Моя Семинария
Друг: Часть 2
Общение с… католическим святым
Год назад я выступал перед священнослужителями и прихожанами одного католического храма Петербурга. Наша встреча была посвящена беатификации (прославлении в лике блаженных) одного католического священника – дона Бернардо Антонини.
Беатификация – первая ступень в канонизации, принятая в Католической Церкви. После беатификации человека называют блаженным и собирают документы для окончательного прославления в лике святых. (В Православной Церкви этого нет. У нас сразу совершается канонизация.)
Дона Бернардо прославили в лице блаженных за труд жертвенной и неутомимой проповеди и горячего пастырского служения.
Зачем же был приглашен к католикам я? Дело в том, что я был знаком с отцом Бернардо.
Но, по порядку…
Я всегда с большим уважением относился к Католической Церкви, нашей Церкви-сестре. Из-за человеческих амбиций и грехов, из-за недоразумений и, попросту говоря, глупости тысячу лет назад произошел трагический разрыв в Церкви. Хотя Церковь – одна и правильней говорить не о разрыве (живое тело нельзя разорвать, иначе оно погибнет), а об ампутации, отсечении от Церкви больного органа, язык не поворачивается так сказать в случае с Западными христианами.
Не хочется представлять это, как, например, то, что от живого ствола Церкви отломилась большая ветка, отломилась и упала в стороне, постепенно засыхая и истлевая. Хочется верить, что это не было полным отделением от Церкви, а был надлом. Большая ветка надломилась и страдает. В ней есть еще жизнь, на ней зеленеют листья, ток живительной энергии, который струится по всему древу и сюда имеет доступ, но все же ветка эта серьезно повреждена.
Но может ли христианин считать нормальным то состояние, когда часть Церкви находится в катастрофической опасности, практически на краю гибели? Неравнодушный человек и дерево-то бездушное пожалеет, и надломленную ветку станет лечить, прививать обратно, как же можно быть равнодушным к части Церкви, в которой находятся миллионы искренних верующих людей?
Мы должны общаться с нашими братьями и сестрами, находящимися вне спасительного Православия. Католические богословы согласны с тем, что их предками многое было неверно понято, многое искажено. Сегодняшний разрыв – следствие амбициозности и властолюбия пап. Виновата ли Восточная Церковь в этом разрыве с Церковью Западной и если виновата, то в чем? А виновата в том, что, находясь в благоденствии (Византия переживала период расцвета), не придала трагедии разрыва особого значения, не попыталась уврачевать его.
В этом отношении кое-что напомню. Из жития Апостола Иоанна Богослова мы знаем одну историю. Иоанн обратил одного юношу к Христовой вере. Юноша стал ревностнным христианином, человеком добродетельным и искренним. Иоанн же поехал по своим миссионерским делам дальше. В его отсутствие юноша подпал под влияние разбойников и сбился с пути, стал вором и убийцей. Через какое-то время Ап. Иоанн, уже престарелый, посетил этот город и спросил епископа про подававшего большие надежды верующего юношу. Епископ потемнел лицом: «Тот юноша мертв». Иоанн спросил: «Как? Он умер?» «Он умер для Бога, – ответил епископ, – он погрузился во зло. Стал разбойником и живет теперь вон на той горе напротив церкви, и с ним шайка разбойников».
Апостол разорвал на себе одежды, ударяя себя по голове, стал плакать и выкрикивать: «Я оставил душу брата в надежных руках! Приведите мне лошадь, и пусть кто-нибудь покажет мне дорогу, я иду к нему».
