IV. О смешении догматических определений с каноническим в теории папизма

Наконец, мы переходим к рассмотрению последней, указанной нами разности, которая состоит в том, что строго соблюдаемое восточною церковью различением догматических определений священства от канонических в церкви латинской спутано и смешано, если не сказать – уничтожено.

Раскрытие этой разности дает нам случай выяснить самую сущность вопроса; мы укажем ту черту, переступив за которую, папа из православного сделался неправославным; обличием и тот фальшивый образ действования, каким папизм преобразился в догматическую доктрину.

Мы утверждаем, в чем не могут не согласиться с нами и паписты, что между догматическими и каноническими определениями степеней священства существовать строгое различие, которого нарушать никак нельзя. В чем же состоит это различие?

В следующем: 1) В догматическом определении священство рассматривается как таинство, как орган Христовой благодати, освящающей Церковь. В каноническом же определении священство берется как церковно-юридическое учреждение, как орган управления и устроения внешнего порядка церковной жизни. Вследствие таких особенностей того и другого определения, первое входит в состав догматического Богословия, а втрое – в состав каноники или церковного законоведения.

2) Священство ведет свое начало от самого Основателя церкви, Господа нашего Иисуса Христа и чрез св. апостолов положено в основу Церкви, как неизменный закон ее существования; ибо без благодати священства, частнее без благодати епископского чина, как коренного и источного, Церковь существовать не может. Каноническим же определением Апостолы положили только общее начало, а развитие их предоставили истории.

3) Священство, по догматическому определению, имеет только три степени или чина: епископа, пресвитера и диакона. Благодать священства каждой степени дается в одинаковый мере; т.е. епископы, как епископы, по благодати священства совершенно равны между собою; нельзя сказать, чтобы одному епископу давалось благодати больше, другому меньше; тоже должно сказать о пресвитерах и диаконах; те и другие каждый в своем чине – равны по благодати священства, и если разнятся, то разве естественными дарованиями, силою веры, ревностью и преуспеянием. По определению же каноническому степеней священства много и каждой из них усвоены известные права и преимущества с известными обязанностями; так, в настоящее время, в звании епископа суть следующие степени: просто епископа, затем митрополита, экзарха и патриарха (есть еще титулярное название архиепископа); в звании пресвитера, просто иерея, затем протоиерея и протопресвитера, а в монашестве: иеромонаха, игумена и архимандрита; в диаконском звании – диакона, протодиакона и архидиакона. Согласно с правами и преимуществами сих степеней – митрополит председательствует в собрании епископов, патриарх – в собрании митрополитов и епископов; протоиерей – в собрании иереев, протопресвитер – в собрании иереев и протоиереев; тоже должно сказать и о правах протодиакона и архидиакона. Таким образом, по догматическому определению – степень священства принадлежит благодатное равенство; а по каноническому – церковные права и преимущества.

4) Догматические определения степеней священства, как Богоучрежденного установления, данного однажды навсегда, не могут подлежать никакому изменению или превращению; епископ должен оставаться епископом и не может быть низведен на степень пресвитер⁷⁰ или диакона, равно и пресвитер на степень диакона, и наоборот, диакон не может присвоить себе прав пресвитера, а пресвитер – епископа; но каждый должен пребывать в благодатных правах и достоинстве своего чина. Отсюда ясно, что для догматических определений нет и не может быть истории; ибо они неизменны, одни и те же на все времена. Канонические определения, хотя своим источным началом имеют одного и того же Духа Божия, как и те, и в этом смысле именуются тоже Божественным⁷¹, как и выражаются об них св. Отцы вселенских Соборов, тем не менее не имеют характера безусловной необходимости и неизменности: церковные звания и служения, определяемые канонами Церкви, возникали по нуждам времени (напр., екдика и перодевта), на почве церковных обычаев, в связи с государственною жизнью, и потому имеют свою историю и могут быть и не быть. Так в русской церкви во главе управления стоял сначала митрополит, потом патриарх, а затем патриаршее управление заменено синодальным; но и это последнее не есть решительное и неизменное; оно также может измениться и принять иной вид, смотря по нуждам и обстоятельствам русской церкви.

Вселенская Церковь, от времени апостольских до наших дней, всегда наблюдала и наблюдает это различение между догматическими и каноническими определениями. Апостольские правила знают только три степени священства: епископа, пресвитера и диакона, а остальные, как-то: иподиакона, чтеца и пр. относят к церковным служениям, но не к духовно-благодатным степеням; почему Церковь всегда различала хиротонию (χειροτονια), т.е. таинственное возложение рук на ставленника, возводимого на какую-либо священническую степень, от хирофесии (χειροζεσα), от возложения рук при посвящении в какую-либо церковную должность (а равно и от возложения рук на кающихся, присоединяемых к церкви от иноверия и проч⁷², на что право имеют и пресвитеры).

Согласно с правилами св. Апостол и вселенские Соборы знают только три степени священства: епископа, пресвитера и диакона. (См. правила: I-го собора 3, 4, 15, 18. II-го соб. 2, 3. IV-го соб. 2. VI-го соб. 3, 10, 23, 80. VII-го соб. 3. Поместных: Антиох. 4; Карф. 3, 4, 19 и др.) Эти степени Соборы именуют духовными в отличие от церковных, относящихся к миру (I-го соб. Правило 18), и представляют соответствующими трем степеням ветхозаветного священства: епископскую – степени первосвященника, пресвитерскую – степени жрецов-священников, диаконскую – степени левитов. (Карф. Соб. Прав. 19).

В истории вселенской Церкви, как всегда и везде, бывали разные случаи нарушения духовных степеней священства. Но св. Отцы старались исправить эти нарушения, издавая против них правила, в которых ограждали степени священства от превращения, изменения, уничтожения или смещения с каноническими служениями. Так, на I-м вселенском Соборе 18-м правилом, диаконом, которые, как видно, надмеваясь церковными должностями, присвояли себе духовно-благодатные права, принадлежащие высшим степеням, запрещено преподавать пресвитерам евхаристию и прикасаться ее раньше епископов; тем же правилом им не позволено даже и сидеть посреди пресвитеров в храме во время богослужения. 20-м правилом Лаодикийского собора диаконам позволяется сидеть в присутствии пресвитера только с его позволения. 7-м правилом Трулльского собора диаконом, имеющим церковные должности (напр. экдика, эконома и др.) не дозволяется предстательствовать на соборе епископов: «ибо мы ведаем, говорят Отцы Собора, что достоинства или должности духовные превосходные должностей, относящихся к мир⁷³ , или ко внешним делам церковного управления (напр., экдика, т.е. защитника от церкви пред судом бедных и слабых, или эконома, т.е заведующего церковным имуществом. См. книгу правил. Примеч. к 7-му правилу Трулльск. Собора).

Бывали случаи нарушения духовно-благодатных прав епископов со стороны канонически определяемых властей митрополитов и патриархов. Так, в начале IV века епископ римский вторгался в дела Карфагенской церкви, в видах подчинения ее римскому престолу; подобно и епископ антиохийский обнаруживал стремление к подчинению себе независимой церкви острова Кипра. Но все такие случаи, как уклонение от правила, сохраняемого Церковью, легко были исправимы. В подобных случаях епископы обращались к Соборам – поместным или вселенским и, опираясь на них, их определениями ограждали свои духовно-благодатные права и свою независимость. Так, епископы Карфагенской церкви. в Северной Африке, собравшись в Карфагене на соборе (319–326 г.), сами дали твердый и, решительный отпор властолюбивым притязаниям римского епископа, постановив следующие правила: 1) «епископы отправляются за море (в Рим) не иначе, как с разрешения первенствующего епископа и с его отпустительной грамотой» (прав. 32); 2) «клирики, недовольные судом своего епископа, должны обращаться с жалобами к первенствующим епископам своих областей, а переносящие дело к судам за море (т.е. в Рим), никем в Африке да не приемлются в общение» (прав.37, подобное же и 139); 3) «кто быв отлучен от общения церковного в Африке, прокрадется в заморские страны, дабы приняту быть в общение (в Риме), тот подвергнется извержению из клира» (прав. 118). В основу своей независимости и самостоятельности собор Карфагенский указывал на те благодатные права священства, которые общи всем епископам. В соборном послании к папе Целестину, Отцы собора писали: «Разумно и праведно признавал собор Никейский, что какие бы ни возникли дела, они должны оканчиваемы быти в своих местах. Ибо Отцы судили, что ни для единыя области не оскудевает благодать Святого Духа, чрез которую правда иереями Христовыми и зрится разумно, и содержится твердо, и наипаче, когда каждому, аще настоить сомнение о справедливости решения ближайших судей, позволено приступати к соборам своея области и даже ко Вселенскому Собору. Разве есть кто-либо, который бы поверил, что Бог наш может единому токмо некоему вдохнути правоту суда, а бесчиленным иереям, сошедшимся на Собор, откажет в оном… О том, чтобы некие, аки бы от ребра твоея святыни, были посылаемы, мы не обретаем определения ни единого Собора отцев… И так, не соизволяйте по просьбе некоторых, посылати сюда ваших клириков исследователей, и не попускайте, да не явимся мы вносящими дымное надмение мира в церковь Христову. Которая желающим зрети Бога приносит свет простоты и день смиренномудрия⁷⁴. Чтобы оградить себя от этого мирского, дымного надмения, Отцы собора положили: «Епископ первого престола да не именуется экзархом иереев, верховным священником (άχρον νεέα) или чем-либо подобным, но токмо первого престола⁷⁵. Все эти правила Карфагенского собора приняты в состав церковного законодательства вселенской Церкви вселенским пято-шестым Собором, иначе именуемым Трулльским.

Подобные же правила против посягательства первенствующих епископов на самостоятельность независимых церквей издавали и вселенские Соборы. Так на II-м вселенском Соборе определено: «Областные епископы да не простирают своей власти на церкви за пределами своей области, и да не смешивают церквей. Но по правилам александрийский епископ да управляет церквами токмо египетскими; епископы восточные да начальствуют токмо на Востоке, с сохранением преимуществ антиохийской церкви, правилами никейскими признанных; также епископы области асийские да начальствуют токмо в Асии; епископы понтийские да имеют в своем ведении дела токмо понтийские области, фракийские токмо Фракии. Не быв приглашены, епископы да не преходят за пределы своей области для рукоположения или какого-либо другого церковного распоряжения. При сохранении же вышеописанного правила о церковных областях, явно есть, яко дела каждые области благоучреждати будет собор тоя же области, как определено в Никеи. Церкви же Божии у иноплеменных народов долженствуют быть правимы по соблюдавшемуся до ныне обыкновению Отцов⁷⁶.

8-е правило III-го вселенского Собора, по тому же поводу, еще яснее выражает взгляд вселенской Церкви на взаимные отношения поместных церквей и их независимость: »Дело вопреки постановлениям церковным и правилам святых Апостол нововводимое и посягающее на свободу всех возвестил боголюбезнейший соепископ Ригин и сущие с ним благоговейнейшие епископы Кипрские области, Зинон и Евгарий. Чего ради, понеже общественные болезни требуют сильнейшего врачества, яко большой вред приносящий, и наипаче, аще и древнего обыкновения не было, чтобы епископ града Антиохии совершил постановления в Кипре, как письменно и словесно возвестил нам благоговейнейшие мужи, к святому Собору пришедшие: то начальствующие во святых Кипрских церквах да имеют свободу, без притязания к ним и без стеснения их, по правилам святых Отец, и по древнему обыкновению, сами собою совершати постановление благоговейнейших епископов. Тожде да соблюдется и в иных областях, и повсюду в епархиях: дабы никто из боголюбезнейших епископов не простирал власти на иную епархию, которая прежде и сначала не была под рукою его, или его предшественников6 но аще кто простер, и насильственно какую епархию себе подчинил, да отдаст оную: да не преступаются правила Отец: да не вкрадывается под видом священнодействия надменность власти мирские: и да не утратим помалу, неприметно, тоя свободы, которую даровал нам кровию своею Господь наш Иисус Христос, освободил всех человеков. И так святому и вселенскому Собору угодно, чтобы всякая епархия сохраняла в чистоте, и без стеснения, сначала принадлежащие ей права, по обычаю издревле утвердившемуся. Каждый митрополит, для своего удостоверения, может невозбранно взяти список с его постановления. Аще же кто предложит постановление противное тому, что ныне определено: угодно всему святому и вселенскому Собору, да будет оно недействительно».

Русский канонист, архим. Иоанн на это правило делает следующее замечание: «Нельзя не остановить особенного внимания на словах святых Отцев Ефесского Собора: да не вкрадывается под видом свщеннодействия надменность власти мирские. В этих словах выражается две особенные мысли: 1) что в церковном управлении не должно быть преобладания власти, так чтобы одна какая-либо местная власть превозносилась над всеми другими, равными ей по священной важности своих прав, властями, а тем менее, следовательно, над всеми поместными церквами, которых права по определению Отцев, должны быть самостоятельны в своих пределах и неприкосновенны; 2) что к духовному сану церковной власти и ее священным правам не должно быть примешано ничто мирское, чуждое ей по духу, по своим видам и действиям, как то: власть светская, почести мирские, употребление мирских средств для своих целей и т.д. Так строго древние правила Отцев ограничивали власть духовную, и так далеки были от всякой мысли о вселенском главенстве одной какой либо кафедры над всею Церковью⁷⁷.

В латинской церкви это различие между догматическими и каноническими определениями, узаконенное вселенскими Соборами и строго наблюдаемое восточною Церковью, давно утрачено и забыто. Латинский богослов, Фома Аквинат, сопричисленный папами к лику святых и возведенный на степень доктора богословия, т.е. учителя Церкви, исчислять семь степеней священства, каковы следующие: придверники (ostiarii), чтецы (lectores) заклинатели (exorcistae), священосцы (acolytes), иподиаконы (sub-diaconi), диаконы (diaconi), пресвитеры (presbyteri). Первые пять степеней, по учению его, относятся к низшим служениям, а последние две – к высшим. Из сих последних собственно священников (minors pontifices); в среде, или в центре сих последних поставлен высший первосвященник, викарий и преемник ап. Петра, папа, отец отцев. Степень епископов в свою очередь подразделяется еще на четыре степени: епископа, митрополита, архиепископа и патриарх⁷⁸. Это седмеричное число принято и Тридентским Собором, с теми же подразделениями. В Римском катехизисе тоже самое, с тем различием, что две епископские степени соединены в одну союзом или (архиепископ или митрополит) и на освободившуюся таким образом четвертую степень поставлен папа, посему оказывается следующие четыре степени: епископа, архиепископа или митрополита, патриарха и папы. Новейшие катехизисы совсем не упоминают о числе священных степеней (напр. катехизис Вапплера); и хорошо делают, потому что молчанием покрывают вопрос о том какую степень священства составляет папа? Если он по священству не более как только епископ, то он по благодати священства равен со всеми прочими епископами. И его папское служение есть каноническое установление. Если же по благодати своего служения он выше епископов, то требуется доказать установление таинства для папской степени священства, чего, конечно, доказать никак нельзя.

Главная причина такого смещения или повод к тому заключается в идее о главенстве папы. Надо было папу выделить из ряда его собратий-епископов, возвысить и превознести пред ними. Для сего: 1) паписты верховенство или главенство папы рассматривают не как церковно-юридическое учреждение, но как таинство, как духовно-благодатную степень священства, как единственный и исключительный орган благодати для всего тела Церкви; 2) стараются доказать, что главенство папы установлено было не путем канонических определений на вселенских Соборах в виде первенства или старейшинства, но прямо и непосредственно самим Основателем Церкви Господом нашим Иисусом Христом в том виде, как понимают паписты; 3) учат, что главенство папы исключает всякое понятие о благодатном равенстве его с епископами; папа относится к епископам, не как первый и старший между ними епископ, но так, как епископ относится к своему причту. К пресвитерам и диаконам. Т.е. как вселенский глава. Как единственный верховный первосвященник. По этому духовных степеней священства не три, а по крайней мере четыре, если отделить от них степени канонические; 4) вследствие такого понимания главенство папы мыслится ими как неизменное установление; папа судит всех, а сам судит быть никем не может. Этим пониманием устранено и уничтожено соборное начало, на котором зиждется порядок Церкви и епископский чин сохраняется от превращения и поглощения. Таким образом. В теории о главенстве папы мы видим обезразличение догматических и канонических определений, их совершенное извращение и смешение. Вот почему это смешение отразилось в исчислении седмеричного числа степеней священства вообще и в частности четверичного числа степеней епископских. Включение канонических степеней в число духовных потребовалось папистам для того, чтобы выше поднять значение папы, и указать великое расстояние между епископом и папой.

О дальнейших последствиях этого смешения справедливо рассуждает Янус, в своей книге: «Папа и Собор». Он пишет: «Как тольео совершился частью сознательный, частью бессознательный разрыв папства с древле-церковным порядком и законодательством, образовалась коллегия или сенат кардиналов, которому с 1059 года предоставлено было право выбирать папу. Чрез легации и участие в папской власти, сделавшейся безграничною, кардиналы возвысились до того, что стали свысока смотреть на епископов, которые еще в XI столетии первенствовали пред ними на Соборах. При самом начале, когда новая система папизма еще находилась в потугах рождения (in den Geburtsweheu), в 1054 году кардиналы-епископы требовали себе преимущества пред архиепископами, но еще в 1196 г. эти последние считались выше тех. Только на Соборе Лионском, в 1245 году, преимущество кардиналов, даже кардиналов пресвитеров и диаконов, пред всеми епископами христианского мира было решено и ни с чьей стороны более не подвергалось оспариванию. Мало по малу дошло до того. что епископы не иначе могли говорить с кардиналами. Как стоя на коленях, и кардиналы обращались с ними, как со слугам⁷⁹. Не без намерения грегорианцы Анзельм и Григорий Павийский, а потом следующий за ними Грациан, приняли в свои уложения (Gesetzbϋcher) известные места Иеронима, в которых утверждается первоначальное равенство епископов и пресвитеров, а преимущество епископов устанавливается на простом праве обычая. Близорукие строители папской системы не заметили, что этим они положили секиру у корня папского приматства; они заботились только о том, чтобы доставить преимущество кардиналам, проложить этим путь господству курии и на развалинах древней епископальной системы воздвигнуть систему папства. Так как уложение Грациана считалось единственным источником, из которого почерпали представление о Церкви и иерархи, то в конце XIII столетия епископы доведены были до того, что домогались сделаться кардинал-пресвитерами, и на такое разжалование (Degradirung) из епископов в пресвитеры, которое в древней Церкви считалось бы чудовищны⁸⁰, смотрели как на повышение. В цветущее время изъятий, ниспровержения всех древних законов Церкви, разложения связей, связующих приходы, когда приходское управление было потрясено странствующими и нищенствующими монахами, такое разжалование принадлежала самой систем⁸¹.

Но когда и как совершилось это несчастное для всей вселенской Церкви смешение в учении о папе догматических и канонических определений? Разрешение этого вопроса должно дать нам ответ на все наши вековые недоразумения и споры.

Начнем с самого зерна дела и проследим его рост и развитие. Как и прежде, так и теперь будем выслеживать самые законы церковной жизни и по ним искать разрешения спорных вопросов, а не заниматься полемикой.

Царство Христово, как царство Божие, есть по существу своему царство духовное, царство свободы. Веры и любви, потому и говорить о нем мы можем только языком священным, согласным с его высоким достоинством и с его высокими свойствами.

