Часть I. Общее значение обрядового закона Моисея. Причина и цель его предписания и отмены⁵

До Моисея у евреев не было того сложного и строго определенного внешнего религиозного культа, каковой представляет обрядовый закон Моисея. Главные принадлежности культа, особенно жертвы, существовали еще и до Моисея во времена патриархов, но и эти существенные принадлежности внешнего культа далеко не имели еще тогда той сложности и определенности, как стало после Моисея. В отношении, например, жертв древние праведники, праотцы евреев, довольствовались небольшим числом их, и те приносили не в определенные времена, а только по особым случаям и по собственному свободному желанию. Бог не давал им многочисленных и определенных заповедей о жертвах (Иерем. VII, 22 – 28)⁶. Со времени же выхода евреев из Египта Бог предписывает им через Моисея многочисленные жертвы и другие обряды, строго под страхом проклятия и смерти требуя от них исполнения этих предписаний в знак почитания Своего имени (Второз. XXVII, 26). При этом этих предписаний о внешнем культе было дано так много, что они численностью несравненно превосходили предписания Моисея о чисто духовном служении Богу⁷, и в то же время формы внешнего культа были предписаны несовершенные, состоявшие, главным образом, из кровавых и вообще грубо материальных жертв и приношений, так что о высших формах внешнего богослужения – хвале и молитве – вовсе не было дано заповедей Моисеем⁸. Но потом, уже через пророков, Бог снова объявляет, что для прославления Его сущности прежде всего необходимы духовные жертвы, а не внешние – обрядовые, что первые (духовные) жертвы составляют высшее служение Ему сравнительно с жертвами обрядовыми, что последние без первых – мерзость в очах Его, и что, далее по отношению к самому внешнему богослужению грубо материальные и кровавые жертвы не составляют еще сущности, что есть более высокие формы и этого богослужения – слово молитвы и обеты. «Слушайте слово Господне, князья содомские, так взывал св. прор. Иcaия к евреям, «внимай закону Бога нашего, народ гоморрский, к чему Мне множество жертв ваших? Говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных; курение отвратительно для Меня.... Новомесячия ваши и праздники ненавидит душа Моя; они бремя для Меня; Мне тяжело нести их.... Омойтесь, очиститесь, удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды» (Ис. I, 10–14; 16–17; сн. Ис. LXVI, 1–3; Aм. V, 21–23). «Ибо Я милости хочу, говорил Господь через другого пророка, а не жертвы и Боговедения более, нежели всесожжений» (Ocия VI, 6). «Ем ли я мясо волов, говорит Господь еще через другого пророка, и пью ли кровь козлов? Принеси в жертву Богу хвалу и воздай Всевышнему обеты твои. Кто приносит в жертву хвалу, тот чтит Меня, и кто наблюдает за путем своим, тому явлю Я спасение Божие“ (Псал. XLIX, 13–14, 23). Наконец, через пророков же Бог предвозвестил отмену обрядового закона, предписанного через Моисея, которое и совершил по пришествии Христа (Ос. III, 4–5; Иоил. I, 9, 13; Иерем. III, 16)⁹.

Спрашивается, по какой же причине и с какой целью всепремудрый Бог Сам предписал евреям через Моисея по выходе их из Египта несовершенный культ обрядов, которого Он не предписывал патриархам, и который отменил с пришествием Сына? Почему Он прямо не дал евреям через Моисея ясных и определенных законов о высшем духовном служении Себе и о высших формах внешнего богослужения, каких Он требовал от них потом через пророков?

По единогласному мнению отцов и учителей причина всего этого заключалась в евреях, а цель в Божественном Промысле об избранном народе. «Образ духовного служения, говорит св. Кирилл Александрийский, всегда, с самого начала был пpиятен Богу, но он еще был недостижим и недоступен душам иудеев. Поэтому именно им нужно было слово, пригодное для юных, наставления простые и уход за детьми искусный, не имеющий ничего трудного и сурового»¹⁰. «Что касается точной воли Законодателя (Иерем. VII, 21–23), то по ней и в начале вовсе не был бы провозвещен закон, существующий в тенях, и не было бы умолчано о служении в духе“¹¹. «Если бы, говорит блаж. Феодорит, Бог, освободив (евреев) от рабства в Египте, тут же дал им совершенный закон, то они прямо отступили бы от Него и, сбросив узду, возвратились к египетскому нечестию. Ибо, если и при таких условиях они часто пытались делать это, то тем более, если бы Бог предписал им прямо евангельский закон“¹². Поэтому «предусмотрительно, как говорит тот же св. Кирилл Александрийский, постановлен был закон обрядовый как некое упражнение, свойственное детскому возрасту, имеющее образ истины“¹³.

Таким образом, по мнению отцов, евреи по выходе их из Египта были неспособны к высшему, более духовному служению Богу, и Промысл Божий, применяясь к их состоянию, дал им соответствовавший этому состоянию несовершенный закон внешних обрядов, чтобы воспитывать через упражнение в нем более высокое служение. В чем же состояла эта неспособность евреев, какие были ее ближайшие причины, и каким образом закон обрядов мог воспитывать в евреях духовное служение Богу?

По единогласному же мнению отцов евреи были неспособны к последнему служению по своей грубости, которая приравнивала их к языческим народам. Ближайшей же причиной их грубости, ставившей их далеко ниже их праотцев патриархов, было долговременное пребывание евреев в состоянии рабства в Египте. «По смерти патриархов, говорит Евсевий Кесарийский, иудеи, живя долгое время среди египтян, научились их многобожию, культу и другим обычаям“¹⁴ ‑ «обычаям сквернейшим», как выражается другой учитель¹⁵. Масса евреев стала в религиозном развитии далеко ниже своих праотцев¹⁶, приближаясь все более и более к язычникам. Она была уже неспособна к высокому духовному культу патриархов и сделалась весьма склонной к тем грубым формам внешнего культа, какие были у язычников, и Бог, снисходя к несовершенству евреев, дозволил им почитать Себя посредством этих же форм. «И жертвы, и очищения, и новомесячия, и ковчег, и самый храм, – все это, говорит св. Златоуст, допущено было по языческой грубости иудеев“¹⁷. «Если бы сделать точное исследование нравов и стремление евреев, то, думаю, говорит св. Кирилл, они не были бы признаны достойными и тени“, т. е. обрядового закона¹⁸. Итак, прежде всего снисходя к грубому состоянию Своего народа, всепремудрый Бог по Своей благости и человеколюбивому милосердию позволил и даже Сам (через Моисея) предписал евреям несовершенный закон о богопочтении. В нем было предписано о духовном богопочтении несравненно менее, чем о внешнем, и для последнего были предписаны формы несовершенные, впоследствии большей частью отмененные. «И мы должны исповедывать, говорит св. Иустин Мученик, что Бог, будучи всегда один и тот же, предписал эти действия (обрядовые) по причине людей грешных, и, таким образом, можем признать Его человеколюбцем, провидящим будущее, вседовольным, правдивым и благим“¹⁹. «Поскольку нас, которые в начале пали через грех и сластолюбием вовлечены даже в идолопоклонство и беззаконное кровопролитие, говорит св. Григорий Богослов, надлежало опять возвести в первобытное состояние по великому милосердию Бога, Отца нашего, не потерпевшего, чтобы осталось поврежденным такое произведение рук Его, как человек, то каким образом воссоздается он, и что при сем происходит? Не одобрено сильное врачевство, как способное произвести новые раны. Усмотрен же для исправления кроткий и человеколюбивый способ врачевания, потому что и кривая ветвь не вынесет внезапного перегиба и усилия испрямляющей руки... Посему дается нам закон, как бы стена, поставленная между Богом и идолами... И в начале позволяет Он иное, маловажное, чтобы npиобрести важнейшее. Дозволяет пока жертвы, чтобы восстановить в нас ведение о Боге. Потом, когда наступает время, отменяет и жертвы, постепенными лишениями премудро изменяя нас, и навыкших уже к благопокорности, приводя к Евангелию. На сей конец взошел писанный закон, собирающий нас ко Христу, и такова по моему рассуждению причина жертв»²⁰..

