Псалтирь иногда называют «Евангелием Ветхого завета». Замечательно сказал о ней известный ученый Сергей Сергеевич Аверинцев: «Псалтирь – не просто книга, но молитвослов; ее не просто читают, ею молятся, а значит – живут.
…Судьба Псалтири уникальна: текст трехтысячелетней давности по сей день остается живым молитвенным голосом миллионов сердец. Найдется ли другая книга, даже не столь древняя, о которой можно было бы сказать, что она так актуальна, так полнокровно жива в столь разные культуры и эпохи?»
Богослужение замешано на псалмах, как на закваске, оно выросло в древности из них. Целыми псалмами и отдельными их строками перемежаются все церковные службы.
В личном употреблении псалмы принято читать на церковнославянском. Правда, много непонятных слов, да что там, — сперва почти всё непонятно! Поэтому некоторые предпочитают читать псалмы в русском переводе. Но, положа руку на сердце, — они и в любом русском переводе понятны далеко не полностью, не сразу. Впрочем, от духовного отца я слышала: «Читай как тебе удобно, как душа просит, — только читай! На любом языке слова Псалтири полны невероятной духовной силы».
Иногда эта духовная сила ощущается явственно и непреложно, — особенно если псалмы читаешь как собственную горячую молитву. А иногда просто западают в душу отдельные стихи, слова, выражения — и всплывают потом.
Вот, например, внимание многих рано или поздно останавливают слова псалма, звучащего по окончании всенощного бдения, в кратком богослужебном чине первого часа (конечно, если вы остаетесь в храме до окончательного отпуста, и если там не сокращают положенные в этом чине три псалма до одного):
Дни́е лет на́ших, в ни́хже се́дмьдесят лет, а́ще же в си́лах, о́смьдесят лет, и мно́жае их труд и боле́знь: я́ко прии́де кро́тость на ны, и нака́жемся (Пс.89:10)
Жизнь человека
Дни лет наших... Времена проходят, медицина развивается, средняя продолжительность жизни растет, но все же и до сих пор слова двух-трех тысячелетней давности попадают в точку: да, это хорошо, когда еще «в силах» доживает человек до восьми десятков. (Вот маме моей 99 лет, а она давно физически «не в силах». А отец дожил почти до 90, сохраняя ясность ума и творческую активность, но последние годы всё равно были «труд и болезнь», и смиренное вопрошание к Богу: «Зачем, для чего Ты меня еще оставил здесь? Что я должен еще сделать?»).
И к этому «труд и болезнь» присоединяется скорбное: «прииде кротость на ны, и накажемся»…
Встречала я это полное печали размышление в рассказе какого-то писателя. А две мои знакомые (не знающие друг друга) совершенно независимо и в разное время написали очень хорошие и глубокие рассказы с таким названием: «Прииде кротость на ны»…
Слова, подытоживающие жизнь каждого человека, остановили внимание, всплывают в памяти. Это послание и лично мне. А значит, надо его осмыслить, лучше понять…
И тут, конечно, в первую очередь обращаешься к русскому переводу Библии, принятому Церковью (Синодальному).
А там вот что:
Дней лет наших – семьдесят лет, а при большей крепости – восемьдесят лет; и самая лучшая пора их – труд и болезнь, ибо проходят быстро, и мы летим (Пс.89:10).
…Вот тебе и прояснили!
Откуда же эти разночтения?
В самых общих чертах: русский перевод Ветхого Завета, так называемый Синодальный, делался с древнееврейского языка, а церковнославянский — с греческого.
Все псалмы, конечно, были созданы на древнееврейском языке. А в III веке до Рождества Христова Ветхий Завет, включая псалмы, перевели на древнегреческий язык иудейские книжники. Именно этот греческий церковный текст (так называемая Септуагинта — «перевод семидесяти») использовали апостолы и христианские авторы. Он лег и в основу переводимых на церковнославянский язык богослужебных книг, в первую очередь — Псалтири.
Осуществленный в XIX веке Синодальный перевод библейских книг на русский язык опирался на еврейский текст. Предполагалось, что он точнее, ближе к первоначальному, так как в Средние века еврейские ученые-масореты посвятили жизнь тому, чтобы предотвратить ошибки и искажения при копировании библейского текста и передать его в неизменном виде следующим поколениям.
