Из чтений по церковной археологии и литургике (история литургии, толкование литургии, история песнопения)

Содержание

Предисловие

Введение

Вторая часть книги посвящена литургике; в ней нет таких пропусков, как в первой части. Все отделы этой части курса читались автором без иллюстраций, и по всем им сохранились подлинные записи, относящиеся ко времени не позже середины 1895–6-х годов; исключение представляет лишь последний, незаконченный писанием и обработкой отдел, написанный автором наспех в последний год жизни. Ни один из отделов 2-й части не был напечатан при жизни автора; лишь объяснению обрядов литургии было им отведено место в диссертации: «Соборные Чиновники и особенности службы по ним».

В остальном отсылаем читателя к предисловию и Введению 1-й части.

8 августа 1917 г. И. А. Голубцов.

Предисловие

Настоящее издание – посмертное: оно начато после смерти автора и выполнено при отсутствии каких-либо указаний с его стороны. Курс по церковной археологии и литургике покойный автор читал в Московской Духовной Академии в течение 25 почти лет (1887–1911), и чем дальше шло время, тем определённее складывалось у него намерение обработать свой курс в пособие для слушателей, но внезапная ранняя смерть помешала осуществиться этому намерению. Имея в виду действительную бедность русской церковно-археологической и литургической литературы общими доступными руководствами и, в то же время, доподлинно зная, что в основу научных воззрений и методов преподавания покойным профессором были положены точки зрения и традиции, установленные его знаменитым предшественником по кафедре И. Д. Мансветовым, издатель-сын, в согласии с советами близких к автору лиц, счёл возможным взять на себя смелость собрать в одном издании всё, что в виде ли напечатанных ещё самим автором статей или в форме рукописных набросков являлось составной частью читанного им курса.

Как и естественно при выполнении посмертного издания, пришлось встретиться с многочисленными затруднениями, пришлось мириться со многими недочётами, устранить которые при отсутствии автора не всегда представлялось возможным. Издателю было хорошо известно, что многие статьи, вошедшие в настоящую книгу, например, «Из истории русской живописи», автор не считал возможным выпустить во 2-м издании без переделок, что весь курс он собирался обработать более тщательно, полагая на это потребным немалый срок времени. Многие записи сделаны слишком давно (в 1885–1896 годах), чтобы не устареть в некоторых подробностях; другие, наоборот, писаны наспех, в самый последний год жизни, частью не докончены изложением, ни разу даже не прочитаны в аудитории и не проверены, каковы, например, последние отделы в обеих частях.

Отсутствуют в книге многие крупные отделы курса, которые были читаны, но по которым не сохранилось собственноручных записей автора: таков, например, отдел об архитектуре, читанный автором обычно по иллюстрациям или при световом фонаре, а потому, вероятно, и не записанный им самим; здесь сохранились лишь так называемые билеты – краткие студенческие записки, иногда правленные, правда, самим автором; полного подбора их также не сохранилось, и печатать их не представлялось удобным.

Благодаря разновременной работе над частями курса, кое-где, при трактовании смежных вопросов, в книге встретятся повторения или даже, может быть, некоторая несогласованность суждений по одному и тому же вопросу.

К концу своей преподавательской деятельности покойный автор вообще свободнее излагал свой курс, не придерживаясь своих старых записей и, в то же время, не исправляя их.

Выпуская книгу при таких обстоятельствах, с указанными пробелами и недочётами, вина за которые не может быть никоим образом возложена на автора, никогда и никому не дававшего своего согласия на издание книги в предлагаемом виде, издатель воздержался от всякой редакторской работы над текстом «Чтений», не обладая сам для того специальной подготовкой и не имея возможности поручить эту работу кому-либо из специалистов. Вся его работа сводилась лишь к стилистическим исправлениям, к установлению правильного чтения того или другого места, изложенного в нескольких вариантах, к устранению явных недосмотров и неточностей и, наконец, к разделению «Чтений» на главы. Все прежде напечатанные статьи из курса теперь перепечатаны целиком и без изменений, а потому читатель, может быть, встретит несколько страниц в книге, которые обычно, а может быть, и никогда не читались перед аудиторией.