Как уже замечено, евреи, вышедшие из Египта, не только стояли низко по своему развитию и были неспособны к духовному служению Богу, но имели еще сильнейшее пристрастие к известным им языческим культам. «Они, Воспитательное значение обрядового закона, на которое указывал и св. ап. Павел (Галат. III, 24), и которое в общем уже определено в только что приведенных словах св. Григория Богослова, точнее и раздельнее по раскрытию всех вообще отцов и учителей состояло в том, что закон, удерживая евреев от идолопоклонства, укреплял их в верности, «благопокорности» Иегове и вообще способствовал их религиозно-нравственному развитию, подготовляя ко Христу.

как говорит блаж. Феодорит, свыклись с развращенными нравами египтян, научились у них приносить жертвы идолам и демонам, услаждаться играми, плясками и музыкой».²¹ Как велика была их склонность к идольскому служению, показывает поклонение их золотому тельцу при Синае. «По повелению Божию Моисей взошел на гору, чтобы принять закон, а они тотчас впали в измену, забыли о столь чудных действиях, которые совершены были над ними божественной силой, опять воздали почитание тельцу и вспомнили служение, совершавшееся в Египте.»²². Поэтому Бог, снисходя к несовершенству евреев, предписывает им обряды, подобные тем, какие существовали у язычников, но с тем только условием, чтобы они, «которые, как говорит Ориген, не могли удержаться от жертв, приносили их по крайней мере Иегове, а не демонам.»²³. «Как увидел Бог, говорил св. Златоуст, что евреи беснуются, скучают, хотят жертв, готовы, если им не позволять этого, обратиться к идолам, или даже не только готовы обратиться, но уже и обратились, то позволил им жертвы. И что это было причиной (позволения), можно видеть из самого времени позволения. Бог позволил им жертвы уже после того, как они совершили праздник в честь злых демонов, как бы говоря им: вы беснуетесь, хотите приносить жертвы, так приносите их по крайней мере Мне“²⁴ . При таких условиях обрядовый закон естественно мог удерживать евреев от идолопоклонства: им незачем было теперь обращаться к языческим культам, потому что привычка их к принадлежностям этих культов была удовлетворена обрядовым законом. Обрядовый закон положил даже сильную преграду, отделявшую евреев от язычников как народ избранный Иеговой, и постоянно напоминал им об этом избрании. Обряды Моисея, по мнению отцов, хотя были и подобны языческим, но были разумно изменены Моисеем, получив от него высший смысл, и в таком уже виде даны были Израилю «вместо тех сквернейших обычаев, которым научились евреи в Египте»²⁵. «Бог, говорит св. Иоанн Златоуст, для спасения заблуждающихся с изменением допустил в служение себе то, что наблюдали язычники при служении демонам, дабы, понемногу отвлекая от языческих привычек, возвести евреев к высокому любомудрию»²⁶. По своей склонности к внешней обрядности евреи скоро привыкли к данным им обрядам, потому что они сходны были с теми языческими обрядами, к которым они привыкли, но так как вновь данные обряды все-таки были отличны от языческих, то они и послужили к отделению евреев от язычников в особый, святой народ, избранный Иеговой. Весь обрядовый закон, как неоднократно указывал на него Сам Бог, послужил, таким образом, «знамением» принадлежности евреев Иегове. «Соблюдайте все уставы Мои, говорил Он евреям, и исполняйте их... не поступайте по обычаям народа, который Я прогоню от вас. Я Господь, Бог ваш, Который отделил вас от всех народов. Будьте предо Мной святы, ибо Я свят (Господь Бог ваш), и Я отделил вас от народов, чтобы вы были Мои“ (Лев. XX. 22–26). «Как стада крупного и мелкого скота, говорит блаж. Феодорит, отличаются клеймами, так особенности в жизни евреев отделяли их от других народов и научали быть приверженными к Законодателю»²⁷. «Закон, говорит также св. Кирилл Александрийский, омовенных и чистых и потому соделавшихся своими Богу, как бы стеною отделяет от нечистоты язычников»²⁸.

Касаясь всех сторон жизни, обрядовые законы постоянно напоминали евреям об их Законодателе, Боге и Царе и приучали их к повиновению Ему.

Здесь начинается прямое нравственно-воспитательное влияние обрядового закона на евреев. «Все подобные (т. е. обрядовые) постановления, говорит св. Иустин Мученик Трифону иудею, даны вам Богом через Моисея по жестокосердию вашего народа для того, чтобы вы через эти многочисленные постановления во всяком случае имели всегда пред глазами своими Бога и не решались на беззаконные дела. Так Бог повелел вам носить на ceбе красный лоскут (Числ. XV, 38 –40; Второз. XXII, 12), чтобы через него вы не забывали Бога. Он повелел вам еще носить ладонку (Втор. VI, 4–9; XI, 18–21) из небольших полос пергамента с изображением букв, которые, конечно, думаем, были священны. И это со стороны Бога было возбуждением вас к непрестанному памятованию о Нем и вместе служило обличением в душах ваших“... «Он повелел вам также соблюдать субботу для того, чтобы вы помнили Бога, как на это указывает изречение Божие: «чтобы вы знали, что Я Господь Бог – избавитель ваш“ (Иезек. XX, 12, 20). Бог повелел вам также воздерживаться от некоторых яств, чтобы вы и во время принятия пищи и питания имели пред глазами Бога, так как вы непостоянны и склонны оставить познание о Нем“²⁹. «Бог, говорит также Тертуллиан, предполагал посредством тягостных и многообразных церемоний покорить себе умы грубые и непокорные. Он хотел посредством религиозных обрядов, столь различных и частых, удерживать их беспрерывно в Своем присутствии и приучать размышлять денно и нощно о божественном законе“³⁰.

