Глава вторая
Бог в душе человека

Вопрос. Человек, размышляя о своем существе, не может ли восходить до веры в Бога?

Ответ. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Если взгляд на красоту мира возбуждает благомыслящего созерцателя к славословию Творца, тем более разумное это животное, человек, размышляя о своем устройстве, о высокой чести, данной ему, о великих дарах и несказанных благодеяниях, может постоянно восхвалять Виновника сих благ и возносить к Господу посильное славословие»³⁷. Св. Василий Великий говорит: «Точное познание себя самого доставит тебе достаточное руководство и к познанию Бога. Ибо если будешь вникать в себя, то не нужно будет тебе искать Творца из рассматривания устройства вселенной; но в самом себе, как в некоем малом мире, увидишь великую мудрость Создателя твоего. От бестелесности души, которая в тебе, заключай, что Бог бестелесен. Он также не ограничен местом: поскольку и твой ум не имеет определенного пребывания в каком-нибудь месте, но только по причине соединения с телом заключается вместе. Верь, что Бог невидим, зная о душе твоей, что и она невидима для телесных очей, ибо не имеет ни цвета, ни вида, ни телесного какого-нибудь очертания, но познается только из действий. Посему не усиливайся и Бога видеть телесными очами, но, доверяя уму, умственно постигай Его»³⁸.

Вопрос. Способен ли человек в сей жизни совершенно познать Бога?

Ответ. Св. Василий Великий говорит: «Заметить надо, что величие Божие и славу, как предмет не объемлемый словом и не постижимый для ума, невозможно представить и изобразить одним речением или мыслью. Богодухновенное писание многими, обращающимися у нас в употреблении словами, едва только для чистых сердцем, как сквозь тусклое стекло, гадательно сказывает нечто. Ибо зрение лицом к лицу и совершенное познание обещано достойным в будущем веке. А ныне Павел ли, Петр ли хотя истинно видит то, что видит, и не обманывается, и не мечтает, однако же видит, как сквозь тусклое стекло и гадательно, и принимает ныне с благодарением несколько и отчасти, полного же наслаждения ожидает в будущем веке. И те познания, которые ныне кажутся совершенными, в сравнении со знанием, какое откроется достойным в будущем веке, суть так малы и так темны, что более разнятся от светлых познаний будущего века, нежели сколько есть разности видеть чрез тусклое стекло и гадательно и видеть лицом к лицу, ибо всегда у всех не достает чего-то к совершенству, пока не достигнем совершенного, «когда то, что отчасти, прекратится» (1Кор. 13,10)"³⁹

Вопрос. Бог не сообщил ли людям познаний о Себе во всем видимом мире?

Ответ. Прп. Антоний Великий говорит: «Для чего сотворен человек? Для того, чтобы он, рассматривая творения Божии, созерцал Бога и прославлял сотворившего их для человека»⁴⁰. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Представь, сколько создано тварей, чтобы познать Бога, – не то, каков Он по существу, но то, что Он существует. Так и Павел говорит: «веровати же подобает приходящему к Богу, яко есть» (Евр. 11, 6). О Нем возвещают все твари, – «от величества бо красоты созданий сравнительно рододелатель их познавается» (Прем. 13, 5), – самое устройство человека, честь, предоставленная ему Богом, наказания, благодеяния, распоряжения, предвозвещенные пророками, различные чудеса; а после всего этого пришел Сам Единородный и совершил дивное и страшное домостроительство нашего спасения. И между тем, есть люди, которые еще не знают такой ясной истины! Итак, скажешь, ты не знаешь Бога? Нет, я знаю, что Он есть, что Он человеколюбив, что Он благ, что Он промышляет, и все прочее, о чем говорится в писаниях; но каков Он по существу, этого я не знаю»⁴¹.

Св. Ефрем Сирин говорит: «Все взывает о Боге, ежедневно возвещает славу Его; и бессловесные твари не престают славословить Его. «Небеса поведают славу Божию, творение же рук Его возвещает твердь» (Пс. 18,2). Земля возглашает Ему хвалу; море проповедует чудное Его могущество. Ничего не найдешь, что не славословило бы Господа Бога своего. И ничтожный комар возвещает славу своего Господа»⁴².

Вопрос. Какое знание о Боге сообщено нам в Священном Писании?

Ответ. В Священном Писании открыто нам, что само существо Божие непостижимо, не созерцаемо ни для кого, хотя Бог и являл Себя людям в различных образах; что Бог есть един по существу, но троичен по лицам, или ипостасям; что свойства существа Божия суть следующие: 1) Бог есть Дух бестелесный, хотя и приписываются Ему человеческие члены и телесные действия; 2) Он есть чистейший, святейший; 3) Он есть высочайший, превосходнейший над всем; 4) Он есть самобытный; 5) вседовольный, всеблаженный; 6) вечный, сый; 7) неизменяемый; 8) вездесущий; 9) всеведущий; 10) премудрый; 11) всемогущий; 12) всеблагий; 13) Творец; 14) Вседержитель и непостижимый Промыслитель и 15) правосудный и святый.

Вопрос. Бог по непостижимому существу не имеет ли сходства с чем-либо видимым или невидимым?

Ответ. Св. Дионисий Ареопагит говорит: «Бог ни с чем из существующего не имеет сходства»⁴³. Еще он же: «непостижимое Божество по высочайшей Своей природе превосходит и превышает все прочие существа; ничто из существующего, собственно и вполне, не может назваться Ему подобным»⁴⁴.

Вопрос. При видениях или откровениях Божиих самое ли существо Божие являлось людям?

Ответ. Св. Иоанн Златоуст говорит: «Как же Иоанн сказал: «Бога никто же виде нигде же» (Ин. 1,18)? Ясно, что все видения были только приспособительные, а не видения самого существа Божия: ибо если бы благочестивые мужи видели самое существо Его, то, конечно, не могли бы видеть оного различно; потому что оно просто, не имеет вида, неописанно, не сидит, не стоит, не ходит, поскольку все это есть принадлежность одних только тел. Как же Бог приспосабливается к человеку, знает только Он Сам; и о сем-то приспособлении говорит устами пророка: «Аз видения умножих, и в руках пророческих уподобихся, т.е.: Я приспосабливался к ним (Ос. 12,10), но не показывал Себя во всем существе»⁴⁵. Прп. Макарий Египетский говорит: «Как Сам Бог благоволил и как полезно было, являлся Он каждому из святых отцов, иначе Аврааму, иначе Исааку, иначе Иакову, иначе Ною, Даниилу, Давиду, Соломону, Исаии и каждому из святых пророков, иначе Илии, иначе Моисею. Все, что ни захочет, удобно для Него, и, умаляя Себя, как Ему угодно, плодотворит и преобразует Себя, делаясь видимым для любящих Его, по великой и невыразимой любви; в неприступной славе света являясь достойным, соразмерно с силами каждого»⁴⁶. Св. Ефрем Сирин говорит: «Говоришь: почему же Евангелие сказало: «Бога никто же виде нигде же» (Ин. 1,18)? Никто не видел величия или естества Божия; но святые видели Бога в символах: Моисей в огне купины, Иов в буре, Исайя в облаке, Павел в свете, весь Израиль во гласе; и ныне видят святые, именно же руководимые делами, как бы чем-либо посредствующим»⁴⁷. Блаженный Феодор, епископ Кирский, говорит: «Аз видения умножих, и в руках пророческих уподобихся» (Ос. 12,10). Не говорит: видим был, но уподобихся. Подобие же предмета не самое естество видимого предмета, например, портрет царя, сколько бы ни разительно было сходство изображения с лицом изображенным, не представляет естества царя»⁴⁸.

Вопрос. Какая тайна существа Божия открыта людям?

Ответ. Бог есть един по существу, но троичен по лицам: Бог Отец, Бог Сын и Бог Дух Святый. «И крестився Иисус, взыде абие от воды: и се отверзошася Ему небеса, и виде Духа Божия сходяща яко голубя, и грядуща на Него. И се глас с небесе, глаголя, Сей есть Сын Мой возлюбленный, о Нем же благоволих» (Мф. 3,16–17). А Сам Иисус Христос сказал апостолам: «шедше... научите вся языки, крестяще их во имя Отца, и Сына, и Святого Духа» (Мф. 28,19). Св. Иоанн Богослов говорит: «Трие суть свидетельствующий на небеси: Отец, Слово и Святый Дух, и сии три едино суть» (1Ин. 5,7).

Св. Афанасий Александрийский говорит: «Когда в вас Дух, тогда в вас же дающее Духа Слово, а в Слове и Отец. И таким образом исполняется сказанное слово: "приидем Аз и Отец, и обитель у Него сотворим» (Ин. 14, 23). Ибо где свет, там и сияние, а где сияние, там и действенность и светозарная благодать. И сему также научая, Павел написал еще к коринфянам во втором послании, говоря: «благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца, и общение Святого Духа со всеми вами» (2Кор. 13, 13). Ибо подаваемая в Троице благодать и дар дается от Отца чрез Сына в Духе Святом, потому что как благодать, даруемая Сыном, есть от Отца, так не может быть общения даяния в нас, разве только в Духе Святом; Его причастившись, имеем любовь Отца, и благодать Сына, и общение Самого Духа»⁴⁹. Еще он говорит: «Три ипостаси должны быть представляемы нераздельными между собой, как о людях представляем телесно, чтобы и нам, подобно язычникам, не ввести многобожия; но представляя как бы реку, которая, исходя из истока, не отделяется от него, хотя два здесь вида и два имени. Ибо Отец – не Сын, и Сын – не Отец, потому что Отец есть Отец Сыну, и Сын есть Отчий Сын. Как исток – не река, и река – не исток, но тот и другая суть одна и та же вода, из истока льющаяся в реку: так и Божество от Отца не слиянно и не отлучно пребывает в Сыне, как Господь говорит: «изыдох от Отца... и иду ко Отцу» (Ин. 16, 28). Святый же Дух, исходя от Отца, всегда пребывает в руках посылающего Отца и носящего Сына, и Им Он наполняет всяческая. Отец, имея бытие от Себя, родил Сына, а не создал – родил, как реку от истока, как растение от корня, как сияние от света, все же это видим в природе нераздельным»⁵⁰. Свт. Епифаний, епископ Кипрский, говорит: «Сама единая голубица и святая невеста (Церковь) исповедует Бога Отца, и Сына, и Св. Духа – Отца совершенного, Сына совершенного и Духа Святого совершенного, Троицу единосущную, Троицу не слиянную – Сына, истинно рожденного от Отца, и Святого Духа, не чуждого Отцу и Сыну, – Троицу присносущную, не имеющую никогда приращения, не заключающую в Себе ничего низшего и возводимую к одному единству и единому началу Бога и Отца»⁵¹. Прп. Максим Исповедник говорит: «Едино есть Божество, безначальное, простое, пресущественное, не сложное и не раздельное. Оно есть единица и вместе Троица. Божество состоит из трех лиц: Отца, Сына и Духа Святаго; но как в Отце, так и в Сыне, равно и в Духе Святом единое по существу Божество. Божество не раздельно: потому что Отец не есть не полный Бог, равно и Сын и Дух Святый... Но все Божество всецело находится во всем Отце, также всецело находится во всем Сыне и все, наконец, всецело во всем Духе Святом. Следственно, весь Отец всецело находится во всем Сыне и Духе, также и Сын весь всецело находится во всем Отце и Духе; равно и Дух Святой весь всецело находится во всем Отце и Сыне. Ни одно из трех лиц Божества и не существует, и не может быть представляемо отдельно от другого»⁵². На африканском берегу, в городе Иппоне, блаженный Августин писал свою глубокомысленную книгу о Св. Троице. Утомленный чрезвычайным напряжением ума, силившегося проникнуть глубочайшую из тайн, великий писатель вышел на морской берег для прогулки. Наслаждаясь вечерним воздухом, по временам устремляя взоры то на небо, то на широкое море, Августин не выпускал однако же из мыслей предмета своих исследований. Вдруг заметил он на морском берегу отрока необыкновенной красоты, который небольшой серебряной ложкой черпал воду из моря и выливал ее в маленькую ямку. Такое занятие отрока блж. Августин сначала почел за обыкновенную детскую шалость, но тайное чувство побуждало его приблизиться к отроку. На вопрос, что он делает, отрок отвечал: «Хочу вычерпать это море и поместить его вот в эту ямку». «Но это явно невозможно», – сказал Августин. «Разумеется, невозможно, – отвечал отрок, – но скорее я вычерпаю моей ложкой это море и вмещу его в эту ямку, чем ты своим умом проникнешь недоведомую тайну Св. Троицы и вместишь ее в твою книгу». Так сказал отрок и мгновенно сделался невидим⁵³.