Строг, до крайности щепетилен был покойный автор не только к печатному, но и ко всякому публичному слову, категорически заявлял он о необходимости обработки курса. Да простит он нам, если, издав книгу в предлагаемом читателю виде, мы поступили против его желания, не соблюли условий, им призванных за необходимые! Наше оправдание – в его неожиданной смерти и в его строгой мысли, которая вселяет в нас надежду, что всё существенное в «Чтениях» изложено так, как и нужно, и что ошибки и недосмотры могут быть лишь во второстепенных частностях. Надеемся, что благосклонный читатель не поставит их в вину автору, а люди, дорожащие его добрым научным именем, не посетуют на издателя.

Первая часть книги, отведённая церковной археологии, если не считать отсутствующего почти целиком отдела об архитектуре, составилась частью из статей, которые, возникнув из курса, были напечатаны ещё самим автором; сюда относятся статьи: «Места молитвенных собраний христиан I-III веков», «Об отношении христиан первых трёх веков к искусству», «Изображения Иисуса Христа», «Об изображениях Божией Матери», «Из истории изображений креста и крестного знамения», «О греческом иконописном подлиннике», «Из истории древнерусской иконописи». Остальные главы и отделы первой части печатались впервые лишь по смерти автора для настоящего издания.

Начав издание почти шесть лет тому назад, издатель лелеял мысль снабдить книгу иллюстрациями и поставить ей дешёвую цену. Теперь, выпуская книгу в свет в обстоятельствах военного времени и страшной дороговизны, невольно приходится отказаться и от той, и от другой мысли.

Издатель с глубокой благодарностью вспоминает о том благожелательном гостеприимстве, которое было оказано некоторым отделам курса редакцией «Богословского Вестника», и о той моральной поддержке и весьма ценных советах, в которых никогда не приходилось получать отказа со стороны некоторых близких к покойному автору его сослуживцев.

И. А. Голубцов 8 августа 1917 г.

Введение

Отношение литургики к науке церковных древностей. Предмет и метод литургики. Замечание о ходе научной её разработки. Краткие сведения о важнейших источниках для истории богослужения.