Но религиозно-нравственное значение обрядового закона, по мнению отцов, было еще шире. Он не только выделял евреев в особый святой народ, научая его быть верным Иегове и послушным Его воле, поучая обуздывать перед ней свой грубый произвол, но, кроме того, он под чувственными формами обрядов содержал еще высокие религиозно-нравственные идеи, т. е. он не только формально приучал евреев к исполнению нравственного долга, выраженного в других чисто нравственных заповедях, но и сам по ceбе выражал идеи этого долга. Обряды Моисея были ясными и разумными символами этих идей, и в этом состоит тот высший смысл их, который сообщил им по божественному руководству Моисей в отличие от языческих обрядов. «Заповеди иудейского закона, говорит Лактанций, имеют сокровенный смысл, относящийся к соблюдению правды, и под личиной наружных и плотских вещей заключают вещи духовные“³¹. «Посредством чувственного закон, как говорит блаж. Феодорит, поучает духовному», «посредством естественного – нравственному», «малым поучает великому“³². «Для изображения человеческих нравов, говорит св. Кирилл Александрийский, закон указует на множество бессловесных животных и на роды пернатых и водных, как бы всякой тварью помогает и обильно предлагает знание полезного и приличествующего»³³. Символический смысл обрядов, по мнению отцов, и делал обрядовый закон могущественным орудием религиозно-нравственного воспитания народа. Благодаря ему, закон, по выражению св. Иринея Лионского , как бы узами привлекал души евреев, научая их служить Богу³⁴. Отцы находят символический смысл во всех обрядовых постановлениях Моисея, даже и там, где на первый взгляд трудно его предположить³⁵. Это средство воспитания, избранное Богом, по мнению отцов, было самое пригодное применительно к состоянию евреев. Они находились в состоянии грубой чувственности, потому и образ научения, преподнесения им религиозно-нравственных истин должен был получить характер чувственно-наглядный. «Бог, говорит преосвященный митрополит Филарет, доселе (т. е. во времена благочестивых патриархов) действовал больше на внутреннее человека и через cиe на внешнее; когда же внутреннее большей части людей заключилось чрез погружение людей в чувственность, тогда Он больше стал действовать через внешнее на внутреннее»³⁶.

Особенно важное значение отцы придают тем символам в обрядовом законе, которые выражали мессианские идеи, относились ко Христу, составляющему первую и последнюю цель избрания народа еврейского вообще. Это – символы будущего или, как они называются на богословском языке, прообразы Христа³⁷ в обрядовом законе, который через них становился, по выражению св. Иринея Лионского , «пророчеством будущего»³⁸. «Я мог бы доказать, говорит св. Иустин Мученик, что постановления Моисея были символами, прообразами и возвещением того, что имело случиться со Христом»³⁹. «Закон, говорит Тертуллиан, весь состоит из прообразов и пророчеств“⁴⁰. «И обрезание и субботы, и различие в яствах, и принесение жертв – все это, говорит блаж. Августин, повторяя ап. Павла (Колос. II, 16–17; Евр. VIII, 5), были прообразы и пророчества, которые Христос не разрушить пришел, но исполнить»⁴¹.

Как уже было сказано, отцы с особенной любовью занимались прообразовательным смыслом обрядов Моисея и находили его даже в малейших частностях последних, по словам св. ап. Павла, что весь вообще закон обрядов есть прообраз, относящийся ко Христу (Колос, II. 16–17; Евр. X, 1), полагая, что Законодатель старался не опускать ни одного обстоятельства, через которое можно было бы приводить евреев к таинству Христову. «Цель божественного Писания, говорит Кирилл Александрийский, та, чтобы бесчисленными вещами означать таинство Христово. Писание можно уподобить славному и досточудному городу, имеющему не одно изображение царя, но весьма многие и поставленные на виду, на всех местах. Ибо смотри, как оно не опускает ни одного из обстоятельств, сюда относящихся, но исчисляет все таковыя. И хотя бы слово истории заключало в cебе нечто неблаголепное, оно ни во что считает таковое, лишь бы чрез то хорошо достигалась предположенная им цель»⁴². Такое искание прообразовательного смысла в малейших частностях обрядового закона у отцов и учителей Церкви на первый взгляд кажется натянутым и странным, но нужно помнить, что оно вытекает у них из той библейской истины, что все обряды Моисея – тень, прообразы будущего, и основывается на их удивительном знании св. Писания, понимании и чуткости к его духу.

Открывая повсюду в обрядах Моисея прообразовательный смысл, и т.о. поднимая значение обрядового закона как воспитателя ко Христу, отцы и учители естественно должны были коснуться вопроса: понимали ли иудеи прообразы в обрядах, видели ли за внешней стороной их другую сторону – духовную? На этот вопрос отцы в общем отвечают так, что лучшие израильтяне, которые по апостолу были истинными сынами Авраама и истинными отцами нашими по вере (1 Коринф. X, 1), которым закон был воспитателем ко Христу (Галат. III, 24), которые были Христовыми, хотя и жили до Христа, – все такие израильтяне до известной степени понимали таинство Христово, прообразовавшееся в ветхом завете вообще. Иначе последний не был бы воспитателем ко Христу, и для Промысла не было бы цели давать в нем прообразы. Св. ап. Павел пишет, что отцы наши «все крестились в Моисея в облаке и в море, и все ели одну и ту же духовную пищу, и все пили одно и то же духовное питие, ибо пили из духовного последующего камня, камень же был Христос» (1 Коринф. X, 2–4). Блаж. Августин, раскрывая смысл этих слов, пишет: «Апостол сказал: ,,Ели одну и ту же духовную пищу». Что же значит «одну и ту же», как не ту, которую вкушаем и мы? Питавшиеся манной так, чтобы удовлетворить только телесной потребности и насытить чрево, а не душу, ничего большего и не вкусили. Довольно, что их потребность была удовлетворена, – одних Бог напитал, другим нечто возвестил. Те вкусили пищу телесную, а не духовную. О ком же апостол говорит: «Ели духовную пищу»? Думаю, это были настоящие отцы наши,... ибо между ними были понимающие, что вкушали; между ними были такие, сердце которых вкушало Христа, как уста – манну. Что говорить о других? Там был Моисей верный во всем дому Его, знавший, что он делал.... Сказать кратко: те, которые видели образ Христа в манне, вкушали одну с нами пищу – духовную, а которые манной старались только насытить себя, те – отцы неверующих, ели и умирали. Тоже скажу и о питие»⁴³.