Как мы уже раскрыли выше, царство Христово есть прежде всего духовное, святое братство. Слово это надо понимать в самом высоком, чистом и в то же время прямом смысле. Христос, наш Спаситель, есть основание и Глава нашего братства. Во Христе все мы братия, во Христе – все мы чада Отца Небесного, во Христе все мы участники в благодатных дарах Духа Святого. По праву участия в благодатных дарах Божиих все мы равны между собою; сокровища любви Отца Небесного доступна всем и неисчерпаема; приходи всякий и черпай сколько хочешь и сколько можешь вместить. Нет различия ни для пастыря, ни для пасомых, ни для возраста, ни для пола. Во Христе Иисусе, говорит Апостол, несть еллина, ни иудей, обрезание и необрезание, варвар и скиф, раб и свобод, но всяческая и во всех Христос (Кол. 3, II). Объясняя преславную тайну Пятидесятницы собравшемуся народу, ап. Петр говорил: сие есть реченное пророком Иоилем: и будет в последняя дни, глаголет Господь, излию от Духа Моего на всяку плоть, и прорекут сынове ваша, и дщери ваша, и юноши ваша видения узрят, и старцы ваша сония видят; ибо на рабы Моя и на рабыни Моя, во дни оны излию от Духа Моего и прорекут (деян. 2, 16–18). Несмотря однакож на равенство всех, не все одинаково участвуют в благодатных дарах, но смотря по силе веры, по ревности к подвигам. По горячности любви, а также по естественным дарованиям, по условиям жизни и поприщу деятельности, и так как преуспеянию в вере и любви нет меры, нет пределов, то не может быть границ и для участия в благодатных дарах. Посему и пасомый может преимуществовать благодатными дарами пред своими пастырями. Святые Апостолы устроители Церкви Христовой, были одарены высокими благодатными дарованиями и снабжены чрезвычайными полномочиями, но среди них жила святая дева, которая хотя не имела никаких пастырских полномочий, однакож благодатными дарами превосходила и Апостолов. Церковь Григория Богослова, св. Льва, папу римского и под., как великих подвижников веры, как столпов православия, ревнителей истины. Но в то же время жили и другие подвижники веры, которые хотя не были облечены в пастырские права и полномочия, однакож были обладателями великих благодатных дарований и столпами вселенской истины. Таковы были св. Антоний великий, Макарий Египетский, Макарий Александрийский, Евфимий великий, Савва освященный и под. В святом братстве Христовом существуют благодатные и нравственные преимущества, смотря по силе веры и любви, но они без превозношения сознаются обладателями их и без спора и зависти признаются собратиями сих обладателей. Без сомнения, в виду этого братства верующих и такого участия их в благодатных дарованиях, Господь дал следующую заповедь: вы же не нарицайтеся учители: един бо есть ваш учитель, Христос: вси же вы братия есте. И отца не зовите себе на земли: един бо есть Отец ваш, иже на небесех. Ниже нарицайтеся наставницы: един бо есть наставник ваш Христос. Болий же в вас да будет вам слуга (Мф. 23, 8–11). Вот законы и права благодатной жизни в царстве Божием!

Но царство Божие есть в то же время Церковь Божия, т.е. не только духовное братство, но видимое, благоустроенное святое общество, имеющее свое чиноначалие, которым управляется, свои законы, по которым живет и действует, и свои отношения, в которых выражается жизнь его членов.

Святые апостолы были первыми устроителями Церкви вселенской. По полномочиям Апостольства. По благодатным дарам святого Духа, все они были равны между собою; но самая благодать не одинаково проявлялась в них. По силе веры, по мужеству, твердости и стремительности характера первым считается св. ап. Петр; но по трудам и подвигам проповедничества – первым нужно считать св. ап. Павла; (ибо он сам говорит: паче всех их потрудихся; но не аз, а благодать, яже во мне (Кор 15, 10); по высоте Богословия – св. ап. Иоанна, возлюбленного ученика Господа, по праведности Иакова, брата Божия, по признанию – Андрея, брата Петрова. Древнейшая история говорит, что первейшие Апостолы, столпы Церкви: Иаков, Петр и Иоанн (Гал. 2, 9), хотя от самого Господа предпочтены были другим Апостолам, однако, по вознесении Его, не стали состязаться о славе, но сделали епископом Иакова, за превосходство добродетелей названного праведным, и ему поручили управлять церковь иерусалимскую, а вместе с прочими апостолами и всю Церковь Христов⁸².

Святые Апостолы первые в своем обществе осуществили духовно-благодатное братство. Мы видели, что каждый, как все, все как каждый в отдельности, выполняют заповедь Христову, ходят по городам и селениям, проповедуют евангелие, учат народы, крестят их во имя Отца, и Сына и Св. Духа и заповедуют им соблюдать все, что повелел им Господь (Мф. 28, 20); каждый действет самостоятельно и независимо. Но все вместе устрояют и созидают одну Христову Церковь, так что когда они прешли из сей жизни, основанные ими частные Церкви были между собою во всем согласны и составили единую вселенскую Церковь.

В сонме Апостолов мы не видим никакого правительственного центра или средоточия. По учению Христову, тот должен быть первым в Его Свято Церкви, кто наиболее будет подвизаться в служении братии. В первое время, пока христианство распространялось в среде иудеев, перводействующим является ап. Петр. Так, Петр предлагает вместо отпавшего Иуды избрать нового Апостола для пополнения числа 12; по сошествии Св. Духа первый от своих собратий держит речь к народу, и обращает ко Христу около 3-х тысячей; он же держит подобную речь к народу по исцелении хромоногого в храме и обращает к вере во Христа еще до 5-ти тысячей. Он же обличает Ананию и Сапфиру. Чрез него первого открывается Церкви тайна Божия о призвании язычников и о спасении их во Христа наравне с иудеями, сынами древних обетований. Он же участвует на Соборе Апостольском, но не в качестве председателя, как думают паписты, ибо таковым был Иаков, брат Божий и его резолюция принята была Собором, но в качестве свидетеля воли Божией о призвании язычников в Церковь Христову наравне с иудеями. Этим оканчивается видная деятельность св. ап. Петра; дальнейшие его подвиги в деле евангельской проповеди почти не упоминается в Деяниях Апостолов и принадлежат к области предания. Вместо него, выступает другой Апостол, столь же великий и славный, как Петр, св. Павел, проповеднические труды, которого составляют главный предмет Деяний Апостольских, начиная с 13-й главы до конца книги. По слуху самих же Апостолов во Иерусалиме, Павлу было вверено благовестие для необрезанных, как Петру для обрезанных (Гал. 2, 7). Апостол Павел, действительно, паче всех Апостолов потрудился во благовестии (1Кор. 15, 10); он основал церкви в Малой Азии, на острове Кипре, в Македонии и в Греции, и пронес свою проповедь даже до Иллирика; он же первый перенес свою проповедь на берега Тибра в Рим, куда предварительно писал послание и где у него были знакомые, ка видно, из его учеников.

Признавая в Апостолах равенство благодатных прав и полномочий, святая Церковь в то же время отличает их дарования и их деятельность. Так, св. Апостолов Петра и Павла она величает первоверховными и первопрестольными, св. Иоанна – возлюбленным учеником Господа и Богословом по преимуществу, св. Андрея, как первого отозвавшегося на зов Христов – первозванным, св. Иакова брата Божия – праведным. «Все блаженные Апостолы, пишут св. Отцы, получили от Господа равную благодать святости; но Петр и Павел, не знаю, почему, превышают, по-видимому, прочих некоторых частным преимуществом доверия у Спасителя. Это можем подтвердить судом самого Господа. Петру Он дал ключи царства небесного, как доброму строителю; а Павлу, как способному учителю, вручил научение Церкви, чтобы, т.е. кого сей наставит во спасение, того приял тот в покой, чьи сердца Павел отверзет учением, тех душам отверз Петр царствие небесное… Оба они получили от Господа ключи: Павел – ведения, а Петр – могущества; сей раздает богатства бессмертия, а тот сокровища ведения… Посему блаж. Петр и Павел превышают всех Апостолов и превосходят их некоторым частным преимуществом; но между ними самими кого кому предпочесть, неизвестно: ибо думаю, они по заслугам равны, потому что равны по страданию, жили с равною преданностью вере и вместе достигли славы мученичества. А где скончались они мученически? В Риме – городе, который держит первенство и главу (prinsiparum et caput) в народах. Т.е., где была глава суеверия, там упокоилась глава (caput) святости; где жили начальники (principes) язычников, там скончались начальники (principes) Церквей⁸³. «Что такое Петр, – первый из Апостолов, член святой и вселенской Церкви; Павел, Андрей и Иоанн, – что они, как не главы народов? Однако, все они суть члены под единою главою, кратко сказать – святые до закона, святые под законом, святые под благодатью, принадлежащие купно к телу Господню, состоящие в числе членов Церкви, и никто из них никогда не хотел именоваться вселенским⁸⁴.

Что же мы должны сказать о первенстве Петровом, которое в Евангелии, действительно, обозначено ясно и на которое справедливо указывают паписты? Так, св. Матфей называет сего Апостола первым: первый Симон, называемый Петром (Мф. X, 2). Евангелисты Марк и Лука, исчисляя имена 12-ти Апостолов, с Петра начинают исчисление, хотя прямо и не называют его первым; а св. Иоанна, говоря о призвании Симона, прибавляет, что Христос при первом взгляде на него дает ему новое имя, по-еврейски Кифа, а по-гречески Петр (без сомнения, в знаменование его душевных качеств, и именно твердости веры). Но первенство само по себе не есть власть и не есть преимущество, соединенное с каким либо особым правом, как первенство в семье сына не дает ему каких либо особых преимуществ пред следующими за ним братьями. В глазах папистов, первенство Петрово получает великое значение в связи с теми высокими обетованиями, какие были изречены ему впоследствии самим Господом. Остановимся на сих обетованиях и разъясним их.

В третью Пасху, в предпоследнее (по числу 8-е) свое путешествие по Галилее, Господь отводит своих учеников к крайним пределам этой страны. По пути к Кесарии Филипповой, очевидно с наименованием сообщить им здесь чрезвычайное откровение об основании Церкви и о приближающихся страданиях Его и крестной смерти, чрез которые должно было совершится спасение людей: да всяк веруяй в Он не погибнет, но имать живот вечный (Иоан. 3, 14–16). Момент в высшей степени важный в истории спасения человечества! Ибо, обещав ученикам создать Церковь, Христос с того времени начал открывать им, что Ему должно идти во Иерусалим, и много пострадать от старейшин, и первосвященников, и книжников, и быть убиту, и в третий день воскреснути» (Мф. 16, 21). Свое чрезвычайное откровение Иисус начинает с вопроса: кого Мя глаголют человецы быти, Сына человеческого? Апостолы отвечали: ови убо Иоанна Крестителя: инии же Илию: друзии же Иеремию, или единого от пророк. Такая вера была несовершенная; в ней недоставало самого существенного, основного, исповедания Божества Христова. На такой вере Церковь не могла быть основана; ибо не просто на человеке основывается незыблемая Церковь, а на Богочеловеке. Вы же кого Мя глаголете быти? Снова вопрошает Господь. Вопрос относится ко всем, и за всех отвечает Симон-Петр, говоря: Ты еси Христос, Сын Бога живаго. Господь нашел ответ вполне совершенным; такой ответ мог быть дан не по человеческим соображениям, а единственно по откровению свыше. Посему Господь ублажает Петра: блажен еси Симоне, вар Иона, яко плоть и кровь не яви тебе, но Отец Мой, иже на небесех. И Аз же тебе глаголю, яко ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей. И дам ти ключи царства небесного: и еже аще свяжеши на земли, будет связано на небесех: и еже аще разрешиши на земли, будет разрешено на небесех (Мф. 16, 13–19). Апостолы уже не раз и прежде исповедали божество Иисуса; так как первоначальное свидетельство о сем они слышали еще от Иоанна Крестителя. Этот великий Пророк указывая на Иисуса, говорил об Нем, как об Агнце Божием, вземлющем грехи мира, т.е. как о Мессии-Искупителе, как о Лице, имеющем крестил людей Духом Святым, т.е. как о Мессии-Освятителе, и наконец, как о Сыне Божием, следовательно как о Богочеловеке (Иоан. 1, 29, 33, 34). Это свидетельство об Иисусе привлекло к Нему первых учеников, которые, сообщая другим об обретении Мессии, вместе с тем передавали и свидетельство Иоанново о Нем, как о Сыне Божием. По крайней мере, Нафанаил, при первой встрече с Ним, исповедует Его Сыном Божиим и Мессией: «Равви! Ты еси Сын Божий, Ты еси Царь Израилев». Господь принял исповедание Нафанаила, утвердить эту веру, но не изрек никакого ублажения. В конце второй Пасхи Апостолы в лице Центра снова исповедуют Его Христом, т.е. Мессией, и Сыном Бога живаго: и мы веровахом, и познахом, яко Ты еси Христос Сын Бога живаго (Иоан.6, 69), но и на этот раз не получают никакого одобрения. Почему же Господу благоугодно было восхвалить Петра при третьем исповедании? Без сомнения, потому, чтобы явить высокое достоинство исповедания Петрова, которое теперь стало совершеннее, чем при начале проповеди, чтобы показать его спасительно⁸⁵ значение для Церкви и вместе с сим утвердить оное в Апостолах против приближающегося к ним искушения и соблазна, от имеющей последовать вскоре затем крестной смерти Христовой. С этой же целью Господь являет Свою Божественную славу и в своем преображении; как и объясняет это св. Церковь в своем песнопении на день Преображения: да егда Тя узрят распинаема, страдание убо уразумеют вольное, мирови же проповедят: Ты еси во истину Отчее сияние (т.е. Сын Бога живаг⁸⁶ ).

Но почему Христос ублажает одного Петра, а не всех, тогда как Петр говорил, несомненно, за всех, а не от одного своего лица? В ответ на этот вопрос можно принять толкование св. Киприана, как наиболее близкое к предмету нашего исследования. Вот оно: «Таким образом Господь, сказав Петру: Аз тебе глаголю и проч… и по воскрешении: паси овцы Моя…основывает Церковь Свою на одном. И хотя по воскресении Своем, Он усвояет равную власть всем Апостолам, говоря: яко же посла Мя Отец, и Аз посылаю вы… примите Дух Свят: им же отпустите грехи, отпустятся им, и им же держите, держатся (Иоан. 20, 21–23); однако, чтобы показать единство (церкви) Ему угодно было с одного же и предначать это единство. Конечно, и прочие Апостолы были тоже, что и Петр, имели равное с ним достоинство и власть; но в начале указывается один, для обозначения единой Церкви… Сие то единство надлежит крепко поддерживать и отстаивать нам, особенно епископам, которые председательствуем в Церкви, дабы показать, что и самое епископство одно и нераздельно… Епископство одно и каждый из епископов целостно в нем участвует. Так же и Церковь одна, хотя с приращением в нем участвует. Так же и Церковь одна, хотя с приращением плодородия расширяясь дробится на множеств⁸⁷.

И так, в обетованиях Господа Петру мы усматриваем, во-первых, высокое достоинство и основное значение исповедания, выраженного Петром от лица всех Апостолов, а во-вторых, прознаменование единства вселенской Церкви, которое начинается с Петра.

В церкви Апостольской осуществилось Христово единство в совершеннейшей степени, но это было не ради апостола Петра; это было единство чрезвычайное и в полном смысле благодатное. Если можно его обозначить философским термином, то мы бы назвали его единством непосредственным. Оно раз было и никогда больше не повторится в таком виде. Виновники этого единства, св. Апостолы проповедовали учение Христово как непосредственные Его слушатели и свидетели, как самовидцы Слова, по собственному их выражению, и в тоже время под непосредственным благодатным просвещением и руководством от Духа Божия. Понятно, им не нужно было никакого внешнего правительственного, так сказать, официального центра. Они все силою Святого Духа сосредоточивались во Христе и вводили в общение с Ним всех принявших от них учение о спасении во Христе. Посему то так и пишет Еванг. Иоанн от лица всех Апостолов: о том, что мы видели и слышали (о Слове жизни) возвещаем вам, чтобы и вы имели общение с нами: а наше общение со Отцем и Сыном Его Иисусом Христом (1 Иоан. Э, 3). Такое единство говорим, было беспримерное в истории Церкви.

Развитие единства внешнего, дисциплинарного, или если хотите, официального начинается с века мужей Апостольских.

Для верного и истинного представления и суждения о временах после апостольских мы должны взять в руководство не какие-нибудь случайные и спорные явления церковной истории, как делают паписты, указывая напр. на послание Климента римского к Коринфянам, и на поступок Виктора с малоазийскими церквами, как на свидетельство римского главенства, но фундаментальное, так сказать, официальные документы, не подлежащие спору, одинаково обязательные для обеих спорящих сторон. Таковые документы суть церковные правила.

Церковные правила имеют для нас величайшую важность неложных свидетельств; в них выразилось и получили твердость и устойчивость правовые отношения иерархов. В области церковной дисциплины они тоже, что символы в области вероучения. И как по символам и соборным вероизложениям мы разумеем и объясняем церковные песнопения и их догматическое содержание; так по канонам Церкви рассматриваем и судим свидетельства о личных между собою отношениях иерархических лиц, а не наоборот, (по личным отношениям толкуем соборные правила). Так напр. Иоанн Константинопольский, Златоустый, в письме своем к Иннокентию, епископу римскому, жалуется на незаконные действия Феофила Александрийского, излагает ход дела и просит защиты и помощи против нарушителя церковных правил, причем смиренно именует Иннокентия почтеннейшим и преподобнейшим владыко⁸⁸. Можно ли из этого обращения Иоанна к Иннокентию заключать, что первый признавал последнего своим главой и находился у него в подчинении, как толкуют паписты? Без сомнения, для этого надо обратиться к канонам Церкви и там искать твердого и бесспорного решения этого вопроса. Еще пример. В песнопениях церковных, православных епископы Рима, как напр. св. Климент, св. Сильверст, св. Лев, св. Мартин и др. величаются преемниками ап. Петра, верховниками Соборов, главами православной Христовой Церкви и т. под.; спрашивается: как нужно понимать эти выражения, в буквальном ли смысле, или как фигуральные выражения того высокого почтения, какое питает к сим святителям православная Церковь? Паписты требуют буквального понимания, а мы отрицаем такое толкование. Где же истинное мерила для разрешения этого спора? Единственно, только церковные правила; по ним только можно определить, как должно понимать церковные песнопения, в которых прославляется великие святители римской церкви. И так обратимся к канонам Церкви и их возьмем в руководство при разрешении наших спорных вопросов.

Как известно, основными и коренными законами вселенской Церкви служат «правила святых Апостол». По ним Церковь управлялась в продолжении первых трех веков, и все дальнейшее церковное законодательство есть не больше, как развитие и дополнение сих правил. Почему, ими обыкновенно начинаются сборники канонов как церкви восточной, так и церкви латинской, с тем только различием, что в первой считается 85 правил, а в последней приемлется только 50, но эта разность в нашем споре не имеет никакого значения, так как правила, подлежащие нашему рассмотрению, одинаково и бесспорно приемлются обеими церквами.

Обращаясь к Апостольским правилам и ища в них указаний к разрешению наших спорных пунктов, мы, прежде всего, не находим в них ни малейшего намека на существование какой-либо единоличной власти в древней Церкви, между тем как вопрос об основной и источной степени священства. В особенности для того времени, был вопросом первейшей важности, вопросом, как говорится, быть или не быть. В самом деле, когда Апостолы пришли из сей жизни, естественно пред пастырями Церкви стоял вопрос: чрез кого должно продолжаться преемство Апостольского рукоположения? Кто должен поставляет епископов, преемников Апостольских, и кто будет наблюдать за выполнением возлагаемых на них обязанностей? Если бы верховнейшим первосвященником, как источным началом освящения всей Церкви, от Господа был поставлен римский епископ, то, без сомнения, правила, положенные в основу церковного законодательства на все времена, указали бы на такое единственное и исключительное лицо, но этого решительно нет. И так, кто же после Апостолов установлен быть высшею властью в Церкви? Кто будет поставлять епископов, наблюдал за ними и судить их? Правила святых Апостолов дают ответ самый решительный и определенный: Собор епископов. Собор ведает общие дела Церкви. Чтобы убедиться в этом, мы должны разобрать правила 1, 34 и 37.

Первое правила, которым начинается все церковное законодательство, гласит: Епископа да поставляют два или три епископа. И так Собор епископов – вот то посредство, тот орган, чрез которого сохраняется и будет сохраняться преемство Апостольского рукоположения. Замечательно, что ни в одном из правил не говорится о каком-нибудь местном преемстве или частном рукоположении – Петровым, Павловым, Иоанновом и под., но говорится вообще о постановлении. Это значит, что напр. римского епископа, в случае нужды, может рукополагать Собор епископов в Иерусалиме, в Константинополе или в Петербурге. Рукоположенный в сих местах для римской Церкви воспримет благодать апостольского служения и будет таким же законным преемником ап. Петра, как и рукоположенный в самом Риме. Собор епископов передает преемство рукоположения вообще апостольского, а не в частности какого-либо Апостола.

Одно это правило без всяких дальнейших комментариев совершенно достаточно для того. чтобы ниспровергнуть всю теорию папизма.