Иоанн сел на лошадь и прямо из церкви, как был, поехал на ту гору. У разбойников на горе были выставлены посты, и, как только Иоанн появился в поле их зрения, его схватили. Он не пытался освободиться и ничего у них не просил, лишь сказал: «Отведите меня к вашему главарю. Я пришел повидаться с ним». Главарь ждал его, вооруженный до зубов. Увидев Иоанна, он отвернулся, стыдясь, и побежал прочь. Иоанн стал кричать ему вслед: «Сынок, сынок, что ты бежишь от своего отца, ведь он стар и не вооружен? Не страшись ничего! Ты еще можешь войти в вечную жизнь! Я возьму все твои грехи пред Христом на себя! Если нужно, я умру за тебя, как Господь умер за нас! Восстань, веруй! Христос послал меня!» Разбойник низко опустил голову и бросил оружие, дрожа всем телом и горько плача. Иоанн со слезами обнял его...
Апостол Иоанн Богослов с древнейших времен считался символом Восточной Церкви (как Ап. Петр – символом Западной). И эта история показывает, как нужно было действовать Востоку, когда папы проявили себя не лучшим образом. Не вставать в горделивую позу правого, а ставить Правду Божию больше уязвленной гордости; искать мира, вопиять на весь мир о трагедии. На мой взгляд, Восток сделал недостаточно в этом направлении.
Но мы отвлеклись, а рассказываю я о нашем общении с ректором Католической Духовной Семинарии доном Бернардо Антонини.
В середине 90-х мы получили благословение священноначалия нашей Духовной Семинарии наладить контакты с семинаристами… католическими. В эти годы из Москвы в Петербург была переведена Католическая Семинария «Мария – Царица Апостолов». Мы пришли туда, познакомились с Ректором, отцом Бернардо, с семинаристами. Это оказались нормальные ребята, веселые, озорные, готовые к уважительному диалогу с Православием.
Помню, как мы с Димой как-то провели целый день в Католической Семинарии: от рассвета до заката. А потом католики провели с нами, в нашей Семинарии, целый день.
У католиков день начинался с мессы. Католики – в сутанах, мы – в своих православных подрясниках. В семинарской каплице прохладно и пахнет кисловатым ладаном (наш ладан имеет более «сладкий» аромат). Ребята молитвенно склонили головы. Один бросает озорной взгляд на нас: «Сейчас будет проповедь. Старец повеселит».
Я не понял, о чем это, но, когда милый старый монсеньор начал говорить проповедь, я понял, что имел в виду студент. Отец Бернардо пытался выучить русский язык, но в 60 лет нелегко учить новый язык, он очень тяжело ему давался. Чтобы овладеть русским, дон Бернардо каждый день проповедовал. Его русский был плох, и многие слова коверкались… Семинаристы – русские ребята, у которых с языком было все в порядке, – тоскливо слушали. А кто-то доброжелательно подшучивал над ректором.
– Дух душит, где хочет! – вдохновенно проповедовал отец Бернардо, переиначивая русские слова (в оригинале Дух дышит, где хочет – Ин. 3,8). Семинаристы хихикали: «Ага: душит… Где хочет и кого хочет. Ну, и любит старец ереси говорить…»
Потом был завтрак. И уроки. На переменах семинаристы высыпали в рекреации, и первый, кто успел, хватал ракетки. Там стояло несколько теннисных столов, и до самого звонка на урок происходили горячие баталии.
Вернулись в нашу Семинарию мы только к отбою. Переполненные эмоциями, одаренные стопкой богословских книг, вкусным печеньем и… палкой итальянской салями. (В России тогда такую было не купить, это был спецпаек, присланный католикам Ватиканом.)
В другой раз католики пришли на занятия к нам. Девушки в коридорах… Это было для них шоком. Еще большее потрясение они испытали, когда мы рассказали, что семинарист имеет возможность вступить в брак и что многие семинаристы именно здесь, среди девушек-регентш, находят себе невест… Апофеозом всего стал наш сюрприз для гостей, придуманный Дмитрием Румянцевым. Стоял май месяц. Мы захватили пледы, пару бутылок вина, закуску и отправились на пикник в парк, который расположен недалеко от Семинарии. С собой пригласили двух девушек. Мы расположились на траве. В компании очаровательных девушек-регентш пили вино, ели бутерброды, фрукты, беседовали о возвышенных богословских вещах. И нам-то это понравилось, а на католических семинаристов это произвело неизгладимое впечатление, просто древнегреческий симпозий какой-то. Один из этих католических семинаристов оставил свою семинарию, перешел в Православие и поступил в нашу, православную, Семинарию. Проучился, как подобает, и был рукоположен. Сегодня это хороший православный священник.
