1903 г.

Под сенью храма Божия, с этого священного места церковного проповедания, поздравляем вас, братие, с новым летом Божией благости! Поздравляем и вместе призываем вас усердно к молитве Господу. Ибо чем приличнее начать новолетие, чему отдать и посвятить его первые мгновения? Каждое верующее сердце подскажет на эти вопросы верный ответ.

Время само по себе всегда одно и то же, и день похож на день, и ночь подобна другой ночи: между ними нет разницы. Но по условленному согласию людей, из ровного и однообразного течения времени выделяются дни особые, дни святых воспоминаний, дни посвященного Богу отдыха, наконец, и день новолетия, служащий как бы поворотным пунктом от одного года к другому. Немного таких дней новолетия переживет человек сознательно в течение своей жизни: пятьдесят, шестьдесят, и это далеко не всегда. В эти дни ближе к нам серьезные и глубокие вопросы жизни; невольно останавливаемся мы на них мыслью и чувством, невольно предстает тогда пред нами прошлое и будущее, невольно хочется подвести тогда счеты прожитому и определить, наметить план предстоящей жизни. Но если прошлое в нашем распоряжении для суда и поучения, то будущее – кто исследит, кто скажет, каково оно будет, и сколько его осталось? Скажи мне, Господи, кончину мою и число дней моих кое есть? (Пс. 38:5). Так невольно углубляется дух наш в тайну грядущего и, пред нею смиряясь и благоговея, разрешается в молитву.

Собрались и мы в эти минуты пред лицо Господне. Не станем осуждать тех, которые теперь иные в веселье, иные в пустоте встречают новолетие: мы знаем, что в торжественную и важную минуту встречи нового года и их сердце затрепещет и дрогнет смутным чувством, похожим на безмолвную и неясную молитву. Да будет и с ними, и над ними, и над всем миром Божье благоволение! Обратимся лучше к себе.

Вот мы стоим сейчас на грани прошлого и настоящего. Что говорит нам прошлое, какие чувства оно подсказывает нам для молитвы? Мы живы, мы сохранены для земли, для работы, для покаяния, для спасения. О, благослови, душе моя, Господа, и вся внутренняя моя имя святое Его! Благослови, душе моя, Господа и не забывай всех воздаяний Его! (Пс. 102:1–2).

В этот миг новогодней молитвы возблагодарим Отца Небесного, щедрого и милостивого, о всех, ихже вемы и ихже не вемы, о всех благодеяниях, бывших на нас: за свет дня, за покой ночи, за каждое биение сердца, за радость осмысленного труда, за уроки нужды и страданий, за сладость молитвы, за отрадное и светлое чувство, за бодрость духа жизни, за то, что мы видехом свет истинный, прияхом Духа Небесного, обретохом веру истинную. Слава Богу за все! Сколько раз мы были у опасности, сколько раз занесена была над нами коса смерти, каждый день, каждый миг мог быть для нас роковым и смертельным, но добрая невидимая Рука Господня отводила опасность и сохранила нас для жизни, для будущего!..

Стоит и оно, это будущее, теперь пред нами. Что же оно говорит нам? Придет пора, и будущее станет прошедшим, тем прошедшим временем, о котором некто сказал выразительно: «О, мое прошлое! заглянешь в тебя, – засмеешься радостно, в другой раз посмотришь, – и закроешь от стыда лицо руками». Дай же, Господи, дай, Господи, чтобы будущее наше не сокрывало в себе нашего греха, не готовило нам падений и позора, чтобы, сделавшись прошлым, оно не заставляло нас от стыда закрывать лицо руками. Довольно этого стыда и греха было в прошлом нашем: да простит нам Господь вся грехопадения, в мимошедшее лето зле нами содеянная, и да поможет прочее время живота нашего в мире и покаянии скончати: вот другая молитва новогодняя. А над всеми молитвами – чувство преданности в волю Божию.

Были и будут печали: пусть они пройдут по душе нашей, как плуг на пашне, разрыхляя сердце к приятию дождя небесного, – Божьей благодати, к доброму и вечному плодоношению.

Были и будут радости: пусть они будут чисты и одухотворены, пусть они окрылят наш дух верою и упованием. Пусть и в настоящие минуты только чувство радостной веры заполняет наши души: ведь христианство не есть религия печали и скорби, тоски, уныния и отчаяния, оно – религия радости, светлой веры и вечного упования, яко с нами Бог.

Доверимся же Ему Единому, и в торжественные, много говорящие минуты новолетия нашею молитвою пусть управляют и руководят святые слова апостола: «Живем ли мы, – для Господа живем; умираем ли мы, – для Господа умираем; живем ли или умираем, всегда мы Господни есмы!» (Римл. 14:8). Аминь.

Неистребима в человеке жажда нового. Над нею смеялись и ее обоготворяли, снова осуждали ее и снова пели ей хвалебные гимны; все это показывает только то, что стремление к новому во всех сферах жизни, действительно, прирождено человеку. Но, кажется, никогда эта жажда новизны не охватывала с такою силою человечество, как в последние десятилетия его жизни. Это понятно: минувший XIX век так богат изобретениями, открытиями, так глубоко, вследствие этого, изменил условия существования обществ и государств сравнительно с еще недавним прошлым, что, по необходимости приспособляясь к ним, пришлось человеку искать новых и новых форм жизни. Создавались на этой почве самые разнообразные теории и формулы прогресса, который, как научная проблема, никогда так не занимал умы, как в минувшее столетие, особенно во вторую половину его. Убеждения, намерения и действия новаторов иногда были столь стремительны, настойчивы и смелы, если не сказать больше, что готовы были разрушить решительно все установившиеся формы жизни и в замен обещанных новых и новейших установлений, как последнего слова науки, грозили возвратить людей к очень и очень старому строю и к старым временам, – к условиям жизни первобытной дикости. Стоит только припомнить здесь проповедь анархических учений, отрицание культуры и науки в самое последнее время. Не в одной области общественных отношение и государственной жизни сказались эти стремления: в философии, положительной науке они, можно сказать, подавили нас разнообразием систем, положений и выводов; в искусстве сказались поисками новой красоты, в поэзии выродились в декадентство, и в области нравственных учений создали целый хаос теории, взаимно противоположных. Мы остановимся на этой последней области нравственных учений, интерес к которым, после временного ослабления и упадка, за последнее время пронесся над умами с необыкновенно мощною силою. Человек нашего времени, проживши сознательно последние 30 лет, следовательно, принадлежащий к поколению, еще не отжившему, мог наблюдать явление, положительно невиданное в истории. Нравственные запросы неистребимы в человеке; недаром философ, подвергнувший разрушительнейшей критике все содержание духовной жизни человека, остановился пред нравственным его инстинктом, как пред «императивом категорическим». И вот, пред человеком, чутким и отзывчивым на все вопросы высшего порядка, проходят самые разнообразные учения, из которых каждое претендует на новизну и на значение последнего слова науки. Стоит только подумать о теориях позитивных, утилитарных, материалистических, о законе борьбы за существование, в применении к нравственной области, присоединить к этому агностицизм Спенсера, обновленное христианство и «волю Божию» гр. Толстого, экономический материализм Маркса, полный имморализм Ницше, пессимизм Шопенгауэра и Гартмана, проповедь основ буддизма, обоготворение насилия и непротивление злу, идеализацию босячества, как обновления общественности, и обоготворение культуры, а рядом мысль о крушении науки и проч. и проч., – стоит только бегло перечислить все эти системы и теории, чтобы представить себе, какая смута, какое хаотическое состояние умов должно было явиться следствием этой погони за новыми и новыми словами в области нравственных норм жизни. Доходили, наконец, и до полного отрицания всяких высших потребностей человеческого духа: религии, нравственности, метафизического мышления и положительного знания. Кажется, не осталось ничего, что не подверглось бы критике и разрушению. В самое последнее время проповедь атеизма и автономной морали в Германии и Франции уживается с призывами к братству, равенству и свободе; в Англии утилитаризм стоит рядом с эволюционизмом и, наконец, объявлена новая, подтверждаемая всеми данными биологии и даже астрономии, система нравственности на основе «солидарности». Еще немного времени, и нужно ожидать, что «La Solidarité», в качестве новейшего «слова», выставлено будет на знамени «научной нравственности» взамен отживающих: fraternité, égalité, liberté. Здесь не место и не время останавливаться на новой теории подробно и обстоятельно.

Скажем о ней только несколько слов: краеугольным камнем ее является аксиома, что вне общества человек не может существовать; он никоим образом не может быть рассматриваем, как нeчто в отдельности ценное и самостоятельное, а только как часть целого. Вне общества и его законов он теряет всякую ценность, и его жизнь, его личный скорби и радости – это ничтожная ненужность, к которой почему-то привыкли относиться со вниманием. Закон солидарности представляет государство и общество акционерною компанией, а граждан – простыми акционерами. Все мистическое, все сантиментальное – в том числе понятие о добродетели, любви, братстве, милосердии – объявляются отжившими тормoзами человеческой жизни⁷⁴...

Обо всем этом заговорили мы в день нового года для того, чтоб оттенить, как далеко могут завести человека стремления к новому. Полно, одно ли только дурное в старом? Не безумное ли это возмущение листьев и ветвей против якобы ненужного и отжившего корня? В величественном течении жизни природы, наряду с калейдоскопическою сменою явлений временных и мгновенных, существуют явления длительные, вековые, вечные: так и в духе человека, кроме временных интересов дня, выше текущих интересов общества и государства есть интересы и запросы вечные. Они не всегда вместимы в разум, но значение их безмерно.

Изменчивы только способы удовлетворения вечных потребностей духа человеческого, но не самые потребности: их ни забыть, ни подавить нельзя. Как в природе в течение веков, среди всех изменяющихся явлений ее жизни, действует неизменно закон тяготения, так в жизни и отдельного человека, и целых человеческих обществ, и всего человечества действует тяготение духа человеческого к центру миров – Богу... Неподвижны, вечны, неколеблены и законы нравственной правды, исходящей от Бога, имеющей при этом условии всепроникающее и бесконечное значение. Мы ищем абсолютных заповедей и принципов, и в этом именно и состоит сущность нравственных исканий. Иная правда, иная нравственность, условная, относительная, временная, никогда не удовлетворит человека: для прямолинейного миросозерцания она вовсе не нужна, для колеблющегося и приспособляющегося она не обязательна и, как таковая, носит в себе начала не упорядочения, а полного расстройства и ослабления нравственных норм жизни. В высокохудожественную форму облекает эту мысль наш бессмертный Н.В. Гоголь: «Какие искривленные, глухие, узкие, непроходимые, заносящие далеко в сторону дороги избирало человечество, стремясь достигнуть вечной истины, тогда как пред ним весь был открыт прямой путь, подобный пути, ведущему к великолепной храмине, назначенной царю в чертоги! Всех других путей шире и роскошнее он, озаренный солнцем и освещенный всю ночь огнями; но мимо него в глухой темноте текли люди! И сколько раз, уже наведенные нисходившим с небес смыслом, они и тут умели отшатнуться и сбиться в сторону, умели среди бела дня попасть вновь в непроходимые захолустья, умели напустить вновь слепой туман друг другу в очи и, влачась вслед за болотными огнями, умели-таки добраться до пропасти, чтобы потом с ужасом спросить друг друга: где выход? где дорога?»

Какой чудный образ, рисующий значение христианства в истории и отношения к нему людей! Все лучшее, что было в появлявшихся различных теориях нравственности, созданных людьми, было заимствовано, в конце концов, из христианства. По удачному выражение даже такого мыслителя, как Дж. С. Милль, в этом лучшем был вечерний свет, отраженный свет зашедшего солнца христианства, хотя уже и невидимого для мыслителей. И наоборот: все, что было в новых теориях «нового», нехристианского, роковым образом приводило человека к эгоизму, который, по меткому старинному выражению, был primum oriens, ultimum moriens во всех исканиях их, исходом и завершением и, доведенный до конца, обещал человеку только возвращение времен древнего варварства сего законом: homo homini lupus. Все ценное здесь было не ново, все новое – не ценно!.. Не лучше других и новейшая нравственная теория солидарности, с ее языческим взглядом на человека, не как на существо, имеющее значение в отдельности, а как на вещь, принадлежащую обществу, с ее проповедью о новом устройстве жизни, при котором люди погасят в сердцах любовь к себе подобным, в каждом ближнем будут видеть не более, как выгодного или не выгодного компаньона, и взаимные отношения будут определены только экономическими соображениями. При такой «солидарности» человек останется сугубо одиноким... Если же есть что-либо привлекательное в этом учении о солидарности, то все лучшее, все симпатичное в нем, в конце концов, покоится на христианстве. Покойный К.Д. Ушинский прекрасно изображает значение христианства, сравнивая его с облачным и огненным столпом в пустыне: подобно этому небесному путеводителю евреев в пустыне, в их поисках земли обетованной, христианство в истории идет впереди человечества, освещает ему пути жизни, ведет к обетованной земле истины, счастья и правды. Оно, правда, не разделяет веры в спасительное значение учреждений или того или другого строя государственной либо общественной жизни: здесь оно не указало идеалов, не оставило образца государственного устройства, как бы намеренно избегая этой области. Многие ставили ему это в упрек, но на деле здесь-то и видно его величайшее достоинство: оно не связало жизни людей известным, строго определенным и выработанным до мельчайших подробностей строем. Известно, что подобную попытку сделало мусульманство, выработав все формы жизни, начиная от видов власти даже до раздела наследства: но народы, выполнив с течением времени намеченный идеал, или должны были остановиться в развитии и замереть, или разорвать путь и отвергнуть свои религиозные устои. Христианство, напротив, как Божественное благовестие свободы, открыло человеку безграничное поле развития всех форм его жизни и настаивает не на устройстве общества людей, а на нравственном перерождении каждого отдельного человека. Когда человек преобразуется по образу Богочеловека, когда он лично отрешится от зла и себялюбия, когда отдельные личности будут проникнуты христианскими началами и заветами, – тогда без труда и само собою создастся истинная «солидарность», истинная и христианская общественная и государственная жизнь – «богочеловеческое общество». Обратного хода быть не может, как не может грех путем повторения обратиться в добродетель. Путь восхождения здесь безграничен; человечеству никогда ни изжить, ни исчерпать, ни перерасти христианских идеалов. В постепенном углублении в эти идеалы, в постепенном их усвоении и осуществлении в жизни – вот в чем вечная, неумирающая новость христианской жизни. Но эта новость не глумится над прошлым и старым: она только преобразует его свободно в духе по просветленным началам глубже понятого того же прежнего идеала. Так в духовном росте человека и человечества зиждется гармония старого и нового, как зиждется она и в природе, – не в насильственном разрушении, а в создании путем естественного роста:

Срывая с дерева засохшие листы,

Вы не разбудите заснувшую природу,

Не вызовете вы, сквозь снег и непогоду,

Весенней зелени, весенней теплоты!

Придет пора, – тепло весеннее дохнет,

В застывших соках жизнь и сила разольется,

И сам собою лист засохший отпадет,

Лишь только свежий лист на ветке развернется.

Тогда и старый лист под солнечным лучом,

Почуяв жизнь, придет в весеннее броженье:

В нем – новой поросли готовится назем,

В нем – свежий сок найдет младое поколенье...

Не с тем пришла весна, чтоб гневно разорять

Веков минувших плод и дело в мире новом.

Великого удел – творить и исполнять;

Кто разоряет, – мал во царствии Христовом.

Не быть творцом, когда тебя ведет

К прошедшему одно лишь гордое презренье,

Дух создал старое: лишь в старом он найдет

Основу твердую для нового творенья.

Ввек будут истинны пророки и закон;

В черте единой – вечный смысл таится,

И в новой истине лишь то должно открыться,

В чем был издревле смысл глубокий заключен!⁷⁵

Глас вопиющего в пустынe: уготовайте путь Господень.

Эти слова в евангелии и в книгах древних пророков относятся к Иоанну Крестителю, память которого, в храме, посвященном его имени, мы сегодня с вами, дети, празднуем. Остановитесь на этих словах размышлением: в них много такого, что прямо и даже преимущественно относится к вашему юному возрасту и к вашему положению учащихся.

Мы прославляем ныне Иоанна Предтечу. Чем же его прославить достойно? Похвалами ли? Но если память всякого праведного с похвалами, то Предтече Господнему дана такая похвала, после которой он не нуждается в человеческом слове: ему, как вы пели сейчас, довлеет свидетельство Господне, свидетельство Самого Иисуса Христа, Который сказал, что между рожденными от женщин не восставало пророка, большего Иоанна Крестителя. Лучшее прославление Иоанна Крестителя – это исполнение его слов, последование его проповеди. Вы о ней знаете из уроков Священной Истории. Иоанн Креститель потому и называется Предтечей, что предтек, т.е. пришел пред Христом и убеждал людей покаяться и приготовить путь Господу, приготовить свои души и сердца, чтобы достойно встретить Бога во плоти – Иисуса Христа Спасителя.

Милые дети! К вам обращается слово Иоанна Крестителя: уготовайте и вы путь Господень. Жизнь впереди вас; еще немного – закончится время вашего учения. Старайтесь же теперь уготовать себя для Господа. Гостя обыкновенного встречают, убрав и очистив комнату, а Небесного Гостя, а Бога как встретить? Нужно убрать и украсить свою душу святою верою, знанием закона Христова, святыми мыслями и чувствами, нужно очистить сердца от всего дурного, нужно иметь горячее желание и готовность всегда исполнить с усердием волю Бога. Для того-то вас здесь и учат, для того вас воспитывают в этой школе, у этого храма. Приготовьте путь Господу: Он вошел к вам чрез крещение, Он стоит всегда перед вами; учитесь прилежно, изучайте Закон Божий, узнавайте волю Божию в воле ваших родителей и воспитателей, различайте добро и зло, полюбите добро, служите ему, избегайте зла и всего дурного, а главное – научитесь всегда молиться, усердно молиться, находить сладость в молитве, и вы уготоваете путь Господу: Он придет к вам и вселится в вас, Он очистить вас от всякия скверны, Он пошлет вам благодать Пресвятого Духа, действующего и укрепляющего душевные ваши силы, и вы, внимая преподаваемому вам учению, возрастете Ему, Создателю вашему, во славу, родителям вашим на утешение, Церкви и отечеству на пользу.

Учитесь, дети, учитесь, молитесь, трудитесь, – и пока вы молоды, пока есть время, пока силы ваши юны и свежи, – уготовайте путь Господень! Аминь.

Памяти протоиерея о. Иоанна Назарова⁷⁷

Разделения дарований суть, а тойжде Дух… и разделения действ суть, а тойжде есть Бог, действуяй вся во всех, Комуждо же дается проявление Духа на пользу: овому бо Духом дается слово премудрости, иному же слово разума о том же Дусе; другому же вера тем же Духом; иному же дарования исцелений о том же Дусе; другому же действия сил, иному же пророчество… Вся же сия действует едино и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо, якоже хотет (1Кор. 12:4–11).

Обозревая бесконечное разнообразие званий и служений человеческих, различие сил и способностей, бесконечно сменяющиеся оттенки в направлениях даже в одной и той же деятельности, апостол разрешает и осмысливает это явление только что приведенными словами. Комуждо, говорит он, дается явление Духа на пользу: и слово премудрости, и слово разума, и вера, и дарования исцелений, и действия сил и пророчество. Вся же сия действует един и тойжде Дух, разделяя властию коемуждо, якоже хощет.

Да, без конца разнообразна жизнь мира и человека и способы созидания неизмеримо разнообразнее видов смерти и разрушения! Один из европейских мыслителей, обозревая мир, уподобил его прекрасной картине, в которой различные цвета, от самого светлого до самого темного, способствуют в своем сочетании только дивной гармонии и красоте картины. Подведите же все под один цвет, самый приятный, самый светлый и ласкающий – и все будет безобразно, не будет картины, не будет красоты, не будет красоты и художества. Тот же закон проходит и в области духовной деятельности человека. Не станем приводить здесь все или многие проявления жизни, возьмем одно: но и в едином найдем непременно разнообразие. Даже в среде Божиих избранников, в одном, определенном круге свыше указанной им деятельности, мы видим, как различно они исполняли свое служение. Ревность Илии – не то, что мягкость Елисея, Давид-воитель – не то, что мирный Соломон; Исаия, изображающие мирные картины царства Божия, в котором будут пастись вместе волк и ягненок, – и Иеремия с его громовыми обличениями, с его потрясающим плачем; Иона, в патриотической ревности готовый ценою смерти отвести милующую руку Бога от врагов его народа, – и Даниил, служащий царю-поработителю на чужбине ради славы Бога Израилева, – все эти ветхозаветные пророки так непохожи, по-видимому, один на другого, хотя все они служили единому делу Божию. А в Новом Завете? Только один Богочеловек является истинным Сыном Человеческим в дивной и всесторонней гармонии сил и дарований истинно-человеческих: но оттого Он и образец для подражания на все века и для всех людей, из которых каждый найдет в Нем ту сторону, которая в его собственной природе указана Творцом, как данный талант для возделывания. Все прочие деятели Нового Завета – люди, и, как таковые, каждый имеет свой определенный облик, свою отмеренную сферу работы, свое «явление духа на пользу». Апостол Петр, пылкий и решительный, способный на быстрый порыв и столько же на быструю реакции, – не то, что нежный и кроткий Иоанн, не то, что твердый и настойчивый Павел. Четыре всего евангелиста в христианстве, об одном Лице, об одних событиях они пишут, но каждый из них относится к изображаемым событиям по-своему, и получается в общем единое евангелие, а в частностях и в способе отношения к описываемым событиям – четыре различные евангелия. И в жизни последующих деятелей Церкви тот же закон разнообразия. Правитель-епископ Василий Великий, поэт-богослов Григорий, проповедник нравственно-практический Иоанн Златоустый, борец со лжеверием Афанасий, молчальник и подвижник Антоний, любитель пустынного уединения Пафнутий, создатель общежительного иночества Пахомий, – все это различные работники в различных областях одного и того же великого дела Божия. Оттого жива и прекрасна история прошлого, что в ней каждый найдет себе поучение в меру своих способностей и своего духовного склада, в меру своей духовной восприемлемости. Каждому нравится в этом прошлом то, что в его вкусе, т.е. то, что соответствует его духовному складу, восполняя его положительно или отрицательно; от такой субъективности суда решительно никто не свободен. Картина жизни получается только в общем, а частности ее могут быть непонятны и даже вызывать осуждения. Но вся сия действует един и той же дух, разделяя властью коемуждо, якоже хощет.

Все это хочется сказать и напомнить над гробом умершего собрата нашего в эти печальный минуты его погребения. Нам, рядовым работникам на ниве Божией, конечно, нельзя и помыслить о сравнении с указанными нами великими сосудами благодати – пророками и апостолами, отцами и учителями Церкви. Но закон жизни для всех один и тот же, он применим и к нам, и к усопшему нашему собрату. Жизнь его кончена; его деятельности земной положен предел. Что сказать о нем и какое место указать ему среди деятелей человеческих?