Но мы имеем из последующих времен свидетельство дальнейшего его развития и определения. Так на поместном Карфагенском Соборе (419–426 г.) оно было повторено (прав. 13 и 60); на I и VII вселенских Соборах (I Со. прав. 4; VII Соб. прав.3) поставлено, что наиболее прилично всем той области епископам и при том в присутствии митрополита поставляти (т.е. избирать и рукополагать) епископа на новооткрывщуюся кафедру. Постановление, сделанное вопреки сему постановлению, не имеет силы (Антиох. Пр. 19), и поставленный без митрополита не должен быть епископом (I Соб. пр. 6). Впоследствии, когда в лице патриархов установилась высшая, административная власть в Церкви, соборное постановление епископов нисколько не изменилось; в церкви восточной и доселе сохраняется порядок соборного рукоположения, хотя бы рукополагал и патриарх; тогда как в церкви латинской папа присвоил себе право единолично рукополагать епископов и тем отменил основное Апостольское правило.

34-м и 37-м правилами Апостолов утверждается для вселенской Церкви соборное начало, как верховное, правительственное. В частности 34-м правилом определяется соборный округ, лицо председателя и его власть. Оно гласит: «епископам всякого народа подобает знати первого в них, и признавати его яко главу, и ничего превышающего их власть, не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творить без рассуждения всех, да тако будет единомыслие». Из этого правила совпадают с пределами расселения того или другого народа и ими определяется (εχάςου έζνους) и что каждая поместная церковь представляет собою совокупность нескольких епископий или епархий; во-вторых, что единство этих епископий должно держаться на признании за одним из епископов первенства, старейшинства и главенства, (яко главу), и в-третьих, что ведению и власти каждого епископа подлежат дела только епархиальные; дела общие, превышающие власть одного епископа. касающиеся всех и потому требующие общего голоса и суждения, каковы напр. возникающие лжеучения, вероопределения, составление общих правил и узаконений и под. – подлежат соборному обсуждению; и наконец, в-четвертых, что устанавливается взаимные отношения между епископами и старейшим из них: относительно общих дел епископы ничего не делают без старейшего, а старейший – в свою очередь ничего не делает без рассуждения с подведомыми ему епископами.

Это правило положено в основу развития церковных иерархических степеней священства и требует, потому, тщательного рассмотрения. Но прежде чем приступить к истории этого правили, скажем о 37-м.

37-м правилом Апостолов определяется число Соборов в году, время их составления и предмет их занятий; оно гласит: «дважды в году да бывает Собор епископов, и да рассуждают они о догматах благочестия и да разрешают случащиеся церковные прекословия: в первый раз в четвертую неделю пятидесятницы, а второй – октября во второйнадесять день».

И это правило имеет свою историю. С развитием иерархической власти, как мы увидим ниже, оно не только не отменялось, но еще настойчивее узаконялось, утверждалось, напоминалось. Вселенские Соборы, вместе с поместными, определяя власть первенствующих епископов, в тоже время постоянно напоминали Церквам о необходимости поместных Соборов (см. I-го всел. Соб. 5 пр.; IV-го всел. Соб. 19 пр.; VI-го всел. Соб. 8 пр.; VII-го всел. Соб. 6 пр.; Антиох. 20 пр.; Карф. 27 пр.) и обязывали епископов под страхом наказания является на оные (IV-го всел. Соб. 19 пр.; VI-го всел. Соб. 8 пр.; Лаодик. 40 пр.; Карф. 87, 88 пр.); Соборы созываются ежегодно областным епископом и если он не радит о сем, подлежит епитимии (Антиох. Соб. 19, 20 пр.; VII всел. Соб. 6 пр.). Соборы всегда считались и были высшей инстанцией для разрешения разных тяжебных дел, неудовольствий и жалоб. Клирики могли жаловаться Собору на своего епископа, если он в отношении к ним оказывался несправедливым, а епископ – на своего митрополита; и в случае, если поместный Собор происходил под председательством обвиняемого епископом митрополита и не удовлетворял истца, он мог переносить дело к большему Собору или к экзарху всей страны и таким образом мог добиваться правосудия. В случае ереси митрополита епископы, прекращая с ним церковное общение, имеют право соборне его судить с участием соседних митрополитов (III-го всел Соб. 1 пр.). Впоследствии это правило применено было к патриархам (Двукратно. Соб. 15 пр.).

Но обратимся к развитию 34-го Апостольского правила. Правило это говоря, что епископы поместной церкви должны признавать первого из них яко главу, ничего не говорить о том, кого же должно считать первым? И какие должны быть признаки первенства? Для решения этого вопроса нет надобности входить в подробнейшие и ученейшие какие-либо исследования истории. Первенство, прежде всего, надо понимать в прямом и буквальном смысле. Первым епископом, без сомнения, считался тот, кто был в области действительно первым епископом, и от кого пошло дальнейшее распространение и утверждение христианства, а следовательно и священства. С утверждением христианства по меньшим городам и селениям, устроялись церковные общины и ставились епископы. Эти последние, получившие рукоположение от первого, относились к нему с почтением как к отцу, и таким образом в поместных церквах установлялось нравственное первенство, которое впоследствии обращалось в обычай, в право. И так как христианство начинало распространятся с главных центральных городов, то понятно, что и первенство и старейшинство бесспорно принадлежало им. Иерусалим – в Палестине, Антиохия – в Сирии, Ефес – в Асии, Коринф и Афины – в Ахаи, Рим – в Италии, Лион – в южной Галии, Карфаген – в северной Африке, Александрия – в Египте и т.п., были такими центральными городами, откуда распространялось христианство и где епископы пользовались первенством и старейшинством пред окружными епископами.

Простое право первенства возвышалось еще двумя следующими обстоятельствами: I) с центральных городов начинали свою проповедь святые Апостолы и здесь основывали первые церкви с епископами во главе. Происхождение церквей непосредственно от Апостолов возвышало их значение; потому что такие церкви являлись хранительницами Апостольского предания; равным образом рукоположение Апостольское возвышало значение их непосредственных преемников. То благоговейное почтение, какое питали к Апостолам верующие, эти последние переводили на их непосредственных преемников, так называемых мужей Апостольских. Епископский престол, ведущий начало от самих Апостолов, обыкновенно назывался Апостольским престолом. Такое начало, определяющее первенство того или другого престола, мы назовем церковно-историческим. Такие отцы Церкви, как св. Ириней, или писатели, как Тертуллиан, в борьбе с еретиками ссылались на Апостольские церкви именно как на хранительницы истинного предания. Но с постепенным удалением от времен Апостольских, и с обобщением частных преданий в одно вселенское – в виде символов и вероопределений и под. важность этого начала, если не совсем и не везде утрачивалась, то значительно ослабевала, уступая место другому, чисто гражданскому началу. В настоящее время Апостольские кафедры пользуются уважением вследствие утвердившегося обычая и уважения к древности, как напр. Римская, Александрийская и Антиохийская.

Вместе с церковно-историческим началом действовало начало гражданское. Важность епископских престолов определялась важностью центральных городов той или другой области. Если в новой истории столичные города имеют великое значение в государственной жизни, то тем более это нужно сказать по отношению к древнему миру, где центральные города имели несравненно большее значение в жизни народов, чем в наше время. Рим – город, но он разросся и превратился во всемирную монархию; Карфаген – финикийская колония, но стоял во главе всей северной Африке; Александрия – тоже греческая колония, но была столицей Египта и управляла всей этой областью; тоже должно сказать и об Антиохии, столице Сирии. Епископы этих городов, без сомнения, участвовали в том влияния, какое имел город на свою область. Христианство областных городов и селений, без сомнения, распространяясь из центральных городов, от них же получало нравственную и материальную поддержку. Поэтому, естественно было епископам столичных городов стоять во главе всего областного епископства. Этому содействовали и самые условия столичной жизни – нередко знатное происхождение, высокое образование и общественные связи епископов. Таково начало гражданское.

Это начало имело значение в возвышении епископской кафедры Константинополя, столичного города восточной половины римской империи и резиденции восточных императоров.

На месте Константинополя стоял прежде небольшой городок – Византия, в котором, по преданию, утвердил христианство первозванный апостол, св. Андрей, и здесь основал Церковь, поставив для нее первого епископа Стахия. Но значение Апостольской кафедры не удержалось за Византией, как за городом маловлиятельным и малозначительным. Когда она под именем Константинополя сделалась столицей, тогда уже было поздно восстановить упавшее предание; город стал возвышаться в силу своего чрезвычайного положения. Как столичный город, как резиденция императоров – Константинополь постепенно возрастал и укреплялся в своей силе и своем влиянии на всю империю. Соответственно тому возрастало и влияние его епископа на дела всей Церкви и возвышало Его значение между другими. В Константинополе все патриархи, не исключая и римского, держали своих апокрисиариев, которые в своих домогательствах у императоров нуждались нередко в помощи епископов этого города. Поэтому, естественно было константинопольскому епископу возвеличиваться в своем влиянии на церковные дела пред своими собратьями.

Это начало, как само собою понятно, получили полнейшее приложение ко всем странам, где христианство утверждалось времен Апостольских.

Таким образом, в истории развития церковной иерархии действовали два начала – первое – церковно-историческое, и второе – гражданское; но ни того, ни другого нельзя назвать безусловным. Как видно из определений Соборов, св. Отцы где держались начала церковно-исторического, напр. в определении прав и преимуществ епископа иерусалимского, а где исключительно второго, напр. в определении прав и преимуществ епископа константинопольского и новоустроямых митрополий.

По этим то двум началам и определялись первенство областных епископов.

Сначала их было очень много. Судя по местным Соборам III-го и IV веков, церковные округа с первенствующими епископами были многочисленны, но малозначительны. В силу нравственного единства, церкви стремились к каноническому, дисциплинарному единству; а 34-е Апостольское правило указывало тот нормальный путь, по которому должно было идти это развитие.

Согласно с этим правилом сперва признано было преимущество старейшего областного епископа. Так в III веке мы видим действующими в качестве первенствующих, Киприана карфагенского в Африке и Фирмилиана кесарийского в Понтийской области и под. Так, с полною уверенностью, можно сказать определялись права и преимущества епископов митрополий. Это была первая ступень.

Но и между епископами митрополий надо было избрать первенствующего. Если 34-е правило имело приложение к епископам; то оно имело столько же приложения и к самим первенствующим епископам; первенствующие епископы или митрополиты должны знать первого из них, и без его воли ничего не творить, равно и первый между ними ничего не творить без рассуждения со всеми. Так стали развиваться права и преимущества патриархов, т.е. первых между митрополитами.

Определение власти и круга обязанностей первенствующих митрополитов или патриархов – совершается в период вселенских Соборов. Сначала определяется и утверждается их преимущества, а затем, их число и порядок.

Кто должен был выдвинуться из митрополитов и получить первенство – это уже ясно из раскрытого нами выше определения действующих начал. Главным образом действовало начало гражданское, но не было оставлено без внимания и начало церковно-историческое. Главным правительственным центром, главою империи был Рим; церковь, здесь основанная первоверховными апостолами Петром и Павлом, или точнее сперва Павлом, а потом Петром, пользовалась особенною славою и преимущественною важностью, как по достоинству своих основателей, так и по своему центральному и влиятельному положению. Понятно, что и епископ этого города должен был пользоваться особым уважением в кругу христиан и особыми преимуществами пред своими соседними собратьями. В правилах I-го вселенского Собора (325 г.) мы усматриваем, что прежде, чем состоялось определение о власти патриархов, обычай уже утвердил за римским епископом право первенства (впрочем еще пока только над среднеиталианскимим епископами; ибо церкви – Сицилии и Южной Италии, равно церкви Северной Италии – напр. медиоланская и равеннская – до IX века не знали над собой никакой власти), а на Сардикийском Соборе западных епископов положено было на суд поместных епископов апеллировать к Юлию, епископу римскому. Это правило было выражено следующим образом: «аще кто из епископов, в некоем деле окажется осужденным, но возмнить себе не неправое имети дело, а праведное, да и паки возобновить суд: то, аще угодно вам, любовию почтим память Петра Апостола, и да напишется от сих судивших к Иулию епископу Римскому и т.д. (пр. 3).

Другим центром империи была Александрия, столица Птоломеев, славная своим просвещением и изяществом манер. Посему, и церковь, основанная здесь евангелистом Марком и прославленная великими учеными христианскими мужами, была второю знаменитою церковью – а равно и епископ ее пользовался преимуществом своей церкви. До конца IV века он считался вторым по епископ римском, и права его над окружными местными церквами признаны по примеру церкви римской.

Третьим центром – власти и просвещения была столица Антиохов – Антиохия Сирийская, и церковь, здесь основанная трудами св. апостолов Павла и Петра, заняла третье место в ряду знаменитых церквей; и за епископом этой церкви также признаны были права и преимущества пред окружными епископами. Прочие же церкви, основанные Апостолами в центральных городах, напр.: в Ефесе, Афинах и Коринфее, которые не имели никакого политического значения, не сохранили за собою и важности Апостольских кафедр и даже самодеятельности, или автокефальности.

Права и преимущества знаменитых церквей: Рима, Александрии и Антиохии определены были следующим правилом I-го вселенского Собора: «Да хранятся древние обычаи, принятые в Египте, и в Ливии, и в Пентаполе, дабы Александрийский епископ имел власть над всеми сими. Понеже и Римскому епископу сие обычно. Подобно и в Антиохии, и в иных областях да сохраняются преимущества церквей». Одно из великих преимуществ сих епископов состояло в наблюдении за правильным избранием окружных епископов и их поставлений; так что если бы кто был поставлен в епископа без соизволения митрополита, тот по определению вселенского Собора не должен быть епископом (пр. 6).

На том же вселенским Соборе к числу сих трех епископов причислен был титулярно и епископ Иерусалимский. Хотя церковь Иерусалимская есть мать всех Божиих церквей, как восточная Церковь и поет досел⁸⁹, но так как Иерусалим, при императоре Адриане, был окончательно разрушен, самое имя его было заменено новым именем Елии, то и епископ его не мог сохранить прежних преимущест⁹⁰ которые принадлежали ему как первому христианскому епископу, и как архипастырю той Церкви, которая основана Самим Господом и которая своих предстоятелей начинает с Его братий по плоти Иакова праведного и Симеона. С IV-го же века, когда христианские святыни были открыты заботами благочестивой матери императора Константина, св. Елены, преимущества Иерусалимской церкви начинают приходить на память и восстановляться; епископ ее украшается достоинством и честью старейшего в своем округе. Седьмым правилом того же Собора было определено: «Понеже утвердися обыкновение и древнее предание, чтобы чтити епископа, пребывающего в Елии: то да иметь он последование чести, с сохранением достоинства присвоенного митрополии (т.е. Кесарии Палестинской).

Так определилось четверичное число старейших престолов.

Но вскоре потом в это число включен был престол новообразовавшейся столицы Восточной империи, Константинополя, и поставлен на второе место, между римским и александрийским. На II-м вселенским Соборе (381 ч.) было определено: «Константинопольский епископ да имеет преимущество чести по Римском епископе, потому что град оный есть новый Рим» (II-го всел. Соб 3 прав.). Этим правилом, имеющим великое историческое значение, вносилось в церковное законодательство новое начало, начало государственное и народное. Если бы оно не было внесено, с устройством народных церквей могла бы случиться та же истори⁹¹, как и с богослужебным языком. Как относительно языка возникла треязычная ересь, которой доселе держится Рим (так как доселе не дозволяет никаким народам совершать общественное богослужение на родном их языке, а только на одном латинском), так и относительно достоинства патриархов, только епископы четырех древнейших городов могли иметь права и преимущества патриархов и никто больше. Включение в это число Константинопольского епископа и притом с занятием второго места, открыло возможность включать в это число столько новых епископов, сколько будет народных независимых церквей с экзархами или патриархами во главе. Так. повторяем, внесено было новое живое начало в церковное право.

Но введение в жизнь этого нового начала не общалось без противодействий более или менее сильного.

Первой соперницей Константинопольского была Александрия, так как у меня отнято было второе место, какое она занимала доселе. В тот период, о котором у нас идет речь (с конца IV по VII век включительно) столица Птоломеев мало по малу теряла свое всемирное значение и заметно близилась к упадку; вместо центра просвещения, каким была доселе, она за это время приобрела значение житницы для восточной империи и особенно для ее столицы и в этом значении была особенно дорога для сей последней. Тем не менее александрийцы продолжали жить прежней славой, и те епископы, которые были наименее проникнуты христианскими началами смирения, кротости и любви, те наиболее ревновали о своих преимуществах и стремились к унижению епископской кафедры Феофила над Иоанном Златоустом. Феофил воспользовался нерасположением византийского Двора к Иоанну и вместо того, чтобы самому предстать на суд пред Иоанном, осудил сего последнего на соборе в Дубе, возведши на него измышленные преступления. Таким образом, кафедра Константинопольская была унижена, и ее епископ подлежал суду епископа александрийского, им осужден и сослан в ссылку. Но этот случай не оправдал расчетов Феофила: неправедное осуждение Иоанна скорее послужило к возвеличению кафедры новой столицы, чем к ее унижению; ибо Иоанн был не только оправдан, но и сопричислен к лику святых. А за учение и красноречие поставлен на ряду со вселенскими учителями Васили ем великим и Григорием Богословом и сопричтен к ним. Скорее мгла бы иметь для Константинополя роковые последствия борьба с Несторием преемника Феофила, св. Кирилла. Кирилл был главным деятелем в обличении Несториевой ереси, в сознании вселенского Собора и в осуждении ересеначальника. Но в этом деле трудно решить, насколько действовали и действовали ли мотивы, не совсем чистые, вытекающие из соперничества. Кирилл спас основную истину христианства – действительное воплощение Сына Божия, от несторианского извращения, и святая вселенская Церковь, высоко ценя его заслуги, его труды и страдания, которые ему пришлось понести в этом деле, сопричислила его к лику святых. И этот случай не привел ни к каким последствиям, невыгодным для новой кафедры. Последним и решительным соперником выступил преемник Кирилла Диоскор. Взявши под свою защиту еретика Евтихия, он созвал собор в Ефесе (известный в церковной истории под именем разбойничего), и на нем не только беззаконно осудил Флавиана Константинопольского, но и предал его таким истязаниям, что то несчастный вскоре помер от них. Подвигами Диоскора кончилось соперничество Александрии. Дело было пересмотрено на халкидонском соборе и Диоскор был низложен. Вскоре за тем бедствия, постигшие южные области Восточной империи: Египет, Палестину, Сирию и всю вообще малую Азию, то от приумножения ересей 0 (несторианства в Армении, монофизитства в Египте, монофелитства в Сирии), то от нашествия враждебных соседей сперва персов, а потом сарацин, довели три восточные патриархатства александрийское, антиохийское и иерусалимское до такого состояния, что им было не до соперничества со столицей Востока, напротив они стали теперь чаще и чаще обращать к ней свои взоры и все чаяния, и от нее ожидать себе поддержки и помощи, если не материальной, то хотя нравственной. Архиепископ нового Рима фактически стал во главу восточного христианства.

Когда таким образом, кончилось соперничество александрийского епископа, началось деятельное соперничество епископа римского.

Третье правило II-го вселенского Собора сначала не возбуждало в Риме протеста; можно даже сказать, что оно было принято в Риме. Так на IV вселенском Соборе, епископ дорилейский Евсевий засвидетельствовал пред ним Собором, что, будучи в Риме, он сам читал это правило папе. И папа принял оно⁹². Да и сами легаты этого Собора признавали третье правило, так как ставили в вину Диоскору, что он на Соборе в Ефесе посадил Флавиана на пятом месте, а не на втором. Но когда сделан был новый шаг к возвеличению константинопольского архиепископа, когда на халкидонском, IV вселенском Соборе, ему усвоено было не только преимущество чести, но в силу его положения, и право принимать апелляции и поставлять митрополитов в области, доселе бывшие независимыми, тогда ревность в Риме заговорила с особенною силою. Халкидонские правила были следующие три: 9, 17 и 28. Девятым постановлялось: «аще на митрополита области епископ или клирик имеет неудовольствие: да обращаются, или к экзарху великие области, или престолу царствующего Константинополя, и пред ним да судятся». Тоже самое повторяется в 17-м правиле того же Собора. А 28-е правило гласит: «Во всем последуя определением св. Отец, и признавая читанное ныне правило (3-е вышеприведенное) ста пятидесяти боголюбезнейших епископов, бывших в Соборе во дни благочестивые памяти Феодосия, в царствующем граде Константинополе, новом Риме, тоже самое и мы определяем и постановляем о преимуществах святейшие церкви того же Константинополя, нового Рима. Ибо престолу ветхого Рима Отцы прилично дали преимущество: поскольку то был царствующий град. Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят боголюбезнейшие епископы, предоставили равные преимущества святейшему престолу нового Рима, праведно рассудив, да град, получивший честь быти градом Царя и Синклита, и имеющий равные преимущества с ветхим царственным Римом, и в церковных делах возвеличен будет подобно тому и будет второй по нем. По сему токмо митрополиты областей: Понтийские, Асийские и Фракийские и такожде епископы у иноплеменников вышереченных областей, да поставляются от вышереченного святейшего престола святейшие константинопольские церкви: сиречь, каждый митрополит вышеупомятых областей, с епископами области, должны поставляти епархиальных епископов, как предписано божественными правилами. А самые митрополиты вышеупомянутых областей должны поставляемы быти, как речено, константинопольским архиепископом, по учинении согласного, по обычаю избрания, и по представлении ему оного».