Истинные ученые относились всегда очень осторожно ко всякого рода отрицаниям, а тем более – к отрицанию Бога. Они всегда понимали, что прямая обязанность и назначение науки заключается в том, чтобы искать и доискиваться объяснений именно всего непонятного для нее. Все факты и явления, как ни казались бы на первый взгляд загадочными и чудесными, не могут быть отвергнуты наукой; было бы совершеннейшим отступлением от самого коренного назначения науки отрицать неразъясненный факт или отвергать непонятное явление, ибо в конце концов, рано или поздно все они должны получить свое научное разъяснение, становясь таким образом совершенно ясными данностями науки.

Лейбниц прямо предостерегает каждого от ошибок отрицания. Он говорит: «Я всегда находил, что большая часть учений оказывалась справедлива в том, что они утверждали, и почти всегда ошибались в том, что они отрицали», т.е. в том, что они признавали нелепым. В этих простых словах ясно проглядывает то всеобъемлющее глубокомыслие, вследствие которого Лейбниц отделяет великих мыслителей и людей, действительно преданных науке, от дилетантов и полуобразованной толпы. Обыкновенно принято судить обратно: умными людьми называть тех, которым нравится отрицание, которые во всем сумеют найти смешную сторону, которые все бранят, ничего не одобряют, а только отрицают. Эти личности вполне упускают из вида, что каждое утверждение – может быть, не совсем точное или даже совершенно ошибочное – есть все-таки продукт мысли или исследования, имеющий все-таки какое-нибудь основание, тогда как простое отрицание, без серьезного и основательного опровержения, является всегда продуктом незнания и непонимания.

Истинная наука никогда не высказывалась в смысле отрицания Бога; такого примера никто нам указать не может, ибо его никогда не было. Напротив, чем глубже знания человека, тем определеннее его понятия о познании Божества; в этом смысле высказывались, по крайней мере, многие ученые, и даже Ньютон сказал: «Чем дальше человек проникает тайны природы, тем яснее перед ним открывается единство предвечного плана».

Для большей наглядности приведем подлинные выражения великих ученых.

1. Анаксагор первый в философии высказал противоположность между чувственно ощущаемой материей и разумным Духом (Истор. философии Бауэра).

2. Сократ заключил свою знаменитую речь, произнесенную им после объявления ему смертного приговора, следующими словами: «Теперь нам пора расстаться, мне – чтобы умереть, вам – чтобы жить; но кого из нас ожидает лучшая доля – это не известно никому, кроме Бога» (Апология Сократа).

3. Платон доказывал, что понятие о существовании Бога присуще каждому человеку и что оно волнует и увлекает наши души сознанием нашего сродства с Ним. «Бог, – говорит он, – есть Единое Существо, обнимающее все другие и заключающее в Себе причину всего, что существует на небе и на земле. Бог есть высшая идея». С какой бы точки зрения мы ни взглянули на космогонию Платона, примем ли мы, что Бог создал идею или что Он только преобразовал бесформенную материю по образцу идей, – в обоих случаях, по учению Платона, Бог есть высшая Идея всякого бытия, Он есть Великий Разум, Источник всякого разума – Солнце, светом Которого озарен мир. Бог есть совершенство, Он всегда одинаков, Ему чужда зависть, и Он всегда желает только хорошего. Познать Бога в совершенстве невозможно для смертных, можно иметь только приблизительное понятие о Нем или о том, с чем Он представляет сродство. Он должен быть добрым, потому что доволен Собой, равным образом и мир должен быть прекрасен, потому что создан Им. Но почему Бог создал мир? Потому что Бог чужд зависти и желает, чтобы все как можно более походило на Него. Приводя в порядок хаос, Бог обратил его в Красоту. (Льюис, т. 1, стр. 215.)

4. Декарт учил: «Дабы познать природу Бога, насколько это доступно моей природе, я должен только соображать о каждой вещи, идею коей в себе имею, было ли бы совершенством или недостатком владеть ею. Я могу быть уверен, что все, отмеченное каким-либо несовершенством, отсутствует в Нем, все совершенное в Нем находится. Таким образом, в Нем не может быть сомнений, непостоянства, грусти и подобных вещей, не иметь которых и я был бы рад. Далее, я имею идеи о многих вещах телесных и чувственных, ибо хотя я и предположил, что нахожусь в состоянии сновидения и что все мною видимое и воображаемое есть обман, я должен был однако признать, что идеи эти действительно присутствовали в моей мысли. Но, познав очень ясно, что во мне разумная природа вполне разделена от телесной, и соображая, что всякая составленность свидетельствует о зависимости, а зависимость есть явно недостаток, заключим, что быть сложенным из двух природ не было бы для Бога совершенством и что, следовательно, в Нем нет такой составленности. А если есть во вселенной какие-либо тела, умы или иные натуры, не имеющие совершенства, то всех их бытие должно зависеть от Его могущества, так что без Него они не могли бы просуществовать одного мгновения.

Наконец, если есть еще люди, которых и приведенные доводы не убедят в существовании Бога и их души независимо от тела, то пусть знают, что все другие вещи, в кои они, может быть, более верят, как то: что они имеют тело, что есть звезды, земля и тому подобное, – менее достоверны». (М. Любимов. Филос. Декарт. Стр. 117–119.1886.)

5. Лорд Бэкон Веруламский находил, что учение о Боге не должно отделяться в воззрениях человека от того религиозного понятия, которое внушает Церковь; как мы должны против своей воли повиноваться закону Божию, так точно должны приноравливаться к вере там, где она противоречит нашей природе. Чем сверхъестественнее кажется божественная тайна, тем большую славу воздаем мы Богу, когда веруем В нее. (Бауэр. История филос.)

6. Ньютон в своей «Optics» говорит так: «Первоначальное устройство таких чрезвычайно искусных частей животных, как глаза, уши, мозг, мускулы, сердце и проч., также инстинкт зверей и насекомых – все это не может быть произведением чего-нибудь другого, кроме мудрости и искусства могущественного, вечно живого Деятеля, Который, будучи во всех местах, может двигать телами и таким образом образовать и преобразовать части мира гораздо легче, чем мы можем двигать по нашей воле частями нашего тела. Мы не смотрим однако же на мир как на тело Бога и на части мира – как на части Бога. Бог есть однообразное существо, лишенное органов, членов или частей, и они суть Его создания, подчиненные Ему и служащие Его воле».

«Органы чувств не служат для того, чтобы ощущать образы вещей, а только для того, чтобы доводить эти образы до чувствилища, Бог же не имеет нужды в таких органах, так как Он повсюду присущ самым вещам». (Страхов. Мир как целое.)

7. Лейбниц считал правильное понятие о Боге неизбежным и необходимым; ибо если бы не было в Боге, Творце мира, достаточной причины для существования последнего и притом если бы в нас не было достаточно условий и определенных способов для ведения всего существующего, то можно бы было с полной справедливостью спросить, почему «ничто» не лучше, чем «нечто»?

Бог, служащий основанием всего бытия, существующий единственно по Своей внутренней необходимости, должен естественно соединять в Себе всю реальность, все совершенства; Он есть безграничное существо, чужд всякого отрицания, абсолютная интеллигенция; потому и может быть только один Бог, Его одного совершенно достаточно». (Бауэр. История филос.)

8. Кант: «Мы постулируем бытие Бога как основание нравственного образца действий». (Ланге. Т. 1, стр. 272.)

«Две вещи, – говорит он в заключении своего сочинения (Kr. der. pract. vern., 194), – наполняют меня все новым и возрастающим изумлением и страхом, чем чаще и продолжительнее я о них размышляю. Это – звездное небо надо мной и нравственный закон во мне. И то и другое я отнюдь не должен мыслить скрытым от себя в каком-то сумраке или лежащим в бесконечности за моим горизонтом; и то и другое я действительно вижу перед собой, и мое существование непосредственно связано с их бытием. Звездный мир начинается с того самого места, которое я занимаю во внешнем чувственном мире, и расширяет мою связь с окружающим в необозримые протяжения миров над мирами и систем за системами... Нравственный закон имеет начало в моем невидимом я, в моей личности, и делает меня членом другого мира, истинно бесконечного, но доступного только разумному познанию. И в этом новом мире я нахожу себя уже не случайным звеном, но в необходимом и общем соединении (с другими подобными мне существами). Взгляд на звездное небо с его бесконечными мирами уничтожает все мое значение как физического существа, он напоминает мне, что я должен буду отдать нашей планете (которая сама составляет только точку в бесконечном мире) мое тело, в котором малая часть вещества на короткое время и непостижимым образом получила жизненную силу. Но взгляд на присущий моей личности нравственный закон вновь и бесконечно поднимает мое значение, и именно как разумного существа. Этот закон открывает мне новую жизнь, независимую от моей животной природы и даже от всего чувственного мира, открывает по крайней мере постольку, поскольку я целесообразно подчиняюсь в своих действиях этому нравственному порядку, не ограниченному условиями и пределами этой жизни, но простирающемуся в бесконечность».

9. Паскаль: «Божество христиан не заключается просто в Боге, только Творце геометрических истин и системы элементов – это принадлежность язычников. Оно не заключается просто в Боге, Который влияет на жизнь и благосостояние людей, чтобы дать счастливое течение лет тем, которые пред Ним преклоняются, – это удел иудеев. Но Бог Авраама и Иакова, Бог христиан есть Бог любви и утешения; это – Бог, наполняющий избранную душу и сердце, Бог, дающий им чувствовать их нравственную нищету и Свое бесконечное милосердие; наконец, Бог, соединяющийся с их душой и наполняющий ее блаженством, радостью, доверенностью и любовью. Бог христиан есть Бог, дающий чувствовать душе, что Он ее единственное благо, что весь покой ее заключается в Нем и что радость ее – любить Творца, Который в то же время заставляет ее ненавидеть препятствия, удерживающие и не позволяющие любить Его всеми силами. Самолюбие и похоть, удерживающие душу, для Него нетерпимы. Бог дает ей чувствовать, что хотя она в основании и обладает самолюбием, но что Он один в состоянии ее от того исцелить.

