2. Устав Тавеннисиотского общежития

Из житий пр. Пахомия, Орсисия и Феодора Освященного уже довольно выяснились заведенные пр. Пахомием порядки иночествования общежительного. Главное предначертание для этих порядков дано св. Ангелом на дщице. Последующее развитие их в подробностях сделано пр. Пахомием по руководству того предначертания и по внушению свыше особенному, которого нередко сподоблялся он при разных случайностях. Пр. Пахомий не писал предварительно общего плана для общежитий, а заводил порядки, как встречалась нужда. Правила рождались тотчас, как представлялся случай, требовавший их. Таким образом, жизнь общежительная сформировалась вполне еще при жизни пр. Пахомия; но нет ничего дивного, что и после него иное требовало новых правил, которые и были даваемы бл. Орсисием и Феодором Освященным. В оставшемся от Орсисия наставлении инокам есть два-три правила, слово в слово приводимые и в уставе. Эти правила и можно относить к Орсисию. Если же эти относить, то почему ими одними ограничим участие Орсисия в заведении порядков? Если далее бл. Орсисий давал правила, то тем более прилично это сказать о пр. Феодоре Освященном, столь многими дарами Духа Святого обогащенном. – Итак, за несомненное можно положить, что все общежительные порядки иночествования окончательно заведены и утверждены правилами всеми тремя великими Аввами: Пахомием, Орсисием и Феодором. Оттого устав в иных списках так и озаглавливался: устав трех великих старцев.

Этот устав, писанный, не обнимает всех порядков общежития, заведенных в Тавеннисиотских обителях. Может быть, при жизни пр. Пахомия, кроме правил, начертанных Ангелом на дщице, ничего писанного и не было. Весь устав был в пр. Пахомие и действовал на практике, будучи исполняем теми, на коих возлагаемо было блюдение заведенных порядков. Впоследствии, стали записывать то сторонние посетители, то свои для памяти. В записи не соблюдался какой-либо порядок, а что приходило когда на ум или представлялось важным, то и записывалось. Так прилагалось правило к правилу, и составился сборник правил, составляющих дошедший до нас писаный устав пр. Пахомия.

Сохранил его нам блаженный Иероним. Некоторые иноки из Италии, подвизавшиеся в Фиваиде и по всему Египту, не знавшие ни Греческого, ни Египетского языка, желали иметь устав пр. Пахомия на своем родном языке, как он ходил по рукам на Египетском и Греческом. С сею целью, доставши Греческий список записанных правил пр. Пахомия, они препроводили его к бл. Иерониму, прося его перевесть их на латинский язык. Бл. Иероним не отказался удовлетворить их прошение и перевел. В этом-то переводе мы и имеем устав пр. Пахомия. (В твор. бл. Иер. т. 2. Patr. Lаt. 23).

Он, как замечено, не обнимает всех порядков общежительного иночествования в Тавеннисиотских обителях, и правила в нем собраны без всякого плана. Бл. Иероним многое знал о тамошних порядках по слухам или узнал от тех, которые принесли ему устав Греческий и просили перевесть и заметил то в небольшом предисловии, предпосланном уставу. Между этими заметками, большая часть таких, которые указывают на вещи, не содержащиеся в писанном уставе. Кроме этого дополнения, многие правила сохранил Кассиан в своем уставе восточных обителей и в других статьях. Все это надобно иметь во внимании желающему начертать полный устав пр. Пахомия, не забывая и того, что дают знать и жития трех великих Авв.

Если перевесть только правила пр. Пахомия, сохраненные в переводе бл. Иеронима, то это не даст надлежащего понятия о Тавеннисиотских общежительных порядках, по неполноте тех правил и по беспорядочности, в какой они собраны. Надлежит необходимость разложить их на группы по содержанию и дополнив недостающее из житий св. Основателей сего чина, из писаний Кассиана, из предисловия Иеронима и из некоторых сказаний в отечниках, предложить все в известном порядке, чтоб всякий мог ясно вообразить себе образ заведенной в тех обителях жизни. Это и предлагается.

Труд этот однакож не новый. На Западе католические иноки давно занялись уяснением устава пр. Пахомия. – Один из опытов такого уяснения представляет автор Vies des peres des desert d'Оrient. Им воспользуемся с небольшими отступлениями в порядке и дополнениями в содержании.

Одно замечание считаем нужным сделать. Означенный автор цитирует правила не по Иеронимову изданию, а по другому, которое помещено в конце творений пр. Кассиана (Patr. Lаt. t. 50). В этом последнем правил меньше, у бл. Иеронима их 194, а здесь 128, и они идут в другом порядке. Но это не первоначальный какой-либо сборник правил пр. Пахомия, а взят кем-либо из сборника Иеронимова. Из некоторых двух правил Иеронимовых составлено одно; есть и обратные случаи. Некоторые правила в последнем изложены яснее. – Мы будем приводить правила по бл. Иерониму.

1. Пр. Пахомий устроил девять монастырей; к ним пр. Феодор прибавил еще четыре; стало тринадцать. Это мужских. Было еще два женских монастыря, из коих один устроен пр. Пахомием, а другой пр. Феодором.

2. Каждый монастырь состоял из 30 или 40 отдельных домов, в 12 или 13 келий, из которых в каждой помещалось по три брата, как повелел Ангел.

3. Три или четыре дома составляли поколение (трибу) (п. 16).

4. Для молитвенных собраний была церковь; для трапезования – общая трапеза; для приготовления пищи и хлеба – кухня и пекарня; для больных – больница; для принятия странных – гостиница. Были особые здания для провизии, для одежд, для рабочих орудий и материалов. При монастырях были сады, огороды и поля для возделывания хлеба.

5. Иноки всех монастырей составляли одно братство, связанное единством духа, управления и хозяйства.

6. Всеми заведывал один главный Авва. Но каждый монастырь имел своего настоятеля, который, завися во всем от главного Аввы, все в обители держал в своих руках. Под ним состояли смотрители домов с помощниками, частные экономы с расходчиками и все другие лица, исправлявшие какие-либо службы по монастырю, временно ли то, или постоянно. «В Тавеннисиотских монастырях, – пишет в предисловии бл. Иероним, – есть Аввы (кроме главного), есть экономы, смотрители домов, расходчики и недельные».

7. Когда преподобный Пахомий учреждал один за другим монастыри, то естественно было каждому монастырю считать своим Отцом самого пр. Пахомия, хотя он и ставил в каждом монастыре особого Авву. Он был непосредственно Богом поставленный Авва всего братства.

8. Впрочем, чтобы навсегда бывать одному на все монастыри главному Авве, было в планах учреждений пр. Пахомия. Посему, когда приближался он к концу, созвал всех настоятелей монастырских и спросил их, кого хотят они иметь общим главою. Когда этот выбор Аввы отдали на его волю, он назначил им Петрония. Петроний в свою очередь, кончаясь, собрал Авв монастырей и тоже спрашивал их, кого хотят иметь общим главою, и когда все отдали этот выбор на его волю, он назначил им Орсисия. Орсисий, когда решился отказаться от управления, тоже созвал всех Авв и предложил им вместо себя Феодора Освященного. – Из этого видим, что было в планах Учреждения Тавеннисиотского многомонастырского братства,– иметь одного главного над всеми обителями Авву, что после Богом назначенного на это пр. Пахомия, прочие должны были быть избираемы Аввами монастырей, которые могли, однако же, право свое передавать отходящему главному Авве, покорно принимая делаемое им назначение.

9. Главный Авва имел и свой монастырь (предисл. Иерон.), каким сначала был Тавеннисиотский, а потом Пабо. Эта перемена совершилась еще при пр. Пахомие. В Тавеннисиот был им назначен пр. Феодор Освященный.

10. Дело сего Аввы – неусыпно бодрствовать над всеми обителями, чтобы всюду строго соблюдались заведенные порядки и братия беспрепятственно преуспевали в духовной жизни.

11. С сею целью он сам лично часто посещал обители, входил во все подробности, исправлял неисправное, вел беседы и вообще об иноческой жизни, и о том, что где по частям требовало особого внимания. В иных обителях он намеренно пребывал более обыкновенного. Срока для посещений определенного не назначалось; они могли быть во всякое время; могли быть предприняты для одного только какого монастыря, и даже для одного какого брата.

12. Когда дела или здоровье не позволяли Авве самому посетить монастыри, он посылал кого-либо вместо себя. У пр. Пахомия это поручение часто исполнял пр. Феодор. При этом ему доверялось делать распоряжения со властью самого Аввы. Но, может быть, это не всегда было так, ибо очевидны неудобства, могшие произойти от сего.

13. Так главный Авва и сам узнавал, в каком состоянии его обители; но, кроме того, Аввы монастырей должны были извещать пр. Пахомия (а после него и всякого другого главного Авву) о всех случайностях в монастыре, выходящих из общего ряда.

14. И пр. Пахомий часто, вместо личного посещения или посылки кого-либо, писал послания к настоятелям, давая им нужные в тот час наставления в руководство. У бл. Иеронима после правила помещается несколько таких писем к Авве Корнилию и Суру; есть послания и ко всем братиям вообще, есть и частные к некоторым смотрителям домов. После пр. Пахомия то же делывал и пр. Феодор.

15. Главный Авва имел дважды в год общие собрания у себя: на первое, Пасхальное, собирались все братия, исключая нескольких, необходимых в обителях; на второе – Августовское, к 13-му Августа, собирались только Аввы монастырей, смотрители домов, и кто по имени был призываем по какому делу или сам имел особую нужду. Цель первого была, чтобы всем вместе отпраздновать Светлое Христово Воскресение, помянув наперед и спасительные страсти Его. Собирались ко Вторнику Страстной седмицы, а расходились после Фомина дня. Цель второго – ревизия общей экономии и решение всего нерешенного по монастырям. Давали отчет главному эконому в работах и расходах по каждому монастырю, а тот главному собранию. Каждый настоятель получал от Аввы нужные наставления. Тут же решались оставшиеся нерешенными какие-либо размолвки и недоразумения, чтоб во всех сердцах царствовали мир и любовь. Посему бл. Иероним назвал это время юбилеем, днями отпущения и уравнения.

16. Есть для созвания сих собраний послания пр. Пахомия и пр. Феодора. Последнее замечательно тем, что в нем говорится об оглашенных монастырских, которые должны были быть крещены в навечерие Пасхи и в день св. Пасхи причащаться св. Христовых Таин. Эти крещаемые или в обитель поступали прямо из язычников, или были обращаемы иноками к вере Христовой и наставляемы в ней, без целей иночествования.

17. По смерти пр. Пахомия Петроний не успел послать послов к пр. Афанасию, а Орсисий тотчас послал, чтобы дать знать о случившейся перемене и просить благословения. То же сделал и пр. Феодор Освященный. Пр. Афанасий сам посещает обители при пр. Феодоре, и по смерти его пишет к ним утешительное послание. Из этого можно заключить, что Тавеннисиотское братство прямо зависело от Патриарха Александрийского, и Аввы главные от него получали утверждение.

18. Главный Авва избирал сам и посылал в каждый монастырь настоятеля, чтоб он там наблюдал за строгим исполнением заведенных порядков и руководил братий к совершенству в духовной жизни. Каждый Авва монастыря был не что иное, как наместник главного Аввы, его глаз, слух и язык.

19. Посылая Феодора Александрийского управлять одним монастырем, пр. Пахомий наказывал ему, во-первых, самому быть строгим исполнителем устава, чтоб и других располагать и научать тому же; во-вторых, особенное внимание обращать на ослабевающих в иночествовании, чтобы возбуждать уснувшую в них ревность и снова направлять их на должный путь. В сем последнем отношении монастырь есть нравственная врачебница, а Авва монастыря – первый в ней врач духовный.

20. Соответственно первому значению Аввы монастыря – наблюдать порядки самому и всех держать в них, он все ведал в монастыре и все дела монастырские им ведены были. Заведенные порядки исполнялись обычно, и были наблюдающие за тем по всем частям; но лица сии были назначаемы Аввою монастыря, который и наблюдал за их исправностью, судил и переменял (190 и др.). Эти лица ничего не могли делать кроме повеленного Аввою, коль скоро встречалось что новое, должны были спрашивать о том его (п. 158). О движении дел монастырских каждое утро он делал распоряжения (п. 24, 25). Порядки в церкви и трапезе им наблюдались (п. 6, 8, 51 и др.). Все штрафы им назначались или утверждались (п. 147, 151, 181). Он принимал в обитель и назначал принятому дом и занятие, судя по его способностям (п. 49). Он делал передвижения братий из дома в дом, или со стола на стол (п. 83, 29). Все отлучки из обители им разрешались (п. 52, 93). Здесь приведено только главное из упоминаемого в уставе; прочее видно будет из последующих статей. Вообще в обители все было на его руках, и он отвечал за все и пред Богом, и пред главным Аввою.

21. Относительно второго – руководства в духовной жизни – уже все порядки туда ведут: ибо за тем они и учреждены такие, чтоб споспешествовать духовному преспеянию. Потому блюдя порядки, он вел всех к созиданию в духе. Но на нем лежала обязанность и прямо действовать на это. Сюда относится долг вести беседы к братиям, сколько кто может, каждую неделю. К беседам прилагались и собеседования, на которых решались недоумения, относительно ли понятий, или правил жизни. Кроме этого общего руководства, даваемы были частные каждому лицу нужные, по спросу ли брата, или по усмотрению самого Аввы. Это наиважнейшей способ руководства, и пр. Пахомий учил Феодора Александрийского делать эти внушения со всею осторожностью, чтоб крайнею настойчивостью не повесть к худшему и советовал выжидать удобное время, больше же молиться о таковых немощных, как и сам он делал.

22. В этом последнем отношении много дает им уроков Авва Орсисий в своем наставлении инокам. Он говорит им: «Аввы, вожди монастырей! Каждый из вас с полком своим, ожидая пришествия Спасителя, должен стараться приготовить к смотру Его воинство, украшенное полным вооружением. Не делайте братиям прохлаждения в плотском, без оставления им в то же время обильнейшего питания духовного; и опять, – не усиливайте обучения их духовному с крайним стеснением в плотском, т.е. в пище и одеянии; но одинаково доставляйте им и духовную и плотскую пищу, не подавая никакого повода к нерадению. – И еще, какая это будет правда – угнетать братий трудом, а самим предаваться праздности? Или возлагать на них бремя, которого нести не можем и сами? Да будут же у нас и труд, и прохлаждение – общие с ними (п. 7). Всех, вверенных вам до единой души не переставайте назидать, уча тому, что свято, и в себе самих представляя образец добрых дел. Всевозможно остерегайтесь одного любить, а другого ненавидеть, но всем уравнение подавайте (посл. к Колос. 4:1): иначе может случиться, что кого любите вы, того Бог ненавидит, а кого любит Бог, того вы ненавидите. Дружбы ради не потакайте погрешающему и не позволяйте себе утеснять одного, чтоб дать льготу другому: иначе даром пропадет весь ваш труд (п. 9). Будьте заботливы, и всякое старание прилагайте о братиях со страхом Божиим. Будьте милосерды ко вверенному вам стаду и помните то изречение Апостола, в котором он говорит: «не обинухся сказати вам всю волю Божию» (Деян. 20:27). Не презирайте ни одной души, чтоб кто не погиб по вашему жестокосердию. Ибо, если кто умрет по вашей воле, душа ваша за его душу осуждена будет» (п. 13), и проч.