Римские представители, не бывшие на том заседании Собора (16 заседание), на котором было составлено это последнее правило, хотя первые два: 9 и 17 равносильные сему прошли в х присутствии, возражали против него, обвиняя руководителей в этом деле (патр. Анатолия) в обмане и принуждении. Но опрос епископов, подписавшихся под этим определением, произведенный сановниками, показал, что никого обмана и принуждения не было, и когда сановники в своем мнении о правах константинопольского епископа повторили в перифразе 28-е правило, Отцы Собора стали возглашать: «это справедливое решение; все мы говорим это; это всем угодно… что поставлено пусть имеет силу… все поставлено, как следует». На новые возражения легатов, сановники ответили: «все. что мы высказали, Собор утвердил⁹³.

Не смотря на то, папа Лев не только не принял сего правила (28-го), но восстал против него, представляя свои возражения императору Маркиану, императрице Пульхерии, восточным патриархам и самому константинопольскому архиепископу Анатолию. Сущность возражения заключается в двух пунктах: 1) возвышение константинопольской кафедры нарушает никейское правило (6 прав.) о патриарших округах, которое должно оставаться неизменным и 2) лишает епископов Александрии и Антиохии древних прав, которые дарованы им апостолом Петром. После первопрестольного Рима, престол александрийский должен удерживать достоинство (dignitas), которое ему усвоено ради Петрова ученика Марка. А за ним престол антиохийский, где Петр проповедовал и впервые возникло имя христиан. Возражения эти не выдерживают критики, и потому не были приняты во внимание. Первым из них в канонические определения вносилось догматическое понимание; каноническому определению придавался характер неизменности и безусловности, тогда как оно возникает по нуждам и безусловности, тогда как оно возникает по нуждам времени и для удовлетворения временных потребностей Церкви, с минованием которых теряет силу и самое законодательство. Такое понимание, какое давал папа, вносило бы в историю Церкви начало формальное и мертвящее. Кроме того, как бы сохранились неизменность канонических никейских определений, если бы какой-нибудь из означенных городов постигла участь, одинаковая с Иерусалимом? Если Основатель Церкви не придал своему городу безусловного и неизменного значения, то почему бы Он захотел придать такое значение тем городам, которые освящены пребыванием Его учеников? Не имеет в себе внутренней правды и другое возражение. На каком основании следует считать Антиохию после Александрии, тогда как Антиохия в истории христианства имеет несравненно большее значение, чем Александрия. Антиохия была вторым после Иерусалима центром, где трудились оба первоверховные апостолы Петр и Павел, откуда как из центрального для проповеди к язычникам города, св. Павел разносил благовестие Божие по всему языческому миру, и где верующие впервые стали именоваться христианами. Почему же такой святой и славный престол ниже престола, на котором воссел ученик и сопутник Петра? Нет; мы повторяем, что значение и порядок кафедр определялся историческим и государственным значением городов в римской империи.

Впрочем, вследствие смут, бывших в Константинополе по случаю монофизитской ереси и тридцатипятилетнего разобщения с Римом (раскол Акакия), а также частой смены императоров, 28-е правило подвергалось колебаниям и некоторое время как будто было исключено из числа халкидонских определений, на что с торжеством указывают наши противник⁹⁴.

Еще сильнее был протест со стороны Рима против присвоения константинопольским архиепископом титула – вселенский. Какое было побуждение у восточных епископов величать этим титулом константинопольских архиепископов, а архиепископам внести в свой титул это наименование – трудно решить с точностью. Очень вероятно, что это было желание у восточных сравнять своего первенствующего епископа с первенствующим епископом запада, который к тому времени стал значительно возвышать свой голос и свои притязания (как это увидим ниже). Обстоятельства политические благоприятствовали таким видам восточных; ибо в это время Италия была возвращена под власть византийских императоров. Как бы то ни было, впрочем, только первый, кто стал именовал себя этим титулом, был Иоанн постник, такой человек, от которого менее всего можно было ожидать тщеславия и расположения к пустым титулам. Видно, отношения римского епископа к своему собрату в Константинополе вызывали на присвоение титула вселенский, не смотря на личные расположения Иоанна к кротости и смирению.

В Риме чрезвычайно встревожились присвоением этого титула. Первый восстал папа Пелагий II-й (578–590 г.); он называл этот титул гордым, безбожным и диавольским титулом, антихристовым именем, и потому приказал своему апокрисарию в Константинополе прекратить общение с патриархом, если он не отречется от этого безбожного имени. Но еще с большею ревностью против титула вселенский восстал преемник Пелагия Григорий велик (590–604 г.). Вопрос об этом титуле он сделал вселенским и писал свои возражения всем, кому можно было писать, самому Иоанну, императору, восточным патриархом и многим епископам, но никого не мог тронуть своими представлениями; восточные епископы и архиепископы давно уже оставили свое соперничество, и не только не завидовали епископу нового Рима, а напротив даже содействовали возвеличению его; императоры тоже сочувствовали возвеличению константинопольской кафедры и желали ее сравнять с римской; что же касается до самого Иоанна, то он не думал отказываться от этого титула по тем причинам, по которым он присвоил его себе, т.е. по желанию иметь в этом именовании противовес римским притязаниям.

В протесте Григория великого замечательны две мысли – первая «что с присвоением титула вселенский одному лицу – погибнет честь всех патриархов», и вторая та, «что если паче чаяния впадет в заблуждение именующий себя вселенским, никакой епископ не устоит в истине». С латинской точки зрения – эти мысли совершенно справедливы. В самом деле, если рассматривать титул вселенский в смысле всеобщего главенства, в смысле исключительном, то, действительно, погибла честь всех патриархов, и если вселенский впадет в заблуждение, то за ним впадет в заблуждение вся Церковь и погибнет вера. Но какая злая ирония звучит в этих словах! Какой жестокий приговор произнес в них над латинскою церковью⁹⁵. Не в византийской церкви так глубоко, так идеально и так исключительно понятно и принято это слово, а именно в церкви латинской. Вскоре после Григория, почти его преемник Бонифаций III (605–607 г.), зная о неудовольствиях, какие существуют между узурпатором Фокою, и константинопольским патриархом Кириком, решился воспользоваться ими для возвышения своего престола и, по свидетельству жизнеописателя папы, исходатайствовал у него постановление, «чтобы кафедра римской апостольской церкви была главой всех церквей, поскольку константинопольская церковь писала себя первою из всех церквей⁹⁶. Как бы мы ни стали толковать это постановление, несомненно одно, что здесь устанавливается главенство римского архиепископа над всеми церквами в смысле преимущественном, если не единственном, исключительном. Таким образом, римские епископы осуждая других, сами на себя изрекли приговор осуждения.

Впрочем, ни этот указ Фоки, ни протест предшествующих пап не изменили дела. Титул вселенский остался за константинопольским архиепископом. Императоры и восточные иерархи в своих сношениях с ним, продолжали именовать его «святейшим и блаженнейшим архиепископом и вселенским патриархом». Так император Ираклий называл вселенским патриарха Сергея (610–638 г.), Константин Погонат – патриарха Георгия (678–683 г.). На IV вселенском Соборе (681 г.) подобным же образом Макарий антиохийский называет патриарха Петра. Таким образом, мы можем смело утверждать, что главенствующее положение константинопольского архиепископа на Востоке вошло в обычай. Поэтому на пято-шестом вселенском Соборе было восстановлено 28-е халкидонское правило; отцы Собора писали: «возобновляя законоположенное стапятидесятью св. Отцами, собравшимися в семь Богохранимом и царствующем граде и шестьсот тридесятью собравшимися в Халкидоне, определяем: да имеет престол константинопольский равные преимущества с престолом древнего Рима, и якоже сей возвеличивается в делах церковных, будучи вторым по нем; после же оного да числится престол великого града Александрии, потом престол антиохийский, а за сим престол града Иерусалима» (пято-шест. Всел. Соб. 36 прав.).

Этим определением закончился второй момент в развитии 34-го апостольского правила; из числа наличных епископов бывшей римской империи выделилось пятеричное число старейших епископов, указан порядок их исчисления, определен объем их власти, их верховных прав и преимуществ.

Подводя общий итог под представленное исследование канонических определений за данный период, мы получаем следующие несомненные выводы.

1)             Церковь к концу VII века состояла из нескольких независимых автокефальных церквей. Важнейшая из них были: римская, константинопольская, александрийская, антиохийская и иерусалимская. Рядом с ними стояли независимые, малые церкви: на Востоке-Кипрская, сохранившая свою независимость доселе, за тем Фракийская, Асийская и Понтийская, независимые до включения их в округ архиепископа константинопольского, с сохранением однако-ж внутренней самостоятельности; на Западе-же, в соборных правилах упоминается церковь Карфагенская, как независимость и энергически отбивавшаяся от посягательств римского епископа на ее независимость и свободу; но были и другие, именно: Равеннская, – сохранившая свою независимость до Льва II-го († 685 г.), Галльская до нашествия франков, Британская до нашествия англо-саксов и испанская до IX-го в. Главы важнейших Церквей именуются в правилах экзархов и архиепископами, но в других документах того времени, как-то: в посланиях и гражданском законодательстве стали именоваться патриархами, каковое именование и усвоилось за ними как обозначающее высшее иерархическое служение, а округа, подлежащие их ведению, стали именоваться патриархатствами. Впрочем, за римским патриархом обычай усвоил имя папы, хотя это имя внесено в титул и александрийского патриарха. Область архиепископа или патриарха состояла из нескольких митрополий, митрополия из нескольких епископий, епископия из нескольких приходов. Патриарх утверждал соборное избрание митрополитов и рукополагал их; митрополиты в свою очередь утверждали соборное избрание епископов и рукополагали их, а епископы поставляли приходское духовенство. Поставляя областных митрополитов, патриархи имели право наблюдения за церковной дисциплиной во всем своем округе, за чистотой учения и нравственностью предстоятелей Церкви и имели право принимать на них жалобы и апелляции на поместные Соборы и их решения, в случае недовольства ими истцов.

2)             С возвышением областных епископов соборное начало ни мало не устранялось из Церкви. Оно остается в силе при рукоположении епископов, и при разрешении жалоб, неудовольствий или разных прекословий. Соборы созывались ежегодно митрополитами в их округах и экзархами в их областях они же были на них и председателями. Определения Соборов имели значение для тех областей или округов, епископы с которых собирались на совещания. Высшую и верховную власть имел вселенский Собор; как мы видим из всех правил, вселенский Собор ограждает права независимых церквей, определяет права и преимущества престолов автокефальных церквей, судить и низлагает старейших архиепископов, в случае их ереси, и своим определением придает вселенское значение: мы определяем и постановляем – вот выражения верховной власти Соборов. При этом в определениях соборных римская церковь с своим архиепископом во главе мыслится только как часть вселенской Церкви, такая же, как церкви: константинопольская, александрийская, антиохийская и иерусалимская, и потому наравне с ними подлежит определениям Собора: престолу ветхого Рима Отцы прилично дали преимущество, так может выражаться только верховная власть, а не равносильная – в роде парламента, как учат о Соборах паписты. По правилам вселенских Соборов, всякий архиепископ, следовательно и римский, в случае ереси или антиканонических действий, подлежит суду вселенского Собора. Поэтому, апелляция к вселенским Соборам, практиковавшаяся на западе в средние века, была явлением совершенно нормальным и канонически верным, и устранение этого порядка в папизме есть извращение древних установлений.

3)             Определения вселенских Соборов представляют неоспоримую историческую связь и последовательность в своем развитии. На определении II-го вселенского Собора ссылаются Отцы IV-го, а на определения II-го и IV-го вселенского Собора. Поэтому, хотя правила сих Соборов о возвышении константинопольского епископа были оспариваемы в Риме и не были приняты там, тем не менее они вошли в состав вселенского законодательства. Следовательно церковное законодательство на Востоке шло независимо от того, признает или не признает развитие его римский архиепископ.

4)             В этом несогласии римского папы с определениями вселенских Соборов начинает обнаруживаться разность между Западом и Востоком во взглядах на устройство Церкви, которая и повела к самым печальным последствиям. Ссылаясь на определение Никейское как на неизменное, Рим внес в понимание канонов Церкви догматическое понимание и тем положил начало смешению догматических определений священства с каноническими.

Но определением прав и порядка пяти патриархов развитие канонических определений еще не было завершено и закончено. Апостольское 34-е правило должно было воздействовать и в приложении к патриархам и к главам автокефальных церквей. Что было законом сначала для епископов, а потом для митрополитов, тоже должно было стать законом и для патриархов: «патриархи и главы независимых церквей должны знать первого в них и ничего превышающего их власть не творити без его рассуждения, творити же каждому только то, что касается до его области и до мест к ней принадлежащих. Но и первый из патриархов ничего да не творит без рассуждения всех, да тако будет единомыслие». Вот идеал церковного устройства, к которому стремится вселенская Церковь, но которого еще не осуществила в своей жизни: «единство и множественность, первенство и равенство, главенство и независимость, дисциплина и свобода».

Паписты правы, когда говорят, что Церковь стремилась к иерархическому единству, но решительно не правы, когда утверждают, что это единство осуществлялось в папизме. Римский епископ признавался первым между патриархами, но права его первенства далеко не были еще определены и установлены. За время вселенских Соборов, за ним не было утверждено ни права вчинания (инициативы), ни права председательства на Соборах, ни права ведения дел. Из истории мы видим, что Соборы созывались византийскими императорами и большею частью по совету и требованию восточных патриархов и иногда против воли пап, а председательство не было принадлежностью одной какой-либо кафедры. Так, на I-м вселенском Соборе председательствовал знаменитый епископ кордубский (в Испании) Оси⁹⁷, на II-м епископы, к которым Рим питал нерасположени⁹⁸: Мелетий антиохийский (не находившийся в общении с Римом), Григорий епископ засимский и Нектарий константинопольский; на III-м – председательствовал и вынес на себе всю тягость борьбы с Несторием константинопольским св. Кирилл александрийски⁹⁹, на IV-м – председательство имели или сам император (на VI-м засед.) или сенаторы, заступавшие его место; на V-м – патриарх константинопольский Евтихи¹⁰⁰, на VI – император Константин Погонат, а за ним по правую его сторону занимал константинопольский патриарх Георгий, а по левую – римские легаты; на VII – предводительствовал константинопольский патриарх Тарасий.

Пока Церковь вселенская находилась в недрах греко-римской империи, пока жизнь церковная, главным образом, текла на Востоке, и разработка догматических и нравственных вопросов совершалась в этой половине империи, (разработка первых в борьбе с ересями, а вторых – аскетами в пустынях), Церковь обходилась без определений прав первенствующего патриарха, но наступало время окончательного распадения римской империи и образования на ее развалинах новых царств, которые, сделавшись христианскими, войдут в состав Церкви вселенской, и потому делалось необходимым не только определить церковные права папы, но и создать для него церковное международное право, или дать ему такое положение, чтобы его признавали народы и их правители.

Но в то самое время, как наступил момент к определению его прав, как первого между патриархами, папы предупредили историю и сами для себя создали права и отношения ко всем остальным церквам и ко всем правительствам. Выступив из пределов, указанных 34-м правилом и вместе с сим из границ христианского смиренномудрия и братской любви, заповеданной Христом, они предвосхитили себе власть большую, чем та, какая им отмеривалась, т.е. совершили узурпацию, вследствие чего нарушилось нормальное течение общецерковной жизни и последовало разделение церквей.

Узурпация власти вышла из начал римских языческих, хотя ее старались прикрыть именем христианских. Рим как глава царств, как владыка вселенной, город, с судьбами которого была связана жизнь и судьба всего мир¹⁰¹, Рим надмевал своих граждан; им естественно было смотреть на весь мир с высоты своего величия. Они суть граждане того города, который возвысился до всемирного господства, члены того политического общества, которое, разрастаясь, все покоряя и все поглощая, сделалось всемирным гражданством. Сила и принуждение – вот его право и закон; подчинение и покорность – вот обязанности и долг покоренных народо¹⁰².

Как само собою понятно, не все верующие римляне всецело отдавались воздействию веры Христовой, не всех она преобразовывала и переделывала по началам смирения, братства и любви. Особенно это должно сказать о тех временах, когда воздействие веры на души верующих стало принимать ровное и спокойное течение. Когда страхи гонений кончились и во все права вступила обыденная мирская жизнь с ее житейскими тревогами и заботами, с ее земными удовольствиями и увлечениями. Епископы римские не были исключением из общего правила; они выходили из римской же среды, и большею частью знатной, где особенную силу имеют сословные предрассудки, тщеславие и суетность; они жили тем же духом, как и все другие, и насколько еще не прониклись духом Христовым, настолько оставляли в душе место началам древним, плотским языческим. Так, во II-м веке епископ римский Виктор I-й в своих отношениях к провинциальным епископам обнаружил дух принуждения и насилия, когда грозил отлучением малоазийским церквам за то, что он не соглашались праздновать Пасху по обычаю церкви римской, в одно время с нею. Так, в III-м веке Стефан III-й обнаружил такой же дух принуждения и горделивого языческого самомнения, когда дерзнул отлучить тоже малоазийские церкви, несогласные с ним в вопросе о крещении еретиков. Паписты ставят эти проявления римского властолюбия в похвалу римским епископам и видят в них самые первые свидетельства папского главенства; мы же, напротив, видим в них только обнаружения языческих воззрений, первые попытки к приобретению римского господства над Церковью. Так смотрели и современники. Первому напоминал о христианском братолюбии св. Ириней лионский, а второго упрекали во властолюбии Фирмилиан Каппадокийский и св. Киприан Карфагенский. Нужно ли еще распространяться, какое из этих объяснений естественное и правде? Дело говорить само за себя.

С конца IV-го века все условия жизни общественной, государственной и церковной благоприятствуют обнаружению и развитию языческих начал властолюбия в римских епископах. Упадок общественной нравственности сильно отзывался и на римском духовенстве. Римское духовенство в своем огромном большинстве отличались замечательною беспечностью и непониманием не только духа, но даже и буквы христианств¹⁰³. В связи с этой беспечностью находился упадок религиозного чувства в массе христиан. По свидетельству Амвросия и Августина, -христиане предавались всем формам и видам языческого суеверия, которое стали оставлять уже и сами язычники. Так христиане клялись языческими богами, праздновали день Юпитера (четверг), принимали участие в языческих играх и празднествах, нередко пели языческие гимны в христианские праздники и по примеру язычников дозволяли себе пляски пред базиликами; в храмах вели себя неблагочинно; нередко шум в храме переходил в крик и оканчивался дракой, причем иногда раздавались взрывы общего хохота и останавливали богослужение и т.п. Погружаясь более и более во тьму невежества, духовенство в то же время устремилось к приобретению власти и стяжанию богатства, предаваясь роскоши и удовольствиям. Пресвитеры, напр., одевались в великолепные одежды, отличались щегольско. Обувью и благоухали драгоценными ароматами, невежество их обратилось в пословицу, а фарисейское лицемерие и разврат худо согласовались с их претензиями на безбрачие; замечательно, что в церкви самой развращенной громче говорили о безбрачии, чем где-либ¹⁰⁴. Такое поведение подавало справедливый повод язычникам укорять христиан и хулить имя Христово. Епископское звание, столь высокое и столь досточтимое, сделалось предметом искательства честолюбцев и причиною кровавых схваток между партиями. Известна ожесточенная борьба из-за епископства двух претендентов Дамаса и Урсина, стоившая многих денег претендентам и многих жертв римской церкви. Вот как отзывается об этой борьбе языческий писатель этого времени, Аммиан Марцелин: «горячность, с которою они оспаривали друг у друга епископство, превосходит меру человеческого честолюбия. Эта борьба стоила партии Урсина ста тридцати семи человек убитых, найденных на другой день в базилике Сициния, где происходило собрание христиан. Такая, впрочем, ожесточенность борьбы за столичное епископство нисколько не удивительна, если обратить внимание на внешний блеск этого достоинства. Получающий его обогащаться на счет щедрых приношений матрон, разъезжает по городу в колеснице, блещет роскошью одежды, а обилием стола затмевает царей». Это свидетельство можно бы было считать преувеличением, если бы того же не подтверждал Иероним, Августин и Сальвиан, писатели того времен¹⁰⁵.