Общение католических семинаристов с православными установило между нами особый климат добросердечности, дружбы, взаимоузнавания. Католические ребята открыли для себя Православие. Мы не смущаясь обсуждали самые горячие темы, например, католические ереси. Католические семинаристы признавались, что раньше думали о Православии как о религии темных суеверных старушек, но открыли для себя мир духовного и литургического богатства.
Ректор, отец Бернардо, не только не препятствовал этим контактам, но поощрял их. За это впоследствии и поплатился. Католическое начальство в Москве осудило ректора за беспринципность в отношении к православным и выслало в Казахстан, в Караганду. (Это было время папы Иоанна-Павла II. На словах говоря о уважении и братолюбии, папа благословлял прозелитическую деятельность католиков в России, учредил, несмотря на протесты со стороны Русской Православной Церкви, католическую митрополию в Москве. Словом, дружба между католиками и православными только декларировалась, но не поощрялась.)
Однажды мы пригласили делегацию католических семинаристов во главе с ректором, отцом Бернардо, в Духовную Академию на праздник Пасхи. Они пришли. Ребята в римо-католических сутанах стояли немного напуганные и скованные. Но энергетика православной службы их захватила и покорила. Пение, возгласы «Христос Воскресе!», христостование, огни… все это вовлекло их в атмосферу нашей Пасхи, у ребят закружились головы.
Есть такое время на Пасхальной Заутрени, когда по контексту богослужения положено христосоваться (троекратно целоваться). Естественно, что семинаристы об этом времени знают. Нужно было видеть, как некоторые наши семинаристы ринулись христосоваться в женский хор, к регентшам. За ними по инерции двинулся и семинарист-католик. «Это лишнее», – шепнул отец Бернардо, попридержав за сутану своего студента. Юноша этот никогда не сможет создать семью, все католические священники обязательно принимают обет безбрачия…
После Пасхального богослужения мы пригласили гостей в нашу комнату, где накрыли праздничный стол. Отец Бернардо так расчувствовался, что сказал: «Сейчас я буду петь для моих православных братьев!» Зыркнул на своих семинаристов: «Но это останется между нами». Отец Бернардо пел для нас народные итальянские песни, из которых знакомой была «О sole mio!», мы ответили старинными русскими песнями.
Светало. Мы отправились показать наши сокровенные места и привели гостей на Никольское кладбище Александро-Невской Лавры. Мы вообще любили гулять по кладбищу, меж старинных могил. Размышлять, молиться… И в эту пасхальную ночь мы принесли сотни пасхальных аленьких свечей и, зажигая, ставили их на всех могилах. Кладбище засияло огоньками. Мы пели пасхальные песнопения у могил, католики, как могли, подпевали, и нам казалось, что все покоящиеся на этом кладбище ликуют вместе с нами. Светало. Воздух наполнился пасхальным птичьим пением.
Мы проводили гостей к открывшемуся метро...
Прощаясь, отец Бернардо приблизил ко мне лицо и заговорщицки спросил: «Костя, знаешь, почему первыми о Воскресении Христа узнали женщины?..» Я задумался.
А отец Бернардо продолжил: «Потому что женщины – это древний телевизор. Что узнают – всем расскажут. Если бы это были мужчины, может быть, и до сих пор никто ничего не знал». И он заливисто засмеялся.
Потом были еще встречи, и еще… В 1999 году отец Бернардо был выслан из Петербурга в Караганду, а в 2003 году его не стало.