Чтобы понять его, нужно проследить его жизнь, хотя бы в кратком обзоре. Сын беднейшего старинного дьячка, с детства испытал он горе, нужду, а скоро, после смерти родителей, – и сиротство и одиночество; учился он с трудом; по бедности, должен был оставить учение и поступить на бедное место причетника, потом диакона в Тамбовской епархии (в 1859 году) в тяжелое время крепостного права. На миг согрета была его жизнь семейным счастьем, радостью мужа и отца, но счастьем мимолетным, настолько быстро промелькнувшим, что покойный за 40 с лишним лет, прошедших со дня смерти жены, сохранил об этом времени своей семейной жизни самые смутные воспоминания. Порвалась семейная жизнь, и опять началось одиночество. Молодому вдовцу-диакону что было делать? Был момент, когда он заколебался и, по обычаю многих, готов был утопить горе в вине: но это был только момент. Он отдался самообразованию и здесь нашел спасение; одной своей печатной статьею обратил он на себя внимание епископа, знаменитого впоследствии писателя-аскета Феофана-затворника. Благодаря его поддержке, вдовец-диакон уже в пору зрелых лет поступил учиться в семинарию вместе с юношами, успешно кончил курс, поступил затем и в академию (Московскую) и по окончании учения вернулся на родину. Здесь в этих фактах его жизни выступает и выясняется основная черта его духовного склада, твердость характера, редкая в наши дни; настойчивость в достижений намеченной цели, постоянное присутствие духа во всех обстоятельствах жизни. Эти черты душевного склада, в связи с суровою обстановкою жизни, с постоянным одиночеством и отсутствием тепла и ласки в окружающей его обстановке, сделали покойного человеком не мягким. Будем откровенны: последнее обстоятельство создало ему не мало врагов и поставляемо ему было в один из крупнейших недостатков: пройдем мимо них с молчанием, памятуя, что у гроба, где Церковь молит только о прощении согрешений, не место ни вражде, ни укоризне. Здесь уместно указать только доброе и положительное. Отмеченные особенности духовного склада покойного нашли себе применение на последнем месте его служения в г. Карсе и Карсской области, где после недавнего турецкого владычества пришлось ему упорядочивать церковно-приходскую жизнь края и вводить твердою рукою начала русского церковного управления среди тысячи препятствий, среди постоянного то явного, то тайного сопротивления со стороны невежества и рутины. Здесь блестяще выяснились способности покойного, как твердого и редкого администратора. Трудна, мелочна, раздражительна была эта работа; труд к тому же усложнился тем, что борьба принципиальная, как это нередко бывает, врагами обращена была в личную озлобленную борьбу, сказавшуюся тяжкими обвинениями, не брезгавшую клеветою, бесчестием, так что имя покойного до конца дней было имя пререкаемое. Все это пришлось вынести покойному на склоне лет, страдая тяжкими болезнями, в теле, столь немощном и слабом, что все видевшие дивились, как в нем еще могла теплиться жизнь. Но дух его был тверд среди немощей тела. Мы видели его в самых тяжких обстоятельствах; никогда он не унывал; настойчиво он шел к преднамеченной цели, непоколебим был в отстаивании всего, что, по его мнению, касалось интересов Церкви; это был редкий, железный характер. Плоды его трудов могут быть понятны только тому, кто знает, что было в церковной жизни края до появления здесь покойного, и кто посвящен был в подробности и мелочи его работы.

Мы сказали, что обстоятельства его жизни и служба не могли его сделать мягким. Но это только в служебных делах. В личных отношениях он способен был на бескорыстную и широкую благотворительность, и есть не мало лиц, которые получали от него помощь.

Нередко, по-евангельски, шуйца его не знала, что делала десница, так что многие его благотворения остались тайными. При жизни многое говорилось об его средствах, а по смерти оказалось, что едва ли есть на что его похоронить.

Спи теперь в мире и в Боге, усталый работник в Божием винограднике! Не нам судить твою работу. Пусть ее оценит Небесный Виноградарь, наш Пастыреначальник Господь Иисус Христос. Не забыть мне твоего последнего разговора со мною, в котором ты, как-то неожиданно, но глубоко убежденно выразил свою сердечную веру в бессмертие и твердую, – как все было твердо в твоем слове и деле – твердую надежду, что за гробом Бог все взвесит, все примет во внимание, простит то дурное, что являлось в нас неизбежным.

Провожаем тебя к Богу с этою твоею верою и надеждою. Благословение тебе передаем пред лицом молитвенного собрания от нашего благостного архипастыря; «сыновний привет уважения» – от одного из епископов, сотрудников архипастыря; прими молитвы и последнее целование и нас, твоих собратий по сану и служению, и окружающих близких, знаемых, пасомых, которые пришли к тебе сейчас в таком множестве. Иди в благодатном мире туда, куда призвал тебя Господь, и да будет блажен твой путь, охраняемый твоею верою и упованием, и нашими молитвами! Аминь.

Оттоле начат Иисус проповедати и глаголати: покайтеся, приблизилось царствие небесное.

О царстве Божием, о царстве небесном говорит нам Иисус Христос в Своем евангелии. В мирной обители инокинь, отрекшихся от земного и мирского ради небесного и духовного, вменившись ни во что человеческое и приявших взамен его все Божеское, и уместно и благовременно слово и размышление о проповеди Христовой, об Его призыве к царству Божию, к царству небесному.

Уместно и благовременно слово это и ради нынешнего торжества – освящения храма, ибо храм есть селение небесное, ибо всякий храм и своим видом, и своим назначением напоминает о небе: в «храме стояще славы, на небеси стояти мним»... говорится в песни церковной.

Наконец, уместно и благовременно слово о царстве небесном и ради памяти того угодника Божия, в честь которого устроен и освящен ныне этот святой храм. Святитель Ювеналий был патриархом Иерусалимским. К нему из далекой страны пришла родная сестра Сусанна с мужем Завулоном, бывшим прежде знатным и воинственным полководцем, и с маленькою дочерью Ниною, впоследствии ревностнейшею просветительницею Грузии. Пришли к нему родные, целою семьею, в горячем искании царства Божия, к подножию Креста Христова сложили они блага и утехи мира, из уст угодника Божия искали услышать благие советы, как обрести желанное благо царства Божия и каков к нему путь, – путь от земли к небу.

И путь был указан – тот самый путь, которым пошли и идете доныне и вы, возлюбленные сестры, т.е. путь жизни монашеской: Завулон ушел в пустыню Иудейскую и окончил жизнь великим подвижником, Сусанна скончала дни при храме Иерусалимском, в служении Богу, Нина в раннем девичестве избрала себе женихом Жениха небесного – Христа Господа, Ему отдала сердце, с Ним сочеталась навеки, Его единого любила, Его единого искала, Ему единому служила, о Нем отверзала уста и к Нему привела далекую Грузию.

Из многообразных путей жизни, из многообразных путей к царству Божию избрали и вы, возлюбленные сестры, этот узкий и тесный путь спасения, указанный святителем Ювеналием, который не только говорил о нем другим, но и сам шел по нему неуклонно, за что и похваляется Церковью, как монашеского постного жития истовое правило (служба св. Ювеналия). Но не вам одним: всем проповедано ныне царство Божие словом Христовым. Всегда жаждала его наша душа; ни богатства, ни почести и никакие земные радости не могли и не могут заглушить этой духовной жажды: сердце человеческое среди земного стремится к небесному, среди временного ищет оно вечного, среди видимого жаждет оно невидимого; как дым фимиама, возносится к небу, как пламя огня, поднимается кверху, как растение тянется ветвями своими к свету и солнцу, – так порывается и стремится душа наша к Богу. В царственной силе и славе Давид предзрел Господа пред собою выну и его псалмом может говорить о себе каждая душа человеческая: Имже образом желает елень на источники водныя, сице желает душа моя к Тебе, Боже! (Пс. 41:1.)

Ты создал нас, Господи, для Тебя Самого, оттого и ищет Тебя душа наша и тоскует без Тебя, – говорит один из оо. Церкви (Августин). Где же Ты, Господи, и где Твое царство, как его искать, как в него нужно войти?

Недалече, от нас царство Божие... Не за горами и долами, не за морем, не в дальних странах, не в неведомых городах; недалече оно от нас, – оно внутри нас, по слову Христову. И это стремление каждой души человека к Богу, и закон Бога, начертанный на скрижалях совести, и вера в Христа, действующая любовию, и благодать, и мир, Им ниспосланные, и радостное сыновство Богу – плод Его искупления, и правда, мир и радость о Духе Святом, – все это дары царства Божия. У одного оно, как зерно горчичное, у другого разрослось, как древо плодовитое и многоветвистое, по изображению притчи Господней, в ином оно только развивается, в другом – возросло, заполнило всю жизнь душевную, так что человек, по изображению евангелия, все продал, все отверг, и купил себе это царство Божие, как единое неоцененное сокровище; у одних, как у Марфы, оно еще не вытеснило других забот и попечений, а у других, как у Марии, оно сделалось единым на потребу и благою частью вовеки. Так царство Божие внутри нас есть!

И, однако, хотя и внутри нас и в нас находится царство Божие, – его искать надо, искать усиленно и неуклонно. Оно в нас, но мы не видим его; оно в нас, но мы не знаем о нем. Как искра в кремне, сокрыто оно под грубостью нашего сердца; как загрязненный алмаз, пылью и грязью, покрыто оно нечистыми мыслями, дурными желаниями, пороками и нечестием. Как же не искать его, как не заботиться о нем?

Христианин! Ищи царства Божия! Очищай ум свой от предрассудков и заблуждений, чтобы просиял в нем свет Божий; очищай сердце от грехов, чтобы сила закона чистой, невинной и богоданной совести могла иметь свое беспрепятственное действие; очищай веру от сомнения, от уныния, от суеверия и заблуждения, а больше всего очищай любовь к Богу от любви к миру. Тогда семя царства Божия будет развиваться и возрастать в великое древо многоветвистое. Христианин! Ищи царства Божия усиленно: ибо оно, по слову Христову, силою берется, и только употребляющие усилия получают его.

Нужно ли проходить путь скорбей и страданий, – не ужасайся ты его: ибо многими скорбями подобает внити в царство Божие. Нужно ли умерщвлять плоть и страсти, – помни, что иже Христовы суть, плоть распята со страстьми и похотьми. Христианин! Ищи царства Божия неуклонно! Нужно ли отвергнуться собственных удовольствий, благ, чести: оставь мертвым погребать их мертвецов, ты же, взявшись за плуг, не озирайся назад, иначе ты не годен для царства Божия.

Но смотри, ищи царства Божия но только усиленно, не только неуклонно, но и с великой осторожностью; берегись, как бы не заблудиться; берегись, как бы не признать за царство Божие нечто другое, противное истине; берегись, как бы не избрать вместо дороги, ведущей к Богу и к небу, другой дороги, удаляющей от Бога и ведущей в преисподнюю, во дно адово... Это именно и случается со всеми нашими сектантами, раскольниками, лжеучителями, которые, как слепцы, ведущие слепцов, падают в яму и разбиваются. А ты возьми в пути к царству Божию испытанную путеводительницу, испытанную наставницу – Церковь Христову. Ей вверено это дело Самим Царем царства Божия, и она почти две тысячи лет уже ведет к небу и вечности ищущих Бога, и великое, необъятное множество их она управила в царство Божие. A на пути земного шествия Церковь Христова, как гостеприимные покои, устроила храмы Божии: в них она напоминает о Боге; их возвышенною и святою красою говорит нам о небе, в них дает отдых и спасает дух наш, в них она очищает нас от прирожденной нечистоты, в них она врачует нас таинствами, в них она соединяет верующих с Богом.

Возлюбленные сестры! И монашеским житием, и этою видимою красою храмов Божиих в вашей обители вам облегчено шествие к царству Божию. Эта свобода в употреблении своего времени на занятия душеспасительные; эта близость к храмам Божиим и удобство находиться при богослужениях; эта сохранность мысли, невозмещаемые делами житейскими; это мирное и единодушное сообщество сестер, идущих к одной и той же святой цели, – все это в ваших руках и в вашем распоряжении.

Тако тецыте, о, возлюбленные, – и достигнете! Возлюбите же всею душою святую и мирную обитель вашу, возлюбите ваши святые храмы – и верою, и молитвою, и покаянием, отречением от суеты мира, подвигом взаимной любви, послушанием ищите, ищите царства Божия, и без слов, но громче и красноречивее и убедительнее всяких слов, примером святой веры и святой жизни всех призывайте к царству Божию! Аминь.

Семя свято – стояние его.

Вчера говорили мы вам, возлюбленные сестры этой святой обители, о царстве Божием и об искании его путем вашего монашеского жития и подвига.

Но вот, не слышны ли вам долетавшие до слуха вашего буйные и дерзкие возгласы мира, осуждающие и ваш образ жизни, и самые святые обители? Не слышите ли вы нередко укоры в том, что монашеское житие бесполезно для земли, бесплодно для человека, ненужно и неугодно и Самому Богу? Так именно все чаще и чаще говорит гордый и осуетившийся мир, а между тем слово Божие уверяет нас в другом: оно уверяет нас, что благочестие на все полезно, имея обетование жизни и будущей и настоящей, что ищущему царствия Божия отдастся само собою и царство земное, приложатся все блага его; оно поразительные примеры указывает во святых апостолах, которые свидетельствовали о себе: до нынешнего часа мы и алчем, и жаждем, и наготуем, и страждем, и скитаемся, и труждаемся, делающе своими руками, и в то же время – мы нищи, а многих обогащаем, мы ничего не имеем, но всем обладаем... (1Тим. 4:8; 1Кор. 4:11; 2Кор. 6:10). Кто из богатых мира сего может сказать о себе, что он всем обладает? И кто из нищих, нуждающихся в пище, питье и одеянии, может засвидетельствовать, что он всех обогащает?

Так говорят и могут говорить только те, кто искали и нашли царство Божие. И в ответ на злобные обвинения людей, не понимающих иноческой жизни; в ответ на гордыню и укоры людей душевных, не постигающих людей духовных, в этот торжественный и радостный праздник вашей обители и вы можете засвидетельствовать, что не бесплодно иночество в мире, что и вы, если будете верить своему житию и призванию, можете сказать о себе словами апостолов: мы – как нищие, а многих обогащаем, мы ничего не имеем, а всем обладаем. И больше того: слово Божие постоянно и настойчиво уверяет нас о самом мире, что семя свято – стояние его. Это значит: прекратится на земле род благочестивых и избранных, прекратятся на земле искатели царства небесного, – тогда погибнут и царства земные, тогда не устоять и самому миру, как не устояли Содом и Гоморра, когда в них не нашлось 10 праведников.

Да, велика, благоплодна и для земли служба тех, кто был здесь земным ангелом и небесным человеком, хотя бы от них не было видимой, грубой земной пользы. Их польза – скрытая, высшая, духовная, и доступна и познается она только чрез ум, особенно вдумчивый, и открыта она для сердец чистых, способных к духовной отзывчивости. И бывали времена, когда сами люди мира не словом, а делом во всеуслышание всех признали эту истину.

Перенеситесь мыслью ко временам далеким, когда над землей только что почувствовалось предрассветное веяние христианства. Вот на берегу Иордана явился человек. Тридцать лет провел он в уединении и мрачной пустыне Иудейской в святом подвиге непрестанной молитвы, в постоянной беседе с Богом и в чтении Его слова, в суровых подвигах самоумерщвления и в лишениях пустынной жизни. Он вышел из пустыни и стал на людном пути Иорданском, и здесь раздалось его могучее слово призыва к обновлению духа и жизни и к покаянию. Странен был вид его – в одежде из верблюжьего волоса, странно было слово его – суровое, обличительное слово. И сам он, выросший вдали от мирских дел, незнакомый с их течением, казался не на месте на этом людном и шумном пути, где без конца взад и вперед двигались толпы людей, занятых своими житейскими счетами и мирскими попечениями. Но смотрите, что случилось! Как властно было его слово, как могуче действовала его проповедь!

Каждому сердцу рассказал он его печальную историю, в каждой душе зажег он священный огонь покаяния. Чудо случилось, дивное, непонятное чудо: к нему, жителю пустыни, удаленному от мирских дел, незнакомому с их суетою, идут люди мира, идут и с тоской и с тревогой спрашивают: что нам делать? Идут гордые своей мнимой праведностью фарисеи, приходят кичливые умом и погрязшие в чувственности маловерные саддукеи, идут мытари – сборщики податей, служители позорного ремесла, погрязшие в нечестивом занятии ростовщичества, идут воины, привыкшие к крови и насилию, идет и движется народ. Иоанн не научил их, как пахать и сеять, как строить города, одерживать победы и завоевывать царства: но неужели его подвиг, его слово были бесплодны? Неужели то обновление душ, то глубокое раскаяние людей, дотоле порочных, та проповедь о высшей справедливости и то напоминание о высшем и последнем суде, – все, что говорил и сделал Иоанн, неужели все это было бесполезно? Но в таком случае мы пользу ограничим одними скотскими потребностями.

Возьмите другой пример. На берегу озера два рыбака моют и чинят сети: они заняты мирским полезным делом. Но вот приходить Некто, – и вы знаете, кто Он, – приходит и говорит: оставьте это, идите за Мною и Я сделаю вас ловцами человеков. И они, все оставив, все бросив, и даже лодки, и сети, и свои семьи, пошли с Ним. Неужели подвигих отречения от мира был бесплоден и ненужен? Но мир, который оставили рыбаки-апостолы, сам пришел к ним, у них смиренно выслушивал уроки небесной мудрости, склонился к подножию креста, и ими проповеданного вечного закона слова Крестного: и когда мир исполнил эти уроки небесной мудрости, когда исполнил он закон слова Крестного, закон любви, смирения, всепрощения, самоотвержения, – он был безмерно счастлив и, напротив, когда отвращался от этих законов, тогда впадал в бездну зол и страданий. Так мир признал благоплодность подвига отрёкшихся от мира.

Не такова ли была и ты, чудная святая равноапостольная дева, ради которой мы ныне собрались на святом торжественном празднике у твоей святой гробницы, где телом ты опочила некогда в благоухании святыни? И св. Нина все оставила, приняла имя монахини и странницы, покинула родину, привычный круг людей, отказалась от семьи и мирской жизни. Неужели же жизнь ее оказалась бесполезной для мира и человечества? Нет, светом своих подвигов она просветила всю страну Иверскую, дала ей жизнь духовную, открыла истину, сообщила волю Божию, научила различать добро и зло, украсила жизнь добрыми нравами, упорядочила нравственный уклад и семьи, и государства, и общества; по слову песни церковной, силою Христовой она соделала сильным царство Грузии, оживив ее жизнь и земную – государственную, и указала ей место в семье великих народов, работавших над великим, мировым делом. Неужели подвиг ее отречения от мира был бесплоден для мира? Повторяем, это была особая высшая духовная польза, непонятная для грубого и плотского ума, для грубого и плотского сердца. Конечно, невежда считает зерно ячменное дороже, чем зерно жемчужное, но тот, кто знает настоящую цену тому и другому, хоть, по слову евангелия, все имение продаст, чтобы купить одну драгоценную жемчужину царства Божия.

И таковы были бесчисленные подвижники и подвижницы и земли русской, и земли грузинской, которые из мрака пустынь, из ущелий гор, из уединения лесов, из глубины вертепов воссияли над миром силою молитвы, славой чудес, потоком милостей Господних, примером доброй жизни, утешением разбитых сердец, обращением грешников, спасением душ!

Им последуя, избрали и вы, возлюбленные сестры-инокини, этот путь жития подвижнического. О, верьте, верьте, возлюбленные, что семя свято – стояние мира. Верьте, что монашество есть цвет христианской жизни, ее поэзия, ее украшение. Посему велик подвиг вашего жития, доходна до Бога ваша молитва, славно и честно звание иноческое, и спасительно оно для мира осуетившегося. Светите же, светите этому миру добрым житием, обращенным к горнему и духовному: вышних ищите, горняя мудрствуйте, а не земная (Кол. 3:1–2).

Нам же влающимся в молве и попечениях града, людям мирским, давайте чаще и чаще вдыхать аромат жизни духовной, дышать благоуханием святыни и вечности, предощущением того немеркнущего света, незаходимого солнца, того светлого, невечереющего дня, где будет всех веселящихся жилище, и празднующих глас непрестанный, и бесконечная сладость зрящих лица Божия доброту неизреченную.

И за этот свет, за этот мир душевный, за ваши молитвы, за труды, за подвиги, за напоминания о небе и вечности скажет вам доброе слово хвалы и благодарности оставленный вами мир. Аминь.

Во едину святую, соборную и апостольскую Церковь...

Достойно и праведно ныне, в день Православия, с особым чувством радостного умиления воспомянуть и исповедать эту истину нашего священного символа веры. Достойно и праведно в этот день, когда мы празднуем победу и торжество православия над неверием и лжеверием, возблагодарить Бога за то, что мы принадлежим к той единой и спасающей Церкви, которая удержала и содержит ныне в чистоте и сохранности истину святой веры в том виде, как принес ее на землю Христос Спаситель, как возвестили ее миру святые апостолы, истолковали и сохранили на все века богомудрые отцы и учители Церкви на святых соборах: сия вера апостольская, сия вера отеческая, сия вера православная, сия вера вселенную утверди.

Правда Церкви нашей есть прежде всего правда веры и исповедания. На нее-то искони и устремлены были козни врагов истины: и гордыня лжеименного разума, и самочинное мудрование в учении Божественного откровения, и нравственная распущенность, как печальное наследие издохшего язычества, и продажные, мирские, недостойные веры расчёты в жизни частной или государственной, – все эти враги силились поколебать чистоту веры нашей и поставить в ней на место Божественного начало человеческое. Сонмы мучеников, сонмы отцов и учителей Церкви с величайшими трудами, жертвами и усилиями, своими страданиями, терпением, кровью и смертью отстояли для нас сокровище веры: да будет им вечная память пред очами Бога и людей, в Церкви земной и небесной!

Велико и неоцененно сокровище этой правды веры и исповедания! Ныне принято умалять его; ныне раздается проповедь новоявленных и самозванных учителей о том, что в христианстве чистота веры и догмата будто бы не важна, и что не только главное, но и единственное его сокровище – это правда жизни. Не верьте, братие, этому обольстительному учению. Как нельзя жить, не родившись; как нельзя читать и писать, не зная азбуки: так нельзя иметь правды и жизни, не имея правды веры. Апостолы завещали нам твердо звать наше упование и давать о нем ответ вопрошаюшим (1Пет. 3:16), они завещали нам хранить оставленный ими образ здравых словес (2Тим. 1:13), чтобы по нему устроять и располагать свою жизнь: иначе здание нашей нравственной жизни будет построено на песке или, еще хуже, уподобится писанию по воде...

Этим не унижает Церковь правды жизни. Напротив, твердо и неизменно проповедует она учение апостолов, что вера без дел мертва есть (Иак. 2:20), что нужно любить не словом и языком, но делом и истиною (1Ин. 3:18). И смотрите, поучаясь, как оправдывает ее история веков минувших. История эта гласит нам ясно и вразумительно, что с правдою веры всегда неразрывно связана и правда жизни; с возрастанием или падением одной – непременно возрастает или падает другая. Все общества христианские, уклонявшиеся от единства и чистоты веры, оскудевали духом и скоро являли печальное зрелище нравственного разложения. Где сонм святых в церкви армянской после отделения ее от православия? Она чтит только тех святых, которые жили до разделения церквей, будучи не в силах после потери чистоты веры воспитать сынов своих для святости. Не оскудела ли святыми подвижниками и угодниками и их святыми мощами отколовшаяся от единства веры церковь гордого Рима? Но вот на Западе действиями темной силы явилось новое и великое отступление, нашумевшее на весь мир, гордо объявившее себя реформацией, отвергшее и поправшее по началам лжеименного разума всю древнюю святыню веры. Что же вышло? Нашлись ли там деятели, напоминающие хоть сколько-нибудь величавых святителей христианской древности? Явились ли смиренные подвижники веры и молитвы, осиянные Божией благодатью? Просияли святые, Богом умудренные учители веры, властители дум, целители больной совести, те, к которым стекались бы люди Божии, ища назидания, облегчения измученному сердцу, прощения грехов, обновления жизни? Все застыло там в одной напряженной работе холодного разума в делах веры, которая главным образом живет в области сердца, и жизнь видна только в одном головокружительно-быстром и страшном развитии крайнего отрицания, в этом бесконечном дроблении сект, которые уже выродились из лютеранства в числе более 800, которые плодятся и доныне, являясь наглядным и страшным нарушением предсмертной и заветной молитвы Богочеловека: да вси едино будут... (Ин. 17:21).