Имеем ли мы право думать, что такое духовенство и такие епископы будут действовать по началам Христовым? Современные нам латинские богословы, описывая эти и подобные им картины церковной жизни в Риме за это и за всякое другое время после, не только не стесняются и не краснеют за себя и за свою историю, а напротив, приходят в умиление, говоря, что это то и доказывает божественное установление папизма, что, не смотря на такой упадок нравственности в Риме, папизм не только не упадал, а напротив, все больше и больше рос, развивался и укреплялся. По их представлению, как видно, закон папской непогрешимости действовал в полной силе и в те печальные времена, т.е., что Дух Христов действовал чрез пап помимо их сознания и воли, чисто внешним образом. Но по законам нравственной жизни Дух Христов не мог действовать и проявляться в развращенной среде, и потому в стремлениях пап к вселенскому главенству и господству проявлялся дух гордого, языческого Рима. Что мы сказали выше о ревности александрийских епископов к Константинополю, то мы должны сказать и об епископах римских. Папы, наиболее проникнутые чувством христианского смирения, наименее увлекались духом властолюбия, тогда как пастыри, подобные Дамасу или Бонифацию III, наиболее жили под его влиянием. Св. Василий великий, обуреваемый бедствием от ересей, попытался было войти в сношение с папою Дамасом, но его постигло горькое разочаровани¹⁰⁶. Оскорбленный гордостью западных, св. Василий Великий в следующих выражениях излил свое огорчение: «мне приходит на мысль сказать словами Диомида: «лучше тебе не просить; потому что, говорят, он человек надменный». Ибо действительно люди надменного нрава, когда им угождают, делаются еще больше презрителями. Если умилосердится над ними Господь, то чего еще нам желать сверх этого? А если пребудет на нас гнев Божий, какая нам будет помощь от западной гордости? Они и не знают дела, как оно есть, и не хотят его узнать: но предубеждение ложными подозрениями тоже теперь делают, что прежде делали касательно Маркелла, вступив с объявляющими им истину в споры, а ересь, подтвердив своим согласием. Сам я желал бы в виде общего послания написать к их верховному (разумеется папа Дамас) и не о делах церковных, кроме разве одного намека, что не знают они, как по правде идут у нас дела. и не берутся за тот путь, которым можно это узнать, но вообще о том, что не должно нападать на людей, угнетенных искушениями и признавать достоинством гордость, этот грех, который и один может сделать нас врагами Богу"</em¹⁰⁷.

Вот те нравственные условия, при которых зрели, развивались и при всяком удобном случае открыто заявлялись притязания римских епископов на верховенство во вселенской Церкви.

Основным и исходным началом для этих притязаний послужило первенство основателя римской кафедры св. ап. Петра и отожествление с ним римского епископа.

В первые три века христианства, как известно, церковная кафедра римская считалась основанною и устроенною трудами св. первоверховных апостолов Петра и Павла. Христианские писатели, как напр. св. Ириней, или Тертуллиан, говоря о преемстве апостольском в Риме, не разделяют сих апостолов, не отличают преимуществ Петра от Павла и не обнаруживают ни малейшей наклонности выдавать преемство римских епископов исключительно за Петрово или Павлово; они называют его просто апостольским, как это и следует. Церковный историк Евсевий, говоря о первых преемниках апостольских в Риме, пишет, получивший жребий епископства римской церкви был Линь. О нем упоминает Павел в писанном из Рима послании» и т.д¹⁰⁸. Великое значение проповеди в Риме св. ап. Павла, как апостола языков по преимуществу, и паче иных потрудившегося в просвещении их, не подлежит ни малейшему сомнению. Между тем с конца IV века лице Павла, как основателя и устроителя римской церкви, в Риме отодвигается на второй план, устраняется из сознания западных христиан, и забывается совсем, тогда как лице св. ап. Петра выдвигается вперед; устройство церкви усвояется исключительно его трудам; римская кафедра начинает считаться кафедрой исключительно Петровой, а восседающие на ней римские епископы исключительно преемники Петра. В так понятном преемстве полагается преимущество римской кафедры. Римская кафедра отождествляется восседающих на ней епископов с апостолом Петром, – Петр и папа – одно лице. Об этом преимуществе всем и при всяком случае постоянно заявляет как сами папы, так и их представители легаты. Так, папа Иннокентий I-й (402–17) объявил, что «ничего нельзя решать без сношений с римской кафедрой и что особенно в делах веры все епископы должны обращаться к апостолу Петру» (разумей к папе Иннокентию или его преемникам¹⁰⁹. Легат папы Льва велик. (440–61), Пасхазин, на халкидонском Соборе заявил, что римская церковь есть глава всех церквей, и что Диоскор, александрийский архиепископ, должен подлежать суду за то, что держал Собор без позволения святой кафедры, чего никогда не было и не должно быть¹¹⁰. Папа Лев велик., производя основание церквей Александрии и Антиохии от апостола Петра, кассировал 28-е халкидонское правило, опираясь на авторитет св. ап. Петра. Его мысли повторяет папа Геласии (492–6), с некоторым их развитием. «Хотя все кафолические, рассеянные по лицу земли, церкви составляют одно жилище Христа, писал он, однако святая римская церковь преимуществует пред прочими, не в силу каких-либо соборных постановлений, но по евангельскому слову Господа нашего удерживать первенство: «ты еси Петр и на сем камени созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей"… Эта церковь приняла в свое общество (?!) блаженнейшего Павла, который не в другое, как пустословят еретики, а в одно время и в один и тот же день с Петром венчался славною смертию мученичества в городе Риме при кесаре Нероне. Они вместе посвятили вышеназванную св. римскую церковь Христову господу и превознесли ее пред всеми прочими городами всего мира своим пребыванием и мученическою смертию. И так, первая кафедра апостола Петра есть римская церковь, не имеющая ни пятна, ни порока, ничего-либо подобного. Вторая кафедра в Александрии, основанная во имя блаженного Петра его учеником и евангелистом Марком, который, будучи послан апостолом Петром в Египет проповедовать слово истины, скончался славным мученичеством. Третья же кафедра в Антиохии того же блаженнейшего Петра, почитается знаменитейшею потому, что сюда он пришел и жил прежде, нежели в Риме, и здесь в первый раз явилось имя христиан¹¹¹. Преемник Геласия Анастасий II-й (496–7), внушая византийскому императору уважать права кафедры Петровой, представляет их дарованными самим Христо¹¹². Папа Григорий велик. (590–604), который так горячо восставал против титула: вселенский, присвоенного себе константинопольскими епископами, точно также толкует права кафедры Петровой, когда пишет: «кто не знает, что св. Церковь основана Господом «на камне Петре», которому вручены ключи царства небесного, который, был назначен утвердить своих братьев и наблюдал за всем стадом. Таким образом, хотя много было Апостолов, однакож первенством пользуется одна кафедра князя Апостолов, которая находится в трех местах. Он сам возвеличил ту кафедру, на которой пожелал остаться и умерерть; он сам украсил ту, на которую послал своего ученика Марка; он утвердил ту, на которой сидел семь лет. И так, существует один и кафедра одного, которого в настоящее время по Божественному авторитету представляют три епископа¹¹³. Папа Агафон (679–82), современник VI-го вселенского собора, утверждал, что епископ римский никогда не погрешал и не может погрешать, и потому требовал, чтобы все постановления римской церкви принимались за правила, утвержденные божественными словами апостола Петр¹¹⁴ . Папа Стефан III-¹¹⁵ (752–57) отожествление свое с апостолом Петром доводит до непонятной смелости. Прося у Пипина защиты против Лонгобардов, он пишет от лица апостола Петра: «Я – Петр Апостол, по воле божественного милосердия званный Христом, Сыном Бога живаго, поставлен Его властью быть просветителем всего мира (следуют тексты)… По сему все слышавшие мое благовестие и принявшие его, да уверуют несомненно, что по повелению Божию, им отпустятся все грехи в сем мире, и они без порока перейдут в жизнь будущую. Поскольку же просвещение Св. Духа озарило ваши пресветлые сердца, и вы, восприняв евангельскую проповедь, возлюбили Св. и единичную Троицу: то вверенной нам апостольской римской церкви сберегается и для вас несомненная надежда будущих наград. И так, к вам, как возлюбленным моим детям, обращаю я глагол мой, и любовью вашею ко мне убеждаю вас, чтобы не оставили вы города Рима и народ мне Богом вверенный, без защиты, но исхитили бы их из рук врагов, и спасали бы дом, в котором покоятся мои останки, от осквернени¹¹⁶ и т.д. в этом роде. Наш известный историк проф. Кудрявцев по поводу этого письма замечает: «Никогда низкая лесть и бесчестный обман не соединялись так бесстыдно с самыми дерзкими угрозами и никогда самая необузданная фантазия не злоупотребляла так прозопеею, как это дозволило себе испуганное воображение римского епископа¹¹⁷. Послание достигло цели Пипин поспешил в Италию, разгромил Лонгобардов, отнял у них занятые ими города и подарил их на масло гробу св. Петра.

Вникая в смысл делаемых папами заявлений о преимуществах кафедры римской и всматриваясь в это странное отожествление ап. Петра с римским епископом, мы находим здесь начало той фальши, которая имела для латинской церкви роковые последствия. В самом деле, остановимся на этих выражениях: римская церковь основана на ап. Петр, или: в Рим кафедра Петрова; на кафедре восседает ап. Петр, папа действует авторитетом ап. Петра и т.п. Само собою разумеется, все эти и подобные им выражения суть фигуральные, иносказательные выражения, и никак не могут быть изъясняемы в смысле прямом и буквальном. Положим, что в Риме хранится та самая кафедра, на которой восседал первоверховный Апостол и с которой он преподавал учение и таинства, и что на этой же именно кафедре буквально восседают преемники его, римские епископы; что ж из этого? Преемнику естественно и прилично восседать на кафедре своего первооснователя, но отсюда весьма далеко до тожества и единства с ним. Как и что может передать эта кафедра восседающему на ней епископу? Петрово рукоположение? Но Петрова рукоположения нет, как мы и сказали выше, есть только рукоположение апостольское, а такое рукоположение может быть совершенно над папой и в Константинополе, и в Москве, и в Петербурге собором епископов, и папа станет такой же преемник Петра, как и в том случае, если он примет рукоположение от западных епископов. Петрово учение? Но Петрова учения нет, есть одно учение Христово, преподанное Церкви не чрез одного ап. Петра, а чрез всех Апостолов. Петрову власть? Но когда нет Петрова рукоположения, нет и особой Петровой власти в Церкви, а есть одна только власть общеапостольская. Поэтому, все эти тропические выражения суть злоупотребление словом, фикции, которым поддавались и такие св. папы, как Лев и Григорий великие, не подозревая того, что это фикция; так тяготел над Римом дух древнего языческого преобладания! По нашему мудрому народному присловию: «не место красить человека, а человек красит место». Восточные патриархи в своем Окружном Послании осуждают в римских папах такой незаконный способ объяснения их преимуществ, указывая в нем слабость умствований: «ибо пап (разумеют Пия IX-го), пишут патриархи, не Апостольским своим исповеданием украшает свой престол, но Апостольским престолом старается подтвердить свое достоинство; достоинством же свое исповедание, а на самом деле это иначе¹¹⁸.

Правда, св. Отцы вселенских Соборов, в своем одобрении папских вероизложений, не раз прибегали к подобным же фигуральным выражениям, сближая того или другого папу то с ап. Павлом, т с ап. Петром. Так на III-м вселенском Соборе Отцы Собора, выслушав исповедание Кирилла александрийского и папы Целестина восклицали: «это суд справедливый! Весь Собор благодарит нового Павла-Целестина, нового Павла-Кирилла. Целестина единомышленного с Кириллом!¹¹⁹ Эти восклицания ясно свидетельствуют, что из создания восточных Отцев представление об ап. Павле, как сотрудники ап. Петра в Риме, не были вытеснены представлениями о преимущественной важности ап. Петра. На IV-м вселенском Соборе св. отцы, в своих одобрительных восклицаниях, без сомнения, применялись к речам легатов, делали сближение папы с одним ап. Петром. «Сия вера отцев, восклицали они, по прочтении вероисповедания папы Льва великого, сия вера Апостольская! Мы все так веруем! Так веруют все православные!... Петр так говорил устами Льва! Так учили Апостолы! Учение Льва благочестно и истинно! Кирилл учил также! Вечная память Кириллу! Лев и Кирилл учили одиноково! Анафема тому, кто не так верует¹²⁰. Но как само собою разумеется, все эти выражения не дают ни малейшего права понимать их в буквальном смысле, как будто Отцы думали, что устами Кирилла и Целестина говорил ап. Павел, а устами св. ап. Петр. Это, конечно, язык фигуральный; выражаясь таким образом, Отцы признавали единомыслие Кирилла, Целестина и Льва с учением Апостолов, т.е. что эти святители так верно и точно изложили учение Апостолов, как изложили бы оное сами Апостолы. Понятно, что такая похвала относится лично к Кирилле, Целестину и Льву, а не ко всем вообще восседающим на кафедрах римской и александрийской. Кирилл, Целестин и Лев учат, как Апостолы, но их преемники – Диоскор, Николай, Григорий и под. погрешают и заблуждаются. Паписты совершенно чужды такого толкования; они понимают все такие и подобные выражения в том смысле, что седалище Петрово отожествляет восседающих на нем епископов с самим ап. Петром, так что ап. Петр продолжает восседать в лице каждого папы, как бы воплощается в папе, живет и действует в нем. Вот та грубая фальша, которая скрыта в учении о преемстве Петровом в Риме.

Исторические события вполне благоприятствовали тому, чтобы дать этой фальше наибольшее развитие и распространение.

Прежде всего надобно помнить, что, начиная с V века, римская церковь делает значительные завоевания в западной Европе. История свидетельствует, что в первые века христианства в римских провинциях на западе – в Испании, Галлии и Британии процветали независимые церкви. получившие свое начало из Малой Азии. Если бы эти церкви держались на той же высоте христианства, на какой стояли в начале своего существования, в первые три века, Рим никогда бы не мог достигнуть того преобладания на западе, до которого он поднялся теперь. Но этого не случилось. Древние церкви участвовали в общем разложении римской империи; и в них виден был упадок просвещения и нравственности. При этом их постигло нашествие варваров. Варвары, волна за волной двигаясь по древне-римским провинциям, смывали и классическую образованность и древнее христианство. Нужно было, так сказать, вторичное просвещение западной Европы светом истины Христовой; и на этот раз источником света сделался исключительно один Рим; его духовенство было достаточно подготовлено для того, чтобы утверждать в сердцах нововерующих убеждение в преимуществах кафедры Петровой и подавляет всякое противоречие, порождаемое старыми преданиями, где они сохранились. Франкийский король Хлодовей был приобретен для римской церкви, а духовенство, сопутствующее ему в походах, ревностно заботилось о просвещении язычников и об истреблении остатков древнего христианства. Отдаленная Британия завоевана была англо-саксами, а англо-саксы покорены были риму Августином, отправленным туда на проповедь папою Григорием вел.; древние же христиане, на которых смотрели, как на еретиков. Или бежали, или погибали в неравной борьбе с завоевателями; остальная же часть должна была покориться и забыть свою церковную независимость и свои восточные обряды. Германия была покорена римскому престолу апостолом немцев – Бонифацием, который, отходя на свой апостольский подвиг, дал клятву пред гробом Петра приводить к Риму новых подданных, которых он успеет покорить словом истины Христовой. Позже всех были покорены Испания, южная Галлия, север и юг Италии. Память о древней христианской свободе долго хранилась на юге Галлии и дала себя знать в так называемом галликанизме.

Варвары с благоговейным почтением смотрели на языческий Рим, как город представляющий в себе центр человеческого могущества и гражданственности. Как и всякого рода дикари, они готовы были ограбить его, но в то же время дорожили честью считаться его гражданами, походить на римлян, носить на себе в чем-нибудь его подобие. Что, например, за честь носить на себе звание патриция, давно утратившее свое значение, однако ж могущественные короли франков украшались этим титулом? С принятием западными народами христианства Рим, переставший быть местопребыванием императоров, не только не утратил своей обаятельной силы, напротив. Стал еще выше и священнее для них. То почтение, какое народы питали к языческому Риму, освятилось, возвысилось и удвоилось от христианского представления, что здесь кафедра первоверховного Апостола, князя Апостолов, источник единства, кладезь благодати для всей вселенной, и с языческого Рима перенесено было на Рим христианский, с языческого императора – на христианского епископа. Духовенство западное, по-видимому, больше было заинтересовано в возвеличении Рима и его епископа, чем сам Рим и папа. Мы видим эту ревность духовенства в Галлии и Британии в борьбе со старым христианством, видим в Болгарии, где оно запрещало принимать таинства от греческого духовенства, видим, наконец, ив великой Моравии, где немецкие епископы в гонении славянского языка и восточных обрядов шли гораздо дальше самих пап. Видно, что и в те древние времена не было недостатка в таких ревнителях папизма, каких являло и являет новое время, т.е. в таких, которое и сами были фанатичны и новопросвещенных умели делать подобными им. Запад не только был покорен римскому престолу, но он был воспитан в фанатической преданности Риму. Отсюда, все эти подлоги и вся легкость, с какою принимали их и верили им.

Эта почтительная преданность новопросвещенных народов папе, усвоенная ими при самом их зарождении (мы берем пока века с V-VII) и много обещающая в будущем, естественно подымала самочувствие и самосознание римского епископа. Он мог по праву смотреть на себя, как на главу западного христианств¹²¹, а отсюда был один только шаг вообразить себя главою всего христианства.

Положение восточных патриархатств давало тому повод и основание. Римская кафедра, покоряя себе новые народы, постепенно возрастала и прославлялась, тогда как восточные патриархатства, напротив умалялись, сокращались, шли книзу; так александрийское, иерусалимское и антиохийское – были разорены расстроены и сокращены бедствиями от еретиков, от нашествий персов и от завоеваний Сарацын; не менее страдал и патриархат Константинопольский от нашествий варваров, от ересей, от вмешательства в дела Церкви и насилий византийских императоров (как, напр. во времена монофизитов или иконоборста). Поэтому, когда соперничество между западом и Востоком обострилось, сосредоточившись на двух пунктах – Риме и Константинополе, – достижение всеобщего главенства для Рима казалось возможным. При этом следует взять во внимание еще и то, что Рим и Константинополь служили представителями разных начал: Рим – церковно-исторического, а Константинополь – чисто гражданского. Рим, стараясь препобедить своего соперника, выше и выше поднимал свое знамя, происхождение от ап. Петра и его преимущества как князя Апостолов. Константинополь же, оставаясь от римских притязаний, или же прибегать к помощи соборных правил и титулов в роде – вселенский. Но чем сильнее Константинополь отстаивал свои права, тем выше поднимали свои преимущества и права в Риме. Так объясняются притязания Рима на те сверхъестественные божественные права, которые мало по малу стали присвоять себе папы; чем выше они подымали свои притязания, тем божественнее становился их характер, тем сами они в собственных очах и в очах всего мира становились выше простых епископов; право каноническое в их сознании постепенно и естественно превращалось в благодатное, догматическое. Сперва папа есть викарий ап. Петра, князя Апостолов; затем Петр заменяется Христом, и папа становится викарием самого Христа; поэтому, отожествляясь сначала с ап. Петром, он впоследствии отожествляется со Христом. Сперва Петр и папа – одно лицо и одна власть; а потом Христос и папа – одно лице и одна власть. Так совершался процесс смешения определений канонических с догматическими.