23. Что был в каждом монастыре вторствующий, это определенно сказывается, но относительно обязанностей его в сохранившемся уставе нет ни одного пункта. Может быть, это потому, что во все время образования устава не было ни одного случая, который подал бы повод определить особым правилом действия его: Аввы сами всегда бывали налицо, и сами все исправляли. Мало говорит об нем и Авва Орсисий в своем наставлении; но из его слов можно, по крайней мере, заключить, что вторствующему отряжалась известная часть для постоянного его заведывания в обители. Не соединялась ли, может быть, сия должность с экономскою? – Ибо Авва Орсисий говорит: «Вторствующие по монастырям, являйте себя первыми по добродетелям, боясь, чтоб не погиб кто по причине вашей грешности. Смотрите, не подпадите той постыдной участи, какой подпал евший и пивший с пьяницами, а клевретам своим не дававший в свое время житомерия, как сказано: «и приидет господин раба того в день, в оньже не чает, и в час, в оньже не весть. И растешет его полма, и часть его с неверными положит: ту будет плачь и скрежет зубом» (Мф. 24:50–51). Да не постигнет кого из вас подобное осуждение; но когда приидет время воздаяния, да сподобитесь услышать: «добре, рабе благий и верный, о мале был еси верен, над многими тя поставлю: вниди в радость Господа твоего» (Мф. 25:21) (п. 14).

5) Смотритель дома

24. После Аввы монастыря самый влиятельный на братий начальник есть смотритель дома (praepositus domi). Во всяком монастыре было от 30 до 40 домов; в каждом доме был особый смотритель с помощником ему, или вторствующим по нем. Они-то были ближайшие блюстители братий и созидатели их иноческого духа. Строгий порядок и мир в обителях на них опирался. Потому устав много ими занимается и подробно определяет их права и обязанности, и требует от избираемых в сей чин высоких умственных и нравственных качеств и еще паче твердого практического благоразумия. Что требуется от него, подробно изложено в 159-м пункте устава. Возьмем оттуда главнейшее.

25. Он должен быть исполнен страха Божия и благоговеинства; во всем верно подражать Святым и быть с ними в общении, чтоб не слепотствовать при свете их; быть строгим исполнителем закона Божия и заповедей отеческих, ходя при свете их и не позволяя себе никогда обходить истины Божией и правды; не должен он прелагать пределов, положенных Отцами или разрывать узы (правила), сооруженные на небе Самим Богом.

26. Он должен быть смиренномудр, истиннолюбив и правдолюбив, милосерд и сострадателен, простосердечен и чужд всякого лукавства, строг к себе и во всем воздержен, постоянен и тверд, как в суждениях своих, так и в делах, терпелив и мужествен, и скорее готов подъять смерть, нежели отступить от сознанной правды Божией.

27. Он должен быть преисполнен ревности о спасении своей души, чтоб ревновать и о спасении других; себе внимать и помышления сердца своего рассуждать, чтоб не увлечься пожеланиями плоти, или прелестями очес и приманками корысти; он должен быть чужд всех страстей.

28. Во всем должен он быть покорен высшим и ни в чем им не поперечить, над вверенными же ему братиями не выситься и не относиться к ним гневно; не должен желать для себя чего-либо особенного сравнительно с ними, ни лучшей пищи и одежды, ни лучшей кровати, похожей на языческие; паче же всего должен являть к ним правду и уравнение, чтоб не давать кому преимущество по пристрастию и лицеприятию, или по каким-либо сторонним уважениям – по дарам и страху; должен судить об них и о делах их, как пред Богом, по чистой совести, не обвиняя невинного и не оправдывая погрешившего; паче же всего блюстись, чтоб не быть кому в претыкание и соблазн, а напротив всем представлять в себе образец всех добродетелей и совершенства иноческого.

29. Как начальник, он должен являть некоторую важность, но она должна состоять наипаче в том, чтоб избегать всего низкого и унизительного, – не бывать в местах непочетных, не предаваться смеху, шуткам, пустословию и детским приемам.

30. С этими качествами сообразны и те предписания, которыми определяется в уставе должность смотрителя. – Как смотритель, он, не спуская глаз, смотрит за своими братиями: с ними он дома, с ними в церкви и трапезе, с ними на работе вне монастыря; и никто ничего не может делать без его позволения (п. 157). Он берет новичка, – принятого и ему вверенного, – и обучает всем порядкам (п. 31 и др.); старых же братий все шаги определяет. Вещи, нужные для братий, он получает и раздает, и наблюдает за целостью их (п. 81, 87). Он же получает и раздает материалы для работ, смотрит за работами, требует отчета в них и сам дает его (п. 26, 146, 123). Когда идут в поле на работу, он впереди, и все от него и в дороге, и на работе, и на возврате, и по возврате (п. 58, 59, 62, 63, 95). Когда кто занемогает, на нем лежит иметь об нем попечение, пока не сведет его в больницу (п. 40, 42, 105). Ни за монастырь выйти, ни по монастырю ходить никто не может без его позволения; на сторону увольняет Авва, но переговоривши с ним (п. 84, 52, 53, 54). И во взаимных сношениях братий, на все испрашивается его позволение. Никто не может дать кому что, или взять что у кого, или пойти к кому без спроса у него (п. 111, 112). И в келии никто ничего не может иметь, чего бы он не знал (п. 114).

31. Это все внешняя дисциплина; но на нем и созидание духа братий. Он должен научать их, как жить свято (п. 188); для этого не раз в неделю ведет беседы к братьям, спрашивает, что удержали они от бесед Аввы и решает все недоумения братий (п. 20, 21, 115, 122, 138). Как скоро заметит смущенного брата, должен разведать, в чем скорбь, и утешить его (п. 170).

32. При такой широте надзора, сам он однакоже ничего по своей воле не делает. Все определено уставом. Он с помощником своим смотрит только, чтоб все было исполняемо и понуждает исполнять отстающих в чем-либо (п. 181). И ничего кроме положенного уставом и приказанного Аввою требовать или заводить он не может (п. 158). Коль скоро встретится что новое, спрашивает, и как тот решит, так и делает (п. 133).

33. Потому он ответное лицо, и если не усмотрит что, или, усмотрев, не донесет, сам отвечает (152, 154). Если нехорошо обходится с братиями или работами их обременяет и не право судит, братия жалуются Авве, – и он может потерять место, если окажется неправым (п. 158, 170, 190).

Авва Орсисий дает им уроки в своем наставлении в пунктах 15, 16 и 17-м.

6) Вторствующий по смотрителе

34. Вторствующий по смотрителе заступает его место, со всеми правами и обязанностями, когда тот в отлучке или занят другим каким-либо делом (п. 115, 182, 185). Но на нем и постоянно лежали некоторый дела, например: он отбирал орудия и обувь по возвращении братий с полевой работы и слагал в свое место (п. 66); ему сдавали на руки платье вымытое, которое он потом и выдавал, когда требовалось (п. 70); ему также сдавали каждый день вечером книги, бывшие в употреблении днем, и он запирал их в определенном месте (п. 95). Может быть, и другое что на нем лежало, не упомянутое в уставе.

Авва Орсисий дает ему уроки в своем наставлении, в 18-м пункте.

35. В каждом монастыре был эконом, заведовавший всем хозяйством монастыря, и расходчик, исправлявший хозяйственные потребности вне монастыря. Ему эконом давал деньги, и он, закупив нужное, давал во всем отчет эконому и возвращал оставшиеся деньги, не смея держать их у себя в келии и одной ночи. Вероятно, ему поручалось и продавать что-нибудь.

36. Но то и другое, если было нужно, вероятно, делалось в весьма небольших размерах. Продажа монастырских изделий и закупка всего нужного для обителей, и на содержание и для работ, производилась одним главным экономом и расходчиком, которые заведовали хозяйством всех монастырей. Они жили в одной обители с Аввою главным.

37. Экономы и Аввы монастырей давали отчет по экономии во время общего августовского собрания, главному эконому, а этот общему собранию. Для того он вел валовую запись всех расходов и приходов; равно как и Аввы монастырей с своими экономами вели свою частную запись (п. 26).

38. В распоряжении главного эконома и расходчика было два судна, на которых были отправляемы монастырские товары для продажи в Александрию или в другие места, и обратно привозили все нужное для монастырей. Небольшие лодки были в распоряжении и каждого монастыря, и ими никто не мог пользоваться без разрешения Аввы монастыря (п. 118).

39. Учреждая общую экономию, пр. Пахомий имел в цели так устроить это дело, чтоб сколько можно менее было лиц, озабоченных житейским, и чтобы не иноки только, но и обители в целом составе ни о чем вещественном не имели попечения, посвящая все труды свои преимущественно на созидание духа.

40. Для послушания по столовой и кухне отряжался особый дом, в котором смотрителем, вероятно, был эконом, а помощником его расходчик. Для хождения за больными тоже был особый дом, которого смотрителем был больничник. Для привратников и гостинников тоже назначался особый дом, смотрителем которого был гостинник.

41. Братия для сих домов избирались наилучшие и испытаннейшие и несли послушания по череде; но в помощь им отряжались недельные и из других домов, которые вели свою череду. Относительно послушания в пекарне, это прямо определено уставом (п. 116, 117). Но поэтому можно заключить и о прочем. Назначался ли особый дом для сада и огорода, не видно; но видно, что в каждом из них был особый блюститель, без воли которого никто там ничего не мог делать (п. 73, 77). Между тем собирают плоды недельные (п. 78).

42. Недельничание отправлялось целым домом, под надзором смотрителя, который распределял братий по разным послушаниям. Когда недоставало братий, смотритель брал их из другого дома, только всегда той же трибы или поколения (п. 15).

43. Смотритель дома, отправившего неделю, сдавал все смотрителю дома, вступающего в отправление ее, в иных случаях в присутствии Аввы монастыря (п. 27). К этому времени все вещи, разошедшиеся в продолжение недели по рукам, опять были сдаваемы в свои места, не исключая и книг (п. 66, 25), чтоб видеть, все ли цело.

44. Устав не определяет, в какой день происходила смена. Св. Кассиан говорит, что неделя начиналась с понедельника. Некоторые намеки на это можно видеть и в уставе (п. 25).

45. Кроме больших недельных, несших послушание по всему монастырю, были недельные меньшие, для разных потреб по дому (п. 14).

46. Все эти недельные исправляли послушание не в монастыре только, но и за монастырем. Когда братия отправлялись куда целым домом или целым монастырем, с ними был недельный больничный, недельный столовый, недельный привратник, из которых каждый исправлял свое послушание, как бы они были внутри обители (п. 64, 59, 129).

Таков весь строй лиц, действовавших по обителям, следовавшим уставу пр. Пахомия. Войдем теперь в самую жизнь монастырскую, начиная с поступления в обитель.

47. Хотя монастыри пр. Пахомия были многолюдны, прием однако же в них был не так скор и неразборчив. Когда кто, приступив к вратам монастыря, изъявлял желание отрещись от мира и вступить в братство обители, то его не тотчас вводили внутрь, но дав знать о нем Авве и получив от него наставления относительно его, оставляли его на несколько дней вне, без всякого призора и внимания (п. 49). Св. Кассиан замечает, что не только без внимания оставляли его, но относились к нему с презорством, укоряли его на словах и отталкивали, чтобы испытать, что намерение его не какое-либо мимолетное, но твердое, и что он готов на все искушения (кн. 4, п. 3).

48. После этого первого испытания, принимали его в гостинницу, и им должен был заняться или сам гостинник, или кто-либо из состоящих под ним братий. Его заставляли изучить молитву Господню, если он не знал ее, и несколько псалмов. Чрез это обнаруживалось, на сколько он имеет усердия к занятию Божественными вещами. Между тем осведомлялись, кто он и чего ради оставляет мир; не сделал ли чего худого и, страхом гонимый, убежал из своего места, чтоб на время укрыться в обители; или не состоит ли он в чьей власти (не раб ли чей); также готов ли он отрешиться от всяких родственных чувств, и от всякого пристрастия к имуществу, и ко всему, что оставляет в мире, чтобы по вступлении в обитель, душа его не была отвлекаема помыслами за ограду ее (п. 49).

49. Удостоверясь таким образом, что и намерение его решительно, и отрешение от всего полно, и любовь к Божественному сильна, и что препятствий никаких нет, – что, следовательно, можно принять его в обитель, рассказывали ему затем о всех порядках монастырских, как держать себя в доме, в церкви, в трапезе, и какие несут послушания, чтоб наперед знал, что встретит внутри. При этом, вероятно, осведомлялись и о том, знает ли он какое мастерство из уместных в обители, и если не знает, к какому более способен и склонен (п. 49).

50. После сего снимали с него мирские одежды и облекали в иноческие и поручали вратарю ввести его в собрание братий во время молитвы (п. 49). Введши в собрание, вратарь поставлял его на определенном месте, откуда брал его смотритель дома, в котором ему назначено жить и ставил на место, которое он всегда уже должен был занимать среди братий того дома (п. 1). Блаж. Иероним в предисловии замечает, что кто первым поступил в дом, тот уже всегда и был первым, и дома, и в церкви, и в трапезе, и в пути; след., кто поступал последним тот и стоял всегда последним. В этом отношении не брались во внимание ни лета, ни звание (мирское). Св. Кассиан говорит (кн. 4, п. 5), что облачение в иноческие одежды совершалось в церкви среди братий Аввою монастыря. Может быть, так было в других монастырях, или ко времени св. Кассиана и в Тавеннисиотских так стали делать.

51. Мирские одежды отдаваемы были эконому, который вносил их в рухлядную. С ними потом поступали, как угодно было Авве монастыря (п. 49). Св. Кассиан дополняет, что одежды сии берегли, пока принятый окончательно установится в иноческой жизни; после чего отдавали их бедным; если же он оказывался негожим почему-либо, то одевали его опять в мирские одежды и изгоняли его вон (кн. 4, п. 6).