Не ради гордыни и похвальбы, а во славу Бога и Христа Его, в благодарное исповедание Божией благости и благодати, свидетельствуем мы о великом сонме святых Божиих в нашей православной Церкви. Не оскудевает сонм этот, растет из века в век, украшая новыми и яркими звездами духовное небо славного христианства. Милостию Божиею не оскудела носителями святости и наша родимая Российская Церковь. И на престолах благоверных князей, и в среде всех сословий верноподданного народа; среди воинов и мирных граждан; на превознесенных престолах святителей Церкви, и в рядах простых мирян и иноков, в тиши обителей, в глубине лесов, в неведомых пустынях, среди льдов далекого северного моря, – везде просияли на земле русские святые угодники, и стала земля наша воистину землею святорусскою.

Истекло 19-е столетие христианства на наших глазах; в этот век разлива в мире неверия и нечестия Господь в русской Церкви четыре раза, как бы четырем поколениям, сознательною жизнью пережившим столетие, воздвиг в назидание новых угодников Божиих: святителей Иннокентия Иркутского, Митрофана Воронежского, Тихона Задонского, Феодосия Черниговского. Наступил XX век, и се – у самого порога его мы видим новое знамение милости Божией к русской Церкви, новое свидетельство ее истины, ее православия и целости ее духовной жизни, новый призыв к нам хранить святыню веры и сыновнее послушание Церкви: близится время прославления боголюбивого старца Серафима, Саровского подвижника, нареченного в святых Божиих общим гласом верующего православного народа; ныне запечатлен глас этот решением высшего церковного священноначалия и радостно-умиленным словом возлюбленного нашего Монарха.

Радуйся, Церковь святая православная! Радуйтесь, духом православные люди Божии! Радуйся, старче Серафиме, смиренный подвижник и новый к Богу молитвенник за землю русскую!

В этот день Православия усугубим торжество его, братиe, радостью о новоявленном угоднике Божием, свидетеле православия и святости нашей Церкви. Изволением архипастыря сейчас прочитано будет Деяние о сем Святейшего Синода. Выслушаем его в благоговейном внимании. Аминь.

Слово ваше будет солию растворено. (Кол. 6:6).

Неизмеримо велико значение человеческого слова. В чудно-таинственном устройстве человека, этого «малого мира», его светлая мысль родит вдохновенное слово, в нем воплощается, увековечивается; и обратно: слово, в свою очередь, возбуждает и вызывает мысль, развивает ее, совершенствует, вступает в непостижимую связь с чувством, действует на волю, – захватывает, таким образом, всю широкую область человеческой деятельности.

Не напрасно, поэтому, слово представляется глубоко важным не только в отношении эстетическом, литературном, научном и общественном: оно преисполнено и как бы насквозь проникнуто иным, высшим значением, – священным религиозным. Словом Бога создан мир изначала, словом дано откровение, словом глашали истину пророки, Словом благоволило именоваться Божество в воплощении, словом Богочеловек и Его апостолы поведали миру небесную весть спасения.

И блажен тот избранник Божества, одаренный светлою мыслью и чудным даром слова, который не употребит во зло своего дарования, который не продаст за жалкую похлебку мирских благ свое духовное первородство, который не уподобится древнему Валааму, избравшему слово проклятия народу вместо Богом заповеданного слова благословения. Блажен всякий служитель слова – писатель или оратор, поэт или проповедник, и благословенно имя его, если он не избрал это слово орудием лжи, обмана, возбуждения низменных страстей и нравственного растления. Ибо от слов твоих оправдишися, и от слов твоих осудишися, – говорит Господь в Откровении (Мф. 12:37). И не даром один из наших художников слова, современник того, кого мы ныне поминаем молитвою, приточным изображением загробной судьбы разбойника и писателя показал нам в назидание, что убийца менее вреден и скорее удостоится прощения предвечною правдой, чем дурной писатель, этот духовный разбойник, оставивший на земле в своих произведениях семена неисцельного и непрекращающегося зла.

О, как уместно и как необходимо громко и часто напоминать об этом себе и другим в наши тревожные дни! Слово человеческое ныне не хранится, как прежде, в тесном кружке близких людей, а быстро распространяется по лицу земли; его разносит по миру не одна стоустая молва, как прежде, но многочисленные, усовершенствованные и все более развивающиеся орудия гласности – почта, телеграф, телефон, газеты, листки, книги, журналы. Увековечиваются не только слова, но самый тон, выражение и звук голоса… Страшно подчас становится за эту изумительно-могучую силу слова. Страшно становится, когда видишь, как талантливые творцы слова питают изо дня в день читающую и мыслящую часть общества образами порока, греха и соблазна, не вызывая к ним отвращения, нет, – часто оправдывая, даже открыто сочувствуя им. Страшно подумать, что озверевшие подонки человеческого общества возводятся ныне в идеал, объявляются носителями обновления нашей общественности; что, под влиянием модных мыслителей, добро и зло объявляются условными; когда знаменитое – «все позволено» предлагается, как единственная норма и лозунг деятельности; когда поле изображаемой литературным словом жизни занимают нравственные дегенераты, якобы «сверхчеловеки», стоящие «по ту сторону добра и зла», а на самом деле – герои скамьи подсудимых, обыкновенные преступники, с обыкновенными низменными инстинктами, дерзость которых и нравственное бесстрашие принимаются за нравственную отвагу и силу, – достойные, конечно, и снисхождения, и сожаления, но никак не подражания. Страшно становится, когда видишь, что всякое преступление на общественном суде находит себе красноречивую защиту, вознаграждающую вещателей зла то крупною платою, часто из темного источника, то громкою популярностью, – благами, за которыми любители их едут издалека, тянутся, как будто к свету, ко всякому виду громкого преступления, чтобы защитить его прелюбодеянием слова лицемерно-красноречивого и ложно-одушевленного. Страшно становится, когда разрушительные для религии и общественности учения распространяются словом подпольной литературы, проповедуются подчас между строками и легальных газет, книг и журналов. И прямо ужасно подумать, что все это прививается и усвояется, что всем этим увлекаются ныне до потери сознания границ добра и зла, нравственно-прекрасного и безобразного, что почва для посева и возрастания такого слова человеческого, изменившего своему божественному назначению, с каждым днем становится как будто восприимчивее.

В такие дни, действительно, отрадно остановиться на образе писателя, которого мы ныне поминаем молитвою и затем венчаем заслуженною славою – созданием рукотворенного памятника от имени нашего города. Вот писатель, которые объявил, что со словом нужно обращаться крайне осторожно: «оно, по его выражению, лучший дар Бога человеку». Вот писатель, проникшийся убежденным сознанием религиозного значения слова, который смотрел на себя, как на орудие промысла, как на библейского пророка, глашатая истины; который, рисуя порок, не услаждался им и не услаждал им других; который горьким смехом посмеялся над пошлою стороною нашей действительности не для забавы и глумления, не для пошлого остроумия, а «сквозь незримые миру слезы»: он плакал над язвами нашей жизни, страдал и болел ее страданиями, он приобщился к той мировой скорби лучших писателей-печальников народа своего, которая является как бы отблеском и соучастием искупительного подвига Христова... Вот писатель, у которого сознание ответственности пред высшею правдою за его литературное слово дошло до такой степени напряженности, так глубоко охватило все его существо, что для многих казалось какою-то душевною болезнью, чем-то необычным, непонятным, ненормальным. Это был писатель и человек, который правду свою и правду жизни и миропонимания проверял только правдою Христовой.

Да, отрадно воздать молитвенное поминовение пред Богом и славу пред людьми такому именно писателю в наш век господства растленного слова, – писателю, который выполнил завет апостола: слово ваше да будет солию растворено. И много в его писаниях этой силы, предохраняющей мысль от разложения и гниения, делающей пищу духовную удобоприемлемой и легко усвояемой.

Отрадно и то, что такого писателя ценят и прославляют. Это – доброе знамение времени; это – добрый знак, что не до конца загрязнена и почва, воспринимающая слово, что многих как бы тошнит от той духовной пищи, которую им часто преподносят в современной литературе, и они ищут освежения и обновления в вечных заветах великих творцов слова минувшего времени. Такие творцы по своему значению в истории слова подобны святым отцам в православии: они поддерживают благочестивые и чистые литературные предания. В их заветах можно и объединиться, и сойтись всем представителям такого окраинного и разноплеменного города, каковым является наш Тифлис. Честь и хвала и глубокая благодарность представителям города за это чествование великого писателя земли русской; ведь в его заветах высоких и благородных мы все воспитались в годы учения и духовного-умственного и нравственного возрастания; ведь эти заветы, действительно, сильны объединить всех, кто ищет добра и любит его, кто, без партий и кличек, хочет видеть в себе и в окружающих человека в истинном и высоком значении этого слова.

Пусть же останутся эти заветы руководством и для вас, представители нашего общественного самоуправления! Создавая памятник великому писателю, столь честному в мысли и слове, вы тем самым показываете, что разделяете уроки, оставленные нам этим учителем жизни. Иначе – чествование это было бы только жалким и презренным лицемерием, одною бездушною и показною формою. Да будет и у вас слово ваше солию растворено! Благо общественное вручено заботе представителей общества, и оно выясняется обыкновенно в предварительной усиленной работе слова вашего в законных общественных собраниях. Пусть же слово это будет всегда чисто, здраво и трезво – и пусть оно будет солию растворено, т.е. не гнило, не гибельно. Пусть оно не служить для рисовки, игры и тщеславия пустым и условным красноречием, пусть не обращается оно в одно словопрение, в орудие задора и раздора, личных счетов, личных или партийных интересов, – в продажный товар, к сожалению, столь часто ныне предлагаемый на общественном рынке.

Тогда и открытое чествование великого писателя созданием ему памятника будет иметь воистину глубокое общественно-воспитательное значение. Аминь.

Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю: и спит, и встает ночью и днем, и как семя всходит и растет, не знает он... (Мк. 4:26–27).

В царствах человеческих, в широком смысле, нередко повторяется и наблюдается то же явление. Есть семя и русской государственной жизни; давно оно посеяно; сменялись те, кому было поручено смотреть за ними и ожидать урожая и жатвы. И бывало не раз, что эти приставники и спали, и вставали ночью и днем, и часто совсем забывали о семени. А оно росло в земли, питалось землею и давало ростки, во многих местах государства достигло и плодоношения. Мы разумеем здесь русскую государственную и национальную идею. Печальна ее судьба в руках приставников народных: то она временно поднимала голову, то никла к земли и казалась обреченною на гибель конечную; но и в краткие промежутки ее жизни ей указывали до бесконечности разнообразные и несогласованные между собою миры и средства для существования и успеха: то призывали европейскую науку и культуру, то указывали меры административного устройства, то хотели ей помочь усилением всяких инородческих элементов, то признавали все и всякие патриотизмы, кроме русского, то кровью, пóтом, трудом и достоянием русского народа созидали благо других народностей, наделяя их землями, правами, школами, и думали, что русская идея чрез это становится всечеловеческою, достойною всемирного признания и преклонения.

Но семя, повторяем, было давно-давно брошено. Семя это – живой, не отвлеченный, а действительно существующий русский народ. Куда он пришел самолично, а не отвлеченной идеей, – там он и насадил блага гражданственности, высшей религии и достойного человеческого существования: от берегов Ильменя и Днепра проник он на берега Волги, создал города, селения, княжества, распространил христианство, дал блага единого русского языка, как средства человеческого общения; проник потом к морю студеному, к Вятке, Уралу, перевалив его, по необъятным пространствам Сибири дошел до Великого моря-океана, на юге спустился к Каспию, занял Приазовский край, а северный Кавказ, можно сказать, на наших глазах он сделал богатым, людным краем, – краем настолько русским, что трудно даже и представить, что он 100 лет назад был чужим и инородческим. Во все периоды нашей истории Русь коренная, порубежная и зарубежная была сильна живым народом, живым нашим крестьянством.

О, если бы 100 лет назад эта истина сознана была и по отношению к Закавказью! Что мы говорим? Если бы хоть 40 лет тому назад, с освобождением крестьян от крепостной зависимости, живою волною вливался русский элемент в наш край: как бы изменилось теперь лицо его, как переменилось бы общее положение!

Но прочь бесплодные сожаления! Лучше поздно, чем никогда. И может быть, и на русском деле в нашем крае исполнится притча Спасителя: пришедшие в одиннадцатый час работники получат плату наравне с пришедшими в час первый. Это зависит от нас, приставников к государственному нашему делу. Не будем стыдиться русской нашей идеи, русского нашего дела. Не будем бояться, что в ней есть что-то эгоистическое и не христианское. Не будем двоиться в наших убеждениях и действиях, подобно тростнику, ветром колеблемому, подобно морской волне, ветром поднимаемой и развеваемой; ибо во всей широте, во всей совокупности человеческой жизни исполняется слово апостола: человек с двоящимися мыслями нетверд во всех путях своих (Иак. 1:8). Национальное самосознание в народе – то же, что личность, личное самосознание в каждом отдельном человеке. Как нельзя в каждом из нас убить личности, и как сознание своей личности не уничтожает личности в другом человеке, мне подобном: так нельзя убить национальное самосознание; так сознанная национальная идея не уничтожает других народностей.

Мудрость народа замечает, что клин клином вышибается. Вражда против русского дела везде и, в частности, в нашем крае опирается на какую-либо национальную идею какого-либо мелкого племени. Не книжкой, не наукой, даже не школой можно бороться против этой идеи и смягчать ее крайности; опыт говорит совершенно противное: школа дает мелкому племени полуинтеллигенцию, которая, ставши на ноги при помощи русских средств, начинает кричать о правах своей национальности и борется с русским государственным делом. Где отпор подобным вожделениям? Только в ясно сознанной и нескрываемо исповедуемой русской идее; только в поддержке живого русского потока, направляемого во все окраины нашего царства; только в заботах, самых горячих заботах о просвещении и о культурно-экономическом росте нашего русского крестьянства. Как только эту русскую идею противопоставить идее какого-либо мелкого племени, так сразу самая мысль о борьбе между ними становится нелепою и смешною, и правда истории, правда жизни сама бросается в глаза. Кто здравомыслящий, какого бы племени он ни был, кто скажет, что русскому человеку нет и не должно быть места на Кавказе? Но тогда где же ему место? Куда деться стомиллионному народу? Неужели сидеть около Киева и Новгорода? Ибо на всякой точке русской Империи мелкие народности, начиная от печенегов и половцев на юг до финнов около Москвы и болгар на Волге, могут говорить, что и там не место русскому человеку.

Нет, и нет! Везде в русском царстве ему место, и в нашем крае, в этом новом поселении, он на месте, на своем месте; здесь он ничего ни у кого не отнимает и никому не грозит; здесь он, хоть и поздно поселенный, хоть и на остатках богатых земель Закавказья, расхищенных некогда, во дни, когда мы, приставленные свыше стражи земли русской, спали, – он принесет великую пользу и государству, и здешнему краю. И как он шел в своей истории всюду вперед, неся в одной руки крест и евангелие, а в другой – топор и лопату, орудия мирного труда: так он пришел и сюда, и мы сегодня имели высокое утешение заложить для здешних русских людей дом Божий. Буди благословенно сие священное и многознаменательное торжество! Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь!

Имя князя Григория Сергеевича Голицына, начальника нашего края, с благодарностью будет поминаться в истории русского дела на Кавказе; он первый из правителей Кавказа в ясно сознанной и намеченной системе воплотил его в живых людях, русских переселенцах, как носителях русского дела, и указал тщету и ложность порываний и попыток действовать здесь отвлеченными и теоретическими рассуждениями. Не забудет история и ближайших сотрудников князя Григория Сергеевича.

Мы глубоко верим в жизненность того дела, у начала которого мы теперь стоим. Вспоминается нам недалекое время. Шесть лет тому назад здесь приютились всего шесть семейств русских крестьян, и мне в числе других частных, а не правительственных деятелей, привел Бог не раз посетить первых русских насельников. Сколько невзгод пронеслось над ними! Как все единогласно хоронили их дело! Как осуждали даже в большой печати самое намерение поселить здесь русских крестьян! И как мало было оснований надеяться на то, что здесь когда-либо устроится что-либо прочное и крупное в области русского дела! И вот, как вода просасывает мощные пласты и глыбы и бьет струею поверх земли, так правда жизни живою струею пробилась наверх и посрамила маловерных и злобных: мы видим здесь уже людное поселение, которое в недалеком будущем вырастет в сотни семейств, объединенных около храма. Дай Бог, чтобы все это послужило прообразом всего дела русского переселения в Закавказье!

Пусть семя это растет, пусть зреет, пусть расцветет пышным цветом и плод принесет во имя великого русского дела, во славу и благо русского народа! Аминь.

Днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших.

В величественном псалме Давидовом, по счету 94-м, откуда взято приведенное сейчас изречение (ст. 7–8), св. царепророк вдохновенно призывает народ свой к прославлению имени Господа. «Приидите, воспоем Господу, воскликнем Богу, твердыне спасения нашего! Предстанем лицу Его со славословием, во псалмах и песнях воскликнем Ему! В Его руке глубина земли и вершины гор – Его же; Его море, и Он создал его, и сушу образовали руки Его. Приидите, поклонимся и припадем, преклоним колена пред лицом Господа, Творца нашего. Ибо Он – Бог наш, и мы – народ паствы Его и овцы руки Его»... Вспоминая при этом все благодеяния Бога не только вообще к миру и людям, но, в частности, и к народу израильскому в Египте, в пустыни Аравии, в земле обетования, вспоминая, как народ еврейский при всех милостях Божиих являлся часто противником воле Господа, роптал, возмущался, – царственный певец-проповедник, обращаясь к народу, вдруг как бы пророчески восклицает: «О, если бы вы ныне послушали гласа Его: не ожесточите сердца вашего!»

Сбылось пророческое опасение св. псалмопевца. Израиль, взысканный щедротами Бога, осыпанный Его благодеяниями, явил на себе в истории устрашающий пример того ужасного, гибельного ожесточения сердца, которое обратило этот народ избрания и благословений, великих и всемирных обетований в народ отвержения и проклятия и привело его – страшно выговорить! – к ужасу и преступлению богоубийства.

В воспоминаниях нынешнего дня мы видим новое и разительное доказательство этого безумного ожесточения сердец древнего Израиля. Пред нами единственное в мире величественное и поразительное чудо воскрешения Спасителем четырехдневного, уже погребенного мертвеца Лазаря. Голос Иисуса Христа, обращенный к мертвецу и вызывающий его из могилы, раздался в недоведомой стране смерти, никогда не возвращающей своих жертв, раздался, как голос Владыки жизни и смерти, – и Лазарь вышел из гробовой пещеры, обвязанный погребальными пеленами. Евангелие, по свойственному ему тону краткости и спокойствию в повествовании, умалчивает о том впечатлении, которое должно было оказать это чудо на всех присутствовавших: но и без слов оно понятно и живо представляется воображению. В евангелие упоминается только то, что «многие при этом уверовали в Иисуса» (Ин. 12:45), и что в числе свидетелей чуда были и враги Спасителя. Что же враги? Казалось бы, что и каменное сердце должно было загореться благоговением к Чудотворцу, что после этого чуда должна была смолкнуть вражда против Иисуса Христа и, по крайней мере, хоть наступающая Пасха должна была пройти для Него спокойно.

Но такова гибельная сила ожесточения сердца: сердце это не смягчается ничем, оно не способно уже к убеждению, оно становится слепо и глухо ко всякой истине, оно всецело отдается злобе и сатане. Что мы видим после чуда воскрешения Лазаря? Враги Иисуса не только не были пристыжены этим чудом, не только не оставили и не умирили своей злобы, но еще больше встревожились и говорили на своем нечестивом совете: Что нам делать? Этот Человек много чудес творит. Если оставим Его так, то все уверуют в Него. С этого дня, – замечает евангелист, – положили убить Его (Ин. 12:47–48, 53). Известно, что этот приговор был приведен в исполнение чрез несколько дней.

Так, даже чудо Божией милости и всемогущества не остановило злобы, не отдалило смерти Сына Божия; так неисцельно-гибельно действие ожесточения, охватившего человеческое сердце.

Насытилось ли оно, по крайней мере, кровью, муками и смертью Сына Божия? Уверилось ли оно в Его Божестве после Его воскресения и целого облака чудес, совершенных Его апостолами? Нет, оно преследовало Его за гробом, оно убило всех Его апостолов и первых последователей, оно гнало дело Христово в мире в течение веков, преследует его и доныне, чтобы подавить его, затмить его ложью, затенить вымыслами, покрыть клеветою и позором, чтобы поставить на пути его меч, залить кровью его свидетелей, похоронить в их могилах, утопить в воде, сжечь в огне, истребить всеми видами истребления. Вот оно ожесточение сердца! Оно – безумная вражда на Бога, оно – восстание твари против Творца своего. Поистине, это есть сатанинское состояние души, нравственный мертвый сон (Еф. 5:4), упорное, сознательное противление истине, при всех яснейших свидетельствах ее, ненависть к свету и правде, – та хула на Духа Святого, о которой Само воплощенное Милосердие говорит, что из всех грехов мирa только одна эта хула не простится людям ни в сей век, ни в будущий (Мф. 12:31–32). Это – состояние, которое отнимает у человека даже возможность исправления.

Братие возлюбленные! Все, что написано в слове Божием, в наше научение преднаписано (Римл. 15:4). Страшен грех ожесточения сердца, и он стоит пред нами, изображенный в истории Израиля, в повествованиях евангелия, как постоянное и грозное предостережение. Не сразу дошел Израиль до этого гибельного состояния, которое, в полном и окончательном своем развитии, привело избранный народ к ужасу богоубийства. Будем же внимательны к себе, чтобы и с нами не случилось что-либо подобное! Будем внимательны: не впадаем ли мы порою в такое же состояние, не стоим ли мы хоть на первых ступеньках того страшного пути сердечного ожесточения, который ведет человека к Иудину окаянству, к вражде на Бога и зрит во дно адово?

Отчего происходит ожесточение сердца? Оно начинается постепенно утратою нашим духом ощущения близости к нам мира высшего, духовного, общения с Богом, притуплением вкуса духовного к религиозно-нравственным запросам и стремлениям, потерею чувствительности к впечатлениям и действиям в нас благодати Божией. Происходит же эта утрата прежде всего от того, что человек начинает давать в своей жизни перевес плоти над духом: пища, питье, увеселения, наслаждения, выгоды, деньги, обогащение, удобства жизни, забота о себе и только об одном себе, о своих материальных интересах, о своем самолюбии, – все это выступает на первый план, подавляет дух, который без развития, без сродной ему пищи начинает замолкать, как бы хиреть и вянуть. Дух, конечно, не может совсем умереть, не может совершенно прекратить свою деятельность. Но его деятельность становится одностороннею – узкою, жесткою, плотскою, или, по выражению священнописания, не духовною, а душевною (1Кор. 2:14), он обращен тогда только к земле, к земной заботе об улучшениях жизни, ее удобств, к одной только грубой материальной пользе; он становится рабом плоти, глухим и невнимательным к вопросам о Боге, о совести, о нравственном совершенстве, о небе и загробных упованиях. Тогда истинно-духовная жизнь, в ее возвышенных и благородных стремлениях, постепенно в нас замирает, человек обращается просто в умное животное, управляемое только себялюбием, а не нравственным законом, одною выгодою, а не голосом долга и совести; естественно, он становится черствым, жестким, неразборчивым в средствах для достижения своих себялюбивых целей; он все более и более наклоняется к земле и, не поднимая лица к небу, не видя там сияющего солнца, голубого небосклона и ярких звезд, начинает сомневаться в самом существовании солнца. При таком настроении он теряет чутье различия доброго и злого, нравственно-прекрасного и безобразного...

