К истории паломничеств на Святую землю из Русского Зарубежья в 50-х и 70-х годах ХХ века

XX век в истории Православия на Святой Земле – стал временем испытаний. С особой силой он отразился на представителях Русской Церкви и на русских учреждениях в Палестине, которые лишились материальной и дипломатической помощи из России. Это время стало временем выживания и создания новых форм существования русских православных людей на Святой Земле. Те, кто после падения Российской Империи оказались в Иерусалиме и в Палестине – сделались по своей сути стражами святых мест. В очень трудных условиях они сохранили русскую собственность и само русское имя в сердце христианского мира – в Святом Граде. А сам Иерусалим, как и вся Святая Земля, в конечном счете стали в эмиграции кусочком живой старой России – Святой Руси.

Судьба «Русской Палестины» оказалась не отделимой от судьбы России. Подобно ей она пережила трагический период, и мы надеемся, вместе с ней переживет возрождение и новый расцвет. «Русская Палестина» сегодня – это символ преодоления разделения русских православных людей. Наш долг – помнить о всех, кто в трудное время верил в возможность такого объединения, работал для него, хранил святые места, а вместе с тем хранил и традицию русского духовного и политического присутствия на Ближнем Востоке. Поэтому издательство «Индрик» планирует систематически публиковать материалы, связанные с историей Русской Православной Церкви, русской эмиграции и русского паломничества в Святой Земле в XX веке. Мы просим всех, кто располагает такими историческими материалами или другой информацией по этой теме, сообщать о них в редакцию издательства по электронной почте.

На одной из могил в крипте Успенской церкви на русском кладбище св. Женевьевы под Парижем есть надпись:

«Епископ Мефодий. 25.VII. 1902‒13.IV.1974. Настоятель Храма Христа Спасителя в Аньере. Возобновитель Православных Паломничеств на Святую Землю. Отошел ко Господу в Великую Субботу 1974. Слава Богу за все».

Епископ Мефодий (Кульман) родился и вырос в дореволюционной России. После революции и Гражданской войны, как и многие, он оказался в изгнании и большую часть жизни провел во Франции. В течение более чем сорока лет он являлся настоятелем небольшого приходского храма в Аньере, под Парижем, который назвал во имя Христа Спасителя, так как приход был создан в год взрыва московского Храма Христа Спасителя («наш приход, – говорил владыка, – это наше общее бревнышко на устроение многострадальной русской церкви»¹.

В 1953 году о. Мефодий был возведен в епископский сан с титулом Кампанский, являясь викарным архиереем при митрополите Владимире (Тихоницком), а затем архиепископе Георгие (Тарасове) – предстоятелях русского Экзархата в Западной Европе (Вселенский патриархат).

С именем епископа Мефодий связано возобновление православных русских паломничеств на Святую Землю. В конце XIX и начале XX веков поток русских паломников в Палестину был, казалось, неиссякаемым. Тысячи людей ехали поклониться святым местам со всех сторон Российской Империи. На Святой Земле возводились русские храмы, строились многочисленные подворья для приема паломников, создавалась целая «Русская Палестина».

Все это необъятное паломническое движение прекратилось с началом Первой Мировой войны, за которой последовала революция. Сотни паломников, прибывших в Иерусалим в 1914 году и застигнутые войной, так и остались на Святой Земле. Некоторые поселились в русских монастырях, другие сами устраивали свою жизнь на новом месте, поддерживая связь с Русской Духовной Миссией и Православным палестинским Обществом. Так между двумя Мировыми войнами сохранялась «Русская Палестина» и русское присутствие в сердце христианского мира. Массовое паломничество из России стало возможным только с 90-х годов XX века, а до того паломничества совершались из Русского зарубежья. Пусть они не были такими многочисленными, как были до них паломничества из самой России, или какими они становятся в наши дни, но именно паломники из русской эмиграции стали необходимой «связью поколений», сохранили живую традицию русского паломничества на Святой Земле.

В послереволюционное время «Русскую Палестину» населяли в основном те несколько сот паломников, которые были задержаны войной 1914 года, а так же служащие Императорского Православного Палестинского Общества и монахини русских монастырей, находившихся под наблюдением русского зарубежного Синода. В 20-е и 30-е годы XX века из многочисленной среды русской эмиграции на Святой Земле оказывались лишь единицы. Можно упомянуть писателя А.П. Ладинского, который совершил путешествие по Святой Земле в 1936 году по поручению газеты «Последние новости»². В целом же, тяжелые экономические условия, необходимость устраиваться на новом месте, сложности с документами создавали почти непреодолимый барьер для поездок из Европы в Палестину. При этом окраины бывшей Российской Империи, имевшие значительное русское население и не вошедшие в состав Советского Союза, – такие как Прибалтика, Финляндия, Польша, фактически стали частью русского зарубежья. В Прибалтике активно действовало Русское Студенческое Христианское Движение³, имевшее свой центр в Париже. Валаамский монастырь в Финляндии и Пюхтицкий в Эстонии являлись местом паломничества для тех, кто имел желание и возможность прикоснуться к жизни русского «дореволюционного» монашества. Так, будущий владыка Мефодий со своим духовником о. Сергием Четвериковым, вместе паломничали на Валаам.

Все изменилось после Второй Мировой войны. Святая Земля с ее монастырями и храмами, осталась, быть может, единственной нетронутой частью «старой России». Это обстоятельство, возможно, стало определяющим фактором возобновления туда паломничеств из эмиграции. А организация возобновления таких паломничеств в начале 50-х годов XX века связана с именем одного человека – епископа Кампанского Мефодия (Кульмана). Именно ему довелось стать вдохновителем целого паломнического движения на Святую Землю из всех стран русского рассеяния – в первую очередь из Франции.

Ко времени своего первого паломничества в 1951 году о. Мефодий был уже почти что пятидесятилетним человеком, двадцать лет служившим в священническом сане, и сделавший свой приход в Аньере одним из подлинных духовных центров русского Парижа, с регулярной богослужебной жизнью, взаимопомощью между прихожанами, серьезной воскресной школой.

Первая его поездка на Святую Землю стала и первым знакомством. В 1951 году о. Мефодий примкнул к католической паломнической группе. Вместе с ним собралось ехать около десяти его прихожан, но из записавшихся в конце концов осталась лишь Е.И. Слезкина, ставшая впоследствии главной помощницей владыки Мефодия в организации будущих паломничеств⁴. Интересно, что по свидетельству очевидцев, прихожане о. Мефодия плакали, провожая его, поскольку не были уверены, что он вернется: в те времена Ближний Восток казался гораздо дальше, чем кажется нам сегодня. Путь проходил по морю, воздушного пассажирского сообщения между Европой и Ближним Востоком еще не было. Затем ехали через Иорданию, на территории которой тогда находилась большая часть святых мест, а вместе с католической группой смогли посетить Галилею, входившую в состав Израиля. В последующем русские эмигрантские паломнические группы не могли посещать Галилею из-за проблем с документами («нансеновские паспорта»)⁵, до тех пор, пока в результате Шестидневной войны 1967 года большая часть Святой Земли не стала частью государства Израиль.

По прибытии в Иерусалим о. Мефодий отслужил благодарственный молебен в Гефсимании, в русском монастыре. По воспоминаниям матушки Ольги, именно во время этого паломничества в 1951 году о. Мефодий «увидел эту бедность русских монастырей на Святой Земле – колоссальную бедность. И сказал, что надо скорей помогать, а для этого необходимо, чтоб весь русский народ ответил. И он ответил».

Конечно, «весь русский народ» в тех условиях – это русское зарубежье. По возвращении во Францию о. Мефодий подал объявление в газете об организации паломничества на следующий год и о необходимости собрать помощь для русских монастырей. Летом 1952 года состоялось первое паломничество, организованное владыкой Мефодием в составе 28 человек. До смерти владыки в 1974 году такие паломничества, за редким исключением, устраивались каждый год со все более возраставшим количеством участников. За двадцать лет (1952‒1972) состоялось 18 паломничеств.

Отличительная черта всех паломничеств, которые организовал владыка Мефодий заключалась в том, что их участники ехали не только молиться на святых местах, но в течение двух десятилетий они оставались чуть ли ни основными благотворителями русских обителей на Святой Земле. Еще одна особенность тех паломничеств состояла в том, что все их участники были людьми «воцерковленными». Таким образом, главный смысл паломничества был не в знакомстве с христианством на месте его возникновения, как это было в первое время после обращения императора Константина или в постсоветское время. Паломничества имели не «катехизический» смысл, но были частью церковной жизни. Владыка Мефодий считал, что каждому христианину надо хотя бы раз в жизни посетить те места, где проходила земная жизнь Спасителя. Вот как писал владыка о смысле паломничества в предисловии к одному из своих путеводителей по Святой Земле:

«Паломник не турист. Он едет на Святую Землю не посмотреть, а помолиться, поклониться, покаяться, духовно укрепиться, обновиться. Он помнит, что Святая Земля – земная родина Христа Спасителя, что здесь было Благовещение, Рождество Христово, Сретенье Господне, Крещение Господне, что здесь Господь Иисус Христос жил, учил, творил чудеса, совершил Тайную вечерю, здесь был предан Иудою, претерпел страдания, распятие, Крестную смерть. Здесь, на Святой Земле было Его Воскресение, Вознесение на небеса, Сошествие Святого Духа.

На Святой Земле протекла и жизнь Матери Божией и было Ее славное Успение. Отсюда вышли на проповедь святые апостолы. Здесь пролилась кровь и первых мучеников за Христа.

Святая Земля – духовная родина всех христиан, Иерусалим – Святой Град, а Церковь Иерусалимская – мать всех Церквей.

Со времени земной жизни Христа Спасителя прошло более девятнадцати веков. Много событий пронеслось за эти годы над Святой Землей. Много разрушено, много построено. Многое свидетельствует о любви ко всему, что связано со Спасителем. Каждое место, связанное с воспоминаниями о земной жизни Сына Божия отмечалось, украшалось. Пусть эти украшения бывают грубые, безвкусные, наивные, но все они говорят: здесь был Господь, и мы, люди грешные, это отметили ― сделали, что смогли и как сумели.

Конечно, за девятнадцать веков многое на Святой Земле изменилось, но остались воспоминания, осталась та же земля по которой Христос Спаситель ходил, те же небо, горы и долины, на которые Он смотрел.

Благоговейный паломник прикоснется на Святой Земле к совсем особому миру, память о котором останется с ним до конца его дней, и да поможет она ближе подойти ему к пониманию Священного Писания, освящая им свою повседневную жизнь.

+ Епископ Мефодий»⁶.

Конечно, было важно и то, что эти паломничества – возобновление традиции, прерванной на время из-за революции («наше общее бревнышко на устроение многострадальной русской церкви»). А в России традиция паломничества, так мощно развившегося к началу XX столетия, восходит чуть ли ни к первым десятилетиям после крещения Руси:

«Русские люди всегда стремились, и будут стремиться побывать на Святой Земле, поклониться Живоносному Гробу в Иерусалиме, и помолиться на всех святых местах земной родины Господа нашего Иисуса Христа.

Благословение Господне да будет со всеми, стремящимися ближе познакомиться с земной родиной Христа Спасителя, со Святой Землей, с «открытым Евангелием», как ее иногда называют, и так ближе подойти к пониманию Священного Писания – Слова Жизни, освещая им свою повседневную жизнь»⁷.

Первое паломничество 1952 года было особенно сложным, поскольку на небольшую группу в 28 человек было огромное количество передач, предназначенных для русских монастырей на Святой Земле. К тому же путь еще не был освоен, а ехать приходилось на перекладных: от Парижа до Венеции на поезде, с пересадкой в Милане, затем пароходом до Бари, к мощам святителя Николая, и далее в Александрию. Как вспоминала одна из участниц того первого паломничества: «В Александрии, где пароход стоял сутки, не хотели пускать на берег паломников, особенно бесподданных, и лишь на утро это устроилось для беглого осмотра города. В Азии надо было предъявлять справку о прививке оспы и свидетельство о крещении: после войны арабы не впускали к себе ни одного еврея»⁸.

Из Александрии надо было плыть в Бейрут, а оттуда уже посуху ехать в Иерусалим через Иорданию. Останавливались паломники и в этот раз, и во все последующие, не в гостиницах, а в русской общине в Вифании, «по ту сторону» Элеонской горы. Участок в Вифании был приобретен Императорским Православным Палестинским Обществом в начале XX столетия. Вблизи находилась святыня – гробница Лазаря, воскрешенного Господом. Уже после покупки участка, там была найдена большая каменная плита византийского времени с надписью: «Здесь Марфа и Мария впервые услышали от Господа слово о воскресении». Именно здесь шла дорогая к Иерусалиму, на которой две сестры встретили Иисуса, возвестившего им о воскресении их брата.

На этом участке Православное Палестинское Общество построило небольшой дом для приема паломников. В начале 30-х годов XX века здесь обосновалась небольшая православная монашеская община во главе с м. Марией (Робинсон). Мать Мария, шотландка, сначала была англиканской монахиней, на Святой Земле приняла Православие и стала во главе небольшой монашеской общины во имя Воскресения Христова. Община несла большое социальное служение среди местного арабского населения: при ней была больница, а затем и школа. Позже часть сестер перебрались из Вифании, чтобы устраивать монашескую жизнь вокруг храма св. Марии Магдалины в Гефсимании, где покоились мощи убитой большевиками великой княгини Елизаветы Федоровны: так возник русский монастырь в Гефсимании.

Итак, владыка Мефодий с паломниками останавливались в Вифанской общине, считая, что это куда более подходит для настоящего паломничества, чем жизнь в гостиницах. Вифания – то место, где русских паломников по-настоящему ждали. Но здесь же они становились свидетелями тяжелого положения русских православных общин на Святой Земле. Как вспоминала одна из паломниц: «Скудость русских монастырей велика. В школе нет электричества, проточной воды. Каждое утро сторож таскает ведра с водой на второй этаж здания, где поместились паломницы, для пополнения большой бочки, откуда по комнатам берется кувшинами вода для умывания. Железные кувшины текут, тазы помяты и заржавлены. Стульев не хватает, и их собирают по утрам в столовую, а на ночь снова разносят по комнатам, иначе некуда положить платье. Одежду повесить негде: в двери вбивают гвоздики. Простыни и полотенца паломников попросили привезти с собой»⁹.

