«…Много лет прожив без дома и прописки, попадая в разные трудные ситуации, теряя любимых и почву под ногами, он всегда оставался собой и не терял надежды и связи в Богом. И никогда не снимал своего крестика. Хоть это было и «не модно» до 1990-х…»
«Никого не пощадила эта осень.
Даже солнце не в ту сторону упало.
Вот и листья разлетаются, как гости,
После бала, после бала, после бала…»
Многие знают Шипилова лишь по этой его песне, ставшей Лауреатом «Песни-98» в исполнении Дмитрия Маликова. А ведь всего 20 лет назад литературные критики называли его, лауреата премии Шукшина, «лучшим рассказчиком России». Семь лет назад увидело свет собрание сочинений Николая Александровича.
Сегодня, в день памяти писателя, его вдова Татьяна Дашкевич рассказывает о том, каким христианином был Николай Шипилов.
Близко знакомясь, мы не вели лирических разговоров — мы рассказывали друг другу о своих семьях, о трагических судьбах родных людей. И маленькими шажками двигались к храму вместе.
Вехи пути Божия
Отец Николая и дед наших детей был совсем маленьким мальчиком, когда увидел: за родным домом расстреляли его отца, его мать… Саша спрятался за дерево… Когда ушли чужие, ребенок захотел убежать со страшного места, но оказалось, что у него отнялись ноги. Его принес к себе в дом, рискуя головой, однополчанин отца — Николай Шипилов.
Шипилов усыновил Александра, дал ему свою фамилию, свое воспитание, и тоже подвергся расказачиванию — его выслали на Алтай. И ребенок поехал с ним. Вырос, женился и ушел воевать…
***
В деревне Крутиха, что раскинулась близ Алтайского города Камень-на-Оби, жили другой дед Николая, а также бабушка — родители матери. Об этой бабушке вспоминал он с нежностью: она учила Колю молиться. Часто он говорил: «Я выжил только потому, что бабушка молилась и на том свете молится». А передряг было много.
Из своего детства в доме деда и бабки он помнил огромную икону Всех святых. Видимо, хранили они церковную святыню. Бабушка вырастила в вере мать Коли, Антонину. В семье Шипиловых соблюдались традиции, усвоенные мамой в родном доме. Невзирая на всепроникающее безбожие, эти традиции соблюдались, молитвы звучали и запечатлевались в сознании маленького Коли.
***
Взрослый, побитый жизнью человек, попав в храм на клирос, Николай Шипилов с радостью узнавал слышанные от матери тропари. Сознание возвращало то, что было украдено суетой и борьбой за выживание.
Вспомнила случай, который многое расскажет и о воспитании ребенка примером, и о матери Николая, и о том, как Господь может коснуться сердца человека за одну секунду без слов и назиданий.
Мама готовилась к Пасхе. Покрасила яйца, занялась куличами. Доставала их из печи, маленький Коля был в восторге — прыгал, бегал вокруг мамы, не особенно слушая, что она говорит ему о празднике, о Христе, и наконец, не выдержав нахлынувших чувств, выпалил «Христос!..» и рифму добавил не совсем уважительную. Мама ничего не сказала, заплакала. Это потрясло ребенка. Он притих, больше не веселился. Что тогда в нем родилось? Чутье литератора к слову? Понимание чужой боли? Ощущение себя — Христианином? Много позднее это ощущение прорвалось стихами:
«Долго любил и любить не устал
И, от любви умирая,
Понял страданья Иисуса Христа,
Понял, что нет ему края…»
В Москве, на Крутицком подворье
Неправда ли, как-то перекликаются Крутиха, где жила бабушка-молитвенница, и Крутицкое Подворье?
Мы обвенчались в Москве, на Крутицком подворье, в мае, на Николу, в 1994 году. Символично, что венчал нас дальний родственник одного из моих любимых писателей Ивана Шмелева.
Выйдя из храма женатым человеком, Коля осматривал древние камни подворья, по которым некогда ходил Иоанн Грозный — там была его домовая церковь.
— А теперь можно и в монастырь уходить! — сказал мой муж с восторгом.
Все присутствующие засмеялись, подумали: шутка.
— Нет, я серьезно, — сказал Николай. — Мне так хорошо, что хочется молиться и постоянно быть с Богом.