Вот как нужно по-христиански понимать Бога; но, чтобы Его узнать, нужно в то же время проникнуться своей нравственной нищетой и своей гнусностью и знать, что имеешь нужду в посреднике, чтобы приблизиться к Нему и соединиться с Ним. Подобные чувства не должны быть разъединены, потому что в таком случае они не только бесполезны, но и опасны. Познание Бога без понимания нашей нравственной нищеты зарождает гордость. Познание нашей нравственной нищеты без познания Христа, производит отчаяние, потому что в Нем мы находим Бога, нашу нищету и единственный путь к ее улучшению.

Мы можем знать Бога, не зная наши слабости, или знать наши слабости, не зная средств избавиться от них; но мы не можем знать Христа, не зная вместе Бога, и наши слабости, и средства от них, потому что Христос не только Бог, но это Бог, исправляющий наши слабости.

Таким образом, ищущие Бога без Христа не находят удовлетворительного или истинно для себя полного света, потому что или они не достигают до сознания одного Бога, или если достигают, то бесполезно для себя, оттого что находят средства сблизиться с Богом без посредника, как без посредника узнали Его; следовательно, они впадают или в атеизм, или в деизм – две вещи, почти одинаково не признаваемые христианской религией». (Мысли. Стр. 244–246.)

10. Кеплер, открыв три великих, удивительных закона, на которых основывается новейшая астрономия, восклицает в заключении своего сочинения «Гармония мира»: О, Ты, Который чрез свет природы побудил нас желать страстно света Твоего милосердия, чтобы открыть нам свет Твоей славы: благодарю Тебя, Создатель мой и Бог, за то, что дозволяешь мне удивляться Твоим творениям и любить их. Я окончил теперь подвиг своей жизни, вполне уверенный, что Творец дал мне силу совершить его. Я поведал людям славу Твоих творений настолько, насколько мой ум мог понять их величественную бесконечность. Мои чувства обратились на отыскание истины; и насколько возможно было для меня это, я отыскивал ее со всей справедливостью и чистосердечием. Если я, ничтожный червь пред Тобою, рожденный во грехе, высказал что-нибудь противное Твоим благим намерениям, пусть Св. Дух внушит мне это, чтобы я мог то исправить. Если чудная красота Твоих творений возвысила мою душу и если я искал славы между людьми, по мере того как подвигался в своем труде, предназначенном только к Твоему прославлению, то прости мне по Твоей благости и милосердию и соделай, чтобы все мои произведения клонились к Твоей славе и способствовали ко благу людей. Славьте Господа, о небесные гармонии, и вы, постигающие земную гармонию, славьте Его! Да прославляет душа моя Творца в продолжение всей моей жизни! Им и в Нем существует все, что мы постигаем и чего еще не постигаем, потому что много еще предстоит работы над тем, что мы оставляем не оконченным!»

11. Уоллес. «Большой шаг вперед составляет то, что мы, вместо всей этой сложной теории, порождающей бесчисленные дилеммы и противоречия, можем предложить гораздо более простое и основательное мнение, именно: материя не существует как сущность, отличная от силы, и что сила, в свою очередь, есть продукт духа».

Философия уже давно показала, что мы не можем доказать существование вещества, как его обыкновенно понимают, и в то же время она допускала, как доказанное для каждого из нас, наше собственное, самосознающее существование. Теперь наука пришла к тому же результату, что и философия, и это согласие должно бы поселить в нас доверие к тому, чему они вместе нас учат.

12. Дарвин по поводу постепенного усовершенствования глаза на различных ступенях органической лестницы говорит: «Пусть этот процесс будет происходить в течение миллионов лет и в течение каждого года на миллионах особей разных видов; не можем ли мы поверить, что живой оптический инструмент мог бы этим путем стать настолько совершеннее стеклянного, насколько дела Создателя совершеннее дел человеческих?» (Orig. of spec, VI edit., p. 146.) – На последней странице этого сочинения (т. IV, стр. 429) мы находим следующие слова: «Есть величие во взгляде на жизнь с ее различными силами, по которому она была первоначально вдохнута Творцом в немногие или в одну форму».

13. Карл Фохт в «Естественной истории мироздания» (перев. Пальховского. Москва, 63, стр. 18), говоря о небесных телах, заканчивает главу следующими словами: «Как велик и как прост весь этот процесс! Только Божество могло задумать и выполнить его; человеку же остается только размышлять о нем и исследовать его. И, конечно, мы через это приближаемся прямым путем к нашему Величественному Отцу, Который может все задумать, – соприсутствуем Ему и пребываем на Его совете; если же этого нельзя, то падите в прах и молитесь безмолвно».

14. Линней, окончив свои наблюдения над организацией растений, воскликнул: «Вечный, беспредельный, всеведущий и всемогущий Бог прошел мимо меня. Я не видал Его лицом к лицу, но отблеск Божества наполнил мою душу безмолвным удивлением. Я видел след Божий в Его творении; и везде, даже в самых мелких, незаметных Его произведениях, что за сила! Что за мудрость! Что за неизреченное совершенство! Я наблюдал, как одушевленные существа, стоя на высшей ступени, связаны с царством растений, а растения, в свою очередь, с минералами, которые находятся в недрах земного шара, и как этот самый шар земной тяготеет к Солнцу и в неизменном порядке обращается вокруг него, получая от него жизнь. Я видел, как Солнце и все другие звезды, вся Солнечная система, бесконечное звездное небо движется в пространстве, поддерживается в пустоте по воле непостижимого первоначального двигателя, Существа существ, Причины причин, Правителя и Хранителя мира, Господа и Создателя всякого творения...

Все вещи носят на себе печать божественной мудрости и силы, в них заключается наше благо и источник нашего счастья. В пользе, какую они нам приносят, я вижу благость их Творца, их красота показывает Его мудрость, а их гармония – продолжение их существования, их точные размеры и неисчерпаемая производительность показывают могущество этого великого Бога!

Не это ли вы называете провидением? Да, это и есть провидение, им только и объясняется устройство мира. Итак, справедливо верить, что есть Бог, Существо беспредельное, вечное, ни от кого не происходящее, не сотворенное, без Которого ничего не существует, Которое создало и Устроило мир. Он невидим для наших глаз, которые наполняет лучами Своего света, мы только мысленно постигаем Его, и Его величие таится в глубоком святилище нашего духа». (Бог в природе. Флам. Стр. 5.)

15. М.П. Погодин (о модных толках, стр. 25–26) говорит: «В природе есть сила вездесущая, невидимая, потаенная, которая производит... Вот зерно, вот капля... Как из этого зерна вырастет пальма, розан, померанец, или из этой капли – верблюд, соловей, человек?.. Вы не понимаете, философы, а допускаете, ибо видите своими глазами это происхождение. А скажи вам – Бог, вы Его отрицаете. Бога нет? Что же есть? Вы есть. – Да откуда же вы? Сами сотворили вы себя, сотворились, произошли сами собой? Может ли быть что-нибудь нелепее таких положений, в которые вы упираетесь, идя путем логики ума?

Вы родились случайно? Живете как-нибудь и умрете на авось? И такая философия вас удовлетворяет? Ваш ум не представляет никакого требования более? Вы можете жить спокойно? И вам даже хочется жить?

Человек произошел сам собой – так и курица сотворила саму себя, сотворилась, произошла сама собой и начала нести яйца. Но откуда же подлетел к ней петух с предложением своих услуг? Курица несет яйца, но ведь она сама вылупляется из яйца? Итак, яйцо было прежде курицы? Откуда же это первое яйцо? Как оно произошло? К таким простым вопросам и соображениям снисходит ли ваша наука?

Вы приписываете все творение какой-то силе: ну, вот это и есть Бог. Слово только другое. Или у вашей силы нет сознания, т. е. она творит чудеса премудрости, будучи сама безумной?

Удивительна дерзость или ограниченность тех философов, которые пытаются объяснить необъяснимое и в бессилии объяснить ощущают все и вся.

Кроты роют в земле, рассуждают и спорят о солнце, и вот находятся между ними умники, которые предлагают доказательства, что солнца нет, да и быть не может. Невежество рукоплещет! Несчастные!» Подобных этим свидетельств можно было бы отыскать много у разных не менее ученых людей если не в их научных трудах, то в их мемуарах, в частных переписках и других произведениях, ибо биографии их показывают, что многие из них были людьми глубоко верующими, как, например: А. Гумбольд, Бойль, Клерк, Ферм, Монтепюи, Д'Аламбер, Либих, Иоанн Вернули, Бюффон, Галилей, Гэртли, Дальтон, Босюет, Коперник, Кювье, Лафатер, Парацельс, Пристлей, Цёльнер, Брем, Гельмгольц, Кетле, Пастёр, Тайлор, Фарадей, Сталь, Берклей, Фахнер, Гелленбах, Реймарус, Шарль Бонее, Жан Рено, Дюпон де Немур и многие другие. Как читатель видит, мы приводим здесь имена одних только высоко выдающихся над общим уровнем ученых людей, имена которых записаны неизгладимыми буквами в истории человеческих знаний.

Казалось бы, что такие веские свидетельства великих ученых должны были бы служить сильной аргументацией в пользу того мнения, что истинный смысл человеческих познаний не может вести к безверию и к отрицанию Бога.

Странно было бы, конечно, черпать свое познание о Боге из вышеприведенных свидетельств ученых, ибо каждому из них открыла их наука одну лишь незначительную и бесконечно малую часть премудрости Божией, из которой они могли лишь дойти до сознательного признания всей необходимости веры в Бога и в Его святое попечение о мире и людях. – И это уже великий шаг и самое благотворное влияние, оказанное наукой в истории нравственного развития людей; само же учение о величии Божием может, конечно, быть почерпнуто только из учения Церкви, которое составляет единственное правильное учение о Боге, превыше всяких научных и философских попыток к распознанию Его.

1. В нашем духе существует непосредственная уверенность в Боге. Мы не можем думать о мире, не можем мыслить о самих себе, без того чтобы невольно с этим не соединилась и мысль о Боге. Чрез все видимое и конечное наши мысли устремляются к высшему, невидимому, бесконечному, и их движение не успокаивается раньше, чем они не достигают своей цели. Мы по необходимости должны думать о Боге. Сознание Бога есть столь же существенный элемент нашего духа, как и миросознание, и самосознание. Мысль о Боге есть внутренняя необходимость духа. Не должны ли мы от внутренней необходимости ее заключить и к действительности ее содержания вне нас? Иначе мы и не можем. Мыслить о Боге значит быть уверенным в Боге. Мы не можем не мыслить о Боге и не можем иначе мыслить Его, как действительно существующим: это необходимость нашего разума.