Если в период Британского мандата часть русских имуществ снималась в аренду английскими властями, и выручаемые деньги как-то позволяли жить, то оказавшись после 1948 года на территории нищей Иордании, русские монастыри и Духовная Миссия оказались в очень тяжелом положении. Как продолжает та же паломница: «Тут довелось узнать, какая всюду нужда. Матушке Марии пришлось из-за недостатка пищи продать пианино, хорошие керосиновые печи и т.п. Послушницы-девочки искали в Гефсиманском саду дикие рожки, какую-то травку «хубези», улиток после дождя – для пополнения скудного питания... В школе не хватало тетрадей, цветных карандашей, географических карт... Не хватало иголок, ниток, гребенок, не говоря об одежде и обуви. В Елеонском монастыре совсем не было общей трапезы: сестры пробавлялись на пол английского фунта в месяц и ведро воды в неделю»¹⁰.

Удивительно, что в такой стесненной ситуации продолжалась не только общинная монашеская жизнь, ее «Мариино» служение, но игуменья – мать Мария (Робинсон) не оставляла и социального, «Марфиного» служения своей общины: и больница, и школа продолжали в Вифании свою работу.

Владыка Мефодий старался, чтобы русские паломники по-настоящему участвовали в поддержке этих трудов. Помощь не только привозилась с каждым паломничеством, но и по возможности присылалась дополнительно. Об этом писала игуменья гефсиманской обители матушка Мария в благодарственном письме владыке еще в первые годы паломничеств:

«Ваше Пресвященство,

Преосвященнейший Владыко,

Наконец, пришли собранные Вами и Вашими сотрудниками и сотрудницами пожертвования в пользу наших Обителей, которые о.архимандрит распределил между нами по Вашим указаниям. Ваш дар так велик, и так глубоко трогает сердце, что благодарность за него не вмещается в слова. На Вашу доброту и внимание, на эти, действительно, лепты «единой вдовицы», мы можем ответить только усердной молитвой к Богу за наших благодетелей.

Полученными суммами, в первую очередь, мы оплатим счета по продовольствию, потом сможем приобрести чувствительно не хватающие вещи детского обихода: белье, обувь и т.д., наконец, побаловать всех вкусными вещами перед началом Великого Поста.

Просим Милостивого Господа не отвергнуть наших горячих молений, принять наши немощные труды, не оставить в огорчениях и соединить всех в служении Ему Единому, укрепляя и оберегая Святую Соборную и Апостольскую Церковь Его на самом месте Ее утверждения – во Святом Граде Иерусалиме, на Святой Земле.

Прошу для себя, всех сестер и детей Вашего – досточтимый и дорогой Владыка, архипастырского благословения и святых молитв.

гр. иг. Мария во Христе с сестрами. 1/25 февраля 1954 г.»¹¹.

Как в дореволюционной России были самые разные источники помощи «русскому делу» на Святой Земле ― от пожертвований меценатов до общероссийских «кружечных сборов» в Вербное Воскресенье, так и владыка Мефодий с самого начала старался сделать помощь монастырям и Духовной Миссии «общенародной», в эмигрантских масштабах.

Так рассказывается о сборе средств в апрельском «Паломническом Листке» за 1954 год:

«Сборы на помощь в Святую Землю все время продолжаются. Из отчета Епархиального Палестинского Комитета видно, что за 1953 г. на дело помощи было собрано более 800 тысяч франков. Но это не все. Еще были немалые посылки денег из Бельгии и от отдельных лиц. Посылались и посылаются вещевые и продуктовые посылки. Несколько престарелых монахинь имеют своих «благодетелей», которые регулярно им помогают деньгами и посылками. Значительна забота и «крестных» о своих «крестницах» в Вифанской школе. Слава Богу. Русские сердца чувствуют Святую Землю, и не только стремятся туда для поклонения святыням и молитвы, но и стараются послать туда помощь.

Отдельные, обычно небольшие пожертвования, продолжают поступать все время. У многих стоят кружки «на помощь в Святую Землю», некоторые из них уже наполнились и деньги сданы. В день Входа Господня в Иерусалим по благословению владыки митрополита Владимира, во всех наших церквях будет произведен на помощь Святой Земле тарелочный сбор.

С большим моральным и материальным успехом прошел концерт 21 февраля, данный детьми интернатов св. Георгия и св. Ольги. Это католические учреждения, в которых учатся русские православные дети. Чистый сбор только за билеты дал около 100 тысяч франков, а потом были поступления от «мешочков» (40 тысяч франков) и от буфета (около 18 тысяч франков).

Теперь М. Фортунато с молодежью подготовляет большой духовный концерт, который состоится в помещении Американской церкви 9 мая. Надо всячески способствовать этому делу.

В Бельгии, по инициативе наших паломников, сборы все время продолжаются»¹².

Таким образом «паломническая» деятельность продолжалась и по возвращении во Францию. С одной стороны, надо было все большее количество людей знакомить со Святой Землей, и открывшейся возможностью посещать ее. Для этого устраивались специальные встречи, лекции, рассказы о Святой Земле: «В течение года владыка Мефодий там, где ему приходилось бывать по делам Епархии, в окрестностях Парижа и во многих городах Франции, говорил о Святой Земле. В некоторых фабричных центрах и глухих провинциях эти доклады-беседы особенно умиляли слушателей»¹³.

В 1952 году владыка создал Епархиальный Палестинский Комитет, состоявший из него самого, секретаря (Е.И. Слезкина) и казначея. Комитет занимался организацией паломничеств, сбором и отправкой помощи на Святую Землю. Изыскивались частичные стипендии тем, кто не имел достаточно своих средств для паломничества, а также для регента и иногда, священников. Поскольку владыка Мефодий уже имел опыт издательской деятельности – с 1948 года он являлся редактором журнала «Вечное», (при его жизни было выпущено 316 номеров этого журнала), то с 1953 года было решено выпускать так называемый «Паломнический листок». Этот небольшой журнал, объемом в 10‒20 страниц, выходил обычно два раза в год – в октябре-декабре и в апреле-июне, так что при жизни Владыки было выпущено сорок номеров. В первом номере листка (ноябрь 1953 года) епископ Мефодий так писал о цели этого небольшого издания:

«Паломничество в Святую Землю очень сближает участников друг с другом и с теми, кого они встретили на святых местах. По возвращении хочется знать друг о друге, хочется постараться так или иначе помочь русским стражам русских мест на Святой Земле, хочется иметь и сведения, как там живут. Несомненно, и на Святой Земле интересуются паломниками и их деятельностью. Но все живут по разным странам и городам, переписываться затруднительно. Вот и возникла мысль время от времени издавать «Паломнический листок». В нем будут помещаться сведения о жизни и деятельности паломников и русских людей на Святой Земле, о делах помощи на Святую Землю, об очередных паломничествах. «Паломнический листок» – наше маленькое дело взаимной связи и поддержки»¹⁴.

На сегодняшний день сорок номеров «Паломнического листка» (общий объем около 600 страниц) являются главным источником сведений о тех паломничествах и о связях между русской эмиграцией в Западной Европе и Святой Землей. Те люди, которые уже съездили в паломничества, объединились в Содружество паломников, которые проводили регулярные встречи: от «чашки чая» у владыки Мефодия (для тех, кто мог приехать в Аньер), до ежегодных общих Собраний о Святой Земле, на которые приходили как паломники, так и те, кто был заинтересован темой Святой Земли. На этих встречах делились впечатлениями, читали доклады, демонстрировали сделанные фильмы, коллекции диапозитивов или звуковых записей. На таких собрания бывало по несколько сотен человек.

Постепенно, помимо издания журналов «Вечное» и «Паломнический листок», владыкой Мефодием было организовано издание необходимой для паломников литературы. В 1961 году был издан сборник «Святая Земля» (объемом 162 страницы, со множеством иллюстраций и планов). В 1963 году вышел в свет «Спутник паломника по Святым Местам в пределах Иордании», приуроченный к десятому русскому православному паломничеству из Парижа в Святую Землю. Это был путеводитель с фотографиями, планами, историческим описанием мест и рекомендациями, касающимися современного положения.

В 1968 году появился второй выпуск – «Спутник паломника по Святым Местам. Галилея и некоторые другие места Палестины». Сюда вошли описания тех мест, которые до Шестидневной войны 1967 года не могли посещаться паломниками. В том же 1968 году вышло первое издание сборника «Песнопений для паломников на святых местах Палестины». В последующих изданиях этой книги были добавлены также и евангельские чтения. Отдельно издавались брошюры с житиями святых, подвизавшихся на Святой Земле, воспоминания паломников и сборники статей, так или иначе посвященные Палестине.

За те 20 лет, что владыка Мефодий организовывал русские паломничества из Западной Европы на Святую Землю, паломники становились в какой-то мере свидетелями многих важных событий и церковной, и политической истории. В «Паломническом листке» описывались войны, объединение Иерусалима и всей Святой Земли после Шестидневной войны 1967 года, смена «церковных властей», а также такие события, как например, возвращение мощей преподобного Саввы Освященного из Венеции в его монастырь в Иудейской пустыне.

Савва Освященный, один из величайших отцов православного монашества на Святой Земле, жил в VI веке. Им была основана лавра, находящаяся в Иудейской пустыне между Вифлеемом и Мертвым морем. Лавра Саввы Освященного с момента основания и до сегодняшнего дня являлась главным центром всего палестинского монашества. В Средние века мощи святого Саввы были перенесены в Венецию. Когда и каким образом это произошло, в точности неизвестно. Возможно, они были вывезены в Венецию прямо из лавры в 911 году, т.е. еще до разделения церквей, или же были перенесены в Константинополь, а оттуда похищены крестоносцами в XII–XIII веках.¹⁵ Возвращение мощей в лавру произошло в 1965 году: оно стало возможным после встречи Вселенского Патриарха Афинагора и Римского Папы Павла VI, произошедшей в Иерусалиме в 1964 году, впервые после многих столетий необщения православных патриархов и римских пап (с 1439 года).

Весной 1965 года в «Паломническом листке» было напечатано сообщение о предстоящем возвращении мощей преподобного Саввы:

«Кардинал Урбани, архиепископ Венеции, по распоряжению Папы Павла VI, ради сближения Католической и Православной Церквей, возвратит в обитель преподобного мощи преподобного Саввы, покоящиеся в Венеции. Мощи преподобного Саввы с 911 года хранились в церкви св. Антонина в Венеции. Это радостное для всех православных событие будет обставлено большой торжественностью. Разрабатывается программа возвращения. Сначала предполагали устроить встречу после Пасхи, но не успеют приготовиться, и отнесли это перенесение на ноябрь сего года. Это будет редкое православное торжество»¹⁶.

В 1965 году паломничество епископа Мефодия не совпало со временем перенесения мощей, поскольку во все годы паломничества совершались только в июле-августе, когда в Европе было время отпусков. Но тексты, предоставлявшиеся для «Паломнического листка», писались очевидцами событий в Венеции и затем в Иерусалиме. В этом их ценность, так что остановимся на них подробнее.

Первое свидетельство, о событиях в Венеции, принадлежит, по-видимому, кому-то из русских эмигрантов, проживавшему в Западной Европе и ставшему очевидцем этих событий.

«...В четверг 21-го октября 1965 года прибыли в Венецию: Архиепископ Иорданский Василий, секретарь Патриарха Венедикта, архимандрит Германос – эпитроп (хранитель) Живоносного Гроба Господня, архимандрит Феодосий – настоятель греческого монастыря в Вифании, игумен Серафим – настоятель лавры преподобного Саввы Освященного и иеродиакон Святогробского Братства Кириак. Они были встречены венецианской делегацией, возглавленной католическим епископом Оливотти.

В пятницу, 22 октября в 10 часов утра было назначено официальное освидетельствование святых мощей, в церкви св. мученика Антонина, стоящей у берега одного канала, недалеко от собора св. Марка. Эта церковь существовала с конца V века. В левом приделе под престолом, за решеткой почивали святые мощи, покрытые красным сукном. Рядом, на стене, выгравирована латинская надпись о перенесении мощей в эту церковь.

Сперва прибыли католические церковные власти, епископ Оливотти и другие. Зажгли высокие свечи и, попросив всех выйти, перенесли св. мощи в стеклянной раке на большой стол перед главным алтарем. Рака была открыта. Мощи сохранились с VI века целыми, засохшая кожа прилипла к костям, руки сложены на груди.

В 10 часов вошла греческая делегация, владыка Василий с его спутниками. Благоговейно подошли, и с нескрываемым волнением приложились. После осмотра мощей был перед ними прочитан на латинском и греческом языках официальный акт о передаче святых мощей Папой Павлом VI – Иерусалимской Церкви, по просьбе Блаженнейшего Венедикта. Архимандрит Феодосий преступил к облачению святых мощей, которые были одеты лишь в белую рубаху с красными поручами, в монашескую черную мантию, в черный куколь (покров) для головы, в парчевую зеленую епитрахиль (вышитую золотом ― дар Элеонского монастыря), в руки четки и крест с распятием (дар Греции), на ноги вышитые туфельки. После этого владыка Василий трижды окадил раку, и греческое духовенство единогласно пропело – впервые за много веков, православный тропарь преподобному...

Католики со своей стороны пропели: Sancta Sabba, ora pro nobis. Все присутствующие благоговейно поклонились и приложились к св. мощам, после чего рака была закрыта и запечатана двумя печатями. Святой, облаченный в монашеские одежды и епитрахиль, лежал, точно живой...

В субботу, 23 октября в 4 часа дня, было назначено перенесение святых мощей из церкви св. Антонина в базилику св. Марка. К этому времени опять собралось греческое и католическое духовенство. Владыка Василий окадил раку и опустевшую часовню, где святые мощи столько веков пребывали в затворе, и трижды пропел тропарь преподобному. Зате, под звон колоколов два гондольера подняли раку, вынесли ее из церкви и опустили в небольшую гондолу. Сопровождающее духовенство поместилось на моторной лодке. Тихо поплыл преподобный к морю, а оттуда по другому каналу к великолепной базилике св. Марка. Торжественный звон колоколов встретил его. Из ризницы длинной вереницей клирики в белых одеяниях внесли раку в храм, и поставили ее на возвышении за ракой святого евангелиста Марка. Православное духовенство следовало за ракой, его усадили перед самым алтарем. Затем вошло множество католического духовенства, и с крестами и регалиями, в высокой митре и с жезлом в руке венецианский кардинал-патриарх Урбан, благословлял на обе стороны. Он начал служить торжественную вечернюю мессу с пением и органом. Кардинал взошел на высокую кафедру и сказал по-италиански длинное, прочувствованное слово о духовных подвигах преподобного Саввы, и о неисповедимых путях Промысла Божия, устрояющего возвращение преподобного в основанную им великую лавру. После службы был официальный прием в патриаршем дворце в честь православной делегации, и после него в честь кардинала ужин в греческом консульстве. Святые мощи оставались в соборе для поклонения народа. Смиренный пустынник, избегавший при жизни человеческой славы, предлежал в такой торжественной обстановке...