Из данного мной во вступительных чтениях определения предмета церковной археологии можно понять существенно важное значение литургической части в объёме науки церковных древностей и совершенно прямое, скажу более, необходимое отношение её к задачам последней. Приступая к изложению богослужебного отдела, мне хотелось бы теперь же точнее определить это отношение и разъяснить право обрядового содержания на внимательную обработку в нашем курсе, особенно ввиду того странного взгляда, который высказывается у нас за последнее время некоторыми деятелями нашей даже духовной школы, будто литургика есть нечто случайно навязанное археологии и имеет-де с ней мало общего, что введение литургической части в содержание нашей науки объясняется якобы уступкой прежнему клерикальному взгляду, традиционной постановке нашей кафедры и педагогическими недоразумениями. Ссылаются, при этом, на постановку церковной археологии в западной школе и на её обработку здесь в виде, близком к истории христианского искусства. Но на Западе, особенно в протестантских кружках, вычеркнуто немало богословских наук, имеющих у нас право гражданства и общепризнанное достоинство. Литургика, как учение о богослужении, там, конечно, не имеет твёрдой почвы, и религиозный обряд, существуя чуть ли не со вчерашнего дня, потерял связь с обрядом древнехристианским и, действительно, с археологией мало имеет общего; но у нас дело иное: наш теперешний церковный обряд есть, правда, несколько подновлённая, в некоторых своих подробностях изменившаяся со временем литургическая форма; но от неё, в целом, всё же дышит архаизмом седой старины, которая во многих случаях сделалась теперь уже малопонятной. Неправда, потом, будто западная наука христианских древностей не знает литургики. Не говоря уже о прежних курсах церковной археологии, вышедших из-под пера строгих протестантских учёных, где дано широкое место исследованиям о древнехристианских часах молитвы, об утрене, вечерне и литургии, о совершении таинств и о праздниках, не говоря об этих трудах – и в новейших произведениях этого рода историко-литургические сведения вводятся довольно широко и, во всяком случае, признаются существенно необходимыми в объёме науки христианских древностей. Не будем говорить о таких специальных и относительно старых литургических трудах, как «Liturgische Abhandlungen» Клифота, «Сакраментарии» Пробста; возьмём одного из совсем недавних систематиков науки церковных древностей профессора Крауза. Его экскурс „О задачах и объёме церковной археологии», несмотря на явное тяготение составителя к монументальному материалу, отводит истории церковного обряда очень видное место. Наука христианских древностей, или археология, по словам Крауза, есть всестороннее исследование и изложение христианской жизни в период греко-римской культуры (т.е. до VI-VII века), до времени германского влияния. Намечая главные отделы этой науки, он на первом месте ставит древности, касающиеся церковного управления и права, на втором – древности культа; а это тот же самый отдел, который в старину отводился в археологиях под именем antiquitates religiosae или liturgicae. Как бы в оправдание своего взгляда, наш автор в издававшемся им прекрасном археологическом словаре – Real-Encyklopädie der christlichen Alterthümer – дал объяснение весьма многим чисто литургическим терминам, ввёл многие слова из греческого литургического языка и в этом отношении оставил далеко за собой своих предшественников. Antiquitates liturgicae, строго говоря, на обработку в церковной археологии имеют едва ли не более права, чем все другие antiquitates. Удаление их было бы равносильно удалению из объёма общей археологии этнографии; но вещественные памятники быта и искусства стоят в такой тесной связи с потребностями народной жизни и её укоренившимися обрядами и верованиями, что только в них и при связи с ними получают своё историческое значение. Отделите храм от того, что в нём совершается, забудьте образы, которые приурочиваются к его отдельным частям, стоят в связи с его устройством, и вы получите какой-то остов, какую-то анатомическую массу без жизни и голоса. Чтобы понять назначение и отношение этих частей, вам нужно видеть их работу, т.е. отправления жизненные, физиологические. Нам даже нет нужды стесняться принятым на Западе ограничением церковной археологии первыми VI-VII веками. Классическая культура на Востоке жила и заявляла себя гораздо дольше, чем это было на Западе; связь древнего обряда с позднейшим здесь никогда не прекращалась: древнехристианский обряд так или иначе изменялся, перерабатывался, как и всё, что живёт исторической жизнью, принимал новые формы и осложнения, отбрасывал детали, не отвечавшие возникавшим новым религиозным потребностям, но, несмотря на то, всегда оставался верным древнехристианской основе и служил её выразителем.