2. Вследствие этого она также и всеобща. Не один только какой-либо человек имеет религию, но все люди имеют ее. «Нет такого грубого и дикого народа, который бы не имел веры в Бога, хотя бы он и не знал в то же время Его сущности», – говорит Цицерон. В этом классическом изречении высказывается лишь неотрицаемый факт. Оно подтверждено опытом тысячелетий. Со времени Цицерона открыто было более полмира, и повсюду оказывались следы богопочитания и религии; нет ни одного такого народа, который не имел бы сознания Бога. Атеистам было бы желательно найти народ, состоящий из чистых безбожников. Но все их старания в этом отношении были напрасны. Негры Африки, черномазые новоголландцы, дикари Америки – все они признают высшее Существо. Где только встречаются люди, там непременно оказывается и религия. Где, по-видимому, оказывалось нечто противоположное, там это было лишь следствием поверхностного наблюдения. Конечно, формы религии представляются бесконечно различными, и иногда мы можем только находить весьма жалкие следы ее, или она вообще существует лишь в самом ужасном искажении, но тем не менее и в этой искаженности мы все-таки можем уловить ее первобытные черты. Даже если народ или известное племя падает почти до животной степени одичания и помрачения духа, так что в нем, по-видимому, совершенно погасает всякое благородство человеческой природы, тем не менее даже при таком состоянии воспоминание о Боге не исчезает совсем.

Но что настолько всеобще, в чем согласны все, то не может быть ложным – как уже доказывал это в свое время Цицерон, потому что это по необходимости коренится в самом существе человека.

Эту именно истину постоянно и выдвигали апологеты первых веков против язычников: «Мы носим свидетельство о Боге в нашей душе, мы не можем не знать Бога и не быть уверенными в Нем», – доказывали они. Можно, конечно, отрицать эту уверенность в Боге, от которой все-таки нельзя освободиться. Но в таком случае можно только убедить себя не признавать того, чего однако же человек не может не знать.

Атеизм не есть необходимость мысли, а дело воли, и именно произвольное дело ее. Основы, приводимые в пользу его, служат обыкновенно только для того, чтобы прикрыть действительные его мотивы. И как часто атеисты не идут дальше известного аргумента того индуса, который оспаривал пред миссионером бытие Бога лишь на основании того, что он Его не видит, на что последний справедливо возразил ему, что ведь и он не видит также ума у него, индуса.

3. Уже издавна существуют доказательства бытия Божия. Мы встречаем их уже в дохристианской философии: у Платона, у Аристотеля и у Цицерона. Христианское богословие и умозрение восприняло их только оттуда и развило дальше. Они имеют своей целью не доказывать то, что еще неизвестно, а только оправдать непосредственную уверенность также и пред мыслящим разумом, причем существенная их задача состоит в том, чтобы указать повсюду следы Бога, Которого мы уже знаем и признаем в нашем Сердце. (Лютардт. Апология христианства, стр. 27–30.)

Изложим здесь более подробно доказательства бытия Божия:

а) Историческое доказательство бытия Божия. Оно основывается на всеобщем, из доисторической древности идущем признании незримого Высочайшего Существа, господствующего над видимым миром и человеком. Свидетельства о всеобщности такого признания мы находим еще у писателей классического мира, а подтверждение его у множества современных.

Впрочем, сила доказательства заключается не столько во всеобщности признания, сколько в необъясняемости его из одного внешнего опыта, что и заставляет приписать ему происхождение психическое, т.е. видеть в нем заявление разумной природы человека.⁵⁴

б) Космологическое доказательство бытия Божия. Из всех доказательств бытия Божия, основанных на соображениях, требованиях и заключениях нашего разума, самое общепонятное, популярное и общеубедительное есть космологическое, т.е. представляемое устройством видимого мира. По простоте и очевидности своей оно почти не требует развития.

Если человек на мир взглянет не очами животного, усматривающего, по-видимому, только отдельные предметы, и притом близко относящиеся к его животным интересам, а именно с разумной точки зрения, и притом, в возможной для него целостности картины мира, то он увидит и признает разумностью и ее проявлением, только в высочайшей, удивлением поражающей степени полноты, широты и совершенства. Отсюда прямое и неизбежное заключение, что мир есть дело и проявление высочайшего и всеобъемлющего Разума, неразлучного со столь же неограниченным могуществом. Этого-то бесконечно разумного и могущественного Деятеля и Миро-строителя вера и именует Богом⁵⁵.

в) Телеологическое доказательство бытия Божия. Итак, завершение космологического доказательства бытия Божия составляет доказательство телеологическое. Сущность его следующая: незримое миростроительное начало, обнаруживающее свое существование и свою разумную природу в устройстве целого мира, еще определительнее и очевиднее проявляет то и другое в той особенности мироустройства, которая разумеется под словом целесообразность. Определим факт, им выражаемый, ограничиваясь на сей раз только земным миром, как ближе и опытнее нам известным. Известно, что он представляет собой длинный и многосложный ряд образований – от мертвых минеральных масс до существ одушевленных, от простейших элементов до тончайших и сложнейших тканей человеческого организма. Между низшими и высшими, между простейшими и сложнейшими образованиями вообще усматривается такое отношение, что первые составляют условие зарождения, существования и жизни последних и служат их интересам – не сознавая того. Вот это-то отношение низших видов и форм бытия к высшим, простейших к сложнейшим и совершеннейшим, отношение, подобное тому, как в разумной человеческой деятельности материальные и формальные средства относятся к предложенным целям ее, это-то отношение и разумеется под термином целесообразность. И как в человеческой деятельности сознательная целесообразность служит верным знаком разумности действователя, так и в мире целесообразность и планосообразность, видимая во всем, от необъятного целого до бесконечно малого, свидетельствует о всеобъемлющем и всепроникающем Разуме миростроительном⁵⁶.

г) Психическое доказательство бытия Божия. Сущность его следующая: вникая в свою психическую жизнь от ее низших, только сознательных проявлений – до высших, нравственно-мыслительных, мы должны прийти к твердому убеждению, что она не есть последовательное видоизменение жизни физиологической, а обнаруживает существование особого начала, отличного от организма, которое и называем душой. Отсюда неизбежный вопрос: какое же происхождение этого особого начала? Если оно не есть прямой продукт телесного организма, то само собой ясно, что оно не есть и произведение вещественной природы. Что оно не есть и самобытное начало, это еще более ясно открывается из его временного и условного появления в организме. Откуда же оно?

Возможен на такой неизбежный вопрос только один ответ: должно существовать некоторое самобытное и невещественное Начало, не тождественное с миром, но входящее в мир, действующее в нем и порождающее в недрах его новый мир – разумно-психический и невещественный.

д) Нравственное доказательство бытия Божия. Нравственное доказательство бытия Божия основывается на том общепризнаваемом факте, что кроме законов внешних, постановляемых в гражданских обществах законодательной властью, существует в самом человеке закон внутренний, предписывающий или воспрещающий многое такое, чего внешнее законодательство не касается, оставляя то каждому на его совесть.

Требования и запрещения этого закона сознаются людьми не с одинаковой ясностью и силой, а потому нередко нарушаются, особенно под влиянием увлечений, страстей, вообще нравственной шаткости и разнузданности, а иногда и просто невежества (как также нередко нарушается и закон внешний); но не много найдется таких, которые бы не сознавали его хотя бы по временам, еще менее таких, которые бы вовсе его не признавали. Самые отъявленные злодеи иногда выражали сознание и признание его.

Факт существований внутреннего закона издревле понимаем был так, что кроме человеческой законодательной власти есть иная, Высшая, заявляющая свои веления и запрещения непосредственно в душе человека: власть Божественная. Еще в языческой древности были люди, понимавшие внушения и обличения совести именно как глас Божества, непосредственно внятный душе человеческой. (А. Знаменский, профессор богословия. «Записки по предмету православного христианского вероучения», стр. 14–29.)

Один известный западный апологет по поводу несомненного факта существования совести в человеческой душе говорит следующее: «Нет ничего несомненнее, чем совесть. Отрицать этот факт значило бы ниспровергать основу всякой уверенности. Это значило бы, вместе с тем, уничтожить и все нравственное здание мира, потому что оно в последней своей основе покоится на совести.

Было бы нелепо и напрасно делать из совести приученное упражнение мышления. Она, конечно, может заблуждаться и действительно часто заблуждается. Но следует ли из этого, что вообще она есть заблуждение и обман? Именно высочайшие истины более всего и подвержены злоупотреблению. Она должна быть развиваема: следует ли отсюда, что она вообще не существует, а только прививается? Разве дух вообще не подлежит также развитию? Можно ли поэтому сказать, что его не существует? Если бы мы хотели отрицать его, то оказались бы в противоречии с самим фактом его существования. Так, равным образом, если бы мы захотели отрицать совесть, то также оказались бы в противоречии с фактом ее существования. Отрицать совесть мы не можем с добросовестностью. Даже когда мы пытаемся отрицать ее, то она заставляет чувствовать свое присутствие в нас, наказывая нас внутренне. Мы не можем отрицать ее, не обманывая самих себя. Совесть есть факт несомненный.

Будучи фактической силой, совесть в то же время представляет собой величественный авторитет, пред которым преклоняются все. Можно не обращать внимания на ее веления, но тогда мы должны услышать ее наказующий голос. Можно ожесточить себя против этого наказующего свидетельства, но нельзя достигнуть того, чтобы оно совсем не раздавалось в нас. Совесть не зависима от нашей воли. Мы не можем самовластно распоряжаться ею, не можем повелевать ею, а напротив, она повелевает нами. Мы не можем ее исправлять и направлять по своему желанию, а напротив, она исправляет и наказывает нас. Мы стоим не выше ее, а ниже, и напротив, она стоит не ниже, а выше нас. Отсюда следует, что она происходит не из нашей воли и не из нашего мышления. Она не есть произведение нашего собственного духа. Она есть произведение нравственного Духа, стоящего выше и вне нас. И голос этого Духа и говорит нам чрез совесть.

Совесть есть последняя высшая инстанция, к которой мы апеллируем, высший, решительный нравственный закон во всех вещах. Она, следовательно, есть произведение высшего Духа, высшего законодателя, безусловной нравственной Воли. Факт совести служит доказательством существования Бога.

Свидетельством о Боге является и содержание совести. К содержанию именно свидетельства совести относится то, что она выставляет пред нами нравственный закон как волю Бога и нашу волю связывает волей Бога. Поэтому уже Цицерон говорил: «Убеждением всех истинно мудрых людей всегда было то, что нравственный закон не есть нечто измышленное людьми или введенное народами, а нечто вечное, по которому должен управляться весь мир. Последняя основа покоится поэтому в Боге, Который повелевает и запрещает. И этот закон так же стар, как Дух Божий. Поэтому закон, на котором основывается всякое обязательство, есть истина и прежде всего дух высшего Божества».

Кант доказывал существование Бога из необходимости того, что между долгом и склонностью, между добродетелью и счастьем, которые в настоящей жизни так часто оказываются в противоречии между собой, должно состояться уравнение. Отсюда, очевидно, должна существовать также высшая уравнивающая Сила.