Но если лучшие из израильтян, каковы прежде всего сам Моисей и другие пророки, которые великим духом своим прозревали отдаленное будущее (Сирах. XLVIII, 27 28; сн. Второз. XXIV, 17) и предвозвещали Христа потомкам, хорошо понимали прообразы в законе, то весьма мнoгиe из израильтян по своей грубости не постигали его духовного смысла. «Так как умы их были тупы, говорит св. Кирилл Александрийский, то для них было удобоносимо только внешнее в законе,... но неудобоносимо было и совершенно неудобоприемлемо сокровенное внутри его, так сказать, истинное лице мыслей.»⁴⁴. Когда сильно увеличивалось число таких израильтян, не понимавших духовного смысла в обрядовом законе, тогда, по мнению отцов, и делалось возможным pacnpoстранение идолопоклонства, потому что они не видели различия между языческими обрядами и обрядами Моисея, тайн которых они не разумели⁴⁵. Впрочем, многие тайны закона, по мнению отцов, были не доступны не только этим грубейшим из израильтян, но и лучшим из них, как говорит св. Кирилл Александрийский, «не только для одних немощных и простых, но и для самих избранных и священников»⁴⁶.

Даже Никодим, когда слушал Христа, говорившего о возрождении через Духа, холодно и уныло возгласил – «как может человек родиться, будучи стар? Неужели может он в другой раз войти в утробу матери своей и родиться?» (Иоан. III, 4). А когда Христос убеждал его верой воспринять то, что выше ума и слова, он добавлял к прежнему – «как это может быть?» Хотя обрядовый закон в бесчисленных видах предизображал это таинство.... Поэтому с великим смыслом полагал Моисей на лице свое покрывало»⁴⁷. Лице его, как говорит блаж. Августин, было образом Христа, и покрывало, бывшее на нем, означало, что не все понимали израильтяне в том, что исполняли по закону ⁴⁸.

Причину недоступности для всех изранльтян многих тайн, содержавшихся в обрядовом законе, по мнению отцов, нужно искать в величии этих тайн, из которых многие вообще непостижимы для человеческого ума и при своем исполнении во Христе, тем более непостижимы oни были в ветхом завете, где давалось только смутное очертание их. Кроме того, многие тайны обрядового закона были предназначены, собственно, не для ветхозаветных, а для новозаветных людей, как выражается св. ап. Петр, не им служили, а нам (1, Петр 1, 12), и нам только стали понятны, когда мы увидели исполнение их во Христе и после того принимаем их за древнее свидетельство о Нем (Иoaн. XII, 16). Наконец, многие тайны обрядового закона относятся уже и не к нашему веку, а к веку будущему, и исполнения их нужно ожидать только с концом нашего века, так что обрядовый закон является пророчеством о будущем , не для евреев только, но и для нас. По мнению Оригена и других учителей и отцов, скиния Моисея напр, была прообразом не земной только церкви Христа, но и небесной, тайны которой будут нам открыты по скончании веков⁴⁹. Поэтому, приступая к объяснению тайн обрядового закона, отцы выражают свое бессилие постичь их во всей полноте. «Едва ли будут доступны нашим силам, говорит св. Кирилл Александрийский, такие возвышенные и необычайные умозрения. Я думаю, рассматривающему глубину умозрений, содержащихся в законе, надобно сказать – «кто мудр, что бы уразуметь это? Кто разумен, чтобы познать это?» (Ос. XIV, 10)⁵⁰. «Что Моисей приготовлял по слову Бoжию о скинии, говорит св. Григорий Нисский, какой ум уразумеет во всей точности? Чему нерукотворенному служит это подобием? Какую пользу взирающим приносит это вещественное подобие виденного Моисеем на горе?⁵¹».

Но находя в обрядовом законе великие тайны и т.о. возвышая его значение, отцы, однако, с особенной силой настаивают на том, что эти тайны заключались в обрядовом законе преимущественно прообразовательно, а не на самом деле. В этом случае отцы решают вопрос о том, имел ли обрядовый закон таинственно-освящающее значение? Отрицательный ответ их основывался на учении св. ап. Павла и направлялся против иудействующих, которым они доказывали бесполезность обрядов Моисея для христиан. По ученно апостола в обрядах Моисея заключались только тени благодатных даров (Евр. VIII, 5; X, 1; Колос. II. 16, 17), которые сообщаются только в Христовых таинствах, все же ветхозаветные жертвы и очищения не уничтожали грехов, «не усовершали совести», а способствовали разве только чистоте тела (Евр. VII, 18–19; IX, 8–9, 13; X, 1, 3–4, 11). Они были только «плотской заповедью» (Евр. XVII, 16) и действовали на душу чисто внешним образом, только заставляя ее сознать свою нечистоту, напоминая постоянно о грехах, но не очищали этой нечистоты, не действовали на саму природу души (Евр. X, 2–3), не возрождали ее. В этом смысле ясно выражаются и отцы церкви. Поясняя мысль св. ап. Павла об очищении ветхозаветном и новозаветном, св. Златоуст говорит: «Там (т. е. в ветхом завете) не было совершенного очищения и совершенного отпущения грехов, но было полусовершенное и даже гораздо меньше. Там очищалось тело отвне, ибо очищение было телесное, а здесь – очищение духовное, которое входит в душу.... Там была окропляема поверхность тела, и окропляемый опять омывается, ибо не всегда ходит окропленным, а здесь не так, но кровь смешивается с самым существом души, делая ее крепкой и чистой, доводя до неописуемой красоты»⁵². В другом месте, тоже объясняя слова св. ап. Павла (Евр. X, 1–9), св. Златоуст говорит: «множество жертв и то, что они приносились беспрестанно, показывает, что они никогда не очищали приносивших... Почему они непрестанно врачевались одними и теми же жертвами? Совершаемое ими было обвинением во грехах, а не разрешением грехов; обличением немощи, а не знаком силы... Итак не думай, что если священник приносил жертвы многократно каждый год, то делал это просто, а не по причине немощи, ибо если не по причине немощи, то для чего же это делалось? Если бы не было ран, то не было бы и нужды во врачевствах. Вот для чего, говорит апостол, Бог повелел приносить жертвы непрестанно, по причине немощи и для напоминания о грехах»⁵³.. То же самое говорят и другие отцы и учители. Они прямо утверждают, что обрядовый закон Моисея нисколько не способствовал оправданию⁵⁴, что «он был бессилен для очищения от греха и для приведения к освящению», что он не омывал греха; совершает же это даруемая таинствами Христовыми благодать⁵⁵. Поэтому-то величайшие святые ветхого завета, несмотря на частые очищения и жертвы, постоянно сознавали себя грешными и виновными перед Богом и с непрестанной силой жаждали той благодати, которая прощает грехи и оправдывает (Псал. XXX, 1–2). Верою только в эту благодать, которую они надеялись получить в обетованном Искупителе, а не через исполнение обрядовых установлений Моисея, которые не сообщали благодати, все ветхозаватные праведники и спаслись пред Богом⁵⁶.