Но, говоря о литургике как об одном из содержательнейших отделов нашего курса, мы разумеем не толковательно-церковную доктрину, не изучение status quo нашего богослужения по литургическим книгам, которыми долгое время ограничивала свою любознательность наша школьная литургика. Ссылаюсь на наши жиденькие руководства по этой части, на объёмистый том некогда классической книги по литургике «Новая скрижаль», толкования Симеона Солунского, чтобы дать понятие об этой односторонней постановке науки церковного богослужения. Я далёк от мысли считать основательное знакомство с нашими богослужебными книгами излишним или ненужным. Это было бы педагогической бессмыслицей. Но всему своё время: то, что я буду читать и как читать, возможно только при предположении, что наши слушатели уже знакомы с материалом церковной службы, имеют ясное представление о её ходе, об особенностях литургической терминологии и хорошо знакомы с содержанием отдельных богослужебных книг. То, что мы разумеем под литургикой, будет состоять не в изложении status quo нашей церковной службы, не в изъяснении её смысла по известным приёмам школьной экзегетики, а в определении исторических основ богослужения, в историческом разъяснении его форм или генезиса. В этом, по моему убеждению, должно состоять сознательное отношение к обряду церковному и его научное представление. Только при этом непременном условии может быть строгая речь о науке церковного богослужения. Признаемся, потребность в ней у нас развита сравнительно очень слабо, и сама мысль о такой науке подвергалась не так давно сомнению и вызывала нелестное представление о тех опытах, которые предъявлялись под этим именем в нашей школьной литературе. Сомнение это есть дело недоразумения, и оно рассеется само собой, когда в теперешнем строе церковной службы и в её обрядовых подробностях мы будем иметь дело с историческим материалом, будем видеть не случайный набор обрядов, а последовательно слагавшуюся систему, в обработке которой принимали участие лучшие церковные силы в качестве организаторов обряда, составителей отдельных служб и их толкований. К этим последним у нас принято относиться односторонне и, во всяком случае, недооценивать их историческое значение. Толкователей богослужения – мистиков с их аллегорическими приёмами объяснения обрядов – одни считают моралистами и уважают за нравоучительное направление их рассуждений, другие почти что игнорируют за искусственность экзегетических приёмов, а третьи переоценивают, считая чуть ли не альфой и омегой литургической мудрости. Этим последним качеством грешили особенно прежние изложения литургики. Неправы ни те, ни другие, ни третьи. Дело в том, что толкователи, и схоластики и мистики, независимо от их направления, имеют дело с фактической стороной церковной службы и отправляются от современных им её деталей и, таким образом, дают историку обряда положительный литургический материал. Только им надобно умеючи воспользоваться. Это раз. Затем, подобный же исторический материал заключается и в их толкованиях. Объяснения мистические и аллегорические не суть вымысел, чистая фикция расходившейся фантазии. Если далеко не везде и всегда, то во многих случаях между толкованием и толкуемым существует внутренняя связь, из которой только и можно объяснить иные толкования, кажущиеся с первого взгляда совершенно отвлечёнными и, пожалуй, не совсем толковыми. Вдумываясь в толкование, изучая его при свете фактического понимания, эту связь открываешь гораздо чаще, чем можно думать, и невольно изменяешь взгляд на значение этих квазиискусственных толкований. Толкователи-мистики имели в виду положительный церковный обряд, только они осмысливали его в духе тогдашнего времени и выражали своё воззрение на него в такой форме, где соотношение между фактом и его значением имело условный смысл и выражалось мистическим языком, принятым в то время. Мало разбить скорлупу, под оболочкой которой скрывается обрядовое содержание,нужно присмотреться к этой оболочке и изучить её особенности.