11/24 октября (память Святых Отцов). В греческой церкви Венеции утреню и Божественную Литургию совершил преосвященный Василий с архимандритом Феодосием и игуменом Серафимом в присутствии греческого Экзарха, митрополита Хризостома, католического епископа Оливотти и множества других духовных лиц.

С 3,5 часов дня торжественный звон колоколов базилики св. Марка стал созывать к богослужению. Храм был переполнен. Официальные власти, множество монашеских орденов, мальтийские рыцари в белых одеяниях с хоругвями. Венецианский Патриарх в пурпуровой мантии возглавлял богослужение. Многочисленный хор при звуках органа пел антифонно псалмы в алтаре и в соборе. В конце службы кардинал опять поднялся на кафедру и сказал длинное слово, обращенное к делегации, к властям и ко всему народу, упоминая о великой жертве, которую приносит Венецианская церковь, возвращая святые мощи преподобного благочестивой Греко-Православной Церкви Иерусалимской, после того, что хранила их в течение десяти веков. Эта жертва приносится ради заповеди Христа о любви, и ради укрепления взаимных братских отношений Церквей. С грустью прощаясь со святым, он приглашал всех присутствующих совершить паломничество в лавру палестинскую на родину Христа. В ответ кардиналу, преосвященный Василий вошел в алтарь и ответил по-гречески благодарным словом от имени Блаженнейшего Венедикта. Это слово было тут же переведено по-италиански. Затем епископ Василий подошел к раке, и окадив ее один запел по-гречески тропарь преподобному.

Под звон колоколов началось, затем, торжественное изнесение мощей преподобного. За кардинальским крестом длинным потоком в два ряда стали выходить с зажженными свечами мальчики-клирики в белом одеянии с пением молитв преподобному, за ними следовало духовенство. Епископ Василий с православным духовенством шествовал перед самой ракой, которую выносили клирики, окруженные охраной в мундирах. Сразу за ракой следовал в пурпурной мантии Кардинал со своей свитой. Шествие вышло через весь собор, через главные ворота на площадь св. Марка, откуда доносилась военная музыка, и загнуло в сторону моря. Вся площадь было полна народа. Гул мощных колоколов заглушал пение. Солнце только что зашло, стоял тихий вечер. На золотистом и чистом небе зажглась первая звезда, у двух колонн вспыхнули факелы. Медленно продвигалось шествие, с молитвенным благоговением, и над толпой – рака с преподобным, скромным обликом, облеченным в монашеские одежды. Незабываемая, неземная красота.

У самого берега шествие остановилось, и рака была поставлена на приготовленное возвышение. Когда стих гул колоколов, кардинал один взошел на возвышение и обратился с прощальным словом к самому святому: «Adieu, San Sabo! Не забудь град, столько веков охранявший тебя, молись о нем перед Богом. Прощай – до неба!». Глубоко растроганный епископ Василий ответил кардиналу кратким вдохновенным словом: «Благодарим Бога, Сотворившего сей день, предусмотренный Его Провидением! Благодарим Вашу милость за проявление христианской, братской любви! Благодарим благородный город и народ венецианский за благочестие и молитвы, с которыми встретили и провожают нас в далекий путь. Благословение преподобного всегда останется с вами, а путь, который мы сейчас совершаем, дает надежду на другой путь – путь к Небу!». Патриарх облобызал раку, обнялся с Владыкой Василием и со всеми членами делегации и отошел к собору. Еще минута – и раку тихо опустили в гондолу. Сопровождаемая православным духовенством, она направилась к греческой церкви. С пением и под звон колоколов, раку внесли в этот прекрасный храм, где лаврский игумен о. Серафим тотчас начал служить вечерню – первую за столько веков православную службу перед мощами великого основателя и подвижника лавры.

В понедельник 25-го октября, в 8 часов утра, утреню и Божественную Литургию совершили: эпитроп Живоносного Гроба архимандрит Германос, с архимандритом Феодосием и игуменом Серафимом. Пел владыка Василий с настоятелем храма ― о. Серафимом. Впервые пели особую службу, составленную по случаю перенесения мощей преподобного Саввы Освященного. После богослужения итальянский народ продолжал непрерывно приходить поклоняться мощам, духовенство и монахини с детьми пели по-итальянски кантаты.

В 3 часа дня прибыла греческая делегация. Владыка Василий пропел тропарь и окадил раку, покрытую новым покровом. С пением подняли раку, вынесли ее из церкви и установили в моторную лодку, в которой разместились духовенство и сопровождающие, во главе с Митрополитом Хризостомом, Экзархом Вселенского Патриарха.

Лодка по морю направилась к аэродрому имени Марко Поло (Мэстр). Целый час продолжался путь по волнам. Солнце заходило, город постепенно исчезал в горизонте. Рака была установлена на корме, около нее сидел счастливый игумен о.Серафим, архимандрит Феодосий и несколько других. Русские монахини пели по-славянски тропари и величания преподобному Савве.

У аэродрома стоял греческий самолет, специально присланный греческим королем. Когда вносили раку, офицеры отдавали честь подвижнику VI века. С террасы аэродрома толпа народа провожала с восклицаниями: Sancta Sabba, ora pro nobis! Мощи сопровождала до Иерусалима католическая делегация во главе с епископом Оливотти.

В 5 часов 15 минут авион отлетел в Афины, где вечером готовилась встреча королем и монахами, которые должны были ночью бдеть у мощей.

Утром 13/26 октября самолет отлетал из Греции в Иерусалим.

Греческая Православная Церковь внесла в святцы новый праздник в честь перенесения мощей преподобного Саввы Освященного 13-го октября старого стиля»¹⁷.

О встрече мощей в Иерусалиме, и пребывании их около десяти дней в храме Гроба Господня в «Паломническом листке» было опубликовано несколько писем очевидцев. Одно из них, наиболее подробное, принадлежит русской монахине, жившей на Святой Земле, возможно, на Элеоне:

«Письмо из Иерусалима (28.10.65). Совершилось, наконец, долгожданное событие: возвратился преподобный Савва Освященный на место своих подвигов, своих славных дел и блаженной кончины. Исторический день, великое торжество Сионской Церкви.

С месяц назад уже уехали в Венецию архиепископ Василий, настоятель лавры о.Серафим и о.Феодосий с диаконом, повезли облачение для святых мощей. Ожидались они 26/13 октября и задолго уже готовилось, что прилетит специальный авион – привезет мощи, и часов в 12 доставят их к Яффским воротам, откуда на руках понесут ко Святому Гробу Господню.

Уже в половине одиннадцатого мы у Яффских ворот ― те, кто покрепче здоровьем. Остальные пойдут прямо в храм Святого Гроба, там ожидать. Только бы дождь не пошел! Солнце прячется в набегающих темных тучках.

На площади еще никаких приготовлений, никто не ждет так рано. И лишь понемногу подтягивается народ: греческие монашенки, наши елеонские пришли; на той стороне стали католики, францисканцы из Кустодии, их монахини во всем белом. С барабанным боем явились скауты, промаршировали и ушли за угол; какие-то школьницы. А греческого духовенства все не видно!

Лишь в первом часу четыре машины проследовали со стороны Патриархии к выезду из города: в первой – драгоман и два архиерея, во второй – Блаженнейший с владыкой Стефаном, остальные с прочими архиереями. Прекратилось движение. На ближайшем балконе показалось в облачениях духовенство: сейчас спустятся и выйдут. Скауты вернулись и выстроились шпалерами, держа цепь. А народ все прибывает – волнующее ожидание!

И только 10 минут второго появилась из-за угла первая машина патриаршего кортежа – и за нею черный полуавтобус, с укрепленным на крыше крестом в цветах: святые мощи... и другие машины. Все остановилось против цитадели, все вышли на площадь, и стали доставать стеклянную раку с мощами. Скаутам было скомандовано сняться и идти к патриархии: под музыку и барабанный бой удалились. Все греческое духовенство уже выстроилось двумя рядами в золотых облачениях; тут же и семинаристы, и главный регент хора.

О, какой момент незабываемый, когда поднялась над головами стеклянная рака, и стало видно всем лежащее в ней преподобное тело, в полной схиме, в зеленой парчевой епитрахили поверх схимы, с открытым потемневшим, как бронза, лицом. Под пение тропаря понесли – полился мощный святогробский звон. Непосредственно перед гробом шествовал патриарх, а позади в развевающемся розовом одеянии кардинал Венеции, Джиованни Урбини. По бокам – о. драгоман и хранитель Святого Гроба. Направлялись к патриархии, и мимо нее к храму Воскресения. Порядок был полный, хотя почти весь народ с площади пошел следом, и немного тесно было на узких улицах. Звонили уже не только святогробские колокола: захлебывались жидкие колокола католиков, все ближайшие монастыри заливались звоном – вот уже воистину «во вся тяжкая»!

Все улицы по пути шествия украшены флагами, лентами и цветами. Сверху, с крыш и окон поливают духами, под ноги выливают кофе, бросают цветы.

Внесли в храм, остановились у Камня помазания: ектенья. Полиция пропускает в храм только духовенство и нас, монашествующих. В Кафоликоне установлен посередине большой стол, на него ставят раку. Перед нею на малом столике стоит, переливаясь всеми огнями, осыпанный бриллиантами драгоценный Крест с частицею Животворящего Древа, который выносят только на Крестопоклонной! Зажжены все паникадила, звонят все внутренние колокола ― и католические, и армянские; стучат в «току» (серебряные била в алтаре), играет орган.

Кафоликон уже полон народу: 320 одних приглашенных, все консулы, мэр города, масса католиков рассажены по сторонам. На ближайших стульях располагаются новоприбывшие с кардиналом, и он сам ― внушительная фигура с породистым мрачным лицом. Блаженнейший в митре и омофоре поверх мантии восходит на свою высокую кафедру против раки с мощами и начинает благодарственный молебен. Невидимые певчие с большим подъемом пропели «спаси Господи люди Твоя», тропарь и кондак святому и великое славословие, а после ектеньи – полихронион – многолетие патриарху.

Он сказал малое слово, отметил великое торжество Церкви («это дело десницы Господней») и благодарил все правительства, способствовавшие делу, и конечно Папу и кардинала венецианского, которому было поручено выдать и сопровождать до места святые мощи.

Потом осенил Блаженнейший всех чудесным крестом, и все встали. Снова полился звон, заиграл орган: католики затеснились у раки – прикладывались, и стали выходить; приложилось высшее греческое духовенство и также покинуло храм, и тогда уже и мы, простые смертные, окружили блаженный одр, началась теснота. Венок живых цветов, лежавший поверх раки, вмиг был растерзан на куски...

Приложиться к раке удалось, конечно, лишь наспех, но можно было ясно усмотреть небольшой череп, обтянутый темной кожей, коричневые ручки с сохранившимися ногтями, сложенные на груди. К ним прислонен деревянный крест с написанным красками распятием. На ногах черные туфельки с вышитыми незабудками: дар елеонских искусниц – посчастливилось же!

Мы крутимся около, никак не уйти. Дней десять постоят здесь святые мощи перед тем, как отправиться на место своего первого подлинного упокоения.

Вот где будет торжество!.. Вот, значит, дожили мы до желанного дня, сподобились встретить и облобызать святые мощи великого угодника Божия. Это ведь для нас, женского полу, событие из ряду вон выходящее, если бы не такой случай, никогда бы нам не случилось приложиться к ним. Ну, а посетители лавры теперь всегда будут уже иметь это счастье.

Хотелось бы пойти как-нибудь ночью ко Святому Гробу, пока святыня эта почивает там. Но так отрадна и одна мысль, что вот он лежит сейчас так недалеко от нас, Святый Божий!»¹⁸.

Вот еще свидетельства из различных писем о пребывании мощей преподобного Саввы в Иерусалиме и об их последующем перенесении в его лавру, где они и покоятся до сего дня, открытые для поклонения паломников:

«У мощей преподобного, за время пребывания во Святом Граде – перебывало множество народа. Приезжали из других городов и разных весей. Особенно много было католиков. Наблюдалась небывалая картина, когда православные и инославные, воистину по-братски, объединялись в лучших и глубоких чувствах у нетленных мощей смиреннейшего пустынника, бежавшего от славы мирской... Вот это истинное единение, без заседаний, без докладов, без всякой искусственности человеческой, глубоко трогало каждого. Наши друзья англикане тоже усердно, с любовью посещали храм Воскресения и от всего сердца, с глубокой верой, поклонялись святым мощам».

«Уехали от нас святые мощи совсем тихо, скромно, по-монашески… Блаженнейший совершил над гробом малое молебствие в 1 час дня, подняли «братики» святогробские (кто помоложе) святую раку и понесли к выходу, даже звону долгого не было. Донесли только до патриархии: там поставили в камионетку, с шофером сел о.Феодосий. Блаженнейший со своими архиереями разместились по такси и – только мы их и видели! Остановка для молебна была на полчаса в Вифлееме на площади перед базиликой и другая у лавры св. Феодосия Великого, а далее уже прямо до места, где утомленные до крайности спешным ремонтом обители, братия со свечами ждали у святых ворот. Предлежала им еще и всенощная молитва над мощами – от 7 вечера до 7 часов утра!»¹⁹.

Уже говорилось о том, что возвращение мощей преподобного Саввы из Венеции в его обитель стало возможно благодаря договоренности Патриарха Константинопольского Афинагора с Римским Папой. Патриарх Афинагор (1886‒1972) был очень интересным человеком. Он родился еще в Османской империи, пережил греческую катастрофу в Малой Азии – изгнание греков младотурецкими властями с территории новообразованной турецкой республики, кроме самого Стамбула, был греческим архиереем в Америке, а затем вернулся в Константинополь и в 1948 году стал Вселенским Патриархом. Внешность его также была примечательной: огромный рост и настоящая «патриаршая» борода.

