Часть 3-я

Несмь, якоже прочии человецы, хищницы,

неправедницы, прелюбодее, или якоже сей мытарь (Лк.18:11).

Так говорил фарисей.

Если верить фарисею, то он был человек очень порядочный, даже такой, каких не скоро найдешь. По словам его, он гнушался многих пороков, которых не гнушаются многие, не любил неправды, не любил присвоят чужое, не любил дел плоти. Мало того, – он не только не поблажал похотям плоти, но еще старался умерщвлять ее. Пощуся, говорит он, двакраты в субботу, т.е. два раза в неделю, чего не требовал и закон. Он не только не брал чужого силою или обманом, но отдавал свое в пользу храма. Десятину, говорит он, даю всею, елико притяжу. Мало ли это, часто ли это встретить можно, десятую долю из своей собственности жертвовал Господу?

Не смотря на все это, фарисей унижен на Божием суде пред мытарем. Не смотря на все это, безответный, смиренный мытарь оправдан, а фарисей осужден. Сниде сей оправдан в дом свой паче онаго.

Отчего это? За что осужден фарисей? За то, что гордо осуждал других. Несмь, якоже прочии человецы, несмь, якоже сей мытарь, говорил он. Он не только возносил себя пред другими, но злословил мытаря, порицал мытаря с гордостью.

Поучимся, братия, не осуждать других, поучимся тем более, тем внимательнее, что с нынешнего дня св. церковь начинает приготовлять нас к воздержанию духовному и телесному и, начиная приготовление, предлагает нашему вниманию фарисея – строгого судью дел чужих.

Тогда как вопль развратных жителей Содома и Гоморры дошел до престола небесного, призывая мщение на них, послано ли тотчас мщение Господом? Нет. Господь милостивый и правосудный говорит: сошед узрю, аще по воплю их, грядущему ко Мне, совершаются, аще же ни, да разумею (Быт.18:21). Сердцеведче Господи! Ты ли не знаешь, что отягченная грехами содомскими земля не напрасно возносить к престолу правды вопль свой? Братия! Он знает все, не только, что сделало, но и что сделают, или что способны сделать люди. Но Он показывает нам, что никакое око не в состоянии заметить в судах Его строгость излишнюю, но всегда может, всегда должно видеть, что суд Его одушевлен всею снисходительностью любви праведной. Видите, как осуждению Его предшествует внимательное рассмотрение дел, как замедляется приговор Его строгою поверкой дела с законом, как видно желание не отягчить, а облегчить участь виновного. Так поступает с ними грешными Господь наш! Так поступать должны и мы в отношении к другим. Так и поступает человек с совестью доброю, чистою, святою. Если и призовут его свидетельствовать о проступках другого, не иначе, как с неохотою, с сожалением станет он говорить о грехе другого, он будет говорить только о том, о чем спрашивают его, показывать будет только то, что знает он, что, наверное, видел, или, наверное, слышал; не только не допустит он до души и слов своих – досады, преувеличения, злости, но он страдать будет внутренно за другого, будет томиться желанием, чтобы не обвинен был обвиняемый. А ты, брат мой, как поступаешь, рассеивая пересуды и злословия? Ты говоришь о ближнем, когда никто тебя не спрашивает, обвиняешь его, когда никто тебя не вызывает на то; рассказываешь то, чего не знаешь, рассказываешь с гордою уверенностью в себе, тогда как эта уверенность – плод одной легкомысленности; говоришь всего чаще то, чего вовсе не бывало, говоришь только то, что слышал, во не видел; и говоришь с язвительною злостью. Какая несправедливость черная!

Если уже принял ты на себя, брат мой, дело судии над совестью другого, тебе надлежало бы подумать о законном производстве суда. А как поступаешь ты? Не выслушав ни свидетелей, ни сторон – защищающей и обвиняющей, без исследования, без очной ставки, не имея другого доказательства, кроме вестей и слухов, ты судишь так смело, осуждаешь так решительно. Одумайся. Ты говоришь, «мне сказано то и то, я ничего не выдумал». Пусть так! Но достойны ли веры лица, которых слова ты повторяешь? Можешь ли ты, положа руку на сердце, сказать, «они ничего не прибавили, они не обманулись, они не были обмануты, они никакою страстью не были заняты, когда говорили то и другое?» Можешь ли свидетельствовать все это пред Господом? Нет! Как же ты, жалкий человек, взялся быть судьей другого, когда не в состоянии ничего доказать на него?

Но позволь спросить тебя, брат мой, кто дал тебе право быть судьей над другим? Господь Иисус прямо запрещает тебе судить ближнего, не судите, да не судами будете (Мф.7:1). Апостол Христов дал заповедь оставлять дела человеческие будущему суду Христову, темже прежде времене ничтоже судите, Дóндеже приидет Господь (1Кор.4:6). Откуда же взял ты право осуждать другого? Какой пророк облек тебя этим правом?

Един есть законоположник и судия – Господь Бог, творец и промыслитель наш; Его мы все; Им дан для всех закон; Ему принадлежит и право судить всех. Итак, ты присвояешь себе право Божие, похищаешь честь Божию. Как это дерзко! Как это нагло! Ближний – не подсудимый тебе, он брат твой; как брата, обязан ты любить его, защищать его, щадить. его, а не язвить насмешкой и бранью. В обществе братском один брат учится от другого добру. Мы можем, мы должны изучать жизнь других, для собственного назидания, но это не то значит, что осуждать других. Смотри на душу брата, как на живую книгу; читай и изучай эту книгу. Но помни, что сочинитель этой книги – Всевышний, которого каждая мысль, каждое дело – предмет благоговейной хвалы и изумления для сонма ангелов. Страшись презирать то, что хранит Бог. Что касается до дел и жизни брата, повторяй в душе чаще, Судия над ним, как и надо мною, – Господь. Ты кто еси судяй чуждему рабу? своему Господеви стоит или падает. Ты кто еси судяй брата твоею? Вси бо предстанем судищу Христову (Рим.14:4, 10).

Над кем предоставлено тебе право суда? Над самим собою. Себе искушайте, аще есте в вере, себе искушайте (2Кор.13:5). Вот предмет, о котором и можешь и должен судить ты со всем вниманием, со всею строгостью. Здесь ты можешь, если угодно, сыпать и насмешки едкие, и укоризны жесткие. Сколько пищи остроумию твоему! Другое дело – судия начальник, наставник, родители. Самое звание обязывает их рассматривать и ценить поступки подведомых им лиц. Но и тем надобно смотреть за собою, как бы не допустить чего-нибудь более, чем дозволяет звание. Иначе, дело свое да искушает кийждо (Гал.4:4). Каждый из нас должен дать отчет за себя Богу, и какой строгий, какой полный отчет! Надобно же приготовиться к отчету. Что-ж? Поверял ли ты себя? Смотрел ли в глубину души твоей? Обозрел ли, обсудил ли себя по строгой правде? Придется же показывать все тайные движения сердца твоего – и злость, и зависть, и желание чужого, и похоти, – все и темное, и грязное. Известны ли тебе все тайны твои? О, Боже мой! Что мы делаем? Мы для себя – чужие, а чужие – предмет неутомимого суда нашего. Своя душа и слепа, и бедна, и покрыта ранами. А мы занимаемся чужими делами! О, Господи! даждь ми зрети моя согрешения и не осуждати брата моего.

Как нам быть судьями ближнего? Душа наша может быть известна нам, а как знать нам, что в душе брата нашего? Мы судим других по наружности, и грубо ошибаемся. Фарисей судил и осуждал мытаря по званию его, а оказалось, что сердечное смирение мытаря перевесило все посты фарисея. Заклей был старшина мытарей, и народ роптал на Господа, яко ко грешному мужу вниде витати; а Закхей так оказался велик духом, что привлек благодать не только на себя, но на целый дом свой. Самый близкий и самый печальный пример ошибочного суждения людского представляет тебе, христианин, суждение иудеев и эллинов о кресте Спасителя твоего. Не соблазнялся ли этим крестом иудей, не насмехался ли над ним язычник, тогда как в кресте Божия сила и Божия премудрость? (1Кор.1:24) Люди судят о намерениях по внешности? Но грех, лишь только явился на свет, придумал способы закрывать себя самою красивою одеждою. Оттого и случается, что думают видеть ангела светлого, а на деле это – сатана темный. Судят о глубине душевной по поверхности? Какое легкомыслие! Кто весть от человек, яже в человеке, точию дух человека, живущий в нем? Бывает, что и сам человек не все знает, что приготовило его к такой, а не к другой решимости. Благодать Божия движет сердцем, не всегда сказываясь сердцу, еще менее людям. Очень возможно, что тогда, как презираешь ты в человеке то, что видишь, в незримой тобою глубине души его это имеет другое значение. Одно и тоже дело в одном положения может, быть извинительно или похвально, в другом преступно или едва простительно; одно и тоже дело может иметь и произвольные и непроизвольные побуждения, и чистые и нечистые намерения. Как же брать на себя судить и осуждать другого, не зная другого? Ты осуждаешь брата за проступок, тогда как дело брата, быть может, есть следствие одного только недоразумения, или оскорбляет одно приличие, но не закон, или, если и есть проступок, но уже прикрыть смиренным раскаянием, как проступки мытаря. За Спасителем следовал на распятие разбойник. Но через час этот разбойник был исповедником Христа, и послан Господом в рай. Что если презираемый мною грешник повторяет в глубине кающейся души молитву благоразумного разбойника? Как тяжек будет грех мой!

Откуда происходит страсть злоречить и осуждать другого? Что заставляет нас говорить о других худо? Когда язык покрыт желчью, это признак, что желудок расстроен. Когда язык говорит дурно, верно, расстроена душа. Чем же? Гордостью, самолюбием, братия! Самолюбию приятно считать себя выше других; самолюбию приятно думать, что другие становятся ниже нас, самолюбию приятно так думать, приятно так и говорить о других. Потому-то с удовольствием выставляют на вид ошибки других. Унижая других возвышают себя. Видите, как болезнь души обнаруживается на языке. И какая болезнь! Болезнь самая опасная, болезнь столько отвратительная для Господа, – гордость. Ты говоришь, «я не считаю себя лучше других, но мне не хотелось бы, чтобы упрекнули меня в таком же деле». И думаешь, что оправдался? Совсем нет. Кто заботлив о том, чтобы не казаться худым, а не о том, чтобы не быть худым, – не о том, чтобы не допускать до души несправедливости ни пред Богом, ни пред ближним, не дурное ли самолюбие живет в том? Ты не считаешь себя лучше других, но верно не считаешь себя и хуже других; а это что, как не гордость? Посмотри ближе на себя. Ты любишь навык находить в себе все хорошее, а в других дурное, извинять свои проступки и ничего не щадить в другом. В глазу другого заметен тебе и сучек; а в своем не чуешь и бревна. Что это, как не гордость? Гордость наша бывает лукава. На людей, сделавших большое преступление, она не обращает едкого взгляда; напротив готова сожалеть о них; ах, как несчастен он, говорит она. Отчего эта доброта? От того, что не хотят идти в сравнение с явно дурными людьми, оттого что сострадание к участи людей признается за признак доброй души. За то, никакой нет пощады обыкновенным слабостям.

Гордость является подчас и с синим лицом зависти. И вот тогда новая мука счастливому ближнему. Заслуги ближнего бросают тень на честь другого, его добрая слава в тягость другому, его светлые качества открывают своим светом темные пятна других. И – досада волнует желчь, злость кипит в душе, как в аду, счастливого соседа готовы растерзать. Как, почему, отчего так счастлив он? Он вовсе не таков, как кажется, он совсем не тот, чем видят его. И – начнут описывать! Сохрани вас Бог попасть, когда-нибудь на этот язык проклятый. Он припишет вам такие намерения, которых вы никогда не имели, покроет поступки ваши такою гадкою краской, что вам станет тошно. Это низко, сатанински низко, но таково дело злобной зависти

Не многим лучше становятся, когда тщеславие заставляет судить и пересуждагь других. А это бывает, и очень часто. Тщеславию хочется блеснуть чем-нибудь, хочется приятным быть в беседе, забавлять общество остротою, занимать других собою. Но как это сделать? Поострить над собою, на свой счет? Это не значило бы прибавить себе блеска. Для других предметов не достает как-то остроты, или точнее, смысла. Лишь заговорит и – видят, что скучен и пошл. И вот ближний стал жертвою страсти. И Боже мой, откуда является ум, которого не достает на другие вещи! А если случатся три, четыре остряка; тогда прощай доброе имя брата. Едва брошен первый камень в него, – как посыплется град насмешек язвительных, укоризн самых едких и злых. Извини, слушатель мой, что назову эту забаву бесовскою.

Мутен, черен, грязен исток, откуда выходит страсть судить других. Но ищи, сколько хочешь, – лучшего не найдешь. Потому-то сказал апостол: язык злоречия полон яда, и есть скопище неправды (Иак.3:6, 8).

Братия! будем внимательны к себе самим, к своим грехам. Тогда не будем осуждать других; – тогда не достанет на то и времени, не достанет и охоты. Тогда окажется, что много надобно сил, чтобы нести свое бремя; тогда научимся лучше ценить и других. А – что всего выше, смиренным Господь дает благодать, – подаст и нам грешным. Аминь.

1846 год.

Святая церковь посвящает настоящую неделю воспоминанию последнего суда Божия. Заботливая о нашем спасении, она желает пробудить в нас раскаяние в грехах наших и подкрепить слабое усердие наше к подвигам спасительным. Последуем её голосу. Выслушаем слова Божии о суде великом, о суде страшном. Подвигнем сердце наше к сокрушению. О, как велик сей день – день греха и отмщения Божия!

Пусть не обольщают себя мечтами, пусть не питают в душе греха своевольными помышлениями о несбыточности грозного – будущего. На пагубу себе говорит своеволие, «где есть обетование пришествия Его?» Неверно слово человеческое, но верно слово Божие, придет день страшного явления Христова, день откровения суда Божия, день великий, день последний, после которого не будет дней (Рим.2:5; Мф.13:40, 49). Пусть не спешат грешить, а поспешат каяться. Жизнь – поле, где растет пшеница, растут и плевелы. Не вырывают плевелов по осторожному снисхождению. Придет время жатвы, тогда не пощадят плевелов (Мф.13:39–40). Не медлит Господь исполнением обещания; Он только терпит и ждет, не придут ли люди в себя, не одумаются ли, не решатся ли оплакать грехов своих горькими слезами раскаяния? Будет суд. Бог сказал о том. Небо и земля пройдут мимо. Не прейдет слово Божие. Пророки Божии возвещали о суде всеобщем (Ис.34:1–6, 66:16–21; Иоил.3:7–17; Дан.7:9–10; Мал.3:14–18). Псалмы поют о суде вселенной: Той судити имать вселенней в правду (Пс.9:9, 93:23). Апостолы проповедовали: всем явитися нам подобает пред судищем Христовым (2Кор.5:10). Сам Сын Божий, столько полный любви и милости к нам, повторял много раз: приити имать Сын человеческий со ангелы Отца своего со ангелы своими, и тогда воздаст комуждо по делам его (Мф.16:27, 10:15).

Страшен будет сей день для всех, страшен особенно для отвергших Христа или не исполнивших верности своей Ему. Кто будет судиею на том суде? Господь наш Иисус Христос – Он, Который пролил за нас кровь Свою, вытерпел столько мук за грехи наши, чтобы мы более не жили для греха, Он, которому обязались служить мы от купели до гроба. О, как страшно будет предстать пред Него нам, столько неблагодарным к Нему! Каково бы то ни было явление Его, оно уже само по себе будет грозно обличать бесчувствие христиан. Тогда явится знамение Сына человеческого на небеси, и тогда восплачутся вся колена земная (Мф.24:30). Воззрят нань, егоже прободоша (Ин.19:37; Зах.12:10).

Пришествие Господа Иисуса на суд будет уже не то, что пришествие Его на землю для спасения нашего. Оно будет величественное и грозное, так что смятенная ужасом вселенная примет новый вид. Сын Божий явится, окруженный сонмом ангелов, в полном величии славы Сына Божия. Узрят Сына человеческого, грядуща на облацех небесных с силою и славою многою (Мф.24:30), во славе Отца своего со ангелы своими (Мф.16:27). И видех, говорит тайновидец, престол велик был, и Седящего на нем; от лица Его бежали небо и земля, и не нашлось им места (Откр.20:11). Цари земные и вельможи, наравне с последними рабами, с ужасом и воплем обратятся к горам и камням, и возопиют: падите на ны и покрыйте ны от лица Седящего на престоле, и от гнева Агнча, яко прииде день великий гнева Его, и кто может стати (Откр.6:16–17). Други мои! Может ли мысль обнять славу Бога, являющегося в грозной правде своей? Может ли сердце тесное вместить весь ужас, которым дрогнет вся вселенная от явления сей славы Беспредельного? Покайся, омойся слезами, бедная душа моя; обратися ко Господу Богу твоему, да правда сокрушенной веры поддержит тебя бедную в день гнева и откровения суда Божия.

Какой суд! Какой всеобъемлющий суд! От земли до ада область его; от людей до духов отпадших все явятся выслушать последнее изречение о вечной, непеременяющейся вечности (Иуд.1:6; 1Кор.6:3). Живые и мертвые, язычник и иудей, верующий и неверный, – люди всех времен и всех стран предстанут дать ответ в делах своих (Мф.25:22; Рим.2:6–12; Деян.10:42, 17:31). Как много здесь между нами таких, которые согласятся лучше умереть, чем вынести обличение в грехе пред подобными себе! Какой же ужас поразит этот лицемерный стыд, или точнее, это нечестивое самолюбие, когда пред целою вселенною откроются дела темные? Смирись, бедная душа моя, открой искренно посреднику между тобой и Богом грехи твои, чтобы не подвергнуться тебе позору всемирному.

Содрогается сердце, трепещет внутренность, когда представим, что там обнаружены будут все тайные и явные дела наши. А это будет, несомненно будет. Предметом суда будут все дела наши, добрые и худые, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага, или зла (2Кор.5:10), и каждому воздастся по делам его (Рим.2:6). Злость, обман, ненависть, гнев, хищение, пьянство, нечистоты плотские, гордость, тщеславие – все будет предано позору. Сколько льется из уст наших слов праздности! Их принимают даже за милые шутки. Там не так будут смотреть. Там, за каждое слово праздное, придется давать ответ (Мф.12:36). Все тайные мысли, все тайные намерения. все движения сердечные, все желания, бережно хранимые от глаз другого, все будут открыты, как бы они ни были черны, как бы ни были грязны, все подвергнутся обличению и суду. Приидет Господь, иже во свете приведет тайная тмы и объявит советы сердечные (1Кор.4:5). Как не плакать, как не рыдать нам о такой ужасной, угрожающей нам будущности? Сколько лицемерия скрывается здесь в наших делах! Сколько притворства, сколько лукавства в замыслах! Гнусные дела прикрывают самою красивою наружностью, и на цену нечестия сердечного покупают одобрение людей. О! там снимут с дел и намерений наших эту маску нечестия, и их гнусность откроется в точном, безобразном их виде. Там откроется, что эти моды времени, эти наряды изысканные – не только суета, но и грязные следы грязных похотей сердца. Отец неразумный! мать легкомысленная! сын века забывчивого! товарищ рассеянный! Сколько вы сеете соблазнов на пагубу сердец! сколько уроков нечестия даете вы душам незрелым и неосмотрительным. О! остановитесь. Жена суетная! понимаешь ли, видишь ли ты, что твои уборы, твоя роскошная одежда, твоя красота придуманная – сеть человекоубийцы диавола, если не по твоему намерению, то по твоему легкомыслию. Как ты будешь отвечать там за погибель душ соблазнившихся, от твоего ли намерения, или от твоего легкомыслия? Иже аще соблазнит единого малых сих, лучше ему, если бы повешен был на шею его жернов, и он потонул в море (Мф.18:6). Настанет время, – ангелы Божии coбepут вся соблазны и творящих беззаконие, и ввергнут их в пещь огненну (Мф.13:41–42). Сокрушайся, душа моя, пока есть время небесплодного сокрушения, сокрушайся о всех дарах, которые приняла ты от благодати Божией и растеряла! Грозный ответ отдашь ты за таланты, вверенные тебе. О! горе мне грешному, приявшему так много и от промыслительной руки Божией, и от благодати Христа моего Иисуса. Что принесу, что возвращу Тебе, Владыко мой щедрый! Леность моя и нерадение держат меня на покойном ложе греховном, в праздности и суете. Горе мне, осквернившему чистую одежду крещения! Сколько раз, Владыко мой, возбуждал Ты меня к покаянию и болезнями телесными, и скорбными встречами жизни! Едва просыпался я от сна моего, как опять засыпал Спасителю мой! прежде суда Твоего страшного, обрати сердце мое к Тебе – Богу моему, не отрини мене уклоняющегося от Тебя, не остави Мене, оставляющего Тебя, Боже Спасителю мой!

Не думаете ли, други мои, что там затруднятся испытанием всех дел и всех народов земли? Тайновидец говорит нам: И видех мертвецы малые и великие, разных состояний, стояща пред Богом, и книги разгнушася, и ина книга отверзеся, яже есть животная, и суд прияша мертвецы от написанных в книгах по делом их (Откр.20:12). Что это за книги разгнутые, по которым судятся мертвецы? Что за книга иная, называемая книгою жизни? Это – знаки всеведения Божия, не имеющего нужды в книгах, для которого известны все наши дела. Всегда праведный и всеведущий – Он строго отличает дела праведников от дел грешников. Всегда благий – Он не оставляет без внимания ни одного подвига повиновения Его воле, не сокрыта от Него ни одна слеза раскаяния, известна Ему чаша студеной воды, поданная во имя Его; Он уже назначил награду жизни любящим Его. Но, увы! Как не много праведных, как много неправедных значится в Его праведном всеведении. Первых одна часть, одна книга; последних много частей, много книг. По сему-то всеведению, праведному и благому, Он будет изрекать последнее решение о вечной участи людей и племен. И совесть каждого покажет там каждому дела его. Если она здесь у нас темна, если здесь многое забывает, многого не досматривает, омрачаемая страстями и суетами, там просветится. Свет правды Божией рассеет мрак её. Приидет Господь, иже во свет приведет тайная тмы, и объявит советы сердечные (1Кор.4:5). Озаренная сим светом совесть покажет нам все ряды прошедшего, ряды мыслей, движений, желаний и дел. Не забудьте еще, тогда как настает великая жатва для поля дел мира, – жателями будут ангелы, которые отделят плевелы от пшеницы, нечестивых от благочестивых.

Пробудимся – спящие в грехах, восстанем от сна самоугождения, да осветит нас Христос, прежде того страшного озарения правдою (Еф.5:14).

Как строг, до какой точности справедлив будет суд последний! Если Господу все известно, если Он столько же справедлив, сколько и мощен, то как грозен будет суд Его! В пламенеющем огне совершит Он отмщение над незнающими Его и не покоряющимися благовествованию Господа нашего Иисуса Христа (2Сол.1:8). Не будут смотреть там на лица, Судия будет святый и праведный (Рим.2:11). Никто и ничто не защитит нас на этом суде, – ни друзья, ни сродники, ни те, которым льстили мы в надежде на силу их, каждый из них за себя будет отвечать (Еф.4:9). Повелитель народов будет стоять там, как и последний подданный, в трепетном ожидании приговора. Там каждый будет значить столько, сколько значат его добродетели. Мы привыкли покоить беспечность свою надеждою на благость Божию. Там сретим одну правду, – она отличит в нас святую надежду от надежды беспечной и хульной. Откроет нам и меру сил наших, и меру немощей наших; примет в расчет меру способов, и нищету нашу. Горе и беда всякой души, делающей зло, но прежде иудею, потом еллииу (Рим.2:9), – прежде христианину, потом незнающему Христа. Много взыскано будет с меня несчастного, которому дано больше, чем другому (Лк.12:47–48).

Други мои! смотрите же за собой, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими; бдите во всякое время и молитесь, да сподобитесь избежать всех сих будущих, и предстать пред Сына человеческого (Лк.21:34–36). Не дано нам знать, когда настанет страшный, день, но то открыто, что он несомненно настанет, – и мы все предстанем судищу Христову. Запасемся же елеем добрых дел, чтобы светильники наши не погасли тогда, как негде будет взять елея (Мф.25:7).

Припадаю к Тебе, Господи мой Иисусе Христе, Сыне Бога живого! Не воздай нам по делам нашим, и да не прогневают Тебя дела наши. Помилуй нас по милости Твоей; даруй узреть Тебя в мире и веселии, хотя бы в числе самых последних рабов Твоих, к славе Твоей и единосущного Тебе Отца и святаго Духа. Аминь.

1845 год.

На реках вавилонских тамо седохом и плакахом (Пс.136:1).

Так говорят несчастные пленники – иудеи, лишившиеся любезного, священного отечества. Как листья плакучей ивы, склоняясь над реками Вавилона, вздыхали и плакали они о родном Иерусалиме. Гордые враги, смеясь над несчастными, говорили им, воспойте нам от песней сионских. Как нам петь, отвечали, песнь Господню на земле чужой? Песни родины, песни Господу, прилично ли петь на земле не родной? Полный грустью горькою, скорбью неотразимою, каждый давал обет неизменной памяти о Иерусалиме дорогом, аще забуду тебе, Иерусалиме, забавна буди десница моя, прилепи язык мой гортани моему, аще не помяну тебе, аще не предложу Иерусалима, яко в начале веселия моего.

Что значит, братия, что церковь в эти недели повторяет нам плачевную песнь пленников вавилонских? Ужели это с тем только, чтобы напомнить нам о былом иудеев? Правда, это былое было горько, примерно горько. Но какая нам нужда до чужого прошлого, если оно прошло и не касалось нас? Нет, не об иудеях заботится мать наша – св. церковь, а о нас – детях своих. Нас призывает она плакать, о себе плачем пленников вавилонских.

Кто мы на земле этой? Что значит для нас мир? Вся тварь воздыхает, стонет, ожидая свободы чад Божиих. Бури разрушительные, землетрясения, разрывающие горы и города, голод, язвы – это стоны природы. Земля – кладбище; смерть и смерть на каждом шагу! Куда ни оглянись, везде горе, везде скорби. Сколько бед, сколько болезней, сколько смертей! Но это – не все. Кому нравятся скорби? Кто может любить скорби? Мы плачем, мы стонем под тяжестью бед, которыми гнетет нас мир. Но, есть беды в мире, которых не только не боятся, но которые считают за счастье, которые любят, за которые отдают всю жизнь свою и губят себя на целую вечность. Что значит мир в глазах миллионов? Им не нарадуются. От него приходят в восторг. Но не таков суд Божий о мире. По суду Божию, мир – Вавилон великий, мать блудодейцам и мерзостям (Откр.17:5). От мира сего – все, еже в мире, похоть очес, похоть плоти, гордость житейская (1Ин.2:16). Сын мира не слышит, не чувствует, не хочет знать голоса святого о мире. Вихрь света, блеск золота, обольщения честей, сласти похоти увлекли его, обаяли ум его. Ни о чем не думая, спешить он напиться вод Вавилона до сытости. Ах! пусть остановится, пока есть время. Суд над Вавилоном – над миром грешным изречен и – не переменится. Блага, которыми утешается мир, – цветы погребальные, украшающие путь к погибели. Радости его отравлены ядом греха. Свет обольстителен? Но в том-то и пагуба его. Сколько беззаконий оправдано судом света! Сколько нечестия в его взгляде на жизнь людей! Дела самые преступные, низкие, гнусные скрашены именами слабости невинной, греха простительного. Чтобы жизнь веселая была еще веселее, чтобы жизнь беззаконная была еще беззаконнее, мир составил свои законы, при которых забыт не только Христов закон самоотвержения крестного, распятия похотей плоти и духа, но иногда забываются и внушения естественной совести. Горе тебе, Вавилон великий – мать мерзостей! Как нам не плакать на реках Вавилона – мира пагубного? Он так настойчиво, и так незаметно для нас ловит души наши в погибель. Сколько веков проповедуют нам, не любите мира, ни яже в мире, аще кто любит мир, несть любве Отчи в нем? (1Ин.2:5). А люди, как и прежде, любят губящий их мир. Отврати очи мои, Господи, еже не видети суеты. Постави рабу Твоему слово Твое в страх Твой (Пс.118:37–38). Плачь, грешник, пока есть время. Время летит и уносит с собою спасение от Вавилона. Оплакивай и радости и горе твое. Оплакивай радости, в них много безумия, ужасающей погибели; оплакивай горе, в нем много малодушия непростительного.

Плачь, грешник, странствуя вдали от родины, от небесной отчизны твоей. Где наше отечество? Где наш Иерусалим? Люди так полюбили мир, что позабыли о своей родине. Как это ужасно, особенно для христианской души! Она искуплена кровью Сына Божия не для мира, а для вечности. Где наша родина? Там – на небе, не имамы зде пребывающего града, не грядущего взыскуем (Евр.13:14). И, о когда бы мы искали его, как искали все праведники! Как велика потеря наша – потерявших нашу родину! Если бы богач вдруг лишился всех сокровищ своих, потеря его ничего не значит с потерею неба. Соберите все земные потери, соберите все несчастья времени, они ничего не значат с потерею небесной отчизны. Плачут о потере чести; плачут о потере какого-либо золота, плачут о потере родных по плоти. Что значит этот плач? Детский плач! То ли дело, что мы странствуем вдали от небесного Отца, изгнаны от Его пресветлого лица? Мы потеряли то, без чего и богачи света, и славные, и умные мира так бедны, так ничтожны, как нельзя более. О чем ухо не слыхало, чего глаз не видел, что на сердце человека не всходило, чего ум представить себе не в состоянии, – таких благ, таких сокровищ, таких радостей лишились мы, изгнанные из вечной родины. Дети, удаленные от родителей, обливаются слезами. Как же нам не обливаться слезами горькими, нам, которые удалены от истинного Отца нашего? Чем стала душа наша, вкусив первый грех? Она была прекрасна, как образ самого Бога. А теперь? Гнусна и безобразна. Невинность, правота, помыслы высокие и чистые потеряны. Грех покрыл ее струнами страстей. Безобразен вид мертвеца, гораздо хуже душа грешная. Красота, ткани, камни, уборы разорительные – ты думаешь – красят душу? Золотят гроб, – еще хуже, увеличивают безобразие, умножая струпы души. Приклони Господи, ухо Твое, и услыши мя, яко нищ и убог есмь аз. Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, якоже вси отцы мои. Не скрый от Мене заповеди Твоя (Пс.38:13, 85:1, 118:19). Плачь, грешник, потеряв небесный Иерусалим твой. Повторяй обет святой пленного иудея, аще забуду тебе, Иерусалиме, забвена буди десница моя.

Кто мы на этой земле? Пленники плоти, рабы греха. Примечаем ли мы, что, когда хотим сделать что-нибудь доброе, то это для нас крайне трудно? Отчего эта трудность? Отчего эта неохота, эта леность делать доброе? Ужели это естественно? Быть не может. Горе нам грешным! Греху служим мы от юности; во грехах рождены мы. Вдвое горе нам от нас самих. Мы воспитали в себе страсти, и они полновластно владеют нами. Один с молодых лет и до гроба питает в душе страсть к деньгам, другой – злость, тот – суетность мирскую, иной – гордость. По временам приходит нам на мысль вечность, посещает душу, как гость, страх суда Божия. Но, то скажут, ах, теперь не время, – тем и тем заняться надо; то, совершив кое-как молитву, потревожив душу кое-какими воспоминаниями о своих неправдах, принимаемся опять грешить. О, горе нам, грешным! Грехи так овладели нами, что мы стали, как дети слабые и несмысленные, боимся отказать в чем-нибудь привычкам нашим. Нам даны были благодатные силы для добра, но мы их расточили или расточаем. Повторяя вчера и ныне грешные мысли, грешные чувства, грешные желания, мы укрепили в душе навык к греху и – ослабили, обессилили благодатную решимость творить закон Божий. Откладывая день за день раскаяние, мы потеряли и искреннее желание каяться. В нас остается чувство добра, воздыхание о добре, да и то слабое, да и то бесплодное, да и то, время от времени, реже открывается. Что жизнь наша? Ряд сует, ряд грехов. Заботы о пище, заботы о доме, заботы по торговле или званию, сменяют одна другую. Таким образом, бессмертная душа наша в постоянной службе тлению. Где ж достоинство, по коему человек умален малым чим от ангел? (Пс.8:6) Мы прилагаем скотом несмысленным (Пс.48:13), живем теми же желаниями, теми же наслаждениями, как и они. О, плачь, грешник – пленник страстей и греха! Омывай слезами несчастный плен свой греховный, моли Вышнего о возвращении тебе свободы чад Божиих. Он не откажет; с любовью примет тебя кающегося и облечет новыми силами для подвига против греха.

Рано ли, поздно ли, нам надобно возвратиться на свою родину. Рано ли, поздно ли, скитальческая жизнь наша по земле кончится. Как же мы возвратимся в дом Отца нашего? С чем явимся пред лице Его? И, во-первых, каков будет наш выход из этой жизни? Смерть грешников люта (Пс.33:22). И как не быть ей лютою? Совесть, дотоле усыпляемая суетою теперь, когда исчезают суеты, начинает терзать душу грешную. Пред ней открывается геенна, о которой дотоле не хотела она думать. Пред ней открывается вечность с её муками для грешника, – о чем легкомысленно забывала она. Пред ней – необходимость явиться к Судие грозному и нелицеприятному, которого законы поруганы. О, плачь, грешник, пока не прошло время бесполезных рыданий! Умоляй со слезами Господа о кончине мирной, какова кончина верного христианина!

Иначе, горько будет вступление твое в вечность, еще бедственнее вечная жизнь. Жизнь временная дана тебе только с тем, чтобы искушенный, очищенный страданиями жизни, ты возвратился в дом Отца твоего – как сын умный, с любовью твердою к Господу, с мудростью опытною в добре. Что-ж? Каким ты готов предстать к Господу твоему? Где подвиги твои для добра? Где добродетели? Где целомудрие? Где воздержание? Где кротость? Где слезы о грехах? Где борьба со страстями? Какую слабость победил ты в себе? С каким грехом сражался до крови? Не думаешь ли, что так же легкомысленно будут судить о делах твоих там, как судишь ты здесь, или, как судит век лукавый? Там суд не по страстям твоим, а по закону справедливости; не по мнениям людским, а по вечной правде Божией. Там обличены будут все тайные движения сердца твоего, откроют все помыслы гнусные, скрываемые здесь под разными покровами дня и ночи.

И – целая вечность будет вечностью мук грешнику. О, вечность, вечность! Как необъятно продолжение твое! Как неизмерима долгота твоя! Слагаю ряды веков, прибавляю тысячи лет к тысячелетиям и – все это не вечность. И все это не конец мукам грешника.

Отец Небесный, к Которому возвратиться я должен из страны далекой! Укрепи слабого странника на путях заповедей Твоих! Вразуми, утверди меня в страхе Твоем! Подай мне источники слез, да омою ими грехи мои, да, сея со слезами, с радостью пожну плоды мои в вечности! Страх судов Твоих да проникает меня до самого мозга костей моих, рассеивая пред очами моими соблазны Вавилона – мира грешного! Твоя есть сила, Тебе слава во веки. Аминь.

1846 год.

Беззаконие мое познал, и греха моего не покрых (Пс.31:5).

Вот пример покаяния – кающийся Давид!

Братия! все мы грешники пред Господом; грехи наши множатся каждый день; каждый день преступаем мы волю Божию, исполняем прихоти сердца, идем вслед за помыслами страстей. Куда же приведут нас грехи наши? Что ждет нас со беззакониями нашими? Что готовит нам беспечное нечестие наше? Или – огонь геенский нам не ужасен? Вечность мук невыразимо-лютых не страшна? Впасть в руки Судии грозно-правосудного – ужели малость для нас? О, как бы это было пагубно! Что-ж? Или же, выход из бездны греха нам закрыт? Прегражден путь к небу? Затворены для нас двери милосердия Божия? Нет! Чего же не достает нам, чтобы спастись нам от грехов? Не достает покаяния, того самого, что было в душе Давида, когда взывал он, беззаконие мое познать, и греха моего не покрыть.

Что нужно прежде всего, чтобы обратиться на путь жизни от пути погибели? Прежде всего нужно увидеть, что мы не там, где надлежало быть нам. Если путник идет не по своей дороге, ему надобно опомниться, сознать, что это не его путь, что путь, по которому он должен идти, совсем другой и – только тогда может почувствовать необходимость возвратиться на свою дорогу. Как нам идти путями спасения, когда не сознаем мы доселе, где ходим, когда не видим, что мы на пути погибели? Как желать нам искренно, пламенно, жизни вечной, жизни по воле Божией, когда доселе не сознали, что живем во мраке грехов, в похотях сердца? Если бы пленные сыны Израиля так же прилепились мыслями и сердцем к Вавилону, как дети Вавилона, стали бы они плакать о Сионе, лить горькие о нем слезы, стремиться сердцами к родному городу? Горе нам, когда мы остаемся в горьком плену Вавилона, работаем без отдыха страстям и миру погибельному, не думаем о возвращении в Сион небесный и забыли о вечном граде Божием, как будто его нет для нас.

Что может быть страннее – иметь глаза и не видеть грязи на одежде, нечистоты на руках, беспорядка на всем теле? О, Боже мой! куда девалась светлость очей моих? Кто отнял зрение у мысли моей! Весь покрыт нечистотой, – и не вижу нечистоты моей. Все расстроено, все обезображено в душе моей, – и я не вижу расстройства моего. Кто изобразит глубину падения моего? Бессловесному дано видеть земное, – и оно видит землю; а моя душа, которой дано зреть красоты неба, не видит ни небесных благ, ни безобразия земной своей жизни. О, Господи! Ты просвещал очи слепцов, разгонял греховный мрак в душах заблудших; просвети очи сердца моего, да узрю свет заповедей Твоих, и мое погибельное удаление от них!

Братия! Худо мы видим грехи наши. Но будем смотреть на них, и мы увидим более, чем теперь видим; отвратим взор наш от суетного мира, не будем смотреть на предметы мятежных страстей наших; соберем рассеянные мысли наши, остановим, удержим их на одном – на памяти о себе и своих грехах. Если мы решились узнать себя, свои грехи, то необходимо, чтобы на себе самих остановили мы все внимание наше. Иначе, никогда не узнаем мы себя. Как узнать, как рассмотреть себя, когда пред нашими глазами мир с толпою прелестей его, когда мысли наши заняты, наполнены суетами, заботами, впечатлениями земными? Ты, который говоришь, что готовишься принесть исповедь в грехах своих пред Господом, а в тоже время волнуешься заботами житейскими, расчетами по торговле, хлопотами по дому, или помыслами страстей, что ты делаешь? Себя ли ты хочешь обманывать или Бога? Первое безрассудно, последнее страшно. Опомнись! Вот в целом году церковь назначает тебе несколько дней, чтобы ты собрался с собою, посвятил часы молитвы на обзор дел твоих; а ты и это не многое занимаешь. Бог знает, чем. Мир с его суетами и обольщениями расстроил тебя, рассеял, осквернил душу твою, ужели не довольно того, чтобы бросить его, хотя на несколько часов? О пагубное ослепление! Беззаконие, мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну (Пс.50:5). Так познавал себя кающийся Давид. Выну – постоянно, не уклоняясь ни к чему другому, смотрел он на грех свой. – и тогда-то узнал его, как должно было узнать. И беглое ли внимание нужно, когда дело идет о спасении, или погибели души? О! нет, не спеши отклонять взора от греха твоего, всмотрись в него прилежно. Сознал ли в себе грех осуждения? Рассмотри, что такое ты сделал? Взвесь тяжесть греха твоего. Ты увидишь, что восхитил ты себе право Судии всех Бога; будучи грешником, принял на себя лице безгрешного, безумно блуждал мыслью за делами другого и оставил себя самого во власти грехов; гордость, или суетность заставила тебя судить другого, и твой суд оскорбил его, твой суд навел его на грех недовольства тобою, а, может быть, и гнева. Вот как много грехов в одном грехе осуждения брата! Достаточно ли беглого внимания, чтобы рассмотреть и обсудить несчастную плодотворность одного греха?

Ты сказал мыслью или словом, грешник я, – и тем доволен и тем кончил исповедь. Нет, исповедь еще не кончена, даже и не начата. Подумай. Ты не доволен был бы судьей, если бы он не с полным вниманием вошел в дело преступника; ты сказал бы, суд строгой правды требует, чтобы судья силою законов побудил преступника изложить все обстоятельства преступления, открыть место, время, побуждения, соучастников преступления; ты сказал бы, это необходимо, – обстоятельства дают больший или меньший вес преступлению, – и ты был прав в отношении к другому. Как же ты не хочешь быть справедливым в отношении к себе самому? Нет, не будь легкомыслен; ты стоишь пред судом Божиим. Покаешься? – Будешь жив. Кайся же. Ты сказал, грешник я. Но в чем? Сколько раз? В каком расположении? Что заставило тебя сделать грех и грехи? Осмотри дела твои, перечти одно за другим преступления твои, дай отчет перед судом Господа, поверь жизнь по всем заповедям. Тут не место небрежности. Ты не был ленив на грехи. Не ленись же каяться; понуждай себя к дознанию грехов твоих, припоминай, каков был ты на молитве, каков в доме? Каков к оскорблявшим тебя, каков к любящим тебя? Каков по обязанностям звания, каков по своей охоте? Каков был в счастье, каков в несчастии? Как смотрел на свое горе, как на чужое? Каков был по влечению давней слабости, каков по новым привычкам? Воздерживал ли тело? Воздерживал ли язык? Воздерживал ли душу от гнева, от страстей? Пройди в памяти все непрямые пути, по которым блуждал ты, пересмотри различные места, которые были свидетелями падений, размысли о всех обязанностях совести, которые пренебрегал ты. Вспомни, сколько раз давал ты обещания исправить и переменить жизнь твою и сколько раз нарушал их? Сколько благодатных званий к покаянию в обстоятельствах жизни твоей оставил ты без внимания? Трудно невозможно дать отчет во всех делах своих? Так. Но это не значит, что надобно довольствоваться общим, глухим, беспечным отзывом о себе. Что это за познание себя? Испытаем, дознаем в себе грехи все, какие можем дознать, вот что требуется от нас!

Беззаконие мое познах, и греха моего не покрых. По сему образцу Давидова покаяния, испытание грехов наших должно быть искреннее. Не скрывай себя от себя и Бога. Скроешь здесь? Откроют там, и к безотрадной скорби. Скроешь от себя? Не скроешь от Бога, и к более тяжкому осуждению. Мы все твердо признаем святость обязанностей христианских, но коль скоро прилагаем их к самим себе, тотчас начинаем ослаблять их строгость; коль скоро начинаем судить себя за неисполнение их, тотчас уменьшаем виновность свою разными предлогами, разными извинениями. Охотно признаем всеобщность правил, но себя самих помещаем в исключение. Самолюбие действует в этом случае и усердно и искусно; оно так успевает прикрывать самые тяжкие измены долгу, что они кажутся малыми недостатками. Но какой это страшный богопротивный труд! Что делает в таком случае самолюбие? Оправдывая вас преступников, оно восстает против суда Божия объявляющего нас преступниками. Сокращая пределы власти заповедей Божиих над нами, оно нагло оскорбляет власть законодателя – Бога. И преступно, и безрассудно, и пагубно желание наше уменьшать вины свои. Грех ищет защиты себе в душе твоей. Вот что значит твоя неискренность в сознании грехов своих! Грех ищет твоей погибели. Если теперь, когда ты собрался изгнать его из души покаянием, ты сам прикроешь его в душе, после он более будет иметь силы над тобою, более и сильнее будет растлевать душу твою. Молись Господу, не уклони сердце мое в словеса лукавствия, непщевати вины о гресех (Пс.140:4). Страшись придумывать извинения грехам. Не уклоняй взора, например, многих, идущих широким путем, в аду будет место и многим. И многие погибающие не защитят тебя от погибели. Они дадут ответ за себя точно так, как с тебя потребуется особый отчет. К чему обращаться к примеру многих грешников? Тебе повелело следовать примеру святых, а не грешников. К чему обращаться теперь к многим? Дело идет не о многих, а о тебе, о твоих грехах; суд над твоими делами, в них требуется отчет. Не ссылайся и на слабость. С слабостями были и святые. Как и всем верующим, тебе дана была благодать, сильная в немощах, что же ты делал? У тебя доставало сил проводить дни и ночи за делами житейскими, или и того хуже, за делами пагубными, а не доставало сил для поста. У тебя доставало терпения терзаться злобою и гневом, а не достало духа перенести неприятное слово от другого, или легкую потерю собственности. Не прикрывай виновности худой жизни твоей благостью Божией. Бог милостив? Но благость Его не указывает ли на твою неблагодарность к ней? Он милостив, не взыщет? Напротив – моли Его, чтобы Он взыскал, здесь и простил там, наказал здесь нечестие сердца твоего, дабы не погибнуть тебе там. Не взыщет, долготерпелив! Но горе нам, если пребудем нераскаянными грешниками, не воспользуемся долготерпением Его; тогда останется только для нас суд правды грозной. Как бы ни было тяжко расплачиваться за грех, по долгу искреннего покаяния, расплатись. Тяжелее будет казнь нераскаянному грешнику. По степени и свойству болезней душевных, употреби врачество, как бы горько оно ни было. Если чувствуешь холодность в душе твоей, поражай ее ударами обличения строгого; покажи ей реку огненную, червь не усыпающий, смрад вечный чтобы пробудить ее от беспечности, заставить разорвать связь с грехами, дорогими для неё.

Итак повторяю, для вечного спасения нашего необходимо сознание грехов; необходимо покаяние полное и искреннее. Бог благий и милостивый да дарует нам милость совершать покаяние угодное Ему. Аминь.

1846 год.

Святая церковь призывает нас ныне к исповеди. Она желает, она требует, чтобы мы не только пред лицом своей и совести каялись в грехах своих, но принесли покаяние и пред служителем Божиим. Полезного ли для нас требуют от нас? Необходимое ли дело возлагают на нас?

Для чего исповедь пред подобным нам человеком? Конечно, не для Господа. Он знает грехи наши даже и тогда, как скрываем их не только от других, но и от самих себя. Он знает наши тайны сердечные. Но знает ли каждый, что кроется в сердце его? В состоянии ли каждый дать подробный и верный отчет в делах своих? А покаяние необходимо требует полного и верного осмотра не только делам, но и побуждениям нашим. Правда, кому ближе знать себя, как не самому себе? Но нужно ли говорить, что целые тысячи между нами таких, которые слишком мало способны входить в себя, мало знают закон Божий, а еще менее способны поверять себя законом Божиим? Кто ж им покажет их самих, как не служитель Божий? А не должен ли каждый сознаться, что слишком много обманываемся мы в себе самолюбием; многое видим в себе не в надлежащем виде, а многого худого совсем не видим. Итак, благодарение Господу, что Он дает нам помощника, при испытании нашей совести.

Почему тебе не хочется говорить другому о грехах своих? Стыдно? О, если бы это было так! Тогда оставалось бы сказать, потому-то и должен ты открыть все священнику, не исключая никаких дел, чтобы в душе твоей мог пробудиться спасительный стыд, которого ты дотоле, быть может, и не чувствовал, или чувствовал, но не столько, сколько заслуживают дела гнусные. Потому-то и должен ты исповедовать все служителю Божию, чтобы стыд, который пробудится в тебе при исповеди, мог послужить вперед стражем душе твоей против низких дед. Но стыд ли, или, один ли стыд удерживает тебя открыть священнику грехи твои? Будь искренен к себе, гордость живет во всех нас; это – общая наша собственность. А, по её милости, не любим мы думать о себе низко, не любим казаться даже себе, не только другим, в черном виде. Согласитесь же, может ли быть приятно для гордости нашей исповедь? Если так, то исповедь – дорогое, неоцененное лекарство, когда она смягчает самую опасную болезнь души нашей – гордость. Смирение – основа добродетелей; без неё совершенство духовное в человеке – мечта, и мечта пагубная. Исповедь, заставляя нисходить в глубину души и извлекать на свет один за другим пороки и нечистоты сердечные, сокрушает гордость нашу и засевает в душе смирение.

Земные власти могут класть оковы на руки и ноги; у них есть темница, заточение, но все это связует ли душу? Нет. Гордость не ставит выше себя ничего человеческого. Другое дело – власть не земная, а небесная. Злодеи, которых не могли исправлять никакие казни, пред смиренным служителем Божиим приходили в глубокое сокрушение, и раз навсегда отказывались от прежней жизни. Хищник возвращал чужое, непримиримый враг мирился с врагом, тяжущиеся прекращали тяжбу, ссорившиеся супруги забывали ссору, по внушениям служителя Божия, – потому что он не слуга человеков, а слуга и посланник Божий. О, мудрость земная! как слепа она, отвергая помощь неба, столько полезную даже для земли!

Рех: исповем на мя беззаконие мое Господеви (Пс.31:5), так говорит кающийся Давид. Что это значит? Означает ли только сердечное сознание в беззаконии своем? Но об этом он уже сказал, когда сказал пред тем, беззаконие мое познах и греха моего не покрых. Если говорит Давид, исповем на мя беззаконие, то, и по значению слов, он говорит не о сознании греха в своей совести, а о поведании, обнаружении беззакония пред другим. Поверим слова песни Давидовой историей Давида, и найдем тоже. Пророк Нафан обличал Давида в грехе с Вирсавией, и Давид не ограничился тем, чтобы сознать грех в душе своей; он исповедал беззаконие пред Нафаном, сказал в слух его: согреших ко Господу (2Цар.12:13). Заповедь Божию о исповеди видим еще в законе Моисеевом; там Бог повелел возвестить Израилю, Муж или жена, иже аще сотворит от всех грехов человеческих, и презирая презрит Господи, и преступит душа она, да исповест грех, егоже сотвори, и да отдаст преступление истое (Чис.5:6–7). Известны различные жертвы за грехи; принося их, исповедовали над ними грехи свои в присутствии жреца, который молился, дабы, для веры в будущую всемирную жертву, не взыскано было за согрешения (Лев.4:1–26). Предтеча Иоанн крестил во Иордане только тех, которые, приходя к нему, исповедали грехи свои. Он давал при том особенные наставления мытарям, особенные воину, и особенные людям простым (Лк.3:10–15; Мф.3:6); а эта частность наставлений, конечно, сообразна была с тем, что неодинаковые открываемы были грехи, или неодинаковое положение душ открывалось исповедью. Что исповедь пред Иоанном не была делом произвола человеческого, о том ясно сказано. Фарисеи не хотели исповедовать Иоанну грехов своих и креститься от него, – и слово Божие говорит о фарисеях, совет Божий отвергоша о себе, не крещшеся от него (Лк.7:29–30).

Не понятно, как могут сомневаться в святости исповеди, когда не сомневаются, что покаяние в грехах должно быть искреннее? Если ты искренно каешься, если душа твоя полна скорби о грехах, при таком состоянии чего естественно ожидать от души твоей? Вопли и стон, горькие жалобы на потери, вот что льется само собой из души скорбной! По крайней мере, тогда как свято чувство души, не может быть грешным выражение чувства; когда свята скорбь о грехах, свято и исповедание скорби о грехах. Напротив, нежелание открыть грех есть признак того, что грех еще нравится душе, что к нему не чувствует она отвращения, что скорбь о нем еще неискренна, неполна и неглубока.

Кто может оставляти грехи, токмо един Бог? В Его деснице – жизнь и смерть наша, пред Ним мы грешники. Он только и может простить, или не простить нас. Согрешил ты пред человеком? В его воле или предать тебя во власть суда, или примириться с тобою. Точно то же пред Богом. Кайся, сколько хочешь, но, пока не скажут тебе, что ты прощен, ты остаешься под ответственностью; если ж скажешь сам себе, что прощен ты, это будет новая дерзость, которая не останется без наказания. Правда, и в ветхом завете говорено было, что Бог готов простить кающегося грешника. Но решительный ответ на исповедь зависел тогда от будущего времени, от времени явления Примирителя. Тогда, как явился на земле Сам Сын Божий для примирения правды Божией с виновным человечеством, тогда Сын Божий возвестил людям, что Он, как Бог и примиритель, имеет право прощать грехи, и в Своем же лице Он передал Божественную власть своим рабам. Приимите Дух свят, сказал Он апостолам, имже отпустите грехи, отпустятся, и имже держите, держатся (Ин.20:22–23). Поймите, как установление особенной власти прощать или не прощать грехи людей всего мира соответствовало времени самого полного откровения любви Божией к людям, самой полной близости Бога к человечеству. То, что передано было апостолам в отношении к грехам людей, передано было всем преемникам их, так как не для одного апостольского времени учреждал церковь свою Христос Господь, и так как не для одних апостолов дарован был Дух святый, действием коего должно совершаться разрешение или не разрешение грешника. И в писаниях апостольских видим, что апостолы Христовы заповедуют преемникам своим продолжать дело примирения грешников с Богом, вручают им власть вязать и разрешать совести, с наставлением о употреблении сей власти. Вспомните, например, как не доволен был святый Павел пастырями коринфскими за их слабость в отношении к открытому грешнику (1Кор.5:2). Итак, вот кто из людей имеет власть прощать, или не прощать грешника. Это те, кому передана сия власть самим Богом, искупителем – Сыном Божиим. Что же сказать о тебе, не призванный пастырь раскола, который сам на себя принимаешь власть Божественную, облекаешь себя правом, которого тебе не дали? Горе слепой дерзости твоей! А спасете ли и тем, которые ожидают от тебя того, чего дать ты им не можешь? Так – преступно, страшно пренебрегать богоустановленною властью, не обращаться к ней за выслушанием приговора грехам своим! Нет, идите к приявшему власть над совестью вашею, идите не как на суд человеческий, но как на суд Божий. Не человек будет произносить приговор вам; он – только слуга Божий, которому поручено именем Бога прощать, или не прощать грешника.

Служитель Божий, прияв власть прощать, или не прощать грехи, не может располагать этою властью ни по-своему произволу, ни по произволу людей; он должен будет дать строгий ответ в употреблении сей страшной власти. Потому, он должен, во-первых, внимательно осмотреть, достоин ли, или недостоин грешник прощения грехов?

Дать благодатное прощение недостойному означало бы подвергнуть себя осуждению; да и не означало бы спасения для того, кто примет благодать недостойно. Если же священник должен видеть, достоин или недостоин прощения грешник, а как человек, он может знать это только тогда, как открыто ему будет самим грешником, при пособии испытания, внутреннее состояние души грешной, её дела, её мысли, её расположения, то исповедь пред священником столько же сообразна с волею Божией, сколько несомненно Божественное установление власти прощать грехи. Итак, исповедь пред священником есть установление Божией воли. Страшись, грешная душа, скрывать дела свои пред служителем Божиим, он принял власть от Бога быть судиею всех дел твоих. Если ты и успеешь обмануть его, как человека, в положении души своей, то не обманешь Бога, Который, зная все тайное, не оставит без грозного наказания твоего дела, не оставит потому, что ты оскорбляешь, собственно, не человека, а Бога и Духа святого, действующего чрез Божьего служителя.