Бессилием обрядового закона к таинственному освящению человека или его «немощью», как выражается св. ап. Павел (Евр. VII, 18), и несовершенством форм обрядов Моисея доказывается и объясняется по мнению отцов временное назначение обрядового закона, назначение только до времени «исправления» (Евр. IX, 10) и только для иудеев, бывших неспособными к более совершенному закону, и бесполезность ветхозаветного обрядового закона для христиан, получающих действительную благодать в таинствах Христовых и имеющих более совершенные формы внешнего культа. Даже в ветхом завете для целого сонма верных Богу людей обрядовый закон Моисея был необязателен и неизвестен. «Сам Авраам, как говорит св. Ириней, без обрезания и соблюдения субботы поверил Богу, и это вменилось ему в праведность, и он был назван другом Божиим» (Иак. II, 23). И все прочее множество праведных до Авраама и патриархов, бывших до Моисея, оправдывалось без закона Моисеева. Так и сам Моисей говорит народу во Второзаконии (V, 2–3): «Господь Бог твой положил завет в Хориве; не отцам вашим Господь положил завет, но вам»⁵⁷.

Обрядовые постановления сами показывали, что они были назначены Моисеем только для иудеев, живших в земле обетованной, потому что большая часть этих постановлений – о ежегодных путешествиях к скинии, частых очищениях и т. п. – как на то указывал Евсевий Кесарийский, возможны были только для жителей земли обетованной⁵⁸.

Мы изложили общий взгляд отцов и учителей на обрядовый закон Моисея, на причину и цель его предписания, на общее значение и смысл его постановлений. По их мнению эти многочисленные постановления, чрезвычайно расширяя внешний религиозный культ евреев, вводя его во все стороны их жизни и изгоняя из нее все языческие привычки, были предписаны применительно к низкой ступени развития евреев, для которых пока была почти недоступна высшая духовная сторона в религии. Поэтому законодатель едва затронул эту сторону. Если же бы он предписал евреям более совершенное нравственное учение и учение о Боге, то евреи не поняли бы его. Поэтому, применяясь до известной степени к требованиям грубых евреев, которые в противном случае могли обратиться к языческим культам, он обратил такое особенное, исключительное внимание на внешний культ, как бы в ущерб чисто духовной стороне религии⁵⁹, и дал при том этому культу, по мнению отцов, характер полуязыческий. К более высокому внешнему культу, какой существовал, например, у патриархов, не говоря уже о христианах, евреи опять были неспособны. В Моисеевом внешнем культе сравнительно с языческими культами выброшено было только все порочное и развратное, что составляет необходимую принадлежность последних. Кроме того обрядам дан был ясный разумный смысл, так что они сделались целой системой символов религиозно-нравственных идей. Тогда как в культах языческих вообще трудно добраться до смысла обрядов, который, если иногда и проглядывает в них, то очень невысокого характера. При таких условиях система обрядов Моисея, как система символов, допущенная по грубости евреев отчасти и из язычества⁶⁰ и мудро развитая законодателем, стала особой, разумнейшей системой религиозного воспитания евреев, которая постепенно от доступного им должна была возвести их к состоянию более высокому.

Сначала обрядовый закон положил резкое и полное разделение между евреями и языческими народами, а затем, вводя постепенно и прикровенно в сознание евреев религиозные мысли и чувства более высокого характера, подготовил их к более определенному и полному возвышенному учению. Это учение и начали им преподавать уже пророки позднейшего периода, когда закон обрядовый уже привился к евреям, вошел как бы в их природу и, будучи исполняем ими чисто механически, не представлял уже для них «упражнения, свойственного их возрасту». С этого времени пророки начинают уменьшать в глазах евреев значение обрядового богопочтения, выделяя богослужение духовное. Раскрывают все более и более полное учение о последнем, и когда, наконец, последнее с явлением Христа пришло во всей своей силе, обрядовый закон, бывший только самым начальным подготовлением к этому служению и содержавший в себе только прообразы его, естественно был отменен совершенно. Сообразно со всеми этими целями и причинами предписания и отменения обрядовых законов Моисея, почти в каждом из них, по мнению отцов, можно найти следующее значение: он выделял евреев в особый, святой народ, избранный Иеговой, постоянно напоминал об этом израильтянам и постепенно возводил евреев к более высокому состоянию, выражая в себе прикровенно, символически идеи религиозно-нравственные вообще и мессианские в частности⁶¹.

Из изложенных общих воззрений отцов на обрядовый закон Моисея некоторые воззрения расходятся с мнениями ученых об обрядовом законе. Таковы прежде всего мнения и тех и других о достоинстве обрядового закона сравнительно с культом патриархов. По смыслу мнений отцов обрядовый закон ставит религиозный культ евреев вообще ниже культа патриархов. Евреи, по мнению отцов, получили обрядовый закон по своей грубости. Пaтpиapxи не получили этого закона, потому что они выше стояли в религиозном развитии, и если бы их потомки, размножившиеся в народе, стояли с ними на одной высоте, то и им не дано было бы обрядовых законов, как об этом ясно говорит Сам Бог евреям: «отцам вашим Я не говорил и не давал заповеди в тот день, в который вывел их из Египта, о всесожжении и жертве» (Иерем. VII, 22). «Но когда евреи решились сделать тельца, говорит св. Ириней Лионский, и обратились сердцами к Египту, то получили прочее служение, сообразное с их положением, хотя и не отделявшее их от Бога, но содержавшее под игом рабства⁶²». «Почему, говорит тот же отец, Господь не положил завета отцам? Потому что «закон положен не для праведных» (1Тимоф. I, 9), а отцы были праведны, имея силу десятословия, написанную в их сердцах и душах⁶³». Таким образом, евреи получили закон обрядов по своей грубости, потому что они не могли возвыситься до благочестия своих праотцев⁶⁴. Патриархи этого закона не получили, так как их религиозное состояние было выше, и внешний культ, соответствовавший этому состоянию, естественно должен был быть выше, чем у евреев после Моисея. Между тем по воззрению некоторых ученых (напр. Кейля), культ, учрежденный Моисеем, был гораздо выше культа патриархов, представляя сравнительно с последним дальнейшее развитие и совершенство⁶⁵. В этом разногласии мнений более справедливым нужно признать мнение отцов церкви. Если принимать во внимание только количество форм, так сказать, внешнюю сторону внешнего культа, то, конечно, нужно признать вместе с учеными, что культ Моисея был гораздо богаче культа патриархов. Но если иметь в виду еще качество культа, что гораздо важнее, то, напротив, нельзя не согласиться с мнением отцов, что культ патриархов был выше. В культе Моисея многое было допущено исключительно по языческой грубости евреев, хотя и в измененном виде, из языческих культов. И эти заимствованные внешние или материальные формы занимали у евреев даже преимущественное значение, исключая почти вовсе высшие формы богослужения – молитву и хвалу, которым только уже Давид дал видное место в богослужении. У патриархов же молитва была самой употребительной формой обращения к Богу (Быт. XVIII, 23 и далее; XX, 17; XXIV, 12; XXV, 21). Жертв же у них было мало, и те приносились редко, в исключительных случаях. Но и этих немногих жертв было достаточно для выражения их религиозных чувств и мыслей, которые у них всегда соединялись с жертвоприношениями, так как они обращались к ним по свободному желанию. По закону же Моисея евреи приносили жертв гораздо больше, чем у них было на самом деле религиозных чувств, которые должны одухотворять обрядовые жертвы. По мысли законодателя закон как воспитатель должен был только еще вызывать эти чувства и мысли многочисленными обрядами, и последние являлись, таким образом, восполняющими недостаток в развитии внутренней стороны в религии евреев, преобладающими над ней. Мало того, эти обряды у них часто совершенно заслоняли внутреннюю сторону религии, духовный культ, так что они подвергались частым и справедливым обличениям пророков за изобилие жертв и недостаток добрых дел. Вообще обилие форм внешннего культа у евреев после Моисея еще не говорит о качестве этих форм и о высшем достоинстве их религиозного культа вообще. Форм внешнего культа у них было больше, чем у патриархов, но исключение из него некоторых форм было бы возвышением этого культа, так как они были допущены в него только по грубости евреев и вытесняли из него высшую форму – словесную жертву. Обилие их указывало на недостаток внутренней стороны религии евреев, т. е. на меньшее достоинство их религиозного культа вообще, не только внешнего, но и духовного по сравнению с культом патриархов.