Дважды – в 1959 и в 1961 годах, паломники епископа Мефодия имели возможность посетить Константинополь, возвращаясь со Святой Земли. За короткое время, которое у них было, паломники осмотрели святыни древней Византийской столицы, а также удостоились приема у Патриарха. Первая встреча, в августе 1959 года, описана в «Паломнических листках» Е.И. Слезкиной, которая была участницей и устроительницей этого, как, впрочем, и всех других паломничеств, организованных владыкой Мефодием:

«9-го августа наш пароход прибыл в Константинополь. На другой день была назначена аудиенция у Святейшего Патриарха Афинагора. Хотя мы выехали с парохода заблаговременно, но движение на улицах Константинополя оказалось неожиданно чуть не хуже чем в Париже – трамваи, лошади, автомобили, все перемешано. Мы очень волновались, что запаздываем на прием. Когда мы подъехали к патриархии, нам навстречу сразу вышли два посланника от Патриарха. Нас ввели в небольшую комнату и через минут десять повели к Патриарху. Мы ожидали, что прием будет, как в Иерусалиме: в большом торжественном зале, где Патриарх сидел на патриаршем троне. Но здесь все было иначе. Святейший нас встретил в дверях своего кабинета. Он благословил каждого паломника отдельно и познакомился с каждым. Затем он ввел нас в свою комнату. Убедившись в том, что каждому было место сесть, сел сам за свой стол и обратился к нам со следующими словами: «Все в жизни – чудо. Чудо и то, что вы были в Святой Земле, чудо и то, что вы теперь здесь, чудо и то, что вы – русские, рассеянные по всей Европе. Я вижу в этом промысел Божий с целью ознакомить Европу и европейских людей с Православием, и разнести свет Православия по всему миру. Но я верю и в чудо Божие, что вы вернетесь на родину. Я не только тронут, но взволнован вас видеть у меня.

После этих слов владыка Мефодий обратился с приветствием к Патриарху, объяснил наше паломничество и откуда мы. Когда Владыка передал приветствие от нашего Первосвятителя, Высокопреосвященнейшего Митрополита Владимира, Патриарх сказал: «я не только братски люблю, но глубоко уважаю и ценю Его Высокопреосвященство». Владыка от имени всех нас передал Патриарху перламутровую панагию, освященную на Гробе Господнем. Затем патриарх беседовал с нами; трудно передать точными словами всю глубину и простоту того, что Святейший говорил. Более всего он подчеркнул то значение, которое он придает тому, чтобы все православные были бы едины, считая греков и русских братьями спокон века. Патриарх сказал, что он считает замечательным, что русские даже в изгнании сумели сохранить свой язык, построить храмы, создать школы и даже организовать Богословский институт. Русские из России в прежние времена всегда стремились в Иерусалим и на Святую Землю, сказал Патриарх. И вот вы теперь, несмотря на все трудности, совершаете из Западной Европы такое же паломничество ко святым местам. После беседы мы пропели Патриарху несколько песнопений: «Свете Тихий», «Под Твою милость» и конечно же, многолетие. Святейший патриарх с умилением слушал и на глазах у него были слезы. Опять благословив каждого в отдельности, он нас отпустил, предложив нам подождать его в саду для фотографии. Патриарх задержал владыку Мефодия и наших священнослужителей, и поговорил еще с ними наедине. После этого он спустился к нам в сад, ласково со многими поговорил и снялся вместе с нами. По его приглашению, нам был устроен завтрак в окрестностях Константинополя, куда нас и отвезли. По дороге Патриарх настоял, чтобы мы заехали в храм Живоносного Источника, доставив нам незабываемую радость.

Возвращаясь на пароход вечером, опять по шумным улицам Константинополя, мы были очень удивлены, когда около нашего автокара вдруг остановился автомобиль, из которого вышли греческий архимандрит и секретарь Патриарха и передали нам огромный пакет: это был последний знак внимания Патриарха. Он хотел, чтобы каждый паломник получил коробку сладостей.

Я думаю, что выражу общее мнение наших паломников, если скажу, что этот прием Святейшего Патриарха, такой любвеобильный и сердечный, никогда не изгладится из нашей памяти и из нашего сердца»²⁰.

В 1961 году, возвращаясь со Святой Земли, паломники владыки Мефодия вновь оказались в Константинополе. Поскольку в свое время после Гражданской войны значительная часть русских изгнанников уезжала с юга России, то путь их проходил через Стамбул. Некоторые задерживались в нем на несколько лет, а какое-то количество русских эмигрантов осталось там навсегда. Мир «русского Константинополя» того времени еще застали в 1961 году путешественники из Западной Европы.

«Около 10 часов утра мы прибыли в Фанар, где расположена Патриархия, и сразу вошли в храм св. Георгия, где в это время кончалась утреня. Храм был полон молящихся, нам отвели место впереди, у самой солеи... Вся служба была исполнена русскими певчими, принадлежавшими хору церкви Андреевского подворья, усиленному по этому случаю из двух других русских церквей Истамбула. Служил по-славянски о.архимандрит Николай Кутрумбис, никогда в России не бывавший, но произносивший славянские слова очень хорошо, с едва заметным акцентом. Впоследствии оказалось, что он хорошо говорит по-русски. Греческие ектеньи и возгласы чередовались со славянскими, но последние преобладали... Вне храма паломники познакомились с певчими русского хора и прихожанами русских церквей, пришедшими в патриарший храм. Было установлено, что хором управляла Евгения Владимировна Бадер, урожденная Холодная. Познакомились мы также с молодым священником о. Феофаном Третиим, из «некрасовцев», недавно рукоположенным Патриархом для окормления одной из русских церквей Истамбула»²¹.

Отдельных паломничеств в Константинополь владыка Мефодий не предпринимал. По пути на Святую Землю или обратно, паломники всегда посещали Венецию (где садились на пароход), часто Бари с мощами святителя Николая, Александрию в Египте, Ливан и Сирию. На обратном пути иногда посещали Грецию и некоторые греческие острова. Но при этом целью паломничества неизменно оставалась Святая Земля.

Одним из важнейших исторических изменений, свидетелями которого, пусть опосредованно, стали русские паломники владыки Мефодия стало объединение разделенных ранее частей Иерусалима и Святой Земли после Шестидневной войны 1967 года. В результате победы Израиля над коалицией арабских государств, поддерживаемых Советским Союзом, для русских паломников стали доступны святыни Галилеи, Хайфы, Яффы, западного Иерусалима. Раньше туда ездили через Иорданию, теперь стало возможно прилетать в аэропорт близ Яффы прямо из Парижа. Сразу после войны, по благословению епископа Мефодия, издается дополнение к выпущенному ранее «Спутнику паломника по Святым местам в пределах Иордании» – «Спутник паломника по Святым местам. II. Галилея и некоторые другие места Палестины» (Париж, 1968). Притом что владыка Мефодий последовательно уклонялся от политики и всего того, что он считал далеким от «вечного», в предисловии к «Спутнику паломника» 1968 года издания проявилась его радость по поводу объединения Святой Земли и как следствие доступности всех святых мест для паломников. Вряд ли это предисловие написано самим владыкой, но он его, безусловно, просматривал перед публикацией. Вот этот текст:

«В 1967 году упала стена, разделявшая Святой Город Иерусалим на две части.

Двадцать лет стоявшая, как символ перемирия после жестокой войны 1948 года, делившая не только Город, но и всю страну на два государства, непостижимой волей Божией вдруг исчезла в несколько дней эта преграда. И возможно стало посещение всех христианских святынь Святой Земли одновременно, странствуя по ней так, как ходил по ней воплотившийся Господь, Его Пречистая Матерь, св. Апостолы, жены-мироносицы. Как ходили впоследствии наши русские паломники, из конца в конец.

В этой книжке мы будем говорить о святынях северной части Палестины – Галилеи, где произошла большая часть Евангельской истории, побережья Средиземного моря, окаймляющего Святую Землю с Запада, и нескольких мест, прилегающих к Иерусалиму и даже входивших в евангельские времена внутрь стен города, как святая Гора Сион.

Часть Святой Земли, о которой идет речь, в настоящее время находится в республике Израиль. Это прибрежная полоса Азии на восточном берегу Средиземного моря, плюс клин к югу в Синайскую пустыню до самого Красного моря. Страна располагает тремя портами: Тель-Авив, Хайфа и Ашдод, связывающими ее с Европой и Африкой. На крайнем юге имеется еще порт Эйлат на Красном море. На севере Израиль граничит с Ливаном и Сирией, на востоке с Иорданией, на юго-западе с Египтом.

Израиль – молодая республика, образовавшаяся в 1948 году. Управление страной, как и вся система хозяйства, ведется почти по тому же принципу, как в европейских и американских государствах. Поэтому посетитель может предъявлять к ней те же требования в смысле обслуживания, как и в своей стране.

Движение по стране обеспечено громадной сетью автобусов и такси; имеется и железная дорога – Тель-Авив–Иерусалим и ТельАвив–Хайфа. От Хайфы до Иерусалима три часа поездом.

Господствующий язык – иврит, из европейских языков наиболее употребительны немецкий, английский, французский, русский. Суббота в Израиле праздничный день, воскресенье – рабочий.

Валюта выражена в израильских фунтах – «лира Исраэль»...

Общеупотребительное приветствие при встрече – «шалом» (что значит «мир»)»²².

В «Паломническом Листке», выпущенном в 1972 году к двадцатилетию возобновления русских паломничеств, один из паломников так вспоминает впечатления от тех событий:

«Вдруг развернулась карта Палестины в 1967 году. И стали доступны запретные было святые места. Замелькали новые имена. Нет, не новые, а давно знакомые и волнующие – из Священной Истории, из Евангелия: Тивериадское озеро, Назарет, гора Фавор, Сионская горница… И уже на большой аэродром в Лидде прилетает самолет прямо из Парижа, а оттуда «пульман» везет паломников через новый Иерусалим до Вифании. И здесь перемены и улучшения: электричество (на жертвы паломников), модерные столы уже не кроются клеенкой, и мебель лучше, и посуда; паломники размещаются уже по двое, редко по трое в комнатах. И автобусы стали приличнее, уже не подаются сплошь засыпанные арбузными семечками, как бывало. А на дальние расстояния идут автокары с вентиляцией, умеряющей даже иерихонскую жару»²³.

Таким образом, начиная с 1968 года, паломники стали посещать больше мест, но при этом стало меньше времени уходить на дорогу из-за прямого авиационного сообщения. Этому объединению предшествовала хотя и короткая (5‒10 июня 1967 года), но кровопролитная война. Она не могла не коснуться и русских монастырей, поскольку два монастыря в Иерусалиме – Гефсиманский и Элеонский, также как и Александровское подворье («русские раскопки») находились почти что на линии фронта. На Элеоне от осколка снаряда погибла привратница – мать Евлалия: нашли ее в келлии, на посту, с четками в руках. Военные дни так описывала гефсиманская игуменья Мария (Робинсон) в первом послевоенном письме епископу Мефодию, написанном 9 июля – через месяц после окончания военных действий²⁴:

«Гефсимания поистине была окружена войсками, и я думаю, что не было ни одной категории современных орудий, которая не была бы использована обеими сторонами. Батюшка и генерал, оба военные, говорят, что бомбардировка была очень реальная, аэропланы над головой, горящие танки, полные взрывчатыми веществами, уже негодные, но все еще в огне ночью около католической Гефсимании, шум ужасающий. И несмотря на все это, была большая тишина. Богослужения продолжались. Израильтяне старались не трогать святых мест, и мы получали силы для каждого нового момента. Только те люди, которые ходили по дорогам – их было несколько, пострадали. Мы имели питание, хлеб пекли сами, и рядом с нами было куриное хозяйство. Никакой подготовки не было проведено для мирного населения, сотни в панике бежали бессмысленно. К моему великому удивлению, Вифанию бомбардировали, иорданские солдаты были вблизи, и о. Феодосий был под подозрением в симпатии к ним. С ним обращались хуже, чем с нами. У нас было 12 детей, сестра Люба, две учительницы, сторож и кухарки. Пещера оказалась чудесным убежищем, но все окна разбиты (205), их не открыли, и четыре бомбы упали рядом с новым домом, от осколков есть повреждения и одна келлия разрушена…

В Вифании уже есть свет, но у нас еще нет ни света, ни телефона. Старый Город очень хорошо реставрирован, со светом и водой, и все чисто. Мы видели, как они [израильтяне] входили в Город через св. Стефановы ворота, окруженные стенами дыма, воздушными ограждениями и танками, артиллерия и пехота… Наш автомобиль украден во время паники и увезен в Трансиорданию, но прежний наш шофер Туфик вернулся со своим маленьким автомобилем, и таким образом весьма трудный вопрос передвижения разрешился, а в течение десяти дней у нас не было транспорта. Теперь у нас Единый Город, много горя, но много и радости, что мы свободны, все разделяющие стены разрушены… Израильтяне очень добры, и особенно по отношению к монастырям, но Иерихон, например, совершенно пуст, никаких жителей не осталось. В деревнях только старые люди. Надеюсь, что население вернется, евреи дали им шесть недель, чтобы вернуться из Аммана»²⁵.

Помимо письма игумении Марии, в «Паломническом листке» было опубликовано несколько других писем без подписи («Из писем со Святой Земли»). Принадлежат они насельницам русских монастырей в Иерусалиме. Так, пишет одна из них:

«Наконец в среду утром (Отдание Пасхи) стало стихать. В окнах все время то взрывы, то горящие танки, то дым откуда-то с огнем. Окрестность тоже вся в дыму. Но вот видим – какие-то солдаты идут вереницей в горку к Стефановым воротам. И все больше и больше их. Подъезжают на военных автомобилях, и все они идут в Старый Иерусалим. Но кто они, какие это войска – не знаем. Кругом, конечно, ни души. Все замерло, и все глубоко запрятались в своих домах и пещерах. Наконец, стали долетать от войска слова – и тут мы поняли, что Израильская армия вошла в побежденный Иерусалим. Стали появляться военные грузовики и джипы. Стали солдаты петь и хлопать в ладоши. Радовались. А кругом еще все в дыму, там и сям горит. То тут, то там выстрелы и какие-то разрывы. Еще было опасно выходить, и только через крышу переговаривались с соседями. Но все боялись еще, не знали, что и как. Наконец вышли и узнали: Старый Иерусалим в руках израильской армии. А потом нам и радио это оповестило. Так свершилась Воля Божья. У Иерусалима своя судьба, и она во власти Бога Вседержителя. Эта война – чудо: как мог маленький Израиль победить на многие фронты. Это-то и есть явное чудо. Победители сами в изумлении, и склоняют головы перед Всевышним Богом. Они все теперь верующие стали, если какие были неверами или сомневающимися. Со всеми можно говорить о Боге и о разных чудесах легко. Все они держат себя очень скромно, и очень вежливы, и оказывают помощь по разным вопросам. Ни намека на победительскую гордость»²⁶.