В противоположность памятникам христианского искусства, христианское богослужение очень рано стало обращать на себя внимание. В ту пору, когда о памятниках церковного искусства вовсе не догадывались, о богослужении уже составлялись целые сочинения, появлялись на свет сборники литургического материала и более или менее подробные записи отдельных служб. Впрочем, древние писатели занимались преимущественно экзегетической частью богослужения, объясняли смысл обрядовых форм, оставаясь в стороне от всяких исторических задач. Вследствие этого и литература древнейшего периода ограничивается почти одними сочинениями литургико-экзегетического характера и не представляет ничего важного в отношении христианского богослужения и для уяснения его истории. Но, несмотря на односторонность своего направления, литература этого периода имеет для нас ту особенную важность, что знакомит с самыми зачатками христианского богослужения, с образованием, развитием и установкой главнейших форм христианского обряда. Этот период продолжается до времён иконоборства и, в свою очередь, распадается на два больших отдела. Первый, в продолжение трёх первых веков, представляет лишь первые основы и зародыши литургических форм, скрытые под покровом тайного домашнего богослужения. Второй, с IV века до иконоборства, обнимает эпоху оживлённой работы по части богослужения: оно развивается и осложняется, получает более определённый характер в смысле известных церковных служб и чинопоследований и делается открытым и общественным. На общей основе первохристианского богослужения складываются особые богослужебные формы в восточной и западной половине христианского мира, и латинский обряд мало-помалу отклоняется от обряда Церкви Восточной. С VIII века и далее, говоря приблизительно, начинает устанавливаться детальная сторона церковных последований, и они складываются в том виде, как существуют в теперешнем Уставе. С этого времени начинается обработка церковного Устава, и в церковное употребление входит множество гимнографических произведений. Со времён Реформации начинается научная разработка литургики: собираются, издаются и комментируются памятники богослужебной письменности. В первом периоде мы не встречаем самостоятельных сочинений, относящихся к области богослужения; этот период даёт только отдельные указания на те или другие стороны церковного культа и сырой материал для исследования. Это была пора, когда молодое христианское общество ещё не в состоянии было отнестись объективно к происходившему процессу образования литургических форм, когда оно жило в этом процессе и из самого себя, как паутину, ткало нить этой религиозной сети. Кропотливое изучение, конечно, у каждого из писателей Апостольского века и у апологетов найдет указание на те или другие стороны богослужебного порядка, но более важное значение для нашей цели имеют в этом отношении несколько имён и несколько сочинений литургического характера. Таковы, например, сведения литургические у Климента Римского, Иустина, Иринея и Тертуллиана и целый ряд весьма важных и достойно оценённых наукой данных из сочинений Иоанна Златоуста. В своих поучениях весьма много назидательных черт он заимствовал из обрядов литургии, церковных молитв и вводил своих слушателей в смысл совершавшихся перед ними богослужебных действий, особенно же важнейшей части литургии. К более полным и систематически расположенным литургическим источникам этого периода следует отнести Апостольские Постановления, которые во II, V, VII и особенно в VIII книге представляют сборник последований и молитв, относящихся к составу служебника и требника, а в других местах дают очерк суточных служб и, что главнее всего, подробное изложение тогдашней литургии (в VIII книге). К сожалению, нет положительных указаний на время происхождения этого сборника. Но в настоящем случае, не вдаваясь в подробности, заметим только, что, по заключению серьёзнейших исследователей этого памятника, первые семь книг относятся к III веку, а VIII – к IV. К этому же времени, т.е. к IV веку, относятся и первые записи литургий. Они не дошли до нас, а сохранился целый ряд истолковательных литургических сочинений, из которых большая часть относится к объяснению литургии. Эта серия писателей-литургистов, из которых большая часть выходит за пределы отмеченного нами периода, принадлежит ему только двумя именами: Кириллом Иерусалимским и так называемым Дионисием Ареопагитом. Кирилл Иерусалимский в качестве катехета объяснял учение веры и обряды богослужения лицам, готовящимся ко крещению и новопросвещённым; первым он излагал символ веры в 17-ти поучениях, а последним, как полноправным членам христианской церкви, – и обряды таинств, остававшихся для непосвящённых закрытыми. В этих-то последних поучениях, так называемых „словах тайноводственных», числом пяти, иерусалимский катехет объяснил своим слушателям обряды Крещения, Миропомазания и Евхаристии. Объясняя содержание последней, он представил краткий чин литургии своей церкви, и это составляет содержание пятого тайноводственного слова. Что касается до Дионисия Ареопагита, то его сочинение о „Церковной иерархии» имеет специально-литургическое содержание и представляет изложение и объяснение обрядов, входящих в состав крещения, освящения мира, посвящения в церковные степени, монашеского пострижения и погребения. К сожалению, точное определение времени происхождения как этого, так и других известных с именем Дионисия сочинений, составляет спорный вопрос, который решается различно. Но, несмотря на все попытки отстоять принадлежность „церковной иерархии» периоду мужей апостольских, остаются неустранимыми весьма крупные затруднения и очевидные литургические анахронизмы. К тому же заключению приводит и отсутствие известий о сочинениях Дионисия Ареопагита до VI века. Независимо от своего фактического достоинства, литература, нами рассматриваемая, весьма важна в экзегетическом отношении и представляет образчик двух направлений, из которых одно держалось аллегорического понимания обряда, а другое имело в виду его непосредственный исторический смысл, и может быть названо буквальным. К первому принадлежит Дионисий Ареопагит и следующая за ним серия толкователей, каковы: Максим Исповедник, Симеон Солунский и Николай Кавасила; ко второму – Кирилл Иерусалимский и отчасти Иоанн Златоуст. В середине между этими направлениями стоят толкователи VI–VIII вв.: Софроний и Герман. В хронологическом же отношении они следуют друг за другом в следующем порядке: Кирилл Иерусалимский, Дионисий Ареопагит, Максим Исповедник, патриарх Герман, сирский толкователь Иаков Эдесский и Хозрой Великий, Феодор Андид, Симеон Солунский, Николай Кавасила (половины XIV в.) и Марк Эфесский, известный деятель Флорентийского Собора.