Друг: Часть 2
Общение с… католическим святым
Год назад я выступал перед священнослужителями и прихожанами одного католического храма Петербурга. Наша встреча была посвящена беатификации (прославлении в лике блаженных) одного католического священника – дона Бернардо Антонини.
Беатификация – первая ступень в канонизации, принятая в Католической Церкви. После беатификации человека называют блаженным и собирают документы для окончательного прославления в лике святых. (В Православной Церкви этого нет. У нас сразу совершается канонизация.)
Дона Бернардо прославили в лице блаженных за труд жертвенной и неутомимой проповеди и горячего пастырского служения.
Зачем же был приглашен к католикам я? Дело в том, что я был знаком с отцом Бернардо.
Но, по порядку…
Я всегда с большим уважением относился к Католической Церкви, нашей Церкви-сестре. Из-за человеческих амбиций и грехов, из-за недоразумений и, попросту говоря, глупости тысячу лет назад произошел трагический разрыв в Церкви. Хотя Церковь – одна и правильней говорить не о разрыве (живое тело нельзя разорвать, иначе оно погибнет), а об ампутации, отсечении от Церкви больного органа, язык не поворачивается так сказать в случае с Западными христианами.
Не хочется представлять это, как, например, то, что от живого ствола Церкви отломилась большая ветка, отломилась и упала в стороне, постепенно засыхая и истлевая. Хочется верить, что это не было полным отделением от Церкви, а был надлом. Большая ветка надломилась и страдает. В ней есть еще жизнь, на ней зеленеют листья, ток живительной энергии, который струится по всему древу и сюда имеет доступ, но все же ветка эта серьезно повреждена.
Но может ли христианин считать нормальным то состояние, когда часть Церкви находится в катастрофической опасности, практически на краю гибели? Неравнодушный человек и дерево-то бездушное пожалеет, и надломленную ветку станет лечить, прививать обратно, как же можно быть равнодушным к части Церкви, в которой находятся миллионы искренних верующих людей?
Мы должны общаться с нашими братьями и сестрами, находящимися вне спасительного Православия. Католические богословы согласны с тем, что их предками многое было неверно понято, многое искажено. Сегодняшний разрыв – следствие амбициозности и властолюбия пап. Виновата ли Восточная Церковь в этом разрыве с Церковью Западной и если виновата, то в чем? А виновата в том, что, находясь в благоденствии (Византия переживала период расцвета), не придала трагедии разрыва особого значения, не попыталась уврачевать его.
В этом отношении кое-что напомню. Из жития Апостола Иоанна Богослова мы знаем одну историю. Иоанн обратил одного юношу к Христовой вере. Юноша стал ревностнным христианином, человеком добродетельным и искренним. Иоанн же поехал по своим миссионерским делам дальше. В его отсутствие юноша подпал под влияние разбойников и сбился с пути, стал вором и убийцей. Через какое-то время Ап. Иоанн, уже престарелый, посетил этот город и спросил епископа про подававшего большие надежды верующего юношу. Епископ потемнел лицом: «Тот юноша мертв». Иоанн спросил: «Как? Он умер?» «Он умер для Бога, – ответил епископ, – он погрузился во зло. Стал разбойником и живет теперь вон на той горе напротив церкви, и с ним шайка разбойников».
Апостол разорвал на себе одежды, ударяя себя по голове, стал плакать и выкрикивать: «Я оставил душу брата в надежных руках! Приведите мне лошадь, и пусть кто-нибудь покажет мне дорогу, я иду к нему».