Начало церковных преимуществ и прав римских епископов положено, можно сказать, императором Грацианом, при папе Дамасе (366–384), о которых у нас уже была речь. По случаю борьбы в Риме двух партий Дамаса и Урсина, был созван поместный собор в Риме, чтобы успокоить церковные волнения. Собор между прочим оправдал Дамаса во взводимом на него обвинения в прелюбодеянии, во время еще его диаконства при папе Либери, и при этом исходатайствовал от Грациана, принявшего сторону Дамаса, декрет, которым этот папа утверждается судьею прочих епископов, тогда как сам не мог быть судим ими. Это было началом того права, которое так прямо и резко заявил впоследствии папа Николай I-й, т.е., что папа судить всех, а сам не подлежит ничьему суду. Замечательно, что собор, ходатайствуя за Дамаса, трактует его равным с епископами по служению, но превознесенным пред ними преимуществами апостольского престола. Видно, что в понятиях западного духовенства различие между догматическими и каноническими определениями еще не было утрачено. Замечательно также и то, что начатки преимуществ римской кафедры испрашиваются у светской власти, значит их доселе и не имели, но это, однако ж, не мешало впоследствии трактовал эти преимущества, как принадлежащие апостольской кафедре по божественному праву.

Тот же папа Дамас издал определение, чтобы каждый митрополит по своем рукоположении являлся в Рим для получения омофора (pallium), а его преемник Сирици¹²² (385–398) дал предписание не рукополагать епископов без согласия на то римской церкв¹²³. Важнее было сделано приобретение папою Бонифацием III (606). Воспользовавшись смутами в Константинополе, он испрашивает у цареубийцы, византийского императора Фоки, указ , которым римская Церковь объявляется главою всех Церквей и титло «вселенский» усвояется исключительно одному римскому епископу, он же соборне постановляет не признавать того епископом, чье избрание не будет утверждено словами папы: «желаем и повелеваем¹²⁴. Папа Лев II-й (682–683) получает от императора позволение вызвать в Рим для рукоположения равенского епископа, и тем полагается начало подчинению равенского экзархатства римской кафедре.

Так мы дошли до VIII-го века. В наступающем периоде времени от VIII до XI века следует иметь в виду два обстоятельства: во-первых, упадок просвещения и нравственное растление и огрубение продолжаются, и во-вторых, жизнь запада вообще более и более обособляется от востока. При этих условиях гордость западная, в которой упрекали запад еще в IV веке, не только не уменьшается, но возвышается и идея римского вселенского главенства и достигает своей зрелости.

До половины IX века т.е., до папы Николая I, который со всею ясностью выразил идею главенства римского епископа, папами были сделаны следующие приобретения: папа Григорий II (715–731) разрешает всю Италию от клятвы и повиновения византийскому императору Льву Исаврянину, и лишает его дани, собираемой с Италии. Этим случаем проявлено мнимое право папы освобождать народ от верноподданнической присяги царям и лишать царей их царст¹²⁵. Папа Захарий I (741–752) подобным образом разрешает франков от верноподданнической присяги к их законному королю и освящает узурпации вельможи – Пипин¹²⁶. Стефан III (752–757) представляет Пипину дарственную грамоту Константина великого и, на ее основании получив в дар несколько городов, становится светским правителем и таким образом предвосхищает себе то право. Которое должно бы быть присвоено ему по международному договору. Он же допускает Пипина с сыном целовать папские туфли и вводить в обычай носить римских епископов на плеча¹²⁷. Адриан I (772–795) управляет Церковью скорее как царь, нежели как еписко¹²⁸. Лев III-й (795–816) коронованием Карла великого как римского императора дал начало той мысли, что папа может распоряжаться короною и давать ее кому хоче¹²⁹. Пасхалий I (817–824) восходить на престол не дождавшись императорского утверждени¹³⁰. Григорий IV (827–844) настаивает, чтобы западные епископы в сношениях с римскими именовали себя не братиями и служителями, как было прежде, а сынам¹³¹.

Во второй половине IX века идея папской власти настолько созрела, что в лице папы Николая I выступает как право, как закон вселенской Церкви. Пользуясь политическим раздроблением Карловой монархии, он стал утверждать, что каждое притязание его предшественников принадлежит ему в обширнейшем смысле, что он имеет право не только на первенство, но и на монархическое господство в Церкви. Ему принадлежит формула, определяющая права римского епископа: апостольский престол судить всех, а сам ничьему суду не подлежит. На римском соборе 863 г. он изрекает анафему на всех, кто не стал бы уважать объявленного папою учения или приказания. Он с успехом ведет борьбу с галликанскими митрополитами, лишает независимости равенского архиепископа и требует к себе на суд константинопольских патриархов Фотия и Игнатия, как глава церкви, как вселенский судия. Вот как он писал в Константинополь: напомнив о главенстве апостола Петра и его викария, что он делает в каждом почти послании, он продолжает, к числу этих лиц всемогущему Богу благоугодно было сопричислить и меня недостойного. Вся церковь верующих от этой то св. римской церкви, которая есть глава всем церквам, требует наставления; на ней лежит забота о поддержании целости веры, она разрешает грехи тех, кто достоин этого, и чрез нее испрашивается благодать Искупителя Господа… Да утверждается истина, что св. римская церковь, чрез св. Петра, князя Апостолов, сделалась и есть глава всех церквей, и от нее зависит ненарушимое и непоколебимое удержание порядка и управления во всех церковных делах, ее должны вопрошать об этом и следовать ее голосу. Поэтому, все, что утверждается авторитетом римских первосвященников, все это должно твердо и неприкосновенно содержаться и никакое самоволие не должно иметь места здесь¹³². Оскорбленный ответом Фотия, что церковь восточная не знает никаких декреталий и не принимает собора сардикийского в качестве вселенского, папа Николай I-й пишет: «этому мы не верим, в особенности относительно сардикийского собора, который происходил в ваших странах и который приняла вся церковь: каким образом случилось, что этот собор отринула церковь константинопольская, или не удержала его, тогда как должна была это сделать непременно? Почему вы не имеете и не сохраняете декретали¹³³, которые изданы первосвященниками первой кафедры, т.е. римской церкви, авторитетом и санкцией которой утверждается все соборы и даже вселенские, получая от нее свою твердость? Уж не потому ли, как ты говоришь, они не соблюдаются в церкви Константинопольской, что они говорят вопреки из мирян во епископы? Если в самом деле вы не имеете у себя подобных декреталий, то это свидетельствует о вашем нерадении и беспечности. Если же имеете и однако ж не соблюдаете их, то вы заслуживаете порицания и брани за дерзость¹³⁴. В последующих письмах папа следующим образом исповедует привилегии римской церкви: «привелегии римской церкви, по слову Господа, утверждены во св. Центре, в самой церкви с древних времен имели силу и сохранялись, прославлялись вселенскими Соборами (?!), уважались постоянно всем христианским миро и никаким образом не могут быть ни умалены, ни разрушены, ни изменены; ибо чему положил основание Бог, того не может нарушить человеческая инициатива. И тот грешить, кто осмеливается противиться божественному узаконению. Привилегии эти, говорим, вечны; от Бога они вкоренены и насаждены; могут их касаться, но не могут сдвинуть; они могут быть оскорбляемы, но не могут быть сокрушены. Они уже существовали прежде вашего (императ. Михаила III) царствования; они продолжают существовать и теперь несокрушимо; они будут существовать и после вас; и пока возвещается имя христианское они не перестанут существовать. Эти привилегии дарованы были св. римской церкви от самого Христа, и не даны какими-нибудь соборами, соборы же только прославляли и выражали уважение к ним». (Sic!¹³⁵. В Константинополе все эти разглагольствий ясно видно, что на Западе как сам папа, так и общество убедили уже себя в созданной ими фикции, что будто бы папство есть установление божественное, древнее, всею вселенскою церковью признаваемое.

В лице Григория VII-го, Гильдебранда, идея папской власти поднялась еще выше. Он заявлял следующие притязания: «Правильно избранный папа свя¹³⁶ и непогрешим. Его воле, рассуждению и суду подлежать все царства мира сего. Он имеет власть отлучать царей от общения верных и отлученных низлагать с престолов. Он может подданных разрешать от присяги и повиновения бесчестных и порочным правителям и государям. Подданные должны восставать против государей своих, отлученных папою, и ополчаться против их. Один он правильно называется вселенским. Без его позволения никакой собор не может называться вселенским. Без его свидетельства ни одна книга не может быть издана в свет и считаться правильною. Его суда никто не может отринуть, а он один может отвергнуть всякий суд. Судить его самого никто не может. Все важные дела церковные подлежать его решению. Епископов он может низлагать и переводить с одного места на другое без собора. В церковных должно поминать только его имя. Предавать проклятию престол апостольский (т.е. римский) никто не смеет. Инвеститура (т.е. единовременная плата, взимаемая с поставляемых вновь епископов, аббатов и священников, за право пользоваться церковными имениями изъятыми от несения общественных повинностей), не принадлежит государям, которые не имеют права жаловать епископов перстнями, как было прежде¹³⁷.

В лице Иннокентия III-го и его ближайших преемников эта идея близка была к своему полному осуществлению. Иннокентий III-й достиг такой высоты величия, до какой никто еще не достигал из смертных. Все западные правители покорились ему, своею покорностью оправдывая его неимоверные претензии. Император германский Оттон IV-й признал себя его ленником; король французский, Филипп-Август, напуганный интердиктом, наложенным на Францию, за его незаконный развод с женою, сделался послушным сыном папы. Король английский Иоанн безземельный, за непослушание папе едва не лишившийся короны, также должен был смириться и признать лэнную зависимость от папы. Королевства: кастильское, аррагонское, сицилийское, венгерское также были признаны лэнами папы. Даже непокорный восток, заявлявший притязание сравнятся с западом, и тот был во власти римского первосвященника. Неожиданное завоевание крестоносцами Константинополя давало ему основательный повод мечтать о подчинении непокорной своей соперницы, восточной церкви, и об образовании на земле единого стада с единым видимым пастырем – папою во главе.

Но эти мечты не осуществились. Небесный Пастыреначальник не попустил своей истинной Церкви искуситися больше, чем сколько она могла понести. Господь сохранил ее от римского поглощения. Латинское господство, начинавшее повсюду, куда оно простиралось, истреблять греческий обряд, продолжалось недолго (с 104 г. 12 Апр. По 15 Августа 1261 г.); с прекращением его изгладились и его следы в православных областях восточной церкви. Вскоре за тем и самое величие пап стало идти к упадку. Спустя три века после Иннокентия протестантизм восстает против незаконного господства и отнимает у Рима до половины подданных. Спустя еще три века с небольшим папа лишается светского господства, незаконно добытого им, и таким образом возвращается к тому положению, из которого вышел: пап есть римский епископ, признаваемый первым в ряду своих собратий, ради первенства ветхого Рима.

Обернемся же теперь назад и одним взглядом окинем развитие папского главенства: сперва просто епископ апостольской общины в столичном городе империи, затем, первый между средне-италийскими соседними епископами, или митрополит, такой же, как митрополит в Александрии, Антиохии, Кесарии, Ефесе и под. После того экзарх или архиепископ на западе, первый по отношению к восточным, таковым же экзархам. За сим, должно бы было следовать каноническое определение прав его первенства, но вместе этого он сам создает свои права, своими усилиями достигает господства на западе и домогается преобладания над всею Церковью. Но что удается ему на западе, того не может достигнуть на востоке. Да и на западе незаконность римского господства сознается правительствами и народами и мало по малу отвергается как незаконное.

Некоторые светские писатели нередко средневековое преобладание пап и их господство над миром называют феократией. Но это решительно несправедливо. Если мы ветхозаветную феократию, как она проявилась в истории еврейского народа, преимущественно во времена Моисея и Судей, понимаем в истинном смысле, как действительное правление Божие, являемое чрез Своих избранников или чрез первосвященников, то ни в каком случае нельзя признать за господством папа феократического характера. Первосвященники еврейского народа, вопрошавшие волю Божию, и сообщавшие ее народу, оставаясь тем, чем должны были быть, никогда не заявляли претензий быть абсолютными монархами во имя Божие. Римские же первосвященники, напротив, постепенно возвышая свои честолюбивые и властолюбивые стремления, возводили их до Божественного права, некоторым образом отожествляя себя с Божеством. Бог, наказуя народы за их нечестие, нередко посылает на них завоевателей и поработителей; так, напр., царство иудейское – Навуходоносором вавилонским. Папы, назвав себя наместниками Бога на земле, дошли до такой дерзости, что вообразили себя и обладателями божеского права наказывать народы народами. Так, Иннокентий III, желая наказать альбигойцев, подымает на них крестовый поход, и вот по его якобы божественному благословению под знаменем креста собираются все жаждущие крови и алчущие корысти, идет на еретические города и области и предают их огню и мечу. Император Фидрих I (Барбарусса) начал было борьбу с папой Александром III, который позволил себе назвать императорскую власть бенефицией папы, но папа возмутил против него Ломбарские города и потерпевший поражение император должен был примириться с папой. Фридрих II повел было борьбу против пап, но папы, предав его проклятию, подняли против него такое множество врагов, что и он должен был смириться. Припомнить еще походы Бюргера против русских, ливонских рыцарей против них же, крестовые походы против гуситов, благодарственные молебны за подобные события, как варфоломеевская ночь, и мы должны будем признать, что такое господство слишком дерзновенно назвать фсократическим. Отожествление воли человеческой с волею божественной, являемое в таких и подобных случаях, не иначе можно назвать, как предвосхищением божественной власти, или узурпацией божественного права, а никак не феократией.

В то самое время, когда таким образом латинское право, поставленное на ложный путь, предвосхитило себе божественную власть, на востоке церковное право шло дальше в том же направлении, как прежде. Так: 1) наименование патриарха сделалось исключительным титулом пяти старейших архиепископов и без сношения с ними не могло быть присовено никому. Посему, когда архиепископ аквилейский Доминик назвал себя патриархом. В письме своем к Петру, патриарху антиохийскому, сей последний, слышав первый раз о существовании патриарха в Аквилее или Венетии (Градо), не мог удержаться от удивления и высказал, что это титула не нужно самочинно присвоять себе и потому назвал его только архиепископом. 2) К патриархам применено то правило, которое относилось к митрополитам, т.е., что как подведомые тому или другому митрополиту епископы и пресвитеры могут прекратить с ним общение в случае его ереси и судить его с участием, впрочем, соседних митрополитов, так и подведомые патриарху митрополиты и епископы в случае его ереси могут прекратить с ним церковное общение (прав. 15 двукратн. собора). Это правило имеет ту важность, что оно отличает установление патриаршества от преобладания папы. С точки зрения этого правила становится ясным, на каком основании русские епископы лишили общения и прогнали от себя митрополита Исидора, который изменил православию на Флорентинском соборе, паписты никак не могут понять этого доселе. На основании этого же правила церкви восточные могут совершенно канонически судить и осуждать римского папу, как патриарха, упорно пребывающего в заблуждении. 3) Установлено равенство прав патриархов римского и константинопольского, сделаны невозможными апелляции к римскому на суд константинопольского и обратно, и положен предел расширению прав римского епископа. Замечательное правила на этот предмет составлено было в Константинополе на соборе в храме Софии по вторичном вступлении патриарха Фотия на престол, в 879 году, с участием римских легатов папы Иоанна VIII-го. Вот как оно читается:

«Святый и вселенский Собор определил: аще который из италийских клириков или мирян или из епископов, обитающие в Асии, или в Европе, или Ливии, подверглись или узам отлучения от таинств. Или извержению из своего чина, или анафеме от святейшего папы Иоанна; те да будут и от святейшего Фотия, патриарха константинопольского, подвержены тому же степени церковного наказания, т.е. да будут или извержены, или преданы анафеме, или отлучены. И которых клириков, или мирян, или архиерейского или иерейского чина, Фотий святейший патриарх наш, в каком бы то ни было пределе, подвергнет отлучению, или извержению, или проклятию, тех и святейший папа Иоанн и с ним святая Божия римская церковь да признает под тем же осуждением епитимии находящимися. При том, в преимуществах, принадлежащих святейшему престолу римской церкви и ее председателю, совершенно да не будет никакого нововведения, ни ныне, ни впредь» (пр. 1).

Это правило было последним соборным правилом древней неразделенной церкви. Но его нельзя считать последним в истории развития церковных определений. Всматриваясь в историю древнего греко-римского мира, хранившего остатки древности и воспринявшего спасительные начала христианской веры для новой истории, мы видим, что жизнь древнего мира раздвоилась по двум культурным народностям, и отхлынувши из Африки и Азии в Европу; здесь создала себе два центра Рим и Константинополь, в них обособила два мировоззрения – латинское и эллинское, их сделала проповедниками христианского вероучения – Рим для просвещения германо-романских народов, а Константинополь для народов славянских. Само собою разумеется, этот дуализм, совершенно правильно вытекал из основных начал церковного права, но тем не менее не мог считаться словом его развития. Он вызвался потребностями времени, и впоследствии, должен бы был прийти к единству. Но в Риме этого не признали: это правило, равно как и самый собор были отвергнуты. И очень понятно, потому что после папы Николая I-го никакой Собор не мог удержать римскую церковь в пределах законности от того движения вперед, какое дал ей этот папа. Когда объявлено было начало, что папа судит всех, а сам ни от кого судим быть не может, тогда это правило, равно как и собор, его издавший, оказались недействительными. Правило и собор были отвергнуты и церковное латинское право продолжало идти своим путем.

Дальше этого правила каноническое право высшей иерархической власти не шло на востоке. Правда, были две попытки к определению прав римского епископа, на двух соборах Лионском и Флорентийском, но эти попытки, как мертворожденные дети, не имели на востоке никакого значения, никакой силы и жизненности, и были отвергнуты прежде их обнародования; потому что исходили не из церковных начал. А из политических расчетов, совершились не путем свободных соглашений всех иерархов, а путем разных интриг и насилия, и приводили восточных не к соглашению и братскому взаимообщению, с римским архипастырем. А к признанию его вселенского господства, к подчинению его власти и подданств¹³⁸.

Определение прав первенства еще предстоит вселенской Церкви, но уже никак не в лице римского епископа. который гордыня поставила на земле вместо Христа Спасителя и отвела народы от истинной веры во Христа!

Как всякая ложь, идея папского верховенства породила от себя множество лжей и питалась ложью. Забота оправдать притязания пап на всемирное господство и подложить под них канонические и догматические основы породила систему приспособления фактов к ложной идее. И вследствие того, множество подлогов. Подлоги и ошибки везде возможны; как всякое злоупотребление, но в латинстве обращает на себя внимание и заслуживает полного осуждения то обстоятельство, что служители истины, ревнители папизма, никогда не приходят сами к открытию своих ошибок и подлогов. Но приводятся со стороны, и только доведенные до крайности, до невозможности защищаться, сознаются в них, да и то не всегда; бывает, что и по обличении подлогов, упорно держатся их, и при удобных случаях, когда публика не особенно строга и требовательна, пользуется ими для проведения своих мыслей. Эта-то практика в подлогах и упорство в признании их и составляет характеристическую особенность учащей латинской церкви.

Вставки и подлоги начались с того времени, как дух мира вторгся в римскую церковь, т.е. с конца IV в. Хотя этот дух, как мы видим, проявлялся и раньше, но с этого именно времени он начинает обнаруживаться повсюду и во всех видах.

Подробно указывать и исчислять все вставки и подлоги нет возможности, для сего потребовался бы многотомный труд. Мы только укажем на главнейшие и на такие, которых подложность неоспорима и признается самими папистами.

В ряду самых первых подлогов стоит изменение 6-го правила Никейского Собора и смешение его с правилами Собора Сардикийского. Римские легаты представили карфагенскому Собору два правила сего последнего за правила Никейские. Подлог этот нужен был легатам для того, чтобы отцы Собора и в Африке утвердили за римским епископом право принимать апелляции. Но отцы Собора усомнились в подлинности правила и потому отправили от себя послов к восточным церквам справиться. Как там читаются Никейские правила; по сделанной справке, подлог был обличен и в праве принимать апелляции Риму было отказано. Но в Риме на этом не остановились. С таким же подлогом послы явились на Халкидонский Собор и здесь были также обличены. Однако ж и этим дело не кончилось; и по настоящее время правило это (6-е) служить предметом искажения. В латинском изложении оно начинается так: Церкви римской всегда принадлежало первенство. Древние обычаи да поддерживаются во всей силе в Египте, Ливии и Пентаполе… потому что так повелел первосвященник римский (вместо слов: ибо и рим. Епископу сие обычно). Тоже да будет и относительно епископа Антиохийского и т.д¹³⁹.