Но справедливо ставя Моисеевый обрядовый культ ниже культа патриархов, отцы, однако, по-видимому, слишком строго смотрят на обрядовый закон, полагая, что будто бы он весь вообще был предписан только вследствие грубости евреев⁶⁶. Между тем закон обрядов Моисея заключал в себе элементы естественно-необходимые во внешнем богопочтении вообще, и потому мнoгие из этих элементов и обрядовых установлений Моисея отчасти вошли или послужили образом и примером для богослужения даже христианского⁶⁷. Особенно строго отцы смотрят на привязанность евреев к кровавым жертвам, прямо усматривая в ней склонность к язычеству. Между тем жертвы эти были совершенно необходимы, чтобы предзнаменовать великую, кровавую же жертву, принесенную на Голгофе. Потому они и были предписаны (по крайней мере, через Моисея) Самим Богом, и их всегда приносили патриархи и все вообще праведники с самого начала ветхозаветной Церкви, пока, наконец, не принесена была предизображавшаяся ими Голгофская жертва. Отцы с другой стороны сами хорошо уясняют эту необходимость кровавых жертв и необходимость и важное значение всего обрядового закона, а отсюда во взгладе их на обрядовый закон происходит чувствительное противоречие: с одной стороны закон, по их мнению, будучи предписан через Моисея Самим Богом, имеет великое значение и смысл, так что тайну его и значение во всем их величии ум человеческий не может и обнять; а с другой стороны обряды Моисея, по их мнению, как бы слишком ничтожны по своему смыслу и значению, что они будто бы вовсе были не угодны Богу, и Он предписал их исключительно по грубости еврейского народа.

Это противоречие во взгляде отцов на обрядовый закон объясняется прежде всего тем, что отцы, осуждая как языческую грубость привязанность евреев к внешней обрядности, всегда при этом имели в виду исключительное преобладание у евреев этой обрядности и пренебрежение духовной стороной религии. Подобно древним пророкам отцы порицали не саму обрядность Моисея, истинное значение которой они хорошо понимали, а только неправильное понимание этой обрядности евреями: будто она есть высшее служение Богу. Это-то понимание и показывало в евреях низкое развитие, близкое к языческой грубости. Так, по мнению св. Кирилла Александрийского обрядовый закон иногда был бесполезен древним евреям и даже навлекал на них осуждение Божье (Ис. I, 11–13; Ам. V, 21–23; Малах. I, 10–11; Иep. VII, 21–23) не потому, что не имел значения сам по себе, а «потому, что те, которым дан был этот закон, не воспринимали его света в свой ум и сердце, а лишь наружно овладев буквой, как бы видимостью света, не имели на самом деле того, что думали иметь» (Ис. VIII гл.)⁶⁸. А далее и более всего кажущееся противоречие отцов самим себе в высказываниях об обрядовом законе объясняется полемикой их с еретиками, о которой сказано в самом начале сочинения, и в которой отцы, смотря по надобности, то старались уменьшить значение обрядового закона, слишком преувеличенное еретиками (иудействующими), то старались возвысить это значение в глазах других еретиков (гностиков и манихеев), слишком унижавших обрядовый закон. Особенно важное значение в этом случае имела полемика с иудействующими еретиками, в которой отцы, сопоставляя обряды Моисея с новозаветными Христовыми таинствами, доказывали в противоположность этим еретикам, что обряды Моисея при благодатных таинствах Христовых потеряли свое значение, что исполнениe их теперь бесполезно. А так как иудействующие еретики упорно настаивали на всеобщей необходимости для спасения буквального исполнения обрядов Моисея, отцы, естественно, говорили им исключительно о грубой стороне обряда, обусловленной наклонностью евреев к языческому сенсуализму.

Далее, есть мнения несогласные с мнениями отцов об отношении обрядового закона Моисея к культам языческим. Помимо мнения отцов и некоторых ученых, более или менее согласных с ними, есть два противоположных мнения по этому вопросу. Во-первых, по мнению некоторых иудеев, представителем которых является Иосиф Флавий, языческиe культы были только искажением Моисеева культа, как культа вполне самостоятельного и ниоткуда ничего не заимствованного, хотя бы и в измененном виде⁶⁹. По другому мнению, напротив, языческие культы послужили источником для еврейского культа вообще и в частности для их обрядового закона. При этом по мнению одних формы языческих культов, выражавшие прежде космологические идеи, были взяты в обрядовый культ евреев для выражения идей монотеистических, и это заимствование было произведено чисто механическим способом. По другой же редакции этого мнения (пантеистической) формы языческих культов с постепенным будто бы развитием и переходом политеизма у евреев в монотеизм, стали естественно якобы выражать вместо идей политеистических монотеистические, так что формы внешнего культа будто бы оставались у евреев всегда одни и те же, а содержание их совершенно изменилось⁷⁰.