Страшная тоска духа охватывает иногда человека в таком состоянии. Чувство жажды духовной становится столь мучительным, что человек готов удовлетворить ее из самого мутного и грязного источника, лишь бы хоть чем-нибудь заполнить пустоту души, лишь бы отвлечься от гнетущей и принижающей среды с ее низменными заботами и интересами. Горе, если жажду приходится утолять, за отсутствием здоровой воды, морскою соленою влагой: чем больше ее пьешь, тем сильнее разгорается жажда. При таком положении легко дойти до последней степени безумия. Так бывает и с тем, кто жажду бессмертного духа хочет утолить земными, конечными благами и несовершенными учениями человеческими, вне откровения Бога, по образу Которого создан наш дух и к Которому он стремится естественно, инстинктивно, помимовольно, как дерево тянется к теплу и светy.

Но блажен, кто откроет в этой пустыне жизни источник воды живой, текущей в жизнь вечную, утоляющей души, страдающие жаждой духовною...

Вот он пред вами, братие, этот источник воды живой – святой Божий храм, зовущий к Богу и небу, дающий пищу и питье духу, освежающий его, освежающий в зное земных забот и в угаре страстей, очищающий нашу душу от праха земного, приразившегося к ней на жизненной дороге. Глас Господень говорит нам здесь всем понятно и доступно. О, братие, днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших! Тяжел ваш труд, ежедневный, утомительный, не знающий часто различия дня и ночи, праздника и будней; труд, оглушающий быстротою шумно несущейся мимо жизни, постоянною торопливостью, грохотом машин, множеством рабочего люда; труд, обращенный к земле, а не к небу, в плоть, а не в дух. Легко здесь впасть в односторонность, очерстветь сердцем, озлобить и оземленить дух.

Но вспомните, возлюбленные, у кого есть что вспомнить: далекое детство, родные села и деревни, родные семьи, родные наши сияющие храмы и в них отрадный благовест, и в них святые Божии службы... Как легко дышалось в этом благоухании храма, как близок был к нам мир духовный, как спокойно текла окружающая жизнь и как легко было на сердце... Придите же сюда, во храм, на Божью службу, обновите душу святыми и чистыми воспоминаниями, вдохните аромат молитвы, поднимите лица к небу, поднимите усталые души к Богу. Придите сюда ко Христу, – и чтобы у вас ни было на душе, какая бы тоска жизни или влияние смерти ни давили вашу душу, Он скажет вам, как сестрам Лазаря: «Я есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет; и всякий, верующий в Меня, не умрет во веки» (Ин. 12:25–26). И когда в сердце твоем раздастся, как пред Марфою, вопрос Господа: «веришь ли сему?» – отвечай Ему, как Марфа: «Так, Господи, я верую, что Ты Христос, Сын Божий, грядущий в мир» (ст. 27).

Тогда в храме всегда будет очищаться и подниматься к Богу твой дух, тогда растает здесь всякое ожесточение и озверение сердца.

Впрочем, не одно плотское направление жизни может привести разумное существо к этому ожесточению сердца: диавол совсем бесплотен, совсем свободен от житейских и земных попечений, и, однако, он является изначальным врагом Бога, яростным, совершенно ожесточенным и нераскаянным. Так же может случиться и с человеком, если он вступит на путь сатанинский, если духовную жизнь его всецело захватит и поработит какая-либо страсть, как это случилось с диаволом. Гордость, зависть и злоба сделались господствующими в сатане и обратили его в противника Богу, уготовляющего себе вечную погибель. Сеет он и доныне страшные семена этих страстей в мире среди людей, и сеет их так же, как некогда в саду эдемском пред первозданным человеком: вкрадчиво, льстиво, убаюкивая мнимою убедительностью, потакая живущей в нас гордости, обещая ложное счастье, возбуждая против Бога, охудшая Его заповеди...

Да, раздаются ныне всюду эти обольстительные речи, обещающие свободу от всякого закона, подрывающие уважение к вере, к Церкви и к Богу, объявляющие уничтожение всякой власти, повиновение, порядка, собственности, сулящие обогащение чужим достоянием⁸⁴... Трудно иногда разобраться в этих речах простому человеку: так они хитро сплетены и придуманы, так они вкрадчивы и красноречивы, так заманивают они богатыми обещаниями, так льстят они всему дурному в душе человека – гордости, злобе, зависти, ненависти, грубому себялюбию. Голова пойдет кругом, если слушать их ежедневно. И стоит только немного отдать себя во власть этим речам, стоит только сделать первый шаг по пути противления, зависти и озлобления к высшей власти, чтоб очутиться на наклонной плоскости нравственного растления, падать все ниже и ниже, ожесточаться сердцем все более и более. Тогда – один шаг до Каинова озлобления, а за ним уже кровь и убийство... Тогда легко дойти до очерствения сердца фараона египетского и до того душевного состояния нравственной безнадежности, о котором Сама воплощенная Любовь сказала: не давайте святыни псам, не метайте бисера пред свиньями (Мф. 7:6). Таких людей охватывает безумие греха; как пьяница требует водки, так душа их болезненно жаждет крови и преступления. О таковых Слово Божие говорит, что у них слава в студе их, т.е. они даже хвалятся тем, что на самом деле стыдно (Фил. 3:19), и что они не уснут, если не сотворят зла (Притч. 4:16).

Страшное состояние! Оно нераскаянно и безнадежно, оно может уступить только силе, но не убеждению, оно, вместо мер нравственного воздействия, прямо требует только прещений и наказаний Божиих.

Где же найти спасение от него?

Вот спасение – святой Божий храм. Приходили в него некогда мытари, блудницы, закоренелые грешники, и выходили из него обновленные, очищенные, спасенные. Здесь, во храме, в слове священного писания, в богослужении и поучении раздается перед нами глас Божий. О, братие! Днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших! Здесь найдете указание истинного пути жизни, предохранение от соблазнов; здесь – проба и проверка всякого человеческого слова путем сличения его с зеркалом слова Божия; здесь благодатная помощь таинств Церкви в борьбе со страстями и естественною немощью нашею; здесь и возгревание сердца радостью и миром о Дусе Святе; здесь непрестающая проповедь временного и вечного спасения. И как легко здесь разобраться при всяком ветре человеческого учения! Стоит только подумать и спросить: а можно ли это учение проповедать во храме? одобрит ли его Церковь? примет ли его за Свое и благословит ли его Христос?

Если да, – следуй смело этому учению; если нет, – отвергни его, как бы оно ни казалось умным, красивым и заманчивым. Под знаменем храма, под знаменем Христова учения мира, любви и благодати должна объединиться священная дружина верующих, добрых людей и противостать всякой кучке и партии вражды, злобы и беспорядка. Ибо заповедано христианину: Бог не есть Бог неустройства, но мира (I Кор. 14:33); ищи мира и стремись к нему (I Пет. 3:11); держись правды, веры, любви, мира со всеми (2Сол. 3:16). Не смущайтесь, что многие из вас просты, некнижны, неучены, что многие не можете дать достойного ответа и возражения словам и натиску льстивого зла. Помните и запомните как можно тверже только одно: подобно тому, как ребенок при дневном свете яснее видит и безошибочнее покажет дорогу, чем взрослый человек в глухую, темную ночь, – так простой, некнижный, но верующий человек, при свете веры, гораздо яснее и безошибочнее увидит и изберет себе и другим истинный путь жизни, чем многоученый, но неверующий мудрец...

От всей души приветствуем вас, возлюбленные братья, с освящением храма Божия, этого источника света жизни, мира и спасения. В новоосвященном храме обращаем к вам увещание святого апостола: «Смотрите, братья, чтобы кто не увлек вас философией и пустым обольщением, по преданию человеческому, по стихиям мира, а не по Христу» (Кол. 2:8). Да хранить вас храм Божий от заблуждений и пороков и от гибельного окаменения и ожесточения сердец; да очищает он ваши души от суеты мира, да возносит вас к Богу и вечности.

И пусть звон колокола этого храма, призывающей к молитве, будет действительно, по нашему русскому выражению, отрадным благовестом для душ и сердец, гласом, зовущим нас в дом Отца нашего небесного. Днесь, аще глас Его услышите, не ожесточите сердец ваших! Аминь.

Христос Воскресе!

Да, воистину воскресе Христос, воистину восстал Господь наш из мертвых, Своею смертию разрушил, уничтожил смерть и сущим в гробах даровал жизнь! Смерть и тление не удержали Начальника жизни, и ад встретил в Нем Разрушителя ада. Приходили к Нему, как мертвому, жены-мироносицы, но встретили Его живого и услышали великое и мировое слово: радуйтеся (Мф. 28:9). Приходили ко гробу Его убитые горем апостолы, – и видели, полные веры и радости, что гроб Его пуст.

Слышали и мы, братие, о пустых гробах. Слышали – в светоносный день Пасхи, когда златословесное проповедание миру горнему и дольнему, некогда вылившееся из уст златословесного учителя, вещало нам, что с воскресением Христовым жизнь жительствует и мертвого нет ни единого во гробе. Ибо Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших (1Кор. 15:20); первенец Христос, а за Ним мы, Христовы (ст. 23). Он – Глава тела Церкви (Еф. 4:15–16), мы – ее члены. Но когда пробудилась к жизни Глава тела, тогда члены его не могут быть безжизненными. Он – лоза плодовитая, как Сам Он Себя называл, а мы – ветви (Ин. 15:1). Но когда лоза весною почувствует свет и тепло, когда в ней заиграет молодая и могучая жизнь, тогда ветви живут ее жизнью, и не могут остаться сухими и мертвыми.

Вот почему в эти светлые пасхальные дни мысль и чувство христианские обтекают всю вселенную, зовут небо и землю к веселию, живых и мертвых в едином сонме подвигают на радость и славословие Богу. Ныне вся исполнишася света, небо же и земля и преисподняя; смерти празднуем умерщвление, адов низложение, иного жития вечного начало; ныне смертное естество наше облечено в неувядаемую и несказанную красоту бессмертия (Пасх. песни). И сия провидя чрез мглу веков, Исаия пророк возопил глаголя: «ад ужаснулся, встретив Тебя в преисподней», – огорчися, ибо упразднися, огорчися, ибо поруган бысть, огорчися, ибо низложися, огорчися, ибо связася. О, смерть, где твое жало? ад, где твоя победа? Последний враг – истребится смерть – и воистину, тогда мертвого не будет ни единого в гробе, и жизнь вовеки будет жительствовать... (Из слова Иоанна Златоуста.)

И чем более утончена и изощрена духовная природа христианина, чем более развито в нем чувство и ощущение окружающего нас иного, горнего мира, тем ближе, наконец, к нам та неведомая, но неизбежная грань, за которою начинается область иного бытия, неземного: тем чаще и чаще останавливается на ней наша мысль, тем ближе и ближе к нам те дорогие покойники, которые упредили наше шествие в путь всея земли, тем ощутительнее потребность и общения с ними. А в Пасху Господню, в чудные дни, когда пред нами Начальник жизни, живыми и мертвыми обладаяй, Своим воскресением осиявший все гробы и сущим во гробех живот даровавший, эти сущие во гробех, эти дорогие покойники становятся к нам особенно близки, близки до ощутительности, они стоят у нашего сердца, взывают о духовном общении с ними.

Отсюда сам собою создался и сам собою держится глубоко трогательный обычай, свойственный решительно всем православным народностям, день радости пасхальной делить с умершими, и молиться о них всенародно и торжественно непосредственно после светлого дня Христова. Пойдем и мы, возлюбленные, сегодня с торжеством, и с пением и с молитвами, во главе с архипастырем, к месту вечного покоя мертвых⁸⁶, пойдем, возвестим им о восстании Господа, разделим с ними радость нашу, и скажем им привет святой пасхальный: Христос воскресе!

Неизмеримо важна в духовной жизни христианина память о предках, память о дорогих покойниках, глубоко заложена в сердце человека потребность общения с умершими, проходит она решительно во всех религиях мира и ярко отличает человека от животных бессловесных, не помнящих предков, не чтущих умерших...

И история народов, и наблюдаемая действительность в один голос говорят нам, что народы, почитающие предков и не порывающие с ними духовной связи чрез молитву, крепки духом и телом, крепки и жизнеспособны. И наоборот: признак смерти народа, когда его прошлое стало для него чужим, древние святилища стали пусты, и его предки, его покойники отошли от него в область полного забвения. Признак хамовой души – презрение к прошлому, брань и неуважение к старой жизни родины. Кто бы ни были наши предки, как бы они ни были малы и незначительны: они наши, они нам близки, они нам дороги.

Благодарение Господу! Вам, возлюбленные слушатели, вам, сынам древне-православной Грузии, есть кого и есть что вспоминать, есть у вас прошлое, которое стоит пред вами, не умирая, залогом светлого настоящего и будущего; есть предки, есть славные покойники, которых не стыдно назвать пред целым светом. Страна, издревле христианская; страна, по благочестивому преданию боголюбивого народа, избранная в удел Пречистой Богородицы; страна, по самому виду своему и горному устройству так близко напоминающая благословенную землю обетования, – вся она усеяна святыми памятниками святой ревности ваших благочестивых предков. На том кратком пути, который сделал вчера архипастырь, направляясь к вашему городу, он с умилением взирал на многочисленные храмы и обители, приютившиеся то над головокружительными стремнинами, то около уединенных пещер, то среди человеческих жилищ, то посреди обитания иноков. Все это памятники благочестия ваших предков. Вступайте почаще в духовное с ними общение; напитывайтесь их высоким духом, проникайтесь их святою ревностью, учитесь их благочестию, храните их заветы преданности вере и Церкви Божией. Их спасала воодушевленная вера, их воспитала и привела в жизни от земли к небу святая Церковь, – и были они сильны, и тверды, и славны посреди множества врагов, посреди невообразимых страданий. Ваши дни счастливее: нет врагов, нет борьбы; мир и спокойствие царствуют в градах и селениях, стоят пустыми прежде грозные крепости, не слышно грома битвы и орудий, и долины, и горы, прежде дымившиеся кровью сынов этой страны, ныне вкушают веками неиспытанный покой под могучим покровом и великодушными усилиями благословенной Российской Державы. В тишине этих дней, по слову апостола, и мы тихое и безмолвное житие поживем, во всяком благочестии и чистоте (1Тим. 2:2), взирая на пример доблестных предков крестоносной и боголюбивой Грузии.

Но, кроме этих великих покойников, праотцев, отцов и братий наших, о которых ныне трогательные моления высылаются Церковью, у каждого из нас есть свои близкие покойники, которых мы помнили живыми, которые только вчера были с нами и около нас. Неразрушим союз любви! Освятим же его верою и радостью воскресения! Во Христе Воскресшем объединимся с умершими и отрадно будет наше свидание с ними. Помолимся о них; посетим их у гробов, как посетили некогда гроб Христов жены-мироносицы. Наш подвиг не будет ниже подвига их, ибо Сам Христос обещал принять всякое усердие к братьям нашим как бы за усердие к Нему, нашему Спасителю: «что сотворили вы единому из братьев Моих меньших, то Мне сотворили» (Мф. 25:40). Аминь.

И минувшей субботе Мария Магдалина и Мария Иаковля и Саломия купиша ароматы, да пришедше помажут Иисуса. И зело заутра во едину от суббот приидоша на гроб... (Мк. 16:1–2),

По руководству св. Церкви, сегодня, возлюбленные братие, мы воспоминаем этот изображенный в евангелии подвиг святых жен-мироносиц. Достойно и праведно памяти их и прославлению отведено одно из первых воскресений после светоносного дня Пасхи. Великий подвиг любви и преданности ко Христу, в назидание векам, показали они миру и не напрасно об одной из таких усердных жен, помазавших Господа Иисуса драгоценным миром еще при Его жизни, он Сам засвидетельствовал: где только будет проповедано сие евангелие царствия во всем мире, сказано будет и о том, что сделала она в память ее (Мк. 14:9).

Велик подвиг любви св. жен-мироносиц! Вот после позорного суда ведут Господа на пропятие. Здесь грубые воины-распинатели и палачи, здесь кругом озлобленная толпа, здесь властные, знатные и сильные враги Христовы. Трудно было и мужчинам в это время следовать за Страдальцем, опасно было хоть малейшим знаком выразить свое сочувствие Осужденному; все ближние и друзья сбежали от Иисуса Христа; оставили Его и апостолы. Но ничто не могло удалить от Христа жен-мироносиц. Вместо телесной силы и крепости, – у них горящая любовь ко Христу, и эта любовь превозмогает все, и они все время неотступно с возлюбленным Господом. Они оплакивают Его осужденного и идут вслед за Ним на Голгофу, они стараются всячески облегчить Его страдания, стоят бесстрашно у Его креста, не боясь высказать пред всеми сочувствие Ему; присутствуют при Его смерти, бесстрашные и в те минуты, когда меркло солнце, колебалась земля; они участвуют и в Его погребении... Они смотрят на Погребаемого хоть издали, замечают место Его могилы (Мк. 15:47; ср. Мф. 27:61), замечают каждую подробность погребения... И при виде этого погребения, в душе они переживают мучительное беспокойство и тревогу: миром Он, дорогой и любимый, не помазан; вековые, священные обычаи погребальные не все над Мертвецом исполнены⁸⁸... А завтра – день великой субботы, день безусловного покоя, предписанного строжайше строгим законом, когда ни купить, ни достать ничего невозможно. И вот, до захода солнца, когда начинается предписанный законом покой, они бегут от погребальной пещеры в город купить дорогие ароматы, они не считают трудов, не жалеют никаких средств, – эти большею частью бедные женщины, богатые только любовью, оставившие свои дома и семьи и удобства жизни и последовавшие за Христом. И только купили они ароматы, и только успели возвратиться домой, – надвинулась ночь над Иерусалимом, и субботний покой на целый день приковал их к месту.

Провели они в слезах и скорби и эту ночь и самый день великой субботы; пришла и опять ночь, и вот, вечерняя заря погасла, утренняя на небе еще не загоралась, а они бодрствуют и вперяют нетерпеливые очи в предрассветную мглу, и рвутся сердцами, и трепещут от мысли, что вот-вот к утру они пойдут на дорогую могилу, увидать Господа любимого хоть мертвым... Придут они на гроб, припадут к холодному могильному камню, обольют слезами бездыханное тело, помажут миром, покроют ароматами, – и это одно хоть малое даст утешение их пламенной любви к Умершему. Утру глубоку, сущей тьме и в мрак глубок идут-бегут мироносицы к гробу Христову. Кругом их ужасы и страхи: вот безлюдные улицы, страшные для робких одиноких женщин; вот дома распинателей Христовых; вот стражи римские, грубые обидчики; вот ужасная Голгофа, где высятся и чернеют во мраке ночи три окровавленные креста, где веют тени умерших, где, может быть, сидят теперь, сокрывшись, разбойники, товарищи казненных... Бегут-текут жены-мироносицы, подавляя в душах страх и ужас и смятение; еще не знают они, что ко гробу приставлена стража, и заботятся только об одном: кто отвалит нам камень от двери гроба? (Мк. 16:3.) Бегут-спешат мироносицы, зовет их и окрыляет любовь ко Христу, а в душах-то загорается робкая надежда: О, Владыко! Неужели все кончено? Неужели смерть осилила Тебя, воскрешавшего и других из мертвых? Ты же говорил, что по триех днех возстану, Ты же говорил, что имеешь и другим дать жизнь вечную, Ты же – Сын Бога Живаго...

Вот, наконец, темный, весь благоухающий и цветущий весною сад Иосифа, а в нем дорогой гроб, дорогой Умерший. И видят они в смятении и чудятся в предчувствии радости: камень взят от гроба...

И се, – за любовь, за усердие, за слезы, за труды и подвиги преданности им первым светозарный ангел приносит весть о воскресении, и только они побежали домой всем рассказать об этом, явиться апостолами-благовестницами для самих апостолов, к ним первым и Сам Иисус приблизился Воскресший и сказал великое и мировое слово: «радуйтеся» (Мф. 28:9).

Вот в кратких словах начертанный образ жен-мироносиц.

Все ли и всегда ли умилялись этим образом бестрепетной и самоотверженной любви, все ли поражались этою готовностью на самозабвение, подвиг и жертву?

Нет! Когда еще до смерти Иисуса Христа одна из преданных Ему жен, та самая, которой воздал Он хвалу и обещал всемирную известность и славу, возлила на Него драгоценнейшее миро, уже сказано было о ней слово укоризны и осуждения. Иуда, впоследствии предатель, таивший в душе корыстолюбие, как семя предательства, выступил тогда с рассуждением, в котором звучали скрытые зависть и корысть, прикрашенные мнимою заботою о нищих. «Зачем, – говорил он, – зачем такая дорогая трата? Лучше бы масло это продать и деньги отдать нищим»... (Ин. 12:5). Спаситель, мы знаем, не одобрил этого рассуждения Иуды.

Но как в то время, по сказанию евангелия, некоторые и из верных апостолов увлеклись мнимо-разумною речью Иуды (ср. Мф. 26 и Мк. 14), так и ныне эта речь повторяется даже и среди верных христиан на разные лады и приводит многих в смущение...

Есть и будут всегда подражатели святых жен-мироносиц. Есть и будут всегда христианские души, горящие любовью ко Христу и ради этой любви все оставившие: они все мирское драгоценное отдают Христу по любви к Нему; все внешние дары природы, все внешние дары мирские, как мироносицы свое драгоценное миро, они блюдут, сохраняют и ценят, но только для Христа, как жертву Ему, Его Церкви, Его царствию, ради Его славы и Его владычества: эти дары для них не цель, а только средство для иных, высших и духовных целей.

Не то же ли именно мы видим и здесь, в этой чудной обители Нового Афона? Богатые и прекрасные храмы; везде дорогое художество и разнообразное искусство: воздвигнуты величественные постройки, всевозможное мастерство, чудные сады, образцовое хозяйство... Но всему этому богатству нет собственника и хозяина среди насельников обители: все это Христово, все Ему отдано и существует ради Его прославления, ради службы Ему Единому.

Многие восхищаются всем этим видимым довольством, цветущим хозяйством, благоустроенными угодиями, мастерствами, ремеслами, но восхищаются по-мирскому, и смотрят на видимое благоустройство монастыря очами мирян, как будто бы здесь какое-то промышленное или хозяйственное заведение. Но тогда для чего же насельники обители принимали обеты иночества? Зачем тогда эти храмы и службы Божии? Не явятся ли они второстепенными, а то и совсем ненужными?

Многие, напротив, осуждают это видимое благоустройство обители и ставят ей в упрек якобы неразумную трату времени и средств на внешнюю сторону жизни, и повторяют вслед за Иудой: Чесо ради трата сия бысть? Не лучше ли все это продать и раздать нищим?

Не правы те и другие. Разъяснение истины мы и найдем в примере св. жен-мироносиц. Покупают и хранят они драгоценное миро, это благороднейшее произведение труда рук человеческих, но не себе, не для своего украшения или удовольствия, а для Господа любимого. Этого ищет наше сердце, – оно требует жертвы, требует внешнего знака служения и угождения любимому существу: и пока мы на земле и живем с телом, этой потребности души выражать внутреннее посредством внешних знаков нельзя ни подавить, ни заглушить никакими рассуждениями.