52. Св. Кассиан говорит также, что новопоступивший не мог удержать при себе ничего из прежнего имения своего, даже ни на одну полушку. И в монастырь ничего от него не брали, чтоб не гордился пред другими, ничего не внесшими, и чтоб, когда придется выгнать его вон, не стал он судом требовать внесенного назад: что не могло обойтись без неприятностей, когда внесенное уже затрачено на нужды монастыря (кн. 4, п. 3, 4).

53. Из жизни пр. Пахомия видно, что Псенебий, отец Петрония, сделал большое пожертвование и деньгами, и вещами, и землями. Но это был особый случай. Псенебий поступил в обитель всем домом с детьми и рабами (а жена и дочери поступили в женский монастырь). На его землях и на его имущество построен особый монастырь.

54. Новопоступившего прежде всего научали, как он должен был вести себя в церкви, в трапезе и дома. Прежде только рассказано было это ему; а теперь предлежало ему приобресть во всем этом надлежащий навык. В 31-м пункте говорится, что смотритель учит братий, как держать себя в трапезе. Всего приложимее это к новичкам. Но если он научал надлежащему поведению в трапезе, то нет сомнения, что на нем же лежало обучать его и тому, как держать себя в церкви, дома и на работах.

55. После того, как навыкал он всем порядкам, – что не требовало, как надо полагать долгого времени, – его заставляли заучить на память еще несколько псалмов, до 20, два послания, или другую какую часть Писания. Если он не знал грамоты, то (не дожидаясь, пока выучится) назначали ему учителя, и он выучивал все это со слов: для чего подходил к определенному учителю в первый, третий и шестой час, и стоя пред ним, прилежно заучивал назначенное, со всякою благодарностью (п. 139).

56. Незнающим грамоты однакоже не оставляли новичка; но по окончании первоначального заучивания заставляли его выучиться читать, хотя бы он и не хотел того. Для сего начертывали ему буквы, слоги, слова и растолковывали весь механизм чтения. Вообще, в монастыре никого не должно было быть, кто не умел бы читать и не знал на память чего-либо из Писания – по наименьшей мере, – Псалтири и Нового Завета (п. 140).

57. Но более обращалось внимания на образование в новичке нравственного прочного характера. В этом отношении ни о чем столько не было прилагаемо заботы, как о том, чтобы приучить его отречению от своей воли и своего мудрования, и утвердить в совершенном повиновении. Им внушалось принимать даемые им приказания с таким благоговением, и исполнять их с такою готовностью, как бы они исходили непосредственно от Самого Бога. Рассуждать о повеленном не позволялось, и вообще заповедовалось ни в чем не верить своему уму и рассуждению. Чтоб скорее и надежнее утвердить их в последнем, часто даваемы были им приказания, исполнение которых казалось ни с чем несообразным. Так делалось в той мысли, что кто в этих случаях исполнителен без рассуждения, конечно, будет таков и во всех других (пр. Касс. кн. 4, п. 8, 9).

58. Чтоб не прокралось в голову и не засело в сердце что-либо суетное и грешное, им заповедовалось (как и всем) открывать свои помыслы старцам, ничего не утаивая, чтобы враг не успел внушить чего пагубного. Тут они и сами себя познавали и давали себя познать набольшим, а наипаче удостоверялись опытно в том, что то и худо, что открывать не желается (пр. Касс. там же).

59. В данном от Ангела правиле (п. 15) говорится: «К высшим подвигам, прежде трех лет испытания не допускай новичка; только после трех лет, когда навыкнет он всем работным послушаниям, пусть вступит на это поприще». Первый жар ревности меры не знает; не будучи направляем, как должно, он силы истощит, а пользы не доставит. Посему в воспитании новичков соблюдалась постепенность. Всему свое время.

60. По сохраненному бл. Иеронимом уставу, все заповеданное относительно новичка исполнял смотритель дома, в который он помещался. По словам же пр. Кассиана порядок воспитания новичка такой: «По облачении в иноческое одеяние, год проходит он послушание в странноприимнице; потом вверяется старцу, – десятнику, – внутри обители» (кн. 4, п. 7). Может быть, так и было в каких-либо монастырях общежительных; но у пр. Пахомия о десятниках нет помина, не видно также, чтоб был отряжен особый дом для новоначальных. Всякий новичок поступал в дом, в среду не новых братий, и обучение его все лежало на смотрителе. При этом пример других учил более слова. К тому же и вся жизнь у них была очень проста и не требовала по внешней форме долгого обучения. Внутреннему же преспеянию конца не было: здесь всякий считал себя новичком.

61. Блаж. Иероним в предисловии к уставу и 81-м пункте устава называет следующие одежды, употреблявшиеся Тавеннисиотами: левитон, пояс, нарамник, кукуллий, милоть, мантийца, сандалии; в дорогу брали посох. О некоторых из сих одежд поминается и в правиле, данном от Ангела.

62. Левитон. Исподнего платья не было, следовал прямо левитон, который заменял собою и рубашку и наш подрясник. Устроился он на подобие мешка, с прорезами вверху для продевания рук, для которых, впрочем, приделывались и рукава в какую-нибудь четверть длины, так что они доходили только до локтей. В длину левитон простирался до колен.

63. Пояс. Не из кожи; бл. Иероним прямо называет его холщёвым. Им опоясывали чресла и, когда была нужда (напр. при мытье платья) (п. 69), на него поддергивали левитон.

64. Нарамник, длинный плат или широковатая лента из холстины, которая, обходя шею, сходила на грудь и, здесь сделав крест, проходила под плечи, и затем окружала все тело на высоте груди. Это наш параман.

65. Кукуллий, или наглавник, похожий на детскую шапочку, к верху заостренный, к низу сходивший лишь до конца шеи и до плеч. На нем нашивался знак, показывавший монастырь и дом монастыря, к которому принадлежал носивший его брат (п. 99). Палладий (гл. 34) говорит, что на нем нашивалось также изображение пурпурного креста. Это наша камилавка с клобиком или наметкою.

66. Милоть, козья кожа (у Палладия, белая), прикреплявшаяся как-то к шее (п. 98) и спускавшаяся с плеч по спине до уровня с левитоном. У нас ей соответствуете ряса.

67. Мантийца, из холстины, застегивавшаяся на шее и покрывавшая плечи. Пр. Кассиан называет ее нешироким плащом и противополагает развевающимся плащам светского тщеславия. У нас соответствует ей длинная мантия; но в иных обителях и у нас употребляется эта именно мантийца, только в келиях впрочем.

68. Даваемы были инокам также сандалии и посох, которые, однакоже, не всегда употребляемы были. Сандалии – это не коты или башмаки, а одни подошвы, привязывавшиеся вервями или ремнями к ноге и защищавшие лишь подошву.

69. Созомен говорит, что Тавеннисиоты отличались от других иноков не образом только монастырских порядков, но и одеждами, кои значением своим «располагали их к добродетели и побуждали душу презирать земное и взирать горе, дабы она удобнее могла перейти в селение небесное, когда отрешится от тела» (кн. 3, гл. 14). Пр. Кассиан тоже замечает, что одежды сих иноков не столько соответствовали потребностям тела, сколько указывали инокам на обязательные для них нравственные черты (кн. 1, п. 4).

70. Левитон, у пр. Кассиана, коловий, которого рукава едва доходили до локтей, оставляя прочую часть рук голою, показывал, что у них отсечены все дела и обычаи мирские, а по Созомену, это означало, что их руки не должны быть готовы на обиду. То же, что он был полотняный, внушало, что они должны быть мертвы для всего земного (Кас. кн. 1, п. 5).

71. Поясом опоясывали они чресла свои (Лк. 12:35), в подражание полагавшим начатки чина иноческого, в Ветхом Завете, Илие и Елиссею, а в Новом, св. Иоанну Предтече и в означение всегдашней готовности на брань мысленную при трезвении и внимании себе (пр. Касс. кн. 1, п. 2).

72. Нарамником, по пр. Кассиану, аналавом, около шеи и груди стягивали ширящуюся одежду, для приспособления себя к неленостному совершению всякого дела и всякой работы, и к поднятию всякого труда (Касс. кн. 1, п. 6), и в означение, что им всегда надлежит быть готовыми на служение Богу (Созомен). Этим внушалось также теснее ограничивать себя в своих пожеланиях, чтоб тем беспрепятственнее и охотнее работать Господу.

73. Кукуллий напоминал, что они должны жить чисто и непорочно, подобно питающимся млеком детям (Созом.), и обязывал ко всегдашнему хранению детской невинности и простоты, чтобы возвратясь к детству о Христе, каждый из них мог нелицемерно петь: «Господи, не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои, ниже ходих в великих, ниже дивных паче мене» (Пс. 130:1) (Касс. кн. 1, п. 4).

74. Милоть носили они в подражание пророку Илие и всем тем, о которых пишет Апостол: «проидоша в милотех, в козиих кожах» (Евр. 11:37); и в означение, что они, умертвив в себе всякое стремление плотских страстей, должны твердо стоять в добродетелях и не допускать, чтобы в теле их оставалось что-либо от жара юности и влечений прежней жизни (там же, п. 8), чтобы при взгляде на эту кожу, всегда иметь в памяти добродетели пророка Илии, мужественно противиться нечистым пожеланиям, и как чрез подражание ему, так и в надежде подобных же воздаяний, ревностнее сохранять целомудрие (Созомен).

75. Мантийца изображала их смирение, бегание простора и пышности и всякой тщеславной показности (пр. Касс. кн. 1, п. 7).

76. Сандалии давали разуметь, что если, живя в мире, не можем мы совершенно отрешиться от всякого попечения о своей плоти, то, по крайней мере, удовлетворяли бы потребностям телесным попечением легким, не допуская убийственным заботам века сего опутывать ног своих, чтоб таким образом свободнее было им тещи в след вони мира Христова (пр. Касс. кн. 1, п. 10).

77. Посох внушал инокам, что они никогда не должны ходить без оружия среди стольких псов страстей, лающих вокруг, и среди стольких невидимых зверей, – духов нечистых, – но всегда вооружаться знамением креста на отражение их, воодушевляясь к борьбе воспоминанием о страстях Господних и ревностью подражать им чрез самоумерщвление (пр. Касс. кн. 1, п. 9).

78. Не все всегда употреблялись одеяния. Во втором пункте устава говорится, что поступивший в обитель должен держать себя прилично и скромно, всегда имея милоть на плечах и левитон, аккуратно опрятанный. В 91-м пункте предписывается, чтобы никто не смел без кукуллия и милоти ходить в монастыре, ни входить в собрание церковное или трапезу. Пункт 101-й запрещает являться в собрание церковное или трапезу в сандалиях и ходить в мантийце в монастыре или на поле. Относительно мантийцы, 61-й пункт говорит, что никто не может брать ее на работу в поле, или ходить в ней по монастырю, после церковного собрания. – Из всех этих указаний выходит, что постоянными нескидными одеяниями были кукуллий, левитон, милоть, пояс и, вероятно, нарамник. И Ангел заповедал: «На ночь они должны оставаться в льняных левитонах и препоясанные; без милоти не должны они ни есть, ни спать; наглавник же, по его повелению, не должны они были снимать и когда приступали к Божественным Тайнам».

79. Мантийца употреблялась только в собрании Церковном и, может быть, в трапезе. Сандалии выдавались только, когда надлежало идти в поле на работу. Это видно из того, что по возвращении с работы братия отдавали вторствующему по смотрителе вместе с орудиями и сандалии, и тот слагал их в свое место. Вероятно также, что их употребляли, и когда отправлялись куда в путь. В это же время, конечно, и посох брался в руки; почему блаж. Иероним и назвал его товарищем в пути.

80. Все одежды были полотняные, и лето, и зиму. В 81-м пункте прямо запрещается иметь что-либо шерстяное, или милоть из овечьей кожи с шерстью более мягкою. – Климат это позволял, дешевизна располагала, а возможность держать всегда одежду в чистоте, чрез частое ее вымывание, в напоминание о внутренней чистоте, – заставляла такую, а не другую избрать материю для одежды.

81. Раздаваемы были одежды, с ведома Аввы смотрителями (п. 81); и когда настояла необходимость в перемене какой одежды, смотритель дома получал ее в своем месте, тоже с ведома Аввы и вручал, кто нуждался (п. 111).

82. Полученные одеяния оставались на руках брата, и он не мог меняться ими с кем-либо (п. 97); когда переводили его в другой дом, он брал их с собою, – и только их (п. 83).

83. Всякому брату вменялось в обязанность беречь данные ему вещи; и если кто оказывал в этом отношении небрежность или по оплошности терял что, то нес за это положенную епитимию (п. 102, 131, 147, 148).

84. Мыли одежды свои братия сами, всякий свои. Дли этого выходили на реку все по знаку, вслед за смотрителем; и мыли, молча и чинно (п. 68). Дома мыть одежды никому не позволялось (п. 134). И если кто был в отлучке, когда производилось мытье вообще всеми, того смотритель тоже посылал с другим братом на реку для мытья платья своего (п. 69).

85. Возвратясь домой, сушили вымытое; если не успевало оно высохнуть в тот же день, вечером собирали и отдавали вторствующему, и тот слагал все в общую камеру. Досушивалось вымытое платье на другой день (п. 70).

86. Высушенное собирали, переминали (по нашему – катали) и опять отдавали вторствующему на руки до субботы, в которую, надо полагать, происходила смена одежд (п. 72).

87. В одном пункте (-67) замечено, что никто не мог мыть платья в Воскресение. Можно сделать наведение, что все одежды переменяемы были в субботу, мыты после Воскресения, может быть, в понедельник, и отдаваемы в особую камеру на руки вторствующему по смотрителе до субботы. Видно, что не все одежды всегда на руках были у брата, которому принадлежат.

88. Количество одежд каждому назначалось небольшое: два левитона и третий потертый, как замечает блаж. Иероним, для спанья и работ, вероятно, в поле, – и два кукуллия; прочего же всего по одной вещи. Кроме же этого никто ничего иметь не мог; и если каким-либо образом оказывалось у кого что лишнее против этого, тот должен был без замедления и поперечения сдать то в общую рухлядную (п. 81, 192).

89. Ангел заповедал днем совершать 12 молитв, и столько же вечером и ночью, да 3 молитвы в 9-м часу. Это молитвословия, на которые, собирались все вместе в Церковь. Дневное было совершаемо в полдень (п. 24); вечернее – пред заходом солнца; ночное – в полночь; девятичасовное – в 9-м часу, по нашему в 3 пополудни.

90. Но сверх того, в уставе не раз поминается о 6-ти вечерних молитвах (п. 24, 121, 126), и в 155-м пункте прямо говорится, что эти молитвы совершаемы быть должны в каждом доме по чину большого собрания, т.е. таким же порядком, как совершают молитвословия в Церкви. Что эти молитвы совершаемы были по примеру большого собрания, об этом повторяется и в 186 пункте. По домам совершаемо было еще и другое молитвословие утром, в час рассвета, как дает разуметь 20-й пункт, который повелевает: утром, по совершении в каждом доме молитв, братия не тотчас расходятся по своим келиям. – Эти две домашние молитвы, вероятно, присоединены к назначенным от Ангела после великими Аввами. После вечерней отходили ко сну, а после утренней садились за работу.