Служитель Божий приял власть над совестью, для спасения грешника от греха; он врач и учитель грешника. Смотря по состоянию душевной болезни, должен он подать и врачевство; смотря по ошибкам и недостаткам, он должен преподавать и наставления. Если же так, то искреннее желание грешника исцелиться от душевных болезней, искреннее желание идти прямым путем к спасению должно побуждать его искренно исповедовать грехи свои пред душевным врачом и учителем; точно так, как больной телом, искренно желая исцеления от болезни, сам рассказывает врачу о состояниях болезни. Итак, скрывать от священника грехи свои означало бы, кроме дерзости против воли Божией, слепую вражду против своего спасения.

Нужно ли после того говорить, что в первые времена христианства исповедь была святым делом для всех? Ах! разве для того, чтобы обличить нашу холодность к святому долгу? Так как тогда сердца всех горели любовью к Господу, то имевшие несчастье впадать в грехи исповедовали тогда грехи не только вслух служителя Божия, но и вслух целой церкви, и исповедовали их не один час, но по несколько недель выставляли себя пред всеми, между кающимися. О, Боже мой! как далеки мы от лучших рабов твоих.

Словом апостола заключаю, час уже нам от сна востати. Отложим убо дела темная, и облечемся во оружие света (Рим.13:11–12). Аминь.

1846 год.

Благодарение Господу! Вот мы вступили в подвиг святого поста. Говорю, благодарение Господу! Ибо как не благодарить Бога за то, что начинаем дело святое – пост? Знаю, что за стенами сего храма многие не так думают о посте. Что ж? Вольному воля! Только не от этой воли зависит, чтобы то или другое было святым. До своеволия тех, которые не принадлежат к нам, мы и не коснулись бы, если бы их воля не смущала слабых из братий наших. Итак, для утверждения в подвиге поста рассмотрим святость поста.

Что такое совершенство духовное? Чего оно требует от нас? Оно есть плод самого полного самоотречения; оно есть подвиг, совершаемый для Того, Кто смирил Себя для нас. Если же так, то скажите, какой жертвы не требует от нас духовное совершенство, или христианство истинное? Если же есть полное самопожертвование, то требования его простираются и на нашу плоть; оно предписывает нам – не льстить и пожеланиям плоти; смирять лишениями тело, как требует обуздывать гордость духа и другие душевные грехи. Если станем отрекаться от душевных наслаждений греховных, но дадим полную волю страстям чувственным, это не будет полное самоотречение, это будет служение Господу неискреннее, лицемерное. Христиане! чего не сделал для нас грешных Господь и Бог наш? Он смирял Себя во днях плоти простотой жизни, лишениями телесными. Что же мы за рабы Его, когда живем на всей свободе чувственных желаний и прихотливого тела? Нет! Одно из двух, или мы христиане истинные, и тогда не станем думать, что не для нас дана заповедь о посте, или вовсе напрасно считаем себя евангельскими христианами, если отвергаем пост. Если и в раю нужна была заповедь о посте; если и там для совершенства духовного требовались лишения телесные; если и тот, в ком тело так покорно было духу, не мог обойтись без поста, то легко понять, что духовное совершенство без подвигов телесных не доступно для человека, как самая невозможность.

Что такое человек в настоящем положении? Весь – сосуд греха. Грех живет не в одной душе нашей, он живет и в теле. Он воюет в членах наших, волнует кровь нашу, сотрясает нервы наши. Ласкаемая плотью предается праздной лени, губящей плоды духа, то мятется движениями несмысленными, готовыми повергнуть душу в ад. И с такою ли плотью думают попасть в рай без поста? Нет, зачем ласкать плоть и без того воюющую против духа? Если дорого нам спасение наше, то нельзя дорожить плотью потому самому, что она исполнена греха. Для неё необходимы строгие точные правила воздержания, правила поверенные и оправданные опытами. Для неё необходим пост, как дело святое и как средство к святости. Пост – дело святое, потому что обуздывает силу греха, живущего в теле. Пост – средство к святости, потому что невоздержание отворяет дверь разврату помыслов и дел, потому что воздержание сообщает мыслям свет, чувствам чистоту, духу свободу и крепость. «Если какой царь, говорит один опытный муж, захочет взять неприятельский город, то прежде всего удерживает воду и съестные припасы, и неприятели, погибая от голода и жажды, покоряются ему. Так бывает и с плотскими страстями. Если человек будет жить в посте и голоде, то враги, ослабев, оставят его душу».¹⁴ Св. Златоуст учит, «кто постится, тот гасит злые страсти. Кто постится, тот молится с бодрым духом.¹⁵ Пост делает душу бодрою, облегчает крылья её, возносит ее выше земного, ведет к мыслям о небесном».¹⁶ Так говорят о посте люди опытные в духовной жизни!

Сам Спаситель назначил для учеников своих пост. Его спросили некоторые, «для чего Иоанновы и фарисейские ученики постятся, а твои ученики не постятся?» Он сказал в ответ, «могут ли брачные гости поститься, когда жених с ними? Придут дни, когда отнимется от них жених, и тогда будут поститься в те дни» (Мк.2:18–20). Так, по словам Господа, кто искренно любит Его тот, кто берег душевное участье в Его великом деле, как брачные гости делят чувства жениха, тот будет сокрушаться, будет поститься, когда Господь их взят будет на страдания и смерть; тот будет освящать время разлучения с Господом постом умиляющим. Так должно быть по свойству любви учеников к учителю, рабов к Господу. Так и поступает доселе православная церковь, освящая время страданий Христовых постом особенным.

Евангелие повествует нам, что Сам Господь постился сорок дней. А не служит ли жизнь Его примером для нас? В делах Того, Кого послал нам Отец, не каждый ли шаг свят для нас? Жизнь Его, как и Его учение, – закон для нас, закон веры и благочестия, закон предписываемый и любовью к возлюбившему нас и благоговением к посланнику Сыну Божию. Так и сорокодневный пост Его не может не быть для нас непременным правилом, если только не напрасно носим мы имя последователей Христовых.

Братия мои! кто из святых проповедовал пресыщение, хвалил невоздержание? Никто. Святые любили пост. «Во всем являем себя, говорит апостол, слугами Божиими в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах» (2Кор.6:4–5). «Порабощаю тело мое, пишет он же, чтобы иным проповедуя, самому не быть нерадивым». Пророки любили пост, мученики любили пост, преподобные изнуряли тело постом. Св. Василий Великий пишет, «все святые соблюдали пост, как отеческое наследие, передаваемое от отца к сыну, так что это стяжание по порядку преемства сохранилось и до нас».¹⁷ После того, кто же, слушатели мои, говорит против поста? Кто эти проповедники, которым так не нравится воздержание? С какого времени и откуда они явились в христианском мире? Если это не святые, то, конечно, люди другого разряда, кто эти люди? Осмотритесь и увидите. Это люди, для которых Бог чрево, но за то и кончина их – погибель (Флп.3:12).

Позволь спросить тебя, брат мой, кто ты такой? Сын православной церкви! Прекрасно! Но где же дела, которыми принадлежал бы ты к православной церкви? Осмотрись. Если ты считаешь себя в праве пренебрегать уставами церкви, согласись, – св. церковь еще более в праве отказать тебе в своем общении, тебе никто не дал права переменять уставы св. церкви по-своему вкусу; а ей дано право Господом изгонять из своего общества непокорных ей. Известно ли тебе, что говорит вселенский собор несоблюдающих поста четыредесятницы? Он говорит, «если не будут соблюдать, клириков извергать (из клира), а мирян отлучать (от церкви)».¹⁸

Апостол говорит, «если пища соблазняет брата моего, не буду есть мяса во век» (1Кор.8:13). Вот дело души истинно христианской! любовь к ближнему дорожит спасением ближнего, как своим собственным. Она не дозволяет себе ни одного поступка соблазнительного для других; она отрекается от того, что может повредить слабому и все делает, чтобы содействовать спасению его. Где ж ваша любовь к ближнему, вы, которые заражаете самый воздух невоздержанием во дни св. воздержания? Где ваши дела назидательные для ближнего? «Горе миру от соблазн», но вдвое «горе тому, кем соблазн приходит». Сильные должны немощи немощных носить, а не себе угождать. Они виновнее слабых, когда примером своим увлекают слабых в соблазн. Не сам ли Господь сказал о соблазняющем брата, лучше было бы ему, если бы с камнем на шее бросили его в воду (Мф.18:7–9).

Говорят, «царствие Божие внутри нас». Святая правда! Но понимают ли, как вселяется внутрь нас царствие Божие? Понимают ли, в чем открывается действенное присутствие его в нас? Хотят переселить царство Божие во внутренность полную смрада плотского. Не пойдет никогда. Хотят на почве, пропитанной нечистою влажностью, видеть благовонные плоды ангельской, чистой, жизни. Сметная мечта! Нет, не обманывайтесь, братия, кто сеет в плоть свою, от плоти пожнет тление (Гал.4:8).

Говорят, «правила поста стесняют, оскорбляют свободу христианскую». Но разве христианская свобода совместна с жизнью произволов чувственных? С чего вздумали выдавать рабское служение плоти за свободу духовную? Что это за твердость духа, которая не может устоять против пара мяс и котлов египетских? «Вы, братия, призваны в свободу; только свобода ваша не должна служить к угождению плоти» (Гал.5:13), говорит нам св. апостол. Христианская свобода не означает жизни без правил, без повиновения закону; напротив она есть строгое служение Богу, смиренное повиновение предписаниям закона и власти». Поступайте, как свободные, не употребляя свободы для прикрытия порока, но как рабы Божии (1Пет.2:16), учит св. апостол Петр.

«В пост, говорят, и службу слушаем мы со скукою и молимся неохотно и в досаде на утомление ни к чему доброму не чувствуем расположения. Отчего это? Не от поста ли?» Нет, лучшие люди не видели в себе таких плодов поста. Если вы чувствуете, поищите в себе причину тому. Подумайте и найдете. После того, как каждый день поблажали вы прихотям плоти, после того как каждый день и ели вы сладко, до пресыщения, и спали, когда и сколько хотелось, не естественно ли что изнеженная плоть досадует на вас за отказ в любимых вещах и привычках? После того, как в целый год не заставляли себя ни разу молиться, как следует молиться, не естественно ли, что в говение скучаете и утомляетесь на молитве? Согласитесь же, что в той худобе, в той неохоте к добру, какие замечаете в себе во время поста, виноваты вы сами, ваши дурные привычки. Прибавьте еще, что если во время поста замечаете в себе худое, чего прежде не видели, за то благодарить должны вы пост. Что за тем остается вам делать? Бороться с худыми привычками, терпеливо обучать себя добру, но уже вовсе не порицать пост.

«Пусть пост дело святое, говорит еще другой, но я опасаюсь за мое здоровье, мое сложение слабо и расстроенно, и потому не могу соблюдать поста». Какая нежная заботливость о себе, но только не законная. От какого святого правила не увольняют себя под предлогом слабости? Не можешь поститься, сколько бы хотел, постись, сколько можешь и тогда увидишь, что можешь гораздо более, чем думаешь. Оставь леность, она опасный друг. Спасение души твоей стоит труда. Если бы и так было, что твое здоровье несколько потерпело бы от поста, но, когда за эту жертву получишь ты здоровье души, согласись, это много значит для тебя. Ужели душа твоя так мала в глазах твоих, что не стоит и нескольких капель лишней крови, несколько частиц грешной плоти? Как противоречат себе, бедные! Сегодня боятся за здоровье свое, если убавят от стола несколько блюд вкусных и несколько минут времени; а в другое время не милосердно отягчают тело свое, мучат его невоздержанием крайним, неумеренностью несмышленною. Что это значит? Не обман ли, не насмешка ли над самими собою? Это ли заботливость о своем здоровье? Нет, если жизнь невоздержная и страсти не расстроят твоего здоровья, святое воздержание не повредит ему. Воздержание – необходимое лекарство для расстроенного здоровья. Как ни прочен наш организм телесный, от непрестанной работы органы питания утомляются и ослабевают, расстраиваются и причиняют расстройство; кровь и соки, худо переработанные, портятся; отселе сотни припадков болезненных. Пост все поправляет. Органы пищеварения, не получая нового материала, потребляют прежний, тяготивший их своим избытком; соки за излишеством, остававшиеся без употребления и гнившие, перерабатываются и обращаются в пользу; кровь, дотоле густая и неровная в обращении, становится чистою, тонкою и покойною. Новейшая медицина уверилась наконец и в том, что растительная пища питательнее для тела, чем пища мясная и что эта последняя, прибавляет много крови, но тем сильно разгорячая организм, подвергает нервы скорой порче. Итак, если вам жаль бренного состава вашего, вашего слабого сложения, призовите на помощь святой пост. Он – надежный врач, и верный помощник.

Бог любви и благодати да подаст нам силу на совершение подвигов поста, молитвами пресвятой Богородицы и всех святых Аминь.

1848 год.

Святая церковь, желая пробудить в сердцах наших раскаяние, представляет нам притчу Спасителя о блудном сыне.

Какая это дивная притча! Каждая черта её дышит жизнью и силою. Каждая черта, при простоте и естественности, полна мыслей глубоких. Как живо и полно представлен в ней грешник на путях его заблуждения! Как трогательно изображено раскаяние грешника! В каких поразительных образах показана любовь Отца небесного к преступным делам его!

Притча сия предложена Спасителем тогда, как фарисеи и книжники винили Его, что Он с грешниками есть и пьет (Лк.15:1–2). Им-то Он показывает, как явный грешник, когда искренно обращается к Богу, принимается Отцом небесным, и как тот, кто мечтает о своей праведности, оказывается несправедливым пред Богом.

Намереваясь последовательно объяснить эту дивную притчу Спасителя, на первый раз представим картину грешника.

Человек некий име два сына. И рече мнейший от них отцу, отче, даждь ми достойную часть имения. И раздели им имение.

И рече юнейший. Почему же не старший? Спаситель, в этом случае хочет удержать за мнимым праведником, любимым фарисеями, преимущество, преимущество первенства. В таких мыслях выставляет Он молодого человека, который прежде времени хочет казаться зрелым и нетерпеливо ждет смерти отца.

Отче, дождь ми достойную часть имения. Молодой человек, хочет отделиться от отца, который смотрит за его жизнью; ему хочется быть на своей воле, хочется располагать своею жизнью, по-своему усмотрению. Добрый, нежный отец дает ему все нужное для него; но он мечтает о свободе.

Как у отца есть право, так указывает и сын на свое право. Зачем сыну не жить только любовью к отцу вместо того, чтобы жить по правам? Не ослабляет ли он в себе чувства сыновней любви, когда заменяет их в себе другими побуждениями? Или добрый отец не мог дать сам часть сыну, когда бы то счел нужным?

Сын ищет себе свободы. Вот начало, вот первый шаг отступления души от Отца небесного! По-видимому, ничего нет преступного, когда желают пользоваться свободою, как даром Божиим. Но эта жажда свободы, это настойчивое требование её есть уже дело своеволия, гордости, присваивающей себе то, что не принадлежит вам. Что значит истинная свобода ваша? Истинная свобода, какова свобода святых, есть безмолвная, добровольная покорность воле Отца небесного. Когда же ищут себе свободы, значит тяготятся быть под властью Божией, хотят жить не по воле Божией, дозволяют располагать свободою своевольно. Гордость оскорбляется чужою властью, и по её внушению тайному, составляют себе правила, несогласные с любовью к Богу, плодят в себе мысли, восстающие на веру, Богом данную нам, умножают желания, оскверняемые дыханием то гордости, то нечистоты плотской. Так, со своею волею первый шаг наш не только бывает шагом преступным, но шагом, который влечет нас от преступления к преступлению. Вот почему христианство так решительно требует от нас отречения от своей воли!

И раздели има имение. Отец мог отказать сыну в его прихотливом желании и заставить его жить под законною властью отца, но какой отец захочет держать сына на положении раба?

Так и Отец небесный, каких благ не дал нам в наше распоряжение! Божие имение есть все, что получаем мы, являясь на свет, и ум, и сердце, и свобода, и блага внешние. И все, что имеем в жизни духовной, есть дар благодати Божией. Наша собственность есть только ничтожество, по выражению блаженного Августина, и, что хуже ничтожества, – грех. Отец небесный не препятствует нам располагать собою по нашему произволу. Он – Отец правды и любви. По требованию правды, Он не принуждает нас делать добро против воли и награждает свободно служение Ему. По требованию любви, Он предоставляет данной Им свободе действовать по её изволению, но в самых уклонениях её от закона, дает ей разные вразумления. Таковы дела Божии! Они – святы. Но грешны мы, когда на то, что получаем от Господа, перестаем взирать как на дары Божии, а смотрим Лак на свою собственность; когда с самоуслаждением думаем, это наши способности, это наши познания, это наши достоинства, это наши богатства, это наши заслуги. Жалкое, опасное самообольщение!

И не по мнозех днех, собрав все мний сын, отыде на страну далече, и ту расточи имение свое, живый блудно. На несколько дней совесть еще могла удержать своевольного сына в доме отца, который так любит его. Но потом страсти, тайно побуждавшие просить наследства, повлекли его на страну дальнюю.

Многие ли из нас, заметив в себе движения преступного своеволия, останавливаются на том, чтобы не идти далее по пути греха? К сожалению, стоит только раз поскользнуться слабой душе, как уже спешно идет она и уходит в страну далекую. Выступив из-под управления Духа Божия и предавшись влечению испорченного сердца, она идет от преступления к преступлению, от порока к пороку, все дальше и дальше от Бога. Бог везде; но грешник удаляет от себя мысль о Боге, теряет его из виду, погружаясь во мрак пороков. Бог везде; но в сердце грешника не проникает благодатный свет Его, встречая препятствие в пристрастиях души к греху. Предавшись стремлению страстей, грешник становится далеким от жизни Божественной, и благодать Божия удаляется от него, гнушаясь нечистотами его.

И ту расточи имение свое, живый блудно. Грешник! посмотри на себя, не растерял ли ты даров Божиих жизнью преступною? Посмотри на себя, чем ты был, и что ты теперь? Тебе дан был ум, способный возносить тебя к созерцанию тайн Божиих. Но как ты унизил, как испортил дар Божий, употребляя его на служение страстям! В чем он ищет себе пищи? Ему не нравится книга жизни вечной – святое евангелие; он находит себе отраду в книгах или безбожных, или нечистых, или тех, где говорят только о выгодах земных. Тебе дано было сердце доброе, богобоязливое, способное раскрываться для впечатлений небесных, а теперь оно у тебя и черство, и злобно, и все проникнуто нечистотами похоти. Совесть твоя, которая была так внимательна, разборчива ли теперь по-прежнему в отношении к доброму и худому, или она уже не стала и тревожить тебя за худое? А где девались неоценимые дары благодати, которые должны быть приумножены? Где одежда чистоты и невинности, которою облечен ты был в купели крещения? Что доброго осталось в душе твоей? Там ничего нет, кроме страстей грешных, там дышит то страсть к известности земной, то страсть к рассеянию, то страсть к богатству тлеющему.

Изжившу ему все, бысть глад крепок на стране той, и той начат лишатися. Безрассудный сын думал, что он, живя на своей воле, будет всегда жить весело, будет жить так, как душе его угодно. И вот мечты его рассеялись. Он страдает от нищеты.

Была ли когда-нибудь страна заблуждения и порока, та область, где живет душа рассеянная, была ли когда-нибудь страною изобилия и довольства? Ах! в ней всегда нищета и бедность, всегда крепкий голод. Дело только в том, что грешная душа, в чаду страстей, долго не замечает своего положения; долго не чувствует что теснит ее нищета, изнуряет ее крепкий голод. Если же начинает она видеть свою бедность, то это всегда по тайному действию благодати Божией, призывающей заблудшую к возврату в дом родной. Начат лишатися, как много сказано сим о внутреннем состоянии грешника! Несколько времени жил он в упоении чувств и не понимал себя. Но вот начинает чувствовать, что не хорошо на душе его; начинает чувствовать скуку, томление, пустоту.

И шед прилепися единому от житель тоя страны. И той посла его на села своя пасти свиния.

Сын богатого отца, сын, тяготившийся и такою нежною властью, какова власть отца, от нужд нищеты отдает себя в рабство чужому человеку, и тот посылает его пасти свиней. Какое унижение! Зачем же несчастный, теснимый нищетой и нуждою, не возвращается к отцу, нежно любящему его? Зачем вместо того, чтобы обрекать себя на низкую долю, не спешит он в дом родительский, богатый и покойный?

Не то же ли бывает и с грешною душою? Почему бы ей тогда, как по милости Божией чувствует она пустоту жизни своей не спешит возвратом к Отцу небесному? Нет, своеволие влечет ее далее на распутие греха. Грешник пытается наполнить пустоту души грубою вещественностью и отдается в рабство греху. Прилепися единому от житель тоя страны. Жители страны, далекой от дома Отца небесного, это – души, которые живут в забвении о Боге и предана превратному уму, чтобы делать непотребства (Рим.1:22). Душа заблудшая, но еще чувствующая себя и свое положение, пока не в числе погибших. Но несчастная, чтобы заглушить свою тоску по отчизне, она начинает вести жизнь самую низкую. И ум, и сердце, и воля её порабощены греху. По временам ум хочет освободиться от власти чувственности и бедное сердце вздыхает по свободе святой, но уступает силе навыков и прелестям греха; и несчастный пасет и питает чувственные скотские похоти, которых гнусность так отвратительна. Жалкое состояние!

И желаше насытити чрево свое от рожец, яже ядяху свиния, и никтоже даяше ему.

Распутный сын, покрытый позором, лишенный насущного хлеба, всеми оставлен наконец; мучимый голодом, он желает насытиться хотя тем, чем питаются нечистые животные. Но и в том ему отказывают с презрением. Какая печальная картина!

Мир – жестокий господин. Он не щедр к поступающим к нему на службу; он и в самом начале обещает новому слуге не более, как должность пастуха свиней, но потом начинает явно пренебрегать тех, которые сами унизили себя нравственно. Особенно мир оказывается к ним жестоким тогда, как оставляет их счастье. Но мир делает свое, а благий Промысл имеет в виду свое. Отец небесный, незримо для нас располагающий ходом дел человеческих, поставляет развратного грешника в безвыходное положение для того, чтобы дать ему очувствоваться. Растворяя суд милостью. Он подвергает грешника напастям, потере средств к жизни, болезням, бесчестью, с тем чтобы болезненными опытами смягчить ожестевшее сердце его и привести его в самого себя.

Слушатели! мрачна картина заблуждении грешника. Для чего изображена она? Не для того ли, чтобы души благочестивые утвердить в благочестии страхом бед, навлекаемых на нас грехом? Не для того ли, чтобы имевшие несчастье впасть в положение заблудшего сына образумились страшною картиною заблудшей жизни?

Господи, Господи! Низведи свет Твой в глубину сердец наших, чтобы озаренные им, трепетали мы пред грехом, как пред самым страшным бедствием! Аминь.

В прежней беседе о блудном сыне рассмотрели мы историю своеволий блудного сына. В притче Спасителя за историей своеволий следует история обращения блудного сына (Лк.15:17–20). Теперь, когда св. церковь ожидает и нашего искреннего обращения к Богу, прилично нам иметь во внимании, как несчастный сын возвращался к отцу своему.

В себе же пришед, рече, колико наемником отца моего избывают хлебы, аз же гладом гиблю.

Когда распутства довели распутного сына до крайней нищеты, он очувствовался, пришел в себя.

О! когда бы каждый грешник научался скорбями жизни самой близкой к нему истине, что предназначенному для неба не может быть радостей на земле! Сего-то ожидает, сего-то желает от нас Отец небесный.

В себе же пришед. Первое действие, которое должно совершиться в каждом обращающемся грешнике, есть самосознание. Грешник, пока остается грешником, живет вне себя и не знает себя. Многое известно ему, что окружает его, но не известен ему он сам. Желания и мысли грешника рассеяны по предметам страстей его; жизнь его – сон; мечты бродят в сердце его. Он не знает, куда идет? Не знает, что совершается в нем? В каком положении душа его? Все ли в ней цело? Все ли на месте? Нет ли порчи, нет ли расстройства в организме её? Он не думает об этом, потому что смотрит не на себя. Ничего нет ближе к тебе, как ты сам, человек! И ты не знаешь себя. Какая странность! Не думать о себе, не заботиться о себе – какое жалкое положение! Взгляни на себя, грешник! Посмотри на свое настоящее, подумай о своем прошедшем, брось взгляд на будущее, ожидающее тебя. Вспомни, что ты человек.

В себе же пришед, рече, колико наемником отца моего избывают хлебы, аз же гладом гиблю.

О! как страшно положение, в каком находит себя грешник, коль скоро приходит в себя. «Я умираю с голоду», говорит он. Да, чем питался он доселе? Пищей бессловесных. Как же жить такою пищей? А пищи небесной, которая одна в состоянии насыщать душу бессмертную, приобрести не на что и нечем. Силы расстроены грехом, навыки к добру давно потеряны, дары благодати расточены. Расслаб я, изнемог я от греха, Господи! Нет ни одной твердой мысли, из которой развивались бы желания добрые; нет ни одной доброй решимости, из которой образовалось бы какое-либо доброе настроение.

Горько, очень горько смотреть грешнику на свое положение, когда при том вспомнит о благости Отца небесного, когда вспомнит, колико наемником в дому его избывают хлебы. В дому Отца небесного с избытком достает пищи для всего человечества. Он и самых последних рабов, людей самых обыкновенных наделяет благостью своею. Он пробавляет в довольстве дни жизни человеческой, которые, беспечность людей давно бы сократить могла. Он и для язычников не оставил себя неизвестным, с небесе дожди дая и времена плодоносна, исполняя пищею и веселием сердца их (Деян.14:17); Он и им открыл себя в законе не писанном, в законе сердца их. А сын Его, столько дорогой сердцу Его, а сын Его, Которому Он явил столько любви Своей чрез отцов и пророков, которому Он послал для спасения Сына Своего единородного, остается в рубищах и борется с голодною смертью? О! христианин грешник! как горька твоя бедность! как безрассудно твое самоволие, от которого зависит вся твоя бедность!

Востав, иду ко отцу моему и реку, отче согреших на небо и пред тобою, так размышлял в себе блудный сын. Он видит теперь, чего прежде не видал, что глубоко оскорбил он отца своего, когда неблагодарно пренебрег заботливою любовью его и пожелал жить на своей воле. «Согрешил я», говорит он и не извиняет себя ни молодостью лет, ни пылкостью страстей; «согрешил я», говорит он, и ничем не думает оправдываться.

Нужно ли говорить, слушатели, что каждый грех наш есть оскорбление Отцу нашему небесному, как пренебрежение прав величия Его, как несмысленное презрение благости Его? Что же сказать о жизни, которая есть цепь грехов? Грехи ваши восходят на небо, говорит священное писание. Грех, нарушая святую волю Божию, оскорбляет и небожителей, которым так дорога воля Божия; грешник нарушает мир небожителей, нарушая порядок, установленный для вселенной.

Надобно каяться и каяться так, как раскаивается блудный сын, искренно, от всей души. Самолюбие наше внушает нам извинять в себе грехи наши разными предлогами, и мы, если и каемся, каемся в половину. Но Боже мой! ты будешь судить меня не потому, как говорит мне самолюбие мое, но как говорить будет правда Твоя. К чему же слушать мне самолюбие? И как несправедливы отзывы его о мне! Самолюбие извиняет в нас грехи наши то немощами природы, то примером других, то благостью Божией. Но немощи наши мешают ли нам быть сильными в грехе? Немощи природы помешали ли святым Божиим соделаться святыми? «Не стать же жить наперекор многим? И почему не жить, как живут многие?» Так говорят иные. Но многие погибающие не спасут ни нас, ни себя, от погибели. Нам велено смотреть не на пример многих, а на пример святых. Если бы и пришлось жить наперекор многим, живи, чтобы не погибнуть. Бог милостив? Но как строга и правда Его к нераскаянному грешнику! О! Господи! не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вины о гресех. Не попусти мне по нечестью сердца моего, чтобы придумывал я лукавые оправдания грехам моим. Иначе, к чему это послужить мне? Только к большему осуждению. Грех извиняемый свободнее будет расти в сердце моем; а между тем страшно допускать грех до души и еще страшнее называть грех правдою, последнее есть дело сатаны.

И уже несмь достоин нарещися сын твой, сотвори мя, яко единого от наемник твоих. Так говорил кающийся блудный сын.

Покаяние, если оно таково, каковым быть должно, непременно должно быть смиренное. Грешник искренно кающийся, сознается и чувствует, что он грехами потерял права на милости отца к сыну, потому что жил не как сын. Потому он считает за милость, если дозволят ему быть в доме отца в числе слуг. Испытав горечь греха, узнав низость беззаконной жизни, он готов занять самое последнее место, лишь бы это было место в дому Божием; признает за величайшее счастье находиться при вратах сего дома, лишь бы не жить в чертогах нечестия, как бы блистательны они ни были. Ах! Братия! Когда вы приступите к покаянию, не опасайтесь того, что вы слишком унижать себя будете в мнении. Это опасение было бы делом опять самолюбия нашего, которому страшно видеть себя в настоящем своем виде, в виде грязном. Что такое грех? Хуже, чем ничтожество! Где грешнику место? Ему нет места в царстве Божием; ему место – в аду. Поймите же, что как бы низко ни думал о себе грешник, какую бы незавидную долю ни назначал он себе, ниже того не будет он, как унижен он грехами.

Восстав, иду к отцу моему. Очувствовавшийся блудный сын не довольствуется тем, что искренно сознает низость положения своего и его виновность, но решается возвратиться к оскорбленному им отцу.

Перемена, какая должна совершиться в кающемся грешнике, не должна ограничиться одним обозрением бедственного положения его; она должна совершиться и в воле его. Он должен решиться, твердо решиться на то. чтобы расстаться с путями, которыми доселе шел он. Он должен решиться избегать всех случаев, которые могли бы пробуждать в нем ту или другую страсть его. Он должен определить себя на то, чтобы употреблять все меры к погашению в себе худых привычек. Тяжки, болезненны эти меры, но он должен избрать их. Иначе грех, оставшийся в колеблющейся воле, опять возобладает им; привычки к любимым слабостям опять возьмут верх над временными желаниями добрыми. Ах! как не мало встречается людей, которых путь усеян добрыми намерениями, но добрые намерения остались неисполненными и путь их склонился к аду. Истинное покаяние не есть перемена одного образа мыслей, оно есть перемена всей души. Вся душа жила для греха. Вся душа должна и обратиться от греха к Отцу небесному. Стыд пред нищетой своею, отвращение пред гнусностью дел своих, трепет пред правосудием Божиим должны наполнять кающуюся душу и направлять волю её к новой жизни, к новым делам, к подвигам для Господа. Кающийся грешник должен свидетельствовать перемену мыслей и желаний переменою самых дел. Потому решимость его на добро должна быть твердая, непреклонная ни пред какими внушениями ложной дружбы, ни пред какими советами лукавого века или испорченной природы.

Где взять твердую решимость на добро?

Много твердости и у человека, который для мирских выгод решается на все труды и опасности. Еще больше её у Господа, не отказывающего никому ни в чем, когда смиренно просят Его.

Братия! путь, по которому душа грешная должна возвратиться к Отцу небесному, открыт самим небом. С сердцами благодарными вступим на путь сей, в славу Отца и Сына и св. Духа. Аминь.

1852 год.

Многие из нас в сии дни исповедали грехи свои. Многие удостаиваются причаститься святых тайн. Знаете ли, как это и много значит! Знаете ли, как надобно радоваться как надобно благодарить благость Божию! Мы видели только то, что совершилось на небе? О! какая дивная, какая величественная тайна – примирение грешника с небом! Только сшедший с неба Сын Божий мог сказать о том, что совершается на небе при примирении грешника с небом. Послушаем, как Спаситель описывает принятие возвращающегося грешника Отцом небесным.

Еще же ему далече сущу, узре его отец его и мил ему бысть. Когда блудный сын был еще далеко, увидел его отец его и сжалился над ним; виновный сын еще не явился к отцу, еще не просит прощения, а отец уже увидел его взором любви и сжалился над ним.

Так принимает и Отец небесный кающегося грешника. Всеведение Его видит и любовь Его жалеет еще прежде, чем грешник является к Нему. Зоркое око любви Его видит грешника еще в бедственном его положении, еще при первом его сознании своего бедствия, еще при первой мысли его о возвращении с несчастного пути греха. Любовь Его всеведущая еще прежде, чем взывает к Нему грешник о помощи, уже спешит к грешнику с помощью. Почти всегда только нужды, только бедствия заставляют грешника вспоминать об Отце небесном, а не любовь, какую он должен бы иметь к Нему, но любовь небесная не удерживает тем милости своей к грешнику. «Он довольно наказан, он наказал себя сам», говорит она и жалеет о несчастном грешнике.

И тек паде на выю его и лобыза его. Тревожимый стыдом и страхом виновный сын робко шел к отцу. Нежный отец побежать к нему, кинулся на шею и целовал его.

О любовь небесная, любовь непостижимая! Мало того, что не слышно ни одного упрека её неблагодарному грешнику. Какой прием делает она грешнику! Она обнимает его. Гнусные одежды грешника не отталкивают ее от грешника. Запах скотской пищи, которым проникнутся грешник, питавшийся ею, не удерживает её. Пред сонмом чистых духов она лобызает смрадного грешника. О! грешник! И ты еще можешь помнить о чем-нибудь, кроме любви небесной? И ты еще можешь дорожить чем-нибудь, кроме любви небесной?

Рече же ему сын, отче, согреших на небо и пред тобою и уже несмь достоин нарещися сын твой. Бывают и такие дети, которые тогда, как отец, не взирая на всю виновность их, принимает их со всею любовью, говорят в себе, «дела идут, как нельзя лучше, о чем задумываться? Заживем, как жили прежде». Да избавят Бог каждого родителя иметь таких детей.

Грешник, милуемый Отцом небесным! Как бы ни велика была в тебе любовь Отца небесного, не забывай, что ты грешник. Не забывай взывать к Нему, Отче! согреших на небо и пред Тобою, несмь достоин нарещися сын Твой. Подумай – при твоем недостоинстве, чем больше оказывается к тебе любви со стороны Отца небесного, не яснее ли, не тяжелее ли становится твое недостоинство? Потому-то велят нам радоваться не иначе, как со страхом и трепетом. Иначе забвение о грехах уже само по себе есть грех, и оно же влечет за собою новые грехи, а тем заграждает к нам доступ благодати. Точно так памятование о грехах, смиряя и умягчая сердце наше, отверзает в него вход новым и большим дарам любви небесной.

Рече же отец к рабом, износите одежду первую, и облецыте его и дадите перстень на руку его и сапоги на нозе.

При первой встрече с сыном отец ни слова не сказал сыну, но самым приемом сказал ему слишком много. Теперь он не только благословляет, но осыпает его дарами.

Три дара, которых удостаивает Отец кающегося сына, по общему и, следовательно, справедливому объяснению, означают полный ответ кающемуся грешнику, тот ответ, что Отец небесный принимает его, как милого сына, с щедрою любовью нежного отца.

Что значит одежда для полунагого бедняка? То, что срам его прикрыт, наготы его не видно, ему уже более не стыдно людей. Полунагой, бедный грешник, но грешник кающийся, точно так же получает одежду, т.е. оправдание; срамота грехов его прикрывается милостью Божией (Пс.84:3), нечестие сердца его предается забвению (Пс.31:5), и он без стыда может явиться в сонме ангелов. Любовавшемуся собою ангелу Лаодикийской церкви Господь говорит в откровении, совещаю тебе купити от Мене одеяние бело, да облечешися и да не явится срамота наготы твоея (Откр.3:18). Вот объяснение нечеловеческое одежды, которую получает кающийся грешник!

Кающемуся сыну дается перстень на руку. Перстень у древних носили только благородные и не смели носить рабы. (Иак.2:2). Так Иосиф получил от Фараона перстень, как самое высокое отличие (Быт.41:42, 38:18). Итак, если кающемуся грешнику дается в награду за раскаяние перстень, это значит, что он получает свободу, дух всыновления, что он уже не раб греха, не сын грешной земли, а сын неба, сын царства небесного, что он уж не томится страхами казней, как невольник и невольник преступный. И сапоги на ногу его. Быть обуту в сапоги означает на языке писания иметь готовность и силу служить евангелию мира (Еф.6:15). Грешник сам по себе слаб, расстроенный грехом, он не умеет свободно ходить по путям заповедей. Кающемуся грешнику дается сила для шествия по заповедям Божиим. Отец небесный говорит ему, «я озабочен и тем, чтобы ты в родительском дому ходил не как рабы, без сапог, – будь покоен, все готово для тебя, ты будешь ходить как сын неба, твердою, свободною, стопою».

И приведше телец упитанный заколите и ядше веселимся, яко сын мой сей мертв бе и оживе, изгиб бе и обретеся, и начата веселитися.

Сын пришел к отцу голодный. Отец не только поспешил утолить голод его, но устроил великолепное торжество.

К кому это обращается Отец небесный, призывая делить радость Его о кающемся грешнике? Откровение говорит нам, что радость бывает на небеси, пред ангелы Божии, о едином грешнике кающемся (Лк.15:7, 10). Тоже без сомнения должно разуметь и о святых Божиих, переселившихся с земли на небо.

И так видите, какое торжество о грешнике кающемся! Радуется грешник, радуются ангелы и святые, радуется Бог.

Радуются ангелы и святые. Ибо видят непостижимую благость Божию, видят, что брат их, который стоял на краю погибели, помилован и вместе с ними будет славить Господа. Радуется Бог. Ибо Он не хочет смерти грешника и вот грешник спасен. Легко отрадно бывает и нашему сердцу, когда мы успеваем сделать доброе дело для других, помочь бедняку, спасти погибавшего. Но что значит наше благорасположение к другим в сравнении с любовью Отца небесного.

Если же радуются святые и ангелы, радуется Бог о кающемся грешнике, как же не радоваться самому грешнику? Он радуется. Ибо принят так, как нельзя было ожидать. Позор снят, свобода дана, силы укреплены. Мало того, – о нем в торжестве небо.

Как велика радость о грешнике кающемся! Она так велика, что и описать ее нельзя. Это такая радость, о которой можно говорить только сравнительно, гадать приблизительно, но которой изобразить нельзя, так как для небесных вещей нет слов на языке земном. Сам Спаситель объясняет торжество неба о грешнике кающемся только сравнениями. Как имеющий сто овец, говорит Он, и потерявший одну из них, оставляет девяносто девять и идет искать пропавшую, а найдя берет ее на плечи и созывает друзей и соседов, порадуйтесь, говорит, со мною, я нашел пропавшую овцу, так и на небе радуются о кающемся грешнике (Лк.15:4–7). Как бедная женщина, имевшая десять драхм и потерявшая одну, зажигает свечу, метет комнаты и ищет заботливо потерянную драхму, а когда находит, созывает подруг и соседок, идите, говорит, повеселитесь со мною подруги, я нашла потерянную мою драхму, так бывает радость у ангелов Божиих о едином грешнике кающемся (Лк.15:8–10).

Из притчи о сыне погибшем и найденном видим, что отец созывает весь дом свой к веселию, веселимся, говорит он. И потом сказано, и начаша веселитеся, начали петь и ликовать. Небо огласилось песнями радости, хвалы, благодарности о кающемся грешнике. Чудное торжество! Чудная радость! Душа кающаяся, облеченная плотью, может отчасти ощущать эту радость, так как предмет её она сама, но знает ее только небо.

Ап. Иоанн в откровении своем видел торжество брака Агнчего с церковью. Торжество началось, как показывает он, голосом, исшедшим от престола, пойте Богу нашему еси раби Его и боящиеся Его, и мали и ведици. За тем слышен глас народа многа, яко глас вод многих, и яко глас громов крепких глаголющих, аллилуия, яко воцарися Господь Бог Вседержитель. Радуемся и веселимся и дадим славу Ему, яко прииде брак Агнчий и жена Его уготовала есть себе (Откр.19:5–17).

Таково торжество Агнчего брака с церковью! Подобное же торжество бывает о союзе грешника с Богом! Ибо благость Божия такова, что милости, изливающиеся на целую церковь, повторяются для каждой души, обращающейся к Богу.

О! как не воскликнуть с провидцем Божиим, блажени, ихже оставишася беззакония, ихже прикрышася грехи. Блажен муж, емуже не вменит Господь греха. Рех, исповем на мя беззаконие мое Господеви и Ты оставил еси нечестие сердца моего. За то помолится к Тебе всяк преподобный (Пс.31:2–4).

Если же кто из каявшихся грешников скажет, я каялся, но не ощущал подобной радости, такому следует сказать, виноват в том ты сам, друг мой! У твоей исповеди не доставало многого, от того и радости у тебя не было. Послушай, что говорит нам неложное слово Божие. Приближитеся к Богу и приближится к вам. Смиритеся пред Господем и вознесет вы (Иак.4:8, 10). На небе радуются по мере того, как каются на земле.

Слава и благодарение неизмеримой любви Твоей, Отец наш небесный! Аминь.

1852 год.

Что хотим мы делать, братия? Не такое ли что-нибудь, чем, быть может, оскорбятся некоторые? Не такое ли что-нибудь, за что, быть может, осудят нас некоторые? Правда, суд человеческий не очень важен, суд человеческий может быть далек от истины. Тем не менее надобно заботиться, чтобы не оскорблялась совесть братий нашими поступками, надобно показать, что не мы ошибаемся, а другие. Итак, несколько минут на размышление, что хотим мы делать? что за суд, который хотим повторить?

Спаситель наш Господь Иисус, подавая исцеление больному, прежде чем исцелил его, сказал, отпущаются тебе греси твои. Фарисея и книжники, услышав слова Его, сказали, сей хулит, кто может отпущати грехи? Книжники были люди ученые; они поняли, и справедливо поняли, что Христос Иисус, усвояя себе власть прощать грехи, усвояет себе то, что принадлежит единому Богу. Сей хулит, богохульствует, говорили они, берет на себя не принадлежащее ему и принадлежащее единому Богу, иначе – похищает власть у Бога. В чем была ошибка книжников? Чего не поняли люди ученые? Они не поняли или не хотели понять, что Христос Иисус есть Сын Божий, также всемогущий, также вседержащий, как и Бог Отец. Дела Его показывали, что Он более, чем сын человеческий, что Он всеведущ и всемощен, как Бог. Но люди были слепы от действия страстей и не видели того. Отец не судит никому же, но весь суд даде сынови, учил еще Сын Божий. Власть судить, власть вязать и разрешать принадлежит Богу, но она же принадлежит и Сыну Божию. Вот кому первоначально принадлежит суд над совестью людей.

Принадлежит ли он еще кому-нибудь? Без сомнения может принадлежат тому, кому даст Сын Божий. Дана ли власть Сыном Божиим кому-либо на земле? Дана. О том говорит сам Сын Божий. Аще и церковь преслушает, учил Он, буди тебе, яко же язычник и мытарь (Мф.18:27). Что это такое? Спаситель говорил, что если ты увидишь согрешающего брата, то скажи ему о грехе его на едине. Если не послушает, возьми другого брата. Если и после того не исправится, повеждь церкви. Если же и церкви не послушает, буди тебе яко же язычник и мытарь, да будет он для тебя тоже, что язычник и мытарь, да будет он для тебя человеком, с которым ты более не должен иметь никакого общения, он отверг церковь, отвержен и церковью, и ты, который состоишь в связи с церковью, потому самому не должен быть в связи с тем, который более не принадлежит церкви. Вот точное учение Сына Божия! Елика аще свяжете на земли, говорит в тоже время Сын Божий, будут связаны на небесех, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех. Это еще яснее и сильнее. То, что вы разрешите на земли, будет разрешено на небе. Кто вы? Прежде дал власть вязать и разрешать церкви; теперь говорит, вы свяжете, вы разрешите. Кто же вы? Можете видеть, что власть передается не всей церкви, а известным лицам. Кто же эти лица? Не одни ли апостолы? Но Спаситель сказал, что передает власть церкви, следовательно, уже не одним апостолам, следовательно, каким-нибудь лицам, которые имели быть в церкви после апостолов, которые имели быть преемниками апостолов. Да и почему передает Он великую власть свою? Аще согрешит к тебе брат твой, говорит Он. Что это значит? То, что власть передается по той причине, что возможны согрешающие. Представьте же себе, если во время апостолов возможны были грешники, требовавшие власти вязать и разрешать, что же сказать о временах последующих?

Братия! терпят ли в обществе человеческом непокорных? Нет. И оно подвергает их наказанию. Какому? Иных даже исключает из своего общества, велит умирать смертью политическою? По какому праву? Несть власть, аще не от Бога. Скажите, с чего хотят, чтобы общество духовное могло терпеть у себя непокорных? Как думать, что такое высокое общество, которого члены, живя на земле, живут на небе, не было уполномочено властью отсекать от себя непокорных, или что тоже, предавать анафеме.

В церкви коринфской один человек сделал грех тяжкий грех такой, какого, как писал апостол, не слышно даже у язычников, но коринфяне не обратили на то судебного внимания. И апостол писал, во имя Господа нашего, собравшимся нам и духови вашему, предати такового сатане. Пожените злого от вас самех (1Кор.5:1–5). Вот пример тому, что при апостолах была судебная власть, исключавшая тяжкого и нераскаянного грешника из чистого общества христианского! Вот опыт того, что не себе только апостол усвоял власть поражать грешника наказанием, но говорил, что бы в коринфской церкви предали грешника сатане.

И так церковь произносит суд на некоторых потому, что суд сей дан ей сыном Божиим.

После того, что сказано о происхождении суда церковного над упорными грешниками, кто посмеет отнимать у церкви право анафемы? На то могут отваживаться только люди, которые влагаются и скитаются всяким ветром учения во лжи человечестей, в коварстве козней льщения (Еф.6:14). Церковную терпимость ересей и расколов допускали и могут допускать только люди, для которых истина и ложь, нечестие и благочестие – одно и тоже, люди, которые колеблются на каждом шагу, не имея ни в уме, ни в сердце твердой веры; называются христианами, а в душе кланяются то Магомету, то Далай-Ламе. Иначе те, которые знают и любят истину, не могут стоять между истиною и заблуждением. Они, не колеблясь, говорят, это – истина и не может быть ложью; это истина и ее готов я защищать моею кровью; или, это ложь и не может быть истиною; это ложь, и я ни за что не соглашусь преклониться пред нею.

На кого произносить церковь анафему?

Она предает анафеме не признающих бытия и промысла Божия. Но таких людей осуждали и язычники.

Она поражает гневным судом тех, которые утверждают, что Бог не есть Дух, а плоть, или подобный нам человек. И таких людей осуждали лучшие из язычников; а между христианами приближались к ним темные суеверы, полагавшие образ Божий в бороде и усах человека.

Она предает анафеме тех, которые не признают единосущие Сына Божия и Духа Святаго с Богом Отцом и отвергают св. Троицу. Но дело решенное, эти догматы – отличительные догматы христианского откровения.

Она анафематствует тех, которые утверждают, что пришествие Сына Божия в мир, Его страдание и смерть – не нужны; осуждает тех, которые говорят, что искупление Сына Божия не есть единственное средство к оправданию нашему пред Богом. Но люди, которые не чувствуют нужды в спасении людей Богом, не имеют в себе даже начальных чувств христианской жизни и хуже язычников, сознававших свою виновность.

Она предает анафеме тех, которые не признают безмужного зачатия Сына Божия и почитают Христа Иисуса простым человеком. – Но это слепые иудейские книжники.

Она осуждает тех, которые утверждают, что пророки и апостолы писали свои писания не по вдохновению Духа Божия и Дух Святый не действует в сердцах верующих; осуждает тех, которые не принимают св. таинств. Но это опять люди, не понимающие ни себя, ни истории человечества и довольные языческою правдою.

Наконец она осуждает не считающих грехом бунтовать против государей. Но это враги человеческие и Божии.

Таким образом церковь поражает анафемою таких людей, которые осуждены откровением Божиим. Послушайте, что пишет возлюбленный ученик Христов Иоанн? Всяк дух, говорит он, иже не исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша, сей от Бога несть и есть антихристов (1Ин.4:3). Послушайте, что проповедует ап. Павел? Он учит, аще кто не любит Господа Иисуса Христа, да будет проклят (1Кор.16:2). Аще мы, или ангел с небеси, благовестит вам паче, еже благовестихом вам; анафема да будет (Гал.1:3).

Что скажут еще против суда церкви? Страшно, говорят, подумать, какой грозный суд произносит церковь, – церковь, которой глас, казалось, должен быть гласом одной любви? Да, братия, страшно; страшно потому, что суд церкви есть суд Божий, суд Сына Божия. О! это даст нам трепет Иеремии, трепетавшего за Иерусалим, поражаемый гневом Божиим? Кто даст потоки слез, которые проливал пророк Божий, оплакивая участь Израиля нечестивого? Но что говорю я о трепете и слезах Иеремии? Такой ли трепет, такие ли слезы, такая ли скорбь необходимы нам, когда слышим суд Божий, осуждающий грешника на вечные муки? О! братия! страшно впасти в руце Бога живого. А суд церкви, повторяем, есть суд Божий.

Но зачем он – не суд любви? Затем, братия, что нераскаянный грешник не понимает, не принимает суда любви, тогда как церковь одного и желает для всех – спасения вечного. Самолюбивы, величавы, горди, хульницы, нагли, напыщени, сластолюбцы, имущий образ благочестия, силы же его отвергшиеся (2Тим.3:2–5) не внимают никаким внушениям любви и, по гордости своей, ставят себя выше церкви, отделяются сами от нее.

Пусть так, говорят, пусть Арий, пусть Македоний поражены анафемою, к чему же повторяется она теперь? Да, если бы мы были столько внимательны к себе, чтобы не было между нами Ариев и Македониев, церковь не повторяла бы грозного суда своего. Не несчастные мы! Сколько между нами является Ариев и Македониев, даже более дерзких в богохульствах, чем были и те и нагло проповедуют ложь! Сколько людей, которые отлучались, как отлучился гордый Новат, от общения с церковью и употребляют меры увлекать вместе с собою многих других! Не разумея яже глаголют, не понимая, чего хотят, о чем говорят, что видят в обветшавшей грамоте, они упорно уклоняются от тех, которые хотели бы и могли бы сказать полезное душе, уклоняются сами и отклоняют других. Что остается св. церкви в таком положении? Не сама ли любовь обязывает ее поражать суемудрие страхом и бесславием анафемы? Гордость суемудрия находит себе пишу в том, что думает жить ненаказанно по-своему. Пусть же слышит она, что есть суд на гордое суемудрие, суд, произносимый на земле и повторяемый на небе. Врач не от жестокости, а по мудрой любви, отнимает заразившийся член тела, он желает тем спасти прочие члены тела от заразы. Тоже самое делает и св. церковь. Страхом суда на непокорных предостерегает она неосторожных от общения с людьми непокорными; предавая позору заблуждение, она спасает умы простые от общения с заблуждениями. Так заповедал поступать апостол Божий, еретика человека, если он по первом и втором наказании, вразумлении не исправится, отрицайся, удаляйся (Тит. III. 10). Молю вы, братие, блюдитеся от творящих распри и раздоры и уклонитеся, удаляйтеся, от них (Рим.16:17).

Нет, не суд, чуждый сердцу матери, выражает собою суд церкви. Вы увидите, вы услышите, как она со всеми чадами преклонит колена пред Господом за спасение заблуждающих. Вы увидите, вы услышите, как будет она умолять Господа Иисуса заслугами Его, дабы он дал дух раскаяния тем, которые подвергают себя анафеме. О! когда бы сами заблудшие тронулись слезами матери, которые проливает она за них пред Господом и пред всеми святыми Его! Прославляя поборников православия, чего желает церковь, как не торжества для истины, как не славы для того имени, которое одно достойно славы?

Слава Отцу и Сыну и св. Духу, ныне и во веки. Аминь.

1850 год.

Грозный суд, который вы вскоре услышите, слушатели, относится, между прочим, к «отмещущим вся таинства святые, церковью Христовою содержимая». По благодати Божией, все мы, принадлежащие к православной церкви, твердо содержим святые таинства; не смеем и думать, чтобы можно было отметать их. Но близ нас довольно таких, которые не страшатся отказываться и от такой тайны, какова тайна святой евхаристии; не страшатся даже произносить иногда и страшные хулы на сию страшную тайну. Не для чего скрывать болезни и некоторых из нас, братия. Довольно между нами таких, которые, хотя не отмещут языком святой тайны, и однакож не участвуют в ней по разным предлогам. Приблизимся к смыслу суда церковного на отмещущих тайны размышлением о том, как нужно нам всем приобщаться святого таинства евхаристии, и как неосновательны предлоги, по которым многие не приобщаются сего таинства.

Кто установил таинство святой евхаристии? Сам Сын Божий, Господь Иисус. Приимите, ядите, говорил Он ученикам, сие есть тело Мое, за вы ломимое. Пийте от нея вси, сия есть кровь Моя нового завета. Слышите ли, Господь Сам повелевает: пийте от нея вси. Повеление решительное, повеление, относящееся ко всем без исключения, повеление самого Господа. Чего больше? послушаем другого свидетеля о том же. Аз бо приях от Господа, говорит апостол, еже и предах вам, яко Господь Иисус в нощь, в нюже предан бываше, прием хлеб, и благодарив преломи, и рече, приимите, ядите, сие есть тело Мое, еже за вы ломимое; сие творите в Мое воспоминание. Такожде и чашу по вечери, глаголя, сия чаша новый завет есть в Моей крови. Елижды бо, присовокупляет апостол, аще есте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, Дóндеже приидет (1Кор.11:23–25). Что может быть яснее слов сих? Апостол с точностью повторяет волю Господню, приимите, ядите. Апостол передает волю Господа в словах, совершенно ясных и определенных; для всех принадлежащих к новому завету, говорит он, установлена сия вечеря, сия чаша новый завет в крови Моей; все, которые хотят помнить Господа, должны участвовать в сей вечери, сие творите в Мое воспоминание. Апостол присовокупил еще и свои слова о смысле слов Господних; дотоле, говорит он, имеет совершаться сия вечеря, пока приидет Господь на суд, т.е. до скончания века, елижды ясте хлеб сей и чашу сию пиете, смерть Господню возвещаете, Дóндеже приидет. Теперь спрашивая, нужно ли исполнить волю Господа? Без сомнения, нужно; ибо горе не покоряющимся воле Господа. Нужно ли исполнять такую волю Господа, которая простирается на все времена? Еще более нужно; ибо в этом случае горе каждому, кто бы он ни был, и когда бы он ни жил, если только презирает он эту волю. Итак, подумайте, нужно ли приобщаться вечери Господней, когда она установлена самим Господом, установлена на все времена, установлена для всех?

И что такое предлагается на вечери Господней? Чаша благословения, поучает апостол, не общение ли крове Христовы есть? Хлеб, его же ломим, не общение ли тела Христова есть? (1Кор.10:16) Итак, на трапезе Господней предлагается под видом хлеба самое тело Господне, и под видом вина животворящая кровь Господня. Скажите же, от чего удаляются, удаляясь от вечери Господней? Чем пренебрегают, пренебрегая вечерею Господнею. Страшно подумать!