Мнение отцов занимает среднюю позицию между этими двумя мнениями. В противоположность первому отцы полагают, что Бог через Моисея допустил в обрядовый закон евреев многое и из того, «что наблюдали язычники в своем служении демонам», что было, следовательно, языческого происхождения⁷¹. В противоположность другому мнению, по воззрению отцов, Моисей лично предписал обрядовый закон по руководству Божьему, так что Бог является «мудрым и преискусным Художником“ этого закона, и потому последними не может быть рассматриваем как естественное развитие прежде существовавшего культа⁷². Это мнениe отцов, как и всегда, основывается на свидетельстве Откровения, тогда как приведенные два противоположные мнения не только не имеют за собой библейских оснований, но и противоречат им. И по Библии обрядовый закон был явлен только через Моисея, патриархам его дано не было (Иepем. VII. 22; Втор. V, 1 – 3). А язычники еще в период последних представляются уже имеющими свои религиозные обряды и обычаи. Следовательно, они не могли заимствовать их, по крайней мере, в то время из закона Моисея. Далее, по Библии Моисей все до мелочей сам предписывает и устраивает обрядовую часть так, как ему было показано на горе (Исход. ХХХУ, 40), поэтому обрядовый закон его является самостоятельным и новым, а не естественным развитием старого. Да при здравом смысле никак нельзя допустить и возможности такого развития, какой приписывают (Фатке и др.) ветхозаветному обрядовому закону, будто он до Моисея выражал одни идеи, а со времени Моисея по его воле – другие, совершенно противоположные, так что и следов такой метаморфозы в законе никаких не сохранилось. Но это слишком противоестественно.Что именно взял Моисей в культ евреев из культов языческих отцы точно не определяют, кроме некоторых немногих указаний⁷³. Да, собственно, это и невозможно определить, потому что многие составные части еврейского культа, которые являются сходными с языческими, вытекают с необходимостью из самой природы внешнего богопочтения и, составляя общее достояние всех культов, в Моисеевом культе находятся в теснейшей связи со всеми остальными частями, как одно органическое целое, разделить которое трудно. Поэтому все попытки к этому многих ученых являются совершенно безуспешными⁷⁴. Но отцы определяют общий дух и смысл заимствований Моисея из известных евреям культов языческих и вообще характер его обрядовых постановлений в связи с этими культами. Моисей, по словам св. Златоуста, делал эти постановления в том духе и с той целью, чтобы, «имея в виду привычку евреев к языческим культам, чрез искусное изменение этих культов, мало-помалу отвлекая их от языческих привычек, возвести евреев к высокому любомудрию, истинному богопочтению»⁷⁵. Блаж. Феодорит считает, что Бог, вследствие привычки евреев к почитанию демонов жертвами, прибретенной ими в Египте, дозволил им эти жертвы, но чтобы они приносили их Ему только и Его только научились почитать за Бога. Он предписал через Моисея приносить в жертвы тех именно животных, которых они обожали в Египте, и которым прежде приносили жертвы. «Как мудрейший врач Бог употребил такого рода средство против египетской болезни, чтобы чрез жертвоприношения евреи поняли, что не боги те животные, которых они сами приносят в жертву⁷⁶». Для той же цели Бог предписал употреблять в пищу только этих же животных, прежних богов. «Он противопоставлял одну их страсть другой: суеверию (склонности к идолопоклонству) – обжорство, страсть к мясоедению⁷⁷». И вcе эти искусные измения языческих привычек евреев, постановления, применительные и противоположные им, направлялись к тому, чтобы постепенно возвести евреев к более высокому богопочтению. Поэтому в этой системе воспитания нет ничего предосудительного, как думают некоторые (Бэр и Кейль), что будто бы она была «унизительным» для Бога «приноровлением» к языческим привычкам Своего народа⁷⁸. Эта система вовсе не была «приноровлением», потворством «заблуждениям человческим», это было только необходимое снисхождение к несовершенству евреев, с целью постепенного их развенчания, иначе было невозможно воспитать их и удержать от идолопоклонства.

Равным образом отцы не определяют точно, из какого языческого культа больше было у евреев заблуждений, применительно и в связи с которыми Моисей сделал постановления в своем законе. Св. Златоуст называет эти заблуждения эллинскими в смысле языческих вообще. Большинство же отцов и учителей называют их египетским нечестием и болезнью. Доказательством служения евреев египетским богам по мнению отцов и учителей (Оригена, Лактанция, Иеронима, Августина, Кирилла Александрийского) служит поклонение золотому тельцу в пустыне, как на то указывал и св. Стефан, первомученик, в речи иудеям (Деян. VII, 39 – 41). По мнению св. Кирилла Александрийского остатками этого служения были и те зеркала, которые были употреблены на устройство умывальницы во дворе скинии⁷⁹. Вообще, по мнению отцов, как это и на самом деле всего естественнее могло быть, евреи имели привычки к культам тех народов, среди которых они жили. Таковы египтяне и народы Месопотамии. На это ясно указывается и в Библии. Об «египетских мерзостях» у евреев прямо говорится у св. пророка Иезекииля (XX, 5–8; XXIII, 3, 8, 19) и в речи св. Стефана (Деян. VII, 39–41), а о месопотамских – в книге Иисуса Навина: «отвергните, убеждал он народ свой, богов, которым служили отцы ваши за рекою (т. е. Евфратом) и в Египте, и служите Господу» (Иис. Нав. XXIV, 1–1).

Наконец, сопоставляя общие воззрения и основные положения отцов об обрядовом законе с уровнем современного богословского знания и со всеми вообще требованиями и вопросами, какие могут быть поставлены научному исследованию обрядового закона, можно еще заметить, что отцы не ставят прямого вопроса о том, как далеко простирается символизм в обрядовых установлениях Моисея, и не объясняют, каким образом этот символизм, особенно – прообразовательный, мог быть понятен евреям.

Впрочем, не ставя прямо и не решая формально первого вопроса – о пределах символизма в обрядах Моисея, отцы, однако, решают его отчасти самим делом, стараясь отыскивать таинственный смысл и в малых, но точно определяемых законом подробностях обрядов. При этом св. Кирилл Александрийский не раз даже замечает, что исследованиe таинственного смысла в этих подробностях, «рассматривание как бы в тусклое стекло, гадательно» (1 Коринф. XIII, 12) сбивает с пути иногда даже тщательный и мудрый ум «и потому вообще требует от изъясняющего закон величайшей осторожности и рассудительности. Потому что необходимо все-таки различать в подробных частностях обрядов, с одной стороны, нечто существенно необходимое, сообщающее смысл и значение всему обряду, а с другой – нечто несущественно важное, обстановочное, «относящееся, как выражается св. отец, к соразмерности или украшению»⁸⁰.