Вообще-то потом так и было. Молился и был с Богом. Совершал правила по молитвослову вслух, стоя на больных ногах. Ездил в монастыри, впитывал их дух. Преклонялся перед абсолютно всеми верующими людьми, видя в них ангелов. И на клиросе пел… Да и в стихах, и в прозе своей, и в песнях молился и каялся и считал себя недостойным:
Каюсь, слов произнесено много.
Но мертвы они, каюсь, мертвы…
А тогда, в день венчания, день стоял прохладный, но солнечный, пели птицы перед грозой и не верилось, что за забором Крутицкого Подворья — шумная суетливая Москва.
Мы жили как птицы — в Москве квартиры у нас не было. В те дни мы обитали у знакомых знакомых в Армянском переулке, по которому некогда ходили классики русской литературы. Жили в верхнем этаже старинного дома, в окне видели маковку церкви мученика Феодора Стратилата на греческом подворье. Помню там Троицу пол был устелен травой. Мы стоим, слушаем службу на греческом, а Коля нашептывает мне, что у них в доме тоже так было: березовые веточки и мята…
Первенца своего мы назвали Феодором. Родился он через шесть лет после венчания.
А за эти шесть лет мы с Божией помощью пережили немало. Скитались по квартирам, около года прожили в доме творчества в Переделкино, где посещали храм Патриаршего подворья, а потом прибились к приходу пророка Илии на Ильинке, где настоятель и по сей день протоиерей Андрей Речицкий, которого Николай знал смолоду. Близкий человек, духовник, шел с нами через испытания, входил в наши радости.
Помощь блаженной Матроны
О Матронушке мы знали из маленькой книжечки, которая появилась в Москве в начале 1990-х, полная каких-то фольклорных моментов о жизни старицы, глубоко входящих в доверчивую душу неофита. Когда круг проблем сузился до метафорического размера петли, мы пошли на Даниловское кладбище, на могилку Матронушки. Она еще не была канонизирована. Просьбы наши были просты и, наверное, обычны для Матронушки: жилье и работа. Коля попал под сокращение штата газеты «Литературная Россия», денег на съемное жилье не было, а ведь каждые сутки надо как минимум где-то ночевать…
И вот вскоре происходит чудо: писатель Михаил Литов нас буквально настойчиво разыскивает через знакомых. Кстати, мы до этого с ним даже ни разу не виделись… Разыскивает для того, чтобы мы пожили в его квартире во Фрязево. Платить не нужно, только коммуналка… В те же дни мне предлагают работу редактора сразу в двух журналах. А когда я иду к причастию во Фрязевском храме Казанской иконы Божией Матери и пою вместе со всеми «Тело Христово примите», регент подзывает меня и предлагает в ближайшую субботу прийти на клирос…
И так я получаю сразу две работы, мы живем в квартире бесплатно, и Коля начинает писать роман — заниматься тем, для чего родился. А еще — вокруг появляется много новых прекрасных людей.
Кстати, Николай не выдержал. Из-за своего постоянного стремления к гармонии и любви к пению через месяц уже стоял рядом со мной на клиросе. А потом, через семь лет, мы пели уже в храме, в строительстве которого активно участвовали, в белорусском селе Валерьяново.
Делая выводы сегодня, могу сказать: не только бабушка Николая была молитвенницей. Он сам имел большую веру. Много лет прожив без дома и прописки, попадая в разные трудные ситуации, теряя любимых и почву под ногами, он всегда оставался собой и не терял надежды и связи в Богом. И никогда не снимал своего крестика. Хоть это было и «не модно» до 1990-х…
Первый камень храма положил Николай
Родился сын, и мы «застряли» в Беларуси. Мы начали в своей деревне строить храм, и Коля был среди тех, кто устанавливал первый его камень. «Строить» храм — может, это громко сказано. Нам нужно было перевезти из отдаленного поселка железнодорожный вагон, установить его на блоках, облагородить интерьер, внешний вид и двор, накрыть крышу, соорудить колокольню, закупить все необходимое для нормального функционирования церкви…
А прежде — зимой и летом приходить на акафисты перед уличным крестом, как-то праздновать Рождество, Пасху, Преображение и другие праздники прямо на воздухе, ведь люди откликнулись на благое начинание, многие приходили на службы под небом… В общем, мы втянулись. Остались в Беларуси. Получили наконец угол — пусть не свой собственный, писательскую дачу Внуково, но приезжали на нее, как в гости. И на белорусском поле, где трава стояла по пояс, на ровном пустом месте появился храм-вагон, где однажды была отслужена первая литургия… Я помню: воздух в тот день в деревне стал другим. Что-то поменялось… Мы с мужем не спали всю ночь. Не могли уснуть, не пережив до конца эту радость.