91. Как для собрания на Церковное молитвословие, так и для совершения молитв по домам, был даваем знак в било. Ночью, может быть, кроме того, иначе как будили братий на молитву, как намекает пр. Кассиан кн. 2, п. 17. Для этого назначались особые недельные, которые для подавания знака принимали благословение у Аввы (п. 24). На них лежало и то, чтобы в Церкви все было в порядке. Ни одного шага не должны были они позволить кому-либо сделать в противность требованиям благочиния (п. 143).

92. Как только услышан знак в било, всякий должен был тотчас выходить из келии и направляться к храму, читая что-либо на память из Писания с размышлением, пока дойдет до него (п. 3). Как прежде сего зова никто не должен был выходить из келии, так после него оставаться в ней, отговариваясь от бытия в Церкви на псалмопении и молитве под каким-либо предлогом (п. 141). Вошедши в Церковь, должно было двигаться к своему месту чинно, чтоб не подать кому соблазна (п. 4).

93. Судя по тому, что братий дома всегда сопровождал смотритель, надо полагать, что он с ними шел и в Церковь; – он впереди, как обычно, а за ним по своему порядку и братия. Вероятно также, что и в Церкви для братий всякого дома было свое место, и они становились по своему порядку, как и везде. Устав не поминает об этом; но это само собою наводится из того, как идут на работы и как слушают поучения Аввы монастыря, как увидим.

94. Опаздывание в Церковь считалось нарушением законов иноческого жития; и опаздывавший подвергался епитимии. Опаздывавший днем подвергался ей, если опаздывал на одну молитву, а опаздывавший ночью, подвергался ей, если опаздывал, на три молитвы (п. 9, 10). На домашних же молитвах всегда на одну молитву опаздывавший нес епитимию (п. 121).

95. Состав молитвословий был очень прост. Петы были псалмы и между ними вставляемы неустные молитвы, которые умно всякой совершал сам в себе, по тем мыслям и чувствам, к каким располагал пропетый псалом. Пел псалом недельный брат посреди Церкви. Во время пения псалма все сидели (пр. Касс. кн. 2, п. 1); по окончании псалма вставали и умно молились, стоя; потом преклоняли колена и падали ниц на короткое время; вставши, опять молились, стоя. Так повторялось 12 раз; и это – 12 молитв, заповеданных Ангелом. Пение последнего 12-го псалма отличалось тем, что после каждого стиха прилагалось: аллилуйя, как по свидетельству пр. Кассиана, показал Ангел (там же, п. 6). Для этих аллилуиарных псалмов те только и брались псалмы, которые имели такую надпись (там же, п. 11).

96. Конец псалма показывал время вставания на молитву; преклонять колена и падать ниц следовало вслед за братом, стоящим посреди и поющим. И вставать следовало вслед за тем, но как это не для всех видно, то для вставания давал знак ударом руки о что-нибудь Авва монастыря, после которого (удара) все должны были вставать разом (п. 6 устава). Пр. Кассиан говорит, что колен во время молитвословия не преклоняли с вечера субботы до вечера воскресения, и во все дни Пятидесятницы, а молились между псалмами лишь стоя, с воздеянием рук (кн. 2, п. 12).

97. Пр. Кассиан замечает еще, что там не спешили петь, но и не растягивали, равно разумную меру соблюдали и в умной молитве; чтоб растягиванием пения не навесть скуки, а протяжением молитвы не охладить молитвенного жара. Вся забота у них была о том, чтоб и пение было разумно, и молитва сердечна. Молитве умной, впрочем, давалось более внимания и времени (кн. 2, п. 7, 11).

98. Он же говорит, что не все 12-ть псалмов припевал один брат, но была череда в пении: поющие переменялись, однакоже, нечасто, не более четырех раз. Какое множество братий ни собиралось бы в Церковь, более четырех братий никогда не назначалось для пения псалмов в собрании. Каждый пропевал по три псалма (кн. 2, п. 11).

99. Пение совершалось среди Церкви и всегда на память. Так пел Ангел, по преподобному Кассиану, своим явлением и делом решивший недоумения относительно меры молитвословий (кн. 2, п. 6). Это было не трудно: ибо Псалтырь обязательно знали все на память.

100. Для пения псалмов в общих собраниях назначаемы были недельные, а для домашних молитвословий не были назначаемы. Здесь пели псалмы братия по порядку, в каком стояли, и каждый пропевал только по одному псалму и больше того петь не смел, без особого повеления смотрителя. Если случалось что кто-либо при этом, по забывчивости или рассеянию внимания, спутывался, то нес епитимию (п. 13, 14, 17, 127).

101. Пр. Кассиан замечает, что к псалмопению в общих собраниях было прилагаемо два чтения из Писания, в простые дни одно из Ветхого, а другое из Нового Завета; а в субботу и воскресение – оба чтения из Нового Завета, – одно из Апостола, а другое из Евангелия. Это же, говорит, делалось и во все дни Пятидесятницы (кн. 2, п. 6). И в уставе поминается про чтение на молитвословиях общих, без определения, что читалось (п. 13). Когда в уставе говорится, что недельные церковные, вступая в недельничание свое, требовали, если была нужда, книг, и им доставляли их, – эти книги, верно, были Евангелие, Апостол и Ветхозаветные Писания. Ибо никаких богослужебных книг не имелось.

102. Во время молитвословия соблюдалась глубокая тишина. Не только смеяться, но и говорить, и не только говорить, но и шептать, кашлять, зевать и под. запрещалось. Нарушители сего благочиния подвергались епитимии, как в церковных, так и в домовых молитвах (п. 7, 121). Пр. Кассиан говорит, что несмотря на то, что собирались на молитву сотни и тысячи, в Церкви так было тихо, что будто кроме того, кто поет псалом, никого в ней нет (кн. 2, п. 10).

103. Всем заповедовалось держать себя в Церкви благочинно, внимая лишь себе и пению, и не позволялось взглянуть на других, чтоб подсмотреть, как кто молится (п. 7).

104. Если крайность какая заставляла иного выйти из Церкви, он не мог этого сделать, не испросив наперед позволения у смотрителя и Аввы (п. 11).

105. По окончании церковного молитвословия все чинно выходили из Церкви и направлялись в домы свои, или в трапезу, повторяя на память что-либо из Писания с размышлением. Останавливаться и заводить с кем-либо беседу запрещалось (п. 28; пр. Касс. кн. 2, п. 15).

106. Порядок молитвословий в продолжение дня шел у них такой: в полночь, собравшись в Церковь, пели 12 псалмов и возвращались в свои келии далеко до рассвета; но спать не ложились, а продолжали бдеть в молитве и богомыслии, принося чрез то Богу свою частную жертву. Чтоб не одолевал сон, они брали в руки работу, напр., плетение или витие вервей из пальмовых ветвей, которое можно исполнять и в темноте. Так шло до рассвета. Утром, собирались на домашнюю молитву, после которой смотритель дома иногда (три раза в неделю) говорил им поучение. После этого, пересмотревши и вместе обсудивши, что говорил смотритель, если было поучение, братия расходились по келиям (п. 20) и садились за работу урочную, которую и совершали молча, богомысленно читая на память псалмы или что-либо из Писания, и не выходя никуда без крайней нужды и не заводя ни с кем бесед (Касс. кн. 2, п. 15). В полдень собирались на общую молитву и пели 12 дневных псалмов, после чего в непостные дни следовала трапеза и по трапезе опять работа. В 9 часов, – наших 3, – собирались еще на общую молитву и совершали три молитвы, после чего, в постные дни следовала трапеза. Идя в трапезу и возвращаясь и во время ее, богомысленного размышления по руководству Писания не прекращали. После стола сего до вечерни опять шла работа с тем же богомысленным занятием. Пред заходом солнца собирались и еще на общую молитву и пели 12 вечерних псалмов, после чего Авва обители, когда хотел или находил нужным, говорил поучение. Затем расходились по домам и, совершив 6 домашних молитв по образцу церковных, шли в келии спать, и выходить уже без крайней нужды никто не мог (п. 126). – Таким образом, с минуты пробуждения у Тавеннисиотов во весь день молитва сменялась работою и работа молитвою. Богомыслие же не пресекалось, что бы они ни делали. Это и есть то тайное в сердце поучение, о коем часто поминается в отеческих Писаниях. Пр. Кассиан свидетельствует, что иноки Египта и Фиваиды не ограничивались одним уставным молитвословием, но напрягались все время дня пребывать в умной молитве и Богомыслии (кн. 3, п. 1, 2).

107. В 142-м пункте устава говорится: будет ли брат плыть по реке в лодке, или будет в дороге и в поле, или на каком-либо ином послушании вне обители, часов псалмопения и молитвы не должен пропускать. В житии пр. Феодора поминается, что когда приходилось ему выходить из монастыря с братьями на несколько дней для собирания дров или нарезывания ветвей, то у него там и псалмопение с молитвами шло, как обычно, и поучения к братиям не прекращались. Так, конечно, поступали и все другие всегда, как случалось быть вне обители одному или многим, или всем (п. 189).

108. Богослужение субботы и воскресения имело некоторые особенности. В эти дни на дневную молитву собирались раньше, совершали приношение бескровной жертвы и все причащались св. Христовых Таин. Так повелено св. Ангелом в данном им пр. Пахомию правиле.

109. Приступали к святому Причащению все по порядку чинов, домов и братий. Причащающиеся снимали пояс и милоть и приступали только в кукуллие. Так повелел Ангел.

110. Литургию совершали сначала приглашаемые из сел иереи или из других монастырей иеромонахи; но потом это оказалось неудобным, и пр. Кирилл в одном послании к Ливийским и Пентапольским епископам дает разуметь, что эти неудобства уже прекращены заведением своих освященных лиц.

111. Псалмопение, уместное в начале Литургии и певаемое антифонно, совершалось несколько отлично от псалмопения в простые дни, хотя не совсем ясно, в чем состояло это отличие. В 17-м пункте говорится, что в день Господень, когда приносится бескровная жертва, никто из недельных не должен отсутствовать, но быть на своем месте и отвечать по порядку поющему; 18-й же пункт поясняет, что этот поющий есть кто-либо из набольших. Отсюда можно заключить, что в эти дни пение начинали набольшие в монастыре, – Авва, смотрители, а им отвечали недельные братия (слич. еще п. 17).

112. Пр. Кассиан говорит, что в ночь на субботу, на Востоке, совершаемо было всенощное бдение, начинавшееся с вечера и кончавшееся к четвертому пению петухов. Было ли так и под воскресение, из слов его не видно. Ни о том, ни о другом ни в житии учредителей Тавеннисиотских порядков, ни в пунктах устава нет никакого намека. Впоследствии в обителях общежительных установился обычай совершать бдение только под воскресение, а потом и под большие праздники.

113. За исключением времени, посвящаемого молитвословию, все остальное употреблялось преимущественно на работу. Пр. Кассиан свидетельствует, что у них не было ни одной минуты праздной, без дела: руки были заняты работою, а ум Богомыслием. «Равно, говорит, упражняя силы телесные и душевные, они уравнивали приобретения внешнего человека с пользами внутреннего» (кн. 2, п. 14).

114. Бл. Иероним, в предисловии к уставу, говорит: «Братия одного мастерства помещаются в одном доме, под одним смотрителем. Например: которые ткут холст – в одном; которые делают рогожи – тоже в одном особом; портные, сапожники, плотники также помещаются в особых домах, под особыми смотрителями, которые ими правят, и каждую неделю дают отчет в работах Авве монастыря».

115. Смотритель дома, кроме умственных и нравственных качеств, конечно, и по мастерству был не из последних, чтобы мог заправлять и этим делом. Но самое производство работ было определено правилами. Была назначена мера изделиям, меньше или больше которой сработать равно считалось нехорошим делом, – первое по нерадению, второе – по тщеславию.

116. Самое обширное рукоделие было приготовление рогож, кошелей и вервей. Им более и занимается устав, ничего не говоря о других, так что о порядках производства их можно судить только по порядкам относительно рогожного дела.

117. Для рогож заготовлялись пальмовые ветви, из которых намоченных кто вил верви, кто делал кошели, кто сшивал или плел рогожи.

118. Заготовленные ветви хранились в особой камере, вероятно, на руках эконома и без него брать их никто не мог (п. 74). Они выдаваемы были недельному, назначенному исправлять все потребности по работам.

119. Вечером недельный узнавал от смотрителей домов, сколько куда нужно ветвей; соответственно тому получал их сам от того, у кого они на руках, намачивал их, и утром раздавал в каждый дом, сколько требовалось. Если утром оказывалось, что ветвей нужно больше, нежели сколько заготовлено, он брал их снова от блюдущего их, намачивал и относил их, куда следует (п. 26). Это последнее могло случиться только потому, что иногда вечером, когда собирались сведения о числе потребных ветвей, иного брата не было дома по законным причинам (п. 145).

120. Намачивались ветви в определенном месте, которое все знали; но брать намоченных ветвей сам собою никто не мог; их всегда раздавал недельный распорядитель (п. 12, 124).

121. Мера работ для рогожников была такая: каждый должен был приготовить в день одну рогожу. Это видно из одного случая в жизни пр. Пахомия, когда он не похвалил брата, приготовившего в день две рогожи, когда следовало приготовить только одну. В 177 пункте устава говорится еще, что смотритель дома с вторствующим по нем должны свить из пальмовых ветвей верви по 25 оргий (локтей, аршин или больше того). По примеру их должны были сработать столько же и другие братия. – Вся ли тут денная работа для иных домов, – веревочников, – или это прибавка к рогоже для рогожников, из устава не видно.

122. Из некоторых обстоятельств жизни пр. Пахомия видно, что и все лица по монастырю, обязанные другими послушаниями, в свободное время работали рогожи или вили верви. После нощной молитвы, как замечалось, братия не спали, но проводили время в богомыслии и молитве, а чтоб удобнее бороться со сном, брали в руки работу. Эта нужда касается всех без исключения; но удобнейшею на этот случай работою не могла быть иная, как витие вервей.