Кейль, решая тот же вопрос и в том же духе, также замечает, что ответ на этот вопрос «можно найти в различии существенных составных частей того или другого обряда от просто формальных прибавлений, нужных только для обстоятельного представления и совершения. Если, например, царство Божие в скинии представляется как палатка, в храме – как чертог, в котором обитает Бог и вступает в общение со Своим народом, то здесь должно иметь значение не только расположение и разделение этого жилища, но и его внутреннее устройство и принадлежности с утварью, необходимой для совершения богослужения. Но в частности здесь само собой обращает на себя внимание то, чем законные определения этих вещей представлены в точном описании, как несомненно важные. Из подобных описаний может быть определено во всех случаях различие между существенным и несущественным»⁸¹.

Что касается последнего вопроса, каким образом таинственный смысл обрядов Моисея мог быть понимаем евреями, то наглядное объяснение этого понимания составляет вообще труднейшую задачу, т.к. дело здесь сводится к труднейшему анализу того момента народного созерцания, в котором оно из непосредственного, бессознательного восприятия только еще переходит в сознательное, строго рассудочное. Потому-то этот вопрос и привел некоторых ученых, бравшихся за него, к предположениям и догадкам, вовсе не имеющим библейских оснований. Бэр, например, при решении его пришел к такому положению, что «закон совсем потерял бы характер воспитательного средства, если бы Законодатель не прибавил обстоятельного объяснения каждой отдельной заповеди», и что поэтому нужно признать не правдоподобным, что это объяснение, данное первоначально самим Моисеем, в дополнение к писанному закону, сохранялось потом народным преданием (иудейская каббала⁸²). Ближе к решению этого вопроса подходит Кейль, по мнению которого символизм в обрядах Моисея потому был понятен евреям, что находился в тесной связи с другими заповедями Моисея, в которых совершенно ясно выражались те религиозно-нравственные истины, которые символизировались в обрядах⁸³».

Символизм в обрядах Моисея вполне соответствовал психическому состоянию евреев, во-первых, как народа восточного и южного, и потому обладавшего сильным воображением, и, во-вторых, как народа, стоявшего еще на первых ступенях развития, на которых символизм бывает присущ созерцанию всех вообще народов. Сообразно с таким состоянием евреев, обрядовый символизм действовал прежде всего и более на чувство их, чем прямо на рассудок, и вводил в сознание последнего религиозные идеи, содержавшиеся в обрядах, постепенно, незаметно. Например, почти постоянно лилась при скинии кровь невинных животных, которых евреи по закону приносили в жертву, возлагая на них при этом свои руки и исповедуя над ними свои грехи. Это должно было постепенно внушать еврею, что закалаемое им невинное животное умирает собственно за него, что ему самому, собственно, следовало бы пролить кровь свою за грехи, которые он исповедует над закалаемым животным. Закон требовал жертв от всех евреев, это должно было внушать им, что никто из людей не чист от грехов так, чтобы не быть достойным наказания. Закон, далее, требовал от всех евреев все новых и новых бесчисленных жертв, научая этим тому, что жертвы, приносимые ими при скинии, никогда не в состоянии очистить их всецело от грехов, что необходима другая, высочайшая жертва, которая могла бы одна и навсегда примирить грешных с Богом. Так постепенно и незаметно вводилось жертвами в сознаниe евреев желание и ожидание будущей голговской Жертвы. Равным образом и частые очищения от осквернений и нечистоты незаметно и постепенно, но постоянно внушали евреям, что все в миpе заражено нечистотою греха, что нужно избавиться от этой нечистоты через удаление от неё, через умерщвление и как бы отсечение зародышей, источников её и зараженных уже ею частей в самом себе. А так как и здесь очистительные средства, предписанные законом (омовение тела, острижение волос, обрезание крайней плоти и пр.), как и материальные жертвы на самом деле не давали очищения, то евреи естественно должны были желать и ожидать наступления времени, когда люди получат действительное очищениe, как бы омовение от грехов, освободяться от греховной заразы и сделаются по своей природе чистыми, новыми. Наконец и скиния, как видимое место присутствия Иеговы, со своим великолепным устройством, с недоступными для народа внутренними таинственными частями также внушала евреям, что царство Божье есть царство не земное, а высшее, небесное⁸⁴. Что это царство имеет не одну ступень, и что первая из них, бывшая доступной для евреев, есть еще только низшая. Что для того, чтобы войти вовнутрь этого царства, необходимо быть более чистым и избранным, как священники, входившие во внутренние части скинии. Что в высшую степень этого царства должен войти первым Высочайший Примиритель и Ходатай между Богом и людьми, подобно тому, как первый из всех священников один только входил в святейшую часть скинии, чтобы примирить народ с Иеговой, и т. д. И во всех этих случаях пониманию евреями символов в обрядовом законе Моисея содействовали не только чисто религиозно-нравственные заповеди закона, как на то указывает Кейль, но и пророчества о будущей судьбе церкви Божьей и об её Главе и Искупителе. И по мере того, как эти заповеди и пророчества открывались все полнее и яснее, и символы и прообразы в обрядах становились все понятнее народу, пока, наконец, большая часть их не исполнилась и не открылась во Христе, и не послужила, таким образом, Божественным свидетельством о Нем и Его церкви не только для ветхозаветных людей, но нисколько не менее, если только не более, и для людей новозаветных⁸⁵.

Поэтому и не может быть вопроса о том, зачем вообще Бог предписал через Моисея обрядовый закон с его символами и прообразами, которые будто бы были не понятны евреям. Если таинственный смысл обрядов и был недоступен массе грубых евреев, то он несомненно был достунен, хотя и отчасти только и, может быть, очень немногим, но лучшим евреям. И затем сделался доступным для понимания гораздо большему числу людей новозаветных. Весь еврейский народ в течение стольких веков был всячески приготовляем к пришествию Мессии. И Сам Господь Иисус Христос проповедывал Свое учение всему дому Израилеву, и однако только немногие, самые лучшие люди из него оказались способными к этому принятию и учению. И для этих-то немногих людей, послуживших к спасению всего мира, Бог так долго воспитывал целый народ, грубый и непокорный, от которого и Господь претерпел страдание. Так и символы и прообразы были доступны только лучшим из евреев, и это, однако, было для Промысла, предписавшего символы и прообразы в обрядовом законе вполне достаточной к тому причиной и целью, чтобы воспитать прежде всего хотя бы немногих людей, которые бы послужили потом начатком целому миpy спасаемых.

Роль высшей духовной стороны в обрядовом законе в ветхом завете только начинается и гораздо большей силы оно достигает в новом завете. В этом широком значении обрядового закона и открывается премудрость Божья, заключающаяся в последнем. Дозволив Моисею дать этот закон в начале по грубости евреев и с заимствованиями даже из язычества, Бог, однако, так премудро предписал его (через Моисея), что он послужил на пользу не только древним евреям, но и позднейшим, и высшей цели своей достигает только в новом завете.