В этом аргументе находили выражение низменного нравственного созерцания: есть высшая нравственная точка зрения, которая видит награду в самой добродетели, а не ожидает какой-либо еще особенной награды. Но истина, лежащая в основе мысли Канта, есть идея справедливости. Существует справедливость, а вместе с тем существует также и воздаяние. Или неужели было бы высшей истиной представлять, что награда дается без разума, счастье без заслуги? Это было бы невозможно, и против этого говорит наше внутреннее нравственное сознание. Высшее бытие – то, в котором внутренняя истина и внешняя действительность находятся в гармонии между собой. Теперешнее земное существование полно противоречий между истиной и действительностью. Мы требуем и желаем, чтобы эти противоречия, столь болезненно поражающие наше нравственное сознание, нашли себе разрешение в гармоническом, нравственном бытии. Это наша вера и наша надежда, без которых мы не можем обойтись: они находят и окончательно найдут себе полное разрешение в Христовой вере от Бога Судии, в жизни загробной. (Лютардт. Апология христианства, стр. 37–38.)

е) Логическое доказательство бытия Божия. Логическое, или точнее, отвлеченно-логическое доказательство бытия основывается на прямом заключении от очевидной условности всего данного в опыте, к бытию Самосущего и Безусловного, опыту недоступного, но для мыслящего ума несомненного.

В самом деле, ряд причин условных, т.е. таких, которые обусловливаются другими причинами, хотя и представляется наблюдателю бесконечным, но действительно бесконечным быть не может. Иначе он весь превратился бы в нечто безначальное и беспричинное, представил бы из себя окружность круга без центра. Значит, должно быть нечто самосущее, первоначальное, обусловливающее все условное; таким самосущим, первоначальным, обусловливающим все условное есть только Бог, Которого требует наше мышление по самой природе своей.

Таким образом, все, чем возвышается человек над животными: инстинктивное верование, здравый смысл, нравственное чувство, самосознание, наконец, строгое мышление, все неотразимо удостоверяет нас в великой истине бытия Божия. (Сост. по: А. Знаменский, профессор богословия. Записки по предмету православного христианского вероучения, стр. 14–31; Лютардт. Апология христианства, стр. 37–38.)

Из опытных доказательств бытия Божия самое сильное есть сознание в себе действия Божия, когда человек ведет богоподобную жизнь. Кто живет благочестиво, согласно воле верховного Существа, тот чрез общение своего ума, сердца и воли с высочайшею истиною, святостию и высочайшим благом духа своего непрестанно становится ближе, знакомее, так сказать, с Ним. А это сближение, это опытное взаимодействие, с одной стороны, привлечение силы Божией, с другой – подаяние ее; с одной стороны, вопрос, с другой – ответ, с одной – искание, с другой – удовлетворение, это сближение с Богом сделает решительно невозможным всякое сомнение в бытии Его. Как чувственный человек не может сомневаться в бытии воздуха, который он беспрестанно вдыхает и выдыхает, так и духовный человек не может усомниться в бытии Бога, когда из Него почерпает жизнь свою. Чрез непрестанное возвышение к Богу и оживление Им человек получает столько света, жизни, твердости во всех своих поступках, столько господства над собою, что он осязательно чувствует бытие Подателя сих благ. Мое собственное бытие уничтожится, если отнять у меня веру в Бога. Далее, кто непрестанно с возрастающею ясностью и вернее следует святому закону, тот час от часу становится в духе своем прямее, чистосердечнее, сильнее в противодействии всем обольщениям зла, и, таким образом, чем далее, тем более преображается в живой, говорящий образ Божества; такой образ, по указанию самосознания, час от часу яснее, удобнее и вернее будет представлять Первообраз, Которому он подобен. Когда в человеке, руководящемся в жизни этим высочайшим началом, со дня на день прекраснее отражается божественное: как он усомнится в том, что выше его существует то, что отражается в нем, что он созерцает в себе? Непрестанно вознося дух свой выше всего тленного к непреходящему, он со дня на день более и более приучается ощущать покой и мир в непреходящем Боге, т.е. час от часу не только делается лучше в нравственных своих действиях, кои открыты блаженству, но еще на земле предвкушает вечную жизнь. Как же усомниться ему, что есть вечная жизнь и Владыка сей жизни? Вечная жизнь имеет свое основание только в Боге. Итак, кто во временной жизни раскрывает в себе начатки жизни вечной, тот имеет в них залог внутреннего уверения в бытии Совершителя вечной жизни. Кто так живет, тот получает со дня на день новые сообщения с силами Божиими и, укрепляясь ими в верном употреблении принятых даров, становясь более и более богоподобным, видит, от кого приходят к нему эти сообщения; не относит их к самому себе, ни к другим каким-нибудь условным и конечным причинам, а удостоверяется, что Бог есть высочайшее благо, любящее сообщать Себя. Для него открывается Бог необходимо, несомненно существующим благом, как Виновник истины и Податель истинного познания, как высочайшая святость и правда, Податель святости и правды и мздовоздаятель святости и, наконец, как высочайшее блаженство и в Себе самом, и для всех сотворенных существ. Итак, наилучший путь к уверенности в бытии Божием может заключаться в этих немногих словах: живи так, как бы жил пред очами Божиими, и ты не усомнишься, что есть Бог; соделай себя образом Божества, и ты будешь видеть в образе Первообраз. (Сост. по: Ф. голубинский, протоиерей. Лекц. поумозр. богословию. М., 1868 г.)

Сущность пантеистического лжеучения. Пантеизм имеет различные формы, но одну общую основную мысль, и эта основная мысль, из которой он выходит, заключается в следующем: в основе разнообразия этого мира и его отдельных явлений лежит нечто общее, которое и составляет единство этого мира, и это общее есть Бог. Это не есть сознательный личный Бог, это есть лишь всеобщая жизнь, живущая во всем, всеобщее бытие, заключающееся во всем, или разум во всех вещах. Мы только называем это Богом. Этот Бог не существует самостоятельно сам по себе, Он есть только в мире, мир есть Его действительность, и он только Его истина. Такой пантеизм уже существовал и в Дохристианское время. Он лежит в основе языческих религий, этих религий опьяненного естественного чувства, он произвел философское мировоззрение Индии, это мировоззрение мечтательной фантазии; он имел также философских представителей в различных школах в Греции, и даже кажущийся монотеизм, образовавшийся в конце древнего дохристианского мира, не в состоянии был вполне освободиться от него. В христианском мире наиболее влиятельным представителем его был Спиноза. И когда он уже, по-видимому, был давно похоронен, Лессинг опять обратил на него всеобщее внимание в своей «Беседе с Якоби», но более всего опять возобновил его Шеллинг и затем развил дальше Гегель, и оттуда он перешел во всеобщее обыденное мышление, проявляясь часто там, где присутствия его и не подозревают.

В основе всего, так учил Спиноза, лежит одна вечная субстанция, которая приходит к действительному проявлению в двояком мире: мысли и наполняющей пространство материи. Из недр этой субстанции, как вечно рождающей природы, всплывают отдельные формы, чтобы опять быть поглощенными потоком жизни. Как волны моря то поднимаются, то падают, так и отдельная жизнь поднимается, чтобы опять возвратиться в ту всеобщую жизнь, которая есть смерть отдельного существования.

Вечное абсолютное бытие, учил Шеллинг в более ранний период своего философствования, постоянно переходит в двойной мир духа и природы. Через всю природу проходит и завершается в человеке все одна и та же жизнь. Та же самая жизнь проявляется в растении и в дереве, в море и в скале. Она же действует и производит творческую работу в могучих силах природы, и, заключенная в человеческое тело, она производит в нем мысли духа.

Абсолютное, учил Гегель, есть всеобщий разум, который сначала утопает в природе, там как бы сам освобождается от себя, затем в человеке обнаруживается как самосознающий дух, в котором абсолютное, в конце своего великого процесса, опять приходит к себе самому и понимает себя в единстве с самим собою. Этот процесс духа и есть Бог; мысль человека о Боге есть бытие Бога. Бог не имеет никакого бытия и никакого существования сам по себе. Он существует только в нас. Бог не сознает сам себя, только мы знаем о Нем. Человек, мысля и зная Бога, измышляет и познает для себя самого Бога, и в этом-то и заключается Бог: Бог есть истина человека, а человек есть действительность Бога.

Таким образом, в конце концов, человек делается Богом.

Опровержение пантеизма заключается уже:

1) в самых его практических последствиях:

а) Пантеизм уничтожает религию. Его Бог не есть личный Бог, с Которым я мог бы вступать в личные отношения, Которого я мог бы любить, на Которого мог бы полагаться и Которому мог бы молиться. Это только сила необходимости, пред которой я могу преклоняться, всеобщая жизнь, в которую я могу погружаться; но я не могу вступать во взаимные соотношения с таким Богом и обращаться к Нему как к личности.

б) Пантеизм подрывает самые основы нравственности, потому что, по нему, все противоположности добра и зла суть только явления одного и того же абсолюта. С этой точки зрения, они с логической последовательностью перестают быть действительными нравственными противоположностями: то, что мы называем злым, в сущности, столь же необходимо, как и доброе. А в таком случае, как мы можем осуждать то, что существует по необходимости?

в) Пантеизм разрушает надежду. Подобно тому как цветок умирает осенью, чтобы не ожить опять, так и человек утопает в потоке жизни, чтобы никогда уже не всплывать на ее поверхность. Можно, конечно, перенести цветок в гербарий; можно затем и человека сохранять в памяти, но, во всяком случае, он уже более не существует. Только грубый эгоизм, говорят пантеисты, и заставляет нас не хотеть погружаться в море небытия. Но на это мы должны сказать, что именно Бог и вложил нам в сердце этот «эгоизм», и вследствие этого такой эгоизм должен заключать в своей основе истину.

Самые эти следствия уже представляют собою достаточное опровержение пантеизма. Но нам могут возразить: такое опровержение неосновательно; нужно судить не по следствиям, а по самому делу. Хотя дело и проявляется в следствиях, но даже не будем смотреть на следствия. Тогда само дело также будет служить опровержением, потому что пантеизм есть троякое противоречие разуму, совести и нашему сердцу.

2) Он есть противоречие разуму. Ведь он говорит о Боге и в то же время отрицает Его.

а) Бог пантеизма есть нечто бесконечное, но это бесконечное существует только в конечном, а это значит, что само это бесконечное недействительно. Ведь как бесконечное может быть равным конечному? Если конечное есть его действительность, то, значит, нет и самой действительности его существа, следовательно, нет самого бесконечного. Таким образом, пантеизм, предполагая бесконечное, сам и отрицает его.

б) И затем: как конечное может быть равным бесконечному? Бог пантеизма есть или природа, из которой возникает дух, или дух, из которого возникает природа. Но природа бессознательна, а дух сознателен. Каким образом бессознательное может производить из себя сознание? Старое правило логики гласит, что действие ничего не может содержать в себе такого, чего ранее не заключалось бы в причине. Сознание есть по отношению к бессознательному нечто совершенно новое и иное. Каким же образом может оно произойти из него?

в) Мышление требует личности безусловного. Чрез весь мир проходит стремление к личности. От низшей ступени бытия жизнь стремится возвыситься до личной. В человеке бытие достигает степени личности. Откуда эта личная тенденция жизни, если она не есть закон мира? И откуда этот закон, если принцип мира безличен? Но человечество сплачивается в цельный организм царства Божия, который также опять ищет своей личности, чтобы иметь в ней свое завершение в абсолютной личности, в Боге, в Котором все находит свое завершение. Таким образом, следовательно, и мышление требует личности безусловного; пантеизм есть, следовательно, противоречие разуму.