И Господь не запретил благ мирских и внешних, Им же для человека созданных, но запретил злоупотреблять ими, делать их целью жизни, главным предметом забот и ставить их на первый план. Он Сам сказал: «ищите прежде всего царствия Божия и правды его, и сия вся приложатся вам» (Мф. 6:33).

Прилагалось «все сиe» и боголюбивым инокам земли русской. Сами они жили в трудах и лишениях, в простоте, часто и в убожестве⁸⁹, но Господу Богу они воздвигли богатейшие лавры Киевскую и Cepгиевy, Почаев, Соловки, Валаам и Саров со всем их великолепием. Искали они жизни будущего века и славы небесной, но верою, молитвою, доброю жизнью и благословенным трудом рук своих они благоукрасили и в сем веке земное русское царство, населили дальний и дикий север и восток России, пронесли имя Христово среди дикарей обширной русской равнины, убелили и удобрили костями своими в мученическом подвиге далекие пределы нашего царства, провели дороги, устроили города, заселили дремучие лиса и пустыни, завели промыслы и торговлю, слили в единстве веры и исповедания с русским народом многочисленные инородческие племена, воспитали наш народ в христианстве, выковали его духовный лик, показали ему дивные подвиги, развили вкус к благолепию церковному, к торжественному чину священнослужения, к чтению и пению церковному, хранили самую науку и письменность, создали и сохранили ее в написанных иноками книгах, устроили и первые школы, воспитали и первых ученых людей.

Верим: еще немного, и стародавний Афон все более и более будет становиться русским; верим: и Новый Афон сослужит на Кавказе стародавнюю службу русского монашества. Только ищите, возлюбленные братие, ищите прежде всего царствия Божия и правды его; только не служите миру, не увлекайтесь его духом, только храните любовь к Богу и к Нему Единому, ту любовь, что привела вас в святую обитель, к обетам монашеским. Растите, ширьтесь, благоустрояйте обитель, возделывайте, по заповеди Бога первозданному человеку, возделывайте и храните эту землю, этот рай, что расстилается кругом обители: но все для Бога. Горе, если средство обращается в цель; горе, если внешние дары, внешнее благоустройство станет идолом и кумиром жизни. Тогда каменностроительство подавит и убьет строительство душ к царствию Божию, тогда воцарится настоящее язычество и все обратится в служение золотому тельцу; и наоборот: любящим Бога все поспешествует во благое (Римл. 8:28), и это видимое довольство и благоустройство только облегчит иноков в их служении Богу «в разуме и во всяком чувстве», при посредстве этих чудных храмов и этого благолепия церковного.

Растите же духовно; возделывайте и храните веру и благочестие; проливайте свет духовный на всех окружающих, будьте градом, верху горы стоящим, будьте подражателями древних русских святых иноков. Пусть народ, несущий сюда телесное, приемлет от вас в изобилии все духовное: веру, молитву, поучение, примеры доброй настроенности и доброй жизни; пусть и окружающая дикая страна приобщается к вашему духовному деланию, приобщается и к великому русскому народу. Несите ей просвещение духовное и учение Христово: на сие вы и призваны сюда.

Смотрите, как ущедрил Господь вашу обитель! Сколько знамений Его благоволения за это короткое время существования обители, выросшей из ничтожества в это великолепие, сколько чудес, воистину чудес Его милости! Это – за любовь к Господу вам, говорит Он, как древле мироносицам: «радуйтеся»!

Да услышим оный блаженный глас и в невечернем дни Его царствия! Аминь.

Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе (Пс. 132:1).

Это, братие, слова седой библейской мудрости. Идут они от того отдаленного времени, когда человек горьким опытом ежедневной жизни приходил к сознанию необходимости крепкого единения между людьми во всех проявлениях и сферах жизни человеческой – семейной, племенной, общественной, государственной. Идут они к нам от того времени, когда одна физическая сила, не опирающаяся на нравственную связь людей между собою, оказалась несостоятельною, когда одиночная жизнь первобытного варварства никак не могла возвысить человека над окружающею природою, когда врожденный человеку и неистребимый инстинкт общественности заговорил в нем особенно громко и особенно властно. Живо представляются воображению эти отдаленные времена: растет сознание необходимости единения людей между собою, усиливаются связи семейные, возрастают и крепнут связи родственные; долго эти семейные и родственные привязанности являются единственными, необычайно сильными, связуя крепкими узами родовой быт. И чем дальше развивался этот быт и вырастал до союза племенного, государственного и общественного, тем могуче и благороднее становился человек, тем больше восходил он на высоту царственного своего достоинства в мире, господствовал над природою, освобождался от рабства ей и таким образом, естественно, все шире и шире развивал область проявления и воздействия своего духа и вместе с этим утверждал свое могущество в мире, благоустройство в своей общественной и государственной жизни.

Неудивительно, что при размышлении обо всем этом у священного певца древнего Израиля, опытом постигшего благо единства людей и гибель разделения, вырывается этот молитвенно-восторженный гимн: «Се что добро или что красно, но еже жити бpатии вкупе» (Пс. 132:1). И затем псалмопевец рисует пред нами благословенные плоды этого единения в образном представлении изобилия благ духовных и телесных: «Яко роса аермонская, сходящая на горы Сионския, яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его» (ст. 2–3).

В истории древнего Израиля, действительно, мы можем наглядно проследить, как осуществлялось и воплощалось приведенное слово псалмопевца. Одинокий Иаков в пустыне, бежавший из родного дома, трепещет гнева брата своего Исава, но тот же Иаков, возвращающийся обратно не один, но с семьею, уже принимает почтительный поклон от недавнего врага, а во главе целого рода он с почетом принимается самим египетским фараоном. Рабствовало затем его потомство, пока не объединилось в народе при Моисее; сильно оно, пока верно племенному союзу, своим старейшинам и судиям и удел его – земля обетованная и благословенная, земля, текущая медом и млеком; при царях объединенное в неделимом союзе 12 колен оно уже властно выступает во всемирной истории, и затем гибнет... вследствие разделения!

Не то же ли и в области жизни духовной? Вот пред нами первенствующая Церковь в Иерусалиме. Одна страничка из жизни этой Церкви сегодня раскрыта пред нами и предложена вниманию и поучению верующих в литургийном апостольском чтении из ХII-й главы священной книги «Деяний Апостольских». Апостол Петр заключен в тюрьму, закован в колодки, его стерегут воины; его участь решена; определена казнь и смерти ему не избегнуть. Что же делает в таких обстоятельствах община христианская? «Между тем, – сказано в священной книге, – Церковь всю ночь прилежно молилась о нем Богу» (Деян. 12:5). И вот, чудом милости Божией апостол освобожден из тюрьмы, приведен, даже помимо воли и сознания к дому Марии, где все собрались вместе и молились о нем (ст. 12), и спасен для дела благовестия христианского.

Так в единстве общения религиозного и в единении работы общественной обретали себе силы и залоги успеха великие и святые люди прошлой истории человечества.

В нынешний день нашего церковно-гражданского торжества, когда мысль невольно останавливается в раздумьи над вопросом об успешном развитии нашей общественно-государственной жизни, среди этого торжественного собрания лиц, которым Верховною властью поручено охранение и устроение блага государственного и общественного; среди жителей города, который переживает напряженную тревогу о своем благоустройстве в виду оживления этого чудного края с его роскошной природой, с его загорающимся светлым будущим, исполненным прекрасных надежд; наконец, ввиду такого собрания учащихся, этой надежды и опоры будущего нашей родины: как не заговорить о необходимости того единения, которое служит основным условием развития и расцвета жизни всякого государства и общества?

И какое дано нам прекрасное в этом именно смысли поучение, еще так недавно, – можно сказать, на днях, дано с высоты Престола царского от Государя и Государыни, семейный праздник Которых мы ныне с вами торжествуем. Вот Государь с Супругою и Семьею в Москве, в сердце России, со своим народом.

Здесь Он посреди вековых и заветных святынь народных, посреди седых памятников седой старины, охваченный славными историческими воспоминаниями, делил с народом Свои молитвы в минувшие страстные и пасхальные, великие для всякого христианина дни, и по Его собственным словам (в рескрипте на имя Московского Августейшего Генерал-Губернатора), «в этом единении с народом черпал силы» для несения Своего царственного подвига. Сливается Царь с народом в единстве и покаянной скорби и духовной пасхальной радости... О, крепок, несокрушим этот союз, отрадно до слез это единение, и в такой светозарный и светоносный день верится и чувствуется, что будущее святой Руси от этого единения будет и светозарно и светоносно, что расточатся враги ее, яко исчезает дым, яко тает воск от лица огня!

Да, велика сила этого единения, если оно получает ответные отзвуки со всех сторон и из всех слоев верноподданного народа, если среди всех сословий, во всех сферах жизни и деятельности царит единение и согласие.

Слуги царские! Храните это единение в вашей высокой и ответственной работе, в вашей службе государству! Погибнет дерево, если за ним будут ухаживать и усердные и заботливые садовники, по несогласные между собою относительно приемов ухода за деревом, если они будут каждый по своему без конца обрезывать его и пересаживать с места на место. Неминуемо погибнет больной, если его будут лечить несколько врачей, усердных, даже любящих больного и горящих желанием поставить его на ноги, но совершенно несогласных между собою и в определении болезни, и в способах ее лечения. Чем усерднее они будут предлагать больному свои лекарства и чем усерднее и исправнее будет он принимать предлагаемые ему пособия, тем ближе и вернее его смерть. То же самое может случиться и с государством, если слуги его и деятели будут каждый по-своему служить отечеству и понимать его благо, не подчиняя своей воли общему закону, не подавляя своих личных воззрений во имя общих и вековых воззрений народных. Но не напрасно ли слово наше?! Не обращаем ли мы обращенных? Не знаем... Знаем только, что слово это благовременно в виду наблюдаемых фактов современности.

Когда ребенку в семье внушают одно, в школе говорят другое, а в жизни требуют третьего: то благовременно пожелать единства воспитания семейного, школьного и общественного. Когда смена лиц в той или другой отрасли управления общественного и государственного так часто знаменует собою и смену идей, смену направлений и изменение во взглядах на задачи деятельности: тогда благовременно пожелать единого регулирующего начала жизни. Когда личные воззрения и тенденции даже правящих лиц дерзновенно касаются таких основ жизни, как религия, а в нашей родине – православие, эта зиждительная сила России и ее краеугольный устой; когда, по веянию моды и по слову последней прочитанной книжки, иногда служитель государства начинает свысока относиться к православной Церкви, полагая и заявляя, что это – его чисто личное дело и касается исключительно, его личных воззрений, тогда благовременно указать на пример Царственной благочестивой Четы, Которая черпает для себя силы для служения своему долгу в молитвенном единении с народом⁹¹.

Пусть же государственное дело, опираясь на ваше единениe, растет и крепнет здесь и, по старинному русскому выражению, «да придет оно все в достоинство». Не стыдясь пред целым светом, русский народ приобрел себе право на эту благодатную землю, и если сюда пришли во множестве и поселились самые разнообразные народности, о которых справедливо можно сказать: «инии трудишася, а вы в труд их внидосте», – то тем более почетным и первенствующим должно быть здесь место историческому труженику, пролившему здесь пот и кровь, – народу русскому.

Позвольте обратить слово и к вам, разноплеменные представители населения этого края! Храните единение между собою и с великою Россией, нашей благословенной общей родиной. Не силою орудия, нет, сама и вольной волею потянулась эта страна в объятия великого русского народа, который красноречивым свидетельством пролитой крови своих сынов, истраченных здесь миллиардов народного достояния доказал пред лицом Божиим и пред лицом всего мира и бескорыстие, и плодотворность своей работы на этой окраине. Не понять, не оценить таких жертв, не полюбить такого народа, не стремиться к единению с ним и к полному политическому и государственному слиянию с ним было бы признаком хамовой души и нравственного вырождения… Не чужда русской истории эта страна: ее с незапамятных времен посещали русские витязи, и с незапамятных времен она просвещена тою самою православною верою, которую впоследствии из тех же уст и рук Византии приняла Россия, приняв вместе с тем и историческое наследие и мировое призвание Византии, следовательно, и эту страну, входившую издревле в область Византии. Храните же единство с Русью святою, споспешествуйте и помогайте выполнению ее великой мировой задачи на этой окраине: эта задача теперь – и ваша, эта работа – теперь наша работа общая. При таком только объединении ждет этот край прекрасная будущность.

Вам же, представители города, единение между собою – надежный якорь спасения в переживаемых вами обстоятельствах. Загорается заря новой жизни для вашего края, поднимается его культура, населяется побережье моря, купившее, наконец, покой дорогою русскою кровью после вековых терзаний и хищничества; появляются новые насельники, несущие сюда средства и труд, ожидаются новые пути сообщения, имеющие дать необыкновенное развитие всему краю, богато одаренному от природы, но не возделанному. Нужно вам явиться достойными доброго и светлого будущего, нужно суметь стать выше своекорыстных видов и рассчетов, предпочесть общее частному, объединиться во имя блага общественного и государственного. Все создаст единение, – и разительное доказательство этого вы видите в соседней монашеской общине, возбуждающей удивление своим благоустройством, достигнутым в короткое время, знающей только труд и молитву, духовно сплоченной во имя высшей идеи около единой и твердой власти игумена. Напротив, все погибнет от разъединения: и тогда готовящееся благополучие пройдет мимо вас, не заглянув к вам в город, как корабль, нагруженный сокровищами, не сможет подойти к берегу, на котором не имеется удобной пристани. Только при условии всеобщего единения во имя духа, этот дух человека и подчинит себе окружающую прекрасную природу, и она процветет чудным раем Божиим, данным издревле в удел и обладание человеку.

Будем же все хранить единение духа в союзе мира (Еф. 4:3); будем помнить и хранить древнее слово: брат от брата помогаем, аки град тверд! Се что добро или что красно, но еже жити братии вкупе! Аминь.

В порядке евангельских чтений св. Церковь сегодня предложила нашему вниманию, братие, повествование св. Иоанна Богослова о беседе Иисуса Христа с женщиной-самарянкой (Ин. 4:5–42). Беседа эта касалась самых глубоких и важных вопросов жизни и богоугождения, и она навсегда будет привлекательна и поучительна для каждого христианина. И как Спаситель наш в оное время, для проповеди глаголов жизни вечной, беседовал и в чертогах богачей, и в хижинах бедняков, и в великолепном храме Иерусалимском, и в поле, и в лодке, и у берега моря, и на горе, и в пустыне, и на камне около колодца Иаковлева с женщиной-самарянкой, – так и доныне, во всех положениях, во всех местах, во всяком возрасте, везде и всегда уместно говорить о глаголах жизни вечной, везде и всегда и сам человек хочет, напряженно хочет узнать о пути жизни, о счастии жизни, о средствах спасения и богоугождения. Уместно слово об этом и здесь, в этом здании, где в иное время совершается напряженный труд, постоянная и неустанная работа для улучшения общей жизни людей и для приобретения куска насущного хлеба для усталого рабочего.

Жаждет человек лучшей жизни, жаждет того, что принято называть счастьем, блаженством, благополучием. И никто никогда не осуждал этого желания счастья: оно законно, оно естественно, как дыхание, как питье и пища; оно вложено в человека Самим Творцом его. Весь вопрос только в том, что почитать за настоящее, а не поддельное счастье, что признавать за истинное и действительное, а не призрачное и обманчивое блаженство? А обмануться в этом деле, значит – обмануться во всей жизни, которую, как известно, сызнова не начнешь, прожитую – ничем не вернешь, не повторишь.

Говорила со Христом о жажде и женщина-самарянка. Она все повторяла одно и то же, все думала об одном: о простой колодезной воде, которую ей каждый день приходилось с трудом доставать из глубокого колодца, ходить за нею с хлопотами из дома далеко за город. И Спаситель говорит ей о воде, но иной воде – о воде живой. Женщина обрадовалась и думала, что Иисус Христос предлагает ей воду ключевую, бегущую, живую. А Спаситель опять говорит ей о другой воде: всякий, пьющий воду эту, возжаждет опять, а кто будет пить воду, которую Я дам ему, тот не будет жаждать во век, но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в жизнь вечную (Ин. 4:13–14). Что яснее этого? И разве непонятно, что Спаситель говорит образно, иносказательно, разумея под водою нечто другое? Но женщина опять не понимала и думала, что если она теперь напьется предлагаемой воды, то уже больше никогда не будет приходить к колодцу и черпать воду...

То же самое непонимание и упорство часто повторяется и с нами, когда мы рассуждаем о нашем счастье и благополучии. Позвольте объяснить это некоторыми примерами из нашей обыкновенной жизни. Вот мы видим ребенка на руках у матери. Как часто этот ребенок, прельщенный ярким блеском свечи, тянется к ней ручками, чтобы взять ее огнем в рот! Как часто малютка желает обнять и прижать к себе кипящий на столе самовар, ярко вычищенный и привлекающий своим блеском неразумного ребенка! Какая мать исполнит желание малютки? Пусть он кричит и плачет горько-прегорько, не мать, а разве только лиходейка позволит ему исполнить его желание. То же, возлюбленные, часто-часто случается и с нами в нашей погоне за счастьем и благополучием: мы под видом счастья ищем себе только погибели, и ропщем, и горюем, и бранимся, и волнуемся, что нас удерживают от опасности...

Но скажете: одно ребенок, а другое – взрослый, понимающий и умный человек. Вот здесь-то чаще всего и терпит крушение прославленный ум человека. На всякого мудреца, говорят, довольно простоты! Что бы вы сказали о человеке, который едет к себе на родину на постоянное житье, а на проезжей станции, где он случайно по пути остановился, вдруг вздумал строить дом себе для временной остановки? Что сказали бы вы о человеке, которому предстоит отправиться в далекое морское путешествие, по глубокому и бурному морю, а он, сидя на берегу, оснащает лодочку, годную для плаванья только около берега?

А нечто подобное делаем и мы, когда рассуждаем о нашем счастье.

Земная жизнь наша временна, за нею будет жизнь иная, небесная и вечная. Земная жизнь есть только приготовление к небесной. Вот одна из основных истин христианских. Кто думает иначе, тот не христианин, не верующий, тому и не место в этом молитвенном собрании, тот пусть и не слушает нашего слова. Скажем больше: кто думает иначе, кто всю жизнь ограничивает только землею, тот и не человек; это животное, может быть, очень умное, смышленое, но все же не человек, а животное; ему чужды вопросы о добре и зле, о нравственном и безнравственном; он знает только вредное и полезное, приятное и неприятное.

Но мы, христиане верующие, твердо исповедуем учение апостола: «не имамы зде пребывающего града, но грядущего взыскуем» (Евр. 13:14); мы и в нашем символе веры постоянно говорим: чаю (ожидаю) воскресения мертвых и жизни будущего века.

Вот если мы будем всегда помнить об этой жизни будущего века, об ожидающем нас грядущем граде, – то мы, сообразно с этим, изменим и свой взгляд на земную жизнь и на земное счастье. Ищи, возлюбленный, счастья земного, ищи земного благополучия, но только такого счастья и благополучия, которое не отняло бы у тебя счастья вечного, обещанного Богом любящим Его закон и Его повеления. Обманом, убийством, грабежом и насилием, конечно, легко приобрести все нужное для земного благополучия, но угодно ли это будет Богу? достойно ли это будет христианина?

Когда нас много, когда мы сильны, когда мы безнаказанны, – конечно, легко бить всех, отнимать чужое, захватывать себе: так рассуждать легко. Но будет ли это жизнь человеческая? Так поступают звери, которые, и при желании знать, не знают ни страха Божия, ни воли Божией, а люди знают это издетства, ибо вера в Бога, страх Божий запечатлен в нас, в наших душах и сердцах от рождения. Неужели это все для нас непонятно? Неужели нужно доказывать, что добра нельзя достигать посредством зла, что высокое и чистое нельзя получить посредством низкого и грязного образа действий? Неужели мы этого не понимаем?

Вот Спаситель беседует с самарянкой; под водою живою, текущею в жизнь вечную, Он разумел Свое святое ученье, Свои святые заповеди. А самарянка упорно не понимала слов Христовых.

Что же, неужели и мы будем подобны ей? Неужели почти за 2000 лет, протекших после Христа, люди не научились понимать и любить Его слово?

Нет, возлюбленные! И самарянка, после долгой беседы со Спасителем, с грустью заметила: знаю, что придет Христос; когда Он придет, то возвестит нам все. Иисус говорит ей: это Я, Который говорит с тобою (Ин. 4:25–26).

Нам с вами не нужно повторять этой истины. В Христа мы веруем; Он наш Учитель, наш Бог, наш Спаситель. За Ним пойдем, а не за теми, которые вместо пути истины и спасения предлагают нам путь лжи и погибели. Его учение мы будем слушать, учение мира, любви, согласия и порядка, а не самозванных учителей, призывающих к раздору, вражде, беспорядку и бунтам. У Него найдем счастье и спасение в жизни земной, временной и в жизни вечной, а не у тех, которые, уподобляя нас неразумным животным, указывают нам только на землю и здесь, как зверю в его берлоге, полагают и начало и конец жизни и весь смысл существования.

Знаем, братие, что кроме слова Христова, и вопреки ему, часто ныне раздается слово смуты, и соблазна, и раздора. Не будем унывать: всему этому и быть надлежит, чтобы нам, христианам, утвердиться в добре, сделаться крепче, сильнее, чтобы в этой борьбе обратиться в твердых воинов Христовых, достойных получить от Царя небесного и вечного венцы и награды вечные. И Спаситель говорит: горе миру от соблазнов, ибо надобно прийти соблазнам, но горе человеку тому, чрез которого соблазн приходит, лучше бы ему не родиться на свет (Мф. 18:7; ср. Мф. 26:24).

Не будем же ни соблазнять, ни соблазняться, но с твердою верою будем отражать искушения, исполняя в жизни Закон Бога и повторяя слово, сказанное Господом жене-самарянке: Моя пища есть творить волю Пославшего Меня и совершать дело Его! (Ин. 4:34).

Пусть и каждое наше дело будет – дело Божие!

И если мы уразумеем и полюбим ту воду живую, о которой говорит Спаситель самарянке, – Его учение, Его заповеди, Его слово, то с нами повторится то, что случилось в конце концов с женщиною-самарянкой. Она пришла к колодцу за водою, о воде простой заботилась, о ней думала и, несмотря на беседу с Христом, никак не могла отвлечь своих мыслей от этой грубой и обыкновенной воды. Но в конце беседы ее со Спасителем что мы видим? Она, как сказано в евангелии, оставила свой водонос у колодца, а сама побежала в город, чтобы всем рассказать о Христе, и впоследствии сделалась усердною проповедницею имени Христова, и Церковь чтит ее доныне в лике святых под именем Фотины.

То же случится и с нами. Мы никак не можем отрешиться от нашего грубо понимаемого земного благополучия. Но под влиянием учения Христова, полюбив слово Его и Его воду живую, и мы оставим пустыми свои водоносы: оставим грубые мечты и стремления и побежим, что есть силы, чтобы другим возвестить о сладком и святом учении Христовом, и сами выполним его в своей жизни.

Только тогда мы получим истинное счастье и истинное благополучие; тогда наша жизнь вся засияет неземною радостью, и радости нашей, по слову Спасителя, никто и никогда не отнимет от нас! (Ин. 16:22). Аминь.