Коля жил храмом, чувствовал себя частью его организма. В том числе и на основе тех событий он написал роман «Псаломщик».
В храме-вагоне Николай на службах стоял в дальнем углу, у свечного ящика. Он все время чувствовал себя каким-то восторженно-недостойным, очень стеснялся что-то сделать не так, а особенно — того, что никак не может бросить курить. А еще — он замечал, даже скажу — любил — каждого в этом храме.
Например, Сережу… Сережа был бомжом, осевшим в Валерьянове и прибившемся к церкви. Со строительством у него появилась работа. На стройке она всегда есть. Они любили поговорить: Коля — понаблюдать за ним и послушать, заглянуть в душу и остаться там, Сережа — пообщаться на равных и получить денежку. А когда Коля умер, Сереже достался его гардероб.
Николай был трудоголиком: каждую свободную минуту работал. В Валерьянове написал три романа, цикл рассказов об актере Батракове и лучшие свои стихи и песни. Хотя… у такого художника все они — лучшие.
А еще… Молился каждый день утром и вечером. Аккуратно совершал правило к Причастию. Причащался с полной радостью. Посещал все ночные богослужения. С трепетом относился к выстроенному храму. Сам уже в последнее время дойти не мог, болели ноги, а когда кто-то находился подбросить — был счастлив.
Случай в поезде
Этот случай вполне можно назвать чудом. Вообще, поезда и Шипилов — это отдельная большая тема. И храм наш был — поезд. И уход Коли связан с поездом. И отпевали его в нашем вагончике. А сколько всего написано, пережито, встречено в поездах…
Ехал Николай из Новосибирска в Минск обычно на 37-м месте, знакомые помогали взять билет. Это такое маленькое купе-половинка для проводников. Обычно он там был один. Как-то не смогли взять ему 37-е, и пришлось довольствоваться нижним местом в купе.
Сидит Николай в купе, видит: заходит старичок. Поздоровались. Через пару часов наблюдений Коля понял: священник. Разговорились. Был это отец Валентин Бирюков, автор книги «На земле мы только учимся жить». Он рассказывал Коле и о войне, и о том, как пришла к нему в блокадном Ленинграде блаженная Ксения, и о своей встрече с ангелом, и о дружбе с ожившей после смерти и вскрытия Клавдией Устюжаниной…
Для писателя такой собеседник — подарок судьбы. Но было и другое. Наверное, это была самая важная в жизни встреча. Всегда торопясь на исповеди, нередко подгоняемый священником, Коля сокрушался, что уходит из храма, будто не освободившись от своих грехов, произнесенных бегло, забытых, неисчерпанных… Теперь он исповедовался всю дорогу. Плакал, вспоминал забитые в дальний угол обиды и проступки. И то, о чем боялся говорить вслух… Всё вспомнил, всё сказал. И получил отпущение грехов. Но было и еще одно удивительное обстоятельство в той встрече, говорящее о том, что она неслучайна.
— К сыну еду, он у меня монах, — поделился отец Валентин.
— В Минске?
— Нет, в Жировичах, — сказал батюшка. Он ехал до Баранович.
— Я в Беларуси только одного монаха знаю, — вспомнил Коля. — У нас служит иногда в храме. И ночует у нас дома. И тоже пишет. Мне подарил свою книгу. Отец Петр его зовут.
— Из Жирович, говоришь? Это мой сын, Коля… Отец Петр — мой сын, к нему я и еду.
Я встречала мужа на вокзале, и они вышли вдвоем с отцом Валентином. Это было настоящее чудо! И действительно, в нашем храме некоторое время, пока не появился настоятель, служил игумен Петр (Бирюков).
Последний год
Наконец у храма появился настоятель! До этого я была старостой, обязанностей было много, от бытовых, строительных — до самых важных, для чего и существует храм. Закончилось мое послушание освящением храма-вагона митрополитом Филаретом и праздничным обедом у нас дома. На следующий день с благословением владыки я послушно отправилась в роддом рожать дочь. Этим событием начался последний год земной жизни Николая.