3) Не менее он есть и противоречие совести. Наша совесть требует господства нравственного закона, а господство нравственного закона требует личного Бога, потому что только Он может быть верховным Законодателем, только Он может быть верховным Судьей. Всеобщее сознание гласит, что нравственный закон должен покоиться более чем на человеческом авторитете, что он должен покоиться на высшем божественном авторитете. Правда, гражданское право может быть произведением человеческой воли, изменчивой воли. Но нравственный закон вечен; он имеет вечную основу, сверхчеловеческого виновника. Только на этом и основывается его непререкаемый авторитет. Следовательно, только Бог и может быть верховным Законодателем и только Бог может быть верховным Судьей. Мы требуем высшей справедливости, которая не может заблуждаться, как справедливость человеческая, – такой справедливости, от которой виновный не мог бы уклониться, как он может уклоняться от человеческой. Должна существовать, следовательно, высшая инстанция, к которой апеллирует невинный и от которой не может уклониться виновный.

Могут, пожалуй, сказать: «Сама совесть и есть законодатель и судия». Но если она не есть законодатель? Если она не есть судия? Она может быть помрачена, ослаблена, притуплена, она может смолкнуть, можно, наконец, закрыть себя против нее. Где же тогда будет справедливость, которая, однако же, есть основной закон земной жизни? Таким образом, в сущности, нет и самой совести. Но, в таком случае, оказывается потребность в непреложной, неумолимой и неизбежной совести, т. е. безусловной совести, которая есть Бог; Он-то и есть высшая совесть мира.

4) Пантеизм противоречит требованиям нашего сердца. Бог есть требование нашей совести и вместе требование нашего сердца. Мы созданы для благочестия, для веры, для любви, для надежды, для блаженства. Должен ли мир быть предметом нашей веры, нашей любви и т.д.? Мир есть нечто постоянно переходящее; каким же образом мы можем найти себе в нем покой? Вера и любовь суть личные отношения, и мы созданы для личного отношения. Может ли человек быть высшим предметом нашей любви? Где истинно существует любовь, там мы любим в человеке более чем самого человека. Вся земная любовь указывает на нечто, стоящее выше земли. Только любовь к Богу и может быть вполне достойной человека и может вполне удовлетворить его. Но любовь есть личное отношение. Любовь к Богу требует личного Бога. Если мы отвергнем личность Бога, то отвергнем и все лучшее, прекраснейшее и высокое, что только находится в нас: веру, надежду и любовь, и то, что выступает на их место, есть лишь отчаяние, – не тихая и мирная преданность воле Божией, но холодное, тупое отчаяние, которое поклоняется лишь потому, что оно должно преклониться, которое преклоняется не пред любовью, а пред силой, которое, закрывая свои глаза, погружается в вечную смерть, где наступает конец для нас, для всего нашего лучшего бытия, для всего нашего личного существования. Пантеизм уничтожает нашу личность, потому что он уничтожает личность Бога. Его Бог есть Бог мертвых, а не живых, потому что Он сам не есть истинная и существенная жизнь.

Одним словом, пантеизм есть абсолютное противоречие нашему внутреннему существу, нашей внутренней личности, нашей внутренней потребности, противоречие разуму, совести и сердцу. Кто признает человека в его действительном существовании, тот должен признавать также и Бога. А кто признает Бога, тот должен также признавать и личного Бога, так как, признавая свою собственную личность, он должен признавать и другую личность, с которой можно входить во взаимообщение. Этим затем и определяется все направление нашего мышления. (Сост. по кн.: Лютардт. Апология христианства. Стр. 41–46.)

Сущность материалистического лжеучения. Прямым следствием пантеизма является материализм, т.е. учение, по которому материальная природа есть единственно существующая, и она-то-де и есть в полном смысле бытие. Материализм отрицает дух как безусловный, божественный, так и тварный, человеческий; по нему, только из материи и связанной с нею силы движения происходит мир и человек. Первый можно назвать материализмом физическим, а второй можно назвать материализмом психологическим. Физический материализм старый; уже в греческой философии он был в ходу, хотя еще и в наивной форме. Уже с того времени тайна природы возбуждала в человеческом духе пытливость к исследованию. Исследователи ставили себе вопрос о первоначальной основе вещей и искали ее, как, например, ионические естествословы – философы, в самой природе и ее элементах, в воде и воздухе, или в хаотическом первовеществе.

Но другие, так называемые атомисты, как Демокрит, ставили на место первовещества атомы, т.е. протяжимые, но неделимые вещественные частички, которые, будучи неизменяемы сами по себе, однако, чрез различное свое сочетание и распределение в пустом пространстве и создали все разнообразие явлений.

Но если возникал вопрос, что именно приводило эти атомы в движение и соединяло их, то на это отвечали: необходимость или случай. Правда, более глубокий философский дух Греции признавал, что для того, чтобы объяснить господство разума в мире, необходимо принимать высший разум, который, хотя и не творческий, все-таки по крайней мере был миро-образовательным. Со времени Анаксагора эту мысль развивали многие великие философы Греции. Но Эпикур возвратился к атомистическому учению. По его учению, мир с его формами возник из случайного сочетания атомов. Отсюда затем он выводил, что правильное и самое надежное орудие познания суть чувства, и цель жизни состоит не в осуществлении нравственной задачи, а в счастии, т.е. в наслаждении, хотя и в более благородном и умеренном наслаждении. В этих положениях уже содержатся все существенные элементы и новейшего материализма.

Когда христианство и его мировоззрение завоевали умственный мир человеческого духа и водворили в нем свое господство, то материалистическое миросозерцание надолго было подавлено, пока оно вновь не проявилось в новейшее время, когда вновь сделало большие успехи. Оппозиция всему, исторически существующему, и особенно всему церковному, как она преобладала в прошлом столетии во Франции, перешла в последовательный материализм Ламетри и пресловутый «системы природы». Нет ничего, кроме материи, нет никакого отличного от материи духа – вот основное положение этого материализма. Направление нашего времени, которое односторонне предано заботе о материальных интересах, значительно посодействовало этому воззрению. Так, в наше время оно нашло себе многих защитников, вполне беззастенчивых, в таких философах, как Фейербах, Фохт, Молешотт, Бюхнер, Геккель и т.п., и более осторожных и серьезных во многих других естествоведах-натуралистах.

Несмотря на философское обоснование, которое придал ему Фейербах, тут мы имеем дело не с научной теорией, а с решительной практической тенденцией. Тут имеется в виду (по крайней мере, этого хотят решительные и сознательные материалисты) устранить духовные и особенно религиозно-нравственные основы, на которых покоится теперешний строй нашего общества. Речь идет о существовании Церкви, у которой отнимают самое право на него, посредством материалистических учений стараются выбить почву из-под ног, как, например, это высказывал в свое время Карл Фохт со своей обычной беззастенчивой откровенностью, когда он прямо говорил: должно настать время, когда то, что называют церковью, совсем исчезнет с земли.

Эти материалисты теперь учат: материя есть все, и кроме нее нет ничего; она вечна и непреходяща, «первооснова всякого бытия»; всякая жизнь и всякое созидание есть только вещественная перемена; изменяются и исчезают только формы; атомы входят то в это, то в другое сочетание и, таким образом, представляют собою вечное течение и вечную перемену бесконечно различных форм, в которых материя и представляется нашим чувствам. «Тот же самый углерод и азот, который растения извлекают из угольной и гуминовой кислот и аммониака, постепенно становится травой, клевером и пшеницей, животным и человеком, чтобы, наконец, опять превратиться в навоз и аммониак. В этом и заключается все чудо круговорота бытия»: так учит Молешотт в своем «Круговороте жизни».

По этому учению, следовательно, первооснова всего есть вещество. Но откуда это вещество? На это говорят: оно вечно и непреходяще. Но это значит не отвечать на вопрос, а устранять его. Говорят: материя вечна. Откуда известно об этом? На это отвечают указанием на то, что такое предположение необходимо, так как иначе придется допустить Творца, а этого не хотят сделать. Но каким образом свойство вечности может заключаться само по себе в существе материи? С материей связывают силу. Откуда эта последняя? Не может быть ни материи из силы, ни силы из материи, потому что обе они совершенно различной природы. Но из самой себя не может быть также и сила, потому что она существует не сама по себе, а в связи с материей. Материализм хочет разрешить загадку бытия и начинает с двух загадочных необъяснимых величин. Материя, будто бы, возникла из бесконечного числа атомов, т. е. неделимых вещественных частичек. Откуда материализм знает об этих атомах? Из опыта? Нет, потому что они не могут быть наблюдаемы. Никогда никто не видел атома и не может видеть его. «С границей чувственного опыта, – говорит Фохт, – совпадает также и граница мышления». А между тем, атомы находятся за пределами опыта! Эти атомы входят в различные сочетания, – продолжают представители материализма. По какому закону? По закону сродства? Но могут ли эти лишенные всяких свойств атомы иметь сродство? Да если даже они имеют его, откуда возникает самое движение в этих атомах? Ведь материя сама по себе есть нечто неподвижное, и всякая перемена в ней требует внешней причины, как учит Кант. По закону притяжения? Но откуда происходит самая упорядоченность движения, в силу которой возникают вполне правильные и равномерные формы? Очевидно, мы должны требовать высшей силы, которая приводит тела в отношение взаимного притяжения, и разумной воли, которая управляет образованием материи по закону и порядку.

Если бы существовали только внешние механические сочетания, то еще, допустим, можно бы удовлетвориться признанием простой механической силы. Но откуда возникает организм? Напрасно пытались свести его к простому физическому процессу. Как бы мы ни представляли себе атомы, они, во всяком случае, оказываются недостаточными для объяснения появления организма. Между кристаллизацией и органической формой есть существенное различие. То, что отличает организм, есть живое взаимодействие его внутренних частей и взаимное отношение, в которое он вступает с окружающими его телами, чрез что в то же время происходит постоянное изменение в его состоянии. Тут открывается пред наблюдением не только мир причин, но и мир целей.

Высшим исследованием природы является то, которое стремится познать в ней закон целесообразных отношений. Но это приводит нас уже к высшему разуму. Пантеизм Спинозы и новейшее естествознание начали борьбу против этой идеи «телеологии»: было бы-де «безумством» со стороны «ничтожного человека, этого однодневного насекомого», посягать на рассмотрение бесконечной природы по ее целям.

Но закон цели есть закон нашей духовной природы, и поэтому-то мы ищем и находим его также и вне нас. Он повсюду предъявляется нам как в отдельном бытии, так и в целом. В основе каждого организма лежит особая мысль. Эта мысль существует раньше, чем ее осуществление, и ее идея господствует над всем. Кювье определял построение даже первобытных животных из отдельных костей: настолько идея целого господствует также и над всеми отдельными частями. Эта идея работает для будущего, глаз для света, ухо для звука и т.д. Но глаз образуется во тьме, ухо в тишине. Только уже после того, как они получили свое образование, они вступают в отношение к свету и звуку. Мы видим, что здесь совершается целесообразная деятельность, которая, выводя нас за пределы всех внешних причин, указывает на образующую, целеполагающую мысль. И это господство мысли, проявляясь в отдельных частях, не простирается ли равным образом и на целое? В основе всего мира лежит мысль, план и поступательное осуществление его от низших ступеней все к более высшим, пока не достигнута будет высшая цель, так что все развитие, очевидно, находится под господством идеи высшей ступени. Последнее раньше первого, целое раньше отдельного именно в идее. Так, следовательно, идеальная сила господствует как над развитием целого, так и всех отдельных частей.