Поздравляем вас, дети, с нынешним праздником! Желаем и просим вас, чтобы вы хранили память о святых Кирилле и Мефодие не только в годы школьного учения, но во всю вашу жизнь. Вы, конечно, знаете, кто такие были Кирилл и Мефодий, что сделали и за что прославляет их святая Церковь; вы знаете, что они своими трудами принесли великому славянскому племени свет правой веры Христовой, свет грамоты, учения, образованности. Вы видите, что здесь, в православном народе грузинском, также за равноапостольные труды просвещения верою Христовою почитают и прославляют святую Нину.

Итак, вот вам урок на всю жизнь: почитайте и любите тех, кто вам сообщил и сообщает учение веры Христовой, кто вас учил, учит и будет учить и грамоте, и знаниям. Для вас это сделали Церковь и церковные пастыри; они продолжали для вас дело святых Кирилла и Мефодия, подражая, сколько были в силах, их святому подвигу. Почитайте же Церковь православную и ее пастырей, и будьте учениками Церкви до вашей смерти. Тогда вы, действительно, покажете себя церковными и детьми школы церковной, тогда вы не окажетесь неблагодарными к Церкви, вашей матери и благодетельнице, тогда вы воистину будете учениками и почитателями и подражателями святых Кирилла и Мефодия.

А затем, можете подражать святым равноапостольным братьям и в их просветительной деятельности, в их трудах проповеди слова Божия. Для этого не нужно идти в чужие страны на голод, опасности, мучения и смерть. Для этого нужно, чтобы вы в своей жизни были верны учению Христовой Церкви. Вы знаете, что всегда были дурные люди, враги истины, враги Христа и Его Церкви. Есть они и теперь, они соблазняют и смущают многих слабых. Вот этим смутителям и этим слабым нужно наше твердое слово веры, наша открытая любовь к Церкви и наша добрая жизнь по заповедям Христовым. Смотря на нас, и они укрепятся. И как враги не могли подавить и уничтожить слова Кирилла и Мефодия, подкрепляемого их святою жизнью, то же будет и с нами.

Дай, Господи, всем нам достигнуть этого! Помолимся, дети, святым Кириллу и Мефодию, помолимся и будем просить себе и всему великому роду славянскому и великому царству славяно-русскому небесной их помощи и покровительства! Аминь.

Вознесох избранного от людей Моих; елеем святым Моим помазах его. И истина Моя и милость Моя с ним, и о имени Моем вознесется рог его. Той призовет Мя: Отец мой еси Ты, Бог мой и Заступник спасения моего (Пс. 88:20, 21, 25, 27).

Немного лет прошло с тех пор, когда наш Царь, как бы во исполнение приведенных слов царя-псалмопевца, в Своей древней столице, посреди Своего народа, во имя Божие приял помазание на царство и отдал Себя и народ Свой Богу, Его заступничеству и спасению, Его истине и милости.

Живо у всех нас в памяти это священное торжество России и, видимо, живо и глубоко запечатлелось оно в сердце Царя. За эти немногие годы, протекшие после коронации, уже два раза Государь являлся в Москву для царственного богомоления; здесь возгревал Он в сердце Своем святые помыслы и чувствования, святые верования и моления, – все, чем охвачена была душа Его в ту минуту, когда от Бога, а не от людей принимал Он царственную державу, и от Бога выслушивал веления о великом православно-христианском народе, врученном Его царственному попечению.

С Царем вместе во время Его пребывания в Москве и верноподданные вновь переживали те думы, чувства и моления о Царе, которые теснились в душах и сердцах в день помазания Его на царство. Еще так недавно переживали мы эти чувствования; еще не смолкли в храма те дивные песни церковные, песни воскресения, которые предначаты были в Москве, в сердце России, в личном присутствии Царя, окруженного народом, и продлились эти песни до самого дня памяти Его коронации.

При таких обстоятельствах нынешнее празднество становится более, чем когда-либо, знаменательным; память царского коронования является особенно живою и властно будит в душе пережитые когда-то мысли и чувства по поводу этого события.

Ни в одном народе, кроме русского, не сохранилось в такой торжественности, в таком блеске, и, – скажем, самое главное, – в такой полноте смысла и значения помазание царей на царство. В том виде, как оно совершается в России, в этом обилии молитв, в несказанном подъеме народной веры и всенародного благоговения, от него веет не только благочестными преданиями цветущей поры христианства, не только духом православной Церкви вселенской в Византии и ее благочестивых автократоров, начиная от равноапостольного Константина, но и духом седой библейской древности, с ее богооткровенным пророчеством: и мнится, елей царского помазания изливается и доныне на царей наших из того благословенного рога, из которого некогда Давид, царь по сердцу Божию, приял помазание от Святого посреди братьев своих: И ношашеся Дух Господень над Давидом от того дне и потом (1Цар. 16:11–13).

Несомненно, только близорукость, невежество или тенденциозность могут упускать из виду тесную связь, всегда существовавшую и существующую между государственными и общественными учреждениями народов и их религиозными верованиями.

И несомненно же, глубоки смысл и важное значение царского помазания в России обусловливаются ее православием и ее самодержавием. Оттого и сохранился в этом торжестве дух библейской древности и заветы цветущих веков христианства, его святых отцов и учителей, – оттого, что в мире одна Pocсия православна и одна Россия самодержавна.

Не станем говорить подробно о государственном значении самодержавия для нашего отечества, с его особенной истоpией, географическим положением, огромным пространством, разнообразием климатических условий, этнографическим составом, разноплеменным, разнокультурным, разноверным, с его государственными границами, инородческими окраинами, с его положением по отношению к народам Европы и Азии, с его расовыми славянскими особенностями, с его мировыми задачами и мировым призванием и проч. Здесь каждая мысль требует особого обсуждения, которое увлекло бы нас слишком далеко, да это и не входит прямо и непосредственно в круг проповедного церковного слова.

Но есть в священном помазании православных царей сторона, теснейшим образом связанная с тем, что называется религиозною и христианскою идеей. Ясно, что если мир не случайно произошел и не бессмысленно живет, если он управляется Промыслом, то Промысл Бога воздвигает в нем и царей, избирая потребного царя народу в то или другое время его существования. Эта мысль, общерелигиозная, прежде всего и исповедуется Церковью в священном помазании царей. В христианстве эта мысль еще более расширяется и углубляется и приобретает иное, мировое значение. Осуществление и утверждение среди области земной, временной и человеческой иного царства – царства небесного, вечного, царства Божия: это составляет заветную цель христианства. Об этом чудно предрекали издревле пророки, об этом предвещал Предтеча Христов, об этом градам и весями всему миру проповедывали Спаситель и Его апостолы. Достигать чрез царство человеческое целей царства Божия, осуществлять в жизни государства и посредством государства задачи христианства, – религии любви, мира, искупления; проводить путем государственности христианские нравственные начала; обратить царство Божие в цель, а царство человеческое в средство, слить их воедино, как душу и тело, – вот идеал и заветы, вот сокровенные стремления и чаяния наши! Над ними задумывались глубоко самые избранные и великие, самые благородные души из мира верующих; над ними трудились и в том полагали цель своей деятельности лучшие и благороднейшие правители народов – равноапостольный Константин, великие Феодосий и Юстианин, святой Владимир Великий, Александр Невский, благородный Владимир Мономах, кроткие Феодор, Михаил, Алексий, до последнего нашего боголюбивого Царя-Праведника, Царя-Миротворца. И это же все в тайниках души своей тысячелетней истории русский народ воплотил в свое государственное мировоззрение, соделал непререкаемым членом символа своего государственного и народного бытия. Мысль, что государство должно служить целям религиозно-нравственным, народ наш, конечно, не формулировал ясно, но она лежит, как подпочва, как несокрушимый устой и фундамент, в его мировоззрении. Ибо, по народному представлению, праведниками и мир стоит... Зато в лице носителей и представителей власти русское самодержавие с течением веков и в ряде поколений постепенно как бы познавало себя, уяснялось, очищалось от всего наносного и постороннего, просветлялось от света высшего. В этом процессе просветления и созревания русско-православного государственного мировоззрения величайшее значение имели торжества священного помазания государей от времен российских князей и царей и до времен императоров и до наших дней. Эти торжества будили мысль, заставляли задумываться над существом и смыслом нашего государственного строя, озаряя сознанием то, что лежало в неясных предчувствиях и преданиях народа.

Что такое священное помазание царей на царство?

Это не простой торжественный обряд для впечатления на зрителя, не простой знак царского и государственного величия; кто думает так, тот слишком неглубок, слишком легкомыслен в суждении. Это и не одна молитва царя к Богу о помощи свыше, о наитии благодати, о даровании сил к служению, о просветлении царственного разума.

Нет, здесь больше того: здесь боговенчанный царь вступает в священно-таинственный союз со своим народом, не при посредстве избрания или договора, всегда предполагающего взаимное недоверие, а при помазании от Духа Святого. Чему уподобить этот союз, как его изобразить? Думается, лучше всего изобразить словами древних евреев, обращенными к царю Давиду после его воцарения: «вот мы все пред тобою – кости твои и плоть твоя» (2Цар. 5:1). Здесь самое сравнение взято из слов первозданного Адама о жене своей (Быт. 2:23). Так царь и народ как бы сливаются в один могучий духовно-нравственный союз, подобный идеальной христианской семье, не мыслящей разделения, не допускающей недоверия, не допускающей иных отношений, кроме взаимной любви, преданности, самоотвержения и заботливости. И как в семейный союз нельзя ввести холодных отношений договора и усчитывания прав каждого из членов семьи, а все здесь зиждется на взаимной любви и доверии родителей между собою, родителей и детей, братьев и сестер, – так точно и в идеальном христианском государстве. Отсюда – истинный христиански-отеческий характер власти и властвования, отсюда же и истинно-христианский, не рабский и принудительный, а сыновий и свободный характер повиновения. Велик такой союз царя и народа; он могуч и несокрушим, он наследит землю и будет исполнен успеха мерою полною, утрясенною...

Но и сказанного мало. В помазании царя на царство слышится нам то слово Божие о царе, которое положено нами в начале нашего нынешнего поучения: «Вознесох избранного от людей Моих; елеем святым Моим помазах его. И истина Моя и милость Моя с ним, и о имени Моем вознесется рог его. Той призовет Мя: Отец мой еси Ты, Бог мой и Заступник спасения моего»⁹⁵. Так священное помазание для царя является таинственным приятием непосредственно от Бога особых, ему только одному свойственных высших полномочий, отделяющих его от прочих людей: царь в помазании становится избранником Бога; ему вверяются от Бога правда и милость; ему усвояется право сыновства Богу; ему обещана и непосредственная помощь свыше в его царском служении. Царь является орудием Промысла в управлении народом и насаждения в жизни его начал царства Божия. Эту истину религиозную, таинственную можно принять только верою; ее и принял и исповедует наш народ, когда говорить издревле на своеобразном языке в народных присловьях: «Царь – от Бога пристав»; «Правда – Божия, а суд – царев».

Таким образом, в священном помазании царей наших сказалось торжество идей, в своем источнике богооткровенных, но до такой степени усвоенных духом нашего народа, что их можно назвать истинно народными, русскими. Здесь выразилось все существо русского государственного строя; его не поколебать никаким ветром занесенных из чуждых стран учений, и под красные знамена с надписями об изгнании «долой» этого строя можно привлечь только или гниль и отбросы народные, или сынов народа обманутых, введенных в заблуждение и кричащих «долой» только по недоразумению...⁹⁶

Что же сказать нам в заключение слова? Вознесем прежде всего молитвы о царе и царстве; возгреем в сердцах любовь и благоговение к Царю, Божию Помазаннику! Но вместе с тем мы, именно мы, избранные и доверенные служители государства и слуги царевы, поставим у сердца и сознания библейское и наше народное воззрение на царя, как на орудие Божественного управления народом, на государство же, – как на средство осуществления в нем и чрез него царства Божия на земле. Не одной грубой пользы государственной должны мы искать: этого искало и языческое государство. Не одна простая служебная исправность требуется от нас: и это еще не христианская нравственность. Нет, заветы святой веры нашей, святые заветы христианства должны проникнуть не только в наши личные, но и в общественные и государственные стихии, народ наш должен вырастать в народ Божий, и наше царство человеческое – в царство Божие. Поэтому и Церковь в день благодарного моления о Царе просит Господа подать в благословенной державе Царя: пастырям – святыню, правителям – суд и правду, народу – мир и вере – преуспеяние. Истинной же вере нельзя указать границ ее влияния; она захочет проникнуть в наши семейства, в суды, в училища, в правительственные учреждения; она захочет все знать и везде быть; нет закона, который бы остался чужд для нее; нет ни одной стороны жизни, которая так или иначе, прямо или косвенно, не подверглась бы суду ее и влиянию. И невозможно себе представить, чтобы христианин-судья, учитель, законодатель, государственный или общественный деятель оставил свою религиозную совесть за дверью того места, где он обсуживает дела. Ибо слова Христовы – не смерть, не есть нечто неподвижное, а начало приснодействующее, они – дух и живот (Ин. 6:63). Они осмыслили и одухотворили всякую земную жизнь, они же осмыслили, одухотворили государство и государственную деятельность. Христианство достигло этого путем возвышения своих религиозно-нравственных целей над целями чисто государственными. Оно, правда, указывает государственной жизни второстепенное место, выдвигая на первый план сторону религиозную, духовную; но оно этим не отрицает государства, как это думают так называемые нынешние «новые христиане»; оно указывает государству и положительные задачи, признает за ним деятельный, прогрессивный характер: призывает его к борьбе с злыми силами мира под знаменем Церкви; призывает его проводить в политическую, общественную и международную жизнь нравственные начала и участвовать вместе с Церковью в великом деле пересоздания и возвышения мирского общества До высоты христианского идеала.

Пусть же никого не смущает это возвышение христианства; оно благотворно для самого государства, сообщая ему высший смысл и значение: «чем выше солнце над землею, тем более оно согревает и освещает землю!» Аминь.

Праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов (Притч. 14:34).

Отрадно нам исповедовать эту истину в день прославления праведного. Кроткий и смиренный, называвши себя при жизни не иначе, как «убогий», благоговейный старец Серафим, 70 лет тому назад на крыльях молитвы от земли переселившийся к небу и вечности, ныне всенародно признается и прославляется в лике святых, нареченный уже давно угодником Божиим общим гласом верующего народа, засвидетельствованный чудесами и знамениями.

В день, когда глас народа ныне запечатлен решением высшего церковного священноначалия и радостно-умиленным словом возлюбленного нашего Монарха, в благочестивом усердии соорудившего многоценную раку для святых мощей преподобного, – в день, когда сыны Церкви объединены в признании святости угодника Божия и в общей, впервые торжественно и всенародно возносимой во храмах молитвы к нему, постараемся поставить пред собою и крепко напечатлеть в сердцах уроки нынешнего радостного церковного торжества.

Праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов, – так говорит слово Божие. Много мы знаем и видим доказательств этой истины в священных событиях истории Ветхого и Нового Завета.

Вот к Лавану приходить гонимый и преследуемый родным братом праведный Иаков, и здесь находит себе гостеприимный кров. Не укрылось от Лавана, что с пришествием праведника видимо благословенье Божие почило над всем домом его – в достатке, в благополучии и счастье, и он прямо заявляет Иакову: «усмотрех, яко благослови мя Бог пришествием твоим» (Быт. 30:27 и д.).

Вот кроткий и верующий Иосиф, безжалостно проданный братьями, попадает в Египте рабом в доме вельможи; сам господин его, неверующий язычник, видит и убеждается, яко Господь Бог с Иосифом, и елика творит, Господь благоустрояет в руку его; и бысть благословение Господне Иосифа ради на всем имении его, в дому его, в селех его (Быт. 39:3, 5). Возьмем еще пример.

Долго Господь хранил избранный народ Свой, долго призывал его к покаянию величайшими чудесами милости, голосом пророков и проповедников, долго и много раз грозил народу Своим гневом, обещая разрушить Иерусaлим, отнять царство, лишить родины, наказать пленом. Упорным и нераскаянным оставался Израиль, как бы смеялся он над долготерпением Господа, и имя святое Его отдавал на позор язычникам. И приблизились дни гнева Божия, приспел час падения святого города. Но и тогда мы слышим великое слово Господне о праведниках: обыдите, и воззрите, и познайте и поищите на улицах Иерусалима; и если найдете мужа творящаго суд и ищущаго веры, Я милосерд буду к Иерусалиму! (Иерем. 5:1–2; ср. гл. VII).

Так велико в очах Божиих значение одного праведника для целого народа.

И в истории Нового Завета мы видим, как ради одного праведника, св. апостола Павла, во время морского путешествия его на корабле, спасены были от неминуемой гибели все плывшие с ним спутники; ангел при этом сказал апостолу: Бог даровал тебе всех плывущих с тобою (Деян. 27:24).

Почему же так важно пребывание праведных среди народа? Прежде всего потому, что они являются показателями и свидетелями духовной жизни и духовного роста народа; они своим существованием показывают, что народ не умер для Бога, для святости и для духовной жизни; что среди него есть люди, достойные благоволения Господа, – и что таких людей не мало. Прославленные праведники, угодники, чудотворцы, – это как бы высочайшие горные вершины. Здесь, в области духовно-благодатной, наблюдается то же, что и в области видимой природы на земле. Горные высочайшие вершины никогда не стоят совершенно одиноко и особняком на равнине; около них всегда поднимаются меньшие, но все же возвышенные горы, целые цепи гор, целые горные пространства.

В области духовно-благодатной видим то же: около великих святых есть меньшие, но добрые и высокие души: их почитатели, ученики, подражатели, люди, напоенные единым с ними духом, единою верою, единым благочестием. Праведники не бывают совершенно одиноки; вот почему прославление праведного есть признак, что в обществе, где он жил, воцарилось не одно зло, что, напротив, в обществе этом есть живые духовные силы; вот почему, далее, прославление праведного есть радость Церкви, которая видит, что она не бесплодно молилась о сынах своих, не бесплодно учила их вере и благочестию и, действительно, ведет их к небу и блаженной вечности. Так, у св. Серафима была высокого благочестия мать, щедродательный брат, были же добрые люди, от которых в детстве и отрочестве он получил расположение к вере и благочестию и святым подвигам; были и в обители Саровской не один, а много-много таких людей, которые сочувствовали св. Серафиму: многие из иноков обители, и в их числе ее начальники, имена которых сохранились в житии св. старца, многие послушники, монахини соседнего женского монастыря, посетители и почитатели старца, которых также было великое множество. И то обстоятельство, что память святого старца не умерла в народе, и свято хранилась, что не заросла дорога к его могиле, что имя его из скромной обители, из лесной глуши пронеслось и призывается с верою на протяжении всего великого царства русского, – это все приносит сердцу отрадную уверенность, что родная Церковь наша, Церковь русская православная, спасает своих чад, что не оскудела она духом и святынею, что не мертва она, а жива и действенна, и что уходящие от нее уходят от источника жизни и спасения. Пусть подумают об этом наши несчастные заблуждающееся братья, сектанты и отступники, которых, к прискорбию, так много в нашем крае и в нашем городе, и которые так упорно закрывают очи и не хотят видеть истины православия нашей святой Церкви.

Почему еще так важно пребывание праведных среди народа?

Потому, что мы в них имеем предстателей и ходатаев пред Богом. Св. апостол Павел, постигши глубины таин Божиих и таин духовной жизни человека, говорит нам, что из всех духовных дарований вековечное и не умирающее есть любовь: "Любовь, – говорит он, – никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится» (1Кор. 13:8).

Но святые Божии в земной своей жизни и водились и жили именно любовью к Богу и ближним. До какой высоты самоотречения доходила их любовь к людям, видно из молитвы Моисея о согрешившем родном народе: «О, Господи, народ сей сделал великий грех, сделал себе золотого бога; прости им грех их, а если нет, то изгладь и меня из книги Твоей, в которую Ты вписал» (Исх. 32:31–32).

Такова же была и молитва апостола Павла о своих соплеменниках, которые убили Христа и ничего не дали самому апостолу, кроме клеветы, преследований и кровавых гонений: «истину говорю во Христе, не лгу, что великая для меня печаль и непрестанное мученье сердцу моему; я желал бы сам быть отлученным от Христа за братьев моих, родных мне по плоти, т.е. израильтян (Римл. 9:3).

Вся жизнь св. Серафима также была исполнена деятельной самоотверженной любви к людям; она светилась в его взоре; она изливалась в словах его привета ко всем посетителям: «радость моя»; она проявлялась в его частых поклонах до земли своим ближним и лобзаниях; она давала ему изумительное терпение при беседах с тысячами посетителей, выслушивать их печали, сомнения, исповедь грехов, ободрять словом утешения, вразумления и прощения грехов; она одушевляла святою мудростью его наставления тем простым и верующим душам, что тысячами ежедневно приходили ко св. старцу; она пламенела в его молитвах за людей, она, наконец, мощно и благодатно действовала в том дивном даре чудесных исцелений больных, который ниспослал ему Господь в конце жизни.

Неужели эта любовь должна прекратиться после смерти старца? Неужели святые, сильные в молитве о ближних при жизни, и немы и глухи по смерти? Неужели душа их после смерти тела уже не объята любовью, и к скорбям земных братий они вдруг станут равнодушны, они, которые, живя на земле, готовы были все свое и себя самих принести в жертву ради блага ближних? Так именно рассуждают и наши сектанты, удаляющие себя от почитаний святых и от молитв к ним.

Но ведь против этого вопиет и разум и сердце, против этого говорит и слово Божие, уверяющее нас, что любовь никогда не перестает. Вот почему апостол Петр обещал христианам заботиться о них и после смерти (2Петр. 1:14–15); вот почему это же обещали все святые, обещал и ныне прославляемый преподобный отец наш Серафим Саровский: «Когда меня не станет, – говорил преподобный, – ходите ко мне на гробик, ходите, как вам время есть, и чем чаще, тем лучше. Все что ни есть у вас на душе, все, о чем ни скорбите, что ни случилось бы с вами, все, придите, да мне на гробик, припав к земле, как живому, и расскажите. Я услышу вас, и скорбь ваша пройдет. Как с живым, со мною говорите, и всегда я для вас жив буду».

Да, жив ты у Бога, святой, любвеобильный и благоговейный старец, жив ты в Церкви Божией, жив и славен, как праведник, в родном тебе многоплеменном православном русском царстве!

Хотите ли, братие, приобщиться к этой его жизни? хотите ли быть сродными его духу, его вере, его любви и благочестию?

Хотите ли явить доказательство, что и вы духовно слились с тою Церковью, в которой обрел спасение и святость новоявленный угодник Божий?

Тогда войдем ныне все в радость и молитвы св. Церкви, приблизимся духом к святому Серафиму, перенесемся мыслью и воображением к тем десяткам тысяч богомольцев, которые сегодня в отдаленном Сарове стоят вокруг мощей преподобного, горят к нему любовью, прославляют его, и с ними, и с Церковью Божиею воскликнем от всей пущи: Преподобие отче Серафиме, моли Бога о нас!

Но будем помнить, братие, что бывает страшное душевное состояние и отдельных лиц и целых народов, такое состояние греха и нераскаянности, что отвращает совершенно от людей лице Господа, и делает бездейственными о них даже молитвы святых: тогда молитва их, по слову пророка, в недра их возвращается (Пс. 34:13). Так было с нераскаянными иудеями, о которых молил пророк Иеремия; и сказал ему Господь: «Не молися ко Мне о людех сих во благо. Хотя бы предстали пред лице Мое Моисей и Самуил, душа Моя не преклонится к народу сему; отгони их отлица Моего, пусть они отойдут» (Иерем. 15:1). Так случилось, наконец, и с Иерусалимом: сам Господь плакал о нем и жалел его, но все же осудил его за конечное ожесточение и упорство его сынов.