123. Была ли в домах общая рабочая или работали по келиям, определительно сказать нельзя. Из иных пунктов устава можно заключить, что работали вместе, из других, – что по келиям. Может быть, иногда работали вместе, иногда по келиям. Что общая сборная, по домам, комната была, это видно из того, что все собирались в доме на общую молитву и для слушания поучений смотрителя. Эта же комната могла быть и общею рабочею. – В 123-м пункте говорится: «Никто не может без повеления смотрителя начать плесть вервь или обносить в сосуде воду». Это дает мысль, что работа производилась у него на глазах. Эту же мысль подает и 146-й пункт, в коем говорится: кто кончит свою работу, спросить у смотрителя, что ему далее делать. Не было ли даже, вне келий, на дворе, какое-либо место общее для рогожникове? Ибо в житии пр. Пахомия поминается, что, возвратясь однажды от посещения других монастырей, он сел с рогожниками и начал работать. Тут был один из мальчиков, который сказал ему, что он не так работает. Это обстоятельство сказывает, что работа происходила на дворе.

124. Сколько чего сработано в неделю, Авва поверял в конце недели. Рогожи слагались на паперти храма: их пересчитывали, равно пересчитывали и приготовленные верви. Количество всего вносилось в записную книгу, которая в Августе в общем собрании подвергалась ревизии. При поверке Аввою присутствовали смотритель дома, кончившего недельничание, и смотритель дома, принимавшего ее; последний, вероятно, для выслушания замечаний, которые надлежало передать работающим (п. 27).

125. Изделия братий тщательно блюлись; и если кто из смотрящих за ними как-нибудь портил, терял или затрачивал какое из них, то подвергался за то ответственности (п. 147).

126. Для всех работ и послушаний по монастырю, в саду, в огороде, в поле, недельный распорядитель после утренних молитв испрашивает у Аввы распоряжений, и что тот прикажет, приводит то в исполнение (п. 25).

127. Устав подробно определяет тот случай, когда выходили на работу за монастырь всем домом, или даже всем братством монастыря. Отправлялись за монастырь или работать в поле, или нарезывать ветви, или собирать дрова, и еще какую-то траву, которую солили и употребляли между прочим и во время этих самых отлучек из монастыря, продолжавшихся иногда неделю и две. Вот как устав определяет весь ход дела при сем!

128. Когда дан знак выходить на работу, выходят все; смотритель дома идет впереди; никто не должен спрашивать, куда и для чего идут; дома остаться могут только те, кому велит Авва (п. 58).

129. Когда все дома будут собираемы на одно какое дело, смотритель первого дома пусть предшествует всем, а прочие идут за ним по порядку домов и братий (п. 59). Вероятно, в это время нередко отправлялся с ними и Авва монастыря, как можно заключить из примера пр. Феодора.

130. Когда идут на работу, никто не может заходить вперед или выходить из порядка (п. 63, 130). Не должны они говорить между собою; но всякой пусть повторяет на память что-либо из Писания и размышляет о том (п. 59).

131. Если встретится кто и имеет нужду сказать что-либо какому брату, к нему выходит привратник монастыря и служит посредником в сношениях его с братом. Если привратника не будет тут почему-либо, то смотритель дома, или другой кто, кому это будет поручено, будет давать ответы встречающимся (п. 59).

132. Когда, пришедши на место, начнут работать, братия не должны говорить между собою ни о чем мирском; но пусть каждый, молча, рассуждает об известных ему местах Писания (п. 60).

133. Во время работы никто не может присесть без позволения набольшего (п. 62).

134. Когда придет время принятия пищи, им раздавал ее, без варева, недельный столовщик, следовавший с ними; давал также овощи, приправленные солью и уксусом, как обыкновенно готовят их в летнее время, чтоб сберегались на несколько дней. Он же обносил всех водою по ряду, а сам собою никто не имел власти встать, почерпнуть воды и пить (п. 64, 80).

135. Положенные молитвословия совершались неопустительно в свое время, как сказано в правилах о молитвословии. Не были опускаемы и поучения, какие следовало говорить к братиям в установленные часы (п. 189).

136. По окончании работ, возвращаются в обитель в том же порядке, при таком же молчании и богомыслии (п. 65).

137. Когда придут в монастырь, в свои дома, орудия железные, если ими работали, и сандалии отдадут тому, кто второй после смотрителя дома, а тот внесет их в особую камеру и запрет (п. 66).

138. Если кому случалось занозить ногу, спицы никто не мог вынимать кроме смотрителя дома и вторствующего по нем, или того, кому это поручится (п. 95). Для этого имелся особый инструментик, который в каждом доме висел в том же поставце, где помещались и книги (п. 82).

139. Бывали и менее многолюдные посылки братий вне, на работы. Тогда с ними отправлялся кто-нибудь из старших братий, в качестве набольшего и пользовался правами смотрителя. Он и поучения говорил братиям в определенные дни и часы; и суд производил между ними, и когда происходила какая-либо размолвка между ними, мирил их, восстановляя сердечное между всеми согласие (п. 189).

140. Из других работ в уставе поминается только о собирании фиников. Для этого выходят целым домом под надзором своего смотрителя. Поведение всех и здесь было верно такое же, как показано выше, т.е. собирали молча, занимая ум Богомыслием. По окончании собирания, смотритель раздавал трудившимся по нескольку фиников; в монастыре же они все-таки получали свою часть на ряду с другими братиями (п. 78).

141. Поминается еще о ходе дела в пекарне, именно: назначаемые для сего братия, когда приходит время месить муку, приходят в пекарню и месят муку молча, ни с кем ничего не говоря. Также и утром, когда переносят на досках хлебы в печь, подобное же должны соблюдать молчание: пусть в то и другое время размышляют о чем-либо из Писания, пока кончат дело свое. Если что нужно, пусть не говорят о том, а дают знак тем, которые могут принесть, что требуется (п. 116). Когда кончат все дело, никто не должен оставаться в пекарне, кроме тех, кои необходимы дли наблюдения за печением и кому приказано будет.

142. Вообще же относительно работ, положено было законом – не обременять никого тяготою их. Пункт 179 устава говорит: «Братия не должны быть понуждаемы представлять слишком много изделий, чтоб умеренный труд располагал к работе, а не отталкивал от нее». И Ангел повелел пр. Пахомию: «Назначай труды соразмерно с силами каждого; труды тяжелые возлагай на тех, которые крепче силами, а малые и легкие назначай слабым».

143. Между тем и лености поблажки не давалось. Если кто жаловался на своего набольшего (смотрителя, должно быть), что и он обременяет его работою, то разбирали жалобу. Если она оказывалось справедливою, смотритель получал должное вразумление; если же она была несправедлива, а брат говорил так, по ропотливости и нежеланию трудиться, то его до пяти раз убеждали не роптать, ясно доказывая ему, что напрасно ропщет. Если и после этого оставался он таким же, то его считали одним из больных, отводили в больницу и там кормили, оставляя праздным, пока не возвратится к истине, устыдясь своего бездействия (п. 164).

144. В обычном порядке у иноков общежительных только и движения из келии, что в Церковь и в трапезу. Была в каждом монастыре одна для всех общая трапезная – одна кухня, вне которой ничего не могло быть готовимо (п. 80); одна хлебопекарня (п. 116).

145 Пища приготовляема была одинаковая для всех, кроме больных; и приготовление ее было так просто, что для этого не требовался особый повар: ее готовили по очереди недельные.

146. Обыкновенно поставлялись на трапезе: хлеб, соль, какое-либо варево (может быть, из чечевицы или фасоли), овощи, – сырые или вареные, иногда приправленные маслом, какие-то травы, просоленные с уксусом (п. 80). Вина и ухи никто не должен был касаться, кроме больных (п. 45). Какая в монастыре пища, такая же в дороге (п. 46), такая же, (если) если кому случится быть у родных. Никто нигде не должен есть ничего, кроме показанных яств (п. 54).

147. Трапезовать Ангел заповедал всем вместе. Некоторым только разрешалось принимать пищу дома в келии, по усмотрению Аввы, в видах большего воздержания (Иерон. в пред. и п. 80). У больных была свои трапезная.

148. Когда поставлялась трапеза, хорошо определяет бл. Иероним в предисловии. «Больным, – говорит он, – делается большое снисхождение; но здоровые хранят строгое воздержание. Дважды в неделю, в среду и пятницу, все постятся (т.е. вкушают в 9 часов и не всякую разрешенную для иноков пищу), во весь год, исключая дней Пасхи и Пятидесятницы. В другие дни вкушают после полудня. И вечером также поставляется трапеза для несущих тяжелые работы, для старых и детей и еще propter acstus gravitsimos – по причине великих жаров (может быть, для тех, которые по причине сих жаров не вкушают в полдень). И из других братий иные в другой раз немного вкушают, а иные довольствуются однократным принятием пищи, в полдень, или вечером» (слич. пр. Касс. кн. 3, п. 12). И Ангел заповедал пр. Пахомию: «Позволяй каждому есть и пить по потребности; не возбраняй ни поститься, ни есть».

149. В пункте 28-м говорится, что братия из Церкви идут или домой, или в трапезу. Это могло быть или после полуденной, или после девятичасовой молитвы. Можно подумать, что в столовую всегда приходилось идти из Церкви. Между тем однакож не всегда так было: ибо есть свои правила о созывании братий прямо в трапезу. Для этого даваем был знак, раньше которого никто не мог выходить из келии и блуждать по монастырю (п. 90).

150. Знак подавал недельный, в урочный час (м. б. с позволения Аввы, – применительно к п. 24). Для дающего знак положено такое правило: «Кто бьет в било, чтобы братия собирались в трапезу, пусть, пока бьет, с размышлением читает на память что-либо из Писания» (п. 36).

151. Услышав знак, братия идут в трапезу, молча, размышляя о чем-либо из Писания (п. 28). Вошедши в трапезу, занимают места по порядку домов и братий (п. 29). У всех головы покрыты кукуллием и милоти на плечах (п. 91).

152. О молитве пред трапезою и после оной нигде в уставе не говорится и не намекается, – верно потому, что это дело не требовало особых постановлений. Пр. Кассиан говорит, что в субботу и воскресение, и в постные дни, пред обедом и после обеда пелись установленные Псалмы; за ужин же в воскресение садятся с простою молитвою; с такою же молитвою и встают из-за него (кн. 3, п. 12).

153. Во время стола строго соблюдалась тишина. Не только говорить или смеяться никто не мог без соответственного штрафа, но и когда нужно было что, знать о том давали не словом, а знаками. Кто нарушал тишину говором, а тем паче смехом, тотчас подвергался епитимии (п. 31, 33).

154. Никто не должен был подсматривать за другими, как кто ест; и всякий имел полную свободу воздерживаться по желанию своему, не смущаясь, что заметят его к себе строгость (п. 30).

155. Когда Авва повелевал кому перейти на другой стол, тот исполнял это беспрекословно; когда кто опаздывал, без ведома старших и без законной причины, нес епитимию, как и нарушивший тишину (п. 30, 32).

156. Те, которым разрешено было принимать пищу в келии, принимали только хлеб с солью и водою (Иерон. в предисл.). Хлебцы брал для них смотритель на два или на три дня; и они не были держимы на наруже, но когда приходил час выдавались брату. Ни варева, ни овощей, ни плодов он не получал (п. 80).

157. Вышедши из трапезы, братия получали в определенные дни от недельного плоды и сласти (м. б. яблоки, финики, виноград), которые вкушали однакож по приходе в келию. Раздающий сласти раздавал всем поровну, читая на память что-либо из Писания; сам он свою часть получал от смотрителя недельного. Это давалось на три дня. Кто не ел, или не все съедал, отдавал смотрителю, и тот возвращал то в свое место (п. 37, 38, 39, 40).

158. По выходе из трапезы никто не мог останавливаться с другим для разговора, а молча направлялся в свою келию (п. 34).

159. Недельные столовщики ничего себе особого из пищи не готовили, равно как и те, кои готовили варево. Они вкушали пищу после других, и сами себе прислуживали (п. 35, 44, 76).

160. Как видели уже, братия, совершив шесть вечерних молитв в доме, расходились по келиям спать (п. 126). В полночь пробуждал их недельный на ночное молитвословие, после которого они уже не давали себе спать. Таким образом, половина ночи отдавалась сну, а половина посвящаема была бдению в молитве и богомыслии.

161. Ангел заповедал: «Спать братия не должны лежа, но пусть устроят себе седалища с отлогими задниками и спят на них сидя, постлавши постель свою». То же повелевает и 87-й пункт устава: «Для спанья никто не должен иметь другой кровати, кроме седалища с наклонною назад спинкою, которое дано ему будет». К сему прибавляется в след. правиле, 88-м: «Кроме псаты, т.е. рогожи, на это седалище отнюдь не должно постилать что-либо другое для спанья.»

162. Ангел повелел также: «На ночь братия должны оставаться в льняных левитонах и препоясанные; и без милоти не должны они спать». Вероятно, оставался на них и кукуллий, никогда не скидавшийся.

163. В келиях, как повелел Ангел, обычно помещалось по три брата; им предписывалось, отшедши ко сну, не заводить речей друг с другом. Это же они должны были соблюдать и когда оставались на ночь в поле и располагались спать вместе, или когда в душное время выходили спать на доматы (плоские кровли) (п. 87).

164. Если случится кому проснуться прежде времени вставания, правило говорит ему: «Пусть молится; и если чувствует жажду, а настает день поста, пусть воздержится и не пьет» (п. 87).

165. Никто не должен на ночь запирать келию, которая и иметь не должна того, чем бы ее можно было запирать. В сем, впрочем, отношении Авва монастыря может иному сделать снисхождение, из уважения к летам или состоянию здоровья (п. 107). Видно не во всякой келии было по три брата; бывало и по одному. На это наводят и другие пункты устава.

166. Внешние порядки Тавеннисиотских общежитий направлены были к тому, чтобы братия удобнее созидались в духе. Семя духовной жизни полагалось благодатью Божией в самом призвании к сему роду жизни. Внутри обители оно развивалось и росло. Главный развиватель и здесь тоже благодать Божия, находившая доступ внутрь в молитве и богомыслии и множившаяся частым причащением Святых Христовых Таин. К этому надо присоединить и те порядки, которые заведены были для созидания духа Словом Истины. Сюда относятся правила заучивать Слово Божие, размышлять о нем, слушать поучения старших и читать книги.

167. Первая проба вступающего в обитель состояла в заучивании им нескольких псалмов; по вступлении в обитель к этому прилагалось заучение еще некоторых частей Писания; затем, если новичок не умел читать, должен был выучиться и обязывался, после того, выучить, по крайней мере, Псалтырь и весь Новый Завет (п. 139, 140). Это заучивание не могло быть исполнено вдруг, а занимало многие годы, если не всю жизнь. И вот чем постоянно были заняты у иноков ум и память!

