13 миллионов миль.

Ученые предполагают, что только в одной нашей Галактике имеется около 10 миллионов черных провалов, засасывающих звезды.

Вот уже свыше полувека мы знаем, что вселенная расширяется, и все ученые соглашаются, что эта экспансия является результатом первозданного взрыва, разорвавшего на части гигантское космическое ядро, состоявшее из материи, из которой все образовалось. Будет ли вселенная продолжать расширяться вечно? Или же гравитационное притяжение звезд и галактик остановит эту экспансию и заставит вселенную начать стягиваться? Уравнения Эйнштейна предсказывают, что вселенная в один прекрасный день поступит именно так, т.е., начнет сжиматься.

В настоящее время астрономы не обнаружили в космосе достаточно материи, чтобы развить достаточную гравитацию для остановки экспансии и поворота к сжиманию. Однако многие астрономы считают, что недостаток массы наличествует в черных провалах. Если это так, то в какой-то момент вселенная начнет со страшной скоростью сжиматься до самоуничтожения. При этом, не только будет разрушена вся существующая материя, но будет ликвидировано и пространство и время. Даже если вселенная не превратится во мгновение ока в один сплошной черный провал, то она все же в конце концов исчезнет в миллионах черных провалов, которые и сейчас уже пожирают галактики, разлетаясь с ними в разные стороны.

Вера, религиозная вера в человечестве падает. Это предвидел Господь, когда со скорбью сказал: «Сын человеческий, пришедши, найдет ли веру на земле»? (Лк. 18:8). Причину этого Господь объясняет другим Своим, не менее скорбным предсказанием: «За умножение беззаконий во многих охладеет любовь» (Мф. 24,12). Но до конца веков Господь не хочет принуждать людей к вере ни поражающими знамениями, ни устрашающими чудесами. Как зеницу ока Он бережет свободную волю человека.

Но и не оставляет Он маловерное, колеблющееся, соблазненное врагами Божиими современное человечество без подкреплений, без поддержки веры. Еще никогда не являлось столько подтверждений тех или иных пунктов нашей веры, как теперь. И подтверждения эти появляются преимущественно для тех пунктов веры, которые в наибольшей степени подвергаются нападкам, клевете или сомнениям.

Провозгласили враги веры утверждение, что христианские Писания – это поздние подделки, памятники 3-го и 4-го веков. Наибольшим нападкам при этом подвергались писания св. ап. Иоанна Богослова. К сожалению, даже люди, называвшие себя христианами и учителями богословия, часто присоединялись к этим антихристианским мнениям. Напомним, что до 20-го столетия самыми древними подлинниками книг Библии были манускрипты 4-го и 5-го веков.

Но вот, в 20-м веке, из песков Египта появились один за другим древние списки Священных Писаний Церкви: евангелия, послания. Деяния апостольские, равно как и книги Ветхого Завета 2-го, 3-го и 4-го веков, и среди них – драгоценнейший папирусный лист с текстом 18-й главы евангелия от Иоанна конца 1-го века, т.е., времени, когда еще жил св. апостол Иоанн.

В 1947 и 1952 гг. были открыты в Палестине драгоценные клады древних писаний Ветхого Завета, давшие яркую картину духовных переживаний в период накануне Рождества Христова.

Во многих странах и во многих областях жизни в настоящее время возобладали злые бесовские силы. Христиане очень от этого страдают. Но в то же время, близко наблюдая эти злые силы, мы теперь гораздо лучше, чем прежде, представляем сатанинское воинство, его обычаи, приемы, методы, действия. Благородно-трагический образ демона, каким его описали Гете, Байрон и Лермонтов, не появится сейчас. Мы слишком близко видели и знаем воплощенных демонов в лице сыщиков, тюремщиков и палачей.

В течение веков непонятны были откровения Апокалипсиса, например: «И третья часть дерев сгорела» «И умерла третья часть одушевленных тварей, живущих в море,» «И третья часть вод сделалась полынью» (Апок. 8-я глава). А теперь к нашему ужасу нам все более и более понятными становятся эти предсказания св. ап. Иоанна.

Многие топографические указания Ветхого Завета подтверждаются сейчас исследованиями в Израиле. Остававшиеся непонятными до начала этого века упоминания о хеттеях в Ветхом Завете, начиная с книги Бытия, особенно же ужас пред хеттейским могуществом в 4 кн. Царств 7:6 разъяснились в 20-м столетии благодаря многочисленным открытиям – раскопкам городов великой Хеттейской державы.

Но может быть самой значительной, хотя и страшной, поддержкой нашей веры за последние десятилетия является открытие черных пятен или провалов и их потрясающая роль в судьбах мира.

Исконный классический образ ада стал настолько привычным нашим современникам, что даже верующие люди позволяют себе плоские шутки об «адских сковородках,» и спасительный страх пред адом, особенно необходимый в наше религиозно упадочное время, очень потускнел. И вот, чтобы обновить страх перед адом, Господь раскрывает пред взорами человеческими страшный образ черных провалов, поглощающих всю вселенную.