Это для нас – устрашающие образы и примеры. Будем не устами только почитать святого угодника Божия Серафима, но и делом и всею жизнью являть с ним духовное единение: будем иметь его святую веру, будем всею душой преданы святой Церкви, к которой он принадлежал; освящаться ее таинствами, которыми он освящался; исполнять в точности и с любовью все ее уставы; будем искренно почитать его совершенства и добродетели и отображать их в своей жизни, отдав ее труду и молитве, по мудрому и меткому наставлению старца: «дело в руках, а молитва на устах»; будем служить, чем можем, с любовью нашим ближним, – одним словом, будем подражать житию угодника Божия, чтобы явиться братьями его не только по плоти, но и по духу! Ибо и апостол, заповедывая почитать праведных, поучает нас: «ихже взирающе на скончание жительства, подражайте вере их» (Евр. 13:7). Иначе и почитание их будет бесполезно и лицемерно. В день прославления праведного запомним крепко и поставим у сознания и сердца слово Божие: праведность возвышает народ, а беззаконие – бесчестие народов. Аминь.

Возлюбленные братие! По долгу христианской любви и пастырского попечения, по обязанности сограждан в едином отечестве, обращаемся к вам с настоящим словом поучения церковного в переживаемые нами тревожные дни. Наступает тяжкое время общественного бедствия: в нашем отечестве появилась холерная зараза.

Что делать нам и как себя вести? Заботливое правительство уже приняло и будет принимать меры к борьбе с нею: очищение городов и селений от грязи и нечистоты; назначение везде врачей и их помощников в усиленном составе; оповещение всего населения чтениями, листками, книжками о том, как обращаться с пищею, питьем и с жилищами во время холеры; будут открыты по местам чайные; во многих местах можно будет получать кипяченую воду; заготовлены будут лекарства и расширены помещения в больницах. По городам и линиям железных дорог откроют действия так называемые санитарные комиссии, т.е. особые совещания лиц сведущих, из всех сословий призванных с целью объединить и упорядочить все меры, предпринимаемые для борьбы с бедствием. Не без добрых людей на свете: явятся добровольно многия лица из городов и селений, которые примут на себя обязанность помогать начальству и врачам в святом и общем деле.

Все это хорошо и все это должно вызывать у нас только чувства благодарности к тем, которые заботятся о благе общественном, и чувства спокойствия за это благо. Все это вполне согласно и со словом Божиим, которое говорит вам вразумительно: прежде недуга врачуйся (Сир. 18:19). Оттого-то люди и научились теперь бороться с повальными болезнями, оттого-то, как все замечают, и холера с каждым разом теперь все становится слабее и уже далеко не так гибельна и опасна, как это было прежде.

Но все это – советы и указания для тела; христианин же никогда не может и не должен оставлять забот и о душе своей. Впрочем, доброе настроение души и доброе христианское поведение, как говорят и настойчиво уверяют сами врачи, служат лучшим спасением и от болезней тела. Врачи уверяют нас, что во время повальных болезней первыми жертвами их падают люди малодушные, унылые, затем люди невоздержные в жизни, иначе сказать, те, которые нарушают христианские заповеди. Видите, возлюбленные, как до конца исполняется слово Божественнаго Писания, которое поучает нас, что благочестие на все полезно, имея обетование жизни настоящей и будущей: слово сие верно и всякого приятия достойно (1Тим. 4:8–9).

И воистину, братие, воистину слово это всякого приятия достойно. Чем спастись от уныния, страха и малодушия, столь пагубных во время повальной болезни и столь позорных и унизительных для человека? Только глубокою и искреннею верою в Бога и горячею к Нему молитвою.

Какие великие утешения дает человеку вера! Какие назидания сообщает ему вечное слово Бога! Оно уверяет нас, что Господь причиняет раны, и Сам обвязывает их, Он поражает, и Его же руки врачуют (Иов. 5:18), что Господь мертвит и живит, низводит во ад и возводит (1Цар. 2:6), Он убиет и жити сотворит, Он поразит и исцелит, Он наказует и милует (Тов. 13:2). Как отрадно слушать исповедание древнего псалмопевца-царя: Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив, не до конца прогневается и не во век враждует (Пс. 102:8–9). Как радостно читать уверение библейского мудреца, что милость Божия так же беспредельна, как и Его величество (Сир. 2:18). И как осмысливает настоящие события святой апостол, когда уверяет, что, наказывая наши неправды бедствиями, Господь врачует и воспитывает наши души, поступая с нами, как нежно любящий отец со своими детьми; Господь, кого любит, наказывает, бьет всякого сына, о котором благоволит; если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами, как с сынами; ибо есть ли такой сын, которого не наказывал бы отец! (Евр. 12:6–7). И какая уверенность, какое спокойствие и какая преданность и покорность воле Господа и Его ведущей и воспитывающей деснице вливаются в душу, когда мы, по слову того же апостола, знаем и исповедуем, что Бог не попустит нам быть искушаемыми сверх сил, но при искушении даст и облегчение, так, чтобы вы могли перенести (1Кор. 10:13).

Итак, призовем Бога в день скорби нашей (Пс. 49:15) и к Нему обратимся с молитвою. Ибо, если, по наставлению апостола, мы всегда должны молиться и непрестанно (1Сол. 5:17), то тем более теперь. Так поступили в подобных же обстоятельствах, во время страшной моровой язвы в среде еврейского народа, царь Давид и старейшины Израилевы, падши в молитве пред Богом на лице свое: и послушал Господь земли и отнял язву от Израиля (2Цар. 24:25).

Нам же, сынам нового завета, искупленным Кровию Сына Божия, на всякое моление, приносимое с верою, всегда отвечает наш Спаситель: «Я с вами; не бойтесь!» (Ин. 6:20).

И чего в самом деле бояться верующим? Болезней и страдания? Но всякое страдание, переносимое терпеливо и вдумчиво, и во имя Бога, есть богатый вклад в нашу душевную сокровищницу и делает дух наш зрелым и близким к Богу. Бояться смерти? Но смерти ли бояться xpистианину, когда он знает, что этот враг истреблен Воскресшим Спасителем, и ныне гроб есть только лествица к небу!

Не убойтесь убивающих тело (Мф. 10:28), – говорит наш Спаситель. Но вот чего нужно бояться: бояться того, что убивает душу и что послужило истинною причиною и смерти тела. Ведь Бог смерти не сотворил (Прем. 1:13), но счастливую, бессмертную жизнь человека отравил и погубил грех. Вот почему, братие, с верою в Бога и с усердною к Нему молитвою в эти тяжелые дни несчастья должно быть соединено искреннее покаяние во грехах, исправление всей нашей жизни. Без этого Господь скажет нам так, как говорил некогда древнему Израилю чрез Исаю пророка: «Когда вы простираете ко Мне руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу»... (Ис. 1:15).

Не помните ли и из евангелия, что Спаситель, когда принесли к Нему расслабленного, не сказал ему: «встань и ходи», а отпустил ему грехи его, и тогда само собою совершилось и чудо исцеления (Мф. 9:2). Это урок для нас в нынешних обстоятельствах. Очищая жилища наши от всякой грязи и нечистоты, очистим прежде всего души наши от накопившейся на них нравственной нечистоты; воздерживаясь от той и другой пищи ради сохранения от болезни, воздержимся более всего от грехов и пороков; страшась заразы и избегая ее всеми средствами, устранимся духовной заразы – греховного настроения ума и сердца; обратив особое внимание на борьбу с болезнью, обратимся особенно к подвигу борьбы со всяким нравственным злом, опустошающим нашу жизнь и причиняющим нам смерть душевную. По слову апостола, очистим себя от всякой скверны плоти и духа, совершая святыню в страхе Божием (2Кор. 7:1). Так поступили даже древние язычники в городе Ниневии под влиянием проповеди пророка Ионы: и Господь помиловал их (Ин. 3:5–8); тем более должны это сделать христиане.

Совершим же святыню: усугубим молитвы; чаще будем посещать богослужение; принесем покаяние во грехах; соединимся со Христом Спасителем в тайне Его Тела и Крови; исправимся от грехов, – и так приуготовленные станем пред лицем Господа в полной преданности Его воле в полной надежде на Его милосердие, зная, что Он и желает и даст нам гораздо более благ, чем мы сами себе пожелаем; скажем Ему словом великой и святой молитвы: да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли...

Но скажут и спросят: что же врачи и медицинские пособия? Не лишнее ли это дело? Действительно, бывают случаи, когда врачевство является лишним, и не только лишним, но и греховным: когда люди, из ложного преклонения пред человеческою силою и человеческим разумом, только и надеются на искусство врачей да на силу лекарств, забывая и отвергая Бога. Тогда эти безумцы более доверяются законам, чем Законодателю, более верят твари и творениям, чем Самому Творцу. Тогда гнев Божий грядет на сынов противления; тогда и врачевания, как это мы видим на примере ветхозаветного нечестивого царя Асы (2Пар. 16:12), не приносят никакой пользы, потому что они в этом случае обращаются в орудие неверия и в знамя вражды против Самого Бога.

Но мудрое и доброе пользование врачебным искусством не только не отвергается, но признается и даже предписывается нам словом Божиим. Вот что говорит нам библейский мудрец: Сын мой, в болезни твоей не будь небрежен, но молись Господу, и Он исцелит тебя; оставь греховную жизнь и исправь руки твои и от всякого греха очисти сердце. И дай место врачу, ибо и его создал Господь, и да не удаляется он от тебя, ибо он нужен (Сир. 38:9–12). Господь не требует, чтобы мы отказались от своего ума, от сил духовных и телесных, и от тех благ мира, которые Сам же Бог сотворил и даровал человеку в полное обладание (Быт. 1:28). Кто думает, что грешно пользоваться лекарствами, тот должен отказываться от воды и от пищи, потому что питье и питание тоже, как и лекарства, суть средства сохранения нашей жизни и предохранения от голодной смерти. И как разум и телесные силы помогают человеку в сохранении и поддержании его жизни и в добывании средств для пропитания себя и своих близких, так точно разум человека помогает ему отыскивать и нужные лекарства от болезней для той же цели, т.е. для сохранения жизни. Древний библейский мудрец говорит, что Господь от земли создал врачевания, и благоразумный человек не будет пренебрегать ими (Сир. 38:4). Поэтому тот же мудрец советует: Почитай врача честью по надобности в нем, ибо Господь создал его, и от Вышнего врачевание, и от царя он получает дар. Знание врача возвысит его голову, и между вельможами он будет в почете. Для того Господь и дал людям знание, чтобы прославляли Его в чудных делах Его: ими Он врачует человека и уничтожает болезнь его. Приготовляющий лекарства делает из них смесь, и чрез него бывает благо на лице земли (1–8). И смотрите, поучаясь, как и в ветхом и в новом завете люди святые не пренебрегали внешними пособиями для исцеления ближних от болезни. Моисей и словом чудодейственным мог сделать воду в пустыне здоровою, но он находит для этого особое древо, которое вложил в воду и сделал ее сладкою и тем прославил имя Божие и спас народ от смерти (Сир. 38:5; ср. Исх. 15:5); царю Езекии пророк, посланный к нему для исцеления, накладывает на больное место пластырь и спасает его (Ис. 28:23; 4Цар. 20:7). Ангел, посланный исцелить Товита от слепоты, указывает для сего сыну его лекарство – желчь от рыбы, и ею возвращает больному зрение (Тов. 3:10, 6:3–9). Спаситель наш исцелял болезни словом, но нередко употреблял и видимые средства исцеления: слепому возвратил зрение плюновением и возложением рук на очи; другому помазал очи брением и повелел умыться в купели Силоама; глухому и немому возложил перст в ухо и коснулся языка его (Мк. 8:22; Ин. 9:6). Один из евангелистов – cв. апостол Лука был врач; он помогал врачеваниями другому великому апостолу – Павлу в его немощах (Кол. 4:14), много святых были врачами: Косьма, Дамиан, Кир, Иоанн, Пантелеймон... Все они, имея дар чудотворного целения болезней, весьма часто для исцеления болящих употребляли и земные врачевства. Таким образом, служение врача есть по преимуществу служение милосердия и самоотвержения. Часто и предписания врачей вполне совпадают с наставлениями слова Божия; особенно это нужно сказать о воздержании в пище и питье, о чистой и целомудренной жизни, о подавления в себе гнева и страстей. Всего этого требует от нас врачебная наука в полном согласии с заповедями Божиими. Невоздержание гибельно в такой болезни, как холера: но давно за этот грех и Господь наказывал евреев в пустыне (Числ. 11:33). Вот почему поистине слез и негодования достойны те люди, которые, как показывает опыт прошлого, в тяжелые годины холерных и других болезней стараются возбудить в народе недоверие и вражду к врачам, к этим незаменимым помощникам страждущих и самоотверженным деятелям, нередко умирающим в цвете лет на своем высоком посту от заразы и истощения сил. Неудивительно, если это делают враги общественного порядка, которые всем готовы воспользоваться, лишь бы внести смуту в народе, которые никого и ничего не жалеют, лишь бы достигнуть своих преступных целей; их слушать, конечно, не должен никакой благоразумный человек. Но удивительно, когда эти безумные мысли разделяют и повторяют, разумеется, по простоте и невежеству, люди религиозные и благонамеренные. Это стыдно и грешно. Что же их возмущает? Чаще всего то, что заболевших обязывают непременно идти в больницы. Но ведь за это благодарить надо; это делается для того, чтобы зараза не распространялась. Недовольство высказывают и за то, что по распоряжению начальства гробы умерших от холеры сейчас же закрывают, не заносят в церковь, заливают в могилах известью; зараженную одежду умерших сжигают. Как ни тяжело это, но следует с любовию подчиниться и таким распоряжениям ради любви к людям, ради общей пользы, ради предохранения здоровых от заразы. Ведь все это не вредит мертвому: ему нужна милость Божия, наша любовь и наша о нем молитва, а этого никто и ничто не может отнять у наших дорогих покойников.

Итак, если слово Божие повелевает нам всегда повиноваться всякому земному начальству Господа ради (1Пет. 2:13), то теперь видимо для всех и ясно, – мы должны повиноваться распоряжениям начальства и ради нас самих, и ради ближних. В такие тяжкие времена, когда нас постигают заразительные болезни и вообще какие бы то ни было общественные бедствия, и долг пред Богом, и требования совести, и долг гражданский, и требования благоразумия, – все заставляет нас быть единодушными, согласными, покорными власти и вместе ее распоряжениям относительно мер борьбы с бедствием. Тогда, с помощью Божиею, мы скоро достигнем того, что бедствие прекратится.

Вот, возлюбленные братья, все, что нам хотелось сказать вам по случаю переживаемых нами тревожных обстоятельств. Заключаем слово наше священным словом евангельским: Имеющий уши слышать, да слышит. Аминь.

Рождество Твое, Богородице Дево, радость возвести всей вселенней (Троп. праздн.).

В день, когда воспоминается рождение Пресвятой Богородицы, св. Церковь не находит других слов для восхваления Ее, как эти только что приведенные слова: рождение Твое, Богородица Дева, принесло радость всей вселенной. Не сразу эта радость объяла весь мир. Первые минуты самой высокой и святой радости были пережиты, как и при рождении всякого ребенка, родителями новорожденной. Отец и мать Пресвятой Богородицы, праведные Иоаким и Анна, в глубокой старости, после усердной и слезной молитвы удостоились рождения ребенка. Они первые и радовались этому рождению. Но скоро радость, которую принесла Новорожденная Мария тесному кругу родителей и родственников, все больше и больше расширяется, все больше и больше исполняет сердца всех окружающих. Она – радость и утешение священников и благочестивых женщин в те дни, когда росла и воспитывалась при храме Иерусалимcком. Она – радость и утешение старца Иосифа, которому Она была обручена, как жена, и которому, не будучи на самом деле женою его, Она по обычаям того времени служила, как своему господину, в его бедном доме, в его старости, в его потухающей и умирающей жизни. Она – радость и похвала всей семьи Иосифа, для которой Она трудилась, не гнушаясь никакими работами, ведя бедное и незатейливое хозяйство своими руками. Она – радость и похвала всех окружающих в городе Назарете, где Она цвела и благоухала чистотою, скромностью, кротостью, милосердием. Она, радость и украшение семьи, города, становится радостью для всего мира, когда святостью жизни и чистотой души привлекла к себе милость свыше и избрана Матерью Спасителя мира. И чем больше сияла слава Ее Божественного Сына, чем больше и больше расширялось на земле Его царство, чем больше число людей веровало в Него, тем больше радости приносила миру Богородица. И при жизни Спасителя Она, кроткая и молчаливая, открывала уста свои только тогда, когда нужно было просить милости нуждающимся, например, на браке в Кане Галилейской. После же Его смерти Она вся отдалась благотворению и молитве, а после своего отшествия от земли на небо, явившись апостолам, Она обещала не оставить мир молитвою, милосердием и заступлением. И поныне Она – радость и утешение христианскому миру. Сколько Ее храмов, сколько чудотворных икон, сколько чудес милости, особенно в нашем православном царстве русском! Не напрасно величают Ее, как и вы в каждое воскресенье величаете: «Заступница усердная, нагих одеяние, ненадеющихся надежда, немощcтвующих врач, обуреваемый, пристанище, христиан всех заступление и вспоможение»¹⁰⁰. Так воистину, рождество Богородицы и жизнь Ее радость возвестили всей вселенней.

Братие возлюбленные! Для каждого из нас, если мы только не напрасно и не лживо почитаем Богородицу, для каждого из нас поставлена та же задача: и мы должны сеять кругом себя радость, и мы должны жить на радость окружающих нас людей. Конечно, мы не можем даровать радости вселенной, – мы для этого слишком слабы и слишком незначительны. Но, по крайней мере, в той среде, в той местности, где мы живем, среди людей, с которыми мы соприкасаемся, мы должны водворить и насадить радость. Тогда из малого в общей сложности совершится великое. Если маленькие снежинки зимою, падая одна рядом с другой, покрывают всю землю снежным сплошным покровом, если вода, капля за каплей падая из туч, затопляет землю, наполняет и образует ручьи, реки и моря: то тем более радость и отрада, добро и любовь каждого из нас, соединяясь вместе, наполнят всю землю и обратятся во всемирную радость. Так мы все вместе сможем быть подражателями Богоматери.

Так ли бывает на самом деле?

Братие, каждый из нас в свое время родился, был маленьким ребенком, подобно родившейся Богородице. И наше рождение в мир по большей части внесло радость в тесный семейный круг: порадовался отец, улыбнулась мать, забыв муки и скорби рождения, и радостью наполнилось ее сердце; поздравляли ее и отца родные и знакомые, приходил служитель Церкви и именем Божиим ввел нас в стадо Христово, нарек христианское имя, крестил во славу Пресвятой Троицы. Бог послал каждого из нас в мир, окружил в семье любовью и радостью и повелел, чтобы мы и сами возрастали в любви на радость нашим близким, на радость семье, на радость людям, на радость нашей дорогой родине – святой и великой Руси, на радость общей Матери нашей – Церкви Православной. Бог послал нас в мир для этого, и каждому дал силы и способности, дал круг людей, место и время жизни и повелел творить Его волю. Что же сделали мы?

Видели ли вы, братие, богатое поле с обильным и прекрасным урожаем? Стоит на нем хлеб стеною, колосья гнутся до земли, отливая золотом, ожидая и призывая жатву и косьбу. Стоит пред этим полем хозяин его и радостью полно его сердце; он ждет обильной жатвы, он раскидывает умом будущие доходы. Но вдруг проносится над землею жестокая буря, стала градовая туча, полил дождь, выпал град и в одну минуту избил, опустошил дорогое поле: полегла на землю богатая нива, избило градом золотые колосья, жалко стоят одинокие оставшиеся избитые былинки... Что чувствует хозяин при виде этого погибшего поля, его надежды и кормильца, – вы сами знаете. Наша жизнь – то же избитое и опустошенное поле. Бог послал нас в мир творить волю Его, нести радость людям и всему Божьему миру; сколько надежд возлагали на нас родные, чего-чего не ждала от нас Церковь Божия!.. Трудиться бы нам только, да работать, исполняя Божьи заповеди, сохраняя себя в чистоте и святости: но вот пришла юность, пришло мужество, налетела буря страстей, пьянства, распутства, злобы, воровства, зависти, cквернословия, – и побило градом нашу духовную ниву! Погибли цветы нашей жизни – невинность, кротость, смирениe, незлобие, и вместо радости вокруг нас стоном стоит горе и злосчастье: плачут жены от драки и брани пьяных мужей, плачут отцы и матери, престарелые и слабые, слыша грубость, видя побои от детей, повыплачут они очи, не хотят смотреть на свет, просят себе смерти и раскаиваются, что породили в мир таких беспутных детей; плачет хозяйство у пьяного хозяина, плачет без корма и ухода бессловесный скот, плачет сама земля-кормилица с полями и деревьями, которые являются жертвами дурного обращения дурных людей. Не жизнь, а смерть и разорение, не достаток, а одну нищету сеет вокруг себя грешник. А что в общественной жизни? Взаимная зависть, злоба, обман, недовеpиe; друг на друга клевещут, друг другу завидуют; постоянные ссоры, везде несогласие, нет общего труда, нет общей заботы о делах! Вот что сеем мы вокруг себя, вот чем отплачиваем Господу за то, что Он призвал нас в мир рождением! А смотря на нас, в тех же грехах выростают и дети: им ведь для подражания нужны не слова, а дела наши. Если же дела наши – одно зло, то и дети учатся одному злу. Так мы не только сами не даем радости миру, но отнимаем и убиваем ее и в будущем в лице наших детей.

Пусть же все это станет у нашего сердца в нынешней день прославления Богородицы. Она рождением своим принесла радость всей вселенной. Постараемся подражать Ей. Постараемся доставлять радость всему окружающему; будем, подобно Богородице, тверды в вере, в исполнении заповедей Господних, будем кротки, трудолюбивы, трезвы, будем относиться к людям с любовью и расположением, – и тогда мы воистину будем подражателями Богородице, тогда и наше рождение в мир и наша жизнь в мире принесут радость и счастье людям. Аминь.

Вы слышали сейчас, дети, священный рассказ евангелия о том, как Господь Иисус Христос любил и ласкал детей, как Он Своим апостолам и всем верующим указывал на детей и повелел, чтобы и взрослые люди были по вере, чистоте и незлобию похожи на детей. Что же и мы другое можем сказать вам после этих слов Христовых? Если и взрослым приказано подражать детям, то дети должны быть самими собою, т.е. именно детьми как можно дольше. Что прилично детям? Слушать старших, с доверием к ним относиться, учиться, и учиться усердно, быть кроткими, незлобивыми. Дети охотно шли к Иисусу Христу от своих матерей, любили слушать Его, любили быть с Ним, около Него. Идите и вы ко Христу, слушайте Его слово, будьте поближе к Нему: вы найдете Иисуса Христа в Церкви, в молитве, вы услышите Его в евангелии и в изучении Закона Божия в школе, вы не только будете вблизи Иисуса Христа, но соединитесь с Ним в молитве, в св. таинствах, особенно во святом причащении. Во дни Иисуса Христа, когда к Нему подходили дети, взрослые им препятствовали. Теперь, напротив, вас и сейчас привели ко Христу и будут постоянно приводить к Нему. Если же, чего Боже сохрани, кто из взрослых стал бы мешать вам, то и власть церковная, и царская твердо скажет им такими словами Господа: «Оставьте детей приходить ко Христу и не препятствуйте им!»

Вы начинаете учение в праздник рождения Богородицы; о Ней церковная песнь воспевает: Рождение Твое, Богородице Дево, принесло радость всей вселенной.