Из-за неясности послевоенного времени большое паломничество в 1967 году было епископом Мефодием отменено, хотя на него записалось множество людей. Как писала Е.И. Слезкина:

«У Владыки Мефодия определенное убеждение, что ему надо ехать туда и принести материальную помощь; но еще важнее ему кажется поехать, чтобы побыть с теми, которые так много пережили за эти дни»²⁷.

Собралась группа в 12 человек, в основном состоявшая из тех, кто уже на Святой Земле бывал, поскольку было неясно, где можно будет жить, и можно ли будет путешествовать. Но поездка конца июля‒начала августа 1967 года оказалась настоящим паломничеством!

Жили, как и раньше, в Вифании, хотя в Вифании, не вошедшей в пределы Иерусалима, сохранялся комендантский час для постоянных жителей. Паломники – в большинстве своем уже не первый раз бывавшие на Святой Земле и хорошо знавшие сестер – смогли пообщаться с сестрами в Гефсимании, Вифании и на Элеоне, с монахами в Хевроне. Они смогли также посетить те места в Иерусалиме, которые прежде были недоступны – Сион, монастырь Креста, монастырь Симеона Богоприимца, а так же в других частях страны – Галилейское озеро, Назарет, Фавор, Капернаум, Лидду…

Конечно, паломники епископа Мефодия и в этот раз привезли необходимую в послевоенное время материальную помощь, нужную для восстановления разрушенного во время войны. Помощь была «всенародной» и в тот год составила 48 996, 40 франков или около 10 тысяч тогдашних американских долларов. Размер этой помощи становится более понятен на фоне того, что Зарубежный Синод смог прислать обителям менее 4 тысяч долларов. Стоимость всего паломничества на одного человека (по объявлению о паломничестве 1968 года), включая перелет, поездки, питание и помещение, равнялась 1400 франкам или 289 долларам²⁸.

На собрании паломников в Назарете (впервые доступном!), одна из Гефсиманских сестер, отвечая на речь епископа Мефодия, так поделилась своими впечатлениями о военном времени и последующем посещении Святой Земли паломниками:

«Могу сказать, что Ваш приезд был для нас в это время настоящим благодеянием. Не говоря о материальной помощи – отклике русских православных на наше несчастье, который мы глубоко оценили, – мы восприняли посещение Ваше, как истинно дружеское участие, ободрение, духовную поддержку. Почувствовалось, что приехали друзья, сильные словом и делом, а ведь мы здесь во время войны остались только слабые женщины, с двумя больными престарелыми священниками. И мы очень боялись, прямо струсили, а убежать было некуда, да и нельзя. Если Вифанским бросить все и бежать к нам, чтобы быть вместе – разграбят Вифанию. Нам бежать к ним, чтобы не быть на самой границе в гуще огня – нельзя бросить Гефсиманию. Почти все покинутые жителями дома и участки были разграблены или конфискованы. И мы оставались, надеясь на милость Божию и на молитвы друзей, и теперь, после этих сильных потрясений, которые на многих очень отозвались, такой отрадой повеяло от Вашего участия, так отвлекло от тяжелых впечатлений. И нет слов, чтобы выразить Вам нашу благодарность»²⁹.

В июле 1972 года состоялось восемнадцатое паломничество на Святую Землю под руководством епископа Мефодия. Это было последнее русское паломничество в котором владыка участвовал. Он заболел еще в начале 1972 года. У Гроба Господня паломники оказались как раз на 9 день кончины Святейшего Патриарха Афинагора, которого они в свое время дважды посещали в Константинополе. В Иерусалиме паломники приняли участие в панихиде, совершенной Иерусалимским Патриархом и сонмом архиереев. Епископ Мефодий был награжден Патриархом золотым крестом с украшениями.

Как и всегда, паломники привезли помощь русским обителям, и в «Паломническом листке» были опубликованы цифры, показывающие распределение этой помощи разным монастырям и лицам:

«Помощь в 1972 году:

Елеонский монастырь – 2500 долларов

Гефсимания со школой – 2500

Храм Гроба Господня – 1800

Отдельным лицам (25 человек) – 748

Православным арабам – 542

На разные храмы (19 храмов) – 167

Игумены Игнатию – 160

Архимандриту Феодосию – 150

Итого – 8567 долларов»³⁰.

Интересно, что помощь по возможности оказывалась и православным арабским приходам, словно в продолжение традиции конца XIX века, когда Россия заботилась о местном православном населении (в 1914 году на Ближнем Востоке было более сотни школ для местных православных детей, которые содержались и опекались Русской Духовной Миссией и Императорским Православным Палестинским Обществом). Вот отрывок из письма одного из православных арабских священников, опубликованного в «Паломническом листке»³¹:

«Несомненно, Вы знаете все обязанности приходского священника. Так как я посещаю семьи, я знаю их настоящее положение. Говоря о себе, я могу вас уверить, что я часто страдаю, понимая, что эти бедные люди ожидают от своего приходского священника, кроме молитвы, еще другую помощь, которой я им дать не могу. Вы, быть может, хотели бы знать немного о моем приходе. Во время войны 1948 г. в моем приходе было 12 тысяч людей. Теперь их только 4 тысячи – те, кто не мог эмигрировать. Тысяча из них нуждается. Но особенно меня заботят 250 душ: вдовы, сироты и престарелые больные люди, которые не могут заработать себе на жизнь. Та помощь, которую они иногда получают от нашего Патриархата и других организаций, совершенно недостаточна... Спасибо, что подумали о наших бедных людях, спасибо, что помогли приходскому священнику в его служении»³².

В 1972 году уже пожилой и болящий епископ Мефодий подвергся испытанию. Еще в начале паломничеств, в 1954 году, большой друг владыки и начальник Русской Духовной Миссии архимандрит Димитрий (Биакай) писал в письме, адресованном епископу Мефодию:

«...Великое дело помощи нашим обителям не может не вызывать козни врага спасения, силящегося всячески помешать и расстроить добрые начинания Ваши. Но верим, тем большим воздаянием от Руки Вседержителя увенчаются труды Вашего Преосвященства для Святой Земли»³³.

Поскольку в 70-е годы Русская Зарубежная Церковь временно шла по пути обособления от других Православных Церквей, епископ Мефодий получил следующее письмо от митрополита Филарета, первоиерарха Зарубежной Церкви:

«Письмо Высокопреосвященнейшего Митрополита Филарета к Преосвященнейшему Епископу Мефодию (29 февраля/13 марта 1972).

Ваше Преосвященство,

Наши обители и клирики на Святой Земле всегда радостно приветствовали Ваше прибытие, и мы высоко ценим Вашу любовь к нам и Вашу заботу о наших насельниках. Вовне эта любовь проявлялась в устраиваемых Вам церковных встречах и Вашем молитвенном участии в жизни наших обителей. Мы знаем, что когда в жизни нашей Духовной Миссии в Иерусалиме бывали трудные дни, Вы тоже переживали это с добрым сочувствием.

Единственное, что всегда служило некоторым препятствием для полноты этих сложных отношений, это вопрос канонической юрисдикции... Однако сложившиеся местные личные отношения не могут отменять других отношений, имеющих более общий характер. Вот почему я считаю долгом предупредить Ваше Преосвященство, что образование вновь Западно-Европейского Экзархата Вселенского Патриарха, к которому Вы принадлежите (фактически его епархия), согласно постановлениям нашего Архиерейского Собора делают невозможным для начальника и духовенства Миссии те связанные с Вашим саном оказательства почета, которые имели место до сих пор. Миссия по-прежнему будет рада видеть Вас в качестве дорогого гостя во главе паломников, но без таких привычных для нее проявлений.

Вашего Преосвященства преданный слуга митрополит Филарет»³⁴.

Интересно примечание редактора, помещенное после текста письма – «Высокопр. Архиеп. Георгий и Преосв. Епископ Мефодий неизменно находились и находятся в числе архиереев Вселенского Патриархата». В «Паломническом листке» не было опубликовано куда более резкое письмо заведовавшего внешними сношениями при зарубежном синоде о. Георгия Грабе, от 21 июня/4 июля 1972 года, сводившееся к тому, что «...Всегдашнее внимание епископа Мефодия к нуждам Миссии ценится... и потому он принимается «с любовью», но (с настоящего времени) без прежних почестей».

На письмо митрополита Филарета епископ Мефодий написал ответное письмо, опубликованное в «Паломническом листке»:

«Ответ Епископа Мефодия.

Ваше Высокопреосвященство,

Высокопреосвященнейший Владыка.

Письмо Ваше от 29.2/13.3 получил на больничной койке, ибо уже два месяца, как хвораю.

Наши паломничества на Святую Землю начались в 1952 году с благословения Высокопреосвященнейшего Митрополита Владимира и при полном сочувствии и поддержке Высокопреосвященнейшего Митрополита Анастасия. Совершаются они с целью поклониться святым местам и помолиться. Для нас всех было большим огорчением, когда Блаженнейший Патриарх Венедикт просил нас не служить с духовенством Зарубежной Церкви. Это прекратило совершение нами Литургии в русских храмах на Святой Земле.

Что касается встречи нас «со славой» или без оной, то это не имеет никакого значения для наших паломничеств.

Благодарим Вас за добрую оценку наших дел на помощь в Святую Землю. Радуюсь, что теперь этой помощью занимаются и другие и что паломничества развиваются. Спасибо и за постоянное гостеприимство, которым мы пользуемся всегда в Вифании и во всех русских обителях.

Святых молит просящий Епископ Мефодий. 7/20.3.1972»³⁵.

Можно сказать, этот ответ епископа Мефодия стал своего рода исполнением слов уже упоминавшегося Вселенского Патриарха Афинагора:

«Нужно быть просто христианином. Быть христианином и прежде всего – среди христиан. Мы все стоим перед судом: нас судит и духовная нищета наших современников, но также и Крест Сына Божия, на который Его возвела любовь. Сможем ли мы обезоружить себя по Его примеру или удовлетворимся добродетелями наших отцов и нашим полемическим богословием?»³⁶.

Характерно, что владыка Мефодий, всегда остававшийся верным церковному выбору митрополита Евлогия и неизменно пребывавший среди архиереев Вселенского Патриархата, не позволял своим паломникам вести на Святой Земле беседы «о юрисдикциях», так затруднявшие церковную жизнь русской эмиграции. Игуменья Ольга (Слезкина) так передает слова владыки: «Вы приехали на землю Спасителя, и будьте простые паломники, не входите ни в какие разговоры. Это все трата времени, а у нас его мало». Лучшее свидетельство этого – память о владыке Мефодие, и даже его почитание, среди многих сестер русских зарубежных монастырей на Святой Земле…

Паломничество 1973 года не состоялось, как из-за болезни епископа Мефодия, так и из-за обострившейся международной ситуации, приведшей к новой войне на Ближнем Востоке осенью 1973 года (так называемая «война Судного дня»). Однако 1 апреля 1973 года в Париже прошло открытое собрание, посвященное двадцатилетию Православных Русских Паломничеств в Святую Землю. Из последних «Паломнических листков» можно узнать интересные «итоговые» цифры паломничеств тех лет:

«Немного Статистики (1952‒1972).

За 20 лет было совершено 18 паломничеств на Святую Землю, некоторые из них были с посещением г. Бари и поклонением святым мощам святителя Николая Чудотворца, Египта (Александрия, Каир, древние коптские монастыри в Нитрийской пустыне), Ливана, Сирии (Дамаска, Правосалвного женского монастыря в Сайданае с поклонением чудотворной иконе Божией Матери Сайданайской), Константинополя (с приемом у Святойшего Патриарха Афинагора, посщением святых мест города и о.Халки), о. Кипра (с приемом у архиепископа Макария и с посещением некоторых святых мест), о. Родоса, Афин, Венеции и Милана.

В этих паломничествах приняло участие 465 человек. Многие из паломников участвовали в паломничествах по несколько раз и даже по много раз, но в статистической справке они считаются только один раз. Паломники были из 14 разных стран: Американских Соединенных Штатов и Канады, Англии, Бельгии, Германии, Голландии, Ливана, Марокко, Финляндии, Франции, Швейцарии, Швеции, Аргентины, Венецуэлы. Из участников в паломничествах впоследствии поселились на Святой Земле (главным образом в русских обителях) 17 человек»³⁷.

Что касается большого вклада паломничеств, организованных епископом Мефодием, в поддержание жизни русских мест на Святой Земле, то самими паломниками это воспринималось не как заслуга, но как почетная обязанность. Так об этом писал один из спутников владыки еще в 60-е годы: «На нашу русскую эмиграцию, на русских людей, пребывающих в великом рассеянии по всему миру, выпала великая честь – заботиться о поддержании и сохранении русских храмов, монастырей, подворий и школ на Святой Земле. Мы должны показать себя достойными этой великой чести. (АМ)»³⁸.

В 1973 году помощница епископа Мефодия в организации паломничеств Е.И. Слезкина (в настоящее время – игуменья Ольга) защитила в Сорбонне докторскую диссертацию на тему «Духовный путь И.В. Киреевского». В каком-то смысле это было продолжение того интереса к связи мира и монашества, к Оптиной пустыни, который возрастил в будущем епископе Мефодие его духовник – о. Сергий Четвериков. А владыка Мефодий передал этот интерес Е.И. Слезкиной. В том же 1973 году вышел сборник проповедей епископа Мефодия – «Немного о многом. Слова и поучения», переизданный затем в 1987 году.

В Великую Субботу 1974 года, в преддверии Пасхи, после более, нежели двухлетней болезни владыка Мефодий скончался. Он хотел, чтобы его отпевали в его приходской церкви Христа Спасителя в Аньере, но архиепископ Георгий (Вагнер) понял, что ни аньерская церковь, ни даже церковный двор не вместят всех желающих проститься с новопреставленным Святителем: прихожан, паломников, друзей, духовных чад. Владыку отпевали в соборе на rue Daru и похоронили в крипте Успенской церкви на русском клад бище св. Женевьевы. Как говорил в память о нем протоиерей Алексий Князев, ректор Богословского института: «Владыка всегда желал умереть на Пасху, и вот это желание его оказалось исполненным... Он сделался живой связью между православным Парижем и всем церковным Востоком».