Вторым подлогом была книга пап (Liber Pontificalis). Яснус в своей книге, указав периоды ее последовательной обработки (первый по 530 г., второй – по 687 г. и, наконец – третий по 724 г.), считает первую обработку как намеренный подлог и признает, что этот подлог составляет важное звено в цепи римских измышлений и вставок. Цель вставок была следующая: во-первых, придать веру многочисленным, вымышленным актам римских мучеников; (почему часто повторяется заявления, что древнейшие папы поставили несколько нотариусов для составления подобных актов, и затем – семь иподиаконов для наблюдения за этими нотариусами); во-вторых, подтвердив существовавшия уже басни (о крещении, напр., напр., в Риме Константинополе вел., вымыслы относительно Либерия, Сильвестра, Сикста III и т. под.); в-третьих, выставив некоторые литургические, принятые позднее, обряды за древние; в-четвертых, представив пап законодателями для всей Церкви, хотя составители не представляют никаких папских распоряжений, имеющих важность для всей Церкви, а довольствуются общими фразами, что такой то и такой папа издал декрет, относящийся до всей Церкви. В позднейшей, наиболее исторической части выступает желание выставить пап учителями веры и верховными законодателями Востока. Вымыслы, этой книги, преисполненные грубыми анахронизмами и в целом производящие впечатление преднамеренного обмана, обнаружили обширное влияние на дальнейшие вымыслы; они собственно положили основание тому представлению, что папы с древнейших времен были законодателями для всей Церкви. Они, так сказать, вызвали позднейший подлог лже-Исидора, принявшего замечания книги пап о папских определениях в свои вымышленные декреталии, и дали им чрез это вид подлинности. Это то сходство папской книги с декреталиями и было главною причиною того, что вымысел лже-Исидора продержался столь долгое врем¹⁴⁰.

Третьим крупным подлогом, касающимся вселенского положения римского епископа, как первенствующего, была дарственная грамота Константина великого; которою будто бы он, перенося свое местопребывание из Рима в Византию, уступил папе всю Италию и дал ему первенство пред всеми прочими епископами. Папа Лев IX, уверяя Михаила (Керуллария), патриарха константинопольского, что папы сделались царями еще со времен Константина, в таком виде представлял дело: «Чтобы не оставалось места никакого сомнения в земной (т.е. светской) власти римского первосвященника и чтобы кто не подумал, что римская церковь присвояет себе не принадлежащую ей честь, мы приводим доказательства из той привилегированной грамоты, которую император Константин собственными руками положил на св. гроб небесного ключеносца Петра, и да явится истина и исчезнет суета…» Вот эта грамота: «Мы сочли полезным, говорить будто бы Константин вел. – мы вместе со всеми нашими правителями, сенатом, вельможами и народом римским, чтобы как св. Петр был наместником Сына Божия на земле, так и первосвященники, наследники князя Апостолов, удерживали власть начальственную и даже полнее, чем как это свойственно земному императорскому достоинству. Именно, мы определяем благоговейно почитать. Как наше земное императорское могущество, так точно и святительскую римскую церковь, и, дабы полнее возвысить кафедру над нашим собственным троном, приписываем ей власть, достоинство и честь царскую. К этому же определяем, чтобы кафедра Петра имела главенство над четырьмя кафедрами: александрийскою, антиохийскою, иерусалимскою и константинопольскою и также над всеми церквами во вселенной; первосвященник этой римской кафедры во все времена должен считаться выше и славнее всех священников всего мира и в отношении к вопросам богослужения и веры суд его да господствует над всеми». Следующее за сим описание даров императора начинается с дворца, украшений и двора. «Уступаем самим св. Апостолам, блаженнейшим Петру и Павлу, а чрез них отцу нашему папе Сильвестру и всем преемникам его, какие только будут на кафедре св. Петра до скончания веков, – дворец Латеранский, который превосходить все дворцы в мире. Передаем папе римскому диадему, т.е. короны с своей собственной головы, нарамники, которыми украшается выя императорская, пурпуровую хламиду, багряную тунику и все другие царственные одежды, вручаем ему императорский скиптр и все другие знаки отличия и перевязи, словом – все принадлежности царского величия». Император хотел было собственноручно возложить свою корону на папскую голову, но «папа не захотел употреблять короны из золота. и потому император положил на него собственными руками свой фригийский венец, блистающий белизною и обозначающий Воскресенье Христово… «Почтеннейших клириков всякого чина, состоящих в служении римской церкви, мы возводим на такую же высоту власти и блеска, на какой находится наш сенат, и определяем, чтобы они украшались, как украшаются наши патриции и консулы. Словом, как украшена императорская свита, так и клир римской церкви. И как при императорском достоинстве состоят различного рода прислужники-постельники, придверники и сторожа, то же должно быть и в св. римской церкви. Для несравненно большей блистательности папского достоинства, пусть клирики ездят на лошадях, украшенных чапраками и белейшими тканями, и пусть носят точно такую же обувь, какую употребляют сенаторы. И таким образом небесная, как и земная власть, украсятся во славу Божию… А дабы власть первосвященническая не оскудевала, но процветала более самой императорской власти, мы определили передать отцу нашему Сильвестру, кроме дворца Латеранского, – город Рим, провинции Италии и всех западных стран, и все места и города в них, в полное распоряжение и власть¹⁴¹. Этот грубый и ни с чем не сообразный вымысел был сочинен в VIII веке и поднесен Пипину. Пипин поверил вымышленной грамоте; победивши лангобардов, он подарил папе отнятые от них города (в числе 20) и равеннское экзархатство. Вот начало светской власти пап. Таким образом папы, вместо того, чтобы ожидать от взаимного договора правительств определения своих вселенских прав, сами добыли себе эти права и сами, посредством подлогов и обманов, создали для себя международное право. Не потому-ли это право, как основанное на лжи, более и более стесняется и ограничивается светскими правительствами. Такова логика жизни: неправда наказывается неправдою. И напрасно, ревнители папы, сыны Лойлы, мечтают о восстановлении светской власти папы, она погибла невозвратно! Законы истории вечны и неизменны.

Не удивительно, что в темные века невежества и простодушного и опасливого суеверия – верили подобным басням, но удивительно то, что и по настоящее время паписты продолжают стоять за этот вымысел, несообразный ни с историей, ни с хронологией, ни с филологическими данными. Так глубоко велась ложь в умы и сердца самых ревностных сынов латинской церкви!

Четвертым крупным подлогом были, так называемые лже-исидоровы декреталии, которые произвели полнейшее преобразование в устройстве и управлении Церкви. Это был самый отважный подлог, подобного которому не представляет история. Эта ложь, говорит Янус, уже три столетия как обнаружены, но положения, ею распространенные, пустили столь глубокие корни в церковную почву и так срослись с церковною жизнью, что обнаружение обмана не раз сопровождалось продолжительным потрясением господствующей систем¹⁴². В число этих декреталий внесено до 100 документов, писанных варварскою латынью IX в. В сборнике встречалются самые поразительные исторические и хронологические несообразности. Напр., папа Виктор, живший во IIв., переписывается о праздновании Пасхи с архиепископом александрийским Феофилом, жившим в IV в., приводят отрывки из сочинений, составленных в позднейшие века, рассказывают о порядках в Церкви и событиях позднейшего времени. Составление этого подлога, как полагают, было совершено в Гали тамошним духовенством, с целью обеспечить права и имущество духовенства, в особенности епископов, не только от светских владельцев и государей, но и местных архиепископов, митрополитов и областных Соборо¹⁴³. Достижения этой цели, как видно, хотели достигнуть посредством возвышения папы; ему принадлежит верховная власть над Церковью; без его воли нельзя решить никакого дела, ни созвать Собора, ни поставить, или осудить и низложить епископа; папа должен заботиться о сохранении закона и справедливости не только в церковных, но и в государственных делах, блюсти за нравственностью государей и т. под. Словом сказать, все претензии, начало которых уже было положено в Риме, но которые еще не смело заявлялись, в подлоге были расположены в систему и обоснованы на законах, которые будто бы уже давно практиковались в жизни церковной. Как только эти декреталии были доставлены папе Николаю I (858–867), который смелостью своих претензий превзошел всех своих предшественников и которого собственно следует считать основателем папской абсолютной монархии, Николай отверг сомнения французских епископов касательно их подлинности и с уверенностью объявил, что римская церковь в своих архивах и древних документах давным-давно владеет всеми этими вещами, и что каждое послание папы само по себе, если бы даже оно и не содержалось в Дионисиевом сборнике, имеет полную законодательную силу для Церкви. На римском Соборе (863 г.) он произнес анафему на всех тех, кто стал бы не уважать объявленного папою учению или приказани¹⁴⁴.

Против упрека в подлоге в этом случае паписты защищают себя уверением, что и без этих декреталий папизм развился бы сам собою, декреталии послужили только поводом к этому развитию, а не причиною. А Гергенретер объясняет все дело еще проще; в опровержение Януса он говорит, что распространение неподлинного сборника только потому могла совершится так легко, что сборник соответствовал господствующим тогда воззрениям и обстоятельствам. Но это то и составляет сущность обличения; это то и было худо и предосудительно, что папство нашло себе сродство с ложью, что заведомый вымысел приемлется легко и дает пищу для его дальнейшего развития.

Во время Григория VII церковное римское право получило дальнейшее развитие, действительно, на основании лже-исидоровых декреталий. Около этого папы-реформатора и по его выбору образовалась целая школа правоведов, которые вели дело в его духе. Сам Григорий взял у лже-Исидора основу своей системы. По лже-Исидору, Юлий (338 г.) будто бы писал восточным епископам: «по особенной привилегии рим. Церковь имеет власть отворять, или затворять врата царствия, кому хочет». На этих словах Григорий основывает свои виды на господство над всей вселенной. Как может не быть судью тот, от воли которого зависит блаженство и осуждение людей? Образное выражение «вязать и решить» сделалось для пап неисчерпаемых источников прав и притязаний. Желал ли Григорий лишит немецкого короля престола, он говорил: «мне дана власть вязать и решить на небе и на земле». Хотел ли разрешить подданных от присяги, данной ими своему князю, он говорил: «мне принадлежит власть вязать и решить». Нужно ли было сделать распоряжение на счет чужого имущества, Григорий опять объяви¹⁴⁵: «мы хотим показать миру, что королевства, герцогства, графства, кратко – владения всех людей, можем взять у любого владельца и отдать другому; ибо мы можем вязать и решить». Григорианцы воспользовались этими словами, как волшебною формулою, сочинив из слов папа Юлия особый декрет. В таком же духе и направлении разрабатывал право Анзельм Лукский (племянник папы Александра II; 1080–1086), который выбрал из лже-исидоровских декреталий все, что только в ясный порядок, а чего не доставало для преобразования права по воззрению папы, то он дополнял новыми вымыслами и подделками. В том же духе ему помогал Дейсдедит, возведенный Григорием в сан кардинала. В одно время с ними написал свое сочинение Боница, в котором опять главною задачей были преимущества пап. Последнее и главное сочинение григорианцев было «Поликарп» кардинала Григория Павийского (1118), который в своих подлогах и подделках почти всегда сходился с Анзельмо¹⁴⁶.

Каковы начала положены были в основу переработки церковного права григорианцами, об этом мы можем судить по следующим образчикам: григорианцы утверждали, напр., что по определению будто бы отцев (318) никейского Собора, Соборы созываются по решению папы, и что в случае вакансии папского престола, Церковью управляет римский клир; потому-то, говорят, Киприан и Африканцы и подчинились определениям клира еще прежде избрания папы Корнилия (Анзельм не принимает этой теории, как благоприятствующей кардиналам); противоречие в источниках и решениях устраняются простым правилам: меньший авторитет должен уступать большему; Собор, напр., приговору пап¹⁴⁷. Одно это правило не только отворяло широко ворота исидоровским декреталиям, но и уничтожало всякую попытку умерить их систему древними канонами; принятием этого правила совершена была в Церкви революция в самом простом и легком виде.

Как легко совершались вставки и подлоги, для этого довольно привести и одного примера. Так, напр., Собор в Толедо (646 г.) определил подвергать осуждению испанских священников, обличенных в возмущении против короля, а королей подвергать анафеме, если они будут нарушать это осуждение. Чрез 200 лет спустя псевдо-Исидор из этого правила составил следующее: «анафема должна постигнуть всех королей, которые бы нарушили правилом назначаемое определение, или бы терпели такое нарушение», и это он вложил в уста папы Адриана. В сочинениях григорианцев на место соборных правил поставлены декреты пап; и таким образом выходит, что нарушение королями папских декретов подвергает их анафеме.

Следующим крупным подлогом был декрет Грациана, вышедший в средине XII столетия из знаменитой школы правоведения в Болоньи. В этом труде к подлогам лже-Исидора и григорианцев присоединились еще подлоги самого Грациана, и идея о главенстве папы получила свое дальнейшее движение вперед. Грациан, во-первых, извратил смысл 36 правила VI всел. Собора, уменьшил число патриархов с пяти на четыре, превознес папу над ними и таким образом представил его власть превозмогающего и всепоглощающею. Могущество папы сделалось mare magnum, великим морем, внутри которого уже не могло быть какого-нибудь озера или пруда с особыми правами. Во-вторых, он обосновывает и развивает систему принуждения и насилия в деле религии. Представив слова Урбана IÏ кто из ревности к Церкви убьет отлученного от нее. С тем никоим образом не должно обходится, как с убийцей, Грациан заключает вообще: отсюда ясно, что злых (т.е. объявленных таковыми церковною властью) следует не только бичевать, но и казнить». К несчастью человечества, понятие ереси так было расширено этим законоведом, что, по его правилам еретиком можно было назвать всякого, кто является ослушником папских повелений. Или осмеливается противоречить папским вероопределениям. На основании Грациана, таких ослушников можно наказывать лишением собственности и жизни. В-третьих, и самое чрезвычайное, что было сделано Грацианом, это то, что папа поставлен выше законов. «Как I. Христос, говорит болонский правовед, будучи на земле, хотя и был подчинен закону, однако ж в сущности был выше его; так точно и папа стоит выше всех церковных законов и может свободно располагать ими, поскольку он один дает каждому закону сил¹⁴⁸.

Эта книга была принята за учебник церковного права и за свод церковных законов во всем западном мире. В римских судах вершили дела грациановскому праву. В Болоньи по нему учились, даже сам император Фридрих I велел сыну своему Генриху VI изучать декреты и римское прав¹⁴⁹. Все декретальное законодательство с 1159 до 1320 г. было построено на фундаменте Грациана и предполагает его. То же должно сказать и о влиянии Грациана на схоластическую науку вообще и в частности на догматику Фомы Аквинат¹⁵⁰.

До Фомы Аквината учение о главенстве папы еще не было введено в систему Богословия, он первый оказал эту услугу римской церкви.

Поводом к этому послужил опять тоже подлог и притом очень грубый и невероятный. Это был сборник вымышленных или искаженных свидетельств восточных Соборов и отцев: Златоуста, Кирилла иерусалимского, Кирилла александрийского и какого-то еще Максима, в пользу папского главенства.

Этот новый подлог (в 1261 г.) представлен был папе Урбану IV, который, не подозревая никакого обмана, передал его Фоме Аквинату, как важную ученую находку. Латинский богослов, незнакомый с греческим языком и воспитавшийся на системах лже-Исидора, григорианцев и Грациана, увидел себя обладателем сокровищ древности; здесь он нашел такие свидетельства, которые не оставляли места ни малейшему сомнению в том, что вселенские Соборы и знаменитые отцы и вселенские учители IV и V вв. признавали папу главою, верховным и непогрешимым пастырем, управляющим вселенскою Церковью с неограниченною властью. На основании лже-Кирилла, Фома стал учить, что I. Христос ап. Петру и его преемникам передал всю полноту своей власти и потому в обязанности послушания нельзя делать никакого различия между Христом и папою; примасы вселенной (главы мира) точно также повинуются папе, как если бы он был Христо¹⁵¹. Таким образом Фома ввел в догматику начало папской непогрешимости (частью буквально словами лже-Кирилла), т.е. сделал в науке такой шаг, которого важность едва ли еще была вполне оценена.

Так окончательно совершилось в теории папизма смешение канонических определений с догматическими. Не только церковное законоведение, но и богословская наука признала божественное установление папского верховенства; преувеличение канонического права сделалось догматическою доктриной!

При папском дворе тотчас же увидели всю важность заслуги, оказанной доминиканским богословом римской церкви. В восторге от такого приобретения, папа Иоанн XXII высказал следующие замечательные слова: «Фома, написавши свою статью (Artikel), совершил столь великое чудо, что его можно бы было поставить в числе святых без совершения чудес» (Mirakel). Затем в своей булле он уверяет, что «Фома написал свое сочинение не без особенного наития Св. Духа». А Иннокентий VI даже объявил, что «кто оспаривает учение Фомы, тот становится чрез то подозрительным». Нынешний папа Лев XIII возвел Фому Аквината в достоинство учителя (доктора) Церкви, а его богословие (summa theolog.) объявил считать образцовым. Так высоко ценят папы заслугу Фомы папскому престолу!

I.               Когда, таким образом, каноническое преимущество папы превращено в божественное, когда епископ римский, равный по благодати священства прочим епископам, стал верховным первосвященником, епископом епископов, отцем отцев по божественному праву, тогда неизбежно совершилось ниспровержение древнего церковного права, извращение древних порядков и переустройство всей Церкви. Так:

а) Превознесением папы по божественному праву поглощены все права и преимущества епископов. Церковная степень папы сделалась новою благодатною степенью священства: вследствие чего все епископы и по благодати священства заняли в отношении к нему такое же положение, какое пресвитеры занимают в отношении к своему епископу. Как епископ единолично рукополагает пресвитера, так папа единолично рукополагает епископа; как от имени епископа и его лица служит пресвитер, так и епископ управляет епархией по полномочию папы и от его имени, представляя собою его лице для своей паствы; епископы из самостоятельных и независимых в управлении обратились в викариев папы. Иннокентий III учил: «один только папа имеет в Церкви полную власть, прочие же епископы призваны только на помощь для той части дел, которую он им поручает; один только папа может отрешать и перемещать епископов, вмешиваться в их епархии, отправлять их власть и привлекать их к суд¹⁵². Вскоре после Иннокентия нашлись епископы, которые стали подписываться: »папского престола милостью епископ такой-то».

б) С поглощением прав и свободы епископов всякое значение потеряли Соборы, как поместные, так и вселенские. Как викарии и представители папы, епископы могут рассуждать только о том, что предложить им их глава, и в том направлении и духе, как это будет угодно ему. Внутри великого моря прав и преимуществ папы не может быть никакого другого вместилища (пруда или озера) каких-либо прав и преимуществ. С учением о богоустановленной и непогрешимой власти папы Соборы в древнем смысле согласоваться никак не могут. «Собор, учит Фома Аквинат, имеет свой авторитет только от папы, которому принадлежит право постановления нового исповедания веры; кто не подчиняется авторитету папы, тот еретик: ибо он один только имеет право давать определения о всяком вопросе вер¹⁵³. Папа и Собор стали понятиями взаимно себя исключающими; и папы всегда имели отвращение к ним. Боссюэт не раз задавал вопрос: к чему служат все эти Соборы, созываемые с таким трудом и издержки, если непогрешимые папы одним своим приговором могут решить всякий спор касательно учения. На этот вопрос, как замечает автор книги Асташкова, ответствует одни из ученейших богословов прошлого столетия, иезуит Орси: «не спрашивайте об этом у пап, которые никогда не воображали, что нужно прибегать к помощи вселенских Соборов, чтобы подавить ересь Ария и других, спросите об этом у императоров, которые хотели этих Соборов и созывали их, требовали на то согласия пап и бесполезно возбуждали весь этот шум в Церкви¹⁵⁴. После Тридентского Собора, который был созван папами с крайней неохотой и веден был с большими проволочками, опытною рукою членов нововозникшего тогда ордена иезуитов, в Риме питали такое отвращение к Соборам, что было запрещено даже самое это слово – Собор. Когда для решения спора о благодати молинисты (1602) требовали созвания Собора, то доминиканец Пена писал: «в Риме, по крайней мере в делах догматических, слово Собор изгнано, как святотатственное¹⁵⁵. В странах, где действовала инквизиция, даже желание Собора считалось преступлением и подвергало виновного опасности. Участник Тридентского Собора, кардинал Паллавичини, говорить: опять созывать Собор – значило бы искушать Бога; такое собрание было бы в высшей степени опасно и грозило бы погибелью Церкв¹⁵⁶. Папы, по его уверению, всегда имели отвращение к поместным Соборам. Что же касается до Соборов такого рода, как Собор ватиканский 1870 года, в котором почти половина епископов состояла из нахлебников папы, то такие Соборы ни в каком случае не могут считаться Соборами в настоящем смысле этого слова; такие Соборы – не больше, как блестящая и пышная обстановка для объявления папских определени¹⁵⁷.