Но масореты ввели жесткий контроль за перепиской библейских книг только в VI–X вв. по Рождестве Христовом. А до этого древнееврейский текст, как и любые другие до появления книгопечатания, переписывался хотя и с великим благоговением, но без «системы контроля качества» — жил своей жизнью, перетекая из рукописи в рукопись и подвергаясь медленным, но неуклонным изменениям.
Эти изменения — не всегда ошибки, описки. Гораздо чаще это интерпретация — прояснение смысла в понимании того, кто его переписывает. Язык и сознание людей движутся, развиваются. Выражения и слова, некогда общепонятные, спустя пятьсот, тысячу лет становятся загадочными и наконец могут приобретать значение, совершенно далекое от первоначального.
А каждый перевод (что греческий или русский с еврейского, что церковнославянский с греческого) происходит не только с одного языка на другой, но и из одной культуры в другую. Это воссоздание образа текста в ином «языковом космосе».
Септуагинта была богодухновенной, как признает Церковь, интерпретацией современных ей библейских древнееврейских рукописей, — тех, совсем древних, которые до нас не дошли и дойти не могли. Святитель Феофан Затворник учит: «Еврейский текст состоит в подчиненном отношении к тексту 70-ти. Последний господствует, а тот прислуживает. Заправлять делом понимания должен текст 70-ти».
Но святитель прибавляет: «Еврейского текста однако не следует совсем оставлять, к нему можно обращаться при толковании Писания как к пособию для соображений».
Попытаемся по мере сил использовать и это пособие (в доступном всем нам зеркале Синодального перевода).
Звуки умолкают, паутина рвётся, а мы летим и исчезаем…
Посмотрим на псалом в целом.
Царь и пророк Давид — автор не всех псалмов. Псалом 89 надписан так: «Молитва Моисея, человека Божия». Это единственный из 150 псалмов, приписываемый пророку Моисею.
Пророк Моисей вывел народ Божий из египетского рабства и 40 лет водил его по пустыне. Трагическая поврежденность человеческой природы, ничтожество человека пред Вечным Богом, праведность гнева Божия за измену и малодушие были ве́домы Моисею как никому. И пророк молит Господа о том, чтобы Он дал человеку время для покаяния и исправления и не спешил изливать на него Свой гнев, поскольку дни жизни человека кратки на земле.
Бог вечен, для Него и тысячелетия пролетают «как стража ночная» (единица отсчета времени между сменами караула городских стражников). В вихре времени исчезает, растворяется человек, на которого прогневался Бог. «Ибо пред очами Твоими тысяча лет, как день вчерашний, когда он прошел, и как стража в ночи. Ты как наводнением уносишь их; они — как сон, как трава, которая утром вырастает, утром цветет и зеленеет, вечером подсекается и засыхает; ибо мы исчезаем от гнева Твоего и от ярости Твоей мы в смятении» (Пс.89:5–7).
И дальше в Синодальном тексте:
Все дни наши прошли во гневе Твоем; мы теряем лета наши, как звук (Пс.89:9)
А в церковнославянском, вслед за греческим:
Я́ко вси дни́е на́ши оскуде́ша, и гне́вом Твои́м исчезо́хом, ле́та на́ша я́ко паучи́на поуча́хуся (Пс.89:9–10)
Образ тающего, исчезающего звука очевиден: прозвучал — и нет его. А вот в Септуагинте использовано другое сравнение: «Познавал я [в течение жизни своей], что годы наши – словно паутина». Церковнославянский перевод здесь не вполне дословен: «наши годы познаются как паутина», но из-за близости звучания слов «поучахуся» (познавались) и «паучина» (паутина) получилась неожиданная игра слов, ещё более усиливающая образ. Так эти слова и осмыслялись отцами Церкви: «Природа человеческая не имеет в себе ничего твердого и постоянного, подобно паутине легко расторгается» (св. Афанасий Великий). Годы жизни человека уподоблены расползающейся, рвущейся паутине: коснулась рука Божия, и весь этот узор порван и сметён… Этому научился когда-то автор псалма, и этим образом он призывает поучаться человека.
А дальше уже наше: дней наших семьдесят лет, восемьдесят лет…
Эти годы проходят быстро, «и мы летим» (это же другие переводят как «исчезаем»). Всё о той же бренности, о преходящести… Продолжение образности псалма.