Сборник проповедей епископа Мефодия завершается его словом к паломникам по возвращении со Святой Земли: «Паломничество кончается, кончается наш «пир веры». Вернемся на свои места. Много впечатлений. Постепенно все «утрясется», помогут и книги – «Спутник», «Святая Земля» и др. Дай Бог, чтобы память о том, где мы были, что видели, к чему прикасались, освещала бы нашу повседневную духовную жизнь и укрепляла бы сознание, что и мы ученики Христа, из Святого Града Иерусалима по всем странам разошедшиеся»³⁹.

Беседа с игуменьей Ольгой (Слезкиной)⁴⁰

Диакон Александр: Матушка Ольга, Вы знали владыку Мефодия почти с самого начала его священнического служения. У него немецкая фамилия – Кульман, но при этом он был русским.

Мать Ольга: Его отец был Danois, датчанин. У него была линия датская, он был Николай Карлович. Но в остальном владыка был очень-очень русский. Конечно, язык его был русский, мать его была очень культурная тоже русская, и вся семья была русская. И говорили только по-русски, конечно. Но я не о том хочу сказать: я хочу сказать, что по духу владыка очень-очень был русский. Он хотел как можно больше дать прихожанам и всем тем, с которыми он встречался, любовь к России. В России владыка только кончил школу, и то не совсем: он докончил ее уже в Болгарии. А потом они переехали в Чехию, и там он поступил на Историко-филологический факультет.

Когда он окончил факультет в Праге, он был уже близок к Церкви. Там был владыка Сергий⁴¹, которому он прислуживал. Владыка Сергий Пражский имел большое влияние на Володю, тогда. И раз он нашел, когда занимался там, в библиотеке, или не знаю где, такую желтую бумагу патриарха Тихона, где патриарх призывает русских покаяться и покаянием прийти обратно, и чтобы Господь помог, чтобы то, что делалось тогда в России, как-то прекратилось. И что надо помочь Церкви. И вот это запало в его голову. И он решил: как я могу сидеть в кабинете, заниматься какими-то такими научными вещами, и в это же время знать, что моя Церковь нуждается в помощи? Тогда он решил поехать в Париж и поступить на Сергиевское подворье⁴². Кроме того, это совпало со смертью его младшего брата Константина, который очень рано скончался. Это тоже, я думаю, на него как-то подействовало, что жизнь короткая, и что надо действовать сразу.

Владыка был из верующей семьи, но еще в России у него как раз с этим братом было такое разногласие. Брат считал, что коммунизм – это ужасно, а этот считал, что все еще не так плохо у коммунистов. Но когда большевики ушли из какого-то города, он увидел, в каком виде оказалась тюрьма, куда были взяты разные люди, и увидел весь ужас, который коммунисты сделали. Тогда он понял, какие это звери. Константин был монархист, а этот на короткое время пошатнулся. Но потом это кончилось. И, конечно, владыка всегда был прямым.

Д.А.: В Париже будущий владыка поступил в Богословский институт, чтобы затем стать монахом и священником?

М.О.: Да, он определенно хотел стать монахом. Главная его цель это было послужить церкви. Как Господь ему укажет, но послужить церкви. Значит, он туда поступил, ходил, конечно, на все лекции. Это был очень-очень хороший момент для института, потому что все профессора, которые выехали из России, как раз в это время очутились на подворье: Карташов, Булгаков, конечно. Ну, все они, которые были великие. А Владыку больше всего – он мне всегда это говорил, то, что на подворье его больше всего трогало – это богослужение. Там он раскрыл всю красоту, всю глубину православного богослужения. С помощью даровитого регента Михаила Михайловича Осоргина⁴³: не только вся Франция, но и вся православная Европа съезжалась туда на Страстную Неделю, чтобы участвовать в этих изумительных богослужениях… Во всяком случае, богослужение было у Владыки на подворье на первом месте, то что больше всего его тронуло там. Когда его постригли в монашество, он еще не окончил курс, ему оставалось еще два года. Митрополит Евлогий⁴⁴ его постриг, дал ему имя Мефодий, и вот очень хорошую проповедь сказал, что я дал тебе имя Мефодий, чтобы ты тоже носил по бревнышку для родины и для Церкви.

Д.А.: Кого Владыка считал своими настоящими учителями?

М.О.: У него духовный отец был отец Сергий Четвериков⁴⁵. Он очень его почитал. С ним вместе ездил на Валаам. От него очень полюбил Оптину Пустынь. Отец Сергий был его самое дорогое. А о профессорах... он не очень много говорил о них.

Д.А.: Отец Сергий Четвериков тогда служил на подворье, или у него был приход?

М.О.: У него был приход. Приход его был в это время на dix, boulevard Montparnasse. Потом они переехали на Olivier de Serres. В общем, это было начало РСХД⁴⁶.

Д.А.: Да, как раз недавно отмечалось 80-летие этого прихода. Была литургия, и после нее конференция. Было два архиерея – владыка Гавриил и владыка Михаил Женевский вместе с Курско-Коренной иконой Божией Матери…

М.О.: Да, они все-таки много сделали, это РСХД.

Д.А.: А Вы были связаны в свое время в РСХД?

М.О.: Я была в летнем лагере. Я считаю, что эти лагеря очень много дали. Мне было тогда может быть 14‒15 лет, там был дух православный, русский. Сейчас немножко все переменилось. Очень много французского, а тогда это было чисто русское. И там я познакомилась с о. Мефодием, у которого только что была хиротиния в священство, и его послали в лагерь девочек. Совсем неудачно! Но он ничего. Я так помню, как он благословлял каждую кровать. Не так вот, походя. Он молился, он был большой молитвенник. Говорят, он очень хороший администратор. Он главное – монах, он главное был – молитвенник. И любящий молитвенник. Понимаете, он любил людей. Вот его, я бы сказала, самое главное качество, что он подходил к каждому человеку особенно, как будто он один для него. Это редко бывает. И это у него осталось навсегда. В паломничестве говорили: как он все организовал! А я говорю: как он подходил к каждому паломнику! Все узнавал, у кого беда какая, радость, как они живут. Все это его очень интересовало. А администрация – да, все это было. Но на первом месте у него была душа человека.

Д.А.: А Владыка сам хотел жить в монастыре?

М.О.: Монастыря не было. Да, в общем-то, во Франции и вообще нет для мужчин до сих пор. Для женщин есть несколько монастырей православных, для мужчин один в St. Antoine⁴⁷.

Д.А.: Владыка, когда стал священником, быстро оказался создателем прихода Христа Спасителя в Аньере?⁴⁸

М.О.: Да, очень быстро. Там был на одно короткое время о. Иоанн (Шаховской)⁴⁹, потом он уехал в Германию, и владыка Евлогий туда назначил о. Мефдия. Но все-все было так бедно, ну ничего не было. И он просто с огнем начал все это собирать, главное – собирать людей, которые ему могут помогать. Он сразу себя окружил такими очень-очень хорошими людьми, как Граббе, графиня Толстая, потом была Липнина. Все эти люди очень помогали. Но и простые люди, которые умели, скажем, шить облачения. Ну, ничего же не было, ничего. Пели, не было хора. Любительский хор сразу устроился. И опять же о. Мефодий говорил, что храм – все это хорошо. Но надо, чтобы жизнь прихода влияла бы на душу. Иначе все это не стоит.

Д.А.: А храм был в Аньере там же, где и сейчас? В том доме, который потом был приобретен?

М.О.: Да-да. Сначала арендовали. Потом купили половину в 1945 или 1947 году. Половину, где был храм. Был старый храм, а потом сделали новый иконостас, как только купили. Это первую часть. А вторую часть очень поздно купили, это там где школа. Где-то в 1967 году.

Д.А.: И владыка там и жил?

М.О.: Сначала он жил в скромной комнате на первом этаже, потом это стало бюро секретаря. А потом он переехал в Аньере на второй этаж. В общем, он всю жизнь жил на этом приходе. Он, будучи игумен, потом архимандрит, потом епископ всегда там оставался.

Д.А.: А название храма владыка придумал?

М.О.: Да, храм Христа Спасителя в Москве был разрушен, и он хотел в память этого. Когда он приехал, когда он там поселился, он с собой взял псаломщика из подворья, и они вдвоем, как на подворье, служили утром и вечером, утром и вечером. Три раза в неделю, кажется, литургия, и на праздники еще. Народу очень много ходило в этот храм, очень много. Это народ пошел к владыке Евлогию и сказал: вот, мы около Парижа, и мы очень-очень просим Вас. Мы не можем ездить из Аньера на Daru⁵⁰, это очень далеко. Очень мало было церквей в то время: Daru, Olivier de Serres (сначала на boulevard Montparnasse) и Exelmance. Подворье не сразу. В Аньере было много русских, так как там было много заводов. Так что я бы не сказала, что на службах было мало народу. Я приезжала уже из Парижа. Я жила в Париже с родителями, ходила всегда в собор, но когда я познакомилась с о.Мефодием, я уже попалась туда. Поначалу на метро, потом на велосипеде, а потом уже даже на автомобиле.

Д.А.: Вы были старостой прихода?

М.О.: Нет, никогда, никогда. Я была старостой только в лагере.

Д.А.: Как владыке пришла мысль о возобновлении паломничества? Ведь никому другому тогда не приходила.

М.О.: Это объясняется тем, что он очень русский в душе. И он очень любил Святую Землю. Так теоретически он хотел туда поехать. Но как это было сделать? И, в конце концов, решил, что надо это сделать. Надо поехать. Ему объяснили, что просто так ехать нельзя. Надо раньше поехать с кем-то, узнать что-то, а потом уже организовать православное, свое паломничество. Он обратился к своим прихожанам, и тогда человек десять записались поехать вместе с католиками. Потом все отказались. Потом я осталась одна. Я очень сомневалась, можно ли мне ехать, но поехала. С католиками у нас никакого не было общения там, потому что в первый же день владыка сказал, что он хочет идти в Гефсиманский монастырь, отслужить благодарственный молебен о том, что он на Святой Земле. И больше мы их не видели, этих католиков. Они очень были милые, но мы с ними не увиделись до отъезда. Мы были у Гроба Господня. Отец Мефодий служил, он был архимандрит тогда. Служил, я помню, и в русских монастырях. Но, конечно, со своим паспортом он не мог поехать в Галилею⁵¹. Но когда он примкнул под конец к католикам, тут они поехали все в Галилею, и он с ними тоже. И я тоже. Это 1951 год.

А когда он вернулся, он так загорелся, что весь Париж стал вдруг готовиться. Он, главное, увидел эту бедность русских монастырей на Святой Земле, колоссальную бедность. У них все не действовало. Он сказал, что надо скорей помогать, скорей помогать, а для этого надо, чтоб весь русский народ ответил. И он ответил. Мы начали собирать всякие вещи, деньги. И он сразу же решил организовать паломничество. Я была очень против, я чувствовала, как это трудно будет, но Владыка настоял на своем, дал объявление в газете, и записались 28 человек. И они поехали, но у нас груз был огромный. Владыка хотел плыть, чтобы у нас было время для подготовки, а ехать так прямо из Парижа и вечером оказаться в Иерусалиме – так невозможно. Надо подготовить паломников, и для этого надо пароходом ехать. Мы решили через Венецию, но никто нам не сказал, что там надо взять гондолы, и мы все пешком с этим грузом проделали. Нет, это было очень трудно, знаете, ведь мы ж ничего не знали. И я должна сказать, что я не присела ни минуты во время этого паломничества. Целый день гоняли меня куда-то, что-то надо было узнавать, и самое-самое было трудное – это границы. Потому что у нас были новые паспорта, нансеновские, которые все эти пограничники в Египте, Сирии… Мы вылезали в Бари, у Святителя Николая, а потом в Александрии, Бейрут, это еще на пароходе, а потом уже садились на ужасные автобусы, и ехали через Сирию в Иорданию. Потом, наконец, добирались до Вифании, потому что там действительно нас ждали уже. Как могли, но они нас приняли, очень-очень хорошо.

Д.А.: А французские паспорта у вас уже были?

М.О.: У меня да.

Д.А.: А владыка оставался подданным Российской Империи?

М.О.: Да, это он никогда не переменил. Владыка никогда не был в России больше. Он ездил на Валаам, еще до войны. А когда нельзя было ездить на Валаам⁵²… Вот Вы мне говорили, как пришла ему мысль о Святой Земле. Он не мог жить без какой-то обстановки такой совсем монашеской. Пока он ездил на Валаам, все было хорошо. Когда он не смог, он начал думать, ну куда же мне поехать, куда ездить. Но на Валаам таких паломничеств он не организовал.

Д.А.: Так что когда владыка Мефодий стал ездить на Святую Землю, это тоже было его устремлением к монашеской жизни?

М.О.: Да, я думаю да. И это. Была любовь к Святой Земле, к этой земле, где жил Спаситель. Я другой такой земли не знаю. Я не понимаю, как люди могут раз хоть не поехать туда. Вы счастливый, что Вы там. Потому что ходить там, где жил Спаситель, это же замечательно, замечательно!

Д.А.: Как владыка Мефодий объяснял своим прихожанам смысл паломничества?

М.О.: Он говорил, что это очень важно. Там, где Спаситель жил, ходить, дышать этим воздухом. И там, действительно, открытое Евангелие. Когда паломники возвращались с паломничества, то все говорили – и я первая, – что когда читаешь Евангелие, уже иначе как-то представляешь себе и чувствуешь. Его целью была, опять же, душа человека, что она там может не то что очиститься, это не то слово, но как-то совсем перемениться, я бы сказала. Многие люди свидетельствуют, когда они пишут про паломничество, насколько это им дало смысл жизни, радость и т.д. Владыка это тоже все знал, поэтому не то, чтобы посмотреть туристом, нет. Молитва там, на каждом месте. Там действительно очень много благодати.

Д.А.: Да, когда там живешь, не покидает ощущение чуда… Когда владыка Мефодий приезжал, где он служил?

М.О.: Всегда он служил у Гроба Господня. Был, конечно, архиерей греческий, как всегда, но Патриарх всегда его благословлял служить. Потом мы служили у гробницы Божией Матери, там чудно просто, потом в Вифлееме, потом на Фаворе он служил не раз.