168. Но заученное слово могло оставаться бесплодным; почему его всячески развивать старались. Первым к тому средством служило свое собственное размышление, которым не могло не сопровождаться и самое первое заучивание Писания. Не раз уже поминалось, что иноки, что бы ни делали, обязывались ум свой постоянно занимать Богомыслием, посредством читания на память Псалтири или других мест Писания. Им предписывалось: в Церковь ли идут или из Церкви, в трапезу или из трапезы, дома ли сидят за работою или работают в пекарне, в саду и в поле, идут ли путем куда, или плывут в лодке, – во всех обстоятельствах,– телом дело делать, а ум занимать каким-либо местом Писания (п. 3, 28, 36, 37, 60, 116 и др.).

169. Производство сего мысленного занятия состояло в следующем: приведши на память место Писания, повторяли его мысленно, допрашиваясь, что есть в нем и чему оно учит. Ум, молитвою, вниманием и жаждою истины вооруженный, разлагал обдумываемые слова и извлекал из них истины, в умножение своих познаний и в руководство для жизни. Переходить от одного места к другому не спешили, пока не исчерпают всего в нем содержащегося, подобясь пчеле, которая не слетает с цветка, пока не извлечет из него всего меда. Иное место могло занимать целые дни и недели.

170. Если встречалось недоумение по темноте места или кажущемуся несогласию его с другими местами, они не тотчас беспокоили вопросом о нем старших, но наперед сами старались решить его, неоднократно принимаясь за обсуждение остановившего их места и в молитве испрашивая просвещения свыше.

171. Когда удостоверялись, что не достает своих сил к решению возникших недоумений, обращались к смотрителю дома, или к Авве, во время собеседований, – и те решали. Случаи такие поминаются в житии великих старцев Тавеннисиотских. Аммон свидетельствует, что в первый раз, будучи введен в место собеседования, он увидел, что пр. Феодор был занят именно таким решением недоумений.

172. Богомыслие есть ближайшее и могущественнейшее средство для воспитания ума в ведении Бога и Божественных вещей; но ему без руководства быть нельзя. В Тавеннисиотских обителях таким руководством служили, во-первых, беседы Аввы и смотрителей домов. Они и Писание разъясняли и научали каждого, как самому вести сие дело.

173. Смотрители, обязанные поучать братий, как жить свято (п. 188), вели беседы к ним каждую неделю три раза утром, в дни же поста, т.е. в среду и пяток, было от них по два поучения, утром и вечером. Утром ли, или вечером говорили они поучения, всегда говорили после домашних молитв. Никто из братий отсутствовать не должен был, и все собравшееся слушали со вниманием, стоя или сидя в своем порядке (п. 20, 21, 115, 138).

174. Аввы монастырей вели свои беседы особо от смотрительских. Правило не указывает, сколько раз и когда это делалось; вероятно, это зависело от усмотрения самих Авв. Пр. Пахомий говорил поучения каждый вечер, а иногда и после ночной молитвы. Часто говаривал их и пр. Феодор. Им подражали, конечно, и последующее Аввы, пока не охладел дух ревности. Историк восточного подвижничества (Vies des peres) говорит, что Аввы говорили обычно одно поучение в субботу и два в воскресение.

175. Для собрания на беседы Аввы давался знак, услышав который все оставляли келии и спешили на место собрания; в келии никто не мог оставаться (п. 23). Местом собрания не была Церковь; Аммон поминает о беседах пр. Феодора под каким-то деревом. Братия сидели, разместившись по порядку домов.

176. Смотритель ли вел беседу или Авва, требовалось молчаливое внимание. Кто погрешал против этого каким-либо шумом или дремать начинал, нес положенный штраф (п. 22).

177. Чтобы с этими беседами не случилось то же, что про иные слова говорится: в одно ухо вошло, а в другое вышло, братия потом между собою перебирали все слышанное, припоминая кто одно, кто другое. Для этого назначались братские собеседования, которые велись со всею скромностью, по домам в общем собрании, тотчас по выслушании бесед смотрителя или Аввы. Этим способом восстановляли они в уме всякую слышанную беседу и чрез повторение, запоминая ее, богатились ведением истины (п. 20, 122, 138).

178. Второе руководство к должному ведению своеличного размышления получалось чрез чтение книг.

179. В каждой обители была своя библиотека. Недельный, утром в понедельник, по распоряжению Аввы, обходил дома, узнавал, где какая нужна была книга и доставлял их потом (п. 25). В доме книги были на руках у вторствующего; для чего в общей келии устроялось окно – ниша в стене с дверцами. Желавшие читать книги братия получали их от него утром, а вечером опять сдавали ему, и он, пересчитав их, запирал в окне (п. 100). В субботу книги сдаваемы были в общую библиотеку, по причине перемены недельного, когда один сдавал, а другой принимал книги (п. 25).

180. В уставе видно, что чтение книг велось; но когда и как, – не определяется, вероятно потому, что для этого не требовалось особых наставлений. Поминается лишь, что выходя в Церковь, или на трапезу, никто не должен был оставлять книги незавернутою (п. 100); и еще, – что никто не мог, без ведома смотрителя и второго по нем, ходить в другой дом просить книги на время, или читать ее вместе с каким братом (п. 188). Как урочное дело, лежавшее на каждом брате, было одно – представить к вечеру работу в определенной мере; то могло быть оставляемо на свободу каждому соразмерять чтение с работою и выбирать для того время, лишь бы выполнен был урок.

181. Палладий где-то замечает, что по монастырям были особые писцы, которых послушание состояло в том, чтобы переписывать книги, какие приказывал Авва. Этим способом библиотека могла увеличиваться непрерывно.

182. Кроме книг Божественного Писания, имелись и книги Отцов и учителей Церкви. Это можно заключить из того, что пр. Пахомий строго запрещал касаться книг Оригена. Ибо других учителей, стало быть, можно и должно было касаться.

183. Такими путями братия обогащались ведением всякой истины; и очень не дивно, что между ними воспитывались многосведущие Аввы, и смотрители, которые могли изустно предлагать частые и назидательные поучения братиям.

184. Прилично эти правила заключить словами устава, помещенными в нем между 142 и 143 пунктами в виде заглавия: «Вот заповеди и постановления, как братья должны собираться для слушания Слова Божия, да избавляются души их от заблуждения и славят Бога во свете живых и ведают, как подобает в дому Божии жити, без преткновения и соблазна, чтобы не были опьяняемы какою-либо страстью, но стояли в истине и преданиях св. Апостолов и Пророков, подражая им в достодолжном хождении в дому Божием».

185. Но ведение истины есть путеводительный для жизни свет. Оно ценно, поколику содействует тому, чтобы украшать нрав всякими добродетелями. Посему устав Тавеннисиотского Общежития, столько питая дух молитвою, Словом Божиим, богомыслием, поучениями старших, взаимным собеседованием, требовал от них наиболее строгих подвигов, направленных к созиданию доброго иноческого нрава, и к утверждению духовной жизни. Таковы:

186. Молчание. Уже не раз повторялось, что иноки должны так себя держать, чтоб руки работали, а ум занят был Божественным, по указанию Слова Божия. Это норма их жизни. Беседа между собою разрешалась только для припоминания того, что слышали в поучении от старших. О мирском ни о чем не должно было быть и помина. Устав прямо это предписывал: «Когда братия сидит дома, непозволительно им говорить ни о чем мирском; но пусть, если смотритель говорил что из Писания, вместе пересматривают то и передают друг другу, что кто из слышанного удержал в памяти» (п. 122, то же и в 60).

187. Кроме этого разрешенного собеседования, хранилось молчание; и как в этом собеседовании проходило очень немного времени, то можно сказать, что иноки, по уставу, всегда должны были молчать.

188. Не только в Церкви и в трапезе должно было молчать, но и идя туда и обратно; не только за домашнею работою, но и за работою вне монастыря, и в пути туда и обратно; также во время мытья белья, замешивания муки и сажания хлебов, – всегда и всюду должно было молчать, и если требовалось что, давать о том знать знаками (п. 34, 59, 60, 116).

189. Чтобы не раздражить говорливости, запрещено было передавать братиям какие-либо вести и новости. Так, ходившие к родным или еще куда отлучавшиеся, плававшие куда-либо по реке, работавшие на стороне, не должны были внутри монастыря рассказывать ни о чем, что видели и слышали и что делали сами (п. 57, 86).

190. Строго также было наблюдаемо, чтобы никто не переносил слов из дома в дом, из монастыря в монастырь, из монастыря в поле, и из поля в монастырь (п. 85).

191. Такое молчание, храня неразвлеченным внимание, сосредоточивало его на едином на потребу, и давало простор невозмутимо вести внутреннее богомыслие и извлекать из обсуждаемых мест Писания всевозможное назидание. Молчание делало то, что всякий и среди многолюдного братства был будто один.

192. Послушливость, или неимение своей воли. – Уже устав всех связывал послушанием, ибо он определял все, и постановлениями, имевшими силу неизменного закона, почему в одном месте они названы узами, скованными на небе. Вследствие того предписывалось, что всякий должен соблюдать правила, как пред Богом (п. 184), и ничего не делать, что не изошло от совета Отцов (п. 191). Если оказывалось что неопределенным, тотчас определяли то старцы, а не сам кто (п. 180). Которые же презирали заповеди набольших и правила монастырские, установленные по повелению Божию, ни во что ставили, тех повелевалось подвергать исправительным мерам, как бы ни было ничтожно допущенное нарушение (п. 167).

193. Другой способ вязания воли всех был всестороннее подначальство. Никто ни одной минуты не оставался без подначальства. Постоянно всякий был у смотрителя на глазах: и никто ничего не мог делать без его позволения и ведома (п. 157). Не только отлучиться за монастырь, или походить по монастырю, или пойти в келию другого, но и обычные дела всегда начинать и оканчивать должно было не иначе, как с его разрешения (п. 127, 183, 184). Когда смотритель отлучался, его место, без особых распоряжений, занимал второй но нем; если и этого не было, – другой кто (п. 182). Когда отлучался куда брат – повидать пришедших родных или сходить к родным на дом, или помыть белье, если опаздывал сделать это вместе с другими, с ним посылаем был другой, в качестве набольшего (п. 53, 56, 69). Равно, если посылаемо было куда несколько братий, над ними поставлялся набольший со всеми нравами смотрителя (п. 189). Смотритель сам был только исполнитель устава и во всем зависел от Аввы, Авва монастыря в свою очередь зависел от главного Аввы во всем. Таким образом, все связаны были узами послушания, и никто своей воли иметь и следовать ей не мог.

194. И в обычном течении жизни никто ничем не мог сам собою распорядиться даже в отношении тех вещей, которыми распоряжаться должен был в исполнение лежавшего на нем долга. Например: недельному столовому нужны овощи, – но он не берет их в огороде сам, а получает от огородника (п. 73); недельному работ нужно взять финиковые ветви, чтоб намочить для братий, но он не берет их сам, а их выдает ему тот, у кого они на руках (п. 74); и намоченных ветвей, в которых имеет кто нужду, не может он взять сам собою, хотя они у него пред глазами, а их дает недельный распорядитель (п. 124). И сами распорядители сами собою себе ничего не берут: недельный раздает после обеда сласти (их получают и Авва и смотрители все поровну), а свою часть получает он из рук смотрителя недельного (п. 39); смотритель, по собрании фиников, раздает братиям собиравшим по несколько, а свою равную часть получает из рук другого (п. 78). Так все состояли в послушании, и своей воли ни на что не имели. Всякий непослушный и делавший что-либо наперекор, подвергался штрафу (п. 150, 151).

195. Нищета, ничего неимение. Поступающий в монастырь оставлял все свое за воротами, и внутрь вступал в монастырской одежде, на чужой кошт. Затем, уже и возможности не имел он иметь что-либо особо свое и для себя одного.

196. Все, нужное ему, – одежды и орудия, выдавались по распоряжению Аввы, не в неприкосновенную собственность, а только для пользования; кроме выданного, никто ничего не мог иметь, не только денег, но и вещей (п. 81, 192).

197. Выданное было на руках у брата, но он пользовался тем, как чужим; имея долг блюсти то и подвергаясь ответственности за небрежение, порчу или потерю (п. 148, 131).

198. Даваемое удовлетворяло нужде, но было самое простое и скудное, одежда из холста. Лучшего и лишнего никто ничего не мог иметь, ни сам смотритель, и Авва; что оказывалось у кого сверх положенного, тот должен был относить то в подобающее место, не медля и без поперечения (п. 81, 82, 97, 114, 159, 192).

199. Каждому выдавалось: два левитона и третий потертый, два кукуллия, милоть, нарамник, мантийца, пара сандалей, посох, работные орудия и еще седалище с отлогою спинкою для спанья, и рогожа для постилки на нем. Вот и все имущество; и из него не все было на руках у брата; иное хранилось в кладовой, на руках вторствующего (Иерон. п. 81).

200. Казалось бы, что тем, что принесено родными, брат мог бы распоряжаться как собственностью, но он не мог касаться того, а призывал привратника, и он брал то и относил в больницу, выдав малость брату, если можно было (п. 92, 113). Равно и найденной вещи никто не вносит к себе, а вешает ее при храме, и там берет ее или потерявший или кому велят (п. 132).

201. Это ничего неимение, ничего у себя недержание и скудость учили смирению, располагая каждого смотреть на себя, как на нищего, и держали всех в беспопечительности. Об утрешнем дне никто не заботился; заботу о всех нес Авва с помощниками; на них лежало удовлетворять нужды всех, братия же все, полагаясь на них, пребывали беспечальными. Коль скоро у каких набольших оказывалось в сем отношении опущение, они отвечали. Все имели одинаковое и поровну. Никто ничем не был заделен и лишнего не получал (п. 40).

202. Постничество и воздержание. Стол и вообще был у них скуден: его составляли хлеб с солью, некоторые овощи и одно варево. Если бы и все предлагаемое употреблять, и то не можно бы дойти до пресыщения; но братия и при этом лишали себя всякого довольства. Иные и в трапезу приходили с тем только, чтобы скрыть свое воздержание, и вкусив немного чего-либо, или от всего предлагаемого понемногу, тем ограничивались. Многие имели правилом есть только хлеб с солью и оставались для того дома, любя при том и безмолвие. Иные вкушали чрез день и два (предисл. Иерон).

203. В трапезе и все не жадно бросались на пищу, хотя не могли не быть голодны, приходя в нее, но ждали, пока начнет вкушать смотритель (Иерон. п. 30). Равно и после стола, получив фрукты и сласти, не тотчас и в рот, но ели из того малость по приходе в келию, и это не все. Кроме же этого, никто не мог ничего иметь в келии съестного (п. 79).

204. Воздержание они держали при всех случаях, не в монастыре только, но и вне, – в дороге, на барках и у родных (п. 54). Смотревшие за виноградом, финиками и фруктовым садом не могли начать вкушать плоды раньше чем другие братья, и всегда часть свою получали наряду с другими братьями; также кто бывал в саду и, проходя мимо дерев, нападал на упавший плод, тот не мог его есть, а должен был положить у корня дерева; равно и готовившие кушание никакой себе поблажки позволять не могли (п. 75, 76, 77).