Толкование богослужения предполагает обряд уже прочным и сложившимся; толкование опирается на обряд не только как на литургический акт, известным образом совершающийся, но объясняет его, как уже записанный, следовательно, совершающийся в данной положительной форме. Это обстоятельство само собой обращает наше внимание на новый и самый важный род литургического материала, служащего капитальным остатком истории богослужения, – разумеем письменное изложение самых служб и обрядов, или так называемые богослужебные книги. Ранее всех подверглось такой обработке и появилась в записях литургия в той части, которая в древности называлась ἀναφορά, а теперь – канон Евхаристии и литургия верных. Далее были записаны обряды таинств и молитвы по поводу частных событий жизни, нуждавшихся в церковном освящении. Из Постановлений Апостольских и сочинения о „церковной иерархии», также из Кирилла Иерусалимского видно, что все эти обряды совершались в однообразной форме и представляли сходство между собой даже в изложении. Другие службы: вечерня, утреня, первоначально состояли из исполнения известных псалмов, к которым присоединялись молитвы, а потому тесно примыкали к псалтири и не нуждались в особом изложении. Первыми богослужебными книгами являются Требник и Служебник – вместе называемые по-гречески Евхологий. VIII книга Апостольских Постановлений может служить его древнейшим образцом, а в VII в. уже упоминается о существовании Евхология как сборника известных молитв и последований требничного круга. Одновременно с ним в качестве богослужебных книг явились Евангелие, Апостол и Псалтирь с избранными песнями из Библии. Эти книги вначале заключали один текст Библии; потом этот текст стали размечать применительно к употреблению во время службы, а уже затем, на основании этих разметок, появились служебные Евангелия и Апостолы, где чтения были расположены по порядку церковного года и стали сопровождаться литургическими замечаниями. Ранее других подверглась этому осложнению Псалтирь – к ней стали присоединять библейские песни. Эти песни послужили основанием канонам, а последние появляются с VIII века, и под пером Дамаскина полагаются твёрдые основания Октоиха. Сборники церковных песней нашли себе место в Кондакарях, т.е. собраниях кондаков, стихирарях и Октоихе. Письменный устав появился в монастырях и первоначально определял только самые общие основания отдельных служб; подробности же его развились вместе с развитием богослужения и появлением отдельных богослужебных книг. Время не сохранило до нас не только первоначальных, но и древнейших богослужебных книг, и известные теперь рукописные материалы этого рода не восходят далее VIII-IX века, да и те составляют величайшую редкость. Этот материал рассеян по разным книгохранилищам, как заграничным, так и нашим отечественным; многие из этих библиотек уже описаны, другие же ещё ждут своей библиографии. Из отдельных сборников служб и последований Греческой Церкви, как древнейших, так и последующих, следует назвать несколько, и они-то всего более имеют право на изучение каждого занимающегося литургикой. Вот эти сборники: 1) Постановления Апостольские. 2) «Собрание древних литургий» в издании Ренодота и ещё более полном, но чрезвычайно дорогом – Ассемановом «Codex liturgicus». 3) Последования греческого Служебника и Требника совмещены в капитальном издании западного ученого Гоара «Euchologion sive rituale graecorum»; тут же даны и хорошие объяснения соответствующих обрядов. 4) Богослужебные песни, каноны и разного рода последования, совершающиеся как в Восточной, так и в Римско-Католической Церкви, собраны у Даниеля в его «Thesaurus hymnologicus ecclesiae universae»; в последнем томе этого издания содержатся гимны и последования Восточной Церкви – Carmina ecclesiae Graecae. 5) Главным же источником служит печатное издание наших богослужебных книг, для ученого пользования которым необходимо нужно сличать их как с греческими изданиями, так и с текстом богослужебных книг, находящихся в рукописях.