С духовенством зарубежным владыка Мефодий общался, с о. Димтирием⁵³ часто. Они чудно нас принимали. И все эти игуменьи, мать Мария⁵⁴, мать Тамара⁵⁵, там обедали с ними. Это было très fraternel (очень по-братски), а временами affectueux, je dirais (совершенно замечательно, я бы сказала). Но службы и, потом, иерархия, это другое дело. Зарубежные невыносимые тогда были: они там устроили такое маленькое окошечко, и когда кто-то приезжал на Элеон из России, это я просто свидетельствую, открывали это окошечко, и если они видели, что это из России, они сразу закрывали эту дверь, выставляли и не принимали. Теперь это кончено, теперь они целуются, теперь можно служить, теперь все хорошо. Но что это было…

Д.А.: Это было и при игуменье Тамаре?

М.О.: Это было и при игуменье Тамаре, это при нас было. Сейчас этого, конечно же, там нет. То, что есть евхаристическое общение, это самое главное, конечно. Все эти разделения были не только безобразие, но и кощунство: православные люди не могли подходить к Чаше одной. Ну что это такое? Я очень люблю мать Моисею, нынешнюю игуменью⁵⁶. Я должна сказать, что мать Моисея очень умная.

Д.А.: А во время паломничества владыка Мефодий будто бы не обращал внимание на эти разделения?

М.О.: Он всем нам говорил: «Пожалуйста, как только мы попадем на Святую Землю, оставьте все юрисдикции в покое. Вы приехали на землю Спасителя, и будьте простые паломники, и никогда не входите ни в какие разговоры. Это трата времени. У нас мало времени там, мы должны воспользоваться тем, что мы на Святой Земле». Вот, это его слова. И действительно мы там даже не говорили об этом.

Д.А.: А с игуменьей Тамарой Вам доводилось там общаться?

М.О.: Да, это моя была prefeptr. Я ее очень любила. Такая она была милая, такая простая, такая хорошая, удивительная. Я ее знала, когда она еще была в Гефсимании. Она была в Гефсимании, а потом ее взяли из Гефсимании и сделали игуменьей.

Д.А.: А кто населял монастыри в те времена, когда Вы ездили?

М.О.: Там были русские. Была мать Варвара, которая была помощницей матушки Марии англичанки. Была мать Варвара, которая была уставщицей, и потом стала игуменьей. Мать Арсения такая была, которая русская была, всем писала письма, тоже пожилая уже очень. Это все в Гефсимании. Потом были, конечно, арабки. Помню маленькая такая, в белой косынке, спрашиваю, как тебя зовут: «грешная Тамара». Но теперь грешная Тамара стала уже очень-очень важная монахиня. Отец Дмитрий, например, который был начальник Миссии, он очень-очень много занимался с ними. Он очень их как-то поднял культурно, он им преподавал литературу, музыку, он образовывал монахинь.

Элеон был создан еще до революции. А Гефсимания новая. Она была создана матерью Марией англичанкой и Марфой, которая потом была в Вифании. Вообще-то они ехали в Индию и вдруг остались на всю жизнь. Она одна создала в общем Гефсиманию, мать Мария. Там ничего не было. Храм замечательный, но там не было монастыря. Она создала этот монастырь и открыла школу в Вифании, и послала туда свою подругу, вот эту монахиню Марфу. Она была англичанка, милая очень. Когда мы там жили, она по-русски говорила – «Владыка пришла». Мать Мария по-русски говорила неплохо, а та нет, ни слова.

Д.А.: У Вас, или в монастыре о. Софрония⁵⁷ в Англии, община интернациональна и богослужение совершается на разных языках. На Святой Земле и вообще в Зарубежной Церкви все по-славянски, все по-другому. Но как для монашеской жизни лучше?

М.О.: Думаю, что самое главное, чтобы человек все-таки понимал, в чем дело. Если он посвятил свою жизнь Господу, то он все-таки хочет немножко понимать, в чем дело, а не быть такой свидетельницей, которая ничего не понимает. Так что у нас, например, все поется по-славянски (слава Богу! потому что я должна сказать, что все-таки французский язык кажется не таким литургическим, еще не знаю, как английский). Но, например, читают у нас по очереди, то по-славянски, то по-французски, то даже по-английски. Как если бы я была в Китае, и мне сказали – хотите читать шестопсалмие по-славянски? как я была бы рада. Этот вопрос языка, конечно же, очень трудный. И здесь тоже очень трудно, потому что если немножко больше славянского, то тем, кто не понимает, тоже неприятно. Когда все по-французски, то я начинаю сердиться.

Д.А.: Видимо, какие люди в общине есть, на тех языках и надо молиться?

М.О.: Да.

Д.А.: А что об этом думал в свое время владыка Мефодий?

М.О.: Все было по-славянски, и даже не было идеи, что Апостол можно читать по-французски. Тогда еще не был острым этот вопрос, это теперь. Тогда все понимали по-русски, кто ходил в Аньер.

Д.А.: У него в храме не было французов?

М.О.: Не было французов? Были уже французы, но они как-то приспосабливались. Тогда были уже франкоязычные приходы, но у нас все было по-русски.

Д.А.: Как владыка считал нужным к паломничеству готовиться? Он ведь даже предпочитал плыть на пароходе, чтобы было время приготовиться.

М.О.: Все-таки в тишине, в молитве. У нас была утром и вечером Утреня, Вечерня, иногда Обедницы, литургии никогда не было. Потом были доклады об одном или другом месте Святой Земли. Они готовились заранее кем-то, и потом их всем предлагали. И общение друг с другом – тоже какая-то подготовка. Нет, я нахожу это более замечательным, когда это было. Но потом мы перестали, даже уже при владыке Мефодии, он летал от Парижа. Это было проще, и меньше дней. Значит, было больше дней там, и мы перешли на это.

Д.А.: А после паломничества общение между людьми продолжалось? Там ведь были не только прихожане о. Мефодия?

М.О.: Да-да. У нас были собрания паломников, были концерты, у нас были всякие подряды. Это всегда продолжалось. Потом я помню праздник к десятилетию первого паломничества, был целый праздник. Как только мы вернулись из первого паломничества, очень скоро, кажется через два года, владыка уже начал издавать «Паломнический листок». Там много ненужного теперь, но пока это делалось, это было нужно, потому что показывало нашу жизнь.

Д.А.: Но организационная часть паломничества была все эти годы на Вас?

М.О.: Слава Богу! Я была очень рада, пока я могла. Потом уже под конец немножко трудновато было. С владыкой я ездила до его смерти, потом ездила раз с владыкой Романом⁵⁸. После владыки Романа думали, что будет о. Евгений⁵⁹, но на это место уселся владыка Павел (сейчас он больной). Он уселся, и было одно паломничество с ним. Не очень удачное, знаете. Мать Досифея, которая была келейница, она ездила с ним. Владыка Сергий еще ездил, но я не ездила. Мать Коломба ездила с ним.

Д.А.: Если люди сейчас едут из России, почему бы им не ехать из Франции?

М.О.: Нет человека, нет человека.

Д.А.: Когда Вы последний раз были на Святой Земле?

М.О.: Это было в 1999 году, кажется, совсем недавно. Это было замечательно. Такой подарок был! Это было на пять или шесть дней, когда мы поехали с о.Евгением, матушка Досифея и я. Я попросила благословение у владыки Сергия, думала, что он скажет – что Вы, столько раз были, зачем? А он сказал – поезжайте! Какая была радость, знаете! Я Вам покажу потом фотографии. У меня есть там в библиотеке. Вы зайдите потом, после обеда, туда. Это было чудно. Мы были у Гроба Господня, мы были у Божией Матери, мы были два дня на Фаворе. Обычно туда приезжаешь, все бегают, ни на минуту не останавливаясь, ничего не видят. А мы там провели два дня, две ночи, две литургии. О. Евгений служил. И потом два дня на озере у Двенадцати Апостолов. Замечательно было. Это чудо просто. Это были места, на которых мы очень мало могли останавливаться, когда бывали раньше в паломничестве. Раньше мы проезжали около озера, говорили, что здесь было чудо с хлебом, то-то и то-то, а тут мы сидели на озере, утром и вечером, о. Евгений читал Евангелие, о призвании апостолов. Просто замечательно. И то же самое на Фаворе. На Фаворе всегда как-то скомкано было во время паломничества, а тут было все очень хорошо.

Раньше было так, владыка Мефодий читал Евангелие, молились все на месте, где это происходило. И больше ничего. Потом начали песнопения подбирать. Но вначале надо только рассказать, что было на этом месте. В паломничествах владыки Мефодия всегда были люди церковные, не туристы.

Д.А.: А о. Киприан (Керн)⁶⁰ не возвращался больше на Святую Землю? Ведь он был начальником Русской Миссии на Святой Земле в конце 20-х годов. И написал замечательную книгу об о. Антонине (Капустине). Он любил Святую Землю?

М.О.: Он любил, но мне он только говорил, как монахини вытирали сначала рукавом нос и потом брали его благословение. Вот, что он мне рассказал. Поэтому я всегда смеюсь, когда мне говорят про о. Киприана на Святой Земле. Больше ничего он мне не сказал. Но книгу он написал очень хорошую⁶¹.

Д.А.: Из людей того времени, Вы знали, наверное, о. Александра Шмемана⁶²?

М.О.: Отца Александра я хорошо знала. Андрея тоже, но Александра больше. Они оба прислуживали с моим братом в кафедральном соборе. Мальчики, такой толстенький о. Александр а этой Андрей такой более худой. И он не переменился, знаете, отец Александр. Я все думала, сколько он сделал, сколько он сделал для православия... И мне всегда интересно было: а как он умрет? А он умер, как святой! Он все принял с таким смирением – «Да будет воля Твоя». Последнее его слово было «Аминь» перед смертью. Нет, он был удивительный человек. Мы с о. Александром общались во Франции. А потом, когда он приезжал из Америки, я иногда его встречала на Daru, была очень рада видеть, но, конечно, для бесед у него уже не было времени.

Д.А.: Насколько верно, что о. Александр не любил монашество?

М.О.: Очень не любил. Это кто-то ему внушил, я думаю, что это о. Киприан (Керн). Который сам был монах, архимандрит, которого я знала еще юным студентом и не монахом, но у него, по-моему, было такое отрицание монашества. А он был авва, как бы сказать, отца Александра и всего этого поколения. И он им это, по-моему, внушил. Но мне он, например, сказал, о. Киприан – ну какой же он дурак, этот Ваш о. Мефодий. Я говорю: «Как Вы смеете так говорить, почему Вы так говорите?» Он смягчился – «Как это Вы, как это он Вам позволил…» И дальше не стал говорить. Он имел в виду, что я не вышла замуж. Он был, по-моему, очень против.

Д.А.: А что им не нравилось в современном монашестве? Ведь не монашество как таковое. Или это казалось непригодным в эмигрантских условиях?

М.О.: Может быть. Не знаю. Но я знаю, все-таки факт, сколько лет эмиграции – ни одного мужского монастыря не было, пока, наконец, не перешел из католичества Pere Placide и сделал монастырь. И это все-таки странно, знаете, когда на подворье все богослужение, все идет к монашеству…

Д.А.: Но ведь были отдельные монахи. Тот же владыка Мефодий.

М.О.: Да, были конечно. Отец Мефодий. Потом о. Никон⁶³, который стал потом епископом. Но это единицы, и вообще их нету нигде, до сих пор, русских монастырей.

Д.А.: А в Джорданвилле, в Америке?

М.О.: Там наоборот. Там большая деятельность была. Это те, кто переехали из Германии, кажется? Там у них было большое такое дело издания, и вообще там много было монахов, а у нас – никого.

Д.А.: В прежние времена, скажем, владыка Георгий (Тарасов)⁶⁴ или владыка Георгий (Вагнер)⁶⁵? Они монахи, или они все-таки не считали себя монахами в первую очередь, как владыка Мефодий?

М.О.: Владыка Георгий (Вагнер) просто не любил монашество, вроде Киприана и Шмемана. Так как владыка Мефодий уже ушел в это время, он был очень против того, чтобы я поступала в монастырь. Я и так уже была давно монахиня, но я ему на одной исповеди говорю: «Я живу, не Вы. Так что я не знаю, почему Вы не хотите? Чего Вы боитесь?» А он сказал: «Я очень боюсь за Вас. Мне жалко. Вот все, что я могу сказать. Мне просто Вас очень жалко».

Я очень любила этого Вагнера, но он не дал нам ни одного священника. Два года у нас был о. Андрей такой, он сейчас ушел под Москву, в Италии. Он остался два года. Остальные – это были замечательные священники из Румынии. Было такое время, когда у нас никого не было. Я звонила все время в епархию – «Можете вы прислать какого-нибудь священника?» И потом отзыв владыки Георгия говорил – «Для меня приход, знаете, важнее, чем монастырь. Я должен раньше обеспечить все для прихода». А монастырь-то не может жить без священника. Иногда приезжал оттуда священник, служил литургию, складывал все вещи в чемоданчик и уезжал. Ну что для сестер? Как может монастырь жить без священника? Ну, как? И только благодаря румынам у нас, слава Богу, был семь лет один. Они так приезжали, румыны, поступали на подворье, кончали его, потом ехали в Румынию, потом их делали епископами, и потом мы их больше не видели. Но семь лет они были с нами. Последний почти четыре, и я нахожу, что отец Силуан – епископ теперь Силуан, и отец Иосиф – замечательные священники, глубокие такие. Сейчас румынские тоже два.

Д.А.: Почему в Румынии сейчас такое многочисленное и интересное монашество?

М.О.: Пока я тут была, у нас были некоторые оттуда. Очень разные. Некоторые еще со старыми традициями: раз в год причащаются и т.д. Но были уже попытки нового какого-то возрождения. Я помню одну монахиню – игуменья приехала, совсем-совсем недавно, может быть несколько лет, открыла монастырь, было семь-восемь монахинь, это были уже ежедневные литургии, причащались на каждой литургии. Но это редкость, знаете. В Румынии очень странные вещи. Например, обычные люди ходят в церковь, стоят часами и не причащаются. У нас этого нет, это кончено.

Д.А.: А у Вас в монастыре литургия ежедневная?

М.О.: Нет, у нас только три-четыре раза в неделю. И то это хорошо, знаете. И сестры причащаются.

Д.А.: А знали ли Вы о. Софрония (Сахарова)?