Труд и болезнь
Дни́е лет на́ших, в ни́хже се́дмьдесят лет, а́ще же в си́лах, о́смьдесят лет, и мно́жае их труд и боле́знь…
Дни лет наших: семьдесят лет, а у сильных – восемьдесят лет, и бо́льшая их часть – страдания и тяготы…
Церковнославянское «труд и болезнь» призвано передать два греческих, во многом синонимичных, слова. Оба связаны с трудом, но это не радостный и приносящий удовлетворение труд: первое также означает «страдание, боль, усталость». А у второго – целый спектр значений, связанных с тяжёлым трудом: «усилие, напряжение, забота», также сопряжённые с болью и страданием. Как часто приходится человеку в жизни трудиться на износ, на пределе сил, когда труд бывает суровой и тяжёлой необходимостью! Либо выполнять обязанности, которые утомляют своей рутинностью, или психологически изматывают до предела… Да и не одна лишь необходимость трудиться связана со страданием, чем дальше по жизни идёт человек, тем чаще встречается с ним, тем легче понять ему неизбежность страданий и боли. Вот так и ветшаем, стареем мы в тяжёлых трудах и печалях, истощаемся жизнью, и напоследок…
Кротость и наказание
я́ко прии́де кро́тость на ны, и нака́жемся. (Пс.89:10)
Даже если мы не сильно вдумываемся в смысл этих трогательных и беспокоящих слов, их общий смысл нам интуитивно понятен. «С течением времени силы человека умаляются и слабеют, он невольно приходит в состояние кротости и наказания, – он сознает своё бессилие и вполне покоряется промыслу Божию» (прот. Николай Троицкий).
В древнегреческом языке слово «кротость» очень близко по наполнению к нашему русскому названию добродетели («Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю» — Мф.5:5). Это и мягкость, и ласковость, и сдержанность, и спокойствие. И действительно, в норме человек к старости становится мягче, терпимее. А наше славянское слово по происхождению означает «короткий». К старости сокращаются даже пути человека — они всё короче, пока, одряхлев, человек не перестаёт выходить из дома, и даже маршруты по квартире всё сокращаются. Прииде кротость на ны… А еще есть разговорное слово: «окоротить», и грубоватое «руки коротки!» Кротость, которая приходит «на ны» — это всё большее осознание ограниченности своих возможностей.
И кротостью мы наказаны — научены. Церковнославянское «наказание» обозначает прежде всего научение, наставление. Даже и в современном русском есть слово «наказ»: слово, которым научили, как надо жить и действовать. В древнегреческом — такое же основное значение (в слове тот же корень, от которого произошла наша «педагогика»)
О наказании — наставлении Божьем, — неоднократно говорят псалмы. «И дал ми еси́ защище́ние спасе́ния, и десни́ца Твоя́ восприя́т мя, и наказа́ние Твое́ испра́вит мя в коне́ц, и наказа́ние Твое́ то мя научи́т» (Пс.17:36). «Блаже́н челове́к, eго́же а́ще нака́жеши, Го́споди, и от зако́на Твоего́ научи́ши eго́» (Пс.93:12) «Нака́жет мя пра́ведник ми́лостию и обличи́т мя, еле́й же гре́шнаго да не нама́стит главы́ моея́» (Пс. 140:5).
Но и то, что в силу значения русского слова прежде всего приходит нам в голову — наказание-кара, — присутствует и в греческом, и в церковнославянском словах. Конечно же, та «кротость», которая овладевает старым человеком, и все эти «труд и болезнь» — это и прямое наказание, которое лишь способно научить, но не каждого научит добру… Святые отцы видели в сочетании слов «кротость» и «наказание» в псалме просьбу «наказывать нас кротко» (святитель Афанасий Великий). «Кротостию Пророк назвал умеренное наказание» — поясняет блаженный Феодорит. А византийский толкователь XII века Евфимий Зигабен развивает эту мысль так: «Под кротостью разумеет умеренное наказание Божие. Назвал же кротостью потому, что если сравнить его с тем наказанием и исправлением, какого мы достойны за свои пороки, то это будет не наказание, а кротость»
Пусть же нынешний разговор завершится образом пожилого странника, шествующего к спасению через «труд и болезнь».
Всего два стиха псалма позволили нам осмыслить и узнать многое и о жизни, и о Библии, и, надеюсь, о самих нас. Редакция намерена продолжать подобные путешествия по библейским словам и смыслам.
Комментировать