Можно ли объяснить этот факт, когда мы будем признавать только материю и силу, или бессознательно действующую природу, а не творческую силу мирообразующего Разума?

Да если бы даже можно было обойтись с этим воззрением в деле объяснения теперешней деятельности природы, то можно ли было бы им вообще объяснить первое происхождение органической жизни? Может ли органическая жизнь возникнуть из неорганической, живое из безжизненного? Штраус, правда, чтобы избегнуть принятия сотворения человека, хотел объяснить происхождение людей так же, как, по его мнению, возникает солитер, нередко бывающий до 20 футов длины, именно, чрез так называемое generatio aequivoca, т.е. чрез самостоятельное происхождение из простого вещества, без посредства живого существа. Но точное естествознание ничего не знает о таком суеверии, как это самопроизвольное зарождение. Все лучшие исследователи теперь приходят, без исключения, к принятию того безусловного правила, что живое возникает только из живого. Сколько ни ссылались на химические и физические силы и ни представляли себе природу как великую химическую лабораторию, однако, несмотря на все успехи, сделанные химией в последние десятилетия, она еще не произвела ни одной живой клетки и никогда не в состоянии будет произвести ее. И фаустовский Вагнер еще и теперь ждет того, чтобы из химической реторты вышел homunculus (человек). Предположим даже, что природа есть великая химическая лаборатория, которая может производить даже и живое: но где же тот химик, который работает в этой лаборатории?!

Одним словом, материализм представляет собою нечто вроде тонкого ледяного покрова, ломающегося при всяком шаге, который делают по нему. Можно ли строить на нем миросозерцание?

а) Что касается астрономии, то весьма часто можно слышать, что она служит опровержением христианства. Коперникова система, будто бы, сделала христианское мировоззрение решительно невозможным, и новые открытия только закончили этот приговор над ним. По христианскому мировоззрению, Земля есть средоточный пункт вселенной, потому что здесь живет человек, цель всего творения; здесь Сын Божий сделался человеком, с целью избавления, влияние которого простирается на всю вселенную, и с будущей судьбой человека и его Земли связывается будущая судьба всего мира. Между тем, Коперникова система учит нас, что Земля есть ничтожнейшая точка во вселенной, одним из малейших спутников одного из незначительнейших солнц. Бесконечное пространство наполнено солнечными системами, по сравнению с которыми наша система есть ничто. В одной только видимой нам системе Млечного пути находится более двадцати миллионов солнц! А наша система Млечного пути есть только как бы маленький остров в великом мировом океане. В отдаленнейших пространствах все наполнено мирами, и что это за дали! Если бы мы по железной дороге делали по 42 версты в час и ехали денно и нощно, то нам потребовалось бы 400 лет, для того чтобы доехать до солнца, и так как ближайшая неподвижная звезда находится в 269.420 раз дальше, то для того, чтобы достигнуть до нее, нам потребовалось бы ехать 108.000.000 лет. Каким же образом, следовательно, можно смотреть на Землю как на средоточие вселенной, на эту пылинку в море мирового целого?

Что нам сказать на все это? Конечно, Коперникова система есть торжество истины и духа. Но действительно ли она несовместима с христианством? По крайней мере, сам Коперник не был такого мнения. С исследованиями астронома он, нам известно, соединял благочестивые обязанности духовного лица, и именно религиозное воззрение и привело его к великому открытию. Два величайших героя в области этой науки, именно Кеплер, а вместе с ним и Ньютон, были смиренными и искренними христианами.

Но могут сказать: это великие основатели новой астрономии еще не видели всех последствий сделанных ими открытий. Только последующая наука сделала эти дальнейшие выводы. Но обратим внимание на сущность дела.

На изложенное астрономическое воззрение мы прежде всего ответим: количество не есть еще мера для качества. Разве малейшее пространство не скрывает часто в себе величайших чудес? Если телескоп нам показывает, что наш мир во вселенной есть лишь как бы песчинка, то, с другой стороны, микроскоп показывает нам почти в каждой песчинке особый новый мир. Значение вещи не зависит от внешних ее параметров; количественность и качественность стоят часто как раз в обратном отношении между собою. Уже в VIII псалме высказана эта мысль, когда там говорится, как человек, будучи ничтожным атомом по сравнению с величайшими мировыми телами, в то же время есть образ Бога. Малейший организм стоит выше огромной неорганической глыбы, роза в долине выше издымающейся голой каменной скалы, и дух имеет больше значения, чем вся материя, а следовательно, и то место, в котором дух приходит к своему развитию, имеет больше значения, чем огромное пространство, служащее лишь преддверием для этого духовного развития. Наша Земля представляет поразительнейшее доказательство в пользу этого. Земля предназначена быть, конечно, родиной человека, а не китов. И однако же ее поверхность на 23 покрыта водою. Да и из этой 13 большое пространство опять оказывается необитаемым вследствие холода, жара, песка и болот или, во всяком случае, создано так, что, по-видимому, природа как будто бы хотела сделать пробу, насколько человек окажется способным к развитию при самых неблагоприятных условиях, как Гердер говорит об эскимосах. И затем еще ему приходится делить эту свою долю на Земле со всевозможными хищными зверями и со всевозможными гадами, которые также оспаривают у него место! Следовательно, внешний масштаб количественности не может иметь существенного значения. «Количественность пространства безусловно безразлична для проявления духа, который часто в маленьком пространстве заключает величайшие чудеса». Как маленькое человеческое тело не недостойно духа, который однако же обнимает весь мир, так и маленькая Земля не недостойна Бога, чтобы Ему проявить на ней Свое откровение.

С другой стороны, было бы странно даже поднимать вопрос о том, сколько квадратных верст должна бы была иметь планета для того, чтобы быть вполне достойною для воплощения Превечного.

Тем не менее, мы можем также признать, насколько, по крайней мере, мы можем судить об этом, что наша Земля в нашей Солнечной системе, правда, не во внешне-математическом отношении, но фактически и по своим качествам, занимает центральное положение, так что она если не чувственное, то, во всяком случае, духовное средоточие ее.

Ни одно еще из тел нашей Солнечной системы не приспособлено настолько, насколько приспособлена наша Земля, быть местом органической жизни.

Например, на Солнце вес его массы так велик, и связь материи вследствие этого настолько сильнее (в 28,5 раз), чем у нас, что, как говорит Медлер, «наши геркулесы, перенесенные на Солнце, оказались бы наподобие немощных, достойных сожаления и не способных действовать своими членами существ», если бы даже расплавленное состояние Солнца и вообще не исключало всякой возможности обитания и органической жизни на нем. Но чем более мы удаляемся от Солнца, тем более непригодными становятся все материальные условия для человекоподобного существования.

Оставляя в стороне самую отдаленную планету Нептун, так как на ней условия самые неблагоприятные, уже на Уране, находящемся на расстоянии 2.702.000.000 верст от Солнца, свет последнего так слаб, что глаз должен быть построен почти наподобие глаза ночной совы для того, чтобы он в этом печальном полумраке мог распознавать что-либо. Конечно, Творец мог устроить живущим там существам глаза таким именно образом. Но Солнце кажется там столь малым (едва в три раза больше, чем кажется нам Юпитер), что оно почти совершенно теряется среди других звезд, и так как солнечный свет там имеет только 3/1000 силы света в сравнении с нашим земным солнечным светом, то оказывается едва заметным самое различие между днем и ночью, утром и вечером, а все постоянно закутано однообразным сумраком. При таких условиях, очевидно, невозможна никакая истинно духовная жизнь. Когда затем ось Урана входит в уровень своего течения, то Солнце всегда стоит в течение половины года (равной 42 земным годам) над северной, а другую половину года – над южной половиной!

Отношение времен года на Сатурне, при наклонности оси в 40 градусов, лучше, и Солнце кажется на нем уже больше; но в высшей степени вероятно, что его поверхность по самому своему свойству не дает места для человеческого существования: плотность его почвы равняется только 1/10 плотности Земли, следовательно, едва плотности пробкового дерева, так что ни одна еще планета не представляет столь рыхлой массы. А кольцо, или скорее ряд окружающих его колец (от 3 до 4), бросает свою, в несколько миллионов верст длиною, тень на зимнюю половину планеты в течение 15 лет, так что предполагаемые жители ее должны в течение всех 15 лет бродить впотьмах.

Юпитер, этот исполин Солнечной системы, имеет прямо стоящую ось, следовательно, не имеет никакой перемены во временах года и продолжительность его вращения не составляет и 10 часов, так что день, следовательно, состоит всего из каких-нибудь 5 часов, при каковой краткости дня мы едва ли можем связывать мысль о высшей человеческой культурной жизни.

Венера, по своим свойствам, весьма близко подходит к Земле, но, при наклонности оси в 72°, она имеет слишком резкую перемену во временах года. Затем, из безоблачности ее атмосферы также заключают, что она безводна и, следовательно, непригодна для органической жизни.

Что касается Меркурия, поверхность которого составляет 1/3 часть поверхности Земли, то он слишком мал для человека: «его отечества должно быть больше». Кроме того, на этой планете тепла и света в 4 раза больше, чем на Земле, что для нас, испытывающих значительный зной в летние месяцы, было бы совершенно невыносимо.

Таким образом, мы видим, что только в Земле вполне осуществлена идея планеты. Другие планеты суть только постепенные попытки к тому; Земля есть планета в собственном смысле слова, цель и центральный пункт планетной системы (насколько, по крайней мере, мы можем судить об этом), единственное тело в нашей Солнечной системе, которое пригодно для развития высшей органической жизни, наподобие человеческой.

О мире же неподвижных звезд, находящихся за пределами нашей Солнечной системы, мы почти не знаем ничего. Мы можем допускать, что наш мир составляет законченную в себе систему, обведенную световыми стенами млечного пути, и имеет центр, который, по мнению Медлера (1846 г.), находится в группе Плеяд (приблизительно в звезде Алкионе, хотя новейшие исследователи и объявляют это маловероятным). В этом мире неподвижных звезд наша Солнечная система находится в самой бедной звездами области, как остров в океане, правда, не посредине, но близко к средине «как бы еще на просторной площади» великого мирового города, подобно тому, как и наша Земля в Солнечной системе. И если бы по ту сторону нашей системы неподвижных звезд находились еще новые миры, то кто бы в состоянии был исследовать их и кто бы мог измерить их границы? В этом отношении мы имеем только предположения и больше ничего.

б) Обратимся теперь к вопросу о геологии.

Действительно ли Библия и геология находятся в противоречии и несогласимы между собой, как утверждают материалисты?