Какие действия совершает евхаристия в причащающихся её? Чего лишаются отступающие от нея? Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, говорит Господь, во мне пребывает, и Аз в нем (Ин.6:56). Вот первое действие великой тайны! О, таинство чудное и славное! Приобщающийся тайны евхаристии соединяется с самим Господом. О дивная, непостижимая благость Божия! Братия! Укажите мне, какого блага – более высшего мог бы желать человек после сего неизмеримого блага? Брение соединяется с Создателем! Грешный соединяется с Всесвятым! Бедный, немощный, полумертвый – соединяется с Животворящим и Всемощным! Чего желать еще человеку? И чего нельзя надеяться ему от такой милости?

И подлинно, послушайте слова Господа, сия есть кровь Моя, говорил Он, за вы и за многая изливаемая во оставление грехов (Мф.26:28), т.е. в сей чаше кровь Моя, та кровь, которая изливается во оставление грехов; пийте же ее, – она прощает грехи грешникам, она освящает грешников. Ядый Мою плоть и пияй Мою кровь, имать живот вечный (Ин.6:54), говорит Господь. Итак, вот и еще действие тайны! Она дарует жизнь вечную. Ты страждешь по душе и телу? она – врачевство оживляющее. Ты изнемогаешь в борьбе со страстью? Приступи к святой евхаристии, – она дает новые силы. Кто исчислит все действия чудной тайны, когда она есть тайна жизни? Ощутительный плод вкушения её является верующим то светом в уме, то радостью в сердце, то покоем сладким в душе, то живейшим ощущением любви к Господу, то ревностью к подвигам духовным.

Если же святая евхаристия есть хлеб жизни, дарующий и прощение грехов, и силы духовные, то с чем остается человек, лишая себя сего животворного хлеба? С грехами и страстями. Какое опасное положение!

Но не гадание ли это человеческое? Нет, братия; дело спасения нашего основано не на гаданиях, а на верном слове Господа. Аще не снесте плоти Сына человеческого ни пиете крове Его, живота не имате в себе (Ин.6:53). Кто говорит слова сии? Сам Сын Божий, Сам Господь наш, Коего каждое слово ей и аминь – верно, непреложно так, как ничто более на свете. Что же значат слова сии? Они очень ясны, кто не хочет причащаться тела и крови Господней, как иудей, не может быть тот живым. Христианин родился в воде крещения; вода крещения, напоенная силою Духа святого, образовала в нем нового человека, это духовный младенец. Представьте же себе, если бы вы младенцу не давали пищи и пития, остался ли бы он жив? Нет! Сила благодати, приемлемая в крещении, конечно, сильнее, чем сила жизни, сообщаемая младенцу при рождении; она однажды дана и не истребляется. Но вы знаете, что значит земная жизнь для христианина? Знаете, сколько искушений, сколько болезней, сколько опасностей испытывает душа; и по отрождении в воде крещения. До какого изнеможения могут доводить ее грехи и страсти! Где же подкрепление для неё слабой, где пища для неё голодной, где утешение для неё, поражаемой скорбями? И до чего может дойти она, изнуряемая грехами и страстями? Случалось ли вам видеть бедного младенца, борющегося с смертью, терзаемого муками разлучения тела с жизнью? Вы видите – он еще не мертв; но какая это ужасная жизнь! Вы закрываете глаза, чтобы не видеть страшной борьбы жизни с смертью. Уверьтесь же, что это точный образ той души, которую много лет, или и всегда, оставляют без пищи небесной. Она именуется живою, она еще не умерла, но страшно положение её! Смерть духовная терзает ее. Жизнь духовная в ней неразвита, остается в младенчестве; а страсти и грехи иссушили, истерзали, довели ее до совершенного расстройства. Истинно слово Господа, аще не снесте плоти Сына человеческого, не пиете крове Его, живота не имате в себе.

Чем же люди оправдывают уклонение свое от таинства евхаристии? «Мы верим, говорят одни, что святая евхаристия – дело великое, но где она ныне?» Это означает, что ныне, как говорят эти люди, нет у нас церкви, нет и тайны. Несчастные – они враждуют и на церковь Христову, и на страшную тайну. Ослепленные не видят, какая страшная участь ждет их – мятежников. Их ожидает та же участь, какая постигла мятежных ангелов, низверженных за мятеж с неба в геенну, – та же самая, какая ждет всех врагов креста Христова (Флп.3:18–19). Нет церкви? Кто это говорит? Не возмутитель ли против самого Господа? В ином виде, хотя и хотел бы, не могу представить его. Ибо Господь сказал нам, церкви Его не одолеют и врата адова (Мф.16:18); она стоит твердо, так как непобедим глава её Господь; она есть столп и утверждение истины (1Тим.3:15). Говорят, мы верим в тайну. Но, где же та тайна, в которую веруют? Тайна Христова должна быть на земле; она должна совершаться здесь, Дóндеже приидет, т.е. до скончания века, это слова, это воля Господа. Кто же может отменить волю Господа? Кто может уничтожить определение вышнего? Не одно ли своеволие, не одна ли вражда богоотступная? Тиру и Сидону отраднее будет в день судный (Мф.11:22), нежели людям, которые знают волю Господа, и нагло попирают ее. К кому воззовут они о помощи в день суда? Ко Христу? Но они отвергли Его, отреклись от тела и крови Его; не знаю вас, скажет Он им, как вы не знали Меня. К церкви святых? Но над нею ругались они, изгоняли ее из мира, бегали от неё, как от греха. К крови ли Ходатая, очищающей грехи и оживляющей мертвых нас? Они его не запечатлены, никогда не питались ею. Несчастные! Никто и ничто не защитит их, но все восстанет против них – и Господь и церковь Его, и кровь Его и слово Его! Твердят слепцы, «старцы говорят, что можно спастись без причастия». Старцы говорят? Аще мы или ангел благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет. Слышите ли? Если бы и ангел благовестил противное учению апостола, а его учение о евхаристии вы слышали, анафема! Говорят, мы идем по следам подвижников, пребывавших в пустынях без причастия. В чем же подражают они подвижникам? Те жили как ангелы, а они? Те жили в пустынях по обету, а они? Те за блаженство считали для себя, когда могли приобщаться, а они? Ужели отвергать святую евхаристию по упорству в заблуждении, как они отвергают, и не принимать святой евхаристии по глубокому смирению и вследствие обета, означает – одно и то же? После того, не станут ли утверждать, что хула на святыню тоже, что хвала святыне?

Братия! Свято чувство смирения, оно необходимо для каждого; оно – печать истинного христианина. Имейте смиренномудрие всегда, тем более тогда, как приступаете к страшной тайне. Вы приступаете к Господу страшному в величии, грозному в правде. Пусть будет и то, что чувство смирения, чувство недостоинства своего, на несколько времени, удержит вас, вместе с мытарем, вдали от святилища Божия; не дозволит вам дерзновенно приступить к святой тайне. Но помните, что истинное смирение не дозволит себе заменять тайну Господню своим вымыслом, оно удерживается на время от тайны только для того, чтобы лучшим образом исполнить волю Божию о тайне. Бывает, что и сатана преобразуется в ангела святого (2Кор.11:14). Бывает, что под покровом смирения скрывается только лукавство греха. Надобно поверять себя; надобно поверять дела свои, дела ли они истинного смирения? Смирение оказывает себя покорным власти, себя признает ниже всех, плачет о грехах, подвизается в посте и молитве, страшится суда Божия. Да избавит Бог каждого от смирения лицемеров! Но, не для ангелов учреждена тайная трапеза, а для людей, для людей немощных, слабых склонных к греху до самого гроба. Будь твердо уверен, что если бы ты был и так чист, как чисты ангелы святые, – и тогда ты не должен считать себя достойным причастником тайны. Ты омыт водою крещения, ты очистил себя слезною исповедью, вот твое приготовление к тайне! Ты не престаешь чувствовать себя грешником? Приступи к трапезе, учрежденной во оставление грехов; она попалит терние грехов твоих. Ты холоден и мрачен, сухость тяготит дух твой? Но, если ты таков и тогда, как касаешься источника жизни, что ж будет с тобою, когда ты будешь лишать себя общения с жизнью вечною? Нет, по тому-то самому, что чувствуешь нищету души твоей, спеши обогатиться богатством Христовым.

Другой говорит, совесть обличает меня в тяжких грехах, удерживает грозным судом от трапезы Господней. Если так, слова нет, – удержись на время от трапезы; омой грехи покаянием, очистись слезами сокрушения. Ядый бо и пияй недостойне суд себе яст и пиет (1Кор.11:29). Но, удержись от страшной тайны для того только, чтобы приготовить душу к тайне покаянием, а не за тем, чтобы мыслью о недостоинстве прикрывать беспечность о душе своей; не за тем, чтобы творить волю страстей в забвении о вечности. Примеры спасения для тебя показаны. Спеши вслед за плачущею блудницею к пречистым стопам Господа; спеши собрать слез, сколько можешь, – страха, сколько найдешь в душе, и лобызай ноги Господа; прикоснись к очистительному огню плоти и крови Его. Тяжки грехи твои? Но скажи, Господи! не требуют здоровые врачей, а больные; болен я, гноятся струны грехов моих, от ног до головы нет во мне целого места; исцели, очисти меня. Врачу душ и телес! угль тела Твоего да очистит скверны мои, животворящая кровь да оживит меня, умерщвленного грехом.

Но вот и еще отговорки от священной тайны, «я занят заботами по дому, по долгу, говорит иной; когда причащаться?»

Никто не станет осуждать усердия к обязанностям службы. Но разве не поставляется у нас в обязанность каждому служащему приступать к святой евхаристии? Много занятий по службе? Божия Богови, и кесарева кесареви (Мф.12:21). Много трудов по службе? Но, если труды больше для честей, чем для службы, умерь трудолюбие, а пища небесная, к которой зовет тебя церковь, подкрепит силы твои для верного служения отечеству земному. Припомни и то, сколько убито времени, сколько истрачено сил для страстей и пустоты, остановись же хотя на неделю для отдыха душе.

Ты занят заботами житейскими? что ты говоришь? Ждет тебя Господь, а ты ссылаешься на заботы о земле. Одумайся. Разве вечная жизнь не стоит твоей заботы? Разве вечные нужды меньше для тебя, чем нужды земные? Разве голод, от которого может погибнуть душа твоя, не страшен тебе? Иначе – с чем ты явишься туда?

Братия! Прославим неизреченное милосердие Сына Божия к нам грешным; устрашимся быть презрителями неизглаголанного дара Его. Аминь.

1843 год.

Третью часть притчи о блудном сыне составляет история старшего сына (Лк.15:25–37).

Здесь изображен – грешник самонадеянный, грешник, обольщенный мечтами о своей приличной, честной, жизни. Отношение к нему Отца небесного дополняет печальную картину его, печальную тем более, что сам грешник не понимает значения её. Евангельское изображение такого грешника, грешника скрытного, должно быть изучаемо с особенным вниманием, так как без того легко ли нам узнавать его?

Бе же сын его старей на селе, и яко грядый, приближися к дому, слыша пение и лики, и призвав единого от отрок, вопрошаше, что убо сия суть?

Если старший сын отца трудился на поле, это служит к чести его. Но вот что не подает доброй мысли о нем, отчего добрый отец не послал за ним при приеме младшего брата его? Отчего тогда, как созваны все слуги делить радость о найденном сыне, не приглашен к тому же старший сын дома? Верно сын не любил поступать так, как хотел отец, а – как хотел он сам и – его оставили при его воле. Такая мысль о нем оправдывается последующими поступками его. Вот он, едва возвратясь с поля, едва подошел к дому, открыл себя, в каких расположениях был он к дому. Услышав, что в доме веселятся, он вместо того, чтобы с сердечною простотой идти в дом радующегося отца, останавливается и спрашивает, что это такое? Он изумлен тем, что без него веселятся. Как будто в доме отца, помимо его воли, помимо его решения, ничего не должно быть! Как будто отец его не в праве веселиться без него! И от кого же узнает он о происходящем в доме? От отца? Нет, он вызывает к себе одного из слуг. Как это неприлично! Не прилично тем более, что подряд с гордостью является низость.

Он же рече ему, яко брат твой прииде и закла отец твой тельца упитанна, яко здрава его прият. Слуга говорит о деле, как оно есть. Видно, что это был слуга добрый, простосердечный. А как много есть слуг другого разряда! Слуга доброго господина не только говорит правду, но говорит с добрым намерением. Брат твой прииде, отец здрава его прият, говорит слуга. Эти слова не только выказывают правду, но и доброе намерение – успокоить смущенную душу молодого господина.

Разгневався же и не хотяше внити. За что разгневался? Чем так оскорблен? Ему сказали отрадную правду, а он разгневался. Бесчувственный сын! Бесчувственный брат! Дикая душа его волнуется страстями дикими, – завистью, гордостью! Он терзается тем, что веселятся в честь другого; в гневе за то, что оказывают любовь другому. Он считает себя униженным оттого, что обращено внимание на другого.

Отец же его изшед моляше. «Какой кроткий, какой добрый отец, восклицает блаженный Иероним; он упрашивает сына принять участье в домашней радости». Да, редко можно найти такого отца между отцами христианскими, людьми облагодатствованными, но никогда между людьми обыкновенными. Эта кроткая любовь – любовь небесная. Она выходить на встречу к грешнику, стараясь привлечь его к себе; она знает его строптивый дух и не смотря на то дышит на него кротостью, ласкою, нежностью сердобольною и снисходительною.

Он же отвещав, рече отцу, се толико лет работаю тебе и николиже заповеди твоя преступив и мне николиже дал еси козляте, да со други своими возвеселился бых.

Не смягчился строптивый сын словами небесной любви, а лишь раздражился и начинает счет с отцом, счет, которым он думал обвинять отца, тогда как каждое слово его улика ему самому. Се толико лет работаю тебе! Что же особенного, если сын трудился в доме отца? Ужели же добрый сын только имеет право гулять и терять время в праздности? Ужели тот, кому труд в тягость, человек порядочный? Нет, более чем слугу, унижает праздность детей доброго отца. Николиже заповеди твоя преступив. А как будто тот и добрый сын, который нарушает волю доброго отца. Николиже заповеди твоя преступив. Но правда ли это? Как же могло случиться, что этот почтительный сын так глух даже к мольбам нежного отца? Как же могло случиться, что сын, почтительный к отцу, так холоден и жесток к брату? Аще кто речет, яко люблю Бога, а брата своего ненавидит, ложь есть (1Ин.4:20). Глаголяй себе во свете быти, а брата своего ненавидяй, во тме есть доселе (1Ин.2:9). Таково учение небесной истины! И николиже дал еси козляте. Как? Добрый сын считается с отцом? Добрый сын требует платы от отца за любовь к отцу? Сын ли это? Нет, это наемник, а не сын. Ах! сын потерял любовь сыновнюю, даже живя в доме отца. Не хуже ли он брата, потерявшего туже любовь вдали от отца? Да со други моими веселился бых. Вот и еще отличие сына доброго! В том, что живет он вместе с добрым отцом, не находит он радости, не находит он радости и в выполнении заповедей отца, тогда как они доброму сыну слаще меда и дороже камней драгоценных (Пс.18:11). Он ищет других радостей, других друзей. Что же это за друзья его? Конечно, если бы они похожи были на доброго отца его, то не заменяли бы они отца в его душе. Жажда веселостей, которою томится он в доме отца, показывает, что ищет он друзей греха, веселостей распутства. Чем же разнится он от младшего блудного брата? Разве тем только, что выставляет из себя человека жизни приличной, поведения непорочного.

Егда же сын твой сей, изъядый твое имение с любейцами прииде, заклал еси ему тельца питомаго.

Домогаясь выставить, как можно резче, несправедливость отца, строптивый сын указывает ему на отношение его к брату.

Егда же сын твой сей прииде. Не называет и брата братом; он так презирает его, что считает за оскорбление для себя называться его братом. Такова гордость! Сын твой прииде – стрела злости и в сердце отцу. Ты, говорит он отцу, хочешь этого распутного признавать сыном своим, пусть он сын твой, любуйся им, только я не знаю такого брата. Тогда как прожил, он твое имение с блудницами, ты принимаешь его так, как не был я никогда принят тобою, это твое дело! Какая злость в сердце гордом! Забыто уважение к отцу, забыта любовь к брату снисходительная. Мало и того, гордость не только беспощадна к известным слабостям брата; она выдумывает слабости. С чего этот милый братец говорит о брате, промотал имение с блудницами? Откуда он узнал это? Добрый слуга, встретивший его, не говорит ему ничего подобного. Ах! как часто бывает, что, будучи сами худы, думают худое и о других! Будучи сами расположены к тому, чтобы делать то или другое грязное дело, переносят ту же грязь и на других. Кто не узнает в этом гордом брате иудейских фарисеев и книжников, представителей самонадеянной праведности, нередко блистательной по наружной жизни, но отвратительной по сердечным расположениям! Гордых людей дело – мечтать о себе, что они не как другие люди, не грабители, не обидчики, не прелюбодеи, а люди жизни строгой (Лк.18:11). Они не простят брату ни одного проступка, тотчас заметят в глазу его сучец, а у себя не видят и бревна. Они похожи на гроба окрашенные, которые кажутся снаружи красивыми, а внутри полны костей мертвых и всякой нечистоты (Мф.23:27).

Он же рече ему, чадо, ты всегда со много еси, и вся моя – твоя суть.

Фарисейская гордость сама осудила себя, когда только открылась в словах. Любовь небесная не судит ее, а продолжает дружески вразумлять и пристыжать ее. Чадо, сколько нежности в этом слове. И какой отец говорит это слово? Отец, осыпанный грубостями сына. Как терпелива любовь отца! Сын ни разу не назвал отца своего отцом, а отец говорит: Чадо! как сильно это слово, при всем том, что мягко! Оно так сильно, как никакое жесткое слово! Оно идет прямо к сердцу сына! Оно говорит ему, сын мой! говоришь ли ты со мною, как сын? Ах! приди в себя. Чадо, ты всегда со мною еси, и вся моя твоя суть. Ты не имеешь причин жаловаться на мои отношения к тебе. Не смотря на твои не сыновние расположения ко мне, которые ты сам обнаружил теперь и, которые мне были известны, любовь отца всегда была открыта для тебя. Как же тебе желать козляте? Как тебе искать других друзей, кроме друга – отца? Ужели какие-нибудь мои блага дороже тебе, чем сам я? Впрочем, вся моя твоя суть. Все, что принадлежит мне, принадлежит и тебе, лишь только оставайся сыном моим; и все это, конечно, стоит больше, чем могли бы стоить твои труды.

Возвеселитижеся и возврадоватися подобаше, яко брат твой сей мертв бе и оживе, изгиб бе и обретеся. Вразумление строптивому сыну об отношениях его к брату! Если брат дорог сердцу брата, то возвращение его потерянного, конечно, должно быть предметом радости для брата. И если брат не радуется о здоровье брата, если счастье погибавшего брата оскорбляет, терзает брата, то в таком брате нет души братской, он убил в себе чувства брата, он оскорбил, унизил, обидел жестоко не брата, но себя самого. Добрый отец препирался с строптивостью сына. Чудная борьба любви с самолюбием гордым! Родители! Вот как вы должны обходиться с худыми детьми! Наставники и пастыри! Вот с каким терпением надобно вам выполнять свое дело. Во-первых, виновность наставляемых вами не должна вас останавливать в исполнении вашей обязанности к ним. Как бы много худого ни видели вы в них, вы должны учить их добру, должны наставлять их словом евангельским. Ваше дело сеять семена. Сейте, не теряя времени в праздности. Что выйдет из того? Взойдет ли что из посеянного вами? Не беспокойтесь о том, будущность не в ваших руках; в вашем распоряжении настоящее. Вы можете только желать, чтобы посеянное взошло. Молитесь Тому, Кто посылает благотворную влагу и тепло плодотворное. Затем смотрите еще на отца, вызвала ли строптивость сына хотя одно жесткое слово из его сердца? Нет, евангельский отец тем больше оказывает нежной кротости сыну, чем больше грубостей высказывает сын. Поступайте и вы, как поступает любовь терпеливая. Грубость и брань в ответ на грубость только раздражает грубого. Если нежность отца не всегда может смягчать злое сердце сына, то злость и шум столько же могут утишать его, сколько масло пламень. Будьте благоразумны по крайней мере для успеха в своем деле. Будьте кротки, хотя бы для того, чтобы не унижать себя пред злыми детьми. Если они заметят злость вашу, если заметят неумеренность или несправедливость гнева вашего, вы останетесь в глазах их злыми и несправедливыми, к их злой потехе, но наставления ваши пройдут без пользы для них и даже незамеченными. «Раб Господа не должен ссориться, говорит апостол о христианском учителе, должен быть приветлив ко всем, учите лед, незлобив, с кротостью должен он наставлять противников, не даст ли им Бог обращения к истине» (2Тим.2:24–25).

Наконец изображение гордого сына – картина поучительная для всех и каждого. Как опасно гордое самолюбие для спасения нашего! Как опасно оно особенно тогда, как ведет себя прилично между людьми, чтобы не слышать упрека себе, – допускает грехи тяжкие, но тайно от людей и потому видит уважение к своей наружной честности, к своей видимой праведности. Как много надобно иметь внимания к себе, как строго надобно наблюдать за собою, чтобы смирять в себе гордую мечтательность о своей праведности! Мечтательность гордости так тонка, так хитра, так неуловима, при своем обаянии приятном. Как открывать ее в себе? По её действиям. Если при известии об успехах ближнего в делах Божиих, ты чувствуешь холодность к нему, видишь в себе готовность унижать его, если не на словах, то в мыслях твоих о нем; вместо благодарной хвалы Богу за брата чувствуешь едкую неприязнь, тайную вражду, злость и зависть к брату, будь уверен, что в тебе много страшной фарисейской гордости. Страшись ее и смиряй самоукорением, молись не иначе, как молитвою мытаря, Боже, милостив, буди мне грешному.

Господи – Господи! даждь ми зрети моя согрешения. Аминь.

Помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей.

Кто это так трогательно молит Бога о помиловании? Кто стеснен такою нуждою в помощи небесной? Чья душа изливает такую скорбь о себе пред Господом? Это молится царь и пророк Давид! Пророк и – исповедует свой тяжкий грех пред Богом? Царь славный не только в своем царстве, но и у соседей и – составляет песнь о своем падении, чтоб все слышали ее. Начальнику певцов песнь Давида, внегда внити к нему Нафану пророку, егда вниде к Вирсавии жене Уриевой, так говорит надпись псалма. И тоже показывает содержание псалма.

Не правда ли, что этого уже довольно, чтобы обратить все внимание на эту песнь покаянную? Не правда ли, что грешникам (а кто же все мы, как не грешники?) надобно изучить псалом Давида, чтобы уметь молиться его молитвою? И когда приличнее всего изучать эту молитву, как не во дни, назначенные для покаяния, каковы нынешние дни?

Обратимся же с полным вниманием к молитве Давида.

В покаянном псалме Давида две молитвы, одна молитва прошений о себе (Пс.50:8–14), другая – молитва благодарение за исполнение прошений (Пс.50:15–21).

В молитве прошений о себе кающийся Давид кратко выражает просьбу о помиловании (Пс.50:3–4), выставляет причины прошения (Пс.50:5–8), затем изливает моления, сперва о прощении грехов (Пс.50:9–11), потом о возвращении даров благодати (Пс.50:12–14).

Помилуй мя, Боже, по велицей милости Твоей и по множеству щедрот Твоих очисти беззаконие мое.

Наипаче (по премногу) омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя.

В каком состоянии, в какое время изливает сию молитву Давид?

Страшное дело – грех. Кающийся Давид с высоты царе-пророческого достоинства падает в нечистоту плотскую, и не останавливается на том, проливает кровь Урии и невинных его товарищей, защитников отечества. Проходят дни, месяцы, проходит год; Давид не чувствует грехов своих. Он не оставляет других прежних правил своих. Он молится, выполняет обряды богослужения, занимается судьбою подданных и все не сознает своего положения, все не видит того, куда завлекло его несчастное сердце, в какие грехи пал он. Уже родился плод греха. Давид покоен. Является пророк, говорит царю о богаче, похитившем у бедного единственную его овцу, и просит приговора богачу. Давид смело говорит – смерть ему, и не чувствует, что себе самому произносит приговор. Тогда пророк Божий открывает ему одну сторону положения его, ты еси муж, сотворивый сие, говорит он. Тогда-то Давид видит все. И благодарение Господу, что видит! Другие, что ни говори, когда ни говори им, остаются глухи и бесчувственны. Давид сознает свое положение и столько поражается им, что едва может выговорить слова, согреших ко Господу. Пророк видит, что Давид всею душою почувствовал свое состояние, всею душою затрепетал пред грехами своими и потому объявляет ему, что бедствия, какие имели обрушиться на главу его, на весь дом его, на все потомство его, более не коснутся его кающегося, умрет только плод преступления.

Давид оставляет тогда все. У него тогда не кончена была война с аммонитянами (2Цар.12:29), но он отлагает все дела царские, все величие царя и обращается к покаянию. Слагает венец, забывает трапезу и ложе, отделяется от всего мира, как прокаженный грехом. Молится день, молится два, молится целые семь дней. И взыска Давид Господа о детище (2Цар.12:16). В живом чувстве упования на милость Божию, он с глубоким раскаянием к грехам своих соединяет молитву о пощаде невинного плода греха. Молитва высокая в том отношении, что выражает живое упование на Бога, но не чуждая привязанности к земному, всегда недальновидной в делах духовных. Дитя умерло. Давид, свободный в душе от всего земного, вошел в дом Божий для поклонения Господу (2Цар.12:20). И вот теперь-то, являясь лицу Бога, столько благодеевшего ему и так оскорбленного им, Давид не мог, снова не повергнуться пред Богом, не мог снова не восчувствовать глубины падения своего и слезы полились рекою из глаз его, и он вопиет из глубины сердца, помилуй мя Боже, по велицей милости Твоей.

Помилуй! сжалься над бедным грешником, которого грех лишил даров Твоих, так что он не узнает сам себя. Давид не смеет уже назвать Бога Богом своим, как называл он Его невинный и чистый душою. Он едва позволяет себе коснуться Его имени и выставляет только свое положение. Давид с счастливыми способностями природы, Давид богатый и в почестях царских, Давид счастливый во всех войнах с соседями и с Саулом, но к чему все это, когда он грешник? Истинно блаженны только те, которые боятся Господа (Пс.3:1). Давид глубоко оскорбил Бога. Помилуй мя, вопиет он, по велицей милости Твоей. Я такой грешник пред Тобою, что мало просить милости у тебя. Слишком тяжек грех мой, слишком велико беззаконие мое. Потому нужна великая милость Твоя, нужны великие щедроты Твои, чтобы простить меня. Так кается искренно кающийся! Живое чувствование грехов своих отверзает взор его на величие милости Божией. И чем живее, чем искреннее чувствует грешник величие грехов своих, тем яснее, тем живее представляет он себе, что благость Божия велика, как Сам Бог. И потому не чисто, не искренно, каялся Каин, когда говорил, грехи мои более велики, чем Ты можешь простить их. У Бога не может быть недостатка в милости для помилования грешника; если же грешник не получает милости Божией, то это от того, что не достает в нем желания, не достает приемлемости для принятия милости.

По премногу омый мя от беззакония моего и от греха моего очисти мя. Люди считают грехи малостью, называют их то невинным увлечением, то извинительною слабостью, то другими мягкими именами. Но не так смотрит на грехи слово Божие. Грех есть скверна, говорит оно; и жалок, неразумен, несчастен тот, кто не спешит избавиться от этой скверны; он – предмет отвращения для Бога святого и праведного. В нечистоте твоей укроп, понеже осквернялся еси ты и не очистихся от нечистоты твоея, и что будет, аще не очистишися по сем, Дóндеже ярость мою в Тебе исполню? (Иез.24:13).

Омый мя от беззакония моего, очисти мя от греха моего. Чем? Благодатью, проливающею воды слез на грешника. Слезы – дело милости Божией; они не льются из души черствой, ожестевшей от грехов; они не очищают души сами по себе, но очищают благодатью, источающею их, очищают, когда не составляют только плода мягкосердечия природного, а растворяются глубоким сокрушением о бедности души, соединяются с испытанием скорбей. Чувствуя тяжесть грехов своих, Давид просит обильного омовения, многократного очищения, готов терпеть много скорбей, принесть много жертв, лишь бы возвратилась в нему вполне милость Божия.

Яко беззаконие мое аз знаю, и грех мой предо мною есть выну. Тебе единому согрешит и лукавое пред Тобою сотворить, яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши, внегда судити ми. После мольбы Давид выставляет основания своей мольбе. Указывает сперва на то, что он глубоко чувствует виновность свою и потому в состоянии принять милость Божию.

Помилуй мя, – яко беззаконие мое аз знаю. Не опасайся приближаться ко мне своею милостью, она уже не будет сопровождаться во мне самозабвением и не чувствием, ни возвратом к прежнему; нет, я уже не тот, что прежде. Было несчастное время, что я многое видел, кроме себя самого; ослепленный страстью не понимал, не чувствовал, что делаю беззакония. Но пророк Нафан открыл мне меня, а совесть моя еще сильнее Нафана обличает меня; Нафан простил меня, но совесть неумолимее ко мне Нафана, она не прощает, грех мой предо мною всегда, стоит как грозный призрак и не дает мне покоя. О! сжалься надо мною, Господи, милостивый к страждущим. Слово Божие говорит нам, покрываяй нечестие свое не успеет в благая, поведаяй же обличения возлюблен будет (Притч.28:13). Тот, кто скрывает свои беззакония, не получит от того выгоды, а кто открывает и обличает их, получит помилование. Грех не престает быть грехом и тогда, как сознаешься в нем, но сознание грехов – непременное условие для того, чтобы Бог простил нам грех, – почему? Потому, что грешник, сознавая свой грех и чувствуя всю низость его, становится лицом к пути благому, отверзает сердце свое для правды и добра и заключает для греха, открывает душу для приятия даров Божиих. Не сознавая же себя грешником, как пожелает он быть праведником? Как пожелает оставить путь погибели, по которому шел дотоле? Бог знает нас без нас. Но нам разве не надобно знать самих себя? Для того ли дан нам смысл, чтобы мы знали все, кроме самих себя? Или не для того ли всего прежде, чтобы мы знали, кто мы таковы? Куда нам идти надобно и по каким путям ходим мы?

Как глубоко, как основательно было Давидово разумение греха своего, показывают слова Давида. Тебе единому согрешит, говорит он, и лукавое пред Тобою сотворих. Грех мой тем мучителен для меня, что, оскорбляя ближних моих, в лице их оскорбил я Тебя, Владыку миров и единого законодателя для всех, Тебя, Отца в благодетеля моего, от которого со дней юности видел столько любви и покровительства ко мне. Не говорит ли закон Моисея, не говорит ли закон сердец наших, чти и люби Бога в Нем Самом и во всех тех, которые носят на себе образ Его? Проливай кровь человеку, в ея место, его пролиется, яко во образ Божий сотворих человека, говорит Сам Бог (Быт.9:6). Да, все святое потому только и свято, что оно есть воля Божия, и то только свято, что есть воля Божия. Един есть законоположник и Судия. Права человеческие святы, но потому, что они освящены Богом. Потому-то страшен каждый грех, как оскорбление Богу. Он страшен, хотя бы законы человеческие и не преследовали его, или преследуя, не в состоянии были уловить его. От всевидящего ока Судии грозного не укроется он и счастье грешника, если он наказывается на земле за грех. Иначе и без того, что значат казни человеческие в сравнении с местью мстителя небесного врагу своему?

Яко да оправдишися во словесех Твоих и победиши, внегда судити ти. Давид представляет себе суд Божий, который произнес над ним Нафан и глубоко сознает, что как ни грозен был тот приговор, но согрешивший Давид вполне заслужил его, так что должен был сказать, согрешил ко Господу (2Цар.12:9–13). Яко да оправдишися – показывается последствие того, что Тебе согреши. Связь мыслей та, что человек может грешить много и долго, не понимая себя; ослепленный страстью может считать себя правым в делах своих наперекор суда закона Божия, может грешить и не видеть греха своего, как и было с Давидом, но все это окончится только славою суда Божия, который рано или поздно откроется над человеком, как открылся над Давидом. Иначе, Божия слава никогда не теряет прав своих над нами; если живем мы праведно, она является в нас любовью и благодатью; если живем мы нечестиво, она является в нас грозным правосудием. Бог не заставляет грешника грешить, но, когда грешник грешит по своей воле, правда Божия вступает в права свои и является в величии нелицеприятного и точного суда над грешником.

Тебе, Господи, слава, нам же стыд. Аминь.

1849 год.

Вскую испаде лице твое?

Предлагая в сии дни историю первых времен мира и людей, святая церковь недавно читала нам и печальную историю Канна и Авеля. Подлинно, мрачная история! О, если бы нам оставалось только воскрешать в памяти такие печальные примеры прошлого! К несчастью, они не далеки и от нашего времени, от нашей жизни. Что это за дикая страсть, пролившая в первый раз кровь человеческую на землю и что ужаснее, кровь брата своего? Зависть, зависть к преимуществам брата! Так как нельзя нам сказать, чтобы эта страсть не являлась между нами, остановимся на ней размышлением.

Что такое зависть? Это скорбь, которую чувствуют, смотря на счастье ближнего; это душевная мука, которую испытывают при взоре на благополучие другого. Ближнего хвалят, радуются благополучию его; а другой ближний на то досадует. Ближнего позорят, ближнего унижают; а другой ближний радуется тому. Вот положение зависти. Труды, таланты, успехи, богатство, чести, добродетели другого – предмет муки для завистливого. Действительное ли, или только воображаемое, настоящее ли, или еще будущее возвышение ближнего, но оно тяготит, терзает душу завистливую. Скорбят при взгляде на высших, не видя себя равными им; томятся при виде равных себе, желая преимуществ пред ними; грустят при взоре на низших, опасаясь, чтобы они не сравнялись с ними, или даже не превзошли их.

Вскую испаде лице твое? говорит Бог Каину. И как не предложить этого вопроса завистливому? Невоздержный, сладострастный, мстительный – увлекаются приманкой удовольствия. Скупой, убийца, вор прельщены корыстью. Каждая другая страсть обещает какую-нибудь приятность, хотя и ненадежную, хотя и преступную; зависть только мука для души. Моль костем сердце завидливое, говорит премудрый (Притч.14:30). Часто сравнивают зависть с адом. И точно, для человека завистливого она есть предварительный ад. Она на земле для людей завистливых есть то чувство, которое терзает демонов в пламени. Видеть и завидовать – вот их мука. Зависть не дозволяет наслаждаться тем, что имеет, потому что терзается желанием того, чего не достает. Горесть и досада терзают, как коршун добычу, душу завистливую. Пожалей себя, брать мой; зависть – лютый враг твой; лишая тебя покоя, она делает тебя неспособным устроят твое счастье, дела твои, чувства твои встревожены, мысли помрачены; ты не в состоянии ни обдумать дел твоих, ни выполнить их, как следует. К чему так жесток ты к себе самому? Превращать в бедствие для себя счастье чужое – это варварство безумное!

Вскую испаде лице твое? Честолюбие, гордость, самолюбие – вот главные причины зависти! Честолюбец, домогаясь возвышения, считает врагом каждого, кто отличен вниманием других; он скорбит, видя успех другого. Гордый считает одного себя способным ко всему; каждый должен стоять ниже его, так по его суду о себе! Странно ли, что ненавидит он того, кого возвышают другие? Самолюбивый любит только себя, занят только собою; для ближнего он не желает ничего и, если ближний получил то, чего он желал, – это удар для самолюбия. Как это низко!

Вскую испаде лице твое?

Я не имею того, что имеет другой. Другой богач и в почестях, у меня нет ни того, ни другого; мои труды не награждены, труды другого отличены вниманием, – говорит в душе своей завистливый. Остановись, несчастный! Понимаешь ли, чувствуешь ли ты, против кого восстаешь ты! Ты восстаешь против Господа Бога. Богатство, почести, красота, добрая слава, добродетели, таланты – не дары ли Божия? Не Он ли разделает их по своей воле? Не Он ли наделяет одного тем, другого другим? Он печется о благе, о спасении ближнего твоего; а ты хочешь разрушить счастье и спасение ближнего. Не враг литы Божий? Не возмутитель ли ты против дела Божьего? Ужаснись положения, в какое ставишь себя. Тяжело видеть, что не всех оделяют поровну? Выслушай ответ евангелия на твой ропот. Работавшие в винограднике завидовали плате, какую получил один из них. Что сказал им хозяин виноградника? отвечает Господь, что за обида вам из того, что даю я вашему брату? Вы получили свое, получили, что следует за труд; будьте же спокойны. Или вы имеете право распоряжаться моею волею, моею собственностью? Или несть ми леть сотворити, еже хощу в своих ми? Если твое оно лукаво, не хочет доброго другому, я хочу быть благим (Мф.20:13–15). Дары земные, дары духовные разделяются не поровну. Но дивись благой мудрости раздаятеля. Прекрасен организм оттого, что самая малая часть его выполняет свое назначение. Ах! если бы ты чаще думал о себе самом, ты нашел бы для себя другой предмет скорби. Выполняешь ли ты твое назначение, умножаешь ли ты данный тебе талант, трудишься ли ты по мере сил и способов в винограднике Божием? Что, если ты слуга самый худой, – что ни прикажут тебе, делаешь не так, а еще не доволен распоряжениями Господа? Что, если ты не умеешь распорядиться и малостью, данною тебе, а терзаешься тем, что другому дано назначение великое? Не безумие ли – твоя зависть? Не безумие ли – твой тайный ропот на Господа?

Вскую испаде лице твое? Заповедь Божия говорит, не укради. А завистливый глаз алчет похитить чужой покой, чужую честь, чужое имущество. Скажи, пожалуй, на чем ты основываешь права на собственность ближнего? Чем виноват пред тобою тот, к кому пылаешь ты злобою? У него больше отличий, больше преимуществ, чем у тебя? Но он не отнимает у тебя твоих. Он богаче, он счастливее тебя в торговле? Но он не лишает тебя твоей собственности. Твои труды не успешны? Если и так, это – твое дело, а не дело брата. Он наделен прекрасными талантами? Но не берет у тебя твоих. Он не стоит того места, которое занимает? Положим, что и правда, пожалей о нем, что возложили на него тяжесть, которой не снесть ему; а зачем горечь в сердце твоем против брата? Но, правда ли, что не по нем место? Припомни расположение к этому брату, какое имел ты, прежде чем зависть вкралась в сердце твое. Ты уважал его, ты любил его, находил в нем прекрасные качества; а теперь? Не перечтешь, сколько находишь ты в нем пороков. Его любовь к благу общему – стала честолюбием; осторожность – притворством, благочестие – лицемерием, бережливость – скупостью. Отчего это? Он весь тот же, он ни в чем не переменился. Отчего же перемена в твоих отзывах, в твоем взгляде на него? Зависть надела на глаза твои зеленые очки, и твой брат кажется тебе не в прежнем виде. Кто же виноват? Одна зависть, которой нечем и извинить своего заблуждения.

Спаситель говорит, аще любите любящыя вы, кая вам благодать есть? А зависть не только не имеет любви ко врагу, не имеет любви и к любящим. Она готова терзать и терзает, если может, того, кто осыпал ее благодеяниями. Она разрывает самые крепкие узы, – узы родства, вооружает братьев против братьев, родственников против родственников. Какая низость души! Какое помрачение смысла! Ты, который называешься христианином и завидуешь ближнему, понимаешь ли что ты ниже язычника? Если бы ты пролил кровь врага твоего, Господь не оставил бы её без отмщения, свойственного убийце. А ты высасываешь каплю за каплею кровь не сделавшего тебе никакого вреда? Чего ты ждешь себе?

Идеже зависть и рвение, ту нестроение всяка зла вещь, говорит апостол Иаков (Иак.3:16). Сколько бед, сколько слез, сколько разрушения вносит в мир зависть! Это – страшная язва для счастья семейств, для счастья обществ. Из неё возникают эти ядовитые растения, заражающие мир, жалобы, вражды, клеветы, вероломства, которые, перерождаясь в ненависть, опустошают честь, покой, жизнь людей. До чего довела она сыновей Иакова? Невинный, юный брат Иосиф брошен в добычу зверям, отец растерзан скорбью! Там, где следовало бы быть союзу искренних, простых сердец, увидите людей, которые почти тем только и заняты, что наблюдают друг за другом, отыскивают недостатки друг в друге, следят за каждым шагом, за каждым словом другого и, лишь заметят одно пятно на платье другого, разводят пятно желчию, разбавляют клеветой, и обливают другого грязью.

Чем врачевать эту страшную болезнь? Первое средство – смотреть на все земные блага, как велит смотреть св. евангелие, как велят смотреть самые блага. Что значит земное богатство? Гниль и прах. Что слава земная? Звук в воздухе. Что красота земная? Цвет полевой. К чему же столько скорбей о земном? Умрем, и все земное останется на земле; ничего не возьмем с собою во гроб; только дела наши пойдут с нами. Не цените же мишурного блеска выше того, чего стоит он, и он не станет тревожить покоя вашего. Где наши блага? На небе. Где наша честь? У престола Судии вселенной. Забудьте же землю и помните небо!

Бог раздает дары по планам Своей премудрости. Твое дело смотреть за тем, что тебе дано. Не озирайся же на чужое, не мешайся в чужое дело. Много надобно тебе труда, много надобно сил, чтобы быть достойным даров, не заслуженных тобой.

Покой, счастье внутреннее может доставить тебе любовь. Старайся приобрести ее. Любы не завидит. Любовь соединяет все, что разделяет зависть. Просите любви у Господа любви. Уничтожайте искушения зависти мыслями любви. Брат утешен счастьем. Благодарите за него Господа и желайте ему большего счастья. Вам хочется говорить о его недостатках? Смотрите на хорошие качества его и на свои грехи. Вам представляется случай нанести ему вред? Воспользуйтесь случаем принесть ему пользу. Если имели несчастье уступить движениям страсти, не прощайте себе того, просите прощения у Господа и спешите загладить вину пред ближним делами любви. По той мере, как укрепляться будет любовь в вашем сердце, зависть будет слабеть и исчезать.

Бог мира и любви да соблюдает сердца наши. Аминь.

1843 год.

Иже аще хощет душу свою спасти,

погубит ю, а иже погубит душу свою Мене

ради и евангелия, той спасет ю (Мк.8:35).

Странное, по-видимому, учение предлагает нам Господь Иисус в ныне чтенном евангелии. Кто хочет, говорит Он, спасти душу свою, тот погубит ее и кто погубит ее Мене ради, тот спасет ее. Отчего это так? Почему нельзя, не погубляя души, спасти ее и, спасая ее, не погубить? И как это так? Спасая душу погубляешь ее, а погубляя спасаешь? Не наоборот ли? Кажется, что тот, кто решился спасти душу, кто решился употребить все способности к её сохранению и преодолеть все препятствия, какие только могут встречаться ему, тот рано или поздно достигнет цели, – сохранит душу.

Чтобы не быть в недоумениях, которые иногда могут оканчиваться ложными убеждениями, вредными для душевного спасения, рассмотрим внимательно, что значат слова Спасителя, произнесенные для нас ныне при кресте Его, Иже бо аще хощет душу свою спасти погубит ю, а иже погубит душу свою Мене ради, той спасет ю.

О какой душе говорит здесь Спаситель? Не имеет ли Он в виду только временную жизнь, требуя её пожертвования для Его имени пред гонителями имени Его? Такой смысл прост и слова Спасителя в таком случае мало касались бы нас, которые живем не во времена открытых гонений за веру. Но подлинно, одно ли пожертвование жизнью разумеет Спаситель? Если бы было так, тогда надлежало ожидать, что все возлюбленные Христовы умирали бы не иначе, как смертью мученическою; а вместе с тем награда за подвиг мученический была бы не очень значительна, возвращение жизни физической за пределами гроба. Сколько первое несогласно, между прочим, с повелением Спасителя – удаляться из того места, где не принимают верного ученика Христова, столько второе несовместно с благостью небесного Отца.

О какой же душе говорит Спаситель? Всмотримся ближе в слова Его. Иже бо аще хощет, слова показывают, что слова сии имеют связь с предыдущим. Что же сказано прежде того? И призвав народы со ученики своими, рече им, иже хощет по Мне идти, да отвержется себе, и возьмет крест свой, и по Мне грядет. Иже бо аще хощет душу свою спасти, погубит ю. Итак, Спаситель сперва предлагает заповедь о самоотвержении, о несении креста своего, и последовании за Ним; и потом представляет побуждение к тому – то, что кто хочет душу свою спасти, тот погубит ее. Скажешь ли теперь, что заповедь о самоотвержении и несении креста надобно соблюдать потому, что иначе, сберегая жизнь телесную, можно погубить ее? Но не ясно ли, что побуждение, принимаемое в таком смысле, касается силою своею только случаев, когда надобно жертвовать жизнью, что же побуждать нас будет к самоотвержению, к несению креста, к последованию за Иисусом во всякое другое время, т.е. во всю жизнь земную, исключая опасностей смерти? Притом, в таком случае побуждение слишком слабо было бы в сравнении и с одною заповедью о самоотвержении. Что значит сохранение жизни телесной, хотя бы и самой долгой, в сравнении с подвигом самоотречения? Что значит тоже приобретение в сравнении с таким подвигом, каков подвиг терпеть во всю жизнь, терпеть скорби, страдания, лишения разного рода? Напротив, и сила побуждения, и естественность смысла слов вполне открываются для нас, когда скажем, что слова, иже хощет душу свою спасти, погубит ю, – означают то, что кто хочет беречь себя для себя, тот наверно погубит себя. Тройственная заповедь о самоотречении, о несении креста, о последовании за Иисусом, по содержанию своему, есть одна заповедь о полном самоотречении. Надобно выполнять эту заповедь, надобно вполне отрещись себя – почему? Естественный смысл Спасителева ответа тот, иначе поступая погибнешь, а – поступая по заповеди, спасешься; или, кто захочет беречь себя, погубить себя, а кто погубит себя для Господа, спасет себя. Итак, не отрекаться от себя и беречь душу свою одно и тоже. Спаситель каждый раз, говоря о спасении или погублении души, прибавляет к слову о душе, слово, – свою. Кто хощет душу свою спасти; иже погубить душу свою. Что же это значит? То, что в человеке, каков он ныне, две жизни, одною жизнью живет он для себя, для своих желаний, для своих страстей, для своих влечений; а другая жизнь та, которую он живет и дышит для Господа. Живя одною первою жизнью, он до такой степени может прилепляться к своему телу, что из всего состава его выйдет только плоть, как и называется такой человек в писании (1Кор.15:50); или – до того может обольщаться гордостью, самомнением, что приблизится к положению духа отверженного, разгордевся в суд впадет диавол. Другая жизнь – совсем другого рода; она живет не для плоти, она только смиряет себя, воздыхает о грехах, плачет о немощах, молит о помощи и – вся в Господе. Нет ничего в мире, нет ничего в желаниях и расположениях сердца, чего бы не готова была она принесть Господу своему, так как Господь Сам все сделал для нее, отрекся от славы Сына Божия и в образе раба предал Себя на крестную смерть. В одном и том же человеке эти два рода жизни остаются до гроба, но в ином преобладает жизнь для Господа, и только по временам обнаруживается жизнь для себя; в другом преобладает жизнь для себя, и едва заметна жизнь для Господа. Есть ин закон во удех моих, противовоюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным (Рим.7:23), исповедует о себе небошественный Павел.

Теперь понятно, почему спасая душу свою, мы можем погубить ее, а погубляя спасать? Пусть жизнь для себя будет жизнью для плоти, что выйдет из того? Смерть души, вечная погибель. Не льститися, Бог поругаем не бывает; еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет, яко сеяй в плоть свою, от плоти пожнет тление (Гал.4:7–8). Беспечность может жить для плоти в совершенной забывчивости о последствиях такой жизни; наглое нечестие может даже говорить: где обетование пришествия Его? (2Пет.3:4). То и другое как бы в сонной дремоте говорит, все пройдет, и мы поживем спокойно. Но – пусть беспечность и нечестие не обольщают себя пустыми мечтами. Законы вечного непреложны и правда Его назначила каждому должное. Кто сеял семена дел на почве плоти, получит и жатву плоти – тление, погибель. Врагам креста Христова кончина – погибель (Флп.3:19). Пусть жизнь для себя будет жизнью ослепленной гордости, тщеславия, любочестия, какой конец будет такой жизни? Другому быть нельзя, кроме того, какой постиг дух гордыни. Бог гордым противится. Мерзость пред Господом всяк горделивый. Гордость живет вне Бога; чему же быть вне Бога, кроме ада и геенны? Тайная гордость защищает иных от низких поступков, заставляет решаться даже на дела великодушия, бескорыстия видимого, честности. Но верен Тот, кто сказал, аще не избудет правда ваша паче книжник и фарисей, не внидете в царствие небесное (Мф.5:20).

Вся ваша суть, вы же Христовы, Христос же Божий (1Кор.3:23), учит св. апостол. Вот связь всего существующего! Все для нас готово, и средства к жизни земной, и средства в жизни вечной. Кто измерит беспредельную любовь Божию к нам грешным? Вся ваша суть, но с тем, чтобы вы были Христовы, тогда как Христос есть Божий, от Бога посланный Спаситель, спасающий всех грешников. Если Христовы мы, если все наше приносится в жертву Христу Господу, то Его жизнь становится нашею жизнью, Он вселяется в сердца наша; а со Христом – в чем мы можем нуждаться? Самопожертвование, которого требует от нас Господь, есть прежде всего умерщвление греха в себе и всех греховных похотей; а грех и смерть нераздельны, так же как правда и жизнь. Отселе, елико внешний наш человек тлеет, толико внутренний обновляется по вся дни (2Кор.4:16). Отсекая волю свою, мы даем место в душе воле Господа; умирая для самих себя, живем для Господа; погубляя жизнь самолюбия, жизнь ничтожную, низкую, ты приобретаешь вечную жизнь благодатью животворящего Духа утешителя; не без болезней сей подвиг, но сила Христова совершается в немощах, Дух спослушествует духови нашему, яко есмы чада Божия. За подвиги крестного, но временного, самопожертвования готовятся вечная радость и мир на небе. Побеждающему дам сести со Мною на престоле, глаголет верный и истинный.

Темже убо, братие, должны есмы не плоти еже по плоти жити. Аще бо по плоти живете, имате умрети, аще ли духом деяния плотская умерщвляете, живи будете (Рим.7:12–13).

Братия! не будем беречь души земной, плотской, жаждущей наслаждений чувственных. Иначе, жестоко обмануты мы будем, она, питаемая и раздражаемая нами, доведет нас до погибели. Обуздаем ее постом, охладим её похоти строгим воздержанием. Будем бдительны, она лукава, прикрывает свои требования то немощью нашею, то мыслью о неважности телесного воздержания; не верьте ей, а верьте неложному слову, – царство Божие несть брашно и питие, но правда, и мир и радость о Дусе святе (Рим.14:17–18). Будем твердо помнить об участи богача, веселившегося здесь светло и там напрасно просившего одной капли воды для охлаждения языка своего (Лк.16:24–25).

Душа земная алчет богатств; ей мало необходимого для жизни, она требует серебра, золота, со дня на день больше и больше, и делает тысячи несправедливостей, оскорблений, беззаконий, обид. О, как погибельна для нас эта ненасытная алчба! Братия! спешите обуздывать в себе эту жажду, чтобы не обратилась она в геенну. Спешите погашать ее делами милосердия, мыслями о грозной участи ненасытных богачей мира. Повторяйте, чаще повторяйте себе слова апостола Христова, приидите ныне богатии, плачитеся и рыдайте о лютых скорбех ваших, грядущих на вы. Богатство ваше изгни, и ризы ваша молие поядоша. Злато ваше и сребро изоржаве, и ржа их во свидетельство на вас будет, и снесть плоти ваша аки огнь, егоже снискасте в последние дни (Иак.5:1–3),

Возлюбленный брат! Если придет тебе помысл гордости мирской или духовной; если душа твоя начнет мечтать о себе, утешаться тою или другою собственностью, превозноситься пред тем или другим братом; если начнет она скучат, что не достает тебе той или другой почести, что унижен ты между другими, поспеши вспомнит, что это – шептание змия, ищущего твоей погибели. Будете яко бози, говорил он невинным прародителям, и чем стали они? А с твоею душою, и без того израненною грехом, а с твоею душою, которой бедность столько оплакивать тебе надобно, что будет от дыхания дракона древнего? О! не щади в себе самолюбия! обличай его, унижай, посрамляй, поражай мыслью о бесчисленных грехах твоих, дабы иначе оно не низвело тебя во огнь вечный, назначенный духам отверженным.

Если слишком больно нам перенести неприятное слово брата, насмешку острую, укоризну меткую, будем уверены, братия, что и это внушение того же погибельного духа гордыни. Кто же может оскорбить меня, как оскорбил, изранил я себя грехами? От главы до ног все в язвах; время ли думать о том, что говорит о мне брать мой? Время ли гневу на других, когда столько нужно негодования против себя самого? И что мне может сделать слово брата, если несправедливо оно? А если справедливо, не должен ли я быть благодарным за обличение в несправедливости моей, которой, быть может, не видал в себе по гордости?

Ничего не доставит нам слава мира, которой так домогается самолюбие наше, ничего не доставит, кроме раскаяния в потере славы пред Господом. Зачем так слепы «мы в своей суетности? К чему это домогательство блистать тем, чего не дают нам ни силы, ни средства наши? Зачем безжалостны мы к собственной душе нашей, тревожа ее такими ничтожными желаниями? И однако ж мы думаем беречь ее тогда, как губим!

Братия! Живя для себя, мы только губим себя, с какой стороны ни посмотрим на такую жизнь. Итак, не заставляет ли нас самая нужда посвящать, как можно более дел, как можно, более дней, как можно, более собственности нашей, для Господа нашего? Больно нам расставаться с страстями сердца нашего, а что значат скорби времени, в сравнении с радостью вечною, или же с муками бесконечными? О! скорее, скорее к Господу нашему. Возжада душа моя к Богу крепкому, живому. Когда прииду и явлюся лицу Божию? Вскую прискорбна еси душе моя, и Вскую смущавши мя? Уповай на Бога, яко исповемся Ему, спасение лица моего и Бог мой. Братия! не легко бороться нам с грехами нашими. Но – несколько мужества, несколько терпения! Еще мало, еще мало и подвиг окончится, и венцы славы даны будут нам. Не сладко ли, не отрадно ли жертвовать Господу всем, когда все готов Он дать нам, что только можем принять? Ему, Ему единому приносить будем наши труды, наши воздыхания, наши болезни и лишение. О Нем будем радоваться и скорбеть, Его именем освящать наши вечер и утро, полуночь и полдень. Ему отдавать будем, кто что может. У Него ничто наше не пропадет, даже чаша студеной воды, даже лепта убогой вдовы. Он все наше возвратить нам. Для нас же Он требует от нас нашего. Для нас же Он требует от нас – нас, чтобы дать нам Себя Самого. О, как беспредельна Его милость к нам! Не принадлежим ли мы Ему и по зависимости бытия нашего от Него? Но Он хочет, Он убеждает, чтобы мы и по воле своей принадлежали Ему, – и для чего же? Только для того, чтобы обогатить нас благодеяниями и времени, и вечности; только для того, чтобы за кратковременной подвиг самопожертвования наделить нас щедротами, непостижимо великими и нескончаемыми.