Иоанн сел на лошадь и прямо из церкви, как был, поехал на ту гору. У разбойников на горе были выставлены посты, и, как только Иоанн появился в поле их зрения, его схватили. Он не пытался освободиться и ничего у них не просил, лишь сказал: «Отведите меня к вашему главарю. Я пришел повидаться с ним». Главарь ждал его, вооруженный до зубов. Увидев Иоанна, он отвернулся, стыдясь, и побежал прочь. Иоанн стал кричать ему вслед: «Сынок, сынок, что ты бежишь от своего отца, ведь он стар и не вооружен? Не страшись ничего! Ты еще можешь войти в вечную жизнь! Я возьму все твои грехи пред Христом на себя! Если нужно, я умру за тебя, как Господь умер за нас! Восстань, веруй! Христос послал меня!» Разбойник низко опустил голову и бросил оружие, дрожа всем телом и горько плача. Иоанн со слезами обнял его...
Апостол Иоанн Богослов с древнейших времен считался символом Восточной Церкви (как Ап. Петр – символом Западной). И эта история показывает, как нужно было действовать Востоку, когда папы проявили себя не лучшим образом. Не вставать в горделивую позу правого, а ставить Правду Божию больше уязвленной гордости; искать мира, вопиять на весь мир о трагедии. На мой взгляд, Восток сделал недостаточно в этом направлении.
Но мы отвлеклись, а рассказываю я о нашем общении с ректором Католической Духовной Семинарии доном Бернардо Антонини.
В середине 90-х мы получили благословение священноначалия нашей Духовной Семинарии наладить контакты с семинаристами… католическими. В эти годы из Москвы в Петербург была переведена Католическая Семинария «Мария – Царица Апостолов». Мы пришли туда, познакомились с Ректором, отцом Бернардо, с семинаристами. Это оказались нормальные ребята, веселые, озорные, готовые к уважительному диалогу с Православием.
Помню, как мы с Димой как-то провели целый день в Католической Семинарии: от рассвета до заката. А потом католики провели с нами, в нашей Семинарии, целый день.
У католиков день начинался с мессы. Католики – в сутанах, мы – в своих православных подрясниках. В семинарской каплице прохладно и пахнет кисловатым ладаном (наш ладан имеет более «сладкий» аромат). Ребята молитвенно склонили головы. Один бросает озорной взгляд на нас: «Сейчас будет проповедь. Старец повеселит».
Я не понял, о чем это, но, когда милый старый монсеньор начал говорить проповедь, я понял, что имел в виду студент. Отец Бернардо пытался выучить русский язык, но в 60 лет нелегко учить новый язык, он очень тяжело ему давался. Чтобы овладеть русским, дон Бернардо каждый день проповедовал. Его русский был плох, и многие слова коверкались… Семинаристы – русские ребята, у которых с языком было все в порядке, – тоскливо слушали. А кто-то доброжелательно подшучивал над ректором.
– Дух душит, где хочет! – вдохновенно проповедовал отец Бернардо, переиначивая русские слова (в оригинале Дух дышит, где хочет – Ин. 3,8). Семинаристы хихикали: «Ага: душит… Где хочет и кого хочет. Ну, и любит старец ереси говорить…»
Потом был завтрак. И уроки. На переменах семинаристы высыпали в рекреации, и первый, кто успел, хватал ракетки. Там стояло несколько теннисных столов, и до самого звонка на урок происходили горячие баталии.
Вернулись в нашу Семинарию мы только к отбою. Переполненные эмоциями, одаренные стопкой богословских книг, вкусным печеньем и… палкой итальянской салями. (В России тогда такую было не купить, это был спецпаек, присланный католикам Ватиканом.)
В другой раз католики пришли на занятия к нам. Девушки в коридорах… Это было для них шоком. Еще большее потрясение они испытали, когда мы рассказали, что семинарист имеет возможность вступить в брак и что многие семинаристы именно здесь, среди девушек-регентш, находят себе невест… Апофеозом всего стал наш сюрприз для гостей, придуманный Дмитрием Румянцевым. Стоял май месяц. Мы захватили пледы, пару бутылок вина, закуску и отправились на пикник в парк, который расположен недалеко от Семинарии. С собой пригласили двух девушек. Мы расположились на траве. В компании очаровательных девушек-регентш пили вино, ели бутерброды, фрукты, беседовали о возвышенных богословских вещах. И нам-то это понравилось, а на католических семинаристов это произвело неизгладимое впечатление, просто древнегреческий симпозий какой-то. Один из этих католических семинаристов оставил свою семинарию, перешел в Православие и поступил в нашу, православную, Семинарию. Проучился, как подобает, и был рукоположен. Сегодня это хороший православный священник.