От души желаем и вам, чтобы и ваше рождение, которое было так недавно, и ваше учение принесло только радость вашим родителям, вашей семье, станице, родине нашей и св. Церкви. Будьте добрыми и хорошими детьми, будьте хорошими и добрыми учениками и товарищами друг другу; тогда вы будете со временем хорошими и добрыми людьми и деятелями, и принесете радость окружающей жизни.

Благословение Господне на вас, Того благодатию и человеколюбием всегда, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

Сия есть победа, победившая мир, – вера наша (1Ин. 5:4).

Это слова св. апостола Иоанна, – глубокие вековечные слова! Остановимся на них сегодня вниманием и ради их глубокого смысла, и ради применения к переживаемому времени, и ради памяти св. апостола, изрекшего их Духом Божиим. В храме, посвященном его имени, они особенно знаменательны.

Когда были сказаны эти слова? Они были сказаны в то время, когда христиане переживали дни гонений и преследований, когда одно название христианина уже грозило пытками и смертью, когда новорожденная Церковь Христова крестилась огненным крещением, а мир, в котором жили и действовали апостолы, переживал глубокий перелом, весь охваченный борьбою старых начал издыхавшего язычества с новыми началами небесного благовестия Христова. Тяжелые то были дни и тяжело вспоминать о них! Кровь христиан лилась рекою, их жизнь и смерть были омрачены всеобщим презрением, отравлены клеветою и преследованиями. Мир, о котором говорит апостол в приведенном изречении, – подразумевая под этим словом все враждебное, во зле лежащее (1Ин. 5:19), противоположное святым и чистым заветам Царства Божия на земле, – этот мир всеми своими силами обрушился на христианство: императоры и правители истязали христиан судебными преследованиями, мечом воинов, ограничительными законами и кровавыми карами; поэты и ученые и устно и в письменных произведениях высмеивали христианское учение, а все это вместе взятое разжигало народ, руководимый жрецами отживающей религии, разжигало дикую толпу, всегда склонную к легковерию и жестокости; эта толпа измышляла, принимала на веру и распространяла самые нелепые клеветы на христиан, влекла их на судилища, бросала в цирки и театры на позор, на съедение зверям, на издевательства палачей и тюремщиков, на все виды казни. Несчастные в жизни и несчастные в смерти, – так говорили о христианах язычники.

Но не здесь было главное препятствие для христианства, для дела благовестия апостольского. Главное препятствие лежало в глубине самого духа человеческого, в его греховности, в его склонности ко злу, в его бессилии подняться к свету и правде. Как поднять общество, погрязшее в грехе и пороке? Как пересоздать его? Как среди привычного себялюбия, жестокости, грубой чувственности, среди царящего рабства, насилия и безправия заговорить об узком пути царства Божия, о чистоте, великодушии, любви, самоотречении? Как в обществе, где великодушие считалось слабодушием, а милосердие – глупостью, проповедывать о христианском смирении, о любви и жалости к меньшим братьям? Как проповедывать, например, что блаженнее давать, чем принимать, когда это означало упразднение всего строя жизни, ниспровержение всех ее веками освященных основ, за которыми следовало разрушение тысячи видов благосостояния, установившихся положений жизни и проч. Вот где была трудность благовестия Христова, и естественно, что «мир» встретил его враждебно и ополчился против него ожесточенно.

И все-таки мир этот был побежден. Силу, которая совершила победу, и указывает св. апостол: Сия есть победа, победившая мир, – вера наша. И до Христа человечество знало эту силу, потому что она прирождена существу человека, но несомненно, только Спаситель показал, как велика эта сила и что она может сделать; в этом смысле Он как бы воссоздал и открыл ее в человеке. Кто хочет убедиться в этом, тот пусть прочитает или прослушает только одну страницу евангелия.

И воистину, святая вера явилась христианским всеоружием. В личной жизни христиан она дала им необычайную ясность духа, твердость исповедания и жизненного оправдания и исполнения Христова евангелия, породила сонмы мучеников, украсила для них радостью мучительные часы пыток, облегчила, даже облаженствовала самый час смертный. Чтобы идти на пытки, на костры, на мучения и смерть не только твердо и спокойно, но с радостью, для этого нужно было иметь силу нездешнего мира; ее давала вера. В жизни же Церкви, в ее бескровной борьбе с налегавшею тьмою язычества, с языческими тлетворными и греховными началами, вера наша, действительно, явила чудеса победы! Она дала силы бессильным, она украсила человечество великим сонмом святых, она пересоздала людские отношения; не прошло полных трех веков со дня ее проповедания в мире, как гордый мир склонился пред нею; от хижин рабов, от подонков общества, от всего худородного и немощного, где на первых порах и нашло себе последователей евангелие, она проникла во двор кесарей, возсела на их престолах и в знамении креста Господня осенила, возвеличила и осмыслила венцы и скипетры державных царей. И много-много в течение последующих веков св. вера наша явила знамений победы. Не раз людские сердца, охваченные отчаянием, томились пустотою и были близки к погибели; не раз общества человеческие переживали времена разложения и падения, – и всякий раз, если они не забывали веры, то и отдельные лица и целые общества в ней одной находили спасающее начало, возрождались, очищались, становились способными к новой жизни.

Что сказать о переживаемом нами времени? Жизнь личная каждого из нас никогда не свободна от горестей, слабостей, падений, не свободна от гнетущего чувства уныния, туманом застилающего душевный мир, когда руки опускаются пред жизнью и деятельностью и сердце охватывает гнетущее отчаяние.

Что сказать о жизни общественной? Она усложнилась до чрезвычайности, она вызывает на печальные размышления. Кажется, что и мы переживаем глубокий перелом. Произошли коренные перемены в отношениях сословных, резко до неузнаваемости изменяются материальные условия жизни; неспокойно стало кругом, многое замутилось; новые учения, противные евангелию, проповедуются громко и открыто, новые понятия вторгаются в умы людей и широко распространяются в мире. Всмотришься, вдумаешься в них, и видишь: ведь это старые знакомцы! Это «належащая мгла языков», о которой упоминается в сегодняшней церковной песне в честь апостола; это языческие начала жизни, не издохшие окончательно даже чрез двадцать веков христианства. Они приняли только иной облик, приспособились к времени, получили только иное название, а по существу остались неизменными. Эта анархия, революция, социал-демократия, о которых не хочется даже упоминать в этом священном месте; эти бунты и попытки насильно сделать общими имущества имущих; эти тайные и явные убийства, возводимые в геройство; это господство капитала и золотого тельца; это учение о необходимости стать вне, по ту сторону добра и зла и сделаться сверхчеловеком, как ныне принято выражаться; эти насмешки над жалостью и милосердием и преклонение пред наглою силою и дерзостью зла, преступления и чувственности, что мы видим и читаем у современных модных писателей, нередко и открыто проповедующих о «воскресших богах древности», – все это не иное что, как отродившееся язычество, однажды уже показавшее, что оно не в силах благоустроить жизнь людей; все это законы жизни животной, а не людской. По плодам их узнаете их (Мф. 5:16). Посмотрите на эти плоды в современной жизни: вас поразит разлив преступлений, диких, ужасающих, непонятных по жестокости; вас испугает принижение нравственного чувства, при общем возвышении рассудочных знаний, при умножении школ всякого рода; вас изумит наблюдаемое духовное одичание современного человечества, при всех видимых успехах его внешней жизни.

Падать ли духом и предаваться ли отчаянию при виде всего этого? В день памяти апостола перенесемся ко времени апостолов. Ведь они и наши учители. Выслушаем же их бодрящий призыв и заветный урок: сия есть победа, победившая мир, – вера наша. Что бы ни случилось в нашей личной жизни, как бы ни было тяжко кругом нас в жизни общественной и государственной: будем хранить веру в Бога, веру в Его Промысл, ведущий людей к совершенству и счастью, веру в созидательную и животворную силу Христова благовестия. Как бы ни была темна налегающая мгла язычества, – о, света, даже и самого незначительного, она не задавит, и свет этот из искорки всегда может разгораться в яркое пламя при благоприятных условиях! А условия благоприятные – наша твердость в вере и ее жизвенном осуществлении. В день памяти апостола, при виде этого сонма чтущих его христиан, его учеников и последователей, в этом молитвенном собрании да будет на устах и в сердцах наших и молитва апостольская: Господи, умножь в нас веру! (Лк. 17:5). Ибо знаем мы и исповедуем: победа, побеждающая мир, во зле лежащий, есть вера наша! Аминь.

Умер труженик печатного слова, четверть века прослуживший русской журналистике. Не долог век русского литератора: это общеизвестный факт. Поэтому двадцать пять лет работы в области печатного слова для нашей русской жизни есть срок не малый и во всяком случае совершенно достаточный для того, чтобы вполне выяснились направление и облик литературной деятельности писателя, чтобы определились те залоги высших и светлых чаяний, с какими естественно приступить к заупокойной молитве об умершем.

Каковы эти залоги и что они говорят нам в настоящие молитвенные минуты?

Как речь умирающего должна быть правдива и чужда посторонних для истины соображений, так и речь о покойнике пред молитвой о нем, пред лицом Бога живых и мертвых, пусть будет правдива и искренна, пусть будет чужда лести и условных похвал.

В старое, хотя и не очень далекое время, русские литераторы были большей частью людьми, особо отмеченными перстом Божиим: это часто были гиганты мысли, властители дум, духовные вожди современных им поколений, люди, одаренные крупными талантами, с печатью гения, люди, имена которых нередко означали эпоху в истории общественной мысли, в родной литературе. Не таково переживаемое нами время. В наши дни крупные писатели слишком редки, в наши дни, напротив, главным образом преобладает работа рядовых газетных и журнальных деятелей, большею частью незаметных и не пользующихся широкою известностью, работающих изо дня в день, пишущих о предметах обыденных, на темы злободневныe. Можно назвать тысячи тружеников, десятками лет работающих пером честно и неустанно – и не создавшись ни одного крупного и яркого произведения, которое было бы связано с именем автора навеки.

Покойный не был крупным и выдающимся писателем; он принадлежал к последнему из указанных разряду литературныx работников. Что же, умаляет ли это его работу? Дает ли кому право отказать ему в признании заслуг, в положительной литературной и общественной оценке?

Но помимо высочайшего и трогательного учения нашего Божественного Спасителя о том, что каждый из нас ответствен пред судом высшей правды в меру данных ему талантов и в меру работы сообразно этим талантам, помимо этого, – самое занятие текущею литературою газетною и журнальною, самый труд рядовых и простых работников печати, несмотря на кажущуюся и видимую его простоту и незначительность, достойны внимания и имеют огромное значение в жизни. Литература такого рода – меч обоюдоострый. Отмечать и заносить на страницы прессы, в летопись общественной жизни, факты и явления современности, группировать их, освещать, истолковывать – это значит каждый день занимать внимание читателей и их постепенно воспитывать в том или другом мировоззрении. Каждый более или менее опытный читатель, каждый потрудившийся газетный работника хорошо знает, что значит «читать между строк», каждый знает, что иногда умолчание о том или другом факте или явлении несравненно красноречивее, чем подробное его обсуждение... И каждый же знает, какую страшную силу общественного созидания или общественного разложения имеет такая неуловимая тенденция газеты... Да, здесь, не высказываясь прямо и открыто, можно с равным успехом служить и началам жизни положительным, и началам отрицательным, разрушительным.

Поминаем усопшего труженика печатного слова, нашего соработника, собрата по органу печати; сегодня и сейчас вдали от нас опускают в могилу его бездыханное тело, а мы, его близкие, здесь, в духовном общении с ним, собрались помолиться о нем Богу живых и мертвых. Что же мы чувствуем пред этою молитвою в виду только что сказанного нами о значении и направлении печатного слова? Каким началам: положительным или отрицательным служил покойный в своей литературной работе? Чему он посвящал свое перо: созиданию или разрушению? Подчеркивал ли он одно зло, замалчивал ли добро? Группировал ли и освещал ли факты и явления жизни в целях озлобления, смуты умов и сердец, или сеял вокруг себя семена веры, добра, любви, согласия и мира? От того или другого ответа на эти вопросы зависят наши о нем чаяния и надежды: изыдет ли он, по слову евангелия, в воскрешение живота, или в воскрешение суда (Ин. 5:29).

Мы знали покойного, мы читали написанные им строки, мы следили за органами печати, которыми он руководил. И мы можем засвидетельствовать пред лицом Бога и людей: он служил посредством пера добрым, положительным началам жизни, он служил русскому церковному и государственному делу в меру сил и разумения, он способствовал укреплению в умах и сердцах заветов веры, повиновения власти, любви и мира. В этом залог дерзновения нашей о нем молитвы и залог светлых о нем надежд в жизни загробной.

Да простит его Господь в вольных и невольных его прегрешениях, да покроет его Своею милостью, любовным ходатайством Церкви Христовой, молитвами и любовью добрых людей, его присных и знаемых! Мир его праху и вечный покой его доброй душе! Аминь.

Свет нам ярче и дороже после мрака, тепло – после холода, радость жизни и здоровья – после тяжкой болезни. Вот почему св. Церковь, чтобы ввести нас в дух и смысл и в высокую радость нынешнего торжества, как в последние дни пред праздником, так отчасти и сегодня обращает наше внимание на время до рождества Христова, на праотцев и отцев Ветхого Завета. Она следует в этом наставлению св. апостола Павла, который писал современным ему христианам: припоминайте себе то время, когда вы были без Христа (Еф. 2:11–12). Теперь, после того как христианство воспитывало человечество в течение веков, когда ясны плоды его в истории мира, еще поучительнее будет исполнить завет апостола. Последуем же мудрому водительству Церкви, и в образах священных лиц – праведников Ветхого Завета, найдем для себя источник благоговейных чувств и поучительных размышлений в нынешний праздник.

Какой величественный многочисленный сонм представляется духовному взору нашему при этих воспоминаниях! Сколько разнообразия представляется в этих священных лицах, начиная от Адама и кончая последними праведниками, жившими непосредственно пред временем рождения Богочеловека! Вникнем, однако, в их духовные образы, присмотримся к ним глубже и внимательнее: не найдем ли в этом многочисленном сонме, во всех этих отцах и праотцах, чего-то единого и общего? Это единое и общее указывает нам св. апостол Павел в том месте своего послания к евреям, которое, по церковному уставу, предлагается нам в литургийном апостольском чтении последнего пред праздником воскресного дня (Евр. 11 гл.). Высоким воодушевлением, вдохновенно звучит слово его, когда он говорит здесь о духе и основе всего Ветхого Завета; образ за образом проходят пред нами в его изображении эти праотцы и отцы народа богоизбранного, и у всех у них видится одна печать на челе, и огненными буквами начертано на ней одно священное слово: вера.

С тех пор, как падшему праотцу людей в час скорби и покаяния, в час, когда прошлое отходило от него в светлых, невозвратных воспоминаниях, как светлая надежда для неизвестного и темного будущего, как отрада жизни, дано первоевангелие о Христе-Мессии: с тех пор, все усиливаясь и развиваясь, просветляемая и восполняемая Божественным Откровением, пламенная вера в этого Мессию сопровождала древнего человека на всех путях его. Авель, Сиф и Ной; Авраам, Исаак и Иаков; Моисей и судьи; благочестивые цари и пророки, – все они жили верою в грядущее, и среди превратностей жизни, среди всех ударов судьбы, среди всех несчастий, этого печального наследия греха и преступления, неизменно обращали свои взоры к тому светлому и великому будущему, в котором им виделось написанным имя обетованнoго Мессии. Прекрасно и образно представлено это у пророка Исаии: кругом нависла над человечеством темная, непроглядная ночь; пророк стоит на страже и слышит нетерпеливый вопрос, – вопрос томительного, напряженного ожидания: Сторож! сколько ночи? Сторож! сколько ночи? Сторож отвечает: еще ночь, но приближается утро... (Ис. 21:11–12). Так было с народом, но в его представителях, в носителях его веры, в избранниках Божиих это ожидание Мессии в полном смысле слова и с особою силою заполняло всю душу, все помыслы, все интересы жизни.

Мессия! Mecсия!.. Нужно представить, каким огнем воодушевления загорался взор Израиля при этом благословенном имени! Какая жизнь и радость, какой свет и утешение наполняли душу при благовести о Нем! И в каких только умилительных образах не предносилось Божественное Лицо Его взору и чувству Израиля! Язык истощался, не находя достаточно слов и выражений: Примиритель, Пророк, Эммануил, Звезда от Иакова, Ангел завета, Свет, Желанный, Обетованный, Царь мира, Бог крепкий, Отец будущего века... Как непрерываемый светлый поток, как источник самых светлых надежд, укрепляя, созидая, воспитывая народ, вера в Мессию сохранила в подзаконном еврейском мире все доброе и ко дням Нового Завета дала цвет и плод в лице Захария и Елисаветы, Иоакима и Анны, Преблагословенной Девы, Иоанна Предтечи, смиренных пастырей Вифлеема, Симеона и Анны, первых апостолов и других благочестивых лиц, последних праведников отходящего Завета Ветхого, которые в числе первых окружили и встретили верою родившегося Богочеловека. Но до этого счастья дожили немногие; все прочие отцы и праотцы древности представляются, как скорбные образы: "все они, – говорит апостол, – умерли в вере, не получив обетований (в исполнении), а только издали видели их и радовались, и говорили о себе, что они странники и пришельцы на земле» (Евр. 11:13). Но из глубины времен, из-под тягости горя возводили они слезящиeся очи к Мессии, – и в этом находили силы жизни и подвига, радость надежды, залоги светлого будущего.

Братие христиане! При мысли об этих праведниках Ветхого Завета, живших верою в Мессии грядущего, не припоминаются ли вам слова Мессии пришедшего и воплощенного, сказанные ко всем Его последователями «Ваши блаженны очи, что видят, и уши ваши, что слышат. Ибо истинно говорю вам, что многие пророки и цари и праведники желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали» (Мф. 13:16–17; ср. Лк. 10:24).

Да, мы явились наследниками пламенных ожиданий древнего Израиля и всего древнего мира! И если вера в Грядущего преисполняла силами и бодростью и делала радостными странников и пришельцев на земле, то какою светлою радостью должна исполнить вера нас, сынов Нового Завета! О, тысячекратно блаженны мы, христиане, сыны Божии верою о Христе Иисусе (Гал. 3:26), мы чрез веру – наследники неба (Гал. 4:7), мы чрез веру – члены того малого стада, которому нечего страшиться! (Лк. 12:32). В век, когда мысль человеческая как бы покусилась на самоубийство, потеряв надежду когда-либо узнать истину, в век, когда философия после господства целого ряда учений, взаимно друг друга уничтожавших, пришла к сознанию своего полного бессилия, – Иисус Христос заявил, что Он на то родился и на то пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине (Ин. 18:37). Он не только объявил, что возрождение человека возможно, но и указал, как осуществить его; Он создал нравственную силу, которую мало знал одряхлевший языческий мир, – силу, которая в состоянии волновать сердца людей до самой глубины и делать их способными на самые возвышенные подвиги; и эта сила есть вера. Ею Христос, действительно, облагодетельствовал человечество; ею Он, действительно, возвратил на путь благочестия столько падших людей, что числа их невозможно перечесть. Где философия, в самых высших проявлениях своих, никогда не могла создать прочных убеждений и, заставляя человека мучительно вращаться в области предположений, догадок и вероятностей, осуждала дух его на вечное томление, – там вера явилась, как возрождающая сила, и миллионам людей дала прочную и вековечную основу мысли и жизни: осветила прошлое, осмыслила настоящее, открыла будущее, дала покой и твердость душевного настроения среди тревог, страданий и превратностей жизни, объяснила смысл самого страдания, тайну жизни и тайну смерти... Посмотрите и теперь вокруг себя, бросьте взгляд на пройденный человечеством путь: скажите, создал ли кто хоть что-либо великое без веры? Один путешественник, которому удалось пройти почти все страны, объехать почти все моря, говорит нам о силе веры, свойственной даже самым диким народам: «С этою верою негр находит себе защиту от врагов; с нею он бесстрашно пускается на гнилой доске в открытое море, уходит в глубину лесов, вступает в неравный бой с тигром и, возвращаясь, ложится под открытым небом. А когда он испускает дух в когтях зверя, он поднимает взор к небу, ища там примирения» (слова Ливингстона). Так среди диких. Еще в большей степени сила веры проявилась и проявляется в истории образованного человечества. Без веры религиозной невозможна никакая другая вера во что-либо доброе. Но никто без веры в себя, без веры в будущее, в добро, в человечество, в истину не только не мог создать какого-либо великого дела, но даже приступить к нему. Всякий деятель науки и школы, общества и государства, всякий, принимающейся за самое малое дело без веры, заранее осужден в своей деятельности на смерть, на бесплодие, на полную неудачу и отчаяние. Но тем и велик человек в ряду тварей земных, тем и одарен он превыше всех, что он может путем веры восполнять свои знания и верою постигать образы иного, высшего, бытия, вещи высшего, незримого и непостижимого мира; путем веры он может чужой опыт делать собственным достоянием и, развиваясь в этом направлении, никогда не найдет предела своему духовному росту и совершенствованию. Лишите его веры – и он никогда не поднялся бы из состояния животного. Но, повторяем, над всеми видами веры стоит вера религиозная, как их основа, первоисточник и оправдание.

К вере, к бодрой, светлой и радостной вере призываем мы вас, братие, в виду родившегося Спасителя, обновившего мир верою, в виду праотцев и отцев Ветхого Завета, спасшихся верою. Стойте в вере, мужайтеся, укрепляйтеся! (Кор. 16:13). Пусть угрюмое и подозрительное неверие и разъедающее сомнение не омрачает жизни и деятельности призванных к вечной жизни! Где явилось оно, это роковое неверие, там веет холодом могилы: там жизнь даже при видимом блеске идет назад и, выдыхаясь, постепенно замирает, налагая печать мертвенности и на все окружающее; там, лишенное веры, выростает дряблое, бессильное поколение, с гниющею сердцевиною, заживо осудившее себя на смерть духовную, а часто и на насильственно-телесную; там даже те, которые искренно, бескорыстно и увлеченно хотят сеять вокруг себя жизнь, добро и радость, сеют смерть и отчаяние... Пусть в своих немногих мрачных представителях неверие вооружается на веру: тщетный труд, безумные надежды, напрасные старания! Слепой крот, копающийся в земле, конечно, будет уверять орла, что нельзя подняться и на вершок над землею: это не помешает орлу взлететь высоко высоко и распустить там могучие крылья...

«Сколько бы ни уклонялись люди от благого ига веры, сколько бы ни восставал против него мир со своими мнениями, страстями, соблазнами, враждою: вера Христова царствует и будет царствовать в целом мире, будет учить мир, будет управлять миром. Она имеет сама в себе жизнь Божественную, неистощимую, которая ни в какое продолжение времени, ни в каком пространстве мест, ни в какой борьбе с миром иссякнуть не может; она имеет в себе Божественное предопределение о судьбах мира, которого никакие усилия человеческие изменить не могут... Не послужил ли мир вселенскому распространению веры, когда гнал ее по всей земле? Не в самые ли бурные времена, когда мир в своих лжеучениях, кознях, открытых преследованиях истощал все усилия, чтобы поколебать веру, она достигла наибольшей силы и торжества в мире?»¹⁰⁵

Да сохранит же нас Господь от оскудения веры! К ней призваны все: не одни знатные, мудрые и сильные мира составляют опору ее могущества, но и все сердца простые, кроткие и смиренные служат ей и, окружая верою Богочеловека Христа, составляя из себя Церковь Его, устрояют на земле царство неба, среди людей – царство Бога.

И царствию Его не будет конца! Аминь.