Распеншийся за нас, Господи Иисусе! благодатною силою креста Твоего укрепи наши руце ослабленые и колена расслабленая (Ис.35:3). Влецы нас вслед Тебе и потечем (Песн.1:3), чтобы здесь и там славить имя Твое со Отцом и святым Духом. Аминь.

1847 год.

В прошедшей беседе покаяние Давида остановилось на исповедании глубокой скорби о грехе, которою он преклоняет Бога на сострадание к себе. Затем Давид выставляет другую вину моления своего.

Се бо в беззакониях зачат есмь и во гресех роди мя мати моя. Се бо истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил ми еси (Пс.50:7).

Как понять Давида? Обвиняет ли он мать, что она родила, будучи грешницею? Или говорить о себе, что еще тогда, когда выходил он на свет, он уже был грешником?

Если бы и допустили мы первое объяснение, мы не должны бы были забыть того, что Давид рожден от законного брака, и потому он не мог обвинять мать в незаконном рождении сына. Таким образом и при этом объяснении мысль была бы та, что Давид говорит о наследственной порче природы нашей. При этом объяснении он говорил бы тоже, что говорил Иов, «кто может выйти чистым от нечистого? Никто» (Иов.14:4). Тем не менее страшно было бы соединять со словами в беззакониях зачат есмь, ту мысль, что рожден я материю оскверненною грехом, когда Давид не говорит здесь о матери; странно было бы обвинять одну мать в нечистоте и не обвинять отца. Итак, остается так понять Давида, уже при зачатии моем, уже при рождении моем я был осквернен грехом; с беззакониями я зачат и с грехами родила меня мать моя. Давид говорит здесь тоже, что говорил Моисей, прилежит помышление человеку на злая от юности его, сердце человека зло с юности его (Быт.8:21). Прежде, чем человек начинает различать добро от зла, прежде чем при свете сознания начинает действовать воля его, грех уже живет в нем, наклонность к злу обнаруживается недовольством собой и другими, расстройство открывается в душе и в теле его. Что выражает вопль его при появлении его в свет? Страдание природы, страдание от внутреннего, прирожденного расстройства, от нечистоты и виновности. Итак, Давид, умоляя Бога о помиловании; выставляет, после бедности дел воли его, бедность самой природы человеческой. Если бы и остался я таким, говорит он, каким рожден я, и тогда что осталось бы мне, как не просить о милости и благодати Твоей? Что мы все пред Тобою, Господи? я, как и каждый, зачат со грехом и рожден в нечистоте.

Се бо истину возлюбил еси, безвестная и тайная премудрости Твоея явил мя еси.

Истина, которую любит в себе и в разумных созданиях своих Бог, не есть одна холодная теоретическая истина; это истина, оживляющая дух, проникающая в сердце и обнаруживающаяся благими плодами; это истина противоположная, и лжи, и мечте, и суетности. Бойтеся Господа, работайте Ему во истине и всем сердцем вашим (1Цар.12:24), заповедуется и людям. Не может сказать человек, что так как от природы он испорчен, ответственность во лжи жизни его не лежит на нем. Нет, злое начало не сильнее благого в мире. Бог не престает изливать свет свой на мир и людей. Он любит истину и открывает познания об истине людям. И язычник не откажется от того, что он знает истину и добро. Смеет ли Давид сказать, что он оставлен во мраке безысходном? Нет! Бог открыл ему тайны премудрости Своей, какие неизвестны были другим. Он открыл ему самые спасительные для человека тайны о грядущем Спасителе мира, о Его страданиях искупительных за мир, о Его благодати, простирающейся на народы, и открыл в таком свете, что, например, Псалом 21 есть как бы евангельская история страданий Христовых. Так Давид, сознавая немощь природы своей, сознает и величие милости Божией к нему, чтобы славить Ее и, прославляя дивную благость Божию, помнит о своей бедности, чтобы молить о милости. Слава любви Твоей, Отец небесный, что озаряешь меня бедного своим светом! Но тогда, как Тебе хвала, мне один стыд. Ум мой богат познаниями, а душа бедна добром; знаю я много, а что делаю? Воля моя ленива на добрые дела; она то лукава и уклончива от труда доброго, то готова на труды, но по побуждениям нечистым, для денег, для чести, для говора толпы. О! Боже мой! если не помилуешь, если не подашь помощи, погиб я. Убожество мое – мольба за меня пред Тобою, благость Твоя – единственное у меня право на Твои милости.

Окропиши мя иссопом и очищуся, омывши мя и паче снега убелюся. Слуху моему даси радость и веселие, возрадуются кости смиренные. Отврати лице Твое от грех моих, и вся беззакония моя очисти (Пс.50:9–11).

Что Давид выражает словами: окропиши мя, даси радость, – сердечные желания свои, это показывают слова его: отврати лице Твое от греха моих.

После того, как показал он основания мольбы своей, он еще сильнее начинает молиться о прощении грехов и показывает разные нужды свои, как последствия греха.

«Соверши же надо мною очищение иссопом, и я буду чист, омой меня, и я буду белее снега».

По закону Моисееву коснувшийся мертвеца считался нечистым и должен был, для очищения, окроплен быть кедром и иссопом, омоченными в воде, смешенной с пеплом (Чис.19:18). Подобно сему прокаженный очищался кроплением иссопа и кедра, омоченных в крови (Лев.14:51). Иссоп был символом снисходительной любви Божией, кедр – символ величия Божия. Давид сознает себя нечистым и прокаженным и глубоко чувствует нужду в духовном окроплении. Он живо представляет себе грозный суд Божий над нечистотой греховною: человек, иже аще осквернится и не очистит себе, потребится душа та от среды живых (Чис.19:20). Так молитва Давида об окроплении и омовении заключает духовную мысль об осенении души всемощною любовью Божией, пред которою отступают человеческие нечистоты.

Далее Давид молится, «дай мне услышать радость и веселие и воспрянут кости, которые так сокрушены Тобою».

Позволяем себе спросить, отчего Давид доселе не имеет радости? Пророк Божий Нафан сказал ему, что он прощен. Как бы не радоваться тому? Или он не верит пророку? Этого быть не может. Скажете, совесть не давала покоя? Но отчего же совесть не имела мира, когда уже ей сказано, что грех прощен? Видите, благодать Божия не вдруг дает все. Сперва она извещает душу о прощении, но еще не дает прочного мира; потом дает мир, но еще не дает веселия сердцу; а наконец дает и радость душе. И все это она соразмеряет с степенями подвигов души, или точнее с тем, как время от времени искренним подвижничеством покаяния расширяется приемлемость души. Пока в огне скорбей душевных не перегорят привязанности нечистые, бесполезно, а иногда и вредно, было бы для души кающейся награждать ее миром небесным. Потому-то св. апостол, возбудив в коринфянах, и страх, и смятение, и скорбь о грехе, явившемся между ними, радовался такому состоянию их. Ныне радуюся, не яко скорбны бысте, но яко оскорбистеся в покаяние. Печаль бо, яже по Бозе, покаяние нераскаянно во спасение соделывает, а сего мира печаль – смерть соделовает (2Кор.7:9–10). Итак, Давид просит себе пока только прекращения страданий духа и возвращения покоя.

А как велики были страдания кающегося Давида! Возрадуются кости смиренные, кости, которые так сокрушены Тобою, говорит Давид. Страдания кающейся души его были так велики, что самый состав телесный был весь расслаблен, самые кости его были как раздробленные; так мысли о гневе Божием, так чувства виновности своей пред Богом поражали и томили душу и тело Давида! Это тоже самое состояние, что выражает Давид, когда говорит, несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих (Пс.37:4). Таково было положение кающегося Давида! Так совершалось покаяние его!

Спрашивать ли, таково ли покаяние нынешних грешников? Или ныне мало грешников? О! грешников ныне довольно! Нельзя сказать, чтобы каждый не говорил, я грешен. Но не говорят ли того одним языком? или если говорят и мыслью, но говорят ли сердцем? если же говорят и сердцем, говорят ли составом своим, как говорит Давид? О как многого не достает в нас, чтобы каяться, как каялся Давид!

Отврати лице Твое от грех моих, и вся беззакония моя очисти. Давид молит, чтобы Бог не только предал забвению, оставил без наказания грехи его, но, чтобы изгладил их, как бы написанные на пергаменте или на доске, так чтобы никто не мог их более видеть. Исполнилась ли эта молитва Давида? Исполнилась со всею точностью. Тот же пророк Нафан, который объявлял грозное обличение Давиду еще не кающемуся, послан был к Давиду раскаявшемуся возвестить о рождении сына законной любви. И какой милости удостоен был этот сын Давида! Пройдите за тем мыслью все, что говорит св. писание о Давиде после его покаяния, найдете ли хотя намек на падение его? Нет. Напротив, о Давиде говорится там только, как о муже праведном, о муже любезном Богу, избраннике достойном высокой чести Его. В книгах царских, в книгах Паралипоменон, в книгах пророков Давид – ангел Божий, муж по сердцу Божию, отец народа, образец царей. Разительный пример тому, как не поминаются у Бога неправды наши, после искреннего раскаяния в них.

Слава Тебе всеблагому и милостивому! Аминь.

1849 год.

Мы видели, что кающийся Давид просил у Господа очищения нечистот своих, возвращения спокойствия сердцу, полного забвения вины его. Но чем долее молится кающийся Давид, тем более возвышается душа его, тем более высшего касается она в молитве. Теперь он молится,

Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей. Не отвержи мене от лица Твоею и Духа Твоего святого не отыми от Мене. Воздаждь ми радость спасения Твоею и духом владычним утверди мя (Пс.50:12–14).

Давид не молит, чтобы слабое сердце его подкреплено было кое-какою помощью. Нет, он знает, он чувствует, он исповедал, что грех глубоко проник в природу нашу. Потому видит и чувствует, что для исцеления больной души нужна великая помощь Божия, необходимо такое действие Божие, которым бы перерождена была душа наша, воссоздана в ней чистота небесная. Доколе сердце ветхо, дотоле все усилия исправить жизнь останутся напрасными, дотоле они могут производить в душе нашей только некоторые исправления, да и те далеко неполные. Давид молит о том же, о чем говорит сам Господь у пророка, и дам им сердце ново и дух нов дам им (Иез.11:18). И, однако, Давид не молит о создании сердца, а о создании чистоты сердечной. Это означает, что не простирает он душевной порчи нашей до уничтожения сил душевных, или что тоже до уничтожения всего доброго в душе нашей, всякой способности к добру. Нет, молящийся Давид ни в себе, ни в других не питает ни гордой самонадеянности, ни лукавой лености.

Духа прав обнови – дух верный, постоянный, твердый среди всех искушений, противоположный тому духу, о котором говорил сам Давид, сердце их не бе право с Ним, и они не были верны в завете Его (Пс.77:37).

Словами, не отвержи мене от лица Твоего, Давид напоминает себе о печальной участи Саула и сознает, что и он сам достоин был той же участи; он сознает и исповедует, что грехами своими заслужил он, чтобы, Бог по правде своей, отверг его от себя, как отверг он Саула. Содрогаясь пред этою участью, он молит Господа, не лишай меня близости к Тебе, которою пользовался я так долго, не отвергай меня от лица Твоего, во свете коего зрел я свет истины и наслаждался таким счастьем; я не достоин того, но по милости Твоей не лишай меня милости.

И духа Твоего святого не отыми от Мене. Нет сомнения, что говоря это, Давид имеет в виду также участь (Саула, о котором сказано, и отсутупи Дух Божий от Саула (1Цар.16:14). Как снишел Дух Божий на Давида, об этом говорит книга царская. И прия Самуил рог с елеем и помаза его среди братии его и ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом (1Цар.16:13). Как потеря благодати Духа Святаго Саулом не ограничивалась одною потерею царской власти, а сказано, и отступи Дух божий от Саула и нападе на нею дух лукав, так и Давид, когда молится, чтобы не лишен он был Духа Святаго, имеет в виду не одну потерю царского достоинства. Царским достоинством кающийся Давид не мог дорожить, напротив, в глубокой скорби своей о грехах, он готов был отказаться от всего земного величия, и отказывается. Нет, он опасается более важной, более близкой к душе его потери; он опасается потери благодатных даров разумения воли Божией и творения закона Божия, боится быть оставленным Божией силою и остаться с одним злом. Давид падением своим оскорбил Духа Святаго (Еф.4:30) и в следствие того лишился некоторой части даров Духа Божия, почему молился о возобновлении в нем духа верности и твердости. Состояние его могло наконец дойти и до совершенной потери духа благодати, если бы он остался нераскаянным. Но в таком случае не возвратился бы к нему и дух благодати, по слову апостола, невозможно вкусивших дара небесного и отпадших паки обновляти в покаяние (Евр.6:4–6). Да избавит Бог каждого сего страшного состояния! Молитва Давида о не лишении Духа Святаго находится в соответствии с молитвою о не отвержении его от лица Божия. Как там он молится о том, чтобы возвращена ему была прежняя близость его к Богу, прежняя любовь Божия к нему; так здесь молит о том, чтобы не только новою изменою не потерять ему Духа Святаго, но и возвратить ему все прежнее изобилие любви к нему Духа благодати.

Воздаждь ми радость спасения Твоего. Вот и здесь молитва о радости. Но это не та радость, о которой молился он прежде, когда говорил, возрадуются кости смиренные. Там было веселие о прощении грехов, так было возвращение мира совести, покоя душе, взволнованной и истерзанной сознанием виновности пред Отцом небесным. Здесь же молитва о радости более высокой, более важной. Здесь молитва о радости спасения Божия, т.е. о радости полного исцеления души, возможного только для Бога, того исцеления, которое совершает Дух Святый. Казалось, за тем, как просил и, конечно, испросил себе Давид возвращения Духа благодати, сама собою, без молитвы Давидовой, должна последовать радость о восстановлении душевного благоустройства. Но видите, о всем надобно молиться, всего надобно испрашивать у Господа, чтобы молитвою очищать душу в сосуд чистый для благодати, чтобы без молитвы возникшая на место молитвы нечистота сердечная не воспрепятствовала благодати продолжать дело её.

И духом владычным утверди мя. Благодатный плод исцеления души есть радость духа и могущество духовное, когда только появление плода сего вызывается духом молитвенным. Утверди меня, молится Давид, духом царственным, могущественным, который бы управлял всеми мыслями, всеми чувствами, всеми желаниями моими, направляя их к Твоей воле. Давид просить себе того духа любви, который, по слову апостола, могуществен и силен наперекор всем бурям жизни земной, который не ищет своего, не раздражается, радуется истине, все прикрывает, всему верит, всего надеется, все переносить (1Кор.13:4–7), который и в радости и в горе верен себе, и в радости не увлекается рассеянием и мечтами о себе, и в горе не дает места в душе безнадежной скорби, – а поет хвалы Богу, все строящему для спасения нашего.

Так Давид в пламенной молитве своей прошел все степени, на которых предложены людям дары милосердия Божия, и взошел на самый высший, коснулся самого престола благодати, где полная любовь Божия дается избранникам Господним. О как благ Господь к ищущим Его сердцем искренним!

Грешники! молитесь молитвою кающегося Давида. Молитва его все доставить вам. Аминь.

1849 год.

Приближается, душе, конец, приближается,

и нерадиши, ни готовишися (Тропарь великого канона).

Ныне ли еще будут считать проповедь о смерти неблаговременною? Ныне ли еще будут уклоняться от этой вести? Ныне ли еще будут считать слишком тяжкою, слишком мрачною мысль о кончине, никого не минующей? Если и ныне, в дни покаяния и плача, хотят только легких мыслей, легких занятий, как опасно, как страшно такое состояние! О! перестанут ли люди, хоть на время, быть легкомысленными? Приближается, душе, конец, приближается, и не радиши, ни готовишися. Вот песнь, которую велит нам повторять в сии дни св. Андрей.

Приговор о смерти есть приговор суда Божия над падшим человеком. Но, о Боже, непостижимый в благости Своей! Самый приговор правосудия Твоего есть милость Твоя к нам; самый глагол осуждения Твоего над нами есть вместе голос, спасающий грешника.

Посвятим, братия, несколько минут на размышление о нужде памятования смерти.

Когда не было греха в мире, не было и смерти; не было, казалось, и нужды думать о смерти. Однако ж Сам Бог заповедал невинному первенцу помышлять о смерти; Сам Бог еще тогда, как ввел человека в рай сладости, сказал, «плодов древа познания добра и зла не ешь; ибо в день, в который ты вкусишь их, смертью умрешь». Что бы это значило? Почему и самому невинному, бессмертному, надобно было не забывать о смерти? Почему и тот, кто еще не имел в душе своей ни одного помысла греховного, должен был иметь в виду грозу тления? Конечно потому, что человек, как тварь, всегда может иметь нужду в страхе, конечно, потому, что угроза смертью может иметь действие доброе там, где не успевает любовь, или обещание жизни. Прекрасное дело, если бы человек мог слушаться Господа своего по побуждению любви, если бы всегда свободно и легко мог он идти путем заповедей к Богу своему, но свобода заключает в себе возможность колебания и падения; свобода имеет потому нужду в подкреплении сильном, которое могло бы остановить колеблемость и удержать от склонения к злу, а таков страх смерти. Пока он стоял стражем при мыслях первого человека, человек оставался в невинности, в раю сладостей. Когда же дух злобы склонил его удалить от себя мысль о смерти, не смертью умрете (Быт.3:4), человек пал. Так и тогда, когда еще не было греха и смерти, уже нужно было не забывать о смерти. Не более ли нужно памятовать о смерти, когда вошедший в душу грех соделал ее склонною к непрестанным падениям? Надобно слишком мало видеть, чтобы не видеть того, что человек, ежеминутно преклоняющийся ко греху, не может без подкрепления спасительного быть тверже против искушения, чем тот, который стоял и мог устоять против греха.

Грех обнаруживается в нас в двояком виде, то является он, как дух гордости, то, – как дух плотоугодия. В том и другом случае мысль о смерти служит врачевством против яда греховного.

Гордость заставляет нас мечтать о себе много; в иных доходит она до того, что их поступки говорят, как будто нет, для них и правил, которым они должны повиноваться; будто нет никого, кому должны мы все отдать отчет в своей жизни; доходят до невнимания к закону Божию, к судьбам и распоряжениям Промысла; о всем дают свой суд, все решают по-своему, всему дают свой порядок.

Как нужно этой заносчивости ума гордого напомнить, что мы земля и в землю пойдем! Как нужно этому величию указать на неширокую могилу, в которой вместится оно и нехотя! Как нужно этому надмению сказать, что величавые замыслы его сокрушатся о гроб и его независимость ограничится пространством трех шагов земли! Что значит сила нашего духа, что значат все наши знания, когда мы не можем ни увидеть, ни отодвинуть предела, которым должно окончиться все земное, – когда за этою доской гробовой целая вечность необозримая, в которой – ни одной точки ясной для ума, оставленного себе самому?

Гордость надмевается почестями, породою, богатством, она различает людей не по их добродетелям, а потому, что один богат, другой беден; один в чести, другой в низкой доле; один в рубище жестком, другой в мягкой и пышной одежде. Но так ли смотрит смерть на нас? О! она всех одною дорогою провожает на суд грозной правды. Она всех равняет в хладной могиле и без миллионов, с одною душою представляет к правосудному. Посмотрите на жилище мертвых, там все равны; суетность пашет на камне, или металле, но слова без смысла, хвалы без значения; ставить на земле имена, титла и в громких словах высказывает одно только то, что все это пустота, что все это было и теперь нет, все это миновалось, как сон, как мечта. Одна земля приняла и богача, и бедняка и – все стало землей. Под грудами камня, если угодно искать, найдут только труп смрадный, груду костей согнивших, прах легкий, как легкомысленна гордость людская!

Гордость славолюбива. Смерч разрушает мечты величия, за которыми так неутомимо гоняются. Пока еще живы, нам удается по временам вынуждать чем-нибудь похвалы и уважение. По смерти похвалы умолкают, или даже превращаются в хулу. По смерти скоро забудут нас, даже, может быть, обрадуются, что мы не будем докучать своими притязаниями на славу. Одни – по равнодушию, другие – по неблагодарности, но и друзья и знакомые, и близкие и дальние потеряют нас из вида. Все, что мы сделали не в намерение угодить Господу, подобно праху развеется. Отыдет же величание ваше равно пепелу, говорит Иов (Ив.13:12).

Гордость безрассудна в предприятиях своих. Сколько у нас замыслов обширных, сколько предположений странных, сколько легкомыслия тогда, как не думаем о смерти! Мы откладываем заботу о душе со дня на день. Завтра, думаем мы, покаемся; завтра начнем мы лучшую жизнь. Но, кто дал нам это завтра? Нынешнее утро кому ручается за вечер? Вечер вчерашний ручался ли за нынешний день? Сколько в нынешнюю ночь уснуло сном вечным! Сколько в нынешнее утро простилось на веки со временем! Сколько в этот час, в который беседуем мы, оставляют землю? Какой Исаия придет и скажет нам: устрой о дому твоем, умиравши бо ты, и не будеши жив? (Пс.38:1) Послушайте вы, которые говорите, сегодня или завтра пойдем в такой-то город и пробудем там год; знаете ли, что случится завтра? Что жизнь наша? Пар, который на малое время является, и потом исчезает (Иак.4:13–14). О! зачем мы не повторяем себе часто, умрем, умрем и, может быть, в одну из тех минут, в которую менее всего думаем умереть? Мысль о внезапности смерти, как искра, пробегая по душе, пробуждала бы нерадение наше. Тогда мы не стали бы тратить дорогое время на напрасные мечты, или на слепую беззаботность. Как мы будем жалеть, при последнем часе, о днях и часах, проведенных без пользы, убитых в мечтах и рассеянности! Как мы будем жалеть, что не употребили данного нам времени на занятия важные, спасительные для души! Мудрено ли, что тогда, как мы будем звать при дверях спасения, чтобы нам отворили их, нам скажут, о! блажени раби тии, ихже пришед Господь обрящет бдящих (Лк.12:37). Бдите, яко не весте дне, ни часа в он же Сын человеческий приидет (Мф.25:13).

Другая жестокая страсть, которая мучит душу, есть страсть к наслаждениям и богатству. Но если бы мы чаще вспоминали о смерти, эта страсть также слабее и реже возмущала бы душу нашу.

Юность особенно резва и игрива; для наслаждения пренебрегает она образованием ума и сердца. И, при самом образовании, ищет средств развить только страсть к наслаждениям, читает книги, слушает разговоры – только что легкие и игривые, которые оставляют в душе одну пустоту. И в зрелом возрасте престают ли гоняться за удовольствиями? Ищут рассеянности, ищут веселостей и скучают, что не находят на земле рая. Отчего же так неумеренны в страсти к наслаждениям? Оттого, что не измеряют жизни мыслью о смерти. Ах! почему бы не посмотреть на могилу? Почему не вспомнить, что есть гроб, а за гробом другая жизнь, для которой надобно готовиться в этой жизни? Почему не думать, что есть смерть, и эта смерть обращает землю в страну плача и тления. Почему не размыслить, что если и дозволены нам удовольствия в этой жизни, то такие, в которых бы нельзя было раскаиваться по смерти, пред судом Божиим. О, юность беспечная! О, старость с умом юношеским! Зачем бежишь ты мыслью прочь от гроба? зачем с усилием удаляешь от себя мысль о смерти? Гроб может научить тебя мудрости, которой ты не имеешь; смерть может вразумить тебя в цене жизни временной, которой ты не понимаешь.

Что мне делать? – вопиет еще один докучливый голос в душе нашей; – что мне делать? Мне некуда собрать плодов моих? Вот что сделаю, сломаю житницы мои и построю пространнее, и соберу туда все мое доброе; а скажу душе моей, душа! много у тебя лежит добра; покойся, ешь, пей и веселись. Это, братия, голос корыстолюбия. Что ж говорит владеющий жизнью и смертью? Бог сказал, безумный! в сию ночь душу твою, возьмут у тебя; кому же достанется то, что ты заготовил (Лк.12:28–20)? Вот какой приговор сам Бог произносит корыстолюбцу! Корыстолюбец безумен. Отчего? оттого, что не помнит о смерти; оттого, что, не думая о близости кончины, думает не о душе, а о богатстве, которое не пойдет за ним на тот свет. Сокровища обманчивые, блага непостоянные, богатство тлеющее! Как мне любить вас при взгляде на гроб? Как дорожить вами, как искать вас с усилиями и тревогой, когда прежде, чем овладеваю вами, вы можете исчезнуть для меня, или если и достигну вас, расстанусь с вами против желаний и надежд? К чему ж тревоги? Пусть буду употреблять, что дано мне, не оставляя надежд отрадных за гробом. Жизнь моя – странствование, так показывает смерть, – и смерть велит мне смотреть на сокровища земные, как на путевой запас и притом обременительный, когда его более, чем нужно для пути, – опасный, когда не употребляю его на то, на что он назначен.

Так, память о смерти спасительна душе нашей; но она же и сладка может быть для нас, во время скорбей.

Кто из нас не терпел горя в жизни? И как часто терпят такое горе, которого себе не ждали, которое не спросясь посещает и как будто хочет теснить нас до гроба? Мало того. Путь самой добродетели усеян терниями. Путь Христов – путь скорбей крестных. Между тем путь нечестивых не редко спеется. Так не напрасно ли я очищаю сердце мое, взывает праведник, смотря на благоденствие нечестивых? Не напрасно ли омываю невинностью руки мои, терплю раны всякой день и страдание всякое утро (Пс.72:13)? И долго ли страдать и томиться? Долго-ль терпеть от греха и грешников?

Не долго, не долго, отвечает вера и указывает на смерть, а за нею на суд.

Так, смерть прекратит страдания земные; смерть препроводит христианина в блаженную вечность. Утешься, гонимый судьбою путник земли! Скоро ты сложишь с себя тяжелую ношу и успокоишься. Утешься изможденный крестоносец Христов! Скоро страдания твои кончатся, и ты соединишься со Христом твоим, Которого ищет душа твоя. Ужели у Бога неправда? Нет! там за гробом Он рассудит каждого из нас; каждому отдаст свое, смотря по делам нашим. Тому, кто веселился каждый день здесь, скажут там, ты принял благая в жизни твоей; довольно с тебя; твое сердце пресытилось веселостями; теперь другая доля тебе. А тот, кто вместо хлеба питался здесь слезами, кого жизнь поила токмо горечью, кто с юности до самого гроба не видал дня светлого, отрет там слезы. «Не ревнуй лукавнующему; не завидуй делающему беззаконие. Еще мало, – и не будет грешника, а праведники наследуют землю» (Пс.36:21–22). Те, которые с слезами сеяли, с радостью пожнут. Смерть снимает с праведника тяжелые узы, которые тяготят над ним во всю земную жизнь; она разрешит его от тела греховного, которое не дает ему покоя до гроба, воздвигая в нем брани и бури. Смерть рассеет сомнения о странствовании земном. Она откроет нам и цель земных трудов, и значение непонятных обстоятельств жизни нашей. Становясь на краю могилы, христианин как бы становится на возвышенном холме, с которого ясно различает пройденный путь, видит и то, что страдания временные ничего не значат в сравнении с славою, которая ждет его там – за гробом; гроб показывает, как ничтожны дети людей, работающих для мира, и как отрадна, как высока участь тех, которые служат Господу. Так, сладко христианину вспоминать о смерти; она радостна для него, как ангел мира, он желает скорее расстаться с телом докучливым, с миром коварным и злым, с людьми забывчивыми и легкомысленными в их рассеянности. Здесь грех и скорбь преследуют его на всех путях. Там у Господа – мир и спасение.

Не думайте, что христианский страх смерти помешает вам в каком-либо добром деле, удержит вас от какого-либо благого намерения. Нет, страх смерти, какой питает в себе Христианин, растворен упованием живым и сладким; и потому не стесняет, а раскрывает он душу для подвигов великих; не приводит ее в смятение, не производит в ней беспорядка, а вводит порядок и гонит то смятение, какое вводят страсти в душу. Христианин встречает смерть не как грозное страшилище, но как вестника мира. Смерть приходит к нему не для того, чтобы разлучить его с Иисусом Христом, который исполнил за нас правду закона, но для того, чтобы соединить с Ним. Если же не так представляют себе смерть, это значит, что не знают другой жизни, кроме жизни земной, других благ, кроме благ временных, другого Бога, кроме богов века сего. В таком случае, несчастна душа, которую не хотят пробуждать от сна её страхом смерти; несчастны люди, которые заботятся о том, как бы не дотла до ушей их весть о смерти. Это значит то же, что у утопающего в волнах отнимают последнюю доску, на которой он мог бы спастись.

Впрочем, чтобы мысль о смерти могла быть назидательною, она должна быть живою и твердою в душе нашей. Надобно быть глубоко проникнутым мыслью о нашей смертности, живо чувствовать, что бренный состав будет перстью, а дух возвратится к Богу; и тогда это живое чувство тленности и смерти будет оживлять душу нашу для деятельности ревностной, укрепить силы наши для подвигов самых трудных. Чем более смерть будет устрашать нас, тем скорее исчезать будут обаяния греха; тем более дорожить будем талантами, врученными нам от Бога. Правда, никто ив нас не говорит о себе, что не увидит смерти. Однако ж, не многие ли так живут, как будто вовсе не думают умереть. Всем нам известен приговор правды вечной, наши знакомые, наши друзья в глазах наших исполняют его на себе. Однако ж, не так ли мы ведем себя, что до нас этот приговор как будто и не касается? Мы провожаем других на тот свет; а готовим ли себя в тот же путь? Напротив, мысль о смерти не так ли близка душе нашей, как гость постылый, которого и холодно принимаем мы и сбываем с рук как можно скорее? Не так ли редко западает она в душу нашу, как холодно принятый знакомец посещает угрюмого знакомца? Если так, то нечему дивиться, что так мало живем мы для добра.

Чтобы мысль о смерти могла иметь свое спасительное действие, надобно жить и действовать с мыслью о смерти. Мы, живя умираем; стало быть, ничего нет естественнее, как живя помнить, что умираем. А ждать для приготовления к смерти того времени, когда уже смерть взойдет в твой дом, приблизится к твоему одру и станет разрушать бренный состав твой, сообразно ли с благоразумием? Кроме того, что смерть никому не дает наперед знать о времени своего посещения, какое приготовление к смерти может быть в душе твоей, когда душа твоя будет вся занята ужасом самой смерти? Какое обращение к Господу, какое раскаяние в прошлом, какая любовь к Спасителю могут быть тогда, когда страдания тела, терзаемого смертью, или оставят тебя вовсе без сознания или, при слабом сознании, без всякого мужества и силы? Нет! готовься заранее к смерти. Тогда и лучше будешь вразумляться мыслью о смерти, и больше соберешь плодов для вечности. Тогда-то будем мы располагать жизнь свою так, что нам никогда не страшно будет перейти в вечность. При каждой встрече с искушением сильным, пред грозным взором смерти, будет погасать огонь страсти и чистый пламень любви к Господу будет гореть, не погасая. Во всех словесех твоих поминай последняя твоя и тогда во век не согрешиши, сказал опытный мудрец (Сир.7:39). Тогда пусть посетит нас внезапная смерть, она не приведет в смятение духа нашего; мы встретим ее с признательностью, как благодетельного друга нашего.

И в жизни, и в смерти нашей, да будет славно имя Твое, Боже наш! Аминь.

1847 год.

На Мк.10:35–45.

Не веста, чесо просита. Какой жестокий ответ на просьбу! Какой резкий приговор достоинству моления! А этот ответ, как слышали мы в ныне чтенном евангелии, сказан апостолам Иакову и Иоанну. Чем менее имеем мы прав думать о себе, что лучше понимаем предмет своих просьб, чем апостолы; тем более должны вникнуть в положение апостолов и суд Спасителя, чтобы быть осторожными в желаниях.

И пред Него приидоста Иаков и Иоанн, сына Заведеова, глаголюще, Учителю, хощева, да еже аще просива, сотворити нама. Он же рече, что хощета, да сотворю вама? О́на же реста ему, даждь нам, да един одесную Тебе и един ошуюю Тебе сядева во славе Твоей.

Иаков и Иоанн были избранные между избранными учениками Христовыми. Целые тысячи были то явными, то тайными слушателями небесного учения Христова. Между ними двенадцать были приняты в число любимых учеников Христовых и названы апостолами. И между сими избранными Иаков и Иоанн были самые любимые, самые приближенные апостолы. Ибо им и Петру оказано то высокое преимущество, что были они свидетелями славного преображения Христова. Они же с Петром были свидетелями тяжкого подвига Спасителева в саду Гефсиманском. При такой близости любимых учеников к своему Учителю не естественно ли было желать им особенного для себя, когда так добр их Учитель ко всем? И заметьте, с какою скромностью предлагают они желание свое? Не прямо приступают с требованием того, чего желают. Учитель, говорят они, нам хотелось бы, чтобы исполнил Ты, чего желаем мы. Что ж это за предмет желания их? Дай нам, говорили, сесть у тебя одному по правую сторону, а другому по левую в славе Твоей. Сидеть по правую и по левую сторону царя означает участвовать в почестях царских, быть первыми из тех, на кого изливаются любовь и милости царские. Сидеть по правую и левую сторону Христа означает участвовать в его славе, как это и выразили ученики, упомянув о славе. Желание Иакова и Иоанна не выражает ли веры в величие Христово? Не выражает ли любви их к Нему, которая не думает о почетных местах во дворе Ирода, не добивается какого-либо значения в службе могущественного кесаря? И, однако, что говорит им Господь? Иисус же рече има, не веста, чесо просита. Как это так? Ученики, которые около трех лет неразлучно пребывали с единственным Учителем своим и внимательно слушали глаголы жизни вечной, не знают, чего просят? Не от того ли, что не все им сказано? Нет, вот близка минута, когда Господь скажет им: вся, яже слышах от Отца моего, сказах вам (Ин.15:15). Что ж это значит? То, что пока не нисшел на них Дух утешитель, они не понимали всего, что говорено им было, и пока сила вышняя не укрепила их, они ошибались в желаниях своих. В чем же ошибочно было желание Иакова и Иоанна? Они, как сказали мы, желали быть с Господом своим, а не с славными мира грешного. Тут нет ошибки. В чем же ошибка? В том, что желали быть первыми в земной славе Христа, тогда как царство Христово, как говорит им Господь, не принадлежит к миру, тогда как только что пред тем возвестил Он им о земной участи своей, се восходим во Иерусалим и Сын человеческий предан будет архиереем и книжником, и осудят Его на смерть и предадят Его языком и поругаются Ему (Мк.10:33). Итак, понимали ли они, чего просили? Просят первых мест в славе Его, тогда как Он идет на поругания и смерть!

Если же Иаков и Иоанн осуждены за желание чести тогда, как они желали участвовать, хотя и в земной славе, но все-таки в славе Христовой, что сказать о тех желаниях чести, где во все не имеют в виду Христа, а только один мир, одну землю? понимают ли эти люди, чего просят? Если не смерть, то презрение, говорят, тому, кто коснется нашей чести пред человеками. И думают, что понимают, чего желают. Дорожать честью пред людьми, тогда как вовсе не люди, а Господь, Судия дел наших. Дорожат честью пред людьми, а не дорожат ни покоем, ни жизнью другого, неприкосновенными уже и потому, что они чужая, а не наша собственность. Что такое земная слава? Колебания воздуха. Есть же, о чем помышлять заботливо. А между тем, для этой-то славы, какой не творят неправды? Чтобы достигнуть чести, дозволяют себе все бесчестное подкуп и обманы, лесть и неправду. И думают, что понимают, чего домогаются?

Можете ли пити чашу, иже Аз пию, и крещением, им же Аз крешаюся, креститися? спросил Спаситель искавших первенства. Чаша, на которую указывает Христос, есть та самая, о которой Он молился в саду Гефсиманском: Отче, аще возможно, да мимо идет от Мене чаша сия (Мф.26:39). Крещение Христово, есть крещение кровью, совершившееся на кресте. Итак, спрашивая искавших первенства, могут ли они пить чашу Его и креститься крещением Его, Спаситель побуждает их испытать самих себя, в состоянии ли они участвовать в страданиях и кресте Его? Для чего же это испытание своих сил? Для того, что ежели бы предмет желаний был не по силам, то и при всей его святости, желать его, значило бы не понимать, чего желаешь. К чему домогаться того, чем не могу я пользоваться? Иаков и Иоанн на предложенный вопрос отвечали, можева, можем пить чашу, можем креститься. Но если они и хорошо поняли слова вопроса, то ответ их был также поспешен, также не основав на точном самоиспытании, как и обещание Петра следовать за Иисусом на самую смерть.

Чашу убо, юже Аз пию, испиете, сказал Господь. Это значит, что будет время, когда Иаков и Иоанн выпьют чашу страданий за Христа, но только не теперь они способны к тому; Он уже готов к чаше своей, чашу убо Аз пию, но они еще будут готовиться к ней. Вот Он стоит в молитве пред чашею своею, а они что делают? Спят, бессильные и для того, чтобы провести один час во бдении. Иудеи берут Его и ведут на страдания, а они все оставльше Его бежаша (Мк.14:50).

Ты, который так недоволен своею долею и так нетерпеливо ищешь другой, тревожно домогаешься занять высшее место, высшее значение в кругу людей! Испытал ли ты себя? Узнал ли, что это место по тебе? Что если ты слишком мал для места? Над тобой будут смеяться. Нет, говоришь ты, я знаю себя, знаю свои силы; но, тогда как другие хуже меня и давно занимают видные места, я все остаюсь на прежнем. Друг мой! согласишься ли ты с тем, что ты по крайней мере не лучше Иакова и Иоанна, не крепче Петра? Если же они могли ошибиться в себе, по человеческому самолюбию, и вовсе оказались не тем при встрече с искушениями, чем представляли себя прежде, того, как же тебе не наложить молчания на говорливое самолюбие свое? Как же тебе не сказать себе, точно ли я хорошо знаю себя? Точно ли не пал бы я, если бы вступил на путь, к которому так стремлюсь? Теперь я живу покойно, хотя и не окружен блеском, а что, если блеск будет раздражать только мои нервы и не даст мне покоя до гроба? Что если страсти, найдя себе пищу, повлекут меня от одного порока к другому и доведут к самому аду? Нет, да будет воля Твоя с рабом Твоим, Боже мой! Каждая должность, каждое занятие требует особенных познаний, особенных способностей. Пусть же каждый, прежде нежели решится приняться за то, или другое занятие, испытает себя, по силам ли оно его? Только легкомыслие стремится неудержимо к честям и званиям, обольщаясь наружным блеском их. Но мудрый говорит: высших себе не ищи (Сир.3:21). И людям виднее бывают слабости того, кто стоит выше других. Если же видное место есть место власти: какой ответ, о, Боже мой, надобно давать на суде Твоем! Сколько своих грехов, а потребуют отчета и по делам подчиненных. Чем настойчивее кто ищет высшей должности, чем смелее садится на первом месте, тем вероятнее заключение ваше, что он или не испытывал себя и вовсе не знает себя, или испытывал, но обманулся при испытании, и потому горько ему будет, когда неожиданно столкнут его.

И слышавше десять, начата негодовати о Иакове и Иоанне. Вот и еще плод домогательства первых мест! Пока не было между апостолами желающих первенства, не видно было между ними неприязни. Показалось желание первенства, явились и негодующие. На Иакова и Иоанна сердились прочие за то, что тогда, как все двенадцать оставили равным образом все для Иисуса и потому всем обещаны престолы, двое домогаются особенных почестей. Смотрите, братия, и между апостолами дух превозношения нарушает мир общества их, чего же ждать для наших взаимных отношений, для нашей любви? Между нами дух превозношения, конечно, не так тих, как между апостолами. О! как он бывает дик у нас! Мало того, что бурно стремится он к своей цели, он, в порывах своих, намеренно оскорбляет ближних, сталкивает с пути, встречающихся на пути, бросает в других брань и клеветы, мстит как за оскорбление за то, что другой стал выше других. Тут ли место любви? Если же трудно быть оскорбляемым и не чувствовать оскорбления, то представьте, сколько досад пробуждает дикая страсть к первенству? Сколько ссор, сколько вражды, сколько волнений ненависти! Так духов гордости и любочестия иссушается любовь.

Иисус же призвав их, глагола им, весте, яко мнящий владети языки соодолевают им и велицыи их обладают ими, не тако же будет в вас. Новое побуждение не искать первенства! Домогаться преобладания над другими свойственно только язычникам, превозноситься и властвовать – дело грешного мира. Это их печальное отличие. Отчего же так? Тем, которые не знают славы Божией, ни достоинств духа бессмертного, остается искать только славу человеческую; тем, которые не имеют твердых надежд, что взойдут на небо, остается тешиться земным величием. Между же христианами, которым известна слава небесная, этому не должно быть. Как же свойственно поступать христианину?

Иже хощет в вас вящший быти, да будет вам слуга. Кто хочет быть большим между вами, будь вам слугою. Спаситель не говорит, что между христианами не должно быть властей и начальников. Напротив, Он прямо учит, что между христианами должны быть вящшие, большие, только не со свойствами первенствующих языческих. Между христианами, если кто хочет быть великим, не иначе достигнет величия, как произвольным смирением; если кто выше других по власти, по званию, любовь к званию велят ему быть слугою других, жить не для себя, не для своего покоя, а для пользы вверенных ему; от того-то рабом ли кто остается, рабство не унижает его, потому что он служит Богу, независимо от людей (1Кор.9:19); по христианскому учению начальник Божий слуга есть во благое, как Его же слуга и раб (Рим.13:4),

Ибо Сын человек не прииде, да послужат Ему, но да послужит и даст душу свою избавление за многих. Если бы не легко казалось христианину смиряться пред подобными себе, особенно же первому по власти не увлекаться мечтою о первенстве, то вот пример самый поучительный для смирения, убеждение самое непререкаемое. Если Сын Божий, явясь на земле в образе сына человеческого, не требовал себе услуг, а с тем и явился, чтобы служить людям и положить жизнь свою за их спасение, то кто из людей имеет право отказываться от служения людям? Какой христианин может быть христианином, не следуя стопам Христа Господа своего, отказываясь подражать смирению Его?

О! Господи Иисусе! дай нам силы смирять докучливое самолюбие наше, да Ты един будешь славен в делах наших! Аминь.

Молящийся Давид вслед за тем, как излил мольбы о прощении грехов его, приносит и жертвы благодарения Господу! Такова молитва живого упования на Бога! Она уверена, что Бог слышит желания её и благодарит Его. Таково покаяние кающегося праведника! Оно – не покаяние бесплодное, оно спешит доказать делами, что намерения его изменить жизнь – тверды.

В последней части покаянного псалма своего Давид изливает благодарность свою к милующему Господу сперва от своего лица (Пс.50:15–19), потом изображает благодарность целой церкви.

Говоря о своей благодарности, показывает, какую благодарность признает он достойною благодетеля своего (Пс.50:15–17) и какую не считает угодною ему и потому не приносит (Пс.50:18–19).

Научу беззаконные путем твоим и нечестивии к Тебе обратятся

Пути Божии, которым кающийся Давид обещается научить беззаконных, по его расположениям, суть те пути, которые известны ему по собственному его опыту, те пути, на которых является Бог грешникам, показывая им благость свою и вызывая благостью к раскаянию в своем нечестии пред нею. Это пути милости и истины, о чем и пел Давид, вси путие Господни милость и истина (Пс.24:10). Это пути верной защиты Божией для уповающих на Бога, о чем и проповедовал Давид, «верен путь Божий, слово Господне чисто; Он щит всем уповающим на Него» (Пс.17:31).

Давид дает обет учить беззаконных путям Божиим, воле Божией. Это было делом признательности помилованного грешника, который не может не прославлять милующую руку и, по признательности к Благодетелю небесному, не может оставаться холодным к дерзости тех, которые нераскаянностью оскорбляют небесного Отца. Для Давида забота о грешниках естественна была и потому, что, по словам пророка Нафана, Давид своим преступлением поощряя поощрил врагов Божиих, дал им повод клеветать на правду Божию, как будто по лицеприятию оставляющую без наказания преступления Давида, или как будто бессильную воздать каждому по его делам (2Цар.12:9–12). Давид обещает устранить опасный соблазн подвигами в обращении грешников к раскаянию, обещает показать грешникам, что Бог остается праведным, воздавая кающемуся грешнику прощением за его покаяние – и силен отмстить упорным нечестивцам за их упорство.

Как блистательно исполнил свое обещание Давид! Не говорим об устных наставлениях его. Покаянный псалом его не есть ли самая превосходная проповедь к грешникам о покаянии? Он отдал его, как сказали мы. Начальнику певцев для пения в собраниях Израиля. Церковь христианская, церковь православная, по примеру ветхозаветной, каждый день повторяет нам покаянную песнь Давида, научая его беззаконных путям Божиим, путям милости и истинны. И сколько тысяч грешников проливали слезы раскаяния, при повторении покаянной песни Давидовой! Сколько забывчивых рабов греха обращено его на путь спасительный! Надобно, чтобы слушающие покаянный псалом Давида были слишком рассеянны, слишком черствы душою, чтобы не умиляться трогательными звуками его. Так Давид не напрасно ручался за благотворное действие своих наставлений, не напрасно говорил, и нечестивии к Тебе обратятся.

Избави мя от кровей, Боже, Боже спасения моего. Возрадуется язык мой правде Твоей. Господи, устне мои отверзеши, и уста моя возвестят хвалу Твою.

Давид, продолжая изливать обеты благодарности своей говорит, если Ты избавишь меня от наказания за кровь, пролитую мною, то возрадуется язык мой о Твоей правде; если Ты откроешь уста грешнику прощением грехов его, то эти уста будут только петь Тебе хвалы.

Избави мя от кровей. В живом чувстве правосудия Божия Давид представляет кровь, пролитую им, в виде врага, который преследует его. Он вспомнил слова Господа к Каину: глас крове брата твоего вопиет ко мне от земли (Быт.4:10); живо представил себе грозный приговор правды Божией каждому убийце: проливаяй кровь человеку в ея место его пролиется (Быт.9:6); при мысли о прошлом своем снова отозвались в ушах его слова Нафана: Урию Гефеянина убил еси мечем. И ныне не отступит меч от дому твоего до века (2Цар.12:9. 10). И в сознании неотъемлемых прав правосудия Божия, он невольно возбуждается к молитве о прощении греха; в чувстве неизменяемой ничем виновности своей снова ожидает себе спасения только от Того, кто есть спасения его, кто один может даровать ему спасение (Пс.24:5). При всем том, что живо сознает Давид тяжесть греха своего, он твердо надеется на благость Божию и как бы уже услышанный дает обет Богу, возрадуется язык мой правде Твоей. Когда простишь меня, весело язык мой возвестит правду Твою. Какую же правду обещает возвещать Давид? Ту правду Божию, которая отдает каждому свое, – нераскаянному грешнику заслуженную им казнь, а тому, кто с чистым искренним, раскаянием обращается к Богу, прощение грехов. О сей правде говорит и возлюбленный ученик Христов: аще исповедаем грехи наша, верен есть и праведен, да оставит нам грехи наша и очистит нас от всякие неправды (1Ин.1:9). О сей правде, по прозрению, Давида, должны проповедовать вследствие страданий Того. Кому пронзят руки и ноги (Пс.21:17, 32).

Господи отверзеши уста моя. Давид твердо помнит грозную волю Божию о грешнике, грешнику же рече Бог, Вскую ты поведавши оправдания моя, восприемлеши завет мой усты твоими? (Пс.49:16). И сознавая себя грешником, чувствует, что и его уста запечатлены для прославления Божия, не должны касаться великого имени Божия. Было время, думает он, когда свободно пел я хвалы Господу! А теперь? Теперь моим ли рукам, обагренным кровью, бряцать псалмы хвалебные? Моим ли устам, оскверненным нечистыми лобзаниями, возвещать оправдания Божии? Но благий и милостивый! Ты внимаешь молитве кающегося грешника, снимаешь печать молчания с уст его. И благодарный грешник дает обет отверзать уста свои только для прославления благости Твоей.

Яко аще бы восхотел еси жертвы, дал бых убо. Всесозжения не благоволиши. Жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит

Давид оправдывает обет свой – славить благость Божию и тем, что по его сознанию нечем больше и благодарить Господа.

Яко аще бы восхотел еси жертвы, собственно, жертвы заклания, которая приносилась Господу в благодарность за Его благодеяния, также как жертва всесожжения приносима была в ознаменование посвящения себя Богу благодетелю. Как же Бог не хочет от Давида жертв заклания и всесожжения, когда Он Сам установил их в законе? Уже ли неугодны Ему собственные Его учреждения? Богу не угодно все то, что совершается не сообразно намерениям Его; Ему неугодны жертвы, когда приносились они без мыслей веры, без сердечной любви, так как Он учреждал их не в этом бездушном виде. Ему неугодны жертвы без веры и любви, так как такие жертвы уже не Его учреждения, а дело произволов человеческих. Еще чрез Моисея сказал Бог нечестивым, не обоняю вони жертв ваших (Лев.16:31). Поскольку же жертвы имели важность только в связи с верою и любовью, то значит, вера и любовь, собственно, и угодны Господу. Сие то и выражает Давид, когда говорит, жертва Богу дух сокрушен, сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит.

Дух сокрушенный, сердце сокрушенное и стесненное означает глубокую, но тихую печаль. Дух сокрушенный соединяется у Давида с скорбью сердца и в других случаях (Пс.146:3, 33:19). В настоящем случае предметом печали, благоугодной Богу, служат у Давида грехи. С чего же Давид считает печаль о грехах уместною после того, как прощены грехи его, после того как сам он радовался о спасении? Видите, радость о благодатном спасении не исключает печали о нашем собственном деле – о грехе. Напротив, самая хвала Богу, милостивому и щедрому к грешнику, необходимо заключает в себе мысль о грехе и виновности грешника. Ибо, прославляя Бога за то, что Он, по благости своей, простил грехи мои, как отрекусь я от памятования о том, что прощено? Нет сердце сокрушенное есть точно благодарная жертва Богу. Сознавая себя грешниками, мы не станем приписывать что-либо себе, а будем относить все к Богу, будем за все благодарить только милость Божию. Потому мера памятования нашего о грехах, мера печали нашей о заблуждениях сердца будет мерою благодарности нашей пред Господом за прощение грехов.

Итак, исключая жертвы и всесожжения из дел примирения нашего с Богом и поставляя на их места сердце сокрушенное и смиренное, кающийся Давид возвышается до апостольского учения об условиях примирения нашего с Богом. Так кающееся самосознание, по-видимому, унижает человека до крайней степени, лишая его всех надежд на личность свою, но на деле оно, унижая, возвышает человека, так как поставляет его под всесильную защиту могущества Божия. Близок Господь к сокрушенным в сердце и смиренным духом спасает (Пс.33:19). Возвышенный смирением Давид не только сам поет благодарность Богу, но и поет хвалу от лица целой церкви.

Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона и да созиждутся стены иерусалимские. Тогда благоволиши жертву правды, возношение и всесожегаемая. Тогда возложат на олтарь Твой тельцы

Если бы не прощен был грех Давида, если бы исполнилась угроза Нафанова о предании мечу всего дома Давидова за грех Давида (2Цар.12:10), тогда что последовало бы за тем? Потрясение всего царства израилева, смятение и волнение, война и разорение для всего народа Израильского, тем более для столицы царской Иерусалима. Одно было бы последствием другого. Грех плодовит, он производит гибель и разрушение во всем, окружающем нас. Люди считают грехи малостью, но от грехов наших стенает вся тварь; от грехов наших – беды для ближних наших, для общества, в котором живем, для государства, к которому принадлежим, для церкви, с которой соединены мы духовными узами. Вот почему Давид с покаянною заботою о своей судьбе соединяет заботу о Сионе и Иерусалиме и обеты благодарности за свое помилование не ограничивает своею личностью.

Ублажи, Господи, благоволением Твоим Сиона. Если на мне, Господи, оставляет без отмщения грех мой, то тем более не отвращай лица Твоего за грехи мои от царства израилева, продолжай благоволения свои к нему. Дай совершиться намерениям моим о Иерусалиме; пусть не только твердыми остаются стены его, едва неразрушенные грехом моим, но да растут они в непобедимую твердыню.

Тогда, как услышишь Ты молитву мою, молитву о полном забвении грехов моих и по отношению ко мне и по отношению к царству моему, тогда благоволиши, жертву правды. Тогда благоугодны Тебе будут жертвы правды, возношение и всесожжение; тогда народ благодарный за милости Твои с радостью принесет Тебе все, что может. Жертвы правды – такие жертвы, которые приносятся с расположениями и мыслями праведными, согласно с намерениями Божиими. Такие жертвы приятны Богу; они различны от жертвы духа сокрушенного только по виду, а не по значению своему. Так сердца, пламенеющие любовью к Тебе, души, приносящие себя всецело служению Твоему – вот что принесет Тебе церковь Твоя, Господь милостей и щедрот.

Таким образом плодами покаяния Давидова были, а) твердый обет его учить беззаконных путям Божиим; б) обет возвещать правду Божию, воздающую каждому свое; в) обет прославлять величие благости Божией; г) постоянная память о грехах – как хвала величию благодати, наконец д) хвала и благодарность целой церкви.

Братия! по заповеди церкви и мы приносим покаяние. Не скажу, чтобы церковь не благодарила и за то Господа. Но осмотритесь, что скажет совесть ваша о вашей исповеди? Такова ли исповедь ваша, как была исповедь Давида? Таково ли раскаяние ваше, каково было раскаяние Давида? Давид не остановился на том, что принес искреннее, пламенное, горькое раскаяние в грехах? Он сопровождал раскаяние свое новыми подвигами, как естественными последствиями искреннего раскаяния его. Где же ваши плоды раскаяния? Или для вас довольно посмотреть в зеркало закона Божия на безобразие души своей и отойти прочь спокойно? Стыдитесь. Что ж делать, скажете вы? Поступайте так, как поступал Давид. Пусть каждый заглаждает грехи свои, чем могут заглаждаться грехи его. Ленивый на молитву ходи в храм Божий; скупой твори милостыню; любящий поесть и попить сладко, держи пост; жалкий слуга страсти плотской трепещи пред судом за гробом; ты, который любишь судить и осуждать другого, займись собой, бросай насмешки и упреки в себя самого. О! как благодарен был Давид за прощение грехов его! Он не только решился раз навсегда вести жизнь чистую, святую, но сколько обетов высоких принесено благодарным сердцем его! Почему бы каждому из вас не положить на себя того или другого обета, хотя бы легкого? Сколько жертв приносят миру и греху! И за что? За то, что тот и другой губят святое в душе. А для Отца небесного, столько благодетельного, нет жертв? Для вечного спасения нечего дать? Для Бога мы бедны, стеснены и не урожаем и торговлею плохою. Какая простодушная искренность! Какой расчет умный! От Бога ожидают всего, и милости для души, и денег и хлеба и честей. А Ему что дают? К Нему с чем являются? О, братия, если мы не хотим по воле жить здесь для Господа, то там против воли будем исполнять волю Его, но какую? Он скажет, отойдите от Меня проклятые в огонь вечный. И пойдем, нехотя.