205. Обычные же посты, в среду и пяток, соблюдали с такою строгостью, что если кто проснувшись, ночью под какой-нибудь из сих дней, чувствовал жажду, то он должен был отказать себе в утолении ее (п. 87).

206. Телу не давалось никакого послабления, и только крайняя слабость заставляла оказывать ему какое-либо снисхождение; не только елеем намащать его, но и водою обмывать запрещалось, разве только в крайнем изнеможении (п. 72). Нельзя было также разводить огня особо от общего, какая бы потребность погреться ни чувствовалась (п. 120).

207. Смиренная скромность и степенность. Закрыв очи кукуллием и преклонив главу, брат всякий, шел ли куда, стоял ли в Церкви, или сидел в трапезе и за работою, себе одному и делу своему внимал, не дерзая подсматривать, как молятся, едят или работают другие (п. 7, 30).

208. Не только в Церкви и трапезе, но и за работою никто не мог говорить, шуметь и смеяться (п. 8, 31). Не менее предосудительным считалось заводить смехи, шутки и празднословие, при взаимных беседах, или заигрывать с детьми: все сие и подобное считалось противным честности иноческого звания (п. 151, 166). Одного шутника, из комедиантов обратившегося в христианство и поступившего в обитель, и нередко поблажавшего старой привычке, положено было выгнать из монастыря; и это не было исполнено лишь потому, что пр. Феодор взял его на свои поруки.

209. По той же причине, т.е. честности ради звания, не позволялось им двоим садиться на ослика (п. 109), ни ходить праздно по монастырю, прежде удара в било к молитве или трапезе (п. 90, 178), ни выходить из ряда, когда идут в порядке на работу (п. 65), ни поддергивать слишком левитон, когда мыли платье (п. 69).

210. Взаимная любовь. Хотя из некоторых пунктов устава видно, что всякий должен был держать себя так, как будто он жил один, в духе, однако ж, все должны были быть в крепкой между собою любви, мире и согласии. Пункт 150-й прямо говорит: «Исполнение закона любы есть. Ночь прейде, а день приближися. Отложим же дела темные, кои суть рвения, завидования, вражды». То же внушает и 179-й пункт: «Да будет между всеми мир и согласие, и охотно да подчиняются все набольшим, сидя, ходя и стоя в порядке своем и друг друга в смирении превзойти стараясь».

211. В среде братий ни одно действие, коим нарушался закон любви, не было оставляемо без обличения и должного исправления. Кто скор на клеветы, кто гневлив и вздорен, кто имеет дурной нрав раздражать других словом, кто охоч смущать братий и сеять ссоры, – тотчас, как замечен был, выслушивал обличение, и по обличении нес епитимию, иногда очень строгую. Не исправлявшийся выгоняем был из монастыря (п. 60, 61, 63, 69).

212. В духе сей любви набольшим запрещалось обременять чем-либо братий (п. 179); и если, напр., кто пришедши с работы вне, чувствовал себя утомленным, его не принуждали идти на молитву, если в то же время подходил час ее (п. 187).

213. Также смотритель подвергался строгому обличению, если он, заметив брата печальным, не обращал на это должного внимания и не спешил утешить брата и успокоить его; тем паче, если сам бывал причиною смущения (п. 170).

214. Предостережения от искушений против целомудрия. Но в этой любви не было ничего плотского, чувственного. Все равно всех должны были любить и предпочтение в сем кого-либо считалось предосудительным (наставл. Орсисия).

215. Чтоб не вкралось в братское дружелюбие чего-либо плотского, не позволялось никому говорить с другим в потемках, ни держать кого за руку; но предписывалось, стоять ли будет кто с другим, или ходить, или сидеть, держать себя от него на один локоть расстоянием (п. 94).

216. В тех же видах предотвращения искушений против целомудрия, хотя были принимаемы женщины в гостиницу, но им не позволялось взглянуть внутрь монастыря, «чтоб братское стадо невозмутимо занималось своим делом, и никому не подано было камня претыкания» (п. 51). Оттого братия, которым не приходилось выходить наружу, никогда не видывали этого пола. Пр. Феодор отказался видеть даже мать свою.

217. По той же причине, хотя за монастырь походить и увольняемы были братия, но в село или в деревню никто не мог ходить (п. 108); и когда отправлялись братия куда-либо в своей лодке, принимать на нее жен не позволялось (п. 119). Та же цель и того, что в монастыре строго запрещалось заводить дружбы с детьми (п. 166).

218. О больных, говорит бл. Иероним, имелось у Тавенисиотов самое нежное попечение; и пищи им давалось вдоволь, какой пожелают.

219. Когда кто получал рану или ушиб, или так разнемогался немного, не слегал однако же в постель, а двигался, смотритель дома должен был сходить к больничникам и к другим распорядителям и взять для него, что требовалось (п. 40, 105).

220. Когда кто крепко заболевал, смотритель дома отводил его в больницу и отдавал больничникам, на которых с сей минуты лежала вся о нем забота во всех нуждах, одежда ли какая требовалась, или пища. Сам же собою ничего не мог он касаться, или распорядиться приготовлением себе чего-либо по своей воле. Все заявлял он больничным распорядителям, и те удовлетворяли его желания, какие следовало удовлетворить. Сами собою и распорядители, если заболевали, не могли ни взять что готовое, ни велеть приготовить. Это исполняли для них заступавшие место их (п. 41, 42).

221. Больным позволительно было давать вино и готовить уху (п. 45). Им не отказывали даже и в мясе, если бы кто из них захотел его. В житии пр. Пахомия говорится, что за отказ в этом больному он сделал очень строгий выговор больничникам.

222. Если, кто из посланных куда-либо на сторону, заболевал в дороге, или в барке, и желал поесть рыбы или другого чего, что есть в монастыре необычно, набольший в пути должен был доставлять им всего вдоволь, чтоб занемогший брат ничем не был опечаливаем; только принимать эту пищу надлежало ему особо от других (п. 46).

223. В больницу никто не должен был входить, кроме заболевающих (п. 42). Посещать же больных могли и братья, и родственники, только не иначе, как с позволения набольших (п. 47). В 129-м пункте говорится, что куда бы ни были посылаемы братия группою, с ними должен был отправляться кто-либо из недельных, служащих в больнице, на случай, если кого в поле или в дороге схватит болезнь.

19) Странноприимство

224. При каждом монастыре была гостиница, в которую были принимаемы и в которой были упокоиваемы все приходившее без различия пола, веры и состояния. Но внутрь монастыря никто не был впускаем. Исключение в этом отношении делалось, по усмотрению Аввы, только инокам и иереям.

225. Вот что говорит относительно их устав! «Когда придут ко вратам монастыря клирики или монахи, то их надо принимать с большею честью: умыть им ноги, по заповеди Евангелия, и доставить все, что можно по обычаям монашеским. Если они захотят во время церковной молитвы придти в собрание братий, то когда они одной веры, смотритель странноприимницы возвестит о том Авв монастыря, и с позволения его введет их в Церковь (п. 51).

226. Но в трапезу не вводили их, а предлагали им пищу в гостинице. Один иерей Тантирской Церкви, по имени Дионисий, знаемый пр. Пахомию, заметил ему, что этим нарушается заповедь о гостеприимстве и советовал отменить такое правило. Пр. Пахомий ответил ему, что большее выйдет нарушение заповеди, если они чем-либо соблазнятся в братьях, или братья в них, и оставил свой закон в силе.

227. Из других лиц всех принимали равно; только на женщин более строгое обращалось внимание; так что и особое было устроено для них отделение, удаленное от соседства с мужчинами. Устав повелевает: «Если придут к вратам монастыря миряне, то принять их в особых комнатах, как требует звание и пол; особенно о женщинах надобно пещись с большим вниманием и со всяким страхом Божиим; и место им особое назначить, отдаленное и отгороженное, со всякою осмотрительностью и осторожностью» (п. 51).

228. Кроме гостинников, никто сторонних принимать не мог. В 50-м пункте говорится: «Никто из пребывающих внутри монастыря не имеет власти принять кого и покормить, но должен отсылать его в странноприимницу, и там примут его приставленные к этому делу».

229. Равно, когда возвращающиеся со стороны в монастырь увидят во вратах какого пришельца, спрашивающего кого-либо из своих родных, пребывающих в обители, – не должны они идти к тому брату сказывать об этом, или звать его. Это должно делаться своим порядком привратниками (п. 57).

230. Устав определяет эти случаи так: «Если кто предстанет пред врата монастыря, говоря, что желает видеть такого-то брата своего или родственника, то привратник скажет о том Авве монастыря, и тот, позвав смотрителя дома, спросит о брате и позволит отпустить его за ворота. Смотритель, дав спрашиваемому брату в спутники другого, испытанного брата, отпускает его повидаться в гостиницу с пришедшим братом его или родственником (п. 52).

231. Тем же порядком брат увольняется и на дом к родителям или родным, когда возвещено будет, что из них кто-либо болен и желает повидаться с ним, именно: привратник скажет о том Авве монастыря, а тот позовет и спросит смотрителя дома и уволит брата. Затем выбирается смотрителем брат верный и утвержденный в порядках иноческой жизни и посылается с тем, чей родной или знаемый заболел. Они возьмут на дорогу столько, сколько определит смотритель (п. 53).

232. Если нужда заставит их замедлить там, то не следует им пребывание иметь в доме родителей или родных, но пусть перебудут в доме, что при Церкви, или в монастыре каком, если есть той же веры (т.е. православной).

233. Если родственники и знакомые предложат им пищу, ничего не должны они вкушать, кроме того, чем обычно питаются в монастыре. Не должны они отведывать ни вина, ни ухи и ничего другого, что вкушать не имеют обычая (п. 54).

234. Если получат от родных что съестное, пусть употребят из того, сколько потребуется в дороге, а что останется, пусть, по приходе в монастырь, отдадут смотрителю дома, а тот снесет в дом болящих (п. 54).

235. Если ближний чей и единокровный умрет, то участвовать в похоронных проводах его брат не может, если не получил разрешения от Аввы (п. 55).

236. Когда кончался кто из братий, сколько оставался он не похороненным, не видно из устава. Собиратель житий св. подвижников восточных говорит, что братия всю ночь проводили в молитве о почившем, пред останками его, переменяя одни других. Устав говорит только о похоронах, повелевая, чтобы, когда брат какой почиет, все братство провожало его на похороны, поя положенные псалмы, и храня во всем благоговейный чин и порядок (п. 127, 128). Хоронили на одном определенном месте на горе.

237. Из жизни пр. Пахомия видно, что дети воспитывались при монастырях, но устав мало говорит о порядках, какие соблюдались в сем отношении.

238. Как были они принимаемы, не видно ни из житий, ни из устава. Может быть, это делалось так же, как определяет потом св. Василий Великий. Сирот круглых принимали прямо сами, а детей, у которых были родители, принимали с позволения или по просьбам родителей.

239. Цель воспитания их была не единственно та, чтобы они были потом монахами, хотя и это могло быть; но чтобы воспитать их в страхе Божием и истинном благочестии, научив их притом грамоте, письму и рукоделиям. Это видно из обстоятельств жизни пр. Пахомия, где поминается о детях.

240. Они жили внутри монастыря и имели особый дом, и конечно, особого смотрителя и наставников. В столовую ходили, кажется, вместе с иноками, но в общих молитвах, вероятно, участвовали не во всех.

241. В пище делалось им снисхождение: они кушали всегда два раза в день (Иероним); но не видно, чтоб для них готовилось что особое.

242. Работали они иногда вместе с братьями, как показывает случай из жизни пр. Пахомия. Устав запрещает братиям забавляться с детьми, заводить с ними шутки или дружбы, под опасением строгого взыскания (п. 166).

243. За поведением детей предписывалось смотреть строго. Если какие дети слишком предавались играм и праздности, смотритель должен был увещевать их и прилагать к ним исправительные меры, – сам до 30-ти дней; если они не исправлялись, должен был доносить Авве монастыря (п. 172).

244. Если видя, что дети упорствуют в неисправности, смотритель не доносил, а они между тем делали что очень дурное, то сам подлежал ответственности, смотря по проступку, какой замечен бывал в детях (п. 172).

245. Тех же детей, которые не боялись пристыжения за шалости, и по неразумению о суде Божием не помышляли, и будучи обличаемы неоднократно, не исправлялись, повелевалось подвергать телесному наказанию, пока подчинятся благочинию и воспримут страх (п. 173).

246. Женские монастыри, один пр. Пахомием, а другой пр. Феодором, были устроены на другой стороне Нила. Для смотрения за ними и удовлетворения их духовных и экономических потребностей были избираемы особые испытанные старцы, которые одни и имели туда свободный вход. И прием в обитель, и порядки монастырские, и самое содержание инокинь, все зависело от Аввы монастырей. Настоятельницы были, но они держали только внутри заведенные порядки, под руководством, блюстительством и авторитетом Авв, через посредство избранных старцев.

247. Устав относительно сих монастырей содержит только один пункт, – 193-й. Он гласит: «Никто не должен ходить к инокиням для посещения, разве кто имеет там мать, или сестру, или мать детей своих. Если кому будет настоять крайняя нужда видеть их, с тем посылать старца, приставленного к ним: повидают их и вместе возвратятся.

248. Никто не должен ходить туда кроме показанных выше, так: сначала скажут Авве монастыря, а тот пошлет к старцам, определенным к монастырю дев, чтоб они сходили с ними повидать дев. И повидают тех, коих нужно в присутствии их, со всяким благоговеинством и страхом Божиим. – О мирских вещах не должны они говорить.

249. Немощи человеческие столь велики, что самые благотворные учреждения для иных остаются бесплодными, или не всегда и не во всем плодоносными. Это же имело место и в учрежденных пр. Пахомием Киновиях, с премудрым уставом, действенно направленным к целям иночествования. То по ослаблению внимания, то по разленению, то по вражескому искушению нередко случались и в них падения с нарушением не только монастырских правил, но и Божеских заповедей. Как такие падения были не в конец, но или тут же сопровождались раскаянием и желанием исправления, или обещали исправление впереди, то не всякого падшего законно было тотчас изгонять из сообщества Святых, но надлежало употреблять меры исправления и вразумления, чтоб, если оказывалась необходимость изгнать кого, изгонять его по удостоверении, что нет более надежды на его исправление. На это пр. Пахомий обращал особенное внимание, и как сам сострадательно и любовно относился он к падавшим, так и преемникам своим и всем настоятелям внушал со всем усердием заниматься врачеванием немощных. Так это и делалось. Из мер, какие принимались к исправлению падавших и утверждению их в сей исправности, составились правила наказания или епитимии, о которых часто поминается в уставе.