И пусть не служит к уменьшению спасительного страха мысль о том, что астрономические процессы происходят медленно, на протяжении миллионов лет.

Да, процесс засасывания вселенной в черные провалы может растянуться на миллионы лет. Но он может произойти в одну секунду, в долю секунды, ибо по свидетельству Эйнштейна чудовищное сосредоточение массы в черном провале искривляет время и пространство, время исчезает. В этом утверждении современного знаменитого физика и математика мы узнаем слова Апокалипсиса: «времени уже не будет» (10:6).

Конечно, это новейшее астрономическое представление живописует катастрофу только материального мира. Засасываются в черные провалы предельно разложившиеся материальные атомы. Для нас же, христиан, ад _это место по преимуществу духовное, место мук душ, а не тел, не атомов человеческих. Но это так лишь до Страшного Суда Божия, до воскрешения тел усопших. И вот, окончательная участь всего материального телесного мира ярко и жутко иллюстрируется представлением о черных провалах.

Особенный ужас вызывает обреченность, неизбежность всасывания всего материального мира в эти адские провалы.

Представим, каковы будут переживания человечества, когда оно узнает, что солнечная система попала в поле притяжения черного провала и затягивается в него, что заметное потепление за земле указывает на начало все ускоряющегося процесса сгорания вселенной, во исполнение слов апостола: «земля и все дела на ней сгорят» (2Пет. 3:10).

Если вдуматься, становится понятным, почему до последнего времени Господь не открывал человечеству этой страшной тайны. Пока люди жили более или менее в страхе Божьем, в страхе тех описаний ада, которые нам оставило Священное Писание, люди не нуждались в дополнительной жути представления о черных провалах.

Господь не захотел, раньше наступления необходимости в этом, подвергать людей «издыханию от страха и ожидания грядущих бедствий».

На фоне этих представлений победоносно встает исконный от древних лет и до ныне влекущий светлый образ Христа Спасителя, единственного. Кто в силах остановить жуткий процесс и даровать человечеству и всему земному миру, вместо безысходной тьмы провала, свет «нового неба и новой земли, ибо прежнее небо прежняя земля миновали» (Апок. 21:1).

Блажен тот, кто в эти грядущие страшные дни сумеет найти ободрение в словах церковной молитвы, читаемой православными христианами по утрам: «Веруяй в Мя рекл еси, о Христе, жив будет и не узрит смерти во веки. Bepa, яже в Тя спасает отчаянные. Се верую спаси мя, яко Бог мой еси и Создатель».

И хочется надеяться, что новооткрытое жуткое представление разогреет и усилит древнехристианское чувство, выраженное последними строками Апокалипсиса:

«Ей, гряди. Господи Иисусе!»

Архиепископ Нафанаил (Львов, 1906–1985) – выдающийся православный богослов, проповедник и духовный писатель, епископ Русской Зарубежной Церкви.

Сын обер-прокурора Св. Синода Владимира Львова. Участвовал в палеонтологических раскопках Пьера Тейяр де Шардена в Китае. Принял постриг в 1929 году в Харбине. В середине 30-х совершил миссионерскую поездку в Индию. В 1939, в сане архимандрита, вступил в обитель преп. Иова Почаевского в Карпатской Руси. В годы Второй Мировой Войны принимал активное участие в духовно-просветительской деятельности Православной Церкви на оккупированной немцами территории. В первые послевоенные годы прославился деятельностью по спасению русских беженцев от выдачи Сталину. В 1946 – хиротонисан во епископа Брюссельского и Западноевропейского. В последствии возглавлял епархии в Англии и Северной Африке, был активным деятелем в восстановлении почитания древних православных святых Запада. С 1966 – настоятель обители преп. Иова Почаевского в Мюнхене. С 1976 – епископ Венский и Австрийский. С 1981 – архиепископ. В последние годы жизни тяжело больной, лишенный практически возможности передвигаться, вл. Нафанаил наладил в обители преп. Иова огромную по масштабам издательскую деятельность, направленную на выпуск духовных книг и брошюр тайно провозившихся в Россию. Особенно прославилась мюнхенская серия «Житий святых» одним из активнейших авторов которой был владыка.

Архиепископ Нафанаил снискал себе всеобщее уважение как проповедник и апологет – один из даровитейших и плодовитейших православных писателей ХХ века – ему принадлежат богословские сочинения, работы о Святой Библии, исторические сочинения, апологетические заметки, полемические работы, направленные на защиту истинного Православия, множество проповедей. В работах архиеп. Нафанаила ответ на вопросы, задаваемые сегодняшним днем сочетается со строгой, неукоснительной верностью Православной Вере и Церковному Преданию.

Часть обширного наследия владыки Нафанаила собрана в 5-томных «Беседах о Священном Писании и о Вере» NY. 1991–95.