О! Боже, – Боже спасения нашего! даждь нам сердце сокрушенное и смиренное, не для нас, которые ничего не стоим, а для милости Твоей. Аминь.

1849 год.

Святая церковь предлагает в сия дни покаяния пример и молитвы подвижницы Марии египетской. Читали ли вы, слушатели, историю сей жены, дивной покаянием? Повторите, если читали, тем более послушайте, если никогда не читали и не слушали. Читают же историю беззаконий, часто самых бесстыдных беззаконий. Как же не послушать историю покаяния историю дивных подвигов для вечного спасения? Ужели кому-либо больше нравятся зловония греха, чем благовония добродетелей? Если так, худо очень худо. Пусть поспешать исправить испортившееся обоняние, чтобы совсем не потерять его. На сей раз предложу вам одну часть жития чудной Марии.

Семнадцать лет жила Мария для одного греха, в богатом торговом городе Александрии; семнадцать лет вела жизнь самую нечистую, утопая в любодеянии; семнадцать лет была сосудом диавола, отвратительным для Господа. Называю жизнь теми именами, какими именовала ее сама Мария, будучи святою. Пожалуй, люди найдут другие названия этой жизни. Чего не бывает у людей! У них есть и невинные слабости, и грехи, чуть не равные добродетелям. Но не льститеся братия, говорит нам апостол, не льститеся братия, ни блудницы, ни малакии царствия наследити не могут.

Мария, по побуждениям греха, отправилась в Иерусалим на праздник поклонения кресту Господню. По примеру других, она пошла и в иерусалимский храм. Но неудержимая на путях преступной жизни она никак не могла переступить порога святилища. Три, четыре раза покушалась она войти в храм. Но каждый раз тайная, незримая сила не допускала ее в храм Божий. Неукротимая грешница в первый раз задумалась, чувства взволновались, в совести раскрылась мрачная картина протекшей жизни. Она увидела наконец, что есть Всевышний, которому гнусны дела её; увидела, что нет общения между его – сосудом мерзостей и храмом Всесвятого, нет общения между ею, которая погубила столько душ, и тем, Кто положил душу Свою за спасение душ, нет общения между его – вместилищем нечистоты, и тем крестом, на котором пролита кровь пречистого Агнца и Сына Божия. Горькие слезы полились из глаз её; она поражала грудь свою ударами, в безнадежии. Терзаемая скорбью, взглянула и увидела она на стене притвора икону Богоматери! и луч надежды блеснул в мрачной душе её. Она обратилась к Пресвятой Деве с мольбою – явить ей бедной грешнице милость, вознести молитву её к Сыну Господу и открыть доступ к животворящему кресту Его; она произнесла твердый обет не жить более для греха, а посвятить себя Господу, на раскаяние и слезы. Молитва была услышана. Новое усилие войти в храм не было остановлено. Она вошла и, пораженная милосердием приемлющего такую грешницу как она, поверглась пред животворящим древом, орошая землю ручьями слез. Еще раз, поручив себя защите Богоматери пред Её образом, Мария отправилась за Иордан на трудный подвиг покаяния. Так произошла благодатная перемена в бывшей грешнице!

Много мыслей возбуждает сокрушенная Мария. Во глубине греха была она. Но отвергнута ли небом? Нет! Преклонилась к слезам её Матерь Божия и преклонила к ней Сына Своего. Грешник! как бы глубоко ни паль ты в бездну греха, смотри на грешницу Марию, не отвергнутую небом. Не допускай до души отчаяния. Обратись в сокрушении сердца к Господу. Провел ли ты большую часть жизни в забвении о Боге, в рассеянной, нечистой жизни? Вспомни, Мария не скоро образумилась; пришедшая в себя – принята небом. Будет ли тебе дано знамение о готовности принять тебя или нет, о том нет нужды заботиться. Слово Господа верно, как и дело. Живу Аз, глаголет Господь – не хощу смерти грешника, но еже обратиться и живу быти ему. Для людей вернее всего, когда слово запечатлено клятвою; и Господь снисходит к этой людской немощи; с клятвою уверяет, что не хочет Он смерти грешника. Будь же уверен, грешник, что Господь только ждет твоего обращения. Смиряйся в душе пред Господом, становись вместе с мытарем на задней стороне храма, считай себя недостойным взирать на небо и тайны святые; но будь с упованием на благость неба. По примеру Марии, моли преблагословенную Деву, моли молитвенников неба, дабы они предстали за тебя недостойного пред престол великого Бога и испросили тебе милость Его. И это смирение – будь уверен – принято будет, как лучшая жертва.

Мытари и любодейцы прежде вас входят в царствие Божие (Мф.21:31), сказал Спаситель фарисеям и книжникам. Это слово исполнила на себе Мария. Благодать Божия коснулась её сердца не напрасно; искра Божия, явившаяся в мрачной душе её, ре потухла; пробужденный голос совести не замолк. Быть не может, слушатель мой, чтобы и нас с тобою, в то или другое время, не касалась благодать Божия. Искупитель, призвавший к Себе Марию, и ныне Тот же пастырь добрый, ищущий заблудших овец; Он и ныне ударяет в двери сердца нашего разными случаями, то неудачами нашими в делах или болезнями, то благословением путей наших. Но что же? Мы – беспечные, или пропускаем без внимания прикосновения благодати, или, хотя и трогаемся ими, но скоро забываем их. Как много надобно нам плакать, чтобы Господь не поразил судом праведным нашей невнимательности к Его попечению о спасении нашем!

Во дни Спасителя притекали к Спасителю великие грешники – мытари, блудницы, разбойники, но фарисеи, люди соблюдавшие, по наружности, законность и приличие, редко, весьма редко обращались к Нему с искреннею душою. Так и ныне люди, знатные праведностью своею, не думают, что им должно каяться. Они говорят, «в чем нам каяться? Слава Богу, – мы не разбойники, не блудники, не воры; а малых грехов Бог не взыщет». Несчастные! они не видят, не чувствуют, что цепь дневных, ежечасных, так называемых, малых грехов их стала уже так длинна, что давно конец её висит в аду; они не видят, что эта цепь, скрепляемая ими каждый день, каждый час, повторением, грехов, так крепка стала, что им не разорвать ее холодными бездушными молитвами. Други мои! самое страшное состояние души – это состояние гордой бесчувственности и самонадеяния беспечного.

Молитва мытаря оправдала его, от того что она была молитвою сокрушенного сердца, молитвою души, полной чувства виновности пред Господом. А надменному фарисею не помогли даже пожертвования в пользу храма. Молитесь, други мои, усердно молитесь, с сокрушением души, как грешники. Ибо все мы грешники пред Господом. Все мы должны принадлежать Ему, как Его создания; все в нас должно служить Ему, а не греху. Он так благ, что все сердце должно служить Ему, и все кости наши должны исповедаться Ему. Потому-то, кто ни тепл, ни холоден, тому глаголет Он, имам изблевати тя от уст Моих. Устрашимся холодности к вечному спасению. Присмотримся к себе внимательно; испытаем себя совестью строгою. Пересмотрим жизнь нашу по всем заповедям, поверим с законом все действия, все отношения наши. Перечтем преступления, не оставляя ни одного без правдивого суда. Не станем извинять себя ни общею слабостью, не помешавшею святым быть святыми, ни примером многих; в аду будет место и многим, если не покаемся все. Не станем ссылаться на благость Божию, которая блага не для того, чтобы мы были грешниками, неблагодарными пред нею. Будем судить себя, как бы стояли мы пред судом Господа, грозного в правде. И тогда-то покаяние наше может быть так же животворно, как покаяние св. Марии.

Приглашая любовь вашу выслушать продолжение истории св. Марии, в следующую литургию, молю Господа Иисуса, да ниспослет Он свет Свой в сердца наши, чтобы узрели мы, по примеру Марии, множество грехов наших и прославили благость Его, долготерпевшую нам. Аминь.

Говорена в домовой церкви.

1848 год.

Мы оставили в прошедшей беседе св. Марию на пути её в пустыню, куда удалилась она для подвигов новой жизни. Посмотрим теперь на жизнь её в пустыне.

Когда преподобный старец Зосима увидел в первый раз Марию в глубоко-дикой пустыне, он до того поражен был её видом, что думал – пред глазами его не человек, а дух. Так измождена была плоть её! От солнечного зноя она вся почернела; волосы были белы, как волна. Приняв ее потом за многолетнего пустынника, Зосима просил ее, бежавшую от него, остановиться для пользы души его, и услышав ответ, «авва Зосима! я жена, – брось мне твою мантию, чтобы прикрыла я наготу мою». Изумленный тем, что называют его по имени там, где никто не мог знать его, он уже не сомневался, что Бог открывает ему необыкновенную рабу свою. Когда он спросил о пустынной жизни её, она отвечала так, «если не ошибаюсь, – сорок семь лет, как оставила я св. город Иерусалим, и ни с кем с того времени не видалась. Сперва питалась я хлебами, которые принесла с собою, пока не вышли они, – потом растениями пустыни. Когда одежда моя износилась, много терпела я от зноя солнечного и от стужи. Часто до того ослабевала я, что не могла держаться на ногах и падала». Старец спросил о внутренних подвигах её. Она отвечала, «этот вопрос приводит меня в трепет, лишь подумаю я о тех страшных опасностях, которым подвергалась я, о тех нападениях, которые вытерпела я от испорченного сердца моего. Целые семнадцать лет испытывала я жестокие и непрестанные искушения. Когда начинала я есть, чувствовала, что мне хочется есть мяса или рыб египетских. Сильно хотелось мне пить вино. В миру я очень любила это питье, так что часто напивалась до излишества, а в пустыне не всегда имела и капли воды, чтобы утолить мучившую меня жажду. Мои беспорядочные страсти влекли меня и ко многому другому. Тогда я начинала рыдать и терзать мою грудь. Я предавала себя Матери Божией и вспоминала обеты, которые давала я пред Её изображением. Когда я долго таким образом плакала, поражая тело мое ударами, то внезапно свет озарял меня и покой возвращался в сердце мое. Часто мучения старых страстей моих, казалось, гнали меня вон из пустыни. Тогда бросалась я на землю, орошала ее слезами, возносила сердце мое к Пресвятой Деве, и Она никогда не отказывала мне в защите». Так говорила Мария.

Не правда ли, други мои, – страшны были искушения Марии? Жестоки подвиги её? Чудна помощь, посылавшаяся ей с неба?

Страшны были искушения Марии оттого, что слишком раздражены были страсти долгою жизнью в грехе. Как надобно нам страшиться, други мои, чтобы не раздражать в себе страстей долговременным снисхождением к их алчности! Счастливы юные души, если со дней юности начнут покарать себя игу заповедей Христовых. Иначе, чем долее живут по воле страстей, тем тяжелее возвращаться на путь спасительный. Страсти, удовлетворяемые в течении лет, чем далее, тем более становятся дики, неукротимы, разрушительны. Отсекайте в себе дурные пожелания, укрощайте худые наклонности, в самом их начале, пока они еще не окрепли в душе. Часто утешают себя мыслью, что та или другая слабость маловажна, что в том или другом грехе еще успеют исправиться. Проходят годы, начинают чувствовать, что жили худо, решаются отказываться от давней слабости. Но слабость так возобладала душою, что не чувствуют себя в силах преодолеть ее, и то, что в начале так легко было победить в себе, теперь требует подвигов жестоких.

Невыразимо – жестока была борьба, которую вытерпела Мария, со страстями. Но путь к царствию Божию и для каждого тернист. Худые привычки увеличивают тяжесть подвигов для подвижника спасения. Но кто бы ты ни был, друг мой, на небо нельзя взойти без труда. Просторная дорога, гладкий путь, веселая жизнь ведут в ад. Царство Божие, говорит Спаситель, берется с силою (Мф.11:12). Итак, выбирай одно из двух – вечное блаженство и здесь труды, или покой на земле и вечные муки за гробом.

Итак, благословляй Господа, когда Он посылает тебе скорби и бедствия, отнимая пищу у страстей и налагая на них узду против твоей воли.

Впрочем, если путь к царствию Божию труден, то это не значит того, что жизнь подвижников благочестия беспомощна и безотрадна. О, нет! Близок Господь ко всем призывающим Его искренно. Помощь Его готова для каждого, кто просит помощи. Смотрите на св. Марию. Господь не медлит подкреплять и утешать рабов Своих, когда это нужно. Как бы ни были сильны страсти, как бы ни была жестока борьба, воздвигаемая ими; просите помощи свыше, – и помощь подана будет. Чем сильнее восстанет буря греховная на душу, тем неотступнее просите и приимете; – получите желаемое, когда, оставив всякую надежду на себя, повергнете пред Господом и свои грехи, и свои немощи; когда воззовете из глубины души, Господи! беден я, грешен я. погибаю, спася меня Спаситель мой! И он подаст спасение, утешит, подкрепит, обрадует, так что забудете все горечи и исчезнут все препятствия. До какого торжества над немощами нашей природы, до какого торжества над самою внешнею природою возвышала благодать Божия подвижников благочестия! Посмотрите на св. Марию, эту утопавшую некогда во грехе грешницу.

Св. Мария, говорит история её, просила старца Зосиму принесть ей в великий четверток будущего поста тело и кровь Спасителя. В начале поста, сказала она ему: «ты не сможешь выйти из монастыря». И точно в следующий пост Зосима лежал болен, когда братия пошли за Иордан для уединенных подвигов. Когда приблизится великий четверток, Зосима уже выздоровел и пошел на берег Иордана с телом и кровью Господа, которую нес в чаше, взяв и корзинку плодов. Вечером он увидел святую на противоположном берегу. Она ознаменовала воду крестом и пошла по ней, как по твердой земле. Подойдя к старцу, она, по выслушании символа веры и молитвы – Отче наш, причастилась святой евхаристии и, воздев руки на небо, произнесла в слезах, «ныне отпущаеши рабу твою, Владыко, по глаголу Твоему с миром; поскольку видели очи мои спасение души моей». Обратясь к Зосиме, оно сказала, «прости меня за труд, который причинила я тебе, но не откажи мне еще в милости – в следующий пост приди на то место, где в первый раз говорила я с тобою». В следующий пост Зосима с прочими братиями пошел в пустыню. Первою заботою его было отыскать святую и спросить об имени её, что доселе забывал он сделать. Когда пришел он на место, нашел ее уже мертвою. На теле её лежала надпись, которая говорила, что усопшая называлась Мариею, а вместе означен был день, когда почила она. Зосима похоронил ее в могиле, которую выкопал посланный Богом лев.

Так подвизалась и почила в пустыне св. Мария.

Позволят ли мне ублажить пустыню, воспитавшую для неба св. Марию? Да, блаженна пустыня, возвысившая до такой чистоты такую грешницу. Чем была Мария, живя в шумном мире! Гнусною грешницею. Чем стала Мария, подвизаясь в пустыне? Ангелом на земле.

Но скажут, к чему эта похвала пустыне? Разве нельзя найти спасения в мире?

Не сомневаюсь, друга мои, что и в городах, и в селах находят спасение рабы Божии. Не сомневаюсь, что на всяком месте можно и должно благословлять Господа. Но, подумаем и о том, зачем Мария, начавшая покаяние в городе Иерусалиме, удалилась доканчивать покаяние в пустыне? Ужели ошиблась она? Ужели допустила дело ненужное, бесполезное для души? Конечно, не скажете, что легче могла ошибиться св. Мария, чем мы, грешные. Мария испытывалась в пустыне, и испытывала пустыню сорок восемь лет. А согласитесь, опыт – великий учитель, это не то, что мечты людей, которые говорят о духовных предметах только понаслышке, и потому знают о них столько же, сколько слепые о цветах. Послушаем и другого учителя, ни для кого непререкаемого, – слово Божие. Бе отходя в пустыню и моляся, говорит евангелие о Спасителе (Лк.5:16). Седите ту, Дóндеже шед помолюся тамо – на пустынной горе, говорил Спаситель пред крестною своею смертью (Мф.26:36). Что значат сии действия Спасителя? То, что чистая молитва требует всевозможного отлучения души от всего сотворенного, чтобы всецело быть с Господом, – то, что для совершения совершеннейшей молитвы и самый чистый дух, каков дух Богочеловека, имел нужду в пустынном удалении от мира. Вот одобрение пустыне в непререкаемой жизни Богочеловека! Если же сам Господь Иисус находит пустыню нужною даже для Себя, то что сказать нам немощным о себе? О, Боже мой! как мы легкомысленны во всем, что относится к спасению нашему! Мы представляем себя так крепким, что считаем для себя соблазны мира ничем. А на деле и легкая скорбь до того возмущает дух наш, что мы совершенно теряемся; на деле и пустые забавы мира до того занимают собою, что мы бегаем за ними точно, как дети. Нет, не будем обманывать себя. Кроме того, что мир разнообразием предметов, нужд, забот развлекает внимание наше, в нем целые толпы образов, раздражающих ваши слабости, страсти, похоти. Сочтите тысячи прихотей, развлечений, приличий, необходимостей дома, семейства, общества, придуманных тщеславием, роскошью, страстью к деньгам. И измерьте взором сердце ваше, – не отзывается ли оно более или менее, чаще или реже, на каждое прикосновение предметов и принадлежностей века грешного? Не забудьте и того, что измерить все слабости сердца, увидеть все язвы, наносимые ему грешным миром, почувствовать всю цену духовной чистоты, возможно не иначе, как при озарении сердца светом благодати. О! как не сказать после того, блаженна пустыня, воспитавшая св. Марию для неба! Те, которым открывал Господь всю немощь их и возбуждал жажду служить Ему без развлечений, не находя в себе сил противоборствовать миру, бежали из мира, как Лот из Содома, чтобы повторять с апостолом, не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем (Евр.13:14). Другое дело, по сознанию немощей своих, по недостатку сил, нужных для пустыни, но отваживаться на подвиги пустыни; это прилично христианскому духу смирения; это значит, что христианская жизнь имеет свои степени совершенства, как и в дому Отца небесного много обителей. Потому не опасайтесь, не позову я всех в пустыню. Желаю только, чтобы все сознавали свои немощи; желаю, чтобы страшились, все страшились обольщений грешного мира.

Владыко Господи! молитвами святыя матери нашея Марии сохрани умы и сердца наши от губительных стрел мира и страстей. Аминь.

1848 год.

Сыне человек, в стража дах тя

дому израилеву. Егда реку грешнику,

грешниче, смертью умреши и не

будеши лаголати, еже сохранитися

нечестивому от пути своего, той

беззаконник в беззаконии своем умрет,

а крове его от руки твоея взыщу (Иез.33:7–8).

Так говорит Господь пророку своему!

Не тоже ли говорит Он и всем пастырям своим?

Не каждый ли пастырь обязан верно чередовать слово Божие пастве своей? Не каждый ли пастырь должен благовременно и безвременно обличать, убеждать уговаривать грешников, заставлять оставить погибельные пути нечестия и вступить на путь спасительный? Не каждый ли пастырь отвечать будет на суде Божием за каждую неверность долгу своему? О! какая пастыря!

Братия! приятно ли, или неприятно вам слышать слова, но служитель слова Божия обязан повторить вслух. Это – долг его. Тяжко и жестко слово Божие о грешнике. Но оно – слово Божие, и вы должны слушать его; оно – слово Божие и, без сомнения, нужное для вас, более нужное, чем всякое слово человеческое.

Грешник должен обратиться или он погибнет; кто бы он ни был, он погибнет, если не оставит грешных путей своих. Так говорит Бог пророку о грешнике! Такова воля Божия о грешнике! Таково положение грешника!

Что сказал Бог устами пророка Иезекииля, то говорил и чрез других проповедников своих, то провозвестил и Сам единородный Сын Божий. Устами Иеремии говорил Господь грешнику: накажет тя отступление твое и злоба твоя обличит тя, и увеждь и виждь, яко зло и горько ти есть, еже оставити мя (Иер.2:19). У Исаии Он говорит преступным чадам Израиля: обратитеся ко мне и спасетеся (Ис.45:22). Возвратятся грешницы во ад, еси язы́цы, забывающий Бога (Пс.9:18), говорит св. царь Давид именем Божиим. Не мягче ли говорится о грешнике, в новом завете, где так много благости Божией? Св. апостол учит: по жестокости твоей и непокаянному сердцу собиравши себе гнев в день гнева и откровения праведного суда Божия, иже воздаст комуждо по делом его (Рим.2:5–6). Аще во плоти живете, имате умрети (Рим.8:13). Кроме святыни никтоже узрит Господа (Евр.12:14). Спаситель поучает: иже не имет веры осужден будет (Лк.24:47). Аще соблазняет тя рука твоя, отсецы ю, добрее ти есть без руки в живот внити, неже обе руце имущу внити в геенну, во огнь неугасающий, идеже червь их не умирает и огнь их не угасает (Мк.9:43–44). Довольно ли сего? Не ясно ли, что не воля человеческая, не толкование людей, а воля Божия говорит грешнику, выбирай одно из двух, или возвратись с путей греха на путь спасительный, или жди себе погибели вечной?

Если так говорит о грешнике Сын Божий, Который сошел с неба и знает всю истину, если так говорит Бог, может ли быть иным положение грешника? После того, если бы и ангел с неба говорил вам что-либо другое о грешнике, он не был бы ангелом света, а духом лжи. И точно, только отец лжи может говорить грешникам, вы спасетесь, оставаясь грешниками. Бог возвестил праотцам в раю, умрете, если вкусите от древа познания добра и зла. А диавол уверял, не умрете, – напротив вам отверзутся очи, вы будете как боги. Так и ныне уверяет он бедных грешников, не тревожьтесь, страх ада – вымысел людей суеверных; будьте выше толпы. И бедные люди поверили ему в раю. верят ему и теперь, верят, хотя опыт праотцев должен бы предостеречь их. Жалкие люди! Какое унижение, какая слепота верить диаволу и не верит Богу.

После того, как ясно определено Богом положение грешника, что означало бы усилие человека выставить положение его в ином виде? нечестивую борьбу с Богом! хотят, чтобы суд беспредельного соответствовал их земным, узким, понятиям. Думают быть правдивее вечной премудрости и правды, какая дерзость! какое нечестие! Не правда ли, что до очевидности бесполезен труд их, что незваные судьи слишком поздно явились в мир, чтобы переменять законы, так давно данные миру?

Бог милосерд, говорят, и не осудит нас. Да, Он милосерд. По милости своей Он и объявляет грешнику, покайся, или ты погибнешь. Не милость ли Его – это спасительное предостережение грешнику? Не благость ли Его – эта проповедь нечестивому? Если же грешник не слушает благости Божией, кто виноват в том? Не сам ли грешник? Плоды неповиновения его горьки, последствия гибельны, но они плоды его воли. Если кто жесток к грешнику, то только он сам к себе; он не принял благости Божией, по-своему произволу.

Бог благ, и не осудит нас. Но понимают ли, чего ожидают от благого Бога? Ожидают, чтобы благость Божия благоволила к греху, любила грех! Какое безумное ожидание! Благий Бог щадит грешника, но не может любить грех. Грех, предмет отвращения и негодования Его. Если люди считают ни за что грехи свои, если они так равнодушны к делам нечестия своего, не хула ли на Бога думать, что и Он Всевсятый может благоволить к греху? О! пока грешник останется грешником, грехи его будут предметом гнева Божия. Иному быть нельзя.

Хотят, чтобы нечестивые были в раю. Что им там делать? Им и рай будет адом. Дадут ли им покой их преступления, там, где гнусность и безобразие их были бы озарены светом праведных? И как быть нечестивым в раю? В раю любят Бога, любят все святое, а нечестивые не любят ни Бога, ни всего святого. Как быть им там, когда их желания, их навыки, их мысли влекут их в ад, а не в рай?

Ужели, говорят, не противно правде Божией наказывать за временные грехи вечною мукою? Если вечные награды за временные добрые дела согласны с правдою, отчего же хотят считать вечную муку несогласною с правдою Божией? Пусть лучше поймут, о чем не думали. Пусть поймут, что как в добром деле цена его зависит не от продолжительности его, а, собственно, от его сообразности с волею Божией, так точно низость и греховность преступления человеческого состоит в его противоречии с волею Божией, в его отношении к богосозданной душе.

Грешники! вместо того, чтобы препираться с Божиим словом о грешнике, смиритесь пред ним, покоритесь ему, поспешите выполнить, чего ожидает оно от грешника для его счастья. Покайтесь, чтобы не погибнуть, обратитесь, чтобы быть целыми. Поймите, почувствуйте всю грозную опасность своего положения. Вы погибнете на вечность, если не покаетесь. Такова участь ваша! Вы можете удалять от взора вашего эту участь, но ненадолго. Она выполнится над вами во всей грозной полноте своей и против вашей воли. Грешникам не хочется верить, чтобы это было так. Им хочется жить весело, не задумываясь, тогда как голос Божий возбуждает душу от греховного усыпления. Что же? Голос Божий не изменит ли своего значения, не изменит ли самому себе от того, что хотят того грешники? О! грешники! не будьте так легкомысленны в отношении к самим себе! Придите в себя. Зачем ожидать того, чтобы бесполезно каяться в безумной забывчивости здешней! Зачем не каяться здесь, где так спасительно покаяние!

Любящий негу и покой! Ты боишься самой малой неприятности; ты не доволен, что указывают тебе на грозную будущность беспечного грешника; а между тем готовишь себе страдания вечные, муки неизмеримые. Посмотри – ты стоишь над бездною огня. Невидимая рука, доселе удерживающая тебя, выпустит тебя, и ты низринешься в эту бездну. О! содрогнись. Еще ты цел и благодари Бога. Никакие подвиги, никакие труды, не должны быть для тебя тяжелы, лишь бы не попасть тебе в геенну с твоею беспечностью. Как бы ни были тяжки подвиги, которым остается тебе подвергнуть себя по предписаниям духовного врачевания, они – подвиги временные, которые ничего не значат в сравнении с вечностью мук, готовых для не исцеленного грешника!

Грешники! не удаляйте от взора вашего мысли об аде. Чем менее вы способны служить всесвятому по чистому побуждению любви, тем крепче держитесь страха, благодетельного для вас. Страх грозной вечности – верный страж против грехов. Что все прелести греха, что все приманки чарующих страстей пред вечностью мук, готовых грешнику? Вы, которые делаете из греха шутку, содрогнитесь; – тяжела, страшна там ответственность за грех. Вы любимцы счастья! не теряйте из виду конца, к которому приведет вас злоупотребление благ земных и – вы станете употреблять их на то, на что даны они вам.

Отче небесный! да святится имя Твое нами!

Грешниче, смертью умреши (Иез.33:8).

Грешик! о твоей участи идет дело; тебе грозят смертью вечною. Не правда ли, что дело – стоит всего твоего внимания? И, однако, грешнику холоден, грешник равнодушен к своей вечной участи. Все мы заботимся, как сберечь, как поддержать в себе жизнь телесную; думаем, хлопочем, берем меры, как оградить покой её, как сохранить ее от неудобств, лишений, болезней, скорбей. Не тем ли более надобно заботиться, как спастись нам от вечных мук? Что время пред вечностью? Мгновение! И однако, если уже Господь признал нужным возвестить грешнику, грешниче, смертью умреши, верно, сам грешив худо помнит о том, мало заботится о своей вечной участи. Отчего же такое невнимание грешников к своей участи? Чем начинается и чем сопровождается оно в грешниках?

Жизнь будущая сама по себе – предмет незримый, предмет далекий от нас. Чтобы приблизить его к душе, нужна вера. Вера обличение вещей невидимых, она осуществление ожидаемого (Евр.11:1). В ком есть живая вера, тому близка, тому присуща, тому ясна и будущая жизнь с её тайнами. Нет живой веры в душе, тогда душа видит и знает только то, что поражает её чувства; живет в круге вещей, попеременно являющихся ей; жизнь земная с её волнениями и переменами доставляет ей радости и горе, скорби и веселье. Это присутствующее, это осязаемое заслоняет для неё все, что выше земного и видимого. Прирожденная мысль о вечности слишком темна, слишком слаба в душе, поврежденной грехом. Если же вера начинается от слышания, а слышание от слова Божия (Рим.10:17), то как быть вере, как быть живой мысли о будущности, когда не читают и не слушают слова Божия? Чем занимаются грехолюбивые? Читают и слушают только легкие, т.е. пустые книги; смотрят только на забавы страстей человеческих. То и другое, говорят, очень приятно, очень весело. И с таким весельем гуляют весь век свой. Друзья мои! умели жить весело и язычники. Но страшно за ваше легкомыслие языческое! Хотят явиться на суд Божий с языческим невежеством, с языческим незнанием духовной жизни, неба, ада, с языческими страстями! Иные, пожалуй, знают многое, знают, что на море и за морем, что на небе и в глубоких недрах земли. Но так как ни в глубинах моря, нив глубинах земли, нельзя узнать, что придется им видеть за гробом, то и являются на тот свет чужими. Так равнодушие грешника к своей загробной участи прежде всего есть следствие недостатка в нем живой веры, той веры, которая начинается от слышания слова Божия.

Представьте же грешника, занятого суетами мира. Скоро ли мысль о вечности дойдет до души его сквозь густую и шумную толпу забот его? И ум, и сердце бедных тружеников суеты полны житейскими хлопотами. Как усовершить хозяйство? Как поставить промысл в лучшее состояние? Как и где дать движение торговле? Как увеличить доходы с имения. Как ускорить работы? Вопросы за вопросами роятся, в душе и ждут ответов.

Решением этих вопросов заняты днем и ночью, во сне и наяву. На эти предметы обращена вся изобретательность ума, вся сила воли. Точно тоже – у искателей честей и славы. Чтобы приподняться от земли повыше на две или на три ступеньки пред другими, чтобы выиграть выгодное о себе мнение людей, достать видное место у высших, сколько хлопот о том, сколько трудов для того! Где ж тут думать о вечности? Нет времени. И что выходит из того? Заботы житейские, не давая времени заниматься вечностью, превращают бедного труженика в жалкого поденьщика суеты. По той мере, как эти заботы изглаждают в душе заботу и мысль о вечности, они сами становятся более и более бессмысленными и наконец человек оказывается чем-то в роде рабочего животного. Ибо как иначе назвать человека, который день и ночь в работе, но без всякой мысли о небе и Боге? Жизнь его слилась с тем, что исчезает как дым, рассыпается как песок, пробегает как волна. В каком состоянии будет это бедная душа по переходе её в вечность? Мир вещественный, с которым и которым жила она дотоле, исчез. Что ж она такое? Привычки её с нею, желания её с нею, жажда труда с нею; а ничего такого, чем жила она, чем питалась, над чем трудилась, нет более с нею. Несчастной остается жить только с мыслями и желаниями, которых пустота очевидна, но которые потому самому, что пусты и неисполнимы, будут томить и мучить ее, не давая отдыха. Страшная жизнь!

Представьте еще душу больную, душу, зараженную страстью или страстями. Дика страсть к корысти, но как она сильна бывает в душе! Страсть к чувственным наслаждениям – грязна, но и её предметами тешится душа ненасытно. Гордость слепа и тем хуже от неё душе. Мысль о вечности, как яркий луч солнца, открывает больной душе состояние её; при её свете в виду бездна, в которую готова упасть несчастная душа, в виду гнев Божий, страшно карающий нечестивые страсти её. Дозволит ли страсть, возобладавшая душою, свободно подходить к такой мысли? Приятно ли ей знакомиться с такою мыслью? Ах! нет и нет. Она поспешит занять душу приятными видами кое-каких добрых дел её и скажет душе, те неприятности не до нас касаются, займемся другим. Если же как-нибудь встревоженная совесть станет говорить, не правда, об нас идет дело, тогда откроется самая печальная картина. Мысль о вечности будет гнать нечистых духов вон из души, а они, не желая расстаться с приятным жилищем, восстанут против мысли о вечности и будут внушать душе, все – мечта!

Грешник! как жалок ты! ты трепещешь вечности, ты хочешь скрыться от неё! и как тебе не бояться вечности? Там встречаешься ты и с тою душою, которую ты преследовал клеветали злости твоей, встречаешь и бедного брата, которого в гордости попирал ты как червя, встречаешь и ту душу, у которой отнял ты невинность, встречаешь всех, которые лили от тебя горькие слезы, призывая на тебя суд Божий. Страшно грешнику смотреть на вечность! Но – зачем же он тогда еще, как зарождалась в нем та или другая страсть, как можно чаще не обращался к спасительный мысли о вечности? Тогда для души его, не совсем еще расстроенной, мысль о вечности не была так болезненна и ему не трудно было её влиянием ослабить, обессилить в себе пагубную страсть. Теперь – не то и в лучшие минуты его, в минуты отрезвления духовного. Мысль об аде заставляет исправить многое в жизни заставляет восстать особенно против господствующей страсти; но – эта страсть стала так близка к душе, так срослась с ней; трудно, очень трудно бороться с собой. И вот обессиленный грешник говорит мысли о вечности, «теперь иди, когда буду иметь время, позову тебя» (Деян.24:25). Грешник! чем реже ты будешь встречаться с мыслью об аде, тем положение твое будет хуже и хуже. За отсутствием спасительного страха нечистые страсти будут располагать тобою по уставам безумия; ты дойдешь до того, что сострадательная душа с скорбью будет говорить о тебе, человек, в чести сый, не разуме, приложися скотом несмысленным и уподобися им (Пс.48:13). Как слепой, идя по краю пропасти, не видит своей грозной опасности и глухой не слышит, когда предостерегают его от ожидающей его беды, так объятые страстью идут к аду беззаботно, не видя ада, не думая о нем. Закрыты глаза у гордого, и он не видит, как часто по судам Божиим повторяется еще здесь казнь над нечестиво-высящимся, мимо идох, и се не бе, взысках, и не обретеся место его (Пс.36:36). Таково свойство страстей!

Так скрывается от грешной души вечность её! С такими последствиями удаляется она от взора её!

Братия! чтобы не коснеть мне и вам во грехах, надобно помнить об аде; надобно читать и слушать слово Божие, его верное учение о вечности праведных и грешных. Среди сует мира надобно часто обращаться к тому, что мир оставит нас, если мы его не оставим; надобно мыслью о вечности рассеивать мглу сует земных. Если, к несчастью, зародилась в душе какая-либо страсть, тем настойчивее надобно обращаться к мысли об аде, готовом для грешников, тем чаще надобно освещать его будущность нашу. Вечность – вечность! как много надобно думать о тебе, как твердо надобно держать тебя в мысли. Блажен бдяй и блюдый ризы своя, да не наг ходит и узрят срамоту его (Откр.16:15).

Ясна воля Божия о грешнике, он должен покаяться, иначе ждет его страшная вечность. Но грешник в иное время тревожится вечностью, чаще же спит с мыслью, не близка эта вечность. Проснись грешник, – вечность твоя не так далека от тебя, как кажется тебе. Осмотрись, и ты увидишь, что грех еще здесь на земле начинает в тебе пагубу, которая в страшном своем виде откроется за гробом.

Как любовь соединяет нас с Богом, так всякий тяжкий грех удаляет от нас Бога и Его благодати. Грешник, совершая беззакония, оставляет Бога своего, и Бог оставляет его себе самому. Чем более беззаботен он о себе в дремоте греховной, тем более отдаляет он от себя благодатную любовь Божию. Не людие Мои вы и Аз несмь Бог ваш, говорил Господь преступным чадам Израиля (Ос.1:9). Тому быть нельзя, чтобы Бог благоволил к греху. Бог не хотяй беззакония Ты еси, не приселится к Тебе лукавнуяй; ниже пребудут беззаконницы пред очима Твоима, возненавидел еси вся делающие беззаконие, – поет Давид (Пс.5:5). Пророк Божий, отвечая на жалобы Израиля, привлекшего на себя тяжкие беды грехами, говорит: еда не может рука Господня спасти? Или отягчил есть слух свой, еже не услышати? Но греси ваша разлучают между вами и между Богом и грех ради ваших отврати лице свое, еже не помиловати (Ис.59:1–2). Грешник! И в счастье, и в несчастии ты считает малостью грехи твои, ты готов шутить и иногда шутишь ими. Нет, грехи не малость, они – стена твердая между Богом и грешником, преграда, которая препятствует благодатной силе Божией нисходить на тебя. Что же такое грешник, отдаливший себя от Бога? В Боге – жизнь наша, а без Бога – смерть. Грешник, нераскаянный грешник, который пьет грехи, как воду, на земле представляет из себя осужденного за гробом; он – живой мертвец.

После сего не удивляйтесь, если скажут вам, что грех производит страшное опустошение в душе грешника.

Что такое грех для ума нашего? На что смотрит ум грешника? Он обращен к земле, а не к небу, к предметам страстей, а не к Богу. Дивно ли, что тогда, как ум грешника совсем отклоняет взор свой от неба, и свет небесный, свет беспредельный перестает освещать душу грешника? Так грех наводит на ум грешника мрак, мрак духовный, пред которым ничего не значит мрак, замечаемый телесным взором. На место света чистого, небесного, в уме грешника являются только блуждающие огни гниющей жизни; на место небесной мудрости является плотская мудрость, та мудрость, которая умеет придумывать приятное для испорченной природы, но не думает о духовном и не понимает ничего из жизни благодатной. Сущий по плоти плотская мудрствуют (Рим.8:5). Душевен человек не приемлет, яже Духа Божия, юродство бо ему есть и не может разумети, зане духовно востязуется (1Кор.2:14). Если он и знает закон Божий, то знает, как событие историческое, но не как закон души своей; он не знает, в каком состоянии находится душа его в отношении к воле Божией. Вот почему образованный науками грешник, коль скоро приходит в себя, со вздохом говорит, что у него в душе темно, – темно, а между тем так много знает он. Это значит, что и тогда, как много знает он, в душе его нет света Божия, грех навел мрак на душу, удалив от неё свет благодатный, который один показывает верные пути к небу. Вот почему люди без всякого образования, но подвизающиеся на пути благочестия знают и видят то, чего не могут знать другие. В их душе, очищаемой от греха, почиет свет благодатный, открывающий юг и тайны царствия Божия. Что представляет собою ум человека, порабощенного страстям? И опыт людей обыкновенных говорит, что, по действию страсти, предметы являются уму не в своем виде, получают цвет то зеленый, то красный или вовсе темный, смотря по свойству чувства и страсти. Грешник по внушению страстей, готов чернить все чистое, подвергать сомнению всякую истину, осуждать даже святыню и нет той лжи, которой бы не стал он защищать коль скоро это нужно той или другой страсти; по временам видите в нем не только равнодушие, но и явное нерасположение к истине. Не думаете ли, что он действует так странно с полным самосознанием? Ах! Нет. Как быть там полному самосознанию, где мрак осязаемый? Грешник, объятый страстью, – тоже что больной горячешный. Душа под влиянием страстей не видит себя, не понимает, что не её голос велит ей считать истину ложью, а голос страсти; не слышится совесть в шуме суеты и страстей. Представьте же, что целые годы грешника проходят в служении страстям, что целая жизнь его – только жизнь страстей, чем явится пред вами ум его? Вследствие долгой борьбы ума с истиною, вследствие долгого упражнения в превращении истины в ложь, вследствие долгих занятий только мечтами и пустотой должно открыться наконец полное ослабление самосознания, полное расстройство познавательных сил, полная тупость ума для всего святого и духовного. Мудрость, не искусившая имети Бога в разуме, предается в неискусен ум творити неподобная (Рим.1:28). Вот состояние, близкое к загробному состоянию грешника по уму!

Если же грех наводит слепоту на ум, то естественно, что вместе с тем портит он и волю.

Грех отторгает волю нашу от воли Божией, в том сущность греха и здесь же порча воли. Отторгая от воли Божией, он уклоняет свободу человека от источника её силы и могущества и оставляет слабую, испорченную жизнь раскрываться из самой себя, по её влечениям неправильным. Он дает воле совершенно превратное направление. Вместо того, чтобы всеми желаниями стремиться к Богу своему, она стремится к тому, как бы делать приятное самолюбию. Является ли это самолюбие как похоть плоти, или как похоть очес или же в виде гордости житейской, в душе место Бога занимает идол. Что должен был делать человек для Бога, то делает он для идола души. Какое унижение души, созданной для того, чтобы любить и чтить Бога своего! Грех, по-видимому, дарит грешнику полную вольность и независимость. В чем состоит грех? В том, чтобы не слушать воли Божией и быть самому для себя началом и целью поступков. Будете, яко бози, говорил обольститель первым людям и первые люди поверили. Таже мечта независимости, таже надежда стать выше препятствий для воли увлекают каждого грешника. Переходя от одного недозволенного удовольствия к другому, от одного своеволия к третьему и десятому, грешник готов наконец сказать о Боге вместе с фараоном: кто есть, его же послушаю гласа (Исх.5:2)? Какой это страшный обман греха – мечта независимости! Всяк, творяй грех, раб есть греха (Ин.8:34). Это – необходимость. Истинная свобода человека состоит в том, чтобы любовью приближаться к первообразу свободы вашей – Богу, и тем раскрывать в себе жизнь лучшую, подобную жизни Божией. Коль же скоро грех есть уклонение от воли Божией; то он уже есть и оскорбление свободы, тем более, что вводимое им служение идолу души скоро становится невольничеством. Грешник в начале видит и чувствует незаконность службы своей кумиру и по временам готов бывает разбить свой кумир, но потом, чем долее остается в службе кумиру, тем рабство становится тягчее, так что и силы и время заняты бывают только тем, чтобы угождать кумиру. Омраченный страстью ум со своей стороны является к услугам греху, чтобы укрепить власть его над волею. Он выставляет идола души в заманчивом виде, скрывая ничтожество его. Для похоти плоти чувственные удовольствия оказываются невинными, для гордости житейской надменность означает благородную важность, а смирение – оскорбление достоинств; для похоти очес то скупость – умная расчетливость, то роскошь – благотворительная щедрость. Так воля развращается более и более. При невольнической службе любимому греху невозможным наконец становится ни одно чисто-доброе дело, ни один подвиг для единого Господа, так или иначе в него вмешивается служение кумиру. Воля до того развращается наконец, что ни в каком случае не останавливает стремления своего к греху. В таком греховном состоянии остается грешник за гробом!

Говорить ли о том, что грех еще на земле готовит в душе адские мучения? Он закрывает в ней приемлемость для духовных удовольствий и необузданностью в наслаждениях преступных расстраивает чувства до безотрадного томления (1Пет.2:3); несть радоватися нечистивым, глаголет Господь. (Ис.48:22).

Друзья мои! Грех – самый жестокий враг наш. Необъятно зло, которое наносит он нам. Как много слез надобно лить нам за легкомыслие, с каким смотрим мы на грех. Постраждите, и слезите, и плачитеся; смех ваш в плач да обратится и радость в сетование (Иак.4:9). Небесная мудрость верна в своем слове, она говорит нам: блажен человек, иже покушает Мене. Обретаяй бо Мене, обрящет живот. Согрешающий же в мя нечествуют на своя души, делают несправедливость, душам своим, и ненавидящий Мя любят смерть (Притч.8:34–36). Господи! просвети души наши Твоею благодатью, да видим и чувствуем мы, как сладко служить Тебе и как горько удаляться от Тебя.

Рцы им, живу Аз, глаголет Адонаи

Господь, не хощу смерти грешника, но

еже обратитися нечестивому от пути своего

и живу быти, обращением обратитися от пути

вашего злаго и Вскую умираете, доме израилев? (Иез.33:11).

Как упорен грех в человеке! Когда говорят грешнику: обратись, или ты погибнешь, и грешник начинает чувствовать пагубу греха. Но грех, отстаивая себе место в душе грешника, говорит грешнику, вящшая вина твоя еже оставитися (Быт.9:13), ты слишком много грешил, чтобы быть прощенным, остается тебе жить, как живется. В другой раз грешник, отягченный горькими последствиями грехов своих, жалуется на свою участь, тайно обвиняя в ней Бога, а сам идет по-прежнему путем греха; «все кончено для меня, говорит он, Бог оставил меня, несчастья, плата за грехи мои, выше сил моих». Осмотрись, грешник! Кто желает твоей погибели? Осмотрись, и ты увидишь, что Бог одного желает для тебя, чтобы ты был жив, желает одного спасения тебе.

Что значит, что ты еще живешь на земле? Грехи твои не осудили ли тебя давно на погибель? Совесть твоя не говорит ли тебе, что по множеству нечестий сердца твоего, по множеству тайных и явных грехов твоих, ты бремя земле. И, однако, ты наслаждаешься дарами жизни земной. Когда увлекался ты гордостью до безумия, тщеславием до потери смысла, гневом и яростью до неистовства, осквернялся нечистотами плоти до потери сознания, сколько раз Господь Бог мог поразить тебя среди нечестий твоих? И ты еще жив. Когда ты, ослепленный страстями, не только сам не видал безобразия своего, но не доволен был и укорами дружбы, с гневом защищал в себе дела тьмы и касался хулою святых истин, чего стоило правосудному в мгновение представить тебя на суд свой с хулами на устах, с борьбой против правды в сердце твоем? Но ты еще жив. Эту плоть грешную, которую ты так нежишь, оскорбляя Бога твоего, этот состав гнилости, пред которым ты так унижаешь бессмертную душу твою, праведный гнев Его не мог ли давно отдать в пищу червям или зверям хищным? Не менее ли значит для всемощного низвергнуть тебя с земли в ад, нежели тебе сдвинуть пылинку? Как легко Он может связать язык нечестивого хулителя, усмирить самого дерзкого из врагов своих! Один посланный Им истреблял тысячи грешников. Так, если ты еще жив, грешник, если на тебя, как и на праведников, льются лучи жизни и наравне с ними ты пользуешься столькими дарами земными и небесными, духовными вещественными, как дерзаешь ты думать, что Бог оставил тебя? Как дерзаешь ты не признавать над собою благости Его? Как дозволяешь себе быть неблагодарным пред твоим Отцом небесным?

Рцы им, живу Аз, глаголет Адонаи Господь, не хощу смерти грешника, но еже обратитися нечестивому от пути своего и живу быти. Народ Израильский, долго оскорблявший Бога своего то повременным служением идолам, то разными другими преступлениями, наконец предан за нечестие свое жестоким казням. Под гнетом бедствий он чувствует наконец виновность свою, сознает, что он под гневом Божиим за грехи свои, но, не расставаясь с грехами, досадует на тяжелую участь свою; ропщет на то, что нельзя ему оставаться по-прежнему с грехами без того, чтобы не терпеть бед. Прелести наша, говорят отступники, и беззакония наша в нас суть, лежат на нас, как бремя, и мы в них таем и како нам живым быти? (Иез.33:10). На эти-то слова отвечает Господь. О! Благость непостижимая! Она попускает грешникам досадовать на участь свою, в которой они сами виновны, высказывать ропот на Господа своего, как будто немилостивого к ним. Мало и того. Она препирается с упорными грешниками; старается победить упорство их клятвою. Клятвою уверяет грешников, что не хочет погибели их и желает им только добра. Прочь мрачное уныние, мятежное против Бога, покорное одному греху! Между людьми всякому спору полагает конец клятва. Клятва Божия должна положить конец и всем сомнениям грешника о себе, если только не хочет он быть с сомнениями сатаны. Бог верен в своем слове. Если Он сказал, что желает одного спасения грешнику, готов не только простить грешника, но и подать ему все нужное для лучшей жизни, слово Его свято. Он строго запретил людям клясться в делах неважных. И потому, если Сам клянется, что не желает смерти грешника, очевидно дело спасения грешников – дело важное в очах Его. И как часто открывал Он такую волю свою о грешнике! Бог наш, Бог спасений наших, Бог, еже спасати (Пс.67:20–21). Да оставит нечестивый пути своя, и муж беззаконный советы своя и обратится ко Господу, и помилован будет, яко по премногу оставит грехи ваша (Ис.55:7). Беззаконник, аще обратится от всех беззаконий своих, яже сотворил, и сохранит вся заповеди моя, – жизнию поживет и не умрет, вся согрешения его, елика сотворил, не помянутся ему и в правде своей, юже сотворил, жив будет (Иез.18:21–22). Вот воля Его, объявленная чрез пророков! И не оправдана ли она опытами? Пред нами примеры помилованных грешников – Давид, Ахаав, Манассия. Ахаав, столько творивший зла пред Богом, как никто из современников. Манассия, наполнявший весь Иерусалим беззаконием.

Для чего Сын Божий нисходил на землю? Для чего вечную славу Сына Божия скрывал Он в уничиженном образе раба? Для чего смиренное естество человеческое принял в состав ипостаси божественной? Прииде Сын человеческий взыскати и спасти погибшего (Лк.19:10). Не приидох призвати праведные, но грешники на покаяние, так говорил сам Он, вечная и всегда верная себе истина. И какою любовью к грешникам дышали все поступки и слова Его! В каких ясных, в каких поразительных образах представляет Он пам благость Божию, готовую принять кающегося грешника. Вот преступный сын расточает имение родительское на стране далекой; но едва решается возвратиться к отцу, отец сам встречает его, обнимает его и говорит, скорее – новые одежды, скорее заколите тельца упитанного, сын мой, считавшийся потерянным, нашелся, будем веселиться. Вот пастырь оставляет стадо и идет искать одну заблудшую овцу, найдя возлагает ее себе на рамена и несет в стадо. О любви Отца небесного к грешникам проповедовал Учитель небесный и сам жил и умер любовью к ним. Он, который будучи Сыном Божиим, носит все глаголом силы своей, не имел, где главы приклонити, переносил голод и зной, жажду и утомление. Судия живых и мертвых стоял как агнец пред судиями самыми несправедливыми, выслушивал их насмешки и оскорбления, терпел заушения и раны, оплевания и биения. Начальник жизни, истерзанный страданиями, умер позорною смертью, на кресте. Для чего все это? Не для того ли, чтобы примирить правосудие Отца небесного с виновным человечеством? Кто же может после того заграждать людям вход в царствие Божие? Тако возлюби Бог мир, яко и Сына своего единородного дал есть, да всяк, веруяй в Онь, не погибнет, но имать живот вечный (Ин.3:16). Сын Божий, говорит св. апостол, в звании первосвященника со своею собственною кровью вошел единожды в святилище небесное и приобрел вечное искупление, Он – первосвященник, искупитель для всех времен (Евр.9:12). Пусть смущенная совесть грешника не говорит того, что оправдание Сына Божия не относится к такому грешнику, каков он, оно принадлежит избранным, достойным того по жизни. Правда. Сын Божий пострадал за нас не для того, чтобы беспечно жили мы во грехах; но посланники Божии учат нас, что кто бы ни грешил и какими грехами ни отягчил бы свою совесть, цена заслуг Сына Божия – беспредельна, не ограничивается ни лицом, ни временем. Чадца мои, пишет апостол Иоанн, сия пишу вам, да не согрешаете, и аще кто согрешит, ходатая имамы ко Отцу Иисуса Христа праведника. И той очищение есть о гресех наших, не о наших же точию, но и всего мира (Ин.2:1. 2). Кровь Иисуса Христа очищает нас от всякого греха (Ин.1:7). Ап. Павел поучает: благовествование Христова сила Божия есте во спасение всякому верующему (Рим.1:16). И не сам ли Сын Божий установил навсегда в церкви своей власть прощать и не прощать грехи? Не по Его ли воле каждому кающемуся у алтаря Господня отпущаются грехи? Не по Его ли воле учители веры всенародно и на едине показывают грешникам, что нужно для того, чтобы получить разрешение духовное? «Обитающие на земле, учит св. Златоуст, допущены управлять тем, что на небе, получили такую власть, какой не дано ни ангелам, ни архангелам. Ибо тем не сказано, елика аще свяжете на земли будут связана на небеси, и елика аще разрешите на земли, будут разрешена на небесех. Что священники делают долу, то Бог определяет горе, и Господь утверждает мнение рабов своих» (О священстве, слово III).

Итак, кто бы и каков бы ни был грешник, двери милосердия небесного открыты для него. Как бы глубоко ни пал человек, как бы ни были тяжки грехи его, как бы ни было велико число их, Бог желает спасения его, потому что благ, и может спасти, потому что всемогущ. Это несомненно, особенно для тебя, христианин, пред взорами которого преднаписан распятый за грехи людей Сын Божий.

Подумайте, же, грешники, кому приятно видеть вас грешниками? Кто желает погибели вашей? Бог не желает того. Это верно, как святая правда. Все, кто только любит Бога, по Его примеру, также желают вам всего лучшего. Кто же желает погибели вашей? Отец лжи и нечестия без сомнения рад вашей погибели, он исконный враг наш и Божий; любя одно зло, он употребляет все меры, чтобы завлечь людей в грех и обманутых весть от преступления к преступлению до погибельной нераскаянности. К чему же нам тешить собой диавола? Есть и еще, бедная душа моя. опасный враг твой, который строит тебе погибель – это испорченная грехом природа твоя, именуемая в писании плотью. Плоть непрестанно воюет с духом, и воюет весьма хитро. Она любит нежиться, жить просторно и весело; любит похвалы и почести. И очень не любит ни трудов, ни подвигов; не любит ни поста, ни покаяния, ни молитвы, ни смирения. Дивно ли, что, не желая ни трудиться, ни каяться, она внушает тебе клеветы на Бога твоего, будто слишком строгого к себе, будто неготового ни прощать тебя, ни подавать помощи? Зачем же слушать врагов наших, ищущих погибели нашей?

О! скорее припадем к Богу благому и милостивому. Прольем пред Ним скорбь нашу о ранах души нашей. Он подаст благодать, оживляющую все омертвелое в нас. Он – жизнь для всего.

Рцы им, обращением обратитися от

пути вашею злаго, и Вскую умираете доме

Израилев? (Иез.33:11).

Изумительное упорство в человеке-грешнике. О его счастье, о его участи вечной заботятся; ему говорят, остановись, – ты идешь к погибели. И он, не слушая, идет путем прежним. Кого же не слушает, кого оставляет он без внимания своего? Господа неба и земли. Солнцу повелел Господь совершать путь свой, и оно в точности выполняет волю Его. Тысячи светил небесных, не уклоняясь совершают течение, назначенное волею Владыки своего. И бурные моря не смеют выступить из пределов, положенных изволением творческим. Духи бесплотные, сильные умом и волею, покорно служат Господу своему, и в исполнение воли Его служат даже нам грешным (Евр.1:14). Грешникам говорит Господь: обратитеся от пути вашего злаго. И грешники не слушают. О! грешники! придите в себя, подумайте, кому вы противитесь? Положение ваше еще более окажется страшным, непослушание ваше еще более представится преступным, когда размыслите, с какою любовью зовет вас Отец небесный к спасению вашему. В каких видах является зовущий глас Его к вам!