250. Мерам исправительным подвергались все падавшие, и ни одно нарушение или опущение не оставалось без взыскания. Тяжесть епитимии определялась, с одной стороны, важностью нарушенного правила, а с другой, чувствами раскаяния. То было общим законом, что проступившийся в чем-либо, как только замечал свою ошибку, не дожидая обличения, должен был встать, сознать свою погрешность и просить прощения. За этим следовали или простое замечание или выговор более или менее строгий, увещание или и наказание. «Кто мимо идет какую-либо из заповедей, пусть без всякого промедления приносит покаяние в небрежности, да возможет получить Царствие Небесное» (п. 194).

251. Наказание состояло или в том только, чтобы стоять на своем месте, когда другие сидят, дома ли, или в трапезе и во время поучения общего, – или в том, чтоб, отрешив пояс, склонив голову и опустив руки, стоять в Церкви пред жертвенником, а в трапезе по среде. Это последнее есть самый употребительный род епитимии, который в уставе часто именуется обычным наказанием. В иной раз, виновный оставляем был голодным или терял свое место и даже должность. Иные и телесному подвергались наказанию. Кто оставался неисправимым и упорствовал в своей дурной привычке, того изгоняли наконец из обители. Одного пр. Пахомий лишил обычного погребения, в устрашение живых. Можно полагать, что это не единственный пример.

252. Общий закон требовал за всякое нарушение правил подвергать взысканию: «Которые презирают повеления набольших и монастырские правила, установленные по повелению Божию, и ни во что ставят советы старцев, тех подвергать исправительным мерам по установленному порядку, пока исправятся» (п. 167).

253. Судия всех – Авва монастыря, без которого никто не имел власти делать кому либо выговор (п. 147). «Да слышит Авва монастыря, говорится в одном пункте, и воздает по мере и делу греха» (п. 151).

254. Смотритель и вторствующий по нем ту только имеют власть, чтоб понуждать братий сознаться и брать на себя положенную епитимию, в домовом ли собрании, или в общем собрании всех братий (п. 181). На них лежало делать увещания погрешающим от 3 до 10 раз; вообще же их дело – доносить Авве, чего если они не исполняли, сами подвергались взысканию.

Вот встречающиеся в уставе меры исправления.

а) За неисправности во время молитвословия

255. Если случится, что во время пения, или молитвы, или чтения, кто-нибудь заговорит, то он должен тотчас отрешить пояс, и наклонив голову и руки прижав к нижним членам, стать пред алтарем, и Авва монастыря сделает ему наказ. То же должен он сделать и в трапезе, когда соберутся братия для принятия пищи (п. 8).

256. Когда днем стук била позовет в Церковь, то пришедшей позже на одну молитву, получает епитимию от Аввы в Церкви и стоит в трапезе (п. 9).

257. Ночью же, когда немощи телесной делается уступка, пришедший после трех молитв подвергается такой же епитимии, и в собрании церковном, и в трапезе (п. 10).

258. Кто из 6-ти вечерних молитв (по домам) на одну молитву придет в собрание позже, или во время молитвословия зашепчет, заговорит или рассмеется, тот должен нести епитимию установленным порядком (п. 121).

259. Кто во время домашней молитвы, поя свой чередной псалом, смешается в говорении, тот должен нести епитимию за забвение и нерадение (п. 13).

260. Если в то время, когда в день Господень поет кто из набольших, кого-либо из недельных церковников не будет на месте (чтоб петь антифонно следующий стих), тот должен нести пред алтарем положенную епитимию (п. 18).

261. Кто во время приношения бескровной жертвы, выйдет из Церкви без позволения набольшего, тотчас получает епитимию (п. 19). Выходить из Церкви и вообще не позволялось без крайней нужды и без позволения (п. 11). Вероятно, и всякий выход из Церкви без позволения тому же подвергался взысканию.

б) За неисправности во время поучений

262. Кто, когда смотритель дома или Авва монастыря ведет беседу, задремлет, сидя, того заставить встать, и пусть стоит пока приказано будет ему сесть (п. 22).

263. Кто останется в келии, когда позовут на слушание наставления набольших, тот должен подлежать вышеуказанной епитимии (п. 23).

в) За неисправности в трапезе

264. Если кто во время трапезы заговорит или рассмеется, должен просить прощения, и тотчас на том же месте нести епитимию, – стоять, пока встанут все из-за стола (п. 31).

265. Если кто поздно придет в трапезу, несет ту же епитимию и возвратится в дом голодный (п. 32).

г) За неисправности в больнице

266. Если что-нибудь из установленных для больницы правил будет кем нарушено, или пренебрежено, тот подлежит исправлению обычною епитимиею (п. 48).

д) За нарушение правил об одежде

267. Кто продержит одежду свою на солнце долее полудня, тот получит выговор за небрежность (п. 102).

268. Если чью одежду (по какому-либо случаю) третий день застанет повешенною на солнце, тот, кому она принадлежит, получит выговор и понесет епитимию в собрании публично (п. 148).

269. И вообще, кто по нерадению, нарушит что из постановленного относительно одежд, должен подлежать соответственной исправительной мере.

е) За нерадение о вещах монастырских

270. Кто разобьет какой сосуд или сломает какую другую вещь, тот вечером на шести молитвах несет епитимию (п. 125).

271. Если кто потеряет что-нибудь, тот публично пред алтарем должен нести епитимию. Если потерянное будет из принадлежащих ему вещей, то он в продолжение трех недель не получит другой, и в четвертую уже, по понесении епитимии, дать ему то, что затерял (п. 131).

272. Милоть ли, или сандалии, или пояс, или другое что потеряет кто, потерявший получит выговор (п. 148). Чтоб согласить это с предыдущим, надо допустить, что здесь говорится о вещи потерянной и найденной, а выше – о потерянной и ненайденной.

273. Кто возьмет не свою вещь (намеренно, оставя свою худшую другому),-возложить ему ее на плечи, и пусть так несет епитимию в собрании церковном и стоит в трапезе (п. 149).

274. Если что из изделий братских, какого бы это мастерства ни было, пропадет или будет брошено по небрежности, Авва сделает выговор смотрителю работ, а тот сделает его тому, кто сгубил вещь, по воле, однако ж, и присуждению Аввы (п. 147).

ж) За неисправности в нраве

275. Кто лжет или имеет к кому ненависть, или непослушен, или шуткам предается более, чем прилично, или имеет обычай клеветать на братий и на внешних, и вообще что ни делает кто против заповедей Писания и устава монастырского, да слышит о том Авва монастыря и воздает по мере и делу греха (п. 151).

276. Гневливого и раздражительного, который часто гневается без причины, или из-за пустого чего, шесть раз увещевать, свести его с своего места и посадить между последними, внушив ему, чтоб очистил себя от такого непокойного духа. Когда представит он трех достойных свидетелей, которые бы поручились за него, что не будет более делать ничего подобного, тогда пусть садится опять на свое место; если же пребудет в своем прегрешении, пусть остается между последними, пока исправится (п. 161).

277. Кто ложное что показывает на другого, чтоб утеснить невинного, того до трех раз увещевать; потом, признав его виновным в напраслине, подвергнуть соответственной мере исправления, будет ли он из первых или из последних (п. 162).

278. Кто ропотлив и несправедливо тяготится работами, того до 5-ти раз увещевать. Если не исправится, отвести его в больницу и там кормить праздного, пока образумится. Но если жалоба его справедлива, и он неправедно утесняется своим набольшим, тот, кто ввел его в искушение, будет подлежать соответственному взысканию (п. 164).

279. В больницу же отсылать и того, кто во всяких других неисправностях обещает исправиться и все не исправляется (п. 171).

280. Кто бывает непослушен или спорлив, или поперечлив, или лжив, а возраста он совершенного, того до десяти раз увещевать, чтоб отстал от этих пороков. Если не послушает, подвергнуть его исправительным мерам по законам монастырским. Но если он подвергается таким прегрешениям по вине другого, и это будет доказано, тогда тот, кто причиною этого, понесет должное воздаяние (п. 165).

281. Кто смущает души братий, скор на оклеветания и сеет раздоры, того до десяти раз увещевать. Если не исправится, подвергнуть его наказанию, по монастырскому порядку, пока исправится (п. 169).

282. Если будет замечено, что кто-либо из братий смеется, или играет с детьми и заводит дружбы с этим нежным возрастом, того до 3-х раз увещевать, чтоб отстал от этой привычки, помня честность своего звания и страх Божий. Если не перестанет, подвергнуть его исправительным мерам строжайшим, как и достойно (п. 166).

283. Кто имеет крайне злой обычай раздражать (поджигать) других словом и развращать души простецов (возмущает весь дом или монастырь), того до 3-х раз увещевать. Если не послушает и упорно с ожесточением сердца останется таким же, вывести его за монастырь и пред вратами подвергнуть телесному наказанию. Есть ему давать только хлеб и воду, вне общей трапезы, пока исправится от худого нрава своего (п. 163).

284. Если кто замечен будет в воровстве, дать ему 39 ударов; есть ему только хлеб и воду вне общей трапезы и покрытого вретищем и пеплом заставлять нести покаяние во все времена молитв. Тот же закон наблюдать и относительно беглецов (п. 149).

285. Если кто из братий, – один, или двое и трое, – будучи соблазнены кем-либо, оставят дом и потом опять придут, рассмотреть дело между ними и соблазнившим, и кто окажется виновным, понесет наказание, по законам монастырским (п. 175).

286. Кто потакает согрешившим и неправо защищает впадших в проступки, проклят да будет пред Богом и человеками, и да подвергнется жесточайшему наказанию. Но если окажется, что он по неведении обманывался, и не так полагал, как есть по истине, извинить его. – И всякому, кто грешит по неведению, прощать без затруднения. Кто же грешит, зная, тот пусть несет наказание по мере дела своего (п. 176).

з) Взыскания с смотрителя и наказания ему

287. Смотритель дома подлежит обвинению и выговору, если до трех дней не донесет Авве, когда что пропало в дороге, или на поле, или в монастыре: понесет он и епитимию публично установленным порядком (п. 152).

288. Если убежит кто и смотритель раньше трех часов не донесет Авве, то будет виновен в погибели брата, разве только опять найдет его (п. 152).

289. Вот наказание тому, кто погубит какого брата из дома: три дня нести публичное покаяние. Но если он донесет в тот же час, как тот убежит, то виновен не будет (п. 153).

290. Если смотритель увидит какой грех в доме своем, и тотчас не обличит согрешающего, и не донесет Авве монастыря, сам понесет установленную за тот грех епитимию (п. 154).

291. Если все братия одного дома увидят, что смотритель слишком небрежен, или несправедливо и грубо делает выговоры им, или в чем-либо другом не соблюдает меры, как положено в монастыре, то донесут о томе Авве, – и тот сделает ему выговор (п. 158).

292. Смотрителя обычно судит Авва монастыря. В случае же его отлучки судят его избранные старцы. Если кто из братий против смотрителя дома своего будет иметь печаль, или сам смотритель будет иметь на какого-либо брата жалобу, их должны выслушать братия испытанной жизни и веры, и рассудить между ними, если Авва монастыря отсутствует. Сначала подождут его; но если думается, что он долго пробудет вне, то выслушают без него, что есть между смотрителем и братом, чтобы по причине отлагания суда на долгое время, не усилился разлад и огорчение. И смотритель, и подчиненный ему брат, и выслушивающие их, все да делают по страху Божию, и ни чем да не подают повода к усилению несогласия (п. 190).

293. В случае несправедливости смотрителя к брату, дело между ними рассудят избранные судьи; и если окажется при этом нерадение смотрителя, или что он по гордости стеснял брата и судил его не по истине, а по лицеприятию, низвести его с его места, пока исправится и очистится от скверн неправды, – что не смотрел на истину, а на лицо, и следовал не суду Божию, а неправости души своей (п. 170).

294. Авва монастыря, если подлежал за что суду и взысканию, – то делал это главный Авва; но поводом к тому могла быть жалоба от монастыря, подобная жалобе от братий дома на смотрителя.

1. Чти Бога и спасен будешь.

2. Помни о теснотах, какими прошли святые.

3. Будем единодушны, твердо стоя в том, к чему призваны.

4. Паче всего будем заботиться о том, чтоб воспринятую нами жизнь, как должно, довести до конца, и течение ее по чину нашему богоугодно совершить.

5. Не поревнуем тем, кои находят удовольствие в суетных и тленных вещах, чтоб ум наш не уклонился от правого пути, и, падши во грех, не потеряли мы надежды своей.

6. Наилучший предмет для ума есть познание воли Божией.

7. Выше всех становится тот человек, который повинуется истине.

8. Всех зол хуже – противиться воле Божией и угождать своему хотению.

9. Кто свою волю исполняет, тот не достигнет Божественного ведения.

10. Исполняющий волю свою не может шествовать путем святых, и в последний день встретит пагубу и плач.

11. Ныне время благоугождать Господу; ибо спасение стяжевается во время скорби.

12. Да не будет у нас так, чтоб во время радостное охотно веровать, а во время напасти отпадать (Лк. 8:13).

13. Писано есть: «аще обещаеши обет Богу, не умедли отдати его» (Еккл. 5:3); и во время скорбное не отпадай, но терпелив будь и пожри себя Господу.

14. Непоколебимо полная вера подается от Бога; ее от Духа Святаго прияли Пророки, и в ней утверждены были Апостолы, которые за веру претерпев разные напасти и гонения, достигли обетованных воздаяний.

15. Зная сие, не будем влаяться ветром прелестных заблуждений, но паче тверды пребудем и неподвижны, блуждания помышлений, воздымающихся подобно волнам, укрощая непрестанным памятованием Божественного закона, коим разоряя закон плотского похотствования, сильны мы будем исполнить все угодное Богу и соблюстись неуязвленными заботами века сего и всяким возношением, которое есть из безумий вящшее безумие и из зол злейшее зло.

16. Имея всегда Господа пред очами своими, будем воспоминать крестные страдания Его и смерть, коею мы искуплены и оживлены.

17. Возненавидим мир и все, что в мире; возненавидим и всякий телесный покой; отвержемся от самой жизни, да Богови жить возможем.

18. Будем помнить звание наше, и то, как, вступая в него, обещались мы служить Богу: в день суда это самое и потребуется от нас.

19. Будем алкать, жаждать, наготствовать, бденно бодрствовать и из глубины сердца воздыхая, проливать слезы во время псалмопений и молитв.

20. Испытанию строгому должно нам подвергать самих себя, – делаем ли мы хоть что-нибудь, достойное беспредельной милости к нам Божией.

21. Не будем бегать утеснения прискорбностями, чтоб восприять покой утешения в Господе, и сподобиться вечных благ в нескончаемой жизни.