в) С устранением соборного начала церковное управление приняло вид монархического абсолютизма. Во главе управления стало одно лице, к которому стянуты все нити управления; митрополитанское управление уничтожено и все епископы поставлены в непосредственную зависимость от папы, а ордена и их монастыри и учреждения изъяты из ведения местных епископов, и управляются из Рима, где пребывают их генералы. Поместная народная церкви поглощены Римом и не существуют; латинский язык, латинские обряды, латинское понимание, латинское мировоззрение – словом все римское получило общеобязательный вселенский характер. Вследствие такого переустройства церкви – она обратилась в царство мира сего. Заботы верховного правительства направлены неизбежно к дальнейшему поглощению всего, что еще стоит возле этой монархии непоглощенным и непокоренным, к приобретению новых подданных (буквальное выражение папистов) и к добыванию средств на хранение всей громадной, правительственной машины. Христианские начала. положенные в основу Церкви, обращены в служебное орудие; ими достигается господство над наследием Божиим; при помощи их извлекается материальные средства для поддержания этого дорого стоящего господства.

г) Но как всегда бывает с абсолютизмом, абсолютизма римского папы превратился в рабство курии. Как мы уже сказали, не папа чрез курию, а курия чрез папу правит латинскою церковью; папа, избираемый ею и исходящий из ее среды, в собственном смысле есть представитель и защитник интересов курии. Значение курии в Риме напоминает собою силу римских преторианцев, дававших империи из своей среды императоров. Постоянная зависимость папы от курии делает его положение тяжелым. «Положение папы, говорит папа Адриан IV (1054–59), самое несчастное на земле, трон его окружали жалами; счастье его жизни – одни огорчения; на его плечах лежит гнетущее бремя¹⁵⁸. Сознание рабства пред курией, с сознанием того проклятия, которое лежит на такой правительственной машине, какова курия, исторгло из уст такого папы, как Николай V (1447–55), жалобу, что он самый несчастный человек в мире, что ни один из приходящих к нему не говорит истины, а его итальянцы – ненасытимы… Маркелл II (1555–21 день), охваченный подобным же чувством скорби, однажды воскликнул, что он не видит, каким образом папа может сделаться блаженны¹⁵⁹.

II. Вследствие того же извращения древних порядков Церкви образовалось великое различие между правами патриархов и правами пап, которого прежде не существовало и которое потому свидетельствует о ненормальном развитии прав сих последних. Пункты этого различия следующие:

1.              Патриаршество считает себя образовавшимся исторически, из начал, положенных Апостолами, как раскрыто выше. Первенство епископов главнейших городов римской империи сначала возникло из обычаев местных (см. 6 пр. I всел. Собора), затем развито и утверждено на Соборах, и хотя установление его называется божественным в том смысле, что отцы Соборов действовали по изволению от Духа Святого, а Дух Святый есть начало порядка и мира в Церкви, тем не менее, оно, как зависимое от Соборов и потребностей времени, может заменяться синодальным управлением, как это и было в церкви русской. Папство, хотя несомненно образовалось исторически и по определению Соборов, тем не менее ведет свое установление непосредственно от самого Иисуса Христа, почему считает себя выше Соборов.

2.              Патриаршество нисколько не изменяет собою догматического определения о трех степенях священства; патриарх, по своему достоинству мыслится как верховная административная власть в своей области, и в этом смысле получает посвящение от Собора, тогда как папа, смешав определения канонические с догматическими, представляет собою наивысшую степень священства, новое таинство, неизвестно как и кем совершаемое.

3.              Патриархи, рукополагая епископов, никогда не совершают этого таинства единолично, но соборне, согласно с первым апостольским правилом; чем выражается, что патриарх представляет в своем лице власть только каноническую; папа же посвящает епископов единолично, вопреки апостольскому правилу, знак, что он самовольно присвоил себе высшие права в Церкви, что он разумеет себя, как единственный и источный орган благодати для всей Церкви. Это отличие одно из важных и существенных.

4.              Восточная церковь при всем высоком уважении к званию патриарха никогда не усвояла и не усвояет ему непогрешимости в жизни и в учении, и сами архипастыри не претендуют на это; тогда как западная церковь признает за папой и только за папой, в силу его высокого и чрезвычайного служения, личный дар непогрешимости (и даже святости хотя и не всегда).

5.              Патриархи избираются епископами своей области (иногда с участием мирян большим или меньшим, смотря по уставу); но имеющие права избирать, имеют право и отвергать и низлагать избранного. Так православные епископы и миряне константинопольской церкви прекратили общение с Несторием, своим архипастырем, как скоро он стал проповедовать свое лжеучение. Так, епископы русской церкви низложили своего патриарха Никона за его своеволие удаление с кафедры. Такие отношения в латинской церкви ее епископов к их главе-папе немыслимы; они находятся в отношении к нему в безусловном повиновении, а совесть их связана данною ими клятвою в верности папскому престолу. Припомним положение Николая I-го: папа судит всех, а сам никем судим быть не может.

6.              Наконец, патриаршее управление не только не исключает соборного начала, по, находясь от него в зависимости и опираясь на него, стоит с ним в связи, и потому Соборы вселенские всегда были и навсегда останутся высшим выражением единомыслия, братского общения и единения церквей м верховною властью вселенской Церкви. Напротив, в латинской церкви системой папизма соборное начало совершенно подорвано, ниспровергнуто и попрано. Поместные соборы уже давно прекратили свое существование, а так называемые на западе вселенские Соборы потеряли свой древний характер и в настоящее время – как мы сказали, служат только и в настоящее время – как мы сказали, служат только декорацией для более торжественного объявления непогрешительных определений, изрекаемых папою.

После этого понятно, в каком смысле восточные, если бы назвали константинопольского патриарха главою церкви, употребили бы это наименование; уж конечно не в смысле латинском, не в смысле единовластителя Церкви, в котором, как в папе, содержатся все благодатные полномочия, но в смысле первенствующего в восточной иерархии архипастыря, досточтимейшего хранителя древнего предания и главнейшего представителя тяжких исторических судеб своего народа. Следовательно, все такие и подобные наименования имеют только нравственное значение, а никак не юридическое.

III. Ложная идея, развитая в систему посредством подлогов, естественное должна была отразиться и действительно отразилась на латинском мышлении и на латинской богословской науке. Так:

аа) Отношение богословствующей мысли к источникам христианского учения, Свящ. Писанию и Свящ. Преданию, перестали быть нормальными, правильными. В понимание Свящ. Писания, а особенно святоотеческих писаний, вместо православного вселенского начала внесено начало местное, вместо вселенского единомыслия – личное воззрение, или, говоря языком книжным, вместо объективной истины, субъективная мнимая истин¹⁶⁰. У латинских богословов развилась такая чрезвычайная настроенность мысли и чувства, что они во всем видят свою идею, даже и там, где ее нет. Чтьая тексты церковных писателей, они между строками читают свои собственные мысли, и поправляют авторов, заставляя их говорить в своем смысле. От такого настроения мысли и чувства произошли и происходят, как неизбежные последствия, разные натяжки в толковании Отцев Церкви, преувеличения, приспособления, вставки, дополнения, подразумевания и разные другие ухищрения в пользу ложной идеи. Так, напр., свидетельство своей мысли паписты видят у Игнатия Богоносца, Оригена Тертуллиана, Киприана и под., которые совсем не знали римского главенства. Как делались подлоги, приведем на это один пример. Сочинения св. Киприана не пользовались благосклонностью в Риме. Папа Геласий включил их в число сочинений апокрифических, между тем в Риме Киприан был единственным из иностранцев, которому праздновали ежегодно. Чтобы выйти из этого противоречия – сделали вставку; вместо слов: «все Апостолы получили от Иисуса Христа такую же власть и такой же авторитет, как и Петр» – внесены были следующие слова: «апостолу Петру дано было первенство, чтобы показать единство Церкви и кафедры. Тот, кто оставляет кафедру Петра, на котором основана Церковь, как может считать себя принадлежащим к Церкви¹⁶¹. таким образом, и Киприан сделался свидетелем римского главенства.

бб) Изменилось нормальное, строго-логические приемы мышления. Вместо того, чтобы заботиться о раздельности представлений и точности понятий о предметах рассуждения, латиняне напротив, стараются, спутать, смешать, обезразличить, латиняне напротив, стараются, спутать, смешать, обезразличить понятия разнородные и одно от другого далекие, изъясняя их в смысле благоприятном идее о главенстве папы. так, обезразличины и приведены к совершенному тожеству понятия: первенство, старейшинство и главенство, такие понятия, из которых каждое имеет сове специальное содержани¹⁶². Также спутаны и обезразличены догматические определения с каноническими, а вследствие этого спутаны догматические степени священства с церковными. Пока паписты будут признавать, что главенство папы есть божественное установление, они никогда не решатся сказать, что папа по благодати священства равен прочим епископам, и если имеет какие преимущества, то не больше, как церковные, канонические. Далее, вместо того, чтобы в науке отыскивать устойчивые основы жизни, те законы, по которым она совершается, латинские богословы хватаются за случайные признаки, за частные черты, за исключительные явления жизни. и им придают характер твердости и неизменности, их обращают в законы, а настоящие законы устраняют. Так, напр., мы, православные, в основу суждений об иерархии и древне-церковном устройстве полагаем правила – сперва апостольские, а за ними соборные, и по ним судим о всех тех памятниках, в которых сохранились следы личных между собою отношений иерархов и в частности иерархов восточных к римскому епископу. Равным образом по ним же судим и о тех церковных песнопениях, в которых восточная церковь прославляет первоверховного апостола Петра и признаваемых святыми римских епископов. Латинские же богословы, напротив, не правилами объясняют личные отношения архипастырей, а по личным отношениям толкуют правила. Представим примеры. Муж апостольский, Климент, епископ Римский (91–100) пишет послание к коринфянам, к умиротворению возникших там распрей; латины видят в этом случае главенство римского епископа, ибо, говорят они, в попечении Климента о корифнской церкви выразилось сознание им возложенной на него обязанности – иметь попечение о всех вообще церквах, или в совокупности о всей вселенской Церкви. Не входя ни в какие другие рассуждения по этому поводу, мы на основании апостольских правил утверждаем, что такое объяснение придумано. Что первые века не знали никакого главенства и даже первенства общего для всей Церкви, и что потому на послание Климента нужно смотреть не больше, как на свидетельство братского соучастия его е соседней церкви, которая находилась с Римом в постоянной связи и сношениях. Климент сделал то, что сделал бы всякий другой истинный пастырь. Еще пример. Виктор I (192–202) и Стефан (253–57) грозят малоазийским церквам отлучением от общения за несогласие с Римом – первый по вопросу о праздновании пасхи, а второй – по вопросу о крещении еретиков. Исходя из той же точки зрения, что по апостольским правилам, дела, превышающие власть отдельного епископа, решаются собором, мы утверждаем, что Виктор и Стефан превысили свои права, в чем и осуждены были своими собратиями, епископами. Латины же, напротив, отстраняя в этом случае апостольские правила, видят в поступках упомянутых пап первые проявления папского главенства. В Риме спасется Афанасий великий от арианских гонений, о нравственной поддержке просит Дамаса св. Василий великий, о защите против беззаконных действий Феофила просит папу Иннокентия св. Иоанн Златоустый, все эти и подобные случаи мы рассматриваем с точки зрения церковного права и не находим в них ни малейшего указания на главенство папы, а латины, напротив, видят в них свидетельство папского главенства и по ним поправляют самые правила (разумеем 6 е I всел. Соб.). Еще один пример. На IV всел. Соборе послание папы Льва принято было с высоким уважением, как слова самого ап. Петра. С своей точки зрения мы здесь не видим ничего более, как доказательство того, что в исповедании Льва Отцы Собора нашли верное и точное выражение вселенского учения, подобно тому, как такое же выражение истины православные находили в творениях Афанасия великого, Василия великого и Григория Богослова. Латинские же богословы смотрят на послание св. Льва, как на непогрешительный акт вселенского законодательства, исходящего от вселенской главы Церкви, забывая при этом, что исповедание Льва принято было после того, как было просмотрено, по поручению Собора особой комиссией и ею одобрено. В таком роде латинскими богословами разработана вся древняя история Церкви до IX века.

Вследствие такого внешнего отношения мысли к факту, в латинской науке нет и не может быть мышления по существу предмета. Для примера возьмем следующие умозаключения: чтобы доказать, что ведению папы Христос подчинил весь земной порядок вещей, папа Иннокентий делает следующего рода умозаключение: Христос повелел Петру идти по морю, которое в таинственном смысле означает народную массу; отсюда ясно вытекает, что преемник Петра уполномочен управлять народам¹⁶³. Подобным образом рассуждает и Фома Аквинат по вопросу о преследовании и сожжении еретиков. Еретики в священном писании называются ворами и волками; а воров обыкновенно вешают, волков же убивают; следовательно еретиков надо истреблять как воров, или волков. Еретиков называют сынами лжи или сатаны, а сатана пребывает в огне, следовательно, позволительно и для его сынов приготовлять здесь на земле участь подобную участи из отца, т.е. сожжении на кострах. (Summa II, 9, 11, art 3 и 4).

Отсюда же происходит наклонность латинских богословов к умозаключению ad absurdum, т.е. опровергать положение нелепостью сделанного из него вывода. Так в книге С. Асташкова автор умозаключает: восточная церковь состоит из нескольких независимых народных церквей; следовательно восточные христиане веруют не в едину святую, соборную, апостольскую церковь, а во многие отдельные церкви, что нелепо? Умозаключениями такого рода изобилует книга автора «о возможном соединении церквей восточной и западной», сочинение о. Гагарина (Будет ли Россия католической)? О. Юлиана Астромова и даже более их ученого о. Гергенретера (Anti-janus).

вв) В связи с сказанными изменениями в мышлении находится и та особенность, что в доказательствах латинян нет ученого спокойствия, объективности, напротив, заметно преобладание чувства и воображения. Поэтому, там, где чувствуется слабость доказательств, там латинские богословы стараются подействовать на читателей картинностью изображения, докторальностью речи, не допускающего и тени сомнения, или восторженным тоном, свидетельствующим высоту доказываемой ими истины, или же тоном ироническим и саркастическим, когда приходятся им иметь дело с сильным противником. Словом, прибегают ко всем искусственным приемам, чтобы только доказать свое личное мнени¹⁶⁴.

Под влиянием чувства и воображения дозволяются всякого рода увлечения; видеть в жизни и в книге то, чего там нет, и не видеть того, что там есть, это не считается преступлением против истины, напротив, это величается именем благочестивого обмана. Так психологически объясняются все подлоги, которыми начинается развитие папской идеи, которые проходят по всей истории ее развития и будут сопровождать ее до конца. До чего может доходить увлечение папской идеей, это мы усматриваем из примеров чрезвычайного искажения истории. Так, во Франции оо. иезуиты учили, что Наполеон I никогда не был императором во Франции, что войны, которые он вел в Европе, он вел в качестве генерала Людовика XVIII и т. под. Один из нынешних католических епископов у нас в России очень серьезно утверждал, что Тецель никогда не думал продавать индульгенций, что Лютер восстал против римской церкви вовсе не по этому поводу, что все это сочинили враги римской церкви и т.д., и т.д¹⁶⁵. У папистов всегда будет действовать горячее желание: сколько возможно обелять историю папства; и если бы внешняя наука не раскрывала подлинных документов и не обличала папистов в подлогах, оо. иезуиты по ревности к своей церкви далеко бы ушли в этом своем стремлени¹⁶⁶.

Так, одна ложь повела за собою целый ряд других лжей. Возведение первенства в абсолютное главенство, канона в божественный догмат, изменило нормальное устройство латинской церкви и отклонило от нормальных логических законов мышление папистов.

Делая общий вывод з этой части нашего исследования, мы можем с неоспоримою достоверностью представить следующие положения: Во-первых, все епископы, по благодати священства равны между собою, и если впоследствии стали разниться, то только по преимуществам, определяемым канонами Соборов. Это различие вселенская православная Церковь всегда наблюдала и наблюдает. Церковь же латинская смешала эти определения для того, чтобы возвеличить свою главу, римского епископа; его каноническим преимуществам она придала высоко благодатное и таинственно-значение, чем выделила его из ряда епископов. Во-вторых, после Апостолов не было оставлено какого-либо единоначалия, и не было сделано никакого установления, или особого какого-либо таинства для римского епископа, но даны правила, прямо и ясно отрицающие всякое единоначалие: епископы областные сосредоточиваются в своем областном первоепископе. В-третьих, в апостольском 34-м правиле положено начало для канонического развития церковных прав и преимуществ первоепископов; развитие это действительно совершилось: между епископами выделились – митрополиты; между митрополитами – патриархи, между патриархами стал-было выделятся римский патриарх или папа; но когда наступал момент определить права его первенства, он сам предупредил движение истории, и сам для себя создал такие права, каких признать за ним прочие епископы не могли, по их чрезвычайной притязательности. В-четвертых, права и преимущества римского епископа в качестве главы вселенской церкви, основываются не на каких-нибудь церковных документах, или неоспоримых данных, а на умозаключениях, и при том сомнительного достоинства, на фикциях, т.е. на основах воображаемых, и на целом ряде намеренных и ненамеренных подлогов. Так, напр., что первенство Петрово, будто бы, передано римским епископам, это основывается на воображении, что Петр восседает на римской кафедре в лице своих преемников – это грубая фикция, граничащая с учением о Петровом перевоплощении; что папа имеет главенство и верховенство по Божественному праву, а не от Соборов, по каноническому определению, это противоречит действительности; что папа судит всех, а сам ни от кого судим быть не может, и что папа есть владыка не только над всеми духовными властями, но и над князьями и царями, это уже узурпация, не свойственная христианскому пастырю.

Отсюда в развитии папизма мы можем указать те моменты, когда он делает скачки чрез назначенные ему пределы; во-первых, когда утверждает, что первенство апостола Петра передано его преемнику, римскому епископу; во-вторых, когда Николай I на основании мнимых прав его главенства потребовал к себе на суд константинопольских патриархов Фотия и Игнатия, чем нарушил братское равенство, в-третьих, когда Григорий VII заявил свое верховенство над светскими правителями; в-четвертых, когда Иннокентий III объявил себя наместником Христа и владыкой мира в качестве какого-то полубога; в-пятых, когда Фома Аквинат внес в догматику учение о верховенстве папы и своим ученым авторитетом закончил и закрепил смешение догматических определений с каноническими.

Поэтому, в случае наших переговоров с папистами о соединении церквей, мы необходимо должны будем предложить им принять от нас следующие положения: 1) что догматические определения степеней священства отличие от определений канонических, и что это отличие надо наблюдать и по отношению к лицу самого папы; 2) что папа по священству такой же епископ, как и все другие и ни чем не преимуществ пред ними; 3) что соборное начало есть верховное начало и папа должен подчиниться ему; 4) что папа, подписываясь под соборными определениями, делает подпись не в качестве подтверждения, а в качестве согласия на них и признания за ними обязательности для своего округа; 5) что притязания пап со времени Николая I и до последнего Пия IX, провозгласившего догмат непогрешимости, суть притязания незаконные, и римская церковь от них должна отречься… Вот основные правила, с которых, по моему крайнему разумению, можно начать переговоры о соединении церквей. Но возможно ли для папистов принять эти правила? Конечно, для папистов невозможно, но не невозможно для католиков, более спокойных и по духу более близких к православию.