Если бы грешник не развлекался так часто и так много суетами мира, если бы волнение страстей не занимало так часто и так много деятельности души его, как часто он слышал бы в душе своей глас Божий, зовущий его к лучшей жизни. Но и при всем шуме сует и страстей не слышится ли по временам его глас, обличающий нечестия путей его? Что значит эта пустота, которую ощущает он в себе, пресыщенный благами мира? Что значит это томление души, это недовольство её ни собой, ни всеми, что за час перед тем так утешало ее? Ах! Души, назначенной для жизни вечной, нельзя напитать прахом и гнилью земля; после часов преступной забывчивости она сама вопиет грешнику, «не здесь мой покой, не здесь жизнь моя, – чем более расширяют для меня область произволений, кажущихся и легкими, и веселыми, тем более удаляется от меня дорогая отчизна моя, страшно мне в чарующем шуме грехов». Грешник! Если ты спешишь заглушать в себе этот беспокойный голос души шумом страстей и волнениями суеты, ты согрешаешь тяжко. Берегись. Голос души твоей, как запечатленной подобием Бога твоего, выражает тебе голос неба, который ты тем более должен уважать, что, заглушив его, ты останешься с именем человека, без истинного достоинства человеческого. Что разум твой, если не видит он самого великого? Что разумного в жизни твоей, если вся она служение страстям и суете? Не то же ли душа твоя, что душа бессловесная, если питается она только землею? Так, пока есть еще жизнь в душе твоей, не может она не вопиять тебе, обратись к Господу твоему – и не свое говорит она тебе, она говорит от имени Бога своего, создавшего ее Себе ради.

Небеса поведают славу Божию и о делах рук Его вещает твердь; миры далекие прославляют могущество Его; мириады звезд возвещают Его славу и мудрость дивную. Шествие светил по определенным путям говорит о могуществе и мудрости Творца их и этот голос повторяется в отдаленнейших краях. Песни миров, с шумом стремятся, как волны. День дни переливает слово и ночь ночи передает знание. Нет языка и наречия, на котором бы не слышан был голос их, на котором бы нельзя было понять их проповеди (Пс.18:2–4). Как не соединиться тебе, человек, с хвалами чтобы славить дела великого Творца? «Господи Боже! когда взираю на небеса Твои, дело Твоих перстов, на луну и звезды, которые ты поставил, что значит человек, что Ты помнишь Его?» (Пс.8:4–5). О Боже мой! сколько преступна гордость моя! От чего страдает прекрасная природа – дивное создание рук Твоих? От чего вздохи её, слышные в землетрясениях, громах и бурях опустошительных? Ах! это грозное обличение заблуждениям человека. Его неверность Творцу своему произвела беспорядки в природе; человек – владыка её, покорившись суете, покорил тому же и подчиненную ему тварь. В скорбных страданиях тварь ожидает свободы своей и жалуется Творцу на человека, жалуется тем более, что человек продолжает неутомимо работать суете, умножая её страдания (Рим.8:21–22). О! век много попечительный! ты хвалиться своими изобретениями. Но заставляя так много, как не бывало прежде, служить тварь изменчивым прихотям страстей человеческих, не должен ли ты горько плакать над изобретениями твоими?

Посецы ю, Вскую и землю упражняет? (Лк.12:7). Так говорит хозяин садовнику о бесплодной смоковнице. Братия! жизнь наша так полна благодеяний Божиих. Все, чем живем мы, все, чем наслаждаемся – пища, питье, одежда, дом, свет дня, покой ночи, богатство, известность, – все Его. О нем живем, движемся и есмы (Деян.17:28). Не вызывают ли нас дары благости небесной быть признательными к ней? Как нам не помнить сего звания, когда и вол знает стяжавшего его и осел ясли господина своего? Кто пользуется удобствами жизни, без всякой мысли о благодетеле своем, кто употребляет дары Его вовсе не по Его намерениям, не подобен ли тот смоковнице, о которой было сказано, Посецы ю, Вскую и землю упражняет? Каждое благодеяние Божие – Божия проповедь вам о близости к нам, Бога, Бога благого ко добрым чадам своим, но гневного к чадам дерзким преслушным. И не слышим ли мы гневный глас Божий в неприятных переменах жизни нашей? Болезни, потери, смерть близких нам, огорчения по службе и дому улики грехам нашим, призыв к покаянию и смирению. Богач неожиданно лишается богатства своего, которое было. кумиром сердца его; другой подвергается бесчестью, тогда как, для возвышения своего пред другими, забывал многое священное; неумолимая смерть лишает третьего супруги и детей, для которых он не подвил о небесной родине своей. Что все это, как не признание забывчивых грешников к самоиспытанию? Когда утехи людей покрывают мглою своею целые области земные, когда нечестия и беззакония становятся господствующими правилами для целых стран, целые города и царства неожиданно испытывают страшные потрясения войны губительной, голода и мора. Что это, как не суды гневного Бога над народами, забывшими Его? Что это, как не гром Божий, которым будят неразумных, заснувших под обаянием грехов? И если он слышен даже и в отдаления, как оставаться нам беззаботными, как не сокрушаться о грехах наших?

Многочастне и многообразне древле Бог глаголавый Отцом во пророцех, в последок дний сих глагола нам о Сыне (Евр.1:1). Итак, каждый из пророков есть живой глагол Божий, каждый из праведников древнего времени есть орган Господний. Представьте же, сколько слышите вы гласов Божиих, начиная с Адама и до Христа! О! неистощимая благость Божия! когда грешники переставали оскорблять ее своим невниманием, когда не оказывали пренебрежения к небесному Владыке своему? А благость небесная, никогда не умолкая, говорит им, грешники! обратитесь с путей погибели на путь спасения. Применяясь к свойствам и духу времен, она пременяет глас свой, говорить многообразно, но мысли и требования её одни и те же, одного ожидает она от грешников – обращения их. Сам Сын Божий, сошедший с неба, возвестил им, покайтеся, приближися бо царствие небесное! Если глаголы Божии, раздающиеся в душе человека и в природе видимой не всегда внятны бывают для грешника, котя и по вине самого грешника, то в св. писании со всею ясностью и полнотой открыта воля Божия о грешнике. После такого внятного звания Божия, каково звание откровения Божия, грешник не покорный безответен. Особенно же звание новозаветного откровения, где столько любви и света небесного для грешника, с какою совестью может быть оставляемо без внимания? И сие ведяще время, поучает св. апостол, яко час уже нам от сна востати, ныне бо ближайшее нам спасение, нежели егда веровахом. Нощь убо прейде, а день приближися. Отложим убо дела темная и облечемся во оружие света. Яко во дни благообразно да ходим, не козлоглосовании и пиянствы, не любодеянии и студодеянии, не рвением и завистью, но облецытеся Господом нашим Иисусом Христом и плоти угодия не творите в похоти (Рим.13:11, 14).

Братия! слышите ли? Нас ищут, нас зовут, к нам льется с разных сторон глас милосердия Отца небесного: обратитеся ко мне и обращусь к вам (Мал.3:7). Долго ли нам не слушать? Долго ли испытывать терпение Божие? Не всегда же нас звать будут. Нельзя быть тому, чтобы непокорность наша осталась ненаказанною. Премудрость вечная говорит: понеже звах и не послушасте и простирав словеса и невнимасте, но отметасте мои советы и моим обличением невнимасте, убо и Аз вашей погибели посмеюся, порадуюся же, егда приидет вам пагуба (Притч.1:24:26). Да не будет того с нами, братия!

Бог не желает смерти твоей, грешник! Он желает твоего спасения! Имеешь ли ты причины не желать своего спасения? Ах! чего же и желать тебе более, как не своего спасения? О чем всего более тебе надобно заботиться, как не о вечном спасении своем?

Что всего нужнее нам, как не спасение души? Для чего живем мы на земле? Избра нас Бог прежде сложения мира быти нам святым и непорочным пред Ним (Еф.1:4) Бог – цель существования нашего! Эта цель назначена свыше. Потому должны мы выполнять ее. Другой цели не имеем мы права назначать себе; потому что не зависим от себя. Мы созданы для того, чтобы представить душу Владыке её в виде достойном Его святой любви. О том прежде всего и более всего и должны мы заботиться. Каждое существо в мире прежде всего обязано быть тем, чем быть создано. И каждый человек прежде всего обязан быть человеком, разумным и верным слугою Бога своего. Грех испортил в нем душу; богоподобный дух его должен, при помощи высшей, исправлять испорченную жизнь и вести ее к совершенству. Ищите прежде царствия Божия и правды Его, и сия вся приложатся вам (Мф.6:33). Вот как важно устроение царствия Божия в душе! Все другое, что нужно нам только на время, для земного пути нашего, подается нам Господом прежде прошений наших, если только заботимся о спасении души. И тело, и окружающие нас предметы назначены служить спасению бессмертной души. И так первая забота наша не о них, а о душе; на них остается смотреть только, как на средства для души. Спасение души – существенная потребность каждого, не удовлетворять этой потребности значит не жить и даже хуже, чем не жить. Добро было бы, аще бы не родился человек той, сказал Спаситель об Иуде предателе, погубившем себя (Мф.26:24). Вот в какой связи находится существование души с её спасением. Если теряется спасение её, то её существование – бытие без цели, вопиющее оскорбление премудрому и благому, осуждение себе самомому. Поймите же после того, что мы созданы не для случайных условий жизни, – не для того, чтобы быть богатыми и знатными, мы созданы не для торговли, не для промышленности, не для делания земли, не для искусств, не для наук. Пусть все это нужно для земной жизни; но прежде всего и более всего нужно спасение душа. Из тех занятий одно нужно для одного, другое для другого, третье для третьего. Спасение души нужно для всех. Господин ли кто или слуга, воин или земледелец, богатый или бедный, художник или ученый, все вы пользуетесь жизнью с тем, чтобы в первую половину бытия, оканчивающуюся гробом, старались вы быть благочестивыми и святыми, и тем приготовить себе счастье в жизни загробной. Так жили все лучшие люди! Они все стремились к почести вышнего звания (Флп.3:14).

Душа наша так высока, по своим свойствам, что все земное в сравнении с нею очень бедно. Христос Иисус, вечная истина, противоположив человеческую душу видимому нами миру, с его красотами и разнообразием, изрек, что весь мир не может вознаградить собою человеку потерю души его, кая польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? (Мф.16:26) В самом деле, как не быть высокою душе нашей, когда она носит на себе образ Божий, образ ума всесовершенного и воли с высшею свободою и мощию? Она крепка и сильна в сравнении со всем видимым уже и потому, что бессмертна. А её разум, как много может обнимать собою! Её свободная воля чего достигнуть не может? Душа может умом своим обнимать не только мир созданный, но и познавать Бога своего, Бога миров и вечности. Она сердцем своим может беседовать в молитве с Господом и вносить в мир чудодейственную силу молитвы. Любовию своею она может приближаться к Господу своему и низводить благословение Божие на тварь видимую. Силою Искупителя своего она может быть могущественною, как и Он. Веруяй в мя, сказал Господь, дела яже Аз творю, и той сотворит и болъша сих сотворит (Ин.14:12). Грех испортил в душе многое, но за то, как возвысила ее благодать Духа Святаго! Не весте ли, яко храм Божий есте и Дух Божий живет в вас? (1Кор.3:16). Как же нам не заботиться всего более о нашей душе, когда она так высока по дарам небесным? Как не беречь, как не охранять в себе храма Божия? Как ставить заботу о теле и о земных вещах наравне с заботою о спасении души? Обладание целым миром не может вознаградить» потери души. А люди меняют душу/на блестки золота, на улыбку сильных земли, на удовольствие гнилой плоти! Какое ослепление! Какое преступление неразумное!

Сердце сжимается грустью, когда смотришь на несчастную чету, которая в источнике счастья своего, в союзе супружеском, нашла для себя родник неисчислимых горестей. Томительное горе лежит на сердцах этих людей, призванных к любви и радостям, они связаны для взаимного вспоможения и утешения, а вместо того отравляют жизнь свою своим союзом. Не твой ли это образ, бедная душа моя? Ты дала обет любви Господу при самом творении твоем, повторила его с клятвами при крещении. Какой это – высокий союз! Со стороны Господа все тебе дано и дается. Что же в тебе происходить? Какие это мучительные дни бывают, когда внутренняя пустота и недовольство собой, спутники преступных забав – томят душу тоской, хуже всякого горя, когда освободившаяся от насилия страсти совесть начинает подрывать одну за другою основы влечений ко греху и терзать душу раскаянием жгучим. Развлечения, рассеянность, веселости, чувственные наслаждения не удовлетворяют, не питают, не покоят бессмертного духа. Не от земли ли это, на которой, живешь ты, наследница неба? Нет, совсем нет. То ли бывает с душою, когда она все употребляет, чтобы хранить верность Господу своему, или что тоже, заботится о своем спасении? При мире совести, она свободно возводить взор к небу, к Отцу щедрот и милостей, хвалит и славить благость Его к ней. Какая стройность, какая живая деятельность во всей внутренней жизни её, при заботе о спасении! Мысли её ясны, чувства мирны, желания умеренны, страсти, враги покоя и здоровья её, молчать. Каждый труд дня, каждое занятие, даже и неважное, облечено значением важным. Дела звания, которые в другом случае кажутся тяжестью, выполняются легко и свободно. Препятствия, искушения, огорчения, не смотря на то, что вызывают душу на борьбу и подвиги, побеждаются без утомления. Душа знает, она убеждена, что неприятности временные ничего не значат в сравнении с славою, которая должна открыться в ней по совершении дела спасения её (Рим.8:18). Пусть, говорит она, тлеет, пусть под тяжестью трудов и подвигов слабеет и теряет силы испорченная природа моя, которая так противится спасению моему, лучшее во мне то, что вышло из рук Творца моего обновляется со дня на день (1Кор.5:16). Забота о своем спасении дарит душе независимость от всего временного. Тревоги времени не беспокоят того, кто занят, спасением души своей. Перемены времени, говорит он, не касаются до меня, до спасения бессмертной души. О чем мне печалиться? Не о богатстве ли? Не о деньгах ли? Не о честях ли? Не об известности ли? Все временное проходит, все земное тлеет. Стоит ли крушиться о том, что пробегает, как волна, исчезает, как дым, теряется, как звук? О други мои! Даже и для временя мы бываем только врагами себе, врагами своему покою, врагами своей жизни, когда теряем из виду спасение души своей.

Вечность, – вечность! И забывчивый язычник не всегда забывал о тебе; и его по временам тревожила ты собою. Как же нам, христианам, забывать о тебе, нам, которым описана ты так ясно, так живо, так убедительно? Как же мы вступим в твой круг, беззаботные о спасении души своей? Каково будет жить нам в бесконечном течении твоем? Ничего нельзя сказать против справедливости приговора, что сеет человек, то и пожнет (Гал.4:8). Свят Бог, святы и Его слова, «каждый получит плату по-своему труду» (1Кор.3:8). Никакой суд пристрастий не опровергнет того, что «если кто и подвизается, не будет увенчан, когда незаконно будет подвизаться» (2Тим.2:5). Настанет время жатвы, когда посеянное тобою вырастет, и ты увидишь, как и что сеял ты. Если на почве души твоей сеял ты только грехи и беззакония, о какие горькие плоды придется тебе вкушать там! Настанет время наград. Чего же ждать тебе, если жизнь твоя – сон беспечный? Бог – правда вечная, за каждый подвиг для добра заплатить радостью, но и не оставит без воздаяния ни одной мысли преступной, ни одного слова праздного, тем более гордости, тщеславия, неги, роскоши. Будь осторожен здесь. И добрые подвиги, совершенные по намерениям нечистым или не в свое время, не дадут тебе венца. Будь на страже при твоем сердце. Не давай ему обольщаться грехом, за который тяжела ответственность за гробом. Чтобы оживить в себе мысли о твоей вечности, представь себе состояние умерших. Почести, богатство, пышность, роскошь нужны ли им теперь? Ах! Они для иных более, чем бесполезны, за то, что ими не умели пользоваться здесь, за то, что ими воспитали в себе страсти и испортили душу, грехолюбивые владельцы их страждут в пламени (Лк.16:24). И тебя ждет или вечность блаженная, или вечность мук, смотря по тому, к чему готовишь ты здесь душу свою. Нет тех трудов, тех подвигов, которых бы не стоило спасение души от вечных мук. Если бы правая рука или правый глаз подвергали опасности чистоту и здоровье души твоей, лучше лишиться их, нежели погубить душу на вечность.

«Душе моя, душе моя! Востани, что спиши? конец приближается, имаши смутитися. Воспряни убо, да пощадит тя Христос Бог, везде сый и вся исполняяй».

И почему вы хотите умереть? – так Господь вопрошает грешников. Итак, грешники желают умереть? Возможно ли такое желание? Как желать себе смерти? Все желают жизни, все берегут жизнь. А грешники хотят умереть! Правда ли это? Ах! Суд Господа не может быть неверным.

Грешники хотят умереть! Страшно, но верно. Если грешники идут путями, ведущими к аду, чего желают они себе, как не погибели? Им сказано, куда ведут пути, по которым идут они; но они идут ими. Они полюбили грех и ни за что не расстаются с ним. Они нечестивы и хотят быть нечестивыми. Они пристрастны к миру и хотят быть пристрастными. Напрасно говорят им, любы мира сего вражда Богу есть, иже бо восхощет друг быти миру, враг Божий бывает (Иак.4:1). Приидите чада, говорит нам Дух святый, послушайте Мене. Кто есть человек, хотяй живот, любяй видети дни благи? Уклонися от зла и сотвори благо (Пс.33:12–15). Как давно начал повторяться этот призыв вслух людей! Что же грешники? Творили и творят злое. Не ясно ли, что не любят они видети дни благи?

Правда, ни один грешник не скажет о себе, что хочет он погибнуть. За то дела его показывают другое. Если бы боялся он гореть в аду, то не зажигал бы он адского огня грехами своими. Если бы желал не быть в геенне, не творил бы дел, за которые назначена геенна. Грешник говорит, что не хочет он погибнуть, а остается грешником. Это тоже, что говорить, я пью яд, но не хочу умереть; хочу броситься с горы в бездну каменистую, но не хочу разбиться; хочу зажечь дом, но не хочу сожечь его. Грешники! К чему вам обманывать себя? Кто не избегает средств к погибели, тот не выбирает ли самую погибель? Если не отказываетесь вы от того, что любите грех, если вы по временам даже хвалитесь грехами, то не отказывайтесь и от того, что вы любите свою погибель, желаете себе смерти. Страшно последнее? Удержитесь от первого. Иначе желания ваши не переменят свойств греха.

Кто не хочет поддерживать жизнь пищей, что бы ни говорил он, он не хочет жить. Кто упал в воду и не хочет выйти оттуда, не позволяет и другому извлечь его из глубины, тот, конечно, хочет утонуть. Что же делают грешники? Не отвергают ли они средств к спасению своему? Не отвергают ли всего, что могло поддержать и оживить в них жизнь духовную? Сколько борется с ними благодать, чтобы извлечь их из глубины греха, они упорны против благодати, отвергают все пособия её. Друг Божий и друг людей показывает им опасность положения их, с скорбью в душе объясняет им тяжкие ошибки их, с любовью предлагает верные средства против грозной опасности, ему или говорят, пусть каждый знает себя, или холодно поблагодарят и отпустят ни с чем. Служитель евангелия Христова желал бы на едине показать им долг их, и то, как много оскорбляют они себя и Господа грехами. Но они считают себя слишком умными, чтобы иметь нужду в его наставлениях, и слишком высокими, чтобы низойти до состояния смиренных учеников слова Божия. Мало зная дело спасения душевного, совсем незнакомые с тайнами духовной жизни, люди развращенные в негодовании глумятся над самим благочестием, над самою верою святою. Итак, поступают не тогда только, когда стали бы объяснять им глубокую истину христианства, малодоступную для неопытных в вере, но и когда предлагают им простые правила жизни христианской. Вот, например, заповедь, помни день субботний еже святити его. К сожалению, иные не только делают и заставляют делать в воскресный день, что назначено делать в простые дни, но еще сквернят святой день нечистотами своими. Кто сказал бы им, это грешно, это богопротивно; тому ответят наглою насмешкою, или даже имя того пронесут между людьми, как имя человека дерзкого. Не очевидно ли, что грешники хотят своей погибели?

Грешники хотят умереть! Страшно, но верно! Человеку предоставлено на выбор любить доброе или худое; ему дана свобода; и он может идти, куда хочет, к Богу ли ближе, или от Него. Совершенство человека возможно только при общении с Богом, все лучшее ожидает его, когда он любит Бога, свобода его тогда раскрывается более и более, жизнь Божия полнее и полнее открывается в нем. Но, если человек, по-своему произволу, не любит воли Божией, это тоже, что желает он умереть, так как без Бога жизнь невозможна. Он во зло употребляет свою свободу; но это его дело. Это несчастное желание смерти особенно легко стало открываться в нем после того, как испорчена грехом чистая природа его. С того времени, омраченный грехом ум содействует тому, что человек желает не спасения, а погибели своей. Этот отуманенный ум видит обманчивую сторону греха, обольстительную и приятную, и не видит той стороны греха, которою он губит нас. Он видит разнообразные движения змеи, красивый перелив цветов её на солнце, и как дитя, уверяет, что змея красивое животное, ее стоит держать в руках, у своего сердца. А того, что жало змеи наполнено ядом, он не помнит, не имеет в виду. Таковы мысли его о грехе. Представьте же, какое действие могут иметь на волю, и по себе склонную к греху, такие мысли ума о грехе? Что должно выйти из соединения обольстительных мыслей о грехе с наклонностью воли к греху? Выходит то, что грешник любит грех, тогда как он губит его. Не удивительно, что и яд может казаться сладким на вкус, быв смешан с сахаром. Но если говорят, что это разрушительный яд, хотя и сладкий; надобно не быть в уме, чтобы принять его. Несчастный грешник действует как бы без ума. Сколько говорят ему, что грех – подслащенный яд, но он принимает его. Сколько говорят, что удовольствия греха обманчивы, что они льстят только испорченной природе нашей, чувственной и гордой, а губят все лучшее в нас, что последняя греха смотрят во дно ада, омраченный страстью грешник поступает, как желает страсть, а не как говорит здравый смысл, не как повелевает слово Божие. Таков произвол грешника!

Грешники! Поймите, что делаете вы с собою? Вы оскорбляете в себе и ум, и совесть, и желание жизни. Прелести греха ослепили очи ваши и притупили чувства ваши, и вы не видите, вы не чувствуете, как страшно быть виновным в своей погибели. Но за пределами гроба, где зрение ваше осветится светом правды Божией, будет не то. Там мысль о виновности вашей в своей погибели будет палящим огнем в душе вашей. Здесь любовь небесная предлагает на ваше решение вопрос, Вскую умираете? Тот, кто все знает, конечно, не имеет нужды спрашивать вас о чем либо, – он знает вас и без вас. Он дает вам знать, что этот вопрос должны вы, как можно чаще, предлагать себе самим; он выставляет вам на вид страшное положение ваше, чтобы ужаснулись вы его и, потрясенные ужасом, поспешили выйти из него.

Грешник сам губит себя. Какое страшное преступление! Боже благий и милостивый! Спаси нас от нашей слепоты. Отче светов! Просвети очи наши, чтобы видели мы опасности греха и творили святую волю Твою.

Обращением обратитися от пути

вашего злого. И Вскую умираете доме Израилев?

Если Господь спрашивает грешников, почему они лучше желают умереть, нежели обратиться в Богу своему, то это означает, что основательных причин тому нет и быть не может, а каковы те причины, которыми увлекаются грешники, предоставляя судить здравому смыслу человеческому.

Что же это за причины, которые выставляют грешники в оправдание того, что не обращаются они к Господу?

«Мы люди слабые, говорят грешники, обращение наше зависит не от нас, а от силы Божией».

Нет, если грешникам Бог говорит, обращением обратитеся, то это значит, что обращение их зависит и от них самих. Невозможного Он не требует. Правда, грех испортил природу человеческую, так что сама по себе она не в состояния. побить и творить чистое добро; ей необходима помощь благодати. Но повреждение природы наследственным грехом не до того простирается, чтобы в ней не осталось никакой приемлемости для добра, чтобы она вовсе была неспособна ни в чему доброму. Апостол Павел говорит о язычниках, что они, не имея откровенного закона, по естеству творят сообразное с законом, и что разумное Божие яве есть в них; Бог бо явил есть им (Рим.1:18, 2:22). Пусть же грешники употребляют оставшиеся в них силы для добра, а не ждут в преступной праздности наития силы Божией. Пусть вступают в подвиг покаяния. За помощью благодати дело не станет. Господь благий и милостивый, как видели мы, клятвою уверяет, что Он готов подать все нужное для оживления грешника! Братия мои! Страшно подумать, сколько зла внесло с собою в христианский мир лжеучение не званных преобразователей веры о решительной неспособности человека к добру. Люди и без того не любят подвигов христианской жизни, но их леность хотели возвести на степень правды. «Спите и почивайте, говорят, под сенью благодати, живите, как живется». Нет, грешники, не клевещите на благодать. Она готова подать вам все нужное для душевного спасения; но она не может спасти вас без вас самих. Приближьтеся к Богу, и Он приблизится к вам. Делаете ли вы что-нибудь для приближения души к Богу? Сказано, просите и приимете, ищите и обрящете, толцыте и отверзется вам. Всяк просяй приемлет, ищай обретает и толкущему отверзется (Мф.7:7–8). Видите, не дозволяется спать и ждать беспечно наития силы высшей, а повелевается просить, искать, толкать в дверь милосердия. Если бы вы искренно сознавали слабость свою, если бы искренно и глубоко чувствовали нужду в помощи небесной, то вы слезно просили бы о помощи, и она была бы подана вам. Но когда в вас нет ни искреннего сознания немощи, ни искренней молитвы; когда сердца ваши, по выражению св. апостола, – облака безводные (Иуд.1:12), кто виновен в том, что вы тлеете в грехах? Нет, ваша неспособность к обращению есть не более, как нежелание оставить пути греха, которое не извиняет, а увеличивает виновность вашу пред Богом.

«Мы люди слабые, а подвиг спасения тяжел», говорят грешники.

Правда, мы слабы, но всесильна благодать Божия, всегда готовая для нас. При содействии благодати немощь природы не препятствует не только начинать дело спасения, но и достигать самых высоких степеней совершенства. Святые Божии были подобные нам люди. Самые первые из апостолов были с слабостями, как и прочие, Петр отрекался от Христа, Павел гнал церковь Божию. Аще речем, яко греха не имамы, говорит Иоанн, себе прельщаем и истины несть в нас (1Ин.1:8). И однако, каких высоких степеней совершенства духовного достигли они! Чего не перенесли святые Божии для Христа Иисуса, для святой воли Божией! Они жертвовали покоем и здоровьем, терпели бесчестие и потерю имуществ, страдания душевные и телесные. Грешники! Посмотрите вокруг себя, и вы среди вас найдете людей, которые, как в вы, облечены немощами плоти, но с помощью благодати, подвизаются для добра, не лгут и не обманывают, не жадны до денег и равнодушны к известности мирской, обиженные переносят терпеливо обиду и твердо хранят чистоту души. Отчего вы не таковы? Вы слабы? Нет, вы не слабы. Сколько трудов переносите вы для выполнения грешных желаний своих! Для иного тяжело пробыть два, три часа в храме на молитве; а не тяжело провести ночь в шумном веселии. Каким тревогам, каким мукам подвергаются искатели честей и славы! На то, чтобы удерживать в себе порывы гнева, волнение нечистоты, не достает ни ума, ни воли, а в делах греха хитры, решительны и упорны. Если просят пожертвования храму, или бедному, то оказываются недовольно достаточными; а для роскоши в одежде, пище, в доме – нет недостатка. Каким изнурительным трудам подвергает себя, кто хочет богатеть более и более! Ах! Если бы для благоугождения Господу подвергались таким же трудам, каким подвергают себя в угоду страстям; то какой высоты совершенства духовного достигли бы!

«Требования евангелия слишком высоки, повторяют, и несоразмерны с силами».

Но разве Бог не знает ни меры силам нашим, ни веса требованиям Своим? Разве Он – ум бесконечный, имеет нужду поверять дела свои по замечаниям умов блуждающих? Грешники! Вам мало вашей непокорности к Богу, – вы еще не доверяете Ему, столько щедрому в дарах своих. «Требования несоразмерны с силами?» Где же свет самый чистый для ума нашего, если не в евангелии? Где все лучшие, все самые высокие потребности бессмертного духа находят себе пищу и покой, если не в законе Христовом? Не оживляет ли, не возвышает ли всей природы нашей евангелие Христово? В христианстве – закон духовный, обнимающий все случаи жизни и побуждения к выполнению его разнообразны и сильны. Вся нам божественные силы, яже к животу и благочестью, подана, говорит св. апостол. (2Пет.1:3). Чтобы узнать, трудно ли служить господину, надобно испытать службу или спросить о ней у тех, которые знают ее по опыту. А из тех, которые отказались от мира и от страстей своих, посвятили себя благочестью и ведут жизнь христианскую, из тех каждый скажет с апостолом, заповеди тяжки не суть (1Ин.5:3). Каждый скажет, иго Господа благо и бремя Его легко есть (Мф.11:30). Все лучшие в христианстве показали это и делами. Они радовались в страданиях (Кол.1:21); «находили удовольствие в немощах, в обидах, в нуждах, в гонениях, в притеснениях за Христа» (2Кор.12:10). Кто ны разлучит от любви Божия, говорит св. ап. Павел, – скорбь ли, или теснота, или гонение, или глад, или нагота, или меч? Во всех препобеждаем за возлюбльшего ны (Рим.8:35–37). Вся могу о укрепляющем мя – Иисусе Христе (Флп.4:13).

Пусть же грешники не клевещут на человеческую природу, будто неспособную понимать и выполнять высокие требования христианства. Павлы и Иоанны оправдали примером своим, пред целым миром, и природу человеческую, и закон евангельский. Если только грешники не выполняют евангелия; пусть о себе и говорят они, пусть в себе и ищут причины тому, пусть себя и винят. О! если бы грешники вошли в самих себя, с каким благоговением пали бы они пред евангелием Христовым!

«Мы живем порядочно, говорят другие; не берем чужого, выполняем требования властей, наблюдаем приличие во всем. Чего ж еще? За что осуждают нас?»

Но, друзья мои, наружное приличие жизни еще не есть христианство; оно не есть еще и полная нравственная жизнь. Добрая нравственность должна обнимать занятия и действия духовных сил. И добрые язычники сознавали, что иное дело – гражданская честность, другое – верность внутреннему закону. И они не довольствовались тем, чтобы быть добрыми гражданами, а желали быть в мире и со своею совестью. Христианин должен стоять выше язычника. Понятия его выше, чище и обширнее мыслей язычника, убеждения его в духовности нравственного закона тверды и ограждены от всех сомнений. Ему сказано, что каждая мысль его, каждое движение сердца, каждое наклонение воли должны быть служением Богу духов и разумов. Как ему увольнять себя от такого служения, когда и Дух Божий благоволит осенят дух его и содействовать, духовному служению его? Как ограничивать себя внешним приличием жизни, когда крепкий Дух благодати готов весть дух его от совершенства к совершенству, до полного образа небесной красоты Христовой? О! Если ты грешник доволен собою тогда, как живешь не лучше порядочного язычника, то это оттого, что так же худо ведешь себя, как и слабый язычник. Иначе ты ужаснулся бы твоей нищеты духовной, затрепетал бы пред виновностью и из глубины души воззвал бы, Господи! И слеп я и беден, и нищ, и наг (Откр.3:17); подай мне помощь милосердия Твоего! Други мои! С фарисейскою праведностью нельзя войти в рай. Злоба, зависть, ненависть, гордость, блуд не перестают быть великими грехами от того, что совершаются не на виду людей; лучше было бы для нас, грешники, если бы видели их люди и подвергали вас заслуженным неприятностям. Ни гордость, прикрытая смелым видом откровенности, ни осуждение ближнего, закрытое ревностью к славе Божией, ни честолюбие, под видом благородства душевного, ни скупость, под защитою бережливости, ни расточительность, под маской щедрости, не укрывают своей гнусности пред Богом, как скрывают от людей. Вы успокаиваетесь тем, что замечаете за собою только грехи малые. Но прежде всего надобно помнить, что и тогда, как чистая совесть не зазирает нас в грехе, есть Бог, Который более видит, нежели совесть наша. Затем, что такое малые грехи ваши? За каждое праздное слово придется давать ответ на суде Божием. Малость ли это для нас? Всякий грех против Бога велик, как оскорбление великой святости Божией. Всякий грех велик, когда не обращают на него внимания; даже тем грех опаснее, чем он неприметнее. Невелика искра, но пропущенная мимо глаз небрежностью, превращает целый город в пепел. Миллионы песчинок – гора.

А сочтете ли вы число малых грехов ваших! Истинно раскаявшийся сказал о себе, «умножишася беззакония моя паче песка морского». Подумайте же и согласитесь, что легкие грехи ваши, неоплаканные покаянием, легко могут увлечь вас в ад.

Есть и такие, которые говорят, «в свете так много путей, так много вер, что не знаем чего держаться; покойнее всего идти путем, на какой попал кто». Эти люди равнодушные, которые если не всегда говорят прямо, то думают, что для них все равно, как ни веровать в Бога.

О! да избавит Господь каждого из нас от этой страшной нравственной болезни! В ней столько же нечестия, сколько помрачения душевного; столько же оскорбления всему святому, сколько и обиды уму.

Путник жизни! Если здравый смысл покажет тебе, что путь, которым шел ты доселе – путь недобрый; ужели ты будешь и далее идти тем же путем, от того только, что попал на него случайно? Если бы ты, возвращаясь из чужой стороны в страну родную, заметил и уверился, что дорога, по которой ты идешь, не доведет тебя до милой родины, и ты попал на нее по жалкой ошибке, или заведенный другими, как бы поступил ты? Тебе встретилось на дороге несколько перекрестных дорог, что тебе делать надобно? ужели идти, куда попало? «Как можно, говоришь ты, надобно остановиться и подумать, и если по всем соображениям откроется, что только одна дорога ведет до цели, а прочие ведут в чужие края; то надобно избрать ту, которая ведет к цели». Если же ты уважаешь здравый смысл, в случаях земной жизни, как же ты не хочешь быть рассудительным в деле крайней важности, от которого зависит участь вечная, при встрече с разными верами? Ты не знаешь, чего держаться? Отчего такой мрак в мыслях твоих? От недоверия к смыслу человеческому? Это обидно для ума твоего, тем более что ты очень уважаешь ум твой, и, следовательно, оскорбляешь его противоречием себе самому. Подумай, в каком ты положении? Что ты делаешь с собою, освещая мысль о безразличии вер? Ты оскорбляешь в себе природу человеческую. Ты требуешь от неё, чтобы для неё было все равно – истина и ложь, произвол страстей и святая воля Божия, путь жизни и путь погибели. Берегись оскорблять душу, созданную Богом, она создана для того, чтобы искать истину и любить добро.

Для Бога – ума беспредельного, для Него – благости вечной не все равно, идешь ли ты путем спасения, или путем лжи и заблуждения. Не послал ли Он Сына Своего на землю возвестить людям волю Свою и показать путь на небо? Не послал ли Сын Божий избранных учеников проповедовать евангелие Его всей вселенной? Не учредил ли Он на земле церкви своей в столп и утверждение истины? Ты указываешь на множество вер? Но что такое многие веры, после той веры, которую открыл сам Бог? Мнения человеческие, составленные произволами людей, мнения более или менее ложные, более или менее вредные душе, как плоды людских произволов. Вера истинная и спасительная может быть одна, потому что истина всегда верна себе самой. Вера истинная и спасительная не может быть несогласною с тою, которую открыл сам Бог, так как Бог всегда верен себе самому. Еще при апостолах были люди, которых самолюбие заставляло вводить в церковь свои мнения, или что тоже, свои веры. Но что сказал апостол? Он сказал раз навсегда: аще мы или ангел с небесе благовестит вам паче, еже благовестихом вам, анафема да будет (Гал.1:8). Видите, как грозен суд на отступников от единой, свыше открытой веры!

Господи – Господи! открой очи наши, да разумеем чудеса закона Твоего.

Надобно бы исправиться во многом, надобно бы жить иначе, нежели как жили. Но как жить не по правилам света? Пример завлекает, да и нельзя идти наперекор всем. Так говорят грешники и коснеют в грехах.

Что же сказать об этом? Христиане опасаются жить по-христиански из угождения миру! Молодость стыдится не быть похожею на людей, пользующихся известностью; зрелый возраст остерегается обратить на себя неблагоприятное внимание людей мира. И старость, даже старость, в виду которой гроб, ловит людское мнение, как дитя. Жалуются на соблазн, и сами же, по желанию блистать пред миром, спешат выставить из себя самый нескромный пример соблазна.

Христиане-грешники! Понимаете ли, чувствуете ли вы, как слабость ваша богопротивна?

Боятся начать жизнь лучшую, христианскую, чтобы только не возбудить против себя мнения людей? Чувствуют, сознаются, что надобно жить иначе, но живут по-прежнему оттого, что другие живут, как и они. Чьи же мнения ставят так высоко? Людей ли, которые отличаются зрелостью мыслей, чистотой души, правилами жизни высокими? Поклонники света не знают таких людей. Их взоры обращены на людей иных, как будто на свете нет других людей, кроме тех, которые также легкомысленны, как и они? Какая ложь! Други мои! Посмотрите вокруг себя, и вы увидите не мало таких, которых мнением должны вы дорожить, которых примеру должны вы следовать и по голосу совести вашей, и по голосу смысла здравого. Есть и начальники, для которых выше всего христианское благочестие. Есть и богатые, которые богаты не благами тленными, а добродетелями высокими. Есть и жены, которые подают собою пример добрых супруг, добрых матерей семейства, добрых христианок. Есть и девы, которые скромны и чисты, добры и строги к себе, умны и рассудительны, как невесты Христовы. Не правда ли, что такие люди стоят всего внимания, всего уважения вашего? И вы на них не смотрите! И оттого, что не смотрите, не дорожите их суждениями. А их отзывы, как отзывы ума светлого, ясного, отчетливого, должны бы возбудить в вас страх за себя, страх столько же справедливый, сколько и спасительный. Между тем кого вы боитесь? Кого отличаете вниманием и уважением? Людей легкомысленных. Уважаете тех, которых неодобрение должно бы утешать вас. Согласитесь, что отзыв легкомыслия стоит лишь улыбки; а брань развратного – похвала честности. Поймите же свое положение. Тех самых, на которых вы так зорко смотрите, признаете вы людьми порочными и хотите быть похожими на них; вы ставите их ни во что и домогаетесь их одобрения, презираете их и домогаетесь их одобрения, презираете их и, однако, подчиняете совесть и жизнь свою их влиянию.

Кто решается жить порочно и думает заслужить похвалу от людей; тот смешон. Мир не делает добрых дел; но и не ставит добродетели наравне с пороком, – делает дела темные, но не хочет казаться порочным, а презирает порок. И вы, которые так малодупшы для добра, вы, которые так легко изменяете совести своей из страха пред людьми, вы составляете неистощимый предмет насмешен его. Он презирает вас за то самое, что вы хотите угождать ему; он смотрит на вас, как на людей слабых. Не то было бы с вами, если бы вы были тверды для добра. Мир боится тех, которые смело противятся ему. Он почтителен пред добродетелью, которая отказывает ему в том, чего не в праве он требовать, и презирает пресмыкающихся пред ним.

Кто ищет угодить миру, тот не может угодить Богу. Может ли Он смотреть без негодования на двоедушие таких людей? Они то чувствуют уважение к святости закона Его, то творят дела нечестия, то сознаются, что пороки отвратительны, то оскверняются пороками света; то благоговеют к святой вере, то показывают малодушный стыд за нее пред миром; то любят Бога, то делами отмещутся от Него. Нет, не обольщайте себя надеждою на мир с Господом. Он сказал, «кто отречется Меня пред человеками, от того отрекусь и Я пред Отцом Моим» (Мф.10:33). Вы ищете благоволения мира? Но любовь к миру влечет за собою вражду с Богом, и стать другом настоящего века значит тоже, что стать врагом Божиим (1Ин.4:4). Мир отвергнул Христа Иисуса; мир преследовал апостолов, мучеников, преподобных, святителей, а вы уважаете мир. Борьба с миром – отличие христианства; оно ведет с ним открытую брань, которая продолжится до конца мира. Где же находятся покорные слуги мира, если не в стане врага святой веры? Раболепствуя пред миром, не отдают ли они преимущество врагу Божию? Может быть, это нечестивое сравнение высочайшего существа с нечестивым миром не ясно представляется уму их; может быть иной уверен, что Бог всегда занимает первое место в его сердце. Но это обман. Бог предписывает свои законы, мир предлагает другие, и вы, слуги мира, следуете уставам мира. Бог зовет Своею благодатью, мир завлекает своими удовольствиями, и вы идете к миру. Бог угрожает своими казнями, мир страшит своим осуждением, и вы благоговесте пред миром. Бог обещает вам вечную славу, мир льстит вас своею ласкою, и вы бегаете за ласкою мира. Нет, не обманывайтесь, – мир идол вашей души, вы кланяетесь ему, посвящаете ему и чувства, и мысли, и дела.

«Трудно, говорят, не уважать суда многих? Трудно не увлекаться примером многих?»

Но если бы в мире было и больше худых людей, нежели сколько их есть, и тогда добродетель выше всего мира, и тогда она стоит всей любви нашей. Пусть золото лежит в грязи, оно не перестает быть золотом. Божий закон не изменен. Если многие не уважают его, теряет ли он от того силу? Нет, в свое время он взыщет свое с них. Как Бог свят и неизменен, так святы и неизменяемы законы веры святой.

Путь в царствие небесное тесен и тернист, но за то он путь в царство вечной радости и покоя (Мф.7:13–14). От того, что в ад придут многие, никому не будет лучше; напротив больше будет шуму, больше крику, больше укоров больше брани, и ненависти, и, следовательно, больше мук для всех.

Пусть же здесь в мнении многих ты будешь странен за твое благочестие, зато как легко, как весело тебе будет с твоим благочестием там на суде всемирном! Блажени есте, егда поносят вам, сказал нам Господь наш (Мф.5:11). В настоящей жизни, где все мы ошибаемся, и одни стараются исправлять ошибки, другие же коснеют во грехах, соблазны неизбежны. Нужда есть приити соблазном (Мф.18:19) сказал Спаситель. Долг совести чистой остерегаться соблазнов, а не увлекаться. ими, стараться, чтобы их было меньше, а не умножать своим примером число их. Трудно, говорят, устоять против соблазна, трудно стоять против пересудов. Но разве вы не знаете помощи Божией? Бог обещал вам, а слово Его свято, обещал, что не допустит вас подвергнуться такому искушению, которое выше сил ваших; Он подаст вам свою помощь, с которою выдержите искушение (1Кор.10:13). Аще Бог по нас, кто на ны? (Рим.8:31). Или думаете, что благость Божия не простирается на вас? Бросьте это сомнение, оно нечестиво.

Други мои! Не будьте слабы, не будьте малодушны, не бойтесь начать жизнь лучшую, христианскую. Слабость вашу все осуждает. Твердость для добра – объемлет Бог любовью; боязнь людей – мечта, а спасение, ожидающее твердых, верно. Господь говорит вам. Не бойтеся укорения человека, и похулению их не покоряйтеся. Яко же бо риза снедена будет временем и яко сукно изъястся мольми, так мнения нечестия, правда же Моя во веки будет и спасение Мое в роды родов (Ис.51:7–8). Богу великому и дивному во святых слава.

Не жалуйтесь, друзья мои, что и еще повторяю вопрос, предложенный Господом грешникам. Не хотел бы, но хотят того грешники. Они еще думают продолжать прение с Господом. Они еще хотят оправдать себя пред Ним. У них еще есть ответы в извинение своей непокорности пред Ним. Что ж это за оправдания новые? Лучше ли они прочих?

«Как, говорят, совместить заботу о спасении души с делами звания? Когда нам заниматься молитвою или благочестием? Хлопоты по службе, по дому, по торговле занимают собою все время. И сколько грехов влекут за собою эти хлопоты?»

Друзья мои! По воле Господа обязанности христианина не отдельны от обязанности гражданина и члена семьи. Их отделяет сам человек, занимаясь не в порядке, не по мере делами, не совсем важными, или и пустыми, и забывая самое важное дело – служение Богу. Всякое звание само по себе заставляет нас только трудиться, а не заставляет ни лгать, ни красть, ни обманывать. Всякое звание само по себе почтенно, и заключает в себе побуждения быть благочестивым и святым. Без Твоего благословения, Боже мой, напрасно трудятся зиждущии, как бы кто не устроял свое счастье; а Твое благословение почивает только на боящихся Тебя. Души слабые боятся и бедности, и голода, которых еще и нет; теряют дух и пред незримыми бедами и допускают до себя толпы грехов. Но и против видимых бед сказано нам, «если прежде всего будете искать небесное царствие, все прочее устроится для вас само собою» (Мф.6:33). Грех друг ли счастья нашего? Деньги, нажитые ложью, обманом, кражею еще не вносили с собой ни в один дом прочного благосостояния. Жалуются на нужды жизни, – что это за нужды? Будьте искренни, друзья мои. У вас нужды составлены желаниями страстей алчных, жаждою корысти или чести, или пустых удовольствий. Осмотритесь, из-за чего допускаете вы отягчать душу грехами так называемой нужды? Грешили и грешат, желая поймать ветер. Оправдаетесь ли вы на суде Божием, если скажете, Господи! Мы не обратились к Тебе от того, что гонялись всю жизнь за суетою?

Да, находят же для себя нужды и такие люди, у которых нет никаких дел ни гражданских, ни семейных. Чем занято время их? Чем полна жизнь их? Встают, пьют, наряжаются, посещают знакомых, гуляют, и так далее. Не правда ли, что эти занятия мелочны, пусты? Но им приписывают, важность, ни одного из них нельзя, говорят, отменить, ни отстрочить, ни совратить. О! Боже мой! Нам нужно и все пустое, и все лишнее и даже вредное душе нашей. Нам как будто некогда заниматься делами Твоими, делами хвалы и благодарения за благодеяния Твои, делами молитвы и покаяния, а достает время для выполнения прихотей сердца. Дела ждут, нас, когда хотим мы удовлетворять потребностям тела, часто и прихотливым; а нельзя будто им ждать нас, когда надобно бы идти в храм Божий и напитать душу, истомленную голодом и жаждою, измученную суетою! После трудов жизни общественной проводят ночь за чтением книги пустой, но не за чтением книги назидательной, проводят другую ночь в забавах самых утомительных, но тоже сделать для молитвы – никак нельзя! Несчастное ослепление! Или вечность не дорога? Или дух не выше тела? Для денег, для чести, для удовольствия проводят ночи без сна, забывают даже о пище. А когда дело идет о долге, который наложил на меня Сам Бог, о главной цели, для которой дана мне самая жизнь, у меня не достает времени для занятий этим долгом! О! прости Господи лукавому сердцу моему – лукавства его! Друзья мои! пока сердце наше не увлекается пристрастиями к земному и временному, дела, налагаемые на нас званием и состоянием, – не препятствие спасению нашему. Наши страсти и пристрастия – вот творцы грехов наших! Господь сказал; никто же может двема господином работати (Мф.6:24). Это означает, что если житейское попечение одинаково уважается тобою, как и воля Господа твоего, то ты – не раб Божий, не раб Того, кого сердце твое должно чтить выше всего. Идеже сокровище ваше, ту будет и сердце ваше (Мф.6:21). Если твое сокровище, то, чем дорожишь ты, о чем страстно печешься, находится на земле, то и сердце твое уже на земле, а не на небе, не у Бога. И так храни сердце твое среди дел житейских, берегись, чтобы не привязывалось оно к предметам земным. Да будут требующий мира, яко не требующий, вот заповедь апостола (1Кор.7:31).

У грешников еще одна отговорка в душе, если не на устах. «Еще исправимся», думают они.

Почему же исправимся, а не исправляемся? или спасение души нашей нужно нам после, и не нужно теперь? Или одно время – собственность Божия, а другое – законная жертва страстям? Или какую-либо часть сил наших можем мы ненаказанно тратить по прихотям сердца? Ни то, ни другое, ни третье. И спасение души нашей стоит того, чтобы заботиться о нем каждый час, и все время со всеми силами нашими должны мы посвящать Богу. Каждый шаг своеволия – оскорбление Господу, каждая минута греха – осуждение нам, каждое движение наше, если оно не сообразно с волею Божией, – вред душе. Дом начал гореть; а хозяин говорит, усну и потом потушу. Что грех, как не огонь? Бог зовет грешника к себе, Он готов на помощь к нему с Своею благодатью; а грешник говорит, успею пойти. Не дерзость ли это нечестивая? Или о богатстве благости Его и кротости, и долготерпении Его нерадиши, не ведый, яко благость Божия на покаяние тя ведет? (Рим.2:4). Боже мой! Боже мой! Так ли живут рабы Твои, как я? Они день и ночь в подвигах для Тебя; дев и ночь в борьбе с разными движениями греха. Если и случится, что прелесть греха увлечет душу с стражи духовной, как спешат они стать на прежнее место! Сколько горя, сколько скорби перенесет душа их за допущенный грех! Нафан обличил Давида в грехе, и Давид в тот же час стал лить слезы раскаяния. – Иона явился в Ниневию с вестью о гневе Божием, и ниневитяне в тот же день облеклись во вретище и посыпали пеплом главы свои. Закхей, лишь только посетил его Господь, отдает половину имения нищим и платит за обиды в четверо (Лк.19:1–11). Один взгляд укоряющей любви на Петра и – Петр изшед вон плакася горько (Лк.12:61–62). Вот что значит искренно желать исправления своего! Бедная душа моя! Дорого ли тебе блаженство вечное? Если дорого, зачем тратишь без пользы себе время, ценою которого могла бы купить большую меру блаженства? Зачем не готовишься к нему как можно лучше? Что ждет тебя?

Исправимся после! Но кто нас уверил, что нам дадут это – после? Какой пророк открыл, что путь жизни вашей еще долго продлится? Знаем ли, что случится с нами завтра? Знаем ли, что ныне же к вечеру не положат нас в гроб? Молодость лет, цветущее здоровье обещают еще не мало дней? А будто не случалось нам видеть или слышать, что и крепкие юноши расставались с жизнью и свежую молодость косила смерть, как траву? Мечты наши не замедлят в нас жизни. На том ложе, на котором составлялись планы на несколько лет деятельности, мечтатель заснул сном беспробудным. И желание жизни не даст нам жизни. Закрывались глаза на веки и среди такого счастья, где все заставляло желать жить. Можем ли считать собственностью то, что вовсе не принадлежит нам? Времена и годы – во власти вечного Владыки. Он дал нам прошлое, дает настоящее время, – это Его дар; Он дает настоящее с тем, чтобы исправились мы в грехах прошлого времени. Пользуйся же тем, что дано. Ходите, Дóндеже свет имате, да тьма вас не имет (Ин.12:35).

Исправимся после. Когда же? В старости? Не значит ли это, что исправимся мы тогда, как силы души и тела еще более испорчены будут грехом, и не исправляемся теперь, когда еще много жизни в душе и теле? Преуспеяние в грехе совершается в нас и без усилий наших. Злые мысли, преступные желания, вредные похоти плодятся сами собой на худой почве души нашей. Бездействие для добра открывает им свободу и дает усиливаться со дня на день. Не истреби худой мысли, рождается дурное желание; оставил без внимания грешное желание, является дело черное; а там смотри, является и наклонность к греху, а там и привычка к нему, – привычка, которая так легко становится второю природою. Всякий грех без противодействия ему возрастает с летами и собою ослабляет силы души. Что же значит, исправимся в старости? Больной говорит врачу, «оставьте меня, успею принять лекарство, когда мне будет очень тяжело». Исправимся в старости? Ах? если не исправляемся теперь, застаревшие привычки к греху также трудно будет исправлять, как трудно выпрямлять самое кривое дерево. Благо мужу, егда возьмет ярем в юности своей (Плч.3:27). Он счастлив уже и потому, что вместо ярма греховного возложат на себя ярмо святое и отклонил от себя ряд грехов, готовящихся для него; он счастлив тем, что с ранних лет начал борьбу со грехом, не усилив зла потворством ему, не подавив семян добра, посеянных благодатью. Старость постоянна в правилах, зрела в мыслях, не любит рассеянности, не занимается пустым, заботлива о молитве и вечности; но все это тогда, как лета юности и мужества прошли с страхом Божиим в сердце, с благоговением к святой вере в душе. Иначе она гниет в грехах. «Исправимся в старости!» Это тоже, что жизнь тощую, гнилую, больную от грехов посвятим мы Богу. О! Боже праведный! Ты негодовал на приносивших Тебе в жертву слепое, хромое, недужное (Мал.1:6, 9). А вот люди еще не приносят, а только обещают принесть, такую же жертву, – слепую, хромую, недужную старость! Доколе же, Господи, раздражит Тебя грешный? (Пс.9:25).

«Исправимся – и впереди время!» Но кто говорит это? Кто обещает себе жизнь впереди? Грешник, которого жизнь съедена грехами; Какое жалкое легкомыслие! Нет, если для кого, то для нечестивого нет времени впереди. Страх Господень прилагает дни, лета же нечестивых умалятся (Притч.10:27). От плода правды древо жизни прозябает, отъемлются же безвременно души беззаконных (Притч.11:30). Да слышит беззаконный, что говорится о нем. Вот рухнет дерево твоей жизни, оно все испорчено тлею грехов, изъедено ядами страстей. Не пророк я, но и не свое говорю; говорю то, что давно сказал Бог. Удар и – все для тебя кончится. Спеши собраться в дальний путь, спеши устроить, сколько можешь, дела души твоей, умиравши бо и не будеши жити (Ис.38:1). Суд Божий против тебя. Уже бо и секира при корене древа лежит. Всяко убо древо, еже не творит плода добра, посекаемо бывает и в огнь вметаемо (Мф.3:10).

Грешники! Вам остается плакать пред Господом, – чаще представлять смерть и страшный суд Божий, легкомыслие и без того много губило вас; надобно расстаться с ним. Страсти испортили и ум, и сердце, и желания ваши; надобно разорвать связь с ними. – Время перестать быть врагами себе самим. Блюдите, како опасно ходите, искупующе время, яко дние лукави суть (Еф.5:15–16).

Так проповедовал на земле Сын Божий! Так начал Он проповеди свои и грешным чадам земли! И как действенна была тогда проповедь Его! Какую перемену, какое сильное движение произвела она в слушателях! Сам Он, свидетель верный, Сын Божий, говорит, «от дней Иоанна крестителя до ныне царствие небесное силою берется, и усильные искатели достают оное» (Мф.11:12).

Грешники наших времен! Проповедь Сына Божия звучит и в вашем слухе. Сколько раз вы слышите ее в храме! Сколько раз повторяют вам ее ваши духовные пастыри! Ужели и эта сильная проповедь оказывается без действия на вашу душу? Не потерялась ли сила её от времени? Быть не может, слово вечного Бога останется вечно сильным словом. Если же не сильно оно для вас, это может зависеть только от вас самих, от вашего невнимания к себе и слову Божию. Когда же конец невниманию вашему? Когда конец холодности к вашему опасному положению и к глаголу Творца вашего? Грешники! Вам говорит Сын Божий: покайтеся, приближися бо царствие небесное. Страшно не слушать Сына Божия. Чего же Он ожидает от вас?