Общение католических семинаристов с православными установило между нами особый климат добросердечности, дружбы, взаимоузнавания. Католические ребята открыли для себя Православие. Мы не смущаясь обсуждали самые горячие темы, например, католические ереси. Католические семинаристы признавались, что раньше думали о Православии как о религии темных суеверных старушек, но открыли для себя мир духовного и литургического богатства.
Ректор, отец Бернардо, не только не препятствовал этим контактам, но поощрял их. За это впоследствии и поплатился. Католическое начальство в Москве осудило ректора за беспринципность в отношении к православным и выслало в Казахстан, в Караганду. (Это было время папы Иоанна-Павла II. На словах говоря о уважении и братолюбии, папа благословлял прозелитическую деятельность католиков в России, учредил, несмотря на протесты со стороны Русской Православной Церкви, католическую митрополию в Москве. Словом, дружба между католиками и православными только декларировалась, но не поощрялась.)
Однажды мы пригласили делегацию католических семинаристов во главе с ректором, отцом Бернардо, в Духовную Академию на праздник Пасхи. Они пришли. Ребята в римо-католических сутанах стояли немного напуганные и скованные. Но энергетика православной службы их захватила и покорила. Пение, возгласы «Христос Воскресе!», христостование, огни… все это вовлекло их в атмосферу нашей Пасхи, у ребят закружились головы.
Есть такое время на Пасхальной Заутрени, когда по контексту богослужения положено христосоваться (троекратно целоваться). Естественно, что семинаристы об этом времени знают. Нужно было видеть, как некоторые наши семинаристы ринулись христосоваться в женский хор, к регентшам. За ними по инерции двинулся и семинарист-католик. «Это лишнее», – шепнул отец Бернардо, попридержав за сутану своего студента. Юноша этот никогда не сможет создать семью, все католические священники обязательно принимают обет безбрачия…
После Пасхального богослужения мы пригласили гостей в нашу комнату, где накрыли праздничный стол. Отец Бернардо так расчувствовался, что сказал: «Сейчас я буду петь для моих православных братьев!» Зыркнул на своих семинаристов: «Но это останется между нами». Отец Бернардо пел для нас народные итальянские песни, из которых знакомой была «О sole mio!», мы ответили старинными русскими песнями.
Светало. Мы отправились показать наши сокровенные места и привели гостей на Никольское кладбище Александро-Невской Лавры. Мы вообще любили гулять по кладбищу, меж старинных могил. Размышлять, молиться… И в эту пасхальную ночь мы принесли сотни пасхальных аленьких свечей и, зажигая, ставили их на всех могилах. Кладбище засияло огоньками. Мы пели пасхальные песнопения у могил, католики, как могли, подпевали, и нам казалось, что все покоящиеся на этом кладбище ликуют вместе с нами. Светало. Воздух наполнился пасхальным птичьим пением.
Мы проводили гостей к открывшемуся метро...
Прощаясь, отец Бернардо приблизил ко мне лицо и заговорщицки спросил: «Костя, знаешь, почему первыми о Воскресении Христа узнали женщины?..» Я задумался.
А отец Бернардо продолжил: «Потому что женщины – это древний телевизор. Что узнают – всем расскажут. Если бы это были мужчины, может быть, и до сих пор никто ничего не знал». И он заливисто засмеялся.
Потом были еще встречи, и еще… В 1999 году отец Бернардо был выслан из Петербурга в Караганду, а в 2003 году его не стало.