Был тот год для него крайне насыщенным. Мы вместе написали книгу «Илюшины праздники» о православном мальчике, растущем в деревне. Вместе работали над житием блаженной Валентины Минской — ко мне пришли два узелка с ее тетрадями и благоуханная коробка из-под зефира с письмами. Это нужно было привести в электронный вид, чем и занялся Николай, заодно систематизируя тетради, составляя их библиографию.
Мы подружились со старцем Александром Васильевичем и компанией чудесных людей вокруг него, духовных чад отца Николая Гурьянова. И, наконец, Николай побывал в Брестской крепости, о чем мечтал с детства. Так, родившись на Сахалине, он прошел весь СССР с востока до запада. Я была в роддоме на сохранении, он звонил мне из монастыря в крепости, в котором молился за меня и будущего ребенка.
В июле 2006 года, отпраздновав первый день рождения Маши, Николай решил проехать по своим любимым местам с оказией — путь лежал в Новосибирск, где он должен был возглавить жюри бардовского фестиваля «Остров». Перед тем, как отправиться в Сибирь, побывал в Москве, Борисоглебе, Угличе, Ярославле, Ростове… Приехав на фестиваль, был неприятно поражен тем, что организован он на месте гибели его жены Ольги Поплавской… В программе было также открытие аллеи бардов в Новосибирске у памятника Высоцкому. Коля открывал плиту Александра Галича. А через год я там же открывала плиту Николая Шипилова…
Катастрофа случилась в поезде, бегущем в Беларусь, домой, к жене и детям, 18 августа, накануне Преображения. В Вязьме его забрали на скорой, и если бы я не пошла его встречать, долго пришлось бы искать… 19 августа приехала я в Вязьму из Минска, из Москвы — писатель Сергей Котькало. С помощью депутата Анатолия Грешневикова, стараниями его помощницы Натальи Матюхиной, которая бесконечно плакала, — так влюблена была в Шипиловские песни! — перевезли Колю в реанимацию Смоленска. Весь день Преображения мы с ним разговаривали, но я замечала, что он слабеет. А потом только раз в три дня я могла приезжать к нему — посмотреть на него и подержать за руку. Поговорить глазами. Ведь я кормила грудью Машу.
Девятнадцать дней в реанимации… Каждый из них приходил смоленский батюшка его причащать.
«Россия плакала ливнем, отпуская Николая…»
Николай ушел 7 сентября, в день Бородинской битвы. Ушел как христианин. Как солдат Бородина, продемонстрировал великое мужество к этой жизни, сдавшись перед смертью только внешне. Русский писатель, умер в России.
Мы везли его в Беларусь на машине, нас было трое, и все мы были поражены, как Россия плакала ливнем, отпуская Николая, а Беларусь встречала радугой, сопровождающей до самого дома.
Отпевал Николая собор священства… Приехали духовник отец Андрей с нашими кумовьями из Москвы, отец Петр из Жирович, другой отец Андрей, настоятель соседнего прихода, пришел сосед-священник и, конечно, наш отец Илия. А уж сколько людей, которые его любили, не передать…
Колю любили наши белорусы-односельчане. Он никого никогда не «пропустил» — каждому заглянул в душу. Люди это чувствовали и ценили.
В одном из писем Наталье Матюхиной Николай откровенничал, что хочет быть похороненным в Беларуси, в желтом песочке сельского кладбища, неподалеку от своего храма. Так и получилось. Правда, крест его стоит почти на тропинке, по которой проходят все посетители кладбища. Но разве могло быть иначе?
В его судьбе дорога — это и реальность, от которой не уйдешь, и символ. А каждая дорога, согласно известному выражению, ведет в храм, к Богу.
В Новосибирске появилась улица Николая Шипилова. Один из друзей его детства, да и всей жизни, Владимир Землянов как-то сказал мне по телефону, что всегда заезжает туда заправлять машину. Я и в этом вижу символический смысл. Мы еще долго будем заправляться чистой духовной энергией, глубоко православным духом, ясными мыслями и неравнодушием, которыми наполнены произведения Николая Шипилова.
Поэзия Николая Шипилова в сборнике «Молитвы русских поэтов»
Святочный рассказ Николая Шипилова «Золотая цепь» в разделе «Художественная литература»
Комментировать