Если путник идет не по своей дороге и ему говорят о том, ему надобно прийти в себя, сообразить, какая дорога ведет к цели его и какою он идет? Покайтеся, внушается грешникам, перемените путь ваш. Итак, грешник должен прийти в себя, должен осмотреться, кто он таков, каким путем идет и куда должен идти? Казалось бы, не трудное дело видеть и знать, там ли мы идем, где должны идти, в чем жизнь наша не согласна с данными правилами, в каких отношениях душа уклонилась от воли Божией – вечного и непреложного закона для всего. Кто ближе к нам, чем мы сами? Как же не знать нам самих себя? Но от того-то далеко и уклонились мы от воли Божией, что не понимаем самих себя. То ли было бы, «если бы мы судили сами себя?» (1Кор.11:31). Теперь же не легко, трудно узнать себя. Столько лет проведено в забытьи о себе, в суетах и развлечении, в хлопотах непрерывных о всем, за исключением души своей? Как знать себя? Как не встретить затруднений при первом опыте самоиспытания? Вот чада мира являются к духовнику на исповедь – и не знают, что сказать им о себе? Они многое знают о том, что около их, но мало из того, что происходило в них самих; знают дела чужие, даже дела тех, которых никогда не видали, но не довольно знают свои дела, свои грехи; они знают считать деньги и взвешивать личные обиды, но не умеют они ни сочесть, ни взвесить своих беззаконий. Печальное состояние! Грешники! Худо вы видите себя, а видеть надобно. Что же остается вам делать? Прежде всего внимательно смотреть на себя. Отвратите взор ваш от суетного мира, соберите рассеянные суетою мысли, остановите, удержите их на одном – на самих себе, на своих грехах, ошибках, преступлениях. Пока мысли и сердце ваше заняты делами, вещами, впечатлениями земной жизни, нельзя вам рассмотреть самих себя. Теперь вы худо видите себя; но чем долее, чем внимательнее будете смотреть на себя в верное зерцало закона Божия, тем более, тем яснее будете видеть себя.

Входя в самих себя, прежде всего должны мы обозреть тяжкие грехи свои, но не с тем, чтобы оставить без внимания малые грехи. Чем опаснее, чем важнее грех; тем более должны мы бояться его, тем скорее должны освободиться от него. Грехи против Бога и Христа Господа без сомнения важнее, чем против ближних наших. Грехи против личного звания и состояния нашего строже взыщутся с нас на суде Божием, чем те, которыми оскорбляются обязанности общие для нас с другими. Грехи те, которые мы повторяем часто без угрызения совести, без тревоги в душе, опаснее для души, чем другие, так как показывают собою ослабление, духовной жизненности, духовное омертвение. Преобладающая страсть – самая опасная страсть, самый тяжкий грех, из неё, как из корня, возникают целые ряда грехов. Пересмотрите же внимательно, какие важные обязанности нарушены вами, отыщите, какой грех господствует в душе вашей, вызывая за собою многие другие грехи; рассмотрите действия привычных грехов на душу вашу. Суд Божий определяет награду и за малые добрые дела, например, за стакан холодной воды, поданной во имя Господа. Но он же потребует ответа и за малые грехи, например, за праздное слово. Глаголю вам, учит Спаситель, яко всяко слово праздное, еже аще рекут человецы, воздадят о нем слово в день судный (Мф.12:36). Потому, испытывая совесть свою, должны мы осмотреть и все те проступки, которые казались малыми, тем более что может быть на деле иные из них окажутся не так малы, как мы думали, может быть, в общей сложности число их окажется так велико, что страшно нам станет за них.

Верный закону и совести судья входит с полным вниманием в дела преступника. Он не довольствуется общим признанием в преступлении, а силою закона вынуждает преступника изложить все подробности, все обстоятельства преступления, спрашивает о месте о времени, о участниках, о средствах, преступления, о всех обстоятельствах, которые дают более или менее веса преступлению. Поставим и мы душу свою пред зерцало совести и закона Божия, и с тем же вниманием разберем все обстоятельства преступных дел наших. Потребуем ответа у самих себя, где, когда, в каком виде учинен нами тот, или другой грех? Праздное слово в доме и праздное слово в храме – не одно и тоже. Насмешка над делом человеческим и насмешка над верою или словом Божиим – вещи розные. Невоздержание в простой день и невоздержание в пост, уставленный церковью – не одинаково важны. Ты сознаешься, что завидуешь ближнему. Разбери, какого вида твоя зависть? Печален ли ты только от того, что не имеешь блестящих его качеств и успехов? Или ты желаешь неприятной перемены в судьбе его? Или может быть ты делал опыты и тому, чтобы подорвать счастье его происками? Зависть первого рода не так тяжка, как зависть последняя. Совершен грех, тяжкий сам по себе; но, если он совершен в виду другого, им заразился другой. Рассмотри еще, не хвалился ли ты тем же пороком пред многими? Не рисовал ли соблазнительную картину греха пред другими, тогда как те заняты были благочестивыми мыслями и упражнениями? Если так, ты отравлял их мысли, чувства, воображение, душу. Чем обширнее влияние примера нашего на других, тем хуже для нас от наших грехов.

В сознании грехов наших должны мы быть вполне искренни. Горе глаголющим лукавое доброе и доброе лукавое (Ис.5:2). Какая надежда на исцеление души, когда она видит худые дела, но хочет дать им вид сносный, если не совсем приятный? Какая надежда на исцеление души, когда она не признает всей красоты добродетелей небесных и ставит в ряд с ними свои дела, очерненные намерениями преступными? Господии, не уклони сердце мое в словеса лукавствия непщевати вины о гресех (Пс.140:4). От чего мы бываем неискренни в признании грехов своих от самолюбия, от того самолюбия, которое составляет постоянную вражду человека с Богом и, следовательно, есть самое страшное зло в нас. Самолюбию тяжело видеть безобразие наше. Потому оно выдумывает разные извинения грехам нашим. То указывает на слабость нашу, как будто святые не были такими же людьми, как и мы с тобою, брат мой. То увольняет нас от ответа за опущения и проступки, по множеству дел и заботь, тогда как назначено всему время, тогда как самая большая часть наших забот принята на себя только в угоду страстям. То ссылается в извинение наше на связи житейские, как будто не сами же вступили мы в эти связи, как будто держали нас в этих связях, как в цепях. Кающийся грешник! Ты стоишь пред Богом; он видит все движения души твоей. К чему же закричать грехи свои извинениями? Ты не скроешь их ничем от Всевидящего и только прибавишь к ним новый грех – лукавство самолюбия, враждебного Богу. Страшись самолюбия и дел его. Самолюбие любит покой и лень, и оно-то не хочет допустить нас до того, чтобы, выставляя грехи свои без всякого покрова, тревожились мы гнусностью их и ссорились с самими собою. О! Надобно много иметь внимания к себе, чтобы самолюбие не ослабляло в нас решимости на искренний суд о самих себе. Если ты оклеветал другого, не дозволяй самолюбию таить от себя и то, что к тому побудила тебя оскорбленная гордость или зависть к преимуществам другого. Не дозволяй самолюбию закрывать от тебя грехи, но строго отыскивай в душе причины грехов, выставляй их пред собою, как бы отвратительны они ни были. Надобно иметь мужество, чтобы поражать гордость свою нещадным раскрытием грехов. Не думайте, что вы слишком увеличите мрачность дел своих темными красками. Поверьте, самолюбие успеет скрыть от вас много черного в делах ваших, успеет бросить краски свои в ваше изображение дел и изменить вид их. Тяжело вам видеть себя в поносном виде? Не отстраняйте от души этой тяжести. Поверьте, самолюбие много облегчает тяжесть вашу. Зачем вам действовать за одно с врагом души своей? Искреннему покаянию нашему будут радоваться на небе и Отец небесный с светлым лицом встретит возвращающегося к Нему сына.

Господи! Посли помощь Твою вам для совершения полного и искреннего самоиспытания, в славу имени Твоего Святого.

Для достойной исповеди необходимо, как видели вы, полное и искреннее признание грехов своих. Но все ли дело исповеди состоит в сознании греховности своей? Нет, не все, далеко не все. При сознании грехов необходимы еще сердечное сокрушение о грехах, соединенное с верою в Искупителя, и твердая решимость жить свято.

Необходимо сокрушение о грехах. Кто искренно и вполне сознает греховность свою, быть не может, чтобы не почувствовал тот скорби о грехах. Холодность, равнодушие к своему состоянию в грешнике означает, что он не сознает себя грешником, не видит своего положения. Иначе можно ли быть равнодушным при ясном взоре на опасное свое положение? Что такое грех? Преступление закона Божия, оскорбление величию Божию, Но, оскорбляя всеблагого Бога, нашего Творца и Промыслителя, нашего Спасителя и Утешителя, столько соделавшего для нашего вечного спасения, разве можем мы оставаться спокойны; не раскаянны? Что такое грех? Это яд души, это – разрушение высокого создания Божия, нет зла, нет несчастья, нет бедствия; которое было бы гибельнее греха. Что такое грех? Безобразен вид мертвеца, гораздо хуже душа грешная. Грех грабит нас, лишает даров Божиих, покрывает душу гнойными струнами, истомляет ее страстями, наполняет зловонием нечистот. О! блажен бдяй и блюдый ризы своя, да не наг ходит и узрят срамоту его (Откр.16:15). Чего ждем мы от грехов в будущем? Там – за гробом целая вечность мук ожидает грешника. И грешник не трепещет, и грешник не стонет, и грешник – покоен. О! Это – не в порядке природы, этому быть нельзя, пока жива душа. Будите душу свою, если спит она, – будите, пока не заснула сном мертвым. Доколе тело живо, оно чувствует каждое прикосновение стороннее, тем более удары, тем более раны. Точно также доколе жива душа, она должна чувствовать скорбь при потрясении её грехами, при нарушении её грехами, при нарушении её порядка беззакониями. Если же не чувствует того, страшно положение её. Вот почему Бог внемлет к слезам души о грехах своих. Душа, плачущая о грехах, еще не вышла из порядка богосозданной природы. Потому-то положение того, кто радуется о грехе, вы понимаете, кого разумею я, – совершенно безнадежно.

Что свидетельствует нам священное писание о тех, кто приносил истинное покаяние? Кающийся Давид, поражаемый наказаниями за грехи, вопиет: услыши молитву мою, Господи, и моление мое внуши, слез моих не промолчи, яко пресельник есмь аз у тебе и пришлец, якоже еси отцы мои. Ослаби мя, да почию (Пс.38:13–14). К чему призывал Бог иудеев, возвращая их от путей греха? Он говорил им: обратитеся ко Мне всем сердцем, в посте и в плачи, и в рыдании и расторгните сердца ваша, а не ризы ваша (Иоил.2:12–13). Вспомните грешницу, как обливала она слезами ноги Спасителя и отирала власами главы своей (Лк.7:33). Вспомните, как Петр, поколебавшийся в твердости любви своей к Спасителю, исшед вон, плакася горько (Мф.26:75). Вспомните, как мытарь приносил покаянную свою молитву. Мытарь же, издалеча стоя не хотяше ни очию возвести на небо, но бияше перси своя глаголя, Боже милостив, буди мне грешнику (Лк.13:13). Так, братия мои, совершается искреннее покаяние. Не довольно говорить словами, грешен я; надобно, чтобы говорило это сердце, говорило стонами и вздохами, говорило полным самоунижением своим. Потому все похожее на возвышение себя пред другим, все похожее на вражду с братом не имеет места в кающейся душе; она полна скорби о своих грехах и не знает, кто мог бы обидеть ее, для которой самая жизнь – милость незаслуженная. Такое покаяние – верное врачевство душе. В этом уверяет нас своим словом ап. Павел. Печаль бо, яже по Бозе, говорит он, покаяние нераскаянно во спасение соделовает (2Кор.7:10). т.е. печаль ради Бога производит неоплакиваемую перемену во спасение. И сам Господь говорит: за грех мало что опечалих его и видех, яко опечалися и пойде дряхл и исцелил пути его (Ис.57:17).

Скорбь христианина о грехе его должна быть соединена с верою. Покайтеся и веруйте во евангелие, так говорит Господь наш. Без веры евангельской, без веры христианской скорбь приведет ли ко спасению? Нет. Она может даже перейти в отчаяние, в ожесточение души, состояние самое пагубное. Без веры она – не оправдание нам. Что значит скорбь самая тяжкая пред тяжестью оскорбления, какое наносим мы грехами своими величию Божию? Все лучшее её ограничивается тем только, что она есть плод сознания грехов наших. А где же жертва, которую повинен принесть грешник оскорбленной правде и святости Божией? Так, други мои, не подвиги нашего покаяния доставляют нам прощение грехов, но та жертва, которая принесена на кресте Спасителем Господом Иисусом. Бесценная кровь Агнца Божия очищает нас от всякого греха. Без твердой надежды на заслуги Искупителя не ожидайте прощения себе, ни исцеления духовных немощей своих. Иже не имет веры, осужден будет (Мк.16:16). Так взирай, неуклонно взирай, кающийся христианин, на распятого Спасителя твоего. Пред Ним проливай слезы раскаяния о твоем невнимании к благодеяниям Отца небесного, о нечестии сердца твоего, блуждающего по распутиям греха, о том расстройстве души твоей, какое причинили грехи твои. При взоре на распятого Спасителя скорбь твоя о грехах глубже проникнет в сердце твое, а вместе она будет скорбью живительною для души. Скорбящая о грехах душа видит, кем пренебрегала она, исполняя желания страстей нечистых, Она пренебрегала Сыном Божиим, купившим ее кровью своею для дел святых; она не исполняла воли распятого Господа, она не внимала внушениям духа благодати. О! велика вина твоя, грешник, пред Спасителем твоим. Но Он и после того Спаситель твой. Цена крови Его, пролитой на кресте, простирается на все времена; на все века, на всех людей. Чадца, моя, говорит нам св. апостол Его, да не согрешаете, и аще кто согрешит, ходатая имамы ко Отцу Иисуса Христа праведника. Он очищение грехов наших и не наших только, а и всего мира (1Ин.2:1–2). И другой апостол учит: Сей, зане пребывает во веки, непрестанное имать священство. Темже и спасти до конца может приходящих чрез Него к Богу, всегда жив сый, во еже ходатайствовати о них (Евр.7:24. 25). Итак, вот твой защитник пред правдою Отца небесного, кающаяся душа. Тяжки грехи твои, но есть Ходатай за тебя пред правдою Божией, есть Ходатай не только за наши с тобою грехи, но и за грехи целого мира. Молись и плачь пред крестом Его. При таком Ходатае, какого имеем мы, быть не может, чтобы слезные молитвы наши остались бесплодными. Вера в Искупителя, пробужденная скорбью о виновности души твоей, низведет на тебя благословение неба, отверстого заслугами Искупителя.

Господь Иисус, небесный врач души и тела, при встрече с больным иерусалимским, страдавшим 38 лет, прежде, нежели осенял его целебною силою, спросил, «хочешь ли быть здоровым?» Больной отвечал, «хочу, Господи» (Ин.5:6–7). И стал здоровым. Так, братия мои, и при исцелении больной души необходимо с нашей стороны твердое желание быть здоровыми по душе. Нужно беспристрастное рассмотрение дел наших, нужна скорбь о грехах, одушевленная верою. Но нужна также, необходимо нужна, и твердая решимость не грешить более. Если бы не было этой решимости в кающемся, это значило бы, что в нем нет ни искреннего убеждения в пагубе греха, ни искренней скорби о виновности своей. Одно с другим в связи необходимо. Грехи наши – страшные язвы наши, от которых хочет исцелиться кающийся грешник. Если не лжет он, то надобно, чтобы готов он был принять самые горькие лекарства, согласен был даже на отсечение члена; он должен решиться прервать все связи с грехом, чего бы то не стоило ему. Спаситель сказать, Никтоже, возложь руку свою на рало и зря вспять, управлен есть в царствие Божие (Лк.9:62). По отношению к кающемуся это не означает того, что будто он, при всей немощи природы, в последствии не может подвергаться ошибкам; а то, что во время раскаяния необходимо должно быть в нем твердое желание не повторять прежних грехов. Если мы в тоже время, как обращаемся к Богу, озираемся душою на идолов сердца нашего; если во время раскаяния в нас чувствуется не охота, не искренняя решимость расстаться с преступными привязанностями души, с обольстительными приманками греха, положение наше худо, мы не на пути к царствию Божию, в нас нет искреннего раскаяния. Если грехи наши – предмет правильного гнева Божия, то желая примириться с Богом должны мы отречься от них со всею твердостью, как бы они ни были приятны нам. Что сказали бы вы о виновном сыне, когда бы он, в виде раскаивающегося, говорил отцу, «я жестоко оскорбил тебя, родитель, но огорчение; нанесенное тебе так приятно заняло меня, что не отказываюсь и вперед причинять тебе неприятности?» Не правда ли, что это была бы дерзость, а не сознание в вине? Как же ты, грешник, являясь с раскаянием пред Богом, можешь говорить, «я не могу, я не думаю расстаться с грехами?» Не то же ли это значит, как сказал бы ты, «виновен я пред Тобою. Отец небесный, много оскорблял я Тебя делами своими, но не прочь я от того, чтобы и вперед оскорблять Тебя, так как это доставит мне приятное развлечение; а мне жаль расстаться с приятным». Бойся душа моя, суда Божия! Жена Лотова за то, что озрелась на города, обреченные погибели, превращена в столп соленый. – Посмотрите, други мои, как каялся Закхей, наживший богатство не без греха. Господи, говорил он: се пол имения моего дам нищим и аще кто чим обидех, возвращу четверицею (Лк.19:18). Вот твердая решимость жить для Бога, а не для греха! Так необходимо, чтобы в глубине кающейся души раздавался голос, хочу я, Господи, здрав быти, хочу сбросить с себя греховное рабство, в каком был доселе; отвращаюсь дел тьмы и разврата; хочу быть хотя бы в числе последних рабов Твоих, но Тебе служить; готов переносить лишения и скорби, только бы не быть в дали от Тебя, надежда и Владыко мой! Подай мне, Боже мой, силу побеждать искушения греха и хранить святые заповеди Твои. Такою твердою решимостью заключается дело обращения от греха к Богу и должна начаться новая благодатная жизнь.

Отче небесный! Да приидет царствие Твое. Аминь.

Дивное зрелище представляет духовному взору успение Богоматери. Собор апостолов собирается из разных стран к смертному одру Её. Лики ангелов приветствуют небесными песнями восход Её на небо. Сам Сын Божий приемлет на руки Свои пречистую душу Её. Какая дивная слава для Той, которая во все время земной жизни считала Себя не более, как смиренною рабою Господа! Как свет славы божественной, независимо от желаний человеческих, сам собою, озарил Ту, которая уготовала Себя в пречистый сосуд Божества! Зрелище дивное и поучительное!

Братия! если и апостолам, зревшим восход Господа Иисуса на небо, ангел сказал, что стоите, зряще на небо? и обратил их взор на будущность, важную для них и для всех, тем более нам, при созерцании восхода Богоматери на небо, надобно заботливо помышлять, как будет совершаться наше переселение из сей жизни. Путь смерти – путь неизбежный для всех детей Адама. Кто бы ты ни был, странник земной жизни, скоро и твоей и моей душе придется расстаться с землею. Мысль эта так естественна, особенно в то время, когда губительная болезнь так неожиданно провожает с земли в другой мир. Но думали ли мы довольно, что встретить нас по ту сторону гроба? Какие духи предстанут нам в незримой области духовного бытия? Если доселе не думали, или недовольно думали, подумаем теперь.

Конечно, для людей подобных саддукеям нет ни духа, ни бессмертия душ. Потому им странен и вопрос о духах, имеющих встретить нас за гробом. Но честь ли не только христианину, но и человеку, быть саддукеем? Честь ли кому-нибудь ставить свое бытие на степень бытия бессловесных? Другое дело слушать учение Христово, которое так возвышает дух наш, которое так расширяет зрение наше на все, в том числе и на загробную судьбу нашу. Что же говорит нам св. писание о переходе души в незримую область жизни загробной?

Бысть же умрети нищему и несену быти ангелы на лоно Авраамле (Лк.16:22), так говорит Спаситель о Лазаре, спасшем душу свою терпением. Пусть это слова притчи. Но и приточные лица изображаются чертами действительного бытия. Смерть и погребение богача суть черты действительности. Почему же несение ангелами умершего Лазаря не есть черта действительности? Это есть действительность, только незримая телесными очами, но созерцаемая духовно; это есть действительность, потому что в откровении Божием нет места вымыслу и мечтам пустым. Это есть действительность, которую показывает божественное писание и в других наставлениях своих.

Ангелы, по словам апостола, суть службнии дуси, в служение посылаемии за хотящих наследовати спасение (Евр.1:14). Видите, воля Всевышнего назначила ангелам служить спасению людей. Если же переход из настоящей жизни в жизнь загробную, не может не возбуждать опасений и в душе богобоязненной, уже по самой особенности и неизвестности беспредельного мира загробного, то добрые духи, назначенные служить спасению душ, без сомнения не оставляют без своего охранения душ благочестивых, во время перехода их в вечность. По словам псалмопевца, Бог так благ к любящим Его, что заповедует благим ангелам охранять их на всех путях их, видимых и невидимых (Пс.90:10–11). С другой стороны, ангелы, по писанию, радуются и обращению грешника на путь спасительный. Как же не радоваться им, как не сопутствовать с торжеством, при переходе в вечность тех душ, которые уже окончили подвиг спасения? После сего понятно, что неложное слово Божие служит оправданием видениям избранных людей, зревших восхождение того или другого праведника с земли на небо, в сопровождении св. ангелов. И эти же видения, как дела опыта духовного, объясняют со своей стороны краткое учение св. писания о незримом бытии загробном.

Так тих, покоен, радостен переход душ святых в жизнь загробную, потому что огражден защитою добрых ангелов. Верна надежда праведника на Господа, когда тот говорит: аще и пойду посреди сени смертные, не убоюся зла, яко Ты со мною еси (Пс.22:4).

Таков ли переход грешных душ в жизнь загробную? О! грешники! вы беззаботно живете до гроба, не думая о том, что ждет вас за гробом. Одумайтесь, не навела бы на вас бед самая беззаботность ваша о жизни загробной.

По сю сторону гроба вещественный мир стоит пред нами стеною, закрывая от нас светлое царство небесное и отделяя от нас мрачное царство адское. Но и в этой духовно-вещественной жизни более или менее ощущаются нами влияния преисподней тьмы, досягают до нас насилия духов злобы поднебесной (Еф.6:12), и потому нужны, очень нужны нам вспомоществования духов света и благодати. Что же будет, когда душа грешная, отрешась от тела, переступит за преграду вещественного мира и войдет в непосредственное соприкосновение с миром духовным? Не угрожает ли ей открытое нападение темных сил? Св. апостол говорит нам, что супостат наш диавол со своими слугами яко лев рыкая ходит, иский кого поглотити (1Пет.5:9). Если же таков он в отношении к людям здесь на земле, где так много защиты нам против него, где так много противодействующих мер со стороны обильной благодатными дарами церкви Христовой, каков он будет для грешных душ, когда, разлучаясь с землею, разлучатся они с духовно-вещественными пособиями благодати! Мало того, что они беззащитны там против злобы его, они своими расположениями, своими наклонностями, своими навыками еще на земле ввели себя в область тьмы, где полный властитель диавол. Бедные! здесь они с охотою, с наслаждением, жили в похотех плоти, думая находить во мраке счастье, тогда как подчиняли себя власти самого страшного врага, того, кто был и есть князь злобы, отчаянный противник Господу и святой Его церкви (Еф.2:23). Естественно, что эти несчастные питомцы мрака с радостью будут встречены там духами злобы, как ожиданные жертвы. Грехи и беззакония кладут на душу печать свою, отчасти понятную и людям; а духи злобы, по свидетельству писания, постоянные искусители наши и участники в беззакониях наших (1Сол.3:5; 1Ин.3:8). Их лукавое око с зорким вниманием следит пути человека на земле, они знают его немощи, помнят колебания и падения его на пути. Потому им известны дела грешной души. Если же злость их против людей страшно велика, то не радость ли, не торжество ли для них будет возмущать бедную душу, при вступлении в новый мир, мрачными картинами нечистых её дел, представлять её взору толпы забытых его грехов, вычислять случаи и обстоятельства противления её добру? Достойные слуги клеветника братии нашей (Откр.12:10), они не только не опустят обличить ни одной действительной вины, но готовы взвести на душу и вины небывалые.

После сего поймете вы, слушатели, что когда св. Кирилл александрийский и другие изображают нам истязания души на мытарствах, то они говорят согласное с св. писанием, которое показывает нам как страшную злость духов злобы против людей, так частный суд грозного правосудия Божия над каждою душою. Надобно только помнить наставление, какое преподал ангел Макарию александрийскому, начиная говорить о мытарствах, «земные вещи принимай здесь за самое слабое изображение духовных». Это значит, что рассказ о мытарствах представляет нам переход души грешной в вечность в таком виде, в каком только он может быть понятен для чувственно-духовного разумения нашего. Само по себе понятно и то, что истязания души грешной духами злобы различаются по различию душ грешных. От того-то встречаем некоторую разность в изображении мытарств в видениях частных.

«Господи мой, Господи, даруй ми слезы умиления... яко да ими Тя умолю, очиститися прежде конца от всякого греха. Страшно бо и грозно место имам прейти, тела разлучився и множество мя мрачных и бесчеловечных демонов срящет» (Молитва по 4-й каф.)

Братия! Кто из святых не молился такою или подобною молитвою? В таких мыслях молились св. Златоуст,¹⁹ Афанасий,²⁰ Ефрем Сирский,²¹ Максим Исповедник²² и другие. Как же нам не молиться в страхе и трепете за будущность загробную? Св. Макарий учит, «если душа виновна в грехах, то приходят полчища демонов, злые ангелы и темные силы, берут ее и увлекают на свою сторону. Сему никто не должен удивляться. Ибо если человек, будучи еще жив, находясь еще в сем мире, покорился, предался и поработился им, то не более ли они будут обладать им и порабощать его, когда он выйдет из сего мира? Что касается до другой, лучшей, части людей, то с ними происходит иное. При святых рабах Божиих еще и в сей жизни находятся ангели; духи святые окружают их и хранят. А когда души их разлучаются с телом, то лики ангелов принимают их в свое общество, в светлую жизнь и таким образом приводят их к Господу».²³ «Молитесь, увещевает св. Ефрем Сирин, молитесь, чтобы душа умирающего отошла с миром; молитесь, чтобы получила она место успокоения; молитесь, чтобы встретила ангелов сострадательных; молитесь, чтобы обрела Судию милостивого; воскуряйте фимиам – она видит присутствующих ангелов; молитесь, – она в тяжком томлении».²⁴

Мати моя и братия моя – сии суть слышащие слово Божие и творящие е (Лк.8:21), сказал нам Спаситель. Какая это великая милость к нам сладчайшего Спасителя нашего! Он поставляет в родство с собою и, следовательно, в родство взаимное всех слушающих и исполняющих слово Его. Воспользуемся этою милостью, будем внимательно слушать и заботливо выполнять волю Божию. Тогда войдем мы в родство с небом. Тогда жители неба, а не духи злобы, примут нас, как своих, при исходе из этой жизни. Тогда они милостивые покроют душу нашу миром и безопасностью.

Да приидет царствие Твое, благий Отец небесный, и для нас немощных. – Аминь.

Се тайну вам глаголю, вси бо не

успнем, вси же изменимся, скоро,

во мгновении ока (1Кор.15:51).

Смерть нередко – событие мгновенное. А что следует за смертью? Необозримая умом вечность, – вечность, в которой придется жить всем нам. Как не думать, как не думать много о том, что последует с нами после смерти? Мы говорили о вступлении души в вечность, о том, что встретит ее в мире духов. Что же потом? Что это будет за состояние, в котором должна находиться душа, разлученная с телом? Во время земной жизни душа наша и возбуждается к деятельности телом и чрез тело обнаруживает свою деятельность. Во время сна, когда чувственные органы остаются без действия, незаметна и деятельность души. Не есть ли это указание на то, что, по разлуке с телом, душа будет в состоянии неопределенном, бессознательном, бездейственном, до нового соединения с телом – орудием своей деятельности? Вси бо не успнем, говорит апостол, говоря, что не всех застанет умершими последний всеобщий суд. Не показывает ли тем апостол, что состояние души, разлученной с телом, есть состояние похожее на сон? Точно так и представляли себе некоторые состояние души за гробом до суда всеобщего, признавая неуместным и суд частный. Но справедливо ли это?

Пусть душа наша имеет нужду в органах чувственных для принятия впечатлений со стороны мира вещественного. По отношению к жизни загробной это значит только то, что душа, отрешившаяся от тела, не будет более принимать впечатлений со стороны вещественного мира. Но потеряет ли она там впечатления и мысли, которые собраны во время земной жизни, хотя бы относились они к миру земному? Потеряет ли она способность заниматься впечатлениями земной жизни, оставаясь сама с собою? При неотъемлемости самосознания души не может быть ни той, ни другой потери. Еще менее разлука с телом может препятствовать тому, чтобы душа жила в мире мыслей духовных. Мысли о божестве, мысли о духовной жизни души, мысли о нравственном бытии образуются и действуют в душе независимо от чувственных органов; они живут в душе, действуют на чувствования и желания души, раскрываются и усовершаются в душе без участия деятельности организма телесного или только с слабым участьем, получая извне поводы к переменам. Потому с телом или без тела остается душа, это для деятельности души в мире духовных её мыслей, – все равно, или почти все равно, и, следовательно, разлука души с телом ни по чему не может остановить жизни души в мире мыслей духовных. Вообще самосознания ничто не может отнять у души. Это – неотъемлемая принадлежность её духовного бытия; без того она не была бы духом и стала бы в ряд неразумного бытия. Пусть болезненный разрыв её с телом, на короткое время, наведет мрак на её сознание, как это бывает в жестоких болезнях; но пройдет это короткое время и самосознание придет в свою силу и снова беспрепятственно будет продолжать свою деятельность, как ничем и никем неотъемлемая собственность души. Не забудем при том тех весьма многих опытов, когда душа, в самые последние минуты земной жизни, оказывает такую живость деятельности, такую ясность мыслей, такую свежесть чувств и желаний, какие вовсе не отвечают погасающей жизни телесного организма. В таких опытах не в полном ли свете выставляется на вид независимость души и её самосознания от телесного организма, или еще более, господственная власть души над самим разрушающимся организмом? Если же так, если самосознание – неотъемлемая принадлежность духовного бытия души, то душа, по разлуке с телом, не может долго оставаться в состоянии неопределенном, ей необходимо дойти до положения известного, до того, которое определится состоянием нравственного бытия её, т.е. до состояния или блаженного покоя, или муки, как последствий нравственной её жизни. Все лучшие расположения, все святые желания, все высокие мысли, все, чего человек достигал усильными стремлениями и само принуждением во славу Божию, – неотъемлемая собственность духа и с известного момента, смотря по состоянию души, должно воскреснуть в самосознающей душе, к её вечному покою. Точно также сознание душевных и чувственных грехов начнет собою, в душе грешной, ряд мук и томлений. Так должно быть, по неотъемлемости самосознания, в душе бессмертной.

С другой стороны, быть не может, чтобы премудрый правитель духов дозволил душе оставаться в состоянии неопределенном целые тысячелетия, до суда всеобщего. К чему бы было такое состояние души? Нельзя указать ему цели ни в самой душе, ни в чем-либо другом. Премудрый назначает состояния, сообразные со свойствами создания и никогда не действует вопреки своим советам о тварях. Дав душе нравственный закон, Он не захочет остановить действий его в ней по переходе в вечность; действия закона в душе должны открыться в душе, как непременная воля Божия, с полною свободою, тем паче, что не будет более препятствий к тому, поставляемых здесь толпою разных житейских развлечений. – Пусть же не обольщают себя мечтою, будто за смертью еще не скоро последует расчет с грешником. Если на всеобщем суде правда Божия должна оправдаться пред вселенною, в отношении к судьбам человечества, то она же оправдает себя наперед и пред каждою душою в её земной участи; она скажет там нечестивому, «ты наслаждался счастьем земной жизни, не заботясь о правах правды вечной, – теперь тебе другая доля»; она скажет и страдальцу земной жизни, «ты не знал покоя на земле, выполняя волю Бога твоего, – теперь успокойся».

Вси бо не успнем, вси же изменимся. О каком успении говорит св. апостол? Об успении ли души по разрешении её от тела? Нет. Он называет сном смерть телесную. Смерть – сон. Какое прекрасное название! И его могло дать только христианство, которое так ясно показывает в будущности пробуждение телесного состава к новой жизни. Тогда как смерть есть всеообщее наследство детей Адама, также как воскресение есть дар нового Адама – Христа Господа, апостол, по отношению к людям последнего времени не допускает действия смерти. Вси бо не успнем, вси же изменимся, или как он же говорит, мы живущии оставшии – восхищени будем (1Сол.4:17). Отчего ото? Это тайна говорит он. Се тайну вам глаголю. Тайну составляет то действие, которое совершится над людьми живыми последнего времени, силою воскресения. Действие воскресителя обнаружится в них особенным явлением, изменением живого телесного организма, которое прострется до того, что измененное тело восхищено будет на облака. Итак, апостол открывает нам тайну, но не тайну бытия души, отрешенной от тела.

Обратимся к другим наставлениям св. писания за разрешением нашей тайны.

Что такое жизнь до гроба и жизнь за гробом по учению писания? Жизнь до гроба есть сеяние, а жизнь за гробом есть жатва. В жизни земной повелено нам трудиться для добра; а в той жизни указывают нам воздаяние за труды. Настоящее и будущее поставлены между собою, как семя и плод. Еже бо аще сеет человек, тожде и пожнет, говорит апостол. Сеяй в плоть свою от плоти пожнет истление, а сеяй в дух от духа пожнет живот вечный (Гал.4:6–7) Сеяй скудостью, скудостью и пожнет, а сеяй о благословении (щедро) о благословении и пожнет (2Кор.9:6). Кийждо свою мзду приимет по-своему труду (1Кор.3:8). Видите, не долго ждать награды за труд; не долго ждать воздаяния за жизнь земную. Жатва или награда явится вслед за тем, как смертью окончится посев или труд. Значит, вслед за смертью последует определенное состояние души, сообразное с жизнью её до гроба, состояние или скорбного томления духовного, или жизни радостной, состояние или обильное утешениями, или печальное и горькое. Откровение изображает нам смерть как бы пришествием мздовоздаятеля; так близко поставляет оно награду за жизнь к мгновениям смерти телесной. Дерзающе убо всегда и ведяще, яко живуще в теле отходим от Господа, верою бо ходим, а не видением, дерзаем же и благоволим паче отыми от тела и внити ко Господу (2Кор.5:6–8). Мне еже жити, Христос и еже умрети приобретение есть... Одержим есть от обою, желание имый разрешитися, и со Христом быти, много лучше паче (Флп.1:21–23). Видите, святые Божии ожидают переселения ко Господу вслед за смертью своею; они потому и предпочитают смерть продолжению странствования земного, что за смертью ожидает их блаженное пребывание с Господом. Точно так роскошный богач вслед за смертью попал в ад и бесполезно просил оттуда Авраама о облегчении его участи; братья его еще были живы, а он уже терзался муками (Лк.16:22, 25). Лежит человеком единою умрети, потом же суд, учит св. апостол (Евр.9:27). Он не полагает промежутка между смертью и судом, и указывает на суд частный, неизбежный для каждого, как неизбежна смерть.

Точно так учили св. отцы церкви. «По отшествии из здешней жизни, учит св. Златоуст, мы предстанем на суд, дадим отчет в делах своих... Вступим же на путь добродетели, да с упованием, приличным христианину, предстанем на тот суд и получим обещанные блага.²⁵ Если ты поносил кого, если сделался врагом кому либо, примирись до судилища, все разреши здесь, чтобы тебе без скорби увидеть то судилище».²⁶ «Совершенно справедливо и очень спасительно верование, говорит блаженный Августин, что души бывают судимы, как только исходят из тел, прежде, нежели явятся на суд, где они будут судимы уже в телах воскресши.²⁷

Так, други мои, вслед за смертью последует суд для каждого из вас, блаженство или мука будет участью нашею. Тем же убо Дóндеже время имамы; да делаем благое ко всем (Гал.4:10). Пока длится время подвигов и заслуг, будем подвизаться по воле Божией. Пока идет время труда, не будем беззаботны о своей душе. Грешники! много грешили мы. Поспешим каяться, поспешим исправить, что можно. Мало добрых дел у нас? Поспешим молить благодать Божию, чтобы дала нам силы прибавить что-нибудь нужное для вечности, например, дух смирения, дух милосердия. О! други мои! пусть евангельский образ богача, бесполезно молящего в аду о облегчении мук своих, как можно чаще является взору нашему. Пусть как можно чаще повторяется душою нашею ответ праведника богачу, между нами и вами пропасть велика утвердися (Лк.16:26). Пусть страх суда Божия, грозного для грешников, будит беспечность нашу, гонит от нас прелести золота и честей, оберегает душу от порывов гнева и гордости. Если же на долю нашу пришлось терпеть клеветы и поношения людские, потерпим, чтобы было, с чем туда явиться потерпим, терпеть здесь не долго, а долго жить там. Аминь.

Не веруяй в Сына не узрит живота,

но гнев Божий пребывает на нем (Ин.3:36).

Или спасение за веру живую, или ад за неверие, – вот что представляется нашему выбору, слушатели! В нашей воле выбирать то или другое, но избежать одного из двух не зависит от нас. Путь нераскаянности, путь неверия, если мы идем по нему, непременно приведет нас в ад.

Грешники! неприятна для нас эта истина; не хочется нам слышать о ней, потому что она, принятая сердцем, сильно будит нашу негу греховную, сильно тревожить покой любимых страстей. Как современники Исаии, мы хотели бы, чтобы нам говорили только приятное, хотя бы и ложное (Ис.30:10). Но к чему это ведет нас? Что это значит в нас? Друг ли нам тот, кто скрывает от нас правду, хотя бы и неприятную? Друг ли нам тот, кто видит готовую для нас опасность и не предостерегает от нее? Он – лицемерный друг, если только не коварный враг.

Так, как бы неприятна ни была вам мысль о грозной участи, готовой для грешника за гробом, не будем удалять ее от взора нашего. Размыслим о тех муках, которые будет испытывать грешная душа за гробом до всеобщего суда. Страх грозной будущности грешника оживить нас для лучшей жизни, а не принесет вреда.

Не веруяй в Сына не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем. Гнев Божий – тоже, что отвращение всесвятого от того, что достойно отвращения Его; это тоже, что удаление грешника от лица Божия. Итак, первый источник мучений грешника за гробом – чувство удаления его от Бога. Во время земной жизни Бог звал к себе грешную душу, но она убегала Его. За гробом она будет искать Его, но не найдет. Бездна, изрытая неверием и грехами, будет отделять грешную душу от Бога, и она созданная для Его созерцания будет мучиться сознанием удаления своего от Бога.

Грешники! вы не понимаете теперь, вы не чувствуете, как тяжка эта мука. Не чувствуя в себе ни стремления, ни любви к Богу, вы не постигаете несчастья быть отлученными от Бога. Вам известны только радости земные, приятности чувственные, удовольствия жизни суетной. Оттого все небесное далеко от вашей мысли, далеко от вашего сердца, далеко от ваших желаний. Для вас счастье, которым гордитесь вы, – это неверные блага времени; одна мысль о потере их приводить вас в трепет. Дар Творца духов – стремление к Богу – заглушено, подавлено в вас земными страстями. Самые благочестивые души не могут здесь вполне понять, как велико несчастье быть удаленным от Бога. Душа земного странника, облеченная грешною плотью, то тяготится её бременем и развлекается её нуждами, то рассеивается впечатлениями, переходящими из мира чувственного. Оттого не в силах она возвыситься до ясного, полного, живого уразумения того счастья, какое заключается в общении с Богом, также как и несчастья быть в удалении от Бога.

Представьте себе душу, отделившуюся от тела и оставленную самой себе. Ни плоть, ни предметы мира, которые во время земной жизни столько отвлекали внимание её от главного предмета жизни её, теперь более не занимают ее. Забавы, почести, богатство, все земные блага, исчезли. Она видит только себя, видит и чувствует неодолимое стремление свое к Богу сердца своего, а Он так далек от нее. Видит, что все, что считала она великим, истлело, погибло для нее, и что велик только Бог, которого ищет сердце – её, а Его великого, Его всеблагого, нет с нею. Видит, что Бог – жизнь её, и без Бога нет ни света для ума, ни радости для сердца, ни добра для воли. О! Как страшно ей без Бога! Видит, что искавшие Бога нашли Его – благость беспредельную, нашли свое блаженство, видит Лазаря, вполне счастливого и веселого на лоне Авраама, видит и сильно желает, чтобы по крайней мере одна каши небесной радости охладила томительную её жажду, но и та не падает, потому что не веруяй в Сына не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем.

Бог для осужденной грешной души не есть Бог благости и милосердия, но Бог правды и святости, Бог гнева и мщения. Она трепещет Его, потому что грехи её поставили ее в отчуждении от Бога святости. Она бежит от Него, потому что влекут ее прочь от Него нажитые страсти. Братия мои! думаете ли, что преступные привязанности души к земным предметам, к лицам, деньгам, честям, замолкнут в нас там, когда все земное более не будет действовать на душу? Нет, они не замолкнуть там, но как голодные псы станут рваться к предметам своим и, не находя их, только будут терзать душу свою ненасытимостью; они не ослабнут и не исчезнут там, потому что посеянное здесь – в бессмертной душе, взойдет там, а не умрет. Они-то, гнусные и нечестивые, и будут выставлять душу предметом гнева и отвращения для Бога; они-то и будут заставлять ее трепетать при одной мысли о Боге святости и чистоты. Как эго тяжко, как это мучительно! Эта мука еще удвояется от того, что трепеща Бога правды по греховности своей, грешная душа вместе с тем неодолимо влечется к Нему, как к дели бытия своего. Страшная борьба раздирает ее. Бог для нее – предмет невыносимого ужаса и Он же – предмет пламенных стремлений. Она влечется к Нему, как к Богу сердца, как к высочайшему благу и спешить удалиться от Него, как от огня истребляющего. Влечение к Богу, есть действие богосозданной природы её, стремление скрыться от Него есть действие греховной жизни её. Какое страшное противодействие влечений и чувств в несчастной душе!

Страдания грешной души становятся еще ужаснее, страшные муки еще нестерпимее – от сознания, ничем неизгладимого, что сама она призвала на себя гнев Божий.

Совесть – судия дел наших и на земле; она мститель за неправды и в этой жизни. Тем назначил ей быть Творец души нашей. И так как она есть дело Божие в нас, то не истребляет ее в нас никакое нечестие души, не уничтожает никакое усилие зла; она переходит с нами в вечность. Она переходит туда, но с какою страшною разностью для грешной души! На земле внушения её, как ни строги и грозны, остаются делом благости Божией к грешной душе. За гробом они будут только местью правды Божией. На земле они убеждают уклоняться от дел нечестия, за гробом они только укоризна в нечестии. На земле они, как тайный голос неба, дают знать душе, что есть ад за гробом, там они сами часть адских мук. Грешники, вы, которые закрываете здесь слух от сего строгого, но благодетельного судии, считаете мукою укоризны его, тогда как они врачевство больной душе, судите сами, как страшна должна быть кара сего обличителя, когда он останется для вас только мстителем. Ах! просите здесь у подателя благ, просите, как великой милости, чтобы голос совести как можно громче раздавался в глубине души вашей, как можно строже преследовал пути греха в лукавом сердце вашем. Это спасет вас от многих мук за гробом.

За гробом совесть будет показывать грешной душе грехи и преступления, какие когда-либо были допущены ею; будет выставлять ей всю низость каждого проступка, являвшегося на земле, в образах обольстительных. Вот, скажет она душе, исчезли прелести греха, земные удовольствия, земные выгоды, земная слава – где теперь? А без них каков грех! Страшен, лют, как смерть. И для него-то пренебрежены дары благодати Божией, – для него-то потеряно дорогое время, для него-то оставлены без внимания средства к вечному спасению. Чем оказывается теперь жизнь, прожитая в грехе? Бессмыслием. Чем извинить себя в такой жизни? Нечем. Неотразимы, слушатели, укоризны совести. И как долго, думаете, она будет там повторять их? Укоры совести, как неумирающий червь (Мк.9:44), будут непрестанно точить душу грешную, не давая ей отдыха. Нажитые грешные привычки, порывая душу к предметам преступных страстей, будут доставлять ей неистощимый запас для её укоризн, обличений и казней.

Как ни тяжко чувство удаления от Бога, как ни едки угрызения совести, бедственное состояние грешной души до суда всеобщего еще не есть состояние решительное; полное и беспредельное мучение грешных душ, как и духов злобы, настанет по определению всемирного Судии (Мф.25:46). Значит, к тяжкому положению грешных душ за гробом прибавляется еще томительное ожидание грозной будущности, или как говорит апостол, страшное некое чаяние суда и яростный огонь, готовый пожрать противников (Евр.10:27). Ожидание мучительное, как потому что, при ужасе грозной будущности, нельзя отвергнуть её действительность, так и потому, что, слишком много надобно терпения для безграничного ожидания. Геенна будет в виду для душ, заключенных в аду; тайновидец давно открыл и то, что после всемирного суда, и смерть и ад ввержени быша в озеро огненное (Откр.20:14). Итак, иметь в виду море огня и ждать пока, это море поглотит самых зрителей своих, – какое страшное мучение.

О! Господи! всели в мя корень благих, страх Твой, в сердце мое. Аминь.

И смерть, и ад даша мертвецы

своя, и суд прияша по делом своим.

И смерть, и ад ввержени быша в озеро

огненное, се есть смерть вторая (Откр.20:13–14).

Если грозная болезнь (холера), вновь посещающая край сей, сразит того или другого из нас, слушатели, будет ли эго неожиданность? Что значит земля, нами обитаемая, как не кладбищное поле? Сколько знакомых и незнакомых скрылось с глав наших в мраке могильном!

Пусть те, о которых не дошла до нас память, мало занимают нас собою. Но отец, осиротелый после смерти любимых детей, может ли не спрашивать, где они? Что с ними там? Мать, потерявшая единственного сына, супруга, лишившаяся любимого супруга, тоскливо спрашивают, где они? Каково им там? Боже праведный! благоговеем пред правдою Твоею; исповедуем неприступную святость Твою. Участь тех, которые прияли благая в жизни сей, без благодарности к подателю блат, не может быть там покойною. Тяжело это для сердца немощного, но – непреложно.

Но Ты благость вечная! Откажешь ли в каплях благодатного утешения тем, которые скорбят пред Тобою о печальной загробной участи забывчивых братий и сестер? Или грозная участь грешника неизбежна там для всех грешников? Ужели никогда и никак не может быть ни избавления, ни облегчения от мук ада? Грешники! более, чем кому либо, нам надобно узнать верный ответ на вопросы о вас! И где же услышим его? Опасно полагаться на разум, он может ввести в ошибки. Обратимся к неложному учителю? что ренет о мне Бог, в своем откровении.

И смерть, и ад даша мертвецы своя, и суд прияша по делом своим. И смерть, и ад ввержени быша в озеро огненное, се есть смерть вторая. Так видел тайновидец Иоанн. Что это за видение? Что показывает оно нам? По сему видению ад должен выслать своих обитателей на суд всемирный, как и смерть своп жертвы, и потом ад и смерть обрушатся в геенну. Следовательно смерть и ад представляются здесь в одинаковом положении. Значит, как смерть не есть необходимая принадлежность природы человеческой, а есть случайное явление, есть оброк греха (Рим.8:10; 1Кор.15:36); как для смерти есть победитель смерти, силою коего и мертвые возвращаются к жизни, так и ад еще не есть решительное состояние грешников, в котором невозможна бы была перемена. По видению тайновидца решительное, неизменно бедственное, состояние грешников – есть геенна, которая приимет жителей ада после суда всемирного. Таким образом это видение, показывает состояние грешников в аде состоянием нерешительным, подает мысль о возможности перемены в участи грешника до суда всемирного.

Учитель языков в одном послании говорит (Еф.4:9–10), что Христос Иисус нисходил в дольнейшие страны земли и пленил там плен, а в другом (Флп.2:10. 11) учит, что пред именем прославленного Иисуса должно преклоняться всякое колено небесных, земных и преисподних. Сличая то и другое наставление видим, что дальнейшие страны земли и жители преисподней – не то, что жители неба, куда взошел Спаситель с земли, и не то, что жители земли, между которыми пребывал Он временно. По самому значению преисподней в других местах писания (Пс.62:10; Сир.51:9), её жители – те, которые не достигли блаженства. И о них-то св. апостол говорит, что колена преисподних, подобно свободным поклонникам небесным и земным, преклоняются пред именем Иисуса Христа, приемлют дары Его и выводятся из плена. Апостол не говорит нам того, что все обитатели преисподней преклоняются пред Иисусом и выводятся из их темницы; напротив известно, что тогда, как в этой темнице иным духом проповедуется с пользою для них, (1Пет.3:19), для других, каков богач, невозможен выход из неё (Лк.16:23). Апостол ясно показывает то, что в преисподней есть души не то, что нераскаянные, укоренившиеся в зле и потому неспособные к принятию даров благодати Христовой, но души способные к другой лучшей жизни, души такие, для которых возможен переход в состояние покоя и радости. Иначе, апостол дает видеть, что как на небе, соответственно нравственному состоянию праведных душ, есть обители многи (Ин.14:2), так и в аде, соответственно неодинаковому нравственному состоянию грешников, находятся неодинаковые обители; и между ними есть такие, для которых возможен переход в состояние полного покоя. Другая мысль о преисподней у апостола та, что возможность избавления душ из ада есть дело нисходившего в ад; он не поставляется в зависимости от деятельности узников, а относит спасение их единственно к силе и воле Христа Господа.

На сие бо Христос и умре и воскресе и оживе, да и мертвыми и живыми обладает (Рим.14:9), учит апостол. С тем и восстал из мертвых Христос Иисус, чтобы быть Владыкою и живых и мертвых; благодатное владычество Его не ограничивается областью живых; животворная сила Его простирается и на царство мертвых, и здесь она может оживлять и спасать, прощать и возвращать свободе.

Имам ключи ада и смерти, говорит Сам первый и последний тайнозрителю Иоанну (Откр.1:18). После такого отзыва нельзя сомневаться в том, что пока ад не низринут в геенну, двери ада может отворять Господь Иисус, может выводить оттуда узников, точно также, как может воскрешать мертвых. После такого отзыва понятно и то, что слова Авраама богачу, «между нами и вами утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти – оттуда к нам не переходят» (Лк.16:26), означают только то, что переход из ада в рай не зависит от воли узников ада.

Итак возможность, избавления грешников из ада не подлежит сомнению. Несомненно и то, что переход грешников из ада не состоит в их власти, а возможен только силе Господа Иисуса. Остается узнать, как, чрез какое посредство, живительная сила Господа Иисуса переходит на несчастных обитателей ада?

Что такое воинствующая Христова церковь? Она есть тело Христово, в котором живет Христос своим могуществом и благодатью. Ей, имеющей ключи царства небесного, дал Он многоразличные средства ко спасению. В ней совершается жертва бескровная за грехи мира (Евр.7:23–25); преломляется тело Искупителя за живот мира (Ин.6:5), проливается кровь Господа во оставление грехов (Мф.26:26–28). В ней молитва во имя Господа Иисуса может получать все согласное с волею Отца (Ин.14:19). Итак, вот где проводник жизни Божией для людей!

Св. апостол Иоанн учит, аще кто узрит брата своего согрешающего не к смерти, да просит и даст ему живот, согрешающим не к смерти, есть грех к смерти, не о том глаголю, да молится (1Ин.5:16). Заповедь апостола велит молиться за согрешающего грехом не смертным, и эта молитва, по словам св. апостола, может быть так действительна, что сообщит жизнь грешнику. Апостол не простирает ни заповеди о молитве, ни обетования о силе молитвы только на согрешившего смертным грехом; но не исключает из круга заповедуемой молитвы и её силы умерших без грехов смертных. Мысль апостола яснее становится для нас при сличении слов его с словами Спасителя, Спаситель говорит: иже речет на Духа святого не отпустится ему ни в сей век, ни в будущий (Мф.12:32). В соединении с сим наставлением Спасителя апостол говорит нам, есть грехи, за которые молиться бесполезно, – молится ли о них сам согрешивший, или молятся другие, они не простятся ни в этой, ни в той жизни, тогда как молитва за содеявшего грех не смертный, кто бы он ни был, живой или умерший, может подать ему исцеление. Итак, видите ли, други мои, по учению неложного слова Божия, молитвы земной церкви Христовой могут оказывать помощь умершим грешникам, коль скоро они не грешники нераскаянные.