М.О.: Да. Наш монастырь был очень с ним связан, очень, потому что там очень хороший монастырь. Мы далеко от него. Несколько наших монахинь просто духовные дщери о. Софрония, потом о. Симеона, который сейчас болеет. Очень связаны мы. Я там только раз была. Давно-давно, я только сюда пришла, встречаю я о. Софрония, а он начинает петь: «Птичка, птичка, ты попалась…». Мы радовались, так как там ему мало приходилось говорить по-русски: были киприоты и англичане, но русских очень мало. Я три часа с ним просидела, и он три минуты оделил для меня. Сказал: «Будьте осторожны с самолюбием». Ну, хорошо. А потом начал все про свою жизнь, как его бесконечно преследовали, как ему было трудно, какие были люди ужасные в St. Genevieve. Совсем не приняли его во Франции, когда он вернулся с Афона. Очень мало кто его принял, очень мало. Он уехал в Англию, потому что чувствовал, что ca va pas ici (здесь не идет), совсем. Но он ничего не знал в Англии, но предпочитал все-таки уехать и что-то новое сделать, чем сидеть, чтоб все критиковали. И там он постепенно сделал очень хороший монастырь, но совсем своеобразный. Там Иисусова молитва заменяет почти все службы. У них литургия три или четыре раза в неделю. Но вечером у них только Иисусова молитва. Он это объяснял тем, что разные языки, разные люди, нет книг, поэтому вот Иисусова молитва может заменять все.

Д.А.: Когда владыка Мефодий, и Вы, и многие другие оказались в юрисдикции митрополита Евлогия, это был принципиальный выбор, или это получилось скорее случайно?

М.О.: Это Церковь так решила, это ее история. Мы приехали, во главе стал владыка Евлогий. Он оказался под Константинополем, и все его священники тоже пошли. Только один момент был немножко такой трудный, но владыка Владимир сумел все это устроить. Но он был святой. Его молитва сделала, что мы остались так, как были. А владыка Евлогий очень любил Россию. Под конец он конечно хотел, и он и сделал это, но потом он сожалел⁶⁶.

Д.А.: Так что в те времена на Западе сложно было быть в Московской Патриархии?

М.О.: Не для всех. Были такие люди, которые считали, что надо идти с Россией. Владыка Антоний (Блум) действительно искренне это сделал. Были такие. Старк, например. А с Антонием мы в свое время играли в волейбол. Он хороший был человек, знаете, хороший. И тоже пострадал в конце жизни сильно, и много сделал для Церкви, много. И много сделал для России, я думаю, своими передачами и всем. Его там очень любят, очень. А Страк⁶⁷ тоже сумел там жить, быть священником, иметь сыновей священниками. Надо иметь тоже такт, чтобы не делать то, что нельзя, если ты уж попал туда.

Д.А.: Матушка, Вы знали кого-то из святых, прославленных недавно в Экзархате?⁶⁸

М.О.: Я знала и очень-очень любила о.Дмитрия. Я его помню, когда он еще не был священник, и когда он чистил в молодежных лагерях овощи, а мы к нему подсаживались. У него столько юмора было. В начале было как будто скучно, а потом он столько интересного рассказывал, и он был очень-очень-очень добрый. Человек, который никогда не отказывал, когда он стал священником, никогда не отказывал кому-либо. Я его очень почитаю и люблю. И когда были разговоры насчет матери Марии, что она будет святая, тогда настаивала дочь о. Дмитрия – «а когда же папа будет святой?». Ей говорили, это совсем не то. А я говорила, вот именно это надо! И она написала книгу. Но ей было три года. Значит это не то, чтобы она что-то помнила о нем, она просто не могла помнить. А потом мне попал дневник о. Дмитрия, который он сам писал, по-русски, и я бы сказала с юных лет, так что там разные эпохи его и переживания, и вот это очень интересно. Он должен был быть послан в Константинополь, когда думали, что он может стать святым, это как бы документ святости. Эта книга очень хорошая.

Д.А.: А мать Марию вы помните?

М.О.: Мать Мария приезжала тоже в лагерь. Она была монахиня уже, а я была в католической школе. Там были монахини. А я была в лагере, и мне говорят: приезжает православная монахиня. О, я думаю, как интересно. Мои были все как будто от Chanelle, такие элегантные, так красиво все было. Приезжает. Апостольник, вот как мой сейчас, во все стороны. Волосы, наверное, как я сейчас, во все стороны. Ну, думаю, странная монахиня. Подымается на первый этаж, и я чувствую запах папиросы. Ну, думаю, это я попалась на монахиню, которая не похожа на моих католичек.

Потом она начала нам декламировать свои стихотворения, потому что она же и писала. Но я должна сказать, что она мне не очень понравилась, даже совсем не очень. Такое скорей неприятное чувство. Ну а потом я читала кое-что, что она писала про монашество. И тогда она еще меньше мне понравилась, потому что она была совершенно антитрадициональная монахиня. Но у каждой свой путь, о.Александр, у каждой. Она святая. Она отдала свою жизнь за других. Она настоящая святая, мученица. Но не монахиня. Она может быть изумительный человек, она наверное изумительный человек, потому что она стольким помогла вот когда она была в заточении уже. И столько помогала, когда она собирала все эти вещи для бедных, кормила их, варила им обеды совершенно бесплатно. Все это она делала, но это просто не мой тип человека, и я не думаю, что она была монахиня в том смысле, в каком мы это принимаем. Она говорила: вот они делают поклоны-поклоны, а кому это нужно? Вы думаете, Господу нужны эти поклоны? Да не нужно их. И так далее. Вы понимаете, у каждого человека может быть своя идея, но она как-то разбивает другого, она не то что признает, что есть разные, нет, только как она. Такое свободное монашество она признавала, и она твердо верила, что это только единственное монашество, которое может быть. Но ведь у каждой свой путь. У нее этот путь, а у других другой.

Д.А.: Мать Марию очень чтил владыка Антоний Сурожский и считал настоящей святой и настоящей мученицей задолго до ее канонизации.

М.О.: Она настоящая мученица! Вот это твердо я знаю. Как она попала в этот лагерь, когда читаешь все это, ясно, что она удивительный человек, просто удивительный. Ее очень многие любят, кроме единиц. Сейчас такой, знаете, восторг: они восторженно ее любят.

Д.А.: А Илью и Георгию, канонизированных вместе с матерью Марией, Вы знали?

М.О.: Нет, не знала. Но я хорошо знаю Машу Струве, дочь о. Александра Ельчанинова, а Маша Струве хорошо знала вот этого Илью. Она говорит, что это поразительный человек, поразительный. Представьте себе, что он сказал, что хочет разделить ту же участь, как те. Она его хорошо знала, потому что он приходил к ним, когда о. Александр Ельчанинов скончался, и рано они остались без отца, а он довольно был состоятельный, и он приходил всегда, приносил им подарки, куда-то их возил. Так что она очень хорошо о нем отзывается. А сына, Георгия, я просто не знаю, никогда не видела. Но он мученик!

Д.А.: Интересно, будут ли еще канонизироваться люди того времени? Канонизация этих людей долго готовилась. Может быть, этим дело не ограничится? Чем вообще святой отличается от несвятого? С мучениками понятно – христианская смерть.

М.О.: Мученики – это ясно. Отец Алексий Южинский, он ничем не отличался: скромный, гонимый, ясно что гонимый. Он был гонимый еще в России. Там он попал, как защитник веры. А потом гонимый, потому что он попал в такой приход в этот Ugine, где приходской совет был не из людей церковных, а военных. И вот эти военные хотели ему доказать, что он не умеет то-то делать, что он слишком длинные проповеди делает, что он такой-то сякой-то. До того, что они пошли и сделали, как бы сказать, рапорт владыке. Он вызвал его, тот очень боялся, но владыка сразу понял, в чем дело, и отослал обратно в этот приход и разрушил тот приходской совет. То был владыка Евлогий, который в своей книге мало говорит про о. Алексея и не очень хорошо даже так. Но поступил он, видимо, очень хорошо с ним. Вот он стал святой. И потом были чудеса. Эти чудеса все-таки делают святого, а у него были чудеса. Когда его перевозили в St. Genevieve, рассказывали, что его вынули, чтобы перенести в гроб, два было случая исцеления сразу. Потом еще. Так что я думаю, что это чудеса, как и у французов, знаете: надо какое-то количество чудес, чтобы человек был святой. Если он не мученик. Если мученик, ясно, что он мученик. А если он такой, то ему надо все-таки приписать чудеса. А то не выйдет!

Д.А.: Но Вы думаете, что еще из русской эмиграции есть люди, которые могут быть канонизированы?

М.О.: Я думаю. Я думаю, что есть очень хорошие, были очень хорошие люди, замечательные люди. Думаю, даже вот владыка Владимир. Я очень любила владыку Евлогия. Я была еще не такая большая. Такой благообразный архиерей. А владыка Владимир был очень простой, очень хороший. Был такой случай. Читали часы перед литургией, священник, и почему-то (во время часов вообще не открыты Царские врата никак) я вдруг увидела Царские врата открыты, увидела эту икону запрестольную в Аньере и слышу, как Господь мне говорит: «Ты должна построить церковь, но до этого ты должна много пострадать, и только потом ты построишь». Я как вкопанная стою, тут он кадит, а я не могу двинуться, понимаете, ну не могу двинуться. Значит, я дождалась конца литургии, конечно побежала к о. Мефодию, говорю, вот что случилось со мной. А он очень спокойно мне говорит: знаете, Вы лучше это никому не говорите, а пойдите к владыке Владимиру и сделайте, что он Вам скажет. Вот это тоже был случай, когда я так близко была к владыке. Я пошла, конечно, рассказала. Он сказал, Вы не смущайтесь – ну это было 50 лет тому назад, теперь уже, наверное, 70 лет тому назад, теперь я уже это рассказываю, но он мне сказал этого не рассказывать – а церковь Вы должны построить в Вашем сердце. Вот, что это значит. Чтобы Ваше сердце было храмом. И так он меня отпустил.

Д.А.: А не доводилось ли Вам знать владыку Иоанна (Максимовича)⁶⁹?

М.О.: Мало, мало, к сожалению. Я несколько раз с ним обедала, встречалась в Леснинском монастыре, потому что он туда ездил. Он был, конечно, совершенно особенный человек, совершенно особенный. Он был аскет. Я говорю – обедала, – но что это значит? Что я ела борщ, а он брал хлеб, немножко соли, и все. Вот весь его был обед. Никогда не спал на кровати. В наше время я такого просто не знаю. Ходил по всем больным. Все больницы Версаля (он жил в Версале) его знали и пускали, хотя остальных пускали от двух до шести. А он и утром приходил, и ночью иногда приходил. Святой, знаете.

Один был больной, и он должен был двадцать франков кому-то. Он уже совсем был плох, почти умирал, и утром чувствует себя немножко лучше, а владыка был у него. Он поправился, и под подушкой у него были эти двадцать, которые он кому-то был должен. Вот такие вещи я помню от него. Потом помню, как он пошел, чтобы идти в храм, а я была немножко сбоку так. На него смотрю, а он на меня так смотрит, но ни слова не сказал. Но довольно долго посмотрел. Ну, посмотрел – qu’es que ca veut dire? (и что это значит?) – ничего. А вот мать Евгения тут у нас есть, она его очень хорошо знала. Но я его знала, когда он еще продавал газеты. Он был в Белграде очень бедный студент, даже не студент еще, и он продавал газеты, чтобы немножко зарабатывать. Вот это я тоже помню. А потом владыка Антоний⁷⁰ его взял, увидел, что это необычный человек. Потом он постепенно его привлек совсем к себе и очень много ему дал, потому что владыка Антоний был тоже замечательный. Я его хоть смутно, но помню хорошо.

Д.А.: А о. Сергия Булгакова Вы помните?

М.О.: Отца Сергия я хорошо помню, только я не общалась. Вот мать Феодосия наша, она присутствовала при его смерти, и присутствовала, когда он совсем осветился перед смертью. Она была, мать Марина была, и еще был один человек. Так что она нам часто рассказывала. Его тоже оклеветали. Без этого тоже нет святых. Это тоже один из признаков святости. Отец Сергий был духовником очень многих, в том числе первых сестер в монастыре. Он очень любил монашество, очень любил, но сам он не был монахом. Вот эта сестра Иоанна (Рейтлингер) возродила иконопись в каком-то смысле. Он был ее духовный отец. Она была очень близка к нему. Вы читали книгу переписки ее с о.Александром Менем⁷¹? И там есть в конце письма о. Сергия Булгакова в сестре Иоанне. Она была его духовная дочь в Париже, потом она уехала и там нашла о. Александра... Я так рада, что Вы первый человек, с которым можно говорить про о. Александра Меня. Он святой, какой человек! Я его только по книгам знаю и по рассказам. Мне много рассказывали из России, которые приезжали. Какой он, как он общался с людьми. Для него это было важно, какой бы ни был человек, простой, непростой, он принадлежал тому человеку, с которым Господь его свел. Они встретились, и он всецело отдавался этому человеку. Он был удивительный! Я не понимаю, как в такую короткую жизнь он мог сделать то, что он сделал. Сколько он написал. И в такое трудное время, когда преследовали. Он говорил – надо, чтобы у нас все было готово, надо торопиться, надо торопиться, надо все готовить, чтобы, как только будет легче, можно было бы свободно проповедовать. Он замечательный человек! Я почти ему молюсь. Здесь, например, я мало с кем могу о нем говорить. Я Вам скажу, что даже когда из России приезжают, я не могу с ними о нем говорить. Я не понимаю, почему такое непонятие его? Почему, потому что он был еврей? Только это?

Д.А.: Наверное, для многих он был слишком широким. Как в эмиграции многие не любят о. Александра Шмемана. А почему?

М.О.: Да, широким. У него была на bureau St. Therese, Шарль де Фуко… Это уже было достаточно, чтобы сказать, что он был не то.

Д.А.: Матушка, а владыка Мефодий не пытался никогда устроить на Святой Земле что-то постоянное?

М.О.: Вы знаете, все было так ново: горящая Святая Земля. Его и всех привлекало только это, по правде сказать. Но, конечно, когда там живешь, это другое дело. Я думаю, что это было бы очень-очень полезно, если бы у нас был маленькое даже, но какой-то свое место, куда можно было бы приехать свободно. По-моему, лучше быть независимыми. Мне так кажется. Большинство наших сестер уже были на Святой Земле, но есть такие, которые не были, а потом Вы знаете, когда там побываешь один раз, тянет сразу обратно. Но я уже никуда не езжу, только в Париж. Уже надо готовиться туда ехать. Это самое важное. Отец Софроний (Сахаров), тот тоже никак не мог умереть, вот и я задержалась. Вы помолитесь обо мне…