Если мы заметим в своем старом много испытанном друге, или услышим о нем нечто такое, что мы не можем понять, то разве мы непременно заключим, что он заблудился, или будем осуждать его, а, напротив, не скорее ли мы воздержимся от своего приговора, пока позднейшее время не даст нам необходимого объяснения? Такой старый много испытанный друг и есть, прежде всего, для нас Библия. Если нам встречаются загадки и противоречия, которых мы не умеем разрешить, то нам лучше воздержаться от суждения и подождать объяснения от будущего, чем сразу же произносить окончательный приговор. Уверены ли мы, что действительно правильно понимаем ее, так именно, как и должны понимать? Не может ли будущее пролить на нее для нашего разума другой, более ясный свет? Когда Коперник предлагал свою систему, то некоторые в интересах Библии находили нужным оказывать ему противодействие. Это противодействие, конечно, с течением времени прекратилось, а Библия для верующих и после Коперника осталась столь же несомненною, какою была и раньше его. Ведь она отнюдь не имеет своею целью преподавать астрономию, а только указывать путь ко спасению, она о движениях небесных тел говорит самым простым, обыденным языком, как только люди в состоянии были понимать ее и как мы еще и теперь говорим о них. Таким же образом могло, с течением времени, возникнуть и еще то или другое недоразумение в понимании Библии, хотя чрез это она отнюдь и не теряла в своем значении.

Но, относясь таким образом к Библии, нам нет никакой нужды относиться с боязливым недоверием и к исследованиям человеческого разума и полагать, что мы должны подавлять его внешним авторитетом писания. В самом человеческом духе, а также и в воле Божией заключается необходимость того, чтобы человек исследовал. История показывает, что он не мог обойтись без этого, даже если бы хотели запретить ему это, и, несомненно, что в познании совершается действительный прогресс. Если только исследование ведется в духе искреннего и смиренного искания истины, то оно не лишено также и благословения Божия. Искренний и добросовестный исследователь может вполне надеяться на помощь Божию. Конечно, путь человеческого искания истины ведет часто чрез заблуждение. Это последнее всегда должно иметь свое место в человеческих исследованиях. Именно наиболее основательные исследователи в области естествознания скорее всего допускают, что нечто из того, что теперь признается еще за несомненное, рано или поздно окажется заблуждением. Только поверхностный и легкомысленный ум выдает за установившиеся истины то, что есть лишь мимолетное мнение. И было бы лишь нравственно зазорным злоупотреблением науки, если бы из ее действительных или мнимых познаний исследователи ковали для себя оружие для того, чтобы побороть религиозную веру. С таким злоупотреблением сама истинная наука ничего не имеет общего, равно как не имеют с ним ничего общего и ее истинные и действительные представители.

Чем более мы погружаемся в область геологических исследований, тем более наталкиваемся на гипотезы, на неразрешенные проблемы и на разнообразие во взглядах. Та быстрая поспешность, с которой один опыт объяснения уже через несколько лет вытесняется другим, сильная неуверенность и разнообразие воззрений, которые еще господствуют в основных вопросах, должны быть признаны всеми. Мы укажем только на некоторые из важнейших.

аа) Кювье, как известно, думал объяснить образование земной коры (беспорядочное состояние каменистых слоев, подъемы и впадины, возвышения и провалы земной поверхности) только теорией сильных земных переворотов, которые могли быть произведены другими, отличными от теперешних силами, хотя последовательность их, тем не менее, давала возможность признавать целесообразно действующую руку Творца, каковая теория нашла широкое распространение и особенно разработана и обоснована была Агассицом.

бб) Напротив, школа Ляйеля, авторитет, которого в настоящее время признают большинство геологов, учит, что с самого начала действовали те же самые законы и таким же образом, как и в настоящее время, и вследствие этого она предполагает огромные эпохи, чтобы найти пространство, в котором бы эти тихо и медленно действующие силы могли произвести те многие и великие перемены, памятники которых мы находим в недрах земли.

вв) В то время, как одни – напр., Дарвин и его школа – все разнообразие организмов выводят из одной или нескольких немногих основных форм, чрез постепенное видоизменение на протяжение необозримых пространств, чрез различные ступени вплоть до человека, другие видят в этом только «произвольную» и не научную «гипотезу», для надлежащего обоснования которой недостает фактов. (Укажем, напр., на Вирхова, который неоднократно заявлял и доказал, что гипотеза Дарвина лишена всякого научного обоснования.)

гг) В то время, как лишь несколько лет тому назад считалось несомненным, что великий потоп, который по данным геологического исследования предшествовал теперешней форме Земли, состоялся еще до появления человека и не имеет ничего общего с тем всемирным потопом, о котором сообщают предания народов и Св. Писание, и что это последнее сказание не находит в естествознании никакого подтверждения, теперь, благодаря новейшим открытиям в Аббевилле или находке костей близ Ориньяка и т.п., исследователи были вынуждены допустить, что во времена этого потопа люди уже были на земле, так что самые предания нашли себе научное подтверждение и только по времени относятся к более раннему периоду, нежели предполагается Библией.

дд) Но и касательно самого времени существования человека преобладает такое колебание, что в то время, как Фраас, Пфафф, Бер и др. идут недалеко за пределы библейского времясчисления, определяя время потопа приблизительно за 7.000 лет, другие, как напр., Котта, считают со времени первого появления человека, по меньшей мере, 80.000 лет, некоторые (как Вивиан и др.) возводят эту цифру до 250.000 лет, а некоторые (как Франк Кальверт и др.) прибегают уже для определения древности нашего рода к миллионам лет!

Эти примеры достаточно ясно показывают, как многого еще недостает для того, чтобы в геологии и палеонтологии можно было приходить к абсолютно несомненным результатам именно по тем вопросам, в которых они соприкасаются с Библией. А пока таких результатов еще не достигнуто, нельзя окончательно производить и сопоставления между естествознанием и Св. Писанием, и этот преждевременный опыт сопоставления их скорее может лишь препятствовать, чем содействовать отысканию истины. Таким образом, мы должны ограничиваться лишь тем, что возможно для нас при теперешнем состоянии вещей.

При этом, прежде всего, необходимо установить правильную точку зрения. Никогда не может быть излишним повторение той истины, что Библия не есть учебник по астрономии или геологии, а документ религии; что она и не предназначена к тому, чтобы давать ответы на вопросы естествоиспытателей, или предвосхищать их исследования, или даже только облегчить их, а имеет своею целью удовлетворение религиозных потребностей. Таким образом, и то, что она говорит о сотворении мира, она предлагает не как естественнонаучный реферат, а как религиозное назидание. Таким образом, в ней отнюдь нельзя искать того, что и не заключается в ней.

а) Первое, на что в ней обращается внимание, есть то, что мир сотворен Богом. Геология начинает с хаоса, находящегося в состоянии брожения и движения. Откуда этот хаос – геология не знает. Св. Писание идет дальше хаоса геологии и говорит, что Бог сотворил и самое перво-вещество, из которого мало-помалу образовался этот благоустроенный и богатый формами мир. Это такое положение, которого геология совсем не касается, которого она, при наличии своих средств, и не может ни обосновывать, ни отвергать, так как оно лежит за пределами ее научной компетентности, но это такое положение, которое вполне имеет религиозный значение и, следовательно, громадную важность.

б) Затем Св. Писание говорит, что жизнь на Земле, мир растений и животных получили свое начало именно чрез взаимодействие естественных сил и творческой деятельности Бога. Бог говорит: «да произведет земля», «да соберется вода», «и создал Бог». О начале органической жизни естествознание также ничего не говорит нам, и оно даже отказывается, по крайней мере, в лице наиболее серьезных представителей его, дать объяснение его иначе, как чрез допущение высшей творческой силы.

в) Далее Св. Писание говорит, что Земля в своем постепенном переходе от всеобщего к частному, от несовершенного к совершенному, от несвободного к свободному все более приближалась к человеку, пока в нем не нашла венец и цель своих форм. Это повествование имеет глубокое религиозное значение, так как из него видно, что человек был целью творения Бога, был также истинною и последнею, а поэтому и первою мыслью Бога, что при творении мира Бог имел в виду человека и Свое отношение к нему. Естествознание ничего не знает об этом, да ничего и не может знать, потому что это вопрос религии. Но предположение того, что земные формы образовались в последовательной постепенности вплоть до человека, она поразительным образом подтверждает, и всякий дальнейший шаг ее исследований есть вместе с тем шаг в этом подтверждении. Если, по учению Св. Писания, Земля сначала была покрыта водой и затем явились горы и суша, эта последняя украсилась растительностью, вода наполнилась рыбами, воздух птицами, затем следовали земные животные и все это было закончено созданием человека, то этот именно хаос развития (хотя, конечно, только в общих чертах и крупных очертаниях, причем указываются только главные члены, с оставлением в стороне побочных) раскрывает пред нами и геологическое исследование.

В одном только отношении естествознание оказывается, по-видимому⁵⁷, правым, когда оно требует для произведения главнейших форм земных образований больших временных периодов, чем допускаемое традиционно время, ограничиваемое шестью 24-часовыми днями. Достаточно, например, указать на большие каменноугольные залежи, которые образовались из громадного растительного мира, и, например, в северной только Америке, по вычислению Лоджерса, занимают пространство в 6.250 квадратных миль, а в Саарбрюкенской области доходят до 19 или 20 тысяч футов ниже уровня моря; или на громадное, принадлежащее к позднейшему времени каменноугольное наслоение (причем, например, Гартиг определяет древность одного колоссального ископаемого кипарисового ствола 3.100 годами, а между тем, там находятся одно над другим не менее 13 таких каменноугольных наслоений).

Принимая во внимание все это и многое другое, мы если и не будем прибегать к помощи биллионов, как это делает школа Ляйеля, то, во всяком случае, должны будем допустить весьма большие периоды. Так, во всяком случае, смотрит на это дело геология.

Что касается богословия, то оно в отношении вопроса о днях еще не сказало своего окончательного слова, так как самое понятие о дне в Библии не имеет подлежащей определенности, и там говорится о таких днях, которые существовали еще раньше Солнца. Будем ли мы понимать под ними великие периоды, так как тысяча лет перед Богом, как один день, и один день, как тысяча лет, так что под ними можно бы разуметь не обычные человеческие дни, а великие мировые дни, или периоды; или мы будем смотреть на дни только как на известную форму выражения, в которой самый предмет должен подвергнуться ближайшему человеческому рассмотрению; как бы мы ни понимали это – одно несомненно, что в библейском повествовании вопрос идет не столько о днях, сколько о самых делах. Для религии важно не время, а сам предмет; а предмет, о котором идет речь, состоит в том, что Бог сотворил мир силою Своей воли в свободной любви, в постепенной последовательности отдельных форм до самого человека, чтобы в нем найти цель Своих творческих дел и с ним заключить союз общения в духе.

Если мир создан для человека, то он не есть что-либо чуждое нам, но в нем выступает родственная нам жизнь, и он имеет ближайшее отношение к нам. Мы чувствуем, что тут волнуется жизнь, которая предназначена для нас; мы одни только и можем выразить всю тайну бытия, поэтому все голоса природы находят себе отголосок в человеческой груди и человек есть, так сказать, язык всего творения. В его духе отражается вселенная, и он высказывает тайну ее. Но результат познания его духа должен сделаться в его устах словом хвалы, которая прославляет Творца этого мира. (Сост. по кн.: Лютардт. Апология христианства. Стр. 51–69.)