Так всегда веровала истинная церковь Христова! Так рассуждали все великие учители церкви! Св. Златоуст писал, «не напрасно узаконено апостолами поминать умерших при страшных тайнах. Они знали, что великая бывает от того польза для усопших, великое благодеяние».²⁸ Видите, кому приписывает св. Златоуст мысль о возможности перемены в загробной судьбе грешников, при посредстве церковной молитвы? Святым апостолам. Им он усвояет и установление молитвы за усопших в христианской церкви. Точно также делом апостолов называли поминовение умерших св. Афанасий,²⁹ Григорий Нисский,³⁰ Дамаскин,³¹блаженный Августин.³² Св. Дамаскин учит, «таинники и самовидцы слова, ученики Спасителя, божественные апостолы установили творить воспоминание о почивших в вере пред святыми, страшными, животворными тайнами. Это установление их святая, апостольская и повсемственная церковь Христова с того времени и по ныне содержит твердо и несомненно и будет содержать до кончины мира. Это установлено имя и принято церковью не без основания и причины; христианская вера, чуждая заблуждений, никогда не принимала ничего пустого и бесполезного; она постоянно хранила только полезное, угодное Богу, плодоносное и спасительное».³³

Великие учители церкви всех времен проповедовали вслух всех о том, что возможна перемена участи усопших до суда всеобщего. «Есть возможность, рассуждает св. Златоуст, облегчить наказание умершего грешника. Если будем творить частые молитвы за него и раздавать милостыню, то хотя бы он был и недостоин сам по себе, Бог услышит нас. Если Он, ради апостола Павла многих, и, ради одних щадил других, то как не сделать того же самого и для нас?»³⁴ Св. Кирилл иерусалимский рассуждает, «если бы царь послал оскорбивших его в ссылку, а их ближние принесли бы ему венок за подвергшихся наказанию, не облегчил ли бы он наказания? Воссылая к Богу молитвы за усопших, хотя они и виновны, мы подносим не венок, а Христа, закланного за грехи наши, умилостивляя за них и за себя человеколюбивого Бога»³⁵ Блаженный Августин поучал, «не надобно отвергать того, что души умерших получают облегчение от благочестия живых, когда приносится за них жертва Ходатая, или раздается милостыня для их пользы, но такие дела благочестия приносят пользу только тогда, когда умершие заслужили, чтобы те были полезны... Подлинно, есть образ жизни, который не столько чист, чтобы не требовал помощи по смерти и не столько худ, чтобы не послужило ему это в пользу по смерти... Кому молитвы полезны, то полезны или столько, что бывает полное отпущение грехов, или столько, что сноснее бывает осуждение...³⁶ Не сказано бы было о некоторых, что им не отпустится ни в сей век, ни в будущий, если бы не было таких, которым если не в этом, то в том веке будет прощение».³⁷ Св. Ефрем Сирин так объясняет силу молитвы живых за усопших, «смотрите, вот зреющие грозди винограда в поле и выдавленное вино в сосудах. Когда зреют ягоды на виноградной лозе, тогда вино, стоящее в доме, начинает волноваться, как будто хочет убежать. Есть также растение, которое, находясь в доме, дает отпрыски, когда другой сучек его, посаженный в поле, начинает расти. Если же и растения имеют между собою тайное сообщение, то не более ли для умерших понятны молитвенные приношения (живых)?»³⁸

Много могли бы мы представить опытов тому, что усердная молитва за усопших избавила усопших от состояний мучительных. Для краткости ограничимся одним, но убедительным по всем отношениям. Это – опыт, исполненный и описанный св. мученицею III века Перпетуею, следовательно, опыт древних, лучших времен, опыт верный по святости лица, высокий до вдохновения. «Однажды, пишет мученица, в темнице, во время общей молитвы, я нечаянно произнесла имя умершего моего брата Динократа. Пораженная нечаянностью, начала я молиться и воздыхать о нем пред Богом. В следующую ночь было мне видение. Вижу, будто из темного места выходит Динократ, в сильном жару и измученный жаждою, нечистый видом и бледный, на лице у него рана, с которою он помер. Между им и мною была великая пропасть, так что мы не могли приблизиться друг к другу. Подле того места, где стоял Динократ, был полный водоем, которого край был гораздо выше, чем рост моего брата и Динократ вытягивался, стараясь достать воды. Я жалела, что вышина края препятствует моему брату напиться. Тотчас после сего я проснулась и познала, что брат мой в муках. Веруя, что молитва моя может помочь ему в страданиях, я дни и ночи молилась в темнице, с воплем я слезами, чтобы он был мне дарован. В тот день, в который мы оставались связанными в оковах, было мне новое явление, место, которое прежде видела я темным, стало светлым и Динократ чистый лицом и в прекрасной одежде наслаждается прохладою. Где у него была рана, там вижу только след её, а край водоема теперь был вышиной не более, как по пояс отроку, и он мог без труда доставать оттуда воду. На краю стояла золотая чаша полная воды. Динократ, подошедши, стал пить из неё, и вода не убавлялась. Тем видение кончилось. Тогда разумела я, что он освобожден от наказания».³⁹ Блаженный Августин, в пояснение сего рассказа, говорит, что Динократ просвещен был св. крещением, но увлекаясь примером отца язычника не был тверд в вере и умер после некоторых, обыкновенных в его возрасте, грехопадений; за такую неверность святой вере терпел он страдания, но по молитвам святой сестры избавился от них; и муки и покой его представлены были св. Перпетуе в образах.⁴⁰

Итак, слушатели мои, прославим благость и могущество Господа Иисуса. Пока остается на земле воинствующая церковь Его, участь умерших грешников еще может изменяться на лучшее пособиями св. церкви. Как много утешений для скорбного сердца, как много света для недоумевающего ума в чистом христианстве! Лучи света льются из него и в мрачное царство мертвых.

Слушатели мои! Благость Спасителя нам предоставила средства облегчать участь умерших братий, не будем невнимательны к воле благости небесной, не будем жестоки и к ближним нашим. Если бы в глазах наших брат наш тонул в волнах или погибал от огня, и мы не сделали бы ни шагу для его спасения, жестокость наша была бы чудовищна. Подумайте же, не далеко ли более виновна жестокость наша и пред Господом, и пред ближними, и пред совестью нашею, когда ничего не делаем мы для умерших братьев и сестер наших? О! будем творить для них возможное для нас, – будем молиться за них молитвами св. церкви, будем подавать за них милостыню. Если не для них, то для себя самих, будем к ним милостивы. Будет ли к нам милостив там Господь наш, когда мы немилостивы к искупленным кровью Его? Будем ли мы христианами, когда не будем творить дел любви? Нет! Аминь.

В цареградской Влахернской церкви св. Андрей, Христа ради юродивый, видит чудное видение. Дивная царица Богоматерь, окруженная сонмами пророков и апостолов, святителей и мучеников, преподобных и праведных; с омофором на руках молится за христиан к Сыну и Богу своему. «Видишь ли, брате, Ходатаицу мира?» спрашивал св. Андрей Епифания. «Вижу, святый отче, и ужасаюся», отвечал ученик. Чудное видение! Св. церковь особым празднеством оживляет в душах наших сие видение. Как оно сладко для сердца, оскорбляемого землею! Как много в нем света для ума, созерцающего жизнь загробную. Напрасно ли после того праведник терпит здесь скорби и гонения? Напрасно ли подвижник благочестия борется день и ночь с страстями испорченного сердца? О! нет, еще не произнесен приговор Судиею вселенной, а святые Божии уже наслаждаются жизнью у Бога жизни, те, у которых духовное око открыто для мира духов еще с земли видели жизнь небесную и исполнялись восторгом от созерцания того блаженства, которым наслаждаются святые. Что же это за жизнь, что это за блаженство, которое дано в удел святым еще до суда всемирного?

Тайновидец Иоанн видел под алтарем души избиенных за слово Божие, видел и то, что даны быша коемуждо их ризы белы и речено бысть им, да почиют еще время мало Дóндеже скончаются и клевреты их и братия их, имущи избиени быти, якоже и тии (Откр.6:9, 11). Что это за видение? Что показывает оно относительно избиенных за слово Божие? Оно показывает во-первых, что страдальцы веры еще прежде, чем могли пострадать сотрудники и братия их за истину Христову, уже получают покой, т.е. венчаются дарами любви Божией вслед за неповинною своею смертью. Что потом означают ризы белые, которыми облекают их? Ангелу сардийской церкви сказано, что у него есть несколько таких, иже не оскверниша риз своих, и которые в остальное время по примеру Господа своего, будут жить чисто, на зло миру нечестивому, ходити имут со Мною в белых; потом о награде их сказано, побеждаяй той облечется в ризы белые (Откр.3:4–5). Итак, белая одежда – символ чистоты душевной и символ славы. Значит, облачение страдальцев веры в белые одежды означало то, что они пред лицом Божиим признаны невинными и чистыми, что в сердцах их и чистое око Божие не видит ничего нечистого и эта невинность их блистает славою небесною. Что ж это за совмещение невинности с славою, деяния с наградою? Ах! мы, которые пьем нечестие как воду, мы не понимаем и не чувствуем, что значит грех для души нашей; но не таким он является для душ высоких, для душ, ревнующих о жизни небесной. Оканянен аз человек, кто мя избавит от тела смерти сея? взывал св. Павел. Души благочестивые! Души, ревнующие о чистоте небесной, тяготятся, томятся, страдают и от тех грехов, которые по временам являются в душе, по действию растленной природы, а не по их воле. Они знают, что грех есть дело не только преступное, оскорбляющее совесть, по и дело нечистое, лишающее душу славы небесной. Они знают, что пока остаются они на земле, пока пребывают в испорченной плоти, им не избавиться и от страха правды Божией, грозной против всякой нечистоты. И потому тоскуют, вздыхают они по том времени, когда смерть разорвет связь их с испорченною плотью. Поймите же, какова будет радость их, когда они более не будут видеть и чувствовать опасностей и бед со стороны растленной плоти. Как отрадно им будет видеть и сознавать, что Бог правды и святости не видит более в них нечистого, что Он признает их угодными для Него, зрит на них оком благости и любви, и они видят себя в свете небесном. Это-то состояние душ святых – страдальцев веры показывает тайновидец, когда говорит о облечении их в одежды белые.

Так блаженство душ святых за гробом будет состоять в сознании и чувствовании совершенства духовных сил души, восстановления того образа Божия, с которым создана душа Творцом её.

Ум в душах святых там раскроется, озарится светом первозданной чистоты и ясности. Ныне, говорит св. апостол, отчасти разумеваем, знаем не целостью; егда же приидет совершенное, когда начнется новый образ бытия совершеннейшего, тогда же отчасти упразднится. Егда бех младенец, яко младенец глаголал, яко младенец мудрствовав, яко младенец смышлях, егда же бых муж, отвергох младенческая. Между здешним и будущим состоянием ума святых такая же разность, как между младенцем и мужем. Видим убо ныне якоже зерцалом в гадании, тогда же лицом к лицу (1Кор.13:9–12). Как много света пролито на ум человеческий христианством! Как высоко поставлено знание наше наставлениями небесного Учителя! И, однако, земное знание лучшего христианина все еще остается неполным, неясным загадочным. Там будет совсем другое. Там, за гробом, святые Божии, на место образов, увидят действительность, получат познание во всем близкое, ясное, полное. Одна разлука души с телом, которое как мрачная завеса закрывает от души мир духовный, с телом, которое вместо того, чтобы быть орудием для расширения познаний высших, обременяет ее образами низкими и пустыми, а испарениями страстей помрачает и часто извращает все начала ума, одна, разлука с телом откроет душе святой целый мир невидимых дотоле предметов и облегчит её стремления к вечной истине, к умственному её возвышению. Тяжкие недоумения, которые по временам томят здесь благочестивые души при взгляде на мир грешников и на искушения, встречаемые на пути совершенствования духовного, там все подобные сомнения разрешатся для нее. Дорога душе богоподобной небесная Истина. Счастье она для нее, когда внутреннее бытие её настроено по законам самой истины. Не для истины ли создана душа? За гробом в святых Божиих раскроется жизнь ума, бывшая на земле только в зародыше и будучи жизнью правильною составит источник блаженства.

Если же жизнь ума возвысится там в святых Божиих для их блаженства, то без сомнения возвысится и деятельность воли и тем возвысит блаженство их. Деятельность ума в точном смысле не отдельна от деятельности воли, как истина и добро, в сущности, одно и тоже. Чем возвышеннее, чем светлее, чем обширнее мысли ума о Боге; тем глубже, тем сильнее должна быть в душе любовь и ко всему святому. Так по крайней мере должно быть по предначертаниям Божиим. И так бывает в святых Божиих, которых жизнь есть жизнь по предначертаниям Божиим. За гробом вместе с тем, как раскроется ум их, любовь их к святому возвысится, расширится, окрепнет. Любы николиже отпадает, аще пророчествия упразднятся, аще ли язы́цы умолкнут, аще разум испразднится, так говорит св. апостол, с земли восходивший на небо (1Кор.13:8). Загребом любовь к святому будет чище, возвышеннее, сильнее и от того, что не будет для нее препятствий, полагаемых здесь испорченною плотью и миром лукавым. Ни прелести вещей земных, ни. примеры развратных людей, ни ненависть мира гордого не будут там тревожить и развлекать души; греховное начало плоти, оставшись вместе с плотью в земле, также не будет подавлять стремления души к небу. Душа, любящая Господа, всем существом своим устремится ко всему возвышенному, доброму и прекрасному, или, точнее, к самому источнику всего высокого, доброго и прекрасного. И каким блаженством будет наполнять ее эта любовь святая! Что приносит душе грех, как не томление и муку? Нравственное совершенство или святость есть условие блаженства, столько же необходимое, как благоустройство и целость телесных членов есть условие здоровья. Следовательно, без нравственного совершенства блаженство души невозможно, также как при нем оно есть неотъемлемая собственность души. И чем выше, чем сильнее любовь души к святому, тем выше, тем чище, тем обширнее блаженство её. Блажени мертвии, умирающие о Господе отныне, ей глаголет Дух, да почиют от трудов своих, дела бо их ходят в след с ними (Откр.14:13). Вот что говорит Дух истины! Блаженны те, которые не щадят ни трудов, ни самой жизни своей для Господа. Тяжела для них земная жизнь; но за гробом ждет их блаженство, блаженство покоя ничем не возмущаемого и блаженство воздаяния за дела их; кратко, за гробом ожидает праведников то небесное утешение, которое будет доставлять им самая деятельность их. Иному быть нельзя. Воин, с честью окончивший службу на войне, возвратясь на родину, с удовольствием, с восторгом, воспоминает об опасностях, которые миновались, о трудах и ранах, которые перенесены им, о мужестве, которое много раз оказано им в боях. Труженик жизни бедной, успевший трудами честными преодолеть бедность, с радостью обращает взор свой на прошлые труды и скорби. Так и воин жизни духовной, труженик Божьего дела, до конца, сохранив верность Господу своему, за гробом становится свободен от всех тяжелых дум и с покойным радостным сердцем смотрит на свое прошлое и настоящее. Как отраден для него покой после подвигов целой жизни, после борьбы, не прекращавшейся до гроба! Он отраден, он восхитителен и от того, что каждый подвиг воли для добра проливает в сердце его мир и радость, каждое дело святое отзывается к душе счастьем и блаженством. Дела бо их ходят в след с ними.

После того понятно отношение души чистой за гробом к миру ангелов и святых Божиих и к самому Богу; понятно и то, чем должно отзываться в ней это отношение. «Многие, говорит Спаситель, приидут и возлягут вместе с Авраамом, Исааком и Иаковом в царствии небесном» (Мф.8:11), показывая тем, что блаженство души святой за гробом будет зависеть и от общения её со всеми святыми. А тайнозритель Иоанн видел еще две особенности относительно состояния душ святых за гробом. Он видел народ мног, стоящий пред престолом и пред Агнцем и сзывающий, спасение седящему на престоле Богу нашему и Агнцу. И еси ангели, продолжает он, стояху окрест престола, глаголюще, аминь (Откр.7:10–12). Видите, святые Божии стоят пред престолом и престол Божий окружают ангелы; святые Божии возносят хвалу Агнцу, и ангелы одобряют согласием своим хвалы святых. Следовательно, святые Божии человеки и ангелы Божии находятся в общении между собою. Видите, святые Божии стоят пред престолом Божиим в, совершая служение, славят Бога и Агнца. Следовательно, занятие их – занятие для Бога и это занятие так приятно для них, что сопровождается чувствами восторга. Заметим еще, что так как видение тайновидца относится к обстоятельствам разрушения Иерусалима с его иудейством (Откр.6:13, 12:3) и о святых говорится: сии сутъ, иже приидоша от скорби великие (Откр.7:14), то ясно, что тайновидец показывает нам то состояние святых, которое следует за окончанием скорбных земных подвигов, еще до суда всеобщего. Так приятно и на земле быть в союзе дружества, когда сердца соединяются узами любви чистой по побуждениям святым. За гробом святые, не только знаемые в здешней жизни, не только те, которых соединяла здесь любовь, но и все незнаемые, отделенные друг от друга временем и другими условиями земной жизни, составляют одно общество и между собою, и с ангелами Божиими. И как это дружество, как это общение взаимное, выше, чище, отраднее всякого земного! Там ни одна страсть, ни одно движение греховное, столько неизбежные на земле, не касаются ни чьего покоя. Самое же высшее, самое чистое блаженство сего союза истекает из того, что все члены общества небесного славят Господа, пребывая вблизи источника света и радости. Сего-то блаженства ожидал Павел, когда желал скорее расстаться с жизнью. Дерзаем и благоволим паче отыти от тела и внити ко Господу (2Кор.5:8). Он показывал тем, что праведные души, души такие, какова душа Павла, вслед за тем, как разлучаются с телом, переходят ко Господу.

Пусть блаженство святых до суда всеобщего еще не есть блаженство полное; пусть только после суда всемирного праведницы, просветятся яко солнце во царствии Отца их (Мф.13:43). Но ожидание полного блаженства не только не составляет для них скорби, но служит новым источником блаженства. Оно дает им предвкушать то, чего ожидают они надеждою твердою и мирною, ожидают в благодарном благоговении пред мудрою благостью Всевышнего.

Блаженна участь праведных за гробом. Земной ум не в состоянии вполне постигнуть блаженства их. Довольно и того, что может постигать он. Что значат пред славою небесною все радости земные, за которыми так гоняются люди? Что значат все скорби земные, которых так боятся люди, не боясь воли Божией? Благословение и слава Богу нашему во веки веков аминь (Откр.7:12)

И видех мертвецы, малые и великие,

стояща пред Богом; и суд прияша мертвецы

от написанных в книгах по делом их (Откр.20:12).

Что это открывают нам? Суд за смертью каждого? Но суд прияша мертвецы, а не мертвец; видех мертвецы малые и великие, стояща пред Богом; целые сонмы мертвецов разного состояния пред Богом, а не тот или другой из умирающих. Если же верно, что и за смертью каждого бывает суд, к чему еще суд для всех мертвецов; Бог есть ум совершеннейший, для Него ошибки и замешательства невозможны и поверка суда Своего не нужна. Если однажды осужден им грешник, на суде частном, то не значит ли, что осужден он верно и непреложно, осужден на вечность, и, следовательно, не для чего быть суду другому, суду всеобщему? Смелый произвол, не задумываясь при том, идет далее и говорит, не есть ли суд всеобщий только мнение людей известного времени и известного разряда?

Торжествующие память св. Богослова! Отличием св. Иоанна от прочих апостолов служит и то, что он по преимуществу пророк нового завета. Он видел и показал нам тайны недозримой будущности; видел тайны решения последних судеб мира. Чтобы почтить память тайнозрителя, приблизимся к разумению открываемых им тайн разрешением вопроса о нужде суда всеобщего после частного.

Нужен суд всеобщий после частного, во-первых, для окончательного распределения наград добрым и наказания злым.

После частного суда награждается или наказывается душа, но не весь человек. Между тем не участвовало ли тело в добрых подвигах праведника и в преступной неге нечестивого? Не оно ли томилось от поста и трудов у подвижника? Не оно ли млело в похотях у грешника? Не оно ли страдало в пытках и темнице у исповедника веры, или у жертвы неправедного суда человеческого? Не оно ли веселилось каждый день у беззаботного богача? Пусть тело орудие души; но и для орудия есть свой устал, нарушение которого не должно остаться без возмездия. Пусть преимущество деятельности остается в человеке за душою; но есть деятельность и в теле, и в нем грех может или властвовать без границы, или смириться до бессилия, и тело немощное может носить в себе мертвость Господа Иисуса и участвовать в страданиях Христовых (2Кор.4:10), или быть открытым врагом креста Христова (Флп.3:18). Как же правда Божия оставит без внимания деятельность тела, оставит без суда столь важную часть организма человеческого? Нет, пусть не обманывают себя мечтами, весть Господь неправедники на день судный мучимы блюсти, наипаче же во след плотские похоти сквернения ходящие (2Пет.2:9–10). Нет, надобно и телу явиться на суд вместе с душою, чтобы совершилось полное воздаяние деятельности человека за дела души и тела. Всем явитися нам подобает пред судищем Христовым, да приимет кийждо, яже с телом содела, или блага или зла (2Кор.5:10).

Правда Божия точна. Она не может не отдать каждому своего. Думаете ли, слушатели, что душа по разлуке с телом остается без действия? Все мы верим, что и по разлуке с телом душа живет. Если же живет она, то и действует. Жить и не действовать нельзя. Св. писание говорит нам, что души святых, находясь у престола Божия, служат Богу и Агнцу, славят величие и благость Божества (Откр.7:9–10). Божественное писание говорит нам, что святые молятся за бедных странников земли по любви к ним, и молитвы, возносясь к Богу, как благовонный фимиам, низводят дары Божии на землю (Откр.8:3–5). Не новые ли это дела святых Божиих? Не новые ли подвиги святой любви их? Души нечестивые, по разлуке с телом, также продолжают свои дела, умножают свои преступления. Они здесь любили грех, и там его любят; нажитые страсти – ненависть, злоба, гордость, тщеславие не спят в душах и за гробом; здесь они были непризнательны к Богу; там в ярости за свою горькую судьбу они хулят Бога, винят Его в несправедливости и строгости. Не новые ли это нечестия нечестивых, призывающие суд строгой правды? Не новые ли дела беззакония, требующие возмездия? Не забудьте еще и то, что сеятели нечестия и на земле продолжают действовать после своей смерти. Люди развратные, враги чистой веры и истины, примером жизни, учением, писаниями образуют общества последователей и действуют на погибель, людей, по разлуке с землею. Апостолы и пророки по ныне созидают церковь Христову; святители Божии, учители благочестия поныне остаются отцами-воспитателями духовной жизни. Точно так Арии и Магометы, Лютеры и Вольтеры доселе действуют во вред церкви Христовой, носятся как зараза над землею и губят сердца человеческие. За все эти дела суд частный не воздал должного делателям правды и беззакония. Они ждут себе приговора и приговор правды Божией объявлен будет на суде всемирном.

О! будет суд всемирный после суда частного; будет и для оправдания судеб Божиих пред вселенною.

Печальна на земле участь любящих Господа. Вси хотящий благостно жити о Христе Иисусе гонимы будут, сказал св. апостол (2Тим.3:12). И это выполняется по ныне, так или иначе, но выполняется. Позор быхом миру и ангелом, и человеком, яко же отреби миру быхом, всем попрание, говорит апостол от лица всех подобных ему (1Кор.4:9, 13). Такая участь благочестивых тем более печальна, тем более составляет предмет недоумений для самих благочестивых и предмет злостной радости для душ худых, что люди дурные, люди, не уважающие ничего святого, являются в земной жизни счастливцами, богаты и веселы, в почете и известности. Даже и Давид, муж по сердцу Божию, по временам смущался земною долею грешных и праведных; и он говорил, «вот эти нечестивые счастливцы умножают богатство; так не напрасно ли я очищаю сердце и омываю невинностью руки мои?» (Пс.72:13). Пусть на суде частном каждый получает воздаяние за дела свои и правда Божия оправдывается пред благочестивою душою в её земной судьбе. Но соблазн, возбуждаемый земною долею грешных и праведных, простирается далеко; он касается всего мира, и духов бестелесных и людей немощных. Не настоит ли необходимость, чтобы судьбы Божии оправдались пред целою вселенною? Праведные были зрелищем для ангелов и людей на земле, были предметом презрения и насмешек для мира нечестивого. Быть не может, чтобы пред теми же ангелами и людьми не явились они в славе, достойной подвигов их? Мир нечестивый должен будет наконец и против воли своей признать, что верховный Владыко столько же мудр и благ к благочестивым, сколько строг и правдив к нечестивым.

Не только по отношению к людям, но и по отношению ко всему миру решение тайн Божиих заключается в спасении мира Сыном Божиим. Здесь, в Сыне Божием – Спасителе вселенной, слава Божия открылась в дивном величии. Но признает ли мир эту чудную славу Божию? Признает ли он Иисуса Христа тем, чем надобно признавать Его? Мир нечестивый не хочет признавать Иисуса Господом; упорство его еще не побеждено. Хотя власть духов злобы и стеснена именем Иисуса на земле; но еще не совсем прекращено влияние их на людей. Против греха даны Спасителем человечеству благодатные силы, и виновность греха принята им на Себя; но смерть – плод греха еще царствует в мире. Не воздыхает ли и вся тварь о свободе, которой лишил ее человек? Уже ли все это так и должно остаться навсегда? О! нет, зло физическое и зло нравственное, при мысли о Творце мира, показывают собою, что слава Божия когда-либо оправдается пред вселенною в их земном существовании. Для благочестивых эта слава Божия видна и на земле в Сыне Божием. Остается быть тому, чтобы вся вселенная и против своей воли признала славу Божию в Сыне Божием; остается, чтобы все враги Иисуса признали в Иисусе воплощенную любовь Божию. И это будет. Узрят Сына человеческого, грядуща на облацех с силою и славою многою (Мф.24:30). Вся вселенная, смятенная ужасом, почувствует силу Его. От земли до ада прострется суд Его, от людей до духов отверженных все выслушают приговор Его и выполнят с точностью. Тогда и последний враг упразднится, смерть (1Кор.15:25–26). Как верным Христовым не ожидать откровения славы Господа своего? Понеже приобщаетеся Христовым страстем, радуйтеся, яко и в явлении славы Его возрадуетеся веселящеся (1Пет.4:13).

Так кто может считать мечтою людей будущий суд всемирный? Ругатели, по своих похотех ходяще, отвечает св. апостол (2Пет.3:3). Люди наглые, для которых нет ничего святого, которые живут по наклонностям испорченного сердца и уважают лишь то, что льстит нечистым страстям их; вот какие люди могут отвергать суд всемирный. Значит, никакой порядочный человек, у которого не испорчен смысл и сердце на месте не может идти против суда Божия. Значит, все те, для кого дорога истина и свято благочестие, всегда были и всегда будут против отзывов людей – ругателей. Таков суд апостольский о суде всеобщем. Вслух мудрецов язычества сказано, что только безумие может не верить всемирному правосудию (1Кор.15:36, 52). Членам знаменитого ареопага объявлено, что «назначит Бог день, в который будет судить вселенную праведно, посредством предопределенного Им мужа» (Деян.17:31). Правда, иные отказались слушать эту проповедь (Деян.17:32); но сколько дело этих людей не служит к их чести, столько дело апостола говорит о всемирной важности его проповеди. И пред язычниками, и пред иудеями, и пред верующими, и неверующими, и пред детьми, и пред зрелыми в жизни духовной повторялась проповедь о суде всемирном; мысль о сем суде поставлена апостолами в числе даже начальных истин христианства (Евр.6:2). Значит, это есть мысль для всех святая, как для всех свята должна быть истина.

В смирении сердец наших молим мы долготерпеливую благость Твою, Господи, молитвами тайнозрителя Твоего, даруй нам дух сокрушения о грехах наших, чтобы явились мы на суд Твоей правды без стыда за жизнь свою. Аминь.

Блаженни мертвии, умирающии о Господе,

ей, глаголет Дух, да почиют от трудов

своих (Откр.14:13).

Вот и гроб пред нами! А при том так легко душе; потому что на мысль приходит не тление, а жизнь, не персть хладная, а благодать небесная. При нем хочется не плакать, а благодарить Господа душою мирною. Не правда ли, слушатели, что при ином гробе страшно душе, темно бывает, как в могиле? А при этом гробе живительный свет небесный льется в сердца.

Прежде всего хвала и благодарение Тебе, Господи, которым живут рабы Твои, проливая радостный свет Твой на земле. Твой свет зрим мы в жизни рабы Твоей.

Матери семейств! Вот вам мать, у которой есть, чему поучиться. Вот вам мать, которая была матерью не по имени и не по земным только узам. Сколько у неё детей, внуков, правнуков! Как вы думаете, легко воспитать и пристроить столько чад? Легко ли дать образование, нужное не для одной земли, а и для неба? Шесть дочерей и один сын остались на руках у неё, когда умер супруг её. И все дочери воспитаны и счастливо выданы в замужество.⁴¹ Двадцать четыре внука и семьдесят шесть правнуков родились и воспитались в её доме. О! сколько забот сколько скорбей надобно было ей испытать! Мало и того, – она же была матерью и для сестер, и для племянниц своих; и о них заботы лежали на её же душе и их она же выдала в замужество. Кто же дал ей силы для стольких трудов, для стольких забот и скорбей? Поверьте, одно благочестие христианское. Без него и самая материнская любовь оказывается слабою пред силою бед земных и неумною в счастье земном. Ах! чего ожидать от греха? Он вносит одно расстройство и в дома, и в семьи, и в умы, и в сердца. Боярыня Мария была дочь благочестивого отца, того отца, которого честность, любовь к правде, глубокая набожность очень известны по управлению здешним краем. Потому она с юности обучена была благочестью.

Другие матери семейств, или другие отцы получают от родителей имения богатые, устроенные лучшим образом, так что оставалось бы жить до гроба без вздоха. Проходят пять, много десять лет, и уже богатство утекло, как вода, рассеялось ветром суетности, исчезло в пожаре страстей. Пусть же видят в примере сей рабы Божией, как благочестие на все полезно, и для временной, и для вечной жизни. Пусть с уважением подойдут ко гробу той, которая, оставшись вдовою с имением расстроенным, умела не скупостью, над которою добродушно улыбалась она, а христианскою умеренностью сохранить детям богатое наследство.

Иные жалуются, что тяжело содержать дом прилично званию своему. Не носила ли почившая раба Божия очень видное, очень почетное звание в свете? Она – супруга полного генерала, и генералы называли ее своею материю. Отчего же она умела и жить прилично высокому званию и не тяготиться своим положением? Оттого, что держалась не правил света легкомысленного, а уроков ума христианского, оттого что не дозволяла мечтам суетности ветренной волновать её сердца и повелевала воле держаться путей закона Божия. По любви материнской, по любви общительной со своими и чужими, она готова была отдать все, чтобы были довольны в её доме, но прежде всего занята была тем, как бы суетностью тщеславною не оскорбить долга, назначенного ей Промыслом, как бы за удовольствия пустые не платить тревогами досадными, раскаянием поздним, как бывает с неосторожными.

Сколько заботь, сколько хлопот у иных, чтобы почетно было имя их между людьми! А имя их все-таки остается незаметным между людьми, а если и замечают его, далеко лучше было бы, когда бы никто не знал его. Отчего это? Пусть поучатся у сей рабы Христовой. Она без усилий умела внушать уважение к себе, едва не благоговейное.

И как было не уважать её? Если бы и не знали мы, что она делила с супругом своим труды очаковской войны, польской войны, прагской битвы; если бы и знали мы, что ее уважали такие люди, каковы были Румянцев, Суворов, Потемкин, глубокое уважение возбуждала в каждом высокая её личность, при первом с нею знакомстве. Её благородство – было благородство христианское; её правила жизни – были правила чистые, высокие, неземные; её ум был светлый, ясный, просветленный светом Христовым. Один у неё оставался сын – юноша прекрасный, образованный, добрый, самая радостная надежда вдовства её, и того отдала она отчизне. На бородинском поле получил он назначение состоять при главнокомандующем армиями. Назначение лестное! Ему было только 19 лет. Что же он отвечал? «Полк мой идет в сражение, и я, сын израненного генерала, должен быть с полком; я адъютант – после сечи». Так отвечал он, и – пал в сражении. Не правда ли, что такой сын мог быть не у всякой матеря? И не правда ли, что тяжело, очень тяжело было матери лишиться такого единственного сына? Боярыня Мария и потерю такого сына перенесла с христианским благодушием.

Внимательная к значению бессмертной души своей, она была внимательна к себе, внимательна к другим, как к почетным земли, так и к бедности земной. При общем уважении к её имени, при высоком звании своем оскорбляла ли она приближающегося к ней бедняка взором презрения или даже холодности? Нет, она спешила утешить горькую бедность ласкою и приветом, не забывая того, что земное величие без душевной доброты – пустота обильная. При средствах, не всегда богатых, когда отказывала она нуждающимся в помощи? Никогда. Она всегда помнила слова Господа, подав помощь бедному, вы подаете ее Мне. Прислуга не тяготилась ею, никогда не встречая в ней ни взыскательной гордости, ни тяжелой власти. Всегда спокойная, всегда умеренная в движениях души, она в обхождении с подчиненными соединяла ласковость с чувствами принадлежащего ей достоинства, и была умною матерью для них.

Высокими кажутся люди, пока величие земное окружает их, пока слава и богатство с ними, пока здравие и красота сияют на их лицах, пока ум и связи земные отворяют им дверь каждого дома. Но как мал человек, как слаб, как незначителен, когда смерть лишает его всего земного, а небесного не приобрел он ничего! Душа христианская! ты твердо помнила, что все земное – суета, и для жизни вечной нужна только благоплодная вера в Господа Иисуса. Светильник твоей жизни теплился чистой любовью к Богу. И вот в чем самое прочное величие твое! Вот почему особенно так благодарим мы за тебя Господа! Блаженни мертвии, умирающии в Господе, ей, да почиют от трудов своих.

Ныне иные позволяют себе пренебрегать уставами св. церкви. О! горько будут каяться в том, когда оскорбленный в лице церкви своей Господь отвратит от них милостивый взор Свой на суде своем. Благословенна боярыня Мария в путях её! Она жила, как искренняя дочь матери церкви. Пока ходили ноги её, не отказывалась она посещать храм Божий, не опасаясь ни холода, ни мокрой погоды. Каждый воскресный день и всякий праздник встречала она в доме молитвы и с благоговейным вниманием следила за церковною службою. Её щедростью построен храм Божий. Ах как важен этот памятник, воздвигнутый тобою, раба Христова! Это – памятник любви твоей ко Господу. Мирские памятники приносят ли пользу тем, в чье имя воздвигаются они? Нет, это бесполезные памятники суеты людской. А в храме, тобою воздвигнутом, всегда, всегда будет приноситься бескровная жертва о покое души твоей, о прощении грехов, неизбежных ни для кого на земле. Рано или поздно люди забудут тебя, это верно. А церковь? О! святая церковь никогда не забудет тебя и за создание храма и за ту любовь, с какою покоила ты служителей храма Божия.

Скорби неизбежны на земле. И счастливы те счастливцы мира, которым Господь посылает скорби особенные, чтобы не забывались они, чтобы очищались они от праха мирской суеты. Господь явил в тебе любовь свою, раба Христова, искупив тебя разными скорбями. Более 80-ти лет прожито тобою на земле, и из них прожила ты 16 лет сиротою после матери и 48 во вдовстве. В последние твои годы были у тебя такие скорби, каких и не ожидала ты. Блаженна твоя доля, особенно потому, что ты не была невнимательною к урокам посещавших тебя скорбей; мало того, ты алкала и жаждала правды Божией, благодарила, когда сказывали тебе значение уроков небесных.

Единый святый и безгрешный! Несть человек, иже поживет и не согрешит. Прости грехи рабы Твоей боярыни Марии, желавшей творить волю Твою святую. Упокой душу её там, где покоишь Ты возлюбших Тебя. Аминь.

Благий рабе и верный! вниди в

радость Господа своего.

Герой веры и отчизны! Время ли тебе покоиться здесь? Время ли тебе спать, когда на страже и в тревоге вся отчизна твоя? Кто же, как не ты, испытанный в боях и муж совета нужен теперь для родины? Господи! да не продлится гнев Твой над нашими грехами! Так мало ожиданная смерть его – потеря для отчизны его.

Что сказать в облегчение скорби столько любящих его – супруги и чад? Ты всесильный, Ты любовь вечная! пролей утешение в сердца, осиротевшие и пораженные потерею его. Чей голос, как не Твой, в состоянии рассеять мрак тяжкой скорби их?

Благий рабе и верный! вниди в радость Господа своего! Вот голос любви неизъяснимой. И не Он ли призвал друга нашего от нас? О! кто же другой, как не Господь наш располагает днями жизни нашей? Он полагает предел странствию земного путника, по усмотрению своей любви беспредельной; выбирает время и вид смерти самые лучшие для высшей дети нашей.

Благий рабе и верный! вниди в радость Господа своего! так говорит Он верному рабу своему.

А сколько понес трудов, сколько показал подвигов раб Божий Воин в службе бранной!

Он обучался военному ремеслу на службе трудовой. С 7-ми лет в рядах воинов, 17-ти лет прапорщик, он в битвах с дикими горцами Кавказа провел более 10 лет. И какие нес труды! С сухарем в котомке и не всегда с рублем в кармане не чувствовал он ни устали, ни нужд, в переходах по горам. Являлся с подвижниками там и такими путями, где летают только орлы; в один год пять кровавых сражений с дикарями гор внесено в число блистательных дел его. В страшную войну Наполеона при селе Бородине стоял и действовал он в центре кровопролитного сражения и не замечал, что сильно контужен был в грудь; пропускал мимо глаз, что под ним убиты были две лошади, – до конца сражения бился с врагами с мужеством и храбростью бестрепетными. Таким же был он при Тарутине и Малом Ярославце, при Вязьме и Красном. От границ России до стен Парижа сколько смертей детали над главою его! Под Люценом, Бауденом, Дрезденом, Кульмом, Лейпцигом летал он на боевом коне среди огней и палашей вражеских. В стране неприятельской храбрость и отвага его выросли. Под Труа с одним эскадроном он мчался на три эскадрона, рубил, топил, и гнал врага, пока остатки его не скрылись за стенами города. Монарший взор отличал Воина нашего. Вот он начальник уже не одного полка. Под его наблюдением дивизии воинов, корпус поселян военных. Каким он был в этой службе, хорошо знает целый край наш. Блистательные награды монархов пред нашими взорами.

При гробе христианского воина нельзя не вспомнить, что без чинов и отличий предстанем мы на суд Божий. Вельможный и земледелец, увенчанный на брани и незамеченный никем воин одинаково явятся пред престолом Вечного. Земные отличия останутся на земле.

Но что же? Значит ли это, что земные подвиги и заслуги бесполезны для вечности? Значить ли это, что напрасно тратят время, напрасно переносят труды и лишения, напрасно подвергают опасности здоровье и жизнь в службе земной? О! нет! подвиги полезные для земной отчизны не забыты будут там, в небесной родине. Не Божия ли воля назначает на земле каждому особое звание. Звание воина, как и звание земледельца, – устав Божий. Воин и земледелец оба станут на суд Божий, но как с земледельца не потребуют отчета в делах воина, так и воин получит все, что заслужил он верностью званию своему. Предтеча Христов сказал воинам о их пути спасения, никого же обидите, ни оклеветавайте и довольны будите оброки вашими (Лк.3:14). А наш воин не только благодарил Господа за себя, не только не обижал сам в продолжении 40-летней военной службы, но умел убеждать и других – не обижать никого. Благодарение благости Твоей, Господи! По твоим дарам, наш Волн был воином с юных лет. Твоею силою выполнял он столько лет служение воина честно и свято. И счастливая доля! Твоею помощью имел он мужество принесть и последние силы природному званию своему, по голосу отчизны.

Чего не выполнил он? Он был образцом воина христианского. И он же был образцом христианского гражданина, когда обстоятельства склонили его стать в положение гражданина.

Кто, как он, был самым точным исполнителем всех требований гражданского порядка?

Говорить ли о том, что ни один сосед, ни самый бессильный и бедный, не терпел тесноты от великого богатства его? О! он был благороден в самом лучшем, христианском, значении сего слова.

Дети редкого отца! вы еще не долго живете на свете., вы проживете 40 и 50 лет, но и тогда едва ли найдете многих детей, у которых был бы такой нежный и такой умный отец, как ват отец! Он долго жил, но не для себя, а для вас! Как он любил вас! Дети! Любовь не умирает, любовь за гробом становится сильнее и чище, её зрение дальновиднее там земного взора. Будьте же уверены, что добрая жизнь ваша – первый залог загробного покоя для вашего нежного отца.

Как он попечителен был о своих подручных? Самуил, расставаясь с званием правителя народного, говорил народу, се аз, отвещайте на мя предо Господом еда кого от вас насильствовав, или кою утесних? Как Самуилу, тысячи подручных скажут пред Господом от полноты души и сему господину, не обидел еси нас, – ниже утеснил еси нас (1Цар.12:4). Да, благосостояние крестьян его пред глазами всех. Он заботился о их доброй жизни, о их покое и довольстве, как умный отец. Други мои! и бедный и достаточный из вас знает по опыту умную любовь к вам покойного. Будьте же признательны, молитесь за вашего умного отца-пана, который столько лет заботился о вашем покое. Ваша признательность к нему призовет благословение и на вашу будущность.

Святая церковь особенно молить Господа о спасении создателей и благотворителей храмов. У Отца моего обители многи суть, сказал Спаситель (Ин.14:2). И нет сомнения, что один из этих повоев назначен создателям храмов, за которых так усердно молится церковь. Как не назначить покоя тому, кто создал и украсил не одно селение для славы Господней? Верен Бог в своем слове. Он сказал: прославляющих мя прославлю, и выполнит свое слово; выполнит и потому, что храм – лучшее училище благочестия и, следовательно, самое лучшее благодеяние для ближних наших. Так не по-своему произволу, но по наставлению св. церкви, по слову Самого Господа, верим от полноты души что сему рабу Христову, усердному создателю храмов, скажет Господь: благий рабе верный, вниди в радость Господа своего. Ты не расточал данных тебе богатств на жизнь забывчиво-веселую, ты употреблял их в славу Божию. Вниди в радость Господа своего.

Господи! Благость Твоя беспредельна. А кто из людей не грешен пред Тобой? Верный воин и раб Твой болярин не без грехов. Беспредельную милость Твою молим, прости грехи его; не помяни их на суде Твоем. Упокой душу его в селениях праведников Твоих. Аминь.

Кто ждал того, что видим? Юность свежая, юность, благоухающая делами добрыми – в гробе. Кому же жить после того? Владыко жизни и святости! Ты желаешь, чтобы жили мы на земле для святости Твоей. Как же это так, что этот цветок, радовавший всех приятными надеждами, завял так неожиданно? Как же это так, что супружество, отражавшее в себе небесную тайну с её святыми свойствами и действиями разорвано так скоро, а неоперившиеся птенцы остались без нежной матери?

Супруг юный и нежный! падем в благоговейной покорности пред волею Владыки вечного. Мы не видим, мы не знаем, как смерть, столько неожиданная, может быть полезною и нужною для вечного спасения оставшихся; но не можем сомневаться, что Отец небесный все направляет к благу детей своих. Он – Отец и любит нас так, как не любят нас земные родители. Он любит осиротевших птенцов твоих и сбережет их. Он – Отец мудрый и дальновидный, там, где для нас один мрак и горе, Он разливает свет и жизнь. Где же и быть свету и жизни, если не у Него? Для нас по временам темно здесь, жизнь земная даже и тогда, когда не есть жизнь греха, полна сомнений и скорби. Из одной точки льются на темную землю лучи небесного света, из храма христианского, да и то света не полного. Свет полный озарить, и жизнь людей, и жизнь народов, и жизнь миров – там, пред престолом Вечного. Пусть же молчит ноющее сердце, пусть молчит готовый на мятежи ум пред волею Господа. Тяжко душе под тяжестью скорбей неожиданных; но для христианской души скорби – врачевство, страдания – печать любви Господней. Пусть в огне страданий перегорает все нечистое души нашей! Душа ближе станет к Господу.

Братия и сестры! гроб без слов моих говорит, чего надобно бояться. Долгая жизнь – не для всех знак особенной любви Божией. Для иных она – последняя милостыня нищему. И как страшно, если несчастный безумно промотает последнюю поданную ему лепту. Благодарение благости Твоей, Отец небесный, если немногие года жизни, при помощи благодати Твоей проведены в чистоте и внимании к себе, в делах милосердия и любви кроткой. О! как дорог там будет для нас и один день, проведенный согласно с животворными заповедями Господа. Еще более счастливы девы умные. Они всегда готовы встретить жениха своего. Светильники их горят с довольным запасом елея. Неожиданного нет для них, придет ли Господь их в полночь или вечером, среди дня трудового, или в раннее утро. Так хотел было я жаловаться на то, что Господь так скоро берет тебя от нас, возлюбленное чадо о Господе! Но для тебя ранняя смерть – не потеря. Тебе пришло время принять воздаяние за твою нежную любовь к ближним, за твои заботы и труды для бедности, за твою любовь к Господу. Благословен Бог о тебе и в тебе.

Мы тебя уже не видим более, любимое чадо! Что-то еще лежит пред нашими глазами; но это уже не ты, а только хижина твоя, печально разрушающаяся. Бог, источник всякой жизни, да даст этой храмине принят в свое время жизнь новую, полную, совершенно цветущую, никогда не прекращающуюся и блаженную. Так должны мы молиться, братия и сестры, и не скорбеть по примеру не имеющих упования. Придет время, когда и молодость, и старость «услышат в гробах своих глас Сына Божия и услышав оживут». Это так верно, как верно то, что брошенное в землю семя не пропадает, а воскресает к жизни новой.

Да, мертвые оживут, но почему не оживают теперь! Почему живые не остаются живыми навсегда?

Здесь много знающих природу. Лучше, чем мне, известно им по опытам, что в большей части тяжких болезней сон есть одно из первых условий для возвращения сил. Даже и не врачи, а рыбари, сказали о Лазаре, аще успе, спасен будет (Ин.11:12). Так давно известна целительная сила сна. Подобное врачевство нужно для телесного организма нашего, в другом виде. Грех произвел сильное расстройство в природе нашей. При всех благодатных средствах необходимо глубокое и продолжительное усыпление, дабы в продолжение сего сна расстроенные грехом силы могли прийти в первобытный порядок, могли успокоиться и начать первосозданную жизнь. Плоть и кровь – не наследники царствия Божия – и тление не наследует нетления. Вся тварь воздыхает, ожидая свободы чад Божиих, так как должна возвратиться к свободе своей, когда возвратить себе свободу покоривший ее суете.

Печальная мысль и еще мятется, и еще говорит, «если так дорога жизнь телесного организма, почему так рано похищаются некоторые, как похищена почившая? Так много в виду радостей, которых не вкусила она!»

Но что это за сожаление о радостях земных, которых недовольно вкусили? О! благодарение благости Твоей, Господи, что не допустил Ты почившую породниться с счастьем земным, от которого так плачут невольно и за которое еще более должны бы плакать. Долго ли нам слабым до того, чтобы лесть обольстила и увлекла за собою душу нашу? Где наша радость? В Боге. Где наши надежды? В праве и милости Божией, сочетавшихся в Спасителе нашем. Скорее, скорее – к Отцу небесному. Здесь мы странствуем в дали от Него. Здесь грех поит нас скорбями и готовит еще более скорбей за гробом. Отчего так дорожат земными радостями? Оттого, что сердца пристрастны ко многому, вместо того чтобы любить одно; оттого, что зрение ума испорчено ложным блеском земных благ. Мечты суетности мирской, мечты желаний неумных закрывают от нас Господа сердца нашего; толпы обольстительных призраков жизни, теснясь в уме, препятствуют видеть ясно назначение жизни нашей. Увлеченное пристрастиями сердце и во время скорби также грешить, как грешило и в радостях. Ба кого мы походим, не помышляя о том, для чего живем на земле? На пловцов, увлекаемых стремлением бурных волн, на странника неумного, который идет, не зная куда идет, и идя не по дороге, каждую минуту близок к беде попасть в невылазную бездну. Остановимся, осмотримся. Поспешим взять книгу, где так верно, так ясно, так полно показаны и назначение жизни нашей и опасности заблуждений сердца нашего. Мы больны; книга жизни исцеляет нас.

Господи! если и почившая не без язв греха, Ты – один безгрешный. Прости грехи её. Кровью Агнца, закланного за грехи всего мира, молим, упокой дух её.

Любящий супруг! молись за любимую почившую, но не отягчай себя скорбью. Молитва много будет значить для почившей; она же поможет и тебе в твоей скорби.

Богу нашему слава. Аминь.

Вот и муж силы и крепости сражен смертью! Давно ли эта жизнь, свежая и сильная, как редкость, обещала многие годы? Сын великого отца обещал отчизне подвиги героя – отца, военный орден, рано украсивший грудь его, говорил, что этот сын может напомнить врагам о великом отце. Промысл поставил его в особый круг жизни и этот круг сиял лучами приятными, также знакомыми в примере отца. Кто не знает, как почивший был добр ко всем? Гостеприимство его изумляло гостеприимную Москву. При знаменитости имени своего он был ласков и доступен каждому, хотел только утешать других, но никого оскорблять. Не все платили ему тем же, но зла он не помнил. Простота, отзывавшаяся простотой лучших времен человечества, была душою чувств и дел его. Господи! Ты любишь сердца простые и его сердце известно Тебе. Покрой любовью простое сердце его, прости грехи его, ни для кого из нас неизбежные.

Братия! что жизнь наша на земле? Путешествие, путешествие недолгое, хотя бы продолжалось и многие годы. Здесь, при этом гробе, со всею живостью является нам эта мысль. А как мало помнят о ней! как мало пользуются благотворною мыслью!

Пресельник аз есмь у тебе и пришлец, яко же еси отцы мои, говорит Давид (Пс.38:13). И он же молится, пришлец есмь аз у тебе, не скрый от меня заповедей Твоих (Пс.118:19). Царь славного царства, – царь, утвержденный на царстве особенным благословением небесным, считает себя не более, как путником земли, таким же путником, как и отец его Иессей, человек простого, скромного звания. Как же не быть после того буквальной истине, в том, что и я, и ты, слушатель мой, не более как странники и путники земли? Если мы забывчивы в отношении к значению земной жизни; если иные живут на земле, как будто никогда не должны расстаться с нею; значение жизни временной от того не изменяется. Человек, который отправляется за море, чтобы составить себе состояние и потом возвратиться на родину, не считает ли себя странником и путником? Какая же разность между им и нами? «Мы не имеем здесь постоянного города, но ищем будущего», говорит нам один из лучших людей, умом которых должны мы жить (Евр.13:14).

Возрасты жизни нашей тоже, что страны, по которым лежит путь странника. В каждой стране есть свои особенности; тоже и в возрастах наших; а общий характер – переходчивость.

Возраст детства – страна приятная. Там воздух чист и небо ясно; там нравы невинные, приемы простые, язык добродушной откровенности, дни и ночи без забот; о страстях, которые бы омрачали или оскверняли сердце, не знают. Но как быстро проходить счастливый возраст! о нем знают только по воспоминанию, или, точнее, по наблюдению других.

Является юношество, это жаркий пояс жизни, страна пламенная. Земля усеяна цветами, но каковы цветы? Они заражены ядом, под ними кроются шипы и змеи. Как много юношей спешат неосторожно рвать цветы жизни своей; а те до того пронзают их колючками, что раны не заживают до гроба! не оплакивал ли Давид безумия юности до гроба? (Пс.24:7). Не относил ли Иов несчастий своих к погрешностям молодых лет? (Иов.13:26). Юность резва; она мчится по пути не оглядываясь. Но что выходит? Годы промчались и на встречу нищета во всем нищета.

Мужество – возраст зрелых сил, но за то и самых опасных страстей. Здесь пороки прикрыты видом добродетелей, корыстолюбию дано имя бережливости; честолюбие и тщеславие считают за понимание своего достоинства; здесь наставления самолюбия незаметно обманывают ум, а ум обманывает человека. Путник наш уверяет себя и других, что он день и ночь занят важным делом, а он гоняется за мотыльками. Между тем солнце в быстром течении угнало месяцы и годы и путник вдруг, не замечая того, вступает в последний возраст жизни, в возраст старости.

Старость печальна. Ум притупился, память изменяет, воображение холодно, все силы ослабли. Остается об одном думать, о чем не думали, о могиле.

Вот и вся жизнь самая долгая! что она, как не путешествие и очень недолгое?

К чему же нужно это размышление? Не в тому ли, свяжут, чтобы оставить все и думать только о гробе – предмете странствования? Нет, братия, нет. Учение умное, учение евангельское оживляет все и гонит только смерть, – наши глупости и страсти. Св. ап. Павел осуждает гнушающихся какими-либо земными благами, зане, говорит он, всяко создание Божие добро и ничто же отметно с благодарением приемлемо (1Тим.4:4). Он учит пользоваться благами, но так, как бы не пользовались ими: да радующийся, яко и не радующеся будут, и купующии яко не содержаще, почему? – преходит бо образ мира сего (1Кор.7:29–31). Видите, какое следствие выводить он из мысли о нашей страннической жизни на земле!

На чужой стороне не долго путнику сбиться с дороги, ошибкой принять путь не в страну родную за свой путь. Точно так легко ошибиться и путнику земной жизни. Давид молился, «я странник и переселенец, не скрой от меня заповедей Твоих». Кто так знает, как знает Господь, назначение жизни нашей и путь, ведущий к назначению? Воля Божия о нас, изображенная в св. писании, указывает нам дорогу к цели нашей, предостерегает нас от разных опасностей, говорит о пособиях пути. Надобно нам дорожить св. писанием. Только не надобно забывать и того, что лукавое, испорченное сердце наше может объяснять нам писание по своим видам грешным и потому надобно молиться, чтобы свет небесный прогонял от души обманы греха и показывал волю Божию в точном её виде.

У странника ничего нет с собою, кроме необходимого для пути. Так должен жить и христианин. Имуще пищу и одеяние, сими довольна будем (1Тим.4:8). К чему тревожиться? Бог даст все необходимое для тебя. Не предваряй времени, не ускоряй течения его беспокойными желаниями, оно и без того течет быстро и увлекает нас с собою. К чему хлопотать о лишнем? Не для того ли, чтобы запутывать душу в беды и огорчения, питать в ней желания безрассудные и вредные? Верно слово апостола, хотящий богатитися впадают в напасти и сети, и в похоти многи несмысленны и вреждающие, яже погружают человека во всегубительство и погибель (1Тим.6:9). Пристрастие богача к богатству, пристрастие честолюбца к честям, пристрастие роскошного к роскоши к чему послужат за гробом? К осуждению грозному. Сколько тревог! и для чего? Слепцы – слепцы! мы не видим, мы забываем, что, переходя в родную нам страну, мы оставляем все, чем здесь обладали. Наши дома, наши поля, наши доходы – дорожный скарб путника, которому вовсе не нужен он в доме. Ничто же внесохом в мир сей, яве, яко ниже изнести что можем (1Тим.6:7).

Надобно дивиться тому, что люди могут огорчаться не от того, что может сделать их несчастными в другом виде. Тебя обидели, очернили твое имя, лишили имения, или здоровья. Значит ли это что-нибудь? Все это скоро кончится. Что такое слова людские? Слабый ветер, минутно касающийся путника, или крик животного, который пугает странника нечаянностью. Положим, что против тебя явная злость людей. Что ж? Чего тебе ждать в стране чужой для тебя? Аще от мира бысте были, мир убо свое любил бы, сказал Господь (Ин.15:19).

Путник непрестанно помышляет о цели странствования, непрестанно идет вперед, чтобы достичь милой родины. Если встречаются неприятности, которые служат к тому, чтобы увеличить будущее благосостояние его, считает ли он их неприятностями? Но не тоже ли внушает св. писание всем верующим? Что значат, говорит оно, временные скорби в сравнении с вечною радостью, ожидающею страдальцев? И верующие озабочены только тем, как бы быть достойными сынами вечной родины, как бы приготовиться к жизни покойной за гробом. О сем воздыхаем, в жилище наше небесное облещися желающе, говорят они с св. апостолом Павлом (2Кор.5:2). Если даны им избытки земные, они, видя, что скоро лишатся всего, спешат променивать земные блага на другие, прочные и неоценимые на земле, щедро раздают, что имеют, нуждающимся и обращают тленные имущества в нетленное достояние, в славу Божию.

Почивший брать наш! странствование твое кончилось. Ждали, что оно еще продлится. Но главное не в том, долго или недолго странствуют, а как странствуют. Благодарение Господу, в душе твоей было много доброго; страдания последних лет очистили душу твою. Господи! повторяя исповедание, что каждый из нас не без греха, повторяем молитву, упокой душу почившего раба Твоего в стране мира вечного, прости грехи его, единый безгрешный! Даруй и всем нам незабывчиво идти к копцу жизни нашей. Аминь.